Аннотация: Из сборника "Ассиметрия чувств", раздела : "Есть город, который я вижу во сне"
О двух эссе
Недалеко от места моей первой обители в США располагался роскошный книжный магазин, который предоставил место для сборов, обмена творческими результатами местной группе писателей. По счастливой случайности я натолкнулась на объявление о создании этой группы во время пешей прогулки буквально в первый месяц приезда в Сант Луис.
Наверное, Незнайке всегда легче встревать во всякого рода дискуссии, дела интеллектуального характера, поскольку он не знает, что он ничего не знает. Так было и со мной. Мой английский в ту пору был почти нулевой и сейчас мне даже трудно объяснить себе самой, как я решилась записаться в эту англоязычную группу, где владение английским языком в совершенстве было, если не профессией, то важнейшей необходимостью их творческой жизни .
Но американцы приняли меня потрясающе трогательно и тепло. Как они понимали то, что я им рассказывала о своих произведениях (рассказах, эссе, стихах), как я понимала, то, что они читали из своих, мне сейчас, спустя годы, кажется загадкой. И главное это то, что я - единственная русскоговорящая в этой среде, чувствовала себя психологически необыкновенно комфортно и ждала с нетерпением наступления очередного вечернего вторника, когда наши заседания проходили.
Как водится, открытие этого маленького клуба состоялось в начале осени, а к весне все заговорили о подготовке к публикации коллективного сборника произведений членов группы . С одной стороны, я очень заволновалась: " Ну, что я могу представить на английском в этот сборник?". С другой - творческий азарт диктовал потребность не упустить случай оказаться под одной обложкой с англоязычными американскими писателями своим произведением на английском (!) языке. К тому времени, я еще (как говорят наши соотечественники- эмигранты), не "взяла английский", а только едва прикоснулась к нему и, чтобы не позорится, решилась все же отказаться от участия в сборнике. Но американцы, в том числе редактор сборника, не хотели слушать моего отказа. Они пообещали со мной работать, редактировать текст - что угодно, только бы я не выпала из состава участников этого волнующего мероприятия.
Я пересматривала свои маленькие произведения (эссе, рассказы) чтобы подобрать что-то наиболее приемлемое для перевода и подходящее для американского сборника, где я- одна русская. И решила, что подходящим должно быть что-то вроде зарисовки, содержащей сюжет о первоначальном опыте пребывания за границей, каковой явилась незадолго до того, опубликованное эссе: "Как дивно светит после бури солнце". Его я и решила переводить.
Ну тут возник новый сюжет, связанный с посещением здешнего итальянского ресторана и знакомством с его владельцем, к тому же интереснейшим художником и музыкантом. Мне казалось, что мое произведение станет более привлекательным, если я его пополню рассказом об итальянце Нино и его детище- уникальном ресторане- месте, где господствует дух интернационализма, дружелюбия, вдохновенного праздника. Я назвала это эссе " O, Sole Mio" по названию песни, звучание которой впервые привлекло наше внимание к этому ресторану (в русском переводе она называлась "Мое солнце" и начиналась со слов: " Как дивно светит после бури солнце".
Когда сборник под названием "Writers Ander the Arch" вышел из печати, я решила подарить его, ни о чем не подозревавшему Нино при посещение его ресторана. В один из выходных мы с мужем, расположились за столиком и ждали того момента, когда Нино подойдет для приветствия, что он обычно делал по отношению ко всем (особенно постоянным) посетителям его ресторана. Когда это произошло, я вручила ему сборник. Он удивленно глянул на него, произнес формальное: "Спасибо" - и удалился. Через некоторое время, он вернулся к нашему столу со слезами на глазах, произнося (на английском, естественно): "Спасибо Вам. Вы знаете, вы знаете, что это? Это будет счастьем для моего старого отца, который живет в Сицилии. Я пошлю ему эту книжку... ".
Мы покинули этот ресторан, как обычно, поздно ночью, потому, что для меня звучащая там музыка, неаполитанские песни, были чем-то вроде посещения одесских детства и юности. Эти, переведенные с итальянского слова ( "вернись в Сорренто"; " Море синее играло, бирюзовою волной". "Аврора уж солнце встречала" ; "как дивно светит после бури солнце"), звучащие из многих окон бедных, порой (полуподвальных) жилищ моего детства, внушали радость, веру в светлое благополучное завтра.
Прошло примерно месяца два. Мы пришли поужинать в это любимом месте в одну из пятниц, когда ресторан обычно заполнен более, чем в иные дни. Распорядитель усадила нас у расположенного у стены столика на двоих. Едва официантка приняла наш заказ, как муж меня спрашивает: "Тебе не кажется, что здесь появилось что-то новое?"
Я осмотрела увешанные, как всегда, картинами Нино стены ресторана, пробежалась глазами по залу, но ничего нового не обнаружила. Здесь следует заметить, что Нино периодически производил замену своих картин, каковыми всегда были увешаны стены ресторана, но я не могу сказать, что тщательно за этим следила. Во время трапезы, муж снова произнес: " И все же, мне кажется, что здесь есть что-то новое". Я опять ничего не обнаружила, несколько удивившись внутренне, необычному его интересу к новшествам ресторана.
Когда настало время десерта и ресторан был битком набит веселыми людьми, Нино подошел к стене, у которой стоял наш столик, снял выделяющуюся большим размером, в золоченой раме картину и, взывая к вниманию посетителей, вручил мне эту картину. Я была потрясена неожиданным и столь трогательным сюрпризом. А Нино что-то говорил о счастье его отца, которому он послал несколько экземпляров сборника, о том, что он скупил в магазине почти весь выставленный там для продажи тираж и т.д. Затем он расположился в своем музыкальном центре и, объявив мне посвящение, запел "O,Sole, Mio". С тех пор он повторял этот ритуал с песней при каждом нашем посещении его ресторана.(пишу в прошедшем времени, так как в прошлом году, этот ,просуществовавший более 50-ти лет ресторан, закрылся).
А что же представляет собой картина, которую мне подарил этот многогранно талантливый человек? Она тоже имеет свою предисторию, о которой я узнала, когда уже обустроила ее у себя дома на стене в гостиной. Суть истории такова. В тот день, когда я подарила Нино сборник, он, выбрав момент, когда мой муж оказался один, попросил у него номер телефона. Затем он связался с мужем и попросил его дать ему какой-нибудь сюжет для картины, которая бы мне полюбилась. Муж, не зная, что придумать, тайно от меня, передал ему туристический буклет о нашем родном городе Одессе. В этом буклете много зазывающих картин архитектурных ансамблей, набережных, достопримечательностей любимого города. В буклете есть несколько фотографий первейшей достопримечательности города - знаменитого Театра Оперы и Балета, которые иллюстрирует его красоты внешние и внутренние. Нино же выбрал, на мой взгляд, самую неприметную из них. Это - проглядывающая из-за кустов и деревьев часть театра сбоку, со стороны улицы в пасмурную погоду. Нино на основе этой мрачноватой, умещенной в книжную страницы фотографии, нарисовал большую, озаренную солнцем картину, которую еще наполнил нарядно одетыми людьми. Здесь все: театр, улица, зелень деревьев и кустов, люди, излучает радость, свет южного города. В нашем доме -это подлинный кусочек солнечного родного города, каковым он остался в памяти с детства. ( см. фотографии ##146-147 на домашней странице:
В моем романе "Презумпция виновности" главная героиня, как и большинство из нас, рассуждая над определением счастья, заключает: Счастье-это, когда ты нужен".
Говорят писатель этот тот, который пишет, потому что не может не писать, так как поделиться с людьми тем, что его тревожит, о чем болит душа, жизненно необходимо именно ему самому. Но если происходит совпадение, это вдохновенное совпадение, когда то, что он написал, жизненно важно для (хотя бы единственному) его читателю- это подлинное писательское счастье.
КАК ДИВНО СВЕТИТ ПОСЛЕ БУРИ СОЛНЦЕ...
эссе
Может быть я еще когда-нибудь напишу о своем впечатлении от первой
встречи с Парижем, которая состоялась весной прошлого года. Расхожая фраза-
"Увидеть Париж и умереть" (давшая название популярному фильму)- кто из нас
не произносил ее хоть однажды в жизни...
Но мои заметки не об этом. Я хочу поделиться своими воспоминаниями об
одном вечере в Париже, который наполнился особым смыслом и впечатлением под
воздействием замечательного эссе Алекса Борисова, оубликованном в новогоднем
выпуске "Панорамы". Речь в нем идет о моем земляке -- одессите, известном
под именем Карузо. Алекс описывает свои встречи с этим человеком в разные
периоды жизни, начиная с тех лет, когда этот юный красавец с прекрасным
голосом (за что и был удостоен титула "Карузо"), осиротевший в войну, бродил
с мальчишеской "шпаной" по улицам Одессы, зарабатывая на жизнь своим пением,
и в те годы, когда он стал професиональным артистом, и на эмигрантских
дорожках, когда их судьба свела в Италии.
Тот вечер в Париже, о котром я веду рассказ, выпал на начало мая, когда
мир отмечал пятидесятилетие Победы над фашизмом. Огромные толпы людей,
трогательная церемония у Триумфальной арки, посвященная этой дате, -- все
это вызвало гамму острых ностальгических воспоминаний, связанных с
послевоенным детством.
Мы с мужем возвращались в нашу гостиницу, расположенную на одной из
улочек, ответвляющихся от Елисейских полей, уже затемно. Хотелось поскорее
попасть в номер, включить телевизор, где, наверняка, в "новостях" можно
будет увидеть сюжеты из России, связанные с этим праздником. Но тут на углу
здания, расположенного напротив гостиницы, бросилась в глаза ярко-красная
неоновая надпись: "RASPOUTINE". В другой раз я, быть может, отнеслась к
этому более спокойно, а сейчас -- в Париже, в мгновенья, когда душа
наполнена тоской по чему-то утраченному навсегда -- увидеть "наше" слово
показалось почти мистикой.
Мы переступили порог, и нам открылся роскошный интерьер ресторана,
разукрашенный русской традиционной символикой. Аристократического вида
немолодой мужчина в черном костюме и белоснежной рубашке нас поприветствовал
на прекрасном русском языке и предложил пройти в обеденный зал, где сидели,
готовые выступить, разодетые в традиционные русские одежды музыканты. Всего
несколько столиков были заняты. Поскольку во всех ресторанчиках и кафе было
полно народу, (а хотелось больше гулять по Парижу), мы до этого наскоро
поужинали в необыкновенно красивом и уютном, расположенном прямо на
Елисейских полях, "Магдональсе", потому здесь в "Распутине" настроились на
легкий десерт с кофе- только для того, чтоб обрести повод посидеть в зале.
Правда, когда нам принесли меню и мы увидели ошеломляюще высокие цены, то,
признаюсь, нисколько не пожалели, что судьба нас завела в это место
совершенно сытыми.
Музыканты заиграли, и задорные лихие русские народные мелодии
показались мне резко контрастирующими с грустным, тоскливым выражением их
лиц, особенно глаз. Вскоре появились певцы, танцоры. Почти все они были
красивы, но один из певцов сразу обратил на себя внимание. Густая проседь
волос, томная усталость взгляда придавали его облику, который, казалось,
вобрал самые прекрасные черты представителей всех южных народов, какую-то
утонченную эмоциональность. Он пел знакомые песни, романсы, но меня не
покидало ощущение, что все, что он делает в этом зале, словно отдалено от
него. Он пел, ходил по залу между столиками, но во всем обнажалось
внутреннее его отчуждение от происходящего вокруг.
-- Мне знаком этот человек, но я не помню, откуда, -- вдруг сказал мой
муж, напряженно вглядываясь в лицо певца.
Мне тоже показалось, что я его когда-то видела, и его облик вдруг
воссоединился в моем воображении с белым пароходом, с морем, но я ничего
конкретного не могла вспомнить.
-- Вы, случайно не одессит?, -- спросил муж певца осторожно, когда он,
оказавшись с группой музыкантов у нашего столика, выжидал музыкальную паузу.
Тот улыбнулся глазами, выразив таким образом утвердительный ответ.
Мы досидели до конца длинного и разнообразного концерта и, выйдя на
улицу, тут же столкнулись с певцом, который прогуливался вдоль здания
ресторана, возможно поджидая нас. Муж спросил:
-- Откуда же я вас все-таки знаю?
-- А меня в Одессе многие знали, ведь я тот самый Карузо, -- ответил
он, нисколько не сомневаясь, что его пояснение дает исчерпывающую для нас
информацию.
Но моя память ничего не извлекла из своих кладовых, -- возможно,
потому, что я никогда не была связана с уличными мальчишескими компаниями. К
тому же в Одессе каждый район имел своих "уличных героев" типа
"Жоры-профессора", "Мишка режет кабана", популярных на Молдаванке, где
прошли мое детство и юность. Однако и мой муж, коренной одессит, не мог
идентифицировать "Карузо" с чем-то конкретным.
Мы долго гуляли со старым-новым знакомым, разговаривая ни о чем. Он не
спросил нас о нас, мы его -- о нем. В какой-то момент мне показалось, что я
потеряла ощущение пространства: булыжная мостовая парижской улицы словно
слилась с такой же одесской, и мы гуляем по ночной Одессе, как бродили
всегда в День Победы после фейерверков.
Может быть, потому мы не говорили ни о чем конкретном, что для нас
важно было не содержание разговора, а общение как таковое,
свидетельствующее, что никакие различия в образе жизни и занятий, никакие
расстояния и перипетии судеб не могут помешать нам ощущать: мы дети одной
мамы- Одессы, которая одарила нас энергией моря, открытостью степи, теплотой
солнца, филигранностью неповторимого юмора, помогающего нам преодолевать
трудности и ощущать радость и красоту жизни во всем.
Удивительны переплетения нитей жизни человеческой! В Париж мы приехали
после нескольких дней, проведенных в Италии. Италия впервые вошла в мою
детскую душу прекрасной песней, которую очень любили в послевоенной Одессе.
Она звучала тогда почти из каждого патефона и граммофона, стоявших на
подоконниках квартир моего дома, и для меня навсегда осталась символом
радости и красоты приморского берега. В русском переводе она начиналась со
слов: "Как дивно светит после бури солнце... ". Не помню, когда и от кого я
услышала эту песню впервые. Может быть от записанного на пленке Карузо,
того, настоящего "великого Карузо"? Или от, -- как описывает его тогдашнего
Алекс Борисов- худенького пацана с черными как смоль кудрявыми волосами и
огромными как маслины глазами, похожего не то на цыгана, не то на итальянца
с Одесской улицы, где никто не знал его подлинного имени, ибо никто его
иначе, как Карузо, не называл; от пацана, чьи черты так явственно
проглядывали с лица немолодого красавца, с которым нас свела майская ночь в Париже.
O,SOLE MIO (assay)
It is obvious that, among environmental factors (with the
exception of a human relations) the strongest influence on our moods
is made by the sun and music. Often this influence on our moods is
made by subconscious, when the sun (coming from clouds), or a
melody, appear at the most difficult moments, and suddenly they can
fill us with optimism and the joy of life.
It happened, that for me these two drugs: the sun and music,
became unified into one symbol: a wonderful Italian song SOLE Mio.
That song has won my heart since my childhood. In my native
city Odessa, residents are often compared with Italians, because of
their appearance, temperament and style of relations. That song, as
well as other Italian songs, was very popular in Odessa especially
during post-war years. In spite of a poor life, miserable housing,
and grief because of losses during the war of near relations and
friends, those songs turned hearts toward the beauty of the sea, the
warmth of the sun, the happiness of love and have remained forever
- as reliable protection from despondency and sadness.
-The Fate decided nearly few years ago I should find myself
in St. Louis, USA, where everything was new and very different from
what I was used to in Russia. Loneliness and nostalgia were typical state of my soul during that time. One spring night, my husband and
I were returning home from some business, and suddenly we discovered
a place previously unknown to us and unusual for an American city.
It is like a small piece of Europe, filled with peoples walking,
- with windows of small shops, and sounds from local restaurants. On
the top of the tallest gold color building is a sign +ACI-West Port
. Walking along of the one of the buildings I started to feel
a state of emotional comfort and bliss, without recognizing what was - happening.
When, in a moment, I did realize Italian music was playing
somewhere inside, I understood the reason for my feeling. We went
- Into the hall of the cozy piano bar, without reading its name. There
at the corner furnished by musical instrument on a tall chair, was a
performer of Italian songs. He sang accompanied by a mandolin and by
the pianist, who was beside him. The songs continued one after another. And when I heard Sole Mio I imagined that I felt the great and mysterious Causation
- of Times, everything of those what was molded me, educating and
determining the meaning of life. It felt like all the people who
were with me in my childhood and youth: my parents, teachers and
friends had come to me in the image of this song, and would never
let me feel loneliness and homesickness again. Upon leaving the restaurant, we had a feelings in this city we was acquired friends in the shape of those songs. We learned later that the performer of the songs, Italian Nino - is a very talented person. He is not only an excellent singer and musician, but also an artist, who has studied art in Europe. All the halls of the restaurant, (which belongs to him and named by his name),are decorated by
pictures painted by his hand. There is always very warm and comfortable atmosphere, which, I think, is defined by very emotional
Italian music. Since then, whenever anybody visits us from former
Soviet Union, or when we just need to improve our mood, we go to
Nino's to listen O Sole Mio.
-May be I would never have thought about that-when I'd heard
that song the first time- if I had not read the remarkable essay by
my fellow-townsman Alex Borisov, which was published in the almanac
Panorama (Los Angeles, CA .
In the essay, the author describes the pages of life of one of representative of the generation, whose childhood and youth were spent during the years w- after the war. Then in Odessa, as well as everywhere else war has passed, there were many children and youths who lost their parents
and became homeless. They were trying to make money for survival in
different ways: little thefts, begging, playing cards, performing on the streets. Alex Borisov in his essay tells about one such boy, who
was notable because of his remarkable beauty and excellent voice.
- He was going along the streets and neighborhoods, performing Italian
songs popular in Odessa. Because of that, peoples called him +ACI-Caruso.
Borisov describes his meetings with "Caruso"+,when he was young,
- when he became a professional singer performing in different cities
of the USSR and when the fate of immigration brought them together in Italy.
- The essay was published shortly after my visit Paris, and
Inspired the exciting memory about one evening there, which by the
essay has afforded a special meaning. That evening in Paris happened at the beginning of May, when the World was celebrating the 50 years of Victory over fascism. Huge crowds of people and a touching ceremony dedicated to that date,
were held by the Triumph Arch, recalling a lot of sharp nostalgic
memories related to my post-war childhood. My husband and I were
- going back to our hotel when evening began, and we wanted to switch
on the TV to watch the news from Russia ,which certainly would have
an information about Victory Celebration. But on the corner of the building which was located across the street from our hotel, we saw the bright red neon sign-RASPOUTINE. At any other time, I would not pay attention to that, but now in Paris, when all my soul was filled by the anguish for something that was
- lost forever, it was almost mystification to see +ACI-our- Russian word.
- We crossed the doorstep and behind the door we found the luxurious
interior of the restaurant, decorated with various Russian traditional symbols. The handsome, aristocratic-looking senior man in a black suit and a snow-white shirt welcomed us in excellent Russian and invited us into the dining hall, where the musicians in traditional Russian clothes were ready for the coming performance.
Just a few tables were occupied and we chose the most convenient
table for observation show. Since we already had dinner before, we were
looking forward to having a light dessert with coffee, just to have
an excuse to sit in the hall.
The musicians started to play and soon the singers and dancers showed up. Almost of them had beautiful faces, but one singer attracted our attention at once. Thick hair touched with grey and a languorous tired look brought special emotionalism to the beauty man's image. It seemed he collected the best features of the representatives of all the Southern nations.
I know this man, but I didn't remember from where,- my husband suddenly said, attentively looking at the face of the singer.-It also seemed to me I saw him once, and his image suddenly was connected in my mind with a white ship, blue sea, but I could not - remember anything concrete.
-Are you Odessian? asked my husband with care, when the
musicians was close to the by our table, during a pause in the
music.
The singer already started to sing and playfully smiled
with his eyes, expressing by this his positive answer. We stayed until the end of the long concert, and going up the street we bumped into the singer, who was walking along the outside of the restaurant, possibly waiting for us. His eyes lit by a dim lamp in the dark street, looked even more beautiful.
-Where do I know you from?-, my husband asked the singer.
-Many people known me in Odessa. I am that same - Caruso...-- answered he.
We were walking on Parisian street for a long time together with our new-old friend, talking about nothing, because for us it was not so important the content of conversation. More important was the filling we are children from one mother Odessa, which gives us energy - from the Sea, openness from Prairie, warmth from Sun, emotionalism from it's street's music. At some moment it seemed to me I lost the feeling of space and it looked like the cobblestone pavement of the Parisian street merged with a similar odessian street, where the sound of the beautiful song +ACI-O, Sole Mio- was playing.
Letter, reading the essay by Alex Borisov, I tried to remember, where and by whom I heard that song first time. Maybe by Caruso, recorded on a disk- the real Great Caruso-, or, by as - Alex Borisov described him, a thin boy, with black curly hair, and - huge, like- an- olives, eyes.Boys who was looking like a Gypsy or an - Italian from an Odessian street, where nobody did not known his real
- name, since everybody called him Caruso because of his voice, which
- face so evidently looked from the face of the grey haired handsome
man, with whom the May night brought us together.
Maybe it is not so important as that fact that song came
into my life and always helps me. And I am very thankful to the
Great Caruso, to the black-eyed boy, to Nino and to all, who, in
spite of all fashions, keep allegiance to the tradition's wonderful
songs, being born in wonderful Italy, washed by the sea and warmed
- my the sun like my native city Odessa. Those wonderful melodies warm the soul, save the memory, and in spite of all that disconnect our World, make it unified and understandable in all languages.