Восточная Сибирь. Городок районного значения. 12 января 1983 года. 3 часа 50 минут.
В ту ночь Ангел Смерти стоял в небольшой комнате четырёхквартирного щитового дома, возле двуспальной старой скрипучей железной кровати с облупившейся местами краской. На ослабленной, провисающей почти до самого пола сетке её и ещё новом, но уже пропитанном детской влагой матрасе спали трое. Не стиранная долго, заскорузлая простыня выбилась из-под спящих и теперь, свисая, стелилась по полу. Женщина, пытаясь укрыться, то и дело тянула её правой рукой на себя, левой прижимая к груди головку ребёнка, голые ножки которого торчали из-под одеяла. Лицом в противоположную от них сторону лежал мужчина. Большая часть одеяла была на нём. Он покоился посередине кровати, на правом боку: голова его сползла с подушки, а ноги вытянулись вдоль стены.
Электрический свет горевшей на кухне лампочки падал на письменный стол, освещая разбросанные исписанные листы бумаги, детскую одежду, кастрюлю с застывшей в манной каше ложкой, заколку для волос. Свет задевал край обшарпанной пустой деревянной детской кроватки и доставал до кровати железной, едва касаясь плеча женщины и спины мужчины.
Дышащие, сопящие и вздыхающие во сне люди мирно спали всей своей небольшой семейкой, ведущей во многом нескладный образ жизни. Ребёнку - мальчику - только что исполнилось полтора годика, и несколько дней назад его отдали в детские ясли шпалопропиточного завода. Он уже бойко бегал, но ничего не говорил и, в отличие от некоторых своих хорошо развитых сверстников, всё ещё отправлял естественные надобности в штанишки, о чём молодым родителям недовольно говорили по вечерам воспитатели детского учреждения. Женщина, двадцати двух лет от роду, третью неделю как вышла на работу после двадцатимесячного перерыва, связанного с рождением ребёнка. Сорок дней назад ей искусственно прервали беременность в городской больнице, и теперь, отыскивая на больших вагонных колёсах трещины с помощью дефектоскопа, всю рабочую смену она только и думала, правильно ли поступила.
Спёртый воздух квартирки, с окнами без форточек, был настоян на гари, пропитавшей стенку над печной плитой, запахе детской мочи и пота. Больше других потел мужчина. Он спал в футболке и спортивных штанах. Обильное потовыделение его было напрямую связано с тем, что он проходил в железнодорожной поликлинике тяжёлый курс лечения от алкогольной зависимости: получал внутримышечно сульфазин и глотал таблетки тетурама. До этого двадцатичетырёхлетний молодой человек пребывал в месячном запое, а по выходу из него был снят с должности составителя поездов в грузовом парке железнодорожной станции, направлен, по решению профсоюзного комитета, на принудительное лечение и поставлен посыльным по станции. Ежедневно, в послеобеденные часы, он ходил в поликлинику, где ему ставили уколы и заставляли в присутствии врача проглотить одну-две таблетки. После чего он чувствовал слабость во всём теле днём и вечером, ночью плохо спал, а утром шёл на работу с тяжёлой головой и красными глазами.
Вот и в эту ночь он долго укладывался, ворочался, перед тем как уснуть. Беспокоился мужчина ещё и потому, что никак не мог закончить очерк о ветеране войны, который должен был отнести в местную, единственную издававшуюся на город и район, газету. В этой газете его знали как автора лирических рассказов и материалов из жизни трудовых коллективов и охотно печатали по две-три заметки каждый месяц, а вот рассказы подолгу ждали своей очереди. Это тяготило автора, считавшего, что главное для него - художественные произведения, а не газетные жанры, и он несколько раз в отчаянии бросал перо, ничего не писал по месяцу и более, но всё же, повинуясь непреодолимой и необъяснимой тяге, через некоторое время снова садился за стол у телевизора, брал блокнот или тетрадный листок, авторучку и начинал набрасывать на бумагу разные придуманные или услышанные им истории. И накануне вечером, вернувшись с работы, молодой человек попытался написать несколько строк про ветерана, но сил в ослабшем организме к концу дня почти не осталось, мысли путались. Тогда он взял чистый листок бумаги и попробовал записать уже сложившийся в его голове рассказ, но снова ничего не получилось. Он взял ещё один листок, а потом ещё один и ещё... В конце концов, два из четырёх до половины исписанных листов полетели на пол: один смятым, другой разорванным пополам. Бегающий из кухни в комнату и обратно мальчик поднимал с пола бумагу и, смеясь, уносил её к печке. Женщина улыбалась, а мужчина не мог понять, чему она смеётся: то ли разделяя радость ребёнка, то ли его тщетным творческим попыткам. Так и не разгадав этой загадки, он, дождавшись, когда женщина и ребёнок уснут, попил чаю, завёл будильник и осторожно лёг в постель.
Некоторое время Ангел стоял неподвижно, потом сделал шаг вперёд и вытянул руки над спящими.
На огромном пространстве земной территории, называемом Сибирью, где на одного человека приходилось по нескольку тысяч квадратных километров свободной площади, не хватало места для совместного существования этих людей. Время, отведённое для их общения в земной жизни, заканчивалось, и один из них, оставив приобретённое на этой планете тело, душой возвращался сегодня туда, откуда был послан - к Творцу. Кто? Это было, по сути, неважно для Вечности, но определить избранника должен был посланный Ангел.
Ангел развёл руки раздвигая не видимую завесу и посмотрел в Даль Времени.
ДЕНЬ МУЖЧИНЫ
1.
Ангел смотрел в Даль Времени.
В шесть тридцать зазвонил будильник. Андрей проснулся, но открывать глаза и вставать не хотелось. "Алёнка пусть первая поднимается, ей сегодня в утреннюю смену", - подумал он, почувствовав лёгкое шевеление на другой стороне кровати, представляя, как жена сейчас старается осторожно освободить руку из-под головки ребёнка и тихонько встать. Тихонько не удалось: пружина кровати заскрипела, ребёнок зашевелился, Андрей тяжело вздохнул.
- Увезёшь сегодня Саньку? - спросила Алёна мужа, уже встав и расчёсывая опустившиеся на плечи волосы.
- Не получится. Мне к восьми тоже надо, - ответил Андрей, не поворачиваясь.
- Ну и что, что к восьми? Успеешь...
- Не успею. Францыч с Райкой опять на меня поволокут за опоздание. Вези ты, тебе всё равно мимо садика идти. А я заберу вечером.
- И на меня за опоздание поволокут! Так бы я на автобусе поехала, а с Санькой пешком волочиться придётся, - в сердцах бросила Алёна и, взяв заколку и кастрюлю с холодной манкой, пошла на кухню.
Тотчас же загремела крышка рукомойника, в тазик полилась вода. Через пять минут Алёна крикнула из-за деревянной перегородки:
- Ты хоть ребёнка одень, пока я с плиткой вожусь!
Андрей громко вздохнул, повернулся лицом к свету, опустил ноги на пол, сел.
- Санька! - тронул он за плечо мальчика. - Вставай, сыночка...
Сыночка, не открывая глаз, повернулся на бочок и потянул ручки к лицу. В такую рань вставать ему тоже не хотелось.
- В садик пора, - сказал Андрей, наклоняясь над ним, - сынуля-Санюля! Аллё!
Сынуля-Санюля, не поворачиваясь, замахал ручкой.
- Ну и хитрун, - потрепал его за плечо Андрей, - а вставать всё равно придётся.
Из кухни запахло разогретой кашей.
- Вы ещё не встали?! - Алёна появилась в дверном проёме. - Я уже суп согрела и кашу. Давай, поднимай его. Сидишь, как филин на свету. Поднимай и одевай! Привык, что всё на мне. А ты для чего? Пьёт - стонет, не пьёт - тоже стонет. Никакого толку.
- Тебе бы сульфазину покололи, не так бы стонала, - огрызнулся Андрей.
- Мне нечего его колоть, я не алкоголичка! - продолжая возиться с кастрюлями и не глядя на него, проговорила Алёна. - Одевай ребёнка и одевайся сам, а то точно потащишь его! Я ждать не буду! Ещё хотел, чтобы я второго родила - наплодила здесь нищеты, с одним справиться не можешь!
Андрей поднялся, прошёл на кухню, набросил на себя полушубок, надел сапоги, вышел во двор.
Едва сойдя с крыльца, он помочился у калитки и глянул на утренние январские звёзды. Сегодня они были как никогда крупными и необычно низко свисающими над домами. Холодок пробежал по телу мужчины, ему вдруг показалось, что кто-то стоит рядом. Он непроизвольно вздрогнул, оглянулся - никого, поправил штаны и побежал обратно в дом.
- Холодрыга сегодня! - сказал Андрей, вернувшись.
- Будет холодрыга. Зима на дворе, а ты вчера в печку три полена бросил - и довольный!
Алёна поставила на стол алюминиевую кастрюлю с подогретым супом.
- Сама вчера весь день дома была, могла и протопить как следует, - попытался защититься Андрей.
- Могла, если бы ты дров наготовил. Мужик, называется! Те, что от бабушки привезли, кончаются. Экономить надо, а то опять придётся забор разбирать.
- Ну и разберём, а по весне новый загородим, - сказал Андрей.
- Загородишь! Где досок возьмёшь? Хиль тебе привезёт?
- А хоть бы и Хиль. Вместе с ним и загородим.
- Хватит болтать чепуху! Три года знаешь только, что болтаешь, а ничего не делаешь! Собирай Саньку давай. Я опаздываю... - громко оборвала мужа Алёна, наливая себе в тарелку сваренного вчера из концентратов супа.
- Мне оставь! - резко, но в то же время просительно выдохнул Андрей, проходя мимо стола.
Санька одеваться не хотел, а когда Андрей понёс его к умывальнику, стал сопротивляться и хныкать. Похлебав супу и выпив стакан чаю, в сборы сына включилась Алёна. Прошло не менее получаса, прежде чем ребёнка умыли, сменили на нём трусики и колготки, надели рубашку и кофточку.
Между делом Алёне удалось затолкать сыну в рот ложку с кашей, мальчик манку выплюнул и захныкал с новой силой. Уговаривать малыша не стали: "там покормят!" - запихнули в большее размера на три новое зимнее пальто, натянули на голову шапку, повязали шарфом, надели рукавички. Андрей вынес примолкшего ребёнка во двор, усадил в санки, на подстилку - детское ватное одеяло. Морозно-звёздное небо, казалось, опустилось ещё ниже, едва ли не на крыши щитовых деревянных домов. Вышедшая следом Алёна, в купленном с первой своей послеродовой получки новом зимнем пальто, взялась за верёвочку и покатила санки по скрипучему снегу.
- Печь к вечеру протопи как следует! В холодную квартиру ребёнка мне не вези! - бросила она, не оборачиваясь.
Калитка за ней захлопнулась.
Звёздное небо упало на землю.
2.
Небо упало на землю и поглотило собой - темнотой и звёздами - щитосборные дома, калитку, крыльцо и одиноко стоявшего во дворе молодого мужчину. Мужчина попробовал протянуть руки и дотронуться до звезды, но не достал. Звезда осталась недосягаемой для человека. Человеком снова овладело чувство страха и почти физическое ощущение кого-то невидимого, находившегося рядом и следившего за каждым его движением. Андрей вошёл в дом, закрыл за собой дверь на крючок - сначала в сенцах, потом на кухне. Ощущение страха не проходило и при электрическом свете. Он прошёл в спальню и включил небольшой ламповый телевизор, тот ответил сначала шипением, а потом экран заполнился мерцающими мурашками.
"Ещё рано. В восемь начнут показывать", - вспомнил он. До восьми было около получаса. Страх по-прежнему трепетал внутри человека. Андрей наспех похлебал супа (прямо из кастрюли черпая похлёбку поварёшкой), потом быстро собрался: надел полушубок, валенки, взял в руки большой висячий замок и, выключив свет, вышел в сени. В сенях чувство страха возросло вдвое, и спешащий покинуть дом человек не сразу смог открыть крючок. Немного повозился он с ключом и на крыльце, прежде чем закрыл дверь на замок. Бегом Андрей добежал до калитки, выскочил на ещё пустую проезжую часть и, подгоняя себя, заторопился на свет автомобильных фар и шум моторов, видимых и слышимых на бесконечно далёкой, казалось, центральной улице. Утренний мороз пощипывал щёки и прихватывал за нос, а звёзды продолжали мерцать рядом, близко и неестественно. Андрей побежал ещё сильнее и почувствовал, как ему не хватает воздуха. Он боялся оглянуться назад, боялся остановиться и перевести дух, боялся, что тот невидимый, преследовавший с утра, догонит его прежде, чем он добежит до людей. Вот он добежал до общественной бани с кочегаркой, дымившей трубой, вот пробежал мимо безлюдного телефонного переговорного пункта, узла связи с большими электронными часами на уровне пятого этажа, повернул к орсовской столовой и, выбежав к автобусной остановке, наконец остановился и отдышался. Человек пять ждали автобуса под деревянным навесом. Ещё несколько, в оранжевых жилетах, стояли поодаль, дожидаясь служебного транспорта. Андрей узнал в них работников железнодорожной станции: подошёл, поздоровался. Двое кивнули в ответ.
Ждать пришлось недолго: служебный автобус подъехал минут через пять-семь. Усевшись в конце салона и прислушавшись к разговорам железнодорожников про погоду, последнее постановление партии и размышлениям по поводу очередных инициатив нового руководителя страны, Андрей забыл о преследовавшем его страхе и, казалось, совсем потерял его в актовом зале, сидя под большой, в полстены, картиной с изображением железнодорожного моста через сибирскую реку и вслушиваясь в разнарядку начальства. Не вспоминал о нём и после, по ходу размышлений старшего нарядчика, пожилого немца Францыча, на тему: пока не дают зарплату, прогульщиков нет, но едва только стоит выдать получку или аванс, "нарот начинать порсеть, как сипирский лайки вдали от хосяин, напиваться как сфинья и не хотить на рапота. Про арбайт сапывать совсем. Сачем рапотать, когда вотка есть?" Внимая ворчанию Францыча, нарядчица Раиса и посыльный Андрей согласно кивали ему, но от комментариев воздерживались.
Бегать по вызовам Андрею в этот раз не пришлось. Все составители поездов, их помощники, диспетчеры и регулировщики скорости вагонов, заявленные на дневную смену, явились на трудовую вахту согласно разнарядке, и поэтому, посидев с нарядчиками до одиннадцати часов, Андрей собрался уходить. Теперь ему предстояло прийти на планёрку ночной смены - к восьми вечера. Пока он находился в помещении, на улице тьма уступила место свету - наступил день.
Посыльный вышел на свет: солнце ярко светило и заставляло блестеть снег на крыше вокзала, несмотря на это, мороз всё ещё напоминал о себе, пощипывая за голые пальцы рук. К первому пути подкатил пассажирский поезд, и Андрей вспомнил, как три с половиной года назад (почти три с половиной) он впервые здесь, на перроне, увидел Алёну. Тогда тоже к перрону прибывал поезд. Теперь ему казалось, что с того вечера прошла целая долгая жизнь, имеющая определение: семейная, а бывшее до того его холостяцкое существование стало таким далёким и даже нереальным, отделённым от нынешнего Вечностью.
Домой, в пустую холодную квартиру, идти не хотелось, и Андрей решил заглянуть в поликлинику, к врачу-наркологу. Врач была женского рода, по имени Галина Георгиевна.
- Как самочувствие? - спросила она, увидев пациента у дверей процедурной.
- Нормально, - ответил пациент. - А было бы лучше, если можно было завтра обойтись без сульфазина.
- Что, тяжело?
- Сплю плохо.
- Зато потом будешь спать - без задних ног, когда пройдёшь весь курс, по полной программе.
- Ну, может, всё-таки завтра пропустим один укол?
- Завтра посмотрим. А сегодня на-ка, прими таблетки.
Андрей проглотил два поданных ему врачом маленьких белых кружочка, запил водой.
"К матери сходить, что ли? - подумал он, выйдя из дверей поликлиники и повернув к пятиэтажкам заводского квартала. - Сестра дома должна быть, может, чем горяченьким покормит".
В квартире матери оказалась не одна, а две его родные сестры. Старшая, Ольга, приехала из деревни к младшей, Елене, жившей вместе с мужем в городской материной квартире. Сестрички покормили братца пельменями и сообщили, что собираются сегодня вечером в областной центр: погостят у тётки, походят по магазинам, передадут от него привет двоюродным сёстрам.
- Уже билеты купили, мамку с работы дождёмся и на вокзал поедем, - сказала Лена, когда они втроём уселись на диване перед телевизором.
Шла передача "Шире круг", в комнате было светло и уютно.
-- Может, полежишь немного, отдохнёшь, в спальне? - предложила Лена, -- А то какой-то усталый вид у тебя.
-- Нет, нет, спасибо, -- отказался Андрей, -- Посижу ещё немного и пойду - печку протопить дома надо...
Можно было посидеть в родительском доме ещё, но на душе стало нарастать необъяснимое беспокойство, и Андрей засобирался.
- Привет областному центру! - прощаясь с сестрами и пожелав им счастливого пути, сказал брат.
Едва выйдя из подъезда, Андрей встретил Гену Хиля. Тот, по привычке последних лет, уже был нетрезв. "Композитор в своём репертуаре", - вспомнил Андрей определение, данное когда-то работниками заводской котельной, часто видевшими Геннадия выпившим и весёлым. Три года назад они вместе с Хилем работали сантехниками на заводе по ремонту дорожных машин. Нередко вечерами и по выходным Гена с Андреем проводили за бутылкой-другой водки или вина, долго не могли расстаться после выпитого, провожая друг друга от дома одного до дома другого, а потом обратно, преодолевая по тёмным улицам городка по шесть, а то и по восемь километров. Общение их, однако, не ограничивалось пьяным времяпрепровождением - помогали они друг другу и в бытовых делах: будь то посадка или копка картошки либо поездка в лес за ягодами, грибами, кедровыми орехами. Однажды Геннадий целый день стеклил окна квартиры приятеля. Это случилось, когда молодожёны Андрей и Алёна очень эмоционально поговорили наедине, в результате этой беседы в доме не осталось ни одного столового прибора из фарфора и стёкол на окнах.
- Ну, чё, Андрюха, ты ещё в завязке? - шапка сантехника была сдвинута на левое ухо, усы подёрнулись ледком.
- В завязке... - вздохнул Андрей.
- Бедолага, Андрюха! А то бы пошли ко мне. Я калымнул сегодня: мужику мойку на кухне новую поставил, а он мне пузырь коньяку пятизвёздочного и две банки импортных шпротов дал. Щас ка-ак мякну!
Гена облизнулся, предвкушая застолье, провёл языком по усам.
- Хорошо тебе, - ещё раз вздохнул Андрей, - а я никак не могу курс лечения закончить.
- Закончить, чтоб снова начать! - засмеялся Хиль. - Пойдём, хоть шпроты попробуешь.
- Нет, Гена, не буду сам себя искушать, - отрезал Андрей. - Сегодня я тебе не товарищ.
- Ну, как хочешь, - Геннадий пожал руку приятеля и направился к подъезду своего дома.
- Привет супруге! - крикнул он, не оборачиваясь.
Андрей посмотрел ему вслед и сделал шаг в противоположную сторону.
Большие электронные часы на здании пятиэтажного узла связи высвечивали 13:45, когда Андрей подошёл к своему щитосборному дому. Мёрзнуть, топить печку, ждать, когда нагреется квартира, а потом, попивая чай, тупо смотреть в телевизор или мучить себя над листами белой бумаги желания не было. С минуту он стоял, раздумывая возле калитки: войти - не войти. Мороз снова напомнил о себе: Андрей, сняв рукавицу, растёр одну щёку, потом вторую.
"Часов в шесть печь протоплю, когда Саньку заберу из детского сада, потом и посижу над очерком", - решил он и отправился дальше по улице, в район старого города, где в небольшом домишке, построенном ещё в начале двадцатых годов, жили родители его покойного отца.
И дед, и бабушка были дома. Зимой они редко выходили из дому. Бабушка старательно лепила пельмени - маленькие "пуговки", а дед, подложив под спину подушку и облокотившись о спинку, то ли лежал, то ли сидел на кровати.
- Ну и правильно, что пришёл, - радостно встретила его баба Аня. - Что дома-то один голый чай хлебать: без пряников и стряпни? Да ещё, наверное, без сахару сидите?
- Сахар есть, - сказал Андрей.
- Знаю я вас! Есть...- улыбнулась, глядя на внука, бабушка. - По дну ложкой скребёте. Ладно, раздевайся, проходи, садись. Сейчас пельменями накормлю вас с дедом и шанежек с собой дам, вчера стряпала. Дрова-то дома ещё есть?
- Да есть на пару растопок. Толик обещал привезти.
- Это материн муж-то? Ну когда он вам ещё привезет?.. Поешь, и давай, наложи полешек ещё в санки да отвези. Ребёночку тепло нужно, а вы с Алёной сами мёрзнете и его морозите.
Андрей хотел было сказать, что они пока не морозят Саньку, но не стал возражать бабушке. Как не стал убеждать её и в том, что недавно ел пельмени в квартире матери. Бабушка отказа бы не потерпела. Умыв руки, он сел за стол.
Кряхтя, встал с кровати дед и тоже подсел к горячим пельменям с бульончиком.
- Что, проголодался? - спросил он Андрея. - К кому ходить будешь, когда нас не будет? Мать, небось, так, как мы, не угостит.
- А что мать? У него жена теперь есть, - вступилась бабушка. - Научится ещё хорошо и супы варить, и шаньги стряпать.
- Нынешние уже не научатся, - возразил дед. - Нынешние хозяйки не те, что были раньше. Помню: мать моя такие пироги с рыбой стряпала! Тебе и не снилось.
- Моя мама тоже стряпуха хорошая была, - сказала бабушка, - и я кое-что умею.
- Конечно, умеешь, - согласился дед. - Против нынешних хозяек ты просто как мастерица перед подмастерьем.
Пельмени с бульончиком, перцем и луком были, как всё, приготовленное бабушкой, очень аппетитны. И хотя Андрей не был голоден, от добавки отказаться не смог. Добавку нужно было ждать. И пока бабушка засыпала в кастрюлю новую партию пельмешек, разомлевшего деда потянуло на разговоры.
- В газету писать ещё не бросил? - спросил он внука.
- Бывает, пишу... - несколько смутившись, ответил Андрей. - Больше, правда, рассказы разные...
- Про людей хороших тоже не забывай, - напутствовал дед. - Побольше пиши о стариках, о том, что они воспоминают. А то, как перемрут все, где правду узнаете: как тут в гражданскую жили или при царе? Ещё лет десять, и никого из нас не останется. И что потом? Из головы придумывать начнёте? Как про Киевскую Русь?
Андрей промолчал.
- Ну, а жёнушка чем занимается? - снова спросил дед.
- Пошла в вагонное депо работать. К матери в бригаду. Дефектоскопистка она - трещины ищет на колёсных парах: найдёт, бракует, если нет, то снова колесо на вагон ставят.
- Знаю такую работу, хорошая. Зарплата, небось, у неё теперь больше твоей?
- Побольше...
- Вот времена пошли: бабы больше мужиков зарабатывают! - воскликнул дед, поворачиваясь к бабушке. - Да когда ж такое было? Баба, она дома должна быть, с хозяйством управляться, детей растить. А у нас что? А ты бы не пил, - обратился он снова к Андрею, - а за ум брался, и, глядишь, давно бы корреспондентом в газете работал, а не бегал по станции за вагонами.
- Хватит тебе, - оборвала разгорячившегося старика бабушка, раскладывая пельмени по тарелкам. - Он пить уже бросил. Сейчас за ум возьмётся, а потом и в газету работать пойдёт. Правда, Андрюша?
- Сейчас там, в газете, все места заняты. Если появится вакансия, может, и возьмут, - сказал Андрей неуверенно.
- А ты добейся, чтобы взяли тебя, а не другого. Докажи, что ты лучше! - грозно сказал дед, опустив кулак на стол, и Андрей поверил, что перед ним бывший красный партизан, помыкавшийся по свету и повидавший немало бед в годы гражданской.
- Что ты пристал к парню? - опять вступилась за Андрея бабушка. - Добьётся, если сильно захочет. Ты сам-то почему не всего добился, чего хотел?
- Я тебя добился, когда захотел, и отец твой ничего поделать не мог. Взял тебя шестнадцатилетнюю, - смягчился дед, глаза его заискрились.
- А самому тридцать было. Знала бы, что обманываешь, ни за что не пошла бы замуж за тебя, - бабушка тоже улыбнулась и посмотрела на Андрея, давая понять, что дед атаковать больше не будет.
Когда бабушка разлила по стаканам чай и достала шаньги, во дворе завозились, загремели цепями собаки.
- Игорь, наверное, от Алика, товарища своего, пришёл, - определила бабушка и пояснила внуку: - Сегодня у него выходной. Вчера с ночной смены - вторые сутки отдыхает.
Она оказалась права: вошёл Игорь - младший брат отца, тоже железнодорожник, работник ремонтно-восстановительного поезда.
- Дверь плотнее закрывай, не студи дом. Не май на улице! - бросил ему дед, сидевший ближе к порогу.
- Ой, прости, прости, батя, - запричитал Игорь, с силой потягивая на себя дверную ручку. Было видно, что он слегка навеселе. - Прости, пожалуйста. Я вот тут Андрюшу увидел, обрадовался... Чуть про дверь не забыл. Привет, Андрюха! Как жизнь?
- Да нормально, - ответил Андрей.
- Ну, и слава Богу! Главное, чтобы всё всегда нормально было. Правда, мам? - Игорь, не раздеваясь, направился к племяннику. Андрей встал из-за стола.
- Правда, - согласилась бабушка, - только дай Андрею спокойно поесть. Ты опять выпил?
- Да зашёл к Алику, а там пьют, и мне подали... - начал оправдываться Игорь. - А я отказываться не привык - выпил рюмочку-другую. А что отказываться: пей, не пей - всё равно помирать! - пожав руку Андрею, вздохнул Игорь.
- Рано помирать. Ты дом сначала отремонтируй. Через два года уже шестьдесят лет будет, как я его построил, - сказал дед, - стоит без ремонта всё это время. То война была - не до того было, то хворал, в больнице лежал, когда меня корова рогом в живот саданула. Теперь вот силы не те. А на тебя надежда...
Дед подирижировал ложкой, выписывая в воздухе крест.
- Ладно, батя, летом возьмусь за ремонт. Нижние венцы заменить надо, - согласился Игорь и, сняв шапку, оголил наполовину лысую голову. - А на следующий год - остальное сделаем. Веранду расширим. Андрюха вон поможет.
- Помогу, - кивнул Андрей.
- Сделаете вы... - дед встал из-за стола, махнул рукой и пошёл в спальню снова прилечь.
- Не бойся, батя, всё будет, как я сказал, - бросил ему вслед Игорь, снимая полушубок.
Пока Андрей пил чай, Игорь ел пельмени, торопливо забрасывая ложкой в рот сразу по нескольку "пуговок" и прихлёбывая бульоном.
Стрелки стоявшего на комоде будильника выстроили прямой угол, указывая на то, что уже три часа пополудни, и Андрей, поблагодарив, стал собираться, сказав бабушке, что за дровами зайдёт вечером, после девяти. Та кивнула, подала ему матерчатую сумочку с шаньгами. Андрей молча, испытывая неловкость, взял гостинец.
Дядька, не одеваясь, вызвался проводить племянника. Едва они вышли во двор, как залаяли собаки, и в ворота настойчиво стали стучать. Игорь отодвинул засов, открыл двери. Пришёл Стас - двоюродный брат Игоря, племянник бабушки и ещё один дядька Андрея. Пришёл не один - привёл с собой приятеля. Стас был одного года рождения с Игорем. Примерно такого же возраста - за сорок - казался и приятель Стаса.
- Привет, Андрюшка, - поздоровался Стас с гостем и тут же обратился к хозяину: - Игорь, говорят, у тебя брага есть?
- Есть, но не налью, - сказал хозяин решительно, - даже не проси, Стасик. Я самогонки нагнать хочу. Через неделю у подруги день рождения.
- Ну, дай хоть по ковшичку нам с Виталием, - взмолился Стас, - с утра болеем. Хватит и твоей подруге, и на самогонку. Сам спозаранку, видно, уже причастился...
- Причастился, - Игорь смягчился, улыбнулся, погладил себя по остаткам реденьких волос. - Пробу снял: ещё пару деньков постоять браге надо, чтобы на самогон пошла.
- Ну налей, братуха! - продолжал молить брата и надеяться Стас. - По кружечке хотя бы...
- По кружке налью, - согласился владелец браги, - ладно, но не больше.
- Пошли с нами, Андрюша, посидим немного, - предложил он племяннику.
Андрей начал было говорить о ребёнке в садике, нетопленой печке и вечерней смене, но Стас положил ему руку на плечо:
- Пошли, Андрюха, давно я с тобой не сидел, за жизнь не разговаривал. Мы недолго. Игорь долго рассусоливать всё равно не даст.
- Не дам, - замотал головой Игорь.
Андрей нерешительно переступил с ноги на ногу.
- Пошли, - сказал Игорь, положив руку на плечо племянника и увлекая с собой.
Четвёрка мужчин прошла через небольшой огород к утеплённому временному домику, сколоченному из пропитанных креозотом шпал, обитых снаружи вагонной дощечкой.
Времянка Игоря состояла из двух комнаток - входной, узенькой, с обогревателем у двери и маленьким окошечком, и более широкой, представляющей собой интерьер плацкарты пассажирского вагона. Нижние и верхние полки вдоль стен, полка-боковушка с раскладным столиком, в углу водогрейный бак. Всё это хозяин времянки помаленьку перетаскал с базы восстановительного поезда, со списанных вагонов. Во времянке было душно и жарко, и гости, не сговариваясь, сняли с себя шапки, положив их на верхние полки. Наверх пристроил Андрей и сумочку с шаньгами.
Стас с Андреем уселись за столик боковушки, Игорь с Виталием присели по краям двух нижних полок. Игорь выдвинул из-за спины Стаса алюминиевую флягу, накрытую старым зимним пальто, подвинул ближе к себе, убрал пальто на полку и открыл крышку. Внутри фляги зашипело и заиграло, в ноздри ударил дрожжевой дух. Хозяин взял со стола алюминиевую кружку и зачерпнул игристый напиток.
- Пробуй, - протянул он Стасу.
Тот осторожно взял кружку за ручку, сделал выдох и залпом выпил.
- Нормально, - сказал он, крякая и отдавая кружку хозяину. - Готовая уже к самогоноварению. Никаких двух дней ждать не надо.
- Глядя на вас, и мне захотелось, - облизнулся Игорь и снова черпанул из фляги.
- Убедили, - выпив, согласился он с гостями, - завтра начну перегонять, как с дневной смены приду.
- Повезло твоей подруге, - расстегнув полушубок и поглаживая себя по животу, произнёс довольный Стас, - ты спец по браге и самогонке.
- Ас брагостоя и мастер самогоноварения! - сформулировал Андрей.
- Ты, как всегда, прав, Андрюха. Не зря в газету статьи пишешь, - улыбнулся Стас. - А почему не пьёшь?
- Ему не надо, - сказал Игорь, - пусть отдохнёт от выпивок немного.
- Ты, парень, тетурам, наверное, глотаешь? - спросил Виталий, расстёгивая пуговицы своего старого, вышедшего из моды, с каракулевым воротником, зимнего пальто.
Андрей кивнул. От дрожжевого запаха, наполнившего времянку, у него слегка закружилось в голове, но уходить на мороз не хотелось.
- У Галины Григорьевны лечишься? - снова спросил Виталий.
- Галины Георгиевны, - поправил Андрей.
- То есть Георгиевны, - согласился Виталий. - Это такая полненькая, в очках?
- В очках, - подтвердил Андрей.
- Знаю, хорошая баба, - продолжал Виталий (было видно: брага заиграла в нём), - проверяет, чтобы таблетки глотали при ней. Только всё ерунда это. Я два месяца назад у неё курс прошёл, а через неделю снова пить начал.
- Поделись с пацаном опытом, - попросил его Стас, - а то смотреть на него страшно. И выпить хочет, и не может...
- Главное - вовремя разрядиться, - со знанием дела, видя, что он в центре внимания, произнёс Виталий, поднимая указательный палец правой руки вверх, - тетурам по три года в крови бродит, не растворяется. Но если пить капустный рассол...
- У меня есть хорошая квашеная капуста, - перебил его Игорь, снова опуская кружку во флягу. - Принести?
- Неси, конечно! - взбодрился Виталий, перехватывая поданную Стасу брагу. - Парню разряжаться надо. От тетурама и кровь портится, и на желудок он влияет, и с женщинами потом проблемы.
Игорь снова зачерпнул брагу, подал кружку Стасу.
- Я щас, - сказал он и, не дожидаясь, когда брат выпьет, встал и вышел из времянки.
Вернулся он быстро, Стас едва успел опустошить кружку.
- Вот и капустка. Квашеная, с рассольчиком... - сказал Игорь, поставив на стол трёхлитровую банку с наполненной до половины растительно-усоленной пищей. - Холодненькая, только из холодильника. Давай, Андрюха, мы брагу, а ты рассол.
Игорь взял с полки пыльный стакан, протёр его висевшим на гвозде полотенцем, открыл крышку банки и нацедил рассола.
- Пей! - протянул он Андрею слегка мутную жидкость.
Андрей взял стакан, почувствовав в руке приятный лёгкий холодок, сделал глоток.
- Пей, не бойся. Лицо вначале покраснеет - реакция пройдёт, а потом легко станет, - подбодрил его Виталий, слегка косясь на хозяина, гадая: нальёт ли он им ещё или на этом интересном месте прервёт разошедшиеся было посиделки.
Андрей осилил половину содержимого, поморщился и поставил стакан на стол. Рядом, выпив брагу, опустил пустую кружку Игорь.
- Вкусный рассольчик, ядрёный... Аж холодок по желудку пробежал.
- А капусты поешь? - спросил заботливо племянника дядька, подавая ему с полки алюминиевую ложку. - На! Ныряй ей прямо в банку. Капуста - в животе не пусто, как отец твой говорил, когда живой был. Она - вещь в любом виде полезная, не то что брага.
- Ты, Игорёк, зря про бражку так не говори, - снова вступил в разговор Виталий. - Брага - вещь тоже во многом полезная. Вот и Андрею сейчас надо поесть капустки, посидеть минут пятнадцать и полкружечки бражки хлопнуть, чтобы тетурамчик рассосался.
- Ну, ты скажешь! - возмутился Игорь и даже подвинулся ближе к Виталию. - Ты что, пацана погубить мне хочешь?
- Да ни хрена ему не будет плохого. Только польза... Поверь мне, старому пропойце! - воскликнул захмелевший уже Виталий. - Ну, помутит его немного, зато вся химия из организма выйдет. Я в лечебно-трудовом профилактории лечился. Так там, в элтэпэ, нам провокацию делали. Напичкают тетурамом и специально водки дают. Мол, кто хочет выпить? Всегда желающие находились: выпивали по сто - сто пятьдесят грамм. Одним ничего, а другие корчились, воздух зубами ловили, сознание даже теряли. А потом в норму все как один приходили. Не загнулся ни один человек. Это так наркологи нам охотку к питию отбивали. На наглядном примере. Только ни у кого не отбили... Кого встречал потом из тех, с кем в элтэпэ был - все снова пьют. Ни один на всю жизнь не вылечился. И даже пьют теперь больше, чем до того, как их лечить взялись!
- Ну, есть же и такие, кто концы отдают, если выпьют после лечения, - сказал Игорь.
- Есть, - согласился бывший элтэпэшник, - только концы отдают они не оттого, что лечились и таблеток наглотались, а от страха. Внушают себе, что если выпьют - помрут, вот и помирают. Глотнут - и ждут смерти. Представляют, как у них сердце останавливается или кровь в мозг попадает. И останавливается мотор, и бьёт кровоизлияние в мозг. Потому что внушили себе и дали сигнал мозгу, что делать, а он через страх и скомандовал организму: "На самоуничтожение!"
- Ладно, ты, не по годам умник, кончай нам по философии пьянства лекции читать, - легонько ударил по плечу Виталия молчавший некоторое время Стас. - Скажи-ка лучше: пить ещё будешь?
- Если Игорь нальёт, буду! - с готовностью ответил Виталий.
- Налью! - хлопнул в ладоши готовый уже продолжать питие до упора хозяин времянки. - Другому бы не налил, а ему налью. Люблю умных мужиков - знатоков философии.
- Ну, и мне наливай тогда, - протянул кружку Стас.
- А ты отдыхай! Сегодня пьют только философы! - шутя, отодвинул его руку Игорь. - Правда, Андрюха?
Андрей пожал плечами, запустил ложку в банку, подцепил капусты.
Капуста захрустела на зубах, холодком прошла по горлу, провалилась в желудок.
- Как он смачно её ест! - воскликнул Стас, опустошив очередную кружку браги. - И мне захотелось. Дай закусить!
Он взял из рук Андрея ложку, пододвинул к себе банку, подцепил капусты "с горкой", торопливо сунул в рот и медленно начал жевать.
- Ништяк! - произнёс он, прожевав и передавая ложку приятелю. - Особенно после бражки. Мировой закусон, как говорит Райкин.
Виталий тоже запустил ложку в банку. Разгорелся аппетит и у Игоря. Глядя на поедателей его капусты, хозяин времянки и банки с капустой взял с полочки, прибитой возле входной двери, вилку и двинул банку к себе. Через минуту все трое выпивающих, поочередно двигая банку и запуская туда столовые приборы, активно работали руками и челюстями. Времянка наполнилась дружным похрустыванием.
Андрей же тем временем почувствовал, как у него зарделись щёки, на лбу выступил пот. Он встал и, не надевая шапки, направился к двери.
- Ты куда? - спросил Игорь. - Рано ещё. Посиди.
- Я во двор выйду. Подышу немного, - сказал Андрей, не оборачиваясь.
Его сразу обдало морозцем, холодок полез под ворот. Андрей закрыл за собой дверь, глубоко вдохнул, набирая в рот побольше воздуху. На мгновение ему показалось, что он оглох. Страх новым холодком пробежал по телу. Вновь возникло ощущение кого-то стоящего рядом. Он осторожно оглянулся по сторонам - никого, приложил ладони к ушам, с силой сдавил голову и резко опустил руки. Из-за забора донёсся шум проезжающих автомашин.
"Всё в порядке!" - обрадовался Андрей и опять, набрав в грудную клетку воздуху, резко выдохнул. Машины продолжали шуметь. Во дворе дома за забором лениво перелаивались собаки. Андрей прогулялся по огороду до заборчика, вернулся к времянке. Чувствовалось: мороз закрепчал с новой силой. Взявшись за ручку двери, Андрей на мгновение физически ощутил стоявшего между ним и дверью невидимого человека. Он вздрогнул и с силой потянул на себя ручку.
Из открытой двери пахнуло тяжёлым дрожжевым духом и табачным дымом. Игорь курил у обогревателя, сидя на стуле у окошечка. Виталий, вытянувшись на полке, погрузился в сон. Задремал и Стас, положив правую щёку на стол.
- Слабаки! - сказал Игорь, кивнув на компаньонов. - Не нашей они породы, Андрюха. То ли дело мы - крепкие. В деда... Он по молодости полтора литра самогона за день выпивал и ещё на рыбалку к вечеру собирался. А Стас... Он в тётю Полю - отцову сестру... Или нет, даже в дядю Сашу - её мужа. Тётя Поля тоже наша порода, не дура выпить была - бутылкой не уговорить. Не зря девяносто два года прожила.
Игорь одобрительно похлопал присевшего племянника по коленке.
- А может, тебе тоже кружечку шарахнуть?.. Для разгрузки... Как этот... Стаса друг говорит...
- Я сегодня таблетки принимал...- глотнул слюну Андрей. Ему вдруг захотелось испробовать хмельного напитка. Причём захотелось мгновенно, ещё секунду-другую даже не думалось, и вдруг - захотелось.
- Ну, если таблетки противоалкогольные принимал, тогда не надо, конечно... - покачал головой Игорь, затягиваясь папироской и поворачиваясь в противоположную сторону, к обогревателю. - Хотя этот... Виталька - прожжённый волк уже, развязал, и ничего - живёт, похмелиться просит. Нет, тебе всё-таки нужно отдохнуть от пьянок, воспитанием сына заняться... Дети сейчас быстро растут - не успеешь оглянуться, как в школу собирать надо...
- Это со стороны кажется, что быстро, - не согласился Андрей. - Тут, пока в школу пойдёт, ещё с детским садом успеешь намучиться...
Внутри него уже проснулся, зашевелился и стал навязывать свою волю лукавый обольститель. Он искушённо повернулся к фляге, руки откинули крышку. Брага шумела, играла внутри алюминия, просилась, рвалась наружу: в ковши, кружки, стаканы. Андрей глянул на стоявшую возле головы Стаса пустую кружку, несмело взял её, опустил в горловину фляги, зачерпнул, поставил на стол. Теперь шипение напитка продолжилось в кружке. Андрей встал, поднёс кружку с брагой к лицу, понюхал, потом коснулся краешка губами.
- Андрюха! - окликнул его Игорь, и рука Андрея непроизвольно дёрнулась вперёд, выплёскивая брагу через край. Брага пролилась на стол, на пол, в валенки и на полушубок Андрея.
- Андрюха, - повторил Игорь, поворачиваясь в его сторону, - ты вечером зайдёшь?
- Зайду, - кивнул Андрей и снова поднёс кружку ко рту.
- Заходи, я новые записи в дневник жизни занёс. Почитаешь, оценишь...
- Ладно, - снова кивнул Андрей, кружка стукнула по зубам, рука снова отдёрнулась. На этот раз обошлось без пролития.
Игорь лет двадцать вёл дневники, записывая туда свои впечатления. Записывал он их не ежедневно, от случая к случаю, иногда вклеивая в тетрадку фотографии, однако за два десятилетия у него накопилось около пяти десятков общих тетрадок различной толщины. Особенно плодотворными были дни, когда он в очередной раз уходил от жены и детей и поселялся во времянке родительского дома. Иногда он зачитывал навещавшему его племяннику выбранные места из своих сочинений.
- Ладно, - ещё раз повторил Андрей и сделал, наконец, небольшой глоток.
Потом он присел напротив дремавшего Стаса и стал ждать реакции. Игорь молча наблюдал за его действиями из маленькой комнатки. Попавшая внутрь человека брага отдала терпкой сладостью и провалилась в пищеварительный тракт, уже через минуту отозвавшись лёгким жжением в желудке.
- Вроде прошла, - тихо сказал Андрей ещё через минуту.
- Пройдёт, - утвердительно кивнул Игорь. - А куда ей деваться? Не зря Виталька тебе говорил...
Андрей снова взял в руки кружку, на этот раз более решительно поднёс ко рту и, сделав большой глоток, тут же схватился за ложку, зачерпнул капусты из банки, стал торопливо жевать. Выпитое, прожёванное и проглоченное отозвалось новым жжением в организме, в желудке приятно заурчало, в голове зашумело, с души спала тяжесть.
- Больше не буду, - сказал Андрей, - сейчас минутку посижу и пойду. В детский сад пора, за ребёнком.
- Посиди, - кивнул Игорь, втягивая в себя дым.
Андрей почувствовал, как к вискам приливает кровь.
- Пойду, - сказал он, вставая и беря с полки бабушкин гостинец. - Сколько сейчас время?
- Шестнадцать тридцать пять часы показывают, - выдохнув изо рта волну дыма, ответил Игорь, потянувшись к стоявшему на узком подоконнике окна времянки синему, с треснувшим стеклом, будильнику. - Они у меня, правда, впереди шли минут на пять. Если сейчас вообще не стоят. Вроде тикают...
Рука дядьки, пытавшаяся взять часы, прошла мимо них, но будильника коснулся рукав куртки-спецовки. Будильник упал на пол, подпрыгнул, осколки стекла рассыпались по полу.
- Мать его! - выругался Игорь и наклонился, чтобы поднять часы.
Выпитая брага разморила изрядно и его. Кряхтя, дядька, присев на корточки, скорее нащупал, чем увидел, часы, взял в руку, поднёс к уху.
- Теперь точно остановился, - сказал он, поставив будильник на место и снова присев на стул, - хрен с ним, возьму у матери другой...
- Пойду... - Андрей шагнул к двери.
- Я провожу до ворот, - поднялся следом Игорь.
Когда вышли из времянки, зимнее солнце скрылось за домами, и морозные сумерки опускались на землю. Воздух становился гуще. Когда стали подходить к воротам, Андрей почувствовал, что виски сдавило ещё больше. С давлением стал возвращаться и нарастать страх.
- Давай, Андрюха, до вечера, прости, что не так... - сказал Игорь, отодвигая засов на воротах. - А мне ещё собак покормить надо...
"Давай!" - хотел сказать Андрей, глядя на выбравшихся из будки двух собак-лаек, ожидавших ужина, но лишь пошевелил губами. Страх подступил к груди и нарастал, нарастал, нарастал... Виски сдавило сильнее. Ему показалось, что дыхание пропало и сердце не бьётся. Он испуганно положил ладонь на грудь. "Не бьётся!" Быстро отдёрнул, облокотился на ворота, крепче сжал сумочку с бабушкиным гостинцем, потом попробовал сделать шаг, тело подалось вперёд, но ноги не двигались. Андрей прислонился к воротам. В глазах потемнело. Дядька, стоявший напротив, поплыл в сторону, удалился, снова приблизился... Андрей поднял глаза: небо стало тёмно-синим, затем чёрным, в вышине появились звёздочки. Рука, державшая сумку, дрогнула, пальцы разомкнулись, и сумка упала на утоптанный снег. Губы затряслись, пытаясь втянуть хотя бы немного воздуха... Андрей снова глянул на дядьку и отпрянул назад, едва не потеряв равновесия. На месте Игоря стоял человек в серой длинной одежде. Андрей не сомневался: это был тот, кто невидимо преследовал его весь день. Человек приблизился, и Андрей увидел его лицо: серое, неживое, пугающее. Человек протянул левую руку, на ладони появился синий будильник без стекла, тот, что стоял на подоконнике времянки. Вначале он был меньше, чем обычный, но через мгновение стал в два раза больше, потом ещё больше и ещё, уже не умещаясь на ладони. Маленькая стрелка часов находилась между четвёркой и пятёркой, большая закрывала цифру семь. "Шестнадцать тридцать пять", - произнёс, едва шевеля губами, серый человек. Часы качнулись: большая стрелка отделилась от циферблата и выпала, за ней маленькая, потом из круга поползли цифры: четвёрка, пятёрка, семёрка, девятка... Человек исчез, исчезли часы, пропали дом и ворота, провалились собаки вместе с будкой, растворился двор... Звёзды посыпались на землю...
- А-А-Андрю-у-уша-а-а! - послышалось не то отчаянным криком Игоря, не то растяжной песней бабушки, не то перебивающей друг друга скороговоркой матери с Алёной... И Андрей полетел вниз, вдаль, вверх...
Навстречу звёздам, вместе со звёздами, рядом со звёздами...