Андрей МАРКИЯНОВ

СТИХОТВОРЕНИЯ

Из детства.

Лунный сумрак. Мороз трескучий.

Синей тенью высокий бор

Спеленал снеговые кучи

И скрипит, как сухой забор.

Знаю, путь до деревни долгий,

Ночь светла, на душе покой...

Вдруг внезапно завыли волки

За хрустальной вдали рекой.

Жутко так, высоко и хрипло,

А потом перестали вмиг,

И опять тишина налипла

На верхушки древесных пик.

И свело от волненья ноги,

Потому, что в такой глуши

В эту пору по всей дороге

Не отыщешь живой души.

Лишь скребутся по насту мыши,

Да луна через тыщу вёрст

Над лесной сучковатой крышей

Освещает заклёпки звёзд.

Но бывают на свете тайны -

Так случилось, что ночью той,

Чьи-то кони совсем случайно

Сани мчали моей тропой.

А ещё через час в избушке,

До которой лесник довёз

Я отхлёбывал чай из кружки

И не прятал счастливых слёз.

И стенал за окошком филин,

Как на печке столетний дед...

А в лесу где-то волки выли,

Обступив человечий след.

- ВОЗВРАЩЕНИЕ -

Пришли на землю долгие дожди...

Я уезжал и сожалел о лете.

"Теперь - на месяц, лучше и не жди" -

Сказал мужик, вытряхивая сети.

И спрятал чуб под мокрый капюшон,

И вновь склонился у речной излуки,

А сонный дождь, вполсилы шёл и шёл,

Как дополненье горькое к разлуке.

Зачем же так - ведь здесь моя земля.

Кому я нужен в сумасшедшем мире,

Где так довольна в каменной квартире

Привычной жизнью отчая семья,

Где знают цену людям и вещам -

И от познаний этих и оценок

Я так душой и телом отощал,

Что принял нежелательный оттенок...

"Ну что ж, бывай..."

За берегом чернел

Могучий бор, притихший и туманный...

И, сунув руки глубоко в карманы,

Я зашагал к дороге по стерне.

- ОРЛАН -

Безжалостный, солнцем клейменый,

На землю обрушился зной...

В тоске о прохладе ядреной

Сидят косари под копной.

Их кожа от пота лоснится,

И падают капли с лица.

И каждый мечтает облиться

Холодной водой у крыльца.

Мечтает... и смотрит лениво

Сквозь жаркий прозрачный туман.

А в небе, как легкое диво

Парит одинокий орлан.

Свободно раскинув над миром

Два черных, упругих крыла,

В парении хищно игривом,

Он кажется символом зла.

И нет ему дел и заботы

До тяжкой людской суеты -

Лишь вечная жажда охоты,

Лишь вечный покой высоты.

Я видел однажды такое -

Как падал к добыче орлан:

Как будто по морю покоя

Прошелся волной ураган.

На сочной нескошенной гриве

Он жертву настиг без труда.

А люди в едином порыве,

Поднявшись -

смотрели туда.

* * *

Неуютен,

недвижим

и низок

Горизонт наклонился вдали.

А в селе на резные карнизы,

Предзакатные тени легли.

И мужик с папиросой за ухом

Примерялся поленья колоть,

И крестилась в окошке старуха:

"Упаси мою душу, Господь..."

И над этой вот жизнью унылой,

Из последних, карабкаясь, сил,

Кто-то шел по дороге застылой

И нетрезво навзрыд голосил.

И мычали коровы в сарае,
И гремело в колодце ведро,

И гусей запоздалая стая

В полыньях разметала перо.

А в морозном тумане, как гири,

Поднимались вершины стогов...

Было грустным и тягостным в мире

Ожидание близких снегов.

* * *

Средь каменных стен этот вечер мне дорог -

Как грусть в материнских глазах.

Сегодня я вспомнил осеннюю пору

В глухих, предзакатных лесах.

Был тихий, до срока скончавшийся месяц...

Вдали, оттеняя простор,

За серой стеной продувных мелколесий,

Навис над болотами бор.

Я шёл по лосинным, неведомым тропам,

Блуждая душой в полусне,

И редкий глухарь одиноко мне хлопал

Широким крылом на сосне.

Потом потянулись махровые ели,

Их мрак был по-древнему дик...

И низко над кронами гуси летели,

Роняя в прогалины крик.

В дремучей тиши, где размыты границы -

Я замер. Я будто - оглох.

Подобно корням, мне хотелось зарыться

В подернутый патиной мох.

В просветах сгущались закатные тени,

Темнел, пропадая, Восток...

Не в силах стоять, я упал на колени

На стыке заросших дорог.

А воздух качался сырой пеленою

И чудилось в шорохе мхов -

Как шепчет тревожно земля подо мною

Разбуженным прахом веков.

Минуты текли...По-осеннему плотно

Туман опустился окрест.

И первые звезды - большие, как окна,

Зажглись на распутьях небес.

* * *

Зацепился месяц на краю деревни

За худую крышу узеньким лучом,

А к утру над миром, отслужив обедню,

Покатился с крыши бледным калачом.

Громыхнула бабка у печи ухватом,

Посмотрев в окошко, выдохнула в след:

"Раз еще до смерти, починить бы хату,

Чай, займет десятку к пензии сосед.

Да гостинцев надо приготовить внуку,

С почтальонкой Нюрой в город передам.

Пусть расскажет детям, как живет старуха,

Может, и заедут в деревушку к нам..."

По весенним будням схоронили бабку.

И к избенке старой хлынула родня:

Кто стучал на крыше, кто копался в грядке,

Кирпичей и бревен завезли в три дня.

А потом соседа привели на "стопку":

"Заходи, дедуля, старостью уважь..."

И смотрел дедуля, как с бутылки пробку,

Рвал зубами бабкин, розовый племяш.

Утро

Горбатится лес за покосами,

Заря высока.

По ветру над старыми соснами

Текут облака.

Катают пшеничные полосы

Ветра вдалеке,

И молятся ивы вполголоса

Знобящей реке.

Деревня...тревожно над кленами

Полнеба Руси...

И скалится,

птицей исклеванный,

Подсолнух в грязи.

Как много и света, и холода

Вокруг намело.

Но - час, и по-летнему молодо

Ударит тепло.

* * *

У забора оттаяли кости

И торчат, побелев на ветру.

Чья-то бабка с подобием трости

По сухому гуляет двору.

И в блестящих татарских калошах

Так спокойно и радостно ей,

Будто времени тяжкая ноша

Отпустила на несколько дней.

По деревне, дурачась, несется,

Обгоняя ручьи, ребетня,

Старушонка, скрипуче смеется

И за солнцем не видит меня.

Но как в зеркало, глядя в морщины

Обращенного к жизни лица,

Стариком у далекой кончины

Я увидел себя - до конца.

И прошу у судьбы, как у Бога,
Уходя, не забыть одного:

Я у вечности занял немного,

И отдам ей не больше того.

* * *

Незаметно прощается осень -

Вот на утро заброшенный луг

Окунулся в белесую проседь,

Словно врос в заколдованный круг.

Стало тише в березовых чащах,

Воздух легок, как утренний сон,

И о холоде дней приходящих

Мне напомнил синиц перезвон.

Сердце тихой окуталось грустью -

Все слабее гусей переклик...

Так всегда - даже к отчему устью,

Подо льдом убегает родник.

* * *

На заре разогнало небесную хмарь,

Выпал иней и, видно, в тревоге -

Оглушено застыл бородатый глухарь

У свинцовых осин на дороге.

Я усталый стою на усталой земле,

Мир свободен от лишних вопросов...

Дует ветер холодный по стылой золе -

Отгорели костры на покосах.

Беспризорная рыщет полями листва

И, полжизни телегой отмерив,

Ковыляет и машет остатком хвоста

На "заклание" списанный мерин.

А мороз пробирает сильней и сильней!

Далеко петухи прокричали...

И проснулась деревня, и мчатся над ней

Облака, как осколки печали.

И в душе непонятная селится боль -

Будто вспомнить о чем-то не в силах...

И трепещет на ветке бубновый король,

Одинокий в трефовых осинах.

* * *

Я вчера проходил по изгибам кладбищенских тропок,

Я смотрел на портреты, навеки исчезнувших лиц.

И пестрела земля от листвы и бутылочных пробок,

И на кронах деревьев картавили скопища птиц.

Сам не знаю зачем, я бродил на весеннем погосте,

У знакомых могил... Может быть потому,

Что по лету страшней приходить к похороненным в гости

И смотреть на родных среди трав и цветов одному.

Неужели затем, чтобы мучиться грешному телу

От сознанья конца ограниченных временем лет...

И бессвязно текли невесёлые мысли к пределу,

А за ним пропадал в пустоту человеческий след...

Значит так и должно, значит это, кому-нибудь нужно.

И зачем мне трясти эту вечную тему в стихах.

Просто были грачи, просто было тревожно и душно,

И остатки венков шелестели на серых крестах.

ПАМЯТЬ

Рассвет. Пролеты храма.

Где купол был всегда,

Уже полвека яма -

В нее глядит звезда.

Печальная картина:

В бойницы лег туман,

У стен сплелась малина,

На стенах встал бурьян.

Рассвет. Звезда все тает,

Вот блеск ее погас.

С бойниц туман стекает,

Как гной из мутных глаз.

На штукатурке лики

Усохли на века -

Под яростные крики,

Под грохот кулака.

Под обещанье Рая,

Без Девы и Христа.

С решетками сарая,

С могилой без креста.

...И тот, который строил,

И тот, кто рушил вскачь,

Бессмертья оба стоят -

И жертва, и палач.

Апрель из цикла "Зона"

Наш этап в одной из зон Сиблага -

Тополя, сосульки, автомат.

Мне сказал сосед: "Очнись, бродяга,

Вон над вышкой лебеди летят"

И глаза, отвыкшие от света,

Зло сощурил на далеких птиц.

Был апрель. Ему хотелось лето

Повстречать вне всяческих границ.

При побеге он мечту исполнил:

Десять пуль - и безграничный мир.

Я о нем тут просто к слову вспомнил,

Чтоб разбавить лирикой эфир...

Мы стояли в трех шагах от рая,
Рядом с вышкой, где скучал абрек.

Заходила по наклонной стая

Над одной из безымянных рек.

И когда - с последней птицей - зависть

Покидала наш тюремный плац,

Мы пошли, о воздух спотыкаясь,

Словно кто-то обезглавил нас.

И плевать на сучий лай мне было,

На побои и на черный ствол,

На тебя, которая судила,

Близоруко глядя в протокол.

Где вам знать, опричникам убогим,

Кто здесь прав, а кто здесь виноват.

Эх, страна - кладбищенские дроги,

Тополя, сосульки, автомат.

Тебе из цикла "Зона"

Когда во мгле ночной, не потревожен,

На крышах лунный остывает воск,
И снится жизнь, которой быть не может,

И боль, как ветер, продувает мозг.

Когда в пути, где фотовспышки станций,

В купе трещит колодой гастролёр,

Когда в дому политика - засранца

Идет о нравах современных спор.

Когда любовь большой безмолвной птицей,

Над юной парой замыкает круг,

Когда поэт, склонившись над страницей,

Сплетает стих, как сеть свою паук.

Тогда выходит нежность из засады.

И, сбросив сон, и глядя в потолок,

Я жду ее, как смертник ждет пощады,

И верю - в этом я не одинок.

Не одинок, пусть автомат на взводе,

Пусть черной болью заполняет грудь...

Мне потерять пришлось немало, вроде.

Настанет время - что-нибудь вернуть.

Вот потому скажу словами предка,

Не убоясь, что их задушит тьма:

"Железные решетки мне не клетка,

И каменные стены - не тюрьма"

Из цикла "Зона"

* * *

Я рискну повторить то, что лагерь не место для слабых,

Но и здесь, как и там - лишь с весною в груди запершит -

Мужики по ночам говорят и мечтают о бабах,

В промежутках на круг, забивая косяк анаши.

Виноваты, пожалуй, но стоит ли нынче об этом...

Мой семейник молчит, научился за несколько лет.

У него далеко есть подруга по имени Света,
Да заказан ему к этой Свете казенный билет.

Вот сыграли отбой, рельс гудит панихидным набатом,
Появился в дверях и с улыбкой пропал педераст.

Кто-то встал и ушел. Понимаю, тоскливо ребятам,

Понимаю, не дело, но кто предпочтительней даст?

Говорят и мечтают, на круг выдавая примеры

Непростительно жертвенных, женских, жестоких страстей.

Мне совсем не смешно, слишком много замешано веры

В закипающей памяти, полной незваных гостей.

Слишком много несчастных, изломанных выдумкой судеб

Нашей русско-наивной, восторженно глупой души.

Мы во всем хороши, нас потомство вовек не осудит,

Потому что потомство в детдомовской канет глуши.

Потому, что на воле повоют и скурвятся жены,

Потому, что клейменным и ложью, и пламенем зла,

Нам уже не вернуть тех мостов за спиною сожженных,

От которых осталась, лишь вбитая в сердце зола.

* * *

Паровоз уехал в Петроград

Вместе с нею, к черту накулички,

И на сердце воцарился Ад,

Да такой, что жутко с непривычки.

Укатила с мужем в Петербург,

И как будто кровь ушла из тела...

Я скучаю по тебе, мой друг,

Но куда сильней, чем ты хотела...

Входит ночь в открытое окно,

Тишина за ним полна печали...

Я люблю тебя давным-давно,

Но не так, как думалось вначале.

Но не так, как думалось, мой друг,

Как казалось в тот июньский вечер...

Просто на тебе замкнулся круг.

Значит, так тому и быть. До встречи.

* * *

Ночь. Разбитая дорога.

Над сосновою грядой

Месяц выдавился строго

Мусульманской бородой.

Я иду с ружьем устало,

Ночь темна и глубока.

Спит деревня за увалом,

Спит за ивами река.

Впереди рыбак счастливый

Отдыхает у огня

И глядит, как я, на ивы,

Но не знает про меня.

Я пройду неподалёку

Не спугнув рыбацких дум...

Только месяц одиноко,

Словно призрачный колдун,

Вслед помашет бородою

Сквозь завесу облаков

И останется со мною

Ночь да шорохи шагов...

* * *

Смотрит в поле пёс,

Грустно псу, не лается.

Где-то скрип колёс

Меж полей скитается.

Где-то там покос,

Лай собак да вороны...

Смотрит в поле пес,

На цепи прикованный.

* * * из цикла "Зона"

Иногда замкнет на мелодраме:

Вот покину я казенный дом...

Что тогда скажу усталой маме?

И о чем задумаюсь потом?

Рассказал бы я без всякой злости

Об отчизне, где любил и рос,

Где в ходу ломать сначала кости,

Перед тем, как вызвать на допрос.

Где не первый год, и век не первый

Все возводят Рай, который Ад.

Где страну считает свинофермой

В потном комуфляже бодрый гад.

Я бы ей довел, как высшей власти,

Где штаны подтачивает моль,

Я бы рассказал такие страсти,

Я бы так сыграл с премьере роль.

А потом по замыслу Кого-то,

Сохраняя равновесье сил,

Я б ушел на сочное болото

И траву зеленую косил.

А в траве струилась паутина,

От росы тяжелая, как снасть.
И опять знакомая картина,

И во всем логическая связь.

Может так, а может быть иначе,

Но сюжет, как правило не нов:

Одиссей, Христос, Герой на кляче,

Млечный путь и песня кандалов.

* * *

... А дождь накрапывал с утра,

И почернели крыши,

Грибная близилась пора -

Я прогуляться вышел.

Ни комаров вокруг, ни мух,

Парит над полем влага,

И у плетня застыл петух -

Нахохлился бедняга.

В кювете - мутные ручьи,

Бегут по ним мурашки,

В кювете весело кричит

Сосед трехлетний Сашка.

Прошлепал мокрый до бровей

Парнишка с удилищем -

На связке пара окуней,

На сапогах грязища.

А там, где луг, в сырых кустах,

Стащив мешок заплечный,

Ругает небо и Христа

Пастух сердитый вечно.

Мужик поддатый у крыльца

Ворочает кадушку,

И капли падают с лица,

Как будто слезы в кружку.

Я подошел и вдруг сказал

Что в сердце накипело:

"Вот если б врезала гроза,

Вот это было б дело"!

* * *

Тощий хор почерневших осин,

Тянет дымом от дальних селений,

И по синим туманам низин

Растекается холод осенний.

И колышется лист на кусте,

И всё так же, по древнему свято,

На высоком небесном холсте -

Журавлиная стая распята.

В эту пору, оставив жильё,

С потревоженным сердцем бродяги

Я иду в перелески с ружьём,

Под охраной веселой дворняги.

На распутье заглохших дорог -

Где покой только Богу угоден,

Я до звона в ушах одинок,

И до ярости в сердце свободен.

Почему же, под радостный лай,

В серый полдень, охваченный тленьем -

Мне мерещатся тысячи свай,

Что пришли на замену деревьям.

* * *

Свет закатный... сухой аромат,

Тонет пыль в голубой паутине...

Долгим эхом небесный раскат

Прокатился по гулкой равнине.

Удлиняется тень от столба,

И, не зная, как сердцу любима,

На бугре опустила изба

Тощий хвост синеватого дыма.

Сонный чибис взлетел

и упал...

По обочине кочки в осоке.

И ползет за туманный увал

Скрип телеги далекий, далекий...

* * *

Зеленое поле, избушка,

Кривая дорога и лес.

Стоит на пороге старушка -

Бела, как не вкопанный крест.

И плесень зеленая дышит

У ног на горячем крыльце,

И ласково ветер колышет

Косматую прядь на лице,

И сеет на кур и крапиву

С продавленной крыши трухой,

А рядом лежат молчаливо

Останки деревни глухой...

И вдруг поражая, как громом,

Неведомым чувством досель,

Завыл за единственным домом

С простуженным хрипом кобель...

Последняя жизнь на пороге

Платок прижимала к груди...

Потом мы ушли по дороге,

Которой теперь не найти.

И лишь вспоминая с тревогой

Тот полдень в забытом краю -

Я снова шагаю дорогой,

Где душат кусты колею.

ДАЛЕКОЕ

Поутру налегке мы с братишкой спешим,

Удилища на плечи заброшены.

И трава холодит, и ворчат камыши,

Пропуская соседей непрошенных.

А река еще спит под туманом густым,

Берета зеленеют осокою.

Старый тополь вдали над обрывом застыл

И шумит над водою глубокою.

Там в сплетении трав, в тихом пении струй

Ходят тени едва уловимые,

И качает волна, словно сказочный буй

Белый ком распустившейся лилии...

Светлый, сельский покой, берега да пустырь,

Да репей, на заплоты наброшенный,

И с гремучим хлыстом, будто злой поводырь -

Перед стадом мальчишка на лошади...

Как, скажи, не любить этот северный край,

С комарами и ветхими тропами...

Поднимаю глаза, а зари каравай

Над водой рассыпается крохами.

* * * Вот и солнце встает, из-за пашен блестит,

За морями ночлег свой покинуло...

Между сосен могучих рассвет И. Никитин

На кровавых колышется лапах.

За окошком малиновый цвет,

Под окошком малиновый запах.

Свежесть тихая летних садов,

У забора, как пугала, грабли,

И на зелени спелых кустов,

Как алмазы, прозрачные капли.

А над грядами кружит мотыль,

И стрекозы дрожат на ромашках,

И тревожат дорожную пыль

Рыбаки в полинялых рубашках.

Вижу детскую радость в глазах,

Слышу шутки беспечного спора...

За ковром молодого овса

Сквозь камыш голубеют озёра.

Где-то в омуте чёрном карась

Заскользил серебристою тенью,

И в ответ петушиному пенью

Расплескалась заря, разлилась.

По низинам и синим лугам,

По заброшенным где-то делянам,

Прокатился её океан

И пропал далеко за бурьяном.

С удилищем и старым веслом

Я спускаюсь к реке по тропинке.

Слава Богу, смотреть повезло,

Не с экрана на эти картинки.

Освобождение из цикла "Зона"

В майский полдень на крыше барака

Я сидел и "листал эпилог".

Матерился на вышке макака -

Это все, что он выдумать мог.

Я листал на последней странице,

Я итожил отсиженный год,

А на вышке библейские птицы

Символически гадили свод.

Я смотрел за ограду на город,

Я-то знал в этот сказочный миг,

Что такое "сиреневый голод",

И вечерний неоновый тик.

Где под солнечный звон колоколен,

Мне навстречу рванется Она.

Здесь в сравнение просится - воля.

Ставлю просто - свобода, весна.

Ночь.

Лунным светом подернуты пашни -

Словно иней белеет в ночи...

Слышу, где-то за ивами, шашни

Развели на току косачи.

Я иду, и покуда с рассветом

Красногривый не вспыхнет восток,
Вот под этим блуждающим светом

Сам себе я хозяин и бог.

Лес, озера, унылые пашни...

Снова лес

и мерещится мне -

Из ветвей немигающий, страшный

Смотрит чей-то зрачок в полутьме.

Может, это минутная слабость,

Или просто душой дикаря

Мне почувствовать близко досталось

В глухомани соседство зверья.

Но, сжимая ружьё, как награду

За испуг, забываю одно -

Что к зверью подобрее бы надо,

Не кусается нынче оно.

* * *

Снег сошёл. По иссохшей осоке

Тихо кони идут за рекой,

И багровые стынут отёки

Там, где солнце ушло на покой.

Лёгкий ветер танцует в ивах,

Набухает рябая луна.

И по мутной воде на разливах

С тихим плеском проходит волна.

А вдали замирают несмело

Стаи звёзд, как огни миража...

И ликуя, струится сквозь тело

Неспособная мыслить душа,

Сквозь намокшие сети деревьев,

По обвалам ночной тишины,

На огни, где колдуют деревни

На распутьях глухой стороны...

Отчего же в огне преклоненья,

Перед тем, что не просит огня,

Я молчу о судьбе поколенья,

Где не будет ни вас, ни меня...

* * *

На озёра сумерки упали,

Опустели лодки у причала,

Вдалеке на скошенном увале

Одиноко птица прокричала.

И петляет по полю дорога,

Тополями убрана по краю,

И волнует душу мне тревога

За кого и сам не понимаю.

Может быть, за старенькие хаты,
За покой лесов на токовищах,

Где в листву упавшие закаты

У полян высвечивают днища.

Ну, а может, просто на пороге

Темноты, рассеянной окрестно,

Испугался я, что на дороге

Мне однажды с кем-то станет тесно?

И в ответ, обугливая дали,
Словно выстрел, вспыхнула зарница.

Темнота. И снова на увале

Жутко, жутко прокричала птица.

* * *

Я опять на родной стороне -

Как всегда для души это много.

На столетнем, обветренном пне

Я сижу и смотрю на дорогу.

Одичали за зиму поля -

Непролазная грязь да солома,

А вдали, словно нос корабля,

Вижу крышу знакомого дома.

Я иду...И встречают меня

В этой сонной глухой деревеньке -

Воробьи у худого плетня

Да старик на скрипучей скамейке.

Пусть пока не шумят у оград

Тополя, зеленея кипуче...

Ну и что ж, я и этому рад.

"Здравствуй, дедушка" -

"Мир тебе, внучек..."

* * *

Облака на пашни сели,

А в лесу под песню ветра

Разметала акварели

Чья-то кисть легко и щедро.

Но молчит случайный путник,

Заскучав о теплых буднях.

И ворчит о чем-то тихо

Приозерная шумиха.

Скоро, скоро под ногами

Захрустит утрами иней,

И прощаясь, над стогами

Нарисуют гуси клинья.

И уже ни кто не в силах

Переделать все иначе...

Обреченно на рябинах

Грозди мертвые маячат.

А в селе поет гармошка,

Заливаясь в пальцах грубых,

И, срываясь зло и тошно,

Ветер стонет ночью в трубах.

* * *

За сырым и тучным лугом,

Где вода в пруду, как мрамор,

Разбросал костры по кругу

На ночлег цыганский табор.

Опускалось солнце в морок,

Над полями отсвет зыбкий,

Луч последний, чист и тонок,

Резанул, как песня скрипки.

На огни с волненьем глядя,

Осияны дальним светом,

Мы с тобою молча сядем

На песок, прогретый летом.

И ступни худые пряча

В том песке, как в пене белой,

Ты мне скажешь, тихо плача:

"Я твоя душой и телом..."

Поутру, с кострами вместе

Отпылает приступ боли.

Снялся табор - и, как песня,

С ним любовь пропала в поле.

* * *

В этот день осенний, Оленька,

В достославном веке том -

Ты явилась миру голенькой,

И расплакалась потом.

Ну, а маменьке бессонницу

Подарил ночами Бог.

Даже я в ту пору, помнится,

Отчего-то спать не мог.

Время шло, взрослела девочка,

Повзрослела, наконец:

Распустилась, словно вербочка,

И шагнула под венец.

Да и я в ту пору, помнится,

Время даром не терял,

После армии, как водится,

Бремя мужа примерял.

Как вода струится времечко...

Но не знал я, что давно

Мне упало в сердце семечко,

И проклюнулось оно.

Чтоб однажды летней зорькою

(Сколько лет еще пройдет)

Расцвести полынью горькою,

На корнях которой - мед.

Чтобы в стебле равной мерою

Сладость с горечью текла,

Чтобы рос он рядом с вербою,

Той, что жизнь ему дала.

* * *

Морозное утро. В лесу пожелтевшем и редком

Местами туман, в отдаленье похожий на дым...

И пара ворон на поляне у лисьих объедков

Глотает и давится... Дальше по склонам пустым

Столбы телеграфные, черные тянутся длинно,

Какие-то крыши, стога на белесых полях,

И небо без солнца синеет и стынет, и видно

Далекое облако в белых и круглых корнях.

Кругом тишина, даже лист не шуршит под ногою,

И звонко на сердце, и мысли пустые, как дым,

Как странное нечто, омытое сладкой тоскою,

Живут по себе и не спорят с рассудком моим.

* * *

Заполонила осень и заполнила

Глухим покоем голые леса.

Последних птиц обугленная молния,

Как тонкий лед, вспорола небеса.

Казалось мир, устав от напряжения,

Открыл ветрам повсюду сквозняки.

И никакого дальше утешения,

"Вот, разве, пить..." - ворчали мужики.

А день тускнел, ненужный и беспомощный,

В кровоподтеках туч со всех сторон,

В пустых полях, похожие на овощи,

Чего-то ждали скопища ворон.

Катись, катись солома по обочинам,

По колеям разъезженных дорог,

Душа, как день сегодня, укорочена,

И потому не хочет за порог.

* * *

Виден свет из окна,

Тусклый и летучий,

То стекает луна

По изгибам тучи.

У окна на полу

Скомканное платье.

В закопченном углу

Над свечой распятье.

Свет бесстыже в ночи

По кровати блудит -

Распахнули зрачки

Молодые груди,

На горячих губах

Вздох печаль отметил,

На дворе, как монах

Подвывает ветер.

А на злате креста,

Искажая краски,

Бьется тело Христа,

Словно просит ласки.

* * *

Я опять сегодня не у дел -

Третий день не просыхают лужи,

И туман тяжелый, словно мел,

Третий день края мои утюжит.

Хмурый дед у старенькой печи

Вяжет сеть на лавке втихомолку

И такая скука, хоть кричи,

Хоть завой, но это все без толку.

Просто я сегодня не у дел...

Ветер, ветер да седая сырость,

Да бездомный кобель заколел

На крыльце, выпрашивая милость.

"Не скули сегодня, пёс, не лай,

Мокрый хвост не прижимай под брюхо,

Знаю я, твоих мечтаний рай -

Теплый кров и хлебная краюха.

Потому закатывайся в дом

И не пяться в угол тощим задом...

Может день дождливый за окном,

Нам за жизнь бродячую награда"

Старый дом.

Мой тихий дом уютен, как шалаш,

На берегу озерного разлива,

Где по весне ощипанный пейзаж

Всегда мне мил красой неприхотливой.

Мой старый дом все ниже на фасад,

Скрипит чердак, худы полы и сени.

Как борода, темнеет палисад

Ветвями голой, спутанной сирени.

Я пожил здесь, далекий от родни,

Я вещи звал своими именами,

И жизнь моя неяркими тонами

Текла легко и чисто, как родник.

Теперь прощай, мой тихий старый дом.

Я уезжаю, зная, что в разлуке

Тебя родня приговорит на слом

Или отдаст в другие чьи-то руки.

А я забытый, где-то вдалеке,

Вернусь сюда, и налетев, как ветер,

Войду во двор, где строят на песке

Свои дома совсем чужие дети

Полнолуние

За деревней полночной лежала

Тень от леса, укрывшая луг.

В черном небе звезда прожужжала,

Как блестящий неведомый жук.

Взгляд поднялся за нею высоко -

Лес ступенями вёл на "крыльцо",

Где рябое ослепшее око

Мёртвым светом желтело в лицо...

* * *

Облака все темнее и ниже,

В шорох листьев вливается лень,

И в тумане по самые крыши

Утонули дома деревень.

На озера слетаются утки,

Близок, близок прощания миг...

Зажимая в кулак самокрутку,

Смотрит в небо горбатый старик.

Может ждет перемены в погоде

Или вспомнил себя молодым?

А ботва все горит в огороде,

И ползет за околицу дым.

И как будто до нитки раздета,

Холодеет душа под плащем...

Это значит, что кончилось лето,

Это значит - не осень еще.

* * * из цикла "Зона"

Запарь земеля чаю

От ломоты в костях.

Мы срок с тобою чалим,

А это не пустяк.

А это не игрушки,

Когда из года в год,

Мы день за днем на мушке,

Мы словно не народ.

Мы словно бы воскресли

И обживаем Ад,

Но здесь все те же песни,

Лишь на особый лад.

Лишь на особый случай

В "колючке" ток звенит,

И звон его тягучий,

Как в черепе магнит.

Смешались, как солома,

Разборы по мастям,

Одни здесь, вроде, дома,

А мы с тобой в гостях.

А мы с тобой транзитом,

Не забывай вперед,

Какое дно у сита,

И кто его трясет.

И кто его полощет

Кровавою водой...

Не забывай, так проще

Подняться над бедой.

Подняться над увечьем,

И в тот багровый сток

Вогнать по-человечьи

Десяток лучших строк.

Пусть с нами Бог пребудет,

Ты не грусти земляк,

Ведь мы с тобою люди,

А это не пустяк.

* * *

Гляньте, вся деревня пляшет,

Все смеются и поют,

То "ударницу" Наташу

Нынче замуж отдают.

Отдают по доброй воле,

Это тоже, как пример!

А жених Наташин, Коля -

Из райцентра инженер.

А у клуба, сбросив кепку,

Под веселый птичий свист,

Мнет березовую ветку

Захмелевший тракторист.

Мнет и смотрит не мигая

Сквозь толпу в ее глаза.

И бежит с лица чудная

До наивности слеза.

* * *

Много в жизни я выпил вина,

Много женщин бездумно оставил.

И платить мне придется сполна

За игру, где играют без правил.

В той игре мне прощения нет,

Слишком много грехов накопилось,

Слишком много бессмысленных лет,

Словно сон, в никуда провалилось.

И когда я на все наплевал,

И желанья тоскою стреножил,

Мою душу, как темный подвал,

Теплый свет твоих глаз потревожил.

Терпкий вкус твоих губ оживил

Сонный мозг и усталое тело...

Я до встречи с тобою не жил,

Просто вид соответственный делал.

Я готов заплатить по счетам...

Но и в стужу, и в знойное лето

Я тебя никому не отдам,

Бог свидетель - я выстрадал это.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Перед избою, на скамейке,

Старик на солнышке скучал...

В пимах и ветхой телогрейке,

Он День Победы отмечал.

Он отпивал из кружки брагу

И вспоминал в который раз,

Огнем охваченную Прагу,

Где он в бою лишился глаз.

С тех пор лишь в памяти хранится,

Та жизнь, в которой зрячим был,

И платье светлое из ситца

На той, которую любил...

Она пришла и рядом села,

Погладив высохшей рукой

Его лицо в щетине белой,

И позвала: "Пошли, родной"

Потом взглянула на ворота

И прошептала невпопад:

"Не жди ты их, кому охота

Везти слепого на парад"

Старик вздохнул, но не ответил -

В конце-концов не в этом суть...

Упруго дул весенний ветер

Ему в распахнутую грудь.

На ней медали не звенели,

Стал ненавистен этот звон

С тех пор, как в огненной метели

Своих ребят лишился он.

Когда навек простился с теми,

С кем он рванулся прямо в Ад...

Они любить и жить хотели,

А превратились в кровь и чад...

Был чист и ласков день прохладный,

Он брагу пил, но не хмелел.

Нет он не ждал речей парадных,

Он про ребят сказать хотел.

Он не роптал. Допил из кружки,

Запавший рот отер рукой.

И, помолчав, сказал старушке:

"И правда, мать - пошли домой"

10. 05. 08г.

CУДЬБА

В порту поселка Провидение

Пришлось им шторм пережидать.

И было Кузину видение:

Бутылка, баба и кровать.

И он сошел по трапу сейнера,

Нашел и бабу и питье.

Всю ночь терпела сотрясения

Кровать усталая ее.

А утром выпив на прощание

Порядком водки и вина,

Забыл матрос про обещание -

Не пить к прибытью ни хрена.

Но тут опять пришло видение:

Менты, пинки, бетонный пол-

Потом короткое забвение,

А в заключенье - протокол.

Так с ним и было в соответствии

С уменьем рок свой предвещать.

Вот только жаль, его последствия

Он не умел предотвращать.

Затем на борт ушло известие,

А там пожаловал старпом.

Он матерился, словно бестия

Со злой ухмылкой... А потом

Списал к чертям матроса Кузина,

Заполнил гербовый листок.

И через час ушла посудина

В свой порт родной Владивосток...

В тоске глухой, до самой полночи

Лежал матрос лицом к стене.

А за стеной трепались сволочи

О службе, бабах и вине.

Но в полночь, вдруг, задвижка звякнула,

Раздался топот за спиной

И чья-то пасть утробно рявкнула:

"Кончай храпеть, давай за мной!"

Их было трое в помещении...

И тут один из них вздохнул:

"Мы получили сообщение:

Твой сейнер, Кузин, затонул"

Он покачнулся, как подстреленный,

Уж он-то знал, как дважды - два -

Надежды мало на спасение,

Когда два градуса вода.

Но тут другой, с широкой лычкою

Спросил: "Ты пьешь кубинский ром?"

И нацедил рукой привычною

Стакан по самый окоем.

"Держи матрос, до дна окучивай,

И помяни своих ребят.

Ведь ты живой, а в этом случае

Выходит, мы спасли тебя"

Все так... Но там над бездной зыбкою

Носил тела погибших шторм...

Сидел матрос с тупой улыбкою

И тупо пил гаванский ром.

* * *

Как жаль, что не понять тебе

Всей этой неизбывной боли

В моей изломанной судьбе,

Глухой, как брошенное поле.

Как жаль, что оказался слаб,

Что ненавидел постоянство,

Что жил, как добровольный раб,

В плену стихов, любви и пьянства.

Как жаль, что не сумел сберечь

Твоей любви, твоей улыбки,
Что от счастливых наших встреч

Остался только сумрак зыбкий.

Но я иначе жить не мог:

Как будто колдовская сила,

Среди ухабистых дорог

Меня за шиворот тащила.

Осталось пересечь черту,

За ней бездонное пространство,

Где, наконец, я обрету

Навек покой и постоянство.