Метс Михаил Сергеевич
Два письма ниоткуда. Письмо третье

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 29/05/2013. 29k. Статистика.
  • Глава: Проза
  • Из будущих книг
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дубак стоял жуткий. Ученик девятого класса Владимир Ведрашко даже слегка пожалел, что не послушался бабушку. Хотя вообще-то Владимир бабушку слушался редко. И, когда сия убеленная почтенной сединою старушка вдруг стала настаивать, чтобы внук надел не модную шведскую куртку, а древнюю дедушкину шинель, Владимир, если честно, подумал, что она делает это в порядке черного юмора. Ведь как ни глупа была бабка, но даже она понимала, что взрослый шестнадцатилетний мужчина не может гулять по городу в генеральской шинели со споротыми погонами. И когда внук, отстояв свою куртку, с боем прорвался за дверь, бабка, конечно же, только для виду крикнула: - Вова, на улице хо-олодно! Шапку надень! Тем более, что ее внук этих воплей уже и не слышал.
    •    О судьбах наших нет еще и речи,
       Нас дома ждет парное молоко,
       И бабочки садятся нам на плечи,
       И ласточки летают высоко.
       А. Тарковский
      
      
      
       Глава первая
       Место действия - Андрианаполь
       Время действия - 22 января 1979 года
      
      Дубак стоял жуткий. Ученик девятого класса Владимир Ведрашко даже слегка пожалел, что не послушался бабушку. Хотя вообще-то Владимир бабушку слушался редко. И, когда сия убеленная почтенной сединою старушка вдруг стала настаивать, чтобы внук надел не модную шведскую куртку, а древнюю дедушкину шинель, Владимир, если честно, подумал, что она делает это в порядке черного юмора.
      
      Ведь как ни глупа была бабка, но даже она понимала, что взрослый шестнадцатилетний мужчина не может гулять по городу в генеральской шинели со споротыми погонами. И когда внук, отстояв свою куртку, с боем прорвался за дверь, бабка, конечно же, только для виду крикнула:
      
      - Вова, на улице хо-олодно! Шапку надень!
      
      Тем более, что ее внук этих воплей уже и не слышал.
      
      Пулей слетев по лестнице, он миновал потухший лет тридцать назад камин и пустовавшую примерно столько же времени калошную стойку, и выскочил, словно пробка, наружу.
      
      Несмотря на то, что телевизионный диктор Сереженька (любимый телеведущий бабки) сулил ближе к вечеру аж "минус сорок", электронное табло во дворе показывало всего "минус двадцать четыре". По большому счету - пустяк. И Ведрашко, поглубже зарыв подбородок в негреющий воротник модной куртки, галопом помчался к ближайшей станции метрополитена.
      
      До ближайшей ямы метро было метров четыреста. В обычные дни Владимир даже и не замечал этой полуминутной пробежки, но сегодня (несмотря на то, что предсказанные красавцем Сереженькой кары небесные еще толком не начались) он успел припомнить и бога, и черта и, чего там греха таить, не раз и не два пожалел, что не послушался бабушку.
      
      "Ах, - с горечью думал Ведрашко, - как бы сейчас была к месту эта шинель - тяжелая, толстая, длинною до пяток, добротная старорежимная вещь, не чета нынешним жиденьким балахонам, беззастенчиво содранным с экипировки французской армии.
      
      А то что мимо идущие барышни, хихикали б и косились...
      
      Да насрать!
      
      Во-первых, проходящим мимо барышням сейчас не до ученика девятого класса. Во-вторых, и самому В. Ведрашко сейчас не до идущих мимо барышень. А, в-третьих...
      
      А в-третьих - яйца дороже. Ибо лютая стужа, давно отморозив и
      уши и ноги, мало-помалу добралась и к...
      
      
      А вот и метро!
      
      Владимир нырнул в прикрытую шапкой белого дыма яму и, не чуя одеревеневших ног, рысью помчался по переходу. Вон ряд тяжелых стеклянных дверей, вон божественно-теплый предбанник, вон частый строй пропускных автоматов, вон лоснящаяся под лампами коричневая эскалаторная лента, вон залитый светом гранитный перрон, вон новый, отделанный синим пластиком поезд и вот - наконец-то - вернувшаяся к ученику девятого класса способность думать о чем-нибудь, кроме холода.
      
      "О чем-нибудь" это значило - о девушках.
      
      А напротив Владимира стояла настолько потрясная телка, что он тут же мысленно поблагодарил бога за то, что не поддался бабкиным проискам насчет зимней формы одежды. Хорош бы он был бы сейчас в эрзац-генеральской шинели! Хотя, если честно, то даже и в лучшем своем прикиде: в синей импортной куртке, широченных бананах и только что привезенных двоюродной теткой из Парижа кроссовках - ученик девятого "а" не вызывал у стоящей напротив секс-бомбы ни малейшего интереса. Она смотрела на без пяти минут выпускника элитной гимназии как на пустое место.
      
      Ну и... и... бог с ним!
      
      Ведрашко тоже решил в ответ игнорировать ее выглядывающие из под искусственного меха прелести и попытался подумать о чем-нибудь постороннем.
      
      Ну, скажем, о - литературе.
      
      В их выпускном девятом "а" классе на днях проходили "Миннезингеров" Собинова. И, хотя Владимир привык испытывать почти автоматическое почтение ко всем включенным в программу шедеврам, "Миннезингеры" ему не понравились. Он показались ему слишком ходульными и написанными под чересчур очевидным влиянием современных Собинову французов. То бишь Юго и Мериме.
      
      - Ну нет, - решил про себя Ведрашко, - когда я стану писателем (а в том, что он станет всемирно известным корифеем пера, ученик девятого "а" не сомневался ни секунды) я буду творить совсем по-другому.
      
      И воображение тотчас же перенесло его лет на пятнадцать вперед. В девяностые годы. Старый кайзер уже, естественно, помер и Тронный Зал унаследовал ... нет, не его неприятно-щеголеватый отпрыск. На престол Яровингов взошел его малолетний внук, а в роли регента выступил нежно любимый народом рейхсмаршал Штейнберг. Но это не важно. А важно то, что Владимир живет в одинокой мансарде (дура-бабка из дому его, естественно, выгнала) и пишет роман о... о...
      
      Ученик девятого класса, если честно, не может представить тему своего будущего романа, но ясно видит его темно-малиновый переплет и позолоченные буквы заглавия (он называется "Повесть о прошлогоднем снеге"). Хотя в самом-самом начале ни переплета, ни отливающих золотом титульных букв еще, естественно, нету, а есть лишь толстая пачка покрытой машинописью белой финской бумаги.
      
      Непризнанный гений бегает по редакциям, пытаясь эту толстую пачку пристроить, но понимания не находит. Все это длится два с половиной года. И вот однажды его мансарду сотрясает протяжный дверной звонок.
      
      Владимир Ведрашко подходит к дверям.
      
      На самом пороге - двое.
      
      Один высокий в енотовой шубе, второй - пузатенький, в длинном пальто.
      
      
      - Разрешите представится, - с достоинством говорит высокий, - Сигизмунд Хайнц Гиом и, - он показывает глазами на маленького, - Вильгельм Лявданский.
      
      (Услышавший эту короткую фразу Владимир Ведрашко на пару минут теряет дар речи, ибо "Гиом" - это фамилия авторитетнейшего критика, а Вильгельм Г. Лявданский - живой классик, чьи тексты он изучал в гимназии).
      
      - Вы позволите нам войти? - интересуется слегка обидевшийся на его двухминутный ступор Лявданский.
      
      Ведрашко поспешно кивает, ибо способности говорить до сих пор не обрел.
      
      Все трое неспешно проходят на кухню.
      
      
      - Так значит вот вы какой! - произносит маститый критик, снимая шубу и оставаясь в негнущихся джинсах, малиновом замшевом пиджаке и ослепительно белой водолазке.
      
      - Ты, Сигизмунд, не смущай-ка мне молодого человека, - басит живой классик, тоже снимая пальто и подставляя взгляду Ведрашко великолепный черный костюм явно лондонского производства. - Скажите, Владимир... как вас по батюшке?
      
      
      - Викторович, - наконец произносит хоть что-то Ведрашко.
      
      - Скажите, Владимир Викторович, вы в этих хоромах давненько живете?
      
      - Третий год, - отвечает Ведрашко.
      
      - А сами откудова?
      
       - Я... местный. Андрианапольский. Закончил 999-ую гимназию и три курса университета.
      
      - Что вы говорите! - качает красиво вылепленной головой Лявданский. - А по повести вашей не скажешь. Такой кристально чистый язык! Такое дотошное знание самой изнанки всей жизни народной! Мы с Сигизмундом грешным делом подумали, что вы откуда-нибудь с Урала. Я правду говорю, Сигизмунд?
      
      - О, да, - подтверждает маститый критик. - Лично мне в вашем опусе более всего пришлось по сердцу...
      
      ...Чем завершилась беседа трех литературных светил, человечество никогда, к сожалению, не узнает, потому что именно в это мгновение диктор метро объявил переход на станцию Марфопосадская, и ученик девятого класса, весьма не по-джентльменски пихнув некогда проигнорировавшую его секс-бомбу, начал усиленно пробиваться к выходу.
      
      
      
       Глава вторая
       Место действия - Андрианаполь
       Время действия - 22 января 1979 года
      
      
      Пока он ехал в метро, на улице похолодало. "Градусов тридцать", - мысленно оценил Ведрашко. Хотя за те семь или восемь минут, в течение коих ученику девятого класса пришлось, выбивая кроссовками дробь, прождать "девятнадцатого", он свое мнение подкорректировал и решил, что на улице градусов тридцать семь.
      
      (Подумать, что сорок, он все-таки не решился).
      
      Сквозь щелястые двери "девятнадцатого" здорово дуло, но, к счастью, на улице Салова в автобус набилась целая группа ребят из кулинарного колледжа и в образовавшейся давке Владимир чуть-чуть отогрелся. Правда, тут же возникла новая сложность. Практически все набившиеся в автобус ребята были девушками и у зажатого между их огнедышащих тел Ведрашко вдруг случился неконтролируемый приступ эрекции, которую ни короткая куртка, ни облегающие импортные штаны ни черта не скрывали.
      
      Впрочем, огнедышащие кулинарщицы произошедшей с учеником девятого "а" катастрофы вроде бы не заметили. Правда, пышечка справа премерзко хихикнула, но кто ж его знает, отчего хихикают эти пышечки и что там вообще у них на уме?
      
      "А интересно, - подумал Владимир, - когда я стану всемирно известно писателем, я научусь описывать внутренний мир таких дур или нет?"
      
      ...Ввалившийся на следующей остановке в салон огромный дядька в дубленке так припечатал Ведрашко, что охота рассуждать на отвлеченные темы у него тут же пропала. Ему осталось заботиться лишь об одном: хоть чуть-чуть отпихнуть его дышащую перегаром тушу и набрать в свои легкие чуточку воздуха.
      
      А через две остановки пришел черед выходить и самому ученику девятого класса. Кое-как оттолкнув многотонного дяденьку, сквозь нежный строй поварих он прорвался наружу. Потом вприпрыжку промчался сто метров до школы, взлетел на четвертый этаж, вбежал в свою комнату, бросил под койку собранный бабкой рюкзак с вещами и галопом понесся к учебному корпусу.
      
      Самым первым у входа в класс он увидел фон Бюллова (кличка "Булкин"). Булкин смотрелся в окно и меланхолично расчесывал свои только что выросшие усики. Расчесывать, собственно, было особенно нечего - пять-шесть волосинок, но абсолютно безусому В. В. Ведрашко видеть даже такие усы было очень обидно.
      
      - Хэллоу, Ген, - ничем не выдавав испепелявшей его сердце зависти, поприветствовал он фон-барона, - как там сегодня Аллочка?
      
      - Говорят, что лютует, - степенно ответил фон Булкин. - В желтой кофте пришла. Предзнаменование нехорошее.
      
      ("Аллочкой" Булкин с Ведрашко именовали преподавательницу английского Аллу Кербер - суровую пятидесятилетнюю тетку, которую вся их 999-ая гимназия боялась до нервной дрожи).
      
      Булкин как в воду глядел. Алла была в желтой кофте, крупных малиновых бусах и засохшей позавчерашней косметике. Более верных признаков неминуемого Великого Гнева выдумать было трудно.
      
      - Гудмонинг, чилдрин! - пророкотала Аллочка, стремительно заходя в класс.
      
      - Гудмонинг, чича ! - стуча стульями, нестройно ответили ученики.
      
      - Ви шел бегин ауа лессон, - продолжила Аллочка, - виф э вери интрестин фим, - сделав краткую паузу, она подошла к доске, взяла кусочек обернутого в клетчатую бумажку мела и аккуратно вывела, - вэ нейм ов ауа фим из ЛАНДОН. Ландон из вэ кэпител ов Грейт Бритэн. Итс вери оулд, биг энд бьютифул таун ...
      
      Пока шел процесс объяснения, Алла была почти не опасна и Ведрашко (кличка "Ромашкин") позволил себе немного расслабиться. За что тут же и поплатился.
      
      - Вэдряшко, репит вот я сэд ! - услышал он гневный голос Аллочки.
      
      - Э? - еле слышно проблеял Ведрашко, полностью погруженный в рассматривание металлической змейки на платье сидевшей на передней парте Петровой.
      
      - Вэдряшко, континью вэ сентенс: "Ландон воз фаунд ин..."
      
      - Ин найтин сиксти фо! - торопливо ответил Владимир.
      
      - Вот? - удивилась Аллочка.
      
      - Ин найтин сиксти фо, миссис Кербер.
      
      - Сиддаун. Ту. Вери бэд .
      
      Владимир грустно пожал плечами, тихо сел и вновь погрузился в рассматривание шейки, бантиков и черного платья Петровой.
      
      Аллочка же вызвала новую жертву - худого, как жердь, д"Орвиля. Природный француз д"Орвиль английского, как это ни странно, не знал совершенно и заикался и мямлил не хуже Ведрашко. Однако, "сиддаун, ту" от Аллочки не услышал. Дело в том, что дед д"Орвиля был генералом, причем - в отличие от покойного деда Ведрашко - генералом действующим, до сих пор протиравшим штаны в кабинетах Генштаба.
      
      Так что ни один гимназический преподаватель ниже четверки д"Орвилю не ставил. В прочем, и выше - тоже (ибо было не за что).
      
      *****************************************************************
      
      ...А, между прочим, - подумал подхваченный вольным потоком мыслей Ведрашко, - а ведь наши деды были знакомы. Они оба принимали участие в великой битве под Дерптом. Мой дед, эрзац-генерал фон Дорн возглавлял правый фланг, а действительный генерал д"Орвиль осуществлял общее руководство.
      
      Битва под Дерптом в школьных учебниках именовалась "моральной победой", но по сути была унизительным поражением, не ставшим полным разгромом только из-за того, что в решающий мгновение, когда австро-немецкая мотопехота, смяв правый фланг, практически вышла имперцам в тыл, эрзац-генерал фон Дорн лично возглавил самоубийственную контратаку Гвардейского бронебатальона и, достигнув временного успеха, в этой безумной атаке погиб. В учебнике Новой истории на странице сто тридцать восемь размещалась цветная гравюра: "Эрзац-генерал фон Дорн останавливает прорыв австро-немецкой мотопехоты под Дерптом" (два десятка идущих в атаку черных имперских танков, из люка переднего, сжимая знамя, высовывается что-то орущий фон Дорн, крысоподобная вражеская мотопехота удирает в панике), но... но... толку от этой красивой картинки не было ни малейшего.
      
      Судите, граждане, сами: д"Орвиль-сеньор, никаких геройских атак не возглавлявший, впоследствии благополучно додрапал до Камы, потом таки взял Кенигсберг и теперь обитает в Генштабе в качестве неприкосновенного церемониального чучела. Его многочисленные потомство проживает на Правительственном Острове, а единственный и горячо любимый внук в глаза не видел оценки ниже "четыре".
      
      Эрзац-генерал фон Дорн, ценою собственной жизни спасший от плена двухсоттысячную группировку имперцев, оставил вдову и сиротку-дочь. Непутевая дочка работает в метрополитене уборщицей, вдова получает скаредный пенсион в размере ста сорока шекелей в месяц, а их сын и внук регулярно выслушивает на уроках роковые слова "сиддаун, ту".
      
      Ну и кто из двух дедушек дурень, а кто - молодец?
      
      Хотя... конечно же... если б Владимир послушался бабку и сменил бы свою плебейскую фамилию на гордое имя геройского деда, положение бы изменилось. В конце-то концов злющая Аллочка тоже училась в ливонской школе, цветную гравюру "Эрзац-генерал фон Дорн... и т. д." не единожды видела, так что, какой бы она ни была мегерой, даже у Кербер вряд ли б достало бы духу припечатать носителя этой фамилии "сиддауном-ту".
      
      Так что дело было за малым. Но...
      
      Но... ни бабка, ни Алла этого не дождутся!
      
      При всей своей нелюбви к шалопаю-папе, Владимир родился Ведрашкой и Ведрашкой же сдохнет. Всему миру на зло он твердо решил прославить в веках именно эту вполне идиотскую фамилию.
      
      Быть по сему. И - точка!
       *****************************************************************
      
      ...На этот раз д"Орвиль вернулся на место вообще без оценки, а грозная Алла, как ни в чем не бывало, продолжила:
      
       - Олл райт, нау плиз, ви хэв ноу тайм, ви хэв ноу тайм, ви хэв ноу тайм. Вэ некст пат ов ауа лессон вилл би контрол ов ёр хоум вокс. Пэтрова, стенд ап энд спик эбаут вэ Джносонз. Хау биг э Джносонз фэмили из? Хау олд из вэя грэндфавэ? Вот из вэ нейм ов э Питез литл систэ? Плиз спик. Ви а вейтинг фо ёр ансэ .
      
       У умной Петровой ответы просто отскакивали от зубов и генеалогию Джонсонов она знала не хуже собственной. Алла влепила ей жирный "файв".
      
       - Тупая зубрилка, - прошипел завистливый Булкин.
      
       - Она не зубрилка, - тут же вступился за соседку Ромашкин (он же Лютиков-Цветочкин), - она просто очень способная и у нее феноменальная память.
      
       - Ой нашелся защитничек! Сидит здесь и дрочит... все восемь уроков.
      
       - Что-о?!! - драматическим шепотом прошипел Лютиков.
      
       - В пальто, - спокойно ответил фон Булкин.
      
       - Вэдряшко! - снова раздался громоподобный голос Аллочки. - Ю хэв гот энаф, хэвент ю?! Иф ю реалли вонт энавэ "банан" джаст спик ит ту ми. Ай шел би глэд ту грант ёр риквест .
      
       Самые бессовестные из подхалимов захихикали (среди них, к сожаленью, была и Петрова).
      
       В каком-то смысле это хихиканье и спасло Владимира, ибо умасленная подхалимажем Алла ограничилась голой угрозой и нового "ту" напротив его многострадальной фамилии не поставила. Более того, насытившаяся лестью и кровью Алла к концу урока заблагодушествовала и стала подробно рассказывать классу о своей имевшей место одиннадцать лет назад турпоездке в Лондон.
      
      Заболтавшуюся Аллу прервал звонок. Следующим уроком была физика.
      
      
       Глава третья
       Место действия - Андрианаполь
       Время действия - 22 января 1979 года
      
      Физику в девятом "а" вел Миша. "Мишей" юного физика звали почти что в глаза, потому как официальное звание "господин учитель" не подходило к нему совершенно. И если, скажем, прочие преподы в торжественных случаях все-таки надевали положенную им по Уставу форму, то Мишу в сереньком вицмундире представить было решительно невозможно. Узкие брюки, зеленый свитер, немытые длинные волосы и трогательная привычка в задумчивости припудривать мелом обе брови -- так и только так мог выглядеть их преподаватель общей и частной физики и никаких других физиков в девятом "а" не желали.
      
      Если Аллу боялись, то Мишу любили. Если перед англичанкой стелились, то физику, наоборот, - покровительствовали.
      
      У самого Ведрашко отношения с Мишей были довольно сложные. Причем -- по прямо противоположной причине запутанности его отношений с суровой преподавательницей английского. Если железная леди его откровенно гнобила, то добренький Миша, напротив, переоценивал и завышал ему оценки безбожно.
      
      Например, несколько дней назад Миша подошел к Ведрашко (дело было на большой перемене и урок был настолько трудным, что физик припудрил мелом не только лоб, но и нос), итак, Миша вплотную к нему приблизился и, как всегда, глядя чуть в сторону, пробурчал:
      
      -- Знаете что, Владимир, если вам на уроке вдруг станет неинтересно, вы тогда раскрывайте Маклеевские лекции по физике и тихонько читайте.
      
      Владимир в ответ покраснел и промямлил нечто невразумительное. Дело в том, что не только признанные интеллектуалы, вроде Генки фон Булкина или Наташки Петровой, но даже честный трудяга Герка Грумдт разбирался в общей и частной физике явно получше, чем Лютиков-Цветочкин. Но упрямый, как черт (при всей свой внешней мягкости), Миша почему-то именно его, Ведрашко продолжал считать новым Эйнштейном.
      
      (Это мнение Миши объяснялось чистой воды колдовством: Ведрашко СОВЕРШЕННО не знал физики, но ВСЕГДА безошибочно угадывал, чего от него хочет учитель. И я не шучу. Так бывает).
      
      ...Вот и сейчас Миша вдруг резко прервал объяснения, почесал указательным пальцем левую бровь и негромко спросил:
      
      - Господа, как вы думаете, экспериментальные подтверждение изучаемого нами закона Кулона получены для любых значений "эр"?
      
      - Ка-не-ешно! - загудел класс.
      
      Миша пожал плечами, как бы случайно встретился взглядом с Владимиром (взгляд его выражал: "ну что с них возьмешь! типичные варвары!") и повторил:
      
      - По-ду-май-те.
      
      Ведрашко уверенно поднял руку.
      
      - Да-да, Владимир.
      
      Ведрашко поднялся и отчеканил:
      
      - Я думаю, что закон Кулона не имеет экспериментального подтверждения ни для очень больших, ни для очень маленьких расстояниях.
      
      Миша расплылся в широкой улыбке:
      
      - Со-вер-шен-но верно! Со-вер-шен-но верно! - произнес он и, помчавшись к доске, начал выстукивать вязь бесконечных формул. Ведрашко вздохнул и, на пару десятков минут позабыв о Петровой, углубился в завернутый в обложку Маклеевских лекций томик фантастики.
      
      В это время типичные варвары не дремали: неугомонный фон Бюллов начал зычно доказывать, что, если мы согласимся, что электрическое поле внутри одноименно заряженной сферы любого диаметра должно быть равно нулю, то легко выведем из этого факта и справедливость закона Кулона для любых расстояний. Миша зычного Булкина опровергнуть не смог, но, следуя давней своей привычке во всем сомневаться, попытался выстроить схему, при которой электростатическое взаимодействие затухало бы не пропорционально квадрату расстояния, а поле внутри сферы все равно бы оставалось нулевым. Но здесь на помощь к фон Булкину пришла Н. Петрова и он с ней - в четыре руки - уделал Мишу, как бог черепаху. Загнанный в угол препод все равно не сдавался и, в очередной пересматривая написанную Петровой и Булкиным цепь доказательств, вдруг пробормотал вполголоса:
      
       - А все же здесь есть какое-то наебательство.
      
      Весь класс ошарашено замер. Миша, пусть с опозданием, но осознавший, ЧТО ЖЕ он ляпнул - тоже.
      
      .........................................................................................................................................................................................................................................................................................................
      
      ...Спасение пришло откуда не ждали: вдруг громко хлопнула дверь и в залитое солнцем пространство класса вошла огромная сутулая фигура Джорджа. За ее спиною переминался с ноги на ногу какой-то худенький мальчик.
      
       *****
      
      "Джорджем" звали директора 999-ой гимназии. Звали, естественно, тайно. Странно бы было бы обращаться прямо по имени к человеку в чине действительного титулярного советника, что соответствовало воинскому эрзац-майору.
      
      Джордж был мужиком неплохим, но, выглядел, как и положено большому начальству, демонстративно свирепо. Он был единственным из преподавателей, постоянно носившим форму и ее золоченые галуны, серебряные погоны и орден Святаго Андроссия с алмазной панагией наводили немало страху на неофитов.
      
      Старшеклассники, знавшие почти патологическую доброту Джорджа, над этими страхами немного посмеивались.
      
      - Га-аспада! - оглушительным генеральским басом гаркнул Джордж. - С позволения... гм... Михаила Витальевича я имею... гм... честь вам представить вашего нового... гм... коллегу, - он выцарапал из-за спины худого и утвердил его перед собой. - Прошу любить... гм... и жаловать: Симон Лявданский - бывший житель наших южных колоний. Родной - опережаю ваши вопросы - род-ной племянник всеми нами любимого классика, а так же - с этой самой минуты - полноправный... гм... ученик нашей школы.
      
      Худенький мальчик потупился и покраснел.
      
      В классе повисло настороженное молчание.
      
      - Ну что же, - продолжил Джордж, - уважаемый Симон уже может пойти на место, а я с вашего... гм... разрешения откланяюсь.
      
      Джордж подошел к самой двери и, обернувшись, спросил:
      
      - Не сожрете мне новенького?
      
      - Не, не сожрем! - нестройно ответил класс.
      
      - Ну смотрите! - погрозил на прощанье Джордж и, позвякивая орденами, вышел.
      
      А худенький мальчик уселся за одну парту с жердеобразным д"Орвилем.
      
      
      
       Глава четвертая
       Место действия - Андрианаполь
       Время действия - 22 января 1979 года
      
      ...Владимир Ведрашко так никогда и не смог объяснить, почему все события того давнего года отпечатались в его памяти почти по минутам. Сколько жизненно нужного и жизненно важного случилось после и было напрочь забыто! При каких, например, обстоятельствах он издал свою первую книжку Владимир Викторович помнил достаточно смутно. Как пробивал свою первую экранизацию - еще хуже. И за что невзлюбивший его генерал Чегодаев запретил ему пользоваться своим персональным сортиром и, прогнав его в общий, спас ему жизнь, знаменитый писатель не вспомнил бы и под страхом немедленной экзекуции. Но он до последнего вздоха хранил память о том, как сразу же после уроки физики они бежали всем классом в столовую и по дороге играли в снежки.
      
       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Метс Михаил Сергеевич (mets62@yandex.ru)
  • Обновлено: 29/05/2013. 29k. Статистика.
  • Глава: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.