Аннотация: Герой умирает,встречается с Богом, который предлагает ему пройти некий трип, чтобы что-то понять про себя и свою жизнь, и тогда возможно у него появится шанс вернуться и провести работу над ошибками.
Кротков Антон Павлович
Код пустоты; расшифровка тишины
Повесть
Глава 1
Старательно не замечая следов преступления, - а они, как назло, навязчиво лезли в глаза, ибо всё делалось по традиционной российской привычке: в большой спешке к приезду начальства, - Евгений физически ощущал, как замазывается всё больше соучастием в том зле, к которому его насильно притянули. Один раз сломавшись, пойдя на компромисс с собственной душой из страха лишиться всего, ты в итоге словно проваливаешься в выгребную яму, пытаешься выбраться по её скользким крутым краям, но лишь снова и снова оказываешься погружённым в дерьмо с головой...
Когда началось СВО, Евгений Миронов по наивности пытался отстраниться, сохраниться от всего этого, для чего радостно поддавшись порыву души опубликовал на своей странице в известной социальной сети антивоенный пост. Но хватило его интеллигентской принципиальности всего на несколько дней. Очень быстро популярному артисту и театральному деятелю элементарно выкрутили руки, заставив резко сдать назад и начать публично каяться. Ведь так сложилась его жизнь, что Женя буквально во всём, что было для него по-настоящему важно и дорого, зависел от власти, а власть умела напомнить когда это ей было нужно, что долг платежом красен. Так что через месяц звезда российского кино и театра, словно подловленный шпаной в подворотне фраер, элементарно сломался, согласившись отправит-ся в составе группы деятелей культуры на Донбасс - поддержать сепаратистов и российских военных.
Он искренне не видел другого выхода. Не понимал, что ему делать. Начал цепляться за обстоятельства, жалеть себя. Каяться. Хотел вначале сбежать. Всё бросить. Хотя бы запить с горя, чтобы заглушить боль. Даже вообще уйти из этого мира, который так подл и безжалостен. Сбросить непосильный груз... Но не смог даже этого. Выбрав постыдный, особенно для художника его величины, путь гражданского коллаборационизма и морального самоуничтожения.
Вместе с худруком популярного столичного Театра Наций и звездой отечественного кино Евгением Мироновым в пропаган-дистское турне по оккупированным территориям Украины отправилась его коллега и близкий друг актриса Чулпан Хаматова. С Чулпан они вместе много играли на сцене Театра Наций, в том числе в последней постановке "Горбачёв". Эта молодая привлека-тельная женщина обладала поистине мужским характером, так что её согласие на поездку не было компромиссом сломленного человека, это была сознательно принесённая жертва во имя большой дружбы. Чулпан тоже с первого дня не поддержала войну, только, в отличие от Жени, готова была зайти опасно далеко в борьбе за свою позицию.
Хотя был и в её жизни постыдный период, когда популярную медиа-персону тоже использовали для пиара преступной власти. И она тоже оправдывала своё согласие быть доверенным лицом президента Путина (на очередных сфальсифицированных выборах) интересами своего благотворительного фонда, ежегодно спасающего тысячи российских детишек с очень тяжёлыми диагнозами, большинство из которых были обречены без помощи благотворителей. Но в конце концов Чулпан удалось временно порвать со всем этим и вырваться как ей казалось на свободу. Чулпан даже собиралась после 24 февраля 2022 года бросить всё в Москве и немедленно эмигрировать из страны. Но видя в каком ужасом состоянии находиться её друг, - как Евгений бледен, как часто держится он за сердце, - скрепя сердце тоже согласилась соучаствовать в преступлениях режима. Не оставлять же такого могучего в своём творчестве, но по-детски очень хрупкого Женю один на один со всем этим ужасом и этими волками!
Властям же было вдвойне приятно: заполучить для пропаганды своего агрессивного нападения на соседнюю страну в комплекте с Мироновым ещё и известную в народе своей благотворительной деятельностью актрису. Так Чулпан помимо своей воли снова "вернулась в число доверенных людей Путина".
Женя понимал какую жертву принесла ради него подруга и был ей за это очень благодарен. Таким образом хотя бы с ближайшей попутчицей ему повезло. С одной стороны, он хотел заботы и хотя бы частичного спокойствия рядом с надёжным и не чужим ему человеком. А с другой стороны, распиаренное государственными СМИ партнёрство с женщиной, очень напоминающее брак, - отличное прикрытие для гомосексуалиста. Одно дело, что в тесном мире театра и кино знают этот его секрет Полишинеля, и совсем другое дело - если узнают зрители и, не дай Бог, пронюхают журналисты. И особенно в такой утечке не заинтересован один очень влиятельный чиновник...
Практичный главный куратор знаменитых артистов от Адми-нистрации президента одобрил их совместную поездку на Донбасс, особенно теперь. Во-первых, он надеялся, что Женечка всё-таки станет гетеросексуалом (в его же интересах - соответ-ствовать традиционным ценностям и высокой морали). А во-вторых, в любом случае для власти это отличный двойной пиар. Заодно Чулман мастерски умела гасить в Миронове приступы апатии и раздражительности (которым он в последнее время стал подвержен). По ходу турне она убеждала Евгения в необходимости довести поездку по конца и не отказывать в интервью государ-ственным СМИ, как бы не неприятно ему было произносить на телекамеру некоторые вещи. Одним словом присутствие рядом с Заслуженным артистом России в этой поездке Чулпан было только на пользу делу, - то есть, раскрутке затягивающей Россию в свою кровавую трясину войне, официально именуемой СВО (специаль-ной военной операцией).
Чего нельзя было сказать о других участниках их "агитбрига-ды", вынужденное соседство с которыми быстро начало тяготить Миронова. В основном это были невзрачные серые люди, которые кажется сами осознавали собственную мелкость, пожалуй лишь за исключением второсортного писателя Захара Прилепин, - этот-то как раз из штанов выпрыгивал чтобы казаться значительной фигурой. Этот деятель вызывал у Евгения лишь брезгливость.
Соблазнённый перспективой дорваться-таки до больших тира-жей и гонораров в ситуации, когда лучшие писатели поспешно покидали страну в знак протеста против того коричневого душегубства, в которое всё отчётливей впадала путинская Россия, Прилепин охотно принял на себя роль великого инквизитора и главного стукача, готового запустить что-то вроде отечественного маккартизма по поиску "пятой колонны" среди коллег по творческому цеху, которым до войны страшно завидовал, и которым мог наконец отомстить за то, что они так долго были успешнее его. И для этого он крепко прилепился к этой власти и к её карающему органу.
Прилепин стал одним из символов варварства и озверения путинского нацизма в отношении культуры: театра, литературы, кино. Эталоном была объявлена песня Шамана "Я - русский". А всё нормальное и талантливое - мусором. Тех, кто не желал воспевать войну и русский нацизм, ожидали тюрьма или эмигра-ция. До организации концлагерей по гимлеровскому образцу оставалось совсем немного.
Такие как Прилепин активно поддерживали аресты активистов, демонстрацию пыток из колоний и тюрем. Как способный писатель, или, по определению классика "инженер человеческих душ", Прилепин отлично понимал цель этой власти и всячески старался творческими методами придать ей "объёма" и "выпукло-сти". А цель состояла в том, чтобы сеять страх среди населения, используя узников совести как заложников и запугивая на их примере всякого, кто подумывает о протесте и тем более о сопротивлении.
С самого начала этой поездки Прилепин буквально светился торжеством и вёл себя с огромным апломбом этаким культур-фюрером. Данный господин и в самом деле теперь был на первых ролях: появлялся на брифингах в Министерстве культуры, в Государственной Думе руководил специально "изобретённым" с началом СВО комитетом "Град" по выявлению антироссийской деятельности с сфере культуры. С началом войны Прилепин мгновенно пробился в вожди специально учреждённого под него Союза писателей России. А ещё на днях специальным указом Путина получил свой собственный "Патриотический театр"!
Но даже все эти свалившиеся на него должности не могли насытить честолюбца. На волне поднявшейся истерии по поиску внутренних и внешних врагов писатель-ультрапатриот настойчиво лез во власть - недвусмысленно претендовал на крупные чиновни-чьи посты вплоть до губернаторских (хотя некоторые влиятельные депутаты завистливо предрекали этому "моменту" и выскочке вместо первых ролей в государственной иерархии "место у параши"). Но пока Прилепин буквально излучал самоуверенность. А заодно, как и положено человеку его склада, демонстрировал высокомерие по отношению к другим участникам поездки - малоизвестным авторам плохих стихов и песен, никому неизвест-ным художникам и ничего из себя не представляющим литератур-ным критикам. Конечно, на Евгения Миронова и его спутницу это не распространялось. Перед звёздной парой Прилепин был заискивающе предупредителен, любезен, почтителен. Хотя нет-нет да и напоминал со скрытой угрозой Евгению о его антивоен-ном высказывании в первый день войны: дескать, мы всё помним и могли бы сделать Вашу жизнь невыносимой, так что Вам стоит ценить наше великодушие.
Ещё от министерства обороны, а точнее от "Главпура" (Управ-ления по воспитательной работе М.О.), к артистам был приставлен полковник авиации. Хорошо сложенный парень лет тридцати с голубыми глазами и русым чубом. Звали его Иван Орлов, в недавнем прошлом боевой лётчик, за какой-то подвиг награждён-ный высоким орденом и переведённый в Москву на министерскую работу. Главпуровец постоянно маячил у них за спиной, когда звёздам приходилось давать интервью журналистам, это было неприятно, и кажется сам недавний лётчик стеснялся своей собачьей работы, потому что при любой возможности напивался. Его дед всю свою жизнь преданно служил системе, был "правиль-ным", и жил благодаря подчинению. И отец. Иван неосознанно носил в себе вирус: думай как все, не выпендривайся, не выделяй-ся, выполняй приказы, и как только возникал малейший соблазн самостоятельности - внутри возникала тревога, запрет, паника. С годами это стало тяготить, помогал алкоголь.
Глава 2
"Российский актер Евгений Миронов посетил Мариуполь и встретился с труппой Мариупольского академического драматиче-ского театра, - передавал горячую новость собственный корре-спондент РИА "Новости", одновременно выходя в радиоэфир государственного радио. - А теперь предлагаю нашей аудитории послушать, что сказал Заслуженный артист России:
"Я увидел, в каком ужасающем состоянии находится здание театра, но, пообщавшись с артистами, с режиссерами, техниче-ским персоналом я понял, что они очень хотят работать. У ребят горят глаза. Поскольку они мои коллеги, то, конечно же, я должен думать о том, как помочь им", -звучал на коротких и средних волнах фрагмент записи речи знаменитого артиста.
- Евгений Витальевич подчеркнул, что подумает над патронажем своего Театра Наций над Мариупольским драмтеатром, - тут же комментировал собкор РИА "Новости".
Всю поездку вокруг Евгения было как-то уж очень много людей в форме! Казалось они повсюду. Взгляд то и дело натыкался на чью-то спину в защитном камуфляже, нарукавный шеврон, звёздочки-погоны, кокарды. Особенно это приобрело характер какой-то "эпидемии военизированности" на "новых территориях". Здесь в Донбассе, на Украине общероссийская ситуация отрази-лась как в капле воды. Страна просто не могла не сползти в большую войну, ибо общество, ни смотря на отсутствие для этого объективных людских и экономических возможностей (да и смыслов) оказалось милитаризировано до крайности. Это было заметно невооружённым глазом. Словно в феодальной Японии, где каждый пятый мужчина принадлежал к самурайском сословию, так и в современной путинской России он либо был военным, полицейским, росгвардейцем. Либо работал инкассатором, что-то охранял или же являлся ещё каким-нибудь "силовиком"! Иными словами не занимался мирным производительным трудом, а жил по средневековому рыцарскому принципу "кто не работает, тот охраняет или убивает".
Особенно много вокруг было легионеров из так называемых "добровольческих батальонов СС", набранных на деньги "Газпро-ма", Мэрии Москвы и прочих денежных мешков. Казалось на одного мирного украинца приходиться как минимум трое наёмников.
И только попав внутрь наспех подштукатуренного к приезду высокой делегации Дома культуры, Евгений Миронов почувство-вал себя хоть немного в почти мирной обстановке. Здесь хотя бы отдалённо витал дух святого для него театрального пространства. Дух творчества. Внутренней свободы. И Евгений позволил себе немного расслабиться - прекратил насиловать себя всякими "надо!". Перестал непрерывно давить на себя: "Соберись, тряпка! Встань и иди! Забудь про болезни, печали, слабости, ограничения. Ты обязан! Не время распускать сопли!". Перестал быть "выжи-вальщиком" ради того дела, которому отдал значительную часть своей жизни и тех людей, перед кем чувствовал долг. Ради них Миронов и спустился в этот Адище - всем пожать руки, всем поулыбаться. И вернуться, чтобы дальше делать своё дело и спасать тех, кто от тебя полностью зависит.
Московского гостя водили по зданию спешно восстановленно-го после бомбардировки театра, словно ярмарочного медведя за продетое в нос кольцо. А хвостом за ним увивались не базарные зеваки, а лощёные корреспонденты столичных СМИ, и каждый желал от "звезды" интервью или хотя бы короткого комментария. И стыдящемуся своей постыдной роли деятелю культуры приходилось оправдывать зло высокопарными словами, не смотря на то, что на душе его кошки скребли:
- Очень важным я считаю то, что именно в это непростое время мы, артисты, художники и поэты из Москвы, одними из первых приехали сюда. Вчерашний день - один из самых тяжелых дней в моей жизни, потому что я увидел людей, которые все это пережи-ли, я увидел и жителей, и врачей... Совсем недавно тут пострадали дети, я вчера с ними общался, - каким-то механическим голосом говорил на камеры и фотообъективы Художественный руководи-тель Театра Наций.
А у самого в голове крутились слова сопровождающего их группу деятелей искусства полковника-лётчика, с которым какие-то деловые вопросы можно было решать лишь до обеда, ибо потом сопровождающий офицер напивался в хлам и его самого приходи-лось везде сопровождать. А ещё по пьяни лётчик начинал откровенничать о своей недавней службе. Так случилось и сегодня по пути сюда. Начавший заливать себе мозги и совесть водкой полковник, к концу обеда уже едва держался но ногах и его пришлось под руки вести к автобусу. В пути лётчик откровенно поведал, как в одном из боевых вылетов сбросил мощную полуторатонную бомбу на здание драмтеатра, в который их везут. Ему сказали, что внутри здания дескать скрываются западные наёмники, воющие на стороне ВСУ. Сам он, якобы, не знал, что в театре прячутся сотни обычных людей, в том числе женщин, детей, стариков. А начальство наверняка знало об этом, но всё равно приказало по радио лётчику сбросить на театр бомбу. Вот так всё и случилось... Конечно, он всё равно не должен был выполнять преступный приказ, ибо наносить удары по граждан-ским объектам запрещено всеми международными конвенциями, однако не посмел ослушаться. За это его представили к высокой награде Героя России и спустя полгода лично Путин в Кремле прикрепил к его груди золотую звезду. Но как ему дальше жить, зная о том, что он убил сотни ни в чём не повинных гражданских? Что многие из них так и остались под руинами в подвале, где прятались, - в суматохе уличных боёв просто некому было их откапывать и спасать. А после "освобождения" города российски-ми войсками руины превращённого в бомбоубежища подземелья, откуда ещё временами доносились призывы о помощи и стоны, просто забетонировали (по слухам предварительно залив горящим напалмом), ибо оккупационным властям не нужны были лишние проблемы. А потом спешно потребовалось навести показуху к приезду важных гостей из Москвы.
Узнав об этом, Женя испытал шок. Внешне лицо его остава-лось спокойным. Ни страха, ни отчаяния на них не видно. Только порой появлялась какая-то детская растерянность. Это состояние физиологи называют "запредельное торможение": на всё смотришь как бы со стороны...В медицине запредельным торможением называют такое состояние мозга, когда он на невыносимую боль выдаёт замедление всех процессов организма вплоть до полного отката системы. Если очень сильно утрировать, то можно сказать, что нервная система... Когда напряжение становится критическим и угрожает самой жизни, как бы "отключается". Таким образом организм защищается от смерти. Мозг теряет "связь" с нервной системой и перестаёт её управлять.
Нестерпимая боль - и вылетают пробки, человек в отключке, но живой. Если боль не только физическая, но и психологическая, принцип неизменно тот же. Компенсаторно мы выживаем в моменте, а в долгосрочной перспективе попадаем в замкнутый круг пресловутого абьюза. Абьюз - слово, до одури надоевшее, ставшее штампом. Вот мы жили и ничего не знали о вездесущем насилии, и вдруг, словно дамбу, прорвало - абьюза стало чересчур много, о нём говорят без стыда, не прячут голову, не отводят взгляд. Абьюз сверкает в софитах своей извращённой славы и, кажется, ему это даже нравится - быть в центре, он на коне. И вот уже война воспринимается обществом как нор-ма...очередная вариация на тему модного словечка...
Первым его импульсивным желанием было немедленно вер-нуться в Москву, но Чулпан отговорила, объяснив, что власти точно им не простят демонстративно прерванного пресс-тура, и что такой побег им может обойтись очень дорого. "Жень, я отлично понимаю, как тебе трудно, - убеждала Хаматова со слезать в глазах, держа друга за руку, - но мы должны собрать волю в кулак и пройти через это, иначе они нам отомстят и уж точно отыграются на дорогих нам людях. Ведь можно остаться человеком, даже в нечеловеческих условиях! Постарайся успоко-иться, сосредоточься на дыхании... Послушай, что я тебе скажу. От репрессивного контроля лучше всего защищают целостность личности и прочные внутренние убеждения, воспитанные великой культурой, общением с хорошими людьми. Наконец, у тебя остаются книги. Твой чудесный Театр Наций, возможность в ответ на все эти ужасные события осваивать в противовес им всем гуманистический материал, которого огромное количество даже лишь в отечественном репертуаре. Вернёмся в Москву, - давай вместе подуем о восстановлении старых спектаклей МХАТа, Таганки, "Современника" по Вампилову, Островскому, Чехову. Кого ещё можно взять? Ведь им, великим, удавалось обмануть даже непробиваемую толстолобую советскую цензуру - такой опыт нам очень пригодиться. Главное, Женечка, нам не потерять за всей этой бесовской круговертью-пляской чувство, что мы по-прежнему свободные люди, люди мировой культуры, а не их марионетки!".
Журналист телеканала Россия-24 выйдя по спутниковой связи в прямой эфир от здания Мариупольского драмтеатра, бодро рассказывал многомиллионной аудитории выпуска новостей:
- Евгений Миронов пообщался с труппой Мариупольского драмтеатра и, узнав в каком ужасающем состоянии находилось здание разбомбленного укранацистами театра, выразил своё отношение к трагедии.
Затем пошла запись сделанного корреспондентом интервью со звездой.
- То, что здесь произошло - трагедия. Но повстречавшись с артистам, с режиссерами, я понял, что они не сломлены. Не вся труппа в сборе, но тем не менее у них есть план, у них горят глаза. Поскольку они мои коллеги, я должен думать, как помочь им и технически, и творчески.
Далее в кадре снова появился бойкий корреспондент:
- Евгений Миронов сказал, что у него сердце кровью облива-ется, когда он видит, что сделали украинские неонацисты. Одновременно он полон гордости за наших военных, которые, как наши прадеды, снова освобождают родную землю от фашизма. Евгений Витальевич поделился планами взять под патронаж Театра Наций мариупольский драматический театр.
Далее в отснятом репортаже было показано, как Глава само-провозглашённой Донецкой Народной Республики Денис Пушилин, вместе с делегацией творческих работников из России, посещает восстанавливаемый из руин театр и лично благодарит Евгения Миронова за приезд и обещанную им помощь.
После этого донецкий сепаратист Пушилин, профессиональ-ный провокатор и подстрекатель творящейся кровавой мясорубки, принялся рассуждать о культуре:
- Любовь к искусству нужно прививать с малых лет. Почему это важно? Я вам скажу, что у нас сплачивающим фактором как раз является отношение к культуре. К русской культуре. За это мы и воюем с бездуховной и прямо скажем сатанинской западной культурой. И полем битвы становятся не только окопы и поля танковых битв, но и театральные подмостки! Иногда буквально. Как вы сами видите по этому разрушенному неонацистами зданию.
Стоящему рядом с Пушилиным Евгению Миронову и Чулпан Хаматовой приходилось согласно кивать по ходу его выступления и выдавливать из себя слова подтверждения: да они полны боли, гнева и сострадания от того, что сделали украинские военные. То, что Киевская хунта воюет с культурой, наглядное подтверждение правоты президента Владимира Путина, которому пришлось начать специальную военную операцию против этих наследников Гитлера, Геббельса и Бандеры.
Пребывающий в каком-то странном полузаторможённом состоянии Женя рассеянно подумал, что если вот Пушилину приклеить испанскую бородку то он хорошо будет смотреться в роли какого-нибудь Дона-конкистадора. А ещё можно нацепить на шею жёсткий гофрированный воротник, белый и туго накрахма-ленный, на котором его голова хладнокровного маньяка покоилась бы словно отрубленная на блюде, что будет немного жутковато смотреться со сцены, зато, если её правильно подсветить, зрители будут под впечатлением. Тогда точно вылитый кровавый конки-стадор, на котором клейма ставить негде! Таковым "Дон Пуши-лин" по сути и является. Как и его окружение, состоящие из криминальных личностей с замашками авантюристов и "солдат удачи". Благодаря им в метрополии утвердилось мнение, что Украина это "всё сплошь наши земли". А сами украинцы "почти что русские" и одновременно как бы и не люди вовсе, потому что не заслуживают права распоряжаться своей собственной судь-бой... Где-то это уже было...
С 15 августа 1550 года по 4 мая 1551 года в богословском колледже Святого Григория при доминиканском монастыре в испанском Вальядолиде проходило весьма любопытное мероприя-тие, вошедшее в историю как Вальядолидская Хунта. Хунте (в переводе с испанского - "собранию") предстояло решить, каким образом следует относиться к коренному наделению недавно открытых Колумбом новых заокеанских владений испанской короны - как к законным владельцам своих земель или же как к "естественным рабам". В итоге, к удовольствию большинства испанцев, церковники посчитали аборигенов недееспособными и нуждающимися в управлении и опеке со стороны более цивилизо-ванного народа, под которым подразумевались конечно сами испанцы, которые должны относиться к местным как родители к детям. В Испании как раз имелась масса людей, не желающих трудиться, зато жаждущих принять участие в какой-нибудь специальной военной операции, где будет возможность проявить свои криминальные таланты: срубить побольше бабла, попутно утолив жажду насилия. На родине с этим было проблемы. Зато на новых территориях их военный жар, отвага и практически полное отсутствие сострадания пришлись очень кстати. Тем более, что корона всячески поощряла "наших героев" на заключение контрактов. В итоге за несколько десятилетий присутствия "добрых родителей" в "Новом свете" численность местных жителей там сократилось примерно на 90 %. У новых хозяев вошло в обычай выжимать из коренного населения все соки, пока местные не умирали от истощения и болезней. Убить туземца не считалось преступлением - это можно было сделать просто ради забавы. Обычным делом стало уничтожение целых деревень. По принципу: устрашение - лучший способ добиться покорности и лояльности. Конкистадоры во главе с церковниками-инквизиторами регулярно устраивали карательные рейды "для профилактики" непослушания, оставляя после себя пепелища на месте прежних цветущих городов и селений и страшные деревья, на ветвях которых покачивались десятки повешенных. В итоге чужие территории были фактически очищены от лишнего населения и включены в качестве заморских колоний испанской короны, как законные провинции. И всё благодаря таким вот ""конкистадорам"-патриотам"...
Глава 3
То что часть здания драмтеатра к приезду московской делега-ции успели наскоро восстановить подавалось гостям как большое достижение новой власти. Проявление заботы со стороны федерального центра (Москва в курсе проблем своих будущих граждан и оперативно выделила средства на восстановление города).
И артистам приходилось делать соответствующее лицо, вы-жимать из себя положенные улыбки, произносить нужные слова. Одновременно не замечать наспех заштукатуренных следов разыгравшейся здесь совсем недавно страшной трагедии.
"Жень, всё нормально, представь, что сегодня мы играем в новой пьесе, - держа за руку, украдкой шептала ему на ухо Чулпан, - всё это просто декорации и роли".
Чуть ли не с первых минут этой поездки Миронов отдавал себе отчет, что не только действует, но и, что еще серьезнее, ощущает себя очень необычно. Сначала он старался уверить себя, что все происходящее с ним - наносное, временное, что перемены не затронули основ его личности. И что стоит ему вернуться в Москву, окунуться в привычные дела, и он вернёт себе себя прежнего. Но вскоре осознал, что творившееся с ним - например, внутреннее раздвоение на наблюдателя и на того, с кем происхо-дят реальные события, - выглядят как самая натуральная "шиза". И тогда он спросил себя: "Я схожу с ума или уже сошел?".
И лишь благодаря чудесной Чулпан, которая всегда чувствова-ла, что с ним происходит и в нужный момент брала его за руку, тихо произносила нужные слова, Евгений пока как-то держался. Чулпан права! Он хороший актёр и умеет погружаться в обстоя-тельства очередной роли, отбрасывая всё лишнее. "Жизнь - театр". Кто это сказал? Кажется Шекспир.
Через некоторое время он уже с непринуждённым видом кивал экскурсоводу, ронял обаятельные улыбки, что-то произносил восторженное. Играть в жизнь! Как он сразу не догадался выключить в себе человека и включить актёра. Конечно он видел, что согнанные навстречу с ним жители оккупированных террито-рий - заложники. Что страх не позволяет украинцам говорить ни слова правды. Они такие же заложники, как и они с Чулпан. Массовка. Такие же опущенные на колени, сломленные люди, на которых расстегнувшиеся чекисты просто ссут. Ну ладно, пусть они будут и дальше массовкой. В кино и театре без статистов никак...
На приятном лице заслуженного артиста блистала одна из его коронных, наиобаятельнейших улыбок. И всё-таки...Отныне никакие победы, никакие успехи, никакие похвалы не смогут избавить его от депрессии, которая будет то и дело накатывать на него на протяжении всей оставшейся жизни. Ему останется прилагать максимум усилий, чтобы никто, кроме самых близких, не догадался, в каком Аду он живёт. А пока остаётся жить. Приличное умирание - это искусство. Я стану делать это блестя-ще, ведь я первоклассный актёр!
Глава 4
Уже под занавес "экскурсии" гостей подвели к галерее фото-портретов сотрудников театра, вывешенных в вестибюле. Во всех театрах это традиция. Миронову начали рассказывать об актёрах и режиссёрах, чьи лица глядели не него со стены словно живые. И тут случилась очередная накладка. По чьему-то недосмотру или умышленно вдруг выяснилось, что перед московским гостем фактически небольшое кладбище, колумбарий с прахом! Ведь многие люди на фотографиях убиты! Евгений снова уловил запах тлена: в спешке рабочие просто забетонировали разрушенный авиабомбой подвал, превращённый украинцами в бомбоубежище.
Красиво уложенная под ногами надраенная к приезду делега-ции китайская плитка полов - тоже надгробия! Всё, что тут творится - танец на костях, глумление над памятью невинных жертв...при этом надо продолжать играть роль, ибо спектакль ещё не закончен, такова безжалостная жизнь.
Осознав себя снова в кадре, Евгений машинально расплылся в обаятельной улыбке и произнёс в протянутый ему тележурнали-стам микрофон:
- Творческие люди - часто очень импульсивные, они реаги-руют моментально, сиюсекундно... Сейчас такой вал информации с разных сторон... Но когда ты приезжаешь сюда и видишь все своими глазами, это совсем другое дело. Вчерашний день - один из самых тяжелых дней моей жизни. И одновременно радостных. Потому что я увидел людей, которые это все пережили. Увидел врачей, фантастических людей, которые приезжают сюда из разных точек, из Сибири, в том числе. Я увидел детей в госпита-лях. Буквально недавно был обстрел города нацистами, пострадали дети, я с ними общался... Я увидел наших военных - фантастиче-ских парней, мужиков! Очень многие вопросы у меня отпали, когда увидел все своими глазами. Если у моих коллег по цеху будет такая возможность, им тоже надо все увидеть своими глазами. И поговорить с людьми, которые здесь остались. Особенно тем моим коллегам, кто всё ещё осуждает СВО, не разобравшись в ситуации, ибо я уверен, что люди так поступают от непонимания и незнания.
Миронов снова принялся рассказывать журналистам о своей встрече с артистами Мариупольского драмтеатра, у которых сгорел реквизит:
- Они очень хотят работать. У них есть планы, горят глаза, я должен им помочь. И технически - у них ничего нет, все осталось в сгоревшем театре. И творчески. Надо подумать о патронаже Театра наций над Мариупольским театром. Надо подумать какой драматургический материал для новых постановок им предложить. Возможно, пришло время снова обратиться к святой для всех нас теме Великой Отечественной войны, когда наши деды плечом к плечу сражались с фашизмом. Сейчас очень востребована патриотическая тематика. Мы один народ, у нас одно прошлое. Одни ценности. Одни скрепы.
Заслуженный артист мастерски ввернул в свою речь рассказ о якобы имевшим место не так давно разговоре с одним сомневаю-щимся коллегой.
- Я искренне испытываю боль за близких мне людей, когда наблюдаю, как мои прежние товарищи крепко держатся за давно утратившие актуальность ценности и установки. Они похожи на слепцов, вцепившихся в фонарный столб лишь потому, что до смерти напуганы и чувствуют себя потерявшимися во времени. Я имею в виду идеалы нашей с ними юности - западный либерализм, демократию, их европейские и американские ценности. Я сам был таким, но к счастью нашёл в себе силы быть со своим народом, армией и президентом.
Выдержав театральную паузу заслуженный артист России снова высказал свою позицию по поводу происходящего. Да, она кардинально изменилась после увиденного: в марте Миронов был одним из тех представителей культуры, которые ошибочно критиковали спецоперацию на Украине. Но теперь он полностью её поддерживает.
- У меня отпали все вопросы, когда я смог увидеть всё своими глазами. Спасибо местным властям (необходимый реверанс в сторону главы ДНР Пушилина) и нашим героическим военным. Я был потрясён масштабами увиденной трагедии. И я благодарен Владимиру Владимировичу, что он решил навести порядок в не чужой нам Украине. И я уверен, что на этом наш Президент не остановится. И в будущим многие братские народы захотят снова быть с Россией в единой семье.
Стоящая в стороне с бледным лицом Хаматова, прикрыв себе рот рукой тихо рассказывала кому-то по телефону:
- Я не буду много говорить на эту тему, ибо это очень опасно. Нас могут прослушивать (перед этим ей по телефону рок-музыкант Юрий Шевчук сказал: "Старуха, ты оху...! Ты куда поехала, ты кого поддерживаешь!").
- Но я вижу, Юр, что тут происходит. А ты нет. Поверь, это непрерывный кошмар! Его используют, понимаешь? Давят, бл..и, со всех сторон. И он не может ничего с этим поделать. Мы оба с тобой знаем, что Женя никогда и никому сознательно не пожелает зла. Поэтому не верь своим глазам и ушам, когда смотришь на это позорище по телевизору. Сейчас я не знаю, как это отразится на Жене в самое ближайшее время, но я очень боюсь за его здоровье. Боюсь даже, что он не доберётся до Москвы!.. А тем кто сейчас будет проклинать Женьку за слабость и трусость я бы предложила дождаться тех светлых времён, когда он будет в безопасности и сможет рассказать о всех своих причинах правду. Могу только повторить от себя: я знаю, что он не по своей воле приехал сюда.
Через двадцать минут этот же корреспондент телеканала Рос-сия-24 запишет новый стенд-ап для вечернего девятичасового (в самый прайм-тайм) выпуска новостей. И снова весь из себя аккуратный, словно только что из гримвагена, репортёр с микрофоном в руке будет стоять перед фасадом драмтеатром и начнёт свою речь он словами:
- Критиковавший спецоперацию Евгений Миронов увидел суровую правду Мариуполя и все понял: "Я был неправ, - скажет он, - но теперь я со своим народом, с правдой и с нашей героиче-ской армией!".
Знаменитый актер и худрук московского Театра наций, Народ-ный артист России Евгений Миронов приехал в Донбасс и посетил освобождённый от укранацистов Мариуполь. Он поговорил с жителями города, с нашими ранеными и изменил свое мнение о происходящем: по его словам, после увиденного у него отпали многие вопросы.
После этого в телерепортаже (а позднее в популярных соцсе-тях) пошло видео с заслуженным артистом, едущим в машине по разрушенной русскими бомбами и снарядами Украине и поющим песню Владимира Высоцкого "Про любовь в Средние века".
Глава 5
На прощальном банкете в честь московских гостей главпуровца Ивана Орлова окончательно понесло. За стол лётчик-полковник сел уже изрядно подшофе, впервые за поездку он надел парадную голубую форму и золотую звезду Героя. Сопровождающему столичных знаменитостей офицеру вдруг страшно захотелось самому оказаться в центре внимания, ибо ему тоже хотелось высказаться и было что сказать.
Выждав пока хозяева и гости дипломатично обмениваются здравицами в честь друг друга, главпуровец с военной прямотой вклинился в оговорённый протоколом естественный ход событий, подняв чарку с водкой и провозгласив от себя незапланированный тост:
- Предлагаю выпить за наших героев! За нас! Культура это конечно важно, но без нас, чернорабочих этой войны, вам, заслуженные артистам и писателям, тут делать было бы нечего - мы выполняем самую грязную работу, берём, как говориться, грех на душу, а потом приезжаете вы, столичные примадонны... И заметьте, приезжаете на расчищенное место. Потому что Иван снёс своей бомбой прежний театр, и теперь тут будет новый. Правильный театр.
Лётчик заметил, что некоторые за столом побледнели после его слов, и вояку аж перекосило от брезгливой щепетильности столичных штучек, которым оказывается не по нраву слушать такие подробности.
- Ну извините если испортил вам аппетит, Евгений Витальевич! И вы, пардоньте за солдатскую прямоту, Чулпан Наилевна. Только слов из песни не выкинешь! Мы расчищаем территорию для русской культуры, для Русского Мира, и делаем это как умеем. Кто-то же должен! Зато вы теперь в качестве шефской помощи поставите на этой сцене какой-нибудь шибко патриотический спектакль. И не переживайте особо - не было тут мирных людей, одни нацики и бандеровцы.
Никто не проронил ни звука в ответ на выходку пьяного офице-ра. За исключением Захара Прилепина, который заявил, что лично ему по душе солдатское прямодушие. И он знает, каково это с распахнутой душой идти в полный рост в лобовую атаку, чувствуя так по-русски гибельный восторг.
Миронову же стало плохо с сердцем. Чулпан вывела друга на свежий воздух, они сели на скамье в сквере и долго сидели молча, просто дыша и смотря перед собой, словно в пустоту.
Потом, когда ему немного полегчало с сердцем, Евгений обра-тил внимание, что за время этой поездки Чулпан будто постарела сразу лет на двадцать. Утончилась, сделалась жёстче линии её рта, уголки когда-то припухлых свежих губ опустились, лицо заостри-лось, взгляд стал озабоченным и тревожным. Откуда-то появилась вертикальная складка между бровей.
- Скорее бы уж в Москву, чувствую что держусь на последним усилии, - признался подруге он.
- Потерпи ещё немного, Жень, скоро сядем в самолёт и весь этот кошмар растает в дымке под крылом.
Миронов с тоской посмотрел куда-то в строну и вздохнул:
- Время мерзавцев и дураков... А в Москве их не меньше: наступило их время,
К ним деловитой походкой подошёл Захар Прилепин, радостно воскликнул:
- Ага! Вот вы где! Сбежали с банкета и прячетесь!
- Мы ни от кого не прячемся, - позволила себе показать лишь толику распирающего её изнутри раздражения Хаматова. - Можем мы с коллегой поговорить наедине?
- Конечно! - с сервильным видом воскликнул Прилепин и угодливо замахал руками. - Сколько угодно!
Впрочем, писатель и не думал оставлять их одних. Недавно назначенный указом Путина худруком нового Патриотического театра, Прилепин сделал Миронову неожиданное предложение - появиться в крохотном эпизоде для местной публики в спектакле, с которого начнётся история его театра.
- Пьеса называется "Процесс". Мы уж начали в Москве с актё-рами новой труппы репетировать некоторые сцены, но я хотел бы воспользоваться случаем, чтобы с помощью сопровождающих нас в этой поездке журналистов привлечь внимание к постановке широкой публики. Вас зрители знают и любят, Евгений Виталье-вич, - для меня это было бы огромной честью!
Прилепин увлечённо принялся рассказывать, что специально для первой премьеры своего нового театра написал пьесу о процессе над Промпартией 1930 года. По мысли Прилепина, это будет спектакль о вредителях и иностранных агентах, - очень современная и нужная вещь. В Министерстве культуры проект очень одобрили.
- И в Администрации Президента меня поддержали обеими руками, - со значением добавил автор.
Бритоголовый, с лицом убийцы литератор, таким по сути своей и являлся, ибо открыто хвалился участием в кровавых бандитских разборках на Донбассе, - охотно рассказывал в многочисленных интервью, что брал в руки оружие и убивал. За свои нелитератур-ные подвиги даже заслужил от власти звание майора.
Евгений Миронов видел телесъёмку с кремлёвского награжде-ния, где Прилепин щеголял в старомодном офицерском кителе голубого цвета со стоячим воротником, в котором писатель очень напоминал сталинского офицера НКВД, на груди у него красовал-ся только что полученный от Путина новенький орден.
С таким человеком даже близко находиться очень опасно. Тем более не стоило с ним сориться. Но и участвовать в его делах тоже было омерзительно.
- Поздравляю. Но при чём же здесь я? - неприятно удивился Миронов и страдальчески посмотрел на Чулпан.
Прилепин словно ничего на замечая, радостно продолжал убеждать артиста, словно они побратались участием в этой патриотической "вылазке" в зону оккупации и на этом основании не должны отказывать друг другу "в маленьких одолжениях":
- Ваше лицо и имя станет лучшей для нас рекламой! Сами понимаете, Евгений Витальевич, наш театр только открывается, своего зрителя у нас пока ещё нет, а на Вас люди пойдут.
Миронов мрачно молчал, только желваки ходили у него на скулах, он подыскивая слова для отказа. После своего антивоенно-го высказывания приходилось остерегаться вступать в открытый конфликт к такими провокаторами и стукачами, ведь обиженный Прилепин может легко начать травлю "пытающегося дать задний ход скрытого либерала". Отцепляться от прилипчивого клеща требовалось со всей осторожностью.
- Понимаете, Захар...э...Извините, как вас по отчеству?
- Николаевич, - подсказал писатель, с большим напором про-должая продавливать "звезду". - Да вы не волнуйтесь, Евгений Витальевич! Вам и играть-то ничего особо не придётся. Мне будет достаточно, если вы просто войдёте в декорацию в гриме и историческом костюме эпохи, и попозируете корреспондентам.
- Ну вы и нахал! - взорвалась Хаматова.
Наигранное добродушие в глазах красно-коричневого писателя мгновенно уступило место ледяной злобе, так что Евгений поспешил согласиться, дабы погасить конфликт.
Глава 6
У Прилепина, что называется, оказался "рояль в кустах": декорации и костюмы заранее были доставлены на место и всё готово к мизансцене. Так что Евгений Миронов и не заметил, как всё завертелось: вот он уже в костюме и в гриме исполняет роль адвоката, к которому является жена одного из будущих подсуди-мых на процессе Промпартии. Это видный инженер, которого обвиняют в страшных вещах - во вредительстве и подготовке с подачи белоэмигрантских кругов иностранной интервенции в Советскую Россию. Конечно же всё это провокация, придуманная чекистами.
Несчастную супругу подсудимого играет Чулпан Хаматова. Она пришла с дочкой - умолять маститого адвоката защищать их отца и мужа.
По пьесе адвокат боится и не хочет участвовать в таком опас-ном деле, ведь его самого могут взять на заметку "органы". Он ищет отговорки. И тут в кабинет защитника заглядывает его собственная дочь, она ровесница с дочерью подсудимого. И сердце адвоката дрогнет.
Первая сцена плавно перетекает в следующую. Адвокат при-ходит в тюрьму к своему клиенту. Сломленный чекистами на допросах инженер сидит перед защитником, почти не поднимая головы. Речь его какая-то механическая, словно человеку приказали заучить что он вредитель и готовил интервенцию.
И адвокат понимает, что подвергать это сомнению нельзя. И всё же не удерживается, чтобы, понизив голос до тишайшего шепота, спросить:
- Послушайте, я всё понимаю... Но ваша жена говорит, что за 25 лет совместной жизни узнала вас как саму себя. И что вы не способны на подлость.
- Значит способен, - отвечает бывший инженер, не поднимая глаз.
Адвокат не знает как ему действовать. Он должен хотя бы попытаться чем-то смягчить прокурора и судей, чтобы избежать расстрела клиента. Найти для него смягчающие обстоятельства.
В следующей сцене адвокат идёт после допроса к выходу из тюрьмы. Из головы у него не выходит как это возможно, чтобы взрослый, образованный человек добровольно отказывался от борьбы за своё честное имя, за жизнь? Конечно, он слышал много нехорошего про методы ГПУ... и всё же... существует же закон, уголовный кодекс! Конституция.
По длинным тюремным коридорам его сопровождают два надзирателя. Им троим надо пройти несколько постов. И у каждого следует остановиться, дождаться пока бдительный дежурный вертухай прочтёт его пропуск, "ощупает" штатского посетителя с ног до головы колючим недоверчивым взглядом и, будто нехотя, загремит ключами в замке, отпирая толстую железную дверь. Это означает, что путь открыт до следующего пикета.
Так они доходят до предпоследней двери. Остановка. Вновь подозрительный взгляд коридорного. Наконец гремит ключ в замке. Сопровождающие сзади велят адвокату идти дальше. Он делает несколько шагов и слышит как за спиной у него тут же закрывают дверь только на этот раз шагов конвоя не слышно.
Евгений инстинктивно хочет оглянуться, но понимает, что этого делать ни в коем случае нельзя. В таких местах не оборачи-ваются. Внутри всё сжимается от дурного предчувствия. Он опускает ниже голову, берёт руки за спину, и делает ещё несколько шагов по инерции и понимает, что перед ним непреодо-лимая преграда. Поднимает ничего не понимающие растерянные глаза и упирается взглядом в будто выросших у него на пути четырёх энкеведешников со зверскими примитивными рожами, которые рассматривают его с интересом живодёров, которым на бойню привели бычка. Теперь он сам на месте подсудимого - у актёров в порядке вещей по ходу пьесы пробовать себя в новых ролях.
Так он оказывается в кабинете прокурора будущего процесса Николая Крыленко. Сталинского прокурора играет сам Захар Прилепин. Лысый, с лицом монстра, азартный обвинитель тем не менее брезгует методами следователей. Ведь он юрист, можно сказать художник, а не примитивный костолом. Поэтому Крылен-ко не бьёт будущих подсудимых, не пытается их запугать, напротив, он любезен, называет арестанта по имени отчеству, его цель уговорить инженера пойти на сделку:
- Для начала хочу извиниться за следователей, если они были грубы с вами, вы можете написать на них жалобу, она будет рассмотрена и виновные в превышении полномочий к подслед-ственному наказаны.
Инженер отвечает, что ни на кого не хочет жаловаться, другое дело, что он не виновен во всех тех ужасных преступлениях, в которых его обвиняют:
- Я хотел бы вас просить, чтобы в моём деле объективно разо-брались. Меня напрасно держать в тюрьме, я никогда не занимался политикой. Я инженер с многолетним безупречным стажем и громадным опытом, я добровольно пошёл служить советской власти. Я всегда искренне старался приносить пользу своему народу и отечеству, понимаете? Вы можете изучить мой послуж-ной список, в нём есть благодарности от Ленина, Дзержинского, наркома Орджоникидзе. Меня всегда считали ценным специали-стом. Меня пригласил на службу новой власти сам главный комиссар, назначенный Лениным.
Худощавый немолодой уже мужчина, виски которого основа-тельно припорошило сединой, вдруг будто вспомнил годы молодости, когда он с гордостью носил сюртук инженера со значком выпускника Высшего инженерного училища, это заставило его приосаниться и расправить плечи. И тут мерзкое двойное чувство - некоего долга и какого-то подлого обмана, в который его втягивают, - снова согнуло ему спину, навалилось на плечи неподъёмной тяжестью.
Прилепин прекрасно понимает свою роль. Перед ним полез-ный для дела технарь, но гораздо полезнее он теперь в качестве сакральной жертвы, которая должна быть принесена на алтарь государственных интересов (так прямо им с судьёй Вышинским сказал недавно сам Сталин, давая инструкции о том, как нужно вести этот процесс и открыв им своё видение его целей).
Поэтому Крыленко будто не слышит подсудимого. Он забот-ливо интересуется у него об условиях содержания в тюрьме, нет ли нареканий по поводу питания, получает ли заключённый с воли нужные ему книги и продуктовые передачи.
- Благодарю вас, товарищ прокурор, я всем доволен. Но я ни в чём не виновен, клянусь честью, господин...то есть, простите товарищ прокурор!
- Прекрасно, прекрасно! Можете передать своей жене, что вам разрешены ежедневные двухчасовые свидания.
Инженер снова забормотал снова благодарности, он растерян и ошеломлён обволакивающими ухаживаниями лысого прокурора, который словно пытается удавить его в ласковых объятиях.
- Вот видите, Сергей Львович, - с приветливой улыбкой объ-ясняет ему Крыленко, - мы не считаем вас врагом советской власти, а иначе мы бы не смягчали вам режим содержания.
- Я понимаю, и благодарен вам за это, - растерянно бормочет инженер, не зная что и думать. - Но ведь я ни в чём не виноват! Разве это справедливо? Ведь советская власть - справедливая власть. Она не может быть так жестока.
- Э, бросьте, классовая борьба не закончена. Куда деваться. Мы во враждебном окружении капиталистических держав, они очень опасны и сильны. Поэтому мы вынуждены порой идти на определённые нарушения.
- Вы ведь юрист и так спокойно об этом говорите? То, что меня держат в тюрьме, - ведь это же беззаконие!
Прокурор будто не слышит, только слегка пожимает мяси-стыми плечами. У него своя игра.
- Кстати, Сергей Львович,- продолжал Крыленко, - вы ведь действительно много хорошего сделали для укрепления нашей оборонной промышленности. А теперь можете ещё больше сделать полезного.
- Да, да, я готов! - одновременно торопливо и настороженно заверил инженер. - Но чем же я могу быть вам полезен ещё? Тем более, отсюда.
- Можете. Можете! Поэтому вы здесь, в тюрьме.
- Как поэтому?
- Где же ещё вам быть? Вы наш человек, не откажитесь по-мочь. Сыграть порученную вам ответственную роль...
- Роль?! - даже задавленный следователем и выдержанный от воспитания инженер не мог скрыть возмущения.
- А кому, кроме вас, Сергей Львович, мы можем довериться в таком важном и щекотливом деле? - доверительно говорит ему лысый. - Из всех кандидатур только вы нас устроили. Дело исключительно непростое. Не всякий выдержит. Да и не всякий захочет...хм, добровольно лишиться спокойной комфортной жизни. Неприятно, стыдно...
... - Благодарю, я всё понял, - будто гаснет лицом инженер. Однако он всё ещё надеется выпросить к себе снисхождение: - С вашего разрешения я хотел бы подумать. Дайте мне хотя бы сутки.
- Не могу, дорогой вы мой Сергей Львович. Сроки поджимают.
Жалобная улыбка стёрлась с лица инженера, а его собеседник озабоченно нахмурился.
- Ответ мне нужен немедленно.
Сердце немолодого, замученного страхами и сомнениями инженера сжалось, как часто бывало в те первые дни после ареста, когда чувство собственной беззащитности, безысходности и жалости к себе было особенно остро. На него опять повеяло пахнущим плесенью и могильной сыростью полумраком, скрывающим подробности того подвала, куда его однажды привели гулкими тюремными коридорами и где следователь объявил ему приговор "расстрелять", который оказался "шуткой". Из глубины пережитого кошмара поднялось, ожило в полную силу чувство животного ужаса.
В кабинет внесли угощение из служебного буфета. Лысый прокурор предложил инженеру стакан крепкого кофе, бутерброды.
- Ведь вы любите хороший кофе... А это очень приличный натуральный кофе. И бутерброды с сыром. Это отличный рокфор... Вот видите, Сергей Львович, я знаю ваши вкусы.
Лысый и любезен и продолжает давить, стальные тиски его хватки будто обёрнуты бархатом комплиментов и фальшивой заботы.
- Я знаю о вашей преданности. Более того, сам товарищ Ста-лин велел передать, что верит вам. Вот видите, сам Сталин!.. И мы тут с вами разговариваем как друзья, и я дружески скажу вам так, Сергей Львович. Как человек высокообразованный, вы должны понимать напряжённую политическую обстановку - родина в опасности, она в кольце врагов.
Прокурор убеждает подследственного помочь изобличить тысячи замаскированных настоящих вредителей. А также засланных в СССР иностранных агентов.
- Нужен показательный процесс и суровый приговор, чтобы запугать до кондрашки всю эту маскирующуюся под честных людей сволочь, заставить её разоружиться перед советской властью!.. Вот видите? Мы вам верим, что вы наш, - ласково убеждает Крыленко, заглядывая в глаза инженеру. - Вы честный человек, поэтому должны помочь Родине. Ведь вы патриот! Вас не расстреляют, даю вам слово коммуниста! После суда вы сможете продолжить работу по специальности. Через какое-то время вас освободят, а пока ваша семья будет в безопасности, окружена нашей заботой. Советская власть добро ценит. И ничего не забывает.
- Хорошо, я согласен.
- Вот и ладушки!
Обрадованный лысый прокурор, широко ему улыбается и дружески накрывает его ладонь своими в знак одобрения и признательности за согласие. После этого лысый становится очень деловит.
- А теперь мы с вами должны очень хорошо отрепетировать ваше поведение на суде. Всё должно выглядеть максимально правдоподобно, ведь на процессе будут аккредитованы сотни журналистов, в том числе иностранная пресса. Нам не нужна липа, понимаете? Спектакль должен быть сыгран максимально талантливо, только тогда от него будет прок. Вам придётся на время перевоплотиться в мерзавца и негодяя. Ни-чего, справитесь. А я помогу Вам. Считайте себя разведчиком, внедрённым во вражескую организацию во имя высокой благородной цели защиты Родины, лады?
Инженер, скрепя сердце, высказывает полную готовность:
- Я понимаю. Ну что ж, раз другого способа нет, я готов быть к вашим услугам.
Глава 7
Новая сцена, а замены ему всё не дают. Если вначале Жене всё-таки подсказывали текст из суфлёрской будки, то теперь и этого нет. Приходиться играть дальше, при необходимости импровизировать, включать творческое воображение на полную катушку, он же актёр до мозга костей!
Да и как уйдёшь, если вокруг подсудимых конвой, а огромный колонный зал Дома Союзов битком от зрителей и прессы. Оттуда, по ту сторону барьера, что отделяет подсудимых от публики, излучается ненависть и опасливое любопытство, так смотрят на кровожадных хищников в зоопарке или на арене цирка. А ещё говорят, что где-то под потолком есть неприметное окошко, через которое за процессом наблюдает сам Сталин.
Оговоривший себя по ложным обвинениям инженер (как и его товарищи по несчастью на скамье подсудимых) не выглядит измождённым мучеником сталинских застенков. Это важно условие спектакля. Поэтому он аккуратно подстрижен, на нём хорошо пошитый костюм, из кармана торчит свежая газета. В перерывая подсудимых уводят в комнату, где для них накрывается стол. Если бы не охрана из ГПУ вокруг и не стерегущие их словно настоящих шпионов красноармейцы с винтовками, к которым примкнуты штыки, то можно было бы подумать, что здесь играется первоклассный спектакль для многочисленной публики. Но это не так.
В зале герой видит жену. Лицо её постарело и осунулось за те страшные месяцы что он в заключении.
Евгений смотрит на Чулпан и слегка улыбается ей краями губ, дескать, всё будет хорошо. Хаматова пытается улыбнуться в ответ, но лицо её перекашивает судорога. Евгений Миронов понимает, как его персонаж трагичен и нелеп в этой роли: сидит вместе с такими же ложно обвинёнными в том, чего они не делали, в хорошем костюме, выбрит, его хорошо кормят, будто на убой (ха, горький юмор, от которого хочется плакать) их снимают киноопе-раторы. И в благодарность закулисным кукловодам, по договорён-ности с ними они сами себя обличают. Фактически копают себе могилу. В надежде, что Захар Прилепин (а на самом деле главный зритель и режиссёр за тайным окошком) сдержит данное слово и расстрела не будет. Разве может умный, образованный человек не догадываться, что это ловушка! Что веры этим людям, - которые теперь власть, но по своей сути остались уголовниками, - быть не может?
И вот заместитель наркома юстиции Николай Крыленко берёт слово и после очень хлёсткой по духу обличительной речи в адрес подсудимых требует расстрелять их всех к чёртовой матери. Герой потрясён приговором. Он вдруг понимает, что это конец, он раздавлен обманом со стороны прокурора, который обещал сохранит ему жизнь в обмен на добровольное участие в подлом спектакле.
Возбуждённая и очень довольная жестоким приговором пуб-лика, проникнувшись кульминационным моментом озвученной судом неотвратимо кары для врагов народа, реагирует шквалом аплодисментов и взрывом эмоций. Люди в зале долго не могут успокоиться. Наконец, удовлетворённые, они потянулись к выходу из театра.
Но ещё раньше из него буквально выскочили через служеб-ный выход московские артисты - снова почти свободными людьми. Евгений Миронов и Чулпан Хаматова потребовали, чтобы полковник Орлов скорее отвёз их на аэродром - лететь обратно в Москву, ведь они выполнили свою часть контракта с властью.
"Газик" с актёрами выехал из города на разбитое снарядами пригородное шоссе. Водителю приходилось быть максимально осторожным - объезжать многочисленные воронки и беречься мин. По пути им то и дело попадались раздавленные танками или сгоревшие легковушки, другой исковерканный прокатившейся тут войной гражданский транспорт, подбитая бронетехника, ещё немало было неубранных незахороненных трупов, которых изо всех сил стараешься не заметить. Но по крайней мере теперь глаз мог хотя бы передохнуть на созерцании полей и лесов, а не утыкался повсюду в мундиры головорезов-наёмников, в горы битого кирпича и обугленные стены чудом уцелевших домов. Хотя даже с природой в этих местах творилось что-то ненормальное: навстречу им по небу плыло облако в форме танка. То есть просто копия настоящего танка...
Евгений пребывал в жуткой хандре, говорил, почти не стесня-ясь водителя и сопровождающего военного чиновника, как ему омерзительны все эти записные патриоты и доморощенные нацисты. Как он устал. По лицу его бежали натуральные, не актёрские слёзы. Хаматову одновременно тошнило от сидящего рядом с нею хлюпика и страшно было его жаль - человека из ужаса перед мрачной реальностью публично поддерживающего русского Гитлера и СВО, даже декларирующего со сцены здравицы в честь окончательно свихнувшегося тирана, а теперь вот снова погрузившегося в зелёную хандру от понимания собственной слабости, безысходности, осознания постигшего его жизненного тупика! С другой стороны у каждого времени свои неврозы - и каждому времени требуется своя психотерапия.
Иногда от человека требуется просто принять свою судьбу, нести свой крест. До конца. Звучит это жестко, беспощадно - но именно это иногда остается последним аргументом для возвраще-ния человеку рядом здравого смысла и мужества.
Работа с неизлечимыми детьми в её Фонде, общение с самыми разными людьми на многое ей открыли глаза. Со временем Чулпан стала отчётливее понимать, что в таких сферах человече-ского существования, как совесть, долг, милосердие, порядоч-ность, мужество, мелочей быть не может. Каждый поступок либо приближает человека к Богу, либо отдаляет. Словом, человек меняется духовно, психически и даже внешне в зависимости от того, как он поступает каждый день, каждую минуту. Поступаю-щие достойно становятся лучше, сильнее, светлеют лицами буквально на глазах, ведущие себя недостойно - опускаются всё ниже и ниже. Даже могут начать вонять чем-то таким отвратным, что никакой парфюм не спасёт. Порой такая беда случается с изначально очень хорошими людьми...
Но ведь Женя сам виноват, что загнал себя в эту ловушку. У человека, тем более с его-то мировой славой, репутацией, связями, деньгами, всегда есть возможность уехать. Или во всяком случае отползти подальше от компании безумцев и маньяков, пусть даже ты ради своего дела был долго с ними связан. Но Женька не уехал и не отполз. В конце концов это его выбор...
Чулпан уже планировала в присущей её деловитой холодной манере проводить Женечку в Москве до дома, сдать его с рук на руки на попечение его нынешнего "мальчика", а потом позабо-титься о себе самой - тем же такси ехать в аэропорт и первым же рейсом валить подальше из этой грёбаной России, куда глаза глядят.
Но тут Жене стало совсем плохо с сердцем. Ещё на сцене по его словам ему сильно сдавило грудь и стало подташнивать, началось головокружение. Уже в дороге потемнело в глазах, ничем стало дышать. В конце концов Евгений потерял сознание.
Не то чтобы Чулпан запаниковала. Но осознание того, что они оказались так далеко от цивилизации, от нормальной медицины, знакомых московских кардиохирургов, приличных клиник, испугало даже её. Они на пустой дороге, вокруг неубранные тела и остовы сгоревших машин, а у неё на руках фактически труп великого артиста и сделать-то ничего реально нельзя! Вдобавок сопровождающий их полковник ничего не желает понимать, или же настолько пьян, что просто не может врубиться своим мозгом, что всё очень и очень плохо. Вместо того, чтобы взять ситуацию в свои руки и принять ответственное командирское решение, то есть хотя бы попытаться спасти жизнь великому артисту, солдафон продолжает с самого выезда из Мариуполя громко сокрушаться, что во время недавних боёв за город наша авиация и артиллерия не разрушили его до основания, что остаются здания, в которых могут укрываться вражеские снайпера и диверсанты.
- И потом. Чёрт побери! Я не намерен ждать, пока меня собь-ют и потому мы не полетим обратно в Москву, а поедем поездом, - заявил Орлов.
- Вы что не видите, ему же плохо с сердцем! - закричала на придурка Хаматова.
- Ничего, как-нибудь дотянем до базы, а там посмотрим, - ответил лётчик, даже не взглянув на начавшего уже синеть Миронова.
И тогда он умер.
Глава 8
И тогда же произошла его встреча с Богом.
- Что... Что это было? Что случилось? - удивлённо спросил Миронов. - Где я? Что со мной?
-Ты умер, - ответил Бог спокойно. Нет смысла притворяться и обманывать.
- Умер!?
- Да, это случилось в дороге, нет не автомобильная авария, всё гораздо прозаичнее, но ты ведь заранее знал, что этим всё может кончиться...
- Как, как это случилось со мной?
- Как ты помнишь вёзший вас на аэродром военный был сильно пьян, на рядом с тобой находилась женщина, твой верный товарищ, которая добилась, чтобы тебя срочно доставили в ближайшую больницу. Которая, говоря откровенно, оказалась ниже нижнего уровня. Тем не менее тебе снова попались хорошие люди, которые узнали тебя и сделали всё возможное для твоей реанимации. Медицинские работники оказались твоими горячими поклонниками и превзошли самих себя, когда старались оживить твоё умершее тело. Не вини их в том, что у них не получилось - врачи действительно сделали всё что могли.
Бог вздохнул и посмотрел на него с симпатией и сочувствием:
- Если тебя это утешит... скажу, что ты был в целом хорошим человеком и потому смерть твоя была быстрой и практически безболезненной. Просто твоё сердце настолько измучено постоян-ными угрызениями совести, а тело так не желало продолжать ставшую тебя ненавистной жизнь, что тебе было лучше уйти, чем продолжать борьбу.
- Так просто?! Но этого не может быть, ведь я ещё не стар.
- Каждому отмерен свой срок. К тому же за последнее время тебя постигло слишком много разочарований... Подсознательно ты решил так ещё несколько месяцев назад, оставалось согласовать некоторые технические детали.
- Согласовать с кем?
- Ну зачем тебе знать такие скучные и малоприятные подробно-сти, скажу только, что в некоторых случаях приходиться идти навстречу человеческим пожеланиям, хотя конкретно в твоём мне это было особенно неприятно и горько. Мне нравилось многое из того, что ты делал, как творец. Ведь мы в некоторым роде коллеги.
- А как же мой театр! Неужели меня действительно нельзя было спасти?!
- Да.
- Значит...подвело сердце...
- Да, всё верно, - со вздохом подтвердил Бог, который порази-тельно напоминал Жене Миронову его самого, только значительно моложе, когда он ещё не успел разочароваться в жизни, в людях, в профессии.
- Хотя, возможно, если бы это случилось в Москве и ты вовремя оказался бы на столе у лучших кардиохирургов, - зачем-то добавил к сказанному Бог.
- Неужели это была вся моя жизнь?
- К сожалению, да. Только не нужно так переживать, все умира-ют.
От слов Бога повеяло пустыней, хотя он искренне старался утешить смертного.
Женя удивлённо осмотрелся. В пространстве вокруг было безлюдно и пусто. Только тихо шелестевший ветер играл пылью бесконечных галактик.
- Что это за место? - спросил он. Ему несколько иначе представ-лялись первые минуты вне своего тела. - Ведь мы едва успели выехать из Мариуполя, но не вижу нашей машины на обочине пригородного шоссе и своего мёртвого тела...
- Может это и хорошо, - пожал плечами парень, так похожий внешне на него молодого, хоть и называющий себя Богом.
- Так это и есть то пространство, в которое попадаешь после смерти? - допытывался покойник, будто это имело для него какое-то принципиальное значение.
- Что-то навроде того, - будто ответил Евгений сам себе в образе Бога, - такой красивый и молодой, с ещё такими живыми глазами, хотя в том счастливом безмятежном возрасте, в котором он ему предстал теперь, тот Женька Миронов ещё лишь мог мечтать о будущих славе и успехе. А погляди-ка каким по-настоящему наполненным оказывается был...
В этот момент Евгению пришла мысль: "А может он рано расстроился? В наше время можно пропасть в реанимацию фактически мертвецом, провести там многие недели и даже месяцы полутрупом, но в итоге быть воскрешённым с помощью последних достижений медицины, часто обогащённым "посмерт-ным" опытом. Бог же только что сам сказал, как за него сражают-ся реаниматологи, вряд ли эти люди посмеют своею властью отключить его от систем поддержания жизни, пока будет оставаться хотя бы один шанс из миллиона. В конце концов, остались друзья, высокие покровители, которые всех поставят на уши, чтобы вытащить его с того света! Пришлют за ним бригаду лучших врачей, санитарный самолёт. А значит рано ты себя хоронишь, парень! И у тебя ещё есть будущее, новые интересные проекты, роли.
- Почему ты так одержим будущим? - легко прочитал его мысли, словно раскрытую книгу собеседник, который излучал мягкое свечение. - Извини, конечно, но зачем смущать свою душу пустыми фантазиями на тему некоего "будущего". Человеку, для которого жизнь кончена, стоит начать думать о вечных вещах, а не продолжать цепляться за суетность бренного мира. Или ты так уверен в своих друзьях и покровителях, что готов спорить с Богом?
Женя смущённо промолчал.
И собеседник с симпатией к нему пояснил:
- Тебя страшит эта пустота? Абсолютная тишина настоящего момента, в которой даже наши с тобой голоса тонут, как в омуте, не оставляя ни малейшей ряби волнения на поверхности. Эта тишина словно зеркало, в котором отражается твоя суть, и это пугает с непривычки. Ты, как и большинство живых, бежишь в суетные планы, текущие цели, мечты, как будто они спасут тебя от встречи с самим собой. Но вот парадокс, который одобрил бы сам Будда: только в тишине настоящего ты можешь найти то блажен-ство, которое ищешь в будущем. Настоящее - это не скучная остановка на пути к "чему-то большему". Это сцена, где разыгры-вается главный спектакль твоей жизни. И если ты пропускаешь реплики, не жди оваций в финале.
- Ты рассуждаешь как классный режиссёр, я хотел бы пройти такой мастер класс, - буркнул Евгений, пытаясь улыбнуться. Хотя ему стало любопытно.
Бога не требовалось уговаривать продолжать, он был начисто лишён гордыни, стремления высокомерием подчеркнуть свой статус, что так характерно для людей, поэтому легко исполнил его молчаливую просьбу:
- Будущее не падает с неба, как манна небесная. Оно вырастает из того, что ты делаешь прямо сейчас. Если ты полон тревог, страхов и суеты, то не жди, что завтрашний день вдруг засияет радугами и единорогами. Каждое мгновение - это семя, которое ты сажаешь. И если ты сеешь хаос, подлость, предательство прежде всего по отношению к самому себе, то не удивляйся, что пожинаешь ад. Но вот в чем магия: если ты наполнишь текущее мгновение осознан-ностью, духовностью, красотой, искренностью, любовью, то следующее мгновение будет еще глубже, еще ярче. Как говорил другой мудрец: "улыбнись этому моменту, и он улыбнется тебе в ответ".
... - Хм... Послушай, а ты действительно Бог? - на всякий случай уточнил Женя, для которого слова его высокостатустной копии звучали высокопарными проповедями философствующего монаха.
- Ага, - подтвердил его более выигрышная копия. - Я Бог - тот самый.
- Значит, в теории ты мог бы всё отыграть назад, - вернуть меня в исходную точку... Понимаешь, в одном фантастическом фильме я видел сюжет, когда недавно умершему человеку бог даёт второй шанс...
Бог посмотрел на нахала влюблёнными, доверчивыми глазами.
- Понимаю тебя, Жень. Но ты ведь привык иметь дело с классным репертуаром, зачем брать такие банальные сюжеты. Это же низкопробная голивудщина. Тебя же самого страшно раздражает, когда тебе приносят плохо написанные сценарии или навязывают третьесортные пьески для постановки.
- Неужели я прошу тебя о чём-то невозможном? Разве речь идёт о полной ненаучной бредятине, на которую способен лишь человек, имевший твёрдую двойку по физике в школе.
- Я этого не сказал, Жень. Скорее я бы поставил тебе в плюс твою двойку. Ведь благодаря отличникам люди привыкли думать о времени как о прямой линии: прошлое позади, будущее впереди, а настоящее - какая-то скучная точка посередине. Но что, если это слишком прямолинейная теория? Что, если время - это танцпло-щадка, а ты - виртуозный танцор и волен двигаться в свободном ритме, не сдерживаясь никакими рамками? Ты можешь танцевать вчерашний вальс или то, что будет в моде через двести лет. Ты можешь вытворять всё что захочешь в этом мгновении - так как тебе подсказывает твоя душа, и от того, насколько ты отдаешься этому танцу, зависит твоё прошлое или будущее.
- Звучит захватывающе! Мне бы твою лёгкость. К сожалению, мы люди, особенно нынешнее поколение, живущее при позднем Путине, привыкли к тому, что привычная жизнь, рушиться буквально у нас на глазах и земля уходит из-под ног. Приспособи-лись к постоянному ужасу перед будущим. Зажались, сковались, запретили себе мечтать и импровизировать.
- Вот именно, Жень! Пойми же, старичок! Будущее - это иллюзия, которая крадет у тебя жизнь. Ты думаешь, как справить-ся с вызовами нового дня, как не потерять то, что заработано тяжким трудом. Ты бежишь и бежишь за ускользающим успехом и привычной стабильностью, а они все дальше, как мираж. И вот ты уже ощущаешь себя дряхлым стариком, ты страшно устал, опустошён... Тебе давно пора было остановиться, мой друг. Тогда бы, возможно, всё не кончилось для тебя так рано и печально.
- Так что же делать с таким скверным танцором?
- Для начала попробовать сжечь свои планы. Перестать быть рабом будущего. Вместо этого обнять хаос настоящего. Позволить себе быть несовершенным, спонтанным, порой "неправильным".
Бог обнял Миронова за плечи и закружил в спонтанном танце, перейдя посреди гулкого безмолвия почти на крик в своём яростном веселье:
- Позволь себе быть живым и настоящим! - его сильный голос, раскованная манера разом заполнили всё окружающее простран-ство, казалось они стоят под Ниагарским водопадом или у сцены под мощными динамиками, через которые звучит удивительной красоты рок-баллада.
- Наполни это мгновение красотой, искренностью, восторгом перед жизнью, и ты увидишь, как следующее мгновение расцветет само собой. Как говорил Ошо: "Жизнь - это не проблема, которую нужно решить, а тайна, которую стоит прожить". И эта тайна раскрывается только здесь и сейчас.
Смутное воспоминание (или предчувствие) о чём-то ярком и мощном тоской и восторгом стеснило грудь Евгения. Он попытал-ся ухватить это чувство, чтобы рассмотреть получше, надеясь, что память (либо интуитивное предощущение), особенно в таком состоянии - на грани жизни и смерти, освободившись от обычной повседневной рутины, преподнесёт ему драгоценный подарок. Напомнит о днях выносливой и здоровой, чистой и бескомпромис-сной молодости. А то и покажет ему наконец заветное будущее, которое превзойдёт по закрученности сюжета всё то, что он видел в кино и на сцене. И это будет не мираж порождённых его мозгом снов, вызванных препаратами, которые ему в его кровь впрыснули реаниматологи, а подлинные живые события и люди из скрытой будто в тумане реальности. Ведь кто знает, сколько в закоулках нашего мозга храниться впечатлений о хорошем, ярком, сильном, ещё не сбывшемся, но готовым воплотиться. Просто огромные куски повседневности в том суетливом мире, который он почти покинул, топят эти золотые крупицы пережитого (или того, что только предстоит пережить) под собой.
Глава 9
Евгений снова оказался в каком-то здании, в каком непонятно, но своими мрачными коридорами с решётками оно напоминало тюремный дом. Четверо чекистов волокли мимо орущего и упирающегося Николая Крыленко. Да, того самого, из третьесорт-ной пьески, написанной господином Прилепиным для своего нового Патриотического театра.
У бывшего чванливого прокурора Крыленко с процесса Пром-партии 1930 года и заместителя наркома юстиции СССР на штанах расплывалось мокрое пятно в районе паха, Евгений уловил неприятный постыдный запах.
А дальше всё пошло, как и положено идти в плохо написанной пьесе. Обвинённый в 1937 году в шпионской деятельности по делу альпинистов-туристов Крыленко стал просить у него пощады. Да у него, Миронова! Хотя Евгений случайно оказался в декорациях этой драмы.
Крыленко даже попытался вырваться из рук конвоиров чтобы рухнуть перед Мироновым на колени, словно случайно встретил на пути к расстрельной стенке самого Сталина! Или как минимум своего начальника и заклятого друга Андрея Вышинского, с которым они вместе выносили расстрельные приговоры сотням невиновных.
- Я умоляю вас! - весь дрожа, рыдал, обращаясь к нему бывший прокурор в изорванном френче со следами побоев на лице. Он торопился вымолить хотя бы слабую надежду, постоянно оглядываясь на страшных людей за спиной.
Евгений не почувствовал никакого интереса к его судьбе и ни малейшего проблеска жалости. Он равнодушно взирал, как нервно дёргается изнеженная рука прокурора-писателя, которой он ещё недавно хвастался как спокойной и твёрдой, когда он якобы откладывал в сторону перо и сам брал оружие, чтобы лично приводить приговоры в исполнение врагам народа. Но в целом игра Прилепина-Крыленко производила на одного из лучших режиссёров мира Евгения Миронова жалкое впечатление своей схематичностью. Характерные роли заурядному писателю, мечтающему о большой славе, ради которой он и ввязался, наверное, в эту аферу с собственным театром, были категорически противопоказаны. Где затравленные глаза того, кто уже смотрит в лицо смерти? Где судорога, пробежавшая по его щеке при страшной мысли о пуле, которая уже в стволе "нагана" палача у него за спиной и очень скоро пробьёт ему череп? Разве что идея обоссаться напоследок чего-то стоила. Хотя в целом жалкое впечатление.
Но так как отвернуться от сцены, на которой разыгрывалось ради него это действо, выглядело бы крайне невежливым по отношению к коллеге, Женя сделал вид, что хотел бы выразить своё одобрение сдержанными аплодисментами. Вот только не может этого сделать чисто технически... и просто перекинул пальто с правой руки на левую, чтобы достать из кармана портсигар. Чиркнул спичкой и зажёг папиросу. Однако ж, произнести какие-то слова требовалось, чтобы не выглядеть совсем уж равнодушным зрителем: