Метс Михаил Сергеевич
Подвиг товарища Голопупенко

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 09/11/2012. 33k. Статистика.
  • Глава: Юмор
  • Дважды два восемь (фрагменты)
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И здесь мы увидели то, что в этой жизни, боюсь, видели очень немногие. А, может быть, даже никто и никогда не видел. Мы воочию вдруг узрели, как у Абрека Ашотовича эмоции возобладали над разумом. Такое бывает. Очень редко, но все же бывает... Ведь человек (как бы он ни был страшен и грозен с виду) он все-таки - человек. И, будучи человеком, не может жить без ошибок. И чем грознее он с виду, тем нелепей ошибки приходится ему совершать. Все на свете бывает. Боксеры-профессионалы получают по морде от уличных хулиганов. Теннисисты, обладатели Большого Шлема, запузыривают мячи в белый свет. Элитные супергроссмейстеры зевают коней и ферзей. И даже акулы большого бизнеса (и такое, читатель, бывает!) совершают ошибки, которые, в принципе, не имеет никакого права совершать даже рядовой представитель канадской компании, впаривающий по офисам китайские цанговые карандаши за четверть цены по случаю дня рождения любимой дочери генерального директора фирмы. У каждого Наполеона есть свое Ватерлоо. У каждого Джорджа Сороса - свой "Связьинвест".
    •   ФРАГМЕНТ РОМАНА "ДВАЖДЫ ДВА ВОСЕМЬ", А ТОЧНЕЕ - ПЕРВАЯ ГЛАВА ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ. АВТОР ПРЕДУПРЕЖДАЕТ: РОМАН НАПИСАН В ЖАНРЕ САТИРЫ. НЕ ТОЙ, ЧТО НЫНЧЕ СМЕШИТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ КОМЕДИ-КЛАБА, А РАНЬШЕ БЕССТРАШНО БОРОЛАСЬ ЗА ГУМАНИЗМ И ДЕЛО МИРА, А, КАК ХОЧЕТСЯ ДУМАТЬ АВТОРУ, НАСТОЯЩЕЙ - В ВИДЕ БЕЗБАШЕННОГО ЩЕДРИНСКОГО ГРОТЕСКА.
      
      ГЛАВА НАЧИНАЕТСЯ С ТОГО, ЧТО ПЯТЕРКА ОТВАЖНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ: ЕДИНОЖДЫ ГЕРОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА И ДВАЖДЫ ЕВРЕЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА Е. Я. ГОЛОПУПЕНКО, ПОЭТ-АТЛЕТ ДМИТРИЙ В. РЫКОВ, ПРОСТО КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА ФРИДА РАФАЛОВИЧ, КАНДИДАТ НЕИЗВЕСТНО КАКИХ НАУК А. Д. ДЕРЯБИН И БИЗНЕСМЕН ИВАНОВ (РАССКАЗЧИК ЭТОЙ ВСЕЙ ИСТОРИИ), - НАКОНЕЦ ДОСТИГАЮТ ЦЕЛИ СВОЕГО ПУТЕШЕСТВИЯ - ВОЛЬНОГО ГОРОДА О'КЕЙ-НА-ОБИ (БЫВШЕГО ГОРОДА N НА РЕКЕ M).
      
      
      
      - Вы любите Эф Киркорова? - спросил я Фриду, когда наш Шарабан ОдиннадцатыЙ Номер (ТАК НАЗЫВАЛСЯ СТАРИННЫЙ ТРАМВАЙ, НА КОТОРОМ НАШИ ГЕРОИ СОВЕРШАЛИ СВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ) въезжал в огромные, поросшие мхом, гранитные ворота города N (плод медиевистских фантазий императора Павла).
      
      - Не знаю, - недоуменно пожала плечами Фрида, - его песни как-то... не трогают душу.
      
      - А песни Киркорова, - назидательно ответил я ей, - и не должны трогать ничью душу. Ибо смысл его песен в том...
      
      (Здесь я на минутку отвлекся. Проехав ворота, мы вырулили на широкий проспект, заставленный унылыми монументами эпохи застоя).
      
      - Ибо смысл его песен в том, что можно жить и не имея души.
      
      - Хм, - ответила Фрида и трогательно сморщила лоб в гармошку. - Хм! - повторила она и обиженно посмотрела в окно.
      
      Мое остроумие (или то, что казалось мне моим остроумием) ее всегда раздражало. И, вообще, весь я - ее раздражал. А ведь когда-то, в самом-самом начале нашей дороги, я ей чуть-чуть... или не так уж чуть-чуть?.. нравился. Теперь же от каждого моего слова ее начинало трясти. У меня всю жизнь так.
      
      - Есть люди, - по-прежнему глядя в окно, проговорила она (а за окном проплывал очередной шедевр очередного местного церетели: воткнутая прямо в небо остро заточенная гранитная стамеска и прижавшиеся к ней два бронзовых мужика с перекошенными мордами). - Есть люди, которые в принципе не способны изречь ничего, окромя негатива.
      
      - Еще посоветуй мне, - моментально отреагировал я, - поскорее убраться в свой Израиль.
      
      - Хм, - покраснела Фрида и опять не нашлась, что ответить.
      
      - Ты произнесла свое "хм" - припомнив все накопившиеся за время пути обиды, выпалил я, - с цинизмом тридцатилетней незамужней женщины .Откуда цитата?
      
      - От верблюда, - ответила Фрида. - Из... из Довлатова.
      
      - Умница! - похвалил ее я.
      
      - А ты произнес свое "ум-ни-ца!" - позеленев от ненависти, прошипела Фрида, - с цинизмом сорокалетнего неженатого многодетного кретина!
      
      - Еще скажи: импотента.
      
      - И - скажу.
      
      - Что-о-о?!
      
       - Друзья! Друзья! - наконец-то прервал наш словесный мордобой сидевший напротив Фриды А.Д. Дерябин. - Ну, что это вы, в самом деле? Чего вы свирепствуете? Вы вот лучше ответьте-ка мне на вопрос: а в какую цену в этом городе горох лущеный? Вы зря смеетесь, товарищи, - Дерябин укоризненно покачал головой. - Зря, между прочим, смеетесь. Рис, греча, пшено, и, в особенности, лущеный горох - суть наиважнейшие продукты питания, зная цены на кои, мы, товарищи, мОгем... т.е. могЁм... т. е, естественно, мОжем...
      
      - Ты рис с пшеном не равняй! - вдруг зычно заорал на него из своей водительской будки Е.Я. Голопупенко. - Ты, парень, рис с пшеном ни-ког-да не равняй! Ведь ежели ты выбрал по карточкам полкило риса, то цельных... цельных три дня ты живешь - как нарком. А вот ежели тебя отоварили пшеном (по тому же, заметь, девятому талону), то тут-то ты, парень, посвищешь в кулак. И вспомнишь ты, парень, Евстафия Яковлевича Голопупенку, да уж поздно будет! Потому как полкило пшена супротив полкило риса - это как... как какой-нибудь толстожопый тов. Маленков супротив самого товарища Молотова. Ты это, парень, запомни и больше рис с пшеном ни-ког-да не равняй!
      
      - Я прям-таки удивляюсь, Евстафий Яковлевич, - независимо пожал плечами А.Д. Дерябин, - на вашу вопиющую некультурность и необразованность. "Отоварить". "Пшеном". "По двадцатому талону". Какой-то дореволюционный жаргон! Можно подумать, что вы даже программу "Время" не смотрите. Если бы я вас искренне не уважал, то я бы, простите, решил, что вы и Пикуля не читали...
      
      Тов. Голопупенко заложил поперек проспекта виртуозный вираж и сконфуженно вымолвил:
      
      - Так я ведь это... и не читал...
      
      - Ка-а-ак?! - негодующе возопил Анатолий Дмитриевич.
      
      - А так, - вконец опечалившись, буркнул Дважды Еврей Советского Союза. - Ни хрена не читал.
      
      - Даже "Битву железных канцлеров"?
      
      - Ну, да.
      
      - Даже "Пером и шпагой"?
      
      - Даже.
      
      - Бог мой! Мой Бог! - огорченно покачал головой Анатолий Дмитриевич. - Вам что... безразлична родная история?
      
      - А на хрена мне твоя история?
      
      - Бог мой! Мой Бог! - продолжал вовсю возмущаться Дерябин. - И это мы называем культурой!! И вот это мы называем - куль-ту-рой! Я уж и не спрашиваю про роман Булгакова "Мастер и Маргарита". Ведь вы, Евстафий Яковлевич, естественно, и слыхом не слыхали, что рукописи не горят, мандарины кусаются, а осетрина имеет только вторую свежесть?
      
      - Не. Не слыхал.
      
      - Бог мой! Мой Бог! И это мы называем культурой!!!
      
      - Анатолий, - с неожиданной злостью вдруг прошипела Фрида, - сию же минуту перестань.
      
      - Но, Фрида, но, лапка, - Дерябин чуть перегнулся и по-супружески нежно облапил ее обтянутую черным ажурным чулком коленку, - но ведь он не читал даже "Битву железных канцлеров"!
      
      - А ты не читал даже Райнера Марию Рильке.
      
      - Как не читал? - запротестовал было Анатолий Дмитриевич. - Как это не читал? Ну, да... не читал. Но, Фрида, но, лапка, но ведь я-то этого хотя бы стесняюсь. А он своим невежеством, видите ли, гордится. Мой Бог! Он гордится тем, что не читал "Битву железных канцлеров"! Я вообще сомневаюсь, смотрит ли он телевизор.
      
      - Ты его тоже не смотришь. У нас в Шарабане нет телевизора.
      
      - Но ведь он-то его не смотрит из принципа!
      
      - И это, между прочим, хорошо, - отрезала Фрида и, словно мусор, смахнув с коленки дерябинскую ладонь, дала понять, что пререкаться более не намерена.
      
      - Бог мой! Мой Бог! - продолжал вхолостую кипятиться Дерябин. - Мой Бог! И это мы называем культурой. И вот это мы называем - куль-ту-рой!!!
      
      Ему было очень обидно за культуру.
      
      - Давайте (ха-ха!) зайдемте в сей сельский маг и разрешим столь взволновавший всех нас вопрос о ценах на крупы, - примиряющим баском пророкотал из высокого кресла кондуктора поэт-атлет-экстрасенс и ткнул своей квадратной ладонью в проплывавшее за окном унылое серое здание казенного вида. Нижний этаж этого здания (в странном контрасте со всем остальным почти насмерть убитым фасадом) блестел свежей краской и черным стеклом. Над гостеприимно распахнутой дверью отливала золотом вывеска: "ТОО "Добрыня Никитич".
      
      Мы остановились и вышли.
      
      Никаких, впрочем, круп за толстой стеклянной дверью здания не было. А был там - страшный переизбыток со всех четырех сторон струящегося света, до зеркального блеска надраенный пол, точеные черные стулья, полупрозрачные столики и потрясающей сексапильности барышня в мини. Ноги у барышни росли непосредственно от ушей.
      
      - Девушка, миленькая! - гаркнул оробевший от всей этой роскоши тов. Голопупенко. - Где б мне здесь отоварить крупу по девятому талону? А? Подскажи!
      
      - Товарищ продавщица! - перебил его А.Д. Дерябин. - То-ва-рищ про-дав-щи-ца! - по слогам повторил он, блудливо лаская взором две затянутые в телесного цвета колготки ослепительно стройные колонны ног. - То-ва-рищ про-дав-щи-ца (к сожалению, не знаю вашего имени-отчества). Не обращайте ни малейшего внимания на то, что сейчас вам скажет этот некультурный старик. Вы мне лучше подскажите, товарищ продавщица, к вам колбаску сегодня завезли? Мне колбаски бы докторской грамм бы пятьсот. И еще бы сметанки. Еще бы сметанки хорошо.
      
      Девушка удивленно взмахнула своими темно-фиолетовыми ресницами, но потом (очевидно, следуя какой-то намертво вбитой в ее хорошенькую головку программе) произнесла румяным кукольным голоском:
      
      - Дорогие друзья! Мы рады вас приветствовать в центральном офисе инвестиционного фонда "Добрыня Никитич", принадлежащего мегахолдингу "Койка-диалог". Дорогие друзья! Эксклюзивный инвестиционный фонд "Добрыня Никитич" всегда готов предоставить вам следующий пакет услуг.
      
      Здесь вас могут:
      
      a. обналичить,
      b. отксерить,
      c. перевести в офшор,
      d. вживить вам харизму,
      e. откорректировать имидж,
      f. обеспечить вам должность и.о. с оплатой в у. е.,
      g. обучить вас иностранному языку по методу Илоны Давыдовой,
      h. снять порчу,
      i. вернуть любимого,
      и т. д., и т. п.
      
      Барышня ослепительно улыбнулась:
      
      - Что вы предпочитаете, господа?
      
      - Что у. е., - вдруг в очередной раз не выдержал и заорал на нее эмоциональный Единожды Герой. - Что у. е.! Что мне твои у. е.! За у. е. нынче, девонька, и петух снесется, а вот ты мне крупу отоварь по девятому талону. Отоварь - а?! За рубли!
      
      - И колбаски бы докторской грамм бы пятьсот, - блудливо елозя взором, поддержал его кандидат неизвестно каких наук.
      
      Девушка вновь удивленно качнула ресницами и обреченно произнесла:
      
      - Дорогие друзья! В свете перманентной рекламной кампании, проводимой головным мегахолдингом "Койка-диалог", и учитывая, что инвестиционный фонд "Добрыня Никитич" является эксклюзивным дистрибьютором и торгует без... Хорошо, господа, хорошо. Я свяжусь с руководством.
      
      И еще раз печально вздохнув, она глубоко утопила наманикюренным пальчиком серую кнопку селектора.
      
      Раздался мягкий звонок, потом характерный треск (как будто откуда-то сильно сверху спускался средних размеров слон), и из-за толстой зеркальной перегородки выплыл весьма и весьма типичный для учреждений такого рода молодой человек - ростом ровно два метра и весом сильно за сто кэге.
      
      Его идеально сидевший двухтысячедолларовый костюм чуть-чуть оттопыривался слева.
      
      (Я не батька Кондрат, но, при первом же взгляде на безразмерную морду, коей единолично владел молодой человек, я тут же припомнил строку Гумилева: "Лицо как вымя").
      
      Наш небольшой коллектив смущенно молчал. Молчал и молодой человек. Молчал с монументальной бесстрастностью гранитной глыбы.
      
      Молчание длилось долго.
      
      Сперва минуты две-три.
      
      Потом минут пять или даже шесть. И вот, в тот момент, когда молчание стало просто-таки неприличным, вконец уплотнившуюся тишину вдруг прорезал дробный стук каблучков, и из-за необъятной спины замершего вавилонским столбом детины выбежал пожилой, небрежно одетый гном с позолоченным "Паркером" за правым ухом.
      
      - Абрек Ашотович, - подобострастно обратилась к паркероносному гному длинноногая sexy-girl, - у господ к вам ряд деловых предложений. Предложений несколько... путаных, но вы же сами велели, Абрек Ашотович, в неясных случаях обращаться непосредственно к вам.
      
      - Велел. Велел, - ответил Абрек Ашотович неожиданно мягким тенором, после чего повернулся к секретарше спиной и внимательно осмотрел нашу группу. - Резюмируйте, господа, и - он сделал короткий и властный жест рукой, - и, умоляю вас, побыстрей, ибо время мое слишком дорого стоит.
      
      - Мне бы колбаски, - начал А.Д. Дерябин.
      
      - Размеры партии?
      
      - Пол... кило.
      
      Абрек Ашотович удивленно повел иссиня-черной бровью и больше А.Д.Дерябина не замечал.
      
      Затем он повернул свое изрезанное фиолетовыми морщинами лицо к стоявшему рядом с Дерябиным Е.Я. Голопупенко.
      
      - Ваш - вопрос?
      
      Тов. Голопупенко обиженно пожевал губами и что было силы выпалил:
      
      - А у меня эта... крупа, т.е. какая крупа - книга! Хорошая книга. Жидо-масонская.
      
      (ИМЕЕТСЯ В ВИДУ "КНИГА ЖИДО-МАСОНСКИХ МУДРОСТЕЙ И ЖИДО-МАСОНСКИХ ПЕЧАЛЕЙ". СТРЕМЛЕНИЕ ТОВ. ГОЛОПУПЕНКО ПРОДАТЬ ЭТУ КНИГУ ВТРИДОРОГА ДВИЖЕТ СЮЖЕТНУЮ ИНТРИГУ РОМАНА)
      
      - Тема? Жанр? Наличие спонсора? Предполагаемый объем тиража?
      
      - Да какого там тиража? - вновь вспылил эмоциональный Е.Я. - Какого, мил человек, тиража? Книга-то - только тиха! - един-ствен-ная. Это же... инкунабула!
      
      - Ин-ку-на-бу-ла? - вновь шевельнул пушистой бровью Абрек Ашотович. - Что означает это слово?
      
      - Ну... это вроде как, мил человек... - и так напряженное лицо Евстафия Яковлевича стало вконец беспомощным и растерянным, - это вроде как, мил человек, с одной стороны так, а с другой - эдак. Вроде того...
      
      - Понятно. Не знаете. Ира, - Абрек Ашотович поманил секретаршу, - свяжитесь-ка с Гольдманом и выясните у него значение слова "ин-ку-на-бу-ла".
      
      Длинноногая Ира, утопив очередную серую кнопку, пошушукалась по селектору с невидимым миром Гольдманом и ровно через сорок пять секунд произнесла:
      
      - Абрек Ашотович! Инкунабула - это первопечатная книга, изданная до 1501 года.
      
      - Антиквариат? - Абрек Ашотович секунд двадцать помедлил. - Хорошо - хорошо... Где мы, а где антиквариат, но все равно... хорошо. Давайте сюда вашу книгу.
      
      Евстафий Яковлевич суетливо всучил ему толстый том.
      
      Абрек Ашотович брезгливо потрогал мягкую кожу переплета.
      
      - Ира. Просканируйте. И факсом - к Гольдману.
      
      И вновь между обворожительной Ирой и таинственным Гольдманом произошел почти не различимый человеческим ухом разговор, едва-едва превышавший по громкости стрекот электросчетчика.
      
      Ровно через две минуты тридцать секунд длинноногая Ира выпалила:
      
      - Абрек Ашотович! Это не наш масштаб. Книга издана в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году издательством Московской хоральной синагоги. Указанный тираж - 3,5 тыс. экземпляров. Предполагаемая цена: двести-триста рублей.
      
      - Пятьдесят долларов, - спокойно констатировал Абрек Ашотович, - действительно, не наш масштаб. Что ж, - моментально забыв об Евстафии Яковлевиче, он переложил свой тяжелый, словно гантелька, взор на переминавшегося с ноги на ногу поэта-атлета, - что ж... хорошо. Что - у вас?
      
      - Как сказал Пастернак... - витиевато начал поэт-атлет.
      
      Но, видать, не судьба была нынче Дмитрию Рыкову процитировать Барда из Переделкина.
      
      - Какие пятьдесят долларов! - вдруг завизжал и забрызгал слюной Е. Я. Голопупенко. - Какие, на хрен, пятьдесят долларов! Да она миллионы стоит. Слышишь, ты? Мил-ли-о-ны!
      
      (При первом же вопле Евстафия слоноподобный молодой человек моментально отделился от перегородки и, заслонив патрона спиной, встал в боевую стойку. Но стоило Абреку Ашотовичу лишь чуть-чуть шевельнуть иссиня-черной бровью, как бегемотообразный юноша успокоился и снова растекся по идеально гладкой стене киселем).
      
      Абрек же Ашотович был даже, казалось, отчасти рад тому базарно-вокзальному тону, в котором пошел вдруг у них разговор.
      
      - Миллионы, говоришь? Ну, вот и зарабатывай миллионы. Но не бери меня в долю. Позволь мне остаться бедным. Ничего дешевле миллиона у тебя, естественно, нет?
      
      - Так эта... - вновь растерялся Е.Я., - нет. Ничего у меня эта... нет. Разве что Шарабан. Транвай. Одиннадцатый номер.
      
      - Как ты сказал?
      
      - Транвай.
      
      - Трам - что?
      
      - Вай.
      
      - Опомнись, старик, опомнись. Трамвай? - Абрек Ашотович укоризненно покачал головой. - Откуда в вольном городе О'Кей-на-Оби вдруг взяться трамваю? Последний трамвай в нашем городе уже четырнадцать лет как сдали в пункт приема металлолома. Между прочим, наш глубоко уважаемый мэр, Сидор Сидорович, завтра будет открывать величественный памятник Последнему Трамваю. Памятник, запомни это, старик, из бронзы. Поскольку живых - железных - трамваев в нашем городе больше нету.
      
      Тов. Голопупенко хмыкнул и независимо выставил обутую в галошу ногу.
      
      - Да есть у меня, говорю я тебе, транвай.
      
      - Откуда же он у тебя, дорогой?
      
      - Откуда-откуда! От верблюда! У нас в шестом трампарке на улице Барочной этих самых транваев сколько угодно. Хоть этим, как его... ухом ешь.
      
      - Значит, ты можешь достать сколько угодно трамваев? - усмехнулся Абрек Ашотович.
      
      - Да нет. Сейчас у меня только один.
      
      - И он у тебя где?
      
      - Где-где... В этой, как ее... Караганде. Здесь он стоит. У входа.
      
      Абрек Ашотович недоверчиво пошевелил кустистой бровью.
      
      - Ира, проверь.
      
      Длинноногая Ира пулей вылетела за дверь и стремглав возвратилась обратно.
      
      - Абрек Ашотович... это... правда!
      
      И здесь мы увидели то, что в этой жизни, боюсь, видели очень немногие. А, может быть, даже никто и никогда не видел.
      
      Мы воочию вдруг узрели, как у Абрека Ашотовича эмоции возобладали над разумом. Такое бывает. Очень редко, но все же бывает... Ведь человек (как бы он ни был страшен и грозен с виду) он все-таки - человек. И, будучи человеком, не может жить без ошибок. И чем грознее он с виду, тем нелепей ошибки приходится ему совершать.
      
      Все на свете бывает. Боксеры-профессионалы получают по морде от уличных хулиганов. Теннисисты, обладатели Большого Шлема, запузыривают мячи в белый свет. Элитные супергроссмейстеры зевают коней и ферзей. И даже акулы большого бизнеса (и такое, читатель, бывает!) совершают ошибки, которые, в принципе, не имеет никакого права совершать даже рядовой представитель канадской компании, впаривающий по офисам китайские цанговые карандаши за четверть цены по случаю дня рождения любимой дочери генерального директора фирмы.
      
      У каждого Наполеона есть свое Ватерлоо. У каждого Джорджа Сороса - свой "Связьинвест".
      
      Итак, внимание! И еще раз внимание! Абрек Ашотович высоко подпрыгнул, издал торжествующий ирокезский вопль, стремительно, словно кинжал, выхватил мобил, с пулеметной скоростью выстрочил по нему номер и заорал:
      
      - Гольдман, мать твою, Гольдман! Какое там, на хрен, некогда, слушай сюда: сколько процентов аренды простит нам старый козел... Какой козел? Да Сидор же Сидорович! Наш горячо обожаемый мэр! Так сколько процентов аренды скостит нам этот старый козел, если мы подарим ему трамвай. Нет, Гольдман, ты не ослышался. Подарим ему ТРАМ-ВАЙ. Живь-ем. Сколько? Двадцать? Гольдман, я тебя уволю. Пятьдесят он простит. Как минимум пятьдесят. А ежели мы подгадаем момент и кураж и бережно-бережно (понял, Гольдман? - бе-е-ре-ежно) и, главное, вовремя возьмем его за дряблое вымя, то и - все сто. Я загодя знаю все, что может выкинуть наш уважаемый мэр. Именно из-за этого, кстати, я и сижу в своем кресле, а ты, Гольдман, в своем. Что? Гольдман, мой уши! Именно из-за этого, говорю, ты - умный очкастый аид - сидишь в своем маленьком кресле, а я - глупый, нормально видящий гой - в своем большом. Ну, Гольдман, пока! Будь здоров. Будь здоров, говорю, и срочно готовь небесной красоты папочку для подарочного диплома.
      
      Зачехлив свою мобилу и понимая, что сказанного не вырвешь из наших ушей и не засунешь себе обратно в рот, Абрек Ашотович сделал абсолютно непроницаемое лицо и спросил, как о какой-то не идущей к делу пустяковине:
      
      - И сколько ты хочешь за свой трамвай, дорогой?
      
      Евстафий Яковлевич что-то беззвучно подсчитал в уме и очень просто сказал.
      
      - Два миллиона долларов.
      
      *****************************************************************************
      
      - Ско-о-олько? - простонал наконец Абрек Ашотович.
      
      - Два миллиона долларов, - все так же тихо и просто ответил Дважды Еврей Советского Союза.
      
      - Хорошо пошутил, дорогой. Называй настоящую цену.
      
      - Моя цена - два миллиона долларов.
      
      - Веселый ты человек, дорогой. Моя цена пять тысяч рублей и ящик водки.
      
      - Два миллиона долларов.
      
      - Пять тысяч рублей и два ящика водки.
      
      - Два миллиона долларов.
      
      - Десять тысяч рублей. Три ящика водки. И - эх! черт с тобой! - одна двухнедельная путевка в бывший обкомовский санаторий.
      
      - Хорошо, - согласно кивнул головой тов. Голопупенко. - Полтора миллиона долларов.
      
      - Послушай сюда, дорогой. Мне точно такой же трамвай вчера предлагали за восемь...Ты-сяч. Рублей.
      
      - Чего ж вы не взяли?
      
      - А! Не хочу иметь с тем человеком дела. Скользкий он человек, нехороший он человек. Ты, дорогой, - совсем не такой, с тобой хочу иметь дело, и поэтому слушай мое последнее слово: десять тысяч рублей, три ящика водки и - эх! черт с тобой! - две двухнедельные путевки в бывший обкомовский санаторий.
      
      - Полтора миллиона долларов.
      
      - Ва-а-ах!
      
      Абрек Ашотович вздохнул, распустил лицо, блеснул невесть вдруг откуда взявшимся золотым зубом и превратился в типичнейшего (до неузнаваемости) кавказца. В заросшего недельной щетиной продавца помидоров.
      
      - Слушай сюда, дорогой, ну нет таких денег! Я старый бедный армян, какие доллары-шмоллары? У меня дочка Светочка, у меня старая жена Шагинэ, у меня правнук Вахтанг и русская любовница Наташа (вот такой жопа!). Всем надо пить, всем надо есть, всем в ресторан ходить надо. Слушай, дорогой, а у тебя дети-внуки-любовницы есть?
      
      - Я - один, - твердо ответил тов. Голопупенко. - Полтора миллиона долларов.
      
      - Слушай, дорогой, ты, извини меня, как баран. Заладил, словно баран: полтора миллиона долларов, полтора миллиона долларов! Ну нет таких денег. Во всем городе нет!
      
      - Миллион двести.
      
      - Пятнадцать тысяч рублей. Мое самое последнее слово. Водка, путевки - все как обещал.
      
      - Миллион двести тысяч долларов.
      
      - Двадцать тысяч! Рублей! Послушай сюда, генацвале, ты хоть раз в своей жизни такие деньжищи видел?
      
      - Миллион сто пятьдесят тысяч.
      
      - Рублей?
      
      - Долларов.
      
      - Какие доллары, слушай? - нетерпеливо всплеснул короткими ручками Абрек Ашотович. - Ты где живешь - в Сэшэа? Ты как говоришь - по-английски или по-русски? Вот из ер нэйм? Из Москоу э биг сити? Не понимаешь? Нет? Тогда считай на рубли.
      
      Евстафий Яковлевич поднял голубые глаза к потолку и тихо сказал:
      
      - Рубли - это бумага. А доллары - это... доллары.
      
      - Ва-а-ах! Тяжело с тобой, дорогой. Давай-ка, что ли, чуть-чуть отдохнем с дороги: немножко покушаем шашлык, немножко попробуем коньяк, немножко туда-сюда, если хочешь, конечно, потанцуем с девушками. Ирочка, проводи уважаемого гостя ко мне наверх.
      
      - Я никуда не пойду, - тихо ответил тов. Голопупенко. - Миллион сто пятьдесят тысяч долларов.
      
      - Хо-ро-шо. - помрачнев, процедил Абрек Ашотович. - Хо-ро-шо! Не хочешь по-хорошему - давай по-плохому. Не хочешь со мной по-хорошему? Давай по-плохому! Давай! - он уверенно сел за широкий стол. - Как вас зовут, гражданин?
      
      Лицо Абрека Ашотовича зачугунело и приняло выражение стопроцентно ментовское. Исчез рандолевый зуб, исчез армянский акцент, напрочь куда-то пропала седая щетина. Перед нами сидел усталый и мудрый следователь из древнего советского фильма. Абрек Ашотович помучил тонкими пальцами щеку и повторил:
      
       - Как вас зовут, гражданин?
      
      Тов. Голопупенко испуганно подтянул штаны и растерянно произнес:
      
      - Так это... кого - меня?
      
      - Вас.
      
      - Так это... Голопупенко я, Евстафий... Евстафий... как его?... Яковлевич.
      
      - Очень хорошо. Документы на растаможку трамвая у вас, Евстафий Яковлевич, имеются?
      
      - Так это...
      
      - Имеются или нет?
      
      - Так это... в общем-целом... так сказать... с одной стороны... с другой... сто...
      
      - Стало быть, - не имеются. Ай-ай-яй, гражданин, Евстафий, как вас?
      
      - Яковлевич.
      
      - Я-ков-ле-вич. Стало быть, имеет место грубейшее нарушение Устава таможено-караульной службы. Незаконный и, прошу вас заметить, Евстафий, как вас?
      - Яковлевич.
      
      - Я-ков-ле-вич, абсолютно беспошлинный ввоз контрабандного транспортного средства, объемом двигателя... о, пардон, пардон!... весом более трех тонн и длиной более... более двух с половиной метров. Что у нас полагается, Ира, за такого рода нарушения?
      
      Длинноногая Ира пошелестела бумагами и произнесла скрипучим сутяжным голоском:
      
      - Штраф 10 тысяч у. е. с конфискацией.
      
      - Слышите, Евстафий... как вас?
      
      - Яковлевич.
      
      - Слышите, Евстафий Яковлевич, с кон-фис-ка-ци-ей... Стало быть, трамвая у вас уже, можно сказать, нету.
      
      - Нет?
      
      - Нету, Евстафий Яковлевич, нету.
      
      - Хо-ро-шо, - тов. Голопупенко тяжко вздохнул и твердо промолвил. - Вызывай представителя власти.
      
      ******************************************************************
      
      - Ка... ак?
      
      Лицо Абрека Ашотовича от безмерного изумления снова стало на минуту интеллигентным.
      
      - Ка-а-ак? Ка-а-ак вы сказали? - пролепетал он и выбежал на самую середину офиса.
      
      - Вызывай представителя власти, - отчеканил тов. Голопупенко. - Зови ментов. Пусть мой транвай отойдет властям, а не вам, спекулянтам долбанным.
      
      - Ну, дед... - обессилено выдохнул Абрек Ашотович. - Ну, дед! Тяжелый ты, дед, человек.
      
      - Уж какой есть.
      
      - Ладно. Уговорил! Пять. Тысяч. Долларов. Пять тысяч долларов, дед! Ира, внеси бабульки.
      
      И сексапильная Ира тут же внесла на огромном жостовском подносе рыхлую груду серо-зеленых купюр. С каждой зеленой бумажки хмуро глядел бородатый анфас президента Гранта.
      
      - Ну, дед! - вновь всплеснул короткими ручками Абрек Ашотович. - Ну, - дед! Повезло тебе, дед! На всю жизнь ты теперь обеспечен.
      
      Но товарищ Голопупенко решительно оттолкнул поднос и все так же твердо промолвил:
      
      - Моя цена - миллион сто пятьдесят тысяч долларов. Другой цены не будет. Хоть зарежьте.
      
      Абрек Ашотович нехорошо усмехнулся и прошептал:
      
      - А вот это мы можем. Это мы, дедушка, можем. Валеронька, подсуетись. Нужны па-ца-ны...
      
      ****************************************************************************
      
      Абрек Ашотович сидел, вальяжно развалясь в принесенном безмолвной обслугой кресле, и, попивая дымящийся черный кофе, презрительно наблюдал за дальнейшей судьбой несговорчивого тов. Голопупенко.
      
      И горька же была несчастного тов. Голопупенко дальнейшая участь! Ибо схватили его па-ца-ны и распяли на двух принесенных все той же безмолвной обслугой неструганых досках. И хлестали бичами его па-ца-ны и, глумясь, приговаривали:
      
      - Соглашайся на пять тысяч долларов, царь иудейский!
      
      Но тверд был тов. Голопупенко и лишь все новые и новые малиновые рубцы вздувались на его иссеченных бичами ребрах. И отвечал он им:
      
      - Миллион сто пятьдесят тысяч долларов есьм. А что ниже этого, то - от Лукавого.
      
      И отвергал он бумажки с портретом горького пьяницы Гранта и требовал бумажек иных, со светлым ликом праведника Франклина и, впадая в пророческий транс, все твердил и твердил, что суждено тем бумажкам быть сложенными в стандартные банковские пачки и что пачек тех явится числом сто пятнадцать.
      
      И не час и не два терзали его па-ца-ны, и уже не рубиновые рубцы, а сплошное кровавое месиво было на его спине и ребрах, и уже готов был он, воскликнув (почему-то по-английски): "Benjamin Franklin, into Your hands I commend my spirit! " - отойти в Лучший Мир, как раздался вдруг громоподобный крик: "Суки! Бляди! Всем на пол!" - и ворвались в офис Абрека Ашотовича осиянные светом бойцы из Управления по Борьбе с Организованной Преступностью.
      
      И их пятнисто-камуфляжный Командир отрубил своим острым мечом Абреку Ашотовичу правое ухо, а после, все тем же (но уже густо окровавленным) мечом он трижды перерубил крепчайшие пеньковые путы, коими прикручен был к доскам тов. Голопупенко.
      
      И поведал страдалец Евстафий им историю своего мученичества, и умилились Бойцы, и восславили они страстотерпческий подвиг тов. Голопупенко, и конфисковали они Шарабан (Одиннадцатый Номер) как ввезенный без прОтокола и нерастаможенный.
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 09/11/2012. 33k. Статистика.
  • Глава: Юмор
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.