*   *   *

В этом месяце надо быть лучше, повиннее,
душу придется очистить от жесткости шкурок -
плеснуть на нее кипятком ноября обильнее,
чтобы дымилась, как мокрый окурок,
и обнажалось то нежное, слабое,
противно-телесное, слизистое, живое,
над которым колдуют ученые в лабах,
и жрецы всех религий,
и братство моё фронтовое.
Ну почему же сейчас? Потому что кончаются сроки.
Потому что приснился стылый балкон в ноябре,
на перилах сидела слепая старая осень
и когтями скользила, чтоб удержаться, но не...




*   *   *

Мелькающей лентой проскочит мимо тебя
немного беды, немного любви, немного дождя,
немного всего, а вот если появится зверь -
затормози, приглядись, улови и поверь
в честность расширенных глаз или суженных глаз,
в ласковость и фальшивость хозяйкиных фраз,
в сюсюканье старых людей над пастью кота,
в глазах у которого мрак и простая мечта:
Отъебитесь!!!




*   *   *

Есть возраст собирания пепла.
Да не того, о котором. Другого, своего.
Слетел с первой сигареты во дворе Литинститута,
на его рубашку, на её блузку, посмеялись,
в новом номере стихи Бродского,
не печатают, у меня две повести,
сборник, отказали, надо в редакцию,
всё - говно, не всё, все, не все...
Пепел от сожженной в одиночку -
любви, ненависти, зависти, ничтожности, решимости.
Пепел смирения, пудра, равняющая всех, недолго.
Пепел страны, гори-гори ясно, всё с тобой теперь ясно.
Пепел парижского утра,
серебряный, перламутровый, размывающий, горчащий.
Летящий с песком хамсина, въевшийся, преобразующий,
хрустит на зубах.
День подернут ночью, ночь - днём, пепельная взвесь.
Картина о пепле, страшно, надо.
Пепельная муть, ещё муть, опять муть, не муть,
подернутое вино дня. Припорошенный текст.
Веселый пепел сгоревшего позволения себе. Лети!
Седой пепел в цвет седого кота, где чей? 
Соль с перцем, небо с землей.




15-Октябрьское-2024

В этом году листопад на картинках. Октябрь
вовсе не нежен, а пламя его без иллюзий,
воздух подернут нервозной болезненной рябью
и узок,
не помещается жизнь. Ты придумаешь яркие краски,
а я не поверю, но сделаю вид, что поделать,
надо стараться, представить, что едешь в коляске
с зонтом, по осеннему лесу, в воздушном и белом.

Игреневый конь запряжен в экипаж, мы смеемся,
шампанское, нити из золота осень нам дарит,
и отступает... слегка отступает сиротство,
и пахитоска моя у тебя в портсигаре...

Вот тут бы уснуть, не увидеть что грязь на копытах,
их цокот военный, хохочет их ритм оружейный,
обочины падалью пахнут, что ж, осень убита,
пропитан закатом платочек октябрьский, шейный.




ОСЕННИЕ ВОРОНЫ

Оскорбленное смирившееся достоинство, не без уксуса,
только спокойствия нет, наносное, нечестное,
ты вздрагиваешь от каждого... как бы сказать... укуса
и чешешься.
Вот так и вчера на перилах сидела ворона, смотрела,
каждый кусок и глоток провожала, ерзала и чесалась,
делала вид, что сейчас улетит, но куда там, осталась
мечтать как клюет и глаза, и тело.
Я откупилась куском, как там... "надо делиться",
жизнь и ворона, обе клювом вертели,
и ковыляли, и наблюдали так молча и пристально,
что глаза их белели.
Я делала вид, что смотрю на осеннее небо спокойно,
ведь время заката - лучшее время, но птицы
топорщили крылья,  чесались, орали про войны
и принципы.




ПРОСОНОЧНОЕ

"И будешь ты крылом касаться грязи,
и будут брызги грязи на провидцах"...
Здесь обрывается дыхание маразма,
и остается нежеланье истины -
невнятный шепот ночью в полусне
не будет преткновением и вехой,
да мало ли что снится человеку
на серенькой нейтральной полосе
меж днем и ночью, между тем и тем,
и сколько тем клубится и трепещет
под вянущим умом усталых женщин,
под бегством воинов от стыдных перемен.

"И буду я..." - так твой преклонный ум
прокладывает старые тропинки,
так речь течет по руслам из суглинка
под тусклым светом надоевших лун.
Взмахнешь крылом и поведешь рукой,
желая получить рисунок правды,
а получаешь схему, где помадой
прочерчен путь - кровавый и чужой.

А твой провидец, повиляв хвостом,
подставит ухо, ты его почешешь,
со смертною тоской в него прошепчешь
о том, о сём...