Аннотация: Исторические события времен царствования римского императора Домициана.
АВТОРСКИЕ ПРАВА ЗАЩИЩЕНЫ
Лейла Мирзоева
Член союза писателей Азербайджана
Член МСП
Произведение "Свобода ценою в денарий" было опубликовано в журнале "Литературный Азербайджан", 3, 4, 2009.
Свобода ценою в денарий
(Пояснения даны в тексте)
На земле древней Албании, на берегу вечного Хазара, недалеко от современного города Баку есть местность под названием Гобустан. Многокилометровая скальная гряда хранит на своих каменных страницах тысячелетнюю историю жизни древних людей. Здесь знаменитые на весь мир петроглифы ритуальных танцев, сцен охоты, хождения по морю под парусом... Недавно величайший исторический памятник "Гобустан" был включен в списки "Мирового наследия" ЮНЕСКО.
Среди причудливо разбросанных скал из земли выдается одна небольшая и плоская. Двадцать веков никто и не догадывался, что на ней запечатлено "свидетельство" об одной из многочисленных интересных страниц истории древней Кавказской Албании. Надпись, высеченная на этой скале, гласит, что здесь в конце I века н.э., во время правления императора Домициана стояли римские войска во главе с центурионом Луцием Юлием Максимом.
Что это был за человек, центурион XII легиона Фульмината, Луций Юлий Максим, посетивший когда-то нашу страну и увековечивший свое имя на простом сером камне? Был ли он благороден, храбр, великодушен? Был ли красив, обаятелен, умен? И что за люди окружали этого воина Великой Римской империи?
Увы, сквозь толщу времен к нам пробилось только имя. Судьба же этого человека навечно сокрыта мраком двадцати веков.
Но мы его увидели таким, каким, возможно, он и был.
***
- Он обещал. Он освободит меня, он наденет на меня колпак свободы публично! (Во время торжественной церемонии отпуска раба на волю на него надевали войлочный фригийский колпак, который называли "колпаком свободы"). И я смогу жениться на Ликии и иметь свободных сыновей!
В ответ молчание.
-Ты молчишь? Ты не веришь? Мне нужно только поддаться этому парфянину. Децию это зачем - то очень нужно. Наверное, на него большие ставки.
В ответ снова молчание.
- Но Деций сохранит мне жизнь.
Снова молчание.
-Да скажи что- нибудь, не будь двуликим Янусом! Что у тебя на уме, в конце концов?
Говорил очень юный красивый гладиатор - ретиарий (гладиатор, выступающий налегке, вооруженный лишь сетью и тризубцем) по имени Палумб. Слушал, выводя его из терпения недоверчивым молчанием, его близкий друг, гладиатор - бестиарий (гладиатор, выступающий против диких животных) по имени Готер.
Готер был албанином, попавшим в плен к римлянам случайно. Несколько лет назад его отец отправился в Парфию по торговым делам и взял с собой Готера. Однако в Парфии пришлось вынужденно задержаться - отцу не понравилось качество скупаемого им египетского имперского порфира (вид очень ценной породы, добывавшейся только в Египте), который он поставлял ко двору своего басилевса. Задержка оказалась роковой - в Парфянское царство вторгся римский манипул, одно из подразделений ХII легиона Фульмината, продвигавшийся к юго-востоку от Каспийского моря. Отец погиб в схватке, защищая жизнь и свободу пятнадцатилетнего сына. Жизнь защитил, свободу - нет. Так Готер попал в Рим. Пять лет он был компедитусом, рабом, которого за непокорный нрав и постоянные ослушания держали в ножных кандалах. Однажды его заприметил ланиста (содержатель гладиаторской школы) Деций. Дело было так. Пума, сопровождавшая носилки богатой римской матроны, вдруг взбесилась. Уже двадцатилетний Готер тесал камни неподалеку - на Капитолии строили храм Юпитера - Охранителя. Все закричали и побежали, но пуме, по-видимому, самым аппетитным показался мирно проходивший мимо Деций. Она его повалила наземь, готовясь загрызть, но в этот момент оказался рядом Готер, который с силой ударил животное тесаком по голове. Пума обмякла и застыла. Готер продолжал бить, пока из ее черепа фонтаном не забила кровь. Так албанин попал в гладиаторскую школу спасенного им ланисты Деция, где стал учиться на гладиатора - бестиария.
Палумба Готер полюбил сразу. За доброту, душевную простоту и настоящую храбрость. Палумб был совсем юным - ему было всего девятнадцать. Он был чист, наивен и легковерен, как и полагается юноше. У него была женщина. Вдова всадника, которая души в нем не чаяла. Готер также не был одинок. Она сама нашла его, давно вздыхавшая по смелому, красивому и ловкому цирковому бойцу. Просто пришла на одно из тех гладиаторских обильных пиршеств, которые по старому обычаю каждый раз устраивал ланиста накануне гладиаторских боев. На таких пиршествах разрешалось присутствовать и женщинам гладиаторов - женам и любовницам. Подавались самые изысканные заморские и римские блюда и деликатесы, которые составляли трапезу самого цезаря. Обычный же будничный рацион гладиатора состоял, по большей части, из бобов, ячменя, куска говядины и здорового, не очень старого вина. Подобная пища делала бойца сильным, но одновременно подвижным, а также способствовала образованию подкожной жировой оболочки, в какой - то мере предохраняющей жизненно важные органы и кости от ударов во время боя.
Гладиаторы ни в чем не должны были нуждаться. Их не только хорошо кормили, но и снабжали женщинами из лупанариев (публичные дома). Одной из таких женщин была его Нубия. Сначала Готер просто разрешал ей себя любить, поддавался на ее опытные ласки, слушал ее нежный, возбуждающий шепот, но не впускал ее в свое сердце, как и многих других женщин, которых он познал.
Она была родом из Ахайи. Вполне красива, с пышными формами, греческим профилем, серыми глазами и медными волосами. И если верить в предназначение судьбы парками, то словно она и была создана для лупанария.
-Как ты попала туда? - Как-то лениво, не с особенным интересом, однажды спросил Готер Нубию. В стране, откуда он был родом, не было лупанариев. Но были храмы, куда часто посвящали богам для аналогичного предназначения своих дочерей слишком набожные жители. Готер не видел здесь ничего такого уж дурного. И все же ему хотелось иметь женщину, которая принадлежала бы только ему.
Нубия ответила не сразу. Она только прикрыла веки и печально усмехнулась.
-Почему ты не отвечаешь?
-А ты хочешь, чтобы я заныла тебе какую - нибудь ужасно грустную историю о своей горькой судьбе, как все женщины всех лупанариев вместе взятые?
Готер, наверное, впервые после уже многомесячных близких с ней отношений, посмотрел ей в глаза. Посмотрел внимательно, словно вдруг только сейчас осознал, что перед ним по-настоящему живой человек, а не простое орудие для удовлетворения естественных потребностей.
В ту ночь она так и не ответила ему на его вопрос. Лишь многим позже. С искренностью, не подлежащей сомнению, рассказала она, что отец ее был осужден за долги. Ее и мать отдали в рабство. Мать вскоре умерла. Нубия была худенькой хилой девочкой, хозяевам от нее не было никакого проку, и ее, десятилетнюю, продали содержателю лупанария.
-А знаешь, Готер, мне никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой, - заключила она этими словами свой короткий, намеренно не сопровождавшийся ни слезами, ни какими - либо другими эмоциями, свой рассказ.
Слова были банальными, Готер их слышал на разный лад от всех женщин, что были у него до сих пор. Он снова внимательно посмотрел ей в глаза. И прочел. Прочел, что сейчас он у нее единственный. Единственный мужчина. И принадлежит она только ему. Как он и хотел.
Постепенно, как-то независимо от себя, он начал привязываться к ней, ждал, когда она придет, скучал и сгорал от ревности, когда ее не было.
- Да ты просто влюбился! - смеясь, сказал ему как-то Палумб.
-Но что я в ней нашел, чего в других нет? - в первый раз озвучил Палумбу миллионы раз задаваемый им про себя вопрос Готер. - Сам не понимаю.
На этот раз он был не совсем искренен с другом. Он понимал. Она просто его любила, любила преданно и самозабвенно, а ведь нельзя вечно оказываться бесчувственным к такой пламенной, страстной и нежной любви.
- Как это не понимаешь? - Удивился Палумб. - Я, например, люблю свою Ликию за ее красоту и чувственность... Да впрочем... - Юноша в раздумье нахмурил брови, а на губах появилась усмешливо-таинственная улыбка, - впрочем... эти качества далеко не редки у достойных дочерей Венеры... Есть еще что - то... Я не могу объяснить... Поэтому, теперь я понимаю тебя, мой друг!
- А это что-то - просто любовь! - засмеялся Готер. Палумб ему ответил раскатистым смехом и друзья ударили друг друга по рукам.
Да, он очень любит своего друга. А вот теперь не в шутку за него обеспокоен. Ланиста, который и с уже заслужившими покой гладиаторами расстается неохотно, вдруг предлагает молодому ретиарию - римлянину свободу за то, что тот позволит себя победить парфянину - мирмиллону (гладиатор, выступающий на арене противником ретиария в тяжелом вооружении). И гарантирует ему жизнь тем, что сдержит кровожадное желание толпы расправиться с побежденным. Конечно, решающий голос в выборе судьбы поверженного гладиатора может принадлежать ланисте, который также является и устроителем гладиаторских боев. Только истории известно слишком мало случаев, когда большой палец этих обладателей тешащих и развлекающих римскую толпу цирковых бойцов был направлен вверх. Политическая игра, собственная карьера, угождение квиритам (свободные римские граждане) и всякое такое...
- Что-то тут нечисто. Ты как всегда простодушен.
-Да что тут может быть нечистого, Готер? Просто Децию очень нужна победа этого тяжеловеса. И так понятно, что тут замешаны сестерции. Почему бы мне не помочь? А взамен - свобода! Ликия! Свободные сыновья - граждане Римской империи! Ты представляешь? Мои сыновья будут квиритами! Не то, что мои несчастные прадед, дед, отец и я! Но этому придет конец! Ведь нет ничего важнее свободы, да, Готер? Ведь ты меня понимаешь? Я должен рискнуть!
- Не рискуй, Палумб... Чувствует мое сердце, здесь что - то не так.
-Но у меня нет другого выхода стать свободным. Далеко еще до выхода на покой, да и где гарантия, что я не окончу жизнь в сполиарии (помещение, где добивали еще живых бойцов) до этого?
-И все же...
-Я и тебя выкуплю, когда стану свободным!!!
У Готера на глаза навернулись слезы. Он обнял друга.
-Мой простодушный Палумб. Как мне тебя убедить? Откажись, пока не поздно.
-Нет ничего важнее свободы. Мои предки мечтали об этом. Я должен.
Чувствуя бессилие разубедить друга, Готер долго не отпускал его из своих объятий.
Римская толпа уже долго приветствовала цезаря Домициана оглушительными криками, отдававшимися молниеносным эхом по всему Великому городу Ромула. С одной стороны цирка дружно раздавалось "Цезарь", вместе с эхом этого приветствия вся противоположная сторона цирка потрясала воздух его именем "Домициан!", и затем, вместе с эхом его имени и отголосками эха "Цезарь!" весь Колизей тонул в оглушительном "Salve!!
Великий цезарь Домициан стоял в самом первом ряду у своего почетного места, упиваясь собственной славой и величием, в обществе сенаторов Цивики Цереала и Ацилия Глабриона, (которых вскоре казнит по обвинению в подготовке мятежа) и своей любимой жены Домиции Лепиды, (от руки которой в недалеком будущем погибнет сам).
Наконец, цезарь поднял руку. Колизей стих, образовалась такая тишина, что слышно было негромкое ворчание голодных львов в вивариях (помещения за ареной, где содержались дикие животные). Цезарь сел, за ним последовали его приближенные. Это означало разрешение к началу зрелищ.
Самый интересный бой, как всегда, должен был состояться в конце зрелищ. Данный бой был интересен потому, что гладиатор Палумб в свои юные годы уже успел снискать расположение римлян. Он был достаточно ловок, силен и к тому же красив, что обеспечивало ему дополнительные симпатии женской половины зрителей. Конечно, до спектата (гладиатор - любимец публики) ему было еще далеко, однако в пользу этого бойца говорил один немаловажный факт: он был чистокровным италиком. Почти не было сомнений, что Палумб повергнет ненавистного парфянина, потому что, когда дело касается римлян и парфян, иначе и быть не могло.
И никто не догадывался, что учредитель состязаний ланиста Деций думает совершенно иначе.
Иначе думал и Готер. Его выступление с двумя разъяренными львами было, как то и водится для состязаний бестиариев, одним из первых.
Готер не мог сосредоточиться. Он нервничал, нисколько не думал о предстоящем собственном опасном бое, а сильно переживал за Палумба.
Несмотря на молодой возраст, Готер уже никому не доверял. Не доверять же Децию у него были веские, связанные с обстоятельствами из собственной жизни, основания.
Но Полумб не хотел его даже слушать. Он был опьянен обещанием ланисты грядущей свободы, желание которой было тем сильнее и необузданнее, так как оно было генетическим, идущим из глубины его рабского рода.
На арене Готер делал все механически. Не обращал внимания на крики и рукоплескания толпы, когда поверг одного за другим, двух огромных египетских львов. Он не думал ни о них, ни о себе. В один прекрасный миг, когда он увидел кровь побежденных животных на песке арены, он вдруг представил себе такого же окровавленного поверженного Палумба. Представил настолько явственно, что у него закружилась голова.
На уже безопасную арену выбежал Деций.
-Что это с тобой? - спросил он у Готера, видя, что тот шатается. - У тебя всего лишь легкие ранения. Это, наверное, от успеха!
-Не губите Палумба, слышите, не губите, или я... - Готер не успел договорить, Деций уже тащил его с арены прочь, он не хотел ничего слышать.
Спустившись в куникул (помещение под ареной), Готер сделал еще одну отчаянную попытку образумить друга. Но тот также ничего не слышал. И в первый раз был груб с Готером. Он оттолкнул его со словами:
- Ты мне не друг, если не желаешь мне свободы.
-Ты потерял разум! - только и успел в отчаянии выкрикнуть ему вслед Готер.
А тот уже бежал на арену, где его ждал весь Рим.
Готер не сел, он упал на влажный песок куникула. Обхватил голову руками. Так и сидел. Затем сорвался с места и побежал наружу. Он должен был быть рядом.
На арене бой уже начался. Парфянин в тяжелом "гальском" вооружении явно не тянул под ловкого, обладающего лишь сетью и тризубцем, ретиария Палумба. Видно, это было заметно не только Готеру. Недоумение было написано на лицах многих зрителей. Несколько раз нежелание ретиария накинуть сеть на противника было настолько явным, что в толпе послышались громкие возгласы негодования.
Готер увидел Ликию, женщину Палумба. Она сидела словно каменное изваяние, во власти дикого ужаса за человека, без которого не мыслила жизни. Ее глаза, полные недоумения и растерянности, отыскали Готера. Их взгляды встретились. И обоим стало еще страшнее.
Тем временем ретиарий вдруг как - то неловко упал. Мирмиллон победоносно вознес над ним меч. Колизей на несколько мгновений оказался во власти гробовой тишины. Затем цирк дружно взорвался негодующими неистовыми криками. Римляне были обескуражены и разочарованы. Что не сулило ничего хорошего поверженному.
Готер вскочил. Он видел лицо поверженного друга - никогда оно еще не было таким счастливым. Он оглянулся и посмотрел в лицо Децию. Оно было холодно как лица изваяний божественных храмов. В отчаянии, в какой - то нелепой надежде Готер отыскал лицо Домициана. Тот развалился на своем сидении и что - то нашептывал матроне Валерии Катилине. Было ясно, что судьба несчастного Палумба в руках Деция.
Колизей бесновался. Толпа была разозлена поражением римлянина. Были слышны беспощадные выкрики, люди направляли свой большой палец руки по - направлению к своему горлу.
В принципе, реши ланиста иначе, с ним бы посчитались и зрители, и сам цезарь. Ему было дано такое полномочие, на то он и являлся устроителем боев и содержателем гладиаторской школы. Но все дело было в том, что он готовился стать сенатором, и поддержка всего Рима ему далеко не была излишней...
Ланиста встал. Поверженный Палумб все с той же доверчивой улыбкой смотрел на него. Медленным театральным жестом Деций поднял руку и направил большой палец по - направлению к своему горлу. Готер закричал и схватился за голову. Ликия упала без чувств. Толпа ликовала.
Ни Палумб, ни Ликия уже не видели, как парфянин резко приподнял Палумба, вонзил ему меч над ключицей и пронзил ему сердце. Не видели они и как мистигофоры (служащие цирка) потащили его тело в сполиарий.
Цирковые зрелища были завершены. Толпа, обсуждая увиденное, удовлетворенно расходилась.
День близился к закату. Очередной для многих и последний для кого-то.
Готер пришел в себя. Он увидит завтрашний день. День без Палумба, но с жаждой мести за него.
Все произошло как-то быстро. И недели не прошло, как подвернулся удачный случай. После изысканного прандиума (второй завтрак) Деций решил осмотреть новых гладиаторов, и как-то слишком близко приблизился к виварию, где рыкали три громадных азиатских тигра. Готер распахнул клетку и натравил на него своих полосатых питомцев со словами:
- Парков не обманешь!
Никто и не думал спасать истошно орущего и зовущего на помощь ланисту. В считанные мгновения он был растерзан и затем съеден голодными хищниками.
Таким образом Готер оказался в Мамертинской тюрьме. Он не был римлянином - квиритом и не был также свободным иноземцем, а был рабом - гладиатором ланисты Деция.. Поэтому он не подлежал суду и юрисдикции претора, а мог быть просто казнен по желанию наследника убитого им хозяина.
В тюрьме царил страшный смрад нечистот и грязных человеческих тел. В огромном прямоугольном помещении теснились люди обоих полов, арестованные за самые разные преступления. Некоторые лежали вповалку, изнемогая от боли и истекая кровью после допросов.
Готер тоже был избит. Ныло все тело, а нос, похоже, был сломан.
Албанин закрыл глаза. Ему привиделось родное море, родные скалы, селение, в котором он вырос в кругу большой дружной семьи. Вспомнил погибшего за него отца, мать, брата и сестер, о которых он ничего не знал уже столько лет. Еще с колыбели у него была невеста. Все словно ожило и предстало перед его затуманенным взором. Он мысленно прощался со своей семьей, поручая ее заботе богини Анахиты.
-Албанин Готер! Кто здесь албанин Готер?
Готер очнулся от прекрасного полусна и вернулся в ужасную действительность. Он привстал.
-Ты Готер? - Указав на него кивком головы, спросил вошедший в помещение стражник. - Встать, когда с тобой говорят!
Превозмогая гнев и боль, Готер встал.
-К тебе пришли.
Стражник вышел, и через несколько секунд в дверной проем вошла женщина в сером плаще и в надвинутом на лицо капюшоне. Женщина принесла в смрадную атмосферу тюрьмы резкий запах эпилиммы (дешевое благовоние с резким запахом).
Со всех сторон послышались возгласы, вошедшая приковала к себе взгляды даже умирающих.
Готер быстро пошел к ней навстречу. Он узнал эту женщину. Это была Нубия.
-Зачем ты пришла сюда? Разве тебе место здесь? - В негодовании воскликнул он. Хотя почувствовал, что безумно этому рад.
- Не ругай меня, любовь моя... И не говори больше ничего, а слушай... - Нубия приложила указательный палец к его губам.- О боги, что же они сделали с тобой!
-Нубия...
-Молчи, у нас мало времени. Я обращалась за помощью к трибуну Марсилию и консулу Севелу. Все бесполезно. Но к счастью в Риме сейчас находится... один мой родственник. Центурион Луций Юлий Максим. Через несколько дней его подразделение отправляется в страну, в которой ты родился. В Албанию. Он мне обязан кое-чем... Я очень его просила. Ты уйдешь с ними.
-Что? Я вернусь домой? - Готер был так ошарашен сказанным Нубией, что даже не смог сдержать радости. Слишком уж разнилось недавнее состояние его внутренней подготовки к смерти с услышанной возможностью воплощения в жизнь его давней, почти недосягаемой мечты.
Но Готер сразу понял, что Нубия испытывала совсем другие чувства. Она была печальна, в глазах стояли невыплаканные слезы. Готеру тоже вдруг стало жутко. Он вдруг понял цену воплощения своей мечты: разлука с любимой женщиной навеки.
А она все говорила.
-Луций скоро купит тебя у племянника Деция, сколько бы тот не запросил. А может, и уже купил.
-Но... С какой стати...
-Не беспокойся ни о чем. Я все устроила. Все будет хорошо.
-Как же хорошо? Мы расстанемся?
Нубия приблизила к нему свое лицо и зашептала:
-Такова воля богов. Мы расстанемся тем более, если ты останешься. Только тогда нас разлучит твоя смерть.
В дверях показался стражник. Он подошел к женщине и грубо схватил ее за локоть.
-Уходи! Время вышло.
-Не трогай ее, она сама уйдет! - крикнул ему Готер, но тут же был оглушен ударом пилума (копье) по голове.
Готер уже не видел, как женщину вытолкали из помещения. Наверное, в этом ему повезло.
Готер пришел в себя. Кто-то тряс его за плечи. Он открыл глаза, и в мутной дымке перед ним предстал тот самый стражник.
-Вставай и пошел вон, грязный варвар! Не знаю, за что тебя любят твои варварские боги!
У Готера голова раскалывалась от боли после удара. Ему даже казалось, что голова действительно расколота. Грудь его была обильно обагрена кровью.
Собрав все силы, Готер встал и пошел по - направлению к выходу. В последний раз оглянулся он на провожающих его печальными и завистливыми взглядами обреченных людей.
-Да прибудут с вами ваши боги! - сказал он и вышел.
Свежий воздух пахнул ему в лицо, и он почувствовал, что вот - вот упадет. Но кто-то поддержал его. Тяжело дыша и жадно ловя воздух, Готер медленно оглянулся. Это был римский солдат.
- Я вольноотпущенник центуриона Луция Юлия Максима. Ты должен следовать за мной.
От Капитолийского холма, на котором была расположена Мамертинская тюрьма до Аппиевой дороги перед Капенскими воротами, где стояло подразделение ХII легиона Фульмината - манипул центуриона Луция Юлия Максима, был путь немалый. За это время Готер успел узнать от довольно разговорчивого солдата по имени Варнаас о том, что он вольноотпущенник центуриона, которого уважает и почитает весь манипул. Что Луций Максим очень храбр и горяч, что он горд и недосягаем для многих даже самых важных персон Рима, что он любит только Великую Римскую империю и презирает варваров. Словом, является истинным римлянином. Также этот военачальник имеет множество военных заслуг, манипул его идет в Албанию по приказу цезаря, с которой у Рима союзные отношения, что цель похода - средоточие римских войск у Каспийского моря с тем, чтобы, во-первых, контролировать свободное продвижение римских легионов по союзной Албании к вражеской Парфии, во-вторых, в случае необходимости, самим присоединиться к основным подразделениям легиона ХII Фульмината, находящимся в данный момент на территории Парфянского царства.
Когда Варнаас и Готер вышли из Капенских ворот, их взору предстал лагерь в две сотни римских солдат.
-Мне приказано сразу по прибытии препроводить тебя к Луцию Максиму, - сказал Варнаас и повел Готера в прэториум (палатка полководца) центуриона.
Прэториум находился в центре лагеря. У его входа, занавешенного велариумом, стоял солдат.
- Терентус, доложи господину, что я привел переводчика.
Терентус исчез за велариумом.
-Могу дать тебе добрый совет, - быстро зашептал Готеру на ухо Варнаас. - Держись с центурионом крайне осторожно, отвечай лишь на его вопросы... Вобщем, не забывай, что ты раб.
Появился Терентус и сказал, не глядя на Готера:
-Пусть войдет.
Готер вошел и сразу почувствовал, как его босые израненные ноги окунулись в жесткий с длинной шерстью ковер, называемый субуррой.
За небольшим походным столиком, на котором не было ничего, кроме меча и ритона с вином, сидел молодой центурион Луций Юлий Максим. Это был атлетического сложения, загорелый, с правильным римским профилем, со слегка выдающимся вперед волевым подбородком, с обветренным лицом прошедшего ни один варварский край, перешедшего ни один горный перевал, видавшего ни одно кровопролитное сражение, солдат. На нем было обычное облачение легионера - кожаный панцирь - лорика и солдатские, защищавшие от ударов в бою нижние части ног, кожаные башмаки - калиги. Скутум (римский щит полуцилиндрической формы) был прислонен к задней стенке прэториума, рядом с ним, на субурре покоился железный, полусферической формы, шлем.
Готер произнес обычное римское приветствие:
-"Salve".
Между тем Луций Максим невозмутимо разглядывал албанина своими серыми, с металлическим оттенком, глазами.
-Значит ты и есть тот самый бестиарий, что посмел натравить львов на чистокровного римлянина?
Губы красивого центуриона скривила недобрая гримаса. Он не сводил своих проницательных глаз со своего нового раба, словно впиваясь ими глубоко-глубоко в душу Готера. Со своей стороны албанин делал то же самое. Он ответил военачальнику прямым смелым взглядом и прочел в его глазах сильную, ни с чем несравнимую неприязнь. Ощутил он эту непрязнь настолько сильно, что она затмила первое чувство Готера, когда ему показалось, что в обращенных к нему словах центуриона, на фоне неприятия и презрения, как-то не очень явно, но промелькнули нотки той разновидности иронии, что сродни одобрительной похвале.
"Мой новый хозяин противоречив", - мелькнуло в голове албанина.
Вслух же он произнес:
-Да, я, мой господин.
Луций Максим сжал губы и покачал головой так, как это делают, когда глядят на некое, по всем признакам явно ошибочно созданное природой, существо.
-Я бы тебя казнил! - Сказал центурион.
-Но ты меня купил! - Не смог последовать совету Варнааса Готер.
-Молчать! - Вскричал центурион и резко встал. - Или я велю тебя высечь!
Готер сделал над собой неимоверное усилие и промолчал. Ему не улыбалась унизительная перспектива исполнения угрозы его нового господина. Но албанин совладал с собой не до конца. Он вызывающе глядел в лицо того, кто бесконечно презирал его за то, что он был варваром и рабом.
Центурион за стол сел снова. Некоторое время он молчал, прищурив свои серые, металлические глаза. Затем сказал уже спокойным, но железным тоном:
-Если ты хочешь остаться в живых, то ты должен оставаться рабом. Лишь в этом случае ты дойдешь со мной до твоего варварского края. От всех хоть иногда должна быть польза. Даже от тех, кто рожден не в Риме и приносит много вреда. Твоим делом в твоей варварской стране будет переводить мои слова албанскому рексу. (Так римляне называли басилевсов, албанских царей). Иди, раб! - И добавил с презрительной усмешкой, - и учти, тигров мы тут не держим.
Готер вышел, стиснув зубы и сжав кулаки. Сейчас он был уверен, что до Албании ему не дойти. Ибо непокорность своим хозяевам и составляли основную его проблему с тех пор, как он был в рабстве. Ничего не поделаешь, он был рожден свободным.
А еще Готер испытывал чувство, которое сводилось к тому, что ему вдруг очень захотелось обратно в тюрьму, где его вот-вот должны были казнить. Уж лучше гордая смерть, чем новые унижения в новом рабстве.
Подразделение ХII легиона Фульмината под предводительством центуриона Луция Юлия Максима отправлялось в поход в Албанию следующей зарей. У Готера был целый вечер и вся ночь на то, чтобы освоиться и вообще, осмыслить и осознать так стремительно происходящие перемены в его судьбе.
Сначала Варнаас как следует накормил Готера ржаными лепешками и соленой говядиной. Затем Готеру выдали подержанный пластинчатый панцирь и прочные калиги.
Ночью Варнаас позвал его в свою палатку. Готер забылся глубоким крепким сном. Грезилась ему нежная рябь родного синего моря, он словно слышал его ровный ропот и крики чаек. А он - маленький мальчик, не устающий лазать с другими мальчишками по скалам, испещренным странными, но такими интересными рисунками. Готер разглядывает их, они забавляют его - здесь самые разные животные, чаще всего они уже пронзены копьями и стрелами охотников. Тут изображения и самих людей. Они то едят, то танцуют, то управляют лодками.
Однажды, когда они с отцом возвращались с рыбалки, он спросил его:
-Отец, кто все это рисовал?
-Люди, что жили задолго до нас.
-А зачем?
-Ну... Наверное им хотелось, чтобы о них не забыли.
-И о них не забыли?
-Ну... наверное, нет.
-Отец, а я хочу, чтобы и обо мне не забыли.
Отец засмеялся. Затем пошутил:
-Тогда пойди и нарисуй что - нибудь.
Только мальчик воспринял шутку отца всерьез.. На следующий же день на одной из прибрежных скал появилось изображение всадника.
Из сладких грез - воспоминаний его вывел звук лагерного рожка. Близился рассвет.
Призывая Меркурия (римский бог торговли, покровитель путешественников) и Тривию (богиня "трех дорог") пребывать с ними в походе и прося их о благосклонности, конники - легионеры во главе с Луцием Юлием Максимом удалялись от Рима по Аппиевой дороге. Над четким построением манипула возвышался значок сигнума - длинное древко с изображением раскрытой кисти руки. За войсковым подразделением, под присмотром нескольких войсковых интендантов, грузно тащился обоз с провиантом.
Готер ехал рядом с Варнаасом и Терентусом. Варнаас без умолку болтал, а Терентус не сводил с него недружелюбного взгляда. В сущности, Готеру были безразличны любые эмоционально-крайние проявления и того, и другого.
Готер был в своих тяжелых мыслях. Сейчас он испытывал такие противоречивые чувства! Здесь оставалась его любовь - великодушная Нубия. И он не знал, увидит ли ее еще когда-нибудь. Но одновременно с печалью о любимой женщине он ощущал и радость. Сам не зная, как в одном сердце может тесниться два противоположных чувства, он всей душой отдавался этому радостному состоянию, грезя наяву красочными картинами родного края.
Из глубокой задумчивости его вывел Варнаас.
-Ты что, не видишь? Ведь она зовет тебя!
В самом деле, немного поодаль от дороги бежала женщина и махала ему рукой.
-Нубия! - Вне себя от счастья закричал Готер. Под смешки и возгласы развеселившихся легионеров, он спешился и подбежал к ней, между тем как четкий строй манипула продолжал мерно двигаться дальше. Луций Максим оглянулся и как-то странно взглянул на женщину, а Терентус последовал за албанином и остановился от него на почтительном расстоянии.
-Готер, мой Готер! - Нубия обняла его и слилась с ним в страстном долгом поцелуе. Затем покрыла жаркими прикосновениями губ все его лицо. Она едва сдерживала рыдания.
-Нубия! Моя великодушная Нубия! - Только и смог выговорить Готер. - Он все крепче прижимал ее к себе, целовал губы и лицо, глотая ее и свои слезы..
Так они и стояли, пока Терентус не стал довольно громко покашливать.
-Иди, тебе пора. Прощай!
-Не говори так. Может я и вернусь.
-Не вернешься.
-Я раб того, кто вернется.
-Но ты не вернешься. - И она зашептала очень быстро, - послушай меня, любовь моя. С тобой уходит все то, что мне было свято и дорого. А я остаюсь одна. Но лучше так, чем до собственной смерти проклинать мне из-за тебя Либитину (римская богиня смерти). Но я знаю, что ты никогда не увидишь больше Рима, принесшего тебе столько бед. Ты не из тех, кто, достигнув мечты, упустит ее. Так что прощай, мой Готер и вспоминай меня иногда, когда будешь слушать шум своего моря и видеть отражение его в твоем небе. Я бы хотела... чтобы ты видел меня в каждой волне, в каждой заре, в каждой звезде... Возьми это на память. - Женщина сняла с пальца золотой перстень и надела ему на руку. - Не снимай его никогда! Даже тогда, когда будешь ложиться в постель со своей женой... - Слезы снова закапали из ее глаз, в последний раз она губами прижалась к его губам, в последний раз, прильнув к его щеке, вдохнула его запах. Затем вырвалась из его объятий и, закрывая лицо руками, побежала в Рим.
-Нубия! - закричал Готер, и уже было рванулся вслед за ней. Его остановил Терентус.
-Не делай того, что бесполезно, - с истинно римской железной логикой сказал он.
Готер продолжил путь. Рим оставался позади, а вместе с ним и его горькие воспоминания и страстная любовь.
* * *
Вольноотпущенник Варнаас не покидал его ни на шаг. По-видимому, он исполнял приказ. Был, как всегда, разговорчив и приветлив. И того, и другого было чересчур. Не спускал с него сосредоточенных пытливых глаз и Терентус. Он был также вольноотпущенником центуриона, но во всем остальном был полной противоположностью своему товарищу. Это был угрюмой, молчаливый и крайне неприветливый субъект. Казалось, что к Готеру он относится с подчеркнутой враждебностью. Готер, со своей стороны, выказывал ему то же отношение. Ему не нравился этот задира, который, похоже, воображал себя выше него только потому, что был италиком и вольноотпущенником. С Варнаасом же Готер почти подружился.
Там, где не было военных римских дорог, манипул вынужден был продвигаться медленно. Ноги лошадей увязали в густой грязи, путь преграждали кустарники, которые вырубали солдаты авангарда. Следом шли так называемые "основные силы", которые замыкали четкие построения арьергарда.
Уже тридцать дней и ночей, как римское подразделение покинуло Рим, тридцать дней и ночей разделяли Готера от Нубии и приближали его к родной стороне.
Несмотря на выносливость и молодые силы, албанин чувствовал себя измученным. Он постоянно, без передышки подряжался на самые тяжелые работы, связанные, прежде всего, с рытьем рвов при разбивке лагерей на каждую ночь. Он также отвечал за состояние лошадей "основных сил" войска.
Готер страдал и от постоянной острой боли. Чужая лорика была ему тесна по меньшей мере на два размера, кожаные ремешки сильно натирали ему тело, образовав достаточно глубокие ссадины, которые к тому же разъедались потом.
Варнаас достал ему какой-то весьма дурно пахнущий бальзам. Велел смазывать им ссадины три раза в день. Но самое главное, смог раздобыть другой панцирь.
Провиант в обозе заканчивался. Поговаривали, что скоро будет продолжительная стоянка вблизи какого-то селения.
Недалеко от небольшого озерца действительно была деревня. Здесь, прямо у подножия горы лагерный рожок протрубил начало саперных работ по разбивке лагеря. Готер был поставлен в строй с теми, кто рыл ров.
Как всегда, с внутренней стороны рва стремительно, усилиями доброй сотни легионеров, образовывался прямоугольный лагерь, с пересекающимися под прямым углом главными улицами - кардо и декуманус, с форумом, на котором находился прэториум, с симметрично расположенными палатками, которые, в свою очередь, образовывали правильные кварталы и "малые улицы".
После окончания работ легионеры выстроились на форуме, где они должны были услышать распоряжения военачальника. Когда Луций Юлий Максим вышел из прэториума, его оглушили приветственные крики всего манипула. Когда центурион поднял руку, воцарилась тишина.
-Слава Юпитеру, хранящему храбрых сынов Великой Римской империи в походах. Слава Меркурию, покровительствующему нам в наших победах!
И снова оглушительные крики легионеров.
Центурион продолжал.
- Жители этого селения к нам обычно крайне миролюбивы. Тем не менее следует соблюдать необходимую осторожность. Запрещено отходить от лагеря больше, чем на полстадия. С заходом солнца все должны быть в лагере. Так же я запрещаю находиться за воротами лагеря меньше, чем по пять человек. Разрешено купаться в озере, но с условием, что три легионера будут находиться вооруженными на берегу. Любое ослушание будет мною строго караться.
Окончание речи военачальника также сопровождалось криками солдат,
правда не столь дружными и восторженными.
Отдав надлежащие распоряжения караульной службе, центурион зашел в прэториум.
Готер невольно услышал шепот двух легионеров.
-Слышали? И в деревню-то сунуться нельзя, - недовольно ворчал Кальвидий Рустик.
- Как же! Самому - то, как говорят, безразличны сестры Венеры! Вот и нам мешает! - С обидой сказал Авл Марцелл.
-Сестры? Ха-ха, - засмеялся Рустик. - А я предпочитаю дочерей! Ха-ха-ха.
-Предпочитай, кого угодно. Только, увы, теперь в мечтах, - разумно заключил Марцелл.
Постепенно сгустилась тьма. Лагерный рожок возвестил отбой. Стало тихо.
Готеру не спалось. Ныли ссадины, которые хоть и смягчил бальзам Варнааса, но еще не залечил. Он вышел на одну из "малых улиц" лагеря и тут же заметил в бликах костров, что из самой ближней к воротам палатки выбрались две тени и крадучись приблизились к воротам. Затем одна тень что-то дала караульному. Калитка в воротах тихо приоткрылась, и обе тени выскользнули из лагеря. Караульный, как ни в чем не бывало, снова занял свой пост.
-Уж не наши ли это любители Венер? - предположил Готер.
И тут же перестал о них думать.
На утро было все как обычно. На построении присутствовали все, в том числе и Рустик с Марцеллом.
В следующую ночь Готер наблюдал то же самое. На этот раз он совершенно точно признал в нарушителях Рустика с Марцеллом.
-Да, приятели с огнем играют. Вспомнили хотя бы, что из-за этих-то самых "Венер" и происходили все несчастья на земле.
Готер вздохнул, предчувствуя беду. Ему было жаль незадачливых молодых солдат так же, как неприятен был его хозяин, их центурион.
* * *
Все произошло гораздо быстрее, чем даже мог предположить Готер. На утреннем военном построении не оказалось двух солдат. Через некоторое время один из дорожных дозорных легионеров принес весть, что в деревне произошла какая - то стычка, но с кем, он не знал. Луций Максим послал пятерых вооруженных до зубов легионеров в разведку, хотя уже догадывался, в чем дело.
Выяснилось, что местные жители захватили в плен двух римлян, которые оказались непрошенными гостями в ложах весьма податливых жен двух старейшин племени. Наказать римлян селяне не посмели, но зато посмели уповать в данном происшествии на справедливость римского военачальника.
В сопровождении двадцати пяти легионеров Луций Юлий Максим вошел в деревню. Глаза его были еще более стальными, чем обычно, подбородок еще более выдавался вперед, губы кривила гримаса, не предвещающая ничего хорошего.
Ему навстречу вышли вооруженные, одетые в боевые косматые шапки и звериные шкуры, мужчины племени.
-Мы не хотели крови, мы уже много лет снабжаем важной информацией, едой и питьем проходящие по нашим землям римские войска, но вы обещали не трогать наших женщин, - сказал мужчина на ломаном латинском, по- видимому, вождь.
-Мы тоже не хотим нарушать мира, - ответил римский военачальник.- И я покараю всех виновных, слышите, всех. Приведите сюда моих солдат! Но приведите и этих женщин, ибо так будет правильно.
Через несколько минут перед центурионом предстали Кальвидий Рустик и Авл Марцелл. Они были без шлемов, в разорванных лориках и кровоточащих ссадинах. Привели и двух, замешанных в этой интриге, женщин.
-Легионеры! Вы нарушили мой приказ!
-Прости, мой центурион, - лепетал Авл Марцелл, между тем как Кальвидий Рустик сохранял достойное молчание.
Луций Максим их не слушал. Он перевел взгляд на очень красивых, заплаканных женщин, но не надолго.
- Лучники! - Раздался его железный голос.
-Пощади! - Все молил Марцелл. - Пощади хоть девиц, это мы во всем виноваты.
-За нарушение моего приказа я караю вас смертью!
Луций поднял руку, и через считанные мгновения два незадачливых легионера и две женщины пали ничком, пронзенные римскими стрелами.
Все молчали, в том числе вождь племени и старейшины. Такого было право воинов Великой Римской империи.
* * *
После того, как Готер почистил, накормил и напоил лошадей, он присел у костра рядом с Варнаасом и Терентусом. Они как раз обсуждали минувшее этим днем событие.
-И все же мне жаль Авла с Кальвидием, - говорил Варнаас, ероша тлеющую залу обугленной палкой.
-Они сами виноваты, - буркнул в ответ Терентус. - Чтобы другим было невдомек нарушать приказы военачальника.