Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ПРИКОСНОВЕНИЕ
1968 год. Старый Крым. Наш автобус едет на экскурсию в Феодосию. Экскурсовод предлагает заехать в дом-музей писателя Александра Грина. При этом он предупреждает, что музей — негосударственный, что его содержит сама вдова Грина, Нина Николаевна. «И как она выживает? — сокрушается экскурсовод. — Пенсия у нее — 22 рубля!..» Он предлагает «скинуться в помощь музею», и мы собираем деньги. Как выяснилось позже, вдове Грина помогали и Чуковский, и Паустовский. Но это так, к слову...
Маленький, какой-то беленый домик. Музей — одна комната. Ценные экспонаты, связанные с жизнью писателя, фотографии, подарки. Запомнилась большая фотография — Грин, а на его плече сидит птица. Кажется, сокол. Подарки от пионеров «Артека». Модель фрегата с алыми парусами.
Нина Николаевна нас не ждала. Она была на своей крошечной кухне, угощала каких-то местных ребятишек. Сразу вспомнилась пенсия в 22 рубля. Она выходит к нам. Ей 74 года. Лицо открытое, ясное, глаза голубые, очень живые. С нее Грин писал свою Дэзи из «Бегущей по волнам». Нина Николаевна проводит нас по крохотному музею, показывает экспонаты. О своем муже она рассказывает с большой любовью. В этом домике они жили с 1930 по 1932 год. Здесь Александр Грин и умер.
Так получилось, что все уже сели в автобус, а мы с каким-то интеллигентного вида мужчиной задержались у Нины Николаевны. Мужчина что-то теплое ей говорил, видно было, что он тут не первый раз, что они знакомы. На прощание он поцеловал ей руку и пошел к автобусу. Не знаю, почему, но мне тоже захотелось поцеловать ей руку. Я сделала какую-то запись в Книге отзывов и, кажется, спросила адрес музея. Пошла к автобусу, на меня там уже шикали, мол, задерживаю всех. А я была вся в слезах...
Вернувшись домой, в Магнитогорск, я решила, что надо чем-то помочь Нине Николаевне. Я училась в педагогическом институте, друзей и однокурсников у меня было немало — с миру по нитке. Кроме того, мы решили, что пошлем и честно заработанные деньги — пошли компанией на элеватор и что-то там наработали. Послали, написали, что это в помощь музею. От Нины Грин пришло письмо с благодарностью. Между нами завязалась переписка. Она прислала несколько фотографий.
Через некоторое время мы с друзьями стали опять скидываться, чтобы послать деньги в Крым. Я даже сходила к юристу. Мне посоветовали начать хлопоты, чтобы Нине Николаевне Грин увеличили пенсию. Или чтобы музей получил статус государственного учреждения, а Нина Николаевна — оплачиваемую должность штатного сотрудника. Мы с моей подружкой, студенткой литфака Томочкой Черенковой, стали писать письма в разные инстанции. После нас эти письма смотрела и полностью переписывала Ева Лазаревна Лозовская, доцент литфака, специалист по Л. Толстому. Она превращала наши беспомощные писульки в настоящие литературные произведения, умело переставляла акценты.
Какие же мы получали ответы? Из «Литературной газеты» нам написали, что они знают о бедственном положении вдовы Грина, но не могут вмешиваться в действия местных органов власти. Ответ был какой-то очень уважительный — видимо, в «Литературке» оценили блестящий слог Евы Лазаревны. Мы получили ответ и из Крыма. Оттуда сообщили, что во время войны Нина Николаевна... сотрудничала с немцами и сейчас получает по заслугам. Вот так грубо и написали. Мы ничему этому не поверили.
Через какое-то время я стала получать письма не только от Нины Николаевны, но и от ее подруги, Юлии Георгиевны Первовой. Эта Юлия, как я поняла, живя в Киеве, шефствовала над Ниной Грин. Она писала, что Нина Николаевна болеет, нуждается в лечении, просила денег. Мы опять собирали, как могли, сколько могли. Она стала писать чаще, постоянно сообщала, что нужны деньги.
В начале 1970 года я неожиданно получила письмо из Ленинграда, от клуба «Алый парус». Видимо, Нина Николаевна дала им мой адрес. Они пригласили меня приехать в августе на три дня в Старый Крым на 90-летие Александра Грина. Написали, что соберутся молодые художники, поэты, артисты, будет общение у костра... Я разволновалась. Пошла к начальнику, думала, что на такое дело обязательно разрешит взять несколько дней за свой счет. Но начальник не разрешил. Было, конечно, очень обидно.
Позже мне написали, что прошло это мероприятие в Крыму совсем невесело — Нина Николаевна сильно болела. Вскоре ее не стало. Та самая Юлия из Киева, решив, видимо, что я какая-то всемогущая особа (приходили же от нас постоянно денежные переводы!), прислала телеграмму: «Помогите, ее не разрешают похоронить рядом с Грином, несмотря даже на то, что тут же похоронена ее мать».
Что делать? Меня явно принимали не за того человека. Я позвонила Борису Ручьеву, он тогда был еще жив. Это был наш первый и последний разговор. Я просила как-то помочь, повлиять на ситуацию через Союз писателей. Он сказал, что тяжело болен и никакого отношения к Союзу писателей сейчас не имеет. Тогда я дала телеграмму в Союз писателей. Я позвонила прямо туда, в Москву! Мне ответили, что всё знают, понимают, но не имеют права вмешиваться...
Ничего тогда не получилось, похоронили Нину Грин на краю городского кладбища. Позже я узнала, что год спустя тайком, под покровом ночи, преданные друзья Нины Николаевны перехоронили ее. И музей вскоре стал государственным, и назначили штатных экскурсоводов. Но что они могли знать по сравнению с Ниной Николаевной?
Вскоре после смерти Нины Николаевны я получила от Юлии бандероль — копию письма на 15 листах, которое друзья Грин разослали в «Литературку», в другие инстанции. Там излагалась вся подоплека конфликта. Оказывается, во время оккупации фашистами Крыма, чтобы не умереть с голоду, Нина Николаевна действительно «работала на немцев». При этом никаким врагом она не была, просто выполняла в типографии какую-то черную работу.
После войны бедный домик Гринов был превращен сначала в склад. Потом в нем был какой-то курятник. И только большими усилиями энтузиастов, поклонников творчества Александра Грина, самой Нины Грин он превратился в такой самодеятельный музей, каким я его увидела.
С Юлией мы какое-то время продолжали вяло переписываться. В 1974 году я вытащила из ящика ее письмо, и, как сейчас помню, подумала, что в ответ сообщу ей свою новость: я тогда ждала ребенка. Но отвечать не пришлось. Вскрываю конверт и читаю: «Поскольку Нины Николаевны уже нет, наша переписка себя исчерпала. Предлагаю прекратить ее...» Я не стала отвечать. Удивилась, конечно: ведь можно было просто перестать писать. Зачем так откровенно?.. А еще года через четыре опять получаю от нее письмо. Она писала, что ей передо мной очень стыдно, что она перебирала архив Нины Николаевны, перечитывала мои письма, они ее растрогали. Дескать, не может себе простить, что обидела меня.
Я растерялась, написала ей. Сообщила, что у меня родилась дочь, еще что-то о себе. Ответа уже не получила. До сих пор. Видно, то был минутный порыв. В том, что она жива, я недавно убедилась: по телевидению шел документальный фильм о Нине Николаевне, о музее Александра Грина. Среди участников фильма была и Юлия.
Связаться с программистом сайта.
