Левкович Вилиор Вячеславович
Мандариновый рай

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Левкович Вилиор Вячеславович (vilior@hot.ee)
  • Размещен: 02/02/2015, изменен: 02/02/2015. 146k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Иллюстрации/приложения: 5 шт.
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

    ­МАНДАРИНОВЫЙ РАЙ.
    ИЛИ ЧИФ В ОКОЛОНАУЧНЫХ КРУГАХ

      
      

    СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ...

      
       За полгода в Северно-Атлантической экспедиции я с лихвой набрал ценза дальнего плавания и, сменив рабочий диплом малого плавания на штурмана дальнего "заплыва", рвался теперь к морю, которое видел во сне. Оно грезилось мне солнцем, пляжами, голубою, тёплой и прозрачной черноморской водой. Напрасно бывалые морские волки из службы мореплавания Литовского Управления сельдяного лова отговаривали: "Ну, чего тебе не хватает? Здесь перспектива роста, квартира и, заработки, которые тебе и не светят на юге. А на свиданье с Чёрным морем достаточно съездить разок в году по профсоюзной путёвке".
       Упёртость "отпустите меня на Чёрное море", скорее всего, объяснялась усталостью молодого организма от полугодичной болтанки в Океане, и официально оправдывалась окончанием ценза дальнего плавания и командировки группы черноморцев в Атлантическую сельдяную экспедицию. И ещё что-то, не вполне понятное и объяснимое тянуло меня к югу. Видимо недобрал чего-то я среди близких по духу и темпераменту земляков, подвижных и шумных. В отличие от прибалта, с любым встречным южанином можно не задумываясь обменяться ни к чему не обязывающей шуточкой, и на людной улице южного города я чувствовал себя как дома.
       И вот я снова среди аллеи цветущей акации на главной улице в городе Керчи, столице тюлькиного флота, но, как оказалось, меня здесь не ждали. На судах нет свободных вакансий, и я околачиваюсь в резерве плавсостава Крымгосрыбтреста, а мой вожделенный диплом штурмана дальнего плавания оказался только помехой. На судах местного и каботажного плавания диплом "дальнего заплыва" был вовсе ни к чему. Коллеги к его обладателю, в лучшем случае, относились скептически, а планируемое по программе Минрыбхоза поступление в черноморские порты судов океанического лова по необъяснимой причине отодвинулось на отдалённую перспективу. Но успевший опостылеть мне диплом ШДП снова требовал "обмыва" с откуда-то вывернувшимся и, невесть где пропадавшим, бывшим однокашником. Излюбленным местом посиделок бывших юнг и подгулявшего рыбацкого люда, была керченская чебуречная "Замок Тамары". "Замок" служил не только местом встреч и посиделок, а здесь, как и в знаменитом лондонском кабачке Ллойда, происходил обмен необходимой профессиональной информацией. Подсевший за наш столик штурман с новенького научного судна "Николай Данилевский" поделился ценной наводкой: "Азово-Черноморский Научно Исследовательский Институт рыбной промышленности и океанографии объявил конкурс на занятие должности старшего помощника капитана, а подходящей кандидатуры таки нет". - подмигнув, Григорий сдул пивную пену и многозначительно уставился на меня.
       Так я заделался объектом игры его Величества Случая. Кто-то из мудрых подметил: "Судьба играет человеком, а человек играет на трубе". Хотя я и не был обучен соло на трубе, зато игра с Судьбою в поддавки у меня уже не однажды получалась, и я пошёл "сдаваться" в отдел кадров Керченского НИИ. Как и полагается, в кадрах полистали тоненькую папку с моим личным делом и отправили меня с ней на собеседование с капитаном научного судна "Николай Данилевский". До "Данилевского" я уже побывал на трёх различного назначения и вида судах. Как правило, собеседование проходило гладко, до поры, пока речь не заходила о моём рабочем дипломе. Как только выяснялось, что он по статусу выше "корочек" капитана судна, следовал очередной отказ. Зато тут, прямо на удивление, среагировал капитан "Данилевского": "О, да у вас рабочий диплом штурмана дальнего плавания! Превосходно! - обрадовался капитан. - Через парочку-тройку лет "Данилевскому" планируют выход в Средиземное море. За это время вы ознакомитесь с судном, работой, людьми, поднаберетесь солидности и примете от меня командование "Данилевским". Оформляйтесь и принимайте дела старшего помощника. Наговоримся потом".

    0x01 graphic

    НИС, носящих имя "Николай Данилевский" было несколько.
    История сохранила один из образов    .

       Капитан "Николая Данилевского", Владимир Нилович Гречанинов голубоглазый сорокалетний брюнет, своим обаянием затмевал всё мужское население вверенного ему судна. Не поскупившаяся на внешние данные, природа наградила Ниловича острым умом, юмором, лёгкостью и простотой в общении, и, что не менее важно, он вовсе не чурался флотских розыгрышей и подначек, без которых мужики в море прямо на глазах тупеют. Как говорится - всё при нём! И тем не менее, значительная женская составляющая судна могла рассчитывать лишь на платоническое обожание капитана, а по его примеру, мужики не отвлекались от уставных обязанностей, и судовой быт на "Данилевском" славился исключительным постоянством. Без долгих "притирок" с новеньким помощником, Нилович с первых же дней показался мне капитаном таким, каким он и должен быть в идеале. Внимательный и приветливый в обиходе, непреклонным и требовательным становился Нилович только в вопросах судового порядка и уставных правил.
       Ещё с буксира "Казбек", т. е. с первых дней морской карьеры сложилось у меня представление о капитане, как о патриархе в большом и своевольном семействе, состоящем из исключительно своевольных и самостоятельных отпрысков. Отпусти вожжи и дай капитан такой компании поблажки и, считай, пропало. Расползутся мужики по национальным квартирам и по личным привязанностям. По моим понятиям капитан обязан быть выше личных симпатий и антипатий, чтобы служить только общесудовому благополучию. Если дверь его каюты без всяких лицеприятий открыта для всех, за таким капитаном всегда остаётся право непререкаемого решения и заключительного слова, и он - высшая инстанция на судне, справедливый защитник и судья над всеми. По этой причине на вверенном ему судне капитан в какой-то мере подвержен одиночеству. Но это, не одиночество изгоя. Он должен быть одновременно вместе со всеми. Попробуйте обидеть такого капитана. На его защиту поднимется весь экипаж. И всё же, настоящий капитан одинок на своём судне, как бывал одинок Зевс на Олимпе, вынужденный держать в ежовых рукавицах своевольную толпу небожителей. С подобным капитаном довелось мне оморячиться на буксирном катере "Казбек". Но капитан "Данилевского" и капитан "Казбека" - люди разного характера, с разным воспитанием и образованием. Первый - русский интеллигент в лучшем понимании слова, а другой - простой рыбак из потомков черноморских листригонов (пират, разбойник - прим. автора) или галай (дурень, крикун - прим. автора) на местном диалекте. И всё же, в моей памяти их объединила профессиональная пригодность быть настоящими капитанами!
       Будучи студентом ВУЗа, Владимир Нилович увлекался спортивной акробатикой и, просчитавшись в рисковом кульбите, неудачно упал со снаряда. Теперь у него побаливала спина на непогоду. Это не сказалось помехой в работе, а скорее наоборот. Капитанская спина соревновалась в надёжности предсказаний с судовым барографом. Когда появлялась нужда уточнить погоду на завтра, за подтверждением прогноза шли к капитану. Тот не обижался, не отсылал к журналу прогнозов погоды, а превзойдя в точности Крымское областное бюро погоды, ссылался на сугубо личную примету примерно в таком ключе: "Судя по моей пояснице, погода на завтра расположена к вёдру".
       Хотя за плечами у Ниловича столичный рыбопромышленный ВТУЗ, и он обладал редким на рыбном флоте образованием инженера-судоводителя, но по Кодексу Торгового Мореплавания его рабочий диплом был сертифицирован, как "Капитан малого плавания". И поэтому командовать "Данилевским" Нилович мог лишь в каботажном плавании. Для обладания следующим по статусу дипломом штурмана дальнего плавания ему требовалось совсем немногое: полгода походить помощником капитана в дальнем плавании, то бишь, за пределами Чёрного моря. Учитывая, что в те годы "Железный занавес" довольно плотно прикрывал Черноморские проливы, это было проблемой государственного масштаба.
      

    НАУЧНЫЙ "КОВЧЕГ "НИКОЛАЙ ДАНИЛЕВСКИЙ" И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

      
       Днями я лазил по отсекам "Данилевского", а вечерами изучал судовую документацию. Рядом с гидроакустическим отсеком, за дверью с табличкой "Лаборатория гидрологии моря" меня объял тихий ужас. Ничто на судне не может так взволновать старпома, как пробоина ниже ватерлинии судна или открытый огонь. А тут на рабочем столе ничем не ограждённые, рядом с ворохом бумаг и колбами с неизвестными жидкостями, под ретортами пылали три спиртовки. Рядышком с пепельницей полной окурков, с папироской в зубах, восседал сгорбленный очкарик, уткнувшись носом в модный и бывший в фаворе у интеллигентной публики детектив Агаты Кристи.
       - Покажите, как вы будете действовать с огнетушителем, - с налёту напоролся я на очкарика.
       - Не могли бы вы добавить слово "пожалуйста", - поверх очков уставился на меня ценитель детективного жанра.
       А ведь Нилович предупреждал, что от этой публики шершавым языком администратора ничего путного не добьёшься. "Хотя ваши доводы будут хорошо аргументированы, их всегда могут подвергнуть критике, больше смахивающей на демагогию. Научные работники на судне числятся пассажирами, и спрос с них не более того. Особенно будьте осторожны со старшим поколением, оно очень обидчиво и непомерно ценит свои права. Как правило, это маститые учёные. В тиши московских кабинетов они всю зиму ждали этого черноморского рейса. Для многих из них "Данилевский" - разновидность прогулки на круизном теплоходе или сафари в экзотической стране. Молодёжь, про себя, называет таких учёных "старыми пер...ми", - просвещал капитан своего помощника. - Другая крайность - это будущие, но пока не очень ученые, состоящие из очень амбициозной и самостийной студенческой молодёжи, не признающие авторитетов и готовых сесть кому угодно на голову. Остерегайтесь дать им поблажку, и не дай вам Бог быть с ними запанибрата", - наставлял Нилович.
       Конечно, этот очкарик даже не знал, где искать пенный огнетушитель, а пользоваться ОП "богатырь" мог только теоретически.
       - Понимаю, здешний творческий беспорядок связан с упаковкой и отправкой собранных в рейсе материалов, но это моя временная поблажка. За санитарное состояние в помещениях я буду намерен впредь ставить оценки по пятибалльной шкале, и вывешивать их на всеобщее обозрение, - занудным тоном талдычил я очкарику. - И ещё, желательно чтобы вы помогли мне составить проект судового приказа "О мерах по обеспечению противопожарной безопасности в лаборатории и жилых помещениях экспедиционного состава". Надеюсь, Вы не станете возражать против назначения вас, ответственным лицом в этих помещениях. В приказе будет запрет на курение в лаборатории и пользование открытым огнём.
       Сам от себя не ожидал такого менторского тона, с каким я выкладывал прописные истины. Однако меня понесло! Тогда с МНС (младший научный сотрудник - прим. автора) Мишей Сапчаком мы крупно повздорили, не ведая о том, что в скорости подружимся семьями, а Миша станет моим добровольным помощником по инструктажу по технике безопасности и противопожарному делу со вновь поступившими студентами-практикантами.
       В тот же день не скрылось от намётанного глаза старпома отсутствие крючка на стальной водонепроницаемой двери в женском ватерклозете. Если при спокойной стоянке в аванпорту Керчи, массивная дверь слегка раскачивалась, то на морской зыби она запросто могла убить трех мужиков кряду. Меня сильно озадачила задумка корабельных строителей спрятать справляющие собственные потребности хрупкие учёные создания за стальной водонепроницаемой дверью с резиновой прокладкой и тяжёлыми клиновидными задрайками. Этими размышлениями я поделился с очкариком. Он тоже задумался, а потом захохотал, припомнив, как сам не один раз увертывался от замахнувшейся двери. Смеялся Миша так хорошо, что заразил смехом и меня. Вспомнив, что "хорошо смеётся тот, кто смеётся последним", мы протянули друг, другу руки, каждый надеясь про себя, что последним смеяться будет не его оппонент.
       - Давай не будем полоскать один другому мозги. А за порядок я всё же возьмусь! - пообещал я.
       - Давно пора! - подзадорил Михаил.
       Работа на "Данилевском" мне с каждым днём всё больше приходилась по душе. Правда комфортной жизнь показалось лишь после того, как судовая шавка, наконец, тяпнула меня за ногу. Вслед за обязательным ритуалом, после которого она признала меня за своего, псинка перестала подозрительно пялиться на меня из-под укрытия. Собачку звали "Марсик", а судового кота "Мурзик". Оба оказались аккуратными созданиями, все естественные нужды они искусно справляли в якорный клюз, и уже только этим завоевали мои симпатии. Нарекания случались лишь от "старых пер...ов", и, в основном, на Марсика из-за дурной его привычки, ухватить за ногу каждого вновь прибывшего на судно. Он не будет ни спать, ни есть, а, затаившись, будет выжидать момента, пока не добьётся своей собачьей задумки. Заранее предупреждённый нормальный человек, воспринимал это с легким испугом, кончающимся облегчением "Наконец-то, всё! Он теперь признан своим среди этого столпотворения". Тем более, что за ногу Марсик хватал чисто символически, не нанося травм и без порчи одежды или, не приведи Господь, чулок. Но случались среди пассажиров очень нервные и вообще не терпящие животных люди. За собачью идею-фикс расплачивался я, как старший помощник, и уже успел побывать на ковре директора института, обещая что-то предпринять, чтобы приструнить или изолировать хулигана. Однако, пустое. Ничто не могло отвадить от хамской привычки, в целом добродушную и весёленькую собачку. А моя рука не поднималась расстаться с этим негодником и всеобщим любимцем команды. То говорят, "лето скоро кончается, и вот-вот, схлынет толпа столичных командировочных, а свой институтский люд уже попритёрся", а то пронесся слух, "вроде бы "Данилевский" должен идти на полгода в Херсон на ремонт и дооборудование..."
       Благодаря Ниловичу я быстро вжился в этот необычный по составу коллектив, иначе и не назвать подобное сообщество. Как в ковчеге у праведника Ноя, здесь было "каждой твари по паре", конечно тварь надо понимать в библейском значении, как творение Божие. Это был не экипаж, не команда судна в полном смысле этого слова, а скорее столпотворение специальностей, народов, и языцев от албанского и до китайского. Наглядное тому представление давала Судовая роль, из четырёх частей:
       - собственно экипажа судна.
       - научных сотрудников - заведующих судовыми лабораториями и научных сотрудников черноморского НИИ, командированных на данный рейс.
       - учёных, командированных с отраслевых институтов страны, изучающих гидрометеорологию бассейна, а также его флору и фауну.
       - отечественных студентов-практикантов из Мосрыбвтуза и Института Гидрометеорологии и Океанографии вперемешку с национальными кадрами из всего социалистического лагеря.
       Понятно, подобный коллектив склонен на расслоение на отдельные группки по интересам. На "Данилевском" это выглядело примерно так.
       Капитана, начальника рейса и старших научных сотрудников вечерами допоздна удерживал в каюте капитана преферанс.
       Механики, начальник радиостанции, акустик и младшие научные сотрудники после ужина резались в домино на высадку в кают-компании.
       Титулованные "старые пер...ны" предпочитали любоваться закатом из шезлонгов на шлюпочной палубе и, перебрасываясь редкими репликами, не спеша переставляли фигуры шахмат.
       Свободное от вахт и текучки судовых дел время я, пользуясь правами старпома, проводил на главной палубе у парусного ялика. С благословления капитана, шестивесельный рабочий ял попал в моё полное распоряжение. Приложения хозяйских рук требовал не только ялик, и его парусное вооружение, но и старенький подвесной мотор, в капризных внутренностях которого разбирался только Михаил. Миша оказался настоящим фанатом прогулок под парусом, рыбалки, волейбола и баек у костра под пивко с чилимом. Черноморский чилим не уступает креветке по вкусовым качествам, но много челима не осилишь, ибо докучает сплёвывание его хитиновой оболочки. Лузгать челим - такое же прилипчивое занятие как лузгать калённые семечки в компании у костра. Дошлый на выдумки МНС, нарисовал эмблему нашего "парусно-моторного клуба" в виде котелка с чилимом над пламенем костра.
       На суточных "станциях" в Каркинитском заливе или у Генической косы, а то и при заходах судна в тихие, замершие, в полуденной летней дрёме, забытые Богом порты Бердянск, Ейск, Темрюк или Ак-Мечеть и т. д., завидев молодёжную возню у яла, старшее поколение облегчённо вздыхало. Вместе с ялом исчезали шум и суета на борту судна, и "старцы" наслаждались долгожданной тишиной. Правда и то, что ялик, груженный по самый планширь арбузами, овощами, фруктами или другими местными дарами всегда и с неподдельным энтузиазмом встречали исключительно все обитатели "ковчега".
       Состав групп по интересам не оставался незыблемым, внутри них шла постоянная ротация в соответствии с обстоятельствами и потребностями индивидуума. Не всегда это было просто. В каждом "клубе" существовали свои правила. Например, чтобы быть зачисленным в команду яла, требовалось не только навыки синхронной гребли в шестёрке, умение выполнять команды по управлению парусом, но и признание обязательных норм поведения в шлюпке, что требовало не только прохождения испытательного срока, но и постоянных тренировок.
      

    АДМИРАЛЬСКИЙ ЧАС.

      
       Вне зависимости от "клубной" принадлежности, на "Данилевском" сколотилась ещё одна чисто мужская компания, объединённая тягой к предобеденному аперитиву и послеобеденной сиесте. К давнему флотскому обычаю, заведённому ещё Петром Великим и прозванному "Адмиральским часом", в столице на Неве призывал полуденный выстрел пушки Петропавловской крепости. К доброй флотской традиции на борту "Данилевского" очень располагал полуденный зной южного моря и царившая на судне атмосфера труда и отдыха, скрупулёзно расписанные по часам распорядка дня. У нас о скором наступлении "Адмиральского часа" заранее напоминалось по судовой трансляции голосом вахтенного штурмана: "Команда приглашается на обед".
       Нилович, хотя и считал аперитив и сиесту, здоровой наклонностью и "правильным образом жизни", сам был убеждённым трезвенником и кроме сухого вина, иного горячительного избегал. Поэтому весь ритуал аперитива он возложил на меня, как на своего заместителя. Мною готовилось всё необходимое заранее, ещё перед выходом в очередной рейс. В каюту старшего помощника затаскивалась десятилитровая канистра медицинского ректификата, положенного нам по обоснованным нормам на уход за научно-исследовательской аппаратурой и электро- и радионавигационными приборами. Учитывая, что солоноватая Керченская вода годилась разве только для мытья сапог, приходилось содержать в запасе некую ёмкость с ялтинской, либо другой, не уступающей ей по вкусовым качествам, питьевой водой. Количество спирта, получаемого судовыми лабораториями меня не интересовало, хотя не трудно было и догадаться, что его получали много. Помнится, что ректификат плескался прямо на открытой палубе судна, где в так называемом "гробу", в герметичном цинковом ящике плавали особенно интересные экземпляры морской фауны. Несмотря на обилие спиртного, за годы плавания на "Данилевском" мне ни разу не довелось видеть пьяного. И до меня спирт в том же качестве и количестве шёл на употребление в качестве аперитива, но совершалось это в стиле традиций советского здравоохранения, когда после проведенной операции старшая медицинская сестра подаёт четверть неразведённого штофика уставшему хирургу, а тот, причастившись и крякнув, занюхивает порцию рукавом. Уже "обжегшийся" на хвастливом баловстве с потреблением спирта без закуски, но убедившись в трезвости суждения: "если пьёшь, то закусывай", я начал с того, что сломал традицию элементарного "занюхивания". Теперь приём аперитива сопровождался обязательным ритуалом. Ещё до обеда из камбузного холодильника извлекались три графина. В одном плескалось охлаждённая аш-два-о вульгарис, т.е. вода обыкновенная. Во втором, разведённый по рецепту великого химика Д. Менделеева, был напиток под брендом "русская водка". Третий графин рассчитывался на любителя употребления спирта в первозданном и неразведённом виде. Обязательная закуска являла собой а-ля фуршет, обычно в виде бутерброда с черноморским анчоусом из бочки собственного посола. Порою разнообразили стол барабулька, или султанка, если говорить по-научному. Случался и балык осетра, а на худой конец, свежий редис или зеленое перо лука. Всё зависело от сезона и местонахождения судна.
       Учёные мужи в каюту старпома забредали обычно попарно. Ихтиологи, не прекращали осточертевшую тему, запомнившуюся мне как влияние взрывного развития популяции бентоса на половую зрелость азовского бычка. Зато, когда дискуссия велась между учёными других отраслей науки, возникали и любопытные ситуации. То были годы послевоенного проведения в жизнь "Генерального плана по преобразованию природы" степного края в лесостепь с лесополосами, рукотворными морями и грандиозными плотинами, запрудившими великие русские реки. Азово-Черноморский НИИ попытался вмешаться со своими поправками в эти проекты, а отдельные учёные даже осмелились выступить против зарегулирования стоков Дона и Кубани, предупреждая о гибельности возводимых плотин для осетровых и других ценных пород Азовского моря. Подобных смельчаков быстренько "призвали к порядку", и теперь такие разговоры велись только в узком кругу и считались небезопасными. Мне хорошо запомнилась полемика моего приятеля Михаила с маститыми докторами наук на тему, которая не потеряла интереса и до наших дней. Миша был резок, язвителен и категоричен, но мыслил масштабно. В предвидении энергетического кризиса и в связи с грядущим исчерпанием углеводородных запасов, МНС заострился на теме замены "крови двадцать первого века - нефти". С присущей ему горячностью убеждал он оппонентов о необходимости включения в план будущих научных разработок "Определение возможности использования сырьевых запасов сероводорода в практических и промышленных целях".
       - Запас сероводорода в Чёрном море неисчерпаем и способен обеспечить энергией всю Европу на несколько столетий. Сероводород - национальное богатство приграничных государств и в первую очередь России - распалился Миша.
       Его оппоненты вяло отбрыкивались и, налегая на балык, дули в одну дудку:
       - Не царское это дело, Мишенька, соваться в энергетику. У нас всё, Слава Богу, идёт путём: Академия наук не дремлет, а разрабатывает проблемы мирной энергетики будущего, а синтез атомного ядра - так это вообще будущая манна небесная! Лучше бы вы, Миша, занялись своим делом, вот хотя бы использованием энергии морских волн или приливов. "Старые пер...ны" явно наслаждались задором молодости, переглядывались и, молча, сходились в одном: "Хоть и прекрасна эта чушь, но известное дело - молодо-зелено"! Михаила взорвала фраза одного из старцев.
       - Не надо суетиться, дорогой МНС, на наш век нефти хватит, а по мне, как и по словам Людовика - короля Солнце: "После нас хоть потоп!"
       - Проблема сероводорода не может не волновать учёных - кипятился Миша, ловя слетавшие с носу очки. - Судя по наблюдениям, запасы сероводорода в море непредсказуемо растут. В центральной части Чёрного моря сероводородные шапки уже поднялись до глубины в сто пятьдесят метров. Если так пойдёт и дальше, то они рано или поздно выйдут на поверхность. И даже подумать страшно, чем всё это может кончиться! Одной искры с проходящего парохода или разряда молнии хватит! Этот взрыв в десятки тысяч раз может превзойти мощность взрыва водородной бомбы и будет чреват последствиями для всех стран Причерноморья, а вероятно, и для всей цивилизации. Нельзя исключать и апокалипсис, предсказанный апостолом Иоанном! - на этой патетической ноте окончательно сорвал Миша свой голос.
       Запомнилась мне только суть идеи младшего научного сотрудника, но научные термины и ссылки на известные, лишь специалистам формулы повторить я не в силах, а наброшенную Мишей на обложке судового журнала технического состояния схему превращения сероводорода в горючий газ, восстановить также не в силах. Зато запомнилась мне потрясная цифра. Оказывается, в одном литре глубинной черноморской воды растворено более двух литров горючего сероводорода. А со дна моря его можно черпать на фабрики-электростанции по трубам в неограниченных количествах. Вот и выходит, что принятые в меру "капли датского короля" способствуют не только пищеварению, но и работе мыслительного аппарата, стимулируют воображение и развязывают язык. И что не менее важно, капли эти располагали к здоровому образу жизни - соблюдению послеобеденной сиесты. После осетрового балыка мы как-то позабыли про обед, и нашу дискуссию порушила Паша-повариха. "Товарищ старпом, вами заказанный плов из мидий уже простыл. Покажите мне чудика, кто захочет, есть его холодным? Не пора ли кончать собрание? Девочки тоже желают побыть пару часиков на солнышке!"
      

    ЧТОБЫ И ВЫ ТАК ЖИЛИ...

      
       На крышке лампового приёмника храпел как пьяный Керченский дрогаль (ломовой извозчик - прим. автора) судовой кот Мурзик, а его безвольно поникшая голова ухом прижималась к материи динамиков. Приёмник извергал "Валенки" Руслановой. Материя на динамиках дергалась в такт звуку, но кот лишь брезгливо дёргал ухом, даже не пытаясь раскрыть глаз на вошедших. Был кот патологически ленив, мог спать сутками, не беря в голову нотации судового артельщика, а тот предсказывал ему печальное будущее: " Марокканские крысы, взявшие на абордаж судно в Одессе, когда-нибудь обглодают тебя до косточек". И вздымая руки, артельщик взывал кота к благоразумию. Пришла, мол, пора одуматься и вспомнить о своих обязанностях, иначе я возьмусь за тебя и научу век свободу любить. Мурзик, как и мы, присутствующие, эти угрозы воспринимал не более как пустое колебания воздуха, но, как оказалось - напрасно.
       Моя вахта не зря звалась "собачьей", она лишала нас самого сладкого сна на утренней зорьке. Её единственная "привилегия" - первой встречать и любоваться восходом солнца. Нередко, игру красок на небосводе, затмевал самодеятельный цирк на палубе судна. Из объятых сном недр, на подсушенной первыми лучами солнышка палубе появлялись собака и кот. Полагая себя вне досягаемости от не в меру разбитного пёсика, Мурзик устраивался на крышке трюма. Страдающая от одиночества собачка пыталась расшевелить сонного кота, пихалась носом, но отхватив оплеуху, жаловалась с такими переливами в пёсьем соло, что не выдерживало кошачье сердце. И тогда начиналось самое интересное. Кот прыгал, да только не куда придётся, а на собачью холку и всегда почему-то задом наперёд. Цирковым артистам стоило бы поучиться номеру у этой парочки. Даже столичный конферансье посчитал бы за честь объявить номер: "Спешите видеть! Только один раз! Джигитовка без седла и без узды на крупе необъезженной собаки". Утренняя разминка доставляла обоим животным явное удовольствие. Позабыв про творящуюся безнаказанность плодившихся, по закоулкам судна крыс и про сорвавшуюся дератизацию судна, вместе с животными веселилась и вахта старпома. Узнав, что дератизация перенесена лишь на конец летней компании, артельщик, заверил, что он в состоянии напомнить коту о выполнении прямых обязанностей, а я, не подозревая подвоха, ответил:
       - Если это не очередной трёп, то почему бы бездельнику радисту не поучить бездельника кота ловить мышей.
       С рассветом на палубе обнаружился начальник радиостанции, он же артельщик в одном и том же лице. Поразило то, что артельщик без долгих понуканий занялся нужным делом. Вчера я только лишь вскользь намекнул, что планируется испытание пелагического трала и неплохо бы подготовить парочку бочек к засолке нагулянной кефали, как он без обычных проволочек принялся за дело. К моему удивлению к нему присоединился, обычно всегда стремящийся отмежёвываться от судовых забот ещё один бездельник - Лёха-акустик. Инициатива, проявленная двумя представителями "судовых вольных профессий" растрогала старпомовское сердце.
       - Наконец радист с акустиком нашли для себя общественно-полезное занятие - поделился я новостью с рулевым.
       На следующее утро всё повторилось. Опять до подъёма команды на палубе объявились интеллигентная парочка, а с ней и вчерашняя бочка. Только выглядела эта бочка странно, внутри неё что-то шебаршилось и издавало странные звуки. Когда возня и шум прекратились, из бочки извлекли Мурзика. Несчастный кот не держался на лапах, и тут же лёг на палубу, зализываясь. У него отсутствовала часть мочки уха, а на вальяжном теле шерсть топорщилась клочьями. Дюжину задавленных крыс вместе с бочкой изверги выбросили за борт. Флакончик бриллиантовой зелени истратил я на раны Мурзика. А он зелёный, как Киса Воробьянинов после брильянтина, уполз под диван, даже не прикоснувшись к предложенной в качестве анестезирующего средства обожаемой им валерьянке. За завтраком я выслушивал упрёки от женской половины кают-компании, потрясённой поступком "живодёров", так дамы окрестили радиста с акустиком, а меня они возвели в ранг заказчика преступления.
       К всеобщему удивлению, Мурзик оклемался быстро, и тут же принялся за сведение счетов. Он лютовал, сбив всех со счета числа задавленных мерзких тварей. Не всегда и не всё в поведении "братьев наших меньших" доступно пониманию. Так и останется невыясненным, почему месть Мурзика пала именно на меня, а не личности устроителей "мастер-класса" по обучению кота охоте на грызунов. Как и положено, кресло старпома располагалось во главе дальней стороны обеденного стола, в самом конце кают-компании. Необъяснимо, зачем и почему именно в разгар обеда, Мурзику требовалось пройтись с крысой в зубах через всё помещение к креслу старпома, чтобы на виду у всех, бросить мерзкую тушку к моим ногам. Нетрудно представить себе реакцию нервной кандидата наук и столичной жительницы на дохлую крысу, да ещё и преподнесённую к обеду. Не успел я ещё отчитаться за недостойное поведение судовой собачки, как в мой адрес посыпались обвинения за безобразные проделки кота.
       И всё же, даже не взирая на все служебные неприятности, ни за что не пожелал я развязки, случившейся с "братьями нашими меньшими" в Арбузной гавани Одессы. За третьим механиком в город увязался Марсик, а тот видимо решил попижонить на Дерибасовской в компании с рыжей собачкой. Одесские беспардонные дамочки чуть ли не на ходу выпихнули из трамвая "блохастую псину", а затюканный механик вернулся со следующей остановки и, конечно, не нашёл Марсика. Заблудившегося в незнакомом городе собачку ждали дольше, чем дозволяли судовые возможности. Но уходить "Данилевскому" пришлось, дабы не сорвать плановую суточную станцию, в которой ежегодно в один и тот же день и час проводились многолетние научные наблюдения. Когда убрали трап и уже отдали швартовы, на причал выпрыгнул и Мурзик.
       Суточная работа на "научной станции" казалась экипажу затянувшейся на год. Так бы и прошёл в траурном молчании, приём аперитива, если бы не высказался один из "старых пер...ов". Он предложил использовать время, отведённое ему на личное учёное задание, чтобы вернуться в Одессу. "В принципе, мне уже хватает собранных данных. Сегодня мне приснилось, будто я вместе с собачкой сижу на пустынном причале, и очень жду и надеюсь, что за мной вернутся".
       Это было довольно сильное переживание. Нилович, с полуслова уловил о чём его пришла просить делегация. "Семь бед, один ответ, - сказал он, - идём в Одессу". В Арбузной гавани портовый надзиратель лишь только сыпанул соли на наши раны: "На причале долго сидела необычная по виду парочка, рыжая собачка и разбойного вида, громадный пепельного цвета котище. Сегодня утром их забрали матросы с отходящего военного тральщика. Кота они занесли на руках, а собачка бежала по трапу рядом".
       Оказывается, не права поговорка, утверждающая мол, жили они, как кот с собакой. Знающий, и привыкший вмешиваться во все случаи "за жизнь" радист, оборвав склоку двух сцепившихся по пустяку лаборантов, пожелал этой парочке: "Чтоб вы так жили, как Марсик с Мурзиком".
      

    БУТЕРБРОД С РЫЖИМ ТАРАКАНОМ.

      
       За столом в кают-компании рядышком со старпомом располагалось кресло старшего механика или, проще сказать, "Деда". Взяв из хлебницы ломтик хлеба, "Дед" демонстративно постучал им по столешнице. От ломтика "черняшки" по радиальным направлениям шустро побежали крошечные насекомые. "Что, чиф, мясцом в живом виде решил нас подкармливать?" - съехидничал "Дед".
       Так я познакомился с ещё одним бичом южных широт - рыжим тараканом-прусаком. Инкубатор тараканов затаился в хлебном ларе, обустроенном на продуваемой сквозняками палубе ботдека. К несчастью, здесь хранился основной запас хлебобулочных изделий в расчете на наш двухнедельный рейс. Распалившись не на шутку, буханку за буханкой, весь запас хлеба я отправил за борт. След из хлебобулочных изделий растянулся на несколько миль за кормой "Данилевского", чётко очертив кильватерную дорожку судна. На дармовую закуску - "бутерброд с рыжим тараканом" слетелись стаи драчливых бакланов. Мои решительные действия капитан не только не одобрил, но огорошил заявлением: "Никакой наличностью для закупки хлеба я не располагаю. Не было у меня нужды заводить судовую кассу".
       То, на что я так надеялся, и что практиковалось на многих судах, на "Данилевском" не было принято. Пришлось мне с шапкой в руках перетрусить карманы команды и пассажиров и уговаривать капитана завернуть судно "к ближайшему хлебному магазину".
       - Запомните В.В., что не всё, что положено Юпитеру, дозволено его быку, - направляясь в ближайший порт, вразумлял своего помощника расстроенный капитан.
       Хлёсткое слово "бартер" ещё никому из нас не приходило в голову, но не взирая на это, основные его положения уже прорабатывались в умах судовых поклонников великого комбинатора. "Торговаться буду я, а вы мужики не вмешивайтесь," - учил нас уму разуму судовой артельщик. Так ещё задолго до хвалёной перестройки, первая в стране бартерная сделка состоялась в сельском торге Ак-Мечети на взаимовыгодных условиях.
       - Мы вам бочку свежего посола отборной, деликатесной кефали, а вы нам хлебобулочные изделия. Баш, на баш! - сговаривался судовой артельщик с заведующей местной продуктовой лавочки.
       Вскоре вся суточная выпечка населённого пункта, перекочевала с прилавка сельмага в пустой хлебный ларь судна.
       - А это что у вас, живая рыба? - удивилась, заведующая, увидев плещущуюся в брезентовой ванне скумбрию. - А свежей рыбкой разжиться возможно?
       - Конечно можно, если у вас имеется плантация, а на ней что-либо произрастает, нафаршированное витамином С, - не лез за словом в карман артельщик.
       С этого вечера молодая картошка, ядрёные помидоры, малосольные огурчики, капуста, свёкла, морковка и духовитая зелень разнообразили коллективное питание судна. А к вечернему чаю были поданы печенье, баранки и сдобные булочки, чем были крепко порадованы соскучившиеся по ним москвичи.
       Бартер был не очень одобрен в высших сферах института, но остался без оргвыводов. Общественным организациям и большей части научных сотрудников он даже пришёлся по душе. Со временем о нём бы забыли, если бы новая авантюра чифа, не потрясла обитель науки. Но об этом в следующей байке.
      

    СЕЗОН МАНДАРИНОВ

      
       Осенняя путина середины пятидесятых годов прошлого столетия совпадала по времени с сезоном сбора цитрусовых в Грузии. Армада "Тюлькина флота" промышляла скумбрию и ставриду у побережья Абхазии и Аджарии только в светлое время суток, а к ночи разбегалась по близлежащим портам для сдачи улова и отдыха.
       В очередном рейсовом задании научного судна "Н. Данилевский" предписывалось "произвести учёт биомассы местных стад скумбрии и ставриды необходимый для прогноза оптимального промышленного облова". От Анапы и до Батуми "Данилевскому" предстояло "проутюжить" весь береговой склон на глубинах от двадцати метров до глубин, достигаемых эхолотом. В поиске с гидроакустической станцией ТОМИР-10, и новеньким, ещё проходящим испытание, рыбопоисковым эхолотом НЭЛ-5Р "Данилевскому" было предписано пробежать "противолодочным зигзагом" более 2000 миль. У поискового эхолота несла "учёную вахту" кандидат биологических наук Сан Сановна, как сказал бы о ней наш давнишний таганрогский авторитет Антон Павлович Чехов: "Дама приятная во всех отношениях".
       С этой учёной дамой у меня только что, и исключительно по собственному легкомыслию, произошел пренеприятнейший инцидент. Поэтому на мостике повисло тягостное молчание, сопровождаемое шарканьем пера эхолота по бумажной ленте самописца и редкими лаконичными репликами производственного характера. По сигналу Сан Сановны, я снимал с планшета координаты, а она электронным карандашом записывала их рядом с показаниями стайки на ленте эхолота. Новый прибор оказался недоработан и периодически проявлял себя, то перекосившейся лентой, то сгоревшим предохранителем или ещё каким-либо взбрыком. Это и заставляло Сан Сановну изредка обращаться ко мне. Наши, до этого нормальные деловые, взаимоотношения прямо-таки понапрасну испортила моя, прямо сказать, довольно неудачная шуточка. А всё случилось так. Понятно, тягостно для учёной дамы рутинное дежурство в ранние предутренние часы ещё задолго до восхода солнца. Ритмично и со скрежетом немазаной телеги, вращается дужка пера самописца, вырисовывающая гористый рельеф грунта, а над ним редкие и мелкие штрихи рыбьих стаек, ещё не сбившиеся в косяки. Наблюдать через близорукие очки за крошечными стайками сущее наказание. Посему я с пониманием относился к запросам дамы на её отвлечения по личной надобности спуститься к себе в каюту, а то испить водицы или взгреть чайку или чего-то ещё ...
      

    0x01 graphic

    НИС "Николай Данилевский".
    Обсервация по береговым ориентирам.

      
       Уходя, дама назидательно повторяла ритуальную просьбу следить за прибором и записывать на его ленте время и место рыбьей стайки. Не забывая о своих штурманских обязанностях каждую половину часа, я наносил на карту обсервации по береговым ориентирам и выполнял её просьбу. Пустынный горизонт, отличная видимость, предутренний покой на судне располагали на лиричный лад. На ленте самописца потянулась унылое плато и не единой стайки над ним. И тут прямо-таки нечистый меня дёрнул. Даже не подумав о последствиях, электронным карандашом нарисовал я на ленте эхолота громадного осетра в его любимой и очень реалистичной позе "пасущимся" ракушками с грунта. Нарисовал, и тут же забыл об этом. Вскоре из открытого окна рубки меня выпростал женский крик:
       - Стой! Да остановите же его! Остановите эхолот и перекрутите назад ленту самописца! - и уже с трапа, ведущего вниз в помещения судна, под топоток ног дамы донеслось: - Хочу, чтобы на это посмотрел наш "Фома неверующий".
       Так дама окрестила доктора биологических наук Ник. Ник. Данилевского, внука знаменитого ученого, чьё имя носило наше судно. Этот самый Ник. Ник. упорно не доверял судовым новшествам и, само-собой, возможности поиска рыбных стай эхолотом. Он свято придерживался "галайской" старины и премудрости. В дневное время он ориентировался на рыбные стаи "по севшей на воду птице", а ночью с носа судна следил за рыбьими стаями по фосфоресцирующему свечению моря.
       Провернув назад бумагу самописца до места, где изображен осетр, я не смог остановить вселившихся в меня бесов, и рядышком с осетром дорисовал ощетинившегося на него кота. Кот был очень похож на Мурзика, только с усами покруче, чем у натуры. Ну, не ведал в тот миг я, что сотворил научную сенсацию, а вместе с ней - приключения на свою голову.
       Захлёбываясь от возбуждения по трапу поднимались Сан Сановна с "Фомой неверующим", на которого она обрушилась с упреками за неверие:
       - Прибор настолько совершенен, что показывает не только наличие рыбы, но позволяет судить о породном её составе. Это же чистейшая картинка породы осетровых рыб, даже жучки на теле просматриваются.
       Через несколько минут в ходовой рубке не осталось места для вахтенного штурмана и рулевого, настолько она заполнилась людьми, служившими науке. И вдруг рулевую рубку взорвал хохот, который в науке зовется гомерическим. А "Фома неверующий" пробился ко мне с протянутой рукой:
       - Ну, потешил ты нас старик, дай пожму твою руку!
       - С этим, Николай Николаевич, вы не по адресу. Задумала потешить вас Александра Александровна, это она утверждает, что неверие души губит. Я лишь исполнял все её указания во имя спасения вашей души, - пришлось слукавить мне выкручиваясь.
       Уходя со смены, Сан Сановна, как бы в раздумье, спросила:
       - Ну, зачем же вы так? А?
       - Честное слово, Александра Александровна, бес попутал. Извините ради Бога!
       Знал я, и даже был уверен, что скорого прощения мне не вымолить, умненькие дамы такого не прощают! И вскоре за собственную дурь неизбежно последует расплата.
       Мы уже заканчивали работы у берегов Аджарии и к вечеру планировали зайти в порт Батуми. Стоянка предполагалась не менее трех суток. Администрация института намечала аудиторскую проверку на подконтрольной ей батумской биологической станции, а у экипажа планировался отдых и посещение знаменитого субтропического сада на Зелёном мысу. Как и положено, к порту мы продвигались галсами с поиском и регистрацией рыбных стай. Впереди по курсу проявились две группы рыболовных судов, мчавшиеся в кильватер друг за другом и резко бросающиеся из стороны в сторону, вослед за своим ведущим. Обе группы напоминали деревенскую собачью свадьбу, либо псовую охоту на лис. Сдающий мне вахту второй помощник пояснил:
       - Стаю колхозных сейнеров ведёт за собой судно рыбной разведки. Ведомые сейнеры следуют за "разведчиком" в порядке живой очереди на замет невода. Обнаружив по эхолоту стайку, с "разведчика" сигналят гудком один раз, а в конце стаи два раза. Вот тогда-то происходит самое интересное. В азарте гона рыбаки забывают о договорных обязательствах и праве на очерёдность. Одну и ту же стаю пытаются закольцевать сразу два, а то и три сейнера. В результате - свалка, и там такое творится! Абордажные схватки стоило бы заснять на плёнку для кино о пиратах. Кстати, можешь полюбоваться, кажется, началось! - Григорий протянул мне бинокль.
       Я навёл оптику на две сцепившиеся бортами рыбацкие байды. Как яростные викинги скрестили вместо мечей увесистые деревянные бабайки две бригады галаёв. Не дав мне досмотреть исхода схватки, бинокль потребовала Сан Сановна. Ею, кажется, завладел азарт римской матроны, с амфитеатра Колизея, упивающейся смертным боем гладиаторов. А Григорий продолжал посвящать меня в тонкости взаимоотношений сторон по никем не писанному рыбацкому праву:
       - Солнышко уже на закате, дело уже к вечеру, сейнеров, желающих сегодня рыбку съесть, дюжина. Половина из них сегодня уже обречена вернуться в порт с порожними байдами на буксире. Смотри, чиф, кажется, нас засекли. Один невероятно смышлёный сейнер бежит прямо к нам - ткнул в боковое окно пальцем Гриша. - И ещё, должен тебя предупредить. Нам запрещено наводить на рыбу сейнеры. Рыбная разведка жалуется, что мы у неё, мол, хлеб отбиваем! А, как знаешь, на борту у нас весь директорат. Смотри, скандалу не оберёшься!
       Сейнер побежал рядышком. На его крыло с громадным раструбом "матюкальника", так на флоте окрестил мегафон, выпростался из двери мой однокашник и звезда степа Юрка Верёвкин. Юрка стал орать какие-то замысловатые приветствия, почему-то называя меня "челюскинцем", "славным полярником" и "китобоем", пока не вспомнил мою юнговскую кличку "шкелет". Инициативу перехватил Григорий, из такого же матюкальника, он велел Юрке заткнуться и назвал ему наш канал радиосвязи. Тот всё сёк с полунамёка. По радиотелефону я объяснился с капитаном сейнера "Бельдюга":
       - Извини, Юрка, но гудеть я не могу, чтобы не потревожить свой судовой улей, переполненный научным "генералитетом". Спрячься за нашу корму, и топай за нами следом, не возникая! Когда выйдем в начало стаи, с нашей кормы сбросится клепка от бочки. В конце стаи снова бросим дощечку, - выдал я Юрке свою наводку.
       Подошла Сан Сановна и с видом заговорщицы сообщила:
       - По докладу акустика: "Курсовой угол правого борта 85 градусов, дистанция 16 кабельтов, на склоне с глубиной в 70 метров обнаружена мощная стая высотой в 50 метров".
       - Право руля. Курс 170 градусов, - мгновенно отреагировал я.
       Сан Сановна стала к эхолоту, я на крыло мостика, а Гриша кинулся на корму.
       - Начались показания, - крикнула Сановна, и сделала страшные глаза.
       - Пошёл, - крикнул я и махнул рукой Грише.
       Как трое заговорщиков, мы потом сгрудились и перешёптывались у эхолота. Гриша со знанием дела произнёс:
       - Замётано! Не меньше чем полсотни тонн скумбрии поднимет твой корешок!
       О нашем вкладе, в развитее рыбколхозного хозяйства, кроме присутствовавших на мостике "Данилевского" никто не догадался. Как будто и не было никакого сговора. С невинными физиономиями и с сознанием сотворенного доброго дела следовали мы в порт Батуми, уже видимый при восьмикратном увеличении в бинокль. Никому из нас и в голову не пришла, любимая и повторяемая нашим капитаном поговорка: "Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным". А зря!
       Из окон ходовой рубки хорошо просматривалась верхняя палуба и вход в жилые помещения научных работников. Со склада электрика в помещения экспедиционного состава проволокли электрические утюги. Следовательно, там уже готовятся к сходу на берег. Наметанный старпомовский взор не упускал из-под контроля бытовую технику, особенно когда ею пользовались рассеянные научные кадры. Уже в сумерках мы ошвартовались кормой к берегу прямо к городской набережной порта Батуми. По корме светилась неоновая надпись ресторана "Аджария". Почему-то, прямо на ресторан указывала протянутая рука стоящего напротив памятника вождю революции, ярко освещённая прожекторами. Слева по корме доносилась музыка с распахнутых окон ещё одного ресторана, но на плаву, прозванного на языке посетителей "Поплавком". Сходя на берег, я наставлял вахтенного посматривать за жилыми помещениями науки, где продолжались дамские манипуляции с утюгами:
       - По окончанию марафета, утюги изъять и снести ко мне в каюту. А ежели подвезут рыбку для завтрашней ухи, положи её в пустой холодильник ЗИЛ "Москва".
       Юрка только что сообщил по рации, что у них всё О'Кей, они заканчивают выборку невода и скоро будут в Батуми. Пообещал на уху прислать свежачка, а свидимся мы не раньше, чем завтра. Вся ночь у Юрки будет занята сдачей улова на рыбный комбинат. Меня и акустика Леху радист Володя, уроженец города Батуми, обещал попотчевать аджарским шашлыком и бутылочкой "Хванчкары", и мы с легким сердцем рванули в южную ночь, не подозревая, что события уже дозревают, и вскоре начнут проявляться и спокойной ночи нам не предвидится. Вернулись мы за полночь. На палубе обнаружилась брезентовая трехтонная ванна, заливаемая из пожарной магистрали водой из-за борта. В ванне плескалась не успевшая уснуть скумбрия. У ванны нас окружила незнакомая толпа эмоциональных аборигенов.
       - А вот, наконец, и хозяын, - обнял меня толстый армянин. - Я давно тебя жду, пойдем погаварым в каюту.
       В моей каюте было тесно и шумно от развязных, галдящих незнакомцев. Армянин казался здесь за хозяина. Разливая по стаканам бутылку цинандали, он пояснил:
       - Я рыбу забираю всю. Тогда все будут довольны и началнык ОБХСС тоже. Однако если ты захочеш отдать товар другому, ты очэн обыдыш началныка.
       Напрасно я пытался объясниться, что не знаю, что это за рыба и не имею права ей распоряжаться.
       - Какой ты хытрый, хочэш со мной поторговатся! Юрка сказал вся рыба старшэго помощныка!
       Напрасно я доказывал, что над моей головой есть директор, а также капитан и, вообще, мне этим запрещено заниматься!
       - Какой дырэктор, покажи мне такого дырэктора, который не хочэт чтобы его подчынэнный дэнгы заработал. Покажы мнэ этого дырэктора! - взорвался в негодовании армянин.
       - Как я тебе его покажу. Он с капитаном ушёл в "Поплавок" пульку обмывать, - неосторожно брякнул я.
       Тут же вся галдящая компания двинула в "Поплавок" смотреть на директора, отнявшего у подчиненного право подзаработать "дэнгы." Не ведаю, как там проходили переговоры, но через полчаса пришел расстроенный капитан, чтобы сказать: "Отдай ты ему рыбу и пусть уматывает!" Как у меня хватило ума не связываться с деньгами, которые пачками выкладывал на стол армянин, а предложить ему спасительный бартер!? - до сих пор сам удивляюсь! Бартер для подобного дельца был ещё в диковинку, и армянин долго не мог врубиться. Он привык к обращению: "деньги-товар-деньги". А к такой операции как бартер его ещё не подготовили. Опасаясь подвоха, он повторял:
       - Какой ты хытрый! Такой хытрый, как две мухи!
       Лишь под утро мы ударили с ним по рукам. Пришлось стаскивать с коек судовую ревизионную комиссию, упорно растолковать полусонным людям смысл сделки, так чтобы деньги не перекладывались из рук в руки. Весь смысл был в том, что за куплю-продажу, во всех уголках Союза, кроме солнечной Грузии, в те времена широко применялась статья уголовного кодекса. А безналичный бартер был как-то ещё неизвестен и безынтересен для контролирующих соц. экономику органов. Мне подарили, я подарил другому, а он мне в ответ свой подарок по щедрому кавказскому обычаю! И никакого криминала! К рассвету, на дне ванны плавал лишь рыбный остаток из рыбной мелочи, а с кузова трехтонного ГАЗика экипаж сгружал оранжевые отборные мандарины по 100 килограмм цитрусовых на душу каждого члена экипажа и каждого пассажира. После завтрака я прилёг на диванчике соснуть пару часиков. Не тут- то было. Растолкал вахтенный матрос с вопросом как быть. Второй помощник распорядился оставшуюся рыбу выбросить за борт, чтобы не завонялась, а на берегу стоит грузинский дембель и просит рыбы.
       - Пусть дембель выберет, сколько сможет унести, а остальное поможет тебе скормить бакланам, - принял я соломоново решение, напрочь забыв слова товарища Сухова из фильма "Белое солнце пустыни": "Восток- дело тонкое!" Здесь на Востоке не годятся принятые на скорую руку решения!
       К открытию госбанка, за зарплатой экипажа я захватил таких же полусонных, как и сам сопровождающих. Усатая физиономия из стеклянного проема в этом учреждении выдала:
       - В горах снежные обвалы, связь с Россией потеряна, телеграфного подтверждения на перевод нет. Значит, не будет и денэг!
       Артельщик Володя за моей спиной громко, но, как бы в раздумье и как бы про себя, изрёк.
       - Бедная Грузия, без связи с Россией осталась нищей и без денег.
       - Кто сказал, что Грузия бэдная? - рассвирепела физиономия за окошком. - Получай и уходы отсюда! Из проёма высыпались совзнаки в пачках. Не дождавшись, пока я их пересчитаю, окошко обиженно захлопнулось.
       Вахтенный матрос нашёл меня за ужином в кают-компании.
       - Товарищ старпом у трапа ждёт ваш друг Михо из Михенджаури.
       Михо оказался тем утренним дембелем. Он был нагружен двумя корзинами через плечо. Корзины доверху забиты мандаринами и домашним вином - подарками от родного дедушки Михо. Дедушка очень удивился, узнав, что у Михо за рыбу не взяли денег.
       - Вах, - сказал дедушка,- так только поступают друзья и хорошие люди! Поезжай и пригласи на свою свадьбу хорошего человека со странным и нерусским именем Старпом.
       Планируемый на 07-00 выход "Данилевского" был отменён. У нас ЧП судового масштаба. Ни свет, ни заря меня разбудило царапанье в двери. У порога сидела повариха Паша. Вид у неё был нежилицы на белом свете. Я уложил её на диванчик. "Доигрались", - мелькнула у меня догадка, пока выдвигал и рылся в шкафчиках судовой аптечки. На днях, по рекомендации Ниловича, у меня состоялся душеспасительный разговор с нашей "кормилицей" на деликатную тему. Если бы не Нилыч, я бы на такое не решился. С меня хватит и забот эскулапа, а тут был бы больше к месту священнослужитель. Но раз капитан требует провести воспитательную работу с подчинёнными, деваться некуда. Нилыч так разъяснил ситуацию:
       - Одному вам, дорогой В.В., неизвестно, что сожительствуют эта парочка в открытую, и не таясь. А у Миколы дома куча сосунков мал мала меньше. Дождётесь, чиф, что его ведьма с оравой детишек налетит и всем нам глаза выцарапает! - настращал меня Нилыч. - И Пашу жаль. Бедная бобылка. Нет у неё ни дома, ни семьи. Всё война забрала. И тепло для её бабской души только здесь, среди нас оглоедов. Не хочется, чтобы имя её по углам склоняли. Намекните ей по-хорошему.
       Духовник из меня был никудышный. Только открыл рот, как Паша меня перебила:
       - Говорят, говорят... - и выдала бабью народную мудрость: - И дашь, говорят, и не дашь, говорят! Так лучше дать, и пусть говорят! Извиняйте, хлопчик, мне пора людей обедом кормить.
       А вот теперь я выглядывал через рассветный туман в иллюминатор, дожидаясь кареты неотложки. Через каждые две минуты надрывалась туманная сирена батумского маяка отчаянным воплем, напоминающим рёв не доенной и голодной коровы. С дивана послышался слабый голос Паши:
       - Бидна скотыняка, и покормить-то её некому!
       Вот, что значит бабская славянская душа - сама гори в огне, но наперво открой овин со скотом и его спаси от пламени! А на другом конце судна в носовом матросском кубрике, задернувшись от мира бархатными коечными занавесками, притворился спящим Микола.
       - Чего перелякався! Ступай, носилочки по трапу пособи снести. Любил кататься, люби и саночки возить, тоже мне Казанова! - подталкивал я в спину жидковатого на расправу казачка.
      
       Нилович спиртное не жаловал, но от хорошего сухого вина не отказывался. Смакуя домашнее винцо с виноградника Михенджаури, Владимир Нилович делился своим опытом общения с Востоком.
       - Здесь в силе древние горские законы, и как замечено в известной шотландской пословице: "Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным!" Будьте впредь, В.В., осторожней. Директор ещё не остыл от вашей выходки с рыбой и мандаринами. У Александра Семёновича и так полно неприятностей от предприимчивости его подчинённых с батумской биологической станции. По-моему, вся республика охвачена незаконными экономическими отношениями. Говорят о каком-то рынке, а здесь скорее настоящий восточный базар! Директор Батумской биостанции сдал нелегалам государственное имущество в аренду и доказывает, что этим он экономит на зарплате. Вы вероятно уже слышали о фелюге, с которой должны вестись научные наблюдения в прибрежной зоне? Её теперь используют для лова рыбы, и лишь только попутно и иногда для гидрологии?
       - Владимир Нилович, это веники, по сравнению с тем, что я недавно прослышал. Оказывается, в Кобулети нет никакого НИИ Кибернетики, как нет там ни одного учёного-кибернетика. Заложенный десять лет назад институт, так и не был построен, а его фундамент успел зарасти тёрном. Однако на разработки научных программ и зарплату с центра поступают средства и немалые. Интересно то, что "на-гора" институт выдал немало ценных научных открытий, чем заинтересовал зарубежных авторитетов. Они нагрянули поделиться знаниями и опытом, а попали в заросли терновника, где и заблудились.
       В пику моему сообщению, Нилович поделился ещё одной шалостью предприимчивого народа "не ленящегося нагнуться, чтобы поднять деньги".
       - Батуми гордится своим Пионерским парком с детской железной дорогой и громадным прудом с катером на нём, укомплектованным пионерским экипажем. Все эти прелести подарок детям от государства. Но, по-другому рассудил местный последователь великого комбинатора, на входных воротах парка он поставил билетёров. С детей они плату брали символическую, зато собирали мзду с сопровождающих их взрослых.
       - Всё это феодальные пережитки в психологии целого народа. За ними нет никакого будущего, - резюмировал я.
       - А не ошибаетесь ли вы,- упорно выкал, не терпящий панибратства капитан. - А может быть, вся страна шагает не в ногу, а солнечная Грузия права? - дразнился Владимир Нилович. - Может же быть, родная партия ошиблась, и, не дав дозреть, зря сошла с рельсов Новой Экономической Политики - НЭПа, смакуя домашнее винцо, вслух размышлял капитан. - Хотел бы вам заметить, уважаемый В.В., не старайтесь угодить всему коллективу. Не получится! И ещё, хочу, чтобы вы запомнили эту мудрость, и посему повторяюсь - Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным! Знаете ли вы, что навредили двум особам в нашем коллективе, они уже жаловались, что все судно пропахло цитрусовыми и кругом из всех мусорных корзин благоухает мандариновыми корками. А у этих женщин аллергия или диатез на этот запах? - И вдруг, неожиданным вопросом: - Простите, купили ли вы лаковые туфли для своей супруги?
       Нилович застал меня врасплох.
       - Нет, но мне ничего не было поручено.
       - Купите, по случаю и не пожалеете! Здесь богатый выбор и цены вполовину. Я сам везу три пары. Друзья жены заказали. Все модницы по ним с ума сходят. Половина Москвы за ними гоняется, а шьют их здесь, в Грузии на подпольных фабриках. На этом делают теневеки большие деньги. И спекулянты тоже. Хотя, как сказать и назвать спекулянтом нашего матроса Мыколу. При окладе матроса в 420 рублей и трёх оглоедах ему не грех бы ещё малость подзаработать. Вы заметили, что мандарины он не ест, даже те, что подаются к общему столу. Он их собирает, чтобы угостить деток к празднику, а часть пустит на продажу. В Крыму, под Новый год они пойдут по цене 50 рублей за килограмм. - Видя меня задумавшимся над всем переговоренным, Владимир Нилович присовокупил: - Да, не всё благополучно в государстве датском мой друг, Горацио!
       Распространяя запах цитрусовых, торопился "Данилевский" к Новогодним праздникам домой, в Керчь. Обернувшись назад к ­востоку, и разглядывая в бинокль заснеженные вершины Главного Кавказского хребта, начальник радиостанции и он же наш артельщик Володя продекламировал:
      
    Хороша страна Лимония, но Россия лучше всех!
      
       А я задумался, кто здесь не прав? Автор закона о прибавочной стоимости, или жизнерадостный и предприимчивый народ с древними инстинктами хранителей золотого руна, только ждущий своего часа в предгорьях Кавказа.
      

    ИХТИОЛОГИЯ НАУКА ТОНКАЯ

      
       Армада черноморских колхозных сейнеров славилась вольницей своих капитанов. Да и сами рыболовецкие коллективные хозяйства крепко выделялись из среды социалистических предприятий своими привольными правами государства в государстве. Не ожидая указаний сверху, и лишь по собственному разумению, капитан-бригадир колхозного сейнера вправе был промышлять в том районе моря, где выловленный ассортимент рыбы ценился дороже и пользовался большим спросом. После завершения не сеянной и не требующей никакого ухода "жатвы на морской ниве", на профессиональном языке называемой путиной, колхозная бухгалтерия подбивала дебит с кредитом. При достойных показателях в рублях, колхозное собрание горой вставало на защиту удачливого капитана, запамятав об его флибустьерских замашках. Осень и зима пятидесятых годов обернулись "вспышкой" рекордных уловов ставриды и скумбрии у Кавказского побережья Чёрного моря. Вся колхозная рыболовецкая рать устремилась в Колхиду, как в "золотой Клондайк", только с крепким рыбьим душком. За улов, снятый с весов скупщика, как за золотой песок, намытый старателем, рыбоприемные пункты Грузии и Абхазии, "не отходя от кассы прямо на бочку" выкладывали наличность в рублях. Свалившийся на буйную рыбацкую головушку фарт застил глаза колхозному социализму. Нисколько не задумываясь о завтрашнем дне, колхозные "Аргонавты" торопились вытряхнуть из "золотого руна" Колхиды поболее денежных знаков. Встревоженное Министерство рыбного хозяйства потребовало от науки конкретных данных по количеству биомассы рыбного стада и требовало прогноза на разумный и сберегающий облов. По заказу Министерства в лаборатории ихтиологии Керченского НИИ быстренько умудрились подсчитать рыбное поголовье и выдать прогноз на промышленный облов стада. Из обтекаемо составленного документа, похожего на предсказания астролога, напрашивался главный вывод: эти рыбные богатства забрели в воды Чёрного моря случайно, и вероятно скоро захотят возвратиться в Средиземное море. Версию о заблудившихся и потерявших ориентиры рыбных стадах с энтузиазмом поддержал Григорий, наш второй штурман, любезно сообщавший "по секрету всему свету", что: "Рыбные стада решили порвать с загнивающим капитализмом и, сбежав в советские воды, надеются обрести здесь политическое убежище".
       Шутки, шутками, а на скорую руку состряпанный прогноз добычи рыбных богатств не устраивал ни Министерство, ни союзный НИИ, ни Госплан. Сомневающиеся требовали уточнений и корректировки прогноза. Не терзалось сомнениями лишь руководство Главного Управления Рыбакколхозсоюза. Оно нацелилось на срочное освоение стада, пока то не очухалось и, не рвануло восвояси к срединоморским лазурным берегам. Колхозное руководство исходило из принципа, высказанного бывшим юнгой и моим корешем, а теперь передовым капитаном-бригадиром рыболовного сейнера "Бельдюга", Юрием Васильевичем Верёвкиным: "Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!"
       Выдав "на-гора" прогноз облова рыбного стада, доктора ихтиологических наук дружно подались в рождественские отпуска. Опустевшую лабораторию возглавляла временно исполняющая обязанности заведующей лабораторией, кандидат биологических наук Сан Сановна, и все предписанные перепроверки и корректировки промыслового прогноза пали на её хрупкие плечи. Сановну утвердили начальником рейса и отправили на место событий. Так в распоряжение "дамы приятной во всех отношениях" попало научно-исследовательское судно "Н. Данилевский" с комплектом МНС и экипажем судна. Чрезвычайными правами начальника рейса Сан Сановна наделялась впервые, и всё поголовье научного судна очутилось в подчинении дамы, не имевшей опыта руководства ни учёными кадрами, ни экипажем судна. До настоящих дней Сановна слыла ведущим специалистом по Азовскому бычку и ей в дурных снах не привиделось, что когда-либо придётся на практике расхлёбывать шальное поведение "заморских рыбьих мигрантов".
      

    ЧТО ТАКОЕ МАТУЗОК?

      
       Воспользовавшись горящей путёвкой на радоновые ванны, Нилович перед самым выходом судна в рейс укатил в санаторий. Ему на подмену прислали Николая Лукича К., с которым мне уже привелось поплавать в рейсе, наречённом как "экспедиция, заблудившаяся в трех соснах". Казалось бы, что мне до подобного рода рокировок в руководящих кадрах? Делай своё дело, по Уставу службы старпому положенное, да сопи в две дырочки! Ан - нет, засвербит где-то под дыхалом. Дёрнул же меня нечистый нарисовать на ленте эхолота кота, подкрадывающегося к осетру, пасущемуся ракушками с грунта. Да ещё прикупить на эту удочку "даму, приятную во всех отношениях". Нилович, тот откалывал номера ещё почище, однако умел без обид спускать флотский розыгрыш с тормозов. А Лукич флотских розыгрышей не одобрял, усматривая в них подвох своему капитанскому статусу. Сохранением авторитета капитана Лукич был постоянно и чрезмерно озабочен. В минуты отрешённой задумчивости он рвал на переносице волосок, пристально его разглядывал и, лишь убедившись в полной никчёмности, бросал на палубу. Не сдержавшись, Григорий шепнул в моё ухо:
       - Этой повадкой Лукич один к одному напоминает мне старого орангутанга, выставленного на обозрение публики в сухумском обезьяньем питомнике, - не сдержавшись, я прыснул "какавой", и как две нашкодившие макаки мы выкатились из кают-компании на палубу юта, где Гришка докончил свой рассказ. - Однажды некая экскурсионная дама обратилась к смотрителю обезьяньего питомника: "Скажите на милость, чем этот человекообразный отличается от мужчины?" - "У настоящего мужчины всегда есть дэньги!" - последовал ответ.
       Эту мудрость мы с Григорием приняли на вооружение и при очередной закавыке, дурачась, вопрошали друг у друга: "А дэнги у тебя есть?"
       При ежедневных утренних капитанских обходах судна Лукич заглядывал в самые укромные уголки. Из ящика для пожарных шлангов он извлёк неизвестно как туда попавший обрезок верёвочки. Внимательно рассмотрев линёк с аккуратно наложенными на обоих концах марками, Лукич многозначительно хмыкнул и, смотав его в колечко, спрятал в карман. При последующем обходе все в точности повторилось. Лукич засопел и, буркнув себе под нос: "Весь пароход матузками (короткий кусок шнурка, для завязывания мешков, навешивания пломб и т. п. - прим. автора) загадили!" - и в расстроенных чувствах скрылся в капитанской каюте. Что такое "матузок", спросить у Лукича я не решился, а напоролся на тралового мастера.
       - Степаныч, к чему бы это развелось на судне столько матузков?
       - Это я огольцам из практикантов наказал для порядка. Не разбрасывайте, где попало линьков, на которых учитесь морские узлы вязать. Пацаны меня поняли, и теперь у каждого есть свой загашник для матузка, - прояснил ситуацию тралмастер.
       Как и ожидалось, с ушедшим в отпуск Ниловичем, канула и непринужденность во взаимоотношениях экипажа. За столом в кают-компании воцарилась тишина, не хуже, чем в столовой для вышколенных благородных девиц. Прекратились обычные подначки, и нормальный морской трёп "так, ни о чём", и зрела атмосфера всеобщего неудовольствия и мелочных придирок. Как правило она начиналась с критики коллективного питания. Известно, возможности для подобной критики неисчерпаемы, а задевала она в первую очередь меня, как старпома, и я готовился к очередным неприятностям. Даже Паша, и та старалась не проявляться в раздаточном окошке с обычными вопросами: "Кому ещё добавки? Как вам сегоднишний пирог с визигой? - или - Кому ещё плова из мидий?" - а прятала за перегородкой зарёванное лицо.
       Лукич не поощрял азарта морского козла, а колоду карт грозил изорвать и выкинуть, как заразную лагерную игру, и кают-компания мигом опустела, а экипаж разбрёлся по каютам. Громкая музыка из радиоприемника сдвигала кустистые брови, а громкий смех вынуждал Лукича подозрительно насупливаться. Даже доктор географических наук Даниил Яковлевич Б., очутившийся в рейсе по каким-то своим и непонятным индивидуальным планам, а скорей всего в административную помощь молодой и не опытной начальнице рейса, растерял юмор, и иссякли его анекдоты по аналогичному случаю. Нутром я чуял, что этот рейс для меня добром не кончится. На это намекала подчёркнутая вежливость начальницы рейса, а из памяти не уходил её шепоток с присвистом змея Горыныча: "Никогда не прощу вам этой выходки, товарищ старпом".
      

    МОЙ ДРУГ ИЗ ГОРНОГО СЕЛА

      
       От дурных предчувствий отвлекали посещения порта Батуми, где в очередной раз удивил своей информированностью о времени нашего прихода в порт житель горного села Михенджаури. Мы ещё заводили швартовы, когда на фоне огней набережной уже проявилась стройная фигура с двумя корзинами цитрусовых через плечо. Бывший дембель Михо ещё с прошлого рейса заделался общим другом экипажа "Данилевского". Если на первых порах кое-кто отважился общаться с ним, как с "сыном полка", то теперь даже Паша перестала пичкать "заморенного солдатика" удвоенной порцией своих изделий. На наших глазах Михо из тощего дембеля преобразился в вальяжного и знающего себе цену мужчину. Сбить его с толку, смутить, либо удивить стало просто нереально. К его независимой манере поведения, добавилась ещё и непоколебимая уверенность в правоте собственного слова. И всё потому, что Михо месяц назад женился. Одна лишь Паша не удивилась переменам, и высказалась: "Вот, что делает с вами - охламонами хорошая жена".
       Обняв и уколов щетиной, Михо наперво справлялся о моём здоровье, здоровье экипажа и о том, что пишут родные. Затем он перечислял приветы от "дэдушки" мне, и моим корабельным друзьям, заканчивающиеся добрыми пожеланиями здоровья и удачи во всех наших делах. Потом излагал домашние новости. "Руки у дэдушки крепкие, мужские. В саду недавно он две лопаты сломал. Но вот ногами Господь его не радует". Михо любил повторять словечки, услышанные от деда: "Вах, - дедушкиным голосом сокрушался Михо, - если бы не ноги, обязательно поехал в город и посидел бы с вами за добрым аджарским вином. И первым бы делом поднял тост за ваших отцов, а по второму разу за вашу дружбу. Твой отец, Михо, и отец старпома, они оба погибли в бою с бесчестным врагом, мечтавшим отнять нашу землю, а нас обратить в позорное рабство. Там, откуда теперь павшие воины наблюдают за живыми, вашим отцам приятно видеть такую дружбу. А с прошлой недели дедушка заладил, хочу дожить до дня, когда ты приведёшь в наш дом своего друга. Тогда мы сядем под старой чинарой, а Нино специально для нас мужчин накроет белой скатертью праздничный стол. Почему бы тебе не пригласить старпома с его семьёю провести отпуск в благословенной Богом Аджарии. Моря, солнца и вина у нас в избытке и хватит на всех. К лету мы выкормим барашка, а взрощенных на этой земле индюшек, кур, овощей и фруктов будет, сколько душа примет. А для дорогих гостей самый большой кувшин с вином откопаем. В заключение дедушка сказал, хотя и не хорошо это, но тебе Михо я завидую. Господь наградил тебя доброй женой и хорошим другом. Сегодня Нино первая красавица в Михенджаури и первая ударница на чайной плантации. Но деревенский труд быстро старит наших женщин. Береги её, и береги выпавшую тебе дружбу".
       Под мужской разговор мы сумерничали с Михо, когда в каюту завалился капитан сейнера "Бельдюга" Юрка Верёвкин и сразу в каюте стало шумно и тесно. Без церемоний Юрка проглотил мой стакан вина и, вытирая губы, определил:
       - Однако, неплохо! И всё же большой грех, джентльмены, в такой классный вечер рассиживаться в железной коробке! - и стал охмурять нас на залёт в ресторан, откуда уже доносилась популярная мелодия шлягера "Караван". Михо было засобирался на автобус, но Юрка загородил ему выход. - Ты чё, паря, брезгуешь посидеть в одной компании с колхозным галаём? Сегодня угощает капитан-бригадир передового сейнера "Бельдюга". Знаете ли, пацаны, сколько я накосил "бабок" за сезон? - распушил Юрка хвост, - вам их и за вечер не сосчитать! Вот и посидим на людях, послушаем музычку.
       - Юрка,- заартачился я, - твоя музыка, слушается ни умом, ни сердцем, а лишь тем, что ниже спины.
       - Скрипишь, ты корешок, не хуже моих предков. Что делать, если их репертуар "Распрягайте хлопци коней", да "Рэвэ, тай стогнэ Днiпр широкий" не совпадает с моими запросами, - и Юрка показательно взвыл, подражая хрипу Луи Армстронга.
      
    О, Сан-Луи, Лос-Анджелос,
    Объединились в один колхоз...
      
       За ударные он заработал руками, по столешнице.
      
    Изба-читальня, сто второй этаж,
    Танцуют пары, лабает джаз...
      
       Мгновенно зажёгся и Михо. Схватив ритм, он тоже зачастил по столу, да так, что пришлось спасать пишущую машинку. Если Юрка из кожи лез под Армстронга, то Михо повёл партию под Эллу Фицджеральд
      
    Доярка Нина и поп Иван
    Танцуют танго род барабан...
      
       - Полундра! Пока Лукич эту дурь из меня не выбил, срочно сматываемся. Давайте прошвырнёмся по здешнему "Бродвею" да посоветуемся, как мне выкарабкаться из залёта, в который я влип как курица во щи.
       Выслушав забавную историю об осетре и коте, никто из ребят не развеселился, а Юрка крякнул:
       - Нашёл с кем связаться! С твоим ли рылом в научную кодлу с подковырками лезть. Дурак, и шутки у тебя дурацкие. В конце концов, задаст тебе перцу начальница, мало не покажется! Знаешь, какие они мстительные эти умненькие бабы!
       - Да я всё понимаю. И ладно бы только один осётр мне дорогу перешёл, но и по работе сплошные нелады. А чтобы вам понятней стало, выложу-ка всё, по порядку:
       - Акустик вывел наше судно на хорошую стаю. Грунт гладкий, как асфальт накатанный, никаких тебе зацепов тралу. Да и сам трал протянул я красиво прямо через середину стаи. Ну, думаю, уже не менее пяти тонн мы рыбки зачерпнули, и чего дальше воду цедить, пора трал выдергивать! А тут, возникает начальница: "Почему выбираете трал? Сколько времени на траление положено? Чем вы объясните раньше времени начатую выборку?" Объясняю, куток полон рыбы, зачем цедить и мять улов, да людей на палубе мурыжить. Она вроде бы и согласилась. Однако приключилось непонятное - трал оказался пуст как сума у нищего! Трижды заходил и тралил я эту стаю, а в трале всё та же пустота. Я в шоке! А в чём дело, до сих пор понять не могу. Начальница катит бочку: "Не можете вы работать с тралом. Видимо у вас траловые доски не расходятся и трал не раскрывается. Когда в последний раз ваера вымеряли"? Напрасно я команду загонял, растягивая по причалу полторы версты стальных тросов и меряя с точностью до сантиметров разметку ваеров. Выскочили мы из порта и опять на ту же стайку, уж больно она хороша, да и место для траления подходящее! На этот раз совершаю образцово-показательное траление, выполняя всё по инструкции, тем более что работаю под строгим надзором учёной дамы. А в трале опять хрен ночевал!
       Юрке не терпелось и, он перебил.
       - Да, знаю я это место и эту стаю. У неё постоянная "прописка" напротив села Кобулети. Там перепад температуры на береговом склоне, а промеж разросшейся плантации водорослей, букашек тьма тьмущая, как в хорошем аквариуме набухано. Почему же ты пробу калянусной сеткой не зачерпнул? Вот бы и убедился, что там рачок плодится. Я на этом месте тоже пустыря отхватил, и вместо рыбы полный невод водорослей поднял. Не один ты в дураках оказался, многие капитаны там в свои штаны наложили. Людей слушать надо! Тоже мне, наукой называетесь, а сами тупее сибирских валенок - расходился Юрка. - Малёк там, понимаешь? Мелюзга! Гуща компота из стаи маломерок ставриды и скумбрии вперемешку с кормом из рачка. Там рыбий "детский сад". Малёк на рачке сил и роста набирает, отъедается и жирует. Вся эта мелюзга через ячею трала как через сетку футбольных ворот наскрозь пролетает, вот ты пустыря отхватил. Дура твоя начальница и ты вместе с нею! - подвёл черту Юрка.
       Такого я не стерпел и Юрке в пику.
       - Сам дебил! Какой тут может быть малёк ставриды либо скумбрии? Ведь эта рыбка залётная, забрела из Средиземного моря, не от хорошей жизни мигрировала она из проклятого капитализма, а следом за ней, неслыханный заморский гость пожаловал - тунец. Скажи, когда это раньше тунца на Чёрном море видывали?
       - Ну, насчет тунца не ведаю. С этим пиратом действительно пора разобраться, рвет сети и нагло в неводе нашей рыбой обжирается. А вот скумбрия и ставрида, которую мы нынче облавливаем, так она здешняя, родная, наша советская. Туточки она родилась и испокон веку её предки здесь проживали,- сердился Юрка. - А ты бы докторов и кандидатов наук поменьше слушал, и своим умом жил, а если не хватает своего, у галаёв бы ума набирался.
       Тут и Михо подал голос, подпевая Юрке. Быстро же спелись эти джазмены! Ему, видите ли, дэдушка рассказывал.
       - В нашем море ещё турки-месхетинцы, пока их Иосиф Джугашвили в Сибирь не отправил, на фелюгах ставриду и скумбрию промышляли. Раньше на батумском базаре всегда можно было купить хорошей, свежей, или какой душа пожелает: солёной, а хочешь копчёной, жирной местной скумбрии или ставриды. Хорошая рыбка. Бывало, скушаешь её, винцом запьёшь, пальчики оближешь!
       - Ай, да ребятки! Спасибо за науку! Да вы настоящие профессора в рыбьем царстве, не то, что дамы с учёными степенями! За такую науку с меня причитается! Ну и устрою я "козью морду" нашим теоретикам-космополитам! Поставлю в куток пелагического трала рубашку из хамсароса с мелкой ячеёй, зачерпну малька и Сан Сановне как Фоме неверующему, суну под нос. А на улове повешу бирочку: MADE IN USSR, да ещё со знаком качества! Пусть это будет наш вклад в заплутавшую науку!
       Сомнения, посеянные в авторитете науки, тут же привнесли всходы еретических плевел. "А не на таких же скоропалительных выводах, как прогноз рыбного НИИ, состряпана учёными и знаменитая теория эволюции видов? Неужели, как утверждает дарвинизм и взаправду мы произошли от обезьяны?" - засел в меня червь отрицания. Юрка нашёлся сразу:
       - Если ещё существуют сомнения, приглядись-ка внимательнее к своему Лукичу.
       - Всё, парни, чрезвычайная повестка дня исчерпана! И айда скорее в ресторацию! - изрядно повеселев, предложил я.
      

    ЛЕЗГИНКА.

      
       В ресторане Юрку хорошо знали, и видимо уже не раз привечали. К нашему столику подходили улыбчивые незнакомцы, хлопали по плечу Юрку и, знакомясь, подавили мне руку. Атмосфера всеобщего внимания действовали на Юрку просто опьяняюще. Под аплодисменты сплясал он матросское "Яблочко". Отдышавшись и хлебнув "Хванчкары", Юрка влез на эстраду и затянул с натуральным местным акцентом:
      
    Мы народ Кавказский,
    Любим вино и ласки,
    Если обманут глазки.
    Вай, вай!
    Будем на гору ходить
    И точить кинджалы,
    А потом будем резить,
    Чтоб не убежала!...
      
    и дальше в таком же духе, на неуловимой грани между уважением к горским традициям и шаржем. Оказывается, песенка была знакома завсегдатаям и пользовалась бешеным успехом.
       На бис Юрка сплясал цыганочку, а за ней выдал степ под "Чучу" из "Серенады солнечной долины". Но разве ресторан "Аджария" звался бы "Аджарией" без зажигательной лезгинки! При первых зазывных её звуках, будто кто-то вытолкнул Михо в круг в пару к Юрке. Сначала он застыл, как балерина на кончиках пальцев ног, с вытянутой одной и прижатой к груди другой рукой, как вдруг завертелся волчком. Затем на цыпочках гоголем пошёл вокруг Юрки, выделывая что-то невообразимое всеми конечностями, бровями, и, кажется, даже волосами на голове. Сдаётся, мне что в этот вечер режиссер Данелия и подсмотрел, как должен плясать лезгинку герой его будущего и популярного фильма. Никакая школа, ни трудами обретённое мастерство исполнителя, не в состоянии противостоять от природы одарённому танцору, впитавшему с молоком матери чувство ритма, горячность и необузданность танца предков. Юрка это понял и свалившись рядом, горячо дыша, зашептал мне в ухо:
       - Всё. Лезгинку я больше не танцую. Чтобы её так выдать, надо родиться в здешних горах и деток, рожденных от горянки, воспитывать.
       - Не пей больше, Юрка. Джигиты пьют только в меру, а кайф ловят от общения с друзьями. Для них вино не самоцель, а постоянный попутчик в разговоре, песне и, конечно, лезгинке.
       Ресторан уже закрылся, оркестранты сидели за нашим столом. Тосты становились всё закрученнее, а время остановилось, и мы засиделись до рассвета. Я проводил Михо на первый утренний автобус. Мы оба молча переживали. В ночь веселья, я как-то и не подумал об волнениях его домашних. А теперь было стыдно за себя. Что подумают обо мне дедушка и Нино. Наверняка они ночь не спали, выглядывая в окошко.
       - Прости меня Михо, - не нашёл другого, что сказать я на прощание.
       Мы обнялись.
       - Прости и ты меня, старпом. - и Михо, не оглядываясь полез в автобус.
       Пожилой шофер, видевший, как по-братски обнялись грузин и русский, помахал мне рукой через окошко. Не ведомо было нам, что мы видимся в последний раз. Ни то, что адрес, даже фамилию Михо я не догадался записать. Нино оказалась девушкой с крепким характером, и Михо так больше ни разу не появился в порту! С той поры прошло много лет, но до сих пор жалею, что я сам всё испортил. А ведь мне так хотелось порассуждать "за жизнь" под старой чинарой с заочно полюбившимся "Дэдушкой". За одно, и за компанию с ним не спеша выкурить по цигарке-самокрутке из турецкого табачка и не торопя часа, ждать, когда ударница и первая на селе красавица - жена моего друга Михо, застелет скатертью стол, и позовет нас мужчин на ужин.
      

    MADE IN USSR

      
       Степаныч, тралмастер "Данилевского" более половины века скитался "по морям, по волнам" и всё на рыболовецких судах. Через его руки прошли абсолютно все известные орудия лова, и ему не занимать ни рыбацкого нюха, ни смекалки. К капризам учёных дам и мужей он пообвык, воспринимал их стоически и даже потакал им, как детским забавам. Мой замысел он усёк на лету и сразу же оказался заодно со мною.
       - Чуешь, старпом, и к гадалке не надо ходить, пустыря тогда ты рванул на мальке, только потому, что мы процедили его наскрозь сквозь крупную ячею, - и, глядя мне в глаза, ещё разок уточнил: - Так, ты кажешь, одеть рубашку из хамсароса? А шо бают наша дамочка? Не осерчают ли? Ведь рыбью молодь беречь надобно.
       - А мы молодь на палубу не станем выливать. Зафиксируем улов на фото. Взвесим количество, а затем за бортом развяжем куток, и пусть рыбья молодь плывёт, подрастает и ума набирается. Оставишь в кутке лишь парочку килограмм для лабораторных анализов.
       - Ну, семь бед, один ответ! - вздохнул тралмастер. - Пострадаем, так ведь за науку!
       - О чём вы там шепчетесь, мужчины, - возникла ниоткуда Сан Сановна, в точь, точь как являлся чеширский кот на глаза Алисе в стране чудес.
       - Провожу инструктаж по технике безопасности перед работой с механизмами, - слукавил я из-за нелюбви к дотошной руководящей опеке.
       Да и Степаныч не сдал меня, а миролюбиво заметил:
       - Зря вы всё на старпома киваете, Ляксандровна. Он с тралом работает не хуже других и завсегда с понятием. Так, что не взыщите! - и не ожидая ответа "скатился" с мостика на палубу, гремя полуболотными сапогами.
       Это был мой звёздный час, уже второй по счёту за время работы в около научных кругах! Всё получилось даже лучше, чем было задумано! Лёха акустик обладал идеальным слухом. Он за пару миль мог опознать буй входного фарватера в пролив и в состоянии определить тип, величину, курс и скорость встречного судна, а иногда даже породу рыбной или дельфиньей стаи. Нужную мне стаю Леха обнаружил на прежнем месте и точно вывел судно на её середину.
       - Кажется, должно получиться! - похвалила нашу работу Сановна.
       - Сегодня и у вас намечается работка, - согласился я.
       - Ну, тогда я на полчасика спущусь в салон, погоняю чайку с механиками. Они чай запаривают с умом, не то, что ваша разлюбезная буфетчица. А вы соблюдайте режим траления, как договорились.
       Через двадцать минут, чтобы не мять зря малька, я начал выборку. Заслышав грохот лебёдки Сан Сановна выпорхнула на мостик.
       - В чём дело? Опять вам невтерпёж! Ваши художества стали уже невыносимы! Я непременно подниму Лукича, пусть принимает меры! - и хлопнула дверью рубки.
       К её возвращению за бортом всплыл куток трала, а в нём не менее пяти тонн улова. Пыхтение недоспавшего Лукича и кандидатские жалобы враз стихли, и они оба застыли на крыле мостика. На промысловой палубе Григорий суетился с фотоаппаратом, засняв с различных ракурсов исторический момент. Он запечатлел и нашу троицу на крыле мостика: разгневанного кэпа, растерянную кандидата наук и ухмыляющегося старпома. Тралмастер выжидал у пульта лебёдки, уставившись в мою сторону.
       - Хватит, налюбовались! Выпускай улов, - крикнул я Степанычу.
       - Как? Зачем выпускать! Поднимайте рыбу на палубу! - замахала руками начальница.
       - Нельзя на палубу, надо выпускать. Это малёк. Боюсь передержать, много малька скумбрии и ставриды помнётся, - разъяснил я обстановку.
       - Какой малёк, откуда он взялся. Вы с ума все тут посходили! Никто ни разу здесь малька скумбрии или ставриды ещё не видывал.
       - Не видали, потому, что не искали. А поставили "рубашку" в куток и нашли.
       Услышав про "рубашку", кэп враз взъярился и тут же начал меня прихватывать:
       - Кто вам позволил нарушить правила рыболовства? Да это уже форменное браконьерство тралить с запрещенной мелкою ячеёю. Я как внештатный работник рыбоохраны составлю на вас акт.
       Пытаясь умилостивить добровольного работника рыбоохраны, я уверял, что действовал в её же интересах.
       - Теперь, когда науке станет известно, что рыба эта не случайно забрела в Чёрное море, не приблудная, а наше родное достояние, естественно возникнет вопрос о сохранении стада и регулировании облова.
       Но Лукич меня и слушать не хотел, любое отклонение от буквы закона он всегда расценивал как криминал, а переубедить его не в моих силах.
       - Извините, - говорю, - пора выходить на циркуляцию, лаборант уже выбрал глубинные термографы и ставит калянусную сетку.
       - Кто его просил делать это? Вы что ли? И кто давал вам право распоряжаться за меня? - вконец разобиделась начальник рейса.
       - Дело в том, что на этом месте выброс глубинных вод, значительный градиент температуры и масса калянуса - идеальное место для детского сада малька.
       Сан Сановна слушала меня с видом преподавателя, принимающего зачёт от нерадивого студента. Но, по видимому Лукичу уже надоела подобная "демагогия".
       - Так вы, сами доложите руководству о самоуправстве старшего помощника, или же мне сподручней будет сделать это? Просто дам копию радиограммы и во второй адрес? - пробурчал Лукич.
       - Да погодите вы со своей рыбоохраной и радиограммами. Причём здесь самоуправство и браконьерство? Старший помощник лишь выполнял моё указание. - закрутила ситуацию Сановна настолько, что мне стало окончательно тошно. - После выборки планктонной сетки, следуйте в порт, - распорядилась начальница, в первый раз за рейс вспомнив моё имя и отчество.
       Доктор географических наук Даниил Яковлевич Б., стоял в сторонке, не вмешиваясь слушал и наблюдал, мурлыкая под нос какой-то мотивчик. Схватывая происходящее на лету, он уже предвидел дальнейшее развитие событий. Яковлевич не любил неудачников, зато всегда стремился быть в гуще событий, если вдруг запахло добрыми вестями. "Раз Д.Я. замурлыкал как кот Мурзик, значит пока всё идет, как надобно" - успокоил я себя.
       - Ну, чиф, теперь Сан Сановне не отвертеться, и с неё крепко причитается! Не ждала ведь она добра от этого рейса. Чуяла, что все шишки за чужие грехи свалят на неё, как вдруг очутилась верхом и на лихом коне. А на коня подсадил её кто? Эту везуху надобно непременно обмыть! Теперь уж я не позволю нашей даме отвертеться, - заверил Даниил Яковлевич. - А ты, дока, и не так прост, как прикидываешься. Я это давно понял. И тогда с моей подачи, ты походил в подменных капитанах на экспедиционном "Гонце". Вчера я ещё сомневался, не поквитается ли с тобою Лукич за былую славу "звёздного мальчика", и не покажет, как сверчку на его место на шестке. Да зря опасался. Не сник ты вовсе, и не потерял готовность к новым подвигам. Вот только не могу понять, почему ты старых друзей забываешь и на аперитив не зовешь, а сам на грузинский квасок разменялся, - пожурил меня доктор наук.
      

    0x01 graphic

    Подменный капитан на экспедиционном судне "Гонец".

      
       - Ваши обиды не имеют основания. Двери в моей каюте - настежь и не требуется особых приглашений. Напитки как всегда в готовности, заходи, и алкай жаждущий!
       "Данилевский" полным ходом сёк форштевнем голубую гладь, устремившись к уже обжитому причалу порта. На крыле мостика продолжал струится поучительный трёп завлаба Гидрологии моря, доктора географических наук Даниила Яковлевича Б.
       - Вижу, как ты уже уши развесил в надежде на скорое решение всех вопросов. Сегодняшний телефонный разговор Сановны с дирекцией ничего не решит. Эту "кухню" я хорошо изучил. Наш НИИ - это прежде всего мадридский двор, без оглядки наверх там ничего кардинального не рождается. А завтра выходной. Полагаю, за неделю, и не раньше, как всё образуется.
      

    ОБЛАДАЕТ ЛИ РЫБА ПОНЯТИЕМ О СТАНДАРТЕ МЕР И ВЕСОВ?
    И СТРАШЕН ЛИ ШТОРМ В ОКЕАНЕ?

       Это - неполный перечень вопросов, занимающих моего приятеля Юрку.
       Сказавшись, чтобы её не ждали к ужину, сразу по приходу в порт, Сан Саниха исчезла. Доктор географических наук убеждал - начальница пребывает на Батумской биологической станции, чтобы быть на непрерывной телефонной связи с родным институтом. Как и предсказывал Д.Я., всю неделю мы простояли в порту. Судовая жизнь на "Данилевском" приняла хозяйственный характер, а свободные вечера мы с дружком коротали в каюте старпома. Даже у жизнелюба капитана "Бельдюги" случались невзгоды. Заметав на стайку, зависшую над горным пиком, Юрка вдрызг разодрал кошельковый невод, и рыболовные снасти с "Бельдюги" увезли куда-то на ремонт. Обезлюдевшая "Бельдюга" ласково тёрлась брюхом о борт "Н. Данилевского", а её капитан развалился на моем диване с томиком Хемингуэя. Порой Юрка отбрасывал книгу и философствовал:
       - Понапрасну учёные умники считают рыбу безмозглой тварью. А я убеждён рыбные стаи ведут себя разумно, они постоянно выискивают и находят защиту от новых орудий лова, совершенствующихся коварством человека. Сообразив, что к чему, рыбьи стаи стали зависать над острыми подводными пиками с глубиной над ними, на чуток поменьше, высоты стенки нашего невода. Течением, сносит стаю, но она снова возвращается на это безопасное место. Ответь мне, - мудрил Юрка - как рыбья стая вычислила и соразмерила высоту стенки невода и глубину моря, не имея понятия о стандарте мер и весов?
       - Рыба ищет где глубже, а человек ищет рыбу, - ответил я Юркиной же поговоркой.
       - Шкелет, - вспомнил он мою юнговскую кличку, - расскажи, как ловят селёдку в Атлантике? - или вдруг, отбросив "Старика и море", Юрке срочно захотелось узнать: - Какую и где тебе удалось поймать самую большую в своей жизни рыбу? - От скуки и безделья Юрке вдруг и срочно захотелось узнать: - Не страшно ли было мне в свой первый шторм в океане?
       - Тебе, Юрка, отвечу честно, страшно станет, если сложа руки ждать, "когда же ты океан угомонишься!" До ближайшего "берегового сарая" сотни миль, поэтому негде спрятаться, чтобы отсидеться в непогоду. Выход только один - упорно удерживайся носом на волну и не зевать, а точно удерживать судно носом против волны с минимальным ходом вперёд. Зевнешь, либо чуток расслабишься, того и гляди поставишь судно бортом к волне, а на палубе у тебя сто сеток, и, не приведи Господь, волна слижет хотя бы одну за борт, туда, где винт крутится. Намотка сетей на винт в шторм, вот что пугает! Стать беззащитной игрушкой Нептуна и подставить двадцать шесть неповинных рыл, довольно страшная перспектива. А добавишь хода поболее, чтобы судно руля лучше слушалось, получишь такой удар по носу (гидрологи уверяют - четыреста тонн на квадратный метр площади - максимальная кинетическая энергия штормовой волны), что корпус и мачты в мелкой дрожи заходятся и электролампочки лопаются. Но видимо "На то привычка свыше нам дана", очевидно, такая же, как и солдатская фронтовая привычка, позволявшая жить и спать на голой земле под артобстрелом.
       - Ну, и как платили вам за эдакие страсти?
       С каждым очередным "Упорядочением по оплате труда рыбакам..." платили всё скупее. Никита-кукурузник, тот вообще свёл "муде к бороде", запретив платить "безграмотному рыбаку" больше, чем квалифицированному рабочему-шахтёру. Забыл Никитка о 700% прибыли государству от труда рыбака. На нещадную эксплуатацию хищника-прасола дореволюционного рыбака в каждом учебнике пальцем тычем, а сами поди похлеще капиталиста обдираем тружеников моря.
       - Так зачем же ты опять в океан засобирался. Айда к нам в колхоз, в нем пока можно косить приличные бабки.
       - Ты прав, Юрик, пока! А обезрыбеет Черное море и останутся галаи не у дел. Да, и не только за деньгами я стремлюсь в Океан, хотя и от них бы тоже не отказался.
       - Так чего же тебе ещё надобно, старче?
       - Такова детская мечта, походить в дальнем плавании, повидать Южный Крест, летучую рыбку и побывать на Занзибаре.
       - Почему именно на Занзибаре? - тут мой корешок даже с дивана привстал.
       - Не знаю. Наверно красиво звучит, и похоже на Зурбаган. Помнишь у Грина? Туда стремилась, подняв лунные паруса "Бегущая по волнам". Юрка, ты окончательно зарыбачился и небось забыл, что "лунными парусами", капитаны чайных клиперов называли самые верхние из добавочных парусов - трисели. Очнись, иначе вконец зашершавишь рожей на деньгах, да на рыбе! Ну, а если на полном серьёзе, директор НИИ подтолкнул меня на мысль смотаться ещё разок в Атлантическую экспедицию.
       - Через годик, полтора намечается рейс "Данилевского" на 12 месяцев в Адриатику, с базированием на порт Дуррас в дружественной нам Албании, и нам не обойтись без дипломированного капитана дальнего плавания - сообщил директор мне "новость", давно муссируемую во всех закоулках института и судна. - Кроме вас, - он ткнул в меня пальцем, - у нас кандидатов больше нет. А вы уже подменяли капитана в рейсе и на ремонте, однако претензий к вам не слышно ни у нас, ни в обкоме, а во ВНИИРО высказано пожелание - надобно бы обменять ваш диплом штурмана, на рабочий диплом капитана дальнего плавания. Сходите ещё разок в сельдяную экспедицию, наберите ценза, да смените рабочий диплом и все препоны отпадут само-собой. Во ВНИИРО и министерстве ещё не забыли, чем бы закончилась Анатолийская экспедиция, не будь вы её участником.
       - Это ты сейчас заикнулся про то, как три научных судна с двумя докторами географических наук на борту заплутали посерёдке Чёрного моря? - заинтересовался Юрка, - про ту "героическую эпопею", как три научных судна "в трех соснах заблукали"?
      

    КАК ДВА ДОКТОРА ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАУК В ТРЁХ СОСНАХ ЗАБЛУДИЛИСЬ.

      
       На последней Юркиной фразе через открытую настежь дверь, в каюту забрёл один из этих докторов наук и, конечно, слышал последнюю фразу.
       - Разрешите, джельтмены, посумеречить с вами, - умастившись в свободном кресле сказал он. - Подтверждаю, что всё только что сказанное чифом есть правда, и только одна правда.
       - Ещё не родился человек способный Даниила Яковлевича сбить с панталыку, - стушевался я от собственного смущения. - А ему всё Божья роса!
       Будто не замечая моего нежелания продолжить затронутую тему, Юрка, как банный лист до срамного места, пристал к гостю.
       - Расскажите, да с подробностями, как всё было.
       - Юные друзья, - начал доктор, - позвольте предварительно промочить горло, потому как в коротком изложении не прояснить всей сложности той ситуации. Разливая бренд Менделеева по стаканам и выпростав из кармана свёрток с балычком и черняшкой, доктор предложил тост, - за то, чтобы в посещаемых нами водах всегда оставалось место научному подвигу и находился человек, знающий, как его совершить.
       С этого закрученного тоста и началось повествование "о днях суровых".
      
       - Более двух лет уже минуло с той поры, а все помнится, как будто было вчера...
       Ученого мужа перебил Юрка.
       - А его последний подвиг, раскрывший глаза науке на местное нерестилище скумбрии запомнится ему ещё дольше. Ведь после введения государством лицензии на облов местных стад, галаи непременно ему физию начистят...
       Сбить с понталыку Яковлевича оппонентам и посерьёзнее Юрки не всегда удавалось, доктор и ухом не повел, а продолжил.
       - Не секрет Полишинеля, что Всесоюзный НИИРО несколько лет готовил Анатолийский рейс, планируемый, как гидрологический и океанографический разрез Чёрного моря от Керчь-Еникальского пролива к мысу Синоп, и далее на запад вдоль Северного побережья Турции до пролива Босфор. Само собой, рейс готовился под патронажем и пристальным вниманием штаба Черноморского ВМФ. Только на переговоры и согласование условий прохода советских научно-исследовательских судов вдоль кромки территориальных вод Турции МИДы обоих стран затратили несколько лет. Наконец, когда улеглись все препоны, на трёх научных судах вышла экспедиция из нескольких десятков столичных учёных гидрологов и океанологов и немереное количество научных сотрудников нашего института. Время года было летнее, и погода нас баловала. На небе Солнце, и ни одного облачка. Видимость более чем превосходная, и, как выяснилось, по причине сильной рефракции атмосферы, крепко сокращалось представление о расстоянии за горизонтом. Как только суда оторвались от Крымских берегов, тут же открылась горная панорама всего южного побережья моря, до которого казалось рукой можно подать. Это была самая настоящая Фата-Моргана, она и подвела под монастырь опытнейших черноморских капитанов, никогда раннее не отрывавшихся от родных берегов далее их естественной видимости. Через пару суток, у турецкого мыса Инджебурун, флагманское научное судно "Грот" легло в дрейф для проведения суточной гидрологической станции. Рядышком умостилось и экспедиционное судно "Гонец". Непонятно повёл себя лишь "Н. Данилевский". Пролетев мимо, он продолжал следовать прежним курсом и прежней скоростью. На окрик флагмана: "Куда это тебя понесло?!" Вахтенный штурман "Данилевского", ответил, что он не ослеп, мыс видит хорошо и остановится от него ровно в двенадцати милях. Флагман потребовал к микрофону капитана. Старпом заверил, что через час капитан будет на вахте, а сейчас он отдыхает. Пока в подобном духе вёлся радиообмен, "Данилевский" пролетел ещё с десяток миль. Мачты "мятежного корабля" стали уже еле просматриваться в бинокль, когда с того поступил доклад: "Легли в дрейф в заданных в рейсовом задании координатах". Если бы капитан-флагман спокойно и трезво попытался разобрался в навигационной обстановке, безусловно всё бы стало на свои места. Но капитан-флагман Павел Б. был крут нравом, привык давить авторитетом заслуженного капитана, при этом явно переоценивал свои возможности! Начал он с прихвата капитана "Данилевского", известного, как наш нынешний наш капитан - Николай Лукич.
       - Вы залезли в территориальные воды Турции. Приказываю немедленно покинуть их и лечь в дрейф рядом с нами - разорялся в микрофон Паша.
       Но Лукича "на понял" не возьмёшь! Он капитанил не первый год. Начинал он свою карьеру с капитана фелюги, потом закончил ускоренные курсы и получил диплом капитана малого плавания. В родных водах Лукич управляется достойно. Ему бы поболее грамотешки, а опыта Лукичу не занимать. С Пашей они годки, в один год заделались капитанами и до сих пор не могут разобраться, кто из них значительнее. А тут уж Лукичу попала вожжа под хвост, и он тоже стал выпендриваться.
       - "Данилевский" находится в заданной для научной станции точке, в обсервованных координатах и ровно в 12 милях от берега, то есть на границе с терводами Турции. А у тебя, Паша, координаты, небось счислимые, а от истинных координат они отстоят ровно на десять миль севернее. Лучше подгребай-ка к нам поближе, а то стал у чёрта на куличках, откуда и береговых ориентиров не видно. А если тебя сомнения заели, то вынь из ящичка секстан, да измерь вертикальный угол маяка на горе, основание которой скрыто за горизонтом, вот и получишь точное расстояние до берега.
       Взъярившись от такой наглости, Паша подрастерялся, замолчал, но подумав, не нашёл ничего лучшего, как пожаловаться на неисправность секстана. Мол, к сожалению, у нашего прибора нарушена параллельность зеркал. А Лукич в пику Паше:
       - Передайте оба своих секстана к нам на борт. Мой хлопчик - старпом - за десять минут берётся их привести в божеский вид.
       Полаявшись в микрофоны, капитаны остались каждый при своём интересе. Так и провела тройка судов первую научную "станцию" в расстоянии друг от друга в десять миль, хотя каждый записал в судовом журнале одни и те же координаты.
       Безусловно, начальнику рейса стоило вмешаться, и, разобравшись в истине, урезонить обоих капитанов. Помешал ей сделать это непоколебимый капитанский авторитет Паши. Никому из учёных даже не мерещилось, как далеко могут завести экспедицию флагманская непререкаемость и капитанский гонор Паши.
       - Ну, а где же были вы, доктора географических наук? Вы же не из "варягов", не из Москвы свалились, и должны отлично знать пределы возможностей капитанов своих судов, - опять встрял Юрка.
       - Мой коллега доктор географических наук Гололобов и я, ваш покорный слуга, оба мы выполняли свою работу по наблюдению за куполом сероводорода и эти десять миль для нас практического значения не имели - отфутболил мяч от своих ворот Яковлевич. - Мы решили, что для общей пользы дела мне лучше тоже перебраться на флагманское судно. Днём наша группа судов продолжала следовать на Запад, а ночью суда ложились в дрейф, и мы работали с глубоководной аппаратурой до утра. Всё это время слева по борту нависали горы, казалось, до которых можно было бы и рукой дотянуться. А единственное сомнение, возникающее в глубине души, можно выразить словами: "Не слишком ли близко мы прижались к берегу?" У меня с коллегой была своя специфичная ночная работа, днями мы отсыпались и посему с капитанами контактировали редко. Суток через пять Лукич опять стал "мутить воду". Он доложил флагману и начальнице рейса, правда, уже не таким уверенным тоном.
       - Мой хлопчик-старпом каждую вахту секёт место по солнышку, а ночью по звёздам, и утверждает, что нас кажний Божий день скопом несёт к норд-осту с почти одинаковой скоростью в 10-12 миль в сутки. Этот снос, очевидно, связан с работой двух поверхностных кольцевых течений из Босфора. Оно описано в лоции Чёрного моря и названо "Очками Книповича". Одним из рукавов этого течения и несёт нас далече от места, где вы считаете себя по счислению. Но капитан-флагман крепко стоял на своём, учёные гидрологи сомневались в достоверности наблюдений столетней давности, на которых основывалась лоция, а начальница рейса сомневалась в способностях юного "звездочёта". Все вместе они посмеиваясь, перебрасывались шуточками, дескать, хлопчик окончательно свихнулся на небесной сфере с её азимутами и амулькантаратами. Непререкаемость авторитета флагманского капитана, раньше никогда не блукавшего и всегда находившего дорогу к дому, была высока, а молодой штурман - выскочка, без году неделя, как со школьной скамьи, а уже возникает и явно ведёт себя "не по чину". Так под смешок и пролетело двадцать суток рейса. Но не до смеху стало, когда мой коллега доктор географических наук Гололобов ошеломил меня известием:
       - Что-то одно, или "юный звездочёт" прав, либо мы находимся на пороге научного открытия! Сегодня с глубины в 150 метров мы подняли сероводород. Единственно чем это можно объяснить, мы действительно находимся где-то у центра Чёрного моря, где и зарегистрирован наукой купол сероводорода.
       Я выглянул в иллюминатор на привычный горный пейзаж, а там пусто. Как по взмаху волшебной палочки пропали горы. Только, что были, ан, и нет их! Линия горизонта чётко очерчена, а гор нет. Одним словом, Фата-Моргана! Вот вы, мой юный друг, вопрошали, "где же были доктора географических наук?" Отвечаю - мы работаем только с фактическим материалом, когда появился факт, мы тут же сразу и отреагировали! Затребовали собрать учёный совет. На него пригласили трёх капитанов и одного старпома. На повестке дня один единственный вопрос к капитану-флагману: "Куда ты завёл нас безумный старик"? А тот, как "Сусанин", знай стоит на своём:
       - Мы находимся в двенадцати милях к югу от входа в Босфор! И баста!
       Тут уж и начальница рейса обеспокоилась.
       - Теперь вопрос к Вам, товарищ старший помощник, где, по-вашему, мы сейчас находимся?
       - От того места, где мы должны быть, к северо-востоку ровно на 220 миль или на 407 километров - отвечает чиф.
       Начальница так и взвилась:
       - Выходит по-вашему, товарищ старший помощник, что весь рейс, и вся проделанная нами работа пошла коту под хвост! Отвечайте немедленно!
       - Отвечать не мне. Моё дело рулить в заданном вами направлении, а не оценивать чужую работу кошкиными хвостами - отбрыкивается ваш корешок.
       - А как ты можешь доказать то, что твои гороскопы не врут - привязался капитан-флагман к старпому.
       - Вот, полюбуйтесь на исписанный им "Журнал астрономических наблюдений", в нём одни циферки в столбик да логарифмы тригонометрических функций, возможно, он и сам в них запутался, но кто возьмётся это проверить? - насел на членов учёного совета флагман.
       - Моя личная средняя квадратичная ошибка астрономических наблюдениях три кабельтова, и проверена полугодовой практикой плавания в океане, возвращаясь из которого мы всегда выходили к намеченной точке у пролива между островами, - стоит на своём старпом.
       - Уважаемые капитаны, ответьте мне, каким образом возможно определить наше местоположение наглядным и понятным земным способом, не обращаясь к звёздным сферам? Кто хочет выступить первым? - начальница обвела взглядом потупившиеся физиономии.
       - Ну раз так, начнём с вас, молодой человек и дает слово нашему другу - чифу.
       Тот, по началу, пробует надавить на здравый смысл участников учёного собрания:
       - Утверждение, что на трёх судах в один и тот же час одновременно вышли из строя три эхолота - чистейшей воды провокация. Просто все дело в том, что шкала рыбопромыслового эхолота ограничена 1000 метрами глубины, а нас давно снесло на недостигаемые эхом глубины. Но если это не достаточное доказательство, предлагаю варианты проверки. Из обсервованной точки проложим курс на приёмный буй Керченского пролива, и я гарантирую, что мы выйдем на буй в заданное время с точностью в плюс-минус десять минут. Давайте вести две прокладки: из счислимой, и обсерванной мною точки. У буя выяснится, величина невязки. Уверен, невязка будет ещё больше сегодняшней в 220 миль, потому, что к ней добавиться и ежесуточный снос течением. Есть ещё один вариант. Пока мы в дрейфе и работаем на станции, пусть "Гонец" полным ходом следует на зюйд-зюйд-вест. Ровно через 22 часа он будет находиться в 12 милях от береговых маяков на входе в Босфор, т. е. в точке, где мы сейчас должны быть. Там "Гонец" определится по береговым ориентирам и его эхолот засекёт 200 метровую глубину у входа в пролив.
      

    0x01 graphic

    НИС "Гонец"

      
       Абсолютным большинством голосов учёного совета при одном - "против" было принято это предложение "звёздного мальчика", так учёные мужи теперь величали нашего друга.
       "Гонец" ночь и половину дня летел на юго-запад. Пробежав расстояние в 200 миль, его эхолот зацепил и вырисовал контуры дна на глубине в 500 метров. В этот час на всех экспедиционных судах на полную громкость работали радиотелефоны, а учёные и свободные от вахт моряки столпились у динамиков. Все были возбуждены, и большинство учёных находились в расстроенных чувствах, как у тотализатора ипподрома. Один Лукич выглядел победителем, так уже не сомневался, "лошадка, на которую он поставил, придёт первой". Но, в конечном счёте, крепко достали вы Лукича, дорогой чиф, и изрядно он с вами натерпелся.
       - Ну дела! В науке, выходит, нравы круче, чем на диком Западе, - покрутил башкой Юрка. - Боюсь теперь мне не заснуть. Плесну-ка я в качестве снотворного сотенку капель датского короля. Ну и чем закончилась эта неприглядная история с экспедицией, подобной старухе заблукавшей промеж трех сосен у родного порога?
       - Полным торжеством и победой науки! Победили знания и умение применить их на пользу общества, - толи в шутку, толи всерьёз озадачил Юрку доктор географических наук.
       - Какая победа, какое торжество? Ведь экспедиция не достигла поставленной цели, и прошла безрезультатно - затараторил Юрка.
       - Отрицательный результат в науке, это тоже - результат, запомните это молодые люди, - подытожил учёный муж.
       От Юрки так просто не отбиться, ему выложи всё с подробностями. Его интересовал конечный результат: реакция руководства нашего родного института, реакция Всесоюзного НИИРО, Минрыбхоза и даже МИДа и были ли "по заслугам розданы всем сестрам серьги"?
       - А тебе-то спасибо кто-нибудь хоть пытался сказать? - привязался ко мне мой дотошный корешок.
       - В кабинете директора, куда меня выдернули, гоняла чаи большая компания незнакомых мужчин. От чая я отказался, больно жидким он показался в директорском стакане по сравнению с нашим судовым, но на все вопросы я постарался отвечать не выпендриваясь. На вопрос: Что я намерен делать? - ответил честно: - Работать. - это кажется всем понравилось. Тогда дядя в форме и в погонах капитана первого ранга спросил, не соглашусь ли я сделать обратную прокладку на генеральной карте Чёрного моря и воссоздать истинный путь экспедиции. На это я тоже ответил честно: - Судовой журнал, карты и даже мой личный "Журнал астрономических наблюдений" с борта судна изъяты, и эту работу лучше меня могут выполнить специалисты ВМФ. - это им тоже, кажется, понравилось. Все по очереди пожали мне руку и отпустили с Богом.
       - Обычно при сбоях или неудачах в планируемом наша социалистическая система обязательно выискивает стрелочника. На этот раз стрелочником оказался Лукич, - продолжил свой рассказ доктор наук. - На парткоме ему влепили строгача "за потерю партийной бдительности и принципиальности", указав на отсутствие своевременного доклада наверх, дескать знал, но не приняв сам действенных мер, не доложил куда следует. По всей видимости, по инерции Даниил Яковлевич не удержался, чтобы не изложить всем давно известную историю, вошедшую в анналы родного института и слышанную мною в различных вариантах уже с десяток раз.
       Как я уже сказал, капитанить Лукич начал с первых лет послевоенного восстановления нашего НИИ. Моторная фелюга "Ихтиолог", которой он командовал, была начисто лишена каких-либо средств судовождения. Плавая лишь с одним шлюпочным компасом на борту, Лукич ни разочка не заблукал в тумане ни в Керчь-Еникальском проливе, ни в просторах Азовского моря. Единственно, что усложняло жизнь капитану фелюги, полное отсутствие на борту элементарных бытовых удобств. Их заменяла неструганная доска, засунутая в щель между палубой кормы и фальшбортом. Как известно в рейсах на "Ихтиологе" собирала материалы для кандидатской диссертации Сан Сановна, тогда ещё юная МНС. И её первый выход в море был связан с довольно забавным происшествием. С вечера Лукич поставил фелюгу на якорь у Арбатской косы, где будущая кандидат наук намеревалась провести наблюдения на суточной станции. С утра пораньше, с полотенцем и зубной щёткой в руках, выбралась она из носового кокпита. Заприметив на корме капитанскую фуражку и трубку в зубах Лукича, она уселась на фальшборт рядышком с головой капитана. Ей здорово не терпелось уточнить кое-какие планы по проведению работ. Лукич согласно кивал, не выпуская трубки изо рта и мычал, усердно покрывая себя дымовой завесой.
       - Фу, Лукич, что за гадость вы курите? - задёргала носиком девица: - и чего это вы тут расселись?
       Сановне надоумилось взглянуть за борт, и тут Лукич предстал перед дамой с грубейшим нарушением формы одежды. Не выдержав подобного афронта, капитан взорвался:
       - Я здесь потому, что до 07 часов 00 минут установлен капитанский час. А Вам, любезная, придётся потерпеть до Вашего дамского или научного часу, с 07-00 и вплоть до подъёма флага в 08-00. Ещё вчерась я ознакомил Вас под расписку с распорядком дня на вверенном мне судне. Так что не обессудьте, Вам придётся ещё малость потерпеть!
       Надеюсь, джельтмены, вам теперь понятны причины, и вы можете простить некоторую зацикленностью Лукича на строгом соблюдении распорядка дня и уставных правил, - закончил неизвестную Юрке байку доктор наук.
       До отбоя было ещё далеко, а под вечерний субтропический ливень, в город не хотелось высовывать носа. В каюте светло, тепло и сухо. На столе стаканы и запотевший графин. Пахло скумбрией горячего копчения только что извлечённой из коптильни. Мандарины и южная зелень украшали стол похожий на натюрморт старого фламандского мастера, любителя выпить и хорошо закусить. "Дело было вечером, делать было нечего"...
       Чтобы, не приведи Господь, не закруглиться с застольем, не стоило соскакивать с ностальгической темы, и Даниил Яковлевич любезно поинтересовался, дошла ли до сведения Юрки судовая байка о сереньком козлике? Ясное дело, тот пожелал её выслушать. В таком случае настал и мой черед поддержать застольный трёп. Не ломаясь, но предварительно промочив горло, я запустил затравку по проверенной Шехерезадой присказке:
       - В славные годы правления гаруна Владимира ибн Нилыча, да продлит Аллах его годы и благословит все его начинания, наш достославный ковчег "Н. Данилевский" болтало на якоре в пяти милях от Обиточной косы. Задул редкий в это время норд-ост или "верховка" по-местному. Разом замутнели воды древнего Меотийского озера, то бишь - Азовского моря, седые гребни разворошили и подняли с его мелкого дна доисторические отложения ила. Из-за болтанки судна и мути за бортом, учёные мужи вынужденно прекратили наблюдения. К общей радости экипажа и юных бездельников - младших научных сотрудников, поступил приказ поднять на борт все гидрологические приборы. Пропала надобность то и дело крутить ручные лебедки и под окрики старших научных сотрудников бегать от носа до кормы, делая вид, что исполняешь все их поручения. Теперь каждый МНС имел право заняться любимым делом - "посидеть на спине" в собственной койке. Умудренное жизненным опытом старшие научные сотрудники, мыслили глубже, да и на жизнь смотрели "ширше". Вооружившись биноклями и разглядев под заходящим солнцем зелень утопающего в садах порта Бердянск, старцы уломали Нилыча отстояться судном в тиши и полном покое за брекватером порта. Не успел я сбросить робу, промокшую при заводке швартов на штормовые палы порта, как возник мой приятель МНС Миша.
       - Сегодня у практиканта С. день рождения. Восемнадцатилетний юбилей он давно мечтал встретить в море, и на такой случай припас упаковку консервов "Чатка", дальневосточных крабов в собственном соку. Посидим в лаборатории. Попьём вишнёвки на чистом ректификате, она уже с неделю зреет на ягоде. Погудим своей компашкой. Валяй к Нилычу, испроси добро!
       Нилыч даже замахал руками:
       - Дорогой В.В., не иначе, как вы шизанулись. Таких пендитных (тот, кто соблюдает правила до мелочей, кто аккуратен до тошноты, кто скрупулёзен до отвращения - прим. автора) старых "пер...в" у нас на борту отродясь ещё не бывало. До самой Золотоглавой растрезвонят они о пьянках в научной лаборатории, - и не минуты не раздумывая, выдал замечательную мысль: - Рассуйте по карманам по бутылочке ректификата, прихватите тушку осетрового балыка и ступайте с Богом в городской ресторан под грибками. С таким презентом приветят вас в лучшем стиле, напоят, накормят и музычкой побалуют. Можно будет и потанцевать, и попеть в меру. Местная публика к таким номерам вполне пообвыкшая, при летнем наплыве отдыхающих и не такого насмотрелась.
       Умница Нилыч, плохого никогда не присоветует. Все получилось, как он обрисовал. Охмелевшие от "вишнёвки", оркестранты запросились по домам, оставив на эстрадке свои инструменты, а обслуга, выставив с кухни всю наличность закусок, отправилась подсчитывать дебет с кредитом, оставила нас одних за хозяев, показав, как вырубить свет под маркизами. Миша на пайоно наигрывал классику. Я сбивал его с ритма, бухая не в такт на громадном барабане, артельщик выводил что-то своё на губной гармошке. Убедившись, что нам вовек не сыграться, наша компашка перешла на вокал. В те годы в большой фаворе у молодости была песенка про серенького козлика, исполнявшаяся на мотив арии герцога из Риголетто.
      
    Бабушка козлика очень любила,
    Водкой     поила бабка козла!
      
    - выводил Миша, а вся компания хором подхватывала:
      
    Да, да! Водкой поила бабка козла!
      
    И так далее !.. Уже многое запамятовалось из всей этой галиматьи. Но хорошо помню, как старался образумить я банду, марширующую по заспанным улицам городка, горланя глупую песенку. Зазря уговаривал я расходившихся мужиков заткнуться хотя бы у проходной порта. Песенка про серого козлика прилипла как инфекция, и наконец, как пандемия захватила она и меня за компанию. Заразившись коллективной дурью, уже на трапе "Данилевского" гаркнул я во всё горло:
      
    Да, да, водкой поила бабка козла!
      
    На завтраке в кают-компании было безлюдно. Нилыч хмыкал, крутил головой и не выдержав паузы пообещал.
       - Погодите, отоспятся. К обеду встанут и выдадут вам по первое число серенького козлика. На всю жизнь запомните козью рожу! Эк же вас угораздило, да не ко времени. Я собирался на свой отпуск, сдать вам судно. Боюсь теперь меня не поймут, затюкают нас обоих!
       На следующий день по возвращению судна в Керчь, посыльный высвистал меня к директору института. Осуждающим взглядом поверх очков встретила меня, бывшая всегда приветливой учёный секретарь и велела обождать.
       - Сам пока занят. - на вопрос: - Кто у него? - многозначительно перечислила: парторг, комсорг и предсудкома.
       Ясно, традиционная тройка. А у тройки всегда всё решено заранее.
       - Понятно, им надобно соблюсти сценарий. Положено выдержать проштрафившегося "на вымочке", покуда созреет, - вспомнил я свидетельства прошедших "партийные чистки", - и уткнулся носом в подшивку газеты "Комсомольская правда".
       В преддверие оттепели шестидесятых "Комсомолка" была интересной газетой. В ней переосмысливались времена культа личности, а уцелевшие после сталинских репрессий старые большевики выступали с воспоминаниями о ленинском стиле руководства. То, что последовало далее, казалось похожим на фантастику. Просто изумительно, но факт. Подшивка раскрылась на нужной странице, и тут же удивила актуальностью материала. В своих воспоминаниях типографский рабочий поведал, как он отмечал день рождения газеты в компании с В. И. Лениным. По предложению вождя революции, решили отпраздновать день рождения газеты "Вперёд" не иначе, а так, "как это принято людьми во всем мире" - в ресторане. Из ресторана возвращались по сонным улочкам Женевы уже за полночь. И пели,.. чтобы вы подумали? Пели любимую песенку Ильича - про серенького козлика! Узрев на скамеечке влюблённую парочку, затеяли вокруг неё шутливый хоровод. Азартнее всех исполняли "Козлика" и заводили остальных Владимир Ильич и его жена Надежда Константиновна. В озарении мой внутренний голос нашёптывал: "Такая везуха случается лишь раз в жизни! И таковое возможно лишь благодаря шуточкам Господина Случая. Надо быть полным идиотом, чтоб не воспользоваться подобной удачей".
       Почуяв защиту в лице "Комсомолки", воспрял я духом и спокойно выслушал все попрёки. Не тронули меня и слова сожаления о "возможности потери для науки, подающего надежды молодого и перспективного судоводителя". Я прекрасно понимал, что в задачи "тройки" не входило полное сжигание мостов между мной и наукой, мера приговора должна была зависеть от глубины моего раскаяния. "Судьи" пребывали в уверенности, что только круглый идиот решится повести себя супротив этих правил общепризнанной игры для взрослых. Покаяние и только оно, предполагалось в моём последнем слове.
       - А теперь вообрази, Юрка, три физиономии над сукном директорского стола, выслушивающих мою ахинею про Женеву в далёком 1906 году и про газету "Вперёд". Когда же речь дошла до "Серенького козлика" в исполнении вождя революции, я увидел заурядный страх в глазах партийного секретаря. Александр Семёнович тот первым взял себя в руки. Видимо не зря, невзирая на молодость, его назначили директором НИИ.
       - В.В., то, что вы сейчас рассказали, не может быть просто шуткой! Откуда вы это взяли?
       Я тоже сознавал, что шутки на подобные темы, в таком месте и в такой компании не уместны и поэтому перестал придуряться и честно выложил:
       - В приёмной на столе лежит подшивка "Комсомолки", открытая на этой странице.
       Директор первым встал, пожал мне руку и высказался как нормальный мужик:
       - Извини, что оторвали от дел. Понимаешь, заела текучка. Всех газет не прочтёшь, а надобно бы! Время такое! Жизнь есть жизнь, и ничто человеческое нам не чуждо, как однажды ответил дочери ещё один классик - Заходи, если что-нибудь будет не так! Рад буду видеть.
       Выйдя из кабинета, я задержался в приемной, где с независимым видом зациклился у стенной газете. И не ошибся! "Задним зрением" мне удалось усечь секретаря парткома на цырлах тащившего подшивку газет за дверь, обитую искусственной кожей. Кроме Ниловича, я никому не стал распространяться об этой истории. А тот хохотал до слёз. Вытирал платочком глаза и просил ещё подробностей. Как просочилась эта история по лабораториям НИИ, всё больше обрастая неизвестными мне деталями, остаётся до сих пор загадкой - закончил я байку, выданную на сон грядущий.
       Но по примеру Шехерезады оставил при себе кое-что и про запас. Эту историю надо напомнить Юрке без свидетелей. Кому, кроме него могут быть интересны воспоминания о приключениях голодных юнг, заброшенных в курортную Ялту на сейнер с романтичным названием "Рассвет"? Думаю, Юрке приятно будет вспомянуть денёчки гастролей по домам отдыха с друзьями из "Госконцерта". Помнится, при затянувшемся отсутствии этого подростка, приходилось утешать себя мыслью - значит с успехом проходят его выступления. Ну и хорошо, ведь "Госконцерт" на харчи не скупится, и исправно кормит пацана. Не забыть, как однажды завлёк меня Юрка под грибки ресторана "Украина" чтобы попотчевать обедом за счёт кредита "Госконцерта". Тогда он глупо подшутил, предложив мне ретироваться якобы не расплатившись, и блестяще разыграл побег из ресторана. В ужасе от предстоящей встречи с официанткой вслед за ним я позорно бежал вниз по лестнице ресторана. И с той поры держусь зарока - не высовываться на набережную курортных городов с пустым карманом.
      

    ФОРМА ОДЕЖДЫ - ПАРАДНАЯ.

      
       Всю неделю мы коротали вечера в дружеских беседах, а наша начальница разрывалась между телефоном на биологической станции и судовой лабораторией. Вечерами она стучала пальчиком по печатной машинке и крутила ручку арифмометра, а днями что-то согласовывала, исправляла и опять что-то согласовывала. На это, как и предсказал Д.Я., и ушла целая неделя. Наконец, доктор наук сообщил новость.
       - Сегодня отчет за рейс и корректура промыслового прогноза прошли по высшему баллу, с чем и поздравляю вас, джельтмены.
       - А нас то с чем? - удивились мы.
       - Как же, как же!? По случаю одобрения отчёта начальника рейса, который наверняка будет использован для её докторской диссертации. Кого-кого, а вас обоих Сан Сановна просто обязана пригласить на ужин, устраиваемый по случаю торжества истинной науки над ворожбою псевдоучёных. Так что, готовьтесь: брейтесь, мойтесь, наглаживайте вицмундиры, форма одежды предполагается парадной.
       "Судовой оракул", как всегда, оказался на высоте. Вскоре явилась и виновница торжества с приглашением "на ужин в ресторане "Аджария".
       - Всё будет предельно скромно, только "Каберне" и шашлык по-карски и ни каких крепких напитков.
       Однако, чем-то не по нутру показалась мне вся эта затея. В памяти крутилась эпическая мудрость древних "Бойтесь данайцев, дары приносящих!" Однако не придумать веских причин, чтобы отказаться, придётся идти и киснуть в официозе.
       - Назвался груздём, полезай в кузов! - подзуживал Юрка.
       - Юра, тебя когда-нибудь преследовали раскаивания?
       - Ты чё, сбрендил? К чему это ты?
       - Понимаешь, тогда, при Данииле Яковлевиче я не всё рассказал, а перед тобой исповедаюсь, как перед старым другом. Виноват перед Сановной я не только за поросячий поступок с осетром, есть ещё кое-что. При заходе судна в Ялту, свою стояночную вахту решил я отлежаться с книгой на диванчике. На берег в Ялте меня не заманишь, сам помнишь юнговский зарок - на набережную не высовываться, если наличности меньше четвертного в кармане. Не тут то было. Как активная профсоюзная деятельница, нежданно возникает Сан Сановна. "Товарищ старпом, пожалуйста, покажите столичным студентам-практикантам Ялту и сведите их до домика А. П. Чехова." - Я, конечно, на рога, не могу, мол, на вахте я. Ты же знаешь, ну не терплю я эмансипированных и разбитных дамочек! От таких отбиться не просто, а у неё уже всё схвачено и на её аргументы мне и крыть нечем. "С капитаном я договорилась, он за вас подежурит, а вам это зачтётся как комсомольское поручение на организацию экскурсии молодёжи по историческим местам." - Не ждал я такого подвоха от Ниловича, мог бы и второго, либо третьего штурмана спровадить. Этому холостяку в самый раз помурлыкать со студенточками, да видать Сан Сановна против кандидатуры третьего штурманца заартачилась, надоели, видимо, ей его шуры-муры. Однако никуда не деться, раз у Ниловича свои резоны. Организованной группкой прошлись мы по набережной туда, и назад возвращаемся, а я на часы поглядываю, скоро ли Мария Павловна, сестра Чехова, домик-музей закрывать будет? Когда мы мимо мансардавского винного киоска проходили, я отвернулся, будто бы разглядываю тучку над морем. Однако мимо стекляшки "Минеральные воды" незаметно пройти мне уже не позволили. Беспардонная Сан Сановна застыдила: "Товарищ старпом, раз на сухое вино по 20 копеечек за стакан вы поскупились, так хотя бы утолите жажду девочек минеральной водою." - Ладно думаю, на минералку моей наличности вполне хватит. - "Извольте", - говорю, - а сам читаю на стекле павильона проспект и ценник. Выбор громадный, на любой вкус. И в одну строчку, рядом с названием минералки, указаны хвори, против которых эта вода предназначена. Читаю и вдруг, как током ударило, не помню уже название воды, но эффект от неё обещан потрясающим. Предназначена эта вода, как "сильное мочегонное средство". Ты же знаешь, когда на меня находит, я не могу устоять супротив экспромта. Беру себе стакан "Нарзана" и пять стаканов мочегонной минеральной водицы. Вся экскурсионная группа выдула таковую по стаканчику, и благодарственно передо мною раскланялась, вытирая губки платочками. Решив не подвергать сестру Антона Павловича, буйному нашествию на её скромные "удобства", а облегчить экскурсанток по пути к домику Чехова я повёл экскурсию непрямой дорогой. Петляя по узким улочкам, ведущим в гору между татарских домиков, веду пять бомб замедленного действия и сам поглядываю на часы, скоро ли созреют. Нет, щебечут ещё. В те годы реклама, особенно медицинская, ещё не научилась нагло врать, и, как обещано, ровно через полчаса берёт меня под руку Сан Сановна и вполголоса: "Мы, ведь, люди взрослые, ложный стыд проявлять не станем, позаботьтесь чтобы девочки сходили до ветру." - "Ну, - отвечаю, - ноу проблем, счас устроим, но без удобств, где-нибудь на задворках, если согласны." - Все дружно закивали головами - конечно согласны, а у некоторых излишки жидкости уже из глаз потекли. По-хозяйски распахиваю первую попавшуюся калитку, беру кобеля, сидящего на цепи одной рукой за ошейник, а другой машу, проходите мол за поленницу дров. Ты же знаешь, ко мне собаки всегда в полном расположении. Этот молодой пёс только с виду суров был, но души добрейшей и немножко шалый по характеру. Сидя в одиночестве на привязи занемог пёсик от скуки, и от радости общения, и от моего к нему внимания, пытался лизнуть мои руки. Энергия из песика пёрла через край и бурную радость от знакомства захотел он проявить в незамысловатом собачьем порыве с лаем и беготнёй. Честное слово, Юра, не помню, сам ли я отпустил ошейник, уверовав в отсутствии злонамеренности у этого разгильдяя, или это случилось экспромтом, лишь по моей дури. Глотка у пса оказалась басовитой, с львиным рыком пролетел он на цепи, прогремев по протянутой вдоль двора проволоке, туда и обратно и сел у моих ног высунув язык, явно добиваясь поощрения за произведённый эффект. Эффект стал еще потряснее, когда из-за поленницы, как стреноженное стадо испуганных козочек, вывалила вся вверенная мне по комсомольскому поручению группа. Каждая особь на бегу поддёргивала спущенные до щиколоток трусики. А на кандидате наук невзначай я заприметил не вполне изящные розовые рейтузы с начёсом. Ни о каком домике Чехова не могло быть и речи. Больше похожая на похоронную процессию, чем на экскурсию, группа экскурсантов молча спустились к "стекляшке". Сан Сановна долго вчитывалась в рекламный проспект и смекнув, "где была зарыта собака", молча оглядела меня с ног до головы. На судне нашему досрочному возвращению не слишком удивились, а Нилович, тот смекнул сразу и стал допытываться: "Ну что на этот раз он отчебучил?" - Сан Сановна фыркнула в ответ: "Можете радоваться своему воспитанию. Хорошенького же щукина сына вы готовите себе в замену. В общем, все вы одним дерьмом мазаны, махновцы! "Данилевский" вовсе не научное судно, а "Гуляй Поле".
       Юрка ни разу не усмехнувшись, выслушал меня до конца молча, и покрутив башкой заключил.
       - Слушай, а тебя мама в детстве не роняла? Что-то тебя частенько заносит не в ту степь с твоими экспромтами!
       - Мама не роняла, но рассказывала, как я в трехлетнем возрасте самодеятельно сверзился по чугунной лестнице многоквартирного дома со второго этажа до самого низу. Голову мне зашили, но мама долго ещё боялась за моё умственное развитие.
       - То-то и оно. Это и до сих пор вызывает опасение, - не удержался, чтобы не съязвить Юрка. - Знаешь, что я тебе скажу, Сан Сановна не такая уж глупая баба, и связываться с недоумком не станет. Мы не имеем права обижать её, поэтому пойдём на вечер.
       Посадили меня и Юрку по правую ручку от виновницы торжества, а с другого её боку пристроился доктор наук. Хоть в этом повезло. Недалече нас рассадили, а уж при Д.Я. не соскучишься. Правда, слушать его анекдоты мне пришлось перегнувшись за спиной дамы. Когда и где он успел, как собака блох, набраться таких историй, и всё к месту, всё новьё с перцем и солью! Отключившись от происходящего в зале, я до икоты нахихикался в кулак. Вскоре наши перешёптывания прекратила виновница торжества.
       - Хватит хихикать и щекотать мне спину, как бы плакать не пришлось! Белое танго. Дамы приглашают кавалеров!
       А эстрадная дива томно завела, затосковала:
      
    Мой караван, шагай звеня,
    Джан Гаюстан, там ждёт меня...
      
    Прежде чем ублажать дамские капризы и гнуть ей спину в томном танго, мне бы прежде хорошенько оглядеться что к чему, прояснить обстановку и обратить внимание на пылающий взгляд жгучего брюнета за соседним столиком. Если бы не анекдоты Д.Я., я бы не упустил из виду, как отказала ему наша дама, брякнув невыносимую для джигита неуважительную фразу: "Я с незнакомыми мужчинами не танцую"! Кандидат наук будто бы и не знала, что Аджария, хотя страна и маленькая, но в ней проживают гордые и обидчивые джигиты. Так поступить с собой настоящий мужчина не позволит даже королеве датской! Если не танцуешь, то сиди тихо за столом, слушай о чём говорят мужчины, и отвечай, если тебя спрашивают. И нечего глазами авансы на соседние столики выдавать. Так испокон века заведено нашими прадедами, и не нам это менять! Ведь сказано "В чужой монастырь со своим уставом не суйся", а здесь свой закон гор - это подтвердит тебе любой встречный. Сам я местные обычаи стараюсь соблюдать, и клянусь, не ведал о капризной выходке соседки за столом. Не знал и не ведал! Но попробуй докажи, что ты не верблюд и не первым плюнул на бриль (мужская широкополая соломенная шляпа - прим. автора) джигиту! На деле получается, что я кому-то показался главным и активным соучастником оскорбления мужского достоинства джигита. Однако джигиту немного, но повезло - есть, кому набить морду. Ведь не станет же джигит сводить счёты с женщиной! Так из гостя республики Аджария превратился я в "вонючего козла отпущения", которому не место в порядочном обществе. И глазом не успел сморгнуть, как очутился я в галдящей толпе за дверным проёмом. Вокруг ни одного знакомого лица. Лишь через дорогу напротив, с простертой к ресторану рукой возвышается до боли знакомая и такая же как я одинокая бронзовая фигурка вождя революции. И невозможно врубиться, чего хотят орущие явно нелестное в мой адрес люди, на непонятном языке, из которого я успел выучить только два слова: гамарджоба и генецвали. Мне стало тоскливо и одиноко. У меня здесь был друг, но кажется я умудрился его потерять. А из знакомых мне лишь бронзовая фигура вождя, застывшая в чёрном беззвёздном небе. И я взмолился:
       - За что! Господи, хотя бы узнать, за что!
       Пока меня не били, но бока намяли и под правым глазом уже чувствовалось, как зреет фингал. От самого худшего меня пока спасала обычная манера поведения джигитов. Прежде чем кого-то зарезать или хорошенько отдубасить, джигиту надо выговориться, выплеснуть в лицо жертве всё своё презрение и насладиться её унижением. И вдруг свершилось! В ответ на мои мольбы из-под бронзовой руки метнулись две тени, одна повисла на моей груди и скороговоркой стала рассыпать какие-то доводы в защиту друга и гостя. В те годы гость на Кавказе понятием священным. К таким аргументам относились с уважением. Страсти улеглись и незаметно толпа рассеялась.
      

    НИ ОДНО ДОБРОЕ ДЕЛО НЕ ОСТАЁТСЯ БЕЗНАКАЗНЫМ

      
       Прошлым летом на "Данилевском" пребывали на практике курсанты из Батумской мореходки. Гиви и Валеко своими необузданными темпераментами и вольностью поведения изрядно попортили кровушки у комсостава судна. Но, помня собственные взбрыки молодости, не стал я марать пацанам характеристики, и дал обоим нормальный отзыв за плавательную практику.
       - Мы долго ждали вас на "Данилевском". Хотели немножко посидеть и спасибо вам за всё доброе сказать. Мы вам записку на столе оставили, а домашнее вино под подушку спрятали, - наперебой объяснялись Гиви и Валеко.
       "Смотри-ка, и Нилыч оказывается не всегда прав, утверждая, что ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным, ведь случается, что и долг платежом красен! - в подобном раздумье валялся я на диванчике в своей каюте, прогоняя мысль, не дающую покоя. - А эти то, что! Интеллигенция, одним словом, с них и спросу то мало! Трусы! И носа за дверь не высунули из боязни, как бы им шкуру не испортили. Это всё она, Сан Саниха, весь этот спектакль за мои прошлые закидончики подстроила, предварительно рассчитав всё как на арифмометре! Предупреждал ведь Юрка: "Смотри, корешок, учёное бабьё оно ведь мстительное! А что с Юркой"? - шевельнулось под ложечкой, как вдруг, первым в каюту влетел он, корешок, целый и невредимый, а за ним потянулись и остальные.
       - Ты чё, людям и посидеть спокойно не дал, решил повыкобениваться? Всех перебулгачил и Сан Сановну зря беспокоишь. Сказал, что выйду с другом на минутку сигарету выкурить, а сам пропал.
       А будущий доктор наук, увидев фингал под глазом, засуетилась и вернулась с бодягой. Стала мне примочку накладывать, причитая по-бабьи:
       - Извините товарищ старпом, это я во всём виновата. Но не переживайте, синяк бодяга до дома как рукой снимет! А вообще, синяки и шрамы только красят настоящего мужчину, - и суёт мне под нос бумагу. - А вам телефонограмма от директора института. Хотела её за столом в торжественной обстановке зачитать, да Даниил Яковлевич со своими вечными прибаутками всё сорвал. Не надо вам вставать, пусть Юрий прочтёт вслух, если не возражаете.
      
      
       ХОДАТАЙСТВУ ДИРЕКЦИИ ЗПТ ПАРТОРГАНИЗАЦИИ ИНСТИТУТА ЗПТ ДЛЯ ВЫПЛАВЫВАНИЯ ЦЕНЗА НА ДИПЛОМ КАПИТАНА ДАЛЬНЕГО ПЛАВАНИЯ ЗПТ ПРИКАЗОМ ОК МИНРЫБХОЗА ВЫ ПЕРЕВОДИТЕСЬ ТАЛЛИНСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ СЕЛЬДЯНОГО ЛОВА СРОКОМ ОДИН ГОД УСЛОВИЕМ ВОЗВРАЩЕНИЯ НА ПРЕЖНЕЕ МЕСТО РАБОТЫ ИНСТИТУТ ТЧК УДОВЛЕТВОРИТЬ ВАШУ ПРОСЬБУ ПЕРЕВОДЕ КЛАЙПЕДСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ НЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ВОЗМОЖНЫМ ЗПТ ОТСУТСТВИЯ ТАМ ВАКАНСИЙ ТЧК ПЕРЕХОДЕ БАТУМИ - КЕРЧЬ ПОДГОТОВЬТЕ СДАЧУ ДЕЛ ВТОРОМУ ПОМОЩНИКУ ТЧК ВЫЛЕТ ТАЛЛИН СРАЗУ ПО ПРИХОДУ СУДНА ТЧК РЕВИН.
      
      
       - Вот тебе бабушка и Юрьев день. От стола опять к столу. Ну готовь, шкелет, отходную - замельтешил Юрка.
       Прощаясь с Юркой, я попросил найти в Михенджаури дом Михо и вымолить прощение у Нино и дедушки.
       - Адрес моей семьи в Керчи ты знаешь. Не забывай черкнуть хотя бы иногда пару строк.
       Так разошлись мои пути - дороги с корешком юности и навечно разорвались с единственным другом в солнечной и далёкой Абхазии.
      

    ПОГИБАЕТ В ОБЩЕМ МНЕНЬИ ПОРАЖЁНЫЙ КЛЕВЕТОЙ...

      
       У входа "Данилевского" в Керченский пролив на мостик врывается Сан Сановна, причитая на ходу и жалясь по бабьи.
       - Невозможно представить какой пасквиль этот выдумщик на нас накатал! Не только на весь Керченский институт, а до самой Москвы прогремим. Послушайте, что он насочинял: сидят, дескать, они в ресторане "Аджария", это он про нас с вами. На столе бутыль Цинандали и шашлыки по-карски. Джаз "Караван" наигрывает. А все мужчины с Сан Сановны, как с "дамы приятной во всех отношениях" глаз не спускают. Поднимается эдакий красавец грузин, улыбка на все тридцать два белоснежных зуба, усы подкручивает, а походка, как в ансамбле "Арейро" отрабатывалась, и к нашему старпому подкатывает в галантной манере: "Рзрэшитэ вашу даму ангажировать на танэц". Старпом, конечно, смотрит на Сан Сановну. А та дама серьёзная, как-никак кандидат наук, а может быть скоро доктором наук заделается, раздражённо ему в ответ: "Уважающие себя дамы с незнакомыми мужчинами не танцуют". Грузин аж с лица сошёл, молнию из глаз выстрелил, а улыбка оскалом заделалась. Даже присел от такой наглости, но сдержался и холодновато так, но вежливо нашей даме приятной во всех отношениях в ответ, однако так, чтобы слышно было на весь зал: "С дэдовских времён у нас принято, когда джигиты разговаривают, то б...ди сидят и слушают!" Старпом наш, ковбой известный, о даме нелестно отзываться никому не позволит, не долго думая, с правой руки хуком ррразз в скулу грубияну. Что тут началось! Зал разделился надвое: половина восхитилась достойным мужским поступком старпома, а вторая вступилась за оскорблённого джигита. В свалке перевернули столы. Толи посуда хрустела под ногами, или это черепа трещали под ударами винными бутылями, сразу и не разберёшь, потому как оркестр в зкстазе наяривал мелодии из кинофильма "Весёлые ребята", а сама Сан Сановна вела партию на пайано. - вот такая бесстыдная ложь! Но поди ж ты, теперь отмойся. У меня муж ужасно ревнивый, разбираться не станет. Всем нам башки пооткручивает! Сделайте вы хоть что-нибудь, ведь до парткома дойдёт, а там всегда рады стараться в дерьме покопаться. Вы же с этим трепачом в лучших чувствах пребываете, аперитивы распиваете. Заткните глотку этому мистификатору.
       - Ты ему яду в аперитив, как Сальери Моцарту, из-под рукава сыпани, - посоветовал Григорий, заглянувший на мостик, чтобы уточнить время подхода к причалу.
       Юрка бы такого не посоветовал, скорее бы отделался поговоркой. "На каждый роток не набросишь платок, - или - Злой язык хуже пистолета".
       - Сан Сановна, по себе знаю, чем больше вы будете обращать внимание на розыгрыши, тем чаще с ними к вам будут липнуть - успокаиваю я начальницу, как могу, а про себя отмечаю, теперь знамо откуда у Яковлевича в запасе столько анекдотов. Да все они взяты из нашего быта. И захотелось спросить мне у начальницы как на духу.
       - Скажите честно, Сан Сановна, была ли вами спланирована женская месть, или у вас получилось, как порой бывает и у меня - экспромтом, - но, благоразумно промолчал, вовсе не надеясь на женскую чистосердечность, а тут ещё мелькнула злорадная мыслишка: "А какой он всё же дока, наш доктор наук, ведь поквитался таки за мой фингал".
       "Данилевский" с попутным течением резво бежал по Кыз-Аульским створам, когда на мостик поднялся выбритый, надушенный и уже при галстуке Даниил Яковлевич.
       - До конца суток, будем уже у причала? - поинтересовался он.
       - Даже худая лошадь, почуяв запах дома добавляет шагу. Так и наш "Данилевский" поднаддал. На полтора часа будем дома раньше расчётного времени,- откликнулся я. - Даниил Яковлевич, хотите выдам новую байку похожую на анекдот? Пересказывая её, вся команда хихикает по судовым закоулкам. а радист не вытерпел и уже на радиоцентр эту байку сбросил, чем крепко насмешил коллегу.
       - Валяйте! Выкладывайте свою байку, - милостиво согласился док.
       И я почти один к одному, лишь с небольшими вариациями и, заменив одно из действующих лиц со старпома на доктора географических наук, выдал то, что услышал от Сан Сановны.
       - Не смешно! - отрезал, даже не улыбнувшись доктор наук.
       И уткнувшись носом в лобовое стекло рубки, замурлыкал мотив из "Севильского цирюльника." Это была басовая партия коварного интригана дона Базилио: "Погибает в общем мненьи пораженный клеветой! Да клеветой!..."
      

    МОРСКИЕ ПУТИ НЕИСПОВЕДИМЫ

      
       Захлопнув лобовое стекло от влажного, с дождём и мокрым снегом ветра, я прижался в правом углу рубки и под монотонное жужжание стеклоочистителя замечтался о предстоящем свидании с близкими и уже переживал вынужденное расставание с ними. Беспокоило что ждет меня в далёкой и незнакомой Эстонии, и немного утешало что там в Таллине уже освоились и вернулись из первых рейсов в океан мои земляки и бывшее однокашники, а теперь уважаемые промысловые капитаны: Евгений Алисов, Григорий Бурлацкий и Игорь Клочко. Перед своим окончательным отъездом в Таллин Игорь за порцией чебуреков в "Замке Тамары", обнародовал своё новое кредо. "Чёрное море становится тесным от мельтешащих как трамваи туда-сюда и обратно рудовозов на дымной линии Поти-Мариуполь. Судоводителя на этой линии ждет печальная перспектива - полная деградация в профессионализме. В то же время рыбные порты Калининграда, Мурманска и Клайпеды исчерпали свои возможности, и там промысловый флот уже перевалил за вершину периода роста и начал клониться к стагнации. Зато в Таллине ещё только планируется строительство нового морского рыбного порта и создание мощного холдинга по океанической добыче и обработке рыбы. Вот там и находится перспектива для судоводителя. И там твоё место".
      

    0x01 graphic

    Керчь. Отправляюсь на вокзал. Уезжаю в Таллинн.

      
       Так, между пивом и порцией чебуреков, нагадал мне Таллин Игорь Александрович. При отсутствии должной информации, мы с ним не догадывались, что у нас под боком, в Крыму, в Севастополе, ударными темпами в бухте Камышовая ведётся строительство громадного рыбного порта и базы океанического лова. Наше министерство как воды в рот набрало, а мы наивно полагали, что тишком и только для себя, строят порт в большой тайне военные. Знать бы это заранее, вероятно по-другому сложились бы наши с Игорем морские пути - дороги.
       Спустя десяток лет на танкере "Криптон" меня занесет из Керчи в Севастополь, но крепко запоздавшим покажется мне приглашение от бывших юнг и однокашников вернуться в солнечный Крым. Бывший юнга Евгений Алисов из знатного промыслового капитана, вырос до начальника севастопольского Управления океанического лова, а его заместителем по добыче оказался Юрий Верёвкин. Но к тому времени моё семейство, полностью акклиматизировалось к Прибалтийскому климату с коротеньким летом и привязалось к кривым средневековым улочкам. Да и негоже капитану по доброй воле бросать полюбившееся судно, со сработавшейся дружной командой, да ещё отказаться от всего нажитого и духовного, и материального, чтобы начинать всё с нуля. Примерно так, отвечу я друзьям юности, когда непредсказуемые морские дороги, занесут меня в Севастополь.
      
       Ну, а пока стою я последнюю ходовую вахту на мостике "Н. Данилевского", даже не ведая, что прощаюсь с юностью и морем, которое до старости буду обречён видеть во сне. И даже предположить не мог, что последующие полвека будут меня встречать и провожать в море от причалов Таллина.
       Рулевой втихаря и самовольно подправил на пару градусов курс судна на створы, квалифицированно взяв поправку на снос ветром и течением. Раньше такой вольности и самостоятельности Вадим, заочник третьего курса "Седовки" и будущий судоводитель, никогда бы себе не позволил, а тут вдобавок, провоцируя меня, затянул Одесский мотивчик:
      
    Здесь море Черное, курорт и пляж,
    И жизнь привольная чарует нас...
      
       - Вадим!
       - Слушаю вас, товарищ старпом.
       - Не сыпь мне соль на раны! И так тошно! - взмолился я.
      
      

    ***

      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Левкович Вилиор Вячеславович (vilior@hot.ee)
  • Обновлено: 02/02/2015. 146k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.