Сложности и неровности пути любого творческого человека всегда предопределены степенью его одаренности, мерой озаренности и таланта. И странность и необычность дороги великой личности - будь то поэт, музыкант или физик - запрограммированы судьбой, входят в правила игры, которую каждый из нас, вольно или невольно, ведет на грешной Земле. До поры до времени. Впрочем слово "игра" не слишком подходит для Блока, отнюдь не склонного к ней в самых разных ее проявлениях, не способного ни на какую борьбу и вынужденного жить по обстоятельствам. Вероятно, это лучше всего, хотя кто знает, что лучше, а что хуже... Сложилось - значит сложилось.
Творческий путь Блока, во многом необъяснимый, неоднозначный, неповторимый, как и поэтическая суть Александра Александровича, проследить интересно хотя бы потому, что это еще одна попытка - не более, чем попытка - разобраться в сложностях и терзаниях души поэта. Подчас кажется (и не без оснований), что Блок должен был остаться в рядах символистов до конца. Не остался - в чем причина? Неужели его самого больше не пленяли удивительно звучавшие интонации, не повторяющие ни одну из привычных и общепризнанных? Неужели перестали завораживать манящие поэтические образы, получившие столь четкую, завершенную, и, кажется, единственно возможную форму. Впрочем, о форме споров немало, в частности, о многозначности и неясности символических образов, их размытости и условности, где намек - обязательность, словно силуэт города за плачущим от дождя стеклом. Такая туманность Блоку, как и всем символистам, давала простор воображению, восприятию, мышлению.
И это - одно из основных и очевидных достоинств символистов: безграничная возможность фантазии, своей и читательской, неординарность постижения мира путем его осмысления с помощью символов. Здесь нельзя точно доказать, что хотел выразить поэт, что мечтал донести до нас. Скорее всего, символист пробует путем определенных ассоциаций отнюдь не наводить на путь истинный, не декларировать и заявлять, а дать простор чужим мыслям и душам, отталкиваясь от собственных раздумий и чувств.
Они звучат, они ликуют,
Не уставая никогда,
Они победу торжествуют,
Они блаженны навсегда.
Конкретика символов неконкретна и не может быть иной. Однако частичная безусловность мотивов (здесь: мотив отчуждения от мира человеческого и мотив единения с природой - типичные для романтиков) позволяет читателю настроиться на определенный лад и, в соответствии с интонацией, построить в воображении свою картину жизни, равно как и воссоздать духовный мир поэта.
Сумерки, сумерки вешние,
Хладные волны у ног,
В сердце - надежды нездешние,
Волны бегут на песок.
Взгляд - и нечто... Что именно? Это вопрос к читательскому восприятию, но отнюдь не к авторскому предмету изображения. Несомненное сходство с романтизмом, по сей день не желающим покидать современную литературу, заставляет задуматься о том, сколь правомерно было узаконенное название нового литературного направления. Символизм - тоскующий, разочарованный, мечтательный, неопределенно-загадочный - по сути дела просто повторил главные мотивы романтизма и развил их, но не заложил иных основ и не принес с собой новизны и неожиданности. Условность названая, не более того, но это уже вопросы литературоведения.
Классическая, хрестоматийная "Незнакомка" Блока уже сочетала в себе с полнейшей очевидностью черты уходящего из его творчества символизма с деталями идущего на смену реализма.
И странной близостью закованный,
Смотрю на темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Ко времени создания "Незнакомки" написана не менее знаменитая "Фабрика", где впервые зазвучали новые для Блока интонации, появился иной для него голос, возникла неожиданная тема. Пожалуй, именно "Фабрика" стала основой последующих метаморфоз поэта.
В соседнем доме окна жолты.
По вечерам - по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.
..................................
Я слышу все с моей вершины:
Он медным голосом зовет
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.
Стремился ли поэт к однозначности, одномерности, однозвучности своей лирики или жизнь вынуждала его искать единственно приемлемое решение, сказать трудно. Скорее всего, жизнь подтолкнула к этому стремлению, заложила его в подсознание - и родилась поэма "Двенадцать".
Именно она - критическая точка отсчета на поэтическом пути Блока, именно она вызвала наибольшее количество споров, различных толкований, именно она кого-то смущала, кого-то возмущала, кого-то восхищала... Но чаще всего ставила в тупик, так как новый облик поэта абсолютно не соответствовал прежнему, опрокидывал все устоявшиеся представления об авторе "Незнакомки", певце грез и мечтаний, заоблачных высей и потусторонних далей. Впрочем, это не совсем верно.
Блок и раньше сочетал в себе и в своем творчестве четкое осознание действительности и грядущего на Земле с мистикой и призрачностью окружающего его мира. Четкий и одновременно размытый мир, всегда присутствовавший в поэзии Блока, теперь, с появлением поэмы "Двенадцать", стал еще более неясным, как ни парадоксально.
Прежде всего, определилась (на первый взгляд) авторская позиция, созрели и оформились идеи, образы, герои, строки зазвучали в чеканном жестком маршевом ритме... Во-вторых, появился относительно конкретный сюжет с достаточно ясными развитием и концовкой. И вот тут начинается еще одна очередная загадка Блока, которую, очевидно, теперь уже не разгадать: мы можем только выдвигать различные предположения.
Идеально выстроенная и безупречно решенная поэма со столь, казалось бы, единственной и однозначной, безусловной интерпретацией неожиданно получает двойной (тройной? или более того?) смысл, становится вдруг загадочной и почти мистической, каковым, в сущности, было все творчество Блока. И дело всего лишь в одной, но весьма значительной детали: впереди двенадцати красноармейцев (апостолов?) по желанию поэта "нежной поступью надвьюжной" и "в белом венчике из роз" идет Христос. И мы приходим к тому, от чего начинали: к тайне Блока, назовем мы его символистом или реалистом, суть от этого не изменится. И кровавый флаг поэт тоже вручил Христу. Как объяснить сие? Как истолковать? Святое - в руки святому из святых? Правое дело в надежных руках? Вот, и стиль уже появился вполне реалистический. Нет, не получается.
Почему же красноармейцы - да пусть хоть дюжина! - оказались верующими? И как революционно настроенному поэту могло придти такое в голову в начале 1918 года в заснеженном, завьюженном Петрограде? Что это было? Кризис веры самого поэта? Полнейшая переоценка ценностей? Или, наоборот, новая и последняя отчаянная попытка вернуться к прежнему самосознанию, оставшись на новых путях - путях реализма?
Но как же тогда:
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
...И идут без имени святого
Все двенадцать - вдаль.
И Христос - впереди? Не названный по имен? Не опознанный? Не признанный? Вероятно, так. Во всяком случае, мы имеем право предположить, что Блок, прекрасно понимающий действительность и ориентирующийся в ситуации, никак не мог сделать красноармейцев верующими, но соединил их железную мерную поступь с невидимым и единственно желанным для себя именем, соединив несоединимое, создал странный, парадоксальный симбиоз, разъединительный синтез... Результат был поистине плачевен.
Нет, имени Блока в веках не может повредить никто и ничто. Напротив, любые чудаковатости лишь привносят дополнительные элементы пристального внимания, интереса и привлекательности. Но поэма, безусловно, не могла быть безоговорочно принята ни новыми идеологами и их последователями, ни поклонниками поэзии Блока, ни, тем более, его друзьями-символистами, такими, как Мережковский, Гиппиус, Брюсов.
Впрочем, пути их к тому времени уже разошлись, и довольно далеко. К прошлому возврата не было. Вероятно, Блок полностью исчерпал возможности символизма, который - как утверждают многие, и не без основания - во многом пуст. Скрылись в очарованной дали незнакомка, Кармен, сгорели сусальные ангелы... И остались только "дети страшных лет России", которые, отвергая Христа и готовые на любые кровавые действия (ведь без креста!), не могли поверить в пророчество поэта, поставившего Иисуса впереди всех.
Что передумал поэт в те мгновения? Во что уверовал? Что Россия неизбежно придет к тому, от чего так стремилась уйти? Что она, в сущности, никогда от Христа и не уходила, не признаваясь себе в этом? Что подобный уход попросту невозможен, так как вера в Бога - суть крови (кровавый флаг) и плоти народной? Многие называли и продолжают называть поэму "Двенадцать" просто кощунственной. Особенно страшной, поскольку - итоговая. Они во многом правы, хотя бы потому, что после поэмы Блок оказался не в состоянии написать что-то еще. Поэзия кончилась... Но почему?
Вопросы, вопросы... Связанные с верой, идеологией, выбором пути, самоопределением... Тяжелые, безответные... Хотя не совсем. Поэт ответил на все сразу одной заключительной строфой стихотворения, написанного в 1915 году:
Кто бы ни звал - не хочу
На суетливую нежность
Я променять безнадежность -
И, замыкаясь, молчу.
Молчит, замкнувшись навсегда в своей безнадежности. И без конца говорит с нами своими творениями, оставаясь непонятым до конца и, вероятно, именно поэтому столь притягательным.
Уверяют, что в любви должна всегда оставаться тайна. Исчезнет тайна - исчезнет любовь. Эта пусть несложная, слегка примитивная, но аксиома распространяется и на поэтов. На поэзию. На весь поэтический мир, рожденный под покровом тайны и постоянного чуда.