Аннотация: За то, что мы были фантастически похожи своей полной невписываемостью в
норму и причиняли этим друг другу немалые страдания, и любовь, и сполна отплатили друг другу за это. Спасибо, сука.
Елизавета Михайличенко
Звери моего тинейджерства
Память у меня отвратительная. Зрительная - плохая. Лиц не помню. Имен тоже. Факты размываются и наползают друг на друга. События переворачиваются. Живу в прожекторе реального времени, а впереди и позади - туман. Но и в тумане, как известно, кое-что видно. Да, с иностранными языками все точно так же. С английским. Вот, значит, были три топика, из всего курса школьного английского, которые ровной нитью вытягивались из смыслового клубка - всегда. Это как дважды два. Это как "кактебязовут - Лиза". Это как "London is the capital of Great Britain". Второй топик - как пройти на автовокзал, подробно. А третий - про 28 панфиловцев. Так, теперь окончательно возвращаемся в пошлое. Вот, класс седьмой-восьмой, я с родителями отдыхаю на Черном море, в блатном месте - отдельном домике, приписанном к территории и столовой лагеря университета им. Патриса Лумумбы. Пляж, соответственно, получается международный. И мне очень скучно. И неловко. И жизнь вообще проходит зря, потому что вокруг столько интересного, а я на подстилочке с папой-мамой. Ну, шарят глазки вокруг и нашаривают дощечку, 20х20 см. примерно. Убейте меня, я не знаю зачем я ее взяла и о чем я думала, когда писала на ней. То есть, почему я писала по-английски, я могу догадаться, все-таки столько цветов кожи вокруг. Собственно, а вариантов было всего три, чтобы без ошибок, помните, да? Про Лондон - как-то было глупо. Спрашивать дорогу до автовокзала на дощечке - тоже. И тогда я написала, прямо вот так, по-английски, шариковой ручкой на дощечке: "Велика Русская земля. Но отступать некуда! За нами - Москва!" И, зайдя подальше в море, деревяшку выпустила. И цепко за ней наблюдала. И видела, как один милый негр эту дощечку выловил и стал читать. До сих пор его застывшее вопрошающее лицо стоит перед моим мысленным взором, ага. И как он потом озирался подозрительно, и как никого не увидев, посмотрел вверх и незаметно табличку эту отбросил в волны. А вот я сегодня, спустя много лет, через две жизни, я подумала, зачем-то это вспомнив: пишет, вернувшись, он письмо своей девушке - мол, дорогая Джоан, во время учебы в Москве, я встретил девушку Татьяну, долго не решался тебе сказать, но чувства мои отключают разум, а разум устал, но взывает к совести, и решил я положиться на судьбу, ибо уверен - просящему обязательно бывает послан Знак, и я получил этот Знак из черных волн русского моря, он приплыл ко мне на простой квадратной дощечке, исписанной английскими буквами, и было там сообщено, что мир велик, что земля Русская громадна, но идти мне больше некуда, поскольку за мной - Москва и это значит - выбор за меня сделан, на чем и прощаюсь с тобой навсегда, вверяя себя и свою судьбу Высшему предназначению и Татьяне.
К чему я это? Да наверное к тому, что есть, есть предназначение, вернее, предназначенное именно тебе, а каким способом и чьими стараниями оно к тебе попадает - ну так какая, по большому счёту, разница. Разве что по счёту маленькому. Во всяком случае, есть существа, появляющиеся в твоей судьбе именно по этому принципу - Принципу Предназначения. Иногда это люди, но чаще животные.
Итак, продолжим, да? А даже если и нет - все равно продолжим. Воспоминания нельзя запихнуть обратно, тогда они против иголок идут. Значит, о собачках, с самого начала. Мне лет двенадцать. Застарелые мечты о собаке оформились и сконцентрировались на породе, цвете, поле. Я мечтала о рыжей колли. Это была настоящая, дикой силы обсессивная мечта. Первая мечта, практически. С ней была одна проблема - в нашем городе не было таких собак. Ну, единственная сука-колли - не в счет, поскольку шерсть имела черную и на Лесси из одноимённого сериала, соответственно, не походила. Принадлежала она слепому, который эксплуатировал ее сучность в режиме конвейера - дважды в год возил на случку и торговал щенками.
Мой отец, случайно как-то и незаметно для себя пообещав мне собачку "Да ну, зачем она тебе, на лису похожа! Обещаешь, что болеть не будешь? Тогда надо купить, конечно", очень быстро понял, что попал. Я добилась потрясающих успехов в дрессуре родителя, причем именно в этом направлении. Начались какие-то сложные переговоры с московским клубом собаководства, с заводчиком, с постановкой в очередь, поскольку вся страна вдруг и резко, посмотрев сериал, таких собак возжелала, а порода была на тот момент редкая, в общем в очередь записали, но ничего не обещали. Я активно сходила с ума. Папке моему все это очевидно и сильно надоело. Я же к этому времени обтянула деревянный ящик тканью и вышила на ней надпись "Лесси-рыжая". Я принесла с улицы деревяшку и за три дня выточила из нее "апорт", содрав в кровь кожу стамеской, ножом и молотком. Столярными работами я ни до ни после не занималась. Родители притихли. Я уже практически наизусть знала брошюру "Воспитай щенка". Разговоры же с родителями начинала издалека, но однотипно, примерно так: "А знаете ли вы, что желудочно-кишечный тракт собаки - это вовсе не мусоропровод для испорченных продуктов?" "Известно ли вам, что иногда нервные суки совершают сексуальные движения, свойственные кобелям?" Ясно, что со мной надо было что-то делать.
И отец решил пойти на компромисс. Ха-ха. Он не знал всей неистовости моего желания иметь рыжего друга породы колли пола женского. И вот, прихожу я как-то из школы, а меня встречает семья. И лыбится. И смотрит сквозь меня, в пол. И говорит: "Собачку хотела? На." Задохнувшись от невыносимого, невозможного счастья, оборачиваюсь. И вижу ЧЕРНОГО щенка, лежащего на подстилке для моей РЫЖЕЙ собаки! Папа же поясняет: "Решил вот тебе кобелька купить. Может, я с ним на охоту ходить буду". "Она еще и КОБЕЛЬ?!" - зарыдала я.
Папа хлопнул дверью, я тоже. Щенок остался. Несколько дней я изо всех сил запрещала себе к нему привязываться, но уже понимала, что жизнь возьмет свое. Я его жалела - еще бы, черный и кобель, такое несчастье. И жизнь взяла, вернее взяла я - трубку, звонили из Москвы: "Забирайте своего щенка у заводчицы". "Забираем!" - заорала я, чувствуя инфернальную связь с московской рыжей маленькой колли, сукой.
Прилетела она в картонном ящике из под макарон, в кабине пилотов, в возрасте месяц+. Когда ее привезли в дом из аэропорта, я вытащила из коробки существо. Оно, это существо, было конечно рыжее с белым воротником и в белых носочках, как положено. Но было ли оно колли? Скорее, это нечто было пародией на маленькую мокрую борзую, хотя и с сухой шкурой. Оно было тощее, мелкое, с бессмысленным блуждающим взглядом, его, видимо уже долго, трясло в нервном ознобе, про то, что вся коробка была обмочена я уже не говорю. Ясно было, что существо - уже готовый псих, возможно еще и дебил. К существу прилагались документы, в родословной были записаны предки до четвертого колена с приставками в нерусских фамилиях хозяев "фон" и только владелица ее матери называлась Самылина. Само же существо было уже названо Лос-Дорис по хитрым законам собаководческой филологии, с учетом имени собакиной матери и фамилии заводчицы. "Ну и пусть, а ты можешь дома Джесси звать",- с опаской глядя на мое лицо, предложила мама. Я закрыла родословную, сравнила это, жуткое рыжее, с толстым черным простоватым кобельком Домбаем и поняла, что это моя собака и мне с ней будет тяжело.
Джесси, с младенчества и до упора, боялась грозы. И ветра. Следствие перенесенного в раннем возрасте перелета. Ветра в нашем городе дули практически постоянно, поэтому она боялась часто. Ну, все как у нормальных психов - пока еще вокруг кто-то топчется, свет горит, еще туда-сюда, а вот когда уже ночь и остаешься один на один с этим воющим неизвестным, то... то, козе понятно, надо бежать к родной душе и спасаться. Но будить родную душу неловко. Поэтому надо сделать так, чтобы она, эта родная, как бы сама проснулась. Поэтому 30+ килограммов живого собачьего веса подкрадывались к моему дивану, укладывали длинную морду на подушку и начинали тихо подскуливать. Студенты, особенно медики, особенно ведущие несколько параллельных жизней, спят мало, но очень крепко. Поэтому все случайные звуки недосыпающим организмом тут же включаются в сновидения, которые постепенно становятся кошмарными. Когда эти ужасные стоны (мучаемых, казненных и т. д. ) все-таки меня пробуждали, Джесси как-то это чувствовала - видимо, по ритму дыхания. Потому что мне тут же вмазывалось по башке тяжелой собачьей лапой с когтями, которые, как известно, сродни рогам у копытных - не втягиваются. На мои экспрессивные фразы следовал молчаливый бросок - вся туша шмякалась на меня и переваливалась к стенке - в самое защищенное место. После этого свет машинных фар лишь выхватывал выпученные в тихом ужасе собачьи очи, в которых стыла всегда одна и та же мысль: "Ну, если меня здесь достанут, то я уже не знаю, во что верить". Она уже лежала тихо, лишь иногда содрогалась, глубоко и душераздирающе вздыхая.
Это, кстати, было ее неоценимым умением. То есть, голову на отсечение не отдам, но есть внутренняя уверенность, что от ограбления нашу квартиру эта до идиотизма добрая собака спасала, поскольку привилегированный дом не раз подвергался, а в квартире семья не сидела. Спасала именно тем, что правильно дышала. Вообще-то команду "фас" моя сука выполняла лишь издали и в присутствии свидетелей. Также и охранять хозяйский дом ей нравилось только при бодрствующих хозяевах, когда все стадо вместе и внутри, тогда она охотно вступала вторым голосом в арию дверного звонка. Когда же приходили люди в наше отсутствие, то в ответ на звонок в дверь они слышали явственное присутствие жизни внутри квартиры. Ну, там шорохи всякие, иногда даже стулья вроде бы двигали, шаги. Повторный звонок. Шаги явственней. Контрольный звонок. Шаги уже у самой двери, скрип половиц. И, из самой дверной щели, снизу, длинный, громкий, со стоном и всхлипом вздох доползшего до двери зомби. И еще, и еще. Некоторые гости, по свидетельствам, пытались звать нас по именам. И вздохи становились уже просто нестерпимо трагичными и тяжелыми. Затем раздавался длинный абсолютно человеческий стон с покряхтыванием и тяжелые удаляющиеся шаги. В лае наша сука ни одним свидетелем замечена не была. Но оно и правильно - гавкала она визгливо, истерично и совсем не страшно.
Джесси очень любила гостей. Знакомым она радовалась и на улице, но вот роль хозяйки исполняла только дома. То есть, стоило знакомому человеку зайти в дом, как вылетала рыжая сука и начинала напрыгивать на гостя. Все это сопровождалось специфическим таким непрерывным визгливым лаем, переходящим уже просто в визг. Сука колотила передними лапами по гостю и причитала: "Вася, ты?! Вот встреча! Я и не надеялась, что ты придешь, а ты пришел! Такая радость! Такая радость!" Про невтягивающиеся когти вы помните, да? Практически, исполнялось "К нам приехал наш любимый...", сопровождаемое разнообразными телодвижениями - кроме панибратского напрыгивания, еще очень популярным был танец не живота, конечно, но зада. Это когда собака припадала на передние лапы, а задние пританцовывали и вихляли попу с хвостом. Следующее танцевальное па называлось "я укрою твои бледные ноги". По-прежнему непрерывно воя, Джесси поворачивалась задом к гостю, умильно поглядывала на него через плечо и пышным длинным хвостом хлестала пришедшего по ногам, долго.
Гостя сразу предупреждали, что нельзя дать понять суке, что ее замечают. Чисто как с цыганами - морду кирпичом и молча уворачиваться. Самой страшной ошибкой пришедшего было дать понять, что он тоже собачку узнал. Тогда ария становилась бесконечной и исполнялась на бис столько раз, сколько называлось имя Джесси. Да и вообще, обычно кнопкой выключателя приходилось работать членам семьи - упиравшуюся суку закрывали в какой-нибудь комнате, где она петь тут же переставала, но начинала молча ломиться в дверь, как пьяный муж. Через какое-то время, когда пришедший уже был усажен в холле, собаку выпускали и она, явно стесняясь внешнего мира, быстро прибегала в холл и со стоном рушилась в угол, кося на гостя ждущим глазом. Стоило ему растроганно назвать ее имя, тут же начиналась барабанная дробь хвоста по полу и песнь "лежащей, но гостеприимной собаки" - этакий хип-хоп.
Вообще, с тормозами у Джесси было ну очень плохо. Мало того, что они были слабо развиты, она еще и принципиально не желала ими пользоваться, то есть была в каком-то смысле адреналинщицей. Имелся всего один рычаг, который отключал ее нервную систему быстро и резко. Рубильник назывался самым страшным для нее словом "намордник". Намордников на колли не выпускали. Или не продавали, что в общем-то одно и то же. Поэтому в легких случаях можно было просто обмотать поводком морду, тогда она замолкала. Но иногда, раздувая ноздри, бунтовала и тогда из-под петли поводка неслись уже совсем странные зажатые душераздирающие звуки. И тогда появлялся Настоящий Взрослый Намордник для Больших Служебных Собак. Джесси его ну очень не любила. Она в нем страшно тормозила. По длине намордник был короток, но очень широк. Поэтому на длинной изящной коллиной морде он смотрелся маской хоккейного вратаря, или даже проволочной корзиной для бумаг. Собственно, нос протискивался между кожаными ремешками, а все остальное болталось совершенно свободно. Но. Это практически был этакий аминазин. Движения сковывались, голова опущена, слюни текут, глаза выпучены, даже на резкое движение мордой ни сил, ни ума нет, а ведь ремешки эти держались чисто символически. В общем - полная и окончательная картина надругательства над личностью, поэтому применялся намордник редко.
Так вот, в какой-то момент собачка как бы выпускала гостя из активной орбиты своего интереса, и тот расслаблялся. Ну там разговоры, кофе-чай, поза уже посвободнее, нога на ногу... И вот тут-то, из угла, где до сих пор, как вы помните, лежит Джесси она же и выпрыгивает. И, что странно, молча, крепко обхватив ногу гостя, начинает совершать те самые "сексуальные движения, свойственные кобелям", о чем предупреждала нас брошюра о воспитании собак и нервных сук в частности. Глаза у суки при этом виноватые, она даже морду отворачивает, практически плачет, но ебёт. Гости тоже, знаете, странные бывали - оказывается, далеко не всем нравилось участвовать в зоофилии. А уж такое странное чувство, как стыд за сумасшествие собственной суки - это вообще удивительная эмоция.
Джесси даже возили на курорт. Да, вот представьте себе. Конечно, по блату. Значит, июль, берег Черного моря, лагерь университета Дружбы Народов им. Патриса Лумумбы. Полная и окончательная этнография! Международный фестиваль студентов, который я пропустила ввиду нерожденности, нагнал меня, подростка, тем летом. Да, тут надо написать свой акварельный портрет. Мне было 14 лет, я была абсолютно нежным романтическим наивным до юродства ребенком, а здоровые зачатки цинизма дремали, чтобы заколоситься позже, 176 рост, 55 вес, коса до попы, сверстники орали "цапля", а джинсовые мужики звали в манекенщицы и сниматься в кино. Еще у меня вдруг прошли от солнца прыщи. А еще у меня было красное платье-миди с большими птицами и большим вырезом, я его сшила сама и долго не решалась надеть из-за этого самого выреза, но наконец решилась, распустила косу и походила по лагерю взад-вперед с полчаса, без последствий. Когда же на следующее утро, в шортах, футболке и с косичкой я явилась за мороженым в ларек, то ко мне приблизилось маленькое косое (в смысле глаз) существо желтого цвета и спросило: "Ся сь сясье ясье?" Дальше я долго и честно пыталась понять что оно имело в виду, а оно, подкатывая глаза и мечтательно лыбясь, пантомимой пыталось объяснить, водя руками вокруг бедер, крутя ими и похлопывая себя то по груди, то по жопе. Очередь комментировала и радовалась цирку. Я, от такого внимания и смеха, практически уже рыдала. В общем, вопрос-то был простой: "У тебя есть красное платье?" Когда же я, став цвета вчерашнего платья, призналась, что да, есть, последовал стон и дальше оно шло за мной по пятам, желая узнать точное место жительства. На тот момент это был отдельный домик для социально избранных, формально - на территории лагеря университета.
Вокруг домика был сад, вокруг сада забор, в заборе дыра, всё как положено. В домике отдыхали родители, я и моя собака. Существо, как вы уже знаете, изнеженное, умное, истеричное и хитрое. И психически нездоровое - вообще-то патологически доброе, но в виде компенсации иногда и необъяснимо ненавидящее отдельных представителей человечества. Хотя, некоторая закономерность наблюдалась. Часто это были пьяные, цыгане и негры. Ну расистка, да, чего уж там. Велосипедистов, кстати, тоже не жаловала. В идеале, для полноценной ненависти, негр должен был быть в национальных одеждах. Ну да где ж таких в нормальной жизни советской собаке взять. Но про то, что сейчас мы отдыхаем на территории международного лагеря вы помните, да?
Так вот, пришла, а вернее прибежала я, преследуемая китайским сатиром, к калитке, затворила ее поскорее и задумалась о будущем. Влюбленный китаец остался нервно поджидать по ту сторону. И я поняла, что домогательства надо пресекать. Честь меня защищать я решила доверить своей колли, чтобы решить все в узком невзрослом кругу, а то стыдно.
Теперь немного о дрессуре и служебном собаководстве. Колли - это, в принципе, хоть и шотландские, но овчарки. Но они не служат, они пасут. Поэтому, не смотря на то, что я честно ходила на собачью площадку воспитывать свою суку, она сама выбирала какие команды стоит выполнять, а если выполнять, то за какой сахарный эквивалент, а просто так вообще почти ничего не делала. Еще она была ужасной трусихой. Вот, например, команду "фас" она всегда выполняла одинаково - просто на отлично - вися на ощейнике, хрипя и задыхаясь, рвалась на схватку с врагом до момента, пока враг не приближался. После чего вдруг резко замолкала, опускала длинноносую свою морду, отворачивала ее, косила на врага красноватым напряженным укоряющим глазом и тихо задвигалась за мою спину. Но осадок, видимо, оставался, потому что еще какое-то время, когда враг, усмехаясь: "Плохо сука на "фас" работает, плохо учишь",- уходил, она резко и молча подскакивала к нему сзади и хватала за штаны, после чего снова задвигалась за мою спину. Да, что важно - за всю свою жизнь Джесси никогда и никого не укусила всерьез. Максимум - синяк. Хватала она врагов исключительно за попы. Но чаще она хватала их просто так, без всякой команды "фас", по тому самому принципу, который я уже описала.
Ну вот, значит пристегнув суку Джесси к поводку, я направилась в большой полный похоти мир, чтобы его полечить. Китаец дежурил неподалеку, как верный кобель у подъезда. Мы с Джесси огляделись. И я тихо, чтобы никто не смог сказать - мол, натравливает собаку на человека, сказала: "Фас!", зная по опыту, что рвущаяся с поводка, захлебывающаяся истеричной злобой сука - впечатляет. Но сука, видимо, не поняла почему если "фас", то шепотом. И уставилась на меня с нервным недоумением - кого хватать из нас двоих, ведь больше никто не слышал и не начал бояться. Китайский зайчик умильно лыбился на нас издали. Я сказала "Фас!" громче. Сука сделала такое нервное движение, словно пожимала плечами, прижала уши вперед и вынырнула из ошейника. И вот, значит, я стою с поводком, заканчивающимся пустой петлей. А недоумевающая скалящаяся и свободная сука, запрограммированная на "фас" нехорошо так осматривается. На китайском зайчике она даже взгляда не задержала. Но тут как раз показался объемный важный негр в развевающихся традиционных одеяниях, с юрким маленьким слугой в шортах. А надо сказать, что в этом универе училось довольно много черной, желтой и красной золотой молодежи, которые привозили с собой ещё и слуг под видом тоже поучиться. А про расистскую сущность моей суки вы еще помните, да? И вот она, как бы кивнув мне на прощание: "Не боись, мать, я помню установку, ща мы его порвем", злобно фыркает и несется к жопе этого величественного негра и ее, соответственно, прикусывает. Все визжат. Сука - радостно. Я как-то очень быстро для своего романтического возраста соображаю, что мне лучше вот прямо сейчас от своей собаки отречься. И даже лучше вообще от калиточки удалиться. Но ноги не двигаются, и я только прячу за спину поводок.
Отреагировавшая "фас" сука радостно отбегает от жертвы, машет хвостом и смотрит, склонив голову, как прыгает оскорбленный отпрыск знатного семейства, как тычет в ее сторону пальцем, приказывая догнать и казнить.
Я понимаю, что сейчас будет международный скандал, что отмазаться блата моего папки не хватит, что вот сейчас моя собака радостно вернется ко мне - и все... Слуга тем временем бросается хватать. Сука, обернувшись на меня, встречается со мной взглядом и лыбится. И весело убегает вдаль, куда-то в неизвестном направлении, махая длинною ногой. Зайчик, кстати, незаметно исчезает.
Я тихо бреду искать эту полную суку, понимая, что ее уже не найдешь, а если и найдешь, то как вести ее по лагерю, да и нашли ее уже другие соискатели, наверное. В общем, час соплей, слез, отчаяния. Возвращаюсь я через какое-то время, потеряв надежду, отворяю потихоньку калитку, тащусь к домику. Из кустов выскакивает радостная рыжая тварь и, скуля, бросается меня облизывать, явно радуясь, что наконец-то я явилась и сколько уже можно ждать. Вспомнили про дыру в заборе, да? Сделала обманный круг, отвела преследователя от стада, а потом тихо вернулась к очагу.
В подростковом возрасте, который у нас с собакой Джесси на каком-то этапе совпал, мы обе страдали анорексией. Но в легкой форме. То есть, я вообще-то с удовольствием ела пирожные и шоколад. Колли тоже. Ничего другого есть добровольно она не собиралась. Зато единственная команда, которую моя собака с блеском выполняла в собачьей школе, это - отказ брать еду у чужого. Чужой протягивал ей кусочек мяса, а Джесси смотрела на него взглядом обделанной мадонны и отворачивалась. Инструктор всем ставил нас в пример, а я горько думала, что даже это не моя заслуга, а просто сука вообще ничего не жрет. Тогда же моя мама, отчаявшись откормить меня, обратила свое внимание на Джесси. Довольно типичная картина того периода: мама, приговаривая: "Джесси, хорошая собачка, умница, кушай", выставляет миску с макаронами по-флотски. Джесси нюхает и отходит. Мама с миской ненавязчиво идет следом. Джесси, оборачиваясь через плечо с видом "женщына, чого вы миня прыследуетэ?" и судорожно подергивая шкурой, ускоряется. Но в конце любой квартиры есть какой-нибудь угол. Загнанная в этот самый угол, сука садилась на попу, впечатывалась в угол спиной, раскидывала, как убитый заяц, руки-ноги, прислоняла голову к стенке и сжимала зубы.
Мама подносила тарелку к ее морде. Тогда Джесси закрывала глаза. Мама, продолжая твердить ключевую фразу: "Джесси, хорошая собачка, умница, кушай", брала пальцами небольшое количество макарон и пыталась в эту сжатую пасть просунуть, изредка нервно вскрикивая: "А ну-ка ешь сейчас же!"
Пасть в какой-то момент приоткрывалась. Но не закрывалась. Поэтому все макароны просто лежали там, свесив белые ножки. И потихоньку вываливались сами, а потом подталкивались наружу языком. Глаза собачьи были все так же сомкнуты, из груди вырывался порой тихий стон. Понятно, что долго мамино сердце не выдерживало и мне сообщалось, чтобы я немедленно шла кормить свою собаку, а то она умрет с голоду, а до этого конечно же в семье будет еще как минимум один труп.
С голоду не умереть Джесси помогали гости. Когда в нашем хлебосольном доме ожидалось застолье, собаку всячески пытались накормить заранее, соблазняя деликатесами. Но не тут-то было, не такая сука была дура, чтобы променять сцену на чечевичную похлебку. То, что скоро придут гости, она понимала не хуже нас. И вот, отплясав перед гостями все, что положено, в какой-то момент собачка исчезала.
Гости дорогие активно выпивали и закусывали, пока не раздавался женский визг. Сука всегда безошибочно выбирала ту, что поистеричнее и не в ладах с собачками. И, незаметно выждав под столом, тихо и вкрадчиво просовывала длинную лисью свою морду из-под скатерти на колени жертве. И молча смотрела на нее черными влажными глазами, терпеливо ожидая, когда гостья заметит влажную сучью пасть на своих парадных коленях.
Удостоверившись по визгу что она замечена, Джесси тут же начинала радостно визжать в ответ и молотить хвостом, оставшимся под столом, ноги остальных гостей.
- Дайте ей что-нибудь и она отстанет,- советовали мы убито.
Честно говоря, Джесси далеко не всегда отставала. Чаще она, приободрившись, начинала активно требовать следующий кусок - одновременно безобразно скалилась и нежно скулила. Что характерно - жрала абсолютно все - от мяса до соленых огурцов и грибов, чавкая, как довольный японец. А в глазах дорогих гостей стыла одна и та же мысль "бедная собачка".
Еще бедная собачка обожала, когда гости оставались у нас ночевать. Дело в том, что свободный диван был в квартире один, в холле. Ну как - свободный. То есть, сука его, конечно, считала своим, поскольку ей разрешалось на нем валяться. Но слово "нельзя" Джесси понимала прекрасно. И очень его не любила. Поэтому, когда гостю стелили постель на этом самом диване, предварительно на него указывали пальцем и тихо шипели Джесси: "Нельзя!" Она оскорбленно отворачивалась и уходила в коридор. Но оставалась в пределах видимости двери в холл. В общем, как она улучала момент, когда приготовленный для ночлега гостя диван оказывался без присмотра - неясно. Но она улучала. И гость приходил к занятой постели - сука располагалась точно по центру, голова на подушке, сама она лежала на спине, раскинув лапы и лыбилась, закрыв глаза. Гость взывал о помощи. Я грозно взывала к сучьей совести. Но совесть уже спала - это мне демонстрировали очень убедительно, даже заваливались на бок, поближе к стенке и похрапывали. Тогда я приступала к физическому изгнанию врага с захваченной им территории - тянула ее за лапы, прочь. Но тяжелая туша вдруг лишалась признаков жизни и обмякала так, что вышвырнуть этот весомый кисель, растекшийся по дивану, было ужасно сложно. К тому же кисель возмущенно мычал на любое прикосновение и даже позволял себе стонать и огрызаться, так что гость вскрикивал и жалобно вопрошал: "Укусит?"
"Укусит-укусит,- отвечал пристальный собачий взгляд с дивана,- обязательно подкрадется ночью к спящему горлу и вцепится".
"Она не кусается,- оправдывалась я, вытягивая кисель из постели,- она добрая, она чистая". Кисель тяжело шмякался на пол, стонал и уходил тяжелой медленной походкой, взглядом обещая вернуться. И иногда, кстати, возвращался. Если гость воспринимал все это дело с юморком, то сука это как-то понимала, всячески одобряла и часто утром гость обнаруживал, что она преданно делит с ним постель.
У Джесси с кошками были отношения. Собственно, иначе и быть не могло, учитывая всю историю появления у меня собаки. Кошки начались раньше. Первый кот по кличке Фантомас жил у нас еще задолго до Джесси. О собаке я стала мечтать еще при его жизни, в позднем раннем детском возрасте. Тогда меня нейтрализовать было просто - родители сказали, что собаку необходимо дрессировать, поэтому мне необходимо научиться дрессуре на коте. А как только, так ясное дело - сразу. Кот Фантомас был гулящ, буен, серо-полосат, мосласт и огромен. Приходил домой жрать, спать и залечивать раны, раз в два дня, как часы. Тут-то я его и перехватывала. Мне почему-то тогда казалось, что непылающий хулахуп - это то самое демонстративное, что поможет нам с котом Фантомасом получить в дом собаку. Кот со мной был не согласен. Фантомас сидел, преисполненный достоинства, косил желтыми глазами безжалостного бретера и крысоубийцы, дергал подранными в схватках ушами, но хулахуп принципиально не замечал. Ни просто так, ни за еду. Честно говоря, я не смогла научить его прыгать через обруч. Зато он, в конце-концов, стал подавать лапу на слова: "Здравствуйте, Фантомас". Правда, только за колбасу.
Кот этот, кстати, был самым нормальным из всех животных, живших в нашем доме. Возможно потому, что контактировал с нами минимально. Здоровый, вменяемый дворовой кот. Один эпизод, правда, случился. Однажды Фантомас привел кошечку. Беленькую, хоть и грязную кошечку, с разноцветными глазами и шикарным хвостом. Очень ее приглашал войти, мяукал, мурлыкал, подбадривал. Но не ёб. Кошечку впустили, накормили, решили помыть. Пока надевали перчатки поплотнее, кошка сама плюхнулась в таз. Она оказалась вполне половозрелым котом. Из дому выходить отказалась. Так и жил у нас несколько месяцев Дезик, пока не нашли ему безкотовую семью. И, кстати, он как раз не вызывал у меня, маленькой, никакого душевного отклика, поскольку на мой очередной вопрос о собаке мне ответили: "Ну, у тебя же теперь есть ДВА кота." Кстати, его разноцветноглазость не давала мне покоя довольно долго. А недавно я выяснила, что это был, оказывается, ценный пушной зверь, "ванская кошка", объявленная в Турции национальным достоянием, а не генетическая шутка природы. Эти звери, кстати, любят воду и умеют плавать. Помню, как Фантомас с Дезиком подолгу неподвижно сидели на подоконнике, напряженно созерцая кормящихся на балконе птиц, мурчали и звучно клацали зубами, явно со вкусом обсуждая интимные подробности строения птичьего организма. Так вот, вернемся к собакам. Джесси уже была солидной особью, когда мой отец принес домой котенка. Это было невероятно. Во-первых, отец котов не то, чтобы не любил, а как-то игнорировал. Во-вторых, он совершенно был убежден, что одной собаки дома вполне достаточно. В-третьих, котенок попал к нему хоть и просто, но инфернально - откуда-то прибежав во двор Краевого бюро судебно-медицинской экспертизы, прорвался в здание, безошибочно нашел кабинет начальника, сходу запрыгнул тому на колени и замер, мурлыкая. Отец мой обалдел и принес его домой. Так у нас появился бесхвостый сиамец. Колли моя вообще относилась к миру крайне дружелюбно, а котов считала неким приспособлением, специально созданным для ее любопытства и любезности. Коты всегда волновали ее кровь, но волнение это квалифицировать она, видимо, не могла. Джесси понимала, что при виде кота оставаться в бездействии нельзя, что надо что-то делать, а что - тут она терялась. То есть, когда уличный кот встречался на ее жизненном пути, она, особенно если была не на поводке, тут же начинала выказывать признаки приязни, ну все эти придворные ужимки - три раза махнуть пером хвоста в одну сторону, два в другую, посучить ногами, провыть что-то любезное, снова подмести пером пыль мостовой... Кот шипел и пятился, а в какой-то момент поворачивался и бежал. Тут просыпался инстинкт, и Джесси воспринимала бегство кота приглашением к игре "Догони меня, противный, а то я тебя стесняюсь!" В конце-концов, загнанный в угол какого-нибудь подъезда, кот предсмертно шипел, соображая как бы подороже продать свою честь, а Джесси, весело метя хвостом и лыбясь, лезла к нему целоваться. А сзади уже подбегала я с воплями, мол, Джесси, назад, а то тебя порвут! А потом подъездное эхо оглашалось визгливыми причитаниями - сука в голос жаловалась мне и всем обитателям на то, "какие они все подлецы". Но это было только до следующего увлечения. И вот Джесси доставили на дом котеночка. "Это МНЕ?!" - пискнула она, не веря в счастье. И правильно не поверила. Счастье тут же обошло ее вокруг, не зашипев, не обращая внимания на ее радостные пляски и доверчиво тянущуюся морду, потом как-то сразу сориентировавшись, направилось к собачьей миске и начало есть. И нам сразу стало ясно, кто в доме хозяин. Джесси же это поняла только когда решила тоже откушать из своей же миски, за компанию, разделить трапезу. И получила в пятачину, конечно. Отошла, села. Подумала. И подняла на нас полный влажного обиженного обожания взгляд. Котенок был назван мною Серафимом в первый же вечер, поскольку, пожрав мяса, он стал карабкаться по шторам и висящему на стене ковру, а затем, вопя, вполне шестикрыло перелетать с высоты на мягкую мебель. Кстати говоря, впоследствии Сяма вытворял подобное ежевечерне, примерно в одно и то же время. Возможно, это даже был своего рода ритуал. Но в первый вечер мы все наблюдали за полетами котенка изумленно, а у Джесси просто челюсть отвисла в прямом смысле слова. И она оставалась в недвижном оцепенении, пока этот бесхвостый ориентал не приземлился с воплем "Банзай!" на ее загривок и даже не проскакал несколько метров на удирающей суке. "Садо-мазо" игры стали в нашей квартире обычным развлечением. Как правило, Сяма, проходя мимо развалившейся поперек коридора колли (чтобы каждый проходящий споткнулся, а споткнувшись - приласкал), вдруг ее перепрыгивал. Этого Джесси ну очень не любила. Возможно, это была плохая примета. Пока она восставала из разомлевшего состояния, Сяма исчезал. Квартира была трехкомнатная, комнаты изолированные, выходящие в длиннющий г-образный коридор, заставленный разными милыми табуреточками, полочками, книжными шкафчиками. Объемная собака, то есть, могла развернуться быстро далеко не везде. Но наглого кота надо было искать. И Джесси, развесив уши и язык, осторожно отправлялась на поиски. Почему осторожно? Да потому что она была колли. А это такой огромный пушистый длинношерстный шар, сзади торчит опахало хвоста и свисают объемные панталоны с начесом, а спереди - длиннющая лисья морда со взглядом мурого дебильноватого хулигана. И вот пока этот хулиган с фальшивой беззаботной улыбочкой продвигал свой корпус по коридору, из-за какого-нибудь угла выскакивал маленький бесстрашный самурай Сяма и вцеплялся в главную коллину гордость - в панталоны. Дико щерясь, прижав уши, кот висел на собачьих штанах, скребя когтями задних лап по шерсти ненавистного врага, и вообще катался на этой "колбасе" с явным наслаждением. Рассчитывал он всегда точно - ни разу Джесси не смогла быстро развернуться в выбранном им месте, хотя однажды и сообразила за каким углом он затаился. И клацнула зубами у Сямы над ухом. Кот оставил на месте лужу, упал на спину и практически умер. Великодушная колли ткнула его носом, мол, играй дальше. Кот пару дней восстанавливался, а потом все вошло в прежнюю колею.
Так вот, на коллиной "колбасе" восточный чукча висел до того самого момента, когда его уже втирала в стену разворачивающаяся собачья жопа. Тогда он соскакивал и бежал под тот самый "Джессин" диван. Это было еще одно оскорбление, поскольку подобных убежищ в квартире было как минимум пять, не считая шкафов, но этот диван был отправной точкой для дальнейшего. Захлебываясь скандальными причитаниями, Джесси добегала до дивана и плюхалась рядом, не осмеливаясь совать морду под него. Наступала тишина и игра в гляделки, которая порой немало затягивалась. Наконец, Джесси, как более нервная особь, вздымала зад и, прихлопывая передними лапами по полу, тявкала - мол, давай уже двигаться, а то замерзла. Но восточное терпение всегда победит западное простодушие. Поэтому кот спокойно сворачивался клубком и засыпал. Но колли собака пастушья, поэтому караулила она всегда долго, периодически злорадно взлаивая над кошачьим ухом. И все равно никогда не ловила момент выскакивания Сямы прямо перед ее носом. А выскакивал он так, чтобы чиркнуть шерстью по шерсти, а потом улепетывал под шкаф. И там повторялись все охранно-караульные мероприятия. Потом - снова. К концу вечера измотанная Джесси, облаяв напоследок щель, отворачивалась и грузно, устало ступая, уходила к собственно своему стаду, к нам. Через пару минут подтягивался к обществу и Сяма, спокойной удовлетворенной походочкой подходил к дремлющей суке и приваливался к теплому боку.
Верите ли, я всегда выигрывала в ту игру на реакцию, когда надо положить руки на чужие протянутые ладошки, которые в какой-то момент захотят кисти твои прихлопнуть. Как же она называлась-то? Ну, неважно. Я расскажу откуда у меня взялась эта самая хорошая реакция. От игры в "Тапок", конечно. В зеленый синтетический тапок, простроченный леской, на белой каучуковой подошве. Импортный, пахнущий чем-то странно-неорганическим.
Джесси полюбила эти тапки сразу и безоговорочно. Сначала она их регулярно воровала. Из любого доступного места. Потому что если тапки оказывались в недоступном, то она садилась перед шкафчиком и любовно ныла, не взирая на время суток. Когда она их утаскивала, то просто тихо лежала, обняв зеленый ласт и посасывала его, выгрызая несуществующих блох. Поначалу я пыталась тапки забирать. Но Джесси очень быстро сориентировалась и пошла на преступление. Один из тапков был явно целенаправленно не то, чтобы просто обосран, а еще и основательно извозюкан в собачьем дерьме, а второй припрятан на любимом собакином диване - зарыт в плед. Сверху же он был придавлен сукой, прекрасно осознающей содеянное, но решившейся отстаивать свое право на милые женские капризы. Рассчет оказался верным, Джесси целиком и полностью завладела тапком. И тут у нее возникла проблема. Тапок резко перестал быть ей интересен, такой доступный. Джесси очевидно мучилась. Потеряно слонялась по дому с тапком в зубах, переносила его с места на место, а он, как дохлый заплесневелый щенок болтался в ее пасти. Наконец, она выстрадала классический зековский девиз: "Надо делиться".
Так появилась традиция. Перед сном, когда я уже забиралась в постель, являлась бодрая колли с хоть и вечным, но до предела измусоленным Тапком, который зависал точно над моей головой. Затем пасть рассеяно приоткрывалась и со мной делились. Приходилось Тапок ловить. После этого и начиналась собственно игра. То есть, Тапок в моей руке должен был замереть напротив выжидающей коллиной морды. И отдернуть его надо было в момент Джессиного решающего броска. И поначалу сука была крайне успешна и гордо самоутверждалась за мой счет. Но постепенно я тоже чему-то училась. И достигла в конце-концов такой реакции, что не любившая проигрывать Джесси очень скоро впадала в полную и неприглядную истерику, брызгая слюной ругалась и вопила. Я начинала ржать, потому что вид скандалящей, доказывающей, что я жульничаю собаки, это что-то. Смех мой приводил Джесси уже к полному нервному истощению, она начинала отнимать у меня Тапок, явно желая наказать меня лишением самой дорогой игрушки. Вот тут-то я и объявляла ледяным тоном: "Все, Джесси, бай-бай" и отворачивалась к стенке. Это было последней каплей. На меня, с возмущенным воем, обрушивались передние лапы, которыми колли барабанила по мне. Тапком же, зажатым в зубах, начинали тыкать мне в морду, я отбивалась, Джесси от злости в очередной раз душила Тапок, и продолжалось это пока не являлся лесник в образе мамы и не разгонял свору из двух игроков. Кстати, до сих пор я иногда демонстрирую крайнюю быстроту реакции.
Теперь, через много лет и две жизни, я могу и хочу сказать своей колли Джесси спасибо.
За то, что с ней можно было долго гулять по моему провинциальному городу поздними вечерами не боясь, ориентируясь на схематичность хулиганского мышления "да ну ихнах, вдруг укусит". О, сколько вечеров одиночества, рефлексирующих прекрасных и сладостно-мучительных было измерено нашими шагами! Спасибо, колли.
За то, что в своих ужасных подростковых комплексах я не тонула одна, а всегда были напротив глаза полные нечеловеческого сострадания, которым можно было рассказать какие мы обе идиотки и нелюди. Спасибо, собака.
За то, что мы были фантастически похожи своей полной невписываемостью в норму и причиняли этим друг другу немалые страдания, и любовь, и сполна отплатили друг другу за это. Спасибо, сука.
За то, что ты, моя собака, сопроводив меня до устойчивого состояния, умерла в мой день рождения, когда мне исполнился четвертак, когда у меня уже была семья и маленький сын, когда я стала взрослой и научилась притворяться нормальной. Спасибо, Джесси.