Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ПОЛКОВНИКА НИКТО НЕ РАЗЛЮБИТ
— Вельямидов, я самая несчастная женщина в мире.
— Ты ошибаешься, самая несчастная женщина в мире — это я.
Из телефонного разговора
Как писать о Владимире Вельямидове? О человеке, настолько известном в широких кругах нашего города, что, читая о нем, каждый справедливо заметит: «Не то! Я его не таким знал!» И будет совершенно прав. У каждого из нас есть свой, неповторимый Вельямидов. И это хорошо. Тот же, кто думает, что еще не знаком с ним, просто ошибается.
Ведь это он, он справедливо требовал в магазине отсутствующую там шоколадку: «Почему нет? Должно быть! Я плачу! Раз я плачу — у вас должно быть!»
Это он стоял с шапкой на вокзале, обращаясь к прохожим: «Подайте на развитие нетабуированной лексики!»
Это он, внедрившись в группу шагающих рабочих, прошел с ними минут пятнадцать и убедил их, что надо, надо бастовать.
Это он выкрикивал при знакомстве в вами: «Я сразу объясняюсь в любви!» и целовал ручку. Ну, если, конечно, вы женщина.
Это он приходил к вам в костюме Деда Мороза и приносил елку, которую вы не заказывали.
Вы узнавали его по характерной веревке на шее вместо галстука, по знаменитой котомке с неизменной фляжкой и огрызком огурца, по постоянному насморочному произношению. Каждый раз, когда какой-нибудь незнакомец вел себя так, что вам хотелось сдать его в милицию, но почему-то в последний момент вы передумывали и, сами себе удивляясь, выполняли его желания: угощали его, давали деньги — знайте, это был он.
Мне посчастливилось знать Владимира Вельямидова еще в те далекие годы, когда мне был двадцать один год, а ему на три года меньше. Мы были студентами и не догадывались, что он когда-нибудь станет «полковником». Мой друг Юра Ильясов учился на литфаке Магнитогорского педагогического института. Однажды он стал жаловаться:
— Вот я столько читаю, а что толку? У нас есть один студент, который ничего не читает, а считается самым начитанным. Знает только фамилии и названия книг, видел только антологии и везде эти названия и фамилии вставляет — и пользуется успехом у девушек! Они ведь не знают, что он ничего этого не читал. Вкус у него — только приключения и фантастика. А получается, что он читал больше меня. Я-то честно говорю только о том, что сам читал.
После того, как Юра в третий или четвертый раз пожаловался мне на этого нечестного студента, фамилия «Вельямидов» уже стала для меня знакомой.
Однажды у меня дома был вечер, посвященный Гершвину. Только, пожалуйста, не верьте ничему, что об этом вечере пишет Вельямидов: не вечер знакомства с Вельямидовым, а вечер знакомства с Гершвином. Пришли человек тридцать, было застолье. О Гершвине рассказывала музыкант Римма Ильясова, сестра Юры. Звучала музыка. С небольшим опозданием пришел приглашенный Ильясов и привел с собой Вельямидова.
Вельямидов — надо же когда-то дать его портрет! — высокий, привлекательный молодой человек среднепикнического телосложения, с лицом умного французского комика: мясистый нос, мясистые губы, обещающий взгляд из-под очков. Он уже тогда был настолько обаятельным, что никакого значения не имело, красив он или нет. Кажется, он был красив, но это его не портило. Одевался он тогда еще вполне цивилизованно.
Будучи впервые у меня в гостях, Вельямидов повел себя очень скромно. Он сел рядом с одной из самых умных девушек, Сонечкой Лобачевской, и, не отвлекаясь ни на какого Гершвина, тихо проворковал над ее тарелкой весь вечер. Он даже не отреагировал на вопрос моей подружки Ольги Шнякиной: «Гершвин не мешает?» За весь вечер никто, кроме Сонечки, не услышал его голоса.
Уходить они с Сонечкой стали до окончания вечера. Еще не утихли разговоры о Гершвине, еще не все пластинки были прослушаны. Я вышла в коридор их проводить. Вельямидов поинтересовался, что это за люди у меня собрались. Я удивилась — ведь за эти четыре часа можно было с ними и познакомиться. Но Вельямидов этого не успел и на прощание спросил:
— Надеюсь, все люди — творческие?
В другой раз был такой же вечер, только посвященный Фету. О Фете рассказывал наш главный фетовед Ильясов. Он опять привел с собой Вельямидова. Вельямидов сел во главе стола и оказался рядом с ныне покойным Валерой Зуцем. Почему-то разговор после Фета вошел в более абстрактное русло, и Валера стал говорить о будущем, о каких-то надеждах, которые он с этим будущим связывает. Вельямидов долго молча слушал его, а в конце сказал:
— Да? А вот я из бывших.
Общение с Вельямидовым — это разрозненные эпизоды, между которыми могли проходить целые годы. У Вельямидова всегда был очень широкий круг знакомых. С годами у него появилась записная книжка, которая регулярно пополнялась новыми именами. К сожалению, я, как одна из самых старых знакомых, оказалась в начале этого длинного списка. И в те субботы или воскресенья, когда Вельямидов с утра решал обзвонить всех, моя очередь наступала часов в семь утра, ибо Вельямидов всегда был «жаворонком». Чаще всего эти звонки были откликами на литстраницу «Магнитогорского рабочего», который публиковал кого угодно, только не Вельямидова. «И даже в эпоху гласности Вельямидов остается непечатаемым автором», — эта крылатая фраза моей подруги Валечки Довгошея тешила самого Вельямидова и всех его поклонников. Его ранние телефонные звонки обычно прерывались таинственным: «Конец связи». И можно было только догадываться, какие силы по ту сторону провода мешают нашему разговору в семь утра.
Годы шли, и Вельямидов стал Полковником Вельямидовым, главным героем и автором не только стихов-страшилок, но и эпохальных записок о жизни Поселка Городского Типа и знаменитого автобиографического бестселлера «Полковника никто не любит». Однажды Юра Ильясов вел заседание очередного литературного объединения. Пенсионер М. читал свои стихи. Во время его чтения в зал вошел Вельямидов и тихонько сел на последний ряд прямо за креслом пенсионера М. Я не буду, рассказывая о каждом эпизоде, сообщать, что Вельямидов был непременно подшофе. Однажды он мне сказал, что бывает трезвым, но тогда он пишет, и у него нет желания ни с кем общаться.
— Как жаль, Вельямидов, что меня не было в твоей трезвой жизни, — сказала я.
Так вот, вернемся к М. Стихи были очень искренние, но слабые, беспомощные. М. благодарил в стихах врачей, которые его лечили. Он сообщил нам, что, когда он в больнице читал свои стихи, медперсонал и благодарные больные не смогли сдержать слез. Поэтому стихи его хорошие. Когда он закончил, наступила неловкая тишина. Никто не хотел огорчать пожилого М., ругать его стихи. Эту тяжелую миссию пришлось взять на себя руководителю, Ильясову:
— Понимаете, вы писали это искренне, от души, вы вложили в это сердце, но...
Он не успел договорить. За спиной М. стоял пламенный Вельямидов.
— Не слушайте его! — он указал жестом на Ильясова. — Это хо-ро-шо! Я сразу же беру ваши стихи в свой альманах.
«У него альманах, — побежало по залу. — У него можно будет напечататься». Ильясов попытался остановить Вельямидова, но не тут-то было.
— Я напечатаю вас, вы этого достойны. Не слушайте его! — мах в сторону Ильясова. — Он ничего в этом не понимает. У меня свое издательство «Красная пропаганда», и я вас напечатаю.
Конечно, никакого альманаха и издательства у Вельямидова никогда не было. Вообще Вельямидов охотно брался за «решение» чужих проблем. Опубликовать — конечно! Он «опубликует». Услышав, что у девочки, подружки моей дочери, на днях день рождения, исполняется 13 лет, он тут же предложил ей свои услуги:
— Где вы хотите, чтоб вас поздравили? На радио, телевидении? Или лучше фейерверк? Где?
Было решено произвести фейерверк у здания музыкального училища. Вельямидов открыл свою знаменитую красную папку, занес в нее все анкетные данные девочки... Как нужно было мне повести себя в такой ситуации?
Однажды мы ждали приезда в Магнитогорск нашего друга и земляка Михаила Занадворова. Вельямидов звонил каждый день и спрашивал, не приехал ли Миша. Наконец, Миша приехал. Он остановился у меня и сразу лег спать после бессонной ночи в поезде. Но проспал он недолго — начались звонки Вельямидова:
— Вы там всё приготовили? Вы стол уже накрыли? Купите спиртное. Купите закуску. Я выезжаю.
Пришлось идти в «Рыбку» и покупать все для стола. После такого застолья, да еще днем, в жару, спать захотелось еще больше. Но Вельямидов решил, что теперь самое время сходить в кино. Был выбран английский эротический фильм «Женские страсти». Нужно было покупать билеты.
— Зачем билеты? Мы пойдем бесплатно! — Вельямидов стал звонить в кинотеатр имени Горького. — Это из редакции «Магнитогорского рабочего». Можно привести группу журналистов? — Всё, договорился. Идем, — резюмировал он. И мы пошли.
По дороге он стал убеждать Мишу, что нужно служащим кинотеатра купить букет. Миша и так был почти без денег, но когда Вельямидов выбрал не один букет, а два — один как-то скромновато выглядит — Миша был практически разорен. Мы прошли в кинотеатр, вручили букеты и сели на чужие места. После этого Вельямидов решил нас покинуть и, взяв взаймы еще на «стакан разливного», оставил нас дремать в кинозале без него. Минут за десять до конца сеанса он появился и проспал весь конец фильма.
Большой любитель брать деньги в долг, Вельямидов этот долг никогда не отдавал. Во всяком случае я не знаю никого, кто бы мог похвастаться тем, что Вельямидов вернул ему деньги. И виноват в этом был, конечно, сам кредитор:
— Почему ты так поздно вернулась из командировки? У меня позавчера был день раздачи долгов.
Иногда, правда, он расплачивался с кредитором таким способом:
— Верни, пожалуйста, за меня долг твоему брату. Я тебе завтра же отдам. Завтра же.
И при этом он мог делать дорогие подарки. У меня хранится книга его собственного производства, где собраны материалы об Александре Галиче, — бескорыстный труд Владимира Вельямидова. А его многолетнее собирание материалов о Высоцком? Он собрал и собственноручно переплел целый двадцатидвухтомник. И это в те времена, когда Высоцкий был еще жив! И рассказывать он мог о Высоцком бесконечно. Однажды это продолжалось целый час. Мы шли по проспекту Ленина. Вельямидов читал стихи Высоцкого, приводил неизвестные мне факты, пел. А на прощанье говорит:
— Понравился тебе мой концерт? Ну, разве я не заслужил за него три рубля?
Сколько раз умирал Вельямидов?..
Стук в дверь. Я открываю. На пороге — человек. Слепой.
— Здесь живет Галина Лещинская?
— Да, проходите.
— Я пришел сообщить вам, что полковник Вельямидов умер.
— А труп его, конечно, где-то поблизости? Пусть заходит.
Следом появлялся Вельямидов. Он только что познакомился с этим человеком и уговорил его сходить ко мне. Мы посидели втроем, и вскоре наш новый знакомый с нами попрощался.
— Пойдем к Черкасову? — предложил Вельямидов.
— Пойдем, — обрадовалась я. Мне давно хотелось познакомиться с Владимиром Черкасовым, русским писателем, о котором часто слышала от Вельямидова.
— Только не скажи там ничего лишнего, — всю дорогу предупреждал Вельямидов. — Не проговорись о том, о сем, об этом.
— Слушай, чтобы я не проговорилась, давай я вообще буду молчать. Скажи, что я — глухонемая, — предложила я, вспомнив своего недавнего незрячего гостя.
На том и порешили. Вельямидов представил меня Черкасову, симпатичному молодому человеку, как глухонемую, с которой он только что познакомился. Меня посадили за стол на кухне. Вельямидов побежал в ларек, на прощанье показав мне кулак за спиной Черкасова. Но у меня и у самой не было никакого желания нарушать конспирацию. Пока мы ждали Вельямидова, Черкасов стал готовить ужин. Я, показывая на дымящуюся сковородку, сделала жест рукой — мол, есть не буду. Черкасов, пожав плечами, изобразил сожаление и тут же буркнул в стенку:
— А кто тебя собирался кормить?
Он принял меня за легкомысленную особу, где-то подхваченную Вельямидовым. Когда Вельямидов вернулся, началось холостяцкое застолье. Они пили вино и обсуждали физические особенности знакомых девушек. В разговоре звучали такие детали, что мне показалось, будто не только Черкасов, но и Вельямидов верит, что я глухая. Чтобы лицо мое ничего не выражало, я старалась изо всех сил слушать радио. Потом они опять вспомнили обо мне. Вельямидов стал делать мне жесты, чтобы я «раскололась». Он хотел, чтобы мы поговорили с Черкасовым. Но нет, мне понравилось молчать.
Мы стали задавать друг другу вопросы на бумаге. На вопрос о профессии Черкасов написал: «Русский писатель», а я — «Программист». Сначала я хотела написать, что шью тапочки, но боялась быть уличенной в некомпетентности. Черкасова моя профессия насторожила, и он стал сомневаться, не надувают ли его. Вельямидов отчаянно жестикулировал, уговаривая меня заговорить. Но для этого нужна была веская причина. И она появилась. Вельямидов каким-то образом вспомнил день приезда Миши Занадворова:
— Это было в тот день, когда я занял у Якшина двадцать рублей.
— И не только у него, — прервала я долгое молчание.
5 июня — день рождения Вельямидова. Однажды он за месяц начал приглашать на него меня и мою подругу. Но делал он это как-то странно: не приглашал, а говорил, что скоро пригласит. Не было дня, чтобы он не напомнил:
— Скоро я позову вас на день рождения.
Дня за три звонки прекратились. Таким образом, мы не совсем поняли, пригласили нас или нет, и в день рождения позвонили вечерком, попозже, поздравить. Нам ответили, что Вельямидов неизвестно где уже три дня.
Назавтра поутру раздается звонок.
— Вельямидов, что случилось? Где ты?
— Я сейчас приеду. Мне есть, что рассказать. По телефону этого не расскажешь. Мне нужно поплакаться в жилетку.
Это было неслыханно. Вельямидов обычно не плакался. Я с нетерпением ждала, что он вот сейчас приедет и расскажет что-нибудь поразительное.
Когда он вошел, я приготовилась ко всему... Он поднял руки вверх и торжественно произнес:
— Ни слова о прошлом! Прошлого — не было.
Связаться с программистом сайта.
