Двоюродный дед - душевнобольной, отец - чересчур неуравновешенный, мнительный, невыносимый для окружающих человек, мать вскоре после рождения будущего поэта сошла с ума, тяжким нервным расстройством страдала сестра Александра... Болезнь не просто грозила, она оказалась неизбежной. И последние двадцать лет жизни в родной Вологде, где поэт родился, Константин Батюшков провел в неком забытьи.
В 1810 он пророчески писал Гнедичу: "Если я проживу еще десять лет, я сойду с ума...". И эти десять лет Господь ему даровал. Как и множество испытаний. Грянувшая Отечественная война оставила в душе Батюшкова тяжелые следы. Заставила переосмыслить жизнь и свои идеалы.
"Ужасные поступки вандалов или французов в Москве и ее окрестностях, - писал он, - поступки, беспримерные и в самой истории, вовсе расстроили мою маленькую философию и поссорили меня с человечеством".
В послании "К Дашкову" от тринадцатого года поэт категорически отказался от прежней тематики до тех пор, "...пока на поле чести/За древний град моих отцов/Не понесу я в жертву мести/И жизнь, и к родине любовь".
Константин Николаевич участвовал в заграничном походе русской армии против Наполеона и в сражениях. Впечатлений о войне - множество. И, конечно, рождаются стихотворения - "Пленный", "На развалинах замка в Швеции", "Переход через Рейн", очерки в прозе "Воспоминание мест, сражений и путешествий", "Путешествие в замок Сирей". Поэту удалось добиться безусловности и точности изображения войны, передать ее дух и дух эпохи, мироощущение и настроение русского солдата.
Первая книга Батюшкова "Опыты в стихах и прозе", вышедшая в 1817 году, осталась единственной, хотя имела огромный успех - к Батюшкову пришла слава первого поэта России. Но дальше... Он пишет все меньше и реже, и совсем не то, чего от него ждут. Отказывается от сатир и эпиграмм. Зато в творчестве появляются философские и религиозные размышления.
Мой дух! доверенность к творцу!
Мужайся; будь в терпенье камень.
Не он ли к лучшему концу
Меня провел сквозь бранный пламень?
На поле смерти - Чья рука
Меня таинственно спасала,
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?
("Надежда", 1815).
На вопрос одного из друзей, что написал он нового, Константин Николаевич ответил: "Что писать мне и что говорить о стихах моих? Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди, узнай теперь, что в нем было!"
Но, несмотря на собственную, весьма жесткую оценку, Батюшков - это рубеж между Державиным и Карамзиным, с одной стороны, и Пушкиным, с другой. Пушкин называл его своим учителем, счастливым сподвижником Ломоносова, сделавшим для русского языка то же самое, что Петрарка для итальянского. Белинский писал: "Страстность составляет душу поэзии Батюшкова, а страстное упоение любви - ее пафос... Чувство, одушевляющее Батюшкова, всегда органически жизненно...".
Сущность его творчества полнее всего раскрылась в элегиях. В них отразилась мировая скорбь, смешанная с личными тяжелыми переживаниями.
О, память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милый, незабвенный
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой - любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.
("Мой гений", 1815).
Жанр элегии отличает дистих - строфа, состоящая из двух строк. Дистих обычно воплощал глубокие житейские и философские наблюдения, вызывающие размышления. Известны дистихи Гете и Шиллера, Пушкина, Дельвига, Брюсова...
Элегия всегда грустна и зародилась в античной поэзии, а потому Батюшков знал ее прекрасно. Петрарка, Ариост и Тассо, особенно последний, были любимыми поэтами Константина Николаевича. Переложения и переводы римского поэта Тибулла, вольные переводы греческих поэтов и стихи Батюшкова... Все они - неизменно музыкальны, напевны, богаты звуками, так как для поэта другие языки стали родными и близкими.
В новоевропейской поэзии элегия сохранила прежние черты: интимность, мотивы разочарования, несчастной любви, одиночества, бренности земного бытия. Это классический жанр сентиментализма и романтизма. У Батюшкова - целый цикл элегий. И почти в каждой - горькое предвидение своей злосчастной судьбы.
Нет, нет! Мне бремя жизнь! Что в ней без упованья?
Украсить жребий твой
Любви и дружества прочнейшими цветами,
Всем жертвовать тебе, гордиться лишь тобой,
Блаженством дней твоих и милыми очами,
Признательность твою и счастье находить
В речах, в улыбке, в каждом взоре,
Мир, славу, суеты протекшие и горе,
Все, все у ног твоих, как тяжкий сон, забыть!
Что в жизни без тебя? Что в ней без упованья,
Без дружбы, без любви - без идолов моих?..
И муза, сетуя, без них
Светильник гасит дарованья.
("Я чувствую, мой дар в поэзии погас...", 1815).
Эта элегия была написана после тяжко пережитой влюбленности в Анну Фурман, воспитанницу семьи Олениных. Любовь закончилась нервным обострением. В едва завязавшемся романе Батюшков держался пассивно и нерешительно, чего-то страшился. Своего чувства? Отказа? По собственному решению он "запретил быть" этой любви, впрочем, все равно оставшейся неразделенной. И уже не мог избавиться от навязчивой русской хандры.
Обострение дремавшей болезни началось в двадцать первом году. Психиатрия того времени особыми успехами не отличалась. Несколько попыток наложить на себя руки... Четырехлетнее лечение в психиатрической клинике в Германии, куда поэта отвез Жуковский, человек необыкновенный - добрый, отзывчивый, бескорыстный и не умеющий завидовать.
Но лечение бесполезно... Бред и галлюцинации... Периоды ремиссии... Тогда поэт рисовал, лепил фигурки из воска. И твердил, что хочет домой, в Россию. Консилиум немецких врачей признал его болезнь неизлечимой. И летом двадцать восьмого года немецкий врач Антон Дитрих привез Батюшкова в Москву.
"Несчастный живет в согласии лишь с Небесами, - писал Дитрих. - Объявил, что он сын Бога, и называет себя "Константин Бог"".
Через два года поэт простудился и - воспаление легких. В те времена это был приговор - без антибиотиков, до которых было еще далеко, умирали практически все заболевшие. В доме Батюшкова собрались друзья, отслужили всенощную. Приехал и Пушкин, но Константин Николаевич не узнал его - он уже никого не узнавал. Под впечатлением увиденного Александр Сергеевич написал знаменитое стихотворение "Не дай мне Бог сойти с ума...",
Однако Господь даровал Батюшкову жизнь - кризис миновал. Но в психическом отношении, разумеется, ничего не изменилось. Душа безумствовала по-прежнему в спасенном Господом теле.
Позже, в Вологде, болезнь немного ослабела. Поэт много читал и снова рисовал. Достиг и здесь немалых успехов. А умер от тифа в шестьдесят восемь лет, пережив многих современников - и Гнедича, и Жуковского, и Пушкина. Закончилось бремя жизни...