Аннотация: Особенности мировоззрения древнего и средневекового социума.
Цена "нежности" Медеи
(гуманистическое начало в мировоззрении социума)
Трансформация общественного мировосприятия социума в плане роста самосознания и гуманности имеет в истории длинный и достаточно тернистый путь. Человечество претерпевало значительные метаморфозы не только в сокрушительные периоды смены религиозных формаций в результате ломки общественного мировоззрения. Приход монотеизма на смену политеизму был также подготовлен определенным этапом в развитии самосознания человечества. А было время, когда гедонистическое начало преобладало над аскетическим, говоря фигурально, языческие боги своим фривольным весельем "заглушали" законничество души и тела грядущего монотеизма. Каждый из данных периодов эволюции социума характеризуется своей спецификой общественного мировосприятия.
В данной статье мы будем говорить лишь о некоторых особенностях мировоззрения древнего и средневекового человека, нашедших отражение в мифах и средневековых эпосах. Это особенности, касающиеся самого сокровенного, казалось бы, нерушимого и святого, того, что, в общем, отличает человека от меньших братьев его. Речь идет об отношении человека к "плоти и крови своей" - своим детям, патологическое проявление которого мы условно назовем в статье "Медеевым комплексом".
В идейно - художественном анализе данной проблемы мы будем апеллировать самым древним примером отражения действительности - мифологией, в данном случае древнегреческой, средневековыми исландским и немецким эпосами, такими как "Старшая Эдда", "Младшая Эдда", "Песнь о нибелунгах", а также тюркским дастаном " Деде Коркут".
Миф о том, как Медея из мести мужу Ясону убила своих сыновей, известен всем, и своим впечатляюще - кровавым сюжетом стал "притчей во языцах" в тех случаях, когда речь идет о каком - либо противоестественном выражении человеческих эмоций, переходящих в дикий, ужасный поступок, связанный по смыслу с семантикой мифа.
Эта легенда, как и почти все легенды мира, вероятно, имеющая под собой реальный "стержень", являет самый страшный пример человеческой жестокости, который лишь частично может быть оправдан соответственными особенностями психологии, мировосприятия древнего.
Сказал как-то некто: "Месть сладка!". Но если у крови солоноватый вкус, не является ли это самым первым доказательством того, что это не так?
Содержание древнегреческого мифа "Прокна и Филомела" еще более впечатляет своими изощренно - жестокими чертами. Здесь оскорбленная жена царя Фракии Терея Прокна мстит своему мужу за измену с ее сестрой Филомелой. Терей коварной хитростью, а затем силой добился давно задуманного над невинной девушкой, а за тем совершил над ней еще более страшное злодеяние - изувечил ее.
Но ничто не сравнится с жестокостью и коварством разъяренной женщины. Миф, во всяком случае, очень ярко это показывает. Объединившись с сестрой Прокна... убивает своего малолетнего сына. И Медея по - сравнению с ней кажется просто невинным агнцем, так как Прокна идет много дальше. Опуская некоторые натуралистические детали мифа, скажем только, что она готовит из тела своего ребенка страшное блюдо его отцу. Под конец трапезы, когда Терей, присытившись, потребовал позвать своего любимого сына, прямо ему в лицо летит голова несчастного мальчика. (4, 323-327)
Характерен с точки зрения рассматриваемой нами проблемы мировосприятия древнего финал страшного мифа. Никто не наказан! То есть наказан за содеянное один лишь несчастный отец, потерявший сына, и, мало того, вкусивший его плоть. Ему даже не удается отомстить женщинам за смерть ребенка - сами боги на их стороне, женщины спасаются тем, что обращаются в птиц. И птицы, в которых они обратились, также считаются очень даже благородными созданиями - это ласточка и соловей. Таким образом, миф по содержанию близок к тому, чтобы оправдать подобную месть. "Око за око, зуб за зуб". И пусть цена мести будет самая высокая.
Другими словами, данный миф представляет собой синкретическое объединение специфических черт психологии древнего: 1.Месть, превосходящая по силе своей крепость кровных уз, даже самых, что ни на есть близких; 2. Каннибализм, берущий начало из относительно не такого уж для рассматриваемого времени далекого первобытного прошлого; 3. Пережитки матриархата, когда мстящая за сестру женщина приносит в жертву сына и тем самым наносит беспрецедентный по жестокости удар его отцу.
Тот же мотив, как мы бы назвали, "рудимента матриархата" имеет место и в мифе о бесстрашном, непобедимом герое - воине Мелеагре,(4,354-357) сломить которого помогло лишь материнское проклятие. Мелеагр был сыном царя Калидона Ойнея и Алфеи. Совершив множество подвигов, он стал любимцем своего народа и своих родителей. Однажды в пылу очередной битвы Мелеагр нечаянно убил воего дядю, брата Алфеи. И куда же девалась беззаветная любовь матери к сыну? Оказалось, что любовь к брату - куда сильнее, и за его убийство надо было мстить.
В горючих слезах женщина молит богов о смерти сына и насылает на него страшные проклятия. Мелеагр же глубоко страдает - не может он простить своей матери желание ему смерти. В конце концов Мелеагр погибает в бою, но не от вражеского оружия, а от стрелы Аполлона, настигшей его потому, что услышали боги проклятия Алфеи своему сыну.
Этот миф вскрывает две особенности психологии древних: как мы уже говорили, это явные черты бесспорного матриархального права, когда брат считался самым ближайшим родичем женщины, и месть за него касалась и ее собственного сына; вторая особенность отчасти представляет собой отражение первой, отчасти же раскрывает простоту и наивность мировосприятия древних: богам было достаточно мольбы и проклятий Алфеи, чтобы, так сказать, "не разобравшись", покарать блестящего героя.
Мотив жестокого убийства с элементами каннибализма своих детей во имя мести мужу оказывается живуч и в средние века. Истоки этого факта снова берут свое начало в родовом сознании, в еще живых матриархальных тенденциях. Достаточно обратиться к исландскому эпосу "Старшая Эдда". Развитие сюжета произведения и трагическая развязка нанизываются на одну стержневую нить: проклятие, что сопутствует владельцам несметных сокровищ нибелунгов. Сначала гибнет славный рыцарь Сигурд, муж королевы Гудрун, затем очередные владельцы этого сокровища - Гуннар и Хегни. Интересен тот факт, что для Гудрун вообще не стоит вопроса о мести за своего мужа виновникам его гибели - своим братьям Гуннару и Хегни. Оно и понятно - муж не является членом ее рода. Зато королева жестоко мстит за смерть своих братьев своему второму мужу - королю Гуннов Атли, что является для нее первым долгом чести и совести. Мстит способом, столь излюбленным древними и средневековыми сюжетами: она убивает своих малолетних сыновей (которые, заметим, также не являлись членами ее рода, но считались членами рода Атли) и плоть их, точнее сердца подмешивает в медовый напиток несчастного отца. И лишь затем, когда тот насыщается, она без капли сожаления, с неописуемым злорадством сообщает ему о своем страшном злодеянии:
"Конунг, прими С медом ты съел
В палатах твоих Сердца сыновей -
От Гудрун зверенышей, Кровавое мясо,
В сумрак ушедших!" Мечи раздающий!
Перевари теперь
Трупную пищу,
Что съедена с пивом,
И после извергни! (7, 315-316).
А считает критик А. Гуревич, "этот чудовищный поступок", впрочем, как и последовавшие за ним другие - умервщление мужа и собственное самоубийство, "тем не менее имеют определенную логику: они не означают, что Гудрун была лишена чувства материнства./.../ Просто, родовое сознание вообще господствует в песнях о героях." (2,20)
Рассказ о подобном же преступлении имеет место и в другом произведении средневековья - "Младшей Эдде" исландского писателя XIII века Снорри Стурлусона.
Снорри Стурлусон был одним их влиятельнейших людей Исландии своего времени. Он был знатен, необычайно одарен, писал прозаические произведения, слагал хвалебные песни, умел плести тонкие придворные интриги и, как рассказывает история, был не очень разборчив в средствах к достижению собственных выгод. В конце концов, он сам стал жертвой собственных интриг, был убит по приказу норвежского конунга Хакона Хаконарсона, подчинившего к тому времени своей короне всю Исландию.
Так или иначе, но Стурлусон вошел в историю Исландии как прекрасный писатель и историк. Его перу принадлежат и такие произведения, как "Хеймскрингла", что означает "Круг земной" и "Сага об Олаве Святом".
В принципе, "Младшая Эдда" является своеобразной переработкой "Старшей Эдды", мы видим тех же героев, узнаем, за определенным исключением, уже известный нам сюжет. Снова перед нами предстают события, которые происходят вокруг "проклятого золота", снова мы поражаемся доблести и отваге воинов, коварству и жестокости женщин. Снова мы сопереживаем гибель от рук завистливого предателя доблестного рыцаря Сигурда и содрогаемся от преступной мести Гудрун. Мы удивляемся тому, насколько не подвержены трансформации и метоморфозам в веках обычные человеческие пороки - такие как трусость, предательство, коварная хитрость, зависть и ложь.
Когда уже известный нам по "Старшей Эдде" король гуннов Атли убивает братьев своей жены Гудрун Гуннара и Хегни, та мстит своенму мужу уже известным нам способом. Только фантазия Стурлусона оказывается еще более изощренной в жестокости. Мы просим прощения у впечатлительного читателя, но без дословной передачи текста трудно будет оценить особенности мировосприятия средневекового человека с точки зрения рассматриваемой проблемы. " Немного погодя Гудрун убила обоих своих сыновей и велела сделать чаши из их черепов, оправив те чаши в золото и серебро. Тогда устроили тризну по Нифлунгам, и на пиру Гудрун подала Атли мед в тех чашах, и он был смешан с кровью мальчиков. А сердца их велела она изжарить, чтобы конунг их съел. И когда все это было сделано, она ему все поведала, не скупясь на злые слова".(6, с.73)
На наш взгляд, "комплекс Медеи" проявил в данном произведении себя с кульминационной силой. После расправы над своим и без того страшно наказанным мужем, Гудрун вновь вступает в брак, в котором преспокойно производит на свет еще троих сыновей.
Однако здесь хочется оговориться, что представители сильного пола в эпосе показаны, с точки зрения рассматриваемой нами проблемы, не многим лучше. Так, Ермунрекк Могучий без колебаний казнит своего единственного сына и наследника Рандвера из - за того, что тот стал ему очень серьезным конкурентом в женитьбе на прекрасной дочери Сигурда Сванхильд. Повесив сына, он вдруг пожалел свой безнаследный теперь трон, и, недолго думая, с понятным полудиким пылом викинга, направил свою месть - нет, не на себя, грешного, а на невинную девушку Сванхильд, невольно ставшую причиной рокового раздора между отцом и сыном.(6, с.89-92)
И снова в свои гибельные права вступает месть. Это мстительная Гудрун снова не может успокоиться, и рок, порожденный именно "Медеевым комплексом", а не видимой причиной в сюжете - "проклятым золотом", снова вступает в свою силу. Гудрун натравливает своих троих сыновей против убийцы Сванхильд Ермунрекка. Трагический финал - смерть всех троих.(6, 101-102)
В эпосе "Песнь о нибелунгах" имеет место тот же чудовищно - трагический мотив убийства матерью своих сыновей, но продиктован он на этот раз уже отнюдь не родовым сознанием. В немецком эпосе мы наблюдаем коренную трансформацию матриархальных тенденций в обществе, сводящихся к их абсолютному исчезновению. Родовое сознание заменяется на нечто противоположное, когда женщина уже не мстит мужу за братьев, а наоборот, воздает братьям за смерть мужа. Кримхильда ( она же Гудрун в "Старшей Эдде" и "Младшей Эдде") ловкими интригами провоцирует кровавую схватку между своим вторым мужем Атли и убийцами ее первого мужа Зигфрида (Сигурда) - своими царственными братьями. Затем казнит оставшегося в живых брата Гуннара. Но, несмотря на отсутствие "родового сознания", Кримхильда все же губит своего малолетнего сына - но уже не из мести к его отцу Атли ( в "Песне о нибелунгах" он невинен как овен ), а лишь для того, чтобы разжечь страшную вражду.
"Давно в ней жажда мести все чувства заглушила.
Вражду любой ценой разжечь она решила
И привести велела малютку - сына в зал.
Кто женщину безжалостней когда - нибудь видал?" (5,575)
Как совершенно справедливо замечает А. Гуревич, "...сопоставление исландских песен с немецким эпосом показывает, какие большие возможности для самобытной поэтической интерпретации существовали в рамках одной эпической традиции". (2,21)
Итак, "медеи" всех времен и народов. Порождены ли они страстью человека к впечатляющим ум, душу и сердце кровавым, умопомрачительным сюжетам, когда противоестественное заставляет замирать душу, но, как ни парадоксально звучит, разжигает интерес, оправдывая тем самым аристотелевский тезис о странном тяготении человека к созерцанию отвратительных проявлений жизни? Или же, подобные явления, нашедшие отражение в древних мифах и средневековых эпосах объясняются особенностями мировосприятия людей тех далеких эпох- неразвитостью моральных ценностей и нравственно - гуманистических начал?
Так, или иначе, но эти страшные истории, нашедшие отражение в мифологии, оказываются поразительно живучими и в средние века. Они владеют воображением людей, порождают себе подобные, пересказываются, изменяются, записываются, верно и целенаправленно продолжая вызывать интерес ума и трепет души человека. Понятно, что жестокость - неотъемлемая черта мировосприятия человека тех суровых времен. Но раз подобные сюжеты поражали воображение "аудитории", о чем, прежде всего, говорит их измеренная веками "жизнестойкость", значит, все - таки нравственные, гуманные, человеческие начала в мироощущении социума все же преобладали над изуверскими, противоестественными, бесчеловечными.
Интересно, что этот же мотив убийства сына с фактом каннибализма у тюркских народов не имеет ничего общего с сущностью "комплекса Медеи".
Этот мотив, хотя и имеет место, но проявляется совершенно по-иному. Приведем здесь в пример средневековый дастан "Деде Коркут".
Когда в "Песне о том, как был разграблен дом Салор - Казана" гяуры захватили в плен жену Казан - хана Бурлу - хатун, его сына Уруза и их многочисленных слуг, никто из "неверных" не мог определить, которая из женщин - жена хана. Уже известный нам мотив роковых взаимоотношений матери и сына становится обрамленным в совершенно другую форму: краеугольным камнем здесь является честь женщины, жены Казан-хана, матери Уруза. Коварные гяуры, чтобы выявить Бурлу-хатун для последующих издевательств над ней, придумывают следующий способ: "Гяур говорит: "Ступайте, приведите сына Казана, Уруза: повесьте его за крюк, отделите кусок за куском от его белого мяса, приготовьте черное жаркое, поднесите сорока дочерям беков; кто не станет есть, это - та самая..."(3,35) Делемма, ставшая перед средневековой женщиной, для нее ужасна : "Поесть ли мне твоего мяса, сын, или разделить ложе с гяуром нечистой веры, разбить честь твоего отца Казана?" Для женщины в равной мере ужасно и то, и другое. Она любит сына, и ясно, что даже в ситуациях, в какие попадали героини европейских эпосов, Гудрун или Кримхильда, никогда бы не поступила как последние. Решиться на страшное помогает ей, отчаявшейся и плачущей, сам Уруз, для которого в данном положении нет дилеммы: честь матери для него превыше всего. "Да засохнут твои уста, мать!...(...) ...не плачь надо мной!(...) Дай им, государыня -матушка, повесить меня на крюк (...) пока они будут съедать один кусок, ты съедай два - пусть гяуры тебя не узнают, чтобы тебе не разделять ложа с гяурами не чистой веры, не подавать им чаши, не нарушать чести моего отца Казана; берегись!"(3,35-36)
О том, что данные явления все же чужды психологии племен, о которых рассказывается в дастане, говорит тот факт, что этого кошмара все же не происходит. Убить за честь, за правду - это в порядке вещей, но никак не из чувства обязательной, безумной, злой мести. Вообще, в дастане мало душещипательных и извращенных интриг, какие мы наблюдаем в проанализированных ранее европейских эпосах, в нем больше чарующей простоты и наивного стремления к принятым в данном обществе моральным нормам, сводящимся, в общей сложности к требованиям храбрости, верности, широте души и, в случае необходимости, к самопожертвованию.
И все же и здесь мы находим рассматриваемый нами мотив жестокости к сыновьям, когда последние "заслуживали" это нарушением общепринятых моральных норм, то есть совершали низкие, недостойные поступки, как то трусость, измена и т.д. Так, из дастана нам ясно, что отец имел право без осуждения на то племени убить своего сына, если он обманывал его великие надежды, оказывался недостойным чести носить его имя. Тот же Казан - хан, заподозрив Уруза в трусости (и несправедливо), восклицает: "Беки, нам дан неудачный сын; я пойду, возьму его от матери, разрублю его мечом, разрежу на шесть кусков; разделив на шесть кусков, брошу их; пусть никто больше на ровном месте не бежит, покинув товарищей".(73) Или в "Песне о Богач-Джане, сыне Дерсе-хана" мы видим, как отец Дерсе-хан, поддавшись обману и поверив в ложные обвинения завистников о том, что удалой сын его Богач-Джан совершил невероятно грешные поступки не только по отношению к другим людям, но и к собственной матери, решает его убить. "Пойдите, приведите его, я его убъю".(3,19) Сказано - сделано. Дерсе-хан безжалостно пускает в оклеветанного юношу стрелу. Спасает его чудо и любящая преданная мать.
Отголоски рассмотренной нами проблемы жестокости к сыновьям, само собой, уже без факта каннибализма наблюдаются и в новом времени. Нельзя здесь не вспомнить известный рассказ Проспера Мериме "Маттео Фальконе", когда корсиканец Маттео безжалостно расстреливает своего десятилетнего единственного сына, надежду всей семьи и наследника - за предательство.
Приведем также в пример рассказ Януша Вишневского "Ночь после бракосочетания", герои которого напоминают безжизненных, лишенных всяких человеческих эмоций монстров. Речь идет о последних днях пребывания руководителей Рейха в бункере после поражения и капитуляции фашистской Германии. Рассказ ведется от первого лица, это как бы дневниковые записи Магды Геббельс. Все вокруг - и люди, и даже стены бункера проникнуты идеей о величии Германии и преданности ей. Несмотря на то, что там, на поверхности немецкой земли, над бункером взрываются советские снаряды и фашистского режима больше не существует. Эта идея заставила хладнокровно матерей предать смерти собственных детей. Мало будет сказать, насколько бесчеловечной показывает Вишневский Магду Геббельс. Ибо даже животное скулит по своему умершему детенышу. Здесь же мы видим бесчувственную "машину", ведомую лишь одной призрачной идеей, которую заботит лишь то, чтобы шестеро детей, которых она "родила для Германии", "отошли достойно". В процессе страшной сцены их умерщвления, солдат, на которого была возложена эта "важная" миссия не выдержал и выбежал вон из комнаты. "Слабак", - презрительно процедила сквозь зубы Магда. И ей пришлось продолжить самой. Старшая дочь, тринадцатилетняя Хельга все поняла. Она не хотела умирать. Матери пришлось повозиться. Она была расстроена только одним: Хельга "не отошла достойно". "Она, конечно, не расскажет ему (Иозефу Геббельсу), как повела себя Хельга".(1,118) "Адъютант Йозефа получил приказание сжечь тела, но предварительно выстрелив из пистолета в голову, и убедиться, что они действительно мертвы".(1,120)
Итак, на примере произведений разных веков и народов мы показали, какие особенности были присущи мировосприятию древнего и средневекового социума в плане его гуманистического начала. Увы, эмоции порождали убийства, никакие кровные узы не могли предотвратить преступление, общественность принимала это как почти естественный и не особенно ужасный факт. В плане трансформации мировосприятия социума с точки зрения данной проблемы здесь на лицо факт, что человечество нового времени, как известно, не может без содрогания воспринимать ставшие уже единичными подобные явления, "списывая" их в разряд ситуаций "нонсенс". Гуманистическое начало побеждает.
Литература
1. Вишневский Януш, "Ночь после бракосочетания", см. "Любовница", С-П, Издательский Дом "Азбука - классика", 2007.31с.
2. Гуревич А. "Средневековый героический эпос германских народов", см. Библиотека всемирной литературы, Беовульф, Старшая Эдда, "Песнь о нибелунгах, изд. "Художественная литература", М., 1975.21с.
3. Деде Коркут , Издательство Академии наук Азербайджанской ССР, Баку 1950. Перевод академика В. Бартольда.146с.
4. Кун Н.А. Мифы Древней Греции, Москва, АСТ, Астрель, 2004.389с.
5. Песнь о нибелунгах, Библиотека всемирной литературы, издательство "Художественная литература", М., 1975.272с.
7. Старшая Эдда, Библиотека всемирной литературы, издательство "Художественная литература", М., 1975.186с.
Summary
The article "The Price of Medeya"s Tenderness (the humanistic beginning in worldside of the society)" is regarded as the problem of one the aspects of social perception in the socio - humane sources on the examples of the ancient greek mythology, on the Medieval, Islandian and German epos besides, some works from the contemporary literature are touched on too.
Xülasə
Məqalədə "Medeyanin zərifləyinin qiyməti (cəmiyətin dünyağörüşünün humanist başlanğıcı)" dünyagörüşün əks edilməsi bir problem kimi götürülür. Və onun ğumanist baxışına təsiri yunan mifologiyannan nümünə də görsədilir, orta əsrlər İslandiya və Alman eposlari də işlənilir. Hətta bir neçə müasir ədəbi əsərlər də istifadə olunub.