Метс Михаил Сергеевич
Дураки и дороги

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 13/01/2013. 37k. Статистика.
  • Статья: Публицистика
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В 20... году, когда вся страна торжественно отмечала 100-летнюю годовщину кризиса и совершенно случайно совпавшее с ним 120-летие начала реформ, в Большом Колонном Зале состоялся научный симпозиум на тему: "Куда мы идем? К чему мы придем? И долго ли нам еще мучиться?"
    •   
      Дураки и дороги
       (памфлет 1999 года)
      
      
      
       В Кремле не надо жить. Преображенец прав.
       Там рабства древнего ещё живут микробы:
       Бориса дикий страх и всех Иванов злобы,
       И Самозванца спесь - взамен народных прав.
       А. Ахматова
      
      
      I. Роковое заседание
      
       В 20... году, когда вся страна торжественно отмечала 100-летнюю годовщину кризиса и совершенно случайно совпавшее с ним 120-летие начала реформ, в Большом Колонном Зале состоялся семинар на тему: "Куда мы идем? К чему мы придем? И долго ли нам еще мучиться?"
      
       Первым выступал Тимур Батырович Хайдер. Ровно сорок минут проговорил Тимур Батырович и за все это время употребил только три русских слова: "дефолт", "инсинуация" и "менталитет". Все остальные его слова были сплошь научные и иностранные и никто из собравшихся ни слова из них не понял.
      
       Обидно стало Тимуру Батыровичу на столь вопиющую непонятливость своих, столь, казалось бы, высокообразованных коллег и вогнал он все содержимое своего почти часового доклада в одну короткую и хлесткую фразу: "Две у России беды - дураки и дороги" - сказал он, словно отрезал.
      
       Потом на трибуну взобрался русский патриот Арнольд Гагашкин (по воинскому званию - генерал-аншеф). Хотел он сразу сказать что спасение России в том, чтоб перебить всех жидов. Хотел... но постеснялся. Ибо сотый год шел уже кризису и сто двадцатый год - курсу реформ и давным-давно извели на Святой Руси абсолютно всех инородцев. Ни одного не осталось.
      
       Хотел тогда патриот Гагашкин призвать беспощадно истреблять всех лиц с самой малою прожидью. Но... опять постеснялся. Ведь сотый, повторяем, год шел уже кризису и сто двадцатый год - курсу реформ, и давным-давно извели на Руси всех полу и четвертьжидков, и давно уже жили на ней сплошь люди русые, курносые и голубоглазые (в том же Зале Заседаний сидело рядком ровно тысяча сто пятьдесят сережек есениных), но кризиса этим не прекратили, а Родину не спасли.
      
      Ничего, короче, не сумел сказать Арнольд и лишь еле слышно пробурчал он себе под нос: 'Две у России беды - дураки и дороги' - и, заалев, словно маков цвет, скатился с трибуны кувырком.
      
       Потом слово взял Максим Ефимович Бездураков. Долго-долго говорил престарелый Максим Ефимович, в основном упирая на то, что сто лет - срок исторически небольшой и спешить России совершенно некуда (да и незачем), и что надо бы еще подождать лет пятьсот-шестьсот и, как минимум, лет пятьдесят-шестьдесят пособираться с мыслями. Часа полтора проговорил Максим Ефимович, а в конце таки произнес заплетающимся от почтенного возраста языком: "Две у России беды - дураки и дороги".
      
      И здесь вдруг поднялся сидевший в самом дальнем ряду Иван Иванович Иванов-Петров, Председатель Всероссийского Общества Лиц со Сниженным Интеллектом и гневно сказал, что им, дуракам обидно. "Настолько нам, дуракам, обидно, - сурово продолжил Иван Иванович, - что никакой консенсус отныне уже невозможен и решили мы навсегда покинуть Россию (и все дороги забрать с собой)".
      
      Услышал это генерал-аншеф и не на шутку обрадовался. Ведь дураками он в глубине души считал недовыявленных жидов. "А теперь, - благоговейно подумал Гагашкин, - без дураков (а, вернее, жидов) наконец-то наступит на Святой Руси Благолепие и Покой и Стопроцентная Русско-Российская Русскость".
      
       Престарелый Максим Ефимович тоже, в общем и целом, обрадовался сделанному тов. Ивановым-Петровым заявлению. Ведь дураками почтенный Максим Ефимович в глубине души считал всех тех, кто дергал его по пустякам и нарушал стабильность. "Теперь же, - спокойно констатировал Максим Ефимович, - наконец-то наступит на Святой Руси Благолепие и Покой, а также Продуманная и Взвешенная Внешняя Политика".
      
       "That's all right, - подумал англоязычный Тимур Батырович, - that's all right indeed because среднесрочный императив средневзвешенного индекса национального развития после элиминации всех лиц с невысоким IQ достоверно возрастет на... на... - он вчерне подсчитал на листочке, - на 10-12 пунктов. Следовательно, - еще раз очень грубо прикинул Тимур Батырович, - даже такой, относительно небольшой прирост среднероссийского уровня интеллекта, будучи наложенным на качественное улучшение всей транспортной инфраструктуры, эквивалентен приросту ВВП на... на 25-30%, что... что позволит нам обогнать Гондурас и почти догнать Сальвадор. И наконец-то наступит на Святой Руси, - удовлетворенно констатировал Тимур Батырович, - Благолепие и Покой, сплошная Толерантность-Политкорректность и Устойчивый Рост Национального Продукта.
      
      II. Судьба Ивана Ивановича Иванова-Петрова
      
      
       А покуда они себе радовались, собрал Иван Иванович Иванов-Петров со всей Руси дураков и повел их в путь-дорогу.
      
       Идут дураки, идут.
      
       Год идут.
      
       Идут другой.
      
       Восемь лет идут и три года, а путь их все длится и длится и все до конца не доходит.
      
       Уж очень хотелось дуракам дойти до какого-нибудь месторождения. Да уж больно мало на Святой Руси месторождений.
      
       Ведь самое главное российское месторождение - месторождение власти находится, как известно, в г. Москве. Месторождения победней и поплоше (нефти, золота, серебра и алмазов) расположены, как на грех, в рес. Якутия. Понимали дураки (не настолько были глупы), что г. Москва им не отдадут, а жить в рес. Якутия им и самим не хотелось.
      
       Что тут прикажете делать?
      
       На двенадцатом году пути пошли дураки на компромисс и осели в на р. Амур близ г. Биробиджана.
      
       Осели капитально. Рыбу ловят, землю пашут, газету "Дурацкий вестник" издают. Живут себе и живут. Живут, между прочим, качественно.
      
       (Нет, сперва они рыбу, конечно, ловили руками, а землю засевали ваучерами, но потом случился в этих местах один старый-ветхий китаец по прозвищу Чон-Дух-Ван-Дам-Дух-Вон, так он за смешные, в общем-то, сроки - чуть ли не за год - их и землю пахать и рыбу ловить научил).
      
       И зажили дураки... Одно слово - зажили!
      
      Г. Биробиджан растет не по дням, а по часам, р. Амур течет молоком и медом, избы у дураков сплошь каменные, щи - с приварком, на книжке у каждого дурня лежит, чтоб не соврать, тыщ по сорок, рядом с белеными избами стоят чистые хлевы, а уж у коров в тех хлевах такие тугие да звонкие вымени, что хоть вези их всех в Голливуд и номинируй на Оскара.
      
       Живут дураки - белый хлеб жуют, чистым сливочным маслом намазывают да сгущенным молоком запивают ...
      
       А вот что-то поделывают оставшиеся в г. Москве умники? А кто что, ибо и жизнь и Москва у каждого из них своя.
      
      А начнем мы рассказ с генерала-аншефа.
      
       III. Недолгое счастье Арнольда Гагашкина
      
      Генерал-аншеф Гагашкин очнулся в городе совершенно безлюдном. Случилось то, о чем давно уже в глубине души подозревал Арнольд, но решался признаться даже себе. Во всей России только он один и был русским.
      
       Но делать нечего: сунулся генерал в Елисеевский гастроном, а там вина - хоть пей, хоть лей. Сунулся Арнольд в Мавзолей, а там - пусто!
      
       Обрадовался Арнольд и стал себе тихохонько в Мавзолее жить. Натаскал туда водки, вина, всяких разных продуктов. Продукты держит в чуланчике, водку - в холодной подсобке, а спать он наладился там, где раньше лежал Ильич.
      
       Жилось ему сытно, да скучно. Чувствует Арнольд, что чего-то ему не хватает. Думал сначала - людей. Потом догадался... ИХ.
      
       Ну, не может Арнольд без евреев.
      
       Привык.
      
       Трещит, например, у Арнольда башка. Трещит (чего там скрывать) с похмелья. Перебрал человек зелена вина, вот у него башка и трещит. Раскалывается надвое головизна у человека и он посреди бела дня, можно сказать, помирает.
      
       Кто виноват?
      
       Кто-кто...ЕВРЕИ! Это ж ОНИ доверчивый русский народ нравственно разоружают и физически спаивают. Это же научного антисемитизма самые-самые, что ни на есть, азы!
      
      Только... только вот нет во всей Москве ни единого лица иудейской национальности. И кто его, русского человека Арнольда Гагашкина нравственно разоружает и физически спаивает, остается абсолютно неясным. Т.е., вроде, и ясно - сам же он себя и разоружает и спаивает...
      
      Сам же он себя и разоружает и спаивает...
      
      Так кто ж после этого он, Арнольд Гагашкин?
      
      Кто-то... жид.
      
      Или шел он однажды по Красной площади к себе домой в Мавзолей. Шел, значит, шел (что самое обидное: шел, словно Устав родной партии, трезвый) и как споткнулся о камень! И как ногу себе разъе... раз... рас... шиб.
      
      Кто виноват, конечно же, - вопрос детский.
      
      Ясно, что мировой сионизм.
      
      Это ж его, мирового сионизма агенты набросали по всей Москве каменюк с целью поломатия ног всем истинно русским патриотам.
      
       (Здесь ведь опять же научного антисемитизма самые-самые - что ни на есть - азы!)
      
      - Только, - вдруг припомнил Арнольд, любивший, как и все военные люди, четкость и точность, - только ведь сам я этот камень и бросил. Точно - я! Когда на день этой, как ее, Красной Армии, на этой, как ее, блин, Спасской башне все, короче, звезды хотел потушить.
      
       Кто ж я теперь после этого? Я, Арнольд Гагашкин?
      
      Обратно - еврей. А, проще говоря, жид.
      
       - Странно, - продолжал напряженно размышлять генерал-аншеф. - С одной стороны я - русский человек Арнольд Гагашкин. С другой - самый настоящий жид. Такая вот, йоксель-моксель, диалектика. Такой, вот, ядрена матрена, научный антисемитизм.
      
      - Надо бы, - вдруг радостно догадался генерал-аншеф, -этого самого Арнольда - жида поймать бы да проучить!
      
      Сказано - сделано.
      
       Пошел генерал на квартиру к Н. С. Михалкову (тот русским, понятно, тоже только прикидывался и не хуже всех прочих г. Москву освободил), пошел генерал к Н. С. Михалкову, нашел там старинное дубовое трюмо весом в четырнадцать пуд, поплевал себе на руки, помолился Богу и с тремя перекурами к себе в Мавзолей и дотащил.
      
      (Арнольд был в физическом отношении на редкость здоровый мужик).
      
      Притащил Арнольд к себе в Мавзолей дубовое трехстворчатое трюмо весом в четырнадцать пуд, поставил его в дальний угол, встал перед ним и эдак пристально, критически-диалектически на самое себя смотрит.
      
      Посмотрит в анфас - перед ним народ-богоносец.
      
      Посмотрит в профиль - перед ним самый настоящий жид.
      
      Смачно плюнул Арнольд, сходил еще раз к Н.С. Михалкову и в пожарно-срочном порядке притаранил к себе в Мавзолей инкрустированную серебром двустволку (ее Н.С. Михалкову сам Стивен Спилберг подарил). Притаранил Арнольд к себе в Мавзолей двустволку, коваными гвоздями ее сбоку от трюмо приколотил, а к обоим куркам прикрутил очень прочную витую веревочку.
      
      Зачем он ее прикрутил?
      
      А затем он ее прикрутил, что задумал Арнольд, как только мелькнет в трюмо ненавистный семитский профиль тут же дернуть веревочку и Арнольда-жида подстрелить.
      
      Сказано - сделано. Лег в засаду Арнольд-богоносец.
      
      Но звериным нюхом почуял опасность Арнольд-сионист.
      
      Нырнул он в глубины трюмо и залег там тихо, как мышь.
      
      Лишь на пятнадцатый день любопытный (как все иудеи) Арнольд-аид всплыл таки на поверхность и чуть высунул из трюмо самый кончик своего крючковатого носа.
      
       (Думал, подышит - проскочит)
      
      Но Арнольд-богоносец был тоже не пальцем делан и не лыком шит! Рванул Арнольд-богоносец за витую веревочку - не подвела веревочка и дернула за изогнутые, вороненой английской стали курки, шлепнули стальные курки по плоскому медному капсюлю тульской работы и высекли из него крошечную, едва-едва заметную невооруженным глазом искру, и эта едва различимая глазом искра воспламенила черный охотничий порох, порох взорвался и вытолкнул из обоих стволов четверть фунта каленой медвежьей картечи, коя картечь и влетела Арнольду-жиду прямо в лоб.
      
       Арнольд-богоносец успел прошептать: "У... ра..." и тут же - не отходя от трюмо - умер.
      
      Его мятущаяся душа после долгих и скучных приключений попала в особый военный рай, где орденоносный хор ангелов сутками напролет исполнял любимую песню Арнольда 'Всю Европу за три перекура'.
      
      Там пламенный патриот Арнольд Гагашкин наконец-то расслабился и отдохнул.
      
      
       IV. Триумф и трагедия Максима Ефимовича
      
      Престарелый и опытный Максим Ефимович нелепых ошибок генерала Гагашкина, естественно, не повторил. Правда, Максим Ефимович тоже остался в Москве совершенно один. Один - одинешенек! С секретаршей и личной охраной, с личным шофером, личным компьютерщиком и личной престарелой няней, с тремя личными горничными и еще одним (он не помнил фамилии) чрезвычайно обходительным молодым человеком, уже лет пять выгуливавшим максим-ефимычева сенбернара, с личным переводчиком, личным поваром, личным врачом и тремя личными парикмахерами, с полусотней работников технического аппарата, короче, - совсем один.
      
      Одиночество Максима Ефимовича было одиночеством уютным и мирным. Вокруг него не было журналистов (очень их Максим Ефимович не любил), не было коммунистов (в глубине души Максим Ефимович терпеть не мог краснопузых), не было монархистов, анархистов и либерал-демократов, не было рэпперов, рэйверов и киберпанков, не было группы "На-на" (прикинь?), не было Путина и Газманова, не было Быкова и Пелевина, не было... короче, легче сказать, кто в этом мире был.
      
       Был в этом мире сам Максим Ефимович и незаметные работники его аппарата.
      
      Жизнь Максима Ефимовича текла на редкость размеренно и продуктивно. Каждый божий день он просыпался ровно в восемь утра и тут же инстинктивно тянулся рукой за свежим номером газеты "Правда". Ровно в восемь ноль два Максим Ефимович вспоминал, что газеты "Правда" в его мире больше нет и не будет, и тут же посылал секретаршу за очередным, еще влажным от типографской краски номером "The New York Times".
      
      Потом Максим Ефимович пил душистый бразильский кофе с хрустящими булочками и не спеша перелистывал "The New York Times". Допив кофе, дожевав булочки и долистав "The New York Times", Максим Ефимович садился в свой бронированный "Мерс" и отправлялся на службу.
      
      На службе рабочий день Максима Ефимовича обычно начинался с того, что секретарь приносил ему результаты вчерашних торгов на валютных биржах. Результаты отличались стабильностью: уже лет десять подряд курс одного доллара США на Московской валютной бирже составлял 6 рублей 15 копеек, а на Санкт-Петербургской валютной бирже, соответственно - 6 руб. и 14 коп.
      
      После этого Максим Ефимович немного работал с бумагами, потом проводил кратенькое рабочее совещание с руководством технических служб, потом минут сорок обедал и тратил пару часов на послеобеденный сон, после чего он снова вставал, снова пил кофе с хрустящими булочками, снова перелистывал влажный от краски вечерний выпуск "The New York Times", а потом к нему приходил китайский посол и они обсуждали с ним условия заключения двустороннего геополитического союза.
      
      Перспективы у этого союза были самые радужные, но до окончательной ратификации у них как-то не доходило. Да, собственно, и не могло дойти, ведь ни китайский посол, ни сам Максим Ефимович и не хотели, собственно, заключать никакого союза. Они хотели лишь из года в год обсуждать перспективы его заключения.
      
      Что они с блеском и проделывали.
      
      Максим Ефимович и китайский посол уже лет восемь подряд обсуждали геополитические аспекты союза, макроэкономические аспекты союза, культурно-исторические аспекты союза, а также деликатнейшие аспекты более тесного взаимодействия союзных спецслужб, после чего переходили к оборонным аспектам союза, а так же к отдельным аспектам перевода отчества " Ефимович " на литературный китайский язык, а потом касались тысяч и тысяч других важнейших нюансов и аспектов.
      
      Иногда (для разнообразия) они приглашали Саддама Хусейна.
      
      (Саддам был человеком темным и многих аспектов не различал, но и Максим Ефимович и китайский посол уважали его за талант полководца).
      
       Обсуждение в такие дни (когда они - для разнообразия - приглашали
       Саддама Хусейна) само собой превращалось в размеренный старческий выпивон. В 12 часов вечера веселого Максима Ефимовича силком усаживали в бронированный мерседес и отвозили домой, где, после небольшой потасовки с участием личной охраны, укладывали его спать.
      
      Проснувшись, Максим Ефимович инстинктивно тянулся рукой за свежим номером газеты "Правда"...
      
      Рухнул же этот, с такой любовью и тщанием построенный мир весьма неожиданно. Рухнул из-за такой малости, о которой даже как-то совестно и говорить. Исчез молодой человек, выгуливавший максим-ефимычева сенбернара.
      
       - Куда же он делся? - строго спросил Максим Ефимович начальника своей личной охраны.
      
       - Да так, - пряча глаза, ответил начальник охраны, - просто взял и исчез. Испарился.
      
       - Как испарился?
      
       - Да так. Очень уж нехороший он был человек. Такой нехороший, что даже и вспоминать о нем не хочется.
      
       На следующий день испарился сам начальник охраны.
      
       - Куда же он делся? - строго спросил Максим Ефимович нового начальника охраны.
      
       - Да так, - пряча глаза, ответствовал новый начальник охраны, - просто очень неважный он был человек. Психически неуравновешенный.
      
      Нужно ли уточнять, что на следующий день исчез и новый начальник охраны.
      
      Потом исчез максим-ефимычев личный повар.
      
      Потом пропал привычный с детства врач-терапевт из Пятого управления.
      
      Потом разом сгинули все полсотни работников технического аппарата.
      
       Потом испарились остатки личной охраны, личный компьютерщик, личный шофер и все домработницы с горничными.
      
       - Куда они все деваются? - строго спросил Максим Ефимович свою престарелую няню. - Куда они все деваются, а, Никитишна?
      
       (Максим Ефимович любил иногда называть свою няню "Никитишна", хотя на самом деле ее звали Берта Соломоновна).
      
       - Как куда? - отвечала ему Никитишна. - Бегут они, милай. Бегут.
      
       - Отчего же они бегут? - удивился Максим Ефимович.
      
       - А как же им не бегать, милай, когда у них средняя зарплата 14 центов в месяц.
      
       - Как 14? ... При курсе в 6 руб. 14 коп...
      
       - Какие 6 руб.? - взмолилась Никитишна. - Какие 14 коп.? Окстись, сердешный! Это ж тебе очки втирал прежний начальник охраны. (Вот уж никудышный был человек!). Настоящий-то курс не то пятьсот рублев, не то шестьсот. Люди-то говорят разное. Кто говорит пятьсот, а кто шестьсот. А попадаются и такие охальники, кто говорит - тыща.
      
       - Как...?
      
       - А вот так. Чижало мне, Максимушка, ох, чижало! Вот и чем тебя завтра кормить, - не знаю.
      
      - Ты, старая дура, не знаешь, чем меня, Максима свет Ефимовича кормить?
      
       - Не, милай, не знаю.
      
      И заплакала старая няня Никитишна, которую на самом деле звали Берта Соломоновна. Да и сам Максим Ефимович с трудом удержался, чтоб не пустить слезу.
      
      Но делать-то нечего. Пошел он пешочком в Кремль (бронированный-то мерседес некому было в тот день вести). Пошел он пешочком в Кремль, дошел, понятное дело, к вечеру, а там уже часа как два дожидается его китайский посланник. Как ни муторно было на душе у Максима Ефимовича, а все ж таки приступили они к обсуждению двух-трех аспектов.
      
      Пунктом "а", согласно протокола, был у них адекватный перевод на китайский язык русской идиомы "ядрена матрена", а пунктом "бэ" - совместное заявление по о. Тайвань. Ну, с пунктом "а" они худо-бедно справились (в северо-ханьском диалекте нашлось весьма близкое по смыслу народное изречение), а вот от обсуждения пункта "бэ" китайский посол самым решительным образом уклонился.
      
       - Моему праритерьству, поддержка вашего праритерьства борьше не требуется, - заявил вдруг китайский посол с японским акцентом.
      
       - Как так? - опешил Максим Ефимович.
      
      - Так как, - бесстрастно продолжил китаец, - мое праритерьство страну вашего праритерьства реширо борьше не считать за страну.
      
      - Но... почему?
      
      - Поскорьку с 15 февраря сего года мое правитерьство реширо считать порноценными странами лишь государства с варовым продуктом борьше ста тысяч дораров в год. А ваш варовый продукт в истекшем году составир двадцать девять тысяч дораров девяносто семь центов. И теперь мое праритерьство реширо приравнять страну вашего праритерьства к акционерным обществам открытого типа и впредь предрагает вам обращаться в наш торговый отдер...
      
      ...на общих основаниях... - успел еще добавить китайский посол, но Максим Ефимович его уже больше не слышал. Ибо все вдруг поплыло перед его глазами, после чего тихонечко застонал Максим Ефимович, как подкошенный, рухнул на устланный дорогими коврами пол и, прошептав: "Демократы-сволочи, развалили такую страну!" - тут же - на устланном коврами паркетном полу - умер.
      
      Его мятущаяся душа вознеслась в особый номенклатурный рай для руководящих работников федерального уровня. И там, в обнесенном высоким бетонным забором раю лично товарищ Бог (особый, специально проверенный бог руководящих работников федерального уровня) негромко сказал ему:
      
      - Нет на тебе греха, Ефимыч. Ибо не человек ты, но - боль.
      
      - Как так? - вновь опешил Максим Ефимович.
      
      - А вот так, - все так же негромко ответил тов. Бог, - ты, Ефимыч, простая фантомная боль от ампутированной Мною Империи.
      
      
      V. О том, как Тимур Батырович (чрезвычайно дорогой ценой) прикоснулся к Стержневой Истине
      
      Европейски образованный Тимур Батырович смехотворных ошибок Максима Ефимовича, естественно, не повторил. Во-первых, Тимур Батырович отнюдь не остался один. Никогда Тимур Батырович не думал, что только он один - умный. С ним, естественно, остались его друзья: Миша, Саша и Гриша. А во-вторых... а, в прочем, вполне достаточно и "во-первых".
      
      Миша, Саша и Гриша были просто отличные ребятами. Миша увлекся дельтапланеризмом, Саша - маунтинбайком, а Гриша пил из горла портвейн и нигде не работал.
      
      Миша запоем читал Достоевского, Саша - Бердяева, а Гриша читал эссе Льва Рубинштейна в журнале 'Итоги'.
      
      Миша был по профессии макроэкономистом, Саша - почти гениальным математиком, а Гриша имел образование восемь классов и до сих пор посещал вечернюю школу.
      
      Собравшись вчетвером, они решили организовать правительство. Премьером, естественно, поставили Тимура Батыровича. Экономиста Мишу назначили министром финансов, почти гениального Сашу бросили на работу в органы, а близкому к народу Грише велели отрастить козлиную бородку и впредь именоваться Михаилом Иванычем.
      
      Стали они (как могли) управлять государством. "Как могли" - это в смысле "могли". Управлять государством у них - чего там скрывать - получалось. Оптимистические прогнозы Батыра Тимуровича оказались даже отчасти заниженными: не на 20-30, а на все 90 % возрос у них ВВП и такой пошел экономический рост, что не только им удалось догнать Гондурас и обогнать Сальвадор, но и вплотную приблизится к процветающей республике Гваделупа.
      
      Благосостояние же населения достигло высот и вовсе неслыханных: практически в каждой семье стоял цветной телевизор "Фунаи", практически каждый ребенок-школьник читал "Selected Stories" Агаты Кристи (в подлиннике), у каждого, почитай, папы имелся личный "Опель-Кадет", а практически каждая мама носила натуральную енотовую шубу и училась поджаривать барбикью.
      
      Белорусы с украинцами так россиянам завидовали, что могли говорить о них только матом. Из самих Соединенных Штатов приезжали эксперты и, почесав неровно седеющие виски, начинали длинно и путано рассуждать о "рашэн вандэ". Не жизнь, короче, пошла, а - мед. Но здесь, на беду, случился кризис в Южной Гренландии.
      
      "Нет, - мысленно поправил себя Тимур Батырович, - не с этого все началось. Все началось значительно раньше. С чего же это все началось? С чего ж это все началось? - лихорадочно думал Тимур Батырович, стоя у стены в ожидании расстрела.
      
      А началось все это с такой ерунды, о которой и вспоминать неудобно. Началось все с того, что почти гениальный Саша-математик употребил однажды на Политсовете румяное словечко "лады".
      
      "Ничего, - подумал Тимур Батырович, - оговорился Александр. С кем не бывает".
      
      Но на следующем заседании все тот же практически гениальный Саша два раза употребил слово "добре".
      
      "Устали ребята, - спокойно констатировал Тимур Батырович, - ох, заработались!" - и тут же с легким раздражением отметил, что талантливый Миша-макроэкономист пришел на Политсовет в широком, словно лопата, галстуке. "Ох, и устали ребята, - еще раз поубеждал себя Тимур Батырович и вдруг с близким к обмороку изумлением осознал, что сжимает между большим и указательным пальцем позолоченную гильзу "Герцеговины Флор". "Как же так? - ошарашено подумал Тимур Батырович, - Я же всю жизнь курил сигареты "Camel". Как же так? - недоуменно повторил он, и вдруг услышал спокойный голосок Гриши-Михаила-Иваныча:
      
       - А что, мужики, а не попариться ли нам с девками в сауне?
      
      - Нет, мужики, - неожиданно для себя возразил Тимур Батырович невесть откуда выскочившим хриплым басом, - возьмем-ка мы лучше пару ящиков водки да поедем-ка на охоту в Завидово.
      
      Так у них и пошло: то Барвиха, то Завидово, то "лады", то "добре", то "соборность", то "духовность". Стоит ли удивляться, что когда начался пресловутый кризис в Южной Гренландии, то агрессивному блоку НАТО дали они самый решительный отпор.
      
      Настолько решительный, что агрессивный блок НАТО (в лице тогдашнего американского президента Жоржа-Самого-Младшего) порезал им все кредиты.
      
      (Без кредитов агрессивного блока в экономической жизни страны начался застой. Средняя месячная зарплата упала до сорока восьми долларов. Сын-школьник выбросил "Selected Stories" и начал читать роман "Вечный зов". Мама заложила енотовую шубу и стала учиться готовить макароны по-флотски. Увлекшийся частным извозом папа не вылезал из "Опеля-Кадет")
      
      Но здесь, на беду, случился новый кризис - в Восточной Антарктиде. Окончательно вошедший во вкус Тимур Батырович взял и послал Жоржа-Самого-Младшего на три буквы. Жорж очень обиделся и перестал покупать у Тимура Батыровича нефть.
      
      (После этой подлянки средняя зарплата в стране снизилась до семи долларов сорока семи центов. Сын-школьник забросил роман 'Вечный зов' и начал с утра и до вечера пропадать неизвестно где. Мама продала енотовую шубу и стала учиться варить картошку в мундире. Папа сутками лежал на диване и смотрел в потолок. Лишенный бензина 'Опель' ржавел в гараже).
      
      Но... антре ну, читатель! Антре, как говорится, ну. Между прочим, и папа, и мама, и даже их непутевый сын-школьник внешнюю политику Тимура Батыровича всецело поддерживали и одобряли. Им - между прочим! - очень и очень нравилось, как вытягивалось у Жоржа-Самого-Младшего его гладко выбритое лицо... Ах, да ты ведь, читатель, и знать - не знаешь, отчего вдруг вытягивались у Самого-Младшего его идеально выбритые щеки. А вытягивались они оттого, что когда Жоржева Администрация выкидывала очередную пакость, Тимур Батырович тут же стукал кулаком по столу и заявлял: "Насрать!". И вот тут-то у Жоржа-Самого-Младшего и растопыривалось еловой шишкой лицо. Что и папе, и маме, и даже их непутевому сыну-школьнику очень и очень, и очень нравилось.
      
      ...Прошло четыре года. Средняя зарплата в стране составила ровно один доллар. Возмужавший сын-школьник, не таясь, ходил по улице с кистенем. Постаревшая, но не утратившая студенческого шарма мама училась варить щи из крапивы. Сильно сдавший в последние годы папа тащил из дома различные вещи и менял их на портвейн.
      
      Прошло, читатель, долгих четыре года. И здесь, на беду, агрессивный блок НАТО прижал к ногтю наших братских друзей в Центрально-Африканской республике. А, может быть, и в Центрально-Азиатской. Или в Восточно-Австралийской. Тимур Батырович точно не помнил - где. Но зато он запомнил, что он тут же решил послать на помощь нашим братским друзьям наш ограниченный контингент.
      
      (Но сначала - согласно протокола - нужно было прочесть личное послание Жоржа-Самого-Младшего)
      
      - Respected Mr. Hider! - пробежал он глазами самую первую строчку письма и больше уже не успел прочесть ничего. Чьи-то сильные руки схватили его и грубо потащили к выходу.
      
      - Вот так петрушка! - ошарашено думал Тимур Батырович. - Вот так петрушка! За что ж меня тащат?
      
      - За что ж меня так? - продолжал напряженно размышлять Тимур Батырович и в конце концов понял, что тащат его сейчас совсем не за то, что средняя зарплата в стране составляет ровно один доллар и люди вынуждены есть лебеду и крапиву. По всему выходило, что тащат его сейчас за то, что когда-то он был отчаянным либералом и западником и даже курил сигареты "Camel".
      
      Обладатели сильных рук до синяков щипали его и злобно шипели стихами:
      
       Ведь ты
       ис-пы-ты-ва-ешь
       восторг!
       От
       рас-ши-ре-ни-я
       НАТО
       на восток!
      
      
      Тимур Батырович так никогда и не увидел, как вошедший в его кабинет лидер оппозиции тут же сел за его, Тимура Батыровича письменный стол и, дочитав (со словарем) секретное послание Жоржа-Самого-Младшего, смачно хрястнул кулаком по столу и уверенно заявил: "Насрать!"
      
      Тимур Батырович так никогда и не увидел, как у Спасских ворот осатаневшая и одновременно преисполненная каким-то бескорыстным восторгом толпа рвала на куски Сашу, Мишу и Гришу-Михал-Иваныча. Тимур Батырович вообще уже ничего не видел и не слышал.
      
      Он - думал.
      
      Думать было трудно, не хватало словарного запаса. "Странно, - мысленно удивился Тимур Батырович, - ведь когда-то я знал очень много слов. Когда-то я знал такие слова, как 'дефолт', 'инсинуация', а теперь...
      Но как не напрягался Тимур Батырович, не мог он вспомнить никаких вообще слов, кроме "лады" и "добре". Вообще - никаких.
      
      "Не может этого быть! - мысленно возмутился Тимур Батырович. - этого просто не может быть!
      
      Он напрягся изо всех сил, так что в висках заухало, а в глазах потемнело, и вспомнил еще словосочетание "ядрена матрена". И уж больше не было в его памяти совсем ничего, а только пылился кусок прочитанной утром передовицы: "От Смуты погибельной спасет нас соборное радение о судьбах Державных..." И здесь краем уха услышал Тимур Батырович, как человек в пятнистой форме скомандовал радостным голосом: "Пли!", и со странным безразличием подумал Тимур Батырович, что люди в пятнистой форме сейчас его расстреляют, но не сильно жалел об этом Тимур Батырович, а жалел лишь о том, что так мало, трагически мало осталось в его усохшей от руководящей работы памяти нужных слов и что нечем ему сегодня додумать свою самую последнюю и самую важную мысль...
      
      И вдруг - за мгновенье до гибели - появились слова и Тимур Батырович понял, что главная беда России не Дураки, а - ДУРОСТЬ, и что ничем и никогда ту ДУРОСТЬ не победить и не изжить, ибо впечатана та ДУРОСТЬ в каждый зубец Кремля, в каждую загогулину Царь-пушки и в каждый булыжник Красной Площади, и что покуда жива Россия будет и та ДУРОСТЬ жить, и, что ничего тут не поделаешь и НИЧЕГО не изменишь, хоть засели всю страну сплошными гениями и умницами.
      
      Додумав эту мысль до конца, Тимур Батырович умер.
      
      Его мятущаяся душа вознеслась в особый безбожный рай, где его встретил Альберт Эйнштейн и любимый учитель физики, а за их спинами виднелся залитый майский солнцем двор 195... года, а там, во дворе хихикала и кривлялась девочка Тина - Чемпионка Мира по Красоте, и жевал мундштук беломорины спекулянт дядь Толя, и ребята играли в лапту, а ветераны войны - в очко, и повсюду, совместно со всем и, одновременно, отдельно от всего, были книги.
      
      Самые лучшие в мире книги.
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 13/01/2013. 37k. Статистика.
  • Статья: Публицистика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.