Lib.ru/Современная литература: Метс Михаил Сергеевич. Особенности национальной коммерции

Метс Михаил Сергеевич
Особенности национальной коммерции

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Обновлено: 17/11/2012. 15k. Статистика.

Аннотация:
Краткое содержание предыдущих серий: задолжавший браткам бизнесмен Иванов сбегает от них на Тот Свет. В компании четырех загробных спутников (Дважды Еврей Е. Я. Голопупенко, поэт-атлет Дмитрий В. Рыков, кандидат неизвестно каких наук Дерябин и бездетная мать-одиночка Ф. Рафалович) он совершает длительное путешествие в вольный город О'Кей-на-Оби. Попав в этот город, все пять путешественников пытаются как-то вписаться в его ошеломительно новую жизнь. ИТАК...

ФРАГМЕНТ РОМАНА "ДВАЖДЫ ДВА ВОСЕМЬ"

ОСТОРОЖНО, ГРОТЕСК! ЛЮДЯМ БЕЗ ЧУВСТВА ЮМОРА ЧИТАТЬ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ.

Краткое содержание предыдущих серий: задолжавший браткам бизнесмен Иванов сбегает от них на Тот Свет. В компании четырех загробных спутников (Дважды Еврей Е. Я. Голопупенко, поэт-атлет Дмитрий В. Рыков, кандидат неизвестно каких наук Дерябин и бездетная мать-одиночка Ф. Рафалович) он совершает длительное путешествие в вольный город О'Кей-на-Оби. Попав в этот город, все пять путешественников пытаются как-то вписаться в его ошеломительно новую жизнь.

ИТАК...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Обманул нас Абрек Ашотович (ОБ ЭТОМ ГЕРОЕ РАССКАЗАНО В ПРЕДЫДУЩЕЙ ГЛАВКЕ "ПОДВИГ ТОВАРИЩА ГОЛОПУПЕНКО"). Обещанное им открытие Памятника не состоялось ни через день, ни через два, ни даже через неделю. Оно случилось лишь через три с половиной месяца.

За этот срок все мы как-то устроились. Фрида работала в магазине Абрека Ашотовича продавщицей, поэт-атлет-экстрасенс подался в уличные музыканты, Е. Я. Голопупенко, в качестве колоритнейшего представителя ширнармасс, буквально не вылезал из телевизора, а что касается А. Д. Дерябина, так он и вовсе сделал головокружительную карьеру и сумел занять какой-то крошечный пост в Правительстве Сидора Сидоровича.

Даже вечно сонный кот, по имени Эдуард Лимонов, и тот нашел себе занятие по душе - он ежедневно пробовал все новые и новые виды кошачьей пищи и к исходу третьего месяца, наконец, утвердился в своем окончательном выборе: он стал есть исключительно дорогущие банки "Гурмэ" и иногда (для разнообразия) - "Игл Пак Холистик".

Лишь один ваш покорный слуга - бывший бизнесмен Иванов - так до сих пор и болтался, словно хризантема в проруби. Ни жилья, ни семьи, ни работы, ни хоть какого-нибудь источника хоть каких-то доходов. И что самое обидное, - подобно классическому ленинградско-московскому интеллектуалу, с 1993 года живущему на иждивении ближайших родственников, и обожающему употреблять словосочетания типа "экология души" и "неприкосновенный запас духовности", - ваш покорный слуга даже пальцем не пошевелил, чтобы раздобыть себе и жилье, и доходы. Ибо ваш покорный слуга... самое-то смешное, что ваш покорный слуга все это время занимался именно тем, что имело самое непосредственное отношение и к "экологии души" и даже... пардон-пардон! - к "неприкосновенному запасу духовности". Я (о, как стыдно!) все это время писал роман. Толстый, сугубо реалистический роман из древнеримской жизни. Главным героем романа был один тридцативосьмилетний древнеримский офицер, полностью разочаровавшийся в окружавшей его древнеримской действительности и... и вообще...

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О МУКАХ ТВОРЧЕСТВА

Толстый, сугубо реалистический роман покамест целиком помещался в десятистраничном отрывке. Уже целых два месяца я клещами выдирал из себя этот чертов отрывок, начинавшийся с:

"Публий Сцилий Семвер был высоким, широким в кости мужчиной, охочим до неразбавленного вина и дешевых гетер...",

и заканчивавшийся короткой звенящей фразой:

"Он шел, слегка подволакивая раненую при Гавгамелах ногу".

Середина бесконечно варьировалась.

Вот говорят, что Лев Толстой ровно 24 раза переделывал сцену Шенграбенского сражения. Говорят, что Эрнест Хемингуэй переписывал последнюю страницу "Прощай, оружие" раз чуть ли не 40.

Дети!

Передо мною они оба - дети. Я перемарывал свой отрывок раз, чтоб не соврать, 90.

После каждой такой переделки он становился все хуже и хуже. Господи, как же я мучился! Писать этот древнеримский роман было все равно, что рожать ежа без наркоза. За все эти месяцы я так и не смог прожить до конца тех десяти с небольшим минут, в течение коих давно уже ненавистный мне Публий Сцилий Семвер сперва проигрывал в кости четыре с половиной сестерция, а потом (после того, как, проигравшись в прах, вдруг нащупывал за подкладкой плаща случайно завалившуюся туда греческую драхму) отыгрывал их обратно.

(К слову сказать, этому самому Публию Сцилию я придал некоторые черты своего, редко, но метко пьющего великолукского дяди, его сопернику - тихому греку с узкими миндалевидными глазами - подарил внешний и внутренний облик А.Д. Дерябина, а хозяина корчмы - добродушно-грубоватого ассирийца я беззастенчиво содрал с тов. Голопупенко).

Господи, как же я мучился! Я все ухудшал и ухудшал свой отрывок, пока, наконец, не превратил его в какую-то скованную почти стихотворным ритмом кашу. Я даже стал переделывать столь прежде нравившиеся мне первую и последнюю фразы: в первой строке я заменил "охочий до" на "был большим любителем и ценителем", а "гетер" на "шлюх", а к последней, звеняще-чеканной фразе я в отчаяньи приделал следующее высокохудожественное окончание:

"Он шел, слегка подволакивая раненую при Гавгамелах ногу. Его только что купленные сандалии издавали короткий, скрипучий, какой-то почти непристойный звук: "тр-р-рюх-плюх-тр-р-рюх-плюх-тр-р-рюх-плюх". В прозрачном ночном далеке сквозили слегка заостренные силуэты кипарисов".

Хотя, если честно, мои творческие проблемы заключались совсем не в этом. Не в том заключались мои проблемы, какой такой именно звук издавали недавно купленные Семвером сандалии и в каком таком далеке сквозили сто лет невиданные мной силуэты кипарисов. Проблема моя состояли в том, что Публий Сцилий Семвер, давно уже ставший для меня абсолютно живым человеком (я с предельной ясностью видел каждый волосок на его рано начавшей лысеть голове, каждую капельку пота на его шишковатых залысинах, каждую черневшую на его одутловатой харе веснушку и конопушку), этот чертов Публий Сцилий решительно ничего не желал делать, кроме как проиграть тихому греку с миндалевидными глазами четыре с половиной сестерция, отыскать за подкладкой плаща случайно завалившуюся туда древнегреческую драхму и отыграть их обратно. В этих несложных действиях полностью раскрывался его простой и цельный характер. Публий Сцилий Семвер решительно отказывался делать хоть что-то еще.

В результате получалась какая-то, извините, меня, ахинея. Рассказ - не рассказ, роман - не роман, повесть - не повесть. Какой-то не имеющий ни конца, ни начала отрывок. Какой-то невнятный кусок неизвестно к чему ведущегося повествования. Не очень было понятно, что с этим куском теперь делать. Разве что вставить в рамочку и повесить на стену.

Господи, как же я мучился! Как это было больно, сладко и стыдно. Без жилья, без денег, без женщины я ходил и грезил сценами из древнеримской жизни, почти умирая от своего бессилия прикрепить их к листу бумаги. Я исхудал, опустился, я стал неопрятен и страшен. Мне случалось не есть по несколько дней. Однажды я попытался украсть с прилавка банан, меня поймали и не слишком больно, но очень обидно и долго били. Боже, как же я мучился! А зачем? Что мне мешало подойти к тому же Дерябину и тактично ему намекнуть: брат, мол, Дерябин, ты, мол, при должности, а я, не в обиду тебе будет сказано, совершенно без денег, так что, друг мой Дерябин, выправь ты мне, скажем, патент на уличную торговлишку. Торговлю чем тебе, брат мой Дерябин, угодно. Хочешь - газетами, а хочешь - гондонами.

Но я предпочитал некрасиво и молча страдать. Лишь на пятьдесят четвертый день этих бессмысленных и кровавых усилий мне, наконец, удалось отодрать себя от переписываемого в девяносто девятый раз отрывка и... ( я жил тогда в огромном и гулком здании закрытого навсегда института и уже вторую неделю подряд старался влюбить Семвера в черноглазую подавальщицу. У нее, у этой подавальщицы, было красивое тело рано созревшей женщины и растерянный взгляд тринадцатилетней девочки, не до конца уверенной, нравится ли она мальчишкам. Путем хитроумно выстроенной детективной интриги она должна была вывести Публия Сцилия на императора Траяна, которому я придал отдельные черты нашего учителя физкультуры. Но сначала Публий Сцилий Семвер был просто обязан в нее влюбиться. Как бы не так! Он, гад, и ухом не вел и явно собирался идти этой же ночью к шлюхам).

Итак, к концу сорок четвертого дня мне, наконец, удалось отодрать себя от переписываемого в девяносто девятый раз отрывка и нечеловеческим усилием воли разогнать эту шайку-лейку: и Публия Сцилия Семвера, и тихого грека с миндалевидными глазами, и черноглазую подавальщицу, и добродушно-грубоватого ассирийца, - мне, наконец, удалось отвлечься от поисков завалившейся за подкладку плаща древнегреческой драхмы (продолговатой и рубчатой, теплой на ощупь), забыть о несчастных четырех с половиной сестерциях и, пробившись на прием к А.Д. Дерябину, тактично ему намекнуть: брат, мол, Дерябин, ты, мол, при должности, а я, не в обиду тебе будет сказано, совершенно без... и далее по тексту.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ КОММЕРЦИИ

...А.Д. Дерябин робко мигнул своими миндалевидными глазками и разразился многозначительным молчанием.

- Понял, - кивнув головой, еле слышно ответил я. - Вас. Товарищ Дерябин. В общем и целом. Понял.

Ибо не мальчик был я, и не один, слава Богу, ковер истоптал за свои почти сорок лет в кабинетах чиновников. Ибо не мальчик был я, и уже через сутки зарегистрировал ООО "Сила через - радость!", весь уставной капитал которого был поделен на следующие равные доли:

25% уставного капитала владел (через два подставных лица) А.Д. Дерябин.

25% уставного капитала владел (через три других подставных лица) главный санитарный врач города Э. Ю. Яковлев.

25% уставного капитала обладал (напрямую) начальник управления эстетики городской среды К.К. Карабасов.

Оставшимися 25% единолично распоряжался ваш покорный слуга.

Снабженное благожелательными визами А.Д. Дерябина, К.К. Карабасова и Э. Ю. Яковлева заявление ООО "Сила через - радость!" спустя два рабочих дня легло на стол к мэру.

Дальнейшее напоминало холодный душ.

Или - электрошок.

Или, даже можно сказать, - ожог напалма.

Заявление вернулось из мэрской Приемной с редчайшей резолюцией "Отказать".

Вообще-то, резолюция "Отказать" выходила из-под пера Главы Администрации буквально в считанных случаях. Обычной резолюцией мэра была резолюция "Г-ну Карабасову. Разобраться", выполненная светло-синей пастой. Она-то, в общем-то, и значила: "Отказать".

(Резолюция же "Г-ну Карабасову. Разобраться", выполненная темно-фиолетовыми чернилами, означала: "Как вы мне все надоели! Делайте все, что считаете нужным". Резолюция "Г-ну Карабасову. Разобраться", выполненная в нежно-салатной гамме, означала именно: "Г-ну Карабасову. Разобраться". И, наконец, резолюция "Г-ну Карабасову. Разобраться", выполненная красной ручкой, означала: "Срочно, вне всякой очереди, выдать патент - дело взято под личный контроль Сидором Сидоровичем".)

Но нас, повторяю, все эти нюансы и тонкости не касались. На нашем заявлении стояла уникальная резолюция "Отказать".

Мы, как говорится, сами и напросились. Ибо прошение наше противоречило убеждению Сидора Сидоровича в том, что торговать газетами и журналами (а мы собирались торговать именно газетами и журналами) должны только сами редакции газет и журналов и более никто.

На ходу приноравливаясь к этой странной логике колхозного рынка, мы взяли в дело пятого дольщика - восьмидесятитрехлетнего редактора популярного молодежного журнала "Актуальные вопросы полового созревания" (к слову сказать, этот редактор оказался человеком весьма бескорыстным и весь его интерес в нашем бизнесе заключался лишь в том, что мы обязались продавать за месяц не менее тысячи ста экземпляров горячо любимых им "Актуальных вопросов").

Новое заявление за подписью аксакала-редактора, наконец, возымело успех. Успех включал в себя все: и резолюцию "Г-ну Карабасову. Разобраться", выполненную революционным красным цветом, и ослепительно-белый, стыдливо хранящий тепло только что отпечатавшего его принтера патент, вынесенный на цырлах лично начальником лицензионного отдела, и набранный ровными черными буквами лучший в городе адрес: Веселый пр., д.35 (знаменитый Пятак между пятизвездочным отелем "In God we Trust" и станцией метро "Мытный рынок").

Торговля пошла - сказочная.

Одного криминального еженедельника "Крутое мочилово" уходило в день выхода по пятьсот экземпляров. Да что там "Мочилово", если даже сверхпопулярного молодежного журнала нам удавалось продать за месяц штук тридцать-сорок, так что в самом конце мы выкидывали на помойку лишь экземпляров тысяча семьдесят-тысяча шестьдесят.

Такая пошла торговля, что даже заслуженный ветеран Пятака Жора Бабкян, прославившийся тем, что ни разу в жизни не платил мафии, однажды сказал нам с незлой стариковской завистью:

- Да-а, ребятки... у-ухватили в-вы за х-хвост птицу-удачу!

Так сказал нам Жора Бабкян - заслуженный спекулянт Пятака с дореформенным стажем. Сам Жора Бабкян!

Но... я очень боюсь, что все изложенные чуть выше нюансы, все эти прибыли-взятки-наезды-откаты, весь мелкорозничный реализм действительной жизни ушлых уличных спекулянтов просто не стоят твоего, читатель, утонченного и просвещенного внимания.

Зато что уж точно стоит твоего внимания, так это имевшее быть в тот день в половину двенадцатого грандиозное народное гулянье. А именно

ПРАЗДНИК ОТКРЫТИЯ ПАМЯТНИКА ПОСЛЕДНЕМУ ТРАМВАЮ

ОБ ЭТОМ ПРАЗДНИКЕ МОЖНО ПРОЧЕСТЬ В СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВКЕ "НЕОБЫКНОВЕННЫЙ КОНЦЕРТ"

Оставить комментарий

Обновлено: 17/11/2012. 15k. Статистика.

Глава: Проза

Связаться с программистом сайта.

Метс Михаил Сергеевич Особенности национальной коммерции

Метс Михаил Сергеевич
Особенности национальной коммерции