Донный трал - варварское орудие лова, хуже него только драга. В отличие от пелагического, донный трал утяжелен дополнительными грузами, тонет и ложится на грунт. Метрах в пяти перед устьем трала (тем раструбом, в который затянет рыбу) натянут трос, на который, как бусы на нитку, нанизаны пустотелые стальные шары - бобинцы сантиметров 60 в диаметре. Когда судно тянет за собой трал по дну, эти бубенцы-бубенчики подпрыгивают и гремят.
Далеко не все виды морской живности уходят от опасности, закапываясь в грунт, да не во всякий и закопаешься. Большинство же донных рыб, лангусты, осьминоги и даже гребешки подпрыгивают в надежде спастись от этого надвигающегося в грохоте и клубах поднятой мути ужаса - и влетают в распахнутый мешок. А трал движется дальше с пешеходной скоростью, перемалывая кораллы, оставляя выдранные проплешины, и нет от него никакого спасения.
Но, хоть и возмущаемся мы этими донными тралами как экологи, но - двуличные - траления по дну ждем со всей гурманской жадностью. Потому что все эти окуни, моллюски и ракообразные попадут к нам на борт живыми, и мы начнем их готовить, когда они еще в состоянии клинической смерти, и вкуснее этого, практически, нет ничего на свете.
Добыча ракообразных без лицензии в соответствии с какой-то подписанной СССР Международной конвенцией запрещена, за это налагаются многотысячные штрафы, а за их промысел под прикрытием статуса научного судна светит просто тюрьма. В порту Веллингтона, где мы будем через два месяца, трюмы проверят местные чиновники с анализатором, настроенным на хитин.
Это не означает, что мы не будем ловить лангустов. Просто всех пойманных надо успеть съесть до Новой Зеландии.
Мы еще не знаем, что на подводном хребте Наска, где наш трал впервые черпанул лангустов, мы задержимся на три недели, и что мы опишем новый промысловый район, за который получим премию, и в который никто не пошлет потом флот (и слава Богу! не оставят советские после себя очередной пустыни), потому что гонять туда флот покажется нерентабельным. А не направят туда траулеры потому, что ни у нас в отчете, ни в судовом журнале у капитана не будет ни слова про лангустов. А не напишем мы про них потому, что по - не международным уже, а советским законам - мы не имеем права съесть ни одной лангустовой шейки, но должны сдать весь улов ракообразных нашему государству, потому что это валюта. Ну а сдать этот браконьерский валютный улов браконьерской родине мы не сможем потому, что впереди Новая Зеландия.
Мы даже не знаем еще, что будут дни, когда мы будем поднимать по две тонны лангуста за часовое траление. Что мы будем их варить, жарить, запекать и даже вялить. Что раки будут у нас на завтрак, обед, полдник и ужин. Что будут слабаки, у которых какие-то жалкие четыре килограмма на душу за один присест вызовут такую аллергию, что они не смогут смотреть даже на рыбу, а от вида хитина бедолаг будет рвать кусками печени.
Потому что вот сейчас, только что, мы впервые подняли два центнера трехсотграммового желто-оранжевого деликатеса, и все это ползает по палубе, шуршит, и никто не знает, что там, в море, есть еще - и много - поэтому мы, наука, сноровисто кидаем их в корзины, матросы торопятся затырить как можно больше себе, а с - нависающей крыльями над траловой - шлюпочной палубы свободный от вахт народ жалобно блеет, чтобы им оставили попробовать. Потому что двести килограммов живого лангуста на палубе все - от капитана до шваброматроса - видят впервые в жизни.
И тут мы понимаем, что мы со своими корзинами стали держателями контрольного пакета редких и очень дорогих акций, обладателями валюты, затмевающей даже наши запасы спирта, потому что выпивку при умении можно сделать самому, а вот лангустов, при всем желании - нет. И все девочки сегодня наши, и ни одна не устоит. Точнее - были бы наши, и ни одна не устояла бы - если бы были.
А есть на судне на 70 мужиков восемь женщин, из которых четырем уже за пятьдесят, и они пользуются благосклонностью матросов, вернее - наоборот. Остальным около тридцати, но одна - официантка-буфетчица - ходит убирать каюту капитана, и, видимо, чистюля необыкновенная, потому что каждый раз тратит на это дело не менее двух часов; вторая - матрос-уборщик - убирается по очереди у стармеха, старпома, всех штурманов, тралмастера и рефрижераторного механика, третья - прачка - не убирается ни у кого, зато живет у боцмана в каюте.
А четвертая - в нашей научной группе, страшненькая, зато без лифчика и с задорными сиськами, которые так и прыгают у нее в футболке - феноменального дефицита интеллекта аспирантка Анжелика, прикомандированная в последний момент из Керчи. Она сразу стала королевой матросской элиты - траловой команды - двадцатипятилетних баскетболистов с такой мускулатурой, как будто трал они вручную вытаскивают, и открывшиеся внезапно перспективы настолько потрясли девушку, что она забила на диссертацию, и только переползала из каюты в каюту на нижней палубе.
Вот ее-то мы и решили пригласить на лангустов: как-никак сотрудник биологического отряда, а тут первый донный трал, и надо отметить, а деликатесов, после того как мы угостили и капитана, и штурманов, и мотористов, и прочих, осталось у нас килограммов тридцать, а мы уже три недели плаваем, а ее толком не видели - так пора же и знакомиться.
А она - вон она, на леере пузом висит, улов рассматривает. Позвали. На через сорок минут. В душ быстро, потом стол соорудили, на электроплитку поставили два ведра с забортной водой (если не раковый суп по Молоховец делать, то самая правильная соленость), ждем пока закипит. Никаких пряностей лишних, ни травы: органолептический пуризм. Лангусты в корзинах шуршат. Вода под крышками закипела, хватаем первых за усы, кидаем, потом еще, вода поднимается, выплескивается... запах!..
А тут и Анджелочка со своими сиськами. Ей - стопочку, рыбки солененькой на тарелках: строганинка из скорпены, из скумбрии, брюхо тунца соленое, берикс подвяленный (это мы раньше, по первым тралениям, успели). Выпила, буркнула, улыбаясь золотой керченской стоматологией:
- Ну, че? За знакомство, мальчики!
И мы ей тут - три ихтиолога, московская морская галантность - уже и лангустов отборных на парадном блюде: в кювете эмалированной. Их ведь - не переварить главное, не зарезинить!
И еще спиртику ей разбавленного. В мерной мензурке закаленного стекла, градуированной на 100 миллилитров. Ах, как же вкусно пилось из тех мензурок, если по полста грамм наливать, а перед тем разбавить грамотно.
А она, улыбаясь, изъясняется:
- Ну, спасибо, мальчики, за угощение, я пойду. Я тут уже друзьям обещала, у них праздник сегодня. А че я не допила, я с собой возьму. Лучше неразбавленного. Вон тот бутылек, че я в морозилке заметила - он с чистеньким?
Лаборант мой, который по молодости на ее улыбку 585-ю смотреть остерегается, благо есть еще на чем глазу фокусироваться, спрашивает потерянно:
- Ну а лангустов-то попробовать?
А завожделенная было - и отвечает:
- Та нууу их... Невкусные, небось? Наверна, по вкусу - такое же говно, как крабы...