Lib.ru : Михайличенко Елизавета. Пламя без иллюзий

Михайличенко Елизавета
Пламя без иллюзий

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Оставить комментарий © Copyright Михайличенко Елизавета (nessis@gmail.com) Размещен: 04/12/2025, изменен: 04/12/2025. 37k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: Новые стихи. Обновляется по мере написания

О ПОДРУГЕ, У КОТОРОЙ НЕТ ИНТЕРНЕТА

Всю жизнь в засаде на собственную жизнь.

В осаде. Ранее - при параде.

А нынче - нечесаной ведьмой с поспешным кофе

ждет, выкипая от отвращения,

когда же, когда же вы все поймете,

когда же, когда же наступит отмщение.

"Вы все" - это самое грустное в этом,

позиция дурочки с арбалетом,

направленным в никуда,

это ошибка смешной гордыни -

все, кто вокруг, и я - посредине,

с лицом "никогда".

Нет, нет, это я о подруге, конечно,

это она от смиренной обиды

выкипела и остались в конечном

итоге три зернышка в скорченном виде -

ирония злобная, грусть и вот это -

кокон неясно чего и зачем,

черная метка, сгоревшее лето,

сплав из людей и вещей.

Надо бы что-то о светлой надежде,

принято так, чтобы выход наметить -

возможно, что там есть зародыши света,

и точно, что есть междометия.

ОСЕНЬ

тонкими пальцами лепит посмертные маски -

листья похожи, но всё же есть разница в лицах,

они устилают асфальт и как будто мазками

рисуют картину того, что уже не случится.

Запах сухого осеннего праха пьянит, как вино,

пропало не всё, но вообще-то всё точно пропало,

ты смотришь на небо сквозь ветки и видишь - оно

уже не надежда, а юзаное одеяло.

Мучительно-нежно совпали печаль и печаль -

обе ладони сомкнулись, и осень по птичьи

недвижно уставилась в тусклую серую даль

в предрастворении тела, судьбы и приличий.

ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРАВИЛЬНО

"Поймите меня правильно..." Вот тут - осторожно,

уши насторожить, когти наизготовку,

сейчас тебе объяснят, что не время/не так/не положено,

и объяснят ловко.

А знаете что, а поймите меня неправильно,

ведь всё равно поймете неправильно и упрощенно,

а я как будто прощенье этим вымаливаю,

пытаясь всё объяснить схематично и обобщенно -

а в этом нет уважения ни к вам, ни ко мне, ни капельки,

холодная фраза дождем попадает за шиворот,

мы как бы играем в нравоученье для маленьких

и фальшивим.

Лучше вообще не поймите меня, вообще,

пусть всё идет по стабильной обкатанной схеме -

буду я в ней бессердечная лживая стерва

с ориентацией по ходу вещей.

Или махнемся ролями, вы назовете пароль:

"Поймите меня (идиотка такая!) правильно",

не проявляйте публично ни отвращенье, ни боль,

живите по правилам!

Но знаете что? Я не голос на вас подниму,

а взгляд мой отечный, брезгливый и чуточку праведный

и очень неправильно, даже смешно прокляну

убогие правила.

ДИВАННОЕ

И знаю кто виноват, и частично знаю что делать.

И диван у меня есть, и попкорн.

И список всех, кого очертил бы мелом,

и отвлекаться могу на вздор.

И други мои и недруги все такие,

плывем на диванах в ядерной полумгле,

роемся в инфо-отходах и инфо-иле,

ведь больше нет чистых мест на Земле.

И фразы наши стали простыми и бедными,

императив так и хлещет из судорожного рта,

а где-то внизу солдатики бегают, бегают,

туда-сюда.

ОСЕННЕЕ

Щемящая исповедь разрухи. Да, именно.

Откроется не сразу, исподволь.

Вползет в в приоткрытую дверцу печали,

её и не запирали -

любой приглашен разделить эту трапезу,

горький кофе с расширенным зраком

будет на гостя чернеть и пялиться

как застревает булочка с маком

в птичьем небритом морщинистом горле

старого тролля.

Или вдруг мимо окошка короткого поезда

молча плывет полустаночный мертвый вокзал -

заколочены двери, штукатурка сползшая,

граффити, окон последний оскал -

тоска и портал.

Или брести по осеннему лесу, по листьям,

слушать как крылья ломаются под подошвой,

старые доски беседки заброшенной

и тихие ржавые мысли - это не счастье ли, близкий?

15-ОКТЯБРЬСКОЕ 2025

Так звездные мошки впаялись в прогорклый янтарь,

так отблеск багровых пиропов остался на фото,

так память фиксирует тихую ржавую даль,

так время теряет смертельность своих поворотов

и смотрит застывшими желтыми полными вен и вина

глазами как будто, но это иллюзия тоже,

но важно одно - это осень, без смысла, без дна,

без времени и без кожи.

Лови же её поцелуи, моли о любви,

ласкай одиночество влажных осенних тропинок,

мели чепуху и о жалости тихо моли,

брезгливо косясь на последний полет паутинок.

Не будет тебе сострадания, смелый последний огонь

отполыхает в вершинах, а листья достанутся почве,

и будешь брести, постигая понятие порчи

и представляя не золото, а перегной

и понимать, что живой.

ТАМ

А ты ускользай. И, возможно, брезгливость спасет

от плаца парада, занятий и служб строевых,

они продолжают пасти, но у тех, кто пасёт

всегда не хватает охранников сторожевых.

Скульптор устал и состарился, лепит почти наугад,

суставы опухли, руки дрожат, надоело

ему продуцировать каждое новое тело

и лица поспешные - удешевленный формат.

А ты сторонись. Схоронись за подкладкой дождя,

там тихий карман для смирившихся с нищенским бытом,

там нет ничего из того, что бездарно разбито,

там можно не верить, не плакать, не ждать.

Там можно не гнаться, там зеркала нет вообще,

там злость задремала, брезгливо губу оттопырив,

там нет ни ненужных, ни нужных, ни старых вещей,

и нет сожаленья, что были.

ХУДОЖНИК

А если дождь серый штрихует пространство и крысами пахнет

что делать, что делать, наверное нечего делать,

и внутренний топот по старым булыжникам улиц,

и внешняя вялая жизнь, потому что всё прахом...

- Рисуй!

Да полно, зачем, ведь орут мегафоны и хамы опять торжествуют,

опять - вот от этого слова другие слова выцветают -

опять, понимаешь? опять! а мой пес отравился,

а я ведь растила собачку как сторожевую...

- Рисуй!

Ну вот нарисую цветочек, и котика в маске, и ангела тоже,

а там под штриховкой за окнами серые толпы

и пятна цветные ужасно знакомые пятна

опять, понимаешь? опять! ах ты господибоже...

- Рисуй!

Ты так монотонно дежурную мантру диктуешь,

так очевидно привычно не ждешь результата,

что я понимаю, о, я понимаю, что ты разуверен

и тоже рисуешь, рисуешь, рисуешь, рисуешь...

ТОРЖЕСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ

Когда-нибудь встретимся снова, и справедливость наступит,

наступит на горло и скажет слова, что ещё не остыли,

слова, что застряли на годы, их кровь обкатала, и струпья

уже не видны, оборвались, отшелушились, но были.

Когда-нибудь я оправдаюсь, мы встретимся как-то и где-то,

и справедливость наступит... а, это уже говорила.

Она, справедливость, не злая, просто скотинка с приветом,

верткая узкая девка со взглядом сонной гориллы.

И в этом когда-нибудь-где-нибудь, я вытащу тайный листочек,

в котором написаны фразы и выкрикну в сонные глазки!

Они не расширятся сразу, а только когда между строчек

проступит, как пот у чумного, весь смысл доносимой заразы.

"Ах вот как все было, ах вот как, - кивнет малохольная девка

и скорчит ту маску, которой её обучили на курсах, -

я вас понимаю конечно, все это немного поверхностно,

но то, что осталось - осталось, а то, что потеряно - к лучшему."

Но встреча уже состоялась, пусть девка стоит и скучает,

и мне не нужны утешения, я просто хотела бы правды.

"Я умер, - тебе объясняют и пожимают плечами, -

она торжествует, не видишь? Проснись, отойди от ограды."

ПЕРЕВОДЧИК

Переведи старушку через дорогу, переведи стихи на иврит,

переведи килограммы в оставшиеся минуты, а тошноту в ярость,

понимаете, даже если не понимаете, у меня нетоварный вид,

и уж точно не переводятся ни масштаб, ни брезгливость, ни старость.

Ещё возникают трещины, ну вот как бы зеркало уронили;

или когда бутылка выскользнула в раковину; или пляска лиан.

Причудливые такие морщинки, словно по нежной пыли

метался сбежавший из головы фрустрирующий таракан

и намечал дороги, в усы усмехался, был сожран котом,

а тропинки остались, по ним разбрелись все те, которые я,

и поначалу заботливо перекликались: Ты где? Ты как? Что потом?

Ну а после тропинки исчезли, и началась вот именно что стерня.

Переведи себя через майдан, через ушко игольное, много шутили

и про деньги, и про детство с переводными картинками,

и только тот, кто шагал по трещине, которую маркером начертили

уверен был в своем шаге и причащался дринками.

Переведи себя через последнее летное поле, все равно заброшено,

только один кукурузник с дустом ждет на обочине тихо,

место пилота свободно (о, правда? свободно!), хоть ношено,

а на нём земляника.

НЕНУЖНЫЕ СОВЕТЫ: УПРЯМСТВО

А, ты снова об упрямстве? Ослы ценятся на востоке,

если скажут иди - не иди, подумай, если скажут возьми - не бери,

если скажут отдай - торгуйся, слово скользкое "столько"

вымыливается быстро, начинай протяжным: "Смотри..."

и далее аргументы, факты, слова, вороши судьбу,

вовлекай её, тварь, в круг её же проблем,

а потом торгуйся, торгуйся: "Смотри... всё один к одному",

отскакивай мячиком от возникающих стен.

Если скажут беги - наверное, все же беги,

если тот, кто сказал - хозяин символа веры

в сохранную жизнь. Но я ведь сказала "наверное",

так что, может быть, стой и упрямство своё береги.

Будь строптивым ягненком, будь старухой шальной,

всё, что тебя заставляет смиряться, смиряет, если смиряться.

Но зато, но пока мы неплохо умеем смеяться

чтоб остаться собой.

СЛЕПАЯ СУДЬБА

Тянутся к горлу, лицо гладят, читают черты,

лепят из воздуха, исправить пытаются -

жесткие сильные умные пальцы

умеют схемы чертить.

А линия жизни, линия света текуча,

неясность лицо оживляет, непредсказуемость.

Вскинь подбородок, доверься гордости случая,

экзаменуемый.

В трудный момент усмехнись ей в слепые глаза,

их тоже не видно, конечно, но где-то же есть.

Пусть как бы те пальцы опутает как бы шиза -

испортит им жест.

О ВЕЩЕМ

"Мне снился..." И на этом замолчи,

на этом интерес к тебе потерян,

так анонимные случайные ключи

не интересны никому без двери.

"А как же свет, который снился мне, -

ты скажешь грустно, - я же им возвышен?"

Но ты, лежащий в нежной темноте,

ты всё равно очередной и лишний.

"Но как же те слова, что мой отец

сказал из тьмы распада и позора,

предупреждая, что пушист песец

натявкавший конечность приговора?

И тот момент, когда нежданный гость,

живущий в юной памяти, явился

в мою убогость, нежно усмехнулся

и сел позировать, монет насыпав горсть.

А как же зарево последнего суда,

ведь апокалипсис не каждому показан,

возможно это то, что прячет разум

и надо рассказать, чтоб никогда..."

Дитя, седоволосое и злое,

не надо, не рассказывай, уймись,

та ткань, что отделяет неживое,

она же разделяет миф и мысль,

она твоя смешная паутинка,

экран для личных фильмов и теней,

поэтому ты, вещая скотинка,

молчи о ней.

ДЫХАНИЕ

Я научилась жить смиренно, но вот смириться не могу.

Мой милый дзен уже не милый, он дзинь и дзинь, опять по мне,

а в долгих проводах рассудка в прихожей слышим только мглу -

нетерпеливо намекает, скребет по двери и спине.

Я говорю уже спокойно, но вот с дыханием - увы -

я не справляюсь, не справляюсь, неровное, одышка, всхлип.

Иду по Иерусалиму и представляю там столы,

а на столах всё, что осталось от тех, кто ни за что погиб.

А меж столам ходят эти, которые здесь ни при чем,

и те, которые сегодня пока что тоже ни при чем,

и те, которые склевали, а ведь казались ни при чем,

и эти, кто при чем, тут тоже, кто откровенно, кто бочком.

И вот, на Яффской на дороге встречаем бомжиков, трамвай,

туристов всех цветов и радуг, упертых в вечность и в смартфон,

цепляемся когтями взглядов за тех, кто.. ладно, выдыхай,

и впитывай салфеткой божьей Его тройной одеколон.

SILENTIUM

Вынужденное молчание оскорбляет, умаляет, даже если оно - жертва,

чтобы не тронули близких, ближних, да-да, за себя тоже страшно,

но ведь можно считать его и презрительным, кто же разберет.

А есть молчание гордое, обиженное, оскорбленное, смешное,

молчание-выбор.

Я. Не хочу. Больше. Говорить.

Я уже всё сказал, а вы не услышали, вы не достойны моего голоса.

Это молчание-гордыня, горькое, но утешает,

оно всегда с усмешкой, даже если её не видно.

Усмехается сердце, холодеет во рту таблетка свободы -

я освободил вас от себя, я освободил себя от вас,

я смотрю на ветер,

я угасаю с закатом,

я перемигиваюсь с черным зраком кофе,

я говорю кровью, бурлящей на порогах тромбов,

но не с вами, не с вами.

ХРУСТЬ

Это признаки человечности - сентиментальная смертная грусть,

умение не доверять надежде, но надеяться, не признаваясь.

Приходится чувствовать, как подбирается старость -

по косточкам хрусть, хрусть.

Так снег похрустывал утром, когда на морозе

пахло бельё озоном и стояло колом

и после, описывая это в наивной прозе,

сглатываешь в горле ком.

Хрустит песок под ногами, египетский, из Сахары,

оу, романтика путешествий, верблюды, пустыня, книги,

это хамсин сегодня, в воздухе пыльное марево,

на завтрак кофе и фиги.

И новости. Да, эти новости. Газеты уже исчезли,

но сайты листаешь и слышишь - хрустит мироздание, точно!

И хруст-то такой визгливый, словно когтями по крыше -

железной, горячей, непрочной.

Ещё есть секрет упадка - это подробностей выбор,

тут ты почти бессилен - судьба, алгоритмы, редактор.

Хрустишь на зубах маразма, как высохшая рыба

и запивает пивом тебя человеческий фактор.

ПАЗЛ

Рваные мысли усилят хаос. Поспешное слово усилит фальшь.

Трудно идти против воли, но что же поделать, не бойся.

"Не буду, не буду додумывать" - это не выход - словесный фарш

хорош для котлет, но не для совести.

Ты же умеешь смотреть человеку в глаза, особенно в отражение

свое, посмотри и скажи: "Я ведаю, формулирую и боюсь".

Чувствуешь влагу в глазах, чувствуешь в сердце жжение?

Сентиментально, но пусть.

Бойся трухи, и распада словесного пазла, и ворвани смысла.

Так стая ворон, испугавшись, становится хлопьями сажи

и чистое небо теряет присутствие мысли и выси,

и памяти даже.

Иди по канату, что кем-то натянут над чем-то невнятным,

ползи, балансируй, передвигайся шажками и помни -

ты никогда, ни за что не сумеешь вернуться обратно,

там спойлер.

ИЕРУСАЛИМСКОЕ БОРМОТАНИЕ

"Веселитесь с Йерушалаим и радуйтесь ей, все любящие её! Возрадуйтесь с ней радостью, все скорбящие о ней. Чтобы питались вы и насыщались от груди утешения её, чтобы сосали вы и наслаждались от сосцов славы её." ( Иешаяху (Исайя) 66:10)

Звонкие камни капризной столицы.

Иерусалим плетет свои косы из света и пыли.

Красавица древняя любит стонать и молиться,

и предъявлять свои язвы, свои телеса и святыни.

Верные люди, любовники, слуги, притворы,

кичатся величием Города, служат хозяйке,

чистят ей когти, чистят стволы и затворы,

печатают майки.

Иерусалим улыбается, чешет волосья из света,

любит сидеть на закате на склоне холмов

и щуриться сквозь перепевы из камня и веток,

и убивать комаров.

Кровавых ладошек кто же не видел из служек -

видели, знаем, пытаемся не попасть

и пьем на закате из разрисованных кружек

за милосердие,

за свободу,

за власть.

КОЛЬЦО

Ощутишь, что струна провисла и горло не поёт,

не визжит, не пугает, не готово к словам, только шарфик.

Молчание - это позиция, - скажет психолог, профи и скот

и смотрит, как ты в кошелечке шаришь.

А в кошелечке твоем целая стопка счетов и чеков,

ещё там колечко, оно за подкладкой, пусть будет,

надо бы выбросить и его, да некогда, некогда,

вокруг все время болезни, война и люди.

А ты подумай о лучшем, о радости ты подумай, о воле,

и тогда раскроется небо, и горло слова протолкнет,

и тогда ты сможешь, ты будешь готов и к счастью, и к роли,

и даже захочется свежего хлеба и новых высот.

Вся тайна в колечке - надо достать и дернуть резко!

Или рванет, или раскроется что-то, попробуй,

парашют, или крылья, или даже отрезок

дна Красного моря, или упрямство сноба.

Психолог, психолог, не оскорбляй скудоумием,

не обижай простотой и доступностью макарон,

а я не сознаюсь тебе, что завтра уже полнолуние,

а в полнолуние я надеваю кольцо и всхожу на трон.

ВЕСЕННЕЕ

И вот ты без сил, выполз на свет, сел на скамью,

рукав закатал, сгиб обнажил, руку подставил.

Солнце в зеленом халате, точно в вену кольнув,

ослабило темный клубок из свернувшихся правил.

Весна проплывет через сердце, отключит того,

кто вечно бормочет, питается падалью смысла,

и вот ты сидишь, а в крови - молодой и нагой,

плавает дерзость, лишенная страха и мыслей.

Это весны милосердие, в лоб поцелуй

контрольный, разгладит морщины и разум,

кровью нагретой на старых порогах танцуй

под нежные мысли, под боль, под щемящие фразы.

ЗАПИСКИ НА ОБОЧИНЕ

Знаешь ли ты моя дорогая Сабина такую усталость

когда застреваешь на полдороге и думаешь об обочине

и вроде способна дальше идти и функционировать малость

но больше не хочется

И это похоже на то подруга о чем ты писала прежде

о дочке вошедшей в возраст кровей и пахнущей зло и потно

что вроде ещё и надо любить но исчерпалась нежность

осталась усталость животная

Я помню моя дорогая подруга в девичестве мы уставали

так весело так полноценно самозабвенно и напрочь

А нынче меня как бы это сказать то ли сглазили то ли сломали

и днем я как за полночь

Но как же приятно что есть у меня... осталась пока ты подруга

ведь жалости я не хочу не терплю но пожалиться надо надо

кстати отзывчивость тоже ушла не будет взаимной услуга

от бобика божьего стада

А ты наверное злишься что нет положенных препинаний

что знаки важны их нельзя отменять это портит весь смысл не так ли

мы ведь структуру ценили всегда но жизнь это не оригами

а корпия или пакля

Так что прости за... за... ладно забей или поймешь или мимо

просто пыталась себе объяснить что я не готова к поддержке

себя и тебя новостей и идей и нового подлого мира

я между

ТВАРЬ

Ходит тварь следом, вьётся по организму,

бубнит, что мандат закончен, вышел срок у лекарства,

что сказанное - сказано, а в остальном нет смысла,

что повторение - признак старческого нахальства.

Бормочет, особенно ночью и усмехается мудро -

мол, что ты теряешь, хватит, уймись и займись уходом,

ведь скоро рассвет наступит, а следом - чужое утро,

с чужими простыми словами в которых повтор и холод.

Содержит не новые смыслы это новое утро,

плохо и грязно содержит, стыдно смотреть и слушать,

но есть и вечные темы, необходимая утварь

для манной каши надежды, чтобы насытить души.

Сладкая вата неба, сладкий напиток фальши,

тварь свернулась в калачик, спит до вечера сыто,

а ты крадешься к обрыву, чтобы видеть подальше,

и вот - холмы Иудеи, кровью и солнцем залиты.

РИТУАЛ РАССТАВАНИЯ

Выкинуть ёлку, с нее осыпается хвоя.

Праздник прошел, и она чужеродна теперь.

В ней обитает недвижное неживое,

ноет оно по ночам, как скучающий зверь.

Эти игрушки, мониста, фонарики, цацки

похожи на утварь, которую к мертвым кладут,

чтобы торжественно стыли в той странной прострации,

объединяющей память, и время, и грунт.

Выкинуть ёлку! Которую ёлку? Любую,

которая мёртвыми пальцами трогает крышу.

Сверши ритуал, усмири оболочку пустую.

Выброси мёртвое. Просто иначе не выжить.

ОХОТА НА БЕЛОГО МАМОНТА

И так мы себя утешаем, и этак,

конфеток клянчим у Бога, котлеток,

а нам посылают слона, белого цвета,

и всё, мы всё время помним об этом.

Не думай о белом слоне и о белой мартышке,

они неразлучны, как старенькие подмышки -

складки, щетинка, части единого смысла -

в его организме судьба незаметно прокисла.

"Охота на белого мамонта" - это же книга!

Возможно для этого Бог и наслал, для намека -

пиши про слона и надейся на явные сдвиги

в принятии темы "мне странно и мне одиноко".

Столько слона! Хватит этих запасов надолго!

Если тебе помешает немножечко долга

по сохранению редких зверей и природы

твоей, и всеобщей, не слушай врачей и уродов,

иди на охоту, бей словом, презрением, смехом,

ну сам посмотри - это просто такая потеха -

нищий болван в позе гордого самозванца

воюет слона и надменно не хочет бояться.

Мартышка поможет тебе и, с плеча наблюдая,

хихикнет и гордо процедит: "А я не такая!"

* * *

Всему свое время, - утешают нас предыдущие,

В такое-то время, - объясняют рядом идущие,

Совсем не такое время, - плачут с закрытым ртом,

сдвигая все обвинения на вчера, на потом.

Нет другого, - вздыхают, - нет другого/другой.

Мимо нас пролетают птицы, сны и конвой,

сами мы пролетаем мимо всех этажей,

леденцовых окошек, мимо их сторожей.

Но заносится в память кадр случайный, и вот

зависаем в мечтаниях, разрешая: Пусть врёт...

* * *

Подует в ухо ласково, шепнет, что сукин сын,

а на вопрос "а сам-то кто?", ответит тишиной,

а на ответ "да ладно там, не я, не я один",

придется отвечать себе стандартным "Боже мой!"

Захочется прикинуться безмозглым и святым,

да не получишь пропуска в задворки бытия,

там плотно, там обжито, там агония и дым -

там умирает истово твое "второе я".

А третье нарождается, смотря на это всё,

наивное, прохладное, ребенок и старик,

угрюмо осознавшее, что нет, не всех спасем,

заранее привыкшее к понятию "свои".

* * *

В этом месяце надо быть лучше, повиннее,

душу придется очистить от жесткости шкурок -

плеснуть на нее кипятком ноября обильнее,

чтобы дымилась, как мокрый окурок,

и обнажалось то нежное, слабое,

противно-телесное, слизистое, живое,

над которым колдуют ученые в лабах,

и жрецы всех религий,

и братство моё фронтовое.

Ну почему же сейчас? Потому что кончаются сроки.

Потому что приснился стылый балкон в ноябре,

на перилах сидела слепая старая осень

и когтями скользила, чтоб удержаться, но не...

* * *

Мелькающей лентой проскочит мимо тебя

немного беды, немного любви, немного дождя,

немного всего, а вот если появится зверь -

затормози, приглядись, улови и поверь

в честность расширенных глаз или суженных глаз,

в ласковость и фальшивость хозяйкиных фраз,

в сюсюканье старых людей над пастью кота,

в глазах у которого мрак и простая мечта:

Отъебитесь!!!

* * *

Есть возраст собирания пепла.

Да не того, о котором. Другого, своего.

Слетел с первой сигареты во дворе Литинститута,

на его рубашку, на её блузку, посмеялись,

в новом номере стихи Бродского,

не печатают, у меня две повести,

сборник, отказали, надо в редакцию,

всё - говно, не всё, все, не все...

Пепел от сожженной в одиночку -

любви, ненависти, зависти, ничтожности, решимости.

Пепел смирения, пудра, равняющая всех, недолго.

Пепел страны, гори-гори ясно, всё с тобой теперь ясно.

Пепел парижского утра,

серебряный, перламутровый, размывающий, горчащий.

Летящий с песком хамсина, въевшийся, преобразующий,

хрустит на зубах.

День подернут ночью, ночь - днём, пепельная взвесь.

Картина о пепле, страшно, надо.

Пепельная муть, ещё муть, опять муть, не муть,

подернутое вино дня. Припорошенный текст.

Веселый пепел сгоревшего позволения себе. Лети!

Седой пепел в цвет седого кота, где чей?

Соль с перцем, небо с землей.

15-Октябрьское-2024

В этом году листопад на картинках. Октябрь

вовсе не нежен, а пламя его без иллюзий,

воздух подернут нервозной болезненной рябью

и узок,

не помещается жизнь. Ты придумаешь яркие краски,

а я не поверю, но сделаю вид, что поделать,

надо стараться, представить, что едешь в коляске

с зонтом, по осеннему лесу, в воздушном и белом.

Игреневый конь запряжен в экипаж, мы смеемся,

шампанское, нити из золота осень нам дарит,

и отступает... слегка отступает сиротство,

и пахитоска моя у тебя в портсигаре...

Вот тут бы уснуть, не увидеть что грязь на копытах,

их цокот военный, хохочет их ритм оружейный,

обочины падалью пахнут, что ж, осень убита,

пропитан закатом платочек октябрьский, шейный.

ОСЕННИЕ ВОРОНЫ

Оскорбленное смирившееся достоинство, не без уксуса,

только спокойствия нет, наносное, нечестное,

ты вздрагиваешь от каждого... как бы сказать... укуса

и чешешься.

Вот так и вчера на перилах сидела ворона, смотрела,

каждый кусок и глоток провожала, ерзала и чесалась,

делала вид, что сейчас улетит, но куда там, осталась

мечтать как клюет и глаза, и тело.

Я откупилась куском, как там... "надо делиться",

жизнь и ворона, обе клювом вертели,

и ковыляли, и наблюдали так молча и пристально,

что глаза их белели.

Я делала вид, что смотрю на осеннее небо спокойно,

ведь время заката - лучшее время, но птицы

топорщили крылья, чесались, орали про войны

и принципы.

ПРОСОНОЧНОЕ

"И будешь ты крылом касаться грязи,

и будут брызги грязи на провидцах"...

Здесь обрывается дыхание маразма,

и остается нежеланье истины -

невнятный шепот ночью в полусне

не будет преткновением и вехой,

да мало ли что снится человеку

на серенькой нейтральной полосе

меж днем и ночью, между тем и тем,

и сколько тем клубится и трепещет

под вянущим умом усталых женщин,

под бегством воинов от стыдных перемен.

"И буду я..." - так твой преклонный ум

прокладывает старые тропинки,

так речь течет по руслам из суглинка

под тусклым светом надоевших лун.

Взмахнешь крылом и поведешь рукой,

желая получить рисунок правды,

а получаешь схему, где помадой

прочерчен путь - кровавый и чужой.

А твой провидец, повиляв хвостом,

подставит ухо, ты его почешешь,

со смертною тоской в него прошепчешь

о том, о сём...

Оставить комментарий

Обновлено: 04/12/2025. 37k. Статистика.

Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.

Михайличенко Елизавета Пламя без иллюзий

Михайличенко Елизавета
Пламя без иллюзий