Левкович Вилиор Вячеславович
"Колбасный клипер"

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 15/03/2023.
  • © Copyright Левкович Вилиор Вячеславович (vilior@hot.ee)
  • Размещен: 12/12/2014, изменен: 02/02/2015. 128k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Иллюстрации/приложения: 8 шт.
    •  Ваша оценка:

    КОЛБАСНЫЙ КЛИПЕР

      
      

    ...Буря, ветер, ураганы - ты не страшен океан!
    Молодые     капитаны поведут наш караван...

    песня из кинофильма "Семеро смелых".

      
      
       В плотно сбитом мужчине с крепким рукопожатием я сразу же опознал своего бывшего помощника и коллегу по совместному плаванию. Почти полвека назад мы расстались, а встретились вдруг и прямо сейчас. За этот срок через мою жизнь чередой прошло сотни имен. Среди них молодые помощники капитана и другие начинающие морскую жизнь специалисты-выпускники мореходных училищ. Память уже стала пошаливать, поэтому страшусь иногда попасть врасплох, но тут завертелось в мозгу имя и отчество свидетеля похождений моей молодости. Миг и высветилось как на табло: "Ба! Да это же Альберт Иванович Шаров, бывший наш второй помощник на РР-1270, а затем - старший помощник капитана на танкере "Александр Лейнер"". За тем, как складывается жизнь и карьера моих бывших помощников, я всегда следил с интересом и радовался их успехам, как своим.
      

    0x01 graphic
    А.И. Шаров

      
       С удовольствием я пообщался с Альбертом Ивановичем, правда, к обоюдному сожалению "на сухую", так как пребывал на дежурстве в диспетчерской буксирной компании. Однако вспомнить былое и выговориться нам ничто не помешало. За истекшие полвека Альберт Иванович преуспел во многом, а главное состоялся как моряк и грамотный, способный капитан. Наплавал ценз на диплом капитана дальнего плавания, заочно окончил Калининградский технический институт и получил высшее морское образование инженера-судоводителя. За прошедшие полвека походил он в должности капитана-директора на современных судах, оборудованных по последнему слову техники и громадинах в 20 000 регистровых тонн. Несколько раз обогнул земной шар и побывал во многих экзотических странах мира. Короче, Альберт Иванович с честью выполнил обязательства, данные ПРОВИДЕНИЮ перед приходом в этот мир - по всем показателям превзойти своих бывших учителей. Был я рад и растроган встречей, однако не мог сообразить, почему вдруг, и явно неслучайно, "забрел на огонек" бывший помощник? Причина стала понятна несколько позже. Как истинный джентльмен, Иванович не хотел публиковать свои мемуары без моего предварительного знакомства с ними. Вскоре дискетка с его воспоминаниями через надёжные руки попадает ко мне. Во всём, что происходит далее, просматривается какая-то чертовщина или шуточки ПРОВИДЕНИЯ, заставляющие нас проделывать такое, о чём мы за минуту до этого сами не помышляли. Вдруг наглухо зависает мой дряхлый компьютер и, как определили спецы, надолго! Соображаю, как выйти из создавшегося положения, чтобы не томить автора. Эврика! Прошу дочь распечатать дискетку на её домашнем компьютере, по возможности, не откладывая это в долгий ящик. Почти за полночь звонок по телефону:
       - Dad, я и не знала, что ты у нас такой классный мастер.
       Моя дочь - филолог английского языка, поэтому волнуясь, допускает в обращении фамильярное - Dad, то бишь - Па.
       - Оказывается, ты слыл опытным мастером судовождения и мог плавать, как Магеллан, с одним лишь магнитным компасом на борту, и вовсе без современных технических средств судовождения. Заходил в неведомые для рыболовного флота бухты Шетландских и Фарерских островов и среди бела дня и ночи бывал там "своим в доску", знал все проходы и заходы, как свои пять пальцев. Мастерски управлял судном, без суеты, шума и пыли, уверенно проводил свой рефрижератор РР-1270, минуя скалы и рифы. Какие лихие швартовки к плавбазам! Dad, я горжусь тобой! Хочешь, зачитаю все, что пишет о тебе твой бывший помощник?
       Первым возникшим чувством была неловкость или даже стыд, сродни тому, который должен был испытывать престарелый генсек при очередном всенародном возвышении его заслуг. Однако на другой день снова прочел текст и задумался. Стыд поубавился. Знаете, даже приятно стало. Всю жизнь меня только ругали, воспитывали, учили все, кому ни лень - от начальника службы мореплавания до въедливого и пытающегося вникнуть во все уголки судна парткома! Все пытались научить меня, как жить и что делать дальше. А тут налицо положительная оценка целого периода моей жизни от очевидца и независимого эксперта. А ведь во многом ты прав, Альберт Иванович, отрицать нечего, и из песни слов не выбросишь, ведь бывало и такое! Всё это было в значительной степени правдой. Только преподнесено с излишней юношеской восторженностью и непосредственностью, с какой обычно вспоминается первый из учителей или наставников, как их мы тогда величали. Думаю, у каждого из нас в жизни был такой учитель. У меня он был тоже. Не могу промолчать и не рассказать о нем.
      
      

    БАЛАКЛАВА, БАЛАКЛАВА,
    ГОРЫ СЛЕВА, ГОРЫ СПРАВА...
    песенка местных рыбаков - потомков черноморских листригонов

      
       Капитан буксирного катера "Казбек" Леонид Ветров для меня стал первым учителем и наставником. Одно имя Леонид, ассоциируясь с легендарным царем Спарты, Фермопилами и тремястами спартанцев, обязывает. Он и был хладнокровным и отважным. Родом из потомственных черноморских рыбаков или "галаев", так их звали на местном сленге, дядя Лёня не имел среднего специального образования. Шла война и учиться было некогда, и дядя Лёня служил матросом на торпедном катере. Свой рабочий диплом "Судоводитель маломерного судна" он получил в мирное время после окончания краткосрочных курсов в учебном курсовом комбинате - УКК.
       Мы, бывшие юнги, а теперь матросы "Казбека", называли своего капитана дядей Лёней, как обычно молодежь на юге обращается к старшим по возрасту. Наш дядя Лёня у Крымского побережья и побережья Кавказа ориентировался феноменально и в любую непогоду. Обладая воистину звериным чутьем и в густом тумане среди не до конца очищенного от мин Керченского пролива находил он ту, что нужно, единственную, безопасную и спасительную тропинку.
       Происходило это в далёком 1949 году. Крошечный буксирный катер "Эльбрус" в паре с б/к "Казбек" тащили, буксируя цугом, неуклюжую громадину баржу в Балаклаву. На борту оборудованной под цех засола хамсы баржи, обитало около тридцати дивчин-засольщиц, завербованных на период путины в Малороссии. При небольшом воображении этот караван можно сравнить с толстой гусеницей, которую пыхтя тащат два усердных муравья.
       Мы уже благополучно миновали мыс Айя, когда в самом конце пути уже на видимости обрывистых мысов, ограждающих вход в Балаклавскую бухту, сорвалась "низовка", так здесь называют южный ветер. Водяные валы, разгоняясь через все Черное море, отражались от крутого и скалистого берега и создавали отраженную волну. Сталкиваясь, ветровой накат и отраженная волна сотворили невообразимую волновую толчею. Море на глазах вскипело. Брызги, срываемые с верхушек волн, несло ветром, и они тут же намерзали на рангоуте, рубке и палубе. Палуба мгновенно превратилась в каток, и на неё нельзя было стать без риска съехать за борт. И тут, по закону подлости, у самого входа в спасительную бухту рвется буксирный канат от головного буксировщика. Но вместо того, чтобы предпринять что-то для выхода из грозящей гибелью для баржи ситуации, капитан катера "Эльбрус" растерялся, струсил и... убежал в укрытие бухты. Потом он, оправдываясь, заявил, что торопился позвать, кого-то на помощь. Но кого - этого он и сам не мог объяснить!
       Вход в Балаклавскую бухту довольно таки сложен и со стороны моря плохо просматривается. Горло бухты изогнуто и прикрыто с юга высокой отвесной горой, под которой на глубине более ста метров покоятся с 1854 года останки флагмана флота Её Величества фрегата "Чёрный принц". Этот фрегат с грузом золотых монет - жалованием армии англичан, осаждавших Севастополь, затонул, выброшенный на скалы застигшей его "низовкой". Фрегат, как и мы, тоже стремился укрыться в Балаклавской бухте, не подозревая, что заход в бухту при южных ветрах и попутном волнении, создающем местное явление так называемый "тягун", сложен даже для современного, с мощным двигателем судна.
       Протащить же через узкое и извилистое горло громадную баржу, да еще на длинном буксирном тросе, одному б/к "Казбек" с его силенками в 150 лошадиных сил - громадная и казалась бы невыполнимая авантюра. Однако выбора у дяди Лёни не было, одному "Казбеку" не по силам было бороться с ураганным ветром, неумолимо гнавшим баржу на береговые скалы. На принятие решения нашему капитану были отпущены мгновенья... "Они, как пули у виска ...мгновения"! И с этой минуты пошел отсчет: "Быть или не быть!" для тридцати девчонок и тринадцати мужиков. Мы - троица юнг - тоже считалась мужиками, такие были тогда времена. Дядя Лёня не спасовал, а выбрал очень рискованное, но единственно верное решение, врубил "самый полный вперед" и поволок подгоняемую ветром баржу через горло в бухту, и мы так и остались связанными толстым сизальским канатом с баржою и со всеми, не успевшими осознать трагичности момента людьми. Таким образом дядя Лёня никому не позволил лечь на дно рядом с "Черным принцем" и на полном ходу катер с баржей, на длинном буксире влетел в совершенно иной мир. Горы кольцом и с четырёх сторон света закрыли бухту от ураганного ветра, и вода стояла в ней без ряби, как в чайном блюдце и нигде мне не доводилось слышать такой глубокой, полной, совершенной тишины, как в Балаклаве.
       "...Чёрное небо, чёрная вода в заливе, чёрные горы. Вода так густа, так тяжела и так спокойна, что звезды отражаются в ней, не рябясь и не мигая," - вычитал позже я в "Потоке жизни"- повести К. Паустовского.
       Тяжело загруженная баржа по инерции продолжала лететь вперёд, и теперь она сама тащила на буксире б/к "Казбек", который, упираясь изо всех сил, пытался погасить инерцию баржи либо отвернуть с курса, которого она упорно держалась. Когда-то я слышал предположение учёных, что у технических конструкций существует примитивная память и даже какие-то зачатки разума. Не могу больше сказать по этому поводу ничего определенного, а вот насчёт обладания данной баржой чувства мести и жажды воздать должное могу подтвердить, был тому свидетель. Баржа надвигалась на "Эльбрус", как разъяренная мегера, и целила прямо в середину рубки ошвартованного к причалу катера. Казалось, вот-вот настанет неотвратимое возмездие!.. Дремотную южную ночную тишину взорвал грохот якоря, отданного с баржи. Места для якоря шкипер не выбирал, а положил его прямо на якоря рыбацких шаланд, "заснувших" у правой стенки причала. Теперь якорь баржи потащил всю эту голосящую связку прямо на "Эльбрус", а его капитан выпрыгнул на причал и, бегая и махая руками, кричал что-то, очевидно, непечатное. Всё это заглушалось грохотом цепи. Всё смолкло, как и началось, разом. Нос баржи отвернул влево, ход её замедлился и вся "собачья свадьба" приткнулась к причалу. Мстительная баржа таки умудрилась прижаться толстым брюхом к борту "Эльбруса", да так, что он хрястнув, покачался и затих. Не затих только его капитан, а по принципу, "нападение лучшая защита" полез к нам на борт качать права. Выслушав его до конца дядя Лёня выдал: "Да пошёл ты к...!" - развернулся и лёг спать. Вот такой классный был у меня первый капитан!
       Когда закончилась невообразимая болтанка, девчонки ожили, и оправившись от морской болезни высыпали на палубу баржи. Поначалу дивчины застыли от вида чёрного неба, усыпанного звёздами, и от оглушительной тишины, но придя в себя, пошептавшись и похихикав, запели:
      
       Ты ж мэне спидманула, ты ж мэне спидвила...
      
       Не знаю, дошло ли до них, что только мгновенье назад сам Господь и дядя Лёня решили в положительную сторону извечный гамлетовский вопрос: "Быть или не быть", и поставили восклицательный в конце фразы: "Быть!"
      
      

    НА "КОЛБАСНОМ КЛИПЕРЕ" РР-1270

      
       Спустя годы после Балаклавской эпопеи жизнь забросила меня с Чёрного моря на промысел сельди в океан. По полгода болтало меня в Атлантике на среднем рыболовном траулере - СРТ, крохотном рукотворном островке, заселённом парой дюжин бородатых мужиков, чья жизнь резко отличается от жизни собратьев на суше. Правда от невольников, прикованных к вёслам турецкой галеры эти мужики, за полгода рейса здорово осточертевшие друг - другу, отличались тем, что в тесное чрево СРТ они угодили по доброй воле, а барабан и плеть надзирателя замещали им всюду понатыканные громкоговорители, да так, что от команд никуда не спрятаться, и вся твоя "кораблядская" жизнь была расписана от подъёма до отбоя.
       Ежели в обычной сухопутной жизни мужская работа отделена от домашнего быта, то на СРТ жизнь и работа протекает в страшно ограниченном пространстве, и самые серьёзные вопросы решаются на фоне опротивевших кухонных запахов, из корабельного камбуза. У берегового нормального мужика жизнь организуется по заведенному с древнейших времен порядку, и он ежедневно удаляется в свое рабочее пространство как охотник и добытчик, а все семейные проблемы оставляет дома. В отличие от него жизнь моряка включает в себя и ежедневный труд домохозяйки, и он вынуждено крутится ещё и по хозяйству. Рабочий день его не нормирован, а дела эти никогда не кончаются, так как порядок на корабле, как и в доме, нужно постоянно поддерживать.
       Выдюжив лишь пяток лет подобной жизни и решив, не хватит ли гоняться за рыбацким фартом, а "не пора ли мне переквалифицироваться в управдомы?", я перебрался на транспортный флот. Считаю, что мне повезло. Просто удачно подвернулся, вышедший из переоборудования РР-1270, или Рыбный Рефрижератор под кодовым номером 1270. Об оплате труда на транспортных судах далеко не всё ещё было ясно, и лишь поэтому судно сиротливо простаивало в ожидании своей команды и капитана.
       - Альберт Иванович - попросил я коллегу, - может, хватит о капитанах, давайте вспомянем о пароходах, на которых довелось нам вместе поплавать. Они ведь, как живые, у каждого своя судьба и своя жизнь. Их обоих уже нет. Оба они отслужили свой срок и давно переплавлены "на иголки". Но память о них ещё жива, как о любимых женщинах. Не зря по-английски корабль или судно - существительное женского рода, и не зря при его рождении у каждого была своя крестная, и каждый до кончины носил собственное, наречённое ему имя. И давайте вместе с РР-1270 вспомянем свою молодость, минувшие дни и светлой памяти своих товарищей. Ходили мы с вами в океан на крошечном грузовом судёнышке, по габаритам не более каравеллы "Нинья", что по-испански означает "Маленькая Девочка". И из-за малости своих размеров, это судно не имело даже собственного имени. Кое-кто из наших коллег злопыхал, что названия нет, просто потому, что для него просто не нашлось места для надписи на борту судна. Как и на знаменитой "Нинье", у нас полностью отсутствовали современные средства судовождения. Правда в отличие от Колумба, мы располагали кроме магнитного компаса и секстана ещё и школьной логарифмической линейкой, упрощавшей, без нудных расчётов на бумажке, быстро находить решения не очень сложных навигационных задач.
       Наш РР-1270 спущен был с верфей Ростока, с тех же, где строились легендарные логгеры, и был он собран по тем же теоретическим чертежам. От траулера он отличался только рефрижераторными трюмами и цветом покраски, и выглядел как новенький белоснежный холодильный шкаф. В задачу нашего РР-1270 входила доставка на промысел в Северную Атлантику свежих продуктов питания для Эстонской сельдяной экспедиции, а обратно в порт - охлажденной рыбы. Колбасные изделия и другие скоропортящиеся продукты для рыбаков, напичканных приевшейся солониной, были дефицитом и деликатесом, поэтому нашему приходу на промысел рыбаки всегда были рады. Тем более, что кроме пищи материальной, мы везли ещё и обменный фонд кинопроката. Но главной радостью для рыбака была почта. Трудно переоценить значение почты для человека, половину года болтающегося между небом и океанскими пучинами. Поэтому здесь в океане все без исключения радовались весточке и если не из дому, то хотя бы от налогового департамента. Мне казалось, что если бы жёны моряков могли видеть картину поступления почты на траулер, они бы чаще писали письма. Не раз мы наблюдали столпотворение у мешка с почтой, напряжённое ожидание и улыбки на лицах счастливчиков. А на этом фоне всегда находилась горстка бедолаг, услышавших: "вам ещё пишут...". Им только и оставалось, что отшутившись присвистнуть и потихоньку удалиться, пока отдельные счастливчики будут читать свои письма.
       РР-1270 бывало ещё на подходе, но стоило появиться его позывным на дальности приема судовых радиостанций, как по эстонской флотилии вмиг разносилось возбужденная весть: КОЛБАСНЫЙ КЛИПЕР подгребает!
       Всегда так случается, прежде чем что-то станет считаться хорошим и престижным, это новенькое дело должно быть кем-то проверено. Первый экипаж "Колбасного клипера" комплектовался туго и большинство, из очутившихся в команде РР-1270, расценивало это как наказание за свои мелкие, но многочисленные рыбацкие грешки. Обычные нормальные люди шли в океан не за туманом, а чтобы заработать себе и близким на хлеб насущный. Так как рейс рефрижератора был первым, а, следовательно, экспериментальным, то с оплатой экипажа было не всё ясно. Отдел кадров, собирая с миру по сосенке, укомплектовал первый экипаж теми, "у кого рыльце оказалось в пушку", кому медицина запретила длительное плавание, либо теми, кто не мог надолго оторваться от дома по семейным обстоятельствам. Поэтому первый экипаж "Колбасного клипера" казался "командой инвалидов", вроде защитников белгородской крепости из "Капитанской дочки" Пушкина.
       Зато уже к следующему рейсу "клипера" модным стало создавать комсомольско-молодежные экипажи. Нашу инициативу комсомол, девизом которого было: "Если делать, то только по-большому!" - поддержал с энтузиазмом. Так из "Колбасного клипера" сотворили кузницу кадров, где большая часть команды состояла из курсантов-практикантов. Служить на клипере стало престижным. Один из академиков заметил - психологией людей управляет "миметический механизм". Это означает: У всех у нас есть желание иметь то, что есть у другого, и то, чего жаждет другой, а проще говоря - зависть! Лишенные самого необходимого и месяцами мечтающие о встрече с близкими, вынужденные частенько питаться сушенными овощами и солониной, рыбаки нам в чём-то откровенно завидовали. Вторили им и береговые юмористы. Большой острослов и мастер рассказывать еврейские анекдоты, диспетчер УСЛ - Управления сельдяного лова - Илюша Хесин переиначил Некрасовское:
      
    Кому живется весело, вольготно в УСЛ?
    Один сказал Ставровичу,
    Другой сказал Левковичу,
    А третий молвил весело -
    Ильюшке Хесину живется лучше всех!
      
       Тонко намекал Илюха на лёгкую жизнь у бывшего рыбака В.А. Ставровича и у меня, вашего покорного слуги, счастливо подвернувшуюся нам с переходом на транспортный флот. А самому Илюше обижаться на жизнь не приходилось. Ему и взаправду, жилось вольготно, весело.
      

    0x01 graphic
    И. Хесин

      
       Отдежурив сутки в сухой, уютной и тёплой диспетчерской, у него оставалось три свободных дня для игры в бильярд в Доме офицеров. Когда у него проявлялись желания посвятить себя общественной работе: и он состоялся как член профкома, комиссии по распределению жилья, путёвок в санатории, холодильников и автомобилей. Но ни меня, ни В.А. Ставровича, Илюша ничем из этих благ так ни разочка и не порадовал. Автомобилем меня осчастливит вовсе не он, а Совет министров ЭССР "За спасение от пожара рефрижератора "Парсла"". В трюмах, бороздящей центр Атлантического океана "Парслы", полыхнуло 70 тысяч единиц картонной тары. Почему-то не сработало углекислотное тушение, а вода, разлагаясь на кислород и водород, только стимулировала, горение раскисшего картона в закрытых и герметичных трюмах. Всё это сказано только к слову, чтобы как старого и заядлого владельца автомобиля не причисляли меня к любимцам ни профкома, ни упаси Всевышний - парткома. А на уважаемого и достойного капитана Владимира Анатольевича Ставровича Илюша просто так ткнул пальчиком, лишь рифмы ради. Жилось Анатольевичу отнюдь не весело и не вольготно среди льдов, тумана и айсбергов полуострова Лабрадор. Капитан танкера "Александр Лейнер", при снабжении рыболовного флота дизтопливом и мазутом постоянно подвергался опасностям плавания в этом районе. На нервы действовали регулярные облёты самолётами Канадской береговой охраны. С самолета следили за танкером все светлое время суток. Однажды случилось мне оказаться свидетелем, как даже у молодых сдают нервы. Обнаглевший пилот "Коаст Гардс" или "береговая охрана" несколько раз отрабатывал на мирном танкере приёмы заходов на торпедометание и из пике выходил над самой мачтой. От оглушительного рёва закладывало уши и даже на камбузе повара вынуждено забросили работу и спрятались подальше внутрь судна. Мимо меня промелькнул молодой третий помощник и взлетел по трапу на верхний мостик с линемётом в руках. Линемёт был у нас из первых образцов, переделанный из трофейного фаустпатрона. Выглядел он довольно внушительно и угрожающе. Помощник направил линемёт прямо в лоб пикирующему лётчику. Тот взмыл и улетел в Канаду, очевидно, проявлять фотоплёнку. Больше таких психических атак мы не испытывали. Самолёты стали держать себя в рамках, предписанных международным правом, облетая и фотографируя нас на расстоянии. Но не приведи Господь, с танкера упала бы капля нефтепродуктов и расплылась пятном по океанским просторам, арест судна и суд над капитаном были бы неизбежной расплатой. Это мы хорошо знали! Подобным образом дело с контролем за загрязнением моря было поставлено ещё полстолетия назад в Канаде, Норвегии, Дании, Британии... и даже Исландии, очень маленькой, бедной, но гордой стране.
       В моей жизни на флоте большую роль играл Его Величество СЛУЧАЙ. Однажды, тогда ещё капитану промыслового СРТ- 4425 случай мне преподнёс возможность детального знакомства с навигационной обстановкой в водах Шетландских островов. Выгрузив улов на плавбазу у восточного побережья этих островов, мы стали на якорь поближе к берегу, чтобы экипаж в спокойной обстановке мог перебрать порядок из сотни дрифтерных сетей. Вообще-то мы занялись неприглядным, со стороны морского права, делом. Переборка орудий лова считается коммерческой деятельностью и запрещена в территориальных водах государств, поэтому карается штрафом капитану судна. По правде говоря, захотелось мне после ночной кутерьмы с выгрузкой на плавбазу предоставить себе и экипажу возможность побыть в затишке на осеннем ласковом солнышке. А выспаться все мы успеем за время перехода в район промысла. Мы стояли в одиночестве. Ориентируясь на прогноз погоды, плавбазы снялись с якорей, и пошли вокруг островов к их западным берегам. Промысловый флот потянулся за базами. Я понадеялся, что британский сторожевой корабль, как ему и предписано свыше, тоже уже двинулся туда же, присматривать за рыбаками, чтобы те не очень-то распоясались и хамили. Расположившись на солнечной стороне крыла мостика, я присматривал за горизонтом. На другом крыле бдел вахтенный помощник. Британский сторожевик выскочил неожиданно, как чёрт из табакерки, прямо из береговой черты, в расстоянии не более мили от нас. В бинокль командор мог рассмотреть даже сорт сигареты, которой затянулся я, поперхнувшись. Мне ничего не оставалось, как крикнуть:
       - Хлопцы спокойно, доставайте "Приму" и дымите гуще, расслабьтесь и делайте вид, что кайфуете на солнышке.
       Подойдя почти вплотную, сторожевик лёг в дрейф. На палубу и мостик высыпали молодые парни, одетые совсем не по форме, а кто во что горазд. Они пялились на нас непринуждённо болтая, конечно, по-английски. Я тоже постарался выглядеть как можно развязнее и, собрав из знакомых слов фразу, выдавил из глотки:
       - Хелоу, парни, не хотите ли хорошей селёдочки для аппетита?
       Не знаю, что больше подействовало, содержание фразы или мой акцент, но заржав, и перекидываясь шуточками, со сторожевика подали бросательный конец на нашу палубу. Неизвестно, как и на каких языках объяснялись мои ребята с английскими парнями, но прекрасно понимая друг - друга работали они слажено. Через пяток минут бочонок с отличной, малосольной для себя приготовленной лафотенской крупной, "как лошадь", сельдью был уже на палубе английского сторожевого корабля. Английские хлопцы, совсем как наши с Голой Пристани, шустро выбили донышко и тут же без хлеба солонцевали, уписывая селёдочку. Кто-то с миской сельди помчался к отдельно стоящей кучке офицеров сторожевика. На крыле корабля возник командор, чтобы сказать своё, как истинный джентльмен, "Тенк ю". И как истинный англичанин, командор заострился на погоде. Я разговор поддержал:
       - Погода действительно великолепная, только вот прогноз не то, что надо.
       Возможно чисто из вежливости, командор предложил:
       - Мы пойдем через пролив и на западе островов будем часа на четыре раньше вашего флота. Если хотите, следуйте за нами в кильватер.
       Штурман уговаривал:
       - Не ходи. Там, в проливах они нас и повяжут! Откажись, пока не поздно!
       - Успокойся. Если бы собирались вязать нас, то давно бы парочка Томми с автоматами стояла в рубке и рядышком с нами.
       Так впервые в жизни я проскочил между островами Йелл и Хилдсуик. Расставаясь, и при обмене любезностями, нам перебросили на палубу сверток с надписью фломастером: FOR MASTER SRT-4425. Сверток на мостик доставила целая делегация с просьбой прояснить ситуацию. Наш рыбный мастер настаивал, что сверток предназначен ему, так как он и есть мастер и мастерски засолил селёдку! В распечатанном виде сверток оказался двумя адмиралтейскими картами - крупномасштабными планами бухт и проливов Шетландских островов. А рыбмастер, полагавший обрести календари с видами на Тауэр и Биг-Бен, страшно разочаровался. Пришлось растолковать, что по-английски его должность - "рыбмастер" пишется как FISH MASTER SRT-4425, а я просто - мастер, что в переводе с английского значит капитан.
       Так благодаря презентованным картам я хорошо ориентировался в бесчисленных островных бухточках и проливах, куда "никто и носа не совал" по утверждению Альберта Ивановича. Эти карты я держал в каюте и в секрете. Время было такое! Этому я был научен раньше, ещё в Клайпеде. Там однажды ко мне ночью вломилось в каюту двое в штатском, и забрали карту-план порта Клайпеда, правда, надпись на ней была по-немецки не Клайпеда, а Мемель, и потом ещё долго допытывались, где я её взял. Так случай сработал на мой престиж молодого капитана. И благодаря ему "Колбасный клипер" приобрёл надёжные и безопасные убежища от атлантической непогоды.
      

    ***

       Во второй половине декабря года наш славный комсомольский экипаж вышел из порта Таллинн, направляясь на промысел в Северную Атлантику. В охлаждаемых трюмах находилось восемьдесят тонн скоропортящихся продуктов для коллективного питания рыбаков Эстонской сельдяной экспедиции. Вышли мы с расчётом прибыть на промысел загодя, ещё до Нового года, чтобы успеть до праздника снабдить флотилию свежим продовольствием. Профсоюз и администрация управления расщедрились, и на каждое судно был приготовлен подарок: новогодняя душистая ёлочка и по два ящика "Советского шампанского". На борту была почта: письма и посылки от родных и близких, а также обменный фонд кинофильмов.
       Палубная команда "клипера" больше, чем наполовину была укомплектована студентами Таллинского Рыбного техникума. Все студенты были зачислены в штат судна матросами для того, чтобы, кроме возможности пройти практику, получить в виде зарплаты существенную добавку к стипендии. Но основной костяк палубной команды был из "старых морских волков": боцмана и двух матросов первого класса. Мы старались разбавлять молодёжь так называемыми "сильными кадрами", знающими дело и могущими быть примером в палубных работах.
       Зимняя Балтика редко бывает спокойной. Сразу же по выходу за ворота мола море принялось испытывать на прочность гардемаринов. "Море их било", - как утверждают бывалые рыбаки. "Море любит сильных, ну а сильные...любят выпить!" После береговых прощальных застолий "сильные" тоже пребывали не совсем в своей тарелке, но вахту несли исправно. За неделю и с грехом пополам добрались мы до выхода в Северное море. Всю неделю "сильные" безропотно несли службу не только за себя, но и "за того парня". Неделю они непрестанно заботились и о "недорослях", пытаясь подбодрить и попотчевать чем-то, ранее на себе испытанном, кисленьким или солёным.
       Удалось почти отходить троих гардемаринов, но четвертый студент оставался безнадёжным. Безвольное нежелание превозмочь себя и "пососать апельсинчик" и безудержная рвота обезводили его организм. Был он совсем плох. Это главная причина, по которой мы рвались скорее достичь Шетландских островов, где стояли спасительные плавбазы с их врачами и зондами принудительного кормления. Наш жизнерадостный и не унывавший в порту кок Ян, тоже сник и оказался подверженным морской болезни, но старался не сдаваться и проводил время на свежем воздухе, на верхнем мостике судна. Это было единственное открытое место, куда не долетали солёные брызги и где не пронизывал штормовой ветер. Тут Ян умудрялся чистить картофель и мастерить свои фирменные бутерброды. Сюда же, на верхний мостик Ян затащил изнемогшего студента, обложил его матрацами и ватниками и пытался отпаивать его чаем с лимоном.
       Напомню, что на "Колбасном клипере" не было ни радиолокатора, ни гирокомпаса, ни лага, ни эхолота с самописцем, ни прибора импульсной навигации - КПИ, ни визуального радиопеленгатора, а о системе спутниковой навигации GPS, никто из моряков в те времена даже не слышал. Всё, чем располагали наши штурмана, состояло из главного магнитного компаса, установленного на верхнем мостике и такого же чуда в рулевой рубке, а также секстана с хронометром, хранившимися в штурманской рубке. Магнитный компас "Аскания", с виду был очень солидным и представительным, но точное направление на магнитный полюс показывал только в порту, на тихой воде гавани. При малейшей качке, в отличие от родного отечественного компаса ГУ-127, он начинал описывать эллипсы вокруг магнитного меридиана с амплитудой до двадцати пяти градусов. Взять отсчёт компасного пеленга с "Аскании" было искусством. При этом надо обладать выдержкой кота, охотящегося за мышью и уверенного в том, что с него не спускает глаз барбос, ждущий только удобного момента, чтобы свалить с ног и хорошенько оттрепать за холку.
       С горем пополам РР-1270 почти пересёк Северное море и уже подгребал к Шетландским островам. Шли мы по счислению так, как небо и днём, и ночью было затянуто тучами, не позволяя астрономических наблюдений. До островов оставалось миль 20 - 25, когда загудел в снастях встречный штормовой ветер, а на горизонте, мигнуло долгожданное белое зарево маяка Норт-Унст. Вахтенный помощник Альберт Иванович ринулся на верхний мостик с естественным и нормальным порывом взять на него пеленг. Надо отметить, что нактоуз компаса "Аскания" был рассчитан на высоту роста человека с нордическим телосложением. Альберт Иванович был ниже среднего роста, и этот пунктик, серьёзно его волновал. Чтобы удобнее устроиться у компаса, он взял и подвинул к нему первую из попавших под руку подставу. Подставка выглядела мешком с картофелем. Известно, что в темноте все кошки серы. Серым был и чехол от нактоуза, в который наш кок бережно упаковал злосчастного студента. Последний не сопротивлялся и не проявил жизни, когда его волокли к компасу. Но когда на него встали рыбацкими болотными сапогами, студент воспротивился и зашевелился. Этим он поверг в изумление вахтенного штурмана, и тот, прежде чем удалиться ещё разок потоптался на подставе. Вернувшись в рубку явно не в себе и стоя у лобового окна, Альберт Иванович как-то необычно хмыкал и крутил головой. На вопрос, что там, ответил как-то неопределённо: "Да, там чёрте что твориться"!
      
       Не стоит называть, хотя запомнил на всю жизнь, фамилию злосчастного студента. Останется неизвестным, смог ли он до конца выплавать ценз на диплом, но окончив техникум, пристроился в управлении каким-то деятелем, толи по комсомольской, толи по профсоюзной части. Неизменно рос по службе и поднялся до административного работника. Будучи функционером, принимал активное участие в разгроме и распродаже рыболовного флота по бросовым ценам - не выше цены металлолома. Будучи человеком завистливым и злопамятным, многим трудягам, таким, как мой помощник, он попортил крови.
      
       Третью ночь кряду "клипер" не мог продвинуться вперед, хотя до желанного берега так и оставалось не более двадцати миль. Рассвирепевшее Северное море показало свою мощь и проявило лютый норов. Третью ночь кряду наблюдали мы проблески маяка, держали курс прямо на него, но не двигались с места. Главный двигатель работал на среднем ходу, и судно, не теряя управления, удерживалось носом в разрез волны. Из-за сильных ударов носом о гребень, а также из опасений потерять палубный груз промыслового вооружения, которое ждали рыбаки невозможно было добавить хода. А Северное море катило и катило один за другим валы, по прикидке на морской глаз рулевого - выше крыши сельсовета!
       Наблюдая за ними из окна рулевой рубки, восхищался я способностью судна, не зарываясь носом, неуёмно отыгрываться на очередной волне. Умудряясь, не принимать через нос воду на палубу, РР- 1270 неизменно оказывался на вершине волны, оседлав которую, легко скользя, скатывался в ложбину между валами. Свободно расположившись на подошве между двумя валами чтобы бы выждать и решить, кто тут следующий, а потом вскочить и ринуться на очередную вершину. И так бесконечно. Замирает дух от такой игры! Как будто ты смотришь мультики Диснея про нескончаемые похождения не унывающего ни при каких невзгодах и выходящего с победой из самого закрученного положения задорного и задиристого утёнка по имени Дакки.
       Третьи сутки мы штормовали совсем, как по рыбацкой присказке: "Рыбу стране, деньги - жене, а сам - носом на волну"! Ждали, когда уляжется стихия, и когда, наконец, исполнится прогноз английской радиостанции о заполнении ложбины над Норвежским морем, а направление ветра сменится на противоположное. А нашего прихода ждала вся эстонская флотилия, третьи сутки наблюдая за нами на переговорной волне радиотелефона. Капитаны интересовались ассортиментом продуктов, выполнением их заявок, кому и какого габарита предназначены посылки и просили их поболтать, чтобы на слух определить заветное содержимое. Всех заинтересовал сорт "Советского шампанского": полусухое или полусладкое в причитающемся им контейнере. Удивляла капитанская осведомлённость. Ведь нам было наказано, не разглашать до поры сведений, а поднести шампанское сюрпризом к новогоднему столу. Интересно, какой баклан на своем хвосте мог донести до просторов Атлантики сведения столь важной секретности? В третий уже раз только одна треть экипажа ужинала сухим пайком, так как, по причине волнения моря, камбуз горячего опять не мог выдать.
       Сухой паёк на "колбасном клипере" был понятием относительным. Можно ли так назвать состав ужина из яиц, сваренных всмятку в электрическом бойлере, бутерброда с беконом или с копчёной колбаской, полные миски со сметаной и творогом? Апельсины, яблоки, печенье - всё можно кушать даже за двоих, так как две трети экипажа кроме солёных огурцов и кислой капусты ничего остального и на нюх не выносило. Прервал нашу вечерю нежданный и мощный удар, как будто РР-1270 с полного хода налетел на каменную стену. Мы резко завалились на левый борт, загрохотал оголившийся гребной винт. Удар вызвал резкую смену декораций в пасторальной картине кают-компании. На меня уставились удивлённые глаза, залитые сметаной. Мои сотрапезники, палуба, пиллерсы и переборки, как в американском юмористичном фильме оказались забрызганными белой творожной и сметаной массой. По ушам ударил пронзительный звук колокола громкого боя: "Аврал!" Мы переглянулись со старпомом:
       - Васильевич, людям одеться по штормовому, на палубу не выходить. Соберитесь в коридоре ботдека. Я на мостик.
       Натаскивая на ходу штормовку, выскакиваю в рулевую рубку. Вахтенный штурман уже включил освещение палубы и ботдека, сам стал за руль, а рулевому наказал: "Присматривай за мастером". С крыла мостика видно, что волна шибанула по шкафуту правого борта, и принайтовленные там бочки с солью как корова языком слизала. Прокатившись по правому ботдеку, волна разбила кильблоки и сорвала с найтов спасательный вельбот правого борта. Повиснув на лопарях и раскачиваясь, вельбот с размаху крушил левый борт о собственную шлюпбалку. Пока я размышлял, как подступиться к разгулявшейся шлюпке, или хрен с ней, тут как бы людей не покалечить?! Мимо мелькнула тень.
       - Ты куда?! - успел я крикнуть, а дальше всё произошло, как в кино.
       Мгновенье и вокруг вельбота образовалась удавка из сизальского троса, концы её прихвачены на "утку" шлюпбалки, а сам вельбот застыл, приткнувшись к ней. Всё было выполнено классно! На такое способен только сильный моряк, а он и был таким: всегда "сильным и которого любило море": матрос 1 класса Ермилов Владимир Лаврентьевич.
       Уже в рубке при мерцающем свете от сигаретных затяжек пытал я его "виновного":
       - Ты что же это, решил по-геройски как Матросов закрыть своим телом амбразуру дота?! Хотя бы сам ты понимаешь, старый хрыч, чем рисковал? Миг и тебя могло бы в лепёшку!
       "Старый хрыч", он же, по-нашенски, по судовому - "сорокот", для нас молокососов казался тогда стариком.
       - Вячеславич, да ты чего! Я старый флотский водолаз и потому завсегда с понятием. Рассчитал и под размах - раз! как нам и толковали в Кронштадтском учебном отряде.
       Со "старым водолазом", матросом, а затем - боцманом "клипера", затем за сорок лет в разное время и на разных судах мы с Лаврентьевичем ещё совместно поплаваем. В зависимости от назначения судна и потребностей в кадрах Лаврентьевич трудился не только палубным матросом, но и мотористом, донкерманом, рефрижераторным мотористом, и под завязку совмещал обе профессии матроса и моториста на портовом буксире. Последним местом нашей совместной работы стал буксир-кантовщик "Суур Тылл". С него Лаврентьевич сошел на берег в 74 года, ещё полный сил, сказав на прощание: "Надо освободить место для молодых, пусть поработают".
      

    ***

       Через год не без сожалений я расставался с РР-1270 и с чувством чего-то невозвратимо потерянного, уходил я с полюбившегося мне судна, но отнюдь не расстался с основным костяком его экипажа. Почти все "Сильные" вслед за капитаном с личными вещичками вскоре перебрались на другое судно, ведь мы неплохо "сработались и спелись", хотя на языке партократов под этим подразумевалось, не "спелись", а скорее - "спились". Сам РР-1270 навсегда остаётся в моей памяти не "Колбасным клипером", а под другим, известным только мне именем бесстрашного утёнка Дакки, всегда находившего выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.
       Запомнился мне мой последний день на РР-1270. Мы только вернулись из очередного рейса в Норвежское море и по заведенному порядку я, обязан был доложить руководству обо всех инцидентах прошедшего рейса. Разговор с начальником управления Б.А. Галкиным происходил в его любимой манере и оказался предельно лаконичен. Борис Архипович на ходу в коридоре подбросил мне, как на засыпку:
       - В.В., не желаете ли вы сбегать на запад?
       Наивно полагая, что наш РР-1270 будет направлен в рейс на Ньюфаундлендскую банку, я отреагировал:
       - Конечно, согласен. Только желательно оборудовать судно радиолокатором и заменить компас? Без них во льдах и туманах Лабрадора нам будет просто швах!
       - Не беспокоитесь, все современные навигационные приборы будут. И не задерживайтесь. Вас ждут в отделе кадров. Счастливого плавания! - пожелал на прощание начальник Управления.
      
      

    НА ТАНКЕРЕ "АЛЕКСАНДР ЛЕЙНЕР"

      
       В отделе кадров меня и взаправду ждали. И тут же вручили готовое направление на... танкер "Александр Лейнер". Без обычных торгов, кадры приняли мои предложения по личному составу танкера, согласившись на пополнение его команды за счет "сильных" с РР-1270.
      

    0x01 graphic
    Танкер "Александр Лейнер"

      
       Покидая отдел кадров, и прислушавшись к внутреннему голосу, шепнувшему о каком-то подвохе, я решил немедля заглянуть на судно, с котором меня, но без меня так классно и нежданно окрутили. Несмотря на конец рабочего дня, на танкере стоял дым коромыслом. Работала электросварка, сновали трубопроводчики и дизелисты с судоремонтного завода, а в каюте капитана невпроворот было от должностных лиц, из "толкачей", проверяющих и инспектирующих судно. Главный капитан и главный механик тут же стали мне выговаривать за выявленные недостатки в подготовке танкера к выходу в рейс. Постепенно прояснялось обстановка такой нервозности, весь сыр-бор заключался в том, что у находившихся на промысле двух паровых плавбаз "Урал" и "Украина" на борту остался лишь аварийный запас мазута. Оба парохода находились у кромки льда полуострова Лабрадор, что на северо-востоке Канады. Сменившийся ветер погнал лёд, и оба капитана опасаются быть затертыми двинувшимися льдами. Разрешить эту почти челюскинскую эпопею должен танкер "Александр Лейнер", заправив плавбазы топливом.
       Понимая, что у экипажа танкера на счету каждый час, мы, как только могли, сокращали время перехода на промысел. Со скоростью пробки из бутылки шампанского вместе с бешеной струёй попутного течения выскочил танкер "Александр Лейнер" из горла пролива Петленд-Фёрт и уже нацелился на пересечение Атлантики.
       Обеспечивающий метеорологическую проводку танкера через океан Центральный Институт Прогнозов обещал прекрасную погоду и легкий попутный ветер нам в корму. Лаг отсчитывал предельную скорость в двенадцать с половиной узлов, обещая прибытие к цели раньше планируемого конторой на целые сутки. Но человек только предполагает, а целиком им располагает лишь господин СЛУЧАЙ. И случилось непредвиденное. Остановился левый главный двигатель. Надежный, простой и безотказный "Русский дизель" 8ДР 30/50 взбрыкнул и заглох. По докладу из машинного отделения развалился на две половинки фланец распределительного вала. В судовой мастерской танкера казалось было всё, кроме токарного станка, поэтому мы стали искать станок в океане, продолжая двигаться на запад на одном двигателе. Навстречу нам следовал из Галифакса в родной порт спасатель "Ураган", а у него на борту были токарь, и был токарный станок. Вскоре мы встретились со спасателем, но также и быстро разошлись. Все наши надежды рухнули, а точнее выражаясь, затонули вместе с утопленными половинками фланца, передаваемыми на лине на лежащий в дрейфе спасатель. Без этого образца токарь отказывался точить фланец. Боцман, как руководитель операции, тут же был вызван на "ковер", но стал отбрыкиваться:
       - Не виноватый я, это все механики! Не бывает хуже, чем услужливый дурак! Второй механик выхватил у меня железку, говоря она ценная, и потому не доверяю, а передам сам! А разве механики узлы вязать научены? Вот и развязался, и булькнул на дно океана фланец!
       Механики укрылись в машинном отделении и даже к обеду не вышли, создавая видимость, что заняты неотложными делами. А танкер бороздил океан в состоянии, сходном с песенкой, пришедшей к нам от союзных лётчиков с Б-52:
      
    Мы летим, ковыляя во тьме, на честном слове и на одном винте.
    Вся команда цела, и машина всё шла, на честном слове и на одном винте...
      
       А четыре судовых механика вполне опытных в морском деле, кроме вязания узлов, пели в один голос:
       - Придем к плавбазе, там есть станок и есть токарь...
       - Ребята, да вы соображаете, что мелете? Зачитываю им последнюю радиограмму капитана плавбазы "Урал":
      
      
       ПЕРЕКРЫЛИ ПАР ГЛАВНУЮ МАШИНУ ЗПТ КОТЁЛ РАБОТАЕТ ТОЛЬКО СВЕТ ЗПТ ДОНКУ ЗПТ ГУДОК ТЧК МАКСИМАЛЬНО УСКОРЬТЕ ПОДХОД ТЧК КМД
      
      
       КМД - так сокращенно обозначалась подпись капитана-директора в его радиограммах.
      
       - Легко сказать ускорьте! А у нас лаг вместо двенадцати с полтиной узлов еле нащёлкивает шесть. Ускорили, твою...
       Механики гуськом исчезают из каюты капитана, а в неё просится донкерман, бывший матрос 1 класса с "Колбасного клипера" Ермилов В.Л. - тот самый "старый водолаз". Подмигивая, намекает, что хочет пообщаться, как говорят французы - тет-а-тет!
       С Владимиром Лаврентьевичем мы за время работы на клипере успели сойтись, подружились и стали знакомы семьями. На танкере свои отношения мы не рекламировали, но экипаж о них догадывался. В особенности ревнивы и подозрительны были механики, считая донкермана агентом влияния командира на слаженный коллектив машинного отделения. Коллектив был и вправду слаженный и "стоял на рогах", почти бойкотируя Лаврентьевича, а у меня никак руки не доходили разобраться с этим.
       Тут-то Лаврентьевич мне по секрету и выдал:
       - Вячеславич, позволь мне отремонтировать главный двигатель!
       А мне не до шуток. Даже зло разобрало. Говорю:
       - Не пожелаешь ли ты взяться за ремонт коммутатора судовой телефонной связи, а то начальник радиостанции с электромехаником совсем запарились, не могут определиться, в чём загвоздка!
       Однако в глубине души шевельнулась надежда. Известно, что утопающий хватается за соломинку, а я уже был хорошо знаком с техническими фантазиями, скорее профессионала, чем шофёра-любителя Владимира Лаврентьевича. К своему автомобилю "Москвич-400", или, как я её окрестил: "Антилопе-Гну", Лаврентьевич авторемонтников и на нюх не подпускал, делая всё собственноручно, даже детали к машине изготавливал сам из хлама, собранного на портовой свалке. Ну, думаю, терять нам всё равно нечего. Двигатель при всем желании не загробит, а там чем чёрт не шутит, попытка не пытка! Однако, пытаюсь понять, насколько серьезно существует возможность в успехе нашего безнадёжного дела:
       - Лаврентьевич, уж мне-то ты можешь сказать, что можно, и что ты собираешься делать?
       А тот гнёт своё:
       - Могу и сделаю! А как сделаю - секрет фирмы!
       - Ну, ладушки, а что тебе надо в помощь и сколько хочешь на это времени?
       Отвечает:
       - Если не будут мешать, не больше, чем пару часов.
       Иду к старшему механику, или, как принято на флоте, - "деду":
       - Дедуля, ты не дуйся и не обижайся, Лаврентьевич мужик дельный, зря болтать не будет, я за него ручаюсь. Пусть попробует, мы же ничего не теряем.
       А дед и слушать не хочет. Попёр как на забор:
       - Хоть ты бы не дурил, не терзал мне душу. Меня твой самоделкин-Лаврентьевич уже с самого утра достал. Ходит за мной народный умелец и под дурачка косит. Я распорядился, чтобы из машинного отделения его с... метлой гнали!
       Что ж, раз по-хорошему не поучается, пришлось применить власть:
       - Я, дядько капитан, як казав, так и будэ!
       На это у нашего деда вообще крыша поехала. Прёт ко мне в каюту машинный журнал и тычет под нос:
       - Пиши своё распоряжение - вахте покинуть машинное отделение под ответственность и по приказу капитана.
       Со стыдом за нас обоих пишу под диктовку деда. Добавляю число и время по Гринвичу. Легли в дрейф. На мачте подняли сигнал: "Не могу управляться". В рулевой рубке не протолкнуться, вся вахта машинного отделения плюс все сочувствующие ей во главе с дедом. Умрёшь со смеху! Бакланы и те на лету дико хохочут! А на судне необычная тишина. Даже в столовой команды прекратили тарелками греметь. Проходит два часа. Молчим, а обстановка накаляется. Ждём ещё час. И тут возникает сияющий Лаврентьевич, и в нарушение устава службы флота РП, минуя деда, прямо ко мне и официальным тоном:
       - Товарищ капитан, разрешите запускать левый двигатель?
       Чтобы подыграть ему, я не менее официально ему в ответ:
       - Разрешаю запускать левый двигатель. Потом зайдете к старшему механику с объяснительной запиской и отчитаетесь, почему задержали ремонт двигателя на целый час. Простой судна за час ходового времени будет отнесён за ваш счёт.
       Лаврентьевич подначивать умел, но сам не понимал, когда над ним подтрунивают. Оправдываясь, заканючил:
       - Понимаете, я еще вчера снял фланец с пятого, резервного, грузового насоса. На глаз он точная копия того, что на двигателе, а вот по месту не садился, и пришлось слегка шабрить вручную.
       Тут мы все разом загалдели вспомнив, что советским корабелам, предписывалось ГОСТом, как можно больше унифицировать детали. К нашему счастью, фланец привода грузового насоса был один к одному унифицирован с фланцем распределительного вала двигателя 8ДР 30/50. Радуясь, и от избытка чувств похохатывая в душе, я не прекращал начатой игры, и продолжил по возможности как можно суше и официальнее:
       - Так значит вы, товарищ донкерман, еще государственную технику без разрешения раскурочили! Ну, дорогой товарищ, строгачом вы тут просто не отделаетесь! А ты, Лаврентьевич, иди мойся, переодевайся, обедать не ходи, жду тебя в каюте. Там вместе будем "писать объяснительную!"
       У Лаврентьевича глаза разгорелись, как у сибирского кота на порцию валерьянки:
       - А, холодненькая будет? А я баночку груздей сберег!
       - Уж если под грузди, то можно и вторую распечатать, - обуяла меня щедрость.
       Но тут уж Лаврентьевич меня переплюнул:
       - Бутылочку?.. Нет, я не могу....
       - Да, ты что? Не заболел ли? - опешил я. Ведь у меня твоя любимая белая "Кубанская", на твердой пшенице заделана!
       - Все равно, не могу... отказаться, - упорствовал нахал.
      

    0x01 graphic
    Следуем на запад к Ньюфаундленду.

      
       Когда всё налажено и всё крутится, то дни перехода через океан для капитана как выходные дни. Можно позволить себе бывать на мостике только пару раз в сутки, чтобы взять пару высот солнышка и рассчитав линии положения, получить обсервованное место. Свободного времени навалом: самое время "объяснительные" писать или вообще "посидеть на спине" со старой газетой или книгой в руках. За сутки танкер преодолевал более трехсот миль и постепенно наверстывал упущенное время. При подходе к зоне движения айсбергов, о чем свидетельствовали падение температуры воды и воздуха, мы даже скорости не снизили, чему способствовали полная луна и ясное небо. Но радиолокационное наблюдение стали вести одновременно два наблюдателя, один с экрана радиолокатора, второй с приставки к нему. Приставка к РЛС "Пальма" очень сгодилась и на промысле для расхождения с армадой промысловых судов в густых туманах и среди ледяных полей. Прямо на навигационной карте "Пальма" показывала эхосигналы и истинное движение муравейника из судов, разводья и полыньи во льду, и кромку льда. Вся эта армада двигалась с тралами и по правилу мы им всем должны были уступать дорогу, держась на безопасном расстоянии от траловых ваеров.
       Танкер прибыл на промысел вовремя. Котлы на плавбазах не погасили, и свежего пару на туманные гудки хватило. Мазут в танках танкера мы разогрели ещё на подходе и без проблем, не смотря на низкую температуру за бортом, забункеровали за сутки обе плавбазы. Самое время было раскланяться и возвращаться восвояси.
       Но, скоро сказывается, но не скоро дело делается. На нашу беду танкер был построен ленинградскими корабелами на класс УЛ1, то есть Усиленный Ледокольный первого класса, и обладал наш танкер довольно приличной ледовой защитой корпуса и винтов. За гребные винты я здорово не опасался, в паспортах, на изготовление которых присутствовала почти вся таблица Менделеева, а хрома и молибдена было напичкано как в броню танка. Помнил, как во время швартовых испытаниях, у стенки судоремонтного завода на винт была прихвачена якорь-цепь гидрографического судна. На лопастях винта были только следы царапин, а вот смычку якорь-цепи гидрографу пришлось заменить, да ещё за наши хлопоты расстаться с тремя бутылками спирта. Рыболовные траулеры по сравнению с нашим танкером выглядели слабаками, а по ледовому классу могли заходить только в мелкобитый лёд и только под проводкой ледокола. Но разве удержишь настоящего азартного рыболова наставлениями и предписаниями, когда рекордные уловы были стабильными у самой кромки льда и еще вернее в разводьях ледяных полей. Рыбацкий азарт не в состоянии охладить ни паковый лёд из Девисова пролива, ни подвижки льда под влиянием установившихся северо-западных ветров. Какой мощью обладали поля этого льда, можно судить по аварии с плавбазой "Академик Павлов" - добротно склёпанным пароходом, зафрахтованным в Балтийском Морском Пароходстве. Льдом свернуло в спираль балер руля из кованной стали диаметром около трехсот миллиметров. Загнал "Академика" в лёд руководивший эстонской экспедицией человек с рабочим дипломом судоводителя маломерного судна водоизмещением до 200 регистровых тонн. Главное даже не в дипломе, а в его убеждениях: "Победителя не судят!" и "План - превыше всего!"
       Танкер "Александр Лейнер" был передан в распоряжение начальника экспедиции для выполнения его спецзаданий, и тут же был привлечён для работы... в качестве ледокола. Это был натуральный "манки бизнес": утром вытащишь траулер на чистую воду, а к вечеру он опять возникает: "Затирает меня". Дескать, как бы там насчёт ледокола?
      
       Перебираю газетные вырезки тех лет. Корреспондент газеты "Рыбак Эстонии" П. Карпенко, побывавший на судах флотилии вместе с эстонскими кинематографистами, пишет о событиях тех лет как о героической эпопее и, видимо, по чистоте душевной сам в это верил. Рискуя членовредительством, они в неблагоприятных погодных условиях перебирались зачем-то с судна на судно, тоже понукаемые своим каким-то своим господином - планом.
      

    0x01 graphic
    Моя фотография на память от корреспондента газеты "Рыбак Эстонии" П. Карпенко,
    побывавшего на судах флотилии вместе с эстонскими кинематографистами

      
       Запомнилось, как пять суток гонялся танкер с этой группой на борту за первым в республике большим морозильным траулером "Юхан Сютисте", только для того, чтобы он мелькнул несколько минут на экране кинохроники. Я говорю об этом не в упрёк работникам Таллин-фильма: В. Жукову и Э. Манусу и корреспонденту П. Карпенко. Они были хорошими профессионалами, приятными и увлечёнными своим делом людьми. Просто меня поражают размеры бесхозяйственности нашего бывшего руководства. Эпоха волюнтаризма в стране успела докатиться за 1000 миль от её творца и породила стиль управления, которым пользовался полуграмотный, но с хорошо подвешенным языком начальник экспедиции.
       Среди газетных вырезок с фотографиями танкера на фоне льдов в моём архиве обнаружился приказ начальника Эстонской Рыбопромысловой Экспедиционной Базы о поощрении экипажа танкера "Александр Лейнер". Вот выдержка из приказа N 324:
      
      
       ...Находясь на промысле, СРТ-4250 в результате столкновения со льдиной получил пробоины в сетевой и грузовой трюм номер два. Трюмы залило водой. Судовые средства откачку из трюмов не обеспечивали. Танкер "Ал. Лейнер" под командованием капитана Левковича В.В. получил приказание принять под охрану СРТ- 4250 и оказать ему возможную помощь. Капитаны судов правильно оценили обстановку, приняли грамотное решение и в условиях девяти бального ветра, плохой видимости и сложной ледовой обстановки осуществили швартовку судов. В течение двух суток, благодаря самоотверженной и слаженной работы команд обоих судов, вода из трюмов была откачана грузовыми средствами танкера и были наложены цементные ящики в местах пробоин. Угроза гибели СРТ- 4250 была ликвидирована. Объявить благодарность и выдать денежную премию:
       1. Капитану Левковичу В.В. - 75% месячного оклада
       2. ...
       3. ...
       4. Донкерману Ермилову В.Л. - 50% месячного оклада
       5. ...
      
      
       Всего перечислено 16 человек из 30 членов экипажа, по списку представленных на поощрение капитаном. Скуповато оценивала служба главного капитана "самоотверженную и слаженную работу" экипажа, не приняв во внимание доводы капитана, что даже от старания работников пищеблока, зависел настрой аварийной партии. И цена риска жизни судовой уборщицы, не выше цены жизни распрекрасного капитана судна.
       Обычно такие приказы составлялись службой главного капитана так, чтобы по возможности скрыть истинное положение вещей, сохранив честь собственного мундира, и не вызвать лишних вопросов со стороны Госрыбфлотинспекции. В приказе просто пытались уменьшить угрозу судну и расходы на ликвидацию аварии, иного просто не понять.
       На самом деле обстановка на СРТ-4250 была более удручающей, чем обрисована в приказе. Умолчали о том, что через кабельную трассу между сетевым трюмом и машинным отделением произошла фильтрация забортной воды, и машинное отделение было уже частично затоплено. В результате остановились все двигатели и судно обесточилось. Главная палуба на миделе при крене судна уходила под воду. Свободные поверхности забортной воды в машине в любой момент могли переместиться на любой борт и завершить агонию судна. Согласно "Информации об остойчивости СРТ- 4250" обязан быть уже утопленником, и на чём держалось судно, одному Богу известно! Я ещё раз "снимаю шляпу" и низко кланяюсь проектантам и строителям логгера. Воистину этот тип судна было непотопляемым! На борту СРТ оставалась лишь аварийная партия, остальной экипаж был снят на подошедшие суда, которые практически больше никакой помощи оказать не могли. Беспомощным оказался бы и танкер "Александр Лейнер", если бы не находчивость и смекалка того же "самоделкина и Кулибина" - старого водолаза, а теперь - донкермана танкера - В.Л. Ермилова. Не зря, минуя все табели о рангах и субординации штатного расписания, в приказе он стоит после старпома и стармеха четвертым по списку.
       Капитан СРТ- 4250 Владимир Лысенко был настроен мрачно:
       - Не знаю, чем ты сможешь нам помочь? Разве только попробуй отбуксировать нас порт Сент-Джонс.
       -Тебя только чуть дерни ещё при заводке буксира, и ты булькнешь, на дно, как топор - сообразил вовремя я.
       - Дай нам поразмыслить, как приспособить грузовые насосы танкера для осушения в первую очередь твоего машинного отделения. Производительность насосов у танкера приличная 500 кубов воды час. Но наши насосы приспособлены только качать с танкера. Их надо переиначить так, чтобы сосали с твоих трюмов и машины, вот в чём загвоздка!
       Рядышком и под рукой у меня, как технический консультант по насосам -" старый водолаз":
       - Не ломай голову, Вячеславич, я уже прикинул. Пока будем курочить, и переиначивать приёмную магистраль, СРТ утопнет. Вот если бы эжектором откачивать, то через него весь хлам вместе с солью и селёдкой высосало бы - размечтался старый водолаз.
       - У нас по книге материального и техснабжения никаких эжекторов не числится, - изрекает дед. - Где ты этот самый эжектор найдешь?
       - Секрет фирмы - выдает любимое словечко донкерман, исчезая.
       Старпом ещё не успел пристроить на нашем бакштове СРТ, как на корме танкера Лаврентьевич грохнул о палубу юта громадную загогулину из ценной в наше время бронзы.
       - Это и есть эжектор? - Удивился дед. - У нас в машине, кажется, ещё один такой зачем-то присобачен.
       Через пару часов с помощью "загогулины" мы убрали опасную свободную поверхность воды из машины СРТ, и на траулере заработал аварийный дизель-генератор.
       - Да будет свет! - Изрёк кто-то бодро на палубе, ожившего СРТ-4250.
       К утру через два эжектора осушили сетевой трюм. При сём, как и мечтал Лаврентьевич, эжектор смачно выплёвывал куски кудели сетей, обрывки верёвок и прочий хлам, который мгновенно бы вывел из строя насосы, воспользуйся бы мы ими напрямую. СРТ-4250 немножко всплыл, палуба вышла из воды, и мы его перетащили к своему борту. Лаврентьевич не угомонился и продолжал колдовать, нашёл в насосном ещё один стационарный эжектор, снял и пристроил его на осушение самого большого объема во втором трюме. Бессонные сутки пролетели в ежечасном подъёме уверенности в том, что наши старания не напрасны, и "пациент" идёт на поправку. Наконец на уровне ватерлинии траулера показалась щель длиной пробоины от середины второго трюма и почти до переборки машинного отделения. В эту щель свободно входил коробок спичек, но чтобы её законопатить, пришлось собрать аварийный запас пакли на трех судах. Теперь можно было ставить цементный ящик на пробоину. Оказалось это не таким уж плёвым делом. Теоретически мы все знали, как надо делать цементный ящик, но практическими навыками обладал лишь выпускник Кронштадтского учебного отряда водолазов образца довоенного сорокового года. Командный состав с обоих судов, стоя у открытого второго трюма, наблюдал и курил, и лишь изредка обменивался замечаниями. Работой двух аварийных партий с обоих судов руководил старый водолаз, один из числа "сильных, которые любят... выпить" Теперь даже дед безропотно кидался выполнять очередное указание "самодельного" командира аварийной партии - Владимира Лаврентьевича Ермилова.
       После двух бессонных суток работы аварийной партии СРТ-4250 уже был в состоянии, конечно за пределами ледяных полей, продолжать промысел. Но тут на рога стал начальник экспедиции, очевидно потому, что у него появилась желание и возможность внепланового захода в иностранный порт. Он требовал либо буксировки в порт Сент-Джонс СРТ-4250, или письменной гарантии за подписью двух капитанов об отсутствии водотечности и надежности заделки трещины. Не отрицаю, экипажу танкера и мне эта буксировка сулила материальный и чисто познавательный интерес, конечно велики были соблазны прогуляться по Сент-Джонсу. Однако для капитана СРТ-4250 ремонт в доке грозил потерей промыслового времени и документальным оформлением аварии судна. Я видел, каким уважением капитан Лысенко пользовался у своего экипажа и как последний переживал за его судьбу. Считаю, что поступил по совести, скосив четыре часа в "Акте об окончании аварийных работ", дав возможность характеризовать происшедшее не как аварию, а как аварийное ледовое происшествие, на устранение которого потребовалось не более 48 часов и существенных материальных затрат. В конечном счёте, СРТ-4250 на сто пятьдесят процентов выполнил рейсовое задание и вернулся своим ходом в родной порт. Гарантия - "сделано фирмой Лаврентьевич" была проверена Атлантическим океаном!
      
       Владимир Лаврентьевич дожил до шестидесятилетия нашей Победы над фашизмом. Мы подняли тост "за Победу" и его 83 года жизни. Рюмочку к губам он поднёс двумя руками, не расплескал, выпил до дна! А вот закусить сам уже не смог, руки плохо слушались. Так было в последний раз! В последний рейс мы его проводили спустя месяц.
       Когда мне снится Лаврентьевич, уговариваю супругу выделить из пенсии на бутылочку "капитанской". Значит, пора помянуть - скучает Владимир Лаврентьевич, не привык отлёживаться, да и любят "сильные" из рыбаков звон рюмочек.
      
       Время безжалостно стирает из памяти лица и события прошлых лет, и спасибо Вам, Альберт Иванович, что разбудили память, а с ней и добрые чувства к тем, с кем пришлось хлебнуть солёных ветров Атлантики. О простых тружениках моря и, особенно тех, кого ОНО любило. Их любило море, а не берег. Не секрет, что "сильные" иногда портили престиж капитана в порту и порой доставляли ему излишние хлопоты при коротком пребывании на долгожданной суше. Случались из берегового состава управления проверяющие, подобные тому, которого Вы - Альберт Иванович - спутали, по недоразумению, с мешком картофеля, которые не брезговали рыскать по чужим каютам, вынюхивая следы оставленные "сильными". Пустые бутылки, конечно, не из-под кваса, служили достаточными уликами, для различного вида разборок.
       Почему же так было? Ведь даже пролетарский поэт - глашатай партии допускал:
      
    Ну, а класс, не будет тешиться ж он квасом?
    Класс - он тоже выпить не дурак"!
      
       Так давайте и мы Альберт Иванович, примем, так редко посылаемый теперь Господом, аперитив за тех, кто был с нами в Море.
       И в особенности за тех, кого оно любило!
       За тех, кого уж нет!
       А также за тех, кто в преклонном возрасте, забытый обществом, вынужден сводя концы с концами, догонять спешащий с ускорением куда-то этот обезумевший мир.
      
      

    "ВОЛНА - УБИЙЦА"

      
       Для современного городского жителя Луна в его повседневной жизни занимает довольно незначительное место и при исправно и вовремя включаемом уличном освещении, её зачастую даже не замечают.
       По-иному относились к ней рыбаки Северно-Атлантических сельдяных экспедиций. На Луну они посматривали с почтением и внимательно отслеживали её положение на небесной сфере. При полной Луне на недостигаемую сетями глубину уходила атлантическая сельдь, и струи сизигийных течений нередко скручивали в узлы рыболовные сети. В такие дни соваться в узкие проливы и фьорды надо с большими предосторожностями, учитывая возросшую скорость течений.
       И чтобы не оказаться врасплох захваченным проделками Луны, также как Библия у христианина, так и у рыбака всегда под рукою пребывал том Морского Астрономического Ежегодника, или для краткости - МАЕ. На всех судах неограниченного района плавания, как МАЕ, так и Мореходные Таблицы - МТ, предписано иметь в двух экземплярах. Они всегда лежали попарно на определённом и самом доступном месте штурманской рубки и не расставались, как две молодые и пылающие взаимностью парочки. На книжной полке, так же, как и в реальной жизни, иногда возникал треугольник, и к неразлучной парочке из МАЕ и МТ затесывались ещё и Таблицы приливов - ТП. Необходимость в последних возникала при плавании в узких проливах Шетландских либо Фарерских островов, служащих укрытием для плавучих баз, обслуживающих промысловые флотилии Западного и Северного бассейнов Союза.
      
       Помнится, в тот год до поздней осени над Атлантикой царил мощный Азорский антициклон. Погода стояла на редкость благодатной, промысловая обстановка была стабильной, и у баз скопились гружённые под завязку траулеры, по нескольку суток ожидая очереди на разгрузку.
       Эстонская плавбаза "Украина" забивала под завязку свои трюма и уже засобиралась домой, как непредвиденно выяснилось, что для траулеров, заканчивающих выгрузку, не хватает порожней тары. А то, что по грузовому плану плавбазы считалось порожней бочкой, на самом деле оказалось бочками с солью.
       Похожий, но только наоборот, казус возник и у Литовской флотилии. На плавбазе "Балтийская Слава" - был избыток пустых бочек, но не доставало бочек с солью. Руководство двух флотилий быстренько договорилось о бартерном обмене: - "мы Вам соль,- Вы нам пустые бочки. Баш, на баш".
       Практическую сторону сделки: погрузку - выгрузку и перевозку тары и соли поручили выполнить нам. Мы - это транспортный рефрижератор из-за малости габаритов не имеющий собственного имени, что не препятствовало нам мотаться между портом приписки и Норвежским море без обычного названия и только под бортовым номером -1270.
       Мы регулярно поставляли Эстонской экспедиции восемьдесят тонн продовольствия, значительную часть которого представляли охлаждённые колбасные изделия. Это и дало повод на капитанской летучке какому-то остряку и зубоскалу на весь эфир окрестить наш РР-1270 "Колбасным Клипером". Кличка так и прилипла к нашему борту и вскоре почти официально заменила забытый номер судна.
       Облюбовав как надёжное убежище от любых направлений Розы ветров фьорд Фугле, "клипер" уже заканчивал "торговлю" колбасами, когда получил указание на операцию по обмену пустых бочек на соль. Было уже за полночь, когда пошёл последний строп с картофелем на стоящий борт о борт с "Колбасником" траулер, и пришло время кончать капитанский мальчишник. Как и положено, пошёл я провожать гостя - земляка и приятеля ещё со школы юнг, а теперь ещё и соседа по домашнему подъезду. Нам было о чём вспомнить и о чём поговорить, и пока на траулере готовили к двигатель и убирались дополнительные швартовы, мы, с крыльев мостиков, перебрасывались не до конца высказанным. Но вдруг и разом оба примолкли. Вероятно, случилось это под очарованием неземной, космической тишины, под безоблачным небом с громадной полной луной, выскользнувшей из-за восточного пика горы фиорда. Дикость горного ландшафта и колдовство лунного света вызывали смутное душевное беспокойство. То же высказал и приятель. Посмеявшись, мы заключили, что во всем виноват крепкий кофе, которым мы изрядно нагрузились.
       - Смех-смехом, но раз полная луна - жди полной воды с быстринами и водоворотами в узких извилинах фиордов - вспомнилось мне незабываемое плавание в сизигию и новогоднюю ночь у Шетландских островов.
       - Полная вода ожидается к полудню, а к тому времени мы уже выйдем из проливов и будем толкаться в районе якорной стоянки плавбаз, - успокоил меня приятель. - Англичане пообещали, после полудня конец райской погоды, и западный штормовой ветер с дождем. Наверняка плавбазы скоро побегут на восточную сторону островов, ну а мы потянемся за ними - успел мне прокричать на прощание приятель.
       Во времена битвы за Атлантику англичане создали сеть станций наблюдения за погодой и научились точно, как по расписанию, предсказывать её изменения по всем районам океана. А наши плавбазы своевременно, в зависимости от прогнозируемого направления ветра, меняли места якорной стоянки то на одной, то другой стороне островов.
       К рассвету РР-1270 уже подрулил в район стоянки баз. На "Балтийской Славе" нас записали первыми на очередь к своему причалу, сразу же после смены ими места якорной стоянки.
       Даже по современным меркам, это было крупное сооружением с высокими надводными бортами, с размерами, позволяющими принимать к борту одновременно четыре траулера. Один вид этого сооружения навевал мысли о полной его безопасности при любых стихийных проявлений океана.
       На "Славе" не стали ждать усиления ветра, а готовились заранее к переходу на восточную сторону островов, разоружали причалы, поднимали сигары плавучих кранцев и закрывали трюма. Мы толкались рядышком, и от нечего делать просто глазели, поражаясь быстроте и четкости работы литовских рыбаков. На наших глазах рассвет всё гнал ночь на запад и как тысячи лет тому назад:
       - Гелиос с моря прекрасного встал и явился на медном своде небес, чтобы сиять для бессмертных богов и для смертных, року подвластных людей... - пожелав блеснуть начитанностью перед коллегами, столпившимися на мостике, я прочёл отрывок из "Одиссеи".
       И было уж я собрался спуститься в каюту, чтобы прилечь после бессонной ночи, как объявился боцман с докладом. Его потрясло необычное поведение двух наших братьев меньших.
       Дворняжка Рында и кот Базилио отказались от порции куриных потрохов, забились за ящики с макаронами, дрожат и чем-то явно перепуганы - рассказывал любящий и присочинить боцманюга.
       - А макароны из салона, артельщик так и не убрал - добавил он, в чём я и увидел главный смысл сообщения, а вовсе не в ненормативных взбрыках в поведении животных.
       Известно, что наш боцман, имел слабость подмечать непорядок не в своём, а в чужом заведовании.
       - Мне бы, да твои заботы, - позавидовал я боцману. - Уж больно меня беспокоит предстоящая операция.
       Прослышав о чужих просчётах и недостаче в бочках, нутром чуял я, здесь запросто можно вляпаться во что-нибудь, причём несусветное. Если явного брака литовцы нам не подсунут, то в счёте обязательно надуют, и потом ищи свищи виновных, ведь мы с чужой флотилии.
       "Балтийская Слава", тем временем, как бы нехотя и величаво развернулась, легла на курс и медленно набирала скорость. В кильватер ей пристроились литовские траулеры, а мы за ними. Хорошо, что так и не успел я спуститься в каюту, а заделался свидетелем удивительных событий, разыгравшихся на моих глазах с самого начала и до конца. Странно, то, что эти события ничто не предвещало, а разворачивались они среди обычного бела дня и при массе свидетелей.
       Как сейчас помню, стояло тёплое, безветренное, ясное, солнечное утро. Видимость отличная. Как вдруг, и в какой-то момент видимые дали и горизонт раздвинулись вширь, а идущая впереди громадина плавбаза пропала из глаз. К общему изумлению присутствующих на нашем мостике, плавбаза обнаружилась в глубокой впадине моря, а верхушки и клотики её мачт были где-то под нашими ногами. А мы сами каким-то чудом оказались на вершине, поднявшейся из моря горы, с которой "клипер" как опытный мастер сёрфинга спокойно заскользил вниз. Когда наш спуск благополучно закончился, я перевёл дух, но, схватился за голову, увидев в носовом тамбуре, открытую дверь, прихваченную лишь на ветровой крючок. "Что будет если туда плюхнуть сотню тонн океанской водицы?" - Заторможено соображал я. То же подумал и вахтенный штурман, и оперативно щёлкнув тумблером судовой трансляции, сунул мне микрофон. Переборов желание завопить во всю глотку, неожиданно для себя обыденным тоном я распорядился:
       - Экипажу на палубу выходить запрещено. Срочно проверить все водонепроницаемые закрытия. Двери закрыть на задрайки, иллюминаторы задраить на броняшки. Судно вошло в зону сейсмического волнения моря. Всем разобрать и одеть спасательные нагрудники.
       В распахнутых дверях носового кубрика проявилась фигурка в "модных" по тому времени, батистовых, в так называемых "семейных трусах". Фигурка тыкала пальцем в небо над нашими головами и что-то орала, очевидно желая привлечь расхлябанное внимание мостика на что-то творящееся позади нас. Помощник гаркнул в микрофон:
       - Чего орешь чудак, на букву "м"! У нас всё схвачено! А ты закрой дверь с другой стороны, да хорошенько закрой - на задрайки, а я потом проверю, как ты выучил обязанности по водяной тревоге! Мать твоя женщиной была!
       Пока мы так выясняли отношения с практикантом, гора, нависшая над кормой судна и надвигавшаяся сзади на "Клипер", чудом оказалась у нас "под ногами" и мы вторично оказался на вершине "Эвереста", с которой открылось ещё более живописное зрелище.
       Плавбаза, сопровождаемая стайкой траулеров, снова оказалась в ложбине, но теперь ложбина была усеяна тысячью белоснежных, похожих на цветы кувшинки или лотоса бутончиков.
       - Что это? - в один голос с вахтенным помощником выдохнул я.
       Гордое строение рук человеческих теперь выглядело изрядно общипанной гусыней, полоскавшейся со своим выводком в деревенском пруду, расцвеченном субтропическими цветочками.
       Всё закончилось, как и началась неожиданно. Три раза "Колбасный Клипер" подняло и трижды опустило с амплитудой не менее двадцати метров.
       - Так что же это могло быть? - Набросились на меня прямо как на главного виновника неудачно устроенного и опасного аттракциона свидетели происшествия.
       - Вполне вероятно, где-то, в горной цепи Атлантического хребта произошла подвижка плиты литосферы или случилось землетрясение. Цунами прокатилось до упора в Фарерские острова, и здесь усилилась встречным приливным течением. Так обычно возникают волны-убийцы. При стечении неблагоприятных обстоятельств, встреча с ними заканчивается трагедией для судна. Наш "Клипер" и его ближайшие родственники - траулеры с достоинством прошли через это испытание, отделавшись лишь легким испугом. Пострадала только громадная плавбаза, потерявшая при форс-мажорных обстоятельствах не менее тысячи единиц первоклассных новеньких из белоснежной берёзовой клёпки собранных бочек. Надводный борт плавбазы высотой около 15 метров, а вертолетная площадка, используемая как склад для порожних бочек, возвышается ещё метров на пять выше палубы, вот и прибросьте навскидку высоту волны, если она смогла добраться до бочек. К счастью на палубе были закончены судовые работы, а трюма на плавбазах принято закрывать, даже при коротких переходах. Океан научил этому! С ним приходится общаться только на Вы - так я пытался объяснить себе и свидетелям происшедшее.
       Когда всё вокруг улеглось, "Балтийская Слава" со своим "выводком", добавив хода, стала заметно удаляться, мы вошли в поле плавающих, и заманчиво покачивающихся на легкой ряби новеньких, отборных 120 литровых бочек. Грешно крушить своим форштевнем изделия рук человеческих, тем более, когда в них остро нуждаются рыбаки - друзья и кормильцы твои. Поэтому, звякнув судовым телеграфом я и поставил на "Стоп машина". "Балтийская Слава" будто ничего не случилось прибавив хода продолжала следовать намеченным курсом, а за ней "не оглядываясь", едва поспевали литовские траулеры, а тем временем новенькие бочки, приплясывая на мелкой волнишке, стучались в борт "Колбасного клипера".
       Разгрози меня гром! С мостика не было сказано ни единого провоцирующего слова. Молодой экипаж "Клипера", как и его капитан, были заражены инициативой, донимающей их, как собаку блохи. На палубе "клипера" с обоих бортов на фальшборте определено штатное место шлюпочных багров. Кто первым взял багор в руки, так и не было выявлено, а дознание следователя привело к суровому определению - "коллективный сговор".
       Я не кривил душой на допросе у следователя "Водной милиции гор. Таллин", когда утверждал, что все и на самом деле произошло спонтанно. Минутой позже после остановки машины на палубу "Клипера" высыпал весь свободный от вахты комсомольско-молодёжный экипаж. Мгновенно взыграл промысловый азарт, и закипела работа. Откуда набралось столько багров не смог ответить даже боцман. Лихорадка лова продолжалась лишь с перерывом на обед, чуть ли ни до полуночи при секущем дожде и довольно таки свежем ветре. Ветер гнал к берегу бочки, а противное течение упрямо тащило их опять в море. В луче прожектора бочки отражались как зеркала, и было видно, даже те, которые не удалось выловить, из-за их близости к берегу.
       На следующий день мы выгрузили 900 бочек на плавбазу "Украина", ровно столько, сколько было заказано и под прощальные гудки снялись с промысла в порт.
       - А причём тут милиция, если куры подохли? - Допытывались у меня любознательные сослуживцы по возвращению в родной порт. - И какое отношение имеет "Колбасный клипер" к бочкам, утерянным плавбазой чужой флотилии?
       Я всё объяснял начистоту и без лукавства. Так мы были воспитаны! С пионерского возраста нас приучили: "Не проходи мимо! Если не ты, то кто же другой"? И нам до всего было дело! Сейчас бы, я скорей всего бы сплюнул и отвернулся, и сделал вид, что подобное ко мне касательства не имеет. Зато тогда... "Как молоды мы были... как верили в себя!".
       Даже бывалый рыбак с Большого Морозильного Траулера вправе засомневаться в правдивости моего рассказа:
       - Ну, девяносто бочек, куда ни шло, но насчет девяти сотен? Ну, и загнул ты, капитан!
       Объясняю. За какие-то десять, пятнадцать лет изменились конструкции и масштабы промысловых судов. Изменилась их техническая оснащенность. Изменились сноровка, да и само мышление рыбака. У современного рыбака с БМРТ средство сообщения между судами - рабочий мотобот. Да и погоды в Африке не те, что в Северной Атлантике. Даже спецодежда стала другой: теперь шорты на голое пузо, а в наше время на ватные штаны и ватник приходилось натягивать ещё и проалифенку.
       Раньше в Северной Атлантике было два средство общения между средними траулерами. Первое - самодельный плотик, связанный из двух десятков надувных резиновых буёв для пересадки людей при погоде до шести баллов. А всепогодным средством передачи писем, посылок, мелких партий продовольствия и для обмена кинофильмами служила обычная сельдяная бочка. Так, что ловле бочек двумя баграми рыбаки были здорово насобачены. Штурманы ревностно следили за коллегами и выпендривались друг перед другом, кто ловчее, без лишних реверсов поставит плавающую бочку к подветренному борту. А в нормальной палубной команде люди тоже не пальцем деланные, у них тоже соревнование, но между парами, так как одну бочку тащат вдвоем, зацепив двумя баграми за края донышек. Конечно, бочка для обмена корреспонденцией загодя заготавливалась и замачивалась не менее суток. Ни капля солёной воды не должна попасть на кинопленку, письмо или бабушкино печенье из домашней посылки.
       Таким же путём, как царевич из "Сказки о царе Салтане" прямо из бочки попал на "Клипер" архангельский ушкуйник - кот Базилио. Однажды после размена бочек с кинофильмами, вместе с выбитым донышком взвился на плечо боцмана очумелый кот. Кота сопровождал короткий послужной список и письменная характеристика. Ему было заказано возвращение в родной порт, его разыскивали Соломбальские домохозяйки за нездоровое пристрастие к курятникам, поэтому-то кота вынужденно оставляют на промысле перед возвращением в порт. Отмечались хорошие морские качества Базилио и его уживчивость в коллективе, даже по отношению к судовым крысам. Таким как был, таким он и остался и на "Колбасном клипере", лишь ещё больше раздобрев на курятине, но так и не заделался добропорядочным прибалтом, и не бросил своих замашек.
      
       За стоянку в родном порту заколебали меня вызовы в водный отдел милиции. Беседы вёл со мной сам начальник отдела полковник тов. С. Очень уж заинтересовали полковника обстоятельства дела и наличие на судне оправдательной документации. А причина в том, что в радиограмме на адрес водного отдела милиции г. Таллина, начальник литовской экспедиции заявил о хищении экипажем РР-1270 новой бочкотары в количестве 1200 штук. Конечно, документов никаких у меня не оказалось, а, мои ссылки на устное распоряжение по радио начальника Эстонской экспедиции, по словам полковника - к делу не подошьёшь.
       Из радиоцентра я связался с начальником эстонской экспедиции. Развеселившись, тот поведал, как беситься начальник литовской экспедиции, требуя от него возмещения тары с обещанной солью.
       - Упорно он навешивает мне лапшу на уши, доказывая, что на следующее утро за сбором к "месту временного хранения бочек" был послан траулер, который доложил: "На берегу белеется клёпка от мизерной части бочек, а почти все бочки уволок РР-1270". Я этому чудику доказываю, что соли у меня давно нет, соль мы роздали на промысловые суда вместе с выловленной тарой, и пытался приструнить литовца: "Не поднимай шума, пока власти Фарерских островов не догадались потребовать от тебя возмещения за загрязнение своего побережья, а капитан РР-1270 - вознаграждение за спасение государственного имущества". А вообще-то, пошли-ка ты милицию подальше, что у них других дел нет, что ли? - заключил начальник эстонской экспедиции.
       Дежурная радиооператор радиоцентра записала наши переговоры на магнитофон и любезно подарила мне эту бобину.
       Судовладельцу "Балтийской Славы" тут же отправился по телексу "Акт об окончании РР-1270 аварийных работ по спасению полузатопленного имущества и предотвращению массового загрязнения побережья иностранного государства" с просьбой на подтверждение согласия на поощрение экипажа.
       Копию этой радиограммы тов. Соколов подшил в папку к делу "По коллективному хищению государственного имущества в особо крупном размере", хотя рассматривал её как фальшивку и попытку завести следствие в тупик. Своё обвинение он строил на том, что без согласия судовладельца и получения от него абандона, мы не имели законных оснований посягать на не принадлежащее нам имущество, а взятое вне закона имущество - суть грабёж. Мои аргументы со ссылкой на бытующую советскую судебную практику, по которой свидетель гибели государственного имущества обязан предпринять все разумные меры к его спасению, тов. С. поколебать не смогли.
       Недельную стоянку в родном порту я был оторван от судовых и семейных дел и провел ее за составлением различных объяснительных отписок и в схоластичных спорах со следствием. Меня грозились не выпустить в очередной рейс, очевидно из опасения бегства и попытки поиска "политического убежища в недружественной нам стране". Но всё разрешилось мгновенно и просто. Из Клайпеды от судовладельца пришло телеграфное подтверждение на материальное поощрение экипажа РР-1270 в размере одной четвертой должностного оклада. Отдельно прилагалось ходатайство о благодарности всему экипажу за проявленную инициативу и самоотверженную работу с риском для здоровья и в сложных условиях, предотвратившие загрязнение иностранного побережья. Однако, никто даже и не пытался извиниться за грубую попытку наката на здоровую инициативу, наивного в своей честности коллектива, безжалостно сметающей всё на своём пути БЮРОКРАТИЧЕСКОЙ ВОЛНОЙ - УБИЙЦЕЙ!
      
       P.S. С той поры более десятка лет минуло, пока дождалась своего часу давняя народная мудрость: "Бог шельму метит", и другая: "Не рой яму другому...".
       В справедливости обоих этих поговорок уверился я, неожиданно повстречавшись с теперь уже бывшим полковником и бывшим первым помощником капитана с большого морозильного траулера. Но это был уже другой человек - пассажир, которого поручено было мне доставить с промысла с Патагонского шельфа в порт. Бывший полковник милиции тов. С. был списан с судна за развал воспитательной работы среди экипажа БМРТ и личное моральное разложение. Там произошло что-то дикое, пещерное и чуть ли не до мордобоя между комиссаром и старпомом. Экипаж взволновался и потребовал убрать комиссара.
       Я не вникал в это нашумевшее и быстренько замятое парткомом дело, и тем более не подавал вида, что мы когда-то имели несчастье быть знакомы. Бывший комиссар вёл себя раскованно, запросто заходил в мою каюту, пользовался моей библиотекой, холодильником и радиоприёмником. Тем не менее, во взгляде его порой как бы мелькал вопрос, надолго ли меня хватит, чтобы не проявить мстительного удовлетворения. Я же с удовлетворением вспоминаю, что никто из моих ребят с бывшего экипажа "Клипера", перешедших со мною на новое судно, будто бы ничего не помнил, и не пытался "лягнуть" дохлого льва. Да и сам бывший "лев" больше смахивал на нашкодившего судового старого пройдоху кота Базилио.
      
      

    НА ПЛАВБАЗЕ "ИОХАННЕС ВАРЕС"

      
       В последующие, за описанными событиями времена, я продолжил работу в Эстонской базе рефрижераторного флота в должности старшего помощника капитана плавбазы, а далее капитана-директора. Нет, я не менял место работы. Не увольнялся и не перебегал на другое, лучшее место. Просто, бывшее Управление Сельдяного Лова разрастаясь, разукрупнялось и сменило свое название на Базу Океанического Рыболовного Флота и, наконец, до гигантского холдинга под общим названием "Океан". Холдинг объединил два самостоятельных мощных предприятия: одно по добыче, а второе по транспортировке и обработке рыбной продукции. База реффлота росла количественно и качественно. Новые суда поступали с ультрасовременными цехами рыбообработки и навигационным оборудованием. Это были красавцы по внутреннему комфорту и внешнему виду не уступающие пассажирским лайнерам. Автоматика следила за процессом обработки рыбы. "Умные" с электронной памятью филитировочные машины "Бадер" умело ориентируя в пространстве тушку рыбы, отличая рыльце от хвоста, ловко разделывали её. Отделив филейную часть от головы, внутренностей и костей, машина отправляла отходы на дальнейшую переработку на рыбную муку. Неиспользованной оставалась только рыбная чешуя. Однако и ей вскоре нашли применение - на плавбазе "И. Варес" из рыбьей чешуи пробовали вырабатывать перламутр. Автоматические линии по заморозке рыбы выдавали в брикетах покрытых ледяной глазурью готовую мороженую продукцию. Агрегаты по выработке искусственного снега позволили сохранять под тропическим солнцем свежие принятые уловы. Круглосуточно крутились мощные морозильные установки, вырабатывая десятки тысяч килокалорий идущих, на производство и для создания искусственного климата в жилых помещениях судов. Это были настоящие заводы на плаву, с производственными планами ОСТами и ГОСТами по выпуску экспортной и союзной продукции. Заводы работали круглосуточно в две смены. Этот конвейер не уступал Форду. Сбой в одной цепи сказывался на эффективности всего производства и, следовательно, на заработке экипажа за целый, почти полугодичный рейс. Поэтому кто-то, наделенный правами и властью должен был взять на себя ответственность за производственную деятельность судна. Министерство Рыбной промышленности нашло такого человека. Лишь добавив к должности капитана незначительную чёрточку и новый титул - "директор". В результате народилась новая, неслыханная раннее должность: "Капитан-директор". Такую физическую и эмоциональную нагрузку, созданную сдвоенной должностью и удвоенной ответственностью выдюжили не многие. Десятки моих коллег ушли из жизни в цветущем возрасте, не дожив до пенсии, срок которой для директора составлял пятьдесят пять лет. Других постигали хронические болезни, самой распространенной из них была язва желудка. Нетрадиционная медицина видимо не зря утверждает - все болезни от нервов, а лишь только одна от удовольствия!
      

    0x01 graphic
    Плавбаза "Иоханнес Варес".
    Мне довелось работать старшим помощником капитана и капитаном.
    Плавбаза в Новом рыбном порту. Выгрузка.

      
       Молодым ушел из жизни уважаемый на рыболовном флоте капитан-директор крупной плавбазы "Иоханнес Варес" Петер Владимир Эдуардович. Мы молодые его помощники, звали его не так, как это принято на флоте - "мастер", или более фамильярно - "командир" или "кэп", мы звали его по заслугам - "Экселенс", что соответствовало генеральскому - "Ваше превосходительство"!
      
    Я вспомнил время, время золотое,
    И сердцу стало так тепло...
      
       Этот кусочек из старого романса хорошо отражает воспоминания о периоде моей жизни, связанной с работой на плавбазе "Иоханнес Варес". Это был солидный красавец, классического трехостровного типа пароход в семнадцать тысяч тонн водоизмещения. Именно пароход, с паровыми котлами, паровой машиной и турбиной, которых никогда не было слышно и плавание происходило только под аккомпанемент моря и ветра, как в былые времена на парусном флоте. В каюте всегда был свежий морской воздух, так как остатки котельного тепла не выбрасывались в атмосферу, а постоянно обогревали каютные радиаторы, а иллюминаторы были денно и нощно нараспашку. Я не забыл, как капитан-директор плавбазы В.Э. Петер встретил меня нового, своего старшего помощника с настороженным любопытством и первую половину рейса внимательно присматривался прикидывая, чего стою.
       Работы у старпома, кроме своих штурманских вахт непочатый край.
       - В 08 час 00 мин пятый - пожарный помощник, боцман с плотником планы работ на день.
       - После завтрака, с главным врачом обход жилых, санитарных и общественных помещений (одних кают около сотни, а заправленных по стандарту коек пара сот) и выставление оценок за порядок и чистоту шести уборщикам на шести жилых палубах.
       - Составление меню на следующие сутки и взятие проб с приготовленного обеда.
       - Между обедом и полдником приёмные часы старпома для экипажа по личным вопросам. У дверей каюты старпома ежедневно в приёмные часы выстраивалась очередь более десятка человек. Рабочему человеку зачастую не решить что-то свое повседневное, наболевшее личное, или его взаимоотношения с окружающими. Порой это были вздорные конфликты, но чаще обоснованные претензии. В эти часы на диванчике в приемной старпома обычно присаживался со старой газетой в руках капитан-директор плавбазы. Он очень редко вмешивался в довольно интимный разговор и вообще старался не проявляться. Однажды я ненароком заглянул в газету, которую, как оказалось, держал вверх ногами Владимир Эдуардович. Как я и предполагал, ему было необходимо знать, насколько человечно и тактично общение его заместителя с экипажем, в конечном счёте, совершаемое от его имени.
      

    0x01 graphic
    На борту плавбазы "Иоханнес Варес".
    Старпом В.В. Левкович и капитан-директор В.Э. Петер

      
       Владимир Эдуардович навсегда запомнился мне сильным и элегантным мужчиной. Повседневно он был одет в белоснежную накрахмаленную рубашку и в форменные, выутюженные до тонких в струнку стрелок, брюки. Был он сдержан и со всеми одинаково подчёркнуто вежлив. Из широкого спектра рыбацкого неуставного фольклора "Экселенс" позволял употребить при крайней необходимости уничтожительное - пошляк. Своим поведением и внешним видом капитан-директор начисто отрицал распространенное представление о рыбаке, как о расхлябанном, разухабистом парне, слегка неотесанном и немного не трезвом. Только сильные духом мужчины могут так полагаться на своих помощников и настолько наделять их своим доверием. Хладнокровие, расчёт и искусство, только так можно было оценивать работу капитана В. Петера на ходовом мостике при швартовке громадины плавбазы к крошечному рыболовному судёнышку, стоящему без движения с неводом полным улова.
       С благодарностью я вспоминаю школу, которой мне служил мостик плавбазы "Иоханнес Варес". Работая на ней мне довелось сойтись с многими людьми интересной и яркой судьбы.
       Старший механик плавбазы Ильин Игорь Леонтьевич - бывший узник либавского концентрационного лагеря для интернированных фашистами советских моряков, страшно не любил вспоминать о проведенном там времени. Но порядки, установленные в лагере, оставили на нем отпечаток на всю жизнь. К своему стыду, и сам того не желая, я напомнил ему требования лагерных порядков, лихо выстрелив пробкой в потолок новогодним шампанским. Ответной реакцией на выстрел у Игоря Леонтьевича была мгновенно принятая поза узника лагеря: руки за голову, лицом к стенке! И. Л. Ильин был старшим механиком плавбазы, как говорится от Бога. Большим хозяйством и оборудованием, входящим в его заведование он управлял расчётливо и педантично. Славянская изобретательность с извечным - голь на выдумки хитра, - в нём хорошо уживалась с немецкой расчётливостью и уважением к порядку. Первая была в крови, а второму он был научен в лагере, где он проработал в мастерских, под началом немецких учителей. В заведовании старшего механика входили две ремонтные бригады: механическая и электромеханическая, в обязанности которых входило обслуживание экспедиционного флота. Им приходилось ремонтировать всё, что могло выйти из строя на промысловом флоте: двигатели, котлы, перемотку электромоторов и даже ремонт навигационных приборов. Состав бригад был подобран лично стармехом. В нем были специалисты на все руки наподобие нашего Лаврентьевича - левши-самоделкина, могущие собрать "из дерьма конфетку".
       Случайно мне стала известна история, как, находясь в лагере, Игорю Леонтьевичу удалось спасти жизнь, умирающему от голода пленённому капитану ледокола "Александр Сибиряков" А.А. Качараве. Раненный капитан ледокола был захвачен в плен ещё 1941 году в Карском море южнее мыса Челюскин. Здесь на пароход наткнулся немецкий тяжёлый крейсер "Адмирал Шеер", охотившийся за караванами судов на коммуникации Северного морского пути. Немецкий рейдер поднял для маскировки американский флаг и запросил "Сибирякова" семафором: "Сообщите состояние льда в проливе Вилькицкого и где находится караван судов и ледоколов". Не отвечая на запрос, капитан ледокола пытался уйти за ледяные поля. На предупредительный выстрел с крейсера и сигнал "Спустить флаг!" ледокол открыл огонь из двух 76 мм и двух 45 мм орудий, которые были бессильны против бронированного великана и его 275 мм орудий. Эта артиллерийская дуэль вошла в историю войны как поединок чести с одной стороны, и хладнокровное и безнаказанное убийство - с противоположной. Залпами крейсера снесло орудия ледокола и разворотило полубак, корабль был охвачен пламенем. Капитан Качарава А.А. приказал, спустив шлюпки, экипажу покинуть судно. Старший механик ледокола открыл кингстоны и больше его никто не видел. Когда подошёл немецкий катер, "Александр Сибиряков" уходил под воду, с поднятым на корме флагом, у которого осталась часть экипажа, не пожелавшая покинуть тонущий корабль. Немецкий адмирал Руге писал, что: ""Шеер" потопил мужественно и искусно сопротивлявшийся большой ледокол". Другой историк Юрг Мейстер писал: "Шлюпки, спущенные с "Шеера" подобрали 21 человека, другие русские отказались сесть в шлюпку и девять человек предпочли смерть фашистскому плену". Игорь Леонтьевич как-то смог убедить коменданта концлагеря поместить в госпиталь умирающего от истощения капитана Качараву. Среди фашистов тоже находились люди, уважающие героев. Качараву поместили в госпиталь и даже предоставили дополнительный паёк. Пройдя все круги ада лагеря, оба пленника выжили, и Качарава стал заслуженным и уважаемым капитаном в Черноморском пароходстве. В 1963 году сухогруз "Тбилиси" под командованием капитана А.А. Качарава, вёз на Кубу советские ракеты. У самых территориальных вод острова свободы, неожиданно всплыв, преградили путь две американские подводные лодки. Направив орудия, они потребовали остановить судно. Капитан Качарава предпочёл смерть в водах Карибского моря пленению и жизни в известном американском концентрационном лагере Гуантанамо. Он поступил как настоящий джигит и прямо с капитанского мостика совершил смертельно опасный прыжок в море. Ему не дали погибнуть и выловили свои же. В пароходстве не оценили последний геройский поступок капитана и закрыли ему визу. Став невыездным, Качарава А.А. работал капитаном морского порта Батуми. Горцы народ памятливый и гостеприимный. Не забывал капитан порта ежегодно поздравлять Игоря Леонтьевича с днём рождения и слать телеграммы с приглашениями отдохнуть в отпуске на берегу солнечной Грузии.
       Приятно удивила меня ещё одна телеграмма, теперь уже с грифом "Правительственная". Я успел "полпуда соли съесть" со своей правой рукой в палубной команде, боцманом плавбазы - Бойко Степаном Арсентьевичем, когда выяснилось, что он является живым героем литературного произведения. Оказалось, что Степан Арсентьевич и есть тот самый комендант птичьего острова из одноименной повести Диковского "Комендант Птичьего острова", которой я зачитывался в своём детстве. Во истину - пути Господни неисповедимы! Мог ли предположить такое босоногий пацан из терской станицы, родом из предгорий Кавказа, когда взахлёб читал рассказы Диковского о приключениях пограничного катера "Громобой" в водах Охотского моря и грезившего о собственных похождениях на море. Москва не забывала ежегодно поздравлять С.А. Бойко с его профессиональным праздником - Днём Пограничника. А нам так и не довелось побеседовать со Степаном Арсентьевичем ни о "Громобое", ни о браконьерской шхуне "Саго-Мару и её зловредной команде. К своему стыду сознаюсь: как-то дела и текучка заели!
       Подошло самое время остановиться на роли первого помощника капитана в судовой жизни на рыбопромысловом флоте. Я целиком разделяю мнение известного в довоенные годы журналиста Михаила Кольцова, который в своём "Испанском дневнике" высказался примерно так о роли комиссара в интернациональных бригадах: "Хороший комиссар - находка для командира, а плохого комиссара, лучше совсем не надо"! Мне как-то больше везло на хороших комиссаров. Таким комиссаром оказался Вальтер Леопольдович Хейнмаа. Тёплые и по-деловому товарищеские отношения связывали "Экселенс" с его ближайшими помощниками - "господами полковниками"- начальниками судовых служб, так окрестил себя и нас первый помощник капитана. Чтобы работать в полную силу по двенадцать часов за смену, манипулируя со сто двадцати килограммовыми бочками с сельдью и штабелями с тридцати трех килограммовыми коробами с мороженой рыбой в покрытых инеем трюмах, матрос-обработчик рыбной продукции должен хорошо питаться и иметь нормальный отдых. Питание экипажа было моей прямой заботой, но иногда не хватало фантазии, чтобы разнообразить меню ни у меня, ни у главврача судового госпиталя. По словам врача: "Наши ребятки попросту зажрались!" - у комиссара было своё мнение. Он хорошо освоил, что: "Путь к сердцу матроса лежит через его желудок" - и поэтому, не претендуя на авторство афоризма, он вынюхивал у ребяток, что бы они сегодня предпочли откушать? Комиссар на наше совместное заседание с шеф-поваром являлся вовремя и со свежей мыслью: "Что-то давно у нас не было пельменей? Могу организовать женскую команду, налепят хоть по полсотни штук на нос". Об отдыхе экипажа он иногда проявлял заботу примерно так. Мне звонят с юта и жалуются: "С вертолётной площадки пропала волейбольная сетка и мяч, срывается финальный матч на первенство судна между палубной и машинной командой. Обе команды нервничают и подозревают, что это случилось не без вашего участия! Что опять собираетесь мучить экипаж судовыми учениями"? Успокаиваю поклонников спорта: "Судовые учения перенесены на грядущее время перехода судна. Ищите... нет, не женщину, а комиссара! Значит, он бережёт Ваши силы на ночь. Ожидается работа на четыре причала, готовьтесь ребятки к подвахте. Комиссар уже засел за составление графика подвахт". И этой ночью бригада спортсменов шла на помощь бригаде рыбообработчиков в грузовые трюма. И, как всегда, "впереди на лихом коне - комиссар!" А какой праздник на Янов день устроил экипажу Вальтер Леопольдович, просто невозможно этого забыть! Из кабинета политпросвещения вытащены "Стенды трудовой славы", а с ними пыльные и никогда не раскрываемые фолианты основоположников. Устланный зеленым, под весеннюю травку, ковроланом пол и белые стволы берёз вдоль стен, со свисающими с потолка ветвями, с почти как живыми листьями, преобразили кабинет в лесную поляну. Даже дефицитной березовой воды не пожалел из собственных запасов комиссар - всё было обрызгано для весеннего духа. Посреди поляны полыхал, как настоящий, бутафорный костер, сработанный судовыми умельцами. Вокруг костра в "белом вальсе" кружились молодые пары. Вечер закончился самодеятельным концертом со сцены кинозала, вместившего всех свободных от вахт. Аккордеон, струнный оркестр, хор и довольно приличное исполнение цыганских романсов, все прошло на "бис". Конферанс вел сам, и не без успеха, первый помощник капитана.
       Наш комиссар обладал обаянием, перед которым не могли устоять суровые работницы кинопроката. Поэтому он всегда перед выходом в рейс умудрялся получить лучшие и свежие кинофильмы года. У него в заначке хранились любимые и едва ли не заученные наизусть экипажем фильмы: "Белое солнце пустыни", "Пёс Барбос...", "Операция Ы...", "Каин восемнадцатый", "Тридцать Три"...и др. Эти фильмы крутили по заявкам на дни рождения членов команды, которых с утра по судовой трансляции всегда успевал поздравить ведающий обо всём творящемся в душах экипажа комиссар. Леопольдович предпочитал лично заниматься обменом кинофильмов, редко доверяя вкусу киномеханика, поэтому чуть ли не первым встречал каждое свежее промысловое судно, подходящее к плавбазе. Вкус его соответствовал требованиям зрителей. Лишь однажды он попал впросак. Стоящий под выгрузкой польский траулер втиснул Леопольдовичу: "Новый французский фильм, психологичный и увлекательный" - утверждал польский коллега. Фильм, под пение неувядаемой Эдит Пиаф, в действительно оказался психологическим и задушевным, но к середине наметилась эротика и, сидевший со мною рядом комиссар занервничал и заёрзал в кресле. Это сейчас эротику даже дети могут с утра смотреть по телевизору, а тогда в шестидесятых, для нас, воспитанных на целомудренном советском прокате, это было настоящее табу. Когда же эротические сцены перешли на секс и откровенную порнографию с "параксизмом собачей страсти", комиссар вскочил и, пробежав спотыкаясь в темноте в конец зала, и стал щёткой барабанить в подволок, в кинобудку с криком: "Стой! Выключи проектор!", но кинщик его не слышал. Он предпочёл пропасть или где-то затаиться. Своего комиссар привык достигать. Он поднялся на этаж в будку и лично выключил киноаппарат, не обращая внимания на голоса из зала, возмущенные произволом над правами личности и прочую диссидентскую дребедень. Я уже крепко дрых перед вахтой, как в часа два ночи меня растолкал комиссар. На своих местах в кинозале обнаружились "Экселенс" и "господа полковники", остальные места и ряд женских кресел зияли неприятной пустотой. Фильм прокрутили с начала до конца. Когда зажёгся свет, то обнаружилось, что не только сидячие, но и приставные места в зале переполнены зрителями.
       Все проблемы и конфликты в большом и разнородном коллективе комиссару удавалось улаживать с лёгкостью и, как бы походя, между делом. К каждому члену экипажа он находил свой подход, помня каждого из двух сотен экипажа по имени и отчеству и зная о его личных проблемах.
       Не раз помогал мне Вальтер Леопольдович навести порядок в трудно управляемом женском коллективе плавбазы. Хотя женщин на судне было около десяти процентов от общего числа команды, времени этот клан отнимал у старшего помощника больше, чем остальной экипаж. Завлаб, метеорологи, кастелянша, прачки, пекаря, врачи, повара, буфетчицы, уборщицы и даже серьёзная бухгалтерша объединились в подобие мафии, назвавшейся женсоветом. Этот сомнительный орган почему-то считался демократичным и его всячески поддерживали комитет профсоюза и партком. Как я понимаю, дело попросту заключалось в извечном противостоянии женского и мужского начал. Женская сущность бунтовала супротив отработанного испокон веков мужчиной - охотником и рыболовом строго установленного порядка. Порядок определялся рядом правил и уставных требований, выработанных мужским сообществом на основании опыта совместного выживания в суровых природных условиях. Но по женской логике собственная каюта, а с ней и всё судно воспринимались за семейный очаг, в котором она завсегда была хозяйкой. Под ежедневно и искусно уложенной причёской так и не могло уложиться понятие, что со стихией не шутят и что громадный корабль не есть неприступная крепость, что морская стихия мощнее, и от неё не укроешься ни занавесками, ни вышивками, рюшечками и ковровыми дорожками которыми забиты женские каюты. Судовые тревоги и учения по борьбе за живучесть они воспринимали за старпомовскую блажь и всячески пытались отлынивать от них. И если бы дать волю женсовету, выразительнице намерений, язык не поворачивается назвать её лучшей, этой части трудового коллектива, то основное содержание "Устава судовой службы" было бы выхолощено и похерено. Много времени и сил старпома пропало вхолостую, на противостояние напору этого беспокойного и конфликтного племени. Приведу заурядную сцену. На прием в мою каюту без очереди врывается заплаканное существо и начинает с апломбом доказывать, что она является тоже человеком, несмотря на то, что в судовой роли она числится простой уборщицей. И она никому, никому не позволит ущемлять её права! Нужно иметь терпение и время, чтобы разобраться в причинах "трагичного случая", только что имевшего место на нашем судне. Оказывается, судовой балагур - начальник радиостанции устроил розыгрыш. Стал собирать подписи под поздравительной радиограммой по причине восшествия на престол Её Величества Шарлотты, не могу точно припомнить, чьей королевы, толи Нидерландов, толи Бельгии, воды которых плавбаза благополучно бороздила. Собирал начальник РТС подписи на официальном бланке радиограммы и только у женской половины экипажа. Но особу, добивающуюся справедливых прав, по неизвестной причине, юморист проигнорировал. Насколько можно внимательно и вежливо пришлось разъяснить, что по части общения с королевскими домами старший помощник полномочий не имеет, а скорее всего это входит в компетенцию первого помощника капитана. Но попутно у меня к Вам возник чисто служебный вопрос:
       - Почему к 08 час 00 мин по судовому времени, не были убраны окурки в пепельницах курительной комнаты, находящейся в вашем заведовании по уборке?
       Изо дня в день крепло моё убеждение, что женщина и МОРЕ - не совместимы! Нет, я вовсе не женоненавистник. Отнюдь. Мне до сих пор нравится видеть со вкусом одетую красивую женщину, без излишнего макияжа. С удовольствием бы пообщался и сейчас с умной, не слишком болтливой женщиной. Роль женщины в частной жизни для меня священна, но это только для береговой жизни, но не в море. Даже рыбацкие детки, напевая утверждают:
      
    Папы созданы, чтоб плавать,
    Мамы созданы, чтоб ждать!
      
       Как известно, устами младенца глаголет истина!
       Однако в этом мире не бывает правил без исключения. Двух женщин я бы без колебания взял в любое плавание. Обе они были в возрасте свободном от суфражистких заскоков членов женсовета плавбазы. Одна из них - Май Эдуардовна Эпнер с момента приёмки судна до его продажи, бессменно работала старшей операционной сестрой госпиталя. С виду суровая и малоразговорчивая, Май Эдуардовна была очень заботливым и компетентным медицинским работником. Приходили и уходили молодые хирурги, терапевты, и стоматологи, в большинстве своём они стали известными врачами, не без стараний старшей сестры, на плечах которой держался весь госпиталь. С её участием на плавбазе было произведено сотни хирургических, иногда и сложных операций, связанных с травматизмом, аппендицитом, перетонитами, грыжами... Сотни пациентов выхожено ею в стационаре госпиталя. В единственное помещение на судне не заглядывал с проверками старший помощник уверенный, что в операционной в постоянной готовности оборудован хирургический стол. До окончательного момента прихода в родной порт у неё всегда сохранялся в НЗ пузырь с самой дефицитной на рыболовном флоте жидкостью Rektifikatus Spiritus. Запомнился приход на предрассветный рейд, скованного льдами таллиннского залива. Буксир с властями безнадёжно застрял в ледовом канале. Палубная команда, измученная двухсуточной буксировкой во льдах аварийного большого траулера, продрогшая, с исколотыми руками от постоянно рвавшегося стального буксирного троса, отогревалась в столовой команды. Повидавший на своём веку и ни такого, бывший комендант птичьего острова, а нынче наш боцман, размечтался:
       - Эх, товарищ старпом, сгонять бы сейчас по льду самого шустрого матросика за пузырьком "Столичной", а там, поди ж ты, и на сон потянет!
       На мой звонок госпиталь откликнулся с серьёзным пониманием и Май Эдуардовне объяснять ситуацию было излишним. Каким грогом она воскресила палубную команду! До сих пор жалею, что не записал рецепта грога, изобретенного врачами скорой медицинской помощи столицы Эстонии.
       Другая женщина, из числа тех, с кем можно смело было идти в море - "Заслуженная учительница ЭССР" на пенсии, работала у нас старшей буфетчицей. По уставу службы она заведовала кают-компанией и одновременно на её попечении находилась капитанская каюта. О капитане Вирве Августовна пеклась как родная мать о ненаглядном оболтусе сыне. Я завсегда был обстиран, выутюжен и сыт. Если я по долгу службы не мог спуститься в кают-компанию, мне и лоцману обед ею доставлялся на мостик. Гости к капитану или старпому плавбазы с промысловых судов могли нагрянуть незвано и днём, и ночью, и никому из них Вирве Августовна не могла позволить уйти голодным, так и не отведавшим её кулинарных изделий. Будучи хозяйкой в кают- компании, она умудрялась не досаждать никому своим присутствием. Убирала или меняла посуду, толи подавала очередное горячее, но делала всё это в момент, именно для этого предназначенный. Изучив предпочтительные вкусы каждого, знала, кому подать мясное, а кто желал бы рыбу. Знала, что второму механику салат из томатов противопоказан, а старпом этим постоянно пользуется и т.п. В кают-компании для судового и экспедиционного комсостава всегда царили атмосфера доброжелательности и гостеприимства, уют и чистота. Разговоры во время трапезы велись непринуждённые и только на свободные, исключающие службу темы. Никто не мог позволить себе сесть за стол в рабочей одежде и обуви. Благодаря заботам старшей буфетчицы, кают-компания действительно была местом сбора и отдыха людей, которым приятно взаимное общение.
       У экспедиционного состава в кают-компании был свой отдельный обеденный стол. Нередко должность начальника экспедиции брал на себя сам "Шеф", так начальника Базы реффлота, по нескольку месяцев в году находившийся на промысле, прозвали моряки. По флотской традиции хозяином кают-компании считался старший офицер. Этого придерживались все без исключения, а "Шеф" Чернухин В.В. подавал в этом личный пример. Пожелав присутствующим аппетита, он никогда не забывал просить разрешения сесть за стол у старшего помощника.
       О Чернухине не рассказать в нескольких словах, а следовало бы кому-то из близко знавших его сослуживцев написать воспоминания. В моей памяти он остаётся жёстким в работе, но легким в обычном повседневном общении человеком. Не было случая, чтобы, используя власть руководителя, вмешался он в судовой распорядок или другие дела судовой службы. В моих глазах это был интересный, жизнерадостный, любивший компании и весёлые морские розыгрыши и хохмочки, человек. По привычке, оставшейся с "колбасного клипера", дверь в мою каюту оставалась всегда доверчиво распахнутой. За эту легкомысленную привычку не раз поплатился я флотскими розыгрышами, разработанными в штабе экспедиции, с непосредственным участием В.В. - как промеж себя моряки величали "Шефа". У старпома в те времена велась громадная, зачастую пустая канцелярская работа. До возвращения в порт надо было заполнить сорок три письменных документа: журналов, формуляров, отчётов, планов занятий и учений и т.п. мути. В основном эту громадную работу писаря вёл, пятый - пожарный помощник капитана. Помощник был молодой, только из мореходки, где этой муре его не учили и я, прости Господи, растлевая молодую душу, обучал его показухе. В каюту пятого помощника, как бы ненароком, заглянул разок, другой начштаба экспедиции. В душу закралось подозрение, что неспроста видимо всё это. Оставив помощника стучать двумя пальцами по клавишам машинки, поспешил я к своей каюте и вспугнул возле неё парочку неопознанных теней. Одна из них очень смахивала своей комплекцией на "Шефа". Конечно, в каюте обнаружился разгульный беспорядок, а сердце моё захолонуло, когда в полутьме рассмотрел я сидящего в кресле за столом, тяжело склонившего голову и с полу наполненным стаканом в руке никого-то там ещё, а самого себя! На столе пустая бутылка от "Столичной", полная пепельница с окурками, и грязная тарелка с объедками. Такого бардака, да ещё в исполнении ревнителя судового порядка, нужно было поискать, разве что в Содоме или Гоморре. Это была кукла-муляж, и надо признать, была она на меня здорово похожа, собрана мастерски и со вкусом. Фигура "старпома" сидела спиной к открытой настежь каютной двери, а через вторую дверь, открытую на шлюпочную палубу она хорошо просматривалась судовыми бездельниками, совершающими вечерний променад. На муляж старпома была одета моя штормовка с поднятым воротником, на "хмельной" голове красовалась надвинутая набекрень модная - Багратионка, а на "утомленных руках" красовались белые нитяные перчатки. Вид дремлющего за столом человека был настолько реален, что у меня не поднялась рука -- вот так и разрушить его. О возможных последствиях я и не подумал, а с интересом наблюдал из-за штор спальни за объявившейся на пороге каюты буфетчицей. Та, пристраивая поднос с ужином, принялась увещевать куклу:
       - Так вы бы лучше сняли штормовку товарищ старпом, давайте я вам помогу встать...
       Оказывается, прежде чем смотаться из каюты "мастера-манекенщики", нажали на кнопку звонка в буфетную, чем и объясняется появление подноса с ужином. Развязка оказалась неожиданной, и с концом, которого не предвидел ни я, ни судовые балагуры, когда мнимому старпому буфетчица решила помочь подняться со стула... Такого ужасного женского вопля я не слышал со времён оккупации родной станицы. Откровенно сознаюсь, что у меня самого что-то ёкнуло в середке, когда прямо под ноги закатилась голова в шапке багратионке, и на моих глазах рассыпалось на части туловище "человека" ... Подвезло даме, что к её счастью и счастью шутников, я оказался рядом и успел я подхватить, потерявшую сознание женщину, иначе озорники не успели бы вовремя отреагировать на её вопль. Так, в надежде потешиться водевильной сценой, шутники чуть было не превратили обычный фарс в драму. И прав оказался Шекспир, написавший: "Смеётся всегда тот, кто смеётся последним"! "Шеф" бросился к телефону вызывать врача, а второй "декоратор" принялся суетливо наводить порядок в каюте! Подобной растерянной физиономии, нашкодивших и провинившихся подростков не каждому удавалось увидеть у своего начальства!
       В руководстве промыслом встречались люди и противоположного склада. Появился у нас в парткоме рыбопромыслового флота некий Николай Николаевич Ермолаев, за свою непреклонную жесткость в проведении линии партии награждённый рыбаками прозвищем "Николай Кровавый". Прибыл он из Архангельска, толи из Мурманска, где и мог познакомиться с методами руководства знаменитого на всю страну волюнтариста. Хрущёв посетил в Мурманском порту однотипную с нашей плавбазу "Заполярье". Очевидцы утверждали, что находился генсек на плавбазе около часа, но вместо общения с рыбаками примерно 45 минут пребывания на "Заполярье" провел под полубаком, где обнаружил свинарник упитанных поросят, кормящихся на камбузных отходах. Хрюшек он гладил и ласково приветил. В умилении от такой хозяйственности, генсек потребовал от нашего министра изучить и распространить опыт откармливания свиней на рыбном флоте. Северяне утверждают, что общению с рыбаками и знакомству с их бытом Хрущёв уделил не более пятнадцати минут. Заглянул в кают-компанию, но от флотского борща отказался, а велел убрать ковровые покрытия на полу и бархатные занавески на иллюминаторах, как излишество и мещанство. Особенно рыбному министру досталось за супницы из саксонского фаянса и мельхиор столовых приборов. План нашего министра на упорядочение оплаты труда рыбаков, был безнадежно провален ещё на вокзале, где генсека освистали за приветственную фразу: "Здравствуйте, дважды дорогие мои мурманчане"! Те, поняв неприкрытый намек на двойную оплату за Север, и свистом высказали свое несогласие с линией генсека. Обозлившись, генсек окончательно отшил министра, заявив, что вовсе не намерен платить "безграмотному рыбаку" больше, чем рабочему ведущей отрасли народного хозяйства - шахтеру, к которому питал слабость ещё с юных лет. Поэтому тут же взял да подарил землякам шахтёрам часть земли войска донского с портом Мариуполь, подумал и ещё подарил солнечный Крым вместе с черноморским флотом, отдыхайте хлопцы!
       Партком рыбопромыслового флота Эстонии взял да командировал на промысел нового зам. секретаря тов. Ермолаева для каких-то, ведомых только ему целей. Ведь и рыбу ловили и обрабатывали её эстонские рыбаки вроде бы неплохо и без идейно-политического надзора. Потолкавшись на двух или трех промысловых судах, ночью, и без предупреждения десантировался к нам на плавбазу заместитель секретаря парткома. А мы так и остались в неведении: толи косил Николай Николаевич под шута горохового, или на полном серьёзе был им. Не помню, у кого из классиков описана сцена, когда в благородное дворянское собрание ввалился в подпитии мужик в армячном зипуне и завопил: "Здорово, братцы"! С таким же эффектом к завтраку в кают-компании плавбазы объявился в полуболотных рыбацких сапогах с отворотными голенищами и с прилипшей к ним рыбьей чешуёй, в новенькой, но уже замызганной спецовке собственной персоной тов. Ермолаев. Продефилировав под недоумёнными взглядами присутствующих к понравившемуся ему креслу у стола, уселся он на свободное место замешкавшегося перед вахтой третьего штурмана. Под пристальным и расстроенным взглядом буфетчицы тов. Ермолаев умял, даже не поперхнувшись, диетическую творожную массу, предписанную штурману, как язвеннику. Запил диету чашкой кофе, и стал во всю глотку разглагольствовать о трудовых подвигах рыбаков промыслового флота, а за одно провёл и утреннюю информацию о ходе социалистического соревнования между Эстонской и Латвийской базами тралового флота. Ввиду множества жалоб с промыслового флота на ассортимент завезённого в море продовольствия, работу экипажа нашей плавбазы он оценил, как неудовлетворительную. А быт нашего экипажа расценил как санаторно-курортное препровождение, и заявил:
       - Надо бороться за основательное сокращение численности экипажа на плавбазе и шире внедрять Щёкинский метод совмещения профессий. Так я и не понял,- продолжал он, - что за люд с утра шатается толпами по ковровым дорожкам коридоров, и как в госпитале или в доме престарелых - все поголовно обуты в тапочки.
       Как и генсеку, тов. Ермолаеву претили мещанские бархатные шторы, накрахмаленные скатерти на обеденных столах и барские столовые приборы в кают-компании. Всё бы это надобно заменить небьющимся алюминием, и привычным советскому человеку ситцем! Моя попытка на нормальный разговор по душам, так ни к чему и не привела. Каждый остался при своём мнении и под завязку "Николай Кровавый" посоветовал мне не ершиться, поскольку в родную партию оппортуниста он не пропустит, и быть мне вечным старпомом, так как в капитанах-директорах беспартийным делать нечего. Сошлись мы на том, что в сапогах и в робе я не допущу его не только в кают-компанию, но и в столовую команды. Так до конца своей командировки т. Ермолаев игнорировал посещение кают- компании, и харчился в столовой команды рыбообработчиков! Там он продолжил свой крестовый поход против тапочек и мишуры быта комсостава плавбазы, разлагая пещерным популизмом новобранцев из шахтерской массы.
      

    ***

       В последний раз удалось мне свидеться с "колбасным клипером" спустя десятилетие и лишь на расстоянии. Несмотря на козни "Николая Кровавого", в парткоме случались порою и нормальные люди, и довелось мне таки дослужиться до капитана-директора плавбазы "Иоханнес Варес".
       Как с балкона пятого этажа, с высоты мостика плавбазы любовался я своим старым приятелем - Дакки. РР-1270 стоял на швартовах у нашего борта и из его трюмов на продовольственные склады плавбазы выгружали колбасные изделия. Плавбаза отстаивалась на якоре под прикрытием Фарерских островов. С берега задувал легкий ветерок с рябью на воде, и плавбаза застыла в ней даже не шелохнувшись, тогда как РР-1270 весело подпрыгивал на мелкой океанской ряби, как бы пританцовывая в радостном возбуждении от встречи со старым другом. Клотик грот мачты "клипера" едва достигал по высоте до второго этажа плавбазы и, как указующий перст, выписывал какие-то знаки, видимо зазывая меня поближе. Создавалась впечатление будто "Дакки" хвастал: "Посмотри, а у меня новенький радиолокатор, и рамка визуального радиопеленгатора, и пилорус гирокомпаса, на месте бывшего компаса "Аскания", так портившего жизнь Альберту Ивановичу. Вот, смотри, всё это здесь на виду, на верхнем мостике"! Действительно, всё это видно, как на ладони, и ничего не спрячешь, ведь верхний мостик "клипера" был ниже палубы плавбазы! Да и сам он был таким трогательно маленьким, почти не занимавшим места у борта плавбазы. И не был бы он Дакки, если не пытался бы выглядеть на много значительнее своего роста и если бы не оставался всё таким же живым и подвижным, готовым ринуться сломя голову, на новые невероятные утиные приключения.
       Вероятно, я слишком долго смотрел на болтающуюся палубу "клипера", потому, что почувствовал головокружение и неприятные ощущения, похожие на укачивание. Что такое? Неужели это признаки морской болезни? А каково же тем, кто живёт у тебя на борту Дакки? Мне уже за сорок, и я уже не тот, не такой как был когда-то и на прямой вопрос: "Смог бы сегодня я пойти в плавание вместе со своим прежним другом Дакки? - Отвечу честно: - Нет. Если по собственному желанию, то, конечно, Нет!"
       Меня затянула и избаловала другая жизнь. Да, слабое и греховное существо человек! Его быстро привязывает комфорт, и много значат отдельный кабинет, спальная и ванная. Под руками холодильник, музыкальный центр, ореховые панели на стенах и весь, со вкусом оформленный польскими дизайнерами интерьер каюты из трёх помещений. Вдобавок ко всему уютная кают-компания, сервированная мельхиором и саксонским фаянсом на белоснежных скатертях столов. Молодые, умные и интересные собеседники. Кинотеатр с личным креслом...
       А кроме всего ощущение своей нужности и даже необходимости для окружающих, в сочетании с властью, данной уставом службы! Что ещё может быть притягательнее? И возможно ли от всего этого добровольно отказаться? Так, пригорюнившись, задумался я, не отходя от борта и не спуская глаз с Дакки. Прости меня, старый друг, я и сам понял, что собой представляю: - слабое существо, цепляющаяся за соблазны жизненного комфорта.
       Теперь понятнее, каково приходится хлебнувшим уже власти и всех связанных с нею благ, если вдруг стать перед подобным выбором? Какой соблазн удержать всё чего добился, удержать вплоть до самых похорон на престижном месте, да так, чтобы, если не страна, то хотя бы вся округа рыдала?! Из истории человечества известен лишь один случай осознанного и добровольного отречения от данной Богом власти и комфорта. Диоклетиан был великим императором, довольно порядочным человеком и гражданином в одном лице. Принимая корону, он дал слово восстановить за четверть века былое величие Римской Империи. Выполнив обещанное, и назначив, казалось бы достойную, замену он совершенно добровольно отказался от власти. Удалился на край Империи в Далмацию и стал выращивать капусту у себя на даче. Через несколько лет наведываются к нему сенаторы и уговаривают:
       - Вернитесь, без Вас все пошло прахом!
       - Не могу, ребята. Завтра базар, а у меня такая капуста уродилась!
       Конечно ты прав, Дакки, такое случается раз в две тысячи лет! И поэтому, прощай Дакки!
       Никогда неведомо нам, что уготовлено на завтра. Вскоре распрощаюсь я надолго с Северной Атлантикой, и окажусь в другом полушарии, за экватором, за "ревущими сороковыми", на Южно-Американском шельфе, у побережья западной Африки, но уже на другом, не менее достойном уважения судне. И, тем не менее, на фок-мачте, рядышком с национальным флагом государства порта захода, как и у тебя Дакки, у нас обязательно будет реять вымпел - две накрест золотые тюльки! Значит живёт, и Да здравствует "Тюлькин флот!"
       Пять лет спустя поведал мой коллега и товарищ о последнем для РР-1270 рейсе в Испанский порт на судовую разборку. Вся сталь от его наружной обшивки после переплавки будет отправлена на закладку нового молодого судна.
       Лишь по традиции на память от прежнего судна останется только рулевое колесо - штурвал, отполированный руками "сильных" с наполовину истёртой коротенькой надписью: "РР-1270". А возможно уцелеет от переплавки и его бронзовый судовой колокол. Это всё, что остаётся обычно после разделки судна!
       Штурвал и колокол могут повесить у входа в кабинет некой судоходной компании или учебный класс кадетов, как морскую реликвию. Если вам доведется их увидеть, поклонитесь от меня низко!
      
      

    0x01 graphic

      
  • Комментарии: 4, последний от 15/03/2023.
  • © Copyright Левкович Вилиор Вячеславович (vilior@hot.ee)
  • Обновлено: 02/02/2015. 128k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.