Прошло 15 лет с тех пор, как он переехал жить из России в Израиль, где перенёс тяжелую болезнь и глубокие личные переживания. Его стихи – это искренняя, исполненная глубокой и изящной простоты исповедь о личной драме, любви к близким людям, природе и далекой России.
Над пустым листом бумаги,
Предвкушая озаренье,
Постигаю
Белой Магии
Колдовство стихосложенья.
В простоту проникнуть сложно.
Пусть неспешно, пусть не сразу,
Но улыбку,
как художник,
Нарисую нежной фразой.
Словно ткач, из пряжи чёрной
Бед своих,
сплетаю строчки.
В них узор дороги торной,
В них боязнь последней точки.
Не найдя ответа в книгах,
Я понять пытаюсь снова:
Если боль
так слышно в крике,
Как её запрятать в слово?
Стонет, как птенец-подранок,
Слог,
что рвётся стать жар-птицей,
Шквальных рифм буйный амок
Не даёт остановиться.
Так вздымает в море пену
Непокорная стихия,
Так плывут на зов сирены, -
Точно так
пишу стихи я...
Меж звуков одинокой скрипки
Витает тихая печаль.
Воспоминания столь зыбки,
Сколь взгляд, проникший сквозь вуаль.
Смычок, оглаживая струны,
Вдруг прикасается к душе,
И отзвук в ней воспрял так юно,
Как не звучал давно уже.
Так странник, чахнув на чужбине,
Льнёт взором к стае журавлей,
Что клинописью песнь сложили
О милой родине, о ней...
Так инок в пост сорокодневья
Встречает просветленья миг
Под хор божественного пенья,
Что он – осилил, он – постиг...
Моряк, ветров и волн заложник,
Ликует так, завидев брег
Сквозь хаос вод пустопорожних
Из века в век.
Из века в век
То одинокое созданье –
Как безответная любовь –
Поёт нам тайну мирозданья,
Чтоб, умерев, – воскреснуть вновь.
Не оттого ли в звуках сладких
Витает тихая печаль
И брезжит смутною догадкой
Тот взгляд, проникший сквозь вуаль...
Что остаётся от любви?
Полынный привкус расставаний?
Остывший шёпот обещаний?
Что остаётся от любви?
Оазис грёз с увядшей пальмой,
Склонившей голову в пыли
Над склепом с чутко спящей тайной?
Что остаётся от любви?
Рука, коснувшаяся вдруг?
Сосок с пупырышками вкруг?
Совместный стон, изгиб брови,
Что остается от любви?
Ожоги слов... Изжоги снов...
Предательства бездонный ров...
Приют, оставленный вдали...
Что остается от любви?
Пропавший слог в обрывках строк...
Как след удавочной петли,
Немой вопрос нас душит: что?
Что остаётся от любви?
Порочный круг запретных тем,
Как купол Спаса на крови...
Один лишь саван греет всем,
Что остаётся от любви...
Туда, где было хорошо, –
не возвращайся.
Среди живущего
не встретить, что прошло.
Верша круги своя, поверь:
не приближайся
К местам, где было только раз –
но хорошо.
Едва различны
в полусумерках сознанья,
Как берега
забытых Богом островов,
Нам согревающие душу
вспоминанья.
А в них – любовь,
и
детский смех,
и отчий кров.
Неудержима
сила
тяги к возвращенью
На ту же сцену,
где отыграна уж роль.
Но тщетны
все попытки
перевоплощенья:
Под маской скрыта только скука.
Или боль.
Не возвратиться
в чудо первого свиданья,
И не издать тот сладкий стон,
что
отзвучал,
И, даже, ужас
перед каждым расставаньем
Не повторяется
в начале из начал.
О пережитом не вини себя,
не
кайся.
Любое горе одиноко и большо.
Лишь об одном молю:
не смей, не возвращайся
В места, где было только раз –
но хорошо...
Давно уж продана душа…
В её пенатах – запустенье.
Порою, призрак сожаленья
Там бродит, тая и дрожа.
Роскошный некогда чертог
Благих порывов, дарований,
Любви, бесхитростных желаний,
Хранит лишь памяти острог.
В бесплодных поисках спасенья,
Собрав остатки благородства,
Пытаюсь в зарослях юродства
Сокрыть следы грехопаденья.
С мольбой взираю на киот.
(Мои б молитвы – Богу в уши!)
Но, мной погубленные души
Кольцом сомкнули эшафот.
Уж предначертана межа,
За коей спуск в юдоль забвенья.
А там – лишь призрак сожаленья
Я встречу, тая и дрожа…
Как хочется забыться сном –
Спокойным, безмятежным,
Где солнце не заходит в нем
И детство пахнет чем-то нежным.
...Вот я сижу в кругу друзей,
Ко мне вернувшихся из Мрака.
А рядом, у ноги моей,
Сопит любимая собака.
Нам мама накрывает стол,
Бокалы чокаются дружно.
Над нами высится престол,
На коем восседает Дружба.
Но время радоваться вновь:
И в бело-кипенных одеждах
Влетает Первая Любовь,
А с ней – Последняя Надежда.
В камине весело трещат
Огня изменчивые пляски.
Со мною в комнате сидят
Уют Семьи, Тепло и Ласка.
Снаружи слышен трубный глас,
И в дверь стучится День рожденья,
Но не заходит сей же час.
Отсрочка... Время пробужденья...
Друзья вернулись в свой удел,
И мать уносит угощенья.
В который раз я не успел
За что-то попросить прощенья.
...Вдали звучит собачий вой.
Призывный... Без ответа...
Подай же знак, когда, Бог мой,
Ты мне вернёшь всё это?..
Торжественная поступь полонеза
В восшествии зари по небосклону.
Ослепляет утро
златом Креза,
И ветви,
как в молитве,
бьют поклоны.
В умиротворении священном
Застыли тучи в поднебесье
изваяньем.
Под ними нивы,
что коленопреклоненно
Принять готовы взмах косы,
как подаянье.
В повисшей тишине
лишь
глас кукушки
Вещает по слогам из книги Рока
Сýдьбы,
что глядятся друг на дружку
Томными глазами с поволокой.
Застенчивым пунцом густеет вечер
В мечтах о сокровенном и высоком.
Об этом, иногда, напомнит ветер
Нечаянным,
почти не слышным,
вздохом.
Месяц, как согбенная старушка,
В подол остатки ночи собирает.
За ним наряды с золотистою опушкой
Заря для полонеза примеряет...
В тихом месте, меж полей,
Видится избушка.
А подъедешь ближе к ней –
Надо же – церквушка!
Как от тяжести вериг,
Кто в сомненьях замер –
Мир спасения велик
В маленьком, но Храме.
Свет свечей теней достиг
Переходом плавным.
Вкругорядь за ликом лик
На дереве и камне.
Горькой правдой обожжёны,
Налились глаза.
Так и ждёшь, что по иконе
Скатится слеза.
Знать, в самóй святой семейке
Счастья не видать:
Сыну Бога и еврейки
Выпало страдать.
Нераскатисто отбаил,
Опустел амвон.
Отголосками растаял
Колокольный звон.
Словно полю после битвы –
Впору сиротеть...
Но тепло простой молитвы
Продолжает греть.
Где-то гроздьями нависли
Угрызенья снов.
В них срослись дела и мысли
Единеньем слов.
Там, за звёздною межою,
Грёза родилась.
Будто снова начал строить,
Богу помолясь...
Поиграем во что-нибудь, доча!
В бесшабашное, с шумом и треском,
Обхохочемся, что есть мочи.
Ты ведь знаешь – больше мне не с кем.
Наши встречи – как передачи –
Каждый раз под угрозой "вето".
Ещё долго не будет иначе.
Ты ведь знаешь, что стоит мне это.
Моя дочка! Святая пичуга,
Недогретая мною. Однако,
Кто поймёт, как мы любим друг друга?
Ты ведь знаешь – лишь наша собака.
Как же много тебе я недодал!
Мучит стыд до удушья, до храпа.
Если душу свою я и продал,
Ты ведь знаешь – тебе. Помни папу...
Простёршись пасмурно и грешно,
Сквозь пелену слепой вражды,
Как обречённые,
неспешно,
Иидут скорбные дожди.
Ниспадшие тепла покровы,
Свершив по Лету литургию,
Благословясь,
почить готовы
В объятьях зимней летаргии.
Внимают ветра клавикордам
Поля,
качаясь в унисон.
Фигуры гор застыли гордо
В окаменелый вечный сон.
Подвластный формуле природы,
Преклонный тополь
вновь томим
Очередным осенним годом
В преддверии последних зим.
Зарделись рощ густые своды,
Стыдливо оброняя лист.
Прозрачные смутились воды,
Лишь воздух холоден и чист.
В одном лице
и стар, и млад,
Отшедший день мечтает втуне
Пройти меж ангелами в ряд
Пред вечной жизнью накануне...
По-над речкою, в тумане,
Дрёмно шепчут камыши.
Клонит в сон. На дне стакана –
"Во спасение души".
Мысли путанны, как гривы
Лошадей, что спят в ночном.
Месяц – жёлтый и тоскливый –
Словно скорбь над павшим днём.
Маски немы, маски глухи,
Вьются в дыме над костром:
То ли думы, то ли духи,
То ли мысли о былом.
В темноту сползают тени,
Обживая Мир Теней.
Для зари ещё не время,
Круг ночи уже тесней.
Растворяются сомненья,
Уступая власть покою,
Для неспешных откровений
С глазу на глаз со звездою.
В предрассветной тишине
Разливается нирвана,
Будто полнится во мне
Звук церковного органа,
Будто вновь забрезжил путь
В край желанный и далёкий.
Отчего ж так щемит грудь?
Почему так влажны щёки?..
Как трудно отдавать долги.
Особенно, которые не делал.
Но не свободен ты,
не мучайся,
не лги.
Ни сам себе,
ни
тем, кого не ведал.
Вот, замерев перед последним делом,
Пред той чертой,
в
конечное мгновенье,
Прижав холодный ствол,
ты всё ж не сделал
Простое и короткое движенье.
Вмешался голос.
Или только показалось,
Что где-то плачут,
кто-то лает,
что-то шепчут...
Рука сама собою опускалась,
В то время,
как
озноб хватал все крепче...
А ночью были гулкие шаги,
Чьи отзвуки,
достигшие
предела,
Вдруг замерли: -
наверное, долги.
Те самые,
которые
не делал...
Январь уже рукоположен.
В ледовых своих теремах
Морозом по коже,
до боли,
до
дрожи,
Зовёт в белый танец зима.
Застыв, придорожные ели
Каймят не последний ли путь? –
Уже застелили постели
метели
Для тех, кому жребий заснуть.
Скатившись на край небосвода,
Светило пытается быть.
Темнеют,
сгущаясь,
невзгоды,
как годы,
В которых так трудно прожить.
Задумчивы главы отрогов
Высоких значением слов.
Взметнулась сквозь небо дорога
до Бога
Цепочкою редких следов.
И в холоде вечного мрака
Безвременья виснущий бич –
Присутствие высшего знака.
Однако,
Кого – невозможно постичь...
Неуловимое движенье,
Слегка коснувшаяся тень,
Укол тревожного сомненья,
Невесть куда пропавший день,
Зачатки смутного желанья,
Итог бесплодной суеты,
Тавро кофейного гаданья,
Покров душевной наготы,
Часть искривлённого пространства,
Кровоточащая вина,
Незыблемость непостоянства,
Ночей расстрельная стена,
Останки маленького детства,
Протяжный звон пустых идей,
Любви истраченные средства,
Оскал затравленных зверей...
Кошмарный, долгий сон планеты
В коротких всхлипах,
сникнув,
стих...
И, как понять, что было это?
Заклятье... Наважденье... Стих...
Два ангела, два птаха разноликих,
Незримо на моих сидят плечах:
Один исполнен радости великой,
Другой в печали сумрачной зачах.
Нашёптывает в ухо мне грустивый –
И я кручины хлеб крошу в слезу.
Истерзанный, покинутый, гонимый,
Я пестую страданья, как лозу.
Иные песнопенья у счастливца:
Нирванны их несметные дары –
Я всемогущ, как дух, един в ста лицах,
Безумствую, ан знаю: до поры.
Минувших лет натянутые вожжи
Влекут на круг своя любой искус.
Я – перст, послушный воле длани Божьей.
Той жизни имярек – смятенье чувств...
Свирели наигрыш наивный,
По-детски сладко шепелявя,
Дуэт затеял с тёплым ливнем,
Что сном пролился летней явью.
Их отголоски нежной парой
Укрылись между трав высоких,
В воспоминаниях далёких,
Над ними дуб склонился старый.
Едва означившись, следы
Двумя печатями забвенья
На сердце пали: две слезы,
Как две сестры успокоенья.
Незрима и тиха та пристань,
Где череда времён уставших
Сменяет бремя вечных истин
На мимолётность их познавших.
Свирели наигрыш мой робкий,
Утешишь душу ты едва ли:
В двуголос с мудростию кроткой
Звучат лишь многия печали...
Хмурьём занавесило веси.
Хоть парой, а всё же не в такт,
Упряжка копытами месит
Забытый просёлочный тракт.
Ворчит под колёсами дроги
Шуршанье сухого листа.
Задумавшись чем-то, дорога
Молчит за верстою верста.
Ухает филин едко
В зарослях у воды.
Испуганно мечутся ветки,
Отмахиваясь от беды.
Тускнеет ярилово злато,
Под спудом надежду тая,
Спускаясь навстречу закату
По склону пологого дня.
Годят сиротливо желанья,
Томясь в ожиданьи имён.
По-своему, все расставанья
Хранят расстоянья времён.
Но уж предвозвещаны встречи,
Что Фатум вслепую избрал:
На вечерю вечера вече
Сбирает начала начал.
В их тайном согласьи с рассветом
Благолепен восход, как икона,
Младенческим утренним светом
Из тьмы материнского лона...
Терпеньем запасусь, как сухарями,
Пересекая Время в одиночку,
Арахновыми днями и ночами
За строчкою нанизывая строчку.
Затворных наваждений паутина
Осела тонким флёром ожиданий.
Застыла в недописанных картинах
Поэзия отложенных желаний.
И в эпитимье долгого отсчёта,
От горечи, от жгучего бессилья,
Непроизвольно вздрагивают крылья
Движением свободного полёта...
Мерные взмахи вёсел.
Покачиванье лодчонки.
Отсвет лампады осени
В бликах, тусклых и ломких.
Замерли звуки и слоги
В дупле схоронившейся мысью.
Сошлась с поднебесьем дорога,
Где мысль встречается с мыслью.
Пленяет немым красноречьем
Хаос звёздных скоплений –
Разверзнутая предтеча
Божественного Явления.
Всё ближе неясный рокот
Смятений предчувствий и чувств,
Ждущих вердикта Рока
Беспрекословных уст.
В последнем свиве излучины
Проступает величье хором.
– С прибытием благополучным!
– Спасибо, приятель Харон...
Уж ночи крыло вороное
коснулось
заката.
И день возвратился в былое,
предсказанное
когда-то.
Румянец зари уходящей
бледнеет
и тает.
Месяц, влюблённо молчащий,
кого-то
встречает.
Цветок в упоении томном
бутон
закрывает,
И звёздочки в бархате чёрном
изумлённо
моргают.
Трава под росою кивает,
лишь только
пригубит.
В лесах соловей распевает:
он любит,
он
любит.
Поддались магическим чарам
и
наши
желанья.
Летят, обдуваемы жаром
второго
дыханья.
Мир светится в лунной дорожке,
чего ж еще
больше?
Вот, разве что, только немножко,
пожить бы
подольше...
Давлюсь я ненависти хлебом.
Заплесневелый, жжёный кус
Завяз в зубах, он застил небо,
Саднит в душе, аж в горле хруст.
Отдельные слова пропали.
Не узнаю их и вблизи я.
"Понять"... Найду теперь едва ли.
"Простить"... Не помню. Амнезия.
Кипит отвар подлунных дрём.
Настойка терпка и прогоркла.
С последним, в жадности, глотком,
Осклаблюсь я улыбкой волка.
Один, как воин в поле, выйду.
Готовы уж, в преддверьи встреч,
И продублённый щит обиды,
И мести неотвратный меч.
Свершится воля Немезиды.
Падут оковы, сгинут чары...
Свернёт на свет своей планиды
Путь одинокого волчары...
Тяготят за пазухой камни те,
Что с душою скрепились
шкворнем.
Во внезапных провалах памяти
Дни, как зубы, вырваны –
с корнем.
Словно груда корзин –
сны кошмарные.
Страх застыл, как солдатик из олова.
В те корзины,
что в лузы бильярдные,
С гильотины катятся головы.
Тесной клеткой сомкнулись железины.
Девки-мойры, вы что ж сморозили?
Карт краплёных колода срезана,
И на кладбище – крести козыри.
Я бреду городищем лет прожитых.
Всюду надписи: "Пропито"... "Продано"...
На погосте гордыни (ну, что же ты...)
Подобрать бы, что Богом подано...
Наук cовокупное место
Сродни поминаньям на тризне:
Везде только тексты о текстах,
Повсюду лишь мысли о мыслях.
Пытаюсь нащупать основу.
Фантом первородного смысла
Найти за пределами слова,
Постичь за пределами мысли.
Но тщетно: – дорогу не срезать,
Знак Фатума не изменить –
Мы пришли Ниоткуда погрезить,
Уходя в Никуда, чтобы жить.
Нет истин, помазанных мирро,
Сам себя наполняет закром.
Так и я, порождённый миром,
Ношу его в сердце своем.
***
Воспарил бы в снах – да года не те.
Слезит третий глаз на темени.
Ах, тоска моя – пепел Памяти!
Развеяна ты по Времени...
Рассвета лёгкое дыханье,
Коснувшись дремлющих дубрав,
Чуть заблудилось в трепетаньи
Густых ресниц высоких трав.
В низине омут с тёмным прошлым,
Бровей нахмуря камыши,
Собрал движением тревожным
Морщины зеркала души.
Бутоны распустили вежды
От снов дурманного вина.
В сиянье дня надеждой брезжит
Цвет золотистого руна.
И, воспарив душой и телом,
Птах чертит в небе нотный ключ,
Творя стихом, простым и белым,
Романс, звучащий из-под туч,
Благословляющий мгновенья,
В которых жизнь нам дарит вновь,
Сквозь тьму искуса и сомненья,
Надежду, Веру и Любовь...
Ещё не пройден долгий путь,
Ещё душа полна ненастьем,
Но как же хочется чуть-чуть,
Хотя бы день,
погреться в счастье.
Связать оборванную нить,
Простить другим
и быть прощённым,
Любимым стать
и вновь любить,
Судьбой ничем не обделённым.
Увидеть музыку цветов
На смену чёрно-белой краске,
Послушать россказни ветров,
Найти сюжет для новой сказки.
Оставить бремя жутких снов,
Покинуть плен дурных предчувствий,
Уйти из внутренних миров
Всепоглощающих отсутствий.
Коснуться нежною рукой
Малютки,
спящей
в колыбели,
Зажить в ладу с самим собой...
Как далеко до этой цели!
Но вновь легка дыханьем грудь, –
Последние шаги не тяжки –
Осталось жизни по "чуть-чуть",
На полглотка,
на две затяжки.
Мне не успеть пройти весь путь.
И Бог с тобой, мой враг ненастье.
Приидет время всёж-нибудь
Закрыть глаза.
И видеть счастье...
О чём ты слёзы льёшь, подружка Осень?
Неуж твоя краса пропала зря,
И ветреный любовник, Август, бросил
На злого мужа, старца Ноября?
Хотя твой величавый вид нетронут,
В прудах, как в зеркалах, уже видны
Меж самоцветов лиственной короны
Прожилки изморозков седины.
Не тот ли холод тронул белизною
Мой локон, что давно уже не свит.
И мысли снежным путаются роем.
Как жребий я – и брошен, и забыт.
О чём ты слёзы льёшь, подружка Осень?
Нам, если не вернуть, так хоть отдать.
Любовью, как стихом, достигнуть просинь,
А значит – никогда не умирать...
У изголовья в белом дама
Блистает острою косой...
Мне страшный сон приснился, мама.
Коснись меня своей рукой.
Я весь дрожу. Ну, где ж ты, мама?!
Покинут всеми Божий кров.
Осталась в осквернённом храме
Лишь материнская любовь.
Я был в тебе душой и телом,
Как мир в начале всех начал.
Отец встречал тебя, всю в белом,
А я, всю в белом, провожал.
Стянулся шрам на месте раны,
За время, что ты не со мной.
Я так устал. Дай руку, мама.
И отведи меня домой...
Заключи меня в свои объятья –
Припаду к источнику печали.
Поцелуем грех скрепить печатью
Полностью удастся нам едва ли.
Чувствую, что распростёрт на плаце –
Слишком глубоко стрела засела.
Не найду усилий, чтоб прижаться
К донельзя залапанному телу.
Полуложь елея льёт до края –
Что любим, по-прежнему желанен...
Хоть полуживой, а понимаю:
Если не убит – смертельно ранен.
Свита при стареющем прелате
В облике монашки в мини-рясе...
Что же ты имел ввиду, Создатель,
Низменностью горы опоясав?..
Раздумных ив изогнутые станы
В почтительном склонились реверансе.
Они ручья-пиита внемлют стансы,
Кивая в одобренье неустанно.
Краснеет ягоды налившаяся радость,
Затерянная в травяном покрове –
Рассыпанные бусы капель крови
Таят в себе неотданную сладость.
Пернатые закончили вечерить,
Лесные обсуждая кривотолки.
И, чем-то, потревоженные волки
Насупились озлобленно, как звери.
Закатного вина янтарь струится
Из чаши, полувыпитой, светила.
Поникли, потеряв из виду диво,
Подсолнухов растерянные лица.
Подкравшись, словно тать, секира ночи
Казнит последний луч без сожаленья.
Торжественные всенощные бденья
Обращены ко дню, что стал короче...
Закрой глаза. Подумай о приятном...
Оно идёт к тебе теплом от чьих-то рук,
Затем от губ, что жарким шёпотом невнятным
Свивают предвкушенья сладких мук.
Ты словно таешь, ощущая невесомость
Всего земного, отрешённого в ночи.
И, кем-то, убаюканная совесть
Затихла в уголке. Она молчит.
Всё можно. Приготовься к превращеньям.
Вопрос: ты Он или Она? Что, сразу оба?
Ну что ж, наполнись новым ощущеньем.
С тобою ещё не было такого.
...Двуглавый, симбиозный, двуединый,
Родился монстр – повелитель всех желаний,
С собой затеявший утеху-поединок
Вселенских наслаждений и страданий.
Проникновенно и взаимно зреют ласки.
Ты отдаёшься, наконец, овладевая.
При вспышках молний в небесах померкли
краски
В сиянье сполохов от края и до края.
По жилам закипает уж не кровь,
А миллионноградусная плазма.
Твою природу сотрясают вновь и вновь
Вулканоизвержения оргазма.
Крушение космических миров.
Божественное светопреставленье.
Пространство погрузилось в чёрный ров.
Нет времени.Нет слов.Провал. Забвенье...
...Не бойся. Я с тобой. Иди ко мне.
Сейчас мы – бестелесные созданья.
Находимся повсюду и нигде.
Я поведу тебя тропою подсознанья.
Быть может, воскресим твой первый грех?
Дыхание души, что враз угасло?
Последний, от души звучащий смех?
Увядшую любовь, что ждет напрасно?
А то – перенесёмся в Мир Иной.
Кого ты хочешь повстречать на той дороге?
Себя? Ну, что же – ты перед тобой.
Поговори. Познать себя – удел немногих...
...Однако нам пора. Уже призвал
Нас к возвращенью властный глас,
густой и горький.
Спустился занавес. Пустой темнеет зал
С молчащим Зрителем, взирающим
с
галёрки...
И если полужизнь о полусне
Захочется тебе вернуть обратно –
Нет проще ничего. Иди ко мне.
Закрой глаза. Подумай о приятном...
Проповедуя смысл жизни,
Не один закончил пророк
На чужбине, средь ложных истин.
Правый всегда одинок.
Опасность грядёт иль преграда –
В стремленьи прочувствовать бок
Теснее сбивается стадо.
Вожак всегда одинок.
Судьбы протянулась рокада,
Фортуне подставив висок.
Шумна, компанейна бравада.
Страх глубоко одинок.
Повсеместно молящихся каста
Святой преступает порог.
В ожиданьи церковная паства...
Ах, как пастырь пред ней одинок!
В неизбывное веровать легче.
Прост и мудр – как музыка – Бог:
Сам себе капельмейстер и певчий.
Я поэт Ему одинок...
Сквозь невод буден, вкруг сплетённых,
Открылось мне знаменье свыше:
Как будто вновь на пепелище
Занялся дым мостов сожжённых.
Ужель и впрямь хватило только
Согреть теплом простого взгляда?
Да, ведь, и большего не надо,
Чтоб приручить степного волка!
Хранят озёра чёрных глаз
Полночных тайн очарованье.
Подспудный глас сулит свиданье,
Хоть и обманывал не раз.
Вослед лучам, златым и русым,
Прольётся нега сладкой гущей,
И, заблудившись в райских кущах,
Мы вместе яблоко надкусим...
Из недр сумрачного плена
Свет исходящих миражей
Учёных путает мужей,
Что лишь иллюзии нетленны.
Почти земным полуэкватором,
Над одинокою толпой
Сложилась жизнь амфитеатром
Пред лицедейкою судьбой.
Отыгран акт миротворенья,
Ведёт просцениум в Грааль.
Интриг галактик
сопряженья
В тугую свёрнуты спираль.
Вот-вот катарсис
чувств нашествий
Низвергнет с грозного столпа.
Что человечество? –
Толпа,
Веками ждущая пришествий...
И лишь ненайденный гранит,
В обманной простоте скрижалей
Молчаньем вечным сон хранит
Неисповеданных печалей.
Сокрыт невидимый венец
Той грусти,
что в крамольном знаньи
О том,
как долго
сам Творец
Отягощён существованьем...
О, если было б можно взять назад.
О, если б это было только можно!
Ту карту,
сыгранную слепо,
наугад.
Ту клятву,
данную всердцах неосторожно.
Избегнуть ночь,
приговорённую лучом,
Наполненном раскаяньем рассвета,
Смутиться неподставленным плечом
Под заповеди Ветхого Завета.
Ужели невозможно сделать шаг
За линию судьбы,
что совершилась.
И ангел мой хранитель,
брат мой – враг,
Смахнул крылом, что сбылось,
всё, что сбылось.
Покоится во мгле
мой Китеж-град.
Покоиться и мне,
как
сабле в ножнах.
О, если было б можно взять назад!
О, если б это только было можно...
Природой выписан лубок
Неприхотливого декора:
Косым лучам подставил бок
Овраг.
За ним открыты взору
Жнивья косички-непрядушки,
Усохший вяз,
да пара ив,
Что прикорнули у речушки,
В кручине ль головы склонив.
Вдале щетинится чащоба,
Куда уж не проникнет взгляд, –
Древа,
сомкнувшись к ряду ряд,
Сошлись таинственно и строго.
В них спит, заблудшая в глуши,
Слепая вера обещаньям,
Где скорбно днесь,
где ночь души
Владычит сумрачным сознаньем.
На всё положен свой предел
Под ипостасью триединой –
Исходит семя из плевел
Стезёю неисповедимой,
Времён мотается клубок
И вьётся присных судеб пряжа –
Творец из наших жизней вяжет
Глубокой простоты лубок...
Вьётся змейкою позёмка,
Серебрится чешуя.
Бубенцы шуткуют громко,
Теша резвого коня.
Скрип полозьев на сугробах,
Дробь мелькающих копыт.
Пьян возница, весь продрогнув,
Вместе с тройкою летит.
Расписных калин ладошки,
Елей шапки треухом
Провожают на дорожку
Незатейливым кивком.
Разметалась степь, как песня,
Не пропетая никем.
Сто путей "кабы" да "если",
Сто дорог "пошто", "зачем".
Видно, рвётся там, где тонко:
Словно сгинула семья.
Эх, родимая сторонка,
Где ж ты, родина моя...
Я чувствую с природой единенье.
В густых лесах я – древо,
в поле – колос.
В порывах ветра
и моё есть дуновенье.
В капеллах певчих
мой негромкий слышен голос.
По лунному отсчитывают время
Удары сердца,
в такт биения прибоя.
Свободны,
словно конь, не знавший стремя,
Души луга
с некошенной травою.
Просторы океана покрывая,
Я лишь по звёздам
ориентируюсь далёким.
Куда влечёт мятежный дух –
не знаю.
Он, как и я,
летит таким же одиноким.
Но по частицам,
капелькам крови,
Мучительно рожденными стихами,
Как родина,
как вечный зов любви,
Я – здесь.
Я остаюсь.
Я – с вами...
Я подданный страны без власти и границ.
Я житель мира, чей предел никто не знает.
Моя фантазия дала мне сотни лиц,
И сотни жизней, где живут и умирают.
Я баловень богов, познавший их язык.
Я пасынок Фортуны, в кровь избивший стопы.
Мне Муза, наклонясь, нашёптывает стих
И нянчит, как детей, родившиеся строфы.
Сквозь вдохновения магический кристалл
Гляжу и пристально, и, столько же, беспечно.
Я, как Вселенную, сонм образов создал,
Взошёл на трон и буду царствовать там вечно...
Ночной ковер из звёздных нитей
Укрыл пол-мира в свой альков,
Где, как младенцы, спят наитья
В объятьях нежных вещих снов.
Смежило веки Провиденье,
И в темноту судеб людских
Вслепую тянутся виденья...
Что было в них? Что будет в них?
В небесной книге Зодиаков
Сокрыты знаки между строк.
Мерцает смысл их двоякий –
Кому какой положен срок.
В конце бесчисленных скитаний
Покой души обрёл я вновь:
И жизнь уходит, как желанья,
И смерть приходит, как любовь...
![[]](/img/k/kriwickij_l_z/golos_volka/ifbe.png)
![[]](/img/k/kriwickij_l_z/golos_volka/title.jpg)