Стояла редкая осень: теплая, с обессиливающими сине-желтыми полднями и тревожными шепчущими ночами, пересыпанными тихими долгими дождями и белыми ласковыми туманами. Отправились втроем: Кураковы - Люба и Виктор - и Женя. Алексей ехать отказался: он ценил сейчас каждый час, оставшийся до защиты диссертации, и с утра в воскресенье хотел сесть за работу в пустой молчаливой квартире. На вокзал торопились, подгоняли таксиста, и в результате приехали слишком рано: электричка еще не подошла.
Женя с удовольствием опустилась на влажную, темную от сырости скамейку и закурила. Она думала о том, что грибов в этом году полно, и привезет она домой с верхом две корзины, сварит суп и накормит Алешеньку жареными, а оставшиеся можно и насушить. Мысли были легкие, светлые, радостные. Солнце еще не вставало. Слабые его отблески мерцали где-то далеко, за железнодорожными путями. Люба подошла и села рядом. Виктор ушел за билетами.
Она не думала, что Женя согласится, так просто сказала, как говорят, увидев цыганку, но подруга повела себя очень странно: задумалась, напряглась, и вдруг встав, пошла к цыганам, не обращая ни на кого внимания, резко скомкав дорогостоящую сигарету. Казалось, сейчас в этом гадании - весь смысл ее жизни. Люба с удивлением пошла за Женей. Та прямо и смело подошла к одной из цыганок, немолодой и строгой на вид, протянула ей развернутую ладошку и попросила:
- Погадай!
Цыганка повернулась и уставилась на Женю.
- Я заплачу! - пообещала Женя. - Сколько скажете!
Цыганка взяла Женю за руку и молча повела куда-то в сторону, к заборам. Люба поплелась следом, ругая себя за дурацкое предложение.
- Женя, электричка... - тихо напомнила она.
- Не мешай, успеем! - отмахнулась Женя.
Она вся была погружена в предстоящее таинство и прямо светилась изнутри, вроде фонарика. Ее грело сейчас великое чувство веры. У забора цыганка остановилась и пристально всмотрелась в Женину ладонь.
- Красавица ты, а судьба у тебя трудная, - начала она, и Женя тут же по-бабьи, по-деревенски пригорюнилась. - Отвернулся он от тебя, вижу, отвернулся...
- Что?! - похолодев, прошептала Женя. - Как это отвернулся?! Другую, что ли, нашел? И кого только обольстить сумел со своей физиономией: скулы вроде металлоконструкций, под глазами мешки, бороденка чахлая! Да правду ли ты говоришь?
- Правду, красавица! - уверенно сказала цыганка. - Не сомневайся!
- Ах, вот оно что! - заполошно закричала Женя, до онемения перепугав Любу. - Вот, значит, какая там у Алешеньки диссертация! Ну, ничего, управу найдем, не на таких находили! Я быстренько в его фирму смотаюсь, меня там все знают! И секретарша шефа Люська моя знакомая! На прием к Николаю Афанасьевичу тут же пропустит! Я покажу Алешке, как меня за нос водить! Что он без меня может, убогенький! Ведь это я ему с помощью папы должности выбиваю, и друзей с умом выбираю, и тексты на компьютере набиваю, и шмотки по лучшим магазинам выискиваю! Сидишь всю жизнь с ним дома, чтобы рядом, чтобы близко, ни в кино, ни в театр! Тут недавно, ты подумай, Люба, в гостях у моих родителей он вдруг решил сам себе сахар в чай положить и спрашивает: "Женя, а сколько ложек ты мне всегда кладешь?" Мама от смеха из кухни выскочила! Говори дальше!
Цыганка смотрела бесстрастно, но некоторое удивление засквозило в ее черном неподвижном взгляде.
- Не горюй, красавица! - сказала она. - Другого человека встретишь, вижу я его! Любить он тебя будет, на руках носить, дочку ему родишь!
- Ой, мамочка! - простонала в ужасе Женя. - Какую дочку, что ты несешь? У меня же спираль стоит канадская! Неужели больше не действует?!
Цыганка вздрогнула и глянула на Женю с некоторым испугом.
- Почти сирота ты, вот что я тебе скажу! - заключила она, слегка придя в себя и вновь склоняясь над Жениной ладонью. - Не заботятся о тебе родители, а ты день и ночь беспокоишься об их здоровье!
- Твоя правда! - выдохнула Женя. - День и ночь о них думаю. А они, значит, уже позабыли о своем обещании подарить нам машину к Новому году? Хороши старички, ничего не скажешь! Слышишь, Любка, что на белом свете делается? Прямо жить после таких откровений не хочется!
- Нет, милая, жить ты будешь долго, жизнь твоя будет длинная, хорошая, болеть ничем никогда не будешь. Нет у тебя никаких болезней...
Это было последней каплей, переполнившей чашу Жениного терпения.
- Нет?! - застонала она и схватилась рукой за сердце. - Как нет?! А за что же тогда я без конца переплачиваю иглотерапевту, массажисту и невропатологу? И еще на путевки в санатории и пансионаты, как дура, каждое лето разоряюсь? Этот проклятый престижный дом отдыха "Чертова полянка"! Ну, спасибо тебе! Просветила меня, наконец, идиотку безмозглую! На, возьми! - и Женя швырнула цыганке пятьдесят рублей.
Но цыганка отбросила деньги гневным царским жестом.
- Почему я должна тебе гадать? - возопила она в ответ. - Ты сама все знаешь, сама обо всем наперед расскажешь и гадать можешь не хуже меня! Вон глаза у тебя ненормальные, посмотрись в зеркало! Еще к людям пристаешь, сумасшедшая! Разве таким, как ты, гадают?! Иди, откуда пришла, и не подходи никогда ко мне больше близко! Видеть тебя страшно, бояться тебя надо, ты беду можешь накликать, скаженная!
Полтинник Люба осторожно подобрала - чего же деньгами расшвыриваться? Словно ничего не видя и не слыша, Женя повернулась и устало, опустошенно побрела на перрон. Подходила электричка, грибная, мокрая, с прилипшими к дверям и окнам желтыми листьями.
- Зачем ты стала гадать? Что тебя потянуло, не понимаю, - торопливо говорила на ходу Люба. - И еще переживать из-за глупости. Да если бы все наши несчастья были такими! Неужели можно всерьез воспринимать вокзальный балаган? Ты что, действительно всему поверила?
- А это стандарт, - отозвалась Женя, не оборачиваясь. - Стандарт живущих...
За вокзалом медленно поднималось тихое, задумчивое солнце.