Горечь смертного часа
принесли беляки.
Не успеют, но мчатся
на выручь полки.
Лей, Урал, через время,
глубиной холодай.
Ты врагу на глумленье
меня не отдай.
В свисте плеток и сабель
исполненьем угроз —
власть карателей Капель
над народом вознес.
Им бежать из России,
в жизнь смотреть из кают.
Хлещут трассы косые,
пули воду клюют.
Блики в облаке буром
все сильней и сильней.
Степь наполнилась гулом,
это топот коней.
Сабли вскинуты круто,
полк летит напрямик...
До спасенья — минута,
но до гибели — миг.
Евдокия Каширина
Вы меня живьем сожгли,
в горе сердце бедное.
Братья в красные ушли,
муж любимый — в белые.
Видно, сгинуть мне в тоске,
будет мука вечная.
С братовьями я в родстве,
с мужем я обвенчана.
Обожженные поля
заметет метелица...
Может, делится земля,
сердце — не разделится!
Брусничный год
Никто не знает травьего секрета,
но все-таки, наверно, неспроста
брусничный год — один в четыре лета —
приходит на уральские места.
Когда в тени замаслятся листочки,
сосновый бор умоется дождем.
Четыре года мы готовим бочки,
четыре года ягоды мы ждем.
Брусника солнцем брызнет в человеке,
вольет в него росу, прохладу, лес...
Когда-то золотом и римляне, и греки
платили за бруснику: вес — на вес!
Нет ягод этой ягоды полезней,
и верь, примета древняя не врет:
брусничный год — в округе нет болезней,
брусничный год — старуха не умрет.
Ждет на Урале каждая усадьба,
когда брусника вызреет в бору...
Брусничный год — счастливой будет свадьба.
Брусничный год — к богатству и добру!
Полк имени Разина
В марте 1918 года в Троицке был сформирован
казачий социалистический полк имени Степана Разина
Вся Россия загорелась
в белочешском мятеже...
Но герой проявит зрелость
на смертельном рубеже.
Нас не вспомнят поименно,
будут жертвы велики...
Но под красные знамена
уходили казаки.
Горевали на привале
и штыки втыкали в пень...
По России воевали
сорок тысяч деревень.
Полк под каждой деревенькой
оставлял по бугорку...
Каждый был в отваге Стенькой
в нашем разинском полку.
Перегон отары
До дому трудный путь и длинный,
и сало надобно беречь...
Мальчишки мажут утку глиной,
чтобы в костре ее запечь.
Семь дней отару гнать в станицу,
в дикарстве испокон веков
они всегда поймают птицу,
набьют на жарево сурков.
Они ночуют в поле чистом,
на семерых с одним ружьем.
То отгоняют волка свистом,
то красных лис берут живьем.
Они и спят наизготовку,
когда висит над степью тьма.
Не доверяют им винтовку,
дырява старая кошма.
Не в бой идут же, не в атаки,
отару гнать — в конце концов...
Мальцам дают в поход нагайки
и самых лучших жеребцов.
Хата с краю
Дрыхнем, библию читаем,
клецки есть и мед...
То зовет меня Чапаев,
то Колчак зовет.
И сижу я, как на шиле,
поп сует кинжал!
Убеждал меня Каширин,
Дутов угрожал.
Где же правда, где же враки?
Как ты ни крутись —
без меня в смертельной драке
им не обойтись.
Вскину шашку, окровавлю
боем полземли.
Жил я мирно в хате с краю,
ночью подожгли!
Облака
Голубым-голубы глыбы голые,
Чусовую теснят берега.
Как седые, кудлатые головы,
над Уралом плывут облака.
Может, это погибшие витязи
предвещают пожар и орду?
Рвутся кони испуганно с привязи,
чуют дикие кони беду.
Под зеленой чилигой уснуть бы,
слышать только, как птицы поют...
Но плывут облака, будто судьбы,
и покоя душе не дают.
Дума
Не для вас добро земли,
в жаркой бане веники...
Зря вы к Дутову ушли,
казаки-брательники.
Не для вас растут хлеба,
не для вас и женушки...
Закружила смерть-судьба
на чужой сторонушке...
Пролетели журавли,
плачут ивы голые...
За кого вы в ковыли
положили головы?
В степь упало пять полков,
срезанные начисто...
Порубило беляков
красное казачество.
Прощание
С эскадроном мы уходим завтра в бой,
ты махни мне вслед косынкой голубой.
Под станицей землю громом затрясет,
если враг мне саблей голову снесет.
И проплачут в синем небе журавли,
если рухну я в седые ковыли.
Почернеет в золотистой чаше мед,
если пика злая грудь мою проткнет.
Ты почуешь сердцем горюшко-беду,
если я с коня под пулей упаду.
Обними меня, казачка, обними,
будь мне верной перед богом и людьми!
Каширинцы
Светлой памяти
полководцев гражданской войны —
братьев Ивана и Николая Кашириных...
Ты на мир гляди пошире:
запоют клинки,
если в бой ведет Каширин
красные полки.
Не забудутся сраженья,
то галоп, то рысь...
Мы в смертельном окруженье
контре не сдались.
Двести речек переехав,
у солончака —
мы рубили белочехов,
били Колчака.
Ты махни рукою чайке
возле Бугульмы...
Всю Россию на тачанке
облетели мы.
Гораций
Под куриный квох, собачий лай —
изрекал нам лекарь без оваций:
— Если ты больной, то умирай, —
это понимал еще Гораций!
Может, в нас заноза от лучин,
может — хворь, а может — непогода...
Всех больных в станице излечил
наш веселый лекарь за полгода.
Бабка сало даст и каравай,
лекарь отвечает старой вкратце:
— Если ты больная, умирай, —
это говорил еще Гораций!
Всем наукам мудрым вопреки
лекарь был с рожденья остолопом...
Но старушки наши, старики
от него домой неслись галопом!
До чего же темный этот край,
не казните в правде. Грустно, братцы.
— Если ты больной, то умирай! —
так не говорил поэт Гораций.
Богатеи
Не взорвет и динамит,
дом стоит, что крепость.
Цепью яростно гремит
в кобелях свирепость.
И пузатится лабаз,
будто ты виновен.
Все добротно, напоказ,
рублено из бревен.
Пузырит смола с венца,
сохнет понемножку.
А хозяин у крыльца,
сапоги — в гармошку.
Чванство писано пером
на свинячьем рыле.
Дай им волю, серебром
крыши бы покрыли!
Здравица
Друзья, не чтят у нас в стране
обычай скаредный и тусклый.
Что может быть, скажите мне,
народней, ярче свадьбы русской?
И нам — в застолье песни петь,
плясать легко и осиянно.
На тройке лихо пролететь,
пройти ряжеными с баяном.
Он с ней, она, невеста, с ним...
И чтобы так согласно жили,
мы руки их соединим,
сердца они соединили.
А жизни суть всегда в простом,
и пожелаем мы без грусти —
сад вырастить, возвысить дом,
найти ребеночка в капусте.
Мы пожелаем всей душой,
всем добрым сердцем, не иначе:
огня в труде, судьбы большой
любви, здоровья и удачи.
И пожелаем солнца, звезд,
и благ — душе угодно сколько...
За молодых поднимем тост
с веселым кличем: горько! горько!
Снегопад
На синий лед речного слия
упала хлопьями пурга.
Под белым снегом вся Россия,
под снегом храмы и стога.
Лебяжий пух летит на крышу,
бела горевшая стерня.
Под снегом лунным я увижу
следы горячего коня.
Снежинка душу заворожит,
снежинка сказкой захмелит.
Мы не поклонимся, быть может,
у занесенных снегом плит.
Проплачут буйные бураны,
уронит грустный вздох баян.
Не в каждом дедовские раны
зовут к возмездию, боям.
И ветры веют новым веком,
и мы уже не помним зла.
Не видим, что в степи под снегом
пришельца череп и стрела.
Березой и сосною медной,
и добротой наш край богат.
Но заметет врага бесследно
пушистый русский снегопад.
Карагайский бор
Не приведешь Урал в упадок,
на печке спи — и хлеб не сей:
под снегом стаи куропаток,
в бору три тысячи лосей.
И сосны, будто бы из меди,
и кукование зозуль,
и ожиревшие медведи,
и легкий бег красуль-косуль.
Из болтовни не вей веревки,
пришельцу-гостю дай вина.
Пошли мальчишку — из винтовки
на ужин срежет кабана.
И ныне знает каждый шорник,
мы объявляем не в укор:
четыре Франции прокормит
наш Карагайский — русский бор.
Ты не пытай судьбу-злодейку
и не ищи другой тропы.
Здесь продаются за копейку
три пуда — белые грибы.
Зверинка
Дворы, сирень, на кольях кринки
и геометрия антенн.
Станица с именем Зверинка
не миновала перемен.
Страна моя росла и крепла
с рожденьем стали и огня,
но хлебный край остался хлебным,
и это радует меня.
Тропинка в пойме тихо вьется,
в капусте зреет сочно хрусть,
у журавлиного колодца
мне поклонился важно гусь.
Я вижу вновь, как ходят лоси,
в печах дымятся пироги,
и на пудовые колосья
косятся рыбы из реки.
Синий порох
Черный порох — это смесь селитры с углем,
синий порох казаки делали из селитры и васильков...
Ты открой не в книге хитрой,
а узнай у казаков,
как размешивать селитрой
лепесточки васильков.
Брось в корытце долю с долей...
и припас к войне готов.
Пахнет степью, пахнет волей
синий порох из цветов.