Сначала - довольно известный театральный критик, поклонник Щепкина и Мочалова, позже - цензор Московского цензурного комитета, а затем - его председатель. Но вдруг неожиданности - написанный им и опубликованный фельетон вызвал негодование властей, допущенная к выходу в свет сатирическая баллада И. Проташинского признана крамольной. И - немедленное отстранение от цензорских обязанностей.
Следом небольшой и на редкость удачный в качестве дебюта очерк "Буран", появившийся в альманахе "Денница" - и пять лет административной работы в Константиновском землемерном училище, преобразованном вскоре в Межевой институт. Лишь в середине 40-х годов прошлого века началась собственно литературная деятельность, а расцвет творчества Сергея Тимофеевича Аксакова пришелся на 50-e годы, когда ему уже пошел шестой десяток.
Пути Господни неисповедимы...
Многие в этом возрасте обращаются к мемуарам, что особенно характерно для недавних десятилетий. Очевидно, наступает момент, когда память слишком часто возвращается, постоянно прокручивает сценки и эпизоды детства и юности, ностальгически воскрешая образы еще молодых родителей, заботливых бабушек и дедушек, братьев и сестер...
Может быть, это закономерность, почти неизбежность, проистекающая из природного, порой неосознанного желания, внезапно возникшей настойчивой потребности сохранить ценности собственной жизни, донести ее святыни до других на бумаге... Во всяком случае, мемуарная литература становится иногда чересчур навязчивой в своем количестве: писать мемуары стали почти все, даже те, кто и пера в руках никогда не держал. Такие зато держат литературных наемников в качестве живой клавиатуры. Но это ныне.
В середине прошлого века писали сами, а выбор жанра диктовался не переоценкой своей личности, а исключительно сердечной привязанностью, любовью и идеалами.
"Семейная хроника" Сергея Аксакова, над которой он работал около пятнадцати лет, - первая часть его своеобразной мемуарной трилогии (вторая часть - "Детские годы Багрова- внука", третья - "Вспоминания"). В те времена до моды на мемуары было куда как далеко, поэтому Тургенев уговаривал Аксакова (кстати, и Герцен тоже) продолжать разрабатывать именно этот литературный жанр, не свернуть с выбранной стези.
Значение Аксакова - мемуариста, прозаика, критика - высоко оценивали современники, но позже его творческое наследие оказалось недооцененным. Имя и дарование Аксакова - словно несколько запоздалые ростки - будто скрылись в тени крон уже давно шумящих вершинами раскидистых деревьев, заслонились могучими и общепризнанными талантами и авторитетами русской прозы, звучными и громкими именами, что были и остались на слуху. Но и поздно расцветающие и долго не плодоносящие деревья часто рвутся вверх с неменьшей силой, чем обогнавшие их собратья. У каждого своя судьба.
Начиная в столь зрелые годы путь в литературе, Аксаков, думается, неслучайно обратился к родословной собственной семьи и воссоздал ее по сохранившимся воспоминаниям и преданиям, восстановил по тем крупицам, что помнил сам и смог найти у других. Он изменил фамилию Аксаковых на Багровых и отказался от привычного и простого семейного бытоописания, выросшего у прозаика до уровня подлинного художественного произведения, в котором автору удалось добиться истинности обобщений и создать типичные образы и картины нравов того века. Умудренный жизненным опытом, Аксаков показал бесспорное влияние времени, формирующего характеры, времени страшного, разрушающего личность, индивидуальность.
История развития Руси таит в себе немало тягостных откровений. Одно из них - крепостное право, подлинной правды о котором, очевидно, мы не знаем до сих пор. Возможность существования крепостных и вполне естественная, словно неоспоримая зависимость одних людей от других, подчиненность на одном полюсе и почти не ограниченная власть - на другом (о границах этой власти мы как раз и не очень наслышаны)... Все это порождало уродливые натуры, отливало природные способности, силу и своеобразие в столь дикие, нелепые формы, что, наверное, даже сама история, дама с характером, и та могла не раз сильно подивиться. Сродни крепостной зависимости - домострой на Руси, именно эту параллель четко подметил и выделил Аксаков в "Семейной хронике".
Власть над людьми редко проходит для получившего ее человека бесследно. Чаще он превращается либо в Багрова-старшего - лучший вариант, либо в Куролесова - худший.
Аксаков вспоминал и описывал живых людей, а значит - сложных, противоречивых, сочетающих в себе чересчур контрастные черты, казалось бы, взаимоисключающие. Но лишь в таком взаимодействии противоположностей рождается человек, лишь так создается реальный образ.
Необузданный в ярости и страшный в гневе, скорый на расправу и тяжелый на руку Степан Михайлович Багров, которого панически боялись всю жизнь жена и дети, "был так умен, несмотря на то, что не получил никакого образования, так тонко понимал, несмотря на то, что, выражался грубо, по-топорному..."
Багров-дед всегда чувствовал человеческую душу, в каждом без ошибки распознавал и угадывал суть, отличал правду от лжи, и его нельзя было обмануть ни хорошими манерами, ни ласковым обхождением. Но его самобытная, богато одаренная от природы натура изначально извращена отсутствием всякого воспитания и образования, укладом и образом жизни, возможностью распоряжаться и властвовать, властвовать и распоряжаться...
Степан Михайлович способен любить: неслучайно он так искренне привязан к двоюродной сестре и к невестке. Но чувство это, как и все остальные, сохранилось в нем едва осмысленным, почти инстинктивным, на самом начальном уровне развития. Всему нужно учить: в том числе, и любви.
Герои Аксакова, увы, не проходят никакой духовной школы, а потому почти все, за редчайшим исключением, лишены главного: умения сопереживать и осознавать себя такой же личностью, как рядом живущий.
Вот основная проблема Аксаковских героев: они не знают, что такое человек, что он из себя представляет и что должен представлять. 0ни не ведают, что творят, не задумываясь или просто не подозревая о свободе выбора и саморазвитии, не помышляя о нормальном человеческом взаимопонимании и общении. Взаимоотношения построены у них лишь на страхе и ярости - господствующих и самодовлеющих - а вовсе не на уважении и доброте. Они не понимают, что это такое - помощь другому, зато хорошо усвоили ремесло хитрости, лести, обмана и могут оскорблять, доносить и губить человека не задумываясь. Искажение нравственных основ и смешение всех моральных принципов - вот что подмечает и наблюдает Аксаков.
Русь подготовила отличную почву для извращенных характеров, подобных Куролесову, не только не знающего меры и удержу в издевательствах над людьми, попойках и кутежах, но просто видевшего в них единственное свое и подлинное наслаждение, без которого и жизнь не мила.
Однако Аксаков не сатирик и цель его - не пороки и их искоренение. В спокойном, плавном, неторопливом Аксаковском описании семейной жизни Багровых и страшный Куролесов, казалось бы, достаточно однозначный в садистской жестокости, получается человеком не столь односторонним.
Прозаик предельно точен в границах жанра и обращается к крестьянской памяти о Куролесове: оказывается, старики сохранили о его порядках и умении вести хозяйство - а умение это действительно существовало - хорошие воспоминания. Их не вытеснили даже достаточно живые и яркие картины зверств помещика, да и сам Багров-старший, ненавидя Куролесова, говорил, что "дворовые все негодяи" и что приучать работать их и крестьян, может быть, Куролесов и стал чересчур круто, но, в сущности, правильно.
Двойственность человеческой природы, неоднозначность, неодномерность характеров - основа "Семейной хроники" Аксакова, и поэтому его книги, не только вышеназванная, вправе занять высокое место в русской литературе. Проза Аксакова афористична, и взгляд часто останавливается, возвращается к уже прочитанной фразе, чтобы еще раз оценить и запомнить ее простую и лаконичную мудрость, прозвучавшую современно и точно.
"Но человек - заклятый и торжествующий изменитель лица природы!", - горько заметил Аксаков, рассказывая о гибели под влиянием человека прекрасных Моховых озер и берущей из них истоки речки Майны.
"Отвратительное оружие намеков и обиняков, выгнанное образованностью в общество мещан, горничных и лакеев, было тогда оружием страшным и общеупотребительным в домах деревенских помещиков, по большей части весьма близких с своей прислугой и нравами и образованием. Да еще правду ли я сказал, что оно выгнано? Не живет ли оно и теперь между нас, сокрытое под другими, более приличными, более искусственными формами?"
Как справедливы слова писателя, жившего свыше века назад...
Обладая не только большим жизненным опытом, но и легким стилем, языком, отточенным до удивительной неожиданности сравнений и метафор, Аксаков на каждом шагу буквально одаривает читателя.
"В обстоятельствах исключительных, в событиях важных идет одна крупная монета, а ежедневные расходы жизни спокойной по большей части уплачиваются мелочью".
"...небольшое же круглое лицо красно, как уголь".
И это при нашем вечном стандарте: уголь - черный, а если раскаленный, горячий?
"...я бы не дал на тебя ветру венуть и порошинке сесть"...
Какая неподдельная и стилистически необычная ласка!
Старавшийся во всем остаться беспристрастным и верным истине, Аксаков возродил память, чтобы даровать ей вечность и с ее помощью обратиться к будущему, которое должно и обязано знать правду. Правду о тех, кто жил и нес в себе вековые и неизменные черты времени, подвластные лишь ему одному.
"...мои светлые и темные образы, - писал он, - мои добрые и недобрые люди, или, лучше сказать, образы, в которых есть и светлые и темные стороны, люди, в которых есть и доброе и худое! Вы не великие герои, не громкие личности;... но вы были люди, и ваша внешняя и внутренняя жизнь так же исполнена поэзии, так же любопытна и поучительна для нас, как мы и наша жизнь, в свою очередь, будем любопытны и поучительны для потомков. ... Да не оскорбится же никогда память ваша никаким пристрастным судом, никаким легкомысленным словом!"