щего последнего язычника - эллина. Но что-то в этом солнце он уви-
дел такое, что заставило его воскликнуть "С нами солнце!". Уж не
увидел ли он в ярких лучах его - возрождение, то Возрождение, кото-
рому суждено было озарить сумрак средневековья спустя тысячу лет?
"Взор его потух. /.../ Лицо императора, в сиянии солнца, было
похоже на лицо уснувшего бога". /2, с.293/
Интересен печальный в истории факт: человек умудряется свести к отрицательному самую прекрасную идею, мысль или постулат, которые постепенно, по мере своего утверждения, приобретают самую ужасную, чудовищную форму.
Факт неизбежной трансформации прекрасной, в высшей степени гуманистической идеи, положенной в основу какой-либо идеологии /в данном случае, любой религии/, на определенном этапе ее развития - во зло, и даже, самый страшный кошмар - неоспоримая истина.
Доказать это утверждение мы сможем, проследя основные вехи развития одной из самых распространенных и мощных религий человечества - хрис-тианства, оперируя романами Д.Мережковского "Леонардо да Винчи", Г.Сенкевича "Куда идешь", а также исследовательским трудом Мурада Ад-жи "Полынь половецкого поля".
Не хочется повторять общеизвестное о том, как пришло в мир христианское учение - всем известны библейские сказания об ожидаемом еще с ветхозаветных времен, безгрешном, человеколюбивом Мессии, который явился во спасение всех и отдал себя последней жертвой во имя спасения каждого.
Основные заповеди Христа, в своем моральном смысле /отрицание зла, безнравственности, требование альтруизма и душевной чистоты и правед-ности/, мало чем отличаются от положений, легших в основу других ведущих религий /ислама, буддизма и др./:
- "не убивай; кто же убьет, подлежит суду" /6, от Матф. 5:21/
- "не прелюбодействуй" /6, от Матф. 6:2/
- "собирай сокровища не на земле, а на небе" /6, от Матф. 6:19-20/
- "не лицемерь" /6, от Матф. 6:2/
- "не судите, да не судимы будете" /6, от Матф. 7:1/
- "берегитесь лжепророков" /6, от Матф. 7:15/
и заповедь, вносящая особый, неповторимый колорит в христианскую идеологию, явившаяся подспорьем и предметом крайних интерпретаций у некоторых теологов:
- "любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас /.../, моли-тесь за обижающих вас". /6, от Матф. 5:44/; "кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую". /6, от Матф. 5:39/
За амфитеатром "доносился скрип повозок, на которые
складывали окровавленные останки христиан - мужчин, жен-
щин и детей, - чтобы вывезти их и бросить в путикулы. /8, с.467/
На ужасные зрелища массовых казней первых христиан,
"обхватив руками свою белую, трясущуюся голову", со слезами
бессилия на глазах, взирал Апостол Петр. "Господи! Господи!
Кому отдал ты власть над миром? - сокрушался он об одном из
самых кровожадных императоров Рима - Нероне. - "И Ты еще
хочешь основать в этом городе свою столицу!". /8, 467/
Ибо Рим издревле считался "колыбелью" христианства, хотя, оказывается есть и совершенно иные точки зрения, имеющие место, к примеру, в переворачивающей с ног на голову историю и стереотипы наших взглядов, труде Мурада Аджи "Полынь половецкого поля".
"В сознании миллиардов людей Европа - оплот христианства, - пишет он. - И кажется, что так было всегда, ибо именно религия сложила ту культуру, которая вот уже полторы тысячи лет называется европейской". /5, с. 195/
Как принято считать, первым главой Церкви в Риме был апостол Петр. Мурад Аджи же выдвигает смелое утверждение, что Петра вообще в Риме не было /потому что, во-первых, "нет доказательств", во-вторых, "Христос тоже об этом не говорил", в-третьих, в подробнейших Посланиях Павла также нет ничего об этом/. /5, с.196/ Более того, Мурад Аджи вообще ставит под сомнение дату возникновения Церкви в Риме, и находит сведения о ней лишь в IV веке. /5, с. 196/ Это спустя 300 лет после прихода Мессии!
Достаточно прочесть произведение Г.Сенкевича "Куда идешь", чтобы убедиться в том, насколько романтизирована в нем история возникновения христианства: где-то из глухих, сырых катакомб, аренариев, пробиваются в небу дружные голоса ранних христиан, молитвы, пения, крики "Осанна!" во славу Спасителя вселяют в их души надежду, радость и любовь.
Мурад Аджи называет эту "историю про божественный росток, который вроде бы пробился из катакомб Рима - ловко придуманной". /5, с.125/
Прав исследователь или нет, решать честным историкам, но, без сомнения, он не выдвинул бы такое "сенсационное" утверждение, не имея на то определенных оснований. Причину этой выдумки, как, впрочем, и многих других, Мурад Аджи видит в том, что у европейцев были серьезные мотивы к тому, чтобы изменить, фальсифицировать свою историю.
"Какие события, - задает вопрос исследователь, - заставили Европу только в IV веке /!/ услышать божественное слово Христа?" /5, с.197/
Ответ сногсшибателен, ибо идет вразрез с любым школьным учебником: "В IV в. Европа добровольно отвернулась от своих прежних богов", так как была "поставлена на колени" исповедующими древнюю религию "тен-грианство" тюрками - кипчаками. Из этого тенгрианства европейцы, якобы, и почерпнули элементы того христианства, которое мы знаем. /5, с.197/ /Так как в Европе христианской религии в ее нынешнем виде не существовало. Отсутствовал не только символ веры, но и канон! / /5, с.199/
1. Не было символа - креста. Крест с собой принес Аттила, а Мессия нес на Голгофу Т-образное подобие креста. /5, с.199/
2. То христианство, которое все же имело место в Риме и вышло из его "недр", аренариев - так называемые жидовствующие христиане, отличающиеся крайним консерватизмом, на протяжении многих веков терпевшие страшные гонения и обосновавшиеся в конце концов, опять-таки по утверждению Мурада Аджи, в малом количестве в Бакинской губернии, в селе Привольном. /5, с.201/ "Т.е., - приходит к удивительному выводу исследователь, - не из катакомб Рима выросло традиционное христианство. Оттуда распространились по свету лишь секты жидовствующих христиан". /5, с.204/ И еще более шокирующий вывод: именно поэтому в "Риме отсутствовал институт папства и именно поэтому в IV в. пришлось срочно придумывать его историю!" /5, с. 204/
3. Тенгрианство - религию кипчаков, Мурад Аджи считает источником, откуда европейцы в IV веке почерпнули свои религиозные традиции;
во-первых, тенгрианство - первая монотеистическая религия, подрев-нее христианства, провозглашающая "господство духа над предметом". /5, с. 212/
во-вторых, тенгрианство "как и всякая оформившаяся религия располагало и иерархиями небожителей, и священнослужителями, проповедника-ми, и, самое важное, письменно и устно закрепленным каноном". /5, с.212/
Все это, якобы, было заимствовано христианами, "у которых тогда еще не было своих обрядов". /5, с.21/
Далее экскурс в историю исследователем:
"Римский император в IV в. пошел на вынужденный шаг. /.../ Выбирая между жизнью и смертью, он выбрал "кипчакский вариант христианства". Вот почему, вся Европа была разорена, кроме Рима". /5, с.214/
4. Мурад Аджи считает, что иконы появились у кипчаков еще задолго до возникновения христианства. /икона - по тюркски "конкретный предмет и действие над ним". / /5, с.218/.
5. "Аминь" - слово, которым оканчивается любая христианская молитва. Только, по утверждению Мурада Аджи, этим заканчиваются и наиболее ранние тенгрианские молитвы. /5, с.220/
6. Христианский "псалтырь" /"псак" - корона /тюрк./, "алтарь" - "восходить" /тюрк./ - списан, якобы, с более древнего тенгрианского. "Ведь перекрестившийся христианин осеняет себя не чем иным, как тенгрианским аджи, у которого в отличие от латинского креста все стороны равны"./ /5, с.222/
Конечно, нельзя назвать утверждения Мурада Аджи как голословными, так и бесспорными, только в романе Генрика Сенкевича "Куда идешь" концепция возникновения христианства выглядит совсем иначе.
Казалось бы, глотком свежего воздуха являла собой зарождающаяся религия в развращенном, пресыщенном похотью и цирковыми кровавыми бесчинствами, Риме.
Вот выдержка из описания Сенкевичем очередной оргии римских патрициев во главе с императором Нероном в одном из великолепнейших триклиниев его огромного дворца:
"...Пир все больше превращался в попойку, в разнузданную
оргию. Сирийские девушки, прежде участвовавшие в вакхических
плясках, рассыпались среди гостей. Вместо музыки раздавался не-
стройный, дикий шум кифар .../.../ Вителлий свалился под стол.
Обнажившаяся до пояса Нигидия приникла своей пьяной де-
вичьей головкой к груди Лукана .../.../ Домиций Афр, гнусный
старый доносчик, /.../ обняв сирийскую танцовщицу принялся цело-
вать ее беззубым ртом /.../ При виде этого консул Меммий Регул за-
смеялся /.../ и закричал:
- Кто говорит, что Рим гибнет? Ерунда!" и т.д. /8,
с.75-77/
или:
"...Лупанарии на берегу озарились ярким светом, на их терра-
сах показались изящные группы обнаженных красавиц - жен и доче-
рей из знатнейших римских семейств. Призывными окриками и бес-
стыдными жестами они манили к себе пирующих. Плот пристал к бе-
регу, император и августианы устремились в рощи, рассыпались кто
куда - в лупанарии, в скрытые среди зелени шатры /.../ Всех охватило
безумие, никто не знал, куда девался император, кто тут сенатор, кто
всадник, кто плясун ... и т.д. и т.п.". /8, с.273/
А в это время из глубоких, темных и сырых аренариев к небу возно-сились дружные молитвы первых христиан. "... Была в этом пении мольба о свете, смиренная просьба о спасении заблудших во мраке. Подняв кверху головы, люди словно видели кого-то там, в вышине, и воздетые их руки призывали Его сойти на землю. /8, с.176/"
Разверзли сырой воздух слова первого ученика Христа апостола Петра, который наказывал собравшимся "...отречься от богатств и наслаждений, возлюбить бедность, чистоту нравов, истину, терпеливо сносить обиды и гонения, повиноваться вышестоящим и властям, чуждаться обмана, преда-тельства и клеветы... ". /8, с.178/
И вот восприятие услышанного одним из убежденных язычников:
"Он /Виниций/ /.../ уже знал, что, по учению христиан, Бог един
и всемогущ; когда же теперь он услышал, что Бог этот есть высшее
благо и высшая истина, то невольно подумал, что рядом с таким де-
миургом Юпитер, Сатурн, Аппалон, Веста и Венера похожи на жал-
кую, шумливую ватагу, участники которой проказничают то вместе,
то порознь"./8, с.180/
Искренняя вера христиан вносила в языческие души смятение и изумление, граничащие с тихим восторгом и восхищением.
"В побледневшем лице, приоткрытых губах, в поднятых к небу
руках и глазах /молящейся девушки Лигии/ было что-то экстатичес-
кое, неземное. И Акта вдруг поняла, почему Лигия не может стать
ничьей наложницей. Перед бывшей любовницей Нерона как бы
приоткрылся уголок завесы, скрывавшей мир, совершенно отличный
от того, к какому она привыкла". /8, с.83/
И вот парадокс: жестокие, кровожадные нравы древнего Рима оказались не более жестокими и кровожадными, чем в грядущие века главенствования христианства. Сначала их, первых верующих во Христа, на заре возникновения их религии, подвергали бесчеловечным гонениям, пыткам и массовым казням на потеху беснующейся толпе, требующей "Хлеба и зрелищ". Непонятное пока учение, распространяющееся из римских катакомб подобно "эпидемии", вызывало в народе предрассудки и суеверия. Христиан несправедливо, но убежденно обвиняли во всех самых пагубных, мерзких и нелепых грехах, вплоть до умерщвления детей. И нетрудно было снедаемому параноидальной манией ко всякого рода извращенческим жестокостям императору Нерону перенести гнев и злобу народа, направленных вначале на него за ужасное его злодеяние /факт, по роману Сенкевича, бесспорный/ - организацию страшного пожара в Риме, длившегося 9 дней и унесшего тысячи жизней - на и без того преследуемых и ненавидимых квиритами христиан.
По Корнелию Тациту, Нерон вовсе не был виновен в этой общенародной трагедии. Во время пожара, - пишет древнеримский историк, - "Нерон находился в Анции и прибыл в Рим лишь тогда, когда огонь начал приближаться к его дворцу". /9, 15,39/
Само собой здесь напрашивается мнение другого древнеримского историка Гая Светония Транквилла, который весьма поэтично связал пого-ворку, якобы услышанную в разговоре Нероном "Когда умру, пускай земля огнем горит!" с его циничным ответом: "Нет, - пока живу!" /7, 6:38/ "И этого он достиг, - с гневом пишет далее Светоний. - Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и пак-лей... " /9, 6:38/
Так было или иначе, опять-таки, разбираться историкам, но что ответственность за катастрофический пожар в Риме была возложена язычниками на кротких, коленопреклоненных перед Господом, христиан и их семьи - достоверный факт.
Вот что пишет об этом, само собой, разделяющий мнение таких же как он сам, язычников, Корнелий Тацит; он искренне убежден, что именно "на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары ...". /9, 15:44/ "... Нерон, чтобы побороть слухи о своей причастности к пожару приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами..." /сам Тацит называет христианство - "зловредным суеверием"/. /9, 15:44/
И все же некое сострадание и справедливость чувствуется в словах древнего историка: "... казалось, что их /христиан/ истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона". /9, 15:44/
А в императорских садах пылали кресты, на которых живьем сгорали тысячи христиан, тех самых, что волею судьбы не стали жертвами диких зверей на арене цирка под бешеные крики ошалевшей от запаха и вида человеческой крови толпы. Одних язычников ввергало в изумление то, что христиане, погибая в диких мучениях, но верные своему смиренному Богу, умудрялись успеть простить своих врагов, других - что под угрозой неминуемой смерти они решительно отказывались сражаться друг с другом в цирке на потеху толпе. Обнявшись и с мученическими слезами на глазах, они безропотно и достойно отправлялись к Всевышнему...
Что же случилось, что эти смиренные и всепрощающие христиане через несколько веков ввергли Европу в мрачную, еще более жестокую эпоху инквизиции?.. Пылали такие же костры, но погибали на них уже не те мученики.
Период тоталитарного главенствования христианства, так называемого его "расцвета", ознаменован нарушением всех заповедей Христовых столпами Церкви.
- "не убивай"
- "не судите, да не судимы будете"
- "любите врагов ваших..."
Невежество и мракобесие столпов инквизиции и простых монахов не знали границ. Это было время, когда не проходило дня, чтобы по городу не плыл едкий запах гари от обгорелых тел людей, осужденных инквизицией, когда "исчезла граница между явью и бредом". /4, с.218/
"Главный инквизитор, фра Джорджио был старичок /.../ доб-
рый, тихий и простой, кротчайший из людей на земле, великий бес-
сребренник, постник и девственник". /4, с.216/
И ничего удивительного не было в том, что во время самых изощренных пыток и самых страшных признаний, "в глазах фра Джорджио мелькало вдруг такое выражение", что становилось неясным, "кто страшнее" и кого более обуяло безумие, судью или подсудимого? И еще о его глазах. Они часто горели тем же преступным и сумасшедшим огнем, что и у его, порой, действительно виновных жертв. /4, с.216/
"Безумие, которое царствовало в застенках инквизиции, /.../ распространялось по городу". /4, с.217/ Доносам не было предела, и тюрьмы буквально "ломились" от переполнивших их обвиненных.
Но самое при этом необъяснимое для фра Джорджио было то, что, несмотря на подобные меры, число продавшихся дьяволу росло неимоверно, и "бесы как будто умножали козни свои". /4, 217/ При чем дьявол, оказывается, не разбирал возрастов, и этих несчастных детей "опытные инквизиторы" узнавали по особенному блеску глаз, по томной улыбке и влажным, очень красным губам. Спасти их нельзя было ничем, кроме огня". /4, с.217/
Обычные пытки, вроде испанского сапога и раскаленных клещей представлялись просто сказочным удовольствием по сравнению с изощренными выдумками больного разума "кротчайшего из людей" главного инквизитора, "опытного полководца войска Христова". /4, с.218/
И если "ведьма" все еще искала, может быть, недостижимого примирения, то инквизитор раздувал огонь этой вражды и усугублял ее безнадежность. /4, с.219/
В день, назначенный на сожжение ста тридцати девяти еретиков, колдунов и ведьм, на улицах города вообще невозможно было дышать - запах гари проникал повсюду. "Он /молодой художник Джованни/ поднял глаза на Распятие. Спаситель все так же распростирал пригвожденные руки, как будто призывая мир в свои объятия... /.../ Молитва замерла на его губах ... /.../ отвернулся он от Распятия - и в то же мгновение почудилось ему, что смрадный туман, страшный запах гари проникает и сюда, в последнее убежище". /4, с.222/
- "не прелюбодействуй"
- "не лицемерь"
В полутемной сырой келье сидит монах Джироламо Савонарола1 и содрогается от ужасных мыслей, вызванных еще более ужасными вестями о главе Церкви Александре VI Борджа.
"Как видения Апокалипсиса, проносились перед ним чудовищ
ные образы: /.../ бесстыдные игрища ночью, после пира в залах Вати-
кана, перед Святейшим Отцом, его родной дочерью и толпой кардина-
его папы, изображаемая на иконах в образе Матери Божьей; двое стар-
ших сыновей Александра, кардинал и знаменосец римской церкви, не-
навидящие друг друга до каинова братоубийства из-за нечистой похо-
ти к сестре своей Лукреции. /.../ Джироламо содрогнулся снова -
"вспомнил, что также шепнули ему на ухо - о кровосмесительной по-
хоти отца к дочери, старого папы к мадонне Лукреции"". /3, с.471-472/
- "собирайте сокровища не на земле, а на небе"
В инквизиторских застенках томится очень богатая девушка, сирота, тронувшаяся умом и возводившая на себя поклеп о сатанинской одержимости. Пожалуй, это был единственный случай в истории инквизиции, когда столпы бесчинствующей церкви пытались спасти свою жертву. "Святые отцы знали, что если бы несчастная осталась в живых, то пожертвовала бы богатства инквизиции". /4, с.216/
Единственно, что во се времена не поддается метаморфозе - это пороки и добродетели человечества. Они неизменны и однообразны, они упорны и постоянны. На примере процесса зарождения и развития одной из мировых религий - христианства, мы показали факт временного регресса великой и красивой идеи на определенном этапе ее развития. "Заря" в данном случае ярче и прекраснее "расцвета", то есть прочного утверждения христианства как главенствующей религии в Европе и некоторых других странах, сопроводившегося, увы, самым явным отходом от гуманных и светлых догм, заповеданных Христом.
Но, как и всему в этом мире, пришел конец и мраку, который осветило яркое солнце эпохи Возрождения.
Литература:
1. Ионина. "Сто великих мятежников и бунтарей". М., ВЕЧЕ, 2005.
2. Мережковский Д. Юлиан Отступник. Собр. соч. в 4-х т. Т.I. М., Правда, 1990.
3. Мережковский Д. Леонардо да Винчи. Ч.1. Собр. соч. в 4-х т. Т.I. М., Правда, 1990.
4. Мережковский Д. Леонардо да Винчи. Ч.2. Собр. соч. в 4-х т. Т.II. М., Правда, 1990.
5. Мурад Аджи. Полынь половецкого поля. М., ТОО Пик-Контекст, 1994.
6. Новый завет.
7. Светоний Гай Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., Художественная литература, 1990.
8. Сенкевич Г. Куда идешь. М., Правда, 1986.
9. Тацит Корнелий. Анналы. Малые произведения. Сочинения в двух томах, Т.I. М., научно-исследовательский центр "Ладомир", 1993.
Sammary
The research is based on the studying of the stage in the development of Christianity. The article considers the problem of the stratification of texts on religions and concentration of them in the novels by D. Merejkovsky, G. Senkevich, M. Adji.