Lib.ru : Лукьянов Андрей Валерьевич. В пути

Лукьянов Андрей Валерьевич
В пути

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Комментарии: 13, последний от 27/09/2022. © Copyright Лукьянов Андрей Валерьевич (lukyanovandrej@yandex.ru) Размещен: 22/06/2009, изменен: 04/02/2015. 52k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2	Оценка: *6.075** Ваша оценка:

А. Л.

В ПУТИ

-----------------------------------------------------------

КРУГОВАЯ ПОРУКА ПЛАНЕТ

Зачем круговою порукой планет

Связал меня страшный обзор телескопа,

И луч пониманья тревожно продет,

Сквозь всю мою жизнь, до второго потопа?

Ну что же за грех - растекаться пятном

Бесцветным на ткани воскресной и чистой,

Прислушиваясь, как поёт метроном

О смене событий размеренно-быстрой?

Мне нужен лишь верности хлеб голубой,

А свет пониманья - скала преткновенья!

Я грыз бы всю ночь камышиный прибой,

Купаясь у страха в торжественной пене...

80-82

В ЛЕСУ

Я с шеи ольхи не сорву талисмана

Из лунно-ленивой лианы луча.

Мне только деревья прошепчут: осанна!

Лишь ливень поверит, по стёклам стуча.

Малиной лесною обласкан - исколот,

Измолот на крыльях зелёных стрекоз,

Я не возвращусь в громыхающий город,

Покуда сомнение не улеглось.

В бесхитростных елях, в объятьях чащобы,

Быть может, я силу и свет обрету.

Их нелицемерье мне ближе, ещё бы!

Они мне даруют свою доброту.

Я высплюсь не в логове сытого дома,

Но в дебрях, где ясно как день, что уже

Сомненье моё - под глухой паполомой

И сам я - с копьём на лесном рубеже.

Спаси меня, невыносимо, восстану

Из веры в неверье, где травят детей

Сомненья, где женственный оклик: - Осанна! -

Сотрётся из памяти пыльных ветвей...

80-82

РАЗРИСОВАННЫЙ ЗАНАВЕС

Памяти Н.В.Хорева

Я не понимаю шороха и света,

Гладкими словами полон мой шалаш.

Ночь, и под обрывом всплёскивает Лета.

Ночь холсты июля сдёргивает с глаз.

Я не помню хвои, вымысла лесного,

Так черно пространство, и не видно стен.

Мгла предвечной ночи, а вокруг ни слова,

Сон друзей в палатках крепок и смирен.

Попросту я вижу, преодолевая

Смутное теченье незаметных лет,

Всеоружье мрака, и я сна не знаю,

И ничьим дыханьем воздух не согрет.

Кистью заблужденье на холсте напишет,

Позабыв объятья тьмы и пустоты,

День потусторонний, зной ненаступивший,

Блеск лесной протоки, ветки и кусты.

Лодки уплывут, и, в зыбких стенах спрятан,

Поклянусь сомненьем, что незыблем Свет.

Словно голый глаз, стеклянный и мохнатый,

Шмель сверкнёт в проёме, и ответа нет.

И опять обман, и солнечная ересь,

И ни сна, ни всплеска, полдень глух и тих.

Только синий вереск, стелющийся вереск,

Только след осоки на локтях моих.

ПРОЧИТАВ ЕВАНГЕЛИЕ

Не создаю, не узнаю и не раздариваю,

Когда кидаюсь под струю аллитераций.

Бегу из жизни, как из сауны распаренной,

Чтоб в море звуков затеряться, растеряться.

Чьим произволом невозможнейшее делается,

Когда и логика ни в чём не убедилась?

И мне на подступе к таинственному веруется

В Армаду Алую и чувств непобедимость.

И будто Бог во мне, и я на клавикорде Его

Играю музыку безудержных иллюзий.

И разрубаю себе сердце, будто Гордиев

Всех мыслей-чувств моих запутаннейший узел.

Над суетой, над городскими заведениями

Я проношусь, на взгляд нанизывая лица,

Как будто вместе с сыновьями Зеведеевыми

Я исполняю предсказание Провидца.

СТЕПЬ

a mia madre

Седая зелень степи, зелень взгляда.

Сквозь тополи Урал съедают мели.

Сквозь толпы тех, кто вырасти сумели, -

Седая зелень глаз твоих и взгляда.

Вскользь по полю - залётный ветер степи,

Сквозь тополи - играющий Уралом.

Урал и степь, вы никогда не спеты,

Сквозь топоты, сквозь тяжкий зной хорала.

В жару июля контуры неясны,

Неуловимы очертанья степи.

Далёкий ветер рассыпает пепел,

Играя нами, как судьбой в пасьянсе.

Не снег же степь осыпал, о, не снег же -

Зной добела прожёг полыни стебли.

Плыву полынным небом, небом степи

По лунным теням памяти несмеркшей.

Зелёное течение вод - за чёткой,

Голубоватой сединою листьев.

Зелёное теченье вод. И мыслей.

И я дрожу, словно студент с зачёткой.

О стольких память плачет, о - о стольких,

О стольких невосстановимых звеньях!..

И зелена зола в зелёных стёклах -

Зола любимых и зола забвенных.

За рощу тополей, где красный берег,

За рощу тополей - тропой полыни,

За рощу тополей зелёно-белых,

Как целый лес купин неопалимых!

Как при отливе меркнет прелесть гальки,

Так при отрыве от любви ты меркнешь,

Как Золушка, вернувшаяся в век наш

От принцев дальних, от иллюзий бальных.

От степи детства - через мост и в город.

Сквозь город детства - к запахам вокзала.

Сквозь ту же степь неумолимо гонит

Нелепый поезд по бетонным шпалам.

Седая зелень степи в пыли окон...

Сплывает в ночь натруженное солнце,

Косясь на степь от ветра красным оком.

И ты в купе досматриваешь сон свой...

И это так - не поезд единичный,

А бесконечный поезд мирозданья...

Сон прошлого - и давеча, и нынче.

И вечный сон, и мчащаяся Тайна...

80 (Оренбург)

В ПУТИ

В пути я занемог.

И всё бежит, кружит мой сон

По выжженным полям.

Басё

Вагон в середине состава.

И келья купе. И луна.

Подольше б луна не устала

От медленного полусна...

Поляны малиновых ягод

Над книгой - в окне голубом.

На лето, а может, и на год

Покинул я близких и дом.

И, древнему внемля пророку,

Тройного луча полоса,

Ложится на стену, как хокку,

Слегка приоткрыв Небеса.

Сапфирово-нежный цикорий,

Засушенный между страниц,

Остался от мира, который

Не помнит цветов и криниц.

Вагон мой, наверно, отстанет,

Но монстром не встанет в степи,

Где всюду - серебряный танец

Полыни, куда ни ступи.

__________

Над степью, над ночью, продавшись

В небесную схиму - туда,

Где хочется глубже и дальше,

И чтоб никому - ни следа!

Где звёзды поют о полыни

И молятся в чёрную мглу...

Я больше органной латыни

Язык их бесстрашный люблю!

Но всё же смогу ли понять я

Не зиму, а вечный мороз,

И где же исток, и проклятья

Тому, в ком забрезжил Вопрос?

Вот так упадёт марсианин,

Заблудится в поле степном,

Повадками, мыслями странен,

Ненужен в смятеньи земном.

Но если вагона не вырвать

И краток земной этот путь,

Не морфий меня окурил ведь,

Застлав эту ночь, эту суть?

Очнусь ли от тряски в вагоне,

Тоской ли взорвавшийся вдруг,

Пойму ли, что я проворонил

И жизнь, как пронёсшийся луг?

Не снова ль под поезд утихший,

Куда-то плывущий, - опять

Слова отрешённых трёхстиший,

Забывшись, глазами глотать?..

80-81

ПАРК

Брейгелева кисть была здесь -

На холстине захолустья.

К ней удушливый Веласкес

Брезговал бы прикоснуться.

Не задумалась испанка,

Алая, как сон камелий,

Но толпой стволов из парка

Паства тянется - ко мне ли?

Но я хлопаю калиткой.

Может быть, и я б добрей был,

Если б пасмурной палитрой

Не плеснул по парку Брейгель.

ПАРК (2)

Опрокинута урна из серого гипса.

Снег лежит на глазах. Испаряется грех.

Опрокинута урна. И голос Калипсо

Вдоль всего тротуара летит в ноябре.

Урна праха и мусора. Снег тротуара

Ненасытною пастью глотает тоннель.

Утро Баха и музыки - словно утрата -

Подступает, дымясь, словно утро теней.

Чёткой грустью домов не побрезговал Брейгель.

Может, здесь его лёгкая кисть пронеслась.

Может, спектр задохнулся в сиреневом снеге,

Как во мраке барокко погиб Ренессанс.

Здесь живут, умирают, хоронят. Без звука

Вымирают эпохи, заблудившись в толпе.

И лишь только в час-пик здесь рассеяна скука,

Когда толпы толкаются в затхлом тепле.

Мне с аллеи слышна канонада из тира.

И мне кажется голосом неначавшихся эр,

Дымной тяжестью в громе погрязшего мира

Этот отзвук грядущего, слышный теперь.

80-81

ЗЕРКАЛО ТРОТУАРА

Москва, придавленная ливнем,

Убежище от ярких звёзд.

Смех листьев приглушён, и вы в нём -

Шарниры смеха - грусть и злость.

Как дождь сплетается из сплетен,

Совьют бессмертье языки.

И говор струй уже не тщетен,

И небеса невысоки.

Об этом шепчут тротуары,

Глотая влажный спектр огней.

И топят страх грядущей кары.

И из-за веток смотрит Змей.

В толпу постигнуть не сумевших

Надменный кеннинг кинет скальд...

Обложкой книги эр умерших

Фосфоресцирует асфальт.

Как будто истину прочёл в ней

Иль чьё-то имя, - из-за туч,

Как женский взгляд в оправе чёрной,

Глядит сквозь ливень звёздный луч.

...Я грыз века, как плиты кладбищ,

И корни дерева подгрыз,

Чтоб ветви не скрывали взгляд ваш,

Миры, ваш взгляд, сквозь слёзы,- вниз.

Меня колёса переедут,

И вам не нужно сильных луп,

Чтобы увидеть короеда

Фосфоресцирующий труп.

ВЕЧЕР

Блестящий вечера обман - опять,

За горечь грубую и скользкий полдень,

За то, что тусклых глаз не сосчитать

И пьяный Вакх в правители не годен.

Лишь вечерами ярче свет свечей,

И радости всегда ярка завеса.

Дыханье спящих за стеной моей -

Подспудных чувств глухонемая пьеса.

И слов незатруднённый водопад,

Лишь им благодаря - хрустально-гладкий.

Но - чёрные помарки наугад,

Как нервный рой, томятся над тетрадкой.

И не постигнуть до скончанья сна:

Сомненьем пахнут на столе ромашки,

И розовая музыка грустна

У неуклюже-лёгкой неваляшки.

80-81

МНЕ ОДНОМУ...

Мне одному, среди весёлых стен,

Не вслушиваться в скудный шум отлива.

Каких печаль не знает перемен?

А ночь над нами царствует глумливо.

Как душно - в чёрных стёклах утонуть

Лицом недвижным... Мой тяжёлый шорох

В трясине простыни - ещё чуть-чуть -

И в страх расплавит лёд умолкших споров.

И всякий ум, возвышенный на час,

И свет земной утрачивает силу.

Одной воды не исчерпать запас,-

И в море голубок найдёт могилу.

И о бесцветном После, о листве,

Опавшей и не знающей об этом,

Ещё вода у старца на весле

Помедлит, прежде чем мы канем в Лету.

И слов пустых безумный кипяток

Нахлынет и оледенит мне спину:

Мне одному - и вечности потоп,

И жизни разноцветная стремнина.

80-81

КОГДА-НИБУДЬ...

Когда-нибудь я стану одинок

В пустых стенах - вне времени и мира...

Не отзовётся мёртвая квартира

На телефонный чей-нибудь звонок.

Здесь омертвеют сотни тысяч строк,

Чужих и недоступных. Чья-то лира

Здесь заржавеет, и зрачки вампира

Мне в зеркале откроют смерти срок,

И трепета, и страха. И - вне веры,

Вне опыта, где боги пьют восторг,

Узрею я, как Шива вечный танец

Танцует для меня во мгле пещеры,

Где в обмороке сведенборгианец

И вечный ад пророчит Сведенборг.

МНЕ ДО СИХ ПОР...

Мне до сих пор неведом Путь Богов,

Семь поколений сотворенья Света.

Но иногда простая сигарета

Даст утешенье в несколько глотков.

Прозренья нет - и разве ж он таков,

Как кажется, манящий Крест Завета?

Кто - проповедует, кому за это -

Сгнить суждено под музыку оков.

Час-пики толп восприняты как данность.

Но тяготит меня судеб обманность,-

Распроданы счета и календарность

Тщеты, и пунктуальность "мира мер";

Как тяжко сознавать свою бездарность

Пред первобытной росписью пещер!

85-86

СПЕЛОСТЬ

Не ветер ли безликий виноват,

Что так светлы обветренные лица,

Что спелых глаз упругий виноград

Любовью букв едва ль рискнёт излиться?

Кому ж грозит небесный камнепад,

Чья, как не наша, сожжена страница?

Как мужественно меркнет женский взгляд!

Какой же повод петь, дышать, страшиться?

И я зажёг в печальной кружке спирт

За горечь грубую и мёртвый полдень,

За вечный бунт, за мой уютный скит,

За пустоту жеманных чьих-то глаз,

Чей блеск - угрюм и чей призыв - бесплоден,

И спелость их бессмысленна для нас...

80; 99

ИДЕАЛ

Я взора не встречал лукавей и невинней

И плакал в суете, органный помня гром.

Ты мне мерещилась всю жизнь чужой богиней

И вечной пленницей в хитоне шерстяном.

То нимфой, то святой, то лунною Астартой,

Чей взгляд меня ловил безумно-голубой...

В глумливом танце дней я веровал в кошмар твой,

В грех целомудрия целительно-слепой.

В угрюмом городке, за трубами и дымом,

Слепою нищенкой над царством фетишей,

Ты всё ждала меня на берегу любимом,

Где в детстве я курил у диких камышей.

Невоплотимая, как смерть, когда накатит!

Ах, жить ни для кого, ни с кем и ни при ком...

Пусть мир-чудовище опять меня обхватит,

Словно слона удав, тугих колец клубком!

81-82

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

Дороже мне родная серость,

И тишины глухой капкан,

И боли странная неспелость,

И мыслей спящий караван,

Чем патетические шпили,

Направленные в Пустоту,

И запахи соборной пыли,

И лоб священника в поту.

Когда ж на мелководье страсти

Сомненья разум расплескал,

И скачут скользкие запястья

Вдоль жарких и кривых зеркал,

Припоминаю в громе джаза

Тоскливо-непонятный сон,

Как встретил жизнь и как я сразу

В смятенье красок был влюблён.

Но счастья остывает нива,

Распаханная новизной.

И переулки спят пугливо.

И предстоит мне путь домой.

А там по закоулкам страха

В заснувшей комнате брожу

И, как наказанная пряха,

Узоры тусклые вяжу.

И слов сизифов труд бесплоден.

Успехи сбросит с высоты

Гремучий каждодневный полдень

В казённом доме суеты.

И так смешны мои напевы,

И так нелеп, навстречу им,

Назревший дождь глухого гнева,

Что хлещет по глазам пустым!

80-81

БОЛЬ

Выйду из дому на волю,

Чей-то взгляд случайный встречу -

Преисполнюсь тихой болью,

Излечусь беззвучной речью,

Загляну в глаза обману,

Спорить с хитростью не стану.

И толпы немая свита

Будет смята и забыта.

Ни на что не променяю

Эту зиму, эту Майю,

И судьбы не удостою

Вновь прельститься Пустотою.

ЗА ВЗМАХ КРЫЛА

Долго-долго правоты колючей

Мучили меня слепые сны.

Свежей гроздью взвившихся созвучий

В горний мир слова унесены.

А по мне - спокойный луч сознанья,

Свет сирени в зимних зеркалах

И, быть может, чёрное изгнанье

И крыла неповторимый взмах.

Умиранье тихое и злое

Я приму за сердца страшный стук

Сквозь прикосновенье золотое

Женственных неутомимых рук.

ОТ ЛИЦА ХРАМА

Крапива и чертополох,

Устлавши путь, ожгли ступни.

Ко мне - твоя тропа эпох

Средь серебристых трав степных.

Какою эрой ты пропах -

О путник вековых страниц?

Не чудятся ль тебе в ветвях

Внимательные взгляды птиц?

И, синей пылью звёзд пыля,

Не чувствуешь, как за спиной

Твоей шевелятся поля,

Как водоросли под волной...

81-82

КВАЗИМОДО

Не воздвигнется ничего нам,

Нищим зодчим невольных слов.

Мчат овчарками по следам

Ветры ненависти, и в тон им

Воют вороны с куполов.

Я взбираюсь на Нотр-Дам

За букетом колоколов:

Тонны музыки томным доннам!

Одного я лишь не отдам:

Поле синих колоколов,

Просыпающееся звоном.

ПРИЗЫВ

Кому, чьей отваге Реквием

Над алым убранством зал? -

Войны поголовным рекрутам,

Которым конец - вокзал.

Обманутым и оплаканным -

Начало: вокзал, вагон,

А ночью - предсмертный вакуум,

Где чудится дух погонь.

Проводит вас кукареканьем

Шальная толпа невест,

Напишут вам славный реквием,

Казённый закажут крест!

Нам - кельи читален, книги Царств,

Настоянные на снах...

На чей альтруизм откликнутся

Трюизмы в чужих речах?

Поведай, прохожий, гражданам

О рекрутах Фермопил.

Поведай манишкам глаженым,

Водящим автомобиль.

Сеть времени перекручена.

Любому придёт Канун:

Отчаянная рекрутчина

Отстаиванья коммун.

И нас переловят временем

За тысячи наших слов.

И нам приготовят Реквием

За щедрую нашу кровь.

ИСПОВЕДЬ ТРУПА

Душа, ты помнишь час моей кончины?

Как ржавчина, мне выжег бронхи страх.

И силы не нашлось для лебединой

Изящной музыки. Ты помнишь страх?

Пролей на стол поминок кровью вина,

Виновной кровью, - налагает штраф

Непостижимое - и топит тина

Небытия - неоплатимый штраф.

Привык я жить - печальны мысли Мурра.

От бездны не спасёт веселье флейт.

Не подарив минуты перекура,

Уносит Мойра - гаснет хрупкий рейд -

Моя тюрьма и чья-то синекура...

И, улыбнувшись, торжествует Фрейд.

СУМЕРКИ

Падает книга из рук, испаряется лёгкая прана.

Лепит из сумерек снег зыбкий дворец полусна.

Снова и снова лепить идеалы задумчивых дзёро,

Снова и снова тонуть в синем дыму сигарет...

СНЫ ИШВАРЫ

Сегодня в сердце снег нескончаемый

На свитки снов неласково падает.

Просвечивают сны Ишвары

Сквозь наслоенья густого снега.

Напластованья детских отчаяний,

Улыбки страха сердца не радуют,

И - необъятные кошмары

Чёрных планет, в пустоте летящих...

СУПЕР

Кто - супер-за, кто - супер-анти,

А я люблю лишь книжки с супером.

Мне хорошо с бокалом кьянти

И с Джеймсом Фенимором Купером.

Среди столичной супер-пьяни

Меня накормят супер-пиццею.

Последних баров могикане,

Я вас покину супер-птицею!

Вам - супер-сюр и супер-шлюхи,

Слова супер-абстрактно-бранные,

Супер-урчанье в супер-брюхе

Под глюки супер-фортепьянные.

Супер-Абсурд с метлою в ступе,

Супер-безбожная Религия, -

Изображу, как супер-Купер,

Последних могикан вериги я.

Я напишу на супер-совесть

О супер-будничной усталости,

О сером сюре супер-повесть,

О самой серой супер-малости.

VIA DOLOROSA

Не удержать отрешённого взгляда.

Дико уставился город-бульдог.

Я и виновник, и жертва распада,

Раб и слуга, повелитель и Бог.

Боже, мерещится вера в глазницах,

В ризницах чёрных шаров черепных,

В грубых глазницах, в солнцах-власяницах

И в окровавленных лунах глазных.

Смотрит из глаз их кровавое мясо,

В белых глазницах - желтки слепоты.

Полночь, укрой меня чёрною рясой,

На пустоту меня облокоти!

Что ни прохожий - не в силах, не в силах

Перебороть я оскаленный лик.

Тысячью глаз я зажат в Фермопилах:

Что же, звучи, торжествующий крик!

MAYA

Где ещё громыхают трамваи,

И, распятые на перекрёстках,

Фараоны судачат, мечтая

Угодить в пирамиду Хеопса! -

Где всё дремлет и дремлет, лаская

Недра тел на извечных подмостках,

Зачумлённая сила людская

В перезревших, как время, подростках,

Где, чернила из горл заливая

В бездны глоток, чей голос оброс, как

Сердце - плесенью, блеют о рае,

Распластав своих женщин громоздких,-

В этом городе мёртвого мая,

Подсекая всей жизни их остов,

На заборе я выведу: maya -

Синей кровью заблудших подростков...

МОНОЛОГ ДЕРЕВА

Я слышу явственно порой,

Когда смолкают листья жёлтые,

И впитываю всей корой

Веков минувших перешёптыванье.

За всех калик, за всех калек,

За всех, кого зовешь ты падшими,

Проклятье листьев шлю над пашнями

Тебе, прохожий человек!

Когда в овраг с моих высот

На лоно снега я низвергнусь,

Мой грохот эхо разнесёт -

Проклятье за твою неверность.

Когда, мне ветви обрубив,

Меня в поленницу распилят

И сбудется твой древний миф -

Твой - в пустоту - глумливый вылет,

Я стану клясть, как еретик,

Твои ракетные паренья -

За жертвы тех, кто улетит

К другим лесам для покоренья...

С меня сдерут мою кору,

Как с Жанны д'Арк - её доспехи.

Я буду продан за копейки

И в чьей-нибудь печи сгорю.

И смерть, копящий дни куркуль,

Услышит, настигая старость,

И стоны гибнущих культур,

И хищный крик грядущих варварств.

МОНОЛОГ

Ну, вот и я, матёрый господин,

С тоскою сказочной и болью драгоценной

Вхожу во храм сверкающих гардин,

Как паруса летящих над Вселенной.

Вот гладкий, девственный я созерцаю взор,

И грязной мысли всплеск до боли мне привычен.

Как жажду я тогда, векам наперекор,

Ломать и жечь тот мiр, где я взращён приличьем!

Усядусь где-нибудь один и, свой коньяк

Потягивая, там под гром гитар забудусь.

И вдруг мне грезится прозрачный березняк

И деревенских хвой сиреневая скудость,

И снежным молоком, оранжевым ли мёдом

В дому бревенчатом, блаженствуя, напьюсь, -

Но всё колючей след веселья с каждым годом,

И я не знаю, где в последний раз проснусь.

Днём я вершу свой долг, а в предвечерний миг

В воспоминаний я закутываюсь сети:

Наплыв пространств и далей временных

Так трогателен мне в минуты эти.

И вот в окне кафе сверкнули купола,

И снег на улице, я словно горя не пил, -

Чаинки белые летят, как бы зола,

Как писем матери давно прохладный пепел...

81-82

ЁЛОЧНЫЙ ШАР

Я сжился с весёлою смертью своей -

Мне с ней вечерами намного уютней.

Всё ласковей сердце, и память хмельней,

И добрые призраки тихо живут в ней.

Мне сладок ума карнавальный задор,

Не стану я нищего полдня страшиться:

Вся жизнь - запылившихся струн перебор,-

Ах, что мне колючие, голые лица!

Я слышал вчера несмолкающий дождь

Визгливых подков, каблуков непреклонных...

Была мне печальна их пленная мощь,

И солнце глумливое пряталось в клёнах.

Но спас меня сумерек призрачный пар,

И - светлых виол перелётные звуки...

И круглая Вечность, как ёлочный шар,

Всё в детские, хрупкие просится руки.

ХРИЗАНТЕМА И МЕЧ

Снова падаю в этот оскаленный глаз

Самурая, занёсшего саблю кривую,

В это озеро смерти, глядящее в нас,

Умираю и к детскому трупу ревную...

Искривлённой водой закопчённых зеркал отрази,

Как стоит эта статуя с кодексом, вбитым в печёнки,

Неуклюжею баржей печали меня отвези

В море глаз, отчерневших в постигнувшем правду ребёнке, -

Обрасти, моя глупая жизнь, иероглифами коры,

Обложи меня мхом, пережитое памятью завтра,

И последние угли в зеницах перебери,

Чтобы тлела над жизнью глухая тоска динозавра!

...Хризантема и меч - ах, утешит ли гейша его?

Как устал он внимать тонких губ её странным укорам!

Словно дзельква над морем шуршит обожжённой листвой,

Словно ласточки крик, словно каркает утренний ворон, -

Хризантема и меч - между вами пролёг его путь,

Только мучит его неотвязный один иероглиф...

Переходит душа, и нельзя её в сердце замкнуть,

И глаза динозавра от смеха столетий продрогли.

85-86

ПРИПОМИНАНИЕ

Воспоминания о клёне,

Легчайшие влеченья к лени,

Глядят малиновые кони,

На пруд отбрасывая тени,

Слеза в голубоватой тине

И водорослей сквозь теченье

Влечения немые к сини,

Сиреневые озаренья,

Летящие теченья к тайне

Сквозь путы неземного быта,

И среди алых трав скитанья,

Где тают тонкие копыта,

Всесветная невоплощённость,

Недоуменье, ожиданье,

Светящаяся всепрощённость

И горы тишины бескрайней,

И тёмными глазами лани

Тревожат зыбких гор пустоты,

И шепчется, как заклинанье:

Непросыпающийся, кто ты?

84 (written in the smoke-room of a Soviet mad-house

while snow was falling behind the window-bars)

ТИХИЙ МИР

Я на веков дремучий труд,

Кипящий пламенем и кровью,

Сквозь глаза мудрый изумруд

Гляжу с доверчивой любовью.

Всех неуклюжих свар содом

И стоны женщин ненароком -

Всё умещается в моём

Пруду забвения глубоком.

Порой лишь грянет чувств обвал,

Обломок мощного событья,

И среди книг, среди зеркал

Вновь букв бальзам спешу испить я.

В больших мещанских зеркалах

Веков, как комнат, анфилады,

В них глубже мiр, в них тоньше страх,

И слов прозрачней водопады.

От вечности закован в дым,

Едва я слышу грохот будний,

Но скрытым зрением своим

Гляжу всё злей, всё изумрудней.

Где прежде цвёл Геннисарет,

Теперь лишь голая пустыня.

И только тонких сигарет

Мне добрый мир остался ныне.

Из круглых звёзд, как из яиц,

Вселенной вылупятся сказки.

И маленьких моих убийц

Краснеют, вспыхивая, глазки.

81-82

ПРОЩАНЬЕ

"Я изучил науку расставанья

В простоволосых жалобах ночных."

(О.М.)

Она сказала: "Подожди", - и скрылась,

А я сидел на камне и курил.

И грусть уже таинственно глумилась

Над ласковым спокойствием могил.

Она ушла в церковную ограду,

И в сумерки вела её тропа.

За чёрную безмолвную громаду,

Где гулкие белеют черепа.

О предвкушенья миг перед прощаньем,

Когда весь мiр волшебно-чист вокруг!

Пред тем как мы неповторимо канем,

Чтоб никогда не пить вина разлук.

Я размышлял, она себе молилась,

Чтоб дал нам Бог красиво доиграть.

Она вернулась, и в глазах таилась

Прощальных слов немая благодать.

Мы в темноте стояли на перроне,

И медленно она входила в роль.

Что может быть блаженно-непреклонней,

Чем вымысел самолюбивых воль?

Так трепетно, так нежно прижимала

Мою ладонь к своей пустой груди.

Так хорошо, так чутко ворковала, -

И это непременное - "Прости..."

Она в любви к Природе признавалась,

И помню я божественный упрёк:

"Не бойся жить - тебе ещё осталось

Так много дней, так много милых строк".

Ещё спросила: "Ты хотел бы верить?"

И, помолчав: "В тебя", - я отвечал.

Но тайно и привычно лицемерить

Упрямый разум жизни начинал.

Мы до конца испили эту чашу

Поэзии и грустной доброты.

Всё остальное память перепашет,

Измучат дней железные кусты.

Шум поезда, как музыку, запомню,

Последнюю улыбку за стеклом.

И станет так торжественно-смешно мне

Ждать жизни под вокзальным фонарём.

83-84

Я вверил страсть тоскливому Эроту,

Чтобы упасть в пустые облака

И, гулких чаш забывши позолоту,

Осенней ночью пить из родника.

Я верю слов немому перелёту

В края, где смерть нелепа и легка

И Библии тугому переплёту

С любовью внемлет женская рука.

И память-то уже нерастравима,

И суета во сне нерастворима.

Растратил стрелы робкий Херувим.

Одни глаза сквозь изваянья дыма

Следят покорно и неисцелимо

За безответным обликом Твоим.

О, если бы я мог...

"Je suis l'Ange gardien,

la Muse et la Madone!"

Baudelaire

О, если бы я мог глядеть в провал бездонный,

Забыть о памяти, смеяться ни о чём...

И мне была она и Музой, и Мадонной

И с лёгким шелестом в чужой входила дом.

Когда в обычный день, за цепью слов бессонной

Меня бы не влекло слепым забыться сном, -

Вернуться бы в тот миг (покинув дом казённый),

В тот монастырский двор, где мы ещё вдвоём...

Как не было веков, ни светлых риз, ни грязных

Лохмотьев нищенских, ни веры, ни греха, -

И я себе смеюсь от мыслей несуразных,

Твой виноватый вид, и жизнь ещё легка...

И страх, и доброта, - а ты уже с другими.

Забыв о памяти. В неумолимом гриме.

ТОСКА

Ничего не проходит - и перстень окажется лживым,

И, куда б ни увлёк меня мысли бумажный корабль, -

Никогда не спастись от привязчиво-едких ужимок...

Что ж искать, пилигрим, перелётный, как слово, журавль?

Улетевший от стай, серокрылый небесный паломник,

Разделил ты со мной голубое пространство Мечты,

Чтоб в тумане времён, ничего больше в мiре не помня,

Всех забытых могил мы с тобой сосчитали кресты.

И кому рассказать о безумстве залгавшихся буден,

Как хотел развязаться я с вечною детской тоской?

И - за то, что полжизни я не был как бог безрассуден, -

Я наказан безликою, гулкой как смех тишиной.

Я забыл её голос и глаз её нежную силу,

Да и что теперь значит букет запоздалых гвоздик!

Как при встречах со мной постоянно куда-то спешила,

Только это и помню - и прелести тайну постиг.

Жуткий перечень чувств, и всегда, о, всегда возвращенье,

Повторенье всего, кроме детского плача навзрыд.

Только сглазу прохожему буду я верной мишенью,

И грядущей тоски неуклонный, как смерть, монолит.

Ничему не пройти, ничему словно снег не исчезнуть,

Дым далёких костров и вот эта тягучая муть, -

Исцели меня, боль, обойми моё сердце железным

Неуклюжим капканом, чтоб не было силы вздохнуть!

83; 99

В КЁНИГСБЕРГЕ

Твои глаза - прощально-голубы...

А впереди лишь ночь и суета плацкарта,

И мёртвый Кёнигсберг к пустому дну судьбы

Асфальтовых улик придавливает карта.

Ещё над плитами приплясывает тень

Курфюрстов, герцогов, а след Иммануила -

Лишь выдох на стекле, и нам тащиться лень,

Чтобы охапкой роз укрыть его могилу.

И, за руки держась, как за мгновенье - Фауст,

В чужбину странную беспомощно вцепившись,

Читаем перечень в кафе казённых яств,

Всей памятью ловя блаженство прошлых пиршеств.

Как яхта - якорем, стараясь удержать -

Всей памятью - тот смех, от валунов, как эхо,

Отскакивающий, - и не пересчитать

Всех отблесков в глазах таящегося смеха.

Я - помню о своей, ты веришь - своему,

И критикует Кант рассудочность полёта,

И зыбкий колокол раскачивает тьму, -

В ней слышен детский плач, упёршийся во что-то,

В неведомую грань, тревожа в глубине

Паучью сеть надуманных барьеров...

Всей памятью - над ней, в последнем нашем дне,

И - светлой слепотой - во всех бессмертных эрах!

Скамейка. Парк. Такси. Сплетенье рук. Вокзал.

И - поездом ночным к раздельным судьбам мчимся.

Как брата и сестру, нас этот миг связал, -

А всё, что ждёт потом, похоже на бесчинство.

Пусть приголубит нас всего один момент

За тяжесть скользкую имён и плен молчаний,

За глаз голубизну, за минский твой акцент,

За горечь верности в полупустом стакане,

За то, чтоб умереть, покорно всех простив,

Мы выпьем рислинга, - за Кантовы законы,

За безразличных звёзд слепой императив,

За северный курорт, где были мы знакомы.

Меня глаза твои зовут назад - из мглы

Полузабытых встреч - в безумную разлуку;

Пусть даже кровью в кровь мы слиться бы смогли -

В залог сомнения тебе целую руку.

Свобода выбора, словно Дамоклов меч,

Нависла надо мной, и вечною легендой

К той детской тишине, где чистых чаек речь,

Смычком заржавленным зовёт из гроба Гендель...

84; 2000

Комментарии: 13, последний от 27/09/2022.

Обновлено: 04/02/2015. 52k. Статистика.

Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.

Лукьянов Андрей Валерьевич В пути

Лукьянов Андрей Валерьевич
В пути