Lib.ru : Малахов Олег Сергеевич. Литератургия

Малахов Олег Сергеевич
Литератургия

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Оставить комментарий © Copyright Малахов Олег Сергеевич (friendofrainbooks@gmail.com) Размещен: 19/01/2017, изменен: 08/12/2023. 34k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2	Ваша оценка:

Литератургия

(избранное)

Близость

(эпиграф)

О близости мысли лелеяв,

двуруко, а чаще левой

я трогал окружность плéвы

до срока невинной девы.

Мы ждали друг друга долго,

не знаю, кто дольше, впрочем,

срок годности чувства долга

нас волновал не очень.

Друг друга найдя, мы в тесном

союзе сплелись телесном,

испытывая совместно,

коитусов повсеместность.

Безбрачные, мы, однако,

внеочерёдность фака,

не омрачённого браком,

считаем хорошим знаком.

Днём выжатые до остатка,

лежим недвижимы, - так-то -

поглаживания украдкой

трактуя врожденным тактом.

Сгибая ногами лоно,

вы тихо сказали: полно...

К тому же пробило полночь,

и медленней катят волны.

(Да, я не сказал, здесь море,

и крон здесь деревьев кроме

два тела сплетутся вскоре

в антично простом узоре.)

Здесь медленней катят волны,

как я говорил, безмолвно,

нарушить страшась законы

покоя, но их не вспомнить.

С приходом дождя под утро

и влаги как атрибута

влечения и распутства

целуемся мы подспудно.

Дождь шёл, но под вечер вышел,

вернее, с уходом выше,

оставил в беседке свежесть,

в той самой, с промокшей крышей,

в которой поэты ради

уединенности гладью

морской упивались, глядя,

как небо поверхность гладит

иного биома жизни,

её колыбелью признан

по логике атеизма

биом тот в каком-то смысле.

Мы спим. Вы мне снова снитесь.

Расстаться, поди, не в силах,

мой мозг с той, кто искусила

меня наяву. Простите,

а вдруг наяву проститься

придется мне с вами... Лица

другие начнут мне сниться,

а это сродни убийству.

Мы встретились, что же боле?

Теперь мы, свободны, что ли,

от разного рода боли,

и более чем довольны?

Безоблачней ли настали

деньки, и конец баталий

с безжизненностью реалий

пришёл, наконец, не так ли?

К чертям все вопросы выше

отправив, мы еле дышим

в слиянии цвета вишни

губ наших, и тел, и иже.

Как долго мы будем вместе?

Без малого вечность, дескать,

вы шутите. Мысли дерзость

приветствуя, я в известность

поставлю все континенты

о вечности двух конкретных

любовников-резидентов

в отличие от планеты.

А если однажды ночью

любители одиночеств

границей, на всякий случай,

из проволоки колючей

нас разъединят телесно,

преследуя повсеместно,

чтобы поставить крест на

возможности жить совместно?

Что станет, когда мы станем

лишь призраками скитаний,

когда бессердечно с нами

поступят, лишив свиданий?

А с ними и глаз, а с ними

и снов, что невыносимо,

в которых бы нам, усни мы,

друг друга глаза приснились.

Вестимо, на скалах разных,

стоим мы, презрев опасность,

страдаем, надеясь, разве

что, на то, что не напрасно

друг друга и в зной, и в стужу

мы ищем порой и строже

относимся к звукам чащи,

как и к предпосылкам чаще

мотору для тела биться

от сжатий сердечной мышцы,

как будто чего-то свыше

недополучает сердце.

То 'что-то' - флюид, гомункул,

субстанция, рой молекул,

материя, некий мускул,

суть, ипостась моллюска

в момент разведенья створок,

тело в момент укола

морфия, чувство, словно

морфий введен повторно,

курс в никуда, пространство

цвета протуберанца,

лишенное вкуса странствий,

качество приоткрываться

век в полусне с итогом,

выраженном в потоке

полусознательных вздохов

в час размышлений о Боге.

Эх, кабы знать, что это

'что-то', и с чем корректней

это сравнить: со светом

или с порывом ветра,

стало бы как-то проще

жить, что ли. Стансы, в общем,

были б забыты, очень

взгляд стал бы пуст, но точен.

В общем, довольно мета-

физики. Пиетета

не занимать поэтам

к ней, как к науке. Метод

текст защищать от пекла

в битве любой их секта

изобрела. Окрепнув,

текст бережет поэта.

Метода качество это

предначертало тексту

более ценную, в целом,

участь, вдвойне бесценным

делая слово. В свете

путаницы в фавелах

мозга, души и тела,

мыслей о долгой смерти,

той, что не наступила

нам на крыла (как мило),

мы, опасаясь лишь бы

жизнью нас не накрыло,

жить продолжаем. Близость,

с детства гроза дистанций,

поступью пьяной к бездне

верно ведет нас. В планах

наших искать устало,

взгляды растратив, дали

оными населяя,

то, что от них осталось.

В спальнях в пределах рамок

для фотографий с нами,

совокупляясь, станет

спать с амнезией память.

В контурах лиц детали

скроются, мы навряд ли

всматриваться пытались

в глубь наших глаз, едва ли

глазу доступную. После

с нами случится космос,

если не тот, что звездный,

то несуществующий вовсе.

Мутант-планета.

Я - мутант-планета.

Я сознательно перепроверяю вкус моря

На своем теле

В целях

Узнать, возникнет ли жизнь на мне,

Ей же нужно возникнуть где-то.

Я неровный

И нервный от магмы

Моих бодрствующих вулканов.

Я - мутант, но еще - планета.

И одна за другой кометы

Проникают в мои океаны.

Я - планета-мутант.

И все же

Где-то рядом со мною тают

В бесконечном пространстве звезды.

Я боюсь их огня, однако

Перепроверяю вкус моря.

Я хочу, чтобы жизнь возникла на просторах моего тела.

Я звезду распознаю тайно,

Обрету ее зону света,

Я - планета-мутант, я знаю,

Что планеты от звезд умирают.

Так вселенной судьба превратна.

Так губительна сила света.

Но лишь в звездных лучах возникает

На планетах рождение жизни,

Но безжизненно мое тело,

Океаны его безвкусны,

Я - планета-мутант. Устало

Я смотрю в пустоту, мне грустно.

Есть планеты, живущие бурной

И смертями наполненной жизнью.

Прочим странным осколкам взрыва

Остается скитаться вечно

В неестественно черных дырах.

. . .

Положения вещей извне

Расставляют ловушки для слабости.

Избежать бы судьбы, ан, нет.

Суть оргазма в его внезапности,

Чтоб родиться и слушать дрель

Где-то в северном полушарии,

Там, где рыбы идут на мель,

Чтоб закончить свои скитания.

Небосвод там глубинней купола.

Океан там бездонней скважины,

Там мыслитель похож на глупого,

От трусливого до отважного.

Всё равно остается прошлое,

Оставляя намёк на влажное

Междуножье любимой женщины,

Как этаж на многоэтажное,

Как росток на длину растения.

Без эрекции суть влагалища

Не доступна, по сути, пенису,

Как Венеция роль пристанища

Не исполнит, являясь пленницей

Той воды, что безмолвна волнами,

Вытесняемыми колоннами,

Обрамляемыми фасадами,

Превращающих чайку сонную

В суть мишени, искомой взглядами.

. . .

Литератургия

Препятствие с плеткой в руке.

Стена ли, Китай-Берлин,

Длинней ли табак в мундштуке

Разрушенности Афин?

Стою ли, сижу ли, сплю,

Отплевываясь во сне,

И напиваясь, топлю

Не истину ли в вине?

Смогу ли узнать и знать

Бесчисленность 'я' в уме?

Стена, сатанея, стенать

Начнет ли под утро тьме?

Забросив себя в курсор

И курс корабля забыв,

Я стану одной из гор

И кем-то из тех, кто жив.

Как мантию, ночь наки-

ну точно в нольнольнольноль,

И выпив на ход ноги,

Пойду поперек и вдоль,

Туда, где дрожит лицо,

Где колкий до крови снег,

В страну, где я был юнцом,

Где я завершу свой бег.

И крикам вослед 'постой'

Вернуть меня не дано,

Смешавшегося с пустотой

И с вечностью заодно.

...

без знаков пребывания

эстетство пропивания

последнего

доходит уже до летнего

смятенье души исподнего

до капли искомой пройдено

и смысл до последней пяточки

докурен бездетной мамочкой

расправлены крылья ангела

разрушена крепость врангеля

и солнца квадрат в углу

напоминает мглу

...

Я думал всегда, что я лучше него,

но тебе говорил, что он лучше.

Петрарка, Да Винчи, мадам Клико, -

лишь ингредиенты пунша.

Расставить всех зебр в виде странных полос

всегда получается мельком,

их голос довольно беспечен, но кровь

банально готовит смерть им.

Обычно люблю, остаюсь и смотрю

картины в забытом богом,

и чью-то сомнамбулу боготворю,

познав, что таким не мог бы.

Не я, и не он, слишком много имен,

пространных, желанных, чьих-то,

и сторону из четырех сторон

поймет лишь один, но - тихо...

Излучина скорби, прощанье с вином,

удачная гавань света,

когда ты не думаешь об одном,

а просто колышешь ветер.......

...

привет аутсайдерам из небытия,

пьющим, как мог бы пить и я.

английские женщины любят вас

в профиль рассматривая анфас.

чем-то заняться, работать, жить,

жизни поддерживая режим,

мы не умеем и глушим боль,

ходим назад, поперек и вдоль.

мы заблокированы в сети,

нас не дано никому простить

просто за то, что мы есть, и все,

как и за наше само естество.

снег заставляет надеть пальто.

мы - аутсайдеры. Мы - никто.

я вас приветствую издалека.

я аутсайдер с планеты "К".

...

Чью-то спину писать, как в зеркале,

не сподобится больше Магритт.

Слово "Крым" в украинских вензелях

русским напоминает "Крит",

а неровный квадрат Малевича -

на поверку, лишь тень в окне,

растворится в допитом вечером,

принесенном с утра вине.

Поселились красотки-девочки

там, где секс и остатки сна.

Время втиснется в рваный чек,

погружаясь в карман. Она -

это просто местоимение,

и не более, для того,

кто привык познавать в сомнениях

смысл бессмысленного, всего.

Ты - искусство. Возможно, главное.

И бесспорно, игра в безумие

для тебя не болезнь, а странного

плода жизнь в бестелесной мумии.

Я рожден на излете мая.

Слава Богу и божьей воле.

Я Манежку, пойду, сломаю,

церковь лучше построю, что ли...

А родился бы я в июле,

то построил бы цирк, а хули?..

...

Большая элегия Донбассу (ремейк 'Большой элегии Джону Донну' Иосифа Бродского)

Донбасс уснул, уснуло всё вокруг.

Или исчезло, вымерло, бесследно.

Или в подвалах все уснули вдруг,

на время, ненадолго, кто под пледом,

а кто на голой и сырой земле.

Уснули все, безвременно и тихо.

Поверх подвалов в скромном барахле

уснули куклы, мясорубки, книга

о вкусной и здоровой пище, хлам

из кухонных аксессуаров спит,

уснуло всё. Крест из оконных рам,

магнит из Ялты, из Москвы магнит.

Всё спит или застыло навсегда,

или всего лишь до утра, как раньше.

Застыли звуки, стоны, провода.

Застыли крики, вопли. Ток - тем паче.

Застыли реки, травы, ветер, свет.

Застыл трамвай, и люди в нем застыли.

Их, вроде бы, там нет, но они есть.

В глазах же их беспомощно простые

застыли истины. В кондукторской руке

застыл билет трамвайный, у студента -

студенческий билет, а вдалеке

дома застыли эконом-сегмента.

Застыло всё, уснуло, растворилось

в пространстве, в пустоте, везде, во сне...

Уснуло время, всё остановилось,

с ночных небес летит лишь белый снег.

Уснуло всё: ступени, выход, вход,

качели, парк, перила, таксофоны.

Уснули сны, кастрюли, дымоход.

Уснули чашки, вазочки, вазоны.

Застыло всё. Ракушка из прихожей,

слова и фразы, камертон застыл.

Застыли буквы. Он-она на ложе,

как ангелочки чистой красоты,

застыли тоже, родственные души.

Спит рынок, университет, больница,

спят ноги, руки, туловища, уши,

спят волосы, предплечья, спят глазницы.

Спят улицы, бульвары, спят проспекты.

Джон Юз уснул, уснули терриконы,

уснули гедонисты, спят аскеты.

В распивочных не пьют, а спят покорно

пивные кружки, видят сны барменов

в уснувшем рукомойнике за баром.

Поэты спят, писать им непременно

не суждено, пусть и в спиртном угаре.

Уснула Тора, Библия с Кораном.

Уснули Шива, Маниту и Будда.

Джон Смит уснул, и Джозеф, и Нирвана,

покуда снег летит во тьму оттуда.

Оттуда слышен звук беззвучно тонкий.

Он, как струна натянутого нерва,

едва ли уловимый, робкий, ломкий,

на грубый слух - грудной, недостоверный.

Чей он, зачем он, как возник?

Немой ли всадник говорит с конем,

слепой ли странник ищет бога лик

и создает неслышный звук о нем?

Но слышен он. Возможно, буква "с"

звучит как эхо, завершая фразу:

'Донбасс уснул, уснули все, кто здесь',

непрозвучавшую до этого ни разу.

Чу - он звучит. Так, вероятно, плачет

младенец, покидая мать в ночи,

ее утробу, девочка ли, мальчик,

отцу пустив в лицо струю мочи.

Распятья лик, уснувший на иконе,

с креста сойдя, возможно, звуком стал.

Ужаленные дети Лакоона

могли бы так стонать. Донбасс устал.

'Ты кто, ты что, зачем звучишь и жалишь?

Зачем мой слух тревожишь, и вопишь,

как будто перепонки изучаешь

моих ушей, бесспорно, знавших тишь?

Да, звук звучит, и он мне неприятен,

да, тонок он, но нет в нем сердца, нет.

Я выйду в город, как всегда опрятен,

на звук имея свой иммунитет.

Откройся мне, чего томишь стенаньем

всех тех, кто не уснул и не уснёт?

Не бойся нас обременить тем знаньем,

которое, возможно, в нас умрёт.' -

единственно не спавший вдруг изрёк

поэт, и будто вырвавшись из плена

на неопределенно долгий срок,

текст прозвучал внезапно откровенный.

Признание получено, тот звук,

тот бесконечный плачь, чай ада вой,

открыл секрет, и соткана из мук

была та отповедь, окутанная мглой:

'Хозяин мой был чужд этим местам,

а я - душа его, он убивать бездушно

сюда приехал. Бить набат, в тамтам

пыталась я, и душам тоже душно

бывает в шкурах извергов порой,

покуда тем еще любовь известна,

и человечность. Мой псевдогерой

утратил всё, и я летела в бездну.

Да! Я стремилась в мысли проникать,

но он стрелял, уничтожал без смысла.

И вот когда к убитым привыкать

я научилась, с жизнью Он простился.

Я нынче - смерть, из сонма душ изгнанье

предрешено. С тех пор я вьюгой вью.

Душа-убийца - вот моё призванье.

Я вас душевно, просто так убью.'

Душа убийцы, оккупанта, зверя

блуждает в тех краях, где раньше смех

мерилом был того, что не измерить,

а именно, любви, свободы. Снег

теперь здесь подтверждает мрак страдавшей,

отчаявшейся достигать небес,

души наемника без имени, без, даже,

всего на свете, и могилы без.

Душа пищит, трепещет, стонет, плачет.

Ей невдомёк, что можно было так

завраться, оболгать, переиначить

историю, которую и так,

распяли, уничтожили, и снова

стремятся изувечить, разорвать.

Пошатываясь, бытия основы

готовы рухнуть. Ночь, пустырь, кровать,

осколки мин, снарядов, снов, бетон

еще горячий, воздух блудный пёс

глотает жадно, позывной 'Джон Донн'

не сдерживает мужественных слёз.

Так быть же сну, когда вооружен

ты колыбельной с поцелуем в лоб;

когда постель, куда ты погружен,

уже не бункера заплесневелый гроб.

Так быть же праздному уюту после сна,

хождению в кино, а не по мукам,

пусть даже с сединою на висках,

пусть не с любимой, а с ее подругой.

Прощай оружие, убийства, скорбь и проч.

Пусть души не теснятся меж мирами,

взмывают в небо, улетают прочь,

едва не затерявшись между нами.

Но бог весть где поэт идет в кабак,

за стойкой барной в нем расположившись,

свой карандаш, что порохом пропах,

он достает, заметно оживившись.

Как будто к дезертирам в тыл, в тетрадь

забрасывает Джон умелым слогом

слова о том, что беспричинно спать

пора бы перестать, не та эпоха.

Поставив точку, осознав, увы,

что с целью средства вряд ли совместимы,

подобно ветру, с комнат угловых

осваивать начнёт вплоть до гостиной

души своей величественный дом

поэт или солдат. Так нерушим

союз души и плоти, дело в том,

что, разве что, наличие души

является залогом всех свершений,

победы в том числе добра над злом,

героизации и прочих возвышений,

бессмертия, коль уж на то пошло.

Совсем истлели очаги пожарищ.

Поэты с виски смешивают слог.

Как гусь свинье, покой - им не товарищ.

Они на службе, исполняют долг.

Теряет кто-то взгляд в дали безбрежной,

в бесперспективности, поскольку горизонт

планету пополам, как масло, режет

там, где когда-то воевал 'Джон Донн'.

От юных глаз не скрыться этим строкам.

Без сна они читают то, что пишет

поэт или солдат о сне, о том, как

случится всё потом. Цитата ниже:

Донбасс уснул обычным мирным сном.

И люди спят, спокойствием согреты.

Чья-то душа поёт лишь об одном:

о бесконечном, бесконечном свете...

...

Момент, когда любовь победит,

Овеян дымком из ствола револьвера.

Любовь победила, а тех, кто убит,

Мы называли Надеждой и Верой.

...

Суть

(эпиграф)

Жизнь наша, в общем, - лишь цифры, даты,

даты рожденья и смерти, правда,

если известны они, иначе,

жизнь бесконечна, а смерть - тем паче.

'Долгие проводы - лишние слёзы' -

в фильме поётся. Стихи от прозы

неизлечимы в вопросах смысла

крайней нужды выражаться в числах.

Как говорится, всему есть время,

даже для сна. С ним, по крайней мере,

в миг пробуждения расставанье

жертвы гнетущих с утра вставаний

ассоциируют. Цифры плавно

соединяют давно с подавно.

Те, кто в режиме анаэроба

плёнкой покрыты ещё в утробе,

к первой разлуке едва готовы.

Плачь подтверждает не что иное,

как нежелание жить в отрыве

от организма, который в мире,

склонном к душевным и прочим травмам,

обозначается словом 'мама'.

Выход наружу итожит роды

внутрь поступлением кислорода,

внутрь как родивших, так и рождённых

тел, ожидаемо напряженных.

Вскоре, цепляясь за жизнь, ребенок

станет чураться своих пеленок,

живо бежать от своих колясок,

в шустрости приму дворовых плясок

превосходя, он начнет однажды,

предвосхищая всё то, что даже

не умещал в себе детский мозг

ранее, в бытность мочи и слёз,

кала, и прочего недержания,

вплоть до соитию подражания.

В общем, потом на другую плоскость

претендовать соизволит отпрыск.

Мозг неокрепший начнут вопросы

одолевать. Обладатель мозга

свой организм ознакомит спешно

с тем, что понравится неизбежно:

выпивкой, куревом, чем-то вредным,

за исключением крайне редким.

То ли вопросы тревожны слишком,

то ли в красивости слова 'тише'

кроется суть усредненной жизни,

проистекающей, к слову, из-за

неких процессов цикличных вроде

круговорота воды в природе.

Так возникает эквивалентность,

унифицированность клиентов

мира, который веками множит

особей сумму на их же схожесть.

Невыносимым назвать уместно

чувство, когда от тебя невеста,

молча уходит, узнав, что раем

жизнь её станет с другим. Караем

бедностью ты, а другой в три раза

чашу полнее имеет. Сразу

сердце защемит, потом отпустит -

так и с детьми: от веселья к грусти

путь недалёк. Одного, однако,

мало желания. Ролью мага

также заигрываться не стоит.

Стоит стоять на своём. Простое

есть объяснение этой боли,

боли незнания энной доли

сути вселенной, и в той юдоли

горестней нет ничего, чем воли

либо отсутствия, либо нехватки

для предстоящей нехитрой схватки

с праздностью, грустью и злобой. С первой

слишком опасна игра на нервах.

Что до того, что проста загадка,

ладно там, боли, миропорядка,

мною разгаданная едва ли,

верю, наверное, тут за малым

дело, а стало быть, так ведь проще

жить с этим знанием, с верой, в общем.

Разве что, лучше порой над бездной,

тихой-претихой стоять, полезней

душу на зимнем ветру проветрить,

чем затеряться в структуре метрик

стихосложения, в снах нимфетки,

в музыке, в множестве чисел, в спектре

слов и значений, как, между прочим,

смысл застревает в глаголе 'кончить'.

Жизнь на поверку сравнима с битвой,

с бегом по лезвию скверной бритвы,

или с разлукой с самим собою,

с местом и датой рожденья. С боем

мы пробиваемся, кстати, к смерти,

к дате ее в надлежащем месте.

10.

В мире, в котором нет места беглым,

в этом огромном, с приставкой мега-,

трудно найти для себя, приблуды,

угол родной на манер приюта,

где недосмотр по раздаче супа,

в первую очередь, вводит в ступор

не постояльцев (они как дети),

а персонал, что за них в ответе.

Суть - это что-то на дне глазницы

глаза скитающейся блудницы.

11.

Так же бессмысленны, как и логичны

эти слова, как фотогеничность

тех, кто незряч. Только сути фишка

в том, чтобы, слышишь, беспечной слишком

жизнь не была, и возможно, в том, как

не получается жизнь на пленках.

Сплюнь, матюгнись, обними старуху,

выживи там, где отдёрнуть руку -

принцип, особенно, если в пропасть

не получившая руку особь

12.

падает. Суть - это что-то с чем-то,

то, чего нет, что при том зачем-то

ищут до пульса потери, пульса,

пульса, биения сердца, пульса

как индикатора сути тела,

как существующего в пределах

жизни сигнала той самой жизни,

разве что пульс может быть у мысли.

Суть - это то, чего нет по сути,

как без присутствия нет отсутствий.

13.

Там, где пространственно-временное

вовсе исчезнет, - совсем иное

что-то возникнет, без нас, без, что ли,

псевдонаучного биополя,

без расстояний, без взглядов в небо,

даже без неба, без цифр, нелепо

соединяемых в числа, без

цикла сменяемости существ,

тех, что имели бы рост и вес,

прикус, осанку, обмен веществ.

14.

Что-то возникнет иное точно,

космос исчезнет, а суть заочно

преобразуется в то, что тоже,

как и всё прочее, сгинет. Может,

точность теряя, покинут точки

этого текста вторую строчку.

Так в океанию новых смыслов

материком из пытливых мысов

автор войдёт, огибаем судном

некой Эвтерпы в хитоне скудном.

15.

Полночь. Эвтерпа и автор. Камбуз.

Кухня на судне - некрополь камбал.

Там, на неведомой параллели,

пухлый шевелится еле-еле

от лобызаний язык Эвтерпы.

Автора губы, лелея терпкость

лона Эвтерпы, в процессе трений

губ изучают иных поверхность.

В ходе глубокомысленных прений

близится вечность, писать намерен

автор об этом и кличет манну:

то ли небесную, то ли спьяну.

09122016, 09-12012017

Эвтерпа - (др.-греч. Εὐτέρπη - 'увеселяющая') - в греческой мифологии одна из девяти муз, дочерей Зевса и титаниды Мнемосины, муза лирической поэзии и музыки. Изображалась с авлосом или сирингой в руках.

Хитон - (греч. χιτών, 'одежда') - мужская и женская одежда (нижняя) у древних греков; подобие рубашки (льняной или шерстяной), чаще без рукавов

2011 - 2017

Оставить комментарий

Обновлено: 08/12/2023. 34k. Статистика.

Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.

Малахов Олег Сергеевич Литератургия

Малахов Олег Сергеевич
Литератургия