Мамаев Вячеслав Иванович
Большеголовские небылицы

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Мамаев Вячеслав Иванович (mayslavin@rambler.ru)
  • Размещен: 12/04/2009, изменен: 12/04/2009. 708k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Большеголовские небылицы - своеобразная жанровая форма, в которой автор попытался выразить свое отношение к недавнему периоду новой российской истории. Книга может быть любопытна как для живых свидетелей того времени, так и для подрастающего поколения, не лишенного интереса к чтению.

    • Вячеслав МАМАЕВ

    БОЛЬШЕГОЛОВСКИЕ НЕБЫЛИЦЫ

    ИЛИ

    СКАЗКИ ПЛЕШИВОГО ВОРЧУНА

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    Москва, 2008

      
      
      
      
       Большеголовские небылицы или сказки плешивого ворчуна. В. Мамаев. Москва, 2008 г.
      
      
      
      
       Большеголовские небылицы - своеобразная жанровая форма, в которой автор попытался выразить свое отношение к недавнему периоду новой российской истории.
       Книга может быть любопытна как для живых свидетелей того времени, так и для подрастающего поколения, не лишенного интереса к чтению.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    No В. Мамаев. Большеголовские небылицы

      
       "Дабы быть мудрым, недостаточно мудрым казаться - тем паче самому себе; знает тот, кто понимает, что не знает; и не понимает тот, кто не понимает, что другие понимают. Мир полон дураков, да никто глупости своей не замечает, даже не подозревает"

    ГРАСИАН Бальтасар

      
       Я верил... я горел... я шел с революцией,
       Я думал, что братство не мечта и не сон,
       Что все во единое море сольются,
       Все сонмы народов, и рас, и племен.
      
       Пустая забава! Одни разговоры...
       Ну что же... Ну что же взяли взамен?
       Пришли те же жулики, те же воры
       И вместе с революцией всех взяли в плен...

    С. Есенин

    Общая присказка

      
       Ты любишь сказки? Я тоже...
       Мальцом слушал, раскрыв рот, когда бабка вечерами рассказывала. Про курочку Рябу да про Красную Шапочку с Колобком.
       Юнцом, читать научившись, читал взахлеб те, что в библиотеке были. Про добрых молодцев да царевен-красавиц, про чудеса невиданные да богатства неслыханные.
       Молодцом слепо верил и прилежно ждал, когда иные сказки и посулы щедрые сбудутся. Те, что родное государство с придыханием рассказывало и горячо обещало. Про тучного белого бычка да про молочные реки с кисельными берегами. Помнишь сказку, где говорится, что "мы рождены, чтоб сказку сделать былью..."? Вот эту быль усердно делал, ее упорно ждал...
       Когда постарел, ворчливым и недоверчивым стал, решил и сам рассказать. Как я те, прежние сказки наших государей, разумею...
       Правду народ молвит, что из песни слов не выкинешь. А слово, как известно, не воробей...
       Так вот и в жизни. Нельзя пережить непутевую заново, тем более переписать с чистого листа летопись своего рода, Отечества. Поэтому нужно воспринимать ее такой, какая она есть. Попробуй прожить жизнь лучше своих предков, не допустить их ошибок, оплошностей, заблуждений. И не суди строго отцов и дедов. Будь великодушнее, снисходительнее, терпимей, умей прощать. Непреложно слово Господне: "Не суди да несудимым будешь...".
       И отец, и дед, и прадед тоже хотели прожить свою жизнь лучше, чем была до них. Не случилось...
       Долгие годы по зову сердца и долгу службы мне приходилось старательно учить, тщательно доучивать и терпеливо переучивать очень длинную и очень важную в те годы сказку о могущественной фее, которую звали Коммунистическая Партия.
       Чего отшатнулся, точно на гада ползучего наступил? А морщишься чего? Недозрелое яблоко надкусил? Что, имечко незвучное? Слишком длинное? Противное? Оскомину набивает, изжогу вызывает? Говорю же тебе, будь терпимее, великодушней!
       Ну, да! Была такая фея! Правда, поначалу она совсем не так прозывалась. То ли Коммуния, то ли Социалия, то ли еще как. Точно не знаю...
       Ох, и приятная же была девица, я тебе скажу! Что лицом, что разумом. А о помыслах и говорить нечего. Хотела та волшебница сотворит диво дивное. Великое благо людям подарить. Цветущий райский сад на земле сотворить. Что не хуже небесного, божеского. Тот, что Коммунизмом зовется...
       Тьфу! Опять ты шарахается! Ну, чего ухмыляешься скептически, чего глазами возмущенно сверкаешь, чего трясешься, как в припадке.
       Между прочим, страшного в этом слове не больше, чем горечи в рождественском пироге или пасхальном куличе. Не случайно умные люди о том Коммунизме с древних лет толкуют. Как птицу счастья по всем садам разыскивают, как чудо неземное увидеть стараются. Что еще никто не встретил, не видел, то правда. Чего уж греха таить.
       Желающих, ее встретить и себе на службу поставить, много было. Они и сегодня еще не перевелись. Но очень скрытная та фея была. Не спешила каждому встречному-поперечному объявляться, дружбу-любовь с ним заводить. Все ждала, когда придут за ней охотники с чистыми руками и бескорыстной душой.
       Только вокруг все другие ловцы ходили. Охочие до легкой добычи и богатой поживы. Наслушались они мудрецов о чудесной фее. Закружилась буйная головушка, взыграло сердце ретивое, зачесались руки похотливые. Замысли поймать деву непорочную, мастерицу искусную, себе служить заставить. Какие только сети для нее не разбрасывали, в какие одежды перед ней не рядились, не пошла им Коммуния в услужение.
       Сильно осерчали-обиделись ловцы-охотники на непокорную строптивицу. Очернить, оклеветать ее решили. Дескать, нет никакой чудесницы и никакого чуда от нее ожидать не след. Мы и сами с усами! Нам самим по плечу сказку сделать былью. Вот и сотворили они свою фею, Компартию. По всей земле объявили, что она самая могущественная и способна любые чудеса творить. А еще сказали, что кто желает жить в земном раю, не мешкая приходить к той фее в услужение.
       Себя большеголовиками с той поры прозывать стали. Почему? Кто его знает... Может, мудрее тех себя посчитали, что в Коммунию свято верили. Может, думали, что голова у них больше и соображает лучше. Видать, и вправду лучше, если столько людей своей затеей сманили.
       Желающих райской жизни довольно набралось. Кому же не хочется сытно есть, сладко пить, красиво одеваться, на мягкой перине качаться и при этом быть друг для друга добрым приятелем, в мире и согласии жить.
       Подхватился тогда народ трудовой с готовностью в земной рай шествовать. Поднял работяга тех большеголовиков руками мозолистыми на свои плечи натруженные, к светлому будущему понес. А те возражать не стали, наверху по хозяйски устроились, вожжи государственные в руки поудобнее захватили, и пошли править, путь указывать.
       Однако на добрый строительный материал плохие мастера подобрались. Или, возможно, над добрыми работниками плохие прорабы, то есть менеджеры по-современному толку, попались.
       Время от времени большеголовики сверху вниз, это туда, к народу, на чьей шее сидели и коим правили, бумаги спускали. Прописывали, как правильно идти, в какую сторону, чтоб не блудили. За одной бумагой, тут же вдогонку, другую слали. Для пояснения и дополнения мыслей мудрых, руководящих.
       Народ те бумаги читал внимательно, заучивал тщательно, обсуждал с восхищением, хвалил с одобрением и... в сторонку, на обочину светлого пути, откидывал. Чтобы руки для новой бумаги освободить, которая к тому времени вниз поспевала. Работать и исполнять прописанное времени не оставалось.
       Большой срок прошел, прежде смекнул народишко своим умишком смекалистым, что тот обещанный райский сад с пугающим тебя сейчас названием, для него только на бумаге и прописывался. Растить его там, наверху, никто и не собирался. Ведь у кого вожжи государевы, тот и в раю. Потому как прежде о своих да наших эти энтузиасты, строители новой жизни думают, только напослед уже о народе, который его на шее тащит.
       Так оно и в тот раз случилось. Дунул вольный ветер перемен и от былого запала большеголовского, от его могущества несокрушимого один пшик остался.
       Разбежались большеголовики, по углам попрятались, притаились, новые картины райские из своих бумаг составляет. Многие из них в купцы-торговцы определились, иные в предприниматели записались, буржуинами стали. Как раз теми, что так поначалу им не по душе были. Голод не тетка. Жили в сытости, в сытости и до смертушки дожить хочется. И как не зови их - большеголовики или безмозговики, вольнодумы или сквернословы.
       Ты любишь сказки? Я тоже... Благо в последнее время их много появилось. Вон, включи телевизор. Что ни программа, то сказка, что ни слово-обещание, то диво дивное.
       Мир полон дураков! А как от них сбежать? Остаться одному и... зеркало убрать!
       Вот так-то! А теперь, коль хватило у тебя терпения выслушать присказку, слушай и сказку. С богом!
      

    Задумано, написано, собрано и обработано

    в 1989-1994г.г.

    Вытащено из забвения, отряхнуто от пыли,

    подновлено, исправлено, добавлено в 2006 г.

      
      
      

    БОЛЬШЕГОЛОВИК

      
       Это было в те далекие времена, когда наши бабушки и деды были еще маленькими детьми, а обо всем этом мы узнали из умных книжек, называемых большеголовскими.
       Жил на свете один человек. Не имел он ни богатства большого, ни звания знатного. Просто образованный и мудрый человек. Того же желал и детям своим.
       Как во всякой сказке у этого мудреца было три сына. Старшие - парнишки смышленые. К грамоте тягу имели, прилежанием отличались. Меньшой тоже, вроде не дурень, а так себе... Словом, со странностью. Росточка небольшого, головенка крупненькая, не по плечам, а мысли в ней сплошь какие-то непонятные. Его так и звали - Большеголовик.
       Бывало, бегает себе, играет, да вдруг и брякнется лбом о половицу. Тяжела, ведь, головушка, к земле клонит. Его спросят: "Не зашибся, Большеголовик?". А он с пола подхватится резво, отряхнется, надуется важно и буркнет обиженно: "Мне зашибаться никак не можно. Мне еще государством управлять предстоит...".
       Отец, хоть и мудрец известный, а никак в толк взять не может каприз сына. Книг столько перечитал, мудреных трактатов старинных изучил, а ответ сыскать не смог. Испугался, как бы худого не вышло. Вон, Ирод, как о Христе услышал, так сразу всех младенцев извести распорядился. Боялся, как бы его власть никто не потревожил. А тут дите несмышленое само на царское место покушается. А что как до царских ушей дойдет сия причуда? Ясное дело за такие мысли по головке не погладит, шутке не потешиться.
       Побежал отец к старой гадалке. Ведунья карты по столу разбросала, травы-муравы заварила. Пошептала, побормотала да и молвила:
       - Непростая жизнь предстоит твоим сыновьям, добрый человек. Пути у них разные. Старший многие науки изведает, тайны неразгаданные постигнет, великим ученым станет. Среднему искусным лекарем быть. Все хвори ему подвластны будут. А вот с младшим заминка. Приметы в его жизни одну дорогу показывают. И тянется она все дальше и дальше...
       Пригорюнился человече, запечалился. Вроде и радостно за старших сыновей, да судьба младшего покоя не дает. Что же будет с ним, несмышленышем, Большеголовиком?
       С той поры прошло немало лет. Старшие братья уже немало городов и стран объездили. В университетах да академиях разных большими знаниями запаслись. Как гадалка и предсказывала - один великим мудрецом стал, другой - лекарем знаменитым. Добрая слава о них далеко по всей земле пошла.
       Большеголовик за это время тоже подрос, повзрослел. Книгами увлекся. Только книжки у него какие-то странные были. Не каждому человеку написанное в них понятно. Они, вроде поварских, рецепты давали. Только рецепт не для каши или щей, там каких. В них подробно прописывалось, как в том или ином царстве-государстве жизнь переменить, а то и самому царем-государем стать. Все просто. Тут поджечь, там поджарить, здесь масла добавить...
       Сидит Большеголовик в своей светелке, книжки эти внимательно почитывает, да в тетрадочку голубенькую что-то старательно записывает. Почитает-почитает и запишет. Совсем чудной стал. А как узнал, что его братья уже стали известными и всеми уважаемыми людьми, сам в дорогу засобирался.
       - Ну, вот и мой черед настал..., - молвил он отцу на прощание. - Пора и мне в люди выбиваться. Только я пойду другим путем. У меня своя дорога. Дорога дальняя, бесконечная...
       Сказал так, сунул за пазуху свою голубенькую тетрадочку, да и был таков.
       Долго ли, коротко ли шел Большеголовик по белу свету. Вывела его дорога во широко поле. Только поле то чудное было. По одну сторону хлеба стоят тучные. Колос к колосу, зерна словно изумруды на солнце переливаются. А в другую сторону без слез не глянешь. Стебельки чахлые, пустые колосья былинками на ветру качаются. Одни сорняки плотной стеной стоят.
       Огляделся вокруг Большеголовик. Смотрит, у обочины мужичонка лежит, похрапывает сладко. Босой ногой мух отгоняет, головой от жаркого солнца в драный кафтанишко зарылся. Растолкал его Большеголовик.
       - Здравствуй, мил человек! Как зовут тебя?
       - Половою люди кличут...
       - Это чьи же хлеба такие славные?
       - Соседские...
       - А худые?
       - То мои...
       - От чего же они у тебя такие худые?
       - Да как же им не быть худым! Прошлый год случился у меня вновь недород. Все, что взросло еще до снега кормом ушло. К посеву кланялся взаймы соседу. Слава богу, не обложил, семян добрых одолжил. Только много ли с них проку. Как сеять, так одна морока. У него же, у куркуляки, во дворе ладные стоят коняги. Справны бороны, сеялки, плуга. А с ними он, хоть куда. Поле свое он вспахал, подкормил, засеял вовремя, да еще, зараза, полил. С зорькой встанет, сквалыга, с зорькой ляжет, всю семью в работу упряжет. Никому покою не дает. Вот и уродилась у него пшеничка. А у меня в чулане летом телега, зимою - сани. Да и здоровьем Господь обидел. То спину ломит, то ног не двину. То дождь, то жара, то с похмелья болит голова. Помыкался, побрыкался, а сеять надо. Разбросал зерно по полю на авось. Вишь, что птица склевала, а чему и взойти пришлось. Еще и ладно вышло...
       - Вот так дела! Работник плохонький, а как речь складна! - качнул головой восхищенный Большеголовик. - Мне как раз такие помощники и нужны. Пошли со мной Полова. Я помогу тебе управу на куркуля-соседа найти. Когда станем государством управлять, отберем у этих куркулей все их добро куркульское и таким беднякам-бедолагам, как ты, раздадим. Вот, какая жизнь, сытая и беззаботная наступит...
       - И то правда! Лиха беда начало! - обрадовался Полова, что в животе заурчало. - У него, куркуля, столько этого добра! Потом можно и с печи не слазить, спины не гнуть, ног не трудить. До смерти всего хватит...
       Подтянул на себе портки штопанные, кафтанишко рваный на плечи набросил. Вслед за Большеголовиком безропотно поспешил.
       Идут дальше вместе. Разговор между собой ведут. О том, как в столице ладнее царя с места царского подвинуть и самим тем государством управлять, жить в свое великое и сытое удовольствие.
       Долго ли, коротко ли шли, повстречался им на пути старый заводишко. Глядят приятели, стоит у заводских ворот мужичонка чумазый, рожей опухший и по чем свет ругается. Подошли к нему Большеголовик с Половою.
       - Здравствуй, мил человек! Как звать-величать тебя?
       - Разгуляем кличут...
       - Что ж так ругаешься, Разгуляй?
       - Да как же мне не ругаться! - всплеснул руками мужичок. - Вчера у кума сука ощенилась. Знамо дело, событие важное. До работы ли при такой радости. Не смог выйти в смену, коль у животины такая проблема. Пока щенков принимали, пока приплод обмывали. То да се... Сегодня кум позвал к щенкам на крестины. Событие важное! Радость великая. Я торопился работу поскорее закончить, чтобы к сроку не опоздать, чтобы без меня праздник не начали. Второпях инструмент сломал, деталь испортил. Вот мастер меня и выгнал, а хозяин платить отказывается. Разве это порядок. Раз на работу человека взял, заплати ему, что положено... Разве я не прав?
       - Прав, прав! - согласно закивали головой сотоварищи.
       "Хоть и не прав, обормот, но рассуждает убедительно. За свое горой стоит..., - смекнул Большеголовик. - Мне такой сотоварищ сейчас в самый раз...".
       - Ступай с нами, Разгуляй! - позвал с собой пьянчужку. - Мы как раз в столицу идем. У царя государство требовать. И тебя не обидим. Хозяина твоего прогоним. Сам будешь свои порядки на заводе устанавливать. Работай тогда, как душе твоей угодно.
       Обрадовался Разгуляй. Без долгих раздумий с новыми товарищами в путь отправился. Справедливости да сытой жизни себе добывать.
       Долго ли, коротко ли шли Большеголовик, Полова и Разгуляй. Притомились в дороге, проголодались. Только чем подкрепиться с устатку? У Большеголовика за пазухой только тетрадка голубенькая, с мечами заветными. У Половы из кафтана один мусор да труха вываливается. А у Разгуляя в дырявых карманах и вовсе шиш ночевал. Как тут быть?
       Глядят, сидит под деревом мужик. Нитки, булавки да прочую торговую мелочь в коробе перебирает.
       - Здоров был, мил человек. Как звать-величать тебя?
       - Люди Купи-Продаем кличут. И вы так зовите...
       - Ладно, будем...
       - Далеко ли свой путь держите?
       - Путь наш неблизкий, - ответил Большеголовик с достоинством. - Задача нелегкая. Идем в столицу, к царю. Государство под свое начало требовать.
       - Такое дело и мне по нраву, - воскликнул Купи-Продай. - Возьмите меня с собой. Я вам добрую службу сослужу.
       - В каком же деле твое мастерство?
       - Торговле обучен. Только у меня своя наука. Сущую безделицу за большие деньги продам, а вещь цены немалой в грош мне обойдется. Одна беда только есть...
       - Что за беда?
       - Случается за худую вещь все отдать могу, а от хорошей, что даром отдают, отказаться...
       - Ну, в том беда небольшая. Со своим умением сгодишься в нашей компании, - махнул рукой великодушно Большеголовик. - Только вот незадача какая у нас. Проголодались в пути, а припасов съестных с собой нет. Не подскажешь, как быть?
       - Ха! Эта задача для меня плевая! - откликнулся Купи-Продай с усмешкою. - Вы пока огонь разведите, а я в деревню схожу, еды куплю.
       Забросил коробейник за спину свой незамысловатый товар, на промысел подался. А приятели, воодушевленные новым удачным знакомством, стали готовиться к ночлегу. Вот только где бы углей для очага добыть? Ни огнива, ни кресала, ни трута ни у кого не оказалось.
       Вдруг среди деревьев мелькнул огонек. Вроде, как костер кто-то теплит. Большеголовик и говорит своим спутникам:
       - Вы пока Купи-Продая на месте дожидайтесь, а я схожу разведаю, что там светится. Авось повезет, углей раздобуду...
       Вскоре отблеск огня вывел его на поляну. Глядит Большеголовик, посреди лесной поляны большой костер разложен. Сидит у того костра человек. С виду опрятный и даже как бы не простой, знатный мужчина. Сидит и в костер книжки подбрасывает.
       Пригляделся Большеголовик, а книжки те, все больше старинные да церковные, не одним поколением людей писанные.
       - Мил человек? Извини, не знаю, как звать-величать тебя... Что же это за нужда такая заставила тебя посреди лесу книги жечь? - удивился несказанно Большеголовик. - Гляди, в лесу и без них для огня хворосту да поленьев довольно. От книг, вроде бы другой свет и тепло идет. Они глаза человеку на мир открывают.
       Молча обернулся незнакомец на Большеголовика, поглядел с усмешкою, покачал головой с укоризною. Надо же, на вид человек разумный, ученый, а молвит несуразное. Подбросил в огнище еще стопку книг, рукописей бесценных, хмыкнул удовлетворенно, когда занялись они ярким пламенем и затем ответил с достоинством:
       - Книга книге рознь. Молодой росток не сравнить с сухой корягой. Чистый родник со старым, протухшим болотом. Росток тянется в свою сторону и ручей бежит свом руслом. На смену одному поколению приходит другое. Ему не нужны старые науки и знания прошлого. Для них другие книги должны быть писаны. И другие законы и знания в них прописаны. Вот я от старых книг землю освобождаю, а взамен новые пишу. За то люди меня Толмачом зовут...
       - Мудрено, но, пожалуй, верно говоришь, - согласился Большеголовик. - Давай-ка, Толмач, ладься к нашему лагерю. Мы как раз жизнь в государстве менять собрались, по-своему, по-новому устраивать. Ты нам в этом деле тоже сгодишься...
       Привел Большеголовик Толмача к своим друзьям. Тут и Купи-Продай с добычей подоспел. Снеди разной из деревни принес. Подкрепились путники как след, на ночлег устроились. По утру дальше в путь тронулись.
       Вскоре дошли они до царского дворца. Только пробраться в него непросто. Стоит у ворот солдат на страже. Здоровенный мужичище. Косая сажень в плечах. Как чугунки кулачищи.
       Попробуй, тронь такого. Тут не напором надо действовать, лестью да хитростью.
       - Да такому молодцу и генеральская форма будет к лицу! - всплеснул руками восхищенно Большеголовик. - Тебе, дружище, полками на парадах командовать, а не с ружьишком у ворот стоять. Эка обуза царя охранять! На жаре жариться, под солнцем париться. Ненастным дождем мочиться, студеным ветром студиться. Так и помереть молодцу недолго... Айда с нами к царю. Власть забирать. Как его с государства сгоним , так быть тебе генералом. Над всей армией самым главным начальником и командиром.
       Аника-воин, так звали стражника, от радости аж закачался. Глаза от удовольствия зажмурил, эполеты золоченые, генеральские на своих широких плечах представил.
       - А че? Это можно! В генералы мы завсегда согласны..., - радостно прогудел Аника, распахивая перед приятелями ворота.
       А сам ружьишко на плече поправил, грозно брови насупил и за пройдохами во дворец потащился. За эполетами генеральскими.
       Сотоварищи уже в царские покои входят. Прошли залами огромными, коридорами длинными. До самого царского кабинета. Заходят в кабинет. Глядят, там, за огромным столом, сам царь-государь сидит. Бумаги разные читает, писарям что-то записывать велит, министрам приказы отдает, дела государственные вершит. Странников заметил, нахмурился.
       - Кто такие? - спросил грозно, неприветливо. - Почему являетесь пред царские очи без докладу?
       - А ты не шуми, твое величество! Брови не супь, не серчай сильно..., - спокойно отмахнулся от царской грозы Большеголовик.
       А у самого в груди сердце от радости екает. Во, как! Удалась затея!!!
       - Мы к тебе по делу важному, спешному, неотложному..., - приняв достойное выражение обличья пояснил он царю. - Дело у нас государственное. Тебя касательное. Потому наперед о нем докладывать нужды не было. А теперь, вот, будь добр, государь, слушай. Поглядели мы тут с приятелями, что в царстве-государстве твоем непорядку много. Народ на жизнь обижается... Обижаетесь?
       Большеголовик обернулся через плечо к сотоварищам и подмигнул. Мол, подтверждайте. А те дружно головами закивали в ответ, дескать, обижаемся.
       - Видишь, твое величество, недоволен народ..., - притворно сокрушаясь, развел руками Большеголовик. - Вот, мы и надумали попросить тебя с места царского. Коль не справляешься ты с этой обузой. Сами будем царством-государством управлять. Так, чтобы народу по нраву пришлось. Словом, давай, царь-батюшка, полюбовно, без обид и лишнего шуму, слезай с царства...
       Царь корону набекрень сдвинул, в затылке почесал, призадумался крепко. Оно и было от чего. Ведь не каждый день к тебе во дворец, вот так, запросто, приходят и на троне место освободить просят. Причем, культурно, вежливо, в спину не толкая. Чудеса!
       Оно, конечно, не все в порядке в его царстве-государстве. За всем не углядишь, всего не предусмотришь. Да и в жизни такое случалось, что, впрямь, не устраивал царь.
       А что? Государь тоже человек! Кому-то плох, кому-то хорош. На каждого не угодишь. Ну, коль не устраивает, можно и поменять. Только на кого? Глянул царь-батюшка на визитеров, вздохнул горестно, слезу горючую со щеки смахнул.
       Хороша же компания претендентов на царский престол подобралась! Один поле бросил, другой завод оставил, третий присягу нарушил, Отчизну защищать отказался, а четвертый и вовсе готов все продать, лишь до власти добраться. Ситуация, однако...
       - Что ж... Дело у вас, действительно, серьезное! - покачал головой царь. - Враз его не решишь...
       - А чего тут решать, слезай с трона и вся недолга! - загалдели просители.
       - Конечно, можно и сразу слезть..., - кивнул согласно государь. - А можно и стражу верную на подмогу кликнуть. Заковать вас в цепи как самых злых злодеев и рьяных смутьянов. Судить судом государевым. А можно и без суда срубить прилюдно головушки окаянные, чтобы другим не повадно было. Но так, ведь, негоже?
       Государь прищурился насмешливо и глянул на стушевавшихся ходоков пытливо.
       - Негоже..., - забубнили те без радости.
       - Вот, и я о том говорю... Коль, вы пришли ко мне по-доброму, без шума. То и я сегодня обойдусь с вами милостиво. Дам вам шанс к спасению. Отгадайте две моих загадки. Отгадаете, ступайте на все четыре стороны и впредь на глаза мои не показывайтесь. Не отгадаете - иной разговор у нас дальше выйдет. Итак, загадка первая. Когда человек живет в довольстве и сытости?
       - Ха! Проста твоя загадка, государь! - первыми закричали Полова и Разгуляй. - Когда еды на столе много, тогда ему и сытно...
       - Сытая утроба всегда урчит довольно..., - поддакнул приятелям Аника-воин.
       - Когда деньги есть. За деньги все можно купить и еду и удовольствие..., - потряс тугим кошельком Купи-Продай.
       - Когда есть власть. Обладая властью, получить остальное просто..., - ответили Большеголовик и Толмач.
       - Эх, ты государь! Даже загадки дельной загадать не можешь..., - глумливо рассмеялись сотоварищи. - Давай уж, вторую загадку, может она будет интересней...
       - Рано радуетесь, бестолочи! - нахмурился царь недовольно. - Не так прост оказался для вас мой вопрос. Трудом праведным живет человек в сытости и довольстве. Работой прилежной добывает он себе еду и одежду, деньги и даже власть. Что ж, слушайте тогда вторую задачу. Может она будет легче. Чем человек больше всего дорожит в своей жизни?
       - Ясно чем! - снова высунулись вперед Разгуляй и Полова. - Добром нажитым. Что нажил, тем и дорожит...
       Согласно кивнул им и солдат.
       - Саму жизнь потерять тяжело. Наверное, ее прежде всего нужно беречь..., - засомневались Купи-Продай и Толмач.
       И только Большеголовик упрямо стоял на своем.
       - Человек должен дорожить завоеванной властью, - твердо ответил он. - Если есть власть будет и добро, и жизнь и все остальное. У самого, гляди, сколько добра народного под замком спрятано и на жизнь свою, видать, тоже не жалуешься...
       - Хм... Может и справедливы ваши рассуждения, но, увы, не верны..., - огорченно вздохнул царь. - Нет ничего дороже чести. Дорога жизнь, но жизнь в бесчестии - мука. Тешит сердце тугая мошна. Но нажитое неправедным способом - подлый разбой, воровство. А нечестно добытая власть и вовсе злодейство...
       - Сам много ли чести кланяешься! - хмыкнули насмешливо странники. - Да и от труда не больно руки твои холеные попортились...
       - Мне богом сей престол определен. Перед господом и ответ держать по чести или иначе государством управляю и на сколько усердно тружусь на благо своего Отечества..., - ответил на то царь с достоинством. - А коль скоро у вас, моих подданных, нет тяги к труду благородному, коль неведомо вам понятие чести, ступайте-ка, други милые, в темницу. Речами своими смутными мне более не докучайте...
       Хлопнул царь в ладоши. Сбежались его слуги верные. Схватили горемык за шиворот да и бросили за крепкие решетки да надежные замки царской темницы.
       - Эх, судьба-злодейка! Поделом нам, дурням! - захныкал Полова. - Верно говорят, не суйся со свиным рылом в калашный ряд. Лежал бы сейчас на печи, да хоть черствую корку, а жевал бы. Теперь свету белого больше не увидишь. Косточки горемычные в темнице истлеют...
       Глядит Большеголовик, плохо дело. Остальные, ведь, тоже к Полове посунулись. О случившемся сожалеют, о царском милосердии заговаривают. Дескать, покаяться надо, повиниться перед батюшкой, глядишь простит милосердный...
       Начал Большеголовик друзей успокаивать, щедрыми посулами подбадривать, на новую смуту подбивать.
       - Зря на милость царя надеетесь. Он теперь так испугался, что глаз с нас спускать не будет. Потому и в темницу упрятал, чтобы власть свою сберечь. О труде заговорил, честь какую-то выдумал. Значит, верное наше дело. Верной дорогой идем, товарищи..., - увещевал он приятелей. - Рано нам заупокойную править. Лучше давайте подумаем, как выбираться отсюда будем, да что дальше делать...
       Словом, посидели горемыки, посудили, порядили, договорились бежать. Но, одно дело договориться. Совсем иное - из темницы выбраться. Решетки крепкие, замки надежные. К счастью ли, к несчастью, у Купи-Продая чудо-пилочка за пазухой оказалась. Перед такой зубастой ни одна решетка не устоит. Только и у стражи глаза острые, уши чуткие. Не проведешь, отвлечь бы нужно. Тут и Толмач пригодился.
       Подошел горе-мудрец к двери, усмехнулся по-доброму, головой покачал сочувственно.
       - Гляжу, молодцы, скучно вам у двери стоять, на нас, бедолаг, во все глаза глядеть, во все уши выслушивать. Сторожить, как бы не сбежали..., - обратился он к служивым. - Чего нам за зря время терять. Вам там скучать, нам за решеткой тосковать. Давайте, подсаживайтесь к двери поближе, а я вам свою сказку расскажу да из книжки своей мудреной почитаю. Так и служба быстрее пойдет, а у нас отсидка...
       Солдаты переглянулись меж собой. Не знают, что и делать. Оно, конечно, топтаться день-деньской под дверью. Глаз с арестантов не спускать муторно. Тоска заедает. А тут человек развлечь предлагает, сказками потешить собирается. Пусть тешит, решетки крепкие, замки надежные, никуда не сбегут.
       Сказано-сделано. Стражники под дверью уселись с одной стороны, Толмач с другой пристроился, книжонку свою из-за пазухи достал. Молвил слово, молвил другое, дребедень всякую затянул. Да такую муторную, да такую скучную и тоскливую, что бдительная стража вмиг уснула. Да так крепко, что пушками не разбудишь. Во, как крепка была наука новая!
       Тут Разгуляй за дело взялся не мешкая. Решетки по углам подпилил. Аника-воин на помощь подоспел, с места решетку выломил. Свобода!
       Рванули наши смутьяны из царской темницы что было мочи восвояси. Только ветер в ушах засвистел, только пятки по дороге засверкали.
       Узнал царь о побеге мятежников, сильно осерчал. Он, ведь, думал, подержит дураков для острастки, уму-разуму поучит да и отпустит. На кой черт дармоедов за казенный кошт содержать, хоть и в темнице. А тут такое паскудство вышло.
       Спешно кликнул казачков своих, в погоню пустил. А у казаков кони резвые, как ветер быстрые. В чисто поле вылетели, вот-вот беглецов настигнут, копытами сомнут. Силы у бедолаг на исходе, а укрыться негде. Ну, все, думают, конец пришел!
       Тут Полова на помощь пришел. Порылся в карманах своих, семян сорных наскреб. Чудо семена. Без пахоты, без полива вмиг всходят и ухода не требуют.
       Бросил Полова те семена через плечо и тот час вырос на поле сорняк точно лес дремучий. До небес. Ни пешком пролезть, ни верхом проехать. Пока казачки саблями острыми махали, пока себе проход расчищали, друзья далеко отбежать успели. Только ногами далеко не убежишь. Снова конные догонять их стали.
       - Пора и мне свое умение показать, - отозвался Аника-воин. - Я на службе окопы рыть обучен...
       Вытащил заступ и такую яму вмиг вырыл, что ни перелететь, ни перепрыгнуть. Пока погоня объезд искала, беглецы уже к реке добрались. Только как на ту сторону перебраться. Ни мосточка, ни лодочки.
       - Ну, это для нас дело плевое, - сказал друзьям Разгуляй. - Сейчас переправу слажу...
       Быстро натаскал всякого ненужного хламу и навел мост на другую сторону. Только такой хлипкий, такой шаткий, что шагнуть боязно.
       - Ничего, шагайте смелее, - подбодрил горе-мастер товарищей. - Авось нас выдержит. А там он более и не нужен...
       Точно, перебрались приятели на другой берег благополучно. А погоня только взошла на мост, он тут же рухнул. Еле выбрались казаки из воды на берег. Ни с чем во дворец вернулись.
       Увидел Большеголовик, что опасность миновала, успокоился, приободрился. Собрал в круг товарищей, стал наставлять, что дальше делать.
       - Не отдает царь власть добром, возьмем силою..., - молвил друзьям доверительно. - Правда, сил у нас сейчас мало. Поэтому отправляйтесь вы по городам и селам, по полям и заводам. Подмогу собирайте, затею мою растолкуйте. Ищите людей, похожих на вас поступками и желаниями. А как станет нас много, тогда и одолеем царя, заберем у него власть над царством-государством. Пока вы будете людей собирать, я буду дожидаться вас в чужедальней стороне. Буду думу крепкую думать. Что делать? С чего начать? Как мы дальше жить будем. Как готовы будете на царя идти, дадите мне знать...
       На всякий случай прихватил у Купи-Продая его тугой кошелек с деньгами, чтобы думалось лучше, и тут же растворился в неизвестном направлении. Разошлись и товарищи по царству-государству. Каждый в свою сторону. И начались с той поры в том государстве странные дела твориться.
       Как Полова своих соплеменников деревенских от земли потащил, к сытой жизни позвал, так перестала заброшенная земля-кормилица урожай давать. Не стало в городах хлеба, а с ним и других съестных припасов.
       Разгуляй заводчан смутил, золотые горы им пообещал. Бросили они станки, оставили заводы и фабрики. Не стало в лавках товара прежнего, для жизни необходимого. Ни одежки, ни обувки, ни гребня, ни булавки. Обносился народ, отощал с голодухи, зароптал. Что же это за жизнь такая наступила, откуда такая напасть на их голову свалилась?
       Толмачу только того и нужно. Свои книжонки сердитому. Недовольному народу подсовывает, мозги вправляет, да все подзуживает: "А, ведь, это царь плох. О государстве не печется, не думает. Народ до сумы довел. Менять царя надобно...".
       Тут и Аника-воин расстарался. Братьев-солдат с рубежей поснимал, всякой твари-нечести пути-дорожки на землю родимую открыл.
       Купи-Продай сразу расстарался. Купчишкам иноземным злато-серебро, руды редкие да леса диковинные за бесценок сбагрил. Накупил, навез взамен дерьма заморского. Да такого, что ни в рот не взять, ни на себя одеть. Зато со своих цены заломил втридорога, хоть ложись да помирай.
       Народу совсем невмоготу стало. Конец света, да и только. Лишь Толмач не унимается. Знай твердит себе: "Плох царь. Это он до разрухи страну довел. Пора его взашей гнать. Большеголовика из чужедальней стороны на царство звать".
       А народу то что?! Был бы зад штанами прикрыт, да утробе сытно. Вытащил он из укромных углов остатки кумача, красной холстины, для крайней нужды припасенной. Развел известки, что печи остывшие белил, да и вывел по полотнищу, как сумел: "Долой царя!".
       Взял в руки те полотнища да и подался толпой несчитанной к дворцу царскому. Впереди Полова да Разгуляй, Купи-Продай да Толмач. Аника-воин, словно генерал наиглавнейший, своими солдатами командует.
       Выглянул царь в окошко, увидел народа силу сильную, противиться не стал. Навстречу вышел, повинился. Да разве нужны голодному царские раскаяния. Тут же казнили государя смертью лютою. А как конец царю пришел - Большеголовик объявился. Румяный, довольный, радостный. Видать, недурно в чужедальней стороне жилось и о своем народе думалось.
       Народ его встретил с радостью. На руках во дворец царский внесли. Посадили на трон, в ноги поклонились и молвили:
       - Получай, чего хотел. Будь теперь ты нашим государем. Правь страной не по-прежнему...
       Поблагодарил Большеголовик народ за честь высокую, не по заслугам оказанную, но, для порядка от царского звания отказался. Тут же отдал народу все заводы и фабрики, все леса и земли. Чтобы впредь был народ сам себе хозяином, сам для себя жизнь привольную создавал.
       Друзей своих, за службу верную, тоже отблагодарил по-царски. Полову поставил главным над всеми крестьянами. Чтобы учил их, как землю обрабатывать по-новому.
       Разгуляю доверил заводы и фабрики. Пусть организовывает на них работу по своему разумению.
       Купи-Продай стал торговлей государственной заведовать, а Толмач науками разными повелевать. Аника-воин стал генералом по обещанному. Армию неисчислимую под его огромную стать выделили.
       Все друзья с той поры стали прозываться большеголовиками. А самого Большеголовика стали звать Большой и Мудрой Головой.
      

    КАК БОЛЬШЕГОЛОВИК В НАРОД ХОДИЛ

       Кому многое дано, с того много и спросится... Умные люди знали, что говорили. Только для иных не всякое лыко в строку.
       Ты, верно, уже слыхал небылицу о том, как Большеголовик народ от царя-кровопийцы освободил, сытой, привольной жизнью за собой поманил. А том, как взялся он править государством не по-прежнему, слушай другую сказку...
       Так вот, как только мудролобый обжился в царском кабинете, то сразу себе крепкий зарок дал. Дескать, ни одного старорежимного правила в его порядках не будет. Все только новое, большеголовское. Старую государственную машину тут же до основания разломал, место от гнилых обломков расчистил, в свою новую, большеголовскую дуду свистеть велел. То есть делать так, как ему хочется.
       Немало с той поры новых чудес народ большеголовский узнал. И землю артельно пахал, и паровоз большеголовский в светлое будущее толкал. Даже письма в особый государственный ящик опускал, чтобы побыстрее своему благодетелю, Мудрой и Большой Голове, поведать и без промедления помощи от него дождаться.
       Правда, не все у них ладилось и получалось, как замышлялось. То недород артельщиков свалит, то паровоз на своей одноколейке потеряется. А тут еще ящик с письмами, просьбами заветными, полынь-травой зарос. Никому не по силам его среди того бурьяна отыскать.
       Ходит-бродит Большеголовик по своему кабинету мрачнее тучи грозовой. Из угла в угол комнату шагами меряет, государственную думу думает. Как задуманное дело сподручнее сладить. Как народ к сытости и вольготности привести.
       Кликнул своих близких друзей-соратников на совет. А те рожи сытые морщат, бельмами бесстыжими по потолку водят да руками беспомощно разводят. Мол, сами еще в нужде маемся, а как целому народу подсобить и вовсе ума не приложим. Еще бы! Разве с таким непомерным обжорством хватит на всех казны государственной.
       - Ладно, - махнул досадливо рукой Большеголовик. - Если от вас, соратников верных, советчиков надежных, совета-поддержки нет, значит надо к самому народу обращаться. Уж он точно знает, чего ему нужно, чего не хватает. Народ точно подскажет, что для этого сделать необходимо. Завтра же в народ пойду, расспрошу обо всем обстоятельно. Утро вечера мудренее...
       С тем почивать на печку отправился. А друзья-соратники, помощники его верные, побледнели, задрожали, забеспокоились. Затею недобрую обсуждать принялись.
       Не с руки дворцовым пройдохам встреча правителя с простым людом. Раньше, ведь, все доклады на стол Большеголовику через их руки проходили. Сладким благословениям да льстивым здравицам, победным реляциям - прямая дорога и зеленый свет. Иная бумага, с челобитною или просьбой какой слезной, под сукно ложилась. Те же, что жалобой напичканы были, сразу, прямым ходом, в жаркий огонь.
       Худо проходимцам придется, коль казнокрадство откроется, явным станет. Не сдобровать, если жалобы на крайнюю нужду до большеголовских ушей дойдут.
       Большеголовик на теплой лежаночке почивает, а соратники верные время даром не теряют. Место готовят для встречи Мудролобого с народом.
       Спешно родню да близких знакомцев созвали. Кого калачом заманили, кого чарочкой умаслили. О чем просить-говорить научили.
       По утру Большеголовик к народу вышел. Соратники ему путь указывают. Стражники зоркие по сторонам поглядывают. Как бы конфуза какого не вышло. Обошлось, до места спокойно добрались.
       Глядит Большеголовик, улица опрятная и чисто метеная, дома нарядные и свежебеленые. Кругом флаги да портреты большеголовские развешены. У домов празднично одетый народ стоит. Большеголовику улыбается радостно, руками машет приветливо, цветы ему подносит с почтением, встречает высокого гостя ликованием.
       Доброго здравие на долгие годы мудрейшему из мудрейших от чистого сердца желают.
       Остановился возле них Большеголовик, беседу завел. Дескать, рассказывайте без утайки, как живете-можете, в чем нужду-заботу испытываете.
       - Спасибо, батюшка, - народ ему довольно кланяется. - Жизнью, которую ты нам сотворил, мы премного довольны. Есть и щи в котле, и каравай на столе. Одежонку свою заплатами не украшаем, в лаптях не щеголяем. А так, готовы ха хлебе с водой сидеть, за тебя всей душой радеть, только бы в мире и согласии жизнь прожить...
       - И вам спасибо за слова ласковые, - прослезился Большеголовик от умиления. - Дорога наша верная, к светлому будущему, с сытым благополучием она нас непременно приведет. Так что, разлюбезные мои, дайте только срок. Будет вам и белка, будет и свисток...
       Довольный встречей, Большеголовик вернулся в свои покои. За бумаги государственные засел, мудрые решения для сытой и привольной жизни выдумывать принялся. Думал и записывал, записывал и думал.
       Стал потом свои мудрые решения к делу пристраивать. Только они никак не пристраиваются, концы с концами не сходятся. То в одном месте выскочат, то в другом укоротом дразнят.
       Почесал правитель мудрый за правым ухом, почесал за левым, друзей-соратников на совет кликнул. А те рожи сытые морщат, бельмами бесстыжими по потолку водят да руками беспомощно разводят. Дескать, сами ночей не спим, голову ломаем, мозги напрягаем. Но, как народу нашему жизнь облегчить, увы, не знаем.
       О том, что свои сундуки от добра трещат, что казну государственную про меж собой давно разделили, ни гу-гу...
       - Ладно, - плюнул Большеголовик досадливо. - Если от вас, помощников верных, совета-поддержки нет, значит нужно снова к самому народу обращаться. Уж он точно знает, что ему нужно. Народ подскажет, как сподручнее с бедой справиться. Завтра же в другое место пойду. Расспрошу люд работный обо все обстоятельно. Утро вечера мудренее...
       С тем почивать отправился. А друзья-соратники снова осиновым листом дрожат. Мыслят, как бы и на этот раз встречу правителя с народом сподручнее обставить. Чуют пройдохи, что не сдобровать им, если Большеголовик о казнокрадстве доведается, нужда народная явной станет.
       Спешно друзей-приятелей со всей округи собрали. Чем могли, задобрили, что сумели, наобещали. О чем просить-говорить научили...
       Поутру Большеголовик к народу вышел. Соратники рядышком идут. Ненароком, ненавязчиво плечиком в сторону мудролобого жмут, в свою сторону заворачивают. Стражи зоркие по сторонам поглядывают, как бы чего лишнего не выпало, кто посторонний дорогу не перебежал бы. Обошлось. До места добрались спокойно.
       Глядит великомудрый, улица чистая, дома аккуратные. Правда, как прежде, флагов и портретов не видно. Рядом народ в опрятной одежде толпится, только приветствий и здравиц от него не слышно. Никто ему рук не тянет, цветов не сует. На высокого гостя смотрят внимательно, доброго слова ждут.
       Остановился возле них Большеголовик, беседу завел. Дескать, рассказывайте без утайки. Как живете-можете, в чем нужду-заботу терпите. А еще совет дайте, что нам делать нужно, чтобы сытно и привольно жить.
       Народ на соратников поглядывает, по-ученому о жизни своей рассказывает. Только друзья-знакомцы- не близкая родня. Указку помнят, но и о себе не забывают, кое-чего лишнего в разговор вставляют.
       - Жизнь, конечно, неплохую ты нам предложил, - кивнули люди согласно. - Есть и щи в котле, и каравай на столе. Одеты, обуты. Ее в обносках ходим. Это мы и при прежнем царе видывали. Только ты, великомудрый, иную жизнь нам обещал. Сдобными калачами в сытое будущее манил. Мы, конечно, понимаем, что и сказка нескоро сказывается и городишко иной не сразу строится. Однако, по правде говоря, уже притомились обещанного ждать. Коль тяжко тебе, родимый, со своими помощниками благое дело вершить, так ты не смущайся. Лишь позови, мы враз тебе на помощь придем, за правовое дело порадеем...
       - Знаю, что нелегко вам нужду терпеть, - вздохнул в ответ Большеголовик. - Но дорога наша верная и мы с нее не свернем. Не было еще такого дела, в котором победителями не вышли бы большеголовики. Конечно трудно, конечно не все нашей победы желают. Завидуют, что мы в светлое будущее движемся. Однако, если какая-нибудь буржуйская нечисть мешать нам посмеет, мы ей такую кузькину мать покажем, что сразу узнает, где раки зимуют. Так что, терпеливые мои, дайте только срок. Будет вам и белка, будет и свисток...
       Повернулся Большеголовик от народу, не простившись, бегом в свои покои бросился, к бумагам государственным, за судьбу народную радеть. Выходит, с народом шутки плохи. Обещаниями не накормишь, щедрыми посулами не принарядишь, пустой каши не заправишь.
       Сидит, мозгами скрипит, важные решения из мудрой башки выжимает. Выжимал-выжимал, сколько-то капель выжал. Стал их потом к делу приспосабливать. Только и на этот раз ни к чему они не приспособились, концы с концами не связались. То тут прорехой сыпались, то там крючком цеплялись.
       Большеголовик руками беспомощно разводит, друзей-соратников на помощь зовет. А те, по углам расселись, рожи масляные платочками обмахивают, бельмы бесстыжие сонно прикрывают, благодетелю своему совета дать не могут.
       - И чего ты, великомудрый, так убиваешься?! Чего, благодетель наш, страшишься, печалуешься?! - таращатся на него удивленно. - Все ты делаешь, как положено. И забота твоя о народе безмерная. Гляди, сколько бумаги казенной на умные государственные решения извел. И мысли твои мудрые. Никто в их истине не сомневается. Разве же нам, недоумкам, с твоей большой и светлой головой тягаться...
       В один голос бормочут слаженно, правителя льстивыми речами потчуют, как могут, успокаивают. От истинных проблем отвлечь стараются. Оно, ведь, сытый голодному не помощник.
       - Да будет вам, балаболки! - топнул ногой Большеголовик досадливо. - Коль от вас толку нет, пойду к народу. Он наверняка знает, как с нуждой-заботой справиться. Утро вечера мудренее...
       С тем почивать отправился. А друзья-соратники, помощники верные, советчики незаменимые, голову ломают. Думают, как очередное хождение в народ благодетеля своего половчее обставить. Чтобы и волки сыты были, и овцам урону не принесли. Своя шкура телу милее.
       Сидят, гадают. Что им сделать сподручнее. Снова к родне Большеголовика тянуть - неудобно. Друзьям-товарищам веры нет. Снова могут брякнуть непотребное. К тому же правителю не захочется по прежним местам ходить, совета искать. Он, ведь, вперед привык идти, не сворачивая. Дальше, дальше, дальше...
       Словом, пока Большеголовик на теплой печи почивал, проскочили его пройдохи вперед. Загодя место обозрели. Где дорогу подлатали, где избы побелили, где плетни покрасили.
       Народ слезно упросили при встрече с Большеголовиком просьбами его не докучать, вопросов лишних не задавать. А на последок пригрозили. Коль сболтнете чего лишнего, то и вам не сдобровать. Пойдете этапом вместе с семьями в края холодные, ледяные да снежные. Там светлую жизнь дожидаться будете...
       Проснулся утром Большеголовик. На свидание со своим народом отправился. Идет привычкой давней вперед, никуда не сворачивает. Друзья-соратники следом семенят, благодетелю в пути не мешают. По бокам стражи зоркие державный покой берегут. Так, неспешно, до нужного места добрались.
       Глядит Большеголовик, улица как улица. По всей земле большеголовской таким несть числа. Дорога по ней, хоть и латана да ухабиста. Дома свежебелены, да к земле склонены. Заборы крашены, да от ветра шатаются, того и гляди завалятся.
       Тут и люд работный, нуждой меченный на улицу высыпал. Смотрит настороженно, встречает Большеголовика молчанием.
       "Уж, эти наверняка знают, что им нужно, что в жизни их не хватает, - подумал Большеголовик. - Эти точно подскажут, что делать, с чего начать...".
       Остановился возле толпы, разговор затеял. Мол, рассказывайте, сердешные, без утайки. Как живете-можете, в чем нужду-заботу испытываете. Да еще совет дайте. Что делать нужно, чтобы жизнь привольную сладить.
       Молчит народ. На высокого гостя смотрит хмуро. На его соратников оглядывается косо, с опаскою. Лясы-балясы разводить не желает.
       - Ну-ну, смелее, без обиняков и стеснения говорите обо всем, что наболело, - подбадривает их Большеголовик. - Время не царское. Перестройка у нас всей жизни идет. Дорогу гласности дает. Сейчас время такое, чтобы браться сообща за дело любое, общими силами нужду прочь гнать.
       - Да о чем говорить, мудролобый! - буркнул народ неохотно. - Всей нашей беды-печали не перескажешь. А словом делу не поможешь. Много хороших обещаний мы от тебе и помощников твоих слышали. Только сытости от них не прибавилось...
       - И то верно, - согласился Большеголовик. - Больше сказанного не скажешь. Все проблемы наши на виду. Но оснований для уныния нет. Ситуация под контролем, процесс пошел и светлое будущее уже не за горами. Сегодня самое главное - новое мышление. По-новому на все смотреть нужно, по-новому любое дело вершить. Так что, измученные мои, дайте только срок. Будет вам и белка, будет и свисток...
       Тут же спиной повернулся. Не прощаясь, в покои свои помчался. Бумагами тот час обложился, новые руководящие решения писать взялся. С голодным и обездоленным народом шутить не с руки.
       Писал-писал, указы-распоряжения во все стороны слал, только и на этот раз не сдвинулся с места воз народных проблем.
       Не торопились верные помощники мудрые решения своего хваленого благодетеля выполнять. Свои закрома спешно добром государственным набивали, на черный день впрок запасали.
       В очередной раз не сладилось дело большеголовское. Снова не сошлись у него концы с концами.
       Сломал в досаде Большеголовик свой карандаш золоченый. Бросил в корзину бумаги с мыслями мудрыми. До утра откладывать нужду не стал, бросился к народу за советом.
       Следом советники перепуганные бегут, заспанные глаза протирают. За ними зоркие стражники потревоженные спешат, в догадках теряются, конфуза опасаются, от собственной тени шарахаются.
       Идет растерянный Большеголовик куда глаза глядят. По улицам загаженным, мимо домишек-развалюшек. Читает на заборах бранные надписи, непечатные, в его честь сложенные. Смотрит на серые стены, неприветливые.
       Тут и народ стал собираться. На правителя своего смотрит недобро, встречает гостя неожиданного ворчанием.
       Большеголовик к людям за советом, а его осыпают руганью. Дескать, убирайся в свои покои по добру, по здорову. Сыты твоими обещаниями по горло. Насмотрелись-натерпелись до отрыжки. Видим, как ты к нашей беде относишься, как ты с нашими советами обходишься.
       Шлепнуло по плечу государственному гнилое яблочко. Потекло по груди мерзкой жижицей, модный выходной пиджак из заморской шерсти испортило. Треснуло тухлое яйцо по плешивой маковке, по мудрому лбу на светлые очи скатилось, засвербело в носу дурным смрадом.
       Помощник верные заохали, стражи зоркие забегали. Изловить смутьянов-проказников пытались. Только разве сыщешь иголку в стогу сена. Разве выдаст злобная толпа своего зачинщика. Так, несолоно хлебавши, неласково привечавши, во дворец и воротились.
       Больше, с тех пор, Большеголовик к народу не хаживал, совета не спрашивал. А если была нужда куда по делу аль по безделице выбраться, то заранее давал указание строгое, чтоб дорогу от встречных-поперечных освободили. Мчал тогда сердечный своей дорогою прочь спешной скоростью.
       А, ведь, предупреждали: не садись ты, милок, не в свои сани. Не послушался...


    КАК ПОЛОВА НАРОД КОРМИЛ

       Жил в одной деревушке мужик. За нерадивость в работе да длинный язык односельчане прозвали его Половою. Пустой человек значит. А как же еще иначе? Огород у пустомели бурьяном зарос, кобыла с голодухи околела, а корову волки в лесу задрали. Собака и та со двора сбежала, посытнее житья искать. Только Полове все ни по чем. Знай себе по деревне бродит да языком чешет, байками народ веселит. С того и жил. Кто табачком угостит, кто чарочку от доброй души поднесет.
       Может быть и дальше так жил Полова. Перебивался с кваса на воду, о своем будущем не задумывался, чужому достатку завидовал. Только повстречал он, себе на счастье, соседу на беду, Большеголовика. Вот и подбил тот лоботряса с собой к царю идти, царство-государство отбирать, самим государственными делами заправлять. А когда это дело у них сладилось, поставил Большеголовик сельского шалопая самым главным начальником над всем крестьянским хозяйством всего большеголовского государства.
       Полова от такой чести аж испариной покрылся, портки свои измочил. Стало быть, обмочился от привалившего счастья. Хоть и бездельник, а с понятием. Сквозняк в голове в нужную сторону гулял. Смекнул, что место вроде и руководящее, а соображения маломальского требует. Опять же, какой-никакой, а труд. Это тебе не на печи бока парить, или в холодочке на соломе в сладкой дреме тело нежить. Тут не с мужиками под забором байки травить или бабам у колодца небылицами в уши жужжать. Тут, как ни как, дело серьезное, ответственное. Сказать больше, государственное. Смехом не возьмешь, посвистом не осилишь. Страшновато, однако. Вот и описался сердешный. Со страху то...
       - Смилуйся, батюшка, - плюхнулся в ноги Большеголовику. - Слишком велика для меня честь, не переварю, не осилю. Изжогой изойду. У самого брюхо от голода поурчит и ладно. Я к такой диете привычный. Тут же целое государство кормить надобно. А оно у нас, вон, какое. Конца и края не видно. Так что за доверие премного благодарны, но уволь. Не по мне сия шапка...
       Надо же, хоть и дурак, да и гонору не меньше глупости, а истинную цену себе знает. Тютелька в тютельку оценил. Только Большеголовик той оценки не принял. Обиделся даже. Это если его ближайший соратник себя так ценит, так какую ему, Большеголовику, оценку поставить. Как ему свой большой разум оценить. Тоже на дураках мерить. Засмеет народ, право. Скажет, вот кучка идиотов взялась государством управлять, к светлой, сытой жизни народ вести. Того гляди с места кышнут, царя назад покличут. Ух, страшно...
       - Успокойся, дурень, - нахмурился Большеголовик и потрепал Полову за ухо.
       По дружески так потрепал, незлобливо, чтобы не оторвалось лопушиное, но чтобы запомнилось.
       - Разве же я тебя к сохе ставлю, землю пахать заставляю или стада пасти? - проворчал укорливо. - Твое дело теперь руководящее. За работой на полях и фермах следить, чтобы продукты к рабочему столу поступали исправно. Понял ли?
       - Да я же не умею..., - покраснев от боли и побледнев от страха пролепетал было Полова.
       - А я что, умею?! - дернул Большеголовик сильнее и для верности грохнул еще кулаком по столу. - Учиться будем! Это теперь наша первейшая задача - учиться, учиться и учиться...
       Словом, стал Полова самым главным крестьянским начальником. Государственным кормильцем, стало быть. Поначалу руководить оказалось нетрудно, очень даже просто. Это когда закрома и кладовые полны полнешеньки стояли и от всякого провианту просто разламывались, как спелый астраханский арбуз на ярмарке. Это те амбары что отобрали у бывших хозяев, тех, что при царе в милости состояли и государство съестными припасами обеспечивали.
       Вот и понравилось Полове ими распоряжаться. То есть, как бы руководить. Развалится, бывало, в мягком, кожаном кресле, поднимет, трубку телефонную и молвит властно: "Ну-ка, подать мне до кабинету каши с маслом да фунт изюму. И незамедлительно!".
       Помощники со всех ног несутся распоряжение исполнять. Горшочек на подносе перед собой с поклоном тянут, салфеткой белой, холщовой прикрывают. А от туда дух такой! Духмяный, сытный! Слюни по бороде так и текут, так и текут. Полова сам каши поест и остальных накормить велит. Чем плоха такая жизнь?!
       Только как не велики были царские сусеки, а людей в государстве еще больше оказалось. К тому же есть хотели каждый день. Да еще утром и вечером. Ну, а полдничать само собой. Сам бог вел обед с соседом делить.
       Одним словом, амбары да сусеки все подчистили, все котлы с горшками вылизали, хлеба с маслом и молочком запросили. Да громко, да требовательно, да нетерпеливо. А это тебе уже не фунт изюму. Тут мозгами шевелить нужно...
       Заерзал Полова в кресле руководящем. Листом осиновым дрожит, за ухом башку чешет, аж треск стоит. Только вычесать ничего не может. Никак в толк не возьмет, как же ему дальше с государственной кормежкой управляться. Тужился-тужился, вспомнил. Вроде Большеголовик наказывал работами на полях руководить. Полегчало на душе у лоботряса, снова голос начальственный прорезался. Трубку телефонную уверенно поднял.
       - Лошадей запрягать! Землю пахать! - сказал, как отрезал.
       Опешил люд крестьянский от такого указа. На дворе мороз трескучий, снег в пояс лежит. Пахота вроде как не с руки. Ну и осторожненько подсказывают дурню. Дескать, обмишулился маленько, гражданин хороший. Пахать еще рановато будет, глянь в окошко, зима на дворе.
       Дурню бы прислушаться, внять, что умные люди говорят. А у того спесь взыграла. Начальник он, в конце концов, или нет. Бывает и такое. Начальственное слово самым верным считается. Так что, свое дурак твердит.
       - Я сказал пахать, значит пахать. Баста! - орет так, что глотка шире рожи раскормленной стала. - Сам Большеголовик сказал, что мы теперь новой жизни учиться должны и поступать во всем по-новому. Вот и учитесь зимней пахоте. А кто ослушается, того в темницу брошу, в железа заковать велю...
       Те, что с понятием были, сразу этой дури воспротивились. Лучше, мол, в темницу, на казенный харч, чем насмешку творить над званием хлеборобским.
       Впрочем, дурней тоже нашлось немало. Тех, что с охотою бросились задачу бестолковую выполнять, лишь бы выслужиться. Холуев то во все времена хватало. И при царе Горохе, и при Большеголовике Мудром. Словом, пахали. Где сами поморозились, где лошадей погубили, но выслужились. Донесли Полове бодренько. Так, мол, и так не беспокойся - указ исполнен исправно, вспахана землица.
       Только это лишь полдела. Основное дело - посевная. А что сеять? Сам хоть и деревенщина, а за бездельем своим ни разу зерна в землю не опускал. С какой стороны к посевной подступаться не знает. Снова свою пустую голову ломает шалопай, мысль подходящую поймать не может. Тут от голодухи пришла ему на ум пшенная каша. Горячая, духмяная, рассыпчатая! С маслом!!!
       - Как же я сразу не сообразил! - возликовала бестолочь, осененная безумной догадкой. - Пшено сажать надо!
       Тут же за телефон схватился, распоряжение отдавать - "посевную начинать, пшено сажать". Снова скрепит зубами от досады народ сельский, жмет плечами недоуменно даже люд услужливый.
       - Причем здесь пшено, гражданин начальник. Верно просо?... - уточняют робко.
       - Пшено, говорю вам. Пше-но-о-о!..., - ярится пуще прежнего Полова. - Разве вы, дурьи головы, кашу из проса варите? То-то же! Вот подержу упрямцев в темнице на этом просе, может поумнеете...
       Невдомек дураку, что для того, чтобы пшенную кашу хлебать, нужно сначала просо вырастить.
       Заковал строптивых в кандалы железные, угнал в края дальние, холодные. Остался один, без помощников. Сам в поле вышел. Пшено сеять. В аккурат котомка последняя в амбаре набралась. Идет по снежной целине перепаханной во все стороны кашу свою разбрасывает. Слетелись со всей округи воробьи, зерно следом за сеятелем склевывают. Тем дело и кончилось.
       А тут и Большеголовика брюхо подтянуло, отощал. Дюже поесть захотел. Вызывает к себе Полову. Тот лишь руками разводит...
       - Нечем, батюшка, соратник верный, друг мой любезный тебя кормить. Сам который день не евши и народ голодный ворчать начал..., - бормочет сокрушенно. - Прежние запасы кончились, а новых не будет. Посадил намедни пшено на кашу, а его воробьи все по зернышку на лету растащили...
       - Что же ты наделал, башка безмозглая! - стал отчитывать его правитель. - Надо было стражу на поле выставить. Чтобы птицу пакостную отгоняла, зерен клевать не позволяла. Как же мы теперь народ кормить будет? Ведь, обещали ему сытую жизнь, когда с царства-государства царя сгоняли...
       Сели рядышком, пригорюнились. Думают, как с бедой справиться. Только думай не думай, а того, что не положено, не возьмешь. Взяли они тогда в казне злата-серебра, каменьев драгоценных и к соседям заморским на поклон.
       Дескать, выручайте, от голодной смерти спасайте. Те, спасибо, не отказали, сторговали зерна выгодно. Им меру золота, нашим дурням меру зерна. Так и прокормились.
       На том бы и точку поставить. Но лиха беда начало. Понравились Большеголовику порядки чужестранные. Новая затея в большемудрой голове его родилась.
       - Видишь, Полова, как люди живут..., - кивнул он помощнику усердному, великому крестьянскому начальнику на государство заморское. - Сами едят досыта, еще и нам продают излишечки с выгодой. Вот у кого нужно учиться хозяйствовать. Так что, возьми еще в казне денег и отправляйся в дорогу дальнюю. Наукам заморским учиться...
       Не лежала душа у Половы до заморских наук, но делать нечего. Снарядил корабль за море-океан. Ума-разума у чужестранцев набираться. Долго шел его корабль к земле заморской. Немало дней и ночей прошло. Только однажды взыграла на море буря невиданная. Закрутила юлой корабль неуча большеголовского. Словно щепку выбросила нашего лоботряса на берег неведомый.
       Сошел осторожно с корабля Полова, со страхом по сторонам оглядывается. Дрожит, как лист осиновый, куда стихия морская его закинула, сообразить не может. А тут еще выскочили навстречу люди диковинные. Да и люди ли?
       Лицом чернее ночи, вместо одежды листьями увешанные. Как увидел их болван, от страха головой бестолковой в песок зарылся.
       Правда, испуг его напрасным был. Туземцы отнеслись к нему приветливо, за дорого гостя Полову встретили. К своему вождю-правителю проводили с почестями, на почетное место усадили, всеми милостями осыпали.
       Видит Полова, худа ему не будет. Глядят на него с улыбкою, угостить, приветить стараются. Успокоился тогда деревенщина, смелее вокруг глядеть стал. Приметил балда, что люди в той земле живут не тужат. Каждый день праздник. Пляшут да поют. А захотят есть, то влезут на дерево и достанут фрукт-овощ удивительный. Аромата редкостного, вкуса сказочного. Анабанакосом называется. Куда там родной редьке с брюквой до этого чуда.
       - Во, красотища! - восхитился Полова. - Ни земли пахать, ни зерна сажать. Гляди, какая диковина! Сама растет, ухода не требует. Если бы и в нашей земле такое чудо росло, то и с едой никаких проблем не было бы. Жил бы и наш народ сытно и весело...
       Выпросил он у туземного правителя саженцев анабанакоса. А чтобы тот не сильно артачился, вывалил перед чумазым все золото, что с собой привез. Но тот и не упрямился. На радостях от такой удачи, велел еще всякой травой заморской корабль дурака загрузить. С тем балбес домой и вернулся...
       - Ну, что, научился за морем уму-разуму? Как хозяйство прибыльно вести, как народ в сытости содержать? - нетерпеливо встретил расспросами Большеголовик Полову.
       - Подожди, батюшка, друг сердешный, насчет глупой учебы расспрашивать! - радостно замахал тот руками, распаковывая свою поклажу дорожную. - Теперь и без заморских премудростей жизнь у нас сытая будет. Я такое диво привез, что и учиться никому и ничему не нужно...
       Захлебываясь от удовольствия, рассказал Полова старшему товарищу о своих диковинных приключениях. Как удачно морская стихия его к туземцам забросила. Какую он жизнь чудесную на незнакомом туземном берегу увидел. Как живут дикари припеваючи, ничего не делая. Все у них в готовом виде само произрастает. А, главное, как удачно он все деньги, на учебу отпущенные, в выгодное дело вложил, чтобы теперь и у них, в большеголовском государстве такая же беспечная веселуха началась.
       А чтобы Большеголовик не сомневался, что Полова плохо с поручением справился и о судьбе своего народа совсем не печалился, вытащил из сумы дорожной плод туземный, благодетеля угостил. Анабанакос с голодухи, конечно, по вкусу пришелся. С высочайшего благословения Полова тут же повел все поля и сады засадить культурой заморской.
       Только для туземного фрукта местный дух тяжелым оказался. Стали саженцы чахнуть, стали от холода дрожать, в тоске по теплым краям слезами обливаться. Сколько их не утешали, сколько не оберегали, сколько не упрашивали прижиться, не захотели. Потужили, погоревали, померзли и засохли.
       - Ничего, - успокоил Полова Большеголовика. - Еще куда-нибудь съезжу...
       Вошел во вкус чужим умом жить.
       - Пока деньги в казне есть, поищу еще чего-то диковинного. Подучусь, да из еды чего-нибудь привезу..., - успокаивал.
       Так, стой поры и разъезжает шалопай по земле за казенный кошт, все учится. Только у народа, от той учебы сытости по сей день, так и не прибавилось.
      

    КАК ПОЛОВА АРТЕЛЬ СОЗДАВАЛ

       Задумался однажды Большеголовик, как бы сделать так, чтобы народу его работалось легко. Пошевелил большеголовскими мозгами в башке своей большемудрой и видать чего-то придумал. Вызвал к себе Полову, главного крестьянского начальника и говорит ему:
       - Давай-ка, брат Полова, крестьянскую артель создадим. Что это у тебя землепашцы в одиночку с хозяйством своим управляются. Сам пашет, сам сеет, сам скотину леет. Это каких же трудов надо. Тяжело, пожалуй, одному со всем справляться. А артелью, знаешь, как хорошо. Вместе вспашут, вместе засеют, вместе урожай соберут. Главное, даже не взмокнут от натуги. К тому же, глядишь, хлеба больше прежнего вырастим. Народу сытость и радость, нам с тобой - почет и уважение. Каково?
       Полове было бы предложено. Недолго мозгами беспутными по пустой башке раскидывал. Тут же в деревню помчался, артель сколачивать. Только на сельскую улицу возок его въехал, он тут же клич бросил.
       - Эй, народ честной! Кто сытой жизни желает? Айда в артель!
       Желающие нашлись сразу. Смотрит Полова, бегут вдоль улицы брат да сват его. Портки драные руками поддерживают, слюни голодные на ходу глотают, друг друга обогнать стараются.
       - Пиши нас, Половушка. Мы до сытой жизни страх, как охочи...
       Вышел на следующий день Полова со своей артелью на работу. Раненько, так вышел, еще до полудня. Это, чтобы пояснее день был, чтобы видно, что делать, да чтоб солнышко землицу получше прогрело, чтобы от работы не замерзнуть.
       Ну, вышли, стало быть... Стоят посреди поля, что дальше делать, не ведают. Ни лошади, ни сохи, ни будь каких семян завалящих у артельщиков нет. Чем пахать, что сеять, в толк не возьмут. Почесал Полова за ухом, по привычке. Да, что-то неладно вышло. Видать, артель маловата вышла. Аль, запамятовал чего?
       Поехал снова в деревню. Стоит посреди улицы, народ в артель сманивает. Сегодня, правда, кум согласился. Семью свою в Половину артель привел. Только вот вновь незадача вышла - кроме ложек кумова ватага ничего боле в артель с собой не прихватила.
       И в третий раз ничего у Половы из его затеи не вышло. Принесли соседи в артель всякую дребедень. Кто ухват с решетом, а кто кошку с курицей. Как с таким добром сытую жизнь строить?
       Один Скопидом спокоен. На пламенный призыв и сладкие посулы большеголовского плута и ухом не повел. Сам по себе собрался и с утренней зорькой в поле выехал.
       Скопидом - мужик крепкий, хозяин добрый. Дом у него прочный, лошадки ладные, коровенки ухоженные, овечки упитанные, сельский инвентарь справный. Не хозяйство - картинка! Всем на загляденье!!!
       Ходит вокруг того хозяйства Полова, точно кот вокруг кринки со сметаной. Глазом нахальным косится, языком длинным облизывается, на хозяина с опаской и завистью глядит. Думает бестолочь, как бы сподручнее такое богатое приданое в артель свою худосочную быстренько заполучить.
       Потерзался-потерзался, пооблизывался-пооблизывался, вздохнул решительно и к Скопидому калачиком масляным подкатился. Хитрой лисой вокруг него вьется, ангельским взглядом в лицо заглядывает.
       - Эх, Скопидомушка, жаль мне тебя, сердешного! - воркует на ушко ласково, слезой блестит участливо.
       - Чего это ты вдруг вздумал меня жалеть? - повернулся к нему Скопидом недоверчиво.
       - Да как же тебя не жалеть! - вскинулся Полова с готовностью. - Вона, гляди... От зари до зари в поле спину гнешь, отдыха не знаешь...
       - Так, а как же иначе! Такова доля крестьянская..., - усмехнулся Скопидом удивленно. - Чтобы сытно жить, надо труд на то приложить. Не потопаешь, не полопаешь...
       - Так то оно, так! - кивнул Полова уклончиво. - Только зачем тебе такие мучения? Собирай свой хозяйство и поступай к нам в артель. В компании, в гурте, оно и работается веселее. Будешь жить, не тужить. Щи лаптем хлебать...
       - Да мне и на своем дворе не худо живется..., - не поддался пахарь на щедрые посулы.
       Тихонько подвинул Полову в сторону, чтобы пути не застил, и пошел своей дорогой. Не понравилось главному крестьянскому начальнику большеголовского государства такое наплевательство к великой большеголовской затее. Крепко он обиделся на такое равнодушие.
       - Ладно, хозяин, единоличник несознательный, поглядим, чья правда сверху, - прошипел он вслед Скопидому мстительно. - Поглядим, за кем последнее слово будет. Не желаешь добром сытую жизнь в стране большеголовской строить, заставим силою...
       Сказано-сделано. В долгий ящик месть не откладывая, взял прохвост - душа артельная по утру стражников большеголовских и ружьями грозно в ворота Скопидома застучал.
       - Слово и дело большеголовское! Отворяй не мешкая...
       Допустил Скопидом гостей непрошенных на порог родимый, кровью и потом самолично сотворенный.
       - Значит, так! Дело у нас спешное, неотложное, - тут же с порога объявил ему Полова большеголовскую волю, деловито и алчно осматривая подворье. - Думать некогда. Так что, выбирай сразу. Либо тот час, со всем своим хозяйством, в артель нашу большеголовскую вступай. Либо сам, без хозяйства, в края северные, ледяные, холодные, на веки вечные ступай...
       Кровью горячей облилось хлеборобское сердце, трепетной ласточкой в широкой груди заметалось, застенало. Слеза горячая, непрошенная по щетинистой щеке побежала. Это надо же такому паскудству приключиться, черной беде случиться. Среди ясного белого дня пришли на двор тати не таясь и не смущаясь. Открыто забирают все до травинки, до пылинки, до малого гвоздика. Все, что нажито трудом праведным. И при этом еще грозят расправой за недомыслие и ослушание.
       Хоть и муторно Скопидому на паскудство такое решиться, да родимая землица сердцу милее. Хотя и не его поле теперь будет, но ему же на нем работать по-прежнему. Хотя в чужом стойле скотина его стоят будет, а ему же ее и обихаживать. Авось со временем все образуется. Собрал свое добро и в артель потащился, слезами горькими обливаясь.
       А Полова ходит радостный. Вот, как ловко дело провернул. Теперь можно и землю пахать, и зерно сажать. Будет народ с хлебушком, а он - Полова, с почетом. С мыслью той радостной забрался на печь и уснул сладким сном. Вслед за ним и артельщики уснули. Не отстают от вожака крестьянского. На всю округу храп их слаженный слышен.
       Одному Скопидому не спится. О хозяйстве своем душа болит. Чуть свет поднялся, за работу взялся. Скотину накормил-напоил, коров подоил, инструмент наладил. Пришел к конторе артельной задачу свою получить, урок на день. Только на конторе замок пудовый дверь сторожит. Артельщики по домам зорюют, сытые сны досматривают.
       Сел Скопидом на крылечко, трубку раскурил, компаньонов-сотоварищей, кормильцев народных, дожидается.
       Сидит покуривает, на солнышко поглядывает. Высоко уже взошло золотобокое. Наконец и Полова в конторе появился, сонные глаза протирая. Следом и остальные собрались, позевывая.
       Качает головой Скопидом укоризненно. Разве же так можно работать, серьезные дела решать. Только стыд не дым глаза не выест, лоботрясам тот укор невдомек. У лодыря на свою лень всегда отговорка сыщется.
       - Вся ночь глаз не сомкнул. Все о делах наших артельных размышлял..., - сокрушался Полова, начав трудовой день с совещания. - Ох, как это нелегко большеголовские задачи решать...
       - Да-да, понимаем тебя, Половушка! - согласно закивали головой артельщики. - Ведь нам и самим не спалось. Разве же до сна при заботах наших, большеголовских...
       - Вот и я о том же. Потому долго засиживаться не будем. Благословясь, дружно за работу возьмемся. Тебе, скопидом, в поле черед. Все равно твои лошади только к тебе привычны. Лишь ты один с ними управишься. Остальным в деревне работа сыщется. А я, с вашего позволения, отдохну немного, от бессонницы...
       С тем и разошлись. Крякнул с досады Скопидом. Чего сидел? Кого ждал? А то он раньше не знал, без артели, чем ему заниматься следует?! Бросил на телегу инструмент, запряг лошадей и выехал в поле, землицу обрабатывать.
       Полова, довольный, что ловко артельщиков обманул, снова на печку забрался, свое досыпать.
       Остальная ватага бросилась по деревне шастать, поживы искать. Только ее искать долго не пришлось. Хрюкнул за изгородью скопидомовской поросенок, тут ему и конец пришел.
       Боровка закололи, теленка на базар свели, на зелено-вино сменяли. И пошел у артельщиков пир горой. За счастливую жизнь, за артельную.
       На закате Скопидом домой возвращается, от усталости качается. Как увидел дым коромыслом над артельной конторой, как услыхал песни хмельные, разудалые, еще пуще зашатался. О хозяйстве своем порушенном закручинился.
       - Не позволю больше разор чинить! - заявил он утром Полове. - Сегодня мой черед в деревне оставаться, артельное добро в порядке блюсти.
       Испугался Полова, как бы худого не вышло, согласился. Отправил артельщиков в поле, а Скопидома в деревне, возле скотины оставил.
       Только и с этого толку не вышло. У свата да брата, у кума да соседа голова с похмелья трещит, облегчения просит. А где же его, облегчения в поле взять?
       Вместо пашни рванули артельщики, что есть мочи, в соседнюю деревню. Да так торопились, что лошадь загнали. Зато телега осталась. Сменяли ее вместе с исправной сеялкой да отборным зерном на зелено-вино. Здоровье поправили, в солому зарылись и до вечера проспали.
       На закате в деревню явились. Бесстыжие глаза хмельные в землю воткнули, перед Половой и Скопидомом оправдываются.
       - Век такого дива-беды не видывали. Только за работу принялись, как налетел смерч-ураган. Лошадь нашу загубил, телегу в щепки сломал, а зерно отборное, посевное по белу свету развеял. Как самим удалось уцелеть не ведаем...
       - Вот так чудеса! - изумился Полова. - Ладно живы остались, а то чтобы от артели тогда осталось.
       - Да уж лучше бы то чудо этих недотеп по сторонам разметало, чтобы земли своих духом не сквернили, - сплюнул в сердцах Скопидом, да и пошел восвояси.
       Так и повелось с той поры. Скопидом в поле жилы рвет, потом соленым умывается, а артель в деревне прохлаждается, остатки его хозяйства, то бишь, артельного, учитывает, доедает. Бедолага остается в порушенном хозяйстве дыры латать, а бражники в поле, под кустом, после загула отсыпаются. Только не зря сказано, что посеешь, то и пожнешь...
       К зиме собрал Полова артельщиков в холодной, развалившейся конторе, посетовал на плохой урожай и распорядился разделить его по-братски. Получил каждый по мерке зерна вперемешку с половою. Тем дело и кончилось.
       А вот обещание Половы оказалось верным. Можно сказать, пророческим. Пустые щи на столе у Скопидома с той поры не переводились. Благо ложка еще цела была, не нужно лаптем черпать...
      

    КАК ПОЛОВА СКОПИДОМА РАБОТАТЬ УЧИЛ

       Случился как-то в большеголовском царстве-государстве великий недород. Это был тот самый неурожай, когда артель Половы шиш посадила, а два шиша собрала.
       Сидят, значит, Большеголовик и Полова в кабинете государственном, пустыми брюхами урчат, на жизнь голодную сетуют. Думают, как им сподручнее из такой неприятной беды выкрутиться. Чтобы народ не осерчал сильно, не воспротивился. А то погонят их прочь с государевого места, как когда-то под их же началом царя погнали.
       День думают крепко и ночь не спят. И второй день та дума им покоя не дает. Только когда вторая ночь на день повернула, пришло Большеголовику озарение. От великой радости шлепнул он себя легонько по большой и мудрой голове. Не сильно так шлепнул. Так, что звон-перезвон только по всему дворцу царскому пошел, на улицу не выскочил.
       - Придумал! Придумал я! - кричит весело, с облегчением.
       Тут же подтащил к себе за ухо приятеля под боком задремавшего, зашептал в лопоухое горячо.
       - Придумал я, Половушка, как нам с нашей бедой справиться и народ наш покорный и терпеливый от голодной смерти спасти..., - говорит ему возбужденно. - Для этого нужно нам во всех артелях деревенских большеголовские соревнования между мужиками устроить...
       - Соревнования? Это что за диковина такая? С чем ее есть полагается? - продрал глаза заспанные тугодум-недотепа.
       - Эх, ты! Бестолочь деревенская! - хмыкнул правитель насмешливо. - Тоже мне диковину нашел. Неужели никогда с приятелями не соперничал. Кто громче пукнет или кто дальше плюнет. Вот и артельщиков надо меж собой померить...
       - Это как? Что каждому голову мерить? - недоверчиво покосился на правителя главный деревенский начальник. - Тогда уж, чем голову мерить, лучше брюхо. В какое больше жратвы влезет. Только, пожалуй, больше моего все равно во всем государстве не сыщешь...
       - Ты, Полова, хотя и помощник мой верный, но дурак законченный! - обиделся Большеголовик. - Не нужно мужикам мерить ни голову, ни брюхо. Мы же их ни пердеть, ни плеваться заставлять собираемся. Тем более. Что в брюхо все равно вложить нечего. Все давно съедено.
       Большеголовик с сожалением посмотрел на непонятливого приятеля и постучал ему пальцем по лбу. Вот тут гул знатный вышел. Стекла в окошках зазвенели! Хорошо зазвенели. Правитель покачал головой восхищенно на тот пустой звук и принялся втолковывать свою затею.
       - Состязание нужно для того, чтобы заставить их лучше работать. Будет, скажем, один за троих работать - три урожая вырастит. Смекаешь выгоду?
       - Смекаю, смекаю! Теперь смекаю..., - обрадовано потер ушибленный лоб Полова. - Ах, какая мудрая у тебя голова. Не зря Большеголовиком зовешься... Есть у меня такой мужик в артели, который всех соперников за пояс заткнет. Скопидомом кличут. Работник знатный. Ох, и хозяйство у него раньше было, скажу тебе. Жаль артельщики все добро его по миру пустили. Но работящ! Дюжины иных стоит...
       - Вот и хорошо! - согласился Большеголовик. - Заинтересуй его какой-нибудь выгодой. Пообещай корову за хорошую работу или еще чего. Так он тебе тогда за две дюжины сработает...
       - Батюшка, а где же мы ему корову возьмем? - снова удивился Полова. - Все скотные дворы пустые стоят. Что сами съели, что само от голода пало. Кур и тех нет.
       - Да только пообещай, - отмахнулся Большеголовик. - А там, глядишь, будет урожай хороший. Излишки зерна продашь, Скопидому корову купишь. И сами сыты и работник доволен...
       На том и порешили. Вернулся Полова в деревню. К Скопидому побежал сразу. А у того дверь на замке.
       Нахлебавшись за зиму артельных щей, Скопидом рассудил по-своему. В бригаде может и веселее работать, но своя рубашка к телу ближе. Не дожидаясь, пока ватага артельная от зимней спячки отойдет, на работу соберется, взял Скопидом косу острую да пошел траву-мураву косить, сено душисто-пряное на следующую зиму впрок сушить. Там, на лугу, Полова его и встретил.
       Поет коса в руках работящих, делу радуется. Валки ровные, точно по ниточке кладет. Даже лоботряс той работой залюбовался.
       - Ай, да, молодец, Скопидомушка! Работник ты наш бесценный! - затараторил Полова ласково. - Верно быть тебе победителем в состязании большеголовском.
       Не мешкая, поведал крестьянский вожак о новой идее государственной. Не забыл и буренку за победу пообещать. Скопидому такое предложение по нраву пришлось. Хотя и ныло сердце бедолаги о добре своем безвозвратно утраченном. Так может теперь все образуется, к старому вернется. Возликовала его душа. Наконец-то он хозяйство свое восстановит. Не хуже прежнего жить будет. А работать хорошо разве же ему привыкать?! Хорошая новость душу греет, в деле подгоняет.
       Молнией замелькала коса острая в руках его крепких. Вмиг луг бескрайний дочиста выкосил.
       А Полова, знай, работника нахваливает. Посулами щедрыми подзадоривает. Вьюном возле него вьется.
       Хвалит хвалить, а сам тем временем прикидывает иное. Как бы еще быстрее заставить Скопидома работать. Думал-думал, додумался таки, душа прохиндейская. Не успел Скопидом отдышаться, как смотрит, Полова грабли тащит.
       - Ну, Скопидом, я такое придумал, такое придумал... Теперь уж, верно, нас с тобой никто догнать не сможет! - кричит работнику еще издали.
       И то верно! - согласился Скопидом. - Я буду косить, а ты грести. Вдвоем быстро у нас дело пойдет...
       - Не болтай ерунды! - рассердился Полова. - Так любой дурак сможет. И когда ты видел, чтобы я в поле работал. Я хоть от рождения ни косы, ни грабель не держал и к такой работе не приучен, зато другое новшество придумал.
       Крестьянский начальник подскочил к косцу и сунул в свободную руку грабли.
       - Теперь ты будешь одной рукой косить, а другой, вот этой, в которой грабли, грести. Тогда вдвое больше сделать сумеешь. А? Ловко придумано?
       Пожал плечами Скопидом недоуменно, подивился руководящей причуде, но ничего не ответил, не возразил. Больно велика была охота коровенку в свое опустевшее хозяйство заполучить.
       Взял в одну руку косу острую, в другую грабли крепкие. На луг вышел. Попробовал раз, попробовал другой. Получилось. Повеселел Скопидом, взялся за работу увереннее. И пошло дело. Одной рукой косит, тут же другой загребает. Не работа, а загляденье.
       Солнце красное не успело за лесом спрятаться, а Скопидом уже и с этим заданием справился. Вот, теперь уж точно, буренушку получу, думает.
       С утренней зорькой снова Скопидом на лугу. Косу наточил, грабли наладил. А там его уже Полова дожидается. Косу да грабли рядышком положил.
       - Становись рядом, веселее работать будет..., - предлагает ему Скопидом.
       - Нет, что ты! - отмахнулся Полова досадливо. - Аль забыл, что я с рождения к труду не приучен. У меня новая затея возникла. Сегодня мы по-другому поступим. Косы к твоим ногам привяжем, а грабли в руки возьмешь. Вдвое больше прежнего сделать сумеешь...
       Не стал и в этот раз возражать Скопидом. Молча новой причуде подивился. В душе обложил затейника. Уж очень хотелось ему коровенку за свою работу ударную получить.
       Приладил к ногам косы, взял в руки грабли. Примерялся раз, попробовал другой, приловчился в третий. Необычна такая работа, но ничего приноровился.
       Пошло дело. Да еще как пошло! Самому понравилось. Ноги косят, руки гребут. Словом, к вечеру с делом управился. Можно и к Полове за обещанной коровой идти.
       А тот, легок на помине, сам уже тут как тут. Ужом вкруг вьются, мягким мхом долу стелется. Сладкими речами расточается. Фонарь работяге сует.
       - Представляешь, Скопидомушка, какая удачная затея вышла. Если фонарь этот тебе на груди приладить, то можно и ночью работать.
       Возражать, конечно, скопидом не стал. Грабли в сторону отложил. Косы от ног отвязал. Взял тот фонарь в руки да и хватил им легонько Полову по башке бестолковой. А сам был таков.
       Звон на сей раз славный получился. Луна от него до большеголовского дворца докатилась. Только Большеголовик не сообразил откуда шум, подумал гроза. Как раз время для гроз подходящее было.
       Шишка со лба начальственного сошла быстро. А вот Скопидома с той поры в деревне больше не видывали. Не зря говорят - "умного учить, только портить"...
      

    УЖАСНЫЙ ХУД

       Когда-то Буржуй никак не мог дружбы с Большеголовиком наладить. Большеголовик считал Буржуя самым отъявленным злодеем. А страну его - Буржуинию - и вовсе за гиблое место признавал. Почему так вышло, неведомо. Вроде столько лет прожил там в сытости и довольствии, когда ожидал пока народ царя с трона турнет и его к власти позовет. А тут невзлюбил сосед соседа и все, хоть тресни...
       - Вот в нашем царстве, большеголовском государстве совсем иное дело, - внушал Большеголовик своим подданным. - У нас и щи самые наваристые. Как станешь их хлебать, так лапоть в миске не провернешь. У нас и репа самая крупная растет. Тянешь ее потянешь, вытащить не можешь. Подмогу звать нужно. Да у нас и народ большеголовский самый работящий будет. Какой урок не задай, все исполнит раньше срока. А проклятый Буржуй - и злой, и скупой, и кровожадный. На мешке с золотом сидит, кровушкой людской упивается.
       С такой верой и жили люди большеголовские. Бывало, в иной избе ребенок вечером капризничает, спать не хочет. Мать уже знает, как его утихомирить.
       - Спи, неслух, - стращает кроху. - А то прилетит Буржуй, посадит в свой аэроплан и утащит тебя в свою Буржуинию...
       Надоело Буржую слушать о себе речи худые, сплетни обидные. Снарядил посольство в земли большеголовские. С подарками щедрыми, с приглашениями дружескими.
       - Поезжайте к Большеголовику, в пояс кланяйтесь, - напутствовал своих послов буржуйских. - Передайте ему подарки да приглашения. Пусть не возводит на нас понапраслину. Пусть дорогим гостем приезжает, да сам посмотрит, как наша Буржуиния живет.
       Не мешкая послы в дальний путь собрались, в аэроплан быстрокрылый уселись и в скором времени добрались до границ государства большеголовского.
       Большеголовик, конечно, нежданных гостей испугался, но встретил честь по чести. Как дедами положено. Хлебом-солью. И подарки буржуйские принял с благодарностью. А чтобы в долгу не остаться, тут же свои подарки подготовить велел. Кадку щей ядреных, бочку репок моченых. Дюжину лаптей липовых да вязанку листков фиговых. Мол, знай, соседушка, наших. Мы тоже не лыком шиты.
       А вот с приглашением заминка вышла - оробел Большеголовик. Стал голову ломать. Как бы половчее выкрутиться. Самому ехать боязно. Как бы худого не вышло. Мало ли чего у Буржуя на уме. Сейчас стелет мягко, как бы жестко спать не пришлось.
       Послать гонца молодого да расторопного тоже не с руки. Ведь, чем больше детей да недорослей буржуинством пугали, тем больше охоту у них разжигали. Посмотреть на загадочную Буржуинию. Молодое любопытство - дело известное.
       А вдруг там, в Буржуинии, жизнь краше большеголовской окажется? Тогда вскроется обман и не сдобровать тогда ему, Большеголовику.
       - Нет, - размышлял он. - Здесь торопиться не следует. Надо с умом приглашение буржуйское принять. Надо послать к нему в гости человека надежного, проверенного, в идее большеголовской несгибаемого.
       Был у Большеголовика верный соратник - Пролетарий Булыжников. За свою долгую жизнь Пролетарий всего навидался. Прошел и огонь, и воду, и медные трубы. Так что удивить его чем-либо было практически безнадежно.
       Лучше родной теплой печки для него ничего больше не существовало. Но, самое главное, что кроме слов "кошмар, страх и ужас" Булыжников других не признавал.
       О нем-то и вспомнил Большеголовик. А как вспомнил, страшно образовался. Велел тут же к себе старого большеголовика доставить. Для важного дела государственного.
       Булыжников хоть и немощен в старости стал, но когда призыв Большеголовика услыхал, так откуда и удаль взялась. Сразу с печи сполз, из сундука кафтан выходной достал. С кумачовыми заплатками на локтях, с орденами и медалями за службу верную на груди. Онучи намотал, лапти подвязал. Приоделся, приосанился, тот час к Большеголовику явился.
       Облобызались друзья на радостях, старое помянули, свежих щей хлебнули, квасом запили и разговор о деле важном повели.
       - Случилась нужда в Буржуинию ехать, - посетовал другу Большеголовик. - Зовет меня Буржуй на их житье-бытье поглядеть. Обижается, что понапраслину на него возводим, речи обидные о нем говорим.
       - Ах, он такой-сякой! - откликнулся тут же Пролетарий, глазами гневно сверкая. - Как смеет нас в правде нашей попрекать!
       - Подружиться хочет, в гости зовет, - остудил большеголовский пыл приятеля Большеголовик. - Мне самому недосуг ехать, дел государственных невпроворот. Вот я и решил, что лучше тебя, Пролетарий, этого дела никто не сделает и проклятой Буржуинии не разглядит. Чтобы потом, все как есть, народу нашему большеголовскому рассказать. Так что, друг сердешный, помолясь неспешно нашему общему делу большеголовскому, собирайся в путь-дорогу...
       Булыжников от такого доверия глазами заискрился, испариной покрылся. Большеголовика благодарить принялся.
       - Осознаю, что дело, кошмар, как важное, - говорит. - Но я, ужас, как рад, что только мне ты смог его доверить. Буду страх, как стараться, чтобы исполнить его в точности...
       С этими словами Пролетарий кафтанчик свой парадный на плечах одернул, заплаточки кумачовые на рукавах расправил, ордена и медали до блеска начистил.
       Герой, а не посол большеголовский! Загрузил в телегу кадки да лапти - подарки большеголовские, сивого мерина запряг и тронулся в дорогу тихонько.
       Долго ли, коротко ли по городам и весям плелся, но до Буржуя добрался. А тот госте уже заждался. Все глаза проглядел, всю сиделку отсидел у окошка, на дорогу глядючи.
       Как увидел посла большеголовского, обрадовался. Самолично навстречу выбежал. Под локоточек подхватил бережно, в палаты свои повел буржуйские, за широкий стол усадил. Речи молвит гостю ласковые, угощенья подставляет изысканные.
       Но Пролетарий марку большеголовскую держит крепко. За столом носом вертит, от угощения глаз воротит.
       Только голод не тетка. После щей большеголовских брюхо скособочило. А тут! От одного только духа, что от яств шел, голова кругом пошла, слюна ручьем потекла.
       - От еды грех не велик, - подумал Пролетарий, голодно взглатывая. - Съем припасы вражьи и то польза делу большеголовскому будет...
       Махнул рукой решительно, поближе к столу подвинулся. На дармовые буржуйские харчи навалился. А довольный Буржуй гостя потчует. Новые блюда ему подвигает, да все спрашивает: "Гуд? Гуд?". Дескать, хорошо ли? Булыжникову невдомек, о чем Буржуй допытывается. Головой в ответ согласно кивает да глотку плотнее набивает, только за ушами трещит.
       Однако, не рассчитал бедолага с голодухи своих стариковских сил. Объелся дармовщиной. Расперло деду брюхо, как большой полковой барабан. Ни вздохнуть, ни охнуть, ни шевельнуться на месте.
       Испугался Пролетарий - неужели конец его пришел. Никак отравили проклятые! А что если бы сам Большеголовик сюда явился. Ох, была бы беда большая!
       В кресле резном откинулся, стонет, причитает, Буржую выговаривает.
       - Разве можно гостя такими ужасно вкусными блюдами потчевать! - пеняет. - Съедено было страшно много и теперь состояние мое, кошмар, как плохое...
       Забеспокоился Буржуй. Как бы беды с гостем дорогим не приключилось. Позвал слуг на помощь. Подхватили они бедного Пролетария, в тихую горенку отдыхать на руках унесли. Уложили в перины мягкие, на подушки пуховые. Укрыли одеялами шелковыми. Еще и штуку хитрую включили, чтобы мух отгоняла, Булыжникову спать не мешала.
       - Да, постель буржуйская, не соломенный тюфячок на домашней печи, - присвистнул Пролетарий удивленно, устраиваясь в кровати поудобнее. - Кости большеголовские к такой непривычные. Но и то не большая беда. Ради общего дела большеголовского стерпеть можно. Хоть подушки да одеяла Буржую изомну...
       А тот и сам рядом вертится, одеяла поправляет заботливо, да все у гостя выпытывает - гуд ему или не гуд. Только опять не бельмеса не понял Булыжников, ничего не ответил хозяину. Зевнул сладко и уснул крепким, безмятежным сном, позабыв обо всем. С тем его почивать и оставили.
       Утром раненько Буржуй уже в горенке на пороге. О здоровье гостя справляется, за давешний конфуз извиняется. Впрочем, Булыжникову о той промашке уже невдомек. О харче буржуйском думает. Какой он у Буржуя кошмарно вкусный. А Пролетарий ночью спал страшно крепко и во сне ужасно проголодался. Так что перекусить маленько вовсе даже не прочь.
       - Гуд, гуд! - радостно закивал головой Буржуй.
       Спешно накормить гостя распорядился.
       После утреннего застолья сытного посадил Буржуй Пролетария в свою чудо-коляску, что без лошадей сама двигается и автомобилем зовется. Повез посла большеголовского свою Буржуинию показывать.
       Вертит Булыжников башкой по сторонам придирчиво, ко всему присматривается внимательно. Никак в толк взять не может, где же тут самое гиблое место и самое жуткое злодейство.
       Избы в Буржуинии стоят справные. Большие, просторные и светлые. Улицы всюду чистые, опрятные. Деревья, кусточки подстриженные в скверах зеленеют, душу радуют. Цветочки на клумбах разноцветьем богатым глаз веселят.
       Каждый житель Буржуинии при своем деле. В носу не ковыряет, ворон не считает. Каждую рабочую минуту пользу своему отечеству приносит. Одеты все в одежды добротные, обувку нарядную. На лицах улыбки светлые, открытые, дружелюбные.
       Буржуй все это гостю показывает, да все выспрашивает. Ну, так как? Гуд или не гуд в Буржуинии?
       - Какой там гуд? - машет рукой пораженный Булыжников. - Кошмар, ужас, страх господний!
       Долго еще ездили они по царству буржуйскому. Во все щели Пролетарий заглянул, во все дыры дотошный нос сунул. Только так и не смог найти хоть чего-нибудь, мало-мальски злодейского, чтобы о нем Большеголовику донести и от дружбы с Буржуем отказаться.
       - Чего уж тут придираться, - поскучнел посол большеголовский. - Жизнь как жизнь! Нормальные люди в землях буржуйских живут. Хорошо живут. Сытно, радостно. Немало у них, в Буржуинии, полезного и диковинного, чему и нам не грех поучиться...
       Совестно стало Булыжникову, верному соратнику Большеголовика, что на задание подлое согласился. Искреннее, дружеское расположение Буржуя опорочить взялся. Оно, ведь, на добро добром отвечать потребно. Тогда будет и мир, и согласие меж соседями. Кем бы они не были - буржуями или большеголовиками.
       Решил Пролетарий вернуться в свое царство-государство и рассказать Большеголовику все честно, без утайки и навета, как есть на самом деле.
       Да вот беда! Рассказчик он был аховый и кроме привычных - кошмар, ужас да страх - других оценок и определений не знал.
       Силился-силился Булыжников хотя бы что-нибудь иное для своих впечатлений подыскать, но, увы. Вдруг ему на ум пришло буржуйское "гуд". Вспомнил, как Буржуй все это слово повторял и улыбался довольно. Смекнул Пролетарий, что слово это доброе, стоящее, обрадовался. Ну, вот, врать Большеголовику не придется. Еще и знаниями иноземных языков перед земляками блеснет.
       Когда народ большеголовский собрался, чтобы о Буржуинии послушать, Булыжников так с ходу и объявил:
       - Жизнь в стране буржуйской - ужасный худ!
       Да-да, именно "худ", а не "гуд" у него получилось. Ведь в старости Булыжников просто-напросто стал шепелявить. А в нелепой перемене конфуза бедолага не приметил.
       - Вот видите! - сразу загорячился довольный до нельзя Большеголовик. - А я вам что втолковываю столько лет?! Худая жизнь в Буржуинии и люди там худые...
       С тем и разошлись. Больше послов в Буржуинию не посылали и в гости никого от туда не звали. Пока жив был Большеголовик, дружбы с буржуем не водили. Ныне, говорят, по-другому дело обстоит, но про то и сказка другая...
      

    БОЛЬШЕГОЛОВИК И ЕРШИНЫЙ ЦАРЬ

       Никогда не угадаешь, где найдешь, где потеряешь. Ну, а коль счастье привалило, то для начала, хотя бы подумай, как им разумно распорядиться. По крайней мере, так умные люди советуют...
       Как-то раз заболел Большеголовик. Стали его разные хвори донимать. То мудрая голова кругом пойдет, то брюхо подведет, то еще какая напасть приключится.
       Забегали его друзья-товарищи, соратники верные, помощники незаменимые. Забеспокоились, заохали. Как бы беды-несчастья не вышло. Ведь, если что с Большеголовиком случится, то и им несладкая жизнь выйдет.
       Кинулись по докторам. Милостями царскими осыпают, вылечить надежу-кормильца умоляют. Со всей земли большеголовской лекари ученые собрались. Оглядели больного, совещаться принялись. Долго совещались, лекарства мудреные готовили.
       Попил их Большеголовик, а проку никакого. Урчало брюхо по-прежнему, кружилась голова каруселью.
       Привели тогда к Большеголовику знахарку, древнюю бабку-гадалку. Старуха брюхо державное пощупала. Голову мудрую постукала, в глаза заглянула, в уши подула, колдовские карты в ход пустила и наконец так рассудила.
       - Нет у него болезни. Ни русской, ни заморской, - сказала, как отрезала. - Устал касатик от дел государевых, потому и неможется ему. Сиднем сидит в кабинете своем, над бумагами мудрствуя. От того и голова кругом идет. Вы ведите же его в лес зеленый. Пусть он сам грибку или ягодке поклонится. Посадите его на берегу синей речки, быстрой. Пусть он сам из реки рыбешку выудит. Тогда и брюхо урчать перестанет. Тогда и голова от кружения остановится. А в лекарях заморских да старухах-повитухах ему нужды нет!
       Обрадовались соратники большеголовские. Немедля велели государственный большевоз к крыльцу подать. Повезли кормильца во зеленый лес. Побродил Большеголовик по лесу. Под кусточки да елочки позаглядывал. Кроме двух мухоморов ничего не нашел.
       Привели большемудрого на берег синей реки, быстрой. Червя юркого на крючок насадили, в воду удочку помогли забросить.
       И час сидит Большеголовик, и другой. На поплавок не мигая смотрит. А тот замер на месте, словно вкопанный, лишь слегка на волнах покачивается. Плюнул тогда верховод государственный с великой досады, терпение всякое потерял. Хотел, было, удочку из воды вытаскивать, убираться домой восвояси.
       Только дернулась удочка в руках большеголовских, поплавок на глубину потащила. Уж тут рыбак расстарался, до улов ему малый достался. Вытащил на берег ершишку неказистого.
       Снова плюнул Большеголовик досадливо, ногой топнул о землю раздраженно. Хотел и ерша под сапог пустить. Только вдруг обратилась к нему рыбешка голосом человечьим.
       - Отпусти меня, Большеголовик, вождь человеческий, - молвит с надеждой. - В котелке от меня прок невелик и для кошки небольшая радость. Под сапогом помирать и того горше. Тебе же добрую службу сослужить могу.
       - Интересно, какую же выгоду с такого замухрышки я иметь могу?! - подивился человеческой речи земной правитель и к ершу пониже склонился.
       Обиду ту ерш снес с достоинством, на крючке большеголовском приосанился.
       - Может быть для тебя я - ершишка-замухрышка. Зато в подводном государстве я над всеми ершами царь, - ответил важно.
       От этих слов Большеголовик поперхнулся, смехом звонким задохнулся. В траву прибрежную повалился, над ершиным царем хохочет.
       - Вот так царь-государь! - смеется. - Как же ты, владыка водный на крючке моем оказался, на жалкого червя разменялся. Аль слуги верные тебя больше не кормят, не поят? Аль ершиха-государыня из дому выгнала? Аль детки наследные престола лишили?
       - Да, что ты! - махнул ерш плавником испуганно. - Живет мой народ ершиный в достатке и сытости. Слуги службу правят исправно. Государыня во мне души не чает и детишки относятся с почтением.
       - Что же тогда?
       - А разве зазорно и царю иногда поохотиться на просторе, - хмыкнул царь ершей насмешливо. - Опять же лекари рекомендуют косточки разминать постоянно. Сам-то с какой беды-печали за удочку схватился? По тебе не скажешь, что с голоду пухнешь...
       Крякнул Большеголовик смущенно. С крючка ерша снял, в воду опустил. Тот теперь уж торопиться не стал. В прибрежных волнах плещется. Со знатным рыбаком беседы ведет.
       Беседуют, будто и казуса про меж них никакого не было. Калякают о том, о сем, словно старые знакомцы.
       О чем речь вели, неведомо. Разговор с глазу на глаз был. Даже угодники большеголовские прозевали, о дивной встрече не унюхали. Долго ли, коротко ли толковали так два владыки - земной и водный. Пришло время расставаться. У одного бумаги на столе залежались и другого дела государственные заждались. Стали прощаться.
       - Подожди, - вдруг встрепенулся ерш. - Как-то неловко у нас получилось. Ты меня отпустил и даже выкупа никакого не спросил. Проси, чего желаешь. Все исполню в точности.
       Почесал Большеголовик в затылке, задумался. А, собственно, чего ему просить. Сам не хуже царя живет. Дом - полная чаша. А коль в чем нужда выйдет, так стоит лишь распоряжение дать...
       Казна государева златом-серебром полна, бери, сколько хочешь. Детки чтят, соратники уважают, народ прославляет. Чего еще в жизни надобно.
       - Нет, - отмахнулся беспечно. - Спасибо на добром слове. Нет у меня ни в чем нужды.
       - Ну, гляди, - предупредил ерш. - На нет и суда нет. Только впредь не жалей. Добрый хозяин дважды к столу не кличет.
       Большеголовик лишь рукой махнул равнодушно. Ладно, плыви себе с богом. Вильнул ерш хвостом, в темных водах скрылся, только его и видели.
       Вернулся Большеголовик домой. Прогулка на свежем воздухе мозги провеяла, головокружение пропало. Аппетит проснулся. Кинулся к еде, поел, попил сытно.
       За мудреные бумаги свои снова засел. Думу думает государственную. Как бы жизнь народа большеголовского получше устроить. О дивной рыбалке забыл напрочь. А зря...
       Точно, ведь, сказано, что счастье было так возможно, так близко. То, что для себя ничего не взял, невелика потеря. Но подумал бы о государстве своем, мудрец большеголовый! Предлагал же ерш услуги свои. Хотя бы совета у колючего спросил, как народ свой из нужды вытащить. Глядишь бы, и потомки вспоминали потом с уважением. Разных небылиц оскорбительных не плели.
       Но, снявши голову, по волосам не плачут...
      

    КТО УМНЕЕ?

       В каком краю неведомо, в каком году несказанно жили по соседству два большеголовских начальника. Правда, так себе начальнички, заурядные. По большеголовскому государству таких тогда было, пруд пруди.
       Места под ними были никудышные, городишки захудалые. Зато гонор у каждого был знатный. Шапку первым перед другим ни за что не сломит. Однако из кожи вон лезли, чтобы перед Большеголовиком свои заслуги в делах большеголовских выказать и от того в затеях разных перещеголять друг друга.
       Бывало, получит один деньжат из казны государственной, на дело, для Отечества полезное, да все их в причуду свою и вбухает. То каланчу пожарную до небес вымахает, чтобы с той верхотуры столицу видать было и ей оттуда махать красным стягом - Большеголовика славить. Или трамвайную линию в поле протянет, чтобы крестьяне пешком на работу не ходили, ног не томили.
       Другой смотрит, от зависти зеленеет. Ночей не спит, затею позаковыристей разрабатывает. У бедняги от натуги голова трещит, мозги наружу вываливаются. Но, глядишь, на утро и он до чего-то додумался.
       Сосед вверх полез, а я в ширь развернусь! И такую баню у себя отгрохает, что из парной до моечной битый час на двуколке добираться нужно. Зато какой простор! И это не все!
       У соседа - трамвай в огороде, а у меня - пароход в пруду. Накось, выкуси!!!
       Так и ходят. Носы задирают, очами надменно щурятся. Локтем друг друга заденут, не обернутся.
       Может и дальше бы так жили. Да пришлось как-то раз повстречаться на дорожке узкой, что межой им была.
       Повстречаться то повстречались. Только не разойтись им, не разъехаться. Влево возьмешь - в болоте увязнешь, вправо своротишь - в овраг глубокий скатишься.
       Кряхтят, сопят, напирают. Потом горячим обливаются, уступить друг другу не желают.
       Тут один не выдержал. К другому обратился.
       - Послушайте, милейший! - говорит. - Вам надобно дорогу мне уступить. У меня дело важное, неотложное: спешу руководящие указания, в большеголовском центре полученные, до места своего срочно доставить, в аккуратности исполнить и об исполнении доложиться своевременно.
       - Покорнейше прошу извинить, уважаемый! - ответствовал на то другой. - Но уступить вам дорогу не могу. Сам спешно в большеголовский центр вызван. Потому очень тороплюсь за такими же руководящими указаниями. А раз Вы свои уже получили, то к сроку и так поспеете.
       - Однако, милейший, вы невежливы и к тому же дурно воспитаны! - загорячился первый. - Ведь, меня оттого первым и вызывали, что руководство больше Вашего ценит и уважает. По многим показателям я вперед вас выбился. У нас в городе и каланча, и трамвай...
       - А у нас баня и пароход! - перебил его другой. - Оттого в центре заинтересовались моими новыми проектами и хотят побыстрее их посмотреть. А вы меня задерживаете!
       - Да, вы!...
       - А, вы?...
       Так стояли они друг супротив друга, спорили. Заслугами своими перед большеголовским государством мерились. И час, и другой, и третий. Уже солнышко за лес покатилось, смеркаться стало, а упрямые соседи не сдавались, твердили свое.
       Наконец, выбившись из сил, решили первого встречного спросить. Свой спор разрешить. Как раз мимо пастух стадо домой гнал.
       - Эй, мужик! - бросились к нему начальники. - Ну-ка, рассуди нас. Я из центра домой спешу, а он, напротив, в центр, к руководству собрался. У меня каланча самая высокая, у него баня самая просторная. У нас трамвай в огороде, а у него пароход в пруду. Так кто кому дорогу уступить должен?
       Пастух оглядел этих умников внимательно, за ухом почесал, сплюнул на обочину и сказал:
       - Да чего здесь мудреного. Кто умнее, тот дорогу и уступит.
       И пошел себе дальше. А начальники те враз назад попятились. Дорогу друг другу освободили...
      

    СКАЗКА О ВСЕНАРОДНОМ ЕДИНОДУШИИ

      
       Какая сказка без присказки. А у нашей сказки присказка вот какая.
       Жил в деревне дед Фома. Раньше был мужичина хоть куда. Не везде сыщешь такого землепашца. Ел за двоих, работал за семерых. Полова работящему работнику не нарадуется. Большеголовик передовика почестями своими осыпает.
       То слово ласковое молвит, то бумагу благодарственную с вензелями и завитушками затейливыми шлет. У Фомы теми бумагами вся горница обвешена, еще и в чулан малость поместилось.
       Только всему свой черед. Иссякла у пахаря силушка. С годами, как вода, в песок ушла. Поселились в избушке Фомы старость да немощь. Спину дугой гнут, косточками старыми поигрывают, хворями разными донимают.
       Нет мочи даже в огороде своем копаться и помощи не от кого дожидаться. Бобылем век прожил Фома.
       Подумал-погоревал старый, к Полове - председателю артельному, с поклоном поплелся.
       - Выручай, начальник. Я в твоей артели верную службу государству сослужил. Землю пахал, хлеб растил. Народ большеголовский кормил досыта. А сейчас нет сил даже грядку у избы вскопать да репу на зиму посадить. Дал бы ты артельщикам поручение. Пусть старику, почетному крестьянскому ветерану, большеголовскими милостями отмеченному, огород вспашут да какой-нибудь овощью, для зимы необходимой, засадят. Для тебя это сущий пустяк, а мне великая подмога...
       Как услышал то Полова, с места вскочил, по кабинету своему забегал, руками замахал испуганно.
       - Да ты что, дед Фома, белены объелся? - изумился несказанно.
       - А чего такого?
       - Земли артельные еще не паханы. Зерно не сажено в амбарах пролеживает. А ты за свой огород беспокоишься. Впрочем, ладно. Учитывая твои заслуги перед государством большеголовским, зашлю тебе помощников, если со своими работами управимся...
       Сказал, отвернулся и забыл о своем обещании. Зарос бурьяном у деда непаханый огород. Остался старый без припасов на зиму.
       А студеная уже на пороге, холодными ветрами в окошко стучит. В коморке пусто, на печи зябко, топить нечем. На дворе у Фомы ни поленушка. Снова к председателю поплелся дед за подмогою.
       - С огородом не помог, так хоть дровишками подсоби. На холодной печи и медведю зимовать несладко.
       Полова только отмахнулся досадливо.
       - Артельных дел невпроворот, а ты, Фома, со своими проблемами. Впрочем, при твоих заслугах, жди помощников.
       Сидит Фома в студеной избушке, в драную шубейку кутается, в замерзшее окошко поглядывает. Но не видно артельной помощи, одна поземка на проселке резвится, над старческой бедностью веселится.
       Забыл Полова о старике и на том присказке конец, пора сказку сказывать.
       Тем временем, пока бывший большеголовский передовик, сельский труженик председательской помощи тщетно дожидался, Большеголовик в дальнюю дорогу собирался.
       Решил мудрейший заморские, чужедальние земли объехать. Людей посмотреть, себя показать. Однако, было у него еще одно желание, заветное. Хотел Большеголовик своими глазами увидеть, как правители заморские с государственными делами управляются и как народ заморский к тем правителям относится. Сердечно ли, с почтением?
       Приехал Большеголовик в Буржуинство. Буржуины встретили его ласково, обиды за прежние ссоры не держали, злобы за былые войны не таили. По землям буржуинским высокого гостя возят, чудесами буржуйскими хвалятся.
       На полях ухоженных зреет урожай невиданный. На фабриках и заводах машины умные шьют одежды и обувь нарядные, делают разную утварь домашнюю, в хозяйстве полезную. Да и дома у буржуинов светлые, просторные, с убранством богатым.
       - Сытно народ здесь живет, безбедно, - согласился Большеголовик. - Наверное, и правителю буржуйскому легко таким государством руководить, всякое дело решать. Видно, почетом и уважением окружен.
       - Какое там, - вздохнул сокрушенно главный буржуин. - Каждый день какая-то напасть случается. То в магазин салат без утренней росы завезли, то платье не по завтрашней моде сшили. У одного машина посуду моет, да протирать отказывается. У другого лужайка перед домом мала, для детских игр тесна. И при этом всяк норовит меня укорить, на выборах своим голосом не поддержать...
       Удивился Большеголовик. Надо же, какие проблемы Буржуину решать приходится, еще и за кресло руководящее опасаться. Вот в большеголовской земле совсем иное дело.
       Вручную сеют, вручную пашут, с хлеба на воду перебиваются, а мудрейшему своему поклоны бьют, доброго здравия на долгие годы желают. Жизни своей без него, благодетеля, не мыслят.
       Посетовал Большеголовик, потужил с Буржуином над его трудной жизнью, дальше поехал.
       В скором времени к вождю заморскому попал. Встретили высокого гостя с почетом. Покали ему сады райские. С фруктами диковинными, со зверями невиданными. Открыли перед Большеголовиком сундуки неисчислимые. Со златом-серебром, с дорогими самоцвет-каменьями.
       - И здесь живет народ без печали, - решил Большеголовик. - Вон, дорогие украшения из золота даже в носу натыканы, а редкие каменья побрякушками на ногах болтаются. Главное, от вождя своего на шаг не отходят. От солнышка укрывают, от жары обдувают. Относятся, видать, к нему с почтением...
       - Да что ты! - замахал руками заморский вождь. - Нет того дня, чтобы без жалобы не прошел. Один на чужое дерево влез, все фрукты оборвал. Другой птицу диковинную обидел, на украшения перья из хвоста выдернул. Третьи ворчат, что мяса давно не ели, самого в котел засунуть норовят. К тому же вождем не так легко стать. Во время последних выборов в его огород на один камень меньше забросили, чем другим соперникам.
       Пуще прежнего удивился Большеголовик. Даже в райской земле нет согласия. Не сеют, не пашут, на готовом живут и еще друг на друга зубы точат.
       А вот, в большеголовской земле от зари до зари спины не разгибают, за свою работу шиш с фигой получают, а жизни радуются. О нем, о Большеголовике, задушевные песни поют.
       Пожалел Большеголовик вождя заморского, шляпу свою на память подарил, дальше путь продолжил.
       Немало еще стран исколесил, чудес разных повидал. Но везде одному удивлялся. Люди вроде в сытости живут, а правителя своего не чтут. Тот о достатке народном печется, то об одном, то о другом хлопочет. А народ смотрит на него с укоризною, свое место руководящее постоянно оправдывать делом заставляет. Время от времени выборы устраивают, достойного из достойных выбирают.
       То ли дело в государстве большеголовском... Или что-то он не так понимает?
       Вернулся Большеголовик домой, спешно соратников своих собрал. Впечатлениями своими от поездки поделился.
       - Побывал я в землях близких и дальних. Повидал чудес больших и малых. Одно чудо взять в толк не могу. В стране достаток, а жители меж собой дерутся. Спорят, кто достоин правителем страны называться. От чего же у нас все по-другому. И голодно, и холодно бывает, и недород случается, и пожар разгорается. А народ ко мне с уважением, словно никакого другого царя или правителя ему не нужно. Хочу тоже состязание устроить, кто большеголовским правителем называться достоин. Пусть народ свою волю выразит. Пусть честно скажет - нужен ли ему такой руководитель, как я...
       Зачесали затылки большеголовские сотоварищи, задумались, пригорюнились. Правда - вещь хорошая, но накладная. Ведь, если Большеголовику народ в доверии откажет, то и им несладко придется.
       Новый правитель своих помощников во дворце рядом с собой посадит, а их, большеголовских, взашей прочь выгонит.
       Чуть свет к Большеголовику явились.
       - Правь по-прежнему, великомудрый наш правитель и спи спокойно, - прямо с порога стали заверять мудрейшего пройдохи. - Никто не хочет твой государственный титул оспаривать. Никто достойнее тебя называться не думает. А на нет и суда нет. Нечего народ большеголовский буржуйскими замашками баламутить. Ты - наша единственная надежда и опора...
       - Сладки ваши речи, да слабое в них утешение, - вздохнул Большеголовик тяжко. - Уж вам лучше других ведомо, что в земле большеголовской говорят одно, да думают другое. Вот я и хочу узнать, что же наш народ обо мне думает. Действительно ли так любит и почитает меня, как в песнях своих поет...
       - Ах, так вот ты о чем печалишься, - усмехнулись государевы советники с облегчением. - Разве это печаль. Да это просто печалишка! Садись и ешь спокойно свою кашу с молоком. Будет тебе всенародное единодушие...
       Смотрит на них Большеголовик, в толк не возьмет, что соратники его верные замыслили. Почему спокойно улыбаются? Как народ в своей правоте убедить надеются?
       - Есть! Так точно! Рад стараться! - как всегда выскочил вперед главный большеголовский генерал Аника-воин.
       Каблуками щелкнул, золотыми шпорами звякнул, под козырек вытянулся.
       - Не сомневайся, надежа-государь, еще рассвет твое окошко не осветит, а я уже доложу о полном доверии войска твоего верного..., - заверил вояка.
       - Ха! Да я сейчас бочку зелена-вина выкачу, рядом другую с капустой квашеной поставлю, так последний забулдыга тебя родным отцом признает..., - хмыкнул небрежно и разгуляй, главный заводской начальник.
       Не отстали от дворцовых угодников и другие. Один товаром редкостным решил своих заманить, к единодушию склонить, другой поблажками разными пообещал умаслить. Только Полова ничего не обещает. В носу ковыряет, да в окошко посматривает.
       - что же ты, верный друг Полова, молчишь? Крепким крестьянским словом сердце мое не тешишь. Иль пахари мною обижены, иль другого правителя видеть хотят? - спросил встревожено артельного председателя Большеголовик.
       - Крестьянин не бахвалится, слов зря на ветер не бросает, крестьянин без лишнего шума свое дело делает, - ответил Полова заносчиво. - Мои артельщики тебе еще вчера свое доверие высказали. А молчу потому, чтобы вперед других не выскакивать, не конфузиться прежде времени. Завтра представлю бумагу по всей большеголовской форме. Об оказании тебе полного артельного единодушия.
       На том и сговорились.
       Приехал Аника-воин к своему войску. Велел командирам полки в чистом поле строить. Не для битвы, не для парада, для важного дела государственного.
       - Солдатушки-братушки! - гаркнул голосом зычным главный большеголовский генерал. - Большая честь вам ныне представлена. Оказать почтение правителю государства нашего большеголовского своей единодушной поддержкой его мудрейшему правлению. Смотри, войско, на меня и делай как я!
       Достал Аника-воин из кармана бумажку казенную с портретом Большеголовика, прочитал в той бумажке слова любезные и с великим почтением в большую нарядную корзину опустил. Дескать, люблю, ценю, уважаю и доверяю, тем самым.
       Потом генерал войску своему "смирно" скомандовал и под счет "ать-два" доверху такими бумажками ту корзину вмиг до краев заполнил. Новую дырку для очередного ордена на мундире прокрутил, с радостным докладом, до утренней зари, как обещал, во дворец помчался.
       И у Разгуляя дело сладилось. Народ его заводской пьяные песни горланит, Большеголовика славит, за доброе вино благодарит.
       Торговый пройдоха Купи-Продай тоже доволен. В магазинах редкостный товар быстро идет, казна государственная растет. Довольный народ Большеголовика добрым словом поминает, единодушное одобрение высказывает.
       Только от Половы из деревни вестей нет. А тот в конторе сидит, самокруткой дымит, ждет, когда артельщики соберутся. Наконец и те явились. Расселись по лавкам, пересчитались. Глядь, не хватает одного, для полного счета.
       - Кто посмел увильнуть? На авторитет мудрейшего посягнуть? - нахмурился грозно Полова. - Кому это наш Большеголовик не по нраву? Кому не угодил, кого своей милостью обидел?
       Огляделись артельщики испуганно. Никому неохота на себе гнев государственный испытывать. Еще раз, для верности, пересчитались. Оказывается деда Фомы недосчитались.
       - Вот старый хрыч! - выругался Полова раздраженно. - Ведь, специально подлец не явился. Сознательно важную государственную кампанию срывает. Обиду, пень трухлявый затаил. Что огород ему не вспахал и дрова привезти забыл. Ну, ладно. Быстро накидайте подводу поленьев березовых с моего двора и старику отвезите. Пусть в контору собирается не мешкая. Большеголовику уже давно пора доложить о нашей единодушной деревенской поддержке.
       Кинулись артельщики наказ председательский исполнять. Погнали, что есть мочи, лошадь на двор старика. Поленицу у окна сложили. В дверь стучат, Фому на выборы кличут.
       Постучали-постучали, покричали-прокричали, не отозвался дед. Открыли артельщики защелку, в избу вошли. А она пустая и холодная стоит.
       Не выдержал старый голодной и холодной жизни, на тот свет перебрался. Одни большеголовские бумаги со словами благодарственными за себя оставил.
       Как узнал о том Полова, пуще прежнего взъярился.
       - Надо же! Какой мужик зловредный, - сердито ногами топает. - Ушел из жизни и разрешения не спросил. Не мог повременить, пока дело государственное решим. Как же я буду Большеголовику без его голоса о полном крестьянском единодушии докладывать. Ведь я уже заверил его, что в деревне все с его милостью согласны и дело его поддерживают. Эх, ладно. Как-нибудь выкручусь...
       Собрали бумаги необходимые. Где-то что-то подправил, где-то от себя кой-чего добавил, во дворец, на доклад отправился.
       А там уже все собрались. Полову ждут. С нетерпением в окошко поглядывают, не появится ли на дороге, что из деревни ведет. Вот и он явился.
       - Отчего, друг Полова, с докладом медлишь? - глянул на него Большеголовик недоверчиво, спросил опасливо. - Или не все ладно в твоем хозяйстве? Может, утаил чего от меня? Может, есть в деревне недовольные моим правлением, не хотят признавать своим правителем?
       - Да полно тебе, батюшка, сомневаться! - отмахнулся Полова небрежно. - Разве же может кто из нас супротив твоей воли мудрой и неоспоримой идти. Вот, все бумаги нужные привез. Все с тобой абсолютно согласные. Любят тебя мужики деревенские и всей душой поддерживают. Даже дед Фома, бывший артельный передовик, твоими словесными и бумажными милостями обласканный, собираясь на тот свет, тебя не забыл. Оставил старый бумажку с закорючкой, что свой голо только за тебя отдает.
       Выкрутился прохиндей, не потерял государевого доверия. А Большеголовик как о всенародном единодушии узнал, так с той поры о своем кресле руководящем больше не беспокоился и открытых выборов по буржуйским правилам не назначал.
       Вот только в жизни и про Фому и про Ерему вспоминают только тогда, когда единодушием народным заручиться нужда пришла...
      

    БОЛЬШЕГОЛОВИК И МУХОМОР

      
       Пошел однажды Большеголовик в лес. Свежим воздухом подышать, грибов поискать. Ходит, дышит. Под елочки-березочки заглядывает, на пенечки-кусточки поглядывает.
       Поглядывал-заглядывал. Ничего не нашел. Ни царя-боровичка, ни князя-подберезовичка. Простого опеночка, и того не нашел. Даже худой поганки не встретил!
       Обиделся Большеголовик, осерчал.
       - Как это так! - бурчит недовольно. - По какому-такому праву я в своем большеголовском лесу грибов найти не могу?!
       Шумит, кричит, ногами топает, возмущается. А лес ему в ответ тихо ветками машет, соглашается.
       Вдруг, смотрит Большеголовик, под широкой еловой веткой мухомор показался. Хоть и поганец, а красавец. Ножка беленькая, шляпка красненькая, серыми крапинками точно жемчугами украшенная. Стоит, сам собой любуется.
       От такой дерзости взяла Большеголовика великая досада. Такому грибу не поклонишься, в корзину не бросишь, только глаз зря мозолит.
       Подхватил с земли сук тяжелый, хотел мухомору нарядную шляпу сшибить. Дескать, ты хоть и красный, а знай, перед кем стоишь, ноги не гнешь.
       Взмолился мухомор.
       - Пощади, батюшка! - к Большеголовику обратился. - Не губи! Не сшибай моей красной шапки. Дай еще покрасоваться. Тайну тебе открою. Хотя я и поганого семени, но с благородными белыми дружбу вожу...
       Большеголовик от тех слов взвился, из себя вышел, взбеленился.
       - Ах ты, семя подлое, морда поганая! - слюной от злости брызжет. - так ты еще и предатель! Красную идею продаешь, с большеголовскими врагами шашни разводишь. Собаке и смерть собачья!
       Размахнулся и одним махом сшиб мухомору шляпу. Только красные клочья в разные стороны полетели.
       Может и прав был мудрейший. Только если собрался в лес, за грибами, идеи свои в кабинете оставляй. В лесу же рядом с мухомором белые грибы ищи. Красноголовый тебе, дурню, о том намекал. Глядишь, и корзинка тогда не пустая будет...
      

    КАК БОЛЬШЕГОЛОВИК ПОДХАЛИМА ИСКАЛ

      
       Истинно народ молвит, что с кем поведешься, того и наберешься. А коль так, слушай небылицу.
       Пошли в большеголовском царстве-государстве дела наперекосяк. И то не так, и это не эдак. В полях недород, на заводах разброд. В лавках торговых - шаром покати. Мясной дух выветрился, тряпичное разноцветье повылиняло, пустые полки серой пылью покрылись.
       Работный люд недовольно ворчит, в большеголовские палаты сердито стучит, обещанных сытости и благополучия требует.
       Помрачнел Большеголовик, ликом осунулся, телесами стаял. Не знает, как с бедой-напастью справиться. Кинулся к друзьям-соратникам за помощью, кликнул мудрецов-звездочетов для совета.
       И день судили, и ночь рядили. Только все напрасно. От тех советов мудреных, от той помощи дружеской не прибавилось в царстве-государстве ни богатства, ни сытости.
       А народ пуще прежнего гневится, прочь прогнать своего благодетеля грозится. Всполошился Большеголовик, того и гляди истерика у сердешного приключится. Тут-то и надоумил его кто-то съездить в дальнюю деревушку, в крайнюю избушку-развалюшку, к деду-всеведу.
       Тот, сморчок-старичок, многое на своем веку поведал, многих добрым словом-снадобьем привечал. Вдруг и на большеголовскую беду-невзгоду управу сыщет.
       Большеголовик духом воспрял, резвым кочетом встрепенулся, к всеведу, не мешкая, за помощью помчался.
       Старик-ведун высокого гостя точно дожидался, в государевых печалях давно разобрался, даже рта Большеголовику открыть не дал, сразу на порог указал.
       - Управляй государством по совести. Воздавай всем по справедливости. Подхалимов от себя прочь гони, - сказал, как отрезал.
       Вернулся Большеголовик на свое государственное место, над словами старца крепко задумался. Думал-думал, а в толк не взял, что же всевед ему насоветовал. Снова друзей на помощь позвал.
       У друзей-товарищей на этот раз кумекалка лучше работала. Сразу смекнули, в чей огород камешек занесен. Смекнули, да виду не подали. Только дурень себя добровольно под плети разложит.
       - Да разве есть на белом свете правитель справедливее и совестливее тебя, батюшка, - всплеснули руками изумленные соратники. - Насчет подхалимов не сомневайся. По пустякам не утруждайся. Мы сами вмиг их сыщем и определим, куда положено...
       Сказано-сделано. Бросились большеголовские слуги во все стороны. Людишек разных, по своему разумению нахватали. Все больше тех, кто роптал, жить спокойно не давал, на несправедливость в большеголовском государстве сетовал. Определили ворчунов и критиков куда положено. Кого в края снежные, кого в темницы темные. Чтобы впредь не роптали, смуту в государстве не разводили. Чуть свет к Большеголовику с докладом явились.
       - Живи спокойно, батюшка! - успокоили. - Нет больше на нашем пути большеголовском ни одного подхалима проклятого. Всех надежно упрятали. Никто больше не помешает нам твоей дорогой двигаться...
       Успокоился Большеголовик, усердие верных слуг щедро вознаградил. Кому орден блестящий на грудь повесил, кому звание повысил, кому место хлебное да теплое предложил. А те и довольны. Кланяются благодетелю поясно, улыбаются ему ласково, речи говорят сладкие. Их бы устами только мед пить без устали.
       Обмяк от тех речей Большеголовик, душой растаял, разомлел довольно. Снова бумагами государственными обложился, в заботах своих забылся. Ан не тут-то было. По-прежнему народ ворчит, кулаком стучит, обещанной сытости и благополучия требует.
       Снова кинулся Большеголовик к древнему деду вещуну и всеведу. А старичок высокого гостя словно поджидал. В избу не позвал, сразу на порог указал.
       - Лести чурайся, от подхалимов избавляйся, - сказал, как отрезал.
       Опять жмет плечами Большеголовик, в толк не возьмет, о чем дед речь ведет. Туда-сюда башкой свей большемудрой вертит, по сторонам разглядывается. Где же эти чертовы подхалимы, что нормальной жизни народу его большеголовскому мешают? Никого, окромя слуг да помощников, вокруг себя не увидел.
       Домой вернулся, друзей на совет призвал. А те уже знают, в чьем огороде камень упал. Опасливо вздрагивают, беды бы не вышло. Но виду не подают, что боятся. Брови хмурят озабоченно, затылки чешут озадачено. Знай, свою линию гнут.
       - Да что ты, батюшка! Напрасна твоя печаль! - уверяют правителя искренне. - Все супротивники твои злобные да обидчики пакостные, те, что делу большеголовскому мешают, давно по краям снежным расселены, по темницам темным рассажены. Видать, ошибся ведун. Из ума стал на старости выживать. Не слушай речей его бредовых...
       - Э, нет! - стукнул Большеголовик по столу досадливо. - Старец врать не будет! На то он и всевед, что все видит и все знает. Знать остались еще супротивники. Те, что лестью вред нашему делу наносят. Сыщите их, не мешкая, и мне представьте. Хочу сам посмотреть, что же это за зараза такая, что народу жить спокойно не дает...
       Вышли от Большеголовика друзья его верные, соратники незаменимые, что делать не знают. Руки у бедолаг дрожат, коленки у несчастных трясутся, холодный пот лбы бесстыжие прошибает, душа подлая в пятки уходит. Ведь, по большому счету, не вредителей искать, а самим надо было в ноги большемудрому упасть, в грехах своих повиниться. Дескать, это мы тебе пыль в глаза пускаем, народ от тебя прикрываем, о нужде-горести, бедах-хлопотах не докладываем, свой интерес блюдем.
       Только разве откажешься от орденов блестящих да званий высоких?! Разве отдашь по собственной воле место теплое да прибыльное, от сытной кормушки в сторону разве подвинешься?!!
       Но делать нечего. Надо подхалима сыскать, на смотр благодетелю своему представить. Посудили-порядили нечестивые, выкрутились. Тех, кто еще роптал, в края дальние да темницы темные сослали-спрятали. Остальным кулаком для острастки погрозили, для показа подходящих людишек нашли.
       Привели поутру к Большеголовику славную компанию. Дурня-недоумка, шалопая-ветродуя да троицу убогую - слепого, глухого да немого.
       - Вот, батюшка, сыскали! - докладывают. - Все углы обшарили, но иных не нашли. Вот, кто под ногами путается, никакой пользы нашему делу не приносит.
       Глянул Большеголовик на тех "подхалимов", поморщился. Эка бестолочь и ему в помехе?!
       Дурень-ветродуй ртом щербатым скалится, в носу ковыряется да мух по стенам считает.
       Слепой свету белого отродясь не видел, что за жизнь в государстве, не ведает. Пялит бедолага глаза незрячие, углам пустым кланяется, понять пытается, что хотят от него.
       Глухой тоже по сторонам озирается. Слыхом не слыхивал, чем земля живет. Большеголовику в рот заглядывает, улыбается точно младенец.
       А немой, может, и рассказал бы о чем, да не дал ему господь языка. Только мычит бедолага да пальцем горячо правителю в грудь тычет.
       - Вишь, батюшка, каков собой наш подхалим! - шепчут за спиной соратники. - Ничего больше делать не могут. Только зубоскалят да кланяются...
       Плюнул Большеголовик с раздражением, велел в шею гнать эту депутацию. Друзей за службу верную, помощь неоценимую поблагодарил примерно. Как всегда. Кому орден, кому звание, кому и деньжат еще отвалил, чтобы не бедствовал. Сам за бумаги свои засел, новые государственные решения обдумывать принялся. Как из нужды народ большеголовский вывести, как сытости и благополучия достичь, чтобы не было роптания у ворот.
       Думал и день, писал и второй. Распоряжения руководящие послал во все концы третьим днем. Поступайте вот так, делайте вот это, советовал. Только не поступать, не делать некому было. Всех честных да мастеровых людей помощники его усердные, соратники верные по дальним краям да темницам темным рассовали. Чтобы, не подхалимничали, покоя не нарушали. Те, что остались, снова у ворот собрались. Стучат, грозят, сытости, благополучия и справедливости требуют.
       В третий раз подался Большеголовик к всеведу. Совета спрашивать. Только на этот раз дед и сам на порог не вышел.
       - Пока подхалимов от себя не уберешь и говорить не о чем! - буркнул из-за стены неприветливо.
       Почесал Большеголовик за ухом, на соратников да помощников обернулся. А те глаза бесстыжие в сторону отводят, руками недоуменно разводят, удивляются. Слыхом не слыхивали, видеть не видели, что за подхалимы вокруг тебя вертятся, жить спокойно не дают.
       Потоптался великомудрый у вещуновой избушки, в окошко позаглядывал, за дверку подергал, ни с чем домой вернулся.
       Так и живет с тех порог. На дружеской похвале льстивой да почтении соратников подхалимском. Хмурился, когда за стеной народ ворчал недовольно, все пытался вредителей выискать. А их и искать не нужно было. Они рядом, за спиной стояли. в него пальцем насмешливо тыкали да перемигивались с издевкою...
      

    БОЛЬШЕГОЛОВИК В БИБЛИОТЕКЕ

      
       Как во всяком приличном и образованном царстве-государстве, в родном большеголовском была своя библиотека. Некогда работа в той библиотеке одна старая и добрая женщина - тетя Глаша.
       За свою долгую жизнь прочла она книг видимо-невидимо. Много умного, полезного и интересного знала. В ее маленьком домике, заполненном книгами, всегда было многолюдно.
       Тетя Глаша кому книгу чрезвычайно интересную подберет, кому историю крайне занимательную расскажет. Все любили и уважали старушку. Все всегда шли к ней за советом, за помощью и просто отдохнуть после работы, время скоротать.
       Однажды к тете Глаше в библиотеку заглянул и сам Большеголовик. Между полками походил, книжки полистал, о работе тетю Глашу расспросил.
       - Много ли людей к тебе приходит? - поинтересовался.
       - Много, батюшка, много! - согласно кивнула головой старушка. - Порой все и не помещаются. Тесно. Так кто на крылечке присядет, кто под окошком сидит, читают. Все хотят светлую звездочку на небосклоне знаний в руках подержать.
       - Похвально. Похвально! - одобрительно кивнул Большеголовик. - только почему я не вижу на твоих полках наших книг, большеголовских? Те, что я с соратниками своими верными, друзьями надежными писал. Там, ведь, много мудрости всякой прописано, чтобы наш народ большеголовский разумнее стал, по-ученому жизнь новую обустраивал.
       - От того, батюшка, нет, что еще мало тех книг по земле ходит, - нашлась, что ответить, не растерялась сообразительная и умная тетя Глаша. - Видно, для моей библиотеки не хватило.
       - Ладно, - сказал Большеголовик. - Велю своим помощникам прислать тебе наших ученых книг. Пусть народ читает, мудрость большеголовскую постигает...
       Вернулся большемудрый в свой кабинет и тот час приказ своим помощникам не мешкая отправить в библиотеку тети Глаши большую посылку большеголовской литературы.
       Верные слуги большеголовские спешно мудрейшее повеление выполнили. Большой-пребольшой ящик книг в библиотеку привезли. Едва в домик тети Глаши его втиснули. Она потом из этого ящика просторную пристройку к домику сделала. Веранду для летнего чтения. Но это потом, а сейчас...
       У мудрой старушки привычка была. Прежде, чем что-то другому предложить, сначала самой это что-то прочесть. Достала она из ящика новые книги. Читать принялась. И день читала, и ночь. Но ни знаний, ни ума от того чтения у женщины не прибавилось. Только голова разболелась от тоски и досады. Безликими, серыми, похожими друг на друга показались они ей. Не поднимали они человеческий разум к заветной светлой звездочке.
       Подумала-подумала старушка и решила спрятать большеголовский подарок. Что в чулан убрала, что на чердак подняла, остальное в дальний угол сунула.
       В скором времени в ее домике вновь сам Большеголовик объявился.
       - Ну что, старая, ходит ли к тебе народ? - интересуется.
       - Ходит, как и прежде, батюшка, грех жаловаться.... - согласно кивнула в ответ тетя Глаша.
       - А какие книги читает народ? - допытывается большемудрый.
       - Да разные, батюшка! - уклончиво развела руками старушка. - Все больше те, что жизнью человеческой написаны. В них мудрость народную черпают...
       - А читает ли народ наши книги, большеголовские? - спросил о главном. - Те, что мною и моими соратниками верными написаны? Они, как раз растолковывают, как жить нужно. Не вижу я их что-то на твоих полках?
       - Читать-то читают, батюшка! только не каждому мудрость большеголовская понятна. Жалуются, что разум от этих книг затуманивается. Вот потому и не видно твоих книг на полках. Долго в мыслях твоих мудреных разбираться приходится, чтобы до сути докопаться..., - снова сообразила находчивая тетя Глаша. - К тому же тесны стены моей избушки, чтобы весь твой подарок щедрый на полках расставить. Пришлось кое-что в чулан на время убрать...
       Потемнел лицом Большеголовик, глазами недобро сверкнул. Как это так! Его мудрые книги в чулане, под замком держат, а народ его умных мыслей в толк взять не может. Разве они не для народа писаны? Разве он не за народное дело радеет?
       Тут же велел своим помощникам все лучшие книги, что у тети Глаши на полке стояли, собрать и в чулан спрятать. А свои книги на видном месте поставить, чтобы народу доступны были. Еще велел спешно новые книги написать, чтобы растолковывали всем мудрость его большеголовскую.
       Помощники верные без промедления за работу принялись, споро перьями заскрипели. День и ночь писали, еще большего туману в большеголовскую мудрость напустили.
       Выставили свои книги на самом видном месте, а прежние, те, что и на крылечке, и на пенечке, и на новой веранде народ читал и перечитывал, в темный чулан заперли. Крепкий, надежный замок на ту каморку повесили.
       Пришли к тете Глаше гости привычные, посетители пытливые да любопытные, не увидели на полках знакомых книг, а незнакомые старушка и предлагать не стала. Так и разбрелись ни с чем, восвояси. Кто в кабак, кто дурака валять просто так, а кто за кистень да на большую дорогу. Пошабашить скуки ради.
       Снова пришел Большеголовик в библиотеку.
       - Ну что, старая? Ходит ли к тебе народ? Читает ли книги наши большеголовские? - интересуется.
       - Ходит, батюшка! Только гораздо меньше, против прежнего, - горестно вздохнула старушка. - Кто над твоими книжками посиживает, мудрость твою постичь пытается. Кто на стороне другими книгами перебивается. А кому и недосуг стал. то дела кабацкие, то проказы лиходейские. До чтения ли тут...
       - Ладно! - махнул рукой Большеголовик решительно. - Велю помощникам своим спешно приказ готовить, чтобы народ большеголовский свое свободное время в библиотеке проводил, мудрость большеголовскую постигал, о худом не мыслил.
       Подготовили тот приказ быстро, стали загонять народ в библиотеки резво. Но умного учить, только портить, дураку мозги вправлять только время зря терять.
       Стал народ большеголовский повод искать благовидный, причину уважительную, только бы мимо библиотеки проскочить незамеченным, своим делом заняться без помехи. У кого живот скрутило, у кого голова закружилась. Кто-то на работе задержаться норовит. Лучше, лишнюю копейку заработать, только бы в унылую книжицу большеголовскую глаз не пялить.
       Придумали они книги на дом брать, чтобы у домашнего очага всей семьей мудрость большеголовскую постигать. Узнал о том Большеголовик, успокоился, перестал тетю Глашу вопросами докучать, только помощники его время от времени новые большемудрые книги старушке подвозят.
       Пылятся те книги на библиотечных полках, валяются ненужные по углам домашним. Народ по своей прихоти забаву-развлечение ищет, даже о хороших и полезных книгах забыл. А тетя Глаша теперь сидит в своей избушке одна-одинешенька. Все ждет посетителей. Все надеется, что заглянет к ней книгочей любознательный. Откроет каморку темную, к светлой звездочке на небосклоне знаний потянется. Дождется ли старая?
      

    БОЛЬШЕГОЛОВСКИЕ ЧУДЕСА

      
       Говорят, что чудес на свете не бывает... Как бы не так! Еще как бывают!! Вон, в большеголовском государстве, что ни день, то невидаль, что не дело - диво дивное. Людей, и тех, птицами летать научили... Что, не верите? Тогда слушайте.
       Вам уже известно, что Большеголовик решил свой народ по-новому жить научить. Разные новые порядки и правила вводил. До этого он большой выдумщик был. Вот и задумал как-то великомудрый обучить всех людей государства большеголовского диковинному увлечению. Чтобы каждый житель большеголовский с выси небесной с парашютом сигал. Есть такая штуковина, вроде зонтика, только без ручки, с веревочками.
       Сам ли придумал или помощники да советники верные подсказали, сейчас уже доподлинно не узнать. Одно только ясно, что тогда это чудо из чудес было, которое удивило и завлекло всех необычайно. Это сейчас забава стала заурядной, будничной. Иному ноне с верхотуры сигануть, что высморкаться.
       Словом увлекся Большеголовик сей затеей страшно, едва сам тот парашют на плечи не натянул и не махнул в форточку. Соратники вовремя подсуетились, удержали. Опасались, а вдруг чего, так как же потом.
       Народу нечего, дозволили. Школ специальных настроили, аэропланы выписали, мастеров-инструкторов сыскали, смельчаков смышленых собрали. Был среди них и Андрюша Воробышкин. Молодец знатный, не робкого десятка парняга.
       И пошло-завертелось дело новое, большеголовскому государству весьма полезное.
       Перво-наперво шла учеба по книгам ученым. Вдругорядь шла учеба на макетах мудреных. А на третий раз поднял аэроплан - птица железная, быстрокрылая - смельчаков-учеников ввысь поднебесную, к светлым облачкам, порогу божьему.
       Тут и вышла с Андрюшей заминочка. Как глянул сверху молодец в окошко круглое на родимую землю. Как перехватило дух у парняги. Показалась ему землица с копеечку. Задрожали у парня руки сильные, затряслись у молодца ноги крепкие, застучало часто сердце ретивое.
       А то как же! Новое дело и на земле любого страшит, а тут в поднебесье...
       Воробышкин, правда, виду не подает, страху не показывает, только ближе к наставнику, опытному инструктору-мастеру Степану Ястребову жмется, вопросами его докучает.
       - Давай-ка, друг Степушка, еще раз разберемся, что и как мне делать нужно, - говорит.
       Степан - мужик рассудительный, в обучении обходительный, в парашютном деле - калач тертый. Усмехается снисходительно, отвечает основательно. Юн-молодца успокаивает.
       - Не дрейфь, парень! Прыжок этот - дело плевое. Как свободу в небесах почувствуешь, так тяни колечко железное, что вот на груди у тебя болтается. Оно откроет тебе купол шелковый, что опустит тебя на землицу ласково...
       Только Андрюша теснее к Ястребову жмется, снова вопросик ему подбрасывает.
       - Это я, Степушка, хорошо знаю. Ты мне лучше скажи, что делать, вдруг подведет колечко железное, не откроет купол шелковый? Как тогда быть? Как не стукнуться об землю твердым камушком и не стать потом сырой лужицей?..
       Но и здесь Степан проявляет терпение, отвечает юнцу рассудительно.
       - Тогда действуй, мой друг, по инструкции. Смело дергай колечко медное, что висит у тебя под грудиною. Оно откроет купол маленький, что опустит тебя мягким мячиком.
       Тут бы парню и прыгать в бездну воздушную, испытать легкость своего тела могучего, задохнуться от счастья невиданного. Но он словно к лавке прирос, задает Степану новый вопрос.
       - Я и это знаю, друг мой Степушка. Только если и медное колечко обманет? Что тогда со мною станет?..
       Потеря Степан терпение, подвела мастера выдержка. Схватил он молодца за шиворот, к распахнутой дверце аэроплана подтащил.
       - Маши тогда руками, словно птица крылами, - напутствовал недружелюбно. - так и приземлишься...
       Сказал так бравый Ястребов робкому Воробышкину, подмигнул напоследок зловеще. Дал пинка под зад Андрюше от чистого сердца. В небо чистое, безоблачное парня выбросил. Следом дверцу закрыл, устало пот с лица вытер, самокруточкой задымил, над малодушием ученика своего пригорюнился.
       - Ничего, дружок! Выпорхнул воробьем. Приземлишься соколом! - мысленно себя и Андрюшу успокаивает.
       Вдруг слышит, точно постучал кто-то в дверь аэроплана - птицы железной, быстрокрылой. Удивился Степашка несказанно. Сколько ввысь не поднимался, сколько сам с парашютом не спускался, а такого отродясь не слышал, не видывал...
       Открыл Ястребов дверцу и обомлел.
       Летит Андрюша Воробышкин рядом с быстрокрылым аэропланом, Как птица крылами, руками своими сильными размахивает отчаянно, ногами могучими балансирует опасливо, у друга совета спрашивает.
       - Говори быстрее, друг Степанушка, что мне дальше делать?
       А Степан от удивления язык проглотил, дар речи потерял. Что человеку-птице сказать, не знает...
       Вот, ведь, как все получилось. А ты говоришь - в природе без чудес...
      

    ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС

      
       Сбылась у Большеголовика мечта заветная. Где обманом, а где силою в цари-государи выбился. Расположился, стало быть, в покоях царских хозяином, поудобнее в кресле державном за столом государственным устроился. Как всегда, думу думает.
       Как ему сподручнее за дело взяться, с какой стороны к задуманному подступиться. Это, значит, новую жизнь, для всех равную, строить. Не шутка, ведь. Царство-государство все-таки, а не какая-нибудь деревня захудалая. Тут соображать надобно.
       Сидит Большеголовик в кабинете. Мозгами раскидывает, тетрадочку свою голубенькую пролистывает. Ту, в которой с малолетства мысли свои потаенные записывал, когда для царствования готовился. Вдруг слышит, кто-то вроде обращается к нему.
       - Зря ты все это затеял, парень, - усмехнулся невидимка. - Гиблое твое дело. Негож ты царем-государем называться. Нет в тебе жилки государственной, сметки хозяйственной. Амбиции да капризы твоим разумом правят. Откажись, пока не поздно, от затеи пакостной, верни все по-прежнему. Возможность еще есть. Пока привычный, старый уклад не нарушен...
       Страшно удивился Большеголовик. По сторонам сторожко огляделся. Пусто в кабинете. Никого, кроме него нет. А голос знакомым показался. Только вот признать не может.
       - Ты кто таков? - спросил новый государь озадаченно. - Откуда мысли мои знаешь? Почему советы даешь непотребные? На глаза не показываешься...
       - Потребные мои советы. Ох, как потребные! Ты и сам это знаешь, - отозвался собеседник невидимый. - Я - твой внутренний голос. Наперед вижу, о чем ты думаешь. Невелик толк из затеи твоей выйдет. Сам управлять негож и помощников себе таких же подобрал. Развалите вы государство. А оно веками строилось. По пылинке, по былинке не одним поколением собиралось. Мнимыми благами похваляешься, а откуда их взять не ведаешь. Нового у тебя, все равно, ничего не выйдет, только народ еще больше страдать да мучиться будет. Так что, лучше откажись от затеи глупой...
       Засомневался Большеголовик, задумался. Ручку в сторону отложил. Тетрадь голубую прикрыл. И то верно. Хоть и не особо жаловал народ царя старого, но порядок он в государстве держал строго. Вон, как лихо его с сотоварищами в темницу упрятал, когда он без докладу, по делу своему, супротив государственному, во дворце объявился. Знала царева команда в службе толк.
       А у него? Гляди, какая славная компания помощников собралась. Один - лоботряс и лежебока, другой - бражник отчаянный. Тот - хапуга и рвач, этот - тугодум Толмач. Поуправляй с такими государством, обеспечь народу привольную, безбедную жизнь. Так что, пожалуй, прав голос его внутренний - быть беде.
       Взял Большеголовик царский колокольчик серебряный, сотоварищей своих до кабинету, на государственный совет созвал.
       - Вот что, други милые! - обратился он к подельникам. - Посидел я тут, поразмышлял над делом нашим общим и понял, что не готовы мы еще к службе государственной...
       "Вот и хорошо! - вздохнул облегченно внутренний голос. - Слава богу! Одумался, стало быть!".
       - Поэтому перво-наперво повелеваю всем вам с сегодняшнего дня..., - продолжал оглашать свое решение Большеголовик, - ... учиться управлять государством...
       Внутренний голос от такого поворота даже поперхнулся, плюнул разочарованно и притих до времени.
       Только терпеть долго не пришлось. Опустошил все закрома государственные освобожденный народ большеголовский. Пил да ел без меры, гулял да веселился без устали. А как же! На дармовщине брюхо сытости не знает, все до зернышка подметает.
       А тут Полова - балда деревенская, первейший советник по земледелию, государству удружил. Такую службу сослужил, что ни в какие ворота не лезет.
       Взял лоботряс и последнее пшено по полю растряс, чтобы потом кашей накормить всех досыта. Да у простофили птицы из-под носа все зерна растащили.
       Снова засел Большеголовик в кабине царском. С мыслями собирается, думает, как с бедой справиться.
       - Думай не думай, а придется тебе, дураку, меня послушаться, - снова встрял в его думы внутренний голос. - Ты вот, что сделай. Мужиков - народ селянский, что Полова в темницу упрятал да в края дальние, холодные угнал, от кандалов освободи. Землицы им дай, инвентаря да живности разной. Да не помыкай хлеборобом, отнесись к нему с уважением. Мужик тебе за это горы свернет, добра не счесть принесет. Вот тогда снова будут полны закрома государственные. А помощника своего верного взашей гони. В темницу его отправь, чтобы другим не повадно было...
       У Большеголовика тоже брюхо с голодухи скрутило, на Полову осерчал шибко. Только вместо того, чтобы наказать шалопая бестолкового примерно, отправил на деньги казенные по заграницам путешествовать, ума-разума набираться. Уж больно по душе ему идея об учебе пришлась.
       - Ладно, - предупредил сурово голос внутренний. - Покаешься еще, государь-батюшка! Ох, как покаешься, только поздно будет...
       И умолк. А в царстве-государстве большеголовском такая кутерьма завертелась, такая неразбериха началась. Что ни день, то новость. Час от часу не легче. Успевай, народ большеголовский, торопись, поворачивайся, к новой жизни приноравливайся!
       Только народишко к сытости большеголовской приспособился, умеренность и воздержание в себе воспитал, как тут Разгуляй клич бросил: "Даешь каждому пролетарию по индивидуальной фуфайке!".
       - Одену всех с ног до головы в обновы большеголовские! - горячится.
       Но скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается.
       Завод в чистом поле, правда, отгрохали быстро. Знатный заводище получился. Такой, что за день верхом не объедешь. Работного люду на нем - тьма несчитанная. Каждый при своем деле суетится, высокие плановые показатели осваивает. Однако, сколько не трудились, сколько не осваивали, никак не выходила по разгуляевскому разумению персональная одежка для каждого. Да и откуда ей было появиться.
       Прежний портняжка в своей тесной мастерской-коморочке за день кафтан шил. Не обновка - загляденье! Самому царю впору носить. А шил как?! Мерку на глаз определял!
       А на заводе разгуляевском? Добрая дюжина грамотеев гадала - нужны ли ихней фуфайке карманы на спине? Потом неделю модель обсуждала, еще месячишко ее утверждала, полгода опытный образец готовила. А там, глядишь, через год-другой появится счастливчик, что в той одежке щеголять будет.
       Так оно и вышло. Один коврижкой медовой манит, другой наряды сулит, а третий жизнь райскую "как только, так сразу" обещает.
       Ждал-ждал свободный народ манны небесной, верил и терпел, терпел и верил. А когда вконец оголодал и обносился - зароптал.
       - Довольно нам свободной жизни. По прежним порядкам-правилам жить желаем.
       Испугался Большеголовик как бы и его, как он царя прежнего, с места царственного не турнули ненароком. Голос свой внутренний позвал.
       - Эй! Советчик мой любезный, отзовись. Подскажи, что дальше делать? - умолял несчастный обеспокоено. - Все теперь исполню в точности...
       Да только звал напрасно. Молчал его внутренний голос, словно его и не было. Ведь к доброму совету прислушиваться нужно вовремя...
      

    КНУТ И ПРЯНИК

      
       Некогда жил на свете Большеголовик - правитель земли немерянной, благодетель народа несчитанного. Никак не могли взять в толк короли заморские да цари чужестранные, как это Большеголовику удается так легко и сноровисто с такой огромной страной управляться. При этом, все слушают его покорно, безропотно, еще и песни в честь него поют.
       Впрочем, то, что им и сегодня неведомо, для нас проще пареной репы ясно...
       Стоял в большеголовском кабинете среди других прочих полезных вещей особый ларчик. Особый потому, что был для хозяина незаменимым помощником в управлении государством.
       Жили в том ларце Кнут и Пряник. Время от времени, когда государственные дела заходили в тупик, Большеголовик открывал ларец и доставал то одного, то другого. И стоило кому-то появиться на свет божий, как без труда находился выход из самой сложной и неразрешимой проблемы.
       Однажды соседи по ларчику заспорили между собой. Кто же из них важнее и незаменимее, к кому Большеголовик чаще всего за помощью обращается.
       - Если бы не я, - ринулся первым на соседа-соперника Пряник, - не быть Большеголовику правителем земли немерянной. С моей помощью поднял он на царя народ несчитанный, сытой жизнью увлек. А кто открыл коморы государевы? Кто народ большеголовский накормил? Это все я! Я!!
       И так лакомый разгорячился, что своим сдобным духом не только ларец, а весь дворец заполонил, слугам голодным головы вскружил.
       - Эка невидаль, - присвистнул презрительно Кнут. - Дармовщину есть всякий горазд. Даже ленивый на готовое приглашения не ждет. Велика ль от этого польза? Ну, накормил-напоил ораву голодную. Опустошил склады царские и погреба. Приучил народ дармовщиной к безделью. А дальше что? Кушать хочется всегда. Вот теперь попробуй, заставь лежебоку трудиться. Да его медовой коврижкой на работу не затянешь, не то, что сухим пряником...
       Кнут ожег презрительным взглядом забившего в дальний угол ларца круглобрюхого соседа, собрался кольцами и торжественно-зловеще продолжил.
       - Вот тут-то батюшка наш ко мне с поклоном за помощью спешит! - шипит самодовольная нагайка. - Кто заставил крестьян зимой землю пахать да пшено сажать? Кто помогал заводы да фабрики в чистом поле поднимать? Да быстро! Да с песнею!! Моя в том заслуга. Моя!!!
       Гибкой змеей взвился бахвал в тесном ларчике и слегка прищелкнул для убедительности. Только от этого щелка жалобно задребезжали стекла во дворце. Слуги в испуге под лавки попрятались, тараканы по щелям забились. С макушки старого Пряника мелкой пылью осыпалась сахарная глазурь.
       - Ну... Ну-ну... Отчего же..., - залепетал румянобокий, испуганно отряхиваясь. - Вовсе не обязательно Вашей светлостью грозить. Человека можно и милостью на любое дело сманить. Что-то пообещать, чем-то наградить. Большеголовик очень даже часто меня из ларца для этого доставал, народу своему показывал. К тому же, не сочтите за труд, почитайте, какие всюду лозунги у нас висят. "Вперед, к сытому будущему!" или "Наша цель - народная сытость!". А это что значит?
       Пряник сразу о страхе забыл. Из угла своего вылез, приосанился. Правоту свою доказывает.
       - А это, милейший, значит, что Большеголовик народу на меня указывает. Я - светлый ориентир народный. Ко мне он своими трудами праведными торопится...
       От такой заманчивой перспективы у пухлого своя голова кругом пошла. На дно ларца повалился, глаза закатил. Лежит, в сладком трансе подергивается.
       У Кнута от изумления лихо закрученные кольца рассыпались. К Прянику подскочил, носком тронул брезгливо. Дескать, не помер ли от избыточных иллюзий. Прислушался. Вроде дышит еще.
       - Подумаешь, манит! - хмыкнул змееподобный досадливо, передразнивая соседа. - Где же на всех сытости набраться. Здесь так заведено: другим обещай, но себя не забывай. Без обиженных не обойтись. А вот, чтобы не обижались, я всегда под рукой. Со мной укорот недолгий...
       Кнут многозначительно стал в кольца сворачиваться, а Пряник опасливо поежился, в свой угол попятился.
       - Ладно, - крикнул из убежища примирительно. - Дальше спорить нам бесполезно. Подождем случая. Кого первого Большеголовик из ларца достанет, того и правда. Тот важнее и нужнее будет...
       На том и порешили. Стали ждать. Сидят мирно рядком, толкуют ладком. О жизни говорят, былое вспоминают. Ждут, к кому первому из них у Большеголовика нужда выйдет. День ждут и другой ждут. Неделю никто к ним не заглядывает. Вот уже и месяц никому не нужны. Забеспокоились Кнут и Пряник, заволновались. Что же там, наружи, происходит? Почему Большеголовик за ними не приходит.
       Не знали бедолаги, что пока они меж собой спорили, Большеголовика не стало. Перебрался мудроголовый в мир иной. В царских покоях новый хозяин обосновался - Вольнодум. У него свои помощники были.
       Правда, никто не мог сказать какие. Одни уверяли, что это рупор. Чтобы его вольный голос в самом дальнем захолустье слышен был.
       Другие доказывали, что это свисток. Дескать, у нового правителя только и хватает сил и смекалки, чтобы в тот свисток о полезном деле свистнуть. На само дело сил уже не было. Тут уже по-петушиному: прокукарекал, а там хоть не рассветай.
       Третьи убеждали, что видели в руках Вольнодума дудку. Мол, он дудит, а под его дуду весь народ большеголовский пляшет.
       Хотя иные не сомневались, что все же он предпочитает решето. Чтобы людей просеивать на нужных и ненужных да блага земные делить. Что в решете осталось - себе в карман. Что на землю вывалилось, то народу. Кто смел, тот и съел.
       Так ли это в действительности или нет, истины не добьешься. Только ларец большеголовский из кабинета выносить не велено.
       Кто знает... Может еще сгодится...

    ЦЕНА И ЗАРПЛАТА

      
       Жил да был на свете мужичок. По прозвищу Денежный Мешок. Важный был мужичина. При большеголовской казне саамы главным соглядатаем состоял. Большеголовику казну даже проверять нужды не было. Достаточно было на помощника своего взглянуть.
       Если рожа блином масляным лоснится, брюхо, как тугой барабан гудит, значит можно спать спокойно: полна златом-серебром большеголовская мошна.
       Но если помощник лицом осунулся, глазами потускнел, былинкой закачался - жди беды: ветер гуляет в карманах государственных.
       Так оно однажды и случилось. Стали большеголовские угодники, верные друзья-соратники злато-серебро по углам разбазаривать, казну государеву в свои сундуки перетягивать. Занемог Денежный Мешок. Сытое брюхо у мужичины как прошлогодний снег под весенним солнышком. На глазах тает. Трясет бедолагу лихоманка, наизнанку выворачивает. Рядом с ним Большеголовик трясется. От страха. Ведь если Денежному Мешку конец придет, то и ему не жить.
       Кликнул спешно друзей верных, товарищей надежных на совет. Дескать, подскажите, как казну спасти, как от гнева народного уберечься.
       А те мордами нахальными вертят, бельма бесстыжие в сторону отводят да руками разводят. Мол, сами ума не приложим, батюшка, что же это такое в государстве нашем деется. Непосильна для нас сия задача. Конечно! Как же! Разве же посильно наворованное обратно вернуть?! Такого сознательного ворюгу еще поискать нужно. Так и разошлись ни с чем.
       Приплелся Денежный Мешок домой чуть жив. На полати упал, стонет, охает, белый свет бедняге не мил. Позвал дочерей любимых, перед смертью проститься.
       А было у большеголовского слуги две дочери. Одна Ценой звалась, другая - Зарплатою. Цена - лицом светла, да сердцем холодна. На всех свысока глядит, доброго слова никому не скажет.
       Зарплата против сестры проще, побледнее гляделась. Зато душой ласковая и сердцем отзывчивая. Мимо чужой беды не пройдет. Сразу к больному батюшке кинулась, на ноги поднять его силилась. Только сил ее не хватило. Цена тоже показалась. Только белых рук своих трудить не пыталась. На больного глядела с усмешкою.
       Не стал государев казначей укорять дочерей. Стал просить их о помощи.
       - Дочери мои милые, дочери мои ласковые! Не я ли вас лелеял, холил, не я ли для вас ничего не жалел. Теперь и вы сослужите мне службу добрую. Опустела казна большеголовская и моей жизни конец пришел. Никто не может, кроме вас, мне помочь, от неминуемой смерти спасти, - посетовал Денежный Мешок на свою хворь и благословил дочек в дорогу. - Так что, любимые, не спеша в путь поторапливайтесь. Бегите вокруг да около. В долг не берите, в займы не давайте. Никому ничего не обещайте, себя не забывайте. Туда-сюда смотрите, о том, о сем говорите, Чего-нибудь, ни нашим, ни вашим сыщите. Чтобы казне большеголовской какой ни какой прибыток был, а для меня целебное лекарство. Кто первый с этой задачей справится, тому большеголовский почет и все блага земные...
       Зарплату дважды просить не нужно. Достала котомку просторную, сунула в нее свои заботы о хлебе насущном. Нелегка ноша получилась, но без нее в путь не тронешься. Все отцовское хозяйство, ведь, ее руками держалось. Взвалила котомку на плечи, на поиски целебного снадобья для родимого батюшки отправилась.
       Цена тоже недолго раздумывала. Хоть и любо у окошка сидеть, на прохожих глазеть, а большеголовская милость все же будет дороже. Да ей и собираться, не в пример сестрице-замухрышке. Ни забот, ни хлопот. Сумочку нарядную, цветным бисером вышитую на белу ручку повесила. Румян да украшений дорогих в нее положила. Вольной пташкой к заветной цели полетела. Без ноши тяжелой на шаг легка, в ходьбе быстра. Далеко сестру Зарплату обогнала.
       А та бежит следом, что есть мочи. Из сил выбивается, догнать Цену старается.
       Долго ли коротко ли шли они так. Все вокруг да около, все туда да сюда. В долг не беря, в займы не давая. Чего-нибудь, ни нашим, ни вашим неведомо где, для кое-кого, прибытку большеголовской казне ищут. Как отец велел. Так в поисках и день прошел. Солнце на закат поклонилось, девицы наши в дороге притомились.
       Смотрят, стоит у дороги небольшая изба. Чистая и опрятная, как цветок полевой на весеннем лугу. Постучали путницы в окошко на ночлег попросились.
       Вышла на крылечко молодая девушка. Гостей радушно встретила, ласково приветила. Все, что в доме имела, на стол поставила. Кринку молока парного да каравай хлеба ржаного. Чугунок картошки горячей да миску капусты хрустящей.
       Глянула Цена на нехитрое угощение, носом повела. В отчем доме на заморских деликатесах вскормлена, к простой деревенской пище не приучена. Поморщилась недовольно. Ничего не обещая, о себе не забывая, никого не спросясь, на печь забралась, отдыхать.
       Ни нашим, ни вашим на соломе лежит, себе на уме сердито сопит.
       А Зарплата поела-попила, девушку сердечно поблагодарила, приголубила. О житье-бытье расспросила, о своей нужде поведала.
       Посетовала ей девушка на свою незавидную долю девичью. Как без родительской поддержки и ласки одна растет. Как хозяйство сама ведет, из последних сил выбиваясь, едва концы с концами сводит. Как из-за бедности ее никто сватов к ней слать не хочет. Все женихи от нее отворачиваются, над убогостью ее смеются.
       - Ладно, справлюсь со своей задачей и тебе помогу, - пообещала девушке сердобольная Зарплата, укладывая в свою котомку девичьи беды-горести.
       С утренней зорькой отправились сестры дальше в путь. Цена без ноши на шаг легка, в ходу быстра. Далеко сестру обогнала.
       А у Зарплаты котомка тяжелее прежнего стала. За Ценой из последних сил бежит, потом соленым обливается, догнать сестру старается.
       Долго ли, коротко ли шли так сестры. Все вокруг да около, все туда да сюда. В долг не беря, в займы не давая. Чего-нибудь, ни нашим, ни вашим неведомо где, для кое-кого, прибытку большеголовской казне ищут. Как отец велел. Второй день на убыль пошел...
       Солнце на закат поклонилось, девицы наши в дороге притомились.
       Смотрят, стоит у дороги маленькая избушка. Аккуратная, но уже порчей тронутая, как полевой цветок на летнем лугу. Постучали путницы в окошко, на ночлег попросились.
       Вышла на крылечко хозяйка - бедная крестьянка. Сарафан на ней в заплатках, платок на плечах выцветший, на ногах башмаки стоптанные. Гостям молча поклонилась, в избу провела.
       - Тесноваты мои покои, - молвила смущенно. - Семеро по лавкам сидят, в рот глядят. Но в тесноте, не в обиде. Авось как-нибудь разместимся...
       Поставила на стол простое угощение. Кувшин кваса да пару лепешек пресных.
       - Не обессудьте, гости дорогие, за угощение. Чем богаты, тем и рады...
       Как увидела Цена еду, носом повела. Скривилась, точно сливой недозрелой подавилась. За батюшкиным столом сдобными калачами со взбитыми сливочками избалована. А тут сухарями голод утолить предлагают. Нахмурилась сердито, детишек хозяйских на полатях потеснила. Никого не спрашивая, в долг не беря, в займы не давая, спать улеглась.
       А Зарплата попила-поела, бедную женщину сердечно поблагодарила, приголубила. О житье-бытье расспросила, о своей нужде поведала.
       Скатилась по женской щеке слеза горючая, поведала крестьянка о доле своей незавидной. Как трудно детей одной поднимать, как тяжело домашний очаг содержать...
       - Ладно, справлюсь со своей задачей и тебе помогу, - пообещала ей отзывчивая Зарплата, пряча в свою котомку женские заботы-хлопоты.
       На рассвете отправились сестры дальше в путь. Цена без ноши на шаг легка, на бег быстра. Стрелой вперед летит, далеко свою сестрицу обогнала.
       Зато у Зарплаты котомка тяжелее прежнего стала. На плечи давит, к земле клонит. Но крепится бедняжка, на последнем дыхании за Ценой спешит, догнать норовит.
       Долго ли, коротко ли так шли сестры. Все вокруг да около, все туда да сюда. Неведомо где, кое-какого прибытку большеголовской казне ищут. Да чтобы ни нашим, ни вашим, как отец велел. Вот уже и третий день на исходе.
       Солнце на закат поклонилось, путницы наши в дороге притомились. А тут и дорога кончилась. Ни вперед, ни назад, ни влево, ни вправо не видать ни стежки, ни тропиночки. Куда идти дальше, где голову приклонить, не знают.
       Вдруг, глядят, стоит на краю избенка. Крыша набок покосилась, сама по окошко в землю вросла. Поникла, как цветок увядший на осеннем лугу. Но все же, хоть какое на ночь пристанище.
       Постучались сестры в окошко. Вылезла навстречу девушкам древняя старуха в ветхих лохмотьях.
       - Переночевать место найдется. Попить есть вода в колодце. А об угощении не гневайтесь. У самой который день маковой росинки во рту не было..., - молвила старая сокрушенно.
       Фыркнула Цена недовольно, как и прежде, себе на уме в угол забилась.
       А Зарплата взяла ведро, принесла воды из колодца, достала из своей котомки сухарей. Сама поела-попила и старуху накормила. О своей нужде ей поведала, о житье-бытье расспросила.
       - Да какое уж мое житье! - горестно махнула рукой в ответ старая. - Жизнь в трудах положила, а ничего не нажила. Умирать в нищете придется. Истлеют тут мои косточки и никому до них дела не будет. А тебе, за душу твою искреннюю, за сердце отзывчивое помогу, дорогу подскажу. Близка уже твоя цель. Сразу за моей избушкой болото трясучее начинается, а по нему тропочка узкая стелется. Вот по этой тропочке потихоньку, полегоньку, вокруг да около, к ни нашим, ни вашим и попадешь, чего-нибудь сыщешь, чтобы казне большеголовской какой ни какой прибыток был, а батюшке твоему целебное лекарство...
       - Спасибо тебе, бабушка. Вот со своей задачей справлюсь и тебе помогу, - горячо поблагодарив, пообещала старухе добрая Зарплата, засовывая в свою котомку проблемы безрадостной старости.
       Рано по утру поднялись сестры, старуху за приют поблагодарили, в дорогу собрались.
       Хитрая Цена себе на уме пролежала, весь ночной разговор сестры с хозяйкой слышала, о тайной тропочке узнала. А без ноши, без проблем-забот она на шаг легка, на бег быстра. Юркой ящерицей вперед пустилась. С камешка на камешек перешагивает, с кочки на кочку перепрыгивает. Далеко от сестры убежала, поджидать не стала.
       - Сама с батюшкиной задачей справлюсь, - решила коварная. - Одной мне все большеголовские милости достанутся...
       А у Зарплаты котомка еще больше потяжелела. На девичьи плечи давит, к земле гнет. Идет девушка по топкому болоту, едва ноги передвигает. От усталости и напряжения шатается, из стороны в сторону качается. Старалась-старалась бедняжка на узкой тропке удержаться да так в трясину и свалилась. Чуть жива из топи выбралась, котомку потеряла.
       Тем временем Цена вокруг да около пробежала. Никому ничего не обещая, себя не забывая, туда-сюда поглядела. Чего-нибудь ни нашим, ни вашим нашла. В долг на беря, в займы не давая, быстро домой вернулась. Отцу находку свою отдала.
       Появился кое-какой прибыток в большеголовской казне, поправился Денежный Мешок.
       Тут и Зарплата появилась. С пустыми руками. Болотной тиной вымазанная, долгой дорогой утомленная. Прогнали бедную девушку с глаз долой, а Цену всяческими государственными милостями осыпали, потому как только за счет постоянно растущей Цены с той поры большеголовскую казну и держали. Ей даже имечко получше, позвучнее подобрали. Инфляцией на заморский манер теперь девку кличут...
       С Зарплатой дело хуже вышло. Ждала-ждала старуха от нее обещанной помощи да так и померла не дождавшись. Горестно вздохнула женщина-крестьянка, все глаза проглядев, ожидая Зарплату с помощью. Новые заплаты к своему сарафану ладит, детишек своих мякиной потчует. А молодая девушка и вовсе на Зарплату обиделась. На худые деньги покусилась, дурным промыслом занялась...
       С той поры, говорят, стало самым страшным пожелание всю жизнь на одной зарплате маяться. Только разве виновата бедняжка, что и сегодня Цену-Инфляцию догнать не может, как ни старается...
      

    ОБЕЩАНИЯМИ СЫТ НЕ БУДЕШЬ

      
       Случился как-то в большеголовском царстве-государстве великий недород. Не стало зерна в государевых ларях, опустели и хлебные лавки. Стал народ с голодухи пухнуть, стал на Большеголовика косо посматривать.
       Мол, при царе-батюшке и в неурожайный год ржаной корочкой баловались, а ныне на мякине брюхо тешим.
       Испугался Большеголовик, забеспокоился. Как бы худого не вышло. Как бы с покое государевых его за такой оборот не кышнули.
       Срочно призвал к себе Полову, по земельным делам наиглавнейшего советника. Думу государственную думать, положение скандальное спасать.
       Думали-думали, судили-рядили, и так, и сяк мозгами раскидывали, пока просветление в башке не случилось.
       - Давай-ка, брат Полова, запрягай жеребца своего резвого да скачи в деревню! - приказал Большеголовик соратнику. - К соседу своему, к Скопидому. Он - мужик справный, хозяин добрый. Наверняка в его коморах чего-то сыщется. Не гнушись, в ноги ему поклонись. Сули ему посулы щедрые, обещай горы золотые да реки молочные. Словом, хоть добром, хоть злобою, хоть обманом, а, может, хитростью, добудь провианту для народу нашего большеголовского. Чтобы народ не роптал, с царства-государства нас не посунул...
       Слово государево - закон. Не мешкая Полова в дорогу отправился. Чуть свет явился в деревеньку родимую. У тесовых ворот избы Скопидомовой остановился, легонько в окошко постучал.
       - Выручай, друг Скопидомушка! - в ноги пахарю бросился. - Случился у нас небывалый недород. Народ наш большеголовский в городе с голодухи пухнет. Мякиной брюхо тешит да на батюшку нашего, Большеголовика, глазом недобро косит. С места государевого согнать замышляет. А, ведь, он, свет-радетель наш, лишней ложки ко рту не поднесет, на лишнюю минуту головушку ясную к подушке не приложит. Все о народе своем печаль-кручинится. Мозгует, как бы жизнь народную краше сделать. Вот и для тебя, Скопидом, поручил своим мастерам чудо-машину сделать. Чтобы она сама тебе землю пахала. Так что, помоги государю нашему, а он тебя не забудет. Отблагодарит щедро, по-большеголовски...
       Скопидом - мужик хозяйственный. Вроде, свое отдавать не с руки да посулы государевы сладки. Поскреб, пошарил по сусекам, загрузил подводы государственные разным провиантом, а сам потуже кушак подтянул. Уж очень ему в душу запала весть о чудо-машине. Большую надежду на нее положил. Такая, в его хозяйстве, очень бы ко двору пришлась...
       С тем и расстались. Полова в город провиант повез. Скопидом в деревне постничает да обещанное ждет.
       Ждал-ждал, не дождался. Лошадку свою верную, выносливую запряг, за привычную соху взялся. Поле вспахал да засеял, привычным селянским делом занялся.
       А народ большеголовский на скопидомовских харчах сытно перезимовал, перестал на Большеголовика недобро коситься, сердито ворчать. И Большеголовик тогда успокоился, перестал Полову государственными поручениями донимать.
       А Полове только того и нужно. Перину пуховую, за верную службу дарованную, помягче взбил, почивать после трудов праведных улегся.
       Об обещаниях своих забыл начисто.
       Тут, как на грех, пришла в страну невиданная засуха. Снова опустели государственные закрома. Снова оголодал народ, на Большеголовика покосился, заворчал недобро.
       Опять посылает тот Полову к Скопидому.
       - Хоть ублажай, хоть угрожай, что угодно обещай, а добудь харчей для нашего народу, - сказал, как отрезал.
       Нечего делать лежебоке. Влез в свою таратайку, сунулся в деревню, на поклон к соседу.
       У избы Скопидома остановился, в окошко тихонько постучал. Вышел хозяин на крылечко, на нежданного гостя глядит неприветливо. Где, мол, давеча обещанное.
       - Не серчай, Скопидомушка, - бросился пройдоха в ноги пахарю. - Не было обмана в обещаниях давешних. Большеголовик, наш государь-батюшка, ночей не спит, заботу о народе держит. Чудо-машину для тебя велел спешно закончить и не мешкая тебе к новой пахоте доставить. А чтобы тебе еще лучше жилось, распорядился наш благодетель сделать тебе и другую машину. Ту, что сама косит и зерно обмолачивает...
       Скопидом хоть мужик и прижимистый, но совестливый. Жаль ему стало народа большеголовского, с голоду пухнущего. А потом, еще большая охота его разобрала чудо-машины поглядеть, в деле испробовать.
       Затянул еще туже свой кушак. Поскреб по ларям да сусекам. Загрузил провиантом возы большеголовские. Сам же бросил за щеку корку ржаную, у ворот присел, государевых подарков поджидает.
       Да только и эти ожидания вышли понапраслиной.
       Ведь, тем временем народ большеголовский и другую зиму неголодно прожил. К Большеголовику сердцем помягчал, взором потеплел.
       Большеголовик за свое спасение Полову по-царски приветил. Всяческими милостями и почестями осыпал. А тот на радостях в спячку ударился. О посулах щедрых, что Скопидому давал, и думать забыл.
       Плюнул горемыка от великой досады. От ворот поднялся, где тщетно подарков государевых дожидался. Снова запряг лошадку свою верную, взял в руки соху привычную. Поле вспахал и засеял вручную.
       Только в тот год и от него отвернулось счастье хлеборобское. Пришла на земли большеголовские беда неслыханная. Что ураганом снесло, что водой потопило, что нечистью неземной весь урожай потравило начисто. Остался Скопидом ни с чем.
       А Большеголовик, о той беде не ведая, в третий раз засылает Полову к землепашцу.
       - Добывай у мужика харчей! - велел грозно.
       Еще и кулаком по столу государственному для верности треснул. Ажно все бумаги его великомудрые во все стороны разлетелись.
       - Совсем наш народ от голоду осерчал! - беснуется. - Под окошками государевыми стоит, мне в открытую грозит. Только вслед за мной и тебе немилость выйдет.
       Делать нечего. Снова Полова к Скопидому отправляется.
       - Не серчай, а спасай, брат Скопидом. Одну чудо-машину тебе вслед за мной везут. Другую уже на подводы укладывают. Большеголовик распорядился и третью сладить, для доброго счету. Только с голодухи у мастеров сил более нет. Инструмент из рук валится. Помоги Большеголовику и его людям, а уж он тебя не забудет...
       Обещания плетет сладкие. Словно медом на калач намазывает. А сам голодную слюну глотает, через плечо в избу крестьянскую заглядывает. Мол, не найдется ли чем самому поживиться, брюхо успокоить.
       Приметил это Скопидом. Решил, как след, проучить пройдоху-краснобая. В избу, к столу непрошенного гостя зовет.
       Тому второго приглашения не нужно. Тут же за ложку схватился. От нетерпения по лавке задом ерзает, зубами голодными стучит.
       Вот стал Скопидом гостя потчевать, разносолами привечать.
       - Не откажись, гость дорогой, друг разлюбезный, откушать, чем бог послал. Вот окорока соленые и колбасы копченые. Вот картошка рассыпчатая с маслицем. А это огурчики малосольные в медку. Тут сметана сбитая. Здесь молочко цельное... Отведай пирог с требухой да попробуй крендель с маком...
       Приговаривает да все Полове миски да чашки расписные подсовывает, кувшины да кринки подносит. Пройдоха в какую не глянет - охнет, куда ложку не сунет - глаза от изумления пучит.
       Наконец, не вытерпел угощения крестьянского.
       - Ты что это затеял, рожа неумытая? Смеяться над верным слугой большеголовским вздумал? - взревел Полова от ярости. - как ты смеешь меня пустыми мисками привечать. Над брюхом моим голодным потешаться?!...
       - Извини, батюшка, никакой насмешки в том нет, - отвечает ему Скопидом спокойно. - Мои харчи-разносолы ты еще прошлой осенью ив столицу свез, чтобы народ большеголовский от голоду не опух да грешным делом с Большеголовиком не съел. А это я тебя потчую урожаем, что чудо-машинами большеголовскими намедни выращен. Не обессудь, что не по вкусу пришелся...
       Так и ушел Полова несолоно хлебавши. Не знаю, только, понял ли, что обещаниями сыт не будешь. Ведь, Скопидом чудо-машин от Большеголовика до сей поры не дождался.

    КАК ШЕЛУХА АГРОНОМОМ РАБОТАЛ

      
       Жил на свете Шелуха - сын Половы. Был Шелуха как две капли воды на отца похож. Статью - хлипкий, умишком - жидкий. А прилежанием и того хлеще. Ленивый, как тот сивый мерин, что в большеголовской конюшне государственный овес проедал.
       Такой вот был законченный лоботряс. По чужим садам груши тряс, ворон по заборам считал. Еще мух ртом хватал, когда под тенистым кусточком в сладкой дреме бока свои мял. Жил не тужил. В батькиных карманах деньги сторожил.
       По той поре Полова-отец в большую силу вошел. При Большеголовике наиглавнейшим советником по крестьянскому вопросу состоял. Вот и недоросля своего решил к хлебному месту пристроить. По старости свои дела государственные в надежные руки передать.
       Когда Шелуха подрос, отдали его мудрецам известным да учителям заморским в обучение. Ума-разума набираться, крестьянские премудрости постигать. Только с лежебоки в учении толк невелик. Его в книги умные носом тычут, а он медовым пряником хрустит. Ему заморские хитрости втолковать норовят, а он в окошко пялится. Не пролетела ли мимо ворона несосчитанная. А то и вовсе учудит. Уставши от наук, растянется на скамье вольготно и такого храпака задаст, что из пушек не добудишься.
       Лодыря наказать бы примерно, но боязно. Ученик ведь особенный, сынок начальственный, как бы худого не вышло. Не осерчал бы державный батюшка.
       Дескать, почему радения в учебе не проявили, почему к его отпрыску учительского подхода не нашли, делу разумному не обучили. Тут, уж лучше потерпеть. Время идет, казна жалование отсчитывает исправно. А что из балбеса получится, на то бог судья...
       В скором времени закончился учебы срок. Получился, конечно, из Шелухи специалист аховый. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Только по бумаге с печатью и видно, что грамотей. Но, делать нечего. Нужно чудо-неуча, горе-мастера к делу определять.
       Тут даже у Половы соображение заработало. Смекнул большеголовский скудоумник, что если сделать сына хозяином земли, то вскорости все государство большеголовское зубы на полку сложит, от голода вспухнет.
       Лучше уж привязать его к чьей-то спине надежной да рукам работящим. Чтобы той спиной и теми руками почет и уважение младшему недоумку заработать и в люди его вывести.
       Долго подбирал Полова для своего сына хозяйство подходящее. Не хлопотное и не завалящее. Уж больно придирчив был для чада любимого.
       Одно не нравилось тем, что запущенное. Другое, хотя и справное, да в захолустье затерялось. Далеко от дома родительского. В третьем привыкли работать от зари до зари, загонять мальца несмышленого могут.
       Совсем из сил выбился родитель сердешный, пока нашел чаду место по вкусу. Артель небольшая, хозяйство пригожее и до столицы рукой подать. Родительский дом из окон видать. Туда и велел назначить Шелуху агрономом.
       Только это все присказка была. Главная сказочка, хоть и невелика словом, но впереди сказана будет.
       Как раз в то время, когда Шелуха учебу свою заканчивал, эта артель богатый урожай со своих полей собрала. Свои сусеки зерном отборным загрузила и государству большеголовскому хлебушка выдала сполна.
       Народ сытости радуется, крестьянскому труду славу поет. А артельщики еще пуще стараются. Весеннего тепла дожидаются. К новому урожаю пути-дорожки торят. Плуги точат и бороны острят. Лучшее зерно к посеву отбирают, поля на зиму снежным одеялом укрывают.
       Только молодой агроном Шелуха баклуши бьет. Под батюшкиной крышей от тяжкой учебы отдыхает, сдобные калачи за обе щеки уплетает, парным молочком запивает, на горячей печке отлеживается.
       Тут и весна-красна пожаловала. Заблестело на небе солнце ласковое, зажурчали в полях ручьи звонкие. Выехали артельщики землю пахать, рожь-пшеницей засевать. Лишь Шелуха за работу браться не торопится, с боку на бок на печи переваливается.
       Вот уже красно солнышко к лету поклонилось. Хлеба в полях заколосились. Травы в лугах зацвели. Сады плодами наливаться стали. Всяк люд работный земле гнется, о будущей зиме думает. Одному Шелухе за работу браться недосуг. Все позевывает да потягивается.
       Тут даже Полова-отец не выдержал. Срамить лежебоку начал.
       - Сколько же можно бока на печи пролеживать, - сыну выговаривает. - А что, если снова соберут артельщики урожай невиданный? Народ им все почести отдаст. О тебе, дурне, и вспомнить забудут. А когда придет время, то до места моего государственного близко не допустят.
       Делать нечего. Сполз Шелуха с печи привычной, на работу собрался. Загрузил для важности в отцовский тарантас огромный сундук с книгами научными да приборами хитроумными, в путь-дорогу тронулся.
       Дескать, не деревенщина лапотная едет, а грамотей столичный заморскую культуру премудрую в крестьянскую жизнь везет.
       Артельщики - народ отзывчивый, гостеприимный. Встретили Шелуху радушно, с почтением. Ведь знающий человек - любому делу подспорье.
       А Шелуха своим приездом большую надежду у артели зародил. Еще бы! С ученым агрономом, ого-го-го, какие дела вершить можно. Урожаи невиданные собирать, весь белый свет удивлять. От того и приветили его хлебосольно, от того и на ночлег определили со всей душевностью.
       Обрадовался Шелуха такому обхождению, успокоился. Оказывается и в деревне можно жить не тужить, Большеголовику верно служить. Надобно только поставить себя правильно, то есть выгодно.
       Только шалопай размечтался, на мягких перинах разоспался, как зорькой ранней послышался в окошко стук негромкий.
       Высунулся Шелуха рожей заспанной на улицу. Смотрит, стоят у калитки артельщики. Молодого агронома на работу поджидают, с хозяйством артельным познакомить хотят.
       Не привык лежебока подниматься спозаранок, а куда денешься. Должность обязывает. Влез в портки раздосованный, за крестьянами следом в поле поплелся, жизнь свою проклиная, о теплой печке да мягком калаче размышляя.
       Вот здесь для сказки самый сказ начинается...
       Вывели, значит, артельщики Шелуху за околицу. Поля свои показывают ему с гордостью. Оно и есть чему гордиться да радоваться.
       По одну сторону пшеница стеной стоит, золотом отливает. По другую - рожь, сестре под стать, бронзой блестит. Далее овес, словно серебро. Еще дальше в гречихе шмели с пчелами свои песни поют. Рай да и только! Дух захватывает от такой красотищи!!!
       Одному Шелухе свет не мил. По мягкой перине тоскует, о каше с маслом думает.
       Артельщики на агронома своего глядят с нетерпением. Слова его ждут похвального или совета мудрого. А тот лицом кривится, чего-нибудь ученое вспомнить силится.
       Но, разве вспомнишь чего, если помнить нечего. Что в глупой башке брать, коль ничего там не положено. У дурня одна каша на уме. За ухом почесал, хмыкнул, крякнул да и брякнул:
       - А где же у вас каша посеяна?
       - К-какая каша? - оторопели артельщики.
       - Известно какая... Манная!
       У артельщиков от изумления даже шапки с голов посыпались. Отродясь такого дива не слыхивали. Правда, слыхали, что и батюшка этого специалиста мудреного пшено по зиме сеял. Так это когда было?! А тут...Может это заморская наука теперь так придумала - сразу кашу в поле выращивать. Видать, в столице в этом лучше разбираются. Известное дело - ученые...
       Стоят бедолаги, плечами пожимают, с ноги на ногу переминаются. Перед молодым грамотеем извиняются. Мол, прости, сердешный, не доглядели по неграмотности.
       Видит Шелуха, что вроде в точку попал, приосанился.
       - Ладно уж, - буркнул покровительственно. - В другой раз не опростоволосьтесь. Думайте лучше. Кашу сажайте не мешкая. Да, глядите, помаслянистее выбирайте...
       Повели дурня огороды артельные смотреть. А те и того краше. Все в цвету стоят. Всякой овощи видимо-невидимо. Тут тебе и репа с редькой. И лучок, и чесночок стрелами изумрудными зеленеют. Морковка косы кудрявые кверху тянет. Даже заморские культуры ко двору пришлись, на артельных грядках прижились.
       Ну, думает Шелуха, уж тут-то я точно не оплошаю. На кабачковые да баклажанные цветы пальцем тычет. Мол, это еще что за фрукт-овощ здесь растет?!
       - Да как же, милый! Неужели кабачки и баклажаны не признал? - развели удивленно руками огородники.
       Невдомек трудягам, что дурень их лишь в готовом для еды виде видел, когда икрой на калач накладывал.
       - Признать-то признал, - отмахнулся неуч досадливо. - Я за недогляд спрашиваю. Когда эти самые баклачки с каблажанами икру свою метать будут, что делать будете? Почему по этому случаю посудина к ним никакая не приставлена. Неужели ценный продукт должен на землю валиться, за зря пропадать?!
       Нахмурился Шелуха, на артельщиков смотрит грозно. А те замерли как каменные. То ли в страхе, то ли в замешательстве. На чудо-агронома глаза изумленно таращат, слова его неразумные в толк взять не могут.
       Плечами пожимают, в затылке чешут. Разве знали они, что в столице новый способ выращивания такой овощи придумали. Спорить не стали.
       - Ладно, - говорят. - мы этот конфуз мигом выправим.
       Тот час собрали по деревне горшки да кринки. Под каждый цветок кабачковый подсунули.
       - То-то же, - удовлетворенно потер руки Шелуха. - Учить да учить вас, деревенщину, уму-разуму нужно. Шага баз науки ступить не можете...
       И завертелась с того дня в маленькой благополучной артели такая карусель, такая чехарда, что даже черти от стыда глаза прикрыли. Да и как тут не прикрыть, если по указанию дурака то крупу в поле сеют, то огурцы прямо в бочки сажают. Еще и солью присыпают, чтобы с засолкой потом не утруждаться.
       Потерпели артельщики чудеса научные год, потерпели другой. Потом не выдержали.
       Челобитную Полове-отцу отправили. Забирай свое чадо обратно в столицу. Такому грамотею там самое место.
       Правда, старый дурак это на свой манер истолковал. Решил, что сынок для руководящей работы созрел. Как тот кабачок полезной икрой отметался.
       Тот час его из деревни отозвал, крестьянским министром назначил. Вот теперь уж точно потеха пошла. Всем потехам потеха.
       Стали большие и маленькие артели и артельки, деревни и деревеньки по научным рецептам, государственным указаниям Шелухи, хозяйство свое вести. Убыток да разор нести. Стали в сельских лавках да городских магазинах чудеса твориться. То крупа вдруг манная пропадет, то икра кабачковая исчезнет. Соленых огурцов и тех не стало.
       Такой вот вышел сказ. Как глупость неуча вышла голодом напоказ...
      

    СКАЗКА О ПОЧТОВОМ ЯЩИКЕ, КОТОРЫЙ ЗАБЫЛИ

      
       Как вы думаете, кто среди служащего люда всегда особым почтением у народа пользовался?
       Ну, как же вы не догадались?! Конечно же, почтовый служащий. Ну, почтальон, по-простому. Помните? "Кто стучится в дверь ко мне, с толстой сумкой на ремне...".
       Ведь, немало людей, что с великим нетерпением ждут письмо от близких или ценную бандероль, посылку или, того хлеще, денежный перевод. Для таких, почтовый служащий - маг и кудесник. Сейчас, действительно, величественного лоска и значимости у него заметно поубавилось. И вот почему...
       Собрал как-то Большеголовик своих верных помощников для очередного государственного совета и говорит:
       - Думали ли вы, други мои верные, почему нам повезло так легко с царем справиться, покои его занять и над государством власть взять?
       - Нет, не ведаем..., - качают головой бестолковые.
       - А потому это случилось..., - отвечает Большеголовик. - ... что царь-батюшка за толстыми стенами своих покое не слышал и не видел нужды людской. Не каждому счастье выпадало попасть к нему с челобитною. Потому и пошла по земле молва, что до бога высоко, до царя далеко.
       - Да-да, слыхали такое..., - снова закивали большеголовские соратники.
       - Так вот, - продолжил свое Большеголовик. - Чтобы с нами того же не приключилось, нужно, чтобы всякий человек работный мог до нас свою беду-печаль донести. Будем знать, что на местах творится, будем помощь слать туда посильную. Народу облегчение, а нам почет и уважение...
       - Справедливо говоришь! - горячо захлопали в ладоши соратники. - Как всегда мудры твои слова, батюшка. В неразрывной связи с народом наша дружба нерушимая, наша мощь несокрушимая. Никакому врагу коварному нас не одолеть...
       Сказано-сделано. Пустили по царству-государству указ большеголовский. Повелевал Большеголовик той бумагой державной всему люду большеголовскому писать обо всем без смущения. Ни кому-нибудь, а ему писать и его верным соратникам. Слугам народным, защитникам интересов государственных.
       Писать о своих бедах-печалях, о своих заботах-хлопотах. Нуждой делиться, советом добрым хвалиться. С тем, чтобы как можно скорее жизнь вольготную в государстве устроить. А помощникам своим велел Большеголовик в особой книге каждое письмо учитывать, по каждой нужде ответственного работника назначать, каждому просителю всенепременно обстоятельный ответ давать.
       А чтобы письма эти как можно быстрее до правительства доходили, распорядился великомудрый особый почтовый ящик сладить, со всех сторон приметный.
       Кинулись помощники большеголовские указ своего благодетеля исполнять. Каждый контору себе завел специальную. Каждый посадил в той конторе дюжину ответственных исполнителей да две дюжины их заместителей, на каждого по три писаря завели.
       Это чтобы благое дело быстрее спорилось да споро вершилось. А для народа на видном месте выставили большой почтовый ящик. Яркой красной краской выкрашенный, большими золотыми буквами подписанный. Издалека приметен, мимо не пройдешь...
       Обрадовался народ большеголовский чуткости государственной, взялся письма Большеголовику писать. Нуждой своей делиться, советом добрым хвалиться. У каждого своя беда всегда сыщется.
       У бабки Матрены крыша в избе прохудилась, починить некому. У деда Еремы сарай завалился, поднять его никто в подмогу не берется. Того продавец в лавке обсчитал, этому сосед тумаков надавал.
       Все у Большеголовика помощи просят, на обидчиков управу ищут. К особому государственному ящику письма свои несут, ответа-помощи ждут.
       Завертелось казенное колесо государственной отзывчивости. Почтовый служащий, что при том ящике состоял, письма вынимает торжественно, на доклад Большеголовику несет важно.
       Большеголовик бабкино письмо внимательно читает. Со своей резолюцией помощнику на исполнение отправляет. Помощник отправляет бумагу исполнителю, тот поручает ее заместителю. заместитель несет ее писарю, чтобы тот на особой, гербовой бумаге Матрене спешный ответ строчил.
       Так, мол, и так. Дело твое, Матрена, пустяк! Принята, бабка, твоя беда к сведению и поручена к исполнению. Словом, при первой же возможности дадим государственное распоряжение залатать твою крышу...
       Бабка Матрена в дождь проливной мечется по избе юлой заводной. Горшки да чугунки по полу словно шашки-шахматы двигает. Струи ловит да капель слушает. Бумагой государственной с вензелями большеголовскими в рамочке резной любуется, помощников в окошко выглядывает. Только вместо помощников на крыше, стучат, как прежде, дождевые капли по Матрениному носу.
       Ведь в конторе той бабкино письмо в особой книжке пометили, распоряжение, куда надо, выдали, ответ отправили и успокоились. Сделают ли, нет бабке крышу - им все равно. Это уже сказка по другому ведомству.
       И стала государственная забота сбои давать.
       Большеголовика, может другие важные дела закрутили, новые мудрые мысли отвлекли. А, может, успокоился, что устойчивую связь с народом наладил. Всю работу с письмами из государственного, красного, почтового ящика помощникам своим доверил.
       А помощники поручили ее исполнителям. Те нагрузили ее своим заместителям. Заместители бросили все писарям, строго-настрого приказав ни одного письма без ответа не оставлять.
       Только и у писарей руки не казенные оказались. Сговорились, сбросились деньжатами. Заказали в типографии большеголовской бланки казенные, с текстом официальным. Только государственный штемпель внизу прикладывают. Дескать, все в порядке, ваше письмо получено и вам помочь поручено.
       А кому, когда?... Об это ни гу-гу...
       Так и не дождалась помощи бабка Матрена. Плюнула с досады, красивый бланк казенный прямо в резной рамке в печку бросила. На том огне утку зажарила, на стол бутылку вина поставила. Соседа на помощь позвала. Тот кое-как бабке крышу залатал.
       С тех пор ни Матрена, ни Ерема, ни кто другой к красному почтовому ящику со своими письмами не ходил.
       Вскорости буквы золоченые на нем осыпались, краска облезла, а стежки-дорожки сорной травой поросли, ящик с виду скрыли.
       И я в молодости Большеголовику не раз писал, в тот важный ящик письма свои опускал. Ответа, правда, так и не дождался.
       Может, потому не дождался, что о нем уже забыли и письма вытаскивать перестали?
       Мне кажется, что там наверняка остались письма с мудрыми советами, которые обязательно помогли бы счастливую жизнь для народа устроить.
       Вот только бы отыскать тот облезлый красный почтовый ящик. Тот, который создавал нерушимую связь большеголовской власти и народа...
      

    ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ПАРОВОЗ

      
       Однажды приснился Большеголовику удивительный сон. Снилось ему, будто он и не Большеголовик вовсе, а сам святой Моисей. Тот, который свой народ к счастью привести пытался.
       Так вот, идет он, Большеголовик-Моисей по голой, безжизненной земле, а за ним весь народ со всего царства-государства большеголовского бредет. Счастливую жизнь, что лучше прежней, ищут.
       Долго ли, коротко ли шли, немного осталось. Вроде и свет впереди радугой заискрился. Надо лишь реку широкую перейти да на гору высокую взобраться. Только послышался позади топот-грохот.
       Оглянулся Большеголовик-Моисей, обернулись люди. Видят, догоняет их прежний царь-государь, издали палицей грозит. Собрал он в чужедальних краях войско несметное. Вооружил их пушками громкими, посадил на коней резвых, в погоню кинулся. Решил назад свое царство-государство вернуть, смутьяна Большеголовика в темницу бросить, в цепи заковать, а самому царствовать по-прежнему.
       Испугался Большеголовик, забеспокоился народ. Впереди река широкая да глубокая, позади погоня грозная, не миновать гибели. Вот уже и ядра рядом свистят, вот уже и копыта конские близко стучат. Смерть в лицо путникам задышала. Но, вдруг, расступилась река полноводная, дорогу странникам открыла.
       Большеголовик-Моисей тут же народ на другую сторону реки той дорогой перевел. Как только последний его спутник на другую сторону реки, на твердый берег ступил, тут же сомкнулись воды. отрезали погоню.
       Раздосованный царь пометался-пометался, ядра-снаряды еще популял, погрозил вслед беглецам да и повернул свое войско обратно. Ни с чем назад воротился...
       А Большеголовик-Моисей с народом дальше пошел, навстречу дивному свету. На высокую гору взобрался.
       Открылась перед путниками картина дивная, земли обетованной. Стоял на той горе чудо-град. Избы в нем белокаменные, с оконцами узорчатыми, светлые да просторные. В каждой светлице сундуки стоят полнехоньки. Нарядами да украшениями набитые. В каждой горнице столы от угощений ломятся.
       Поселился в тех избах народ большеголовский и зажил счастливо и весело. Большеголовика с той поры стали все прославлять, за бога почитать. Вынесли люди из своих палат иконы святые, в огонь бросили. А по красным углам портреты своего благодетеля развесили. на улицах и площадях, во дворцах и других местах присутственных статуи его из злата-серебра да камня благородного поставили. Каждый день их цветами украшали, как господу кланялись. Песни да гимны хвалебные в его честь складывали.
       Глянул на эту жизнь распрекрасную Большеголовик-Моисей и заплакал от умиления. Упала горячая слеза ему на грудь и... разбудила.
       Подскочил Большеголовик в своей постели государевой, глаза колпаком протирает, сообразить не может, где радостный сон, а где унылая явь. С испугом по сторонам озирается. Откуда, вдруг, царь-кровопиец с войском грозным взялся? Ведь казнили же его лютой смертью. Куда чудо-город подевался? Только что тут был...
       Тут же велел собрать своих верных соратников да советников наиглавнейших, чтобы о том сне рассказать, смысл его растолковать.
       Вскоре собрались советники да соратники в покоях большеголовских. Почесал за ухом один, сладко зевнул другой, задумался крепко третий.
       Сидят, думу государственную думают, большеголовский сон разгадывают. Каждому, вперед другого, угодить руководству хочется.
       Тут Толмач, первый грамотей большеголовский, хрясть себя пятерней по лбу. С места подскочил, Большеголовику в ноги бросился.
       - Знаю, к чему твой сон, батюшка, - завопил радостно. - Это значит, что твоя идея-затея с освобождением народа от царя, верной оказалась. Царя ты уже извел. Стало быть, теперь осталось только народ к счастливой жизни привести и заслужить за это вечную любовь и уважение. Так что, давай, веди. Мы готовы идти за тобой следом...
       Другие советники только руками развели. Вот, ведь, как выкрутился, пройдоха. хоть и дурак, а с понятием. Тоже к Большеголовику обернулись, распоряжений его ждут. А тот командовать не торопится.
       - Это я и без тебя ведаю, башка бестолковая, что народ из нужды вытаскивать надобно, - буркнул недовольно. - Ты мне лучше скажи, куда я его вести должен, по какой пути-дороге?
       - Верно-верно, - согласно закивали головами и остальные. - До такого каждый дурак догадается. Только не каждый верную дорогу подскажет...
       - Ну, это проще пареной репы, - передернул небрежно плечами Толмач. - Прежде всего, нечего тебе, батюшка, пешком идти, ноги трудить, об острые камни бить. Сколько времени так протопаешь, пока до места доберешься. Вона, стоит на запасном пути наш паровоз большеголовский. А у него колея одна. По ней с ветерком, через реки, горы и долины, домчимся до земли обетованной.
       На том и порешили. Тот час бросили по царству-государству клич. дескать, тем, кто счастливой жизни желает, в путь-дорогу собираться.
       Желающего народу набралось, конечно, много. Да оно и верно. Какой же дурак от сытости да благополучия откажется. Так что, когда стали этих охотников по вагонам рассовывать, то собрали сорок сороков тех вагонов да еще столько же к паровозику подцепили. На семь верст состав большеголовский растянулся.
       Машинист в топку дровишек подбросил, пары распустил, распоряжений вышестоящих ждет.
       Выглянул Большеголовик в окошко своего вагона персонального, платочком шелковым махнул. Мол, трогай потихоньку. Дал паровоз свисток тонкий, переливчатый. Пыхнул раз, крякнул другой и потащил за собой громаду семиверстную, ораву несчитанную, до райской жизни охочую. По колее знакомой, по колее наезженной. Землю желанную, обетованную искать.
       И день тащит паровоз тот состав, и другой. Вот уже и месяц в пути прошел, вот уж и год на исходе, как общество большеголовское в путь-дорогу тронулось. Только нет той дороге конца и края. Выбился из сил паровоз большеголовский. Остановился на рельсах знакомых, на колее наезженной, с места тронуться не может.
       Высунулись путники из окошек, огляделись. Не могут сообразить, куда приехали. Вокруг топи тянучие, вокруг чащи дремучие. Не сияет в небе свет радужный. Не видать земли обетованной. Заволновался народ, забеспокоился.
       - Как же так, - ропщет обеспокоено. - Уже и харчи припасенные на исходе, уже и одежка, прежде нажитая, прохудилась, а обещанных благ и в помине нет. При царе жизнь хотя и тяжела была, да надежнее и спокойнее. Без сытости, но и без голодухи, без богатства да без порухи...
       - Не падай духом, народ мой, крепись, - успокаивает Большеголовик. - Дело наше верное, дело наше правое. Не было еще такой ситуации, из которой бы победителями не вышли большеголовики. Найдем землю обетованную...
       - Так когда же найдем, милостивец? - пробормотал кто-то робко. - Может, домой лучше...
       - А кто будет смуту вносить, общество мыслями непотребными мутить, - сдвинул в ответ грозно брови Большеголовик. - Того в топях тянучих да чащах дремучих бросим. зверю лютому на расправу...
       Народ недовольный, естественно, лютой расправы испугался. Притих, до поры, до времени.
       Большеголовик с сотоварищами стал совет держать. Как путников успокоить да из создавшегося положения сподручнее выкрутиться. Только как его выкрутишься?! Сколь, ведь, речей сладких не говори, каких золотых обещаний не давай - в брюхе сытнее, на душе теплее не станет.
       Тут подскочил к нему пройдоха Разгуляй, первый сотоварищ большеголовский, главный начальник над всем работным людом.
       - Есть выход, надежа-государь, - подмигнул Большеголовику хитро. - Надобно в разведку нам отправляться. Состав у нас большой, семиверстный вышел. Для паровозика нашего непосильный, чтобы враз всех в райскую жизнь забросить.
       - И что делать тогда?
       - Давай отцепим состав, оставим здесь, дожидаться, - предложил Разгуляй. - В вагоне персональном вперед, спешной скоростью двинемся. как до земли обетованной доберемся, так и остальным знать дадим. Помаленьку всех перетащим. Пока же пусть тихонько сами толкают состав за нами. Все же при деле будут и к месту ближе...
       Сказано-сделано. Отцепили от паровозика сорок сороков да еще столько же вагонов. Уселись Большеголовик сотоварищи в вагон персональный, дали свисток прощальный. Только их и видели.
       Народ большеголовский, щедрыми посулами сманенный, богатыми дарами одураченный, стал состав семиверстный вслед толкать, весточки от Большеголовика поджидать.
       А дорога-то трудная, опасная да расходная. То голодом кого сморит, то зверь лесной кого в чащу утащит, а то и тати страшные налетят - побьют-посекут.
       Однако, терпеливый и стойкий народ большеголовский. Вперед упорно идет и благой вести от своего добродетеля ждет.
       Только нет добрых весте от Большеголовика. Худых, правда, тоже не слышно. То ли паровоз его в долгой разведке заплутал, то ли нашел с друзьями близкими землю обетованную и не захотел с народом большеголовским райской жизнью делиться. Самому по душе пришлась.
       Может быть, была и другая причина. То нам уже неведомо. А вот народ большеголовский так до сей поры и толкает свой состав к земле обетованной. Так и ждет светлого будущего...
      

    ДЯДЯ, ДАЙ ПОРУЛИТЬ

      
       Не в свои сани не садись, за чужое дело не берись, а то быть беде. Учат нас деды, учат, никак не научат...
       Ехал мужик на базар продавать свой товар. Тыкву да репу, горох да овес, мед да сметану мужичонка тот вез. Отборной картошки пару мешков, еще прихватил с десяток горшков.
       Загрузил телегу тяжко, добрых волов поставил в упряжку. А чтобы в пути не было скучно, взял с собой мальчонку-сироту, что жил при нем неотлучно. Парнишка с виду смышленый, сноровкой не обделенный. Не беда, что неученый. Такой при деле всегда нужен.
       Мужик волами управляет, о прибытке своем размышляет, что на базаре за свой товар выручит. А мальчишка песни поет да на свирели играет. Доброго дядьку развлекает.
       Долго ли, коротко ли так ехали. Только захотелось вдруг парнишке самому кнут в руки взять, волами поуправлять. Даже руки зачесались с такой сильной охоты.
       - Дядь, а дядь, дай порулить, - стал он мужика просить.
       Тому самому отдохнуть не прочь. Солнце высоко, до места далеко. Сморило старого от жары. Сидит, носом в бороду клюет, на дорогу не смотрит. Обрадовался мальчишеской прихоти, вожжи быстренько ему перекинул.
       - Держи. Только волов не понукай, вожжи не отпускай, - приказал строго-настрого.
       Сам в сено зарылся, спать завалился. храпит, только пар из ноздрей валит. Сел мальчонка за кучера. Думал легко с послушной скотиной справиться. Велика ли наука телегой управлять, кнутом помахивать.
       Однако, не тут-то было. Почувствовали волы чужую руку, по своей воле пошли.
       Парняга им то "тпру", то "ну", а крутолобые знай по-своему топают, к сочной траве с дороги сворачивают. Дернулись, взбрыкнули, груженую телегу перевернули.
       Потекла по овражку сметанная реченька с медовыми бережками. Покатились по траве тыква с репою, застучал по земле горох дробно, зашелестел овес робко. Горшки в черепки превратились. Вслед за картошкою мужик мешком вывалился.
       Заспанные глаза в испуге протирает, бороду от соломы очищает. убытки посчитывает. Дал сорванцу оплеуху, с глаз долой прогнал. Сам ни с чем домой вернулся.
       Пошел парнишка куда глаза глядят. долго ли, коротко ли ходил, к богатому купцу прибился. Ведь с виду смышленый, сноровкой не обделенный. Не беда, что неученый. Такой при деле всегда нужен.
       Взял однажды купец молодца в дорогу дальнюю, по делу неотложному. Сели в коляску рессорную, резвой тройкой запряженную. В путь тронулись.
       Купчина на мягком сидении сладко зевает, дюжий кучер справно лошадьми управляет. Рядом парень песни поет, на свирели играет.
       Так бы и ехали спокойно и беззаботно. Только вспомнил парень о дальней капризе - в кучера поиграть, кнутом помахать, лошадьми поуправлять. От такой сильной охоты даже руки у него зачесались.
       - Дядь, а дядь, дай порулить, - стал он кучера слезно просить. - Вот тебе крест, с лошадьми совладаю.
       Того дважды просить не пришлось. На солнышке сморило, в сон склонило. Вздремнуть-отдохнуть не прочь.
       - Держи, - парню поводья перекинул. - Только лошадей не понукай, вожжи не отпускай...
       Приказал строго-настрого. Сам у барских ног примостился, спать завалился. Храпит, только пар из ноздрей валит.
       Парняга рад-радешенек. Думает, просто лошадьми править. Знай, кнутом по бокам охаживает. А те почувствовали чужую руку, по своей воле пошли.
       Молодец им и "тпру", и "ну", но все напрасно. Златогривые все по-своему скачут. Рысью взяли, постромки оборвали, коляску рессорную опрокинули.
       Покатился кучер колобочком, а вслед купец калачиком. В канаве заспанные глаза протирает, оплеухами потчует. Молодца с глаз долой прогнал. Из-за него, проказника, к месту опоздал, дела не решил.
       Пошел снова парень по белу свету. Долго по всей земле шлялся, ума-разума набирался, пока самому Большеголовику не приглянулся.
       Ведь с виду смышленый, сноровкой не обделенный. Не беда, что неученый. Такой при деле всегда нужен.
       Зашел как-то молодец в канет большеголовский, Глядит, Большеголовик за огромным столом сидит, государственные дела вершит.
       В книги мудреные заглядывает. Бумаги важные подписывает. Во все стороны указы-приказы шлет. так замотался сердешный, что головы поднять не может, спокойно вздохнуть не смеет.
       Жаль стало парню своего благодетеля. к тому же былое вспомнилось. Как с малолетства к руководству тянуло. Да так сильно вспомнилось, что руки зачесались. Осторожно Большеголовику просьбу свою молвит:
       - Дядь, а дядь, дай порулить. Государством нашим поруководить. Больно охота в кресле большеголовском твоем посидеть.
       - Ладно, посиди, - махнул рукой Большеголовик великодушно. - Поруководи государством, а я немного отдохну от дел государственных. Только смотри, народ не понукай, но и вожжи государственные не ослабляй.
       На мягком диване улегся и заснул безмятежно. Еще бы, столько времени без отдыха. Храпит, только пар из ноздрей валит.
       А парень, не долго думая, в кресле государственном, руководящем устроился, государством управлять взялся. Подумаешь невидаль, народом командовать. Книгу какую-то для виду полистал, в бумаги важные для приличия заглянул и пошел-поехал указы да распоряжения грозные во все концы слать. Доволен, что забаву по душе нашел.
       Народ большеголовский уже после царя слабину дал, не больно на нового правителя внимание обращал. Все-таки свободу себе завоевал, а не хрен с редькою. А тут, вдруг, чужой хомут почувствовал и вовсе в разнос пошел. кто в лес, кто по дрова. На руководящие указания свысока поплевывает, свои дела вершит, свою выгоду ищет.
       Такая вакханалия по всему государству пошла, такой гвалт поднялся, что даже Большеголовик от сна пробудился. Как глянул на то, что помощник натворил, пока вместо него государством рулил, за голову схватился. Испугался, от места руководящего отказался, на покой по старости запросился.
       С той поры желающих государственный вожжи в руках подержать, землей необъятной порулить, много охотников находилось. Однако, порядок в государстве навести никому не удавалось. Видать, твердости кучерской в руке не хватало.
       Стали крайнего искать, кто же виновен. Только пенять некому. нечего кому попало вожжи передоверять...
      

    ЧЕРТОВА САМОБРАНКА

      
       Жил в одном городе большой начальник. Все его звали на современный манер Шефом.
       Шеф был человеком гостеприимным, хлебосольным, но... крайне скупым. В том смысле, что гостей принимал и угощал хлебосольно за чужой счет. Своих, кровных, денежек ему было очень жалко.
       Бывало, пригласит к себе очередную делегацию по обмену опытом или еще по какой неотложной причине, помощника тут же к себе зовет.
       _ Слушай, брат, так, мол, и так, - выражает на лице озабоченность. - У нас на днях снова гости будут. Что им показать, мы найдем. Однако, ведь, их и угостить-приветить нужно соответственно. Ты уж постарайся. Чтобы все было честь по чести. Но в рамках закона...
       Хотя и скупой был Шеф, да сознательный. Стеснялся в казну государственную руку запускать. Других за это тоже не жаловал. Вот и старался брат Иванов, а может брат Сидоров, чтобы все было честь по чести. Больно велика охота у него была самому в начальники выбиться. Чтобы все потом не братом звали, а Шефом величали. Так что старался, думал, выкручивался.
       Только выкрутиться было непросто. У Шефа денег не спроси. Разок-другой, скрепя сердце, может, выделит немного. Словом не обмолвится. Только потом повод найдет и ушлет куда подальше, народное хозяйство, большеголовское, укреплять.
       А там, в большие начальники, как не старайся, как не укрепляй, не выбьешься. Вот и лез брат Иванов, а может брат Сидоров, в свой кошелек, чтобы все было честь по чести. Как бы кредит доверия к себе в рассрочку оплачивал. А что?! Должности да звания у шефов и сейчас иначе не добываются.
       Так дозаглядывался брат Иванов, а может быть Сидоров на свои кровно заработанные, законно приобретенные, что обнищал в конец. Жена дома ворчит, дескать, денег мало отдаешь, как семью содержать думаешь. Дети, чуть завидят отца, канючат. Кроссовки да джинсы модные требуют. Долгами, как вшами, оброс брат Иванов или может Сидоров. А тут Шеф снова вызывает: "Слушай, брат. так, мол, и так...".
       Вышел от него брат Иванов, а может быть Сидоров, буйную голову повесил, сам себе не рад. Вышел, да и пошел. Куда глаза глядят, куда ноги ведут. Так не заметил, как за город вышел, в лесок вступил. Обычный лесок, загородный. Одно название от того лесочка осталось.
       Смотрит, сидит на полянке человечек. Костер развел, колбасу на вертел насадил, поджаривает. Итакой аромат от костра идет, что брат Иванов, а может Сидоров, вдруг почувствовал, что сильно продрог и изрядно проголодался. С утра маковой росинки во рту не было.
       Подошел, поздоровался, к огоньку попросился. Лесной человек не отказал, приветил. Едой поделился, чарочку налил. Выпили, поели, закурили. Только легче на душе не стало.
       Задача, что Шеф поставил, у брата Иванова, а может Сидорова, с головы не идет. Приметил ту печаль-кручину незнакомец, к горемыке ближе подвинулся.
       - Что-то, друг, ты не весел. Иль угощение мое не по нраву пришлось? Иль приветил я тебя не по-человечески? Что за печаль тебе покоя не дает?
       - Нет-нет, что ты! - замахал руками брат Иванов, а может Сидоров. - Я очень благодарен тебе за радушие. Только как же мне не печалиться. Поставил мне Шеф сегодня задачу. Несложную задачу, обычную. Всегда решал такие с усмешкою. А сейчас не знаю, как и подступиться...
       Рассказал брат сотрапезнику все, как есть. Как гостей у них в городе встречают. Как их потом угощают. Как Шеф его любит, чтобы все было честь по чести. Как казны государственной трогать не позволяет и как своих денег на то давать не любит. Как он, брат Иванов, а может быть Сидоров, все растратил, свое кровное, законно приобретенное. А жена дома и дети капризные своего требуют.
       - Стоит ли из-за такого пустяка в грусть-кручину впадать, - усмехнулся удивленно лесной человек. - задача твоя плевая. О такой и горевать, только время терять. Я тебе помогу. Знаешь, есть только условие. Ступай ко мне в услужение...
       - А ты кто таков? - удивился не меньше брат Иванов, а может Сидоров. - С какой стати мне к тебе в услужение идти нужно?!
       - Неужели не признал еще? - усмехнулся незнакомец таинственно.
       Напряг мытарь глаза утомленные, присмотрелся к другу случайному внимательно.
       Батюшки! Да никак сам Сатана?!! Точно он!!!
       Бородка клинышком, из кудрей посребленных рога выглядывают, а в усмешке клыки обнажились. Глаза огнем бесовским так и горят, так и жгут. Побледнел брат Иванов, а может Сидоров, в страхе закачался.
       - Ну, вот, теперь вижу, что признал! - удовлетворенно хмыкнул дьявол. - Так что, идешь ко мне в услужение или сам будешь с бедой своей справляться?
       Раскинул горемыка мозгами, выгоды да убытки от сделки этой просчитал. Задание не выполнить, значит, к шефу в немилость попасть. Снова в долги залезть - жена поедом съест. А тут, чем черт не шутит (с виду вроде не шутит), глядишь, повезет.
       Ладно, - согласно махнул рукой Иванов-Сидоров. - Будь по-твоему. От бога я давно отвернулся. У тебя в подпасках числюсь. Почему бы еще не послужить...
       - Стало быть, договорились, - обрадовался Сатана.- За это согласие дам тебе свою скатерть-самобранку. В любое время, где угодно проси у нее, что хочешь. Ни в чем отказа не будет. Любые яства к столу подаст, но с оговорочкой. Стоит скатерке этой на одном столе развернуться, гостя хлебом-солью приветить, в другом месте убыток станет. На ломтик да на глоточек иной стол не досчитается. Вот то, что ты будешь этой самобранкой пользоваться и будет твоей службой...
       С этими словами положил бес в руки оторопевшего скитальца свернутую тряпицу и исчез. Только угольки в затухающем костре вспыхнули да озорно затрещали, переговариваясь: "Наш, наш и этот наш!".
       Но брат Иванов, а может быть Сидоров, уже не обращал на них никакого внимания. Он с интересом разглядывал чертов подарок.
       "Тоже мне самобранка, - хмыкнул он недоверчиво. - Обычная засаленная тряпица. Видать, посмеялся надо мной черт. Однако, я так с Шефом шутить не могу. Впрочем, надо проверить, все же спрос не в нос...".
       - Ну-ка, тряпица, сообрази накоротке выпить да закусить..., - приказал чертову подарку.
       Не успел брат Иванов, а может Сидоров, рта закрыть, как чертова скатерка сама на пне развернулась, расправилась, преобразилась.
       На накрахмаленной белоснежной глади появилась бутылка коньяка марочного, рядом стопочка серебряная, с узором золоченным. На расписном блюде горкой бутерброды разные. С ветчиной, с сыром, с икоркой паюсной...
       Бедняга аж присел от неожиданности. Глаза на пень вытаращил, изо рта слюнки ручьем побежали. Сколько раз в этих делах Шефу услуживал, а такого дива отродясь не видал. Ведь попросил-то всего ничего.
       - Ну, чертуша-дорогуша, уважил! Ну, свет-Сатана, выручил! - восхищенно бормотал он, ползая на коленях вокруг дьявольской самобранки и рассовывая по карманам дармовую закуску и выпивку.
       Когда брат Иванов, а может Сидоров, свернул самобранку, она вновь стала невзрачной тряпицей. Но на этот раз его уже не отталкивал ее засаленный вид. Он аккуратно свернул кормилицу и бережно уложил ее во внутренний карман, к сердцу поближе.
       Дома, тщательно перемеряв все съестные запасы, Иванов-Сидоров позвал к столу семью, чтобы проверить дьявольское условие. За ужином они переели и перепробовали столько, сколько не съели и не перепробовали за все прошлые праздничные обеды и торжественные ужины.
       Когда же хозяин снова заглянул в шкафы и холодильник, то оказалось, что пересчитанные запасы лишь едва уменьшились: где на ложку, где и того меньше. Повеселел брат Иванов, а может Сидоров, приободрился.
       - Подумаешь, где-то на столе на кусок да на глоток меньше стало! - махнул небрежно. - Страна большая. А столов в ней еще больше. Пока заметят, что на них что-то пропало, много времени пройдет. Я за это время не просто Шефом, а очень большим Шефом стать могу...
       Зажил с той поры Иванов-Сидоров припеваючи. Дом - полная чаша. Жена сумку хозяйственную в дальний угол чулана забросила. Своим свободным досугом занялась. Интеллект свой культурный поднимала, фигуру там макияж-антураж в форму приводила. Магазины продуктовые и рынок сельский как самый страшный сон вспоминала.
       Дети успокоились, просьбами донимать перестали. Все у них теперь есть в достатке, с избыточком.
       На работе - почет и уважение. Шеф имя-отчество вспомнил, ко дню рождения поздравление прислал, своим первым заместителем назначил.
       Не приходится теперь и ноги трудить. Возят дорогого товарища Иванова-Сидорова в персональной машине. А он сидит на широком мягком кресле, в приоткрытое окошко дорогой сигарой попыхивает, на пешеходов в ленивом равнодушии поглядывает.
       Рядышком лежит шкатулочка резная. Внутри на атласной подушке чудо-тряпица, дьявольская самобранка. Ту шкатулочку товарищ Шефа Иванов-Сидоров нежно поглаживает, в душе Сатану за оказанную услугу благодарит. Без него вряд ли до таких высот и благ добрался бы...
       Немало времени прошло с тех пор. Будущий Шеф все разъезжал по широким городским улицам, сидел в просторном кабинете, радовался спокойной службе у дьявола и счастливо мечтал о новых назначениях и званиях.
       За это время он совсем забыл о чертовой оговорке. Да и не к чему ему было о ней поминать. В свой холодильник он давно не заглядывал. Скатерка служила ему исправно, а чужые столы ему были ни к чему. А, между прочим, зря...
       Бесовская прибавка-оговорочка, о которой при встрече обмолвился Сатана, побродив по стране, добралась и до города, где жил Иванов-Сидоров. К слову, в те времена этот город богатством и благополучием славился. Не зря в него гостей со всех сторон свозили. Не случайно гости заморские сытости его удивлялись.
       Так вот, стала дьявольская тряпица в тех богатых краях обживаться. К обильным столам присматриваться.
       Сначала пропали жирные сливочки да сметана, потом исчезло масло и вкусные пеночки. А там и совсем жиденькое молоко куда-то запропастилось. Опустели мясные, рыбные и, наконец, хлебные прилавки.
       Чертова самобранка старательно вытягивала все. Ни утаить от дотошной ни припрятанную к случаю бутылку вина, ни припасенный к торжеству деликатес.
       Когда же чертовка со всем управилась, то и сама стала сбой давать. То одного по капризному желанию Шефа с сотоварищи не выдаст, то в другом откажет. Пошел перед гостями конфуз за конфузом. А те, приметив неладное, обиделись. Заезжать перестали, от приглашений отказывались.
       Сильно осерчал на самобранку ставший большим Шефом уважаемый Иванов-Сидоров. Грозил в утиль сдать, за ослушание. Только как бы не бранил он ее, как бы не умолял, кроме горсти ржаных сухарей да кувшина простой воды чудо-тряпица больше не давала. Вскоре и того не стало.
       От такого поворота большой Шеф и вовсе взбеленился, позеленел от злости. Скомкал сатанинскую тряпку и за город побежал. Туда, где когда-то дьявола повстречал, помощь от него принять согласился.
       К тому времени от перелеска и вовсе пара засохших деревьев сохранилась да несколько чахлых кустиков осталось. Правда, пепелище от костра сохранилось. Бросил в него Иванов-Сидоров свою диковину, в ярости ногами затопал.
       А самобранка та синим пламенем занялась, белым дымом взметнулась, только ее и видели.
       Бедолага, слуга дьявола, из большого Шефа снова в прежнего брата Иванова превратился, а может Сидорова. Не суть важно. Только теперь уже старым, немощным, голодным и обносившимся. Главное, никому не нужным.
       Вот так-то у черта в служках ходить!
      

    ЗЛАЯ ШУТКА

      
       Старый, что малый. Чем бы не тешился, лишь бы не капризничал.
       Пришли однажды к Большеголовику его соратники верные, помощники надежные. Пришли о здоровье справиться (стар уже благодетель стал, немощен), очередного мудрого совета спросить.
       Взошли гурьбой в горенку. Глядят, Большеголовик у окошка на скамеечке сидит. На улицу смотрит, лицом мрачнее тучи нахмурился.
       - Что, батюшка, невесел, умну голову повесил? - окликнули сотоварищи несмело. - О чем печаль-кручинишься? Разве не угодили тебе в чем? Аль кашу подали не масляну, аль молочка парного не поднесли? Может дела государственные не идут своим чередом? Может решения твои мудрые ни в какие ворота не лезут?
       Поднял Большеголовик на товарищей глаза печальные, вздохнул горестно.
       - Не о том, други мои, беспокоитесь, - отвечал невесело. - И кашу мне подают масляну. И молочко подносят парное, со сливочками. Еще и сдобным калачом потчуют. Да и дела наши своим чередом идут, а мудрые решения везде пролезают. Другая на сердце печаль-кручина. Поскучнел, упал духом наш народ большеголовский. Который год к светлому будущему плетется, до счастья дотянуться пытаются, а дороге той конца-края не видно. Даже искры нигде не блеснет. Вот от того и печалюсь. Думу думаю, никак не придумаю. Чем бы людей приободрить, чем бы их радостным развеселить.
       Столпились друзья большеголовские вокруг благодетеля, лбы морщат, мозгами скрипят, помочь сердешному хотят. Долго в башке пустой рылись, пока с решением определились.
       - А что если нам пошутить с народом немного, - решили наконец. - Шутка - самое верное и надежное средство для веселья...
       Подходящая шутка сразу сыскалась. Затеяли подельщики игру всенародную. "А ну-ка, поищи!" называется.
       Для начала Большеголовик распорядился во всех лавчонках маленьких и магазинах больших спички спрятать. Это не то, что от шаловливых детей дома прячут, чтобы беды не вышло. А от людей взрослых, разумных, с понятием. Для шутки. Дескать, кончились и весь сказ. Во, потеха будет!
       Попрятали. Народ, правда, не сразу на государственную игру откликнулся. Пока коробок в избе гремел, на прилавок никто не глядел. Потом сунулся один папиросу раскурить, бросился другой воду в котелке согреть, у третьего своя нужда в огне вышла. Глядь, а спички вышли. Вот тогда-то и кинулся народ нуждающийся по магазинам да магазинчикам за спичками. А нужного товара нет!
       Большеголовика разобрало. Игрой командует, как полководец баталией. Распорядился выбросить редкостный товар напоказ в одном укромном месте. Выбросили. Тотчас толпа собралась, а весть по всему государству разнеслась. Бегут пешие, скачут конные, грохочут моторные.
       Толпятся, бранятся, товар с запасом набирают. Всем не хватает. По большеголовской указке редкость уже в другом месте объявилась. Забавно, смешно. Все бегают, суетятся, от души веселятся. Даже забыли, что дальше, к светлому будущему, брести нужно.
       Одному Большеголовику не весело, не смешно.
       - Хорошая игра получилась, азартная, только не очень веселая, - бурчит недовольно. - Не все веселиться хотели. На спички плюнули, на дедовское огниво перешли. Надо бы что-нибудь позабористее, позаковыристее придумать. Чтобы народ наш, как один, на шутку откликнулся. Чтобы никто от большеголовского веселья не ушел...
       Снова задумались советники государственные, очередную шутку большеголовскую изобретают. А Большеголовик тем временем себя в зеркале разглядывает, морщины пересчитывает. Когда глядит, очередная шутка у него на лице написана, искать не нужно.
       - Знаете, друзья мои верные, а с правой стороны у меня и морщин меньше и взгляд выразительнее и мудрее, чем с левой, - с приятелями поделился.
       - Верно! - кивают те угодливо, не понимая подвоха. - С правой, батюшка, ты просто красавец писанный.
       - Давайте тогда сюрприз народу сделаем, - предложил Большеголовик. - Спешно новые деньги напечатаем. С моим правым профилем. А старые сменим. Кто не успел, тот опоздал. Во, потеха будет!
       Сказано-сделано. Спешно, в глубокой тайности новые деньги отпечатали. Теперь Большеголовик на них смотрел не в левую, а в правую, более выразительную сторону. Тут же по государству новую игру объявили. "Не зевай - поспешай!" называется.
       На этот раз дважды звать не пришлось. Только услышал люд работный сигнал, сразу в потеху включились.
       Кто из чулка деньги старые тянет, кто под подушкой шарит, кто в погребе кубышку откапывает, кто в саду заветный кувшин ищет. Все государство большеголовское, как муравейник шевелится, точно улей гудит. Торопится к сроку дело сладить.
       Суетятся, веселятся, о светлом будущем даже не поминают.
       Одному Большеголовику невесело. Хочется мудролобому такой шутки, чтобы до слез народ веселье пробрало. И так сердешного разобрало, так разохотило, что додумался мозговитый в войну поиграть.
       Шутейно, конечно. Приглянулся ему у соседа заморского дворец с райским садом. Собрал войско верное, посадил его в самолеты быстрые, в игру играть отправил. "А ну-ка, отними!" называется.
       Воины у Большеголовика послушные, приказы исполнять привычные. Тайно к дворцу заморскому пробрались, за новую игру принялись. По светлицам да горницам диковинным бегают. Сапожищами топают, бомбами хлопают, сад райский без сожаления ломают, за хозяином дворца гоняются.
       Только видно правитель заморский большеголовской шутки не понял или вовремя предложение на игру не получил. А, может, покоев роскошных и сада райского жалко стало. Все же от дедов-прадедов по наследству перешло. Родное, кровное.
       Осерчал сосед, обиделся. Стражу свою грозную крикнул, большеголовских игроков побил-поколотил.
       Большеголовик уже в азарт вошел, игру не прекращает, перед соседом за конфуз извиняться не собирается. Новое войско к соседу посылает, в заморском дворце повеселиться желает.
       Долго та кровавая игра вершилась. Безрезультатно. Не отдал сосед своего дивного дворца с райским садом. Ни с чем остался Большеголовик, только войско свое за зря положил. Еще и долгов за произведенные поруху заслужил.
       Народ, правда, как и желал, до слез довел. Ни одна молодецкая душа по его старческой прихоти в той игре кровавой сгинула, семьи осиротила.
       Сидит старый мудрец в своей горнице, новые проказы замышляет. Только и народ теперь не зевал. Пошептался, помозговал и сам решил со своим правителем пошутить.
       Пришел к его покоям, стукнул в окошко легонько да и отправил старика на покой тихонько. Чтобы впредь не чудачил. Нового правителя себе назначил.
       Тут бы и сказке конец. Да дурной пример заразителен. Видно такая планида у мужей государственных. Шутки с народом шутить. Потому что, с тех пор большеголовский народ уже не переставал играть.
       То в "поищи", то в "отними". Вот, только смеха в тех играх и ныне не слышно.

    НЕ ПЕЧАЛЬСЯ, ДЕВОЧКА

      
       Жили-были некогда бабушка и внучка. Однажды бабушка тяжело заболела. Добрая девочка заботливо ухаживала за больной, пытаясь самостоятельно поставить старушку на ноги. Однако бабушке с каждым днем становилось все хуже и хуже. Побежала тогда внучка к Доктору.
       - Здравствуй, добрый Доктор! Моя бабушка тяжело заболела. Я ухаживала за ней, но увы. Ничем не могу помочь ей. Я очень люблю свою бабушку и прошу Вас спасти ее...
       Доктор сразу взял свой чемоданчик и отправился к больной. Он внимательно осмотрел старушку, немного поразмыслил и быстро написал что-то на бумажке.
       - Милая девочка! - обратился он к внучке, передавая ей листок. - Я тронут твоей искренней любовью к своей бабушке. Но сам я сделать ничего не могу. ее можно вылечить с помощью лекарства, которое делает Аптекарь. Однако, ты не печалься. Вот, я написал ему записку, по которой он даст тебе лекарство. Беги скорее к нему. Принесешь лекарство и тогда я вылечу твою бабушку...
       Девочка быстро-быстро, как только могла, побежала к Аптекарю.
       - Дорогой Аптекарь! У меня заболела бабушка. Я за ней ухаживала, но это не помогает. Тогда я пригласила Доктора. Он осмотрел ее, но не может вылечить, потому что у него нет нужного лекарства. Если Вы дадите мне лекарство, которое выписал Доктор, то он вылечит мою бабушку и она снова будет здорова...
       Аптекарь внимательно прочел записку, что дала ему девочка, посмотрел на свои пустые полки и грустно вздохнул.
       - Славная девочка! Я взволнован твоей сердечной заботой о бабушке и готов помочь Доктору вылечить ее. Я бы быстро приготовил нужное лекарство, но для этого нужны целебные ягоды. А их у меня нет..., - сокрушенно развел руками Аптекарь. - Они могут расти в саду, за городом. Так что, не печалься! Беги скорее к Садовнику. Он даст тебе целебных ягод. Я приготовлю из них чудесное лекарство. Этим лекарством Доктор вылечит твою бабушку и она снова будет здорова...
       Побежала внучка к Садовнику. Она так торопилась, что даже не подумала о трамвае, который ходил за город и мог быстро довезти ее до сада. Впрочем, трамвая подолгу не бывало и девочка быстро добралась до сада пешком.
       С большим трудом, в дальнем углу сада, нашла она Садовника, который ухаживал за яблоней с наливными яблочками.
       - О, милый садовник! У меня тяжело заболела бабушка. Я не могла ей помочь и позвала Доктора. Доктору, чтобы вылечить бабушку, нужно лекарство, которое делает Аптекарь. У Аптекаря, к сожалению, нет этого лекарства. Но он может приготовить его из целебных ягод, что растут в вашем саду. Пожалуйста, дайте мне немного этих ягод. Аптекарь приготовит лекарство. Доктор вылечит бабушку и она снова будет здорова...
       Садовник ласково погладил девочку по голове.
       - Ты самая прекрасная внучка на свете! Надо же, как сильно ты любишь свою бабушку, - сказал растроганно и вздохнул сокрушенно. - Я бы с удовольствием дал тебе много-много целебных ягод. Чтобы Аптекарь сделал из них лекарство, а Доктор вылечил твою бабушку. Но, к большому несчастью, куст, на котором растут эти чудесные ягоды засох. Впрочем, ты не печалься. Агроном даст мне саженец. Я выращу новый куст и соберу с него ягоды. Ты отдашь их Аптекарю. Аптекарь сделает лекарство Доктору. Доктор вылечит твою бабушку и она снова будет здорова. Беги скорее к Агроному. Пока же возьми этих наливных яблочек, может и они помогут больной...
       Девочка вежливо поблагодарила садовника за яблоки и, что было духу, бросилась к Агроному. Долго она искала его, потому что Агронома отправили учиться на курсы в другой город. Все же нашла.
       - Уважаемый Агроном! - бросилась она к нему со своей просьбою. - У меня заболела бабушка. Доктор пообещал вылечить ее, если я принесу ему лекарство от Аптекаря. Аптекарь согласен приготовить это лекарство, если Садовник даст целебные ягоды. Садовник не прочь вырастить ягоды, если Вы дадите ему саженец взамен погибшего куста. Так дайте же скорее саженец. Садовник вырастит и соберет мне ягоды. Аптекарь приготовит лекарство, а Доктор вылечит мою бабушку и она снова будет здорова...
       Агроном задумчиво посмотрел на девочку, основательно поразмыслил и сокрушенно пожал плечами.
       - Дорогая девочка! Я прекрасно понимаю твои чувства к больной бабушке и искренне сочувствую, - развел руками Агроном. - Однако, чтобы посадить новый саженец мне нужно указание Министра. Без его разрешения саженец не будет расти. Не печалься, сходи к Министру. Он пришлет разрешение. Я дам Садовнику саженец. Садовник вырастит куст и соберет целебные ягоды. Ты отдашь ягоды Аптекарю. Аптекарь приготовит чудесное лекарство для Доктора, а Доктор вылечит твою бабушку...
       Пошла девочка в министерство. В приемной она упросила помощника министра, чтобы Министр принял ее, как можно скорее, по очень важному и неотложному делу. Терпеливо подождала, пока Министр провел три заседания, побывал на двух совещаниях, съездил на зарубежный симпозиум и наконец принял девочку.
       - Многоуважаемый Министр! - обратилась к нему бедняжка. - У меня тяжело заболела бабушка. Доктор хочет вылечить ее, но у него нет лекарства. Аптекарь готов приготовить лекарство, но у него нет целебных ягод. Садовник не против вырастить эти ягоды, но у него нет нового саженца, чтобы посадить взамен засохшего. Агроном может дать ему этот саженец, но ему нужно Ваше разрешение. Я вас очень прошу: дайте разрешение Агроному. Он даст саженцы Садовнику. Садовник вырастит куст и соберет целебные ягоды. Аптекарь сделает из ягод чудесное лекарство. Доктор вылечит мою бабушку и она снова будет здорова...
       Министр очень внимательно выслушал девочку. Долго молча размышлял, взвешивая важность затронутой проблемы. Затем, очень долго, звонил по телефонам. Потом долго-долго изучал какие-то бумаги. Наконец, нескончаемо долго советовался со своими референтами и консультантами. Только после этого снова вернулся к своей посетительнице.
       - Девочка! Я польщен твоим бескорыстным отношением к старому, больному человеку. Проблема, с которой ты пришла - очень важная. Государственная проблема! Ее безотлагательно нужно решить. Но для этого нужно не простое решение, а кардинальное. Не печалься. Иди к Большеголовику, нашему государственному правителю и партийному лидеру. Он примет кардинальное решение. Я дам разрешение Агроному. Агроном отдаст саженец Садовнику. Садовник вырастит целебные ягоды. Аптекарь сделает лекарство, а Доктор вылечит твою бабушку...
       Ничего не сказала Министру девочка. Лишь тяжело вздохнула и устало поплелась к Большеголовику, государственному правителю и партийному лидеру.
       Она очень терпеливо дождалась, когда у него закончились четыре официальных визита и три неофициальные встречи на высшем уровне, две конференции и один исторический съезд. Наконец после несчетных пленумов, коллегий, заседаний и совещаний девочку привели к Большеголовику.
       - Глубокоуважаемый и горячо любимый Большеголовик! Наш беспокойный государственный правитель и пламенный партийный лидер! У меня тяжело заболела бабушка. Я не смогла ей сама помочь, хотя заботливо ухаживала за больной. Доктор тоже не может ее вылечить, потому что у него нет нужного лекарства, а Аптекарь не может приготовить лекарство, потому что ему нужны целебные ягоды, Садовник не может вырастить ягоды, так как нужны новые саженцы. Их не дает Агроном, которому нужно разрешение Министра. А Министр не разрешает, потому что для этого нет кардинального государственного и партийного решения. Я Вас умоляю! Примите поскорее такое решение. Тогда Министр разрешит Агроному выдать саженцы Садовнику. Садовник вырастит целебные ягоды для Аптекаря, который приготовит чудесное лекарство Доктору и он вылечит мою бабушку...
       С беспредельным вниманием выслушав девочку, Большеголовик смахнул с глаз набежавшую слезу и взволнованно прижал малышку к своей груди.
       - Мой юный друг! Я чрезвычайно восхищен твоим удивительным бескорыстием, искренней любовью и уважением к старшему поколению. Прекрасно, что тебе так близки и понятны его проблемы. Твоя позиция - превосходный пример для подражания твоими сверстниками. Думаю, что тебе необходимо помочь. Однако ты же знаешь, что я противник единоличных, скоропалительных решений. В ближайшее время мы проведем народный референдум, соберем партийную коллегию и государственный совет. Обсудим и примем кардинальное решение. Министр направит распоряжение, Агроном отдаст саженцы, Садовник вырастит ягоды, Аптекарь приготовит лекарство, а Доктор вылечит твою бабушку и она снова будет здорова. Не печалься, малыш, жди...
       Большеголовик лично велел основательно готовить референдум, коллегию и совет для принятия кардинального решения. В городах и селах развернулась активная партийная дискуссия. Повсеместно проводились народные митинги в поддержку этого решения. Важная проблема запестрела на страницах газет. О ней неустанно говорило радио и телевидение. В адрес предстоящей коллегии шел нескончаемый поток писем и телеграмм6 "Не печалься девочка! Мы спасем твою бабушку!".
       Наконец после всенародного референдума и партийной коллегии государственный совет принял кардинальное решение.
       Радостная девочка отправилась с ним к Министру. министр дал разрешение. С разрешением девочка пришла к агроному. Агроном передал для Садовника саженец. С саженцем девочка побежала к Садовнику. Тот быстро вырастил новый куст и собрал целебные ягоды. С ягодами девочка помчалась к Аптекарю. Аптекарь срочно сделал чудесное лекарство. С лекарством девочка на крыльях полетела к Доктору. Доктор спешно бросился к больной.
       А бабушка уже УМЕРЛА...
      

    КАК ПОТЕРЯЛИ ЕДУ

      
       Эта странная история еще так свежа в памяти, что, то и дело, отзывается в желудке голодным урчанием. А дело было так...
       Каждое утро в обычном среднестатистическом населенном пункте, в обычной среднестатистической малогабаритной квартире, обычная среднестатистическая семья собиралась к завтраку.
       Хозяин семьи, в ожидании утреннего чая, по обыкновению просматривал вчерашнюю газету, в которой красочно описывались большеголовские успехи в строительстве новой сытой жизни.
       Два малолетних лоботряса в школьной форме корчили рожи, исподтишка одаривая друг друга под столом пинками.
       Лишь одна хозяйка, как это заведено в среднестатистических семьях, озабоченно, но удивительно ловко бегала от плиты к зеркалу и обратно, поразительным образом успешно совмещая приготовление завтрака с макияжем и приготовлением прически к предстоящему рабочему дню.
       И вот, однажды, семья привычно собралась за столом, каждый занялся своим привычным делом и тут...
       - Ах, это еще что за напасть! - воскликнула в замешательстве обычная среднестатистическая хозяйка.
       Впрочем, полный тревоги возглас тут же потонул в атмосфере домашнего безразличия.
       "Видимо проблемы с прической...", - подумал обычный среднестатистический хозяин. Бросив раздраженный взгляд на свою пустую чашку, он недовольно крякнул и с подчеркнуто заинтересованным вниманием снова углубился в газету, где рассказывалось об очередном успехе большеголовиков.
       "Наверное у мамы закончилась модная губная помада...", - решили обычные среднестатистические лоботрясы-школьники. Нетерпеливо постукивая ложками по пустым тарелкам, они снова принялись пинать друг друга и корчить рожи.
       - Господи! Что же делать?! - между тем не переставала причитать обычная среднестатистическая хозяйка.
       Ее отчаяние было столь натуральным, столь трагичным, что хозяин тут же отложил в сторону газету, а сорванцы перестали баловать. Все удивленно уставились на женщину, пытаясь понять, что произошло.
       Но теперь уже она не обращала никакого внимания на домочадцев. Женщина беспокойно выдвигала и задвигала один за другим ящики кухонного буфета, открывала и закрывала холодильник, точно что-то искала и не могла найти.
       - Что мы сегодня потеряли? - сохраняя спокойствие, бодро поинтересовался хозяин.
       Он легкомысленно хохотнул и озорно подмигнул малолетним сорванцам.
       - Правда-правда, что мы потеряли? - весело загалдели те в ответ.
       - Мне кажется, мы потеряли главное..., - поникшим голосом пролепетала хозяйка, не принимая шутливого тона домашних. - Мы потеряли Еду...
       - Как Е-еду? - переспросил хозяин, теряя бодрость.
       Улыбка медленно поползла с его добродушного лица, а в голосе послышалась растерянность.
       - Как Е-е-еду-у-у?!! - удивленно вытаращили глазенки малолетки. - Это что, мама, такая шутка?!
       Они вмиг забыли о своих проказах, а голос предательски задрожал от слез.
       - Увы, мне не до шуток! - простонала хозяйка, в свою очередь, забыв о прическе и макияже. - Наш буфет и холодильник стерильно чисты. Ввиду полного отсутствия в них продуктов...
       Женщина устало опустилась на стул и беспомощно развела руками.
       - Поэтому в нынешнем семейном меню непредусмотренная голодная диета, - печально заключила она.
       - Ну, что же! Диета так диета! - азартно согласился хозяин, поднимаясь из-за стола. - Иногда такая разгрузка не помешает, хотя мы и так, не переедаем. Ладно! перехвачу что-нибудь по дороге. Остальное компенсирую за ужином. Надеюсь, вечером у нас будет нечто аппетитное...
       - Мы тоже согласны на вкусный ужин! - поддакнули лоботрясы, радуясь, что хоть раз удалось избежать порядком надоевшей каши. - Вероятно, вечером нас ждет вкусная добавка виде десерта или конфет?!
       - Не знаю! - остудила их пыл мамаша. - Похоже, что Еду придется нам долго искать...
       - А как мы ее умудрились потерять? - беспечно поинтересовался среднестатистический хозяин.
       Собравшись уходить на службу, стоя на пороге, он легкомысленно хохотнул и подмигнул хозяйке. Однако в его глазах уже мелькнула некоторая растерянность.
       - Н-не знаю..., - задумчиво протянула в ответ хозяйка. - Мне кажется, что ее не стало еще вечером, когда я пришла домой с пустой сумкой...
       Обескураженность и растерянность хозяйки были более явными и убедительными.
       - Ха! В таком случае, это дело поправимое, - успокоено хмыкнул хозяин. - Сегодня зайдешь в продуктовый магазин и там найдешь свою Еду...
       Среднестатистический хозяин надел шляпу, сунул под мышку папку и отправился на службу в твердой уверенности, что все произойдет именно так, как он сейчас сказал.
       - Верно, мамуля! - радостно закричали сорванцы. - Не волнуйся, найдешь ты свою Еду. Ты, верно, вчера забыла зайти в магазин. Только сегодня, пожалуйста, не забудь купить нам конфет и чего-нибудь вкусненького...
       Звонко чмокнув мать в щеку, школяры подхватили свои ранцы и умчались в школу с горячим убеждением, что их пожелания обязательно исполнятся.
       - Да-да, не забуду..., - растерянно пробормотала среднестатистическая хозяйка, проверяя свои сумки и авоськи. - Обязательно зайду и куплю все, что нужно. Только мне все же кажется, что и вчера я хотела сделать именно это...
       Тем временем среднестатистический хозяин пришел на службу.
       - Вы представляете, какой конфуз случился у нас дома, - обратился он к сослуживцам, надеясь повеселить их утренним происшествием в семье. - Моя жена потеряла Еду и на службу пришлось ехать натощак...
       - Ха! - небрежно усмехнулся коллега, что стоял справа. - Моя хозяйка тоже то и дело теряет Еду. К слову, сегодня утром снова не нашла...
       - Хо-хо! - солидно хохотнул приятель, стоявший слева. - Тоже мне проблема! Моя жена порой неделями сыскать эту пропажу не может. Так что натощак часто приходится на службу отправляться. Вот и сегодня тоже...
       - А мы сегодня без каши в школу ушли! - беспечно загорланили сорванцы, хвалясь и кривляясь перед приятелями. - Мама Еду потеряла! Зато вечером взамен обещала разных вкусностей и конфет...
       - Ха-ха! Эка невидаль! - рассмеялись в ответ приятели сорванцов и насмешливо отмахнулись. - У нас такая история часто случается! Только вот взамен ни разу не было ни вкусностей, ни конфет. Сколько нам не обещали... Не может мама ничего найти, как ни пытается...
       После работы среднестатистическая хозяйка вместе с подругами поспешила в продуктовую лавку.
       - Увы, дорогие женщины! Но и сегодня у меня Еды для вас нет! - развел руками Лавочник, показывая на пустой прилавок и голые полки. - Вот, только свежие бумаги большеголовские пришли, в которых новые решения прописаны, как сытнее и вкуснее народ большеголовский накормить...
       - Как нет?! - беспокойно вскрикнула среднестатистическая хозяйка и на глазах у нее навернулись слезы. - Зачем нам бумага?
       - Почему нет?!! - встрепенулись ее подруги и голос их задрожал от слез. - Из бумаги каши не сваришь, бумагой детей не накормишь... Нам Еда нужна!
       - Не привезли..., - горестно вздохнул Лавочник. - Булочник не испек хлеба, Мясник не приготовил колбас и котлет, Кондитер не сделал конфет и пирожных...
       Бросились женщины к Булочнику.
       - Нет у меня муки, не дал Хлебороб зерна..., - ответил пекарь. - Вот только решение большеголовское передал, побольше сдобных булок печь. А из чего, не сказано...
       Обратились женщины к Мяснику.
       - Нет у меня мяса..., - развел тот руками. - Не привел Пастух свои тучные стада... Зато есть указание большеголовское, чтобы стада те еще больше стали.
       Кондитер, Хлебороб, Пастух, а с ними Садовник и Птичник, Огородник и Пчеловод тоже женщин ничем не утешили, в беде не помогли. Только бумагами государственными в ответ помахали. Дескать, вот в них все прописано. Как ниву садить, как стадо холить, как жить сытно и где Еду искать.
       Покрутили, повертели женщины в руках те бумаги важные. Ничего в них не нашли. Ни утешения, ни сытости. Изодрали те листы медоточивые и сладковкусные в мелкие клочья и по ветру пустили. Сами с пустыми сумками к голодным детям домой вернулись. Только сорванцам да несмышленышам не объяснишь, что Еда в бумажных решениях и обещаниях потерялась. На то иная сказка нужна...
      

    ПРОТИВ КОГО ВЫСТУПАЕТ НАРОД?

      
       Помнится, еще дед моего деда говорил, что дурака в глаза хвалят. Это, когда говорят и делают совсем не то, о чем думают. А если присказку эту понял, то слушай и сказку...
       Давно ли, недавно ли объявился в стольном граде новый человек. Ни молодой, ни старый, ни знатный, ни безродный, ни богатый, ни бездоходный. Большеголовиком звался. Это от того, что большую голову на плечах носил.
       Ходил тот молодец большеголовый близ царских палат да народ речами дивными смущал.
       - Люди добрые! Граждане бесталанные! - увещевал он прохожих. - Поглядите на нашего царя! Как худо он нашим государством управляет. Он такой-сякой вас от зари до зари работать заставляет. Сам в роскошных хоромах живет, а вас коркой ржаной попрекает. На кой ляд вам такой нужен. Неужели лучшего для себя сыскать не можете?
       - Да где же его взять лучшего? - удивляется люд работный. - Хорошие цари запросто сами по улицам не гуляют, на дороге не валяются.
       - Зачем же по улицам искать, с дороги чего не попадя подбирать, - спокойно возразил Большеголовик. - Вот он, сам перед вами! Чем я плох? Ни молодой, ни старый, ни знатный, ни безродный, ни богатый, ни бездоходный. Кому, как ни мне, ваши печали знать, по совести государством управлять. Берите меня в цари, не пожалеете! Каждому кашу с маслом честно обещаю. Каждый, без вранья, светлицу отдельную получит. И, чтобы мне с места не сойти, если у каждого сундуки от добра всякого ломиться не будут...
       Призадумался народишко. А, ведь, и то верно. При нынешнем царе житье никудышнее. Работаешь-работаешь, а ни шиша не заработаешь. С хлеба на воду перебиваешься. От зари до зари спины не разгибаешь, а праздник придет и одеть нечего. Разве что на старый кафтан новую заплату поставишь.
       Только, ведь и к незнакомцу вера невелика. Страшновато. Речи его, правда, сладкие. С его бы уст мед пить. Только не показался бы горьким тот медок...
       - Чего сомневаетесь? - не унимался Большеголовик. - Неужели вам любо, что вашим трудом царь и ест сытно, и спит мягко, и одевается нарядно. Как сыр в масле катается, над бедностью вашей потешается. А вы в нищете родились, в нищете и помрете если меня вместо царя не изберете...
       Уговорил- таки неугомонный. Поднялся народ на старого царя. Взял в руки палицы тяжелые да сабли острые. Стал в ворота царские стучать, государя стращать. Дескать, убирайся по добру, по здорову, пока худого не учинили, пока живым на все четыре стороны отпускаем.
       Народ в ворота стучит Царь в покоях над судьбой своей дрожит. Большеголовик вокруг да около ходит, руки потирает, людей на недоброе дело подбивает.
       - Давай, давай, смелее, народ угнетенный! - подзадоривает. - Гони царя-кровопийцу взашей. Сам себе хозяином будешь. Что посеешь, то и пожнешь...
       Один юродивый на обочине сидит, горестно вздыхает. Слезы лохмотьями вытирает да смутьянов неразумных одуматься зовет.
       - Ой, не дело вы затеяли! - причитает. - Ой, не дело! Как ни плох царь, но, ведь, он все-таки царь. Миропомазанник божий! Худо-бедно держится на нем государство. А что новый? Пришлый, незнамо откуда ведомый... Стелет мягко, каково спать придется. Все же старый плут лучше новых двух. Лучше одумайтесь, пока беды не натворили...
       Никто не услышал тех вещих слов. Намучился, намаялся народ до такой степени, что решил по-своему. Пусть кто угодно теперь государством правит, лишь бы больше опостылевшего царя не видеть.
       Стал, таким образом, Большеголовик царством-государством управлять. Кладовые да погреба царские открыл, народ сытно накормил. Появилась у всех на столах горячая каша с маслом.
       Доволен народ. Ладно дело сладили. Не обманул их надежд добрый человек.
       Прогнал Большеголовик вместе с царем и его верных слуг. В их дворцы роскошные переселил весь люд из трущоб и лачуг.
       Пуще прежнего народ радуется. Большеголовика славит. Верное его слово оказалось, без обмана. За народ свой крепко стоит, о благе народном печется.
       С тем бы и точку в сказке поставить. Ан, нет! Оказывается не все золото, что блестит, не всякое дело прибыльно, что доходы сулит.
       Возгордился Большеголовик своими заслугами незаслуженными. Закружилась его большая голова от лести хмельной. Окружил себя помощниками-проходимцами, лоботрясами безмозглыми. Из тех, что хлебом не корми, дай покомандовать.
       Перед Большеголовиком выслужиться стараются. Для благодетеля своего народного единодушия добиваются. Всеобщей любви и уважения. Где пряником медовым поманят, а где и кнутом по хребтине пройтись не гнушаются.
       Прежний царь, хоть и не больно ласков был, но мастерового человека жаловал. За смекалку, за сноровку, за радение перед Отечеством своими милостями осыпал, награждал щедро, по-царски.
       Теперь же иная сановная орясина норовит свою значимость для государства большеголовского показать. Сам в деле ни ухом, ни рылом, а знай взыскивает да поучает. Мол, почему не по-моему сделано. Велю поступать так, только так и не иначе.
       Вздыхает народ горестно и делает как велено. Пашет не вдоль, а поперек. Кряхтит, но пшено с лапшой в землю тычет. Зубами скрипит, от досады хнычет. Почем свет недоумков славит и кафтанам на спину карманы ладит.
       Нагляделись, натерпелись чудес большеголовских. Уже и счет им потеряли. Зато всю кашу съели, все старые наряды переносили. А тут еще дети и дети детей выросли, в старых светлицах затеснились Новых, ведь, с той поры никто возвести не додумался.
       Стала жизнь в государстве большеголовском хуже прежнего.
       Пригорюнился народ, призадумался. Что делать? Как дальше жить? И назад ходу нет, и впереди обещанный рай светом не блещет. Тут-то среди них Вольнодум объявился.
       - Эх, вы, простофили! - стал бедолаг попрекать. - Царь вам не такой показался. Без государя жить захотели, а что получили? Пустые закрома да тесные хоромы? Без руководящего слова шагу ступить не смеете. Кроме большеголовских песен иных не поете, с соседями заморскими дружбы не ведете. Жаловались, что царь вашим трудом кормился, а сами теперь кого на своей шее возите? Вместо одного царя целую царственную камарилью себе на плечи посадили. Да еще по собственному желанию, да еще весело и, к тому же, с единодушным одобрением. Эх, простофили вы, дурачины...
       Протер глаза народ, огляделся. Верно пришелец молвит. Большеголовик сотоварищи хоть и пристраивается к народной нужде, да сам нужды не знает. Не мерзнет, не голодает. В просторных царских покоях тесноты не ведает.
       Почесался народ, просморкался и в одночасье отказал благодетелю в своем народном единодушии. Выделили Большеголовику угол в государственном заповеднике, чтобы не обижался, на заслуженный отдых отправили. Вольнодуму всю власть отдали. Мол, сделай милость, добрый человек, научи уму-разуму. Как нам дальше жить, как из бедности выбраться.
       Рты раскрыли, краснобая слушают, старика юродивого у обочины не замечают. А тот кулачком сухим трясет, неразумных увещевает.
       - Опомнитесь, несчастные! - причитает. - Одну беду сотворили, а теперь не миновать беды большей. Новая жена, в конечном счете всегда хуже старой...
       - Отстань, старый, со своими проповедями, - отмахнулись от вещуна люди. - Мы не Вольнодуму милость оказываем, мы Большеголовику свое несогласие выказываем...
       Стал теперь Вольнодум большеголовским государством управлять.
       Возрадовался народ. А как же не радоваться? У Вольнодума каждому свое разрешение заготовлено. Хочешь работать - работай, тяга к учебе - учись. Торгуешь - торгуй, воруешь - воруй. Выбирай, что душе угодно. Лишь польза от того государству была. Лишь бы при деле каждый был.
       Поначалу, вроде, очень даже удачно все складывалось. Кто работал или учился, тот своим трудом и умом славу отечества множил. Кто торговал иль воровал - казну государственную богатой выручкой или добычей пополнял. Правда, у последних жизнь отчего-то лучше складывалась, чем у работяг и грамотеев. Видать фарта больше у лиходеев. Захотелось тогда и остальным легкого хлеба.
       Зазнобило, затрясло большеголовское государство. Точно крыша у него поехала, точно лихоманка всех враз закрутила. Все торгуют, все воруют. Один другого в сторону тянет, бока друг другу мнут, за жирным куском по головам прут. Жадность да страх души заполонили. Совсем невыносимым житье-бытье вольнодумо-большеголовское стало.
       Народ над добром своим дрожит. На крепкие запоры в светлицах своих запирается, о судьбе своей горестной печалится. Куда идти и как дальше жить, не ведают.
       А тут, как на грех, Горлохват объявился. Слюной брызжет, головой трясет, руками машет, глаза закатывает. Не пить, не дать - чумной!
       На такого смотреть гадко, не то, что речи его слушать. А он бельмами вращает да народ стращает.
       - Будет вам и судный день, и конец света, если не меня, а Вольнодума-пройдоху слушать будете. Это Вольнодум вас всех обманул, обворовал. Хотя сам счастливую и вольную жизнь обещал. Себе мошну набил, сладко ест, крепко спит, а вам говорит, что пока нет возможности для остальных такие блага устроить. Потерпеть просит. Не верьте! Все есть!!! Вы каждый день на богатство глядите, по богатству хотите, богатством гадите, а о счастье своем не знаете. Если меня своим правителем выберете, я тотчас укажу вам самую короткую дорогу к счастью...
       Чешет народ одурманенный затылки, выгоды прикидывает. Чего-чего, а прибыль считать его научили!
       Считал-считал, со счету сбился, к юродивому поворотился. Глядь, а старца то нет и в помине. Не стал вещун терпеть такой позор, в мир иной сам перебрался.
       Так ни выгод не сосчитали, ни доброго совета не нашли, рукой махнули. Ладно, чему быть, того не миновать. Только по-старому уже невмоготу жить. От Вольнодума отвернулись, Горлохвату поклонились. Давай, показывай дорогу к счастью.
       Хмыкнул горлопан довольно, пену со рта обтер, поудобнее в кресле руководящем устроился и такую карусель закрутил, так народ завертел, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
       Вот и я тужиться не буду, чтобы тот срам описывать.
       Так что, если тебя в деле каком или слове поддержали, погоди радоваться. Не гордись, нос раньше времени не задирай. Может, надоело сердешным прежнюю глупость поддерживать, ерунде кланяться.
       Потому, думай хорошенько, прежде чем за важное дело браться. Чтобы доверие народное понапраслиной не вышло...
      
      

    КАК ПОЯВИЛСЯ БЮРОКРАТ

      
       Жила-была в некоторые большеголовские времена некая супружеская пара. Мужа звали Порядок, жену Дисциплина. Странные имена, не правда ли? А что вы хотите?! Тогда таких имен пруд пруди было. Иваны да Марьи дурным наследством от прежней жизни считались. Не красивыми, не звучными. То ли дело Даздраперма или Смебурж. Вроде, "Да здравствует Первое мая" или "Смерть Буржую" в полном толковании. Сразу видно, что настоящие большеголовские имена верным соратникам даны. Октябрина там или Пролетарий тоже приветствовались.
       Вот такие имена и нашим героям достались. Правда, они вполне соответствовали своим прозвищам. Поскольку жили они меж собой в дружбе и согласии. Усердно трудились, не ленились, от дел большеголовских не отлынивали. И хозяйство у них было на загляденье. Чистенькое, опрятненькое, искусно слаженное. Лишь одно не давало покоя этим добрым труженикам. Не было у них детей.
       В тайне от Большеголовика, просили они слезно у бога о сокровенном. Услыхал бог их просьбу и подарил сына. Но ребенок получился у них необычный. В благодарность за послушание родителей наградил господь чудо-дитя их лучшими качествами, чтобы славу их приумножал.
       Но это не понравилось дьяволу. Его давно уже злили привычки и правила, по которым жили Порядок и Дисциплина. Хотелось ему жестоко отомстить за их непогрешимость. Послал он к младенцу злую колдунью и велел своим заклятьем нарушить божью благодать.
       Прокралась ведьма к детской колыбели и стала на ребенка порчу наводить. Чтобы вырос тот уродливым, тупым и злобным человеком. Только сколько не старалась, сколько не силилась старая карга, не смогли ее чары нарушить воли господней. Затряслась вещунья от злости и пожелала тогда, чтобы божий дар у ребенка развился сверх меры.
       Увы, порой и хорошие качества могут дурную службу сыграть. Когда сообразительность оборачивается самодовольством, а прилежание - придирчивостью. Когда тщательность доходит до мнительности, а излишняя аккуратность доводит до абсурда.
       Пока же счастливые родители не могли нарадоваться ребенку. Рос их сынок здоровым и пригожим. Такой он был ладный и смышленый, такой старательный и послушным, что его и звали соответственно - Лад.
       По всем статьям походил Лад на своих родителей. Но, как только стал подрастать и помогать отцу с матерью, начало действовать дьявольское проклятие.
       Бывало скажет ему матушка Дисциплина:
       - Сынок, воды в котле нет. Сходил бы ты к роднику...
       Лад тут же ведра подхватит, к источнику бежит. Только после в котел сам не заглянет. Ведь матушка больше не просила. А если Порядок брал его в лес за дровами, то Лад тащил лишь то бревно, на которое указывал отец.
       Родители не видели в том большой беды. Дескать, мал еще. Повзрослеет, поумнеет, опыта наберется, будет самостоятельнее. Не ведали Порядок и дисциплина, какая беда к ним в двери стучится. Знала старая чертовка, где могла верх взять, когда над младенцем колдовала.
       Чем больше взрослел Лад, тем все более несносным становилось его поведение, вздорны поступки. Вроде старается сделать работу получше, чтобы все довольны были, а все наоборот выходило.
       Попросит матушка о помощи, а Лад выгоды подсчитывает. Нужна ли его помощь или без нее можно обойтись. Отец даст задачу и тут он усердствует по-своему: семь раз по семь проверяет, потом делает. Аккуратно работает, старательно. Да только нужда в том деле отпадет раньше, чем он работу закончит.
       Дальше больше. Вскоре стал Лад сам родителей стыдить за нерадивость. То матушку Дисциплину упрекнет, что с обедом замешкалась, к сроку не подала. То Порядку укажет, что поленица не по правилам уложена.
       - Что же это такое? - осерчал старый Порядок. - Никогда худого слова от чужих людей не слыхивали. Всегда работу свою ладно делали. А тут родное дитя попрекает. Не Лад, а Бюрократ какой-то вырос.
       Так и прилипло к парню новое прозвище. Стали его все Лад-бюрократ величать. Мол, хоть и работящий, да с придурью. Когда же совсем невмоготу стало его придирки терпеть, выгнал Порядок сына из дому. Более подходящей жизни искать. А Ладу-бюрократу только того и надобно. Собрал свои пожитки, котомку за спину забросил, да и был таков. Даже с родителями не попрощался, за воспитание не поблагодарил.
       Долго ли, коротко ли бродил Лад-бюрократ по белу свету. То в одном месте не задержится, то в другом ему не понравится. Все же с дисциплиной и Порядком спокойнее было. А тут? Куда не сунься, то хаос, то неразбериха. Или, того хлеще, какую-то творческую свободу придумают.
       Возьмется Лад дело выправлять, свои правила устанавливать, глядь, а они не ко двору. Нечего со своим уставом в чужой монастырь соваться. Наконец, пришел он в большой город.
       Решил Лад-бюрократ где-нибудь поужинать да ночь скоротать. Посчастливилось ему в один дом на постой определиться. Оказывается, в том доме жил очень большой большеголовский начальник. Только Лад про то не ведал тогда. Сам хозяин тоже гостю о том не сказался.
       Накормил парня сытно, стал о рое-племени расспрашивать. Кто, мол, таков и откуда, чьих родителей будет. Как узнал, что постоялец - сын Порядка и Дисциплины, Ладом называется, да к тому же грамоте обучен, обрадовался несказанно, работу у себя предложил.
       - Хозяйство у меня большое, хлопотное. Дел всегда невпроворот. Да вот беда - в бумагах утонул, - посетовал гостю. - Каждый день почту мешками несут. Самому разобраться - руки не доходят, а помочь некому. Вот такого, как ты, работника давно ищу...
       Словом, ударили они по рукам. Утром взял тот начальник Лада-бюрократа в свою контору. Привел его в большую комнату, где почту складывал. А там бумаг всяких-разных видимо-невидимо. Под самый потолок плотно набито. Нужную враз не сыщешь...
       - Видишь, что здесь творится, - вздохнул начальник большеголовский сокрушенно и спросил с надеждою. - Осилишь эту гору бумажную? Сможешь разложить ее так, чтобы для работы было удобно?
       - Отчего же не разложить. Конечно справлюсь, - кивнул молодой бюрократ с достоинством. - Для меня это дело привычное и даже весьма приятное...
       Тут же за работу взялся, не мешкая. Хлам ненужный из комнаты выбросил. Украшенья да цветочки разные. Все бумаги разложил по полочкам, по стопочкам, по назначению. Самые важные подшил в отдельную папочку. Еще и книжицу амбарную завел. Вписал туда все, что было у него под началом очень тщательно. Работает, а у самого душа поет от радости. Наконец-то дело нашел любимое.
       Поначалу новый помощник тому начальнику понравился. Развязал ему руки руководящие. Порядок в бумагах навел замечательный. По пустякам теперь отвлекаться не нужно.
       Необходимый документ представит тут же. А с другого возьмет еще и расписочку. Как бы "взято тогда-то и тем-то, для того-то и настолько-то". Все учтено и предусмотрено усердным работником.
       Довольный начальник за такое прилежание в должности трудягу повысил. Управляющим делами своего большого ведомства назначил. Назначил, да после покаялся, как увидел, чем все это обернулось.
       Ретивец такие порядки в том хозяйстве ввел, что взмолился народ подведомственный. Прежде любое дело одним словом решалось, а теперь, даже по самому малому, подай Ладу Порядковичу справочку.
       По всей форме, как положено. Подпиши у начальника разрешение, а на то заготовь заявление. День-деньской мотаются служивые по ведомству. Необходимые подписи собирают. О делах своих привычных забыли.
       Попробовал, было, начальник уволить зануду. Мол, черт с ним, с порядком в делах бумажных. Вернуть бы времена прежние, когда дело исправно делалось, без заминки. Да ни тут-то было. Лад Порядкович тоже не лыком шит.
       Потребовал с руководства обоснование на увольнение. Да такое, чтобы семью печатями скреплено было. А где их семь-то возьмешь, когда порой и одной не найдешь. Подергался, помыкался слуга большеголовский, погрозил зануде да и смирился.
       Только стал с той поры честной народ въедливого чиновника сторониться, при встрече взглядом сердитым на него коситься. Словом недобрым его поминает, дружбы-знакомства заводить не торопится. Доброе имя Лада совсем забылось. Просто Бюрократом величать стали.
       А тут и смерть в гости к нему подоспела. Много, ведь, лет уже пролетело. Так что собирайся, гражданин Бюрократ, в дорогу. Но вмиг приструнил казуист безносую.
       - Это по какому такому праву, - возмутился привередливый. - Подавай-ка мне, окаянная, предписание. Только так, как положено, оформленное. Самим Господом подписанное и архангелом его зарегистрированное.
       Делать нечего. Поплелась костлявая к Господу за бумажкою. Господь на такую дерзость осерчал страшно. На крестника своего крепко обиделся. В райский сад принимать его наотрез отказался. Пусть его черти к себе забирают, сказал...
       Подалась погибель тогда к Сатане. А у того самого канцелярия вся запутана. Изумился дьявол несказанно. Так главный бес обалдел, что язык чуть не съел. Речь потерял и способности каверзы строить лишился. Во, как удивился! Что еще за выдумки?! Испокон веков в аду без всяких справок обходились.
       Так и остался жить на земле Бюрократ. Говорят, и ныне процветает, помирать не торопится...
      

    ПОРОК И ДОБРОДЕТЕЛЬ

      
       Жил на свете мужик. Не один жил, с сыном. Жили, не тужили. Скот пасли да хлеб растили. В роскоши не купались, но и от нужды не шатались. К каше всегда масло имелось.
       Только надоело парню от зари до зари спину гнуть, тяжким трудом и соленым потом каждый кусок хлеба зарабатывать. Легкой жизни молодцу захотелось.
       - Пойду-ка я, батя, лучшей доли искать. Людей посмотреть, себя показать..., - сказал так отцу, забросил котомку за спину, да и был таков.
       Долго ли, коротко ли бродил он по городам и весям. Нигде не мог найти себе подходящего места. Такого, чтобы без особых хлопот жить вольготно. Всюду нужны были руки сноровистые да работящие, голова смекалистая да трезвомыслящая. Бездельников и лоботрясов везде своих хватало.
       Так, переходя из одного места в другое, случилось парню идти лесом.
       Идет, стало быть, он лесной тропой, по сторонам глазеет. Вдруг, слышит, точно зовет его кто-то, о помощи просит. Остановился, огляделся. Вроде никого. А голос снова послышался.
       Молодец, хотя и не робкого десятка был, а тут оробел. Назад попятился. Однако, точно сила невидимая потащила его на тот голос.
       Раздвинул парень густой кустарник, а за ним приметил яму ловчую, на зверя лесного. Подошел осторожно к краю, вниз заглянул. Смотрит, сидят на дне ловушки старичок со старушкой. Горючими слезами обливаются, помощь кличут.
       - Эка вас угораздило, старички-лесовички! - склонился парень с усмешкою. - Видать, несладко в сырой яме почивать...
       - Вытащи нас, добрый молодец, - запричитали пленники. - Отблагодарим мы тебя, как сам не ведаешь. Вмиг судьбу твою переиначим.
       - Как же это вы мою жизнь изменить можете, - заинтересовался молодец, оглядывая лесовиков с сомнением. - Ведь даже из ямы сами выбраться не в силах...
       - Из ямы нам, действительно, выбраться не под силу. А вот на жизнь человеческую повлиять, это наше первейшее занятие, - ответила спокойно старушка и вытерла передником слезы. - Меня Добродетелью зовут, а его (кивнула на соседа) - Порок. Если вытащишь меня из ямы, помогу тебе изучить немало ремесел искусных, познать множество тайн неразгаданных. Станешь тогда знаменитым на весь белый свет ученым и мастером известным. Любое дело тебе будет под силу. Будешь жить в почете и уважении...
       - Не слушай старую дуру! - вмешался в разговор старик и бесцеремонно отпихнул старушку в сторону. - Эка невидаль - мудрость и мастерство! Это сколько же труда положить нужно, чтобы заработать почет и уважение. Лучше всего богатство почитают. Ты меня, парень, вытащи. Я тебе за то чудо-кошелек подарю. Сколько не открывай его, в нем всегда деньги водятся. С деньгами, сам знаешь, любую жизнь устроить можно...
       - Во! Это как раз то, что мне нужно! - обрадовался парень и вытащил старика из ямы. - А ты, бабуся, пока здесь отдохни. Я с отцом в деревне уже достаточно наработался. От зари до зари горбатишься и все один конец. Только кашу с маслом и заработаешь. Поэтому сколько ни старайся, сколько не трудись, нет от этого радости...
       Забрал парень у старого Порока чудо-кошелек и в стольный град поспешил. Диковинку ту испытать, жизнь сытую, беззаботную испробовать.
       Вскорости добрался он, значит, до столицы. Пошел на постой в лучшую гостиницу определяться. Посмотрел хозяин гостиницы на его котомку холщовую да на куртку латанную, даже на порог его не пустил.
       - Куда тебе, оборванцу, в покоях богатых жить. Здесь тебе не ночлежка. Убирайся прочь, пока моих почтенных постояльцев не распугал.
       Но только парень свой чудо-кошелек раскрыл, пачку хрустящих купюр вытащил, тут же хозяин в лице сменился, сладкой улыбкой расплылся и в поклоне низком перед ним склонился.
       - Добро пожаловать, дорогой гость!
       В лучшие комнаты самолично проводил, на одежонку худую внимания не обратил. За новую, заморскую моду ее посчитал.
       Молодец еще денег ему отвалил. Велел одежды нарядные ему в номер доставить и обед из блюд изысканных приготовить.
       Эх, и жизнь у молодого богача началась. Только и забот, что у зеркала стоять, новые костюмы примерять. Сытно ест, сладко пьет, крепко спит. О родимом отце не вспоминает, случай удачный благословляет. Вот, как хорошо, что догадался из ямы старика Порока достать, а не скромную Добродетель.
       К тому времени хозяин гостиницы худое замыслил. Надоело ему у бывшего голодранца в прислугах ходить. Приметил пройдоха, что неспроста у того в кошельке деньги не переводятся. Догадался о силе волшебной чудо-кошелька. Решил злодей ту диковину себе заполучить.
       Сказано-сделано. Подмешал однажды в кубок с вином сонного зелья и молодцу подал. Выпил парень вино и тут же крепким сном уснул. Кликнул хозяин своих помощников, велел постояльца в чисто поле вывезти и там бросить.
       Дурень либо от холода околеет, либо хищные звери на куски порвут, думает. Сам же волшебный кошель себе за пазуху, вещи свои в охапку, только его и видели. Думаете о постоялом дворе своем пожалел? Ха! Как бы не так. Теперь с такими деньгами проныра где угодно еще лучше устроится. Таких ли гостиниц себе накупит, настроит...
       Парню, правда, во второй раз повезло. Очнулся наутро, цел и невредим. Только сообразить не может, где он и что с ним. В голове шумит, от сырой земли озноб колотит. Огляделся вокруг. Смотрит, рядом котомка холщовая лежит, на плечах куртка старая с заплатами.
       Сообразил, что злодейство над ним учинили, до нитки обобрали, разорили. Однако, потерянное искать, все равно, что ветер в поле ловить. Нужно домой возвращаться, за прежнюю работу приниматься. Сызнова свою жизнь устраивать. Тут-то он и вспомнил о Добродетели. Вспомнил и обрадовался.
       - Пойду сейчас в лес и вытащу старушку из ямы. Повинюсь перед несчастной, о помощи попрошу, - рассудил он. - Ремесла искусные мне ни к чему будут. А вот разгадать тайны неразгаданные, это в самый раз будет. Узнаю, куда злодей с моим чудо-кошельком подевался. Найду и обратно отберу, а с ним и жизнь безбедную, беззаботную верну.
       Долго искал молодец ту яму ловчую, где бедную старушку оставил. Но так и не нашел. Может уже нашлась добрая душа, что Добродетель из лесного плена освободила. Может теперь сама она не отозвалась, не сказалась любителю легкой жизни.
       А все потому, что только для добрых дел, а не для корысти годилась она и была доступна лишь человеку с чистыми помыслами...
      

    ХРАБРЫЙ РЕПОРТЕР

      
       В маленьком, глухом, провинциальном городишке жил репортер по имени Закорючка. Он выпускал городскую газету. Такую же маленькую, унылую и скучную, как и сам городишко. От того эту газету никто не хотел читать.
       Это очень огорчало Закорючку. Ведь как всякий тщеславный человек, он мечтал о богатстве и славе. А Закорючка был очень тщеславным.
       Всякий раз он садился за очередной номер с надеждой, что на этот раз выпустит что-то необычное и захватывающее. К сожалению, жизнь в захолустье текла так размеренно и плавно, что, казалось, ничто не сможет нарушить ее дремотного покоя.
       Поэтому несчастному репортеру ничего не оставалось, как снова и снова заполнять газетные полосы шаблонами приторно-сладких поздравлений по случаю юбилея близкого родственника или дня ангела соседа, да еще слезными соболезнованиями в связи с чьей-то безвременной кончиной.
       Правда, и этого добра в маленьком городишке было немного. Так что со славой и популярностью приходилось временно подождать и тихо мечтать о заоблачном счастье.
       Возможно, и сегодня Закорючка оставался бы безобидным мечтателем. Да, видать, бес решил подсобить горемыке, подкинув в его прокисшие мозги дьявольскую идею. Ту, что сыграла злую шутку не с одной судьбою. А случилось вот что...
       ... Субботним утром Закорючка доставал, по обыкновению, свой изрядно потертый бумажник и пересчитывал остатки репортерского жалования. В этот раз с деньгами было негусто. А следующее жалованье городской Голова выдаст только в понедельник.
       Несколько медных монет, что звякнули в кошельке, ему едва хватало разве что на хлеб. Зачав в кулаке мелочь, Закорючка отправился в лавку булочника Плюшкина, чтобы взять к обеду несколько ржаных лепешек. Самых дешевых, но весьма вкусных. С поджаристой хрустящей корочкой, какие так хорошо получались у трудолюбивого Плюшкина.
       Стараясь не смотреть на нарядную витрину со сдобными булочками и пирогами, голодный газетчик быстро шмыгнул внутрь магазинчика прямо к прилавку.
       - Мне, пожалуйста, ржаных лепешек, товарищ Плюшкин, - быстро протянул булочнику деньги и украдкой взглотнул слюну.
       Воздух в булочной был настолько вкусен и душист, что у него даже закружилась голова.
       - Искренне сожалею, товарищ Закорючка, но ржаных лепешек больше нет - развел руками Плюшкин, возвращая медяки голодному репортеру.
       - Как же так?! - растерялся Закорючка. - А что же я должен есть?
       - Увы, ничем не могу вам помочь, - сожалеюще вздохнул Плюшкин. - Ржаные лепешки давно забрала кухарка Головы для своего борова. Из уважения к вам могу продать в кредит сдобную булочку. Сегодня они на редкость удачны.
       Разумеется, перспектива покупки в долг, да еще малюсенькой булочки, которой не хватит и для обеда, не говоря уже о запасах на воскресенье, никак не входила в планы Закорючки. Внутри измученной и голодной репортерской утробы стала закипать злость.
       - Что? Как прикажете это понимать, уважаемый! - возмущенно воскликнул Закорючка, отчаянно жестикулируя руками. - Лепешки для борова?! Какая возмутительная наглость! Нечего сказать. Хорошенькое дельце!! Кормить свинью ржаными лепешками!!! Да вы совсем не цените свой труд, любезный Плюшкин, если допускаете подобное свинство!
       Раздраженный газетчик пулей вылетел из булочной и помчался домой. По пути он продолжал сердито размахивать руками и недовольно бормотал под нос:
       - Возмутительно! Подумать только. Какое свинство!! Лепешки борову!!! Нет! Я этого так не оставлю. Всех выведу на чистую воду. И немедленно...
       В гневном запале бедный репортер даже не вспомнил, что боровом горожане за глаза называли своего Голову. За неуемный аппетит и тучную фигуру. На кончике репортерского пера уже сидел яркий, захватывающий душу обывателя сюжет материала в экстренный выпуск газеты.
       В душе Закорючки еще бушевала буря, а на бумагу уже летели размашистые литеры - "Почему голодают горожане?".
       От такого смелого начала у расхрабрившегося репортера перехватило дух и мелко-мелко, словно овечий хвост, задрожали руки. Однако он был уже не в силах остановить лавину переполнявших его чувств и потому продолжал писать с прежним напором:
       "Сегодня утром, зайдя в булочную, многие горожане (Закорючка решил, что будет лучше, если он не будет говорить только о себе) не увидели на прилавке привычных, румяных ржаных лепешек. Кто же лишил их привычной радости? По свидетельству самого булочника, гр. Плюшкина, все лепешки забрала кухарка городского Головы для своего борова! Позор злостным расточителям народного достояния!!!"
       Перечитав написанное, Закорючка остался весьма доволен. Статья получилась злободневной, критической, беспристрастной. К тому же она выражала общественное мнение, а не его личную обиду. Это, по мнению автора, не оставит никого равнодушным.
       К обеду пахнущие типографской краской газетные полосы белели по всему провинциальному городку. Они были расклеены на старых, рассохшихся щитах для объявлений и тесовых воротах. В присутственных местах и на фонарных столбах. Даже у заброшенного колодца, куда иногда забредали на водопой городские козы и бродячие собаки, болталась наспех приклеенная газета Закорючки.
       Весь воскресный день городишко гудел как встревоженный улей, обсуждая субботний номер городской газеты. Закорючку узнавали издали, тыкали в него пальцем и что-то проникновенно шептали друг другу на ухо.
       Товарищ Головы неожиданно пригласил автора к обеду и целый вечер угодливо поддакивал пространным рассуждениям Закорючки о смысле жизни. Польщенный и необычайно гордый репортер ходил по улицам и закоулкам задрав нос. Писательская слава спешила к нему на всех парах.
       Спешила-спешила и вдруг, словно споткнувшись, замерла в полушаге, ожидая чего-то, необъяснимо страшного.
       Дело в том, что к вечеру газета попала "куда надо" и там ее прочитали "как надо"...
       Рано утром следующего дня, сладко зевнув после крепкого сна, городишко так и не смог закрыть рта. От удивления.
       Ставни булочного, против обыкновения, были плотно закрыты. Не витал в воздухе вкусный дух свежей выпечки, а на двери висел огромный замок с казенной сургучной печатью. В то же время ворота во двор особняка городского Головы были широко распахнуты. В пустом дворе, на цепи одиноко скулил огромный пес.
       К полудню кое-что прояснилось. Шепотом, с уха на ухо передавалась совершенно жуткая история.
       Кто-то, совершенно случайно, среди ночи, из-за оконной шторы наблюдал, как какие-то мрачные люди усадили в казенную повозку перепуганную кухарку с половником и бедного булочника. Плюшкина вывели прямо в его белоснежном колпаке и накрахмаленной курточке. Бедолаг увезли неизвестно куда. Городской Голова с небольшим узелком ушел, обливаясь слезами, сам.
       Предчувствуя неладное, Закорючка задрожал еще сильнее и вздрагивал при каждом шорохе за дверью. Но больше всего ему было обидно и досадно за то, что в долгожданный понедельник он так и не получил своего жалованья. Ведь популярность популярностью, но кушать, тем не менее, хотелось очень...
       Впрочем, опасения Закорючки были напрасны. Через несколько дней в город пришла официальная бумага. "От туда"! В ней сообщалось, что "благодаря принципиальной позиции репортера Закорюкина (так его в бумаге той прозвали) выявлена преступная группа, которая допускает непозволительное расточительство народного богатства, грозящее голодом всему большеголовскому государству". Во, как! Зашатался репортер от радости. Не больше, не меньше, а целое государство он, Закорючка, от неминуемой гибели спас.
       За недопонимание важности этого момента и незнание истиной обстановке в городе городской Голова был отправлен на поселение в деревню, руководить крестьянской артелью.
       На его место был назначен тот самый товарищ Головы, что поспешил приветить обедом смелого репортера. Видно, он текущий момент вовремя просек.
       Кухарка же за горячую любовь к свиньям им сердечную заботу о хрюкающем сословии была определена в свинарки.
       Больше всех досталось булочнику Плюшкину. За оскорбительное отношение к представителю государственной власти. Надо же! Городского Голову громогласно боровом обозвал. От жаркой духовки отправили бедолагу на лесозаготовки. В студеные северные края снежное тесто толочь.
       А вот репортера Закорюкина (теперь его только так для солидности звали) приласкали. В столицу из глухого захолустья вытащили. Получил храбрец, радетель за дело большеголовское, за свою смелую статью большую премию и ответственное назначение в очень важную большеголовскую газету. Сам Большеголовик назначение производил.
       - Нам такие репортеры очень нужны, - покровительственно похлопал он по плечу обалдевшего от такого поворота Закорючку. - Только вот имя у тебя для нынешнего положения невыразительное. Пожалуй, будешь зваться отныне Словоблудом. Ты, ведь, теперь - мои глаза и уши.
       Закорючке-то что, пусть хоть горшком назовет, только вслед за Плюшкиным не отправляет. Коленки у бедолаги еще вздрагивали, а недалеким умишком уже смекнул, в какую силу ныне вошел. Теперь его благополучие зависит от того, насколько удачно он будет большеголовские идеи через газету проводить. Да еще следить за тем, чтобы те идеи на местах в точности выполнялись.
       Сказано-сделано. Дурню два раза повторять не нужно. Тут же большеголовская газета запестрела словоблудскими идиотизмами - "Когда цвести яблоням или почему сорвана рождественская посевная?", "Новинка сезона - квадратное колесо". Ни одного номера не выходило без подобной чуши.
       Словоблуд-Закорючка исправно отрабатывал большеголовский хлеб с маслом.
       Проныра старательно выискивал мошенников и тунеядцев, саботажников и государственных вредителей, метая в них обличительные громы-молнии. Он едко позорил мужика Скопидома, который отказался пахать поле зимой. Гневно клеймил мастера Самоделкина, потому что тот высмеял идею пятого колеса у автомобиля и не стал менять остальные на квадратное новшество.
       Словом, в ту пору Словоблуду-Закорючке жилось сытно, пилось сладко. Большеголовик в нем души не чаял. Иные на дружбу с ним напрашивались. Другие его опасались, побаивались.
       По городам и весям, где Словоблуд появлялся, встречали с почтением, провожали с тревогою. Его статьи-передовицы до последней запятой вычитывали, наизусть заучивали. Мудростью и проницательностью большеголовского борзописца восхищались. Ведь, упаси господи, как бы он чего плохого не высмотрел. Как бы чего худого с того не вышло.
       Возгордился Словоблуд своим положением. Думал долгий век в славе и почете прожить. А конец-то сладкой жизни тут как тут. Уже на пороге стоит, в окошко заглядывает.
       Проснулся однажды писака, а Большеголовика больше нет. Помер спаситель родимый.
       Погоревал Словоблуд, на могиле кормильца слез немало горючих вылил. Слова прощальные, очень жалостливые составил. Не забыл, что раньше очень крупным, непревзойденным специалистом по соболезнованиям был.
       Думал, сотоварищи большеголовские теперь его приголубят, в почете оставят. Ан, нет. Отвернулись сотоварищи верные. Да еще непочтительно вспоминать стали друга прежнего, ошибки да промах его напоказ выставлять.
       Сообразил репортеришка, что ветер в государстве направление сменил. Узрел, в какую сторону дует. Быстренько домой побежал, новую статью готовить - "Как мы до такой жизни дошли?".
       И ну дуть вдоль и поперек своего прежнего благодетеля за неверный курс государственный. Смело глянул правде в глаза. Подписался, правда, скромно, по-прежнему - Закорючка. Только на статью его больше никто внимания не обратил.
       Закорючка она, ведь, и есть закорючка!
      

    ФЛЮГЕР

    или производственная сказка с превращениями

      
       В одном важном государственном учреждении ждали нового начальника. Очень ждали. Прежнего, честно говоря, в коллективе недолюбливали.
       Это был эдакая неуживчивая и чрезвычайно педантичная брюзга. Постоянно угрюм, неразговорчив, строг и придирчив. Днями не выходил он из своего кабинета, живя за глухой, двойной дверью своей, никому неведомой, жизнью.
       Посетителю попасть к нему на прием было крайне трудно. Еще труднее было подписать у этого начальника какую-то бумагу.
       Любой документ, будто маленькая справка или объемистый труд, он долго и нудно читал и перечитывал. Дотошно изучал его назначение, прежде, чем поставить свою подпись. Словом, сухарь и редкая зануда.
       Хотя в том учреждении царил порядок и аккуратность, ни разу не возникло споров или разногласий, не прозвучало ни одной жалобы, когда узнали об уходе старого начальника, все вздохнули с облегчением.
       Новый руководитель ворвался в четко отлаженную жизнь трудового коллектива стремительно, как майская гроза. И фамилия у него была подходящая - Свежеветров.
       Весельчак, балагур, душенька и большой демократ. Двери некогда неприступного кабинета отныне были распахнуты настежь. Новый руководитель ко всему проявлял интерес, с готовностью вникал в любое дело и тут же поддерживал любую идею.
       Главное же, чего отродясь не видели в этом учреждении, Свежеветров, не глядя, подписывал любую бумагу, неизменно при этом добавляя:
       - Разумеется, это решение для общей пользы, а не, ха-ха, мой личный приговор?! Я вам доверяю...
       - Конечно-конечно, для общей пользы, - поспешно заверяли его посетители, млея в лучах обворожительной начальственной улыбки.
       Получив вожделенную визу, просители-посетители тут же растворялись в направлении, известном, разве что одному господу богу.
       Словом, в нового начальника влюбились все разом и поголовно. До поры до времени, каждый - от вахтера и лифтера до ведущего специалиста и главного ревизора - готов был на руках его носить. Как раз до той самой поры, пока не стали в том государственном учреждении вылезать наверх серьезные проблемы.
       Ведь, пока новый начальник в курс дела входил, некоторое время учреждение еще по старому распорядку работало. Вроде, как по привычке.
       Прежний начальник, хоть и сухарь был, но глаз да ухо востро держал. Бирюком в закрытом кабинете сидел, но в курсе всех мелочей был. Так что все команды-распоряжения из-за двойной неприступной двери, куда надо, вовремя поступали и кем надо в точности соблюдались и исполнялись.
       Теперь же одну пружинку не подкрутили, другую ослабили и пошла-поехала чертополосица. Человеку бы на месте своем посидеть да задачу в срок выполнить, а у него шило в стуле вылезло. Не терпится новорожденному подхалиму к Свежеветрову на глаза показаться, свое наболевшее слово о производстве непременно ему, руководителю, высказать. Показать, что и он весьма важный шпунтик в коллективе, за общее дело радеет. Ладно бы толковое предложение было, а то, все больше, бесполезные и бестолковые.
       Вот так, однажды, является к Свежеветрову с утра пораньше начальник одного вспомогательного отдела. Некто Расплюев. Спозаранку пришел, очередь занять. Сидит в приемной, у кабинета. Важный такой, неприступный. Под мышкой папка пухлая, перед собой тубус огромный с чертежами. А сам, пройдоха из пройдох. Мать родную не пожалеет, чтобы свою выгоду получить.
       - Доброе утро, Иван Иванович, с добрым здравием на целый день! - растянулся в улыбке сладостной, перед начальством дугой согнулся. - Позвольте накоротке, не теряя времени рабочего, доложить вам по вопросу, что отлагательства не терпит и нашему ведомству пользу принесет неоценимую.
       - Да-да, пожалуйста, милости прошу, - выпрыгнул навстречу из своего руководящего кресла очень заинтересованный Свежеветров.
       Посетителя под локоток вежливо подхватил, к столу проводил, кофе гостю подать велел.
       - Итак, я весь во внимании. Выкладывайте все без обиняков. Что накипело, что мешает, что работать не дает. Не стесняйтесь. Времена сейчас другие. Можно открыто, по-товарищески.
       Но Расплюев себе цену знает, торопиться не желает. Из пухлой папочки документы выложил, чертежи перед начальником разложил, ответственную ситуацию обстоятельно изложил.
       Таким образом, пока учреждение с утра оживало, в рабочий ритм входило, проныра оттяпал у ведущего производства по заколачиванию свай половину средств и площадей под разворачивание своего производства, по выпусканию пара. Над этой злободневной проблемой отдел Расплюева бесцельно бился долгие два месяца.
       - Ах! Какая превосходная идея! - умилился Свежеветров. - Какие же вы молодцы, что до такого додумались и взялись за такое необходимое дело. Вы не представляете, как это важно - вовремя выпустить пар. Конечно же, я целиком и полностью, безоговорочно вас поддерживаю. Больше того, с этой минуты я ваш убежденный сторонник. Можете на меня рассчитывать...
       Иван Иванович тут же схватил красный карандаш и размашисто вывел на расплюевских бумагах: "Поддерживаю. Оказать всяческую помощь выпусканию пара".
       В это время ничего неподозревающие сваезабивальщики спокойно занимали свои рабочие места. Достали из столов расчетные документы, расстелили необъятные чертежи, чтобы усовершенствовать свой процесс и сократить количество ударов на забивание одной сваи.
       По мнению руководителя сваезабивальщиков Твердостенова решение этой задачи позволит за одно и то же время вколотить лишнюю сваю. Причем, сэкономленными средствами. А это вам не фунт изюму! Тут хорошей премией попахивало.
       Сваезабивальщики гордились своей новой задумкой и держали ее в глубокой тайне, чтобы в канун великого большеголовского государственного праздника порадовать Свежеветрова и заслужить его очередную сердечную благодарность.
       Но, не успели неутомимые покорители свай решить свою задачу, как двери их отдела бесцеремонно распахнулись и на пороге появились пронырливые паропускатели во главе со своим вездесущим начальником. Не с пустыми руками пришли, а со всем своим добром.
       - Вот руководство решило вас немного потеснить в пользу нашего отдела, - с порога закричал Расплюев и словно щитом прикрылся бумагой с руководящей резолюцией.
       Зная крутой нрав Твердостенова, он не стал уточнять, по чьей инициативе появилось это решение.
       - Так что давайте даром время не терять, а определимся, где, кому и чем заниматься, - деловито оглядел Расплюев помещение соседей. - Задача у нас безотлагательная, ждать некогда...
       Он, было, бросился измерять соседскую территорию, но, столкнувшись с тяжелым, неприступным взглядом Твердостенова, быстро юркнул за спины своих сотрудников. Почувствовав себя в безопасности, он не преминул подчеркнуть, что, дескать, сам Иван Иванович держит на контроле реализацию судьбоносной идеи учреждения.
       - Это мы еще посмотрим, чья идея судьбоноснее, - угрожающе проворчал Твердостенов, что стекла в оконных переплетах мелко-мелко задрожали, а чертежные доски сгрудились в одну кучу.
       Твердым шагом, уверенной поступью глава сваезабивальщиков направился к Свежеветрову. Свежеветров с полувзгляда понял состояние Твердостенова. Навстречу ему приветливо поспешил.
       - Вижу-вижу озабоченность нашей ведущей мысли, - сладко запел главный. - Мне, батенька, давненько хотелось поговорить с вами накоротке о проблемах нашего ведущего отдела. Да все случая не представлялось. А вы сами своим посещением руководство не балуете. Наверняка у вас скопилось немало вопросов, которые я бы мог вам решить. Так что, давайте без обиняков. Открыто, по-товарищески...
       - Скрывать не стану, наш отдел сейчас на пороге грандиозного изобретения, - подобрел от такого отношения Твердостенов. - Хотели для вас, так сказать, приятным сюрпризом. Да, видать, в немилость попали. Ужимаете нас, Иван Иванович, ради паропускальщиков.
       Твердостенов обиженно шмыгнул носом и громко высморкался в платок.
       - Что вы, что вы! - смутился, заегозил Свежеветров. - Неужели вы не знаете этого пройдоху Расплюева. Он же кого угодно, шельма, вокруг пальца обведет, а своего добьется. Конечно, я не позволю вас притеснять ни коим образом. Вот вам и решение мое...
       Тем же красным карандашом сговорчивый руководитель через всю твердостеновскую бумагу вывел: "Отделу первоочередное внимание!".
       Обласканный руководящим вниманием, главный сваезабивальщик, не мешкая, вышвырнул из своего помещения паропускальщиков и с новыми силами взялся за досрочную реализацию изобретения.
       Вновь бежит Расплюев к Свежеветрову. Вновь доказывает вдумчивому и понимающему начальнику свою правоту. Тот, доверительно пожаловавшись, как тяжело говорить с Твердостеновым, вновь дал мастеру по пусканию пара одобряющее разрешение.
       Остановилось учреждение. Все наблюдали, как два начальника отделов по очереди подписывали друг против друга бумаги у Свежеветрова. Посмеивались, глядя, как сотрудники отделов таскают с места на место свое оборудование.
       Никто не мог взять в толк, от чего так происходит и когда же будет конец этой вакханалии. А конец сказался очень даже неожиданно.
       - Смотрите-ка, - изумленно воскликнул однажды старый рабочий, внимательно наблюдавший за всей этой кутерьмой. - А наш Свежеветров и не человек вовсе, а флюгер. Куда ему напоют, в какую сторону сманят, туда и поворачивает.
       - Точно флюгер! - приглядевшись, опешили остальные.
       Ведь когда ближе к начальнику пригляделись, а он то и неживой вовсе. Сидит в своем кресле с улыбкой сладкой и рукой дружелюбно протянутой. То в одну, то в другую сторону показывает.
       А вскоре и само учреждение вовсе закрыли. Не стало нужды ни сваи забивать, ни пар выпускать. Свежеветров, правда, пригодился. Его метеорологам отдали. Они его на крыше приладили, чтобы направление ветра указывал. Так флюгером до сих пор и трудится, во все стороны улыбается.
       А что? Ничего. Человеку -то приятно, когда к нему с улыбкой поворачиваются. Главное, чтобы делу не в ущерб...
      
      
      

    КРАСНЫЙ ПЛАТОЧЕК

      
       В одном небольшом городишке стояла маленькая ткацкая фабрика. Настолько маленькая, что работало на ней не больше дюжины ткачих.
       Среди всех прочих особо выделялась молодая девушка. Никто не мог сравниться с ней в сноровке. Она так ловко и искусно управлялась со своим станком, что тончайшее полотно текло из-под ее рук, словно быстрый горный ручей.
       Девушка постоянно носила на голове красный платочек. Поэтому все думали, что он обладает волшебной силой и дает девушке необычайную ловкость и сноровку.
       Юная ткачиха, посмеиваясь, соглашалась с этой наивной мыслью. Хотя, на самом деле, искусство ткачества пришло к ней от матери и бабушки, которые тоже были знатными мастерицами своего дела. К тому же девушка очень любила свое ремесло. И если это любовь искренняя, то с ней не сравнится никакое волшебство.
       Однако, никто не хотел верить в настоящее трудолюбие и усердие девушки и все с завистью смотрели на чудесный красный платочек.
       Одному хозяину фабрики было все равно, кто или что помогает ткачихе ткать столько чудесного полотна. Ему хотелось единственного. Чтобы этого полотна было больше, еще больше, как можно больше.
       Оно и не удивительно. Ведь любому хозяину в жизни дороги три главных постулата - личная выгода, личный достаток и личное благополучие.
       Поэтому, сидя в своей конторке, хозяин маленькой ткацкой фабрики ежедневно решал одну и ту же трудную задачу о большом богатстве. Тут-то он и вспомнил молодую ткачиху в красном платочке.
       - Она настолько сноровиста и искусна в своем мастерстве, что на одном станке способна выработать полотна за троих ткачих, - рассуждал скупердяй и мироед. - А это значит... Это значит... Значит... О, как много это значит!
       Мысли в голове жадного хозяина бешено завертелись и наконец подтолкнули его на такую хитрость, до которой тогда вряд ли кто сумел додуматься.
       Пришел он к девушке и говорит:
       - В работе нет тебе равных. Только я слышал, что есть такая мастерица, что может сразу с двумя станками управляться. И никто с ней в сноровке сравниться не может...
       Девушка на миг задумалась, что-то в уме прикинула, подсчитала, поправила на голове красный платочек и отвечает:
       - Эка невидаль. Большого дива в том нет. Если станки удобно поставить, то большого труда не составит работать и на трех...
       Хозяин даже поперхнулся от такого откровения. Сердце жадины екнуло от радости. Но виду не подает, знай подзадоривает ткачиху.
       - Да я вижу, ты только языком чесать мастерица, - насмешливо бросил он девушке. - А если к делу подойти, то и у одного едва ноги волочишь...
       Взыграла тут девичья гордость. Это что еще за насмешки незаслуженные. Не я ли самая ловкая и сноровистая на фабрике. Так неужели я с двумя станками не управлюсь.
       - Это мы еще поглядим, кто ноги волочить будет, - бросила запальчиво.
       Тут же велела хозяину второй станок для себя поставить. Еще и показала, как его сподручнее расположить. Пряжу приспособила, в работу запустила. Сама только поглядывает, узелочки завязывает.
       - Ну что? Разве я хуже той мастерицы? - упрекнула хозяина, еще и язык показала.
       Ну, сущее дите.
       А бессовестному жиле только того и нужно. Если девица и на это способна, то зачем мне дюжина ткачих, размышляет. Оставлю я полдюжины. Каждой по два станка в зубы. На содержание меньше денег пойдет, а прибыль та же. Вот тебе и выгода!
       Однако и этого вскоре показалось ему недостаточно. Снова приходит к девушке в красном платочке.
       - Ты, вот, на двух станках работаешь и сноровкой своей похваляешься. А я слышал, что есть такая мастерица, что ей и четыре машины не обуза. Тебе ли, вертихвостка, до нее равняться...
       Рассердилась девушка в красной косынке. Взыграло ее ретивое сердечко. Тут же велела хозяину еще два станка рядом приставить. Еще и показала куда и как. Пряжу приспособила, в работу все четыре запустила. Сама меж ними мотыльком порхает, песенку веселую напевает, сама себя подзадоривает. А полотно со станков бесконечной дорожкой стелется.
       Скупой хозяин только того и ждал. Тот час оставшихся ткачих с фабрики рассчитал. Одну только девушку в красном платочке оставил.
       Ходит довольный, руки потирает, прибыль подсчитывает. Вот, дескать, как ловко все подстроил. Работает одна, а производит за целую дюжину.
       Однако, в народе говорят не зря, что сколько веревочке не виться, а конец ее все равно найдется.
       Порхала-порхала девушка в красном платочке между своими станками, ткала-ткала полотно для жестокого хозяина и не заметила, как состарилась. А где старость, там и болезни-напасти. Слегла, захворала ткачиха.
       Пришел хозяин на свою фабрику. На работу поглядеть, прибыль сосчитать. Пришел и обомлел. Фабрика стоит. Тишина мертвая вокруг. Станки не стучат, полотна не шуршат. И платочка красного нигде не видно.
       Побежал разгневанный хозяин в коморку, сыру да темну. Там мастерица его жила. Глянул и отпрянул. Лежит перед ним на соломенном тюфяке не молодая девушка, а седая, сморщенная старуха.
       Стал хозяин ее выспрашивать:
       -Скажи, старуха, отчего у тебя такие ноги вздутые?
       - От того, хозяин, мои ноги вздутые, что все время между станков твоих бегали...
       - Скажи, старуха, от чего руки у тебя дрожат?
       - От того, хозяин, мои руки дрожат, что все время нить оборванную ловили, в узелки завязывали да полотно в рулоны сворачивали...
       - Скажи, старуха, от чего глаза твои слезятся?
       - От того, хозяин, глаза слезятся, что они за работой станков твоих неотрывно следили...
       - Скажи, старуха, от чего ты едва дышишь?
       - От того, хозяин, тяжело дышу, что всю жизнь свою твоему благополучию отдала, а теперь пришла пора помирать...
       - Скажи, старуха, а где же твой красный платочек, с силой волшебною?
       - А он, хозяин, уж давно выцвел, волшебство свое потерял и меня за собой позвал...
       Только сказала так старая ткачиха, как и дух из нее вон.
       Говорят, черствый хозяин даже не всплакнул над старушкой. Алтына на похороны пожалел. Скорее побежал новую работницу искать - молодую, здоровую да сноровистую.
       Свое богатство и благополучие дороже. Только сколько не искал скупердяй, такую же, как в красном платочке была, так и не нашел. Ведь мастерица всю жизнь одна скоротала. Что от матери и бабушки приобрела, передать никому не смогла...
      

    ИВАН БЕЗОТКАЗНЫЙ

      
       Некогда жил на свете молодец, на все руки удалец. Непьющий, некурящий, страх как работящий. Любое дело в руках его спорится. К любому на помощь по первому зову торопится. Как же человека не выручить, в нужде-печали его отказать. Парня все так и звали - Иван Безотказный.
       Однажды, после зимы, когда капель запела да ручьи талые зазвенели, вышел Ванюша на порог своей избушки, работы какой поискать. А ее и искать долго не пришлось. Весна на двор пришла. С небом синь-ясным, с солнцем ласковым, с птичьими трелями.
       Самое время в поле ехать. Землицу пахать да хлебушко сажать. Хлебопашеское дело для Ивана привычное. Плуг поправил, борону наладил, отборного зерна в сеялки зарядил. На восход помолился, за работу принялся.
       Только надел свой вспахал, боронить взялся, как глядит, Шелуха - сын Половы, председатель артельный вдоль борозды бежит. Портки руками придерживает, быстрее ветра торопится.
       - Выручай, Ванюша, - к парню в ноги бросился, дух переведя. - Ферма артельная от старости развалилась, едва буренок наших бревнами не привалила. Нужно новую поставить. Да вот беда, рабочих рук не хватает. Кум Панкрат спины не разогнет. Надорвался, когда артельное сено домой таскать взялся. Сват Игнат с Рождества брюхом мается, боровом печеным объелся. Брат Степан и вовсе головы от подушки поднять не может. Недоспал с зимы. Сенька-сосед медвежьей болезнью мается. На тебя, сокол, одна надежда.
       Безотказного Ивана дважды не просить. В поле работу бросил, в деревню подался, новый коровник ладить. Приготовил, расчистил место для постройки. Запряг лошаденку резвую, бросил в телегу пилу зубастую, заткнул за пояс топор острый. В лес за бревнами поехал.
       Вековые ели валит, сучья обрубывает, на бревна распиливает, обтесывает. Работа идет, а Иван песни поет, чтобы бойчее дело спорилось.
       Вскорости навозил он на артельный двор бревен в достатке. Стал новый сруб ладить. Вот уже и оконца вывел, стал под крышу коровник подводить. Топором помахивает, сердцем поддакивает.
       Дескать, так-так, хороша избушка для артельных буренок выйдет. Светлая да прочная, теплая да долговечная. Вот уже конец работе близок. Осталось только сруб скобой скрепить для прочности, стропила для крыши поставить да свежей, душистой соломой сверху укрыть для тепла.
       Да вот незадача. Снова бежит к нему посыльный от председателя.
       - Беда, Иван, - жалуется. - Половодьем мост на реке снесло. Деревню от города оторвало. Как хозяйкам с продуктами быть, как детишек своих кормить...
       Удивляешься? Не слыхал такого дива, чтобы с села в город за едой ездили? Эту забаву еще Большеголовик придумал. Чтобы хлеб да мясо, молоко да масло и прочую снедь из деревни в город тащить. Потом крестьянину все это культурно, в городских лавках-магазинах, покупать. Так сказать, для равноправия городской и сельской жизни. Здорово! Правда?! Но речь сейчас не о деревенской культуре, а о нашем Ваньке. Опять в нем нужда вышла.
       - Видишь, без моста нам никакой жизни нет, - причитает курьер председательский. - Кто новую переправу наладит. У кума Панкрата спина все трещит, у свата Игната еще пузо урчит. Сенька с горшка слезть не может, а Степка глаз не продерет. Выручай, Ванюша. На тебя одна надежда...
       Ивану два раза повторять, только дорогое время терять. Ферму бросил, давно уже у речки торчит. Присматривается, как с поломкой сподручнее справиться.
       Снова в лес поехал, дубовых кряжей привез. Стал сваи новые ставить, стал настил на них ложить. С песнями быстро дело спорится. Вот уж и конец работе виден. Еще бы бревно одно вкатить да еще бы один кованный гвоздь вбить. Для верности. И готово дело - есть связь города с деревней.
       Да как на грех ехал мимо в моторном тарантасе Разгуляй, главный городской начальник. Приметил он работника искусного, в деле сноровистого. Такие и в городе наперечет. Решил с собой забрать.
       Подозвал к себе Ивана, папироску предложил. О роде-звании расспросил, работу денежную предложил.
       - Ведем мы сейчас дорогу железную в земли дальние, к богатствам несчитанным, - уговаривал Разгуляй. - В таком важном деле без таких задорных, как ты молодцев, никак не обойтись. На тебя, Иван, одна надежда...
       А Ивана что уговаривать. На то он и Безотказный. Даже домой не забежал, в путь-дорогу не собрался. В тарантасе моторном сбоку приспособился, укатил с разгуляем на стройку великую, государственной важности. Артели не сказался, с родней не попрощался.
       Не стало в деревне работника незаменимого. Приуныли артельщики. Что делать? За что браться? Зима уже в окно стучит.
       Кинулись в поле, где Ванюша сеял, а там один бурьян вместо хлеба растет. Ржавый плуг из земли торчит, борона в борозде увязла. Сеялка развалилась, а зерно отборное птицы лесные да мыши полевые по норам да гнездам растащили.
       Стали артельщики буренок в новую ферму загонять. А та без крыши стоит, дождями залита, от ветра качается. Дунуло посильнее и покатились бревна некрепленые в разные стороны, едва сами убереглись.
       Осерчал тогда Шелуха сотоварищи. Кинулся Ивана Безобразного искать, чтобы к строгому ответу призвать. От злости даже забыли, что парень за любое дело брался и прежде Безотказным звался.
       Запрягли артельщики лошадь в телегу, в город за молодцом бросились. А в город одна дорога - через реку. Только на мост въехали, что Иван достроить не успел, а настил новый без бревна последнего да без кованного гвоздя, напоследок не вбитого для верности, так в воду и посыпался. С быстрой волной прочь уплыл. Кое-как перебрались, в город приехали. А Ивана там нет.
       Сели артельщики в паровоз, поехали в земли дальние, где богатства несчитанные. Ивана искать, чтобы к ответу призвать.
       Долго ли, коротко ли вез их паровоз, да вдруг остановился.
       - Дороги дальше нет, - объявил артельщикам машинист. - Рельсы кончились. Отсюда вашего Ивана на другую важную работу перевели. Завод строить. Там тоже безотказный до зарезу понадобился...
       Пошли дальше артельщики пешком. Долго ли, коротко ли шли. Глядят, стройка большая стоит, только работы на ней не видно. Одни вороны над пустыми корпусами недостроенными летают. С трудом отыскали путники небольшую сторожку заводскую.
       - Да-да, помню. Был тут ваш Иван-работник, - закивал сторож-старик. - Только не дали парню дело до конца довести. Позвали на помощь куда-то...
       Так и вернулись ни с чем артельщики в деревню.
       А вот следы Ивана Безотказного еще во многих местах на земле объявлялись. То домом недостроенным, то школой заброшенной, то пароходом на стапелях, то...
       Правда, самого Ивана встретить никто не мог. Помощь, ведь, нужна каждому, а парню отказать совестно.
       Люди добрые! Если кому вдруг Иван встретится, дайте ему хотя бы одно начатое дело до конца довести. Потом к другому кличьте. Обидно все же, что мастерового, старательного человека в Безобразного перекрестили...
      

    БОЙКИЙ ЯЗЫК

      
       Жил на свете молодец. Головой без смекалки, руками без сноровки, зато языком необычайно бойкий. Словом, пустомеля и лоботряс тот еще.
       - Ты бы, сынок, ремеслу какому-нибудь обучился или науке какой, - увещевали его родители. - Ведь, как неучем-неумехой жить будешь? Кто тебя кормить-поить станет...
       - Вот еще! - хмыкал парень в ответ пренебрежительно. - не буду рук своих ремеслом утруждать, не стану голову науками скучными забивать. У меня язык речист да ловкий. Он меня кормить-поить станет...
       С тем и ушел из дому, работу прибыльную для своего языка искать.
       Пришел языкастый молодец к мастеру Златоруку и говорит:
       - Возьми меня к себе в подмастерья. Я тебе добрым помощником буду.
       - А что ты делать умеешь? - спросил его Златорук.
       - У меня слог складный. Я любую вещь, что ты сделаешь, так расхвалю, что тебе сразу за нее большие деньги дадут. Для тебя достаток, а мне заработок.
       - Какая же в том польза, - удивился мастер. - Если вещи человеку в хозяйстве нужна, то ее и расхваливать не нужно. Хорошее и так видно. Если хочешь, иди ко мне в ученики. Ремеслу тебя обучу. А там, глядишь, через подмастерья и сам мастером станешь.
       - Еще чего! - небрежно передернул плечами болтунишка. - Я со своим бойким языком и так не пропаду.
       Пришел он к профессору Светлоуму на работу определяться.
       - Возьми меня к себе в помощники, я тебе добрую службу сослужу.
       - А что ты делать умеешь? - спросил его Светлоум. - С какими науками знаком, в каком учении толк ведаешь?
       - Науки да учения мне неведомы, - отмахнулся словоблуд досадливо. - У меня язык необыкновенный. Я так буду всем расписывать ваши открытия и изобретения, что от заказчиков отбоя не будет. Вам почет и достаток, а мне заработок...
       - Но, ведь, новое открытие и так всем любопытно, - удивился профессор. - А если оно еще и пользу приносит, так и заказчика искать не нужно, он сам приходит. Ступай лучше ко мне в ученики. Я тебя наукам разным обучу. Тогда сделаешь сам открытие, для людей полезное...
       - Еще чего! - рассердился говорун. - Я со своим бойким языком и так не пропаду.
       долго еще ходил по стране молодец. свой язык пристроить к делу пытался. Однако всюду получал отказ. Везде работники требовались. Умелые, сноровистые. Болтунам места нигде не было.
       Наконец добрался краснобай до самого Большеголовика.
       - Возьми к себе в помощники. Буду служить тебе верно, - склонился балаболка перед правителем.
       - Какой же службой будешь мне свою верность доказывать? - поинтересовался Большеголовик. - В каком деле искусен?
       - Говорить умею складно. Мой язык так ловко любое дело обставит, что даже постыдная ложь убедительнее всякой истины покажется...
       У Большеголовика как раз была печаль великая. Никак не мог он в своем царстве-государстве концы с концами свести. Обещал народу жизнь сытую, беззаботную, когда царя прогнал, а на деле все наоборот выходило.
       То голод, то холод, то недород, то засуха. Отощал народ, обносился, роптать начал.
       - Или побыстрее нам обещанную хорошую жизнь подавай или к прежней, как при старом царе, тобой убиенном, возвращай, - настойчиво требует.
       Испугался Большеголовик не на шутку. Стал думу думать, как свой народ рассерженный успокоить. Поэтому, когда Болтуна выслушал, о его дивных способностях узнал, страшно обрадовался, о печали своей забыл.
       - Мне как раз такой помощник нужен, - молвил словоблуду ласково. - Назначаю тебя главным государственным уполномоченным по чрезвычайным ситуациям.
       Окружил его всеми почестями, жалованье высокое положил и, не мешкая, велел за дело браться. А трепачу чего мешкать. Ему груженый воз не тянуть. Присматриваться не нужно, с какой стороны половчее пристроиться. Ему лишь бы было с кем поговорить, а о чем говорить, он быстро сообразит.
       Пошел, стало быть, молодец речистый, на язык бойкий, большеголовские деньги отрабатывать.
       Смотрит, строительство стоит. Стены дома наполовину сложены, двери да окна в сторонке лежат. Рядом мастеровые, каменщики да плотники, сидят, самокрутками дымят. Ведут меж собой речь неспешную, Большеголовика поругивают. За житье-бытье свое никудышнее взашей гнать собираются.
       Подсел к ним говорун рядышком. Самосаду одолжил, трубку свою набил, стал разговор с ними вести. И до чего ловко шельмец закручивал. К месту поддакивал, к слову подшучивал.
       Искренне бедами их сокрушался, клятвенно помочь во всем обещался. А, между, тем, осторожно, не назойливо Большеголовика нахваливал, в напастях его горемычных жалел. Вот, мол, какой человек он. О народе своем печется. Сам не спит, не ест, думу думает, как бы жизнь в государстве получше устроить.
       Вот, только мешают ему проклятые буржуи. Авторитету его завидуют, опорочить хотят. То голод накличут, то засухой напугать пытаются.
       Как только одолеет батюшка подлую Буржуинию, так сразу светлая и веселая жизнь настанет.
       - Вы уж, люди мастеровые, постарайтесь. Подсобите батюшке нашему. Дело свое ладно сделайте, а ему и польза. Тогда уж и он вас не забудет, отблагодарит щедро...
       - Ладно, - отвечают мастеровые. - Поможем. исполним твою задачу в точности.
       Тут же самокрутки свои затушили, за работу взялись. Во здравие большеголовское.
       А Болтун дальше своей дорогой пошел. Искать, где еще народ ропщет, на Большеголовика хулу возводит. Везде недовольных успокаивал легко.
       К заводчанам придет, блага неземные сулит. Богатства несметные да избы светлые. Разносолы на столах да наряды в сундуках.
       К селянам завернет - машины хитроумные обещает. Те, что сами и пашут, сеют, и урожай убирают да в закрома укрывают. Дескать, не работа у пахаря будет, а сущая радость. При этом Большеголовика добрым словом поминает, о невзгодах его сетует.
       Вот, только с кознями буржуйскими ему справиться, за зловредность с Буржуином рассчитаться. Так что потерпи, люд праведный. До райской, светлой жизни уже недалече осталось.
       Ох, речист был балаболка, небылицы плел убедительно. Везде слушали болтуна, открыв рот. Еще и головой кивали согласно. Мол, правильно говоришь, мил-человек, мы потерпеть очень даже согласные.
       Народ успокоился. Большеголовик повеселел, духом воспрял. Болтуна, за услугу неоценимую, отблагодарил по-царски. всяческими милостями осыпал, первым своим соратником назначил.
       Зажил молодец на славу. Как сыр в масле катался да все языком своим восхищался. Только вот об обещаниях, что трудовому люду налево-направо раздавал щедро, как-то забыл ненароком. Впрочем, ему и помнить о том ни к чему. Его удел лишь обещания раздавать.
       Время шло, народ терпеливо ждал, когда Большеголовик с кознями буржуйскими справится, райские блага им принесет. Только свет новой жизни в их окошках загораться не торопился.
       Тогда собрались люди мастеровые да предприимчивые, пришли в покои большеголовские.
       - Прости, батюшка, великодушно, - поклонились Большеголовику с почтением и молвили твердо. - Не утруждай себя более. Зря жилы не рви. Коль смекалки и сноровки нет, чтобы с делами государственными управляться, то и место это ответственное не занимай.
       С тем благодетеля своего взашей легонько вытолкали. А вслед помощника его первого, краснобая языкастого.
       Пошел снова говорун по белу свету, работу себе искать. Снова Златорук его не взял и Светлоум отказал. Даже молодой купчишка Хапужкин над ним посмеялся.
       Добрался Болтун до самого Вольнодума, которого народ вместо Большеголовика государственным правителем поставил.
       Повел Болтун речи вкрадчивые, стал живописать выгоды неисчислимые. Только Вольнодум долго с ним разговаривать не стал. Тот час на почту работать отправил. Приклеивать к конвертам марки со своим изображением.
       - Там, для твоего бойкого языка, самое подходящее место.
       На том и сказке конец...
      

    ОТСТАЛАЯ НАУКА

      
       Позвал как-то Большеголовик к себе Толмача, первого ученого министра, и жалуется ему:
       - Беспокоит меня, друг Толмач, темнота нашего народа большеголовского. Гляди, что в государстве буржуинском делается. Все по образованному, по научному обустроено. Машины там всякие умные, любому делу обученные. Науки разные чудеса творят.
       А наш народишко - бедный, темный да забитый. Все руками своими мозолистыми да умишком своим недалеким по дедовским меркам-правилам постигает. Разве тут до веселья, разве до сытости.
       Высказал Большеголовик Толмачу свою печаль. Повелел собрать всех своих академиков да профессоров разных. Тех, что еще по заграницам не разбежался, служить делу большеголовскому остался. Собравши, отправить их по городам и весям. С научными открытиями знакомить, образованной жизни учить.
       Тот час Толмач исполнил повеление большеголовское в точности. Во все стороны своего царства-государства ученых гонцов разослал, все углы и заулки на заметку взял.
       Лишь одна деревушка осталась. Маленькая такая, захудалая деревушка. Не хватило на нее ни академика, ни профессора, ни сколь-нибудь образованного толмачника, в крестьянской науке сведущего.
       Делать нечего. Надо самому ехать, свет учения в деревенскую тьму везти.
       Забрался Толмач в свой большевоз. В путь отправился. В скором времени до места добрался. Вылез возле какой-то избушки, по окошко в землю вросшую, сельчан на сход собрать распорядился. Лекцию научную слушать.
       Сам на завалинке сидит, папироской столичной попыхивает, слушателей поджидает.
       Тут и те собрались. Вперед пришел бригадир Шелуха с нагайкою, следом артельных сторож Митрофан с фуфайкою. Кум Илья с псом Полканом, сват Кузьма с котом Маркитаном. Пришла бабка Дарья с курочкой рябой. Последним притащился дед Матвей с козою Манькою.
       Кружком расселись, по углам примостились, заезжего грамотея, гостя знатного слушать приготовились.
       Видит Толмач, народ к нему интересом проникся. Приосанился, важности на себя напустил и речи умные повел. О том, какая хорошая штука - эта умная наука. Как она людям помогает вперед, к хорошей жизни, двигаться. Как от нее всем радостно и сытно.
       Рассказывает, доказывает, а сам все пальчиком своим холеным, работой неиспорченным, за моря да за горы тычет. На государство буржуинское. Вот, где чудеса наука творит. И все слова помудренее, позаковыристее подбирает. Для большей, стало быть, убедительности.
       Народ деревенский, правда, слушал сначала с охоткою. Потом, правда, с непривычки оплошал. Зевнул бригадир Шелуха, захрапел сторож Степан, клюнула носом в подол бабка Дарья. Да и кум со сватом на месте заерзали, о стакане с огурчиком пригорюнились.
       Словом, чуть было конфуз не вышел. Только дед Матвей не оплошал. Самокруточку о валенок аккуратно затушил, малахай свой на правое ухо сдвинул, левый глаз прищурил и к Толмачу с вопросом.
       - Вижу, мил-человек, что твоя наука - очень пользительная штука, - начал старый издали. - И я ей всей душой возрадуюсь, если она поможет мне в одном, чрезвычайно важном деле...
       - Конечно, поможет, - обрадовался такому повороту Толмач. - Говори скорее, дед, в чем твоя печаль-кручина.
       - Ты мне вот что скажи, - хитро прищурился старый Матвей. - Можно ли из охапки травы получить кринку молока?
       Долго думал, ломал голову Толмач над дедовым вопросом. И так, и сяк прикидывал. И в уме, и на пальцах. На бумаге что-то спешно высчитывал, в книжках своих мудрых, что-то вычитывал. Но ответа так и не нашел.
       - Увы, дед, - сокрушенно развел руками главный большеголовский грамотей. - Ничем тебе, дед, пока помочь не могу. Наука до этого еще не дошла.
       - Ты смотри! - удивленно хлопнул шапкой о землю дед Матвей. - Надо же, какая отсталая у тебя наука. А вот моя коза Манька дошла! Дам ей утром охапку травы или сена душистого, а она, кормилица, вечером мне кринку молока дает. Выходит, твоей науке у моей козы уму-разуму учиться нужно...
       Плюнул тогда с досады Толмач, покраснел от злости, быстренько в свой большевоз влез, дал газу да только его и видели.
       А дед Матвей нежно гладил свою козу, хитро посмеивался вслед и все приговаривал:
       - Вот, ведь, как бывает, обычная коза деревенская умнее заморских наук оказалась...
      

    КАК ШАЛОПАЙ В ЛЮДИ ВЫБИЛСЯ

      
       Жил на свете шалопай. Не работник, а шалтай-болтай. Из рода Разгуляевых, корней Лежебоковых. Беззаботно парняга жил. Только брюхо свое на печи сторожил. Всласть ел, вдоволь спал. Ни дров не рубил, ни земли не пахал. На гулянку или к угощению всегда торопился, зато любой работы сторонился.
       Вот так, на шее сердобольных родителей да друзей хлебосольных и висел обузою.
       Только, ведь не все коту масленица, бывает и великий пост. Перебрались родители Шалопая на погост. Друзья в дружбе отказали, перед лодырем двери позакрывали. Посидел сластолюбец на ключевой воде да на хлебной корочке, забеспокоился. Кто же его теперь кормить-поить будет? Так и ноги протянуть недолго...
       Закручинился лежебока. Неужели сладкой жизни конец пришел? Неужели теперь не поспишь, не погуляешь? Трудные времена наступили для бездельника. Даже заплакал от отчаяния. Очень уж не хотелось ему спину гнуть да руки мозолить.
       Однако, вой не вой, а слезами делу не поможешь. Потому, как потопаешь, так и полопаешь. Нужно с печи слезать, дело какое-то себе выбирать.
       Тут сквозняком задуло ему на печку бумажку казенную. Заглянул в ту бумажку шалопай, кое-как по слогам разобрал, что в ней написано было. А как разобрал, так и повеселел враз. Слезы вытер, еще раз прочел, с удовольствием.
       Был в той бумажке большеголовский указ пропечатан. Собирал Большеголовик думу государственную. Для решения вопросов ответственных, народу большеголовскому полезных.
       Вот уж воистину, голод не тетка. У лежебоки с голодухи голова быстро работала, мозгами резво шевелила. Смекнул парень, что если ему как следует подсуетиться, повернуть дело себе пользою, то можно очень даже недурно в жизни устроиться, сыром в масле кататься. При этом спины не гнуть, рук не мозолить...
       Ну, а если дурень за что взялся, то лоб расшибет, а своего добьется.
       Спрыгнул Шалопай с печки, портки подтянул, кафтан на плечи набросил, кинул в котомку последний ржаной сухарь и в столицу подался. Думским депутатом определяться.
       Долго ли, коротко ли шел, притомился. Глядит, на краю поля пшеничного крестьяне станом расположились. Трактора да комбайны их недвижимы стоят. Сами работники у костра понурые сидят.
       Сел Шалопай рядом. В роднике воды зачерпнул, сухарь пополам разломил. Попил-поел, о беде-печали спросил.
       - Да как же нам не хмуриться, как не печалиться, - сокрушенно вздохнули крестьяне. - Время золотое уходит. Летом день год кормит. А у нас урожай на корню гибнет. Зерно на землю осыпается. Убрать не можем. Комбайны без горючего недвижимы стоят, трактора чинить нечем.
       - Эка невидаль! - усмехнулся лоботряс позевывая. - Знаю, мужики, верный способ, как горю вашему помочь. Собирает ныне Большеголовик думу государственную, чтобы решать вопросы важные, для народа полезные. Так что стоит вам только слово сказать. Враз та дума и комбайны ваши пустит, и трактора починит.
       - Да что ты, мил человек! - замахали руками мужики. - До бога высоко, до думы далеко. В нашем деле некогда просиживать, разные вопросы решать. Наше дело - урожай растить да вовремя убирать, без потерь...
       - Так уж и быть! - хлопнул о землю шапкой Шалопай решительно. - Выручу! Посижу за вас в той думе государственной, подержу за вас слово. Только вы скажите гонцам большеголовским, что меня хотите своим депутатом в думу выбрать.
       - Ладно, скажем, - пообещали крестьяне. - Только и ты решай наши вопросы не мешкая.
       Пошел Шалопай дальше. Долго ли, коротко ли шел, притомился. Передохнуть решил.
       Смотрит, дом у дороги стоит недостроенный. Рядом инструмент разный сложен. А в тени, под деревом, строители сидят, трубками дымят. Хмурые, сердитые, неприветливые.
       Зачерпнул Шалопай из бочки воды стоялой, достал из сумки сухарь залежалый. Попил-поел, о беде-печали спросил.
       - Да как же нам не сердиться, как не хмуриться, - отвечают строители с обидою. - Намедни обещали кирпич завезти и забыли. А тут еще и цемент кончился. Стройка остановилась. А время идет, погожие дни уходят.
       - Эка невидаль! - зевнул бродяга потягиваясь. - Знаю, как вашему горю помочь...
       И все строителям о думе рассказал. Те, конечно, сами в столицу идти отказались. Попросили Шалопая за них в думе посидеть, вопросы государственные порешать и за дело строительное порадеть. Обещали, что гонцам большеголовским слово о нем замолвят...
       Пошел Шалопай дальше. Немало еще городов и деревень прошел. Немалое число работного люда встретил. Всем помощь обещал, все проблемы решить, от беды-печали избавить. Если только они его в думу вместо себя посадят.
       Добрался лежебока до столицы. А там уже гонцы Большеголовику волю народу докладывают. Так, мол, и так. Сеятели и веятели, строители и смотрители, и монтеры, и актеры хотят, чтобы шалопай в думе сидел, решал вопросы важные, для народа полезные.
       Так и выбился Шалопай из лежебок и лодырей в важные государственные служащие.
       Определили ему в столице покои просторные. Выделили ему из казны государственной деньги немалые. На одежду нарядную, на еду сытную. Чтобы ни в чем нужды не знал, проворно вопросы решал. Те, что для народа полезные.
       Только верно сказано, что сколько волка не корми...
       Так и Шалопай. В покоях просторных обжился, попил-поел, принарядился. Сел в кресло мягкое, разложил перед собой бумаги с проектами умными. Вздохнул, зевнул и... сладко уснул. О печалях народных да обещаниях клятвенных и думать забыл.
       Спит Шалопай в думе, гибнет урожай в поле, зарастает травой дом недостроенный, несобранные машины ржой покрываются.
       Ждут пождут сеятели да веятели, строители да смотрители, монтеры да актеры депутатской помощи, не дождутся. Встрепенулись, спохватились, что опростоволосились. Ан, поздно! До бога высоко, до думы далеко. Вознесся Шалопай, не дотянешься.
       По мне, так и не жалко глупцов нисколько. Видели очи, что покупали, так теперь ешьте, хоть повылазьте. Обычно так о хрене говорят. А он, как известно, редьки не слаще.
       А лоботряс так и живет в столице на народные денежки, припеваючи. Над нами, дураками посмеивается. И поделом...
      

    КАК РАЗГУЛЯЙ В АДУ ТЕПЛОЕ МЕСТО ИСКАЛ

      
       Хорошо жилось Разгуляю на белом свете. Только больше одной жизни еще никому не отмеряно. Пришла пора и ему со Смертью породниться. А она уже тут как тут. В дверь постучала, в дорогу собираться велела.
       Прикинул Разгуляй, что горевать ему, собственно, нечего. Сам пожил в удовольствие, после того, как царя с Большеголовиком с трона согнал. детей своих на доходных местах пристроил, внуков тоже обеспечил. Обижаться на него не должны.
       - Ладно, голуба, - согласно махнул рукой гостье безносой. - Будь по-твоему, забирай в края дальние, забвенные. Только дай мне напоследок посмотреть, как меня в последний путь провожать будут, что люди обо мне скажут...
       Согласилась костлявая. Дала шанс. Отлетела в сторону душа Разгуляя и наблюдает. Видит, уложи его тело бренное в красивый гроб дубовый, цветами да венками украсили. У подножия, на атласных подушках многочисленные награды разложили. за службу верную, большеголовскую. По бокам караул выставили.
       Глядит далее душа Разгуляева. Люди мимо тела его проходят. У всех лица печальные, слезы вытирают. Слова добрые, сердечные на прощание говорят. такие, что у души Разгуляевой тоже слезы потекли.
       Оценили, значит, его заслуги, помнить всегда будут, не забудут. После такого и помирать не страшно. Повеселела душа ветреная, к Смерти повернулась с задоринкой.
       - Забирай, безносая! Погоняй прямо к богу, в рай. знать, заждались меня там.
       Доставила его Смерть к райским вратам. Открывает их Разгуляй решительно, на ангелов небесных глядит пренебрежительно, на постояльцев небесных никакого внимания не обращает. Прямо в покои господни ломится.
       - Здравия желаю, Боже! - гаркнул с порога молодецки. - Вот, прибыл по твоему вызову. Принимай, каков есть, на постой. Готов занять достойное место в твоем саду райском...
       Посмотрел на него сурово всевышний, бровью удивленно повел.
       - Не звал я тебя к себе, - ответил с удивлением. - И места тебе райского не припасал. Нельзя требовать незаслуженного.
       - Как же так? - заартачился горлохват. - На земле меня проводили с почестями, речи хвалебные говорили, горевали о безвременной кончине. Где же мне еще, как ни в раю, селиться?...
       - Что же, посмотрим, насколько ты райской жизни достоин, - кивнул согласно Господь.
       Хлопнул всевышний в ладоши и на зеркале его небесном вся жизнь Разгуляя, словно фильм прокрутилась. Как с кумом бражничал да хозяину вред приносил, добро его портил. Как царя с трона прогонял, лютой смерти придавал. Как сам в руководящих должностях жил припеваючи. О людях забывая, себя не обижая.
       - Но, ведь, народ ко мне с уважением относился, не забывать клялся..., - заикнулся проходимец растерянно.
       - Что же, гляди и на это уважение...
       Снова хлопнул в ладоши Господь.
       Видит Разгуляй, могила его сорной травой заросла. Цветы увяли, венки выцвели. На могильной плите бранное слово выбито.
       - С такими заслугами, - заключил царь небесный, - тебе только к дьяволу, в преисподнюю...
       Тут же силы невидимые Разгуляя подхватили, закрутили, из райских ворот вышвырнули, только в ушах засвистело. Опомниться не успел слуга большеголовиков, как в чертовых покоях оказался.
       - Ну и бог с ним, с этим раем, - буркнул, отряхиваясь. - Я его и на земле повидал. А здесь тоже, как-нибудь устроюсь.
       Увидел за большим столом Сатану, бросился к нему в объятия.
       - Здорово, дружище. как я рад встрече с тобой. И какого черта эта безносая меня в рай потащила?! Чего я в этой нудной богадельне не видел. Я же с рождения с тобой в родстве состою. Вот и запротестовал решительно. Отправляйте меня к чертям и баста.
       Разгуляй наклонился к бесовскому уху и зашептал доверительно:
       - Слушай, Сатана, давай договоримся по-свойски. Я там, на земле, тебе неплохую службу сослужил. Грешил исправно. Так и ты меня здесь пристрой достойно. Найди теплое местечко.
       Опешивший от такого напора дьявол, стал потихоньку в себя приходить. От новоявленного родственника отодвинулся, руками сокрушенно замахал.
       - Да какая там протекция! - вздыхает. - У нас все вакансии на веки вечные заняты. Сына любимого, чертово отродье, и того простым истопником в дальнем заулке едва пристроил. А вот насчет тепла не беспокойся...
       Сатана глянул на Разгуляя и злорадно подмигнул.
       - В наших краях его хватает. На недостаток еще никто не жаловался. так уж и быть, по старой дружбе разрешу выбрать тепло по вкусу. Пойдем, покажу...
       Подхватил дьявол Разгуляя под руку. потащил со своими сатанинскими угодьями знакомить. Место постоянного жительства выбирать.
       Идут они длинным коридором преисподней, в двери разные заглядывают.
       Вот из одной двери вроде аппетитным духом потянуло. Пожалуй, я здесь пристроюсь, подумал Разгуляй, хоть сытно будет.
       Завел его дьявол в эту комнату. Смотрит Разгуляй, стоит посреди комнаты большой котел, масло в нем кипит. Старший приказчик поварешкой его помешивает. Вдоль стен на лавках грешники сидят, рты раскрыли. Чертенята-помощники ковшами то варево черпают да в грешные рты заливают.
       - Это за что же им мука такая, - содрогнулся Разгуляй. - В чем на земле провинились?
       - А это собраны тут бражники да чревоугодники, - пояснил Сатана. - Еще те, кто любил на других нашептывать, наговоры творить, чтобы себе выгоду поиметь.
       Вспомнилось Разгуляю, что и сам чарку мимо рта не пропускал. Да и немало хороших людей ославил, чтобы самому в большие начальники выбраться. Не по себе стало. Муторно. Поскорее Сатану в другую комнату потащил.
       А там музыка вовсю гремит. Здесь, думает, хоть сердцу веселее будет. Когда глядит: чертенята в уголке сидят, на дудках играют, а грешные бедолаги на горячих углях босыми ногами отплясывают.
       Передернуло грешника от увиденного. На Сатану немо уставился.
       - Это тоже компания известная, - пояснил тот с охоткою. - В жизни земной к блуду тягу имели, прелюбодеяние почитали. А есть и такие, что под чужую дуду всю жизнь проплясали. Подхалимы да угодники. Вот, теперь здесь, под мою пляшут...
       Бес самодовольно ухмыльнулся и сделал приглашающий жест новому постояльцу. Разгуляй от того приглашения содрогнулся, в сторону отшатнулся, поежился. И в этих делах чувствовал за собой грех. Но страх как не хотелось ему пятки поджаривать.
       Долго ходил он еще с сатаной по преисподней. Все примерялся, где бы ему сподручнее пристроиться.
       Но ничего ему не нравилось. Ни раскаленная сковорода, ни котел с горячей смолой, ни железный сундук на огне, ни бассейн с кипятком. Везде ему дьявольское тепло слишком жарким казалось, угореть боялся.
       Надоело черту новичка по своим владениям экскурсоводом прогуливать. Иных дел невпроворот. Решил сам помочь ему с выбором определиться.
       - Есть у меня еще одно местечко. Для таких как ты, привередливых. Не особо жаркое, но пикантное. Привыкнуть нужно. Впрочем, пошли, сам увидишь.
       Повел дьявол Разгуляя к дальней дверке небольшой. Только открыл ее Сатана, Разгуляю в нос так шибануло, что к стене отбросило, дух перехватило.
       Присмотрелся он, к сумраку привыкая. Смотрит тут, комната небольшая. Стоит посреди бочка. До краев дерьмом заполнена. А из бочки лишь головы грешников торчат. На лицах улыбки блаженные. Во рту папироски дымятся. Покуривают, глаза от удовольствия закрыли. Нежатся.
       Тут и Разгуляй приободрился. Хоть и тяжеловат дух, но привыкнуть можно. Велика ли забота - сиди в дерьме да покуривай. Это не на раскаленной сковородке греться или в кипящей смоле плескаться.
       - Все, здесь остаюсь! - ударил по рукам с сатаной и скорее в бочку полез, пока тот не передумал.
       Соседей потеснил, папироску раскурил. Поселился. С новосельем значит?
       Только точку, оказывается рано ставить. Не успел наш Разгуляй и двух затяжек сделать, как открылась в комнате дверь потайная, надсмотрщик грозный вошел. Щелкнул кнутом страшно и скомандовал грозно:
       - Перекур закончить, приседание продолжить!
       Новичка, чтобы тот обвык скорее, еще и придержал внизу немного, чтобы дерьма нахлебался.
       Взвыл тот от досады и горя. Только ничего уже не поправить. Сам выбирал. Так и живет он в той бочке зловонной. Ведь земная жизнь его на поверку дерьмовой оказалась. А в народе говорят: по труду и честь. Так то!
      

    АВОСЬ И СЧАСТЛИВАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ

      
       Поспорили как-то два чудака. Видать, в том нужда была велика.
       - Блажен, кто верует, тепло ему на свете, - мечтательно вздохнул один.
       - На бога надейся, но и сам не плошай, - осторожно рассудил другой.
       А пока чудаки спорят, чья же истина вернее, я к той присказке свою сказку расскажу...
       Ни на земле, ни в небесах, ни наяву, ни в чудесах, ни в присказках, ни в веселых шутках, а в поучительных прибаутках жили-были братец Авось и сестрица Случайность. Ее люди еще Счастливою зовут. За то, что горе от порога отводила, от беды на краю спасала.
       Ходили неразлучные сродственники по белу свету, со стороны на жизнь людскую поглядывали. По первому зову на помощь спешили.
       Впрочем, их и звать-то не приходилось. Стоило кому-то за дело с ленцой взяться или работу свою небрежно выполнить. Авось и Случайность уже тут как тут. Над нерадивцем посмеиваются, своего часа дожидаются.
       Как-то раз встретились на дороге разбитной купец и лоботряс записной.
       Решил купчина новый дом себе сладить. Выбрал для стройки место подходящее. На пригорочке, у синей речки. Завез материалу доброго. Кирпича звонкого да бревен смолистых. Чтобы стоял тот дом веки вечные.
       Осталось дело за малым. Подрядить работника расторопного, чтобы времени погожего зря не терял и спешно жилище поднял. Здесь-то на удачу или беду и подвернулся торговцу повеса.
       Открылся ему купчишка, нужду свою спешную поведал, о помощи спросил. Мол, не мог ли ты, молодец, за то дело взяться.
       - Ха! Ты как раз на того и напал, кого так усердно искал, - в улыбке широкой расплылся молодец. - Не волнуйся. Разве же, барин, то работа. Для мастера от скуки на все руки - это плевая работенка. Не тужи, хозяин! Солнышко за лесок еще не опустится, как твой дом будет готов. Готовься на вечерней зорьке к новоселью.
       Купец от такой удачи даже речи лишился, язык проглотил от счастья. По рукам с лоботрясом ударил и обрадованный домой помчался. К переезду собираться...
       А мастер языкастый за дело взялся. Только...
       Одно дело пообещать, другое сладить. Языком молоть, не дрова колоть. Чтобы дом сложить кроме желания должно быть еще умение и в строительстве понимание.
       - Не беда! - махнул рукой бесшабашник. - Не боги горшки обжигают. Мы и сами с усами. Авось, как-нибудь, купецкие хоромы поднимем.
       Авося два раза не звать. Он уже на бревнышке сидит, на прохиндея глядит, работе его поддакивает. Тот кирпич к кирпичу так-сяк кладет, Авось за руку его ведет. Краснобай бревно к бревну примеряет, Авось и здесь его наставляет. Там пристукнет, там убавит, а там, для крепости, колышек подпереть заставит.
       Дурак песни поет, Авось вслед подпевает. Мол, и тут не бездельничает, дураку помогает.
       Крышу покрыли, двери навесили, окна вставили. Точно к вечеру дом поставили. Скособоченный, словно гриб червем подточенный. На легком сквозняке былинкой шатается. Зато дураку своя работа нравится. Пот с лица вытер, гоголем вокруг ходит, на творение своих рук любуется.
       - Славная работа, - себя нахваливает. - Авось такой домишко долго хозяевам послужит. Доволен будет купчина, вовек меня не забудет...
       - Послужит, послужит, - эхом отзывается Авось. - А что купец тебя не забудет. Так это точно!
       Тут и купецкий обоз с домашним скарбом показался. Сам купец-барин впереди со всем семейством на легкой рессорной колясочке. Шею лебедем вытягивает, глаза соколом выпячивает, издали свой новый дом разглядеть старается.
       Только от топота лошадиного, от грохота колесного новостройка закачалась, зашаталась. всхрапнул встревожено резвый конь купеческий и рассыпался дом-домишко, словно мелкий бисер на гладкой столешнице. Повалились, покатились смоляные бревнышки. Посыпались, застучали кирпичи звонкие.
       Велика беда, но быть бы беде большей, если бы не Счастливая Случайность. Запнулось одно бревнышко за пригорочек, а за ним и остальные остановились. Никого не побили, не покалечили. Лишь слегка хозяйские сундуки помяли.
       Сидит купчина на развалинах, слезы проливает, убытки считает.
       Тем временем уже в другой стороне иное дело без души и прилежания вершится, братца Авося с сестрицей Случайностью дожидается.
       Родня на подъем легка, на сборы быстра, тот час на помощь нерадивцам полетела.
       А там, в одном городишке решил градоначальник мост через реку навести, короткий путь в град столичный провести. Распорядился в указанное место доставить самый, что ни есть лучший материал, для мостостроения пригодный.
       Как раз и бригада шабашников, к такому делу привычная, подвернулась. Сговорились о времени и оплате, ударили по рукам.
       Градоначальник, довольный, что быстро и выгодно дело закрутил, другими важными проблемами занялся. Шабашники, себе цену зная, неспешно за работу принялись.
       Материал по достоинству оценили. Что по своим дворам растащили, что пропили. Шиш да ни шиша для работы оставили.
       - Ничего, - решили пройдохи. - Мост наладить - дело нехитрое. обойдемся тем, что осталось. Сколько-нибудь мосток наш послужит. А там будет нужда, казна на новый мост еще деньжат даст. авось выкрутимся...
       Авося дважды не звать. Он уже на бережке сидит, ногой в воде болтает, к работе горе-мастеров присматривается. Там гнилую сваю под настил подводят, тут изъяны яркой краской замазывают, чтобы постороннему глазу видны не были. Так с песнями-припевками к сроку дело сладили.
       Приехал градоначальник работу принимать, мост открывать. А тот свежей краской светится, взор радует. Но только взошел чинуша на мосток, как подломилась хилая свая, вылезли из-под краски изъяны и посыпался настил в воду точно спички из коробка.
       Велика беда, но быть бы беде большей, не окажись рядом Счастливой Случайности. Унесли быстрые волны обломки. Никого не побили, не покалечили.
       Лишь Градоначальник в мелководье плюхнулся, ботинки замочил, нарядный костюм в тине вымазал. Сидит в воде чертыхается, пакостников примерно наказать грозится. Пока на берег выбирался, пройдох и след простыл.
       Авось и Счастливая Случайность тоже на одном месте не задержались, дальше в путь отправились. Так и бродят они по земле. Бесшабашный братец и всех выручающая сестрица. Испытывают предел человеческой безалаберности.
       Блажен, кто верует... А коль не верите, то потрудитесь включить радио или посмотреть в телевизор, загляните в свежую газету. Вы обязательно услышите, увидите, прочтете, как то в одном, то в другом месте по счастливой Случайности обошлось без жертв на пожаре или в аварии, при наводнении, землетрясении, нервном срыве руководителя...
       Посочувствовать бы несчастным. Вот, только уши Авося всюду выглядывают, небрежность напоказ выставляют.
       Так что оба чудака оказались правы. Самому-то плошать не с руки...
      

    ОТЦОВСКИЙ ЗАВЕТ

      
       Жил на свете один богатый человек. Был он человек порядочный и, можно сказать, бескорыстный. Богатство свое усердным трудом нажил. До кровавых мозолей от зари до зари трудился. Пришла пора ему помирать. Дело обычное, никуда от него не денешься. Перед смертью позвал он к себе сына - единственного наследника. Последнюю волю выразить. Позвал, значит, и говорит:
       - Свою жизнь я прожил честно, в трудах праведных. Поэтому богатство тебе передаю несчетное. Но запомни, сынок, еще один совет. Живи так, чтобы люди тебе первому кланялись. Тогда и в твоей жизни будет толк. Будет и тебе почет и уважение...
       Сказал так и помер. Сын, конечно, наследством доволен остался. А вот завещание отцовское по-своему истолковал. Решил жуир, что коль скоро отец богачом слыл, то за богатство его и почитали. Стало быть, чем знатнее он будет представляться. Тем почтительнее к нему будут относиться другие. Сказано-сделано.
       Выспался он всласть. Поел сытно. Оделся нарядно и поехал гулять. Народу себя показать и знаки восхищения принимать, а на улицах то пусто. Весь народ на работу ушел.
       Выехал молодой богач в чисто поле. Хоть там кого встретить. На себя внимание обратить. Смотрит, а там людишек полным-полно. Кто жнет, кто косит, кто в копны сено носит. Барчука никто не примечает.
       - Здорово были, мужики! Бог вам в помощь! - заговорил-обратился тогда он сам. - Это ж чего вы меня приветствовать не желаете.
       - Прости, барин, не приметили. Дел много, спины разогнуть некогда, - услыхал в ответ.
       Задумался, опечалился богатей. В чем же смысл последнего слова отцовского? Если богатства его не примечают, может за щедрость почитать станут. И решил он открыть дом для всех желающий. Заходи любой, пей-ешь. Пойдет слава о его щедрости и станут люди тогда ему кланяться. Но и здесь толку у него не вышло. Потянулся к нему люд все больше никудышный - дармоеды, пройдохи да выпивохи. Дурня нахваливали, а сами его богатство, наследство отцовские так по ветру и спустили. Вот так один и остался. С пустыми закромами. Без гроша в кармане.
       Помыкался, поголодал, помотал нужду барин бесштанный. Делать нечего, надо как то пропитание добывать. На утро, зорька еще не занялась, а он уже с мотыгой в поле. Землю-кормилицу обрабатывает. Глядь и народ на работу потянулся. Кто мимо не идет, всяк поклонится, доброго здравия да удачи в работе пожелает.
       Тут-то и вразумил парень слова отцовские, вещие. Первому кланяются не тому, кто богаче, а тому кто раньше других на работу встает...
      

    Три лентяя

      
       Жили на белом свете три лентяя. Старший все время на печи спал. Средний на лавке в носу ковырял. Младший мух на окошке считал.
       Пока родители живы были и братцам спокойно жилось. Старики лодырей поили-кормили, рожи их мыли и в постель ложили. А как родителей не стало и за бездельниками пригляд кончился. Никто за стол их не зовет, никто каши в рот не кладет. Что делать лентяям, как жить дальше?
       Старший не стал работой себя утруждать, не стал с печи слезать, каши да пирогов искать. Лежал-лежал на печи да и испустил дух от голода.
       Средний в носу наковырялся, себя превозмог, с лавки поднялся. Нашел на столе пару ржаных сухарей и миску каши засохшей. Пожевал, водой запил, снова палец в нос и за старое принялся. Когда же в другой раз готовой еды не сыскалось, тоже работой себя не стал утруждать. Огонь в печи не развел, пирогов не испек, каши не сварил. Поголодал-поголодал и вслед за старшим братом богу душу отдал.
       Остался в избе лишь самый малый лентяй. Сидит у окошка, считанных мух пересчитывает.. Только от голода со счета сбился. Приуныл парень. Думает как с голодной бедой справиться, чем брюхо взбунтовавшееся успокоить.
       Увидел как воробей ловко с мухами расправляется, поймал и себе. Сунул в рот и тут же выплюнул. Все-таки не годится для человека воробьиная трапеза.
       Сунулся в печь, а там кроме старой золы ничего не осталось. Пошарил по сусекам. Нашел горсть пшена. Сырое зерно жевать стал, чуть зубы себе не сломал. Нашел немного муки. Так хотел съесть да только рожу выбелил.
       А голод все сильнее костлявой рукой за горло берет. Вот-вот как старших братьев задушит. Только меньшой не стал смерти своей дожидаться. Развел парень огонь в печи, принес воды из колодца. Каши сварил, блинов испек. Поел, повеселел. Оказывается не так уж и страшна работа, коль жить хочется.
       Прошелся по двору, хозяйство проверил. Огород вскопал, разной овощью засадил, в пустующем хлеву животину кой-какую завел. Ремеслу полезному выучился, столярничать начал. И так к делу приохотился, таким справным хозяином стал, что даже сам порой удивлялся своей былой лености.
       Когда и где это было, мне неведомо. Только и ныне кой-кому полезно помнить, что ленью дыры в кармане не заштопать.
      

    КАК ДУРАК ГЕНЕРАЛОМ СТАЛ

      
       Рос у одних добропорядочных родителей сын-дурак. Не из тех дурней, что пятку к голове тянут, когда за ухом почесать охота. То совсем законченные болваны. А из тех, у кого в башке две извилины и те ровные. У таких, окромя заботы о собственной утробе, никакой иной путной мысли отродясь в башке не живет.
       Вот таким и был этот лоботряс. До восемнадцати годков с печи не слезал. Отцу с матерью ни в чем помощи не знал. Когда же восемнадцать дураку стукнуло, позвал его отец с печи.
       - Пора бы, сынок, тебе с лежанки теплой слезать, - говорит ему. - Пора какому-либо ремеслу обучиться. Пришло время самому на хлеб зарабатывать, да и нас с матерью не забыть. Мы уж старые стали, немощные. Кроме тебя помогать нам в старости некому...
       Скоро сказка сказывается да нескоро дело делается. Это жрать да спать любой без учебы мастак. А к ремеслу не только разумение, но и желание нужно.
       Потянулся дурак на теплой лежанке, зевнул и задумался. К какому же мастеру ему сподручнее в обучение пойти, какое ремесло освоить. Чтобы не больно хлопотливое, но прибыльное.
       Долго дурень думал, соображал. Хоть и недоумок, а понятие имел, что не всякий хлеб легко достается. Где земле поклониться нужно, где руками двигать сноровисто, а где и мозгами шевелить. Если они есть, конечно...
       - Пойду-ка я, батя, в солдаты, - решил дурень. - Солдат земле только от пули кланяется. У солдата руки только с винтовкой сноровисты. А думать за солдата командир должен. Он для солдата и отец, и родная матушка. И кормит, и одевает, и спать по часам укладывает...
       Сказано-сделано. Стал дурак солдатом. Служит, не тужит. При полной солдатской амуниции. На полном государевом довольствии. По часам ест, по часам спит, по часам на посту стоит. Отца с матерью и не вспоминает.
       И все бы ему хорошо, да что-то нехорошо. Хочется дураку жизни лучше нынешней. Чтобы сыром в масле кататься. Есть послаще, спать побольше, на посту стоять поменьше, плеч своих не тереть винтовочкой...
       Стал шалопай по сторонам разглядываться, большую выгоду в службе армейской выискивать.
       Посмотрел, прикинул, смекнул. Солдатом вроде и неплохо быть. А каким не каким командиром лучше. Солдат по приказу службу правит. Солдат по слову командирскому за любую работу берется. А для командира главное - вовремя исполненную солдатом задачу принять.
       Словом, стал лоботряс из кожи вон лезть, чтобы хоть в маленькие командиры выбиться. Где угодой, где счастливым случаем, а где хитростью обратил на себя внимание. Приметил его офицер, в капралы произвел. Дал полдюжины солдат в подчинение.
       Стал капрал-дурак командовать. Служит, не тужит. Полдюжины его бойцов усердствуют целой дюжиной. Один ружья драит, другой амуницию чинит, третий над котлом с кашей колдует. А наш дурачина под тенистым кусточком сидит, грозно глядит, спуску никому не дает. На солдатушек своих покрикивает, нерадивостью попрекает, взыскивает примерно. Об отце с матерью даже мысли не тешит...
       Хорошо быть капралом, а офицером все же лучше. У него и мундир чище, и сапоги мягче, и звезды на погонах блестят. Офицер за столом ест, на подушке спит. К нему сам унтер с докладом ходит. У него и денщик в капралах числится.
       Затосковал, закручинился дурачина. Не ест, не пьет, думу думает. Как бы ему изловчиться сподручнее, чтобы в офицеры выбиться. Так, чтобы науками ратными себя не утруждать.
       Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ехал как-то в полк важный генерал с инспекцией. Ехал сам, только с кучером. В легкой открытой колясочке. Не удержалась та колясочка на мосточке узком, бревенчатом, что над речкой быстрой стоял. Не удержалась, опрокинулась. Генерала с кучером в воду выбросила. Понесла бедолаг быстрая волна.
       На ту беду шел мимо дурак со своей полудюжиной. Как приметил бестолковый, какое с генералом бедствие приключилось, сразу выгоду свою смекнул.
       Тот час велел своим солдатушкам колясочку из воды вытащить, генерала с кучером выловить, на руках на ровную дорогу, на сухое место вынести.
       Завертелась его полудюжина как вся дюжина. Один мокрого генерала из воды тащит, другой костер разводит. Тот генеральскую одежу сушит, этот генеральскую коляску ладит. А еще один чарку вина руководству несет с поклоном. Для согрева, от насморка.
       Дурачина на берегу стоит, кому чего делать перстом указывает. На солдат покрикивает, поторапливает. Нерадивостью и неповоротливостью попрекает.
       Генерал от огня согрелся, от зелена вина сомлел, душой обмяк. Глянулось ему капральское усердие. Тут же, не мешкая, офицерским чином жаловал, к себе на службу определил.
       Приодели дурака в мундир офицерский. Эполеты и пуговицы серебром блестят, сапоги сафьяновые глянцем светятся. Сидит недоумок за столом с телефонами, рассылает во все стороны распоряжения эстафетою, следит строго за их исполнением.
       Капрал теперь к его столу еду подносит, сам унтер с докладом ходит. Служит, не тужит. Об отце с матерью и думать забыл. Пустая башка большим занята.
       Теперь уже думает дурак, как бы повыше ему взобраться. Хороша офицерская служба, а в генералах и того краше. У генералов эполеты золотом расшиты. У генерала помощников несчесть. Приказов для всех не хватает. В очередку к докладу стоят. Генерал под самим государем ходит. Да что там говорить - быть генералом просто здорово.
       Не было бы счастья, да несчастье помогло. Случилось однажды дурню заступить на службу в государевы покои. Надел он свой мундир с серебряными эполетами и пуговицами, надраил до глянца сапоги сафьяновые. Против царских дверей за столом уселся, службу по-писанному правит.
       Одни распоряжения отправляет, другие проверяет как сделаны, по третьим доклады принимает. Пока все отправил, все проверил и принял, не заметил, как стемнело.
       Вдруг, слышит по мраморной лестницы широкой чьи-то шаги нетвердые. Глянул... Батюшки светы! Сам царь-государь в свои покои поднимается.
       На одном ухе корона висит, с другого плеча мантия на пол спадает. Засиделся сердешный у соседнего государя за картишками, слегка перебрал винца заморского. Чтобы государыня не бранилась, крался в покои шепотом. Только не повезло самодержцу. Запнулся ногой за мантию, задел плечом статую. Тяжелую, бронзовую.
       Эх! Летел бы бедолага с лестницы кубарем и пришибло бы недотепу хмельного статуей, не случись рядом дурака, что на часах у дверей царских стоял.
       Налету ту статую бронзовую поймал, государя поддержал, лиши сам слегка зашибся. Оцарапало щеку дурню. Потекла по щеке кровушка алая. На белые, мраморны ступени закапала.
       Царь-государь от верности такой и героизму аж прослезился. Спасителя своего благодарит ласково. Царским платочком кровь с лица стирает. Царской ручкой к груди точно сына прижимает. Орден, дорогими каменьями украшенный, ему вручает. Золотые, генеральские эполеты не мешкая пришить велит.
       Вот уж дурень порадовался, вот уж генеральским нарядом всем нахвалился. К кошкам бездомным да собакам беспризорным и к тем наведался. В нужник не шел, пока штаны с лампасами не оденет.
       Тут и об отце с матерью вспомнил. Ба! Ведь только они еще его генералом не видели. В тарантас генеральский влез, к отчему дому помчался.
       Приехал к родной сторонке. Смотрит, избушка их по оконца в землю вросла. На завалинке старик сидит древний. Признал в нем отца простофиля. Матушка уж давно на погосте прописалась.
       Признал и отец своего дурня. Заплакал старый. Не то от радости. Не то от обиды.
       - Как же тебе, дураку, удалось до таких чинов дослужиться, - удивляется. - Ведь ты отродясь неучем был, никакого ремесла не ведал.
       - а я и сейчас ничего не умею, - отвечал ему дурень с гордостью. - Лишь один приказ и ведаю. Выполнить и к утру доложить исполнение!...
       Вот так-то! Воистину молвят - дуракам счастье. Иной - и руки золотые, и ума палата. А, глядь, сгинул в безвестности. Другому же, хоть кол на голове теши. Не башка, а чурбан комлистый. Зато и деньги, и слава, и почет...
      

    КАК ГЕНЕРАЛ СЕБЯ СО СЛУЖБЫ УВОЛИЛ

      
       Давно ли, недавно ли состоял при Большеголовике один генерал. Над всем войском большеголовским великий воинский начальник. Стать у него, действительно, генеральская была. А вот, мозги в генеральской башке не больше куриных были.
    некогда солдат-прохиндей, потом капрал-лиходей, а перед генеральством офицер-угодник. Таков послужной список у нашего полководца был. Ну, а что касается отваги ратной или стратегии батальной, то с этим у генерала, мягко говоря, туговато...
       Правда, сам генерал об этом не шибко беспокоился. Вернее, совсем не беспокоился. Зачем, собственно, глупостями голову забивать. Важно вовремя команду строгую дать - выполнить и доложить! Да еще в нужном месте подпись начальственную поставить. Подпись мудреную, затейливую. С завитушками, с вензелечками. А армия - машина четкая, отлаженная, надежная. Исполнит все к сроку, в точности.
       Так она и крутилась, так она и вертелась. Военная машина большеголовская. Во все стороны летели с курьерами срочные приказы начальственные. Во всех местах зорко следили за их исполнением унтера да капралы бравые. Офицеры бумаги писали важные да несли их к генералу на подпись. Он, не глядя, их тут же подписывал. Ставил подпись свою мудреную, затейливую. С завитушками, с вензелечками.
       Вот, однажды, случилась военная кампания. Решил Большеголовик с соседом заморским, с ненавистным ему Буржуином, ратной силой в честном бою померяться, чтобы мощь своей армии проверить. Вызывает Большеголовик к себе генерала верного, поручает ему задачу ответственную.
       Разработать в три дня и три ночи баталию стратегическую. Баталию решающую. Победную. Чтобы непременно Буржуина повергнуть и над слабостью его посмеяться.
       Генерал каблуками щелкнул, ладошами в бока хлопнул, грудь колесом выпятил, глаза пучеглазые выкатил. Во всю мощь своей глотки луженой гаркнул: "Рад стараться вашей большеголовской светлости. Не сомневайся, наша надежа. Живота своего не пожалеем, повеление твое исполнится в точности...".
       На паркете дубовом волчком юрким крутнулся, бравым кочетом из большеголовского кабинета выскочил. В штаб свой помчался задачу решать.
       В кабинете закрылся, картами обложился, никого к себе пускать не велел. Сидит, безмозглой башкой корпит, стратегию большеголовскую разрабатывает.
       И день тугодум сидит, и ночь с места не поднимается. Карты и так, и сяк по столу раскладывает. Но никак недоумку стратегия в руки не дается. Козыря на нее найти не может, джокер в колоде потерялся.
       Вояка затылок чешет, бороду кулаком мнет, лоб ладошей пухлой трет. Думает, что хоть какая-нибудь мыслишка на стол свалится. Ничего на стол не свалилось, ничего о столешницу не стукнулось.
       По утру созвал генерал совещание срочное, по делу экстренному. Собрал офицеров своих верных, помощников незаменимых.
       - Слушайте, помощники мои верные, приказ важный, задачу ответственную, - обратился дурак к собравшимся. - Даю вам два дня и две ночи, чтобы разработать мою стратегию для победоносной баталии Большеголовика над ненавистным ему Буржуином.
       Тот час офицеры бравые перед генералом вскочили, каблуками щелкнули, руками по швам хлопнули, во фрунт вытянулись. Дескать, рады стараться, за высокое доверие благодарим, задачу непременно выполним.
       Из кабинета горохом дробным высыпали, выполнять важный приказ кинулись. Карты на столах разложили, умные книги раскрыли, над генеральской стратегией задумались. Сопят-пыхтят, а стратегия с места не двигается.
       Да и как ей двинуться. Ведь возле паркетных воевод, известно, какие помощники собираются. Такие же тупицы, лжецы и подхалимы. У таких, кроме мыслей о генеральских эполетах да штанов с лампасами, иной здравой идеи в голове не задерживается.
       Словом, день просидели и ночь протужились, но ничего не высидели, не вытужили. Пошли на доклад, пригорюнившись.
       Генерал их уже поджидает с нетерпением.
       - Готово ли мое стратегическое решение? - с порога вопрошает помощников.
       - Не суди, сиятельный, строго, - понурились те. - Не по силам нам твоя стратегия. Не нашли мы мыслей светлых, для баталий победных.
       - Как это не нашли? - насупился грозно воевода. - А кто искать будет? Вы что думает? Я войсками вместо вас командовать буду?.. Знать ничего не знаю. Утром представить на подпись мое решение...
       Топнул ногой, помощников выгнал вон.
       Мир не без добрых людей, армия не без умных воинов. Нашли дворцовые лоботрясы солдата посноровистее, капрала посмекалистее, офицера потолковее. Приказ генеральский им вручили. Чтоб, как день пройдет и ночь рассеется, было готово решение на сражение для полководца большеголовского.
       Пошли солдат, капрал да офицер на лесную поляну. Положили на пенек бумаги чистый листок. Достали из сумки карандаш острый, стали стратегию писать. Солдат показывает, как он в бою будет действовать, капрал подсказывает, как он будет командовать, а офицер записывает, какие команды будет подавать.
       Не успела заря над лесом заняться, а стратегия генеральская уже готова была.
       Принесли ее офицерам-помощникам. Выхватили генеральские угодники листок бесценный из мозолистых рук, не благодаря. На доклад помчались с ним, в него не заглядывая.
       Обрадовался генерал, помощников взглядом обласкал. На столе стратегический лист мягкой ручкой расправил, не читая, подпись под ним свою поставил. Подпись мудреную, затейливую. С завитушками и вензелечками.
       Положил бумагу в папку сафьяновую. Большеголовику на доклад понес важно.
       Большеголовик поблагодарил генерала горячо, ладонь положил ласково на плечо, расцеловал троекратно и очередную награду на грудь генеральскую повесил.
       Стратегию большеголовскую в трубку свернул, в ящик с секретом тайным спрятал. Войскам велено не мешкая против Буржуина ненавистного баталию начинать.
       Пошла битва тут великая. Офицер приказы отдает толковые, капрал солдатом командует смекалисто, солдат в бою действует сноровисто. Все, как на пеньке для генерала написали, так и сделали. Выиграли баталию. Одолели Буржуина.
       Большеголовик о победе услышал, обрадовался. Велел генералу подготовить реляцию для награждения достойных.
       Кликнул генерал своих помощников, писать наградную бумагу распорядился. А те, уже за новые ордена меж собой разодравшись, по привычке ту ответственную бумагу солдату, капралу да офицеру писать перепоручили.
       Ну, а те мудрили недолго. Разложили все по достоинству.
       Солдату капральство определили, отпуск к родителям дали и еще рубль серебряный, на водку. Во здравие дела большеголовского. Капрала офицерским чином жаловали и окладом денежным на обзаведение. Толковому офицеру орден на грудь и штаны с лампасами. Над всей армией главным командиром поставили.
       Начальство свое тоже не забыли. Подхалимов генеральских в маршевые роты определили. Ума-разума набираться, ратному делу как след обучаться. А генерала пустоголового в шею гнать, к чертовой матери велели.
       Помощники, в ту бумагу не заглядывая, на подпись генералу понесли быстренько. Не терпелось орденами новыми покрасоваться. Генерал, не читая, подписью своей написанное скрепил. Мудреною, затейливою, с завитушками и вензелечками.
       Посмотрел ту Бумагу Большеголовик, посмеялся над ней до слез и решил. Быть по сему!
       Бухнулся ему в ноги генерал, ан поздно. Сам такой награды просил, еще и подписью своей скрепил. Так и убрался вояка никчемный восвояси, несолоно хлебавши. Офицеры его бравые, увидев такой оборот, сетовать не стали. По гарнизонам дальним да полигонам грозным послушно разъехались. Жирок свой порастрясли, спесь повыветрили. Прилежнее к делу ратному относиться стали.
       Жаль только, что такое лишь в сказке возможно. Ведь такие глупомудрые генералы и сегодня встречаются. Те, за которых другие не ради чинов и наград ратную славу Отечеству куют. А вот, генеральские подхалимы теперь сами наградные листы составляют. Никому не доверяют...
      

    ЗЛОПОЛУЧНАЯ ШУБА

      
       Некогда служили в одном полку два друга. Поручик Стрельцов и поручик Удальцов.
       Обоих господь ни умом, ни силушкой не обидел, статью не обделил. Оба бравые да удалые, в ратном деле искусные. В дружбе своей неразлучные.
       Случись учение какое или военная кампания - друзья плечом к плечу рядышком. Друг друга от пули вражьей прикрывают, из одного котелка кашу хлебают. А если ночь в чистом поле захватит, одной шинелью от холода укрываются, другую под голову кладут.
       Одна лишь разница у друзей и была. Удальцов - холостяк закоренелый, а у Стрельцова дома - жена-красавица. За мужем, как тому положено, всюду следовала. По всем медвежьим углам, гарнизонам дальним. Души в ней молодец не чаял, в любом капризе потакал. Ни нарядов. Ни украшений не жалел. Словом, баловал.
       Услыхала однажды та краля, что в городе бал назначен. А она до танцев, ох как, охоча была. Мотыльком от радости порхает, времени, чтобы развлечься, не дождется.
       Тут, как на грех, вышел черед Стрельцову в этот вечер службу караульную править. Красавица от такого поворота губки алые скривила, слезки жемчужные на глаза напустила. Того и гляди истерика с офицершей приключится.
       Может быть, по такому пустяку и случился бы в семейной жизни крупный скандал, да на счастье, а скорее всего нет (почему, поймете позже) заглянул на огонек в их семейное гнездышко поручик Удальцов.
       Глядит друг верный, хозяйка зареванная в подушках лежит, носик курносый от слез горьких пухлой сливой торчит. А приятель его боевой темнее тучи супится. Кованными сапогами углы меряет.
       - Эка печаль! Нашли из-за чего трагедию с драмой на семейной сцене разыгрывать! - присвистнул от удивления Удальцов. - Велика беда. Да эту проблему вмиг уладить можно. Ради друга я сам в караул заступлю. Все равно холостяку одному веселья мало. А вы и на мою долю повеселитесь...
       Словом, так и поладили. Счастливая, умиротворенная пара в город, на бал, развлекаться отправилась, а верный друг в караулку - службу править. Ради друга, чем не пожертвуешь. Как же иначе?!
       Расставил Удальцов посты, проверил секреты. Сидит в караулке, книжки читает да песни распевает. За друзей радуется, доволен, что выручил, от скандала уберег. Вдруг, слышит стук в дверь. Торопливый, беспокойный.
       Беда, что ли, какая приключилась, подумал молодец, открывая пришельцу. Видит, стоит на пороге нарочный. От бега быстрого пот градом с него струится. Слова вымолвить не может, мятый листок офицеру тычет.
       Расправил Удальцов депешу, к свету поднес. А как написанное прочитал, лицом побелел, былинкой закачался, известие в ток взять не может.
       - Что за чертовщина такая, понять не могу, - бормотал он озадаченно, вертя в руках донесение. - Да быть такого не может! Потому, что такого не может быть вообще!!!
       А в той бумаге вот что было прописано: "Украли шубу. Поручик Стрельцов с женой задерживаются для выяснения обстоятельств. Доложить командиру...".
       - Как же тебя угораздило на такое! - сокрушался Удальцов, выговаривая сердцем другу за оплошность. - Прости, брат, но дружба дружбою, а служба... Придется завтра обо всем командиру доложить.
       Эх, доля горемычная! Отказала бравому офицеру смекалка. Прилежание уставное глаза застило. Ведь была еще ночь впереди да и город рядом. Послал бы вестового расторопного, в чертовщине той разобраться, а вдруг ошибка какая. Тогда бы и друга не выдал и присяги не нарушил.
       Но так и прогоревал ретивый над грозной депешей до утра. Утром командир в полк явился и доложил ему поручик установлено. Мол, в гарнизоне без происшествий, за исключением одного. В городе из-за шубы поручик Стрельцов с женой задержаны. То ли украли, то ли еще чего. Задержаны для выяснения...
       Как часто бывает в таких случаях - судили по факту. Стрельцова за проступок наказали, Удальцова за прилежание отметили.
       Прошло с той поры немало времени. Сменились в полку офицеры. Кто учиться поехал, кто на повышение пошел. Полк новый командир принял. Один Стрельцов по-прежнему все тем же взводом командовал.
       Не было ему равных ни в стрельбе, ни в штурме, ни в рукопашной. Приглянулся офицер новому командиру. Однажды, после очередного учения, где стрельцовский взвод снова первую позицию занял, полковой к своим помощникам за советом обратился.
       - Стрельцов - весьма искусный офицер, - говорит. - Негоже его во взводе держать. Он давно уже из этой должности вырос. Полагаю, надобно повысить поручика. Как вы считаете?
       Тут вперед вылез первый помощник командира - старый интриган:
       - Ваше замечание, господин полковник. Очень верное. Равных в ратном деле Стрельцову, действительно, нет. Только негож он для повышения из соображений, так сказать, моральных. Ходят слухи в полку, что он на городском балу для своей жены шубу спер-с, скандал-с был грандиозный...
       - Ну, коли так, то и говорить более не о чем, - нахмурил брови полковник. - пусть тогда ротный своей властью отметит его прилежание...
       Прошло еще несколько лет. Случилась в тех краях ответственная военная кампания, за которой сам военный министр наблюдал.
       К тому времени Стрельцов бобылем остался - жена сбежала. Не пожелала строптивая за опальным взводным век коротать. Потому поручик во взводе и спал, и ел, и кости у костра грел. Ратному делу своих бойцов как след учил, к серьезному штурму готовил.
       Не прошли даром его усилия. Солдаты его дрались как львы, а поручик самолично полковой штандарт над вражеской крепостью поднял.
       - Ко мне этого молодца, - вскричал восторженный министр. - Хочу отметить его примерно. Такому герою полк доверить впору.
       Испугался полковой командир такого оборота, к министру встревожено посунулся.
       - Не торопитесь, ваше сиятельство! - шепнул на ухо ему вкрадчиво. - Поручик Стрельцов - герой бесспорный, только на руку не чист.
       Ну и нашептал верховному про шубу и все прочее.
       - Надо же! - брезгливо передернул плечами военный вельможа. - А по поступкам и не подумаешь. Что ж, запишите тогда благодарность в реестре. С него довольно будет...
       Много воды утекло с той поры. Поседели виски у поручика Стрельцова, стан стал не такой гибкий, взгляд не такой острый. По ночам старые раны ныли, спать не давали. Но взвод его все равно пальму первенства никому не уступал. А тут и новый командир в полк приехал.
       В дородном красавце полковнике Стрельцов сразу признал своего старого друга Удальцова. Тому тоже старое вспомнилось. Вызвал к себе старого друга.
       - Слушай, брат. - с мольбой к нему обратился. - Староват ты уже для взвода. Отставка не за горами. Хотел бы тебе еще одну звезду выхлопотать, да боюсь верхнее начальство не поймет. Скажет за старого друга хлопочу, прежнюю вину его прикрываю. Сними грех с души, расскажи. Что же у тебя случилось тогда, покайся...
       Усмехнулся Стрельцов в седой ус да лишь головой покачал.
       _ Не мучайте себя, господин полковник догадками и сомнениями. Тем более, напрасными обвинениями. Беды тогда большой не было, а позора тем более. Жена очень рада была, что вы помогли нам на бал попасть, в карауле меня подменили. Но пока мы в зале танцевали да развлекались, в гардеробе какой-то злодей стащил шубу моей жены. Горностаевую, что родители в приданое на свадьбу подарили. Пока искали, пока разобрались. Нас городской голова к себе домой пригласил переждать, переночевать, а в часть депеши послал, чтобы не волновались, что мы задерживаемся...
       Волком взвыл полковник от стыда и досады. Но что теперь сделаешь. Задним умом всегда силен. Только и вечным взводным от того мало радости...
      

    СОЛДАТ И ДЖИНН

       Давным-давно, на далеких южных рубежах огромного государства кипела жаркая война.
       Великий и могущественный Большеголовик Четвертый помогал смуглолицему соседу строить в своем небольшом княжестве счастливую большеголовскую жизнь. Однако, нашлись враги, которые не хотели жить по большеголовским законам. И тогда случилась жестокая сеча.
       Яростно сопротивлялись коварные басурманы. Стойко и мужественно выполняли свой дружеский долг большеголовские воины. Самым смелым и отважным среди них был русский богатырь Иван Степанов.
       Не было ему равных ни в силе, ни в ловкости, ни в храбрости. Выйдет, бывало, Иван в сражение. Поведет влево своей могучей палицей, так полтыщи врагов валится. А вправо поведет - так и вся тыща долу.
       Возненавидели басурманы Ивана Степанова лютой ненавистью. Решили во что бы то ни стало извести богатыря. Только сделать это можно было обманом или коварной хитростью. Долго и упорно выдумывали они свое злодейство и придумали.
       Дознались враги, в чем слабость богатырская. А был Иван большим сладкоежкою. Могучий воин не хуже любого мальчишки леденцы да пряники любил. Вот и задумали басурманы лихую подлость.
       Вышел на рассвете Иван из своего шатра, могучее тело после сна богатырского размять. Глядит, стоит рядом столик расписной, а на нем гора всяких сладостей. Среди них любимые леденцы да пряники.
       Забилось радостно сердце в груди богатырской. Забыла буйная головушка грозный приказ командирский, предупреждение строгое. Ничего не брать в руки на чужой сторонушке. Доверчиво потянулся Ваня к лакомствам диковинным. Будто ребенок маленький к подаркам новогодним.
       Но только коснулась крепкая рука чудо-столика. Взметнулся у ног богатырских огненный смерч. Черным крылом махнул, будто коршун и богатыря словно не бывало. Лишь шатер на месте остался, копотью припорошенный.
       Полетела в родимый край печальная белая птица с черной отметиной. Понесла птица в отчий дом черную весть. Что пропал солдат Иван Степанов в чужом краю без вести.
       Сильно обрадовались супротивники такой удаче. Крепко стали бить-колотить воинов Большеголовика. И тогда ничего не оставалось больше тому, как вывести свое войско с непокорного княжества.
       Только сказке на том не конец, а как раз самое начало.
       Высоко в горах пас отару коз и овец бедный пастух. Как-то нашел он посреди горного пастбища израненного воина без чувств. Вот куда забросила чудовищная сила русского богатыря. Осторожно перенес пастух Ивана к себе в хижину. Омыл его глубокие раны водой из горного ручья. Приложил к ним травы целебные, внутрь молока овечьего влил. И свершилось чудо. Ожил, встал на ноги воин.
       Одного лишь не сумел сделать добрый пастух - возродить руку, что тогда к злодейскому подарку потянулась неосторожно.
       Когда Иван полностью поправился, стал домой собираться. Тоска по родимому краю за сердце взяла. Собрал его в путь пастух, тропы тайные показал. Чтобы смог парень быстро до родной земли добраться, не встречая врагов на пути.
       Долго ли, коротко ли шел он горами и долинами, глубокими ущельями и быстрыми реками. Вскоре добрался до родных мест. А там за это время немало воды утекло. Его, ведь, и в живых никто не числил. Старики-родители от горя померли. Невеста-красавица другого молодца в суженные взяла. А былые друзья-товарищи даже как звать-величать его забыли. Пришлось русскому герою-богатырю заново в этой жизни рождаться-определяться.
       Пошел он к главному военному начальнику. Вот уж кто ему помочь должен, думает. Ведь всегда все ему говорили, что нет ничего крепче и надежнее солдатской дружбы и взаимопомощи.
       Пришел. Смотрит, сидит за столом важный такой мужчина в генеральских эполетах. Грудь от орденов ярче солнца сияет. Взбодрился, Ванюша. Это, знать, свой брат, окопник, в баталиях толк знает. Значит и в моей беде-печали враз поможет.
       Подтянулся, строевым шагом к столу начальственному рубанул так, что только паркет наборной под ногами зазвенел. Хотел руку еще к виску приложить. Чтобы все честь по чести воинской было. Да промашка вышла. Нет руки, лишь пустой рукав беспомощно качнулся.
       Бросил на бедолагу тот воинский начальничек взгляд небрежный. Даже присесть не предложил.
       - С чем пожаловал, сказывай, - зевнул равнодушно.
       Иван хоть и стушевался от такого поворота, но свой вопрос доложил четко, без запинки. Где служил и как служил, что потом случилось и как теперь здесь оказался.
       Порылся лениво чинуша в каких-то бумагах и еще больше парня озадачил.
       - На тебя давно уже никаких данных у нас нет. В живых ты не значишься. Хочешь определиться, давай документы по всей форме. Подтверди, докажи, что ты - это ты!
       - Да какие, к черту, еще документы! - не выдержал тут Иван. - Я же, считай, с того света явился.
       - Вот и отправляйся туда, откуда явился. - сверкнул на прощание орденами главный воинский начальник и выставил беднягу за дверь.
       Вышел парень сам не свой. Куда идти, что делать, не знает. Тут добрые люди нашлись, подсказали.
       - ступай прямиком к главному полицейскому начальнику. Он тебе новые документы выправит, а там и у военного свое дело решишь...
       Послушался Иван доброго совета. Не мешкая в полицейское управление отправился. Но и там ему затянули знакомую волынку, что нужны документы о том, что он - это, действительно, он. Тогда выправят ему надлежащий документ и он сможет решить свой вопрос у военного начальства. Словом, и здесь вежливо предложили вернуться на тот свет, подольше от проблем.
       Долго еще Иван государственные пороги оббивал, правду искал. Только все без толку. Родительский домишко давно снесли, за ветхостью и бесхозностью. Какой-то важный чиновник каменный дворец на том месте выстроил. Пенсию без документов не выправляли. А на работу однорукого никто брать не хотел.
       Так в мытарствах прибился Ванюша к божьим людям. К тем, кто на ночлег землицу сырую в постель стелют, чистым небом сверху укрываются, а едят, что бог пошлет.
       Зато никаких у них проблем, ни обид, ни упреков. С ними узнал герой-богатырь и горюч-хмель-воду и дурман-траву. После которых самая безрадостная жизнь заоблачным раем кажется. А, главное, открыли ему сотоварищи тайну свою заветную - поле чудес. День и ночь привозили туда огромные закопченные машины горя всякого добра. Вот тут не теряйся, лови удачу.
       Повезет, озолотиться можешь, со временем в люди выбиться. На красивых машинах разъезжать, дорогие наряды носить, изысканные кушанья есть. А если не судьба - довольствуйся черной корочкой.
       Так что решил Иван Степанов, потерявший и род, и звание, и имя человеческое вновь судьбу испытать. Найти свое счастье. Спозаранку поднялся, на то поле чудес отправился. Долго ходил между живописными кучами разного хлама, все примерялся, все приценивался, что-то особенное выискивал.
       Но не спешила удача в руки невезучие, с несчастьем знакомые. Солнце к вечеру клониться стало, а у Ивана из добычи: пакет пластиковый, почти новый, с ярким заморским рисунком да аэрозольный баллончик неведомого ему освежителя воздуха. Пихтовый аромат и тоже почти полный. Что за штука такая?! Видно, много на земле дерьма всякого развелось, что освежитель придумать пришлось.
       Совсем уже потерявший надежду Иван собрался было к ночлежке своей возвращаться. Вдруг, приметил, как в одной из куч блеснуло что-то загадочно. Подошел, разгреб, вытащил.
       Глядит, сосуд диковинный, вроде бутылки старинной. На вес вроде пустой, но пробка к горлышку крепко притерта.
       Приноровился Ванюша, здоровой рукой пробку вывернул. Тут бутылка-сосуд из руки вырвалась, по земле волчком завертелась. Вылетел из нее клуб дыма и тот час превратился в огромного джинна.
       - На свою беду освободил ты меня, молодец! - злорадно загрохотал джинн. - Прощайся с жизнью, земной человек. Поквитаюсь с тобою за все обиды, мне причиненные. Столько веков по вашей человеческой милости в тесной бутылке маюсь.
       - Но-но! Не очень тут силушкой своей хвались, - остудил его пыл Иван. - Много я вас, подлой нечестии, на войне повидал, духов проклятых поколотил. И тебя, басурман консервированный, вот этим освежителем быстро в чувство приведу.
       Испугался джинн, в размерах сразу уменьшился, на колени перед Иваном стал.
       - Не губи, молодец. Любую службу тебе сослужу..., - взмолился.
       - Что ж! Служба у меня проста будет, - обрадовался удаче отставной солдат. - Сделай милость, поверни время вспять. Чтобы не было той войны жестокой. Когда брат брата убивал. Чтобы мог я цел и невредим домой, к отцу с матерью вернуться, с невестой своей суженной свадьбу сыграть и жить с ней в мире и счастье, деток растить. Чтобы друзья мои боевые, головы на поле брани положившие, тоже живы домой вернулись, а матери их не покрывали свои седые головы черными шалями. Больше мне от тебя ничего не нужно...
       - Увы, солдат, не по мне такая служба, - печально вздохнул джинн. - Я могу принести вино и еде, могу осыпать золотом и серебром своего повелителя. Но в политику вмешиваться мне не под силу. Не могу я государственные решения менять. Для того другая дьявольская сила существует. Лучше я еще несколько веков в бутылке поживу. Хоть тесно, но не хлопотно...
       С этими словами джинн снова забрался в свой сосуд и даже пробку за собой плотно закрыл.
       Огорченный Иван в сердцах забросил злополучную находку и поплелся восвояси. Забрался бездомный в заросли придорожного кустарника, натянул на голову почти новый пакет пластиковый с яркой картинкой заморскою, пустил внутрь мощную струю пихтового освежителя.
       Химический суррогат таежной свежести унес бедолагу далеко-далеко от безрадостной действительности. Жаль только не надолго...
      

    КОМУ СЛУЖБА В РАДОСТЬ

      
       В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь-государь. Было у царя войско бравое, государю своему верное. Служба у того войска была не совсем пыльная и не особенно докучливая.
       Улицы вокруг дворца подметать да царский огород охранять. Кое-чего смастерить, кое-чего подладить в обширном царевом государстве. Ну, а если время останется, на плацу перед дворцом помаршировать да из ружьишка по соломенным чучелам пострелять.
       Времечко тогда было незлобивое, мирное. Так что не отвага и выправка, а рабочее усердие и мастерство в почете были.
       Вот в этом самом войске, в одном полку служили два солдата. Один умный, а другой себе так. Умом не блещет, но и не дурак. Хитрован-парняга.
       Но вот, что интересно тут было. Тот, который в умниках числился, в деле был недотепа косорукий. Такие часто встречаются. Вроде и прилежный, во благо старается, а на поверку все наперекосяк получается. Словно черт над ним колдует.
       Тот, что дурень, напротив - сноровист и ловок. Любое дело для него - сущая безделица. Только делать его парень ленится. Поесть да поспать большой охотник, чужому дяде не угодник. Вызовет его командир, поставит задачу важную. Что-нибудь сладить к сроку. Оградку там починить, будку ли караульную покрасить.
       Хитрован руку под козырек, сам во фрунт - будь сделано, вашблагородь. А сам кругом марш, под ближний кусток и молчок. В тенечке спрячется, шинелью прикроется, спит себе беспробудно. Только пар из ноздрей валит.
       Командир лютует, ногами топает, руками хлопает, к ответу разгильдяя зовет. А у того всегда отговорка готова. То инструмент сломался, то краска попалась хренова.
       Офицер дурака под арест, умника к себе вызывает. Наряд лентяя ему поручает. А тот рад стараться. За работу схватился без промедления. Спешит, торопится сделать дело быстрее. Чтобы до срока об исполнении доложить и тем командиру угодить.
       Но когда неумеючи за дело берешься да еще и торопишься, известно что получается.
       Стал умник сломанную ограду ладить. Решил, что дело плевое. Где колышек вбил, где бечевкой подвязал. Попробовал, вроде держится. Махнул довольно рукой, побежал дальше. Следом воробей мимо пролетал. Присел на тот забор отдохнуть, а он от тяжести воробьиной на землю повалился, едва не раздавил пернатого.
       Покрасил недотепа будку караульную, так ее после собаки бродячие пугались, за версту оббегали.
       Командир пуще прежнего лютует. Бранит солдата словами последними, с глаз долой гонит.
       Стоит перед ним умник кручинится, косорукость свою выправить силится. А дурак на гауптвахте сухари жует да песни поет.
       - Как это так получается? - прилежный солдат удивляется. - У меня дело не сладилось, командир отругал меня словами последними. Так я сижу в печали, кусок в горло не лезет, за оплошность свою переживаю. А этот под арестом ест и веселится от души.
       Пошел к разгильдяю выяснить. Почему у того служба легко и беззаботно идет, а у него в одних мучениях.
       - Эх ты, недотепа! - рассмеялся хитрый дурень. - Хоть и за умного тебя держат, а дурак дураком. Пожалуй, глупее меня будешь. Секрет в моем весели невелик. Коль станешь всякий раз командирскую ругань близко к сердцу принимать, то не надолго тебя хватит. А после службы еще пожить охота! Вот я как делаю... Только к командиру вхожу, сразу руки по швам, а сам ладошами себя, хлоп по бокам. Тут же сознанием отключаюсь, хоть и очень внимательным и послушным притворяюсь. Столбом ним стою, глазами жую, а уши, что твоя труба без затычки. В одно слово влетает, из другого вылетает, не задерживается. Покричит-покричит командир, устанет, смолкнет. Выйду от него спокойно, снова хлоп и свое дело знаю, себя не обижаю. Надежное средство для спокойной службы.
       Ну, у умника башка нормально соображала. Два раза объяснять не пришлось. Быстро смекнул, что к чему.
       Вызывает его командир в другой раз, задачу определяет, на работу назначает. Солдат ему по-ученому под козырек. Не сомневайтесь, вашблагородь, исполню в точности. Сам за дело уже не бегом скорым, а шагом спокойным взялся. Для порядка в носу поковырялся. Не торопясь отмеряет, не спеша отрезает, медленно заколачивает. Словом, к сроку намерял, нарезал, наколотил. Еще и вздремнуть успел.
       Пришел командир, на работу глянул. Глянул, зашатался. Побледнел, позеленел, а когда пятнами багровыми пошел, то бранью площадной разразился. Дескать, кто же тебя, такого-сякого, недотепу косорукого на белый свет произвел и на моя бедную головушку удружил.
       А умник теперь свое дело строго знает. Столбом перед командиром стоит, глазами жует, а ушами, словно воду через трубу, ругань его прогоняет. Покричал-покричал командир, ногами потопал-потопал, руками похлопал-похлопал да и прогнал недотепу с глаз долой. Вышел тот с усмешкою, ломоть хлеба из кармана вынул и песню разудалую затянул. Про загулявшего молодца в красной рубашонке...
       Так и повелось с той поры. То умника командир отчитывает, то дурака срамит. А с них, что с гуся вода. Хоть кол на голове теши. Сознание свое вовремя отключают, мораль командирскую не воспринимают. Стала для них служба воинская легкой и спокойной.
       Верно ли, нет, но говорят что как раз оттуда пошла гулять по земле поговорка. Мол, солдат спит, а служба все равно идет. От того, видимо, что надежное средство использует.
      

    Застенчивый генерал

       Точно не припомню где и верно не вспомню когда, но твердо помню, что жил и большеголовскому делу верно служил один генерал. Обычный такой генеральчик. Росту среднего, голосу негромкого, победами не прославленный, пулями не меченный, в темных делишках не засвеченный. Только тем и известен был, что чересчур застенчивым слыл.
       Вот кого не спроси в гарнизоне, где тот генерал верховодил: так, мол, и так, скажи не таясь, хорош ваш генерал или как? Так бедолага сперва покраснеет, потом слегка побледнеет, подрожит, изрядно вспотеет и лишь тогда ответит: "Конечно, неплох, только застенчивый вот..." Ну кому не интересен такой поворот?
       Долго бились чины высокие в столице на загадкой - в чем же застенчивость генеральская проявляется. Сами порой в таких ли переделках бывали, свое кровное из чужого горла тащили и застенчивости отродясь не знали. Присматривались-присматривались к нашему генеральчику, но так ничего и не высмотрели.
       Хоть росточку среднего, да нахрапист, хоть голосу и негромкого, да в речах заборист. Офицеры духом послабее от его тирад замертво ложились. В штабах и казармах загодя трепетать начинали, когда части с оглядом объезжал.
       Словом, поломали-поломали головы чины высокие, начальники столичные и в тревоге на доклад к военному министру сунулись.
       - Вот ведь, батюшка-свет, великий генерал наш, как дело в ведомстве нашем военном складывается. Идет по земле слух, что застенчивый генерал большеголовскому делу исправно служит. А вот где застенчивость его, сколько не искали - найти не можем. Из сил уже выбились...
       Удивился такому докладу военный министр. Самого любопытство разобрало, захотелось лично на сию диковину взглянуть, в толк взять откуда у генералов застенчивость берется.
       Не мешкая в путь-дорогу собрался. А коль скоро у военных министров моторы резвые, то и этот быстрехонько к месту добрался. - Ну-ка, показывайте не мешкая, где тут у вас генерал застенчивый,- приказал офицеру дежурному.
       А тот не из робкого десятка оказался. Во фрунт петушком, под козырек гребешком, глазом веселым в сторону стрельнул, чертом министру подмигнул.
       - Чего уж тут, Ваша светлость показывать, - ответствует бодро, -вона они сами Вам на встречу жалуют-с...
       Военный министр резво вьюнком повернулся в направлении указанном, да так и замер в изумлении.
       Генеральчик тот, что росту среднего, голосу негромкого по коридору к нему шагает, ноги кренделями заплетает, за стеночку придерживается. Короче, лыка не вяжет.
       - Так вот она застенчивость какая, что мои дуралеи сыскать не могли, - только и молвил министр, плюнул досадливо и обратно в столицу уехал.
       Впрочем, с той поры о застенчивых генералах больше не слыхивали. И, слава богу, если действительно перевелись...
      

    Армейский порядок

       Приехал в деревню к старикам-родителям на побывку сын из армии. Парняга-боец, орел-молодец. Вся грудь в крестах да орденах-медалях всяких.
       Старики, конечно, сыну обрадовались. В красный угол усадили, все лучшее, что было, на стол поставили, героя потчуют. По чарке за встречу пропустили. Другой, тут же третьей закрепили. Разговоры о том, о сем повели. О службе ратной парня расспрашивают.
       - Тяжела, верно, служба твоя, сынок, - молвил старик-отец участливо. - Знать нелегко ордена такие даются. Вона как телом высох, лицом осунулся. Аль кормежка в армии худая, аль в котле солдатском ветер гуляет?
       - Нет, батя, - сын отцу ответствует. - И кормежка в армии сытная, и каша солдатская наваристая, ветру в котле гулять не дает. Все дело в армейском порядке, который жиру копиться не дает, выправку солдатскую вырабатывает.
       - Что ж это за порядок такой? - удивился старик. - Расскажи, сделай милость.
       - Потом-потом, батя,- отмахнулся сын. - Вот с дороги отдохну немного, не только расскажу, но и покажу...
       С тем и спать легли. Спозаранку, ни свет, ни заря, загудел над деревней набат.
       - Что за невидаль? - всполошились деревенские. - Неужели, беда какая приключилась? Пожар? Война?
       С полатей повскакивали, с печей поспрыгивали. На площади собрались, Кто в одеяло кутается, кто платком прикрывается, а кто и вовсе порты руками поддерживает. На бравого воина очумело таращится.
       А тот в полной армейской амуниции перед ними расхаживает, ждет когда все на вызов его соберутся.
       - Слушайте задачу, - молвил молодец сурово, когда последние, дряхлые да немощные старики, на площадь притащились. - Я с отцом в лес за дровами еду, остальные разойдись!
       - Раненько, сынок, ты за работу взялся - крякнул старик досадливо. - Можно еще позоревать бы. Сам с дороги устал, да и вчера за столом посидели изрядно...
       - Такой армейский порядок, батя, - отрезал сын назидательно. - Тяжело в учении, легко в бою.
       Делать нечего. Стали в лес собираться. Вывел старик лошадь из сарая, стал в телегу запрягать. А сын тут как тут.
      -- Телегу отставить! Запрягай лошадь в сани! - командует.
      -- Да какие сани, сынок! - опешил отец. - Лето ведь на дворе.
       - Не пререкайся! Такой армейский порядок, батя. Тяжело в учении, легко в бою.
       Порядок так порядок. Запряг дед лошадь в сани. Топоры, пилы на дно бросили, сами уселись. С богом в путь тронулись. Только лошадь не тпру, ни ну. Из сил выбивается, на ноги падает, сани по голой земле тянуть не может.
       - Вставай, отец. Лошади помогать будем. Видишь животина мается.
       - С телегой бы не маялась, - буркнул старик недовольно, вылезая из саней.
       Стали сани толкать. Лошадь впереди надрывается, отец с сыном сзади потом умываются, едва-едва движутся. К полудню с грехом пополам до леса добрались.
       Старик лошадь из саней выпряг, на выпас пустил, сам без сил в траву упал, от усталости чуть дышит. А сын тут как тут.
       - Батя, мы работать приехали или брюхо на солнышке жарить. Слушай задачу! Сани замаскировать, бревна из чащи таскать. Через час выезд домой. Время пошло...
       Натаскали бревен, стали распиливать. Вроде заспорилось дело и работе конец виден. Только снова вояка командовать взялся.
      -- Пилу в сторону, берись за топор! Рубить будем!
      -- Пилить-то, сынок, сподручнее,- возразил отец.
       - Такой армейский порядок, батя. Тяжело в учении, легко в бою. Будем рубить, а не пилить!
       Делать нечего, стали рубить. Долго ли, коротко ли, бревна разрубили, в сани сложили. Тут бы передохнуть чуток, воды ключевой хоть глоток. Ан, нет!
       - Опаздываем к сроку, батя, - поторапливает сын. - Рубили дольше положенного. Так что в обратный путь без перекура отправляемся. Задачу выполним, отдохнем.
       Тем же порядком домой тронулись. Лошадь впереди надрывается, отец с сыном сзади потом умываются. Груженые сани по голой земле тащить, не мед-сахар пить.
       Долго ли коротко ли волочились. Может быть, дотолкали бы злополучные сани с дровами до двора. Только тут сын новую оказию придумал. Увидел у дороги копну сена.
       - Слушай, батя, новый приказ,- командует. - Дрова выгружай, грузи сено.
       - Так ведь сено, сынок, не наше. Общественное. Не ложи греха на душу, - взмолился старик. - Никогда худого дела не творил.
       - Отставить разговоры! Армейский порядок таков: противника надо запутать. А сено маскировка, отвлекает от выполнения основной задачи. Тяжело в учении, легко в бою.
       Не стал старик больше спорить. Дрова выгрузил, сено загрузил. Лишь бы домой побыстрее добраться.
       А тут как на грех староста деревенский навстречу едет. Увидал, что старик с сыном сено общественное вывозят. Отчитал примерно, сено велел на место сложить, а чтобы впредь неповадно было, штраф в деревенскую казну уплатить приказал.
       К вечеру домой ни с чем приплелись. Сел старик на завалинку, рукавом пот с лица вытер и вздохнул горестно:
       - Вот тебе и армейский порядок! Ничего не сделал, а устал до смерти.
       А вам такое ведомо?
      

    КАК ВЗВОДНЫЙ СЕБЕ ДОЛЖНОСТЬ ВЫПРОСИЛ

      
       Приехали в один из полков большеголовской армии определяться на службу три молодых офицера. Поглядел на них командир внимательно. Двое - молодцы как молодцы, а третий - так себе.
       Первый, лейтенант Лясов, в стан строен да гибок, кудряв да румян, девкам на зависть. А как речь начнет говорить, словно родник звонкий журчит, заслушаешься.
       Второго, лейтенанта Пыльцова, бог тоже не обидел. И рослый, и в груди широк. Лицом суров, внешностью опрятен. Сапоги глянцем искрятся, пуговицы да пряжки огнем горят. Идет, шаг печатает, пушинки на ходу с себя сдувает.
       Лишь на лейтенанта Дельцова без смущения глянуть нельзя. Росточком неказист, волосом рыжеват, лицом рябоват, еще и во рту щербинка.
       Стал командир их к месту определять. Лясову и Пыльцову поручил взвода исправные, а Дельцову доверил саамы захудалый. дескать, по Сеньке и шапка. Пусть помыкается, а коль ничего дельного не выйдет, то и спрос невелик.
       Стали молодые взводные с солдатами своими заниматься, искусству ратному их обучать, для боя готовить. И день занимаются, и неделю. Вот уже и месяц на исходе. Решил тут полковой командир на взводных своих посмотреть, как занятия ведут, проверить.
       Пришел он в казарму, где Лясов со своими бойцами располагался. Издали приметил, что дорожка бурьяном поросла, окна запыленные и дверь на ветру поскрипывает, на одном гвозде качаясь.
       Удивился полковник, нахмурился. Что за безобразие. откуда такая запущенность? Вдруг внутри вроде как смех послышался. Еще больше удивился полковой командир, плечами пожал озадаченно, в казарму заглянул.
       Видит, сидят лясовские солдатушки кружком. Ружья в стороны побросали, рты пораскрывали, во все глаза на своего глядят, в оба уха слушают да время от времени от хохоту валятся. А Лясов, приветливый да улыбчивый, в кружке стоит, руками размахивает, о чем-то горячо рассказывает. Шутками-прибаутками сыпет, будто горохом из худого мешка. Командира полка не замечает.
       Отозвал тот тихонько краснобая в сторону, выспрашивать начал. Мол, доложи, сокол ясный, чем это ты с гренадерами своими занимаешься, о речь ведешь. Почему службу так неразумно правишь...
       - Да вот, на исторических фактах да наглядных примерах из нашей летописи о штурме вражеских позиций рассказываю, чтобы доходчивее было, - не моргнув глазом, тут же доложил командиру Лясов. - таким способом основы ратного искусства лучше усваиваются...
       - Ну-ну, - только и крякнул в ответ обескураженный полковник и пошел дальше.
       Приходит в казарму к Пыльцову. Глядит, кругом чистота и порядок. ружья солдатские в пирамиде рядочком стоят, смазкой лоснятся. Сами солдаты, чистые и опрятные, чинно за столами сидят. В тетради что-то старательно вписывают, зарисовывают.
       Пыльцов командира издали приметил, орлом навстречу вылетел. Строевым шагом к полковнику рубит, аж земля под ногами гудит. Доложил по форме. так, мол, и так, вверенный ему взвод углубленно осваивает теорию преодоления вражеского сопротивления. Для пущей памяти еще и в тетради записывает.
       - Похвально, - хмыкнул удовлетворенно командир.
       К Дельцову уже без особого желания решил заглянуть. Просто, для порядка. наверняка у этого воробья все солдаты по углам попрятались, бока отлеживают, уверен полковник.
       Зашел в казарму щербатого, нагоняй устроить приготовился. Ан нет. Не за что и некому. Полы в казарме вымыты, койки заправлены, а пирамиды пустые стоят. Лишь один дежурный у входа рапортует по уставу. Взвод в поле, на занятиях.
       Удивился полковник неслыханно. Поскорее в поле подался, на занятия те посмотреть. Невдалеке, за кусточком притаился, наблюдает, что рыжий воробей выдумал.
       А Дельцов взвод в линеечку выстроил. Винтовку в руки взял и пошел чучела неприятельские крушить. Одно штыком колет, другое прикладом ломит. Не учение, а заглядение. Теперь, солдатушки, делай как я!
       - Молодец, однако! - молвил полковник изумленно и тихонько к себе вернулся.
       Много ли, мало ли времени прошло с той поры. Настал срок учения проводить. сноровку да удаль солдатскую испытать. Вывел полковник свою часть в чисто поле, стал задачу боевую взводам определять.
       Подошел к взводу Лясова и спрашивает, что нужно сделать, чтобы, вон тот замок неприятельский захватить. Пустились лясовские гренадеры в рассуждения-разговоры. Речи ведут складные, убедительные, но такого тумана напустили, что командир и сам забыл, какую задачу взводу ставил.
       К Пыльцову пошел. А там ответами четкими пыль в глаза пускают, картами со стрелами разноцветными взор застилают, а сами на месте, словно вкопанные, стоят.
       Дошел черед до Дельцова. Тот ростом неказист, волосом рыжеват, лицом рябоват, еще и во рту щербинка. Глянуть без смущения нельзя. Вышел взводный перед своими солдатушками, команду короткую подал.
       Батюшки, что тут началось! Пошла такая баталия, любо-дорого глянуть. Глазом не успел моргнуть полковник, а Дельцов ему уже рапортует - неприятельская крепость захвачена. Сам наверху полковым штандартом победно размахивает.
       После той проверки сделал командир в полку перестановки. Лясова поставили над полковым оркестром начальником. Больно ладно у него получалось руками размахивать. в аккурат для музыки складно, в такт попадал.
       Пыльцов стал полковой канцелярией заведовать, поскольку порядок в бумагах любил.
       А Дельцов стал полковой палочкой-выручалочкой. То захудалые взвода в образцовые вытаскивает, то новобранцев уму-разуму учит, в службе ратной толк показывает.
       Немало лет прошло с той поры. Полковник в генералы выбился. Лясова в столицу забрали. Понравилось высокому начальству, как он на параде с оркестром управлялся. Пыльцов тоже до больших канцелярских чинов добрался. Бумажный порядок везде любили.
       Один Дельцов при взводе остался, потому, как замены ему никак найти не могли. Возможно и сегодня сидел бы вояка старый во взводных, не улыбнись ему удача.
       Привезло как-то высокое военное начальство в полк самого министра. на службу воинскую посмотреть, мастерство солдатское в ратном деле показать. По этому случаю объявили в полку учение.
       Собрал министр всех командиров, от мала до велика, в свой шатер, стал задачу уточнять. выпало Дельцову старый замок штурмом брать. не вытерпел тут бывалый взводный, с места своего поднялся.
       - Ваша светлость, не вели судить, позволь слово молвить, - обратился Дельцов к министру.
       Сановник удивленно вскинул бровь и кивнул согласно.
       - Ваша светлость, позвольте на этих учениях мне ротой покомандовать, - заминаясь, словно извиняясь, попросил Дельцов и добавил, вроде как жалобно. - Очень уж хочется.
       - Это что еще за блажь такая! - сурово насупил брови министр и оглянулся на свиту.
       Генералы, словно по команде, осуждающе загудели и стали настороженно разглядывать невзрачную фигурку Дельцова. Дескать, смотри какой! Росточком неказист, волосом рыжеват, лицом рябоват, еще и во рту щербинка. А туда же! Со свиным рылом да в калашный ряд. Безобразие!! Вот до чего распустились эти взводные. Возмутительно!!!
       Но Дельцов за долгие годы службы тоже тертый калач стал. Сообразил, что это последний шанс. Теперь либо пан, либо пропал. Знай, свое гнет.
       - Вовсе не блажь, ваша светлость, - возражает министру спокойно. - Я этот чертов замок который год со своим взводом штурмую. Мои бойцы его с завязанными глазами теперь занять могут.
       Еще больше удивился военный министр. Решил сам в том удостовериться.
       - Ладно, - говорит Дельцову. - Давай так и договоримся. Если твой взвод, действительно, с завязанными глазами в замок войдет, получишь повышение. Но, если обманешь, не обессудь. Загоню служить туда, где и чертям тошно.
       "Да уж, наверное, такого места для меня теперь вряд ли сыщешь" - подумал про себя Дельцов и согласился.
       Пришел в свой взвод, солдатам в пояс поклонился.
       - Ну, братушки, выручайте. Судьба моя в ваших руках. Не подведите, а я, видит бог, вас не обижу...
       Бойцам его два раза одну команду повторять не нужно. Повязку на глаза, винтовки наперевес и вперед! За веру, царя и Отечество! Впотьмах бегут в атаку, как ясным днем. Ведь каждая кочка солдатской ноге издавна знакома, каждый овражек у нее давно на примете.
       Взводный, как и положено, впереди всех. Не успела папироска в руке министерской затухнуть, как взвился над башней условный знак - замок занят.
       Подивился министр искусной выучке солдат, посмеялся над просьбой наивной взводного и тут же дал ему под начало не роту, а целый батальон.
       Говорят, те генералы тоже смеялись. От души Дельцова поздравляли, тепло руку жали. Удивительно только, почему раньше такой самородок не приметили.
       Наверное, боялись, что рябой да щербатый дорогу перебежит...
      

    СОЛДАТ И СВИНЬЯ

      
       Отслужил солдат службу ратную. Ни много, ни мало, а четверть века оттрубил исправно. Пулями мечен, саблями сечен, солнцем сушен, морозом стужен. В большие звания не выбился, деньжат не скопил, семьи-хозяйства не нажил.
       Правда, государство не забыло усердие солдатское. Награду отпустило по совести. На ногу костыль деревянный, на грудь крест оловянный, в карман медный пятак, а в заплечный мешок - поросенка. Просто так. Вроде как на обустройство отставной жизни вспоможение.
       Другой бы плюнул с досады на такую благодарность. Зашел бы в ближайший кабак и пропил государев пятак. Поросенком бы закусил, а дальше, что бог даст, куда судьба-злодейка вывезет.
       Но не такой наш герой. У старого вояки и голова на месте и в голове не пусто. Рассудил-распорядился здраво. Дескать, с маленького поросенка и прок невелик. А с большой свиньей уже достаток. И себе пропитание, и прибыль в кармане.
       В родную деревню вернулся, в хозяйство крестьянское окунулся. Купил на пятак мешок отрубей, собрал в лесу закром желудей. Стал поросеночка растить. Со временем выросла из сосунка большая-пребольшая свинья.
       Доволен солдат своим трудом. Большая свинья - это не маленький поросенок. Сало да колбаса - хорошее дело. И себе регулярное питание, и деньги на обмундирование. Хватит и на водку, и на табак. Можно жить, не тужить. Это не хуже, чем в войске большеголовском служить.
       Наточил солдат нож булатный. Свинью колоть-свежевать настроился. А та из хлева рыло высунула, хозяина нерасторопного бранить принялась.
       - С виду умным кажешься, башковитым, а все же дурак дураком будешь, - попрекает. - Выгоду в моих боках жирных нашел? А надолго ли меня для твоей сытости хватит, подумал? Косточки мои обглодаешь, новые портки сотрешь, новый сапог стопчешь, костыль сломаешь. Что потом делать станешь? С голоду намаешься, нищете не возрадуешься.
       Удивился солдат. Отродясь не слыхивал, чтобы свинья по-человечески речь вела. В сторону нож отложил, над свинскими словами задумался. Как ни кинь, права Хавронья. Заколоть ее дело нехитрое. Мясо да сало на базаре продать прибыльно или колбас навертеть в запас, тоже больше ума не нужно.
       Сидит старый, смекалку свою крутит, выгоду считает. От одной свиньи доход хорош, а от свиньи с приплодом еще лучше. Это уже хозяйство. А с крепким хозяйством и жизнь надежнее.
       Побежал по соседям, деньжатами кое-какими разжился. Привез еще отрубей, собрал еще желудей. Стал свинку свою холить да нежить, свинского приплода с нетерпением дожидаться.
       В положенный срок принесла Хавронья ему приплод. Да не одного поросенка, а целую дюжину. Тугобоких да розоворылых.
       Обрадовался отставной солдат несказанно. Теперь уже не стал дожидаться, пока свинья его уму-разуму учить будет. Быстро новый хлев сладил. Светлый, теплый, просторный. Все поросячье семейство туда переселил.
       Подошло время, поступил разумно, распорядился по-хозяйски. Что на базар свез, что для нового приплода оставил. Целую свиноферму с дареного государством поросенка развел. Крепко на ноги стал.
       Появились и еда на столе, и одежда в сундуке, и деньги в кармане. Новую избу сладил, хозяйку нашел. Жила по соседству вдова - женщина бойкая, незлобивая. Пошла за ним с радостью.
       Зажил старый солдат припеваючи, прежнюю службу не вспоминаючи.
       Вот бы так и в настоящей жизни было. Чтобы всякая подложенная свинья пользу приносила. Глядишь, и государство процветать бы начало.
      
      
      

    СКАЗКА О КОНФУЗАХ

      
       Кому не приходилось в жизни хотя бы раз оконфузиться. То одно дело не так выйдет, то другое неладно получится. А уж о деликатной семейной теме и речь вести соромно, не то что в конфузе каком признаться.
       Правда, сейчас у народа язык побойче стал. Иной раз такую сказку услышишь, что хоть святых из избы выноси. Так что, если кому сея байка не к интересу, ступай себе мимо. А коль уж задержался, мотай на ус. Словом, слушай...
       В нашем ли царстве-государстве это было или в каком другом, то неведомо. Но было это наверняка.
       Служил в одном неблизком гарнизоне полковник. Честно служил. За веру, царя и Отечество. Бравый был воин. За службу долгую не одну кампанию провел. Не одной раной мечен, не одной наградой отмечен. Уже и почетная отставка, с государственным пенсионом впереди замаячила. Тут первый конфуз со старым воином и случился...
       Приехал как-то в гарнизон генерал столичный, с инспекцией. Велел войска на парадном плацу выстроить, смотр маршевым ротам учинил. Глянуло на воинство сановное лико и потемнело.
       Не понравилось воеводе паркетному, что бравые на вид солдаты в худом обмундировании стоят. Вроде и чистые на них мундиры, а от солнца и дождя, да пота солдатские вылинялые. Блестят на груди медали боевые, за доблесть ратную заслуженные. Только режут глаза генералу заплатки, что на дыры наложены. Там, где пули вражеские гостевали. Все впереди те заплаты. Сыны полковниковы спины врагу не показывали.
       Начал столичный полководец ругаться, над гарнизонной убогостью потешаться. Укорял прилюдно боевого полковника словами срамными, последними, наносил ему обиду незаслуженную без стеснения. Велел гнать прочь, сглаз долой его воинство. На выучку ратную, сноровку солдатскую смотреть не пожелал.
       Вот, такая у сказки присказка грустная. Сама сказка, пожалуй, невеселее станет...
       От обиды заныли у полковника раны старые, замутился разум ясный. Решил зелена-вина пригубить, боль душевную заглушить, тоску-печаль прочь прогнать. Сунулся в карман. А там его другой конфуз дожидается, над нищетой его потешается.
       Не густо в кошельке старого воина. Шиш да брат его, в полшиша, дурака там валяют. Достал служака из места потаенного десять рублей ассигнацией, наскреб по карманам рубля три медной мелочью, в ресторацию уездную завернул.
       На те деньги скромные принес ему половой штоф вина крепкого да миску с закуской простенькой. Мол, и того лишку будет.
       Опрокинул полковник рюмочку. Побежала она по старым жилочкам ручейком ласковым. Следом вторая с третьей разогрела застывшую душу без закусочки. Тут-то сказу о главном конфузе начало.
       Раскурил вояка трубку свою походную, по сторонам огляделся. Что же видит он?!
       В центре зала накрыт стол дубовый. На столе том севрюга стоит с икорочкой и парная телятина с заливной осетриной, фрукты заморские глаз радуют. Шампанское с винами изысканными рекой льются. И гуляет за тем столом молодой офицеришка. Даже не офицер, а так, корнет зеленый. Цыгане ему на скрипочке наигрывают, половые на посылках с ног сбиваются, угодить повесе стараются.
       Взяла тут полковника злость невысказанная. Это что же такое? Что за несправедливость такая?! Я всю жизнь по учениям да баталиям. За царя и Отечество не щадя живота своего служил, а достатка и роскоши такой не нажил. На штоф вина за всю службу едва денег наскреб, а тут?! Какой-то юнец сопливый, поросль зеленая пирует на зависть царю...
       Подхватился со своего полковник, хмельно мотнулся в сторону, за грудки гулену взял. Докладывай без утайки, по какому-такому праву гуляешь по-царски. Откуда у тебе, недоросля такие богатые средства?! Родителево наследство пропиваешь или казнокрадством промышляешь?!!
       На ту атаку решительную корнет ничуть не смутился, не побледнел, не засуетился. Крепкую руку воина спокойно опустил, к своему столу присесть пригласил.
       - Зря, ваше высокоблагородие, куражишься, к ответу призвать меня пытаешься, - молвил с усмешкою, в бокал вина наливая без спешки. - Раздели со мной мое угощение. А я, так и быть, расскажу все как есть, без утайки. И тебе дам совет верный, научу, как добывать денег на хорошую выпивку...
       Выпили служивые, повели разговор меж собой мирный, сердечный, открытый.
       Жаловался полковник на положение свое бедственное, на обиды незаслуженные, на блага неполученные. Сетовал на маленькую милость государеву, которой едва хватало свести концы мс концами. От того и жена на него ворчит, ругается, попрекает всячески. Все, как есть, выложил старый солдат без смущения.
       А корнет снисходительно на то усмехнулся. Ближе к уху полковника нагнулся. Рассказал ему доверительно о свое сердобольной зазнобушке. О заботливой знатной барыньке, что деньгами его постоянно суживает. За любовь его юную, пылкую. Напоследок подсказал полковнику быть с женой своей повнимательней. Целовать ее шейку с нежностью, возле ушка, и тогда она станет с ним ласковей...
       Пришел полковник домой. В горницу шагнул крадучись. Видит, жена сидит у окошка с вышивкой, его не слышит, не примечает.
       Изловчился старый воин. Осторожно к жене приблизился. Припал устами страстно к шее, там, что у ушка. Вздрогнула женщина томно, в страсти глаза прикрыла. Кудри седые мужа ласково потрепала.
       - Что, корнет, снова деньги кончились? - в истоме пролепетала.
       Тут, как в театре, случилась немая сцена. А потом, после долгой паузы, разговор по-семейному жаркий. Содержательный и выразительный, без стеснения и приличия.
       Правда, на то уже другая сказка есть. Не очень интересная и очень печальная. Потому что этого конфуза честный полковник пережить не смог...
       Говорят, на тот счет, пошел по армии гулять анекдот. Пошленький такой анекдотец, с дерьмовщинкой. Здесь уж, как говорится, каждому по вкусу, на свое разумение. Суть, ведь, в ином. Слишком часто такие конфузы стали в нашей жизни случаться...
      

    ОЧУМЕЛЫЙ ГЕНЕРАЛ

      
       Самое лучшее, что может пожелать себе человек, так это жить спокойно, мирно, без войн. Только, ведь, правило не без исключения. Для кого война - лихо, а кому и мать родная.
       Жил да был на белом свете один расторопный парнишка, смышленый мальчишка. Рукастый, головастый, разумом сметливый, в деле не ленивый. Одна беда, горяч и отчаянный не в меру.
       - Вот вояка-рубака растет! - качали головой окружающие. - Такому в ратной сече равных не будет. Видный солдат из него получится. Да что там солдат... Генерал!
       Услыхал то парнишка, на жидкий, сопливый ус намотал. Думку свою в душе затеплил. Пришло время, без раздумий в рекруты подался, воином заделался. С усердным прилежанием ратную науку постигать взялся. Да так ладно у него все выходило, так споро получалось. Командиры на молодого солдата налюбоваться не могли, нахвалиться не успевали.
       - Надо же каков молодец! - приговаривают. - Очень смелый, очень умелый воин. С таким любую баталию выиграешь.
       А парняге те похвалы слаще вина. Еще рьяней усердие свое кажет.
       Надо сказать, время тогда неспокойное было. То в одном месте подлый вражина на Отечество сунется, к чужой земле руку потянет, то в другом огнем полыхнет, порохом потянет.
       Тут и парню пришел черед ратное искусство явить, ворога ненавистного побить, землю родимую от нечисти освободить. Вышел солдат в чисто поле. Стоит супротив него сила сильная, тьма тьмущая, войско грозное, неисчислимое.
       Не сробел молодец. Остру саблю вытащил, тяжелу палицу над головой поднял. Отважно на врага бросился. Саблей махнет, катятся по полю вражьи головы. Палицей стукнет, валятся супостаты на землю без счету. Кто уцелел, бросился прочь, что было мочи, унося ноги. Извел богатырь черну силушку.
       Командиры храбрецом восхищаются, государь царскими милостями осыпает. На грудь крест за отвагу, на плечи эполеты золоченые за ратную доблесть.
       - Экий герой, однако! Очень смелый и умелый воин! - все приговаривают.
       Молодому воеводе те слова слаще меда. С еще большей рьяностью за ратное дело взялся. Супротивника высматривает зорко, в бой рвется нетерпеливо. Солдат своих подзадоривает.
       - Настоящему воину без сечи муторно. Смелый и умелый воин без войны тоскует. На поле брани сердце его радуется, душа поет..., - рекрутов наставляет.
       Молва о храбреце по всей земле пошла. Только вражине заморской слава солдатская покоя не дает, за побои отквитаться норовит, новое войско, больше прежнего собирает. Настал черед новой баталии.
       Вышел храбрый воевода в чисто поле. Вывел за собой могучую рать. Смотрят, стоит супротив них сила сильная, страшит тучей темной, необъятной.
       Но не сробел храбрец. Саблю острую вытащил, палицу тяжелую поднял. Первым на врага бросился, своих воинов за собой поманил. Жестокая сеча случилась. Без счета воинов с той и другой стороны полегло. Тяжкими ранами был и сам воевода отмечен.
       Однако, не покорился, не отступил отважный воин. Мужественно, не щадя себя бил заклятого врага. Как взмахнет саблей, катятся по полю вражьи головы. Палицей стукнет, валятся супостаты на землю без счету. Кто уцелел, бросился прочь, что было мочи, унося ноги. Извел и в этот раз богатырь черну силушку.
       Прибегли уцелевшие вражины в свои земли, своему царю в ноги бросились.
       - Не больше мочи воевать нам с соседом. Оч-оч-очень умелый и смелый у них воевода. Не одолеть нам его..., - лопочут в страхе.
       Подивился тот государь, озадачился. Что же это за такой очумелый воевода у соседа объявился, что победить его нельзя. Призадумался и на будущее поостерегся. Не стал больше судьбу искушать, чужие земли полонить отказался.
       А царь со своими министрами победителем своим восхищается, всяческими милостями и ласками его осыпает. Грудь крестами увешал, на плечи генеральские погоны положил.
       Царская милость генералу краше девки писанной. Совсем в боевом раже зашелся. Войска учит усердно, муштрует нещадно. По сторонам глядит зорко, врага следит чутко. Только вот незадача не торопится больше враг нос в чужой двор совать. Ему милее, чтобы голова на плечах осталась целая.
       Ничего не оставалось полководцу, как на чучелах, да игрушечных крепостях ратному делу тренироваться. А тут еще царь-государь учудил, доброе дело сделать решил. Забрал героя к себе во дворец.
       - Нечего тебе, дорогуша, по полевым лагерям скитаться, сухой кашей питаться, у костра кости греть, на сырой земле сны глядеть, - решил милостивец. - Живи-ка лучше, при мне, во дворце. Поглядят послы заморские на такого грозу-героя и от войны своих царей-королей отговорят...
       Словом, очумел генерал от безделья. Куролесить да чудить начал. То на одного вдруг рявкнет по-звериному, то другому шею ненароком свернет невинную, то третьему ни с того, ни с сего, ультиматум выдвинет. Чтобы к утру, такой-сякой, явился ко мне с повинною и хозяйство свое представил. На всю землю державу ославил.
       В конце концов, нашли ему службу по достоинству. Посадили на цепь, казну царскую сторожить доверили. Сторожит и теперь. Спору нет, исправно. Даже бездомные собаки за версту обегают рьяного служаку.

    ПРЕДПРИИМЧИВЫЙ ДЕД

    или сказка о всенародном обогащении

      
       Случилось это уже во времена Вольнодума. Так, что и вы должны помнить. А дело было так.
       Прежде, чем сменить старого Большеголовика у власти, Вольнодум по ближним и дальним землям шлялся, ума-разума набирался. Набрался или нет, то неведомо. А вот чудес заморских насмотрелся достаточно.
       Везде машины умные людям в самой мелкой работе помогают. У всех одежды удобные да нарядные, жилища просторные да светлые. А еде на каждом столе столько, что со счету сбиться можно.
       Каждый говорит то, что у него на уме. каждый делает то, что ему по душе. Каждый о благе своей земли печется, родом-званием своим гордится, повсюду его отстаивает, перед другими нахваливает.
       Приглянулось вольнодуму такое житье чужестранное. Захотелось и ему в своих землях такие чудеса-порядки завести.
       Одна беда. Забыл узнать, как к делу подступиться. С какой стороны браться сподручнее. А тут как раз пришел его черед государством большеголовским управлять.
       Занял Вольнодум кабинет государственный, стал по столу бумаги раскладывать, стал в башке мозгами раскидывать, стал большую думу думать. Как народ большеголовский из нужды вытащить, к заморскому изобилию привести. Чтобы родом-званием своим гордились, перед другими достатком своим хвалились.
       Думал-думал, ничего не придумал. Кликнул помощников своих на совет. Стал с ними своей печалью делиться.
       - Царь-батюшка на народной крови жировал, чужим потом мошну себе набивал. За то и корону с головы потерял. Большеголовик тоже не лучше оказался. Светлым будущим всех заманивал. А сам по потемкам блудил-блудил, так в нищету всех и свалил.
       - Так-так, - кивнули помощники согласно.
       А Вольнодум между тем продолжает.
       - От прежних порядков, большеголовских, у кого синяки, у кого оскомина осталась. А вот в заморских землях народ спины не гнет, рук не мозолит и живет в достатке. Что нам сделать, как нам поступить, чтобы и наш люд вольготную жизнь узнал? Подскажите, помощники мои верные, дайте совет. Иначе тоже не видеть нам ни почета, ни славы...
       Поднялся с места Полова, наиглавнейший большеголовский специалист по крестьянским вопросам, плечами пожал.
       - Крестьянин с зорькой утренней встает, с вечерней ложится. Потом пашню поливает. Шиш посеет, два снимает. То недород его хлестанет, то засуха. Нет, в деревне богатства мы не сыщем...
       Разгуляй с места встал, головой покачал.
       - Долгие годы я заводами да фабриками командую. Но еще нигде сытого благополучия не встречал. Рабочий по звонку свой станок включает, по звонку выключает, а время расчета подойдет, ему в кассе шиш да полшиша выдадут. На них не разгуляешься...
       И того Вольнодум спросил, и этого. Никто ответа ему не дал. Только плечами жал беспомощно, да головой качал сокрушенно.
       Один барышник, самый молодой помощник, тихо в углу сидел, на других глядел да лукаво посмеивался.
       Глянул на него Вольнодум, нахмурился.
       - С какого веселья-радости улыбаешься, над нашей бедой насмехаешься, - спросил грозно. - Если знаешь ответ, почему в тайне держишь, почему помочь не хочешь...
       Барышник на начальственную суровость не смутился, в мягком кресле вольготно развалился. Дорогой сигарой попыхивает, драгоценными перстнями поблескивает, Вольнодуму неспешно ответствует.
       - Мой ответ давно готов, - сказал спокойно. - А в том, что вперед старших не вылез, внимательно их мудреные мысли послушал, так то из уважения и вины в том большой нет. Ответ же мой таков. Чтобы спины не гнуть, рук не мозолить и жить при этом припеваючи, есть средство очень простое, всем доступное, не дорогое. Нужно всего лишь торговать прибыльно. Ведь товар всякий у нас даже под ногами валяется, продавца дожидается. Поднять да продать с выгодой. Вот тебе и еда на столе, и одежда в сундуке...
       - А точно! - оживился Вольнодум, вмиг забыв обиду к непочтительному помощнику. - Как же я сам до того не додумался! Ведь сколько своими глазами видел в заморских землях больших и малых лавчонок, доверху набитых всякой всячиной. Сколько там по базару коробейников разных бродит, свой товар нехитрый народу предлагают. Значит, вот в чем секрет заморского благополучия!...
       Обрадовался Вольнодум, что так быстро чужестранную тайну разгадал. Ведь в то время в большеголовском государстве с торговлей очень строго было. Если торг ведет не тот, кому это законом предписано, того без лишних церемоний в темницу темную прятали. Необходимы и диковинный товар по своим да нашим расходился. В магазинах пусто, на базарах негусто. Ни казне прибытку, ни народу радости.
       Тут же прежние порядки порушили. Не мешкая спешный указ по городам и весям разослали. Повелевали всем, кто пожелает, торговать свободно, без опаски. Любым товаром, что под руки попадется.
       Народ большеголовский к руководящим указаниям привычный, на подъем легкий. Ему было бы предложено, а что делать, уже сам соображает.
       В одночасье страна глупцов в страну купцов превратилась. Остановились заводы, замерли фабрики, опустели поля и фермы. Весь люд работный на базары-ярмарки подался. Торговать взялся. Кто ложками-поварешками, кто квашеной капустой с брагою. А у кого и того нет, по углам рыщет, мало-мальски пригодное для продажи барахло ищет. Всех великая охота взяла, до быстрого обогащения.
       Слез с печи и дед Фома. Тоже решил старый живой копейкой на смерть разжиться. Только какой с деда купец. Из его голодной да стылой избы даже мыши сбежали.
       - Ладно, - решил старый. - Коль продать нечего, так хоть погляжу, чем другие торгуют, из чего свой достаток создают.
       Рваные портки веревкой повязал. Облезлый треух на макушку натянул. На базар поплелся.
       Идет дед Фома полем, глядит, коровья лепешка на стежке лежит, жарким солнышком высушенная. Аккуратная такая, ровненькая. А в середке, точно для красы, цветок полевой вылез. Приглянулась Фоме. Сковырнул старый осторожно дерьмовину. В пустую котомку сунул. Коль стоящего товара нет, то и такой сгодится. Это ведь для крестьянина коровяк - дело привычное. Сколько его за год из хлева перетаскаешь, на поле свезешь. А для культурной барыньки неведомое всегда в диковинку. Авось кому глянется.
       Пришел дед на базар. Меж рядами ходит, к продавцам приглядывается, к товару приценивается. Вдруг у видел старый в углу коробку нарядную. С картинками яркими, с буквами непонятными. Видать какой-то богач прикупил себе чего-то, а картонку выбросил за ненадобностью.
       Тут-то у деда коммерческая смекалка проснулась, которая отродясь в его голове не ночевала. Народ деревенский завсегда понятием отличался.
       Коробку Фома тихонько поднял, свой товар в нее сунул, да еще бечевкой цветной перевязал, бантиком. К прилавку пристроился, диковину свою на продажу выставил.
       Шла мимо барышня. Горожаночка расфуфыренная. Нарядную дедову картонку увидела, заинтересовалась.
       - Что продаешь, дед?
       - Вещица моя для моих краев привычная, а для культурных дамочек необычная. В диковину будет, - ответил старый уклончиво.
       У девицы от любопытства глаза загорелись, руки задрожали. Видно, очень охоча до диковины была.
       - Давай, дед, открывай побыстрее коробку. Товар свой показывай, - потребовала нетерпеливо.
       А старый черт и глазом не ведет. Себе и товару цену набивает. Неторопясь бечевку развязывает. Крышку в сторону осторожно откладывает. Торжественно свою дерьмовину барышне в лицо тычет. Чтобы получше разглядела, стало быть.
       Та гляделки свои вытаращила от восхищения. Соображает, переваривает.
       - Ах, какая прелесть! - причитает. - аккуратное. круглое да гладкое. На цвет приятное и на дух пикантное. Еще и цветок в середке словно живой торчит. Умеют же где-то такое чудо сотворить...
       На голову примеряет, к груди приспосабливает, как применить это чудо размышляет.
       Не ведает дуреха, каким путем та диковина на свет появилась. Стороной бы обошла, а так сторговалась. Отвалила деду в треух целковых звонких, картонку схватила и домой быстрее ветра помчалась, покупкой хвалиться.
       А дед Фома в трактир заглянул, за удачу чарку пропустил, на свою печку довольный вернулся. Помирать охота отпала. Лежит, над человеческой глупостью посмеивается да вольнодумский указ нахваливает. Дескать, жизнь в нужде прожил, а в старости на дерьме обогатиться довелось.
       Прав Барышник оказался, что товар под ногами валяется. Вот только и вам смотреть нужно, как бы в яркой обертке дерьма заморского за большие деньги не прикупить.
      

    КАК МУЖИК БОРОВА ПРОДАВАЛ

      
       Надоело мужику жить впроголодь, штаны латать да богатым в рот заглядывать. Решил и сам разбогатеть, в люди выбиться. Раздобыл деньжат, на базар подался. Идет и размышляет.
       - Пожалуй, куплю себе лошадь, - подумал. - Землю вспашу, пшеницу посею. Когда урожай соберу, зерно продам, с долгами рассчитаюсь, еще и себе на жизнь останется.
       Пришел в конный ряд. выбирал-выбирал, торговался-торговался, но так и не нашел лошади по своим деньгам.
       - Ладно, - решил мужик. - Куплю тогда корову. Корова - это молоко, сметана, масло, сыр. А еще корова принесет теленка. С коровой и сам сыт буду и деньги хорошие заработаю...
       Но и на корову не хватило у него денег. Купил тогда мужик маленького поросенка.
       - Вырастет из него большой боров, - прикинул он. - К Рождеству его заколю. Окорока закопчу, колбас наверчу, сала насолю. Отвезу на базар. Будет тогда у меня и еда, и деньги.
       Стал мужик откармливать поросенка. Где молочка ему раздобудет, где зерна, а где хлебца. Сам недоедал, а в рыло совал исправно. Хороший боровок вырос!
       К Рождеству мужик его заколол. Приготовил сало, окорока да колбасы. Повез на базар продавать. Стал в мясной ряд, покупателей созывает на свежую свининку.
       Тем временем ходил по рынку полицейский пристав. Увидел, что мужик сало да колбасы продает, окорока свиные выложил. Захотелось ему свежатинки к рождественскому столу. Подошел о товаре расспросить.
       - Что продаешь, мужик?
       - Да вот боровка к празднику откормил. Не желаете, ваше благородие. извольте отпробовать...
       Попробовал пристав сала да колбас, понравилось. А от окороков и вовсе глаз оторвать не может. Только денег платить жалко. Думает, как бы мужика обмануть, даром его товар забрать.
       - Вкусна твоя свинина мужик. Чем же ты ее кормил так?
       - Кормил, ваше благородие, как след. Сам не доедал, а в рыло совал исправно. Где молочка раздобуду, где зерна отборного, а где и хлебушка...
       Тут-то пристав и нахмурил брови грозно.
       - Ты что, мужик, указа государева не ведаешь? Не знаешь, что нельзя так свиней кормить?!
       Схватили бедолагу, в кутузку бросили. А пристав весь товар его домой себе забрал. сидит колбасы ест, салом закусывает, окороками заедает, над мужиком посмеивается. Радуется, что ловко простака одурачил.
       Отсидел мужик в кутузке. Домой вернулся. А в избе хоть шаром кати. Мыши и те сбежали. Снова захотелось ему богатства достичь, в довольстве жить. Занял у соседа еще денег. Другого поросенка купил. Сам недоедал, а животину кормил исправно, на убой. Лучше прежнего боров вырос. А тут снова праздник на дворе.
       Заколол мужик борова. Сало, окорока да колбасы приготовил. на базар повез. А пристав тут как тут. Смотрит, вынюхивает, чем бы к праздничному столу поживиться на дармовщину. Мужика увидел, обрадовался. Как прежде обмануть дурака надеялся. Гоголем к продавцу посунулся.
       - Что продаешь, мужик?
       - Да вот еще одного боровка вырастил.
       - Чем же ты кормил его, мужик? - хитро прищурился пристав.
       Но и мужик теперь не промах. Ответ на языке вертится.
       - А черт его знает, твое благородие! - пожал плечами хитрован. - Хочу молока налить, так нельзя. Хлеба краюху и тут рука одергивает. Государев указ нарушать не велит. По утру суну ему в рыло медный пятак и за ворота. Жри, что хочешь. Так что, на чем рос, чем жир нагуливал, не знаю. Попробуйте, коль хотите...
       Услыхал то пристав, и пробовать угощение не стал. Носом брезгливо повел, плечом передернул и поспешил прочь.
       А мужик товар свой продал выгодно и с деньгами довольный домой вернулся...
      

    КРЕСТЬЯНИН И ЦЫГАН

      
       Пришел как-то цыган к крестьянину и просит.
       - Подай Христа ради чего-нибудь на пропитание. А то, к кому не зайду, либо отказывают, либо взашей с порога гонят...
       Крестьянин, мужик сердобольный. Вынес попрошайке краюху хлеба да ломоть сала: ешь на здоровье, да ступай себе с богом...
       Только спасибо спасибу рознь. Приметил цыган, что крестьянская коморка полна разными припасами. Решил поживиться щедрее. Дождался ночи и залез к добродушному мужику в дом.
       Услыхал селянин, что у него в доме непрошенный гость без спросу хозяйничает. Кликнул тихонько соседей и поймал вора.
       Намяли они плуту бока, как след, к судье отвели. А судья присудил цыгану впредь не воровать, не попрошайничать, жить трудом праведным.
       Однако цыган работе не обучен. Снова идет к крестьянину. Ума-разума набираться, жить по совести учиться. Пришел, о наболевшем спрашивает.
       - Слушай, мужик, ты свой хлеб сразу ешь или как?
       - Нет, цыган. Я сначала поле вспашу, - отвечает крестьянин.
       - А как вспашешь, так и ешь?
       - Нет, цыган. Я после поле зерном засеваю.
       - А как засеешь, так и ешь?
       - Нет, цыган. Жду, пока зерно прорастет, в колос нальется. А до того сено кошу, огород сажу, за скотиной хожу...
       - А как зерно в колос нальется, так и ешь?
       - Нет, цыган. Я те колосья соберу, обмолочу, зерно соберу, высушу.
       - А как высушишь, так и ешь?
       - Нет, цыган. Потом я огород убираю, мясо солю, колбасы варю, а зерно на мельницу везу.
       - А как зерно на мельницу отвезешь, так и ешь?
       - Нет, цыган. На мельнице мельник зерно в муку перемелет. жена дома из той муки в квашню тесто поставит. А я из леса дрова вожу, печь топлю, чтобы хлеб испечь. А вот, когда жена хлеб из печи вынимает, вот тогда сажусь и ем.
       - Э-э, мужик! Долгий твой хлеб, - протянул цыган разочарованно. - Пока его дождешься, с голоду околеешь. Вот я как в избу вхожу, подадут мне краюху хлеба, так сразу ее и ем.
       И не стал цыган жить трудом праведным. За старое принялся: попрошайничать да воровать...
      

    МОТЫЛЕК И ВОРОБЕЙ

      
       В камышовой крыше рыбацкой хижины свил гнездо воробей. Вольготно и сытно жилось тут пернатому. Часто жена рыбака выбрасывала за порог, то горсть хлебных крошек, то кашу, то рыбную требуху. А у реки всегда было вдоволь комаров и мошек.
       Недалеко от хижины, в молодых зарослях ивняка поселился мотылек. Целыми днями резвился он на прибрежном лугу, собирая своим хоботком чудесный нектар полевых цветов.
       Так что и мотылек, и воробей были весьма довольны своей жизнью и даже поддерживали между собой дружеские отношения.
       Налетается в небе воробей, нахватает мошек, да и спорхнет вниз, в траву отдохнуть после удачной охоты. а там на цветке сосед-мотылек крылышки сложил, тоже отдыхает после трудов праведных.
       - Чив-чив, здравствуй, сосед! как поживаешь? Неправда ли, чудный сегодня денек выдался, - обычно первым заводит беседу воробей.
       - Ваша правда, уважаемый! День, действительно, выдался на славу, - вторит ему вежливый мотылек.
       Так посидят они рядышком, поболтают о том, о сем, да и порхнут в стороны. Каждый по своим делам.
       Может быть, эта дружба продолжалась бы между ними и дальше. Только...
       Однажды утром проснулся воробей и почувствовал сильный голод. Он быстро почистил клюв, расправил перышки и вылетел из своего гнезда, чтобы раздобыть к обеду чего-нибудь съестного. Увы, у порога привычных крошек или остатков рыбы не оказалось. Видно и у рыбака не богат был нынче стол.
       - Не беда, - подумал воробей. - У реки всегда было в достатке мошек. Наверняка и сегодня мне удастся что-то поймать.
       С этим он шустро юркнул к берегу. Однако, в этот день солнце жгло так жарко, что от зноя по щелям попрятались даже самые маленькие букашки. Не слышно было и привычного гула шмелей на лугу. Лишь один мотылек перелетал со цветка на цветок. Ему тоже сегодня не везло. От жары цветы увяли и не отдавали своего нектара бедному мотыльку.
       - Здравствуйте, уважаемый воробей! - увидев соседа, на этот раз первым завел, было, беседу мотылек. - Вижу и у вас сегодня неудачная охота. Если такая жара будет стоять и дальше, то мы можем погибнуть от голода...
       - Твоя правда сосед. Брюху нынче, действительно, голодно. Только я пока еще не вижу оснований для паники. Кое-какая добыча для меня сегодня еще есть, - чирикнул воробей и как-то странно посмотрел на мотылька.
       - Что-то я вас не совсем понимаю, уваж... ж... ный сосед?! - почуяв неладное, дрожащим голосом пролепетал мотылек и на всякий случай слегка отлетел в сторону.
       - А что тут понимать, - злорадно усмехнулся в недобром намерении пернатый разбойник. - если я сегодня не смог наловить мошек, то это еще не значит, что я останусь голодным. В крайнем случае я могу съесть тебя. Правда, проку от тебя маловато. Одни сухие крылья. Какой с них вкус? Но для пустого брюха все равно добыча...
       С этими словами серый ухарь подвинулся поближе к перепуганному соседу и деловито оглядел его, примериваясь.
       - Помилуйте, уважаемый воробей! - взмолился мотылек. - А как же наши добрые соседские отношения? Наша дружба? Неужели ради утоления, причем минутного утоления, голода возможно погубить друга? Вот так, запросто, взять и съесть его?! К тому же, Вы сами считаете, прок с меня невелик...
       - Ах, сосед! Оставьте свои глупые рассуждения о добродетели, - досадливо взмахнул крыльями воробей. - Какие еще могут быть уговоры-разговоры, когда нестерпимо хочется есть. И потом... Это же не по-дружески оставлять друга в беде! Кто-то, ведь, должен собой пожертвовать. Так почему же этого не сделать вам. В знак дружбы, так сказать...
       С этими словами воробей уже приготовился схватить клювом несчастного мотылька. Но тот, в последний миг собрав оставшиеся силы, проворно порхнул в сторону.
       Беспомощные порхания соседа так развеселили воробья, что он решил немного позабавиться, прежде чем съесть его.
       Злодей то решительно атаковал бывшего друга, то отлетал в сторону, словно показывая, что передумал и давал возможность мотыльку уйти от преследования. Он то снова догонял беднягу, то прятался в кусты, будто окончательно отказавшись от недоброй затеи.
       Тем временем мотылек добрался до реки. Ему оставалось еще совсем немного до своего домика, где его ждало спасение. Но воробей молнией настигал его. Тогда мотылек сложил свои крылышки и бросился в воду. Туда же, вслед за ним, ринулся и преследователь.
       Легкий словно пушинка мотылек плавно опустился на проплывавшую мимо соломинку и она, словно прочная лодка, быстро понесла его по течению. А тяжелый воробей камнем плюхнулся в воду и утонул.
       Так и у людей. Побеждает тот, кто борется до конца, не теряет надежды на удачу. Самоуверенный, не рассчитавший свои силы охотник за удачей либо с позором проигрывает, либо бесславно гибнет.
      

    Акулины щи

      
       Помнишь, кто-то из великих сказал: "Любите книгу - источник знаний". Добрый совет. Только хорошо тому, кто знает, как этими знаниями распорядиться. А ведь порой книжные правила могут и дурную службу сослужить. Вот и слушай о том сказку...
       Жили-были старик со старухой. Была у стариков отрада, души услада - дочка Акулина. Берегли ее родители, лелеяли. Заботами не обременяли, черной работой не нагружали, ни в чем ей не перечили.
       Так и росла девка. Трудом не измучена, рукоделью не обучена. Одно слово, белоручка.
       Пришла пора отдавать девку замуж. Сосватали ее за парня подходящего. Пригожего и работящего. Не мешкая к свадьбе готовить стали, приданое собирать. С перинами-подушками и прочими домашними безделушками заминки не было. Такое добро всегда в порядочной семье сыщется. Одно родителей беспокоило.
       Как их доченька, родительской лаской выпестованная, за мужем жить будет, как домашнее хозяйство сама поведет. Ведь с детства трудом не замучена, рукоделью не обучена. Как бы раздора у молодых не вышло.
       Судили-рядили и так порешили. Дать дочери в придачу книги умные, в которых прописано как молодой хозяйке, в работе несмышленой, семейный очаг в порядке содержать. Возникнет у молодухи в чем нужда-заминка, откроет в книжице нужную страницу и готовый ответ найдет. А там только по писанному все сделай, вот и будет толк.
       Стали молодые семейно жить. Парень с утра на работу подался. Молодая жена дома на полатях в пуховых перинах зевает, суженного поджидает. Только зевай не зевай, а обязанность свою не забывай. У печи горшки да ухваты хозяйкиных рук давно дожидаются. Женское дело известное - порядок в доме блюсти, обед мужу готовить.
       Ходит Акулина из угла в угол, вокруг да около. Не знает к чему подступится, с какой стороны за стряпню браться. Тут-то и вспомнила о подарке родительском. О книжке умной, с советами готовыми. Достала с полки советчицу, на столе разложила. Страницу за страницей перелистывает, картинку за картинкой разглядывает. Книжка оказалась занятная, только белоручке нашей совсем непонятная. Уж больно мудреные в ней рецепты-советы расписаны. Наконец нашла девка стряпню по силам.
       - Приготовлю муженьку щи,- решила обрадовано. - И варить немудрено, и хлопоты небольшие.
       Для начала книжица ей советовала взять косточку сахарную. Баранью там или телячью. Для варева жгучего, духу пахучего. Кинулась Акулина косточку по дому искать. Искала-искала, не нашла.
       Ни телячьей, ни бараньей, ни простой, не то, что сахарной. Только сухой рыбий хвост под руки и попался.
       - А, не велика беда,- махнула рукой горе-стряпуха. - Авось для щей и рыбий хвост сгодится.
       Бросила в кипяток навариваться, сама дальше книжку читает.
       - Вот незадача, - губки алые недовольно надула. - Где же мне овощи - картошку да капусту, зелень разную искать?
       В огород выбежала, а отличить, что и где растет не может, каждый лист ей в диковину. Вместо картошки репу с гряды выхватила, вместо капусты тыкву в дом вкатила. У крыльца пучок травы сорной сорвала, чтобы зеленью свои щи заправить. Покрошила-порубила, в котелок все свалила.
       Довольная собой, приоделась, прихорошилась, у окошка присела, мужа с работы выглядывает.
       Тут и солнышко за лес покатилось, молодой хозяин с работы вернулся. Дорогую женушку обнимает, о домашних делах расспрашивает.
       - День-деньской минутки свободной не было,- Акулина ему отвечает. - Все по хозяйству моталась, сытный обед тебе приготовить старалась. Садись-ка, отведай моих щей горячих.
       С тем мужа к столу сажает, миски со стряпней своей поближе подставляет. Понюхал парень щи, поморщился, ложку в рот занес, передернулся. В открытое окошко женкино варево выплюнул.
      -- Что это ты, муженек мой милый, обедом моим расплевываешься, - удивилась Акулина. - Ведь щи эти читаны по-книжному, варены по­ писанному. Правда, кое-чего для варева не хватило, так я другим заменила. Может не слишком горячи, может сильно наваристы?
      -- Да нет, женушка, - отвечает ей муж, обтирая усердно рот. - Не по нутру мне книжные щи, по писанному варенные. Уж больно они горячи, да не слишком наваристы.
       Выскочил из-за стола, шапку схватил да только его и видели.
       Иным родителям в той сказке наперед наука. Детей своих с малолетства уму-разуму учить нужно, а не на книжные советы надежду держать.
       А том, какой другой оборот в семейной жизни может случиться, слушай следующую небылицу...
      

    УМА ПАЛАТА, РОЖА КРИВОВАТА

      
       Помнится раньше, когда царь Горох жил-здравствовал, деды мои говаривали: "Не по хорошу мил, а по милу хорош". Это когда нравился не тот, кто на самом деле хорош был. Хорошим считали того, кто больше нравился...
       Говорить-то деды говорили, да человека старались встречать по одежке, а судить по разуму. Вот, когда Большеголовик на царство заступил, тогда уж у дела совсем другой оборот вышел...
       Жили-были старик со старухой. Послал им бог дочку. Правда, не скажешь, что девочка всем на загляденье была. Так себе, мышонок серый. Росточком с вершок, весу с фунток. Косичка жидковата, фигурка угловата. Личико оспой посекли, точно черти горох толкли.
       Впрочем, не вышла лицом, вышла разумом. И смышленая, и прилежная, и рукодельница. Из краю в край землю обойди, другую такую нескоро сыщешь. Отец с матерью помощнице не нарадуются, соседи работой рукодельницы не нахвалятся.
       Когда девочка подросла, отдали ее старики к учителям в обучение, науки разные мудроумные постигать. И здесь ей не было равных. На лету слово хватает да к месту его определяет.
       Иной балбес аз да буки который год складывает, грамматику одолеть силится. А пичужке-замухрышке уже все тайны земные и неземные ведомы. Речь свою ведет не по писанному, с мудрецами ведет разговор на равных, по-ученому. Учителя прилежной ученицей восхищаются, смекалке ее удивляются.
       И никто над ее неказистой фигуркой не смеялся, никто над лицом ее уродливым не потешался. С лица ни воду пить, рассудили мудрые.
       Увы, легка присказка, да непроста сказочка. Легко умному ремеслу обучиться, да нелегко в жизни определиться.
       Закончила девушка обучение и пришла ей пора на государственную службу устраиваться. Направили ее к градоначальнику в помощницы.
       Тот уже о мудрой девушке наслышан, ждет ее, не дождется. В бумаги свои не заглядывает, о будущем загадывает.
       - Вот так удача мне привалила, - думает. - Не каждый начальник умной и прилежной помощницей похвалиться может. С такой не грешно и заморских гостей привечать, выгодные дела вершить. А если девушка еще стройна и пригожа собой, то свою старуху прочь выгоню. Молодую жену в дом приведу. Вот и получится и совет, и любовь...
       Сидит интриган старый у окошка, посмеивается, от преждевременного удовольствия руки потирает. Но только увидел новую помощницу, так враз мысль о женитьбе из головы выдуло. Лицом переменился, словно сливу недозрелую надкусил.
       - Тоже мне работничек! - буркнул недовольно. - Ни рожи, ни кожи. Самому смотреть боязно, не то, чтобы перед важными гостями хвалиться. Ладно, как-нибудь сосватаю эту уродину губернатору.
       Даже в кабинет к себе девушку не пригласил, говорить с ней не стал, в дальнюю контору работать услал. На место, что для умной помощницы заготовлено было, кралю расфуфыренную посадил, чтобы глаз радовала.
       У той, действительно, все при месте было. И спереди, и сзади. Одна незадача - тупа, будто валенок-катанка. Двух слов приличных вместе связать не могла. Как рот откроет, так хоть всех святых на улицу выноси.
       Умница же на начальственную грубость и неучтивость даже внимания не обратила. В дальней конторе поселилась и работа у нее завертелась-закрутилась. Хоть и не волшебница, но только коснутся к чему ее ловкие, трудолюбивые руки, то тут же оживало и глаз радовало сказочным блеском.
       Придут старики с бедой, поможет. Придут ворчуны с тяжбой, рассудит. Строителям подскажет, где дом лучше поставить. Мастерам посоветует, какая машина умная сейчас в хозяйстве нужна, человеку рабочему для облегчения.
       Пришлет иной раз и градоначальник свою бумагу мудреную. Она все ошибки в ней выправит, где нужно цифры поправит. Что-то выбросит, что-то добавит. По той бумаге тогда выходит, что великий мудрец тем городом верховодит. Такие толковые указы и распоряжения из-под ее руки выходили.
       Дошла молва о прилежной, мудрой и рассудительной служащей до ушей самого губернатора.
       - Как же так, - возмутился чиновник сановный. - Какой-то градоначальник меня обошел. Ценного работника себе нашел. Сам тешится и рад, не торопится представить на доклад...
       Решил губернатор сам к тому градоначальнику наведаться и к себе умную девушку забрать. Только порог переступил, а ему навстречу краля расфуфыренная поднимается. Все при ней. И спереди, и сзади. Бровью играет, рта не раскрывает.
       Как увидел ее губернатор, взыграло у него ретивое, дыхание в груди перехватило. Пулей в кабинет к градоначальнику вскочил, кулаком о стол грохнул.
       - Ты что же это, такой-сякой, от меня ценных работников таишь, - на подчиненного властью давит. - От твоего эгоизма местнического вся губерния в упадок приходит. Никто доброго совета не даст, никто мудрого решения не подскажет. Завтра же самолично мне свою мудрую помощницу представишь.
       Сказал, как отрезал. Еще раз, для верности, кулаком по столу стукнул да и был таков.
       Градоначальник рад-радешенек, что так быстро от несчастной девушки избавился. Тут же за ней послал, в дорогу собираться велел.
       Тем временем губернатор для дорогой гостьи уже угощения да подарки разные приготовил. В окошко с нетерпением поглядывает, гостей поджидает и надежду тешит.
       - Ловко я градоначальника-недотепу облапошил, - радуется. - Красавицу-помощницу из-под носа у дуролея увел. Теперь каргу свою из дома выгоню. Кралечку молодую хозяйкой сделаю.
       Тут и в дверь постучали. Выскочил губернатор навстречу радостно, гостям во весь рот улыбается лучезарно. Да только вмиг ту улыбку словно толченым кирпичом с лица стерло. Скривился, будто клюквенным морсом подавился.
       - Ты кого мне приволок, идиот?! - на градоначальника шипит злобно. - На кой черт мне это пугало нужно.
       - Ведомо кого, - оправдывается чинуша. - Сами давеча велели лично доставить мастерицу и головой разумницу. Так это она и есть...
       - Как она? - опешил губернатор. - А кто же у тебя в приемной сидит тогда?
       - А! Вы про ту..., - усмехнулся городской голова понимающе. - Так та просто для вывески...
       Плюнул губернатор с досады. Велел бедолагу-умницу куда подальше с глаз долой определить. Дверь свою захлопнул, даже отдохнуть с дороги не позвал.
       И на этот раз не обиделась девушка на руководящую бесцеремонность. За дело взялась, словно только им и занималась. Все выходило у нее складно, все спорилось к сроку.
       Пошли дела губернские в гору, краше некуда. В поле урожай полновесный зрел. На лугу скот на сочных травах тучнел. Городские лавки ломились от всякого товару. В избах людских появился достаток.
       Потянулся к девушке и люд простой. Кто с печалью, кто с бедой. Всех привечала, всем помогала. Пошла слава о ее мудрости, смекалке и доброте по всей земле. Докатилась молва и до Большеголовика.
       - Как же так, - удивился мудрый из мудрейших. - Я с заморскими мудрецами совет держу, а прямо под боком своего, домашнего, прячут. Губернатор своему достатку радуется, а до государства ему дела нет?! Поеду к нему сам. Умную работницу к себе заберу.
       Приехал. У парадного крыльца свой большевоз остановил. Смотрит, сам губернатор навстречу бежит. Через ступеньки перепрыгивает, дорогого гостя встретить торопится. Из окошка краля расфуфыренная выглядывает, приезжим интересуется.
       Как увидел Большеголовик ее мордашку смазливую, даже из машины выходить не стал.
       - Завтра же представишь мне ту работницу, о которой добрая молва по всей земле идет, - распорядился и дальше поехал. А губернатор стоит да посмеивается. Вот как ловко все вышло.
       - Не беспокойся, наш светломудрый, - ручкой вслед машет. - Доставлю в полной сохранности.
       Большеголовик тоже не промах. Седина в бороду, а бес в ребро. Совсем на старости разумом помутился. В бумаги свои уткнулся, а перед глазами крутобедрая маячит. Отбросил дела в сторону, к окошку прилип, на дорогу поглядывает. Вскорости путники на большаке обозначились.
       Державный старик резвым кочетом-молодцом навстречу рванулся. Да так на пороге и запнулся. На губернатора взъелся, словно белены объелся.
       - Ты над кем, старый дурень, шутки шутить вздумал?! - в ухо хитровану слюной брызжет. - Кого ты мне приволок? В моем огороде свое пугало имеется...
       - Напрасно злишься, мудрейший! - развел руками губернатор. - Я никого от тебя не таил. Просил мудрую помощницу тебе самолично привезти. Ту, о которой слава по всей земле идет. Вот, получай! Это она и есть...
       - А кто же тогда в окошке твоем мне подмигивал? - удивился Большеголовик.
       - Да это так, - махнул губернатор. - Для вывески...
       - Вот незадача, - вздохнул Большеголовик удрученно. - У этой может и ума палата, да больно рожа кривовата.
       Крякнул с досады и велел услать девушку с глаз долой. Она и поныне там трудится. Говорят, на ее мудрой голове да сноровистых руках земля большеголовская держится. Вот, ведь, как...
       "Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно..." - сказал поэт и вряд ли ошибся.
       А вы как считаете?
      

    НЕПОДХОДЯЩАЯ ФАМИЛИЯ

      
       Жил на этом свете некто Макар Погорелов. Мастеровой парень. От скуки на все руки. О таких обычно говорят - и швец, и жнец, и на дуде игрец.
       Пока Макарушка в юнцах при родителях состоял. Жил себе в удовольствие, горя не знал. Любое дело у него спорилось.
       Старики работящему парню с уважением кланялись. Девушки пригожему молодцу вздыхали вслед.
       Когда начал парень в мужскую силу входить, тесны стали деревенские просторы для рук его ловких да для ума сметливого и острого.
       - Ступай-ка, сынок, белый свет посмотри. Людям себя покажи, - благословил Макара в дорогу отец. - Фамилия наша хотя и не звонкая, не каждому для слуха приятная, но для твоей светлой головы не помеха. Может, где найдешь своей смекалке да сноровке достойное применение. В люди выйдешь и нас с матерью в старости не забудешь...
       Собрался парень в дальний путь. С родителями простился, родному дому поклонился, на все четыре стороны, куда ноги понесли, отправился.
       В скором времени добрался Макар до большого города. Идет по городским улицам, по сторонам глазеет. Видит, бумага на заборе висит казенная, рабочие руки на завод зазывает.
       - Вот, это, пожалуй, то, что мне нужно, - решил парень и прямиком к заводской проходной направился.
       К заводскому начальнику зашел без опаски, работу спросил.
       - Рабочие руки нам всегда нужны. Только не всякие подойдут, - оглядел тот парня. - Какого роду-звания будешь, чему обучен?
       - Звания простого, деревенского, - Макар ему ответствует. - А роду Погореловых, как от деда-прадеда пошло. Заводским наукам не обучен, но желание к тому большое имею...
       - Да, фамилия у тебя не из звучных, - усмехнулся заводчик. - Но, раз сам того желаешь, научим. Пока в ученики определим, а там посмотрим.
       Приставили Макара к старому мастеру на хитроумном станке обучение проходить. Стал мастер парню показывать да рассказывать. Что в станок вставлять, где включать да чего поворачивать.
       Молодец раз посмотрел, второй послушал. На третий сам станок в работу наладил. Да так сноровисто и ладно, что за день с недельной нормой опытного рабочего справился.
       - Разве это работа! - усмехается. - Деревенская, пожалуй, тяжелее будет. А это, все равно, что развлечение.
       Удивился старый мастер, удивился заводчик молодецкой смекалке и сноровке. Столько лет на заводе проработали, а таких способных учеников не видывали.
       - Нет, парень, - покачали они головой. - С твоим умом тебе не простым рабочим у станка стоять, а ведущим инженером такие станки самому создавать. Ступай-ка к профессорам в обучение, высокие науки постигай...
       Пришел Макар с заводской рекомендацией в столичную академию, к профессорам важным, на инженера учиться.
       - Толковым ученикам мы всегда рады, - оглядели те парня. - Какого роду-звания будешь, какие науки ведаешь?
       - Звания теперь буду рабоче-крестьянского, - Макар им спокойно ответствует. - Потому как корни мои деревенские, а руки к заводскому труду приучены. А из роду я Погореловых, как от прадеда повелось. Наук ученых не ведаю, но имею к тому большое желание.
       - Ах, какая фамилия у тебя незвучная! - усмехнулись профессора снисходительно. - Да не беда. Было бы в учебе прилежание. Ступай в класс, постигай науки, а там посмотрим...
       Стал Макар науки ученые осваивать. Ко всему, что учителя рассказывают, прислушивается, книгами умными зачитывается, до тайн неведомых допытывается. Все новое и полезное на лету хватает. Профессора только диву даются. Способным учеником восхищаются.
       - Отродясь такого смекалистого и прилежного студента у нас не было. Тебе, Макар, не ведущим инженером на заводе быть, а известным академиком всех ученых учить...
       Отправили парня после учебы в важное научное учреждение, к великим академика на подмогу.
       Пришел парень к академика.
       - Разумным помощникам мы всегда рады. Какого роду-звания будешь, какими специальностями владеешь? - интересуются те.
       - Корней я крестьянских, закалки рабочей, специальности инженерной. А сам, как и предки мои, Погореловым зовусь...
       - Да, фамилия у тебя незвучная! Но для расторопного человека то невелика помеха, - усмехнулись академики великодушно. - Принимайся за работу, а там посмотрим...
       Работает Макар в важном учреждении научным сотрудником, старается. Академики им не нахвалятся. Привечают его как равного, к слову толковому прислушиваются, разумный совет на заметку берут.
       Тем временем построил Большеголовик в своем государстве новый завод, чтобы хитроумные машины делать, которые за человека работать приучены.
       Огромный получился завод. Не завод, а целый город. Оборудование да механизмы на том заводе сложные, работники там трудятся искусные. Только нет от того завода проку. Потому, что нет для того завода руководителя толкового, чтобы дело наладил и пользу приносил.
       Кинулся Большеголовик искать себе помощника. Разумного и расторопного. Чтобы с таким большим производством справился.
       Предложил старому заводчику.
       - Нет, не по моим силам и разуму такая махина, - отказался заводчик и на Макара указал. - Вот учится у профессоров в академии один парень смышленый на инженера. Это место как раз по нему будет...
       О незвучной фамилии Макара ничего не сказал. Разве такой пустяк имеет значение?!
       Послал Большеголовик за Макаром в академию. Пришли вместо него профессора важные. Парня за ум и смекалку хвалили. Сказали, что к мудрым академикам работать его отпустили. О заводе услышали, обрадовались.
       - Да, такой завод как раз для его рук, - согласились.
       О незвучной фамилии даже не обмолвились. Разве такой пустяк для светлой головы имеет значение?!
       Послал Большеголовик за Макаром к академикам.
       Академики государю парня нахваливают. От себя с большим сожалением отпускают. О незвучной фамилии даже не вспоминают. Ведь для хорошего ученого это сущий пустяк!
       Явился Макар к Большеголовику.
       Какого роду-звания будешь? - спрашивает тот важно.
       - Рабоче-крестьянского звания, инженерного образования... Ныне при академиках, в научном учреждении числюсь, - ответствует парень спокойно, не таясь. - А роду буду Погореловых, как от предков ведется...
       Надо же! Какая фамилия у тебя неподходящая, - поморщился Большеголовик недовольно. - Мне с такой фамилией помощник не нужен. Сладкопьянов был, все до нитки пропил. На смену Бедняков пришел, чуть до сумы не довел. А тебя поставить, так и вовсе все огнем возьмется, последнего лишишься...
       Так и прогнал умного парня с глаз долой. Даже расспрашивать больше ни о чем не стал.
       Верные большеголовские советники услали Макара туда, где он и в детстве никогда телят не пас. От греха подальше. Чтобы, упаси бог, беды не накликал своей фамилией неподходящей.
       Правда, и там парень ко двору пришелся. Сноровистые, умелые руки и светлая голова везде нужны. Дело сладил, почет и уважение заслужил.
       Суеверный Большеголовик тоже свое нашел. На свой важный завод нашел начальника с подходящей фамилией. Какого-то Счастливцева. Думал, что тот со своим красивым прозвищем чудеса ему творить будет. А тот законченным неучем и тупицей оказался. Чтобы выслужиться, оправдать доверие покровителя, такого натворил своей глупостью, что сжег огромный завод-город до последнего колышка. До сих пор заново отстроить не могут.
       Поделом недоверчивому! Встречай по одежке да привечай по уму. Не верти носом, что фамилия неподходящая.
      

    ВНУК ЛЕВШИ

      
       О том, как Левша всем на удивление блоху подковал, всякий знает. А вот, кто с внуком его не знаком, пусть слушает другую сказку.
       Сидит как-то Большеголовик в своих государевых палатах, в окошко поглядывает. Наблюдает, как народ его большеголовский светлую жизнь строит и много ли еще достраивать осталось. Глянет-поглянет в окошко, а сам между тем буржуйским подарком забавляется.
       Прислал ему как-то Буржуй с оказией в знак дружеского расположения чудо-диковину. Человекороботом называется. Сколько не приглядывайся к той диковине, от настоящего человека ничем не отличишь, хоть и неживая.
       Была при той чудо-кукле штуковина с кнопками. На одну нажмешь - робот на кухне как заправский повар управляется. Тиснешь другую - порядок в палатах наводит. А хочешь, чтобы пел - жми третью кнопку.
       Но больше всего Большеголовику нравилось в ней то, что играла она в шахматах, до которых сам был большой охотник.
       Одна беда. сколько не старался Большеголовик, Ника не мог хитроумную машину в игре осилить. Только ход-другой сделает, а робот ему уже шахом грозит, на мат показывает.
       А, главное, стервоза чужеродная, еще и издевается: "Я ест лютший игрок, а вас нужно много учить". И посмеивался своим скрипучим механическим смехом с издевкою.
       Осерчал тогда наш руководитель страшно. Взыграли в его душе чувства патриотические.
       - Это что же такое получается! - на помощников своих да советников государевых шумит. - Неужели перевелись у нас люди мастеровые?!! Неужели земля наша оскудела талантами народными?! Почему при царе могли наши мастера блох буржуйских ковать, а при нашей светлой жизни большеголовской не способны диковины, позаковырестей буржуйской, придумать?!!!
       Так разошелся, распалился мыслитель царствующий, что хоть всех святых из покоев выноси. А советники да помощники по укромным углам попрятались, притихли. Думу думают, как успокоить сердешного. Только с перепугу на ум ничего не шло.
       Пошумел, покричал Большеголовик на приятелей бестолковых, устал. Велел человекоробота в дальнем чулане запереть, с глаз подальше. Штуковину с кнопками, что куклой управляла, в ларец с замком потайным спрятал.
       Потом усадил в свой быстроходный большевоз своих министров да председателей всяких, в путь-дорогу отправился. Решил сам свои земли объехать и сыскать чудо-мастера. Такого, чтобы своей диковиной смог буржуйскую переплюнуть.
       Только Большеголовику, согласно его статусу верховного, угодливые слуги всегда одну дорогу определяют. Та, которая давно проверена и им по душе. Вот и стараются, выслуживаются.
       Милостивцу, ведь, со своей заботой по ровному тракту править положено. Его, ведь, и встретить-приветить, по правилам государственным обязаны. Потом, только лучшее батюшке показать, чтобы в грязь лицом не ударить, перед дорогим гостем впросак не попасть.
       А это история долгая. Сказке же, между тем, самое время свернуть в никому неведомое захолустье.
       К той поре подрастал там Васютка-малец. Собой мальчонка так себе. Белобрыс, конопат, зубами щербат. Но башковитый шельмец!
       Бывало, родители на работу собираются, а мальца одного в избе закрывают. Ведь няньки или детсада какого в простых семьях тогда отродясь не ведали. Вот отец наложит ему на пол всякой всячины. Железок там, деревяшек разных. Мать хлеба краюху на лавке оставит да молока в чашке. Дитя, вроде, как и занято. А оно, чем бы не тешилось, лишь бы не плакало.
       Васютка поначалу просто так весь этот хлам перебирал да в кучу складывал. А чуть больше стал, то уже и с умыслом одно к другому приспосабливать начал. Глядь, появился в избе ухват, что сам горшки из печи доставал. А за ним топор-саморуб, а там и пила-самопилка.
       Придут родители домой, только головой покачивают, удивленно по сторонам вертят. Пила бревна пилит, топор поленья колет, самоходная тележка дрова в печь подбрасывает, а оттуда ухват готовый обед на стол подает. В огороде мотыга да лейка на грядах хозяйничают. Чудеса, та и только.
       Видит отец, что сын в деле смекалист, умом не обижен. Поднакопил деньжат и отправил парня в столицу, на инженера учиться...
       Про ту учебу разговор долгий. Но Василий и там родителя не посрамил. Своими затеями всех в изумление ввел. Самые ученые профессора с академиками охали да бороды почесывали над его выдумками.
       Только когда дело дошло, чтобы парня на работу определить, так вроде и неведом стал. Не нужен никому и все тут.
       Молодца с его ухваткой в лабораторию научную сунуть или на завод важный конструктором определить, цены бы ему не было. Но оказывается своих единокровных умников девать некуда, все хлебные да теплые места наперечет.
       Словом, полет Вася-инженер ясным соколом со своим дипломом столичным в родное захолустье. Научный прогресс вперед двигать.
       Видать профессора припомнили мудрость народную, что дома и стены в деле помогают. Как бы, большего добиться можно. Волновались, чтобы не пропал талантище самородный.
       Оказался молодой специалист в изобретательской конторе, которая решала важный правительственный заказ - приспосабливала к телеге пятое колесо. Это чтобы по осенней распутице или зимнему бездорожью лошаденкам легче тащилось.
       От задачи такой молодой инженер пришел в великое изумление. После наук столичных все же соображалка как след работала.
       - Зачем телеге пятое колесо понадобилось? - изумился наивный. - Она и на четырех стоит весьма крепко, передвигается быстро. Кому такая блажь в голову пришла? Кому государственных денег на такую дурь не жалко?
       - Ты не больно умничай! - цыкнули на него конторские. - Тут мастера не глупее тебя сидят. Между прочим, уже не первый год эту задачу решают, ничего придумать не могут. Тебе бы тоже не мешало над этим голову поломать, а не государственные указания обсуждать...
       Что ж, раз надо, так надо. Васюта старательно поломал свою светлую голову, а рано по утру принес начальнику свои предложения. Злосчастное колесо в его телеге заставляло ее летать и плавать, косить и бурить, расчищать лесные дебри и даже вырабатывать электричество, чтобы самостоятельно двигаться без лошади.
       - Ну, до этого любой дурак догадается! - хмыкнул начальник, между тем жадно рассматривая принесенные чертежи. - А ты колесо на ось посади, чтобы оно в такт с остальными двигалось, не мешая. Вот тогда твоя смекалка всем видна будет.
       Плюнул Васютка с досады, чертежи свои в угол забросил, от скуки в окошко уставился.
       Вдруг, молодой инженер глаза изумленно округлил, удивленно выкатил, а рот сам открылся. А было отчего. Супротив конторы остановился большевоз правительственный. Огромный, черный, лакированный. Точь-в-точь, как тот, что в столице завсегда вперед других дилижансов и повозок пропускали. Постовые ему вслед честь с почтением отдавали. А вот тебе на, стоит он здесь, в его родном захолустье.
       Оказывается, к этому времени Большеголовик уже объехал все города и веси, но нигде не смог сыскать мастера, способного сделать вещь диковинную. Чтобы лучше буржуйской была.
       Однако не выдержал долгой езды и трясучих ухабов быстроходный большевоз. Сломался большеголовский лимузин. Встал замертво на разбитой дороге. Как раз возле захолустной конторы изобретательской.
       Выскочила из машины свита большеголовская. Министры да председатели всякие. Вокруг большевоза бегают, охают, суетятся. С места сдвинуть не могут. Тут и сам Большеголовик на свет божий из машины вылез. Прочел от скуки вывеску на конторе, за подмогой послал. А начальник местный уже тут как тут, на крылечке в три погибели согнулся, дорогого гостя встречает. Похлопал его Большеголовик по плечу покровительственно, разговор завел.
       - Не найдется ли у тебя умельца какого, чтобы мою машину починить смог, - спросил ласково.
       - Конечно-конечно! Всегда рады служить вам! - радостно закивал головой глава захолустных ученых и мастеровых. - Как раз в нашей конторе немало опытных мастеров собралось. Тех, что успешно решают предложенную вами проблему по применению в телеге пятого колеса. Наверняка и с поломкой в вашем большевозе разобраться смогут...
       Тот час кликнул из конторы старых мастеров. Походили те вокруг машины, сверху-снузу заглянули, по три самокрутки выкурили, меж собой поспорили, поругались, Большеголовику поклонились.
       - Не по нашим силам эта машина, - пожали плечами. - Тут заморская рука чувствуется. Слишком мудреный у нее механизм...
       Побледнел начальник конторы, испугался. Тут же мастеров среднего звена позвал, большевоз починить велел. Долго те вокруг лимузина кругами ходили, по очереди под брюхо его лазили, по две самокрутки выкурили. До хрипоты ругались, спорили, доказывали, да только плечами потом пожали. Нет, не для нашего ума эта задача.
       Начальник от страха осиновым листом задрожал. Чувствует, не миновать беды.
       - Покорнейше прошу извинить, - перед Большеголовиком в ноги упал. - есть у меня еще один молодой инженер. Правда, боюсь, что и с него проку не будет. Разная блажь сопляку в голову лезет. Если он пятое колесо к телеге приладить не может, то от вашей машины и вовсе как черт от ладана побежит.
       Но, делать нечего. Других мастеровых больше нет. Кликнули Васютку.
       Вышел молодец спокойно. Большеголовику поклонился с достоинством. На машину глянул с любопытством.
       Крышку какую-то открыл, внутрь заглянул. Гмыкнул-хмыкнул, в носу поковырял, за ухом почесал и сплюнул весело. Дескать, плевое ваше дело...
       - Не извольте сумлеваться, благодетель! - повернулся к Большеголовику. - К утру будет ваш лимузин как новенький. заработает точно часики. Велите только откатить его в стороночку, чтобы улицу нашу не загораживал. Вечером скотина по домам пойдет, испугается. Сами пока отдыхайте-почивайте, беспокойства за имущество государственное не держите.
       Тут начальство захолустное набежало. Васютку в сторону оттерло. Мол, паря, ты хоть и со столичным дипломом, а язык не шибко распускай. Ишь, нашел себе ровню.
       Вася спорить не стал. Рукава засучил, инструмент достал. Большевоз чинить принялся.
       А начальство захолустное к Большеголовику со всей любезностью подбежало, под белые руки подхватило, на ночлег определять повело. Отвело высокому гостю покои самые лучшие.
       Те, что были посветлее да попросторнее, в которых клопов поменьше, где тараканы помельче. Разносолами попотчевали, с тем до утра и оставили...
       Чуть свет у окошка сигнал знакомый послышался. Большеголовик едва глаза протер, в окно высунулся. Там под стеной его большевоз мотором урчит, в путь-дорогу приглашает. Большеголовик на радости большой, как был в ночной рубашке и колпаке, на улицу выскочил. мастера обнимает, за услугу сердечно благодарит.
       Василий от такой чести, конечно, смутился страшно. масло со щеки стер, носом шмыгнул стеснительно. Как на духу признался государственному руководителю в своеволии.
       - Что еще за своеволие такое-сякое, - нахмурился Большеголовик грозно, поправляя на голове ночной колпак. - Кто позволил, почему без спросу?
       - Да вы не волнуйтесь, ваша почтенность. Своеволия сущий пустяк! - успокоил его молодец. - Пололка ваша - безделица. Чтобы с ней справиться, несколько минут хватило. А поскольку времени до утра еще много оставалось, я позволил себе немного улучшить вашу машину...
       - Ну, это другое дело! - улыбнулся Большеголовик благосклонно, сменив гнев на милость. - Так что же ты тут улучшил?
       Вася от смущения и государственного внимания к его персоне еще больше зарделся. На зеленую кнопочку показывает.
       - Вот, на нее жмите, когда нужда станет в путь-дорогу отправляться, - пояснил. - Только место укажите, большевоз сам, без водителя, вас туда доставит. Тем временем можно спокойно газету почитать, либо чаю-какао похлебать...
       - Ну, это я и так могу! - хмыкнул Большеголовик разочарованно.
       - Если же бездорожье, вроде нашего, случится, - не стушевался от издевки Васек, - смело жмите на кнопку голубую. Ту, что рядом, тогда ваш большевоз как птица на крыльях полетит...
       - Во! Вот это уже толково! Для наших ухабов очень пользительная кнопка! - несказанно обрадовался Большеголовик. - Впрочем, зеленая тоже пригодится. Теперь я сам, тайно, могу государство свое объезжать...
       На радостях правитель мастера, даром что тот в масле вымазан, обнял нежно, к груди прижал крепко. Деньгами большими одарил, о роде-звании спросил.
       Васютка, вниманием таким польщенный, теперь и конфузиться не стал. Все, как есть, обстоятельно руководству рассказал. Что род у него не знатный, но всем известный. Предок его Левшой прозывался. Это тот, что государеву блоху подковал. А Васютка знания свои и сноровку по наследству от него получил.
       Тут Большеголовик от радости совсем зашелся. Вот так удача! Все земли свои напрасно объехал. Вот, в каком-то захолустье потомка самого Левши встретил.
       - Слушал, мил-друг! - обратился к молодцу с надеждою. - Смог бы ты диковину мне смастерить. Чтобы хлеще той буржуйской была, что у меня в дальнем чулане заперта...
       Василий осторожненько сопли рукавом вытер, носом еще подшмыгнул для верности, на начальство свое захолустное покосился (мол нет ли в чем промашки) и горячиться не стал.
       - Посмотреть бы сначала надо... Что они, буржуи, придумали..., - говорит с осторожностью.
       - Почему бы и не посмотреть, почему бы не примериться к выдумке заморской, - согласился Большеголовик. - Поехали в столицу, поглядишь...
       Тут же Василия в большевоз рядом с собой усадил, на кнопки заветные нажал, спешно мастера в столицу повез. Министров и председателей своих дожидаться не стал. Бедолаги следом пешком кинулись, на Васютку шипят с завистью, замысливают недоброе.
       Привели молодого мастера в покои государственные, достали из чулана дальнего человекоробота. От пыли очистили, из резного ларца с замком потаенным штуковину с кнопками вытащили, роботу команды подали.
       Побывал Василий с куклой на кухне, в деле ее поглядел. Посмотрел, как в покоях убирается. В шахматы сыграть решился. Снова гмыкнул, снова хмыкнул, в носу поковырялся. Плевать, правда, на полы дворцовые, глянцевые, паркетные не стал, постеснялся.
       - Ладно, - говорит. - Будет вашему человекороботу пара. Заезжайте дней, эдак, через десять...
       Сказал так и прямиком, через реки, через горя в свое захолустье подался, государственный заказ выполнять.
       Большеголовик, между тем, срока дождаться не может. Кабинет свой шагами вдоль и поперек меряет, в календарь заглядывает. Ночи не спит и день подгоняет. Великую надежду правитель на своего умельца держал. Так уж ему хотелось Буржую досадить.
       К исходу девятого дня не вытерпел, в большевоз свой, Васюткой, внуком Левши, улучшенный влез, на голубую кнопочку нажал. Выпустил лимузин крылья и по строгому указу помчал хозяина в захолустье, где умелец свое чудо творил.
       Начальство тут как тут. У конторы изобретательской вертится, высокого гостя поджидает, вдоль улицы поглядывает. А он сзади ясным соколом в большевозе на землю опускается.
       На поклоны и здравицы внимания не обращает, к мастеру скорее спешит. Не терпится сердешному узнать, чем дело его закончилось. Только не тут то было. Контора изнутри заперта, а из-за двери закрытой Васютка кричит, до утра чуток потерпеть велит.
       Захолустные правители от испуга обмерли. Подумать только! Дерзость неслыханная, непочтение к делу политическому. Только Большеголовик внимания на то не обратил. Подхалимов к черту прогнал, чтобы не мешали. Сам на часы поглядывает. Так до рассвета сторожем самолично у крыльца и простоял.
       С утренней зорькой дверь конторы отворилась и вышел на свет божий Василий. да не сам, а с девицей-красавицей.
       Глядит на нее Большеголовик и в толк ничего взять не может. Девка как девка. пышногруда, крутобедра, румянец во всю щеку. Правитель большемудрый бельма таращит, в девку пальцем тычет, а вымолвить слова какого от удивления не может. Мол, где же диковина обещанная.
       - Так вот она и есть, - усмехается Васюта довольно. - Сказал же, что будет пара вашему человекороботу. Вот, Дуняша, как раз и есть та пара.
       Большеголовик еще больше удивляется. Штуковину с кнопками для управления требует.
       - Не нужно ей никаких кнопок, - смеется мастер. - Она обычный язык человеческий понимает. Что скажите, то и будет делать.
       Привезли Дуняху в столицу. Стала она жить в покоях большеголовских. С куклой буржуйской состязаться. Только куда там щеголю заморскому за бабой деревенской угнаться. Все под ее руками как живое движется. Щи в котле кипят, каша в чугунке преет, а в печи пироги с начинкою разною подрумяниваются. Ноги паркет натирают, руки посуду складывают, подушки взбивают да покрывала расправляют. А петь и просить не нужно. Под каждое дело у девки своя песенка.
       Предложил ей Большеголовик с буржуйским роботом в шахматы сыграть. Уж больно ему хотелось в этом деле реванш взять.
       - А на что играть будем, - поинтересовалась Дуня. - За просто так, интересу нет...
       - А как?
       - Давай, хоть на щелчки...
       Фигуры расставили, стали играть. Девка два-три хода сделает и хрясть заморца по лбу - мат, сударь. Потом еще, да еще раз. А рука у Дуняши крепкая, деревенская. От ее щелка у бедолаги лоб трещит. Уж бежать, было, вздумал. А девица вслед смеется.
       - Погоди, друг сердешный! Давай еще в подкидного сыграем...
       Большеголовик за тем соревнованием наблюдает, а у самого от смеха слезы ручьем текут, икота приключилась. Но доволен до нельзя. Знай наших, большеголовских!
       Когда колики от того веселья прошли, велел собирать Дуняху на смотрины, в земли буржуйские.
       Девка и умом смышленая да лицом пригожая получилась. Только убрана была на деревенский манер. Сарафан до пят да фартук узорчатый поверх. На голове платок цветастый повязан. Приодели Дуню барышней на заморский манер. С фрикольте да оборочками разными. Красавица и только. Всем на загляденье, злопыхателям на зависть...
       Васютку тоже одарили знатно. деньжат отсыпали, комнатенку в столице выделили, свою мастерскую под начало открыть обещали. С Дуняхой за море не пустили.
       Опасались, как бы не споили бусурмане мастера. Как предка его, бедолагу. К тому же парень этикету не обучен. Будет перед буржуями в носу ковыряться или брякнет чего-нибудь лишнего, а, может, страх подумать, плюнет на пол, лакированный, узорчатый. Вот тебе и политический конфуз.
       Оставили мастера дома, под строгим приглядом. С большеголовской диковиной поехал за море главный научный министр. Он хотя в роботах болван болваном, но зато этикет держал строго.
       Дуняха, спору нет, удивление на всех навела отчаянное. Буржуйские мастера только руками разводили да головой качали от изумления. А когда после подкидного она им шишек на лбу наставила и вовсе речи лишились.
       Только буржуйский научный министр чересчур въедливым оказался. Никак не мог согласиться, что большеголовский умелец умнее оказался и сделал диковину для всего пригодную.
       Такое сомнение взяло буржуйского толмача, что стал он к нашей Дуняше клеиться. С сомнительными, недвусмысленными предложениями. Теми, о которых в сказках писать соромно. А похабника заморского, хлюста чужеродного до того разобрало, что проходу девке не давал. Деньги предлагать стал за любовь свою горячую.
       Однако Дунька, хоть и кукла механическая, но соображение человеческое. Приличие знала не хуже иного благородного сословия. Терпела-терпела, а когда терпение кончилось, послала ухажера в края неблизкие. Еще и коленкой под зад поддала, чтобы быстрее добрался.
       Ох, и знатная шишка от той ласки у буржуйского министра получилась. Это когда он после третьего кувырка себе дверь лбом открыл. Какой уж тут этикет!
       Шум, конечно, был большой. Как это так?!! Какая-то девка-робот за большеголовского захолустья с таким непочтением к самому министру, главному буржуйскому грамотею, отнеслась.
       Наш главный научный министр по этикету струхнул сильно. На Дуняху зашипел злобно. В северных землях сгноить обещался клятвенно. А та, не будь дурой, послала и этого. Чтобы его заморскому дружку не скучно было и дорогу вместе искать сподручнее.
       Что потом было и вовсе нерадостно. Чего там наплел наш главный грамотей Большеголовику, когда домой вернулся, неведомо. Только Дуньку списали в посудомойки, чтобы место свое знала.
       Васютке обещанную мастерскую не дали. Но, чтобы не обижался, определили старшим в столичное научное учреждение по изобретению велосипеда. Посидел там парень, помаялся, потомился бездельем и сбежал.
       Говорят. дедово ремесло вспомнил. Приловчился подковывать блох. Не золотых, живых. Благо в казенной комнатенке их в большом достатке было. По выходным торговал ими на столичном рынке. Его еще блошиным прозвали. Заморские гости наших кованных блох охотно берут.
       Так что Вася не жалуется, на жизнь хватает. Только если бы он в своей мастерской диковинных Дуняшек делал, пользы для государства много больше было.
      

    ПРИХОДИ ЗАВТРА

      
       Жил в одном колхозе Иван - крестьянский сын. Славный был работник. старательный, башковитый и страшно совестливый. Совестно и неспокойно было у Ивана на душе, если видел где-то непорядок какой. Разве пройдешь мимо.
       Плетень в саду покосился немного, а парень уже новую изгородь ладит. Родник заилился, он его тут же вычисти, еще и ковшик берестовый рядом приладит. Пей на здоровье, путник случайный. Утоли жажду, сними усталость.
       Только в колхозе не ладилась работа у крестьянского сына. ничего не получалось по его разумению.
       Пришел как-то ранней весной Иван на колхозный двор. Глядит, стоит посреди двора трактор. Брюхом железным грязь черпает. Подошел к нему парень. плечом молодецким налег, поднатужился. Вытолкнул тракторишко на сухой пригорочек. Там его отмыл, отчистил. Любо-дорого глянуть. Машина чистотой сияет, только недвижима. Там шестеренка сломана, тут гайки не хватает. Пригорюнился Иванушка.
       Вверху небо синее, солнце ласковое. Внизу, за пригорочком, земля теплом дышит. Рук хозяйских ждет, зерна просит. а как без трактора к ней, землице-кормилице подступиться.
       Иван шапку на голову, к председателю за подмогою. А председатель в светелочке на теплой печи, лежанке изразцовой, полеживает, в обе ноздри похрапывает, только пар от губ отскакивает.
       Бросился Иван - крестьянский сын его будить.
       - Вставай, свет Макар Разгуляевич! - уговаривает. - Весна на дворе. Пахать да сеять пора, а с трактором беда. недвижим на дворе стоит, ремонта требует.
       Председатель на печи потянулся, вполглаза на Ивана глянул.
       - Ну, чего шумишь, суетишься зря, - буркнул недовольно. - Районное начальство на сев еще распоряжения не давало. Значит рано за него ответ держать. А что трактор недвижим, так то механика забота. Его я с вечера в город услал, за покупками. Приходи завтра в контору, разберемся.
       Зевнул сладко, на другой бок повернулся, одеялом цветастым прикрылся.
       Чуть свет Иван снова у председателя: крестьянское время дорого, счета не любит. А Макар Разгуляевич еще и не поднимался. Хватил в сердцах Иванушко дверью председательской, что того с лежанки сквозняком сдуло и подался сам к механику.
       Механик дома за столом сычом сидит. Голову мокрым полотенцем обмотал, рассол огуречный попивает. Как узнал, с чем Иван к нему пожаловал, побледнел, руками замахал.
       - ОЙ, Ваня, друг сердечный! Не мытарь ты мне душу. Ездил я в город по поручению председательскому. День-деньской по магазинам да кабакам разным бегал. Сегодня ноги не держат. Приходи завтра. Авось здоровье поправлю, выберу на складе нужные запчасти. Будет твой трактор бегать по полю лучше нового.
       С утра пораньше Иван стучится в окошко к механику. А тот уже третьей чаркой вчерашнюю хворь выгоняет, сына крестьянского признать не может.
       Стукнул Ваня по оконной рамочке сердито, что у механика с испугу огурец соленый в горле застрял и сам на склад направился. На складе замочек пудовый висит. добро колхозное от честных людей сторожит.
       Кладовщица дома делом срочным занята. Как крестьянского сына увидела, взмолилась.
       - Ванечка, недосуг мне сегодня, - квохчет беспокойно. - На складе за зиму пшеница подопрела. Добрая брага из нее подошла. Перегнать надо. Приходи, милый, завтра. И запчасти выдам, и первачом угощу.
       Глянул Иван на аппарат ее хитроумный взглядом сердитым. Так, что из того от испуга струя толщиной в палец рванула, вышел вон. Ладно, думает, найду я на вас управу. Пошел к секретарю партийному, большеголовскому товарищу.
       - Выручай, Ильич, - взмолился. - Ты у нас большеголовик мудрый. Научи уму-разуму. Почему спит председатель, когда сеять пора? Почему механик по городу шатается, когда трактор в грязи увяз, сломанный стоит. Почему кладовщица зерно не сберегла, в самогон перегнала?
       Долго молчал секретарь партийный, товарищ большеголовский. Мысли мудрые собирал, на бумажку записывал. А как собрал все до кучи, записал и ответил.
       - Правильно ставишь проблему, Иван - крестьянский сын. Злободневно, актуально. я с этим обязательно разберусь. Только схожу сначала узнаю, что механик председателю из города привез. К кладовщице загляну, первача отведаю. Хорош ли в этот раз получился. А ты вот что, приходи ко мне завтра...
       Плюнул Иван с досады. Пошел домой. Достал в чулане лопату. Вскопал огород за избой. Засадил его картошкой да репою. Овощей разных для забавы. Хорошо! А тут и лето красное пришло. За околицей трава в пояс, что ковер разноцветный. В цветах шмели гудят, в лесу птицы щебечут. Красотища!
       А в это время на колхозной ферме коровенки жижу брюхом месят, друг друга тощими боками подпирают, прошлогодней соломой давятся, на цветущий луг с тоской смертной смотрят.
       Хотел было Ваня и тут порядок навести. да куда там. пастух в будке спит, зоотехник у речки прохлаждается, а председатель с женой в морском санатории здоровье поправляет. так что, приходи, Ваня, завтра!
       А Ваня свою буренку на травы вольные выпустил. Из сарая косу острую вытащил. сена душистого стожок наметал. Осенью и ходить никуда не стал. Своих дел невпроворот. Картошку с репою убрал. Овощи разные собрал. В погреб сухой да прохладный спрятал. Буренке сарай теплый к зиме приготовил, половы на подстилку припас. Себя не забыл, дровишек березовых, звонких добрую поленицу сложил.
       Тут и сама зимушка-зима пожаловала. С сестрицею Вьюгою да Морозом-батюшкой. У председателя избу снежным покрывалом укрыло и лежаночка его изразцовая остыла.
       Проснулся Макар Разгуляевич. от холоду проголодался. Сунулся по ларям да закромам, а там пусто. Только голод не тетка. В животе урчит, точно зверь лесной рычит.
       Председатель с окошка иней смахнул, наружу выглянул. Смотрит, над Ивановой избушкой дым из трубы стелится, окошко его огоньком светится.
       Надо бы к нему сбегать, отогреться, сообразил лежебока. Может, и поесть у него чего сыщется.
       А у Вани печка жарко натоплена, на загнетке чугунок с картошкой томится. За стеной, в теплом хлеву, буренка сено душистое жует. Сам хозяин за столом сидит, картошку в сметану макает, молочком запивает, репой моченою закусывает и песни поет.
       Сунул председатель ноги в валенки, накинул на плечи полушубок и махнул прямо по сугробам к крестьянскому сыну - просить Христа ради. А следом секретарь с зоотехником, да механик с кладовщицею. По той же нужде догоняют. Стали гурьбой у крыльца, пригорюнились, со слезами к крестьянскому сыну стучатся.
       Вышел Ваня навстречу, о беде-печали их расспрашивает. Поделились, на постой запросились.
       - Понимаю вас всей душой, - почесал парень за ухом сочувственно. - И всем сердцем хотел бы помочь. Только вот незадача. Я сегодня уже и печь оттопил, и обед отварил, сам поел и хозяйство свое накормил. А зима долгая, строго спрашивает, что летом припас. Так что, приходите завтра. Авось разберемся, как вам зимовать...
       Поутру председатель с компанией снова у Иванова порога. Даже родню с собой прихватили. Ложки с мисками не забыли. Глядь, а на двери крестьянского сына табличка приколочена - "Приходите завтра".
       Смекнули тогда ротозеи, что для них писано, чтобы впредь добрых людей не беспокоили. Подтянули пояса потуже, запахнули тулупы поглубже. Поплелись восвояси несолоно хлебавши...
      

    ВРЕДНАЯ ПОМОЩЬ

      
       В уезде чертоплюевском, губернии разгуляевской, что в государстве большеголовском затерялась, стоял удивительный и смешной город Невезуха. Но не потому он был удивительный и смешной, что имел такое странное название. А потому, что его жителям, действительно, хронически не везло в этой жизни. Вот не везло и все тут!
       Дня не проходило, чтобы с невезунами и невезунихами и даже маленькими невезуньчиками какая-либо беда не приключилась.
       То потоп у них случится, то засуха, то эпидемия, то землетрясение. А то еще такая напасть на город нападет, что даже ее название выговорить трудно, не то, чтобы рассказать, что же в Невезухе приключилось.
       Поэтому разве не удивительно, когда и в уезде чертоплюевском, и в губернии разгуляевской, и в государстве большеголовском все тихо и спокойно, а из Невезухи вопли отчаянные несутся - "Спасите!" да "Помогите!".
       Если кто-то просит о помощи, значит он, действительно, в ней нуждается и значит нужно помочь бедолаге. С миру по нитке, голому рубашка.
       Как услышат про невезунцев, соберут по государству большеголовскому, кто чем богат, отправят в губернию разгуляевскую. Там помощь примут, как положено. Каждую вещицу рассмотрят да взвесят. Кое-чего себе про запас оставят и дальше обоз, в уезд четроплюевский, отсылают.
       В уезде тоже не лыком шиты. О беде помнят, но и себя не забывают. Впрочем, щедрость народная меры не ведает. Даже после губернской и уездной ревизий невезунчанам остается с избытком.
       Так что при всем хроническом невезении жили горожане Невезухи сытно и даже вольготно.
       До того помощь народная им по вкусу пришлась, что чуть случится чего, плевый насморк кому ноздрю закупорит иль соринка в глаз залетит, они уже горло дерут. Знакомое "спасите-помогите" орут. Самим недосуг стало с бедой справляться, за работу браться.
       Вот, однажды, как всегда, кончилась у невезунцев еда. То ли град прошел, то ли недород случился. Привычно собрался на площади народ. Невезуны и невезунихи, даже их маленькие невезунчики.
       Воздуху побольше в грудь набрали. Дружно, что есть мочи, заорали, помощи просят.
       - Ой, люди сердобольные, спасите! - блажат. - Скорее горемыкам помогите. Кончилась у нас несчастных еда. Хоть что-то пришлите быстрее сюда.
       Покричали, поголосили, домой заспешили. Миски-ложки приготовили, за столом сидят, помощи ждут. День ждут, другой в окна выглядывают. Но не видать привычных, доверху груженных обозов с припасами да товарами разными.
       Глаза друг на друга таращат, плечами удивленно пожимают. Не поймут, в чем дело.
       Оказывается, все просто. Понимать нечего. Дурной пример заразителен. Теперь не только невезунцы, но и чертоплюйцы с разгуляевцами к чужой помощи привыкли. Работать разучились, в чужой карман поглядывают. Нельзя ли там чем-то лакомым поживиться.
       Впрочем, поглядывай, не поглядывай, ничего не выглядишь. Опустел большеголовский карман. Все государственные запасы подчистили невезунчане с помощью разгуляйцев и чертоплюйцев.
       Забеспокоился, заволновался чудный город Невезуха. А за ним и уезд чертоплюевский, а следом и губерния разгуляева. Такой гвалт подняли, что чертям тошно.
       Долетел их голодный вопль до заморских земель, до владений буржуинских. А буржуйские люди хоть в работе и злые, хотя и полные у них кладовые, но к дармовщине не приучены. С каждым часом богатство свое умножают, но и копейке каждой счет знают. К крику с земель большеголовских прислушиваются и недоумевают.
       - Как же так, - удивляются. - Есть они хотят, а не работают. Ведь что заработаешь, то и съешь. Или как там у них говорится?... Что посеешь, то в рот и положишь. Это только дитя малое, неразумное готовым молоком от материнской груди питается. А так каждый сам себе пропитание добывает...
       Словом, не стали буржуины по складам своим бежать, обоз с помощью в государство большеголовское снаряжать. Делами своими занялись.
       - Покричат, покричат и перестанут. За ум возьмутся, работать начнут, - решили наивно.
       Да не тут-то было. Невезунчане сотоварищи еще шире горло раскрыли. И так "помогите, сволочи!" гаркнули, что и у дьявола перепонки в ушах затрещали.
       Надоело буржуинам эту какофонию слушать. Забрались они в свои амбары, перетрясли старые запасы. На тебе, боже, что нам негоже. Кто зерна гнилого, кто дерьма сухого, кто дырку от бублика, а кто перо от шляпы. Сбросились, собрали, в подарок послали...
       Конечно же, гостинец не вкусу оказался. Только, ведь, даренному коню в зубы не смотрят. Плюнули с досады невезунцы. С чертоплюйцами, разгуляйцами и большеголовиками. Последними словами жадное буржуинство обругали. Повернулись к Буржуинии задом, стали в другую сторону кричать, о помощи молить.
       А с другой стороны - голая земля. Ни лесочка, ни кусточка, ни былиночки. Не за что крику зацепиться. Полетел ор невезунцев, разгуляйцев и чертоплюйцев вольной птицей. Не цепляясь, не задерживаясь, до синего моря-океана. Туда, где среди буйных волн остров затерялся.
       Как раз на том острове свой конфуз случился. Небывалый урожай бананов у туземцев выдался. Такой заморской культуры диковинной. Столько их сластен противных вызрело, столько навалилось, что ни слону пройти, ни человеку пробраться. Мартышки и те от своего лакомства отвернулись с отвращением.
       Бедный вождь туземный в великой печали под пальмою сидит. В пухлом носу ковыряет, что со своей напастью делать не знает. И в брюхо уже не лезут, и выбрасывать жалко.
       Тут его голодный крик невезунцев большеголовских и застал. Принял тот вопль чумазый за спасение господнее. Велел спешно караван собрать в земли далекие, края голодные. Через море-океан, по голой земле, чертоплюйской Невезухе на выручку.
       В скором времени в большеголовском государстве встречали заморский продукт диковинный. Отведали фрукт большеголовики, попробовали разгуляевцы, полакомились чертоплюевцы, наелись дармовщины невезунчане. И так всем туземное чудо по вкусу пришлось, что о своих делах напрочь забыли.
       С той поры не только невезунчане, а весь люд большеголовский баклуши бьет да гуманитарной помощью лакомится.
       Благо еще есть на земле острова, где не знают, куда богатый урожай девать, а нахлебники всегда находятся.
       Те, которым честь неведома и за державу не обидно...
      

    ХИТРЫЙ КЛАД

      
       Давно ли, недавно ли жил на свете один старик. И был у него сын. Нельзя сказать, что ленивый был парень. Но и работал ни шатко, ни валко. Все на счастливый случай надеялся.
       - Эх, найти бы клад! - не раз поговаривал он. - Тогда бы мне и без работы можно жить припеваючи. Всего вдоволь иметь буду...
       А отец его все, что имел, своим трудом нажил. Добрым словом о нем люди отзывались. Не хотелось старику, чтобы после смерти смеялись над ним, что лентяя вместо себя на земле оставил и чтобы сын впустую все накопленное богатство спустил.
       "Как бы сделать, - думал старик, чтобы сын сам понял, что настоящее богатство человеку трудом достается, а не кладом приходит?". Долго думал он, наконец придумал. Позвал к себе сына.
       - Стар я стал, сынок, - говорит ему. - Видно, помру скоро. хотел бы тебе перед смертью тайну одну открыть. За синей рекой, за зеленой горой, в темном лесу есть поляна с вековыми пнями. сказывал еще дед мой, что большой клад там зарыт. Да хитер он, клад тот. Не каждому в руки пойдет, не всякий его возьмет. Заступом его не отроешь, веревкой не вытащишь. Бродит он под землей вслед за солнышком ясным. Никому не дается, над ловцами своими смеется. Но перехитрить его можно. Надо только не ямы копать, а пни корчевать, чтобы корни его не путали. Землю на поляне вспахать, чтобы легче было ему дышать. Зерном ту землю засеять, чтобы колос, к солнцу тянучись, и клад за собой тащил. Справишься с этой задачей, не отступишься - твой клад!
       Обрадовался сын. Наконец-то появилась у него возможность счастье свое испытать. "Конечно справлюсь! - подумал он. - Мой будет клад!".
       Поблагодарил отца за открытую тайну и не мешкая в дорогу собрался. Положил в котомку хлеба краюху, заткнул за пояс топор острый, поклонился отцу и пошел себе богатство добывать.
       Синюю реку переплыл, зеленую гору перешел, до темного леса добрался.
       Смотрит, действительно, посреди леса поляна, а на ней пни вековые торчат, замшели от старости. Верно, сказал отец, подумал парень, точно место указал. От ветра дерево скрипнет, а ему кажется, что клад в земле шевелится. Филин в лесу ухнет - "это надо мной уже смеяться начал", - мыслит Андрей. так велика была его вера в слово отцовское да желание клад тот заполучить.
       - Меня не перехитришь. Мой будешь, - сказал так и за дело принялся.
       Долго работал. все пни выкорчевал, землю разровнял, вскопал. Вышло у него поле небольшое. Вспомнил наказ отцовский, что засеять землю нужно. А чем сеять? Зерна нет. Тогда разрубил он пни на части, связал их в вязанки и в деревню ближнюю снес.
       Дрова продал, зерна купил. Засеял поле лесное. Пока зерно прорастало, в корень набиралось, парень себе другую работу нашел. Избу поставил, поляну расширил. А вдруг тот клад решил поближе к лесу спрятаться?! и такое большое желание у него было этот клад достать, что даже усталости не почувствовал: от зари до зари трудился.
       Пришла пора урожай собирать. А тот уродился на славу. Отродясь с отцом такого не собирали. Только клад не появился. "Видно, глубоко в земле сидит, - думает парень. - Не захватили с первого раза его корни пшеничные".
       Снова вспахал и засеял поле. Выращенный урожай продал, большие деньги за него выручил. Новый урожай оказался лучше прежнего, еще больше денег за него получил.
       "Так вот какой клад земля мне отдает!" - догадался тут парень.
       Прошло несколько лет. Однажды у двора старика остановился большой обоз, груженный всяким добром. В молодом купце старик узнал сына. Обрадовался, что тот изменился, уму-разуму научился, но виду не подает, удивляется.
       - Неужели попался тебе хитрый клад? нашел-таки...
       - Нашел, - отвечает сын. - Вот он.
       И протянул отцу свои крепкие, мозолистые руки...
      

    ВОЛШЕБНАЯ ТРАВА

      
       Жили-были дед да баба. Была у них внучка Ленивица. Ничего не хотела Ленивица по хозяйству старикам помогать. А хозяйства-то всего - коза Белка да овца Верка. Но ленивая девчонка никогда им травы не принесет, сена свежего не подложит.
       День-деньской Ленивица с подружками на улице гуляет. Вечером домой прибежит, есть просит. Кусок пирога горячего с сыром да чашку молока парного. Поутру носочки нарядные требует.
       Горюет дед с бабкой, печалятся. К труду приучить ленивицу стараются. только упрямая внучка знай свое клонит, на игры убежать норовит.
       Вот, однажды, заболел дед и бабка прихворнула. Дед на полатях лежит, под тулупом кряхтит. Баба на печи охает. Помощи дожидаются. Ведь в хлеву коза Белка недоена да овца Верка непоена.
       А Ленивица с утра, шасть, на улицу. Целый день и пробегала, с подружками проиграла. вернулась лишь к вечеру.
       Смотрит, изба неметена, печь нетоплена. Сунулась в устьице, а там горшки да чугунки пустые и холодные стоят. Поесть нечего. Нашла корочку сухую, погрызла, водой запила, спать легла. О деде с бабкой и козе с овцой даже не вспомнила. Утром кинулась одеваться, а нарядиться не во что. Юбка обносилась, носочки прохудились. Где брать новые, не знает. Села на лавку, заплакала.
       - О чем, внучка, плачешь? - спрашивают ее дед и баба.
       - Как же мне не плакать, - надула сердито губки Ленивица. - С вечера голодная, есть нечего. Горшки и чугунки пустые стоят. На улицу к подругам выйти хочу, не в чем. Одеть нечего. Старая одежда обносилась-прохудилась. Где новую брать, не знаю...
       - Беда твоя поправимая, - перемигнулись меж собой старики. - Принеси травы козе Белке да овце Верке. Вот и с бедой своей справишься...
       - Чем же мне трава помочь может? - удивилась внучка.
       - Так трава та особенная, волшебная, - сказал ей дед. - Выйди на луг, да приглядись. Какое там разноцветье. Для человеческих глаз красота, а для козы с овцою польза. Для них трава, а для нас молоко да масло, пирог с сыром, нарядные носочки летом, теплые варежки зимой. А от молочка козьего станет твоя кожа снега белее, щеки утренней зари румянее, а глаза, как небеса, ясные! Вот какая это трава. Кормилица!
       Выслушала Ленивица деда с бабой недоверчиво. Хоть и лень ей было за работу браться, да голод не тетка. А принарядиться да с подругами поиграть еще больше хочется. Взяла она корзинку, пошла на луг за травой. Смотрит, действительно, земля точно ковром живым покрыта. И белые, и красные, и голубые головки цветочные от легкого ветерка колышутся.
       Нарвала быстро девочка травы луговой, еще и венок нарядный себе сплела, домой побежала. Козу Белку да овцу Веерку накормила, ключевой водой напоила. Еще и гребнем шерсть расчесала.
       В благодарность дала ей коза кувшин молока парного, а овца клубок шерсти мягкой. Внучка с того молока масла да сыра приготовила, пирог испекла. сама поела и деда с бабой накормила. Из шерсти овечьей связала им носки да кофты теплые, чтобы впредь не болели.
       С той поры бралась девочка за любую работу. Перестали ее звать Ленивицей. Пригожей Умницей величали. А Умница теперь все время волшебной траве с благодарностью кланялась:
       - Спасибо тебе, травушка, за науку!
       Вот, как оно в жизни бывает!
      

    КОРОЛЕВСКИЙ ЗЯТЬ

      
       Жила на свете бедная женщина. Жила, горе мыкала, концы с концами едва сводила. Постучался как-то вечером в ее покосившуюся избушку странник, ночлега попросил. Приветила его хозяйка, чем могла попотчевала, на ночь приютила.
       А был то сам Господь. Принял он обличье человеческое, чтобы землю обойти, жизнь людскую посмотреть.
       Тронула его теплота и душевность бедной женщины. Решил отблагодарить ее за щедрое сердце и бескорыстие. Окинул взором ее убогое жилище и открылся бедолаге, что поможет ей в бедности.
       - Прости, что хочешь! - молвил Всевышний. - Хочешь избу крепкую, хочешь убранства нарядные. А может золота полной мерой отсыпать, чтобы из бедности выбраться. Все исполню...
       - Не нужны мне ни изба, ни наряды. К своей избушке привыкла, а красоваться, нарядами хвалиться мне не перед кем, - ответила богу женщина. - Не хочу и злата-серебра. Одной вековухе и в богатстве свет не мил. Дай мне лучше дитя. Вырастет, будет в старости моей подмога, а в бедности утешение. О большей награде не мыслю...
       С рассветом открыла она глаза и понять не может. То ли сон, то ли явь тот ночной разговор. Путника в избушке как и не бывало. Посреди горенки колыбелька стоит. В зыбке младенец, ручонки навстречу тянет.
       Возблагодарила женщина Господа за великую милость, сыночка поскорее приласкала.
       Растет мальчик не по дням, а по часам. Лицом пригож да румян, умом светел да смышлен. Мать сыну не нарадуется, души в нем не чает.
       Когда мальчик немного подрос, собрала она деньжат и отдала его грамоте учиться. Выучился малец письму и счетному делу, немало иных наук изучил. Учителя лишь руками разводят.
       - Отродясь таких учеников у нас не было, - сказали они матери. - Равных ему нет во всей округе. Только и наших знаний для него мало. Нужно его в столицу на учебу отправлять. В университет, к профессорам столичным. Вот тогда перед ним все двери открыты будут...
       А бедная женщина не знает, что ей делать, радоваться или печалиться. И рада, что сынок у нее такой способный, с искрой божьей в голове. Да печаль берет, что нет у нее возможности дальше его учить. Ведь столичная учеба больших денег требует.
       - Не горюй, матушка, - успокоил ее сын. - Пойду так в град-столицу. Все же земля не без добрых людей. Вдруг повезет мне. Пройду науку у профессоров столичных. Заживем тогда припеваючи.
       Долго ли, коротко ли шел парень, до столицы добрался. Прямиком в университет явился, перед профессорами ответ держать. А те сидят за столом важные, неприступные. На худую одежонку парнишки небрежно глядят, ухмылку в бородах прячут. Как узнали, зачем тот перед очами их предстал и вовсе на смех бедолагу подняли, упреками засыпали.
       - Ах ты, голь перекатная, племя безродное. Гляди-ка, что выдумал. Да у нас в университете для детей почтенных родителей мест не хватает. Куда уж, тебя, бесштанного, учить...
       С тем и вытолкали прочь. Что тут делать, коль так заведено было в том царстве-государстве. По одежке человека встречать, по роду-званию привечать.
       Проглотил парень обиду незаслуженную, смахнул рукавом слезу непрошенную, восвояси поплелся.
       Идет, на судьбу свою горемычную сетует. Вдруг смотрит, сидит на обочине нищий, подаяние просит. Вытащил парень из-за пазухи последний медный грош материнский, старцу подал.
       - Вот и все, чем могу тебе помочь, - сказал он, отдавая монету. - Если не побрезгуешь пресными лепешками, что испекла матушка, да ключевой водой, что набрал из домашнего колодца, то можем еще вместе подкрепиться.
       - Спасибо тебе, добрый молодец, за отзывчивость к нужде, к убогости сострадание, - ответил ему старец. - Только напрасно ты опасаешься, за материнские подорожники смущаешься. если угощение предложено от чистого сердца, то самая простая еде изысканными яствами обернется. Открывай свою котомку...
       Сунул парень руку в сумку и глазам своим не поверил. Вместо Пресняков там лежали пироги сдобные с начинкою разною, а в кувшине вместо воды вино заморское оказалось. Стоит, глазами удивленно хлопает, в толк взять не может, откуда такое чудо взялось.
       А старик на него поглядывает, в усы усмехается, растерянностью молодца потешается.
       Это снова под видом нищего Господь скрывался. Он давно признал своего крестника, но решил испытать, каким человеком он вырос, как к нужде людской откликается. Видит, не ошибся, в мать пошел сын, сердцем отзывчивый.
       Поблагодарил парня за угощение старец, о нужде расспросил. Рассказал тот без утайки, как на последние гроши матушка грамоте его выучила, как пошел в столицу, к профессорам в обучение, а те прогнали его прочь с насмешками.
       - С бедой твоей не сложно справиться, - успокоил его Господь. - Если правильно распорядишься своим умом и смекалкой, то вполне сможешь стать не только известным ученым или состоятельным человеком, а даже зятем самого короля. Тогда и профессора те будут сами являться к тебе с докладом.
       Сказал так Всевышний и пошептал парню на ухо, что тому теперь делать нужно и как поступить.
       Возвратился парень в столицу и прямиком в королевский дворец направился. Правдами-неправдами всякими пробрался на глаза к самому королю.
       У того, то ли после обеда сытного, то ли по другой какой причине настроение душевное было. Допустил бедняка к разговору. С чем, мол, пожаловал, сказывай. Видит парень, случай больно удачный выдался, другого дожидаться не стал и все, как есть, королю выложил.
       - Да вот проведал я, твое королевское величество, что есть у тебя дочка на выданье. Так хочу на ней жениться, в зятья к тебе определиться.
       Король от дерзости такой неслыханной, поперхнулся, чуть с трона своего не свалился. Хотел, было, немедля казнить наглеца смертью лютою. Однако пожалел, душевный настрой портить не стал. Пригляделся к парню с интересом. Смотрит, хоть и оборванец, но красавец, пригож собой. Такого приодеть, так не в пример иной худосочной знати будет. Словом, решил государь потешиться, позабавиться.
       - Ладно, - весело согласился он. - Будь по-твоему. Хотя и сватаются к дочери принцы заморские, цесаревичи знатные да купцы богатые, я твое предложение принимаю. Только с уговором. Ты мне три службы сослужишь да два условия выполнишь. Сделаешь все в точности, тогда и о свадьбе поговорим...
       Была в королевском замке башня, с которой все королевство, как на ладони было видно. Только подняться на ту башню можно было лишь с помощью хитроумной машины, которую никто запустить не мог.
       Потому король никогда на ту башню не поднимался и не ведал, что в стране его творится. А еще была у короля странная мельница. Работала она без перерыва, зерна без счета на нее свезли, а вот муки, отродясь не видели.. Наконец приметил король, что казна его на убыль пошла, хотя ни злата-серебра, ни дорогих каменьев он не трогал, в расход не пускал. День и ночь пересчитывали счетоводы королевскую казну, огромный зал бумажными отчетами завалили, а до причины так и не смогли доискаться. Не нашли дыры, в которую богатство королевское вытекало.
       Словом, службы королевские для расторопного парня несложными оказались.
       День-другой поковырялся он в хитроумной машине подъемной и нашел рычаг потаенный с защелкою, что специально машину вверх не пускала, чтобы государство без королевского огляда оставалось.
       Как убрал парень тот запор, так и вовсе дело легко пошло. Поднялся он на башню, а оттуда все, как на ладони видно. Царедворцы, словно мыши, казну государственную по домашним сундукам растаскивают, счетоводов смертным страхом обманные отчеты писать заставляют.
       На странной мельнице чудеса тоже оказались не такими странными. зерно по желобу не под жернова бежало, а за бугорок, в укромную комору, оттуда верные слуги королевские продавали его купцам заморским, за звонкую монету да зелено-вино.
       Поднял парень короля на ту башенку, чтобы тот своими глазами королевскими убедился в казнокрадстве и лихоимстве.
       Страшно осерчал король, все те пакости увидевши. Велел на дворцовой площади большой костер развести да бросить в них бумаги лживые, что каждый день ему министры на подпись носили. Хотел было следом и царедворцев-ворюг с продажными слугами огню предать, но сжалился, отпустил с покаянием.
       Парня же за усердие да честное исполнение служб приветил, королевскими милостями отметил.
       - Отслужил ты мне, молодец, исправно, - молвил ему ласково. - Услугу оказал неоценимую. Так что, если, не мешкая, условия мои также выполнишь в точности, то быть тебе моим зятем.
       А вот условия королевские были не так просты, как с виду казались. не хотелось королю идти против установленного этикета и дочку простолюдину в жены отдавать. Ведь, как ни прикидывай, как не смотри, а это политика. Дело тонкое. Чуть, что ни так, соседи косо глядеть начнут, дружбу водить перестанут. Или, того гляди, войной еще пойдут, за оскорбление царственного достоинства.
       Потому и велел парню, ни много, ни мало, знатности разжиться. Ну, хотя бы, в первые министры в каком-нибудь королевстве выбиться.
       Хитер был тот король. Знал, что и в министры без звания, без родства-кумовства не пробьешься. А для верности, чтобы окончательно с парня спесь сбить да дочку свою от него уберечь, велел принести от принцессы перстень именной, который бы она собственноручно жениху своему отдала.
       Знал венценосный папаша, что избалованная доченька не станет глядеть на каждого встречного-поперечного, близко к себе не подпустит. Так что решил хитрован, что для жениха - дело безнадежное.
       Да и парень понимал, что нелегко на этот раз ему придется. Но, делать нечего. Коль взялся за дело, веди вперед его смело.
       - Ладно, король-батюшка, - молвил сам себе. - Обхитрить меня вздумал?! Только и я не лыком шит. Найду для твоей задачки решение...
       Тряхнул в кармане золотые монеты, что король за прежние службы отсыпал, в путь-дорогу отправился. Первым делом наведался к лучшему портному королевства. Правда, тот сначала принял парня за попрошайку, бросил ему медный грош на бедность да велел подмастерьям гнать прочь. А как увидел в его руках звонкие червонцы, в низком поклоне согнулся, предложил одежды самые изысканные. Приоделся парень, глянул в зеркало. Принц да и только!
       Затем купил себе карету богато украшенную, лошадей резвых. отправился за тридевять земель, судьбу свою вершить.
       А там в тридевятом царстве, за синим морем находилось богатое королевство. Бескрайни были его плодородные земли. Год от года множилось его богатство. Управлял тем государством справедливый и мудрый король. К нему и отправился наш герой.
       В скором времени оказался парень у королевских ворот. Стража его за знатного господина приняла. посла иноземного. С почетом в королевские покои проводила. Король тот встретил гостя милостиво, за стол усадил, накормил-напоил, а там и за беседу принялся.
       Дескать, кто таков да откуда, зачем в их королевство пожаловал. С добрыми намерениями или со злым умыслом.
       - Роду я обычного, - отвечал гость уклончиво. - Прихожусь зятем королю соседскому. Правда, с тестем у нас недомолвочка. Считает он меня ленивым и глупым. И тем потешается, к делам государственным не допускает. Потому, по сговору с женой любимой, уехал я из дома тайно, чтобы по белу свету поездить, куда-нибудь на службу определиться, себя проверить, уму-разуму научиться. Чтобы потом мудро и рассудительно дела государственные вершить, богатство Отечества своего множить...
       - Похвальное стремление и дело твое благородное, - похвалил парня заморский правитель. - И я бы рад тебе помочь, только все вакансии при дворе заняты. Ведь королевскому зятю не к лицу обычным слугой числиться. Давай, если не против, для начала тебя своим писарем определю, а дальше посмотрим...
       На том и порешили. Стал парень королевские бумаги исполнять, документы государственные разрабатывать. Ко всему присматривается, к дельному слову прислушивается. Где королю верное слово подскажет, а где и сам удачное предложение добавит. И так ловко у него это получалось, что король уже не мог обойтись без помощи смекалистого и расторопного помощника. Во все поездки с собой брал, по любому вопросу совета спрашивал.
       Не забывал и по службе продвигать, наградами разными отмечать.
       Долго ли, коротко ли, а изучил парень в том королевстве немало наук диковинных, многим языкам заморским обучился. За службу верную и для государства полезную назначил король молодца своим премьер-министром. А поскольку еще был вдов и бездетен, назвал полюбившегося ему помощника своим сыном приемным. Хороша жизнь у парня получилась.
       Только затосковал он по сторонке родимой, по матушке. К тому же надо было королевское условие выполнять, принцессу завоевывать. Стал он у приемного отца, заморского короля домой проситься. Дескать, своих повидать, себя показать.
       Король возражать не стал, отпустил с почестями, а вперед еще эстафету послал. Так, мол и так, встречайте премьер-министра заморского, посланника королевского.
       В скором времени показался впереди знакомый замок. Но не стал молодец сразу в столицу въезжать. К цирюльнику завернул. Взял у брадобрея парик седоволосый да усы накладные с бородой.
       Вылитый премьер заморский получился. нацепил на парадный мундир все ордена трудом заработанные и в таком виде перед своим королем, будущим тестем, предстал.
       Король, конечно, не признал в почетном госте парня-простолюдина. С почестями принимает, разговоры ведет государственные, знаки глубочайшего почтения заморскому гостю высказывает.
       Парень короля слушает с учтивостью, слово разумное к месту вставляет тактично, а сам о деле не забывает. Размышляет, как ему до принцессы пробиться.
       Королевна, пока парень по заграницам разъезжал, всех женихов разогнала. Один уродлив, другой слишком толст, третий ростом с вершок. Тот туп, тот глуп. Ни один ей по душе не пришелся. Сидит капризница в своей светелке, от скуки зевает. Конечно же ей и самой интересно стало, кто там к батюшке из заморских земель пожаловал. Словом, встретились.
       Сидит парень с барышней рядышком, байками тешит. Небылицы разные плетет, а сам исподтишка девку разглядывает. Ничего так девка была. И смазлива, и фигуриста. А что избалованна, невелика беда. На то и муж, чтоб жену к порядку привести. Так, не долго думая, взял да и брякнул ей предложение.
       - Давай-ка, девица-красавица, выходи за меня замуж! - сказал, как отрезал.
       Принцесса аж взвилась на месте, словно оса ее в зад ужалила.
       - Вот еще чего выдумал, старый дурень! - передернула плечиком сердито, надула губки недовольно. - Да ко мне такие ли молодцы сватались. Не тебе чета, пень трухлявый! Хоть ты и королевский премьер, но больше мне в дедушки, чем в женихи годишься. Был бы ты помоложе, может и вышел у нас иной разговор. А так, не обессудь. Вон бог, а вон порог...
       Взяла и против всякого этикету к заморскому посланнику спиной повернулась. Тогда парень седовласый парик снимает, накладные усы и бороду срывает, легонько принцессу за плечи берет, обратно лицом поворачивает.
       Увидала девица перед собой молодца пригожего, красы несказанной, обомлела. На месте так и замерла от неожиданности. Слова сказать не может, только пальцем в него тычет. А как в себя пришла, сняла с пальца кольцо заветное, парню отдала. Согласна, мол, быть твоей суженной.
       Тут же к отцу-королю пошли, в ноги бросились, благослови, батюшка! Страшно удивился король, узнав парня. Но делать нечего, все задания выполнил он в точности. сыграли свадьбу честь по чести. был на свадьбе и король заморский, молодых поздравил. За былой обман не обиделся, приемному сыну королевство свое передал.
       Стал парень править страной по совести, по справедливости. С молодой женой зажил счастливо. Матушку к себе во дворец забрал. Живет и здравствует женщина и поныне, бога за судьбу благодарит.
       А вот профессора столичные, действительно, с той поры к молодому королю с докладом ходят. Правда, не всегда умные мысли ему говорят. Да на то бог им судья.
       Тут бы на счастливом конце и точку поставить. Да вот печаль берет. Увы, нет сегодня таких добрых и понимающих царей-королей, которые помогают доброму ростку вверх идти. Ведь сколько на земле живет замечательных и умных. смекалистых и ловких парней. Которым впору если не королевскими зятьями, так хотя бы большими учеными-мудрецами быть. Но так и проходит их жизнь в безызвестности, только потому, что родились они в простой и бедной семье...
      

    СКАЗКА О ЗАБАСТОВКАХ

      
       В старину не зря говорили: как потопаешь, так и полопаешь, что заработал, то и получи...
       Однако и ныне иной лоботряс всегда большего требует. Сделает на грош, жить на рубль норовит.
       Жил на свете Разгуляй, всем известный шалопай. Другого такого бездельника и горлохвата по всей земле поищи, обыщешься. Фабричный гудок рабочих на смену зовет, а Разгуляя в кабак тянет. Товарищи у станка спину гнут, а лентяй на речном бережку с бутылкой зелена вина прохлаждается. Брюхо под солнышком нежит да разудалыми песнями себя тешит.
       Все пройдохе трын-трава. А вот жалованье, извините. Тут Разгуляй свой интерес строго соблюдал. В положенный срок спозаранку заводского кассира у двери поджидал. Караулит, когда тот окошко кассы откроет да положенное выдаст.
       А тут как раз подошло время заработок получать. Разгуляй, как всегда, с утра пораньше у кассы зоркооким сторожем ходит, своего жалованья дожидается. Только бездельнику, известно, чего положено. Там прогул, тут загул, остальное наработанное с браком на свалку ушло. Высыпали горе-работнику на прилавок горсть медяков. Дескать, будь доволен и этим. В другой раз и этого не жди, коль так работать будешь.
       Но разве пройдохе стыд глаза выест. Это к работе в хребте ломота, а к общему котлу - ухватистая поварешка.
       - Караул! - завопил во все луженое горло. - Люди добрые, спасайте! Это что же за напасть у нас творится?! Обсчитали горемыку. До нитки обобрали. Даже на пропитание несчастному не дали. На какие же шиши я теперь пить-гулять буду?
       Вопит, что заводская труба дрожит. Конторщики заводские перед пропойцей бледнеют, в страхе перед ним цепенеют. А буян разошелся не на шутку, никто унять его не может.
       Лишь один старый мастер Златорук пустозвона не боится. Спокойно в углу сторонится. Трубкой дымит, на лоботряса глядит насмешливо.
       - Ах ты, рожа твоя ленивая! - попрекает Разгуляя нерадивостью. - Хватает же у тебя, наглеца, совести незаслуженного требовать. Разве ты у станка стоял? Разве потом соленым лицо умывал? Стружка каленая тебя не жгла, масло машинное твоей кожи не ело, ни одно не сделал ты полезное дело. Поделом бездельнику такая награда. Скажи спасибо хозяину и за это. Такого работника давно пора в шею гнать, чтобы заводской дух не портил...
       Златорук - мужик в плечах широкий, в руках крепкий. Скис перед ним пройдоха. Ужом мимо проскочил, издали кулаком погрозил.
       - Ладно, - пообещал. - Сквитаемся. Посмотрим еще, чья возьмет. Не я буду, если своего не добьюсь.
       Побежал гуляка в кабак за подмогою. А там брат Баламут да сват Рукоблуд за хмельной чаркой беседу ведут неспешную. Здоровье поправляют, кума Краснобая с праздником лентяя поздравляют.
       - Вручайте, братцы, - кинулся Разгуляй к собутыльникам за подмогою. - Хозяин-хапуга совсем обнаглел. Кровушки моей лихоимец захотел. Обсчитал кровопийца, вчистую обобрал. Горсть медяков вместо жалованья дал. Еще гадина и измывается, над бедой моей насмехается. Мол, будь и этим доволен. А как на такие деньги пить-гулять можно? Айда, мужики, права свои защищать...
       Бражникам было бы предложено побузить. Для них пакостничать да смуту вносить, не дрова пилить. Еще по чарке вина на дорожку пропустили, горло промочили, на заводской двор побежали, права качать.
       Под окнами конторы стоят, заводского начальника последними словами хулят. Заводской народ смущают, к забастовке зовут.
       - Эй вы, люди работные! - что есть мочи орут. - Сколько же можно жить тварями бессловесными. Хозяин над нами измывается, нашей кровушкой упивается. Сам сладко ест, мягко спит. В одежды чистые одевается, в роскоши купается. Зато мы спины не разгибаем, из нужды не вылезаем. На те гроши, что он нам за работу нашу платит, разве можно сытно жить. Только по миру с сумой идти, христарадничать. Довольно измывательств! Останавливайте станки да машины. Выходите на заводской двор. Призовите хапугу к ответу. Порадейте с нами за справедливость. А то и вам несладко будет. Вас тоже кровопийца по миру пустит...
       Однако честных работяг пугать, только время даром терять. Они-то знают, что хозяин кого зря не обидит. Если и наказал кого рублем, значит поделом. Станков не остановили, работы не бросили.
       Разгуляй с друзьями пуще прежнего разошелся. Сам работе помешать решил, разные пакости вытворять стал. То воду отключил, то провода к заводским машинам порвал.
       Стали тогда плечо в плечо Златорук да Сребросвет, Рукоделец да Умелец. Под белы ленивые руки смутьянов взяли и выбросили прочь с заводского двора, чтобы дурным духом на смердело, заводского не портило.
       Поднялись бездельники и горлопаны с земли, от пыли отряхнулись. Ушибленные места потирают, шишки на лбу считают, издали рабочим грозят.
       - Ладно, сочтемся! - кричат злобно. - Не хотите нам помогать, покаетесь. Когда свою правду найдем и вас не забудем. Отплатим сторицею...
       Покричала, погрозили и пошли дальше, свою правду искать. Долго ли, коротко ли шли. Повстречали на полевой стежке-дорожке Полову - деревенского лоботряса. Тот под кусточком в драном кафтане сидит, голодным брюхом урчит, под нос угрозы какие-то бормочет.
       - Здоров был, мужик! Что ты без настроения лентяя празднуешь? Кого от души поругиваешь? - обратились к нему городские лоботрясы.
       - Да какое там настроение! - махнул рукой Полова досадливо. - Голова с похмелья трещит, брюхо от голода урчит. Пошел к Скопидому-хозяину за расчетом, а он меня со двора прогнал. Попрекает, что на работу проспал. Недоволен, что пока пас скотину, растерял всю животину. А как эту тварь бессловесную не растерять, если солнышко полуденное светит жарко, охота в тенечке подремать.
       - Выходит, ты наш товарищ по несчастью, - обрадовались бражники. - В твоем деле без нашей помощи не обойтись. Айда к твоему хозяину права свои защищать.
       Достал Разгуляй с Баламутом из котомки свои припасы, Полову накормили-напоили. К Скопидому на двор направились, незаслуженного требовать...
       Пришли в деревню, стали люд крестьянский смущать, нищетой стращать да на деревенского мироеда натравливать. Дескать, бросайте работать на хапугу, пока положенного не отдаст.
       Однако трудолюбивых хлебопашцев пугать, только время даром терять. Уж, кто-кто, а они знают, что и зерно само не родится и скотина сама не плодится. Даже каравай сам из печи на стол не лезет. Нужно и земле поклониться и с хозяйством от зари до зари повозиться, чтобы что-то на столе и в закромах было.
       Скопидом - хозяин крепкий. Сам спины не разгибает и другим спуску не дает. Словом не стали крестьяне смутьянов слушать, работы своей не бросили.
       Разгуляй с Половою пуще прежнего разошлись. Помешать крестьянам решили. Кто соху ломает, кто скотину по полю разгоняет.
       Вышел на двор Скопидом, взял в руки железный лом. Выбежали вслед сыновья, схватили крепкие колья. Бока смутьянам как след намяли, под нетруженные руки подхватили, прочь за околицу вышвырнули. Чтобы духу деревенского не портили.
       Поднялись бездельники с земли, от пыли отряхнулись, ушибленный бока потирают, издали крестьянам грозят.
       - Ладно, сочтемся! - вопят обиженно. - Не хотите нашу нужду знать, покаетесь. Когда свою правду найдем и вас не забудем. Отплатим сторицею...
       Так с той поры и ходят по свету Разгуляй и Баламут. За свою правду глотку дерут, права качают, себя не забывают.
       Впрочем, знаете... В последнее время к стервецам, ведь, прислушиваться потихоньку стали, кивать сочувственно, даже соглашаться. Вот, ведь, в чем беда!
      

    ЦИРКАЧ И ВОР

      
       Во времена сравнительно недавние, в городе относительно недалеком жил-был Циркач. Это был удивительный артист. На арене он творил просто чудеса. Тяжеленными гирями играл, словно воздушными шарами, а толстые стальные прутья запросто связывал в замысловатые узлы.
       Публика была в восторге от выступлений Циркача. Это очень нравилось хозяину цирка. Ведь многочисленные зрители в зале - это полный кошелек в его кармане. А хозяин цирка деньги любил больше всего на свете.
       Так продолжалось много лет. Благодарные зрители дарили циркачу свои искренние, громкие аплодисменты. Они без всякого сожаления отдавали за удивительное представление свои звонкие монеты хозяину цирка, от чего он становился еще богаче и скупее.
       Добрый же Циркач год от года старел и слабел. Увы, его чудеса на арене, это просто тяжелейший труд, который требует недюжинных сил и здоровья. И вот, однажды случилось то, что должно было случиться. Циркач заболел и не смог выйти на арену. Коварный хозяин выгнал беднягу на улицу. Он был очень зол, что представление не состоялось и ему пришлось возвращать разочарованным зрителям деньги обратно.
       Жестокий скупердяй даже не удосужился отблагодарить несчастного больного силача за те богатства, которые тот заработал ему своим трудом. Бессердечный и черствый барышник не удосужился даже дать больному денег на лекарства и крайне необходимое лечение.
       Пошел бедный Циркач куда глаза глядят. Долго бродил он по городским улицам. То и дело останавливался у нарядных витрин магазинов, разглядывал выставленные там товары и, поборов чувство голода, устало брел дальше. В его карманах не было даже пары мелких монет, чтобы купить себе самой простой еды.
       Никогда Циркач не испытывал такого чувства обиды и унижения, как сейчас. Его бил озноб от холода и болезни, его некогда сильные руки и могучие ноги дрожали от голода и смертельной усталости. А он - былой любимец публики- ничего не мог с этим сделать...
       - Глядите-ка, колосс на глиняных ногах! - вдруг услышал он сзади чей-то насмешливый голос. - По виду Геркулес, а сквозняком по сторонам мотает! Или может ты, батя, хмельной? Хотя по тебе этого не скажешь.
       Циркач повернулся на голос. На краю тротуара стоял франтовый парень в дорогом котелке и нарядном сюртуке. В зубах дымилась ароматная сигара, а на пальце солнцем играл крупный алмаз.
       - Ах ты, вошь вонючая! - вскипел Циркач, сжимая свои гигантские кулаки. - Я хотя и ослабел от болезни и старости, но силушки еще хватит так тебя щелкнуть, что одно мокрое место в помин останется.
       - Ладно-ладно, батя, не кипятись! - миролюбиво махнул ему франт, на всякий случай, отскочив на безопасное расстояние. - Я же не со зла тебя тронул. Вижу, человек в беде мается. Думаю, может помочь, чем смогу. Знать, маковой росинки у тебя давно во рту не было. Давай-ка, батя, следуй за мной, в ресторацию Я тебя обедом угощу а ты мне про свою печаль-беду расскажешь...
       За сытным обедом с чаркой доброго вина поведал Циркач случайному добродетелю свое житье-бытье. Как чудесами народ тешил, как публика его привечала, как богатство хозяину цирка приумножал и как тот потом выгнал его бессовестно, когда он стал старым, больным и не нужным.
       - Ну, а ты каких дел мастер? Чем сам занимаешься, с чего свою выгоду имеешь? - поинтересовался у молодого богача Циркач.
       - Да мы с тобой, вроде как, сродни, - уклончиво ответил незнакомец. - Мое дело тоже творческое, особого искусства и сноровки требует.
       Не признался тогда таинственный приятель, что воровством промышляет. В ту пору компаньон ему понадобился, для новых задумок злодейских. Как раз Циркач ему приглянулся.
       Приметил Вор, что хоть и слаб стал бывший артист, но еще при достаточной силушке. Стоило его подлечить да подкормить, так силач еще большего мог стоить.
       Так стал Циркач жить у Вора. Он был очень благодарен новому другу за его заботу. А хорошие лекарства и вкусная еда сделали свое дело. Здоровье силача быстро пошло на поправку, снова налились мощью и упругостью его мускулы.
       - Может мне снова вернуться на арену? - спросил он однажды приятеля. - Публика вероятно скучает без моих номеров. Хозяин наверняка с радостью возьмет меня обратно...
       - Что ты, что ты! - испуганно замахал руками Вор. - Разве ты забыл, как он тебя выгнал на улицу. Больного, беспомощного. Даже за работу не заплатил, денег на лечение не дал. Конечно, он будет рад снова поживиться за счет тебя. Но надолго ли тебя хватит? Мне кажется. Что ты недостаточно силен, чтобы снова работать в цирке.
       Хитрый Вор неслучайно усомнился в силе Циркача. Он прекрасно понимал, что самолюбивый артист постарается доказать ему обратное и показать свои недюжинные способности. А Вор в последнее время только и думал о тот, как бы половчее это сделать...
       - Ладно, - сделал он вид, будто согласился с решением старого артиста вернуться к прежней работе. - Но, ведь, я встретил и приютил тебя голодного и больного. То есть взял на себя ответственность за тебя и теперь отвечаю за твою жизнь. Я не могу рисковать своим другом...
       Тогда они договорились между собой, что нужно сначала испытать силу Циркача. И если она не стала меньше прежней, то Вор разрешит ему вернуться на арену.
       И вот однажды привел разбойник силача в примеченное место. Туда, где на пригорочке лежала большая каменная плита.
       - Посмотри, по силам ли будет тебе это камушек, - усмехнувшись, предложил он артисту. - сможешь его хотя бы от земли оторвать. Обхватил силач монолит руками, слегка поднатужился, поднял легонько и бережно в сторону положил.
       - Ай-да, молодец! - восхитился Вор. - Только ожила в тебе еще не вся сила, а полсилушки. Посиди, отдохни немного. А я погляжу, что за лаз там за плитой открылся.
       Давно уже прознал лиходей, что был то потайной ход в богатую купеческую кладовую, которую с другой стороны сильная стража охраняла. Вот и придумал тать пробраться к сокровищам тайным лазом.
       Спустя время довольный удачей Вор выбрался наружу и вытащил вслед туго набитый мешок.
       - Повезло нам, батя! - зашептал Артисту радостно. - За этой плитой клад богатый спрятан. Я толику взял для нас, а остальное обратно плитой прикрой, до времени.
       Циркач о злодействе не догадался. Как ни в чем не бывало, плиту на место положил. Да так искусно, точно ее вовек никто с места не трогал. Зажили они лучше прежнего. Сытно едят, сладко пьют, в дорогих нарядах ходят. Вор тем временем новую добычу высматривает.
       Так и повелось у них. Вор силу Артиста проверяет, а тот путь к схороненным богатствам освобождает. Каждый раз силач диву давался. Жизнь прожил, трудился без устали и нужду терпел. А тут, что ни случай, то удача - клад богатый. Только недолго он сытой жизни радовался. Ведь легкий хлеб всегда с горчинкой бывает.
       Однажды, когда Вор снова силушку Циркача проверял, набежали со всех сторон стражники, как злодеев их схватили, повязали. Оказалось, что заставил компаньон Артиста попробовать силу на тяжелой чугунной решетке, что государственную казну охраняла.
       За многочисленные злодейства приговорил их суд к смерти. Сидят Вор и Циркач в темнице, своего смертного часа дожидаются. Вор беззаботно песни разудалые поет, а Артист горючими слезами обливается. Судьбу горемычную клянет.
       - Неужели тебе с жизнью расставаться не жалко, - спрашивает он Вора. - Почему так веселишься перед смертью.
       - А чего мне печалиться, - рассмеялся в ответ разбойник. - Я такую жизнь сам себе выбрал. Либо повезет, либо нет. Что легко давалось, так же легко и теряется. Хоть и немного пожил на белом свете, зато в свое удовольствие. А ведь и ты, батя, настоящий вкус к жизни почувствовал только на воровские деньги. Они тебя и от болезни вылечили, и от голодной смерти спасли. Худо бы тебе пришлось без меня...
       - От того и обидно мне, - горестно вздохнул Циркач. - Честную жизнь прожил, уважением у людей пользовался, а умирать приходится с позорным клеймом злодея. Как это горько. Жить в нужде и муках и умереть в бесчестии.
       Поглядите и вы вокруг себя. Наверняка встретите хорошего человека, от которого бывшие почитатели отвернулись за ненадобностью. Дескать, кумиры всегда найдутся. А внимание и забота?...
      

    ШАЛОВЛИВЫЙ ВНУК

      
       Рос в одной семье мальчишка-сорванец. Баловень, каких свет не видывал. Дня не проходило, чтобы он какую-нибудь проказу не придумал или шалость не сотворил. Бабка на проказника ворчит, мать шалуна ругает, отец даже ремнем стегает. Никак не могут с сорванцом справиться. Один дед над проказами посмеивается да внука защищает.
       - Оставьте мальца в покое! - ворчит на домашних. - Уж и пошутить нельзя. На то и дитя малое, чтобы баловать. Зато какой выдумщик растет. Не каждый до таких шуток додумается, какие он вытворяет.
       А внук за дедовой спиной вытворял-вытворял и довытворялся.
       Пожаловали как-то в дом гости знатные. Гости важные, люди нужные. Пришло в доме все в движение. Бегают бабка с матерью, суетятся дед с отцом. Угодить гостям стараются, приветить со всей душевностью и хлебосольностью.
       Лишь один сорванец не бегает, в углу затаился. На всех лукаво посматривает, всем озорно подмигивает, очередную шалость замысливает.
       Вот уселись все за стол праздничный, разными яствами уставленный. Пили гости вина отборные, ели гости кушанья изысканные, вели меж собою беседу светскую.
       Увлеклись, заговорились. Шалуна совсем из виду выпустили. Точно его за столом и не было. А тот, малец не промах, опустил между делом в кубок гостя солонку серебряную. Отец же, того не заметив, наполняет гостю тот кубок вином мед-хмельным. Наполняет и нахваливает. Мол, испытайте, не побрезгуйте. Напиток райский, вкус божественный.
       Хлебнул гостюшка из того кубка. Хлебнул и захлебнулся, солью поперхнулся. Глаза в страхе закатил, закашлялся.
       Охнула бабушка, побледнела матушка, вскочил с места отец. Хочет гостью помочь отдышаться, от коварной соли отплеваться. Лишь один дед ухмыляется, с внучком перемигивается да головой покачивает. Ай-да сорванец, ай-да выдумщик!
       А малец и рад стараться. Вовсю разошелся. Бац! Отцу под ногу табуреточку. Небольшую, с гнутыми ножками. Кувыркнулся отец по столу колобочком. Опрокинул отец на столе супницу. Покатилась супница по столу. Покатилась, не разбилась. Лишь уха стерляжья из нее разлилась. Залила ушица гостье платьице. Платьице парчовое, обожгла ручки холеные.
       Гостья в крик, матушка в плач. Отец на полу сидит, шишку на лбу потирает. Бабка капли сердечные глотает. Только дед в усах улыбку прячет, внуку подмигивает да шепчет ласково: "Ну, малец-удалец уморил. И чего, пострел, только выдумал-сотворил!".
       Но от смеха неудержимого случилась у деда икота. Старик и так ее гонит, и сяк. Не идет прочь проклятая никак. Зажал нос, щеки раздул, глаза выпучил. Сидит, не дышит.
       Тут внучок любимый, не долго думая, к деду подкрался и хвать старого по лбу поварешкою. У того из ушей пар вырвался, глаза выкатились, челюсть вывалилась. На лысине огромная лиловая шишка вмиг выросла. Правда, икота пропала. Улыбнулись гости, хмыкнула в подол бабка, прыснула в кулачок мать, рассмеялся отец. Ай-да выдумщик! Ай, молодец!
       Одному деду не смешно. Влепил любимцу, сорванцу-родимцу оплеуху за помощь.
       - Но ты! Балуй-балуй, да не забаловывай! - прикрикнул на неслуха недовольно. - Знай меру!
       С тех пор шалости внука уже не были для деда смешными.
       Вот, ведь, как бывает. Сколько на чужих слезах не веселись, а и сам вскорости заплачешь...
      

    ГДЕ ЖИВЕТ ВЕЖЛИВОСТЬ?

      
       На обширных большеголовских землях, среди лесов и гор затерялся городок. Был тот городок ни велик, ни мал, ни богат, ни беден, ни красив, ни плох. Обычный, средний, невыразительный городишко. Но была у него одна удивительная особенность, которая отличала его от больших городов и маленьких городишек.
       Это был город злых, недоверчивых и недобрых людей. Казалось, со всего света собрались здесь хулиганы и сквернословы, ворчуны и драчуны. От того он так и назывался - Ворчутайск.
       Не проходило в Ворчутайске дня и даже часа, чтобы на какой-то городской улице или укромном закоулке не вспыхнула драка или ссора. Здесь считалось за плохое настроение, если ворчутаец кого-то не отругал или не поколотил.
       От всей этой сварливости, подозрительности и злости в городе все было уныло серым. Абсолютно все. Дома и заборы, одежда и шляпы, кошки и собаки. Хлеб, молоко, сдобные булочки и сладкие конфеты были тоже серыми. Даже трава и листья, даже яблоки и груши слились в один общий серый фон.
       Однажды забрел в Ворчутайск случайный путник. Идет он по мрачным улицам, вокруг озирается, унылой серости удивляется. Сколько дорог прошел, сколько городов повидал, а такого дива еще нигде не встречал...
       Проехал мимо трамвай. И такой гвалт да ругань в нем стояли, что дребезжали замызганные стекла. Рядом собака пробежала, булку потащила. За ней следом старуха с палкой резво помчалась, обзывая голодную псину словами последними. Откуда-то школяр с разодранным ранцем подскочил. Синяком фиолетовым сверкнул, рожицу скорчил, язык показал и убежал своей дорогой.
       А тут и того хлеще история вышла. Смотрит странник, посреди площади два прохожих сцепились. Почем зря друг друга дубасят, тумаками одаривают, волосы в клочья рвут. Кинулся было на помощь наивный, стал драчунов разнимать. Так забияки меж собой драку прекратили, на горе-спасителя набросились. Бока изрядно ему намяли. Едва выбрался чужестранец из переделки.
       Поднялся бедолага с земли, одежду от пыли отряхнул. Стоит, охает, шишку на лбу потирает, обидчиков своих разглядывает. А тем хоть бы что. На ссадины внимания не обращают, об изодранных одеждах не жалеют. Рядом сели, закурили, о делах заговорили.
       - За что же вы меня так побили-поколотили? Разве же я вам плохого желал? - обратился он к ним с укоризною. - Что хорошего вы находите в драке да брани? Неужели у вас не живет вежливость...
       Тут пришел черед и ворчутайцам поудивляться. Меж собой переглянулись, плечами пожали удивленно.
       - Это еще кто такая? Старая, аль молодая? Отродясь о такой не слыхали. Не ругались, бока ей не мяли...
       Ничего не ответил чужестранец. Над невежеством их посмеялся. Повернулся и побрел себе прочь.
       Путник ушел, но осталось у горожан сомнение. Дескать, что-то не так во всем этом. Породило то сомнение большое желание до истины докопаться. Узнать, что же это за диковина такая эта Вежливость. Почему она ими не ведома, почему до сих пор не бита, не ругана.
       Бросились ворчутайцы Вежливость искать. Друг друга переспрашивают, все кругом переворашивают. Весь город обшарили, в самые темные углы заглянули, самые непролазные дыры проверили. Нигде им вежливость не встретилась.
       Тут кто-то о мудреце вспомнил, что жил в старой заброшенной башне на городской окраине. Мудрец столько прожил на свете, что счет своим годам потерял. Наверняка он что-то слышал о вежливости. Не мешкая, за стариком послали.
       - Да, помню, - согласился мудрец. - Давным-давно жила и в нашем городе Вежливость. Тогда и Ворчутайск по-другому звался. Только стерла память то название. Потому что поселились в городе три скверные колдуньи. Злость, Жадность и Зависть. День за днем, год за годом опутывали они своими колдовскими чарами добропорядочных горожан, засевая их души семенами драчливости, ворчливости, подозрения. А добрую и искреннюю Вежливость заперли в маленькой избушке, в глухой лесной чаще. Много лет томится бедняжка в этой темнице. Но освободить ее непросто. Сделать это смогут самые злые, самые жадные и самые завистливые люди, которые сумеют победить Злость, Зависть и Жадность. Только такие должны сражаться с этими ведьмами и только они должны их уничтожить...
       Стали ворчутайцы выбирать среди себя самых-самых. Нелегко это было сделать. Ведь в Ворчутайске драчливость и ворчливость считались эталоном поведения и каждый житель старался в этом превзойти своего соседа.
       Наконец, после долгих споров, порой переходящих в драку, нашли трех отъявленных негодяев, которые и отправились в дикий лес спасать Вежливость.
       Долго ли, коротко ли шли спасатели. Шли молча, не глядя друг на друга. Каждый только на себя надеялся, каждый думал, что лишь он способен спасти вежливость и стать героем Ворчутайска. Ну, а разве могло быть по-другому у злюк?
       Вот так молча подошли они к заброшенному мосту над глубоким рвом. Мост был такой старый, такой ветхий, что нельзя было по нему втроем перейти. Но разве могут это понять упрямые ворчуны? Конечно, нет. Каждый хочет вперед другого вырваться.
       Бросились все вместе, никому не уступая, на другую сторону переправляться. Стал мост рушиться. Один кубарем в ров скатился, другой за сук зацепился, лишь третьему удалось выбраться. Стоит у края ухмыляется, над попутчиками насмехается.
       - Эх вы, недотепы. Вам ли с ведьмами сражаться? Вам ли Вежливость из беды выручать?
       Ничего не ответил тот, что во рву лежал, лишь молча шишки свои потирал. Зато второй стал бахвала бранить, черствость его корить.
       - Видать, это ты тугодум. Горожане, ведь, троих выбирали, в путь-дорогу снаряжали. Вместе нужно дело ладить. Без взаимной помощи толку не будет...
       Совестно стало хвастунишке. Помог товарищу освободиться, выбраться, а вдвоем и третьего из пропасти вытащили. Вместе на другую сторону переправились.
       Глядят, сидит на камне придорожном девица пригожая, путников поджидает.
       - Ты кто такая? - удивились те. - Откуда здесь взялась?
       - Люди меня Добротой кличут. А появилась я здесь от того, что вам, только что Злость удалось одолеть...
       Показала им Доброта дорогу дальше. Идут спасатели той дорогой молча, друг на друга поглядывают весело. Тут им старцы повстречались. Голодные, в жалких лохмотьях, попросили у путников подаяния.
       Отвернулся от них один, словно и не заметил убогих.
       - Еще чего! - буркнул другой. - У самих с утра маковой росинки во рту не было, а еще предстоит дорога дальняя.
       Стал тогда укорять подельников третий.
       - Нельзя нам от человеческой беды отворачиваться, раз за дело важное взялись. Сумели вместе Злость победить, значит вместе должны и с остальным справиться. Нас, ведь, в городе ждут с большой надеждою...
       Отдали они старцам все, что в котомках у них было и одеждою поделились. Сами дальше в путь тронулись.
       Только дорога за гору свернула, смотрят, сидит на обочине женщина. Чистую скатерть на траве расстелила, кушанья разные разложила, путников поджидает.
       - Ты кто такая? - удивились те. - Откуда здесь взялась?
       - зовут меня люди Щедростью. А появилась я здесь от того, что вы только что Жадность погубили.
       Подкрепились путники, отдохнули. Тепло Щедрость за угощение поблагодарили, а та им дорогу дальше указала.
       Пошли искатели дальше. Идут лесною дорогою, друг на друга глядят весело, меж собой разговор ведут непринужденный.
       Долго ли, коротко ли шли. Вдруг увидел один, как блеснуло на тропе что-то. На землю бросился, золотую монету поднял и в карман тот час спрятал опасливо. У другого глаза сверкнули недобро.
       - Эх, везет же кому-то..., - процедил сквозь зубы с досадою.
       И тогда улыбнулся третий.
       - Поздравляю, дружище, с находкою! - поприветствовал счастливчика. - Пусть и впредь тебе сопутствует удача...
       - Не беда! - повернулся после к другому. - Будет и нам когда-то везение...
       Только это он промолвил, улыбнулся облегченно удачливый, оттаял душою сокрушавшийся, а на темной тропе лесной, казалось, звезды засияли. От золотых монет вокруг тесно стало, будто ливень здесь золотой прошел.
       Вышла из чащи лесной навстречу им старушка.
       - Кто такая, бабушка? - удивились приятели. - Откуда здесь появилась?
       - Да по-разному меня в народе зовут. Кто Искренностью, кто Сердечностью называет. Иные Душевностью кличут. Только нет в том большого значения. Коль от чистого сердца, то на любое доброе имя отзовусь. Главное, что вам удалось и третью ведьму одолеть, которая Завистью звалась. Потому я и появилась здесь. Сказать, что с задачей своей вы справились, можете теперь домой возвращаться...
       - Как это домой возвращаться? - пуще прежнего удивились горожане. - То, что ведьм мы одолели, спору нет. Но, ведь, нам еще нужно Вежливость из лесной глухомани вызволить, в город отвести.
       - Эх вы, глупые! - улыбнулась старушка ласково. - Вежливость в душе каждого жить должна. Но живет она лишь в доброй, щедрой и отзывчивой душе, которая искренностью и бескорыстием отличается. А если над душой власть возьмут Злость, Жадность и Зависть, то Вежливость погибнет. Коль скоро вам удалось ее освободить, то и впредь берегите...
       Вернулись домой искатели, рассказали обо всем горожанам. Начали с той поры ворчутайцы жить по-новому. Стали друг другу кланяться и улыбаться, помогать друг другу, во всем поддерживать, всем делиться. И случилось чудо.
       Цвет у города стал меняться. Постепенно исчезла серая унылость. Зазеленела трава на лужайках и листва на деревьях. Покраснели яблоки, пожелтели груши. Даже городские дома заиграли веселой, разноцветной палитрой.
       Не стало больше мрачного и угрюмого Ворчутайска. Вместо него жители дали своему городу новое название. Неважно какое. Важно, что было оно ласковое и по- солнечному яркое и доброе.
       Тут бы сказке конец обозначить. Но оглянитесь вокруг. Может и сегодня рядом с вами Злость, Жадность и Зависть прячут так необходимую в нашей жизни Вежливость.
       Не мешкайте, помогите ей. Спешите делать добро!
      
      

    НУЖНА ЛИ ПРИНЦЕССЕ КРАСОТА?

      
       У всякого жизнь по-своему складывается. И не всегда так, как хотелось бы. Один - дурак дураком. А ему, что ни карта, все в масть. Глядь, повернуться не успел, а у него уже карманы от золотых червонцев трещат. Шаг ступил и тут же из грязи в князи. Сам царь-государь его потчует, полцарства отписывает, дочку свою царственную под венец тащит. А другой - и умелец, и мудрец, но до седых волос из нужды выбраться не может, нищим богу душу отдает.
       Еще лучше третьему. О таком обычно говорят: не родись красивым, а родись царским сыном. Ну, может не царским, княжеским или еще какого мало-мальски знатного сословия. Такому уж точно все едино - дурак ты или умный, красавец записной или пугало огородное. Ну, а теперь слушай...
       Жил-был царь, а может и не царь, а так - князек уездный. В недавние времена так всех местных начальников звали, верных слуг большеголовских. Были у этого царька-князька под началом земли немерянные, стада несчитанные, богатства несказанные. А еще были у него детки любимые. Сынок-недоумок и доченька, страшна как темна ноченька. Кикиморе болотной родимая сестрица. Ни в чем царские чада нужды не знали. Только людей глупостью смешили, да детей уродством пугали.
       - Учись, сынок, постигай ремесло, - советовал иной отец своему недорослю. - А то вырастешь дурнем, как наш царевич. Будет в тебя народ пальцем тыкать да смеяться, над глупостью твоей потешаться.
       - Ты чего принцессой расселась, - ворчала другая мать на заспанную и растрепанную дочь. - Лицо умой да косу прибери, а то сватов ко двору не жди. Никакой парень в твою сторону не глянет.
       Видит царь такое дело, тут же пишет указ грозный. Так, мол и так. Своею царскою волею объявляю царевича главным государственным советником, а принцессу первой красавицей нашего царства-государства. Если же кто осмелится супротив царской воли помыслить, тому не мешкая голову с плеч долой.
       Народ, конечно, испугаться сильно, не испугался, но притих. Кому же охота голову на плахе проветривать. У работного люда иных забот невпроворот, чем над придурками зубоскалить. Хотели уж плюнуть да задом к царским деткам повернуться, а оно не тут-то было. Оказывается теперь, ни сынка, ни доченьку мимо не обойдешь, без внимания не оставишь.
       Закапризничал недоумок, норов свой показал.
       - Как же так получается, - на весь дворец дурак хнычет, по паркету узорчатому в истерике катается. - Почему все дела в царстве-государстве без моего совета делаются? Почему с докладом ко мне никто не ходит, разрешения на работу не спрашивает? Разве не я - самый главный государственный советник? Разве не меня батюшка самым умным в нашем царстве назначил?
       Делать нечего. Потянулись к дурню и крестьянин, и заводчанин, и сапожник, и пирожник. В очередь к дураку с докладом выстраиваются. Мол, позволь, умнейший, землицу под пшеницу вспахать. Или, осчастливь, драгоценный, своим благословением квашню с тестом.
       Толпится спозаранку народ у наследного кабинета, испарину со лба вытирает, загадку гадает - повезет - не повезет. везло, конечно, не каждому. Смекнул, простофиля, что без него теперь никуда. Всех под своим настроением держал.
       Если в окошко глядел да в носу ковырял, значит можно было смело подсовывать свою бумагу. Рукоположит закорючку желанную. Хуже было, когда за столом ногти грыз. Тогда, дай бог, живым из его комнаты выскочить. А то велит сапожнику пироги сдобные к обеду подать, а пирожника к утру обувку сладить.
       такая вот присказка про сыночка венценосного вышла. А про принцессу сказка и того хлеще получилась.
       Как батюшка указ свой гневный по городам да весям разнес, так возомнила из себя девица кралю писанную, краше которой во всем белом свете не сыскать. Только запечалилась, что о красоте ее ни каждому ведомо. Собрала со всей земли живописцев искусных, чтобы портреты ее писали. Да такие, что нельзя было глаз от них оторвать, прелестью ее налюбоваться.
       Но и этого показалось мало коварной ревнивице. Велела она слугам верным пригожих девушек повсюду выискивать. Потом их лица, свежие да румяные, густо сажей черной мазать, драной рогожей прикрывать.
       Самим же девушкам строго-настрого запретила за ворота выходить, перед чужими глазами показываться.
       Правда, это уже и ни к чему было. Какой же бедняжке любо уродством своим хвалиться. Словно вымерло царство-государство. По улицам одни мужики да старухи древние бродят. Куда взгляд не брось, отовсюду, с каждого забора принцесса всех кривозубой улыбкой одаривает. Передернет плечами муторно иной прохожий от такой красоты и прочь спешит. А дальше и того забавнее дело пошло.
       В скором времени подросла принцесса, заневестилась. Разума у девицы не прибавилось, а прелести тем более. Зато гонору и другому одолжить могла. Пришла к отцу-батюшке с выговором.
       - Почему в ворота наши царские сваты не стучатся! - надула губки капризно да еще каблучком притопнула грозно. - Хочу, чтобы красавцы удалые, молодцы пригожие со всего царства-государства к нашему двору съезжались, за руку мою состязались.
       Слово царское - закон, а желание любимой доченьки и того выше. Послал царь гонцов во все стороны, пустил клич по всему царству немерянному. Велел съезжаться в столицу добрым молодцам и красавцам пригожим. В честном бою завоевывать руку и сердце принцессы.
       А та космы свои взлохматила, очи пучеглазые подчернила, щеки прыщавые подбелила, кривые зубы напоказ выставила, к встрече приготовилась. В окошко поглядывает, женихов поджидает.
       Только не клубится пыль по дороге. Не слышно ни топота лошадиного, ни рокота машинного. Не спешат женихи к царскому двору. не торопятся к знатной невесте в объятия броситься. На заборные портреты царской красавицы нагляделись.
       Снова царевна отцу истерику закатывает. Мамок да нянек за волосы таскает, есть отказывается. Царь возле доченьки суетится, ложку с кашей в рот сует, леденцом завлекает, успокаивает.
       - Не плачь, милая! Покушай, драгоценная. Не губи слезами красоту невиданную, - приговаривает. - не идут наши добры молодцы, так мы заморских женихов выпишем. Они и знатнее, и богаче.
       Послал царь посольства за моря, за леса, в земли чужестранные. Велел молодых царевичей да королевичей, принцев да княжичей в гости звать, молодую царевну сватать.
       Обрадовалась лахудра папенькиному решению. На высокую дворцовую башню взбежала, глаза выпучила, язык высунула, по сторонам поглядывает. откуда жених долгожданный появится. Все бельма проглядела. Но ни корабля, ни самолета не выглядела.
       Слава о царевне и в чужедальние земли долетела. Не стали заморские царевичи да королевичи, принцы да княжичи на высокое предложение откликаться. Благоразумно по лесам да болотам заморским попрятались.
       Пуще прежнего лютует царевна. В мамок да нянек чем попало швыряет, сердобольного царя-батюшку непотребными словами обзывает.
       - Царь ты или не царь! - ревет во весь голос. - Неужели своей земле не государь. Неужели мне всю жизнь в девках сидеть, вековухой засыхать.
       Почесал царь за ухом, поскрипел зубами, посопел ноздрями, нахмурился.
       - Ладно, - молвил сурово. - Не хотят идти в зятья добром, заставлю силою.
       Крикнул слуг верных, дал им приказ строгий. Брать сабли острые да пищали скорострельные. Садиться на машины быстрые и отправляться на все четыре стороны. искать жениха царевне. только встретится на пути молодец ладный да пригожий, то хватить его без промедления. Коль добром идти не согласится, в цепях под венец вести.
       Взяли слуги верные сабли да пищали, сели на машины и малой скоростью на поиски отправились.
       Пока гонцы жениха ищут, а царь с царевною ждут их с добычею, к свадьбе готовятся, заглянем тем временем в другую сторону от царских владений.
       Там, в околостоличном захолустье жил нахал-самохвал. Парень шалопай, лицом смазливый, фигурой осанистый. Умом изворотливый, к работе неохотливый. В затхлой конторе штаны протирал, о большой удаче мечтал.
       Дошел до него слух, что у царя дочка на выданье. Правда, немного кособока да слегка кривовата. Красна и пригожа, как драная рогожа. такая не каждому глянется, а значит... Стал прохиндей мозгами шевелить, выгоды складывать. Ну и рассудил, что вполне можно счастья во дворце попытать, царским зятем стать.
       Богатство на дороге не валяется, чтобы им разбрасываться, а к уродству и притерпеться можно.
       Словом, долго не сомневался, быстро в путь собрался. На столичный тракт выскочил, прямиком к царю направился. А тут и царевы слуги навстречу. Со всех сторон парня обступили, под руки подхватили. С головы до ног оглядывают, туда-сюда вертят, прицениваются. Кто, мол, таков и откуда, расспрашивают. Ответил им путник все честь по чести.
       - Ведомо ли тебе, что царь строгий приказ нам дал? - поинтересовались у встречного. - Первого, попавшегося на пути, добра-молодца в железа взять и во дворец под венец с принцессой представить. Если по доброй воле сам идти откажется. Вот ты нам, как раз, подходишь...
       - Нисколько в том вам не возражаю, - отвечает парень с охотою. - Потому как сам к царю направляюсь с большим намерением. В женихи к нашей прекрасной принцессе определиться хочу. Не мыслю более свое жизни без нее. Так что, буду премного благодарен, если вы доставите меня к ней самой спешной скоростью...
       Переглянулись гонцы меж собой с сожалением, на парня глянули с сомнением. Надо же, сколько царскую службу правят, а впервые такого охотника встретили. Чтобы добровольно, по своей воле и охоте, с чучелом в короне под венец идти согласился и при этом о загубленной молодости и красоте своей не сожалел.
       Но приказ есть приказ. Усадили парня в машину, во дворец помчали.
       Обрадовался царь находке, обрадовалась принцесса жениху. Под белы руки парня взяла, в покои свои повела, не мешкая, свадьбу готовить распорядилась.
       А дальше уже совсем скучная сказка получается. Потому, что свадьба была по-царски пышной. Царский зять получил полцарства в приданное и важное место в государстве занял. Зажил припеваючи, ни в чем отказа не знал.
       Правда, говорят, тайком от жены по избам бегал, чтобы под иную рогожу заглянуть да на настоящую девичью красоту полюбоваться...
      

    КТО ЖЕ ДУРАК?

      
       Раньше деды говаривали, что птицу видать по полету, а человека по поведению. Ныне же все больше вспоминают о том, что рыба ищет, где глубже, а человек, где выгоднее. О том и сказка...
       Жили-были старик со старухой. Было у них три сына. Старшие, как обычно в сказках водится, умные да работящие, а младший - дурак-лоботряс. Старший сын при отце пашет да косит. Средний дома скотину холит, дрова колет да матери воду носит.
       Дурака хоть не проси ни о чем. Отправят его гусей пасти, а он дудку вырежет и девок песнями тешет. А в это время шкодливая птица в поле или в огороде потраву без догляду чинит. Возьмутся лодыря бранить, а он только зубоскалит да руками машет. С дурня взятки гладки.
       Или пойдут братья в школу, грамоте обучаться. старшие в книгу палец тычут, буквы-цифры в тетрадке выводят, а дурак, знай, в носу ковыряет, зевает да ворон считает.
       В скором времени подросли сыновья, возмужали, серьезные ремесла освоить задумали.
       - Я учителем буду, - сказал старший. - Детишек уму-разуму учить, народу свет знаний нести - это доброе дело.
       - Я лекарем буду, - решил средний. - Нет ничего благороднее, чем людей от недугов лечить, от смерти спасать.
       - Тоже мне блажь! Добрые дела, благородство! - хмыкнул дурень, передразнивая братьев. - Не по мне башку науками мудреными забивать или в работе спины не разгибать. Пойду по белу свету лучшей доли искать. Нехлопотное да прибыльное завсегда сыщется. Не хуже вашего жить буду.
       Старики старших детей перекрестили, на добрые дела благословили, а младшего дурака с глаз долой прогнали, чтобы впредь их доброго имени не позорил.
       Пошел дурень по земле счастья-удачи искать. Идет, песни поет, на дуде играет, народ развлекает. Что в награду за утех дадут, тому и рад.
       Только свой интерес на уме крепко держит. Деревни да села стороной обходит, малые городишки не глядя проходит, в больших присматривается. Выгоды прикидывает, дело непыльное, но прибыльное, выискивает.
       Так добрался парень до одного крупного города. Пока по городским улицам крутился, по сторонам глядел, проголодался. Зашел в лавку. Из еды чего-нибудь купить да передохнуть с дороги.
       У хозяина к покупателю всегда интерес, а к незнакомцу интерес вдвойне. Товары свои перед ним нахваливает, о роде-звании выспрашивает.
       Дураку за словом в карман не лезть. Ему только рот раскрыть, они сами, как горох из худого мешка, сыпятся. Заморочил своими байками купцу голову, чего никогда и не было рассказывал, о поисках работенки подходящей обмолвился.
       Купчишка давно себе помощника разбитного искал. На дурака сразу глаз положил, не раздумывая место у себя предложил.
       - Новую лавку открываю, - посетовал торговец. - Смышленый работник нужен, чтобы за лавкой да товаром приглядел. Не хочешь ли у меня остаться?
       - Для меня не каждая работа годится, - усмехнулся парень, цену себе набивая. - Спины гнуть да рук мозолить верно не стану. Беззаботно, нехлопотно и денежно - вот это для меня в самый раз.
       Да какие там заботы-хлопоты, - замахал в ответ руками старый плут. - Какие мозоли. в лавку все готовое привезут, на место сложат, по полкам разложат. Только укажи, что и куда. Всех-то дел, за товаром присмотреть да покупателя без покупки не выпустить. А язык у тебя, гляжу, речистый. Любого уболтаешь. А если торговля идет бойко, то и деньги в карман плывут звонко. В накладе не останешься...
       Ударили подельники по рукам. Стал дурак в купеческой лавке работать. С утра на крылечке сидит, на дуде играет, байки плетет, народ в лавку свою зазывает. К старикам почтение, к мужикам уважение, а красным девицам слово льстивое.
       День-деньской в лавке народ толпится, кошельки свои открывать не скупится. Под дурневу дуду споро берут и ткань, и посуду. Сам же дурень хозяйский интерес соблюдает, но и себя не забывает. Торгует не просто выгодно, а выгодно с хвостиком. Это когда выгоду в хозяйский карман, а хвостик себе, за пазуху.
       В скором времени дурак деньжат изрядно накопил, у купца-хозяина лавку выкупил. Самостоятельное купеческое дело завел, на широкую ногу поставил. Появился и свой дом, и достаток в доме. Живет не тужит, жизни радуется.
       А братья старшие тем временем учебу закончили. Государственными служащими стали. Один, как и хотел, учителем. Другой, как и думал, лекарем.
       Стали трудиться по своему предназначению, доброму, благородному. старший в школе, средний в лечебнице. государство отнеслось к молодцам с почтением. По коморочке выделили, чтобы было где голову после службы государственной склонить. А казна за их большие знания да в работе прилежание ретивое положила каждому жалованье на пропитание. На хлеб хватало.
       Пришла пора братьям жениться. Пошел старший свататься. Глянула невеста на его сюртук потертый, взором потухла. Заглянула в темную коморку, носом повела. А как тощий кошелек женишка увидела, так словно ветром ее сдуло.
       У среднего брата сватовство не лучше сладилось. В простой одежке жениха и на порог не пустили.
       Зато у дома дурака девки сами хороводы водят, глазами по окошкам узорчатым стреляют, улыбкой ласковой молодца встречают.
       А тот, хоть и дурак, но цену себе знает. Невест придирчиво, по-купечески перебирает, как бы браку-порчи не попалось. словом, выбрал милашку. И стройна, и пригожа на мордашку. Хозяйка отменная, умом сметливая, на язык остра.
       Много лет с той поры прошло. Старшие братья ученые, с детства к труду приученные, на казенном жаловании нужду тешили, с хлеба на квас перебивались, едва концы с концами сводили. А дурак с женой-красавицей в своих хоромах чаи с кренделями гоняет, барыши считает да над братьями посмеивается, диву дается.
       - Это надо же! Всю жизнь из кожи вон лезли. Трудились да учились усердно. Учености нахватались, а ума так и не набрались. Жить в сытости и достатке не приспособлены. Кто же тогда из нас глупее будет?!
       Дуракам счастье, скажет иной, горестно вздохнув. Только почему-то ныне и иным умным дурной жизнью пожить хочется...
      

    КАК ПОССОРИЛИСЬ СОСЕДИ

      
       Жили по соседству два кума. Хохол и Москаль. Дружно жили кумовья, хотя и говорили на разных языках. Друг за друга горой стояли. В помощи другому никогда не отказывали. В беде на выручку спешили, удачу пополам делили. Все у них решалось быстро, споро и ладно.
       Случилось, впрочем, им расстаться. Москаль в город уехал, пошел на завод работать. Хохол в деревне, при земле остался. Разошлись у соседей пути-дорожки. Стала прежняя дружба между ними забываться.
       Может быть, потихоньку, сама собой, и совсем забылась, но пригласил Москаль кума в гости. Прелести городской жизни посмотреть, своим благополучием похвалиться.
       Долго собирался Хохол к куму в гости. На деревне всегда дел невпроворот. То пашешь, то сеешь, то косишь, то жнешь. В перерывах во дворе хлопочешь. То хлев ладишь, то скотину холишь.
       Наконец, переделав все свои дела, приехал.
       Обрадовался москаль дорогому гостю. Не знает, в какой угол его посадить, чем угостить, как приветить. Все радуется, все угощает, а сам, между тем, жизнь свою городскую нахваливает.
       Одна квартира чего стоит. Не в пример избе деревенской. Светлая, просторная, теплая, с удобствами. Дров не колоть, печь не топить, воду из колодца не таскать. Все есть в квартире.
       А работа заводская и того лучшею По звонку пришел, по звонку ушел. За ворота заводские вышел - сам себе барин. А в деревне?! От зари до зари круглый год земле кланяйся, за все отвечай. За все переживай.
       Чем больше кум хвалился, тем все грустнее становилось Хохлу. На судьбу свою горемычную обиду затаил. Надо же! Жизнь в трудах прожил, а чудес таких не видывал, не испробовал.
       Тут Москаль и вовсе приятеля удивил. Диковину городскую, машину свою легковую показал. На рабочие деньги, на заводе заработанные, купленную.
       Со всех сторон ее Хохол обошел, рта от восхищения и удивления невысказанного закрыть не может. А когда кум его на сидения мягкие в той машине посадил, так и дышать перестал.
       Повез Москаль дорогого гостя по городу катать, красоты городские показывать. Дома высокие, улицы ровные, дороги гладкие. Сидит за рулем, соловьем заливается, интерес к городу у Хохла развивает.
       Кум, словно сыч напыжился, словно вишня пунцовый стал, лишь головой по сторонам вертит, да глазами лупает. А сам думу тяжкую думает. Ему и интересно на городские диковины глядеть, его и зависть берет, эка кум как обжился, развернулся, как сыр в масле катается, точно новый пятак на солнце блестит.
       Однако, за родимый угол Хохол горькую обиду испытывает. Спору нет, неказиста деревня супротив города, но все же сердцу ближе и милее. Неужели забыл кум, откуда сам родом-званием вышел?! Хотел было напомнить, да не знает как. Москаль рта ему раскрыть не дает, все о своем рассказывает, все свое нахваливает.
       Тут случилось им проезжать перекресток. Тогда-то Москаль и обратился наконец к Хохлу.
       - Кум, а как там у тебя справа?
       Обрадовался Хохол, что кум наконец-то и его вспомнил. Сам деревенскими делами заинтересовался. Значит, не совсем забыл родимую сторонку. На радостях решил ему во всех подробностях о своем житье-бытье поведать. И ну ему рассказывать
       Что справа в этом году у него подходящая вышла. Урожай хороший собрал. Свиноматка приплод принесла. Хороших поросяток вырастил. Корова дойная, молока и сметаны с маслом в достатке. Дочку парень работящий сосватал. Скоро свадьба.
       - Так что, кум, приезжа...
       Не успел Хохол договорить, Москаля на свадьбу пригласить, как вдруг кумову машину как тряхнет, как стукнет. Влетела она под колеса большого-пребольшого трактора. Едва сами живы остались.
       Выбрался Москаль из-под обломков, глянул на машину, честным трудом заработанную, почернел от горя. Блестящая красавица стала искореженной развалюхой. Тут и кум рядом заохал. Бока ушибленные потирает, бедолагу отчитывает.
       - Что же ты, бисова душа, меня чуть жизни не лишил. Хиба бы не бачив, куда едешь? Зачем под трактор меня завез?
       - Так я же просил тебя посмотреть, как у тебя справа, - чуть не плачет от горя Москаль. - А ты, дурень, о чем мне рассказывать начал?
       - Как о чем? - удивился Хохол. - Ты же про справу спросил?! Я тебе и рассказал. Что в нашей деревне делается...
       - При чем тут деревня?! На кой черт она мне сдалась - вскипел от возмущения Москаль и обжег ненавистным взглядом своего кума. - Ведь я просил тебя посмотреть направо. Понимаешь, лево-право, сено-солома. А ты мне деревня. Сам ты - деревня неотесанная.
       - Так ты бы так и спросил: "Кум, что у тебя праворуч..", - пожал плечами обескураженный Хохол. - А то - справа, справа. Я и подумал...
       - Ну, и черт с тобой. Думай, что хочешь, бестолочь! - в конец разозлился Москаль.
       Сокрушенно махнув рукой, он пошел своей дорогой, даже не попрощавшись. Глянул ему вслед огорченно Хохол, плюнул досадливо и пошел в свою сторону.
       С той поры прежней дружбы у них уже не было. Перестали понимать кумовья друг друга...
      

    МУРАВЕЙ И ТРУТЕНЬ

      
       В заброшенном дупле старой сосны поселился трутень. А рядом, в большом муравейнике жил рыжий муравей.
       Ни разу трутню не удавалось увидеть своего соседа на одном месте, спокойно греющим сои медно-красные бока в лучах летнего солнца.
       Каждое утро, высунув из дупла заспанную, мохнатую морду, он наблюдал одну и ту же картину. неугомонный сосед озабоченно сновал у своего дома, подтаскивая сухую хвою и огромные бревна-соломинки.
       Время от времени муравей куда-то отлучался вглубь леса. Вскоре, тяжело пыхтя, тащил к дому что-нибудь съестное.
       Тогда и трутень вспоминал, что ему не мешало бы подкрепиться. лениво и неохотно летел он на ближайшую поляну, где росло немало ароматных цветов с душистым нектаром.
       Иногда ему везло. Он пробирался в знакомый улей, откуда многочисленная родня его выгнала за безделье. Пока пчелы-сестрицы трудились на дальних лугах, он беззастенчиво пожирал накопленные ими запасы меда. После таких разбойных выходок у него было особенно хорошее настроение. его неудержимо тянуло пофилософствовать с рыжим соседом.
       В таких случаях он усаживался на краю своего жилища и, сытно-пьяно икнув, пускался в пространные рассуждения о смысле летно-ползучей лесной жизни.
       - Мне вас искренне жаль, уважаемый сосед! - обычно так начинал разглагольствовать лодырь. - Ведь врагу не пожелаешь такой участи, как ваша. День-деньской волчком вертеться, челноком туда-сюда сновать в трудах повседневных. Ни присесть, ни отдохнуть, ни полной грудью вздохнуть. Не видеть, какое небо голубое, какое солнце золотое. Это же не жизнь, а сущая каторга. То ли дело я! Когда захочу, просыпаюсь. Куда хочу, в путь пускаюсь. Живу, где хочу. Ем, что найду. Нет-нет, дорогой сосед, будь я вашим правителем, определенно ввел бы в муравейнике новые, свободно-демократические порядки...
       Как правило, муравей не обращал внимания на хмельную болтовню крылатого соседа. Молча и сосредоточенно он продолжал свою работу. И хотя трутень уже изрядно прожужжал ему уши, рыжий трудяга все же надеялся, что лоботряс со временем потеряет к нему интерес и оставит в покое.
       Но не зря сказано, что вода камень точит. А уж человеческому терпению, тем более муравьиному, конец быстро приходит.
       Так оно однажды и вышло. Высунулся как-то утром трутень из своего гнезда, смотрит, а муравей под тяжеленной веткой напрягается из последних сил. Еще больше порыжел от натуги.
       - Как всегда одно и тоже! - махнул небрежно хоботком бездельник и полетел на знакомую поляну чем-нибудь перекусить.
       Он даже не удосужился узнать у соседа, как дела. А дела-то у того были из рук вон плохи. Обломился на сосне сучок и придавил несчастного. Как ни старался бедняга, не мог выбраться из-под несильного груза.
       Трутню в этот день повезло больше. Он снова сумел пробраться в дом сестриц и от души полакомиться их запасами. Довольный своей бесцеремонной выходкой, он спешил к дуплу, чтобы продолжить с муравьем бесконечный философский диалог. Сегодня он чувствовал себя как никогда красноречивым и убедительным.
       К великому удивлению он обнаружил соседа лежащим на том же месте, где оставил его утром. От изумления лентяй даже опустился на землю, присел рядом и тронул за плечо уже закрывшего глаза муравья.
       Что, брат, плохи твои дела? - посочувствовал бродяга. - Разве не говорил я тебе, не предупреждал, что такая жизнь до добра не доведет. Надо же! Такой бесславный конец. И ради чего? Ради мелкой мошки или дохлого жука, честно поделенного на бесчисленное муравьиное братство. Нет, будь я вашим правителем, жили бы вы иначе...
       Нужно сказать, что пока муравей беспомощно лежал придавленный сучком, тщетно пытаясь выбраться из смертельной западни, он передумал о многом. Вспомнил всю свою жизнь. Честную, трудовую, хлопотную. Вспомнил и, чего греха таить, с сожалением согласился с опостылевшими рассуждениями своего праздного соседа - трутня. Ведь, действительно, за всю прожитую жизнь у него не было ни одного беззаботного, спокойного мига.
       - Твоя правда, дружище, - горестно вздохнул муравей и застонал от боли. - если бы только я мог освободиться от тяжести этого проклятого сучка и спасти свою жизнь, то без всяких раздумий согласился бы жить по твоим правилам...
       Тут же трутень встревожил большой муравейник, поднял на ноги всю муравьиную семью. Бесчисленная родня мигом сдвинула злосчастный сук в сторону и спасла незадачливого сородича от неминуемой гибели. В благодарность за помощь (а, собственно какую??!) поставили бездельника трутня над собой правителем. Во всем его слушаться стали.
       Крылатому пройдохе только того и нужно было. Тот час повелел безропотным труженикам соорудить для него уютное жилище. Чем кормить-поить его распорядился.
       Стали муравьи по его указке жить. О своем благополучии и думать забыли. Каждый день только и забот, как нового благодетеля умилостивить, что брюху его ненасытному подать. А плуту все не в милость. То это не так, то другое не эдак. Знай, покрикивает да поругивает своих новых подданных. Совсем загонял бедолаг.
       Муравьи эти капризы терпели-терпели, а потом надоело. Взяли своего правителя и съели, с голоду. А лоботряс как раз впору пришелся, чужим трудом откормленный. По вкусу.
       И поделом шалопаю. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Не учи честной народ уму-разуму.
       У людей в жизни, правда, еще хуже бывает. Там к одному с сошкою семеро с ложками на шею сесть норовят. Да еще и понукают. Подсказывают, как лучше пахать нужно...
      

    ПРАВДА И ЛОЖЬ

      
       Как мы порой стараемся себя убедить в том, что горькая правда лучше сладкой лжи, испытывая тем не менее от лести приятное вожделение.
       Поспорили, как-то, Правда и Ложь, кто из них милее и дороже человеческому сердцу. Долго спорили да убеждали друг друга. Передрались-переругались, но до истины так и не добрались. Решили тогда соперницы по земле пройти. Посмотреть, кому же из них народ предпочтение отдает.
       Повстречалась им по пути ватага ходоков.
       - Далеко ли путь держите, любезные? - спрашивают.
       - На княжеский двор идем, за правдою..., - отвечают путники.
       - О, тогда и мы с вами! - встрепенулась Правда и торжествующе посмотрела на свою спутницу.
       - Рано радуешься, - криво усмехнулась в ответ лукавая. - Пойдем, поглядим, сыщут ли твою истину...
       Пришли на княжеский двор. Ходоки к красному крыльцу посунулись. Соперницы в сторонке притаились. Ждут, чем дело закончится. Вскоре и сам князь на двор выглянул.
       - С чем пожаловали? - поинтересовался.
       - С надеждою, батюшка, с надеждою..., - торопливо поклонились князю в ноги ходоки. - Челом тебе бьем. Защити нас, сирых, от жестокого приказчика. Житья не дает ирод, в работе измывается, до нитки обирает, со свету сживает...
       Нахмурился князь недовольно, брови сдвинул грозно, на приказчика своего обернулся гневно.
       - Почему произвол творишь, паршивец?! Кто позволил над народом издеваться?!! - зашумел.
       - Ради тебя стараюсь, твоя светлость! - согнулся приказчик угодливо. - Только ради благополучия своего хозяина, чтобы ему было и сытно, и хмельно, и тепло. А эти бестии противятся, не желают усердно трудиться. От работы отлынивают, добро свое прячут, о тебе худым словом отзываются...
       Почесал князь затылок озадаченно. Прав, конечно, народ. Худо ему живется. Бедно, холодно, голодно. Только слуга как-то ближе, за него, за князя печется и слова его сердцу милее. Послушался, взял сторону лиходея.
       - Вот оно как! - вскинулся. - Пороть негодников! Смутьянов и заводил в темницу запереть. Остальным впредь спуску не давать, держать в строгости. Приказчику за усердие новый кафтан и сапоги жалую...
       - Видишь! - обрадовалась Ложь. - Я верх взяла...
       - Да, - согласно кивнула Правда. - Тут твой верх. Пойдем, поглядим дальше.
       Снова встретились им в пути ходоки.
       - Далеко ли путь держите, любезные? - спрашивают.
       - На царский двор идем, за правдою..., - отвечают путники.
       - О, тогда и мы с вами! - оживилась Правда и с надеждою посмотрела на свою спутницу.
       - Прежде времени утешаешься, - хмыкнула в ответ льстивая. - Пойдем лучше, поглядим, сыщут ли твою истину...
       Пришли к царскому дворцу. Ходоки к красному крыльцу потащились. Царя-батюшку поджидают с надеждою. Правда с Ложью в сторонке притаились. Ждут, чем дело закончится. Вскоре и сам государь к челобитчикам выглянул.
       - С чем пожаловали, дети мои? - интересуется.
       - С надеждою, милостивец, с надеждою! - в пояс людишки кланяются. - Невмоготу житье наше стало. Последнюю рубашку с плеч снимают, последнюю корку из горла вытаскивают, со свету немилосердно сживают...
       - Кто же вас обижает, дети мои? - покачал царь головою сочувственно.
       - Да слуги с приказчиками обижают. Кровушку нашу бесстыдно пьют, жилы без жалости тянут. А князья да воеводы твои в том им потакают. Спуску велят не давать ...
       - Как так! - вскипел государь. - Кто позволил без моего указу так с народом моим обращаться?!
       Повернулся грозно к своим министрам, гневным взором жжет помощников.
       - Брешут подлые! - те отвечают. - Сами радения не проявляют, не хотят работать усердно, чтобы было твоему величеству полное благополучие. Так что по заслугам и честь...
       Глянул государь на министров удивленно. А те угодливо кланяются, да на ушко царственное нашептывают, что разбаловался народ, от рук отбился, слуг царевых не слушает. Дескать ты, батюшка, о людишках своих печешься, а они на него самого хулу возводят.
       Призадумался царь, корону на бок сдвинул, за ухом почесал озабоченно. Прав, ведь, народ. Худо ему живется. От зари до зари спину гнет, а бедствует. Холодно и голодно ему, защитить некому. Только министры с князем, как рубашка нательная, к сердцу ближе. Слова у них теплее и милее. Послушался государь казнокрадов и прохиндеев.
       - Вот оно как! - протянул разочарованно. - Обмануть государя решили, объегорить. Пороть нечестивцев! В кандалы заковать строптивцев! Остальным впредь спуску не давать, строго приучать к прилежанию. Министрам за радение ордена, князю за почтение новое имение, а приказчикам за усердие по тулупу с царского плеча...
       - Видишь, как лесть в устах горяча! - усмехнулась Кривда насмешливо, над понурой соперницей тешась.
       Ничего не ответила Правда. Поплелась несчастная дальше, надеясь найти место, где истина в почете. Следом и лукавица поспешила, окончательно Правду победить решила.
       Долго ли, коротко ли шли. Смотрят, на городской площади большое скопление народа.
       - Пошли, послушаем, о чем люди бают, - предложила Ложь. - Может, там конец нашему спору найдем...
       - Пойдем..., - согласно кивнула Правда.
       Подвинулись ближе, прислушались. Стоит посреди площади Большеголовик, народ баламутит, супротив царя кличет.
       - Слушай, народ, мое слово! По душе ли вам, что приказчики над вами издеваются, князь с министрами в том им потакают, а царь этому не возражает? - спрашивает.
       - Нет, не по душе! - толпа ответствует. - Пытались найти мы защиты и помощи и у князя, и у царя. Только все за зря. Кого пороли нещадно, кого в темницу заперли без сожаления. Остальными еще больше помыкать стали...
       - Вот видите! - оживился Большеголовик. - Не найти нам ни правды, ни защиты у царя! Гнать его надо прочь и жизнь свою устроить по совести, по справедливости...
       - Правильно! Гнать царя! - согласно закричала толпа. - По совести жить! По правде!
       - Вот видишь и меня вспомнили! Я нужна народу! - радостно воскликнула Правда, поворачиваясь к конкурентке. - Теперь моя победа...
       - Погоди! Сказать одно, а сделать совсем другое, - резонно остудила ее пыл Ложь. - Посмотрим, что в этой новой жизни у них выйдет...
       Точно в воду глядела коварная. Прогнал народ царя, Большеголовику всю власть передал. Стали жить по-новому, только выходило все как встарь. Ни совести, ни справедливости.
       Царя то прогнали и старую машину государеву сломали, ту, что государством управляла. А вот новую построить ума не хватило. Окружили Большеголовика соратники льстивые, помощники услужливые. Песни ему поют хвалебные, речи говорят приветственные. О народных бедах-нуждах и думать забыли.
       Тут и Вольнодума время поспело. Укорил он Большеголовика в обмане да бесчестии. Попрекнул забывчивостью. Дескать, слово свое перед народом не сдержал, к светлой, вольготной жизни не привел.
       - Слава богу, пробил мой час! - вздохнула облегченно Правда. - Теперь уж точно мой верх будет...
       - Э-э, погоди! - невозмутимо хмыкнула Ложь. - Сказать легко, да непросто сделать. Посмотрим, куда эта кривая вывезет...
       Будто наперед все знала окаянная. Стал Вольнодум править по-новому. Стал народ говорить, все что думает, что на душе накипело. Честно, открыто, правдиво. Только сколько не говорили, сколько новых, справедливых законов и решений не принимали, воз проблем и поныне на месте стоит, по ступицу в грязи увяз.
       Вот если бы к тем словам правдивым еще и дело стоящее добавить. Может быть, тогда и не праздновала Ложь свою победу.
      

    КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

      
       За женское коварство и нарушение запретов изгнал господь из рая на грешную землю Адама и Еву. Много воды утекло с той поры. И вот решил однажды всевышний узнать, как же живут люди на земле. Кто у кого под началом. Мужики у баб или все же бабы у мужиков. Послал с поручением архангела Гавриила. Ступай, значит, разнюхай. Посмотри - что к чему. А чтобы не сбился, вот тебе пара коней и корзина курей. Там, где баба на дворе командует - отдашь курицу. Ну, а там, где мужика за хозяина найдешь - отдашь коня. Спустился архангел на землю и пошел по божьей воле. Долго от двора к двору ходил, а мужика в хозяевах так и не нашел. Остались при нем кони и одна курица в корзине. Зашел на последний двор. Смотрит мужик там управляется, всеми делами управляет. Бабе своей через спину батогом врезал, чтобы шевелилась быстрее. "Вот, кажется и нашел место, где мужик командует", - обрадовался Гавриил. Зашел на двор.
       - Здоров был, мужик, - поздоровался и спросил. - А скажи-ка мне, кто у вас тут хозяин?
       - Как кто? - удивился тот. - Я, конечно. Я всем на дворе управляю, все в семье меня слушают.
       - Он, он, - согласно закивала женщина, потирая ушибленную спину.
       - Хорошо, мужик. Бери коня. Только они у меня разные - гнедой да вороной. Выбирай!
       - Беру вороного!
       - Погоди, Иван, - крикнула от порога жена.
       Женщина проворно подскочила к мужику и нашептала ему что-то на ухо.
       - Пожалуй, Гавриил, возьму все же ... гнедого!
       - Нет, Иван! Вот тебе курица!..
      

    СИЛА ВНУШЕНИЯ

      
       Жил на свете кузнец Илья. Мужик видный, работник завидный. Косая сажень в плечах, могучая сила в руках. Медные пятаки мял Илья играючи, железные прутья в косы заплетал усмехаючись. Молот пудовый у Ильи соловьем поет. Жаркий металл под умелой рукой ясным солнцем искрится.
       По соседству с кузнецом жил Пахом-шаромыга. Не мужик, а одно название. Хлипкий, тщедушный, к работе не больно радушный. На язык удалой да характер дрянной.
       Черная зависть жгла Пахома. Зеленела от злости душа, что у Ильи жизнь хороша. Есть не мог, спать не спал, все соседу насолить замышлял. Додумался-таки подлец, как Илью извести в конец.
       В кузню к соседу зачастил. К работе присматривался, усердие нахваливал. Все нахваливает, а сам приговаривает:
       - Славный ты работник, Илья. Только надрываешься ты зря. Силушка твоя тает, как вода сквозь песок утекает. Похудел ты, что-то, браток. Нос заострился, потемнел висок. Глаза огневицей горят. То не к добру, люди говорят...
       Илья поначалу смеялся, над словами Пахома потешался. Видано ли дело, такому молодцу и недугам разным кланяться.
       - Глупости, сосед, ты баешь. Рано тризну по мне справляешь, - отмахнулся от шаромыги с улыбкою. - Руки крепки и сердце ретиво. Еще потрудятся, всем на диво...
       А чтобы доброхот в том не сомневался, тот час сам над ним посмеялся. Кочергу в руки взял и галстуком Пахому на шее завязал.
       - Побегай, дружок, немного так по селу, похвались моим подарочком.
       Зол был Пахом на кузнеца, а тут осерчал еще более. Черную обиду затаил на молодца.
       - Не я буду, если ненавистного Илью в могилу не сведу...
       Но виду шельма не подает. Чуть свет следующим днем к кузнецу прибежал.
       - Ильюша, сними, Христа ради свой подарочек, - умоляет. - Спать не дает и ложку ко рту не поднести. Так вот не спавши и не евши промаялся.
       Пожалел кузнец шаромыгу, снял с него железную веригу. Гляди, впредь не забаловывай. А тому хоть кол на голове теши, на своем стоит.
       - Ох, не нравишься ты мне Илья, - причитает. - Лицом побледнел, взором потускнел. Видать, точит тебя хворобушка, без стеснения пьет твою кровушку, забирает подлая твою силушку, извести хочет сиротинушку...
       Илья от Пахома отмахивается. От печалей его отряхивается. Ручником-пудовиком будто ложкой деревянной перед носом пройдохи помахивает.
       - Видел, сколько еще в руках проворства. Отвяжись, не доводи до озорства. Пришибу ненароком...
       Сам, между тем, дрогнул. В ушат с водой заглянул, на лицо свое пристально поглядел, мол, убедиться, что сосед ерунду загнул.
       Только Пахом, знай, свое гнет, по селу побежал, сельчанам в уши хулу поет.
       - Наш кузнец, видать, не жилец. Одолела молодца хворь смертельная. Не сегодня завтра бедняга помрет...
       Всполошился честной народ. Кто бросил поскотину, кто огород. Потащились гурьбой через село, на другой конец. Поглазеть, жив ли еще кузнец.
       Посмотрели, убедились, живой. Только, вроде, как сам не свой.
       А Илья как сельчан увидал, побледнел, точно лист задрожал. Неужели и впрямь недуг скрытный его точит, до сроку в могилу свести хочет. Пошатнулся богатырь, былинкой качнулся, на ровном месте, затосковав, запнулся. Бросил работу и в глубокой кручине домой потащился, здоровье поправлять.
       Улегся дома Илья на кровать, принялся на подмогу лекарей звать. Докторов разных и знахарок, с порошками да снадобьями.
       А Пахом под окном его почивает, ухмыляется да на кузнеца кивает. Ох-ох, Илья плох! Ничего ему не помогает.
       Итог оказался прост. Унесли Илью на погост. А сосед-шаромыга и в ус не дует, поживает себе беспечно. Новую жертву для внушения высматривает...
      

    Сказка о подарках

      
       Разных небылиц о заботах-хлопотах немало сказано. Только когда дело сделано - потехе час настает. Празднику, стало быть. Но праздник без подарков, что свадьба без цветов. О них, о подарках-то и пойдет сказ.
       Издал однажды Боьшеголовик указ. Дескать, в такой-то день ежегодно учинять великий праздник. Чтобы народ большеголовский после трудов праведных, во имя дела болыпеголовского отдыхал, в весельях и развлечениях мудрого и заботливого правителя славил, за жизнь сытую и свободную благодарил.
       Народ то решение встретил с радостью, к празднику готовился загодя. Кто речи хвалебные составлял, кто песни величальные складывал. Каждому по такому поводу внимание - кому премия, кому орденочек, кому звание. Детишкам, наследникам дела большеголовского - подарочки. По чину родителя, по достаточку.
       Министр купил сыну новую машину. Директор завода - моторный драндулет, чиновник из мэрии - велосипед. Профессор выбрал для чада умную книжку, продавец - сладкую коврижку. Только сын кухарки остался в праздник без подарка.
       Мать ему старые штаны залатала, волосы на голове подстригла и гулять послала.
       Вышел кухаркин мальчишка во двор. А там праздничный затор. Министерский сынок в новой машине мотором ворчит. Директорское чадо на драндулете рядом прострекотало. Чиновника сынишка на велосипеде в новых штанишках. Сын профессора книгу листает, а сын продавца ковригу уплетает. Никто на кухарчонка внимания не обращает.
       От такого вида взыграла у парнишки пролетарская обида. Заплатки на штанах расправил, шапкой о землю хлопнул, стриженный чуб пригладил. Молвил приятелям с гордостью:
       - Плевать я хотел на машину. А от драндулета мало толка и много дыму. Не нужен мне и велосипед, зубы болят от сладких конфет. Подумаешь, умная книжка. Лучше гляньте, какая у меня праздничная стрижка.
       Развернулся гордо, нос поднял и своей дорогой зашагал.
       Не зря с тех пор сказано - не подарок дорог, а внимание.
      
      
      
      

    ДВЕ ПИЛЫ

      
       Посреди лесной глуши, в маленькой избушке жила Старая Пила. Вот уже много лет каждое утро уходила она со своим хозяином в лес и помогала ему в нелегкой работе. Она так старалась, что от работы ее металлические бока становились пунцовыми и горячими, словно угли в пылающей печи.
       Лесоруб всегда хвалил Пилу за усердие и бережно относился к ней. Он аккуратно подтачивал ее зубья, от чего они становились еще острее. А смазанные тонким слоем жира бока весело поблескивали в лучах солнца и не тускнели, даже если ей приходилось долго отдыхать в лесной избушке, на своем крючке без работы.
       Старой пиле такая жизнь настолько нравилась, что она даже не ощущала своей старости и твердо верила в свою незаменимость.
       Возможно, так бы оно и было, если бы однажды хозяин не поехал в город, на ярмарку. Он удачно продал припасенные накануне лесоматериалы и купил немало нужных в хозяйстве вещей.
       Не забыл он и о своей верной помощнице. Для нее он купил новую заточку и бутылочку настоящего машинного масла для смазки. Довольный лесоруб уж вовсе собрался домой, как вдруг увидел у одного купца диковинный инструмент. Как вы могли уже догадаться - это была Пила.
       Да-да, лесоруб увидел Новую Пилу. Но это была необыкновенная Пила! Легкая, словно пушинка. Голосистая, словно свирель. А выносливая! А работящая!!
       Хитроумный механизм приводил в движение ее зубчатое полотно и она сама, играючи, распиливала самые толстые бревна, самых прочных пород дерева.
       Восхищенный заморской диковиной лесоруб, не торгуясь отдал за нее купцу все вырученные на ярмарке деньги и покупки. Даже новую заточку и бутылочку с машинным маслом, что приготовил для своей старой и верной помощницы. Новое чудо заставило его забыть обо всем на свете...
       - Ничего, - радовался лесоруб точно ребенок и бережно прижимал к груди покупку. - Теперь мне не нужно тратить столько сил на работу в лесу. Новая Пила за несколько дней заготовит мне столько дров, бревен и досок, сколько бы я не заготовил со Старой Пилой за год.
       Придя домой, он уложил Новую Пилу на самое почетное и светлое место, покрыл чистой холстиной, а Старую Пилу небрежно задвинул в темный угол.
       Жалобно тренькнула от незаслуженной обиды Старая Пила. Но стерпела, надеясь, что хозяин сделал это сгоряча, случайно.
       Утром он снова возьмет ее с собой в лес и, как прежде, похвалил за хорошую работу. Однако и утром лесоруб не обратил никакого внимания на Старую Пилу, а взял с собой заморскую новоселку.
       Все еще не веря, что ее забыли, Старая Пила придвинулась к окошку и с грустью глядела на лесную тропинку, по которой ушел ее хозяин.
       Ей казалось, что вот-вот он снова появится из-за ближнего орехового куста, споро войдет в избушку и заберет ее с собой, извинившись, что забыл свою старую подругу. Но, увы, лесоруб вернулся лишь поздним вечером, когда под бревенчатыми стенами избушки сгустились сумерки. Вернулся необычайно радостный и довольный.
       - Вот так помощницу я себе нашел, - без устали нахваливал он Новую Пилу. - Да она стоит десяти..., нет сотни... Даже тысячи таких вот старых никчемных железок, которым место теперь разве что в мусорной куче или в пыльном чулане...
       Презрительно кивнув в сторону Старой пилы, лесоруб аккуратно сдул древесную пыль с новой помощницы, бережно протер ее и ласково прикрыл холстиной. Затем, плотно поужинав, он улегся спать и вскоре его могучий храп заполнил избушку.
       Однако всем известно, что когда засыпают люди, то сразу оживают вещи, живущие в их доме.
       Так вот, убедившись, что хозяин крепко спит, Новая Пила высунулась из-под своей нарядной накидки и насмешливо уставила свои сверкающие зубья на Старую Пилу.
       - Плохи твои дела, подружка-старушка! - с вызовом обратилась она к оскорбленной товарке. - Тебе ли со мной тягаться! Это благодаря мне хозяин будет скоро самым богатым лесорубом в округе. И тогда я стану безраздельно хозяйствовать здесь. А если захочу, он тотчас вышвырнет тебя из избушки за ненадобностью. Так что твое дело теперь, старуха, слушать меня и во всем повиноваться. Хозяин только стряхнул с меня пыль, но забыл смазать мои зубья. Ну-ка, живо сделай это за него...
       Бедной Старой Пиле ничего не оставалось, как подчиниться заморской зазнайке. Но так как машинного масла в избушке не было (ведь лесоруб отдал его купцу на ярмарке), Старой Пиле пришлось стирать с себя ничтожные остатки жира, чтобы уважить новую хозяйку.
       Эта история повторилась и на следующий день. И следующий. И еще, и еще раз. От грусти, незаслуженных оскорблений и горькой обиды никогда нетускневшие бока Старой пилы начали темнеть и, к ее великому ужасу, покрываться малопривлекательными бурыми пятнами ржавчины.
       Она стала столь уродливой, что лесоруб брезгливо сунул ее в тесный и пыльный чулан, полностью доверившись Новой Пиле. Он настолько поверил в ее чудесные возможности, что вскоре стал не только самым богатым, но и самым хвастливым лесорубом в ближнем лесу.
       - Куда вам угнаться за мной с вашими ржавыми, тупыми железками! - потешался он над своими старыми товарищами. - То ли дело, моя Новая Пила. Никакого ухода за собой не требует, а работает без устали...
       Ничего не сказали ему в ответ лесорубы, лишь сокрушенно покачали головами. Их товарищ стал не только хвастлив, но и крайне ленив. Он совсем перестал ухаживать за своей помощницей. Ни смазывал, ни протирал, ни подкручивал хитроумный механизм. Он всецело полагался на волшебную силу чужеземки.
       - Она у меня не только в работе неутомимая, но еще и самая крепкая, - распалялся все сильнее хвастунишка. - Да вы знаете, что она способна любое дерево вмиг распилить. Вот, пожалуйста...
       И тут же демонстрировал, как Новая Пила - вж-жик! - словно сковзь масло проходила самый толстый ствол.
       - Да что там дерево! - хорохорился разгоряченный удачей лесоруб. - Захочу, она камни пилить будет, проход в горе расчисти. Что, не верите?!...
       Совсем потерявший голову зазнайка снова завел пружину и занес сверкающее полотно над гранитным монолитом.
       - Вж-ж-дзинь! - натужно звякнула Новая пила и ... рассыпалась.
       Нет, не по ее крепким зубам оказался твердый утес. Да и кто мог подумать, что кому-то взбредет в голову обычной пилой пилить камни.
       Обескураженный и пристыженный лесоруб собрал остатки свой заморской диковинки и горестно поплелся домой.
       Долго возился он над ее хитроумным механизмом, чтобы вернуть жизнь своей помощнице. Но тщетно. Новая Пила больше не работала.
       Ничего не оставалось лесорубу, как вновь достать из пыльного чулана изрядно проржавевшую Старую Пилу. Оттирать жиром ее потускневшие бока, старой заточкой поправлять ее зубья. И делал он это как и прежде. Аккуратно и бережно. Словно извиняясь за незаслуженное пренебрежение.
       Но Старая Пила уже забыла о прежних обидах. Она весело звенела в руках хозяина и думала о том, сколько еще счастливых дней проведет вместе с ним в лесу.
       А заморскую чудо-пилу забросили в чулан. Она и сейчас там лежит.
       Честно говоря, мне ее искренне жалко. Хотя и зазнайка, но для хорошего дела была, ведь, придумала. Чтобы труд человека облегчить. Жаль, что в дурные руки сразу попала...
      

    ВЫГОДНОЕ НАСЛЕДСТВО

      
       Один богатый коммерсант оставил своим детям перед смертью наследство. Старшему сыну - магазин с товаром, среднему - гараж с машиной, а младшему - свою любимую кошку.
       Не понравилось это парню.
       - Почему отец так несправедлив ко мне?! - горько сокрушался он. - Старшему брату магазин будет приносить хорошую прибыль. Средний тоже не пропадет, если со своей машиной станет помогать старшему. К тому же можно открыть свое дело. А что проку от кошки? Это что еще за игра в сказки?! Вряд ли отцовская любимица похожа на своего сородича в сапогах. Скорее я пойду с сумой по миру и умру с голоду, прежде чем дождусь превращения в сказочного принца...
       Услышав причитания молодого хозяина, кошка спрыгнула со своей бархатной подушки и дружелюбно потерлась спиной о его ногу.
       - Пошла прочь! - попытался оттолкнуть ее раздраженный юноша. - Я не собираюсь потакать твоим капризам, как это делал мой сумасшедший отец.
       Юноша был уверен, что сказочная блажь пришла отцу в больную голову. Дескать, старик на старости умом тронулся.
       Но тут кошка вдруг заговорил человеческим голосом.
       - Напрасно горюешь хозяин!
       - Ну, вот теперь и я схожу с ума! - дурашливо хохотнул изумленный парень и от неожиданности он плюхнулся на пол.
       - Нет, не сходишь и не нужно надо мной издеваться, - снова нежно мурлыкнула кошка, от чего у парня сладко заныло под сердцем. - Да, я действительно, не похожа на пройдоху из сказки. Мне ее твой папенька часто читал. Велика радость бегать по лесам и полям, ловить зайцев и куропаток. Хорош подарок для глупого короля. У меня своих достоинств достаточно, чтобы помочь тебе устроиться в жизни...
       Когда парень наконец обрел способность что-либо понимать, то из мудрых кошачьих рассуждений узнал, что его пушистое чудо - представительница самых благородных персидских кровей. Так что в выгодах своей доли отцовского наследства он вскоре убедится сам.
       Спустя несколько дней персидская красавица принесла хозяину трех чудесных котят, которые своим очарованием не уступали знатной мамаше.
       - Так вот какие выгоды ты мне сулила, вертихвостка распутная! - вскричал разгневанный хозяин. - Зачем мне нужны твои детеныши, когда нам самим есть нечего...
       - Не спеши на судьбу сетовать, - спокойно остановила его кошка. - Я прекрасно знаю, что говорю. Тебе нужны жилье, одежда, сытная еда. Бери корзинку и неси котят на рынок...
       - Господи! Час от часу не легче! - всплеснул руками несчастный наследник. - Да они и даром никому не нужны. С таким товаром меня на смех поднимут, взашей с рынка выгонят...
       - Лиха беда начало. Ты сначала сходи, товар отнеси, не торгуйся. А там гляди, что получится, - резонно заметила кошка.
       Считая дальнейшие увещевания напрасными и уговоры бессмысленными, она невозмутимо улеглась на своем излюбленном месте.
       - Жду тебя к обеду, хозяин. Не забудь купить мне свежей рыбы и сметаны.
       Мурлыкнула обворожительно и свернулась калачиком.
       Ничего не оставалось парню. Посадил котят в корзину, на базар поплелся. Стал в уголке, от стыда глаз поднять не смеет. О потерянном понапрасну времени жалеет.
       Вдруг, откуда не возьмись, собралась возле него толпа покупателей. Товар его живой рассматривают, восхищаются. Меж собой до хрипоты торгуются, цену назначают. Не успел парень глазом моргнуть, как всех котят его разобрали, полную корзину денег навалили.
       Удаче своей не веря, он быстро купил все, что кошка наказывала, бегом домой вернулся. А та его уже на пороге встречает.
       - Ну, что, убедился, неверующий? - прижмурилась лукаво. - Кто был прав?
       Не стал больше возражать парень, кивнул кошке согласно. Накормил свою спасительницу, не мешкая обустройством своего хозяйства занялся. На вырученные деньги купил материалов разных, нанял мастеров искусных, дом выстроил. Хорош получился дом. Добротный, просторный, светлый. Одна беда - пустой стоит. На обстановку и утварь домашнюю денег не хватило.
       - Ничего, это тоже поправимо, - успокоила его кошка.
       Утром пушистая кудесница принесла ему знакомую корзину. С котятами, лучше прежних.
       На этот раз парень кочевряжиться не стал. Без разговоров понес товар на базар. И место выбрал не в укромном углу, а в лучшем торговом ряду. Еще больше собралось покупателей. Цены больше прежних назначили. Не успел купец-молодец оглянуться, как корзина деньгами наполнилась.
       Купил парень мебель знатную, утварь богатую. Набил шкафы да сундуки одеждами нарядными, а кладовки да чуланы винами заморскими да яствами изысканными заполнил.
       Когда же кошка в третий раз принесла ему котят красы неописуемой, сбыл их парень с самой большой выгодой. Взял он тогда свою любимицу и странствовать отправился. Белый свет повидать, себя показать. Наукам разным обучиться, ума-разума набраться.
       Когда домой вернулся. Дело свое открыл. И все бы хорошо, да что-то казалось парню неладно. Вроде и дом - полная чаша, а нет в нем радости. Кажется и сам пригож, головой светел, а сердце от тоски заходится. Пригорюнился молодец. Не пьет, не ест, на глазах тает.
       Пришла к нему кошечка. О беде-печали расспрашивает.
       - Да как же мне не печалиться, - тяжело вздохнул в ответ хозяин. - всего вдоволь ты мне дала. Только пуст дом без хозяйки. Пригожих девушек встречалось немало, только ни к одной сердце не откликнулось. Где же найти мне такую, чтобы и умом, и сердцем подходила, положение достойное имела...
       - Трудна, хозяин, твоя задача на этот раз, - отвечает ему кошка. - Однако и с нею можно справиться. Только теперь мне самой нужно за дело приниматься. Давай-ка, друг любезный одевайся, в наш кошачий клуб собирайся...
       - Да ты что, дура плосконосая, спятила?! - обиделся несказанно парень. - Или над бедой моей посмеяться решила? Неужели ты думаешь, что я среди кошек себе невесту выбирать буду. В таком случае, лучше тебя все равно не найду...
       - Это ты сам спятил! А обзываться будешь, уйду от тебя! - рассердилась в свою очередь умная кошка. - Больно мне нужно связываться с такими тугодумом, как ты.
       И кошка смерила парня таким уничижительным взглядом, будто перед ней был не хозяин а бездомный облезлый бродяга кот.
       - Кроме нас кошачий клуб посещают еще и наши хозяева, вернее из-за нас. Так вот, в клубе я хочу встретиться со своей дальней родственницей. Это любимая кошка самого Министра. А у него есть дочь. Красавица и умница каких поискать. Правда, девушка с характером. Много женихов к ней сваталось, но не один не смог покорить ее сердца. Попробуй. Может улыбнется тебе счастье, парень...
       Скоро сказка сказывается да нескоро дело делается. Попал молодец через кошачий клуб прямо в министерский дом. Приглянулась ему девица-красавица. Да и ей самой парень по нраву пришелся. Однако, виду не подает, как все испытать хочет.
       - Ладно, - говорит, - выйду за тебя замуж. Только прежде должен ты три моих задания выполнить. Выполнишь - быть тебе моим суженным, нет - не обессудь. Ищу себе невесту в другом доме.
       Велела министерская дочка сыскать ей к утру розу вечноцветущую, чтобы украсить ею платье подвенечное.
       Пришел парень домой сам не свой. А кошка его любимая тут как тут.
       - Чего пригорюнился, хозяин. Скажи-ответь, в какой печали помощь нужна?
       - Да как же мне не печалиться, - повесил тот голову. - Решила испытать меня министрова дочка. Достойный я жених или нет. Три службы мне определила, первую задала. Потребовала к утру вечноцветущую розу, чтобы украсить ею подвенечное платье...
       - Не горюй, хозяин, может не так тяжела твоя первая служба. Ложись, отдыхай, а я постараюсь подсобить тебе...
       Утром, когда парень проснулся, увидел на своем столе цветок красы невиданной, аромата сказочного...
       - Кисонька моя милая! - приголубил он кошку обрадовано. - Как же тебе удалось его раздобыть?
       - Служба оказалась проще простого. Моя старшая сестра живет у садовника, который выращивает эти розы. Он с радостью подарил для тебя одну...
       Понравилось девушке, что парень с заданием справился, но снова виду подавать не желает. Новую службу ему назначает.
       - Принеси мне шаль шелковую, на которой солнце с луной встречаются и сиянием своим все вокруг освещают. Хочу ею голову прокрыть, когда под венец с тобой пойду...
       Пригорюнился парень, сам не свой домой поплелся. А там его кошка уже поджидает.
       - Что не весел, хозяин? Какую службу теперь служить будем?
       - Ой, и не спрашивай, милая, - кручинится. - Велела мне та красавица принести ей в два дня шаль шелковую, на которой солнце с луной встречаются и сиянием своим все вокруг освещают. Хочет покрыть ею голову, когда под венец со мной пойдет...
       - Не печалься, хозяин, - мурлыкнула успокаивающе. - Ложись отдыхать. Может, и эту службу одолеем.
       Ночь прошла и день пролетел, а кошка все не появлялась. Лишь со вторым рассветом увидел парень на своем столе чудо-шаль. Словно жар горела, самые темные углы сиянием своим освещала.
       - Вот видишь, - зажмурилась кошка. - И с этой задачей справились. Моя средняя сестра живет у искусной златошвейки. Та с радостью выполнила твой заказ...
       Воспрял духом молодец, к невесте с шалью помчался. Как увидела та, что и с этой задачей справился, обрадовалась. Затрепетало девичье сердце. Навстречу руки ему протянула. Протянула и... опустила. Вот, ведь, досада! Еще третье, последнее, задание осталось.
       - Через три дня должен принести мне кольцо алмазное, - сказала с сожалением, - которое оденешь мне на палец в день свадьбы. Только помни, одно кольцо такое, другого такого не сыщешь...
       Снова бредет парень домой, к своей пушистой помощнице. Едва ноги волочит, голову на грудь повесил. Кошка его у порога встречает.
       - Что с тобой, хозяин? О чем кручинишься? Что за службу на этот раз задала девица?
       - Твоя правда, милая, - вздохнул сокрушенно. - Велела мне красавица в три дня сыскать кольцо алмазное, что на палец ей в день свадьбы одену. Да не быть той свадьбы. Кольцо одно такое. А где искать его, ума не приложу...
       - Не тужи, хозяин. Ложись себе с богом. Утро вечера мудренее. Авось что придумаем.
       Долго бегала кошка по родным и знакомым, о кольце расспрашивала. Только все напрасно. Никто не мог указать ей верный путь. Прибежала она тогда к своей дальней родственнице, что жила в министерском доме.
       - Выручай, дорогая! Засыхает от любви мой хозяин. Да и твоей хозяйке он мил. Но если не выполнит он задания, не быть им вместе. Подскажи, сделай милость, где это кольцо злополучное ему искать.
       Сжалилась сородичка, открыла товарке тайну заветную.
       - Хранится то кольцо у молодой хозяйки. Потому, что в день ее рождения заказал его отец с условием, что в день свадьбы оденет ей его на палец тот, кого ее сердце подскажет. Хранится оно в шкатулке, а шкатулка в девичьей горнице...
       Поблагодарила кошка приятельницу за открытую тайну, к хозяину домой побежала.
       Не стал парень лукавить, сразу к возлюбленной направился.
       - Что же ты без кольца явился? - усмехнулась та с сожалением. - Или сил не хватило с моей службой справиться?
       - Да нет, красна девица, - отвечал ей парень. - Сил на твою службу хватало. Только не вор я и не разбойник, чтобы по чужим горницам тайком шастать, хитростью любовь завоевывать. Кольцо, тобою желаемое, у тебя в светелке хранится. Так что, если люб я тебе, то сама мне его вынесешь.
       Понравились девушке те речи. Подала парню руку, в горницу повела, шкатулку открыла, кольцо отдала.
       Не откладывая свадьбу сыграли честь по чести. Министр за дочерью богатое приданое дал, зятя на хорошее место пристроил.
       Вот, ведь, как получилось. Порой живая кошка дороже золота оказывается. Так что, не следует на судьбу до сроку сетовать, наследство раньше времени хулить...
      

    НАШа даша ЛУЧШЕ ВСЕХ!

      
       Исстари повелось утверждение, что своя рубаха ближе к телу, а всяк кулик свое болото хвалит. Слышал такую присказку? Тогда послушай и сказку...
      
       Во времена не древние, в годы не дальние, в пору не далекую, словом в пору большегоголовскую, случилась эта история. Так вот, о той поре в не особо большом, но и не слишком маленьком, безымянном городишке, при некоем серьезном заводе жил парнишка. Василием его звали.
       Светлая голова у парня была, на всякую разумную выдумку смекалистая. И руки, как им положено, из нужного места росли. Проворные, мастеровитые. Прямо-таки золотые руки!
       Работал Васютка так, что сердце пело и глаз радовался от удовольствия. Потому и продвижение по заводской службе у Васи споро шло. Из подмастерьев - в мастера. Из мастеров - в инженеры. А там, глядь, уже и в начальники средней руки высунулся. Теперича не Васяткой его все окликали, а Василий Ивановичем величали.
       Все в полном ажуре у нашего Васи было и на личном фронте. Нашел себе жену достойную. Маруся - молодица степенная, хозяйка отменная. Что печь, что шить, что мозаику сложить. Любое творение у Маруси на заглядение. Да и сама молодица как чистая криница. Лицом пригожа, сердцем отхожа. К чужаку радушна, к мужу ласкова. Любил Василий свою супружницу без памяти.
       Так бы и жили они, не тужили. В любви и согласии. Себе на радость, другим на зависть. Только судьба в назидание придумала им испытание...
      
       Как-то раз вернулся с работы Василий темнее тучи. На свою Марусю не глядит, к столу обедать не садится.
       - Что случилось, Васенька?! - не на шутку встревожилась жена. - Что не весел? Что буйную голову повесил? Что не смотришь на меня взглядом ласковым? Что не хвалишь мой обед сытный?
       - Прости, любимая моя женушка! Задали мне такую задачу, что и ложка с твоим обедом в рот не лезет, и глаза на тебя поднять мочи нет. Потому, что соромно...
       - От чего же тот сором у тебя взялся?! - удивилась Маруся. - Неужели на работе что приключилось неладное? Неужели ты в деле своем оплошал и тебя укорили в нерадивости...
       - Нет, голубушка моя! Как раз с работой все в полном порядке. И хвалили меня, и жаловали. Да так, что новую должность мне пожаловали. Буду я теперь не начальником средней руки, а большим начальником. У самого директора ходить в сотоварищах...
       - А что же ты не рад?! - изумилась Маруся. - Или платить за то будут меньше?
       - Нет, плата будет достойная. Не чета той, что получал доселе...
       - Может будут какие-то притеснения нам?
       - И этого не будет! - покачал головой Василий. - Будет у нас и дом просторный, и тарантас персональный, и много чего другого для нас удивительного...
       - Так чего же ты печалишься? Почему повышению своему не радуешься? - никак не могла взять в толк причину мужниного расстройства жена.
       - Есть в этом, милая моя супружница, одна заковырочка, - грустно вздохнул Василий. - Не по нраву она тебе придется, да и мне не по душе...
       - Говори, не томи. Может, вместе разберемся, как ту заковырку выковырнуть.
       - Не выковернем! Потому как мне по новой должности полагается еще иметь... девку.
       - Девку?!
       - Ну, да! Полюбовницу! Для утех..., - скривился Василий обречено. - А зачем она мне нужна, если милее тебя для меня на всем белом свете нет?!
      
       Задумалась тут и Маруся. То, что ее муж в таком почете ей, безусловно, льстило. Ведь и она теперь не просто так, верная жена и хорошая хозяйка, а жена большого начальника. Но то, что у нее теперь должна быть соперница... Такого женский разум принять не мог.
       Подумала, попечалилась Маруся и согласилась с новым положением. Все-таки хорошей жизни каждому хочется. Зачем же от благ отказываться. Ну, а насчет девки... Пусть будет, если так заведено. Авось, привыкну.
      
       Долго ли, коротко ли, случилось на заводе какое-то большое торжество. Раньше, при царе, такое балом прозывалось. Поехала на то торжество в персональном тарантасе и наша чета.
       Вошла Маруся в зал робко, озирается вокруг с любопытством. Как ни как впервые такая диковина в ее жизни. Мужа за рукав тихонько дергает. Обо всем расспрашивает шепотом.
       - Васенька, а где тут кто есть?
       - Вон тот, это - директор с супругою стоит..., - кивнул Василий в сторону низкорослого, румяного толстяка с такой розовощекой толстушкою. - А там - главный инженер, и жена при нем...
       Муж перевел взгляд в другую сторону, где у стола с выпивкой высился точно жердь посреди поля худющий мужик, а рядом сутулилась сухопарая дама. Ее впалые щеки отливали желтизной, а на длинном, остром носу с трудом держались очки в массивной роговой оправе.
       - А это кто? - стрельнула взглядом Маруся на весело щебетавших у стены девушек.
       - А это и есть наши... полюбовницы, - покраснел смущенно Василий.
       - Да! - заинтересованно вскинулась жена и жадно зашарила взглядом по молодайкам. - Ну и где же чья?!
       - Ну... Высокая, белокурая - это директорская. Маленькая, чернявая - инженерская... А вот та, рыженькая, курносая... то моя.
      
       Вскинула Маруся черную бровь вопросительно, скосила глаз васильковый удивительно. Ну-ка, дескать, поглядим, что за ягода.
       Прищурилась, нахмурилась, плечом повела и... расцвела.
       - Вот, что, Васенька, я тебе скажу..., - широко улыбнулась мужу и кивнула удовлетворенно. - Наша-то девица лучше всех будет!
       Вот так-то! А ты говоришь ревность...
      

    дЕЛО В шляпе!

      
       Помнишь, как раньше пели "Наш паровоз вперед летит..."? Нет?! Тогда и сказка о другом будет...
       Некогда в нашем большеголовском государстве жила одна небогатая семья. Таких семей и сегодня в достатке. Так вот... Родители - люди простые, рабочие. Без достатка, но честные и порядочные. Что заработают, тому и рады. А вот сынок у них рос! Нет, парнишка не дурак, но с придурью.
       Как услыхал, что когда-то Большеголовик объявил о том, что их большеголовским государством будут управлять даже кухаркины дети, так и заартачился. "Хочу быть начальником!" Объявил и все тут.
       Иные дети как дети. Играют в общие игры, на равных, а этому только в выбраться атаманы и только другими командовать. Когда приятели и прислушивались к нему, подчинялись. Но больше гнали прочь да еще тумаков в придачу давали.
       - Все равно буду начальником! - ныл он, размазывая по чумазому лицу сопли.
       - Будешь, будешь! - успокаивала строптивца сердобольная мать. - Только для того, чтобы начальником быть, сынок, нужно хорошо учиться. Науки разные освоить и ремесло...
       И что ты думаешь?! Внял сынок материнскому совету! В школе учился прилежно. Затем в столицу поехал, профессию по душе выбирать. В аккурат по паровозному делу и выбрал.
       Когда срок учебы вышел, вернулся домой. Судя по бумагам, неплохим специалистом стал. По крайней мере, в родном городе ему место для работы хорошее предлагали. И не одно. Однако...
       Хоть и стал парень грамотеем, а дурь-то детская осталась. Крепко в башке засела. Видать, намертво. А умный дурак - это, сам знаешь...
       - Пойдешь заместителем начальника станции? - предложили ему должность.
       - Нет! Хочу быть начальником! - мотнул головой упрямо.
       - Так-так..., - почесали затылок озадачено и предложили не совсем уверенно: - А может тогда в депо? Заместителем.
       - Не-а... Только начальником хочу! Я для того учился, чтобы в начальниках ходить!
       Долго перебирали ему должности. Ничего не подходило строптивому. Блажь в башке так и буйствовала. Начальник и все тут!
       Тогда-то мудрый кадровик, что должностями ведал и вспомнил о глухом полустанке с полуразвалившейся будкой обходчика.
       - Есть одна должностенка! Как раз для тебя подходящая! - радостно вскрикнул он и прищурился хитро. - Начальником разъезда пойдешь?!
       - Пойду! - довольно крякнул. - А шляпу выдадите? И папку коленкоровую... Чтобы бумаги носить.
       Наверное, он и по сию пору тем разъездом руководит. Не слышал о нем? Жаль... Хотя таких руководителей с амбициями ты и сам видишь предостаточно. Одно обидно. Шляп и папок может на всех их и хватит, а вот разъездов...
      

    ДЕДОВЫ БАЙКИ

    Про свяченого порося

      
       "В канун светлого Христова воскресенья пошел мужик в церковь праздничную еду святить. Ну, там - куличи, яйца, колбасы. Прихватил и поросенка с хреном. Отстоял всенощную, освятил все чин чином, возвращается домой. Идет, на свяченное жадными, глазами поглядывает, облизывается, голодную слюну глотает. А на дворе темень, дорога лесочком и мимо болотины тянется. Запнулся о кочку бедолага и носом в землю посунулся. Ноша его вожделенная из рук и вывалилась, по дороге покатилась, по кустам растерялась. А поросенок, с хреном в рыльце, в болотце то, так и скакнул. Лишь рыло торчит и хреном дразнит. Поднялся мужик на ноги, отряхнулся, на порося матюгнулся и говорит ему: "Хоть святи тебя, хоть крести тебя, а все без толку. Как был свиньей, свиньей и остался...".
      

    Про голод

       "Стоит у крыльца хозяин с женой и наблюдает за тем, что у них на дворе творится. Вот глядят они, как петух подле курицы закружился, к своему петушиному делу приноравливается. Курица встрепенулась, прочь от петуха кинулась. Он за ней. Курица бежит, кричит заполошно. Петух догоняет. Тут хозяйка вытащила из кармана фартука горсть зерна и бросила перед петухом. Тот резко затормозил, вспахал шпорами землю и, забыв о своей наложнице, принялся жадно склевывать зерно. Глянул на то хозяин, плюнул с досадой и перекрестился:
       - Господи, не дай мне дожить до такой голодухи...".
      

    Про грязные деньги

       Жили по соседству два мужика. Бедный и богатый. Один из последних сил выбивается, концы с концами свести не может. К другому же деньги рекой плывут, живет припеваючи, ни в чем нужды не знает.
       Помаялся-помаялся бедняк и пошел к богачу на поклон. Научи, дескать, соседушка уму-разуму. Подскажи, как из нужды выбраться, открой секрет, как в достатке жить.
       - Да какой там секрет,- ухмыляется сосед. - Кошелек с деньгами грязными у меня был, я их тихо отмыл, на том богатство свое и скопил.
       - А большой у тебя кошелек, соседушка?
      -- Да с котомочку...
      -- А велика ли твоя котомочка?
      -- Да с коморочку... ...
      -- А просторна ль та коморочка?
      -- Со светелочку...
      -- Это какая же светелочка?
      -- Да та, что день шагами промерь, не измеряешь...
      -- Где же ты, соседушка, столько грязи-навоза сыскал, что столько денег измарал?! Мне такой кучи вовек не найти...
       С тем соседи и расстались. Это ныне каждому ведомо, что только нечестные деньги грязными зовутся.
      

    Про ученого внука

      
       Приехал до деда взрослый внук в отпуск. На пиджаке два значка институтских. Дед и спрашивает его: "Что то у тебя за значки такие". "Это, дедунь, я два высших образования получил" - отвечает внук с гордостью. "А что, внучок, ты такой дурной, что одного мало было?" - удивился старый.

    Про овец и крашенные ясли

      
       "Один мужик в селе держал отару овец. Днем выгонял их на выпас, вечером загонял в кошару. На зиму готовил, как мы сейчас с тобой, корм. Стали овцы на зимовку. Мужик утром принес охапку сена душистого, бросил в загородку. Кинулись овцы к сену, что съели, что в землю затоптали. Не наелись. Стоят голодные, блеют, корма просят. Снова мужик несет охапку, снова бросает и снова повторяется та же картина. Словом, сено быстро кончилось. Овцы с голоду почти все передохли, до весны лишь немногие дотянули. Тогда мужик сделал в кошаре ясли, чтобы сено зимой в землю не затаптывали. Опять пришла зима. Мужик корм уже в ясли ложит, а овцы по привычке мордой землю елозят, внизу еду ищут. Когда проголодались, головы кверху задрали, чтобы поорать и сено заметили, наелись, замолчали. Овцы сыты и мужик доволен, отара цела. За зиму ясли немного подпортились загрязнились. Мужик их почистил покрасил красной краской. Снова овцы сторонятся, орут, к крашенным яслям не подходят, красного цвета пугаются. А жрать все-таки просят. Блеяли, блеяли, оголодали до такой степени, что кинулись к незнакомому месту и едва и краску не слизали. На следующий год у мужика красной краски не оказалось, покрасил ясли синей. Опять овцы ходили вокруг да около, пока от голода о страхе не забыли...".
      

    Про послушную жену

      
       Жил на селе парубок. Видный такой, пригожий, работящий. Но холостой. Никак не мог себе женку выбрать. Та кривая, та рябая, та брехливая, та ленивая. Долго искал, перебирал. Наконец, кажется, нашел ту, что искал. Стройная как молодая березка, черноброва, круглолица, сладкоголоса. А работящая! За что не возьмется, все у нее в руках горит, спорится и так чудно получается. Просто заглядение. Словом, пошел парубок до нее свататься. А она ему и говорит: "Ладно. Пойду за тебя замуж. Только с одним условием". "Каким?" - спрашивает он. "Буду я тебе верной, любящей женой. Ни в чем перечить не буду. Только один раз в год я буду уходить из дому на один день, но ты меня не должен искать". Подумал парубок и согласился. Один-то день без женки как-нибудь переживет, а там видно будет. Разберусь, может быть, куда она пропадать будет.
       Сказано-сделано. Справили свадьбу чин по чину. Зажили душа в душу. Не нарадуется хлопец на жинку. И ласковая, и приветлива, и по хозяйству с утра до вечера хлопочет. Изба их, как картиночка. Рай, а не жизнь. Прошел год. "Все, я пошла" - говорит ему жена. "А может..." - хотел было он возразить. "А уговор?" - напомнила дивчина. Словом ушла. Целый день ее не было. Парубок места себе не находит. По двору бродит, любимую жену выглядывает...
       Вечером пришла она домой, как ни в чем не бывало. И снова потекла их жизнь своим чередом...
       Прожили они еще год. Та же картина. Ушла жена на день, а вечером вернулась. Пошел к концу третий год. "Э, нет. Так дело не пойдет..., - подал хлопец. - Надо мне выяснить, куда она каждый год пропадает."
       Подошло время жене из дому идти. Вона из хаты, а он тайком следом. Она в лес и он туда же. Вышла она на поляну. Посреди поляны старый дуб стоял, с большим дуплом. Жинка подошла до дуба и залезла в дупло. Хотел бы и парубок следом. Но только из-за куста посунулся, смотрит - из дупла здоровенная гадюка вылазит. Он так и обмер на месте. Вылезла тварь на свет божий и давай шипеть да извиваться. Шипит, кору кусает, яд пускает. И ярится, ярится, ярится... Словом, побесновалась так гадина и обратно в дупло заползла, а через минуту жинка его оттуда вылезла. И красивая, веселая и довольная домой пошла. Дома мужа ласково поцеловала, приголубила и стали они дальше жить. Душа в душу...
       На следующий год парень уже и не спрашивал, куда жена собралась. Мир и согласие в доме дорого стоят...
      

    Кто главнее?

       Давным-давно. До Великого потопа, а может уже и после него, бродила по земле некая странница. Гордыней ее все прозывали. За несносный, зловредный характер и прочие пакости, которые она честным людям доставляла. Словом, ходила-бродила, досаждала, умаялась от дел своих подлых. Решила передохнуть. Села у дороги, ноги вытянула. Сидит, скучает, по сторонам зыркает. Холодно, голодно. Собрать бы ей хвороста, костер разжечь да дичину какую поймать, на огне приготовить. Ан, нет. Статут не велит. Как никак Гордыня! Пока сидела, подсунулись и присели рядом передохнуть другие путники, странники. Странные, но выразительные, своему характеру соответствующие. Трясущаяся и очами горящая Алчность. Ветреное и ярко размалеванное Распутство. На жуткое страшилище похожий пришел Гнев. Колобком прикатилось жирное и лоснящееся Чревоугодие. Мрачнее тучи насунулась черная Зависть. Последней притащилась неповоротливая Лень. В аккурат все семь до кучи, в одном месте собрались. Молча сидели, друг на друга не глядели, каждый свое таил. Но, голод - не тетка, а холод - не родимый батюшка. С грехом пополам сладили костер, какое-то варево спроворили. Ну, а когда напились, наелись, обогрелись, завели, скуки ради, разговор. Слово за слово и из мирной беседы разгорелся нешуточный спор. Дескать, кто из них старше и родовитее по своему положению на белом свете будет.
       - Я - главнее всех вас на земле! - надменно выкрикнула Гордыня. - Это по моей непреклонной воле Господь землю создал и все живое на ней поселил. А потом гордился и радовался сотворенному...
       - Нет, я! - запротестовала Зависть. - Это по моей черной воле Змей-искуситель позавидовал райской жизни Адама и Евы и сделал так, чтобы Господь изгнал грешников из Эдема...
       - Тогда, бесспорно, самая старшая здесь - я! - томно проворковало Распутство, окинув всех сальным, похотливым взглядом. - Если бы Еве не удалось соблазнить Адама, то ничего бы у искусителя не вышло, завидуй не завидуй...
       - Ха! Да если бы не голод, вряд ли бы вкусили они запретный плод и предались соблазну и похоти..., - утробно хмыкнуло в свою очередь Чревоугодие.
       Нашли вескую причину на пальму первенства и Гнев с Ленью. И такой гвалт у них поднялся, такой крик затеяли. Точно воронье на погосте. До кулаков, до хрипоты спорили, доказывая друг другу неоспоримое. Ведь грех, он и есть грех. Неважно кто, на каком месте сидит.
       Смотрел-смотрел Господь на это безобразие, слушал-слушал речи крамольные и не стерпел такого бесстыдства. Особенно того, что с ним сравниться подлые пытались. Дунул на эту братию сердито, разгоняя прочь. Только, видать, сил не рассчитал. Разметались грехи клочками-осколками по всему свету, точно репейники впиваясь в беззащитные человеческие души. Которая душа послабее, та и наберет тех колючек без меры, и живет потом пороком меченная...
      

    Про "честного" Ерему

      
       В одной деревушке, изба к избушке, через плетень, жили два мужика. Кузьма и Ерема. Жили, не тужили, дружбы меж собой не водили.
       Кузьма - хозяин приличный, работник отличный. От скуки на все руки. И кузнец, и плотник, и скорняк, и бортник. В деле новатор, большеголовской идеи горячий агитатор.
       Ерема - ни сено, ни солома. В работе ленив, языком брехлив. Да и на руку не чист. В свой двор тащил все, что плохо лежит. Тут у него было завидное рвение. Не нравилось сельчанам такое поведение.
       Больше всех Ерему Кузьма допекал. На артельных собраниях позором клеймил, к совести взывал. Только все без толку. Совесть у подлеца, что на цветке пыльца. Ветер дунул и облетела.
       А тут случилась в стране великая беда. Насунулась на землю фашистская чума. Пришел враг и в деревню.
       Стал по дворам фашист шнырять. Все выпытывать, все вызнавать. Кто, мол, здесь, на селе, главный злодей, верный большеголовский помощник. Тому, кто укажет такого, будет новая изба и корова.
       Ерема, не будь дураком, взял и на соседа показал.
       - Вот, Кузьма у нас новатор, горячий большевистский агитатор!
       Пошли вороги на двор к Кузьме. В железа молодца заковали, на казнь повели. Идет бедолага, буйну голову повесил. А у плетня сосед стоит. Довольный и весел.
       - Здорово, Кузьма! - того привечает.
       Только Молодец ему не отвечает. Обжег ненавистным взглядом.
       - Тю! - удивился Ерема. - Ты чего это сосед, на меня обижаешься?! Ты же всю жизнь надо мной изголяешься. Баешь, что брехун я законченный! А я честный! Я правду сказал!
      

    Про капризную барышню и нахального студента

      
       В воскресный день случилась в городе большая ярмарка. Сунулся на тот балаган народ со всей округи. Кто машиной, кто подводой, кто железной дорогой, на электричке.
       Среди пестрой публики особнячком выделялась одна барышня. Знатная девица, ядреная молодица. Телом дородна, лицо кровь с молоком.
       Скамейку в вагоне по-хозяйски заняла. Корзинку свою в угол задвинула, сама рядом присела, юбки раскинула. Сидит, скучает, в окошко поглядывает, позевывает. Сидела-сидела, проголодалась сердешная. Откинула с корзинки чистую холстинку. Достала ножку куриную да шейку гусиную, свиной окорочок да заячий бочок, пирог с требухой да кренделек с маком. Червячка заморить решила.
       Тут, как на грех, втиснулся в вагон зеленый студент. От сквозняка бедняга шатается, к книжке умной прижимается, чтобы не упасть с устатку.
       Приметил парняга свободный краешек. Разрешения у девицы спросился, скромненько рядышком примостился. Слюну украдкой взглотнул и замер. Сидит, не дышит, чтобы чревоугодию не мешать.
       Вдруг качнулся на рельсах вагон, дернулся люд дремавший в нем. И задел студент ненароком острым локотком капризную барышню. Побледнел паренек от смущения, покраснела девица от возмущения. Кусок пирога во рту поперек застрял. Как только и отдышалась.
       Брови черные сдвинула грозно, глазками васильковыми сверкнула сердито, губки пухлые надула недовольно.
       Съежился от того взора студент, осиновым листочком задрожал.
       - Простите великодушно! - пролепетал. - Я что-то не так сделал?
       - Не так, не так! - вскрикнула барышня гневно. - Нахал! Присел не спросясь, коснулся не церемонясь. Теперь жду, когда лапать начнешь, бесстыдник!
      

    Про русский менталитет

       Вот раньше говорили - обычай, привычка, обычай, манера поведения. Сейчас все больше мудрено, по зарубежному, изъясняются. Например иной грамотей надует губы важно, скривится пренебрежительно и обронит лениво: "Что-то не та у него ментальность..." или "Какой странный у них менталитет...". Хотя мог бы сказать - странно ведет себя этот человек или удивительно рассуждает тот.
       Но ментальность, так ментальность, менталитет, так пусть будет менталитет...
       Решил тут недавно Господь поглядеть, каков же сейчас у людей образ мыслей, менталитет стало быть. Спустился с небес, принял человеческий облик, пошел по земле. Идет приглядывается вокруг, прислушивается ко всему.
       Долго ли, коротко ли шел, встретил двух приятелей-узбеков. Сидят они в чайхане, плов едят, зеленый чай пьют, разговор меж собой ведут.
       - Слушай, Ахмет! Меня наш сосед Саид беспокоит..., - говорит один другому.
       - В чем дело, Тахир?! Чем ты обеспокоен? - заволновался Ахмет.
       - Ну как же! Ты Герой труда?
       - Герой...
       - И я Герой! А Саид еще нет! Поможем?
       - Поможем!
       Помогли друзья Саиду, стал и он Героем труда.
       Улыбнулся Господь, покачал головой одобрительно пошел дальше. Глядит, сидят два друга-грузина. Пьют молодое вино, ароматным шашлыком и сациви заедают. Разговор меж собой ведут.
       - Слушай, Мераб! За соседа нашего, Сосо, переживаю..., - молвил один.
       - Что случилось! - встрепенулся другой.
       - Ну как же! У тебя хорошая машина в гараже стоит?
       - Хорошая, последняя модель...
       - И у меня тоже! А у Сосо нет. Поможем?
       - Поможем!
       Помогли друзья, подарили Сосо новую, хорошую машину.
       Улыбнулся Господь, покачал головой одобрительно пошел дальше. Глядит, сидят два друга-молдаванина. Мамалыгу едят, фруктами угощаются, доброй "Изабеллой" запивают. Разговор меж собой ведут.
       - Жаль мне Иону, - обронил один.
       - Что с ним? - встревожился другой.
       - У тебя хорош дом?
       - Хорош...
       - И у меня хорош. А у Ионы негож. Поможем?
       - Поможем!
       Помогли друзья, построили Ионе новый дом. Большой, светлый, просторный.
       Улыбнулся Господь, покачал головой одобрительно пошел дальше. Глядит, сидят два друга-иудея. Мацу едят, разговор меж собой ведут, думают, как помочь своему приятелю академиком стать. Придумали, помогли.
       Да, хорошо, живут люди на земле, подумал Господь. В дружбе, в согласии, во взаимопомощи. Легко им так с бедой справляться, невзгоды преодолевать. Хотел было уже обратно, на небеса, вернуться. Спокойно, с удовлетворением. Вдруг, глядь...
       Сидят у дороги два русских мужика. Бутылку мутного самогона достали, два грязных стакана из кармана вынули. Разливают пойло, поругиваются, друг на друга косятся недоверчиво. Как бы другому больше не досталось. С грехом пополам поделили, выпили, рукавом занюхали, воздухом закусили. Вроде подобрели. Беседу меж собой повели.
       - Слушай, Иван! Ты в тюрьме сидел? - пьяно икнул один.
       - Сидел, Васька, сидел! - кивнул хмельной головой второй.
       - А вот Петро-гад еще не сидел! - мстительно прищурился Васька. - Давай поможем...
       - Давай!
       Сотворили подельники дело черное, подвели Петра под статью, в тюрьму упрятали, "помогли"...
       Ничего не сказал на тот счет Господь. Только нахмурился недовольно, да пометку в книге своей небесной сделал.
       Какую? Это только ему самому ведомо...
       Вот такой вышел менталитет!
      

    Про зависть или снова про менталитет

      
       Жили по соседству два приятеля-забулдыги. Лоботрясы и лиходеи. Иван да Василий. Как-то раз по баловству или с зависти, по глупости или по злому умыслу упекли они на тюремные нары соседа Петра. Мужика работящего, незлобивого.
       Упекли, покуражились, повеселились и забыли. Черствое сердце и бесшабашная башка стыда не знают, угрызений совести и раскаяния не ведают.
       А вот Господь тот грех не забыл. Опечален был сильно всевышний, что человек на такое паскудство способен был, не мог смириться с низменными чувствами. Грешок в своей тетради хотя и отметил, но решил дать проказникам шанс для искупления вины и осознания дел неправедных.
       Снова спустился на землю, пройдох испытать. Обернулся стариком немощным, с нуждой неотложною. Тут ему на пути Иван встретился.
       Надо сказать, в добрый час встретился. Не болела у Ивана голова с похмелья и лежал у Ивана в кармане рубль от дотошной жены припрятанный. Так что настроение у него было благодушное и к просьбам милостивое.
       Обратился к нему старичок за помощью. Так, мол, и так, помоги Ванюша. Дрова закончились, воды в бадье нет, печь не топлена и пуст стол на обед.
       Не отказал Иван, помог старику. Дров нарубил, печь протопил. Воды с колодца принес, кашу сварил, чаю согрел. Словом, уважил.
       Расчувствовался Господь. Надо же! Есть у мужика милосердие, может жить по-людски. Ну и признался ему, кто он и что он.
       - Проси, Ванюша, за доброту свою все что пожелаешь, - молвил, но с оговорочкой. - Только с одним условием...
       - Что еще за условие, боже! - удивился мужик.
       - Все что не потребуешь, приятелю твоему, Василию, вдвойне будет положено...
       Нахмурился, потемнел лицом Ванька. Задумался крепко. Попросит у Господа бутылку, а у Васьки на столе две станет?! Просит на двор корову, а у соседа в хлеву две замычит?! А если новый дом?!! А если...
       Крякнул Иван озадаченно, в затылке почесал озабоченно. Как же так это получается! Я тут, значит, спину гнул, потом умывался, божьей милости добивался, а Васька за чужой счет жировать будет. Ну, уж нет! Вскинул на старца гневный взгляд и буркнул ревниво.
       - Господи! Выколи мне глаз!
      

    Про привередливого мужа и находчивую жену

      
       Жил на свете один мужик. Не мужик даже, а молодец. Рослый, статный. Лицом пригожий, руками проворный, башкой смекалистый. Всем парняга был хорош, только одним негож. Уж больно капризный был и привередлив. От того и ходил в холостяках, жил один-одинешенек.
       Иная девка и рада бы за него замуж пойти, только придирчивый жених хоть малый изъян да найдет у него. Другая, на несчастную товарку глядючи, загодя сама от сватов отворачивается. Кому же охота за здорово живешь перед переборчивым капризником срамиться.
       Долго выбирал парень себе женку. Выбрал. Хороша девка нашлась. Что красотой, что умом, что мастерством. Сама опрятна и душой приятна. И ласкова, и приветлива, и покладиста, и сноровиста. А искусница, а рукодельница! Что пироги печь, что полотно стечь. Все на загляденье у нее получалось.
       Словом глянулись молодые друг к другу, сладились. Сыграли веселую свадебку, зажили в... Мире и согласии? Вроде бы да, а вроде и нет.
       Люди на молодую хозяйку глядят, восхищаются. Мастерству ее удивляются, хлебосольностью ее не нахвалятся.
       Только у муженька язык чешется, упрекнуть молодуху не терпится. А придраться то и не к чему. Придет с работы, изба метена, печь белена, грядка рыхлена. На столе каравай пышный, в чугунке обед сытный. Стол укрыт расписной скатеркой, окошко цветастой занавеской глаз радует. Сама хозяйка на пороге встречает ласково, улыбается приветливо.
       А мужика досада за сердце берет, раздражение в душе растет. Как же так?! Куда не сунется везде чисто, опрятно и глазу приятно. Ну не к чему придраться и все тут! Сунул в сердцах ретивец нос в печное устьице. А там горячо да копчено. Нос обжег, щеки саже вымазал.
       Хоть и больно, а радуется.
       - Ага! Нашел! - кричит торжествующе и пальцем грозит.
       Только жена грозы не боится, смеется весело, над привередником потешается.
       - Чего смеешься? - сдвинул сердито брови муж.
       - А ты мне нашего Ваську-борова напомнил..., - жена ему в ответ.
       - Это чем же!
       - Настырная свинья завсегда грязь сыщет...
       Прикусил язык муженек. Нечем крыть. Права оказалась жена. Впредь больше к ней не придирался...
      

    Про то, что заслужила усердная жена

       Жили-были два брата. Парни видные, смышленые и разумные. В деле прилежные, в общении уважительные. Пришло время им семьями обзаводиться. Надоело бобылями по свету мыкаться, холостяцкое хозяйство вести.
       Сказано-сделано. Оженились. Взял один себе в жены девку пригожую, но ледащую, а другой нашел хоть неброскую, зато работящую. Стали жить семьями. Мужики день-деньской на работе спину гнут, а женки дома хозяйство ведут.
       Пригожая ленивица встает с мягкой постели поздно. Все у зеркала вертится, наряды примеряет. Печь у нее не топлена, изба не метена. По углам паутина узором висит, на окнах от мух отметина. Только девка за ухваты да тряпки браться не спешит. Нежные ручки холит, румянец на щеках бережет.
       Придет муж с работы, а она ему навстречу ласковой кошкой. К груди его жарко льнет, глазки лукаво жмурит, нежные слова на ушко шепчет. Растает муженек от такого обращения, размякнет. Плюнет с досады в угол неметеный, печь растопит, обед приготовит. Сам поест и жену накормит.
       В доме другого брата совсем иная картина. Только муж за порог и жена за работу принялась. Из колодца воды принесла. Подол подоткнула, убираться взялась. С углов паутину всю вымела, окошки чисто вымыла, пол голиком выскребла. Печь черную, копченую бело выбелила. Занавески чистые да нарядные развесила, стол скатеркой накрахмаленной застелила.
       Как с уборкой управилась, белье стирать принялась. А когда солнышко на закат повернуло, за обед принялась. Сварила щи ароматные, наваристые, испекла пироги душистые, поджаристые, приготовила питья сладкого, освежающего.
       В делах да хлопотах, не заметила, как и день прошел, как муж с работы вернулся.
       Вошел работяга в горницу да так и замер на пороге. Жилья своего привычного не узнает. Светло, чисто, опрятно, глазу приятно. От печи такой дух идет, что слюна ручьем по устам побежала. Хотел сглотнуть, не глотается. Следом новая спешит. Хотел сплюнуть, а некуда. Дом чистотой блестит, соромно портить.
       Глядь, женка перед ним. Одежонка на ней плохонькая, рабочая. Подол подоткнутый неопрятностью глаз мозолит. Волосы из-под платка выбились, космами во все стороны торчат. Одна щека сажей чернеет, другая мукой белеет. Как мужа увидела, растерялась. Вместо слова ласкового, что-то неподобное буркнула.
       Покраснел муж от раздражения, побледнел от огорчения. Покрутился, повертелся, куда плюнуть все примерялся. А, не нашедши, плюнул прямо в женкино лицо. Оно одно в избе замарано было, не жалко.
       Вот, ведь как вышло. Умела искусница произвести, да не сумела преподнести...
      

    Про "слугу народа" и его барина

       В одном глухом селе, без четкого местоуказания и без приличного названия жил-был дед. Случилось старому выбраться в город по делам неотложным. Это время такое уже настало, когда житейский вопрос или проблему какую можно было только в городе решить. Вот деду и приспичило.
       Не долго собирался. Веревкой опоясался. Штаны штопанные подтянул, картуз облезлый на макушку натянул, суковатый посох из угла достал, на красный угол перекрестился и восвояси удалился.
       Долго ли, коротко по стежкам-дорожкам плелся пока до нужного места добрался.
       В городе, не в селе, которое к тому же без местоуказания и приличного названия. Дома высокие да нарядные, вывески-картинки на них яркие да занятные. Народу тьма-тьмущая. Туда-сюда снуют, на деда никакого внимания не обращают, кому бы он не поклонился.
       Ходит старый городскими улицами. По сторонам глазеет, от удивления глаза таращит, от шума-гама городского глохнет. Ходил-ходил да ненароком на дорогу езжую лаптем новым, лыковым заступил.
       Велика ли беда? Э-э, это в деревне куда шагнул, там и стежка. А в городе, извини. Гляди, куда идешь, тут железные автомоторы снуют. пешему человеку просто так пройти не дают...
       Словом, не успел дед оступиться, как стеганул по ушам скрежет металлический, а поверх него брань отборная. Вдобавок толкнуло что-то деда неласково, на новый лапоть надавило болезненно.
       Загляделся старый на городские диковины и угодил под машину нечаянно. Как на грех, то была машина городского начальника, что по делам своим важным торопиться куда-то изволил.
       Выскочил тот начальник из своего автомотора сердитый. Губой трясет от негодования, слюной брызжет от возмущения, лицом зеленеет от злости.
       - Эй, дед! Деревенщина лапотная! Остолоп безмозглый! Куда прешь?!! Не видишь, кто едет?!!!
       Старик, видать, в детстве озорничал и в молодости не перед кем шапки не ломал. Не оробел старый и тут.
       - А кто? - прищурился хитро.
       - Как это кто? - опешил начальник. - Я - слуга народа! По важным делам, неотложным тороплюсь, за народ радею...
       - Слуга говоришь?! - почесал в затылке дед и осердился. - А я - народ! Как перед господином стоишь, шельма?! Почему голос на хозяина повышаешь?!!
       Пальцем погрозил слуге сурово и, недолго думая, суковатым посохом тюкнул по темечку. В назидание, чтобы порядок знал и о почтении не забывал.
       Побледнел городской начальник в испуге, задрожал в страхе. Склонился перед дедом почтительно, дорогу уступил. А тот поддернул штаны штопанные, заломил на затылке картуз облезлый, сизый нос вздернул гордо и прошествовал мимо величественно.
       Во, как бывает... в сказках!
      

    Мед и редька

      
       Встретились как-то в одной миске на праздничном застолье Мед и Редька. Приглянулся девке ядрено-жгучей молодец янтарно-пахучий. Смекнула своим умишком огородным, что будет в чести с таким соседом благородным. Стала к Меду свататься.
       - Послушай меня, сладость-душа. Видишь как я при тебе хороша. Давай и дальше жить вместе. Будут нас люди есть да нахваливать.
       Мед лишь в ответ ухмыльнулся, от назойливой Редьки рукой отмахнулся.
       - Может быть я тебе и пригож, только и сам по себе я хорош. Меня и без тебя люди жалуют.
       Так-то оно так. Да только в горькой нужде и едкая редька слаще меда покажется.
      
      

    СОДЕРЖАНИЕ

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    Мамаев Вячеслав Иванович

    БОЛЬШЕГОЛОВСКИЕ НЕБЫЛИЦЫ

    ИЛИ

    СКАЗКИ ПЛЕШИВОГО ВОРЧУНА

    mayslavin@rambler.ru

       УДК 821.161.1-343.4
       ББК 84(2Рос=Рус)6-44
       М 22
      
      
       ISBN 978-5-9901502-1-8
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Большеголовские небылицы
      

    Вячеслав МАМАЕВ

      
       238
      
      
       237
      
      

    Вячеслав МАМАЕВ

      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Мамаев Вячеслав Иванович (mayslavin@rambler.ru)
  • Обновлено: 12/04/2009. 708k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.