ЖИЗНЬ и творчество великого русского поэта М. Цветаевой имеет столько граней, что все их охватить просто невозможно, в данной статье хотелось бы коснуться отношения Цветаевой к религии, к духовному и потустороннему миру. Христианство, Бог всегда казались ей враждебной и карающей силой. Это происходило скорее всего потому, что гений не знает границ ни в стихах, ни в жизненных коллизиях.
Маленькой девочкой Марина Цветаева обрела своего Черта, которому не изменила до конца жизни. Он спас ее на середине Оки, он обитал в красной валерииной комнате, где тайком от матери девочка читала "взрослые" книги - там была любовь...
Тайком прокрасться в комнату сестры...
И пусть она тебя намного старше,
На модных шляпках перья так пестры,
Таинственны застежки на корсажах.
Разлить их манит аромат духов,
В глазах сиянье скляночек и кремов.
Пусть нотный заперт шкаф, но не таков
Твой нрав! Тебе поможет небо!
Возмездие уже стояло рядом,
А комната, вся в хаосе, плыла...
Своей сестры отнюдь не нежным взглядом
Из райских кущ ты изгнана была.
Быть изгнанной из девичьих секретов!
Ну кто бы мог тогда предположить,
Как беспощаден будет дар поэта,
Недетскою фантазией сразит...
Похож на дога он, мышасто-серый,
Он просто черт. Ты видела сама -
Сидит на смятых кружевах постели
Твоей сестры... От горя без ума,
Она одно понять никак не может:
За что литературный сей навет?!
Но слова красота тебе дороже
Всех уз родства. И в этом весь секрет.
После выхода в свет цветаевского "Черта" узы родства с сестрой Валерией были порваны навсегда.
Жизнь Цветаевой - непрерывная цепь обретений и потерь любви. Иногда пол здесь значения не имел. По-другому жить она не могла, но очень страдала от этого:
Когда монашку вижу иль монаха,
Священника, духовное лицо,
Земного ощущаю бренность праха -
Стихи, окурки, обручальное кольцо...
Стыжусь себя, мирскою ощущаю,
(Попробуй, миг подобный назови!)
И не монах - я очи опускаю,
Сестра великой низости Любви.
Цветаеву влечет сильное и роковое. Именно это нашла она в поэтессе Софье Парнок: "мой демон крутолобый", - обращается она к возлюбленной в одном из стихотворений.
Позднее, в любви к Константину Родзевичу, в этой земной любви, Марина Цветаева сама ощущает себя демоном. Ее душа разрывается от боли - нужно сделать выбор между Сергеем Эфроном и любовником.
"Я завидую каждому встречному... вижу себя игралищем
каких-то слепых сил (демонов)..."
М. Цветаева
В отчаянье лежала на полу,
Сказав себе: "Ах, как я низко пала".
Я встречного любого уважала,
Свою же честь развеяв по ветру.
Но вдруг я встала, вышла в теплый ветер,
Под яркие потоки фонарей,
На все вопросы чтоб найти ответы
В легенде совершившейся своей.
Любовь, одна любовь - ничто другое,
Поверь, любимый, не спасет меня.
Из древних сказок будь моим героем -
Вдохни же душу в божество огня...
Все цветаевские любови быстротечны. И вот уже её вещие сны сулят неминуемую скорую разлуку:
Я во сне Вас видела трижды,
Каждый раз страшнее другого:
Вас высокая девушка ищет
И под сводами церкви находит...
Новый сон: у нас поздняя встреча -
Как сорваться, что делать с собою?
Обманулись - сиреневый вечер
Вдруг меня перепутал с другою...
Сон последний: со мной, но незримы,
Вас обнять, к Вам приникнуть губами,
Еще миг - и в прозренье могли мы...
Только истина вдруг погибает...
Прага, где чаще всего встречались влюбленные, для Цветаевой воплощена в пражском Рыцаре - Брунсвике. Она пишет АннеТесковой: "Если у меня есть ангел-хранитель, то с его лицом, его львом и его мечом". Брунсвик стоит над Влтавой на Карловом мосту. Иметь своим ангелом-хранителем такую колоритную фигуру - просто великолепно, если бы не одно "но": недавно ученые обнаружили, что на дне Влтавы под Карловым мостом лежит занесенная илом огромная статуя языческого бога Перуна, постоянно требующего человеческих жертвоприношений. Брунсвик наверху притягивает их:
Ты так ошиблась в рыцаре своем,
Над Влтавою свой караул несущем...
Ты сущности не разглядела в нем -
Ах, эта злая, злая, злая сущность!
В нём воплощён языческий Перун.
Громы и молнии метал в людское племя,
И жертвоприношения ему
Под силу только святости развеять.
Со дна реки, под толщей ила скрыт,
Перун над миром мрачным оком водит,
Глазами Брунсвика на новых жертв глядит
И снова ищет, и опять находит
Овец заблудших, и его уста
Полны для жертвы сладостным елеем:
"Сорвись с громады Карлова моста -
И спор ты с жизнью выиграл своею!"
Но разорвется круг самоубийц,
И к обезумевшим вернется память,
Когда раздастся чистый бой звонниц
Над тем мостом воздвигнутого храма.
С таким ангелом-хранителем человек обречен...
Но вот фотография 1930 года Марины Цветаевой с собакой. Сколько нежности на ее лице: она обожала собак. Американский филолог Диана Левис Бургин в своей книге "Марина Цветаева и трансгрессивный эрос" в главе "Цветаева и глаза собаки" приводит текст песни Стинга "Разговор с собакой":
"Я сказал: "может быть, есть все-таки у нас какое-то качество, которым ты должен дорожить".
- Это отчаяние", - сказал он.
Да, у собак особый дар любить безоговорочно и верно, на что способны только собаки:
Мы так обнимаем собаку,
Когда мы не можем обнять
Ни сына, ни мужа, ни брата,
И нас никому не понять.
С лица только нежность струится,
И слезы струятся из глаз...
Душою к теплу прислониться
Безмерно любящего нас.
Собака нас любит без маски -
Разбитых, усталых - любых,
И руку лизнет вдруг горячий
И преданный добрый язык.
"Не бойся, не плачь - я с тобою", -
И с нежностью в душу глядят
Собаки глаза, от которых
Все наши тревоги летят...
Да, собаки готовы спасти нас от отчаяния. Но в русской речи есть и такое устойчивое словосочетание - "собачья жизнь". В 1931 году, за десять лет до Елабуги, Цветаева, поразительно точно предсказала свое будущее: "Через 10 лет я буду совершенно одна, на пороге старости. С прособаченной - с начала до конца - жизнью".
Жизнь прособачена с начала до конца,
И жимолости ягодою горькой
Мне сводит душу жизни нищета.
Все мне одной... За что?! Куда мне столько?!
И детская способность вырастать,
И спутник жизни в безвозвратность рвется...
Как беспощадна жизнь и как проста!
И хохот гомерический несется...
Любимым числом Цветаевой была семерка. Это идет от русского фольклора.
Семерка, семь... Заветное число
В стихах мелькает тут и там упрямо.
И ни при чем тут Пиковая дама -
Его любила, с ним тебе везло.
У счастья на Востоке семь богов.
И каждый бог его частицей правит.
Все семь богов в веках тебя прославят,
Хоть счастье променяла на любовь...
Тот бог, что долгой жизнью занимался,
Узрев размах твоих могучих крыл,
Жизнь долгую бессмертьем заменил.
(Как видишь, щедрым богом оказался.)
Три бога: в них Известность. Мудрость. Сила.
Любовь для них важнее прочих чувств.
Большие покровители искусств. -
Те боги от тебя в восторге были.
Бог Честности с тобой общался с детства,
Но иногда он прикрывал глаза,
И ты святую ложь могла сказать,
Не зная в этот миг иного средства.
Был бог Благополучия суров,
Он на тебя всегда смотрел сердито:
Считал - раз ты всемирно знаменита,
Тебе поклонник твой помочь готов.
Ты никогда спокойной не была -
Ты или в горе, или в восхищенье,
Ты в бесконечном подвиге творенья,
Ты сквозь века летящая стрела.
Сущность творчества этой гениальной личности строилась на магии притягательной цифры семь:
Есть зашифрованность стиха
И обнаженность сна.
В них притягательность греха
И кара не страшна.
Семь покрывал, чтоб вдруг сорвать
Их все до одного -
Что там? - увидеть, отыскать -
Там воздух, ничего.
Ничто: Психея, божество...
Так будем же любить
Седьмое покрывало то,
Чтоб снова мир открыть!
Седьмое небо - это всегда счастье, блаженство. Именно так ей было с Борисом Пастернаком в их эпистолярном романе:
Мы встретимся там, где все три измеренья
Покажутся древним письмом полустёртым,
Где вечность и годы, часы и мгновенья -
С тобой только мы в измеренье четвёртом.
С тобой никогда не узнаю покоя -
С тобою - в бездонное небо седьмое...
Но вот каков другой разворот отношений Цветаевой и Пастернака, если вступает Музыка, боготворимая обоими:
"Я люблю тебя черной от сажи
Сожиганья пассажей, в золе
Отпылавших андант и адажий,
С белым пеплом баллад на челе"
Б. Пастернак
Анданте будут обгонять адажио,
Сонаты и симфонии - звучать,
И вечно на челе твоем печать
Жестокой гениальности прилаживать.
Баллада будет песней плясовой
Повествовать об Орлеанской деве,
А болеро о вечном кавалере -
Под кастаньеты вновь играть любовь.
Жизнь наша - вариации впотьмах,
Где властвует первоначальный образ,
И лишь к тому, что "светлая гармония",
Стремиться, но, увы, не успевать.
Вся жизнь - гротеск - причудливо и странно...
Вся в искажении реальных черт,
И лишь с небес летящий благовест
Нам будет истиной, а не обманом.
Из острых эпизодов сложит жизнь
Импровизация - она по вдохновению...
И в прихоти, свободе изложения
Ты будешь то растоптан, то велик.
И жизнь промчится горестным аллегро,
В мельканье экспозиций и реприз -
Как в русских горках - круто вверх и вниз,
И вырвется за грань любого темпа...
Еще в Москве, вырывая Жизнь у всех несчастий, Цветаева открыла для себя одно стихотворение. Оно принадлежало монашке из Новодевичьего монастыря, к тому времени погибшей. Оно было любимейшим из всех, своих и чужих. А две строки из него стали спасительным заклинанием:
"Человечество живо одною
Круговою порукой добра".
И оно это заклинание, помогало. В трудные годы разрухи и голода, заботясь о почти незнакомых людях, давала им приют, надеялась, что кто-нибудь позаботится так же об ее белом лебеде, Сергее Эфроне. "Круговая порука добра" помогла им встретиться за границей. Марина Цветаева всегда предугадывала свою судьбу, "наколдовывала" себе. Когда в 1920 году в Кунцевском приюте умерла ее младшая дочь Ирина, она мучилась ощущением своей вины. Но она знала, что у нее будет сын, и это спасло от отчаяния:
Чума и голод. Маленькие дочки.
Попробуй от несчастий их спасти...
Ты не сумела, лишь в горячих строчках
Одной из дочерей сказав "прости".
Себя ты самосудом истязала.
Страшней людского этот суд один!
Но в тайниках души ты ведала, ты знала -
Он будет у тебя, любимый сын.
А с именем давно сроднились губы:
Он богатырь Егорушка. И вот
Победоносно протрубили трубы,
Приветствуя Георгия приход.
Любить не потому, что твой по генам,
Не кудри и не глаз голубизну,
А потому, что временем военным
Он будет брошен в адскую войну.
Все именно так и случилось. Когда Сергеи Эфрон и Ариадна уехали в СССР, Цветаева тоже стала готовиться к отъезду, работать над своим архивом. Везти все было нельзя, но еще своим не уехавшим родным она говорила: "Я там не уцелею".
Живу так тяжело дыша,
Что не живу под тучею отъезда...
Он ждет, чтоб распустила паруса -
Я корабли сжигаю без надежды.
Жизнь, как хребет, сломалась пополам,
И этот миг ее последний страшен.
Как не нужна я здесь, так невозможна там.
Последний шаг на хлипкий плот ужасен...
Но сделан и этот роковой шаг - Цветаева в июне 1939 года вернулась в СССР. Здесь идет наступление всех мрачных сил - рока. Арестованы муж и дочь, которых она уже не увидит никогда. Нет жилья, нет денег, чтобы содержать сына, нет стихов - нет любви. И еще о монашке и "круговой поруке":
Эх, монашенка с верою святою!
С ней пойдешь ты на пламя костра -
Человечество живо одною
Круговою порукой добра!
Ну и где же, добро, ты плутало,
А порука рвалась вновь и вновь,
Когда смертные письма писала
Та, чей истинный почерк - любовь.
"Знаю, умру на заре!" - написала Цветаева еще в 1920 году.
Марина Цветаева покончила с собой утром 31 августа 1941 года в Елабуге, где с сыном оказалась в эвакуации. На нее обрушился хаос:
"Ах, куда они делись, те годы, когда заслоняла ты просто
Стройной фигурой своей неприкаянный хаос?"
Р. Рильке
Мы не можем собой заслонить неприкаянный хаос.
Наш ребенок был мал, и мы это могли,
Но от силы былой ничего не осталось:
Ее вырвать смогли одинокие дни.
Иссушили - спалили ее одинокие ночи,
Равнодушьем распята она на кресте -
Сила жизни иссякла - быть сыном не хочет
Тот, кого в ожиданье устали хотеть...
Мы не можем его баловать и лелеять -
Жизнь ограбила дочиста, нагло - как тать...
И зачем этот мир, если он не умеет
Нашей стройной фигурой детей заслонять...
Могила Цветаевой неизвестна. В октябре 1941 года расстрелян С. Я. Эфрон, в июле 1944 года погиб на фронте девятнадцатилетний Георгий Эфрон. И это предчувствие о мальчиках и войнах Марины Цветаевой сбылось...
Но великий русский поэт Марина Цветаева еще в самом начале своего творческого пути была уверена, что ее поэзия будет востребована.
Час Цветаевой с нами пришел.
Все стихи, приведенные в статье, принадлежат автору - Людмиле Майдановой.