Метс Михаил Сергеевич
История первая

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/10/2012. 30k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Тусклые рассказы. Истории не о любви
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "В трубке раздалось весьма продолжительное молчание. Потом - дребезжащий старческий не то смех, не то кашель. - Ну, ты... а-арол! - отсмеявшись, выдохнул в трубку товарищ Сталин. - Теперь-то я понимаю, за что тебя так любил Прымаков. Два батальона Энкавиде! А очко нэ играет? - Я солдат, товарищ Сталин, - спокойно ответил Гуревич. - И перебарывать страх - моя профессия".
    •    I
      
      Мало кто сейчас помнит командарма Гуревича. А, между тем, накануне Второй мировой это имя гремело. Почти что с каждого газетного разворота на вас смотрели по-рачьи выпученные глаза и нахальные чаплинские усики командарма. А стоило вам открутить ручку радио, как оттуда тут же начинала литься песня Блантера на стихи Матусовского:
      
      Го-о-нял Гу-у-уревич я-а-пошек на Амуре,
      И мы по-го-ним их, когда на-аступит час...
      
      И даже в обстановке сугубо эстетской - на поэтических вечерах в ИФЛИ - и там мог подняться товарищ Коган и с чувством продекламировать:
      
      "Гу!
      Гу!
      Гуревич!" -
      гремит орудие.
      "Жу!
      Жу!
      Жуков!" -
      шипит фугас.
      И речь
      начинаю
      не о простуде я,
      А о самом
      важном
      и нужном для нас.
      
      Всесоюзная слава Гуревича была так велика, что все три поколения лубянских чекистов: и товарищ Ягода, и товарищ Ежов, и товарищ Берия сочли своим долгом хоть раз, да включить фамилию командарма в какой-нибудь расстрельный список. Но лучший друг всех чекистов лишь ухмылялся в усы и говорил: "Нэ врэмя".
      
      Чем будил законное удивление и в товарища Ягоде, и в товарище Ежове, и в товарище Берии.
      
      Ведь юный Сашка Гуревич отвоевал всю Гражданскую... нет-нет, не на стороне белых, это было б еще полбеды, юный Сашка Гуревич провел всю Гражданскую в составе частей Червонного Казачества под началом В. М. Примакова, что накануне Второй мировой войны было почти равносильно смертному приговору.
      
      Однако, с Гуревича все стекало, как с гуся вода. И, в отличие от самого Виталия Марковича, он не только не был поставлен к стенке, но и вешал на узкую грудь орден за орденом, перещеголяв по части наград даже самого основателя Первой конной.
      
      Ордена командарму вручались за дело. Сперва он отличился в Испании. Потом вместе с Жоркой Жуковым задал японцам перца при Халхин-Голе. Затем поучаствовал в польской кампании. А потом наступила пора Зимнего Освободительного Похода.
      
      Впрочем, сначала никакого участия командарма в боях с белофиннскими бандами не предусматривалось (главком Тимошенко наотрез отказывался иметь дело с таким вот - и так уже слишком прославленным - подчиненным). И лишь когда дела пошли совсем плохо, 10 февраля 1940 года Гуревич был снят с Белорусского округа и по личному приказу товарища Сталина назначен простым комдивом с крайне жестко поставленной все тем же Верховным задачей: в десятидневный срок взять город Выборг.
      
      Задача была невыполнимой даже чисто теоретически. Не только заграничные хлюпики, вроде А. Македонского или Н. Бонапарта, но даже самые гордые из сталинских соколов: и Жуков, и Конев, и Власов, получив подобный приказ, наверняка б горько выматерились и опустили бы руки. Но Александр Рувимович обладал замесом покруче и жуковского, и власовского. И, пусть и с восьмидневным опозданием - лишь к 29 февраля 1940 года - он таки прогрыз оборонительные порядки финнов и на карачках выполз к окрестностям Выборга, взять который, впрочем, уже не мог: из всей доверенной Александру Рувимовичу 222-ой стрелковой дивизии имени Итальянского пролетариата в живых оставалась лишь рота штабной охраны.
      
      О чем командарм и доложил главкому.
      
      С главкомовской стороны кабеля раздалось совершенно, в общем, не свойственное С. К. Тимошенко сконфуженное молчание.
      
      - Ты это... - наконец произнес главком, - ни х..., короче, не делай. Жди дальнейших указаний.
      
      Гуревич недоуменно пожал плечами, положил трубку и начал нервно расхаживать из угла в угол.
      
      Расхаживать командарму пришлось долго. Дальнейшие указания поступили лишь на следующий день утром. Ровно в половине пятого в просторной штабной землянке раздался звонок.
      
      - "Орленок" на проводе! - как всегда спокойно и без искательности произнес, снимая трубку, командарм.
      
      - Товарищ Гуревич? - ответил из трубки чей-то до отвращения штатский голос. - Пожалуйста, приготовьтесь. С вами будет сейчас разговаривать товарищ Сталин.
      
      Гуревич вскочил и рефлекторно застегнул на воротнике пару пуговиц.
      
      - Здрас-суй-т-те... Алэксандр Рувымовыч, - мгновением позже пророкотал прежде знакомый Гуревичу лишь по граммофонным записям баритон.
      
      - Здравствуйте.... Товарищ... Сталин!!! - выдохнул командарм, с удивлением чувствуя, как его сердце проваливается куда-то в живот, а во рту появляется отвратительный привкус меди.
      
      - Как ваши дэла, Алэксандр Рувымовыч? - удивительно просто спросил его вождь мирового пролетариата.
      
      - Э-э... - замялся Гуревич.
      
      - Ничего нэ бойтесь. Говорите начыстоту.
      
      - Дела очень плохи, товарищ Сталин. Нахожусь в пяти километрах от Выборга, но город взять не могу.
      
      - Пачему?
      
      - Вверенная мне 222-ая дивизия практически полностью погибла в боях. На данный момент имею в строю менее сотни сабель...
      
      - Пачему - "сабэл"?
      
      - Простите, я оговорился, товарищ Сталин. Конечно, не сабель, штыков. Про сабли я сказал по привычке.
      
      - Да все мы наслышаны, Алэксандр Рувымовыч, о ваших бесчисленных подвыгах во врэмя Гражданской. Ведь вы тогда, кажется, воевали под началом врага народа Прымакова?
      
      - Так точно, товарищ Сталин... Служил.
      
      - Нэ обращайте внымания. Мало ли кто с кем служил. Я вон тоже с обер-шпионом Троцким просидел восемь лет в одном Полытбюро. Так что же мэня теперь - на Лубянку?
      
      - Что вы! Что вы, товарищ Сталин!!!
      
      - Вот и я так же думаю. Нэ хочу на Лубянку. Так ви полагаете, что у вас нэ достаточно сил, чтобы взять финский город Выборг?
      
      - Никак нет, товарищ Сталин!
      
      - Что же, наверно, ви правы. Сто человек - это слишком мало, чтобы взять второй по значению город Финляндии. Но ми, большевики, очень не лубим терять попусту время. И можэт вам стоить попробовать захватить уездный городок Пустомяки? Чтоб не терять драгоценное время. На это у вас хватит сил?
      
      Гуревич надолго задумался.
      
      - Не спешите, Алэксандр Рувымовыч, - опять успокоил его товарищ Сталин. - Не спешите. Думайте сколько вам надо. Такие решения не прынимаются с бухты-барахты.
      
      - Боюсь... - наконец ответил Гуревич. - Боюсь, что и этого я не сумею, товарищ Сталин... Видите ли, моя сотня са... т. е., простите, штыков - это не кадровые части, а в большинстве своем поставленные под ружье политруки, писаря, интенданты и прочая сво... шушера. Если это приказ, товарищ Сталин, ваш приказ, то я его, естественно, умру, но выполню, но... если мне будет позволено говорить откровенно, то я отнюдь не уверен, что оставшиеся у меня солдаты сумеют справиться даже с силами финской самообороны. Не говоря о регулярной армии. Мне нужен полк подкрепления.
      
      - Подкреплений у меня для вас нэт, товарищ Гуревич! - неожиданно резко ответил товарищ Сталин. - Изискивайте внутренние резервы.
      
      - Какие резервы? - вдруг не хуже вождя вспылил командарм. - Какие такие резервы, товарищ Сталин? Даже мой ординарец поставлен в строй. А начальник штаба дивизии командует ротой.
      
      - И-зис-ки-вай-те! - отрубил вождь мировой революции. - И нэ надо со мною здесь торговаться. Мы нэ на тифлисском базаре.
      
      - Товарищ Сталин. Я сам поведу бойцов в атаку и это самый последний резерв, который я могу задействовать. Больше резервов нет. Разве что...
      
      - Договаривайте, Алэксандр Рувымовыч.
      
      - Понимаете, товарищ Сталин, в качестве заградотряда в тылах 222-ой дивизии находятся два батальона войск НКВД. С ними я бы взял Пустомякки.
      
      В трубке раздалось весьма продолжительное молчание. Потом - дребезжащий старческий не то смех, не то кашель.
      
      - Ну, ты... а-арол! - отсмеявшись, выдохнул в трубку товарищ Сталин. - Теперь-то я понимаю, за что тебя так любил Прымаков. Два батальона Энкавиде! А очко нэ играет?
      
      - Я солдат, товарищ Сталин. И перебарывать страх - моя профессия.
      
      - Ну что же, а-арол, - трубка вновь задребезжала и закашляла, - если... (старческий смех) к завтрашнему числу возьмешь Пустомяки - все прощу. Дам Героя. Дам маршала. Лаврентию скажу, чтоб не трогал. Не возьмешь - расстреляю. Ты меня понял?
      
      - Так точно, товарищ Сталин!
      
      - Удачи тебе, абрек. Ты мне понравился.
      
      
      
      II
      
      Интуиция не подвела командарма. Уездный городок Пустомяки действительно не имел оборонявших его регулярных сил. В Хельсинском Пантеоне Славы и сейчас можно прочесть высеченные золотом имена 27 ополченцев, ценою собственной жизней остановивших продвижение советской армии. В живых из пустомякских героев не остался никто. А самую важную роль в той давней битве сыграли: финны Паасикиви и Веролайнен, шведские добровольцы Нильсен, Свенсен и Ларсен и русский эмигрант Иван Жадов.
      
      Сама оборона города стала возможной лишь вследствие инженерной смекалки Йохана Ларсена. Именно он догадался взорвать оба шлюза огибавшего город канала, вследствие чего вся юго-восточная оконечность г. Пустомяки стала одним непроходимым болотом, пересекавшимся единственной (и при этом насквозь простреливавшейся) железнодорожной насыпью. Обстреливал насыпь расположившийся на городской колокольне Жадов, сроднившийся с пулеметом еще со времен русско-японской войны.
      
      Естественно, что эту пулеметную точку следовало любой ценой уничтожить. К моменту штурма у командарма оставалось два исправных 75-миллиметровых орудия и десять артиллерийских снарядов. Но не было квалифицированных наводчиков. Единственным (хотя и не слишком умелым) наводчиком был старшина Овсюк, переведенный в войска НКВД только в августе, а до этого полтора года прослуживший на арт. батарее.
      
      ...Кстати, еще одним (до поры неведомым командарму) серьезным препятствием был засевший в лесу с американской винтовкой старый таежный охотник Паасикиви. Вплоть до самого первого марта Паасикиви никогда не держал в руках боевого оружия и вообще - ни разу в жизни не стрелял в человека. Но старик Паасикиви был охотником, как говорится, от Бога, а душу любого оружия чувствовал так, как не каждый скрипач-виртуоз понимает и чувствует свою скрипку.
      
      Правда, сначала он сплоховал - выстрелил в офицера. Этот лощеный чудак-военный, что под самое Рождество приезжал к ним в город, много раз повторял, что первым следует стрелять в офицеров и даже учил их распознавать коммунистических офицеров по палочкам и по ромбикам. Вот Паасикиви и выстрелил в одного такого, с тремя красными прямоугольниками (это был начальник штаба 222-ой дивизии полковник Гогоберидзе), заморская винтовка не подвела - пуля вошла точно в сердце, коммунистический офицер упал и больше не поднимался.
      
      Коммунистические солдаты подняли бешеную стрельбу и долго сбивали пулями ветки в том месте, где в момент выстрела находился Паасикиви, но старого таежного охотника там уже не было. Он, не торопясь, отковылял на полверсты в сторону, забрался на заранее присмотренную высокую елку и осмотрел с нее окрестности.
      
      Лощеный щеголь наврал. Никакой неразберихи и паники среди коммунистических войск не возникло. Тогда Паасикиви решил, наплевав на щеголя, действовать дальше по-своему. Он заметил, что обе пушки наводит один и тот же, почти по-фински голубоглазый и светловолосый солдат, и решил первым делом убрать его. Тем более, что светловолосый стрелял не то что бы метко, но, во всяком случае, намного лучше, чем обычно умеют стрелять советские.
      
      Правда, свой первый снаряд он зарядил в белый свет как в копеечку. Снаряд лег далеко от церкви, возле универсального магазина молодого Кукконена (Паасикиви еще подумал, что юному Кукконену теперь вовек не окупить убытков). Зато второй пошел с небольшим перелетом и взорвался на православном погосте. ("Надо спешить, - подумал Паасикиви, - а то этот светловолосый сейчас, словно ножиком, срежет церковь).
      Но пока Паасикиви прицеливался, батарея успела выпалить еще раз. Снаряд действительно попал в церковь, но православная звонница выстояла. Уцелел и расположившийся на ней Иван Жадов. И, когда залегший было заградотряд вновь поднялся в атаку, с колокольни опять раздалось веселое цырканье, и матерящиеся в мать и в Бога бойцы побежали назад, причем самым первым несся командовавший заградотрядом майор Скавронский.
      
      "Да-а, - подумал старый Паасикиви, - этот голубоглазый шутить не любит".
      
      После чего прицелился и - выстрелил.
      
      На этот раз американская винтовка чуть-чуть сплоховала. Паасикиви метил между лопаток, а пуля попала в шею. Светловолосый дернулся, уткнулся круглой башкою в замок орудия и затих.
      
      Впрочем, всего этого Паасикиви уже толком не видел. Нажав на курок, он сразу же спрыгнул с ели и вновь заковылял вглубь леса. Русские снова открыли стрельбу. И снова с большим опозданием. Пули срезали ветки и рыхлили землю там, где охотника давным-давно не было.
      
      "Похоже, только один из них хотя бы чуть-чуть умел стрелять, - подумал Паасикиви. - И его больше нету. А может быть, этот светловолосый был... финном? Воюет же за нас Иван, так почему бы и на их стороне не оказаться нашему? Бедный мальчик. И бедная-бедная его финская мать. Наверное, ей даже не разрешат сходить в кирху на Пятой линии и помолиться за сына".
      
      Старый Паасикиви был, в общем и целом, прав. Оставшиеся в живых бойцы стреляли хуже некуда. И, наверное, хуже всех стрелял рядовой Валентин Белолипецкий, который даже бойцом заградительного отряда не был, а все два с половиной года действительной прослужил при штабе 222-ой дивизии на скучной, но выгодной должности дивизионного писаря и винтовку держал в руках только во время присяги. Посланная Белолипецким пуля пошла метров на триста в сторону и метров на десять выше, чем он целил. Она прошила голые ветви высокой березы, на которой на этот раз решил укрыться Паасикиви и попала ему в бедро. Старый охотник выругался и камнем рухнул вниз, на снег.
      
      Упав, он тут же потерял сознание.
      
      
      III
      
      Последние десять-пятнадцать лет Иван Васильевич Жадов жил жизнью на редкость скучной и размеренной. Он женился, осел в Финляндии, потом развелся, еще раз женился, потом связался с одной шведской стервой, высосавшей из него все, до копейки, потом снова развелся и еще раз женился - на этот раз вроде счастливо. Короче, все эти десять-пятнадцать лет он вел полусонное бюргеровское существование.
      
      И если бы кто-нибудь вдруг сказал Ивану, что в 1940 году ему суждено погибнуть в неравной схватке с красными, то он наверняка б посоветовал горе-пророку поменьше читать бульварных романов. В советско-финский конфликт Жадов твердо решил не вмешиваться и сразу же после его начала вывез очередную (шестую по счету) семью в Стокгольм. Вывез настолько поспешно, что в их пустомякском жилище осталось немалого ценного, за каковым скарбом он и вернулся - утром первого марта, часа через два после исторической телефонной беседы командарма Гуревича с товарищем Сталиным.
      
      IV
      
      Еще в семь тридцать утра Иван Жадов не собирался участвовать в этой своей (четвертой по счету) войне. Прибыв в Пустомяки, он занялся лихорадочными поисками хоть какой-нибудь машины или подводы. И хотя инстинктом бывалого беженца Иван понимал, что приехал не вовремя и что думать пора уже не о скарбе, а о том бы, как самому унести поздорову ноги, он все равно продолжал бесполезные поиски, потому что вернуться с пустыми руками в Стокгольм к юной жене было стыдно.
      
      Где-то в начале девятого выезжавший на четырех подводах Кукконен сказал Ивану, что во дворе у старого Паасикиви якобы стоит еще одна, лишь немного поломанная подвода. Иван Васильевич опрометью бросился к Паасикиви, но вместо подводы нашел там пулемет системы "максим" и бестолково суетившихся вокруг него трех шведских волонтеров.
      
      На его беду многочисленные подруги и жены сделали Ивана Васильевича форменным полиглотом, и он на хорошем шведском объяснил этим олухам, что пулемет системы "максим" несколько отличается от привычной им сноповязалки и что обращаться с ним надо нежнее, нежели они привыкли обращаться с сельскохозяйственной техникой в своей заполярной шведской деревне.
      
      Шведы в ответ послали Жадова отборнейшим шведским матом.
      
      Иван широко улыбнулся и завернул тираду на диалекте родных осин.
      
      Дело, короче, катилось к хорошей драке (несмотря на неюные годы, Жадов бы фиг побоялся троих), если б к себе во двор вдруг на минуту не заглянул сам хозяин. Увидев шведов и Жадова, старик на жуткой смеси шведских и финских слов стал объяснять волонтерам, что стоящий перед ними Иван - пулеметный бог и что слушаться его в пулеметных делах надлежит точно так же, как они слушаются во всем остальном своего протестантского Бога.
      
      Шведы пошли на попятный, а сменивший гнев на милость Жадов начал показывать, как полагается оборудовать мало-мальски пристойную пулеметную точку, где они оборудуются (три в кустах, одна, самая важная, на колокольне), как обслуживаются и именно в тот момент, когда Иван Васильевич демонстрировал забравшемуся вместе с ним на колокольню желторотому шведскому мальчику (Томасу Нильсену) деликатнейшее искусство ближней пристрелки, командарм II ранга Гуревич дал команду: "Вперед!".
      
      ******************************************************************************************************************************************************************************************************
      
      - Уходите! - нервно выкрикнул Нильсен. - Немедленно уходите! Вы - иностранец. Это не ваша война.
      
      - А ты... - ухмыльнулся Иван, - ты сам разве... финн?
      
      - Я интернационалист! - пискнул швед. - Сегодня Сталин в Москве, завтра в Финляндии, а послезавтра - в Стокгольме. Его нужно остановить здесь и сейчас.
      
      - Здесь и сейчас? - задумался Жадов.
      
      - Да. Здесь и... и сейчас.
      
      - Здесь и сейчас... Ладно, считай, что уговорил. Мы его остановим. Здесь и сейчас, - очень серьезно вымолвил Жадов и зачем-то добавил по-русски. - Не ссы.
      
      
      V
      
      Бой шел уже три с половиной часа, а решающего результата не было. Собственно, единственным видимым результатом боя были разбросанные по железнодорожной насыпи трупы. И хотя вид убитых был привычен Гуревичу, но ничтожные эти потери - пятьсот с чем-то бойцов - в сложившихся сегодня условиях можно было смело считать критическими.
      
      Еще пара сотен павших - и штурмовать Пустомяки будет некому.
      
      - Бл...! - смачно выругался себе под нос никогда не унижавшийся до матерной брани Гуревич. - И все из-за одного-единственного пулемета.
      
      Две ближние пулеметные точки (точки Свенсена и Веролайнена) удалось забросать гранатами, третья тоже дышала на ладан, но точку на колокольне можно было убрать лишь точным орудийным выстрелом.
      
      - Вот ведь бл...! - повторил командарм.
      
      С орудийным огнем было плохо. После того, как снайпер выбил наводчика, корчивший из себя великого артиллериста Скавронский лишь попусту расстрелял пять снарядов и теперь в запасе у штурмующих оставалось только два выстрела.
      
      И, если новый наводчик тоже промажет, придется пускать себе пулю в лоб.
      
      (Александр Рувимович сразу же после ареста шефа решил в лапы чекистам живым не даваться и, в случае чего, уничтожить себя собственноручно).
      
      Но шанс пока оставался.
      
      Вернее, два шанса.
      
      Два выстрела.
      
      Кому их доверить? Придурку Скавронскому?
      
      Ни в коем случае.
      
      Его заместителю капитану Цегельнику?
      
      Хрен редьки не слаще.
      
      Кому-нибудь из бойцов?
      
      Это и вовсе глупо.
      
      Стало быть... стало быть...
      
      Командарм в третий раз матюгнулся и зашагал к стоявшим на опушке орудиям.
      
      
      VI
      
      За всю свою жизнь командарм лишь однажды стрелял из орудия. В Академии, на учебных стрельбах, где по-штатски сутулый полковник ставил всем им - легендарным комдивам и комкорам - высшие балы автоматически, так что вся эта артподготовка была для них просто пьянкой на свежем воздухе.
      
      И вот приходилось стрелять по-настоящему.
      
      Александр Рувимович даже и не пытался вспомнить преподанную ему в Академии артиллерийскую премудрость. Он знал, что неученый лучше недоученного и полагался лишь на удачу.
      
      А в удачу свою Александр Рувимович верил.
      
      Он сотни раз смотрел в лицо смерти и сотни раз оставался жив.
      
      Дай Б-г, повезет и в сто первый.
      
      Командарм наугад поставил прицел орудия и скомандовал: "Пли!"
      
      ******************************************************************************************************************************************************************************************************
      
      Да.
      
      Ему вновь повезло.
      
      Снаряд лег впритирку к церкви - на гойском погосте.
      
      Снаряд лег с малюсеньким (метров пять или шесть) перелетом.
      
      Следовательно... следовательно...
      
      Следовательно, угол прицела нужно чуть-чуть... увеличить.
      
      Поставить, скажем, сорок шесть с половиной.
      
      Огонь!
      
      ******************************************************************************************************************************************************************************************************
      
      Да.
      
      ******************************************************************************************************************************************************************************************************
      
      В точку.
      
      ******************************************************************************************************************************************************************************************************
      
      Мгновением позже Гуревич сбросил с плеч полушубок, и оставшись в специально надетом для штурма парадной форме, во всю мощь командирского голоса заорал:
      
      - ЗА-А РО-О-ОДИНУ! ЗА-А СТА-А-АЛИНА! В А-АТАКУ!
      
      И враз захмелевшие от командирской удачи бойцы отозвались в две сотни глоток:
      
      - У- У- У-УР-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!
      
      
      VII
      
      Старик Паасикиви лежал в кустах в сотне метре от насыпи. Рана его оказалась не очень опасной (на самом деле рана была смертельной, но старый охотник об этом не знал). Старик, как мог, замотал ее тряпьем и сейчас бедро почти что не кровоточило, но все равно - ужасно мешало двигаться.
      
      А не двигаясь Паасикиви мог сделать лишь один выстрел.
      
      А что значит выстрел в таком сражении?
      
      Вон Иван с колокольни сделал, наверно, сто тысяч выстрелов, но все равно - еле держится.
      
      А что может сделать старик своим единственным выстрелом, после которого коммунисты наверняка продырявят его, как росомаху?
      
      Вот, если бы можно было пальнуть прямо в сердце Сталину!
      
      Тогда б Паасикиви не стал бы жалеть своей жизни.
      
      А так...
      
      Вот ч-черт!
      
      КОММУНИСТЫ ДОСТАЛИ ИВАНА!
      
      Колокольня Никольской церкви покачнулась и рухнула. И сразу же по рядам коммунистов пронеслось торжествующее "ура!" и они побежали в атаку.
      
      Вот ч-черт!
      
      Вместе сердитого лая максима их встретило жидкое тявканье французского пулемета-автомата (это была единственная уцелевшая точка Йохана Ларсена). Пулемет строчил из-за церковной ограды, но где ему было остановить напор русских.
      
      И вот красные уже пробежали почти половину расстояния и хотя то один, то другой, то третий валились наземь, но этот хилый огонь их, конечно, не мог развернуть, они подбирались все ближе и ближе, а впереди них бесстрашно бежал очень худенький и очень маленький коммунист без полушубка.
      
      Стоп.
      
      Паасикиви прильнул к прицелу.
      
      Что там этот шеголь-военный говорил насчет палок и ромбов? На лацканах у маленького были именно ромбы. Ярко-красные. Чуть закругленные. А самих этих ромбов было ЧЕТЫРЕ.
      
      О, Боже!
      
      Паасикиви не мог поверить такому счастью.
      
      Неужели это - сам Сталин?
      
      Носатый.
      
      Усатый.
      
      Плюгавый.
      
      Правда, без трубки. Но это, наверно, не важно. Ведь трубку он может курить и после сражения.
      
      Но...
      
      Паасикиви вздохнул и покачал головой.
      
      
       ...Нет. К сожалению, нет.
      
      Для настоящего Сталина этот маленький русский был слишком молод.
      
      Но ничего-ничего.
      
      Это, наверное, главный помощник Сталина и он тоже, наверное, стоит этой его последней пули.
      
      Старик перевернулся на правый бок, так, чтобы раненая нога не мешала, осторожно прицелился и выстрелил.
      
      
      VIII
      
      
      Когда через три с половиной месяца товарищу Сталину принесли на подпись список переименований, вождь мировой революции был сильно не в духе. Во-первых (и это самое главное), дела во Франции шли совсем не так, как хотелось. Вооруженные силы Германии, словно кегли, смели хваленых французов и вышли к Атлантике.
      
      А, во-вторых, любое напоминание о позорной финской войне было товарищу Сталину теперь неприятно. Хорош стратег! Испугался Антанты и заключил похабный мир, удовольствовавшись вшивым Карельским перешейком. А вот если б не струсил - имел бы сейчас пол-Скандинавии и в любой бы момент мог оставить Адольфа без стали и леса.
      
      Мда...
      
      Хотя бы перед собой не надо юлить. В той ситуации он, Сосо Джугашвили, проявил себя простым обывателем, слепо верящим в иллюзорную мощь французской военной машины, и, как любой обыватель, остался с носом.
      
      Товарищ Сталин скользнул опечаленным взором по всем этим Зеленогорскам и Репино и остановился на номере четырнадцатом.
      
      "Љ14. Переименовать уездн. г. Пустомяки", - прочел товарищ Сталин, - "в пос. гор-кого типа "Гуревичево".
      
      Вот мудаки!
      
      Нашли кого увековечивать.
      
      Да и город не взял. Погиб, как последний дурак, при штурме, а эти его герои-энкавэдэшники драпали, говорят, до самого Териоки.
      
      Вот мудаки!
      
      Товарищ Сталин вынул любимое вечное перо, зачеркнул не понравившуюся ему строчку и мелко-мелко вписал:
      
      "Уездн. г. Пустомякки переименовать в пос. гор. типа "Дивногвардейск."
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/10/2012. 30k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.