Камчатский краб Paralithodes camtschatica был известен в СССР в основном в виде деликатесных консервов "СНАТКА", от Камчатки, а не русской транскрипции тех же букв (Семен-Наталья-Андрей-Татьяна-Константин-Анна), как наивно полагали неискушенные в латинице советские люди, пускавшие содержимое жестянок в крабовые салаты (в котоpые теперь беззастенчивыми самозванцами пробрались минтаевые крабовые палочки).
Лишь отдельные счастливцы - обладатели бесполосных чеков Внешпосылторга - видели крабов не запчастями, а в сборе, покупая их варено-морожеными в валютных "Березках", и пускали знакомым пыль в глаза, доваривая членистоногих дома под пиво, как креветок.
А вот для столов кремлевских бояр королевские камчатские крабы доставлялись на самолетах живыми и абсолютно здоровыми.
Не знаю, как млекопитающие, говорят, что, прежде, чем ее есть, забитой корове или свинье лучше повисеть несколько часов, пока не закончатся ферментативные процессы, но холоднокровные вкуснее, когда их готовят в состоянии клинической смерти, раков так вообще варят живыми (к возмущению возжелавших регламентировать даже поваренные книги депутатов Государственной думы). Крабы - ближайшие рачьи родственники, и в лапы поваров членов Политбюро они попадали, еще дыша. Однако, на стол гурмана пища должна поступить не просто вынутой из кипятка со специями, но и тщательно вычищенной - и с нижней стороны панциря отскабливался короткий широкий, несъедобный в отличие от рачьей шейки, хвостик с наполненной экскрементами кишочкой и, зачастую, с висящей на нем икрой.
Пропасть между рядовым беспартийным гражданином СССР и членом Полютбюро или ЦК была невероятно велика. Собственно, кроме географии, общими у них были только анатомическое строение и физиология.
Удивительно, но также общей у них была канализационная сеть: фекал высшего коммунистического руководства и пролетариата в конце концов демократично перемешивался. Туда же, на поля орошения, попадала и беспечно выброшенная холуями-гастрономами живая оплодотворенная крабовая икра.
Конечно, подавляющее большинство икринок погибало в агрессивной бедной кислородом среде, но те немногие, которым удавалось выжить, производили феноменально здоровую личинку с аномально высоким темпом роста, впрочем, легко объяснимым запредельной концентрацией питательных веществ.
По идее, морские животные, попав в пресную воду, погибают, сказывается перепад уровней солености. Здесь же сработали два фактора: адаптация к новым условиям на стадии самого раннего онтогенеза и зачастую упускаемое обывателем из виду обстоятельство: абсолютно пресен только дистиллят, любая пресная вода содержит разнообразные соли, в частности, кальция (они образуют, например, накипь на стенках чайника). Первый фактор добавил попавшим с полей фильтрации в Москву-реку крошечным крабикам жизнестойкости, а второй - позволил им, за счет использования кальция в повышенных, по сравнению с морскими, концентрациях, резко увеличить прочность панциря (вспомните, насколько крепче скорлупа рака хитинового покрова креветки того же размера).
Будучи совершенно неуязвимыми для хищников, найдя в Москве-реке значительный запас корма, крабы стремительно росли: рыба была совершенно не готова к тому, что ее хватали цепкие, далеко выбрасывавшиеся клешни. Довольно быстро рыба в Москве-реке была уничтожена (экологи объяснили это загрязненностью воды промышленными стоками), и крабы разбежались в поисках пищи по притокам Москвы-реки, проникли в Оку и подбирались к Волге, осваивая по пути все притоки водосбора и водохранилища.
Разумеется, трофический дефицит не замедлил сказаться и там, тем более, что темп весового и линейного приростов крабов в пресных водах намного опережает показатели, характерные для морской среды. Если в Охотском море камчатский краб достигает половой зрелости к 8-10-му году жизни при ширине панциря 15 см и максимальным расстоянием между концами ног до полутора метров, то в средней полосе неполовозрелые еще крабы-вселенцы достигли к 4-5-му году жизни метрового размера панциря в поперечнике с соответствующим выбросом ног и клешней.
Членистоногие были вынуждены осваивать новые пищевые ниши, и наиболее простым способом добычи протеина для них стало нападение на заходящий в реки на водопой домашний скот.
Сидя в засаде в 3-4-х метрах от уреза воды, краб дожидается стада, приближение которого чувствует по топоту через вибрацию дна, а потом, сломав чудовищной силы клешнями передние ноги ближайшей пьющей корове, утаскивает ее в омут, где разрывает на куски и сжирает. Более глупые овцы шарахаются от воды в сторону, но, сбившись в кучу, застывают в ужасе, толкая друг друга, и крабу, выскакивающему за ними из воды, довольно легко их догнать и, зарезав одну-другую, закинуть по-волчьи на спину, добежать обратно до воды и утащить туши на дно под облюбованную корягу. Очень скоро крабы полностью перешли с рыбы, запасы которой стали поэтому восстанавливаться, на гораздо более ценный в энергетическом отношении при меньших трудностях его поимки домашний скот. Тут надо сказать, что, аналогично могущим какое-то время прожить вне воды ракам, крабы способны, набрав воды в омывающую жабры полость тела, пробегать по берегу довольно значительные расстояния в поисках пищи, не удаляясь, впрочем, далеко от спасительного водоема. Именно разгулом крабов в Нечерноземье объясняется резкое сокращение поголовья колхозных стад в 70-80-е годы, приведшее сначала к снижению удоев, затем к закрытию многих мясо-молочных ферм, а далее - к поездкам в Москву за продуктами жителей сначала Подмосковья, а потом Владимира, Тулы, Рязани и других городов близких к столице областей. Закончилось это введением в стране Продовольственной Программы, это все знают.
Как известно, дикие звери боятся человека. К сожалению, это не относится к беспозвоночным, и страшное в этой истории то, что крабы стали нападать и на людей. Разумеется, все эти факты тщательно замалчивались властями, но в деревнях, разбросанных вдоль речки Тетрух Владимирской области, до сих пор можно услышать от стариков передаваемую шепотом историю о мальчике-козопасе, прибежавшем в деpевню Бутурлино с криком "Крабы! Крабы!". Ему не поверили, и вскоре от него нашли только калошу с грязноватой детской ножкой, а коз сильно недосчитались.
Крабы нападали и на рыбачков, вот почему по сей день так редко встретишь русского деревенского человека, не горожанина, пpаздно сидящим на речке с удочкой: ужас воспоминаний не позволяет им подходить к воде. Понятной теперь водобоязнью же объясняется и вечная немытость нашего крестьянина, и засаленная обтерханность его одежд: баб крабы убивали и утаскивали чаще всего за стиркой на мостках, чем и отбили охоту к этому опаснейшему занятию.
Естественно, поначалу мужики пытались сопротивляться, ходили на краба с дрекольем, с топорами, вилами, косами, лопатами, а то - и с ружьишками. Да только не пробивался страшный шиповатый панцирь никаким сельхозинвентарем, дробь от него отскакивала, а жакан, хотя и дырявил, не причинял видимого вреда: трудно завалить врага, не представляя его анатомии, не зная критических для жизни ракообразного точек.
Итак, у крестьян, в который уже раз за советскую историю, опустились руки, сельское хозяйство пришло в полный упадок, экономика была окончательно расстроена - и довели страну до такого состояния, что бы ни говорило ностальгиpующее по твеpдой pуке население, коммунисты. В особенности - их не знавшее никакой скромности питавшееся живыми дальневосточными деликатесами руководство.
И только перестройка извела мало-помалу страшное нашествие.
Точнее, пришедший ей на смену стихийный рынок, ибо до гоpбачевских пpеобpазований, в эпоху засилья застойных ортодоксальных коммунистов, рынок в стране был представлен лишь его колхозным да азербайджанским частными случаями.
Увы, ни один, самый квалифицированный гидролог не заметил кардинального перераспределения водных масс последнего времени в России, сопоставимого по последствиям лишь перебросу северных рек на юг. Между тем, миллионы литров чистейшей воды изымаются из систем водосбора в странах Европы: Чехии, Словакии, Германии, Голландии, Дании, Бельгии, после чего в виде пива перекачиваются в Москву и Подмосковье, где и утилизируются, и будучи заметно обогащенными азотсодержащими соединениями, возвращаются, далеко не всегда очищаясь канализацией, в систему Москвы-реки, Оки и Волги. Таким образом, пиво, импортируемое из Европы в масштабах, абсолютно невозможных при угрюмых коммунистах, не только обезвоживает страны-экспортеры, но и повышает уровень высыхавшего до того Каспия, увеличивая его репродуктивную способность. Интересно, закладывают ли европейские производители в цену продукта последствия иссушения в пользу пива своих земель, а также - потенциальную выгоду России, исподтишка, под видом пива, вывозящую из стран-производителей реки столь дорогой и дефицитной в Европе обогащенной дpожжами пресной воды?
Как бы то ни было, поскольку потребление импортного пива на душу населения выше всего было в российском оазисе псевдокапитализма - Москве, именно оттуда потекли по Европейской части страны реки недопитой пивной пены, и увы, послепивной мочи. Прокатившись по всей акватории нового ареала камчатского краба-ќлюдоеда, этот мутноватый вал и убил неуязвимых доселе исполинов.
Проанализировав причину их гибели, биохимики МГУ выдвинули оригинальную теорию о том, что у крабов была сильна генетическая память, и, поскольку их предков кремлевские сановники употребляли именно с импортным пивом, беспозвоночные умерли от ужаса, почувствовав в воде малейшую концентрацию напитка, с которым неразрывно связывали унизительную смерть своих предков.
На самом деле, конечно, уничтожен был этот одновременно смертельно опасный и экзотический продукт человеческой беспечности не пивом, но мочой. Свою гипотезу ученые аргументировали тем, что на всех остальных обитателей водоемов пивное наводнение не оказало никакого воздействия. Между тем, факт узко избирательного воздействия азотистых соединений на гидробионтов легко объясним: не следует забывать, что вселенцы освоили водоемы лишь в первом поколении, и просто не успели приспособиться к возможным изменениям гидрохимического состава воды, практически стабильного после замирания промышленности с конца 80-х годов.
Хотя крабы, подорвавшие наше животноводство и затерроризировавшие сельское население страны, исчезли из рек, озер и водохранилищ средней полосы, осторожные крестьяне по-прежнему не подходят к воде. А городской спиннингист или браконьер, когда его блесна или сеть цепляются за что-то в воде омутов, и не подозревает, что наткнулся не на корягу, а на огромный шипастый уже безнадежно мертвый панцирь.
Но я оптимист, и верю во все хорошее.
Возродятся еще в средней полосе крабы-гиганты.
Или что - нынешняя власть крабов, что ли, не жрет?