Ее так прозвал незнакомый человек в поезде. Немолодой - правда, Юльке тогда все старше тридцати казались немолодыми. Небритый - где там бриться в товарняке, куда людей затолкали так, что всю дорогу они стояли плечом к плечу... Грязь, духота, смрад...Вонь от немытых человеческих тел... Казалось, что они действительно превратились просто в тела, странным необъяснимым образом продолжающие двигаться, говорить и думать. Но только лишь на время. И, очевидно, короткое.
Юлька начинала понимать, какое оно отвратительное - это человеческое тело. Какое грязное, мерзкое, противное... И никуда теперь от него не деться... А если ей захочется в туалет? Что тогда? Сколько еще их будут везти в этом глухом вагоне? Нет, она не могла представить, что можно вот так, прям на виду у всех, присесть и... Нет, лучше сразу умереть... Но почему-то никто не умирал, а все делали свои дела прямо в вагоне, часто прямо стоя, здесь ведь не пошевелиться, на виду у всех, отчего вонь все усиливалась...
Голова кружилась и заныла в висках начинала ныть в висках. Небритому удалось в этой тесноте присесть на корточки, А может, он очень плохо себя чувствовал. Снизу он долго рассматривал Юльку, а потом тихо произнес:
- Девушка со стаканом... Откуда взялась ты, вот такая? И почему не выпускаешь его из рук?
Юлька обозлилась: чего задавать глупые вопросы? Она вообще была оторва, никогда ничего не боялась, дралась с соседскими мальчишками... Хотя росла под надежной защитой двух двоюродных братьев, готовых дать в морду в нос любому в рожу съездить по физиономии любого, кто полез бы к их младшей обожаемой сестре сестренке.
- По-моему, здесь все взялись из одного места: из Ростова! - резко заявила Юлька. - Облава шла по всему городу! Меня схватили на рынке! А вы разве не ростовчанин?
Небритый медленно покачал головой. И снова внимательно посмотрел на стакан в ее руке. Дался ему этот стакан!
...Сентябрь в Ростове всегда теплый. Но в 42-м выдался по-настоящему жаркий. Делать ничего не хотелось, мысли постоянно тянулись к Дону, к воде, где можно окунуться с головой, заплыть как можно дальше от берега и забыть обо всем...
Но в тот день не отпускала от себя книга. Юля читала на террасе "Овода". Ну конечно, на самом интересном месте, когда так хотелось узнать о любви Джеммы и главного героя, мать попросила Юлю сходить на рынок. За постным маслом. Спорить с матерью было опасно никто не осмеливался: она была жестковатая и приказов своих отменять не любила. Никогда не отменяла.
Юля с тяжелым вздохом отложила книгу в сторону, взяла граненый стакан и рубль и пошла. В сарафанчике и маминых шлепанцах, как была - базар-то рядом, только улицу перейти.
Торговки кричали, переругиваясь, словно не было никакой войны. Да, впрочем, и сама Юля иногда о ней напрочь забывала. Немцы уже приходили один раз, ну, пришли во второй... Их скоро выгонят. Стоит ли задумываться над этим? Пока она война грубо не вмешалась в ее жизнь.
Она придирчиво, капризно, изображая подделываясь под хорошую опытную хозяйку, перепробовала множество ложек масла, наконец, остановилась выбрала одно. Ей налили полный стакан. На выходе из рынка ее куда-то вдруг потеснили, оттолкнули, полицаи начали кричать... Юля даже толком не поняла о чем. И ни о чем не догадалась. Она дерзко, нахально, резко оттолкнула плечом полицая, пытаясь вырваться. Тот усмехнулся, оглядев ладную дивчину, и крепко взял ее за локоть. Вырваться не удалось. Ладно, обойдется. Какая-нибудь очередная дурацкая проверка. Может, снова ищут бежавших военнопленных, не раз уже исчезающих с железной дороги.
Юлю вместе с гомонящей, орущей толпой довели до вокзала, втолкнули в вагон, предназначенный для коров, и повезли. Куда? Зачем? Она ничего не понимала.
Небритый пристально смотрел на нее. Открытый пестрый сарафанчик, разношенные мамины шлепки, толстенные косы за плечами... И стакан с подсолнечным маслом в руке...
Потом он неожиданно вдруг завел какую-то заунывную, никому незнакомую песню. Может, сам ее сочинил придумал выдумал? Пел он о родине, которую покидал навсегда, о том, как ему хочется жить, как хочется назад, в Россию, на берег Дона, под жаркое родное солнце...
В вагоне начали подпевать, потому что слова повторялись, были очень простыми, легко запоминающимися, и пел небритый одно и то же, без конца повторяясь. Вокруг безмолвно плакали, слезы текли по щекам почти у всех, и все пели: заунывно, тяжело, безнадежно... Неужели все сказанное в песне - правда, и никто из них они не вернутся домой? Нет, этого не может быть! Небритый и все остальные просто слишком старые, им уже все равно скоро умирать, а Юльке только жить и жить, ей пятнадцать лет...
Юлька почему-то вспомнила свою любимую учительницу литературы. Весной ей исполнилось тридцать лет, она праздновала день рождения шумно, радостно, вся школа поздравляла, ученики несли немудреные незамысловатые подарки и цветы... И вместе со всеми учительница пела... А Юлька смотрела на нее и думала: "Что же тут петь? Ведь тридцать лет уже, это же старость! О смерти думать пора, а она песни поет!"
Поезд шел во Львов, до которого тащились почти четверо суток. Все так же стоя. Плечом к плечу. Без еды и воды. У некоторых были с собой вещи: многих из дома, поэтому удалось кое-что наспех прихватить. А в руках у Юли - все тот же стакан. Масло она давно выпила - хотелось есть - а его берегла и берегла с маниакальным упорством, как единственный предмет, оставшийся на память о доме. Мочиться пришлось прямо в трусики, а желудок страх все-таки, слава Богу, парализовал... Юлька ненавидела себя и всех остальных ни в чем не виноватых и страдающих не меньше, а скорее всего, больше, чем она. Но простить ни им, ни себе этого омерзительного запаха она не могла...
Девушка со стаканом... Прозвище привязалось, прилипло к ней. Ее долго так и звали. Тот стакан отобрали у Юли уже во Франкфурте-на-Майне, в тюрьме. Значительно позже.
Сначала был лагерь во Львове. Никто сначала даже не поверил, что, наконец, добрались доехали до места. Стояли и молчали, хотя немцы, надсаживаясь, срывая голоса, орали, что пора выходить и подталкивали к выходу. Юлька вырвалась из вагона первая, растолкав людей. Не может быть... Ее ослепило львовское полуденное солнце, еще зеленела трава, высоко в небе застыли кусочки облаков... Юлька бросилась куда-то в сторону от поезда, но немец преградил ей дорогу и указал, куда идти. Наконец-то разрешили сходить в настоящий туалет... Боже, какое это было счастье! И никто не задумывался о его примитивности. Потом всех раздели догола и отправили на дезинфекцию. На самом деле гогочущие немцы попросту обливали привезенных из шлангов холодной водой. Небритый куда-то пропал, и очень хорошо. Почему-то Юле вовсе совсем не хотелось, чтобы он увидел ее голой. Но потом самых красивых девчонок начали утаскивать в кусты... Юля забеспокоилась и в тревоге подошла к какой-то немолодой женщине, с которой ехала в одном вагоне, с неудовольствием искоса оглядывая немолодое обрюзгшее рыхлое тело. Неужели и Юлька тоже когда-нибудь будет станет такая же? Не дай Бог! Лучше не надо! Тогда действительно лучше умереть молодой!
Увидев испуганные отчаянные Юлькины глаза, женщина все поняла без слов.
- Поскорее ищи свои вещи! - шепнула женщина. - У тебя там что было-то, кроме твоего стакана? Ты чего все его в руке держишь?
- Сарафанчик, - пролепетала потерянная Юля.
- Господи, сарафанчик! - всплеснула руками женщина. - Ладно, не убивайся ты так, что-нибудь придумаем...
Вместе вдвоем они начали разыскивать искать Юлькины вещи, но сарафанчик после "дезинфекции" пропал. Тогда пожилая женщина дала юбку и платок, уговорила какого-то парня подарить пиджак, кто-то отдал чулки и подвязки...Именно платок - большой, темный, старушечий - и спас Юлю с ее роскошными косами от большой беды. Она постоянно закутывалась им наглухо. А мамины шлепанцы отыскались.
Потом Юля никак не могла вспомнить, куда делись те красивые девчонки, которых уволокли уволакивали, несмотря на их отчаянное сопротивление, в кусты. Похоже, что ни одна из красавиц не вернулись обратно: то ли их убивали, то ли увозили куда-то...
Но в лагере - снова неслыханное счастье! - стали давать есть. Здесь Юля провела около месяца. Зачем их столько здесь держали, никто не понимал. Мучили нехорошие мысли, терзали воспоминания о маме, о доме... Появился снова небритый и опять смотрел на Юлю странными глазами. Она очень обрадовалась его появлению: значит, он жив, с ним ничего не случилось, и, может быть, ему все же удастся вернуться в Ростов, вопреки пророчеству его тяжкой песни несмотря на его тяжкую песню. Не расставалась теперь Юля и с пожилой женщиной по имени Ульяна Петровна и назвала ее про себя "моя мама".
Через месяц Юлю отправили в немецкий город Зост. Вместе со стаканом. Здесь русских пленных покупали. Ульяна Петровна и небритый остались с лагере. Наверное, их собирались отправить с другой партий и в другой город. Никто ничего не знал и даже не мог ничего предположить о своей будущей судьбе. Это было особенно страшно.
Юля попала в деревушку недалеко от Арнсберга. На военный завод, выпускающий багажники для велосипедов. Стала работать. Здесь было немало русских девушек, попавших почти так же, как Юля, в облавы, или выхваченных из родных домов на Украине Белоруссии и в России. Хозяин никого не обижал, хорошо кормил, довольно прилично для пленных устроил их. Выдавал чистое белье, полотенца, одежду, ношеную, но на редкость аккуратную и чистую выстиранную и выглаженную. Может, потому, что у него самого была любимая дочка Вальтроут?. Шестиклассница отставала по математике...
Юля не раз видела красные, наплаканные глаза немочки. Девочку было жаль. Но когда Юлька узнала причину этих слез, начала смеяться: ей бы такое горе!
- Тише ты, уймись, ненормальная! Никак со своим стаканом расстаться не можешь! Совсем голову потеряла! - шикнули на нее подруги. - Хозяин дознается, обозлится! Разве можно смеяться над его любимой дочкой? Он ее просто обожает!
И любящему отцу - настоящая любовь всегда догадлива! - пришла в голову неожиданная, на первый взгляд, нелепая и странная мысль.
- Пойди к русским, - посоветовал он дочери. - А вдруг кто-нибудь из них разбирается в теоремах... Я-то ведь тебе ничем помочь не могу: всю жизнь занимаюсь простыми железками... Мать домохозяйка...
Девушки начали помогать. Только ни у одной ничего не получалось - немочка продолжала рыдать над задачами. И тогда вызвалась Юля. То ли она была оказалась смелее других, настойчивее, то ли лучше помнила математику, то ли была от природы педагогом... Но она быстро добилась понимания, общаясь с девочкой на пальцах. Два месяца Юля не работала на заводе - хозяин освободил - а занималась с хозяйской дочкой. Научилась говорить по-немецки с помощью Вальтроут. Подружились с ней, милой и простой, чем-то напоминавшей Юле девчонок с берегов Дона. И стала называть ее Валечкой.
Возможно, Юля оставалась бы с Вальтроут до освобождения: на хозяев жаловаться не приходилось. Чисто, подарки русским на Рождество - полотенца, праздничный стол... На воскресенья давали "увольнительные". Хозяин кормил неплохо. Только вот повариха решила на пленных девочках сэкономить. И как-то раз Юля обнаружила в фасолевом супе странную "шелуху". Присмотрелась и ахнула. Ростовские девчонки небрезгливые, но в супе оказались черви. Этого вынести она не смогла.
- Ты лучше молчи! - советовали подруги. - Ничего страшного, никто из нас не отравился! Даже животы ни разу не болели! А то влипнешь в историю, себе же на голову беду накличешь! Живем ведь хорошо! Когда вот только ты свой дурацкий стакан выкинешь?
Но Юлька заупрямилась, закапризничала - она, в конце концов, не свинья, чтобы лопать помои! - и решила пожаловаться хозяину и показать суп. Но прежде нужно было узнать у Валечки, как по-немецки "червь". Услышав о червях, не по-немецки экспансивная подруга закричала:
- Не может быть!
И бросилась к поварихе:
- Ты чем кормишь русских девочек?
Глянула - а мясо все покрыто червями. В ужасе Вальтроут опрокинула вылила на землю всю большую кастрюлю и бросилась к отцу.
Больше этого не повторялось. Но вот только работать на заводе после того, как Валечка подтянулась по математике и занятия прекратились, оказалось совсем непросто. Вмешалась любовь.
В то время в Германии шла тотальная мобилизация: в армию брали с 16 лет. И как-то Вальтроут пожаловалась на занятиях русской подруге, что родители ее запирают на ключ, не разрешая встречаться с мальчиком, который ей нравится. А он - солдат - и только что приехал на несколько дней с фронта. И Юля предложила:
- Напиши записку, я передам.
Так Юля впервые стала наперсницей хозяйской дочери: относила письма и устраивала влюбленным свидания. Отчаянная ростовская девчонка, она ничего не боялась. Девушки хорошо понимали друг друга: почти ровесницы, еще не знающие ни вражды, ни ненависти... Их не смогла разделить даже война. Позже, в Варбурге, история повторилась с удивительной точностью.
Но хозяин быстро узнал обо всем и запретил дочери видеться с Юлей. Она слышала, как хозяин спросил у дочери:
- Почему ты так часто бегаешь к русским? Что тебя там так интересует? Это непонятно...
Вальтроут ничего не ответила, но прибегать стала все реже и реже. А запирать ее стали все чаще и чаще... Тогда "учительнице" пришлось вернуться на завод. И на нее сразу стали обрушиваться неприятности несчастья одно за другим.
Одна из девушек, работающих на прессе, по неосторожности осталась без двух пальцев. Поэтому бесстрашная Юля категорически отказалась замещать подругу, попавшую в больницу. Обозлившись на Юлю, мастер поставил ее на электросварку. Обучал русскую он всего один день. Разве этого достаточно? Но хитрый немец заявил, что русская очень сообразительная, хорошо знает математику, может учить, раз так быстро помогла хозяйской дочери, а значит, одного дня для этой девушки вполне достаточно.
Все детали, впервые сваренные Юлей самостоятельно, оказались бракованными - 4 ящика.
В ответ на ругань мастера Юля моментально надерзила. Она не умела молчать и за словом в карман никогда не обращалась. Никогда не искала. Заявила заодно, что получает слишком мало: 20 марок в месяц. На других заводах платят больше. И тогда мастер сильно несколько раз ударил ее по рукам металлическим прутом. Как потом болели пальцы! Очевидно, переломанные. Но теперь очень непросто обратиться за помощью к Вальтроут... Ведь Валечка наверняка выручила бы ее из беды, придумала бы что-нибудь.
В довершение всех несчастий и бед Юлю подкараулил у лестницы надзиратель и начал тискать. Перестал выручать спасительный раньше платок... Да и осмелевшая Юля надевала его теперь довольно редко, только когда уходила на воскресенья. И она ответила по-русски - довольно крепкими кулаками. Хотя для этого пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не закричать от боли. Теперь оставался один выход: бежать. И ей уже не могла помочь Валечка, запертая на ключ.
Юлька быстро договорилась с русской девчонкой Марией - вдвоем не так страшно. Сбежали они очень легко, их никто особенно не охранял, никто за ними особенно не следил: очевидно, хозяин считал был уверен, что бежать им некуда и незачем. Это рискованный и бредовый шаг: в дороге погибнуть легче легкого легче всего погибнут запросто.
Но Юля всегда была безрассудна и никогда не прощала спускала не терпела никаких несправедливостей. Знаменитым русским терпением она не обладала. И сбежала, не забыв прихватить с собой свой пресловутый стакан. Она берегла и берегла его с маниакальным упорством, как единственный предмет, оставшийся на память о доме. Ухитрилась не разбить.
Тот любимый стакан отобрали у Юли уже во Франкфурте-на-Майне, в тюрьме. Значительно позже.
Сначала они с Машей шли вдвоем, потом к ним присоединились еще три русских девушки. Попрошайничали. Ночами было холодно, от голода болели животы, страшно хотелось вымыться хотя бы раз... Свои роскошные косы Юле удавалось расчесывать так редко, что волосы могли скоро превратиться в сплошной комок. Случайные спутницы где-то отстали... Юля не обратила на них никакого внимания: она вся была поглощена сосредоточена на одной мысли: выжить, попасть домой, увидеть маму...
Именно тогда Юля стала называть себя Нэлой, а Марию - Эммой. Так было проще и понятнее. И не стесняясь, несмотря на хорошее знание немецкого, объявляла со свойственной ей смелостью только по-русски:
- Я русская! Хочу домой! А есть нечего...
Немцы подавали охотно. Жалели пленных и врагов в них не видели. Зачем простым людям война? Это Юлька уже очень хорошо поняла и усвоила.
Один случай ей запомнился особенно хорошо: она зашла в магазин, где уже как-то была, и хозяйка которого прекрасно накормила девушку. И вдруг сегодня с грубым криком выгнала, ничего не дав. Юля шла по улице и плакала от обиды. Неожиданно девушку догнал мальчик, сын хозяйки:
- Эй, русь, на, ешь, только уходи отсюда! Следят!
И сунул булочку... Наступал 43-й год.
Так дошли до Варбурга, где устроились работать. Юля нанялась к довольно богатым людям: маленький ресторан, гостиница, колбасный магазинчик. Юля мыла свиней. В четырехэтажном подвале. Опять аккуратно, чисто, можно мыться, свежее белье... И снова, как и прежде, подружилась с хозяйской дочкой Каролиной.
Но снова, как рок, преследующий Юлю на пути по Германии, объявилась любовь. Бесхитростная, искренняя Каролина, быстро моментально мгновенно доверившаяся Нэле, доверила выдала ей открыла ей все свои секреты. Да и секрет-то был только всего лишь один - Ганс! Какой еще может быть у шестнадцатилетней девушки? Нэле-Юльке хотелось помочь Каролине, влюбленной в Ганса. Он не нравился хозяйке, и та категорически запретила дочери видеться с ним, когда Ганс ненадолго возвращался с фронта. Нэла с Каролиной разработали целую систему условных знаков: например, отсутствие в доме хозяйки символизировал кувшин на окне.
Позже, конечно, мать Каролины обо всем догадалась, разбила ни в чем не повинный кувшин и избила Нэлу. Это был единственный случай, когда хозяйка набросилась на прислугу с кулаками. Украдкой от матери Каролина пришла на следующий день к Нэле, принесла батон колбасы и виновато объяснила:
- Мама очень переживает сейчас, прости ее... От брата с фронта уже пять месяцев нет писем...
В Варбурге Юлька неожиданно встретила небритого: он подошел к ней на улице, когда она мыла из шланга асфальт возле дома. Улыбнулся, приветственно махнул рукой... Постоял, помолчал, спросил:
- А где же стакан? Ты по-прежнему его бережешь?
И исчез так же таинственно, как и появился...Юля недоумевала: почему он не произнес не сказал ни слова, кроме как о стакане, не рассказал, что делает, чем занимается, как сюда попал, ни о чем не спросил Юлю, кроме как о стакане?..
Небритый появлялся еще пару раз, молча стоял рядом, улыбаясь, и снова исчезал пропадал. Он был такой же, как и год назад, но одет был довольно чисто, не выглядел голодающим... Наверное, он приходил и позже, но Юльки больше на нашел: ее вскоре арестовали вместе с Марией. Причиной ареста Юля сначала считала взрыв на вокзале. Знакомые поляки дали ей какую-то коробочку и попросили "забыть" на рельсах. Она ни о чем не спрашивала... Чуть позже в воздух взлетело четыре состава. Но немцы, как выяснилось, не подозревали о том, чьих рук это дело: иначе в живых Юле бы не остаться. Все оказалось проще и страшнее: донесли двое русских мужчин, стоявшие в очереди за хлебом вместе с Нэлой и Эммой. Девушки доверчиво рассказали соотечественникам выдуманную ими на всякий случай версию: якобы их угнали из Винницы, а они сбежали из эшелона. Хорошо еще, что не поведали всей правды...
Мать Каролины сопротивлялась аресту русских пленных, кричала на гестаповцев, не стесняясь в выражениях, но сделать ничего не могла.
Из тюрьмы во Франкфурте-на-Майне Юля писала Каролине. Подруга прислала ей посылку и только одно коротенькое письмо с сообщением: и Ганс, и брат Каролины погибли на русском фронте... Больше писем не было, хотя Нэла их очень ждала.
Она настойчиво уверяла, что доносчики соврали, что она приехала в Германию добровольно, потому что немцы - хорошие люди. В гестапо им выбили все зубы: и Юле, и Марии. И, с удивлением осмотрев его, зачем-то отобрали стакан. Вероятно, решили, что вещь опасная, осколками можно запросто порезать надзирателя...
Суд вынес решение - четыре месяца штрафлагеря. Работали под Франкфуртом-на-Майне: обрезали ветки на стволах срубленных деревьев и готовили маскировку из связанных вместе бревен. Только связывали девушки стволы плохо, небрежно, чтобы маскировка потом рассыпались... Затем - военный завод, где Юле особенно запомнился один немолодой немец, похожий на небритого. Он постоянно, незаметно для других, подкармливал русских девушек: то конфетку сунет, то кусочек хлеба...
В феврале 45-го, когда начались сильные бомбежки, пленных погнали в Баден-Баден. По дороге Юля с подружками снова убежала - ей не привыкать. Попала в американский лагерь, откуда пленных после победы передали русским. Фильтровочные комиссии - одна, вторая... Воинская часть под Берлином, где Юля жила несколько месяцев - шила в мастерской для советской армии. Жили словно в тюрьме, под строгой охраной. Девчонок точно так же, как немцы во Львове, насиловали, только уже свои. Помогал и прятал девчат от пьяных офицеров добрый закройщик дядя Гриша. Он спас один раз и Юлю, которая плохо прострочила брюки какому-то капитану. Капитан вскочил на лошадь, и брюки на нем разорвались... В гневе ворвавшись с криком в мастерскую, капитан требовал привести Юлю, но дядя Гриша сказал, что ее сегодня не будет. Тогда капитан яростно начал бить хлыстом по лицу дядю Гришу... Юлька сидела в крохотной коморке в самом далеком углу мастерской и плакала навзрыд...
Возвращение в Ростов тоже радости не принесло. Отец - заместитель главного бухгалтера завода "Россельмаш" - умер, мать после исчезновения Юли помешалась... За младшими братом и сестрой следить было некому. Мальчик пропал без вести... Учиться Юле, как бывшей пленной, не разрешили. И выгнали вместе с сестрой из квартиры - жили в сарае.
Юля работала на стройке, потом на заводе. Шила на продажу. И как-то - тоже на рынке - встретила небритого... Увидев Юлю, он остановился и привычно заулыбался... Жизнь брала свое.
- А где же стакан? - спросил он. - Неужели тоже вернулся к себе на родину?
И Юлька неожиданно заплакала, вспомнив сразу все: умерших отца и мать, пропавшего брата, Валечку и Каролину, дороги Германии, тюрьму и лагерь...
Небритый смущенно топтался рядом.
- Прости, - сказал он. - Я не знал не думал, что это так больно... Шутить, видно, тоже надо уметь. Я не умею...
Юлька привязалась к нему, как к последней своей надежде, как к единственному родному человеку, желающему ей добра... К единственному свидетелю ее счастья - ведь она была счастлива просто потому, что человек в шестнадцать лет счастлив всегда, хотя бы потому, что ему шестнадцать. Она не спрашивала, сколько ему лет, где он работает и как провел годы в плену...
Она вышла за него замуж, родились сын и дочь. Только вот ни нормального жилья, ни хорошей работы получить семья не могла: несмываемым пятном оказался плен... Поэтому постоянно приходилось кочевать с места на место, из города в город. С маленькими детьми и с младшей сестрой Юли.
А она долгие годы мечтала еще раз побывать в Германии, увидеть знакомые города и села. И найти подруг юности Каролину и Вальтроут... И еще стакан, посмеивался муж. Но это беззлобно. Она иногда говорила детям, что любит Германию даже больше, чем Россию. И это понятно: лучшие свои годы, годы молодости, она провела прошли там. А что может быть лучше молодости самой по себе?
Дети ей не верили: как можно стремиться туда, где сидел в тюрьме? Они еще мало что понимали.
Но съездить в Германию бывшей Нэле так и не удалось. Да и разве найдешь там теперь тех, кого по сей день хранит память...