Lib.ru : Немчинов Геннадий Андреевич. Домик поэта в горах

Геннадий Немчинов.

Избранные сочинения в 2-х томах, т.2.

Издательство "Тверской печатник", Тверь, 2009.

ДОМИК ПОЭТА В ГОРАХ

По мотивам древних китайских повестей

Та крохотная птичка, которая уже целую неделю прилетает ко мне из бамбуковой рощи с Левой горы и поет так славно и чисто, в лад моим утренним мыслям, опять присела где - то вблизи моей головы. Я еще не вижу ее, потому что розовый свет восхода далеко впереди. Я никогда не пропускаю его: он начинает свое продвиженье ко мне с Восточной горы, оттуда, где рождается мир. Постепенно набирая силы, этот свет первым своим лучом едва - едва касается моей маленькой бамбуковой хижины и сперва осторожно рисут на фоне Левой горы тот мохнатый от древности камень, на котором я так люблю сидеть, подстелив камышовый коврик, и сочинять собственные стихи или повторять самые памятные строчки великого Ли Бо. А вот потом он уже вплотную подступает к моей хижине - и тотчас я вижу сквозь неровные, от моего малого уменья и нежеланья к тому же придавать излишнее значение всему, что внешняя жизнь...- сквозь широкие и неровные щели моего домика я вижу эту маленькую птичку. Я приметил ее с первого ее появления и теперь, мне кажется, могу пересчитать все перышки на ее крохотном тельце. Она еще сидит молча, с превеликим и тщетно укрываемым ее недвижной позой любопытством заглядывает ко мне... Она рассматривае все, что у меня есть, переводя лишь отливающие изумрудным блеском глазки с предмета на предмет, но не крутя головкой. И что же она видит? А видеть ей у меня почти нечего, потому что я решил ограничить свою жизнь в горах, в этой своей хижине, самым необходимым и не взял с собой из долины почти ничего.В правом углу у меня стоят два низеньких стула на гнутых ножках - это почти единственная, помимо диванчика из пятнистого бамбука, мебель, которую я взял с собой из долины. Но сам я никогда не пользуюсь ими: они на тот случай, когда приходит великий день месяца - день посещения меня госпожой Лу. Сам я располагаюсь на своем коврике из камыша у ее ног, а на второй стул госпожа Лу сажает свою вечную подругу со времен ее жизни при дворе императора госпожу У. Затем глаза птички видят медную курильницу с благовониями, которую я возжигаю теперь тоже лишь в дни посещения меня госпожой Лу.Мои свитки и мой письменный прибор не в счет... Значит, остается лишь еще тот низенький диванчик из пятнистого бамбука, который я взял с собой в робкой надежде, что госпожа Лу, возможно, когда - нибудь посетит меня... И я не ошибся: этот диванчик уже служил ей несколько раз, потому что у госпожи Лу осталось совсем мало сил и она иногда, со слабой улыбкой повернув ко мне свое лицо, говорит:" Ду Фу, я что - то слегка устала, и, ты уж меня прости, на минутку прилягу на этот твой милый диванчик..." Вот и все, что видит птичка. Потому что остается лишь ширма, заменяющая дверь в мой домик.

О, нет! Еще один предмет я забыл - это цин, который висит в моем углу на отростке крючковатого бамбука, и этот цинь - тоже ради госпожи Лу. Иногда она берет его в руки, и, одолевая свою слабость, перебирает струны и поет. Мне кажется, что с каждым ее посещением моей хижины у госпожи Лу все меньше сил и песни ее поэтому все короче...

Но вот розовый свет с Восточной горы каким - то мгновенным порывом заливает мою хижину -и тотчас же птичка моя запевает! ..Ее голосок напоминает мне звуи циня, когда госпожа Лу поет свою любимую песню - "...у каждого времени свой особый ветер" Ее сочинил неизвестный автор эпохи Тан. Мне кажется, что эта птичка - и есть госпожа Лу, желающая передать ей свою душу и голос, чтобы почаще навещать меня...Но это лишь моя тайная, излишне тщеславная мысль, за которую я потом прошу прощенья во время раннеутренней молитвы у богини милосердия Гуаньминь.. " Здравствуй, птичка...- говорю я, низко кланяясь своей гостье и с умиленьем глядя на ее красную головку. Она отвечает мне коротким нежным приветствием. Я различаю в нем и слова.:" Привет тебе, о старый, старый поэт..." И, усевшись на циновку и размотав свой свиток, я продолжаю писать, потому что час моей молитвы на мшистом древнем камне еще не пришел: сейчас я лишь произношу про себя всего несколько слов. В них - благодарность судьбе за нынешние мои одинокие дни. Я снова и снова благодарю Источние всего сущего за то, что небо благоволило ко мне и внушило мне мысль укрыться от мира в этой своей хижине.За что же благоволило небо в тот миг? Про себя, никогда не выпуская этой мысли на волю, я думаю так: просто пришла пора той жизни, когда человек должен посвятить себя всему, что его душа. И тогда для него отступает все внешнее, и он уже принадлежит только всему, что Просветвленный Дух. Но мне Небо послало и еще одно великое счастье: в долине, стоит спуститься с моих гор, живет госпожа Лу. А это совсем рядом и путь туда недолог. Но госпожа Лу однажды сказала мне:" Ду Фу, я сама буду навещать тебя вместе с моей подругой У - не будем давать поводов для лишней болтовни при дворе правителя Линя..." И она, несмотря на свою слабость, хотя бы раз в месяц навещает меня. Поднявшись в паланкине до Средней горы, госпожа Лу затем идет ко мне пешком, опираясь на плечо своей верной подруги...

Еще я добавляю к моей молитве древние слова :" О мудрости меч, отсеки от меня все дурные мысли!" И моя кисточка выводит первые иероглифы.

И вот позади самые главные часы моей жизни. Их всего три. Но теперь чаще два, и не потому что я устаю. Просто мне кажется теперь, что пишу ли я, чтобы оставить людям свои стихи, или просто тихонько проговариваю их, обращаясь сразу ко всему на свете...- не суть важно: у меня такое чувство, что мои слова и мой слабый голос все равно не пропадут. Какая - то сила подхватит их, убережет, а потом внушит кому -то, как будто их родила душа того человека, который смог разобрать их и принять в себя. Может быть, это излишне высокомерная или тайно способствующая моей лени мысль?.. Не знаю. Но мне отрадно так думать и жить. Во мне постепенно разгорается то сокровенное Согласие с жизнью, которого мне так не хватало внизу, в долине, когда я был придворным поэтом сначала императора, потом правителя.провинции Линя - брата госпожи Лу. О, великая благодарность госпоже Лю, это она, пользуясь своим благотворным влиянием на правителя, уговорила его отпустить меня в горы! И вот я - самый счастливый человек земли. Мною владеет та отрада жизни, которая и есть счастье. Об одном молю я Небо - чтобы мое сокровенное согласие с Жизнью не перешло в бесчувственную привычку старости. Но тут уж всегда нужно быть начеку!

Теперь, в этот час утра, все открывается моим глазам, еще способным видеть, что само по себе удивительно: какую великую работу задала им моя жизнь! Когда нарастает в моей груди тоска по людям, а это случается иногда, я говорю себе:" Старый Ду Фу, о чем ты тоскуешь? В твоей жизни были тысячи, тысячи людей, так не хватит ли их...Десять лет первоначальной учебы, и это было не одиночество, пусть и говорят у нас:" Он просидел десять лет перед лампой у окна..." О, нет: скольких сверстников я знал в эти годы и скольких учителей! Затем пришли годы моих стихов и придворной службы, растянувшиеся на несколько десятилетий. И это опять тысячи людей, большей части которых уже нет на свете. Одних взяла спокойная благодетельная смерть, другие пали в бесчисленных войнах, а третьи стали жертвой кровавого времени и вседневной людской жестокости, в том числе и капризов и всесильных замашек императора и правителя.

Я смотрю вниз, в долину, и, качая головой, вижу в прозрачном воздухе утра широко раскинувшиеся в зеленой окраине города двор правителя и бесчисленные его службы: дворец самого могущественного господина правителя... Дворец его любимых жен. Подалее - тот большой дом, в котором живут его наложницы - Золотые Шпильки... Помещения ближних придворных. Дом стражи. И постройки для сотен слуг, выполняющих самые разные работы.

У нас говорят:" Благородная древность! Какое было время, какие тогда жили люди..." И забывают о том, какие страшные жестокости творились во времена династий Цзинь и Сун, при императоре Шеньцзуне... Наше время считают мягким и благородным своим духом. Но разве это так? Даже я здесь, в горах, укрытый от всех бурь и потрясений придворной жизни, то и дело узнаю о казнях, гонениях, жестоких наказаниях людей за ничтожные провинности... В свое последнее посещение госпожа У порассказала мне о них. Троим были отрублены головы, в том числе моему старому знакомцу и начальнику стражи Хо До: правителю приснился сон, что Хо До предал его и впустил в его дворец убийц в ночной час. И он, проснувшись, тут же приказал отрубить голову своему многолетнему начальнику стражи - просто на всякий случай. И он же, наш правитель, отдал двух своих наложниц, которыми так дорожил еще недавно, своей старшей жене Ли И, чтобы она делала с ними, что пожелает. Ему хотелось вернуть благоволение этой свирепой, но умной женщины, которая умеет давать ему полезные советы. И госпожа Ли И постаралась: с бывших наложниц были содраны все одежды, сначала их наказали пятьюдесятью ударами длинных бамбуковых палок. Потом - они получили по тридцать ударов короткими толстыми палками, затем свирепая Ли И собрала целую толпу придворных и приказала этих двух страдалиц отдать на прилюдное употребление самым уродливым и жестоким слугам... И только после этого сдала их в веселые казенные заведения. И все это потому, что их какое- то недолгое время любил правитель, охладев к ней.

Когда госпожа У рассказывала мне эти страшные истории - моя гостья и подруга молодых лет сидела молча, печально опустив голову...

Мне становится так тягостно и противно смотреть вниз, на пригород нашей столицы и двор правителя, что я скорее перевожу глаза на мои горы. Та маленькая впадина между Левой и Восточной горами, которую я так люблю.- прямо подо мной. Поутру она всегда нежна и благоуханна, словно пропитанная грушевым цветом - любимым цветом наших старых поэтов...Она нежна, как лепестки персика. А когда в нее пробирается свежий ветерок - алый лесной кустарник отливает всеми цветами восхода, напитавшись солнцем... Сейчас еще веет теплый ветер весны.

Я вспомнил, что мне давно уже хотелось написать четверостишие об этом алом кустарнике, и поскорее спустился в свою хижину. Достав из - под циновки свиток со стихами - я всега держу их под моим изголовьем, - я задумался на минуту и начертал первые иероглифы;

Души коснулся алый цвет -

Какая сладость...

Но тут снизу раздалось звучанье серебряного колокольчика - так всегда возвещала госпожа У о посещении меня моей доброй подругой. Я вскочил так

бодро, как будто ко мне опять вернулась молодость!

Я успел встретить моих дорогих гостей там, где им как раз требуется пусть малая, но помощь- у самого поворота крутой тропы к моему бамбуковому домику. Здесь нужно сделать усилие, чтобы крохотные шажки, которые отмеряют их женские, стиснутые колодками древнего закона ноги могли одолеть подъем. Сначала низко поклонившись им и сделав рукой знак - повремените, я здесь и ваш, - я затем имею смелость и великое счастье подхватить госпожу Лу, и, слегка приподняв, подсадить на ровную площадку. При этом с ее так похудевшего и бледного, но все еще прекрасного лица не сходит нежная и едва уловимо насмешливая улыбка: вот какой ты стал внимательный и предупредительный, Ду Фу, а в молодости не умел быть изящным и готовым к услугам кавалером... Ее серые с зелеными звездочками в самой глубине глаза неотрывно смотрят на меня, а тонкие руки с опавшими на миг широкими рукавами дорожной, но прекрасной выделки одежды на миг касаются моих плеч... Это касание наполняет меня неизъяснимым и трепетным восторгом, и в то же время я осознаю, насколько теперь, в этом своем уходе от мира, стал крепче физически: весь мой физический остов как будто распирает пространство, плечам и спине тесно в простом, стянутом широким кушаком халате...- я давно снял парадные одежды придворного поэта и никогда уже не надену их. Да их у меня теперь и нет. А моя сила и телесная бодрость - ведь я все делаю сам: у меня нет слуг.

- Как, вы уже здесь, госпожа У!?- делаю я удивленное лицо, хотя на самом деле не удивляюсь тому, что подруга госпожи Лу опередила нас: это происходит уже невпервой. Не растерявшая сил и физической воли к жизни, госпожа У теперь куда подвижнее, смелее и улыбчивее, чем была в те свои годы, когда подверглась страшному гоненью при дворе и уцелела лишь благодаря спасительному вмешательству моей подруги... Она взяла да и сделала крохотный крюк, где тропинка бежит более плавно, чем здесь. Они обе хорошо знают, какую радость означает для меня прикосновенье к госпоже Лу - и моя маленькая хитрость с помощью ей на подъеме...А госпоже У совсем не обязательно соблюдать церемонии - вот она и опередила нас.

У входа в хижину я опять низко кланяюсь моим гостьям и прошу извинить меня, что встречаю их в таком нищем жилище.

- Оставь, Ду Фу...Мы уже входим. А все, что нужно - принесли с собой.

Мы входим в домик, и госпожа Лу, передохнув, садится на свой низенький стул, а я размещаюсь у ее ног на циновке. Ее подруга развязывает узелки, которые они принесли с собой на сгибе локтей. Там всякого рода сладости, сушеные финики, которые я так люблю, но не могу позволить себе здесь это лакомство, ограничиваясь побегами молодого бамбука, который моя главная и очень полезная, хотя и простая пища. Затем госпожа У берет мой закоптелый чайник и выходит на волю, чтобы приготовить нам чай - там у меня устроен камелек для приготовления пищи. А моя вечная подруга, коснувшись моего виска, говорит:

- Ду Фу, ты приготовил к нашему приходу новые стихи? Если да - тогда прочитай мне хоть несколько строк сейчас...

Я тихо, не дожидаясь новых слов Лу, читаю стихотворение, которое сочинил вчерашним вечером:

Я снова один здесь.

Встречаю закат.

Чему же, старик,

Ты так трепетно рад?

Она мне явилась

В сегодняшнем сне,

Душа прослезилась,

А сердце - в огне...

- Подожди, мой старый друг...- говорит еле слышно моя Лу.- Ты дочитаешь мне это стихотворение в мой следующий приход, а я буду развивать его в предстоящий месяц в себе, повторяя и додумывая то, что ты не дочитал сейчас...А потом сравню с тем, чем закончил свои строчки ты...

Входит госпожа У с кипящим чайником. Она заварила любимый моей подругой осенний чай - и весной госпожа Лу пьет осенний чай, напоенный ароматами зрелой земли. Может быть, потому, что этот чай придает ей хотя бы немного сил...

Госпожа Лу с детства росла при дворе и была, как и все приближенные дамы императрицы, очень образованным человеком. В своей молодости она даже сочинила повесть из времен династии Тан, когда жил и мой, и ее любимый поэт Ли Бо. И хотя это время отстоит от нашего на целых четыре века, она так прониклась им, как будто все это было лишь вчерашним утром. Императрица Чень И очень любила эту повесть и приказала переписать ее в ста экземплярах и раздать всем своим приближенным - и самому императору. И он передал госпоже Лу свое благоволение...

Я попросил подругу своей молодости и великой утешительницы старости спеть.

Она молча сняла цинь, и, перебирая струны, запела. И опять это была песня о смене ветров: " У каждого времени свой ветер...- пела моя Лу...- Вот веет легкий ветер весны...Его сменяет теплый ветер летних дней... И вот уже прилетел золотой ветер осени. Я радуюсь ему, меня он не пугает, а наполняет сердце сладкой отрадой...И пусть холодный ветер зимы уже надвигается из - за великих гор - он еще не перевалил к нам из - за хребтов...И я еще хоть немного порадуюсь жизни..."

- Ду Фу, достань мое любимое письмо императрицы...- просит меня затем госпожа Лу.

У нее было много писем ее повелительницы и подруги.В нашей молодости все писали письма друг другу, в кругу императрицы особенно. Но когда произошла смена императоров и почти все, кто любил Чень И были изгнаны от двора нового императора, а Чень И сослана в монастырь Великого Молчания - хранить письма бывшей императрицы стало смертельно опасно. И хотя самой госпожи Лу гонения не коснулись, потому что новый молодой император с отроческих лет знал и ценил ее ум, обаянье и красоту, - ей все равно пришлось сжечь все письма своей царственной подруги. Все - за исключением одного, которое она отдала мне на хранение. И я свято берегу его все эти два десятилетия после смерти императрицы в обители Великого Молчания.

Я достал спрятанный под изголовьем, рядом с моими стихами, тоненький свиток. И подал его с низким поклоном Лу. Она развернула его трепетной рукой, провела пальцами по золотым иероглифам знакомого всем современникам прописного почерка императрицы, потом поцеловала письмо - и вернула свиток мне.

- Здесь есть и мое ничтожное имя... Она любила меня..Иногда я с благоговением повторяю по ночам ее прозвище, которое мы, самые близкие ее подруги в дни молодости, дали ей - Желтая Иволга. Наверное, она там слышит меня ...- там, где луна и небесный ветер... Проводи нас, Ду Фу.

Но госпожа У налила нам еще по чашке чая. Чашки были неглубокие, и благовонный пар входил прямо в твою грудь.

Проводив госпожу Лу и ее подругу до первой долины, скорее маленькой выемки среди гор, ровной и обрамленной алым кустарником, я остался один. Сначала я смотрел, как паланкин, который слуги несли очень осторожно, дабы не обеспокоить госпожу Лу, которую очень любили, еле заметно покачиваясь, сворачивает за коричневый уступ Левой горы..Я знал, что сейчас из паланкина высунется рука Лу и помашет мне, а ее глаза пошлют мне привет. Все мои мысли устремились вослед ей. Мне показалось, что я вновь, как почти четыре десятилетия назад, касаюсь пальчиков ослепительной белизны...Это произошло, когда мы впервые поняли, что любим друг друга, и Лу протянула мне свою руку в знак начала воссоединения наших душ.

Затем, как всегда, я бросил взгляд вверх, на свой домик, прилепившийся вблизи бездонного провала с горы. Я отделил легонькой изгородью эту бездну от моей обжитой площадки, но госпожа Лу каждый раз вздрагивает, глядя на пропасть за моим домиком. " Ду Фу, - говорит она мне, - ведь это очень опасное место! Разве ты не мог построить свой домик подальше от пропасти?" Конечно, я мог это сделать, но мне так нравится подходить к этой бездне и смотреть, как она постепенно, а не тотчас переходит в великую и не имеющую видимого основания , ослепляющую сознание бесконечность. И потом - она так живописна: не голые скалы и камни, а сплошные заросли цветущих кустов, уступами спускающихся вниз!.Я забываю себя, стоя на краю этой бездны - и давно сроднился с ней. Мне кажется, что у нее есть некое свое предназначение...

Мой домик отсюда кажется невесомой игрушкой, и пронзенной воздухом, и заполненной им. Легкий бамбук и крыша из камыша в несколько слоев - вот и весь мой домик. И мне теперь не понять, зачем нужны все эти дворцы и бесчисленные службы внизу, в долине, если можно обойтись вот таким домиком. Но ведь я думал так не всегда...

Я медленно поднимаюсь к себе, а потом иду на камень Воспоминаний - тот самый, на котором творю и свою утреннюю молитву, обращаясь к богине милосердия Гуаньминь. Здесь, проводив госпожу Лу, я всегда возвращаюсь к тому дню, когда впервые увидел ее во дворце императрицы Чень И. Ее дворец носил имя Приют Неги Совершенств, и Чень И, еще совсем молоденькая и веселая, уже была Первой Дамой нашего государства, переживавшего в те годы благодатную пору мира и процветания.

Я происодил из старинного, но захудавшего рода и никогда не оказался бы при дворе, если бы не моя тетка по отцу Чжень, которая была главной служительницей при опочивальне государыни. Она -то и рассказала императрице, что я пишу стихи и что меня даже назвали в честь великого Ду Фу, потому что мой отец больше всего на свете любил его стихи. Молодую императрицу, славившуюся своей образованностью и большим искусством писать письма, прекрасно знавшую старинную литературу и особенно любившую эпоху Тан - очень заинтересовал рассказ тетки. И она приказала привести меня в свой дворец.

Несмотря на сильное волненье и то, что был еще очень молод - я был в том возрасте, когда волосы еще связывают на макушке, - во мне вместе с тем появилась и самоуверенность, потому что я уже понял свое дарованье. Может быть, лишь преувеличивая его, но это можно извинить моей юностью...

Да, я помню и зал Утреннего Облака, в который привела меня тетка, и полог, расшитый вечерними облаками, за которым сидела молодая императрица в небольшой компании своих приближенных... Меня поразили и бронзовые ширмы вдоль стен, отбрасывавшие свет, как зеркала. И золотая курильница, распространявшая волнующие благовония..И, конечно, лицо молоденькой императрицы: у нее были мелкие, но прелестные черты, а выражение глаз - испытующе - веселое. Это была ее природная, как я вскоре же понял, е черта. Но все, что я слушал, потом говорил и сам, и читал свои стихи, и принимал милое и такое щедрое одобрение императрицы и ее подруг и друзей ..- не шло ни в какое сравнение с тем, что увидели мои глаза тотчас, как я вошел в эту комнату за пологом,. расшитым вечерними облаками...Справа от императрицы сидела девушка с внимательным и серьезным.взглядом темносерых, но с зелеными искорками в самой глубине глаз, ее головка была откинута. И все ее прекрасное лицо было открыто навстречу моему взгляду. Меня поразило в этом лице его такой нежной и доброй внимательности выражение ...- ласкового ободрения меня, и милого успокоения, дружеской поддержки... А ведь мы еще не знали друг друга! Я заметил и быстрый взгляд императрицы, слегка насмешливо перебежавший с моего лица - на лицо своей подруги и обратно. Уже потом, когда императрица приняла меня в свой тесный круг, она сказала мне:" Я была свидетельницей, как между вами вспыхнула любовь..." На моей будущей подруге было светло - зеленое платье с короткими рукавами и светлая юбка с вышивкой. Ее брови были подведены черной тушью - потом я узнал, что их подрисовывает ей сама императрица и даже придумала им название: очертания далеких гор.

Я прочитал императрице и ее друзьям три своих стихотворения:" Синий свет счастливого утра", " Праздник середины осени" и " Тропинка в горах". Императрица с присущей ей щедростью похвалила все, но особенно выделила "Праздник середины осени". И сказала, что, наверное, это не случайно? Замявшись, я признался, что самая середина осени - день моего появления на свет..

- Так сегожня же твой день, Ду Фу!- воскликнула Чэнь И. Она хлопнула в ладоши - и приказала вбежавшим в комнату слугам накрыть в соседней комнате праздничный стол. Мы поднялись и перешли в помещение, расположенное за ширмой, расшитой лучами восходящего солнца. Потом я всегда думал, что это не было случайностью: за этим пологом началось восхождение нашей любви. Не было случайным и то, что императрица посадила нас с Лу рядом - прямо напротив себя. С этого дня я был принят в ближний круг императрицы. Попробую вспомнить, о чем мы говорили в тот, такой важный для меня день.

Это очень трудно, потому что все мои мысли были заняты Лу... Но все -таки я почти сразу уловил - в ближнем кругу молодой императрицы все чувствуют себя свободно и здесь нет запретных тем. И все, кто присутствовал в этой комнате за ширмой с лучами восходящего солнца, были молоды, но получили прекрасное образование. Из знатных и не потерявших богатств и могущества родов, как узнал я потом , было всего трое: юноша по имени Чи Бо, второй, его ровесник - Синь - Синь и одна совсем молоденькая девушка, истинная красавица Ли: средоточие всего, что женская красота и изящество поведения и каждого жеста. И двое из этих троих стали вскоре моими друзьями, а Синь - Синь с этого же дня - моим коварным и злым недоброжелателем на всю жизнь.

Сначала разговор был довольно веселым и даже подчас легкомысленным, что потом меня уже не удивляло. Нравы в те времена были довольно свободными, а речь - не сковывала себя рамками внешних приличий. Здесь не желали подлаживаться под строгие рамки вековых предрассудков в любви и повседневной жизни. А разве, спросите вы, наши далекие предки были такими уж жесткими в этом людьми?

Когда все поздравили меня, чай на столиках перед нами слуги сменили вином и фруктами. И тут уже речь полилась еще свободнее. Желтая Иволга - императрица сказала, что Чи Бо иногда напоминает ей своим поведением плута Сан Мао из старой повести " Неожиданное открытие", а так как все мы знали эту повесть, то раздался общий смех. Лишь я воздержался, потому что еще не знал границ разговоров друзей императрицы, да Лу - я заметил, как она покраснела, бросив взгляд на меня. А сам Чи Бо и не думал сердиться - он тотчас подтвердил, что попадал в самые немыслимые переделки, в том числе в веселых казенных домах, которые, добавил он, " ...имел любопытство и наглость" навещать до того дня, как встретил... - тут он низко поклонился необыкновенной красавице Ли,которая тут же отдала ему спокойный поклон, с естественным видом приняв его слова.

Чем больше мы пили вина, и Желтая Иволга ни от кого не отставала, тем сильнее развязывались языки. И вот тогда - то я и заметил, как смотрит на Лу сидевший между императрицей и Чи Бо Синь - Синь... Это были требовательные и очень недовольные взгляды. Иногда он переводил глаза с Лу на меня, и что -то в его все напрягавшихся неприязнью ко мне глазах подрагивало так сильно, что говорило мне: вот человек, который уже никогда не пожелает тебе добра. Но меня это мало пугало. Да и кого и что пугает в юности! Иногда Лу, понимая мою застенчивость первого дня знакомства с ближним кругом императрицы, протягивала свою руку к сладостям и подавала что - нибудь мне с легким поклоном...Вот тогда я впервые и увидел ее пальчики, сиявшие такой нежной белизной. В такие минуты Синь - Синь становился еще напряженнее, а глаза его - еще злее.

Перешли к обсуждению дворца, где жили Золотые Шпильки - наложницы императора, обсуждая их достоинства и недостатки - и здесь императрица смеялась вместе со всеми: потом я понял, что положение ее при императоре неколебимо, так он ее любил. Лишь одна беда тревожила ее - она до сих пор не родила ему наследника. Но так как Желтая Иволга была еще молода, то все думали, что и наследник еще впереди. А пока возле императора находился его племянник Жень Шу, как говорили, человек злой и слишком опасный, чтобы стать императором. Да никто и не верил в такую возможность. Напрасно...

У моей Лу, - я уже в мыслях называл ее своей, и это было непонятной мне самому самонадеянностью, - была на левой щеке маленькая красная мушка. А так как я уже, как и все, выпил много вина, то вдруг спросил у Лу: можно ли мне написать стихотворение об этой прелестной мушке, которая так идет ей? Закрасневшись, но глядя мне прямо в глаза, Лу тихо, нежным своим голосом ответила:"Достойна ли моя красная мушка такой чести? Уж лучше вы, господин Ду Фу, посвятите свое стихотворение этому дню середины осени и нашей совместной встрече здесь, в покоях Желтой Иволги..." Я горячо и смущенно сказал, что в следующую же нашу встречу прочитаю такие стихи!

Нет, я более не хочу вникать в подробности первого дня знакомства с Лу! - мне хочется все, что случилось тогда, оставить в себе. Добавлю только, что еще поразило меня в ближнем кругу императрицы, но что уже не удивляло потом: совершенно естественные переходы от бурного веселья - к самым серьезным и глубоким темам. Вот только что говорили о небольшой обители монахинь вблизи столицы с названием " Дивные деяния неба", которое среди мужчин, близких к императору, имело второе, более подходящее ей имя: монастырь Великого Блаженства, потому что в тихие кельи молоденьких монахинь, с очень уютными и мягкими постелями, вполне можно было попасть по ночас, зная три неких таинственных слова.. И что в этой обители вряд ли осталась хоть одна монахиня, выпуклости дальней залы которой не касалась бы мужская рука... А затем и отворялись Ворота Сладости для нефритового стебля...

И почти сразу после этого императрица заговорила о семи благовониях, воздействующих на пять функций жизни: форму предмета, способность размышлять, деяния нашего мозга, движение рук и ног и опыты существования человека в пространстве.. Эту тему сменила другая: можно ли человеку в его сознании уравновесить понятия бытия - и небытия?

И лишь один раз Желтая Иволга остановила разошедшегося веселого Чи Бо - когда он сказал, что в нашем великом императоре иногда соединяются черты Конфуция и Ян Ху. И печально, и вместе с тем очень строго, легким взмахом руки императрица прервала этот разговор:

- Я знаю, о чем ты, Чи Бо, но не желаю слушать этого : мы с великим императором навек соединены своими волосами, и для меня он неиссякаемый кладезь мудрости и доброты...

Конечно, всем нам были понятны слова Чи Бо, потому что со школьных лет мы знали о странном и страшном сходстве мудреца Конфуция и его современника - злодея Ян Ху... Смиренно поклонившись императрице, Чи Бо попросил у нее прощенья за свои опрометчивые слова, сказав при этом, что вопреки здравому смыслу выпил слишком много вина. Желтая Иволга остановила его, теперь уже снисходительно - благоволящим жестом.

Но я слишком увлекся воспоминаниями. Моя сегодняшняя жизнь - время итогов и размышлений, и подчас мне кажется, что вряд ли у кого на свете еще есть такая возможность - в полном одиночестве давать простор своей мысли обегать весь поднебесный мир и все живое в нем, а потом вновь возвращаться в мою бедную голову, в череп - вместилище этой мысли.Дабы снова и снова пытаться понять - уже лишь себя и свою жизнь. Иногда меня удивляет: как могло удержать мое тело, состоящее из самого простого материала, оказавшегося под рукой Высших сил - удержать меня так долго в состоянии Мысли и Всечувствия? Сколько раз оно могло быть разрушено теми же самыми силами, которые его родили, а оно все живет! И продолжает питать мою мысль живым источником Сущего. Но я знаю одно: мое подверженное любым случайностям тело никогда не было трусливым.О нем нельзя сказать: в каком жалком теле провел свою жизнь этот человек! - ведь и время, отпущенное ему, и мысль, рождаемая им - это все наше тело. Нет: в трусости и жалком смятении перед бурями века и судьбой я не могу себя упрекнуть..

Все говорят о счастье юных дней и о том, что с утерей светлых восходоя и ясных и бодрых продвижений по тропам молодости - мы теряем всю прелесть и аромат жизни. Могу ли я сказать, что оставил позади свое счастье? О, нет - я никогда, даже в последний свой день, не скажу этого! Позади - лишь великие порывы любви и ее страданья и бури. Это ушло и не вернется уже никогда. Но разве только это дано человеку? В своем одиночестве я владею своей мыслью куда увереннее и свободнее, а мысль и ведет нас во все, что будущее земли и людей, а не только боренья сил Инь и Ян - женского и мужского начал жизни... Вот почему в эти свои дни, занятый только размышлениями о Сущем и памятью, я - счастливейшее существо вселенной...

Неужели со дня посещения меня моей Лу и госпожой У прошло уже столько дней? И как я мог не заметить их? Ведь в день их посещения веял легкий ветер весны, а сейчас - мои алые кусты колышет первый осенний ветер... Я боюсь думать, что с моей Лу случилось что -то - и я не могу не думать об этом. Но я продолжаю жить. И молиться по утрам о всем живом и светлом. А начинаю я эту молитву всегда с Лу, но слова о ней никогда не произношу вслух - они остаются во мне, наглухо закрытые в моей душе. А вслух я говорю о другом - я повторяю свои привычные слова, предписанные заботой о живом и вечном...

Взяв свой камышовый молитвенный коврик, я иду на мшистый огромный камень.Расстелив коврик и опустившись коленями на него, спокойно осматриваюсь. Над Левой горой - еще сгущенье густо - коричневых теней и темные обвалы вчерашних туч: они так и застряли там, не разрядившись дождем. А над Восточной горой - гуляют розово - лиловые краски восхода! Я упиваюсь ими, не отрывая глаз от всех перемен, которые там происходят. Но до начала молитвы еще есть время предаться суетным мыслям - и я, свободно озираясь, замечаю пробег горного ветра надо мной, и все оттенки рожденного им в ближнем простанстве смещенья красок, и первые пролеты лучей, пересекающих утренний мир...

В этих суетных мыслях нет никакой логики: вот я думаю о величайшей империи древности, Ханьской эпохе, и жалею, что это время нашего могущества давно позади, но тут же вспоминаю все жестокости и ужасы тех дней, когда человек ничего не стоил и его жизнь зависела от небрежного взмаха руки самого маленького уездного начальника... Это время сменилось шестью династиями безвременья...- и еще вопрос, что было лучше...Уж конечно - не прозябанье в дни слабых и безвольных разумом и волей правителей, думаю я...Но тут моя мысль смещает свой путь:

Я думаю о своей судьбе. По преданию, мой далекий предок был письмоводителем в эпоху Сун. Не поэтому ли несколько десятилетий своей жизни я так любил письма и написал за свою жизнь огромное количество их.Я писал их друзьям и подругам молодости, добрым знакомым и близким по духу поэтам. Я писал их своим учителям И знаю - многие эти письма были, как сама жизнь - полны всего живого, что схватывает мысль и умеет подать искушенная рука... И что же? Как на смех - уцелело несколько моих жалких и небрежно набросанных писем, отправленных совершенно случайным людям, а все лучшие порывы души и мысли, отданные друзьм и двум женшинам, которых я любил за свою жизнь - погибли! Мой самый близкий друг Чи Бо перед своей опалой и гибелью написал мне, что поднялся высоко в горы и пустил мои письма по ветру, зная, что они не долетят до тех долин, где живут жестокие правитекли, имеющие право распоряжаться нашими жизнями. А моя Лу в те дни, когда умер старый император и двор Желтой Иволги был на волоске от гибели - сожгла все мои письма. Я, рассказывала она мне, собрала несколько сот твоих писем, даже и те, которые хранились в заветном сундучке у моей матери, и на тихой уединенной усадьбе нашего загородного имения устроила большой костер из них... Я сидела, смотрела на то, как они вспыхнули и горят, и думала, что вот так же в любой час может сгореть и моя жизнь...

Но теперь я не жалею никаких писем. Я думаю так: если во мне родилась какая - то мысль, достойная того, чтобы ее высказать другим людям - она не пропадет. Какими- то чудесными путями ее подхватит другой человек и понесет дальше. А мусор - отсеется по дороге.

То же и с чувствами. Вот у меня бывают такие часы, когда словно вихрь подхватывает меня и несет к нескольким еще уцелевшим в разных концах империи друзьям. Впрочем, может, кого - то из них тоже нет, а я просто не знаю об этом.. И я не в силах ни о чем думать - только бы сесть рядом с кем - то из них и говорить! Охватывая все, что есть жизнь, вспоминая, вместе думая, перебивая один другого и наслаждаясь утерянной было заветной близостью... Но возможно ли восстановить былое? Увы, нет.. И когда я говорю себе об этом, спойкойно и твердо - ко мне приходит такое же состояние, какое случилось с Ван Цзюбаем, когда он решил навестить своего старинного друга Ань - Дао... Цзюбао ринулся в дальнюю и непростую дорогу сам не свой - так хотелось ему поскорее оказаться с давним другом!. Он одолел все преграды, и вот уже порог Ань - Дао... И тут Ван Цзюбао сначала остановился...Задумался... А потом - решительно повернул обратно к дому.

Его спросили:" Как же ты мог так поступить? Ведь через несколько минут ты уже сидел бы рядом со своим старинным другом! - У меня прошло желанье встречи с ним, пока я одолевал свой путь, - ответил Цзюбао. - Так к чему же было отворять дверь его дома?"

Но вот я начинаю свою молитву...Однако прежде чем отбить свой первый поклон - стараюсь успокоить сумятицу мыслей и образов в своем многотрудом мозгу. Как он мог выдерживать столько лет подряд подобную тяжкую и опасную работу?..Сколько раз мог он лопнуть от напряжения и тех непосильных заданий, которые я давал ему: понять... Обежать мыслью.те Мгновенья Тысячелетий, из которых состоит Все Живое. Разгадать знаки и символы жини - своей и всеобщей...Пути вселенной - источника всего сущего.В такие часы то бессознательное, что пронзает мой мозг, поступая из глубин мироздания, соединяясь с моим духом, очищают его от скверны. И дух моей маленькой жизни готов служить моим собственным задачам существования на земле. И такая непосильная работа мозга оказалась подсилу ему на протяжении тех лет, что отпущены были мне судьбой и все еше длятся. Воистину есть чему поражаться!

Я чувствую, как просветляется мой взгляд.Я почти готов к своей молитве - она должна совпасть с тем лучем солнца, который, выйдя из - за Восточной горы, упадет на меня и мой камень. Но и в эту минуту продолжается во мне, последними, затихающими усилиями, пробег образов Вот я вижу совсем юную Лу, выходящую из дворца Обители Совершенств..Как будто поняв, что я должен быть где - то здесь, она, оглядываясь, смотрит налево...Направо... И вдруг видит меня. Ее лицо мгновенно наполняется светом - свет, пробиваясь из глубин, придает ему волшебное сияние, но самое главное: я знаю, что это лицо сейчас дышит любовью ко мне, и его свет предназначен мне. И почти тут же передо мной - лицо теперешней Лу, пережившей крушение всего, что обещала ей жизнь: судьба так и не соединила нас волосами...Погибла ее покровительница и подруга - Желтая Иволга, не вынеся жизни в Обители Молчания... И, наконец, она знает, что дни ее сочтены - как знаю об этом и я: та болезнь исчезновенья жизни из состава крови, которая пришла к ней после всех перенесенных страданий, завершает свое мрачное дело. Кожа прекрасного лица Лу совсем истоньчилась, тело обессилело, и ей постоянно хочется сидеть или лежать - и это ей, переполненной энергией жизни и света в недавнем еще прошлом! Ее подруге госпоже У то и дело приходится поддерживать ее, когда они бывают во дворце правителя Линя... Об этом госпожа У тихонько шепнула мне в их последний приход. Как и о том, что Лу уже дважды теряла сознание, падая в обморок. А на ее теле там и тут выступили сине - багровые пятна...

Мне теперь снятся странные серые сны, в них мало движения и много всего обрывочно - тусклого, иепонятно - безликого, словно даже и сны утеряли свою живописную правдивость,.лишь расцвеченную безудержными капризами утерявших контроль разума видений... Но вот вчера мне явилось такое живое лицо Лу, и было ей в этом сне не больше сорока лет - именно в этом возрасте ушли у нас все надежды на счастье жизни одной душой и одним телом. Лу смотрела на меня спокойным, так свойственным ей взглядом, но я -то видел в нем и укор, и скрытую жалобу! Что же ты, - так понял я этот взгляд, - не сделал всего, что мог для нашего с тобой счастья...Почему дал мне завянуть в скорби и утесненьи души - отдав без борьбы нелюбимому человеку?.. Я проснулся от своего стона и слез. И я и сейчас не могу больше думать об этом сне - иначе могу сделать те десять шагов, которые отделяют мою крохотную усадьбу от бездонной пропасти...

И я начинаю свою молитву, чтобы уйти в нее всему без остатка и найти в ней пусть временное, но успокоение и спасение.

...Дивны Твои деянья,

О богиня милосердия Гуаньминь...

Без тебя не было бы у людей

Надежды и сил жить -

Так спаси для жизни и

Просторов Живого мою Лу...

Я слышу мой слабый и тихий голос и вижу, как отстраняется от моей тени тот самый первый луч солнца, который упал с Восточной горы. Что это означает...Ведь мой голос, моя тень и этот луч всегда были слиты воедино...

Серебряный колокольчик из ближней долинки! Мне не нужно готовиться - я тотчас спешу вниз, охваченный радостью предстоящей встречи.Ветерок сквозит, развевая мою длинную и седую бородку, в которой осталось совсем мало волос.Еще немного, и, кажется мне, и сам я буду таким же невесомым, подвластным порыву воздушных струй: посильнее их выдох из глубин верхних гор - и понесет меня над этими скалами, долинами, золотыми и алыми осенними лесами."Опять осень... Опять осень ..." - отдается во мне. Целый год мучений госпожи Лу. И вот - колокольчик...Значит, богиня Гуаньмин услышала мои молитвы...

Но что это? Я вижу у опущенного паланкина лишь госпожу У. Мы спешим навстречу друг другу. Обменявшись поклонами, молча смотрим в глаза один другому. "Что ? - едва слышно произношу я.. - Ду Фу, госпожа Лу прибудет к тебе вскоре, но совсем ненадолго, я - вестница ее...Ей нельзя двигаться, даже в паланкине, но она потребовала поднять ее к тебе... Сейчас я спущусь к ней, и мы вместе будем готовиться в эту дорогу. Ду Фу, ей приснился родной дальний дом на реке Юйшуй... И ущелье Вокау, вблизи которого прошло ее детство, ее мать госпожа Цай поднялась из тумана и поманила ее к себе.. Ду Фу, она поняла, что это вещий сон и готовится в дорогу, у которой нет конца...И она с самого утра говорит о тебе, Ду Фу, о вашей любви...Но воздух вокруг нее - это воздух жизни, а не смерти, в нем нет ничего тлетворного, она вся - как сама жизнь, Ду Фу!. И разговоры ее только о том, как бы успеть что - то сделать для тебя. С утра она потребовала приема у своего брата - правителя и взяла с него слово, что он будет заботливо оберегать тебя в последней твоей старости, когда у тебя уйдут силы... А когда будем подниматься к тебе - мы завернем в ту деревню в долине, гле ты берешь свои скудные припасы для жизни, и закупим все, что нужно тебе на ближайшие дни... Я спешу, Ду Фу, мне надо к ней... При встрече не отдавайся скорби, но будь бодр и светел!"

Привычно полное лицо госпожи У обвяло и сжалось, мне показалось даже, что и ее тело, пухлые формы которого никогда не скрывала одежда, тоже уменьшилось в объеме и одежда обвисла на ней.

Подняв голову, я кинул привычный взгляд на свой домик в горах. И вдруг услышал голос, который произнес внутри меня:" Скоро ты опустеешь, бамбуковая хижина поэта..." - и мои глаза словно оттолкнула какая - то сила от всего, что мне было привчно и мило целых пять долгих лет.Я понял: что мне и мои горы, и мой домик, если я не буду уже слышать серебряный колокольчик, возвещавший о прибытии моей Лу...И даже лилово - розоватые облака над Левой горой уже как будто не предназначались моему взгляду, а просто спешили своей дорогой...

Усевшись на камышовый коврик, который я вынес на волю и расстелил у того подъема, где я всегда встречал моих дорогих гостей, я уселся на него - и замер в ожидании. И бесчисленные виденья молодости замелькали передо мной...

Все было в пышном осеннем сияньи, когда пришла ко мне любовь. Но сколько же испытаний выпало нам с Лу потом! И как счастливо все начиналось..Уже вскоре я был призван в императорский дворец из своего переулка Четырех Ветров и стал придворным поэтом - радением Желтой Иволги - императрицы. У меня появился близкий друг - Чи Бо, с которым мы не расставались. Впрочем, весь тесный круг молодежи с утра до вечера почти не выходил из покоев Желтой Иволги - ее время было полностью предоставлено ей. Император безмерно уважал ее и выполнял все ее прихоти, она была Первой Дамой, но большую часть своего времени наш государь проводил уже во дворце Золотых Шпилек -у своих юных наложниц, которых отбирали для него по всей нашей обширной стране из самых привлекательных девушек... А когда они надоедали своему гсподину - набирали новых. Старых же отдавали кому придется, иногда даже солдатам дворцовой стражи. Вот так однажды императрица увидела, как один солдат гнал перед собой, не скупясь на тумаки, девушку из числа золотых шпилек. Она гневно вскрикнула и приказала солдату подвести девушку к себе. Увидев ее несчастное лицо, спросила:" Не хочешь ли быть в услужении у меня? - О госпожа! - только и воскликнула девушка, падая на колени. Тогда императрица бросила горсть золота солдату и сказала. - Купи себе другую девушку, а эту я беру себе!" - Безмерно довольный солдат удалился - кто еще дал бы ему столько золотых монет за наложницу! А вскоре императрица отдала свою новую прислужницу госпоже Лу - подарила, увидев, что девушка нравится Лу.

Сидя на своем коврике, я решил выделить из вереницы своих воспоминаний какой - то особенный день: уж очень вскипел мой бедный мозг, не успевая за памятью.

И без всяких моих усилий этот день проявился - я хотел сказать, как будто сам собой, но это, конечно, не так: человек вызывает из прошлого то, что всегда мучительно беспокоит - или бессонно согревает своим счастливым огнем его душу. Этот мой день соединил в себе обе стихии жизни - неизбежные в любой человеческой судьбе:счастье и горе.Да, у меня они сошлись, влияньем богов, в одном дне.

Все начиналось так. Мы пришли в Обитель Совершенств к Желтой Иволге раньше других втроем мой друг Чи Бо, Синь - Синь и я, и сидели в ожидании выхода императрицы в той прекрасной комнате, которую отделяла от большой залы ширма, затканная летящими облаками. Круглолицый и жизнерадостный Чи Бо все приставал ко мне - скоро ли мы с Лу соединимся волосами и станем мужем и женой? Я отвечавл уклончиво, но не мог при этом сдержать улыбки - помимо моей воли лицо мое, конечно, сияло счастьем. И каждый раз невольно замечал, как вздрагивал и бледнел при веселых словах Чи Бо сидевший напротив меня Син - Син: гримаса гнева терзала его все заметнее. Я знал причину: он уже трижды предлагал Лу, сознательно опережая мои слова об этом, соединить их жизни. И получал неизменный отказ. Син - Син был богат, я - беден, и все еще не мог произнести решительных слов. Лу знала причину и ждала... Но накануне вечером императрица сказала мне:"Ду Фу, я говорила с государем - с завтрашнего дня ты будешь получать пожизненную пенсию придворного поэта, и этого вам с Лу будет вполне достаточно для счастья, можешь мне поверить... Когда мы соберемся у меня утром, я объявлю об этом, а дальше уж твое дело. Надеюсь, ты не заставишь нас ждать..."- и она улыбнулась мне своей милой благосклонной улыбкой.

Вот почему я не слишком обращал внимание на гнев Син - Сина и даже жалел его. Между тем весельчак Чи Бо совсем разошелся и непрерывно рассказывал о своих любовных приключениях, сменив тему: он тоже понял, как его слова действуют на Син - Сина. " Что крушит камень и дает жизнь цветку? - спрашивал он нас.- Ветер, рожденный в противоборстве силы Ян с силой Инь. Мы и есть эта сила Ян, разве не так...Вот почему я никогда не пропускал ни одной красивой девушки! - разумеется до моей женитьбы на моей Ли. - И,. понизив голос, назвал нескольких из дворца Золотых Шпилек, упомянув и одну прислужницу, которая впускает его в запретные покои...Лишь потом я припомнил, как насторожился и выпрямился при этих словах Син - Син.А Чи Бо продолжал свои легкомысленные речи...Его все любили, моего друга, за добрый характер и веселость, за щедрость и привязанность к тем, с кем свела его жизнь... При всем свое легкомыслии он никому не причинял зла. Но что правда, то правда: как говорили древние, он принадлежал во всем, что любовные связи, к породе ветротекучих...И этот его разговор тоже вертелся вокруг яшмового черенка и яшмовой беседки, а то, что Син Син становился все серьезнее и нетерпеливее, словно стремился вскочить и куда - то тут же бежать - его ничуть не волноваало. Он даже поддразнивал Син - Сина:" Скажи, о Син - Син, неужели ты никогда не стремишься к выпуклостям дальней залы? - опять употребил Чи Бо слова древних, которые с таким простодушием жили и любили. - У меня есть, о чем думать, помимо женских непоказных мест..."- гневливо ответил Син - Син. Но Чи Бо лишь весело расхохотался.. Я нетерпеливо ждал выхода императрицы, потому что знал - вместе с ней выйдет и Лу: они всегда появлялись вместе.

- Волшебный персик любви уже рядом...Скоро ты вкусишь его...- сказал мне тихонько Чи Бо, дружески склонившись и коснувшись моего плеча.

И в эту минуту чья - то рука отвела ширму с плывущими облаками, в комнату вбежала старшая хранительница покоев императрицы - моя тетка Чжень, и, упав на колени, вжав голву в ковер и вцепившись в свои волосы, громко закричала:" О. горе...О, великое горе - нет больше нашего императора!" А со стороны императорского дворца уже звучал траурный гонг...

Вот так изменилось все в нашей общей и моей жизни. Пришли годы свирепых бурь- императорский престол занял племянник государя. Все знали его злой нрав, и он не замедлил проявиться. Уже на второй день всего несколько человек из тех, кто решился, провожали у Западных ворот города паланкин с Желтой Иволгой в Обитель Вечного Молчания, из которой она уже не вышла никогда.Я был среди этих провожающих вместе с Лу - и это был последний день, когда мы стояли рядом: на следующий день было объявлено, что повелением нового императора она отдается замуж за Син - Сина. А еще через неделю моего друга Чи Бо провели, закованного в железо, к дому, где располагался ямынь - это были комнаты допросов и пыток...Еще через несколько дней Чи Бо был казнен - его бедную веселую голову отрубил императорский палач. А Син - Син стал одним из самых важных сановников государства.

Мне осталось лишь сказать, что меня самого все эти кары не коснулись - и новому императору нужен был придворный поэт.А, кроме того, Син - Син желал, чтобы я видел, как он наслаждается своим счастьем, растоптав мое..

Но как ненадежно все в этом мире! Быстро промелькнули десять лет, не замеченные луной и звездами, но многое опять изменившие в людских судьбах: в битве против одного из восставших правителей провинции погиб Син - Син. Госпожа Лу была бездетна и отпросилась в провинцию своего брата - правителя. Император отпустил ее, но запретил мне сопровождать госпожу Лу, хотя мы связывали свои тайные надежды с уходом от дворца императора. И еще целых двадцать лет я оставался придворным поэтом, пока снова не сменилась власть в нашей стране, и я обрел свою бамбуковую хижину в горах - и близость Лу...

Почему во мне всегда было так много жизни? Сам я думаю так: помимо всего, что дается нам от предков, есть еще то, что сам я называю сокровенным согласием с жизнью. А понимаю я под этим то состояние духа, когда ты, сознавая все несчастья и тяготы человеческого существования, помнишь о главном: великих и божественных началах, заложенных в нас Первоначальными Созидающими Силами. А если ты несешь в себе это - ты минуешь годы и беды, провожая их не с тяжким грузом разочарований и потерь, но с благодарностью за то, что они были тебе даны Небом. И самые страшные невзгоды тогда ты перерабатываешь в себе в Сокровенное: благородную неслышную мысль, стихи или музыку...И самая малая радость оборачивается для тебя отрадой. Вот и сейчас - сидя на своем камышовом коврике, я изредка, отвлекая свои мысли о предстоящей, возможно, последней встрече с Лу, набираясь решимости для минут этой встречи...- бросаю взгляд на свой камелек у скалы, с которой начинается Левая гора. У камелька сложил я ровную кучку сухих бамбуковых палок, собранных в ближней роще внизу. Какую удивляющую меня самого радость дает мне даже вид этого запаса моих дров! Как они славно лежат, какую отраду таят в себе - я в любой час могу развести огонь в моем камельке и сидеть рядом, поглощая сладостный дымок своей старой грудью. Мне кажется, это тоже один из источников моих сил и жизни. А взгляд на утреннее небо в первых облаках... Розовые всполохи восхода на нем?

Но вот мои мысли приняли другое направление: я понял в эти дни, что уже не нуждаюсь в этих великих дарах жизни, если не будет Лу.Я как будто тихонько начинаю притормаживать их в себе, чтобы затем остановить совсем. И не чувствую сожалений: моя жизнь состоялась уже потому, что в ней была моя Лу.

Когда я стал придворным поэтом, мне отвели две комнаты в правом крыле императорского дворца. Надо сказать, нравы в дни моей молодости в окружении императора и Желтой Иволги, как и во всех сферах придворной жизни, были очень свободными. И это шло еще с тех времен, когда получила распространение высокая образованность нашего лучшего общества, появились великие поэты и художники, ученые и придворные стали обмениваиться тысячами писем. В многочисленных списках стали ходить повести неизвестных авторов, скрывавших свое имя, чтобы их смелое или бойко - веселое, с некими излишествами легкомысленных сцен слово не принесло им неприятностей... Теперь все это стало нашей великой литературой. И потихоньку нравы, вначале бывшие литературными упражнеииями, проникли в общество... Поэтому при дворе никого не удивляли любовные связи, смены привязанностей, ходили слухи и о самой Желтой Иволге и одном из офицеров ее стражи...

Однажды я сидел в глубокой печали в той своей комнате, где писал свои стихи и держал многочисленные произведения наших поэтов. С улыбкой вспоминая слова моего незабвенного друга Чи Бо:" Ду Фу, тебе обязательно нужно сменить свое имя, иначе ты так навсегда и останешься в тени своего великого однофамильца!" А с улыбкой я думал об этом потому, что уже отстрадал:от Чи бо осталась лишь тень...

И вдруг я услышал легкие, но решительные шаги. Откинулся полог - и в мою комнату вошла Лу. Она была уверенным в себе и сильным человеком. Это сказывалось во всем: в ее лице, голосе, жестах...Она не говорила иносказаньями и не жила увертливо, как большинство людей. И это она, когда все в страхе сидели дома и боязливо ждали, что будет с ними при новом императоре - пошла к нему просить, чтобы он не отсылал опальную императрицу на окраину империи в нищий глухой монастырь. И молодой император, по натуре своей злой и своенравный человек, услышал ее слова и соизволил переменить свое решение: Желтая Иволга была сослана в Обитель Молчания, где жизнь была богаче и чище, а столица ближе.

К этому времени Син Син уже несколько лет был мужем Лу. Все знали, что она не желала близости с ним и у них не было супружеского согласия. Но я не пытался искать тропы к любовной связи с Лу: это могло быть опасно для нее. Хотя и понимал, что она ждет моего первого шага." Сиди, До Фу, - сказала она, войдя ко мне, когда я вскочил в великом смятении. - Я пришла к тебе, хотя ты меня и не звал..."

И мы были вместе, мы слились воедино. Это было то, что наши предки назвали:" Дивное деяние, когда два рта соединяются вместе..."

И я счастлив тем, что наша любовная встреча не превратилась в то механическое наслаждение, которым гордились иные вельможи, включая правителя нашей провинции - брата Лу, над которым так любила посмеиваться насмешница госпожа У:" Лу, твой брат даже подписывает указы, водрузив себя на свою наложницу, выслушивает сообщения чиновников, продолжая свои любовные упражнния... А лишиться сил - приказывает служанкам ласкать свое тело, дабы восстановить прыть золотого черенка..."

Наша близость с Лу была божественным касанием наших тел - и последующим слиянием их в нежном единстве...

До сих пор нет серебряного колокольчика, а с гор уже прихлынули первые сумерки. Я стал все чаще посматривать на бездну справа, заросшую алым кустаркником, придающим ей такой отрадный и не вызывающий никаких гибельных мыслей вид. Вот эта тропинка приведет меня на край бездны, а потом понесет над ней, когда я отдамся воздушным струям... Колокольчик! Его серебристый голос - и раз, и два. И три! Он захлебывается, призывая меня. И в ту же минуту мне все стало ясно, и я ощутил в себе не страх и смертную тоску, но спокойствие великой воли, которой отныне предаю мою жизнь. Спустившись с горы, я увидел стоявшую госпожу У. И сразу спросил:" Лу уже нет? - Она отделилась от нас, Ду Фу...Теперь ей не страшно ничто...- Как и мне,- сказал я, и, отвернувшись от госпожи У и от всего на свете разом, стал подниматься в домик поэта. Мне теперь было все равно, кто и что обо мне будет думать. Помолившись на своем коврике, я уже в полной тьме вошел в свой домик. Собрал все свитки со своими стихами и положил их в изголовье циновки, на которой спал. И уже собрался было идти к пропасти, днем так призывно алевшей кустами, теперь же укрытой ночью. Но в ту же минуту ощутил, что мне не нужно никуда идти: мое сердце начало последний свой путь, завершая отсчет минут. И это было куда лучше пропасти Я взял свой незаконченный свиток, разгладил его и дописал утреннее четверостишие. Теперь оно звучало так:

Ушли все тревоги.

Мой мир опустел.

Куда полечу я,

Где мрака предел?..

Никто не поймет этих строк, написанных в полной тьме, но это совсем и не важно. Я лег лицом к небу. Закрыл глаза. И почти в тот же миг полетел, отдаляясь от земли и начиная неведомый путь. И последнее, что вошло в мою грудь и вышло из нее вместе с дыханием - была мысль:" Сколь спокоен и нескончаем мой перелет..."..

5-го сент. 2008

Оставить комментарий © Copyright Немчинов Геннадий Андреевич Размещен: 11/02/2010, изменен: 11/02/2010. 59k. Статистика. Глава: Проза Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: Избранные сочинения в 2-х томах, т.2. Издательство "Тверской печатник", Тверь, 2009.

Немчинов Геннадий Андреевич Домик поэта в горах

Немчинов Геннадий Андреевич
Домик поэта в горах