Лаврентьев Максим
Знаки русской истории

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Лаврентьев Максим
  • Размещен: 11/06/2023, изменен: 11/06/2023. 609k. Статистика.
  • Монография: История
  • Non-fiction
  • Скачать FB2
  • Аннотация:
    Сквозь призму наградных знаков отличия, в основном военных, в книге рассматривается двухвековая история Российской империи от восшествия на её престол Петра I до отречения Николая II, а также период гражданской войны. Исторические очерки будут интересны людям различного возраста и кругозора.

    •   
       Максим Лаврентьев
      
      
       ЗНАКИ РУССКОЙ ИСТОРИИ
      
       В своих очерках Максим Лаврентьев не ограничивается простым изложением фактов, касающихся происхождения и бытования российских и советских наград. Искусным пером исследователя и поэта (а эти авторские ипостаси здесь неразделимы) он воскрешает драматические события отечественной истории. У Лаврентьева за каждым наградным знаком -- судьбы людей и в конечном счёте -- судьба государства.
       Не сомневаюсь, что эта историческая проза будет востребована как просвещённым, так и желающим просветиться читателем.
      

    Игорь Волгин, к.и.н., д.ф.н., писатель, историк, телеведущий

      
      
       ПРЕДИСЛОВИЕ
      
       Быть может, я был первым читателем лаврентьевских очерков. Их замысел рождался в наших разговорах, и для журнала "Историк". В течение полутора лет очерки появлялись на сайте журнала. И каждый раз автору удавалось привлечь внимание к очередному пласту истории то неожиданным ракурсом, то интонацией, то шуткой, то аналогиями с нашим временем... Вся история Российской империи и гражданской войны прошла перед нами. Тут и батальные подвиги, и дипломатические достижения, и придворные заслуги, и хитрости, и курьёзы... Лаврентьев не идеализирует своих героев. Не идеализирует и саму идею пышных государственных награждений. В них есть и героика, и лесть, а иногда и мошенничество. Нередко он взирает на них с добродушной иронией. Да, награды заслуживают не только доблестью, но и хитростью. Есть ордена, положенные "по статусу", есть награды "за выслугу лет". Но самые благородные - те, что получали защитники Отечества. Истинные герои. Их в этой книге немало. Забывать о них нельзя. По крайней мере, если забудем -- счастливее и сильнее уж точно не станем. Ордена и медали - как яркие отметины в солдатских судьбах. А презирать ордена может только тот, кто заслужил хотя бы самые скромные награды. Это старая истина.
       Повествование начинается с Первого. С первого императора, с Петра Великого, которого Пушкин назвал "Божией грозой". Многие традиции в нашей стране восходят к этому исполину (хотя есть у русских наград и предыстория, о которой Лаврентьев тоже пишет). И первый кавалер, о котором пишет Лаврентьев -- из петровской плеяды: "Ближайший сподвижник Петра, родовитый боярин (говорят, первым из бояр сбрил бороду), игравший при царе на первых порах гораздо более важную роль, чем безродный "полудержавный властелин" Алексашка Меншиков (тоже, конечно, впоследствии андреевский кавалер). Именно он, руководя Посольским приказом, отвечал за внешнюю политику России - прорубал окно в Европу. Первый русский фельдмаршал. Первый генерал-адмирал флота, созданного при его непосредственном участии. Справедливо, что первым он удостоился и ордена с милым сердцу русского моряка голубым Андреевским крестом". Недурное начало? В таком же ритме глава за главой возникают видения русской истории - со всеми победами и поражениями.
       Это необычная книга. Тут дело не в фалеристике, а в том, что историческое пространство, оказывается, можно восстанавливать по крупицам. Как правило, об орденах пишут в барабанном, триумфальном стиле. Здесь вы найдёте куда больше оттенков и настроений. Максим Лаврентьев - настоящий книгочей и исследователь прошлого. Кроме того, он писатель, а не только коллекционер и комментатор собственных книжных впечатлений. А потому о сложном он пишет просто, как будто ведёт непринуждённый разговор. Уж мы-то знаем, что за этой непринуждённостью стоит ежедневный труд -- целенаправленное чтение, выискивание полезных и знаменательных фактов, отбор информации. А иначе не было бы столь добросовестных очерков.
       В этой книге политическая история переплетена с историей литературы, с летописью русской культуры. Максим Лаврентьев -- тонкий знаток в этой области. Он чувствует и знает, как менялась атмосфера - от Петра к Александрам, от суворовских викторий к сражениям за Туркестан... Внимательный читатель сумеет разгадать -- что такое дух времени, изменчивый, ускользающий... Ради этого, думаю, всё и затевалось.
       Уверен, что не менее интересным будет и продолжение -- очерки истории разнообразных наград советского периода. История едина и неделима, каждое десятилетие добавляет неотъемлемые штрихи в общую картину. И нам интересно продолжать разговор, в котором ордена и медали -- лишь повод для путешествия в прошлое.
      

    Арсений Замостьянов

      
      
      
       ЗНАКИ ДОБЛЕСТИ И ХИТРОСТИ
      
      
       "ЗА ВЕРУ И ВЕРНОСТЬ"
      
       Орден Святого Андрея Первозванного
      
       Само понятие "орден" (от лат. ordo -- ряд, порядок; отсюда же и нем. ordnung) в своём первоначальном значении нашему Отечеству не просто несвойственно (помните сакраментальное: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет"?), но прямо-таки враждебно: Ливонский и Тевтонский (Немецкий) рыцарские ордена несколько столетий представляли реальную угрозу для православной Руси, более опасную и долговечную, чем Орда (от тюрк. ordu -- лагерь, стан, тоже подразумевается некоторый порядок).
       Иван Грозный пытался организовать и у нас подобную привилегированную корпорацию. То, что ему удалось, известно как опричнина. Члены этой организации облекались в одинаковые чёрные одеяния, шапки и кафтаны. Они напоминали бы типичный орден братьев во Христе, когда б не пёсьи головы, притороченные спереди к седлу, да нечто вроде метёлки, носимой вместе с колчаном.
       Но нас интересует орден в более распространенном теперь значении, то есть почётный знак отличия, в который превратились кресты с рыцарских плащей. Собачьи головы и мётлы, конечно, нонсенс -- тот же Грозный по традиции жаловал приближённых золотыми цепями на шею. В цепь иной раз вставлялась либо закордонная ("корабельник", "португал"), либо отечественная золотая монета ("московка"). О последней во времена правления Фёдора Иоанновича писал английский дипломат Джильс Флетчер: "Тому, кто отличится храбростью перед другим или окажет какую-либо особенную услугу, царь посылает золотой с изображением святого Георгия на коне, который носят на рукавах или шапке. И это почитается самою большою почестию, какую только можно получить за какую бы то ни было услугу".
       Однако "золотой" относится более к истории медалей, а что же собственно ордена? Их появление в России связано с преобразовательной деятельностью другого выдающегося самодержца -- Петра Великого.
       Возвратившись в 1698 году из европейского турне, царь (урядник Преображенского полка Пётр Михайлов, как он пожелал называться в путешествии) привёз из Туманного Альбиона, помимо всего прочего, идею высшей государственной награды. Не любивший откладывать задуманное в долгий ящик, в том же году он учредил орден Святого апостола Андрея Первозванного -- первый в своём роде и некоторое время единственный. Выбор очевиден: согласно популярной легенде, апостол Андрей занимался распространением христианства в будущих славянских землях, на основании чего по сей день считается нашим небесным покровителем. Впоследствии апостол был распят на необычном Х-образном кресте, что и отражено в дизайне орденского знака. Кроме фигуры распятого, крест с четырёх сторон снабжён латинскими буквами S. A. P. R. (Sanctus Andreas Patronus Russiae -- "Святой Андрей -- покровитель России").
       Вид орденского знака постепенно менялся и усложнялся. Окончательно утвердился знак-крест, который полагалось носить возле бедра на перекинутой через плечо голубой муаровой ленте. Восьмилучевая орденская звезда всегда крепилась на левой стороне груди выше всех прочих наград, учреждённых позднее. Внутри звезды, сперва матерчатой, а не металлической, изображался Андреевский крест, заменявшийся при Павле I на двуглавого императорского орла, и девиз по кругу: "За веру и верность".
       Поначалу живых и здравствующих кавалеров ордена из россиян должно было быть не более двенадцати, по числу апостолов, а с кавалерами-иностранцами -- двадцать четыре, но уже при Петре это правило не соблюдалось. Кто же вошёл в узкий круг избранных? Вспомним двух первых кавалеров, чей пример показателен для всей истории ордена Святого Андрея.
       Граф Фёдор Головин. Ближайший сподвижник Петра, родовитый боярин (это он, подавая пример другим боярам, первый сбрил себе бороду), игравший при царе поначалу гораздо более важную роль, чем безродный "полудержавный властелин" Алексашка Меншиков (тоже, конечно, впоследствии андреевский кавалер). Именно Головин, руководя Посольским приказом, отвечал за внешнюю политику России -- прорубал окно в Европу. Первый русский фельдмаршал. Первый генерал-адмирал флота, созданного при его непосредственном участии. Справедливо, что первым он удостоился и ордена с милым сердцу русского моряка голубым Андреевским крестом.
       А вот вторым кавалером стал небезызвестный малороссийский гетман Иван Мазепа. Личность противоречивая и сумбурная, в координатах нашей истории -- злодей и предатель. Хотя на "незалэжной" Украине его всячески оправдывают и выставляют напоказ, тиражируя изображение на денежных купюрах -- мелкого, как и сам гетман, достоинства. Так или иначе, но кавалерство Мазепы оказалось недолгим: Андреевскую звезду демонстративно сорвали с кафтана, в который, за недосягаемостью оригинала, был обряжён изображавший гетмана манекен. С тех пор так и повелось: за веру и верность России нет-нет да и наградят какого-нибудь её врага. Но к этим случаям ещё вернёмся.
       Гораздо позднее, в 1720 году, появился проект орденского статута -- точное описание награды, порядка награждения и ношения. Вот характерный отрывок из этого, так и не утверждённого Петром, документа: "...одним за верность, храбрость и разные нам и отечеству оказанные заслуги, а другим для ободрения ко всяким благородным и геройским добродетелям; ибо ничто столько не поощряет и не воспламеняет человеческого любочестия и славолюбия, как явственные знаки и видимое за добродетель воздаяние".
       Любопытно, что Пётр, автор статута, стал лишь седьмым, удостоившимся ордена Святого Андрея. Причём за боевые заслуги: царь руководил захватом шведских кораблей в устье Невы. Скромно держался "урядник Преображенского полка" -- у его тщеславных наследников вошло в привычку украшать себя высшей государственной наградой сразу по восшествии на престол.
       Заодно не забывали ободрить особо приближённых. Так, императрица Анна Иоанновна пожаловала орденом своего фаворита, пресловутого Бирона. Елизавета Петровна отличила Алексея Разумовского -- по-семейному, если верить преданию об их тайном браке. Екатерина Алексеевна точно так же облагодетельствовала Григория Потёмкина и Платона Зубова (тоже понятно, за какие услуги). Особняком в этом будуарном мирке стоит законный супруг Екатерины. Сумасброд Пётр III начал своё недолгое и бесславное правление с возложения голубой ленты на графа Воронцова, Романа Илларионовича, отца императорской любовницы. После цареубийства (официально было объявлено о смерти от геморроидальных колик) Воронцов, конечно, попал в опалу, но через некоторое время снова вошёл в милость и, служа в разных местах губернатором, остался в истории под красноречивым прозвищем Роман Большой Карман.
       Были, разумеется, и другие кавалеры, несравненно более достойные Андреевского ордена. Прежде всего, это герои-полководцы Румянцев-Задунайский и Суворов-Рымникский. Последний награждён в 1787-м за сражение под Кинбурном, а ещё через два года получил к ордену бриллиантовые знаки -- за Рымник. Выделяются в наградном списке боевые адмиралы -- Грейг, Чичагов, Сенявин.
       Как явствует из орденского статута, "никакие точные заслуги не определяются законом для достижения сего ордена, и удостоение оным зависит единственно от Монаршего внимания к службе и отличиям высших чиновников государственных". А раз так, наградить в принципе можно было кого и за что угодно. Даже смертельного врага. В 1807 году Александр I после поражения русских войск под Фридландом и заключения унизительного Тильзитского мира наградил орденом, носящим имя святого покровителя России, Наполеона Бонапарта и его брата Жерома, маршалов Бертье и Мюрата, политического авантюриста и прохвоста Талейрана. Узнав об этом, возмущённый шведский король Густав IV свой Андреевский орден снял и вернул, за что вскоре поплатился Финляндией. Интересно, французские маршалы и по Бородинскому полю разъезжали с русской звездой на мундире?
       Кстати, в Отечественную войну с её обилием наград "Святого Андрея" выслужил только генерал Александр Тормасов - за победоносное сражение под Красным.
       С эпохи Павла I, утвердившего, наконец, правила награждения апостольским крестом, орденом наделялись все великие князья (по факту рождения) и князья императорской крови (по достижении совершеннолетия). Всем известный обычай перевязывать новорождённых мальчиков голубой лентой, а девочек -- розовой восходит именно к павловскому времени: красной тогда стала лента "женского" ордена Святой великомученицы Екатерины, второго по старшинству в истории русских наград, его автоматически удостаивались все великие княжны.
       Логично, что в этом "детском саду" следовало навести орднунг, а посему с 1855 года к Андреевскому ордену начали добавлять мечи - за военные подвиги. Вообще, в XIX веке орденская звезда стала важным элементом полковых значков гвардейских частей, а затем и некоторых армейских полков, что несколько оживило саму награду. Солдаты крепили звезду на головные уборы, патронташи-лядунки и даже на конские попоны.
       Последним Андреевским кавалером в Российской империи (за всю историю их было чуть более тысячи, о некоторых мы поговорим в связи с другими наградами, менее пафосными) стал князь императорской крови Роман Петрович Романов. Пришедшее к власти в феврале 1917-го Временное правительство удалило с ордена короны (правда, "Андреем" с республиканским орлом, созданным по эскизу известного художника Ивана Билибина, никого наградить не успели), а вскоре большевики ликвидировали и сам орден. Сохранился он только за рубежом -- как династическая награда рода Романовых, которую выдают редко и только по мирным поводам, например по случаю очередного морганатического брака.
       Указом первого президента России N757 от 1 июля 1998 года орден Святого апостола Андрея Первозванного был восстановлен в ранге высшей награды Российской Федерации. Почти за два десятилетия, прошедшие с той поры, кавалеров не так уж много -- шестнадцать. Среди них -- бывший президент СССР Михаил Горбачев (о традиции подобных награждений уже говорилось выше). Орденоносцев могло быть и больше, но в том же году, когда реабилитировали "Святого Андрея", лауреат Нобелевской премии по литературе Александр Солженицын, всю жизнь боровшийся против репрессивной системы, отказался принять награду из рук Бориса Ельцина.
       А в 2014-м Сергей Кужугетович Шойгу, министр обороны РФ, получил единственную в новейшее время воинскую разновидность ордена, "с мечами". Сами догадайтесь за что.
      
      
       "ЗА ЛЮБОВЬ И ОТЕЧЕСТВО"
      
       Орден Святой Екатерины
      
       Июль 1711-го. Более полугода идет русско-турецкая война. Царь Пётр во главе 40-тысячной армии находится на берегах Прута. Позади полный лишений переход от Днестра, во время которого из-за изнуряющей жары, недостатка воды и продовольствия погибло немало русских солдат. Зато впереди обильная Валахия, её господарь Константин Брынковяну (тайно удостоенный ордена Святого апостола Андрея Первозванного за сочувствие к России) обещал всяческую помощь. Пока же в рядах петровского войска гарцуют несколько тысяч вооружённых пиками и луками конных молдаван -- подкрепление от Дмитрия Кантемира, господаря молдавского. Русские переправляются на западный берег реки, рассчитывая найти там больше возможностей для фуражировки, но вместо этого встречают постепенно подтягивающуюся огромную турецкую армию великого визиря Балтаджи Мехмед-паши. Пользуясь пятикратным (!) численным превосходством, турки с запада, а татары и запорожцы-предатели с востока, по берегу Прута, окружают русскую армию. Брынковяну не решается выступить на помощь Петру (эта нерешительность стоила жизни ему и его сыновьям).
       Два дня с переменным успехом продолжаются схватки в отдельных пунктах оборонительной позиции. Время румянцевских и суворовских побед малым числом ещё не пришло. И всё-таки русские гренадеры показали, на что способны недавние победители шведов под Полтавой. Когда вечером 20 июля после канонады толпы янычар бросились в атаку, их сначала остановили ружейными залпами и заставили залечь под огнём, а затем забросали гранатами. Турки бежали с поля боя сломя голову. Польский генерал Станислав Понятовский, служивший у султана военным советником (через 100 лет его внук, маршал Франции Юзеф Понятовский, будет "по наследству" на Бородинском поле командовать корпусом Великой армии Наполеона), вспоминал: "Кегая (помощник великого визиря. -- М.Л.) и начальник янычар рубили саблями беглецов и старались остановить их и привести в порядок".
       Однако положение окружённой русской армии всё ещё оставалось отчаянным: помощи ждать неоткуда, за спиной река - почти непреодолимое препятствие в виду неприятельских масс, вот-вот начнётся голод. Русским грозила участь древних римлян Красса, некогда уничтоженных парфянами в Месопотамии. И Пётр, как прежде римский триумвир, готов был попытать счастья оружием - в том случае, если дипломатия окажется бессильной. Вице-канцлер Шафиров отправился в турецкий лагерь на переговоры. Россия была готова лишиться в пользу Швеции, союзницы султана, даже древнего Пскова, чтобы не отдавать недавно рождённый в муках на берегах Невы Петербург, но в итоге утратила лишь Азов (правда, надолго). Кроме того, пришлось собственными руками срыть новенькие укрепления Таганрога -- шедевр тогдашней фортификации.
       Столь мягкие условия объяснялись не только полученной накануне янычарами взбучкой (прискакавший в расположение турок шведский король Карл, недовольный миром с русскими, получил такой ответ от Мехмед-паши: "Ты уже их испытал, и мы их знаем. Коли хочешь, нападай на них со своими людьми, а мы заключённого мира не нарушим") -- существенную роль сыграла крупная взятка. До сих пор у нас любят повторять историю о том, как невенчанная супруга Петра Марта Скавронская -- будущая императрица Екатерина I -- пожертвовала свои драгоценности на подкуп турецкого визиря.
       Придётся в очередной раз разочаровать романтиков: это всего лишь исторический миф. Несомненно, в критической обстановке петровская "Катенька" повела себя мужественно. Наверное, иного и не следовало ожидать от бывшей жены драгуна -- Марта в первом замужестве была драгуншей Крузе. Непонятно только, зачем вообще её, беременную, потащил герр Питер за собой на войну...
       Да, не хуже гвардейца держалась боевая подруга, не ударила в грязь лицом, а вот с побрякушками поступила как настоящая женщина: не желая лишиться их, раздала на хранение офицерам, а потом, когда опасность миновала, настоятельно попросила вернуть. Благо в драгоценностях этих особой нужды у Питера не было: взятку -- 150 тыс. рублей -- он выдал из собственной походной казны. Так, во всяком случае, записал в своём дневнике датский посланник Юст Юль, насмотревшийся всякого при царском дворе. Когда года через три король Дании предложил Юлю снова отправиться в Россию, тот предпочёл командовать эскадрой в качестве адмирала, исходатайствовав себе "всемилостивейшее избавление от столь важного поручения".
       Походные заслуги экс-драгунши оценило главное действующее лицо -- российский самодержец. Пётр и раньше требовал считать Марту своей женой, а теперь впрямь решил жениться. В феврале 1712 года молодые венчались в петербургской церкви Исаакия Далматского, и уже в следующем, 1713-м, царь учредил для своей второй половины специальный орден, следующий по старшинству после ордена Святого Андрея.
       "...Наша любезнейшая супруга государыня императрица Екатерина великою помощницею была, и не точию в сём, но и во многих воинских действах, отложа немочь женскую, волею с нами присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с турки, почитай отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей нашей армии..."
       Выбор небесной покровительницы для ордена связан с новым именем, а не с подвигом Марты. Хотя первоначально автор идеи намеревался назвать его орденом Освобождения, однако, по причинам политическим решение своё изменил. Согласно житию, Святая Екатерина "изучила творения всех языческих писателей и всех древних стихотворцев и философов, хорошо знала сочинения мудрецов древности, но она изучила также сочинения знаменитейших врачей, как например: Асклепия и Гиппократа и Галина; кроме того, она научилась всему ораторскому и диалектическому искусству и знала также многие языки и наречия". По легенде, римского императора Максенция святая привлекла красотой. Однако, не сумев поколебать в ней веры, он повелел отрубить ей голову.
       Что же особенного нашёл Пётр в Марте Скавронской? "Царица была мала ростом, толста и черна; вся её внешность не производила выгодного впечатления. Стоило на неё взглянуть, чтобы тотчас заметить, что она была низкого происхождения. Платье, которое было на ней, по всей вероятности, было куплено в лавке на рынке; оно было старомодного фасона и всё обшито серебром и блестками. По её наряду можно было принять её за немецкую странствующую артистку. На ней был пояс, украшенный спереди вышивкой из драгоценных камней, очень оригинального рисунка в виде двуглавого орла, крылья которого были усеяны маленькими драгоценными камнями в скверной оправе. На царице было навешано около дюжины орденов и столько же образков и амулетов, и, когда она шла, всё звенело, словно прошёл наряженный мул".
       Это отзыв современницы. Чересчур пристрастный, наверное.
       Теперь подробнее о самом ордене.
       Согласно третьей главе второго раздела восьмой книги "Свода учреждений государственных", "Орден Св. Великомученицы Екатерины имеет два разделения или степени: первая - дам большого креста; вторая - дам меньшего креста или кавалерственных.
       Знаки сего ордена суть следующие:
       1) Лента красная с серебряной каймою, носимая чрез правое плечо.
       2) Белый крест в руках Св. Екатерины, в самом же центре его другой меньший крест, украшенный лучами; между спицами креста четыре латинские буквы D. S. F. R., означающие Domine Salvum Fac Regem ["Господи, спаси царя" (Начало стиха в 19-м псалме Псалтири. - М.Л.)]; на банте, к которому сей крест привязан, серебряными словами изображён орденский девиз: "За любовь и Отечество".
       3) Звезда серебряная, в середине которой на красном поле серебряный крест на таком же полукружии, а в окружности изображён золотыми буквами орденский девиз. Крест дам большого креста отличается величиною от меньшего креста кавалерственных дам, носимого на левой стороне... В первой степени или дам большого креста, исключая особ Императорского Дома или других Государских фамилий, сею почестью украшаемых, имеет быть двенадцать, во второй же девяносто четыре".
       Более десяти лет орден Святой Екатерины существовал в единственном экземпляре. Затем вдова Петра, взошедшая на престол, наградила им дочерей, в том числе и будущую императрицу Елизавету. Так орден стали выдавать не только за многие воинские действа. В список кавалерственных дам затесался было мужчина - 14-летний обер-камергер Саша Меншиков, отпрыск петровского сподвижника, в то время, пусть и недолго, фактически правившего Россией. Курьёз вскоре исправили: всё семейство попавшего в опалу Александра Даниловича, лишённое богатств и почестей, выслали в Березов, где сын пережил смерть отца от оспы. Возвращённый из ссылки Анной Иоанновной, Меншиков-младший участвовал в штурме Очакова и Хотина, верой и правдой дослужился до генерал-поручика, и в 1757 году был пожалован более соответствующим орденом Святого Александра Невского.
       Орден же Святой Екатерины продолжили получать дамы, чаще всего во внимание к заслугам их супругов. Именно так достался он Софье-Августе-Фредерике фон Ангальт-Цербстской, приехавшей в Россию, обвенчавшейся здесь с наследником престола и перешедшей в православие под именем Екатерины (между прочим, в память перекрещённой Марты Скавронской, что никого тогда не насторожило).
       В день июньского переворота 1762 года Екатерина Дашкова, близкая подруга и соратница новоиспечённой самодержицы, увидев на её плече белую ленту Екатерининского ордена ("покраснела" она уже в царствование Павла), возмутилась и, сняв с графа Панина голубую Андреевскую ленту, произвела с государственной точки зрения весьма символичную замену, за что, разумеется, была незамедлительно вознаграждена. Догадайтесь, каким орденом.
       Иной раз, по традиции же, отмечались "Святой Екатериной" и воинские действа слабого пола. Когда 21 мая 1789 года русский парусно-гребной катер (коттер) "Меркурий" атаковал и захватил шведский фрегат, вдвое превосходивший его огневой мощью, командир "Меркурия" Кроун удостоился ордена Святого Георгия IV степени, в то время как его жену за помощь раненным в бою императрица Екатерина пожаловала Екатерининской звездой.
       В целом, повторимся, орден этот присуждали не совсем за собственные заслуги. На тыльной стороне орденского знака имелась даже соответствующая смыслу латинская надпись: Aquat Munia Comparis ("Трудами сравнивается с супругом").
       Сомневаемся насчёт Екатерины Голенищевой-Кутузовой, жены не самого привлекательного внешне фельдмаршала, но уж точно хороша была кавалерственная дама Екатерина Долгорукова в орденском платье из серебряного глазета с золотым шитьём, с бархатным зелёным шлейфом и в зелёной же бархатной шляпе, украшенной драгоценными камнями! Что интересно, обе они, наряду с другими русскими женщинами, являлись именно кавалерственными дамами (довольно странное словосочетание), то есть обладательницами ордена второй степени, тогда как первую степень "за любовь и Отечество" получали в основном иностранки да новорождённые великие княжны.
       Указом президента новой России Дмитрия Медведева N 573 от 3 мая 2012 года орден Святой великомученицы Екатерины восстановлен под новым девизом: "За милосердие". Его место в иерархии российских наград, конечно, уже не то, что прежде. Кавалеров пока всего четверо, и среди них снова оказался мужчина -- 100-летний лихтенштейнский барон Фальц-Фейн, известнейший благотворитель. Эдуард Александрович -- личность легендарная, он приложил руку к восстановлению Янтарной комнаты в Царском Селе, основал в швейцарском Гларусе музей, посвящённый Суворову, и вообще славно послужил России. Впрочем, о нём вы уж справьтесь сами.
      
      
       "ЗА ТРУДЫ И ОТЕЧЕСТВО"
      
       Орден Святого Александра Невского
      
       Звезду в честь Святого благоверного князя Александра Невского задумал ещё Пётр I, а учредила Екатерина I в 1725 году, после смерти царственного супруга.
       Первые восемнадцать кавалеров, всё люди не самых больших военных и гражданских чинов, получили награду по случаю бракосочетания русской принцессы Анны Петровны и голштинского герцога Карла Фридриха, открывшего собственной персоной список орденоносцев. Однако уже вскоре, в годовщину перенесения мощей Александра Ярославича из Владимира в Александро-Невскую лавру, построенную на вероятном месте битвы, в которой князь одолел шведов (находилась она в то время за границей Петербурга, да и лаврой назвалась не так скоро, при Павле), статус ордена был существенно повышен: императрица пожаловала им два десятка наиболее высокопоставленных и приближённых лиц, включая парочку европейских монархов. Заодно и себя не позабыла, а уж у преемниц её это вошло в обычай.
       Анна Иоанновна, к примеру, имела наряду со "Святым Александром" ещё и "Святого Андрея". Елизавета Петровна, отметившая орденом двух неудачников -- великого князя Петра Фёдоровича, будущего Петра III, и его сына (его ли, право?) Павла Петровича, вместе с верховной властью в государстве стала обладательницей и всего недостающего комплекта государственных наград ("Святая Екатерина" у неё к тому времени давно уже была). А летом 1762 года, по случаю воцарения, мать малолетнего Павла (тут уж нет никаких сомнений -- Екатерина II) тоже подвесила этот орден себе на парадное платье -- в придачу к остальным.
       За время правления "матушки Екатерины" общее число кавалеров приблизилось к шести сотням. Некоторые награждались за вполне конкретные дела, как Суворов -- за усмирение польских конфедератов, или Ушаков -- за победы над турецким флотом (в 1791 году, а ещё через семь лет добавились бриллиантовые знаки), другие -- "дабы против прочих в ранге не понёс обиды". Сложилась даже практика требовать себе "Александра" за выслугу лет. Но в случае со светлейшим князем Кутузовым или, допустим, с Мусиным-Пушкиным, известным историком и собирателем старинных рукописей, всё, разумеется, совершилось по справедливости.
       Иной раз награды можно было и лишиться -- хорошо, если не заодно с головой. Так, у Александра Ивановича Румянцева, отца Румянцева-Задунайского, позднее также ставшего кавалером -- за Кунерсдорф, с воцарением Анны Иоанновны орден отобрали. В разное время принуждены были вернуть его Бирон с братьями, фельдмаршал Миних. Хотя и не навсегда -- всем поименованным награду возвратили со временем, с переменой правителя.
       В павловском "Установлении для Кавалерских Российских орденов" (1797) приводится подробное описание награды: "Крест красный, имеющий в промежутках двуглавых орлов, а в середине изображение Святого Александра на коне. На другой стороне в белом поле его вензель с Княжеской Короною. Звезда серебряная, в середине которой в серебряном поле вензеловое имя Святого Александра Невского под Княжескою короною". Вокруг вензеля с короной надпись: "За труды и Отечество". Крест носили на красной ленте, перекинутой через левое плечо, звезду -- на груди слева. Старшие кавалеры получали доход с определённого числа крепостных душ, однако и сами принуждены были раскошеливаться: в кассу ордена требовалось единовременно внести 200 (при Павле), а затем 600 (при Александре I) рублей. Деньги эти шли на благотворительность.
       Капитульным храмом ордену определили Троицкий собор Александро-Невской лавры, где в многопудовой серебряной раке, что ныне занимает целый зал Эрмитажа, хранились мощи благоверного князя (у ордена Святого апостола Андрея Первозванного капитульным был Андреевский собор на Васильевском острове, а у ордена Святой великомученицы Екатерины -- Екатерининская церковь при Училище для воспитания благородных девиц).
       В царствование Александра Благословенного к орденскому кресту добавили между четырёх его лучей "четырёх золотых же двуглавых орлов под Императорскую Короною с распущенными крыльями, коими они на поверхности лицевой стороны креста и соединяются между собою, имея в когтях перуны и лавровые венки". Такими крестами в Отечественную войну были награждены сорок восемь кавалеров, и в числе их генералы Остерман, Раевский и Коновницын -- за Бородинское сражение. Дохтуров, Милорадович, Уваров и бравый казак Платов, уже имевшие орден Святого Александра, получили к нему алмазные знаки.
       Кстати, фактически этой награды, всегда одной-единственной степени, можно было удостоиться четыре раза. Например, отличившись на гражданском поприще, затем проявить себя на военном и за это оказаться пожалованным "мечами к имеющемуся ордену св. Александра". Если же награждённый достигал генеральского чина, то мог претендовать и на бриллиантовые знаки, а после того -- на специальные бриллиантовые мечи к ним. Впрочем, чаще "Александра" давали сановникам, а не военным.
       С середины позапрошлого века и вплоть до 1917 года Александровский крест покрывали чёрной эмалью. Общее число награждённых перевалило за три с половиной тысячи, причём особенно часто -- более сотни раз -- жаловали "Святого Александра" в суровом 1916 году, предшествовавшем двум революциям. Сразу после второй из них, Октябрьской, на основании принятого одним из первых совнаркомовского декрета "Об уничтожении сословий и гражданских чинов" возникла иная, уже советская наградная система, в которой царским крестам и звездам не нашлось места. Не помогло и "размонаршествление" орденского дизайна Временным правительством.
       История данного ордена на этом, однако, не закончилась. В июле 1942 года, когда на южном фланге советско-германского фронта происходило, казалось, безостановочное летнее наступление вермахта, кремлёвское руководство озаботилось поднятием боевого духа красноармейцев и учредило новые награды. Так, наряду с орденами Суворова и Кутузова снова возник орден Александра Невского, уже без всяких титулов. Дизайн, разумеется, существенно изменился, но под алой звездой легко угадывалась прежняя серебряная орденская звезда, ставшая из восьми- десятилучевой. Исчезли девиз и княжеский вензель из медальона. В круге теперь был изображён профиль древнерусского князя с пояснительной надписью. Поскольку исторически достоверных изображений Александра Ярославича не сохранилось, старший архитектор института "Центрвоенпроект" Игорь Телятников взял за основу для своего эскиза профиль актёра Николая Черкасова, удачно воплотившего на киноэкране образ грозы немецких рыцарей.
       Хотя ценность ордена Александра Невского в новой формальной иерархии оказалась относительно невелика и на китель его полагалось крепить после ордена Богдана Хмельницкого III степени, зато теперь он стал исключительно боевой наградой. Его удостаивались командиры среднего и низшего командного звена, от комдива до комвзвода, "за проявление, в соответствии с боевым заданием, инициативы по выбору удачного момента для внезапного, смелого и стремительного нападения на врага и нанесение ему крупного поражения с малыми потерями для своих войск; за выполнение боевого задания, настойчивую и чёткую организацию взаимодействия родов войск и уничтожение полностью или большей части действующих превосходящих сил противника...". И т.д. Читая пространный орденский статут, не удивляешься тому, что при общей численности награждённых (более 40 тыс.) встретить после войны живого орденоносца было непросто. Тем более интересны судьбы тех, кто удостаивался этой награды не однажды.
       Вот, например, в списке троекратных кавалеров бросается в глаза фамилия Невский. Удивительное, но совершенно случайное совпадение. Командир 818-го артиллерийского полка 223-й стрелковой дивизии 3-го Украинского фронта Николай Леонтьевич Невский неоднократно поощрялся за мужество и героизм. Орден Красной Звезды, два ордена Красного Знамени, два -- Отечественной войны I степени, не считая множества медалей и других наград, в том числе иностранных. "Четырежды Невский" -- так в шутку называли Николая боевые товарищи. Родился он на Украине, окончил пединститут в Киеве и работал учителем. Воевал с сентября 1941-го. Отличился в битве за Сталинград, при форсировании Днепра, в Ясско-Кишиневской операции. Освобождал Югославию, брал штурмом Будапешт. После войны остался в армии, служил в Рязани. Когда при Хрущеве началось масштабное сокращение Вооруженных сил, Невский был уволен в запас в звании полковника и работал на заводе "Ленинец" в Свердловске, а потом переехал в Ригу, где и умер, окруженный почётом, в 1990 году, немного не дожив до развала страны и парадов латышских легионеров СС.
       Отгремели последние залпы в Берлине, завершилась Великая Отечественная, и орден Александра Невского сделался "спящим" -- его перестали вручать, так как по статуту это предусмотрено только в случае официально объявленной войны.
       В 1992 году новая власть сохранила награду, а указом президента от 7 сентября 2010 года за N 1099 "О мерах по совершенствованию государственной наградной системы Российской Федерации" ордену Александра Невского возвращён дореволюционный облик, только слова "святой благоверный князь" так и остались в прошлом.
      
      
       "ЗА СЛУЖБУ И ХРАБРОСТЬ"
      
       Военный орден Святого великомученика и победоносца Георгия
      
       Знал он муки голода и жажды,
       Сон тревожный, бесконечный путь,
       Но Святой Георгий тронул дважды
       Пулею не тронутую грудь.
      
       Помните автора этих строк? Акмеист, отстаивавший в искусстве точность художественного образа, здесь чуть-чуть... не слукавил, конечно, а подпустил туману, воспользовался, так сказать, многозначностью поэтического слова: вольноопределяющийся, а затем ефрейтор и унтер-офицер лейб-гвардии Уланского Её Величества полка Николай Гумилёв орден Святого Георгия получить по статуту в то время, вплоть до июня 1917 года, не мог, так что поэту, по язвительному выражению Ахматовой, был "подарен крестик", а правильнее сказать, дважды пожалован Знак отличия военного ордена третьей и четвёртой степеней -- предусмотренный для нижних чинов Георгиевский крест, в просторечье именовавшийся также "солдатским Георгием" (речь о нём впереди). И если уж так гордился Гумилёв своей заслуженной солдатской наградой, довольно, впрочем, распространённой, что уж говорить об офицерах и генералах, а тем более о полных кавалерах всех степеней настоящего ордена!
       Но начнём по порядку -- с возникновения награды. Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия был учреждён Екатериной II 26 ноября (по старому стилю) 1769 года. Вовсю шла очередная русско-турецкая война, и потребность в отличии чисто военных заслуг ощущалась особенно остро. В коротком первоначальном статуте императрицей (она же стала первым гроссмейстером ордена) чётко определено: "В числе могущих получить сей орден суть все те, кои в сухопутных и морских войсках Наших добропорядочно и действительно Штаб- и Обер-Офицерами службу отправляют, а из Генералитета те, кои, в войске служа, противу неприятеля отменную храбрость или военное отличное искусство показали".
       Особые заслуги награждённых обусловили и особое положение самой награды --вне иерархии орденского старшинства, так что удостоенный "Георгия" находился как бы на отдельном счету, чем объясняется и почёт, оказывавшийся кавалерам всех без исключения степеней, а наиболее, пожалуй, искренний -- самой низшей и массовой, четвёртой. Примечательно, что даже эта степень давала своему обладателю право потомственного дворянства.
       Впервые в России орден был разделён на четыре степени. Соответственно, несколько менялся и облик награды. Например, размер орденского знака -- равноконечного креста с расширяющимися лучами, покрытого белой эмалью. На лицевой стороне в медальоне помещался образ святого на белом коне, прободающий копьём зелёного дракона. Фон красный. На тыльной стороне креста имелся другой медальон, с вензелевыми буквами "СГ", тот есть "Святой Георгий".
       Для иноверцев в XIX столетии разработали специальный толерантный дизайн -- вместо конной фигуры в медальоне двуглавый имперский орёл. Некоторые, особенно кавказцы, негодовали: "Почему мне дали крест с птицей, а не с джигитом!"
       Ко второй степени прилагалась необычной формы ромбовидная звезда, в медальоне которой по кругу шла надпись "За службу и храбрость" -- орденский девиз. Крест при этом полагалось носить на шее, а звезду -- на левой стороне груди. Первая степень также давала звезду, но предусматривала ещё и ленту через правое плечо -- три продольных чёрных и две оранжевых полосы. Это сочетание хорошо известно нашим отцам и дедам: именно так выглядела муаровая лента на колодке советского ордена Славы.
       Но то -- метаморфозы будущего, сейчас же немного предыстории.
       С давних времён Георгий-великомученик под именами Егория и Юрия почитался великими русскими князьями (сохранились монеты и великокняжеские печати с его изображением), а ещё более -- всем православным воинством, чьим небесным покровителем он считался. Историчность его едва ли доказуема, хотя в израильском Лоде, бывшем одно время Георгиополем, до сих пор показывают гробницу этого святого. Достоверных свидетельств нет, а вот аргументов против предостаточно. В 1821 году де Планси описал несколько голов Георгия, хранившихся в храмах и монастырях Венеции, Майнца, Праги, Кельна и других европейских городов. Рассказ о казни святого по приказу римского императора Диоклетиана выглядит, скорее, попыткой очернить язычника в глазах потомков. Впрочем, этот император более известен другим своим поступком: завершив так называемый кризис третьего века в Риме, Диоклетиан сначала установил твёрдое правление, отменив давно уже ставший фикцией институт принципата, а затем, в 305 году новой эры, отрёкся от власти и сделался частным лицом. Знаменит ответ бывшего императора о преимуществах выращиваемых им овощей, данный на предложение вернуться и вновь встать во главе Рима. Это, конечно, походит на исторический анекдот, но уж точно не было у Диоклетиана жены Александры, которой якобы отсекли голову заодно с Георгием, когда она стала совестить мужа. То есть жена, конечно, была, но не Александра, а Приска, одно время действительно христианка, но она своего супруга пережила и погибла позднее. Что же касается Георгия, то нам он знаком главным образом благодаря убийству им дракона, опустошавшего древний Левант. Этот подвиг церковными источниками уверенно относится к посмертным деяниям святого.
       Продолжим о степенях высших. По традиции первой возложила на себя орденские знаки (первой степени, разумеется) сама госпожа гроссмейстер. Надо заметить, что преемники Екатерины, понимая всю в хорошем смысле слова неформальность "Святого Георгия", всё-таки не баловали себя им -- в отличие от некоторых других российских наград эта не стала династической. Правда, Александр II не отказался от креста с белой эмалью, однако тут дело было в дате: в 1869 году отмечалось столетие ордена. Простим царю-освободителю эту маленькую слабость. Что касается полных кавалеров, то их за всю историю было четыре.
       Генерал-фельдмаршал светлейший князь Голенищев-Кутузов-Смоленский. Своего первого "Георгия" будущий победитель Наполеона получил в 1775 году "за мужество и храбрость, оказанные при атаке турецких войск, сделавших десант на Крымские берега при Алуште. Будучи отряжён для завладения неприятельским ретранжаментом, к которому вёл свой баталион с такою неустрашимостию, что многочисленный неприятель спасался бегством, где он получил весьма опасную рану". Не неприятель, конечно, получил рану, а Кутузов -- ту самую рану, повредившую ему глаз. В 1791 и 1792 годах Михаил Илларионович последовательно был пожалован третьей и второй степенями "во уважение на усердную службу". В первом случае он отличился при штурме Измаила. Ну и, наконец, в декабре 1812-го светлейший удостоился Георгиевского ордена первой степени -- тут уж не надо объяснять за что.
       На волковском портрете, в отличие от более известной работы Джорджа Доу, где фельдмаршал украшен голубой Андреевской лентой, присутствуют звезда, полосатая лента и белый крест на ней, почти незаметный за эфесом шпаги, но нет других георгиевских наград. Это объясняется просто: в те времена ещё полагалось при каждом новом награждении сдавать предыдущие знаки в орденский капитул. Позднее порядок изменился, так что нередко на живописных изображениях российских героев можно встретить, например, два белых креста на шее -- третьей и второй степеней.
       Генерал-фельдмаршал князь Барклай-де-Толли. Михаил Богданович, как известно, является автором гениального стратегического хода -- отступления русской армии вглубь собственной территории. Не будь его, где-нибудь перед Смоленском Великая армия Наполеона, ещё довольно свежая и многочисленная, раздавила бы русское войско, чего и при Бородино-то едва не случилось. Кстати, вторую степень Барклай получил именно за это сражение, в котором он командовал правым флангом. А первую -- в 1813-м за Кульм. Две же низших степени -- за личное мужество, проявленное в боях с французами и поляками.
       Генерал-фельдмаршалы Паскевич-Эриванский и Дибич-Забалканский. Оба они несправедливо забыты. Оно вроде бы и понятно: тот и другой усмиряли "свободолюбивых" поляков, а последний ещё и донес Николаю I о заговоре декабристов. Но разве это отменяет взятие Эривани и кровавый урок, преподанный туркам при Кулевче?
       Ещё трое были награждены орденом Святого Георгия с третьей по первую степень. Светлейшего князя Потёмкина-Таврического и генерала Беннигсена пропустим -- ещё представится подходящий случай рассказать о них. А вот генералиссимус граф Суворов-Рымникский, -- другое дело. Великий полководец заслужил своего "Георгия" сразу третьей степени в Польше "за храбрость и мужественные подвиги, оказанные 779 и 771 годов с вверенным ему деташаментом против польских возмутителей, когда он благоразумными распоряжениями в случившихся сражениях, поражая все их партии, одержал над ними победы". Четвёртую степень решено было "пропустить" так как герой уже находился в генеральском чине. Уже через два года "за храбрость и мужественное дело с вверенным его руководству деташаментом при атаке на Туртукай" он получил вторую степень ордена. А первую доставил ему в 1789 году "11 день сентября на реке Рымник".
       В ноябре того года Суворов сообщал дочери: "Получил знаки Св. Андрея тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, Первый класс Св. Георгия. Вот каков твой папенька. За доброе сердце, чуть, право, от радости не умер". Эмоции полководца легко понять (заметим, кстати, что драгоценные украшения к "Св. Георгию" в отличие от "Св. Андрея" не полагались -- ценность награды и без того была велика). Труднее разобраться в чувстве, обуревавшем партизана и поэта Дениса Давыдова, когда в "Дневнике партизанских действий 1812 года" он писал по поводу своего награждения четвёртой степенью того же ордена: "Уверяли меня, что если бы я тогда (сразу после изгнания Наполеона из России. -- М.Л.) потребовал Георгия 3-го класса, то, без сомнения, получил бы его так же легко, как и вышеозначенные награждения. Поистине я сделал ошибку, но ошибке сей причиною было высокое мнение, которое я тогда (курсив автора. -- М.Л.) имел о сем ордене: я думал, что я еще не достоин третьего класса оного!". Четвёртый класс -- это, разумеется, не третий, а уж тем более не первый, но как могло случиться, что высокое мнение прославленного героя об этой награде оказалось поколеблено? Попробуем разобраться.
       До весны 1813-го, то есть ещё в то время, когда наш партизан гордо носил на своём гусарском доломане свежий белый крестик, кавалерами четвёртой степени "Георгия" за сорок три года (считая от февраля 1770-го, после того как именно этой степенью был отмечен премьер-майор Рейнгольд Людвиг фон Паткуль) стали 1195 человек. Позднейшая статистика отсутствует. Но получить низшую степень ордена было возможно и за выслугу лет, прослужив четверть века в офицерском чине. А для морских офицеров необходимым условием являлось участие в восемнадцати кампаниях. Вот тут-то и обнаруживалась лазейка для тех, кто мечтал украсить свой мундир, чистенький и от пороха и от наград, орденом, дававшимся другим за проявленную в боях исключительную храбрость.
       По приблизительному подсчёту, в Российской империи из 10 500 (по другим сведениям -- около 15 000) георгиевских кавалеров четвёртой степени порядка восьми тысяч получили орден именно за пресловутую выслугу, по сути равнявшую храбреца с расчётливым трусом. Недовольство боевых офицеров росло, и выслуженные кресты с 1816 года стали помечать специальной надписью. В 1833-м царское правительство внесло довольно показательную (показательную скорее по нежеланию навести реальный порядок) поправку в статут: на низшего "Георгия" ветеран мог рассчитывать лишь в том случае, если за весь долгий срок службы побывал хотя бы в одном (!) сражении. Понятное дело, эта оговорка никоим образом не могла удовлетворить людей вроде Давыдова, не раз рисковавшего жизнью под неприятельскими пулями. Однако прошло ещё более двадцати лет, пока в 1855 году такое награждение не отменили вовсе. Но так как служба после четвертьвекового юбилея часто не заканчивалась, а получивший "Георгия" за выслугу мог позднее отличиться и на бранном поле, то с февраля по май того же года действовала промежуточная схема, в соответствии с которой кавалер, уже имевший эмалевый крестик, получал к нему особый бант из Георгиевской ленты. Впрочем, и это не решало проблему, и порядок награждения окончательно ужесточили. Правда, по инерции поощрение крестом за выслугу и дополнительным Георгиевским бантом продолжалось ещё несколько лет после выхода указа, а единичные случаи -- аж до 1870 года.
       В 1856 году произошло важнейшее для георгиевских кавалеров событие: наконец-то разрешили при получении следующей степени ордена оставлять при себе и носить предыдущую.
       Что же давал орден Святого Георгия помимо потомственного дворянства и всеобщего уважения? Награждённый получал пенсию. Так, в 1843 году выплаты кавалерам низшей степени увеличили в полтора раза, что составило по сто пятьдесят рублей каждому ежегодно. Сумма, конечно, небольшая, но при умеренной жизни (а какой она могла быть среди бесконечных походов!) можно было как-то протянуть. Кавалеры второй и третьей степени продолжали получать свои 400 и 200 рублей, а вот кавалеры первой степени (их на тот год в живых насчитывалось всего шесть) тоже почувствовали высочайшее внимание на собственном кармане: ежегодная выплата им с 700 рублей увеличилась до 1000. К слову, "накопить" Георгиевскую пенсию было нельзя -- двух- и более кратным кавалерам выдавалась сумма, соответствующая последней из полученных степеней.
       В капитуле, казалось бы, чисто мужского "Георгия" числились и кавалерственные дамы. Хотя, в отличие от учредительницы и гроссмейстера Екатерины II, возложившей на себя высшую орденскую степень, обе другие представительницы прекрасной половины человечества удостоились лишь последней. Зато какой ценой!
       Принцесса Мария София Амелия Баварская из рода Виттельсбахов, родная сестра австрийской императрицы Елизаветы, знаменитой Сисси, ставшая супругой Франциска II, недолговременного и последнего короля Обеих Сицилий, была в отличие от скорбного душой и телом мужа личностью выдающейся. Когда в 1860 году революционная армия Гарибальди, подошедшая к Неаполю, вынудила королевское семейство покинуть город и укрыться в восьмидесяти километрах к северу, в прибрежной крепости Гаэта, Мария София в числе других руководителей обороны выказала недюжинную стойкость, за что получила в монархически настроенной европейской прессе прозвище "Королева воинов" (задолго до телесериальной Зены), а от восхищённого её подвигом русского императора Александра II -- "боевую" четвёртую степень ордена Святого Георгия. После падения крепости королева отправилась в изгнание в Рим, где без памяти влюбилась в офицера папской гвардии, забеременела от него и тайком от мужа родила дочь. Поступок, конечно, не героический, но и недюжинный по тому времени.
       Третьей и последней кавалерственной дамой ордена в 1915 году стала 21-летняя сестра милосердия Римма Иванова. Но не за помощь раненым, а "за мужество и самоотвержение, оказанное в бою, когда после гибели всех командиров приняла командование ротой на себя". Римма отправилась в январе 1915-го на фронт добровольно, причем сначала выдавала себя за мужчину. В рядах 83-го Самурского, а затем 105-го пехотного Оренбургского полка она вскоре отличилась так, что ей, уже как женщине, были пожалованы две Георгиевские медали и четвёртой степени Георгиевский солдатский крест (об этих наградах поговорим отдельно). 9 (22) сентября близ деревни Мокрая Дубрава Пинского уезда Минской губернии произошёл бой, ставший для неё последним. Иванова, как обычно, занималась перевязкой, когда вдруг выяснилось, что все офицеры выбыли из строя. Тогда медсестра сама подняла рядовых в атаку и повела их на германские позиции. Немцы, не сумевшие бежать, были переколоты в окопах, но пуля раздробила девушке бедро. Она умерла от кровопотери на руках солдат, успев, передавали, прошептать: "Господи, спаси Россию...".
       Иллюстрированный журнал "Искра" (не путать с одноименной газетой) писал: "Государю императору было угодно за беспримерный подвиг, увенчавшийся полным успехом, содеянный сестрой милосердия Риммой Михайловной Ивановой и запечатленный её смертью, наградить доблестно погибшую офицерским орденом святого великомученика и победоносца Георгия 4-й степени". На родине, в Ставрополе, гроб с телом Ивановой опустили в землю под ружейный салют. О ней был немедленно снят пропагандистский фильм, в котором экранная медсестричка передвигалась по полю боя на высоких каблуках, размахивая при этом саблей. "Фильма" так возмутила однополчан Ивановой, офицеров-оренбуржцев, что те пообещали "отловить антрепренёра и заставить его съесть плёнку". Вскоре особым циркуляром товарища министра внутренних дел картина была снята с проката.
       Не забыта Иванова и в наше время: памятник героям Великой войны в Вязьме, где Римма числилась среди других достойных, давно снесён, но на месте гибели сестры милосердия в Беларуси совсем недавно, в 2014 году, установили памятный знак. А в России, о спасении которой Римма молила Бога, имя её носит одна из ставропольских улиц.
       В июне 1917-го, уже при новой либерально-демократической власти, появилась модификация "Георгия" четвёртой степени -- крест с лавровой ветвью. Предназначался такой орден для нижних чинов, выполнявших в бою, как Римма Иванова, офицерские обязанности. Эта разновидность просуществовала недолго, до декабря, причём второй и последний из кавалеров, подпрапорщик Осетинского конного полка Сокаев, получил своей крест с ветвью уже после формального упразднения награды. Через год, в декабре 1918-го, адмирал Колчак возобновил награждения офицеров -- "за борьбу с большевиками". Но вот что интересно и показательно: в жестокие годы гражданской смуты никто из русских офицеров не получил высшие степени "Георгия". Десять человек на Восточном фронте были отмечены третьей степенью (в том числе и сам Колчак -- за успешное наступление под Пермью), ещё семьдесят четыре офицера -- низшей, а двадцать из этих последних -- Георгиевским оружием, носитель которого (оно украшалось специальной Георгиевской лентой, так называемым темляком на эфесе) с 1807 года приравнивался к орденскому кавалеру. У Антона Деникина в его Добровольческой армии офицеров этим орденом не награждали вообще, но рядовые за отличие в бою по обычаю поощрялись солдатскими Георгиевскими крестами.
       В 1992 году указом Президиума Верховного Совета от 2 марта за N 2424-I "О государственных наградах Российской Федерации" постановлено было "вернуть российский военный орден Святого Георгия" и знак "Георгиевский крест". Награждения "Святым Георгием" вновь начались в 2000-х годах.
      
      
       Солдатский крест
      
       Время: 1812 год, 26 августа по старому стилю. Место: поле перед деревней Семёновское. Центральный редут русской позиции только что захвачен французами. Два генерала, Алексей Ермолов и Александр Кутайсов, взяв из корпуса Дохтурова третий батальон Уфимского полка, к которому по пути присоединилось немало солдат, потерявших в хаосе сражения свои части, ведут всю эту массу в контратаку. Неприятель, вкатив на укрепление свои орудия и развернув захваченные русские пушки, открывает пальбу с фасов редута. Атакующие останавливаются в нерешительности. Существует несколько описаний того, что произошло дальше. Вот отрывок из "Записок о Бородинском сражении" его непосредственного участника -- писателя Фёдора Глинки.
       "И тут-то Ермолов употребил средство, о котором рассказ и теперь остаётся в числе любимых солдатских преданий о незабвенном дне. По обдуманному ли намерению или нечаянно у него, как у начальника штаба, случился запас Георгиевских солдатских крестов в мундирном кармане. Воспользовавшись минутою, он вынул горсть крестов, закричал: "Ребята, за нами! Кто дойдёт, тот возьмёт!". И вслед за тем начал кидать кресты далеко впереди себя. Это средство обаятельно подействовало на солдат: они кинулись к крестам и пошли вперёд! Генералы подвигались скоро, кресты мелькали, толпа бежала, "ура!" гремело. И таким образом, от креста до креста, подошли к самому редуту... Редут зевнул дымом и пламенем, выслал бурю картечи, брызнул косым дождем пуль; ряды пали, другие стеснились и ворвались в укрепление. Из двух предводителей не досчитались одного: граф Кутайсов исчез! Россия и товарищи не могли предать земле с честию его тела, которого не доискались под грудами убитых; только верный конь его прибежал к своим. Генерал-майор Ермолов ранен в шею, но продолжал сражаться".
       В то же самое время, уже без помощи крестов, генерал Паскевич ударил в левое крыло французов, а генерал Васильчиков с полками 12-й дивизии штурмовал редут справа и обошёл с тыла. Совместными усилиями 30-й линейный полк наполеоновской армии был переколот, остатки его, преследуемые эскадронами Корфа, бежали, командир, генерал Бонами, ранен и пленён.
       Но довольно о битве, поговорим о кресте.
       Большую часть своей вековой истории официально именовался он Знаком отличия Военного ордена Святого Георгия. Иначе -- неофициально -- назывался Георгиевским крестом V степени, солдатским "Егорием" и т.д.
       Мысль поощрять нижних чинов армии родилась в январе 1807 года, а уже 13 (25) февраля награда была введена манифестом императора Александра I -- серебряный крест на Георгиевской ленте, во всем остальном также похожий на офицерский орден Святого Георгия четвёртой степени, но не покрытый эмалью.
       Так совпало, что "Егория" за "неустрашимую храбрость" первым получил Егорий же -- унтер-офицер Кавалергардского полка Георгий Митрохин, отличившийся в битве под Фридландом в июне того же 1807-го. Однако первый подвиг, достойный креста, ещё в январе совершил, награждённый впоследствии, подпрапорщик 5-го егерского полка Василий Березкин в бою с французами под Морунгеном. Чтобы поддержать статус знака отличия, первых отмеченных им героев переводили из армейских полков прямо в Кавалергардский, в гвардию.
       Долгое время крестообразный знак имел одну-единственную степень и выдавался лишь однажды, многократно же удостоенные не могли украшать себя новыми крестами, только жалованье их с каждым разом увеличивалось на треть. Этим последним с 1833 года, когда статут всего Георгиевского ордена был несколько изменён, разрешили носить специальный бант из орденской ленты.
       На медальоне солдатского креста, как и на медальоне ордена, изображался бой христианского великомученика с драконом, пока в 1844 году не утвердили специальный дизайн для иноверцев - с двуглавым имперским орлом, чье отсутствие прежде ощущалось достаточно остро. Вот типичный пример из воспоминаний Дениса Давыдова.
       "Однажды в бою у Ляхова один из уланов гнался с саблею за французским егерем. Каждый раз, когда егерь прицеливался по нём, он отъезжал прочь и преследовал снова, когда егерь обращался в бегство. Приметя сие, я закричал улану: "Улан, стыдно!" Он, не отвечав ни слова, поворотил лошадь, выдержал выстрел французского егеря, бросился на него и рассёк ему голову. После сего, подъехав ко мне, он спросил меня: "Теперь довольны ли, ваше высокоблагородие?" -- и в ту же секунду охнул: какая-то бешеная пуля перебила ему правую ногу. Странность состоит в том, что сей улан, получив за свой подвиг Георгиевский знак, не носит его... Он был бердичевский еврей, завербованный в уланы. Этот случай оправдывает мнение, что нет такого рода людей, который не причастен был бы честолюбия и, следовательно, не способен был бы к военной службе".
       Заключительный пассаж восходит к распространённому в дореволюционной России мнению насчёт евреев, считавшихся негодными солдатами, что зафиксировано было даже в энциклопедии Брокгауза и Ефрона!
       Кроме российских иноверцев получали крест и многочисленные иностранные подданные-христиане, солдаты союзнических армий. Так, за два года Заграничного похода русской армии кавалерами солдатского "Егория" стали почти две тысячи пруссаков, около двухсот австрийцев, десятки шведов и несколько англичан. А всего за время от начала Отечественной войны до полного разгрома Наполеона "Георгий" тронул солдатскую грудь порядка двадцати пяти тысяч раз.
       В ту войну практиковалось награждение и гражданских лиц, в частности командиров партизанских отрядов из числа мещан. Но ещё прежде, в 1810-м, по личному распоряжению императора солдатским крестом был отмечен мещанин Матвей Герасимов. Россия тогда, после навязанного ей Наполеоном Тильзитского мира, находилась в состоянии войны с Англией. Англичане и захватили торговое судно, шкипером которого был Герасимов, шедшее из Архангельска в Данию с грузом ржаной муки. Восемь солдат и офицер высадились на борт с военного брига. Они объявили "Эвплус 2-й" своим призом и потребовали, чтобы их везли в Англию. Через несколько дней русская команда взбунтовалась и обезоружила британцев, офицера при этом Герасимов заставил официально сдаться, вручив шкиперу свою шпагу.
       Известен также случай награждения солдатским крестом генерала. В 1813 году Михаил Милорадович получил его из рук императора, собственными глазами видевшего своего полководца сражающимся под Лейпцигом в рядах русской гвардии. Думаем, этот знак боевой генерал мог ценить даже выше III и II степеней ордена Святого Георгия, коих также был удостоен. Когда на Сенатской площади Милорадовича, ни разу прежде не раненного в многочисленных сражениях, где, не задумываясь, он рисковал жизнью, сразил предательским выстрелом из пистолета в спину декабрист Каховский, умирающий герой, взглянув на извлеченную врачами пулю, воскликнул: "Слава Богу! Это пуля не солдатская! Теперь я совершенно счастлив!". И даже нашёл в себе силы пошутить: мол, жаль, что после сытного завтрака не смог переварить такого ничтожного катышка...
       С 1855 года солдатский знак разрешено было продолжать носить тем, кто становился офицером и удостаивался Георгиевского ордена. А через год указом введены четыре степени креста. На оборотной стороне его теперь указывались степень и номер (с отдельной нумерацией для каждой из степеней), сами же кресты делались из золота для двух высших степеней и из серебра для низших.
       Порядок ношения был таков: полные кавалеры крепили на мундиры кресты первой и третьей степени, если же солдат удостаивался только трёх степеней, то носил вторую и третью степень, а если лишь двух нижних, то тогда только третью. Впрочем, заслужить можно было и несколько одинаковых крестов, как, например, в случае с подпрапорщиком лейб-гвардии 3-го стрелкового полка Соломатиным, кавалером двух четвёртых, двух третьих, второго и двух первых "Егориев"!
       Первая и третья степени креста дополнялись бантом орденских цветов, отчего обладатели всех степеней назывались "георгиевскими кавалерами" или имеющими "полный бант".
       Поток золотых и серебряных крестов хлынул на русских солдат с началом Первой мировой войны (только крест IV степени выдали 1 млн 200 тыс. штук). За год до войны был утверждён новый статут награды, в котором она официально получила уже давно и прочно ассоциировавшееся с ней название: "Георгиевский крест". Тогда же ввели и пожизненные пенсии: за IV степень -- 36 рублей в год, за III степень -- 60, за II степень -- 96 и 120 -- за I степень. Для сравнения: средняя ежегодная зарплата квалифицированного рабочего в то время достигала двухсот рублей.
       Началась тяжелейшая, дотоле невиданная по размаху война, в которой один лишь героизм на поле боя не мог спасти и не спас Россию. Страну сотрясала революционная смута. Жертвой её пала монархия. Как отражение раздрая и хаоса 24 июня 1917 года появился обновленный статут Георгиевского креста, изменённый деятелями Временного правительства. Согласно ему, солдаты могли отныне сами награждать своих офицеров по решению общей сходки, и по такому случаю кресты низших степеней (к тому времени они, как и высшие, уже перестали изготавливаться из драгоценных металлов) дополнялись металлической лавровой ветвью на ленту колодки.
       Развернувшаяся затем гражданская бойня пополнила список кавалеров солдатского "Егория" рядовыми-белогвардейцами, особенно в Северной армии Юденича и на Восточном фронте, у Колчака. Позже вместе с остатками "белых" Георгиевский крест перекочевал за границу, где последние награждения им были осквернены в 1944 году так называемым Русским охранным корпусом, воевавшим на стороне гитлеровцев против югославских партизан.
       Интересно, что в том же году наряду с учреждением ордена Славы, за основу которого взяли орден Святого Георгия, советское правительство едва не осуществило попытку восстановления исторической справедливости. В проекте постановления Совета Народных Комиссаров СССР говорилось: "В целях создания преемственности боевых традиций русских воинов и воздания должного уважения героям, громившим немецких империалистов в войну 1914-1917 гг., СНК СССР постановляет: 1. Приравнять б. георгиевских кавалеров, получивших Георгиевские кресты за боевые подвиги, совершенные в боях против немцев в войну 1914-1917 гг., к кавалерам ордена Славы со всеми вытекающими из этого льготами. 2. Разрешить б. георгиевским кавалерам ношение на груди колодки с орденской лентой установленных цветов..."
       Здравая мысль, не правда ли? Но воплотить её в жизнь тогда не решились. Так что не могли до конца дней своих официально носить заслуженные кресты ни лихой наездник, бывший старший унтер-офицер 18-го драгунского Северского полка Семён Будённый, ни бравые унтеры Георгий Жуков и Константин Рокоссовский.
       Знак отличия "Георгиевский крест" был восстановлен уже в Российской Федерации.
      
      
       "ПОЛЬЗА, ЧЕСТЬ И СЛАВА"
      
       Орден Святого Владимира
      
       У всякой вещи под солнцем есть тень. Такой вот "тенью" стал орден Святого Владимира для своего "старшего брата", ордена Святого Георгия. Учреждённый осенью 1782 года по случаю двадцатилетия царствования Екатерины II, он с самого начала предназначался как для военных, так и для гражданских лиц, "в награду подвигов, совершаемых на поприще государственной службы, и воздаяние трудов, для пользы общественной подъемлемых". Но своей низшей степенью, подобно "Георгию", "Владимир" быстро снискал репутацию боевой награды. С него часто начинался наградной лист будущего полководца или флотоводца. Обратим внимание на имена первых двух кавалеров "Владимира" четвёртой степени: Дмитрий Сенявин, впоследствии адмирал, командующий Балтийским флотом, победитель турок в Афонском и Дарданелльском сражениях, и Михаил Барклай-де-Толли, непризнанный "теневой" сокрушитель наполеоновского нашествия. И всё-таки "Владимир" всегда оставался "вторым номером". Характерный пример -- история с награждением Фёдора Ушакова.
       14 июля 1788 года, в разгар очередной русско-турецкой войны, у острова Фидониси в дельте Дуная произошло боевое крещение Севастопольской эскадры Черноморского флота. Невзирая на более чем двукратное превосходство турок в огневой мощи, эскадра контр-адмирала Марко Войновича, уроженца Черногории и родственника советско-российского писателя, автора трилогии о солдате Чонкине (фамилию писателя, кстати, правильно было бы произносить с ударением на первом слоге, как и фамилию его воинственного балканского предка), преследовала врага и, вынудив принять сражение, разгромила наголову. При этом особенно смелыми действиями отличился авангард под командованием бригадира -- "капитана бригадирского ранга" -- Ушакова. Господство турецкого флота в Чёрном море закончилось, угроза Крыму миновала, пора было награждать победителей. Императрица писала Потёмкину: "Действие флота Севастопольского меня много обрадовало: почти невероятно, с какою малою силою Бог помогает бить сильные Турецкие вооружения! Скажи, чем мне обрадовать Войновича? Кресты третьего класса к тебе уже посланы, не уделишь ли ему один либо шпагу?". Речь, разумеется, шла об ордене Святого Георгия третьей степени, который граф Войнович вскорости и получил от вышестоящего начальства. А вот с подчинённым герой Фидониси, чей флагманский корабль "Преображение Господне" в одиночку вывел из строя огнём корабли турецких вице- и контр-адмиралов, повёл себя некрасиво. Вместо заслуженного "Георгия" происками командира Ушаков удостоился третьестепенного "Владимира" (кавалером четвёртой степени он стал тремя годами ранее -- за успешную борьбу с чумной эпидемией в Крыму и строительство кораблей, что вполне соответствовало "демократическому" статуту ордена). Но справедливость восторжествовала довольно быстро: предвзятость Войновича обнаружилась, и в том же году Ушаков получил-таки орден Святого Георгия IV степени. Любопытно, что и предыдущая награда бригадиру была оставлена. Редчайший случай: два ордена за одно сражение. А в следующем 1789 году Ушакова произвели в контр-адмиралы.
       Теперь время рассказать о том, как выглядела эта награда, воспользовавшись седьмой главой второго раздела восьмой книги "Свода учреждений государственных", выпущенного в 1792 году.
       "ПЕРВАЯ СТЕПЕНЬ. Крест большой золотой, покрытый с обеих сторон красной финифтью; по краям креста черные финифтяные и золотые каймы; в середине лицевой стороны, на горностаевом поле, обведенном золотою каймою, вензеловое имя Св. Владимира, под Велико-Княжескою короною (для лиц нехристианского вероисповедания в дальнейшем вензель в горностаевом поле был заменён имперским орлом. -- М.Л.), а на задней стороне: день, месяц и год учреждения ордена, т.е. 22 сентября 1782 года; носится через правое плечо, на ленте шириною два с четверть вершка, о трёх полосах, из коих крайние чёрные, а средняя красная. Звезда, носимая на левой стороне груди, восьмиугольная; углы её попеременно серебряные и золотые; посреди, в чёрном круглом поле, малый золотой крест, знаменующий просвещение России Святым Крещением и Евангелием; около креста литеры: С.Р.К.В., т.е. Святой Равноапостольный Князь Владимир; а вокруг, в красной кайме, девиз ордена: ПОЛЬЗА, ЧЕСТЬ И СЛАВА".
       Вообще-то кавалером "Владимира" первой степени заслуженное лицо должно было становиться постепенно, однако на практике это правило соблюдалось не слишком строго. Так, в числе первых награждённых "крестом большим золотым" было много, так сказать, "новоиспечённых": Александр Голицын, Пётр Румянцев, Григорий Потёмкин, Никита Панин, Григорий Орлов, Николай Репнин, Захарий и Иван Чернышёвы, Иван Бецкой, Пётр Шувалов, Александр Безбородко, -- не только видные военные, но и крупные администраторы. "За присоединение разных кубанских народов к Российской империи" в 1783 году сразу высшей степенью ордена был отмечен и великий Суворов. Всего же награждённых первым классом "Владимира" уже в начале царствования Александра I было столько, что живописец Дмитрий Левицкий, около двух десятков лет создававший портретную галерею первостепенных владимирских кавалеров, так и не довёл свою работу до конца. И это несмотря на временный запрет, введённый неблагодарным Павлом I на вручение георгиевских и владимирских крестов, учреждённых нелюбимой им матерью.
       Массовость ордена отражена и в предметах исключительно мирных -- в посуде. Когда в 1777 году Екатерина II заказала на фарфоровом заводе Гарднера в подмосковных Вербилках специальные сервизы, чтобы использовать их в дни орденских торжеств (тут уместно заметить, что капитульным храмом с момента учреждения Владимирского креста был Софийский собор в Царском Селе, а с 1845 года -- более соответствующий Князь-Владимирский собор в Петербурге), то один лишь сервиз со знаками ордена Святого Владимира, обошедшийся казне в пятнадцать тысяч тогдашних рублей. Состоял он из ста сорока комплектов, в то время как Георгиевский, Александровский и Андреевский сервизы, оформленные каждый соответственно своему ордену, -- из восьмидесяти, сорока и тридцати.
       "ВТОРАЯ СТЕПЕНЬ. Крест и звезда, подобно установленным для первой степени. Крест носится на шее на ленте, шириною в один с четвертью вершок, а звезда на левой стороне груди.
       ТРЕТЬЯ СТЕПЕНЬ. Крест меньшей величины, нежели вторая степень, впрочем, одинаковой величины с крестами орденов Св. Анны (4,5 см, известный благодаря А.П. Чехову как "Анна на шее". -- М.Л.) и Св. Станислава второй степени. Крест носится на шее на ленте шириною в один вершок.
       ЧЕТВЁРТАЯ СТЕПЕНЬ. Крест такой же, но меньшей величины; носится в петлице на ленте (затем на колодке. -- М.Л.) шириною в полвершка. На кресте, жалуемом за тридцатипятилетнюю службу, на поперечных концах с обеих сторон серебряная надпись: 35 летъ".
       Подобно "Святому Георгию", "Святой Владимир" изначально выдавался воинам и за выслугу лет, а с 1855 года -- только он один, за двадцать пять лет службы. При этом крест дополнялся (так повелось с екатерининских времен, с 1789 года) бантом из орденской ленты. За исключительно боевые заслуги с того же года орденские кресты получили скрещенные мечи, и в таком виде их могли заслужить даже чиновники, находящиеся на театре военных действий. Если же в последующем речь заходила о награждении какого-нибудь лихого рубаки более высокой степенью ордена, но уже за сугубо мирные деяния, то мечи переносились на новый крест, однако располагались не в центре, а на верхнем его луче. Выдача наград с "мечами над орденом" прекратилась в 1870-м, когда, наконец, было разрешено носить прежние кресты при пожаловании более высокими степенями.
       Пенсия кавалерам полагалась довольно приличная: 600 рублей ежегодно для 1-й степени, 300 -- для 2-1, 150 -- для 3-й, 100 -- для 4-й. Но награда ценилась, разумеется, вовсе не за это. К тому же в глазах боевого офицерства иерархия владимирских крестов одно время была обратной: "Лучше быть меньше награждену по заслугам, чем много без всяких заслуг. С каким придворным вельможею, носящим Владимира I класса, поравняю я мой Владимир 4-го с бантом?" -- писал брату будущий герой Отечественной войны 1812 года Яков Кульнев. На дворе стоял 1807 год, а спустя всего пять лет дождь владимирских крестов пролился на русскую армию. Только высшей степени ордена удостоились тогда двенадцать генералов, среди которых были Коновницын и Раевский, а кавалерами II степени стали девяносто пять человек, в том числе генералы Ожаровский, Дука, Эммануэль. Их имена ныне почти забыты, лишь портреты кисти Джорджа Доу красуются в известном зале Эрмитажа, воспетом Пушкиным.
      
       У русского царя в чертогах есть палата:
       Она не золотом, не бархатом богата;
       Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
       Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
       Своей кистию свободной и широкой
       Ее разрисовал художник быстроокой.
       Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
       Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен.
       Ни плясок, ни охот, -- а все плащи да шпаги,
       Да лица, полные воинственной отваги.
       Толпою тесною художник поместил
       Сюда начальников народных наших сил,
       Покрытых славою чудесного похода
       И вечной памятью двенадцатого года.
      
       В финале этого посвященного владимирскому кавалеру Барклаю стихотворения "Полководец" есть такие слова:
      
       О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!..
      
       С прахом другого кавалера, упомянутого выше генерала от кавалерии Георгия Эммануэля, "жалкий род" поступил вполне в духе пушкинского высказывания: в 1922 году семейный склеп взломали, останки "царского сатрапа" извлекли из гроба и... расстреляли! Когда в конце 80-х годов прошлого века останки эти случайно нашли во время земляных работ, в черепе воина, при жизни получившего восемь ранений в сражениях, обнаружили пулевые отверстия от выстрелов, сделанных по нему 85 лет спустя после его смерти. Основанием для посмертного надругательства сочли участие генерала в суде над декабристами, многие из которых, между прочим, тоже были кавалерами Владимирского креста (например, Муравьев-Апостол, Лунин, Пестель). Понятно, что тяжкое ранение при Бородине, упомянутое в формуляре Павла Пестеля, или отличия при Люцене, Бауцене, Лейпциге и Париже в послужном списке Сергея Муравьева-Апостола не могли не вызвать сочувственного отклика в душе боевого кавалериста. С той же уверенностью можно предположить, что Петру Каховскому, зачисленному в лейб-егеря юнкером в марте 1816 года, а уже в декабре разжалованному за "шум и разные неблагопристойности в доме коллежской асессорши Ванергейм, за неплатёж денег в кондитерскую лавку и леность по службе", на особое сочувствие Эммануэля рассчитывать не приходилось. И всё-таки, по свидетельству Петра Долгорукова, Георгий Арсеньевич был в числе тех четырёх из шестидесяти восьми членов Верховного уголовного суда, которые выступили против смертной казни...
       С 1845 года награждение любой степенью Владимирского ордена, как и ордена Святого Георгия, давало его обладателю право потомственного дворянства, заменённое в 1900 году на дворянство личное, так как буквально не стало прохода от новых кавалеров -- купцов и разночинцев. Это уже эпоха царствования Николая II, с младенчества одарённого всеми пышными имперскими наградами, кроме двух крестиков, Владимирского и Георгиевского, как-либо дополнительно украшать которые строго воспрещалось. Только за двадцать пять лет службы в офицерских чинах (разумеется, зачисленный в армию ещё ребёнком) получил в 1890 году Николай низшую, IV степень "Владимира", а маленького "Георгия" -- в военном 1915-м. Помните, у Георгия Иванова?
      
       Эмалевый крестик в петлице,
       И серой тужурки сукно.
       Какие печальные лица,
       И как это было давно...
      
       Октябрьская революция ликвидировала орден Святого Владимира наряду с прочими имперскими орденами, но в 1957 году награда довольно неожиданно возродилась в СССР практически под тем же названием -- "Нагрудный знак в честь Святого равноапостольного князя Владимира". Учреждён знак был Русской православной церковью к 40-летию восстановления патриаршества. Впрочем, название "знак" скоро исчезло и появилось более понятное "орден", получивший на сей раз три степени. Девиз изменился ("За церковные заслуги"), однако в дизайне креста угадываются элементы его прототипа. Светский "Святой Андрей" ныне возрождён, а вот до светского "Владимира" как-то пока не дошли руки.
      
      
       "ЛЮБЯЩИМ ПРАВДУ, БЛАГОЧЕСТИЕ И ВЕРНОСТЬ"
      
       Орден Святой Анны
      
       Есть в Северной Германии, у основания Ютландского полуострова, который мы, не всматриваясь подробно в карту, готовы целиком принять за Данию, федеральная земля Шлёзвиг-Гольштейн. Наша ошибка извинительна: сами датчане (не те, разумеется, которые запрещают там теперь рождественские елки, а прежние) придерживались того мнения, что всё это -- Дания. И в доказательство серьёзности своих притязаний в конце XV века посадили на престол голштинского герцогства родных людей -- младшую ветвь датского королевского рода Ольденбургов, Гольштейн-Готторпов (Готторп -- замок в Гольштейне, ставший герцогской резиденцией). Ветвь прижилась и дала побеги по всей Европе, а в начале XVIII века уверенно нацелилась на побеждённую Россией Швецию, для чего тогдашний герцог, Карл Фридрих, по совету своего первого министра Бассевица переехал в Россию и женился на дочери Петра I Анне. Молодой петровской империи этот брак был также политически выгоден, ибо давал возможность в будущем, через наследника, бескровно устранить злейшего врага и при благоприятных обстоятельствах обосноваться на шведском троне. Кстати сказать, Карл Фридрих при определённых условиях мог стать следующим после Петра Великого российским императором. Не сложилось, и в 1727 году чету выдавили из русских пределов. Герцог возвратился в Гольштейн, где в портовом городе Киле 10 февраля следующего 1728 года супруга родила ему сына Карла Петра Ульриха -- с тех пор имя Пётр, данное ребёнку в честь дедушки, российского самодержца, у Ольденбургов-Готторпов фамильное. Однако, Анна умерла от послеродовой горячки. Ещё через семь лет безутешный вдовец почтил её память учреждением ордена Святой Анны -- по имени бабушки Христа, матери Богородицы. Впрочем, расчётливый герцог больше думал таким способом подольститься к тогдашней российской правительнице Анне Иоанновне. Орден имел одну степень, давался чинам не ниже полковника и был ограничен пятнадцатью кавалерами.
       Так бы и осталась "Святая Анна" маленьким немецким орденком, но вскоре история совершила головокружительный кульбит. В 1739 году голштинский герцог скончался, а в 1742-м недавно взошедшая на русский престол младшая дочь Петра I бездетная Елизавета, озабоченная продолжением династии, вызвала юного племянника в Россию, куда он среди прочих игрушек привёз с собой и орден с латинским девизом в центральном медальоне звезды: Amantibus Justitiam, Pietateret, Fidem, то есть "Любящим правду, благочестие, верность". Имелось и другое латинское прочтение по тем же первым буквам A.J.P.F., в переводе на русский: "Анна, императора Петра дочь".
       Через двадцать лет Карл Пётр Ульрих, ставший после крещения в православную веру Петром Фёдоровичем, унаследовал тёткин престол. Правда, всего на полгода. Только он собрался идти воевать родную Данию, чего русская гвардия ну никак не хотела, как его свергла, а затем и удавила за обедом руками своих фаворитов решительная жена Екатерина Алексеевна, урождённая София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская. Она и прежде была супругу как кость в горле. Официально же объявили иную причину смерти, смехотворную и унизительную: острый приступ геморроидальных колик от продолжительного употребления алкоголя. Новым голштинским герцогом, а заодно и гроссмейстером ордена стал малолетний Павел Петрович.
       В европейской традиции до сих пор принято именовать царскую династию, правившую Россией до 1917 года, Гольштейн-Готторп-Романовыми. Кем же был в действительности младенец Павел? Очень возможно, что Пётр III оказался несостоятелен не только как император, но и как мужчина, и после десяти лет унылого брака Екатерина, по всей вероятности, забеременела от своего тогдашнего любовника, балагура Сергея Салтыкова. Не оттого ли, придя к власти, она через несколько лет пошла на явно неравноценную сделку: обменяла стратегически выгодно расположенное герцогство покойного мужа на два малозначительных графства в Саксонии? Прямо скажем, махнулась не глядя. Впрочем, не велика разница, коли и впрямь вместо Гольштейн-Готторп-Романова 2 (15) марта 1917-го от престола в действительности отрёкся Николай Ангальт-Цербст-Салтыков. Конец известен...
       Воспитанный в блудливой атмосфере века Екатерины, Павел унаследовал если не кровь, то уж точно дух Гольштейн-Готторпа. Он отличался не меньшими странностями, чем его официальный отец. Крыс, правда, в дворцовых покоях не вешал, но тоже самодурствовал. Вначале потихоньку, ибо, лишённый всякой возможности порулить империей, даже свой "домашний" орден вынужден был давать по материнской указке. И придумал, по воспоминанию современника, следующую хитрость. Чтобы скрыть от подозрительной Екатерины свои истинные амбиции, Павел "призывает Растопчина и Овчина (который в одно время с Растопчиным был любимцем Павла), подаёт им два Аннинских крестика с винтами и говорит: "Жалую вас обоих аннинскими кавалерами; возьмите эти кресты и привинтите их к шпагам, только на заднюю чашку, чтобы не узнала императрица"". Таким образом, некоторые кавалеры вынуждались носить орден скрытно, что им, правду сказать, не удавалось, но и не возбранялось. Большинство же, как Суворов (для него, в ту пору уже сорокалетнего, это была, кстати сказать, первая награда в последовавшей длинной их череде), получало "Святую Анну" "по соизволению Её Величества, от Его Императорского Высочества". Когда же Екатерина умерла, не успев передать власть старшему внуку (не до того было: будущий император Александр Благословенный рассказывал, что как-то раз, играя, забежал в покои императрицы, где застал бабушку в объятиях Платона Зубова, её последнего фаворита), долго сдерживаемое самодурство Павла прорвалось наружу. За своё недолгое царствование он успел так восстановить против себя честолюбивую и склонную к фаворитизму гвардию, что его устранение являлось лишь вопросом времени. Одним из мощных раздражителей стало фактическое упразднение введённых Екатериной двух наиболее уважаемых в этой среде орденов -- Святого Георгия и Святого Владимира. Хотя номинально обе награды сохранились, вручение их было прекращено. Вместо этого Павел окончательно легитимировал орден Святой Анны, разделив его на три степени.
       "ПЕРВАЯ СТЕПЕНЬ. Крест золотой, большой, покрытый красной финифтью; по краям креста золотые каймы, в углах соединения оного золотые сквозные украшения; в середине лицевой стороны, на белом финифтяном поле, обведённом также золотою каймою, изображение Св. Анны, а на обороте, на таком же поле, латинский синего цвета вензель начальных букв орденского девиза, под короною". Носился крест на красной с жёлтой каймой ленте, перекинутой через левое плечо, в то время как справа располагалась звезда с красным крестом в медальоне и вышеупомянутым латинским девизом.
       Крест второй степени был меньшей величины. Вешали его на шею с помощью орденской ленты в вершок шириною, а небольшой крест третьей степени вдевали в петлицу.
       Среди многочисленных кавалеров, таких как Багратион, Барклай-де-Толли, многие из декабристов и начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александр Христофорович Бенкендорф, обращает на себя внимание военный губернатор Петербурга генерал от кавалерии граф Петер Людвиг фон дер Пален. Отличившийся на поле боя при Бендерах и при штурме Очакова, за что последовательно удостоился двух "Георгиев", Пален был приближен Павлом, но, отмеченный высшей степенью ордена со словом "верность" в девизе, предал своего государя. Это он верховодил заговором, в результате которого император в ночь с 11 (23) на 12 (24) марта 1801 года был убит (удавлен шарфом, как его отец -- подушкой). Впрочем, некоторые полагают, что действовал граф, обманом выуживая у обречённого уже Павла приказ на арест цесаревича Александра, исключительно в интересах "правды", также указанной в орденском девизе. Надо было, мол, во что бы то ни стало остановить безумца, всерьёз собиравшегося омыть солдатские сапоги русских чудо-богатырей в Индийском океане (чего ни в коем случае не могла допустить Англия). Как бы то ни было, личной выгоды переворот Петеру Людвигу не принёс никакой: обретя врага в лице овдовевшей императрицы, граф принужден был подать в отставку и удалиться в своё курляндское имение.
       Однако орден сыграл в несчастной судьбе Павла Петровича зловещую роль и напрямую. Так, за год до убийства за каламбур по поводу "Анны" (то же имя носила и царская фаворитка Лопухина) был по приказу императора прогнан сквозь строй, получив тысячу ударов палками, капитан Кирпичников. Случай этот сильнейшим образом воздействовал на дворянскую Россию, отвыкшую от телесных наказаний. "Строже сего приказа, -- замечает современник, -- не было ни одного в царствование Павла. Сие обстоятельство имело влияние на то событие, которое прекратило его правление".
       В новом веке история Аннинского ордена сложилась более предсказуемо. Даваемый как за военные, так и за гражданские заслуги, в 1815-м он получил четвёртую степень, знак которой крепился к личному холодному оружию (шпаге, сабле, палашу или кортику -- в зависимости от рода войск), а с 1829-го на эфесы начали дополнительно наносить надпись "За храбрость". Заодно обыкновенный темляк заменили на орденский, с красным помпоном, отчего эта степень получила у военных прозвище "Клюква". Аннинское оружие не снималось при награждении более высокими степенями ордена, и только если кавалер в дальнейшем удостаивался Георгиевского оружия, орденский знак низшей степени -- красный эмалевый крест на золотом поле, окружённый красным же ободком, -- помещался рядом с белым крестиком на эфесе.
       В 1828-м запретили украшать две высшие степени ордена бриллиантами (исключение было сделано лишь для иностранцев), но вместо этого до 1874 года практиковалось дополнение Аннинского креста императорской короной. По указу 1847 года крест третьей степени стали жаловать чиновникам "за беспорочную службу в одной должности не ниже VIII класса", а военным -- за восемь лет выслуги в чине не ниже штабс-капитана. Имелся у ордена и специальный бант -- для отличия награждённых за боевые заслуги, но в 1855-м вместо него ввели скрещенные мечи для всех степеней, кроме низшей, перемещавшиеся из середины на верхний конец креста в том случае, если следующей степенью ордена боевой кавалер поощрялся уже за административные заслуги.
       До 1845 года обладание любой степенью "Анны" давало право на потомственное дворянство (после этого -- только на личное, кроме первой степени). Впрочем, купцы и мусульмане, претендующие на степени от второй и ниже, могли рассчитывать лишь на статус почётного гражданина.
       Пенсия кавалеров была не слишком большой: I степень -- от 200 до 350 рублей, II степень -- от 120 до 150, III степень -- от 90 до 100, IV степень-- от 40 до 50. Однако невысокие суммы не освобождали от занятий благотворительностью. Так, удостоенным первой и третьей степенью вменялось в обязанность попечительство над больницами, а кавалеры второй шефствовали над военными богадельнями. Одну из таких богаделен в 1849 году открыли, например, в подмосковном селе Измайлове, с трёхэтажными корпусами-казармами, выстроенными по проекту создателя храма Христа Спасителя архитектора Тона вокруг старинной церкви Покрова Богородицы (капитульным же храмом ордена была церковь Праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы в Петербурге). На содержание этого богоугодного заведения для престарелых воинов, в том числе и ветеранов Отечественной войны, только в первые пятнадцать лет его существования было израсходовано более миллиона рублей.
       Как и у ордена Святого Георгия, у "Анны" имелся особый знак отличия для солдат и унтер-офицеров. Сначала его давали в основном за подвиги на поле боя, а потом гораздо чаще за выслугу лет. Знак этот, обеспечивавший прибавку жалованья, внешне напоминал знак ордена добавленной четвёртой степени на оружии, однако носился на груди и не снимался даже в случае производства своего обладателя в офицеры.
       Упразднённый вместе с другими имперскими орденами Советской властью, орден Святой Анны, подобно прочим, сохранился как династическая награда Гольштейн-Готторп-Романовых и в таком виде существует по сей день. Надо полагать, что в наградную систему России он, как и царская фамилия на русский престол, уже не вернётся.
      
      
       МАЛЬТИЙСКИЙ КРЕСТ
      
       История пребывания ордена иоаннитов в России довольно коротка, особенно в сравнении с общей тысячелетней историей этой странствующей корпорации. Чтобы уяснить причины, по которым рыцарство забралось так далеко от давно облюбованного им Средиземноморья, заглянем в глубину веков.
       В 1023 году египетский халиф Али аль-Заир позволил итальянским купцам из Амальфи восстановить в Иерусалиме старинный госпиталь (от латинского hospitolis -- "гость", то есть речь идёт прежде всего о гостинице), за пятьсот лет до того учреждённый там папой Григорием Великим для христианских паломников, посещавших Святую землю. Происхождение имени иоаннитов исследователи объясняют по-разному. Согласно одной из популярных версий, их постоялый двор располагался на месте древнего монастыря Святого Иоанна, от которого столетие спустя название перешло, выражаясь современным языком, к частному охранному предприятию, так как во взбудораженном Первым крестовым походом Израиле паломникам требовалась помимо крова и медицинской помощи уже и вооружённая охрана.
       С той поры иоанниты, иначе называемые госпитальерами, наряду с орденом Храмовников, пресловутыми тамплиерами, принимали деятельное участие в защите новоиспечённого Иерусалимского королевства. Рыцарей, покрытых красными плащами с восьмиконечными белыми крестами (они символизируют восемь рыцарских добродетелей: веру, милосердие, правду, справедливость, безгрешие, смирение, искренность и терпение), можно было видеть сражающимися и на равнинах Палестины, и в горах Ливана, и в дельте Нила, у стен осаждённой христианами Дамиетты. Нередко в кровавых столкновениях с воинами Пророка иоанниты, прикрывая отступление единоверцев, погибали почти поголовно, однако их организация каждый раз возрождалась, пополняясь вновь и вновь прибывающими из Европы крестоносцами. Более набожные и благочестивые, нежели основная разнородная масса двинувшихся на покорение Востока европейцев, члены ордена, подчиняясь утвержденному римским папой строгому уставу, не позволяли себе обычных по тому тёмному времени зверств, поэтому, когда в 1187 году Иерусалим всё-таки пал, покоритель его Саладин великодушно разрешил госпитальерам продолжить в городе их гуманитарную миссию.
       Недолго орден ещё держался в своих владениях на палестинском побережье, а затем через Кипр принужден был перебраться на остров Родос, где в продолжение двух столетий противостоял теперь уже исламской экспансии, последовательно отразив нападения египетского и турецкого султанов. Особенно сложно было справиться с Мехметом II, уничтожителем Византии. Третье же вторжение, произведённое в 1522 году руководимыми султаном Сулейманом Великолепным турками, заставило рыцарей после полугодового сопротивления оставить и Родос. Правда, через семь лет они получили от испанского короля Карла, воссевшего в тот год на престол Священной Римской империи, роскошный подарок -- остров Мальту. Владение было предоставлено в аренду, но плата взималась чисто символическая: ежегодно на Сицилию с Мальты отправляли по одному соколу.
       Однако развить гостиничный бизнес на средиземноморском курорте госпитальерам не пришлось: уже 1565 год вошёл в европейскую историю как Год Великой осады Мальты. Сорокатысячная турецкая армия несколько раз безуспешно штурмовала укрепления рыцарей, численно уступавших туркам в четыре раза. Мужество защитников и полководческий талант Великого магистра де ла Валетта, именем которого названа островная столица, оградили в ту пору не только Мальту, но и Сицилию (тамошний вице-король от страха так и не сподобился прислать подкрепление осажденным мальтийцам), и Неаполь, да, пожалуй, и всю христианскую Европу от воинствующего исламизма.
       Сражение при Лепанто 1571 года, крупнейшая морская битва XVI столетия, в которой на стороне Священной лиги участвовали мальтийские рыцари, хоть и не оказало решающего влияния на исход той турецко-венецианской войны, однако во многом предопределило ослабление турецкой мощи на Средиземноморье и, как следствие, постепенную размилитаризацию ордена, чаще называемого в ту пору уже Мальтийским. Рыцари теперь боролись в основном с морскими разбойниками, а заодно и пиратствовали сами, преимущественно разоряя берега Северной Африки.
       К концу восемнадцатого века военная слава иоаннитов поблёкла, героический дух сделался достоянием истории, так что Наполеону не стоило никакого труда по пути в Египет захватить Мальту: остров сдался французам без боя. Снова лишённые отечества, рыцари возложили все свои надежды на очередного и довольно неожиданного покровителя -- русского царя Павла. Но тут мы забегаем немного вперёд.
       Официальные сношения России с Мальтийским орденом начались при Петре I. В 1698 году боярин Борис Петрович Шереметев отправился в Европу с дипломатической миссией, посетил Рим и Венецию, а затем завернул и на Мальту -- целью посольства было прозондировать почву для сколачивания антитурецкой коалиции. Встретили русского дипломата на острове с "преизрядными яствами и питием и конфетами разными". А на прощание подарили знаки ордена -- украшенные бриллиантами звезду и крест на чёрной ленте.
       Новый виток русско-мальтийской дружбы относится ко времени царствования Екатерины II. Русские офицеры посылались тогда на остров для прохождения морской практики, а некоторые добровольцы-иоанниты отправлялись служить на российский флот, как, например, граф де Литта, которого упомянем ещё и далее. В 1770-х годах орден втянулся в тяжбу за наследство польского князя Острожского, завещавшего всё имение мальтийцам в случае пресечения его потомства по мужской линии. При помощи императрицы иоанниты утвердили свои права в Польше и даже образовали на её территории одно из своих отделений -- великих приорств. Когда же в результате так называемого второго раздела Польши острожские земли вместе с Волынью достались России, орден иоаннитов стал уже напрямую зависеть от Петербурга, что вскоре сыграло рыцарям на руку.
       Взошедший на русский престол после смерти матери император Павел при всей непредсказуемости был, однако же, последовательным сторонником и благодетелем иоаннитов. Один из его учителей оставил в своем дневнике любопытную информацию к размышлению (запись сделана в феврале 1765-го, когда великому князю шёл одиннадцатый год): "Читал я его высочеству Вертотову историю (Имеется в виду "История мальтийских рыцарей" в 14 книгах аббата Рене Обера де Верто. -- М.Л.) об ордене мальтийских кавалеров. Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии своей флаг адмиральский, представлять себя кавалером мальтийским". Как многое у Павла, детское увлечение впоследствии приняло серьёзную форму (вспомним "забавы" его с орденом Святой Анны, который он повелел своим друзьям прикручивать к эфесам шпаг таким образом, чтобы это никому постороннему не было заметно, а в дальнейшем такое ношение награды стало официальным). Сделавшись императором, Павел осыпал орден разнообразными милостями (конвенцию "Об установлении сего Ордена в России" он подписал ещё до своей коронации). Повысился более чем вдвое доход с польских имений иоаннитов, для чего великое приорство польское преобразовано было в российское (российско-католическое) с десятью командорствами вместо прежних шести. А затем в Петербург прибыл с Мальты посол -- выслужившийся в России до адмиральского чина граф де Литта, который преподнёс Павлу давно обещанный титул протектора ордена и долгожданные орденские знаки. Кроме Павла мальтийскими кавалерами стали его старшие сыновья, Александр и Константин Павловичи, государственный канцлер князь Александр Безбородко, вице-канцлер князь Алексей Куракин и несколько других лиц. В тот же день протектор привёл к присяге командоров нового российского приорства -- на сей раз уже православного, что выглядело, мягко говоря, странным в общей структуре римско-католического ордена.
       Орден иоаннитов существовал параллельно с российской наградной системой, преобразованной Павлом весной 1797 года. В день коронации русский монарх подписал известное "Установление для российских орденов": большинство прежних государственных наград превратилось в разные степени единого Российского кавалерского ордена. Орден Святого Андрея стал отныне дополнительно именоваться "орденом 1-го класса", Святой Екатерины -- "2-го", Святого Александра Невского -- "3-го", Святой Анны -- "4-го класса". Был создан иерархический порядок внутри единого кавалерского ордена, где, однако, не нашлось места наиболее почитаемым наградам -- "Святому Георгию" и "Святому Владимиру". Так Павел расправился с ненавистным ему материнским наследием: за георгиевскими и владимирскими кавалерами сохранялись их привилегии, вручение же этих орденов не производилось вплоть до смены правителя.
       Не сделавшись в полной мере частью русской системы наград, Мальтийский крест тем не менее занял в ней особое место: он стоял по важности вслед за орденом Святой Анны первой степени. А вскоре с потерей Мальты и изгнанием с неё рыцарей (отбившие остров у французов англичане и не подумали возвращать его иоаннитам) император Павел был избран Великим магистром (правда, римский папа не утвердил православного самодержца в этом звании). Рядом со своим гатчинским дворцом он велел построить для размещения администрации русского приорства специальную резиденцию. Оригинальный замок, возведённый из прессованного суглинка по проекту архитектора Николая Львова, и по сей день является одним из перлов туристической Гатчины.
       В списке русских кавалеров Мальтийского креста немало славных имён. Мы коротко остановимся только на двух, обойти которые в нашей истории никак нельзя: Александр Суворов и Гавриил Державин. В 1794 году, т.е. ещё до воцарения Павла и утверждения Мальтийского ордена в России, при штурме варшавского предместья гениальный наш полководец не пожалел желчи. По рассказу, сохранённому Денисом Давыдовым, "обратясь к графу Кинсону (В то время граф Виктор Кинсон был мальтийским полковником, впоследствии же, перейдя на русскую службу, он сделался командиром Ингерманландского драгунского полка и генерал-майором. -- М.Л.), Суворов спросил его: "За какое сражение получили вы носимый вами орден и как зовут орден?". Кинсон отвечал, что орден называется Мальтийским и им награждаются лишь члены знатных фамилий. "Какой почтенный орден! -- воскликнул Суворов. -- Позвольте посмотреть его". Сняв с Кинсона, он показал его всем, повторяя: "Какой почтенный орден!". Обратясь потом к прочим присутствующим офицерам, он стал их поодиночке спрашивать: "За что получили вы этот орден?" -- "За взятие Измаила, Очакова и прочее", было ответом их. "Ваши ордена ниже этого, -- сказал Суворов. -- Они даны вам за храбрость, а этот почтенный орден дан за знатный род"".
       Язвительность, однако, не помешала хитроумному Александру Васильевичу, получив точно такой же восьмиконечный крест из рук государя, постоянно носить его. Современник, описывая пребывание Суворова в Вене перед Итальянским походом, отметил на его шее "Мальтийский крест на широкой черной ленте".
       Не менее чуткий к политическим ветрам, Гавриил Романович Державин (кстати, близкий друг Львова, строителя Приоратского замка) отметился одой "На поднесение его императорскому величеству великого магистерского ордена святого Иоанна Иерусалимского и на победу, над Французами российским флотом одержанную 1798 года" (под таким названием это сочинение, более известное как ода "На Мальтийский орден", было в год написания опубликовано в III книжке альманаха "Аониды").
      
       ...Кто ж горня Иерусалима
       Наследник сей и друг Христов?
       В ком доблесть благодати зрима
       И соподвижник кто Петров?
       Не тот ли, сердца нежна свойства
       И чувства жалости, геройства
       В святой душе что совместил,
       Отверз отеческие длани,
       Приемлет странников без дани
       И душу рыцарств воскресил?
      
       В художественном отношении эта державинская ода, конечно, уступает более значительным его творениям и ныне обратила бы на себя внимание, пожалуй, разве что слишком по-современному звучащей фразой "Идут Американцы в бой", но в своё время не осталась незамеченной тем, кому предназначалась: чуткому Гавриилу Романовичу был пожалован Мальтийский крест с бриллиантами и, по сложившейся уже доброй традиции, осыпанной алмазами табакеркой.
       "Соподвижник Петров" между тем устроил в своём новеньком Михайловском замке отдельный от Большого тронного Мальтийский зал -- для рыцарских церемоний, но воспользоваться им не успел: 24 марта (по новому стилю) 1801 года Павел был задушен вломившимися в его покои заговорщиками. Сын и преемник его Александр восстановил в правах "боевые" русские ордена, а родовитый Мальтийский крест, включая маленький солдатский крестик (донат), выдававшийся нижним чинам с 1800 года, как и сам рыцарский орден, постепенно лишил всех прежних милостей. Молодой царь изначально не пожелал принять титул Великого магистра, потом отказался от звания протектора, а после поражения Наполеона, когда нужда в Мальте окончательно отпала, да и с прибравшими остров к рукам англичанами ссориться было некстати, деятельность иоаннитов в России постепенно свелась к нулю. Бывший мальтийский посол Литта сделался членом Государственного совета и обер-камергером, удостоился высшей российской награды -- ордена Святого Андрея Первозванного. А через четверть века в реестре вещей Александра I, хранившихся после его смерти (или исчезновения -- как хотите) в Петербургском арсенале, "крест мальтийский" был обозначен на предпоследнем месте, перед тремя шитыми звездами "неизвестного ордена".
       В настоящее время иоанниты разбросаны по миру, резиденция же их Великого магистра располагается при папском престоле -- в римском Ватикане.
      
      
       ПОЛЬСКИЕ ОРДЕНА В РОССИИ
      
       К началу XVIII столетия Речь Посполитая, ещё век назад наводившая ужас на всю православную Русь, уступила восточноевропейское лидерство модернизируемой Петром русской монархии. Польша утратила способность к сопротивлению, но былой статус великой державы многим кружил голову. Одним из них был саксонский курфюрст Фридрих Август, ставший в 1697 году польским королем Августом II.
       В 1705 году он учредил орден Белого орла, имевший одну-единственную степень, и пожаловал им четырёх своих приближённых. Интересно, что одновременно награду получили и четверо русских подданных: Меншиков, Аникита Репнин, шотландский выходец барон Георг Бенедикт Огильви (все трое -- генерал-фельдмаршалы, кто в будущем, а кто уже тогда). Четвёртым же от России стал, не к ночи будь помянут, гетман Иван Мазепа.
       А в следующем году король, словно в насмешку над судьбой официально прозванный Сильным, лишился трона. Тут-то и помогла орденская дипломатия: не прошло и трёх лет, как русские, разгромив шведов, вернули Августа на шаткий престол. Ещё через три года, в 1712-м, Пётр и Август обменялись орденами: самодержец всероссийский возложил на польского коллегу знаки ордена Святого Андрея Первозванного, а тот, в свою очередь, украсил грудь победителя под Полтавой "Белым орлом". Традиция продолжилась и в последующие десятилетия, в том числе при последнем польском короле, ставленнике Екатерины II (и её любовнике) Станиславе Понятовском, к которому вернёмся в дальнейшем.
       Рубеж веков был ознаменован для Польши тремя подряд разделами. С 1807-го по 1813 год центральная её часть, то есть собственно польские земли, существовала под именем герцогства Варшавского. Во главе этого беспокойного новообразования Наполеон, всесильный тогда к западу от Немана и Буга после Тильзитского мира, поставил опять-таки саксонца и, по совпадению, тоже Фридриха Августа, тотчас возобновившего награждение "орлом". Правда, теперь кавалерами становились исключительно враги России вроде маршала Франции Юзефа Понятовского, племянника низвергнутого короля Станислава.
       После победы русского оружия в Европе Польша в очередной раз поменяла хозяина -- ныне в статусе "царя Польского" ею распоряжался наш царь Александр. С великодушием победителя он сохранил за Речью Посполитой некоторую самостоятельность, впрочем, призрачную, в том числе и в отношении орденов: русский царь жаловал ими по собственному усмотрению, но только местную шляхту. С этой идиллией покончил Николай I: подавив очередное восстание поляков, он распорядился ввести два польских ордена -- Белого орла и Святого Станислава -- в российскую наградную систему, где "орёл" взлетел довольно высоко, расположившись рангом ниже ордена Святого Александра Невского.
       В связи с этим орден получил новый дизайн, довольно примечательный.
       "Лента тёмно-синего цвета; на ней повешен орденский знак, изображающий чёрного, коронованного, двуглавого орла, имеющего головы золотые, шеи переплетённые, а крылья и хвост обведённые золотом, на груди же красный финифтяной крест, лежащий на золотой звезде с тремя узенькими около оного полосками, из которых две золотые, а средняя серебряная; на острых углах креста малые золотые шары, а между ними в средине малые же полукруги; на кресте, поддерживаемом двуглавым орлом, находится белый одноглавый орёл, вправо обращённый, имеющий на голове малую золотую корону".
       Кроме того, была у ордена "звезда золотая; в средине звезды изображён пламенистый крест, имеющий по краям три узенькие полоски, из коих средняя красная, а прочие две золотые; вокруг же него, на синей широкой полосе находится девиз: "Pro Fide, Rege et Lege (За Веру, Царя и Закон)".
       Собственно, девиз остался прежний, но не будем приписывать Августу II излишней прозорливости, ведь rege с латыни можно перевести и как "король", и как "царь" -- в зависимости от обстоятельств.
       "К знакам сего ордена, когда он жалуется за военные против неприятеля подвиги, присоединяются по два, накрест лежащих, меча: сверху знака под короною, а на звезде так, чтобы средний щит покрывал перекрещение мечей". Вот тут задержимся. Из четырёх тысяч человек, удостоенных ордена Белого орла с 1831 по 1917 год, только 129 получили награды за военные заслуги.
       "Два, накрест лежащих, меча" добавили в 1855-м, в разгар Крымской войны. Именно такого вида орден полагался великому защитнику Севастополя адмиралу Павлу Степановичу Нахимову. Но получить своего боевого "орла" флотоводец не успел: 28 июня он был тяжело ранен на Малаховом кургане и через два дня скончался на руках у другого великого русского -- хирурга Николая Ивановича Пирогова. Поэтому-то на многочисленных памятниках Нахимов изображён с Георгиевским крестом второй степени на шее -- за Синопскую победу.
       Зато "Белым орлом" "с мечами" украсил свой мундир, залитый золотом (не придворным шитьём, конечно, а заслуженными крестами и звёздами), Алексей Петрович Ермолов, герой Отечественной и Кавказской войн. Генералу пришлось раскошелиться, так как при пожаловании мечей к ордену Белого орла взималось с пожалованного сто пятьдесят рублей. И это в дополнение к ещё тремстам за сам орден, притом что ежегодная пенсия кавалерам не полагалась.
       Но были среди кавалеров и люди сугубо мирных профессий. К примеру, Ованнес Айвазян -- да-да, знаменитый наш живописец Иван Константинович Айвазовский. Автор "Певца во стане русских воинов" Василий Андреевич Жуковский также оказался в числе удостоенных. Эта награда стала для избалованного как русскими, так и иностранными орденами поэта последней (он, впрочем, более ценил первый свой орден -- полученную в ноябре грозного 1812-го "Святую Анну" второй степени).
       А теперь вернёмся в Польшу. Живший здесь в XI веке, убитый прямо во время богослужения королем Болеславом Смелым (умели ж поляки во все времена давать своим властителям негодные прозвища!) и причисленный позднее к лику святых, краковский епископ Станислав и без того считался небесным покровителем всей Польши, а не только её последнего монарха.
       Принятый в капитул российских орденов, орден Святого Станислава стал самой младшей по рангу и наиболее распространенной наградой: до падения Российской империи в 1917 году им украсились сотни тысяч верноподданных.
       Каждый, кто хоть раз бывал в Третьяковской галерее, несомненно (если он, конечно, обладает художественным вкусом), любовался там картинами Павла Федотова, родоначальника критического реализма в русской живописи. "Вдовушка", "Сватовство майора", "Анкор, еще анкор!", "Завтрак аристократа"... Среди этих прелестей достойно смотрится и небольшое полотно "Свежий кавалер". Босой, в засаленном халате и папильотках, выпятив нижнюю губу и грудь, хвастается герой этой картины перед своей крепостной девкой (надо полагать, от него же и беременной) только что полученным орденом -- крестом Святого Станислава.
       Кое-что, однако, непонятно в картине, если не знать, что в 1845 году награждение второй и третьей степенями ордена было приостановлено в связи с ропотом, поднявшимся в среде коренного русского дворянства. Причина недовольства заключалась в следующем. Пожалование даже низшей степени "Святого Станислава" (а "свежий кавалер" демонстрирует именно третью степень) автоматически возводило награждённое лицо в дворянское достоинство, которое к тому же можно было передавать по наследству. Количество таких "новых дворян" из купцов и разночинцев возрастало массово, что пришлось не по вкусу обладателям "голубой" крови. Именно одного из безродных выскочек изобразил Федотов, происходивший из семьи бедного, но, надо полагать, гордого титулярного советника.
       С 1855 года награждение всеми степенями возобновили, но потомственное дворянство давалось теперь лишь обладателям орденов I класса (какой за Севастополь получил, кстати сказать, упомянутый уже хирург Пирогов).
       Его описанием и ограничимся. "Крест золотой, покрытый с лицевой стороны красною финифтью, о четырёх концах, из которых каждый разделён ещё на два острых конца; по краям всего креста двойная золотая кайма; на восьми острых концах золотые шарики; а между сими концами, в их соединении, золотые полукруги, имеющие вид полосатых раковин; в средине же, на белом финифтяном круглом щите, обведённом золотою каймою, с зелёным на ней венком, латинский вензель Св. Станислава, красного цвета: SS; а около щита на углах креста, с четырёх сторон, золотые Российские двуглавые орлы. Задняя сторона креста вся золотая с белым финифтяным, круглым, посреди, щитом, на котором изображён тот же вензель SS".
       Носился этот "Святой Станислав" на "волнистой ленте красного цвета, шириною в два с половиною вершка, с двойною белою с обеих сторон каймою, чрез правое плечо, со звездою, на левой стороне груди". Полагалась к нему и "звезда серебряная, о восьми лучах; посредине её большой белый круглый щит, обведённый широкою зелёною полосою с двумя золотыми по обеим сторонам каймами, из которых внутренняя уже, а наружная шире; на зелёной полосе лавровые золотые ветви, связанные посредине каждой двумя цветками; посредине щита, в малом золотом обруче, красными буквами вензель Св. Станислава: SS; а около обруча, в белом поле, золотыми буквами, девиз ордена: Praemiando incitat (награждая поощряет), разделённый сверху золотым же цветком".
       Как уже было сказано, до 1845 года любая степень ордена давала право на потомственное дворянство. Но были люди, не нуждавшиеся ни в дворянстве, ни в ежегодной пенсии, искавшие лишь бессмертия и славы.
       Помните, откуда эти строки?
      
       ...На шинели,
       Спиною к дереву, лежал
       Их капитан. Он умирал.
       В груди его едва чернели
       Две ранки, кровь его чуть-чуть
       Сочилась. Но высоко грудь
       И трудно подымалась; взоры
       Бродили страшно, он шептал:
       "Спасите, братцы. Тащат в горы.
       Постойте -- ранен генерал...
       Не слышат..." Долго он стонал,
       Но всё слабей, и понемногу
       Затих и душу отдал Богу.
       На ружья опершись, кругом
       Стояли усачи седые...
       И тихо плакали...
      
       Это "Валерик" Михаила Лермонтова.
       Поэт писал не понаслышке -- он сам участвовал в том бою с горцами и показал себя настоящим героем. Как явствует из официального отчёта, "Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик, имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об её успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнил возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы".
       Непосредственный свидетель уточняет и расцвечивает картину: "Чеченцы разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки. В этот миг Мамацев (Командир угрожаемой русской батареи. -- М.Л.) увидел возле себя Лермонтова, который точно из-под земли вырос со своей командой. И как он был хорош в красной шелковой рубашке с косым расстегнутым воротом; рука сжимала рукоять кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили момент, чтобы кинуться на горцев, если бы они добрались до орудий".
       Храбрый поручик был представлен командиром, генералом Аполлоном Галафеевым, к ордену Святого Владимира IV степени с бантом (специальное отличие для военных). Вышестоящее начальство, перестраховываясь, заменило "Владимира" на "Станислава" III степени (думается, просили бы IV степень, но за год до того, в 1839-м, её ликвидировали). Однако Николай I вычеркнул имя опального стихотворца из наградного списка, известие о чём вызвало у Лермонтова очередной выброс желчи: "Не завидую я ни вашим орденам, ни вашим гибким спинам; не завидую тому, чем вы сделались через подсказничество и низкопоклонство. Наслаждайтесь счастием своего раболепия, таков порядок вещей; то, что один носит в своей груди, другой носит на груди". Грубо, конечно же.
       Большевистская революция словно бы пошла навстречу предсказавшему её поэту, отменив разом все имперские ордена. "Станислав" остался династической наградой Романовых, жалующих им и по сей день. А вот "Белый орел" вернулся на родину, в Польшу.
       Там ему, пожалуй, и место.
      
      
      
       ДВА ВЕКА РУССКОЙ МЕДАЛИ
      
      
       Наградная медаль (фр. medaille, лат. metallum) известна с давних времён. Правда, под другим названием: монета. Да, первоначально именно денежное вознаграждение рассматривалось в качестве основной формы поощрения за труды, в том числе ратные. Лишь постепенно вырабатывалась привычка не разменивать, а сохранять в целости пожалованную монету, обычно золотую, -- как знак особенной милости даровавшего её самодержца, а затем и как наглядное свидетельство доблести лица, её заслужившего.
       Чеканный портрет монарха на золотой цепи -- частый атрибут костюма западноевропейского вельможи XVI-XVII веков. Но не только. В 1588 году, в ознаменование победы над великой испанской Армадой английская королева Елизавета I Тюдор для отличившихся офицеров своего флота повелела выбить собственное изображение на лицевой стороне медали, и триумфальную арку -- на оборотной. Свидетельство того, что эта награда носила не денежный, а символический характер, -- специальное кольцо для вдевания в цепь. О награждении матросов речи не шло -- медали для нижних чинов возникли только после революции 1643 года, при Оливере Кромвеле, да и то ненадолго.
       В Древней Руси роль знака отличия, видимо, исполняла гривна -- шейное украшение из золота, трансформировавшееся в весовую, а позднее и в денежную единицу. Впервые упоминают летописи (Никоновский список) о награждении гривной в 1000 году: "В лето 6508 (от "сотворения мира". -- М.Л.) прииде Володарь со половцы к Киеву, и изыде нощию во сретение им Александр Попович, и уби Володаря и брата его и иных множество половец изби, а иных в поле прогна. И се слыша Володимер и возрадовался зело, и возложи нань гривну злату".
       Традицию от крестителя Руси переняли его потомки, удельные князья, не отстали от них и великие князья московские. В "Разрядной книге" (так назывались сборники распоряжений русского правительства о ежегодных назначениях на военную, гражданскую и придворную службу в XVI-XVII веках) читаем об Иване Грозном: "И государь за эту службу пожаловал дворянам государевым по золотой Новгородке, а иным по Московке золотой, а иным по золочёной". Новгородками и московками именовались монеты по их происхождению, причём на аверсе (лицевая сторона) новгородки изображался всадник с копьём (у московки -- с саблей), отсюда и пошло название копейки.
       Вознаграждённый не всегда нуждался в средствах настолько, чтобы разменивать жалованную ему царём золотую монету. Особенно это касалось приближённых к трону бояр и дворян -- обладателей редких, специально для них ввозившихся из-за рубежа корабельников (голландская копия английского розенобля: на одной стороне -- роза, на другой -- король, стоящий в лодке) или португалов -- с гербом Португалии на аверсе и крестом иезуитов (!) на реверсе (оборотная сторона). Но чаще всего бережно сохранялась владельцем позолоченная московка -- награда пушкаря, стрельца и казака. И выставлялась напоказ -- на кафтане или шапке. Именно о ней во времена правления сына Грозного, Фёдора Иоанновича (конец XVI века), английский дипломат Джильс Флетчер писал, что "это почитается самою большою почестию, какую только можно получить за какую бы то ни было услугу".
       Постепенно такие награждения приобрели поистине массовый характер, невзирая иной раз на непростую финансовую ситуацию в стране. Так, за первые шесть лет по окончании Смутного времени, с 1613-го по 1619 годы, было выдано 34 тысячи "золотых" разного достоинства!
       В дальнейшем монет-медалей чеканилось столько, что хватало и на живых, и на мёртвых, как это случилось в эпоху Софьи Алексеевны, когда за участие в безуспешных Крымских походах награду помимо ста тысяч уцелевших стрельцов получили и семьи погибших. Это уже были полноценные медали в современном представлении, украшенные изображениями правительницы и двух её младших братьев, Ивана и Петра.
       Приход к власти последнего повлёк два решительных изменения в сложившейся наградной системе: во-первых, медали получили тот канонический вид, в котором пребывают и по сию пору, а во-вторых, в России впервые появились и тут же выделились в особую наградную категорию ордена, точнее знаки принадлежности к элитарной корпорации, собственно именуемой орденом.
       Об орденских знаках существует обширная, часто переиздаваемая литература. Но если орден в русскую имперскую эпоху был символом принадлежности носителя к привилегированным слоям общества, что жёстко регулировалось статутом, то медаль, сохранив определённую элитарность, сделалась в то же время подлинно народной наградой.
      
       - Нет, ребята, я не гордый.
       Не загадывая вдаль,
       Так скажу: зачем мне орден?
       Я согласен на медаль.
      
       Пусть эти слова простого русского солдата из великой поэмы Александра Твардовского послужат эпиграфом к следующей части книги.
      
      
       МЕДАЛИ ПЕТРОВСКОЙ ЭПОХИ
      
       От Шлиссельбурга до Полтавы
      
       Хотя царь Пётр Алексеевич официально принял титул императора только в конце своего правления, не сильно ошибёмся, назвав Россию первых двух десятилетий осьмнадцатого века империей. В 1721 году уже существующий порядок вещей был лишь формально закреплён.
       За двадцать один год перед тем русская армия, разгромленная шведами под Нарвой, переживала острую фазу "болезни роста". Правда, прикрывая общее отступление, в тот раз отличились лейб-гвардии Преображенский и Семёновский полки, за что им были пожалованы форменные красные чулки в знак того, что гвардейцы сражались "по колено в крови". Впрочем, скандинавы не обратили на героизм русских должного внимания и, слишком переоценивая в исторической перспективе значение своего успеха, отчеканили потешную памятную медаль с изображением плачущего царя, бегущего прочь от Нарвы.
       А зря. Ведь буквально через пару лет под Нотебургом стало не до смеха: старинный русский Орешек, переименованный Петром после взятия в Шлиссельбург (это по-немецки, а по-русски было бы Ключ-город, однако в просторечии закрепилось иное: Шлюшин), открыл-таки России путь к вожделенным берегам Балтики.
       Осаду подготовили основательно, проложив или, точнее, прорубив дорогу через вековые непролазные леса из Олонецкого края до Ладоги и перетащив из озера в Неву в обход Нотебурга, флотилию из пятидесяти малых судов. В Новгороде реформатор русской артиллерии Яков Брюс, более известный в народе как "чародей из Сухаревой башни", подготовил пушки и весь необходимый при осадных работах шанцевый инструмент.
       Благодаря этим мерам, а также активным действиям при Гуммельсгофе и на реке Ижоре, была устранена опасность возможного подхода подкреплений в крепость. И наконец 11 (22) октября 1702 года сводный отряд русских гвардейцев бросился на штурм.
       В критический момент боя, читаем в "Истории лейб-гвардии Семёновского полка", когда шведские пушки с бастионов хлестнули картечью и несколько наших солдат побежало назад к лодкам (крепость находилась на Ореховом острове в истоке Невы), распоряжавшийся здесь подполковник князь Голицын, "чтобы отнять всякую мысль об отступлении, приказал все свободные лодки оттолкнуть от берега". Видя отчаянную решимость русских, шведский комендант Шлиппенбах сдался на условиях почётной капитуляции.
       Пётр высоко ценил эту победу -- пять раз в дальнейшем, не ежегодно, конечно, а только когда между великими преобразовательными трудами находилось время, шумно праздновал он её годовщину. А чтобы прочнее закрепить славное событие в воинской традиции, повелел изготовить изрядное число медалей "На взятие Шлиссельбурга": золотые -- для офицерства и привилегированного гвардейского унтер-офицерства, серебряные -- для рядовых. В походном "Журнале Петра Великого" медали ещё по старинке названы монетами, хотя они представляли собой иной тип награды, нежели раньше. На аверсе был отчеканен профиль царя, реверс же украсила сцена штурма, причём изображение настолько детально, что по нему одному уже можно составить представление о ходе боя: показаны крепость, лодки с гвардейцами, даже траектории полета ядер!
       Штурмуемый Орешек на реверсе окружён соответствующими случаю надписями: "БЫЛ У НЕПРИЯТЕЛЯ 90 ЛЕТЪ" и "ВЗЯТЪ 1702 ОКТ. 21". В последнюю строчку вкралась ошибка, возникшая по недосмотру изготовителей штемпеля: Нотебург сдался не 21, а 12 октября. Случайно возникшая дата гораздо оказалась ближе к новому стилю.
       Через полгода, в апреле 1703-го русская армия осадила вторую и последнюю вражескую крепость на Неве -- Ниеншанц. Спесивые шведы сперва отвергли ультиматум о сдаче, но через несколько дней непрерывной бомбардировки капитулировали. Это произошло 1 мая, а ещё через пять дней из Выборга на выручку с опозданием явилась эскадра шведского адмирала Нумерса. Её авангард -- двенадцатипушечный бот "Гедан" и восьмипушечная шнява (трёхмачтовый корабль относительно небольшого водоизмещения) "Астрель" -- задержанный сильным туманом, беспечно встал на якорь в устье Невы. Здесь-то вражеские корабли и были неожиданно взяты на абордаж посаженными в лодки лейб-гвардейцами.
       Спецоперацию разработали и лично командовали десантниками Пётр I с Александром Меншиковым, за что по справедливости удостоились незадолго перед тем учреждённого, высшего и вообще единственного в ту пору отечественного ордена Святого Андрея Первозванного. Прочие участники скоротечного боя были на радостях (ещё бы не порадоваться: первая русская виктория на Балтике!) награждены медалями, и притом золотыми. Показательна надпись на оборотной стороне: "НЕБЫВАЕМОЕ БЫВАЕТ". Изображение на реверсе опять максимально детализировано и исторично: показаны оба шведских корабля в окружении двадцати семи (не верите -- посчитайте сами) русских лодок. Всего лодок было задействовано ровно тридцать. Куда же, спросите вы, делись ещё три? Они попросту скрыты бортами "шведов".
       Следующими медалями отмечены взятие многострадальной Нарвы и другое важное событие Северной войны -- разгром 29 октября 1706 года 28-тысячного шведско-польского корпуса при Калише союзной русско-саксонско-польской армией.
       Дело происходило в Польше, раздираемой, как обычно, политическими интригами: часть поляков переметнулась на сторону шведов, другая формально оставалась в союзе с Россией, но польский король и одновременно саксонский курфюрст Август II за месяц до того втайне подписал со своими противниками Альтранштедтский мир, по которому обязывался разорвать все отношения с державой Петра и отречься от престола Речи Посполитой в пользу шведского ставленника Станислава Лещинского.
       Не доверяя полякам, командовавший русскими войсками Меншиков поставил их в тыл, саксонцев поместил на левом фланге, судьбу же сражения решили русские драгуны: 84 эскадрона атаковали врага на его сильной позиции, смяли польскую кавалерию Сапеги и Потоцкого, а против шведов, спешившись, повели огневой бой. В своих "Записках" русский дипломат Иван Желябужский отмечал, что наши "в непрестанном огне 3 часа были... вящую силу взяли и так жестоко на неприятеля боем наступили, что в конец оного разорили, разве малая часть от конницы шведской ушла, а пехота вся осталась". Эту оставшуюся вместе с генералом Мардефельтом пехоту и взял в плен Меншиков, получивший в бою ранение.
       Медаль "За битву при Калише", созданная французским мастером Соломоном Гуэном и саксонцем Готфридом Гауптом, отчеканенная в Москве на Кадашевском монетном дворе, показывает нам не одного, а сразу двух Петров. Помимо обычного профиля на аверсе похожий на царя всадник изображен и на реверсе. Там же располагается девиз: "ЗА ВЕРНОСТЬ И МУЖЕСТВО". Для офицеров было изготовлено 300 золотых оттисков, различавшихся по размеру и даже по форме (некоторые не круглые, а овальные), высшим же командирам преподнесли медали в золотых оправах, украшенные эмалью и алмазами. Не забыли и простых драгун Невского, Казанского и Нижегородского полков -- их оделили серебряными медалями.
       Более массовая медаль - "За победу при Лесной" ("За Левенгауптскую баталию"). Это сражение, названное Петром "матерью Полтавской победы", произошло 9 октября 1708 года вблизи белорусской деревни под Могилёвом. 16-тысячный шведский корпус генерала Левенгаупта медленно продвигался на соединение с армией Карла XII под Смоленск, прикрывая обоз из семи тысяч повозок. Между тем основные силы шведов вместе с королём из-за недостаточного снабжения уже двинулись на юг, на дружественную Украину, к Мазепе.
       Несогласованностью действий противника блестяще воспользовался Пётр, одарённый несомненным стратегическим талантом. Отрядив генерал-фельдмаршала Шереметева преследовать Карла, он лично поспешил на перехват Левенгаупта.
       Весь день до вечера шведы отбивали атаки русской кавалерии и лейб-гвардейцев. Под покровом ночи, бросив раненых и половину обоза, уцелевшие начали беспорядочный отход, но были прижаты к Днепру, частью пленены, частью перебиты (всего их, по русским данным, погибло до восьми тысяч). Обоз с продовольствием и боеприпасами для армии Карла целиком стал добычей петровского войска.
       Через девять месяцев произошла Полтавская битва.
       Многие русские командиры получили ценные подарки за участие в этом "деле", в том числе украшенные драгоценными камнями портреты самодержца. О золотых медалях для офицеров "по достоинству их чинов" также сообщают некоторые источники, например, упоминавшийся выше "Журнал Петра Великого". Однако ни одной такой медали до сих пор не обнаружено, равно как не найдено и никаких распоряжений об их изготовлении. Сделали ли их вообще -- загадка. Зато сохранилось достаточное количество серебряных -- для урядников (унтер-офицеров) и рядовых.
       Ими награждались низшие чины Преображенского и Семёновского полков. Из двадцати пудов серебра в 1710 году было отчеканено 4618 экземпляров награды. На аверсе изображён Пётр в мантии и в лавровом венке, круговая надпись гласит: "ПЕТРЪ АЛЕЗIЕВИЧЬ ВСЕРОССIИСКIИ САМОДЕРЖЕЦЪ". Реверс украшен изображением битвы (на урядничьих медалях -- кавалерийская схватка, на солдатских -- пехотный бой) и снабжен пояснением: "ЗА ПОЛТАВСКУЮ БАТАЛIЮ". Носить медаль полагалось на голубой ленте Андреевского ордена.
       О том, как ценили эту награду простые воины, можно судить по надписям, самовольно добавленным ветеранами на гурт (ребро) медали. Вроде такой: "Сей мант (монета. -- М.Л.) Л.Г.П.П. (Лейб-гвардии Преображенского полка. -- М.Л.) 6 роты сержанта Самсона Зыбина".
      
      
       От Вазской баталии до Ништадского мира
      
       После крайне неудачного Прутского похода 1711 года, едва не закончившегося пленением Петра и всего русского войска турками, основные военные действия были вновь перенесены на берега Балтийского моря. Небольшое сражение у финского города Ваза должно было восстановить престиж нашей армии, а победу в нём по соображениям морально-психологического порядка следовало отметить как-то специально, в результате чего появилась медаль "За Вазскую баталию".
       В феврале 1714-го отряд генерал-поручика Михаила Голицына, героя Нотебурга и Полтавы, кавалера ордена Святого Андрея, нанёс поражение шведам (корпус Густава Армфельта) и занял Вазу. Для участвовавших в бою штаб-офицеров (от майора до полковника) изготовлено было 33 золотых медали, из них 6 "полковничьих", 13 "подполковничьих" и 14 "майорских", различавшихся по размеру и весу. Чинам от капитана и ниже полагалось "не в зачёт" месячное жалованье.
       Интересен дизайн награды. На её реверсе вместо привычной уже к тому времени сцены боя отчеканена надпись в шесть строк: "ЗА -- ВАСКУЮ -- БАТАЛИЮ -- 1714 -- ФЕВРАЛЯ -- 19 ДНЯ". Во второй половине XVIII века именно таков будет обычный вид русского медального реверса: только текст и дата, без фигурной композиции. Для петровского времени -- уникальный случай.
       С занятием Вазы окончилась основная фаза сухопутной операции в Финляндии, а уже 7 августа того же года у финского полуострова Гангут отлично проявил себя молодой русский флот.
       Располагая множеством галер, русские маневрами на суше и море запутали шведов и вынудили их разделить силы. Так, отряд контр-адмирала Эреншёльда (шесть из девяти имевшихся у шведов галер, три шхербота и линейный корабль "Элефант") был отправлен в западный от полуострова залив, где вскоре оказался блокирован главными силами гребного флота русских, которые, воспользовавшись полным безветрием, спокойно проследовали на веслах вдоль берега мимо бесполезно стоявших на месте парусных шведских кораблей, вне досягаемости их орудий. "К нашему великому прискорбию и огорчению, пришлось видеть, как неприятель со своими галерами прошёл мимо нас в шхеры", -- писал Карлу XII о начале своего поражения шведский главнокомандующий у Гангута адмирал Ватранг.
       Блокированным предложили капитулировать сразу, на что Нильс Эреншёльд высокомерно заявил, что он "никогда в жизни не просил пощады". Самонадеянность его объяснялась подавляющим превосходством шведов в артиллерии: 102 орудия против 43. Невзирая на это, при личном участии самого Петра русские галеры стремительно атаковали вражеские корабли и один за другим взяли их на абордаж. Потеряв отряд Эреншёльда (сам адмирал попал в плен раненым), шведская эскадра в смятении отошла к Аландским островам.
       Первая крупная победа России на море прогремела на всю Европу и отмечалась особенно торжественно в Петербурге, где в её ознаменование устроили парад: войска маршировали под специально выстроенной триумфальной аркой с изображением орла (Россия), оседлавшего слона (здесь обыгрывалось название пленённого "Элефанта").
       Затем последовали награждения медалью "За победу при Гангуте", в несколько этапов. В письме генерал-пленипотенциар-кригс-комиссару Якову Долгорукову (так витиевато именовалась должность главы комиссариатского ведомства, занимавшегося вещевым, денежным и продовольственным обеспечением русской армии) царь набросал черновую роспись, чтобы по ней "сделать червонныя и чтоб на одной стороне та баталия была вытиснута, также и чепи золотыя, чтоб через плечо надеть было мочно". Всего предполагал царь изготовить "манет золотых с чепьми: 3 по 150 червонных, 5 по 100, 11 по 70, 21 по 45, 40 по 30", а "без чепей: 50 по 11 червонных, 70 по 7, 500 русского дела червонных двойных, 1000 русского дела червонных одинаких, 1000 рублевых манетов". Впоследствии этот план скорректировали: громадные медали в 150 червонцев отчеканены не были, следующие за ними по весу, в 100 и 70 червонцев, скоро вернули в плавильную печь, так что наиболее весомыми во всех смыслах оказались "манеты" в 45 "червонных" на здоровенной золотой "чепи".
       Их получили бригадиры десанта Пётр Лефорт и Александр Волков, а также один из флотоводцев -- командир галерного авангарда капитан-командор Матвей Змаевич. Другие достались армейским полковникам и майорам, гвардейским унтер-офицерам -- всего 144 золотых медали и к ним 55 золотых же цепей. Урядникам-армейцам, простым солдатам и матросам выдали серебряные оттиски -- с точно таким же царём на аверсе, сценой боя и надписью над датой на реверсе: "ПРИЛЕЖАНИЕ И ВЕРНОСТЬ ПРЕВОСХОДИТЪ СИЛНО".
       Тысячи серебряных медалей не хватило на все 3,5 тыс. рядовых участников сражения, поэтому некоторым ветеранам пришлось напоминать о себе письменно, адресуясь прямо к царю: "Державнейший Царь Государь Милостивейший, служу я, раб твой, тебе великому Государю в морском флоте в галерном батальоне в солдатах и в прошлом, Государь, 1714 году был я нижепоименованный при взяте неприятельского фрегата и шести галер на батали, а которые моя братья баталионные солдаты такожде и матрозы были на той баталии и те получили твои государевы монеты, а я раб твой не получил, понеже... по списку, Государь, написано по которому монеты даваны, Дементий Лукьянов, а имя моё Дементий Игнатьев... Всемилостливейший Государь, прошу Вашего Величества, да повелит державство ваше мне рабу твоему за вышеописанную баталию против моей братьи Свой Государев монет выдать и о том свой Государев милостливейший указ учинить...".
       Награждение затянулось аж до 1717 года, пока по требованию адмирала Фёдора Апраксина не отчеканили последнюю партию наград, ко всеобщему удовлетворению. Несколько лет спустя изготовили немного отличные от наградных памятные медали о Гангутской битве -- как и полтавские памятные медали, они сохранились до наших дней.
       После гангутской победы Россия значительно активизировалась на море. Понимая, что гребной флот хорош только в условиях балтийских шхер, Пётр сосредоточил усилия на создании крупных парусников, предназначенных для дальних морских походов и артиллерийских дуэлей. Помимо линейных кораблей и фрегатов собственной постройки закупались корабли и за границей, у англичан и голландцев. В итоге русская мощь к 1716 году возросла настолько, что, когда объединенная коалиция Голландии, Дании, Англии и России собралась у острова Борнхольм для совместных действий против шведов, командование флотским соединением было вручено царю Петру. Это событие нашло отражение в выбитой по случаю памятной медали (Нептун в колеснице, с трезубцем в правой руке, на котором развевается российский флаг, и надпись: "ВЛАДЫЧЕСТВУЕТ ЧЕТЫРЬМЯ ПРИ БОРНГОЛМЕ").
       Увы, англичане не собирались всерьёз противодействовать Швеции, скорее, они хотели, так сказать, воочию проконтролировать Петра, сдерживая Россию на Балтике, иначе Северная война вполне могла бы закончиться года на три раньше срока. Но останавливать русских было поздно: 24 мая 1719-го эскадра капитана 2-го ранга Наума Сенявина (шесть линкоров -- купленные у британцев 52-пушечные "Портсмут", "Девоншир", равные им по огневой мощи отечественные "Уриил", "Рафаил", "Варахаил" и "Ягудиил", построенные на Астраханской верфи, и шнява "Наталия") перехватила идущий из кенигсбергского порта Пиллау отряд шведских кораблей и возле острова Эзель после трёхчасового артиллерийского боя принудила к сдаче 52-пушечный линкор "Вахмейстер", 35-пушечный фрегат "Карлскронвапен" и 12-пушечную бригантину "Бернгардус". Русские капитаны и канониры показали себя в этом деле такими молодцами, что с нашей стороны было убито всего девять офицеров и матросов, да ещё девять ранено. Научились-таки воевать не числом, а умением!
       Участники боя получили 11 тыс. рублей, которые "по чину" были разделены между всеми. Офицеров и командира русского соединения отдельно пожаловали золотыми медалями "За взятие трёх шведских кораблей" с соответствующей "картинкой" на реверсе и знакомым по Гангуту девизом.
       Характерной для того периода представляется фигура капитана Сенявина. Наум Акимович был нрава независимого, тяжёл на руку и скор на расправу. Однажды, оскорблённый замечаниями некоего генерал-адъютанта на собственном корабле, он так его отделал, что тот жаловался кабинет-секретарю: "Можно сказать, что никакой шельмы, который достоен ругания, не можно так ругать, как он надо мною делал, я лежал более недели на постели, что поворотиться от побой не могу".
       Отправленный в январе 1719 года в Гамбург для принятия в команду фрегата и подаренной Петру прусским королём яхты, Сенявин, заметив, что один гамбургский военный корабль отказывается салютовать русским, ибо "не знает русского флага", без лишних слов произвел по нему залп из трех орудий. А несколькими годами ранее, описывая инцидент с голландским кораблем, напрасно пытавшимся досмотреть безоружный линкор, только что купленный у англичан и шедший под командой Сенявина, наш капитан резюмировал: "Разве и весь голландский флот на мя подвигнется и тот добровольно осматривать не может, разве силою; правда, мы здесь только сильны одним флагом и вымпелом, для чего не боимся и всего их флота".
       Вот такой был человек.
       Англия, как мы уже сказали, препятствовала утверждению России на Балтике, по своему обыкновению интриговала, а в августе 1719-го даже отправила к шведским берегам сильную флотилию Джона Норриса для нападения на русский флот. До прямого столкновения дело не дошло, Норрис удалился в Туманный Альбион, но весной следующего года вернулся с восемнадцатью линейными кораблями и несколькими фрегатами (чтобы уж, как говорится, наверняка), правда, на сей раз без чётких инструкций. В день шестилетия гангутской победы, 7 августа 1720 года, прямо под носом у британцев русская эскадра Голицына притворным отступлением заманила шведов к острову Гренгам в группе Аландских островов и там, пользуясь малой осадкой своих галер, ловким манёвром вынудила наскочить на мель. Последовали атака и абордаж, в результате чего четыре шведских фрегата и несколько более мелких судов были взяты в плен со всей командой. Уйти удалось лишь единственному линкору, сильно побитому, да кое-какой мелочи.
       Встал вопрос о том, как ещё наградить триумфатора, князя Михаила Голицына. Он получил в подарок от царя украшенную алмазами золотую шпагу и усыпанную драгоценностями трость. Его офицеров решили отметить золотыми медалями. "Генералу-майору Дупрею медаль в 40 цепь в 100 червоных. Бригадирам фон Менгдину медаль в 30 червоных цепь во 100 червоных Борятинскому медаль в 30 червоных цепь во 100 червоных. Полковникам 7 человекам, да вновь пожалованному полковнику Шилову итого 8 человекам медали по 20 червоных цепи по 60 червоных. Подполковникам 6 человекам медаль по 15 цепи по 50 червоных. Пример-майорам 9, майору инженеру 1, итого 10 человекам медали по 10 червоных. Секунд-майорам 9, капитанам 42, флигель-адьютанту при генерале 1, секретарю при генерале 1, итого 53 человекам медали по 7 червоных. Поручикам 58, галерного баталиона поручику 1, итого 59 человекам медали по 6 червоных. Подпоручикам 51, галерного баталиона подпоручикам 2, адьютантам 12, итого 65 человекам медали по 5 червоных. Прапорщикам 57, галерного баталиона прапорщику 1, итого 58 человекам медали по 3 червонца" и т.д., вплоть до боцманов ("медали серебряные в рублевик") и армейских унтер-офицеров ("медалей серебряных 200 величиною в рублевик"). Дизайн награды был типовой: профиль Петра на аверсе, сцена боя на реверсе. Там же, на оборотной стороне, круговая надпись: "ПРИЛЕЖАНИЕ И ХРАБРОСТЬ ПРЕВОСХОДИТ СИЛУ".
       Интересно свидетельство современника, Василия Нащокина, о том, как носили медаль "За победу при Гренгаме": "Штаб-офицерам на цепях золотых жалованы медали золотые и, которые через плечо носили, а обер-офицерам золотые ж медали, на голубой неширокой ленте (лента Андреевского ордена. -- М.Л.), которые прикалывая к кафтанной петле носили: унтер-офицерам и солдатам серебряные портреты на банте голубой ленты, приколотые к кафтанной же петле, нашивали, с надписью на тех медалях о той баталии".
       Итак, Балтика очищена от шведского флота. Победоносные русские галеры совершают диверсию на шведский берег. И враг наконец сдаётся: 30 августа 1721 года в Ништадте (ныне Уусикаупунки в Финляндии) подписан долгожданный мирный договор.
       Его заключение ознаменовалось шумными празднествами в новой российской столице. В числе прочего в Сенате устроили торжественный обед для офицеров лейб-гвардейских полков, по окончании которого всем им были вручены золотые медали "В память Ништадтского мира" c изображениями Ноева ковчега, летящего голубя, Петербурга, Стокгольма, и надписями: "СОЮЗОМ МИРА СВЯЗУЕМЫ" и "ВЪНЕИСТАТЕ ПО ПОТОПЕ СЕВЕРНЫЯ ВОИНЫ 1721".
       Окно в Европу было прорублено, Швеция навсегда перестала существовать как великая держава, и народы, участвовавшие в Северной войне, могли теперь насладиться недолговечным покоем.
      
      
       "Орден Иуды"
      
       Ещё одну любопытная медаль петровской эпохи, хоть она чаще именуется орденом, мы не должны обойти стороной.
       Пётр, как известно, всячески возвышал и ценил украинского гетмана Ивана Мазепу, не желал верить многочисленным доносам на него, даже отдавал доносчиков на расправу их несостоявшейся жертве. В одном из личных посланий, как раз по поводу очередного доноса, русский царь писал гетману: "Мы тому ложному их доношению как и прежде, так и ныне веры никакой яти не хочем, ведая к нам, великому государю, твою всегдашнюю непоколебимую верность". На что тот отвечал с подкупающей сладостью: "Не могут меня никогда ни стрелы, ни огонь разлучить от любви пресветлейшего всемилостивейшего государя моего".
       Когда в 1708 году дошли первые слухи об измене, Пётр вначале отказался им верить: "Известно нам, великому государю, учинилось, что гетман Мазепа безвестно пропал, и сумневаемся мы того для, не по фикциям ли каким неприятельским". Но дело было отнюдь не в "фикциях". Расчётливый гетман сделал ставку на более сильного, как ему показалось, политического игрока -- шведского короля Карла.
       Вскоре последовал царский манифест: "Гетман Мазепа, забыв страх Божий и свое крестное к нам целование, изменил и переехал к неприятелю нашему королю шведскому... дабы с общего согласия с ним малороссийскую землю поработить по-прежнему под владение польское, и церкви Божий и святые монастыри отдать в унию". Что касается отдачи Малороссии под "владение польское", то Петр слукавил: Мазепа, как и большинство украинцев, ненавидел поляков и отнюдь не мечтал отдаться им во владение.
       Переметнувшись на сторону врага России, гетман прогадал: хвалёная шведская армия потерпела сокрушительное поражение под Полтавой, а население Малороссии не поддержало измену. Православная церковь между тем предала Мазепу анафеме. Требовалось и светское наказание. Но поскольку добраться до сбежавшего гетмана было невозможно, показательно казнили его куклу.
       Видимо, "ордену Иуды" отводилась в этой церемонии не последняя роль, однако изготовители немного замешкались, и награда не нашла своего "героя", даже в виде его изображения. А после Полтавской победы и сам изменник удалился от людского суда: осенью 1709 года Мазепа скончался в турецких Бендерах.
       Что же представлял собой так и не полученный им "орден Иуды"? Начнём с того, что это был всё-таки не орден, а самая настоящая медаль, хотя и поистине гигантских размеров. Вот её описание, данное при заказе светлейшим князем Меншиковым (орфография его же): "Зделать тот час манету серебряную весом в десять фунтов, а на ней вырезать Иуду на асине повесившагося и внизу тридесять сребреников лежащих, и при них мешек, и назади подпись: треклятый сын погибельный Иуда, еже за сребролюбие давится. Да к той манете зделать чепь в два фунта, и прислать тое монету в военной поход на нарочней почте немедленно".
       Тонкий момент связан с осиной: исторический Иуда едва ли нашёл бы осину где-то в Палестине, а вот на Украине преступников предпочитали вешать именно на этом дереве, так что награда новому "погибельному Иуде" являлась ещё и, так сказать, в блеске национального колорита.
       Вес "ордена" -- 10 фунтов. Посчитаем. Один фунт равнялся в то время четырёмстам с лишним граммам. Десять фунтов плюс двухфунтовая "чепь" -- это 5 кг. Откуда взялся именно такой вес? Некоторые исследователи пытаются возвести его к римскому фунту (он назывался либра и соответствовал 327,45 г), но в таком случае вес "ордена" был бы значительно больше, а тридцать античных тетрадрахм, которые, по всей вероятности, получил библейский Иуда, весят намного меньше -- примерно полкило. Однако, может быть, отпуская на изготовление "ордена" изрядное количество серебряных "ефимок, четвертаков и полуефимок", Пётр просто хотел повесить Мазепе на шею что-то очень тяжёлое, как камень утопленнику.
       Поносить "манету серебряную" гетману не пришлось, но ей вскоре нашли применение. В июле 1710 года Юст Юль, посланник Датского королевства в России, побывав на царской попойке, отметил в своих "Записках", что "князь Шаховской, тот, что носит орден Иуды, добровольно принимал пощечины за червонцы, кто больше даст". Не будем, впрочем, ужасаться раньше времени "восточному варварству", тем более когда свидетельствует о нём заносчивый иностранец. Да, непременный участник Всешутейшего и Всепьянейшего собора, прозванный там "архидьяконом Гедеоном", а в "миру" состоявший при царе в должности камергера, Юрий Фёдорович Шаховской был фигурой, мягко говоря, неоднозначной. Вот отзывался о нём князь Борис Куракин: "А особливо теперь упоминаем о князе Шаховском, который был ума немалого и читатель книг, токмо самый злой сосуд и пьяный, и всем злодейство делал с первого до последнего. И то делал, что проведывал за всеми министры их дел и потом за столом при Его Величестве явно из них каждого лаевал и попрекал всеми теми их делами, чрез который канал Его величество всё ведал...". То есть, попросту говоря, являлся Юрий Федорович царским наушником. А под личиною шута "работать" ему, видно, было сподручнее.
       Так что "орден" полагался Шаховскому, можно сказать, по праву. Повод для награждения нашёлся такой (в передаче всё того же Юста Юля): "Царь рассказывал мне, что шут этот -- один из умнейших русских людей, но... когда однажды царь заговорил с ним о том, как Иуда-предатель продал Спасителя за 30 сребреников, Шаховской возразил, что этого мало, что за Христа Иуда должен был взять больше. Тогда в насмешку Шаховскому и в наказание за то, что он... казалось, тоже был бы не прочь продать Спасителя... только за большую цену, царь тотчас же приказал изготовить вышеупомянутый орден Иуды с изображением сего последнего в то время, как он собирается вешаться". Простим иноземцу неточность: "орден Иуды" был к тому времени уже изготовлен.
       Награждая в шутку своего любимца (а Шаховской был, разумеется, любимцем императора, чему спустя некоторое время последовало другое, более чем серьёзное доказательство), Пётр преследовал и другую цель: символически наказать весь род Шаховских, ибо предки "архидьякона Гедеона", надо заметить, не отличались верностью царям. Так, князь Григорий Фёдорович Шаховской служил последовательно Лжедмитриям I и II, был замешан в восстании Ивана Болотникова, именовался в летописях своего времени "крови заводчиком". А двоюродный дед камергера-шута, Матвей Фёдорович, неосторожно кичась своей родовитостью перед Романовыми, разыграл со своими родичами пародию на избрание на царство Михаила Романова, причём исполнял в этом шутовском действе роль царя, что едва не стоило ему головы. Неслучайно князь Федор Ромодановский в письме Петру однажды иронически назвал Юрия Фёдоровича "благочестивым князем, благородного корени, благоверные кости".
       Впрочем, старые боярские счёты и грубоватые проказы на Всепьянейшем соборе не помешали Петру вознаградить своего приближённого по-царски: в 1711-м, то есть уже через два года после получения "ордена" (который, между прочим, князь всюду носил с шутовским достоинством), Шаховской был назначен... начальником всей военной полиции России! Вот так-то.
       Думается, в новой должности ему было не с руки являться перед подчинёнными с потешной наградой. Последние упоминания об "ордене Иуды" относятся ко времени правления Анны Иоанновны, когда эта громоздкая безделушка делалась непременным атрибутом каждого любимого правительницей шута.
       Дальше след "ордена" теряется.
      
      
       МЕДАЛИ ЕЛИЗАВЕТИНСКОЙ ЭПОХИ
      
       Не берёмся утверждать, что именно медали являются показателем славы царствования, но посудите сами: за шестнадцать лет после кончины Петра I и до восшествия на престол его дочери Елизаветы в России не было изготовлено ни одной новой наградной "манеты" по случаю громкой победы российского оружия.
       И ведь нельзя сказать, чтобы награждать было не за что. Как раз наоборот. В правление Анны Иоанновны русская армия не однажды доказала, что ей нет равных, по крайней мере в Восточной Европе. Особенно убедительным был разгром турок под Ставучанами в ходе русско-турецкой войны 1735-1739 годов, завершившийся падением крепости Хотин, чьи циклопические стены известны большинству из нас по советским приключенческим фильмам о рыцарях и мушкетёрах.
       Слухи о русской победе быстро разлетелись, и восторг внезапный пленил ум некоего отечественного студиозуса, находившегося в ту пору в немецком Фрейберге.
       Помимо выдающихся способностей к наукам обладал студиозус ещё и немалым поэтическим даром. По меткому замечанию Владислава Ходасевича, "первый звук Хотинской оды нам первым криком жизни стал". "Нам", то есть России, неотделимой от своей литературы, от русской поэзии, вставшей во многом благодаря этой ломоносовской оде на прямой и прочный силлабо-тонический путь.
      
       Шумит с ручьями бор и дол:
    Победа, росская победа!
    Но враг, что от м    еча ушёл,
    Боится собственного следа.
    Тогда увидев бег своих,
    Луна стыдилась сраму их
    И в мрак лице, зардевшись, скрыла.
    Летает слава в тьме ночной,
    Звучит во всех землях трубой,
    Коль росская ужасна сила.
      
       Кроме росской ужасной силы заслуга во взятии Хотина по праву принадлежит генерал-фельдмаршалу и ольденбургскому уроженцу Бурхарду (на русский манер -- Христофору Антоновичу) Миниху. Приглашённый в петровскую Россию царским послом в Варшаве Григорием Долгоруковым, Миних представил собственный план укреплений Кронштадта, за что удостоился косвенной похвалы от Петра: "Спасибо Долгорукову, он доставил мне искусного инженера и генерала". Христофор Антонович строил Ладожский канал и вообще проявил себя как талантливый инженер-гидротехник. Между прочим, именно его профессиональной прозорливости мы обязаны неиссякаемыми фонтанами Петергофа.
       Поднявшийся до высших должностей при преемниках Петра, Миних провёл широкие преобразования в русской армии. Он организовал два новых лейб-гвардейских полка, Измайловский и Конный, учредил новый род войск -- сапёров, создал гусарские полки, при его участии в 1731 году был открыт первый в России кадетский корпус. Борясь с засильем иностранцев в армии, немец Миних ограничил их приём на русскую службу и уравнял всех офицеров в правах: отныне русские и иноземцы получали по справедливости одинаковое жалованье. Крупный стратег, он громил крымских татар на их собственной территории, восстанавливал престиж России на юге, впервые после неудачного Прутского похода успешно воюя против турок и тем пролагая дорогу Румянцеву, Суворову, Дибичу, Паскевичу, Скобелеву. И всё же как раз им были переняты у соотечественников-немцев наказания фухтелями, а в кавалерии -- саблями плашмя. Ратуя за обучение солдат ремеслам, Миних в то же время низводил их до роли безвольных винтиков в армейском механизме и первым ввёл букли и косы, столь ненавистные русскому воину.
       При таком взгляде на дисциплину ни о каком поощрении нижних чинов наградами, да просто об уважении к ним не могло быть и речи. Стоит ли удивляться, что первой взбунтовалась гвардия, которая, воспользовавшись неразберихой после смерти Анны Иоанновны, буквально на своих плечах вознесла на престол младшую дочь Петра, моментально сместившую Миниха и отправившую его на двадцать лет в сибирскую ссылку.
       О Елизавете Петровне у потомков сложилось противоречивое мнение. Говоря о ней, часто поминают страсть самодержицы к маскарадам, пресловутым "метаморфозам", где она любила появляться в мужском платье, выгодно подчеркивавшем её соблазнительно-пышные формы. А чрезмерная страсть императрицы к противоположному полу, проявлявшаяся в далеко не материнской опеке над юношами, одного из которых, певучего малороссийского казака Алексея Разумовского, она приблизила, ещё будучи полуопальной принцессой, а позднее, получив власть, осыпала деньгами и орденами, сделала графом и генерал-фельдмаршалом... А пятнадцать тысяч платьев и пустая казна, оставшиеся после её смерти...
       Реже вспоминают о набожности императрицы, неоднократно предпринимавшей паломничества в подмосковные монастыри -- Новый Иерусалим на Истре, Саввино-Сторожевский в Звенигороде и особенно часто в Троице-Сергиевский, именно в её правление получивший статус лавры и украсившийся новыми постройками, среди которых до сих пор обращает на себя внимание оригинального вида Смоленская церковь (архитектор -- князь Дмитрий Ухтомский; высоченная пятиярусная лаврская колокольня -- его же творение), где, по преданию, Елизавета тайно обвенчалась с Разумовским.
       Впрочем, и тут императрица не строила из себя монашку -- она вообще не любила скучать. Вот как описывает времяпрепровождение Елизаветы польский историк Казимир Валишевский, великий знаток многих интимных тайн той эпохи: "Она охотно уезжала с бала к заутрене, бросала охоту для богомолья; но во время этих богомолий говенье не мешало ей предаваться мирским и весьма суетным развлечениям. Она умела превращать эти благочестивые путешествия в увеселительные поездки". При этом, "совершая путешествие пешком, она употребляла недели, а иногда и месяцы на то, чтобы пройти шестьдесят верст, отделяющие знаменитую обитель от Москвы. Случалось, что, утомившись, она не могла дойти пешком за три, четыре версты до остановки, где приказывала строить дома и где отдыхала по несколько дней. Она доезжала тогда до дома в экипаже, но на следующий день карета отвозила её к тому месту, где она прервала своё пешее хождение. В 1748 году богомолье заняло почти всё лето".
       Несправедливо отжатая от престола после смерти матери и вопреки её последней воле, нелюбимая и вечно подозреваемая царствующей двоюродной сестрой, хоть и не подвергнутая опале явно, засватанная, да так и не выданная замуж (жених, Карл Август Голштинский, прибыв в Россию, умер здесь после одной из гомерических попоек, утроенных в его честь Петром), Елизавета с детства приучилась рядить свой страстный от природы характер в одеяния скромности (при Анне Иоанновне она предпочитала умеренность во всём, даже в платье), а острый и широкий ум -- наследие отца -- скрывала под личиной легкомыслия. Она так хорошо вжилась в роль миловидной дурочки, "не знавшей, что Британия есть остров", что английский посол Эдвард Финч с вальяжной уверенностью докладывал своему начальству в Лондоне: "Елизавета слишком полна, чтобы быть заговорщицей".
       Сумела Елизавета Петровна запорошить глаза не только современникам, но и потомкам. Один из них, наш великий сатирик Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, запечатлел государыню весьма нелицеприятно в образе одной из шести самозваных градоначальниц Глупова (которая из них Елизавета, разобраться трудно, а вот Екатерина II -- точно Амалия Карловна Штокфиш). Если наше предположение всё-таки верно и Елизавета в романе -- это Клемантинка де Бурбон (юную цесаревну одно время упорно хотели выдать за Людовика XV или на худой конец за герцога Орлеанского, для чего специально обучали французскому языку и превратили в ярую галломанку), тогда к ней относятся следующие слова: "...новая претендентша имела высокий рост, любила пить водку и ездила верхом по-мужски. Без труда склонив на свою сторону четырёх солдат местной инвалидной команды и будучи тайно поддерживаема польскою интригою, эта бездельная проходимица овладела умами почти мгновенно".
       А между тем "бездельная проходимица", не получившая систематического образования, открыла первые в России гимназии -- в Москве и в Казани, в её правление были основаны Петербургская академия художеств и Московский университет.
       Внешняя политика империи при Елизавете была также чрезвычайно успешна. Полной победой окончилась первая же война 1741-1743 годов -- с подстрекаемой французами Швецией, попытавшейся взять реванш за роковой проигрыш Петру. Подзабыв о полтавском разгроме, малахольные наследники Карла XII и его агрессивной политики, должно быть, мысленно уже маршировали по Ингерманландии, втаптывали в болото Петербург! Однако все эти лихорадочные мечты развеяла действительность: шведы в Финляндии получили от русских несколько чувствительных зуботычин и пинков, их армия попала в окружение и капитулировала. Паника у врага достигла таких размеров, что Балтийский флот едва заметил у Суттонга удаляющиеся силуэты шведских кораблей: шведы улепётывали под всеми парусами!
       Вскоре был заключен Абоский мирный договор, по которому Швеция в обмен на захваченную у неё Финляндию признала все прочие территориальные приобретения России в Прибалтике.
       Отчеканенная в том же году медаль "В память Абоского мира" полагалась каждому русскому ветерану. Автором её был шотландский мастер Бенджамен Скотт, работавший в ту пору на Московском монетном дворе. На аверсе медали выбито нагрудное изображение императрицы с ниспадающими на грудь и плечи локонами, в короне и мантии, с орденской лентой через плечо. Надпись по окружности (к слову сказать, она у медали называется легендой) следующая: "Б. М. ЕЛИСАВЕТЪ I IМПЕРАТ I САМОД ВСЕРОСС".
       Имеется и другой штемпель (говоря о медалях эпохи Петра, мы из-за их обилия не задерживались на описаниях вариантов), где у императрицы на груди изображён ещё и орден Святого апостола Андрея Первозванного на ленте.
       На реверсе через протекающую между полей реку с надписью "РЕКА КИМЕСЪ" (по этой финской речке прошла новая граница) перекинут мост; вверху две исходящие из облаков руки держат венок из двух связанных лавровых ветвей; в поле, образованном венком; там же увенчанный императорской короной двуглавый орёл со скипетром и державой в когтях держит на ленте два щита с гербами Швеции и Дании; под венком на ленте надпись: "КРЕПЧАЙШИМЪ СОЮЗОМ" (результат сложной фамильно-политической интриги, объяснять которую здесь значило бы слишком далеко отклониться от темы).
       Надпись по окружности: "ВЪ ПАМЯТЬ ЗАКЛЮЧЕННАГО СЪ ШВЕЦIЕЮ ВЬЧНАГО МИРА ВЪ АБОВЕ 1743 ГОДУ АВГ 7 ДНЯ". А внизу, под рекой и обрезом: "СIЯ ЕСТ ГРАНИЦ МЕЖ ОБЕИХЪ ГОСУДАРСТВЪ".
       Медаль чеканилась без ушка для ношения, в размере рублёвой монеты. Ушко добавлено через двадцать лет, при Екатерине, тогда же повелено было носить медаль на шее, на голубой ленте Андреевского ордена.
       Добрая медальная традиция, едва продолженная, вновь остановилась надолго - если не считать несколько памятных мелочей, то на семнадцать лет. Однако всё изменила начавшаяся в 1756 году широкомасштабная Семилетняя война.
       Войну вели Пруссия и Англия против Австрии, Франции и России (так называемый союз трёх баб -- австрийской монархини Марии Терезии, Жанны-Антуанетты Пуассон, более известной как маркиза де Помпадур, влиятельной фаворитки безвольного короля Людовика, и его не состоявшейся русской невесты Елизаветы, давнишней галломанки). Боевые столкновения происходили не только в Европе, но и в Индии, и -- притом довольно энергичные -- в Северной Америке, где Франция лишилась, например, своих канадских владений, и в наши дни ещё не усмирённых.
       Поначалу всё складывалось для Пруссии более чем удачно: король Фридрих II, одарённый стратег и теоретик военного искусства, чей полководческий талант, однако, чрезмерно преувеличивался как современниками, так и потомками, немецкими историками вроде Ганса Дельбрюка, одержал несколько ярких побед. Но в 1757 году на европейском театре появилась русская армия, и с этого момента хвалёные пруссаки начали терпеть одну неудачу за другой.
       При Гросс-Егерсдорфе в Восточной Пруссии Фридрих впервые почувствовал на себе силу русского оружия. При Цорнорфе, в следующем году, немцы ещё пытались сражаться на равных, и только неудачное командование Виллима Фермора лишило Россию победы и привело к бессмысленному кровопусканию с обеих сторон. Зато 12 августа н.с. у силезского Кунерсдорфа, что в четырёх верстах от Франкфурта-на-Одере, армия Фридриха была разгромлена в пух и прах. Из 48 тыс. пруссаков в строю осталось около трех тысяч, остальные пали или разбежались. Сам король чуть не погиб в бою и, спасаясь от преследования, потерял свою шляпу, взятую как трофей и хранящуюся поныне в Петербурге, в Государственном мемориальном музее А.В. Суворова.
       Медаль "ЗА победу над пруссаками" ("За победу при Кунерсдорфе") учреждена в августе 1760 года. Именной указ гласил: "Как прошлого лета, а именно в 1 день Августа (дата по старому стилю. -- М.Л.) одержана оружием Её Императорского Величества над Королем Прусским под Франкфуртом такая славная и знаменитая победа, каковым в новейшие времена почти примеров нет, то Её Императорское Величество, на память сего великого дня, в отличность имевшим в нём участие и в знак Монаршего Своего к ним благоволения, повелела сделать приличную сему происшествию медаль и раздать бывшим на той баталии солдатам. Теперь штемпель оный уже готов и в Правительствующий Сенат для того при сём посылается, чтоб по оному 31000 медалей немедленно натиснено и в Конференцию прислано было, к чему, в случае недостатка серебра, рублевики употреблены быть могут. При сём единое приметить надлежит, что у 30000 числа, имеют приделаны быть ушки для ношения на ленте, а 1000 медалей без ушков".
       Солдатам вручили серебряные медали, действительно перечеканенные из рублевиков, офицерам были "натиснены" золотые, одинакового для всех дизайна. На аверсе -- портрет и титул императрицы Елизаветы Петровны. На реверсе -- древнеримский легионер с русским знаменем в одной руке и копьём в другой. Он перешагивает через поверженный сосуд с вытекающей оттуда рекой Одер, что явствует из помещённой тут же надписи. На заднем плане вид Франкфурта, перед ним -- поле битвы, трупы, брошенное оружие и штандарты с монограммой Фридриха. Надпись вверху: "ПОБЕДИТЕЛЮ". Внизу, под обрезом: "НАД ПРУССАКАМИ". И дата по старому стилю.
       Пруссия оказалась на пороге катастрофы. Но тут вмешались обстоятельства высшего порядка. Случилось то, что в немецкой историографии принято именовать "чудом Бранденбургского дома", а именно: австрийцы и русские не сумели из-за взаимных противоречий воспользоваться кунерсдорфской победой. Пока они медлили и препирались, умерла императрица Елизавета. Её племянник, перекрещённый в Петра Федоровича голштинский герцог Карл Петер Ульрих, предал Россию и заключил сепаратный мир с боготворимым им Фридрихом в обмен на всякие безделушки, вроде прусского ордена Чёрного орла. Он же, кстати, вернул из Сибири Миниха. А главное -- Пётр III отказался от всех добытых ценой русской крови земель, в том числе от присягнувшего на верность России Кенигсберга, где в то время проживал Иммануил Кант, которого на этом основании некоторые именуют не только немецким, но и русским философом. Впрочем, это уже совсем другая история.
      
      
       МЕДАЛИ ЕКАТЕРИНИНСКОЙ ЭПОХИ
      
       "Золотой век" русской медали
      
       Блистательная во многих отношениях эпоха Екатерины может быть по праву названа ещё и "золотым веком" русской медали -- столь многочисленны и разнообразны дошедшие до нас произведения медальерного искусства того времени. Начнём с коронационных и исторических медалей.
       Через два месяца после июньского переворота (по новому стилю это 9 июля, но давайте, как в случае с переворотом октябрьским, придерживаться исторического именования), положившего конец 186-дневному правлению Петра III, его решительная супруга, к тому времени уже овдовевшая, прибыла в Москву на коронационные торжества.
       Особая комиссия, руководимая президентом Военной коллегии князем Никитой Трубецким, между тем потрудилась в Первопрестольной на славу: в кратчайший срок на пути следования процессии по городу было возведено целых четыре триумфальные арки, подлатана мостовая, приведены в порядок фасады домов, подготовлено масштабное, как сказали бы сейчас, пиротехническое шоу.
       Празднество, завершившееся 22 сентября по старому стилю в Кремле возложением на голову Екатерины императорской короны, украшенной 58 крупными и 4878 мелкими бриллиантами, описано в литературе достаточно подробно, нас же интересует сообщение о том, что на лукулловом пиру в Грановитой палате гостям раздавали коронационные медали. Хотя изготовили их в спешке, но исполнение было, на первый взгляд, вполне удовлетворительное. На аверсе -- портрет Екатерины в короне и мантии с государственным гербом.
       Легенда по кругу: "Б.М. ЕКАТЕРИНА II IМПЕРАТ И САМОДЕРЖ. ВСЕРОС" ("Божьей милостью Екатерина II императрица и самодержица Всероссийская").
       Автор аверса -- мастер Тимофей Иванов, как следует из подписи внизу: "ТIF".
       Многофигурный же реверс вполне заслужил вот эту пышную дескрипцию:
       "Православие и Российское Отечество, спасённые геройским духом Её Величества от угрожавших им бедствий, радостно возносят украшенный дубовыми листьями щит с именем Её Величества, на который провидение Божие императорскую корону налагает, перед ним стоит курящийся жертвенник с изображением знаков духовного, военного и гражданского чина, на который Российское Отечество сыплет фимиам во изъявление всенародных молитв и усердных желаний о долгоденствии и благополучном государствовании вседражайшия их монархини и избавительницы".
       Надпись вверху: "ЗА СПАСЕНИЕ ВЕРЫ И ОТЕЧЕСТВА", под обрезом внизу -- дата по старому стилю. Реверс работы "С.Ю." -- мастера Самойлы Юдина.
       Особенно примечательна, конечно, верхняя надпись, в которой упоминается спасение веры. Со спасением Отечества всё вроде бы понятно: Екатерина свергла собственного мужа, прусскую марионетку, которой король Фридрих управлял из Берлина через своего посланника в России фон Гольца. Правда, эта самая марионетка незадолго до смерти от пресловутых "геморроидальных коликов" успела подмахнуть два любопытнейших указа -- наш историк Николай Карамзин именовал их не иначе как "славными и бессмертными". То были манифесты о вольности дворянства и об уничтожении Тайной розыскных дел канцелярии.
       Впрочем, вот какую версию появления первого из манифестов со слов бывшего секретаря императора Дмитрия Волкова зафиксировал историк князь Михаил Щербатов в своей записке "О повреждении нравов в России":
       "Пётр Третий, дабы скрыть от графини Елизаветы Романовны (Воронцовой, фаворитки Петра. -- М.Л.), что он будет веселиться с новопривозною (Еленой Степановной Чоглоковой, впоследствии княгиней Куракиной), сказал при ней Волкову, что имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известнаго им важного дела в рассуждении благоустройства Государства. Ночь пришла, Государь пошёл веселиться с княгиней Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрему какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датской собакой. Волков, не зная ни причины, ни намерения Государского, не знал, о чём писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкие вытвержения Государю от Графа Воронцова о вольности дворянства, седши написал манифест о сем. По утру его из заключения выпустили, и манифест был Государем апробован и обнародован".
       В манифесте Екатерины по случаю её восшествия на престол о мужниных заслугах перед дворянством не говорилось, разумеется, ни слова, зато свергнутому императору вменялось в вину, что-де "церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона". Чем же лютеранин Карл Петер Ульрих, перекрещённый, как и его жена, в православие, довольно открыто, правда, пренебрегавший церковной обрядностью, но при этом сразу по воцарении прекративший начатое ещё век назад, при царе Алексее Михайловиче, преследование староверов, мог всерьёз угрожать "греческой церкви", кроме секуляризации монастырских земель? К тому же секуляризацию спокойно продолжила и благополучно завершила его веселая вдова.
       Не этим ли повисшим вопросом объясняется появление через пять лет новой медали, в создании которой монархиня приняла уже непосредственное участие, -- "В память вступления императрицы Екатерины на престол". Медальер Иоанн Георг Вехтер изобразил на аверсе Екатерину в образе Минервы, в шлеме и кирасе. Сова на шлеме, символизирующая мудрость, долженствовала продемонстрировать наступление эпохи просвещенного абсолютизма.
       По кругу пущена знакомая надпись: "Б.М. ЕКАТЕРИНА II IМПЕРАТ. И САМОДЕРЖ. ВСЕРОС". А вот на оборотной стороне, где запечатлён момент преподнесения короны Екатерине II Россией в образе поддерживаемой святым Георгием (его легко узнать по неизменному копью) коленопреклоненной женщины, слов о спасении веры уже нет. Реплика как бы исходит от парящей в облаках фигуры Провидения. Указывая рукой на сидящую Екатерину, Провидение обращается к России: "СЕ СПАСЕНИЕ ТВОЁ".
       Медаль выпустили большим тиражом. Некоторые экземпляры, вставленные в изящные табакерки, преподнесены были в дар главным участникам переворота 1762 года, другие долго ещё использовались в качестве подарка иноземцам. Ценность медали, не являющейся, казалось бы, столь уж большим раритетом, такова, что сумма, выплачиваемая за неё коллекционерами на британских аукционах, колеблется сейчас от 40 до 50 тыс. фунтов стерлингов.
       Со времени создания памятной коронационной медали, то есть с 1767 года, можно говорить о серьёзном увлечении императрицы малой пластикой. Безусловно, первое, что приходит на ум, -- уникальная коллекция глиптики, приобретённая Екатериной у наследников герцога Орлеанского и являющаяся драгоценнейшим перлом нашего и без того богатого шедеврами Эрмитажа.
       Несколько менее известно другое крупное предприятие императрицы, в котором оказались задействованы только местные силы. Ее указом в 1772 году были образованы Медальные Комитеты первоначально для создания "медалической со времён Государя Императора Петра Великого истории". Идею позаимствовали у Academie des inscriptions, учреждённой при Людовике XIV для изобретения медалей на события его правления, но далеко превзошли французов как по размаху исторической ретроспекции, так и по качеству исполнения -- русские медали с того времени стали цениться как произведения искусства далеко за пределами России.
       Комитеты -- настоящее государственное учреждение, задачей которого являлась подготовка к изданию альбома с рисунками старых и вновь спроектированных медалей с историческими комментариями к ним, а также чеканка новинок на Монетном дворе. В руководящий состав вошли упоминавшийся выше князь Михаил Щербатов, человек разносторонних дарований, Андрей Нартов, историк и переводчик, Михаил Херасков, крупнейший русский поэт своего времени (по крайней мере если судить о литературном масштабе по гигантскому объёму его поэмы "Россиада"), Якоб Штелин, гравер и медальер, а также специалист по модным в ту пору фейерверкам, и некоторые другие замечательные лица.
       Альбом, содержащий 128 рисунков медалей (из них 82 оригинальных проекта), подготовили через два года, однако он остался неизданным (медали изготовлены также не были), так как все творческие силы оказались в конце концов переброшены на другие исторические серии, в том числе созданные по проектам самой императрицы.
       Одна из них, к работе над которой привлекли всех лучших русских резчиков того времени, и среди них -- упомянутых выше Юдина с Ивановым, представляла собой миниатюрную портретную галерею русских князей, начиная с полумифического Гостомысла, и царей. Основой для неё послужили "Краткий Российский летописец" Михаила Ломоносова и серия портретов в яшме, вырезанных нюрнбергским мастером Иоганном Кристофом Доршем. Дизайн у каждой медали типовой: на аверсе -- портрет князя или царя, его имя и титул. Легенда на реверсе -- указание из "Летописца" о том, каким образом унаследован великокняжеский или царский престол, тут же перечислены и основные события правления. Вот обычный пример -- медаль "Великий князь Владимир Мономах".
       На аверсе: "ВЕЛ. КН. ВЛАДИМИР ВСЕВОЛОДОВИЧЬ МОНОМАХ"; на реверсе: "ПО ОБЩЕМУ ВСЕХ ПРОШЕНИЮ СЕЛ НА ВЕЛ. КНЯЖЕНИЕ КИЕВСКОЕ 1114 Г. ВЕНЧАН ЦАРЕМ И САМ.(одержцем) ВСЕРОССИЙСКИМ ВЛАДЕЛ 11 ЛЕТ. ЖИЛ 72 ГОДА".
       Эти медальные пособия по русской истории, наглядно демонстрирующие ставшую официальной ломоносовскую идею о преимуществах для России самодержавного правления, в котором наш великий учёный видел залог блаженства и благосостояния родины, продолжали выходить во всё время царствования Екатерины до смерти её в 1796 году. Но и позднее, после кончины каждого из монархов вплоть до Николая I, серия дополнялась их именными медалями. Завершена она изготовлением уже в наши дни трех недостававших медалей -- "Александр II", "Александр III" и "Николай II".
       Петербургский монетный двор успел отчеканить ещё и 94 медали, посвящённые отдельным событиям времён Рюрика, Олега, Святослава и Ярополка (а вообще сочинённые Екатериной "Записки касательно российской истории" содержат проекты двухсот с лишним медалей). Тут не обошлось без исторических курьезов, связанных с вольной трактовкой Екатериной русской истории.
       Так, на реверсе медали "На победу Святослава и Ольги в краю древлянском" изображен не пылающий Искоростень, подожжённый хитроумной и мстительной Ольгой с помощью ни в чем не повинных воробьев, как о том сообщает нам "Повесть временных лет", а, напротив, дана картина совершенно мирная: княгиня с сыном спокойно обозревают раскинутые за рекой поля и жилища древлян.
       Подводя предварительный итог, можно сказать, что русское медальерное искусство екатерининской эпохи вышло на мировой уровень. Неслучайно именно тогда появляются первые коллекционеры русских медалей, среди которых -- выдающийся скульптор Этьен Фальконе.
       Дважды, в 1767 и 1790 годах, из Петербурга в Вену в качестве дара австрийскому императорскому дому отправлялись богатейшие и разнообразнейшие коллекции серебряных и бронзовых медалей, хранящиеся теперь во флорентийском музее Барджелло. А в библиотеке Эдинбуpгского университета и поныне находятся 178 русских медалей, подаренные сподвижницей Екатерины II княгиней Дашковой.
      
      
       За победу над Оттоманской Портой
      
       Турецкое государство в середине интересующего нас века хоть уже и не угрожало больше Западной Европе распространением воинствующего исламизма, однако ещё представляло опасность для окружающих.
       Именно поэтому эту полудикую, варварскую в понимании утонченных европейцев страну, интриганы с берегов Сены, Темзы, Дуная и Шпрее пытались, и не без успеха, натравить на северного соседа. Тогда, как и сейчас, турки вели себя коварно и непредсказуемо: они ведь в какой-то мере наследовали имперский дух Византии, желали непременно играть роль великой евразийской державы. Но одного желания, естественно, мало.
       Страна, продолжавшая существовать в координатах Средневековья, отстала в своём развитии катастрофически. Гигантская сухопутная армия, огромный флот Турции при всём их количественном превосходстве качественно уступали любому вероятному европейскому противнику, включая Россию.
       Да, в Петербурге ещё помнили неудачный Прутский поход Петра. Но теперь, пусть и отрезанная от Чёрного моря, созданная Петром держава в случае войны с Турцией не ограничилась бы, как прежде, сухопутными действиями где-нибудь в отдалённой от Стамбула Молдавии. Пользуясь временной, обусловленной моментом благосклонностью Англии, русские линейные корабли могли быть оперативно переброшены с Балтики на Средиземноморье, где в тылу у турок, да вдобавок ещё и в угрожающей близости к султанскому гарему веками тлел не погашенный никакими зверствами огонь греческого сопротивления.
       Однако султан и его визири не хотели замечать очевидные вещи. Зато они устремляли затуманенные кальяном взоры на своего недавнего врага -- Польшу. Раздираемая интригами, Речь Посполитая, по крайней мере в лице представителей так называемой Барской конфедерации (по городу Бар в Подолии), в своей ненависти к России, а равно из оппозиции к ставленнику Екатерины королю Станиславу Понятовскому готова была отдаться в политическом смысле кому угодно, хотя бы и стамбульскому султану в протекторат.
       Поводом для войны стал, как сказали бы сейчас, пограничный инцидент. Отряд прорусски настроенных правобережных украинцев, преследуя польских конфедератов, приблизился к Балте, подольскому городку на турецкой уже территории, и после отказа турок выдать "ляхов" выбил и тех и других вон из города. Опрометчивые действия гайдамаков, отвечавших на жестокость враги едва ли не большей жестокостью, вызвали раздражение в Петербурге: вооружённое выступление было вскоре подавлено. Но султану Мустафе III всё это оказалось как раз на руку: 25 сентября (6 октября) 1768 года он объявил России войну.
       Боевые действия поначалу носили чересчур осторожный характер. Небольшие русские отряды в марте следующего года заняли Азов и Таганрог. Главная же армия под командованием князя Александра Голицына дважды переправлялась через пограничный Днестр, робко подступала к Хотину и оба раза возвращалась на левый берег реки: сказывалось как численное превосходство противника, так и неуверенность русского командующего. В августе осмелевшие турки решились сами форсировать Днестр.
       Они были отбиты с такими потерями, что оставили Хотин и в полном беспорядке бежали в Яссы. Голицына произвели в генерал-фельдмаршалы, но заменили на более решительного Петра Румянцева, героя кунерсдорфской битвы.
       Нельзя было сделать выбора лучше: Румянцев повёл дело так, что вскоре турецкая армия, многочисленная и неповоротливая, начала терпеть одно поражение за другим. Кампания 1770 года ознаменовалась для России блистательными победами: 17 (28) июня при Рябой Могиле, 7 (18) июля при Ларге и, наконец, 21 июля (1 августа) при Кагуле. Последнее сражение, в котором Румянцев, предводительствуя относительно небольшими силами (около 30 тыс. человек), с минимальными собственными потерями разметал на клочки 150-тысячное турецкое войско визиря Иваззаде Халил-паши, поставило его в ряд величайших полководцев не только отечественной, но и мировой истории.
       В этом бою был один особенно драматичный момент: 10 тысяч янычар яростно атаковали и привели в расстройство каре генерал-поручика Племянникова. Увидев, что солдаты Астраханского и Московского полков покидают в панике строй, бросая знамёна, Румянцев поскакал к ним, криком "Ребята, стой!" остановил бегущих и снова повёл вперёд. С фланга 1-я гренадерская дивизия ударила на неприятеля в штыки. Русская артиллерия хорошенько всыпала им картечью. Янычар частью перекололи, а остальных кавалеристы погнали обратно в ретраншемент. Утром следующего дня разбитая и деморализованная турецкая армия растаяла подобно туману, рассеялась в бегстве, бросив обоз и все орудия.
       Жалуя Румянцева высшей степенью ордена Святого Георгия и званием генерал-фельдмаршала, Екатерина отмечала в своем рескрипте: "Одно ваше слово "стой!" проложило путь новой славе, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтоб в каком-либо народе, теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный однажды каре, в виду неприятеля, и чтоб ещё в тот же час, идучи вперёд, имел он участие в победе".
       Румянцевские офицеры получили различные степени ордена Святого Георгия. Не остались без внимания и нижние чины: "В память одержанной первою нашею армиею 21 минувшего июля при Кагуле совершенной над неприятелем победы, повелели мы сделать особливые медали, и оными всемилостивейше жалуем всех бывших на сей баталии унтер-офицеров и рядовых, дабы они сей знак храбрости их и оказанной чрез то нам и отечеству услуги носили на голубой ленте в петлице". Отметим особо, что в отличие от прежних времён медаль стала теперь в основном солдатской (и матросской) наградой.
       Дизайн её (автор штемпеля -- Тимофей Иванов) в данном случае предельно прост. На аверсе -- портрет государыни с круговой подписью. На оборотной стороне крупными буквами: "КАГУЛЪ", а ниже -- дата в три строки (разумеется, по старому стилю).
       Всего было изготовлено и отослано в армию 18 тыс. экземпляров медали. Их не могло хватить на всех, так как по ведомости, представленной в Военную коллегию, в битве с нашей стороны участвовало 29 157 нижних чинов. Сведений о том, что недостачу восполнили позднее, не имеется.
       Вкралась ли тут какая-то ошибка или, что вероятнее, взяли верх соображения престижа, но на монументе авторства Антонио Ринальди, вскоре воздвигнутом и по сию пору стоящем в Царском Селе, каждый может прочитать, что обратило-де турецкого визиря в бегство до реки Дуная "русское воинство числом семнадцать тысяч". Обычное, к сожалению, дело: возвеличиваем подвиг за счёт самих героев.
       Но вернёмся на театр военных действий, теперь уже средиземноморский. Сюда, обогнув Европу, направился из Балтики русский флот (20 линейных кораблей, 6 фрегатов, 1 бомбардирский корабль, 26 вспомогательных судов, около 8 тыс. человек десанта) под номинальным командованием графа Алексея Орлова, брата фаворита императрицы, -- началась так называемая Первая Архипелагская экспедиция.
       С марта 1770 года 1-я эскадра (адмирал Григорий Спиридов) уже крейсировала в Эгейском море. Постепенно подходили новые силы. Произошло несколько энергичных столкновений, в результате одного из них бригадир Иван Ганнибал (старший сын "арапа Петра Великого") взял ударом десанта Наварин. А в июне дело дошло до серьёзной драки.
       День Чесменской баталии -- 7 июля по новому стилю -- отмечается ныне как День воинской славы России. Турецкий флот (16 линейных кораблей, 6 фрегатов, 6 шебек, 13 галер и 32 малых судна), укрывшийся после, в общем-то, нерешённого Хиосского боя в Чесменской бухте под защитой береговых батарей, был уничтожен внезапной атакой русских (9 линейных кораблей, 3 фрегата, бомбардирский корабль, 17-19 вспомогательных судов и транспортов) прямо на рейде.
       Накануне до позднего вечера русские корабли обстреливали турок брандскугелями -- цилиндрической формы снарядами, начинёнными зажигательным веществом, причём так удачно, что один из вражеских линкоров взорвался, а затем -- было около двух часов ночи -- в бухту вошли брандеры и направились, несмотря на ураганный обстрел, к турецким кораблям, поджигая их. Вскоре неудержимое пламя охватило неприятельский флот. Из огня каким-то чудом вывели и взяли в плен пять галер и один линейный корабль - "Родос". Разгром был полный.
       Орлов, проявивший себя несколько позднее, когда он обольстил и коварно увёз из лазурного Ливорно в мрачный каземат Петропавловки пресловутую княжну Тараканову, именно за Чесму, однако, получил "Георгия" I степени, сто тыс. рублей "на поправление экипажа", золотую цепь от Адмиралтейства и приставку к фамилии: Чесменский. Кроме того, ему вручили именную золотую медаль с его собственным изображением на аверсе и пафосной надписью: "Победитель и истребитель турецкого флота".
       Одна из серебряных копий этой награды вместе с "Георгием" II степени и званием адмирала досталась капитану Сэмюэлю Грейгу, истинному герою баталии. Самуил Карлович (так он стал зваться на русский манер) геройски командовал в бою отрядом брандеров, поджигая их собственными руками. Ну, повторимся опять, обычное дело.
       А что простые матросы и солдаты десанта?
       "Желая изъявить Монаршее Наше удовольствие находящемуся теперь в Архипелаге Нашему флоту, за оказанную им тамо 24 и 25 прошедшего Июля важную Нам и Отечеству услугу победою и истреблением неприятельского флота, Всемилостивейше повелеваем Мы Нашей Адмиралтейской Коллегии учинить находящимся на оном чинам предписанные Морским Уставом за флаги, за пушки, взятые корабли и прочее награждения, кто какое потому имел случай заслужить; сверх же того жалуем Мы ещё всем находившимся на оном во время сего счастливого происшествия, как морским, так и сухопутным нижним чинам серебряные, на сей случай сделанные медали и соизволяем, чтобы они в память того носили их на голубой ленте в петлице".
       Дизайн награды (автор -- все тот же Тимофей Иванов) таков: на аверсе -- профиль императрицы и соответствующая подпись, на реверсе -- изображения четырёх русских (передний план) и пяти горящих турецких кораблей, крепостные стены (подпись под ними: "Чесме"), а под обрезом: "ЧЕСМЕ. 1770 ГОДА IЮЛЯ 24 Д.". Весьма остроумна надпись вверху: "БЫЛЪ". То есть, мол, был турецкий флот, да сплыл, вернее, отправился на дно.
       Чесменское и кагульское поражения ещё не означали конца войны. Боевые действия продолжались до 1774 года. Русская армия под командованием генерал-аншефа князя Василия Долгорукова штурмовала Перекопский (Турецкий) вал и за шестнадцать дней захватила Крым. Русский флот продолжал совершать набеги на турецкое побережье. Румянцев переправился через Дунай. Последнее привело, наконец, к усмирению Порты.
       По условиям Кючук-Кайнарджийского договора Крымское ханство получало независимость от Турции, а Россия -- важнейший форпост на Черном море, Керчь, право иметь здесь военный флот и осуществлять свободный проход судов через Босфор и Дарданеллы. Было официально признано и другое важное право России -- покровительствовать православным дунайским княжествам.
       По такому случаю изготовили ромбовидной формы (мастер -- Самойла Юдин) памятные медали для солдат с императрицей на аверсе. На реверсе же, в верхней части, -- лавровый венок и надпись в нем: "ПОБЕДИТЕЛЮ", а в нижней половине четыре строки: "ЗАКЛЮЧЕНЪ МИРЪ -- СЪ ПОРТОЮ -- 10 ИЮЛЯ -- 1774. г.".
       Медаль выдавалась на оранжево-чёрной ленте Георгиевского ордена, хотя есть сведения, что носили её и на голубой Андреевской ленте.
       Генерал-фельдмаршал Румянцев награждён был добавкой к фамилии: Задунайский, и персональной золотой медалью с надписью: "Победителю и примирителю". Его офицеры получили чины, ордена. А кое-кто удостоился и золотого оружия, как, например, Суворов.
      
      
       Награды для чудо-богатырей
      
       Очередное столкновение Российской империи с Оттоманской Портой -- война 1787-1791 годов -- по своему непосредственному итогу не было сокрушительно для последней, не привело, как мечталось некоторым горячим головам в Петербурге и Вене, к удалению Турции из Европы и созданию между ней, с одной стороны, и Россией и Австрией -- с другой, буферного государства -- слепленной из праха времён Дакии. Территориальные приобретения оказались не столь уж велики - скорее, были окончательно закреплены предшествующие.
       Кючук-Кайнарджийский договор раздражал Стамбул, подобно картечи, попавшей при бегстве в мягкое место и застрявшей там. В Петербурге же он только возбудил аппетит. Крым, этот долговременный форпост Турции в Северном Причерноморье, поначалу формально сделался независимым. Фактически же им управлял русский ставленник. Попытка Стамбула вмешаться в местные татарские дрязги привела к тому, что крымский хан, хоть и без большого энтузиазма, предался России и душой, и всей территорией: в 1783 году полуостров вошёл в состав империи, став частью Тавриды. Началось строительство Севастополя, спешное укрепление побережья.
       Нужно было торопиться, потому что взбешённые турки почти в открытую готовились к реваншу, модернизировали армию и флот с помощью зарубежных, в основном французских, специалистов. К тому же на сей раз на Западе у них появилось больше, чем раньше, покровителей, в том числе в Англии, не желавшей и боявшейся усиления русских позиций на Чёрном и Средиземном морях. Правда, союзником России стала Австрия, но этот колосс на глиняных ногах вскоре продемонстрировал свою недееспособность.
       В августе 1787 года Турция выдвинула ряд провокационных и заведомо невыполнимых требований к России относительно Крыма и Кавказа, после чего поспешила объявить войну, причем не простую, а "священную". Первоочередной целью джихадисты наметили себе Херсон, где находились русские верфи. Но сначала необходимо было обезопасить себя с фланга, со стороны Кинбурнской косы с располагавшейся на ней крепостью.
       Более чем пятитысячный десант янычар под прикрытием орудий трёх линкоров, четырёх фрегатов, четырёх плавучих батарей и четырнадцати канонерок высадился под Кинбурном и окопался по всем правилам перенятого у французов инженерного искусства. Командующий русскими войсками на этом участке побережья генерал-аншеф Александр Суворов внешне ничуть не взволновался сообщением о действиях противника, даже демонстративно не покинул церковную службу (был Покров день). Русские, хоть и уступали врагу в численности, позволили туркам беспрепятственно сосредоточиться на берегу, подпустили к своим укреплениям метров на двести, затем произвели залп и стремительно атаковали.
       Янычары поначалу смешались и отступили, однако вскоре, справившись с паникой, зацепились за последние оставшиеся в их руках ложементы и даже вернулись в некоторые из тех, откуда недавно были выбиты. Им помогал огонь османской эскадры (около шестисот орудий).
       Суворов, распоряжавшийся в первых рядах, был ранен картечью в левый бок и чуть не погиб по нелепой случайности: когда под ним пала лошадь, он крикнул оказавшимся поблизости туркам, приняв их за казацких денщиков, чтобы ему подали другого коня. Ошибиться было нетрудно, так как казаки в то время в основном ещё не имели строго установленной формы и носили порою самые фантастические "восточные" одеяния. Обмундирование их полков в Тавриде началось лишь несколько месяцев спустя.
       Обознавшегося командующего спас гренадёр Степан Новиков, оказавшийся поблизости. Позднее Суворов так описывал действия солдата, "на которого уже сабля взнесена была": "Пропорол турчина штыком, его товарища -- застрелил, бросился один на тридцать человек". Следуя геройскому примеру, гренадеры и казаки снова погнали турок. Было шесть часов пополудни. А ближе к полуночи берег полностью очистили от неприятеля. Лишь немногим из янычар удалось вернуться на свои корабли.
       До сих пор в литературе можно встретить утверждение, будто Новиков был мушкетёром-ярославцем. Путаницу внёс некогда сам Суворов. Запамятовал, бывает. Правда, в 1912 году справедливость восторжествовала: Степан Новиков стал последним из воинов, внесённых навечно в списки своей части (всего за историю Российской империи таких героев было восемнадцать), в данном случае -- 15-го Шлиссельбургского генерал-фельдмаршала Аникиты Репнина пехотного полка.
       Судьбу гренадёра после Кинбурна проследить нам не удалось. Можем, однако, предположить, что Новиков отдал жизнь на ратном поприще, так как при перекличке шлиссельбуржцы начала прошлого века должны были отвечать хором, заслышав его имя: "Погиб смертью героя". Как бы то ни было, достоверно известно, что награду "чудо-богатырь" (он, кстати, отличался столь высоким ростом, что был поставлен правофланговым в своей дивизии) получить успел ещё при жизни из рук самого Григория Потемкина, светлейшего князя и главнокомандующего Екатеринославской армией.
       Это была серебряная медаль "За победу при Кинбурне". Дизайн её (медальер -- Тимофей Иванов) вполне ординарен, с профилем императрицы на лицевой и трёхстрочной надписью на оборотной стороне: "КИНБУРНЪ -- 1 ОКТЯБРЯ -- 1787". Предназначалась она для ношения на Георгиевской ленте.
       Исключительность ей придает малое число экземпляров, всего два десятка -- уникальный случай для русских наградных солдатских медалей, обыкновенно выдававшихся всем нижним чинам поголовно. До нашего времени сохранилась лишь одна такая медаль.
       Что интересно, определить достойных награды в своей среде должны были сами воины. Пересылая медали Суворову, светлейший князь Потёмкин, его непосредственный начальник, сообщил, что Новикову он вручил одну медаль лично, остальными же девятнадцатью велел распорядиться следующим образом: "Разделите по шести в пехоту, кавалерию и казакам, а одну дайте тому артиллеристу... который подорвал шебеку... не худо б было призвать вам к себе по нескольку или спросить целые полки, кого солдаты удостоят между себя к получению медали".
       Артиллеристом, подорвавшим турецкую шебеку, был канонир-шлиссельбуржец Михаил Борисов. Пользуясь случаем, назовём остальных: Шлиссельбурского пехотного полка гренадёры Сидор Логинов и Иван Белой; Орловского -- рядовой Парфен Лукутин; Козловского -- рядовой Глеб Звягинцов; Муромского лёгкого батальона рядовые Карп Лошкин и Трофим Новиков (однофамилец С. Новикова). В полках легкоконных: вахмистр Мариупольского -- Гаврила Лазарецкий, капрал Иван Горенов, рядовой Иван Свечкарь; Павлоградского -- капралы Андрей Манков, Петр Холодов и рядовой Прокопий Безжовчой. Полков донских казаки Иван Павлов, Данила Кондрашов, Василий Борисов, Влас Сметанников, Иван Чачасов и Еремий Семилетов.
       Окажись медалей чуть больше, в этом списке вполне могло быть ещё одно имя: Дмитрий Кутейников. Дело в том, что под занавес боя Суворов получил второе ранение -- пуля навылет пробила ему левую руку, и на помощь своему генералу тотчас подоспел другой русский солдат, вернее, казак -- старшина Кутейников 2-й, обмывший и перевязавший рану. Недавно в одном современном историческом романе нам довелось прочитать, что Кутейников якобы в том же бою и погиб.
       Печально, конечно. Однако любой, кто бывал в Военной галерее Эрмитажа, мог беспрепятственно полюбоваться на висящий там среди прочих превосходный портрет работы Джорджа Доу: размахивает на портрете шашкой колоритный генерал-майор с пышными усами -- Дмитрий Ефимович Кутейников 2-й собственной персоной! Живой, и ещё какой здоровый.
       Да, казак благополучно вышел из той битвы, как затем и из многих других. Громил он поляков, французов. И снова турок. В Отечественную войну сражался под Смоленском, на Бородинском поле, гнал Наполеона вон из России. Получил орден Святого Георгия двух самых боевых, IV и III степеней, орден Святой Анны I степени. Дослужился в 1830-х до генерала от кавалерии. Вот как далеко шагнули иные поспешно "похороненные" художественной литературой суворовские чудо-богатыри! Кстати, нашла бравого кавалериста награда и за Кинбурн, "за Суворова", -- именная золотая медаль.
       На другой стороне Днепровско-Бугского лимана, напротив Кинбурнской косы, находится Очаков, в то время -- передовой турецкий форпост. Он стал целью русского наступления в кампанию следующего, 1788 года. Заодно требовалось очистить очаковские воды от сильной турецкой эскадры. С этой задачей блестяще справились галеры гребной флотилии под командованием принца Шарля Анри (или, на немецкий манер, Карла Генриха) Нассау-Зигена.
       Принц был фигурой примечательной. Родился в Германии, воспитывался во Франции, служил в Испании, где выслужил у короля титул гранда и генеральский чин, участвовал в кругосветном плавании Луи Бугенвиля, женился на польской княжне и жил с нею в Варшаве (одна из тамошних улиц до сих пор носит его имя), составил для поляков, якобы в торговых целях, подробную карту устья Днестра.
       Затем, в 1886-м, оказался в России, благодаря покровительству Потемкина был произведен в контр-адмиралы и за два года на русской службе успел выучить лишь два слова: "вперёд" и "греби", причём произносил их с таким вестфальским акцентом, что матросы прозвали его за глаза "Пирог с грибами". Но морское своё дело контр-адмирал знал превосходно, да ещё и обладал незаурядной решительностью.
       В трёх июньских столкновениях в лимане его гребная флотилия уничтожила несколько вражеских линкоров и фрегатов. В итоге "за оказанное им отличное мужество 1788 года июня 7 дня отражением на Очаковском Лимане турецкой морской силы, под командою Капитан-паши и одержанием под него знаменитой победы" получил Нассау-Зиген следующий чин и орден Святого Георгия II степени (впоследствии стал он и андреевским кавалером). А его подчинённым достались медали, аверсом идентичные кинбурским и также носившиеся на Георгиевской ленте, с надписью на реверсе: "ЗА -- ХРАБРОСТЬ -- НА ВОДАХЪ -- ОЧАКОВСКИХЪ -- ИЮНЯ 1788".
       Теперь русские со всех сторон обложили Очаков. Пора было идти на штурм, однако главнокомандующий Потёмкин проявил нерешительность. Началась, по язвительному замечанию Румянцева, героя предыдущей русско-турецкой войны, новая осада Трои. В июле дошло до серьёзного столкновения Потёмкина с Суворовым, на свой страх и риск спровоцировавшим турецкую вылазку, чтобы на плечах отступающих ворваться в город. Попытка эта не была поддержана и потому не имела успеха, только вызвала раздражённую реплику предвзято настроенной Потёмкиным императрицы: "Слышали, старик, бросясь без спросу, потерял до 400 человек и сам ранен: он, конечно, был пьян".
       Но эти потери, преувеличенные к тому же мстительным князем, должны были показаться сущей мелочью в сравнении с теми, которые армия действительно понесла осенью, к тому же не столько от неприятельских вылазок, сколько от плохо организованного снабжения и непогоды, когда солдатам приходилось изо дня в день месяц за месяцем торчать в заливаемых дождями земляных укреплениях.
       А потом ударили морозы. Турки страдали не меньше, их запасы почти истощились; силы гарнизона таяли, а на помощь извне после потери флота в лимане рассчитывать уже не приходилось. Наконец, 6 (17) декабря в метель и лютую стужу начался штурм. Очаков пал. Схватка на бастионах завершилась страшным кровопролитием в городе.
       Потёмкин получил I степень "Святого Георгия" и персональную медаль, Суворов -- бриллиантовое перо на шляпу (для сравнения: за Кинбурн он кроме осыпанной алмазами буквы "К" на ту же шляпу удостоился высшей российской награды -- ордена Святого Андрея Первозванного).
       Прочим генералам и офицерам пожаловали кому ордена, как Михаилу Кутузову -- "Владимира" II степени и "Анну" I степени (Михаил Илларионович при августовской вылазке турок был на артиллерийской батарее повторно ранен пулей в прежде уже изувеченный правый глаз), другим -- крестообразные "знаки золотые для ношения в петлице на ленте с чёрными и желтыми полосами" (о наградах такого типа мы подробнее расскажем в одной из следующих глав).
       На долю нижних чинов, как обычно, пришлись медали: на овальном аверсе вензель Екатерины II под императорской короной, ниже -- лавровая и пальмовая ветви, перевязанные лентой. На оборотной стороне надпись в девять строк: "ЗА -- ХРАБРОСТЬ -- ОКАЗАННУЮ -- ПРИ -- ВЗЯТЬЕ -- ОЧАКОВА -- ДЕКАБРЯ -- 6 ДНЯ -- 1788". Носить эту серебряную медаль, как и золотой офицерский знак, полагалось на ленте Георгиевского ордена.
       В январе 1789-го корпус генерал-поручика Юрия Бибикова предпринял наступление на Анапу. Плохо организованное, оно окончилось полной неудачей и сопровождалось для русских большими потерями. Однако в целях морально-психологических солдаты (те, кто остался жив после безуспешного штурма турецких укреплений и нападений враждебных горцев), которые, как было сказано в рескрипте, "...невзирая на неизреченные трудности и самый голод, с усердием и терпением беспримерным исполнили долг свой...", получили довольно редкую в своём роде наградную медаль -- за поражение, случившееся, впрочем, не по их вине, -- серебряные овалы с вензелем императрицы и надписью на реверсе в три строки: "ЗА -- ВЕРНО -- СТЬ".
       И ладно бы. Но вскоре за тем произошёл обратный случай, не делающий чести русскому правительству. Суворов избавился, наконец, от мелочной опеки Потёмкина, чем тут же не преминул воспользоваться. Одно за другим нанёс он два поражения туркам -- под Фокшанами 21 июля (1 сентября) и особенно крупное (не без помощи австрийцев, надо признать) -- на Рымнике 11 (22) сентября.
       В последнем сражении османы потеряли только убитыми не менее 15 тыс. человек. Суворов стал графом Рымникским, обладателем бриллиантовых знаков к уже имевшемуся Андреевскому ордену, осыпанной драгоценностями шпаги с надписью "Победителю визиря" (Юсуф-паши), бриллиантовой эполеты, драгоценного перстня и ордена Святого Георгия I степени. Готовясь отправить всё это, Екатерина писала Потёмкину: "...целая телега с бриллиантами уже накладена".
       При такой щедрости вопиющей нелепостью, особенно после утешительной награды разгромленным под Анапой войскам Бибикова, представляется тот факт, что ни за Фокшаны, ни тем более за Рымник нижние чины не получили медалей. Не помогли и неоднократные ходатайства командующего. Тогда Суворов поступил весьма оригинально: вождь обратился к своим чудо-богатырям с благодарственной речью, после чего они, как было условлено заранее, увенчали друг друга лавровыми венками, подобно античным героям.
       Слава богу, в следующем году никто в Петербурге уже не осмелился проигнорировать подвиги русских солдат при взятии Измаила. О штурме этой "крепости без слабых мест" и предшествовавшей ему тщательной подготовке историческая литература сообщает подробно, поэтому ограничимся здесь описанием наградной медали.
       Она была отчеканена в форме овала; на аверсе вензель под короной, но почему-то без веточек (не намек ли тут, что лавры Фокшан и Рымника крепко хлестнули по чьему-то самолюбию?); на реверсе -- восьмистрочная надпись: "ЗА -- ОТМЕННУЮ -- ХРАБРОСТЬ -- ПРИ -- ВЗЯТЬЕ -- ИЗМАИЛА -- ДЕКАБРЯ 11 -- 1790".
       Суворов получил именную медаль, звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка (вместо вполне заслуженного генерал-фельдмаршала; он стал одиннадцатым на тот момент подполковником преображенцев, полковницей же у них числилась сама императрица) и... перевод в Финляндию, что выглядело как опала. Его офицерам раздали ордена, золотое оружие и золотые кресты. А слава победителя турок вместе с усыпанным алмазами фельдмаршальским мундиром и колонной в Царском Селе досталась Потёмкину. Впрочем, со временем справедливость восторжествовала.
       Русско-турецкая война после ещё нескольких поражений османов на суше и море, особенно чувствительных при Мачине, от сменившего Потёмкина князя Николая Репнина, и от Фёдора Ушакова у болгарского мыса Калиакрия (а между тем на Кавказе граф Иван Гудович овладел-таки злополучной Анапой), завершилась подписанием в декабре 1791 года Ясского мирного договора, закрепившего Крым за Россией и отодвинувшего границу с Турцией до Днестра. Очаков, несмотря на все старания английского премьера Уильяма Питта, был навсегда потерян для Стамбула.
       Османская империя оказалась настолько разорена войной, что Екатерина милостиво простила ей непосильную контрибуцию в 12 млн пиастр (7 млн рублей).
       Русское правительство, будто опомнившись, сделало и ещё один широкий жест. Всем рядовым участникам войны, солдатам и матросам, победителям при Рымнике и Тендре, при Мачине и Калиакрии, хоть и с большим опозданием, выдали наградные медали ставшего уже привычным дизайна -- с вензелем императрицы на аверсе. Отличалась лишь пятистрочная надпись на реверсе: "ПОБЕ -- ДИТЕЛЯМЪ -- ПРИ МИРЕ -- ДЕКАБРЯ 29 -- 1791".
       В Манифесте от 2 сентября 1793 года говорилось следующее: "Похваляя храбрые деяния сухопутных и морских Российских войск, много и различно прославившихся, и верностию к Ея Императорскому Величеству и отечеству преодолевших все трудности, в память той службы их, раздать на все помянутыя войска, которыя в походе противу неприятеля находилися, на каждого человека из нижних чинов по серебряной медали для ношения в петлице на голубой ленте".
      
      
       За храбрость на водах финских
      
       Война войне рознь. Чаще всего, как это было с двумя мировыми войнами прошлого столетия, неизбежным кровопролитие делают непримиримые противоречия политического, социального или экономического характера. Но иной раз народы вынуждает ополчаться друг против друга деспотическая воля одного-единственного державного психопата, вдруг возмечтавшего поиграть в "войнушку" живыми, а не оловянными солдатиками. Именно так, без серьёзного основания, началась Русско-шведская война 1788-1790 годов.
       "Нет ничего опаснее, как воображение прохвоста, не сдерживаемого уздою и не угрожаемого непрерывным представлением о возможности наказания на теле. Однажды возбуждённое, оно сбрасывает с себя всякое иго действительности и начинает рисовать своему обладателю предприятия самые грандиозные".
       Эти слова великого нашего сатирика Михаила Салтыкова-Щедрина, может, не вполне применимы к шведскому королю Густаву III, однако нельзя сказать, что и не применимы вовсе.
       Странный был тип, как с явными всем, так и со старательно скрываемыми от посторонних глаз отклонениями. Заядлый театрал, автор нескольких пьес, этот король любил повторять знаменитую шекспировскую фразу о том, что мир, дескать, -- театр, а люди в нём -- актеры.
       Женился он для продолжения рода, но к прекрасному полу был равнодушен, предпочитая окружать себя миловидными фаворитами, и в тёплой мужской компании совершал свои паломничества в культурные столицы Европы. Безобидное на первый взгляд существо. Ну масонствовал потихоньку, с кем не бывало. Русской императрице Екатерине II он приходился кузеном, был на том основании ею обласкан и слегка за шалости браним.
       Но это всё, так сказать, звёздная пыль. Втайне же Густав лелеял далёкие от реальности идеи. О том, к примеру, чтобы, пользуясь родством с русским цесаревичем Павлом, выпросить у него когда-нибудь в будущем чуть ли не всю Прибалтику.
       На чудачества "своего" короля в Петербурге смотрели настолько сквозь пальцы, что не обратили особенного внимания на то, как лихо из почти формального властителя, каким являлся поначалу, он превратился во властителя фактического, при этом твёрдо наступив на горло прорусской партии.
       Коварным уверениям Густава в совершенном почтении и преданности русский двор верил до того слепо, что в 1787 году, когда наконец началась долго назревавшая война с Турцией, все силы империи преспокойно направлены были на юг. В Финляндии же в крепостях остались лишь слабые гарнизоны. Правда, имелся ещё Балтийский флот, весьма значительный по численности. Но в отличие от шведских многие русские корабли были старой постройки. Они уже не годились даже для выхода в море. К тому же флот готовился повторить Архипелагскую экспедицию -- вокруг Европы в Средиземноморье, для удара в тыл туркам; русский авангард уже находился в Дании, контролируя на всякий случай Зундский пролив.
       Ещё пара месяцев -- и Петербург можно было бы взять голыми руками. Но венценосному любителю подмостков не терпелось разыграть не прописанную в великой пьесе под названием "История" мизансцену собственного сочинения -- въехать на Сенатскую площадь на белом коне, сбросить с Гром-камня Медного всадника и пышно отпраздновать добытую коварством победу в Петергофе. Всё это он уже опрометчиво пообещал своим придворным дамам и, разумеется, кавалерам. Невзирая на анахронизм, Густав повелел даже выковать себе давно вышедшие из употребления рыцарские латы.
       Решив, что момент для удара в спину настал, в конце июня 1788 года король обратился к царственной кузине со вздорными требованиями, включавшими, между прочим, очищение русскими Финляндии, разоружение Балтфлота и возвращение туркам Крыма (важность этого полуострова для России уже тогда понимал в Европе любой болван).
       Тут же с величайшей поспешностью начались военные действия: 36-тысячная шведская армия под командованием самого короля-мечтателя перешла границу и осадила Нейшлот. Крупные силы двинулись на Петербург морем.
       Легко представить панику, охватившую двор Екатерины. Война со Швецией явилась как гром среди ясного неба. Срочно произвели набор рекрут. Но каких?! Казачий полк, например, сформировали из ямщиков. Кое-как собрали и вооружили 14 тыс. войска и отправили на север под начальством малоспособного и по этой причине донельзя осторожного генерала -- Мусина-Пушкина.
       Но вот непосредственно на финском театре устроенное королем действо особого впечатления на россиян не произвело. Характерен в этом смысле пример осаждённого Нейшлота. Подойдя к этой крепости, Густав потребовал, чтобы его немедленно туда впустили. Как говорится в старинной пословице, пришла беда -- отворяй воротА. Комендант Нейшлота, ветеран прошлой Русско-турецкой войны секунд-майор Кузмин, отвечал чужаку-чудаку так: "Служа отечеству, имел я несчастие лишиться правой руки; ворота крепостные слишком тяжелы, чтоб мог я их отворить одной рукой; ваше величество моложе меня, имеете две руки и потому попытайтесь сами их отворить". Последовавший за этим истинно благородным ответом напрасный штурм ничего не дал Густаву, кроме повода к ещё большей досаде.
       Русские корабли в то время были разбросаны по Балтике, но и тут нам сопутствовала удача: начальствовал над Балтийским флотом герой Чесмы Самуил Грейг, адмирал решительный и смелый. Встреча в Финском заливе с направлявшимися к Петербургу шведами произошла 6 (17) июля вблизи острова Гогланд. При сопоставимой численности линкоров русские команды были ещё не вполне подготовлены, так что пришлось доучиваться прямо в бою. Тактически нерешённое, Гогландское сражение, безусловно, стало крупной стратегической победой русских: эффект внезапности не сработал, и шведы ретировались к Свеаборгу зализывать полученные раны, рассчитывая на то, что их противник займётся тем же самым у себя в Кронштадте.
       Не тут-то было. Отослав назад лишь несколько наиболее пострадавших в бою у Гогланда кораблей, Грейг быстро исправил повреждения на остальных и неожиданно для шведов появился у Свеаборга, где и запер незадачливого врага. Блокада Свеаборга, вполне возможно, могла решить исход войны, так как русские, полностью контролируя морские коммуникации, отрезали удобный подвоз для королевской армии -- пришлось шведам для снабжения своих войск пользоваться длинным кружным сухопутным путём.
       В армии, как и на родине, росло недовольство непопулярной войной. К тому же с другой стороны Швеции теперь угрожала Дания.
       Однако, объявив войну, датчане под давлением Англии и Пруссии воздерживались от активных действий. А русский флот между тем постигла тяжкая утрата: простудившись, умер Грейг, бывший душой наступательной стратегии. Сменивший его адмирал Чичагов предпочитал решительности осторожность. Но ещё до его вступления в должность русские корабли прекратили блокаду Свеаборга и ушли зимовать на свои базы в Кронштадт и Ревель.
       Весной следующего, 1789 года, ничем особенным не проявившая себя русская копенгагенская эскадра отправилась на соединение с высланными ей навстречу главными силами флота. Шведы, желая перехватить и по частям разгромить Балтийский флот, вышли в море и 15 (26) июля безуспешно сразились с Чичаговым у острова Эланд. С нашей стороны потерь было немного, но погиб один из лучших моряков, капитан Григорий Муловский, готовившийся предпринять первое русское кругосветное плавание, совершённое впоследствии Иваном Крузенштерном.
       Боевые действия продолжались и в Финляндии, особенно серьёзные -- у побережья, где сошлись друг с другом гребные флотилии. 13 (24) августа русские галеры, только что построенные в большом количестве, с неопытными экипажами, проникли с двух сторон на Роченсальмский рейд, где укрылись, перегородив затопленными судами единственный доступный проход, шведы под командованием адмирала и теоретика военного искусства Карла Эренсверда.
       Пока отряд генерал-майора Ивана Балле с юга отвлекал на себя основные силы врага, с севера особые команды матросов и офицеров несколько часов кряду вручную прорубали проход для галер Юлия Литты, будущего обер-камергера и члена Государственного совета, а в то время -- только что вступившего на русскую службу 26-летнего мальтийского рыцаря, привлечённого в Россию, наряду с честолюбием, романтическими чувствами к вдове русского посланника в Неаполе графине Екатерине Скавронской.
       Победа и в том, и в другом случае (мы имеем в виду женитьбу на Скавронской) для Литты оказалась полной. Собственные потери русских составили два корабля против тридцати девяти у шведов, в том числе был взят и флагман адмирал-теоретика.
       Главноначалие в этом деле осуществлял уже известный нам победитель турок под Очаковом, "паладин Европы" принц Карл Нассау-Зиген. Он поссорился со своим покровителем Потёмкиным и совсем уж было решил отправиться в очередное авантюрное путешествие -- в Хиву и в Индию, однако, ко всеобщему удовлетворению, дал себя уговорить задержаться с отъездом, благодаря чему, как подробно расписывалось в указе императрицы, "...адмиральское и ещё четыре судна, большие суда, одна галера и куттер, множество штаб- и обер-офицеров и более тысячи человек нижних чинов досталися победителям. Остаток флота шведского по претерпении великого вреда и поражения по сожжении всех транспортных его судов обратился в бег и, преследуем будучи, загнан к устью реки Кюмень".
       Бравый адмирал получил за победу орден Святого Андрея Первозванного и золотую, усыпанную алмазами, шпагу, его офицеры -- ордена и чины (в частности, счастливец Литта удостоился "Святого Георгия" III степени, а Балле -- "Святой Анны" I степени). Матросы флотских экипажей и солдаты-десантники получили серебряные медали на Георгиевской ленте однотипного дизайна с медалью "За храбрость на водах очаковских" (мастер тот же, Тимофей Иванов), только, разумеется, с иной надписью на реверсе: "ЗА -- ХРАБРОСТЬ -- НА ВОДАХЪ -- ФИНСКИХЪ -- АВГУСТА 13 -- 1789 ГОДА".
       Следом за роченсальмской последовала новая победа -- небольшая, однако тоже отмеченная наградной медалью. Нассау-Зиген с солдатами Семёновского полка под покровом ночи овладел шведской батареей на побережье, мешавшей высадке десанта. Для награждения семёновцев была отчеканена в небольшом количестве экземпляров и потому чрезвычайно редкая сегодня серебряная медаль "За взятие при реке Кюмень шведской батареи" с трёхстрочной надписью на реверсе: "ЗА -- ХРАБРО -- СТЬ". Носили её гвардейцы, как и предыдущую, на Георгиевской ленте.
       Кампания 1790 года началась за здравие, а окончилась за упокой. Сначала -- 2 (13) мая -- шведы внезапно атаковали стоявшую в Ревеле эскадру Чичагова. Да так неудачно, что, потеряв два корабля и не нанеся противнику никакого ущерба, вынуждены были с позором ретироваться.
       После этого поражения шведская флотилия под командованием брата короля, герцога Карла Зюдерманладского, десять дней приходила в себя, а затем направилась к Петербургу в слабой надежде нанести русским ещё один неожиданный удар.
       Против Красной Горки шведов встретила кронштадтская эскадра вице-адмирала Александра фон Круза, уступавшая врагу числом линейных кораблей (17 против 22) и гораздо более -- артиллерийской мощью. 23-24 мая (3-4 июня) произошло двухдневное Красногорское сражение, канонада которого была слышна в Петербурге и окрестностях, пугая наиболее впечатлительные натуры вроде графа Безбородко, изволившего даже заплакать от страха.
       Впрочем, оснований для серьёзного беспокойства не имелось: шведы постреляли-постреляли, а затем, предупреждённые о подходе ревельской эскадры Чичагова, удалились к Выборгу на соединение с остальными силами Густава, прижатыми у побережья.
       И снова попали в ловушку. Причём гораздо более опасную, чем у Свеаборга, потому что теперь время года благоприятствовало полной и окончательной блокаде. Однако отчаянная попытка прорыва, вызванная последней крайностью, окончилась для шведов успехом: в ночь 22 июня (3 июля), шведский объединённый флот -- порядка двухсот парусников и галер с 14 тыс. пехотинцев на борту -- двинулся вдоль берега на русскую линию и, потеряв шесть линкоров, четыре фрегата, много мелочи и около половины личного состава, удрал, воспользовавшись нерешительностью Чичагова.
       Судьба, предоставившая русским практически стопроцентный шанс выиграть войну, теперь обиженно отвернулась от них. 28 июня (9 июля), в очередную годовщину прихода к власти императрицы Екатерины, судьба преподнесла ей горькую пилюлю: при попытке повторить прошлогодний успех в Роченсальме, но в совершенно неподходящую погоду и без предварительной подготовки галерную флотилию Нассау-Зигена постигла катастрофа.
       Галеры, гребные фрегаты и шебеки, отражённые мощным огнём неприятеля, при отступлении сталкивались друг с другом и опрокидывались. Из 64 потерянных гребных кораблей 22 были взяты врагом в качестве трофеев. Убито, ранено и пленено более семи тыс. солдат и матросов. Потрясённый, едва спасшийся Нессау-Зиген отослал императрице свои награды -- ордена и золотую шпагу.
       Хотя, как бы справедливо ни гордились шведы этой своей победой, не следовало игнорировать тот факт, что судьба лишь в последний момент чудесно спасла Швецию, находившуюся на волосок от полного разгрома. Международная обстановка незамедлительно требовала замирения, потому что в Причерноморье дело шло к скорому поражению Турции, после чего победоносная русская суворовская армия непременно должна была всей своей тяжестью навалиться на обескровленную войной вотчину Густава.
       Лучшего для шведов психологического момента для переговоров о мире нельзя было и представить. Практически тотчас -- 3-го (14) августа -- стороны конфликта подписали бессрочный Верельский договор, сохранивший довоенный статус-кво.
       Нассау-Зигену, кстати, оставили все его прежние награды. "Одна неудача, -- милостиво писала ему Екатерина, -- не может истребить из моей памяти, что вы семь раз были победителем моих врагов на юге и на севере". Однако подмоченной во всех смыслах репутации адмирала это уже восстановить не могло. Два года спустя он уволился со службы, ещё немного попутешествовал, вернулся в Россию и здесь, окончательно поселившись в своём украинском имении, занялся сельским хозяйством.
       В связи с окончанием войны были розданы ордена и чины многим офицерам, а солдаты и матросы получили необычного вида восьмиугольную серебряную медаль (медальер -- Карл Леберехт), на аверсе которой, в овальной рамке, -- профиль Екатерины II в лавровом венке, под рамкой -- лавровая и дубовая ветви, перевязанные лентой. На реверсе же, в лавровом венке, помещена надпись в три строки: "ЗА СЛУЖ -- БУ И ХРА -- БРОСТЬ", и под обрезом: "МИРЪ СЪ ШВЕЦ. -- ЗАКЛ. 3 АВГ. -- 1790 г.".
       В указе императрицы от 8 сентября говорилось: "...Похваляя весьма храбрые деяния и неутомимые труды сухопутных Гвардий, полевых и морских войск Российских, столь много и различно паки прославившихся и вероятностию к Ея Императорскому Величеству и к отечеству преодолевших все трудности, Ея Императорское Величество в память той их службы повелевает на все войска, кои противу неприятеля в деле были, раздать на каждого человека по медали на красной ленте с чёрными полосами".
       "Красная лента с чёрными полосами" -- это не что иное как лента ордена Святого Владимира, впервые выдававшаяся для ношения медали на ней.
    Кроме наградной отчеканили также и памятную медаль (медальер -- Тимофей Иванов) с дуговой надписью на оборотной стороне: "Соседственный и вечный", а внизу, под обрезом: "Миръ съ Швецией заключенъ 3 августа 1790 года".
       Итак, кровопускание окончилось ничем. Это был, пожалуй, самый потрясающий результат для авантюры шведского короля. Теперь он мог снова предаться мирным театральным и прочим утехам. Полтора года спустя, во время одной из них -- бала-маскарада в Шведской королевской опере -- Густав был смертельно ранен выстрелом в спину.
       Как говорится, что посеешь, то и пожнёшь.
      
      
       "За взятие Праги"
      
       Император Павел представляется нам фигурой трагикомической. Акцент в последнем слове кое-кто упорно делает на первую его часть. (Представьте себе, в 1916 году в недрах Русской православной церкви даже готовились документы для канонизации этого государя!) Начало такому восприятию личности "русского Гамлета" положил он сам, распространяя историю своей встречи с призраком Петра I, якобы обратившимся к правнуку (родственнику формальному, потому что тот, скорее всего, уже не был Романовым по крови) со словами: "Бедный, бедный Павел!".
       А вот как охарактеризовал Павла некий аноним-современник (эпиграмму эту молва приписывала великому Суворову):
      
       Не венценосец ты в Петровом славном граде,
       Но варвар и капрал на вахтпараде.
      
       Мало чего хорошего можно сказать о нём; собственная мать не хотела допускать его к управлению страной, прозорливо держала от себя на расстоянии. И не допустила бы, не уничтожь чувствительный кабинет-секретарь Александр Безбородко завещание, согласно которому вся власть от Екатерины переходила после её смерти к старшему из внуков, минуя их опасного для окружающих отца. За дружескую услугу Безбородко был произведён Павлом в канцлеры.
       Начатая тотчас по восшествии "Гамлета" на престол военная реформа свелась в основном к отупляющей муштре. Требованием рабского подчинения нижестоящих командиров вышестоящим она лишала первых всякой инициативы -- бич нашей армии и в позднейшее время, в Великую Отечественную, когда лишь преподанные вермахтом кровавые уроки научили воевать не по шаблону.
       Правда, помимо кос и буклей при Павле впервые введена была очень нужная и удобная шинель, заменившая традиционную епанчу и позволявшая облачённым в неё солдатам спокойно навьючивать на себя амуницию.
       Но вот что касается наград -- орденов и медалей, -- тут новый монарх сделал всё, чтобы обделить служивых этими наглядными доказательствами славы и личного мужества. Ревниво обошёлся Павел с наследством нелюбимой матери -- орденами Святого Георгия и Святого Владимира: их перестали вручать. Взамен двух наиболее "боевых" орденов он широко начал практиковать поощрение "фамильным" Анненским. Попытался Павел утвердить в России и Мальтийский крест, но безуспешно.
       Если ордена, хоть и менее значимые, всё же давались офицерству, то для простых солдат, гоняемых по Гатчинскому плацу до обморока, не было учреждено ни одной наградной медали. Суворовских чудо-богатырей за Сен-Готард и Чёртов мост, матросов с кораблей Фёдора Ушакова, участвовавших в Средиземноморском походе, не сочли достойными. Нижним чинам в то время полагались только знаки отличия Анненского ордена да потом ещё донат Мальтийского креста.
       Однако первый вплоть до 1864 года вручался не за личный подвиг или участие в конкретном сражении, в войне, а за двадцать лет беспорочной службы. Второй же, учреждённый в 1800 году, не прижился в России и вскоре после убийства Павла тихо прекратил своё существование. Хорошо и то, что знак и донат хотя бы освобождали ветеранов от телесного наказания, так любимого Павлом и другими подобными ему "капралами".
       В то же время этот император в необъяснимом порыве мог одарить кого-нибудь именной медалью. Дизайн тут был стандартным, с профилем Павла на аверсе (автор этих медалей -- мастер Карл Леберехт). Варьировалась лишь многословная легенда на реверсе.
       Так, на одной из медалей читаем: "Грузинскому дворянину армянской нации Микертему Мелику Калантирову за успехи в разведении тутовых дерев и деле шёлку". Похожая "манета" досталась и другому "шелкопряду", "армянину Данилову" -- "за рачение и усердие в разведении".
       Летом 1799 года из Петербурга отправилась в Охотский порт команда из 88 моряков и строителей с задачей организовать на Тихом океане постоянно действующий военный флот. Командовал экспедицией капитан-лейтенант Иван Бухарин. Отряд Бухарина, как ни спешил, добрался до Охотска лишь год спустя. В конце февраля 1800-го он едва не застрял в Якутске: лошади пали.
       Но благодаря помощи якутов все вооружение и судовое снаряжение без потерь доставили на океанское побережье. Так появилась целая серия персональных медалей, к примеру, "Якуцкому князцу Кангалаского улуса голове Белину за оказанную помощь капитану Бухарину". Она и ещё несколько однотипных с нею были розданы якутским "князцам" для ношения на чёрной ленте Мальтийского ордена.
       До наших дней дошла в виде исторического курьёза и небольшая павловская медаль "За победу" неизвестного назначения. Надпись на реверсе разбита на три строки: "ЗА -- ПОБЕ -- ДУ".
       Судя по дате на лицевой стороне ("1800 год"), медаль предположительно могла предназначаться не для солдат даже, а для суворовских и ушаковских офицеров. Как бы то ни было, сведения о награждении ею кого-либо отсутствуют. Упоминаний о ней нет и в выпусках "Собрания русских медалей" 1840 года, посвящённых медалям Павла I.
       Теперь же мы, предоставив царя его страшной участи, перенесёмся в 1794 год. Из России двинемся в Польшу в рядах испытанных суворовских войск. Однако сначала, как полагается, проведём рекогносцировку.
       С середины XVIII века ослабленная внутренними раздорами Польша де-факто утратила самостоятельность и оказалась под прессом своих более сильных соседей. С запада и севера на неё наседала Пруссия, с юга поддавливала Австрия, а с востока -- гигантская Россия, которую Польша однажды попыталась проглотить, но подавилась (удав, проглотивший слона, может быть лишь в сказке Антуана де Сент-Экзюпери о Маленьком принце). Теперь совершался обратный процесс.
       Впрочем, последовательные разделы Польши были выгодны, скорее, Пруссии, Россия же принимала в них участие до некоторой степени вынужденно. В то время в Петербурге многие дальновидные люди понимали опасность непосредственного соседства с экспансивными немцами. Позднее его всё-таки допустили, что привело к катастрофическим поражениям Первой мировой войны, вызвавшим Февральскую революцию.
       Лишь одну вещь тогдашняя российская самодержица полякам никак попустить не могла -- либеральную майскую Конституцию 1791 года. Конституция эта, принятая Речью Посполитой не без влияния революционной Франции, подействовала на Екатерину, как на быка -- красная тряпка. Едва закончив победоносную войну с турками и отмахнувшись от разных прочих шведов, она, настоятельно побуждаемая к тому польскими магнатами, объединившимися в так называемую Тарговицкую конфедерацию, двинула на Польшу полки.
       Последовавшая вслед за тем Русско-польская война 1792 года протекала в незначительных столкновениях, мелких стычках с десятками, редко парой сотен убитых. Эти стычки польская историография гордо именует "битвами". Под Овсой, Миром, Борушковцами, Брестом и Войшками русские легко одержали верх. А "битву" под Зеленцами (в русской историографии "при Городище") на территории современной Украины (Хмельницкая область) поляки записали себе в актив.
       7(18) июня корпус Юзефа Понятовского сошёлся там в бою с русским отрядом генерал-майора графа Ираклия Моркова. Поляки дрались отчаянно, даже оттеснили на время противника. Да тут же поспешно и ретировались.
       Человек необычайной доблести, будущий предводитель Московского ополчения в Отечественную войну 1812 года и участник Бородинской битвы, Ираклий Иванович Морков был награждён за этот бой орденом Святого Георгия II степени. Две предыдущие степени того же ордена он получил за штурм Очакова и Измаила. "Самый храбрый и непобедимый офицер" -- так ещё прежде аттестовал своего подчиненного Суворов.
       Вот что говорилось в рескрипте о новом награждении:
       "Во уважение усердной службы, храбрых и мужественных подвигов, отличивших его при поражении войск противной в Польше фракции 7 июня 1792 года при деревне Городище, где он командовал авангардом и благоразумными распоряжениями, искусством, храбростию и безпредельным усердием одержал полную победу".
       Всё это, однако, не помешало полякам в свою очередь громогласно объявить себя победителями под Зеленцами. Ещё бы! Ведь почти сто лет до того им не удавалось ни разу не то что одолеть русских, но даже всерьёз противостоять им на поле брани. По такому случаю дядя генерала Юзефа Понятовского, король Станислав, поспешно учредил специальную медаль Vertuti Militari, тут же превращенную в одноименный орден.
       В отличие от своих "собратьев", орденов Белого орла и Святого Станислава, Vertuti Militari после присоединения Польши к России в 1815 году был на особом положении. Император Александр I его не любил, русских своих подданных им не жаловал.
       А при Николае I возникла курьезная ситуация: Vertuti Militari массово наградили участников подавления Польского восстания 1831 года, однако одновременно и восставшие раздавали друг другу тот же самый орден (дизайн лишь незначительно отличался)! Поэтому, покончив с мятежом, упразднили и награду.
       Vertuti Militari восстанавливали в Польше несколько раз, последний -- в 1944 году. Кавалерами его тогда стали не только воины Войска польского, но также и советские солдаты, офицеры, генералы, маршалы: Георгий Жуков, Иван Конев, Александр Василевский, Константин Рокоссовский.
       После Великой Отечественной поляки вручали его и некоторым советским политическим деятелям. Такой орден имелся, например, в обширной коллекции Леонида Ильича Брежнева. Впрочем, в 1990 году Брежнева новые польские власти посмертно лишили ордена -- бороться с тенями прошлого и одолевать Россию на страницах псевдоисторических сочинений поляки всегда горазды.
       Что касается медали, то едва её отчеканили и начали вручать (успели раздать 20 из 65 золотых и 20 из 290 серебряных), как война вполне предсказуемо окончилась. Непостоянный король Станислав переметнулся на сторону магнатов, отменил Конституцию и строго-настрого запретил и медаль, и орден, им самим только что учреждённые. Россия по мирному договору 1793 года присоединила Правобережную Украину и часть белорусских земель с Минском.
       Однако уже весной следующего года в Польше началось восстание под руководством Тадеуша Костюшко. Из Кракова оно во мгновение ока перенеслось в Варшаву, где русский гарнизон под командованием екатерининского дипломата, свежеиспечённого графа генерала Осипа Игельстрёма был захвачен врасплох. Вместо того чтобы всё время оставаться настороже в незамиренной стране, Игельстрём занимался амурными делами с легкомысленной красавицей графиней Гоноратой Залуской.
       Он даже велел застелить улицу, где стоял дом графини, соломой, чтобы Гонораточку не будили громыхающие по мостовой экипажи. Столь рыцарственное поведение спасло Игельстрему жизнь: Залуская нашла способ вывезти графа из охваченной беспорядками столицы. Брошенным же им на произвол судьбы солдатам и мирным россиянам, случайно оказавшимся в тот момент в Варшаве, повезло меньше.
       Вот что впоследствии писал об этом известный беллетрист, журналист и критик, адресат наиболее злых пушкинских эпиграмм Фаддей Булгарин:
       "Русские, пробиваясь штыками чрез толпы мятежников, должны были выступить из Варшавы. По отступающим русским стреляли из окон и с крыш домов, бросали на них бревна и всё, что может причинить вред, и из 8000 русских погибло 2200 человек".
       Это если считать лишь военных. Хотя без пощады убивали поляки любого русского: чиновников, дипломатов, купцов, их жен и детей.
       17 апреля 1794 года вошло в историю русско-польских отношений как Варшавская заутреня, потому что резня наших соотечественников произошла в Великий четверг на Пасхальной неделе. Православные были застигнуты врасплох во время утреннего богослужения, что в значительной степени помогло погромщикам в их кровавой работе.
       Тотчас Россия предприняла ответные меры, главной из которой оказался вызов из Херсона Александра Суворова, прозябавшего там в опале. Главнокомандующий русскими войсками на западных границах империи престарелый фельдмаршал Пётр Румянцев рассудил правильно: действовать следует быстро, чтобы не дать восстанию разгореться. Лучшей кандидатуры, чем покоритель Измаила, тут нельзя было и представить.
       С разных направлений в Польшу двинулись русские отряды. С запада к Варшаве подошла прусская армия, однако действовали немцы нерешительно и вскоре осаду сняли.
       Суворову же, не уведомив о том Петербург, поручил Румянцев основную задачу: покончить с врагом молниеносным ударом. Тот с обычной своей стремительностью бросился вперёд, разоружая сдающихся и расшвыривая более стойких. 4 сентября он взял Кобрин, 8-го под Брест-Литовском разгромил войска генерала Кароля Сераковского и уже 23-го подошёл к варшавскому предместью Праге на правом берегу Вислы.
       В тот же день, накануне штурма сильной позиции поляков, издан был один из знаменитых суворовских приказов по армии:
       "Идти в тишине, ни слова не говорить; подойдя же к укреплению, быстро кидаться вперёд, бросать в ров фашинник, спускаться, приставлять к валу лестницы, а стрелкам бить неприятеля по головам. Лезть шибко, пара за парой, товарищу оборонять товарища; коли коротка лестница, -- штык в вал, и лезь по нем другой, третий. Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком; работать быстро, храбро, по-русски. Держаться своих в середину, от начальников не отставать, фронт везде. В дома не забегать, просящих пощады -- щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. Кого убьют -- царство небесное; живым -- слава, слава, слава".
       Поначалу войска так и действовали. Однако, переколов и прогнав за Вислу превосходящих их по численности вооруженных поляков, наши в остервенении принялись за безоружных. Особенно лютовали казаки. Но и простые солдаты из полков, пострадавших в Варшавскую заутреню, не послушавшись наставлений командующего, дали полную волю ярости. Суворов, опасаясь за участь Варшавы, приказал разрушить с нашей стороны мост через реку, который ранее пытались безуспешно подорвать сами поляки.
       Нынешние польские историки, разумеется, нападают на Суворова, что отличает их от перепуганных варшавян конца XVIII века: те сразу же сдались и позднее благословляли своего спасителя, получившего за обуздание мятежа высшее в России воинское звание генералиссимуса.
       Императрица пожаловала ему заодно "алмазный бант к шляпе", а благодарные варшавские горожане преподнесли в подарок золотую, разукрашенную лаврами из бриллиантов табакерку с надписью: "Варшава -- своему избавителю, дня 4 ноября 1794".
       С восстанием было покончено: Костюшко при Мацеевицах разбили и взяли в плен генералы Иван Ферзен и Фёдор Денисов, польский король под конвоем драгун отправился в Гродно под надзор русского наместника, а вскоре отрёкся от престола.
       Офицеры победоносной армии, из тех, которым не досталось орденов, получили золотые кресты для ношения на Георгиевской ленте. Солдатам же вручили серебряные медали необычной формы -- квадратные, с закруглёнными углами. На аверсе -- вензель Екатерины II под императорской короной, на реверсе -- мелкая надпись в восемь строк: "ЗА -- ТРУДЫ -- И -- ХРАБРОСТЬ -- ПРИ ВЗЯТЬЕ -- ПРАГИ -- ОКТЯБРЯ 24 -- 1794 г.".
       Этой массовой медалью награждали, кстати, не только за штурм Праги, но и за другие бои 1794 года. Носить её полагалось на красной ленте ордена Святого благоверного князя Александра Невского.
      
      
       МЕДАЛИ ЭПОХИ АЛЕКСАНДРА I
      
       Дней Александровых прекрасное начало
      
       "Плешивый щеголь, враг труда", по выражению язвительного Пушкина, в наше время Александр I именовался бы хипстером. Полюбуйтесь на его парадный портрет кисти Степана Щукина: элегантные баки, небольшой аккуратный "ирокез", прикрывающий рано наметившуюся лысину... Ничего не выдавало в нём поначалу ни победителя Наполеона, ни пресловутого тобольского старца Фёдора Кузьмича.
       При дворе своего отца, Павла I, будущий император держался вызывающе, отдавая одновременно дань двум наиболее модным течениям среди "золотой молодёжи" того времени -- политическому либерализму и эстетическому сентиментализму. Так, например, он любил говаривать в узком кругу, что, придя к власти (цесаревич благоразумно не уточнял, каким именно способом он это сделает), дарует народу Конституцию и отречётся от престола, дабы остаток жизни провести в каком-нибудь прелестном домике на живописном берегу Рейна.
       Как ни странно, оба обещания он сдержал, хотя и с оговорками. Конституция действительно была им дарована, но не России, а Польше. Что же касается второго, то есть "ухода в мир", то мы вслед за князем Владимиром Барятинским и Даниилом Андреевым склонны по меньшей мере всерьёз относиться к известной (однако, будем справедливы, всё ещё не доказанной) гипотезе, согласно которой Александр Благословенный не умер в 1825 году в Таганроге, а отправился, "духовной жаждою томим", в долголетнее странствие. Правда, не на запад, как планировал в юности, а на восток, в Сибирь.
       Но это случится позднее, а пока, смахнув меланхолическую слезу по поводу сообщённого ему графом Паленом среди ночи 12 (24) марта 1801 года известия о только что совершенном царе- и отцеубийстве, оробев и немного поломавшись, молодой Александр вышел к ожидавшим его войскам, объявил, что "батюшка скончался апоплексическим ударом", и многозначительно добавил, что всё при нём будет, как при бабушке. В тот же день эти слова были повторены (возможно, что заранее обдуманы и заготовлены) и обрели официальный статус в Манифесте о вступлении на престол:
       "Мы, воспріемля наследственно Императорскій Всероссійскій Престолъ, воспріемлемъ купно и обязанность, управлять Богомъ Намъ вручённый народъ по законамъ и по сердцу въ Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей, Государыни Императрицы Екатерины Великія, коея память Намъ и всему Отечеству вечно пребудетъ любезна, да по Ея премудрымъ намереніямъ шествуя, достигнемъ вознести Россію на верхъ славы и доставить ненарушимое блаженство всемъ вернымъ подданнымъ Нашимъ..."
       Разумеется, "наследственно" и "купно" воспринималась и обязанность награждения медалями -- отрасль, достигшая расцвета именно при "августейшей бабке" и не оттого ли пребывавшая во времена правления "батюшки" в немилости.
       Летом того же года специально для коронационных московских торжеств, намечавшихся в сентябре, изготовили первую в длинном ряду наград александровской эпохи медаль "За служение во время коронации" (мастер -- Карл Леберехт). Не будем отвлекаться на её описание. Причина для её вручения ясна из названия.
       Далее последовало несколько более интересных, хотя и маловыразительных медалей, которые, однако же, недостаточно было бы просто перечислить -- их история не ограничилась ни коронацией, ни даже царствованием Александра.
       Такова, к примеру, медаль "За полезное". Серебряная или золотая, с менявшимся со временем профилем императора на аверсе и неизменной надписью на реверсе, она выдавалась купцам и мещанам за различные услуги правительству, а равно и за крупные пожертвования на благотворительность. Носить её полагалось на лентах Аннинского, Владимирского или Александровского ордена, в зависимости от величины заслуг.
       Эта медаль явилась вариантом другой, более разнообразной по составу награждённых медали "За усердную службу". Ее обладателями стали и хан Киргиз-Кайсацкой орды "за усердие его к престолу, за переселение на здешнюю сторону Урала с тридцатью тысячами кибиток", и простой столярный мастер Царскосельского дворцового правления "за отличную службу и особое искусство в работе", и немецкий колонист Келер "за работу учителем в течение 24-х лет".
       Не менее любопытна медаль "За усердие", учреждённая одновременно с медалью "За полезное". Вот пример награждения ею. В 1809 году медаль эту пожаловали якутскому купцу Горохову "за найденную на берегу Ледовитого океана голову неизвестного зверя". Полезная вещь!
       Ещё в 1799 году, изъявив желание "пожертвовать приятной жизнью пользам любезного отечества", отправился в Закавказье русский химик и минеролог Аполлос Мусин-Пушкин (он был не просто Аполлос, а Аполлос Аполлосович -- отца его, президента руководившей русской горнорудной промышленностью Берг-коллегии, звали Аполлосом Епафродитовичем). Кроме научной Мусин-Пушкин выполнял и дипломатическую миссию в Тифлисе, результатом которой стало присоединение Грузии к России в 1801 году.
       Для участников экспедиции было велено в 1802 году изготовить в нескольких экземплярах специальную медаль на красной ленте Александровского ордена с надписью на оборотной стороне: "Воздаяние за усердие, оказанное во время экспедиции тайного советника Мусина-Пушкина для приискания руды в хребтах кавказских и араратских гор".
       История перехода Грузии (точнее, Картли-Кахетинского царства) под покровительство Российской империи, а затем и вхождения в её состав долгая и драматичная. Петр I, мягко скажем, подвёл в своё время грузинского царя Вахтанга VI, внезапно прервав свой широко разрекламированный среди закавказских христиан Персидский поход. В результате Вахтанг потерял трон и был вынужден бежать в Россию, где вскоре и умер.
       Вслед за царём на север с берегов Арагвы и Куры потянулись многие. Так, например, оказались в России побочный сын одного из картлийских царей, дедушка знаменитого нашего Багратиона Александр и его сын Иван.
       В русско-турецкую войну 1768-1774 годов в Закавказье не без успеха действовал русский корпус графа Готтлоба Тотлебена, личности весьма примечательной. "Лихой саксонец на русской службе" отличился храбростью при Кунерсдорфе, взял в 1760 году Берлин (вернее, перехватил славу занятия прусской столицы из-под носа у менее оборотливых Захара Чернышёва и Морица Ласси), в следующем году был обвинён в прусской измене и приговорён к смертной казни, затем помилован Екатериной, служил на Кавказе рядовым и был восстановлен в звании.
       Имя этого типичного для XVIII столетия авантюриста уже при его жизни обросло многочисленными легендами. Одну из них в своей "Истории Пугачевского бунта" позднее зафиксировал Пушкин. Согласно ей, Тотлебен ещё в Германии случайно обратил внимание на внешнее сходство одного казака с наследником российского престола, будущим кратковременным царём Петром III, смутив доверчивую казачью душу.
       Грузинский царь Ираклий II, несмотря на личную вражду с Тотлебеном, едва не закончившуюся для него весьма плачевно, упрямо искал способа укрыться под защитой могущественной христианской державы. Он был согласен на вассальную зависимость, как прежде от Ирана. Но его, по выражению дипломата (и заговорщика, действовавшего в пользу Павла) графа Никиты Панина, "странные и не ко времени учинённые" предложения поначалу встретили в Петербурге холодный приём.
       Однако через десятилетие именно они легли в основу Георгиевского трактата, которому мы обязаны началом строительства Военно-Грузинской дороги и основанием Владикавказа. Пользуясь случаем, расшифруем название крепости полностью: Владей Кавказом. Придумал его, разумеется, поэт -- генерал и граф Павел Потёмкин.
       Граф и впрямь являлся недурным рифмачом и участником суворовского штурма Измаила, которому впоследствии посвятил поэтическое сочинение -- драму "Зельмира и Смелон" в трёх действиях. Хотя гораздо более известна в то время была супруга генерала Прасковья Закревская, фрейлина императрицы, одна из наиболее порочных петербургских красавиц, любовница другого Потёмкина, Таврического, генерал-фельдмаршала и фаворита Екатерины.
       Заключение трактата отмечено было памятной медалью с профилем императрицы на аверсе и надписью на реверсе: "ВЕРЕ И ВЕРНОСТИ". В сущности же, трактат явился лишь первым шагом на непростом пути к присоединению Грузии. Заявленная верность оказалась непрочной и сохранялась недолго: России Грузия всё ещё приходилась "не ко времени", да и сам царь Ираклий вскоре засомневался и уже через три года, в 1787-м, пошёл на сепаратный сговор с Турцией, чем фактически денонсировал соглашение с русскими.
       Турки потерпели сокрушительное поражение в войне 1787-1792 годов и официально отказались от каких-либо видов на Грузию. Однако тут же на неё ополчился Иран: в сентябре 1795-го персидские полчища Ага-Мухаммед-хана разгромили оставшихся без защиты грузин в Крцанисской битве, овладели Тбилиси и учинили там чудовищную резню.
       В ответ на это русский корпус под командованием Валериана Зубова вторгся в Дагестан, штурмом овладел Дербентом и вполне мог тогда же "омыть сапоги в Индийском океане", как вдруг кончина Екатерины II сразу спутала русским все карты.
       Главнокомандующий Зубов как брат последнего фаворита императрицы, Платона, был ненавистен Павлу I, и ради мести тот предпочёл немедленно прекратить столь удачно начатую кампанию. Войска отозвали, а бедного Зубова даже не удостоили личного приказания вернуться -- пусть остаётся с персами один на один.
       Несколько слов стоит сказать об этом баловне судьбы. Увлечение пожилой Екатерины его старшим братом позволило Валериану в 25-летнем возрасте сделаться генерал-аншефом. Для сравнения: Суворов получил то же звание в 1886 году -- в 56 лет!
       Заваленный деньгами, деревнями и орденами, награждённый чинами не по летам, юнец не стеснялся выпрашивать себе всё новые почести. Так, будучи пожалован королём Фридрихом в кавалеры прусского ордена Чёрного орла, Валериан тотчас прозрачно намекнул брату, что по уставу носить этот орден может лишь лицо, находящееся в звании не ниже генерал-поручика (сам же он в ту пору был только что произведён в генерал-майоры).
       При всем том наш чинолюбец отличался личной храбростью, доходящей порой до безрассудства. Молодецкая удаль принесла ему вполне заслуженного "Георгия" IV степени за штурм Измаила, в Польше она же привела к скандалам вокруг амуров красавца с замужними дамами, на одной из которых, графине Потоцкой, он в конце концов принужден был жениться, а затем там же -- к ранению в ногу ядром с последующей ампутацией (Зубов потом носил немецкий протез, стоивший целое состояние).
       Опала Валериана вызвала к жизни одно из лучших поздних державинских произведений -- оду "На возвращение графа Зубова из Персии" (1797). Сановный поэт уже успел воспеть юношу, когда тот находился на вершине удачи (оды "К красавцу" и "На покорение Дербента"). С переменой судьбы шансы стать адресатом новых стихотворных посланий у Валериана были, прямо скажем, невелики.
       Такую довольно провокационную мысль высказал однажды при дворе Державину князь Сергей Голицын, язвительно присовокупив, что уж теперь-то льстить нет никакой выгоды. Гавриил Романович холодно возразил: из чувства собственного достоинства он никогда не переменяет мыслей и никому не льстит, а пишет по внушению своего сердца.
       "Нынче ему не напишешь", -- продолжал задираться Голицын. "Вы увидите", -- ответил Державин и, приехав домой, тотчас взялся за новую оду.
      
       Цель нашей жизни -- цель к покою;
    Проходим для того сей путь,
    Чтобы от мразу иль от зною
    Под кровом нощи отдохнуть.
    Здесь нам встречаются стремнины,
    Там терны, там ручьи в тени,
    Там мягкие луга, равнины,
    Там пасмурны, там ясны дни;
    Сей с холма в пропасть упадает,
    А тот взойти спешит на холм.
      
       И т.д.
       Стихи эти напечатали, разумеется, уже при новом императоре, смерти "батюшки" которого Валериан способствовал, но пережил убиенного ненадолго.
       А перед самой гибелью Павла свою давнюю цель -- покой -- наконец обрела Грузия. В манифесте, обнародованном в Петербурге в январе 1801 года, говорилось:
       "Сим объявляем императорским нашим словом, что по присоединении Царства Грузинского на вечные времена под державу нашу не только предоставлены и в целости будут \...\ все права, преимущества и собственность законно каждому принадлежащая, но что от сего времени каждое состояние народное вышеозначенных областей имеет пользоваться теми правами, вольностями, выгодами и преимуществами, каковыми древние подданные Российские по милости наших предков и Нашей наслаждаются под покровом Нашим".
      
       И Божья благодать сошла
    На Грузию! Она цвела
    С тех пор в тени своих садов,
    Не опасаяся врагов
    За гранью дружеских штыков.
      
       Так позднее живописал другой великий русский поэт.
       В России, однако, всё ещё не было однозначного мнения о целесообразности присоединения грузинских "садов". Молодой либерал на русском престоле в разговоре с генерал-прокурором Александром Беклешовым говорил о "крайнем отвращении" и о том, что он-де "почитает несправедливым присвоение чужой земли". Тем не менее местную царскую власть в Грузии ликвидировали и заменили прямым управлением из Петербурга. А вскоре пришлось пустить в дело и "дружеские штыки".
       Участились набеги горцев (осетины, к примеру, полностью уничтожили казачий полк, а аварцы -- пехотный батальон). В 1802 году в Тифлис направили генерала князя Павла Цицианова, потомка грузинских князей, переселившихся в Россию ещё при Петре.
       "Между первейшими обязанностями Вашими, -- письменно напутствовал его вошедший уже во вкус правления император, -- поставите Вы принять все убеждения, настояния и, наконец, самое понуждение к вызову всех неспокойных царевичей, а особливо царицы Дарьи (вдова царя Ираклия II. -- М.Л.) в Россию. Меру сию считаю я главною к успокоению народа, при виде их замыслов и движений, не перестающего колебаться в установляемом для счастья их порядке".
       "Успокоение" требовало прежде всего подчинения опасного соседа -- Гянджинского ханства. 3(15) января 1804 года столица ханства была осаждена и взята приступом. Хан Джавад, в прошлом однажды уже сдававшийся русским и присягавший на верность империи, а потом стремительно переметнувшийся к персам, на сей раз решительно отверг одно за другим несколько предложений о сдаче и, поклявшись умереть на стенах города, исполнил своё обещание; с ним погибло до полутора тысяч защитников.
       Судьба остальных гянджинцев, в том числе и мирных жителей, оказалась различной. В то время как ни одна из порядка девяти тысяч женщин, взятых ханом в город из деревень в залог верной службы их мужей, и ни один младенец не погибли (Цицианов в рапорте специально отметил во вверенных ему войсках "человеколюбие и повиновение приказанию, доселе при штурмах неслыханное"), около пятисот мужчин были умерщвлены в Джума-мечети, после того как среди грузин, находившихся в войсках Цицианова, пронесся слух, что в мечети укрылись горцы, их смертельные многовековые враги.
       Серебряные медали для низших чинов -- участников осады Гянджи -- украшены вензелем Александра I на аверсе и семистрочной надписью на реверсе:
       "ЗА -- ТРУДЫ -- И ХРАБРОСТЬ -- ПРИ ВЗЯТИИ -- ГАНЖИ -- ГЕНВАРЯ 3.-- 1804 г.".
       Медаль предназначалась для ношения на Александровской ленте.
       Известно, что Павел Цицианов противился массовому награждению и требовал, чтобы вместо почти четырёх тысяч было роздано лишь чуть больше полутора тысяч экземпляров медали -- непосредственным участникам штурма. При этом изготовленные уже "манеты" предполагалось пустить в переплавку и отчеканить новые, убрав из легенды на реверсе слово "труды" и добавив слово "штурм" ("За храбрость при взятии Гянджи штурмом"). Остаток серебра следовало продать и выстроить на вырученные деньги церковь в Тифлисе.
       Из Петербурга было получено согласие, но дело затянулось по обыкновению; в 1806 году Цицианова предательски убили в Баку (объявив о мирной сдаче города, бакинский хан подстроил ловушку: подъехавшего к воротам города генерала застрелили и обезглавили, а голову Цицианова хан отправил в дар персидскому шаху. Оставшемуся без командующего небольшому русскому отряду пришлось отступить), а других борцов за "чистоту" медали не нашлось.
       По взятии Гянджи Россия втянулась в длительную вялотекущую войну с Персией (начало её отмечено любопытной золотой медалью 1804 года "За храбрость, оказанную в сражении с персиянами", которой были награждены двое казаков -- Сурков и Егоров, есаулы Терского и Гребенского войск, в составе небольшого отряда захватившие у персов знамена и пушки), а заодно и в "Большую игру" с Англией, помыкавшей шахом в Тегеране. В то время как на западе, на севере и юге уже набирали силу и поднимали голову другие враги русской державы.
      
      
       Медали дальних странствий
      
       Редко кому на долю выпадает жизнь столь же размеренная, сколь и насыщенная, в которой всё совершается в положенное время: в юности -- море, дальнее плавание и пленительная в эту пору романтика войны, в молодости -- основательное и длительное путешествие в экзотические края на противоположной стороне земного шара, по его успешном окончании -- слава, награды, в зрелости -- руководящая должность, уважение коллег и любовь учеников, в старости -- почёт, а ещё позднее -- бессмертие в памяти потомков.
       Именно такую жизнь прожил выходец из семьи обрусевших остзейских немцев русский моряк Иван Фёдорович Крузенштерн. Восемнадцатилетним мичманом, досрочно выпущенным из Морского кадетского корпуса, на 74-пушечном линкоре "Мстислав" он принимал участие в основных баталиях крупных парусников с самого начала Русско-шведской войны 1788-1790 годов. Отличился при Гогланде, Ревеле, Красной Горке, Выборге, и в 1790-м стал лейтенантом.
       За год до того сражался он и в бою у острова Эланд, в котором погиб командир "Мстислава" капитан Григорий Муловский. Это имя тогда было на устах у всех русских моряков-балтийцев. Ещё бы! Несколько лет под его руководством готовилось первое русское кругосветное плавание. Уже оснастили практически всем необходимым флотилию (600-тонный "Холмогор", 530-тонные "Соловки", 450-тонные "Сокол" и "Турухан", а также транспортное судно "Смелый"), собрали экипажи, из Англии пригласили кое-кого из участников несчастливого последнего плавания Джеймса Кука, в том числе его штурмана и тёзку Тревенена, носившегося с планами морского сообщения между Камчаткой, Японией и Китаем. Уже в Копенгагене дожидались британские лоцманы, когда вспыхнувшая в 1787 году Русско-турецкая война заставила, как говорилось в приказе императрицы Екатерины II, "приготовляемую в дальнее путешествие под командою флота капитана Муловского экспедицию, по настоящим обстоятельствам отложить, и как офицеров, матросов и прочих людей, для сей эскадры назначенных, так и суда и разные припасы для неё заготовленные, обратить в число той части флота нашего, которая по указу нашему от 20 числа нынешнего месяца Адмиралтейств-коллегии данному, в Средиземное море отправлена долженствует".
       Средиземноморская экспедиция русского флота в тот раз не состоялась: экстравагантный шведский король Густав, решивший половить политическую рыбку в мутной балтийской воде, объявил нахальный ультиматум России и тут же открыл военные действия.
       Если первая война лишь отложила, то вторая окончательно расстроила широко задуманные планы русской кругосветки. Кроме Муловского смерть похитила с поля брани многих из тех, кто должен был отправиться покорять далёкие моря. Под Выборгом пал и был с почестями похоронен в Кронштадте выслуживший золотую шпагу, орден Святого Георгия IV степени и чин капитана 1-го ранга "за усердные труды в хранении со вверенной эскадрой поста при Гангуте" Джеймс Тревенен.
       Осталась невостребованной в питерском Монетном департаменте заранее массово изготовленная в золоте, серебре и даже чугуне (на Олонецком горном заводе, где из этого металла отливали преимущественно пушки) медаль "Слава России" с профилем Екатерины на лицевой стороне и парусником -- на оборотной. Медаль предназначалась вождям тихоокеанских туземцев на торжественных церемониях принятия их племён и островов в российское подданство.
       Прошло почти десять лет -- и один из подчинённых Муловского подал в правительство новый план кругосветного путешествия русских кораблей. Человеком этим оказался возвратившийся после "повышения квалификации" в Англии и у восточных берегов обеих Америк Иван Крузенштерн.
       Правда, тогда, в 1799 году, при императоре Павле, его проект не получил одобрения. Однако уже через три года с тем же предложением выступила торговая Российско-американская компания, и о подателе проекта вспомнили: Ивана Фёдоровича назначили руководителем экспедиции на двух приобретённых у англичан шлюпах -- 450-тонной "Надежде" (бывший "Леандр") и 370-тонной "Неве" (бывшая "Темза").
       Оба корабля отплыли из Кронштадта 26 июля (7 августа) 1803 года. Плавание поначалу шло спокойно: после остановки в английском Фалмуте шлюпы вышли на просторы Атлантики и первыми под русским флагом пересекли экватор, что было отмечено торжественной церемонией на борту.
       Дальше начались сложности. И дело оказалось не только в том, что в забитых под завязку трюмах мычала, хрюкала и, мягко говоря, не озонировала воздух всякая живность. (Кстати, одна свинья, вырвавшись из загона, выскочила на палубу и с испугу кинулась за борт. Когда её с трудом выловили, то обратили внимание, что хавронья заодно и помылась, тогда уж догадались хорошенько окатить водой весь прочий зверинец.) Больше неприятностей доставляли друг другу люди.
       Так, Крузенштерну с самого начала пришлось делить шестиметровую каюту с Николаем Резановым, отправившемся в Японию в качестве царского посланника. Где-то возле бразильских берегов Резанов неожиданно объявил себя начальником экспедиции и стал, что называется, качать права. Возмущение Крузенштерна легко понять. Дальнейшее общение между соседями по крохотной каюте (Иван Фёдорович умудрялся там еще и гири, захваченные из Петербурга, тягать) свелось к обмену записочками.
       Обогнув мыс Горн, русские корабли весной следующего 1804 года достигли Полинезии. Здесь, в тропическом раю, появилась наконец возможность немного расслабиться. Однако лишь чуть-чуть, ибо у всех в памяти сохранялся трагический пример Кука, съеденного гавайскими дикарями. Местные туземцы тоже понемногу каннибальствовали. Но против них у "Надежды" имелось шестнадцать орудий. Труднее было устоять перед своеобразным обаянием и прародительской непосредственностью молодых каннибалок, использовавших вместо одежды одни татуировки.
       Петровский Морской устав 1720 года, действовавший до конца XVIII столетия, ограничивал русских моряков в их амурах. Прямо пугаешься, читая некоторые его параграфы. "Ежели кто женский пол изнасильствует и освидетельствуется, за то оной живота лишен да будет, или вечно на галеру послан, по силе дела". Хотя по обоюдному согласию вполне даже можно было. После отплытия с райских островов на север многие матросы уносили на своих плечах и других частях тела такие татуировки, что мгновенно выдали бы их с потрохами, случись им однажды "освидетельствоваться".
       Говорят, что некая экзотическая нимфа пыталась соблазнить и белого командира. Но Крузенштерн не поддался, позволил только уговорить себя сделать наколку -- надпись, неизвестно в точности на каком языке, -- несколько тёплых слов в адрес горячо любимой жены.
       Далее отряд разделился: "Нева" отправилась на Аляску, а "Надежда" двинулась сперва на Камчатку, а затем в Японию.
       На Камчатке пришлось ссадить одного из членов экипажа, буйного проказника графа Фёдора Толстого. В своё время это была знаменитейшая личность. Толстой сбежал в кругосветное плавание, опасаясь наказания за очередную свою проделку. На борту вел себя столь нахально, что в конце концов вызвал неприязнь у всей команды. Однажды, мертвецки напоив судового священника, хулиган припечатал его бороду к палубе сургучом, да так, что пришлось потом её резать. Сделал он себе, разумеется, и туземные татуировки, которые потом с удовольствием демонстрировал приятелям в Петербурге. Не ясно, интересовался ли дикарками, но одно известно точно: острова он покинул с орангутаном. А вот сожительствовал ли Толстой с обезьяной в действительности и съел ли её потом -- это уже из области легенд, намеренно распускавшихся самим шалуном.
       Возможно, вымыслом является и его рассказ о том, как с Камчатки переплыл он на Алеутские острова и жил там некоторое время в индейском племени тлинкитов, воевавших в ту пору с русскими. Как бы то ни было, по возвращении в европейскую часть России Толстой получил в обществе неофициальную прибавку к фамилии -- Американец.
       Его дальнейшая жизнь оказалась полна взлетов и падений. Храбро воевал в Финляндии, был разжалован за дуэль, в 1812 году пошёл добровольцем в пехоту, получил ранение на Бородинском поле и "Георгия" IV степени. После войны жил в Москве, нечисто поигрывал в карты. Женился на любовнице-цыганке. Одиннадцать из двенадцати его детей от этого брака умерли во младенчестве (одна, впрочем, Сарра, скончалась 17-летней, от чахотки) -- столько же людей, признавался Толстой, он убил на дуэлях.
       Среди жертв этого отчаянного человека вполне мог оказаться и Пушкин. Во время бессарабской ссылки поэта Толстой из озорства распространил по Москве слух, будто бы опального стихотворца выпороли в охранном отделении.
       Взбешённый Пушкин ответил эпиграммой и начал готовиться к поединку. Вот пушкинский текст:
      
       В жизни мрачной и презренной
    Был он долго погружён,
    Долго все концы вселенной
    Осквернял развратом он.
    Но, исправясь понемногу,
    Он загладил свой позор,
    И теперь он -- слава богу --
    Только что картёжный вор.
      
       Впрочем, очень возможно, что настоящим автором позорного слуха был вовсе не Толстой, а прикидывавший другом Пушкина завистливый и злопамятный Павел Катенин, храбрый человек, но посредственный стихотворец. Как бы то ни было, общим знакомым удалось помирить двух неординарных людей. И вот уже в "Евгении Онегине" дан вполне дружеский портрет Толстого в образе дуэлянта Зарецкого:
      
       В пяти верстах от Красногорья,
    Деревни Ленского, живёт
    И здравствует ещё доныне
    В философической пустыне
    Зарецкий, некогда буян,
    Картёжной шайки атаман,
    Глава повес, трибун трактирный,
    Теперь же добрый и простой
    Отец семейства холостой,
    Надёжный друг, помещик мирный
    И даже честный человек:
    Так исправляется наш век!
      
       Но -- довольно о нём.
       Мы упомянули выше о воинственном алеутском племени тлинкитов. В 1802-1805 годах они предприняли ряд вооружённых нападений на российские поселения. В усмирении индейцев участвовал и шлюп "Нева" под командованием капитана Юрия Лисянского, как раз подоспевший сюда с Гавайев.
       Интересный факт: русско-индейская война формально не окончилась ни в 1805-м, ни даже в 1867-м, когда Аляску продали США. Только в 2004 году состоялась церемония "заключения мира", на которой вместе с местными индейцами присутствовал от России дальний потомок главы русских колоний в Америке.
       Разумеется, имелись среди аляскинских чингачгуков и те, кто участвовал в той войне на стороне пришельцев из Евразии. Для награждения их вождей в 1806 году и учредили медаль "Союзные России" (другое название -- "Для старшин североамериканских диких племён"). На её аверсе изображены двуглавый орёл под императорской короной и щит с вензелем Александра I. На реверсе надпись: "СОЮЗНЫЕ РОССІИ". Медаль следовало носить на ленте Владимирского ордена.
       Покуда "Нева" осыпала ядрами недобитых тлинкитов, "Надежда", не допущенная пристать к японскому берегу, простояла несколько месяцев на якоре в заливе у нагасакского насыпного острова-порта Дэдзима. Посольство Резанова окончилось полной неудачей: русским возвратили подарки и посоветовали убираться подобру-поздорову. Вернувшись в Петропавловск, Крузенштерн получил за первую часть похода орден Святой Анны II степени, а незадачливый Резанов -- лишь драгоценную табакерку. Не без позора оставил он "Надежду", а потом отправился с инспекцией на Аляску и дальше -- в Калифорнию, чтобы установить торговые отношения с тамошними испанцами. История его увлечения 15-летней Марией Консепсьон Аргуэльо изложена достаточно подробно, хотя и с романтическими преувеличениями, поэтом Андреем Вознесенским. Положенная на музыку прекрасным композитором Алексеем Рыбниковым, она до сих пор остаётся этаким слезливо-попсоватым театральным хитом.
       В августе 1806 года через Юго-Восточную Азию, благополучно миновав африканский мыс Доброй Надежды, оба крузенштерновских корабля возвратились в воды северных широт и в кронштадтскую гавань. Ивану Фёдоровичу добавили к "Анне" "Владимира" III степени, его офицеров наградили сообразно рангу и заслугам орденами и званиями. А рядовым участникам первого русского кругосветного плавания выдали три десятка памятных восьмиугольных серебряных медалей следующего вида: на аверсе -- портрет Александра I в мундире Преображенского полка, на реверсе, в овале, корабль, плывущий по морю. Вокруг корабля надпись: "ЗА ПУТЕШЕСТВІЕ КРУГОМЪ СВ?ТА". Сверху и снизу даты: "1803" и "1806". Кроме того, каждый мореплаватель -- от простого матроса до обоих капитанов -- получил пожизненный пенсион.
       В дальнейшем Крузенштерн предался научной и преподавательской деятельности: в 1811 году был назначен инспектором классов, а с 1827 года -- директором родного ему Морского кадетского корпуса. На историческую сцену вступило, между тем, новое поколение, выпестованное им. Руководствуясь его инструкциями, в 1815 году отправился в следующее трёхлетнее кругосветное плавание бывший 15-летний юнга с "Надежды" -- Отто Коцебу на бриге "Рюрик". А в 1819-м к неизведанным южнополярным областям двинулась экспедиция другого "надеждинца" -- Фаддея Беллинсгаузена (как и Крузенштерн, он был остзейским немцем). Там в январе следующего года команды шлюпов "Восток" и "Мирный" (капитан -- Михаил Лазарев) открыли новый материк -- Антарктиду.
       С собой последняя экспедиция везла солидный запас серебряных и медных медалей с профилем императора на аверсе и надписью по окружности: "АЛЕКСАНДРЪ ПЕРВОЙ Б. М. ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.". На оборотной стороне, в четыре строки: "ШЛЮПЫ -- ВОСТОК -- И -- МИРНЫЙ". И дата чеканки. Медали эти щедро раздавались туземцам новооткрытых островов Океании, а то, что осталось, мореплавателям по их возвращении раздали на память.
       Медалями того же дизайна, но с изменённой соответственно надписью снабжена была и другая русская кругосветная экспедиция того же года -- на шлюпах "Открытие" и "Благонамеренный".
       Завершим рассказ о "медалях дальних странствий" Александровской эпохи курьёзным эпизодом.
       В 1815 году на Гавайские, или Сэндвичевы (Сандвичевы) острова, как наименовал их в 1778-м первооткрыватель Джеймс Кук (не потому что главный из них, собственно Гавайи, похож на фастфудное блюдо, а в честь тогдашнего первого лорда Адмиралтейства графа Сэндвича, изобретателя этого кушанья), прибыл с русской Аляски немецкий натуралист-авантюрист Георг Шеффер. Он вмешался в местные дрязги и соорудил на подаренном ему туземцами берегу форты Российско-американской компании, планируя в дальнейшем присоединить Гавайи к России. Посулив гавайскому королю покровительство русского царя, ловкач, не имевший никаких официальных на то полномочий, даже убедил его подписать прошение о протекторате Российской империи. Однако авантюра вскоре окончилась провалом, так как на острова уже посматривали с востока те, кто затем сделал их своим 50-м штатом. Вскоре вооружённые американцы при поддержке аборигенов разрушили поселения, а их жителей заставили погрузиться на русское судно и отплыть.
       Памятью этой неудачи осталась медаль на Аннинской ленте "Владетелю Сандвичевых островов" (неизвестно, была ли она вручена) с профилем Александра I и надписью на реверсе в пять строк: "ВЛАДЕТЕЛЮ -- САНДВИЧЕВЫХЪ -- ОСТРОВОВЪ ТАМАРИ -- ВЪ ЗНАКЪ ДРУЖБЫ ЕГО -- КЪ РОССІЯНАМЪ".
       Вернувшись в Петербург, Шеффер некоторое время продолжал осаждать царское правительство своими гавайскими прожектами, пока через управляющего иностранной коллегией Карла Нессельроде ему не передали окончательный вердикт:
       "Государь император изволит полагать, что приобретение сих островов и добровольное их поступление в его покровительство не только не может принесть России никакой существенной пользы, но, напротив, во многих отношениях сопряжено с весьма важными неудобствами. И потому Его величеству угодно, чтобы королю Томари, изъявя всю возможную приветливость и желание сохранить с ним приязненные сношения, от него помянутого акта не принимать, а только ограничиться постановлением с ним вышеупомянутых благоприязненных сношений и действовать к распространению с Сандвичевыми островами торговых оборотов Американской компании, поколику оные сообразны будут сему порядку дел".
       Порядку дел оные оказались несообразны.
      
      
       Первые русские медали Наполеоновских войн
      
       С тропических островов и дальневосточных побережий перенесёмся в Европу, где в середине первого десятилетия XIX века Россия и её союзники по антинаполеоновской коалиции попали, мягко говоря, в непростую ситуацию.
       Весной 1805 года русские заключили с англичанами Петербургский союзный договор, послуживший основой для созданной вскоре так называемой Третьей коалиции (Россия, Великобритания, Австрия, Швеция, Португалия и Неаполитанское королевство). Целью объединения было противопоставить подавляющую численным превосходством силу безудержной дотоле французской экспансии (предполагалось поставить под ружье не менее полумиллиона солдат), вернуть европейские страны хотя бы приблизительно в прежние границы, а на опрокинутые троны, восстановив их, посадить согнанные революционными войнами династии.
       Переговоры шли трудно. Британцы, например, никак не хотели возвратить Александру его, можно сказать, наследственную вотчину - перехваченный ими у французов остров Мальту. Но история Мальтийского ордена в России неумолимо шла к концу: события разворачивались с такой скоростью, что Александр принужден был махнуть на рыцарей-иоаннитов рукой.
       Осенью начались боевые действия. Австрийцы, не дожидаясь подхода русских войск, вторглись в контролируемую французами Баварию, там, неожиданно столкнувшись с главными силами Наполеона, позволили себя окружить и 19 октября позорно капитулировали под Ульмом.
       Бонапарт, обычно не знавший удержу в самовосхвалении, на сей раз был удивительно сдержан, приписав победу не столько себе, сколько глупости австрийского командования. В его пресловутом "Бюллетене Великой армии" от 21 октября говорилось буквально следующее: "Солдаты... я обещал вам большое сражение. Однако благодаря дурным действиям противника, я смог добиться таких же успехов без всякого риска... За пятнадцать дней мы завершили кампанию".
       Австрия самостоятельно не могла бы дольше сопротивляться, но император Франц II надеялся на силу русского оружия, ещё недавно, на памяти у всей Европы, явленную суворовскими чудо-богатырями в Италии и Швейцарии. Русские и впрямь опять совершили почти невозможное: внезапно оказавшись один на один с противником, ободрённым только что достигнутым потрясающим успехом, сумели ускользнуть из готовой захлопнуться ловушки и соединиться с подтянувшейся к тому времени Волынской армией графа Буксгевдена.
       Особенно отличился при отступлении арьергард князя Багратиона, геройским сопротивлением несколько раз задерживавший сильнейшего врага. В дело с обеих сторон шли все средства, включая военные хитрости и даже политические мистификации.
       Вот несколько наиболее ярких примеров. Отступая, наши в буквальном смысле слова сжигали за собою мосты. Преследовавший их с авангардом французов Мюрат вступил в Вену. Здесь ему удалось стремительно и бескровно овладеть мостами через Дунай, заболтав австрийского офицера, в обязанности которого было взорвать эти стратегические объекты; Мюрат убедил легковерного вояку в заключении перемирия - и беспрепятственно перевёл авангард на другой берег реки.
       Но вот когда он решил использовать свой приём с "перемирием", чтобы приковать к месту русскую армию, то сам был обманут. Дело в том, что русскими командовал Кутузов, хитростью далеко превзошедший не только Мюрата, но и самого Наполеона. Михаил Илларионович хоть и был одноглаз, однако ж прозревал суть вещей: наши находились далеко от своих баз, в стране, которая вот-вот могла капитулировать или, не ровен час, переметнуться на сторону врага. Время Бородино ещё не пришло. Поэтому необходимо было во что бы то ни стало увести армию от западни, подобной ульмской, покуда она не оказалась зажатой между французским молотом и австрийской наковальней.
       Кутузов вступил в переговоры с Мюратом, сделал ему ряд заманчивых предложений и так окрутил, что тот, возомнив себя вторым Талейраном, отправил курьера с кутузовскими предложениями Наполеону в Вену. Телеграф ещё не существовал, поэтому прошли сутки, покуда курьер обернулся туда-обратно, привезя отрезвляющий приказ. Однако упущенного французами времени хватило, чтобы русская армия под прикрытием небольшого арьергарда успела выскользнуть из расставленной ловушки. Мюрат с тридцатью тысячам войска бросился было в погоню, но под Шенграбеном был ещё раз задержан отрядом Багратиона, вшестеро меньшим по численности. 7-го ноября Кутузов благополучно соединился с Буксгевденом в Ольшанах, где занял крепкую оборонительную позицию.
       Казалось, тут-то и следует поджидать французов, чтобы те обломали себе зубы о стену русских штыков. Но вместо этого, по причинам от Михаила Илларионовича, в общем-то, не зависевшим, произошла катастрофа. Наполеон тоже прибег к хитрости. Он умело распустил слухи о бедственном положении своей армии, о скором отступлении, и русский император Александр, решив, очевидно, попытать счастья на том поприще, что прославило в древности его великого македонского тёзку, несмотря на сопротивление Кутузова, повелел войскам нестись вперёд очертя голову.
       Дело, как известно, кончилось битвой под Аустерлицем, в которой главная вина за поражение союзной армии безусловно падает на австрийского генерала Франца фон Вейротера, составителя бездарной диспозиции. Весьма вероятно, что Вейротер давно уже втайне переметнулся на сторону французов, ибо именно этот некогда прикомандированный к русскому штабу офицер австрийского генерального штаба предложил заведомо гибельный для чудо-богатырей план Швейцарского похода. Если бы не полководческий гений Суворова, лежать бы русским косточкам где-нибудь под Сен-Готардом.
       Но пора вернуться к нашей теме. После аустерлицкого разгрома российская армия лишилась более двадцати тысяч лучших своих солдат и срочно нуждалась в пополнении как живой силой, так и вооружением. Получив горький урок, Александр I, отдадим ему должное, больше не вмешивался в непосредственное командование войсками, а вместо того довольно энергично занялся вопросами, как сейчас сказали бы, военного строительства.
       Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Как и за двести лет до того, и за сто тридцать после, Россия начала девятнадцатого столетия напрягла все имевшиеся у неё мобилизационные возможности. Ударными темпами наращивались мощности оружейных заводов. В срочном порядке вводились в промышленную практику новейшие технические изобретения. Изобретателям и мастеровым предназначались учреждённые ранее серебряные и золотые медали "За полезное" и их разновидности: "За усердие и пользу", "За труды и усердие" и т.д. Об этом уже говорилось в главе посвящённой первым медалям Александровского царствования.
       Кроме того, нужно было незамедлительно увеличить численность армии. Молодые рекруты представляли собой материал перспективный, но малоценный: их требовалось ещё основательно обучить. Иное дело ветераны - старослужащие и отставные солдаты. За возвращение в строй им полагалась изящная маленькая медаль с воинскими атрибутами на аверсе и надписью на реверсе: "ВЪ -- ЧЕСТЬ ЗА -- СЛУЖЕННОМУ -- СОЛДАТУ". Медали были двух видов, в зависимости от продолжительности срока повторной службы: серебряная, на красной ленте Александровского ордена - за шесть, а золотая, на голубой Андреевской - за десять лет. Поскольку медаль всё-таки нужно ещё было выслужить, выдавать их начали не сразу: первые награждения случились аж в 1817 году. К тому времени отгремела уже гроза двенадцатого года, русское войско возвратилось из победоносного, но стоившего многих жертв Заграничного похода, - так что доживших до вручения медали оказалось совсем немного.
       Интересно авторство обеих медалей. В эту пору на поприще медальерного искусства активно вступало новое поколение мастеров в лице Владимира Алексеева и Ивана Шилова. Последний был учеником неоднократно упоминавшегося нами Карла Леберехта. Но и "старая гвардия" ещё не сошла со сцены. Так, с именем Леберехта связана другая награда, более массовая.
       Угрозу скорого вторжения Наполеона в Россию после Аустерлица стоило рассматривать всерьёз, и русское правительство пошло на крайнюю меру, подсказанную историческим опытом, - в конце 1806 года началось формирование народного ополчения, так называемого "Земского войска". Составлялось оно в основном из крепостных крестьян и представителей других податных сословий (и несмотря на это, все ополченцы являлись добровольцами!), содержалось на народные же пожертвования, коих в короткий срок набралось до десяти миллионов рублей. Вскоре "войско" выросло до гигантской цифры в 612 тысяч человек. Разумеется, пристойно вооружить такую массу Россия в ту пору не могла: в руках у ополченцев появились экзотические пики и колья. Костяк "войска", разделённого на "батальоны", составляли, однако, профессионалы - отставные военные. А командовали им убелённые сединами старцы, прославленные "орлы" Екатериненской эпохи.
       Подавая пример верноподданным, Александр I принял личное участие в благом начинании, приказав из дворцовых крестьян организовать в Стрельне особый батальон, названный для отличия от прочих "императорским". Его-то солдаты в 1808 году первыми и получили серебряные медали с профилем императора на аверсе и четырехстрочной надписью на реверсе: "ЗА ВЕРУ И -- ОТЕЧЕСТВО -- ЗЕМСКОМУ -- ВОЙСКУ". Для отличия офицерского состава отчеканили идентичные медали, но уже из золота, и такие же, золотые, но меньшего диаметра, - для офицеров-казаков. Носить их полагалось на Георгиевской ленте. Исключение составляли чиновники военного ведомства, находившиеся при "войске", но в сражениях участия не принимавшие. Для них предназначалась лента менее "престижного", но тоже боевого Владимирского ордена.
       Пестрое по составу и вооружению, "Земское войско" представляло собою, однако, серьезное подспорье для действующей армии - несколько ополченческих батальонов сражались, например, в победоносной для русских битве при Прейсиш-Эйлау и, как говорится, не ударили в грязь лицом.
      
      
       Другие медали Александровского царствования
      
       Подписанный Наполеоном и Александром летом 1807 года Тильзитский мир, как хорошо понимали люди осведомленные и прозорливые, на самом деле был лишь замаскированным перемирием, паузой между раундами боя, а не финалом франко-русского противостояния. Силы у обеих сторон временно истощились, им следовало основательно привести себя в порядок перед новой сшибкой, а заодно и позаботиться о том, чтобы в решительный момент никто, как это часто случается, не нанес удара в спину.
       У России в то время имелось два таких прытких соседа: Турция и Швеция. С Османской империей с 1806 года велась вялотекущая война, которую следовало бы в кратчайший срок прекратить, и лучше всего не дипломатическим, а силовым путём, чтобы надолго отбить у янычар охоту размахивать ятаганом. С последней задачей неплохо справлялся до своей неожиданной смерти Николай Каменский (поговаривали, что этого генерала отравили), но под конец пришлось поторапливаться, поэтому сменившему Каменского Голенищеву-Кутузову не выпало чести повесить щит на врата древнего Царьграда. Практически накануне Отечественной войны, в мае 1812-го, Россия и Турция заключили Бухарестский мир, в соответствии с которым, пойдя на незначительные уступки, по сути остались на прежних позициях. Всем, однако, было понятно, какое преимущество получили русские: целая армия высвободилась у них для действия на западном направлении.
       Со Швецией дело обстояло по-другому. В Петербурге ещё помнили о войне 1788-1790 годов, неожиданно развязанной экстравагантным королём-романтиком Густавом III. И кто мог теперь поручиться, что в случае новой схватки с Наполеоном шведы не захотят воспользоваться временной слабостью русских на Балтике?
       Правда, ситуация в самом балтийском королевстве была теперь несколько иной, чем за двадцать лет перед тем. На престоле сидел Густав IV, формально сын Густава III, а по существу - его жены и его шталмейстера Мунка, ибо король слабый пол игнорировал. Очередной Густав, так же, как и предыдущий, считался "нашим человеком" в Стокгольме. И на сей раз небезосновательно: король действительно был во многом ориентирован прорусски, а образцом для подражания он, по всей видимости, избрал Павла I с его идеалом дисциплины и муштры.
       Екатерина II даже пожелала устроить личную жизнь юного короля, для чего он был вызван в Северную Пальмиру в сопровождения дяди-регента. Густав был бы, может, и не прочь разделить брачное ложе с внучкой Екатерины, но этот педант до мозга костей наотрез отказался предоставить будущей супруге возможность свободно исповедовать православную веру, что напрямую запрещала шведская конституция. В результате педанта отправили восвояси. Но отношений с ним портить не стали, и в дальнейшем всегда полагались на его скрупулёзную лояльность.
       Густав, следуя в хвосте русской политики, враждовал с Англией при Павле и с Францией при Александре. В 1806 году шведские войска даже высаживались в Померании и принимали вместе с пруссаками участие в боях. Но королевская армия давно уже стала бледной тенью той могучей силы, которая заставляла дрожать Европу в Тридцатилетнюю войну, а Россию - в войну Северную, до Полтавы. Неудивительно, что вскоре шведы оказались разгромлены. Здесь им пришлось познакомиться с наполеоновским маршалом Жан-Батистом Бернадотом, гасконцем и д'Артаньяном своего времени. Важные для Швеции последствия этого знакомства скажутся в дальнейшем, а пока маршал проявил прозорливую гуманность - позаботился о пленных скандинавах так, что очаровал своей личностью всю их суровую родину.
       Пожалуй, один только король Густав оказался не подвержен сентиментальности. Невзирая на военную слабость своей страны, он оставался смертельным врагом бонапартизма. И в 1807-м, узнав о заключении русскими предательского, по его мнению, мира, с возмущением отослал обратно в Россию принадлежавшие ему как кавалеру знаки орденов Святого Андрея и Святого Александра Невского.
       По соглашению с Наполеоном, император Александр должен был теперь принудить шведов к замирению с французами, да ещё и заставить их присоединиться к континентальной блокаде Англии, что, разумеется, в корне противоречило собственным русским интересам, так как Россия в этом случае сама себя лишала последнего крупного союзника в грядущем столкновении с неудержимо, казалось, растекающейся по континенту Францией. Но между тем очень заманчивой представлялась идея извлечь хоть какую-то пользу из поражения и, воспользовавшись моментом, отодвинуть границу на северо-западе подальше от уязвимого с этой стороны Петербурга.
       Прийти к полюбовному соглашению с Густавом, несмотря на длительные переговоры, не удалось, и в феврале 1808 года, без объявления войны, Россия начала боевые действия.
       По воспоминанию Филиппа Вигеля, тенденциозного, но небезынтересного мемуариста той эпохи, ни одна война не вызывала еще в русских столь мало патриотического угара и столь много сочувствия к противнику. Северный сосед выглядел настолько не воинственным, что большинство считало вполне достаточным, если русская армия просто вступит на шведскую территорию: подданные Густава тотчас сдадутся.
       Начало войны, казалось, оправдывало этот прогноз. Регулярное шведское войско действительно не желало драться всерьёз. Уже в конце февраля выкинули белый флаг незадачливые защитники хорошо укреплённого Свеаборга. Но в тылу наступавших русских отрядов подняла голову финская партизанщина, отличавшаяся крайней разнузданностью. Финны налетали на отдельные небольшие подразделения русских, атаковали обозы, уничтожали всё до последнего человека. Не щадили ни пленных, ни раненых. Вот что писал по этому поводу другой мемуарист, Фаддей Булгарин: "Все финские поселяне -- отличные стрелки, и в каждом доме были ружья и рогатины. Составились сильные пешие и конные толпы, которые под предводительством пасторов, ландманов... и финских офицеров и солдат... нападали на слабые русские отряды, на госпитали, и умерщвляли немилосердно больных и здоровых... Возмущение было в полной силе, и народная война кипела со всеми своими ужасами".
       Весной русские завязли в озёрной стране. К тому же и шведы понемногу пришли в себя и дали неожиданно крепкий отпор - у Сийкайоки, у Риволакса и в нескольких других местах. За их спиной маячила Англия, обязавшаяся платить по 1 млн фунтов ежемесячно, лишь бы Густав продолжал войну. Дело дошло до того, что русский главнокомандующий генерал Фёдор (Фридрих Вильгельм) Буксгевден заключил в сентябре временное перемирие с врагом, не утверждённое однако в Петербурге.
       Война продолжилась. Решительный перелом наступил в начале следующего, 1709-го года, и был он ознаменован беспримерным подвигом: разделившись на колонны, русские корпуса прошли по льду Ботнического залива и вступили на собственно шведский берег. Казачьи разъезды показались в окрестностях Стокгольма. Шведскую столицу охватила паника. 13-го марта здесь произошёл государственный переворот, в результате чего Густав IV оказался низложен и начались переговоры о мире, завершившиеся подписанием Фридрихсгамского договора, по которому к России отошла вся Финляндия.
       Русский самодержец стал именоваться теперь ещё и Великим князем Финляндским, а на долю его солдат перепало две медали. Одну из них, "За переход на шведский берег", вручили воинам частей генерала Михаила Барклая-де-Толли. На лицевой стороне изображён вензель Александра I под большой императорской короной. На оборотной стороне пятистрочная надпись: "ЗА -- ПЕРЕХОДЪ -- НА ШВЕДСКЇЙ -- БЕРЕГЪ". Внизу под фигурным обрезом дата: "1809". Всего на Санкт-Петербургском монетном дворе было отчеканено 5443 штуки таких серебряных "манет".
       Другую медаль, "За проход в Швецию через Торнео", учрежденную одновременно с "барклаевской", получили солдаты отряда графа Павла Шувалова, принудившие к сдаче у Каликса крупный шведский отряд. От своей "сестрицы" эта медаль отличалась лишь надписью на реверсе. Носить её точно так же надлежало на голубой ленте Андреевского ордена. "Шуваловских" медалей изготовили побольше - 6269 штук.
       Итак, граница от Петербурга была отодвинута на безопасное расстояние, лишённый короны Густав под именем полковника Густавссона отправился в вечное изгнание, на освободившийся после него трон сначала воссел его дядя, герцог Зюдерманландский, а в 1818-м - наследовавший последнему... Жан-Батист Бернадот. Да, тот самый французский маршал. Вот какова оказалась благодарность шведов за проявленное гасконцем человеколюбие! Отсюда урок всем нам: делайте добро - оно потом стократ окупится.
       Кстати сказать, нежданно-негаданно оказавшись в 1810-м шведским кронпринцем, а затем и королём, француз в дальнейшем всегда действовал в интересах своего нового отечества. При нём, фактически управлявшем страной с момента своего прибытия, Швеция в 1812-м году решительно порвала с Францией и заключила союз с Россией. Вот так-то! В компаниях 1813-1814-го годов принц Бернадот сражался против Наполеона с таким успехом, что за битву под Денневицем в Пруссии бывший наполеоновский маршал удостоился русского ордена Святого Георгия I степени. А ещё раньше он получил то, от чего отказался бедняга Густав, - орден Святого Андрея Первозванного.
       О других важнейших медалях Александровской эпохи мы расскажем вкратце, так как связанные с ними исторические события широко известны.
       1812 год оказался столь богат на грандиозные кровопускания, что чеканить медаль по поводу каждого, даже если это было Бородинское сражение, сочли нецелесообразным. Вместо того в феврале следующего 1813 года вышел императорский указ о пожаловании всем участникам освобождения родной земли наградной медали "В память отечественной войны 1812 года". Вот его примечательный текст:
       "Воины! славный и достопамятный год, в который неслыханным и примерным образом поразили и наказали вы дерзнувшаго вступить в Отечество ваше лютаго и сильнаго врага, славный год сей минул, но не пройдут и не умолкнут содеянныя в нём громкия дела и подвиги ваши: вы кровию своею спасли Отечество от многих совокупившихся против него народов и Царств. Вы трудами, терпением и ранами своими приобрели благодарность от своей и уважение от чуждых Держав. Вы мужеством и храбростью своею показали свету, что где Бог и вера в сердцах народных, там хотя бы вражеския силы подобны были волнам Окияна, но все они, как о твёрдую непоколебимую гору, разсыплются и сокрушатся. Из всей ярости и свирепства их останется один только стон и шум погибели. Воины! в ознам111енование сих незабвенных подвигов ваших повелели Мы выбити и освятить серебряную медаль, которая с начертанием на ней прошедшаго, столь достопамятного 1812 года, долженствует на голубой ленте украшать непреодолимый щит Отечества, грудь вашу. Всяк из вас достоин носить на себе сей достопамятный знак, сие свидетельство трудов, храбрости и участия в славе; ибо все вы одинакую несли тяготу и единодушным мужеством дышали. Вы по справедливости можете гордиться сим знаком. Он являет в вас благословляемых Богом истинных сынов Отечества. Враги ваши, видя его на груди вашей, да вострепещут, ведая, что под ним пылает храбрость, не на страхе или корыстолюбии основанная, но на любви к вере и Отечеству и, следовательно, ничем непобедимая".
       На лицевой стороне серебряной медали было изображено "всевидящее око" в лучах, а под ним дата -- "1812 годъ". На оборотной стороне поместили библейское изречение в четыре строки: "НЕ НАМЪ, -- НЕ НАМЪ, -- А ИМЕНИ -- ТВОЕМУ". 250 тысяч экземпляров этой выразительной награды носили непосредственные участники боевых действий - от фельдмаршала до рядового солдата и ратника-ополченца.
       На другой год медалью того же дизайна, но впервые выполненной в бронзе, было, как сказано в соответствующем манифесте, пожаловано "благородное дворянство наше, <...>ныне изъявившее беспримерную ревность щедрым пожертвованием не токмо имуществ, но и самой крови и жизни своей". Носить награду дворянам следовало на красно-чёрной ленте Владимирского ордена. Не забыли и "именитое купечество, принимавшее во всеобщей ревности и рвении знатное участие". Купцам полагалась та же медаль, но на Аннинской ленте.
       Ещё одна знаковая медаль того славного времени - "За взятие Парижа". Учреждена она была 30 августа 1814 года в честь взятия французской столицы русскими войсками 30 марта того же года. На аверсе погрудное изображение Александра I в лавровом венке под "всевидящим оком". На реверсе же, в лаврах по обводу медали, пятистрочная надпись: "ЗА -- ВЗЯТIЕ -- ПАРИЖА -- 19 МАРТА -- 1814.". Но к раздаче по политическим причинам (во Франции была только что восстановили на троне династию Бурбунов и не хотели её таким образом подставлять под критику недобитых бонапартистов) приступили только спустя 12 лет и уже при новом императоре. Николай I повелел выдать более 160 тысяч экземпляров оставшимся в живых ветеранам, предварительно освятив медаль на гробнице покойного (покойного ли?) брата. Любопытна медальная лента: она была сдвоенной, составленной из двух орденских лент - Андреевской и Георгиевской.
       "За взятие Парижа" стала последней масштабной наградной медалью александровской эпохи. После неё вплоть до смерти (по крайней мере официальной) этого царя чеканились в основном вполне мирные "манеты", вроде медали "За отличие", предназначавшейся в основном для деятелей искусства - певцов и драматических актёров.
       Приближалась новая эпоха, в том числе и в русской медальной истории, рассказ о которой -- в дальнейших главах.
      
      
       МЕДАЛИ НИКОЛАЕВСКОЙ ЭПОХИ
      
       Персидская и Турецкая войны
      
       Русский народ, освободивший Европу от наполеоновской тирании, сам остался в тенётах крепостного права. Но пробуждённое Отечественной войной общественное сознание оказалось невозможным усыпить вновь. К середине 1820-х годов стало очевидно, что назревает кризис, решать который, однако, никому не хотелось. Удивительный контраст: всё предшествующее столетие на российский престол лезли, отталкивая друг друга, разного рода авантюристы с довольно призрачными державными правами, а теперь не находилось желающего занять трон даже и по закону.
       Уже Александр I высказывал в интимном кругу мысли о сложении с себя царских регалий. Его брат Николай был потрясён, узнав в 1819 году, что следующий по старшинству за Александром, великий князь Константин Павлович, не собирается ни при каких условиях становиться Константином I, и что именно ему, Николаю, никогда не помышлявшему о высшей власти, а самое главное, совершенно неподготовленному к такой судьбе (воспитание его и младшего из братьев, Михаила, было вверено безмозглому генералу Матвею Ламздорфу, использовавшему на своих подопечных отупляющие иезуитские методы) придётся со временем встать у руля колоссального государства.
       Когда же смена царя всё же произошла при известных обстоятельствах петербургского декабрьского мятежа 1825 года, русским самодержцем сделался человек ничем в общем-то не выдающийся, кроме, пожалуй, высокого роста. Ну, интересовался артиллерией и фортификацией. Иногда чего-то наигрывал на флейте. Не любил удобства и с презрением относился к смерти. В определённом смысле, конечно, сильная личность. Это позволяло царю собственной персоной усмирять холерные бунты, взглядом доводить впечатлительных особ до обморока и зачать помимо семи детей от законной супруги ещё несколько побочных.
       Напуганный размахом вскрывшегося либерального заговора, Николай решил контролировать каждый чих в своей империи, однако не следует считать его и каким-то исключительным извергом. Да, душитель свободы. Но всё-таки не маньяк: имея дело с такими людьми как Пестель и Каховский, намеревавшимися, между прочим, истребить под корень всю правящую династию, проявил неожиданную мягкость, заменив им законное четвертование повешением, а многих из их подельников избавив от смертной казни отправкой в сибирскую каторгу.
       Пушкин, этот двуликий Янус нашей литературы, не говоривший и не писавший ни слова в простоте (цензура!), возвращённый новым царем из ссылки и имевший с ним личную беседу, откликнулся на столь редкостное событие наделавшими много шума верноподданническими "Стансами", а затем, оправдываясь перед возмущёнными друзьями-либералами, - посланием "Друзьям", как бы тоже верноподданническим, в котором, однако, рискованно жонглируя образами, дал весьма нелицеприятный портрет Николая:
      
       Его я просто полюбил:
       Он бодро, честно правит нами.
       Россию вдруг он оживил
       Войной, надеждами, трудами.
      
       Оживить войной? Помилуйте, как же, кого же можно этим оживить! Надеждами? Но как раз надежду и пришлось оставить России, вошедшей в пору николаевской реакции. Под трудами же, надо полагать, хитрый наш стихотворец подразумевал тот самый "скорбный труд", который не пропадёт "во глубине сибирских руд".
       Что же можно вывести из такой характеристики, где одно противоречит другому и само себя аннулирует? Да в том-то и дело, что ничего. Решительно, перед нами портрет какого-то чрезвычайно деятельного... нуля.
       Показательна реакция царя на эти стихи (он ведь объявил себя цензором Пушкина). Через шефа жандармов графа А.Х. Бенкендорфа поэту передали следующую устную резолюцию монарха: "Это можно распространять, но нельзя печатать". Мол, читай, брат Пушкин, своим либеральным друзьям за чаем, пусть повеселятся, а на широкий общественный резонанс рассчитывать нечего. Ответ, кстати, вполне в стиле пушкинского послания (даже слишком остроумный для Николая, но ему, вероятно, подсказал всё тот же Александр Христофорович). Фига в кармане.
       Справедливости ради следует отметить, что в полицейском государстве, созданном Николаем I, совершались и полезные дела, вроде начала строительства железных дорог, расширения функций Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и других, менее памятных, но вполне разумных преобразований. Однако всему этому изначально был задан осторожный черепаший темп. Хвастливое заявление царя французскому императору Наполеону III о том, что-де Россия в 1854-м та же самая, что и в 1812-м, имело, к сожалению, совсем иной смысл, отличный от желаемого.
       В середине века Российская империя оставалась все той же аграрной по преимуществу страной, с зачатками промышленности, с отсутствием жизненно необходимой при таких гигантских расстояниях и хорошо обустроенной сети путей сообщения.
       Да, исторической выбор, сделанный Николаем в пользу более широкой, чем в остальной Европе, железнодорожной колеи, можно сказать, спас Москву осенью 1941 года, когда у немцев не хватало подвижного состава, чтобы обеспечить всем необходимым рвущиеся к советской столице дивизии группы армий "Центр". Но и негативные - для экономики, например, - последствия этого выбора дают о себе знать до сих пор.
       Не говорим здесь о повальном воровстве, пронизавшем при Николае все слои общества, начиная с его верхушки - министров и практически всех губернаторов (сам-то царь, по справедливому замечанию Пушкина, правил честно), а также и тех, кому по роду службы следовало пресекать растраты и взятки, - Гоголь весьма удачно изобразил в своей бессмертной комедии, как ловко брали в оборот приезжих ревизоров губернские чиновники.
       Наряду с экономическим и социально-общественным, возрастало материально-техническое отставание России от Запада. Оно особенно сильно проявилось в Крымскую войну, при Альме и под Севастополем, где гладкоствольные ружья русских солдат стреляли на дистанцию вполовину меньшую, чем нарезное оружие их противников, англичан и французов, что в условиях огневого боя совершенно исключало успех в наступлении и мало чем могло помочь в обороне. Превосходство парового флота над парусным тоже не нуждается в объяснениях.
       Не абсурд ли, что едва не основные потери русские войска продолжали нести не на полях сражений, а еще в пути, на марше по негодным дорогам. Даже обмундировать их как следует не могли: например, деньги, выделенные на пошив шинелей для защитников Крыма и Севастополя, разворовали до последней копейки! А когда всё-таки пошили некоторое количество, наступило лето, и шинельки остались на армейских складах.
       Но это произойдет потом, а пока, в самом начале николаевского царствования, для внутреннего, так сказать, употребления и для ратоборствования с врагами помельче кое-как обходились имеющимися средствами.
       Первой попробовать на прочность Россию при новом монархе решилась Персия. Это была её последняя попытка вернуть господство в Восточном Закавказье, утраченное по итогам Русско-персидской войны 1804-1813 годов. Согласно Гюлистанскому мирному договору, персы уступили русским Грузию и Дагестан, часть территории современных Азербайджана и Армении.
       И вот, в июле 1826 года армия шаха, предводительствуемая наследным принцем Аббасом-Мирзой, неожиданно перешла границу и вторглась в пределы Карабахского и Талышского ханств. У принца имелись некоторые основания для оптимизма: его вооружённые силы были модернизированы западными "спецами". Много надежд возлагалось и на дикую курдскую конницу.
       Когда же дошло до настоящего дела, выяснилось, что персы едва могут держать ружья наперевес. Что до курдских кавалеристов, то они зарекомендовали себя только как каратели, вырезавшие до последнего человека мирные армянские села.
       Сорокатысячное войско Аббаса-Мирзы сначала бесполезно потопталась у Шуши, а 25 сентября (13 октября) Отдельный Кавказский корпус под командованием героя Отечественной войны генерал-адьютанта и будущего генерал-фельдмаршала Ивана Паскевича разнёс его, невзирая на более чем трёхкратное превосходство персов в живой силе, в пух и прах под Елисаветполем (современная Гянджа в Азербайджане). Только в самом начале боя противнику удалось внести некоторое смятение в ряды иррегулярной конницы, составленной из местного ополчения. Да и то ненадолго. А затем вперёд двинулись батальоны Херсонского гренадерского полка, эскадроны нижегородских драгун, и вскоре сражение завершилось.
       Паскевич получил за победу золотую шпагу с алмазами, Аббас-Мирза - головную боль: о планах отогнать неверных за Терек следовало забыть, приходилось теперь опасаться, что вскоре русские омоют сапоги в Индийском океане.
       Однако военные действия затянулись ещё на год, пока в следующем октябре наши не взяли Эривань и Тавриз. Угроза нависла над шахской столицей. И персы предпочли сдаться: после переговоров, 10 (22) февраля 1828 года стороны заключили Туркманчайский мирный договор, подтверждавший все прежние территориальные утраты Персии, кое-что добавлявший к ним и обязывавший шаха выплатить России гигантскую контрибуцию -- 20 млн тогдашних рублей.
       Сумма превышала платежные возможности Персии, что привело к бунту в Тегеране, во время которого от рук религиозных фанатиков погиб русский посланник, выдающийся дипломат, один из умнейших людей своего времени, чью смерть впоследствии "задобрили" подарком - украшавшим некогда трон Великих Моголов знаменитым алмазом "Шах"... Ну, конечно! Это был Александр Грибоедов, автор бессмертной комедии "Горе от ума".
       Серебряной медалью "За персидскую войну" (1828) награждались все без исключения участники конфликта с нашей стороны: генералы, офицеры и рядовые, как строевые, так и нестроевые. По кругу на аверсе пущены две лавровые ветви, связанные внизу ленточкой. Вверху сияет лучами "всевидящее око". В центре три даты - три года войны. На реверсе трёхстрочная надпись: "ЗА -- ПЕРСИДСКУЮ -- ВОЙНУ". И фигурная черта под нею. Носить медаль полагалось на комбинированной ленте - Георгиевско-Владимирской.
       Не успел Николай подписать в марте 1828-го указ об учреждении этой награды, как в апреле произошла новая сшибка - русско-турецкая, по выражению Пушкина, "оживившая" Россию. Собственно говоря, старинные враги лишь в более широком масштабе возобновили боевые действия, уже ведшиеся минувшей осенью и стоившие туркам флота, разгромленного соединённой русско-англо-французской эскадрой в Наваринском морском сражении 8(20) октября 1827 года.
       Последнее событие связано с национально-освободительной борьбой греческого народа против многовекового турецкого владычества. Великие державы в той или иной степени сочувствовали и помогали мужественным грекам, из разных стран на свой страх и риск отправлялись в Элладу добровольцы (известно, что "наше всё" одно время носился с идеей такой поездки, а его английский кумир Байрон не только приехал в Грецию, но и сложил там голову). Вместе с тем, западноевропейцы боялись и слишком ослабить Турцию, чтобы в нужный момент можно было использовать турок и прочих азиатских сателлитов в качестве псовой своры против русского "медведя".
       Двурушническая позиция англичан и французов стала причиной того, что османы, только что получившие, казалось бы, сокрушительный пинок, вновь осмелели. И вот, подзуживая персов на продолжение вооружённой борьбы, султан Махмуд II в декабре 1827 года объявил "газават" России.
       Николай медлил с ответом, рассчитывая, что турки образумятся, и только весной следующего 1828 года открыл военные действия. 25 апреля (7 мая) 1828 русская армия под командованием графа Петра Виттгенштейна форсировала Прут и в июне перешла через Дунай, по пути захватывая неприятельские крепости. Однако хозяйственная часть армии оставляла желать лучшего: вследствие проблем со снабжением лишь 29 сентября (11 октября) смогли взять Варну; осады Шумлы и Силистрии окончились неудачей.
       Более успешно действовал в Закавказье корпус Паскевича, овладевший стратегически важным Карсом. Осенью русский флот блокировал Дарданеллы, чему Турция после разгрома при Наварине не мог воспрепятствовать.
       Попытку турок весной 1829 года очистить Болгарию от русских штыков пресёк новый главнокомандующий - граф Иван (Иоганн Карл) Дибич, прусский выходец, будущий генерал-фельдмаршал и последний в истории Российской империи полный кавалер ордена Святого Георгия.
       30 мая (11 июня) Дибич наголову разбил вдвое превосходившую по численности турецкую армию великого визиря Решид-паши под Кулевчами. 18 (30) июня сдалась Силистрия, а в начале июля императорская армия перешла Балканы. 8 (20) августа капитулировал Эдирне, античный Адрианополь; путь на Царьград был открыт. В то же время на Кавказе Паскевич захватил Эрзерум и подступил к Трабзону. Ещё немного - и оба театра военных действий, соединившись, исполнили бы финальный акт драмы на Босфоре. Реальная угроза османской столице заставила поджигателя войны Махмуда вступить в переговоры. Напрасно надеялся он затянуть перемирие, уповая на вмешательство Австрии: единственным реальным следствием восточных хитростей было то, что Дибич двинулся на Стамбул.
       На самом деле падение города и полный разгром Турции не входили уже в планы России, руководствовавшейся принципом "выгоды сохранения Османской империи в Европе превышают его невыгоды". Поэтому великие державы настояли на заключении 2 (14) сентября Адрианопольского мира. Султан уступал царю Черноморское побережье Кавказа и дельту Дуная, предоставлял автономию Молдавии, Валахии и Сербии, признавал также автономию Греции, превратившуюся в следующем году в полную независимость, открывал проливы для свободного торгового судоходства. Нелишней оказалась и крупная контрибуция.
       Очередной "газават" бесславно завершился. В память об этом серебряная на Георгиевской ленте наградная медаль русских солдат и офицеров несёт на лицевой стороне изображение православного креста, попирающего поверженный в прах полумесяц. Слева от креста указан год начала войны -- "1828", а справа завершения -- "1829". На оборотной стороне горизонтальная надпись в три строки: "ЗА ТУРЕЦКУЮ ВОЙНУ". И вокруг две лавровых ветви.
      
      
       От Польского восстания до Крымской войны
      
       С тех пор как в 1814-1815 годах решением Венского конгресса было создано так называемое Царство Польское - королевство, находящееся в унии с Россией, русское правительство, отмахнувшись от насущных нужд собственного народа, пыталось всячески задобрить поляков, как будто именно они только что вышли победителями из наполеоновских войн. Этим врагам самодержавия, православия и народности Александром I была дарована конституция, которой не получила Россия, оставлены парламент (сейм) и даже собственная армия из легионеров, принимавших в рядах корпуса Понятовского самое деятельное участие в нашествии "двунадесяти языков".
       Понятно, что, приглашая на службу столь своеобразных ветеранов Бородинской битвы, имели в виду их таким образом обезвредить. Полагаться на верность поляков было бы верхом наивности. Тем не менее, восстание, долго готовившееся местными масонами и вспыхнувшее в Польше поздней осенью 1830 года, явилось для Петербурга неожиданностью.
       Да и не только для Петербурга. Великий князь Константин Павлович, отказавшийся, слава богу, от русского престола, едва избежал уготованной ему гибели, в последний момент выскользнув из Варшавского дворца Бельведер, который занимал в качестве царского наместника. В дальнейшем он проявил полную неспособность и позорно бежал в Литву, дерзко оправдываясь тем, что-де не хочет "участвовать в этой польской драке", то есть переложив всю ответственность за происходящее на младшего брата, молодого императора Николая, недавно (май 1829-го) коронованного королём Польским.
       Поляки, как это у них часто бывало и до, и после, например в 1944 году, при немецкой оккупации, поторопились подняться. Французская Июльская революция 1830 года, полагали они, вновь пошатнёт весь европейский порядок, а турки отвлекут на себя все силы России. Решив, что час восстания пробил, возбуждённая шляхта легко расправилась со слабыми русскими гарнизонами, расквартированными в Польше, без труда взяла под контроль большую часть территории своего "царства", заочно низложила Николая и начала лихорадочно готовиться к отражению неизбежного контрудара.
       Он последовал не сразу, так как царский наместник в Варшаве прозевал бунт, и теперь русской армии требовалось некоторое время, чтобы сосредоточиться на исходных позициях для наступления. Командующим назначен был генерал-фельдмаршал Дибич-Забалканский. Однако он допустил серьёзный просчёт: торопясь покончить с мятежниками, не уделил должного внимания снабжению своих войск. Поэтому, когда в феврале 1831 года русские, наконец, двинулись в Польшу и, кровопролитной атакой 7 (19) февраля сбив поляков с их позиции у Грохова, подошли к восточному варшавскому предместью Праге, уже хорошо укреплённому, наступательный порыв иссяк. Да и осадных средств у Дибича не было. Пришлось отойти и разделить силы.
       В марте восставшие вновь осмелели и нанесли Дибичу несколько чувствительных ударов. Правда, в сражении у Остроленки 20 мая они были разгромлены, но затягивание войны раздражило Николая, и через своего приближённого, графа Алексея Орлова, побочного сына одного из "орлов" Екатерины II, будущего шефа жандармов, император предложил Дибичу подать в отставку. "Завтра", - отвечал тот Орлову. На следующий день Дибич заболел холерой и вскоре скончался.
       Командование перешло к покорителю Закавказья Паскевичу-Эриванскому. Учтя промахи предшественника, тот частью сил форсировал Вислу и вскоре полностью обложил Варшаву. Пока запертые в городе поляки паниковали и препирались друг с другом, 7 сентября, после артобстрела, русские полки под музыку начали штурм. Через день Варшава сдалась на милость победителям. Уцелевшая часть польской армии перешла прусскую границу и была интернирована.
       Итогом восстания стало упразднение сейма и польских вооружённых сил. Польша объявлялась отныне частью России, её территория разделялась на губернии. Унификации подверглись денежная система, система мер и весов.
       Более важным последствием стало резкое усиление антирусских настроений в Европе. Рассеявшись по всему Западу, польские эмигранты, где только могли, а особенно во Франции, в этом осином гнезде всякого рода беспорядков, разжигали оголтелую русофобию. Плоды их бурной деятельности мы пожинаем по сию пору.
       Ну и, наконец, ещё один итог, куда более приятный, - серебряная медаль "За взятие приступом Варшавы". Награждались ею участники исторического штурма - генералы, офицеры, нижние чины, медики и полковые священники. Внешний вид награды таков: на аверсе - двухглавый имперский орёл, на груди у которого порфира с одноглавым польским орлом. Сверху дуговая надпись: "ПОЛЬЗА ЧЕСТЬ И СЛАВА". На реверсе в пять строк расположены слова, давшие название медали, и даты штурма по старому стилю: "25 и 26 АВГ 1831". По кругу пущены лавровые ветви. Наверху, в сиянии, небольшой крест.
       Очень любопытна голубая с чёрными краями медальная лента. Ее позаимствовали у польского ордена Virtuti Militari. А сам этот орден щедро раздавали русским воинам на память, в качестве сувенира.
       Из других медалей Николаевской эпохи представляют интерес в первую очередь те, что связаны с длительной Кавказской войной (1817 - 1864). В тридцатые годы прошлого столетия ситуация на Кавказе для России складывалась неутешительно. Правда, в 1832 году удалось покончить с агрессивным имамом Кази-Муллой и взять штурмом аварский аул Гимры. Но засевшие в своих неприступных горных гнёздах дагестанцы и не думали сдаваться. Вскоре сопротивление горцев возглавил чудом спасшийся из Гимры и куда более опасный Шамиль. Сделавшись имамом Чечни и Дагестана, он заставил, наконец, Петербург уделить внимание игнорируемому им Кавказу. В 1837 году сюда отправился сам Николай, оставшийся крайне недовольным увиденным.
       Тем не менее, на память о посещении императором Кавказа была отчеканена особая медаль, предназначавшаяся гвардейцам его личной охраны, пышно именовавшимся Собственным Его Императорского Величества конвоем. В эту элитную часть, просуществовавшую до самого конца империи, отбирались на службу люди разных национальностей и верований: черкесы, лезгины, ногайцы, крымские татары, аварцы, туркмены, грузины. Основу же конвоя составляли казаки Терского и Кубанского войск.
       Привилегированный статус и экзотичность требовали особого устава, регламентирующего отношения военнослужащих внутри части. И шеф жандармов Бенкендорф эти правила сформулировал. Вот выдержка: "Не давать свинины и ветчины... Строго запретить насмешки дворян и стараться подружить горцев с ними... и маршировке не учить, стараясь, чтобы горцы с охотой занимались этим в свободное время... Телесным наказаниям не подвергать: вообще же наказывать только при посредстве прапорщика Туганова, которому лучше известно, с каким народом как обращаться... Эффендию разрешить посещать горцев, когда он желает, даже в классах... Чтобы во время молитвы горцев дворяне им не мешали... Наблюдать, чтобы не только учителя, но и дворяне насчёт веры горцев ничего худого не говорили и не советовали переменить её...".
       Итак, медаль, выданная императорским конвоирам, в том числе, надо полагать, и прапорщику Туганову, несла на аверсе профиль царя (впоследствии профили, как и цари, менялись) и пояснительную надпись, а на реверсе - ещё оду одну надпись, в пять строк, также затем соответственно эпохе варьировавшуюся: "ЗА СЛУЖБУ -- В СОБСТВЕННОМЪ -- КОНВО? -- ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА -- НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА". Носили медаль на шее, на ленте Аннинского ордена.
       Кроме военных, прибывших из столицы, императора сопровождали в его кавказском вояже и местные жители. Для последних учредили серебряную медаль на Владимирской ленте "Кавказ 1837 год". На аверсе её выбиты портрет государя в профиль и надпись по окружности: "Б.М.НИКОЛАЙ I ИМП.ВСЕРОСС.", на реверсе - горизонтальная надпись в две строки: "КАВКАЗЪ -- 1837 ГОДЪ", а над нею - небольшая пятиконечная звезда. Носить медаль следовало на ленте Владимирского ордена.
       Посещение Николаем I Кавказа встряхнуло тамошнее военное начальство и в короткий срок ситуацию удалось поправить: в середине 1839 года Шамиля загнали далеко в горы, и там, после пяти приступов, стоивших большой крови, русские овладели его ставкой - аулом Ахульго. Однако и на этот раз предводителю горцев в последний момент удалось уйти живым, чтобы продолжить борьбу.
       Участники 80-дневной осады аула получили медаль "За взятие штурмом Ахульго" на Георгиевской ленте, с монограммой Николая I под короной на аверсе и соответствующей четырёхстрочной надписью с датой на реверсе. Награждались генералы, офицеры и нижние чины, как строевые, так и нестроевые, частей, принимавших участие в штурме. Кроме того, полкам Апшеронскому, Куринскому и Навагинскому вручили Георгиевские знамёна.
       В том же 1839 году особые медали достались участникам восстановления Зимнего дворца в Петербурге после пожара, случившегося 17 (29) декабря 1837 года. Тогда полностью выгорели второй и третий дворцовые этажи, погибли в огне интерьеры Растрелли, Кваренги, Росси и других выдающихся зодчих, превратились в дым важные государственных документы. Николай, прибывший из театра, приказал разбить окна в Фельдмаршальском зале, чтобы спасти от удушья людей, ещё находившихся внутри. Но сквозняк, как ему и положено, только усугубил дело: огонь начал быстрее распространяться по помещениям, и к шести часам утра полыхало уже всё громадное здание.
       Восстановительные работы под руководством архитектора Василия Стасова были окончены менее чем в два года - почти немыслимая по тем временам быстрота. Художественной частью реставрации заведовал Александр Брюллов, старший брат Карла, создателя "Последнего дня Помпеи". Срочность потребовала, разумеется, привлечения большого числа рабочих и организаторских рук.
       Медаль "За возобновление Зимнего дворца" получили, разумеется, не все причастные к делу, но многие: на Санкт-Петербургском монетном дворе было изготовлено 175 золотых (в том числе 20 украшенных бриллиантами) и 7818 серебряных экземпляров медали. На лицевой её стороне выбит вензель императора под короной и надпись "БЛАГОДАРЮ", на оборотной - фасад Зимнего дворца с развевающимся штандартом. Надпись вверху: "УСЕРДIЕ ВСЕ ПРЕВОЗМОГАЕТЪ", а внизу, в три строчки: "ВОЗОБНОВЛЕНИЕМЪ -- НАЧАТЪ ВЪ 1838 Г. -- ОСВЯЩЕНЪ В 1839 Г.". Лента для медалей с бриллиантами - Андреевская, для прочих - Александровская.
       Однотипна с этой другая медаль, отчеканенная через десятилетие, в 1849 году, - "За строительство Кремлевского Дворца" в Москве. Она тоже выпускалась в серебре и золоте с бриллиантами. Ленты те же. Тот же вензель, то же "БЛАГОДАРЮ". Отличается, разумеется, фасад на реверсе, нет никакого девиза, только соответствующая надпись и даты начала и завершения строительства: "ЗАЛОЖЕНЪ 1838 -- ОСВ?ЩЕНЪ 1849". Ну, тут торопиться было некуда.
       Ещё одна интересная медаль относится к последнему периоду царствования Николая I. Россия империя, по крайней мере внешне, в ту пору ещё производила внушительное впечатление на своих недоброжелателей. А вот Дунайская монархия уже вовсю трещала по швам. Росло сопротивление в Северной Италии. Венгры тоже решили вырваться из слабеющих объятий Габсбургов: толчком к активным действиям с их стороны послужила в 1848 году очередная Французская революция. Никакие уступки венского правительства не помогли. Тем более, что уже и в самой Вене вспыхнул мятеж, с трудом подавленный войсками. Бежавший из столицы бесталанный император Фердинанд I отрёкся от престола, уступив его более решительному племяннику Францу-Иосифу. Под руководством последнего гражданская война велась с переменным успехом, но весной 1849 года пали, удерживавшиеся австрийцами, Буда и Пешт и была провозглашена независимость Венгрии.
       Тогда на сцену выступила императорская Россия. Экспедиционный корпус Паскевича в конце июня 1849 года вступил в населённые венграми австрийские области, в нескольких крупных боях разгромил свободолюбивых, но малопригодных на поле брани мадьяр, и уже через пару месяцев революция была окончательна подавлена.
       Серебряная медаль "За усмирение Венгрии и Трансильвании" (1850) вручалась всем без исключения военнослужащим, участникам этой, как сказали бы нынче, спецоперации. На лицевой стороне медали изображён герб Российской империи, увенчанный "всевидящем оком". Вдоль бортика по кругу пущена надпись на церковнославянском: "С НАМИ Б?ГЪ. РАЗУМ?ЙТЕ ?ЗЫЦЫ И ПОКОР?ЙТЕС?". На оборотной стороне, в шесть строк, надпись, давшая название награде, и дата: "1849". По данным инспекторского департамента Военного ведомства было выдано 212 330 таких медалей на комбинированной Андреевско-Владимирской ленте.
       Кроме того, генералы и высшие штаб-офицеры получили памятную настольную медаль изящной работы Фёдора Толстого и Александра Лялина. Диаметр её гораздо больше, 70 мм, на аверсе российский орёл когтит и клюёт трехглавого змея, на реверсе же надпись: "РОССIЙСКОЕ ПОБ?ДОНОСНОЕ ВОЙСКО ПОРАЗИЛО И УСМИРИЛО МЯТЕЖЪ ВЪ ВЕНГРІИ И ТРАНСИЛЬВАНІИ ВЪ 1849 году".
       А затем произошла катастрофа. Распространяться о причинах возникновения и ходе Крымской войны 1853-1856 годов мы предоставим другим авторам, ограничившись лишь замечаниями общего характера. Война эта продемонстрировала не только техническое отставание России от Запада (хотя в таких военных отраслях как, например, минное дело можно даже говорить о превосходстве русского оружия). Гораздо более существенной была как внутри-, так и внешнеполитическая слабость России. "Долгоиграющий" канцлер Карл Ниссельроде завёл российскую дипломатию в тупик, обернувшийся в самый трудный момент международной изоляцией империи. В то же время никакими мерами жандармского порядка невозможно было уже остановить подспудное брожение, охватившее всё русское общество. Сердца требовали перемен. Но Николай ничего так не боялся, как социальных новшеств, казавшихся ему зарницей грядущих революций. Император, однажды решивший лично контролировать всё в своей огромной державе, под конец, как когда-то его старший брат и предшественник на троне, потерял связь с реальностью. Он носился с благородной идеей полностью вырвать у Турции, с которой все давно уже перестали считаться, Балканы и прочно завладеть черноморскими проливами, наивно полагая, что Англия и Франция, ураганным темпом осуществлявшие у себя промышленную революцию, спокойно позволят ему это сделать. Но при первом же движении войск на юг, поднялся страшный грохот: это винтовые корабли французов и англичан ринулись на практически беззащитные русские парусники.
       Никто не оспаривает беспримерный героизм армии, флота и простых крымчан, проявленный в Синопском морском сражении и на севастопольских бастионах. Отменно действовала императорская армия в Закавказье, где удалось овладеть сильно укреплённым турками Карсом. Однако отсталая николаевская Россия изначально была обречена на поражение. Её могло спасти только чудо, вроде лютой стужи под Москвой осенью 1941-го. Но чуда не произошло.
       Хотя зима 1854-1855 годов выдалась довольно холодной. Грипповавший император, тем не менее, решил принять парад в лёгком мундире. Результат: пневмония и смерть, наступившая 18 февраля (2 марта) 1855 года. Последние слова его, обращённые к сыну и наследнику Александру, были: "Держи крепко".
       Но удержать Россию в узде оказалось уже невозможно.
       В дневнике фрейлины Анны Тютчевой содержится, на наш взгляд, точная характеристика личности Николая: "Как у всякого фанатика, умственный кругозор его был поразительно ограничен его нравственными убеждениями. Он не хотел и даже не мог допустить ничего, что стояло бы вне особого строя понятий, из которых он создал себе культ. Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал её не только без угрызения совести, но со спокойным и пламенным сознанием исполнения долга".
       В марте 1856 года в Париже был заключён мирный договор, наиболее тяжёлые условия которого для России, в части касающейся, например, Черноморского флота, благодаря дипломатическим усилиям были несколько смягчены, а затем и вовсе отменены. Куда тяжелее оказались экономические последствия. Война фактически разорила империю; рубль обесценился вдвое; на бездефицитный бюджет страна смогла выйти только через четырнадцать лет, а восстановить международную конвертацию российской волюты удалось лишь в 1897 году, в ходе денежной реформы Витте.
       Двумя примечательными медалями отмечен этот период нашей истории. Одна из них, "За защиту Севастополя", была первой русской наградной медалью не за победу на поле боя или взятие неприятельской крепости, а за оборону, к тому же окончившуюся неудачей. Выдавали её всем военнослужащим Севастопольского гарнизона, жителям города, принимавшим участие в боевых действиях, женщинам, работавшим в госпиталях. На аверсе медали два вензеля - императоров Николая I и Александра II, с короной над каждым. На реверсе, под "всевидящим оком", надпись в четыре строки: "СЪ 13 СЕНТЯБРЯ -- 1854 -- ПО 28 АВГУСТА 1855" (даты обороны города-крепости). Круговая надпись: "ЗА ЗАЩИТУ СЕВАСТОПОЛЯ". В 1855-1856 годах изготовлено было более 253 000 таких медалей на Георгиевской ленте.
       Вторая медаль - "В память войны 1853-1856". В отличие от предыдущей, выполненной в серебре, эта была бронзовой. Медалями из светлой бронзы награждались в основном непосредственные участники боевых событий. Носили их на Георгиевских, Андреевских и Владимирских лентах. Медали из темной бронзы на Владимирских и Аннинских лентах предназначались только для гражданских лиц, содействовавших армии в глубоком тылу. Медаль стала небывало массовой: 1 700 000 экземпляров. Аверс её схож с аверсом медали "За защиту Севастополя", только "всевидящее око" перемещено сюда с оборотной стороны и перечислены годы войны. На реверсе же горизонтальная надпись в пять строк: "НА ТЯ -- ГОСПОДИ -- УПОВАХОМЪ, ДА -- НЕ ПОСТЫДИМСЯ -- ВО В?КИ".
       Чуть изменённая цитата из Псалтири.
      
      
       МЕДАЛИ ЭПОХИ АЛЕКСАНДРА II
      
       От Гуниба до Коканда
      
       В наследство своему старшему сыну Николай I оставил разорённую войной, но всё ещё воюющую страну, окружённую железным занавесом, с массой нерешённых внутренних проблем. Если бы следующим царём стал человек, подобный самому Николаю, кто знает, что уже в середине девятнадцатого столетия стало бы с Россией. Но её врагам, прежде всего англичанам и французам, не хватило сплочённости. Если в Лондоне сильны были милитаристские настроения (в частности, премьер-министр Генри Палмерстон ратовал за расчленение Российской империи), то в Париже императору Наполеону III вполне хватило морального реванша за неудачи своего дядюшки Бонапарта: укрепив личный престиж внутри Франции, он теперь спешил с замирением.
       Сыграло на руку России и обаяние нового государя. Важным его внешнеполитическим успехом стала, например, тайная договорённость о союзе с прусским королем Фридрихом Вильгельмом VI, которому Александр II приходился племянником по матери. Король, между прочим, невзирая на столь близкое родство, поступил по-свински.
       Перенесёмся ненадолго в май 1818 года. Прусский монарх Фридрих Вильгельм III гуляет с сыновьями по отстраивающейся после разорения Москве. На короле и его старшем сыне-тезке русские мундиры и голубые ленты Андреевского ордена через плечо. Приехало семейство в Первопрестольную, кстати сказать, по случаю рождения тут великого князя Александра Николаевича, будущего Александра II, чтобы засвидетельствовать глубочайшее почтение: благодаря России, разгромившей Наполеона, под крыло пруссаков вернулись отобранные у них французами владения.
       Фридриху Вильгельму милостиво простили тот неприятный факт, что по требованию Бонапарта он отправил прусские войска в поход на Москву. Ну ладно, дело прошлое. Поболтались, значит, немцы по улицам. Подивились, поохали. Под конец изъявили желание взглянуть на город с какого-нибудь места повыше. Им посоветовали подняться на смотровую площадку дома Пашкова (дворец этот тоже сильно пострадал при пожаре, но ударно восстанавливался за государственный счёт). Так и сделали. И вот именно там, откуда потом булгаковский Воланд будет взирать Москву своими разноцветными глазами, не литературные, а вполне реальные персонажи разыграли небольшую политическую комедию, тут же превратившуюся едва ли не в исторический анекдот.
       Существует несколько версий того, что произошло. Перескажем одну. Бросив взгляд на панораму, прусский король пустил слезу, преклонил колени и, обращаясь к сыновьям, патетически воскликнул на выразительном языке Шиллера и Гёте: "На колени! Вот она, наша спасительница! Себя не пощадила, но мир спасла!"
       Потом эту сцену изображали, конечно, живописцы; наиболее горячие головы предлагали даже установить на доме Пашкова коленопреклоненную скульптурную группу. Но пронесло. Иначе пришлось бы скидывать бронзовых колбасников со смотровой площадки: через несколько дней после смерти царя Николая, в марте 1855 года, Александр Николаевич получил послание от очередного Фридриха Вильгельма, старшего из стоявших тут когда-то с папенькой на коленях немецких принцев: если не примете ультиматум, сделанный Австрией, Пруссия откроет военные действия на стороне антироссийской коалиции.
       Но продолжим об Александре. В отличие от своего отца, чьё обучение было неосмотрительно вверено тупоумному Ламздорфу, цесаревич изначально воспитывался в качестве наследника престола. И какая тут подобралась команда воспитателей! Известный либерал граф Михаил Сперанский учил будущего царя-освободителя законодательству, историю преподавал ему Константин Арсеньев, основоположник российской статистики, азы экономики - граф Егор Канкрин, реформатор денежной системы империи. А в русском языке наставлял юного Александра выдающийся поэт своего времени - Василий Андреевич Жуковский. На него же было возложено и общее руководство учебным процессом.
       Хотя Николай I либералом не был, но вольнодумцев по-своему ценил. Иной раз выходил из себя, кричал, требуя, чтобы сыну не подсовывали, например, богомерзкого "Фауста", но соображал, что Жуковский всё-таки получше Ламздорфа.
       Когда цесаревич подрос, его стали активно привлекать к решению самых серьёзных вопросов; по достижении совершеннолетия ввели в Сенат и Синод, затем в Государственный совет и в Комитет министров, отправили в вояж по России в 1837-м и по Европе в 1838-1839 годах.
       В Отечественную войну Ламздорф на пушечный выстрел не подпускал своих августейших воспитанников к полям сражений. Александр же в восемнадцать лет произведён в генерал-майоры, а в двадцать шесть - в полные генералы. Он начальствует над гвардейской пехотой.
       В Крымскую войну тоже не сидел без дела: наследнику поручили стратегически важное направление - Петербург, гарнизоном которого он командовал. Правда, полководческого таланта у Александра не имелось. Но к этой теме ещё вернёмся.
       Как бы то ни было, правление его оказалось довольно удачным как раз в смысле военных успехов. После замирения с Европой всей силой навалились на Кавказ и Среднюю Азию. Для начала пришлось, конечно, основательно перетряхнуть армию, сократив её численность до разумной, заменить ставший анахронизмом рекрутский набор на всеобщую воинскую повинность, уделить внимание перевооружению и переоснащению войск.
       Модернизация только началась, а её первые результаты не заставили себя ждать: были окончательно покорены Чечня и Дагестан. Здесь летом 1859-го имам Шамиль с немногочисленными оставшимися верными ему мюридами оказался осаждён в аварском ауле Гуниб и принуждён к сдаче. Но прежде чем горцы сложили оружие, они оказали ожесточённое сопротивление на своей почти неприступной позиции.
       Бывая в современном Дагестане и посещая Гуниб, автор этой книги не раз поднимался выше нынешнего аула, туда, где теперь расположен санаторий для больных с бронхолёгочной патологией. Воздух здесь и со здоровыми людьми творит чудеса. Восходя наверх, не чувствуешь ни малейшей одышки. Но это если идти по дороге, а не взбираться по практически отвесным горным склонам, с трёх сторон окружающим Гунибское плато.
       Однако именно по ним и пришлось карабкаться солдатам Апшеронского полка, перед рассветом 25 августа поднявшимся на плато с южной стороны. Будь у Шамиля побольше народу, русским ни за что не удался бы такой манёвр. Но на сторожевых постах людей не хватало (наравне с мужчинами несли здесь вахту и женщины), поэтому апшеронцев заметили, когда уже было поздно.
       Вскоре и с других сторон на плато поднялись солдаты. Последовал решительный приступ. Горцы дорого отдавали свои жизни. Их перебили бы, в конце концов, всех до единого, если бы русское командование не желало взять Шамиля живым: пленный имам значил больше, чем мёртвый, ведь в последнем случае сопротивление в Дагестане продолжилось бы под руководством нового вождя.
       Часов в пять пополудни желаемое произошло: Шамиль сдался в плен. На полдороги из аула вверх, к санаторию, до сих пор лежит камень, на котором, принимая капитуляцию имама, сидел в тенёчке командующий Кавказской армией князь Александр Барятинский.
       Шамиля с сыновьями отправили сначала в Петербург, где на них ходили смотреть, как на диковинку, а потом в Калугу, на постоянное жительство, и там предводитель мятежных горцев принёс клятву на верность Россию. Говорят, по пути в русскую столицу Шамиль, не выдержав долгой и тряской дороги, в сердцах воскликнул: мол, знай он, что Россия такая большая, ни за что не стал бы с ней воевать. Но это, вероятно, всё-таки исторический анекдот - дикарём аварец не был.
       Серебряной медалью "За покорение Чечни и Дагестана" награждались генералы, офицеры и рядовые Кавказской армии, местная милиция, чиновники, священники и врачи. На лицевой её стороне изображён вензель императора под короной, на оборотной - круговая надпись, воспроизводящее название. В центре указаны последние три года боевых действий: 1857-й, 1858-й и 1859-й. Лента медали комбинированная, Георгиевско-Александровская.
       В 1864 году Кавказская война была завершена окончательным покорением черкесов, сопровождавшимся истреблением и массовым выселением этого народа в Турцию. Участники боевых действий на стороне России получили серебряную медаль "За покорение Западного Кавказа" (а многие к ней ещё и крест "За службу на Кавказе": офицеры - серебряный, нижние чины - бронзовый). Медаль (автор штемпеля - Николай Козин) на лицевой стороне несёт профиль Александра II, а на оборотной - круговую надпись-название и годы заключительного периода войны: "1859-1864". Лента та же, что и у медали-предшественницы.
       Ввиду наступившего мира через несколько лет стала возможной поездка Александра по Кавказу. Для сопровождавших и встречавших императора лиц была отчеканена особая медаль "Кавказ 1871 год" на ленте Владимирского ордена. Дизайн её, впрочем, не примечателен: профиль самодержца, только повернутый вправо, с пояснительной надписью на аверсе, надпись-название на реверсе, под крошечной пятиконечной звездой.
       В январе 1863 года вновь всколыхнулась было Польша, но её довольно быстро утихомирили - крупных военных событий тут не произошло. Поэтому серебро решили не тратить, ограничившись раздачей, сообразно заслугам, медалей "За усмирение Польского мятежа" (двуглавый орёл на аверсе и надпись-название с датой на реверсе) из светлой или темной бронзы. Тут примечательна медальная лента - чёрно-оранжево-белая, соответствующая цветам старого флага Российской империи.
       Поляки, однако, недаром проливали свою и русскую кровь - проведенная вскоре в польских областях крестьянская реформа была куда либеральнее той, что затронула собственно русские губернии империи. Медаль "За труды по устройству крестьян в Царстве Польском" тоже уникальная - не круглая, а с выступающей за обод императорской короной (снова работа медальера Козина). Сзади к короне крепилось медальное ушко. На лицевой стороне - профили двух царей, Николая и Александра, в профиль. Причем здесь Николай? Да ведь 26 мая (7 июня) 1846 года был обнародован его указ, ослаблявший крепостную зависимость в Польше. Дата этого события, как и дата выхода нового указа об устройстве польских крестьян, даны и по основному тогда юлианскому, и по грегорианскому календарю, принятому в Польше, а затем и в Советской России. Так что с датой ни по старому, ни по новому стилю не ошибёмся: "19 февраля/2 марта 1864 года".
       Столь грандиозное событие, как отмена крепостного права, само собой, не могло остаться без награды. Странно только, что единственным награжденным медалью "19 февраля 1861 года" оказался царь. Медаль, естественно, золотая, со "всевидящим оком" и датой на лицевой стороне и уже знакомой нам библейской надписью "НЕ НАМЪ, -- НЕ НАМЪ, -- А ИМЕНИ -- ТВОЕМУ" на обороте. Лента, понятное дело, Андреевская. Хотя в некоторых источниках значится Александровская.
       Чиновникам, трудившимся над проведением затеянной царём реформы в жизнь, полагалась другая медаль - "За труды по освобождению крестьян". Она была двух видов - золотая и серебряная, но одинакового дизайна. На лицевой стороне портрет царя, надпись вверху вдоль бортика - "БЛАГОДАРЮ", внизу - историческая дата. На обороте, в пять строк: "ЗА -- ТРУДЫ -- ПО -- ОСВОБОЖДЕНIЮ -- КРЕСТЬЯНЪ". Медаль эту, уже точно на ленте Александровского ордена, впоследствии (при Николае II) получили право носить потомки награждённых. Всего было изготовлено не так уж и много её оттисков: 250 золотых и 1500 серебряных.
       К семидесятым годам девятнадцатого века Российская империя подчинила себе два крупнейших среднеазиатских государства - Бухарское и Кокандское ханства. На очереди было последнее независимое владение - Хива, со всех сторон окружённое землями России и её вассалов. Отсюда, из Мангышлака, Оренбурга, форта Петровский, Джизака и Красноводска, через пустыню с редкими колодцами, которые приходилось брать с боем, в конце февраля 1873 года русские войска двинулись по сходящимся направлениям на Хиву.
       Начатый суровой зимой, поход окончился в палящую жару. Не все отряды достигли намеченной цели. Так, например, Красноводский отряд полковника Василия Маркозова вынужден был повернуть назад, так как, по воспоминанию очевидца, "термометры все полопались". Другие части благополучно достигли столицы ханства. Хивинцы капитулировали. Но из-за царившей в городе неразберихи Шахабатские ворота в северной части города остались запертыми, в то время как войска генерал-адьютанта Константина фон-Кауфмана уже начали заходить в Хиву с юга. Прикомандированный к Оренбургскому отряду офицер Генерального штаба Михаил Скобелев с двумя ротами бросился на приступ, первым взошёл на вал, согнал с него ошеломленных хивинцев и удерживал укрепления до тех пор, пока все защитники города не сложили оружие. Так начала восходить звезда будущего сокрушителя турок.
       За разведку в пустыне Скобелев был награждён орденом Святого Георгия IV степени, а кроме того получил, как и все его сослуживцы, серебряную медаль "За хивинский поход": вензель императора под короной - на аверсе, надпись, соответствующая названию, скрещенные дубовая и лавровая ветви и год - на реверсе. Лента Георгиевско-Владимирская.
       По коммерческому соглашению с Россией Кокандское ханство с 1868 года сделалось фактически зависимым от империи государством. Бестолкового Худояр-хана даже произвели в "светлости" и вручили ему бриллиантовые знаки ордена Святого Станислава I степени. Поторопились. В ханстве то и дело вспыхивали народные мятежи. А весной 1875 года, недовольная ханом, на него восстала местная знать, заодно призвавшая к газавату против русских.
       Выбравшись из осаждённого Коканда, Худояр с постепенно тающим отрядом приверженцев и русским посольством, при котором находился Скобелев, с трудом пробился в контролируемый императорскими войсками Ходжент. Кокандцы последовали за ним. Их отряды нападали на устроенные русскими почтовые станции, убивали и забирали в плен случайных проезжих. С пленными расправлялись потом без малейшей жалости. Но иной раз встречали решительное сопротивление. Так, на почтовой станции Мурза-рабат, что на тракте из Ташкента в Самарканд, ямщицким старостой был отставной солдат Степан Яковлев. Он предусмотрительно забаррикадировал станционный двор, а сам засел на вышке у ворот. Когда разбойники приблизились, ветеран открыл по ним огонь из винтовки. Почти двое суток оборонял ямщик свою станцию, а затем азиаты подожгли её. Яковлев бросился на них, круша черепа прикладом, но в конце концов был зарублен. Голову его увезли в Коканд для всеобщего обозрения. Двадцать лет спустя на месте героической гибели Яковлева установили гранитный обелиск с мраморным крестом.
       В августе 50-тысячное войско Абдурахмана Автобачи подступило к Ходженту, но было отбито с большими потерями. Кауфман энергично преследовал отступавших. Вскоре был заключен мир, нарушив который, кокандцы сами подписали своему ханству смертный приговор: формально независимое владение упразднялось, территория его вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства в качестве Ферганской области. Военным губернатором здесь стал Скобелев.
       Руководителя мятежа Автобачи выслали в Россию, а отличавшего особой жестокостью его сподвижника Пулат-бека, публично расправлявшегося с русскими пленниками, казнили на площади в Маргилане.
       Успехи русского оружия были отмечены медалью "За покорение Ханства Кокандского", идентичной предыдущей во всём, включая медальную ленту. Разница только в надписи и датах ("1875-1876") на реверсе. Да ветви отсутствуют.
       Ещё одна примечательная медаль того периода - "За взятие штурмом Геок-Тепе". Штурм этой крепости стал апогеем зимней, 1880-1881 годов, ахал-текинской экспедиции русской армии под командованием Скобелева. Туркмены засели в укреплениях, откуда производили вылазки. Во время одной из них они выбили осаждающих из их редута и захватили два орудия. Комбинированной атакой рот Самурского, Ставропольского и Дагестанского пехотных полков, поддержанных полусотней кубанцев Таманского казачьего полка, одно орудие удалось отбить, но другое осаждённые успели увезти в крепость заодно с захваченным в плен солдатом-артиллеристом Агафоном Никитиным. Он был ветераном недавней русско-турецкой и носил на груди крест на Георгиевской ленте - знак отличия Военного ордена. Туркмены хотели, чтобы русский научил их пользоваться пушкой, однако ни щедрые посулы, ни угрозы не сломили солдата. Не добившись ничего, враги стали срезать с него живьем кожу, жарили его на огне, обрубили пальцы на руках, отсекли уши и, наконец, обезглавили. 12 января - день (по старому стилю) штурма и взятия геоктепинской твердыни - с 1991-го по 2014-й годы отмечался в современной Туркмении как национальный День памяти.
       Было отчеканено 3 золотых, 11 301 серебряных и 18 923 бронзовых медалей ничем не примечательного дизайна (вензель Александра II на аверсе, пояснительная надпись с датой штурма - на реверсе) для ношения на ленте Георгиевского ордена. Причём золотые изготовили уже при следующем императоре, отблагодарив за помощь персидского шаха и двух его приближённых.
      
      
       От Русско-турецкой войны до терактов "Народной воли"
      
       Кроме запрета русским иметь военный флот на Чёрном море, мирное соглашение со стороны Англии и Франции гарантировало неприкосновенность Турции.
       В то время у Российской империи имелся на Западе лишь один союзник - Прусское королевство. Но на верность пруссаков не стоило полагаться по крайне мере до тех пор, пока сама Пруссия плелась в хвосте у более сильных держав. Поэтому Петербургу так важно было поддержать пангерманские настроения в Берлине. В целом, оказалось достаточным занять нейтральную позицию в деле объединения немецких земель, что и осуществила русская дипломатия во главе Александром Горчаковым.
       Усиление Пруссии после семинедельной прусско-австро-итальянской войны 1866 года, закончившейся поражением австрийцев и возникновением в Европе новой грозной армии, сохранявшей превосходство над противником до начала сороковых годов двадцатого столетия, крайне обеспокоило Францию. Но раздражение Наполеона III как раз и соответствовало планам прусского канцлера Отто Бисмарка: уверенный в своих силах, ловкими интригами он вынудил французов летом 1879 года объявить Пруссии войну. Блицкриг поставил Францию на колени, её вооружённые силы позорно капитулировали, попал в плен и был низложен на родине Наполеон III. Контрибуция составила баснословные 5 млрд франков.
       Англия, привыкшая действовать на континенте чужими руками, теперь осталась, образно говоря, без них. Поэтому России, чтобы разделаться с турками, необходимо было только задобрить ослабленную чередой поражений Австрию. Императору Францу-Иосифу пообещали Боснию и Герцеговину в обмен на твёрдый нейтралитет.
       Турки тоже подлили масло в огонь. Крымская война западноевропейцами велась из-за них, но не за них. Пренебрегая этой существенной разницей, османы в нарушение всё того же приснопамятного Парижского договора, обязывавшего их ослабить угнетение христианского населения, начали беспощадно это население уничтожать. Особенно лютовали они на Крите и в Болгарии, где жертвами башибузуков сделались десятки тысяч мирных людей. Подробности турецких зверств стали известны по всей Европе и вызвали волну возмущения. Но путь на Константинополь для России ещё далеко не был открыт.
       На Чёрном море господствовал модернизированный турецкий флот. На австрийцев, особенно после их предательства в Крымскую войну, особенно рассчитывать не приходилось. Учитывая всё это, Александр II осторожничал.
       К активным действиям его спровоцировали Сербия и Черногория, в июне 1876 года объявившие Турции войну. Они не столько полагались на свои силы, сколько уповали на то, что Россия не допустит их поражения. Но сербская армия потерпела ряд неудач и уже в августе обратилась к великим державам с отчаянной просьбой о посредничестве при заключении мира. В последний момент Стамбул принял русский ультиматум и прекратил военные действия. Турки, разумеется, не знали, что между Россией и Австрией уже заключено тайное соглашение, по которому Османская империя окончательно оказывалась предоставленной самой себе в грядущем неизбежном столкновении с северным соседом.
       Заручившись нейтралитетом, большей частью вынужденным, основных европейских политических игроков, исключая Великобританию, 12 (24) марта 1877 года Россия объявила войну Турции. Пройдя через румынскую территорию, русская армия с боем форсировала Дунай и, вступив в Болгарию, в июле подошла к Плевне.
       Но руководство армией, осуществлявшееся великим князем Николаем Николаевичем-старшим, нельзя было назвать успешным. Император тоже довольно бестолково вмешивался в командование. Кончилось тем, что корпус Осман-паши проскользнул в Плевну буквально под носом у русских. Поэтому мирное занятие города превратилось в затяжную осаду, стоившую больших усилий и жертв.
       В июле же русские заняли стратегически важный Шипкинский перевал, ведущий за Балканы. Сил продвинуться дальше не хватило. Пришлось повсюду перейти к обороне.
       28 ноября (10 декабря) Осман-паша попытался вырваться из блокированной Плевны. Атаковавшие густыми массами турки понесли огромные потери; совершенно обескровленные, они вынуждены были сложить оружие.
       Императорская армия получила тем временем долгожданное подкрепление, и Западный отряд генерала Иосифа Ромейко-Гурко, в тяжелейших погодных условиях перевалив через горы, 23 декабря 1877 (4 января 1878) года занял Софию.
       В тот же день пришёл в движение 45-тысячный Южный отряд генерала Фёдора Радецкого; ему предстояло преодолеть Шипкинский перевал, сходы с которого обороняла турецкая армия Весель-паши. 27-28 декабря (8-9) января изрядно поредевшим колоннам Николая Святополк-Мирского и Михаила Скобелева удалось под Шейново окружить турок. Вессель-паша капитулировал - пала последняя преграда по дороге к Адрианополю и османской столице.
       Вскоре боевые действия на Балканах завершились. На Закавказском театре турки тем временем также потерпели поражение, однако сильно укреплённый Эрзерум, куда укрылись остатки разбитой турецкой армии, русским взять так и не удалось.
       Заключённое с султаном предварительное Сан-Стефанское мирное соглашение оказалось, однако, фактически перечеркнуто Берлинским трактатом, навязанным России усилиями прежде всего Англии и Австрии. Последняя получила в своё владение Боснию и Герцеговину. Англичане оккупировали Кипр. Интересы балканских государств, считая вновь образованную Болгарию, при этом практически не учитывались и ущемлялись.
       Утешением для русских стали некоторые территориальные приобретения (Южная Бессарабия, Карс, Батум), благодарность братьев-славян и медаль "В память русско-турецкой войны 1877-1878", чеканившаяся из серебра и светлой и тёмной бронзы. На лицевой её стороне изображён окружённый сиянием православный крест, стоящий на поверженном полумесяце. Даты по дуге с двух сторон - "1877" и "1878". Надпись на обороте нам уже известна, но тут она ещё и полна горькой иронии: "НЕ НАМЪ, -- НЕ НАМЪ, -- А ИМЕНИ -- ТВОЕМУ". Лента комбинированная, Андреевско-Георгиевская.
       Берлинский трактат возмутил русское общество, считавшее, что Россию в очередной раз обставили на внешнеполитической арене. Но в гораздо большее негодование приводила многих непоследовательная внутренняя политика правительства, особенно в проведении "великих реформ". Да, крепостные получили широко продекларированную свободу, но с множеством таких оговорок, которые тут же фактически вновь закабалили их. Крестьянские бунты тут и там сотрясали мелкой дрожью страну, а при подавлении восстаний власти то и дело перегибали палку. Тюрьмы переполнялись разного рода политическими заключёнными. В этих условиях вновь подняла голову самоликвидировавшаяся было революционная организация "Земля и воля" (впоследствии "Чёрный передел" и "Народная воля"), вскоре перешедшая к практике индивидуального террора.
       Но ещё до всякой "нечаевщины" и "процесса 193-х", уже через два года после отмены крепостного права, была открыта "охота на царя" (кстати, сам он был страстным охотником), в конце концов, завершившаяся его убийством.
       Первым в Александра II, гулявшего по Петербургу без всякой охраны и в тот день, как обычно, спокойно входившего в Летний Сад, стрелял 4 (16) апреля 1866 года 26-летний мелкопоместный саратовский дворянин Дмитрий Каракозов. Он полагал, что цареубийство послужит толчком к социальной революции. Покушение не удалось благодаря расторопности крестьянина Осипа Комиссарова, схватившего террориста за руку в момент выстрела. Что интересно, Комиссаров происходил из села Молвитино, Буйского уезда, Костромской губернии. Родом оттуда был и другой спаситель Романовых, в память о котором село называется сейчас Сусанино, а весь район - Сусанинским.
       Крестьянина за быструю реакцию произвели в потомственные дворяне, добавили к его фамилии приставку "Костромской" и наградили золотой медалью, выполненной в одном-единственном экземпляре, с профилем императора на аверсе и надписью на реверсе: "4 апреля 1866 года". Лента медали - Владимирская. Кроме того, новоиспечённому дворянину пожаловали 3000 рублей в год пожизненной пенсии, орден Святого Владимира IV степени (плюс несколько иностранных наград, в том числе французский орден Почетного легиона) и определили его в Павлоградский 2-й лейб-гусарский полк. Но среди бравых вояк Осип не прижился, удалился ротмистром в отставку, в подаренное ему полтавское поместье, разводил на досуге пчёлок, пил горькую и умер, забытый всеми, в 1892 году.
       Характерно, что Александр в первое время не мог поверить, что на него, русского царя-батюшку, покушался русский человек. Когда к нему подвели схваченного Каракозова, он прямо спросил неудавшегося террориста, не поляк ли тот.
       Как говорится, накаркал: уже через год, в Париже, куда император прибыл на Всемирную выставку, в него стрелял шляхтич, Антон Березовский. И снова неудача - пуля угодила в лошадь.
       Гораздо более опасным стало покушение разочаровавшегося в религии отставного коллежского секретаря Александра Соловьёва, совершённое 2 (14 апреля) 1879 года, на Светлый понедельник. И снова император оказался на прогулке один. Он шёл обычным своим маршрутом, по ближайшим к Зимнему дворцу улицам, что позволило вооружённому револьвером террористу хорошо подготовиться. На углу Дворцовой площади Соловьёв произвёл несколько выстрелов, первый - с расстояния "около двенадцати шагов", и бросился в погоню за убегающим зигзагами, как заяц, самодержцем к Певческому мосту. Последний заряд, пятый, преступник выпустил в толпу сбежавшегося народа, после чего был схвачен.
       И снова террориста повесили, а шесть человек, участвовавших в его поимке, наградили золотыми медалями "За спасение" на Владимирской ленте, с портретом спасённого государя и соответствующей названию надписью.
       Но террор оказалось уже невозможно остановить. 19 ноября (1 декабря) того же года произошла попытка взрыва императорского поезда под Москвой. Возвращавшегося из Крыма Александра спасло то, что вперёд, вопреки обыкновению, был отправлен не царский, а свитский состав.
       Ничуть не обескураженные этой неудачей, революционеры тут же организовали новое покушение, на сей раз прямо в Зимнем дворце. Сергей Халтурин, устроившись работать плотником в царскую резиденцию, успел незаметно пронести в подвал три пуда динамита прежде, чем на его след вышла полиция. Над комнатой, в которой он складировал взрывчатку, располагалось караульное помещение, а ещё выше этажом - столовая, где обыкновенно обедал Александр.
       Взрыв унёс жизни одиннадцати караульных - солдат лейб-гвардии Финляндского полка, героев недавно окончившейся Русско-турецкой войны. Император задержался с обедом, но заряда всё равно не хватило бы, чтобы поразить третий этаж, - только посуда побилась.
       И, наконец, 1 (13) марта 1881 года, около 2 часов 25 минут пополудни, Александр II был смертельно ранен в результате взрыва бомбы на набережной Екатерининского канала в Петербурге. Первым бросил начиненный адской смесью свёрток под бронированную царскую карету девятнадцатилетний Николай Русаков. Царь не пострадал, но были ранены случайные прохожие, смертельные увечья получили казак лейб-гвардии Терского эскадрона, сопровождавший царя, и 14-летний подросток из мясной лавки. Государь вышел из кареты, приблизился к раненым, перекрестил умирающих. В это время убегавшего бомбиста схватили и подвели к нему. Александр, спросив его имя и звание, отошёл к парапету канала, и тут, прямо ему под ноги, бросил бомбу оставшийся в суматохе незамеченным охраной ещё один террорист, Игнатий Гриневицкий...
      
      
       МЕДАЛИ ЭПОХИ АЛЕКСАНДРА III
      
       Великий князь Александр Александрович унаследовал всё то, что изначально предназначалось не ему, а его старшему брату Николаю. Но 21-летний цесаревич неожиданно умер в Ницце в апреле 1865 года от туберкулезного воспаления спинного мозга, развившегося вследствие ушиба. Заодно с правами на престол, Александр получил в жёны и братнину невесту, датскую принцессу Дагмар, перекрещённую в России в Марию Фёдоровну.
       Взойдя на трон после гибели отца, новый монарх занялся наведением порядка. Сильное влияние на государственную идеологию при нём получил обер-прокурор Синода Константин Победоносцев, писавший Александру, только что ставшему императором: "Или теперь спасать Россию и себя, или никогда. Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, -- о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день. <...> Безумные злодеи, погубившие Родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбою с ними на живот и на смерть, железом и кровью. Победить не трудно: до сих пор все хотели избегнуть борьбы и обманывали покойного Государя, Вас, самих себя, всех и все на свете, потому что то были не люди разума, силы и сердца, а дряблые евнухи и фокусники. <...> Новую политику надобно заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании".
       Александр железной рукой свернул политические реформы ("конституция Лорис-Меликова"), только что убедительно доказавшие свою смертельную опасность для монархии. Подавляя поползновения к своевольным сходкам и представительным собраниям, власть не забыла и тех, кто стал непосредственным свидетелем покушения на прежнего государя, пострадал вместе с ним случайно или по долгу службы, пытался спасти ему жизнь или хотя бы облегчить его муки. Вручённые им серебряные медали с вензелем покойного императора под короной и надписью на обороте "1 марта 1881 года" следовало носить на уникальной, не имевшей впоследствии аналогов, комбинированной Андреевско-Александровской ленте.
       Мысль о неограниченном самовластном правлении была чётко сформулирована в опубликованном вскоре после коронации "Манифесте о незыблемости самодержавия". Вслед за обнародованием "Манифеста", либеральные министры подали в отставку. На смену им пришли персоны иного толка, вроде министра внутренних дел и шефа жандармов графа Дмитрия Толстого, убеждённого, что "реформы прошлого царствования были ошибкой, что у нас было население спокойное, зажиточное... разные отрасли правительственной деятельности друг другу не вредили, правили местными делами агенты правительства под контролем других высших агентов той же власти, а теперь явилось разорённое, нищенское, пьяное, недовольное население крестьян, разорённое, недовольное дворянство, суды, которые постоянно вредят полиции, 600 говорилен земских, оппозиционных правительству".
       Характерным документом эпохи стал циркуляр министерства народного просвещения "О сокращении гимназического образования" (1887), прозванный "циркуляром о кухаркиных детях". В писаниях министра Ивана Делянова говорилось буквально следующее: "Гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию".
       С другой стороны, 1880-е годы ознаменовалось принятием и вполне разумных мер по облегчению положения народных масс. Так, были снижены выкупные платежи, учрежден остро необходимый Крестьянский поземельный банк для выдачи ссуды селянам на покупку земли, отменена подушная подать, приводившая к огромным недоимкам, введена целая система косвенного налогообложения. Один из результатов этих и других экономических реформ - повышение платежеспособности населения. При Александре III бюджет Российской империи впервые после разорительной Крымской войны стал профицитным, в котором доходы государства выше его расходов.
       Финансовая стабилизация породила бурный промышленный рост. Настоящая техническая революция произошла в металлургии. Рекордные темпы индустриализации обеспечивались во многом потребностью армии и флота в масштабном перевооружении. Так, за десять последующих лет в России было спущено на воду 114 военных кораблей, в том числе 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров, после чего русский флот стал третьим в мире по суммарному водоизмещению (около 300 тыс. тонн) после флотов Великобритании и Франции.
       Во внешней политике империи в эпоху Александра III дела складывались не менее блестяще. Путем дипломатическим удалось разрешить несколько довольно острых европейских кризисов. Ставка на таких ненадёжных партнеров, как Австрия и Германия, не оправдала себя, поэтому Россия неожиданно для всех заключила союз с Французской республикой, чем неприятно поразила Бисмарка, как раз готовившегося к новому броску на Париж. Это привело к "таможенной войне", бескровной, но оттого не менее ожесточённой, ставшей, так сказать, праобразом нынешнего противостояния нашей страны с объединённой (против нас) Европой. В 1887 году Германия отказалась предоставить России ранее обсуждавшийся крупный заём и повысила пошлины на русский хлеб, создав одновременно благоприятные условия для экспорта зерна из Соединенных штатов. В ответ Российская империя начала чинить таможенные препоны в отношении ввозимой в неё продукции немецкой обрабатывающей промышленности. Чтобы лишний раз наглядно продемонстрировать Берлину твёрдость, царь не побрезговал даже взойти на борт прибывшего в Кронштадт французского броненосца "Маренго" и выслушать там, сняв фуражку, революционный гимн - "Марсельезу".
       В Средней Азии продолжалось бодание с Британской империей, принимавшее иногда форму небольших вооруженных конфликтов где-нибудь на афганской границе (англичане, как всегда, действовали чужими руками). Но дело до настоящей войны так и не дошло.
       Недостаток военной славы с лихвой восполнило искусство. В это время русская литература, живопись и музыка по-настоящему выходят на мировую арену. Ведущим композитором безоговорочно признан великий Петр Чайковский, пользовавшийся любовью всей России и благосклонностью царской семьи. Неслучайно именно ему было заказано торжественное симфоническое произведение к семидесятилетию победы в Отечественной войне. Первое исполнение увертюры Чайковского "1812 год" состоялось в построенном, но ещё не освящённом Храме Христа Спасителя на Волхонке в Москве, и, несмотря на неудовлетворённость автора, имело большой успех и, между прочим, принесло своему создателю орден Святого Владимира I степени.
       Освятили храм, постройка которого длилась более сорока лет, 26 мая (7 июня) следующего, 1883-го, года. Лица, так или иначе причастные к его возведению, в первую очередь архитекторы, художники, скульпторы, некоторые мастеровые и рабочие, поставщики материалов, а также священники, служащие министерства внутренних дел и канцелярии московского генерал-губернатора, получили выполненные в серебре и в золоте (в том числе 20 с бриллиантовой крошкой) памятные медали на Александровской или Андреевской лентах, сообразно заслугам и чину. Большой диаметр медали (35 мм) объяснялся необходимостью уместить на аверсе вензели четырёх императоров, в правление которых осуществлялось строительство, -- Александра I, Николая I, Александра II и Александра III. Вензели увенчаны одной на всех короной. Надписи на лицевой стороне: "ВЪ ПАМ?ТЬ ОСВ?ЩЕНИ? ХРАМА СПАСИТЕЛ?" и "ВЪ ЦАРСТВОВАНІЕ ГОСУДАР? ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III 1883 г.". На обороте изображён сам новопостроенный храм. Надписи здесь гласят: "ХРАМЪ ВО ИМ? ХРИСТА СПАСИТЕЛ? ВЪ МОСКВ?" и "ЗАЛОЖЕНЪ 1839 ГОДА ОКОНЧЕНЪ 1881 Г".
       Удерживать империю под контролем помогали в том числе и репрессивные меры. Стоит ли удивляться, что государственные служащие, причастные к этой сфере деятельности, были у власти на особом счету. Для них в 1887 году отчеканили медаль "За беспорочную службу в тюремной страже". Награждались ею рядовые тюремщики, безупречно прослужившие не менее пяти лет. Дизайн награды очень близок к медали "За беспорочную службу в полиции", учреждённой ещё в 1876 году императором Александром II и ставшей первой специальной медалью для русских полицейских. Как и та, эта тоже изготовлялась из серебра. На лицевой стороне портрет Александра III в профиль (потом его сменит профиль Николая II), по окружности надпись: "Б.М.АЛЕКСАНДР III ИМПЕРАТОРЪ И САМОД. ВСЕРОСС.". На оборотной стороне: "ЗА -- БЕЗПОРОЧНУЮ -- СЛУЖБУ -- ВЪ ТЮРЕМНОЙ -- СТРАЖ?". Медальный бортик оформлен в виде лаврового венка. Носить награду следовало на Аннинской ленте.
       17 (29) октября 1888 года царский поезд потерпел крушение у станции Борки, в 50 километрах от Харькова. Террористы тут были ни при чём - произошла, как сказали бы сейчас, техногенная катастрофа. На большой скорости семь вагонов сошли с рельсов, погибла прислуга, однако царская семья уцелела. Александр выказал при этом мужество и силу: царь удерживал на своих могучих плечах обвалившуюся крышу вагона, пока другие выбирались из-под обломков. Но после происшествия у него начались боли в пояснице: сотрясение при падении положило начало болезни почек. С годами болезнь (хронический интерстициальный нефрит) значительно усилилась и Александр III, после невыносимых страданий, скончался 20 октября (1 ноября) 1894 года, в 2 часа 15 минут пополудни, сидя в кресле, в своём крымском Ливадийском дворце.
       А вскоре под откос неудержимо покатилась вся империя.
      
      
       ПОСЛЕДНИЕ МЕДАЛИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
      
       "Николаевской эпохой" принято называть время правления императора Николая I. Что же касается царствования его правнука и тезки, тут мы, вслед за кинорежиссером Элемом Климовым, предпочитаем слово "агония".
       Правда, на рубеже двух столетий ещё продолжался промышленный рост. Только за шесть первых лет пребывания Николая II на троне объём металлургической продукции увеличился вдвое. На нижегородском сормовском заводе за неделю делали пароход, за два дня - паровоз, а вагонов ежедневно выпускали целую дюжину.
       Но чем быстрее разгонялся локомотив истории, тем сложнее было его притормозить. И дело уже было не в личности государя, по-прежнему именовавшего себя "хозяином Земли Русской". Кстати, именно так Николай определил род своих занятий в опросном листе первой в Российской империи (и последней) переписи населения, состоявшейся одновременно по всей стране 28 января (9 февраля) 1897 года. К этому событию выпустили бронзовую памятную медаль с вензелем Николая II под короной и лавровым венком на аверсе. Надпись по окружности между венком бортиком медали: "ПЕРВАЯ ВСЕОБЩАЯ ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНІЯ". На реверсе, в пять строк: "ЗА ТРУДЫ -- ПО ПЕРВОЙ ВСЕОБЩЕЙ -- ПЕРЕПИСИ -- НАСЕЛЕНІЯ -- 1897". Полагалась медаль лицам, бесплатно работавшим переписчиками, а также организаторам и координаторам на местах. Лента - российский триколор.
       Итак, "хозяин Земли Русской". В сущности, уже после ликвидации крепостничества, цари утратили право так называться. Подлинными хозяевами России стали капиталисты - владельцы "заводов, газет, пароходов". И вот они-то всё больше тяготились необходимостью согласовывать свои действия с владельцем Зимнего дворца. А под их пятой начинала раскачиваться та самая Русская Земля. Подобно ящику с динамитом, она готова была взорваться от любого толчка.
       Первым таким "толчком" стала русско-японская война 1904-1905 годов.
       "Маленькая победоносная война", на которую в Петербурге уповали, как на панацею от революции, разгоралась постепенно. В 1898 году русские, до этого уже укрепившись в Маньчжурии и начав строить на её территории разветвленную Китайско-восточную железную дорогу (КВЖД), арендовали у Пекина часть Ляодунского полуострова с портами Далянь (Дальний) и Люйшунь (Порт-Артур). На развитие новых владений правительство не жалело средств - настолько выгодными казались перспективы азиатского рынка.
       Главную опасность для России здесь представляла стремительно набиравшая силу Япония. Страна восходящего солнца шагнула в капитализм прямо из средневековья и тут же возомнила себя гегемоном всего тихоокеанского региона. Поддерживаемые США, японцы в 1894 году приступили к захвату китайских территорий. На "защиту" Китая тут же явились вездесущие англичане, французы, немцы, даже итальянцы, новички на мировой арене, тоже торопившиеся принять участие в дележе. И тогда против иностранной оккупации массово поднялся китайский народ. Главной целью недовольных стало всё европейское - железные дороги, телеграф, телефон. Уничтожались храмы христианских религиозных конфессий; священников обыкновенно казнили. В 1888-1889 годах беспорядки охватили уже значительные районы Цинского Китая, а летом 1900 года повстанцы ворвались в Пекин и, вынудив империю Цин объявить войну всему цивилизованному миру, осадили дипломатический квартал, вот уже около двухсот лет существовавший в китайской столице. В то же время волна возмущения прокатилась и по Маньжурии: строящаяся КВЖД, особенно её Южно-Маньчжурское ответвление вместе со всей инфраструктурой, вскоре оказалась выведенной из строя.
       Когда дело дошло до артиллерийского обстрела Благовещенска с правого - китайского - берега Амура, вооружённые силы альянса восьми держав (Россия, США, Германия, Великобритания, Франция, Япония, Австро-Венгрия, Италия) начали вторжение в Китай с разных сторон. 150-тысячная русская армия вступила в Маньчжурию, чтобы взять под контроль КВЖД, первой дошла до Пекина и начала с бомбардировки главных городских ворот. На следующий день японцы и американцы также прорвались в столицу. Последними явились британцы. Через две недели бои в Пекине прекратились, а затем члены альянса постепенно усмирили всю страну, напоследок содрав с китайцев огромную контрибуцию. По условиям "Заключительного протокола" 1901 года Пекин обязывался уплатить альянсу 450 000 000 лян серебра (1 лян по обменному курсу того времени равнялся примерно 2 рублям серебром). Россия получала 30 % репараций. Выплаты, увеличиваясь с каждым кодом на 4 %, должны были быть произведены до 1939 года. К началу Второй мировой войны они составили в общей сложности уже 982 238 150 лян. Правда, Советская Россия в тяжёлом для нее 1919 году отказалась от претензий на получение остатка своей части контрибуции.
       Для русских участников подавления китайского восстания учредили особую медаль на Адреевско-Владимирской ленте. Отливали награду из серебра и из бронзы. На аверсе медали - витиеватый вензель императора с короной над ним, а на реверсе - круговая надпись "ЗА ПОХОДЪ ВЪ КИТАЙ" и годы похода: "1900-1901". Интересна нижняя часть реверса. Тут изображены скрещенные по диагонали винтовка и шашка. Вместе с ними, но вертикально, расположен якорь.
       Похожего дизайна могла стать и несостоявшаяся медаль "За поход в Японию". Как видим, петербургские стратеги рассчитывали, что победоносная русская армия, высадившись где-нибудь в окрестностях Ниигаты, триумфальным маршем проследует в Токио, где и будет подписана капитуляция. Какое непонимание противника! Спустя четыре десятилетия, в 1945 году, в гораздо более выигрышных обстоятельствах на подобное не решились американцы, подсчитавшие, что их потери в живой силе в случае наступления на острова собственно Японии составят не менее миллиона человек. И они предпочли закидать фанатичных японцев атомными бомбами, чтобы принудить к сдаче.
       После случившейся в 1868 году так называемой революции Мэйдзи, покончившей с сегунатом и самураями, в Японии вовсю шла модернизация по западноевропейскому образцу. В отличие от России, реформы здесь проводились гораздо более последовательно, так что уже через три десятилетия страна совершенно преобразилась. Японская армия превратилась в грозную силу, с которой необходимо было всерьёз считаться, планируя дальнейшее расширение российского влияния на Тихом океане. Нельзя сказать, что в Петербурге совершенно не чувствовали опасности, но всё-таки полагали, что желторотые птенцы прогресса не выдержат вооруженного столкновения с великой державой.
       Однако японцы сами стремились развязать войну, чувствуя себя уже вполне к ней готовыми. К началу столетия Япония обладала современным флотом, вполне способным постоять за себя в океанских просторах. Существенно помогли ей в этом Англия и США. Особенно англичане были заинтересованы в вытеснении России из Северного Китая. А построенные на английских верфях новейшие броненосцы, предназначенные для японцев, оснащались новейшим американским оружием.
       В то же время царское правительство, так сказать, потеряло нюх. Россия продолжала держать в Маньчжурии войска, хотя по соглашению с китайцами уже должна была их оттуда вывести. Условием вывода русские называли закрытие Маньчжурии для иностранной торговли. Пытались, кроме того, закрепиться и в Корее, которую японцы считали своей вотчиной.
       Итогом тактики взаимного задирания стала война, к которой Россия оказалась неподготовленной. Правда, мероприятия по увеличению русской военной мощи на Дальнем Востоке начали проводиться заранее, однако они не могли сравниться с темпами японской милитаризации. Если бы удалось оттянуть непосредственные боевые действия минимум на год, ещё неизвестно, на чьей стороне была бы победа. Но японцы, прекрасно сознавая свои слабости, не дали русским шанса усилиться, первыми нанеся им, как позднее и американцам, несколько тяжелейших ударов.
       В ночь на 27 января (9 февраля) 1904 года, ещё до официального объявления войны, японские миноносцы внезапно атаковали корабли русской Тихоокеанской эскадры, беспечно стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура. В результате попадания торпед два лучших русских броненосца, "Цесаревич" и "Ретвизан", и бронепалубный крейсер "Паллада" были выведены из строя. В тот же день шесть крейсеров и восемь миноносцев противника вынудили принять неравный бой бронепалубный крейсер "Варяг" и канонерку "Кореец", находившиеся в корейском порту Чемульпо. 50-минутная схватка окончилась тем, что оба русских корабля получили значительные повреждения. "Варяг" был затоплен своей героически сражавшейся командой, "Кореец" - взорван.
       Когда в мае оставшиеся в живых члены их экипажей кружным путем вернулись в Россию, в Одессе им устроили торжественную встречу, во время которой преподнесли каждому медаль на небывалой дотоле Андреевской ленте - не голубой, как лента ордена Святого Андрея, а белой с синими диагональными полосами, то есть с Андреевским крестом. Аверс медали несёт изображение креста ордена Святого Георгия в обрамлении лавровых ветвей и круговой надписи: "ЗА БОЙ "ВАРЯГА" И "КОРЕЙЦА" 27 ЯНВ. 1904 г. ЧЕМУЛЬПО". На реверсе, впервые с XVIII века, изображена сцена боя - русские корабли, идущие навстречу вражеской эскадре. И крест вверху.
       После устранения угрозы с моря, японцы приступили к переброске войск в Корею и на Ляодунский полуостров. Вскоре Порт-Артур оказался в осаде, а русская эскадра - блокированной в нём. На помощь порт-артурцам с Балтики началась переброска главных сил российского флота, получивших под командованием вице-адмирала Зиновия Рождественского наименование 2-й Тихоокеанской эскадры.
       Плавание это само по себе являлось выдающимся достижением, по справедливости отмеченным впоследствии медалью "В память похода эскадры адмирала Рожественского на Дальний Восток" (на аверсе - карта Земли с пунктирным обозначением пути из Балтийского в Жёлтое море, на реверсе - якорь и годы морской операции: 1904 и 1905; лента чёрно-оранжево-белая). Вот только вручать медаль пришлось, мягко говоря, далеко не всем участникам похода, окончившегося, как известно, Цусимской катастрофой.
       Исход боя 14(27)-15(28) мая был предопределён уже тем, что ко времени приближения эскадры к Японии Порт-Артур сдали врагу и 1-я Тихоокеанская эскадра теперь лежала на дне его рейда. Против кораблей Рождественского японцы могли сосредоточить все свои силы. Но даже в таком противостоянии ещё можно было надеяться на отвагу русских моряков, хоть и вымотанных 220-дневным плаванием, если бы командование изначально не придерживалось порочной стратегии. Согласно ей, эскадре следовало лишь бежать на полном ходу, прорываясь во Владивосток, вместо того чтобы попытаться напасть на японский флот, чтобы нанести ему поражение.
       Это привело русских к полному разгрому в морской баталии, равной которой по масштабам до тех пор не знала история. Как охотничья свора, набросились японцы на несчастные броненосцы, топя их сосредоточенным огнём один за другим. Символически гибла здесь сама Российская империя, её военная слава. Пылали, как факелы, опрокидывались и шли на дно со всем экипажем "Алекcандр III", "Бородино", "Князь Суворов", тонули, отрыв кингстоны, смертельно раненные "Дмитрий Донской", "Адмирал Ушаков". Всего из тридцати вымпелов во Владивосток удалось прорваться лишь трём - крейсеру "Алмаз" и двум миноносцам. Несколько кораблей ушло в нейтральные порты, где их интернировали. Другие сдались победителям. Пять тысяч русских нашли свою могилу в водах Цусимского пролива, ещё семь тысяч оказались в японском плену.
       На суше дела шли неважно (Ляоян, Шахэ, Мукден), но у России оставались резервы, чтобы в конце концов перетянуть чашу весов на себя. Однако в январе 1905 года, под непосредственным впечатлением от сдачи японцам Порт-Артура, в стране начались антиправительственные мятежи - Первая русская революция.
       В августе в американском Портсмуте был заключён русско-японский мирный договор, условия которого стараниями русской делегации во главе с Сергеем Витте оказались для проигравшей стороны довольно мягкими. В частности, удалось избежать выплаты японцам унизительной контрибуции.
       Русские ветераны получили медаль "в ознаменование Монаршей признательности войскам, участвовавшим в войне с Японией 1904-1905 годов, для ношения на груди на ленте, составленной из Александровской и Георгиевской". На аверсе награды сияет "всевидящее око", внизу стоят военные даты: "1904-1905". На реверсе, в пять строк, надпись: "ДА -- ВОЗНЕСЕТЪ -- ВАСЪ ГОСПОДЬ -- ВЪ СВОЕ -- ВРЕМЯ". Носил такую медаль и прадед автора этой книги.
       Военная катастрофа радикально повлияла на умонастроение всей России. Так, получив известие о гибели флота при Цусиме, крупнейший русский поэт XX столетия Велимир Хлебников приступил к своему титаническому труду по открытию "законов времени". Расчёты привели его к заключению: в 1917 году следует ожидать падения государства. Именно эти слова содержатся в изданной в 1912 году в Харькове брошюре Хлебникова "Учитель и ученик" - труде, как и его же итоговые "Доски судьбы", ещё только ждущем своего скрупулёзного исследователя.
       В год начала Первой мировой - последнего толчка, приведшего к внутреннему взрыву империи, - участникам безуспешной обороны ляодунской твердыни выдали почетный крестик "За Порт-Артур". Проект долго откладывали и осуществили только в роковом 1914-м. Крест с расширенными концами, скрещёнными мечами и броненосцем в медальоне имел две степени и был двух видов - серебряный и бронзовый, для офицеров и нижних чинов, соответственно. Слева и справа на лучах креста, два отдельных слова: "ПОРТЪ" и "АРТУРЪ". Награда не имела ушка и крепилась на одежду с помощью специального штифта.
       В предвоенные годы, стремясь ослабить впечатление от понесённых поражений, царское правительство обратилось к славным страницам русской истории. Отмечались медалями двухсотлетие Гангутской и столетие Бородинской битв. А важнейшей русской медалью Первой Мировой стала Георгиевская, учреждённая в августе 1913-го вместо существовавшей раннее медали "За храбрость" для иррегулярных войск и пограничной стражи. Отмечались ею за заслуги, не подходящие по статуту для награждения солдатским Георгиевским крестом (не путать с орденом Святого Георгия). Награда с профилем царя на аверсе и надписью "За храбрость" на реверсе имела четыре степени, изготавливалась до 1916 года из золота (1-я и 2-я степени) и серебра (3-я и 4-я степени). Носили медаль на Георгиевской ленте.
       Формально последней медалью Российской империи стал невыразительный кружок с николаевским профилем на аверсе "За труды по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 года". С начала войны Российское общество нумизматов (РОН) выпускало собственную медальную серию, посвящённую тем или иным военным эпизодам. Приглашаем интересующихся уделить внимание самостоятельному изучению этой интересной коллекции.
       Декретом ВЦИК и СНК от 16 (29) декабря 1917 года "Об уравнении всех военнослужащих в правах" российские ордена, медали и "прочие знаки отличия" были упразднены. А в январе следующего года большевики ликвидировали Капитул Российских орденов, в ведении которого находились все запрещённые отныне русские награды.
      
      
      
       КАК НАГРАЖДАЛИ НА ГРАЖДАНСКОЙ
      
      
       Сто лет назад в России разразилась жесточайшая гражданская война. О точной дате её начала до сих пор спорят, как и о причинах, её вызвавших. Из многочисленных свидетельств современников известно, что в доведённой до последней крайности стране, терпевшей поражение за поражением на фронтах Первой Мировой, воевать никто не хотел. Россия желала мира, земли, социальной справедливости. Кому же было выгодно сделать бойню неизбежной?
       Стороны конфликта яростно обвиняли в этом друг друга. Вероятно, больше правды в аргументах тех, кто упрекал большевиков за их непримиримость в классовой борьбе, исключавшую возможность достижения компромисса. При этом часто ссылаются на Ленина, ещё в 1914 году выступившего с лозунгом "Превратим империалистическую войну в войну гражданскую!" Но разве "красный террор" 1918 года был развёрнут только в качестве превентивной меры?
       Пытаясь докопаться до истины, исследователи выдвигают различные версии. Так, говоря о русской революции, обращают внимание на влияние внешних сих, например, германской разведки. Некоторые указывают на масонские связи некоторых революционных лидеров, педалируют тему участия евреев в деятельности политических партий левого толка, их роль в карательных органах и правительственном аппарате Страны Советов. В известной мере всё не лишено смысла. Однако отдельные пазлы, важность которых абсолютизируется, не хотят соединяться в общую картину.
       Принципиально иное толкование принадлежит русскому поэту-мистику Даниилу Андрееву. В своём итоговом труде "Роза Мира", написанном в 1950-х годах во Владимирской тюрьме, где некоторое время его соседом по камере был один из уцелевших лидеров Белого движения Василий Шульгин, Андреев изобразил революционные и постреволюционные события в России как столкновение демонических и провиденциальных сил.
       Но автору этой книги больше импонирует естественнонаучный подход, предложенный основоположником гелиобиологии Александром Чижевским. 21-однолетий ветеран Первой мировой, награждённый солдатским Георгиевским крестом, в 1918 году Чижевский успешно защитил на историко-филологическом факультете Московского университета диссертацию на степень доктора всеобщей истории по теме "Исследование периодичности всемирно-исторического процесса". Изучая солнечную активность, молодой русский учёный решил сопоставить известные к тому времени точные данные о ней, в основном содержавшиеся в таблицах солнцедеятельности Вольфа - Вольфера, с исторической хронологией, и пришёл к поразительному выводу: периоды активизации светила многообразно отражаются на всех без исключения элементах земной биосферы, равно влияя на урожайность и рождаемость, на климатические аномалии и сдвиги в психофизическом состоянии человечества. Моровые поветрия, экономические кризисы, войны и революции ("революционные и политические эпидемии", по определению Чижевского), - всё это явления одного порядка.
       И впрямь, не является ли гражданская междоусобица в России стихийным бедствием, своего рода психической эпидемией? Многочисленные мемуары сохранили разнообразные картины хаоса, начавшегося уже с первых дней Февральского переворота, когда демократический энтузиазм бесконечно митинговавших толп соседствовал с уличными избиениями и казнями без суда, и в то же время на дворце одного из великих князей, представителей только что свергнутой династии, развевалось красное полотнище, выставленное там по желанию хозяина.
       Страна оказалась неподготовленной к "солнечному удару". Но неужели колоссальные жертвы, понесённые ею, были напрасными? При взгляде на тридцатилетней давности крушение СССР такое впечатление, увы, возникает. И всё-таки хочется верить, что грядущие катаклизмы обойдутся нашей родине не столь дорогой ценой. Для этого снова и снова нужно обращаться к прошлому, не забывать его жестоких уроков.
       Окончилась ли гражданская война? По существу - нет. Мы и сейчас живём среди её обломков и символов. Вспоминается парадоксальное утверждение русского поэта Велимира Хлебникова. За пять лет до 1917-го назвавший эту дату годом "падения государства", позднее он с полным на то правом утверждал, что смысл некогда предсказанного и теперь совершающегося станет окончательно ясен в будущем, ибо как раз оттуда "дует ветер богов слСва", ибо там и только там у всего существует некая, пока неразличимая, но основная причина, применительно к искусству названная поэтом "родиной творчества".
       Вот почему тема гражданской войны не отпускает нас: удаляясь во времени от событий той поры, мы всё ближе подходим к её истоку.
      
      
       ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ ОРДЕН
       Попытку ликвидировать возникшую в эпоху Петра Великого и установившуюся в общих чертах при Павле I российскую наградную систему предприняло ещё Временное правительство: в августе-сентябре 1917 года Министерство юстиции подготовило проект постановления "Об отмене гражданских чинов, орденов и других знаков отличия". Однако проект, сочтённый чересчур уж радикальным, так и не был утверждён.
       В отличие от нерешительных "временщиков", большевики сразу взялись за дело всерьёз. Уже на другой день после захвата власти в столице Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК) и Совет Народных Комиссаров (СНК) начали разработку основополагающего декрета об уничтожении сословий и гражданских чинов, 11 ноября подписанного Лениным и Свердловым. Статья вторая этого документа гласила: "Всякие звания (дворянина, купца, мешанина, крестьянина и пр.), титулы (княжеские, графские и пр.) и наименования гражданских чинов (тайные, статские и пр. советники) уничтожаются и устанавливается одно общее для всего населения России наименование граждан Российской Республики".
       В тексте декрета ничего не говорилось о старорежимных наградах, но судьба их, напрямую связанных с чинами и сословиями, читалась между строк.
       30 ноября прапорщик 13-го Финляндского полка Николай Крыленко, несколькими днями ранее ворвавшийся с ватагой балтийских "братишек" в могилёвскую Ставку и расправившийся там с непокорным генералом Духониным, разослал в войска телеграмму, в которой "впредь до разработки и утверждения положения об армии центральной властью" всем армейским частям и военным учреждениям надлежало руководствоваться "обязательными началами". Согласно этим самым "началам" "офицерские и классные чины, звания и ордена" упразднялись. А 3 декабря приказом Петроградскому военному округу было предписано немедленно снять с мундиров все наружные знаки отличия -- погоны, кокарды, аксельбанты и ордена.
       16 декабря СНК издал новый декрет - "Об уравнении всех военнослужащих в правах". В преамбуле к нему говорилось о необходимости осуществить волю "революционного народа о скорейшем и решительном уничтожении всех остатков прежнего неравенства в армии". С этого дня в новой России не могло существовать ни ефрейтора, ни генерала, отменялось обращение к вышестоящему "господин", а заодно уже ясно указывалось, что "все ордена" и "прочие знаки отличия" ликвидируются окончательно и бесповоротно.
       Развернувшаяся вскоре гражданская война вынудила большевиков пересмотреть некоторые скоропалительные решения. Дисциплина в красноармейских частях, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Вновь возникла необходимость в чёткой структуре, иерархии, субординации. Немалое значение для поддержания боевого духа, как всегда в ситуации братоубийственной междоусобицы, имело и материальное поощрение. Вот почему первыми, неофициальными наградами в Красной армии стали экспроприируемые в широких масштабах у буржуазии и прочей "контры" золотые часы, серебряные портсигары, личное оружие.
       Проблема с наградами заключалась и в том, что новая власть, методично разрушая символы русского государства, не обзавелась ещё собственной символикой.
       Характерна в этом смысле история появления скрещенных серпа и молота - эмблемы единения рабочих и крестьян. В январе 1918 года, в то самое время, когда нарком имуществ РСФСР левый эсер Владимир Карелин распорядился прекратить деятельность Капитула российских орденов - организации ведавшей награждениями при старом режиме, Совнаркому для его нужд срочно потребовалась гербовая печать. По воспоминаниям скульптора Николая Андреева, делавшего с натуры зарисовки пролетарского вождя в его рабочем кабинете, Ленин рассматривал при нём всевозможные проекты герба. На одном из представленных эскизов "был взят тот же самый двуглавый орел, причём у орла повыщипаны перья, вместо маленьких корон на головах поставлены красные звёзды, а вместо большой короны, которая высится над двумя головами орла, надета шапка красноармейца. В лапах вместо скипетра и державы камень и палка".
       К весне стал постепенно вырисовываться окончательный вариант. Управделами СНК Владимир Бонч-Бруевич вспоминал: "Внешне герб был сделан хорошо. На красном фоне сияли лучи восходящего солнца, обрамлённые полукругом снопами пшеницы, внутри которых отчётливо виднелись серп и молот, а над гербом главенствовал отточенный булатный меч..." Из уже одобренного проекта Ленин распорядился изъять меч, так как, по его словам, "завоевательная политика нам совершенно чужда; мы не нападаем, а отбиваемся от внутренних и внешних врагов: война наша оборонительная, и меч -- не наша эмблема". Однако, прекрасно осведомлённый во всём подпольном, Ильич почему-то оставил на месте молот - характерный символ "вольных каменщиков", масонов.
       Невостребованным в тот раз оказался символ крестьянства -- плуг, так же фигурировавший в эскизах герба. Но ему вскоре нашли применение. 11 мая 1918-го вышло официальное постановление, согласно которому "каждый вступающий в Красную Армию должен снабжаться... красноармейским значком: марсовой звездой с плугом и молотом" на околыше фуражки. Позднее был установлен значок для красных командиров - та же звезда с плугом и молотом, только положенная на венок из лавровых и дубовых листьев и носимая на груди. С 1919 года красноармейская эмблема прикалывалась в центр нашивной звезды остроконечного шлема - "будёновки".
       Любопытно, что у бойцов калмыцкой конной бригады из состава 11-й армии вместо звезды была нашита свастика. Оно и понятно, ведь свастика у исповедующих буддизм народов - символ благоденствия. А в революционном семнадцатом её можно было встретить на денежных купюрах Временного правительства - тысячерублёвых "керенках". Только в 1922 году на страницах "Известий", официального органа ЦИК и Московского совета рабочих и солдатских депутатов, появилось "Предупреждение" наркома просвещения Анатолия Луначарского: "На многих украшениях и плакатах в дни последнего празднества, как и вообще на разного рода изданиях и так далее, по недоразумению беспрестанно употребляется орнамент, который называется свастикой... Так как свастика... в последнее время приобретает характер символического знака всего фашистского реакционного движения, то предупреждаю, что художники ни в коем случае не должны пользоваться этим орнаментом". После этого употребление "орнамента" прекратилось.
       Но вернёмся к первой советской награде. Ею летом 1918 года стал не орден, а флаг - Почётное Революционное Красное Знамя для частей Красной армии, введённое по пред­ложению члена Коллегии Народного комиссариата по военным и морским делам РСФСР Николая Подвойского. Он же в телеграмме от 13 августа на имя председателя ВЦИК Якова Свердлова впервые артикулировал то, что к тому моменту было на уме у многих: "Лучшие революционные солда­ты и все связавшие свою судьбу с Советской Республикой командиры жаждут республиканских отличий. Настоятельно высказываюсь за установление "Знака героя" и "Зна­ка героизма"".
       Мнение учли. Опыт со знаменем тоже. На том же заседании ВЦИК 2 сентября 1918 года, где после убийства главного петроградского чекиста Моисея Урицкого и покушения на жизнь Ленина обсуждалось введение "красного террора", а республика объявлялась военным лагерем и учреждался Реввоенсовет, Свердлов вспомнил о телеграмме Подвойского: "Мы нашли возможным согласиться с предложением выдавать знаки отличия в виде знамён отдельным войсковым частям. Что касается индивидуальных знаков, то Президиум оставил этот вопрос открытым. У нас не будет больших разногласий по вопросу об отдельных знаках отличия для отдельных товарищей. Если мы принуждены прибегать к репрессиям по отношению к малодушным, то мы можем отличать и наиболее храбрых товарищей. Я бы предложил знаки отличия для отдельных частей и для отдельных товарищей принять, а что касается характера, формы и порядка, я предложил бы избрать комиссию из трёх лиц, которой поручить к следующему заседанию ЦИК представить соответствующий проект".
       Комиссия во главе с Авелем Енукидзе предложила вскоре два варианта -- кроме ордена "Красное Знамя" фигурировала ещё и "Красная Гвоздика". Предпочтение, как известно, было отдано первому. Но "гвоздика" пригодилась для оформления: первоначально орденский знак носили не на колодке, а в гвоздикообразной розетке из алого муара. Правда, в походах и боях (а кавалеры ордена, рассказ о которых впереди, любили выставлять его напоказ, то и дело перевешивая с френча на шинель и обратно) ткань быстро обтрёпывалась.
       16 сентября 1918 года правительство в Москве подписало декрет "О знаках отличия", положивший начало советской наградной системе.
       Эскизы "Красного Знамени" на безальтернативной, то есть внеконкурсной (за неимением времени) основе фактически выполнил сын довольно известного художника-символиста Василия Денисова, которому собственно и была поручена эта работа, Владимир Денисов, служивший в ту пору в Коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины при Наркомпросе.
       Развёрнутое вправо Красное Знамя, пятиконечная Красная Звезда, обращённая, что интересно, одним из лучей строго вниз, подобно сатанинскому пентаклю, а также лемех плуга, всё тот же двусмысленный молот, штык, факел и венок из дубовых листьев по краям овала... На знамени красовался лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", а в нижней части аверса по красной ленте были пущены буквы с точками: "Р.С.Ф.С.Р.". В таком виде 4 октября орденский знак был утверждён Президиумом ВЦИК.
       В статуте ордена говорилось:
       "1. Знак отличия присуждается всем гражданам РСФСР, проявившим особую храбрость и мужество при непосредственной боевой деятельности.
       2. Знаком отличия устанавливается орден Красного Знамени с изображением на нём Красного Знамени, развёрнутого, свёрнутого или усечённого в форме треугольника.
       3. Вместе с орденом Красного Знамени гражданам РСФСР вручается особая грамота, текст которой должен быть следующим: "Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских, Казачьих и Красноармейских депутатов в ознаменование исполнения гражданином (таким-то) своего долга перед социалистическим отечеством в бою против его врагов (там-то и при таких-то обстоятельствах) вручает ему знак ордена Красное Знамя -- символ Мировой социалистической Революции. Знак ордена Красное Знамя гражданин (такой-то) имеет право носить на груди".
       4. Право утверждения и присуждения принадлежит только Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету.
       5. Правом представления на награды пользуются все командиры и комиссары отдельных частей Красной Армии, Флота и добровольческих отрядов".
       Иногда можно прочитать, что "Красное Знамя" являлся единственным советским орденом времён гражданской войны. Это не совсем верно. Собственные ордена учредили молодые советские республики Закавказья, а так же среднеазиатская Хорезмская народная советская республика, существовавшая с 1920-го по 1924-й год на месте бывшего Хивинского ханства. Эти национально-территориальные награды, одноимённые с орденом РСФСР, были во многом схожи с ним внешне, но имели и специфические отличия в дизайне.
       Так, изящный орден "Красное Знамя" Азербайджанской ССР (1920) снабжён помимо красной звезды в центре ещё и красным полумесяцем, а девиз на знамени "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" продублирован по-азербайджански, арабской вязью. Аналогичный орден Грузинской ССР (1921) содержит тот же девиз, но уже исключительно на грузинском, Армянской ССР (1921) - только на армянском. На ордене Хорезмской НСР (1921) арабская надпись гласит вообще удивительное: "Трудящиеся мусульмане, всей планеты, объединяйтесь!".
       Награждённых республиканскими орденами было не там много, по нескольку десятков на каждый, и только у армянского больше - 182 кавалера.
       Кроме того, в декабре 1920 года появился орден Трудового Красного Знамени РСФСР, дававшийся не только за подвиги у станка. Первым орденоносцем стал крестьянин Никита Менчуков, героически защищавший мост от ледохода. Вскоре возникли и аналогичные награды союзных республик.
       Военный же орден "Красное Знамя" РСФСР просуществовал в неизменном виде до 1924 года, когда возникла общесоюзная награда (Союз Советских Социалистических Республик, напомню, был образован 30 декабря 1922-го). Кавалеры его, наряду с кавалерами других упразднённых военных республиканских орденов, сохранили все права и льготы.
       Даже внешний вид у награды остался прежний. Правда, о том, что новый орден не рассматривался вначале как копия старого, говорит факт объявления конкурса на его дизайн. Однако поданным 393 художниками 683 эскизам в конце концов предпочли проверенный - денисовский, только буквы внизу заменили соответственно духу времени на более масштабное: "СССР".
       Вплоть до 1930 года, до учреждения ордена Ленина, орден Красного Знамени оставался высшей наградой Советского Союза.
      
      
       КАВАЛЕР БЛЮХЕР
      
       Несмотря на немецкую фамилию, напоминающую любителям военной истории о "Битве народов" под Лейпцигом, немцем Василий Константинович Блюхер (1889/1890 - 1938) скорее всего не был. Происходил он из крестьян Ярославской губернии, его "малая родина" - деревня с помещичьи-идиллическим названием Барщинка Рыбинского уезда. Но, если верить семейному преданию (бытуют и другие версии, одна другой фантастичнее), будущий маршал Советского Союза некоторое отношение к прусскому генерал-фельдмаршалу всё-таки имел: крепостной его прадед Феклист, простой солдат, получил от своего помещика прозвище "Блюхер" за внешнее сходство с командующим Силезской армии союзников по Шестой антинаполеоновской коалиции. Прозвище со временем превратилось в фамилию.
       Церковно-приходская школа, работа "мальчиком" в петербургском магазине, затем чернорабочим на фабрике, - вполне типичное начало жизни для выходца из ярославской глубинки. Но уже в 1910 году двадцатилетний Блюхер - участник столичных антиправительственных митингов. Уволенный, он приезжает в Москву и здесь арестовывается за призыв к стачке на Мытищинском вагоностроительном заводе, его приговаривают к тюремному заключению сроком на два года и восемь месяцев.
       1914 год, начало Первой мировой войны. Блюхер мобилизован в действующую армию и осенью отправляется из запасной части на фронт, в 19-й Костромской полк 5-й пехотой дивизии (к слову, за сто лет до того этот русский полк входил в состав армии Гебхарда фон Блюхера). Вскоре его, по некоторым данным, производят в унтер-офицеры, награждают (это уже совершенно точно) Георгиевской медалью 4-й степени. Имеются также неподтвержденные сведения о награждении Блюхера двумя Георгиевскими солдатскими крестами. Но военная карьера едва не оборвалась в самом начале: в январе 1915-го под Тернополем Блюхер получил тяжёлое ранение и, проведя в госпитале больше года, был уволен со службы с присуждением пенсии.
       В 1916-м Блюхер трудится слесарем на знаменитом нижегородском Сормовском судостроительном заводе, откуда переводится на механический завод Остермана в Казань. В июне вступает в партию большевиков.
       После Февральской революции он знакомится в Саратове с Валерианом Куйбышевым и по заданию партии направляется на революционную работу в армию, с трудом попав добровольцем на нестроевую должность писаря 102-го запасного полка, а в августе 1917-го избирается председателем полкового комитета.
       В ноябре Блюхер во главе сводного красногвардейского отряда прибыл в Челябинск, где возглавил местный ревком. Он эффективно противодействовал казачьим отрядам атамана Дутова, даже временно занял столицу станичников, Оренбург, и прогнал казаков в Тургайскую степь.
       Но, пожалуй, самым известным эпизодом в военной биографии Василия Блюхера стал 1500-километровый поход предводительствуемой им 10-тысячной Уральской партизанской армии, отрезанной от основных сил красных мятежом Чехословацкого корпуса. Победоносный рейд по белогвардейским тылам в августе-сентябре 1918-го сопровождался почти непрерывными авангардными и арьергардными боями. За этот выдающийся успех командующий первым был удостоен республиканского ордена, только что учрежденного Президиумом ВЦИКа.
       Правда, с вручением награды вышла заминка. Дело в том, что качество уже отчеканенных экземпляров ордена Красного Знамени не устроило щепетильного Льва Троцкого. Пришлось выпускать новую партию. Прошло более полугода, прежде чем занятый на колчаковских фронтах Блюхер смог получить орденский знак, но уже за номером 114. Лишь в 1937 году ему передали специально изготовленный дубликат ордена N 1.
       В дальнейшем в качестве начдива сформированной им 51-й стрелковой дивизии Василий Блюхер принимал участие в разгроме Колчака, в оборонительных боях с Врангелем под Каховкой, завершившихся Перекопско-Чонгарской наступательной операцией, в которой его дивизия предприняла частью сил штурм укреплений Турецкого вала, а двумя бригадами форсировала Сиваш совместно с махновцами.
       В 1921 году Блюхер назначается министром Дальневосточной республики. Это экзотическое и недолговечное государственное образование со столицей сначала в Верхнеудинске (Улан-Удэ), а затем в Чите, буржуазно-демократическое по форме, но с большевистским правительством, возникло как "буфер" между РСФСР и Японией, хозяйничавшей в то время в Приморье и на Сахалине. В задачу военного министра входило и противостояние японцам на дипломатическом фронте, и вооружённая борьба с разномастными противниками советской власти, вроде авантюриста-мистика барона Унгерна фон Штернберга.
       Отличившийся при взятии хорошо укреплённых белогвардейских позиций в районе Волочаевки, на Дальний Восток Блюхер командировался впоследствии неоднократно. В частности, в 1929 году он служил здесь в должности командующего Особой дальневосточной армией, участвовавшей в скоротечном конфликте с марионеточной Маньчжурией за контроль над Китайско-Восточной железной дорогой (КВЖД). Хотя командарм так и не получил высшего образования, в том числе ни по одной военной специальности, действия армии под его руководством завершились быстрой и убедительной победой на поле боя.
       За заслуги перед коммунистической родиной Блюхер неоднократно награждался. В середине тридцатых он уже был четырежды кавалером ордена Красного Знамени, первым получил учреждённый в 1930 году орден Красной Звезды, а затем и орден Ленина - новую высшую государственную награду. Авторитет его как военачальника в ту пору не подвергался сомнению, а наивысшим признанием полководческого таланта стало производство в 1935-м в маршалы Советского Союза. Василий Блюхер оказался в первой "пятерке" вместе с Климентом Ворошиловым, Семёном Буденным, Александром Егоровым и Михаилом Тухачевским.
       Георгий Константинович Жуков в книге "Воспоминания и размышления" признаётся: "Я был очарован душевностью этого человека. Бесстрашный боец с врагами Советской республики, легендарный герой, В. К. Блюхер был идеалом для многих. Не скрою, я всегда мечтал быть похожим на этого замечательного большевика, чудесного товарища и талантливого полководца".
       "Кто мог бы тогда подумать, - продолжает Жуков, - что... этот прославленный и безгранично преданный всеми фибрами своей души нашей Родине и партии знаменитый Блюхер будет оклеветан и бездоказательно обвинён во вражеской деятельности, а затем и уничтожен".
       Закат Блюхера связан с началом политической чистки в РККА. Летом 1937 года он по настоянию Сталина включился в работу Специального судебного присутствия Верховного суда СССР, отправившего на казнь группу высокопоставленных военных во главе с маршалом Тухачевским (пятеро из девяти членов судебного присутствия были осуждены и погибли в течение следующего года).
       Формальным предлогом к устранению самого Блюхера стало неудачное, сопровождавшееся неоправданно большими людскими (3:1) и материальными потерями командование им Дальневосточным Краснознамённым фронтом в столкновении с японцами у озера Хасан. По мнению маршала Ивана Конева, зафиксированному гораздо позднее писателем Константином Симоновым, "Блюхер... был к тридцать седьмому году человеком с прошлым, но без будущего, человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушёл от гражданской войны и принадлежал к той категории, которую представляли собой к началу войны Ворошилов, Будённый и некоторые другие бывшие конармейцы, жившие несовременными, прошлыми взглядами. Представить себе, что Блюхер справился бы в современной войне с фронтом, невозможно. Видимо, он с этим справился бы не лучше Ворошилова или Будённого. Во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанские события, Блюхер провалил. А, кроме того, последнее время он вообще был в тяжёлом моральном состоянии, сильно пил, опустился".
       Согласно другим свидетельствам, маршал, прекрасно знавший реалии и специфику дальневосточного региона, до последнего пытался урегулировать конфликт мирным путём, что не входило в планы советского политического руководства.
    Как бы то ни было, в августе 1938 года Блюхер был отозван в Москву, где состоялось заседание Главного военного совета РККА, пришедшего к следующим основным выводам:
       "1. Боевые операции у озера Хасан явились всесторонней проверкой мобилизационной и боевой готовности не только частей, которые непосредственно принимали в них участие, но и всех без исключения войск ДКФронта.
       2. События этих немногих дней обнаружили огромные недочёты в состоянии ДКФронта... Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен. В результате такого недопустимого состояния войск фронта мы в этом сравнительно небольшом столкновении понесли значительные потери..."
       По итогам заседания Управление ДКФ было расформировано, а Блюхер, окруживший себя, по мнению наркома обороны, "врагами народа", смещён с должности командующего, обвинён во всех неудачах и отправлен с женой на сочинскую дачу Ворошилова "Бочаров речей", где вскоре и был арестован.
       Жить ему после этого оставалось совсем недолго. За восемнадцать дней на Лубянке и в Лефортовской тюрьме его, некогда комиссованного из царской армии с инвалидностью, допрашивали более двадцати раз. Допросы, половина из которых проводилась лично Л. Берия, сопровождались избиениями, в результате чего опальный маршал лишился глаза. 9 ноября 1938 года "японский шпион" Василий Блюхер, не выдержав пыток, скончался в кабинете тюремного врача.
       Его семья и близкие подверглись репрессиям. Были убиты первая жена, Галина Покровская, вторая жена, Галина Кольчугина, а третью, Глафиру Безверхову, Особое совещание при НКВД СССР приговорило к восьми годам лагерей. Брата-лётчика, капитана Павла Блюхера, то ли расстреляли сразу, то ли он погиб уже в лагере весной 1943 года. Пострадали и дети - старшая дочь Зоя (5 лет ссылки) и младший сын Василин, которому на момент ареста отца было всего 8 месяцев. Судьба последнего до сих пор остаётся тайной. По словам матери, "сын исчез, скорее всего его кто-то забрал, усыновил...".
      
      
       КРАСНЫЙ ЭДМОН ДАНТЕС
      
       26 июня 1909 года, побродив, как обычно, перед обедом по живописным окрестностям тульского села Кочеты (ныне это захудалая деревенька в Залегощенском районе Орловской области), где он гостил в имении мужа своей старшей дочери, члена Государственной Думы октябриста Михаила Сухотина, Лев Толстой оставил в дневнике следующую запись:
       "Ходил пешком недалеко... встретил Василия Панюшкина. Долго гуляя, говорил с ним. Прекрасный юноша. В этих, только в этих людях надежда на будущее. Да хоть ничего не выходи из них, хорошо и для них, и для меня, и для всех, что они есть".
       Право, натемнил Лев Николаевич! С одной стороны - "прекрасный юноша", "только в этих людях надежда на будущее", а с другой - "хоть ничего не выходи из них", хорошо, мол, всем будет. То ли заговариваться начал старик (на другой год он умер), то ли впечатление на писателя юноша произвёл и впрямь противоречивое.
       К моменту встречи с Толстым Василию Лукичу Панюшкину (ударение на первом слоге), местному уроженцу, шёл двадцать второй год (мизансцена, значит, практически по Маяковскому: "Иду - красивый, двадцатидвухлетний"). Красавец, романтик, грезящий морем. Просто вылитый Эдмон Дантес! И в то же время - подпольщик, два года как член большевистской партии, шесть месяцев отсидел в Новочеркасской тюрьме за участие в забастовке.
       В Кочетах парубок привлёк внимание местной помещицы Татьяны, дочери знаменитого графа. Она снабжала его книгами, учила иностранным языкам. Надо полагать, юный Вася не раз бывал в усадьбе и видел, как проводят время "эксплуататоры". В восемнадцатом он будет казнить их без суда.
       Но пока до победы пролетариата ещё далеко. Поболтав с разговорчивым пожилым барином и, вероятно, поблагодарив его близких за помощь (ведь он только что благополучно сдал экзамен на аттестат зрелости), Василий отправляется осуществлять свою мечту. Согласно легенде, Панюшкин поступил в Морское инженерное училище императора Николая I в Кронштадте, откуда был выпущен во флот мичманом. И дальше всё как в популярном советском фильме "Мичман Панин" (1960), для которого он послужил прототипом главного героя, великолепно сыгранного Вячеславом Тихоновым.
       В реальности призывник начал морскую службу машинистом 2-й, а затем 1-й статьи на учебном судне "Океан".
       Но вот что вполне достоверно, так это бегство в 1913-м году за границу на отправившемся в дальний поход русском корабле тринадцати политзаключённых. По заданию партии Панюшкин укрыл их у себя в машинном отделении. Смелая и опасная для всех её участников акция прошла без сучка и задоринки (в отличие от фильма, где персонаж Тихонова выкинул за борт перебдевшего на свою голову офицера). В египетской Александрии "зайцы" вместе с радушным машинистом втихаря покинули судно.
       Панюшкин перебрался в Париж и свёл знакомство с большевистской элитой, мирно фланировавшей в тенистых аллеях Люксембургского сада и подготавливавшей в кафешке на авеню д'Орлеан мировую революцию. В виду бесполезности морского волка на суше, Ленин и Луначарский предлагают ему очередной дерзкий план. Блудный "братишка" возвращается в Россию с повинной. Мол, отстал от судна "по личным мотивам". Дело молодое, с кем не бывает! Наказание легкое - Панюшкина отправляют на прежнее место службы электриком.
       Но в 1914-м он всё-таки арестован за организацию митинга. Приговор военного суда - смертная казнь, заменённая пожизненным заключением. Проведя два года в одиночной камере, расположенной, как в замке Ив, глубоко под землей, в бывшем пороховом погребе, Василий ухитрился сбежать, симулировав смерть, подобно Эдмону Дантесу.
       Февральскую революцию он встретил инкогнито в бушующем Кронштадте и тут же сделался членом местного Совета рабочих и солдатских депутатов. А в первые послеоктябрьские дни был командирован в качестве пропагандиста во Псков, через который двигались с Северного фронта на Петроград казачьи части 3-го конного корпуса генерала Краснова. Казаки, как известно, до "колыбели трёх революций" тогда не дошли.
       Из Пскова Панюшкина перебросили в родную Тульскую губернию - изымать у крестьян хлеб для красногвардейцев и голодающих рабочих (остальные не в счёт). Несознательные землепашцы, конечно, отдавать ничего не хотели, отстреливались.
       Пуля в ноге не помешала красному балтийцу успешно командовать в дальнейшем 1-ым Социалистическим рабоче-крестьянским партизанским отрядом ВЦИКа. Отряд охранял вождей революции сначала в Смольном, а затем в Кремле. Зорко берёг от любой "контры", даже, на первый взгляд, безобидной. Однажды панюшкинские воины схватили семерых питерских юнцов, из которых трое были родными братьями. То ли студенты решили поиграть в "золотопогонников", то ли собрались дать дёру за границу. Накрыли их в какой-то квартире, якобы во время застолья по случаю скорого отъезда (интересно, откуда в голодавшем городе недорезанные буржуи достали всё необходимое для дружеской пирушки). И поставили к стенке. И никаких тебе пожизненных заключений.
       Впрочем, до официального объявления "красного террора" власти ещё иногда либеральничали. В январе 1918-го за зверское убийство в Мариинской больнице двух содержавшихся там под арестом членов объявленной вне закона партии конституционных демократов, Андрея Шингарёва и Федора Кокошкина, преступников, таких же балтийских "братишек" как Панюшкин, разыскивали. Кое-кого даже нашли. И в виде наказания отправили на фронт.
       В конце мая взбунтовались части Чехословацкого корпуса, составленного из военнопленных австро-венгерской армии. 25-го июля они захватили Екатеринбург, а в ночь на 7-е августа - Казань, куда был вывезен из Петрограда золотой запас бывшей Российской империи. Большевики отбили город слишком поздно: драгметалл успели вывезти на восток.
       Но в боях под Свияжском и при освобождении Казани впервые показала свою возросшую мощь Красная армия. Отличился и прибывший из Питера отряд Василия Панюшкина. В постановлении ВЦИКа от 28-го сентября говорилось: "Первым по времени знак отличия Ордена Красного Знамени РСФСР присудить тов. Блюхеру, второй -- тов. Панюшкину..." Так Василий Лукич стал вторым кавалером первого советского ордена.
       Когда непосредственная угроза большевистской власти со стороны белогвардейцев и интервентов миновала, судьба этого незаурядного человека заложила очередной крутой вираж. Балтийца снова перебросили - теперь уже окончательно - на фронт народнохозяйственный. Однако новую экономическую политику, провозглашённую на Десятом съезде РКП(б) и подразумевавшую возрождение частного предпринимательства и рыночных отношений, а в части касающейся крестьянства заменявшую продразверстку (изъятие у хлебороба 70% зерна) продналогом (30%) он принял в штыки: в сердцах порвал с родной партией и решил создать собственную - Рабоче-крестьянскую социалистическую. В 1921 году за такое уже сажали.
       Правда, ещё был жив Ленин. Панюшкина амнистировали через четыре месяца и после профилактической беседы лично с вождём в партии восстановили. Но в сентябре 1937-го, конечно, припомнили былое отступничество. Обычно такие дела следователи на Лубянке заканчивали в течении полутора-двух месяцев. Так произошло, например, с моим дедом, некоторое время работавшим вместе с Панюшкиным в советском торгпредстве в Берлине и арестованным неделей позже - в конце ноября его уже расстреляли за "шпионскую работу и связи с антисоветской организацией правых". Но дело Панюшкина почему-то забуксовало и обошлось ему сравнительно дешево: в 1940-м впаяли восемь лет, а в 1944-м добавили ещё десять.
       На сей раз Панюшкин тянул срок "от звонка до звонка". Был в авторитете у политических зэков. Сохранились воспоминания о нём, "спокойном и проницательном старике", другого лагерника. По его словам, Василия Лукича выбрали членом подпольного лагерного "политбюро". Чего-чего, а такого опыта машинисту с "Океана" было не занимать.
       Освободившись, Панюшкин дожил до развенчания "культа личности", успел опубликовать лаконичные воспоминания в журнале "Октябрь" и увидеть художественный фильм о себе самом, снятый режиссёром Михаилом Швейцером. Он даже поучаствовал во встречах съёмочной группы со зрителями.
       Сценарист картины вспоминал о первом показе в присутствии уже очень больного, полуслепого "прототипа": "Погас свет, застрекотал проекционный аппарат. "Где там я?" - раздался вдруг его шёпот, чересчур громкий от волнения. "Вон-вон, - показали ему, - справа". Старик даже подался вперёд, пристально вглядываясь в лицо Вячеслава Тихонова. "Я и есть", - сказал он и успокоился. Дальше он следил за историей мичмана Панина с явным интересом, спрашивая время от времени: "Что это я?" - и когда ему отвечали, решительно кивал и говорил: "Правильно!..""
       В том же 1960- м году старый большевик умер и был посмертно произведён в мичманы. Во всяком случае, на его надгробии на Новодевичьем кладбище под выбитом в камне изображением лихого матроса в бескозырке написано:
       "Мичман Панюшкин Василий Лукич. 1888 - 1960. Член РСДРП(б) с 1907 г. Герой гражданской войны".
       И чуть ниже:
       "23 года провёл в тюрьмах и лагерях".
       В общем, памятуя о дневнике Толстого, к худу или к добру, но кое-что из "прекрасного юноши" всё-таки вышло. И уж бесспорно по количеству лет в заключении -
       не выдуманных, а настоящих, - он оставил далеко за кормой другого знаменитого моряка - Эдмона Дантеса, графа де Монте-Кристо.
      
      
       ГРАЖДАНИН-КАЗАК
      
       В отличие от Первой конной армии, чьи подвиги воспевались на все лады, Вторую конную в отечественной историографии до 1970-х годов не принято было упоминать. Хотя во многом именно благодаря ей стал возможным быстрый разгром Врангеля. Причина замалчивания характерна для советского периода русской истории - личность и судьба командующего.
       Филипп Кузьмич Миронов родился в 1872 году на хуторе Буерак-Сенюткин донской станицы Усть-Медведицкой (теперь это г. Серафимович Волгоградской области), в бедной казацкой семье. По окончании трёхлетней церковно-приходской школы он поступил "на казённый счет" в местную гимназию. Но два года спустя, в 1887-м, все гимназии в станицах были закрыты "по Высочайшему повелению". Повод абсурдный: среди казнённых вместе с Александром Ульяновым в Шлиссельбургской крепости членов террористической фракции "Народной воли", организовавших заговор с целью убийства императора Александра III, оказался донской казак - Василий Генералов. Вот в Петербурге и решили от греха подальше ограничить казакам доступ к образованию, так как те, дескать, "учение своё превращают во зло существующему монаршему строю".
       Самостоятельно завершить гимназических курс и сдать экзамен экстерном Миронову помог отделавшийся ссылкой в том же народовольческом деле бывший усть-медведицкий гимназист, а в то время живший здесь под надзором полиции студент физико-математического Санкт-Петербургского университета Александр Попов. Помимо репетиторства он занимался литературным творчеством и под образованном из отчества псевдонимом СерафимСвич позднее стал известен как автор повести "Железный поток" (1924), посвящённой событиям гражданской войны на Кубани и Северном Кавказе.
       В 1890 году для Филиппа Миронова началась действительная военная служба, продолженная учёбой в Новочеркасском юнкерском казачьем училище. В 1904-м, после неоднократных обращений, 32-летний хорунжий добился отправки на Русско-японскую войну, где всего за десять месяцев в рядах 26-го Донского казачьего полка получил чин подъесаула и четыре ордена - Святой Анны 3-й и 4-й степеней (т.н. Аннинское оружие), Святого Станислава 3-й степени и Святого Владимира 4-й степени. Таким образом, хуторянин заслужил ещё и право на личное дворянство.
       Вот характерный отзыв о нём сослуживца: "Трёхдневная работа целого отряда окончилась бы бесплодно, если бы не шесть военнопленных и обоз, добытые сотником Мироновым. Но для такого успеха лучше бы послать одного сотника Миронова, чем тревожить шесть батальонов...".
       А вот текст поздравительной телеграммы главнокомандующего русскими войсками в Маньчжурии генерал-лейтенанта Алексея Куропаткина: "Прошу передать доблестному сотнику Миронову мою душевную благодарность. Орлам его большое спасибо за лихую атаку. Ура, Ермакам!".
       К сожалению, русская армия в Маньчжурии состояла не только из Миронова и его орлов - было в ней и много бездарных генералов. "Маленькая победоносная война", на которую, как на панацею от революции, уповали в Зимнем дворце, обернулась позорным поражением царской России. Крушение самодержавия сделалось неизбежным.
       Возвратился наш герой в страну, сотрясаемую революционными бурями. По пути домой, в Уфе сагитировал ехавших с ним казаков поддержать забастовку железнодорожных служащих, а в июне 1906 года настолько убедительно выступил на окружном сходе, что его отправили в Петербург во главе небольшой делегации. Миронов повёз в столицу наказ только что избранным депутатам 1-й Государственной Думы принять закон об освобождении казаков от участия в подавлении забастовок рабочих, студенческих демонстраций и крестьянских бунтов. Это вызвало скандал, делегатов по возвращении ждало увольнение со службы, разжалование и арест.
       Однако новый сход в Усть-Медведицкой объявил окружного атамана заложником и потребовал у войскового начальства в Новочеркасске немедленного освобождения арестованных. Требование исполнили. Более того, казаков Усть-Медведицкого округа всё-таки освободили от несения полицейской службы.
       В 1914 году восстановленный в звании Миронов добровольцем отправился на фронт, где уже через месяц был награждён Золотым Георгиевским оружием, в 1915-м произведён в есаулы, а в 1916-м - в войсковые казачьи старшины, что соответствовало армейскому подполковнику.
       Весной 1917 года, приехав после ранения домой на поправку, он вступил в политическую борьбу с противниками большевиков, а в следующем январе, возвратившись с развалившегося Румынского фронта на Дон, обратился к станичникам с такой прокламацией:
       "Вообще социализм стремится к добру, к совершенству, прогрессу, равенству; он ищет преобладания правосудия, разума, свободы. К этой общей цели социалистические партии идут различными дорогами. Партия народных социалистов говорит, что "и землю, и волю, и права народу окончательно мы дадим через 50 лет". Партия правых социалистов-революционеров -- через 35 лет. Партия левых эсеров -- через 20 лет. Партия социал-демократов меньшевиков -- через 10 лет. А партия социал-демократов большевиков говорит: убирайтесь все вы со своими посулами ко всем чертям. И земля, и воля, и права, и власть народу -- нынче же, но не завтра и не через 10, 20, 35 и 50 лет!".
       Советская власть, свергнутая было на Дону, в январе-феврале 1918-го восстановилась, а Добровольческая армия, сформированная в Новочеркасске и Ростове, вынуждена была пробиваться с боями на Кубань. Но в марте казачьи области начали, как в половодье, наполняться красногвардейцами, отступавшими перед немецкими войсками, достаточно вольно трактовавшими условия только что заключённого Брестского мира. Красные принялись бесчинствовать, так как в их глазах любой казак являлся врагом - орудием "кровавого царизма". Результат не заставил себя ждать: многие станицы восстали, что позволило отражённым под Екатеринодаром добровольцам вернуться на Дон и значительно пополнить здесь свои ряды.
       Между тем новый донской атаман Пётр Краснов развернул на подконтрольной ему территории антибольшевистский террор, впоследствии аукнувшийся казачеству страшным возмездием. Миронов как раз в то время находился в Усть-Медведицком округе в качестве окружного комиссара. В середине мая он вынужден был с небольшим отрядом отступить в Михайловку, оборону которой окружной исполком возложил на него. Бои велись с переменным успехом. В какой-то момент мироновские силы оказались отброшены к Саратову. Но затем, отразив атаки красновцев, Миронов сам перешёл в наступление. Он проявил себя человеколюбивым и дальновидным командующим: пленных казаков отпускал восвояси на конях и даже с оружием. Артиллерийские обстрелы станиц им категорически воспрещались.
       Успехи Миронова были замечены и оценены советским руководством - в постановлении ВЦИКа от 28-го сентября 1918 года "товарищ Кузьмич" фигурировал третьим в списке кавалеров только что учреждённого ордена Красного Знамени.
       В начале ноября изменилась обстановка на Юге России: в Германии пала монархия и немцы стали спешно покидать захваченные русские области. Лишившись их поддержки, Краснов не мог долго держаться, обходясь собственными силами, а установить доверительную связь с Добровольческой армией Деникина, как и сменить немецких покровителей на англо-французских, атаману не удалось.
       В январе 1919-го 9-я армия красных двинулась вперёд, её ударным кулаком командовал Филипп Миронов. "Товарищу Кузьмичу" было невдомёк, что в том же январе Оргбюро ЦК РКП(б) приняло секретную директиву "Ко всем ответственным товарищам, работающим в казачьих районах", положившую начало большевистской политике расказачивания.
       В директиве, между прочим, говорилось о необходимости "1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью... 2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам... 5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи..." Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи станицы, предлагалось "проявить максимальную твёрдость и неуклонно проводить настоящие указания".
       Эти драконовские меры привели к Вешенскому восстанию, начавшемуся в марте в тылу советских войск. Вначале, сочтя Миронова неспособным проявить "максимальную твёрдость", его перевели в распоряжение большевистской Ставки и отправили в Серпухов, где в то время находился Реввоенсовет республики. Когда же Донской корпус, специально сформированный для подавления восстания, оказался на грани разгрома, Филиппа Кузьмича спешно возвратили на Дон.
       "Гражданин-казак" (так Миронов любил подписывать свои прокламации) с лихвой подтвердил имевшиеся на его счет опасения - оказался не в состоянии примириться с карательной политикой Советской власти. В июне он написал письмо Ленину, в котором предостерегал: "Не только на Дону деятельность некоторых ревкомов, особотделов трибуналов и некоторых комиссаров вызвала поголовное восстание, но это восстание грозит разлиться широкою волною в крестьянских селах по лицу всей республики".
       Дальше следовала самая настоящая крамола: "...политическое состояние страны властно требует создания народного представительства, а не одного партийного... Этот шаг возвратит симпатии народной толщи, и она охотно возьмётся за винтовки спасать землю и волю. Не называйте этого представительства ни Земским собором, ни Учредительным собранием. Назовите как угодно, но созовите. Народ стонет".
       В июле Донской корпус был отведён для реорганизации в тыл, в Саранск, а комкора вызвали в Москву, где он имел беседу с адресатом своего послания. Встреча эта, однако, не принесла особых результатов, и уже 31 июля Миронов снова взялся за перо. В новом послании вождю пролетариата он требовал прекратить насилие над народом, ибо, по его мнению, только "...путём долгого, терпеливого и упорного показа народ поймёт преимущества общности труда и общности распределения продуктов и сам потянет в артели и коммуны". Заодно он объявил, что не может быть "в силу своих давнишних революционных и социальных убеждений ни сторонником Деникина, Колчака, Петлюры, Григорьева, ни др. контрреволюционеров", но при этом с одинаковым отвращением смотрит и "на насилия лжекоммунистов, какое они чинят над трудовым народом".
       Одновременно Миронов занялся проектом Рабоче-крестьяно-казацкой партии, для которой написал программу. В ней, наряду с полным уничтожением "власти капитала", упразднением "всех учреждений и институтов буржуазного строя" и запрещением смертной казни, говорилось о необходимости немедленного восстановления "доподлинной власти Советов путём перевыборов на основе свободной социальной агитации и созыва Всероссийского съезда Советов представителей перевыбранных советов", о переизбрании "всех исполнительных органов советской власти", пересмотре "всего личного состава советских сотрудников" и, наконец, о ликвидации Совнаркома, "чрезвычайных комиссий и ревкомов", "системы реквизиций, восстановившей деревню против города" и установлении "для революционных социалистических партий полной свободы слова, печати, собраний, союзов".
       Программу подытоживали наивно-романтические сентенции о том, что полного объединения трудового и земледельческого производства "можно достигнуть только путём многолетней практики, показа и сознательного творчества, а не насильственным. Только свободные люди на свободной земле могут творить красивый продуктивный труд и красивую жизнь".
       Свои слова Миронов попытался было подкрепить делом. Узнав, что конница генерала Константина Мамантова прорвала фронт красных и захватила Тамбов, 23 августа он самовольно двинулся ей навстречу с недоформированным корпусом. В штаб 9-й армии полетела восторженно-невразумительная телеграмма о некоей грозной силе, "пред которой дрогнет Деникин и преклонятся коммунисты".
       Коммунисты, однако, не преклонились. Миронов был немедленно объявлен вне закона и на поимку его направлены значительные силы во главе с Сёменом Будённым. Последнему 13 сентября удалось остановить мироновские части и арестовать зачинщиков. 5-7 октября в городе Балашове Саратовской губернии состоялся судебный процесс над незадачливым комкором и его ближайшими подчиненными.
       Обвинитель Миронова, Ивар Смилга, заявил, что "на скамье подсудимых сидит вовсе не кадет. Перед нами человек, который ведёт начало своей политической деятельности с Октябрьского переворота... и поэтому мы имеем право, безусловно, судить его как изменника Советской власти". Не удивительно, что этот, по определению Смилги, "развращённый политический недоносок" и десять его соратников были приговорены к расстрелу.
       Миронов объяснял свой проступок политической отсталостью и плохим самочувствием. Другие, как комдив Константин Булаткин (тоже, кстати, один из первых кавалеров ордена Красного Знамени), сваливали всё на своего непосредственного начальника, смиренно каялись и умоляли не лишать их жизни. В итоге революционный суд с подачи инициатора процесса, Льва Троцкого, принял довольно неожиданное решение: всех осужденных помиловать. Более того, их вскоре вернули на службу. Смилга вспоминал: "Когда я сказал поседевшему за одну ночь Миронову, что поднят вопрос о его помиловании, он зарыдал, как ребёнок, и дал торжественное обещание отдать остаток своих сил борьбе за Советскую власть. Другие приговорённые к расстрелу 10 мироновцев были совершенно ошеломлены вестью о помиловании, и только один из них вмиг ожил и высказал общее настроение: на фронт, на фронт, пойдем бить Деникина!"
       Главную роль в перемене, случившейся с Мироновым (как и в его помиловании), сыграло то, что 18 сентября 1919 года объединённое заседание Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) утвердило написанные Троцким "Тезисы о работе на Дону", определившие новое направление большевистской политики. Возникновение "Тезисов" объяснялось необходимостью посеять раздрай и хаос в тылу белогвардейских войск, в эти самые дни, казалось, неудержимо рвавшихся с юга к Москве.
       "Мы разъясняем казачеству словом и доказываем делом, - лицемерно заявлялось в документе, - что наша политика не есть политика мести за прошлое. Мы ничего не забываем, но за прошлое не мстим".
       На передний план выдвинулось требование момента - не политическая, а чисто военная лояльность казачества (официальная его реабилитация произошла лишь в 1936 году): "Критерием в наших отношениях к различным слоям и группам донского казачества в ближайший период будет не столько непосредственная классовая оценка разных слоёв (кулаков, середняков, бедняков), сколько отношение различных групп самого казачества к нашей Красной армии. Мы возьмём под своё решительное покровительство и вооруженную защиту те элементы казачества, которые делом пойдут нам навстречу".
       В то же время повторялось угроза "беспощадно истреблять все те элементы, которые будут прямо или косвенно оказывать поддержку врагу и чинить затруднения Красной армии".
       Когда белые потерпели поражение и начали откатываться к Чёрному морю и Северному Кавказу, в преследовавшие их красноармейские части полетели директивы "всем политработникам принять категорические меры по устранению при занятии территории Дона явлений, влекущих недовольство населения советвластью: массового террора, незаконных реквизиций, вообще бесцельных насилий".
       Всё это произвело известный эффект: деникинцы, рассчитывавшие задержаться на Дону и Кубани, на сей раз не нашли там поддержки. Донцы и особенно кубанцы массово дезертировали. Последним островком Белой России остался Крым, в судьбе которого Филиппу Миронову предстояло сыграть одну из главных ролей.
       6 июня 1920 года малочисленная Русская армия генерала Врангеля начала наступление в Северную Таврию. Несмотря на недостаточность сил, ей удалось закрепиться на захваченной территории; возникла угроза прорыва на северо-запад, на соединение с польскими войсками, занимавшими часть Украины и Белоруссии. Но поляки не торопились прийти на помощь русскому генералу, к тому же не делавшему тайны из своих монархических и великодержавных взглядов.
       Казалось бы, обречённость врангелевской авантюры была для всех очевидна. Но непосредственно на линии соприкосновения войск возникла абсурдная ситуация: белые не имели сил победить, а красным не хватало умения покончить с горсткой отчаянно дравшихся храбрецов. Впрочем, чаши весов истории недолго колебались в относительном равновесии - на сцену выступила только что сформированная Вторая конармия. Правда, в начале её действия не принесли ощутимого успеха. Тогда 30 августа председатель Реввоенсовета Троцкий сместил командарма Оку Городовикова и назначил вместо него Филиппа Миронова.
       8 октября Врангель предпринял последнюю попытку прорваться в Правобережную Украину. 13-го реорганизованная Вторая конная нанесла мощный контрудар. Белые были разгромлены и бежали в слабо укреплённый Крым, где едва сумели удержать позиции на узком Перекопском перешейке. 8 ноября и они были прорваны - красные кавалеристы устремились на юг. 13-го ноября организованное сопротивление Русской армии прекратилось.
       Тотчас по занятии полуострова мироновцы получили новый приказ: избавиться от ненадежных союзников - махновцев. Справившись и с этим кровопролитным делом, Филипп Кузьмич был награждён вторым орденом Красного Знамени, редчайшим Почётным революционным оружием (с 1919-го по 1930-й годы его удостоился всего 21 человек) и... отставлен от дел, получив солидное лишь по названию назначение главным инспектором кавалерии Красной армии.
       Прежде чем отправиться в Москву, казак решил навестить семью. Этот его приезд на Дон стал последним.
       По всем казачьим областям зимой 1920-21 годов свирепствовала продразвёрстка. Дело дошло до того, что старый боевой товарищ Миронова, Кирилл Вакулин, кавалер "Красного Знамени", поднял мятеж против Советской власти. Филипп Кузьмич, как всегда принявший донские беды близко к сердцу, кинулся в гущу событий и при чекистских осведомителях наговорил достаточно, чтобы его на сей раз не помиловали.
       13 февраля бывшего командарма арестовали. В своих показаниях он чистосердечно указывал, что положение страны тяжёлое и "если не будет восстановлена самодеятельность крестьянских и казачьих трудящихся масс, то восстания возможны..." Наивно предлагал: "Прежде всего, меньше опеки над трудом землепашца, особенно лиц, некомпетентных в этом, а во-вторых, чтобы трудящиеся были бы уверены, что то, что добыто их трудом, принадлежит им, а если должно быть взято как государственная повинность, за это должна быть взята компенсация". 30 марта в письме на имя председателя ВЦИКа Михаила Калинина он напоминал о своих заслугах в гражданской войне и подытоживал краткую биографию недоумённым вопросом: "Неужели светлая страница Крымской борьбы, какую вписала 2-я Конная армия в историю революции, должна омрачиться несколькими словами: "Командарм 2-й Конной Миронов погиб голодной смертью в Бутырской тюрьме, оклеветанный провокацией?" Да не будет сей позорной страницы на радость битым мной генералам Краснову и Врангелю и председателю Войскового Круга Харламову".
       На этот раз кремлёвская верхушка решила не доводить дела до суда. Но и умереть голодной смертью в Бутырках Филиппу Миронову не дали: 2 апреля его в одиночку вывели во внутренний двор тюрьмы, и там один из охранников неожиданно вскинул винтовку...
      
      
       ПРЕТОРИАНЦЫ ПРОЛЕТАРИАТА
      
       Личность Яна Фрицевича Фабрициуса, кавалера ордена Красного Знамени N4 и первого четырежды удостоенного высшей советской награды, сама по себе малоинтересна. Но в связи с ним есть смысл поговорить о роли латышей в русской междоусобице.
       Мысль о создании латышских вооруженных формирований возникла у латышей-депутатов Государственной Думы в последние дни перед Первой Мировой войной, в условиях заблаговременно начавшейся мобилизации. Однако царское правительство в то время неодобрительно смотрело на такие инициативы, не без основания считая прибалтов "ненадёжным элементом". Были ещё свежи в памяти беспорядки в Курляндской и Лифляндской губерниях накануне и в дни революции 1905 года. Поэтому латышских призывников и добровольцев сначала направляли в обычные воинские части, главным образом в XX армейский корпус, действовавший в Восточной Пруссии.
       Ситуация коренным образом изменилась, когда, окружив и пленив русский XX корпус в февральских боях, весной 1915 года немецкие войска вторглись в Курляндию, а в середине лета создали непосредственную угрозу Риге. В этих условиях командовавший в то время Северо-Западным фронтом генерал Михаил Алексеев издал приказ об образовании латышских стрелковых батальонов. Осенью батальоны продемонстрировали высокую устойчивость, не допустив падения Риги.
       Латыши в массе люто ненавидели немцев, своих давних угнетателей, поэтому добровольцы в батальоны охотно прибывали не только из неоккупированных латышских районов, но даже из таких отдалённых окраин Российской империи, как Сахалин, где проживал в ссылке после отбытия каторги член РСДРП с 1903 года сын батрака Ян Фабрициус. Он добился соответствующего разрешения и был зачислен в ряды 1-го батальона, ставшего в ноябре 1916-го 1-м полком Латышской стрелковой дивизии.
       В конце декабря дивизия вместе с сибирскими формированиями 12-й армии приняла участие в Митавской операции. После первоначальных успехов, не поддержанных вовремя командованием Северного фронта (ген. Николай Рузский), наступление выдохлось и было прекращено. Среди солдат распространились слухи о предательстве на высшем уровне. Принесённые жертвы (одних только латышей за несколько дней выбыло из строя более девяти тысяч) оказались напрасными. Симпатии стрелков качнулись влево, чему в немалой степени способствовал кавалер ордена Святого Владимира старший унтер-офицер большевик Фабрициус.
       Февральские события в Петрограде едва не привели к полному развалу действующей армии. Но латыши и тут проявили стойкость. Правда, они нацепили на шинели красные банты и учредили Исколастрел (этот мрачный неологизм расшифровывался как Исполнительный комитет латышских стрелков), однако не допустили у себя ни расправ над офицерами (кстати, некоторые из них вступили в партию большевиков, чего не наблюдалось в среде чисто русского офицерства), ни дезертирства, в первые весенние недели 1917 года выкашивавшего, подобно чуме, полки и дивизии по всему фронту.
       Осенью, окончательно распропагандированные, вняв обещаниям положить конец войне, ставшей для латышей бессмысленной с потерей Риги, стрелки - в основном бывшие батраки или рабочие - встали на сторону Советской власти и непосредственно на защиту её вождей, взяв под охрану Смольный. Именно их части, единственные сохранившие дисциплину и высокую боеспособность, воспрепятствовали походу Краснова и Керенского на Петроград, а затем упорно сдерживали немцев.
       Впрочем, деваться им всё равно было некуда. Если русский крестьянин бежал с фронта в свою деревню, казак - в станицу, а горец - в аул, то прибалтам путь на родину оказался отрезан. С другой стороны, такая ситуация сразу поставила их в привилегированное положение. Большевистское руководство тотчас сообразило, что при начинающемся грандиозном переустройстве России ни на кого нельзя положиться с такой уверенностью, как на этих новых варягов. Латыши сделались преторианцами, лейб-гвардией пролетарской революции.
       Без их участия не обходилось ни одно крупное военное или внутриполитическое событие в стране. Стрелки разгоняли в январе 1918 года законно избранное Учредительное собрание, обеспечивали в марте переезд советского правительства в Москву, подавили здесь в июле мятеж левых эсеров, и в дальнейшем железной рукой расправлялись с антисоветскими восстаниями, в том числе с т.н. антоновщиной - крестьянским сопротивлением продразвёрстке в Тамбовской губернии. Не случайно латышский национальный элемент наряду с еврейским доминировал в ВЧК (надо подчеркнуть: не численно).
       Но, разумеется, считать латышей обыкновенными карателями нельзя - полки Латышской стрелковой дивизии привлекались и для действий на фронте. По сути это был мобильный советский спецназ, который по внутренним коммуникационным линиям то и дело перебрасывался на угрожаемые направления. Латыши успешно противостояли лучшим частям деникинцев, штурмовали врангелевский Крым. Пожалуй, самой серьёзной неудачей стала для стрелков операция по установлению Советской власти на их собственной родине.
       В январе 1919-го сформированная из латышей и русских Армия Советской Латвии, без большого труда заняла Ригу. Однако дальше продвинуться не удалось. А вскоре, под угрозой окружения эстонскими (с севера) и польскими (с юга) отрядами советские войска вынуждены были полностью очистить Латвию.
       За эти безуспешные бои Ян Фабрициус тем не менее получил награду (некоторые считают, что задним числом) - свой первый орден Красного Знамени. Всего их у него было четыре: второй -- "за отличие в прорыве обороны белополяков под Сморгонью 14 июля 1920 г.", третий -- "за участие в подавлении Кронштадтского мятежа" (лично повёл в атаку свой полк по льду Финского залива), последний -- "за бои при наступлении на Варшаву и последующие арьергардные бои" в 1921 году.
       В конце 1920 года Краснознамённая Латышская дивизия была расформирована. 12 тыс. рядовых пожелало вернуться на родину, в буржуазную Латвию. Комсостав в основном остался в России, где многие из латышей заняли видные военные и административные посты. На какое-то время.
       Так, Яков Алкснис (дед известного российского политического деятеля) в 1931 году стал командующим ВВС РККА. В 1938-м расстрелян.
       Густав Бокис, начальник механизированных войск РККА. Расстрелян в марте 1938-го.
       Иоаким Вацетис, руководивший подавлением левоэсеровского мятежа, а с сентября 1918-го по июль 1919-го бывший главнокомандующим всеми Вооруженными Силами РСФСР. Расстрелян в 1938 году.
       Карл Юлий Данишевский, командовавший латышскими стрелками вместе с Вацетисом, в послевоенные годы - председатель правления Внешторгбанка СССР и заместитель наркома лесной промышленности СССР. Расстрелян в январе 1938-го.
       Кирилл Стуцка, последний комдив Латышской дивизии. Расстрелян в январе 1938-го.
       Одинаково с ними гибли и те, кто имел официальный статус палача.
       Ивар Смилга, с мая 1919-го по январь 1921-го начальник Политуправления РВСР, руководившего деятельностью всех комиссаров в РККА. "Шестёрка" Троцкого, устроивший показательные судилища над комкорами Филиппом Мироновым и Борисом Думенко (первого на время помиловали, второго расстреляли сразу). Расстрелян в январе 1937-го.
       Федор Эйхманс, чекист с 1918 года, комендант знаменитого "поезда Троцкого", затем первый комендант Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН). Расстрелян в сентябре 1938-го.
       Мартын Лацис (Ян Фридрихович Судграбс), наряду с Дзержинским один из главных чекистов, идеолог насилия. Особую известность получила цитата из его статьи, опубликованной в журнале "Красный террор": "Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, - к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом - смысл и сущность красного террора".
       Расстрелян в марте 1938-го.
       В каком-то смысле больше повезло тем стрелкам, кто, оставшись в СССР, заранее умер свой смертью, как глава профсоюза металлистов Иван Лепсе, или погиб в авиакатастрофе, как Ян Фабрициус (оба расстались с жизнью в 1929 году). Их имена до сих пор носят улицы российских городов, а прах покоится не в братских могилах на Бутовском полигоне и не в окрестностях подмосковного посёлка "Коммунарка".
      
      
       ОДИН ИЗ "БЫВШИХ"
      
       В списке кавалеров первого советского ордена много неясного. Причём неразбериха существовала всегда, в том числе и в отношении первых лиц рабоче-крестьянского государства.
       В настоящее время известно о единственной официальной награде Владимира Ульянова-Ленина - ордене Труда Хорезмской народной советской республики, так и не вручённой ему при жизни (документы о награждении обнаружились в архиве только в начале 1960-х годов). Тем не менее, каждый посетитель Мавзолея на Красной площади до Великой Отечественной войны мог наблюдать на ленинской груди хорошо знакомый металлический овал в муаровой розетке, с эмалированным алым стягом. И ничуть не удивился бы, обнаружив имя вождя на 138-й странице "Сборника лиц, награждённых орденом Красного Знамени и почётным революционным оружием", выпущенного в Москве в 1926 году. Между тем орден этот изначально принадлежал вовсе не Ленину, а управделами Совнаркома Николаю Горбунову. 22 января тот снял его с себя и приколол покойному на френч (в 1930-м ему выдали дубликат). Кроме того, ещё один такой же орден был возложен к гробу вождя вместе с венком от Военной академии РККА.
       А Иосифу Сталину, ставшему четырёхсотым по счёту кавалером, его орден впоследствии заменили на N3, "освободившийся" после гибели в Бутырской тюрьме арестованного бывшего командарма Второй конной Миронова.
       Похожая история произошла и с N5. По некоторым данным, в марте 1919 года этой награды удостоился начдив Борис Думенко. Однако через год его расстреляли. Советские газеты поместили на своих страницах текст приговора, написанный под диктовку Льва Троцкого председателем суда Розенбергом. В нём сообщалось, что Думенко и его ближайшее окружение "вели систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая центральную Советскую власть и обзывая в форме оскорбительного ругательства ответственных руководителей Красной армии жидами, не признавали политических комиссаров". Подсудимых решено было "лишить полученных от Советской власти наград, в том числе ордена Красного Знамени, почётного звания Красных командиров и применить к ним высшую меру наказания -- расстрелять". Не помогло даже заступничество Сталина.
       Свято место пусто не бывает. Не тогда ли возник следующий анекдот?
       Сидят три приятеля: революционер Саблин, награждённый орденом Красного Знамени N 5, Владимир Маяковский и Велимир Хлебников. Каждый говорит о себе. Саблин: "Таких, как я, в стране -- пять!". Маяковский: "Таких, как я, -- один!". Хлебников: "А таких, как я, -- вообще нет!"
       Нечто подобное вполне могло иметь место. Анекдот психологически точно характеризует всёх трёх вышеупомянутых. Но если портреты великих русских поэтов известны и вполне узнаваемы, то личность Саблина, самого младшего в компании, совершенно забыта.
       Юрий Владимирович Саблин родился в 1897 году в Юрьеве (ныне эстонский Тарту). Отцом его был известный в Москве книгоиздатель, матерью - дочь успешного антрепренёра Фёдора Корша, основавшего в 1882 году популярнейший Русский драматический театр собственного имени (теперь в его здании располагается Театр наций), где на подмостках блистали Алексей Остужев, Мария Блюменталь-Тамарина, Иван Москвин (до перехода в Московский Художественный).
       Как по отцу, так и по матери будущий красный комдив был чистопородным дворянином, а потому несколько слов уместно сказать о роли этого сословия в истории России и революции.
       Россия знает дворян (дворовых княжеских людей) приблизительно с XII века. С течением времени значение низшей знати постепенно росло. В эпоху правления Ивана III в Судебнике 1497 года были юридически закреплены основы поместной системы, предусматривавшей раздачу царём казенных земель в личную собственность служилым людям. С тех пор помещики сделались крепчайшей опорой самодержавия, замыкая на себе внутреннюю политику государства.
       Уложение о службе 1555 года фактически уравняло дворян в правах с высшей знатью, боярством, включая и право наследования. Соборное уложение 1649 года закрепило за ними право на вечное владение крестьянами и бессрочный сыск беглых. Но подлинным апогеем дворянства стал XVIII век. Сначала Петр I руками служилых окончательно задавил косную боярскую аристократию, а в 1722 году ввёл Табель о рангах, официально заменивший принцип родовитости принципом личной выслуги, что открывало дорогу наверх многочисленным честолюбцам.
       В 1731 году императрица Анна Иоанновна предоставила помещикам право собирать с крепостных подушную подать (сами дворяне бремя налогов не несли - их обязанностью была служба монарху), а через пять лет ограничила срок дворянской службы 25 годами. Вслед затем Елизавета Петровна запретила куплепродажу земли кому-то ни было, кроме дворян. Для них же она учредила Дворянский банк, предоставлявший займы под небольшой процент.
       В феврале 1762-го наследник Елизаветы, Пётр III, пошёл ещё дальше. Манифестом "о даровании вольности и свободы российскому дворянству" он освободил всё сословие от обязательной службы. Это заигрывание, однако, стоило ему трона и жизни: через несколько месяцев незадачливый император был свергнут с престола и убит в результате дворцового (дворянского) переворота.
       По сути, отсюда уже можно отсчитывать начало конца Российской империи. Правда, не принуждаемое более к службе, дворянство сперва усиленно занималось самообразованием и приобщилось к мировому культуре. Через несколько десятилетий, в XIX веке, именно на почве этой "дворянской культуры" расцвело русское искусство. Но вместе с представлениями о прекрасном в Россию из Европы проникли новые социальные идеи.
       От неудачного восстания дворян-декабристов до крестьянской реформы 1861 года это сословие всё еще определяло жизнь страны. Затем наступил резкий спад. В результате реформы помещики лишились не только своих крепостных, но и почти половины принадлежавших им земель (правда, с денежной компенсацией). В последующие десятилетия помещичье землевладение продолжало сокращаться. Пропорционально ему таяло и внутриполитическое значение всего сословия. В начале XX века дворянство не играло уже самостоятельной роли. Лишившись в н1м опоры, монархия тоже обессилила.
       Февральская революция 1917 года не затронула дворянство только потому, что она не посягала на частную собственность в масштабе всего государства. Но опасения такого рода возникли сразу же. В дневнике французского посла в России Мориса Палеолога находим описание типичной реакции дворянских кругов:
       "Прежде, чем вернуться домой, я еду выпить чаю у княгини Р., на Сергиевской. Красавица г-жа Д., "Диана Удона", в костюме тайер и собольей шапочке, курит папиросы с хозяйкой дома. Князь Б., генерал С. и несколько постоянных посетителей приходят один за другим. Эпизоды, которые рассказывают, впечатления, которыми обмениваются, свидетельствуют о самом мрачном пессимизме. Но одна тревога преобладает, одно и то же опасение у всех: раздел земли.
       - На этот раз мы от этого не уйдем... Что будет с нами без наших земельных доходов?
       В самом деле, для русского дворянства земельная рента - главный, часто единственный источник его богатства. Предвидят не только легальный раздел земель, легальную экспроприацию, но насильственную конфискацию, грабёж, жакерию. Я уверен, что те же разговоры происходят теперь по всей России.
       Но входит в салон новый визитёр, кавалергардский поручик с красным бантом на груди. Он несколько успокаивает собрание, утверждая, с цифрами в руках.
       - Чтобы утолить земельный голод крестьян, - говорит он, - нет надобности сейчас трогать наши поместья с удельными землями (девяносто миллионов десятин), с церковными и монастырскими землями (три миллиона десятин). У нас есть, чем утолять в течение довольно долгого времени земельный голод мужиков.
       Все соглашаются с этими доводами; каждый успокаивается при мысли, что русское дворянство не потерпит слишком большого ущерба, если император, императрица, великие князья и великие княгини, церковь, монастыри будут безжалостно ограблены. Как говорил Ла Рашфуко, "у нас всегда найдутся силы перенести несчастье другого".
       Отмечаю мимоходом, что одна из присутствующих особ владеет в Волынской губернии поместьем в 300.000 десятин".
       Пример того, что происходило тогда по другую сторону социального разлома, - в том же дневнике Палеолога за май 1917 года:
       "Супруга графа Адама Замойского, приехавшая вчера из Киева, рассказывает мне, что она не решается вернуться в свой родовой замок в Подольской губернии, где она проживала после занятия Польши, ибо среди крестьян царит опасное возбуждение.
       -- До сегодняшнего дня, -- говорит она мне, -- они были очень привязаны к моей матери, которая, впрочем, осыпала их благодеяниями. После революции всё изменилось. Мы видим, как они собираются у замка или в парке, намечая широкими жестами планы раздела. Один хочет взять лес, прилегающий к реке; другой оставляет себе сады, чтобы превратить их в пастбище. Они спорят так часами, не переставая даже, когда мы, моя мать, одна из моих сестер или я, подходим к ним.
       То же настроение умов проявляется в других губерниях; деятельная пропаганда, которую ведёт Ленин среди крестьян, начинает приносить свои плоды.
       В глазах мужиков великая реформа 1861 года, освобождение крестьян от крепостной зависимости, всегда была лишь прелюдией к общей экспроприации, которой они упорно ждут уже столетия; в самом деле, они считают, что раздел всей земли, чёрный передел, как его называют, должен быть произведен в силу естественного, неписаного, элементарного права. Заявление, что скоро пробьёт, наконец, час высшей справедливости, было хорошим козырем в игре апостолов Ленина".
       Временное правительство пощадило рафинированных болтунов и безвольных статистов. Другой дело - эсеры и большевики. Захватив власть, они ноябрьским "Декретом об уничтожении сословий и гражданских чинов" подвели черту под всей многовековой историей самодержавной России. Но самый страшный удар классовому врагу нанесли прямо на следующий день после переворота, приняв на 2-м Всероссийском съезде Советов "Декрет о земле", которым помещичья собственность на землю отменялась "немедленно без всякого выкупа". За "пострадавшими от имущественного переворота" признавалось "лишь право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям существования". Иными словами бывшим землевладельцам предлагалось либо стать землепашцами, либо умереть.
       Для Юры Саблина такой дилеммы не существовало. Поместий у его родителей не имелось. Да и симпатии отца (они с матерью довольно быстро расстались) были целиком на стороне пролетариата. В дни революции 1905 года Владимир Саблин, медик по образованию, помогал раненым во время уличных боев в Москве. Его издательство публиковало работы классиков марксизма, занималось выпуском революционной газеты, несколько раз под давлением цензуры менявшей название, пока её не закрыли окончательно.
       После гимназии Юрий поступил в Московский коммерческий институт. Но возраст требовал романтики. Летом 1916-го, после смерти отца и завершения первого курса, он отправился добровольцем на фронт. Служил младшим фейерверкером - командиром орудийного расчёта - на Юго-Западном и Румынском фронтах. Пострадал при газовой атаке. В мае 1917-го окончил школу прапорщиков и был определён младшим ротным офицером в 56-й запасной пехотный полк. Но военная карьера в то время делалась быстрее, когда сочеталась с политической активностью. Не пройдёт и года, как такой же прапорщик, Николай Крыленко, станет пусть номинальным, но Верховным главнокомандующим всей Русской армии.
       Юрий тоже метил высоко, сидя в клубах папиросного дыма сперва на заседаниях Московского военно-революционного комитета, а потом 2-го Всероссийского съезда Советов, где голосовал за "Декрет о земле" и был избран членом ВЦИКа. С берегов Невы его срочно перебросили в Белокаменную - подавлять восстание против новой власти. Саблин руководил действиями красногвардейцев у Никитских ворот и на Тверском бульваре. Вероятно, здесь его мельком видел (или описал с чужих слов) знакомый - писатель Алексей Толстой. Позже классик советской литературы посвятит Саблину несколько строк в романе "Хождение по мукам":
       "Со стороны Страстной площади наседал с большевиками Саблин. Рощин знал его по Москве ещё гимназистиком, ангельски хорошеньким мальчиком с голубыми глазами и застенчивым румянцем. Было дико сопоставить юношу из интеллектуальной старомосковской семьи и этого остервенелого большевика и левого эсера, -- черт их там разберёт, -- в длинной шинели с винтовкой, перебегающего за липами того самого, воспетого Пушкиным, Тверского бульвара, где совсем ещё так недавно добропорядочный гимназистик прогуливался с грамматикой под мышкой..."
       В марте 1918 года "мальчик с голубыми глазами" -- командующий 4-й советской армией, действовавшей против добровольцев Корнилова и казаков Каледина. Иван Бунин записал в дневнике: "Юрка Саблин, -- командующий войсками! Двадцатилетний мальчишка, специалист по кэкуоку, конфектно-хорошенький..."
       Да, революция кружила головы и легко возносила, но точно так же могла и сдёрнуть неосторожного вниз. Вот и Саблин едва не потерял всё, рискнув головой в политической авантюре - июльском мятеже левых эсеров, в рядах которых состоял с 1915 года. Он возглавил эсеровский штаб.
       После подавления мятежа незадачливый начштаба бежал на волжском пароходе, но был опознан другим пассажиром, одним из делегатов 5-го съезда, и арестован. Наказание вышло неожиданно мягкое. В конце ноября ревтрибунал приговорил его к году тюрьмы. А уже через день, учтя заслуги перед революцией, Юрия амнистировали.
       Порвав с эсерами и вступив в РКП(б), наш "гимназистик" продолжил карьеру в РККА. Хотя уже не столь головокружительную. Командовал полком, бригадой, даже группой войск 14-й армии напряжённой осенью 1919 года, когда Деникин из последних сил рвался к Москве. Но в дальнейшем редко поднимался выше начдива. В июле 1921-го Саблин награждается вторично орденом Красного Знамени "за то, что в упорной борьбе с врагами рабоче-крестьянской власти на Украине в 1920 году он неизменно проявлял мужество и храбрость, способствуя своей выдающейся боевой деятельностью уничтожению южной контрреволюции. В боях с десантным отрядом армии Врангеля, юго-восточнее города Мелитополь, с 15 по 17 апреля 1920 года... умело и энергично руководя боевой работой дивизии, сломил упорство врага и отбросил его к морю, где отряд противника был частью потоплен, частью взят в плен..." Когда и за что был вручён первый орден - загадка.
       После гражданской войны бывший дворянин всё-таки получил высшее образование в Военной академии РККА. Попробовал взлететь уже в прямом смысле слова - июле 1924 года сдал экзамен в лётную школу. Ненадолго был назначен начальником штаба ВВС Туркестанского фронта. Стать полноценным летчиком, однако, не смог по здоровью, подорванному на фронте немецкими газами.
       В 1936 году командира 97-й стрелковой дивизии Юрия Саблина арестовали, обвинили в принадлежности к антисоветской организации и расстреляли. Он стал ещё одной жертвой из миллиона с лишним дворян, навсегда покинувших Родину после революционных потрясений, скрывших своё происхождение или устлавших своими костями русскую землю вместе с представителями других ликвидированных сословий.
      
      
       ЭХО "ГРОМА"
      
       Завершить повествование о первом ордене Страны Советов хочется легендой, связанной с самым, пожалуй, необычным награждением. О том, что в этой истории правда, а что - вымысел, спорят и любители и ненавистники нашей истории. Несомненно одно: герою повествования, независимо от того, был ли он и впрямь героем, или подсадной уткой патриотической пропаганды, действительно вручили советскую награду за мнимый или реальный подвиг, совершённый в октябре 1917-го, но... еще до Октябрьской революции.
       Как известно, основные силы Балтийского флота Российской империи, отправленные на Дальний Восток для борьбы с Японией (т.н. 2-я Тихоокеанская эскадра), погибли в Цусимском сражении 14-15 (27-28) мая 1905 года. Спешно осуществлённая кораблестроительная программа позволила до некоторой степени восстановить военно-морское равновесие на Балтике. Но теперь русский флот чувствовал свою моральную слабость и не собирался рисковать в открытом бою с линейными силами германского противника. К тому же в случае вооруженного конфликта он оказывался запертым в своём море, и вырваться не имел никаких шансов. Поэтому упор в межвоенный период был сделан на укрепление береговой обороны и на усиленное развитие минно-торпедного дела, чему в немалой степени способствовало создание серии эсминцев типа "Новик".
       С самого начала Первой мировой войны плавание по Балтийскому морю стало для немцев серьёзной проблемой. Их торговый флот нёс потери от русских мин в собственных водах, а попытки нанести удар по вражеским базам заканчивались плачевно. Вопиющий случай - рейд на Балтийский порт (ныне Палдиски в Эстонии) в ноябре 1916-го, в ходе которого немецким кораблям удалось, правда, обстрелять город и причинить некоторый ущерб портовым сооружениям, но этот успех не соответствовал понесённым потерям: 7 из 11 участвовавших в операции новейших эскадренных миноносцев подорвались на минах и затонули. Ещё один эсминец остался на плаву, но получил сильные повреждения.
       После самоубийственного набега германский флот 11 месяцев не осмеливался вести активные боевые действия. И только ускорившийся в 1917 году развал русской армии, приведший к падению Риги, подал немецким стратегам надежду на быстрое продвижение к Петрограду, для чего настоятельно требовалась поддержка с моря. Немцам следовало спешить покончить с революционной Россией, ведь в их собственном тылу, не только в сухопутных войсках, уставших от войны, но также и на флоте появились явные признаки приближающейся социальной бури. Так, матросы крейсера "Нюрнберг", арестовав своих начальников, пытались, по примеру броненосца "Потёмкин", увести корабль в нейтральные воды, но на пути в Норвегию, окружённые миноносцами, принуждены были сдаться. А экипаж линкора "Принц-регент Луитпольд", выбросив за борт нескольких офицеров, в полном составе сошёл на берег.
       Для захвата Моонзундских островов (операция "Альбион") германское военно-морское командование собрало значительные силы: 11 линкоров, 9 крейсеров, 57 эсминцев. Высадку 25-тысячного десанта поддерживали с воздуха около сотни самолётов. Всей этой ощетинившейся пушками армаде русские могли противопоставить лишь сравнительно небольшое по численности соединение кораблей, в число которых входили два устаревших линкора - "Гражданин" (бывш. "Цесаревич) и "Слава". Последний броненосец, 1905 года постройки, относился к злосчастному типу "Бородино". Все прочие представители этого типа либо были потоплены японцами в Цусимском проливе ("Бородино", "Император Александр III", "Князь Суворов"), либо сдались им в плен ("Орел").
       1 октября (ст.ст.) отряд русских эсминцев ("Гром", "Забияка", "Победитель", а вскоре к ним присоединились миноносец "Константин" и канонерка "Храбрый") находился в дозоре на Кассарском плёсе у острова Даго (ныне Хийумаа, Эстония). Командир дивизиона капитан 2-го ранга Георгий Пилсудский (кстати, двоюродный брат знаменитого великопольского шовиниста) был осведомлён о присутствии в этих водах превосходящих неприятельских сил, в том числе линкоров, чьи орудия главного калибра могли без труда расстреливать его корабли с безопасной для себя дистанции, но приказал миноносцам стать на якорь. На "Громе" из-за этого приказа едва не вспыхнул бунт, однако моряки всё-таки подчинились.
       Около 13.30 линкор "Кайзер" быстро двинулся по протраленному форватеру в сторону русских кораблей, чего не случилось бы, когда б распропагандированные в пацифистском духе большевиками матросы минного заградителя "Припять" не отказались накануне ночью заминировать пролив Соэлозунд между Даго и Эзелем (Сааремаа). Командир минзага, старший лейтенант Сергей Медведев, так вспоминал об этом акте саботажа: "...Десяток моих молодцов следовало бы вздёрнуть на рее, если бы революция не освободила их от этой печальной участи... Они не трусы, а просто шпана. Так и сказал им. Смеются, а комитет бездействует, идя, как и все прочие, на поводу у нескольких негодяев. Это не матросы, а б...и. Всё пробовал. Унизился до упрашивания - какой чёрт! Вожжа под хвост попала. Точно подменил их кто-то. Не желаем - и баста!.. Приходила даже мысль пустить себе пулю в лоб. Думал, не переживу этого позора. Но на утро смилостивились - видно совесть заела. Идёт, говорят, Сергей Иванович, была не была, на вашу ответственность...".
       Однако было поздно. Третьим залпом немецкий линкор, чей огонь корректировался с берега, накрыл "Гром". Тяжёлый 305-миллиметровой снаряд прошил русский миноносец насквозь. Он не разорвался, но повредил обе корабельные машины.
       Описание дальнейшего находим у Алексея Косинского в его книге "Моонзундская операция Балтийского флота 1917 года", изданной в Ленинграде в 1929 году (тогда же автор был арестован и отправлен в Соловецкий лагерь Особого назначения, где и погиб в 1930-м):
       ""Храбрый", бывший ещё совсем недалеко, сейчас же повернул к "Грому", и так как благодаря его меньшей длине, ему было удобнее, нежели миноносцам, буксировать "Гром", то начальник дивизиона и приказал ему подойти к последнему и, взяв его на буксир, вести на ост... В 15 ч. 10 м. из тумана показались девять больших неприятельских нефтяных миноносцев... Видя подавляющие силы противника, кап. 2 р. Пилсудский в расстоянии 40-50 кабельтовых от него, перестроив дивизион в строй фронта, пошёл на ост. С этого времени дивизион находился под непрерывным накрытием снарядов неприятеля. "Храбрый" и "Гром" также стреляли из кормовых орудий. Проходя на левом траверзе "Храброго", миноносцы своей волной раскачали его и "Гром", отчего буксиры лопнули. Командир "Храброго", ст. лейтенант Ренненкампф, подошёл кормою к носу "Грома", рассчитывая стравить к себе на палубу его якорь и таким образом продолжать буксирование. В это время большая часть огня неприятеля сосредоточена была по ним. На "Громе" началось смятение, и, не дождавшись подхода "Храброго", человек 15 команды бросились в воду; подбирать их, конечно, не было времени, и с "Храброго" им бросили спасательные круги и тузик. Сняв всех людей с "Грома", "Храбрый" дал полный ход. Командир "Грома" лейт. Ваксмут не хотел оставлять своего корабля, и его перетащили на "Храбрый" силой. На "Громе" от попавших снарядов начался пожар. Бросившаяся в панике на палубу "Храброго" команда "Грома" не исполняла приказаний сойти вниз и внесла расстройство в команду лодки. Тогда ст. лейт. Ренненкампф приказал горнисту сыграть большой сбор, собрал команду на палубу и объявил, что для успеха дела он требует полного спокойствия, порядка и немедленного и точного исполнения приказаний с мостика; команде "Грома" запрещено было показываться наверху. Краткая, но спокойная и твердая речь командира возымела своё действие, и вскоре, когда один из неприятельских миноносцев продвинулся вперёд и был в расстоянии от него около 40 кабельтовых, "Храбрый", развернувшись, открыл по нему огонь всем бортом. Команда хладнокровно делала своё дело, и неприятельский миноносец запарил, накренился и, по показаниям очевидцев, потонул... (Немцы признали только повреждение "В-98", он не от торпеды, а от мины, да и в другой день. - М.Л.)
       Чтобы "Гром" не был захвачен неприятелем; командир "Храброго" приказал стрелять по нему и по подходящим к нему миноносцам. На "Громе" пожар и крен увеличивались. Было замечено попадание в один из подходящих к "Грому' миноносцев, который отошёл от него и ушёл за свой отряд, причём некоторые полагали, что он, сильно повреждённый, затонул".
       Итак, счет уже 2:1 в нашу пользу. Но, увы, эти данные пока не подтверждены. Совершенно точно известно, что затонул русский "Гром", с которого, как утверждали немцы, абордажная партия успела забрать некие ценные карты минных полей, брошенные в то время, когда команда "в панике" покидала корабль. В доказательство немецкой версии приводится снимок, сделанный якобы за несколько минут до затопления "Грома". На фото видны два неизвестных корабля, стоящие друг другу в кильватер. Надпись внизу гласит: "B-98 schleppt russ. ZerstЖrer "Grom"" (""B-98" тащит русский эсминец "Гром""). Хотя попытка буксировки, как я укажу далее, могла иметь место, данное фото, по всей вероятности, не относится к истории гибели "Грома" в бою 1 октября, а сфальсифицировано позднее. Никаких документов с погибшего эсминца в германских архивах не обнаружено.
       Впрочем, это не отменяет того прискорбного факта, что русские потерпели в октябрьских Моонзундских боях поражение. Кроме эсминца "Гром" был потерян ещё и линкор "Слава", последний из поколения "цусимцев". Получив три попадания ниже ватерлинии, русский броненосец принял больше тысячи тонн забортной воды, отчего дал такую осадку, которая исключала возможность прохода фарватером Моонзунда. Командование отдало приказ снять экипаж и взорвать "Славу" прямо в фарватере, чтобы под её прикрытием отвести уцелевшие корабли на север. Так и было сделано. Острова архипелага оказались заняты немцами, более 20 000 из находившихся на них русских солдат попало в плен.
       Может быть, для того, чтобы смягчить впечатление от этих потерь, Петроградское телеграфное агентство распространило иную версию произошедших событий: "...когда "Гром" уже был покинут командой, к нему подошёл неприятельский миноносец с целью увести его на буксире. Оставшийся на нём минный машинист выпустил мину в неприятельский корабль, который затонул вместе со всей командой".
       Выступая через несколько дней на возобновившемся после вынужденного моонзундскими событиями перерыва Втором съезде моряков Балтфлота на борту бывшей царской яхты "Полярная Звезда", машинный старшина с "Грома", большевик Везденев, попросил его участников "принять самые решительные меры борьбы с жёлтой прессой и правительством, которые называют нас предателями и обливают грязью", а также назвал имя моряка-героя: Фёдор Самончук.
       Петроградская газета "Вечернее время" привела на своих страницах свидетельство другого очевидца, комендора Сергея Алексеева, также рассказавшего о подвиге Самончука: "Мы видели, как он пополз к одному из трех наших минных аппаратов, в котором ещё не был стравлен воздух, и ждал приближения к "Грому" немецкого миноносца, надеявшегося его захватить. Сражённый миной, выпущенной Ф. Самончуком, он быстро пошёл на дно. Следом за ним под водою начал скрываться и "Гром"".
       Какой бы соблазнительной не казалась "патриотическая" версия гибели "Грома", советские историки поначалу придерживались версии, изложенной Косинским. Даже в воспоминаниях одного из непосредственных участников тех событий фигурировал потопленный (канонеркой "Храбрый") немецкий эсминец, а также некий оставшийся на борту "Грома" спятивший торпедист, который, отказавшись покинуть корабль, "нелепо размахивая руками в сторону противника, все ещё откалывал свой жуткий танец".
       Только в пятидесятых годах начались поиски родственников балтийца. И тут неожиданно выяснилось: Фёдор Самончук жив! Живёт у себя на родине, в белорусской деревеньке Переделка.
       Вот что, по его словам, произошло в памятный день 1 октября 1917 года на Кассарском плесе:
       ""Гром" потерял ход. Командир дал команду всем надеть капковые бушлаты. К нашему кораблю подошла канонерская лодка "Храбрый", чтобы снять экипаж. Я тоже перешёл на "Храбрый".
       Увидев, что приближается немецкий корабль, вернулся. Думал об одном: "Гром" не достанется врагу! Когда их эсминец оказался на траверзе торпедного аппарата, я выпустил торпеду. Видел, как корабль погружается в воду. Решил открыть кингстоны, но они были залиты водой. Поднялся на верхнюю палубу. На камбузе нашёл кусок ветоши, обмакнул её в луже мазута, вытекшего из перебитого трубопровода, поджёг и бросил в ближайший пороховой погреб. То ли снаряд попал в пороховой погреб "Грома", то ли от моего факела, но раздался взрыв, выбросивший меня в море. Потерял сознание. Когда пришёл в себя, понял, что я на корабле, слышал шум двигателей. В помещении была сплошная темнота. Чей корабль -- наш или германский? Рядом были тела мертвых. Оказалось, меня подобрали немцы, когда спасали своих моряков. Потом отправили в Либаву в германский концлагерь. Бежать оттуда удалось только со второй попытки. Ночью шёл, а днём отсыпался: боялся, что поймают и расстреляют. Был без документов, время жуткое: 1918 год. Три месяца добирался до родной хаты. Мать к тому времени получила похоронку. Вот такая одиссея приключилась...""
       Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июля 1955 года Фёдор Самончук за мужество и героизм был награждён орденом Красного Знамени. Через два года на экраны советских кинотеатров вышел фильм "Балтийская слава", герой которого погибает, взрывая свой эсминец. Затем, уже в 1970-м, увидел свет роман Валентина Пикуля "Моонзунд" (впоследствии довольно удачно экранизированный), где один из персонажей, Трофим Семенчук, представлен ярым большевиком. Вот уже и справочники, говоря о подвиге Самончука, не забывали упомянуть, что балтийские моряки в Моонзундских боях именно "под руководством большевиков преградили путь немцам с моря к революционному Петрограду" (напрочь забыв о роковой роли минзага "Припять").
       Как бы там ни было, а эхо "Грома" прокатилось далеко, отозвавшись в сердцах и судьбах потомков Фёдора Евдокимовича, - сына, капитана 2 ранга Павла Фёдоровича Самончука, и внуков, Сергея и Евгения, офицеров Краснознамённого Черноморского флота.
      
      
       НАГРАДА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
      
       Ещё одна награда времён гражданской войны, хотя фактически она приравнивалась к ордену Красного Знамени, стоит несколько особняком. Речь идёт о Почётном революционном оружии - настолько редком, что о каждом, удостоившимся его, следует сказать несколько слов.
       Само по себе наградное оружие не являлось для России чем-то принципиально новым. Накануне Октябрьского переворота в русской армии оно существовало двух видов - Аннинское (орден Святой Анны 4-й степени) и Георгиевское.
       История первого связана с сыном Екатерины II. Будучи наследником престола, нетерпеливый Павел стал раздавать своим приближённым (иногда тайком от матери) знаки голштинского ордена Святой Анны, учреждённого в память безвременно опочившей супруги, дочери Петра Великого, герцогом Карлом Фридрихом, формальным дедушкой Павла.
       В русскую наградную систему Аннинский орден поначалу не входил - долгое время он оставался по сути игрушкой наследника. Но Павел рос, и постепенно начал соображать, что именно он, а не его мать, пришедшая к власти в результате дворцового переворота, имеет законные права на русский престол. Это породило взаимное недоверие между чадом и родительницей, с годами увеличивавшееся и ставшее прямо-таки взрывоопасным с того момента, когда Павел узнал о планах матери передать трон через его голову внуку Александру. В этих условиях необходимо было заранее заручиться поддержкой нужных людей, сколотить при дворе партию своих сторонников.
       Средства для этого имелись в распоряжении у Павла крайне ограниченные, поэтому в ход шло всё, что могло заинтересовать честолюбцев, в том числе и орден Святой Анны. Павел распорядился изготовить его маленькие копии, которые можно было навинтить с внутренней стороны на эфес шпаги и таким образом скрыть до поры до времени от посторонних глаз.
       Став, наконец, самодержцем, Павел I сделал свой личный орден государственным и разделил на степени. Низшая из них (вначале это была 3-я, а с 1815 года - 4-я степень), предназначавшаяся в качестве поощрения за храбрость, представляла собой, по старой памяти, круглый значок на эфесе, но только уже, естественно, с внешней стороны.
       Эволюция Георгиевского оружия более сложна. Впервые "в знак воинского его труда послана шпага золотая с богатыми украшениями алмазами" была князю Михаилу Голицыну Петром I за победу над шведской эскадрой в Гренгамском морском бою 1720 года. При матушке Екатерине практиковалось награждение высших чинов армии золотым оружием (из драгметалла изготавливался только эфес), украшенным бриллиантами (штатские за особые заслуги получали осыпанные драгоценными камнями золотые табакерки, как, например, поэт Гавриил Державин - за оду "Фелица", ловко прославлявшую действительные и мнимые добродетели императрицы). В 1807 году награждённые таким оружием были официально приравнены к кавалерам российских орденов. В соответствующем указе Александра I говорилось:
       "Жалованные Нами и предками Нашими за военные подвиги генералитету и штаб и обер-офицерам золотые с надписьми шпаги, с алмазными украшениями и без оных, яко памятник Нашего к тем подвигам уважения, причисляются к прочим знакам отличия; для чего и повелеваем всех тех, коим такие золотые шпаги доныне пожалованы и пожалованы будут, внести и вносить в общий с кавалерами российских орденов список".
       Традиция украшения оружия бриллиантами сохранилась исключительно для генералитета, остальным награда полагалась "без оных".
       В 1855 году, с целью "более видимого отличия для золотого оружия", его снабдили темляком из Георгиевской ленты, а в 1869-м всех награждённых им причислили к Георгиевским кавалерам, хотя формально оружие так и осталось обособленным в наградной системе. С 1878 года удостоенные его генералы обязаны были за собственный счёт изготовить дубликат, но без алмазов, для повседневного ношения. К оружию полагался полосатый орденский темляк, а на эфес отныне крепился белый эмалевый крестик ордена Святого Георгия.
       Офицерские наградные шпаги и сабли той поры, с темляком, но без креста, обычно были не с золотым, а с вызолоченным эфесом. Дело в том, что офицерам дозволялось получить вместо золотого оружия деньги, довольно крупную сумму, а носить вместо него дешёвый дубликат (вызолотить эфес обычной сабли и выгравировать на ней надпись "За храбрость" стоило совсем недорого).
       В новом статуте ордена Святого Георгия от 1913 года Золотое оружие уже официально причислили к этому ордену как одно из его отличий. Разделение на обычное и украшенное бриллиантами сохранилось, но теперь и на офицерских эфесах помещался эмалевый Георгиевский крест 17в17 мм. Само оружие при этом не выдавалось, только темляк и крест ордена.
       В 1917 году революционная солдатская масса ополчилась на ордена - знаки принадлежности их носителей к ненавистному офицерству. В воспоминаниях большевика Фёдора Раскольникова, в первые дни после Февральской революции направленного на работу в кронштадтскую газету "Голос правды", рассказывается, в частности, что среди материалов, приносимых в редакцию матросами, помимо статей, авторы которых требовали "отмены Андреевского флага, как символа насилия и старорежимного издевательства", попадались заметки "против чинов и орденов". Однако Временное правительство в Петрограде не решилось пойти на радикальные меры и ограничилось "размонаршествлением" наград, лишившихся изображений императорской короны.
       Октябрьский переворот на некоторое время покончил со всеми орденами, однако поощрение оружием - ценностью в опасное время бесспорной и никакой инфляции не подверженной - продолжалось. Поначалу оно носило бессистемный характер, и только весной 1920 года приняло узаконенную форму.
       Декрет ВЦИКа от 8 апреля гласил:
       "1. Почётное революционное оружие, как награда исключительная, присуждается за особые боевые отличия, оказанные высшими начальствующими лицами в действующей армии.
       2. Почётным революционным оружием является шашка (кортик) с вызолоченным эфесом, с наложенным на эфес знаком ордена Красного Знамени".
       Награждений кортиком, положенным морякам, не зафиксировано.
       Что же касается шашек, то их не стали изготавливать специально, а воспользовались имевшемся в избытке запасом экспроприированных у офицеров бывшей царской армии. Крестики "Святой Анны" и "Святого Георгия" сдирались с эфесов, а на обоймицу ножен крепился орден Красного Знамени.
       Первые вручения золотого оружия нового образца произошли задолго до официального появления награды. 8 августа 1919 года Президиум ВЦИКа пожаловал орденоносными шашками (именно "пожаловал", так как формально такой награды ещё не существовало) двух крупных советских военачальников той поры, Каменева и Шорина. 
       "Бывший командующий армией на Восточном фронте, а ныне Главком тов. Каменев и командующий 2-й армией тов. Шорин за боевые отличия на Восточном фронте жалуются боевым оружием со знаком ордена Красного Знамени".
       Выпускник Николаевской военной академии Генерального штаба, полковник-фронтовик Сергей Каменев, вступивший в качестве военспеца в Красную армию в начале 1918 года, стал для большевиков, в особенности для его покровителя Льва Троцкого, настоящим подарком судьбы. Он твёрдо и решительно командовал армиями Восточного фронта против Колчака, а к моменту награждения уже месяц как являлся главнокомандующим всеми вооруженными силами республики, сменив на этом посту неповоротливого латыша Иоахима Вацетиса.
       Хотя чтение трудов Зиновьева и Ленина ещё в 1917-м произвело на Каменева, по его собственному признанию, ошеломляющее впечатление и открыло "новые горизонты", в партию большевиков он не вступал аж до 1930 года. То есть второй советский главком был беспартийный.
       После гражданской войны он продолжал занимать крупные должности в РККА вплоть до 1934-го, когда был упразднён Реввоенсовет. С введением в Красной армии маршальского звания Каменев, однако, не попал в первую "пятёрку", а стал лишь командармом 1-го ранга. Это был отчётливый "звоночек", предупреждавший протеже опального Троцкого о сгущавшихся над ним тучах. Однако грозы бывший главком не дождался - 25 августа 1936-го он умер после сердечного приступа, и прах его был захоронен в некрополе Кремлёвской стены. Так что участие в "военно-фашистком заговоре" Каменеву инкриминировали посмертно.
       Судьба Василия Шорина сложилась во многом схоже с каменевской. Полковник, награждённый Георгиевским золотым оружием "за то, что в бою 25 февраля 1915 г. при д. Глембокий-Брод, будучи начальником левого боевого участка полка, под губительным пулемётным и ружейным огнём германцев, подошедших на 200-300 шагов, примером отличной храбрости и умелым воздействием на окружающих прекратил начавшийся отход цепей и, несмотря на обход правого фланга противником и пожар деревни, сумел вернуть их обратно", Шорин вступил в Красную армию осенью 1918-го. Блестяще воевал с Колчаком и Деникиным, подавлял антисоветские восстания в Средней Азии и в Сибири. В 1925 году уволен в запас с пожизненным оставлением в списках РККА. Проживал в Ленинграде. В 1938-м арестован, переведён "в связи с его болезнью для лечения в больницу тюрьмы ГУГБ", где и умер 29 июня от "упадка сердечной деятельности вследствие артериокардиосклероза". Поскольку довести дело до суда и приговора "органы" не успели, бывшего военачальника похоронили по-человечески, хотя и тайно, - не в общей яме, а в могиле на Богословском кладбище. Перезахоронили уже официально в 1962 году.
       Проблемы с сердцем стали причиной смерти в марте 1935 года и Якова Балахонова. Осенью двадцатого он командовал 5-й Кубанской кавдивизией, взявшей Мелитополь, за что и получил почётную шашку.
       Фигура Семёна Будённого, ещё одного обладателя драгоценного оружия, довольно анекдотична. Этот отчаянный рубака, в Первую мировую кровью заработавший на грудь "полный георгиевский бант", то есть солдатские медали и кресты всех четырёх степеней, оказался лихим, но опрометчивым военачальником. Его конная армия потерпела ряд крупных неудач, а командование фронтами в Великую Отечественную войну ему вообще не далось. Лучше у наездника выходило разводить племенных лошадей и на кавалерийский манер очаровывать женщин, с наскока. Будённовские жены - отдельная тема. Первая из них застрелилась по неосторожности, забавляясь с мужниным пистолетом. Вторую в 1937-м арестовали, вытрясли компромат на супруга и отправили на двадцать лет в лагеря. Маршал женился в третий раз - на двоюродной сестре своей второй жены. Только этот брак оказался спокойным и многодетным.
       Впрочем, случались и у Будённого успехи на военном поприще. Награда за один из них - разгром осенью 1919 года деникинских отрядов Мамантова и Шкуро - не заставила себя ждать. 19 ноября конный буденовский корпус переименовали в Первую конармию, а на следующий день свежеиспечённый командарм удостоился "награды исключительной" - золотой шашки.
       Кроме того, Будённый и Каменев в январе 1921 года получили уникальные маузеры с орденом Красного Знамени на рукоятке и серебряной пластиной со словами "Честному воину РККА от ЦИК Союза ССР".
       А дальше список награждённых Почётным революционным оружием начинает напоминать список расстрельный.
       Ещё один военспец, Михаил Тухачевский, в 1919 году великолепно командовал 5-й армией Восточного фронта, громившей колчаковцев на Урале и в Западной Сибири. Эти его победы были отмечены почётным оружием.
       В 1921-м, потерпев поражение в Польше, он руководил операцией по подавлению крупного крестьянского восстания в Тамбовской губернии. С бунтовщиками не церемонился. Вот выдержка из приказа N0116 за подписью Тухачевского: "Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитать, чтобы облако удушливых газов распространилось по всему лесу, уничтожая всё, что в нем пряталось".
       В середине тридцатых Тухачевский - маршал, заместитель наркома обороны, кандидат в члены ЦК. В конце мая 1937 года его арестовали в Куйбышеве, обвинили в шпионаже и подготовке терактов и расстреляли в ночь с 11-го на 12-е июня Москве, в подвале здания Военной коллегии Верховного суда СССР на Никольской улице (в ту пору - улица 25 октября). В составе Специального судебного присутствия, отправившего на смерть Тухачевского и группу военачальников, находился, между прочим, Будённый. Хотя от него здесь мало чего зависело. Присутствие было обычной ширмой: решение об уничтожении неугодных военных уже заранее принял хозяин Кремля. Говорят, в самый момент расстрела Тухачевский крикнул "Да здравствует Сталин!"
       Ушедший недавно из жизни историк и дипломат Валентин Фалин справедливо заметил, что "нам, наверное, не дано узнать настоящей подоплёки суда над советскими военачальниками в 1937 году. Расшифровки телефонных разговоров Тухачевского, Якира, Егорова, Блюхера и других, которые обусловили вынесенные им смертные приговоры, были уничтожены по распоряжению Хрущёва".
       Вместе с Тухачевским был расстрелян и командарм 1-го ранга Иероним Уборевич, в 1919 году успешно начальствовавший 14-й советской армией в боях против диникинцев. Он получил краснознамённую шашку как раз в день официального учреждения награды - 8 апреля 1920-го.
       Михаил Фрунзе, бесспорно одарённый полководец, но человек коварный и беспринципный, которому ничего не стоило дать кому-нибудь честное слово, и тут же нарушить его, был отмечен за руководство разгромом врангелевской Русский армии в Северной Таврии и в Крыму осенью 1920 года. 31 октября 1925-го он неожиданно скончался в Москве под скальпелем хирурга. Поговаривали, что неспроста. Заказчиком убийства Фрунзе (если оно и впрямь имело место) современники считали его недоброжелателя - Троцкого. Эту мысль развивал хорошо осведомлённый в подводных кремлёвских течениях личный секретарь Сталина Борис Бажанов, бежавший в конце двадцатых из СССР и опубликовавший на Западе небезынтересные мемуары.
       Климент Ворошилов, самородок из рабочей среды, член партии большевиков с 1903 года, неоднократно арестовывался за подпольную деятельность. Занятно, что от призыва в армию, на фронт Первой Мировой, будущий маршал Советского Союза уклонился. Зато он как следует повоевал в гражданскую. Свою почётную шашку заслужил организацией на пару с Будённым конной армии, членом Реввоенсовета которой стал.
       В 1929 году вышла знаменитая ворошиловская статья "Сталин и Красная армия", где автор превозносил полководческие способности "отца народов". Репрессии второй половины тридцатых не обошли его стороной в том смысле, что Ворошилов активно участвовал в кровавой "чистке" РККА и в "Большом терроре". Подпись маршала стоит на многих расстрельных списках. Всего росчерком его пера перечеркнуты жизни около 18 000 человек.
       В Великую Отечественную герой гражданской проявил полную неспособность воевать. Сменивший Ворошилова в сентябре 1941 года в должности командующего Ленинградским фронтом Георгий Жуков впоследствии дал ему следующую характеристику: "Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьёзно".
       О трагической судьбе ещё одного обладателя Почётного революционного оружия, Филиппа Миронова, и его загадочной гибели в Бутырской тюрьме достаточно рассказано выше.
       Ставший обладателем такой же шашки "за энергичное и умелое руководство операциями армии, повлекшее разгром и уничтожение врангелевской армии", эстонец Август Корк был осуждён в 1937-м по делу о "военно-фашистском заговоре" и расстрелян вместе с Тухачевским, Уборевичем и другими. Его жена, высланная сначала в Астрахань, была впоследствии тоже арестована и убита.
       Командарм 2-го ранга Николай Каширин, награждённый за бои против Врангеля и взявший Керчь, погиб в застенке в июне 1938-го.
       Василий Винников-Бессмертный, бывший донецкий шахтер, прошёл всю Первую Мировую войну рядовым. В войну гражданскую вывел из окружения полк красных, за что был назначен его военкомом. Впоследствии служил военкомом 5-й Кубанской кавдивизии, комдивом которой в то время был уже упоминавшийся Яков Балахонов. Получил свою шашку за рейд дивизии по врангелевским тылам. Лишился руки в бою, но оставался в РККА до 1924 года, после чего перешёл на административно-хозяйственную работу. Магия фамилия действовала лишь до конца 1930-х, когда Винникова-Бессмертного арестовали. Сохранилось его письмо на имя наркома Ворошилова, в котором герой-инвалид жаловался на жестокое обращение с ним следователей. Дальнейшая судьба его неизвестна.
       Маршал Александр Егоров. Сталин о нём высказался так: "Известно, что у нас пять Маршалов Советского Союза. Из них меньше всего заслуживал этого звания Егоров, я не говорю уже о Тухачевском... Егоров -- выходец из офицерской семьи, в прошлом полковник -- он пришёл к нам из другого лагеря и относительно к перечисленным товарищам меньше имел право к тому, чтобы ему было присвоено звание маршала, тем не менее за его заслуги в гражданской войне мы это звание присвоили".
       Кроме маршальского звания, двух орденов Красного Знамени РФСР и СССР, а также двух аналогичных орденов союзных республик, Егоров получил в 1921 году Почётное революционное оружие. Расстрелян он был как шпион и военный заговорщик 23 февраля 1939 года, в День Красной Армии и Флота.
       Комдива Евгения Казанского наградили за участие в подавлении в 1921 году Кронштадтского антисоветского мятежа. Расстреляли 26 сентября 1937 года.
       Ещё двое обладателей революционной шашки "за Кронштадт", бывший латышский строк Вольдемар Розе и троекратный кавалер ордена Красного Знамени Григорий Хаханьян, расстались в жизнью, соответственно, в январе и феврале 1939-го.
       Командира бригады в 25-й дивизии, принявшего командование этой частью после гибели легендарного комдива Василия Чапаева и завершившего разгром Уральской армии белых, Ивана Кутякова поставили к стенке 28 июля 1938 года.
       Владимир Нестерович, в 1920 году комдив 42-й стрелковой, а затем 9-й кавдивизии красных, громивший врангелевцев, после окончания гражданской войны перешёл в разведку РККА и работал за рубежом, в том числе координируя действия военной организации Болгарской компартии. Члены этой организации 16 апреля 1925 года взорвали прямо во время богослужения Собор Святой Недели в Софии. Погибло 213 человек, в том числе много детей. Теракт настолько шокировал советского куратора, что он бежал в Германию, но был обнаружен в Майнце сотрудниками ИНО ОГПУ и 6 августа того же года отравлен в одном из местных кафе в назидание потенциальным предателям социалистической Родины.
       Нельзя обойти вниманием и затесавшуюся в список награждённых экзотику - криминального одесского авторитета, налётчика и беглого каторжника Григория Котовского. Вот его описание из секретной депеши, разостланной уездным исправникам и начальникам сыскных отделений Российской империи:
       "Прекрасно говорит по-русски, румынски и еврейски, а равно может изъясняться на немецком и чуть ли не на французском языках. Производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного. В обращении старается быть со всеми изящным, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех имеющих с ним общение. Выдавать он себя может за управляющего имениями, а то и помещика, машиниста, садовника, сотрудника какой-либо фирмы или предприятия, представителя по заготовке продуктов для армии и прочее. Старается заводить знакомства и сношения в соответствующем кругу... В разговоре заметно заикается. Одевается прилично и может разыгрывать настоящего джентльмена. Любит хорошо и изыскано питаться".
       Настоящий пахан, на личном счету которого десятки отнятых жизней. Больше всего он любил питаться кровью - одной из своих жертв этот изысканный "джентльмен" собственноручно выдавил глаза...
       От смертной казни Котовского спасла Февральская революция. Керенский лично распорядился освободить из тюрьмы бандита, всячески выказывавшего свой восторг Временному правительству. Ходатаем за него выступил, по иронии судьбы, адмирал Колчак. Но в своей стихии Котовский почувствовал себя только среди большевиков. В июле 1919-го он стал командиром бригады в 45-й советской стрелковой дивизии, а 1920 году вступил в коммунистическую партию. Ещё через год, поучаствовав в ликвидации "антоновщины", удостоился золотой шашки. Кроме неё у бывшего налётчика имелось ещё аж три ордена Красного Знамени!
       6 августа 1925 года красный командир был застрелен на даче старым знакомцем по криминальному миру, в прошлом владельцем одесского публичного дома.
       Последний по времени (1930) награждённый оружием за отличие при ликвидации конфликта на Китайско-Восточной железной дороге в 1929 году, комкор Степан Вострецов через два года застрелился.
       А бывший комдив 1-й конной, любимец Сталина маршал Борис Шапошников, скончался в победном 1945-м.
       Таким образом, лишь двое из двадцати одного героя-обладателя "награды исключительной" дожили до глубокой старости. Никто из них не погиб в бою, но лишь немногим довелось умереть естественной смертью.
      
      
       НАГРАДЫ ВООРУЖЁННЫХ СИЛЫ ЮГА РОССИИ
      
       1.
       После сокрушительного провала летнего русского наступления 1917 года стало окончательно ясно, что войны до победного конца не будет.
       Правда, переданные по телеграфу первые сообщения о прорыве ударными батальонами австро-германских позиций обнадеживали. Но за ударниками не двигалась вперёд основная масса войск. Части и соединения революционной армии, игнорируя приказы, от кого бы и в какой форме те ни исходили, не трогались с места.
       Пользуясь тем, что союзники России по Антанте не вели в то время активных боевых действий, немцы перебросили из Франции на восток значительные силы и нанесли мощные контрудары, едва не приведшие к окончательной катастрофе. Там, где перед врагом оказывались полки и дивизии, остававшиеся таковыми лишь по названию, русский фронт откатывался назад или таял, как утренний туман. Характерный эпизод: атаки трёх немецких рот было достаточно, чтобы две дивизии 9-й армии пустились в паническое бегство.
       Эхом военного поражения стали беспорядки в столице, спровоцировавшие вооружённое выступление новоназначенного Верховного главнокомандующего Лавра Корнилова в защиту последних остатков государственного порядка.
       Корниловский мятеж был подавлен, сам генерал и несколько его видных сподвижников - арестованы. Бесновавшийся в Петрограде Александр Керенский, казалось, укрепил личную власть, объявив себя главковерхом. На деле же он собственными руками устранил последнюю преграду, мешавшую оппозиционному Петросовету взять власть в стране.
       Реальность такой угрозы стала теперь вполне очевидной начальнику штаба Ставки генералу Михаилу Алексееву. Не поддержав выступление Корнилова, он самостоятельно начал собирать силы для сопротивления большевикам в Петрограде. Но генерал опоздал. После октябрьских событий в столице членам "алексеевской организации" было приказано на свой страх и риск пробираться в казачьи области Юга России, где Алексеев рассчитывал получить поддержку. В ноябре туда же, в Новочеркасск, прибыл и он сам. К его досаде, тут ничего не было готово к серьёзной борьбе.
       Казаки в основной массе идти против новой власти не желали. Их несложно понять: казачество понесло тяжёлые потери в войне и жаждало мира. Кроме того, многие казаки всё ещё находились вдали от дома, на фронте. Поэтому войсковой атаман Алексей Каледин рекомендовал генералу Алексееву и его сторонникам вести себя на Дону потише, а лучше всего как можно скорее покинуть слабо контролировавшуюся им область.
       Ещё один неприятный сюрприз преподнесла буржуазия, ранее обещавшая Алексееву финансирование. В итоге, тем, кому с немалым трудом удалось достичь Дона (некоторые были перехвачены в пути и расстались с жизнью), пришлось туго затянуть пояса.
       В декабре среди них появился бежавший из заключения Корнилов. Он принял командование слабой (примерно 4 тыс. штыков и сабель) Добровольческой армией и перебазировал её в Ростов. Здесь "на отдыхе" находилось более 16 тыс. офицеров. Они вели себя так, словно ничто им не угрожает.
       23 февраля красные выбили добровольцев из города и несколькими расстрелами заставили задуматься оставшихся в живых. Ещё через день отряды командующего Северным участком советского Юго-Восточного фронта бывшего прапорщика Юрия Саблина заняли Новочеркасск. Каледин, сумевший наскрести со всего Дона полторы сотни сабель, видя вокруг полнейшую деморализацию, покончил с собой. Часть казаков, ведомых походным атаманом Петром Поповым, бежала в Сальские степи, на расположенные там зимовки, чтобы отсидеться в относительной безопасности, поскольку красноармейцы в казачьем краю предпочитали не удаляться от железных дорог.
       Участники этого т.н. Степного похода приказом атамана Попова от 26 апреля 1918 года были награждены железным крестом полукруглого профиля, без надписи на лицевой стороне. На плоской оборотной стороне креста имелась гравировка: "ЗА СТЕПНОЙ ПОХОДЪ 1918 г.", даты "12/II -- 5/V" и номер знака.
       Носили казачий Степной крест на Георгиевской ленте.
       А для предоставленных собственной участи добровольцев в условиях плохой погоды и мартовского холода начался восьмидесятидневный 1-й Кубанский (Ледяной) поход. В ходе него офицеры, юнкера и примкнувшие к ним гимназисты продемонстрировали высокий боевой дух, малым числом одолевая плохо организованные советские отряды. Но добиться поставленной цели - утвердиться на изобильной Кубанщине - им не удалось: красные уже успели занять Екатеринодар и отразили штурм, окончившийся гибелью Корнилова.
       Командующего второпях похоронили в близлежащей немецкой колонии Гначбау, не подумав о последствиях. Когда Добровольческая армия ушла, красные, искавшие зарытые колонистами "сокровища", раскопали могилу Корнилова, погрузили тело генерала в повозку, отвезли в Екатеринодар и устроили зверское надругательство.
       "В городе повозка эта въехала во двор гостиницы Губкина на Соборной площади где проживали главари советской власти, - читаем в материалах деникинской Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков. - Двор был переполнен красноармейцами; ругали генерала Корнилова. Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось. Через некоторое время красноармейцы вывезли на своих руках повозку на улицу. С повозки тело было сброшено на панель...
       Появились фотографы; с покойника были сделаны снимки, после чего тут же проявленные карточки стали бойко ходить по рукам. С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части, и обрывки разбрасывались кругом. Несколько человек оказались на дереве и стали поднимать труп. Но верёвка оборвалась -- и тело упало на мостовую. Толпа всё прибывала, волновалась и шумела.
       После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки. Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его. Труп был неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю. Тело было привезено на городские бойни, где, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти, прибывших на это зрелище на автомобилях".
       Сохранились сделанные в тот день фотоснимки мёртвого Корнилова, даровитого военачальника, Георгиевского кавалера.
       Командование добровольцами вместо него принял генерал Антон Деникин. Он повёл поредевшую армию обратно на Дон, где между тем кардинально изменилась ситуация: казачество, разозлённое репрессивной политикой Советской власти, восстало.
       В августе 1918 года Деникин своим приказом установил для первопоходников знак, чрезвычайно ими ценившийся, - терновый венок из оксидированного серебра, 30 мм в диаметре, пересечённый по диагонали слева направо и снизу-вверх серебряным мечом. Сражавшимся в строю лента в колодке знака полагалась Георгиевская, с круглой розеткой бело-сине-красных национальных цветов, нестроевым и гражданским чинам -- Владимирская (красная с двумя чёрными полосами) и тоже с трёхцветной розеткой.
       Всего было изготовлено 5 тыс. экземпляров знака, из которых многие остались невостребованными - погибшие просто не могли их получить.
      
       2.
      
       Киноинтерпретация биографии советского комдива Василия Чапаева режиссёрами Георгием и Сергеем Васильевыми, как и её литературный первоисточник, роман Фурманова, грешит неточностями. Не умаляя достоинства актёрских работ Бориса Бабочкина и Леонида Кмита, необходимо признать, что фильм создавался в первую очередь как пропагандистская поделка. Это в полней мере относится к знаменитой сцене "психической атаки". Тут перемешано всё. Части 1-го Волжского армейского корпуса генерала Владимира Каппеля никогда не сходились в бою с 25-й Чапаевской дивизией. Затем, в отличие от реальных каппелевцев, киношные "хорошо идут" (выражение одного из героев фильма) почему-то под знаменем корниловцев, воевавших совсем на другом фронте, да ещё и в форме марковцев 1-го Офицерского полка Добровольческой армии.
       Результат - собирательный образ холеной белогвардейской "контры".
       Но при ближайшем рассмотрении образ этот рассыпается. Корниловцы, например, были сторонниками республиканского строя, марковцы сочувствовали правым эсерам - в их присутствии какой-нибудь бывший уездный предводитель дворянства, запевший "Боже, царя храни!", мог лишиться головы, не допев и первого куплета. Иное дело дроздовцы - те были отъявленными монархистами.
       ...Михаил Гордеевич Дроздовский родился в 1881 году в Киеве. Дворянская фамилия Дроздовских дала России много служилых людей, сражавшихся и со шведами, и с турками, и с французами, и с кавказскими горцами. Образованием ребёнка занимался вначале его отец, генерал-майор, ветеран Севастопольской обороны, затем его определили в киевский Владимирский кадетский корпус, а позже - в Павловское военное училище в Петербурге.
       В 1901 году в чине подпоручика Дроздовский был выпущен в гвардию, в Волынский Его Величества полк. Дальше - Николаевская академия Генштаба, кузница русских полководцев. С первого курса, не воспользовавшись полагающейся слушателю академии "бронью", Дроздовский отправился на Русско-японскую войну. В рядах 1-го Сибирского корпуса сражался в Маньчжурии, был ранен, награждён орденами Св. Анны 4-й степени с надписью "За храбрость", "Станиславом" 3-й степени с мечами и бантом, а после войны - "Святой Анны" 3-й степени.
       Вполне естественно, что самого начала Первой мировой из фронтового штаба он рвался на передовую. Орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом и Золотым Георгиевским оружием были отмечены его подвиги на поле брани. В сентябре 1916-го, лично поведя полки в атаку, Дроздовский получил тяжёлое ранение. И что же? Не вполне оправившись (правая рука его так навсегда и осталась полупарализованной), он добился возвращения на фронт уже в январе следующего года. И снова попал в дивизионный штаб. Только в апреле 1917-го, в чине полковника Дроздовский принял командование боевой частью - 60-м Замосцким пехотным полком.
       Но ни долгожданное назначение, ни представление к высоко почитавшемуся им ордену Святого Георгия не могло сгладить впечатления, произведённого на верноподданного монархиста отречением императора и Февральской революцией. Вот характерная запись в его дневнике: "Теперь положительно ни за один день нельзя положиться, и с создавшейся у нас демагогией каждый день можно ждать какой-нибудь грандиозной боевой катастрофы... В общем, перспективы очень грустные, резко упала дисциплина под влиянием безнаказанности, и впереди многое рисуется в мрачных тонах".
       А эта запись сделана в ноябре того же года: "Ещё 20-го получил Георгиевский крест (здесь - орден Св. Георгия IV степени. - М.Л.) по давнишнему представлению -- единственный орден, к которому я никогда не был равнодушен... а между тем у меня теперь никакой радости в сердце, нисколько не стало легче на душе от этого маленького белого крестика...".
       Через несколько дней Дроздовского назначили командиром 14-й пехотной дивизии. Но русской армии уже фактически не существовало: просто руководству вот-вот готового самоликвидироваться Румынского фронта требовался предлог для вызова полковника в Яссы, где располагался фронтовой штаб, на совещание относительно дальнейших действий.
       Участники совещания не пришли к единому мнению. Действительное следствие встречи было то, что из меньшинства офицеров, объединившихся вокруг Дроздовского, сформировалось активное ядро монархистов. Началась запись в 1-ю бригаду корпуса русских добровольцев, которая к началу 1918-го года насчитывала уже несколько сотен штыков, имела собственную артиллерию и бронеавтомобили. Целью бригады было соединение с Добровольческой армией генералов Корнилова и Алексеева.
       Вынужденный уход добровольцев с Дона оборвал их связь со штабом Румынского фронта, и сбитое с толку руководство последнего, посчитав дальнейшие усилия бессмысленными, отдало бригаде приказ о роспуске.
       Однако Дроздовский не подчинился и в марте двинул отряд на свой страх и риск к Дону. Для этого пришлось преодолеть сопротивление румынского правительства, только что заключившего сепаратный мир с Центральными державами, и противодействие киевских сепаратистов, заявивших притязания на причерноморские губернии, через которые пролегал кратчайший путь из Бессарабии в казачьи области Юга России.
       26 февраля румыны попытались с оружием в руках воспрепятствовать готовящемуся передвижению русских добровольцев по железной дороге. Они ссылались при этом на нейтралитет соседней Украины. Дроздовский не дал втянуть себя в политическую дискуссию и ответил ультиматумом: "При первых враждебных действиях город Яссы и королевский дворец могут быть жестоко обстреляны артиллерийским огнём". Угроза подействовала: бывшие союзники ещё и сами подогнали русским несколько порожних составов.
       4 марта дроздовский отряд сосредоточился в Дубоссарах, откуда выступил на третий день, 15-го переправился через Южный Буг у Александровки, 28-го перешёл Днепр у Бериславля и 3-го апреля занял Мелитополь, где удалось обзавестись кое-каким обмундированием. Там же нашлись блиндированная железнодорожная платформа и мотоциклы для двух мотоциклетных команд. В других местах добровольцы позаимствовали оружие, боеприпасы и лошадей, в качестве трофеев им достались автомобили и даже пара аэропланов.
       Наконец, 21 апреля, совершенно ошеломив красных, дроздовцы ворвались в Ростов, бывший на тот момент столицей Донской Советской Республики и занятый сильным гарнизоном (12 тыс. красноармейцев, не считая мобилизованных рабочих). Красные укреплялись тут в ожидании продвигавшейся вглубь России кайзеровской армии.
       Стремительной ночной атакой добровольцам удалось захватить вокзал и прилегающие к нему улицы. Советское руководство в панике начало покидать город, но утром следующего дня со стороны Новочеркасска прибыло подкрепление. Пользуясь численным перевесом, при огневой поддержке двух гаубичных батарей и шести батарей полевой артиллерии, прикрытые огнём двух бронепоездов, а со стороны реки поддержанные залпами орудий парохода "Колхида", 28 тысяч бойцов 39-й дивизии и Латышской стрелковой бригады пошли в атаку.
       На глазах у подошедших к городу немцев добровольческий отряд отступил из Ростова. Ситуация казалась безнадёжной, как вдруг в ночь с 23 на 24 апреля Дроздовский получил сообщение от восставших донских казаков с просьбой о помощи. Подтвердился слух о гибели генерала Корнилова под Екатеринодаром, но главное - стало известно, что Добровольческая армия возвращается в область Войска Донского.
       Ростовская авантюра дроздовцев доставила казакам неожиданный профит: воспользовавшись отвлечением основных сил красных от Новочеркасска, они налетели на войсковую столицу и отбили её. Правда, сразу же им пришлось выдержать сильнейший натиск опомнившегося противника. В тяжёлый момент боя донцы уже были готовы броситься наутёк, когда разнеслась весть, что отряд Дроздовского близко. И вот, загремели вдали орудия добровольцев, и броневик "Верный", сопровождавший их во время всего похода из Ясс, въехал прямо в толпу стоявших в резерве красноармейцев, открыв ураганную стрельбу. Ободрённые казаки контратаковали, опрокинули врага и преследовали, избивая, на расстоянии пятнадцати верст.
       Вечером 25 апреля дроздовцы вступили в Новочеркасск - двухмесячный 1200-вёрстный поход завершился.
       Отказавшись от сотрудничества с командующим Донской армией атаманом Петром Красновым, считая неприемлемыми его симпатии к немцам, Дроздовский выехал в станицу Мечётинскую на встречу с деникинским штабом. В результате 12 мая его отряд, значительно пополнившийся в Новочеркасске, был включён в состав Добровольческой армии под наименованием 3-й пехотной бригады, развёрнутой затем в дивизию.
       Согласно приказа главнокомандующего, все юнкера и кадеты старших возрастов, пришедшие на Дон вместе с Дроздовским, наряду с участниками Ледяного похода производились в офицеры. Другим приказом, от 25 ноября 1918 года, была учреждена для них особая, серебряная, овальной формы медаль. Носить её полагалось на ленте цветов российского триколора, левее всех степеней Георгиевского креста и Георгиевской медали и правее других знаков отличий.
       Две ветки, дубовая и лавровая, на лицевой стороне обрамляют выпуклый рисунок, под скрещёнными мечами на нём представлена "Россия в виде женщины в древнерусском одеянии, стоящей с мечом в протянутой правой руке над обрывом, и на дне его и по скату группа русских войск с оружием в руках, взбирающаяся к ногам женщины и олицетворяющая стремление к воссоединению Единой, Неделимой, Великой России. Фон рисунка -- восходящее солнце..." (цитата взята из классического труда П. Пашкова "Ордена и знаки отличия гражданской войны 1917--1922 годов", изданного в 1961 году в Париже).
       На реверсе, в верхней части, полукругом по краю выведено: "ПОХОДЪ ДРОЗДОВЦЕВЪ", а поперёк медали: "ЯССЫ -- ДОНЪ" и "1200 верстъ". Две даты: "26.II - 25.IV.1918". Ниже, что особенно интересно, оставлено место для гравировки звания и фамилии награждённого.
       Тех, кто мог носить эту награду, к концу гражданской войны на юге России осталось в живых не так уж много. Чтобы лучше представить себе масштабы боевых потерь дроздовцев, отличавшихся в бою крайним самопожертвованием, достаточно заглянуть в историю одного из полков дивизии.
       2-й офицерский полк (он же 2-й офицерский стрелковый генерала Дроздовского, он же с августа 1919-го 1-й офицерский стрелковый генерала Дроздовского, а с апреля 1920-го - 1-й стрелковый генерала Дроздовского полк) в начале 2-го Кубанского похода за одну только ночь потерял в бою под Белой Глиной около четырёхсот человек, в том числе до восьмидесяти офицеров, убитыми.
       Позднее, уже в эмиграции, выжившие ветераны полка получили памятный золочёный крест длиной 3 см. и шириной 2 см., верхний и правый конец которого покрыты малиновой эмалью, а левый и нижний -- белой. В середине креста начальная буква фамилии шефа -- "Д". Сверху надпись: "ЯССЫ", внизу дата: "1917" - год формирования отряда.
       Их командир не увидел этого знака - в январе 1919 года он скончался в ростовской клинике, куда был перевезен из Екатеринодара в безнадёжном состоянии. Дроздовский погиб от гангрены, развившейся вследствие заражения крови от лёгкой, казавшейся вначале неопасной раны.
       Тело военачальника погребли в Екатеринодарском кафедральном соборе, но весной 1920-го, во время поражения и бегства Добровольческой армии, небольшой отряд дроздовцев ворвался в уже оставленный белыми город и вывез останки генерала в Крым, чтобы снова предать их земле на Малаховом кургане в Севастополе под чужим именем на кресте. Исторический курган, овеянный славными и трагическими воспоминаниями, сильно пострадал во время бомбежек и артобстрелов в Великую Отечественную войну, так что место последнего упокоения праха генерала Дроздовского отыскать теперь невозможно.
      
       3.
      
       Жизнь другого генерала ВСЮР, Сергея Леонидовича Маркова, сложилась сходным образом. Он родился в 1887 году в семье офицера, с отличием окончил Первый Московский кадетский корпус, Константиновское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба в Петербурге. Интерес к штабной работе сочетался у Маркова со стремлением к боевой практике, что отличало его от обыкновенного штабиста.
       Выпущенный в июне 1904 года из академии с чином штабс-капитана, Марков, как и Дроздовский, отправился добровольцем в Маньчжурию, где с самого начала Русской-японской войны дела у николаевской империи шли неважно. В августе он получил боевое крещение, и в дальнейшем, числясь офицером при штабе Восточного отряда русской Маньчжурской армии, пользовался любым предлогом, чтобы оказаться на линии огня.
       Всего за полгода Марков был награждён пятью орденами: Св. Анны 4-й, с надписью "За храбрость", и 3-й степени с мечами и бантом, Св. Станислава 3-й и 2-й степеней с мечами, Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
       В межвоенный период он много преподавал, написал учебник по военной географии, а также "Записки по истории Русской армии".
       С октября 1914-го Марков - начальник штаба 19-й пехотной дивизии. За бои у Дуклинских проходов в Карпатах он получает "Святую Анну" 1-й степени, а позднее, уже в качестве начштаба 4-й стрелковой бригады, - "Святого Владимира" 3-й степени. Именно тогда началась его дружба с командиром бригады, Антоном Ивановичем Деникиным.
       В 1915-м полковника Маркова, рвавшегося лично распоряжаться действиями солдат и офицеров на поле боя, назначили временно исполняющим обязанности командира 13-го стрелкового генерал-фельдмаршала Великого князя Николая Николаевича полка, но лишь большим с трудом, после многочисленных прошений Деникина, утвердили в этой должности. В том же году он стал кавалером ордена Святого Георгия 4-й степени, обладателем Георгиевского оружия и генерал-майором.
       1916 год Сергей Марков провёл в Закавказье, начальствовал штабом 2-й Кавказской казачьей дивизии, но снова не вылезал с передовой. Оттуда его вызвали в Петербург для чтения лекций по общей тактике слушателям ускоренных курсов при Николаевской академии. В столице боевой генерал не задержался - подал прошение о переводе обратно в действующую армию. Со слушателями курсов он попрощался такими словами: "Всё это, господа, вздор, сухая теория! На фронте, в окопах -- вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!".
       Февральская революция застала Сергея Леонидовича в несвойственной его кипучей натуре должности генерала для поручений при командующем 10-й армией. Отправленный в марте в Брянск, чтобы осадить взбунтовавшихся гарнизонных солдат, он едва избежал расправы. Неудивительно, что Марков поспешил поддержать Корниловский мятеж, был арестован и отправлен в заключение - сперва в Бердичевскую тюрьму, а затем в Быхов, где содержались под стражей Корнилов, Деникин и другие фронтовые товарищи Маркова.
       Одним из последних действий генерала Николая Духонина на посту и.о. главнокомандующего Русской армией стало освобождение "быховских сидельцев". За это, а в особенности за сознательную задержку вступления в переговоры с австро-германцами о перемирии, он заплатил жизнью: революционные матросы, прикатившие из Питера в могилёвскую Ставку с новым, уже большевистским главковерхом, бывшим прапорщиком Николаем Крыленко, учинили над генералом самосуд - пустили пулю в затылок, избили труп прикладами и растерзали штыками ("отправить к Духонину" сделалось у красных иносказательным выражением, означавшим расстрел).
       Кстати, о прапорщиках. В форме прапорщика из Быхова пробирался на Дон по призыву "Алексеевской организации" освобожденный генерал Иван Романовский. "Денщиком" при нём был Сергей Марков. В январе 1918-го Корнилов назначил его начштаба 1-й дивизии Добровольческой армии, а в феврале, после неудачной обороны Ростова, - командиром наиболее боеспособного Сводно-офицерского полка.
       Во время 1-го Кубанского (Ледяного) похода генерал Марков совершил поступок отчаянной храбрости. Добровольческая армия, только что под Екатеринодаром лишившаяся популярного командующего и ограниченная в маневре обозом с большим количеством раненых, едва не оказалась раздавленной превосходящими её численно силами красных, напиравших со всех сторон. Приняв командование 1-й отдельной пехотной бригадой (весь боеспособный состав армии не превышал в то время полутора тысяч человек), Марков в ночь на 3 апреля подошёл к расположенной возле железнодорожного переезда станице Медвёдовской. Начальство собралось у путевой сторожки, организуя переправу обоза и артиллерии. В этот момент от станции к переезду двинулся бронепоезд. Дальнейшее произошло на глазах у всех немногочисленных добровольцев. Вот как описал случившееся Деникин в своих "Очерках русской смуты":
       "Медленно, с закрытыми огнями, бронепоезд надвигается на нас... По­езд уже в нескольких шагах от переезда. У будки все: гене­рал Алексеев, командующий армией со штабом и генерал Марков... Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу.
       -- Поезд, стой. Раздавишь, с..., с.... Разве не видишь, что свои?..
       Поезд остановился.
       Пока ошалевший машинист пришёл в себя, Марков выхватил у кого-то из стрелков ручную гранату и бросил её в машину. Мгновенно из всех вагонов открыли по нам сильнейший огонь из ружей и пулемётов. Только с откры­тых орудийных площадок не успели дать ни одного выст­рела.
       Между тем Миончинский (командир батареи) придви­нул к углу будки орудие и под градом пуль почти в упор навел его на поезд.
       -- Отходи в сторону от поезда, ложись! -- раздался громкий голос Маркова.
       Грянул выстрел, граната ударила в паровоз, и он с трес­ком повалился передней частью на полотно. Другая, тре­тья -- по блиндированным вагонам... И тогда со всех сто­рон бросились к поезду марковцы. С ними и их генерал. Стреляли в стены вагонов, взбирались на крышу, рубили топорами отверстия и сквозь них бросали бомбы... Скоро всё кончилось. Слышался ещё только треск горящих пат­ронов... Взято было 400 артиллерийских и около 10 тыс. ружейных патронов. По добровольческим масштабам на несколько боёв мы обеспечены".
       Отогнав огнём второй бронепоезд, добровольцы атаковали станицу.
       Приказом Деникина имя погибшего 12 июня 1918 года под Шаблиевкой генерала Маркова было присвоено 1-му Офицерскому полку, развернутому позднее в дивизию.
       Умножение численности ВСЮР привело их, однако, к гибели. Пока Добровольческая армия действительно состояла из добровольцев, она одерживала победы. Но насильственная мобилизация крестьянства, включение в ряды дивизий военнопленных и вообще всякого сброда значительно сказались на боеспособности.
       Вот что через год белогвардейская пресса писала о марковцах устаревшим языком петербургских декадентов: "У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Но есть ещё один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы да верхи фуражек. Заглушённый мягкий голос... Сдержанность -- вот отличительная черта этих людей, которых провинциальные барышни давно очертили "томные марковцы"".
       Текст этот опубликовала в N8 за 10 октября 1919 года в недавно занятом Курске белогвардейская газета "Россия". Это был тот самый день, когда наступление Деникина на Москву окончательно захлебнулось. А уже через два месяца Марковская дивизия во время отхода Добровольческой армии к Ростову была окружена и почти целиком попала в плен на Донбассе - практически в тех же местах, где век спустя случился Дебальцевский "котёл". Марковцев под ружьём осталось так мало, что некому было вывезти тело своего шефа, похороненного на кладбище при Вознесенском соборе Новочеркасска.
       В эмиграции для уцелевших был учреждён знак полка - чёрный мальтийский (с раздвоенными концами) крест с белой узкой каймой по краям. В центре креста - чёрный прямоугольник с двумя пересекающимися диагональными линиями, окружённый терновым венцом. На концах креста указана официальная дата возникновения Сводно-офицерского полка: 12 февраля 1918 года.
       Имевшаяся у марковцев артиллерийская часть (сначала это была Артиллерийская рота, затем - 1-я Михайловско-Константиновская Сводная батарея, выросшая в бригаду), сформированная из прибывших на Дон юнкеров Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ, получила собственный нагрудный знак - золочёный мальтийский крест, покрытый чёрной эмалью, окаймлённый по краям сторон узкой красной полосой и обвитый терновым венцом с золотой литерой "М" по центру.
       Имя шефа полка в начале двухтысячных вновь прозвучало на родине: 13 декабря 2003 года в Сальске, с 1918-го по 1920-й носившем имя "Марков", этому генералу - первому из деятелей Белого движения - был установлен на родине бронзовый памятник.
      
       4.
      
       На втором году мировой войны, окончательно превратившейся в позиционную, дала себя знать усталость в рядах армий всех держав, вовлечённых в бойню. Не только французы, давно уже представлявшие собою лишь тень наполеоновских "железных людей", но и кичившиеся своей дисциплинированностью немцы всерьёз задумались о действенных способах подъёма солдат из окопов в атаку.
       Кайзеровцы стали сколачивать у себя штурмовые батальоны, русские ответили на это созданием гренадёрских взводов, практиковавших прицельное метание гранат. В приказе командующего 5-й русской армией генерала Плеве от 4 октября 1915 года говорилось об учреждении при каждой роте особой команды бомбометателей, потому что "безоружных... по недостатку винтовок имеется достаточное число в каждой дивизии". В команды следовало "избирать людей смелых и энергичных, вооружить каждого десятью гранатами, удобно повешенными на поясе, и топорами произвольного образца, а также снабдить каждого лопатой, по возможности большой, и ручными ножницами для резки проволоки".
       Постепенно гренадёры получали специальное вооружение и экипировку. А заодно и форменные знаки отличия. В ноябре 1916-го начальник Генерального штаба Русской армии, вышеупоминавшийся генерал Алексеев, докладывая венценосному главковерху Николаю II о формировании особых гренадёрских частей при пехотных и стрелковых полках, предлагал "установить для них на левом рукаве мундира и шинели особый знак, в виде нашитого из алого сукна изображения горящей гранаты, диаметром в один вершок".
       С этой "горящей гранатой" мы ещё встретимся.
       Февральская революция 1917 года, как уже было сказано, повлияла на воинскую дисциплину самым разрушительным образом. Эффект разорвавшейся бомбы произвёл Приказ N1 от 1 марта, изданный захватившим власть в столице Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов. Этим рядившимся под демократизм, но в той ситуации попросту преступным и предательским приказом, направленным солдатам Петроградского гарнизона, "гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точно исполнения", в каждой воинский части, в каждом подразделении учреждались так называемые комитеты, то есть фактически ликвидировалось единоначалие.
       Повсеместно началось братание с врагом. Безоружные солдаты массами переходили через линию фронта. Разведка противника поощряла и контролировала такие сходки, за которыми обыкновенно следовали у русских дезертирство и вооружённые бунты, сопровождавшиеся расправой над неугодными офицерами.
       Целые дивизии, взбудораженные членами своих комитетов и распропагандированные приезжими агитаторами, наотрез отказывались воевать и, покинув передовые позиции, самовольно отходили в тыл. В таких условиях командующий Юго-Западным фронтом генерал Алексей Брусилов санкционировал формирование на добровольной основе в подчинённых ему армиях "частей смерти".
       Наибольшую известность среди последних приобрёл 1-й Ударный отряд капитана (впоследствии полковника) Митрофана Неженцева, организованный при всё ещё сохранявшей относительно высокую боеспособность 8-й армии брусиловского Юго-Западного фронта. Командовал армией в ту пору Лавр Корнилов. После неудачи летнего русского наступления именно он был назначен вместо Брусилова Верховным главнокомандующим. Его Ударный отряд, героически действовавший на фронте и понёсший тяжёлые потери, после пополнения в августе был развёрнут в четырехбатальонный Корниловский ударный полк - последний вновь сформированный полк Русской армии.
       Перебазировавшийся вслед за своим прежним армейским начальником в могилёвскую Ставку, участия в Корниловском мятеже полк не принимал. И всё же, опасаясь расформирования, Неженцев обратился к возглавлявшему французскую военную миссию генералу Нисселю с просьбой о переброске его части во Францию. Кончилось тем, что внушавший подозрение полк был "от греха подальше" включён в состав сформированной в основном из военнопленных славян 1-й Чехо-Словацкой стрелковой дивизии - сначала как 1-й Российский ударный, а затем как Славянский ударный. Что интересно, все прежние знаки отличия, включая эмблемы и звание "корниловцы" были за ним сохранены.
       Когда большевистский переворот в Петрограде стал свершившимся фактом, отчаянный приказ Духонина бросил корниловцев на Кавказский фронт. Это был всего лишь трюк: глядишь, повезёт добраться до Новочеркасска. Однако организованно прибыть в казачью область полку не удалось - сказалось противодействие железнодорожных служащих и сопротивление гарнизонов на всём пути следования. Лишь около шестисот человек вместе с Неженцевым достигли цели. Туда же, в Новочеркасск, вскоре прибыл Корнилов, шеф полка, чтобы возглавить миниатюрную армию.
       Корниловский ударный полк вошёл в состав 1-й Добровольческой дивизии, вместе с которой ему ранней весной 1918 года пришлось с боями прорываться на Кубань. При неудачном штурме Екатеринодара с разницей в сутки погибли Корнилов и Неженцев. Всего же с июня 1917-го по ноябрь 1920-го полк, развёрнутый было в 1919 году в дивизию трёх- и даже какое-то время четырёхполкового состава, но затем снова сведенный из-за больших потерь к первоначальной организации, участвовал в 570 боях и потерял в них убитыми 13 674 человека, ранеными 34 328 человека, - то есть всего около пятидесяти тысяч бойцов. Несколько раз (например, под Каховкой в 1920-м) корниловские части уничтожались практически полностью.
       Неудивительно, что и форма корниловцев напоминала о смерти - чёрно-красные фуражки с серебряным черепом и костями на околыше, чёрные мундиры с белыми кантами, чёрно-красные погоны с серебряной "адамовой головой" и белыми выпушками, нашивка с черепом и костями на левом плече, серебряные кольца с черепом, чёрно-красное знамя с белым черепом и костями.
       Те же атрибуты присутствуют на жетоне и на знаке полка. Жетон в форме гербового щита копировал нарукавную нашивку - в верхней части его так же имелась дуговая надпись "КОРНИЛОВЦЫ", а в нижней, под двумя поднятыми вверх и скрещенными мечами, изображалась пылающая граната (память о гренадёрском прошлом) и дата: "1917--18". Знак полка представлял собой покрытый чёрной эмалью и белый по краям равносторонний крест, положенный на терновый венец, под которым располагался остриём вверх и наискось, слева-направо, серебряный с золотой рукоятью меч. В центре - голубой щит, как на жетоне, только без даты, и мечи опущены вниз.
       История алексеевцев более коротка, но не менее трагична.
       Костяк их - образованный в феврале 1918-го Партизанский полк Добровольческой армии. "Состав полка, - вспоминал один из его ветеранов, - был: молодые офицеры, юнкера, студенты, кадеты, гимназисты, казаки - в главном зелёная молодёжь. Впоследствии цветами формы полка стали синий и белый - цвета юности, в память именно этой молодёжи, пошедшей с Алексеевым и Корниловым в Первый Кубанский поход". Под Екатеринодаром партизаны, насчитывавшие примерно восемьсот штыков, потеряли до пятисот человек из своего состава.
       После смерти осенью 1918 года организатора добровольческого движения на Юге России полк получил новое название - Партизанский генерала Алексеева пехотный. А зимой Первый конный (Конно-партизанский) полк и батарея лёгкого артиллерийского дивизиона тоже стали именоваться Алексеевскими. В октябре 1919 года они были переформированы в дивизию.
       Алексеевцы носили белые фуражки с синим околышем и синие погоны с белой выпушкой. Пехота (то, что от нее уцелело) получила свой знак только через двадцать лет, по решению Русского Обще-Воинского Союза (РОВС). Это был крест белого металла, с удлинёнными вертикальными сторонами, разделённый надвое по горизонтали: верхняя часть креста покрывалась белой эмалью, нижняя - голубой. В центре креста золочёная литера "А", выполненная славянской вязью, и дата: "1917".
       Собственные знаки имели также алексеевцы-кавалеристы и артиллеристы. У первых он напоминал знак корниловцев: чёрный эмалированный равносторонний крест с белой каймой, диагонально положённый меч, рукоятью вниз, терновый венец, но только "наброшенный" на верхнюю сторону креста, а вместо "адамовой головы" на голубом щите корниловцев - фирменное "А" и та же дата под ней.
       Вариант для артиллеристов: вместо креста на терновый венец положены два скрещенных орудийных ствола, накрытые сверху полковой литерой.
       Сразу после своего развёртывания Алексеевская дивизия оказалась втянутой осенью 1919 года в общее отступление добровольческих войск. Она несла при этом настолько большие потери, что по прибытии в Крым в марте 1920-го превратилась в бригаду, а затем и вовсе была расформирована из-за малочисленности.
       Последний бой Алексеевского пехотного полка в октябре 1920 года под Богдановкой закончился тем, что 2-й батальон, состоявший из бывших красноармейцев, сдался в плен будёновской коннице. Командир части полковник Петр Бузун сообщил во врангелевский штаб, что его полка больше не существует.
      
      
       СЕВЕРНАЯ АРМИЯ
      
       После петроградских событий осени 1917 года власть Советов "по телеграфу" вначале установилась на большей части страны. Не составили исключения и Мурманск с Архангельском, где были сосредоточены значительные запасы военных материалов, которыми союзники по Антанте снабжали Временное правительство. Надежда англо-французов удержать с помощью этих поставок фронт на Востоке оказалась несбыточной. Когда же Советское правительство, не посчитавшись с их интересами, заключило в Бресте сепаратный мир, а германские войска беспрепятственно высадились в Финляндии, Антанта встала перед вопросом: как сделать так, чтобы припасы, накопленные в северных русских портах, не достались врагу.
       Весной 1918 года с одобрения местного совдепа в Мурманске сошли на берег английские, французские и американские войска под общим командованием английского генерала. Официально говорилось о поддержке большевиков в отражении прогермански настроенных финнов, активизировавшихся в Карелии и на Крайнем Севере, в районе Печенги.
       Продвижение на 600 км к югу, занятие Кеми, Онеги и взятие под контроль северного участка стратегически важной Мурманской железной дороги подготовило благоприятные условия для высадки в Архангельске 2 августа новых сил, состоявших из канадцев, австралийцев, американцев, французов, итальянцев и сербов. Одновременно в городе произошёл переворот, подготовленный капитаном 2-го ранга Георгием Чаплиным. Формально власть перешла к Временному правительству Северной области (первоначально - Верховное управление Северной области, ВУСО), возглавлявшемуся социалистом Николаем Чайковским. Фактически же это правительство полностью зависело от иностранцев.
       По всей видимости, ещё в 1916 году, во время службы на подлодке Королевского ВМФ, капитан Чаплин, новый командующий всеми сухопутными и морскими силами ВУСО, был завербован английской разведкой. Она-то и помогла ему перебраться из Петрограда на север, снабдив документами на имя британского офицера Томсона. Но предпринятая им в начале сентября попытка нового переворота, теперь уже с целью свержения правительства социалистов и установления военной диктатуры, вызвала в Архангельске политическую стачку. Поэтому зарубежные кураторы стали подыскивать нового кандидата на его роль.
       Сначала их выбор пал на полковника Дурова, затем - на последнего начальника Генерального Штаба русской армии при Керенском генерал-майора Марушевского, арестованного победившими большевиками в Петрограде, но выпущенного из тюрьмы под честное слово и благополучно скрывшегося. До Февральской революции он неплохо зарекомендовал себя при штабе русских экспедиционных сил, воевавших на территории Франции. Но и Марушевский оказался бессилен насадить дисциплину в подчинённых ему пестрых по составу и вооружению отрядах, не признававших формы и не носивших погон. Тогда в январе 1919-го его заменили генерал-лейтенантом Миллером.
       Евгений Карлович Миллер всю жизнь был штабистом и администратором. Много лет он провёл за границей в качестве военного атташе. Недолгое командование 26-м армейским корпусом в Карпатах должно было оставить у него самые неприятные воспоминания: в апреле 1917 года генерала избили и арестовали его собственные солдаты за приказание снять красные революционные банты. Миллера отправили под конвоем в столицу. Однако здесь ему не только удалось избежать наказания, но и организовать себе загранкомандировку в качестве представителя русской Ставки при Итальянской главной квартире.
       В ноябре Миллер порвал с новой, большевистской Ставкой, и весной 1918-го перебрался в Париж, где занялся вопросами возвращения на родину частей русского экспедиционного корпуса - для борьбы с красными. За этим занятием его застал настойчивый призыв посетить Россию лично. Вскоре последовало официальное предложение от правительства Северной области занять пост генерал-губернатора.
       В январе Миллер прибыл на ледоколе в Архангельск, быстро расширил свои полномочия до командующего армией, фронтом и, наконец, в сентябре стал Главным начальником Северного края, с диктаторскими полномочиями.
       Нельзя не признать его организаторских способностей: летом 1919 года контрреволюционные силы за Полярным кругом количественно возросли. Но увеличенная путём мобилизации местного населения и включения в её ряды дезертиров и пленных Северная армия, хотя она и простиралась численно за пятьдесят тысяч человек (без учёта десятитысячного ополчения), представляла собой во всех отношениях негодный инструмент. Не помогали и организованные офицерские школы, в которых преподавали иностранные инструкторы.
       Для поднятия морального духа стали практиковать награждение упразднёнными революцией орденами и медалями, иногда добавляя в них что-нибудь новое. Так, орден Святого Георгия покрывали не привычной белой, а зелёной эмалью, и т.д. Учредили и собственную медаль. Об изяществе её, правда, не позаботились. На аверсе этой топорно выполненной, чрезмерно изобилующей деталями награды в центре была изображена крылатая Победа, держащая меч в правой руке и щит в левой. По левую сторону от неё -- русский солдат, заряжающий винтовку, и солдаты союзных войск, ведущие стрельбу: англичанин, американец, француз, итальянец и серб. Сверху на реверсе - двуглавый орёл без короны, с распущёнными крыльями, держащий в лапах венок и меч. На груди орла щит с изображением святого Георгия. Внизу - погрудные фигуры всё тех же солдат-союзников, окружающие русского. Под орлом надпись:
       "МЕДАЛЬ В ПАМЯТЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ СЕВЕРНОЙ ОБЛАСТИ ОТ БОЛЬШЕВИКОВ",
       Но и награды не могли увлечь в бой северное воинство. Даже опыт с интернациональным Славяно-Британским легионом окончился плачевно. Эта часть, в которую поначалу записалось много кадровых офицеров, постепенно дошла до принудительной вербовки, взбунтовалась и попыталась перейти к красным. Мятежников разоружили, некоторых из них потом расстреляли британцы.
       В конце концов, на Северную армию союзники стали смотреть, как на прожорливый сброд. Белое дело вообще уже в то время не пользовалось сочувствием за рубежом. В рабочей среде на Западе крепли голоса тех, кто симпатизировал Советской республике. С этим внутриполитическими течением правящему классу вскоре пришлось считаться.
       Казалось бы еще совсем недавно английский премьер Ллойд Джордж вещал в стенах парламента: "Мы не можем сказать русским, борющимся против большевиков: "Спасибо, вы нам больше не нужны. Пускай большевики режут вам горло". Мы были бы недостойной страной!.. А поэтому мы должны оказать всемерную помощь адмиралу Колчаку, генералу Деникину и генералу Харькову".
       Неизвестно, какому "генералу Харькову" собирался оказать всемерную помощь Ллойд Джордж, но под впечатлением успехов Красной армии, а также уступая давлению общественного мнения, его правительство отказалось поддерживать антибольшевистские силы в России, свернуло поставки продовольствия и боеприпасов. Иностранный воинский контингент был эвакуирован из Северной области, предоставив русских их собственной участи.
       Иностранцы и раньше не выказывали желания сражаться, ограничившись в основном удержанием территории и созданием на ней концентрационных лагерей, а также облётом побережья на аэропланах ради эффектных кадров для кинохроники. До поры до времени красные не создавали сколько-нибудь серьёзной угрозы этому положению. Но опыт, мощь и численность Красной армии на северном направлении постепенно росли, так что теперь поражение оставленного с ними один на один миллеровскогого войска, предпринявшего между тем осенью 1919-го последнюю отчаянную попытку наступать, было вполне предсказуемо. Декабрьский контрудар загнал северян в порты, оттуда всего около 800 человек с генералом Миллером сумели эвакуироваться морем 19 февраля 1920 года. Остальные рассеялись или сдались.
       В эмиграции бывшие военнослужащие Северной армии создали ветеранское "Общество северян", учредившее для своих членов особый памятный знак - покрытый белой эмалью серебряный Андреевский крест, с узкой голубой каймой по краям. На левом верхнем конце креста надпись "АРХАНГЕЛЬСК", на правом -- "МУРМАНСК", на левом нижнем - "1 АВГУСТА 1918", на правом - "19 ФЕВРАЛЯ 1920". В центре креста серебряный двуглавый орёл под тремя коронами. Носить знак полагалось на винте в петлице штатского костюма. Вот собственно и всё, что известно о нём, - ни образцы, ни списки награждённых не сохранились.
       Антисоветсткое сопротивление на севере и в Заполярье окончилось. Остаётся рассказать о дальнейшей судьбе и трагическом конце генерала Миллера. Перебравшись из Норвегии во Францию, он стал главноуполномоченным по военным и морским делам генерала Петра Врангеля, в то время ещё продолжавшего вооружённую борьбу на Юге России. Позднее занимался денежными делами великого князя Николая Николаевича. А с 1925 года сделался старшим помощником председателя Русского обще-воинского союза (РОВС). После похищения агентами ОГПУ в 1930 году в Париже главы этой организации, Александра Кутепова, Миллер заместил его. 22 сентября 1937-го он в свою очередь был похищен и тайно вывезен из Гавра в Ленинград на теплоходе "Мария Ульянова". Организовать поимку генерала помогли супруги-предатели - Николай Скоблин, бравый корниловец, кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени, и его жена, популярная певица Надежда Плевицкая. Их разоблачение вызвало грандиозный скандал, в очередной раз расколовший белоэмиграцию. В 1940-м осуждённая Плевицкая скончалась во французской тюрьме. Неизвестно в точности, где и при обстоятельствах погиб её муж. В рассекреченном ФСБ деле Миллера имеется следующая собственноручная записка Скоблина: "11 ноября 37. Дорогой товарищ Стах! Пользуясь случаем, посылаю Вам письмо и прошу принять, хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза. Сердце моё сейчас наполнено особой гордостью, ибо в настоящий момент я весь, целиком, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22 сентября (день похищения генерала Миллера. - М.Л.). Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моём Великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине -- Советском Союзе... Сейчас я твёрд, силён и спокоен и верю, что Товарищ Сталин не бросит человека...".
       Скоблин не предусмотрел того, что опытный Миллер, собираясь на встречу "с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах, Штроманом и с Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству", оставит записку с указанием куда, к кому и, главное, с кем он направляется. Версии дальнейшего противоречивы и неясны. То ли Скоблина, сумевшего скрыться в советском посольстве, тайком перевезли в Испанию, где, по словам ветерана отечественных спецслужб Павла Судоплатова, выкинули из самолёта, то ли переправили в СССР и уже здесь потихоньку ликвидировали.
       Что же касается Миллера, то его доставили в Москву и поместили во внутреннюю тюрьму на Лубянке, откуда, безрезультатно адресуясь к наркому Ежову, он просил позволения посетить инкогнито православную церковь.
       Вместо этого 11 мая 1939 года бывшего командующего Северной армией расстреляли.
      
      
       ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ
      
       Вооружённое сопротивление большевикам в Поволжье, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке начало разворачиваться зимой 1918 года. В разных местах оно носило различный характер и осуществлялось под взаимоисключающими (монархическими, социалистическими, либерально-демократическими, националистическими и др.) лозунгами. В сочетании с другими факторами, это привело в итоге к закономерному краху.
       Хотя начало было ободряющим. В Уральске, например, местные казаки разогнали Совет рабочих, киргизских и крестьянских депутатов. И тут же учредили своё собственное Войсковое Правительство. В июне, отразив наступление красных и отбросив их к Саратову, казаки удерживали протяжённый фронт по линии Ершово-Новоузенск и далее на север к Бузулуку. В ознаменование успехов Войсковой Круг учредил награду - крест (орден) и медаль Святого Архангела Михаила.
       Штампованный бронзовый крест диаметром 40 мм имел в медальоне изображение небесного покровителя уральского казачества, верхом на коне, прободающего копьём дракона. Прямые лучи креста украшали надписи: на верхнем - "ЗА В?РУ", на левом и правом - "ОТЕЧЕСТВО" и "ЯИКЪ" (прежнее название реки Урал, упразднённое Екатериной II, искоренявшей таким образом память о Пугачёвском бунте, разгоревшемся как раз среди яицких казаков), на нижнем - "И СВОБОДУ".
       Тот же девиз, но только пущенный по кругу, и конную фигуру в центре получила Михайловская медаль. Впрочем, сведения о внешнем виде медали основаны исключительно на воспоминаниях - ни одного её образца не сохранилось.
       Обе награды носились в колодке малинового цвета, символизирующего Уральское Казачье Войско, в форме которого присутствовали малиновые погоны, малиновые лампасы, малиновые верхи папах и околыши фуражек.
       Реверс креста и медали был гладким, на нём гравировался номер награды.
       Как прежде Георгиевского ордена, так теперь Михайловских наград можно было удостоиться только за военные заслуги.
       Кресты и медали, чеканившиеся в Омске, долго не могли найти своих героев. Так, есаулу Петру Хорошхину, ставшему первым кавалером креста в июне 1918-го, тот достался лишь осенью. Биография этого человека примечательна. В Первую мировую войну Хорошхин командовал сотней 2-го Уральского казачьего полка, за отличия в боях получил три ордена. В белой армии дослужился до полкового командира, но тяжёлое ранение прервало его военную карьеру. Произведённый в полковники, Хорошхин перебрался в Крым, откуда эвакуировался в 1920 году вместе с остатками разбитых врангелевцев. Вскоре он тайком вернулся на родину - сперва в Уральск, а затем в Саратов, где возглавил подпольную организацию бывших офицеров. Дальше - разоблачение, суд и расстрел.
       Любопытна история последних награждений. В конце февраля 1920-го, когда казачья Уральская армия практически перестала существовать, прижатая к Каспию и блокированная в форте Александровский, креста удостоились представители британской военной миссии, участвовавшие в отступлении, - майор Ленокс Бретт О'Брайен, капитаны Сеймур Броклебанк и Алан Дуглас Седдон. О'Брайен кроме того был ещё и зачислен в казаки. Редкий случай! Сержанты Джеймс Биверс, Томас Делани и Джек Би заслужили по медали. Однако английское правительство, не желавшее в то время портить отношения с Советами, запретило своим военнослужащим носить эти награды.
       Борьба с красными на первых порах представляла собой партизанщину. В феврале 1918 года в Красноярске штаб-ротмистр Ямбургского уланского полка Эрвин Фрейберг сколотил вооружённую группу из кадет 1-го Сибирского кадетского корпуса и гимназистов. Его отряд, получивший название Ачинского и впоследствии в качестве эскадрона влившийся в Сибирскую армию белых, действуя в районе Красноярск-Минусинск-Ачинск, доставлял большевикам массу хлопот, сковывал порой довольно значительные их силы. В сентябре того же года для чинов уже переформированного ачинского отряда был учреждён крест. Праобраз его - знак войсковой части Русской императорской армии, где прежде служил Фрейберг. В эмиграции ветераны-ямбуржцы на этом основании считали фрейбергов конно-партизанский отряд как бы продолжением своего полка.
       Изящный белой эмали крест ачинцев имел восьмиконечную "мальтийскую" форму, позади него располагался терновый венец. Через красный медальон, окружённый сплошной лавровой ветвью, пущено вертикально вверх лезвие меча с золочёной рукоятью. Надписи на горизонтальных сторонах креста: "3.III" и "1918" - дата первого боя отряда. Крепился крест на левую сторону груди в розетке бело-сине-красных национальных цветов России.
       Враги большевиков неоднократно, хотя и безуспешно, пытались сорганизоваться, чтобы выступить на борьбу единым фронтом. Результатом одной из таких попыток стало Временное Всероссийское правительство, неофициально именовавшееся Директорией, образованное 23 сентября 1918-го в Уфе в результате достигнутого шаткого компромисса между политически разнородными силами - правыми эсерами (не приняв Октябрь, они откололись от партии социалистов-революционеров), конституционными демократами и народными социалистами. Директория рассматривала себя в качестве правопреемницы свергнутого Временного правительства в Петрограде и констатировало, что "впредь до созыва Всероссийского Учредительного Собрания является единственным носителем верховной власти на всём пространстве государства Российского".
       Среди того немногого, что успела осуществить Директория, было учреждение ордена "Освобождение Сибири". В объявленных Обществом художников и любителей изящных искусств Степного края условиях конкурса на дизайн награды особо подчеркивалось: "Орден должен воплощать идею Возрождающейся России из смуты гражданской войны. Символом возрождения могут быть мотивы, заимствованные из русских национальных сокровищ древней орнаментальной мистики и современных графически переданных аллегорий".
       Из сокровищ мистики позаимствовали необычной формы и расцветки крест, получивший четыре степени и два варианта исполнения - военный (с казацкими шашками, скрещенными позади креста) и гражданский (без шашек). Изготавливался он из золота (кроме 4-й степени) и малахита (тоже кроме 4-й, в которой малахит заменялся зелёной эмалью). В центре креста стояла дата: "1918" - год начала "освобождения Сибири". Лента ордена - бело-зелёная.
       Награду утвердили, изготовили пробные образцы, но вручить никому не успели - поторопились с "возрождением из смуты". В ночь с 17 на 18 ноября правые эсеры, члены Директории, стремительно терявшей популярность, были арестованы в Омске казаками, и после тайного голосования сибирские министры вручили власть монархисту, адмиралу Колчаку.
       Александр Колчак, в прошлом полярный исследователь и специалист по морскому минированию, объявил себя Верховным правителем России. На подконтрольной ему территории он восстановил многие законы и учреждения бывшей империи, не забыв и об упразднённой большевиками наградной системе. Правда, активировал её лишь частично. Снова начались вручения орденов Святого Георгия и Святого Владимира, но только до 2-й степени включительно. С высшей степенью в условиях гражданской войны адмирал решил повременить. Не награждал он этими степенями двух главных русских боевых орденов ещё и по той причине, что прежде это было исключительной прерогативой монарха. Зато "нижестоящий" орден Святой Анны всех степеней и Георгиевские солдатские кресты выдавались без ограничений.
       А вот от польских орденов - Святого Станислава и Белого Орла - Колчак, кавалер "Станислава" 2-й (за Порт-Артур) и 1-й степеней (за успешное командование на Балтике в 1914-1916 гг.), предпочёл вообще отказаться.
       Битвы 1919 года, начавшиеся молниеносными успехами колчаковских армий, закончились их поражением. 27 декабря эшелоны, забитые эвакуировавшимися на Дальний Восток солдатами, гражданским населением и золотом (в наследство адмиралу досталась значительная часть золотого запаса Российской империи, захваченного у большевиков в Казани летом 1918 года), остановили под Нижнеудинском чехословаки, контролировавшие Транссиб. Паровозы тут же отцепили и угнали.
       Нам, любящим провести каникулы в сказочной рождественской Праге, не следует забывать о роли чехов в гражданской войне. В апреле 1917-го из них и словаков - пленных солдат вражеской австро-венгерской армии - был сформирован корпус. После заключения Брестского мира братьев-славян перекинули в Поволжье и Сибирь - подальше от немцев, в нарушение договоренности с Советами продолживших движение на восток. Им выделили эшелоны для переброски в Приморье, оттуда корабли Антанты должны были доставить их во Францию для продолжения вооружённой борьбы. Но в мае 1918-го чехословаки испугались, что после объявленной сдачи оружия снова попадут в лагеря. Их отряды, разбросанные по всему Транссибу, взбунтовались и свергли советскую власть вплоть до Владивостока, а затем соединенными силами двинулись на запад, захватили Екатеринбург, Симбирск, Казань.
       7-го августа в Казани добычей чехословацких легионеров едва не сделались все 657 миллионов рублей в золотых монетах (около 330 миллионов долларов по тогдашнему курсу), кредитные билеты, платина, драгоценности. Но тогда всё это почти целиком успела эвакуировать Народная армия Владимира Каппеля (почти целиком, потому что нескольких миллионов каппелевцы всё-таки недосчитались). Вскоре после того легионеры отказались от участия в боях с регулярной Красной армией и занялись тыловыми карательными операциями против партизан, для чего опять рассредоточились по Транссибу.
       Когда начальник французской военной миссии при колчаковском правительстве генерал Морис Жанен, которому фактически подчинялись чехословаки, натолкнулся на резкий отказ Колчака выдать золото, он сдал адмирала его давним врагам эсерам, на короткое время захватившим власть в Иркутске. Трагическую развязку ускорила ставшая известной телеграмма Верховного правителя во Владивосток с приказанием тщательно досматривать имущество покидающих Россию иностранцев. Эсеры и чехи в свою очередь передали пленника большевикам вместе с большей частью сокровищ, купив тем самым помилование для первых и билет домой для вторых. Сколько последние при этом прикарманили - загадка. Но известно, что вернувшиеся на родину легионеры основали собственный Легиабанк - один из крупнейших банков Чехословакии.
       А брошенные ими без паровозов в сибирских снегах эшелоны стали могилами на колесах для тысяч русских людей.
       В ночь с 6 на 7 февраля 1920 года адмирал Колчак был расстрелян по решению большевистского Иркутского военно-революционного комитета. Спустя четыре дня, принявший командование остатками разгромленных колчаковцев генерал-майор Сергей Войцеховский "в воздаяние исключительных опасностей и трудов, понесённых войсками Восточного фронта в беспримерном походе с берегов Иртыша за Байкал" учредил награду - знак отличия военного ордена "За Великий Сибирский поход", скопированный с другого, более известного - знака отличия 1-го Кубанского (Ледяного) похода.
       Награда имела две степени: 1-я на Георгиевской ленте -- для всех участников сражений, и 2-я -- для совершивших поход, но в боях не принимавших участия, на ленте ордена Святого Владимира.
      
      
       СБЕЖАВШИЙ ТИГР
      
       Русским золотом, спасаемым белыми от большевиков, успели поживиться не только чехословаки. На один из эшелонов, застрявших в Чите, наложил тяжёлую лапу казачий атаман, два года бывший полновластным хозяином этого края, - Григорий Семёнов.
       Это была в своём роде героическая личность. Уроженец Забайкалья, в двадцать четыре года Семёнов стал кавалером ордена Святого Георгия 4-й степени: в ноябре 1914-го под Варшавой хорунжий Семенов с казаками отбил у немцев знамя 1-го Нерчинского полка и обоз Уссурийской бригады, в которую входил полк. Два года спустя он удостоился другой почётнейшей награды за храбрость - Георгиевского оружия.
       Сослуживцем Семёнова был Роман фон Унгерн-Штенберг, с которым его не раз в дальнейшем сводила судьба, а полковым командиром - Пётр Врангель, будущий белый вождь. Вот как отзывался впоследствии Врангель о своём подчиненном:
       "Семёнов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, ко времени принятия мною полка, состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой смёткой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семёнову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны".
       Не всё в этой характеристике справедливо. Образование Семёнов получил первоначально и правда домашнее, но среди книг, хранившихся в сундуках его отца, были, например, буддистские сочинения, знакомством с которыми и теперь-то немногие могут похвастать. Кроме бурятского и монгольского, он владел ещё и английским языком. В юности интересовался археологией и палеонтологией, даже принимал участие в научной экспедиции для пополнения экспозиции Читинского краевого музея, занимавшейся раскопками в окрестностях его родной Куранджи.
       Неширокого кругозора Семёнову вполне хватило, чтобы увидеть, к чему всё покатилось после Февральской революции (монархистом, кстати сказать, он никогда не был). Его докладная записка на имя военного министра Керенского с предложением сформировать конный полк из бурят и монголов, чтобы "пробудить совесть русского солдата, для которого живым укором были бы эти инородцы, сражающиеся за русское дело" возымела действие: летом 1917 молодого есаула назначили комиссаром Временного правительства в Забайкалье.
       Случилось так, что Семёнов одним из первых поднял оружие против новой, послеоктябрьской власти. Распознав в классово чуждом казаке врага, читинские большевики попытались арестовать его. Но тот бежал через границу в Маньчжурию, пополнил и вооружил свой Особый маньчжурский отряд за счёт распущенных им частей, охранявших КВЖД, и в конце января вторгся в восточную часть Забайкалья, Даурию. Красные немедленно мобилизовали все силы. Возник первый из фронтов гражданской войны - Даурский (командующий - Сергей Лазо).
       Успех вначале не сопутствовал Семёнову. В марте ему пришлось отступить. Однако в апреле он вновь перешёл границу и, присоединяя по пути казаков, восставших против советской власти, двинулся к Чите.
       Взять город в тот раз не удалось. Но отброшённый в Маньчжурию Семёнов не оставил своих попыток. Теперь, когда он сделался атаманом, имел в подчинении генералов и штаб-офицеров, Антанта, ставившая себе целью отторгнуть от России Сибирь и Дальний Восток, сделала на него серьёзную ставку.
       28 августа казаки всё-таки захватили Читу.
       Отношения с пришедшим к власти в Омске Колчаком у Семёнова с самого начала не сложились. Адмирал был сторонником строгой дисциплины, атаман - казачьей вольницы. Последний не признал первого как Верховного правителя России, первый формально сместил последнего со всех должностей. Конфликт удалось несколько замять лишь в начале 1919-го. Весной атамана назначили командиром корпуса, которым, впрочем, именуя это соединение Отдельной Восточно-Сибирской армией, он уже командовал и так, без всяких назначений, а летом произвели в генерал-майоры. Но воевать под началом Колчака в Поволжье и на Урале, где в то время решалась судьба всего белого востока, Семёнов не стал. Что же, кроме честолюбия, удерживало его на месте? Собственные бандиты, бесчинствовавшие в Чите и по всему Забайкалью.
       Семёновские казаки обожали пороть нагайками. До смерти. После двухсот ударов их жертва обычно расставалась с жизнью. Пьяные вояки (сам атаман, чья мать была из старообрядческой семьи, спиртного не употреблял) рубили шашками головы первым встречным - просто ради потехи. Женщин насиловали.
       Против атамана и его шайки свидетельствовали и те, кто был с ними вроде как по одну сторону фронта. Начальник Читинской областной тюрьмы доносил в сентябре 1918 года Временному Сибирскому правительству о том, как около сорока вооружённых семёновцев, явившихся в тюрьму ночью, потребовали выдать им содержавшихся в камерах большевиков. Когда тюремщик подчинился и открыл камеры, арестованных забрали и увезли в штаб отряда, где пытали и убили всех.
       Один из ближайших сподвижников атамана дал на суде в 1946 году следующее показание о семёновских подручных: "Однажды насильственно мобилизованные казаки, не желая служить Семёнову, убили своих офицеров и перешли к партизанам. Вскоре в их станицу прибыл отряд Чистохина. Были собраны все старики. Их запрягли в сани и приказали везти убитых офицеров на кладбище. Там стариков расстреляли, а станицу сожгли".
       Вот для кого был установлен атаманом крест "За храбрость" на Георгиевской ленте. Он представлял собой практически точную копию Георгиевского креста, только на лицевой стороне в верхней его части было помещено изображение солнца в лучах, на левой и правой - по букве "О", на нижней - "М". Вместе это означало "Особый маньчжурский отряд".
       Имелась и медаль с тем же названием, конным Георгием, солнцем и надписью "Особый маньчжурский отряд" по ободку.
       Одновременно возник знак отряда, с двуглавым орлом без корон, держащим в лапах змею, атаманским вензелем "АС" на груди у птицы и датой "1917", разнесённой по две цифры на каждое крыло. К двадцатилетию отряда 1937 году был выпущен вариант этого знака с добавлением внизу трёхцветного бело-сине-красного щита и датой на нём: "1937"
       Играли в "казаки-разбойники" не только семёновцы. В октябре белогвардейский генерал Павел Иванов-Ринов так охарактеризовал положение на Дальнем Востоке: "Хабаровск, Нижний Амур и железная дорога Хабаровск -- Никольск заняты атаманом Калмыковым, которого поддерживают японцы, за что Калмыков предоставляет им расхищать неисчислимые ценности Хабаровска. Японцы в свою очередь предоставляют Калмыкову открыто разбойничать, именно: разграбить хабаровский банк, расстреливать всех, кого захочет, смещать и назначать начальников окружных управлений Хабаровска и осуществлять самую дикую диктатуру".
       О Семёнове генерал выразился так: "Семёнов, поддерживаемый также японцами, хотя и заявляет о своей лояльности в отношении командного состава и правительства, позволяет своим бандам также бесчинствовать в Забайкалье, именно: реквизировать наши продовольственные грузы, продавать их спекулянтам, а деньги делить между чинами отрядов".
       Среди остановленных и ограбленных семёновцами эшелонов был и состав с сорока двумя миллионами золотых рублей. Одну часть добычи атаман потратил на своё войско, а другую (1,5 тонны золота в 33 ящиках) передал своим непосредственным хозяевам, японцам, которые впоследствии присвоили это золото.
       И всё-таки именно Семенову разгромленный и обречённый Колчак вручил то, что ещё оставалось от белой Сибири. В указе Верховного правителя России от 4 января 1919 года говорилось: "Предоставляю Главнокомандующему вооружёнными силами Дальнего Востока и Иркутского Военного Округа Генерал-Лейтенанту Атаману Семёнову всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины, объединённой Российской верховной властью.
       Поручаю Генерал Лейтенанту Атаману Семёнову образовать органы Государственного Управления в пределах распространения его полноты власти".
       Это легитимизировало и продлило поддержанное японцами антибольшивистское сопротивление в Забайкалье ещё на некоторое время. Но когда Япония, побеждённая красными на дипломатическом фронте, вывела свои войска, дни казачьей вольницы были сочтены. 22 октября пала Чита. Семёнов, некогда напомнивший английскому полковнику "тигра, готового прыгнуть, растерзать и разорвать", герой Первой мировой, в одиночку напавший на дюжину врагов, чтобы отбить пленного казака, теперь бросил всех и бежал из Читы на аэроплане в Манчьжурию.
       Там в августе 1945-го, после уничтожения советскими войсками японской Квантунской армии, он был арестован. В ходе заседания Военной коллегии Верховного суда СССР на вопрос государственного обвинителя: "Применялись ли расстрелы населения?" - Семенов ответил: "Применялись". На вопрос: "Много расстреляли?" - "Я не могу сейчас сказать, какое количество было расстреляно, так как непосредственно не всегда присутствовал при казнях". На вопрос: "Много или мало было расстреляно?" - "Да, много". На вопрос: "А другие формы репрессий вы применяли?" - "Сжигали деревни, если население оказывало нам сопротивление".
       30 августа 1946 года атаман был повешен.
      
      
       СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ АРМИЯ
      
       В обстановке послеоктябрьского хаоса организовать вооружённое выступление в столице оказалось невозможно. Будущие лидеры и рядовые бойцы контрреволюции, сумевшие избежать ареста или выбраться из застенка под "честное слово", устремились на окраины разваливавшейся державы.
       Путь одного из них, генерала бывшей царской армии Николая Юденича, зимой 1919-го лежал в Гельсингфорс, на территорию Финляндии. После переворота в метрополии это великое княжество объявило себя независимой республикой, а затем даже королевством. К тому времени там уже завершилась собственная гражданская война, принёсшая победу белофиннам.
       Пробравшегося в новоиспеченную монархию генерала ждал прохладный приём. Правда, финны допустили у себя организацию "Русского комитета", объявившего теперь Юденича национальным лидером с диктаторскими полномочиями, однако они не желали, равно как и другие недавно появившиеся на Балтике государства, принимать активное участие в русской смуте, не без основания полагая, что тем самым выроют могилу своей неожиданно обретённой независимости от России.
       Напрасно Юденич, чей авторитет был завоёван победами над турками в 1915-1916 годах в качестве командующего Кавказской армией, вёл напряжённые переговоры с финнским регентом Маннергеймом, ездил в Стокгольм просить поддержки у бывших союзников по Антанте и пытался объединить всю разномастную антибольшевистскую публику под нейтральным флагом, заявляя со страниц русскоязычной хельсинской газеты "Северная жизнь": "У русской белой гвардии одна цель -- изгнать большевиков из России. Политической программы у гвардии нет. Она и не монархическая, и не республиканская. Как военная организация, она не интересуется вопросами политической партийности. Её единственная программа -- долой большевиков".
       Все усилия легально сформировать в Финляндии новую русскую армию пошли прахом.
       Наконец, адмирал Колчак в начале июня телеграммой из далёкого Омска известил Юденича о назначении его "главнокомандующим всеми русскими сухопутными, морскими вооружёнными силами против большевиков на Северо-Западном фронте".
       Новоиспечённый главнокомандующий прибыл в Ревель, где вплотную занялся подготовкой рискованной операции -- наступления на красный Петроград.
       Что же представляла собой в тот момент вверенная ему Северо-Западная армия?
       Костяк её состоял из Псковского корпуса (название неоднократно менялось), сформированного в октябре 1918 года на подконтрольных немцам территориях прибалтийских и северо-западных русских областей, занятых германской армией в результате февральского наступления и сепаратного Брестского мира. Наполовину она была сколочена из офицеров-добровольцев. Кроме того, в ней было много бывших военнопленных, некоторое количество красных дезертиров и мобилизованных местных жителей. Возглавить корпус предстояло генералу Фёдору Келлеру, убеждённому монархисту.
       Но на пути с Юга России Келлер вынужденно задержался в Киеве, обложенном петлюровцами, которым он попытался дать отпор, обещая в то же время киевлянам "через два месяца поднять Императорский штандарт над священным Кремлём". Такие заявления только бесили украинское правительство "гетмана" Павла Скоропадского (кстати, бывшего келлеровского адъютанта и бывшего командира лейб-гвардии Конного полка). В результате генерала отстранили от руководства обороной города, и 14 декабря Киев пал. Собрав десятка три офицеров и юнкеров, Келлер выбил петлюровцев, продвигавшихся по Крещатику, с Думской площади, переименованной националистами другой эпохи в Майдан Незалэжности, но затем, осознав бесполезность борьбы, отступил со своим отрядом в Михайловский монастырь, где предложил оставшимся в живых снять погоны и скрыться. Сам же с двумя преданными офицерами остался ждать неизбежной участи.
      
       Когда на Киев златоглавый вдруг снова хлынул буйный вал,
    Граф Келлер, витязь русской славы, спасенья в бегстве не искал. Он отклонил все предложенья, не снял ни шапки, ни погон:
    "Я сотни раз ходил в сраженья и видел смерть" -- ответил он.
      
       Ну, мог ли снять он крест победный, что должен быть всегда на нём,
    Расстаться с шапкой заповедной, ему подаренной Царем?..
       Убийцы бандой озверелой ворвались в мирный монастырь.
    Он вышел к ним навстречу смело, былинный русский богатырь.
      
       Затихли, присмирели гады. Их жёг и мучил светлый взор,
    Им стыдно и уже не рады они исполнить приговор.
       В сопровождении злодеев покинул граф последний кров.
    С ним -- благородный Пантелеев и верный ротмистр Иванов.
      
       Кругом царила ночь немая. Покрытый белой пеленой,
    Коня над пропастью вздымая, стоял Хмельницкий, как живой.
       Наглядно родине любимой, в момент разгула тёмных сил,
    Он о Единой -- Неделимой в противовес им говорил.
      
       Пред этой шайкой арестантской, крест православный сотворя,
    Граф Келлер встал в свой рост гигантский, жизнь отдавая за Царя.
       Чтоб с ним не встретиться во взгляде, случайно, даже и в ночи,
    Трусливо всех прикончив сзади, от тел бежали палачи.
      
       Мерцало утро. След кровавый алел на снежном серебре...
    Так умер витязь русской славы с последней мыслью о Царе.
      
       Автор этих стихов, Пётр Шабельский-Борк, в марте 1922 года устроил стрельбу в Берлинской филармонии, пытаясь прикончить выступавшего там с лекцией Павла Милюкова; девять человек были ранены, но лидер конституционных демократов не пострадал. Зато вторым "стрелком", Сергеем Таборицким, был убит другой известный кадет - Владимир Набоков, отец знаменитого писателя, попытавшийся выхватить оружие из рук будущего автора "Витязя славы". Выйдя из немецкой тюрьмы по амнистии в 1927 году, Шабельский-Борк занялся стихотворческом, с образчиком которого вы только что ознакомились, затем увлёкся нацизмом, даже получал пенсию от пришедших к власти в Германии гитлеровцев и, подобно немалому числу других уцелевших мелких нацистских прихвостней, эмигрировал после войны в Южную Америку.
       Но вернёмся к нашему повествованию. В ноябре 1918 года немецкая помощь русским прекратилась ввиду развернувшихся в самой Германии революционных событий и выхода её из войны. Немцы начали покидать оккупированные ими области, куда тотчас устремились большевистские отряды. Немногочисленные белые силы пробовали удержать за собой Псков, но были выбиты оттуда и отступили в Эстонию.
       Однако 13 мая 1919 года переформированный пятитысячный Северный корпус предпринял неожиданное наступление под Нарвой, прорвал оборону 7-й советской армии и быстро продвинулся дальше, в обход Ямбурга, который 17 мая пал. Ещё через неделю красные потеряли Псков и откатились к Луге, Ропше и Гатчине.
       Под впечатлением от первоначальных успехов корпуса, его командир генерал Александр Родзянко учредил приказом от 10 июля особую награду. Это был позолоченный белой эмали крест 39Х39 мм, вдоль горизонтальных концов которого написано славянской вязью: "13 МАЯ 1919". Крест полагалось носить на круглой розетке бело-сине-красных национальных цветов с левой стороны груди.
       Вскоре, однако, порыв белогвардейцев иссяк. В то же время Красная армия подтянула резервы и в ходе последовавшего контрнаступления вернула себе Псков и Ямбург.
       Теперь Антанта решила, наконец, оказать помощь Юденичу. В июле англо-французы стали подгонять на петроградское направление находившуюся в Курляндии Западную добровольческую армию Павла Бермондт-Авалова. Но этот прогерманский авантюрист имел в Прибалтике собственные цели. Часть его войска действительно переправилась морем к Юденичу, остальные же, числом до пятидесяти тысяч, отсутствие которых самым прискорбным образом сказалось на петроградском фронте, безуспешно штурмовали Ригу, так что английскому флоту даже пришлось участвовать в её обороне на стороне латышей.
       Тем не менее Бермондт успел учредить свою награду - орден Западной добровольческой армии. Это был крест "мальтийской" формы, с раздвоенными концами, размером 51 мм, он изготавливался из белого металла, покрытого чёрным лаком или черной эмалью, и имел две степени. Над верхней стороной креста располагался череп со скрещенными под ним костями. Военные удостаивались крестов с мечами, штатские -- без мечей. Крест 1-й степени носили на шее, на чёрной ленте с каймой: с одной стороны русских национальных цветов, а с другой -- германских (чёрно-бело-красной). При ношении на шее -- германские цвета наверху. То же и при ношении на груди с бантом креста 2-й степени.
       Немецкие добровольческие части, входившие в состав бермонтовской армии, имели собственный наградной знак Балтийского Ландвера - чёрный железный прямоугольный крест с наложенным на него золочёным, но меньшего размера, имевшем на четырех концах золочёные лилии.
       Покуда бывшие враги, русские и немцы, дружно топтались перед неприступной Ригой, Северо-Западная армия Юденича 10 октября перешла в роковое наступление. Оно поначалу развивалось успешно. В войсках царил необычайный подъем. 7-й армия красных была расчленена и разгромлена. 16 октября белые заняли Красное Село, на следующий день - Гатчину. 20 октября они захватили Павловск и Царское Село и вышли на ближние подступы к Петрограду.
       Но высокий темп наступления при небольшой численности привёл к распылению сил и несогласованности действий. К тому же в решающий момент проявились две основные болезни Белого движения - отсутствие общей политической платформы и бонапартизм. Каждый командир более-менее крупной воинской части хотел приписать себе честь освобождения Петрограда от большевиков, а потому приказы главнокомандующего зачастую попросту игнорировались.
       Наоборот, красные, оправившись от первоначального шока, крутыми мерами восстановили порядок у себя в тылу. На фронт были мобилизованы коммунисты и комсомольцы, тысячи женщин согнали в городе на строительство уличных баррикад. 17 октября, в день падения Гатчины, к рабочим и красноармейцам обратился с воззванием председатель Совнаркома РСФСР Владимир Ленин:
       "Товарищи! Наступил решительный момент. Царские генералы ещё раз получили припасы и военное снабжение от капиталистов Англии, Франции, Америки. Ещё раз с бандами помещичьих сынков пытаются взять Красный Питер. Враг напал среди переговоров с Эстляндией о мире, напал на наших красноармейцев, поверивших в эти переговоры. Этот изменнический характер нападения отчасти объясняет быстрые успехи врага. Взяты Красное Село, Гатчина, Вырица. Перерезаны две железные дороги к Петербургу. Враг стремится перерезать третью, Николаевскую, и четвёртую, Вологодскую, чтобы взять Питер голодом".
       Пять дней спустя в письме председателю Реввоенсовета Республики Льву Троцкому большевистский вождь использовал иную риторику:
       "Покончить с Юденичем (именно покончить -- добить) нам дьявольски важно. Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих, плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулёметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?"
       Добиться напора вскоре удалось. Сосредоточив против белых превосходящие силы, частично отвлечённые от борьбы на юге с Деникиным, Красная армия в двадцатых числах октября нанесла мощный контрудар и одержала полную победу.
       Юденич писал в те дни эстонскому главнокомандующему Йохану Лайдонеру: "Красные подавляющими силами упорно атакуют и местами теснят части вверенной мне армии, особенно со стороны Гдова. Войска до крайности утомлены беспрерывными боями. На крайне тесном пространстве между фронтом и эстонской границей -- в непосредственном тылу войск скопились все обозы, запасные, пленные, беженцы, что до крайности стесняет маневрирование войск, малейший неуспех может создать панику в тылу и привести к катастрофе и гибели всей армии. Необходимо не позднее завтрашнего дня перевести все тылы на левый берег Наровы. Предвижу возможность и даже неизбежность дальнейшего отхода армии, что может вызвать конфликт в случае перехода границы Эстонии. Во избежание неминуемой гибели армии я прошу вас не отказать немедленно принять под ваше командование вверенную мне армию и назначить ей участок общего с вверенными вам войсками фронта. Прошу вас доложить мою просьбу эстонскому правительству о принятии Северо-Западной армии под покровительство Эстонии".
       История готова была повториться - белые намеревались укрыться за границей. Но политическая ситуация изменилась: эстонское правительство желало скорейшего мира с большевиками, поэтому русских беглецов на её территории ждали не отдых и переформирование, а интернирование и ограбление, голод и, наконец, тиф, унёсший жизни нескольких тысяч военнослужащих.
       Вот характерный отрывок из "Секретного доклада Северо-Западного фронта о положении русских в Эстонии": "Русских начали убивать прямо на улице, запирать в тюрьмы и концентрационные лагеря, вообще всячески притеснять всякими способами. С беженцами из Петроградской губернии, число коих было более 10 000, обращались хуже, чем со скотом. Их заставляли сутками лежать на трескучем морозе на шпалах железной дороги. Масса детей и женщин умерло".
       22 января 1920 года Северо-Западная армия официально перестала существовать.
       На память о ней остался знак ветеранского "Объединения Северо-Западников". Он в уменьшенном виде повторяет шеврон, который участники злополучного похода носили на рукаве, - золочёный треугольный щиток русских национальных цветов размером 2Х2 см, с белым крестом в красном поле. По бокам креста выведено золотом: "С. З.", вверху дата: "1919".
       Ветераны 5-й "ливенской" дивизии, названной так по имени своего первого командира, светлейшего князя полковника Анатолия Ливена, пожелали иметь собственный памятный знак - белый эмалевый крест с двумя перекрещенными мечами. В середине его, на бело-сине-красном гербовом щите, золочёная буква "Л" и памятная дата "1919", над щитом - Российская императорская корона.
      
      
       "ЛУЧШАЯ БОМБА" САВИНКОВА
       На стене духовной семинарии в варшавском районе Saska висит скромная мемориальная доска. На доске изображено невыразительное лицо усатого человека в военной форме. Надпись по-польски гласит: "Генерал Войска Польского Станислав Булак-Балахович, 1883-1940. Командующий белорусской союзной армией, сражавшейся за независимость Польши в войне 1920 года. Создатель и командир Отдельной специальной группы, принимавшей участие в обороне Варшавы в сентябре 1939 года. После капитуляции создатель "Военной конфедерации". Предательски убит 10 мая 1940 года в Саской Кемпе". Как говорится, простенько, но со вкусом. И чересчур уж многословно, можно было бы выразиться лаконичнее: бандит.
       Так называли Балаховича многие, причём не только враги, но и покровители, в частности Юзеф Пилсудский. Великопольский шовинист, потомственный русофоб, маршал и диктатор Польши счёл нужным определение развернуть и уточнить: "Да, бандит, но не только бандит, а человек, который сегодня русский, завтра поляк, послезавтра белорус, ещё через день - негр. Мы об этом знаем... Но у него нет гонора золотопогонных генералов, мечтающих возродить в России монархию. Он воюет с большевиками, поэтому мы его поддерживаем. Пусть они будут хоть неграми, но если борются с Советами, значит они наши союзники".
       Будущий "командующий белорусской союзной армией", появился на свет в семье повара и горничной и происходил из крестьян Ковенской губернии. Судя по имени его и брата Юзефа, не русский и не негр, а всё-таки поляк. Современники также отмечали, что по-русски Станислав говорил с сильным польским акцентом.
       Выучившись на агронома, он с 1904 года работал управляющим имения графа Плятера в Дисненском уезде Виленской губернии, где провёл десять ничем не примечательных лет, если не считать двух женитьб и усиленного производства потомства (всего у Булак-Балаховича было семеро детей от трёх браков).
       Разразившаяся гроза Первой Мировой войны уже первыми своими громовыми раскатами пробудила в этом провинциальном семьянине жажду кипучей деятельности. Пока другой беспокойный господин, Пилсудский, в Париже уговаривал французов и англичан дать Центральным державам сперва разгромить Россию, а уж потом разобраться с нелюбезной его шляхетскому сердцу немчурой, братья Балаховичи отправились сражаться за веру, царя и отечество. Здесь старший быстро выдвинулся как лихой наездник и партизан. Осенью 1915-го он был произведён в корнеты и назначен командиром эскадрона в отряде Особой важности при Главкоме Северного фронта, действовавшем в районе Риги. За успехи в боях Станислав Булак-Балахович получил несколько солдатских (Георгиевская медаль, Георгиевские кресты трёх степеней) и офицерских наград - в том числе, что интересно, двух "Станиславов", некогда перешедших из польской в российскую наградную систему. Командир отряда характеризовал своего подчинённого как талантливого офицера ("несмотря на отсутствие военной школы") и человека с "редким хладнокровием". К последнему определению ещё вернёмся.
       Повторив судьбу остальной русской армии, отряд фактически прекратил существование к 1918 году, но ядро его во главе с Булак-Балаховичем продолжало какое-то время по инерции прикрывать направление на Петроград. После февральского наступления немцев, последовавшего за демаршем Троцкого на переговорах, и заключения в марте Брестского мира на ещё более тяжёлых для России условиях, оба брата Балаховича подались в нарождавшуюся Красную армию.
       Станислав сформировал на базе своего отряда в Луге конный полк и приказом того же Троцкого был назначен его командиром. Полк тут же с успехом задействовали для подавления местного контрреволюционного мятежа. Но вскоре Балахович стал раздражать кремлёвское начальство: красный командир наотрез отказывался принимать в ряды полка коммунистов. Для своих людей он хотел быть единственным и непререкаемым авторитетом - батькой.
       Осенью 1918-го военно-политическая обстановка в Европе изменилась. В октябре Германия потерпела поражение на Западном фронте, что немедленно привело к падению в Берлине династии Гогенцоллернов. Новое немецкое правительство заключило перемирие с Антантой. 17 октября венгерский парламент расторг унию с Австрией и провозгласил независимость страны. Это означало конец многонациональной державы Габсбургов: 28 октября образовалась Чехословакия, на следующий день возникло государство словенцев, хорватов и сербов, а 6 ноября в Кракове было объявлено о воссоздании Польши.
       13 ноября ВЦИК аннулировал Брестский мир. Оккупационные войска австро-германцев покидали, дезертируя, или готовились покинуть русские земли. Сформированные под их прикрытием в Прибалтике белогвардейские отряды намеревались в дальнейшем опереться на англо-французов и во что бы то ни стало удержать за собой освобождаемые территории в качестве плацдарма для броска на Петроград и Москву. Однако теперь, когда Россия уже не нужна была для отвлечения на себя вражеских сил, её бывшие союзники не торопились вмешаться в запутанные внутренние дела русских.
       И всё же той осенью перспективы антибольшевистских сил некоторыми расценивались как многообещающие. Так решил и Булак-Балахович, на кровавом счету которого числилось уже немало жертв. Чтобы не держать за них ответ, батька обнулил счёт одним махом: в начале ноября переметнулся к белым, за что получил от них помилование и звание ротмистра, а затем - подполковника и полковника. Весной 1919-го он участвовал в наступлении Северного корпуса, занял Гдов, а затем и Псков, куда уже вошли эстонцы, с которыми он в то время коротко сошёлся.
       В отданном в его полное распоряжение городе и окрестностях Булак-Балахович начал устанавливать свой порядок, что в его понимании означало экспроприировать и казнить. Хвалёное "редкое хладнокровие" он и его подручные, вроде Энгельгардта, барона и садиста, проявляли в особенности к евреям, видя в каждом из них потенциального коммуниста. Того, кто имел возможность чем-нибудь откупиться, обдирали как лику, женщин насиловали, а остальных заставляли самостоятельно вешаться на фонарных столбах. Уличной казни нередко предшествовало "судилище", во время которого Булак-Балахович или Энгельгардт вступали в иезуитский "диспут" с жертвой, после чего атаман, этот "демократ", заявлявший в газетах, что воюет не за монархию или буржуев, а за Учредительное собрание, апеллировал к согнанному народу. "Я приглашаю вступиться, когда увидят, что убивают невиновного. На тех, за кого вступятся свободные граждане, моя рука не подымется". Желающих вступиться, разумеется, не находилось, и рука подымалась и подымалась.
       Командующий Северным корпусом генерал Родзянко сделал неловкую попытку удовлетворить амбиции лихого агронома - в июне он произвёл Булак-Балаховича в генерал-майоры (из корнетов в генералы за четыре года!). Но остановить того было уже невозможно. Вскоре батька попался на печатании фальшивых денег - "керенок", ещё имевших хождение в России. Между тем он успел заручиться поддержкой эстонцев. Заодно установил контакт и с Войском Польским, тайком пообещав действовать согласно приказам из Варшавы. Генерала арестовали, но из-под ареста он тут же сбежал и скрылся, так что катастрофу под Петроградом Северо-Западная армия потерпела без его участия.
       Булак-Балахович выпрыгнул, как чёрт из табакерки, в Ревеле, когда всё для белых было уже кончено. Он явился в сопровождении эстонских полицейских в гостиницу "Коммерс", где квартировал главнокомандующий, схватил его и присвоил крупную сумму в твёрдой валюте. С деньгами и Юденичем в заложниках батька рванул было на поезде, но по настоянию англичан его возвратили с дороги и лишь благодаря крепким связям в эстонском правительстве он сумел избежать ареста.
       Весной 1920-го атаман уже в Бресте - формирует партизанский отряд и помогает полякам бороться с красными в Полесье. Сносится с Борисом Савинковым, талантливым литератором и беспринципным негодяем, организатором громких террористических актов в Российской империи (в частности, он осуществлял непосредственный контроль за Иваном Каляевым, убийцей великого князя Сергея Александровича). Савинков, привыкший проливать кровь чужими руками, восторженно отзывался о новоприобретённом знакомце: "Балахович - лучшая бомба, которая когда-либо была у меня в руках".
       Но, в отличие от наивного романтика Каляева, этот прохвост ни в коем случае не являлся идейным борцом. Правда, и он не лишён был странных фантазий. Когда Савинков наагитировал достаточное количество разного сброда вступить в ряды Народно-Демократической армии балаховцев, а в октябре польские паны заключили перемирие с большевиками, согласно которому они не могли официально терпеть на своей территории посторонние вооружённые формирования, пёстрое войско Булак-Балаховича двинулось походом в Белоруссию. Банда захватила Мозырь и здесь батька торжественно развернул заранее припасённое бело-красно-белое знамя, бывшее позднее - несколько лет в начале 1990-х - государственным флагом Республики Беларусь. Атаман провозгласил независимое Белорусское государство, а себя - его верховным главнокомандующим. И приступил к экспроприациям и погромам.
       Вот как описывал житель Мозыря А.Найдич занятие города балаховцами (ГА РФ. Ф. 1339. Оп. 1. Д. 459. Л. 2-3.): "В 5 час. вечера балаховцы вступили в город. Крестьянское население радостно встретило балаховцев, но евреи попрятались по квартирам. Сейчас же начался погром с массовыми изнасилованиями, избиениями, издевательствами и убийствами. Офицеры участвовали в погроме наравне с солдатами... Всю ночь по городу стояли душераздирающие крики".
       Позднее, в 1922 году, для бывших сослуживцев по пиратско-партизанскому отряду Балахович установит, позаимствовав название у недавно возникшего нового польского ордена, специальную награду - "Крест храбрых". Этот покрытый белой, а в отдельных случаях - чёрной эмалью крест, повторявший форму Георгиевского, носился на чёрной ленте с жёлтой каймой по краям. В центре креста, в круглом медальоне, обвитым лавром, над скрещенным мечом и факелом скалился череп.
       За пару недель хозяйничанья в Мозыре и его окрестностях бандиты ограбили около двадцати тысяч евреев, убили свыше трёхсот. Более пятисот женщин были изнасилованы. Командующий, обращаясь к одному из своих атаманов, возмутившемуся какой-то слишком уж миролюбивой по отношению к сынам Израиля печатной прокламацией, так сформулировал своё жизненное кредо: "Бросьте, генерал: как бил жидов, так и буду бить".
       18 ноября Красная армия вышвырнула балаховцев из Мозыря. Вскоре в Москве была принята радиограмма: "26 ноября ночью остатки армии Балаховича перешли на польскую территорию, где были немедленно разоружены поляками в присутствии представителя Советской России, специально для этого прибывшего. Савинков совершенно отказался от Балаховича".
       Дальнейшая биография батьки умещается в несколько строк. Перейдя в прежнем звании уже официально на польскую службу и получив лесную концессию в Беловежской Пуще, Станислав Булак-Балахович женился в третий раз, отпустил усы пышнее и зажил комфортно, тратя добытые денежки. В 1926 году он участвовал в Майском перевороте, установившем в Польше военную диктатуру Пилсудского. Писал книжки о будущей войне с немцами, возглавлял ветеранскую организацию и всю оставшуюся жизнь опасался покушения (его брата Юзефа ликвидировала советская разведка). Балаховича действительно застрелили на варшавской улице в мае 1940-го - но не энкаведэшники, а гестаповцы. Новым хозяевам живой батька был неинтересен.
      
      
       ПОСЛЕДНИЕ НАГРАДЫ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ
      
       После поражения ВСЮР осенью 1919 года и эвакуации остатков разгромленных белых армий в Крым, дальнейшая борьба с красными на Юге России практически потеряла смысл.
       Те из деникинцев, кто не бросил оружие и не дезертировал, как кубанские казаки, оказались рассеянными на пространстве южнорусских губерний. Так, подчинённые генералу Николаю Бредову войска, отрезанные от главных сил в правобережной Украине, медленно отходили из Киева на Одессу. Но приморский город был уже занят противником. Тогда командование решило перейти румынскую границу, чтобы затем по морю переправиться на всё еще оборонявшийся Крымский полуостров. Румыния отказалась пропустить их. Тогда в ночь на тридцатое января 1920 года потрёпанные и предельно уставшие части, тормозимые обозом с раненными и тысячами беженцев, двинулись вверх по течению Днестра в четырнадцатидневный поход на соединение с поляками.
       Польша, находившаяся с зимы 1919-го в состоянии открытого вооружённого конфликта с РСФСР боевое содружество с деникинцами, мягко говоря, не приветствовала (Деникин, хотя и признавал польскую независимость, но был категорически против её территориальных претензий на Украине и в Белоруссии). Отряд Бредова поляки разоружили и распредели по бывшим немецким лагерям для военнопленных. Там большое число интернированных солдат и офицеров выкосил тиф. Лишь около семи тысяч из них дождались переброски в Крым в августе и приняли участие в последних боях на русской земле.
       В 1922 году, "в воздаяние верности долгу и понесённых тяжёлых трудов и лишений чинами отряда генерала Бредова, с боями пробившимися в студёную зимнюю пору из Тирасполя в Польшу", для оставшихся к тому времени в живых участников Бредовского похода был учреждён серебряный крест, покрытый с обеих сторон белой эмалью, на трёхполосной колодке национальных цветов. Посередине креста на лицевой его стороне изображены вертикально опущенный меч и соответствующая дата, а на оборотной - надпись славянской вязью "ВЕРНЫЕ ДОЛГУ".
       Позаимствованные у Некрасова слова о студёной зимней поре принадлежат перу барона Врангеля, принявшего командование остатками ВСЮР в марте 1920-го, после того как Деникин под давлением окружения сложил с себя все полномочия и покинул Россию.
       Первый по времени награждения с начала войны в 1914-м кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени - самой почётной награды боевых русских офицеров - за героическую и едва не стоившую ему жизни атаку в конном строю неприятельской батареи, Пётр Николаевич Врангель получил свой первый генеральский чин по одному из последних императорских указов. У Деникина Врангель командовал Кавказской армией и проявил себя грамотным и решительным военачальником. В 1919 году он предложил изменить стратегический план и наступать на Москву через Поволжье вместе с Колчаком, а не коротким путём через Курск и Орел, который в итоге привёл белых в Крым.
       Положение нового главнокомандующего было самое незавидное. Прежде всего, требовалось организовать снабжение армии. А ведь за её спиной, кроме собственного населения Крыма, в Симферополе и на узкой прибрежной полосе полуострова сгрудилось ещё до полумиллиона беженцев, оставшихся зимой без средств к существованию.
       Эту задачу воинственный барон, в чьих жилах текла кровь соратников Карла XII, легших костьми на Полтавском поле, решил, вызвав из Франции крупного русского экономиста Александра Кривошеина, бывшего главноуправляющего землеустройством и земледелием, одного из активных участников проведения в жизнь Столыпинской аграрной реформы.
       Мысль о том, чтобы превратить Крым в оазис достатка и комфорта, в Мекку русской дворянской цивилизации и культуры, была, возможно, не столь уж и утопической. Но Врангель допустил роковую ошибку. Суровые с виду люди обыкновенно очень доверчивы. Барон полагал, что его западных друзей и впрямь интересует международная легитимизация крымского правительства. На самом деле они уже махнули на Россию рукой.
       Не успев как следует закрепиться на полуострове, Врангель атаковал.
       ВСЮР были переименованы в Русскую армию. 20-го мая за подписью барона вышел приказ N3226, начинавшийся привычными уже словами о том, что армия "идёт освобождать от красной нечисти Родную землю". Завершался же этот документ по меньшей мере двусмысленным заявлением, которое в руках красных пропагандистов превратилось прямо-таки в козырного туза.
       Речь идёт о знаменитом врангелевском призыве: "Земле - волею народа поставленный Хозяин!", что не могло не вызвать ассоциаций с избранием Земским собором 21 февраля 1613 года в цари Михаила Романова - праотца Николая Второго, в опросном листе всенародной переписи 1897-го именовавшего себя "Хозяином Земли Русской". В общем, как в песне поется: "Белая армия, чёрный барон, снова готовят нам царский трон..."
       6 июня для поддержания в войсках наступательного духа был учреждён крест Екатеринославского похода - в "воздаяние доблести" участников полуторагодовой давности прорыва в Крым сводного отряда 34-й пехотной дивизии, полка новороссийских драгун и нескольких артиллерийских и инженерных частей под общим командованием генерала Васильченко (всего порядка тысячи штыков). Крест копировал форму Георгиевского, но покрывался не белой, а чёрной эмалью, с широкой каймой по краям. Он был положен на общий для многих белогвардейских наград терновый венец. В середине креста располагался голубой щиток с гербом Екатеринослава (ныне г. Днепр, областной центр Днепропетровской области Украины), представлявшим из себя окружённый звёздами золотой вензель императрицы Екатерины II, - ведь это в эпоху её правления Екатеринослав получил статус города.
       А несколько ранее, в апреле, в надежде на чудо, которое только и могло спасти Русскую армию, Врангель установил последний и, пожалуй, единственный значимый и полноценный белогвардейский орден - в честь Святителя Николая Чудотворца. Внешне он тоже напоминал Георгиевский, к которому фактически приравнивался. Девиз "ВЕРОЙ СПАСЁТСЯ РОССИЯ" был начертан вокруг изображения святителя в медальоне.
       Носить награду на мундире полагалось всё-таки ниже Георгиевского ордена, зато получить её наравне с офицерами могли и рядовые. Правда, только те, кто был ранее удостоен хотя бы двух степеней солдатского "Егория".
       В условиях осаждённого Крыма, где ощущалась нужда в самом необходимом, конечно, не могло быть и речи об изготовлении награды из драгоценных металлов, о покрытии её эмалью. Поэтому белогвардейский Николаевский орден делался из ничем не замаскированного железа, что вполне соответствовало суровой обстановке.
       1-я степень так никому и не досталась, но 2-ю получили несколько сотен солдат, офицеров и генералов, в том числе и сам Врангель. Первым же кавалером, согласно приказа главнокомандующего от 26 мая 1920 года, стал штабс-капитан 3-го отряда 1-го танкового дивизиона, прорвавший на головном танке проволочные заграждения красных и тем открывший путь атакующей пехоте. Фамилия у танкиста была не самая простая для произношения: Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский.
       Месяц спустя после этого награждения, приказом от 26 июня был учреждён трёхцветный вымпел Ордена Святого Николая Чудотворца - военно-морская награда. В тот же день вымпел пожаловали канонеркам "Страж", "Грозный", "Алтай" и "Урал", ледоколам "Всадник" и "Гайдамак", катерам "Мария", "Азовец", "Николай Пашич", "Димитрий", "Пантикопея" и "Меотида".
       Помощь моряков врангелевцам вскоре очень понадобилась. После разгрома белых под Каховкой, Красная армия в начале ноября взяла штурмом слабо укреплённый Турецкий вал на Перекопском перешейке и, одновременно форсировав с примкнувшими к ней махновцами "гнилое море" Сиваш, ворвалась в Крым.
       Около ста пятидесяти тысяч человек (не только военные, но и значительное число гражданских лиц) на французских и русских кораблях бежало в оккупированный Антантой Константинополь. Судьба оставшихся представляет собой одну из наиболее страшных страниц истории гражданской смуты в России: десятки тысяч офицеров, чиновников и просто тех, кто казался победившему пролетариату "буржуями" и "контрой", были расстреляны по приказанию председателя Крымского ревкома венгерского карателя Белы Куна и его подручных - завсегдатая "чрезвычаек" Григория Пятакова и революционной фурии Розалии Залкинд, лютовавшей под партийным псевдонимом "Землячка".
       Остатки врангелевской армии несколько лет влачили жалкое существование на Балканах. Какое-то время они ещё сохраняли внутреннюю организацию и условную боеспособность. Врангель даже придумал для них в 1921-22 годах с полдюжины "утешительных" наград. Таких, например, как Крест для эвакуированных на остров Лемнос, Крест для эвакуированных в Галлиполи, и др.
       В 1924 году врангелевская Русская армия была преобразована в Русский обще-воинский союз - организацию, существующую и в настоящее время. Союз учредил помимо полковых знаков для военнослужащих "цветных" добровольческих дивизий крест членов Общества галлиполийцев, так никогда и не изготовленный. В своей практике РОВС перешёл от открытого вооружённого противостояния Советам к подпольно-террористической деятельности.
       После эвакуации Крыма и ликвидации на востоке семёновщины и унгерновщины последним очагом централизованного сопротивления большевикам на территории России оставалось Приморье. Здесь, пользуясь поддержкой японцев, генерал Михаил Дитерихс, возомнивший себя "земским воеводой", пытался командовать остатками колчаковских армий. В сентябре 1922 года он даже перешёл в наступление на войска Народно-революционной армии Дальневосточной республики, но был разгромлен под Спасском и бежал в Китай, оставив на память об этих бесславных временах медаль Приамурского Земского собора, на аверсе которой изображён Святой Георгий, поражающий змия копьём, а на реверсе - лавровый венок с датами проведения собора и пояснительной надписью.
       25 октября части НРА и партизаны вступили во Владивосток.
       В ноябре командиры НРА ДВР от имени Народного собрания обратились во ВЦИК с просьбой о включении "буферной" республики в состав РСФСР, и на следующий день, 15 ноября 1922 года, в советской стране появилась Дальневосточная область.
       Теперь ветераны Красной армии могли с удовлетворением сказать, что они
      
       Разгромили атаманов, разогнали воевод
       И на Тихом океане свой закончили поход.
      
       Закончу и я повествование о наградах гражданской войны.
  • © Copyright Лаврентьев Максим
  • Обновлено: 11/06/2023. 609k. Статистика.
  • Монография: История
    • Связаться с программистом сайта.