Кувалдин Юрий Александрович
Замечания

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Кувалдин Юрий Александрович (kuvaldin-yuriy@rambler.ru)
  • Размещен: 12/03/2011, изменен: 12/03/2011. 154k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

       Юрий Кувалдин
      
       ЗАМЕЧАНИЯ
      
       повесть
      
      
       Из окна был виден остов церкви. Сергей Васильевич брился, изредка поглядывая на этот остов, и думал о том, что он ничего не понимает в религии, хотя когда-то пытался понять. Мать, покойница, верила, но как-то по-своему, темно.
       Лезвие было старое и плохо брило, драло кожу. Сергей Васильевич смотрел на свою обрюзгшую физиономию в круглое зеркало, пожелтевшее от времени, но не замечал, что его физиономия обрюзгла. Лысину свою, которая появилась в тридцать лет, он тоже не замечал, привыкнув к ней за последующие тридцать пять лет.
       Чтобы смягчить бритье, Сергей Васильевич часто макал помазок в железную кружку с кипятком и мылил помазок о кусок простого хозяйственного мыла в мыльнице.
       И зеркало, и мыльница, и кружка с кипятком стояли на некогда белом широком подоконнике. В ванную Сергей Васильевич не выходил, потому что там умывалась жена. А с ней он видеться не хотел, хотя видеться так или иначе приходилось.
       Прогромыхал под окнами трамвай. Стекла в окне задребезжали. Сергей Васильевич взглянул на будильник, который стоял на деревенском табурете перед продавленным довоенным диваном, от которого пахло кирзой, и увидел, что уже шесть тридцать. Нужно было поторапливаться. Сергей Васильевич с кружкой, помазком и безопасной бритвой, подаренной ему в 1949 году отцом к двадцатилетию, пошел на кухню умываться.
       На кухне варила овсянку дочь Лиза. Волосы ее были всклокочены. Она была в мятой ночной рубашке.
       - Ну, чего ты вылез?! - зло бросила она отцу, не поворачиваясь. - Уйти на работу не дадут!
       - Заткнись! - рявкнул Сергей Васильевич.
       Настроение его, и так неважное, совсем испортилось. Сергей Васильевич по натуре был человек мирный, конфликтов не любил, да и ругаться не доставляло ему удовольствия. Но - приходилось... С досады Сергей Васильевич швырнул со стуком свои принадлежности для бритья в грязную эмалированную раковину, плюнул в эту же раковину, открыл холодную воду - горячей воды в доме не было, лишь в ванной поставили газовую колонку для нагрева воды - и принялся умываться.
       - Чтоб вы подохли, пенсионеры проклятые! - взвизгнула Лиза, схватила ковшик с недоваренной овсянкой и убежала в свою комнату.
       На кухню сразу же вышла жена, полная женщина с синими мешками под глазами.
       - Долго ты будешь издеваться над моей дочерью?! - крикнула она.
       - Твари! - в отчаянии бросил Сергей Васильевич. - Вы меня достанете!..
       Но закрыл кран и пошел к себе утираться белым вафельным полотенцем. Сел на неубранный диван, распахнул дверцу армейской тумбочки, достал банку килек в томате, открывалку, пакет с хлебом и приступил к завтраку. Килька была дагестанская, в жидком соусе, она не нравилась Сергею Васильевичу, который больше любил балтийскую. Но ее теперь не стало. Черный хлеб зачерствел и даже заплесневел, но Сергей Васильевич машинально жевал, не думая о его качестве.
       На трамвайной остановке скопилось много народу, и Сергей Васильевич едва втиснулся в трамвай - этот страшный, отечественного производства сарай на колесах.
       - Проездной! - крикнул в толпу Сергей Васильевич, стоя на одной ноге, хотя никакого проездного у него не было. Но Сергей Васильевич ездил по этому маршруту тридцать лет, почти всегда впихиваясь в переполненный трамвай, и ни разу не видел в нем контролеров - может быть, потому, что контролеры здесь просто не протолкнулись бы.
       За окном потянулся знакомый бетонный забор, и вскоре Сергей Васильевич вместе с вывалившейся из трамвая толпой оказался на улице. Вся в ямах и выбоинах, грязная, пыльная, она пролегала между двумя бетонными заборами. Слева был огромный военный завод, и справа был военный завод, еще более огромный, на котором с 1946 года трудился Сергей Васильевич.
       Трамвай прогромыхал дальше, к другим военным заводам, трамвайная толпа раздвоилась, одна часть перешла на противоположную сторону, а с оставшейся частью Сергей Васильевич пошагал вдоль забора к старому выцветшему зданию проходной, изредка бросая взгляд на пыльную полынь, пробившуюся между бетонным забором и серым асфальтом с камнями и песком, который неприятно скрипел под ногами.
       У турникета движение толпы замедлялось, рабочие склонялись к окошку вахтера и называли свой номер.
       Сергей Васильевич сказал:
       - Двадцать один ноль восемь.
       Это был его номер. Сергей Васильевич получил свой пропуск в металлической рамке под прозрачной плотной пленкой, с фотографией и с лиловыми цифрами: "2108", сунул его в нагрудный карман пиджака и прошел через никелированный вертящийся турникет.
       Территория завода была столь огромна, что по ней ходил рейсовый автобус, отправлявшийся от клумбы, посреди которой стоял памятник Ворошилову. Автобус, как и трамвай, тоже был переполнен людьми, некоторых Сергей Васильевич знал, а некоторых - нет.
       Автобус миновал железнодорожный переезд. На путях видно было несколько составов с готовой продукцией, которые стояли здесь без движения уже месяцев пять.
       - Вот она, народная копеечка! - непременно выкрикивал кто-нибудь в автобусе, когда тот проезжал мимо этих составов.
       Наконец Сергей Васильевич доехал до своего семьдесят третьего цеха, вышел у жиденького газончика и вошел в подъезд. По длинному полутемному коридору с металлическим полом, где пахло хлоркой из огромного туалета с примитивными довоенными нужниками, Сергей Васильевич прошел в раздевалку. Там рядами стояли деревянные, с фанерными дверцами с навесными замочками, шкафы - узкие, как вертикально поставленные гробы. Сергей Васильевич собственным ключиком открыл замочек и стал переодеваться. Тонкие носки снял и сунул в туфли, купленные еще во время фестиваля, в пятьдесят седьмом году, но еще живые, поскольку использовал он их лишь для передвижения с работы и на работу. Шевиотовые брюки от костюма повесил на плечики, на них же повесил черный бостоновый пиджак, которому с 1961 года износу не было.
       Стоя босиком, в одних длинных черных трусах на резиновом коврике, Сергей Васильевич повесил плечики и снял с гвоздя рабочую одежду. Затем сел на широкую длинную скамейку, на которой уже расположилось несколько рабочих, и надел сатиновые черные, в мелких металлических опилках, промасленные шаровары с резинками на щиколотках. Намотал портянки и всунул ноги в лоснящиеся от масла черные с никелированными заклепками тяжелые ремесленные ботинки, служившие ему вот уже пятнадцать лет.
       - Привет, Серега! - услышал он справа.
       - Здорово, Федя! - ответил Сергей Васильевич.
       - Сереге наше с кисточкой! - раздалось слева.
       - Привет, Толян! - привычно отозвался Сергей Васильевич, натягивая на себя нательную байковую рубаху. Потом надел синий грязный халат, а на голову - шапку, сложенную из газеты. Как научил его еще в сорок шестом году Михалыч складывать такие шапки, так Сергей Васильевич и складывал их с тех пор, и всю жизнь в них работал.
       Цех Сергея Васильевича был очень длинный, в него заезжали целые эшелоны. Конца ему не было видно. Шумность в цеху была уже нормальная, многие включили станки. Сергей Васильевич подошел к своему верстаку, открыл тумбочку, достал из нее и аккуратно разложил инструмент. Зажал в тиски первую заготовку для бронзовой дверной ручки. И задумался. Принялся набрасывать эскиз ручки на клочке газеты. Выходило нечто похожее на русалку. Остановившись на этом художественном решении, Сергей Васильевич взялся за напильник. Настроение его мало-помалу налаживалось.
       К обеду было готово десять великолепных, отполированных и покрытых военным лаком прямо-таки золотых дверных ручек, солидных, тяжелых.
       Прогудела сирена на обеденный перерыв. Сергей Васильевич сбегал в столовую, съел тарелку щей с пятью кусками черного хлеба и быстро побежал играть в домино.
       Партия удачно закончилась как раз в тот момент, когда заревела сирена на работу.
       - Рыба! - взревел вместе с ней Сергей Васильевич и так шлепнул костяшкой, что все подпрыгнули.
       Вернувшись в цех, Сергей Васильевич прошел мимо Толяна, посмотрел, как тот гонит свои кухонные ножи, прошел мимо Феди, который делал шампуры для шашлыков. Дальновиднее всех, видимо, был Степа, который изготавливал краны для ванн и кухонь, но у него были огромные трудозатраты на единицу продукции, он бегал от токарного к фрезерному станкам, и эффект был тот же, что и у всех.
       К концу смены начал свой ежедневный обход по сбору дани мастер Сашка, который пришел на завод в 1947 году, то есть на год позже Сергея Васильевича. Мастерить и Сергею Васильевичу предлагали, но он не любил начальство и сам не лез в это начальство.
       Сергей Васильевич с кровью оторвал от себя две ручки.
       - Хоть бы сам что-нибудь делал, Сашок! - с обидой в голосе сказал он, глядя мимо мастера в зарешеченное грязное окно.
       - Ты, Серега, умом своим располагай лучше, - сказал Сашка. - Я вам полную политическую свободу даю, рыскую (он так и выговаривал: "рыскую"), очки, можно сказать, начальству втираю, что норму выработки выполняем.
       - Ладно, втирай дальше! - усмехнулся Сергей Васильевич, с сожалением прощаясь с двумя великолепными ручками.
       - Ты где сегодня стоишь? - спросил Сашка.
       - Сегодня поеду до Преображенки, - сказал, подумав, Сергей Васильевич.
       - А я встану у "Сантехники" на Кутузовском. Говорят, там все наотлет идет!
       - Ну, давай! - протянул руку Сергей Васильевич.
       - Давай! - пожал протянутую руку Сашка.
       После того, как были надеты рубашка и галстук, Сергей Васильевич повесил ожерелье из ручек на шею, потом уж надел пиджак. Конечно, было заметно, ручки выпирали, но в проходной делали вид, что не замечают, потому что вахтеры работали на заводе лет по пятнадцать-двадцать, а то и дольше, как Сергей Васильевич.
       На внутризаводской рейсовый автобус толпа была так велика, что Сергей Васильевич втиснулся лишь в третий автобус - вместе с мастером Сашкой.
       - Начальник цеха сказал, что зарплату в следующем месяце тоже не дадут, - сказал, упираясь плечом в грудь Сергея Васильевича, Сашка и вздохнул.
       - Сволочи, - безразлично поддержал разговор Сергей Васильевич.
       Помолчали, глядя в окно на проплывающий сборочный цех.
       - Я еще недельку похожу и смотаюсь в деревню, - сказал Сергей Васильевич, оглядывая упакованного с ног до головы продукцией Сашку, все карманы которого сильно оттопыривались.
       Сергей Васильевич получал пенсию, очень маленькую. Когда пенсия подошла, он бросил работу, год просидел дома, вернее, полгода, а вторые полгода - в деревне. Но, подумав, пошел опять на родной завод.
       Автобус остановился у клумбы с Памятником Ворошилову. Этот памятник в свое время хотели убрать, но коллектив отстоял. И теперь многие говорили, грозя кому-то:
       - Климента Ефремовича на вас нету!
       Вахтер принял пропуск, даже не взглянув на Сергея Васильевича.
       Толпа вынесла Сергея Васильевича на трамвайную остановку. Был конец мая, стояла жаркая погода, но без пиджака не поносишь гирлянды на шее. Уже на трамвайной остановке многие доставали из карманов полиэтиленовые пакеты, матерчатые сумки, авоськи и складывали в них продукцию личной конверсии.
       Из ворот заводоуправления выскочила серебристая "тойота" с заместителем директора.
       - Толстая морда поехала! - крикнула какая-то женщина. - Как только не стыдно! Продались американцам! Сами гребут лопатой, а мы - подыхай с голоду!
       - Совковой лопатой! - добавил Сашка, чтобы раззадорить толпу.
       Но тут показался железный сарай на колесах, и все заволновались: влезут или нет. Сергею Васильевичу влезть удалось с первой попытки, потому что задняя дверь распахнулась прямо против него. Толпа сзади надавила, ручки впились в ребра. У Сергея Васильевича не было с собой сумки, и гирлянда по-прежнему висела под пиджаком.
       Распаренные тела заводчан спрессовались, стало так душно, что Сергей Васильевич почувствовал, как по спине потекли струйки пота. За окнами проплывал серый бетонный забор. Через три остановки он кончился. Но начался забор деревянный.
       На Семеновской вышло много народу, и Сергей Васильевич облегченно вздохнул, вытирая ладонью пот со лба. Трамвай пополз по Преображенскому валу, стуча и лязгая железными колесами. Впечатление было такое, будто сбрасывали с машины на землю листовое железо. Но к этому шуму Сергей Васильевич за многие годы привык и как бы не обращал на него внимания.
       Сергей Васильевич думал о том, что на вырученные от продажи ручек деньги он купит побольше блинной муки, на которой в деревне сумеет безбедно продержаться до осени.
       Выйдя у рынка, Сергей Васильевич обогнул помойные баки; справа тянулся забор кладбища, слева - рынка. Перед входом на рынок, где на земле сидели нищие, Сергей Васильевич снял пиджак, и ручки засияли на его груди, как ордена.
       Сергей Васильевич не спеша двинулся вдоль рядов, сглатывая слюну при виде фруктового и овощного изобилия. Возле торговки солеными огурцами не удержался, взял крепенький огурчик и съел его, сказав затем:
       - Солоноват! Погляжу еще у кого.
       И пошел дальше. Казалось, что никто на его превосходные дверные ручки не обращал внимания. Сергей Васильевич немного заволновался.
       - Не нужны ручки? - на всякий случай спросил он у южанина, торговавшего бананами.
       Южанин что-то промычал по-своему и махнул на Сергея Васильевича рукой. Тогда Сергей Васильевич переместился поближе к хозяйственным товарам. Ноги за день устали. Сергей Васильевич сел на свободный дощатый ящик. Только успел вздохнуть, как услышал вопрос:
       - Почем?
       Спрашивал молодой развязный человек в малиновом пиджаке.
       - По три штуки! - заготовленно ответил Сергей Васильевич.
       - Беру. Снимай ошейник, - сказал молодой человек и добавил вопросительно: - Сам делал?
       - Кто ж еще! Чудак человек. На заводе. Сам.
       - А можешь мне всю фурнитуру сделать? - спросил молодой человек.
       - Что?
       - Шпингалеты, крючки...
       - Могу.
       Договорились. Молодой человек объяснил, что и как делать, оставил свой телефон и даже факс, сунув на прощание Сергею Васильевичу визитку.
       Получив деньги, обрадованный Сергей Васильевич поехал домой.
       Только он вошел в квартиру, как жена визгливо предупредила:
       - Приведи себя в порядок! Сегодня ухажер Лизки придет!
       - Какой? - спросил Сергей Васильевич.
       - Лежиссер! - сказала с чувством превосходства жена, подняв палец и погрозив им кому-то.
       Сергей Васильевич хотя и не знал, что это, собственно, за профессия такая, но слово "режиссер" он запомнил накрепко еще с поры юности, и всплывало оно всегда в памяти в неразрывной связи с фамилией Александров, а дальше - "Веселые ребята". Он поправил жену:
       - Режиссер.
       - Я и говорю. Он кина снимает.
       Сообщение жены взволновало и насторожило Сергея Васильевича, потому что этих режиссеров он считал людьми из другой жизни, которая была ему так же неизвестна, как жизнь генеральных секретарей.
       Пока суд да дело, Сергей Васильевич схватил рюкзак и две спортивные сумки и побежал в магазин за блинной мукой. Отоварившись, благо очереди не было (он никак не мог привыкнуть к отсутствию очередей), Сергей Васильевич, подумав, взял на оставшиеся деньги бутылку водки рязанского завода, другой не было, и две бутылки "жигулевского". Потом, еще подумав, купил развесную атлантическую жирную селедку. И сразу как-то повеселел, как веселел всегда, предчувствуя праздник. Особенно он любил Первомай и Ноябрьские. Правда, теперь любил только в воспоминаниях, потому что все вокруг перестали праздновать эти праздники.
       Жена обрадовалась селедке, принялась сразу же чистить ее. На кухне было дымно, жарилась курица, пар поднимался к потолку от варящейся картошки. Видно, жена мотнула всю свою зарплату, хоть и небольшую, но выдававшуюся пока регулярно. Она работала на швейной фабрике, продукцию которой никто не покупал.
       Бутылку и пиво Сергей Васильевич предусмотрительно спрятал в рюкзаке. В своей комнате он переоделся, прилег на диван, включив черно-белый телевизор "Темп", 1963 года выпуска, посмотрел какую-то белиберду и под эту белиберду задремал. Ему приснилось, что он собирает картошку в деревне, а картошки так много, что мешков не хватает. И Сергей Васильевич радуется обильному урожаю, прикидывая в уме, сколько же он выручит на рынке за эту картошку...
       Разбудила его дочь Лиза.
       - Папа, - сказала она нежно, тронув его за плечо. - Вставай, пожалуйста, у нас гости!
       Сергей Васильевич энергично, сбрасывая сон, поднялся и, подыгрывая Лизе, сказал:
       - Извини, доченька, задремал!
       Дверь в комнату была распахнута. В прихожей, у зеркала, стоял немолодой уже седоватый мужик в джинсовом костюме - ухажер Лизы.
       То, что ухажер в возрасте, человек, видно, солидный, понравилось Сергею Васильевичу, и он с улыбкой на устах вышел в прихожую. Протянув гостю руку, он представился:
       - Сергей Васильевич!
       Лиза добавила зачем-то:
       - Это мой папа.
       - Очень приятно, - сказал гость и в свою очередь назвал себя: - Иван.
       Сергей Васильевич вздрогнул при этом имени - почему-то он ожидал, что гость, будучи представителем непонятной профессии, назовется каким-нибудь Жоржем, Эдиком или Альфредом. Имя Иван очень порадовало Сергея Васильевича, он все тряс руку гостя, улыбаясь, заглядывая в его голубые глаза.
       - А вот и мамуля! - воскликнула Лиза, когда из ее комнаты показалась сильно накрашенная и напудренная, в новом платье, жена Сергея Васильевича.
       - Иван, - еще раз повторил "лежиссер".
       - Зоя Степановна, - сказала жена и мать.
       - Погода очень хорошая теперь, - сказал Сергей Васильевич.
       - К столу, к столу! - пригласила жена и открыла дверь в свою комнату.
       Большой стол был накрыт. Он стоял в центре просторной комнаты на ковре. Справа стояло пианино, на котором никто и никогда не играл. Слева - модная стенка, в застекленной части которой музейно поблескивал хрусталь и фарфор и стояло пять книг: Пушкин, Кочетов, Есенин, Ваншенкин и толстый том "Сказки народов мира".
       Стулья, стенка и широкая, великолепная деревянная кровать были куплены пятнадцать лет назад, когда зарплата у Сергея Васильевича была пятьсот рублей, вдвое больше, чем у иных научных работников.
       Садясь за стол, Сергей Васильевич отметил, что из спиртного жена, не поскупившись, купила армянский коньяк и шампанское. Еще была большая бутылка пепси-колы. Предвкушая удовольствие, он взял коньяк и потянулся к рюмке Ивана, но Иван сказал, что он за рулем. Сергей Васильевич погрустнел. И жена погрустнела.
       - Ну хоть шампанского? - спросил Сергей Васильевич.
       - Папа, - педагогическим голосом сказала Лиза, быстро взглянув почему-то на Ивана, - нам нельзя, мы за рулем!
       Сергей Васильевич удивленно посмотрел на дочь и вдруг какими-то новыми глазами увидел ее - хорошенькую двадцатичетырехлетнюю девушку с великолепной прической (наверное, в парикмахерскую бегала!), в прекрасном лиловом костюмчике с белым кружевным воротничком. Она хорошо смотрелась рядом с седоватым Иваном.
       Вздохнув, Сергей Васильевич налил коньяку себе и жене. Лиза согласилась выпить немного шампанского. Ивану она налила пепси.
       - Какая великолепная у вас квартира, - вежливо сказал Иван, когда все выпили.
       - Не жалуемся, не жалуемся, - охотно подхватил Сергей Васильевич. - А сначала только вот эта комната и была, в которой сидим. Мне от завода ее дали - когда дом заселяли в шестьдесят первом году. Я сам с двадцать девятого года рождения, а Зоя - с сорокового. Вот когда родилась наша Лизонька, я и выхлопотал эту комнату, потому что мы жили с Зоей тогда у моих родителей за занавеской на Сухаревке. Теснотища! А тут все-таки своя комната, хоть и в коммуналке...
       - И сколько тут метров? - спросил Иван, пробуя селедку.
       - Двадцать восемь с половиной, - с гордостью сообщила жена и хотела еще что-то сказать, но Сергей Васильевич перебил ее:
       - Потом умерла одна соседка. Из той комнаты, где я теперь помещаюсь, - пояснил он. - Я опять побежал в заводоуправление хлопотать. И что же? Выхлопотал!..
       Сергей Васильевич снова взялся за бутылку коньяка и продолжил:
       - А когда Лизе было десять лет, умерла другая соседка - из той комнаты, в которой теперь Лизонька помещается. И я опять хлопотать. Поначалу давать никак не хотели. Хотели подселять соседей. Но я тут включил все свои бумаги. Стаж, ударник коммунистического труда, член бюро профсоюзного цеха, ну и все такое. Дали. Вот так вот квартира и досталась, целиком и полностью...
       - И дом хороший, старый, - похвалил Иван. - И вид хороший из окна на церковь. Скоро ее, наверное, отреставрируют. Сейчас все церкви приводят в порядок...
       - Приведут, приведут в порядок, это точно, - согласился Сергей Васильевич, чокаясь с женой и Лизой. - Хотя об религии я мало что знаю. Вот кто такой Ной? Отец Христа? - спросил он, пользуясь возможностью поговорить со сведущим, видимо, человеком. Он любил умные беседы.
       - Нет. У Христа не было отца, - сказал Иван.
       - Как же это? - удивился Сергей Васильевич.
       - Очень просто. Его отец - дух святой. От духа святого и забеременела мать Христа, Мария, - растолковал Иван.
       - А Ной при чем? - спросил Сергей Васильевич, наливая по третьей. На душе у него стало легко и празднично.
       - Ной - это другое дело. Ноев ковчег. Спасение всего живого, - сказал Иван и хотел подробнее растолковать, но тут жена Сергея Васильевича вдруг тихонько завела:
      
       Ромашки спрятались, завяли лютики...
      
       - Зой, дай ты человеку договорить! - перебил песню Сергей Васильевич. Но ему и самому хотелось петь, только не хором, а солировать. Он очень любил солировать за столом.
       - А ты, ты... - забывшись, взвизгнула было жена, но тут же спохватилась и, сбавляя тон, ловко продолжила: - А ты, Сережа, а ты... Спой лучше ты... - И обращаясь к Ивану, добавила: - Сергей у нас очень хорошо поет...
       - Конечно, конечно, - вежливо сказал Иван. - Спойте, пожалуйста, Сергей Васильевич.
       Сергей Васильевич с готовностью схватил в одну руку вилку, в другую нож и ударил ими по тарелке: "Раз, два... восемь!" - крикнул он и запел:
      
       Мы люди большого полета...
      
       Иван с любопытством смотрел на него, Лиза терпеливо ждала, когда отец закончит песню, а жена, на которую выпитое уже успело подействовать, подперла голову кулаками, и глаза ее увлажнились от растроганности и каких-то своих воспоминаний.
       Как только Сергей Васильевич закончил песню, церемонно поклонившись Ивану, она сказала:
       - Бывалочи, с девками бегали в Порецкое на танцы... Там часть стояла. Ухаживали за мной офицеры, а я... Эх! В Москву помчалась...
       Сергей Васильевич нетерпеливо выжидал и, едва жена запнулась, опять ударил по тарелке, прокричал: "Раз, два... восемь!" и запел с чувством - строго, даже величественно:
      
       Будет людям счастье,
       Счастье на века!
       У советской власти
       Сила велика!
      
       Жена, смахнув слезу, подхватила:
      
       Сегодня мы не на параде,
       Мы к коммунизму на пути!
       В коммунистической бригаде
       С нами Ленин впереди!
      
       Иван громко рассмеялся. Сергей Васильевич тут же прекратил пение, спросил недоверчиво:
       - А что это вы рассмеялись?
       - Вы с такой иронией, так замечательно проникновенно поете этот идиотский текст, что не рассмеяться просто нельзя! - сказал, улыбаясь, Иван.
       - Какой текст? - не понял Сергей Васильевич.
       - Идиотский... А что, разве не так?.. - чувствуя, что сказал что-то не то, насторожился Иван.
       Сергей Васильевич покраснел от обиды, медленно встал из-за стола и пробормотав: "Извините, я на минутку" - вышел из комнаты. Но уже в прихожей он понял, что погорячился. Сразу возвращаться к столу, однако, не стал, а зашел на кухню, открыл воду и сполоснул лицо. Затем прошел в свою комнату. На душе сразу повеселело: бутылка и "жигулевское" были на месте! А вылить очень хотелось, потому что бутылки коньяка на двоих с женой ему было маловато - ни туда, ни сюда.
       Сергей Васильевич быстренько нацедил в железную кружку, из которой брился, грамм сто пятьдесят, сбил об угол подоконника пробку с пива, мигом выпил водку и запил пивом из горла.
       Когда он вернулся к столу, Иван в каком-то непонятном ему возбуждении ходил из угла в угол и, грозя кому-то пальцем, говорил, обращаясь к Лизе:
       - ...время протекает через сердце, как кровь... И нет точнее часов, чем сердце, пульсирующее ровно столько, на сколько хватает завода судьбы! Погружаясь в ее темные воды через рождение, вступаешь в царствие подобных себе и оказываешься среди народа, среди ближних... Господи! - выкрикнул вдруг он. - Охрани от ближнего!..
       Сергей Васильевич, похорошевший, опять жаждал мира и приятного общения и с готовностью поддакнул:
       - Не слышал, с чего вы начали, но насчет ближнего очень даже правильно сказали! Воруют, собаки, прямо перед носом. У меня на заводе замок на тумбочке разов десять ломали. Увели драчевый напильник и плашку на двенадцать! А кто ворует? Свои! Ближние... Народ!
       Иван обернулся к Сергею Васильевичу и с болью спросил:
       - Сергей Васильевич, а вы кто?..
       - Как кто? - оторопел Сергей Васильевич, ничего не понимая. - Слесарь...
       - А еще?
       - Что "еще"?
       - Ну, кто вы еще? - все с той же болью в голосе настаивал Иван.
       - А вы кто? - в свою очередь с такой же болью спросил Сергей Васильевич.
       - Нет, Сергей Васильевич, сначала вы скажите, я вас спрашиваю...
       - А я вас! - с обидою возразил Сергей Васильевич.
       - Папуля, почему ты не можешь нормально разговаривать! - вскрикнула Лиза. - Прямо, как этот!..
       - Лизонька, у меня там бутылочка на кухне, - перебила ее жена. - Ты знаешь где... Принеси, деточка...
       - Лиза, недовольно пожав плечами, встала из-за стола и направилась на кухню.
       - Да спокойно ты, успокойся! - прикрикнул на жену Сергей Васильевич.
       - Я что, я ничего... - заискивающе улыбаясь, начала было жена, но Сергей Васильевич опять обернулся к Ивану.
       - Вот, никогда не дадут поговорить с интересным человеком, - пожаловался он. - Вы что хотели, я не понял... - но тут вошла Лиза с бутылкой водки в руке, и Сергей Васильевич быстро встал, протягивая к бутылке руку. Лиза взглянула на мать, но без возражений отдала водку отцу, громко сказав при этом:
       - Папочка, открой, пожалуйста, и налей всем.
       - Тебе тоже, доченька? - в тон ей спросил Сергей Васильевич.
       - Немножко. Поддержу вас за компанию, - миролюбиво разрешила Лиза и пока Иван наливал себе пепси, тихонько шепнула отцу: - Только не ругайтесь...
       Сергей Васильевич умело сковырнул жестяную пробку с бутылки и налил себе, жене и дочери. Выпили. Жена со вздохом поставила рюмку на стол и принялась накладывать себе на тарелку салат, делая вид, что все в порядке, но Сергей Васильевич понял: уже отключилась. Вздохнув, он опять обратился к Ивану:
       - Простите, я, может, чего-то не понял. Вот вы всё спрашивали, кто я. А кто я? Чего вы хотели сказать?
       - Я хотел сказать, - улыбнулся Иван, - что вы, Сергей Васильевич, тоже ведь народ. Самый настоящий народ!..
       - Это вы правильно, - мирно согласился Сергей Васильевич. - Мы народ. Не просто народ, а великий народ, и не просто великий народ, а великий русский народ... Не то что какие-то там демократы!
       - Бей демократов! - очнулась вдруг задремавшая было жена.
       - Это что - самих себя? - опять улыбаясь, деланно удивился Иван.
       - Мы не демократы! - крикнул Сергей Васильевич. Но спорить ему не хотелось, он без предупреждения ударил вилкой и ножом по тарелке, проскандировал: "Раз, два... восемь!" и запел:
      
       Клен ты мой опавший, клен заледенелый...
      
       Иван, как ни странно, подтянул:
      
       Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой...
      
       Это понравилось Сергею Васильевичу, на душе у него стало совсем хорошо и, закончив песню, он ласково проговорил, обращаясь к Ивану:
       - Ну, что ж, рассказывай, Ваня, о своих намерениях...
       - Ну, что ты опять, как этот!.. - сразу же вскинулась Лиза. - Неужели непонятно? Мы хотим пожениться!..
       Сергей Васильевич, накалывая на вилку кусок жирной селедки, сказал задумчиво:
       - Так. Значит, ты хочешь, Ваня, жениться на моей дочери?
       - Хочу, - не очень твердо сказал Иван.
       - Приданое соберем! - крикнула жена.
       - Помолчи! - строго сказал ей Сергей Васильевич. - А где жить собираетесь?
       Иван спокойно ответил:
       - У меня трехкомнатная квартира на улице 8-го марта. Мать недавно умерла. Я остался один. Отец умер два года назад.
       - А кем был отец? - спросил опять Сергей Васильевич, оглядывая пустые бутылки и прикидывая, что, пожалуй, пора сходить в свою комнату и добавить.
       - Отец был кинооператором, - ответил Иван.
       - Понятно, - кивнул Сергей Васильевич. - Ну, а если не секрет, на что жить собираетесь?
       - Пап, ну что ты как допрашиваешь? - сказала Лиза. - Прямо, неудобно!
       Но Иван остановил ее:
       - Ничего тут нет неудобного, Лиза. Всем известно, что у нас, киношников, сейчас трудные времена. Но я нашел спонсора и через месяц запускаюсь.
       - А позвольте узнать, сколько вам будет годов? - продолжил свои расспросы Сергей Васильевич.
       - Сорок четыре, - ответил Иван.
       - Женат не был? - поинтересовался Сергей Васильевич.
       - Не был.
       - Детей на стороне нет?
       Лиза опять не выдержала.
       - Пап, ну что ты пристал к человеку? Ну нельзя же так...
       - Мне интересно знать, - строго сказал Сергей Васильевич. - Я же не семечки на рынке покупаю, а выдаю дочь замуж!
       Жена очнулась от дремы, крикнула:
       - Правильно!
       - Шла бы ты лучше спать, мама! - одернула ее Лиза.
       Тут Сергей Васильевич неожиданно поднялся и сказал:
       - Я выйду на минуточку.
       Сначала он зашел в уборную, потом уж побежал в свою комнату. Быстро налил в кружку, жадно выпил, затем запил с удовольствием пивом. Взглянул в окно на проезжающий трамвай, чему-то улыбнулся и вернулся к столу. На душе было очень хорошо. Опять захотелось петь. Но тут поднялся из-за стола Иван.
       - Извините, но мне пора, - сказал он. - К сценаристу еще нужно заскочить...
       - Я тебя провожу до машины, - встала из-за стола и Лиза.
       - Я тоже спущусь, - заявил Сергей Васильевич, решив, что стоит посмотреть, какая у жениха машина.
       По грязной, с выбитыми ступенями лестнице они спустились во двор и свернули за угол, в проезд между двумя домами. Там на обочине стояла старая "Волга" Ивана. При виде столь почитаемого автомобиля Сергей Васильевич приосанился, хотя немного уже покачивался, и спросил:
       - Автомобиль, небось, от отца достался?
       - От отца, - подтвердил Иван, целуя Лизу и садясь в машину.
       Когда он уехал, Лиза с перекошенным лицом повернулась к отцу.
       - Ублюдок! - бросила она ему злобно и побежала наверх.
       Она закрылась в своей комнате, и больше за весь вечер ее Сергей Васильевич не видел, хотя сам, после того, как уложил жену, не раздевая, а лишь сняв с нее туфли, выходил в коридор раза три - когда посещал уборную и когда ставил чайник, чтобы на ночь попить крепкого чая. К водке, которой осталось грамм двести, он больше но притрагивался, заткнул и спрягал бутылку в рюкзак.
       Утром он проснулся раньше обычного от странного шороха в комнате. Жена рылась в сумках.
       - Выйди вон! - закричал не своим голосом Сергей Васильевич.
       - Сереженька, я знаю, у тебя есть, - прошептала жена.
       - Убирайся отсюдова!
       - Я умираю, Сереженька, дай! - взмолилась жена.
       Сергей Васильевич, ощущая легкий шум в голове, вскочил и вытолкал жену из комнаты, закрыв дверь за ней на ключ. Он приложил ухо к двери и некоторое время стоял неподвижно, слушая, что происходит в коридоре. Минуту спустя, он услышал стук двери в комнате жены.
       Сергей Васильевич прилег и задремал. Опять ему снилась деревня.
       Прозвенел будильник. Сергей Васильевич по заведенному обычаю сразу же поднялся и в трусах пошел на кухню ставить чайник для бритья. Лиза варила овсянку.
       - Что ты вылезаешь вечно, когда я тут! - крикнула она.
       Сергей Васильевич молча поджег чайник. Лиза схватила ковшик с кашей и побежала к себе.
       Сергей Васильевич зашел в уборную, почитал обрывок газеты, затем приступил к бритью на подоконнике в своей комнате. Он брился и вспоминал вчерашний разговор с Иваном. Сергей Васильевич понял, что Иван ему все-таки не понравился. Да и староват для Лизы. С другой стороны, где их теперь найдешь, женихов? Лиза тоже уже засиделась в девках, давно замуж пора. Может, и сладится...
       За завтраком кусок в глотку не лез, но Сергей Васильевич насильно вогнал в себя банку кильки. Правда, без хлеба. И отправился на работу.
       На трамвайной остановке его застал дождик, и Сергей Васильевич посетовал, что забыл зонтик. В трамвае было душно, как в парной. Сергея Васильевича немного мутило, и он вышел на одну остановку раньше, чтобы выпить квасу. Палатка стояла у бетонного забора его же завода. Была небольшая очередь, из заводских. В очереди Сергей Васильевич увидел мастера Сашку. Взяли по кружке, отошли в сторонку, с удовольствием потягивая кисловатый квас.
       - Принимал вчера? - на всякий случай спросил Сашка.
       - Принимал, - с улыбкой ответил Сергей Васильевич.
       - Я тоже принял, - сказал Сашка и пояснил: - Вчера все толкнул у "Сантехники". Особливо хорошо пошли твои ручки!
       - А я с женихом знакомился, - сознался Сергей Васильевич.
       - Ну и как? - спросил Сашка равнодушно.
       - Из этих, - сказал Сергей Васильевич и кивнул куда-то в небо.
       - Ну и ладно, - сказал Сашка. - Тебе с ним не жить.
       - Режиссер, - уточнил Сергей Васильевич.
       - С деньгой?
       - Говорит, что неважно сейчас живут. Но мой нашел, говорит, спонсора.
       Допили, морщась, квас и пошли на работу. В раздевалке Сергей Васильевич достал из нагрудного карманчика пиджака чертежики заказанной ему накануне на рынке фурнитуры и прикинул, как лучше приступить к делу.
       Часа два Сергея Васильевича все мутило, побаливал затылок, прикрытый газетной шапкой, но Сергей Васильевич забывался за изготовлением крючков и шпингалетов из золотистой бронзы. Он ходил то к фрезерному станку, то к токарному, то к сверлильному. Потом зажимал детали в тиски на верстаке, работал ножовкой, напильниками, мелкой шкуркой. Полировал детали на станке о войлочный круг.
       К обеду мутить перестало. Сергей Васильевич сходил в столовую, где на огромной стене были наклеены цветные фотообои с изображением водопада. Глядя на этот водопад, Сергей Васильевич с аппетитом съел тарелку кислых щей и пять кусков такого же кислого черного хлеба с горчицей. Даже слезы выступили и пот прошиб.
       Успел "забить козла". Причем оказался победителем в паре с мастером Сашкой. Но после обеда у него сильно разболелся затылок. Сергей Васильевич тер его, потом помазал керосином. И боль стихла. Сашка явился за данью, получил свое. Сергей Васильевич изготовил гирлянду и под сирену на окончание смены пошел в раздевалку. Шел, думая о том, что дня за три весь заказ сработает.
       С гирляндой под пиджаком вошел в квартиру.
       - Матери плохо! - с порога он услышал Лизкин голос.
       - Ну и что? - сказал Сергей Васильевич.
       - Она без сознания! Я только что пришла. Толкала, толкала ее, а она ни мычит, ни телится!..
       Сергей Васильевич молча прошел в свою комнату, в мрачном раздумье снял пиджак, стащил с шеи бронзовую гирлянду. Переодевшись в домашнюю одежду, отправился на осмотр жены.
       Она лежала в новом платье, в туфлях на кровати, возле которой валялась бутылка, пустая. Сергей Васильевич склонился над женой, взял ее за плечи и принялся трясти. Из ее груди вырвался сдавленный всхлип.
       Сергей Васильевич успокоился, поднял бутылку и пошел на кухню. Лизка варила себе пакетный куриный супчик с вермишелью.
       - Дышит, - сказал Сергей Васильевич.
       - Это я ей только что дала нашатыря понюхать.
       - Надо что-то предпринимать, - сказал Сергей Васильевич.
       - Помолчи!
       - Да заткнись ты сама! Я говорю, что надо что-то предпринимать.
       - Ну, ты как этот! На себя посмотри.
       - Чего мне на себя смотреть, - усмехнулся Сергей Васильевич. - Я работаю!
       - Работает он! - воскликнула Лиза. - А жрать в доме нечего! Ладно, я. Мне в библиотеке копейки платят. Да женщине и необязательно зарабатывать. Меня Иван прокормит. А ты-то что?
       - Я в деревню уеду...
       В эту минуту на кухню, сильно шатаясь, вошла жена. Лицо ее было в размазанной косметике, заспанное, с пустыми, невидящими глазами.
       - Суки! - взвизгнула мать. - Купите бутылку!..
       - А ну, марш отсюдова! - побагровев, не своим голосом заорала на мать Лиза.
       Та качнулась и зарыдала, слезы потекли по грязным щекам. И пошлепала к себе скуля:
       - Купите бутылку, умираю же...
       Наступила гнетущая тишина.
       - Надо что-то предпринять, - сказал Сергей Васильевич.
       - Я пойду куплю ей, - сказала Лиза. - А то она не успокоится.
       - Иди, добивай мать! - крикнул Сергей Васильевич и ушел к себе.
       Он включил телевизор и прилег на диван. И незаметно заснул. Ему приснилась деревенская речка, мелкая, но быстрая и холодная. Он босиком ходил по воде с удочкой.
       Проснулся он часа через два. Захотелось есть. Он взглянул на сумки с блинной мукой и решил напечь оладьев.
       В квартире стояла тишина. Он приоткрыл дверь в комнату жены. Она спала на кровати. Лиза, видимо, переодела ее, потому что жена была в халате. На столе стояла ополовиненная бутылка водки.
       Сергей Васильевич, вздохнув, пошел на кухню жарить оладьи. Он их жарил на маленькой сковородке и сразу же ел, обжигаясь и облизывая пальцы.
       Наевшись оладьев, Сергей Васильевич вновь прилег на диван и опять уснул. Проснулся уже ночью от желания сбегать в уборную, погасил телевизор и потом уже спал, как убитый, до утра, до громкого звона будильника.
       Лиза варила на кухне в своем ковшике овсянку.
       - Опять вылез! - привычно отреагировала она, увидев отца.
       - Дура, спала бы себе и спала! - мирно возразил Сергей Васильевич. - Вскакивает всегда под руку... Тебе же к десяти на работу.
       - Не учи! У меня режим! - огрызнулась Лиза. - Ты бы лучше подумал, на что мы свадьбу играть будем!..
       Сергей Васильевич задумался. Свадьбу-то играть действительно нужно было, коль дочь говорит об этом серьезно.
       - Он мне не пондравился! - заявил он однако, зачем-то воткнув букву "д" на деревенский манер.
       - Зато мне ндравится! - передразнила с буквой "д" дочь. И, помолчав, сказала: - Мне стулья нужны.
       - Какие стулья?
       - Не понимаешь, что ли? У Ивана нет стульев.
       - На чем же он сидит? - удивился Сергей Васильевич.
       - На раскладушке, - сказала Лиза.
       - Так у него же квартира! - воскликнул Сергей Васильевич.
       - Ну, ты прямо, как этот! Квартира есть, мебели нет.
       - Совсем нет?
       - Был старинный гарнитур, но Иван его продал, потому что жить было не на что, - сказала Лиза, помешивая свою кашу. - Это тебе не на заводе работать! Он человек творческий! Сегодня нет денег, а завтра будет куча! Все ему нужно объяснять...
       - Где же я тебе стулья возьму?
       - Я сама возьму! Ты мне деньги дай!
       - Я же без зарплаты пятый месяц хожу! - возмущенно заорал Сергей Васильевич. - Еле концы с концами свожу. Мяса не ем. Жру черт знает что! А ей стулья подавай! Перебьешься!..
       - Кто это?! Кто это?! - закричала мать, незаметно вошедшая.
       - Где? - в страхе спросила Лиза.
       - В комнате моей! С топорами идут! Караул!
       - Дура! Там никого нет! Иди спать!
       В коридоре началась какая-то возня, потом послышались шаги и все стихло. Сергей Васильевич, чертыхаясь, побежал в свою комнату, схватил кружку, вернулся на кухню и набрал кипяток из чайника для бритья. Затем столь же быстро исчез в своей комнате и начал бритье.
       Побрившись, умываться на кухню не пошел. Протер лицо чистым краем полотенца, быстро вскрыл очередную банку дагестанской кильки в томате и принялся глотать ее, выковыривая из банки для быстроты алюминиевой ложкой, а не вилкой, потому что время поджимало, оделся и побежал на работу.
       В обед в столовой давали окрошку со свежим огурчиком, хотя и дороже щей, но Сергей Васильевич не удержался, купил и хлебал окрошку так громко и смачно, как давненько не хлебал.
       За смену успел сделать большую часть "бронзового" заказа.
       Когда он вернулся домой, в квартире стояла тишина. Лизки не было. А жена лежала на кровати. Следов выпивки не было.
       Довольный Сергей Васильевич первым делом приступил к жарению оладьев, он глотал их с жадностью, обжигаясь и постанывая от удовольствия, и в некоторые моменты ему казалось, что он весь горит.
       Насытившись, прилег у себя на диване. Внушил себе, что заболел и ему налепили горчичников. И забылся сладко.
       Ему опять приснилась деревня. Он с удочкой сидит на берегу. Наловил плотвы целую корзину. Потом положил рядом удочку и прилег на песок. Солнце греет, он загорает...
       Проснулся часа через три от нестерпимой жажды. Выбежал на кухню, открыл воду и стал пить ее, но жажда не проходила. Сергей Васильевич потрогал лоб. Он оказался горячим. Вернулся в комнату, нашел градусник, лег на диван и сунул градусник под мышку. Минут через пять снял его, взглянул: тридцать девять!
       - Так дело не пойдет, - сказал сам себе Сергей Васильевич.
       Он отыскал в рюкзаке бутылку с остатками водки, непочатую бутылку пива, налил водку в кружку из-под бритья, махнул ее залпом, сбил о подоконник пробку с пива, запил им и быстро лег на диван.
       Через некоторое время в голове приятно зашумело. Сергей Васильевич сладко зевнул и опять уснул. Даже телевизор в этот вечер не включал. Он спал и как бы чувствовал тишину в квартире, и спал поэтому как-то уютно, размеренно. И сон ему тоже снился какой-то плавный, доходчивый. Будто сидит Сергей Васильевич в своем саду под яблоней-китайкой. И на ней такие маленькие, как черешня, яблочки. И заходит будто сосед по прозвищу Ученый и говорит: "Тебе, Васильич, теперича в Москву ехать не нужно. Теперича выделили тебе пожизненную пенсию, генеральскую, за то, что ты всю жизнь на одном заводе проработал. Выращивай огурцы и картошку, деньги почтальон будет приносить. Ты заслужил!"...
       На этом месте Сергей Васильевич проснулся от звонка в дверь. Он вскочил и побежал открывать. Пришла подруга жены, медсестра с фабрики.
       - Приболела жена? - спросила она.
       - Приболела, - сказал Сергей Васильевич любезно.
       - Как поживаете? - спросила медсестра.
       - Помаленьку, - ответил Сергей Васильевич, открывая дверь в комнату жены и пропуская туда медсестру.
       Медсестра подошла к кровати жены, придвинула стул, села. Сергей Васильевич закрыл дверь и пошел в уборную. На обрывке газеты прочитал информацию о положении в Югославии. Затем пошел на кухню ставить чайник.
       Пришла Лиза. Сергей Васильевич сразу же ушел к себе. Напился чаю, лег и уснул до утра. Проснулся раньше звонка будильника. На кухне Лиза, как всегда, варила овсянку.
       - Возьми рецепт на столике, медсестра выписала, - приказала она отцу. - Зайди после работы в аптеку, купи лекарство.
       - Еще что! - возмутился Сергей Васильевич. - Сама что ли зайти не можешь?
       - Помолчи, колхозник! Я занята сегодня. Я стулья покупаю с Иваном!
       Сергей Васильевич удивился, спросил:
       - И где же ты деньги нашла?
       - Где нашла, там уже нету!
       На кухню тихо, робко вошла мать, сказала дрожащим, срывающимся голосом:
       - Доброе утро!
       - Доброе, - ответил Сергей Васильевич, с некоторым испугом поглядывая на жену.
       - Здравствуй, мама! - бодро сказала Лиза и спросила: - Чего тебе?
       - Чайку попить захотелось.
       - Иди ложись, - сказала Лиза. - Я сейчас принесу... Сергей Васильевич пошел собираться на работу. Съел последнюю банку кильки с хлебом. Чай пить не стал.
       В трамвае встретился с мастером Сашкой. Сашка спросил:
       - Смотрел вчера футбол?
       - А кто играл? - в свою очередь спросил Сергей Васильевич.
       - Наши.
       - И как?
       - Продули. Такую банку не забили. В пустые ворота!
       - Разгонять их нужно! - подвел итог Сергей Васильевич.
       Трамвай въехал в ущелье между двумя бетонными заборами. На остановке толпа подхватила Сергея Васильевича и вынесла его к проходной родного завода.
       - В выходные махну на водохранилище, - сказал Сашка, поглядывая на голубое небо. Погода стояла прекрасная. - Надо порыбачить. Купил лески, крючков.
       - Красота! - вздохнул Сергей Васильевич.
       - Еще бы!
       - А я уж скоро отвалю в деревню. До осени, - мечтательно проговорил Сергей Васильевич.
       - Тебе хорошо, есть куда спрятаться, - позавидовал Сашка.
       - Вот свадьбу дочери сыграю и отвалю!..
       Сегодня как-то особенно хорошо работалось Сергею Васильевичу. Масть пошла, как любил он сам выражаться. К обеду уже все закончил. Отлично пообедал борщом с черным хлебом. Сыграл в домино, оказавшись победителем. После обеда начал на всякий случай новую партию дверных ручек - в виде драконов.
       Иногда, задумываясь, он смотрел в грязное зарешеченное окно, но видел не окно, а расстилалось перед ним деревенское поле, за ним речка и лес, куда он любил ходить ранним утром, по росе, за грибами, причем брал только благородные - белые, подберезовики, подосиновики, а через сыроежки и свинушки презрительно переступал, зная, что через какой-нибудь час огромная корзина, которую плел из ивовых прутьев еще до войны отец, и без них будет полна... Это только подмосковные дачники, которые и лесов-то настоящих российских в глаза не видели, собирают разную дрянь, среди которой сыроежки и свинушки считаются королями...
       Перед окончанием смены Сергей Васильевич зашел в химлабораторию позвонить заказчику по визитной карточке. В лаборатории играло радио и, прежде чем набрать нужный номер, Сергей Васильевич прислушался к голосу Бунчикова:
      
       Услышь меня, хорошая...
      
       Бунчикова Сергей Васильевич очень любил, поэтому дослушал песню до конца и только после стал звонить.
       Оказалось, что фирма находится недалеко, за кинотеатром "Родина". Сергей Васильевич договорился, что через час будет, повесил на шею очередную гирлянду, заехал домой, упаковал все в сумку.
       Жена что-то готовила на кухне. Когда он собирался уходить, спросила:
       - В аптеку заходил?
       - По делам сбегаю и на обратном пути заскочу в твою аптеку, - сказал Сергей Васильевич и побежал на трамвай.
       Огромное здание из стекла и бетона, в котором помещалась фирма, Сергей Васильевич нашел без труда. Но в проходной его задержали, пришлось звонить по местному. Встретить его вышел все тот же молодой человек в малиновом пиджаке. Прошли через великолепный холл с фонтанчиком и с массой зелени. Длинный коридор был устлан ковровой дорожкой.
       - Шеф чего-то тобой заинтересовался, - сказал молодой человек.
       - А чего мной интересоваться? - насторожился Сергей Васильевич.
       - Не знаю. Иначе б я тебя сюда не приглашал. Остановились у полированной двери, и Сергей Васильевич узнал на ней свою бронзовую ручку в виде русалки. Молодой человек нажал на кнопку кодированного устройства, и они вошли в помещение, которое было просторнее холла с фонтаном. В витринах были представлены образцы модной иностранной одежды.
       - Фурнитуру можно положить сюда, - сказал молодой человек, указывая на стеклянный столик, стоявший рядом с входом. На столике стояло несколько телефонов.
       Сергей Васильевич разложил свой товар. Молодой человек достал из кармана калькулятор, пересчитал изделия Сергея Васильевича, умножил и тут же расплатился. Сергей Васильевич успокоенно улыбнулся, потому что сумма была кругленькой.
       С некоторым недоумением и вновь возникшим волнением он вошел в кабинет директора фирмы. Присел на краешек стула, когда директор - невысокий, коротко стриженный, назвавшийся Владимиром Исаевичем, - предложил сесть.
       - Я у Коли спросил, кто это такие великолепные вещи делает, - начал Владимир Исаевич с улыбкой и продолжил: - Но суть, разумеется, не в этом... Сергей Васильевич, вы давно работаете на заводе?
       - С сорок шестого года, - чуть дрогнувшим голосом сказал Сергей Васильевич, приглаживая седые волосы, окаймлявшие лысину.
       - И все на одном месте? - с той же улыбкой спросил Владимир Исаевич.
       - Всю жизнь на одном месте, - сказал Сергей Васильевич.
       - Потрясающе! - воскликнул Владимир Исаевич и встал из-за черного полированного стола. Он сложил руки на груди и заходил туда-сюда по кабинету.
       - Самое интересное, - сказал он, - что вам уже пятый месяц не платят зарплату.
       Сергей Васильевич пораженно уставился на директора.
       - Откуда вы знаете? - спросил он.
       - Работает там у меня приятель, - сказал Владимир Исаевич.
       - В каком цеху?
       - Он заместитель директора.
       Перед мысленным взором Сергея Васильевича проплыла толстая физиономия зама в "тойоте".
       - Хотите, чтобы вам регулярно платили зарплату? - спросил Владимир Исаевич.
       - Еще бы! - воскликнул Сергей Васильевич. - У меня как-никак семья все же. Дочь вот замуж надумала выходить.
       Сергей Васильевич сказал это, подумав, что Владимир Исаевич, может, надавит на зама и Сергею Васильевичу будут платить. Но Владимир Исаевич его ошарашил:
       - Переходите ко мне работать!
       Легкая испарина выступила на лбу Сергея Васильевича.
       Он спросил:
       - Зачем?
       - Как "зачем"? Будете для начала получать по миллиону рублей в месяц!
       Сергей Васильевич вдруг закашлялся, слезы брызнули из глаз и кольнуло где-то в районе сердца.
       Владимир Исаевич вытащил из холодильника банку пива, открыл и протянул Сергею Васильевичу. Тот жадно выпил всю банку.
       - Но я же слесарь! - растерянно воскликнул Сергей Васильевич, ударяя себя в грудь кулаком.
       - А вы мне не как слесарь нужны.
       - У меня образования нету. Я пять классов кончил!
       - Мне нужно не образование...
       - Что же вам нужно?!
       - Вы.
       - Я?!
       - Да, - твердо сказал Владимир Исаевич.
       - Вы просто смеетесь надо мной, - сказал ничего не понимающий Сергей Васильевич.
       - Я очень хорошо разбираюсь в людях, и если бы я смеялся, у меня не было бы этой фирмы, - мягко возразил Владимир Исаевич.
       - А чем вы занимаетесь? - спросил на всякий случай Сергей Васильевич, опять покрываясь испариной.
       - Оптовой торговлей импортной одеждой.
       При слове "торговля" Сергей Васильевич вздрогнул. Ненавидел он всеми фибрами души торгашей. Но при воспоминании о слове "миллион" сдержал себя и спросил:
       - Тем более, зачем я вам нужен неграмотный?!
       - За тем, чтобы вы были верны моей фирме, как родному заводу! - отчеканил этот странный Владимир Исаевич.
       - И что же мне, предположим, нужно будет делать у вас? - спросил Сергей Васильевич, напрочь сбитый с толку.
       - Быть моим заместителем, - еще раз ошарашил его загадочный Владимир Исаевич. - Так сказать, замполитом! Воспитывать молодежь!
       И дрожь, и страх, и волнение, и гордость за себя, и радость одновременно овладели Сергеем Васильевичем.
       - Подумайте и завтра же позвоните мне, - сказал Владимир Исаевич, протягивая визитку Сергею Васильевичу.
       Совершенно обескураженный Сергей Васильевич вышел на улицу. Он ничего не понял, совершенно ничего. Он шел и перебирал в уме разговор с Владимиром Исаевичем. Вдруг увидел аптеку. Зашел, протянул в окошко рецепт. Купил лекарства. Дошел до дому пешком, положил лекарства на кухонном столе. Закрылся в своей комнате. Включил телевизор. Лег на диван. Стал думать. Волновался, вскакивал, ходил по комнате, вновь ложился. Наконец, как-то удобно почувствовав себя на боку, задремал.
       Ему приснилось, что Ученый привел почтальона. А почтальон дает Сергею Васильевичу миллион и говорит, что это, теперича, его генеральская пенсия за то, что он без малого пятьдесят лет оставался верен одному и тому же заводу.
       Проснулся Сергей Васильевич в поту. Сел на диване и стал опять думать. Потом решил, что необходимо с кем-то посоветоваться. Стал перебирать в уме людей, с кем можно было посоветоваться, но никого подходящего не нашел. Потом решил, что ни с кем советоваться не нужно. Просто тихо самому все решить, и баста!
       С этим он вышел на кухню и в тишине нажарил себе оладьев, которые с ходу съел, запивая чаем.
       Его то распирала радость, то охватывал ужасающий страх. Он посмотрел какой-то художественный фильм, но ничего не понял. И лишь перед тем, как окончательно уйти в ночной сон, решил все-таки рискнуть. Бросить к черту этот проклятый завод и пойти в фирму. Пусть эта фирма и сгорит, как, слышал, горели разные фирмы - он ничего, в принципе, не потеряет. Плюнет на все и умотает в деревню навсегда...
       Утром, едва Сергей Васильевич проснулся, им овладело нетерпение позвонить Владимиру Исаевичу.
       - Опять вылез... - привычно начала Лиза, варя свою кашу. Но Сергей Васильевич не стал заводиться:
       - С добрым утром, милый город, сердце родины моей! - весело пропел он.
       - Что, совсем сдурел? - удивленно обернулась к нему дочь.
       Сергей Васильевич с улыбкой налил кипятку в кружку и пошел к себе бриться. Глядя в зеркальце, он думал о том, что замдиректора завода, оказывается, ценит его. Он, наверное, и шепнул Владимиру Исаевичу о нем.
       На кухне появилась жена.
       - Ну что выполз, подождать не мог? Не дает на работу уйти...
       - Ты что, с цепи сорвалась? - удивился Сергей Васильевич.
       - Помолчи! - крикнула ему Лиза, снимая с плиты свой ковшик. - Готовь, мамочка, я ухожу...
       Жена достала кастрюлю из холодильника и плюхнула ее на плиту.
       Сергей Васильевич от греха подальше ретировался в свою комнату. Брился он весело, что-то насвистывая: радость распирала его. Ему так и хотелось сразить и жену, и Лизу известием о грядущей небывалой перемене в его жизни, но, подумав, он поклялся не говорить им об этом. Пусть все идет так, как идет, сами потом узнают!..
       Увидев мастера Сашку, однако, не сдержался - отозвал его в сторону, за высокий вертикально-фрезерный станок, сказал:
       - Вот такие вот дела, Сашок... Предложили мне в одной фирме работу. Миллион в месяц.
       У Сашки до небывалых размеров расширились глаза, он спросил:
       - В какой такой фирме?
       - В торговой.
       - Посадят! - резюмировал Сашка.
       - Я и сам боюсь, - сказал Сергей Васильевич, оглядываясь по сторонам, как бы кто не подслушал.
       Помолчали.
       - Кем хоть предложили? - спросил Сашка.
       - Заместителем директора!
       - Так, - проглотил комок в горле Сашка и, подумав, сказал: - Подсадным берут! Это точно. Нашли дурака и берут подсадным!
       - Каким "подсадным"?
       - Таким, дурак! В один прекрасный день придешь на работу, а они не придут, сбегут! Вместо них придет милиция, повяжет тебя и все воровство на тебя спишет!
       У Сергея Васильевича перед глазами побежали зеленые круги.
       - Там же одно ворье кругом, да еще с наганами ходят, - сказал Сашка. - Убивают сразу, как не по-ихнему. Звери!
       - Да вроде бы на вид ничего, - засомневался Сергей Васильевич.
       - Брось ты, Серега! Не нашего ума это дело. Прикроют их скоро всех. Разве мыслимо столько времени издеваться над народом! Над рабочим классом издеваться. Ты же слесарь, дурья твоя голова! А его заместителем директора! Попкой тебя хотят взять...
       Тут почему-то вспомнился Сергею Васильевичу друг юности Толя Соловьев. Вместе жили на Сухаревке, за кинотеатром "Уран", в Большом Сухаревском переулке. Вместе бегали на танцы, в кино, пили пиво и вино, духарились. Но Сергей Васильевич пошел на завод, а Толя занялся гешефтом, устроил подпольный швейный цех. Как он уговаривал Сергея Васильевича в компаньоны к нему пойти! Тот же чертов страх помешал. И что же? У Толи сейчас пятикомнатная квартира на Бронной, автомобиль "джип", особняк на Успенском шоссе, жена в мехах, сын в МИДе работает. Вот так вот! Встретил недавно его, с трудом узнал. Перекинулись двумя-тремя словами - и разошлись. А ведь мог бы он и послушать Толю. Правильным хотел быть, поверил партии и правительству, все ждал чего-то от завода. Дождался!..
       Сашка отвлек от размышлений, сказал:
       - Конечно, рыск - благородное дело, но я тебе не советую!
       - Подумаю, - только и сказал Сергей Васильевич. Но тут же побежал в химлабораторию звонить.
       - Я согласен! - твердо сказал Сергей Васильевич, окончательно решив, вопреки советам Сашки, пойти на сей раз против течения.
       - Подъезжайте прямо сейчас, - сказал Владимир Исаевич.
       - У меня же смена!
       - Ваша смена кончилась, - сказал Владимир Исаевич. - Идите в отдел кадров, а потом - ко мне.
       В раздевалке, стоя босиком на резиновом коврике, Сергей Васильевич долго думал, забирать ли замочек от шкафа с собой или бросить его тут. Привык к замочку. Положил его на скамейку и все смотрел на него и думал, пока одевался. Потом, одевшись, машинально сунул его в карман пиджака, решив, что в деревне пригодится.
       Трудовую книжку отдали без звука, на прощанье сказали, что в любой момент возьмут обратно, на что Сергей Васильевич иронично бросил:
       - Теперь уж Бог возьмет!
       До проходной пришлось идти пешком, потому что в это время автобусы не ходили. Солнце припекало. Сергей Васильевич щурился, погаядывая на него. В трамвае было не очень много народу, чему Сергей Васильевич даже удивился.
       Опять его встретил молодой человек в малиновом пиджаке, Коля, но на сей раз он называл Сергея Васильевича по имени-отчеству и обращался к нему исключительно на "вы".
       Владимир Исаевич усадил Сергея Васильевича на стул, сам же стал прохаживаться по кабинету и объяснять:
       - Я понимаю, что вы, дорогой Сергей Васильевич, удивлены. Я и сам удивлен, что вы приняли правильное решение. Эту фирму я открыл всего несколько месяцев назад. А когда-то я работал в ЦСУ, знаете такое большое здание из бетона на Кировской?
       - Знаю, - сказал Сергей Васильевич, потому что центр Москвы знал прекрасно, хотя в последнее время бывал там редко.
       - Так вот, я работал в ЦСУ и надо мной все мои друзья, которые давно ушли в бизнес, смеялись. В свое время я защитил кандидатскую, работал у Эйдельмана. Экономист он был великолепный. Я понимал, что нужно начинать новую жизнь, но все боялся чего-то. И вот в один прекрасный день мой приятель, а ваш зам, сказал мне, что за совершенно символическую плату он мне найдет подходящее помещение... Оставалось только решиться. И я решился. Приятель помог с регистрацией и со всеми формальностями. Так вот и началось. А теперь вот уже и эта фирма. Новый масштаб, нужны и новые люди. Я сразу же, естественно, задумался об этом. Кто будет со мной работать? Конечно, нужна молодежь, чтобы бегала, ездила, привозила, грузила и так далее. Но нужен и костяк, верно ведь?..
       Владимир Исаевич замолчал и, остановившись перед Сергеем Васильевичем, посмотрел на него.
       - Верно, - решил согласиться Сергей Васильевич, хотя и не очень понимал, к чему клонит Владимир Исаевич. Тот опять начал ходить по кабинету, продолжая:
       - Когда-то я служил в армии. На чем держалось наше подразделение? На товарище старшине. Это был молчаливый, строгий, но справедливый человек. Хозяин в казарме. От выдачи портянок - до вечера самодеятельности. И отец, и мать, и нянька! И вот я решил, что у меня в фирме обязательно должен быть такой же старшина, такой же человек. И тут такое замечательное совпадение. Приносит Коля дверные ручки. Это я его отрядил на рынок, потому что знал, что там можно купить необычный товар. И приносит он ваши ручки!
       Я переговорил с вашим замом директора. Оказывается, он вас хорошо знает. Характеризовал с самой лучшей стороны... Так что, Сергей Васильевич, вы для всех будете заместителем моим, а для меня - старшиной!
       - Я в армии не служил, - смущенно сказал Сергей Васильевич. - У меня была броня...
       - Я знаю, что с вашего завода не брали. Зачем вас было брать, вы и так всегда на режиме были! Вот и мне хочется, чтобы наша фирма работала так же четко, как прежде работал ваш завод.
       - Это хорошо, - сказал Сергей Васильевич. - Я люблю дисциплину. А то современная молодежь распоясалась очень.
       - У нас этого не должно быть. У нас будут солидные клиенты. Они должны знать, что у нас дело поставлено строго. И вы должны прививать это сознание всем сотрудникам. Знаете, так это между прочим ходить по залу, по кабинетам, посматривать строго, делать замечания. В этом, может быть, даже основное - делать замечания. Ну, например, Коля вам "тыкал". Это я знаю. А вы ему сделайте замечание: "Николай, ко всем людям, пока вы с ними по обоюдному согласию не перешли на "ты", вы должны обращаться на "вы"! Понятно?
       - Понятно, - сказал Сергей Васильевич. - Но не будут ли меня за эти замечания посылать куда подальше?
       - Это должно быть исключено.
       - А как тут исключишь?
       - Докладывайте мне.
       - Ладно, я доложу, а мне морду после работы на улице набьют. Иль убьют. Говорят же, что все новые ходят теперь с наганами и сразу же убивают...
       - Какие страсти! - усмехнулся Владимир Исаевич. - Этак из дому выходить не нужно. Кирпич на голову упадет...
       - Да это я так, - сказал Сергей Васильевич, вспоминая слова мастера Сашки. - К слову пришлось.
       Владимир Исаевич внимательно посмотрел на Сергея Васильевича и вдруг сказал:
       - Сделайте мне немедленно какое-нибудь замечание!
       - Так сразу? - удивился Сергей Васильевич.
       - Сразу.
       Сергей Васильевич подобрался, распрямил спину и некоторое время молчаливо следил за ходящим туда-сюда по кабинету Владимиром Исаевичем. Затем вдруг прикрикнул, как дома на Лизку:
       - А ну, сядьте на место!
       Владимир Исаевич одобрительно кивнул головой, подошел к своему столу, сел и, как ученик на парте, сложил перед собой руки.
       - Очень хорошо! - похвалил он и добавил: - Только вы не в крик уходите, а в металл. Например: "Сергей Васильевич, как вы сидите?!"
       В голосе Владимира Исаевича был этот самый металл - с невозмутимым спокойствием.
       - Повторите замечание, - сказал он.
       - Владимир Исаевич, сядьте на место! - монотонно-металлически проговорил Сергей Васильевич, чем доставил удовольствие шефу.
       - Вот этот тон и закрепите, - сказал он. - Спокойный, твердый, уверенный. А то, понимаете, Сергей Васильевич, крик раздражает того, кому вы делаете замечание. Крик проистекает от слабости. Когда люди хотят сразу что-то изменить, а не получается, они и начинают кричать. И не задумываются над тем, что криком лишь выдают свое бессилие, свою слабость. Вот, например, вы хлопочете о чем-то перед чиновником, а он не обращает на вас внимание. Вы постепенно раздражаетесь и начинаете кричать. И это - провал! Конфликт. А ведь конфликт этот лишь от непонимания формы общения. Содержание в данном случае не имеет никакого значения. Форма общения правит миром! - воскликнул Владимир Исаевич, вышел из-за стола и опять стал расхаживать по кабинету.
       - Владимир Исаевич, сядьте, пожалуйста, на место! - таким твердо-металлическим голосом сделал замечание Сергей Васильевич, что сам себе поразился.
       Владимир Исаевич с некоторым удивлением посмотрел на Сергея Васильевича, но послушно вернулся на место и продолжал:
       - Можно ворваться к человеку с криком, застучать кулаками по столу, а можно вежливо войти, извиниться, твердым голосом изложить свое дело, намекнуть на благодарность, поставить в конце концов бутылку. Уверен, к вам будет совершенно другое отношение.
       - Намекнуть на взятку? - спросил Сергей Васильевич.
       - Ну вот, вы сразу переводите беседу в конфликтное русло. А беседу никогда не нужно переводить в конфликтное русло. Какая взятка? Вы по-дружески приглашаете человека провести вечер, например, в кафе. Что тут такого? Нащупываете общие интересы. То есть ведете беседу как бы не по существу.
       - Понимаю. Начинаю, к примеру, рассказывать о грибах. Я очень люблю собирать грибы, - сказал Сергей Васильевич, поражаясь простоте ума Владимира Исаевича.
       - Именно, - воскликнул Владимир Исаевич. - О грибах, о футболе, о театре, о литературе, о собаках, о кошках, о загробной жизни...
       - А что можно о загробной жизни сказать? - спросил серьезно Сергей Васильевич.
       Владимир Исаевич посмотрел на Сергея Васильевича с некоторым осуждением.
       - Вы можете ничего не говорить о загробной жизни, - сказал Владимир Исаевич. - Но силой своего спокойствия, уверенности в себе наведите собеседника, например, и на эту тему. Пусть он говорит! Он должен у вас заговорить! Понимаете? Вас совершенно не должно интересовать содержание разговора, вас должна интересовать только форма этого разговора! И - результат. Вы же пришли не по вопросу о загробной жизни, а совершенно по другому вопросу! Например, пришел я за лицензией. Сидит в кабинете расфуфыренная столоначальница. Я приоткрыл дверь, увидел ее и тут же - на улицу, за цветами. Выждал свою очередь, захожу, сияю улыбкой, и ей сразу тридцать два комплимента и обещание одеть ее с ног до головы в импортную одежду по отпускным ценам!
       - А это какие "отпускные"? Тем, кто в отпуск, что ли, идет? - спросил Сергей Васильевич.
       - Отпускные цены - это такие цены, которые я сам назначаю, - монотонно-металлически проговорил Владимир Исаевич и вдруг тем же тоном, внимательно приглядываясь к Сергею Васильевичу, сказал: - Встаньте, пожалуйста.
       Сергей Васильевич встал, а Владимир Исаевич, выйдя из-за стола, придирчиво осмотрел одежду Сергея Васильевича.
       - Надо заменить, - сказал Владимир Исаевич, нажал на кнопку селектора и вызвал Николая.
       Малиновый пиджак тут же появился и, как показалось Сергею Васильевичу, с некоторой развязностью плюхнулся на стул.
       - Простите, Николай, как вас по отчеству? - дикторским тоном спросил Сергей Васильевич.
       - Борисович, - сказал Николай.
       Владимир Исаевич с довольной улыбкой следил за Сергеем Васильевичем.
       - Николай Борисович, без приглашения у нас не принято садиться! - очень уверенно и спокойно сказал Сергей Васильевич.
       Новоиспеченный Николай Борисович с недоумением посмотрел на Владимира Исаевича.
       Владимир Исаевич сказал:
       - Да, мой друг, так отныне будет.
       - Встаньте, пожалуйста, Николай Борисович, - сказал очень сдержанно Сергей Васильевич.
       Тот еще раз взглянул на Владимира Исаевича, который развел руки в стороны, говоря этим жестом, что нужно подчиняться.
       Николай Борисович встал, опустив руки по швам.
       - Хорошо, Николай Борисович! - похвалил Сергей Васильевич. - Теперь можете садиться.
       - Я постою, - сказал сбитый с толку Николай Борисович.
       - Садитесь, пожалуйста! - металлическим голосом проговорил Сергей Васильевич, так что Николай Борисович тут же сел.
       - Владимир Исаевич, я вас перебил? - спросил Сергей Васильевич. - Извините, продолжайте.
       Владимир Исаевич, на которого способности Сергея Васильевича произвели, кажется, большое впечатление, сказал:
       - Николай... Борисович, - добавил он к "Николаю", - подберите Сергею Васильевичу костюм, обувь, ну и галстук с рубашкой.
       Сергей Васильевич оторопело поджал губы, но ничего не сказал.
       - Пожалуйте за мной! - воскликнул Николай Борисович.
       Через десять минут Сергей Васильевич был облачен в английский сталисто-серый костюм, обут в "Саламандру". И только теперь, вернувшись в кабинет шефа, Сергей Васильевич обратил внимание на одежду Владимира Исаевича. На нем был такой же английский костюм, такая же французская сорочка, такой же галстук.
       - Ну-у, Сергей Васильевич! - радостно сказал Владимир Исаевич. - Не знаю, что и сказать. Не менее как на посла Великобритании в России тянете!..
       - Спасибо! - поблагодарил Сергей Васильевич. - Только я не понял, как мне расплачиваться?
       - Не волнуйтесь, дорогой, - сказал Владимир Исаевич.
       - Это за счет фирмы. Дисциплина начинается с внешнего облика человека!
       - Это вы правильно! - подхватил Сергей Васильевич, привыкая к своему перевоплощению. - Мужчина должен быть в костюме, с галстуком. Я на завод всегда в галстуке ходил! Конечно, поистрепалась одежда, - сказал он, печально взглянув на сверток со старой одеждой. - Но где было взять новую?
       - Я понимаю, - сказал Владимир Исаевич и добавил: - Зайдите в бухгалтерию к Людмиле Михайловне, получите подъемные.
       - Так сразу?
       - Да, идите!
       - Слушаюсь!
       - Вторая дверь налево, - сказал Владимир Исаевич.
       - Спасибо.
       Вторая дверь налево была из матового стекла. За столом сидела полная симпатичная женщина в белой кофточке.
       - Здравствуйте! - сказал сдержанно Сергей Васильевич, останавливаясь в дверях и оглядывая кабинет.
       - Добрый день!
       - Позвольте поинтересоваться режимом вашей работы?
       - С девяти до девяти. Распишитесь.
       - "Распишитесь" - хорошее слово! - сказал холодно, но твердо Сергей Васильевич и взял протянутый ему расходный ордер. Взглянул на него и его чуть кондрашка не хватил от цифры "4.350.000" и слов прописью: "Четыре миллиона триста пятьдесят тысяч рублей". Но силой воли Сергей Васильевич заставил себя сдержаться - он уже понял, что на этой работе нужно будет всегда себя сдерживать. Пока выпрямлялся, потому что расписывался стоя, склонясь к столу, решил, что ему следует сделать главбуху какое-нибудь замечание. И сделал:
       - В следующий раз, Людмила Михайловна, вы должны предложить мне сесть.
       - Ой, извините, Сергей Васильевич! Растерялась.
       - На первый раз извиняю, - равнодушно-строго сказал Сергей Васильевич, принимая пачки денег. - Всего доброго! - добавил он, покидая Людмилу Михайловну.
       Рассовав деньги по карманам, вошел, постучав, к Владимиру Исаевичу, остановился на пороге, спросил:
       - Разрешите?
       - Входите.
       Сергей Васильевич подошел к столу.
       - Дорогой Владимир Исаевич, я не понял, за что мне такую сумму выписали? - чуть дрогнувшим от линования голосом спросил Сергей Васильевич, стоя у стола.
       - Садитесь.
       - Спасибо! - сказал Сергей Васильевич, присаживаясь на стул.
       - Это, как я сказал, подъемные, учитывая, что вы пять месяцев ходили без зарплаты.
       - Понятно, от души благодарю! Всеми силами буду оправдывать... Хотел спросить о режиме работы...
       - Режим с девяти до девяти, - сказал Владимир Исаевич. - Но вы, Сергей Васильевич, должны приходить первым и уходить последним.
       - Слушаюсь.
       Владимир Исаевич достал из ящика стола какие-то ключи, протянул их Сергею Васильевичу, сказал:
       - Это от вашего кабинета. Вы там устраивайтесь, как вам будет удобнее. Первая дверь направо.
       На этой великолепной филенчатой двери, как и на двери Владимира Исаевича, тоже сияла золотом ручка-русалка собственного его, Сергея Васильевича, производства. На столе стоял селектор, два телефона, возле которых лежала толстая телефонная книга "Вся Москва". Сергей Васильевич, совершенно обалдевший, сел за стол в вертящееся кресло.
       В селекторе раздался голос Владимира Исаевича:
       - Ну как, Сергей Васильевич?
       - Отлично!
       - Привыкайте!..
       До девяти часов вечера Сергей Васильевич привыкал. Развернул письменный стол так, чтобы свет из окна падал слева. Изучил, как работать с селектором. Несколько раз пользовался телефонами, набирая номер точного времени. Ходил обедать вместе с Владимиром Исаевичем в прекрасную столовую НИИ, где особенно понравилась творожная запеканка и взбитые сливки. Молчаливо присутствовал на переговорах Владимира Исаевича с японцами. Одному японцу через переводчика сделал замечание, что он роняет пепел на брюки. Владимир Исаевич даже подмигнул удовлетворенно Сергею Васильевичу. С Николаем Борисовичем проверял опись прибывшего из Америки товара. Два раза побывал в прекрасном туалете, мыл руки туалетным мылом и сушил под автоматической сушилкой. Сделал замечание одному сотруднику, чтобы тот резко не нажимал на рычаг в спусковом бачке. Большую часть времени строго ходил по залу между витринами, сцепив руки на спине, покашливал, делал отдельные замечания своим сотрудникам и представителям других фирм, которые подбирали себе товар.
       Ушел он с работы около десяти часов вечера вместе с Владимиром Исаевичем, который показал, как ставить помещение на охрану. Владимир Исаевич передал ключи от главной двери Сергею Васильевичу, сказав, что такие ключи еще только у него самого.
       В руках у Сергея Васильевича был сверток со старой одеждой. К подъезду подъехала старенькая черная "Волга". Владимир Исаевич предложил подвезти до дому Сергея Васильевича. Почему-то Сергей Васильевич думал, что Владимир Исаевич ездит на иномарке.
       Выйдя у дома и проводив взглядом машину, Сергей Васильевич сообразил, что в новой одежде ему показываться дома никак нельзя. Начнутся расспросы.
       Темнело. Вечер был теплый. Во дворе Сергей Васильевич огляделся. Никого не было. Зашел в соседний подъезд, в котором решил переодеться в старое, но тут же понял, что от свертка ему все равно не избавиться и передумал переодеваться. Пошел домой в чем был.
       Перед тем, как вставить ключ в скважину, приложил ухо к двери, прислушался. Едва слышен был работающий телевизор из комнаты жены. Тихо отпер дверь, вошел. Столь же тихо открыл свою комнату и сразу же закрылся. Быстро переоделся. Одежду - и новую, и старую - убрал в свой шкаф, предварительно выложив пачки денег на диван.
       Включил для шумовой завесы телевизор и под его рокот принялся рассматривать, щупать, считать купюры, принюхиваться к ним и даже некоторые целовать. Пахли деньги изумительно, все были новенькие, хрустящие, видно совсем недавно отпечатанные. Как бы спохватившись, Сергей Васильевич сам себе прошептал замечание:
       - Прекратите дурью маяться!
       Потом понял, что употребил слова, которые могут привести к конфликту. Заменил про себя "дурью маяться" на "заниматься не тем, чем нужно".
       Он услышал, как хлопнула входная дверь. Видимо, пришла Лиза. Сергей Васильевич, подумав, взял две десятитысячные бумажки, а остальное быстро спрятал в ящик шкафа. Вышел на кухню. На сковороде были еще теплые котлеты, в кастрюле - отварная картошка. Сергей Васильевич поставил чайник и стал разогревать еду. На кухне появилась Лизка.
       - Что не спишь, тут крутишься? - недовольно спросила она.
       - Добрый вечер, дочь, дорогая Лиза! - очень внятно и твердо проговорил Сергей Васильевич.
       Лизка удивленно уставилась на него.
       - Что ты, как этот?.. - не нашлась она.
       Но Сергей Васильевич держал себя так, как на новой работе. Он сказал:
       - Слова "что ты, как этот" ведут к конфликту.
       Дочь от непонимания открыла рот. Потом сказала:
       - У тебя что, не все дома?
       Сергей Васильевич некоторое время постоял в задумчивости.
       - Да. Можешь считать, если хочешь, что у меня не все дома. Я не хочу с тобой конфликтовать. Я хочу ровного общения, - сказал он металлическим голосом, извлек из кармана домашних брюк деньги и, протягивая их дочери, добавил: - Возьми эти деньги. Мне сегодня дали. Теперь ты должна говорить со мной так же спокойно, как я сейчас говорю с тобой.
       Лиза, ничего не понимая, взяла двадцать тысяч и медленно оглядываясь, покинула кухню. Через минуту она вернулась с матерью.
       - Сережа, что тут происходит? - в страхе спросила жена, вглядываясь в Сергея Васильевича.
       - Здесь происходит рождение нового человека, - почти что механическим голосом проговорил Сергей Васильевич. - Я не хочу больше слышать собачью речь, не хочу скандалов. Я хочу общаться со своей семьей на нормальном языке. Понимаете?
       - Понимаю, - сказала жена, ничего не понимая.
       Сергей Васильевич подумал, что ему, пожалуй, следует сделать присутствующим какое-нибудь замечание. Взглянув на грязный халат жены, он сказал:
       - Зоя, постирай, пожалуйста, свой халат, прежде чем выходить в нем в места общего пользования!
       Потом перевел взгляд со смущенного лица жены на дочь и сделал замечание ей:
       - Прежде, чем бежать к маме и жаловаться, нужно до конца понять мою позицию!
       - Ладно, чего ты завелся? - огрызнулась Лизка.
       - Дорогая моя дочь, я же сказал тебе, чтобы ты не употребляла слов, которые приводят к конфликту!
       Лиза поклонилась, кривляясь:
       - Хорошо, дорогой папочка! Я больше не буду употреблять слов, которые тебе не нравятся!
       - Господи помилуй! - вздохнула жена, уходя с кухни. - Каждый день новости!
       Когда она ушла, Лиза спросила:
       - Ты это серьезно?
       - Да. Я очень серьезно пересмотрел форму общения.
       - Финиш! - крикнула Лиза и разразилась искусственным хохотом.
       Но Сергей Васильевич не смутился, не поддался на провокацию. Он сказал:
       - Это будет видно, где финиш, а где старт. Я говорю очень серьезно. И ты должна понять меня. Ты выходишь замуж. У тебя будут дети. Неужели ты хочешь, чтобы твои дети говорили с тобой так же, как ты говоришь со мной? Неужели ты допустишь, чтобы они говорили тебе: "ну, что ты, как эта"? А?
       Лиза, пораженная, даже покраснела, а Сергей Васильевич продолжил:
       - Я понимаю, что мы живем врозь, но давайте при встречах соблюдать элементарное приличие.
       Он положил в тарелку котлету, три картофелины и пошел к себе ужинать. Смотрел телевизор и не спеша ел. Глаза уже начинали слипаться, но он взбадривал себя хождением по комнате, решив лечь спать попозже, потому что вставать теперь нужно было не в шесть, а в семь тридцать.
       Подумав, он достал из тайника тридцать тысяч, вышел в коридор и постучал в комнату жены. Она уже легла, но еще не заснула. Увидев его, она даже испугалась:
       - Чего тебе?
       - Зоя, вот тебе немного, - сказал он, протягивая жене деньги.
       - Спасибо! - обрадовалась жена и, облегченно вздохнув, добавила: - Если хочешь, полежи со мной...
       Сергей Васильевич глубоко вздохнул, но прилег без звука.
       Только в середине ночи, проснувшись, чтобы сходить в туалет, он перешел к себе. Под утро приснился Ученый - сидит с ним за столом под яблоней и говорит, что, мол, через полгода на такую генеральскую пенсию можно и машину покупать. От возбуждения Сергей Васильевич даже проснулся. На час раньше проснулся - как будто ему на завод нужно было идти. Минут десять полежал, но понял, что не заснет. И пошел ставить чайник на кухню.
       В кухонное окно светило солнце, и лучи его бликовали на пустых молочных бутылках, стоявших на широком подоконнике. Монотонно жужжала муха, билась о внешнее стекло. Сергей Васильевич шире распахнул форточку и газетой, сложенной вчетверо, выгнал муху на волю.
       - Ты не опоздаешь? - испуганно спросила жена, заглядывая в кухню.
       - Здравствуй, - для начала сказал Сергей Васильевич. И пояснил: - Я договорился приходить на час позже.
       - Это хорошо, - сказала жена, входя и широко зевая.
       - А рот нужно прикрывать ладонью! - сделал замечание Сергей Васильевич.
       - Ты чего это?
       - Надоело жить в бардаке, - мирно объяснил Сергей Васильевич. - Хочу повысить дисциплину на работе и дома.
       Жена настороженно посмотрела на него и спросила:
       - Тебе зарплату дали?
       - Дали, - коротко ответил Сергей Васильевич.
       - Старое время еще вернется, - мечтательно проговорила жена, затем воскликнула: - Лизка - слыхал? - помогла каким-то спекулянтам продать книги. Ну, все сразу. И, говорит, хорошо заплатили!..
       Сергей Васильевич вздрогнул и от "старого времени", которое вроде теперь было ему ни к чему, и от "заплатили". Оказывается, не только ему повезло, оказывается, может повезти и дочери.
       Жена включила радио, которое стояло на холодильнике. Передавали вариации на темы русских народных песен. Сергей Васильевич послушал немного и пошел бриться. Потом ел овсянку вместе с женой на кухне. Лиза вышла мыть ковшик, сказала, что в загс им с Иваном идти в следующую среду.
       Сергею Васильевичу нужно было уже уходить, а жена все крутилась на кухне, из которой коридор у входной двери хорошо просматривался. Стало быть, жена увидит Сергея Васильевича в новой одежде. Сергей Васильевич помучился переживаниями на этот счет, когда стоял одетым в своей комнате у двери, прислушиваясь. Жена гремела кастрюлями.
       Подумав, Сергей Васильевич махнул рукой на возможные вопросы и вышел в коридор. В этот момент Лиза, которая тоже собиралась уходить, открывала входной замок. Увидев англо-французского отца, оторопела.
       - Ну, ты даешь, папочка! - воскликнула она громко. - Прямо, как этот!
       - Как кто? - вырвалось у Сергея Васильевича.
       - Как джентльмен! - сказала Лиза.
       Тут же в коридор выскочила жена.
       - Ай, ай! - запричитала она удивленно и закачала головой. - Справил костюм?!
       Она подошла к мужу и стала ощупывать ткань костюма.
       - Хороша, хороша материя! По какому такому случаю?
       Сергей Васильевич быстро сориентировался:
       - По случаю свадьбы дочери.
       - Сколько ж ты получил? - допытывалась жена.
       - Мне за пять месяцев насчитали, да еще премию дали, - сказал Сергей Васильевич.
       - Ты б лучше мне что-нибудь купил! - надулась Лизка.
       - Куплю, - мягко сказал Сергей Васильевич.
       - И мне-е!.. - кокетливо протянула жена, изображая обиженную девочку.
       - Куплю и тебе, - великодушно согласился Сергей Васильевич.
       По лестнице спускались вместе с Лизой.
       - А ты ничего! - сказала она с чувством.
       На улице разошлись в разные стороны. Лиза пошла на троллейбус, Сергей Васильевич - на трамвай. Трамвай был набит битком. Сергея Васильевича втолкнули в него задние пассажиры. Было душно, и от соседнего мужчины несло перегаром.
       Как ни замедлял движение на работу Сергей Васильевич, но явился на полчаса раньше. Сам открыл входную дверь фирмы, снял помещение с охраны. Затем принялся влажной шваброй протирать пол. Пришла уборщица, пристыдила начальника шутливо, что он отбивает у нее хлеб.
       Минут через пятнадцать пожаловал бодрый Владимир Исаевич.
       - Добрый день, Сергей Васильевич! - приветствовал он.
       - Здравствуйте, Владимир Иеаевич! Вытирайте нога, пожалуйста!
       Владимир Исаевич пошмыгал ногами по губчатому коврику, лежавшему при входе, протянул руку Сергею Васильевичу:
       - Зайдите ко мне на минутку, Сергей Васильевич.
       - Слушаюсь!
       В кабинете Владимир Исаевич сказал:
       - Вы не могли бы мне помочь?
       - Конечно!
       - Дело в том, что через час ко мне домой придет машина из трансагентства с мебелью. Собственно, там мебели-то всего два кресла и диван. Но мне некого пригласить помочь.
       Сергей Васильевич очень удивился этому "некого". В фирме работало человек десять молодых плечистых ребят, а ему некого пригласить? Владимир Исаевич как бы прочитал эти мысли и сказал:
       - Я не хочу, чтобы кто-то видел, как я живу.
       Перед мысленным взором Сергея Васильевича предстала квартира минимум с пятью комнатами, с роялем, гарнитурами, коврами и картинами. Конечно, кому захочется в наше время показывать богатство? В тот момент Сергей Васильевич вспомнил почему-то деревню, свой дом. Дом был построен из красного кирпича дедом еще до революции, семь на десять метров, в один этаж. Земли было пятнадцать соток, но городить огород на задах можно было до леса. Конечно, и у Сергея Васильевича были в деревне проблемы: на часть дома претендовала сестра Маруся, которая тоже жила в Москве. Правда, в последнее время она редко выбиралась в деревню, потому что дети выросли, а ее мужа, военного, парализовало.
       В машине черт дернул Сергея Васильевича спросить об отпуске, - мол, планировал пожить до осени в деревне.
       - Я понимаю, Сергей Васильевич, но мы работаем без выходных и без отпусков, - довольно строго сказал Владимир Исаевич - сказал даже с некоторой обидой в голосе. И добавил: - Нужно набирать обороты. А дальше - посмотрим!
       - Это правильно, - извиняющимся тоном тотчас согласился Сергей Васильевич.
       За окном машины Сергей Васильевич узнал здание метро "Измайловский парк". Затем проехали вдоль линии железной дороги и свернули к блочной пятиэтажке шестидесятых годов. У второго подъезда дома уже стоял фургон с мебелью.
       Сначала понесли кресло.
       - А грузчиков не дают? - спросил Сергей Васильевич, кряхтя.
       - Я отказался, - сказал Владимир Исаевич. - Обдирают они.
       Сергей Васильевич удивился скупости Владимира Исаевича, но промолчал. Остановились на втором этаже перед мрачной дверью, крашеной коричневой краской. В тесной прихожей на уродливой этажерке стоял старый черный телефон. Кресло пронесли через небольшую комнату, где за круглым столом сидела и шила на машинке пожилая женщина - как выяснилось, мать Владимира Исаевича. Внесли в маленькую, узкую комнату, в которой кроме раскладушки ничего не было.
       - Вы здесь живете?! - вырвалось из груди Сергея Васильевича разочарование увиденным.
       - Да, Сергей Васильевич, - сказал Владимир Исаевич, улыбаясь. - Как видите, ничего пока не нажил. Я вообще мало думаю о быте. Но сейчас решил жениться...
       - А раньше вы не были женаты?
       - Нет. Хотя подруг было много. Домой возвращался поздно, чтобы переночевать. Я какой-то не домашний человек. Вся жизнь проходила на работе. После работы с друзьями то в ресторан, то в театр с подружкой. А раньше я в оркестре на кларнете играл.
       - На кларнете? - поразился Сергей Васильевич.
       - Да, на танцах.
       - Бывало и я по молодости на танцы бегал, - сказал Сергей Васильевич.
       Когда перенесли кресло и диван и отпустили фургон, немного посидели. Сергей Васильевич в некой гордости за себя, за то, что выхлопотал себе такую прекрасную квартиру, сказал:
       - А я, грешным делом, думал, что вы живете в огромной квартире! Поэтому и не хотите никого приглашать.
       - Правильно, не хочу никого приглашать, но не поэтому, - сказал задумчиво Владимир Исаевич. - Зачем людям знать, что глава фирмы спит на раскладушке? У них другой образ "нового русского", а я смеюсь над всеми этими богатеями в коттеджах...
       - Интересно! Никак не ожидал! - воскликнул Сергей Васильевич. - А как с матерью, ладите? - помолчав, спросил он.
       - Она у меня немного не в себе, - печально сказал Владимир Исаевич.
       Уходя, Сергей Васильевич взглянул на мать Владимира Исаевича, крутящую ручку швейной машинки, и только теперь заметил, что никакой ткани в машинку заправлено не было, вхолостую строчила машинка! Дрожь легкого испуга пробежала по спине Сергея Васильевича, и он поспешно вышел из квартиры, вспомнив мастера Сашку и подумав, что не так-то прост и понятен этот новый мир.
       - Вы могли бы себе квартиру купить, - сказал Сергей Васильевич на обратном пути.
       - А вы знаете, сколько она стоит? Впрочем, когда-нибудь, конечно, куплю. Я ведь и сейчас, прекратив наши операции, мог бы купить и квартиру, и новую машину, иномарку, и дом в Коктебеле, и даже яхту... Но я не такой человек. Материальная сторона жизни меня мало привлекает.
       Помолчали.
       - Что же вас привлекает? - решился, наконец, спросить Сергей Васильевич.
       - Оборот! И не только финансов. Меня привлекает загадочная оборачиваемость всего, что меня окружает. И главным образом оборачиваемость человеческих жизней. В юности жизнь казалась мне бесконечной, а теперь дни мелькают за днями. Все проходит, все уходит, и все пройдет. Задумайтесь над тем, что наше солнце погаснет. Значит, погаснет все. И стало быть все наши жизни, все дела людей, самые важные дела, условны. Однажды я остановился на улице и понял, что я умру. И я стал думать об оборачиваемости. Только это и может как-то скрасить жизнь. Нужно крутить свою машинку, это главное. Все остальное приложится. Оборотные средства крутятся, как колесо автомобиля, а грязь, которая отскакивает с этого колеса, и есть наш доход.
       - А если на чистом шоссе нет грязи, то, значит, и дохода не будет? - спросил, вдумываясь в мысли Владимира Исаевича, Сергей Васильевич.
       - Это я образно сказал, дорогой Сергей Васильевич! Если есть вращение, оборачиваемость, то доход неизбежен. Но сначала не нужно думать о доходе. Нужно вращать, нужно вращать колесо, вращать, вращать, наращивать обороты. Нужно стремиться к созданию вечного двигателя. Потому что весь смысл жизни - в стремлении!
       - Я понимаю, - сказал Сергей Васильевич. - Но тогда зачем вы мне столько подъемных дали, целую кучу?..
       - Разве это куча! - воскликнул Владимир Исаевич. - Мы выйдем с вами на триллионы!
       - Да-а! - вздохнул задумчиво Сергей Васильевич.
       Во время их отсутствия пришел из Германии "мерседес", грузовой, с длинным тентованным кузовом, привез мужские меховые куртки. Сергей Васильевич наблюдал за разгрузкой, сделал замечание, когда несколько коробок сбросили из кузова на асфальт, чтобы коробки аккуратно брали на руки.
       - А чего с ними будет, не стекло! - крикнул один из сотрудников.
       - С ними ничего не будет, - согласился Сергей Васильевич. И добавил строго: - Будет с культурой нашей работы!
       Тут же подъехал супер-МАЗ из Воронежа за товаром. Часть коробок с куртками перегрузили с борта на борт.
       Сергей Васильевич неизменно присутствовал при каждой такой операции, с интересом наблюдал за работой, а то и помогал. Но не забывал делать замечания.
       Когда не было погрузки-разгрузки, он с важным видом ходил по залу, где представители разных фирм осматривали для последующего оптового приобретения образцы товаров. Изредка заходил к себе в кабинет посидеть в кресле.
       Во время обеда в столовой НИИ Владимир Исаевич сказал:
       - С завтрашнего дня ни одна бумага без вашей подписи мною подписываться не будет. Соответствующий приказ я подготовил. Я думаю, вам несложно будет отслеживать номенклатуру и количество вместе с товароведами.
       - Конечно, - не очень уверенно сказал Сергей Васильевич, начиная более серьезно относиться к словам мастера Сашки.
       - Это не дублирование, - разъяснил Владимир Исаевич.- Это необходимая процедура введения вас в курс дела.
       - Грамотки у меня маловато, - напомнил Сергей Васильевич.
       Владимир Исаевич улыбнулся и сказал:
       - Считать деньги и выбирать товар умеет каждый!
       - С этим согласен! - бодро подтвердил Сергей Васильевич и в свою очередь улыбнулся.
       На следующий день Сергей Васильевич принимал посетителей и подписывал им бумаги, предварительно сверяясь с копиями договоров, которые передал ему Владимир Исаевич, и проверяя по селектору с Людмилой Михайловной, главбухом, хотя ее подпись на бумагах стояла, поступила ли предоплата. Потому что копии платежек - даже с отметкой банка - Сергей Васильевич, по совету Владимира Исаевича, во внимание не брал. Главным аргументом для него была проводка в собственном банке, когда деньги совершенно точно были зачислены на счет фирмы.
       На следующий день для упрощения работы он попросил Людмилу Михайловну постоянно давать ему копии банковских выписок. Людмила Михайловна на всякий случай проверила у Владимира Исаевича - давать ли выписки Сергею Васильевичу? Владимир Исаевич ответил положительно. Но, сказал он, кроме валютных.
       Из первой же выписки Сергей Васильевич узнал, что на счету фирмы более семи миллиардов рублей. Сергей Васильевич завороженно смотрел несколько минут на узкую полоску бумаги, сопел и покашливал.
       Перед тем, как подписать документ посетителю, Сергей Васильевич говорил:
       - Добрый день! Садитесь, пожалуйста.
       Посетитель присаживался, хотя садиться ему было незачем. Однако ни один посетитель замечания на этот счет Сергею Васильевичу не сделал, поскольку вид Сергея Васильевича внушал посетителям некий трепет. Была в Сергее Васильевиче помимо строгости какая-то внешняя загадочность.
       Вечером в буфете НИИ Сергей Васильевич купил три банки шпрот, триста грамм пошехонского сыра и семьсот грамм докторской колбасы.
       В среду, после обеда, Сергей Васильевич отпросился у Владимира Исаевича на свадьбу. Зашел в универмаг на Семеновской. Купил в подарок набор глубоких и мелких тарелок. Сначала хотел что-то из одежды в фирме взять, но это был бы в денежном отношении перебор, а тарелки обошлись в тридцать одну тысячу. Зато всю жизнь будут помнить Сергея Васильевича, будут есть и вспоминать о том, кто подарил.
       Жена еще с утра поехала к Ивану, готовить. Сергей Васильевич сел в метро, доехал до "Площади Революции", там сделал пересадку, вышел на "Динамо" и на автобусе доехал до улицы 8-го марта.
       Иван жил в белой башне на одиннадцатом этаже. В большой комнате уже был накрыт стол, ждали гостей. Сергей Васильевич поздоровался с Иваном, вручил дочери подарок.
       - Спасибо, папочка! - вежливо поблагодарила она и положила, не разворачивая, подарок на стул в угол.
       - Что ты им купил? - спросила шепотом жена.
       - Набор хороших тарелок, - шепнул Сергей Васильевич и принялся расхаживать по просторной из-за отсутствия мебели квартире.
       Иван как-то загадочно подмигнул и пригласил Сергея Васильевича в маленькую комнату. Когда дверь закрылась, Иван шепнул:
       - У них было! - И достал из-под раскладушки бутылку водки.
       Сергей Васильевич сразу повеселел и сказал торжественно:
       - Слава Богу, вы сегодня не за рулем!
       - Махнем поскорее, Сергей Васильевич, чтобы никто не заметил!
       - Махнем! - согласился Сергей Васильевич, потирая руки.
       Иван достал граненый стакан из-под той же раскладушки, налил сначала Сергею Васильевичу, тот мигом выпил, потом себе. Зажевали кусочком хлеба, предусмотрительно оказавшимся в кармане Ивана.
       Из маленькой комнаты тут же перешли в среднюю, сели на стулья. Иван закурил "Беломор".
       - Вы разве курите? - удивился Сергей Васильевич.
       - Когда выпью, - сказал Иван и спросил: - Ну как там ваш завод?
       - Гудит завод, гудит! - с улыбкой ответил Сергей Васильевич.
       Иван был все в том же джинсовом костюме, правда, с галстуком. Бросалась в глаза его явно излишняя веселость, но Сергей Васильевич объяснял ее грандиозностью события.
       После некоторого молчания Сергей Васильевич спросил:
       - Как вас величать по отчеству?
       - Да зовите просто Иваном!..
       - Нет. Я хочу называть вас по отчеству! - очень твердо, понимая, что тот наигрывает, возразил Сергей Васильевич.
       - Ефимович, - сказал Иван.
       - Хорошо. Спасибо. Иван Ефимович, вот вы растолкуйте все-таки мне насчет народа, чтобы между нами никогда не возникало недоразумений, - сказал Сергей Васильевич. - Я вас так понял, что я, значит, народ, а вы, выходит, не народ?
       - Да нет, Сергей Васильевич, и вы народ, и я народ, дело не в этом. Но меня, знаете, поражает то, что люди в большинстве своем никак не хотят быть культурными. Понимаете, не стремятся к совершенствованию. То есть остаются просто народом! Понимаете, на-ро-дом! - повторил по слогам Иван Ефимович. - И это меня злит!
       Сергей Васильевич держал себя в узде. Подумав, он сказал:
       - Злиться не нужно. Это первое. А второе - не нужно произносить таких слов, которые ведут к конфликту. Это же так просто. Сначала надо думать, в уме подбирать слова, такие слова, которые бы не обижали вашего собеседника. Неважно, что вы хотите сказать, содержание не должно интересовать вас. Вас должна интересовать форма.
       Иван Ефимович с неподдельным интересом уставился на Сергея Васильевича.
       - Вы... так просто изложили закон искусства? Не может быть!
       - Вы знаете, Иван Ефимович, однажды остановился я на улице и понял, что умру. Солнце наше погаснет, всё погибнет, всё исчезнет. Поэтому я понял, что содержание условно. Остается одна форма!
       - Гениально, Сергей Васильевич! Нам надо повторить!
       - Иван Ефимович, не торопите события, дождемся гостей!
       Иван Ефимович встал, подошел к окну и некоторое время смотрел на улицу.
       - Вы любите жизнь, Сергей Васильевич? - спросил он.
       - Люблю, но не понимаю ее. Мне шестьдесят пять лет. И что же? Я не чувствую возраста. Как будто мне двадцать. В зеркало смотрю и не замечаю своих лет. Не понимаю.
       Послышался дверной звонок. В комнату заглянула Лиза.
       - Ну, что вы тут спрятались, как эти?..
       Сергей Васильевич хотел сделать ей замечание, но промолчал. И вдруг ощутил себя раздвоенным. На работе он был одним, дома другим. И он подумал, что, пожалуй, всю жизнь он был каким-то раздвоенным. Про себя думал одно, вслух говорил другое и всю жизнь боялся чего-то. А чего, собственно, боялся? Выйти из колеи, свернуть с накатанной дорожки, опасаясь, чтобы не было хуже?..
       Иван Ефимович пошел встречать гостей. Сергей Васильевич подошел к окну. С одиннадцатого этажа хорошо был виден стадион, осветительные вышки, часть трибун, табло. Он стоял и думал о своей жизни, которая, казалось, промелькнула одним рабочим днем на заводе. Он даже не заметил, как выросла Лиза. Когда она успела из красного комочка, каким он ее увидел в родильном доме, превратиться во взрослого человека?
       От выпитого и от этих воспоминаний у Сергея Васильевича возникло в душе какое-то умилительно-тоскливое чувство. Ему вдруг стало жалко Лизу, жалко и себя, и жену, и даже Ивана Ефимовича. Он пожалел всех людей, зачем-то появляющихся на этот свет. Слезы выступили у него на глазах, но тут же сменились улыбкой радости - ведь он сумел сделать первый шаг навстречу совсем другой жизни! Он вспомнил умного Владимира Исаевича, вспомнил свои четыре миллиона в загашнике и просиял. Как будто жизнь его только начиналась, а вся прежняя была лишь подготовкой к этой новой жизни. Он и не предполагал, что она будет такой интересной.
       Сергей Васильевич вышел в прихожую. Лиза всем гостям говорила:
       - Это мой папа!
       Сергей Васильевич добавлял, здороваясь:
       - Сергей Васильевич!
       Сели за стол, поздравляли молодоженов, кричали: "Горько!" Жена Сергея Васильевича бегала из кухни в комнату и обратно, но не выпивала, и от этого тоже на сердце у Сергея Васильевича было покойно и легко. Он молчаливо выпивал и плотно закусывал, налегая на мясной салат со свежими огурцами и зеленым горошком.
       - Сергей Васильевич, скажите тост! - обратился вдруг к нему Иван Ефимович - раскрасневшийся, веселый.
       Сергей Васильевич вздрогнул было от неожиданности и растерялся, но вспомнил Владимира Исаевича, налил себе рюмку, поднялся, кашлянул и сказал:
       - Наша жизнь очень похожа на вращающееся колесо. Вот едет машина по грязной дороге. Колесо вращается. С него летит грязь. Это то, что нам достается от жизни. Это наш, так сказать, доход. Я это говорю образно. Машина может ехать по гладкому шоссе. Дорога уходит назад. Так уходит наша жизнь. Но колесо должно вращаться. При этом вращении мы должны обдумывать свои слова. Мы не должны говорить те слова, которые ведут к конфликту. Колесо должно вращаться, хорошие слова - произноситься, доход должен быть постоянным. Содержание исчезает. Форма остается!
       Сергей Васильевич поднес рюмку к губам и залпом выпил. Все оживленно загудели, раздались хлопки в ладоши. Так ли уж связно он сказал, он не знал, но то, что хотел сказать, сказал.
       - Форма и есть содержание! - крикнул Иван Ефимович.
       - Горько! - перебили его.
       Лиза в белом платье, красивая, молодая, и Иван Ефимович опять встали, повернулись лицом друг к другу и поцеловались. И тут Сергей Васильевич против воли схватил вилку и нож, ударил по тарелке, проговорил: "Раз, два... восемь!" и запел:
      
       Будет людям счастье,
       Счастье на века!
       У советской власти
       Сила велика!
      
       За столом раздался дружный хохот, и несколько гостей так же дружно подхватили:
      
       Сегодня мы не на параде,
       Мы к коммунизму на пути!
       В коммунистической бригаде
       С нами Ленин впереди!
      
       Мало кто из гостей Ивана предполагал, видно, что отец невесты такой хохмач! До самого Сергея Васильевича только сейчас это дошло. И он тоже расхохотался до слез вместе со всеми, повторяя:
       - Надо же! Ленин в коммунистической бригаде! Надо же! Мы к коммунизму на пути, оказывается, были! А пришли в тупик! Надо же! Вот тебе и счастье людям на века! Надо же!.. Ой, не могу! Сил нет смеяться!..
       - Пап, ну ты прям, как этот!.. - пыталась урезонить его Лиза.
       Но Сергей Васильевич продолжал хохотать. И все хохотали. А Иван Ефимович уж и сам визгливо затягивал:
      
       Будет людям счастье...
      
       Наконец, кое-как успокоились, слышались лишь отдельные всхлипы. Жена принесла блюдо с жареными куриными ногами. Сергей Васильевич прицелился вилкой и наколол самую жирную. Лиза тоже подцепила покрупнее и положила в полную салатом тарелку Ивана Ефимовича.
       - Ваня, ты совсем не закусываешь! - сказала она.
       - Я ем, - бодро возразил захмелевший Иван Ефимович и на всякий случай пару раз ткнул вилкой в тарелку.
       Сергей Васильевич сначала ел курицу руками, но заметив, что сосед, киношный приятель Ивана Ефимовича, ест ту же курицу при помощи ножа и вилки, последовал его примеру, предварительно вытерев пальцы бумажной салфеткой.
       Вдруг Иван Ефимович вскочил, уронив на пол вилку, и закричал:
       - Бездарности! Кругом нас одни бездарности! Чернь дорвалась до власти и управляет мыслящим меньшинством! Черные воды черной крови льются от берегов Нила, прародины европейской культуры, смывают эту культуру народившимся на-ро-дом! На-род! Что это такое? Что? Я вас спрашиваю? Кто запустил эту рулетку жизни? Кто создал гниющего осла, которого мистифицируют создатели фильма жизни? На сей раз речь идет не о сновидениях. Мертвые разложившиеся ослы из "Андалузского пса" Бунюэля говорят мне о гниющей народной крови! Бездарности!
       - Иван, не митингуй! - попытался одернуть его сосед Сергея Васильевича.
       Однако Сергей Васильевич шепнул соседу:
       - Зачем вы его прерываете? Каждый волен говорить то, что ему хочется сказать.
       - Да я знаю Ивана, - ответил сосед.
       Между тем Иван Ефимович продолжал витийствовать:
       - Мир бездарностей, киша в навозной жиже, затягивает гениев в свой навоз! Но из на-ро-да возникает на-род! Вот что я провозглашаю, бездарности! Новое слово - роднад! Это мы, белая кость человечества, роднад! Вычеркиваю из словаря слово "народ", вписываю - роднад!..
       Лиза дернула Ивана Ефимовича за рукав, усадила его, сказав:
       - Ты мне обещал!
       Иван Ефимович мутным взором обвел стол и затих. Наступило неловкое молчание. Сергей Васильевич стал смутно догадываться о причине странных свойств Ивана Ефимовича. Тот сидел, навалившись на стол, и тяжелым взглядом смотрел прямо перед собой. Затем взял бутылку и налил себе.
       - Ваня, тебе хватит, - сказала Лиза.
       Сергей Васильевич тоже считал, что хватит, но рука как-то сама потянулась к Ивану Ефимовичу с полной рюмкой. Они чокнулись и выпили. Лиза сунула в рот Ивану Ефимовичу огурчик. Вяло пожевав, Иван Ефимович выплюнул остаток огурца в тарелку и вдруг заревел какую-то ему одному известную песню:
      
       Сосновый бор тащил бродягу
       Во внеполярную звезду,
       Пьянел художник Верещагин,
       Сшибая встречных на ходу.
       За ним ползком шагал Саврасов,
       В стакане моря исхудав,
       И утонул в тарелке кваса
       Разбойник Мусоргский, поддав.
       Я с ними был в стране уродов,
       В навозной русской стороне,
       Чернеют трупы на подводах
       И дети плавают в вине.
       Тоска проела русский обруч,
       Распалась бочка страшных снов,
       А я, как падла, все же корчусь,
       Не находя в аду основ...
      
       В этом месте он зарыдал, уронив голову на стол.
       - Надо уложить его, - сказал сосед Сергею Васильевичу.
       Но Сергей Васильевич как бы не реагировал, молча смотрел в тарелку и о чем-то напряженно думал.
       Потом принялся машинально освобождать свою тарелку от еды. Через пять минут, когда Ивана Ефимовича отнесли на раскладушку, Сергей Васильевич незаметно покинул квартиру. Ему очень хотелось, по старой привычке, еще и выпить, и закусить, но он сказал себе: "Хватит". Пешком направился к метро. В аллее Петровского парка посидел на скамейке, думая о загадочности жизни, о странных свойствах людей, о несчастном Иване Ефимовиче и о глупой дочери Лизе. Конечно, не ему было решать их судьбу, но ведь от чувства сострадания никуда человеку не деться. С других людей он постепенно перешел на себя, мысленным взором окинул всю свою жизнь. И увидел себя стоящим в трусах на резиновом коврике перед шкафчиком в раздевалке...
       Чтобы отвлечься от этих тягостных мыслей, он резко встал и направился к метро мимо ограды стадиона. По пути купил мороженое, эскимо, и с удовольствием съел его. Шел девятый час вечера, но на улице было очень светло. Вспомнив, что завтра ему опять идти в фирму, он повеселел. Но тут почему-то полезли в голову мысли о смерти, сменившиеся мыслями о бессмертии души, о том, что хорошо бы в самом деле воскреснуть, как бы начать жизнь сначала. Но только чтобы не на завод ходить, а в новую фирму, общаться с культурными, умными, добрыми людьми. Однако Сергей Васильевич понимал, что такого быть не может. Тогда он стал думать о том, почему его жизнь основной своей частью легла на коммунистическую историю страны. Значит, был в этом какой-то свой резон, свой замысел? Собственная судьба представилась Сергею Васильевичу в виде длинной и широкой линейки, белой с черными делениями, рассчитанной почему-то до ста лет. Так и было написано на линейке:
       "Судьба длиною в сто лет". Линейка стояла вертикально, как у геодезистов, когда они ловят уровень. Красная полоса, как в уличном термометре, поднялась до отметки "65". Сергей Васильевич понял, что лучше не думать об этом.
       Придя домой, он переоделся в домашнее, включил телевизор, прилег на диван и задремал.
       Ему опять снилась деревня. Идет он с Владимиром Исаевичем по шоссе, и подходят они к его кирпичному дому. В палисаднике цветут высокие золотые шары. Крыша из оцинкованного железа поблескивает на солнце.
       - Великолепная у вас усадьба, Сергей Васильевич! - говорит Владимир Исаевич.
       - Это потому, - говорит Сергей Васильевич, - что дед стремился к созданию вечного двигателя. Дед крутил свое колесо. А с колеса летела к нему в амбар, который сгорел до войны, пшеница.
       - Хороший был у вас дед, - говорит Владимир Исаевич. - Создавал вечный двигатель! Вы ему, наверное, замечания делали?
       - Нет, не делал, - отвечает Сергей Васильевич. - Я не застал деда. Ему делал замечания мой прадед.
       - Вы из самой гущи народа? - спрашивает Владимир Исаевич.
       - Да. Из самой навозной жижи. Прежде чем я, чумазый, выбился на настоящую дорогу, много нашего брата легло костьми!
       - Это потому, - объясняет ему Владимир Исаевич, - что вы меня долго найти не могли, а я вас. Пока мы были врозь, над нами смело правили. А теперь, когда мы соединились, нам и правители не нужны. Постепенно все, кто шли в коммунистической бригаде рядом с Лениным, уйдут, исчезнут. Они не могут себе представить, что мы сами себе начальники и сами себе указ. Но для этого целое поколение коммунистов должно лечь костьми. Пройдут годы. Наступит другая жизнь. Новая жизнь!
       У дома их встречает Ученый с почтальонской сумкой на плече.
       - Вам с Марса прислали письмо, - говорит Ученый. - Там вам определили дома для загробной жизни.
       - Разве загробная жизнь будет на Марсе? - спрашивает Сергей Васильевич, удивляясь.
       - Да. На Марсе, - отвечает Ученый. - Для всех, кто работал на войну, работал на военных заводах, загробная жизнь определена на Марсе. Потому что Марс - это бог войны!
       Сергей Васильевич хочет что-то спросить у Владимира Исаевича, но тут он слышит какой-то звонок и просыпается. Оказывается, жена забыла ключи.
       Открыв ей дверь, Сергей Васильевич с удивлением увидел, что она трезва.
       - Ну и набрался жених! - сказала она, качая головой.
       - Разошлись все? - спросил Сергей Васильевич.
       - Да, ребята хорошие. Помогли всё перемыть. Потом разошлись. Ивана-то рвало незнамо как! Потом ничего, умыли его, заснул.
       - Это ты свой портрет видела, - сказал замечание Сергей Васильевич.
       - Ладно уж тебе! Каждый по-своему в жизни мается!
       - Можно выпить, повеселиться. Я всю жизнь пью, а дураком не делаюсь. Надо норму свою знать, - наставительно заметил Сергей Васильевич.
       - У одного норма - лужа, а у другого - море!
       - Похмеляться нечего, - поставил точку Сергей Васильевич.
       Жена пошла к себе. Сергей Васильевич - к себе. Завел будильник. Выключил телевизор. Лег. Только задремал, как опять разбудила жена:
       - Пойдем ко мне...
       - Чего ты?
       - Требуешься! - засмеялась жена.
       Сергей Васильевич зевнул, не спеша поднялся и направился в комнату жены, вспоминая Ученого и планету Марс.
       Среди ночи проснулся, захотелось в туалет. Поднялся. Затем выпил холодного чая на кухне. Вернулся в свою комнату и проспал крепко до звонка будильника. Снов больше не привиделось.
       Когда Сергей Васильевич вышел на кухню, жена заканчивала приготовление завтрака. Она пожарила корейку, прихваченную со свадьбы, и сварила кофе. На кухне горел свет; за окном было пасмурно, шел дождь. Сергей Васильевич налил в кружку кипяток и пошел бриться. Изредка он смотрел в окно на остов церкви, думая о том, что нужно бы что-нибудь почитать о религии.
       Хотя выпил вчера на свадьбе Сергей Васильевич умеренно, но аппетита все равно не было. Через силу он съел пару кусочков корейки без хлеба, запивая горячим кофе с молоком.
       - В деревню-то собираешься? - спросила жена.
       - Не получается, - ответил Сергей Васильевич, глядя в окно.
       - Чего так?
       - Работа пошла. Надо денег подзаработать, - сказал Сергей Васильевич и посмотрел на закопченый потолок. - Ремонт в квартире не мешало бы сделать.
       - Ремонт нужен, - вздохнула жена. - Но он в такую копеечку влетит! Одни обои чего стоят!
       - Вот потому и работаю, - вслед за женой вздохнул Сергей Васильевич.
       Помолчали.
       - Скучно без Лизки, - сказала жена.
       Сергей Васильевич молча встал и пошел собираться на работу. Он переживал за Лизу и думал о том, что Иван Ефимович, наверное, уже похмеляется.
       Время до обеда Сергей Васильевич провел с товароведами в подвале - просторном, светлом, с длинными стеллажами, на которых хранился товар. Кондиционеры поддерживали постоянную температуру. Глядя на все это богатство, Сергей Васильевич поражался, как мог Владимир Исаевич за несколько месяцев так раскрутить колесо. Несомненно, в этом была какая-то загадка. Сергей Васильевич аккуратно заносил в заведенный им блокнот цифры, сверял с накладными, делал замечания товароведам, чтобы более тщательно пересчитывали товар.
       Товароведы, главным образом бывшие сотрудники ЦСУ и этого НИИ, интеллигентные люди, поглядывали на Сергея Васильевича приветливо и с любопытством, расценивая его появление в фирме как прихоть Владимира Исаевича или подозревая в этом какой-то дальний тайный замысел. Но никто никого прямо ни о чем не спрашивал. Вообще здесь было не принято задавать лишние вопросы! Все держались чуть-чуть неестественно в обходительности, в вежливости, в некоем пережиме этих качеств, боясь, видимо, не угодить Владимиру Исаевичу и потерять место.
       Николай Борисович сменил малиновый пиджак на черный, догадавшись, что в малиновых пиджаках разгуливает лишь всякая шантрапа из палаток и "мерседесов".
       - Вам к лицу черный цвет, - похвалил его Сергей Васильевич, когда они, закончив дела в подвале, поднялись наверх и остановились у кабинета Сергея Васильевича.
       Прежде Николай Борисович работал в ЦСУ, в отделе межотраслевого баланса, под началом Владимира Исаевича. Получал гроши, но был исполнительным, трудолюбивым, за что и ценил его Владимир Исаевич.
       - А ведь это с моей легкой руки, можно сказать, изменилась кардинальным образом ваша жизнь, Сергей Васильевич, - сказал вдруг вполголоса Николай Борисович.
       - Да, - так же вполголоса согласился Сергей Васильевич. - Но всему есть причины. До этой перемены, до встречи с вами мне нужно было отработать на заводе почти пятьдесят лет!..
       - Две моих жизни! Трудно себе вообразить...
       - Что ж тут воображать? Так сложилась моя жизнь.
       - И вы не хотели ее изменить?
       - Привык и не думал об этом.
       - А для меня завод - это что-то страшное, чем пугала меня мама, когда я получал двойки в школе.
       - Вы плохо учились?
       - Из рук вон! Как-то наплевательски относился к школе, а потом и к институту. Не принимал всерьез ни то, ни другое. Все интересы мои лежали вне этих стен.
       - Это молодость, - сказал Сергей Васильевич.
       - Может быть. Все казалось каким-то ненастоящим. А настоящее где-то пряталось.
       - Что же за интересы у вас были?
       - Театральные. С десяти лет пропадал в студии, в подвале. Репетировал до безумия. Даже в кино меня сняли - сидел на крыше с горном. Фильм, правда, дрянной получился. Про пионерскую верность. Потом тайно от родителей поступал в школу-студию МХАТ, провалился. Сказали, что у меня голосок слабоват. Набрали курс луженых глоток. Бездарности с басовыми голосами. Впрочем, МХАТ всегда славился и славится такими бездарностями. Все фальшиво у них, нежизненно, театрально. Показывали тут как-то по телевизору Тарасову в роли Анны Карениной. Я просто плевался.
       - Я в театре плохо разбираюсь, - сказал Сергей Васильевич. - Раз пять за всю жизнь и был там. Помню только Гриценко в театре Вахтангова. Очень хорошо играл.
       - Гриценко великолепный артист был, - согласился Николай Борисович. - Но человек, говорят, неумный был. Хотя теперь я начал понимать, что ум не нужен артисту. Даже, можно сказать, противопоказан.
       Помолчали. Сергей Васильевич собрался уже идти к себе в кабинет, но тут Николай Борисович передернул плечами и начал болтать расслабленными руками, как будто был на шарнирах.
       - Не нужно так делать, - мягко сделал замечание Сергей Васильевич. - Вы же не уличная шпана.
       - Это все от студии, - сказал Николай Борисович. - Был у нас педагог по сценическому движению, который все учил нас расслабляться. У меня это расслабление вошло в привычку.
       - Но это выглядит как развязность, - сказал Сергей Васильевич.
       - Развязность?
       - Да. И она пугает. Особенно на рынке. Я думал, что вы из этих, из новых бандитов.
       - Вот видите, как обманчива бывает внешность, - сказал, улыбаясь, Николай Борисович. - Каждый человек - потенциальный актер, только не догадывается об этом. Выбирает себе какую-нибудь роль и играет всю жизнь. Например, у нас, в России, очень популярна роль неудачника, клянущего судьбу.
       - Это вы правильно заметили, - сказал в задумчивости Сергей Васильевич, вспоминая заводскую публику.
       - А сейчас, быть может, самое лучшее время наступило. Если раньше трудно, почти что невозможно было переменить свою роль, то теперь это может сделать каждый.
       - Кому повезет, - сказал Сергей Васильевич. - Вот мне повезло. А на заводе осталось столько народу!
       - Это очень странно.
       - Что?
       - Что так много народу. Да и вы там были. А вы не задумывались над тем, что работая на военном заводе, вы совершали преступление против человечества?
       Сергей Васильевич вздрогнул от этого вопроса. Чтобы он - да совершал преступление?
       - Я так не думаю, - сдержав однако обиду, сказал Сергей Васильевич.
       - А я - думаю. Преступно работать на войну. Конечно, я идеалист, но... Неужели каждому не понятно, что нужно просто не устраиваться на военный завод, не ходить в армию, не поступать в военные училища! Тогда и войны не будет!
       - Так не бывает, - улыбнулся наивности Николая Борисовича Сергей Васильевич. - У человека, бывает, нет выбора. Ищут работу поближе к дому. Да чтобы побольше платили. А на военных заводах платили до недавнего времени очень хорошо. Свои дома отдыха, пионерские лагеря и почти что бесплатно. Всегда были продовольственные заказы. Был свой дом культуры. Квартиры бесплатно давали. Я, вон, выхлопотал себе прекрасную квартиру.
       - Это были приманки.
       - Конечно! - воскликнул Сергей Васильевич. - А как же без приманок? Ребенок только родился, все тянет к себе, ручонками машет - мне, мне, мне!
       - Но нужно же делать различия в приманках! А то и в мышеловку затянут при помощи приманки! - возразил Николай Борисович.
       - Да, могут затянуть, - сказал Сергей Васильевич, вздыхая.
       - И вас затянули на военный завод?
       - Да нет. Сначала я ничего не соображал. Потом верил тому, что нас американский империализм покорит...
       - Так ведь и покорил! - воскликнул с усмешкой Николай Борисович. - Но по-другому покорил. По объединительной идее. Государства рано или поздно отомрут. На земле не будет деления людей на нации. Все будут жить в мире.
       - Вы верите в это? - спросил, поражаясь, Сергей Васильевич.
       - Верю! А вы?
       - Я нет.
       - Почему?
       - Потому, что в человеке слишком много разной грязи, - сказал Сергей Васильевич и сам удивился своим словам, как будто вместо него говорил Иван Ефимович. - Что такое на-род? Это то, что народилось и слепо живет, не думая ни о чем. А нужно из народа превратиться в мыслящее существо, стать как бы над народом. Роднадом стать!
       - Кем? - не понял Николай Борисович. Сергей Васильевич спохватился, что пошел не в ту степь, махнул рукой и направился к себе в кабинет.
       Домой он вернулся в десять часов вечера. Жена спросила:
       - И где же ты пропадаешь?
       - Работы много, - спокойно ответил Сергей Васильевич.
       - Что-то ты скрываешь!
       - Мне нечего скрывать. Работаю и все.
       Жена обиженно развернулась и исчезла в своей комнате. Сергей Васильевич попил чаю с бутербродами, включил телевизор, прилег на диван и задремал. Ему приснился родной завод.
       Приходит Сергей Васильевич на завод. А у памятника Клименту Ефремовичу сколотили трибуну. Директор завода приглашает Сергея Васильевича выступить. Все уже знают, что проводится заводской митинг. Площадь перед памятником полна народа.
       Сергей Васильевич поднимается на трибуну, вскидывает руку, чтобы все успокоились. И когда наступает тишина, громко начинает речь:
       - На-род! Вы понимаете, что вы называетесь на-ро-дом? А? Я вас спрашиваю? Нет! Вы не понимаете, что вы на-род! Если бы вы понимали, что вы на-род, вы бы сразу же почувствовали всю оскорбительность этого названия. На-род! Что это такое? А это то, что вас, как животных, нарожали, и вы живете, как животные. Отныне вы перестаете быть народом, потому что все без исключения начнете тянуться к культуре! Вы начнете узнавать вращающееся колено! Оно должно вращаться, вращаться, вращаться. С него летит грязь. Это ваш доход. Я говорю образно. Каждый должен стремиться к созданию вечного двигателя. Военный завод не вращается, хотя и на нем крутятся-вертятся разные станки и механизмы. Все вы совершаете преступление против человечности. Вся наша Россия состоит из военных заводов и каждый день совершает преступление! Потому что везде это страшное порождение половой жизни - на-род! Внимание! Сегодня я закрываю родной военный завод. Прекращаю существование на-рода на отдельно взятой территории! Каждый из вас будет продавать меховые куртки из Германии. Для этого вам выделит помещение заместитель директора, друг Владимира Исаевина. Теперь вы будете роднадом! Да здравствует роднад! Слава роднаду! Без руководства партии и правительства - вперед к победе роднада над народом! Ура, товарищи!
       Над площадью гремит мощное ура заводчан. На площадь вносят на руках отреставрированную церковь. Мощное ура сопровождается колокольным звоном...
       Это звонил будильник. Сергей Васильевич открыл глаза и некоторое время лежал в страхе, думая, что с такими мыслями он давно бы сидел за решеткой во времена чуткого руководства КПСС.
       Сергей Васильевич тихо поднялся, как будто за ним кто-то подглядывал, полез в ящик шкафа, где были спрятаны деньги, пошарил рукой по его дну, под газетой, нащупал и вытащил свой партийный билет, который все еще, на всякий случай, хранил. Он был членом КПСС с 1948 года. Помнится, всего два года отработал на заводе и его приняли. И он был счастлив тогда, как будто ему вручили диплом о высшем образовании.
       - Выделился из на-рода, камрадом стал! - с некоторым презрением к самому себе прошептал Сергей Васильевич, разглядывая красную книжицу. Ему захотелось вдруг сжечь эту книжицу, но затем, вглядевшись в старую фотокарточку, вглядевшись в самого себя юного, с волосами, Сергей Васильевич чуть не прослезился и спрятал книжицу на прежнее место.
       И когда он брился, поглядывая на остов церкви, тоже все думал о себе молодом, как будто и не он жил в то время, а кто-то другой. И этот другой торопил его забыть прошлое.
       Целый день Сергей Васильевич был под впечатлением своего сна. Хотел поделиться мыслями на этот счет с Владимиром Исаевичем, но промолчал.
       Вечером, придя домой, он не обнаружил в квартире Жены. Дверь в ее комнату была закрыта, а в щели под дверью была темнота. Сергей Васильевич понял, что это она сделала назло. Он пожарил себе картошки, поужинал. Потом, сидя на кухне, стал думать, куда бы ему потратить деньги, которые с каждым днем медленно, но верно мельчали. Решил начать закупку всего необходимого для ремонта квартиры. Загоревшись этой идеей, принялся рассчитывать на бумажке, сколько потребуется обоев, краски, побелки. Да надо бы ванную облагородить, выложить стену плиткой. А в уборной не мешало бы сменить унитаз.
       Щелкнул дверной замок. Вернулась жена.
       - Где это ты пропадала? - спросил Сергей Васильевич.
       - Работы много, - спокойно ответила жена.
       - У-гу, - промычал Сергей Васильевич и ушел к себе.
       При свете ночника он отсчитал себе денег на покупку ремонтных материалов. Подумав, добавил еще пятьсот тысяч. Он все еще не мог поверить, что у него могут быть такие деньги. Заснул Сергей Васильевич, как часто это бывало, под урчание телевизора, но и выключил его, как обычно, - ночью, когда бегал в туалет.
       На следующий день, в обед, прокатился на машине Владимира Исаевича по хозяйственным магазинам, купил все, что намечал. Завез все домой. Шофер помогал занести покупки в квартиру.
       - Отличная квартирка у вас! - похвалил шофер.
       После обеда, когда Сергей Васильевич подписывал бумаги посетителям, вызвал Владимир Исаевич, сказал, что им вдвоем нужно съездить по делам.
       В машине у Сергея Васильевича сорвалось с губ:
       - Нашел тут в ящике свой партбилет. Смеялся.
       - А чего смеяться? Все мы из той эпохи. Вы думаете, у меня нет такой книжицы? Есть. Иначе я бы не защитил кандидатскую, не был бы начальником отдела.
       Сергей Васильевич как-то облегченно вздохнул и, посмотрев в окно, определил, что они подъезжают к гостиничному комплексу "Измайлово". Вышли у одного из корпусов. Возле палатки продавали жарящиеся тут же шашлыки.
       - Давайте возьмем, - предложил Владимир Исаевич. - Здесь из хорошего мяса готовят.
       - Давайте, - сразу согласился Сергей Васильевич, пропустивший обед из-за поездки по хозяйственным магазинам.
       По просьбе Владимира Исаевича продавец сострогал с шампуров обжаренные кусочки шашлыка с луком и помидорами на бумажные тарелочки, которые вручил Сергею Васильевичу. Владимир Исаевич, не сообщая Сергею Васильевичу о цели приезда к гостиницам, расплатился и пригласил его, направляясь к подъезду ближайшего корпуса:
       - Пойдемте!
       Сергей Васильевич, не задавая вопросов, направился за ним, держа перед грудью тарелочки с ароматным шашлыком.
       Светило солнце, день был жаркий, люди улыбались, женщины были одеты в яркие легкие платья.
       В вестибюле Владимир Исаевич предъявил швейцару в лампасах картонный пропуск, сказав, что Сергей Васильевич следует с ним. В просторном холле было многолюдно, шла бойкая торговля на многочисленных лотках, за прилавками, в палатках. В лифте поднялись на четырнадцатый этаж, прошли по мягкому ковру длинного коридора до окна в тупике, и Владимир Исаевич открыл собственным ключом дверь номера.
       - Мой запасной аэродром! - шутливо сказал он, бросая свой черный дипломат в мягкое кресло.
       Сергей Васильевич оглядел прекрасный трехкомнатный номер, с ванной и туалетом. В дальней комнате на полу стоял огромный сейф, возле него холодильник "ЗИЛ". Из него Владимир Исаевич достал две банки немецкого пива. Стали пить пиво и есть шашлыки, расположившись за низким полированным журнальным столиком темного дерева.
       - Это ваш номер? - спросил Сергеи Васильевич, наслаждаясь отличным шашлыком.
       - Да. Я здесь часто ночую. Да и вообще живу. Собственно с этого номера все и началось. Я не говорил вам, что до создания фирмы у меня был небольшой кооперативчик. Я еще работал в ЦСУ, а кооперативчик ужа был. Кооперативчик из трех человек. Я его создал для Веры. Она скоро должна подойти.
       - И чем занимался кооператив?
       - Чем еще можно заниматься! Купи-продай!..
       Сергей Васильевич с волнением подумал о том, что вот оно - начинается раскрытие загадок. Он был в напряжении, но старался не подавать виду. Он стал понимать, что за этим вторым дном есть наверняка еще и третье, и четвертое, и пятое.
       - Почему вы мне так доверяете? - вырвалось вдруг у него.
       Владимир Исаевич помедлил с ответом. Он встал, прошелся по комнате. Солнце светило сквозь прозрачную штору. Тень от фигуры Владимира Исаевича двигалась по стене.
       - Потому что я уверен, что вы даже своей жене не сказали, что работаете у меня.
       - Откуда вы узнали? - поразился Сергей Васильевич.
       - Вы человек закрытого типа.
       - Что это значит?
       - А то, что вы никогда не рассказываете о своих внутренних переживаниях. Вы все носите в себе. И не только от напуганности временем. Еще и от русской традиции - таиться от подобных себе.
       - Вы как будто читаете мою душу! - обескураженно сказал Сергей Васильевич.
       - Я же говорил вам как-то, что я психолог.
       - Но вы же экономист! - возразил Сергей Васильевич.
       - Психолог - это не профессия, это - состояние души. То, что я чувствую своей душой, то присуще и вам. А я всю жизнь испытываю какие-то загадочные сопротивления в собственной душе. И вечно преодолеваю эти сопротивления. Так что же - рассказывать об этом другим? У меня и так не проходит чувство, что кто-то тайный все время наблюдает за мной. Я говорю себе, что никто не наблюдает, но это не помогает. Идет настоящая борьба внутри, пока я не преодолею очередное сопротивление. Но тут же возникает другое сопротивление. И так - до бесконечности...
       Сергей Васильевич молча слушал, отыскивая и в своей душе какое-нибудь сопротивление. И быстро нашел его. Он и был в этом номере, и как бы внутренне противился собственному присутствию здесь.
       Владимир Исаевич достал из кармана связку ключей, подошел к сейфу и открыл толстую дверь.
       - Смотрите! - сказал он.
       Сергей Васильевич из кресла увидел высокие стопы денежных пачек, огромное количество денег. Даже холодный пот прошиб Сергея Васильевича от этого зрелища.
       - Это неучтенка! - с чувством прошептал Владимир Исаевич.
       - Какая "неучтенка"? - не понял Сергей Васильевич.
       - То, что не отражено ни в каких документах. Этих денег как бы нет. Но они есть!
       Страшная улыбка скользнула по лицу Владимира Исаевича.
       Сергей Васильевич почувствовал, как у него задрожали ноги. В голове пронеслось: прав был мастер Сашка! Вот оно - воровство, вот этот страшный новый мир! Вот эти преступные деньги!..
       - Не понимаю, - дрожащим голосом проговорил Сергей Васильевич.
       - Ну что тут не понимать, Сергей Васильевич! - воскликнул Владимир Исаевич. - Это то, что при помощи некоторых бухгалтерских комбинаций я спрятал от налогообложения! Это же просто!
       - Не знаю, - выдавил бледный Сергей Васильевич. - Зачем вы мне это все показываете?..
       - Потому, что это составная часть нашей работы. Собственно, без этой части и работы бы не было, - ответил мягко Владимир Исаевич, расстелил перед сейфом на полу газету и принялся выкладывать на нее пачки. Выложил пачек сорок - по десять тысяч, заметил Сергей Васильевич; получился увесистый сверток, который Владимир Исаевич засунул в предусмотрительно оказавшуюся в кармане его пиджака авоську.
       В неподдельном страхе наблюдал Сергеи Васильевич за действиями Владимира Исаевича.
       - А это не воровство, Владимир Исаевич? - вырвалось у него.
       Владимир Исаевич удивленно посмотрел на него, сказал:
       - Это то, что я не отдал вашему заводу.
       - Почему заводу?
       - А налоги, простите, куда идут? Они идут на содержание военных заводов, армии, бесчисленных чиновников, которые плодятся бесконтрольно. И я их должен содержать? Я должен всю эту прорву наглецов кормить?
       - Но есть же закон, - неуверенно возразил Сергей Васильевич, вытирая холодный пот со лба.
       - Какой закон? Эти типографским способом отпечатанные строчки, придуманные теми же чиновниками? Да если им не противостоять, они завтра напишут, что каждая фирма должна платить 200 процентов налогов!
       - Там же умные люди, - все еще сопротивлялся Сергей Васильевич.
       - Там нет людей в общепринятом смысле слова. Там есть никем не управляемое, саморазвивающееся, самоплодящееся чудовище под названием государство! Именно государство занимается воровством. Вы что думаете - ставки налогов научно обоснованы и способствуют бурному развитию экономики? Ничуть не бывало! Эти бездарные, не способные к самостоятельному труду типы сбиваются в государственной сфере. Они подсчитывают, сколько им нужно денег для безбедной жизни. И это и называется государственным бюджетом! Или на простом понятном языке - намеченная к изъятию у людей, которые сами зарабатывают, денежная масса. То есть запланированный грабеж, воровство, ими же узаконенное! Если их не остановить, они уничтожат все на свете. Потому всякое огосударствление и заканчивается войнами. Потому что государство уничтожает индивидуальность! А с индивидуальностью уничтожается и индивидуальная совесть. И возникает совесть коллективная, которая по определению бессовестна! Эта коллективная совесть государства хочет элементарно жрать, жить, процветать! И она не будет задумываться над теми тонкостями, о которых я говорил. Она никогда не признает себя паразитом, питающимся плодами чужого труда, чужой жизни! Потому что признать это может только личность у которой есть личная совесть. А чтобы изъять нужные средства, государство прибегает к террору, к запугиванию, к насилию. Так поступали и большевики, так поступают и нынешние государственники. Потому что схема паразитирования - вечна! Как только появился человек, так и пошла борьба, грубо говоря, добра и зла. Добро булки печет, а зло отнимает. Зло, разумеется, изощряется, делается цивилизованным. Выходит какой-нибудь современный пузатый Держиморда в золотых очках на трибуну и говорит, что подписан указ о 28-процентном налоге на добавленную стоимость. Вот и все. Закон! И он принимается к исполнению налоговой инспекцией. А откуда возникла эта цифра? Оттуда же. Маршалы заявку дали, колхозники заявку дали... И пошло, поехало! Воруй под знаком закона! Все эти законы условны, и их пугаться нечего! - гневно воскликнул Владимир Исаевич.
       - Но ведь посадят! - голосом мастера Сашки прошептал Сергей Васильевич.
       - А вы, Сергей Васильевич, живя при коммунизме, не думали о том, что вас могут просто так посадить, без всякой причины?
       - Думал, - честно сознался Сергей Васильевич. - Скажешь иногда что-нибудь, и страх охватывает...
       - Вот! Вот оно! Но чтобы превратить человека в раба, не обязательно его запугивать. Достаточно просто подавить его совесть. Потому что совесть - основа души человека, она интуитивно ощущается нами как подсказчик добра. И вот подавляется эта личная совесть, подчиняется интересам государства, то есть становится коллективной совестью. И тут человек спокойно уклоняется от мучительного собственного нравственного выбора по совести, перекладывает его на коллектив. Вы работали на военном заводе, то есть работали, Сергей Васильевич, на войну. Но ваша личная совесть была чиста. Вы были как все! Этот процесс происходит стихийно. И этот процесс массовой коллективизации совести десятилетиями организованно внедрялся и контролировался могучими политическими силами. Возникла таким образом особая форма несвободы без тюремной решетки и лагерной проволоки. Потому что там, где появляется стадо человеческое, там тупость и слепота...
       - На-род, - по слогам сказал Сергей Васильевич. - Он не хочет тянуться к культуре. Его нарожали и все. А нужно отказаться от этого оскорбительного названия - на-род!
       Владимир Исаевич внимательно вгляделся в Сергея Васильевича.
       - Я вижу, Сергей Васильевич, вы во многом разбираетесь, - сказал Владимир Исаевич. - Совершенно верно! Противостоять коллективной совести нужно всяческими методами. И главный метод у меня, да и у всех, кто зарабатывает сам, не отдавать им того, что они наметили к грабежу! Раньше был террор, теперь - налоги. Это вполне современная форма несвободы. Цивилизованная! Ведь что говорит, улыбаясь с трибуны, какой-нибудь современный Держиморда? Он говорит - отдавайте деньги мне, чтобы я жрал и плодил себе подобных! Он ведь только прикрывается этими несчастными пенсионерами! Да я столько перечисляю в пенсионный фонд, что на эту сумму могу сам содержать пятьдесят человек! И коллективная совесть по-прежнему процветает, она только сменила коммунистические лозунги на демократические. "Подлинная демократия!" Скоро в каждом доме будет налоговый инспектор. Паразит, отнимающий последнее для вышестоящих паразитов. Нет, коммунисты не ушли, Сергей Васильевич, они только сменили вывеску. Это они продолжают сопротивляться сокращению армии, закрытию военных заводов, это они создают администрации, префектуры, мэрии, министерства, отделы, подотделы, полиции, милиции, юстиции... Потому что изнутри они никогда сокращаться не будут. Нужен внешний сокращатель. А этот внешний - мы. Правда, пока нас мало. Но в будущем нас станет больше, и мы разберемся с этим монстром государства...
       - Я никогда не задумывался так глубоко, - вздохнул Сергей Васильевич, несколько успокаиваясь. - Но ведь на их стороне, на стороне этой коллективной совести сила, армия и милиция! Не справиться с ними...
       - В лобовую атаку на них никто и не идет. Происходит внутреннее сопротивление почти всех мыслящих людей. Умные ребята не идут в армию. Производители платят в бюджет столько, сколько сами считают нужным платить. А для успокоения надзирателей по всей стране действует другая экономика - успокоительная. Официально ее нет, но о ней все знают и говорят. Не по существу, правда, говорят, а лишь для красного словца. Но почти каждый представитель коллективной совести, поскольку он лично бессовестен, давно нашел уже себе во второй экономике тайный источник финансирования.
       - Взятки?
       - Вы опять употребляете слова, которые ведут к конфликту! Не взятки, а источники финансирования. Вот сейчас эту авоську вы вынесете из гостиницы, а там с нею пойдет Вера и отнесет ее, кому нужно, чтобы наша фирма работала еще успешнее. Понятно?
       - Понятно, - взволнованно сказал Сергей Васильевич, страшась порученной ему к вынесению авоськи.
       - Я вижу, вы взволнованы?
       - Да, пожалуй, так.
       - Не волнуйтесь. Знайте, что вы стали участником сопротивления коллективной совести! Так было всегда, во все века и при всех народах. Сопротивление - это необходимое условие любой деятельности. Самостоятельной деятельности...
       Сергей Васильевич молчал и думал о том, как логично и точно обрисовал картину Владимир Исаевич. И еще о том, главное, что у Сергея Васильевича не нашлось ни одного аргумента против. Он сам прекрасно понимал, что бронзовые ручки с завода были тоже сопротивлением, и...
       Но тут щелкнул входной замок. Вошла молодая красивая женщина. Это и была, как сразу понял Сергей Васильевич, Вера. Она открыла дверь своим ключом. Вера была в джинсах, подчеркивавших плавную округлость ее бедер, и в черной водолазке. Каштановые волосы были собраны в большой пучок на затылке, сколотый золотистой ширококрылой бабочкой-заколкой.
       - А-а! Вы шашлык ели! - воскликнула она со смехом. - А мне?..
       - Извини, Вера, не подумал, - сказал Владимир Исаевич, представляя ей Сергея Васильевича.
       - Здравствуйте, Вера, - сказал Сергей Васильевич, поднимаясь из мягкого кресла.
       - Бабки готовы? - спросила Вера буднично.
       - Да, сударыня.
       - Тогда двинули! - сказала Вера.
       - Простите, Вера, как вас по отчеству? - вмешался Сергей Васильевич, которому не понравился тон Веры.
       - Дмитриевна, - сказала, удивляясь, Вера и посмотрела на Владимира Исаевича, который пожал плечами и развел руки в стороны, как бы говоря этим жестом, что противостоять своему заместителю он не может.
       - Вера Дмитриевна, бабки имеют название "деньги", а вместо двинули можно сказать "пошли", - подумав, сделал замечание Сергей Васильевич, принимая из рук Владимира Исаевича авоську с увесистым газетным свертком в ней.
       - Хорошо, Сергей Васильевич! - засмеялась Вера. - Буду следить за своей речью.
       Сергей Васильевич почувствовал себя актером в каком-то загадочном спектакле и, когда все вышли в коридор, перебросил авоську через плечо, как носят деревенские. Он шел с улыбкой и все же в некотором страхе, но никто не обращал на него внимания ни около лифта, ни в вестибюле, ни на улице. У каждого прохожего были в руках сумки, портфели, дипломаты, авоськи. Сергей Васильевич представил вдруг, что этот каждый несет по сорок миллионов, а именно такая сумма была, видимо, в авоське, и ему перестало быть страшно.
       Вера взяла у него авоську, поцеловала в щеку Владимира Исаевича пухлыми губами, сказав: "До вечера!" - и побежала в метро. Владимир Исаевич и Сергей Васильевич сели в машину и поехали в фирму.
       К Сергею Васильевичу скопилось много посетителей. Часа два напролет он подписьпал бумаги, потом ходил по залу, делал замечания, вникал в разговоры, советовал.
       Придя домой около десяти часов вечера, он услышал шум и пение из комнаты жены. Солировала жена:
      
       В низенькой светелке огонек горит...
      
       Сергей Васильевич нервно сказал себе: "Так и знал!" - и быстро прошел в свою комнату. Но дверь тут же открылась, и Лиза, остановившись на пороге, сказала:
       - Мы заждались тебя! Пойдем!
       - Добрый вечер! - для начала сказал Сергей Васильевич. Потом все же спросил: - Мать выпивала?
       - Выпивала. Ну и что?
       Сергей Васильевич мрачно вздохнул и вяло пошел за дочерью.
       Жена радостно вскочила из-за стола навстречу мужу. Она была красна и сильно накрашена. Смешанный запах духов и водки ударил в нос Сергею Васильевичу, и, как это часто бывает с трезвыми людьми, входящими в пьяную компанию, он непроизвольно отшатнулся. Жена была закована в тесное шелковое платье и от этого казалась еще толще, бесформеннее - как туго набитый мешок сахара. В комнате стоял какой-то кислый запах. Сергею Васильевичу стало совестно за нее и досадно.
       За столом сидел спиной к двери Иван Ефимович в своей джинсовой куртке, вид которой вызывал уже у Сергея Васильевича просто тошноту. Иван Ефимович оглянулся и встал. Глаза у него были потусторонние, в темных кругах. Он не сразу узнал Сергея Васильевича, хотел что-то сказать, но поперхнулся и всплеснул руками, как бы от страшного испуга. Потом со стоном подбежал к Сергею Васильевичу, обнял его, припал лбом к плечу и, мыча, как паралитик, замер. Сергей Васильевич брезгливо отстранился. На подбородке у Ивана Ефимовича была капуста: несло от него давним перегаром.
       - Штрафную! Штрафную всенепременно! - проговорил Иван Ефимович, задыхаясь.
       Он повернулся к столу и сказал рыдающим голосом, потрясая кулаками и всхлипывая:
       - Спаситель пришел!
       Звякнула о рюмку бутылка, Сергей Васильевич, чтобы поскорее отделаться от этих людей и от кислого запаха, сел к столу и молча выпил. На столе стояли холодная картошка, банка шпрот с неровно открытой крышкой, тарелка со стрелками зеленого лука и редиской, запотевший сыр и подернутая зеленоватым отливом вареная колбаса, нарезанная толстыми кружочками. "Должно быть, - подумал Сергей Васильевич, - сильно торопились выпить". Он взял стрелку лука и принялся жевать его без хлеба, как бы показывая этим свое недовольство всем происходящим. Но минут через пятнадцать рука сама потянулась к бутылке - Сергей Васильевич налил всем, чтобы лишнего гвалта не было, и поспешно выпил. Люстра с подвесками из стеклянных трубочек засветила как будто ярче.
       - Папа, - повернулась к нему Лиза, - я сейчас разогрею картошку и подам сардельки. Мы еще не брали горячее, - пояснила она.
       - Хорошо, Лизочка! - одобрил Сергей Васильевич, ощущая приятный прилив легкого опьянения.
       Лиза поднялась, взяла тарелку с картошкой и пошла к двери. Он смотрел вслед дочери, любуясь ею. Лизочка ходила всегда как-то особенно, мягко и неясно ступая. Легкий шум ее нового платья и запах свежих духов придавали всему ее облику праздничность. И когда она вернулась с горячей картошкой и горой толстых сарделек в эмалированной миске, нежно сказав: "Кушайте, пожалуйста!" - ее праздничный вид, поза, голос так растрогали Сергея Васильевича, что он схватил нож и вилку, ударил по тарелке и со своим неизменным: "Раз, два... восемь!" - запел:
      
       Я люблю тебя, жизнь...
      
       Жена весело подпевала, Лиза улыбалась, а Иван Ефимович сонным взглядом смотрел то на Сергея Васильевича, то на тещу, пытаясь, видимо, понять, что здесь происходит и где он находится. Скоро бутылка опустела, достали другую, последнюю. Потом с Лизой увели Ивана Ефимовича в ее комнату и, раздев, уложили под одеяло. Как и когда улеглась жена, Сергей Васильевич не знал, потому что сразу ушел к себе и закрылся на замок.
       Он лежал на диване и сначала думал о страшных деньгах в авоське, о рискованном деле, о себе, вовлеченном в это дело. Потом ему вспомнился отец - бритоголовый, с пронзительными черными глазами на белом лице, отчего походил на снеговика, которому дети на место глаз вставили угли. Сколько помнил себя Сергей Васильевич, отец каждый день таскал домой полные сумки из столовой, где работал грузчиком. Набирал, что ему нравилось, и таскал - то есть, подумал Сергей Васильевич, воровал. Мать, маленькая тихая женщина, торговала в булочной, и хлеб таким же образом, как сумки отца, поступал в тесную комнатенку в Большом Сухаревском переулке. Но все равно почему-то никогда ничего не хватало. Была целая прорва родственников, которые, как помнил Сергей Васильевич, всегда приходили, как нищие, спали на полу на одежде, и мать одаривала их едой. До самого поступления на завод Сергей Васильевич никогда не носил новой одежды, ходил в перешитых отцовских брюках, в его же приталенном френче, который отцу подарил еще до войны директор столовой.
       Сергей Васильевич лежал на диване и думал о нужде, которая постоянно преследовала всех его родственников и знакомых. И каждый старался как-то выкрутиться из этой нужды, тащил в дом все, что подвернется под руку, включая коробку кнопок или канцелярских скрепок.
       Потом мысли Сергея Васильевича перешли на Ивана Ефимовича. Он подумал о том, что надо будет спросить у него или у Лизы, начал ли он снимать свое кино. На этом Сергей Васильевич успокоился и заснул. Ему приснилось, что к его деревенскому дому Ученый подогнал самосвал с мелочью. Полный кузов металлических денег. Сергей Васильевич подивился и стал с Ученым разгружать эту мелочь совковой лопатой прямо на землю. У самосвала кузов заклинило, и он не поднимался. Мелочь приятно звенела и поблескивала в солнечных лучах...
       Прозвенел будильник. Сергей Васильевич заведённо поднялся и пошел на кухню ставить чайник. Следом показалась Лиза, сонная и почему-то некрасивая.
       - Пап, мне деньги нужны, - сказала она, зевая.
       - Рот нужно прикрывать ладонью! - сделал замечание Сергей Васильевич, ощущая неприятную тошноту.
       - Да заткнись ты! - на привычном языке начала дочь.
       - Заткнись сама, дура! - взорвался вдруг Сергей Васильевич, забыв, что надо сдерживаться, - словно кто-то его встряхнул и заставил кричать: - Идиотка, вышла за алкоголика! Я что, гнал тебя из дому? Ты что, голодала? Зачем вы сюда приперлись? Чтобы мать спаивать? Только она успокоилась немного, так они приперлись с бутылками!..
       - Ты, рязанская жаба, выбирай выражения!
       - Я тебе сейчас выберу! - вскричал громче прежнего Сергей Васильевич и замахнулся на дочь.
       - Урод! Убери руки! - завизжала Лизка. - Ублюдок! Обрадовался, что дочь выжил из дому!
       От негодования Сергей Васильевич даже покрылся красными пятнами.
       - Это я тебя за этого артиста выдал, щучка?!
       В кухню с криком ворвалась жена:
       - Куркуль! Не трогай мою дочь!..
       За ней в проеме двери показалась зачумленная физиономия Ивана Ефимовича.
       - Что тут у вас происходит? - удивленно спросил он, икая.
       Только теперь Сергей Васильевич увидел весь вздор и глупость ситуации. Как это он дал себя завести? Он стиснул зубы и пошел из кухни, отстранив в дверях дрожащего с похмелья Ивана Ефимовича, как посторонний предмет. Закрылся в своей комнате, сел на диван и стал убеждать себя в том, что он не такой, как они, что он может сдерживать себя, может стремиться к культурному поведению. Кое-как преодолев в себе отвращение и к себе, и к этим людям, он пошел с кружкой на кухню за кипятком.
       Иван Ефимович в трусах, с папиросой сидел, дуясь, на табурете. Жена, оттопырив толстый зад в ночной рубашке, смотрела в окно. На работу она явно не собиралась. Лиза стояла у холодильника, на ее глазах блестели слезы. Почему-то она - только теперь заметил Сергей Васильевич - была босиком. Ногти на пальцах ног поблескивали красным лаком.
       Сергей Васильевич молча налил в кружку кипятка и собрался уже выйти, как жена оглянулась и нагло спросила:
       - Ты думаешь в семью деньги давать?..
       Сергею Васильевичу от этой наглости стало жутко и мерзко, но он промолчал, хотя молчать не было сил, крик рвался наружу. Он поспешно покинул кухню.
       Сергей Васильевич брился, привычно погладывая через окно на остов церкви, и думал о том, как опрометчиво поступил он совсем недавно, когда дал Лизе двадцать тысяч и жене тридцать, сказав, что ему насчитали за пять месяцев. Нельзя им даром давать деньги, нельзя ничего давать даром, только просить потом будут - еще и еще. Вот оно, уже началось...
       Он посмотрел в угол, где возле сумок и рюкзака с блинной мукой лежали связки обоев, стояли банки с краской. Сколько денег истрачено, знали бы они! Да им нет дела до этого!..
       А какое дело до них Сергею Васильевичу? Жена ему просто ненавистна, дочь - отрезанный ломоть, а этот Иван Ефимович и вообще посторонний человек. Что его к ним привязывает? Квартира? Да пропади она пропадом. Что вообще привязывает его к жизни? Новая работа, большие деньги, которые он получает? Но к чему Сергею Васильевичу деньги?..
       Волна ненависти захлестнула было Сергея Васильевича, но тут он взглянул на часы и, вздохнув, стал быстро одеваться.
       Надо было продолжать жить и выполнять свои обязанности. Вращать колесо.
       Пора было идти делать замечания...
      
       "Континент" 86-1995
  • © Copyright Кувалдин Юрий Александрович (kuvaldin-yuriy@rambler.ru)
  • Обновлено: 12/03/2011. 154k. Статистика.
  • Повесть: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.