- А кто это с вами был? - Любопытная милая толстушка. - Такая беленькая девочка... Вы вместе гуляли.
Вообще-то, она не беленькая, а очень даже темненькая: черноглазая брюнетка. Но на ней белый костюмчик, и вся она светлая, воздушная... Я понимаю толстушку, которая не унимается.
- Вы, наверное, все уже о девочке знаете? А что у нее? Такая молоденькая...
Рассказывать не хочется, но ведь не отвяжется...
Оле двадцать пять лет. Первый раз попала в онкологию в девятнадцать. Только тогда операция была простая и легкая. Теперь все будет сложнее.
А мама Оли лежит на Каширке. Маме всего сорок с небольшим: она рано родила.
Я спросила Олю, почему не получилось лечь вместе, в одну больницу. Потому что здесь не занимаются кровью, у мамы - рак крови. У Оли - другой.
Ее здесь помнят даже медсестры: фамилия редкая. И эти два огромных черных глаза... Не забудешь.
А папы нет. Есть собачка Дарька.
Кто же теперь с ней гуляет?
Мальчик Андрей. Олин друг. Ему тоже двадцать пять. Он остался за старшего: у него на руках Оля, ее мама, песик, а дома - парализованный после инсульта отец и с трудом двигающаяся из-за артрита мать. Андрей один на всех. Он учится и работает. Он прекрасно умеет готовить, стирать, гладить, мыть полы и перестилать постели лежачим больным. Он ходит по магазинам. Он справится и никогда никого не бросит. Оля в нем уверена.
Она бодро звонит маме:
- Ты пьешь много? На химии надо пить. Ты чайник не забыла? Что читаешь? А спала хорошо?
Потом поворачивается ко мне:
- Я маме чайник с собой дала, маленький, иначе сложно. А так все с собой...
Хохочет. Вспоминает:
- Андрей - он надежный. Редкий. Мне повезло.
Я верю. И надеюсь. На ее везение. Хотя бы в этом случае.
У Галины из соседней палаты муж ушел в тот день, когда она принесла домой из поликлиники диагноз "рак".
Точно так же исчез гражданский муж у красавицы Маши. Она очаровательна даже лысая после химии. А в парике просто неотразима. Но так думаем только мы.
Толстушка слушает мой короткий рассказ об Оле и хватается за голову:
- У меня поднялось давление! Это ужасно, невозможно вынести!.. Зря вы мне рассказали...
Сама же просила!
И мчится к дежурной сестре мерить давление. Действительно поднялось.
Хотя в главном у милой толстушки все о"кей. У нее хорошие анализы, и ее скоро выпишут. И она будет только иногда вспоминать эту страшную онкологию и ложную тревогу. Или постарается забыть совсем. А Оля останется здесь.
Она читает. И слушает музыку. По щекам свисают провода наушников. Потом вынимает их, откладывает книгу:
- У меня насморк...
Это большая беда. С насморком тут не держат - потенциальная инфекция. Могут выписать, и тогда становись на очередь в клинику снова. Очередь длинная. Больных много. А откладывать операцию нельзя. Здесь всегда все срочно.
Я достаю оксолин и ватные палочки. Оля радостно хватается за них и щебечет:
- Я даже не знала такого средства! Поможет? Меня не выпишут?
Я безнадежно киваю. Все-таки еще надеюсь... Валентина, третья моя соседка по палате, тоже пытается верить в лучшее.
Но утром утихший вчера насморк просыпается снова. И с удвоенной силой. Оля не дожидается обхода и бросается к заведующему отделением: он оперировал ее в прошлый раз. Возвращается сникшая.
- Сказал, сейчас выпишет... А то я вас всех заражу...
- Мама, ты как? Пьешь воду? - это в мобильник.
И опять нам:
- Что мне теперь делать?! Я месяц ждала, пока будет место в больнице...
Черные глаза полны отчаяния.
- Сразу записываться на госпитализацию! - дружно отвечаем мы. - Прямо сегодня! Очередь идет быстро!
Знаем мы, как она идет...
У Оли безумные глаза. Болезнь шагает еще быстрее. Особенно в юном возрасте.
- У тебя что, уже метастазы?! - срываюсь я на прямой вопрос. - Много?! Где?
Оля молчит. И начинает складывать рюкзачок.
- Мама, я перезвоню... Ты как себя чувствуешь? Андрюша, я еду домой. Не-е, на время... У меня насморк. Ждешь? Угу... Твои в порядке? Ух ты! И что у тебя на обед?
У Андрея, судя по всему, все отлично, несмотря ни на что. Из чего делаются такие мальчики?.. Знать бы рецепт...
Я провожаю Олю до лифта. Всё отделение, благодаря компанейской толстушке, уже в курсе Олиной жизни: ей машут, ее обнимают, целуют... Она с силой отбивается:
- Вы что?! Сумасшедшие?! У меня грипп!
Возле лифта она вдруг утыкается мне в плечо и плачет. Какие можно найти слова в утешение... Я только безнадежно повторяю, что нужно сразу записаться в приемном отделении.
В лифт Оля входит не оглядываясь...
А потом я жалею, что не успела записать номер ее мобильного. И не могу уже ее найти.
И постоянно с тех пор думаю: как можем мы ныть и впадать в депрессии, какое имеем право проклинать свою жизнь, искренне считать ее непереносимо-тяжкой, если есть на свете Оля и ее мама, мальчик Андрей и его парализованные родители?! Я очень надеюсь, что они все ЕСТЬ на этом свете...
Большинству из нас далеко до их страданий и стойкости. К счастью и к несчастью...