Никишин Владимир Владимирович
И расточилась мгла

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никишин Владимир Владимирович (chud41@mail.ru)
  • Размещен: 17/05/2009, изменен: 17/05/2009. 766k. Статистика.
  • Статья: Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Философско-сатирический роман Владимира Никишина поднимает веч- ную тему человеческого идеала. Совершенен ли человек как создание Божье?В чем смысл нашего существования на Земле?Эти вопросы постоянно возникают в сознании читателя,наблюдающего за быстро развивающимися событиями жизни как отдельныхгероев повествования, так и изображаемого общества в целом.Незнакомые страны, города, поселки аллегорично отображают совре-менный мир, а вымышленные герои со значимыми именами, фамилиями,псевдонимами воплощают человеческие типы.Роман не лишен юмористической нотки, но подчас это горький смех, ведьсмеемся мы над собой и нашей реальной действительностью...Скачать в формате pdf: http://www.rapidshare.ru/1041253
    •   
      
      Владимир Никишин
      
      ...И расточилась мгла
      
      Роман
      ББК 84(2Рос=2Рус)6
      Н628
      ...И расточилась мгла. - Калуга: Издательство научной ли-
      тературы Н.Ф. Бочкаревой, 2009. - 322 с.
      ISBN 978-5-89552-281-3
      Философско-сатирический роман Владимира Никишина поднимает веч-
      ную тему человеческого идеала. Совершенен ли человек как создание Божье?
      В чем смысл нашего существования на Земле?
      Эти вопросы постоянно возникают в сознании читателя,
      наблюдающего за быстро развивающимися событиями жизни как отдельных
      героев повествования, так и изображаемого общества в целом.
      Незнакомые страны, города, поселки аллегорично отображают совре-
      менный мир, а вымышленные герои со значимыми именами, фамилиями,
      псевдонимами воплощают человеческие типы.
      Роман не лишен юмористической нотки, но подчас это горький смех, ведь
      смеемся мы над собой и нашей реальной действительностью...
      ? В. Никишин, 2009
      ISBN 978-5-89552-281-3 ? Издательство Н.Ф. Бочкаревой, 2009
      Н628
      
       Пролог
      
       Вечер. Мрачнеющая зала. Тихо тает вечерняя заря, и в на-
      ступающей тьме теряются углы и высокий потолок апар-
      таментов. В широких креслах сидят Аполлион и Магог.
       - Ты хотел со мной говорить, великий Аполлион?
       - Да, Магог. Дело серьёзное, и я надеюсь на тебя.
       - Можешь быть уверен во мне, великий.
       - Беседа нам предстоит важная. Разговор наш будет о
      людях. Тебе, Магог, конечно, известны слова о том, что Адонай
      (будем так Его называть), глядя на своё самое совершенное соз-
      дание, раскаялся в содеянном и восскорбел в сердце Своём?
       - Известны. И решил Он устроить потоп, чтобы освободить-
      ся от этого создания.
       - Так я тебе скажу - это не так.
       - Неужели потопа не было?
       - Нет, Магог, потоп был. Но скорее, как пророчество гряду-
      щего суда. А вот раскаяться Он не мог.
       - Объясни, великий. Ведь Адам нарушил Его запрет. Как
      Же не раскаяться в таком создании?
       - Адонай не может раскаиваться, ибо это удел грешников,
      а Он - безгрешен.
       - Понятно.
      
      4
       - Но вот что интересно. Если Он восскорбел в сердце Своём,
      то почему до сих пор возится с людьми? Почему же не разделался
      с ними сразу?
       Их разговор прервали старинные высокие часы. Тяжело, с
      хрипом вздохнув, они густо пробили семь раз.
       - Действительно, - стал размышлять Магог, - ведь Адонай
      дал первому человеку счастливую жизнь, и его потомкам обе-
      щал то же. Живи и радуйся. Лишь только не лезь туда, куда не
      позволено!
       - Верно, - улыбнулся Аполлион. - В этой истории Адам
      поступил неразумно, нарушив запрет Предвечного (так ещё Его
      называют). Всё это убеждает нас в испорченности человеческой
      природы. Другими словами, дав столь несовершенному созда-
      нию разум и душу, Адонай совершил ошибку.
       Аполлион немного отвлёкся:
       - Давай-ка, мы разожжём камин.
       В огромном, ранее не замеченном Магогом камине затрещали
      дрова, заметалось пламя, и в воздухе приятно запахло дымком.
      Аполлион вытянул к огню ноги, окинул взором стены залы,
      сложенные из грубо отёсанных камней, взглянул на высокие
      стрельчатые окна, на каменный пол и улыбнулся, довольный.
       - Да, - вернулся он к прежнему разговору, - всё было за-
      думано хорошо, но податливость Адама всё погубила.
       - Ведь его подтолкнула Ева, - осмелился возразить Ма-
      гог.
       Тонкая, довольная улыбка искривила губы Аполлиона:
       - Мне надо было проверить благонадёжность первого чело-
      века, и я нашёл верный ход - повлиять на него через жену его.
      Я предугадал непомерное любопытство женщин. Но сваливать
      причину грехопадения человека целиком на меня - несправед-
      ливо, хотя я и не преуменьшаю своей заслуги. Да, я искушаю.
      А ты не искушайся! Кто же после этого виноват, что человек
      столь слаб? Не Создатель ли его?
       - Как будто так, - отвечал ему Магог. - Но слабость че-
      ловека видит, наверняка, и Адонай. Вероятно, у Него ещё есть
      
      5
      надежда на воссоздание прежнего, догрешного человека. Иначе
      Он не нянчился бы с людьми по сей день.
       - Может быть, Он и надеется, - продолжал Аполлион, - но
      мы же видим, что творит этот венец творения. И уже не одну
      тысячу лет. Мало того, что человек с удовольствием, охотно идёт
      на мелкие грешки, дабы потешить своё слабое, смертное тело. Он
      нарушает всю жизненную систему на своей планете, созданную,
      надо признать, идеально. Мы должны убедить Адоная в том,
      что если он не расстанется с человеком, то человек погубит всё
      живое на Земле. И себя, конечно, в том числе.
       - Как же мы сможем это сделать?
       Аполлион слегка поворошил угли в камине, отбросил ко-
      чергу:
       - Я посылаю тебя на Землю. Ты должен будешь таким об-
      разом подействовать на людей, чтобы они добровольно и даже
      с радостью стали поклоняться идеям ненависти, высокомерия и
      гордости. И это будет сильнейшим аргументом в нашем споре с
      Ним. Ведь идеи Адоная противоположны: любовь и смирение.
      Так мы покажем Ему истинное лицо вконец испорченного соз-
      дания.
       - Ты прозорлив, - обратился к хозяину Магог. - Скажи,
      насколько успешной будет моя миссия?
       Усмехнулся Аполлион:
       - Пока моим планам ничто не может помешать. Конечно,
      не мной продуман дальнейший распорядок действий, но нам по
      силам при необходимости подкорректировать его.
       Некоторое время они сидели молча, глядя на огонь. Наконец
      Магог поднялся:
       - Если великий позволит, - сказал он, - я сейчас же начну
      действовать.
       - Великий не против, - улыбнулся хозяин и глаза его свер-
      кнули. - Лети же!
       Зашумели распростёртые чёрные крылья Магога, падаю-
      щей звездой чиркнул он по ночному небу - и явился на Земле
      человеком.
      
      
      
      
      6
      
       Часть первая.
       ПУТЬ ВО ВЛАСТЬ
      
       Глава первая.
       Первое знакомство со страной
      
       Начало путешествия
      
       Небольшая, покрытая дремучими лесами страна Де-
      бряния протянулась от северной гористой тундры до
      тёплых вод Синего моря. Широко разливающаяся
      весной великая река Онис служила её естественным западным
      рубежом, за которым лежали земли Полянии. Но среди бесчис-
      ленных рукавов её низинного устья, где образовались обширные
      болота, чётко границу провести было трудно. И никто толком не
      знал, где здесь дебрянская земля, а где земля соседней Полянии.
      И дебрянцы, и полянцы считали эту землю своей - приходили
      сюда дичи пострелять да ягод набрать.
       Именно здесь в начале лета появился Магог и приступил к
      нетороп ливому и методическому изучению страны и её жителей.
      Спасаясь от комаров у дымных охотничьих костров, где рядом с
      ним оказывались то дебрянцы, то полянцы, он сразу понял всю
      здешнюю пограничную неясность.
      
      7
       - Что вы, дружите с соседями? - спросил как-то Магог у
      Николая, дебрянца, потягивая квасок из его баклажки.
       - Так отчего же нам не дружить?
       - Но ведь они и птицу вашу бьют, и ягоды на вашей земле со-
      бирают.
       - Да пускай. Вон их сколько, птиц-то да ягод! Всё равно
      всем хватит.
       - А если, например, засуха? Если усохнет болото, то и птиц,
      и ягод меньше станет.
       Очнулся заворожённый огнём костра земляк Николая
      Алексей:
       - Тогда мы скажем: сахарянин, иди-ка ты в свою землю. Ишь,
      наше болото захапать захотел!
       - Почему "сахарянин"?
       - Потому что полянцы, что живут за этим болотом, испокон
      веков разводят вкуснящую брюкву и сахар из неё делают.
       - Так. Значит, в таком случае сахаряне станут вашими вра-
      гами? - гнул своё Магог.
       - А как же! - не поколебался Алексей. - Конечно, врагами.
      А уж мы за свою землю - горло перегрызём!
       - Но ведь сказано: "Возлюбите врагов ваших", - усомнился
      Николай.
       - Как же ты его полюбишь, если он с оружием пришёл? -
      вставил своё слово Магог.
       Николай не знал, что ответить.
       - А что, Коля, - сострил Алексей, - может быть, не ты, а
      твоя жена полюбит сахарянина?
       Магог и Алексей посмеялись, а Николай только головой по-
      крутил.
      
       Вскоре Магог направился в уездный город приболотного
      края Бекасов, откуда поездом намеревался добраться до Си-
      неморска - курортного города и единственного в Дебрянии
      порта.
       Бекасов встретил его провинциальной тишиной и огром-
      ными, вянущими в неподвижном знойном воздухе акациями,
      
      8
      в тени которых неторопливо передвигались редкие прохожие.
      Решив побриться, Магог отыскал парикмахерскую и вступил
      в её спасительную прохладу. Посетителей не было, и изнываю-
      щие от безделья работники бритвы и ножниц играли в шашки,
      двигая по доске белыми и чёрными крышечками опустошённых
      лосьонных склянок.
       - Хотелось бы побриться, - оглядывая помещение, сказал
      в пространство Магог.
       С появлением клиента цирюльники оживились и бросили
      шашки. Один из них поднялся и подошёл к нему.
       - Это мы завсегда и с нашим удовольствием! Каким бы
      способом вы желали?
       - Любым, только чтоб щёки стали гладкими.
       Парикмахер стал объяснять:
       - Щёки можно хорошо выбрить, если их изнутри чем-ни-
      будь подпереть. Можно просто пальцем, но некоторые клиенты
      брезгуют. Можно применить тот же способ, что и при штопке
      носков: подставить под щёку лампочку или деревянный грибок.
      Правда, мой напарник попробовал с лампочкой, но клиент не-
      чаянно раскусил её и порезался. Вышел конфуз.
       Напарник сделал рукой невнятный жест и отступил на шаг.
      А парикмахер вытащил из кармана халата покусанный, обмусо-
      ленный деревянный грибок и продолжал:
       - Вот, я его у жены стащил. Она спрашивает: "Это ты у меня
      грибок похитил?" А я: "Зачем же бы я его хитил?" Хотите на
      грибке?
       Магог покрутил головой.
       - Можно попросить клиента, - продолжал парикмахер,
       - надуть щёку или подпереть её языком. Но это уже не то. Не
      так качественно. Может быть, всё-таки попробуем пальцем?
       Но Магог согласился только на надувание щёк.
       - Стригу я вчера нашего нового молодого прокурора, - бол-
      тал мастер, намыливая его, - и сокрушаюсь о поредении волос
      на его макушке. А он мне и говорит: "Придётся мне, видно,
      носить на голове шампиньон". Это он хотел сказать "шиньон".
      Каково! Чего доброго, этот прокурор на суде вместо "алиби"
      скажет "прибыли"!
      
      9
       Магог, с закрытым ртом и надутыми щеками, посмеялся
      через ноздри.
       Появился новый посетитель, поздоровался, сел в соседнее
      кресло, и второй цирюльник захлопотал вокруг него.
       - Это учитель соседней школы, - прошептал на ухо Магогу
      парикмахер, отводя от его горла опасную бритву.
       - Вы тут, я слышал, вели речь о Валериане Максюте - на-
      шем новом прокуроре, - говорил новый клиент, пока мастер
      повязывал простыню вокруг его тонкой шеи. - Как оказалось,
      он ещё и поэт! Зашёл я намедни (преподаватель литературы, в
      разговоре он любил иногда употребить просторечие) в книжный
      магазин, смотрю - новый сборник стихов. Разворачиваю - вот
      те на! Портрет нашего молодого прокурора. Псевдоним он взял,
      надо сказать, совершенно дурацкий - Билирубин. Да и стихи,
      можете мне поверить, э... э... словом, сплошной "шампиньон".
       - Талант! - восхитились мастера.
       - Но ритм в его стихах выдержан, - продолжал учитель, - и
      они запоминаются легко. Может быть, вас стихи не занимают,
      но я мог бы процитировать кое-что.
       - Пожалуйста, прочтите, - вмешался в разговор уже совер-
      шенно гладкощёкий путешественник. - Это будет интересно.
       - Хорошо. Как вам это?
      
       Мои мысли как кони, скакают,
       Не имея пределов преград.
       Днём и ночью они не дремают
       И не знают ни шагу назад.
      
       - Талант! - опять воскликнули парикмахеры.
       "Да, шампиньон, - подумал Магог. - Надо быть очень уве-
      ренным в себе, чтобы печатать такие стихи. Интересно, что это
      за фрукт такой - этот самый Максюта"?
      
       Молодой бекасовский прокурор Валериан Максюта окончил
      юридический факультет столичного университета.
       В студенческой жизни среди зубрилок, озабоченных только
      выбиванием "троечки"; среди гордо отстранённых отличниц, у
      
      10
      которых сниженная оценка вызывала бурные рыдания; среди
      отчаянных выпивох и гуляк, плюющих на науки и отдавшихся
      пагубным привычкам и проснувшимся гормонам; среди лентяев,
      надеявшихся на высоких родителей или ни на что не надеявших-
      ся, Валериан стоял особняком.
       Он учился без азарта, но и к беспутству не склонялся; он
      был всегда среди сверстников, стараясь выискать случай для
      применения своих талантов. Снедаемый жаждой популярности,
      он стал выступать на молодёжных диспутах, проводимых сту-
      денческим столичным журналом "Gaudeamus", околачивался
      на собраниях, где обсуждались проблемы студенческой жизни,
      и вскоре стал записным выступальщиком.
       Произнося свои речи, он понемногу распалялся всё более,
      в углах губ его накапливалась мелкопузырчатая пена, просы-
      палась жестикуляция, и речь его становилась, если и не совсем
      понятной, то уж точно захватывающей.
       Появление пены на губах не расстраивало Валериана. Во-
      первых, это не шло ни в какое сравнение с недостатком учитель-
      ницы литературы в школе, где он учился. Он хорошо помнил,
      что, когда она о чём-то начинала с увлечением рассказывать, - а
      это случалось на каждом уроке, - брызги изо рта её летели на
      первую парту, и Витька Андрианов демонстративно прикрывал
      голову тетрадкой и говорил: "О, дождик пошёл".
       Во-вторых, Валериан научился довольно элегантным жестом
      снимать эту пену белоснежным платком, пребывающим в руке
      его, как некогда делал это знаменитый зарубежный тенор. Это
      придавало ему сходство с тенором, хотя и комплекция Валериана
      была мелковата, да и слуха у него не было никакого.
       Его стали уважать однокашники и ценить руководство
      факультета. Но однажды, на очередном диспуте, его понесло в
      опасную сторону. Он наговорил что-то о студенческой вольнице
      и о традиционной конфронтации молодёжи с правительством.
       Студента Валериана Максюту вызвали в деканат и очень
      строго с ним поговорили. Максюта оправдывался, говоря, что
      его часто понимают превратно, ведь он применяет сложную
      терминологию, не всегда усваиваемую слушателями.
      
      11
       - Я перед вами не могу молчать, как загадочный сфинктер,
      возродившийся из пепла*, - сказал Максюта, - и хочу заверить
      в своей лояльности всё руководство факультета, и в первую
      очередь Антона Антоновича (так звали декана), всеми нами
      глубокоуважаемого репатриарха правоведения.
       Антон Антонович поморщился и, проворчав: "Максюта, он
      и есть Максюта", позволил ему выступить на следующем же
      собрании и оправдаться, поскольку и сам был заинтересован в
      опровержении предыдущего максютинского бреда.
       - А всё-таки, - добавил декан, когда Максюта вышел, - ка-
      кой-то он недоношенный.
       И действительно, Валериан Максюта, третий ребёнок в семье,
      появился на свет раньше времени. Он был щуплым и болезнен-
      ным, неловко бегающим на тонких, кривых коленчатых ногах.
      Над ним насмехалась, издевалась ребятня всего околотка. Не
      принятый в круг резвящихся сверстников, маленький Валериан
      стал уходить в свой, придуманный, мир, питаемый врождённой
      живостью ума и немногочисленными книгами, неизвестно как
      оказавшимися в доме и так и не прочитанными до конца ни его
      родителями, ни их старшими детьми.
       Склонность к фантазированию, а также некоторые знания,
      усвоенные в результате чтения книг, и владение словом со вре-
      менем помогли ему преодолеть изоляцию однокашников и даже
      занять определённое место в ученической иерархии.
       Хотя некоторые считали, что Макс (так называли в школе
      Валериана Максюту) выслуживается перед учителями, что он
      подлиза, это не сдвинуло его с завоёванной им ступеньки. Пом-
      ня все обиды и унижения детства, он мечтал подняться по этим
      ступеням ещё выше, так высоко, чтобы увидеть внизу, под своими
      ногами всех этих косноязычных футболистов, тугодумных ла-
      зальщиков по деревьям и низколобых силачей, шутя двигающих
      школьную мебель во время генеральных уборок.
      -----------------------------------------------------------------
      * Валериан свалил в одну кучу и загадочного сфинкса, и птицу Феникс, воз -
      рождающуюся из пепла, и медицинский термин "сфинктер" (кольцевидная мышца,
      при сокращении замыкающая отверстие).
      
      12
       Однажды прекрасным летним утром (он уже перешёл в
      седьмой класс) произошло событие, указавшее ему путь к за-
      воеванию авторитета окружающих.
       Только что прошумел короткий ливень, стояли лужи, и
      солнце сверкало в них. Выйдя через двор на улицу, Макс увидел
      Славика, студента-химика, который жил в одном подъезде с ним.
      Студент приехал на каникулы, успешно окончив первый курс
      столичного университета, и теперь был важен, небрежен и горд.
      Он коротко кивнул Максу, и в это самое время по ближайшей
      дорожной луже прошелестел автомобиль, грязным фонтаном
      обдав отутюженные светлые брюки студента.
       Реакция будущего химика была мгновенной:
       - Ангидридтвоюперекисиводородамать!
       Макс остолбенел. Не потому, что ругань была для него но-
      востью, - шестиклассники и сами ругались. Но их привычная
      и невыразительная ругань была делом обыденным и даже не-
      обходимым для поддерживания контактов между собой. Если
      ты нецензурно не выражался, ты сразу становился чужим, не-
      приятным и даже подозрительным.
       Макс был поражён необычностью оборота студенческой
      речи. Смысл общепринятого ругательства, изрыгнутого Слави-
      ком, не стал менее ясен от употребления непонятных для Макса
      слов. Более того, непостижимым образом эта непонятность и
      привлекала внимание, делала всю фразу сочной и свежей.
       Макс зауважал Славика.
       Повторив несколько раз это химическое выражение среди
      сверст ников, он увидел, что его положение в классе упрочилось.
       Пораскинув своим озабоченным и изощрённым умом, он
      понял, что всё дело в необычности, непонятности слов, сквозь
      которые угадывается заложенный в них смысл. Это и привлекает
      слушателей к говорящему. Макс снёс в букинистический магазин
      все книги из дома, а на эти деньги купил словарь иностранных
      слов и античную энциклопедию.
       Уже в девятом классе Максу представился случай блеснуть
      своим мастерством и проверить влияние непонятных и потому
      красивых слов на аудиторию.
      
      13
       Как-то на перемене одноклассник Макса, известный всей
      школе оболтус и хронический второгодник Федя Кашкин по
      прозвищу Плинтус, стал швырять в классную доску стеклянные
      чернильницы-непроливайки. Просто так, от радостного ощуще-
      ния собственного бытия. Было здорово: "непроливайки" разби-
      вались вдребезги, и чернильные брызги летели во все стороны.
      Но кроме доски, стен и парт был забрызган портрет правителя,
      висевший над доской.
       Весь класс был оставлен после уроков, и завуч стала доис-
      киваться кто совершил этот невероятно дикий акт вандализма,
      вылившийся в проявление неуважения к самому правителю?
       Класс молчал.
       - Ну что ж! - сказала завуч. - Будем сидеть, пока не со-
      знаетесь.
       Ещё помолчали. И тут поднялся щуплый Валериан Мак-
      сюта.
       - Позвольте мне высказаться на этом ареопаге, - заявил он.
       Завуч подняла бровь, ребята оживились.
       - Я прямо скажу, - продолжал Макс, - никто индивидуа-
      листически не виноват.
       Завуч подняла вторую бровь.
       - Интересно ты говоришь, - сказала она. - Кто же тогда,
      по-твоему, натворил всё это?
       - Я скажу так: виноваты все. Конечно, разбито несколько
      "непроливаек" и наблюдается забрызганность окружающей
      среды. Но надо принять во внимание субфебрильность* этих
      чернильниц и естественную для своего возраста жерёбость**
      учеников. Можно ли быть в претензиях к лошадям за то, что
      они ржут и бьют всем своим копытством? Можно ли удивляться
      тому, что половой плинтус прилегает к полу, а потолочный - к
      потолку?
      ---------------------------------------------------------------------
      *Макс хотел сказать "субтильность" - хрупкость, слабость.
      **Надо было сказать "жеребячество". Жерёбость - это беременность кобыл
      или ослиц.
      
      14
       Плинтус перестал полировать свои ногти и поднял голову.
      Макс продолжал:
       - Конечно, портрет уважаемого правителя попорчен. Что
      ж, наказывайте всех: все мы немного плинтусы и каждый из нас
      по-своему плинтус.
       Ребята хихикали и шептались. Плинтус осклабился.
       - Может быть, Максюта, - сказала завуч, усмехаясь, - твоя
      мысль, что если виноваты все, то не виноват никто, и верна. Мо-
      жет быть, ты когда-нибудь станешь знаменитым адвокатом, но
      сегодня тебе защита не удалась. Я не поверила, что разбивали
      чернильницы все. Я всех отпускаю.
       Ребята стали подниматься, захлопали парты, все заговорили.
       - А ты, Плин... Кашкин, останься, - напрягая голос, чтобы
      перекрыть шум в классе, сказала завуч.
       Ученики разошлись по домам.
       Валериан мог быть доволен своим выступлением. Он показал
      себя защитником всего класса. Правда, почему-то в его экспром-
      те вдруг возникло слово "плинтус". "Непонятно, как выскочило
      это слово, - думал Макс. - Но разве плохая получилась фраза?"
      А что завуч оставила в классе Плинтуса - всё было ясно и так.
      Кроме того, на следующий день Плинтус даже похлопал Макса
      по плечу и сказал: "Ну, ты молоток!" Он понимал, что Макс
      выгораживал его, сваливая вину на весь класс.
       Нет, завуч была не права, говоря, что Валериану Максюте
      защита не удалась. Очень даже удалась. Но одну мысль, выска-
      занную завучем, Макс принял как руководство к действию. С
      этого времени он стал готовиться к поступлению на юридиче-
      ский факультет Старбургского университета...
       ...Он проучился до конца четвертого курса, и тут в его груди
      открыла заспанные глазки, потаращилась некоторое время на
      окружающий мир и, наконец, окончательно проснулась роман-
      тическая любовь.
       И не столько легконогая Ирочка с химфака, подвернувшаяся
      ему в положенное время, сколько сам факт этой встречи изме-
      нили его дальнейшую судьбу - он стал поэтом. В этом не было
      ничего удивительного, если принять во внимание кроме крат-
      
      15
      ковременного любовного обморока и его любовное отношение
      к словам. Когда он, немного расставив свои тонкие кривоватые
      ноги, нараспев читал на студенческих вечерах:
      
       Забудь печальность и забудь мечтальность,
       Забудь всю жизнь и листопада медь,
       Ведь у тебя - поэтская ментальность:
       Любить, страдать и о любви лишь петь! -
      
      студентки аплодировали и топали ногами. Доверчивая Ирочка
      была в восторге от Валериана. Ветреная же натура поэта не знала
      долгих привязанностей, и вскоре Максюта уже стал посвящать
      свои стихи Мариночке. Обычная история! А затем, упоённый
      успехом, он принялся писать стихи уже не конкретным девушкам,
      а просто так, из любви к сочинительству и к поэтической славе.
      
       Что на душу может быть запавше
       Под мерцаньем бархатных небес,
       Чем любимый силуэт, упавший
       На экран оконных занавес.
      
       Ирина решила выяснить отношения, но Макс сразу заявил,
      что он не собирается ограничивать свою жизнь домашним кру-
      гом, и затем произнёс поэтическую фразу, сразу же ставшую
      знаменитой в университете и принесшую Максюте славу хо-
      лодного философа и доки в сердечных делах (хотя, конечно, ни
      тем, ни другим он не был).
       Он прочитал ей рождённые вчерашним вечером строки:
      
       Коль мы расстаёмся с подругой,
       То в этом не наша вина.
       Пора ведь сказать нам друг другу,
       Что жизнь для любви длинна.
      
       Ирина оказалась в очень неприятном положении покину-
      той возлюбленной. А вскоре её самые ужасные предположения
      подтвердились, и она поняла, насколько непозволительной
      была её доверчивость. Домашняя, милая девочка ещё совсем
      
      16
      недавно и представить себе не могла, что её беззаботная жизнь
      вдруг превратится в муку ежедневного ожидания неминуемой
      катастрофы.
       Не видя никакого выхода из плотно обступившего её мрака,
      она отравилась сулемой, отыскав яд на одной из кафедр уни-
      верситета.
       Умирала она долго и мучительно. И, жестоко страдая и
      чувствуя всё ближе надвигающуюся смерть, она поняла, как
      ничтожны были её чувства к Валериану и близость с ним и как
      она ужасно ошиблась, решившись на убиение себя...
       Как ни странно, смерть Ирины прибавила романтической
      трагичности облику Валериана Максюты. Многие читали на
      его челе следы душевных мук, причиной которых, несомненно,
      была смерть "этой дуры".
       Но он не ведал, что такое душевные муки. В последний раз
      что-то похожее на угрызение совести шевельнулось в душе его
      на классном собрании, когда он невольно предал Плинтуса. Но,
      взращивая чудовище тщеславия, Валериан подавлял в себе со-
      весть. Он и смерть Ирины эксплуатировал, бродя по коридорам
      университета с опечаленным лицом и читая на поэтических
      вечерах стихи, настоянные на душевной боли.
       А уж после строк:
      
       Не увижу я южных ночей
       И мерцанья звезды одинокой.
       Мой таинственный отблеск очей
       Затуманился мукой жестокой, -
      
      его стали печатать.
       Надо было придумывать псевдоним. По приверженности к
      красивостям он переиначил своё имя и стал именоваться Би-
      лирубином.
       Вот такой талантливый прокурор появился в Бекасове.
      
       "Да, интересно дебрянцев наблюдать! - думал Магог, на-
      правляясь на бекасовский железнодорожный вокзал. - Посмо-
      трим, что будет в Синеморске".
       На морском побережье он прожил около трёх летних меся-
      цев. В далёком заплыве раздвигая упругую морскую воду своим
      
      17
      выносливым загорелым телом, растянувшись на обжигающей
      гальке, бродя по синеморским улицам, Магог наблюдал курорт-
      ную жизнь.
       Вот стройные загорелые молодые девушки и юноши перебра-
      сывают друг другу мяч, с грациозной дурашливостью заигрывая
      друг с другом.
       Вот на мелкой воде отчаянно визжат детишки, и полнотелые
      флегматичные мамаши лениво покрикивают на них.
       Вот только что приехавшая на море семья, в желании немед-
      ленно получить как можно больше загара, без жалости жарит на
      солнце свои белые тела.
       Вот в очереди за мороженым стоит немолодой импозантный
      человек в солнцезащитных очках, светлых брюках, короткору-
      кавной расстёгнутой на груди рубашке навыпуск и, обращаясь
      к публике, говорит:
       - В прошлый раз я был здесь три года назад. Так мороженое
      стоило в два раза дешевле. А сейчас что они творят? Сволочи!
       На закрытых санаторных пляжах наблюдал он обрюзгших
      серьезных столичных и провинциальных начальников; на га-
      лечных диких пляжах взору его открывались лежбища простых
      людей, могущих доставить себе удовольствие поплескаться в
      море, только снимая у частных хозяев раскладушку под навесом
      в саду или на веранде.
       Семья позажиточней могла снять на несколько дней лёгкую
      однокомнатную пристройку к дому с некрашеными полами и
      переплётом огромного дачного окна, тремя старыми кроватями,
      расшатанными стульями да гвоздями, вбитыми в стену для раз-
      вешивания одежды.
       Ощущение временности и неустроенности усугублялось
      голой электрической лампочкой, висящей на скрученном элек-
      трическом шнуре. В углу мог даже тарахтеть маленький холо-
      дильник... Но туалет, однако, всё равно располагался на заднем
      дворе, и по утрам перед ним выстраивалась длинная очередь
      заспанных и нетерпеливых курортников, снимавших все углы
      у этого хозяина.
       В портовой части города, на радость морякам пришвартовав-
      шихся кораблей, расположились питейные заведения. Однажды
      
      18
      Магог наблюдал у одного ресторана жестокую драку двух мо-
      ряков из-за потасканной проститутки, которая стояла тут же и
      с удовольствием смотрела на это.
       Уже знакомый Магогу немолодой импозантный человек в
      чёрных очках и светлых брюках стоял тут же и говорил собрав-
      шимся вокруг:
       - Вы посмотрите, из-за какого сокровища весь сыр-бор? Три
      года назад проститутки были гораздо моложе. Вот что творят с
      людьми! Сволочи!
       Увидев, что один из моряков добивает ногами своего товари-
      ща, упавшего на тротуар, Магог подивился и порадовался столь
      сильно развитой дикости людей и пошёл своей дорогой.
       Посетил Магог и знаменитый синеморский крытый рынок,
      поглазел на колоссальное сооружение, на броуновскую толкотню
      покупателей и на обилие продуктов.
       Он заметил, что каждой ночью вдоль всей береговой линии
      Синеморска ходят пограничники с собаками и фонарями. Вероят-
      но, они охраняли свою страну от неизвестных пловцов, желающих
      тайно высадиться на счастливую землю Дебрянии и сделать её
      таким образом несчастной. "А такую гадость они ожидают либо от
      Полянии, либо от Пустынии, - подумал Магог, следуя осторожно
      за пограничниками и стараясь остаться незамеченным. - Это
      хорошо. А вот, кажется, они кого-то и словили".
       В действительности оказалось, что они обнаружили влю-
      блённую парочку, лежавшую на гальке, восстанавливая преры-
      вистое дыхание. Но, видно, для обыскивающих ночные пляжи
      это было делом привычным. Они попросили у парня спички,
      прикурили и пошли дальше, помахивая фонарём.
      
      
      Дмитрий и Гриша в Синеморске
       Прикурив, патрули быстрым шагом двинулись даль-
      ше, рядом мелкой рысцой бежала овчарка, и свет
      фонарей метался по сторонам. Они свернули вдоль
      
      19
      берега налево, ещё какое-то время были видны слабеющие от-
      светы фонаря, но вот и они исчезли, истаял скрип гальки под
      ботинками стражей.
       Дмитрий с девушкой сидели молча рядом и смотрели на море.
      Ночь была тёмной - луна в ущербе, - и чёрные тёплые и, казалось,
      маслянистые волны шуршали тихо и мерно. Огоньки стоявших
      на дальнем рейде кораблей дрожали, отражаясь в воде. В памяти
      Дмитрия возникли неизвестно когда и где читанные строки:
      
       В воде, как огненные змеи,
       Дрожат огни Кассиопеи.
      
       Он сидел и думал о быстро летящем времени, о том, что вот
      уже и домой в Старбург надо уезжать. И вспомнил, как они с
      сестрой Наташей - это было, казалось, вчера - собирались на
      море.
       Их отец попросил своего брата Павла (все его звали "дядя
      Павлик"), который уже лет тридцать жил в Синеморске, при-
      ютить у себя на недельку Дмитрия с сестрой. Сосед Димы Гриша
      Адацкий, по-уличному - Адам, узнав о его поездке на море,
      обрадовался.
       - Понимаешь, - говорил он Диме, - мне позарез нужно
      быть сейчас в Синеморске. Там мой руководитель сейчас от-
      дыхает. Надо ему показать кое-какие свои наработки. Я бы с
      вами поехал.
       Адацкий был худым, высоким, мосластым молодым человеком,
      и, хотя легко оскаливал в улыбке зубы и прищуривал насмешливые
      глаза, вовсе не был простаком; он всегда был себе на уме. Дмитрий
      знал, что Адам заканчивает аспирантуру в Лесном институте, но
      знал ещё, что многочисленные родственники и друзья дяди Пав-
      лика, а также родственники друзей и друзья родственников почти
      весь год кишат в пристройках его дома, на верандах и в беседках
      большого зелёного двора. Поэтому он прямо сказал:
       - Я тебя к дяде взять не могу. Он и нас с Наташей еле-еле
      согласился принять. Кроме того, на море надо ездить с женой
      (Гриша уже три года как был женат)!
      
      20
       Адам подумал немного и ответил:
       - Ты, Рыжий (фамилия Дмитрия была Рыжов), за меня не
      волнуйся, я сам устроюсь. Ну а поедем вместе. Согласен?
       И вот Дмитрий с сестрой и матерью, а с ними и Гриша Адац-
      кий пришли на вокзал. У Дмитрия в руках была кое-какая по-
      клажа для курортного житья, у матери - корзинка с любовно
      упакованной в дорогу снедью для любимых деточек, а у Адама
      - маленький чемоданчик "балетка". Когда уже надо было за-
      ходить в вагон, оказалось, что у Гриши нет билета! Он сунул
      Дмитрию свой чемоданчик и, со словами: "Я к вам в вагон за
      балеткой зайду", заметался туда-сюда и исчез.
       Дмитрий с Наташей зашли в вагон, положили вещи на свои
      места и подошли к окну. И тут поезд пошёл, пошёл, и они махали
      маме на прощанье руками. И она помахала им правой рукой, а в
      левой она по-прежнему держала заботливо собранную в дорогу
      корзинку! И как только будущие курортники поняли, что оста-
      лись без пропитания, им сразу захотелось есть. И чем дальше,
      тем больше. И тогда Дмитрий решил:
       - Адам, видно, так и не сел в поезд, балетка его у нас; откроем
      её, да поедим чего-нибудь. Он уж нас простит.
       Несколько смущаясь, они открыли балетку и нашли там
      майку, колоду карт и два яблока. Они съели яблоки и вскоре
      уснули. Уже было утро - они подъезжали к морю, - как вдруг
      явился Адам. Он был в каком-то пуху, с трудом сдерживал
      зевоту, и глаза его поминутно закрывались тяжёлыми веками.
      Оказывается, по его словам, проводница очень дёшево устроила
      его в пустом купе, он отлично выспался и даже чаю попил и не-
      много перекусил.
       Поезд плавно подошёл к перрону. Прибывшие стали выхо-
      дить из вагонов. Адам взял балетку, махнул прощально рукой и,
      крикнув: "Я вас найду! Привет!", скрылся в курортной толпе,
      заполнившей привокзальную площадь Синеморска.
       Ребята легко отыскали дядин двор, хорошо запомнившийся
      ещё с прошлой поездки на море, лет двенадцать-тринадцать
      назад. Как и тогда, дядя Павлик, худой, высокий, с абсолютно
      
      21
      голым удлинённым черепом, ходил по двору в белых паруси-
      новых брюках, в сандалиях на босу ногу и балагурил с гостями,
      называя свой дом санаторием "Весёлые ребята". Сестра отлично
      устроилась в одной из комнат дома, а Дмитрий был вполне удо-
      влетворён раскладушкой в беседке, оплетённой не совсем ещё
      созревшим виноградом.
       Среди гостей дяди Павлика Дмитрий неожиданно увидел
      мужа маминой сестры дядю Колю. Он обычно сам, минуя сво-
      яка, сговаривался с дядей Павликом о приезде в Синеморск. В
      чёрных очках, светлых брюках, в расстёгнутой на груди рубахе,
      из-под которой виднелись курчавые седеющие волосы, он сидел
      во дворе под пальмой, попивал лёгкое винцо и брюзжал:
       - Жара просто смертная! Я помню, в прошлый раз по ули-
      цам поливальную машину пускали - хоть немного легче было.
      А сейчас? Сволочи!
       Быстро побежали хорошие, свободные, лёгкие дни. Понемно-
      гу уходило в прошлое напряжение регулярных занятий в инсти-
      туте. Приятно было думать, что у тебя уже есть диплом, что ты
      - врач, что впереди - интересная работа (Дмитрий решил быть
      военным врачом). Погода все эти дни стояла прекрасная, вода в
      море была тёплая, девушки вокруг - беззаботные и красивые.
       Вот и сейчас, под первобытное прибойное шуршанье гальки
      ему было так хорошо сидеть рядом с этой девушкой. Он по-
      смотрел на неё, на её тонкие руки и пальцы без колец, и слабая
      жалость и слабая нежность колыхнулись в его груди.
       Она привалилась слегка к нему и тихо, спотыкаясь, сказала:
       - Ты... знаешь... ты не думай, что я... что я "такая"...
       "Господи! - подумал он. - Почему они всегда одно и то же
      говорят?" И ответил:
       - Я не думаю. Ты ведь не думаешь, что я "такой"?
       И нежность, и жалость ушли. Он поцеловал её в прохладное
      влажное плечо:
       - Ну, Ася, пора! Пойдём я тебя провожу. Ведь тебе завтра с
      утра уезжать. А мне ещё один день остался. Да. Ну что ты, скисла
      совсем. Разве нам с тобой было плохо?
      
      22
       Они двинулись молча, и, когда уже дошли до самой её двери,
      она слабо спросила:
       - Мы, наверное, ещё встретимся?
       - Конечно, встретимся. Ты же говорила, что в столицу в
      октябре приедешь.
       - Ведь тебе на службу осенью идти...
       - Ну, может быть, не в октябре... Может быть, позже...
       Наверное, надо было бы спросить у Аси телефон или адрес,
      но он поколебался и не спросил.
       А утром Дмитрия с сестрой нашёл Гриша Адацкий! Трудно
      было понять, как он мог отыскать их на этом тысячетелом пляж-
      ном лежбище. На этот вопрос Адам только многозначительно
      улыбнулся и представил им своего спутника:
       - Познакомьтесь. Это Вася, влюблённый повар.
       Вася, опрокидывая устоявшееся представление о комплек-
      ции повара, был тщедушным, невысоким молодым человеком,
      молчаливым и улыбчивым.
       Оказывается, Адам прибился к небольшой группке ребят и
      девушек, загорает с ними и развлекает их анекдотами и карточ-
      ными фокусами. Первые две ночи он спал тайком в летнем душе
      во дворе хозяина, пустившего на квартиру его новых друзей.
      Затем простецкий и обаятельный Адам был представлен хозя-
      ину. После несерьёзной, с прибаутками игры в "дурака" Адам
      предложил хозяину сыграть на ужин. Хозяин оказался столь
      азартным, что Адам, применяя некоторую изобретательность,
      стал легко обеспечивать себя ежевечерним питанием. Кроме
      того, став вроде бы своим человеком, он получил право легально
      занимать душ по ночам.
       - А влюблённый Вася, - закончил свой рассказ Гриша, - сын
      нашего хозяина. Но самое главное - он повар санатория.
       И пошутил:
       - Я ведь абы с кем не дружу!
       Вскоре время подошло к обеду, и они все вместе пошли в
      столовую.
       - А что, Вася, ты и вправду влюблён? - спросила у повара
      Наташа.
      
      23
       - История обыкновенная, - стал отвечать за него Адам. - У
      них в санатории есть одна молодая затейница. Массовичка. Я её
      не видел, но Вася говорит, что очень красивая. Другими словами
      - вся из себя. Так вот, она выходит замуж за какого-то морячка,
      а Вася не ест и не спит. Потому что влюблён безответно.
       Вася кивнул головой.
       Они зашли в столовую и двинулись к кассе, набирая себе на
      подносы тарелочки с едой. Последним, заплатив за еду, к столику,
      за которым уже все расположились, подошёл со своим подносом
      Адам. И всего-то он взял тарелочку с хлебом и стакан кефира.
      Не успели его товарищи удивиться такой диете, как он, подняв
      ломтики хлеба, открыл им сыр и холодное мясо, а из стакана с
      кефиром ложечкой достал два кусочка масла и стал намазывать
      его на хлеб.
       Все онемели, а Гриша, продолжая устраивать себе бутербро-
      ды, рассказывал:
       - Я подхожу к кассе, а масло всплывает! Что делать? Я взял
      ложку и ну его топить!
       - Ну ты даёшь! - очнулся наконец Дмитрий.
       - А ты что ж, Рыжий, сомневался в моих способностях?
       - Теперь не сомневаюсь.
       - А о способностях - знаешь, какая у меня тема диссер-
      тации? Я разрабатываю принципиально новую технологию
      изготовления сантехнических изделий. Сырьё бросовое. От-
      сюда - дешевизна. Настоящий переворот. Вы ещё обо мне
      услышите.
       Прервала его Наташа.
       - Ладно, Адам, услышим. Слушай, Вася, - обратилась она к
      повару, - а твоя затейница знает хотя бы, что ты её любишь?
       - Не знаю, наверное, нет, - ответствовал влюблённый.
       Активный Адацкий вмешался в разговор:
       - Я его утешаю. Говорю, что он в любом случае останется
      в выигрыше. Во-первых, к замужней женщине всегда проще
      найти подход. Во-вторых, если морячок её бросит, что вполне
      возможно, опять же - одинокая женщина всегда доступней.
      Радуйся, Вася.
      
      24
       - Как ты можешь такое говорить? - изумилась Наташа.
       Тихий Вася заступился за товарища:
       - Это он просто шутит. У него ведь душа чистая, я знаю.
       Адаму самому стало смешно:
       - Ха-ха-ха! Душой я, как младенец, чист!
       - Ну да, - добавил Дмитрий, - с чистой душой спёр сыр,
      мясо и масло.
       - Да нет, ребята, - высказал своё мнение Вася, - это для
      него просто фокус.
       Григорий Адацкий посерьёзнел:
       - О чём вы говорите? Все эти столовые и кухонные работни-
      ки, эти повара (конечно, Вася, я не говорю о присутствующих)
      прут у всех нас регулярно, как только мы появляемся в их заве-
      дениях. И от того, что я показал этот, как сказал мой влюблённый
      друг, фокус, от них не убудет.
       - Не дело чужим грехом прикрывать свой, - возразил
      Дмитрий.
       - Ты эти красивые душеспасительные слова скажи кому-
      нибудь другому. А для меня они не имеют никакого смысла. Но
      зато после этих моих фокусов я смогу своему шефу снарядить
      в дорогу бутылку хорошего южного вина. Кстати, мне как раз
      пора этим заняться. Адью, ребята! Пойдём, Вася!
       Вася поднялся, и они с Гришей Адацким вышли из столовой.
      
      
      Продолжение путешествия
       Продвигаясь далее от Синеморска на восток, Магог
      увидел другую великую реку - Инфунду. Плывя
      по ней вверх по течению, он наблюдал на противо-
      положном берегу пески без конца и края, оживляемые лишь
      редкими жёсткими пустынными кустарниками да неспешными
      высокомерными верблюдами. Это была страна Пустыния. Далее
      на север стали попадаться заросли кустарника, затем увядающие
      степи оживились отдельными берёзовыми и дубовыми колками.
      
      25
      Чем дальше на север, тем лес становился гуще. Магог узнал, что
      это восточный сосед Дебрянии - страна Нормальдия.
       То и дело высаживаясь с попутных катеров на берег реки у
      крупных посёлков и малолюдных деревень, Магог беседовал
      с рыбаками, усваивая новый для себя запах свежепойманной
      рыбы, поглощал горячую ушицу под стопарик и распевал озор-
      ную песню, удивляясь отсутствию рифмы в припеве:
      
       Эх, хвост-чешуя,
       Не поймал я ничего...
      
       В селении Нижние Разлюли на одном из притоков Инфун-
      ды пришлось ему как-то остановиться на ночлег. Он достал из
      саквояжа бутылку водки, и довольные хозяева предложили ему
      разделить с ними немудрёный ужин.
       - Добрый народ живёт по реке, - заметил Магог, когда они
      пропустили по первой.
       - Народ у нас широкий, отчаянный, - ответил хозяин, - ни-
      чего не жалко. И никого.
       Подумал над тем, что так неожиданно сказалось, удивился,
      усмехнулся и подтвердил:
       - Да. Никого не жалко, и самих себя тоже.
       - Что ты, Митрич, - нараспев произнесла раскрасневшая-
      ся хозяйка, - как это, никого не жалко? И Федюню нашего не
      жалко? - и слёзы проступили на глазах её.
       - А кто этот Федюня? - полюбопытствовал Магог и разлил
      По второй.
       - Сыночек наш, пусть ему земля пухом будет, - проговори-
      ла хозяйка, спешно крестясь и вытирая слёзы, - сыночек мой
      несчастный.
       Митрич выпил, крякнул, пожевал солёной красной рыбы.
       - Погодь, Настька, надо человеку всё толком рассказать.
      Наш Федюня учился в Излучье на фершала. И вот раннею вес-
      ной года три назад сообщают нам, что он умом тронулся. Вроде
      бы услыхал он голос, что его товарищи по общаге хотят его газом
      отравить. Ну, тогда он стал всю зиму форточку в комнате держать
      открытой, чтобы, значит, газом не надышаться.
      
      26
       - А колотун в ту зиму был - ужасть какой! - вставила
      Настька.
       - Да, колотун, - подтвердил хозяин и, поколебавшись, на-
      лил ещё.
       - Ну, понятно, товарищи на него удивляются, - продолжал
      он, - а Федюня-то наш опять слышит голос. Будто бы ему по
      радио сигнал подадут, когда он должен расправиться со своими
      врагами-товарищами. Тогда он и радио решил не выключать,
      чтобы сигнал этот не прозевать. За такое удивительное поведе-
      ние его в психушку и взяли.
       - А под матрасом у него ломик нашли, - опять добавила
      хозяйка, - которым он товарищей хотел порешить.
       - Ух ты-ы-ы... - протянул Магог. - Ну а потом? Вылечили
      его?
       - Какое там! Продержали в психушке полгода, да и к нам,
      домой, привезли. Учиться он дальше не мог; да я думаю, от учё-
      бы этой всё у него и приключилось. Меньше книжек надо было
      читать! Федюня и здесь всё озирался да пугался. Решил я его
      лечить проверенным способом - водочкой. Уже замечено: если
      что болит, выпей, и всё как рукой снимет.
       После следующего стаканчика у федюниной мамы слёзы
      высохли, и она шёпотом призналась гостю:
       - Боялась я его - ужасть как!
       - Ну а дальше что стряслось? Почему ему земля пухом?
       Настька загорюнилась:
       - Прошлым летом утоп наш Федюня. По пьянке. У нас
      много тонут. Вон река какая быстрая да холодная. И не стало
      у нас деточек. Младшенького-то сыночка я заспала ещё десять
      лет назад. На Троицу.
       Митрич принёс самогону, и Магог понял, что сидеть они
      за столом будут долго. После очередного приёма осоловелый
      хозяин подпёр рукой тяжёлую голову и запел:
      
       Повырастут детки-сиротки
       И спросят мать: "Где наш отец?"
       А мать им со вздохом ответит:
       "Отец ваш убит на войне!"
      
      27
       Печальное настроение было потревожено далёкой молниевой
      вспышкой и тихим порыкиванием грома. Настька встрепенулась
      и почти весело произнесла: "Гром гремит, земля трясётся, поп
      на курице несётся!"
       "Попов народ не уважает,- подумал Магог. - Это ж надо,
      на курице! А может ли широкий, бесшабашный народ, которо-
      му ничего и никого не жалко, быть религиозным?" И спросил
      хозяев:
       - А вы в бога верите?
       - А как же! В церкву ходим, и все церковные праздники от-
      мечаем. Как положено.
       Утром, поблагодарив радушных хозяев, Магог отправился
      на пристань.
       Ознакомление с Дебрянией пройдя до половины, глубокой
      осенью он очутился в сумрачном лесу на берегах прозрачной
      Лакримы. В посёлке Большие Козлы, что расположен недалеко
      от Излучья, центра северо-восточной дебрянской провинции,
      Магог беседовал с местными стариками. Выпил Мануйла, самый
      древний из них, поднесённый ему Магогом стаканчик, пососал
      квашеной капустки своими беззубыми близко сходящимися
      челюстями:
       - Да-а-а. Какая сейчас жисть? Вон - лес вырубают...
       Ещё пожевал губами:
       - А раньше... ты знаешь, какие раньше-то девки были?
      Ядрёныя-а-а...
       И затянул шатающимся тенорком:
      
       В гости к куму я пришла-а,
       У него в портах нашла-а...
      
       И дальше понёс уже совсем невнятную чушь.
       - Да-а,- кивали головами старики, - раньше было... Раньше
      и лес был другой - ходи, никого не боись... А сейчас... Лесорубы
      понаехали. Откуда они понаехали? Ладно бы - лесорубы... На-
      меднись иду я, а навстречу мне - роллс-ройс... и рычит...
       - Сколько раз я тебе говорил - не роллс-ройс, а ротвей-
      лер, - прервал одного старика другой, старый друг Мануйлы.
      
      28
       - Я и говорю - роллс-ройс... Чёрный, страшный, зуба-
      стый - чистый дьявол!
       Магог ухмыльнулся:
       - Боишься дьявола?
       - Да кто ж его не боится? Ну я, как положено, и говорю: "Чур
      меня, чур, чур - возьми тебя окочур!" Он и остановился. Потом
      облизнулся и назад смотрит. А тут и хозяин его объявился.
       Магог хохотал от души, да так, что очнулся задремавший
      было Мануйла:
       - Ну, мужички, да разве так от дьявола обороняются? Чтобы
      не бояться ни бога, ни чёрта, есть только одно средство. Давайте,
      подставляйте стаканы.
       - Спасибо тебе, дорогой человек. Дай тебе бог чего хочется!
       И на прощанье запели старички ещё одну старинную песню:
      
       Помню, помню, помню я,
       Как меня мать любила,
       И не раз и не два
       Она мне говорила:
       - Брось ты, брось ты, брось, сынок,
       Не водись с ворами...
      
       И дальше двинулся Магог.
      
      
      Жизнь в Больших Козлах
       Домой, в посёлок Большие Козлы, Ася вернулась из
      Синеморска загорелой, посвежевшей, но невесёлой.
      На лавочке перед крыльцом она увидела свою бабку,
      закутанную, несмотря на одуряющую жару, в тёплый платок, в
      валенках с галошами.
       - Эй, Аська, ты откудова взялась?
       У бабки в последнее время в голове иногда нарушался по-
      рядок, поэтому ни её одежде, ни вопросу Ася не удивилась.
       - Я, бабушка, на море отдыхала.
      
      29
       - А на море-то на энтом, знать, не сладко тебе было: вон как
      вся похудела, да почернела.
       - Да нет, бабуля, на море хорошо. А как вы тут? Все здоро-
      вы?
       - Слава богу! Правда, дед всё пьёт. Ну, иди в дом. Поешь
      чего с дороги. А я ещё чуток туточки посижу.
       Дома никого не было. Ну, понятно: отец на лесопилке, мать,
      наверное, у соседки, а Нусля приедет только через пару недель.
       Мануслава, или Нусля, как звали её все домашние и все дру-
      зья, была названа в честь деда Мануйлы и бабки Брониславы.
      Она работала в Излучье заведующей клубом, и к началу осени
      ожидали её приезда в отпуск.
       К Асиной матери Катерине недавно вернулся муж, исчез-
      нувший десять лет назад. Помятый, худой и слегка облезлый,
      он не рассказывал о прошлом, но признавался в своей ошибоч-
      ной жизни и уверял, что всегда любил Катерину и своих деток.
      Как и положено возвращающимся мужьям, он первым делом
      поправил забор, который за это время покосился, а местами за-
      валился совсем, навесил оторванную ставню, подлатал крышу,
      и весь посёлок увидел, что в доме появился хозяин.
       - Ну, куда его денешь? - делилась Катерина своим счастьем
      с соседкой. - Да и в доме без мужика - никак нельзя.
       - Кобели проклятые! - возмущалась подруга. - Шляются
      невесть где, а тут одна колготись. Ты его особенно не привечай,
      пусть твою строгость почувствует.
       Катерина и впрямь была со вновь приобретённым мужем
      строга, но Ася с удивлением отметила, что еда на их столе стала
      разнообразиться и вкуснеть.
       - Вначале ты берёшь побольше морквы и строгаешь её на
      крупной тёрке, - делилась Катерина со своей подругой. - Затем
      добавляешь резаный лук.
       - Репчатый, что ли? - недовольно спрашивала одинокая
      Соседка теперь уже не одинокую Катерину.
       - Репчатый, конечно. Добавляешь постного масла и при-
      тушиваешь всё это на сковороде. Потом добавляешь резаных
      помидоров. А отдельно слегка обжариваешь кусочки рыбы.
      
      30
       - Ты всё уже забыла, как я посмотрю, - перебила Катерину
      подруга. - Я бы всю эту притушенную моркву с луком так бы
      ему и надела на голову!
       - Ничего я не забыла. Разве выкинешь из головы десять лет
      жизни с двумя детьми да без мужа? С другой стороны, куда ему
      теперь деться? Да и дети к нему хорошо относятся.
       По правде, так можно было сказать пока только о младшей
      дочери. Горькие пальцы жалости сдавили сердце Аси, когда
      она увидела вернувшегося отца, совсем не похожего на отца
      её детства. Она вдруг поняла, что и мать постарела, и молча
      обняла её.
       - Бедная моя девочка, славная моя девочка, - бессмысленно
      шептала Катерина, прижавшись к дочери, и слёзы благодарно-
      сти к ней и жалости к себе потекли по её щекам, и нельзя было
      остановить их. Но, ожидая приезда Нусли, она предчувствовала
      и боялась её реакции на появление отца.
       А перед самым её приездом бабка Бронислава совсем сбрен-
      дила. Сначала она вымыла полы борщом, целую кастрюлю ко-
      торого приготовила Катерина, а затем пристала к Асе:
       - Куда, Аська, яйцо подевала?
       - Какое яйцо, бабуля?
       - Которое я утром снесла.
       И первое, что услышала приехавшая Мануслава, 29-летняя
      статная красавица, была жалоба бабки:
       - Нусля, а Аська у меня украла яйцо.
       - Какое ещё яйцо?
       - То, что я утром снесла.
       - Тебе, бабка, уже сдохнуть пора бы, - отвечала внучка, - а
      ты всё яйца несёшь!
       Восемь лет назад Нусля окончила Излученское училище
      культуры. И преподаватели, и учащиеся ценили её за режис-
      сёрский талант, за проявившийся интерес к народной песне,
      но держались от неё на расстоянии: сказывалось высокомерие
      Мануславы. Привыкнув к городу Излучье, она уже знала, что
      в родном посёлке жить больше не сможет. И тут подвернулся
      
      31
      молодой и талантливый руководитель знаменитого народного
      хора лесоперерабатывающего комбината. Он, что называется,
      по уши втрескался в молодую дирижёршу, ходил по пятам,
      вздыхал и читал стихи. Нусля стихов не выносила, но слушала
      их терпеливо, представляя себе небольшую однокомнатную
      квартирку в Излучье, где со своей мамашей проживал этот тонко
      чувствующий музыку и нюансы родного языка артист.
       Ася хорошо помнила, как вначале было шумно и весело на
      свадьбе, как дед Мануйла хлопал жениха по плечу и кричал:
       - Ты посмотри, Пашка, какую жопастую внучку я тебе от-
      даю!
       Пашка возмущался, обижался и наливал себе снова и снова.
      А что было дальше, когда и гости, и жених перепились, - вспо-
      минать не хотелось.
       Мануслава переехала жить в город, недовольством и при-
      дирками вынудила свекровь убраться жить к другому сыну, а
      года через три-четыре под её чары подпал крупный чиновник
      провинции. На самом ли деле она стала его любовницей, или
      это были только слухи, но только в это самое время она была
      назначена директором того клуба, где хором командовал её муж.
      Почувствовав на себе нрав нового директора, сотрудники клуба
      попробовали было пожаловаться её мужу. Но Павел Петрович
      только хватался руками за голову.
       Два года назад, когда Асе исполнилось восемнадцать, по-
      явился воздыхатель и у неё. Он приторговывал контрабандными
      заячьими шкурками, а иногда и сам совершал небезопасные
      вылазки в Нормальдию. Он был длинный, худой, кудрявый и
      ухаживал как и большинство парней в посёлке: щипал за мягкие
      места и периодически пытался задрать подол. Хотя она пони-
      мала, что так положено, ей это не нравилось, и замуж идти она
      не хотела.
       Мать, страдая за дочь и боясь, что она останется в девках,
      хватала её за руку и тянула к зеркалу:
       - Ты посмотри на свою рожу! Да кто же тебя такую возьмёт?
      Так и будешь весь век одна вековать! Выходи за контрабандита!
      
      32
       Ася понимала, что мать хочет для неё только добра, но про-
      должала упираться.
       В последнее время она увлеклась плетением кружев и стала
      работать в мастерской, где постоянно трудилось шесть-семь
      девушек. Это дело требует много терпения, но Ася справилась,
      и теперь сухие деревянные коклюшки со стеклянным звоном так
      и летали в её руках. Кружева охотно раскупались, работы было
      много, и в доме появились какие-никакие деньги. Этим летом
      Анастасию с большой партией кружев послали в Синеморск,
      где они особенно ценились зарубежными моряками. Здесь она
      и встретилась с Дмитрием, таким непохожим на всех знакомых
      ей парней.
       Итак, вся семья была в сборе. Правда, Нусля не одобрила
      жалостливости матери:
       - Не понимаю, зачем он тебе теперь нужен? - говорила она
      об отце. - Где он раньше был, когда мы тут одни мытарились?
      А сейчас пожалте - явился, когда понял, что уже ни сил нет, ни
      здоровья. Ухаживай теперь за ним!
       Но ухаживать пришлось за бабкой. Она слегла, всё охала да
      охала, а под вечер вдруг стала вспоминать прошедшее:
       - А помнишь, дед, какие мы песни раньше пели?
       - Как же, помню,- отвечал Мануйла и открыл уже было
      рот, чтобы затянуть свою любимую "В гости к куму я пришла",
      да младшая внучка перебила его:
       - А я вот недавно слышала новую народную песню. Наши
      девушки пели.
      
       Девица-подружечка,
       Ленточка да рюшечка,
       Как девице дальше жить,
       Как мне милого любить?
       Ведь мой милый - миленький,
       Миленький, дебильненький.
       Ах вы, парни славные,
       Статные да справные,
       В города слинялые
       Все, кто не слюнявые.
      
      33
       - Ты знаешь, мама, я стала в церковь ходить, - сказала Нус-
      ля, - и каждый раз благодарю Бога за то, что в городе живу.
       Катерина, зная о том, что дочь не ужилась со свекровью, за-
      метила:
       - Благодарить-то благодари, да поменьше греши.
       - А батюшка говорит: "Вы чаще молитесь, и все грехи про-
      стятся вам".
       А Бронька продолжала шептать:
       - В детстве на полянке... праздник великий... Помнишь?
      Кострому сжигали... Бог Перун с молотом... Девушки в лентах...
      А дед мой наряжался Перуном. Ты помнишь?
       Мануйла засмеялся мелким смешком:
       - Какой там Перун? Перд...н он, и больше никто.
       Бабка заохала, задвигала руками, вздохнула и... заснула на-
      всегда. Но и сам дряхлый любитель выпивок и старинных народ-
      ных песен через пару месяцев умер в поселковой больнице. При-
      йдя в себя после непродолжительного забытья, он успел-таки
      схватить своей сухонькой ручкой за грудь склонившуюся над
      ним медичку и, прошептав: "Ядрёная девка...", испустил дух.
       О скабрёзном старикашке пожалела только Катерина, а
      её младшая дочь задумалась: "Зачем же ему была дана эта
      жизнь?"
      
      
      Служба в госпитале
       Встретиться в столице осенью Дмитрию и Анастасии
      было не суждено. Уже в конце сентября молодой
      лейтенант медицинской службы был в распоряжении
      начальника полевого госпиталя майора Браткова в городке со
      странным, вероятно секретным, названием "6Б".
       Этот городок затерялся в тоскливой гористой тундре при-
      мерно в двухстах километрах северо-восточнее города Озёра, но,
      по особым соображениям, на картах помечен не был. Госпиталь,
      в котором начал служить Дмитрий Рыжов, был призван оказы-
      
      34
      вать медицинскую помощь воинским частям, дислоцированным
      в ближайшей округе. Эти части, вероятно, были необходимы
      для прикрытия северной границы Дебрянии от набегов недру-
      жественной Сноуландии. Отделения госпиталя располагались
      в нескольких бараках; в таком же бараке, находящемся на тер-
      ритории госпиталя, лейтенанту было выделено жильё.
       Уже смеркалось, когда он, получив в каптёрке положенное
      ему обмундирование и разместив в квартире свои вещи, напра-
      вился к командиру. В приёмной было пусто, и он решился войти
      без доклада. В кабинете, несмотря на густые сумерки, свет не
      горел и за столом никого не было. Вдоль стены стояли стулья, а
      в углу терялся во тьме огромный сейф. И вдруг от этого сейфа
      медленно отделилась тень, молча, с грохотом обрушилась на
      стулья и осталась недвижима.
       Это был начальник госпиталя майор Братков.
       Вообще-то, в госпитале пили все - от начальника до рядо-
      вого. Уже на следующий день все искали пропавшего хирурга
      Женю Квасова. Все знали, что старший лейтенант имел обык-
      новение после операции выпить граммов пятьдесят спирта, и
      пытались не допустить этого. Старшая медсестра отделения,
      заметив как-то, что Женя сливает спирт из банки с шовным
      материалом, повесила на все шкафы замки. Тогда хирург стал
      забегать к начальнику аптеки:
       - Слушай, друг, выручай! Мне бы граммов тридцать-сорок.
      Аптекарь наливал в один стакан спирт, в другой - дистилли-
      рованной воды и старался поскорее освободиться от гостя, зная,
      что жена алкоголика наверняка уже его разыскивает. Однажды
      она поймала было своего мужа в аптеке, но он успел спрятаться,
      скорчившись между автоклавом и дистиллятором и накрывшись
      большой коробкой с этикеткой "бинты нестерильные".
       Вообще-то, хирургические манипуляции, после которых Ква-
      сову требовалась выпивка и после которых он теперь разыски-
      вался, операциями можно было и не называть. В хирургическом
      отделении ничем более серьёзным, чем вскрытие фурункулов
      или чистка панарициев, не занимались. Более сложные больные
      
      35
      эвакуировались в столицу, в центральный госпиталь военного
      министерства, либо ещё дальше - в Бекасовский госпиталь.
       Женя Квасов обнаружился на окраине городка у котельной.
      Он лежал ничком в луже собственной мочи, был жив, но, как
      говорится, совершенно не вязал лыка. Местоположение бед-
      ного Жени помогла определить Маргарита Браткова - жена
      начальника госпиталя.
       Из барака, в котором размещалась квартира командира (тут
      же были квартиры Рыжова и Квасова), Маргарита выходила
      часов в одинадцать-двенадцать и, не заходя в клиническую
      лабораторию госпиталя, начальником которой она числилась,
      направлялась на обход магазинов, обмениваясь последней ин-
      формацией со всеми встречными кумушками.
       Она отличалась такой своеобразной манерой вертеть задом
      при ходьбе, что все встречные обязательно оборачивались ей
      вслед: мужчины с остолбенелым любопытством, женщины с за-
      вистью. Часа в три дня на обратном пути заходила она в лабора-
      торию, где и подписывала уже заполненные бланки анализов.
       Но зато целый день на рабочих местах находились лаборант-
      ка Зина и рядовой Пётр Васюков. В клеёнчатом фартуке поверх
      гимнастёрки, в начищенных сапогах, санитар безустанно мыл
      полы, пробирки, склянки, стёкла для мазков и вытирал пыль с
      мебели. А вконец обнаглевшая Зина начинала работу с того, что
      выливала в унитаз всю принесённую на анализ мочу, пододви-
      гала к себе пустые бланки и писала на них одно и то же: "Моча
      прозрачная, кислая, соломенно-желтого цвета. Эпителиальные
      клетки - 1-2 в поле зрения. Белок отсутствует". Болеющий за
      своё дело начальник терапевтического отделения капитан Тягло,
      не надеясь на лабораторию, сам центрифугировал мочу, делал
      мазки крови и склонялся над микроскопом. Работа в одном
      отделении и симпатия, возникшая между ним и Рыжовым,
      сблизили их.
       Когда Тягло дежурил в госпитале, он, сняв пробу на пище-
      блоке и обойдя отделения, обычно заходил в барак к Дмитрию, и
      они ночь напролёт беседовали по душам, попивая замечательное
      
      36
      полянское вино, или играли в карты. Дмитрий, радуясь пред-
      стоящей встрече с нормальным человеком, успевал к приходу
      капитана пожарить картошки, подрезать колбаски, открыть
      банку огурцов, поставить на плитку чайник.
       Вот и теперь, окутанный морозным воздухом, ввалился Тягло
      к Дмитрию, потопал обснеженными валенками, снял шапку и
      расстегнул полушубок, украшенный капитанскими погонами.
      Неподвижно постоял некоторое время в квартирном тепле,
      оттаивая, брякнул об стол закаменелым на морозе пакетом с
      захваченными из пищеблока двумя котлетами и кулёчком ква-
      шеной капусты и прошёл в комнату.
       - Привет, лейтенант! Ну что, закатим пир?
       - Слушай, Виктор, может быть, тебе домой на несколько
      часиков сбегать? А я бы тебя в госпитале прикрыл. А?
       - Ты же знаешь, что дежурный офицер не может покидать
      территорию госпиталя. - Он помолчал немного и добавил: - А
      если честно, не хочется мне в последнее время дома бывать.
       - Понятно. Тогда докладывай, дежурный, в каком состоянии
      оставил ты больных? Всё ли спокойно в отделениях?
       - Ещё как спокойно. Наши больные - самые здоровые. И
      поэтому ты, как начинающий врач, никаких навыков здесь не
      приобретёшь.
       Дмитрий похрустел огурчиком, встал, принёс из кухни разо-
      гретые котлеты и разложил их по тарелкам:
       - Я это уже понял. Хорошо, что контракт у меня только на
      два года и из них почти пять месяцев прошло. Посмотри на стену,
      видишь - каждый прошедший день в календаре зачёркнут.
       Мысль капитана за это время ушла далеко:
       - Что-то моя супружница в последнее время совсем с Мар-
      гаритой сдружилась... Эх, Дима, не женись рано! Впрочем, - ре-
      зонно заметил он, - промахнуться можно в любом возрасте.
       - О, Маргарита! Здесь умру у ног твоих! - запел Дми-
      трий. - Представляешь, уже пять месяцев прошло!
       - А вместо навыков врачебных, - вернулся к прежней теме
      капитан Тягло, - приобретёшь ты здесь навык пьянства. Ведь
      
      37
      мы тут все алкоголики, только одни это осознают, а другие нет.
      И ты к этому уже приобщаешься, дружочек, будь уверен.
       - Не пугай ты меня. Не так уж часто мы выпиваем.
       Начальник терапевтического отделения налил в стаканы
      вино, подхватил вилкой капустки:
       - Что ж! Давай выпьем за то, чтоб я ошибся.
       Он отхлебнул вина и помолчал немного, думая о своём.
       - Вчера моя супружница наводит на своё лицо маскировку
      и говорит: "Бывают же такие мужчины, как, например, Костя
      Хмелик, - и галантный, и весёлый, и цветы вон какие Маргарите
      преподнёс. Не то что некоторые!". "С какой это стати, - гово-
      рю, - он ей цветы дарит?" - "С такой!" Как тебе такой ответ?
       - Я в последнее время стал замечать, - поддержал Виктора
      Дмитрий, - что на вопрос "почему?" женщины чаще всего от-
      вечают: "Потому!" Исчерпывающая аргументация! С другой
      стороны, разве и так не понятно, зачем Хмелик дарит даме
      цветы?
       - Мне просто захотелось услышать ответ от неё. Ну да ладно.
      А вот Хмелик... Что-то не могу я его понять. С одной стороны,
      вроде бы неглупый человек, а с другой... Ну, завёл ты с какой-
      либо бабёнкой шашни. Ну, бывает. Но зачем превращать это в
      спорт? Он ведь охотится за ними!
       - Может быть, ему просто-напросто делать нечего? - по-
      думал вслух Рыжов - Какой он начальник инфекционного
      отделения, когда никакой инфекции нет?
       - Не в этом дело. Ты увидишь - летом дизентериков класть
      некуда будет, нас перепрофилируют под его больных, работы
      у Кости станет невпроворот, а охмурять женщин он будет по-
      прежнему!
       - А уж с Маргаритой-то связываться зачем? Плохо всё это
      для Хмелика закончится, вот посмотришь! - посочувствовал
      местному сердцееду Дмитрий.
       Выпили приятели ещё по стаканчику.
       - Тут не в Маргарите дело, мой лейтенант. Для капитана
      Константина Хмелика - хоть с Маргаритой, хоть без Маргариты
      
      38
      - все эти его дела закончатся плохо. Потому, что... Слушай меня
      внимательно! Потому, что он нарушил один из законов Кодекса
      Высокой Нравственности!
       - Не ты ли этот кодекс придумал?
       - Я с тобой серьёзно говорю. Согласись - любой кобель
      или кот не хуже капитана Хмелика справляются с противопо-
      ложным полом.
       Дмитрия позабавил такой поворот в рассуждениях капитана.
       - Возможно. И причём без цветов, стихов и созерцания луны.
      И, надеюсь, без нарушения нравственности.
       - В том-то и дело, - обрадовался Тягло, - что у животных
      нет нравственности! Они подчиняются инстинктам! Но ведь
      мы - люди; мы не можем жить только инстинктами - мы
      должны соблюдать нравственные законы. И, чем менее мы
      нравственны, тем более мы животные.
       - Давай мы с тобой выпьем за высокую нравственность, -
      предложил Дмитрий, - и ты мне скажешь, что за закон нарушает
      Костя, которого майор Братков будет бить за Маргариту.
       - Закон гласит: "Не прелюбодействуй!"
       Лейтенант Рыжов протестующе поднял обе руки:
       - Только не говори мне про библейские заповеди и не рас-
      сказывай о бородатом боге, который ходит босиком по облаку в
      окружении кувыркающихся ангелочков. Не верю я в это.
       - Я с тобой согласен: никакого бородатого бога нет. Это нас
      ввёл в заблуждение Микеланджело. И цитировать Библию я не
      буду, не умею. Но знаю, что нарушать заповеди, или, как я их
      называю, Кодекс Высокой Нравственности, - себе дороже.
       - Но ведь все люди, как говорится, грешны, - возразил Дми-
      трий, - кругом соблазны, что же теперь делать прикажешь?
       - Да, соблазны... А ты не соблазняйся! А если уж слаб (все
      мы слабы!), то хоть осознавай это, понимай, что ты не добрый
      малый, а скотина.
       Часам к двенадцати Тягло, подперев рукой тяжёлую голову,
      заговорил о себе:
       - А ведь и я - самая настоящая скотина. Я это говорю не
      для того, чтобы ты утешал меня. Конечно, я стараюсь лечить
      
      39
      хорошо, но лечу всё хуже и хуже. Навыки пропадают, память
      слабеет... Бросить пить я не могу: характера не хватает... И ты
      станешь скотиной, если не вырвешься отсюда...
       - Да нет, ты себя оговариваешь. Если бы не было в госпи-
      тале такой, как ты говоришь, скотины, не с кем было бы просто
      поговорить.
       Капитан продолжал уничтожать себя, и даже слёзы стали
      накапливаться, но он, казалось, не замечал их:
       - Год назад у меня умерла мать, ты, наверно, слыхал. И
      только после смерти я оценил её по-настоящему. Понимаешь?
      Для этого матери нужно было умереть! Она всю свою жизнь
      положила, чтобы вырастить нас с братом. Она замуж второй раз
      из-за нас не вышла. Она хлопотала с утра до вечера - старалась
      нас накормить-напоить да одеть-обуть. А я писем ей не писал по
      полгода; я даже не думал - как она там без нас, одна... Ну, деньги
      кое-какие посылал - заглаживал своё свинство.
       - Обычное дело, - постарался остановить его Дмитрий, - и
      твои дети, когда вырастут, уедут из дома, и будут у них свои
      семьи, свои дела. И ты им уже будешь не нужен.
       - А недавно я вспомнил: мне было лет девять, а брату, зна-
      чит, тринадцать. В это время мать наша приболела. И вот как-то
      брат говорит мне: "Какое у тебя сейчас главное желание?" Я от-
      вечаю: "Велосипед! А у тебя?" - "Я хочу, чтобы мама поскорее
      выздоровела".
       И так мне тогда стыдно стало! А потом - ничего. И так до
      последних дней я не о ней, а об очередных велосипедах пёкся:
      о следующей звёздочке на погонах, об усмирении своей жены
      мелким дежурным подарком, и всё такое прочее... Да что там
      говорить! Как вспомню о матери, так стыдом всего и окатит.
       - Ну ладно, - утешал его лейтенант, - не казнись. Давай-ка
      я чайку сейчас поставлю.
       Он выложил на стол пачку печенья, три конфеты, выставил
      стеклянную банку, на треть заполненную байховым чаем. Уютно
      загудел чайник.
       - Я вспомнил сейчас об одном типе, - Дмитрий поставил
      на стол продолжавший шуметь чайник, достал кружки и ло-
      
      40
      жечки. - Вот уж кому ночей не спать, а, я думаю, он и в ус себе
      не дует.
       Виктор отсутствующим взглядом уставился в свою кружку:
       - Мне не легче от того, что есть типы мерзавчее... мерзавее...
      ну, те, которые более преступили законы нравственности, чем я.
       - Какой же ты закон преступил? - прихлёбывая чаёк, спро-
      сил Рыжов.
       - "Чти отца своего и мать свою". Этот закон я нарушил,
      следовательно - грешен. А почему это твой тип не должен спать
      ночами?
       В головах понемногу прояснялось.
       - Так вот, - начал рассказ Дмитрий, - в университете я за-
      нимался лёгкой атлетикой, и в нашей секции была одна бегунья,
      Ирочкой звали. Не красавица, но совершенно открытая, чистая
      и естественная натура.
       - И, наверное, влюбилась в какого-нибудь идиота, - перебил
      его Виктор. - Ничего нового.
       - Да, ты прав. Она влюбилась в доморощенного краснобая и
      стихоплёта, который на весь университет читал посвящённые ей
      стихи. И в том, что он вскоре её бросил, тоже нет ничего нового.
      А как проявилась беременность - она приняла сулему. И боль-
      шинство посчитали её просто-напросто дурой. А он после её
      смерти перед всеми рисовался этаким туманно разочарованным
      страдальцем.
       - Я часто задумывался над этим феноменом, - вклинился
      в рассказ капитан. - Конечно, она дура, коль полюбила такого
      субъекта. Но ведь в период этого юношеского полоумия дей-
      ствительно мозги у людей сдвигаются. Слава богу, травятся не
      все, но ты посмотри - сколько вокруг разочарованных семей-
      ной жизнью людей! А много ты знаешь счастливых пар? То-то.
      А почему? Не знаю.
       - Нам, студентам-медикам, показывали потом её почки в
      анатомическом музее. Сморщенные, грязновато-жёлтого цвета,
      как и положено им быть при отравлениях соединениями ртути.
      Странное чувство испытал я, глядя на эти почки в банке - почки
      ещё недавно живого, знакомого мне человека.
      
      41
       - Да, такой грех долго ему придётся замаливать. Ну, дорогой
      мой, пойду-ка я, проверю ещё раз отделения, да домой - от-
      сыпаться.
       Не хотелось капитану покидать тепло и прерывать приятное
      общение; покряхтел он, напяливая полушубок, потоптался у
      выхода:
       - Хорошо, что у нас с тобой нет греха предательства. Ну, -
      собрался с духом Тягло, - я пошёл. Отдыхай.
       Прибрал на столе Дмитрий, сел на край кровати и перед его
      глазами вдруг - ночное тёплое море с дрожащими огоньками
      и девушка, слегка прислонившаяся к нему влажным холодным
      плечом. "Грех предательства... - подумал он. - Нет, нет, надо
      спать. Надо спать".
       И снится Дмитрию сон. Будто сидит он в длинной пустой
      комнате. Есть ещё несколько комнат, и все они сообщаются
      по замкнутому кругу. В одной из них в засаде сидит стрелок,
      который должен убит, большого страшного зверя с мускули-
      стыми ногами и красной пастью. И по комнатам, как приманку,
      Дмитрий пустил Ирочку, и за ней тотчас помчался зверь. Легко,
      едва касаясь паркетного пола, бежит Ирочка и, пробегая мимо
      него, каждый раз заговорщицки ему подмигивает. Следом круп-
      ными бросками с замкнутой пастью молча гонится зверь. Но
      Ирочка устаёт; она иногда оборачивается, и видно, что зверь ей
      страшен. А выстрелов всё нет. Ирочка на каждом круге жалко
      взглядывает на Дмитрия: "Я устала, убей его!" И он видит, что
      это уже не Ирочка, а Ася и лицо у неё печальное. Но у Дмитрия
      нет ружья, и он мучается ужасно. И вдруг - тишина. Он сидит
      ещё некоторое время, затем тяжело поднимается, одиноко про-
      ходит по комнатам. Нигде стрелка нет. Значит, он обманул,
      предал Ирочку-Асю? Проходит он дальше. Сгорбился зверь,
      исподлобья глянул на него своими красными глазами. А у ног
      его - Ася с разорванным горлом...
       И так горько Дмитрию, и одиноко ему, и такая жалость под-
      нялась в груди. Заскулил он в тоске, и жалкие мелкие слёзы
      источились из глаз его.
      
      42
      
      
      
      Глава вторая.
      Начало карьеры
      
      Командировка в Излучье
       Декабрь уж наступил, зачернел обезлиственный и про-
      зрачный лес, и речка заблестела подо льдом, и ели
      зелёные приснежились. Подёрнутое дымкой студёное
      тундровое солнце светило Магогу на его пути. Он направлялся
      теперь по северному краю страны на запад, туда, где дикие горы
      держат в своих каменных пригоршнях синие чистые озёра. Здесь
      расположился небольшой городок, так и называемый - Озёра.
      Среди суетящихся в Озёрах людей можно было некоторое время
      видеть Магога. Полазав в альпинистских связках по скалам и
      ледникам, поотдыхав в санатории, поудив озёрную рыбу, Магог
      двинулся на юг и оказался в административном центре Лесной
      провинции - городе Рыбном.
       Он запомнился ему полным отсутствием рыбы и неизвестно
      откуда берущейся в конце зимы серой пылью. Путешественник
      миновал облагороженный и благополучный центр города и
      оказался на скучной улочке, обставленной одноэтажными де-
      ревянными домиками. И эти домики, и снег в палисадниках, и
      бельё, сохнущее во дворах, и даже собаки, бегающие на гремящих
      цепях вдоль заборов, - всё было покрыто всепроникающей,
      неистребимой пылью.
      
      43
       Магогу встретилась невысокая, измученная, но, видимо,
      двужильная женщина, которая волокла на себе здоровенного
      мужика, еле переставляющего ослабелые ноги и что-то мычав-
      шего. "Наверное, если бы не она, валяться бы ему сейчас на этом
      сером снегу, рискуя подхватить воспаление лёгких, - подумал
      Магог, - а в благодарность он ещё и наподдаст ей".
       Он поровнялся со странной парой.
       - Мань, я больше не буду, - деревянным языком пытал-
      ся выговаривать слова несчастный, - ты только не бей меня.
      А, Мань?
       "Вот, оказывается, какие женщины встречаются в Дебрянии!
      Такая любого дебошира образумит и впереди пожарных вбежит
      в свой горящий дом!" - думал Магог, поспешая на вокзал: поезд
      в столицу отходил через час.
       Столица Дебрянии - Старбург оказался большим, красивым
      городом, захватившим оба берега реки Декстер, притока Ин-
      фунды. Он славился богатой историей, старинными соборами,
      многочисленными мостами, великолепным Южным вокзалом,
      университетом и сонмом алчных чиновников.
       Совсем немного пробыл Магог в столице среди тамошних
      чиновников, охотно и много толковавших о жизни и судьбах
      людей. Он согласно кивал головой при этих разговорах, прямо
      уставя в них свои прозрачные неулыбчивые глаза и приятно,
      хотя и несколько иронически улыбаясь. Он быстро понял, что
      нормальный чиновник должен быть покорен начальству, гово-
      рить то, что от него требуется, и первым делом смотреть на руки
      входящего просителя - не пусты ли?
       Вполне освоившись в Старбурге и подумав ещё немного над
      уже начинавшей проясняться картиной своих дальнейших дей-
      ствий, Магог в марте направился в самую крупную провинцию
      Дебрянии - Орешню. Здесь дремучие леса постепенно пере-
      ходили в ореховые рощи. Занимавшие южную часть Дебрянии,
      эти места были уже знакомы Магогу по низовьям рек Ониса и
      Инфунды и по солнечному Синеморску. Провинция была ин-
      тересна тем, что основная продукция, поставляемая ею: орехи,
      
      44
      ореховое масло и ореховая древесина, составляла довольно
      весомую часть экспорта страны.
       Теперь, поселившись в Орехове, столице провинции, Магог
      стал появляться на общественных приёмах, заводить знакомства
      с дебрянцами, входить в их интересы; как-то он даже специально
      заболел, чтобы увидеть больницу изнутри.
       Однажды Магогу случилось быть на похоронах внезапно
      скончавшегося второго заместителя принципала* Орешни. Ког-
      да контора "Ритуальные услуги" выполнила свои обязанности
      и присутствующие на столь печальном событии уже попили
      ореховой водки, Магог услыхал, как одна дама завела:
      
       Я совсем уже пьяная,
       Как до дому дойду я?
      
       Он слышал это уже не в первый раз и решил, что исполняется
      самая популярная женская народная песня.
       Вскоре Магог обнаружился в ближайшем окружении
      принципала Орешни. Лица, составлявшие это окружение: и
      улыбчивые подлипалы, искушённые в непременных кабинетных
      интригах; и псевдоправдолюбцы, носящие на лицах своих пря-
      молинейность; и немногословные трудяги, знающие, что без них
      все остальные ничего не стоят; и сдержанные, всё понимающие
      помощники принципала - приняли неизвестно как и откуда
      взявшегося Магога со сдержанным интересом. Сам принципал
      никак не мог вспомнить, по чьей рекомендации он приблизил
      к себе этого человека.
       Однако Магог удивительной работоспособностью, ровным
      и спокойным отношением к окружающим, дельными советами
      и административной хваткой снял всю настороженность. На
      смену ей, как и положено, явилась зависть. Одни считали, что
      он язвителен. Им возражали: это, мол, естественное проявление
      ума. Другие заметили, что у Магога не улыбка, а скорее - оскал.
      Оппоненты же говорили, что это не важно, были бы красивые
      зубы. А зубы у него, надо признать, были великолепны.
      --------------------------------------------------------------------
      *Принципал - высшее руководящее лицо провинции.
      
      45
       Магог постепенно становился всё незаменимее и, наконец,
      в апреле второго года своего пребывания в Дебрянии занял ва-
      кантное место второго заместителя принципала.
       Спустя неделю после назначения на должность Магог уже
      был в командировке: патрон хотел посмотреть на него в деле.
      Магогу было поручено оценить эффективность использования
      в Излученском лесоперерабатывающем комбинате отправляе-
      мой из Орешни древесины. Трясясь в прокуренном вагоне по
      пути к уже знакомому городу, он опять подивился нетронутой
      дремучести этих наполненных жизнью лесных массивов. Иногда
      величественный лось, неторопливо передвигая ноги, неслышно
      являлся из чащи и вновь тонул в ней; кабаниха с целым выводком
      поросят, торопливо труся, перебегала дорогу; целый ворох птиц
      вдруг выпархивал из крон деревьев и, оглушительно вереща,
      мчался, сам не понимая куда.
       Своя, неведомая жизнь текла в этих заповедных чащах, и,
      казалось, никогда не сможет мелкий человек ни постичь её, ни
      помешать ей.
       Встречающий Магога заводчанин, извинившись за нескон-
      чаемый ремонт комфортабельного городского отеля, подвёз
      его к старенькой двухэтажной комбинатской гостинице. По
      скрипучей деревянной лестнице поднялся он на второй этаж, с
      высокими тёмнокрашеными дверями номеров и общим туалетом
      в конце коридора, устланного старой истёртой дорожкой. Такие
      условия вполне подходили Магогу, не придающему особого
      значения комфорту.
       С молодым технологом комбината Магог провёл три дня.
      Рачительное использование орехового леса было налицо, и
      технолог любезно согласился провести любопытствующего
      командированного по другим производствам.
       В небольшом помещении внимание Магога привлекло из-
      готовление унитазов из опилок, которые замешивались на неиз-
      вестной ему смоле. Освобождённые от пресса, ещё дымящиеся
      изделия рабочие оттаскивали к стене цеха; отстоявшиеся там и
      остывшие унитазы отвозились на участок окраски. Оттуда они
      возвращались ожидающие начала своего служения, сверкающие
      
      46
      лаком и упакованные в довольно грубые деревянные решётки.
      Заметив интерес Магога к этому процессу, технолог сказал:
       - Проблема утилизации отходов деревообрабатывающего
      производства всегда стояла очень остро. Этим уже много лет
      занимаются учёные Лесного института. Кстати, - прервал сам
      себя технолог, - про наш институт ходит такой анекдот, что,
      мол, в него принимают дубов, а выпускают - липу.
       - Смешно, - согласился Магог.
       - И вот, - продолжил технолог, - один молодой учёный
      разработал технологию изготовления унитазов и раковин из
      опилок. Эти изделия получаются очень дешёвыми и пользуются
      большим спросом.
       - А выдерживают ли унитазы необходимые нагрузки?
       - Мы выпустили самые первые партии продукции, поэтому
      сказать что-либо определённое пока нельзя. Но за выполнением
      технологии приезжает следить сам автор. Кстати, он буквально
      месяц как вернулся от нас в столицу.
       - И долго он жил здесь?
       - Недели две. Но так получилось, - засмущался техно-
      лог, - что и в вашей гостинице мест не оказалось, и его пришлось
      поселить на частной квартире. У хозяйки.
       - Я надеюсь, хозяйка была молодой и интересной?
       - Да нет, бабулька. И произошёл у них конфликт.
       - Интересно, что могли не поделить старая хозяйка и мо-
      лодой учёный?
       Всё понимающий, толковый и без претензий Магог пришёлся
      технологу по душе, и, чтобы скрасить ему командировочную
      скуку, он решил рассказать всю эту забавную историю.
       - Всё началось с того, что тотчас после отъезда кандидата
      наук пришла на него жалоба. А поскольку к нему был пристав-
      лен я, то и жалобу разбирать поручили мне. Я послал копию
      жалобы Григорию Адацкому (так звали учёного) с просьбой
      прокомментировать её. Впрочем, все эти бумаги вы сможете
      просмотреть сами.
       Они прошли в маленький запущенный, заваленный бумагами
      кабинетик технолога, и Магог раскрыл положенную перед ним
      
      47
      папку. На первых листах было написано старательным стару-
      шечьим почерком:
      
       "Уважаемый директор комбината!
      К вам обращается бывшая работница, ветеран деревообра-
      ботки Аграфена Силантьева, взвалившая на свои хрупкие плечи
      всю тяжесть работы прошлых лет. И вот на квартиру мне
      прислали молодого нахалиста Григория Адацкого. А я подумала
      сперва, что уважительный. Он сразу сказал: дайте, мол, расписку
      за то, что я вам за квартиру заплатил полностью, и я её пошлю
      в столицу. Мне пришлют по расписке деньги, и я вам их отдам. Я
      и дала расписку. Я ж думала, что он уважительный! Зная низкую
      культуру некоторых мужчин в нашей стране, я сразу сказала,
      чтобы поздно не приходил и громко музыку не включал. Он, как
      настоящий нахалист, мне и говорит: когда мне нужно, тогда и
      буду приходить. И приходил часто поздно. Приводил к себе разных
      красючек. Как часто, я не знаю, ведь я работаю посменно сто-
      рожем на складе. Магнитофон включал громко. И вообще - пре-
      вратил комнату в настоящее берлогово. Так за жильё мне и не
      заплатил, а в последний день вылез из окна с вещами и был таков.
      И, я думаю, он перед уходом вылил в мою уборную во дворе раз-
      ведённые в тёплой воде дрожжи, потому что, когда я вернулась
      домой, из уборной наружу стало вылезать говно, простите за
      такое народное слово. После того я плохо сплю, меня нерв бьёт
      на каждом шагу. Надо примерно наказать Григория Адацкого, а
      я и дальше буду работать со всей присущей мне энергией.
       Премного благодарная вам,
       Аграфена Силантьева".
      
       На первом листке вверху наискосок стояло: "Главному
      технологу комбината. Разобраться и доложить". И размаши-
      стая закорючка. А ниже: "Технологу. Разобраться и доложить".
      И другая закорючка.
       Следом в папке был подшит листок с машинописным тек-
      стом:
      
       "Я, кандидат лесотехнических наук Григорий Адацкий, был
      командирован в Излученский лесоперерабатывающий комбинат с
      
      48
      
      11 по 25 марта с целью контроля за соблюдением разработанной
      мною технологии, которая явилась результатом защищённой
      мною кандидатской диссертации: "Использование побочного
      продукта деятельности деревоперерабатывающих мощностей
      для производства санитарного оборудования в целях улучшения
      качества жизни населения..."
      
       На этом месте Магог перевёл дух:
       - Вот что значит учёный стиль! Восемь строчек текста
      и - ничего не сказано! Три строчки - только название диссер-
      тации. Куда понятнее и короче: "Как из опилок сделать унитаз"!
      Ладно, читаем дальше.
      
       "...С отчётными финансовыми документами по моей коман-
      дировке можно познакомиться в бухгалтерии Лесного институ-
      та. Факт оплаты моего проживания на квартире гражданки
      Силантьевой подтверждается её распиской. Что же касается
      процесса, протекавшего в дворовом туалете Силантьевой, можно
      предположить, что она сама положила ему начало, раздумав
      печь, допустим, блины и вылив ненужные разведённые дрожжи
      в туалет.
       С уважением,
       кандидат лесотехнических наук
       Григорий Адацкий".
      
       - Что же вы доложили начальству? - спросил Магог у
      технолога.
       - Ничего не доложил, - ответил тот. - Да все уже забыли
      эту историю. Я, честно говоря, и сам не знаю, кто из них врёт.
      Конечно, такая хозяйка, как Силантьева, кого угодно может вы-
      вести из состояния равновесия своими жёсткими требованиями.
      Но так за это отомстить... А, может быть, действительно - раз-
      думала блины печь. Не знаю, не знаю...
       Магог помолчал и разразился целой речью:
       - Если, идя по дороге и преткнувшись о камень, я падаю, то
      невольно выбрасываю вперёд руки, чтобы не разбиться. Верно?
      Я ведь не думаю в это время - хорош этот инстинкт или нет?
      Достойно ли человека этот инстинкт применить? И это меня
      
      49
      спасает. Точно так же, если кто-нибудь захочет ударить меня -
      допустим, по щеке, - я уклонюсь или заслонюсь от удара. Или
      ударю в ответ. Это естественно природе. То же можно сказать
      и о мести. Вспыльчивые, обидчивые и гордые люди (например,
      проживающие в горах) недаром чтут кровную месть. Это сдер-
      живает их от необдуманных, запальчивых поступков; иначе они
      перерезали бы друг друга. Месть для них благо. Точно так же
      целые государства. Вооружившись до зубов и боясь, что можно
      друг друга просто свести с лица земли, они мирно сосуществуют.
      Каждый из них боится возмездия (или, другими словами, мести)
      за одностороннее нападение, и поэтому они сдерживаются. Сле-
      довательно, месть несёт мир. Поэтому: показывайте друг другу
      зубы, и вас не тронут. И наоборот: если вы не оскалитесь - вас
      затюкают. Разве не так? Разве можно подставлять щёку?
       Магог, вернувшись в Орешню, доложил о результатах своей
      поездки. Принципал был доволен вполне.
       А тем временем молодой технолог в Излучье принял реше-
      ние больше не терпеть насмешек от старого главного технолога
      комбината. "Всё-таки я ему сделаю какую-нибудь гадость", - с
      удовольствием думал он.
      
      
      Нусля руководит хором
       Сразу по приезде из Больших Козлов в Излучье
      Мануслава бросила своего мужа-недотёпу и стала
      женой того самого чиновника, курирующего куль-
      туру, который сделал её директором клуба. Павел Петрович, её
      бывший муж, после развода стал пить ещё крепче и вскорости
      сгинул куда-то. Нусля заняла и его место, став руководителем
      народного хора.
       Своим репертуаром, составленным из старинных народных
      песен, этот хор был знаменит не только в Излученской провин-
      ции, но и во всей Дебрянии. Его приглашали на гастроли во все
      крупные города страны, а лет десять тому назад хор с триумфом
      выступал в столице Полянии.
      
      50
       Руководить таким коллективом было сложно.
       Мануслава относилась к той группе людей, которые считают,
      что у настоящего руководителя на лицо должна быть натянута
      маска недовольства и время от времени он просто обязан орать на
      подчинённых. И она стала применяла это правило ещё с тех пор,
      как стала командовать клубом. Результат не замедлил сказаться:
      сотрудники клуба, а теперь и хористы перестали делиться с Нус-
      лёй своими радостями и проблемами и по доброй воле заходить
      в её кабинет. Она сразу почувствовала обрывы обратных связей
      и стала восполнять этот пробел старым испытанным способом:
      завела любимчиков - информаторов.
       - Ну что, довольны в хоре моими начинаниями? - спросила
      как-то Мануслава своего клеврета, Марию Петровну.
       Мария Петровна, одна из солисток хора, не совсем поняла, о
      каких начинаниях говорит патрон, но отвечать было нужно:
       - Как же, как же, большинство считает, что все эти вопросы
      давно ждали своего разрешения.
       - Большинство? А что же Михаил Иванович?
       Михаил Иванович - любимец публики, обладавший велико-
      лепным по тембру басом, - последние полгода привлекал особое
      внимание Нусли. Дело в том, что при объявлении на концертах
      имени руководителя хора аплодисменты были жидковаты, в
      то время как Михаилу Ивановичу публика устраивала овации.
      Были приняты меры: популярный исполнитель выпускался на
      сцену первым и только с одной песней; когда же концерт закан-
      чивался, вперёд выходила Мария Петровна и проникновенным
      густым голосом прокрикивала с расстановкой расслабленной и
      умилённой публике:
       - Всё последнее время! нашим прославленным коллективом!
      бессменно руководит! несравненная Мануслава-а-а!!!
       Это принесло кое-какие результаты, но окончательно Ми-
      хаил Иванович побеждён не был. И теперь на вопрос Нусли
      приспешница дипломатично ответила:
       - Ну-у-у, Михаил Иванович! Он ведь у нас популярный
      певец! Любимец публики!
      
      51
       "Понятно, - подумала Нусля, - должно быть, распускает обо
      мне сплетни. Да и обзывает, наверное, последними словами".
       - Интересно, а как меня в хоре называют?
      Марии Петровне надо было и здесь выкручиваться - такая
      ей досталась доля. Нельзя же было сказать благодетельнице,
      что её зовут Гнусля!
       - Вас все зовут "Слава".
       - Почему же - "Слава"?
       - Потому что это сокращенное от Мануславы, и просто
      потому, - совсем уж зальстилась Мария Петровна, - что вы
      действительно наша слава.
       - Да? Ну тогда ладно, я согласна.
       Необходимость постоянно поддерживать градус своего на-
      чальствования требовала от Нусли затрат нервной энергии, а тут
      ещё подоспели раздражающие события в Больших Козлах. Без-
      детную начальницу неприятно удивила беременность младшей
      сестры, которую та нагуляла на море неизвестно от кого. Это
      открылось вскоре после смерти бабки Броньки.
       Следом пришло известие о резком обострении туберкулёза
      у непутёвого отца, и Нусля поехала в родной посёлок, в напол-
      ненный горестями родной дом.
       Ни оскорбления и угрозы Мануславы, ни причитания и
      слёзы матери не склонили Асю к убийству своего будущего
      ребёнка. Оглянулась она вокруг и увидела, как непрочны при-
      тяжения между женщинами и мужчинами, как зыбко то, что
      зовётся семейным счастьем; она оглянулась вокруг и поняла, что
      только в ребёнке, в её будущем ребёнке спрятаны и её счастье,
      и её любовь.
       В конце апреля Ася родила мальчика. В первое время она
      не вполне понимала, что это красное, бесконечно пачкающее
      пелёнки, крикливое существо, с мутными глазками и спонтан-
      но движущимися ручками-ножками и есть её сын, тот самый,
      которого она взращивала в себе все эти мучительные месяцы.
      Она боялась его. Она не знала, как к нему подступиться, как
      взять его на руки, как запеленать, чтобы не навредить ему не-
      
      52
      взначай. А как было узнать причину этого сжимающего сердце
      пронзительного и жалобного крика? Почему ему плохо? Чем
      ему помочь? Ася растерялась.
       Трудно сказать, как справилась бы Ася с регулярными
      кормлениями сына и его купаниями, с почти непрерывными
      стирками и глаженьем пелёнок и прочими заботами молодой
      мамы, если бы не Катерина. Появление внука исторгло из её
      души столько незамутнённой и нежной любви, что она сама не
      могла понять, откуда всё это взялось у неё - загрубелой среди
      жизненных невзгод бабы. Она уже забыла об огорчении, при-
      чинённом ей неожиданной беременностью Аси; она забыла, что
      просила дочку сделать аборт. Новоиспечённая бабушка была
      вполне счастлива.
       Катерина по случаю рождения внука подарила дочери свои
      золотые серьги, доставшиеся ей в своё время от матери:
       - Носи, дочурка, это тебе на память обо мне и о твоей бабуш-
      ке Брониславе. Мир её праху! Помни - она тебя очень любила.
      Как бы она сейчас порадовалась вместе с нами! - и Катерина
      заплакала.
       Подруга, соседка, принесла свой подарок:
       - Я вам ветхое постельное бельё принесла. Оно простирано
      и проглажено с двух сторон, не волнуйтесь. Оно старое и потому
      очень мягкое - самое то, что нужно для младенчика. Всё это вам
      очень сгодится для пелёнок и подгузничков.
       Поглядев на ребёнка, она запела сладким голосом:
       - Это кто у нас такой маленький? Это кто такой хорошень-
      кий?
       И, обращаясь к Катерине и Асе:
       - Вы не бойтесь, у меня светлые глаза - я не сглажу.
       Приходили и другие соседи со своими дарами. Тут были и
      старые ползунки и чепчики, оставшиеся от давно выросших
      детей, и игрушки, которыми те когда-то играли, и даже детская
      колясочка доисторических времён. И всё это принимала Кате-
      рина и со слезами благодарила отзывчивых соседей. Испытывая
      материальные затруднения, Катерина почему-то думала, что
      
      53
      Нусля, грозившаяся приехать посмотреть на племянника, при-
      везёт в подарок деньги.
       Вечно занятая начальница приехала на очень короткое время.
      Увидела убогое жилище с развешанными пелёнками, хлопочу-
      щих родных, зашедшегося в крике младенца и поморщилась:
       - Говорила я тебе, Аська, делай аборт. Не послушалась, вот
      теперь и расхлёбывай.
       Подарила дорогую музыкальную шкатулку, которую недавно
      на гастролях поднесли ей благодарные зрители, и уехала.
       Дважды в неделю, отвлекаясь от дочери и внука, Катерина
      ездила в Излучье к своему умирающему мужу. Он безучастно
      встретил известие о прибавлении в семье. С трудом втягивая воз-
      дух остатками лёгких, он с каждым днём всё ближе видел перед
      собой смерть, чувствовал на горле её пальцы и мог говорить и
      думать только о ней.
       Катерина старалась его ободрить:
       - Ведь мы с тобой не зря прожили свою жизнь, - говорила
      она, гладя костлявую кисть его руки, - посмотри, двух дочерей
      вырастили. Теперь вот и внук растёт. Это тоже твоя кровь.
       - Да, две дочери, внук, - хрипел и задыхался он, - а умираю
      я один...
      
      
      Бекасовский госпиталь
       Должность начальника Бекасовского госпиталя был
      подполковничья. Дослужившись до этого звания,
      Василий Волосатов, человек уже не молодой, был,
      таким образом, лишён главной цели военного - получения оче-
      редной звезды. Теперь в любой момент ему могли предложить
      уйти в отставку. Он пытался выполнять свои функции добро-
      совестно, но всё выходило по инерции, без былого интереса и с
      одной, сидящей очень глубоко мыслью, в которой не хотелось
      признаться самому себе: "Пусть всё останется как вчера, и не
      трогайте меня, пожалуйста!"
      
      54
       Но спокойное течение службы нарушило решение высокой
      военной медицинской инстанции, которая вняла наконец на-
      стойчивым просьбам начальника госпиталя посёлка 6Б майора
      Браткова. Приказ о переводе врача-инфекциониста капитана
      Хмелика в Бекасовский госпиталь подполковник Волосатов
      получил месяц тому назад, в мае. Как к этому относиться, он
      толком не знал.
       "На кой чёрт сдался мне этот Хмелик, - думал он, прекрасно
      осведомлённый о причинах этого перевода, - мало что ли здесь
      своих донжуанов! Выгнал бы Братков свою шлюху из дома - и
      делу конец! Хотя, с другой стороны, этот перевод очень кстати:
      с недели на неделю пойдёт дизентерия, и Хмелик очень даже
      пригодится, а до остального мне дела нет".
       Но приехал Хмелик - статный, весёлый и, как оказалось,
      толковый малый, и беспокойство понемногу улеглось.
       И сегодня рабочий день подполковника начался неплохо.
      Всё было спокойно: доклад дежурного офицера был гладок,
      никаких проверок не ожидалось, тяжёлых больных ещё вчера
      эвакуировали в центральный госпиталь.
       Особую тревогу вызывал рядовой Пётр Куликов, поступив-
      ший пять дней назад с черепно-мозговой травмой и переломом
      нижней челюсти. Голова его была в ссадинах и кровоподтёках;
      он не мог закрыть рта, из которого бежала слюна. И хотя со-
      провождавший его санитар из медсанбата говорил о неловком
      падении солдата во время ремонта, всем было ясно, что Петра
      Куликова крепко избили. Из этой части и раньше поступали
      травмированные солдаты, правда, не такие тяжёлые, и ходили
      глухие слухи о тяжёлом характере командира части, некоего
      майора Козлова. Но если раньше всё проходило благополучно,
      то последний случай был очень серьёзен: больной был в коме и
      не выходил из неё все эти дни.
       "Сложно будет им, - подумал подполковник о врачах цен-
      трального госпиталя, - вытащить солдата". Он встал из-за стола,
      подошёл к окну, раскрыл его. Начинался прекрасный день. Под
      окнами штаба вовсю цвела сирень, выздоравливающие солда-
      тики в серых госпитальных халатах подметали асфальтовые
      
      55
      дорожки, и до Волосатова временами доносился их весёлый
      разговор, украшенный витиеватой нецензурщиной.
       Зазвонил телефон. Начальник полиции Бекасова, давний
      хороший знакомый Волосатова спросил:
       - Слушай, начальник, у тебя служит такой капитан - Хме-
      лик?
       "Ах ты, чёрт возьми!", - подумал подполковник и ответил:
       - Служит. Что он там натворил?
       - Собственно, он сам ничего не натворил, но этой ночью один
      ревнивец задушил свою жену, любовницу твоего капитана.
       - Он что, накрыл их?
       - Нет. Хмелик успел сбежать, и этот псих, говорят, его даже
      не видел. Но жену всё равно прикончил.
       - Откуда же ты тогда знаешь, что это был Хмелик?
       - Ну, дорогой мой, какие у нас могут быть секреты? У за-
      душенной были подруги, которые теперь по секрету всем всё
      рассказывают, да ещё и привирают безбожно. Но, строго говоря,
      никто его там не видел, а все эти разговоры, ты знаешь, к делу
      не пришьёшь. Учти это.
       - Спасибо тебе, Кириллыч. Я приму меры.
       Через час подполковник вызвал к себе капитана.
       Хмелик, который уже всё знал, был на себя не похож. Ни
      весёлости, ни бравости, ни уверенности не было в нём - только
      недоумение и растерянность. Волосатов начал разговор с непри-
      ятным ему человеком:
       - У меня не было желания с тобой говорить, капитан, но
      обстоятельства вынуждают...
       Хмелик был настолько выбит из колеи, что, перебивая на-
      чальника, забормотал:
       - Боже мой... этого не могло быть... я не думал, что будет
      так...
       - Мне не хочется говорить с тобой, - повторил Волоса-
      тов, - да надо. Ты сейчас поедешь в медсанбат, откуда к нам Пётр
      Куликов поступил. Проведёшь там противоэпидемиологические
      мероприятия. Я с ними договорился. Но запомни - ты уехал туда
      вчера. Ты понял? Командировку я помечу вчерашним числом.
      
      56
       - Так точно... Сделаю всё... Спасибо... Как же это могло
      случиться?
       - Это должно было случиться! - сорвался Волосатов. - По-
      тому, что у тебя мозги повёрнуты не туда! Убит человек, а у
      другого - искалечена жизнь. И это сделала твоя хвалёная
      любвеобильность, задуряющая головы всем этим дурам! Тебе
      лечиться надо. Иди.
       Вечерело, когда подполковник вернулся домой. И уже по
      тому, как Волосатов кряхтел, расшнуровывая ботинки в перед-
      ней, Ирина Юлиановна поняла, что муж не в духе. После того,
      как он в лёгких брюках, в короткорукавной расстёгнутой рубаш-
      ке, не скрывающей поседевших волос на груди, доел окрошку и
      принялся за свои любимые рыбные котлеты, она спросила:
       - Что у тебя случилось, Вася?
       - Ты помнишь моего нового инфекциониста, которого Брат-
      ков от себя спихнул?
       - Да, я помню всю эту историю. Я не знаю Маргариту - не
      буду её защищать, но Братков - грубиян и пьяница. И Хмелика
      этого помню, очень приятный молодой человек.
       - Так вот, сегодня ночью один ревнивец задушил свою жену.
      А она была любовницей этого самого приятного молодого че-
      ловека.
       - Это ужасно! Может быть, он зря её ревновал? Все вы муж-
      чины - ревнивцы на пустом месте. Небось, и ты мог бы меня к
      этому Хмелику приревновать.
       Подполковник промолчал.
       - Может быть, у них ничего и не было, - продолжала Ирина
      Юлиановна, - или была просто платоническая любовь!
       - Ага, такая платоническая, - стал раздражаться Волосатов
      и, не зная подробностей, тут же стал сочинять их сам, - что твой
      Хмелик еле успел штаны на себя натянуть, пока муж в дверь
      ломился. Да со второго этажа и сиганул. Платоническая... Да-
      вай-ка спать ложиться.
       "Что-то я стал нервничать в последнее время, - думал Воло-
      сатов, ложась в постель и стараясь сделать дыхание ровным. - На
      
      57
      капитана накричал, как будто что-нибудь от этого может изме-
      ниться. Какой наставник нашёлся! Вспомни себя молодого".
       И он вспомнил, как в первый год своей службы, будучи ещё
      неженатым, завёл он интрижку с одной офицерской женой.
      Всякий раз, когда муж был на ночном дежурстве, он приходил
      к ней домой, на четвёртый этаж. И вот однажды, среди полней-
      шей ночной тишины, они услышали, как к подъезду подъехала
      машина. Хлопнула дверца, потом со скрипом отворилась и за-
      творилась подъездная дверь. "Тебе ничего не будет, - громко
      шептала изменница, мечась по комнате, - а меня он с балкона
      сбросит".
       Медленные шаги поднимались по лестнице.
       Спешно напяливая на себя всё, что было снято, молодой
      ловелас, сам не ожидая от себя такого хладнокровия и цинизма,
      сказал ей: "А ты, когда будешь лететь, кричи: "Не виноватая я!
      Он сам пришёл!"
       На третьем этаже шаги остановились, человек открыл дверь
      и вошёл к себе домой.
       Этот почти хмеликовский случай излечил Волосатова, и с
      тех пор он стал нормальным человеком...
       Потом в памяти всплыл Генка из их девятой студенческой
      группы, о котором он сто лет не вспоминал. Генка сдавал экзамен
      по физиологии и говорил: "Этот великий учёный пролил свет..."
      "Что пролил?" - переспросил глуховатый преподаватель.
       "Пролил свет", - ответил неуверенно Генка... И наступила
      тьма, Волосатов заснул.
       А жена его не могла уснуть.
       "Бедная женщина! - думала Ирина Юлиановна. - Навер-
      ное, она любила этого Хмелика. Да, но ведь она изменила мужу!
      Изменила, потому что не любила. А может быть, и капитана не
      любила - откуда я могу знать? Бедная! Как представишь, что у
      неё вообще могло не быть любви... А у меня была любовь?"
       Она вспомнила, как в их школе (она была уже выпускница)
      был вечер встречи со студентами-первокурсниками Лесного
      института. Под конец встречи были танцы, и она танцевала всё с
      
      58
      одним студентом, который и пошёл провожать её домой. У самого
      дома он вдруг взял её за руку и как-то неловко ткнулся губами в её
      ухо. Она прянула от него и в один миг была уже на своём третьем
      этаже, с красными щеками и колотящимся сердцем.
       "Ах, боже мой, это было как вчера, - думала Ирина Юли-
      ановна, у которой вдруг опять, как и тогда, зачастило серд-
      це. - Это, наверное, была просто маленькая влюблённость.
      А через три года, когда я совершенно случайно познакомилась
      с молодым лейтенантом-медиком Васей Волосатовым, - разве
      это не большая любовь? Разве это не судьба? Как он был хорош,
      высок, строен! Как ему шла военная форма! А потом вся эта
      наша бивуачная жизнь? Это были страдания, конечно, но это
      было и счастье! А сколько мы ссорились из-за детей! А сколько
      волновались за них! Это тоже была любовь".
       Она вспомнила о сыне, живущем далеко от них, аж в Озё-
      рах, и до сих пор не женившемся. Вспомнила о дочери, о её
      Тане, молодой красивой женщине, живущей и работающей в
      столице, успевшей выйти замуж и развестись, так и не сделав
      её бабушкой.
       "Да, да, были и страдания, была и любовь; она и сейчас есть
      у меня, - думала Ирина Юлиановна, - и ничего мне другого
      не надо. Пусть только будет ему хорошо. И детям..." Она тихо
      засыпает, и видит свою дочь с маленькой девочкой на руках.
      А она идёт с ними по заснеженному полю и всё волнуется, теп-
      ло ли одет ребёнок. Но это уже не дочь, а она сама с маленькой
      дочерью идёт по снегу, а вот и снега уже нет - зелёная трава
      вокруг, и её муж, молодой, весёлый, бежит им навстречу и всё
      смеётся, смеётся...
      
      
      Беседа у принципала
      Первым заместителем принципала Орешни был со-
      рокалетний холостяк Иннокентий Невинный - че-
      ловек талантливый и несколько замкнутый.
      
      59
       Однажды, в середине лета на исходе рабочего дня принципал
      пригласил к себе двух своих заместителей. Пользуясь удобным
      случаем (он решил отправить в отпуск Невинного и возложить
      его обязанности на Магога), он хотел в полуофициальной обста-
      новке внимательней посмотреть на второго зама. Все трое раз-
      местились в креслах в той части кабинета начальника, которую
      в принципалитете называли "задушевной". В маленькие тонкие
      рюмочки разлил хозяин коньяк и поставил чашечку с мелко на-
      резанными засахаренными кусочками импортной брюквы.
       Посмотрели они друг на друга и подумали:
       Принципал: "Побеседуем, и я его прощупаю".
       Иннокентий: "Немного выпьем и расслабимся".
       Магог: "Посмотрим, как ты будешь меня щупать".
       - Я подписал приказ о твоём отпуске, Иннокентий, - без
      предисловий начал принципал. - Ты хорошо поработал, и, я
      вижу, подустал. Поезжай в Озёра, отдохни дней десять. На море
      сейчас отдыха нет: очень уж жарко, а в Озёрах в самый раз. А тебя
      здесь заменит наш уважаемый Магог. Я надеюсь, - обратился
      он к тёмнолошадному заместителю, - вы не подведёте вашего
      покровителя. Ну, за отпускника!
       Выпили по первой рюмочке.
       - Я думаю, пославшему меня не будет стыдно, - ответил
      Магог, прожёвывая брюкву своими крепкими белыми зубами.
       "Ладно, - подумал принципал. - Я его патрона всё равно
      узнаю. Что за память у меня стала - решето".
       - Ну, вот и прекрасно! - продолжал принципал. - А ты,
      Иннокентий, заодно, может быть, и Прекрасную Даму найдёшь
      себе в Озёрах.
       - Ну да, а потом, в один не прекрасный момент эта дама
      завернётся в синий плащ и уйдёт в сырую ночь. Спасибо. И
      вообще, удивительно, что до сих пор всем не даёт покоя моё
      холостяцкое положение.
       Принципал, довольный, что так ловко начал неофициальное
      общение, продолжал:
       - Чему же здесь удивляться? Мужчина должен иметь семью,
      жена должна рожать детей... Давайте-ка по второй.
      
      60
       Выпили. Было видно, что Невинного зацепила тема раз-
      говора.
       - Да нет, я понимаю, для чего сотворены люди разных полов.
      Но ведь в эти отношения женщина вносит столько обмана. Не
      захочешь ни жены, ни детей!
       - В чём же этот обман?
       - Вот вы, шеф, - обратился Иннокентий к принципа-
      лу, - ведь вы волосы, ресницы и губы не красите, никакими
      побрякушками себя, как дикарь, не украшаете, в поясе себя не
      утягиваете. А почему? Потому, что вам не надо показываться
      среди окружающих в ином виде. А женщинам, видно, надо.
      И в результате таких ухищрений мы их видим не такими, какие
      они есть на самом деле. И в этом - обман. Вы представляете себе
      реакцию женщины, если вдруг её увидят в естественном виде?
       - А я соглашусь с одним гениальным поэтом, который
      сказал: "Я сам обманываться рад", - продемонстрировал свою
      эрудицию принципал.
       - Но это только один из обманов. Вот вы упомянули о Пре-
      красной Даме. Там уже поэт был обманут не только внешностью.
      Нет уж, не дай бог!
       Магог решил, что пора вмешаться:
       - Но ведь есть же счастье? Смотреть на красивое лицо,
      слышать нежный голос, чувствовать в себе волнение и видеть,
      что и ты волнуешь... И потом, другой поэт сказал: "...женщина,
      которою дано, сперва измучившись, нам насладиться", - не
      остался он в долгу перед принципалом.
       - И всё-таки я не понимаю, - настаивал на своём Иннокен-
      тий, - как можно наслаждаться лгущей тебе в глаза женщиной?
      Я вам приведу пример из своей жизни. В юности был я влюблён
      в одну девушку.Любовь наша была платонической. Может быть,
      вам доводилось видеть мо лодых людей, гулящих на некотором
      расстоянии друг от друга. Вот так и мы с Олей ходили: я впере-
      ди, а она немного сзади и сбоку. И мне было хорошо, и ничего
      больше не нужно было.
       - Пока ещё не нужно было, - подкорректировал Магог.
      
      61
       - Как-то приболел я, - продолжал Невинный, - и через
      приятеля попросил Ольгу навестить меня дома. Она пришла,
      посидела со мною не более пятнадцати минут - что-то ей было
      не по себе - и ушла.
       - Чем же вы заболели? - перебил его Магог.
       - Началось с пустяшной простуды. Болезнь затянулась, и,
      когда решили лечить её антибиотиками, оказалось, что у меня
      аллергия на пенициллин. Еле выжил. Так вот, - продолжал
      Иннокентий свой рассказ, - после ухода Ольги моя мама за-
      паниковала: "Ой, чует моё сердце - нехорошая твоя Ольга. И
      пришла, и ушла, а в глаза мне так и не посмотрела. Ох, какая-то
      в ней есть червоточинка". И много ещё что говорила, и всё в
      таком же духе.
       - Эх, не прислушиваются к родителям дети! - не выдержал
      принципал. - А зря! Моя дочь, когда я начинаю ей что-либо
      втолковывать, говорит мне: "Не учи меня жить!" А кто же дол-
      жен её учить жизни, как не родитель?
       - Ну и как - права была ваша мама? - спросил Магог.
       - Да. Вскоре Ольгу срочно госпитализировали в гинеколо-
      гию с внематочной беременностью.
       - Какая дрянь! - сказал принципал.
       - Артистка! - сказал Магог.
       Обсуждение этой темы продолжалось до тех пор, пока коньяк
      не был допит, а импортная закуска дожёвана. И тут принципал,
      сам не зная почему, заговорил о нерасторжимости уз брака. Ма-
      гог отвлечённо-прищуренно посмотрел на него и говорит:
       - А скажите, шеф, что же делать, если через пятнадцать лет
      совместной жизни супруга наставит вам рога? Да ещё с вашим
      другом? Неужто нужно сохранять такой брак?
       Перед принципалом пронеслись все детали краха его первого
      брака - именно через пятнадцать лет супружества и именно с
      его бывшим другом, совершенно ничтожным, как ему казалось,
      человеком. Он вдруг неожиданно для себя хрюкнул и стал го-
      ворить о греховности прелюбодеяния.
       - Давайте разберёмся, - стал втолковывать собеседникам
      Магог. - С одной стороны, если вы находитесь в связи с замуж-
      
      62
      ней женщиной, вы грешник, прелюбодей. И даже если вы смо-
      трите на женщину с вожделением, вы всё равно прелюбодей.
       - Вот видите! - закричал, разогретый коньяком, Иннокен-
      тий. - Я же говорил, что с женщинами лучше не связываться!
       - Но, с другой стороны, если внимательно читать Нагорную
      проповедь, - продолжал Магог, - видно, что всё это Христос
      говорил не народу, а только своим ученикам. Выполнять такие
      жёсткие этические нормы обычным людям не под силу. Разве вы
      не смотрели когда-нибудь на женщину с вожделением?
       Невинный засмущался, как школьник, а перед глазами прин-
      ципала проплыла заведующая отделом писем, и он подумал:
      "Ведь всё верно говорит!"
       - Так что, Кеша, - на правах собутыльника позволил себе
      такую фамильярность Магог, - общайтесь с женщинами спо-
      койно; примите их такими, какие они есть. И знайте: обольщать
      мужчин - их призвание. А вы обольщайтесь и не забивайте себе
      голову мыслями о греховности плотской любви!
       - Бог знает, как с ними и общаться: то они восторженно
      трещат, не останавливаясь, то неизвестно на что надувают губы
      и молчат целыми днями.
       - А ведь бывают, наверное, и понимающие, и молчаливо слу-
      шающие и прощающие, - мечтательно произнёс принципал.
       - Признаюсь, - заметил Кеша, - с набором таких качеств
      я ещё не встречался.
       - А ты как раз такую и встретишь. И уже на следующей не-
      деле, - заверил его Магог. - Будет молчаливая, красивая и всё
      понимающая!
       Коньяк всё-таки подействовал на принципала. Он пустился
      в рассуждения:
       - Бывает, конечно, что женщина молчит не от ума, а оттого,
      что за душой у неё ничего нет и сказать ей нечего, или же от-
      того, что два слова связать ей очень сложно... Впрочем, пардон,
      если она молчит, потому что не хочет показать, что она дура,
      значит, она не дура, - запутался было принципал, но всё-таки
      вывернулся:
      
      63
       - В любом случае, женская молчаливость должна настора-
      живать именно потому, что это - редкое их качество.
       - Ну, ладно, подведём черту, - продолжил он. - От женщин,
      Иннокентий, не шарахайся. Однако, хотя наш уважаемый Магог
      (надо отдать должное его эрудиции) и успокоил всех нас относи-
      тельно греха прелюбодеяния, знай меру. Ведь, как говорится, за
      спиной не дремлет сатана.
       Знаменитая улыбка-оскал появилась на смуглом лице Ма-
      гога:
       - Вот уж действительно - лучше не скажешь. Действитель-
      но, не дремлет! А ты, Кеша, поотдыхай на Озёрах активно. Там
      можно и по горам полазать, и в тренажёрный зал походить, и на
      лодках покататься.
       Принципал поддержал Магога:
       - Надо, надо тебе спортом заняться, здоровья прибавить. Вот
      я: и плаванием увлекался, и лёгкой атлетикой, и даже немного
      штангу таскал - смотри, здоров, как бык!
       - После таких занятий надо спину поберечь, - посоветовал
      Магог. - У штангистов межпозвоночные диски сплющиваются.
      Небось, поясница побаливает время от времени.
       - Да вроде бы нет.
       - А вы прислушайтесь.
       Прислушался принципал и действительно почувствовал не-
      большое жжение в пояснице. "Как я раньше не замечал своей
      поясницы? Всё дела, дела, о себе и подумать некогда". Он нажал
      кнопку. Вошёл молчаливый помощник и стал убирать со стола.
      Собеседники встали с кресел, стали прощаться и одновременно
      подумали:
       Невинный: "Может быть, он и прав, и надо на все эти вещи
      смотреть проще? Сколько же можно ожидать подвоха? Попро-
      бовать, что ли, обольститься?"
       Принципал: "Эх, кабы скинуть лет эдак пятнадцать, махнул
      бы я в Озёра... Чёрт, поясница разболелась. А он трезво рассуж-
      дает. И умно. Кто же всё-таки мне его подсунул?"
       Магог: "Ну вот, прощупывание состоялось".
      
      
      
      
      64
      
      Отдых в Озёрах
       Желая приблизить искусство к народу, задумала Ма-
      нуслава открыть клуб в самом дальнем поселении
      Излученской провинции.
       И вот в начале июня в новый клуб деревни Дремучино для
      возжигания у селян любви к прекрасному был заброшен десант,
      скомплектованный из лучших работников мануславского клуба.
      Главным десантником стал Михаил Иванович, поскольку только
      человек, обладающий его достоинствами и авторитетом, мог
      организовать в Дремучине настоящий народный хор. Вторым и
      последним членом этой экспедиции стала скромная участница
      хореографической группы Людочка, которая в прошлый четверг
      показалась Мануславе недостаточно любезной.
       И теперь, когда главный соперник был под благовидным
      предлогом удалён, Нусля организовала выезд знаменитого хора
      на горный курорт Озёра. После двух вечеров ошеломительного
      успеха, хор был отпущен домой, а организатор этого фурора
      осталась на завоёванной территории ещё на недельку: надо было
      отдохнуть и успокоить нервы, натянутые ежедневным руковод-
      ством строптивым коллективом.
       За одним столом с Нуслёй в огромном высоком зале при-
      нимали пищу ещё трое отдыхающих: стройный до худощавости
      знаменитый Актёр с аккуратной эспаньолкой и прекрасными
      глазами редкого грязновато-зелёного цвета; апоплексический
      толстяк, как потом оказалось - военный министр Дебрянии, и,
      насторожившийся при появлении новой сотрапезницы, сдер-
      жанный Иннокентий Невинный.
       После обмена ничего не значащими репликами разговор за
      столом зашёл об искусстве.
       - Когда видишь, как действует на души людей народная пес-
      ня, - сказала Нусля, - как некоторые в зале плачут, слушая её...
       - Не кажется ли вам, что отбивная несколько жесткова-
      та? - спросил сразу у всех министр.
       - Как они рукоплещут, - продолжала руководительница
      хора, - как они благодарны тебе...
      
      65
       - Согласен, согласен, - томным голосом продекламировал
      Актёр, - эти поклонницы просто замучили меня...
       - Да нет, - ответил Иннокентий, - отбивная вполне съе-
      добная.
       Министр отложил нож и вилку и обратился к Мануславе:
       - Моя жена без ума от вашего хора и читает обо всех его
      выступлениях, - он пожевал немного и продолжал: - Скажи-
      те, почему в этот раз не было с вами Михаила Ивановича? Не
      заболел ли?
       - Вы знаете, Михаил Иванович - редкий человек. Он наот-
      рез отказался от гастролей. Поехал в командировку в деревню
      создавать новый хор. Уж я его так просила поехать с нами, так
      просила. Отказался.
       - Ну, а дочь моя - ваша горячая поклонница, - повернулся
      к Актёру министр.
       - Вы знаете, - обрадовался Актёр, - я даже здесь не могу
      укрыться от их внимания.
       - А вы сами к чему больше имеете склонность? - спросил
      Иннокентий министра.
       - Больше всего я имею склонность к картам! Ха-ха-ха! Но
      здесь мы все ваши поклонники, великолепная Мануслава, и
      скучать вам не дадим. И я предлагаю после обеда пойти пока-
      таться на лодках!
       Все согласились с министром и договорились через пару часов
      встретиться на лодочной станции. Допив компот, который во
      всех домах отдыха одинаково напоминает отвар половой тряпки,
      они разошлись.
       Мануслава произвела на Иннокентия впечатление, и он по-
      чувствовал досаду, когда Актёр очень проворно забрался в одну
      лодку с красавицей, которая, как ни странно, не строила глазки,
      не кокетничала и не хихикала. Лодки были лёгкие, вёрткие,
      рассчитанные на двух человек, поэтому Иннокентию пришлось
      вместе с министром занять другую лодку. Он взялся за вёсла и,
      насупившись, стал мощными гребками толкать по синей холод-
      ной воде лодку, нагруженную толстым министром.
       - Я сразу понял, что ты ей понравился, - заговорил тол-
      стяк. - Не теряй времени.
      
      66
       - Откуда вы это взяли? Вон, посмотрите, как ей интересно
      с этим красавцем. Поэтому она с ним и катается в одной лодке.
      Впрочем, мне это безразлично: я сюда приехал отдыхать, а не
      тратиться на эмоции.
       - Ладно тебе, - ответствовал министр, - меня не прове-
      дёшь. Актёр ей не интересен: слишком собой любуется. А то, что
      они в одной лодке, так это для тебя хорошо: он ей осточертеет
      окончательно.
       На самом деле, Актёр, сам того не зная, выбрал неверную
      тактику общения с Мануславой. Весь предыдущий опыт говорил
      ему, что наибольшего обожания у женщин он может достигнуть
      чтением стихов. Откуда ему было знать, что Нусле в своё время
      уже читал стихи её первый жених, чем доставил ей много непри-
      ятных минут. Нараспев декламируя, он начал:
      
       Когда б вы знали, как ужасно
       Томиться жаждою любви,
       Пылать - и разумом всечасно
       Смирять волнение в крови...
      
       А сам наблюдал, как медленно розовеет полуотвёрнутое от
      него лицо, считая, что это краска удовольствия. Но это была
      краска раздражения. Не понимая этого, Актёр продолжал:
      
       О милая! О жизнь моя! О, радость!
       Сидит, сама не зная, кто она.
       Губами шевелит, но слов не слышно.
      
       Мануславу раздражало всё: и эта дурацкая декламация, и
      то, что он, а не Иннокентий, как она почему-то думала, залез к
      ней в лодку, и его хилые руки, которыми он неумело ворочал
      вёслами.
       - Помолчите немного и поаккуратней с вёслами - вы меня
      всю забрызгали.
       Пока лодки двигались по озеру, пока они подгребли к при-
      чалу - повисли длинные северные сумерки. Тяжело дышащего
      и спотыкающегося после непривычных физических усилий Ак-
      тёра подхватил под руку министр и, осведомившись, не играет
      
      67
      ли он в карты, повёл в свой номер, подмигнув Иннокентию и
      мотнув головой в сторону Мануславы.
       Они остались вдвоём перед громадами гор, темнеющими в
      небе и опрокинутыми в молчаливом глубоком озере. Надо было
      что-то говорить.
       - Здесь, в горах, - начал Невинный, - всё так ярко, крупно:
      скалы, ледники, несмолкающий шум горных речек...
       Мануслава инстинктивно, без участия разума внесла кор-
      рективы в свои движения и высказывания:
       - Вы знаете, Иннокентий, мне всё-таки как-то спокойнее,
      милее в наших лесах. А горы... Они огромны, вечны, а мы такие
      маленькие... Они меня подавляют и... и молчат.
       Иннокентий, привычно находящий в каждом женском лице
      следы глупости, коварства или злобы, видел в Мануславе толь-
      ко красоту и сдержанность. "Совершенно необычная женщи-
      на, - подумал он. - И как это Магог угадал?" И вдруг сказал,
      неожиданно для самого себя:
       - А давайте утром после завтрака покатаемся с вами на
      лодке? Вдвоём.
       Мануслава посмотрела ему в глаза своими прекрасными с
      поволокой глазами и просто и спокойно, без тени жеманства
      сказала:
       - Давайте.
       Если бы Иннокентию Невинному следующим утром при-
      шлось вый ти на завтрак минут на двадцать позже, он бы мог
      услышать в холле следующий разговор:
       - Почему, Мария Ивановна, вы вчера не получили из апте-
      ки товар? А теперь ставите меня в известность, что перевязка
      заканчивается, что из антибиотиков остался один пенициллин,
      что нет перцового пластыря!
       - Вы разве не знаете? Вчера автомашина была на ремонте.
       - Хорошо, а сегодня что случилось?
       - А сегодня в аптеке инвентаризация. Да не волнуйтесь,
      переживём мы один день, а завтра доставим всё, что нужно.
       Но Иннокентий явился на завтрак вовремя. За столом не
      оказалось Актёра. Его изнеженный организм был так расстроен
      
      68
      вчерашним гребным напрягом и неожиданной, необъяснимой
      холодностью Мануславы, что потребовал ограждения от всех
      внешних раздражителей. Министр поведал своим состольникам,
      что так и не уговорил вчера огорчённого Актёра на пульку, а,
      заканчивая завтрак, сообщил, что сегодня наконец нашёл себе
      партнёра.
       - Следовательно, мы с вами, возможно, уже не увидимся, по-
      скольку у меня начинается настоящий отдых, - с удовольствием
      закончил он, раскланялся и ушёл.
       Неспешно двинулись Мануслава и Иннокентий к лодочной
      станции, выбрали себе лодочку и забрались в неё. В синем-синем
      небе сияло нежаркое солнце, и он, аккуратно и сильно двигая
      вёслами, радовался прекрасной погоде, любовался прозрачным
      озером и женщиной, сидящей напротив. Мануслава смотрела на
      своего визави и думала о том, что её отдых удался и что директор
      департамента культуры Излученской провинции не идет ни в
      какое сравнение с первым заместителем двигающегося к пенсии
      принципала Орешни.
       Когда до берега оставалось метров десять, она вдруг изъяви-
      ла желание попробовать свои силы в гребле. Он подчинился её
      капризу, и они встали, чтобы поменяться местами; лодка оказа-
      лась слишком увёртливой, и через мгновение оба оказались в
      обжигающей воде ледникового озера.
       К счастью, они благополучно выбрались на берег, ошара-
      шенные очевидцы крушения помогли им, закоченевшим и
      промокшим насквозь, по быстрее добраться до своих номеров.
      В обеденное время за столом с Мануславой сидел один Актёр,
      уже наслышанный о происшествии, тихий и обмирающий от
      одной мысли, что он мог оказаться на месте Иннокентия. По-
      лузнакомые отдыхающие подходили к Мануславе, охали, со-
      чувствовали, а один из них передал, что Невинный почувствовал
      себя неважно, решил отлежаться и явится только на ужин.
       Но он не появился и на ужине. Желающие узнать причину
      его отсутствия, нашли дверь номера незапертой; Иннокентий
      метался в бреду, проклиная какую-то Олю и повторяя слово
      
      69
      "пенициллин". Вызвали медиков, и вскоре о внезапной смерти
      Невинного узнали все.
       Только что возникшие мысли Мануславы о своём новом
      взлёте оказались пшиком, и она была очень недовольна Инно-
      кентием за его столь несвоевременную кончину. Что касается
      Актёра - он ещё раз возблагодарил судьбу.
      
      
      Билирубин обвиняет
      Как и предсказывал Магог, уже второе засушливое
      лето губило обширные болота в низовьях Ониса.
      Иссушался тростник, желтели берёза и ольха; мень-
      ше стало гусей, уток, куликов, болотных курочек. Реже стали
      встречаться кабаны и выдры; куда-то пропали водяные крысы
      и камышовые коты. Не стало прежней вольготной охоты. Оску-
      девшим болотом дебрянцы захотели владеть полновластно. Им
      уступать не хотели полянцы.
       Газеты публиковали сомнительные документы тёмных вре-
      мён, якобы подтверждающие принадлежность усыхающего боло-
      та той или другой стороне. Жители соседних деревень стали на
      болоте огороды городить. Перечёркивая скучное пространство,
      протянулись бесконечно прясла. Появились ночные отряды,
      оберегающие или ломающие эти ограждения. Местные власти
      делали глуховато-невинный вид и не вразумляли мужиков, гото-
      вых за свои, как они считали, угодья перебить соседей кольями и
      переколоть вилами. Вскипала ненависть, ожесточались сердца,
      и стычки между людьми всё чаще заканчивались кровью.
       Разобраться в созреваемом пограничном конфликте прави-
      тель Дебрянии решил послать Магога - первого заместителя
      принципала Орешни. Собственно, в Бекасов должен был ехать
      сам принципал, но он неожиданно был выбит из седла острым
      приступом радикулита.
       Хотя столь удачное развитие событий могло помочь Магогу
      в сплочении дебрянского народа, а следовательно, в достижении
      
      70
      поставленной цели, он понимал, что время ещё не пришло и надо
      попытаться притушить начавшийся пожар.
       В это тревожное время в Бекасове проходил суд над школь-
      ным учителем, из ревности убившим свою жену. Прокурором в
      этом процессе выступал 26-летний Валериан Максюта. Будучи
      родом из Орехова, он, тем не менее, после окончания столичного
      университета обосновался в Бекасове, надеясь при полном от-
      сутствии здесь конкуренции сделать быструю карьеру.
       И действительно, Валериан (или Билирубин) за те два года,
      что он обретался в этом приболотном городе, приобрёл некото-
      рую известность. Он придавал своеобразную окраску завора-
      живающим публику обвинительным речам, отличался особым
      даром, позволяющим ему чувствовать позицию начальства. А
      два-три выигранных громких дела способствовали тому, что о
      Билирубине стало известно в Орехове.
       Он и о поэзии не забывал и даже попробовал себя в рекламе.
      По просьбе одной фармацевтической фирмы он сочинил до-
      вольно удачные, запоминающиеся строки:
      
       Если ты на анус зол,
       Вставь скорее "Анузол".
      
       Приблизительно в это же время появился и другой замеча-
      тельный рифмованный призыв к потребителю:
      
       Если хочешь сил моральных
       И физических сберечь,
       Пейте соков натуральных:
       Укрепляет грудь и плеч.
      
       И по сегодняшний день некоторые исследователи склонны
      считать Билирубина автором этого шедевра.
       Валериан Максюта, выступая на судебных процессах со сво-
      ими эмоциональными речами, точно знал, что публике хочется
      услышать. В настоящее время самой горячей темой была защита
      родных земель от посягательства наглых полянцев. Об этом пи-
      сали газеты, кричало радио; об этом рассуждали политические
      
      71
      деятели и собутыльники, общаясь на кухне; об этом шутили в
      анекдотах и распевали в частушках.
       Магог, зная о восходящей звезде местного прокурорства
      ещё со времени посещения бекасовской парикмахерской, ре-
      шил между делом послушать его речь на процессе о ревнивом
      убийце.
       Валериан Максюта начал так:
       - Уважаемые господа! Нужна ли обвинительная речь, коль
      вину подсудимого можно считать доказанной? Нет, не нужна!
      И поэтому я не буду обвинять убийцу - я буду защищать его
      жертву!
       По залу пробежал ропот, адвокат задрал на лоб брови, опыт-
      ный судья хмыкнул. Максюта продолжал:
       - Кто эта несчастная, безвинно погибнутая руками опо-
      лоумевшего от ревности мужа? Обыкновенная дебрянская
      женщина, так и не встретившая на своём пути женского счастья.
      Кто поверит нашему уважаемому адвокату, будто бы эта жесто-
      ко задушенная женщина регулярно устраивала дома пьяные
      оргии с друзьями и подругами? Как можно обвинять молодую,
      общительную покойную в том, что она имела широкий круг
      знакомых? Да будь я семи пятен во лбу, и то не поверю, чтобы
      кто-нибудь из вас, присутствующих здесь, не собирался с дру-
      зьями пообщаться за чаркой доброй ореховой водочки? Кто не
      общался - пусть первым бросит в покойную камень! Ну, кто
      первый?
       Никто не пошевелился. Может быть, потому, что, действи-
      тельно, все присутствующие женщины общались только под
      водочку. А может быть, потому, что здесь не оказалось ни жестоко
      задушенной, ни камней.
       - Была ли счастлива в семье наша несчастная? Мог ли
      осчастливить её обвиняемый? Нам здесь рассказали о тружени-
      ке, обучающем детей родной истории, о его скромном заработке.
      Скажите мне, дорогие женщины, вы счастливы скромными
      заработками мужей? Безусловно, прекрасно, когда твоя жена
      тебя полюбит даже нищим...
      
      72
       В зале раздались смешки.
       - ...Но ещё крепче она полюбит тебя, если ты приносишь
      домой хорошие деньги!
       Посыпались возмущённые реплики: "Ещё и пропьёт полови-
      ну!", "Хоть бы колечко какое купил!", "А то и соврёт: накрылась,
      мол, премия в квартал!", "Крутишься одна, как эта"... Судья
      призвал публику к порядку. Билирубин продолжал:
       - А теперь посмотрим - чему наш убийца учил детей. Во-
      первых, он искажал исторические факты. Все мы знаем и любим
      наши замечательные давние времена. И это замечательство
      состоит, в частности, в том, что наши северные земли были
      завоёваны дружиной славного Степана, прозванного по реке,
      в которой он нашёл свою смерть, Лакримовичем. В известной
      народной песне поётся о том, как коварный князь аборигенов
      со своей презренной шайкой ночью пробрался тайною тропою
      к стану Степана и перебил многих дружинников, и сам Степан
      утонул в реке, спасаясь от этих шаечников. Так вот, наш убие-
      нец говорил детям о том, что шайка аборигенов защищала свою
      родину от захватчиков и что дружинникам надо было не пить
      ореховую водку, а выставить дозоры.
       В зале раздались крики разогретых Максютой слушателей:
      "Предатель!", " Позор!", "Куда смотрел директор?", "Они ка-
      лечат наших детей!", "Убивать таких умников!"...
       Судья подумал про учителя: "Вот гад!" - и призвал публи-
      ку к порядку. Магог, присутствующий на процессе инкогнито,
      оживился. Максюта смахнул кипенно-белым платком пену с
      губ и продолжал:
       - Во-вторых, этот убивец, не скрываясь, говорил о необ-
      ходимости любви к людям не нашей национальности! А это
      значит - и к людям соседних стран, которые спят и видят, как
      бы захватить нашу богатую землю!
       Публика взвыла. Магог улыбнулся. Судья вскочил и заорал:
      "Не может быть!", но потом взял себя в руки и призвал присут-
      ствующих к порядку.
       А из прокурора, растрёпанного, бледного, впавшего в полу-
      транс, вдруг сам собою вылился стихотворный экспромт:
      
      73
       Живя под одной крышей с педагогом,
       Она его не наградила рогом
       Даже одним. Хоть от амурных стрел
       И сделан в её сердце был прострел.
      
       Он открыл глаза, поднял худую руку с платком ко рту, утёрся
      и продолжал, обращаясь к обалдевшей аудитории:
       - Остаётся загадкой, как вообще могла мирно сосущество-
      вать с этим не любящим свой народ трирушником моя подза-
      щитная, которая, конечно же, была патриоткой. Другая на месте
      нашей безвременно задушенной, извините меня за такие слова,
      врезала бы ему прямо промоушен!
       Приняв близко к сердцу пламенную речь Валериана Максю-
      ты и переведя на дебрянский язык последнее слово как "промеж
      ушей", присутствующие на процессе единодушно выразили своё
      отношение к обвиняемому: "Расстрелять!", "Чтоб неповадно
      было!", "Изменник!", "Повесить на площади!".
       Исход судебного разбирательства был очевиден. Осуждён-
      ного отправили в камеру - ожидать утверждения правителем
      смертного приговора. А Магог подумал о Максюте: "Это - мой
      человек, и он будет работать на меня".
      
      74
      
      
      
      Глава третья.
      
      
      Новая вершина
      
      На синеморском рынке
       Знаменитый крытый рынок был едва ли не главной
      достопримечательностью Синеморска. Это цикло-
      пическое сооружение было воздвигнуто известным
      дебрянским архитектором, автором Южного вокзала в Стар-
      бурге и Ореховского цирка. Огромное пространство рынка
      перекрывалось ажурными стальными арками, несущими на себе
      стеклянную крышу. Тысячи людей, притягиваемые заботами и
      праздным любопытством, ежедневно толпились здесь, наполняя
      залитый южным солнцем рынок слитным немолчным гулом.
       Сырой, тяжёлый мясной дух висел над прилавками, за ко-
      торыми стояли дородные спокойные усатые дяди в фартуках,
      замазанных кровью. Сверху с крюков свешивались длинные
      ломти мяса, и покупатели дотошно изучали их, поворачивая
      во все стороны специальными заострёнными металлическими
      прутами. В глубине прилавков стояли огромные чурбаки, на
      которых мясники отточенными палаческими топорами с хака-
      ньем, безошибочными хряскими ударами разделывали говяжьи
      и свиные туши.
       Так и не выбрав себе мяса, Евдокия Сергеевна, мать санатор-
      ного повара Васи, прошла и мимо прилавков, на которых были
      
      75
      растянуты ободранные кроличьи тушки, состоящие, казалось,
      из одних рёбер: веря жутким рассказам знакомых женщин о
      подмене кроликов кошками, она никогда здесь не останавли-
      валась. И тут она встретила свою знакомую, Валюшку, как её
      все звали.
       - Ах, Дуся, - по-свойски полуобняла Валюшка Евдокию
      Сергеевну, хотя знакомство их было шапочным, - кажется, сто
      лет тебя не видела. Как поживаешь?
       - Так уж и сто. Весною, кажется, здесь и встречались, - не
      очень обрадовалась встрече Евдокия Сергеевна. - Живём по-
      маленьку.
       - Ну уж и помаленьку?.. - сладко не поверила Валюш-
      ка. - Курорт ников-то нынче не меньше, чем всегда. Говорят,
      прошлым летом у тебя даже в душе жил один.
       "Чтоб ты провалилась, сорока болтливая, - в сердцах поду-
      мала Евдокия Сергеевна, - небось, про этот душ сама и разнесла
      по всему городу".
       - Так это был Гриша, Васин друг. Приехал неожиданно, а
      койки все заняты оказались. Да он такой неприхотливый, сам
      предложил в душе ночевать. Мы с него и денег-то не брали.
       "Да ты, скупердяйка, с родной матери последнюю рубашку
      снимешь, - подумала Валюшка, - так я тебе и поверила".
       - Ну, конечно, - медово запела она, - кто ж с друга родного
      сына будет деньги брать! Ну а сынок, Вася - как его дела?
       "Господи! Ещё и дата свадьбы неизвестна, а она уже что-то
      пронюхала", - подумала Евдокия Сергеевна и решила разговор
      прервать. Отделавшись общими фразами, она наскоро попро-
      щалась и двинулась в сторону медового ряда. Её мысли опять
      заняла предстоящая свадьба сына. Не лежало у неё сердце к этой
      Нине. Какая из неё жена? Ей бы только кривляться да представ-
      лять из себя артистку. Жалкая массовичка-затейница, а гонору!
      Угораздило же Васеньку втрескаться в такую... Да ещё и разве-
      дёнка. И внуков не дождёшься - вон с морячком своим почти
      год прожила, а ребёночка-то нет... "О чём я, дура, жалею - не
      хватало, чтобы у неё сейчас ребёнок был!" - думала Евдокия
      Сергеевна, проходя мимо прилавков с мёдом.
      
      76
       Здесь громоздились разнокалиберные банки и баночки, и,
      привлечённые их янтарным содержимым, осы угрожающе зуде-
      ли или молча и деловито ползали по прилавкам, по банкам, по
      блюдечкам, из которых покупатели могли попробовать мёд. За
      прилавками стояли разбитные тётки и хваткие, крепкие мужики,
      а покупатели, взяв на язык каплю мёда, отрешённо смотрели в
      огромный стеклянный изгиб крыши, или внимательно следи-
      ли за извивами тонкой, тяжёлой медовой струйки, падающей
      в блюдце, или просто смотрели в правдивые глаза торговцев,
      пытаясь решить вековую неразрешимую задачу: истинный мёд
      перед ними или подделка?
       - Бери, хозяйка, не сомневайся, - говорили колеблющей-
      ся. - Мёд настоящий, цветочный - для себя качали. Зачем нам
      тебя обманывать?
       "Действительно, зачем им меня обманывать?" - думала
      хозяйка и покупала баночку.
       А Валюшка направилась в другую сторону, где весёлые де-
      белые краснощёкие девицы предлагали свой товар:
       - Женщина, женщина, попробуйте домашнего творожку!
       И разворачивалась чистейшая тряпочка, и чистейшие розо-
      вые пальцы отбирали кусочек мягкого, жирного с желтизной
      творога, который буквально таял во рту. Тут же были и густая
      сметана, и домашнее топлёное молоко с вкуснейшей зарумянен-
      ной плёночкой, и простокваша, и всё это просило: купи меня!
      Но Валюшке было не до всей этой прелести - она увидела свою
      старую знакомую, ванщицу из санатория.
       - Что-то давно я вас не встречала, тётя Рая, - озаботилась
      Валюшка. - Уж не болели ли вы?
       - Ох, болела, милая моя. Всю неделю. Голову лечила, да так
      и не долечила.
       - Чем же вы её лечили?
       - Да вот, напарница посоветовала мне замешивать жидким
      мёдом тесто. Только без воды. И прикладывать на ночь на за-
      тылок. Только никакого проку.
       Валюшка всегда была готова помочь людям.
      
      77
       - А я посоветую вам другой рецепт, - сказала она. - Надо
      взять одно кило картошки, протереть через тёрку и добавить три
      столовых ложки молока.
       - Молоко-то кипячёное?
       - Только сырое. Потом всё это слегка отжать, выложить на
      тряпочку и - на голову. Сверху надеть меховую шапку - мехом
      внутрь. И так неделю на один час перед сном. Как рукой снимет.
       Ванщица в сомнении покрутила больной головой:
       - Вообще-то, наша врачиха сказала мне, что это всё от со-
      судов.
       - Ну, от сосудов нужно совсем другое. Берутся лимон, мёд
      и чеснок в равных количествах. И принимать по две столовых
      ложки на ночь. Это сосудистый эликсир. Как рукой снимет.
       - И долго пить? - решила уточнить тётя Рая.
       - Да хоть всю жизнь! Очищает от шлаков весь организм. И что
      важно - на клеточном уровне. Помолодеете - хоть под венец.
       Услыхав такие умные слова, как "шлаки" и "клеточный уро-
      вень", тётя Рая решила испробовать на себе чудодейственный
      эликсир и стала уточнять способ приготовления снадобья. Но
      Валюшка, посулив ванщице замужество после помолодения от
      эликсира, вспомнила о Евдокии Сергеевне.
       - А вы знаете, - с заблестевшими глазами заговорила
      она, - я только что видела мать Васи, повара из вашего санато-
      рия. Она его сегодня женит.
       - Да вы что! - всплеснула руками тётя Рая.- Окрутила-таки
      его Нинка! Как бросил её муженёк, очень уж она попервоначалу
      убивалась. Жалко смотреть. Я ей как-то и говорю: "Что же ты
      так страдаешь? Кобель, он и есть кобель!" А она злобно на меня
      глянула, плечами вот так дёрнула и пошла прочь. Только каблу-
      ками - цок-цок-цок. Вот и жалей после этого человека! А потом,
      когда время прошло, смотрим - начала перед Васькой задницей
      крутить. И то - кому ж охота одной остаться?
       Валюшка перебила ванщицу и с удовольствием передала ей
      порцию новой захватывающей информации:
       - Уж так они, говорит мать, друг друга любят! И не насмо-
      трятся друг на дружку, и за ручки держатся, и расстаться не хотят
      ни на минутку! Гостей, говорит, напригласила - ужас!
      
      78
       Старая ванщица заговорила со знанием дела:
       - Он-то на неё не насмотрится уже давным-давно. Ведь всё на
      наших глазах начиналось. А она на него - не знаю. Верно, любит
      своего кобеля по-прежнему. Да и то сказать, разве мозглявый
      Вася сравнится с её моряком?
       - А, говорят, она беременна? - глазки Валюшки заблестели
      сильнее. - Не от моряка ли?
       - Мы и сами думали, а потом понаблюдали - вроде бы и
      не круг леет.
       А вокруг увлечённых такой интересной темой собеседниц
      продолжалась рыночная толкотня. В сопровождении скрипа
      тележек слышались звонкие голоса:
       - Ливерные пирожки, пирожки ливерные!
       - Возьмите квас - пять монеток с вас!
       - А кому воды холодной? А кому воды?
       И пора уже было пить воду или квас: в полную силу входил
      жаркий южный августовский день. Двое мужчин, не привыкших
      к такой жаре, утирая платками потные лица, продвигались к
      фруктовым рядам. Здесь царили смуглые поджарые посланцы
      Пустынии. Перед ними громоздись гроздья винограда, удивля-
      ли янтарные, словно инеем подёрнутые сливы, истекали соком
      груши и персики, влекли к себе инжир и айва, курага и урюк,
      изюм и чернослив.
       Пленительный, тонкий, медовый запах дынь рисовал в вооб-
      ражении южную душную ночь с огромной луной, подвешенной
      в чёрном небе над кипарисом, светящиеся тихим светом цветы
      магнолии, страстный шёпот влюблённых и, как фон всей этой
      пряной прелести, замысловатую мелодию зурны.
       Прислонённая к дыням картонка сообщала: "Дыня очень
      сладкая, мёд с сахаром".
       - Девушка, девушка, - возвращает к жизни остолбенелую со-
      зерцательницу всей этой роскоши гортанный голос, - бери персик.
      Такой сладкий, как ты (или как щербет, халва, рахат-лукум).
       - Ты посмотри, какое изобилие фруктов, - говорит один
      мужчина другому, - не будь Пустынии под боком, ничего бы
      этого не было.
      
      79
       - Уф, жара какая, - отвечает другой, промокая платком лоб,
      шею и виски. - Может быть, фрукты и были бы, но дороже и в
      меньшем количестве. Действительно, бойкая торговля.
       - Однако не все довольны такой бойкостью. Вчера я здесь
      видел, как один мужик жевал виноград, купленный у пустынца,
      и говорил: "Терпеть не могу этих смуглых. Всё время говорят
      между собой на своём языке: гыр-гыр-гыр. А я ведь ничего по-
      ихнему не понимаю. Может быть, они про меня говорят. Так бы
      и убил их на месте". Так-то.
       Его спутник посмеялся:
       - Небось виноград съел весь. Интересно спросить у него, на
      каком бы он языке разговаривал, окажись в Пустынии?
       - Дело не только в нём, - отвечал его товарищ. - Нена-
      висть к чужому, а значит, к чему-то опасному, враждебному
      прочно въелась в души дебрянцев. Ты посмотри, что творится
      в Бекасовском уезде.
       - Я слышал, что туда был послан разобраться толковый и энер-
      гичный человек. И вроде бы всё там успокоилось. И потом, пусть
      это звучит несколько высокопарно, но я не верю, что люди могут
      сами себе сделать плохо (ведь ненависть - всегда плохо). Есть ведь
      народная пословица: "Худой мир лучше доброй ссоры". И, нако-
      нец, - христианство, весь смысл которого и есть любовь...
       - Ты назови мне хотя бы одного истинно верующего. Да, по-
      сещают церкви, да, крестятся, даже некоторые постятся; но тут
      же злословят и завидуют, подставляют друг друга и развратни-
      чают. Да и мы с тобой не лучше... Ну что, пошли в пансионат?
       У выхода из рынка безмолвно сидела жирная тётка, на
      огромной груди которой висела табличка: "Барсучий жир".
      Это отвлекло мужчин от печальных мыслей. Они посмеялись
      и пошли своей дорогой. К выходу подошла и мать повара Васи.
      И столкнулась со своей сослуживицей.
       - Ах, милая Евдокия Сергеевна, - защебетала та, - что же
      вы молчите о своём счастье?
       - Какое ещё счастье? - не поняла она. - О чём это вы?
       - Ну как же, все уже говорят об этом. Ведь вы на прошлой
      неделе женили своего Васеньку! И вроде бы внук на подходе!
      Нехорошо, нехорошо скрывать такое счастье!
      
      80
       - Да вы что это говорите? - опешила Евдокия Сергеевна.
       - Боже мой! - продолжала сослуживица, не слушая её. -
      Только вчера, кажется, Васенька был вот такой! Вот время-то
      летит! Дай вам бог побольше внучат!
       Тут хитринка появилась в её глазах, и она прибавила,
      вздохнув:
       - Правда, чтобы внучат баловать, деньги нужны. Да и на
      свадьбу, я думаю, достаточно поиздержались. Но ведь можно
      ещё один душ построить! Ну, я пошла. Целую!
       "Чтоб ты сдохла, прости господи!" - думала Евдокия Сергеевна,
      покидая роскошное рыночное изобилие и пробираясь к выходу.
       Но на крытом рынке был и другой, невидимый для толпя-
      щихся здесь людей мир - мир, возникающий при передвижении
      огромных масс товаров и денег. Этот мир затрагивал интересы
      сотен и сотен людей, выкармливающих скот и птицу, заботя-
      щихся о пчёлах, взращивающих цветы, овощи и фрукты, зани-
      мающихся перевозкой и хранением продуктов; таможенников,
      перекупщиков, крупных боссов и мелких чиновников.
       Интересы этих людей стягивались во всё более тугой узел,
      накапливались невозвращённые долги, нереализованные и при-
      шедшие в негодность товары усугубляли отчаянное положение
      некоторых торговцев, обиды при несправедливых дележах при-
      былей становились всё нестерпимее, и зависть к более успешным
      разъедала души неудачников.
       И крытый рынок разделил участь многих других рынков:
      тёмной ноябрьской ночью он сгорел дотла.
      
      
      Дмитрий в отпуске
       Во второй половине сентября второго года с момента
      пришествия Магога на Землю Дмитрий прибыл до-
      мой в отпуск. Он шёл по родному городу, шёл знако-
      мым с детства бульваром, и ему казалось, что за тот год, что он
      провёл в тундре, в снегах, среди новых людей, здесь ничего не из-
      менилось. Было тихо и тепло. Берёзы стояли ещё зелёные, лишь
      
      81
      кое-где украшенные жёлтыми прядками. То там, то здесь падали
      на тротуар ошипованные каштаны, раскалывались, являя белую
      байковую подкладку и выкатывая плод, лаковый и карий.
       Сестра его уже две недели как вышла замуж и жила отдельно;
      так что Дмитрия встретили отец, мать и гостивший у них в это
      время дядя Коля, муж маминой сестры. Всё было, как положено:
      объятия, поцелуи, слёзы и невозможность наглядеться на воз-
      мужавшего сына в лейтенантских погонах. После того, как все
      угомонились, а отпускник удостоверился в здоровье родителей
      и утолил дорожный голод, он спросил о своём зяте.
       - Ну-у-у, - неопределённо протянул отец, - что можно
      сказать о нём? Он сам из Орехова. Работал там в ОБАНа.
       - Где работал? - не понял Дмитрий.
       - В отделе по борьбе с автомобильными нарушениями. А с
      января стали укреплять нашу столичную полицию и понапри-
      глашали из разных провинций таких вот федь...
       - Его зовут Федя, - пояснила Дмитрию мать. - Фёдор
      Кашкин. Квартиру ему здесь дали. А теперь он какой-то там у
      них начальник. Ну, правда, не очень большой. Недолюбливает
      его отец... Но ты не думай, Наташа его обожает.
       - Да я ничего и не думаю. Мне-то что, пусть себе любят друг
      друга. А Федя он или не Федя - какая разница...
       - Да что я, - примирительно сказал отец, - ты сам на него
      погляди. Они с Наташей сегодня будут у нас. Посидим, отметим
      твой приезд.
       - А уж Наташа как будет рада тебя увидеть! - сказала мать и
      добавила: - Ты совсем худой стал. Что значит без материнской
      заботы!
       Пришли сестра с мужем. Фёдор Кашкин, тот самый Плинтус,
      который в юности колотил "непроливайки" о классную доску,
      теперь стал крупным рыхловатым молодым человеком с уже
      наметившимся брюшком. Было заметно, что носы его туфель
      более остры, галстук длиннее, брюки короче, чем следовало по
      моде, и одеколона он не жалел. После рукопожатий и принятых
      в этих случаях слов, после объятий с сестрой, повисевшей секунд
      десять на шее лейтенанта, все сели за накрытый стол. Забулькала
      
      82
      водка, застучали вилки и ножи, зажевали челюсти. Разговор,
      поначалу едва тлея, постепенно разгорелся.
       - У нас с Наташей всё в квартире будет культурно, - говорил
      Федя, подхватывая вилкой слюнявый грибок, - вот доделаем
      ремонт, посмотрите. На окнах цветочки поставим, на стены
      - репродукции.
       - Надо знать, какие цветочки ставить, - подал голос дядя
      Коля. - От некоторых аллергия бывает. И ведь продают же
      людям такие цветы! Сволочи!
       - Я тебе, Наташа, своего "декабриста" подарю. Как зацветёт
      Зимой - красота!
       - Спасибо вам, мама, за "декабриста", - продолжал
      Федя. - Я вообще-то, эстет и люблю, чтобы всё культурно было
      и красиво.
       - А что, Федя, - спросил отец, - у тебя подчинённые тоже
      все культурные и эстеты?
       - Да нет, куда им! Я уже можно сказать - коренник. А они
      в основном только что из провинции. Деревня!
       - Что значит - коренник? - полюбопытствовал Дмитрий.
       - Мама, а салфеточки под цветочные горшочки - пода-
      ришь? - попросила сестра.
       - Конечно, моя милая! Я и ещё кое-что тебе отдам, потом
      покажу. Ещё с тех пор храню, как ты была маленькая.
       - Коренник, - отвечал Федя шурину, - это значит коренной
      житель. Вот, например, они водку стаканами пьют. А я, как сто-
      личный житель, теперь - только рюмками. На хера мне теперь
      пить стаканами?
       Такого слова стены этой квартиры не слышали никогда.
       Остолбенели все кроме эстета.
       - Господи, что ты говоришь! - вскричала Наташа.
       - Так, так. Значит, только рюмками, - пробормотал отец.
       - Я всё правильно говорю. Разве тебе не нравится, что я
      культурно пью? - спросил Федя свою жену.
       - Я же тебя просила - выражайся аккуратно, - плачущим
      голосом пропела Наташа.
       - Всё понял. Извиняйте.
      
      83
       Затем Дмитрий с Наташей вспомнили, как год назад они
      отдыхали на море; вспомнили Гришу Адацкого с куском масла
      в кефире; вспомнили, как в руках провожающей их матери оста-
      лась корзинка с провизией.
       - Хорошо ещё, что бритва с одеколоном была со мной, - от-
      смеявшись, сказал Дмитрий, - а то ходил бы по пляжу зарос-
      ший - пугал отдыхающих.
       Федя не очень внимательно следил за этими воспоминани-
      ями, так как был занят отбивной, и поэтому вступил в разговор
      не совсем в тему:
       - Я тоже всегда обтираю лицо одеколоном, когда поброюсь.
       Отец крякнул, Наташа быстро взглянула на него и потупи-
      лась, мать в мыслях была далеко. А Дмитрий говорил о своей го-
      спитальной службе в госпитале. Говорил о том, что надежды его
      на широкую врачебную практику в армии не оправдались и что
      после демобилизации надо будет ему поработать в какой-нибудь
      небольшой периферийной больничке. Мать всполошилась:
       - Что же это такое, господи! Целый год тебя не было дома,
      ещё один год впереди, а ты уже думаешь, как бы опять из дома
      уехать!
       Сестра стала успокаивать мать:
       - Да не волнуйся ты раньше времени! Он там за год найдёт
      себе какую-нибудь медсестричку, да и сюда приедет - внука
      тебе рожать! Вот поверь мне.
       Восприняв последнюю Наташину фразу сквозь призму оче-
      редной рюмки, Федя решил блеснуть эрудицией и запел:
      
       Вот и верь после этого людям:
       Отдалась я ему при луне,
       А он взял мои девичьи груди...
      
       - Тихо, тихо, Федя! - зашипела Наташа, накалывая ту-
      фельной "шпилькой" ступню молодого мужа, опять сбившегося
      с приличного пути. Это отвлекло Кашкина от озорной песни к
      разговору, который вёлся за столом.
       - Что же, совсем без пользы прошёл этот год? - спросил
      отец у сына.
      
      84
       - Конечно, без пользы! - не утерпел дядя Коля. - И второй
      год так же пройдёт. Только отрывают людей от дела, от семьи.
      Сволочи!
       - Да нет. Я узнал много разных новых людей. Очень ин-
      тересный человек - начальник моего отделения, капитан. Он
      хороший врач, и отношения у меня с ним дружеские. Мы часто
      с ним общаемся, о многом говорим. Между прочим, он считает,
      что если человек страдает от своего неправедного поступка,
      другими словами, если у него проснулась совесть, значит, в нём
      есть частица бога.
       - Философия, - отреагировал зять, называя этим словом
      всё для себя слишком сложное и непонятное.
       - Нет, это религия, - поправил Федю отец. - Я в своё вре-
      мя думал над этим. Совесть, как и свойство человека мыслить
      аналитически или его способность воспринимать прекрас-
      ное, - всего лишь качество, отличающее нас от других, менее
      развитых животных. А вот возьмём, к примеру, собаку. Она тоже
      отличается многими качествами, допустим, от таракана. Но ведь
      это не значит, что в собаке есть частица бога.
       - В том-то и дело, что, хотя таракан и далеко отстоит от
      собаки, оба они от человека неизмеримо далеки потому, что им
      неведома совесть.
       Наташа вмешалась в разговор:
       - Дима, ты видел, как виноватится собака, если она что-ни-
      будь натворила? Как же это - нет у собаки совести?
       - Какая там может быть совесть? - возмутился дядя
      Коля. - У нас в подъезде одну женщину собака покусала! Ведь
      без намордника собак водят! Сволочи!
       - Нет, нет. Собака перед хозяином виновата, а не перед со-
      бой. Она не совестью мучается, а боится наказания. А человек
      мучается, даже если никто не знает о его проступке.
       - Ты так об этом говоришь, будто бы у самого совесть не-
      спокойна, - сказала Наташа.
       ...Перед глазами Дмитрия плескалось тёплое маслянистое
      море, и к его плечу слегка привалилось прохладное влажное
      плечо Аси.
      
      85
       В воде, как огненные змеи,
       Дрожат огни Кассиопеи...
      
       - У всех у нас есть грехи, - уклончиво ответил он.
       - Федя, - спросил у зятя отец-провокатор, - было такое,
      чтобы ты переживал после какого-нибудь поступка?
       Накладывая себе в тарелочку кусок торта, специально ис-
      печённого матерью к приезду сына, Кашкин отвечал:
       - Да вот, приобрёл я для ремонта квартиры линолеум, да со
      мневаюсь - не продешевил ли?
       Отец продолжал, отхлёбывая горячий чай:
       - И вот я думаю: если есть Бог, который всё вокруг создал
      столь замечательно, почему же человек у него получился такой ни-
      кудышный? Ведь это Божье создание само себя в гроб вгоняет.
       - Это как же? - удивилась мать.
       - Во-первых, мы уничтожаем природу, являясь её частью
      и не думая, что уничтожаем себя! Загадили всё вокруг, и сами
      живём в этой помойке. Наштамповали автомобилей, а они от-
      равляют воздух навсегда. Ведь выхлопные газы никуда не дева-
      ются - остаются в атмосфере! А вы посмотрите, как запылили
      весь Рыбный! Во-вторых, табак, наркотики, неумеренное упо-
      требление спиртного. Сколько раз правители пытались ввести
      "сухой" закон, и ничего из этого не выходило. Значит, люди
      готовы умереть, но расстаться с губительными помутнениями
      сознания не хотят.
       - Как же без автомобилей? - спросила Наташа.
       - Если гости немного и выпьют, - добавила мать, - ничего
      тут такого нет. И сегодня все немного выпили: такой повод...
       - Врачи говорят, что немного можно, - авторитетно сказал
      Федя.
       - Ладно, - не стал ввязываться в дискуссию отец, - я ведь
      не о том... А скажи мне, зять, как ты думаешь: Бог есть или Бога
      нет?
       Фёдор Кашкин после сытного стола расслабился, забыл, о
      чём его просила жена, и потерял чувство ответственности.
       - Да мне, собственно, наср...! - был ответ Плинтуса.
      
      86
      
      
      Майор Козлов
       Коль возникает потребность в героях, они тут же всплы-
      вают из пучин неизвестности к славе народной. Так
      появился и майор Козлов. Вероятно, он не любил
      своей фамилии, потому что представлялся просто: майор. Он
      приехал в отпуск в родной приболотный посёлок Бекасовского
      уезда отдохнуть - порыбачить и успокоить расстроенные нервы.
      Но поплыли слухи, что на службе у майора были неприятности
      и что он срочно был отправлен в отпуск своим командиром от
      греха подальше, с глаз долой. Будто бы в его части умер от по-
      боев один солдатик-сахарянин.
       В рапорте майор доложил, что солдат скончался от тяжёлой
      черепно-мозговой травмы, полученной им во время ремонтных
      работ. Но давно уже все знали, что рука у майора была тяжёлая,
      нрав крутой и личный состав своей части держал он в страхе.
       Как только заместитель принципала Орешни Магог, усмирив
      немного болотные страсти, уехал, конфликт опять разгорелся, и
      майор, понял, что ни международное положение, ни его характер
      не дадут ему отдохнуть.
       Крепкая фигура, решительность, короткие фразы, неко-
      лебимое отношение к инородцам, отсутствие даже намёка на
      рефлексию притягивали к нему людей. Возмущение наглыми
      полянцами и недовольство начальством, не умеющим твёрдой
      рукой навести порядок, объединило вокруг майора самых раз-
      ных дебрян.
       Худосочные неудачники, теряющие возможность кормиться
      болотом; принципиальные искатели правды, свято верящие в
      дебрянство этой земли; наконец, лихие разбойнички, ищущие
      повода "руку правую потешить", ни в грош не ставящие жизнь
      человеческую, - все они искали в майоре лидера, способного
      увлечь их на сомнительное предприятие.
       Однажды, в тёплый солнечный денёк бабьего лета, после
      очередной стычки из-за порушенных заборов, обессиленные,
      потные и изодранные дебрянцы вернулись домой с потерями.
      
      87
      Они дотащили и уложили на землю у церковной ограды двух
      своих товарищей, крепко избитых, без сознания.
       И когда один из них (тот самый Николай, которому полтора
      года назад Магог толковал о невозможности любить врагов сво-
      их), пуская ртом розовую пену и загребая рукой пыль, испустил
      дух, майор решился.
       По разработанному им плану был пущен слух о том, что через
      неделю дебрянцы предпримут марш-бросок к далёкому и топ-
      кому Камышовью, дабы застолбить эту территорию. Полянцы
      клюнули на эту дезинформацию. За два дня до назначенного сро-
      ка всё военноспособное мужское население ближайшей к этому
      месту полянской деревни Утицы, захватив нужный инструмент
      и узелки с провизией, выступило в поход на Камышовье.
       Но разведка доложила точно о продвижении вражеского от-
      ряда и об отсутствии в Утицах мужчин. И когда доблестные са-
      харяне, еле сдерживая гордую радость, прилаживали к начатому
      забору полянский флаг (зелёно-жёлтую тряпку с изображением
      знаменитого корнеплода), карательный отряд майора вошёл в
      деревню неприятеля.
       Убийства и насилие, учинённые дебрянцами-добровольцами
      в Утицах, и последующее сожжение деревни оживили полити-
      ческую жизнь в регионе. Правительство Полянии заявило о
      нарушении ранее добрососедской страной всех норм междуна-
      родного права. Ответственный чиновник Министерства между-
      народных отношений пообещал, что его страна "даст достойный
      отпор провокаторам, совершающим свои наглые вылазки при
      попустительстве правительства Дебрянии".
       Дебрянская оппозиция обвинила родное правительство в
      слабости, поскольку оно допустило у себя под носом существова-
      ние хорошо организованной военизированной группы, провоци-
      рующей международные конфликты и вспышки ксенофобии.
       Правительство Дебрянии обвинило оппозицию в непатрио-
      тизме, а один из её лидеров был избит неизвестными молодыми
      людьми вечером в подъезде своего дома.
       Правитель вызвал в столицу Магога, который по-прежне-
      му замещал болеющего принципала Орешни, и поручил ему
      
      88
      разъяснить журналистам дебрянских и зарубежных СМИ суть
      событий, которые имели место в его провинции. Магог поведал
      собравшимся о том, что шаги, предпринятые руководством для
      умирения нарастающего недовольства, сделали своё дело, и
      предположил, что погром в Утицах - провокация спецслужб
      Полянии. И в завершение он сказал, что, мол, негоже наводить
      тень на плетень и лить воду на мельницу разжигания ненависти
      между народами.
       Когда все положенные в таких случаях обвинения сторонами
      были высказаны, правитель Дебрянии командировал в Бекасов
      компетентную комиссию для исчерпания неприятного инциден-
      та. Во главе комиссии он поставил своего военного министра и
      Магога. После изу чения всех обстоятельств вылазки бандит-
      ской шайки и установления личности атамана, руководители
      комиссии встретились в гостиничном номере министра, чтобы
      за рюмкой коньяка обсудить результаты расследования и при-
      нять решение.
       Министр с военной точки зрения похвалил разработанную
      майором операцию и спросил, играет ли Магог в карты?
       Магог, уже решив, что майор - это тот человек, который ему
      пригодится, сказал министру:
       - На время проведения официального следствия зачинщика
      следует арестовать. А в преферанс я с удовольствием сыграю.
       Под утро толстый, красный, потный министр, сам не пони-
      мая как, оказался в ужасном проигрыше. Было ясно, что такого
      фантастического долга он никогда отдать не сможет. Спокойный
      Магог, улыбаясь своей знаменитой оскаленной улыбкой, пред-
      ложил выход в виде долговой расписки. Министр согласился
      и под диктовку написал: "В случае неуплаты мною долга до 1
      апреля следующего года обязуюсь провести парад войск под
      окнами кабинета Магога".
       Хладнокровный Магог и совершенно уничтоженный ми-
      нистр разъехались по своим уделам. Майор был арестован,
      что повлекло за собой несколько немногочисленных митингов
      дебрянских патриотов и успокоило Полянию.
      
      89
       В одной камере с майором существовали ещё двое: не-
      определённого возраста шепелявый лохматый брюнет и чахлый
      молодой человек лет двадцати пяти. Майор неторопливо ходил
      по своему временному, как он считал, жилищу, вновь с удовлет-
      ворением переживая все недавние события, героем которых был
      он сам.
       - Я, так сказать, электрик, - говорил ему лохматый, - про-
      стой человек, и хочу сказать - правильно, что, так сказать, отпор
      им дали.
       - Ты почему шепелявишь? - поинтересовался майор.
       - Бездельники, - бормотал хилый жёлтый арестант, забив-
      шись в угол и сверкая глазами, - за счёт общества жируют...
       - Я, как бы, ремонтировал проводку, - объяснил лохма-
      тый, - а меня ка-а-ак долбануло, ну, так сказать, я с тубаретки
      и сверзился и, как бы, язык себе и прикусил.
       Майора тоже било током в школьном детстве. Как-то дома
      он менял разбитую розетку и, хотя работал осмотрительно, всё
      же не уберёгся.
       Вообще, своё детство майор вспоминал неохотно. Отец его,
      не всегда трезвый фельдшер с руками, источающими запах кар-
      болки, будучи в хорошем настроении, шутил:
       - Ну что, сын мой, не дать ли тебе по шее?
       Если он был мрачен, то ничего не говорил и мог без пред-
      упреждения, не прицеливаясь, съездить своей вонючей рукой
      по любому подвернувшемуся месту сыновнего тела. Мать,
      постаревшая, измученная женщина, помнила, как её отец, на-
      матывая на руку длинную, роскошную косу своей жены, бил её
      смертным боем. И, хотя фельдшер никогда с ней не поступал
      подобным образом, она цепенела при одном его взгляде. От ласк
      матери своей будущий майор уклонялся, не переваривая слёз и
      жалостливости.
       В школе Козёл, как все его называли, имел обыкновение,
      здороваясь, с такой силой сжимать руку однокашника, что тот
      приседал от боли. Он же руку не выпускал и, глядя в глаза му-
      чающегося товарища, улыбался.
      
      90
       Невысокий, плотный, с короткой шеей и причёской "ёжик",
      он был на хорошем счету у преподавателя физкультуры. Он
      был незаменим в первом ярусе при построении "пирамид" и с
      удовольствием выполнял команды во время упражнений. В на-
      чальных классах он не любил уроки пения и рисования, а позже
      терпеть не мог литературу и историю и на хорошие отметки по
      этим предметам не рассчитывал.
       На уроках географии ему было скучно. Нервной и встрё-
      панной учительнице трудно было справиться с балованными
      и легкомысленными детьми. Как только она отворачивалась
      от класса к карте, два-три мальчика начинали обстреливать эту
      карту тугими бумажными гнутиками из маленьких проволочных
      рогаток. Учительница теряла самообладание и с диким взвизгом:
      "Сволочи!!!" с треском ломала указку об стол.
       Козёл равно презирал и несерьёзность ребят, и нервность
      учительницы.
       Льдистая корочка, подёрнувшая было его детскую душу, в
      юности стала подтаивать: первая любовь пришла к нему, и за-
      стила весь мир.
       Белокурой девочке льстило обожание такого сильного, гру-
      боватого и независимого юноши. Она даже, заметив, что ему осо-
      бенно нравится её задумчивость, специально в его присутствии
      вдруг столбенела, остановив взгляд и слегка приоткрыв розовые
      губки. Он был в восторге.
       Коротка женская любовь! Куколке скоро надоело его молча-
      ливое и тягостное обожание, и она увлеклась высоким стройным
      старшеклас сником (между прочим - сахарянином), который
      стал снисходительно отвечать на знаки внимания с её стороны.
      Будущий майор изумился и спросил её прямо: почему?
       Он был молод и не знал ещё, что нельзя ни объяснить любви,
      ни принудить к ней. Он ведь не любил ни литературу, ни музыку;
      он не читал Мериме и не слышал Бизе. Ответ был ужасен. Она, не
      будучи деликатной и не испытывая в этом потребности, сказала:
       - Потому, что ты мне надоел, коротышка и козёл!
       Сахарян, которые встречались особенно часто в приграничном
      Бекасовском уезде, он и до этого недолюбливал. Они всегда стара-
      
      91
      лись поддержать друг друга, быть вместе, и это почему-то раздра-
      жало его. Были несносны их прямые и короткие носы, рыжеватые
      волосы, а в их говоре - мягкие "р", "л" и горловое "к".
       Осколки чистой, глупой любви лежали у ног его, и, по мере
      стаивания их, всё больше и больше нелюбовь его к сахарянам
      (и вообще к полянцам) превращалась в ненависть. Наконец,
      он возненавидел их с тем же восторгом, с которым только что
      любил свою куколку.
       - Бездельники, - вернул его в действительность бормоток
      из угла, - ничего не умеют, только пить и жрать...
       - Что он здесь делает? - спросил майор.
       - Он, как бы, дожидается утверждения правителем, так
      сказать, смертного приговора.
       - За что?
       - А он, так сказать, - отвечал электрик, - как бы, задушил
      свою жену.
       - Неужто? Такой мозгляк. А жена что ж, виновата?
       - Говорят, если посмотреть, хороша была! Он приходит
      домой - она пьяная, так сказать, вдрызг. Спрашивает: "Где ты,
      как бы, шлялась?" А она: "А тебе какое дело?" Офицеры к ней
      приходили, ну как не выпить? Вот тогда он взял и, как бы, при-
      душил её.
       - Силён! А не скажешь.
       - Только пить да жрать, да по бабам шастать, - забормотал
      хилый, не вылезая из своего угла. - Офицерьё!
       - Что-то он не в себе, - заметил майор. - А ты что натво-
      рил?
       Лохматый рассказал, что начальник попросил поставить у
      него в ванной комнате розетку и что он её поставил.
       - А начальник по пьянке, - продолжил рассказ электрик, -
      решил побриться электробритвой, так сказать, принимая ванну.
      Козёл!
       Майор вдруг посуровел, услышав такое слово, и прекратил
      расспросы.
       - Ничего не умеете, ничего не знаете, - продолжал женоу-
      бийца, следя безумными глазами за движениями майора.
      
      92
       Майор остановился, глядя на свихнутого тяжёлым взглядом.
       - Скажи мне, вояка, - вдруг вопросил его хиляк, - а ты смог
      бы сказать, чем закончилась семьдесят лет назад осада Полянией
      нашего Бекасова?
       Всё более раздражающийся майор неожиданно для себя
      ввязался в разговор с полоумным:
       - А ты, сопля, смог бы настроить танковый прицел? Да если
      бы мы не защищали страну, ты давно бы уже работал на какого-
      нибудь сахарянина!
       Майор, не сдерживаясь, шагнул, сжав кулаки, к бедному аре-
      станту.
       Дверь камеры распахнулась.
       - Майор! На допрос!
      
      
      Возвращение Еремея
       Восемь лет назад, после окончания Старбургского
      университета, молодой Еремей Волосатов не захотел
      возвращаться в родной Бекасов под тягостную опеку
      любящей матери и надзор отца, который командовал дома как
      в своём госпитале. Он, как и многие молодые люди в то время,
      решил попробовать самостоятельной жизни вдали от родимого
      гнезда и уехал в город Озёра.
       Небольшой городок, прилепившийся к горам у тихих и глу-
      боких озёр, живущий туризмом, горными лыжами, целебными
      водами, альпинизмом и климатолечением, пришёлся ему по
      душе. Житель приречных равнин южной Дебрянии, он, казалось,
      попал в другую страну - с горными водопадами, крутыми скло-
      нами, поросшими вековыми соснами, с буйным разнотравьем
      горных лугов и сползающими на эти луга языками сыреющих
      ледников, с сумасшедшим солнцем, позволяющим загорать и
      зимой, с медленными сумерками, в которых становился слышнее
      немолчный шум горной реки.
       Молодой провизор с головой окунулся в мир горного ту-
      ризма. Он научился ставить палатки, правильно укладывать
      
      93
      двадцатикилограммовые рюкзаки; ему нравилась бивуачная
      туристская жизнь, с мимолётным братством впервые встретив-
      шихся людей; он полюбил затихающий костёр, притягивающий
      к себе десятки глаз, и тихую, задумчивую песню под перебор
      гитарных струн:
      
       Я смотрю на костёр догорающий,
       Гаснет розовый отблеск огня,
       После трудного дня спят товарищи,
       Почему среди них нет тебя?
      
       И всех сидящих и лежащих вокруг костра охватывает
      сладкая грусть: ну почему же среди них нет тебя? И пусть для
      большинства этих людей никто конкретно не скрывается за
      этим "тебя", на душе всё равно становится печально. И с этой
      тихой, ласковой грустью все расходятся по палаткам и легко за-
      сыпают, и спят беспробудно всю ночь, напитывая новой силой
      натруженные за дневной переход ноги, спины и плечи.
       Еремей легко вошёл в этот мир, был крепок физически и да-
      леко не глуп и уже в третий год своей жизни в Озёрах сам водил
      туристические группы по истоптанным его ногами маршрутам.
       Но не во всём ему сопутствовал успех. Уже будучи инструк-
      тором, он влюбился в одну туристку из своей группы. Высокая,
      стройная, в тёмных брючках, она перед вечерними кострами
      натягивала на своё молодое тело великолепный белый свитер,
      так чудно подпиравший её пунцовые щёчки. Но, оказалось, что
      и брючная стройность, и белый свитер, и девственно упругие
      щёчки были предназначены химику-технологу рыбнинского
      завода синтетического каучука Анатолию, высокому лохматому
      парню, готовому смеяться по любому поводу и без повода, скаля
      свои крупные, прямо-таки лошадиные зубы.
       Горькая обида вползла в сердце Еремея, обида на белый
      свитер, на лошадиного Анатолия, на собственный небольшой
      рост.
       Но через год, на танцевальном вечере в альпинистском лагере
      он почувствовал на себе заинтересованный взгляд невысокой,
      ладненькой девушки. Еремей пригласил её на танец, и они по-
      
      94
      знакомились. Рита была членом сборной команды Дебрянии по
      спортивной гимнастике и отдыхала в Озёрах перед осенними
      сборами. Что привлекало её, известную спортсменку, в рядовом
      работнике городской аптеки и инструкторе по туризму? Вопрос
      непростой. Даже Рита не смогла бы толком ответить на него. Да
      и кто может разобраться в женском сердце?
       "Значит, что-то такое во мне есть", - подумал Еремей,
      и самомнение его подняло голову. Сырым туманом веяло от
      шумящей горной реки, горы тяжело и сумрачно молчали, и
      луна укрылась за облаками, когда Еремей провожал Риту до
      спального корпуса. Они постояли немного, потом он всё-таки
      решился и поцеловал бледнеющее в темноте лицо. Рита вздох-
      нула и обняла его.
       Если бы Еремей мог предугадать силу рук гимнастки, он на-
      пряг бы мышцы своего торса и избежал, таким образом, нежела-
      тельных последствий. Но объятия были столь страстны, тесны,
      а главное - неожиданны, что скованный ими влюблённый был
      не в состоянии ни пошевелиться, ни даже вздохнуть, и только
      слышал слабый хруст собственных костей. На миг у него мель-
      кнула мысль, что если Рита ещё и заглатывает свои жертвы, то
      ему пришёл конец. Но она его отпустила.
       - Спокойной ночи, - просипел перехваченным дыханием
      Еремей. - До завтра.
       Но они больше не встретились. Мучительные боли при каж-
      дом вздохе навели его на мысль о переломе рёбер и уложили в
      постель. Он проболел неделю, принимая анальгетики, стараясь
      дышать поверхностно и обижаясь на весь женский пол.
       В последнее время он стал всё чаще и по мелочам обижать-
      ся. Наряду с этим самомнение его потихоньку раздувалось,
      что, вместе с высокими каблуками, возможно, компенсировало
      недостаток его роста. Он стал раздражать управляющую апте-
      кой. А вскоре у неё появился весомый повод выказать ему своё
      недовольство. Наклеил как-то Еремей этикетку с надписью:
      "Принимать по 1 столовой ложке 3 раза в день после еды" - на
      баночку с мазью от чесотки. Как нарочно, в это самое время во-
      
      95
      шла управляющая, увидела эту оплошность и устроила разнос
      обиженному Еремею.
       - Это наплевательское отношение к своим обязанностям!
      Вам что же, наплевать на здоровье больного человека? Да нет,
      вам наплевать на здоровье всего народа! Я вам объявляю выговор
      и лишаю квартальной премии!
       И возмущённая начальница вышла из комнаты. Но прежде,
      чем хлопнуть дверью, она произнесла загадочную для присут-
      ствующих фразу:
       - Да, есть ещё такие, не родные нам люди, которые готовы
      сознательно навредить здоровью нации!
       Но Еремей знал, в чём тут дело. Начальница давно уже, глядя
      на его короткий и прямой нос, подозревала, что он не чистокров-
      ный дебрянец, и вот теперь дала ему это понять. И на самом
      деле, отец его матери был полянцем, и во внуках его, Татьяне и
      Еремее, проявились характерные полянские черты.
       А буквально на следующий день управляющая узнала, что
      главный врач самого крупного дома отдыха открывает у себя
      аптеку и ему нужны аптечные работники. Судьба давала ей воз-
      можность освободиться от неприятного сотрудника. Она тут же
      позвонила в дом отдыха и рекомендовала на должность управля-
      ющего аптекой молодого и перспективного Еремея Васильевича
      Волосатого. Так он, предварительно испытав на себе непостоян-
      ство судьбы, стал хоть и небольшим, но начальником.
       Теперь он ходил на работу в дом отдыха, где все его уже знали
      и при встрече раскланивались с ним, и он с достоинством отвечал
      им. Просмотрев и откорректировав утренние заявки, он, откинув
      голову, приподняв плечи и стуча высокими каблуками, шёл по
      своей маленькой аптечке и отдавал приказания. И, хотя в аптеке,
      кроме него, было всего три человека, приказывать было приятно.
      Правда, иногда ему возражали или высказывали другое мнение,
      тогда он обижался и некоторое время дулся на этого человека.
       Но года через четыре в их доме отдыха случилась неприят-
      ность: неожиданно для всех умер отдыхающий здесь первый за-
      меститель принципала провинции Орешня Иннокентий Невин-
      ный. Стали искать виновных. Следствием было установлено:
      
      96
       - находящемуся без сознания больному ввели внутримы-
      шечно пенициллин, что и послужило причиной анафилакти-
      ческого шока;
       - в карточке отдыхающего отсутствовала отметка об инди-
      видуальной непереносимости антибиотика;
       - при нарастании грозных признаков шока медицинская
      сестра растерялась и не ввела больному раствор адреналина;
       - у медиков под рукой из антибиотиков был только пени-
      циллин, поскольку аптека в тот день была закрыта на инвента-
      ризацию.
       Молоденькая, хорошенькая медицинская сестра - та самая,
      которая не позаботилась о достаточном ассортименте медика-
      ментов, вводила больному пенициллин и забыла об адренали-
      не, - была в очень определённых отношениях с главным врачом,
      и местный суд сосредоточил своё внимание на недостатках в
      работе аптеки. Был сделан округлый вывод, что "не надлежащее
      исполнение обязанностей управляющим аптекой дома отдыха
      Волосатовым Еремеем Васильевичем привело к отсутствию
      должного ассортимента антибиотиков, что по служило косвенной
      причиной анафилактического шока Иннокентия Невинного".
       По решению суда медицинская сестра должна была срочно
      пройти курсы повышения квалификации, дабы напомнить себе
      способы выведения больных из шока, а управляющий аптекой
      лишался права в течение пяти лет занимать провизорские долж-
      ности. И в октябре, когда в Бекасове ещё стояла, медленно уга-
      сая, теплынь, к тихой радости Ирины Юлиановны Волосатовой
      вернулся в отчий дом её сынок Еремей.
       К моменту возвращения обиженного судом аптекаря в доме
      Волосатовых уже с месяц как жил его дед Юлиан. Он нашёл
      здесь прибежище после того, как в его родном посёлке начались
      возмущения против полянцев.
       Это пограничное дебрянское селение, где жило довольно
      много полянцев и куда в конце августа прибыл в вынужденный
      отпуск майор, было расположено на одном из протоков устья
      Ониса и называлось Веслово.
      
      97
       Но на дебрянский язык удобнее произносить звук "о" вместо
      "е". Так, одно из сёл с прелестным именем Апрелевка местным
      людом была переиначено в Опреловку. Поэтому Веслово вначале
      переделали в невнятное Вослово, а затем первый звук этого нико-
      му не понятного слова сам собою отскочил, и осталось Ослово.
       Ненависть к местным полянцам нарастала исподволь, но
      после того, как ословские головорезы под предводительством
      майора учинили погром в Утицах и ходили в героях, жизнь по-
      селян с недебрянской кровью стала невыносимой. Угрожать рас-
      правой стали и 76-летнему глуховатому деду Юлиану, который
      жил один в своём домике на краю посёлка. Старик некоторое
      время держался, но когда на его воротах появился начертанный
      углем призыв: "Паджеч глухую титерю!", собрал свои манатки
      и ранним утром, опираясь на клюку, двинулся пешком по за-
      росшей сельской дороге в сторону тракта, идущего на Бекасов.
      И когда сумерки начали опускаться на уездный город, голод-
      ный, с дрожащими от усталости ногами дед Юлиан появился в
      квартире своего зятя.
       Ему отвели маленькую комнатку, где он и проводил большую
      часть своёго времени. Подойдя к окну, он наблюдал уличную
      жизнь, или, погрузившись в кресло, пребывал в воспоминаниях,
      или просто дремал, сидя за столом и положив на него руки и
      голову. В разговоре с родными или гостями он с удовольствием,
      часто по нескольку раз, рассказывал о событиях своей юности,
      по глухоте своей зачастую попадая впросак.
       И теперь, иногда задрёмывая, старик принимал живое уча-
      стие в разговоре зятя, дочери и внука.
       - Так что же, Еря, - говорила, обращаясь к сыну, Ирина
      Юлиановна, - по твоим словам, никто в смерти этого началь-
      ника не виновен? А медсестра?
       - Помню, познакомился я однажды с девушкой. Зиночкой
      звали. Можно сказать, я встретил Зиночку на шумной вечери-
      ночке... Тоже была медсестрой, - начал дед.
       - Папа, ты уже рассказывал эту историю, - жалобным
      голосом сказала Ирина Юлиановна. Но старик уже дремал,
      улыбаясь сам себе.
      
      98
       - Может быть, виновата, а может быть, и нет, - отвечал
      Еремей. - Очень уж быстро нарастали признаки шока. Какое-
      то странное стечение обстоятельств... Но уж я-то тут вообще
      никаким боком...
       - Еря, не раскачивайся на стуле, - вошёл в разговор отец. -
      Сиди спокойно и перестань на судьбу обижаться. И вообще,
      чего теперь об этом толковать! Надо думать, куда на работу
      устраиваться.
       - Ты, Вася, поговори с главным врачом, может быть, у него
      в больнице какое-нибудь место найдётся.
       - Небось, этот главный врач, - заметил Еремей, - как и
      все сейчас, заделался жутким антиполянцем. Запросто может
      тебе отказать.
       "Однако чутко он улавливает настроение людей", - подумал
      о сыне Волосатов. Он сразу вспомнил телефонный разговор на
      прошлой неделе с одним высоким воинским начальником. Тот
      пожаловался на усталость, деланно покряхтел и посетовал, что,
      мол, поджимает стариков молодёжь, пора и на покой. А про-
      щаясь, посочувствовал ему, поскольку у него тесть полянец, а
      времена сейчас настали такие... Начальник госпиталя после
      этого разговора написал рапорт об отставке, но дома пока ничего
      об этом не сказал. Конечно, главный врач больницы, узнав о его
      грядущей отставке и о тесте-полянце, может просто отделаться
      общими фразами и ничего для него не сделать. Но Волосатов
      ответил сыну спокойно:
       - Поговорю. Думаю, не откажет. А там, смотришь, пять лет
      и пролетит, опять в аптеку устроишься.
       Слова о летящих годах изменили направление мыслей Ири-
      ны Юлиановны.
       - Сынок, тебе ведь уже тридцать лет, - вкрадчиво начала
      она, - а ты всё никак не женишься. Когда же мы с отцом внучат-
      то нянчить будем?
       Еремей вспомнил девушку в свитере, гимнастку Риту, лю-
      бовницу главного врача дома отдыха, благодаря которой он
      теперь сидит в Бекасове без работы, вспомнил об известном
      уже ему судебном процессе, на котором был осуждён на смерть
      
      99
      ревнивый муж жены-шлюхи. Он бы мог вспомнить и многое
      другое, но и этого было достаточно, чтобы он отрицательно по-
      качал головой:
       - Не хочу я жениться, мама! Зачем мне это нужно?
       - Ты знаешь, сынок, у меня на примете есть замечательная
      девушка. Зоя.
       Вмешался отец:
       - Это какая Зоя? Я ничего не знаю о Зое.
       Проснулся дед Юлиан.
       - Соя, Вася, - стал толковать он зятю, - похожа на горох.
      Такие же шарики, только поменьше. А жареная соя на вкус как
      семечки или орешки. Да откуда вам знать - соя ведь растёт
      только в Полянии. Наелся я однажды сои...
       Еремею не хотелось в который раз слушать историю про сою.
      Кроме того, он был обижен на деда за то, что тот раньше него
      поселился в квартире и занял маленькую комнатку, на которую
      он так рассчитывал.
       - Началось, - проворчал он. - Не хватало, чтобы он в сотый
      раз нам про это рассказал.
       - Верно, внучек, - отозвался глуховатый дед Юлиан, - как
      раз не хватало у меня тогда две сотни до получки. А жить надо
      было ещё дня три. И тут меня выручила жареная соя. Вернее,
      выручила меня тогдашняя моя подруга.
       - Теперь на подруг переключился, - продолжал брюзжать
      Еремей.
       - Действительно, как ты метко выразился, приключилась у
      меня тогда одна подруга...
       - Папа, не надо про подруг, - попыталась урезонить его
      дочка.
       - Да я ничего. Главное, что она нажарила сои и насыпала её
      мне полные карманы. И я все три дня прожил на сое. Поверите,
      даже челюсти уже болели её жевать. Но - продержался. Ведь в
      ней сто процентов белка.
       - Какие там сто процентов? - возразил отставной прови-
      зор. - Ведь ещё и жиры в ней есть, и клетчатка.
      
      100
       - Я точно знаю - сто процентов, - заупрямился дед Юли-
      ан. - А остальные уже - жиры всякие там и клетчатка. Говорят,
      ещё и соус какой-то в ней нашли.
       Вмешался Волосатов-старший:
       - На этом разговоры прекратить. Завтра на работу - пошли
      спать.
      
      
      Старый селадон
       Кадры с высшим образованием в Излучье выковывал
      единственный на всю провинцию институт - педа-
      гогический. Естественно, все должности в этой земле
      занимали "педики" - так называли здесь выпускников этого
      вуза. Даже на лесоперерабатывающем комбинате, за исключени-
      ем немногих питомцев столичного Лесного института, работали
      специалисты с дипломом учителя.
       Поэтому неудивительно, что импозантный, невозмутимый
      директор департамента культуры Филаретов (тот самый, из-за
      которого Мануслава бросила своего первого мужа-слабака)
      и подчиняющийся ему нервный директор Излученского истори-
      ческого музея Аринарх Филькин, оба "педики", были знакомы
      ещё с институтской скамьи. И хотя внешне их отношения оста-
      вались ровными, на самом деле они терпеть друг друга не могли.
      Кроме того, руководитель департамента культуры не понимал,
      зачем вообще нужны музеи, и в особенности исторические. Ну,
      допустим, клубы, театры, певцы, музыканты, даже библиоте-
      ки - это понятно. Но, простите, - музеи...
       И когда Аринарх с красным злым лицом доказывал однокаш-
      нику необходимость увеличения финансирования, Филаретов
      вежливо его выслушивал, кивал головой, обещал этот вопрос
      продумать, но ничего не делал. Музей потихоньку угасал, и
      Аринарх, ничего не умея придумать, кроме как снова и снова
      просить денег, рвал и метал, костерил начальника и, казалось,
      готов был съесть его вместе с потрохами. Высокомерное очка-
      стое лицо Филаретова стало сниться ему ночами.
      
      101
       Поделился музейщик своей печалью с одним старым зна-
      комым. Они встречались раза два в месяц в парилке городской
      бани. Этот немолодой человек, хорошо знавший Аринархова
      отца, служил в своё время в сыскном ведомстве. И теперь время
      от времени он призывался туда в качестве советника.
       Полежав под самым потолком и постегав себя слегка венич-
      ком, они спустились с полка, отдышались, попили пивка. Выслу-
      шал знакомый своего молодого товарища, подумал и сказал:
       - Мы его, конечно, прижмём. Но надо поймать удобный
      момент. А ты пока потерпи.
       И Аринарх стал ждать.
       Тем временем подошло пятидесятилетие знаменитого на
      всю Дебрянию народного хора. В только что отремонтирован-
      ном зале клуба лесоперерабатывающего комбината собрался
      весь цвет излученского общества. В первом ряду, как и поло-
      жено, - принципал провинции Иван Ильич Лузгачёв. Этого
      невысокого полноватого 60-летнего старика все за глаза звали
      просто Ильич; он был немного лукав, не без того, но коварства
      в душе не держал.
       Иван Ильич был облачен в прекрасный костюм, на ногах
      сверкали туфли с модными острыми носами. Он был аккуратно
      пострижен и гладко выбрит, а галстук, слегка придавленный
      вторым подбородком, обнаруживал его тонкий вкус.
       Жена его была старше на пять лет. Полностью погрузившись
      в домашние дела, в выращивание детей, а потом и внуков, она не
      вникала в дела Ильича, неуклонно поднимающегося по карьер-
      ным ступеням. Гипертоническая болезнь и запоры не мешали
      ему время от времени заводить на стороне лёгкие интрижки,
      без всяких обязательств, без определённых целей, просто так,
      для ощущения полноты жизни. И все окружающие относились
      к этому с пониманием.
       Выступление хора закончилось. На сцену вышла традици-
      онная Мария Петровна и отрепетированно прокричала:
       - Всё последнее время! нашим прославленным коллективом!
      бессменно руководит! несравненная Мануслава-а-а!!!
      
      102
       Мануслава с достоинством вышла и с достоинством покло-
      нилась.
       Так Ильич, сидя в кресле на первом ряду, увидел покло-
      нившуюся женщину; и женщина была очень красива. И послал
      Ильич разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Манус-
      лава, дочь Анатолия и Катерины, жена Филаретова.
       После концерта в здании администрации принципал Излу-
      чья дал небольшой банкетик, в котором приняли участие сливки
      чиновничьего общества и избранные представители провинци-
      альной культуры. Банкет не отличался от всех других банкетов:
      затверженные спичи, старые анекдоты и деланные улыбки... На-
      ряды демонстрировались, вино лилось рекой, сосед поил соседа, и
      много было пищи для завтрашних пересудов.
       Мануслава сразу поняла, что она нравится Ильичу. И по
      тому, что он пригласил её сесть рядом, и по тостам, и по взглядам,
      и по особому низкому воркующему тембру голоса, которым он
      говорил с ней. После неожиданной неудачи с Невинным она
      была раздражена и несколько приуныла. Теперь ещё больший
      взлёт ожидал её - она это чувствовала, была оживлена, шутила,
      смеялась и блистала глазами.
       После банкета, когда гости прощались и раскланивались с
      Иваном Ильичом, он пригласил красавицу в свой кабинет.
       - А почему это Филаретова мы сегодня не видели? - спро-
      сил Ильич Мануславу, пропуская её в кабинет впереди себя и
      оглядывая сзади. - Он упустил возможность ещё раз восхи-
      титься своей женой.
       Она проговорила что-то о его нездоровье и, неспешно шевеля
      своим телом, медленно прошла в смежную с кабинетом прин-
      ципала комнатку для отдыха. Ильич подошёл к ней, осторожно
      коснулся её руки и спросил:
       - А что это у вас, великолепная Мануслава?
       Она улыбнулась и помолчала, ожидая - до чего он дотро-
      нется дальше?
       Принципал продолжал по сценарию:
       - А что это у вас, дражайшая Мануслава? - спросил он,
      коснувшись её шеи.
      
      103
       "Чего уж тут резину тянуть, - подумала совратительница, -
      и так всё ясно". Она посунулась вперёд, чтобы стать вплотную к
      нему. Ильич взял её за руки и, усаживая на диван, пробормотал,
      переходя на "ты" и задыхаясь:
       - Ты должна руководить всей нашей излученской культурой.
       - Но всей культурой руководит мой муж, - отвечала уравно-
      вешенная Мануслава.
       - Это неважно, - шептал, расставшись с разумом, 60-летний
      принципал провинции, - у Вирсавии тоже был муж!
       Увы! Эрудиция не приносит человеку ни спокойствия, ни
      разума, ни добродетели.
       Что же касается Мануславы, то ей, озабоченной своим на-
      чальствованием, некогда было читать книжки, а уж тем более
      Библию, и поэтому истории с женой Урии она, конечно, не знала.
      Но смысл слов принципала о Вирсавии уразумела, и всё у неё с
      Ильичом на диване благополучно состоялось.
       Вскоре в бане Аринарху был дан совет преподнести Фила-
      ретову ко дню рождения в качестве подарка небольшую старин-
      ную музейную икону (было известно, что начальник культуры
      очень уж до них охоч). Мол, завалящая, неучтённая иконка, и
      исторической ценности никакой.
       Аринарх сделал всё, как его научили, и Филаретов клюнул!
       Только директор музея вышел от одаренного им начальника,
      как в кабинет к Филаретову зашли трое мужчин, предъявили
      свои документы и изъяли ценную икону. Доложили принципалу,
      и на следующий день провинившийся был вызван наверх.
       - Что же ты, мой милый, - начал Ильич, скрывая радость
      от удачной операции, - польстился на какую-то икону? Позор!
      Не ожидал я от тебя, не ожидал! Ничего не скажешь, хороший
      подарок ты мне преподнёс.
       Филаретов молчал. Да и что было ему сказать? Принципал
      продолжал:
       - Судить тебя - позор на всё Излучье. Да что там, на Из-
      лучье - на всю Дебрянию! Не судить и оставить тебя здесь
      нельзя: провинился - отвечай. Да и жалко мне тебя. Я подумал,
      
      104
      подумал и решил попросить за тебя правителя. Сегодня утром
      звонил в столицу. Правитель согласился отправить тебя послом
      в Пустынию.
       - Спасибо вам большое, - прошептал воскресший.
       - Но ты должен знать, что за границу у нас посылают без
      жён.
       Филаретову было не до жены. И он поспешно отбыл по но-
      вому назначению.
      
      
      Радикулит - серьезная болезнь
       Принципал Орешни с трудом переворачивается на
      живот. Положив на спину горячий мягкий озокерит,
      жена укрывает больного мужа одеялом и садится
      рядом.
       - Ну как, очень тебе больно?
       - Терпеть можно. Но не лучшеет. Вроде бы и лежу на жёст-
      ком, и анальгетики пью, и поясницу грею - всё, что врач пред-
      писал, ан нет, не лучшеет.
       - Может быть, послушать врача и лечь в столичную кли-
      нику?
       - Знаю я эти клиники. Отдельная палата, натянутые улыб-
      ки медиков: "А как мы сегодня спали?", " Как наша спина себя
      чувствует?". Умрёшь там с тоски. И потом, ведь там лечение - то
      же, что и дома. Нет уж, буду болеть здесь.
       Он помолчал и добавил:
       - И потом - мне лучше, когда ты рядом.
       Он такого ей никогда раньше не говорил. Она удивилась и
      обрадовалась. Ну, понятно: уже четвёртый месяц, как он болеет
      и круглосуточно чувствует её заботу; и, хотя нервничает без
      привычной рабочей нагрузки, всё же потихоньку становится
      мягче и домашнее.
       "Как удивительно, - думает принципал, - оказывается,
      если бы не сбежала от меня первая жена, я не был бы так счаст-
      
      105
      лив со второй. А счастлив ли я? Не знаю, не знаю, но я спокоен.
      Может быть, это и есть счастье? Надо ей сказать что-нибудь
      хорошее".
       - Ты знаешь, тебе очень идёт эта новая кофточка.
       - Дорогой, ты не умеешь говорить комплименты. И очень
      невнимателен: эту кофточку я ношу уже второй год.
       Он смущенно засмеялся и заговорил о другом:
       - Этот Магог удивительно талантлив. И удачлив. В марте я
      его принял в аппарат администрации (до сих пор не помню, по
      чьей протекции), где он очень быстро освоился. Затем, вполне
      заслуженно, он занял вакантную должность моего второго заме-
      стителя. Я его тут же послал в Излучье, и он отлично справился
      с заданием. А через три месяца неожиданно и нелепо умирает
      несчастный Иннокентий.
       - Ах, что за умница был Кеша! - восклицает жена.
       - Да, хороший был парень. Хотя - со своей странностью:
      обижен был на женщин.
       - И не зря! Из-за женщины-то он и погиб!
       - Да нет, женщина тут ни при чём. Там было стечение не-
      скольких обстоятельств. Так вот, умер Невинный, и вполне
      естественно, что моим первым замом стал Магог. И всё это вре-
      мя, пока я болею, он очень толково справляется с проблемами
      провинции. А пресс-конференция в столице по пограничному
      конфликту? Он провёл её просто блестяще.
       Появление врача прервало их беседу.
       - Как мы себя чувствуем? Как наша спина? - бодренько
      стал он спрашивать.
       - Не знаю, как ваша спина, - старался сдерживаться прин-
      ципал, - а вот моя - скверно.
       - Ну-ну, не так всё и плохо. Давайте снимем озокерит, и я
      вас осмотрю. Так. Попробуйте сесть. Хотя бы на четверть ми-
      нуты. Выпрямите спину. Попробуйте наклонить голову вперёд.
      Очень больно? Так. Ложитесь. Поднимите прямую правую ногу.
      А теперь левую. Больно? А при кашле? Так. Проверим чувстви-
      тельность пальчиков левой ноги. Что-нибудь чувствуете? А так?
      А теперь?
      
      106
       - Ну, что можно сказать? - начал было озабоченным тоном
      подводить итог осмотра доктор, но, спохватившись, быстро на-
      бросил на лицо улыбку и продолжал: - Пока иннервация не вос-
      станавливается. Но это пока. Продолжайте выполнять все мои
      предписания. Как только пройдёт стадия обострения, лечебная
      гимнастика, вытяжение, массаж, грязи быстро вас поднимут на
      ноги. Да, и ещё - укрепление мышечного корсета.
       - А нельзя начать всё это уже сейчас? - с надеждой спро-
      сила жена.
       - Нет-нет, только после утихания обострения.
       На следующий день воздействовать на несчастные межпоз-
      воночные диски принципала решили разогревающей мазью.
       - Когда ты вчера хвалил своего Магога, - начала жена,
      осторожно втирая мазь в принципалову поясницу, - я поду-
      мала, что последние неприятные события вокруг тебя как-то с
      ним связаны.
       Принципал молчал и только покряхтывал под массирующи-
      ми руками. Жена продолжала:
       - Посмотри. Совершенно неожиданно умирает твой второй
      зам, и его место занимает Магог. Кто он такой и откуда он взялся,
      никто не знает. Кто его тебе рекомендовал, ты вспомнить не мо-
      жешь. Вскорости и Кеши не стало. Магог теперь на его месте.
       - Не смеши меня, дорогая. Ты что же, подозреваешь его в
      двух убийствах?
       - Да нет, конечно. Но как-то всё это связано. Теперь вот -
      твой внезапный радикулит. Я очень волнуюсь. Молиться стала
      за тебя.
       - Слава богу, я ещё живой. Но надо признать, что радику-
      лит - неприятная штука. И, возможно, я так и не восстанов-
      люсь.
       - Ты зря паникуешь. Надо просто строго выполнять назна-
      чения врача...
       - Я уже четвёртый месяц их выполняю. Тут дело не в меди-
      ках, а в болезни. Я не паникую, а трезво смотрю на вещи. Что же
      дальше? Сидеть сколько-нибудь долго я не в состоянии, пере-
      двигаться могу только с клюкой. Какой из меня руководитель?
      
      107
      Так что - не бывать мне уже в своём кабинете. И ты знаешь,
      дорогая, я уже почти смирился с этим.
       Под вечер позвонил правитель.
       - Ну что, всё болеешь? - послышался его тенорок. - Не-
      хорошо, нехорошо.
       - Да уж, чего хорошего, - согласился принципал.
       - Что я тебе звоню. Ты ведь знаешь, я не сторонник авто-
      ритарного стиля руководства. Я, прежде чем принять важное
      решение, всегда советуюсь со своими министрами или заме-
      стителями.
       "Куда уж тебе до авторитарного стиля, - подумал принци-
      пал, - и в пограничной конфронтации на месте разобраться, и
      перед зарубежными корреспондентами выкручиваться послал
      Магога".
       - Так вот, - продолжал правитель, - я учредил "Министер-
      ство по анализу разумности мнений". И уже пригласил работать
      в нём некоторых бывших опытных управленцев.
       Принципал понял, к чему клонится разговор.
       - Правда, - хохотнул правитель, - мои остряки уже сочи-
      нили аббревиатуру министерства: МАРазМ. Но шутки шутками,
      а мне очень нужны опытные, умные советники. И я приглашаю
      тебя в Старбург в это министерство.
       - Спасибо за высокую оценку моих способностей, но состо-
      яние здоровья не позволит мне ехать в столицу. Я мог бы, если
      это вас устроит, работать вашим иногородним советником. Я уж
      останусь доживать свой век в Орехове.
       - Договорились.
       На следующий день правитель позвонил Магогу.
       - Я подписал приказ о назначении тебя принципалом Ореш-
      ни. Ты, я вижу, в курс провинциальных дел уже вошёл, так что
      никаких напутствий тебе не надо. Справишься. Все жалобы на
      руководство Орешней, как и раньше, будем отсылать в твою
      администрацию: это позволит тебе узнать народные нужды и
      желания. А теперь о главном. Устрой мне в четверг на Онисе
      рыбалку. Человек на пять-шесть.
      - Это можно.
      
      108
      
      
      
      Глава четвертая.
      
      
      Неизбежное свершилось
      
      Принципал подбирает кадры
       Магог прекрасно понимал, что кадры решают всё, и
      именно с их подбора начал свою деятельность в
      качестве принципала Орешни.
       В конце ноября он перевёл Валериана Максюту из Бекасова
      в Орехов на должность заместителя главного юриста провинции.
      Через неделю вызвал его к себе.
       - Ну, как ты себя чувствуешь в новой должности?
       - Благодарю за всё, ваше принципальство! К тому же Оре-
      хов - моя родина.
       - Ты новый титул придумал, Максюта! - оскалился Ма-
      гог. - Забавно, но звучит красиво. Я слышал твою обвини-
      тельную речь в Бекасове и заметил, что ты любишь необычные
      слова. Самое главное - направление твоей речи было верно, и
      она воздействовала на публику должным образом.
       - Я бы и не мог ничего другого сказать, - с пафосом на-
      чал Максюта, - ведь я именно так понимал и чувствовал это
      дело. Если бы этот учитель не заслуживал осуждения, я бы не
      согласился быть его обвинителем. Я поступаться принципами
      не могу.
       - Какие принципы! Ты безошибочно унюхал настроение
      толпы и то, что любезно начальству в данное время. А вот моё
      
      109
      теперешнее настроение не уловил, раз начал рассуждать о прин-
      ципах. Я принципиальный противник принципов!
       - Я тоже так думаю, - сразу оробел Билирубин.
       - Ещё бы ты так не думал! Ты прекрасно знаешь, что лю-
      бую ситуацию можно подать по-разному. Например, - Магог
      странным, отстранённым взглядом, чуть прищурившись, по-
      смотрел на Максюту и продолжил: - Из-за несчастной любви
      отравилась девушка. Можно сказать, что развязная шлюха со-
      вратила робкого парня, а потом стала шантажировала его своей
      беременностью. Пытаясь разыграть отравление, ошиблась в
      дозе. А можно этого Ромео представить как подлого соврати-
      теля девственницы, который, узнав о её беременности, бросил
      её. Какой тут принцип! Как надо, так эту смерть и подадим.
      Как нам надо.
       Юрист, он же поэт, выпучив глаза, глядел на принципала
      Орешни, ничего не понимая.
       - Ладно, ладно. Ты, я знаю, пишешь сейчас пьесу в стихах.
       Сочинитель, ошалевший от информированности Магога,
      сглотнул слюну и утвердительно мотнул головой.
       - Я надеюсь на твой талант и, самое главное, на верный
      нюх. Ты ведь знаешь настроение людей после болотного кон-
      фликта?
       Увидев открывшийся было рот Билирубина, Магог доба-
      вил:
       - Только не говори мне о своём патриотизме! Как только пье-
      са будет готова - сообщи мне. Будем ставить в нашем театре.
       Не ожидавший такого результата от вызова высокого на-
      чальства, Билирубин, сладко улыбаясь и складываясь вдвое в
      поклонах, удалился.
       Через месяц главный юрист провинции жаловался Магогу
      на своего заместителя:
       - Он вроде бы и почтителен, но в то же время совершенно не
      прислушивается к советам старших товарищей. Очень самоуве-
      ренный молодой человек, хотя опыта у него не так уж много.
       - Не принимай близко к сердцу, - утешал его Магог, - он
      ведь ещё молод, 27 лет всего. Вспомни свою молодость.
      
      110
       - Он занимается только тем, что его интересует, - долдонил
      своё главный юрист, - но ведь у заместителя и других дел не-
      впроворот. И потом - он как-то странно употребляет слова. Бук-
      вально вчера он заявил: "Я двумя руками за эманацию женщин",
      имея в виду, вероятно, эмансипацию. А как-то собирали среди
      сотрудников деньги для детских домов, так Максюта сказал,
      что для несчастных детей он готов отдать всё, "до последнего
      пениса", вместо - "до последнего пенса".
       Магог хохотал от души. Главный юрист обиделся:
       - Моё терпение на пределе. Я не могу больше выносить при-
      сутствие этой самовлюблённой посредственности!
       Под новый год он прислал Магогу бумагу с аргументиро-
      ванной просьбой убрать от него нового заместителя. Никакой
      реакции со стороны принципала не последовало, и главный
      юрист подал в отставку. Так поэт Билирубин (или, как он сам
      себя называл, "стихарь") утвердился в окружении нового прин-
      ципала Орешни.
       Через пару недель Магог позвонил военному министру:
       - Ты знаешь, какое сегодня число?
       - 15 января, - отвечал министр, который от одного только за-
      ймодавческого голоса ощутил тоску где-то в области желудка.
       - Срок платежа приближается.
       - Э... э... э... я помню.
       - Ладно, ладно, это я так, для порядка. Ты мне можешь по-
      мочь. Помнишь, мы с тобой в Бекасове разбирали болотный
      конфликт?
       - Конечно, хорошо помню. Отличная была операция.
       Магог стал втолковывать:
       - Так вот. Тогда, чтобы заткнуть рты в Полянии и некоторые
      непат риотические рты у нас, мы арестовали майора. Но ты же
      понимаешь, что он народный герой, и всё такое прочее.
       - Ещё бы. Какие митинги в его защиту тогда прошли по
      всей стране!
       Магог продолжал развивать свою мысль:
       - Сказано, что власть может быть сильна только мнением на-
      родным. Поэтому я следствие прекратил и выпустил майора. Мне
      
      111
      хотелось бы, чтобы он командовал ореховской группой войск.
      Ты ведь сможешь передвинуть нынешнего командующего куда-
      нибудь в другую провинцию или в какой-нибудь свой штаб.
       - Сделаю, Магог. Из дружбы к тебе.
       - Милый мой, но ведь майор не может командовать полков-
      никами. Надо бы нашего Козлова полковником сделать.
       - Это сложно, - замялся министр, - сразу из майора в
      полковники.
       - Подумай, подумай. Через месяц я перезвоню тебе.
       Чего только не сделаешь для хорошего человека!
       Майору было присвоено очередное звание, и он тут же был
      командирован в штаб Военного министерства. Сразу после этого
      были организованы штабные учения, в которых свежеиспечён-
      ный подполковник проявил себя самым лучшим образом. За что
      и был досрочно произведён в полковники.
       Магог позвонил военному министру и сообщил ему, что, хотя
      расписку он продолжает хранить, сумма долга уменьшилась.
       Министр был счастлив.
       Вскоре принципал Орешни прочитал в столичной газете
      злую статью под названием: "Учёный, утративший стыд". Она
      была написана таким мудрёным языком, что никто, из непо-
      свящённых в проблему, ничего не понял. Кроме того, не была
      названа фамилия бесстыдного учёного.
       Магог прочитал статью, вспомнил свою командировку в
      Излучье, опилочные унитазы, рассказ технолога о конфликте
      Адацкого с квартирной хозяйкой и подумал: "Он не только сам
      не имеет стыда, но и предполагает отсутствие его у других людей.
      Это хорошо. Надо мне взять этого беззастенчивого дебрянца на
      заметку".
       Действительно, эта статья была посвящена Григорию Адац-
      кому. Полгода прошло с тех пор, как он защитил кандидатскую
      диссертацию и внедрил в производство технологию изготов-
      ления опилочных унитазов. Новая идея пришла в его голову.
      Правда, она лежала на уже протоптанной тропе, но позволяла,
      по его разумению, разрешить проблему, с которой сталкивались
      тысячи людей.
      
      112
       На очередном учёном совете Лесного института, положив
      на трибуну свои разболтанные в суставах длинные руки, при-
      щуривая глаза и щерясь, он зачитал название темы, над которой
      собирался начать работать: "Способ разрешения сложных ком-
      мунальных проблем, исторически возникших в результате недо-
      статочных темпов жилищного строительства, с использованием
      побочного продукта деятельности деревоперерабатывающих
      производств Дебрянии".
       Уважаемые учёные попросили Адацкого доступно объяс-
      нить, что это за проблемы и как он собирается их разрешать.
      Оказалось, проблема за клю чается в том, что в общежитиях и
      коммунальных квартирах люди выстраиваются в очередь, что-
      бы попасть в туалет. А устранить эту проблему Адацкий пред-
      лагает путём освоения производства опилочных трёхместных
      унитазов.
       В первую минуту учёные были в столбняке. Воспользовав-
      шись заминкой, с места поднялся постоянный оппонент Адац-
      кого - злобный и остроумный старик Прибылов.
       - Уважаемые коллеги! Идея, высказанная Григорием Пе-
      тровичем, заслуживает внимания. При внедрении трёхместных
      унитазов в практику, мне кажется, стоит подумать о комплек-
      товании их тремя парами тёмных очков с ушными заглушками
      и инструкцией, в которой необходимо рекомендовать пользо-
      вателям, не потерявшим ещё стыд, надевать их перед тем, как
      снять штаны!
       Но присутствующие не дослушали едкую речь старика и с
      громкими негодующими криками повскакивали со своих мест.
      Разразился скандал. Попытка Адацкого превратить всё в шутку
      не удалась. Пришлось не только снять тему, но, в конце концов,
      уволиться из родного института.
       В это время и появилась злополучная статья.
       Григорий Адацкий перешёл в Институт глобальных про-
      блем экономики. Но и на новом месте голова его работала без
      устали, и скоро свежая, необычная идея овладела им! В связи
      с тем, что в стране всё острее чувствовалась нехватка энергети-
      
      113
      ческих ресурсов, он задумал найти новый источник энергии.
      Нельзя ведь бесконечно использовать в качестве топлива лес!
      Надо было найти что-то дешёвое, никому не нужное, бросовое.
      Тогда его идея, как экономически выгодная, будет принята без
      всяких закавык.
       Сложную задачу поставил перед собой Григорий! И вот од-
      нажды, размышляя над своей проблемой, вышагивал Григорий
      своими длинными ногами по улице своего родного Старбурга.
      Вдруг сверху, едва его не задев, шмякнулся и тут же развалился
      объёмистый пакет, набитый очистками, объедками и прочим
      мусором. Оторопелый Григорий взглянул наверх. Сотня оди-
      наковых окон десятиэтажного жилого дома смотрела на рацио-
      налистичного учёного. Откуда выбросили запакованный мусор,
      чуть не убивший его, отгадать было невозможно.
       ...Широка была дебрянская натура! И в первую очередь эта
      широта проявлялась в пренебрежении к мелочам. Этому спо-
      собствовали и привычки многовековой жизни в непроходимых
      дебрях родной земли. Если раньше под вечер у лесной хижины
      собирались жители посудачить и пощёлкать орешков, никто
      ведь потом не убирал пустые скорлупки. А если после этого они
      решали справить естественные надобности в бурьяне за избой
      - какие проблемы? Навыки безоглядной, бесхитростной жизни
      перенесли дебрянцы и в современные посёлки и города.
       Посидели на лавочке в парке, пощёлкали семечки, обплевали
      лузгой всё вокруг и спокойно пошли себе дальше. И даже мысли
      о том, что убирать за собою нужно, не возникало в дебрянской
      голове. Такие мелочи! Вынул последнюю сигарету из пачки и
      пачку эту тут же выбросил, не проследя даже глазом за траекто-
      рией её полёта. Так же летели окурки, пивные бутылки, пустые
      пакеты и прочий мусор. Рядом могла находиться урна, но это
      ничего не меняло. Ведь всё это такие мелочи!
       Настоящий дебрянец с широкой натурой не задумываясь
      ходил по нужде в ближайший подъезд, как заходил его предок
      в бурьян. И не стыдился. Правда, и туалетов общественных в
      городе не было. С другой стороны, а зачем их ставить, думали,
      
      114
      наверное, местные власти: вон сколько вокруг подъездов! Стоит
      ли заниматься такими мелочами!
       А то, что широконатурные соотечественники замусоривали
      окружающие леса, выезжая на пикники, - это уже совершен-
      нейшие мелочи: лесов-то у нас много!
       Адацкий сгрёб рукой немного снега, как мог очистил загажен-
      ные мусором ботинки. "Их, наверное, можно понять, - думал
      он между тем, - в январский мороз неохота лишний раз вы-
      ходить на улицу, тащиться к мусорным бакам. Да и вокруг все
      мусорят - привыкли. Ладно, всё это мелочь".
       И вдруг аж подскочил на месте! Не мелочь! Совсем даже не
      мелочь! Вот оно - в буквальном смысле бросовое топливо! А уж
      мусора у нас - невпролазь!
       Адацкий чувствовал, что его идея хороша. Но высовываться
      с ней в столице не стоило - всегда найдутся прибыловы, чтобы
      зарубить её на корню. Вначале надо было прозондировать почву
      в какой-нибудь провинции. Узнав, что в Орешне появился но-
      вый энергичный принципал, Григорий решил свою новую идею
      хорошенько обдумать и в марте обратиться к Магогу.
      
      
      В коммуналке
       На тихой окраинной излученской улице расположил-
      ся старый жёлтый двухэтажный дом с обвалившей-
      ся кое-где штукатуркой и обшарпанной парадной
      дверью. Три водосточные трубы этого дома свисают только до
      середины положенной им длины, четвёртая оторвана совсем.
      Рядом, под снегом угадывается остов уже который год догни-
      вающей, перевёрнутой вверх днищем лодки.
       Усталая Ася медленно взбирается на второй этаж по истёр-
      той скрипучей лестнице. Превозмогая тягу занывшей пружины,
      отдирает щелистую коридорную дверь. После свежего зимнего
      воздуха тяжёлый коридорный дух почти сбивает с ног. В коридо-
      ре темно. Была потеряна очерёдность вкручивания лампочки, и
      
      115
      теперь коридору перепадает света только от открытой кухонной
      двери. Ослепнув после уличного света и стараясь не дышать
      спёртым воздухом, Ася осторожно пробирается в свою комнату,
      стараясь не задеть загромождающие коридор невидимые вёдра,
      велосипеды, сундуки, детские коляски и давно уже не исполь-
      зуемые рукомойники.
       Но дыхания не хватает, она торопится, гремит пустое ведро,
      падает и разбивается какая-то склянка, и в густом воздухе раз-
      ливается всепроникающий запах аммиака. Ася заскакивает в
      свою комнату и с облегчением опускается на мелодичные ди-
      ванные пружины.
       Уже месяц, как проживают в этой комнате Катерина, её дочь
      и внучек Сергуня.
       После смерти отца Асе пришлось, оставив маленького сына
      на попечение матери, опять пойти плести кружева.
       Но старшая Асина сестра Мануслава, получив власть над
      всей культурой Излучья, решила перевести мастерскую с нему-
      дрёным названием "Излученские кружева" из Больших Козлов
      в центр провинции. И в самом деле - посёлок хирел, работниц
      в мастерской стало меньше, в то время как спрос на кружева не-
      уклонно рос. И, кроме того, мастерская имела международную
      славу и приносила ощутимый доход; такую культурную единицу
      начальство хотело держать под рукой, ежедневно иметь инфор-
      мацию о жизни коллектива и руководить, руководить...
       Это вынудило Катерину продать дом в посёлке и переехать в
      Излучье. Комнатку в коммуналке им помогла найти Мануслава.
      Спасибо ей!
       При входе в коридор этой квартиры первая дверь налево вела
      в крошечную каморку с унитазом, но без раковины. Поэтому все
      жильцы мыли руки и умывались на кухне, которая была рядом.
      В ней довольно тесно стояли две четырехконфорочные газовые
      плиты, кухонные столы, шкафы и табуретки.
       В следующей комнате жил сорокалетний мужчина Толик
      со своей крикливой женой и маленьким сыном. Толик работал
      водителем на почте, был очень силён физически, добродушен,
      
      116
      покладист и любил давать всем прозвища. Эти прозвища стано-
      вились известны всем и приставали к своим объектам навсегда.
       Рядом с Толиком жила маленькая набожная старушка,
      прозванная Одуванчихой. Она одна не ворчала на соседей, не
      ругалась с ними и не сквернословила. Когда ссора на кухне
      доходила до кульминации, она только крестилась и неслышно
      шептала что-то - должно быть, молилась. Когда ор затихал, она
      говорила, что злиться - грех, что надо любить друг друга. И все
      смеялись над ней.
       Первая дверь справа по коридору вела в самую большую
      комнату коммунальной квартиры, в которой жила медицин-
      ская сестра, прозванная Толиком Артисткой, за подвижное
      лицо и разговор с выразительными интонациями. С Артисткой
      жил сын, учащийся выпускного класса, и дочь лет восьми, об-
      ладающая на редкость склочным голосом. Семья была бедная,
      и значительную часть рациона старшеклассника составляли
      подсолнечные семечки. За постоянное их лузганье парня про-
      звали Скворец.
       Основной темой разговоров Артистки была её совершенно
      невоспитанная и наглая кошка Шустрица, промышляющая на
      всех кухонных столах и облизывающая забытые на них тарелки
      и сковородки.
       - Вчера моя Шустрица, - начинала с утра Артистка, поводя
      глазами и с выражением, - опять не в песочек напысала (так она
      произносила это слово). Я её поругала, и ей стало стыдно.
       - Мордой бы её в этот песок. Да пенделя хорошего под ж.., -
      отреагировал Толик.
       - Что ты, что ты, - ужасалась Артистка, - она может оби-
      деться.
       Четырёхлетний сынок Толика брал присутствующую тут
      же Шустрицу за шкирку и со словами: "Ах ты, подлая бл...!"
      вышвыривал в коридор под артистические аханья.
       Из живности, кроме Шустрицы, в коммунальной квартире во
      множестве водились тараканы и мыши. Иногда заходил на кух-
      ню окрестный бездомный кот Бант (по Толику - Мастурбант),
      спокойно пожирал предложенное ему сердобольными соседями
      
      117
      и, не выказывая никакой благодарности, отвернув ото всех свою
      совершенно бандитскую морду, с достоинством удалялся.
       Во второй справа комнате жила дворничиха с половозрелой
      дочкой. Мать была небольшого роста и квадратной конфигура-
      ции, с больными отёкшими ногами. Ходила она слегка перевали-
      ваясь, "уточкой", говорила сиплым голосом, жидкие свои волосы
      скручивала на затылке в маленький кукиш. Дочь её, испытывая
      напор бушующих гормонов, постоянно ссорилась с матерью из-
      за короткой юбки, густо накрашенных губ, глаз и ресниц.
       Как-то попалась на глаза Толику газетная статейка об эко-
      номике одной зарубежной страны. Там он нашёл имя для двор-
      ничихи - Крузадо.
       Вообще, Толик не прочь был иногда завести на кухне серьёз-
      ный разговор.
       - Вот прочитал я, что полянцы сами в своей деревне устро-
      или убийства и всё сожгли, а потом сказали, что всё это сделали
      дебрянцы. Какие всё-таки подлые люди! Это, чтобы ихний народ
      нас ненавидел! Что ты скажешь!
       - Кран на кухне течёт, а он ерундой занимается! - как всегда
      возмущённым голосом ответствовала Толина жена. - Уж кото-
      рый день обещался починить!
       - Ладно, не зуди. Починим кран. А ты, Скворец, что думаешь
      за это?
       - Кто его знает? - отвечал Скворец, сплёвывая лузгу в
      бумажный кулёчек. - Разве поймёшь, что там правда, а что на-
      врано?
       - Да разве ж врут в газетах? - ужаснулась Крузадо. - Раз на-
      писано - значит, так и было. А полянцы - злой народ, я всегда
      так думала. И чего это ты, Скворец, вздумал их защищать?
       - Что-то у меня сегодня череп болит, - стараясь говорить
      как можно басовитей, ответил Скворец. - А мне ещё уроки
      учить.
       И ушёл в комнату.
       Катерина с Асей и внуком поселились в последней комнате
      этой квартиры, как раз напротив Одуванчихи. Старушка полю-
      била невздорных, работящих соседей и часто навещала их. Вот
      
      118
      и сейчас, когда Ася, разбив в тёмном коридоре чью-то склянку,
      вошла в комнату, у них в гостях была Одуванчиха.
      - Ну как тут мой сыночек? Спит?
       - Не волнуйся, дочка, - отозвалась Катерина, - он весь день
      хорошо себя вёл, слушался меня, а теперь спит.
       - И какая ж это сука разбила нашатырь? - послышался из
      соседней комнаты голос Крузадо. - Хранила, чтобы окно весной
      помыть, так на ж тебе!
       - Пропади пропадом это окно! - закричала её дочь. - Я уже
      опаздываю, а ты запрятала мои серёжки! Как я без них пойду?
      Отдай серёжки!
       - Хрена тебе лысого, а не серёжки! - отвечает мать. - Не
      пущу тебя к этому уроду! Он же всё равно тебя бросит! Ты что
      же, хочешь принести мне в подоле, как эта шлюха Аська?
       Побледневшая Катерина не выдерживает и кричит в стену:
       - Ты сама вспомни, от кого ты в подоле принесла!
      Ася, опустив голову на руки, плачет.
       - Не плачь, моя милая, - говорит, гладя её по голове, Одуван-
      чиха, - не плачь. Ты лучше помолись Господу, тебе легче будет.
       - Я, бабушка, не умею молиться, - всхлипывает Ася.
       - А ты говори: "Отче наш, сущий на небесах! Да святится
      имя Твоё; да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на
      земле, как на небе..."
       - Я, бабушка, не понимаю.
       - А ты просто говори за мной и верь, и Господь утешит тебя,
      "...хлеб наш насущный дай нам на сей день".
       - ...Хлеб наш насущный дай нам на сей день, - повторяет
      за ней Ася...
      
      
      "Что же теперь с нами будет?"
       В среду, 5 марта правитель Дебрянии, здоровый, энер-
      гичный, с обширной блестящей лысиной, сидел в
      своём кабинете и просматривал сводки, ежедневно
      представляемые службой информации:
      
      119
       "Поляния. Президент Теодор, выступая в парламенте, про-
      ехался по утихшему болотному конфликту".
       - Стареешь, друг ситный, - вслух сказал правитель, - уж
      не знаешь, чем взбодрить народ.
       Он пододвинул к себе листок с информацией и написал на
      нём наискосок: "Статью в центральную газету под заголовком:
      "Всё, как сон, прошло"".
       "Пустыния. На прошлой неделе от мелиоидоза умер посол
      Филаретов".
       Правитель чертыхнулся и написал: "Медицинскому мини-
      стру. Как могло это случиться? Доложить". Он с неудовольстви-
      ем вспомнил, что должен сегодня говорить с этим министром,
      и продолжил чтение.
       "Излучье. Сгорел цех деревоперерабатывающего комбината.
      Есть жертвы. Народный хор просит разрешения на гастроли в
      Полянии. Руководитель хора - новая любовница принципала
      Лузгачёва И.И.".
       Резолюция: "Найти виновных в пожаре и наказать. Дирек-
      тору комбината - выговор. Принять меры по недопущению по-
      добного впредь. Нечего хору делать в Полянии; запланировать
      его гастроли в Бекасове для поддержания патриотизма. Лузгачёв
      доиграется".
       В дверях кабинета показался секретарь.
       - По вашему вызову явился медицинский министр.
       Правитель крякнул.
       - Давай его сюда.
       Вошёл похожий на моль министр.
       - Что же ты делаешь, радость моя? - спросил правитель,
      и у министра приготовленное на всякий случай виноватое вы-
      ражение лица сменилось на испуганное. Все знали, что, если
      правитель говорит "радость моя", - жди нагоняя.
       - Что же ты, радость моя, взятки берёшь с главных врачей?
      За что это больница в Рыбном получила новое оборудование?
      За красивые глазки? Что подумает народ? Скажут: все они
      там взяточники. И правильно скажут. Мало того, что в лесной
      отрасли и строительстве, так теперь и у тебя! - он вспомнил
      
      120
      рыбалку, прекрасно организованную Магогом три месяца на-
      зад. - Почему было не направить это медицинское оборудование
      в Орехов, например?
       - Мы всё просчитали, - лепетал провинившийся, - в расчёте
      на одного стационарного больного, с учётом операбельности и
      интенсивности первичной обращаемости... Но мы, конечно... по
      вашему указанию... Ореховские больницы нуждаются... изыщем
      возможность...
       Видя утихающую бурю, министр осмелел. "Чем чёрт не шу-
      тит!" - подумал он и мягким голосом начал:
       - Кстати, главный врач Рыбного просил меня передать вам
      пару баночек грибочков...
       - Каких ещё грибочков? Что, в столице их нету, что ли?
       - Вы же знаете - там чистейшие, дикие леса. Нехоженые. Он
      сам с женой собирал для вас. Маслятки, опятки и ещё там что-то.
       - Маслятки, опятки, весёлые ребятки, - проворчал прави-
      тель. - Ну ладно, если специально для меня собирали... Отказать
      неудобно.
       Желая закрепить наметившуюся реабилитацию своего до-
      брого имени, министр полез во внутренний карман пиджака и
      вытащил на свет замечательную импортную авторучку.
       - Всё ищу возможность передать вам небольшой презент.
      Брат из Нормальдии вчера привёз. Узнал, что я сегодня буду
      здесь, и просил обязательно отдать вам.
       Правитель повертел в руках изящную вещицу:
       - Она что же - с золотым пером?
       - Бог его знает, - затруднился с ответом министр, - может
      быть, и с золотым. Я не очень разбираюсь.
       "Ах, прохиндей... - подумал правитель, - не очень он раз-
      бирается!" Он положил ручку на стол и сказал:
       - Ладно. Иди, работай, и не балуй у меня больше!
       Отпустив медицинского министра, правитель опять скло-
      нился над бумагами.
       "Орешня. Войсковой группой в Орешне командует недавно
      произведённый в полковники фигурант болотного конфликта
      Козлов".
      
      121
       Правитель отложил бумаги и откинулся в кресле. "Ма-
      гог - интересный тип, - подумал он, - умный, хитрый, энер-
      гичный. Вот, подбирает себе команду. Вполне возможно, что
      без Козлова можно было бы обойтись, но ведь он тогда вместе
      с военным министром разбирал всю эту заварушку и должен
      знать этого головореза. Ему виднее. А принципал из Магога
      должен получиться хороший. Через пару месяцев поеду опять
      к ним на рыбалку".
       И представилась ему вечерняя полянка на берегу реки, ко-
      стерок с варящимися раками, батарея зябнущих в реке бутылок
      с пивом, охрана и обслуга, расторопно готовящие ужин для
      патрона.
       "Что ж, - очнувшись, подумал правитель, - пора бы и пере-
      кусить". "Да, уже пора", - без всякого выражения сказалось в
      его голове спокойным, даже равнодушным баритоном.
       Отодвинув слуховую галлюцинацию, он двинулся было
      в уютную комнатку, где было всё для отдыха и напитывания
      полноватого хозяина, но остановился на полпути перед гро-
      моздким старинным книжным шкафом, перегруженным томами
      "Законодательных актов Дебрянии".
       "Надо бы заменить этот шкаф на более изящный. Да заодно
      убрать и эти акты, - подумал он, - всё равно некогда мне в них
      разбираться".
       В это самое время верхняя полка шкафа, не выдержав дли-
      тельной страшной нагрузки, с треском проломилась, и кирпичи
      законодательных томов рухнули вниз, распахивая дверцы шкафа
      и ломая нижние полки. Остолбенелому правителю достался
      один фолиант, но и его было довольно.
       В состоянии глубокой комы правителя отвезли в правитель-
      ственную больницу, где он, не слыша произносимых над ним
      слов: "сдавление мозга", "травма, осложнённая злоупотребле-
      нием спиртными напитками", "субдуральная гематома", "рас-
      ходящееся косоглазие" и т.п., на вторые сутки испустил дух.
       Известие о неожиданной кончине правителя вызвало
      искренние слёзы народа. Длительный срок его правления и,
      следовательно, привычка к нему рождали у жителей Дебрянии
      
      122
      панические вопросы: "Куда теперь покатится страна?", "Как
      же теперь мы будем без него жить?", "Что же теперь с нами
      будет?" и т.д.
       Страна оцепенела в ожидании чего-то неизвестного, а значит,
      недоброго, тревожного.
       Но время не цепенеет даже в дни всенародного горя. Вре-
      мя идёт себе и идёт, тихонько, незаметно и неотвратимо. Как
      сказал поэт, "неслышна поступь лет". И, несмотря на уход из
      жизни правителя, в тундровом госпитале на севере страны по-
      прежнему надо было лечить больных.
       Ошибки госпиталя при составлении ежегодных заявок
      и нечёткость работы центральных военных складов иногда
      приводили к дефициту медикаментов. В таких случаях майор
      Братков, чтобы восполнить нехватку лекарств, отправлял своего
      начальника аптеки на пару дней в командировку в Орехов, где
      эти склады дислоцировались.
       Но в этот раз начальник аптеки был болен, и ехать вызвал-
      ся лейтенант Дмитрий Рыжов. Ему оставалось служить не более
      полугода, и он с нетерпением ожидал демобилизации. Его тяго-
      тило бессмысленное, не наполненное серьёзными делами суще-
      ствование; раздражали пустяковые, бессодержательные разгово-
      ры, грубые и сальные шутки, так пышно цветущие в обществе,
      состоящем из одних мужчин; его угнетала и пугала мертвящая
      скука холодной северной пустыни, равнодушно засасывающая
      человека в губительный омут беспробудного пьянства.
       Предстоящая поездка Дмитрия обрадовала капитана Тягло.
      Он сам был родом из Орехова, там жила семья его брата, и он
      попросил своего друга не стесняясь, по-свойски остановиться
      у них на сутки. Капитан сообщил брату о предстоящем визите
      Дмитрия и, радуясь, словно это он сам едет на родину, проводил
      лейтенанта в дорогу.
       Прибыв утром в Орехов, Дмитрий целый день прослонялся
      по медицинским складам, ловя больших и маленьких началь-
      ников, которые с серьёзными лицами подписывали заявки, на-
      кладные, счета и пропуски. Наконец, необходимое имущество
      
      123
      было получено, упаковано и свободно уместилось в дорожном
      саквояже. Только часам к шести вечера Дмитрий отыскал дом,
      где его уже ждали.
       Худощавый высокий человек лет тридцати пяти, чем-то не-
      уловимо схожий с его братом, гостеприимно улыбнулся и по-
      жал ему руку. Полноватая жена хозяина уверила Дмитрия, что
      гостям в этом доме всегда рады, показала, куда повесить шинель,
      и сама пристроила саквояж. Из комнаты, где уже был накрыт
      стол, навстречу им выскочила шустрая девочка лет десяти с бой-
      кими мамиными глазами, чинно сказала: "Здравствуйте. А мы
      вас давно ждём", но тут же подпрыгнула на месте и потащила
      всех к столу.
       Стол говорил Дмитрию об изобретательности хозяйки и
      широкой душе её мужа. Гость поставил на стол замечательное по-
      лянское вино "Виноградная долина", которым военная торговля
      была богата даже в тундре, передал хозяйке дежурную коробку
      конфет (ничего другого он придумать не мог), а маленькой Лю-
      бочке преподнёс дефектный фонендоскоп для прослушивания
      тонов сердца её куклы.
       Сердце же самой Любочки было безоговорочно отдано
      лейтенанту. Маленькую женщину сразу же покорила военная
      форма, так ладно сидевшая на нём, а подаренный фонендоскоп
      сразил её окончательно. Поблагодарив Дмитрия, она решила,
      что непременно станет врачом, и тут же всем об этом сообщила.
      Но взрослые были заняты своими разговорами.
       - Ну как там наш Виктор? - спросил о своём брате хозя-
      ин. - Не очень надоел своими разговорами о нравственности?
       - Ваш Виктор - необычный человек. Честный и добросо-
      вестный. То, что я полтора года работаю с ним, - для меня про-
      сто удача. Но в тех условиях и в том окружении, в которых он
      работает и живёт, все его качества пропадают втуне.
       Тягло-старший согласно кивнул головой.
       - Да, Дмитрий, это так. Более того, бывало, он начинает рас-
      крывать свою душу, а над ним просто смеются.
       - А я ему очень благодарен. Я на всё теперь смотрю совсем
      по- другому.
      
      124
       Чтобы обратить на себя внимание Дмитрия, Любочка при-
      тащила свою куклу, вставила себе в уши трубочки фонендоскопа
      и стала ей приказывать:
       - Дышите! Глубже дышите! Теперь совсем не дышите!
       И обратилась к гостю:
       - Я правильно её слушаю?
       Мать призвала дочь к порядку:
       - Не приставай к дяде и не вертись! Положи свою куклу да
      поешь чего-нибудь.
       И, уже обращаясь к Дмитрию:
       - А что в вашем госпитале говорят о смерти правителя?
       - Да всё волнуются, - отвечал он, - кто теперь придёт к
      власти да как новая власть будет относиться к военным.
       Вмешался хозяин:
       - Что тут волноваться? Если власть хочет править долго,
      она должна военных крепко любить. Истина, подтверждённая
      всей историей. Вот посмотрите - завтра пройдут похороны,
      и очень скоро появится новый любитель военных. Могу даже
      предсказать, кто будет нашим новым лидером.
       - Посмотрите на нового пророка! - посмеялась хозяй-
      ка. - Откуда ты можешь это знать? Небось, твой Провизоров
      всё анализирует.
       - Мой одноклассник Провизоров, - стал разъяснять Дми-
      трию Тягло, - уже лет пять работает в принципалитете. Из-
      вестно, в чиновничьих кругах привыкли придавать большое
      значение самым, казалось бы, мелким действиям, словам и по-
      ступкам начальников. И обсасывать их со всех сторон.
       - Вчера Надежда Ивановна несправедливо поставила пятёр-
      ку Катьке, - влезла в разговор Любочка, - так девочки потом
      эту пятёрку обсосали со всех сторон.
       Взрослые посмеялись, и хозяин продолжал:
       - И часто выводы этих пересудов и толков бывают неверны.
      Но Провизоров частенько попадает в десятку.
       Под эти разговоры хозяйка убрала со стола бутылки, заку-
      ски и стала вместе с Любочкой расставлять чайные приборы.
      Появился фирменный тягловский "наполеон", конфеты и осо-
      
      `
      125
      бая гордость хозяйки - варенье из винограда. Плохо спавший
      прошлую ночь, измученный хождениями по военным складам,
      плотно поевший и выпивший хорошего вина, Дмитрий с трудом
      следил за нитью разговора. Речь хозяина журчала весенним
      ручейком:
       - Никто не знает, откуда он появился, но карьеру сделал
      головокружительную. Начиная с апреля наш Магог последо-
      вательно занимает должности второго, а потом первого заме-
      стителей принципала. Затем заболевает и выбывает из игры
      сам принципал, и на его кресло справедливо садится Магог. А в
      начале марта неожиданно уходит из жизни правитель. Вывод:
      эту должность фатально должен занять тот же Магог.
       - Это говорит о том, - говорит хозяйка, - что есть предо-
      пределение. Значит, так ему на роду было написано. И ничего тут
      не поделаешь. Хоть он будет упираться всеми ногами-руками,
      если на роду написано - он станет правителем.
       - А что это - предопределение? - спросила Любочка, оку-
      ная пальчик в вазочку с вареньем и облизывая его.
       - Это значит, что если я тебя сейчас отшлёпаю, - отвечала
      мать, - то ничто тебя не спасет, потому что, видно, так записано
      в твоей судьбе.
       Ужин закончился. Хозяин в спальне уже потихоньку стал
      присвистывать носом. В отведённую Дмитрию комнату загля-
      нула Любочка.
       - Ах, я так люблю, когда у нас гости! Так интересно! Так
      интересно! А мама почему-то - терпеть не может!
       А усталая хозяйка, доедая на кухне оставшийся салат "оли-
      вье", уныло думала: "Как же мне всё-таки похудеть?"
      
      
      Разрешение проблемы
       В последние годы установилось правило регулярно в
      середине марта собирать Государственный совет Де-
      брянии. Начиналось заседание обычно с пространного
      
      126
      сообщения правителя о состоянии дел в стране. После изыскан-
      ного обеда отчитывались принципалы провинций, министры и
      руководители крупных городов. На следующий день правитель
      определял основные направления продвижения вперёд государ-
      ства в текущем году, слегка намечая перспективы на будущее.
       Заседание Государственного совета завершалось принятием
      решения. И ни разу ещё это решение не принималось гладко. По-
      следняя фраза заключительного документа, повторяемая из года
      в год с небольшими изменениями, вызывала ожесточённые, до
      сердечных приступов, споры. Как только правитель произносил:
      "Государственный совет надеется, что решение поставленных за-
      дач поможет улучшить социальный климат в стране и обеспечит
      достойный уровень жизни наших соотечественников", вместо
      ожидаемых аплодисментов неизменно поднимался бунт.
       Тут же возникали слова " в текущем году", которые члены
      Совета обязательно хотели вставить в предложение. И долго
      они, потные, с всклокоченными волосами и охрипшими голоса-
      ми, не могли прийти к согласию: в каком месте лучше всего эта
      вставка выразит основную их мысль. Одни предлагали - после
      слова "решение", другие - после слова "поможет", третьи - в
      конце предложения. Неприятный и ехидный городской голова
      Синеморска предложил вместо слов "в текущем году" использо-
      вать слова "уже в который раз" и нашёл им место перед словом
      "обеспечит". Члены Государственного совета опешили было, но
      потом взбурлили, а правитель укоризненно покачал головой.
       В конце концов, после такого дотошного обсуждения реше-
      ние принималось, заседание закрывалось, аналитики, разраба-
      тывающие документы к Совету, облегчённо вздыхали и шли
      пить ореховую водку.
       На этот раз Совет собрался совсем по другому поводу. Перед
      государственными мужами, огорошенными внезапной и не-
      обычной смертью правителя, стоял один вопрос: кто возглавит
      государство?
       Накануне вечером Магог позвонил своему должнику - во-
      енному министру и посоветовал ему вывести на улицы столицы
      танки, занять все стратегические объекты.
      
      127
       - Зачем? - спросил наивный министр.
       - Мало ли что могут предпринять в такое сложное время
      экстремисты, маргиналы, радикалы и просто деклассированные
      элементы, - ответил Магог, и для вящей убедительности доба-
      вил: - Которые не прочь половить рыбку в мутной воде.
       - Ага, - сказал озадаченный министр, в первый раз слы-
      шащий такие страшные слова и удручённый тем, что эти на-
      рушители спокойной жизни ещё и маскируются под невинных
      любителей рыбалки.
       Наутро собирающиеся на историческое заседание члены Го-
      сударственного совета с тревогой смотрели на стогны любимого
      града, столь необычно и угрожающе изменившие свой облик.
      И первым делом они спросили министра, зачем он заставил
      площади и улицы такой неуместной здесь военной техникой.
       - А чтобы знали, - невнятно ответил министр.
       Такой ответ показался собравшимся весьма зловещим, хотя
      до конца и не понятным. И в течение всего заседания они нет-
      нет, да и поглядывали с опаской на министра, подсознательно
      чувствуя неожиданно возросший его вес.
       Первым взял слово синеморский городской голова. Слушать
      его было неприятно. Во-первых, тембр его голоса был резок и
      высок. Во-вторых, он говорил правду. О том, что дисциплина в
      стране упала, что чиновники берут взятки и думают не о деле,
      а о своей выгоде, что поднявший голову национализм до добра
      не доведёт. И, наконец, он сказал о том, что новый правитель
      должен все силы тратить на вывод страны из надвигающегося
      кризиса, а не на охоту и рыбалку. Присутствующие, понимая, что
      голова предлагает свою кандидатуру, с неодобрением крутили
      головами.
       Вторым поднялся военный министр.
       - Я предлагаю избрать правителем принципала Орешни
      Магога! - без экивоков, по-военному, надеясь на прощение
      долга, сказал он и сел.
       И все вспомнили о танках.
       Ведущий заседание самый старый член Государственного
      совета, временами всхрапывающий с открытыми глазами, кон-
      
      128
      статировал отсутствие желающих выступать после военного
      министра.
       - Что ж, из всего вышесказанного можно сделать вывод, -
      сказал старый член Совета, - что у нас вырисовываются две
      кандидатуры: синеморский голова и принципал Магог.
       Все, в том числе голова и Магог, согласно промолчали.
       Ведущий предложил Магогу "обрисовать" свою платформу.
       - Если меня изберут правителем, свою деятельность я на-
      правлю на благо всего народа, - так начал Магог.
       Подобные формулировки были привычны, понятны и не
      вызвали негативных ощущений у присутствующих. Они успо-
      коились.
       - Но народное благо немыслимо без наведения порядка, -
      продолжал Магог, - а чтобы порядка достигнуть, мне нужна
      неограниченная власть. Только в этом случае я соглашусь быть
      правителем.
       Благостное настроение членов Совета испарилось. Про-
      неслось по рядам слово "диктатура". Правда, пронеслось
      слабо - под окнами был слышен весёлый матерный говорок
      танкистов.
       - Хотелось бы услышать более прорисованную позицию вто-
      рого кандидата, - проговорил старый член и, пока синеморский
      голова шёл к трибуне, успел разок всхрапнуть.
       - К уже сказанному мной я хотел бы добавить, - что бы ни
      говорил голова, слушать его было неприятно, - что будущий
      правитель должен самое пристальное внимание обратить на
      здоровье нации. Поголовное пьянство - корень всех наших
      бед! Сколько раз мы с огорчением говорили о сокращении
      продолжительности жизни наших людей, о болезнях, о низкой
      дисциплине и прочее, и прочее, - а толку нет. А потому нет, что
      мы сами не прочь выпить рюмочку-другую. Если я стану прави-
      телем, здоровый образ жизни станет законом в первую очередь
      в высших эшелонах власти!
       Лучше бы он не говорил последней фразы!
       Все знали, что голова не берёт в рот ни капли спиртного.
      Никто не мог понять, зачем он устроил себе такую ненормаль-
      
      129
      ную жизнь. Многие склонны были считать, что это - приговор
      врачей неизлечимо больному, хотя голова выглядел совсем не-
      плохо. Сам он объяснял своё непитие как свободу от очередной
      пагубной привычки. Ему, естественно, не верили: какая же это
      свобода - постоянно сдерживать свои желания? Свобода - это
      когда я делаю то, что мне хочется. Голова же говорил им, что
      именно водка делает с ними, что хочет, а они суть её рабы.
       Как он не мог понять, что непьющий человек сам себя из-
      гоняет из сообщества людей? Великого сообщества:
       - изредка пьющих и иногда выпивающих;
       - потребляющих, "как все", и предвкушающих очередную
      вечеринку;
       - превращающих любой праздник в пьянку и ищущих лю-
      бую причину для выпивона;
       - не умеющих жить без принятия любой жидкости, содер-
      жащей спирт;
       - являющихся причиной пожаров, травм и автомобильных
      аварий;
       - рожающих умственно отсталых созидателей светлого
      будущего;
       - с раскалывающейся головой выпрашивающих у прохожих
      рубль на опохмелку;
       - калечащих и убивающих в состоянии невменяемости
      своих близких;
       - мычащих что-то нечленораздельное, привалившись к за-
      бору;
       - и, наконец, потерявши облик человеческий, без чувств
      валяющихся в луже собственной мочи!
       Находясь вне этого сообщества, человек лишён дружеского
      участия и понимания. Он не может рассчитывать на поддержку
      друзей, которых у него просто не будет. Он оттолкнёт от себя
      сослуживцев, которые будут считать его высокомерным и даже
      подозрительным. Ему трудно будет договориться с кем-либо о
      чём-нибудь, ибо о нём скажут: "Он не пьёт".
       И члены Государственного совета поняли, что если голова
      станет правителем, то нарушится весь многовековой привычный
      
      130
      уклад жизни, и характеристики типа: "я с ним пил" или "я с
      ним не пил" не будут иметь никакого веса. И они ужаснулись,
      и шансы недальновидного головы покатились вниз.
       Оставался Магог со своей диктатурой. С Магогом было
      страшновато, но с головой - совсем невозможно. Члены Совета
      спросили потенциального правителя о своей дальнейшей судьбе
      в случае его прихода к власти.
       - Я думаю, вас устроит МАРазМ, - в волчьей улыбке де-
      монстрируя великолепные зубы, ответил Магог.
       Куда им было деться? С одной стороны - перспектива не-
      вообразимой жизни в трезвости, с другой - несгибаемый Магог
      на фоне урчащих танковых двигателей. Они сдались. Каждый
      член Государственного совета подходил к будущему правителю
      и, улыбаясь, обменивался с ним рукопожатием. Голова подошёл
      с презрительной полуулыбкой. Толстому задыхающемуся во-
      енному министру Магог сказал, пожимая руку, загадочную для
      всех остальных фразу:
       - Парад под окнами отменяется!
       И министр возликовал.
       Вступление в должность Совет назначил на 1 апреля, а пока
      Магог отправился в Орехов завершить кое-какие важные дела
      и немного отдохнуть.
      
      
      Прекрасная пассия
       В ожидании появления нового правителя чиновничье
      сословие было в бездействии. Какие при новой власти
      последуют перестановки в министерствах и принци-
      палитетах? Каких людей приведут в этом случае новые руково-
      дители? Кого снимут с должности, а кто займёт вакансию?
       Распоряжения и приказы почившего правителя лежали без
      движения: как отнесётся к их выполнению новое начальство,
      было неизвестно. Чиновники знали, что с приходом нового
      руководителя многие старые проблемы уйдут сами собой;
      
      131
      будут поставлены новые задачи, и на многое сформируется
      новый взгляд.
       Иван Ильич Лузгачёв, принципал Излученской провинции,
      относительно решений бывшего своего начальника поступил
      половинчато. В Полянию хор не поехал (правду сказать, сама
      просьба об этом была сделана на авось), но и в Бекасов - тоже
      (во многом потому, что капризная Нусля, обиженная отказом в
      зарубежных гастролях, ехать в уездный город отказалась).
       Вообще-то, Мануславе грех было жаловаться на судьбу. Она
      уже четвёртый месяц командовала департаментом культуры
      провинции, с новой должностью освоилась вполне, и никто не
      мешал ей карать или жаловать своих подчинённых. Жила Нус-
      ля одна в прекрасной квартире несчастного Филаретова, где её
      периодически посещал Ильич. Своих мать и сестру в последнее
      время она не навещала: очень была занята, да и терпеть не могла
      младенцев с их нескончаемым плачем, пелёнками-подгузниками
      и прочими слюнями. Она устроила их житьё в городе, и совесть
      её была чиста.
       Через неделю после того, как прошёл Государственный совет
      и стало известно имя нового правителя, Мануслава получила
      приглашение на премьеру нового спектакля Ореховского театра.
      Предполагалось, что на спектакль съедется весь цвет дебрян-
      ской культуры, руководители министерства и провинциальных
      департаментов. Ожидалось присутствие и того, кто с 1 апреля
      станет у руля всей страны.
       В субботу утром Нусля должна была выехать в Орешню,
      а в четверг у Ильича случился инсульт. И как-то неприлично
      случился - когда он сидел на унитазе, что, впрочем, объясня-
      ется недугами, которыми страдал принципал: гипертонической
      болезнью и запорами. Симптомы развивались стремительно, и в
      пятницу Ивана Ильича Лузгачёва не стало. "Господи, не прошло
      и месяца, как умер Филаретов! - думала Нусля. - Хорошо ещё,
      что Ильич преставился в пятницу, - продолжали крутиться её
      мысли, - а я уезжаю в субботу. Не надо будет делать скорбное
      лицо на похоронах". Мануслава терпеть не могла ни больных,
      ни тем более покойников.
      
      132
       В воскресенье утром директора департамента культуры
      Излученской провинции встретили на вокзале Орехова, про-
      водили в гостиницу и сообщили, что в 14 часов ей надо быть в
      здании местной администрации на приёме у будущего правителя
      Дебрянии. Мануслава разместилась в номере, приняла ванну,
      позавтракала, привела себя в порядок и еле успела прибыть к
      назначенному сроку, поскольку приводила себя в порядок она
      обычно долго и тщательно.
       Хотя руководителем такого высокого ранга Мануслава была
      совсем недолго, она увидела на приёме несколько знакомых лиц.
      С некоторыми известными людьми она встречалась на гастро-
      лях хора, иные приезжали в своё время в Излучье. Изящный и
      томный Актёр, пытавшийся заигрывать с ней прошлым летом в
      Озёрах, издали раскланялся с ней и быстро спрятался за тучную
      фигуру известного лирического поэта Преображенского.
       Приглашённые разместились в просторном кабинете и с лю-
      бопытством ожидали появления человека, за какой-нибудь год
      сделавшего такую головокружительную карьеру. Вошёл Магог,
      сделал помощнику знак рукой, и собравшимся подали кофе и
      крекер. Началась беседа. Он говорил, что хотел бы в непринуж-
      дённой обстановке вместе с деятелями культуры, работниками
      образования и представителями прессы обсудить проблемы,
      стоящие перед ними; узнать у них, что же нужно сделать для
      дальнейшего культурного развития народа Дебрянии.
       Поднялся было со своего места министр культуры Любочар-
      ский, но Магог усадил его назад в кресло:
       - Не чинитесь, министр, мы здесь все на равных.
       Любочарский, присутствовавший на историческом Государ-
      ственном совете и знавший, на каких условиях согласился стать
      правителем Магог, быстро взглянул на него и подумал: "Мягко
      стелет, лукавец!" Магог ухмыльнулся: "Ты прав, дорогой! Го-
      товься жёстко спать".
       Министр, тщёдушный седой старичок, по специальности
      философ, чётко и ясно формулируя мысли, стал говорить о народ-
      ном забвении основополагающих этических постулатов, в основе
      которых лежат всё те же известные христианские заповеди.
      
      133
       "Готовься очень жёстко спать", - подумал Магог.
       Мануслава плохо слушала Любочарского: она оценива-
      ла главного героя. Ладный брюнет со светлыми глазами, неиз-
      вестно где и как успевший аккуратно загореть, спокойный, уве-
      ренный и слегка ироничный, он всё больше и больше нравился
      ей. Вокруг, постепенно оживляясь, набирал обороты разговор, а
      временами и спор заинтересованных людей. Мануслава хранила
      молчанье в важном споре, она чувствовала, что сейчас это самая
      лучшая позиция.
       Магог тоже не вмешивался в разговор, дав приглашённым
      полную волю высказаться, слушая их и делая выводы. "Поза-
      вчера, на встрече с военными всё упиралось в нехватку денег и
      устаревшую технику, - думал он, - это всё понятно и не мешает
      моей цели. Но сегодня дело серьёзнее. Более того, это и есть
      самое главное. Христианские идеалы! Ещё чего! Надо искать
      нового министра".
       Магог обратил внимание на Мануславу. "Красивая, молча-
      ливая и поэтому кажется умной", - подумал он и вспомнил,
      что именно такую женщину обещал он Иннокентию Невин-
      ному, отъезжающему на отдых в Озёра. Магог прищуренно и
      как бы отстранённо вгляделся в неё и увидел, что именно она и
      выполнила тогда, сама того не ведая, поставленную перед ней
      задачу. А ещё увидел он сгинувшего Павла Петровича, умершего
      в столице Пустынии Эль Бархане Филаретова, польстившегося
      на роскошное молодое тело старого Ильича, понял манеру её
      начальничанья и решил, что лучшего руководителя культурой,
      образованием и спортом ему не найти.
       Мануслава почувствовала на себе проникающий взгляд, и
      радость угадываемой немыслимой удачи окатила её горячей
      волной.
       После совещания Магог подошёл к ней, выразил соболезно-
      вание по поводу постигшего провинцию несчастья и сказал, что
      будет рад увидеть её сегодня в театре.
       Театр был полон. Все пришли скорее посмотреть на будущего
      лидера страны, чем на пьесу неизвестного автора, да ещё с таким
      странным псевдонимом. Однако многие считали, что следует
      
      134
      внимательно просмотреть пьесу этого самого Билирубина, по-
      скольку без покровительства Магога такой громкой премьеры
      не состоялось бы.
       На сцене художник изобразил пограничную заставу. К
      военному человеку с капитанскими погонами, вероятно на-
      чальнику, явился посетитель - простой житель приграничного
      дебрянского села.
      
       С е л я н и н. Я здравия желаю!
       К а п и т а н. Короче, много дел!
       С е л я н и н. Я, как - и сам не знаю,
       В историю влетел.
       Мне брюква даже снится,
       Признаюсь без вранья,
       И к вражеской границе
       Притопал я с ранья.
       Чтобы в полях за рощей
       Мне брюквы накопать,
       Оделся я попроще,
       Взял заступ и лопать.
       К а п и т а н. Но ведь тебя б словили!
       Какой же ты балбес,
       Что за четыре мили
       За брюквою полез!
      
       Пока на сцене разворачивались события, Мануслава бросила
      несколько взглядов по сторонам. Ей стало совершенно ясно, что
      надвигается мода на строгие, тёмные, слегка приталенные костю-
      мы и совсем небольшое количество украшений. Впереди и сбоку
      от неё сидел громоздкий Преображенский с женой - невзрачной,
      сухонькой и востроносенькой женщиной, на шее которой была
      только одна нитка жемчуга.
       Действие пьесы, между тем, продолжалось.
      
       С е л я н и н. Удачно к предложенью
       Подстраивался спрос:
       Вокруг стоял смертельный
       Туманный альбинос.
      
      135
       Преображенский склонился к уху жены и попытался объ-
      яснить:
       - Он имеет в виду, что вокруг был такой же туман, как в
      Англии.
       С е л я н и н. ...И, хоть стоял туманец,
       Увидел я вполне,
       Что двигался полянец
       На вороном коне.
       В родные наши рощи
       Проникнуть он хотел.
       В тумане это проще,
       Но я-то углядел!
       К а п и т а н. Коль врёшь, признайся сразу!
       С е л я н и н. Да с места мне не встать!
       Тот конь был гривуазен
       И чуток, словно тать.
      
       Преображенский продолжал переводить:
       - Дорогая, он хочет сказать, что у коня была большая грива.
       - Я, милый, уже начинаю понимать кое-что, - отвечала его
      жена.
      
       С е л я н и н. В траве я затаился,
       Но в ухе и в плечах
       Нежданно засвербилась
       Такая чесуча!
      
       Мануслава не в состоянии была долго воспринимать ритми-
      ческую речь. Она стала мысленно перетряхивать свой гардероб и
      инвентаризировать украшения. Но вдруг, почувствовав на себе
      взгляд, повернулась к центральной ложе, уже зная, что это Он
      смотрел на неё. Она не ошиблась.
       Магог был во плоти человеческой, и ему так же, как любому
      другому человеку, хотелось есть и пить, у него так же иногда
      болели голова или горло. Как существо разумное и обладающее
      огромной волей, Магог не давал разгуляться своим плотским же-
      ланиям: был умерен в еде, аккуратен со спиртными напитками,
      
      136
      не курил и без острой нужды к женщинам близко не приближал-
      ся. И тело его было моложавым, стройным и выносливым.
       Таких чувств, как любовь, сострадание, жалость, он не знал,
      да и знать не мог, и, если люди говорили об этом, считал это
      лукавством или душевной расслабленностью.
       Любовь подчинённых, которых он видел насквозь, была
      банальной лестью, любовь всенародная - слепая, бездумная,
      схожая с лёгким помешательством, - была ещё впереди; а сегод-
      ня ему захотелось испытать на себе душевную расслабленность
      вот этой вот тридцатилетней красавицы.
       Пьеса в стихах талантливого Билирубина приближалась к
      концу. В результате бдительности Селянина была предотвраще-
      на крупная провокация со стороны Полянии. Надежды врагов
      не сбылись, а недремлющий дебрянец был награждён подарками
      и любовью своей жены.
       В финале герой пьесы, стоя на авансцене, прокричал:
      
       Чтоб все полянцы и полянки
       Пред нами пали вниц,
       Закон нам нужен по охранке
       Незыблемых границ!
      
       И все участники спектакля вышли на сцену и запели:
      
       Широка Дебряния родная!
       И орехов в ней растёт не счесть!
       Мы идём, без устали шагая,
       На борьбу, на подвиг и на месть!
      
       Не посмеет выставить к границам
       Наш противник супротив нас рать,
       И бойцы, и милые бойцыцы
       Им покажут кузькиную мать!
      
       Пусть в напрасных потугах потеют -
       Нас полянцам в жизни не сломить!
       Никогда они ведь не сумеют
       Так, как мы, и есть, и спать, и пить!
      
      137
       Раздались вежливые аплодисменты. Билирубин с красно-
      пятнистым лицом и лихорадочно блестящими глазами вышел
      на негнущихся тощих ногах и, прижимая к груди худые руки с
      дрожащими пальцами, поклонился. Публика стала расходиться.
      Делегаты высокого дневного совещания разбирали свои одежды
      в отдельной уютной раздевалке. Здесь же демократично одевал-
      ся и Магог. Он вышел вслед за Ману славой и предложил про-
      водить её до гостиницы, которая находилась недалеко от театра,
      на другом берегу Декстера.
       Он поднялся к ней в номер и остался там.
       У неё никогда ещё не было этого постепенного нарастания
      остроты сладостного до боли ощущения. Ещё немного и, каза-
      лось ей, она умрёт. Ещё немного, ещё, ещё, и вдруг - ослепи-
      тельная фейерверочная вспышка, вспышка счастливого осво-
      бождения. И, как в фейерверке после взрыва искры, слабо шипя,
      гаснут и тихо падают, так и она почувствовала расслабление,
      изнеможение и отстранение от всего окружающего.
       Мануслава забыла всё вокруг: и всю культуру Излучья, и
      свой знаменитый хор, и квартиру, и гардероб, и украшения...
      Она под выдуманным предлогом осталась в Орехове ещё на не-
      делю, и каждый день её навещал Магог. Конечно, это не могло
      остаться незамеченным.
       Вначале её стали называть "Прекрасная женщина правите-
      ля" (сокращённо ПЖП), затем - "Прекрасная пассия правите-
      ля" и потом уже просто - "Прекрасная пассия".
      
      
      Четвёртый соратник
       Сегодня к нам придёт Таня Волосатова, - сказала
      Грише Адацкому жена. - Я сбегаю в магазин купить
      чего-нибудь.
       Адацкий поморщился:
       - Сбегать-то ты сбегай, но учти - до апреля я тебе денег
      больше не дам. Выкручивайся как можешь.
      
      138
       - Хорошо, Гриша, - отвечала жена, слегка подсушенная
      совместной пятилетней жизнью с создателем опилочных унита-
      зов, - я немного колбаски куплю для бутербродов. Да конфеток
      надо бы...
       - Зажарь яичницу, там у нас в холодильнике яйца есть, -
      смягчился муж. - И потом, я думаю, твоя Волосатова с пусты-
      ми руками в гости не придёт. Так что - будет вам, с чем чаю
      попить.
       - Помнишь, в прошлый раз она торт приносила?
       - Не помню.
       - Ну как же! Мы с ней совсем ещё немного успели поболтать,
      как ты пришёл с работы. Таня засобиралась домой и ушла. Ты
      тогда торт доел, и он тебе очень понравился.
       - Да, вспомнил, торт действительно был вкусный. Но мне
      всё равно не нравится эта твоя Таня. Гонору много. Подумаешь,
      отец - начальник госпиталя в Бекасове! Сегодня начальник, а
      завтра - фьюить! - уже на пенсии, никто. От таких вот, гоно-
      ристых, мужья и уходят. И вообще, тощая она какая-то.
       - Да нет, Гриша, она хорошая, просто не повезло ей с мужем.
      Ни заботы от него не было ей, ни уважения.
       - Очень многого она хотела. Тебе вот что - уважения от
      меня нужно? Денег тебе нужно, вот и всё! И всегда их тебе не
      хватает!
       - Ты не ругайся, Гриша. Знаешь, как всё дорого? А я смо-
      трю - тебе вон галстук новый нужен. Заведующий лаборатори-
      ей, учёный должен выглядеть хорошо.
       Жена засмущалась и прибавила:
       - У меня колготки совсем стали драные. Я уж замучилась
      их зашивать.
       "Колготки драные тоже в мусор идут. И пластмасса, и прочая
      дрянь, - думал Адацкий, - которая забьёт и выведет из строя
      агрегаты мусоросжигающей системы. Необходима предвари-
      тельная сортировка. Но ведь наши люди умрут, но не будут со-
      ртировать мусор перед его выбрасыванием. Это усложняет дело.
      Но обдумать всё это времени нет - завтра ехать в Орехов. А тут
      ещё эта Волосатова со своим чаепитием!"
      
      139
       - Не пойму, как тебе не скучно разговаривать со своей под-
      ругой всё об одном и том же, - раздражённый нехваткой времени
      и волнением перед будущей встречей с Магогом, стал донимать
      жену Григорий, - всё о грехах, о смирении и каком-то будущем
      спасении. Кто знает, что будет потом? А живём мы сейчас.
       - Ты, наверное, волнуешься перед важной встречей, - раз-
      гадала его настроение жена. - Всё у тебя будет хорошо, вот по-
      смотришь. Он сразу поймёт, что ты умный человек. Ты только
      будь спокоен, а я за тебя помолюсь. И Таню попрошу. Ты зря её
      не любишь, она очень доб рая женщина. А без смирения и без
      надежды на спасение мне нельзя. Мне это помогает. Помнишь,
      когда заболела мама и умерла, - только вера меня и поддержала.
      Жаль только, что к ней мы приходим, лишь когда что-нибудь с
      нами стрясётся.
       - А меня поддерживает мой ум и находчивость. Я всегда на-
      ходил выход из любого положения, - понемногу успокаивался
      Адацкий. - И сейчас, я чувствую, буду на коне. Скоро многое
      переменится, и я в этих переменах удачу всё-таки поймаю. Ма-
      гог - человек больших способностей: ты посмотри - я записы-
      вался к нему на приём как к принципалу, а завтра еду к нему, но
      уже - как к правителю. Он, безусловно, незаурядный человек,
      и он должен меня понять.
       Григорий остановился, посмотрел на жену и усмехнулся:
       - Вот тогда я тебе дам денег на колготки. А может быть, и не
      только на них. А что касается смирения - попробуй смирись в
      нашем институте! Я уж не знаю, есть ли ещё где-нибудь столько
      завистников, интриганов, непомерных честолюбцев и лизоблю-
      дов, как в учёной среде! Ну, может быть, только среди артистов.
      Только смирись, и тебя тут же слопают!
       - А ты прости их, Гриша. Ведь, скорее всего, они сами не
      ведают, что творят. Даже Христос простил своих мучителей.
       - А если ведают? Если уж вспоминать Христа: Иуда ведал?
      И разве Иисус простил его? Мне кажется, Иуда жарится в аду.
      Так что смиряйся и прощай сама, тебе терять нечего. И Таня
      твоя - и сама никуда не лезет, и под неё никто не копает. Стар-
      
      140
      ший инспектор министерства образования и культуры - неза-
      видная должность.
       Жена, не ввязываясь с мужем в спор о прощении и смирении,
      заговорила о другом:
       - Ты, Гриша, радуешься, что приходит новый правитель, а
      Таня говорила мне, что ходят слухи о грядущей отставке их ми-
      нистра, и очень об этом сожалела. Может быть, Магог ошибается,
      увольняя такого достойного человека.
       Адацкий от души посмеялся над наивностью жены:
       - Ха-ха-ха! Даже если Любочарский - достойный человек,
      как говорит Таня, он не может быть достойным работником:
      он глубокий старик! Ещё прежний правитель специально для
      всех этих трухлявых пней придумал Министерство по анализу
      разумности мнений. Пусть там они сидят, чего-то обдумывают,
      решают и тихонько писают в штаны. Всё равно их решения нико-
      му не будут нужны. Только молодые, энергичные, амбициозные
      люди должны принимать решения и руководить. Не старики,
      и уж, конечно, не кающиеся и смиренные. А кому за сорок, со-
      рок пять - пусть цветочки разводят, с внучатами возятся и не
      путаются у нас под ногами!
       В среду 26 марта Григорий Адацкий был принят Магогом.
       Хозяин кабинета был в превосходном настроении, излучал
      энергию, улыбался и шутил.
       - Ну что, генератор идей? - обратился он к Григорию. - Всё-
      таки мы встретились. О трёхместных унитазах я знаю. Эту мысль
      далеко не отбрасывай: ещё может пригодиться. А о мусоре до-
      кладывай.
       "Действительно, умнейший человек, - подумал Адацкий, -
      так наладил информированность". И он стал говорить о дешёвом
      источнике энергии и о конструкции мусоросжигающих печей.
       Магог внимательно его выслушал, похвалил идею и выразил
      надежду, что автор не забыл о предварительной сортировке му-
      сора. Адацкий удивился способности собеседника ухватывать
      самую суть дела, поблагодарил его за аудиенцию и хотел уже
      уходить, но Магог остановил его.
      
      141
       - У тебя, Гриша, - фамильярно начал он, - довольно изво-
      ротливый ум. И другие твои качества мне подходят. С первого
      апреля я назначаю тебя директором Института глобальных
      проблем экономики. И задачу я перед тобой поставлю гло-
      бальную. Подожди меня благодарить. Тебе надо привыкнуть к
      новым масштабам - где не будет места для мелких забот, вроде
      отмщения старушке разведёнными в тёплой воде дрожжами.
      Ха-ха-ха! - Магогу не изменяло хорошее настроение.
       "Очуметь!" - только и мог подумать Гриша.
       - А задача вот какая, - уже совсем серьёзно продолжал
      Магог. - Для решения сложных проблем, стоящих перед нами,
      нужны большие деньги. Надо подумать - откуда эти деньги
      взять. Никакие ограничения тебя не должны смущать. Включай
      свои мозги - они у тебя всегда предлагали сделать конфетку из
      дерьма. О результатах сообщишь мне 5 апреля. До свидания!
       По дороге из Орехова в Старбург торжествующий и оше-
      ломлённый Адацкий пытался сосредоточиться на задаче, по-
      ставленной перед ним его гениальным патроном. Но его мозг,
      затемнённый ликованием, не работал. Перед глазами будущего
      директора института вновь и вновь появлялись то его новый
      галстук, то драные колготки жены.
      
      
      
      
      
      
      142
      
      
      
      Часть вторая.
      
      МАГОГ - ПРАВИТЕЛЬ
      
      
      Глава первая.
      
      Задачи поставлены
      
      Первые шаги
      В тот день, когда Магог вошёл в кабинет правителя как
      хозяин, звенели, сверкали на мягком, весеннем солнце
      ручьи и вовсю щебетали птицы. Первым делом он
      подписал заранее подготовленный указ об учреждении нового
      праздника. 1 апреля объявлялось Днём истины. Вместе с указом
      пресса опубликовала Обращение правителя к народу.
       "Истинно говорю вам, - убеждал своих подданных Ма-
      гог, - с этого дня под моим руководством дебрянский народ
      пойдёт по сияющему пути к счастью и свободе! И даже те от-
      щепенцы, которые не захотят быть счастливыми и свободными,
      нас не собьют с этого пути!" Далее в Обращении говорилось
      о соседях-врагах, готовых в любой момент помочь дебрянцам
      могильной засыпаться землёю, и о том, что все их коварные за-
      мыслы и происки будут разоблачены.
      
      143
       Затем Магог собрал всех министров. Военный министр, на-
      бравший нешуточный вес на последнем Государственном совете,
      выступил вперёд и, держа руки по швам, от имени всех присут-
      ствующих отрывисто и громко поздравил Магога. Правитель
      обвёл всех взглядом. Военный министр, как и положено, ел его
      глазами. За исключением министра культуры все усиленно ду-
      мали только о своей дальнейшей судьбе. Любочарский, понимая,
      что звезда его закатилась, спокойно смотрел мимо правителя в
      стену. Похожий на моль медицинский министр, преданно глядя
      на Магога, подумал: "Чем чёрт не шутит!" "Не шутит, не шу-
      тит!" - подумал Магог.
       - Я не уверен, - жёстко сказал он министрам, - что впредь
      мне понадобятся ваши услуги. В течение недели этот вопрос я
      решу. Для желающих вакансии в МАРазМе пока есть. А пока
      занимайтесь своими делами. Свободны!
       Сразу после обеда деликатный секретарь не посмел не со-
      единить правителя с Мануславой. Она спрашивала: не приедет
      ли он к ней сегодня? "Господи! - начал было по-земному свою
      мысль Магог, но тут же исправился: - Покровитель мой! Не-
      ужели ей не скучно - каждый день?" - и отказал ей, сославшись
      на занятость.
       Затем был устроен пышный приём послов зарубежных го-
      сударств. Вежливая, дипломатичная, ничего не говорящая речь
      нового правителя Дебрянии понравилась всем. Было уже поздно,
      когда Магог, довольный собой, слегка под парами прекрасного
      полянского вина, явился домой и до утра оставался во власти
      безмятежного сна.
       На следующий день правитель принял полковника Козлова.
       - По вашему вызову полковник Козлов явился!
       - 21 марта я просил тебя подумать, какова должна быть,
      по-твоему, дебрянская армия.
       - Точно так! Армия должна быть большой, дисциплиниро-
      ванной, сытой и хорошо вооружённой! Надо, чтобы как можно
      больше людей прошли через службу в армии и имели военные
      навыки. Для сытости и вооружённости нужны деньги.
      
      144
       - Согласен. Но они ещё должны понимать, за что будут во-
      евать и умирать.
       - Точно так!
       - Ладно, об этом потом поговорим. Сегодня я присвоил тебе
      звание генерала.
       - Рад служить и дальше!
       - Я на это надеюсь. Тем более что служба у тебя теперь бу-
      дет серь ёзная. С сегодняшнего дня ты военный министр. И вся
      полиция тоже твоя.
       "Вот что значит настоящая власть! - подумал взлетевший
      на неожиданную высоту бывший майор. - Безо всяких оглядок
      на государственные советы, без учёта мнений окружающих
      прихлебателей - взял и присвоил генерала! Одного министра
      снял, а другого назначил! С таким правителем дела пойдут!"
      И он проникся глубочайшим уважением к Магогу и стал его
      верным вассалом.
       В среду к правителю была вызвана Прекрасная пассия. Она
      вошла в кабинет улыбаясь, но Магог дал ей понять, что их встре-
      ча строго официальная.
       - Сегодня ты должна была мне доложить, - строго начал
      он, - своё видение развития культуры и образования в стране.
       - Прежде всего, мы обязаны обратиться к историческим
      корням, - начала Мануслава, - и особое внимание уделить
      хоровому пению. И постараться приобщить к этому как можно
      больше людей. Создать в городах большие сводные хоры и на
      их репетиции собирать и студентов, и учащихся, и рабочих, и
      пенсионеров, и домохозяек. Совместное пение воодушевляет и
      поднимает настроение.
       - Хорошо. Понимаешь ты правильно. Не надо забывать и о
      роли духовых оркестров, они тоже воодушевляют и сплачивают.
      А что ты думаешь об образовании?
       - Очень уж многому у нас учат! - оживилась Прекрасная
      пассия. - Зачем нам такая сложная математика? Если я в мага-
      зине покупаю губную помаду, я должна знать, сколько со своей
      купюры получу сдачи. Вот и вся математика! А заучивание
      стольких стихов? Ведь от них голова болит! Конечно, врач или
      
      145
      инженер должны знать своё дело, но в школе надо упростить
      программы. И, конечно, вы правы, правитель, - в каждой школе,
      в каждом институте надо создать по духовому оркестру. Пусть
      на переменах играют и воодушевляют!
       Магог был доволен. В основном эта Мануслава всё пони-
      мает правильно. В дальнейшем понадобятся только небольшие
      корректировки.
       - Сегодня я назначил тебя министром культуры и образова-
      ния Дебрянии. Иди принимай дела у Любочарского и начинай
      работать.
       Он подумал, что надо бы её поощрить, и добавил:
       - Ладно, сегодня я к тебе приеду.
       Когда на приём к Магогу прибыл из Орехова Валериан
      Максюта, правитель был в радушном настроении.
       - Ну, поэтический юрист, какой ты видишь нашу юриспру-
      денцию в свете предстоящих перемен?
       - Один поэт сказал, что он весь ум теряет разом, когда глядит
      одним лишь глазом. А если на наши законы посмотреть даже
      двумя разутыми глазами, то можно тронуться умом, просто ум
      за разумом уходит до умопомрачения, и хоть колом в голове
      чеши - своротишься с ума. А если короче - законы наши так
      бьют по мозгам, что мозги набекрень!
       У Валериана выступила пена на губах, но от волнения он
      забыл о платке и позорно вытер рот рукавом.
       - Ты, Билирубин, я вижу, стал штудировать фразеологи-
      ческий словарь, - заметил Магог. - Что же касается бьющих
      по мозгам законов, ты, конечно, прав. Но раньше тебя уже по-
      чувствовал это предыдущий правитель! Ха-ха-ха! Что же ты
      предлагаешь?
       - Браться за ум, закатя рукава!
       Магог одобрительно покивал головой.
       - А что ты скажешь о практической деятельности юристов,
      о судах?
       - Надо нам, пока суд да дело, волею судеб не судить да рядить,
      а, ничтоже усомнившись, чтобы не пропасть пропадом, закрутить
      гайки и прописывать всем виновным ижицу в виде исправитель-
      
      146
      ных работ. Нечего им в тюрьмах баклуши бить да балясы точить.
      Да ещё задарма кормить! Это же бездомная бочка!
       - Что ж, - сказал правитель, - мыслишь ты в правильном
      направлении. Так вот, я поручаю тебе руководство законотвор-
      чеством, судами, прокуратурой, адвокатурой, и прочее, и прочее.
      И пресса под тобой. И цензура. Готовь новую Конституцию
      Дебрянии. Начни её с того, что вся власть теперь в стране - на-
      родная. Но, - Магог поднял палец, - правят страной (конечно,
      от лица народа) правитель и его содельники. Я думаю, ты, как и
      всегда, уловил мысль начальства. Иди и работай.
       Головокружение от такого успеха сбивало Максюту с криво-
      ватых ног, но он всё-таки смог глубоко поклониться правителю
      и, пятясь, удалился.
       5 апреля, как ему и было назначено, директор Института
      глобальных проблем экономики Григорий Адацкий был у Магога
      с докладом о новых идеях.
       - Единственное, на чём можно хорошо заработать в Дебря-
      нии, - докладывал Григорий внимательно слушающему его
      правителю, - это лес. Лес нужен Пустынии, лес нужен Полянии.
      И даже Нормальдия купит у нас лес, чтобы не сводить свой. Для
      собственных нужд следует использовать только отходы лесопо-
      вала. Всё остальное - за рубеж. На вырученную валюту у тех же
      стран можно приобрести технику для валки и переработки леса
      и для его транспортировки. Или для других нужд.
       - Я в тебе не ошибся, Григорий, - похвалил Магог. - Твой
      институт должен заняться проектированием первых просек с
      таким расчётом, чтобы по ним следом за лесорубами пошли
      строители дорог. Тогда мы и лес возьмём, и заодно на эти лесные
      деньги построим прекрасные дороги. А они нам нужны позарез
      и для стратегических целей, и для вывоза того же леса.
       Адацкий в очередной раз поразился хваткости ума правителя.
      А Магог продолжал:
       - Ты знай, что кроме идей, расчётов, проектов за тобой и во-
      площение всего этого в жизнь. Посидел в новом кресле десять
      дней - передай его заму. А тебя я назначаю министром эконо-
      мики страны. Надеюсь, ты справишься.
       Так закончилась первая неделя работы нового правителя.
      
      147
      
      
      Город на притоке Ониса
       Этот город на берегу притока Ониса не зря звался Рыб-
      ным. И щука, и сазан, и сом, и окунь испокон веков
      водились здесь. Рыбу солили, мариновали, коптили
      и вялили; и сами кормились, и на продажу хватало. Да ещё
      рыбнинцы жили лесом, простирающимся от города аж до самых
      озёр на севере и до реки Синистер на юге. Дичи, ягод, грибов,
      лечебных трав всегда в изобилии было в этих лесах.
       Вековой бор, прилегающий к самому городу, был причиной
      появления в Рыбном в далёкие времена небольшого полуку-
      старного канифольного производства. Лудильщики, паяльщики
      и скрипачи всей Дебрянии пользовались этой канифолью. Но
      оказалось, что без неё и обыкновенный детский мячик, и авто-
      мобильную покрышку изготовить нельзя. И когда выросла по-
      требность страны в резине, в Рыбном началось строительство
      завода по производству синтетического каучука.
       Устоявшийся, размеренный, почти патриархальный уклад
      жизни горожан был порушен и отброшен в прошлое навсегда.
      На окраине города построили бараки для строителей. Созидать
      объект большой химии собрался народ со всей Дебрянии, народ
      молодой, без корней, представляющий жизнь свою бесконечной
      или, во всяком случае, не задумывающийся над будущим. Ко-
      ренные горожане увидели новый, неведомый им ранее барач-
      ный быт: временный, неустроенный, презирающий порядок и
      чистоту, с пьяными драками до крови, с туалетами во дворе, с
      выбитыми окнами, кое-как заделанными картонками, со вскло-
      коченными, вечно раздражёнными женщинами, с неистребимой
      армией тараканов и стаями крыс - таких наглых, что местные
      коты за три версты обходили эти бараки.
       Жизнь в Рыбном стала интереснее.
       После возведения завода одни строители стали его рабочими,
      а другие уехали на следующие стройки, оставив после себя много
      разбитых сердец, нарушенных обещаний и пустых бутылок.
       В это время Рыбный и стал столицей Лесной провинции.
      В центре города выстроили надменное административное
      
      148
      здание, насадили перед ним, как и положено в таких случаях,
      голубые ели, и всё стало на свои места.
       Увеличение числа рыбнинцев потянуло за собой открытие
      химического техникума, пяти новых магазинов, двух аптек,
      школы, отделения полиции, ресторана и парикмахерской, а рост
      травм, простудных, венерических и грибковых заболеваний,
      алкогольных отравлений и абортов - расширение больницы.
       Главный врач больницы Сергей Сергеевич чем мог умасли-
      вал своего министра - грибами, ягодами, беличьими шкурками
      и даже канифолью (министр брал всё), - и добился-таки своего.
      На выделенные ему средства он смог в короткий срок построить
      в больничном дворе небольшой приземистый барак. С одного
      торца барака можно было попасть в родильное отделение, а с
      другого - в палаты для дерматологических больных. Появление
      в Рыбном "резинки" (так называли в городе завод синтетиче-
      ского каучука) не только вытащило город из древнего дремот-
      ного состояния и приобщило к современному темпу жизни,
      не только увеличило число больных людей и обрадовало глаз
      прохожего вывесками магазинов и питейных заведений, но - в
      реке была убита вся рыба. Человек ещё может приспособиться
      к любым условиям, даже когда кажется, что жить нельзя, а вот
      рыбе после сброса в реку сточных заводских вод остаётся только
      одно - перевернуться брюхом вверх.
       Но на этом технический прогресс не оставил Рыбный в по-
      кое. Лет через пять-шесть после начала выпуска синтетического
      каучука километрах в двадцати от города были найдены залежи
      известняка. И Дебряния, задыхающаяся от вечной нехватки
      цемента, вздохнула с облегчением. Через два года цементный
      завод был построен, гигантские печи начали вращаться, и тон-
      кая серая пыль, проявляя свою микроскопичность, пропитала
      собою весь город.
       Теперь основную часть населения Рыбного составляли ра-
      ботники этих двух мощных производств. Сложные проблемы
      встали перед мэрией города. Возникли перебои с водоснабже-
      нием, еле выдерживали нагрузку старенькие канализационные
      сети, школы работали в три смены, остро стала чувствоваться
      
      149
      нехватка тепловых мощностей. Появились первые наркоманы,
      и проклюнулась подпольная проституция.
       Участились лёгочные заболевания, и Сергей Сергеевич по-
      нял, что силикоз стоит на пороге. Главный врач, применяя про-
      веренную тактику, добился от министра разнарядки на поставку
      современного рентгеновского оборудования. Но в последний
      день своей жизни правитель Дебрянии заставил министра, по-
      хожего на моль, изменить своё решение, и медицинская техника
      уже следующим утром была отправлена в Орехов.
       Уроженец Рыбного, старый школьный товарищ Сергея Сер-
      геевича, а ныне важный дипломатический сановник, Окунев
      после знаменитого заседания Государственного совета, открыв-
      шего Магогу двери во власть, понял, что времена наступают
      тревожные. Искушённому в тайных движениях государствен-
      ных пружин, ему это стало ещё яснее на воскресном приёме у бу-
      дущего правителя в Ореховской администрации и на странном,
      ни на что не похожем вечернем спектакле. Поэтому он сразу же
      по приезде из Орехова в Старбург поболел дней десять, а потом
      ушёл в очередной отпуск и уехал в Рыбный.
       Как и пять лет назад, в свой последний приезд на родину,
      Окунев остановился у тётки - 80-летней крепкой и жилистой
      старухи.
       - Ну-ну, племянничек, - любовно-грубовато ворчала она,
      встречая гостя, - нашёл где отдохнуть. У нас теперь рыбку не
      половишь, а чтобы свежим воздухом подышать - в лес надо
      идти. Да и время ты выбрал неподходящее: холод да грязь. В ле-
      су, правда, снег ещё лежит, да уже рыхлый, тяжёлый.
       - Я, тётя Аня, просто устал от старбургской суеты. Надо
      нервам отдых дать. В постели по утрам поваляться, книжки
      какие-нибудь почитать...
       - Да уж книжек от твоего покойного дяди осталось мно-
      го... - Она немного помолчала. - И то, думаю я, надо тебе не-
      рвы укрепить. У вас ведь новый "царь" появился - вот задаст
      он всем вам чертей!
       - Он не только у нас появился, и у вас тоже.
      
      150
       - Да нам-то всё равно: Бог высоко, "царь" далеко. Мы тут
      сами кормимся, а вы там - у него на услужении.
       - Ладно, тёть Ань, авось перебьёмся. Как говорится, чёрт не
      выдаст - свинья не съест.
       - Авось... - ворчала тётка. - Авось с небосем водились, да
      оба в яму ввалились. Приготовлю-ка я тебе яишенку.
       - А что, наш дом стоит ещё? - с благодарностью, поедая
      вкуснящую яичницу со шкварками, спросил Окунев.
       - Стоит, что ему сделается. Пойдешь - посмотришь. Ты в
      первые-то годы, как уехал (тому уж лет тридцать, поди, как про-
      шло), частенько домой наведывался. А как померли родители...
      Хоть помнишь, где он стоит-то?
       Окунев доел яичницу и с удовольствием, отбрасывая всю
      свою начальственность, вымакал её остатки хлебом.
       - Завтра же там буду, - сказал он, - но во двор не пройду:
      там уже живут другие люди, я видел в прошлый раз. А Серый
      как поживает? Я его уже лет десять, наверное, не видел.
       - Серый... Сергей Сергеевич - уважаемый человек, - гремя
      посудой в раковине, отвечала старуха, - всё старается, как бы по-
      лучше в больнице лечение устроить. Дочка большая, в техникуме
      работает. Жена при нём, не сбежала, как у некоторых...
       Сергей Сергеевич, узнав о приезде высокопоставленного
      однокашника, через пару-тройку дней пригласил его в гости.
      Сухощавый элегантный и совершенно седой, несмотря на про-
      шедший в прошлом году 50-летний юбилей, Окунев понравился
      и жене главного врача, и его дочери. Гость преподнёс даме цветы,
      мужу - изящный импортный зажим для галстука, а дочери - ма-
      ленький брелок для браслета. Они прошли в большую комнату
      и сели за обильный стол, без которого в Дебрянии невозможно
      встретиться и поговорить по душам.
       - Что вы скажете о современной молодёжи, Елена Серге-
      евна? - спросил Окунев у дочери своего давнего товарища,
      которая, как оказалось, занималась воспитанием студентов
      химического техникума.
       Лена начала отвечать осторожно, ощупью, но постепенно
      увлеклась близкой ей темой:
      
      151
       - Да как вам сказать? Школьная подготовка неважная,
      культурный уровень - самый разный. И по своей натуре все
      они разные. Все стараются подчеркнуть свою индивидуаль-
      ность, обратить на себя внимание, может быть, даже не вполне
      осознанно. Это понятно, так и должно быть, но при этом, как
      ни странно, хотят быть "как все", ни в коем случае не выпасть
      из... из... стаи.
       - Из стаи, - повторил за Леной Окунев, - верное слово.
      Но страх, как вы сказали, выпасть из стаи характерен для всех
      людей - не только для молодёжи. Попробуйте не польстить
      начальнику, если все вокруг льстят, и вы станете неугодным; по-
      пробуйте не выражаться грязно, если без этого ваше окружение
      двух слов связать не может, - вы станете для них чужим. Если
      вы, несмотря на стройные ноги, не рискуете надевать мини, ваши
      кривоногие, но модные подруги окрестят вас высокомерной
      дурой. А неблагосклонное общественное мнение, как известно,
      страшнее пистолета. Впрочем, - заметил он, - это было сказано,
      по-моему, о сплетнях.
       - Попробуй я не возить презентов своему министру, - пе-
      чально вставил Сергей Сергеевич, - и больничного барака мне
      не построить. Хотя это, - поправил он сам себя, - не помогло
      получить рентгеновского оборудования.
       Лена, взглянув на настенные часы, поднялась из-за стола:
       - Извините меня, но я должна идти: у нас в техникуме встре-
      ча с работниками "резинки".
       - Ты только не задерживайся поздно, - забеспокоилась
      мать. - Знаешь, что у нас тут ночью творится!
       Лена пообещала вернуться часа через три и ушла.
       - Как ты нашёл наш город после стольких лет отсутствия? -
      спросил своего одноклассника Сергей Сергеевич.
       Окунев неохотно оторвался от маринованных маслят - рыб-
      нинец, он знал в грибах толк.
       - Ты знаешь, я ведь в прошлый раз (лет пять назад) был
      здесь очень коротко. И с тобой даже не встретился: надо было
      мне тогда срочно ехать в Полянию. Но я успел узнать, что кау-
      
      152
      чуковый завод умертвил реку. Если же сравнить сегодняшний
      Рыбный с тем, нашим, детским, - он стал мне чужим.
       - И народ вокруг стал какой-то грубый, неулыбчивый, - ска-
      зала жена Сергея Сергеевича, - глаза злые, в магазинах хамят.
       - Народ вокруг стал больше болеть, это уж я знаю точ-
      но, - отозвался главврач. - И что интересно: чем больше мы
      выпускаем каучука и цемента, то есть чем лучше, кажется,
      делаем для людей, тем болезненнее становятся эти люди, и
      тем гаже - земля, на которой они живут! Понятно - всё дело
      в очистных сооружениях, но ведь денег на них вы там в своём
      Старбурге нам не даёте!
       "Действительно, как тут ему не вскипеть и не возопить? -
      подумал Окунев. - Я-то покачаю головой, соболезнуя, поцокаю
      языком и уеду, а им здесь жить, дышать этой пылью, пить эту
      воду и понемногу покрываться гнойничками".
       - Да я ведь денег не даю, ты знаешь, - отвечал он. - Я всё
      с Полянией да с Пустынией отношения выправляю. А денег,
      конечно, не дадут. Так что, хоть наши люди и стали болезненнее,
      зато гораздо быстрее, чем раньше, могут, натянув противогаз, на
      прекрасно ошиненных колёсах промчаться от одной бетонной
      коробки до другой! Вообще-то, я думаю, человеку достаточно
      было остановиться на луках и стрелах, а если уж ему дан раз-
      витый ум, то не мешало бы добавить немного и совести.
       - И чего это люди всё торопятся? - загорюнилась жена. -
      Чего они суетятся?
       - Ладно. Ты скажи, Окунь, - уже немного расслабившись,
      спросил Сергей Сергеевич, - а зарубеж тоже обходится без
      очистных сооружений?
       - Ну-у-у, зарубеж, - неопределённо протянул Окунев, - что
      нам зарубеж? Мы ведь здесь живём и будем жить. И без соору-
      жений.
       - Может быть, с новой властью что нибудь изменится? - по-
      надеялась жена Сергея Сергеевича - Может быть, на медицину
      обратят внимание? В своём обращении новый правитель обещал
      народу счастье.
      
      153
       Окунев не разделил её оптимизма:
       - Ну да, обещал повести народ к счастью "по сияющему
      пути". Я не верю ни одному его слову. Знаете, есть такая извест-
      ная в нашей истории фамилия: Брешко-Брешковский. Так вот,
      новому правителю я бы дал фамилию Трепло-Трепловский.
       Главный врач был осторожнее в выводах:
       - Не горячись, дорогой. Не мог же он сказать в обращении к
      народу: "С моим приходом жизнь ваша станет ужасной!" Каж-
      дый правитель должен обещать народу лучшую жизнь.
       Гость покачал головой:
       - Дело не только в этой лицемерной фразе. Далее в обраще-
      нии он фактически называет наших соседей врагами. Давайте
      посмотрим, от кого он предлагает нам обороняться? У народа
      Нормальдии жизнь размеренная и сытая, врагами нашими они
      никогда не были, правитель у них - уравновешенный и умный
      человек. Пустынии только войны с нами не хватало; им бы спра-
      виться с болезнями да нищетой. От Сноуландии можно ожидать
      только набегов бесчисленных олень их стад.
       - А Поляния? - в один голос спросили хозяин и его жена. -
      Ведь они прошлым летом сами сожгли свою деревню, чтобы
      свалить потом весь этот ужас на нас!
       - O, sancta simplicitas!*- воскликнул дипломат. - Послу-
      шайте, как было все на самом деле.
       - Подожди, - остановил его Сергей Сергеевич. - Давай-ка
      мы выпьем по последней и перейдём к чаю.
       Они выпили по маленькой рюмочке водки. Окунев закусил
      солёным рыжиком, отвлёкся:
       - Признаюсь, грибы - моя слабость. Родители тоже всегда
      заготавливали много грибов. А как мы с тобой, Серый, за ними
      в лес ходили, как мы рыбу ловили, - помнишь? Ну да ладно.
      А теперь слушайте правду о нашем конфликте с Полянией.
       Окунев пересел со стула в кресло, устроился поудобнее, по-
      думал немного и начал:
      ----------------------------------------------------------
      *О, святая простота! (лат.)
      
      
      154
       - Во-первых, на болотах в низовьях Ониса нет чёткой гра-
      ницы между Дебрянией и Полянией.
       - Разве такое может быть? - спросила хозяйка.
       - Как видите, бывает. В нашем департаменте есть один со-
      трудник, который вместо слова "чревато" говорит "черевато".
      Так вот, отсутствие чёткой границы всегда "черевато".
       Сергей Сергеевич перебил его:
       - У нас в больнице одна медсестра вместо "дубильные ве-
      щества" говорит "дебильные вещества". Ха-ха-ха!
       - Что с нас взять, мы провинция, - сказала его жена, - но
      чтобы в столице, в дипломатическом департаменте так ковер-
      кали слова...
       Окунев усмехнулся:
       - Я слежу за событиями в Старбурге. Так вот, буквально
      вчера, в четверг новый правитель назначил командовать всей
      юриспруденцией страны, и прессой, и цензурой (я думаю, что и
      все иностранные дела ему отойдут) одного молодого человека.
      Ни мой "череватый", ни ваша "дебильная" ему в подмётки не
      годятся. Кроме того, он написал пьесу по следам конфликта с
      Полянией...
       - А что же всё-таки было у нас с Полянией? - не совсем
      тактично перебила гостя хозяйка.
       - В конфликте водки с логическим мышлением, - засмеялся
      Окунев, - надо признать полное поражение мышления. Так. Я
      уже говорил, что отсутствие между нами чётких границ было
      "черевато"? Да? Ну вот. Стали жители тех мест искать истину.
      До драки. В тот момент надо было бы встретиться правителям
      двух стран да и разрешить эту проблему. Но полянский лидер
      Теодор был тогда занят усмирением оппозиции, а наш бывший
      правитель надеялся, что всё само рассосётся. На беду в том
      месте и в то время оказался один бекасовский майор, человек
      совершенно безжалостный. Он-то и организовал карательную
      экспедицию в деревню, населённую полянцами.
       - А зачем же было объявлено, - не унималась непонятливая
      хозяйка, - что это сделали сами полянцы?
       - Чтобы мозги людям запудрить, - ответил главный врач.
      
      155
       - Но интереснее всего то, - продолжал Окунев, - что этот
      самый майор теперь стал генералом и военным министром Де-
      брянии!
       Вернулась раскрасневшаяся Лена.
       - Ну, слава богу, а я уже волноваться стала, - обрадовалась
      мама, и обеспокоенно спросила: - Что-нибудь случилось?
       Лена, действительно, была расстроена.
       - Ты знаешь, Тоня Иванова и её подружки явились на встре-
      чу пьяными!
       - Не может быть! - всплеснула руками мама. - Она же у
      тебя почти отличница!
       - Я сама удивилась. И говорю ей: "Как же ты можешь! Знала
      бы твоя мама, что ты водку пьёшь!" А она мне отвечает: "А эту
      бутылку мне мама и дала!"
       - Результат наложения технического прогресса на челове-
      ческий идиотизм, - резюмировал Окунев.
       - Может быть, правитель не знает, что это - тот самый
      майор?- спросил его Сергей Сергеевич.
       - Да нет, Магог слишком хваткий и умный человек, чтобы
      делать такие назначения необдуманно. Но я не пойму, зачем он
      окружает себя такими людьми и идёт на конфронтацию с со-
      седями. Надвигается что-то непонятное и нехорошее.
       - Ты думаешь, Окунь, что будет хуже, чем сейчас?
       - Я думаю, будет очень плохо.
      
      
      Главные вопросы
       В Орехове на дневном пригреве уже тенькала капель, а
      в тундре, куда Дмитрий вернулся из командировки,
      всё ещё свирепствовали морозы. Он поведал капитану
      Тягло о своём гостевании у его ореховских родственников, о
      племяннице, решившей идти по стопам своего дяди, и о том, что
      Провизоров, школьный товарищ его старшего брата, предсказал
      восшествие принципала Орешни на освободившийся престол.
      
      156
      И уже вскоре они имели возможность порадоваться угадке про-
      винциального провидца.
       Между тем, госпитальные будни катились по привычным
      рельсам, и даже назначение военным министром никому не из-
      вестного молодого генерала не изменило уклада этой жизни.
       Зато Дмитрий с удивлением стал замечать изменения в себе
      самом. Впервые он осознал это в сентябре прошлого года, когда
      приезжал домой в отпуск. Дмитрий хорошо помнил тот по-лет-
      нему тёплый ясный день, когда шёл он по знакомой аллее и под
      ноги ему падали блестящие новенькие каштаны, и казалось, что
      всё здесь застыло, ничего не изменилось за прошедший год. И он
      подумал тогда, что это потому, что он сам стал другим, прожив
      год в ледяном краю, в полугодовой тундровой темноте, среди не-
      прикаянных, потерянных людей, среди страданий, отрешённости
      от нормальной жизни и притуплённого пьяного сознания.
       Он стал прислушиваться к себе, к чему-то слабому и тонкому,
      что вдруг проклюнулось внутри него.
       И ночные разговоры с капитаном, когда тот пьяно каялся
      и говорил о совести, мучавшей его; и повторяющийся сон, в
      котором вновь и вновь гибла доверившаяся ему Ира-Ася; и про-
      ходившие на его глазах жизни окружающих его людей, такие
      странные, а иногда и страшные, - всё это вылилось в вопросы,
      занозами засевшие у него в мозгу: а правильно ли он сам живёт?
      и как надо правильно жить?
       "Но ведь многие люди, - в то же время думалось ему, - таких
      вопросов себе не задают, и живут себе спокойно. И, если их об
      этом спросить, даже не поймут, о чём идёт речь". Но эти мысли
      не успокаивали и не снимали главных вопросов, так вдруг про-
      глянувших в тумане его души.
       Дмитрий стал искать ответы у литературных классиков -
      благо в городке была неплохая библиотека. Но герои романов
      и пьес, задаваясь теми же вопросами, что и он, не могли раз-
      решить их и видели отраду либо в будущих поколениях, жизнь
      которых представлялась им прекрасной, либо в отдохновении
      от страданий после смерти.
      
      157
       Наведываясь в библиотеку, Дмитрий отметил постоянного
      её посетителя, плотного мужчину средних лет со спокойным не-
      улыбчивым лицом. Через некоторое время они уже стали раскла-
      ниваться, как давние знакомые, и, наконец, познакомились.
       Завзятый книгочей оказался начальником метеорологиче-
      ской станции, расположенной на окраине городка. Имя у него
      было редкое - Софрон, а отчество совсем заковыристое, поэтому
      он просил называть его только по имени.
       Дмитрию было интересно с Софроном - умным собеседни-
      ком, много знающим и нестандартно мыслящим. Однажды, когда
      лейтенант заговорил с ним о Ветхом Завете (уже около месяца
      он читал Библию), Софрон пригласил его к себе:
       - На ходу об этом не поговорить. Заходите ко мне. За чаем
      и потолкуем.
       Софрон жил недалеко от своей станции один в небольшой
      и просто обставленной квартире, состоящей из одной комнаты
      и кухни. Пока Дмитрий, обвыкаясь в незнакомом жилье, раз-
      глядывал перегруженные книжные полки, хозяин выставил на
      стол чашки, сахарницу, достал печенье, нарезал хлеб и колбасу,
      поставил чайник.
       - Чем богаты, тем и рады, - сказал он. - Милости прошу
      к столу.
       - И давно вы здесь живёте?
       - Дайте вспомнить. Да скоро, в мае, - двенадцать лет. А вам,
      я так понимаю, не терпится отсюда убраться?
       - Жду не дождусь, - признался лейтенант. - Ещё пять
      месяцев осталось.
       - А я надеюсь до конца дней своих пробыть здесь, - разливая
      кипяток по чашкам, задумчиво проговорил Софрон. - Работу
      свою я знаю, желающих сменить меня на этом посту, я думаю,
      нет, а времени для чтения, размышлений и уединённых прогу-
      лок - сколько угодно. Чего ещё желать?
       Дмитрий подумал, подыскивая слова:
       - Меня здешняя работа не устраивает. Я теряю знания и
      не могу наработать навыки. И потом - окружение... И тоска, и
      пьянство.
      
      158
       - Ну работа, я понимаю. А что вам до вашего окружения?
      Разве не достаточно самого себя? А тосковать и пить умеют и
      в столице.
       - Наверное. Но здесь как-то особенно тоскливо. Может быть,
      потому, что я не дома.
       Софрон подумал:
       - Возможно. Мне не тоскливо. Я здесь дома. И я не пью.
       - Ну, таким образом вы лишаете себя общества.
       - Почему же? Ведь вот сидим мы с вами, чай пьём, беседу-
      ем. А если со мной не интересно желающим выпить, то мне с
      ними - и подавно.
       Дмитрий вспомнил о своём капитане:
       - Вы знаете, у меня есть один знакомый. Пьющий. Но мне
      с ним бывает очень интересно.
       - Вы сказали: бывает. Значит, не всегда. А если он интерес-
      ный человек, то его можно только пожалеть.
       - Его очень жаль, - согласился молодой врач. - Он очень со-
      вестливый человек и осознаёт свою слабость. И именно общение
      с ним натолкнуло меня на серьёзное прочтение Библии. Должен
      признаться, я знал её весьма поверхностно. И вот я принялся за
      Ветхий Завет, и сразу же испытал разочарование.
       - У меня было так же, - откликнулся Софрон.
       Ободрённый этой репликой, Дмитрий продолжал:
       - Вначале был хаос. Потом Бог стал наводить порядок: со-
      творил небо, и землю, и животных, и человека за шесть дней и
      отдыхал в день седьмой. Не верится, что так был сотворён весь
      мир. Очень уж примитивно.
       - Что ж вы хотите? Человек, начиная осознавать мир и себя
      в мире, должен был задать себе вопрос: а откуда всё взялось?
      Ведь не само же собой? Возникновение мира из хаоса встре-
      чается в мифах и Междуречья, и Египта, и Индии, и, кажется,
      даже Японии.
       - Понятно, - продолжал Дмитрий. - Но такие разъяснения
      не могут нас устроить сегодня, когда мы знаем, что кроме земли
      и небесного свода существует бесконечная Вселенная. А она
      откуда взялась?
      
      159
       - Ну, - подзадорил его Софрон, - есть теория большого
      взрыва. Галактики разлетаются в разные стороны со страшной
      скоростью. А взялись они из одной точки материи с невообра-
      зимой для нас плотностью. Чем не начало мира?
       - Это так. Но учёные предполагают, что в один прекрасный
      момент все эти миры опять начнут сбегаться в эту точку. А потом
      опять разлетятся. Кто же создал эту чудовищную пульсацию?
      Бог? Природа? Логос? Абсолютная идея? За шесть дней?
       - Вы, Дмитрий, конечно, знаете, - отвечал спокойный
      Софрон, - что Библия на наш язык переведена с греческого.
      А в греческом языке нашему слову "день" соответствует слово
      "эон", обозначающее не только часть суток, но и некий период
      времени, в течение которого протекает какой-либо процесс.
      А кто это всё создал? Назовите его как вам угодно, но ведь ничего
      бы не было без какой-то неведомой нам силы, силы совершенно
      непостижимой мощности.
       - Конечно, - согласился его собеседник, - без причины не
      бывает следствий.
       Софрон оживился:
       - Вы попали в самую точку - причина. И, знаете, кроме вас
      силу, создавшую Вселенную, именно причиной называл наш
      знаменитый учёный Телковский. Ну что, ещё по чашке?
       - С удовольствием. Если у вас есть время.
       - Время есть... Один поэт сказал: время - вещь необычайно
      длинная.
       - Что меня ещё смущает, - заговорил Дмитрий, помешивая
      ложечкой чай, - так это, что человек создан по образу и подобию
      Божьему. Мне кажется, той силе, что творит космические миры
      и устанавливает для них законы, нет необходимости иметь... до-
      пустим, человекообразный опорно-двигательный аппарат.
       - Вы правы. У этой силы наверняка другой способ передви-
      жения. Но всё-таки, именно антропоморфный облик божества
      присутствует почти во всех религиях. Может быть, в таком виде
      он людям ближе и понятнее.
       - И потом, - продолжал Дмитрий, - у человека есть совер-
      шенно необходимый и, надо сказать, великолепно устроенный же-
      
      160
      лудочно-кишечный тракт, без которого он не смог бы подпитывать
      себя энергией, а значит - жить. Богу вряд ли нужно всё это.
       - Я с вами согласен. Вероятно, Бог (Причина, Сила,
      Идея) - это творящая энергия, осознающая себя и окружающее.
      И, разумеется, без рук и ног. Творящая, то есть как созидающая,
      так и разрушающая. И мы подобны ему только в том, что тоже
      можем осознавать себя в мире и немного созидать. А уж как мы
      можем разрушать!
       - Может быть, религия внушает человеку идею его богопо-
      добия с воспитательной целью? - предположил лейтенант.
       - Интересная мысль! Чтобы у этого дикого создания появи-
      лась уверенность, что он может быть совершенен, безгрешен.
       - А для этого, - подхватил Дмитрий, - человек должен
      правильно жить. И вот тебе десять правил Моисеевых!
       - Казалось бы, всего десять правил - как просто! - Софрон
      усмехнулся. - Но ведь ничего не получилось. Не исполняются
      правила и всё тут! И вся история народа, рассказанная в Ветхом
      Завете, тому пример.
       - И такую же историю: с кровью, несчастьями, предатель-
      ствами, борьбой за власть - мы найдём у любого народа.
      Софрон возразил:
       - Но в Ветхом Завете каждое несчастье объясняется непо-
      слушанием Богу. Ослушался - получи. Не отдыхаешь в субботу,
      поклоняешься идолу - вот тебе наказание! На протяжении всей
      истории идёт воспитание народа. Конечно, не только древние
      евреи отступали от заповедей. Все мы грешны.
       Хорошо было сидеть в тёплой квартире и попивать чаёк,
      когда за тёмным окном трещал тридцатиградусный мороз! Да
      ещё и не спеша беседовать вроде бы на отвлечённые, но такие
      интересные темы.
       Под мурлыканье закипающего чайника Дмитрий продолжал:
       - Я понимаю необходимость таких заповедей, как: не убей,
      не укради. Но почему нельзя работать в субботу? А обрезание?
      Какой-то совершенно варварский, необъяснимый обряд!
       Софрон покачал головой:
      
      161
       - Думаю, в правилах, которые должны были соблюдать
      праведные евреи, наверняка был заложен смысл. Действительно,
      разве уработавшийся за неделю человек не должен отдохнуть?
      Хотя бы для того, чтобы набраться сил на следующую неделю.
      Чтобы отдать это время семье. Да просто чтобы очнуться от
      ежедневной суеты, осмотреться, подумать - как ты прожил эти
      дни? А по Завету - подумать о Боге. Что касается обрезания.
      Наверное, у кочевников в пустыне это была чисто гигиеническая
      необходимость.
       Софрон поднялся, подошёл к холодильнику, достал ещё сыра
      и колбасы. "Хороший парень, - подумал он о Дмитрии. - Жаль,
      что люди так редко задумываются над своей жизнью. А он - про-
      сто молодец!". Софрон вспомнил, как лет в девять-десять стал
      свидетелем череды смертей, случившихся в ближнем окружении
      его семьи. Тогда он впервые понял, что смертны все.
       Правда, следом пришла простительная для ребёнка надежда,
      что это, может быть, минует его, что в будущем, когда он вы-
      растет, люди обязательно придумают какое-нибудь средство от
      умирания.
       Гораздо позже, уже взрослым он прочёл знаменитую повесть
      гениального писателя, в которой главный герой приходит к
      выводу, что людям желательно не жить половой жизнью. И на
      возражение: ведь тогда пресечётся род человеческий! - он от-
      вечает: "А зачем ему продолжаться?"
       "Действительно, - подумал тогда Софрон, - зачем? Для
      чего жить?"
       Этот вопрос долго мучил его. Ведь не могло же такое совер-
      шенное существо, как человек, быть порождением случайности?
      Для чего же он появился на Земле? Ну, понятно: родить сына,
      построить дом, посадить дерево. Зачем? Ведь сын умрёт, дом
      разрушится, дерево сгниёт. Для чего, прекрасно зная всё это,
      человек продолжает жить? Не для того же, чтобы, уйдя в землю,
      разложиться на простейшие элементы?!
       Софрон окунулся в книги, вчитываясь в древние верования
      и легенды о послежизненном существовании. Там человека
      ожидали либо рай, либо ад. Представления о рае со временем
      162
      менялись: от огороженного, с крепкими вратами оазиса, где
      счастливцы вкушают райскую пищу в прохладной тени дерев
      под журчанье ручейка, до трудно представляемых гармоничных
      небесных сфер, где можно будет лицезреть божество.
       Об аде говорилось и в египетском культе Осириса, и в древ-
      неиранских религиозных писаниях, и в трактатах пифагорейцев,
      и у Платона. Умершие либо бродили там печальными тенями,
      либо терпели нечеловеческие муки за свои прижизненные грехи.
      Позже стали считать, что в рай или ад попадают только души
      умерших. Но затем встал вопрос: разве души могут терпеть теле-
      сные муки в аду или радоваться журчанию ручьёв и сладким
      плодам в раю?
       Нет. Для этого души должны воссоединиться с воскресшими,
      уже нетленными телами, и на Страшном суде каждый получит
      по заслугам.
       А с момента смерти человека до Страшного суда - что делать
      его душе?
       А если в рай попадут только уверовавшие в Христа, что де-
      лать миллиардам людей, родившихся после Адама и до Христа?
      Неужели за одно ослушание первой человеческой пары они
      должны будут вечно (!) мучиться в аду? Где же милосердие
      Божие?
       А невинные младенцы, умершие, не успев окреститься? Их
      тоже в ад?
       Можно ли верить в "чистилище" и "лимб", придуманные
      позже для сглаживания таких несостыковок?
       Так размышлял надо всем прочитанным Софрон. И не по-
      верил ни в рай, ни в ад, описанные в прочитанной им литера-
      туре: уж очень это было похоже на детские нравоучительные
      сказки.
       Но в то же время его внимание привлекло совершенно су-
      масшедшее предсказание учёного-материалиста и философа
      Телковского о том, что через миллиарды лет человечество, эво-
      люционируя, будет существовать в форме лучистой энергии. Это
      даже напомнило Софрону слова апостола Павла о будущем мгно-
      венном изменении человеческих тел в нетленные существа.
      
      163
       Но вопрос: а зачем? - оставался. Зачем все эти метаморфо-
      зы? Какой смысл во всём этом? Что дальше?
       Дальше была темнота.
       И Софрон понял, что в эту уж темноту заглядывать не надо.
      Нельзя постигнуть то, "что неподвластно нашему рассудку".
      А тут ещё ему попались строчки одного популярного поэта:
      
       Так природа повелела.
       Почему? Не наше дело.
       Для чего? Не нам судить.
      
       Софрон успокоился и решил, что его личная цель - стараться
      жить по известным нравственным законам, совершенствоваться,
      хорошо исполнять свои профессиональные обязанности и прислу-
      шиваться к своему внутреннему голосу, который не подведёт.
       "Вот и Дмитрий, - продолжал думать Софрон, - к этому
      же, вероятно, придёт. Веришь ли ты в Христа или в Будду, или
      в Причину, - жить ты должен по совести".
       - Нет, нет, - запротестовал Дмитрий, - видя в руках хозяина
      новую снедь. - Спасибо вам большое, но я уже должен идти.
      Поверьте, мне было очень приятно побыть у вас, побеседовать
      с вами.
       - Думаю, мы с вами ещё не раз встретимся, - ответил Со-
      фрон и попрощался с молодым человеком.
       Этой же морозной ночью не совсем трезвый капитан Тягло,
      ковыляя из госпиталя по слабо освещённым улицам к себе до-
      мой, заметил нескольких мужчин, взламывающих входную дверь
      продовольственного магазина.
       - Покайтесь, грешники! - закричал он и, поскользнувшись,
      едва удержался на ногах.
       - Шёл бы ты, капитан, своей дорогой, - посоветовали ему
      грабители, продолжая трудиться.
       - Покайтесь! - ещё громче закричал капитан. - Не губите
      свои души!
       Сильные удары в живот и по голове бросили его на снег, и он
      потерял сознание. Через полтора часа обмороженного капитана
      
      164
      подобрали и доставили вначале в родной госпиталь, а затем в
      центральный, где ему ампутировали кисть правой руки и три
      пальца на левой.
      
      
      Прекрасная пассия наводит порядок
       В кабинете бывшего министра Любочарского шёл гран-
      диозный ремонт.
       - Я, как в первый раз вошла в этот кабинет, - го-
      ворила Прекрасная пассия своей Марии Петровне, - так сразу
      поняла, что здесь работать нельзя. Шторы совсем не подходят
      к стенам, мебель старая, в книжных шкафах ни одной безде-
      лушки или статуэтки какой-нибудь - сплошь какие-то книги.
      И никаких цветов.
       - Как же можно - без цветов! - поддакнула верная Мария
      Петровна.
       - И весь кабинет, - продолжала Прекрасная пассия, - на-
      сквозь пропах табаком с примесью неприятного запаха старого
      человека. Терпеть этого не могу. Нет-нет, я всё здесь поменяю.
      Будет очень миленько, ты увидишь.
       Пока шёл ремонт в её будущем кабинете, Мануслава, вре-
      менно расположившись в маленькой комнатке на третьем этаже,
      стала наводить порядок в своей новой вотчине. В министерстве
      появились излученские знакомые нового министра, в их числе
      Мария Петровна и музейщик Аринах Филькин.
       - Послушай, Филькин, - обратилась Прекрасная пассия
      к Аринарху (она давно поняла, что настоящий начальник ко
      всем подчинённым должен обращаться на "ты"), - наш новый
      правитель озабочен будущим нашего народа. Я думаю, что без
      красоты народу будет трудно повышать свою культуру и про-
      двигаться к прекрасному будущему.
       - Безусловно, вы правы, - деликатно и вместе с тем солидно
      отвечал Филькин, вполне ощущая себя крупным работником ми-
      нистерства. - Красота должна повсюду преследовать человека.
      
      165
       - Вместе с тем, - продолжала Мануслава, - посмотрите,
      среди каких названий вырастают дети и живут всю жизнь люди?
      "Кривоколенная улица". Это же просто ужас! Как можно быть
      культурным человеком, проживая в деревне Чёрная Грязь?
      Я предлагаю впредь эту деревню называть Белая Ромашка.
       - В моём родном уезде есть деревня Мошонки, - вставил
      Аринарх. - Может быть, переименовать её в Плодовитую?
       - Может быть, может быть, - вдруг задумалась о чём-то
      своём начальница. - Ты, Филькин, пойди и подумай, разработай
      предложение, а я войду с ним к нашему правителю.
       - Совсем недавно, по пути отсюда в Орехов я видел посё-
      лок. Называется Пьяные Бабёнки. Расположен на берегу речки
      Гугнивая.
       - Я же тебе сказала: пойди подумай и разработай! - голос
      Прекрасной пассии стал грозен. Аринарх ретировался.
       Другой соратник - преданная Мария Петровна - была
      назначена заведующей общим отделом. Она была обязана вы-
      являть среди сотрудников министерства недовольных и спла-
      чивать всех остальных вокруг нового руководства.
       В первую очередь были уволены самые преданные сторонники
      Любочарского. Но среди сотрудников министерства ещё остава-
      лись (Мануслава была в этом уверена) её тайные недоброжелатели.
      И хотя она понимала, что соперников теперь у неё нет, ей всё время
      чудились какие-то заговоры, и за спиной, казалось, слышались
      хихиканья, смешки, а то и злобное шипенье. И она проходила по
      министерским коридорам, высокомерно подняв голову, презри-
      тельно улыбаясь и не отвечая на приветствия сотрудников.
       Вскоре одна замначальника департамента была уволена за
      дерзкий взгляд, а две сотрудницы рангом пониже - за то, что
      были красивы и со вкусом одевались.
       Зайдя как-то в один из кабинетов департамента образования,
      Прекрасная пассия услышала конец фразы:
       - ...оказалась такой гадостью!
       Увидав строгого министра, женщины замолкли, поздорова-
      лись с ней и опустили глаза в пол. Мануслава вышла, ничего не
      сказав в ответ, и сразу же вызвала к себе Марию Петровну.
      
      166
       - О ком это они могли так сказать? - с подозрением начала
      она выспрашивать у своего клеврета.
       - Дорогая наша Пассия, - начала всё знающая Мария
      Петровна. - Вчера они отмечали пятилетие службы старшего
      инспектора Татьяны Васильевны Волосатовой. Сегодня с утра
      обсуждали вчерашнее, ну и некоторым не понравилась заливная
      рыба. Это они о рыбе говорили.
       - Ладно, - стала успокаиваться Мануслава. - А что это
      такое - Волосатова Татьяна Васильевна?
       - В отделе её считают толковым и честным работником.
      Разведёнка, детей нет.
       - Это хорошо, - порадовалась за "разведёнку" Мануслава.
       - Говорят, она ходит в церковь.
       Новоиспечённый министр вспомнила, как она сама года два
      назад начала посещать церковные службы и как молилась там.
      Позже, когда Прекрасная пассия узнала, что и Ася ходит туда
      же, ей при всё более редких посещениях церкви стало казаться,
      что там, в церкви к запаху ладана и воска примешивается от-
      вратительный младенческий запах. И каждый раз в церкви она
      почему-то вспоминала изуродованную беременностью Асю, пач-
      кающего пелёнки, орущего её детёныша, хлопоты и возню матери
      и Аси вокруг него и чувствовала брезгливость и отвращение. Она
      была не в состоянии переносить тошнотворный младенческий
      запах; ей казалось, что тут смешались запахи потной детской
      кожицы, мочи, молока, жидких детских какашек и, почему-то,
      вываренных сосисок.
       - Пусть себе ходит и молится, - великодушно разрешила
      Ману слава. - Что ещё?
       - Не знаю, верить ли, - осторожно продолжила Мария Пе-
      тровна, - но говорят, она сожалеет об уходе Любочарского.
       Татьяна была вызвана к министру. Первым желанием Манус-
      лавы при виде вошедшей спокойной брюнетки было - наорать на
      неё. Ей всегда нравилось орать на подчинённого человека, видеть
      его остолбенело-испуганное лицо, чувствовать над ним свою
      власть и знать, что он никогда теперь не скажет поперёк ни одного
      
      167
      слова и всегда будет входить в её кабинет со страхом, улыбаться
      и уверять, что все её ценные указания будут выполнены.
       Но в последнее время она стала брать пример с Магога, с его
      манеры говорить с подчинённым спокойно и иронично. И она
      спросила Татьяну Васильевну, не повышая голоса и даже как
      будто с участием:
       - Мне сказали, ты сожалеешь об уходе Любочарского?
       С первых же шагов раскусив натуру Прекрасной пассии,
      Татьяна решила уйти из министерства и теперь, не обманываясь
      задушевностью начальницы, ответила так, как думала:
       - Да. Ушёл замечательный человек.
       - Интересно, чем же он замечателен?
       Татьяна видела, что нет никакого смысла подробно расписы-
      вать диктаторше качества её предшественника, и она ответила
      коротко:
       - Он был умён и добр.
       Мануслава еле сдерживалась, но продолжала играть:
       - Тебе, я думаю, не нравится, что я заняла его место?
       Татьяна пожала плечами:
       - Любая власть от Бога.
       - Ах, я и забыла! Ты ведь верующая... Ладно. Что же ты на-
      мерена теперь делать?
       - Найду работу в какой-нибудь школе.
       Прекрасная улыбка расцвела на губах Пассии:
       - Ты приняла правильное решение. Но учти: в столичных
      школах нет вакансий. Впрочем, как и в институтах.
       Волосатова молчала.
       - Ну, в добрый путь, - продолжала очаровывать улыбкой
      Ману слава. - Я была очень рада с тобой познакомиться.
       Прекрасная пассия осталась довольна встречей. От этой
      игры в кошки-мышки, от произнесения ласковых слов человеку,
      которого ненавидишь, она испытала неизведанное ей прежде
      наслаждение. Это оказалось куда приятней, чем орать. "И по-
      том, - думала она, - когда громко кричишь, лицо делается не-
      красивым. Да и морщины скорее появятся".
       Она встала, подошла к зеркалу и стала себя рассматривать.
      
      168
      
      
      Преображение Магога
       Заканчивался второй год пребывания Магога на де-
      брянской земле. Он решил, что пришло время указать
      своим верным содельникам пути, на которых можно
      было достигнуть целей, изложенных 1 апреля в его Обращении
      к народу. Первым на зов явился Билирубин. Нервный, взъеро-
      шенный, кривоногий, он бегал по просторной приёмной, при-
      думывая оправдания на случай, если правитель спросит о готов-
      ности Конституции. Она была совсем закончена, но Максюта
      до конца не учуял отношения Магога к религии и притормозил
      разработку статей о вероисповедании.
       Следующей вплыла Мануслава, довольная от предвкушения
      встречи с Магогом и одновременно обуреваемая желанием при-
      давить всех несчастливых от встречи с ней.
       Невысокий, крепкий новенький генерал Козлов чётко доло-
      жил секретарю о себе и стал рядом с дверью в кабинет шефа, пре-
      зрительно следя за беспокойным, хлипким юристом и потирая
      левой рукой костяшки правого кулака, ушибленного накануне
      в разговоре с непонятливым подчинённым.
       Последним явился Адацкий. Озабоченный и рассеянный в
      одно и то же время, он сложился в кресле, обвёл всех слепым
      взглядом и стал прислушиваться к себе. В его мозгу медленно,
      как гнойники, созревали новые сумасшедшие идеи. Он всё время
      следил за ними и ждал, когда они начнут прорываться.
       Но вот вышколенный секретарь получил сигнал и пригласил
      всех к правителю.
       Магог предложил им кресла, молча, мягко ступая по ковру,
      прошёлся взад-вперёд, подумал минуту, посмотрел на них при-
      стально и неторопливо начал:
       - Что мешало дебрянскому народу быть всё это время счаст-
      ливым? - и сам же ответил: - Неверные ориентиры!
       Присутствующие с готовностью поддакнули. Магог, не об-
      ращая никакого внимания на их реакцию, продолжал, словно
      бы рассуждая сам с собой:
      
      169
       - Во-первых, поддерживалось мнение, что смирение и
      скромность есть добро. Какое может быть смирение у самого
      умного, смекалистого и сильного народа? Гордость - вот первый
      наш ориентир! Во-вторых, некоторые проповедовали любовь к
      врагам нашим. Как можно возлюбить врагов, если они только и
      думают, как бы помешать нашему движению вперёд? Ненависть
      к врагам - второй наш ориентир! Кого же возлюбить? Тех, кто
      хочет сделать народ счастливым, - правителя и его верных спод-
      вижников! Это - ориентир третий! И если вы действительно
      желаете своему народу добра, - обратился он уже напрямую
      к своим слушателям, - вы должны всю свою работу строить в
      свете этих идей. Усвоили? А теперь высказывайтесь.
       Первым поднялся генерал Козлов:
       - Точно так! Только ненависть к врагам спасёт нас! И наш
      сильный народ никому не запугать!
       Прекрасная пассия взяла слово:
       - Я полностью поддерживаю ваши ориентиры! Только лю-
      бовь принесёт нам счастье! Вся наша культура, всё образование
      будут воспитывать в нашем народе любовь. - Она зарделась и
      добавила еле слышно: - Любовь к вам.
       - Наш гордый и смекалистый народ, - заговорил Григорий
      Адацкий, потрескивая суставами длинных пальцев, - под вашим
      руководством решит любые экономические задачи! И воплотит
      в жизнь самые невероятные идеи!
       Подскочил воодушевлённый, с фанатично горящими глазами
      Максюта.
       - Так чётко и смело формулировать цели может только такой
      гениальный архистратиг,* как вы!
       - Подумай, прежде чем брякнуть! - осадил его Магог. - До-
      статочно было сказать "стратег"!
       - Именно это я и хотел сказать! - заверил его Билирубин.
       А Магог продолжал:
       - Для быстрого движения к счастью народ должен быть
      сплочён. Что скажете об этом?
      ---------------------------------------------------------------------------
      *Архистратиг - так называют Архангела Михаила, главного воителя.
      
      170
       - Лучше всего сплачивает людей армия. И потом - фор-
      ма, - отрубил генерал Козлов.
       - Хорошо сплачивает хоровое пение, - сказала Мануслава.
       - Можно рабочие бригады одевать в форму и заставлять их
      петь при передвижении на работу, - выдал Адацкий.
       - Единообразное мышление поспособствует скорому дви-
      жению к счастью, - выкрикнул догадку Максюта.
       Магог продолжал экзаменовать своих приспешников. Он
      спросил их о возможности противодействия его стремлению
      осчастливить народ со стороны некоторых граждан. Будут ли
      такие люди? И кто они?
       - Будут - имеющие другое мнение, - сказала Мануслава.
       - Будут - не выполняющие приказов, - отчеканил генерал.
       - Будут - мешающие внедрению идей, - предположил
      Адацкий.
       - Будут - не поддающиеся всеобщему воодушевлению, -
      выпалил Максюта.
       - Что будем с ними делать? - спросил правитель.
       - Надо будет подвести юридическую базу, - откликнулся
      главный юрист, - доказать, что противодействующие властям
      не любят свой народ.
       - Тогда народ закричит: "Распни их!", уж я-то знаю, - уве-
      рил правитель.
       - Значит, распнём! - генерал был решителен.
       - Конечно, это правильно, - вставила своё слово Прекрасная
      пассия, - но слишком уж театрально.
       - И много возни, неэкономично, - добавил Григорий.
       - Самый незатратный способ, - доложил генерал Коз-
      лов, - расстрел.
       - Ещё экономичнее - заставить работать и не кормить, - вы-
      дал идею Адацкий.
       - Разумно, - согласилась Мануслава.
       - И с пользой для страны! - восхитился Билирубин.
       - Ну, вот и хорошо, - сказал правитель. - Не будет теперь у
      нас в стране такой дикости, как смертная казнь. Итак, основные
      идеи нашего движения определены. Цели вполне досягаемы.
      
      171
      Теперь вам надо подбирать единомышленников. Преданных и
      стойких. И тогда мы все вместе, как некий рыцарский орден...
       Возбуждённый Билирубин не сдержался и посмел перебить
      Магога:
       - Как рыцари в поисках Грааля...
       - Не было никакого Грааля! - загремел правитель. - Всё
      это средневековые выдумки!
       - Конечно, конечно, - поторопился согласиться юридиче-
      ский поэт. - Я хотел сказать, что мы, подобно рыцарям, будем
      искать свой Гра... счастье народное. Можно, допустим, искать
      Вечную РАдость и идеАЛ. Сокращённо - ВРААЛ.
       - Звучит сомнительно, - заметил Адацкий.
       - А можно, - не сдавался поэт, - искать Светлую РАдость
      и идеАЛ.
       - Ты со своими поисками можешь смутить нашу даму, - кив-
      нул на Прекрасную пассию Магог. - Замолкни! А теперь, в знак
      заключенного между нами союза, мы выпьем вина, и я дам вам
      новые имена.
       Вошёл секретарь, неся поднос с разлатыми бокалами, на-
      полненными красным вином. Все встали. Магог взял бокал,
      подозвал Максюту:
       - Ты главный юрист. И теперь ты не Билирубин, а Билль.
       Млея и растворяясь, подошла Прекрасная пассия.
       - Я буду отныне называть тебя - Прессия.
       На разболтанных суставах приблизился генератор идей.
       - Ну, Григорий Адацкий, новое имя твоё - Градацкий.
       Военному министру новое имя Магог не стал придумывать.
       - А ты будешь просто - Генерал!
       Каждый выпил свой бокал. И вот: лёгкое ощущение неве-
      сомости, свет сознания слегка притух, и они увидели Магога
      в том обличье, в котором он беседовал с Аполлионом, и вроде
      бы послышался треск дров в камине, и даже потянуло оттуда
      дымком... Но вот всё пропало, будто бы и не было ничего, но пре-
      ображение Магога навсегда застряло в них леденящим ужасом.
      И вместе с ним непостижимым образом возник в их душах и
      восторг причастности к этому ужасу.
      
      172
      
      
      
      Глава вторая.
      
      Новым курсом
      
      В семье Волосатовых
       Как и предполагал возвратившийся на родину Ере-
      мей, в Бекасовской больнице места ему не нашлось.
      А вскоре был уволен в запас его отец, подполковник
      Волосатов. В семье несколько приупали духом. Но, помыкав-
      шись некоторое время в поисках работы, Еремей к новому году
      устроился экспедитором в железнодорожное депо. Эта работа,
      неспокойная, ответственная, связанная с постоянными коман-
      дировками, мало устраивала бывшего управляющего аптекой,
      но зарплата была сносной, и он смирился. А в январе отец стал
      прирабатывать преподавателем анатомии на полставки в меди-
      цинском училище. Жизнь понемногу стала налаживаться.
       Однако вскоре после прихода к власти нового правителя ро-
      дители получили от дочери безрадостное письмо из Старбурга.
      Татьяна сообщала об увольнении министра Любочарского и о
      том, что ей, вероятнее всего, придётся уйти с работы и вернуться
      домой. И вот, в один из летних вечеров накануне приезда до-
      чери, взволнованная предстоящей встречей Ирина Юлианов-
      на готовилась к завтрашнему праздничному ужину. Муж, как
      мог, помогал ей на кухне, Еремей находился в командировке и
      должен был явиться только утром, а дед Юлиан сидел тут же и
      вспоминал былое.
      
      173
       - Однажды довелось мне попробовать в гостях варенье из
      винограда. Правда, давно это было... - Дед всхрапнул.
       - Не перебивай его, - шепнула Ирина мужу, - пусть ещё раз
      расскажет. Ему ведь приятно вспомнить молодые годы.
       - Ладно. Ты знаешь, я заметил, что и сам рассказываю одно и
      то же по нескольку раз. Почему-то думается, что если тебе что-то
      интересно, то и других тоже должно это интересовать.
       Со стола упала ложка. Старик проснулся. Ирина сказала:
       - Кто-то торопится. Наверное, Таня. А может быть, и Еря.
       - Да-а-а... И так мы торопились, так опаздывали в гости, -
      продолжил историю Юлиан, - что жена успела мне погладить
      у рубашки только ворот и манжеты. Ну, я надел пиджак и - по-
      рядок. А у них там - жара-а-а... Сижу, значит, потею, а пиджак
      снять не могу, неудобно.
       Ирина Юлиановна остановила отца:
       - Папа, ты уже всё рассказал, надо бы тебе отдохнуть. Пой-
      дём, я тебе постелю.
       - Ничего, дочка, я подремлю немного у себя за столом.
       Он поднялся и поковылял в свою комнату.
       - Что-то не везёт, Вася, нашим детям, - высказала мучаю-
      щую её мысль Ирина Юлиановна. - Еря мотается по команди-
      ровкам, устаёт. Специальность забывает. Теперь вот Таня должна
      устраиваться на новую работу.
       - Ничего, ничего. Пусть Еремей и другую жизнь узнает,
      это только на пользу. А Татьяна... Наверху ведь теперь почти
      все новые люди. И, как всегда, они меняют старых работников
      на новых, угодных им. Наверное, и у Тани в новых начальниках
      появилась какая-нибудь выскочка. Вот наша дочка и была вы-
      нуждена уехать. А военный министр... Я ведь тебе говорил, что
      генерал Козлов год назад, будучи майором, устроил погром в
      Утицах. Как он мог такую карьеру сделать? Не понимаю. Да
      такой министр завтра же с удовольствием танки на Полянию
      пустит.
       - Господи, что ты говоришь! Войны ещё не хватало! И так
      уже на полянцев косо смотрят.
      
      174
       - Ты думаешь, Ирина, почему Еремею не нашлось места в
      больнице? Да потому, что у меня тесть - полянец. Прав был
      наш сын.
       - Бедный мой папа! Ну что он им всем сделал? Должен был
      на старости лет бросить всё и бежать от погромщиков. И дом его
      спалили. Он молодец, держится, но я ведь вижу, как он скучает
      по своему дому, по садику... Пойду постелю ему, небось, всё за
      столом дремлет.
       Ирина Юлиановна вышла из кухни, но вскоре вернулась с
      расширившимися глазами и говорит мужу шёпотом:
       - Вася, я боюсь. Пойдём вместе, он не просыпается.
       Они подошли к склонённому на стол деду Юлиану, и Ирина
      стала тихонько трясти его за плечо, приговаривая:
       - Проснись, папа! Ну проснись же!
       Волосатов положил свою руку на его шею - она была тёплая.
      Он наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо, и увидел открытый
      мёртвый глаз тестя. Понимая, что нельзя давать жене ни одной
      свободной минуты для погружения в горе, Волосатов стал тут
      же распоряжаться:
       - Беги во второй подъезд. Там на первом этаже найдёшь
      бабку Акулину, ты её знаешь. Она в своё время работала в морге.
      Зови её сюда, надо будет твоего отца обмыть.
       Пока Ирина бегала за Акулиной, Волосатов нашёл медицин-
      скую клеёнку, разостлал её на полу около стола, стащил на неё
      труп и начал раздевать. Появившиеся Ирина и Акулина набрали
      в тазик воды и обмыли покойника.
       - Чистенький был старичок, - похвалила Акулина, взяла
      деньги и ушла.
       Они одели жалкое жёлтое тело, волоком дотащили его до
      кровати и уложили. Затем связали ноги и сложенные на груди
      руки и подвязали платком челюсть. И всё это время Ирина со-
      мневалась в смерти отца и, надеясь, что это глубокий сон, под-
      носила к его губам зеркало. Но это была смерть. Позвонили в
      морг. Там, сославшись на глубокую ночь, отказались принимать
      покойника, и до утра супруги маялись и не могли уснуть, чув-
      ствуя за стеной присутствие мертвеца.
      
      175
       И уже после того, как обёрнутый в покрывало труп деда
      Юлиана увезли в морг, явился Еремей. Узнав печальную новость
      и уточнив возраст деда, он сказал:
       - Ну что ж, прожил он довольно много. Как-то, помню, с
      месяц назад он сказал мне: "Счастливый ты человек, Еремей!"
      Какое, интересно, он мог у меня счастье увидеть? Конечно, по-
      смеялся он тогда надо мной. Я до сих пор на него обижаюсь.
       Но вместе с чувством обиды на покойного, Еремей в то же вре-
      мя был очень рад, что теперь будет жить в маленькой комнатке.
       А вечером приехала Татьяна.
       Печальным оказался ужин, к которому так готовилась Ирина
      Юлиановна. Посидели молча, выпили за упокоение души ново-
      преставленного. Потом понемногу разговор перешёл на дела
      житейские.
       - Ты, Танюша, - начал отец, - только что из столицы; какой
      там разговор идёт о новой власти? Правитель говорит вроде
      бы правильные слова: надо подумать о народе, надо защищать
      страну от врагов... А посмотри, кто у него в помощниках? Вот
      новый военный министр... Как он туда попал? По мне, так по
      нему тюрьма плачет! Опять же, ты сама говоришь - зря старого
      министра культуры уволили.
       - Ты знаешь, папа, очень многим нравится, как повернулись
      сейчас дела. Но вот Любочарский ещё до всего этого говорил о
      забвении в обществе христианских принципов. А сейчас, мне
      кажется, намеренно внедряются в сознание людей идеи прямо
      противоположные.
       Еремей возразил сестре:
       - Ты так говоришь потому, что вынуждена была уволиться и
      уехать из столицы. Я тебя понимаю, это действительно обидно.
       - Конечно, - косвенно поддержал отец сына, - призывы
      к народу сплотиться и тесными рядами идти к счастью грешат
      декларативностью. Но ничего антихристианского здесь нет.
       - Да, вроде бы и нет. Но ведь не по словам надо судить. Сказа-
      но, что воздастся каждому по делам его. А дела... Перед отъездом
      я увидела один листок из готовящегося документа об изменении
      названий некоторых городов, посёлков, улиц и так далее.
      
      176
       - Да ведь если привычные названия переменятся, - удиви-
      лась мать, - запутаемся совсем!
       - Привыкнем. Самое главное, что эти названия будут нам
      говорить о наших вождях. Уже придуманы и лозунги, и песни, про-
      славляющие их. И каждый день будут повторять, что они заботятся
      о народе. Ну, мы их и полюбим. А мы должны любить Бога.
       Вмешался Еремей:
       - А что мне прикажешь делать, если я не верю в Бога?
       - Люби отца своего и мать свою. Это тоже по-христиански.
       - А ты запомнила, - полюбопытствовал отец, - какие-ни-
      будь новые названия?
       Татьяна засмеялась:
       - Чтобы память о новом военном министре жила в веках,
      его родина - посёлок Ослово будет переименован в Козлово! А
      город Орехов переделают в город Билль. Так теперь называют
      бывшего бекасовского прокурора Валериана Максюту.
       - Это того самого, что засудил психа, убившего свою не-
      счастную жену? - уточнила Ирина Юлиановна.
       - Ага, ту самую несчастную, что изменяла своему мужу на-
      право и налево, - добавил Еремей.
       - Кстати, Вася, а что стало с капитаном Хмеликом?
       - Он перевёлся в центральный госпиталь, а уж что там даль-
      ше - я не знаю. Да мне и не интересно.
       А Еремей продолжал выпытывать у сестры:
       - Какие ещё христианские заповеди призывает нарушать
      новая власть? Советует убивать и красть?
       - Призывает ненавидеть врагов своих.
       - Это место в Библии, - заметил подполковник в отстав-
      ке, - всегда мне казалось сомнительным. Если враг вторгся,
      убивает и разрушает, как можно его любить? Бред какой-то.
       - И вправду, Таня, папа говорит верно. Нельзя любить тех,
      кто сжигает дома и убивает мирных людей, даже детей!
       - Конечно, нельзя! Но в Библии, когда говорят о врагах, речь
      идёт об отношениях с другими, не похожими на нас людьми. Вы
      считаете их своими врагами? А вы их любите, они такие же, как
      вы. Если же одни люди ненавидят и подозревают других, вот тог-
      
      177
      да они и жгут и убивают. А если бы мы с ними друг друга любили,
      войны бы не было. Поэтому мне не очень нравятся разговоры о
      том, что вокруг нас враги, что они хотят нас уничтожить... Таким
      образом в людях взращивают ненависть.
       - Но ведь может быть, что они действительно хотят на нас
      напасть! А мы будем сидеть сложа руки и благодушно надеяться
      на их любовь!
       - Да нет, папа, для этого у государства есть армия и разведка.
      И пусть они занимаются своим делом. Но растравлять народ...
      Ты недоумевал, почему генерал Козлов стал военным мини-
      стром? Ты ведь помнишь, на какие дела он подбил народ про-
      шлым летом? Видно, его настрой подходит новому правителю.
       - Не сгущаешь ли ты краски?
       - Да что там! Никакой войны не было, а дом дедушкин со-
      жгли, его самого могли убить. А какой он враг? Боюсь, мы на
      себе скоро почувствуем результаты новой политики.
       - Уже чувствуем, - сказал Еремей.
      
      
      Начало перемен
       В Дебрянии занялась заря новой жизни. А когда на-
      ступают новые времена, жить становится не скучно.
      Центр северо-восточной провинции изменил своё на-
      звание и был уже не Излучьем, а Пресслучьем. Пусть все знают:
      именно в этих местах появилась на свет Прессия - соратница
      великого правителя! И село Дремучино, куда более года назад
      явились поднимать культуру Михаил Иванович, всенародно
      любимый бас, и никому не известная танцорка Людочка, теперь
      называлось Светлым.
       Задвинутый Мануславой в лесные дебри, одинокий, не име-
      ющий в Излучье никакой родственной привязки, уставший от
      гастролей, стареющий Михаил Иванович почувствовал себя
      на новом месте комфортно и покойно. Он, не приученный ни
      к каким излишествам, быстро свыкся со своим новым жильём,
      
      178
      был окружён искренней любовью и уважением жителей всего
      села, и ему было хорошо.
       Собственно, никакую культуру ему здесь не пришлось подни-
      мать. И до его приезда деревянный Дремучинский клуб, надёжно
      покоясь в центре села на своих вековых венцах, исправно нёс
      культуру в массы. И руководитель клуба Алевтина Никитична
      Портнова - женщина энергичная, яркогубая и щекастая - оста-
      вила знаменитому басу его привычное дело - пение.
       И как же он пел! Когда небольшой дремучинский (а теперь
      светловский) хор затягивал знаменитую песню о Степане Лакри-
      мовиче и Михаил Иванович гремел соло: "Зову я вас на подвиг
      и на смерть!" - слушатели обмирали и переставали дышать, а
      в окнах дребезжали стёкла.
       Мать баяниста Кольки тётка Ульяна, у которой Людочка
      снимала комнату, признавалась ей:
       - Как он затянет, так моё сердце и захолонёт! Так и захо-
      лонёт!
       - А вы бы знали, какой он добрый, - отвечала ей жилич-
      ка.- Это просто кажется, что, если он такой большой и гром-
      кий, - значит, сердитый.
       - Да уж громче его никто не поёт, это точно, - убеждённо
      говорил сын Ульяны.
       Людочка почти каждый день забегала к великому певцу
      помочь ему по дому. А в последнее время - и Ульяна: то блин-
      чиков принесёт Михаилу Ивановичу, то Кольку с банкой борща
      пришлёт, то зайдёт уют какой-никакой навести в холостяцкой
      квартире. Иногда, под конец дня они встречались все вместе у
      знаменитого баса поболтать, попить чайку, а Михаил Ивано-
      вич - выпивать свою дежурную рюмку водки. Бывало, загля-
      дывала на огонёк и Алевтина Никитична.
       Вот и сейчас тётка Ульяна, Николай с неизменным своим
      баяном и Людочка сидели с Михаилом Ивановичем у раскры-
      того окна в его комнате. Чай был давно выпит, но расходиться
      не хотелось. Медленно опускался тёплый июльский вечер.
       - Будет сумерничать-то, - сказала Ульяна, прошла на кухню,
      почиркала там спичками и внесла зажжённую керосиновую лам-
      
      179
      пу (в Светлом не было электричества). Сразу стало как-то теснее
      и домашнее. Михаил Иванович отрешённо уставился на огонь;
      дальше всех сидящий от лампы и почти скрадываемый темнотой
      Колька, не раздвигая мехов, бегал пальцами по кнопкам баяна,
      и они еле слышно и сухо клацали. Ульяна достала из кармана
      юбки и высыпала на стол горсть кедровых орешков.
       - Говорят, теперь опять всё старое вернётся, - сказала она. -
      И вроде бы опять в лаптях станут ходить.
       - Ох уж эти бабы, - вздохнул певец. - Ничего не поймут
      и обязательно переврут. Речь идёт о возвращении культуры к
      народным истокам. И это правильно.
       - Конечно, правильно. Уж наша-то землячка там, наверху,
      знает, чай, что делать.
       - Что она там знает, Прессия эта? Что хорошего может сде-
      лать ненавистница? - проговорила Людочка.
       - Строгая, что ли? - спросил баянист.
       - Да нет. Вон и Алевтина Никитична строгая. Здесь не то.
      Мы ведь недаром её Гнуслей звали. И как это она подольстилась
      к правителю?
       - Подольсти-и-и-лась, - не в полную силу, как бы пробуя
      голос, затянул Михаил Иванович, - подстели-и-и-лась... -
      И вдруг рявкнул во всю мочь:
      
       А поутру-у они-и-и вставали-и-и,
       Кругом примя-а-а-тая трава-а-а-а!
      
       Он замолк, а в ушах всё стоял этот мощный тоскующий рёв.
      Все оторопели, а Колька опустил руки и открыл рот.
       - Хе, хе, - хохотнул бас, довольный произведённым эффек-
      том. - Ничего? Это я так, для порядка.
       Помолчали. И вдруг к певцу обратился пришедший в себя
      Николай:
       - Скажите, что делать хористу, если посреди выступления
      у него вдруг где-нибудь зачесалось или в туалет ему приспи-
      чило?
       Тётка Ульяна замахала на сына руками:
      
      180
       - Опять ты, Колюша, за своё! - И, уже обращаясь к Михаилу
      Ивановичу: - Вот такой он, как в другой раз задаст вопрос - про-
      сто руки опускаются. Ещё совсем малым мальчонком был, повезла
      я его в Излучье в лаблаторию - анализы делать. Он и спрашивает
      у девушки: "Что это такое?" А она отвечает: "Это воронки". Зна-
      ете, стеклянные такие, маленькие. Колюша постоял, посмотрел
      на них и спрашивает: "А почему они не каркают?"
       - Интересно, что сейчас поделывает в Пресслучье наша
      Алевтина Никитична? - вспомнила Людочка о своей начальни-
      це. - Наверное, уже домой собирается. Вот приедет и расскажет
      нам про народные истоки.
       Заведующая Светловским клубом вместе с другими делега-
      тами слёта работников культуры в этот час только что вернулась
      в гостиницу после посещения в посёлке Козляткино (бывшие
      Большие Козлы) нового мемориального музея. На въезде в по-
      сёлок была установлена бронзовая скульптура козла. Столичный
      ваятель имел, вероятно, своё особое представление о козлах. Его
      герой, опираясь на длинные вилы, стоял на пьедестале на задних
      копытах, хвост у него был бычачий, а на бородатой морде, отча-
      сти напоминающей лицо человека, застыла гнусная ухмылка.
       Экспозиция музея, размещённого в доме Катерины, рас-
      сказывала о жизни и деятельности собирателя фольклора
      Мануйлы. Почти вся обстановка была подлинной: кровать, на
      которой спали Мануйла с Бронькой, табуретки, умывальник;
      полы были застелены теми же вязаными половиками. Но самым
      ценным экспонатом являлась старая, выцветшая, потрескавша-
      яся фотокарточка, на которой с трудом можно было разглядеть
      двух стоящих в обнимку парней. И по сдвинутым на макушки
      кепкам, и по распахнутым на груди рубахам было видно, что
      это лихие ребята, но, кто из них молодой Мануйла, определить
      было трудно. Над более поздними фотографиями художник-
      ретушёр поработал на славу. У собирателя народных песен лоб
      увеличился, щёки побрились, взгляд сделался трезвым.
       В музее обретались два старичка - участники юношеских забав
      легендарного Мануйлы. Они рассказывали посетителям о юности
      своего друга, о том, как любил Мануйла народные песни.
      
      181
       - Хорошо, - сказал один из них делегатам слёта, - что от-
      крыли этот музей. Надо помнить о старых людях всегда.
       - Да-а-а, слава богу, - бормотал другой дед, тот самый, ко-
      торый путал ротвейлера с роллс-ройсом, - всё подошло к сроку:
      Аська родила, умер Катеринин муж, да и уехали они отсюда. Вот
      мы и тут... Зарплата в музее хорошая... Славный сделали нам по-
      дарок - всё равно, что Ку-Клус-Клан детишкам на Рождество.
       Никто из посетителей музея ничего в этой ахинее не понял.
      Но первый дед тут же одёрнул товарища:
       - Ну что ты буровишь! Твоё дело - сидеть да помалкивать.
      Я ведь уже тебе говорил: не Ку-Клус-Клан, а Санта-Клаус!
       На самом видном месте взорам работников культуры пред-
      стал текст самой любимой песни знаменитого фольклориста.
      
       В гости к куму я пришла,
       У него в портах нашла.
       Ой, нашла, ой, нашла,
       Что-то у него нашла.
      
       Как ко мне сосед зашёл,
       И под юбкой он нашёл.
       Ой, нашёл, ой, нашёл,
       Что-то у меня нашёл.
      
       Муж меня за это бил,
       Под лавочку закатил,
       Бил кнутом, кирпичом -
       Всё мне было нипочём.
      
       Участницам слёта было рекомендовано переписать слова
      народной песни и, не чураясь некоторого смыслового озорства,
      включить в репертуары местных солистов и хоров.
       Теперь в гостинице, после прошедших встреч с коллегами,
      после наказов начальства, Алевтина Никитична уже прикиды-
      вала, как будет дальше работать, что придётся изменить и где
      исправить. Но в решении одной задачи ей виделась закавыка.
      Вчера, после основного доклада, когда спросили, всем ли всё
      ясно, она, со свойственной ей импульсивностью, не удержалась
      и сказала:
      
      182
       - Где я смогу купить инструменты для духового оркестра?
      Кто мне это оплатит и кто будет на них играть в поселке Свет-
      лом?
       А поскольку начальство не знало, что ответить, в проблему
      серьёзно не вникало и не хотело вникать, ответ был грозным:
       - Вы тут нам вопросов своих не задавайте! Вам сказано:
      приобрести и играть, значит, думайте!
       "Ладно, - думала она, собираясь к завтрашнему утреннему
      отъезду, - перебьёмся как-нибудь. Купим две трубы и один
      барабан, а там посмотрим. Да, не забыть ещё передать указание
      высокого начальства, чтобы вывесили новый лозунг на Управе".
      И она положила в чемодан листок, розданный всем участникам
      слёта. На нём было напечатано четверостишие набирающего из-
      вестность поэта, кокетливо укрывшегося за буквой Б.
      
       Что может быть власти дебрянской нормальней,
       Народней, бодрее, милей и пригоже?
       Что может быть в мире ещё Генеральней,
       Прессей и Градацей, Биллей и Магоже?
      
       А в Светлом гости опального народного любимца собрались
      уходить домой. Ульяна убрала со стола чашки-блюдца, смахнула
      скорлупу орешков:
       - Пойдём мы, Михаил Иванович. Что-то ты сегодня квёлый
      маленько - не приболел ли? Тебе с горлом-то нельзя хворать.
       - Не знаю, Ульяна... Как бы ринит мой не дал себя знать... То
      есть я хочу сказать, что, если опять рассопливлюсь, будет мне
      плохо. Где нос, там и горло.
       - Ничего, Михаил Иванович, это дело поправимое. Сегодня
      на ночь выпей смесь водки с мёдом. Мёд у тебя есть? Вот. Что-
      бы хорошенько пропотеть. А завтра я наберу сосновых иголок,
      запарю их в воде и сошью для них подушечку. Будешь на ней
      спать, и никаких соплей у тебя больше не будет.
       Только начали они продвигаться по тёмной улице переиме-
      нованного селения, как Колька вдруг остановился.
       - Мама! Вы сказали Михаилу Ивановичу, что ему нужно
      пропотеть. Вот я и думаю: почему пот так нехорошо пахнет? Пах
      
      183
      бы он как сосновая смола, вот было бы здорово! И почему одно
      пахнет приятно, а другое противно?
       - Ну что за ерунду ты мелешь, Колька! В пятнадцать лет
      надо бы уже и поумнеть.
       Людочка вступилась за пытливого подростка.
       - Вы его не ругайте, тётя Ульяна. Просто он хочет всё обо
      всём узнать. И вообще, он хороший парень! - Она приобняла
      Кольку за плечи и с сестринской лаской легонько притянула
      его к себе.
       Дома Людочка пошла спать в свою комнату, Ульяна стала раз-
      деваться за занавеской, а Колька постлал на свой сундук убитый
      в лепёшку матрасик, приставил табурет (на сундуке ноги его
      уже давно не умещались), укрылся шинелью неизвестно куда
      сгинувшего отца и заснул совершенно счастливым.
      
      
      Надо приспосабливаться
      В жизни старого поэта Алексея Преображенского, того
      самого, который в театре истолковывал жене мутные
      слова в пьесе Билирубина, наступила полоса неудач.
      Он никак не мог в своих стихах попасть в нужный по новым
      временам тон. Его перестали печатать, денег не стало, он похудел,
      осунулся. За образец теперь принимались строки, сочинённые
      вошедшим в моду молодым поэтом Робертом Верным:
      
       Как пряма Магога линия!
       Будем ей верны всегда!
       Ни Поляния, ни Пустыния
       Нас не сломят никогда!
      
       Эти бодрые слова, положенные на музыку, гремели из
      репродукторов, под них маршировала пехота и шагали юные
      магоговцы.
       Тяжело на старости лет ломать себя! Мучаясь, пыхтя и черты-
      хаясь, ходил Преображенский по комнатам, пытаясь вымучить
      хоть что-нибудь приемлемое для публикации. Страдальчески
      
      184
      кривясь и тряся обвисшими щеками, неуверенным голосом по-
      просил он жену прослушать выстраданное четверостишие:
      
       Прохладно утро вянущего лета,
       Не дрогнет ив зелёный водопад.
       Магоговой заботою согретый,
       Народ дебрянский несказанно рад.
      
       Чувствующая поэтические тонкости жена не стала его жа-
      леть:
       - Ну что ты, Алексей, это же винегрет из двух совершенно
      разных стихов. И эту эклектику у тебя не примут из-за первых
      двух замечательных, на мой взгляд, строчек.
       Преображенский, всё прекрасно понимая сам, однако же
      стал объяснять:
       - Но ведь сейчас август. Конец лета. Оно увядает. Что же
      здесь не так? И потом, чем плох "ив зелёный водопад"? Ведь в
      своё время напечатали же у одного поэта "берёз зелёные фон-
      таны"!
       - Нет, нет. Именно неподвижность и вялость сейчас не
      пойдут. Нужно что-то бодрое, энергичное. Ладно, милый, не
      огорчайся, всё у тебя получится.
       - Ты знаешь, я теперь вспомнил своего старого друга - сати-
      рика Александра. Помнишь, он писал об истощившемся поэте:
      
       Я похож на родильницу,
       Я готов скрежетать,
       Проклинаю чернильницу
       И чернильницы мать!
      
       Придирчивая жена Преображенского заметила, что можно
      лишь догадываться, чем готов был скрежетать поэт. А сам Алек-
      сей, по старой привычке искать ляпы в чужих стихах, сказал:
       - Да и слово "родильница" - устаревшее. Правильнее было
      бы сказать "роженица". Но тогда летит "чернильница", и всё
      стихотворение. Ты куда собралась?
       - Я собралась в ломбард. Снесу кое-что.
      
      185
       Жена ушла, а Преображенский, бубня что-то себе под нос,
      послонялся немного по квартире, спустился вниз и нашёл в
      почтовом ящике очередной номер столичного литературного
      журнала. Журнал назывался "Старбург", но недавно, в связи
      с переименованием столицы, на его обложке появилось гордое
      слово "Магоград".
       Только поэт раскрыл его, как в глаза бросились строки, со-
      чинённые Билирубином:
      
       Борясь, идёт вперёд
       Дебрянии народ.
       Он счастлив сколько мог,
       Ведь нас ведёт Магог!
      
       Он замычал, отшвырнул от себя журнал, схватился за голову
      и повалился в кресло. Но выхода не было - не только бездене-
      жье принуждало подстраиваться под новую линию борьбы за
      счастье народное.
       Дело в том, что крупные отставные чиновники Дебряни-
      и, собранные в Министерство по анализу разумности мнений
      (МАРазМ), почли своим долгом всерьёз исполнять свои обя-
      занности. Человек, изнывающий от июльского зноя, не может
      себе хорошенько представить леденящей зимней стужи, хотя
      и понимает в то же время, что она обязательно наступит. Так и
      они, бывшие чиновники, уведомлённые Магогом на знамени-
      том мартовском заседании Государственного совета о будущем
      диктаторстве, по-прежнему беззаботно находились в своём пре-
      красном прошлом, во временах старого доброго правителя.
       Они долго совещались, спорили, убеждали друг друга, ссори-
      лись и наконец выдали меморандум по вопросу разумности новой
      внутренней и внешней политики дебрянского правительства.
      В документе подвергалась сомнению экономическая целесообраз-
      ность создания грандиозных лесных просек; предполагалось, что
      поддержание добрых отношений с соседями предпочтительнее
      нагнетания подозрительности; высказывалось мнение о том, что
      отсутствие мер по укреплению нравственных устоев в обществе
      повлечёт за собой неблагоприятные последствия.
      
      186
       И, хотя документ был составлен в мягких выражениях и со-
      держал робкие пожелания, он допускал возможность сомневать-
      ся в верности линии Магога. А этого делать было нельзя. Дальше
      всё пошло как по маслу. Билль блестяще провёл процесс, на
      котором было доказано, что "маразматики" не любят свой народ
      и что они действуют в сговоре с Полянией и Сноуландией. Был
      вынесен смертный приговор. Народ, желающий идти к счастью,
      был с этим согласен, так как не любил тех, кто не любил его, и
      был рад убрать с дороги выживших из ума старых предателей.
       Но Магог проявил гуманность. Он напомнил всем, что жизнь
      представляет большую ценность, и решил сохранить её пре-
      ступникам, дать им возможность загладить свою вину трудом и
      раскаяться в содеянном. И народ восславил доброту Магога.
       К этому времени большая нужда в рабочей силе обнаружи-
      лась в городе Рыбном. Ко всем остальным прелестям в этом
      городе было решено построить целлюлозно-бумажный комби-
      нат. Благо леса вокруг было много. Об очистных сооружениях,
      понятно, не стали даже думать. Во-первых, денег, как всегда, не
      было. А во-вторых, зачем они нужны, если река всё равно уже
      давно мёртвая?
       Для обеспечения теплом будущего комбината была по-
      строена экспериментальная котельная, работающая на мусоре.
      А для предварительной сортировки мусора требовались люди.
      Две бригады сортировщиков: "сортир-1" и "сортир-2" - уже
      сформировали из окрестных бродяг, и, пока на котельной шли
      наладочные работы, они были заняты на подсобных работах.
      Но было ясно, что, когда котельная заработает на полную мощ-
      ность, этих бригад не хватит - потребуются ещё как минимум
      две. Тогда и решили скомплектовать недостающие бригады из
      заключённых. Именно для этого в Рыбный и этапировали быв-
      ших крупных чиновников, так неосторожно высунувшихся со
      своим мнением.
       Итак, быть не таким, как все, становилось опасно. А как
      подстраиваться под новый мир человеку уже немолодому, если
      к тому же он никогда до этого не подстраивался? Лирический
      поэт Преображенский решил поговорить о наступившей жиз-
      
      187
      ни со своим старым товарищем, экс-министром Любочарским,
      слава богу, не принявшим предложение Магога о переходе в
      МАРазМ.
       Его квартиру поэт нашёл в полном беспорядке. Посередине
      гостиной стояло обшитое мешковиной любимое кресло бывшего
      министра. Пара картин, обёрнутых дерюгой, были прислонены
      к стене в коридоре. Разноформатные коробки с уложенными ве-
      щами громоздились в комнатах. Несколько ребят перевязывали
      книги в стопки. Две девушки упаковывали посуду. Старенький
      Любочарский в дублёной безрукавке и коротких валенках бро-
      дил по квартире, натыкаясь на свои зяблые ноги.
       Лет тридцать пять тому назад в задорной молодой компании
      талантливый и уже довольно известный поэт Алексей Преобра-
      женский, в лёгкой эйфории от выпитого шампанского и от обще-
      ния с начинающими гениями, пил на брудершафт с Василием
      Любочарским - подающим надежды заведующим кафедрой
      философии столичного университета. Поэтому, несмотря на раз-
      ницу в возрасте, они всю жизнь были на "ты". И теперь, увидев
      кавардак в квартире бывшего министра, поэт спросил:
      
       - Ты что же, на другую квартиру переезжаешь?
       - Проходи на кухню. Там и поговорим обо всём.
       - Да ты не волнуйся, я на минуту. У тебя здесь, я вижу, дел
      полно.
       Но Любочарский, не слушая его, проковылял по комнатам
      и отпустил ребят.
       - Ты помнишь Антона Антоновича? - спросил он, вер-
      нувшись на кухню. - До сих пор работает деканом на юрфаке.
      Спасибо ему, присылает мне студентов. (Речь шла о том самом
      Антоне Антоновиче, которого Валериан Максюта лет семь тому
      назад назвал "репатриархом" правоведения.)
       Любочарский нашёл две ещё не упакованные чашки и открыл
      холодильник в поисках какой-нибудь снеди. А сам продолжал:
       - Если к тебе пришли гости, никогда не отказывай им, хотя
      бы в чае. И наоборот, каждый гость вправе ожидать угощения от
      тебя, хозяина. Разве ты не помнишь, какими словами встретила
      нас жена Пашки Сизова, когда мы с тобой к ним пришли?
      
      188
       Преображенский рассмеялся:
       - Такое не забывается! Мы в дверь, а она: "Я на вас не рас-
      считывала, когда готовила обед!".
       - Вот-вот. А однажды, лет эдак сорок тому назад, молодой
      поэт-скандалист, а ныне классик, пришёл к другому поэту, и его
      ничем не угостили. Что же сделал гость? Он посидел, посидел за
      пустым столом, потом громко и смачно высморкался в скатерть
      и гордо ушёл!
       Преображенский, слушая байки и радуясь, как всегда, обще-
      нию с умным товарищем, опять полюбопытствовал о переезде
      опального философа-культуролога.
       - Мне, Алёша, повезло - я уезжаю в Нормальдию.
       - Вот это да-а! - только и мог сказать гость.
       - Ещё в прошлом году, - начал объяснять Любочарский, -
      зарубежные коллеги приглашали меня приехать и почитать
      лекции о влиянии религии на культуру. Я был, в принципе, не
      против, но окончательно мы тогда не договорились. Но сейчас я
      сам проявил инициативу; можно сказать, сам напросился. Ведь
      ты же видишь, какая складывается у нас ситуация: если у тебя
      есть своё, отличное от правителя, мнение, значит, ты не любишь
      свой народ. Такая вот дурацкая формулировка.
       - Сложно было получить разрешение на выезд?
       - Мир, Алёша, не без добрых людей. Есть такой человек -
      Окунев. Он как раз назначен послом в Нормальдию. Вполне
      разумный чиновник, трезво наблюдающий за процессами, за-
      пущенными в нашей стране. Спасибо ему.
       - Ну, Вася, прочитаешь ты там свои лекции - не век же их
      читать? А вернёшься, ведь собственное мнение всё равно будешь
      иметь. Так что... шанс устроиться сортировщиком мусора у тебя
      останется.
       Экс-министр возразил:
       - Мне, милый мой, уже пора в мир иной, и я не думаю, что
      когда-нибудь вернусь сюда. Поэтому я собираюсь в дорогу, как
      ты, наверное, заметил, тщательно. Я понимаю, что иные сочтут
      меня за изменника - сбежал, мол, в чужую страну, когда здесь
      вон какие дела. И это ясно, ведь для многих заграница непонятна,
      далека, а значит - страшна. А я знаю, что там живут такие же
      люди, как и здесь. Люди везде одни - божьи. И потом, я пред-
      
      189
      почитаю умереть в кресле с книгой в руках, а не на тюремной
      больничной койке от истощения и пневмонии.
       Преображенский подумал минуту и сказал:
       - Я хотел было заметить, что ты сгущаешь краски, но вспом-
      нил несчастных "маразматиков" и думаю, что ты прав. А мне
      здесь будет плохо без тебя. Да и вообще, что-то никак я не могу
      вписаться в новую картину. Поэзия какая-то другая стала, а я
      в ней со своими устаревшими виршами - что-то вроде дино-
      завра.
       - Главное - ты не был замечен, как инако мыслящий. И то
      хорошо. И не поэзия стала другой, а люди в неё пришли другие.
       - Ты совершенно прав: молодые, наглые, с огромным са-
      момнением.
       Любочарский улыбнулся:
       - Ну, дорогой, все мы были когда-то молодыми, и, признай-
      ся, нагловатость некоторая присутствовала. Правда, раздутым
      самомнением не страдали, это точно.
       - А, кроме того, Вася, они ещё и безграмотные! Недавно
      пригласили меня на один юбилей. Надо сказать, что эта лите-
      ратурная молодёжь для придания своим вечеринкам некоторой
      солидности считает возможным присутствие на них таких ма-
      монтов, как я. Преемственность, вроде бы, поколений, наличие
      корней и так далее. И вот, главный виновник торжества читает
      свои новые стихи. Ну, понятно: борьба, отпор врагам, вперёд к
      счастью... Все хлопают. Но там были и такие строки:
      
       Но никто тебя не может,
       Несгибаемая рать,
       Не сломить, не запугать...
      
       - Не многого ли ты хочешь? - спросил у возмущённого
      товарища мудрый Любочарский.
       - А ты послушай, что выдаёт их неофициальный лидер,
      знаменитый Билирубин!
       - Ну, уж об этом фрукте я имею полное представление.
       - Нет, ты послушай, послушай.
      
      190
      
       Только в наших дебрянских лесах
       И на зависть лихому полянцу
       Соловей - голосистый наш птах -
       Свою песню ведёт спозаранцу.
      
       - Ох-ох-ох, - утирая слёзы смеха, причитал экс-министр. -
      Это что же, если Инфунда - великая река, значит, Онис - ве-
      ликий рек?
       Отсмеявшись, но с хитринкой Любочарский продолжал:
       - А может быть, этот самый Билирубин имел в виду древне-
      египетского бога Птаха, который в сердце своём задумал и со-
      творил мир, а потом языком дал всему сотворённому имена?
       - Но самое интересное, - продолжал Преображенский, отме-
      чая про себя эрудицию собеседника, но не реагируя на неё, - от-
      мочила под занавес Мария Петровна, наушница Прессии и её
      правая рука. Без Марии Петровны теперь ни одна вечеринка не
      обходится. Во-первых, она любительница выпить, а во-вторых,
      ей надо узнать, что говорят подвыпившие люди, и тут же до-
      ложить патронессе. Конечно, её присутствие сковывает, но не
      пригласить её никак нельзя: будешь в опале. Так вот. Когда уже
      гости стали выходить из-за стола и засобирались домой, наша
      Мария Петровна достала сумку и стала складывать в неё остав-
      шиеся бутерброды, куски пирога и недопитые бутылки. Правда,
      спросив разрешения у хозяина. Что мог ответить хозяин? По-
      улыбался и пошаркал ножкой.
       - Что же гости?
       - Гости. Кто и сам успел сунуть в карман кусок, а кто, пони-
      мая, что рангом не дотягивает до Марии Петровны, ел её сумку
      завистливыми глазами. Только один был полон презрения.
      Был в числе других приглашённых и знаменитый Актёр. Ну,
      ты знаешь его.
       - Знаю, знаю. Изнеженный такой, томный.
       - Да. Представь себе картину: гости выбираются из-за стола,
      двигаются к выходу, Мария Петровна наполняет сумку, а наш
      Актёр стоит, приблизившись к стене, скрестивши руки на груди,
      и всех презирает.
      
      191
       Любочарский после смеха над "птахом" заметно погрустнел;
      сидел сгорбившись, глядел в окно, слушал Преображенского
      и стучал пальцами по столу. Старый осунувшийся поэт про-
      должал:
       - А презирал он всех за то, что никто в течение всего вечера
      не попросил его почитать стихи или рассказать какую-нибудь
      театральную историю, даже не обратил на него восхищённого
      взора - молодые таланты аплодировали сами себе. И вот я шёл
      домой, и всю дорогу удивлялся. Удивлялся напору безграмот-
      ных писак, беспардонности Марии Петровны и непомерному
      тщеславию Актёра.
       Покидающий родину дряхлый философ покряхтел, поднялся
      с табурета, подшаркал к стеллажу.
       - Перед расставанием я хочу подарить тебе, Алёша, не-
      большую книжицу. Это Марк Аврелий. Посмотри на это вот его
      высказывание.
       Любочарский открыл книжку на заложенном месте и показал
      товарищу. Преображенский прочитал: "Как смешон и невеже-
      ствен тот, кто дивится чему-либо из происходящего в жизни!"
       - Я надеюсь, что древнеримский стоик поможет тебе. Ну, про-
      щай, Алёша! Вряд ли мы с тобой ещё увидимся. Терпения тебе.
       И они расстались.
      
      
      Секретарь развлекается
       Когда повар синеморского санатория Вася был холост,
      его мучила неразделённая любовь; женившись, он по-
      пал в безжалостные когти ревности. Его жена Нина,
      затейница в том же санатории, молодая женщина с пышными
      волосами, подчёркивающая стройность своих ног высокими
      каблуками, казалось, не давала никакого повода для ревности.
      Но Вася, видя, как вдруг становился пристальным её взгляд, при-
      липая то к одному, то к другому мужчине, начинал волноваться.
      Но поначалу пытался шутить:
      
      192
       - Если бы у тебя был пистолет, я думаю, ты бы его убила.
       - Кого это?
       - Да вон того мужчину с усами, в белой футболке.
       - С чего это ты взял?
       - Ты же с него глаз не спускаешь, будто прицеливаешься.
       - Опять ты за своё! И не надоело?
       Муж начинал заводиться:
       - Нет, ты мне скажи, чего это ты на каждого мужика пя-
      лишься?
       - Завёлся. Чего же мне, с закрытыми глазами ходить?
       - Ну, я понимаю, - попытался втолковать Вася, - неза-
      мужняя женщина невольно обращает внимание на мужчин, как
      бы оценивает их. Но ведь у тебя есть муж. Чего же они все так
      тебя интересуют?
       - Да отстань ты от меня! Почему бы мне на них не смотреть?
      Я и на женщин так же смотрю. И оцениваю, как ты сказал, и тех,
      и других. А ты сам - разве не смотришь на женщин?
       - Нет, я их, конечно, вижу. Вот сейчас прошла мимо нас
      девушка. Я её видел. Но никакого особого внимания на неё не
      обратил.
       - Ничего удивительного. На такую никто внимания и не
      обратит. А вот посмотри - впереди нас идёт женщина. Ты что
      же, не видишь, какие у неё красивые ноги?
       - Я тебе вот что скажу: у всех женщин есть ноги, и я их не
      рассматриваю. Мне всё равно. Посмотри, вон и у той, загоре-
      лой, в короткой юбке - тоже ноги. И не лучше, и не хуже, чем
      у других...
       - Так что же, и у меня такие же ноги, как у неё?
       - Ну, я не знаю... - недальновидно заколебался Вася.
       Нина надула губы и замолчала на два дня.
       Однажды после рабочего дня Вася поднялся из своего пи-
      щеблока на четвёртый этаж, в комнату, которую в санатории на-
      зывали "культурной". Здесь хозяйничала Нина, и именно здесь
      она со своей напарницей готовила увеселения для отдыхающих.
      Он сидел на диванчике, рассматривал давно знакомые ему афи-
      ши и фотографии, развешанные по стенам, поглядывал на свою
      
      193
      эффектную жену и думал, что, вероятно, многие мужчины хотели
      бы обольстить её. И ему становилось не по себе.
       Вошли незнакомые ему мужчина и женщина. И тут Нина с
      радостным визгом кинулась к ним и повисла на шее у мужчины.
      Вася встал и вышел с перевёрнутым сердцем.
       Поздним вечером вернувшись домой, Нина радостно со-
      общила мужу, что известный в Синеморске певец и гитарист
      Захар Муслик согласился выступить на вечере и исполнить
      несколько романсов.
       - Ты представляешь, - говорила она возбуждённо, - как он
      сможет пропеть: "Я ехала домой, душа была полна..."
       - Это женский романс, - угрюмо сказал Вася.
       - Ты ничего не понимаешь, - отвечала убеждённо Нина. -
      С ним приходила Роза Пуслик, ты видел её. Так вот она будет
      петь "Калитку". А там есть слова: "И на самом пороге беседки
      с милых губ кружева отведу". Разве можно подумать, что Роза
      лесбиянка или что она в беседке поджидает трансвестита?
       - Я твою Розу не знаю.
       - Сейчас не придают большого значения тому, кто поёт:
      мужчина или женщина. Главное, как поёт.
       Вася мрачно усмехнулся:
       - А если не важно, кто поёт: мужчина или женщина, чего же
      ты тогда не Розе бросилась на шею?
       - А-а-а! Вот почему ты так невежливо ушёл сегодня! Ты что
      же, опять ревнуешь меня? Как забавно! Ведь я так тебя люблю,
      дурачок!
       И она ласково обняла его и поцеловала в губы. И он усты-
      дился своих нечистых мыслей.
       И всё-таки неровно относилась Нина к мужу. Временами
      она становилась нежной и покладистой, называла его Васяной,
      Васяткой, Васюнечкой и даже Васяйкой. Ночами, распустив свои
      роскошные волосы и блистая в темноте расширенными глазами,
      обнаруживала поразительную опытность в любовных забавах, и
      Вася беспомощно барахтался и тонул в волнах любви.
       То вдруг становилась раздражённой и, обижаясь неизвестно
      на что, не разговаривала с ним неделями. Его попытки сломать
      
      194
      возникающую между ними стену наталкивались на её нарочито
      недоумённые взгляды или односложные неприветливые слова.
      Если эти попытки он предпринимал ночью, то, пробурчав: "Я
      устала" или: "Опять он за своё", Нина поворачивалась к нему
      спиной и отодвигалась на самый край кровати, словно рядом с
      ней лежал не её муж, а некое враждебное, холодное и скользкое
      существо. И в такие дни, дни мучительных разрывов с женой, в
      сердце Васи особенно остро вонзались когти ревности и обиды.
       Так прошёл год их совместной жизни. А в середине августа
      в санаторий, носивший теперь имя Градацкого, приехал подле-
      читься и отдохнуть известный всей стране Актёр. Привыкший ко
      всеобщему вниманию, стройный, прямо держащий аристократи-
      чески изящную голову, в гипнотическим ореоле популярности,
      он снисходительно принимал поклонение окружающих и в то
      же время не мог без него обойтись.
       Актёр поселился на престижном третьем этаже, и уже на
      следующий день Нина постучала в его номер. Благоговея
      перед предметом обожания всех дебрянских женщин и не чуя
      под собой своих стройных и таких теперь деревянных ног, она
      просила разрешения устроить в санатории вечер его встречи с
      отдыхающими.
       Сколько он видел таких влюблённых глаз! Сколько раз
      слышал спутанные женские речи! Но вновь и вновь, уже по при-
      вычке, он вступал в очередной тонкий спектакль, играя голосом
      и глазами, подпитываясь от поклонниц энергией и азартом.
      И сейчас он милостиво согласился с предложением Нины, и они
      положили в течение недели подготовить вечер.
       Встречаясь с Актёром каждый вечер то в "культурной ком-
      нате", то в его номере, Нина всё больше подпадала под обаяние
      его таланта, всё больше очаровывалась им. Он несколько раз
      похвалил её и даже сказал, что с её способностями вполне мож-
      но сделать карьеру столичной актрисы. И она совсем потеряла
      способность трезво соображать.
       В последний вечер перед выступлением они работали в его
      номере. Потом немного выпили. Нина спросила его:
      
      195
       - Вы сказали как-то, что я могла бы стать актрисой в Маго-
      граде?
       - С вашими способностями - вполне, - был ответ.
       В её мозгу, одурманенном коньяком и обожанием, это про-
      звучало как обещание Актёра устроить её в свой театр. А он
      глядел в её влюблённые глаза и думал, почему бы ему не одарить
      своей благосклонностью такую восторженную и искреннюю
      почитательницу.
       И он одарил.
       В течение всей этой недели Васину ревность питали всё но-
      вые и новые факты: и не сходившее с уст жены имя приезжей
      знаменитости; и улыбка, не к месту блуждающая на её лице; и
      взгляд, которым она смотрела на мужа и ничего не видела; и всё
      более глубокое отчуждение между ними. Остатки сомнений,
      ещё жившие в его душе, развеялись после посещения вечера,
      так жадно всеми ожидаемого. Зал был полон, встречали и про-
      вожали героя овациями, а счастливая Нина порхала по сцене и
      не сводила с Актёра блестящих глаз.
       Разговаривать с ней стало невозможно. На его возмущён-
      ный вопрос: "Как ты могла?" - она отвечала: "Что ты вообще
      понимаешь!" На вопрос: "Почему?" - был ответ: "Потому!"
      В конце концов, она сообщила, что будет устраиваться на работу
      в столичный театр.
       Состояние Васи было ужасно. Ему казалось - что-то тошное
      сидело у него в груди и мягкими грязными губами медленно
      обсасывало его сердце. Окружающие видели всё это, жалели
      его и как могли принимали в нём участие. Официант Шурик,
      известный санаторный ловелас, сидя как-то вечером с Васей в
      пустынной столовой, пытался за бутылкой пива открыть ему
      сущность женского характера, вскрыть причины женских по-
      ступков.
       - Возьми какой-нибудь цветок, - говорил он, откупоривая
      бутылку пива, - например, розу. Ведь, чтобы выставить на
      обозрение это чудо, растение тратит все свои силы. А, кроме
      красивых цветных лепестков, ещё и запаху добавляет. Спраши-
      вается - зачем?
      
      196
       Сделав один глоток, Вася отвечал:
       - Это всё понятно. Роза должна привлечь насекомых для
      опыления. Только зачем ты мне это говоришь?
       Вася в теперешнем своём состоянии был не способен мыслить
      логически. Шурик это понял и решил изъясняться доступнее.
       - Продолжение себя, сохранение вида - в этом смысл жизни
      растений. Поэтому роза - не что иное, как выставленный для
      привлечения орган размножения. Теперь посмотрим на молодую
      женщину, на девушку. Одежда, походка, макияж, смех, волосы,
      взгляд из-под ресниц - всё это для привлечения противопо-
      ложного пола. В конце концов - для размножения.
       - Интересно, - разливая по стаканам вторую бутылку, спро-
      сил Вася, - ты своим девушкам это говорил?
       Официант рассмеялся:
       - Наша задача - расхваливать объект и говорить о своих пла-
      тонических чувствах. А если скажешь, что главное для неё - при-
      влечение полового партнёра, она вполне искренно оскорбится.
      И ответит, что всё это она делает, чтобы чувствовать себя не
      хуже других, чтобы быть свободнее, увереннее и всё такое про-
      чее. А что касается привлечения молодых людей, то она решила
      вообще не выходить замуж, потому что все мужчины - грубые
      животные и у них только одно на уме.
       - Значит, она действительно так думает, - слегка хмелея,
      завозражал Вася. - Ты ведь только что сам утверждал, что ей
      нужны разговоры о платонических чувствах. Зачем же тогда
      говорить, что она выставляется, как роза?
       - Ты, Вася, пойми - она действительно думает, что так
      думает. И надо её хвалить, дарить цветы, кормить мороженым
      и пирожным, говорить об искусстве, и вообще - ходить вокруг
      кругами. Почему ей это нравится? Да потому, что тогда она на-
      чинает думать, что она тебе нравится. Это и есть самое главное
      желание женщины - нравиться! А если она тебе понравилась,
      значит, ты попался! А если попался, то следующий шаг (если ты
      вовремя не остановился) - жениться и рожать детей. Вот тебе
      и платонические чувства! Вот тебе и мороженое! Нет, всё-таки
      она - роза.
      
      197
       Вася допил остатки пива, дососал рыбий хвост.
       - Допустим, твоя теория верна. Мне-то от этого что? Что от
      того, что моя жена подсознательно делала всё, чтобы соблазнить
      другого мужчину и соблазниться сама? И, тем самым, подтвер-
      дила твою теорию? Ведь она уезжает с ним в Магоград. Пойми,
      Шурик, я не хочу, чтобы она уезжала...
       - Я даю тебе сто процентов - он её бросит. Вот увидишь.
      Вернётся она к тебе, не страдай!
       - Не надо! Пусть себе катится в столицу! И не возвращается!
       - Ну, уж ты реши для себя хорошенько - хочешь ты, чтобы
      она вернулась к тебе, или не хочешь?
       Вася не знал что ответить и только схватился руками за го-
      лову. А Шурик, видя такое дело, решил взять пива ещё.
       Специалист по холодильному оборудованию, основатель-
      ный, с брюшком 60-летний дядя Ваня, встретив в коридоре
      пищеблока потерянного Васю, доверительно сказал:
       - Прости меня, Вася, но ты слишком отпустил её. Врезал бы
      ты ей пару раз - одумалась бы. Это уж как дважды два - про-
      верено на опыте.
       Тётя Рая, старая ванщица санатория (та самая, что больше
      года тому назад утешала брошенную морячком Нину), теперь
      попыталась облегчить страдания покинутого Ниной повара:
       - Накажет её Бог за это, поверь мне. Она забыла, что муж и
      жена - едина плоть.
       А Евдокия Сергеевна, мучаясь за сына, не скрывала своих
      эмоций:
       - А я-то думала: не привелось мне по любви выйти за-
      муж - пусть хоть сыночек мой порадуется! Но я чувствовала...
      чувствовала, что она дрянь. Ведь я же тебе говорила! Говорила
      я тебе?
       Всё это не притушало Васиных мучений. Наоборот, все уте-
      шения и советы ещё больше разжигали его страдания и даже
      вызывали злобу на сочувствующих и на всех тех, кто шептался
      по углам на его счёт. Он не знал, как ему жить дальше: иногда
      ему хотелось на коленях просить её вернуться, иногда, казалось,
      он готов был убить её.
      
      198
       В это нехорошее для Васи время в Синеморске появляется
      чиновник высокого ранга - секретарь самого Магога. Он был
      работником аккуратным, точным, исполнительным и умеющим,
      когда надо, оставаться в тени. В то же время, благодаря своему
      положению, Секретарь имел огромное влияние на региональных
      и столичных чиновников. И любил иногда поразвлечься. На-
      пример, он мог доверительно и тонко намекнуть какому-нибудь
      начальнику, что его зам распускает компрометирующие слухи
      о нём в канцелярии правителя. И потом, довольный, наблюдал,
      как благодарный ему начальник освобождается от своего ни в
      чём не повинного помощника. Или вдруг мог вызвать со всей
      Дебрянии на срочное совещание человек двадцать-тридцать
      ведущих специалистов, а затем со скорбной миной сообщить
      собравшимся, что ввиду занятости правителя совещание перено-
      сится на неопределённый срок, и радоваться огорчению занятых
      людей, потерявших столько драгоценного времени.
       А в конце июня получилось вовсе занимательно. Поручено
      было Секретарю вызвать на высокий ковёр для нагоняя ди-
      ректора Пресслученского лесоперерабатывающего комбината.
      Секретарь же сообщил директору об ожидаемой его награде.
      Разгон, полученный в кабинете Магога, был столь неожиданным,
      что директор слёг в больницу с инфарктом. Магог, конечно, знал
      об этих проделках, но только посмеивался.
       В августе Секретарь приехал в Синеморск, чтобы принять
      участие в торжественном открытии бюста Генерала. Заодно он
      решил отдох нуть и подлечиться в санатории имени Градацкого.
      Размещаясь в прекрасном трёхкомнатном номере на третьем
      этаже, Секретарь увидел в коридоре Актёра. Они раскланялись,
      обменялись парой фраз и узнали, что они соседи. Приняв душ,
      Секретарь пообедал и через гостиную, стены которой были
      обиты тканью с разбросанными по зелёному полю золотыми
      листьями, вышел на балкон полюбоваться великолепным видом
      на море.
       Перед ужином Секретарь принял первую лечебную ванну.
      С нтересом понаблюдав за волшебным приданием воде зелёного
      цвета оранжевым хвойным порошком, он погрузил в ванну своё
      
      199
      ещё не старое крепкое тело и замер в приятной истоме, полуслу-
      шая разговор обслуги за тонкой перегородкой.
       - Я и говорю ему - сказано: прилепится жена к мужу, и будут
      единая плоть. А она, говорю, отлепилась от тебя и прилепилась
      к этому Актёру. И, говорю, на Страшном суде придётся ей ответ
      держать. А он замычал что-то и в сторону от меня - шасть! Даже
      "спасибо" за утешение не сказал.
       Совсем молоденький девичий голос отвечал:
       - А я, тётя Рая, как посмотрю на Актёра, так сердце у меня
      и замрёт! И ноги не идут. Счастливая эта Нинка, хоть и отле-
      пилась от мужа!
       "Никак не угомонится Актёр! - подумал Секретарь. - По-
      шутить, что ль, над ним? Всё веселее будет".
       А на следующий прекрасный, воскресный день Секретарь
      двинулся по Генеральскому (бывшему Курортному) проспекту
      на митинг. Вместе с весёлой, яркой курортной толпой, никем не
      узнаваемый, он миновал обнесённый забором обугленный остов
      знаменитого синеморского рынка. На заборе висел лозунг: "От-
      строим наш прекрасный рынок, сожжённый заклятыми врагами
      дебрянского народа!" На площади имени Билля гремел сводный
      духовой оркестр санаториев Синеморска. На жарком южном
      солнце сверкала медь труб, и потели в белых перчатках руки
      дирижёра. Перед входом в Генеральский (бывший "собачий")
      скверик, куда направлялся Секретарь, висел плакат:
      
       ВСЕМ ВРАГАМ - ПО РОГАМ!
      
       Торжественная церемония открытия бюста известного воена-
      чальника прошла без сучка и задоринки, и довольный Секретарь,
      выступивший на ней с короткой официальной речью, вернулся
      к обеду в санаторий с чувством выполненного долга и лёгкого
      голода. На столе в гостиной его ожидал незапечатанный конверт.
      Секретарь вынул из него листок и прочёл:
       "Уважаемый господин Секретарь!
      Я понимаю, что вы человек занятой, но, может быть, опу-
      ститесь до моей просьбы. Дело в том, что мою жену, массовичку
      
      200
      нашего санатория, нагло обольстил Актёр, отдыхающий сейчас
      у нас. И вроде бы обещал увезти её с собой в Магоград. А она,
      дурочка, не верит, что он её обманет. Даже если он с ней и уедет,
      то всё равно потом бросит - зачем она ему нужна? Тогда она
      совсем пропадёт! Вы можете спасти и её, и меня - отправьте
      Актёра поскорее назад. Ему же всё равно, он и в столице найдёт
      себе какую-нибудь очередную дуру.
       Повар санатория имени Градацкого Василий".
       И ниже приписка, сделанная уже совсем потерявшим над
      собой контроль Васей:
       "Я уже и не знаю, что мне делать: меня она слышать не хочет,
      встречаться мне с Актёром - сил моих нет! А если она всё-таки
      надумает от меня уехать, то я или сам повешусь, или её убью!"
       "И всюду страсти роковые! - подумал Секретарь. - И от
      чего-то там спасенья нет! Тут уж разум отсутствует напрочь,
      и играть такими дураками проще пареной репы! Ну что ж, по-
      смотрим".
       После обеда, поданного ему в номер, Секретарь немного
      повалялся на диване, посидел в шезлонге на балконе и вышел в
      коридор. Дверь в номер Актёра была не притворена, и Секретарь
      на правах соседа и высокого чиновника, которым, как известно,
      позволено всё, вошёл не постучавши. Он застал Актёра и моло-
      дую хорошенькую женщину стоявшими посередине гостиной
      друг против друга. По их лицам: недоуменно-оскорблённому у
      Актёра и пятнокрасному, со слезами у Нины (это была она) - Се-
      кретарь понял, что между ними пробежала довольно большая
      кошка. "Понятно, - подумал он, - их отношения вступили в
      новую стадию". Приятно улыбаясь и приобняв Актёра и Нину,
      он сказал:
       - Ах, как я вам завидую! Любовь - это такое светлое, чистое
      чувство! А ссоры, что ж! Милые бранятся - только тешатся.
      Ведь любовь всегда права!
       А Нина, вдруг разрыдавшись, опрометью бросилась из но-
      мера. Секретарь же, поукоряв Актёра за легкомысленность и
      проворчав: "Ох уж эти мне горе-любовники, навязались вы на
      мою шею!", вызвался сейчас же уговорить Нину не преследо-
      
      201
      вать коварного соблазнителя, смириться с судьбой и вернуться
      в семью. Он любил казаться благодетелем в глазах тех, кому
      делал гадости.
       Нина полулежала на диване в "культурной комнате" и тихо,
      подвывая, плакала. Секретарь подошёл, сел рядом и стал мягко
      гладить её по голове.
       - Не плачь, дитя, не плачь напрасно. Всё будет хорошо.
      Никуда от нас он не денется. Поедешь ты в столицу, будешь ты
      актрисой!
       - Как же я поеду? - говорила обманувшаяся, понемногу
      забывая плакать. - Ведь он говорит, что и не обещал ничего!
      Он отказывается от всего!
       - А давай мы его припугнём! Ты напиши записку, что, мол,
      "в моей смерти виноват Актёр". А я ему и покажу её. Ух, как он
      перепугается! Ну а когда он от страха наложит в штаны, я скажу,
      что ты пока что ещё ждёшь его решения.
       - Да, да, - вытирая слёзы и берясь за ручку, говорила
      Нина, - пусть он весь обомрёт от страха! Так ему и надо! Пусть
      поймёт, что я не какая-нибудь провинциальная дура!
       Ненависть и почти радостное чувство мщения овладели ею.
      Она быстро написала несколько слов и передала записку своему
      неожиданному защитнику. Секретарь же настолько вошел в свою
      роль, что даже уверил себя в жалости к этой легкомысленной
      женщине. Он привлёк её к себе и стал гладить по голове и плечам,
      шепча слова утешения. А Нина, забыв, сколь высокий человек
      снизошёл до её спасения, усмотрела в его ласках нечистый смысл
      и холодно отстранилась от него.
       Вот этого делать было нельзя. Все и всегда были только бла-
      годарны ему и почтительны с ним. "Да она совсем одурела", -
      подумал он. В его кармане лежала записка, где она называла
      виновника своей смерти, в гостиной в конверте - намёк обезу-
      мевшего от ревности мужа на возможную расправу с неверной
      женой. Зигзаг обновлённой интриги молнией проскочил в его
      мозгу. Он подошёл к распахнутому окну "культурной" комнаты
      (стояла удушающая августовская жара) и выглянул наружу.
      
      202
       - Ну и популярность! - сказал он, обращаясь к Нине и по-
      прежнему глядя вниз за окно. - Только наш Актёр вышел, как
      тут же подлетела к нему дама.... Ты не знаешь, кто такая?
       Секретарь уступил место тут же подскочившей Нине.
       - Я никого не вижу, - сказала она, высунувшись из окна.
       - Может быть, они стоят под самым козырьком? - предпо-
      ложил Секретарь. - Ты посмотри внимательней.
       Нина ещё немного подалась вперёд. И ему понадобился со-
      всем небольшой толчок, чтобы она вывалилась из окна. Секре-
      тарь не торопясь спустился на третий этаж.
       - Она уже успела написать, что ты виновен в её смерти, - го-
      ворил он, входя в номер Актёра, - и готова была покончить с
      собой. Слава богу, я её остановил. Записка у меня. Напоил её
      валерьянкой, теперь лежит - приходит в себя.
       Секретарь наставлял Актёра на путь истинный и скромно при-
      нимал его благодарности. Они уже хотели отметить счастливо за-
      вершившуюся историю рюмкой коньяка, когда в номер постучал
      офицер полиции. Когда стала известна причина его появления,
      Секретарь изумился, а нервный Актёр смертельно побледнел.
       - Я, наверное, смогу помочь вам в расследовании, - сказал,
      представившись, Секретарь. - Пройдёмте в мой номер.
       И они вышли. Актёр, понимая, что записка самоубийцы сей-
      час будет передана в полицию, что жизнь его подходит к концу,
      был близок к обмороку. Он проклинал всех на свете женщин, са-
      мого себя, и даже Секретаря, когда тот появился на его пороге.
       - Я вас опять выгородил, - сказал Секретарь торжествен-
      но. - Я пустил следствие по ложному следу. Уж и не знаю, зачем
      мне всё это нужно.
       Видя, что Актёр упал перед ним на колени, он, испытывая
      при этом огромное наслаждение, остановил его величественным
      жестом:
       - Но вы должны немедленно покинуть Синеморск! Сейчас
      же!
      Два раза повторять повеление было не нужно. Но уже в купе
      спешащего в Магоград поезда Актёр спохватился, что Секретарь
      так и не отдал ему предсмертной записки Нины.
      
      203
       Виновным же в её смерти был признан ревнивец Вася, ко-
      торый не мог даже и предположить, что его отчаянное письмо
      сыграет с ним такую злую шутку. Васю увели, а в опустевшей
      квартире лежала на диване Евдокия Сергеевна и рыдала без-
      утешно, и приговаривала:
       - Ох, бедный ты мой сыночек! Что же ты не послушал свою
      маму? Ведь я же тебе говорила! Ведь я же говорила!
      
      
      Изменения в коммуналке
       Оглушённые духовыми оркестрами и воодушевлённые
      призывами разоблачить вражеские происки, дебряне
      начали сплачиваться вокруг любимой власти про-
      тив злокозненных соседей и, естественно, наращивать военную
      мощь. Соседние государства стали опасливо коситься на Дебря-
      нию и затворяться от неё.
       Широкий до этого поток зарубежных туристов превратился в
      мелкий ручеёк. Дебрянцев вообще перестали пускать за границу,
      да они и сами уже не желали ехать туда, и даже боялись хоть на
      короткое время оказаться среди коварных и злобных иностран-
      цев. Почти сошла на нет взаимная торговля. Многие импортные
      товары перестали появляться на прилавках дебрянских магази-
      нов. Что ж! Сплочение ненавистью требует жертв.
       Такими жертвами стали и некоторые пресслученские кру-
      жевницы, уволенные из знаменитой мастерской: дебрянские
      кружева перестали пользоваться спросом за границей. Упала
      и заработная плата Аси и оставшихся работниц. Чтобы как-то
      сводить концы с концами, Катерина устроилась ночным сто-
      рожем в тот самый музей, где когда-то начальствовал Аринарх
      Филькин. Её небольшой приработок убрал возникшую было
      проблему полноценного кормления внука.
       А Сергуня потихоньку подрастал и уже смутно осознавал не-
      видимую зыбкую грань между добром, лаской матери, бабушки,
      Одуванчихи и остальным грубым и безразличным к нему миром.
      
      204
       Вместе с тем он жадно познавал этот мир, и в этом ему не было
      удержу, и Ася не могла уследить за ним. А разве ей, брезгливой
      чистюле, можно было спокойно смотреть, как сын орудует на
      кухне, пытаясь достать со стола или вытащить из соседской тум-
      бочки какую-нибудь сковородку, тарелку или чашку, прекрасно
      зная, что всё это, наверняка, облизано паршивой Шустрицей!
      А ему так нравилось стучать ложкой или половником по пустой
      кастрюле! Но кастрюля отнималась, мама с причитаниями и
      охами тащила его к раковине и мыла ему руки, чего он терпеть
      не мог. А если уж он, захлёбываясь от счастья, хватал своей, ещё
      неловкой ручкой саму Шустрицу, то кроме мытья рук следовали
      долгие и непонятные разговоры о гигиене и глистах.
       Да. Уберечься от окружающего мира трудно. Третьего дня,
      выходя с Сергуней на прогулку, Ася увидела около подъезда пя-
      тилетнего сына шофёра Толика. Мальчишка стоял рядом со своим
      новым трёхколёсным велосипедом, держался обеими руками за
      его руль и, воображая, что это мотоцикл, пытался его завести.
       - Дыр-дыр-дыр-дыр! - бурчал он, нажимая ногой на педаль.
       Ася с сыном остановились, наблюдая за его действиями.
      Мотоцикл всё не заводился. Наконец, терпение мотоциклиста
      лопнуло.
       - Что же ты, бл..., не заводишься? - со злостью спросил он.
       Ася, обомлев, быстро повернула сына в другую сторону и
      попыталась переключить его внимание.
       - Посмотри, какой там котик ходит! - закричала она и по-
      вела его подальше от источника нецензурщины в сторону до-
      гнивающей опрокинутой лодки. "Конечно, не спрячу я своего
      сыночка ото всей грязи, - думала она, - но пусть это всё будет
      как можно позже".
       А котик (это был известный всей округе Мастурбант) подошёл
      к остову лодки, повернулся к ней задом и, дёргая хвостом, освежил
      один из своих пограничных столбов. Хотя захваченное этим на-
      глым котом пространство простиралось довольно далеко, он не
      упускал возможности для расширения своих границ. Поэтому и
      весь подъезд, и все двери на этажах, и все углы и столы на комму-
      нальной кухне - всё источало одуряющий кошачий запах.
      
      205
       Надо сказать, их подъезд вообще имел удручающий вид:
      облупленные стены, погнутые и сорванные с петель почтовые
      ящики, окурки, непросыхающие от мочи углы, неприличные ри-
      сунки и надписи на стенах. Ремонтами таких подъездов занима-
      лись ремонтно-эксплуатационные конторы, реорганизованные
      при новой власти в жилищные опытно-показательные конторы
      (ЖОПК). Но сколько ни обращались туда жильцы, ничего не
      менялось. "Сами гадите - сами и убирайтесь!" - был резонный
      жопковский ответ.
       Вероятно, так жили не везде, потому что запущенность подъ-
      езда сразу отметила приехавшая в гости к Крузадо её сестра
      Ульяна с сыном-баянистом. На замечание отозвалась беремен-
      ная, с пигментными пятнами на лбу и переносице, крузадина
      дочь Лидка.
       - Мы не баре какие-нибудь, - проворчала она, страдая от
      обильного слюнотечения, сплёвывая в кружку и наблюдая, как
      Ульяна вынимает из сидора банки с домашними заготовка-
      ми, - проживём и так.
       - Знаешь, Василиса (оказывается, Крузадо звали Васили-
      сой), - говорила между тем сестре Ульяна, - тебе надо будет
      делать для Лидки отвар ромашки. Пусть рот полощет - по-
      могает.
       Унылая Крузадо поставила на стол отварной картошки,
      порезала хлеб и открыла пару из привезённых сестрой банок.
      Достала из буфета чекушку водки.
       - Ты что же, не мужик, что ли? - попеняла Крузадо ульяни-
      ному сыну Кольке, когда тот отодвинул от себя рюмку. - Или
      мамка не разрешает?
       - Не нравится мне водка, - отозвался парень. - Рвёт меня
      с неё.
       - А я вот выпью! - с вызовом сказала беременная Лидка,
      вырвала из рук матери чекушку, налила в рюмку и лихо её опо-
      рожнила.
       - Тебе же нельзя! - удивилась гостья. - В тебе ведь ребё-
      ночек крохотный!
      
      206
       - Я прямо не могу на неё! - поддержала сестру Круза-
      до. - Как эта! Сказала докторша - нельзя, плохо ребёночку
      будет, - значит, нельзя!
       - Пусть ребёночек закаляется, к жизни привыкает, - пари-
      ровала Лидка. - Небось не сладко придётся без отца-то.
       - Я тебе говорила, идиотка, - будешь как Аська-одиноч-
      ка! - всколыхнула в себе Крузадо былую, вроде бы уже забытую,
      обиду на дочь.
       - Да заткнись уже! - парировала Лидка. - Сколько можно
      талдычить одно и то же?
       Мать только рукой махнула. Затем разговор зашёл о причине
      приезда гостей из далёкого Светлого. Оказывается, заведующая
      Светловским клубом Евдокия Никитична уговорила Ульяну
      отдать сына на обучение в Пресслученское училище культуры.
      Что-то там по духовым оркестрам. И хотя Колька не очень-то
      хотел ехать и менять баян на какую-то там трубу, энергичная
      Евдокия Никитична (угадывая, что он просто опасается поки-
      дать привычные родные места), уверила его, что труба баяну не
      помеха, и настояла на своём.
       - Ты уж, Василиса, приткни его тут где-нибудь ненадолго,
      пока поступать будет. А поступит - общежитие обещают.
      - Ладно, о чём речь. В комнате-то, с нами ему неудобно будет.
      Да и тесновато... А на кухне несколько ночей перебьётся.
       - Ну, спасибо тебе. Вишь, не думали не гадали, что Колюша
      в городе учиться будет.
       В разговор вмешалась Лидка:
       - И что это всех вокруг повело на учёбу? Мёдом, что ли, там
      намазано? Вон и Скворец наш в университет подался.
       Колюша представил, как местный квартирный скворец летит
      в столицу на учёбу, держа в лапках портфель, и открыл рот. Но
      вскоре выяснилось, что так зовут соседкиного сына, окончив-
      шего в этом году среднюю школу.
       - Мать его не хотела отпускать, говорит: "Денег у меня
      нет", - продолжала рассказ Лидка, - а он кричит ей: "Ты мне
      здесь даёшь тарелку супа? Даёшь? Мне и там ничего больше от
      
      207
      тебя не надо!" Разругался и уехал. Вот сейчас и сдаёт, наверное,
      там экзамены. Он упорный - сдаст.
       Тут Лидка вдруг осеклась, сделала испуганные глаза, при-
      крыла ладонями рот и выбежала на кухню. И все услышали, как
      из неё выворачивается в раковину всё съеденное и выпитое.
       - Зачем так мучаются беременные женщины? - посочувство-
      вал Николай. - Куда было бы лучше - пометал икру, да и дело с
      концом! Или почему бы не размножаться усами, как клубника?
       Как ни привыкла Ульяна к неожиданным высказываниям
      сына, и то остановилась жевать; а уж Крузадо чуть не свалилась
      со своего табурета.
       - Ох, матушка моя! - зашлась она от смеха. - Ох, силы
      небесные! Икру метать, конечно... ха-ха-ха... конечно, проще...
      Но... ха-ха-ха... усами! Лидка! - обратилась она к вернувшейся
      бледной дочери. - Твой идиот не пробовал... ох, ох... усами?
       Отсмеявшись, хозяйка с гостями вышла подышать свежим
      воздухом на лавочках перед домом. Николай взял баян и,
      склонив к нему голову, стал задумчиво передвигать пальцы по
      кнопкам. В неподвижное августовское, начинающее темнеть
      небо поплыла незатейливая и грустная мелодия. Тут же вышла
      жена Толика и, прислонясь к растворённой подъездной двери и
      поплёвывая семечки, сказала:
       - А мы вчера купили пианину.
       - Да видели уже, - отозвалась Крузадо. - Кто ж играть-то
      на ней будет?
       - Кто-нибудь да будет. А покамест - пусть стоит. Может, и
      ещё чего купим. Толик-то теперь не на почте работает.
       - Да слышали уже, - однозвучно и без ласковости ответила
      соседка.
       - Он теперь на дальних рейсах, - продолжала лузгать се-
      мечки жена Толика. - Подвозит материалы и питание на стро-
      ительство поселения для этих... Ну, которые слишком умные...
      Которые народ не любят, хотят с врагами дружить...
       - Я слышала. Это километрах в пяти от нас, - сказала
      Ульяна. - Они там в палатках живут, а к зиме должны бараки
      себе наставить.
      
      208
       - Давно пора, - проворчала Крузадо. - Пусть попробуют руч-
      ками поработать, попробуют лес валить да пни корчевать. Не всё
      же им книжки читать да рассуждать. Вот и дорассуждались...
       - И Толик говорит, что народ очень даже доволен правите-
      лем, что вывел всех этих на чистую воду. Называют его "наш
      любимый Укоротич".
       - Почему "Укоротич"? - поинтересовался Колюша.
       - Потому, что он укоротил всех не любящих свой народ. И
      вообще, хорошо стали платить на этой работе.
       Но вот совсем завечерело, и все стали разбредаться по ком-
      натам. Ульяна заснула в одной комнате с сестрой и Лидкой, а
      Колюше постелили на кухонном полу. Он уже засыпал, когда к
      нему неслышно подошла Шустрица, внимательно и осторожно
      обнюхала его ноги, посмотрела в его лицо, тут же рядом с ним
      свернулась клубочком и заснула.
       А вот Сергуня всю последнюю неделю засыпал с трудом. В
      его маленьком, но восприимчивом сознании каждый вечер вновь
      проигрывалось многоголосье познанного за день окружающего
      летнего звонкого мира. Истомившиеся с ним и жалеющие его
      Ася с матерью обратились за помощью к Одуванчихе. И вот уже
      с полчаса маявшийся в кроватке мальчик видит, как в их тёмную
      комнату входит добрая Одуванчиха, зажигает перед иконой на
      комоде свечу, отворачивается к ней и долго что-то бормочет и
      крестится. Затем склоняется над ним и тихим, старческим го-
      лосом говорит нараспев, почти поёт:
       "Матушка утренняя Мария и вечерняя Маремьяна, приди
      к нему, к рабу Божию, ко младенцу Сергею, возьми ты у него
      полуношника и щекотуна из белого тела..."
       У мальчика расплываются в глазах доброе лицо бабушки и
      горящая свеча, и так приятно и так сладко слушать непонятные
      нараспевные слова...
       "...Из белого тела, из горячей крови, из ретивого сердца, изо
      всей плоти, из ясных очей, из чёрных бровей, изо всего чело-
      веческого составу, из каждой жилочки, из каждой косточки, из
      семидесяти семи жилочек, из семидесяти семи суставчиков..."
       И Сергуня засыпает.
      
      209
      
      
      
      Глава третья
      
      
      На пути к счастью
      
      Служба Дмитрия закончилась
       Отслужив положенный срок, Дмитрий Рыжов прибыл
      наконец домой. Нехорошо было в доме: незадолго
      до его возвращения был арестован муж маминой
      сестры дядя Коля. А дело было так. Ехал он воскресным днём в
      переполненном трамвае и, как всегда, брюзжал:
       - Что же это такое? Словно сельди в бочке! И куда только
      смотрит власть? Ведь можно же пустить дополнительные маши-
      ны! Сволочи!
       Спрессованные, потные пассажиры молча и возмущённо
      пыхтели - они, не в пример наивному дяде Коле, понимали, что
      в нынешние времена возмущаться не стоит. Дядя Коля вышел
      на нужной ему остановке, и двое молодых людей вышли вслед
      за ним. Они закурили, поглядывая на него и выжидая, когда
      рассосётся толпа. А в его поле зрения попала небольшая группа
      школьников с красно-чёрными бантами на груди. Они радостно
      шагали в ногу, а рядом с ними маршировала их вожатая.
       - Будем бороться! - выкрикивала она.
       - Всегда и везде! - хором, попадая в ногу, отвечали дети.
       - Смерть иноземцам!
       - Всегда и везде!
      
      210
       - Слава Магогу!
       - Всегда и везде!
       Дядя Коля и тут не утерпел. Обращаясь к расходящимся от
      трамвайной остановки людям и к себе самому, он справедливо
      заметил:
       - Мы-то в этом возрасте мяч гоняли, в походы ходили,
      книжки читали. А нынче научают детей вышагивать под ло-
      зунги! Сволочи!
       Тут к нему и подошли двое молодых людей. И, обратив замыс-
      ловатость судопроизводства в короткую формальность, дядю
      Колю и ещё с десяток таких же бедолаг, собранных по столице
      в этот воскресный день, отправили в Рыбный. К тому времени
      там возникла острая потребность в рабочих руках: начиналась
      вырубка грандиозных просек и отправка леса за рубеж.
       Жена дяди Коли бросилась искать пропавшего мужа. В боль-
      ницах и моргах его не оказалось, но там намекнули, что ей сто-
      ило бы обратиться в сыскное ведомство. Тогда она прибежала
      к своей сестре, матери Дмитрия, в надежде на помощь её зятя,
      зная, что Фёдор Кашкин (он же Плинтус) уже с полгода как
      работает на довольно высокой должности в этом уважаемом
      заведении. Сострадая сестре, мама Дмитрия не мешкая попро-
      сила свою дочь рассказать Феде, что произошло с дядей Колей
      и посодействовать в этом деле.
       - Вот ты увидишь, - утешала она свою сестру, - всё обой-
      дётся. Найдёт его Федя и что-нибудь сделает. Уж для Наташи-то
      он постарается.
       Отец Дмитрия промолчал.
       Фёдор Кашкин, за прошедший год ёще больше пополневший,
      ещё более занятой и важный, навёл справки и узнал, что дядя Коля
      арестован, поскольку он не любит свой народ, и что он отправлен
      в Рыбный. Что же касается каких-либо усилий по его освобожде-
      нию, Плинтусом было сказано жене буквально следующее:
       - Мне на вашего дядю Колю наср....! Мне моя ж... дороже!
       Так дядя Коля и пропал.
       Суд над бывшими высокими сановниками, так называемы-
      ми "маразматиками", позволившими себе обсуждать решения
      211
      правителя, и их отсыл в тот же Рыбный вызвали в своё время в
      части общества недоумение. Слухи о других процессах - более
      поздних и не таких громких, процессах над самыми разными
      людьми из самых разных слоёв общества, для которых клеймо
      "он не любит свой народ" равнялось обвинительному приговору,
      стали причинами тревоги, а у некоторых людей - злой радо-
      сти. В семьях же, члены которых подпали под это несуразное
      обвинение и были высланы в районы концентрации дармовой
      рабочей силы: селение Светлое Пресслученской провинции,
      город Рыбный, селение Нижние Малинки (бывшие Нижние
      Разлюли) провинции Орешня, - поселился страх.
       Мать Дмитрия стала незаметно для себя менять уклад сво-
      ей жизни и требовала того же от мужа, а теперь и от сына. Их
      существование должно было стать тихим и, по возможности,
      незаметным для окружающих.
       Всё реже приглашались в гости друзья или знакомые, по-
      тому что они могли в непринуждённой и вроде бы незначащей
      болтовне выведать тайные мысли хозяев. Нельзя было громко
      греметь ключами, запирая или отпирая дверной замок, дабы
      соседи не знали об их передвижениях. Она записывала номера
      всех машин, стоящих у их подъезда, подозревая сидящих в них
      в шпионстве.
       В каждом человеке мать Дмитрия стала видеть соглядатая.
      Дошло до того, что она по пути на рынок могла вдруг поменять
      транспорт или маршрут передвижения или зайти в ненужный
      ей магазин, искоса наблюдая - висит ли ещё кто-нибудь у неё
      на хвосте.
       - Ну нельзя же так жить! - говорил ей муж. - Никому ты не
      нужна, чтобы за тобой следить, да ещё куда-то там докладывать!
       - А кому был нужен старый Антон Антонович, которого
      третьего дня забрали? Ты вспомни декана юрфака - он ещё тебя
      учил, - добрейший был человек!
       - Сравнила! Он помогал уехать за рубеж Любочарскому, об
      этом все в городе говорят. А тебе надо было бы нервы подлечить.
      Посмотри на себя - вся издёргалась!
      
      212
       - Что же я, по-твоему, с ума схожу, что ли? - возмущалась
      мать Дмитрия.
       Иногда в подобных разговорах отец не без ехидства убеждал
      жену, что с таким важным зятем, как Федя, им нечего бояться.
      Тогда она вспоминала дядю Колю, потом начинала жалеть свою
      дочь и плакать, а отец Дмитрия, ругая себя последними словами,
      принимался её утешать.
       А тут ещё исподволь появилась нехватка в продуктах пита-
      ния, и цены на них подскочили. Такая ситуация, казалось, не
      должна была выбить её из колеи, её - прошедшую в молодости
      жёсткую школу безденежья, умевшую быть экономной и из-
      воротливой. Да и заработная плата мужа-юриста и её частные
      уроки музыки давали им возможность оставаться на плаву. Но
      она уже готовилась к горестям и бедам, она ожидала их, и новый
      страх охватил её - страх возможного голода.
       Между тем к некоторым голод подступил вплотную. Дми-
      трий прохаживался около Академического театра, ожидая своего
      однокашника, чиновника Медицинского министерства, когда к
      нему подошла опрятно одетая интеллигентного вида столичная
      старушка. Он не сразу понял, что она просила у него милосты-
      ню. Просила на прекрасном, чистом дебрянском языке, с явным
      усилием над собой, но прямо глядя на Дмитрия.
       Она не была похожа на тех несчастных опухших попрошаек,
      которым всегда не хватает на обратный билет, или на опустив-
      шихся оборванцев, с непонятной гордостью, даже вызовом
      просящих на опохмелку. Она просила подаяние с достоинством.
      Он засуетился, зашарил у себя по карманам и отдал ей все те
      немногие деньги, что были у него.
       А на следующий день, выходя из дома за хлебом, Дмитрий
      увидел женщину, неподвижно стоящую около их подъезда - ху-
      дую, высокую, не по годам седую, с безумным чёрным огнём в
      глазах. Таким же немым изваянием она оставалась, когда Дми-
      трий вернулся домой.
       - Какая-то странная женщина стоит возле подъезда, - сказал
      он матери.
      
      213
       - Что ж ты раньше мне не сказал! - несправедливо вскри-
      чала мать, - Эта женщина одна с двумя детьми осталась. Мужа
      у неё засудили, голодают они - вот она немного и тронулась.
       Мать открыла старую, с отбитой эмалью кастрюлю, где в
      последнее время собирались картофельные очистки, завернула
      их в газету и выбежала из квартиры. На ступеньках, обмирая от
      страха и оглядываясь на стоящий рядом с подъездом автомобиль
      со странным номером "666-ХАХА", она сунула пакет в каменные
      руки голодающей и опрометью бросилась назад.
       - А вчера я видел ещё одну несчастную, - сказал Дмитрий. -
      У театра. Мне кажется, два года назад такого не было.
       Отец усмехнулся:
       - И в прошлый твой приезд такого не было. А как началась
      вся эта истерия! Как началось восхваление правителя и всей
      этой шайки! Как началось наше сплочение вокруг них! Как по-
      явились вокруг нас враги...
       - Тише ты, тише! - замахала руками обомлевшая мать,
      подбежала к входной двери, заглянула в глазок и, успокоенная,
      вернулась - за дверью никого не было.
       - А ты думаешь, куда мы с матерью должны через час
      идти? - не остывал отец. - На спевку сводного хора нашего
      квартала! Это - для сплочения и воодушевления! И увильнуть
      никак нельзя: кто ходит на спевки, тот любит народ!
       - Тише, тише! - опять стала пугаться мать, но отец, утратив,
      видимо, свойственную ему в прошлые годы невозмутимость,
      уже распалился.
       - И знаешь, какую песню разучивает наш хор? Я в музыке
      не очень-то разбираюсь, но слова там - примечательные. Слова
      придворного поэта Роберта Верного. Послушай.
       Отец стал в позу и запел довольно приятным тенорком:
      
       Чтоб наше счастье не пропало,
       Дебрянцам честным не пристало
       Жить, как полянцы, - вполнакала.
       Любить нельзя нам вполнакала,
       И ненавидеть вполнакала.
      
      214
       - И вот слышится мне на репетициях, - продолжал отец, -
      что наши разношёрстные хористы всё время дружно повторяют:
      полно кала, полно кала, полно кала...
       Весёлый смех Дмитрия, как ни странно, успокоил мать и
      остудил отца.
       - Я, конечно, понимаю, что ничего тут не поделаешь, - ска-
      зал он, - и что возмущением положение не исправишь. Но ино-
      гда так хочется высказаться! В твоём госпитале, небось, такого
      идиотизма не было!
       "Да, хором мы не пели, - вспоминает Дмитрий последние
      месяцы своей госпитальной службы, - но жизнь у нас в тундре
      была довольно странная".
       Ранней весной, когда попал в беду капитан Тягло, началь-
      ником терапевтического отделения был назначен лейтенант
      Дмитрий Рыжов. И когда летом в госпиталь валом повалили
      дизентерики, именно он должен был заниматься солдатами-
      "поносниками", поскольку инфекционист-сердцеед капитан
      Хмелик, к вящей радости майора Браткова, ещё прошлым летом
      был переведён от них в Бекасовский госпиталь.
       Самое первое, что надо было сделать при поступлении
      очередного больного, - проверить, не симулянт ли он? Часто
      солдаты, чтобы хоть на неделю уклониться от службы и попасть
      в госпиталь, принимали слабительное средство Пурген, симу-
      лируя дизентерию.
       Самые отчаянные солдаты шли даже на членовредительство.
      Дмитрию рассказывали об одном из таких варварских способов.
      Шьётся тканевой узенький мешочек длиною в палец, засыпается
      рисом и задвигается в прямую кишку. Через какое-то время, не-
      обходимое для разбухания риса, мешочек резко выдёргивается.
      Солдат получает выпадение прямой кишки, отправляется на
      операцию и освобождается от службы.
       При симуляции же со слабительным врачи знали, что Пур-
      ген - химический индикатор, окрашивающийся в щелочной
      среде в красный цвет. Поэтому всех поступающих "поносников"
      сажали испражняться на горшок, в который была насыпана из-
      
      215
      весть. Если известь становилась красной, симулянта с позором
      отправляли обратно в часть.
       О капитане Хмелике вспоминали в это лето не только по-
      тому, что уже второй год приходилось без него справляться с
      дизентерией.
       Во-первых, в центральный госпиталь был доставлен с цир-
      розом печени майор Братков. Оставшись без присмотра мужа и
      не имея под боком галантного Хмелика, Маргарита соблазнила
      солдатика из весеннего призыва. Обалдевший юный любовник
      ходил с остановившимися глазами, раскрытым ртом и подробно
      рассказывал друзьям, как у него с Маргаритой всё это совер-
      шается. А поселковые кумушки, облизываясь, обсасывали со
      всех сторон такую вкусную новость и никак не могли прийти
      к окончательному выводу - каким способом прикончит жену
      поздоровевший после лечения майор.
       Во-вторых, офицер, сопровождающий майора Браткова на
      лечение, вернувшись из столицы, рассказал о капитане Хмелике
      странные вещи. Капитан появился в центральном госпитале
      летом прошлого года после совсем недолгой службы в Бекасове.
      И вроде бы - после какой-то туманной, неясной истории, кото-
      рая с ним там произошла. По словам столичного госпитального
      офицера, это был приятный, ладный, симпатичный малый, но,
      вопреки ходившим слухам, - совсем не ловелас. Разочарован-
      ные дамы, наслышанные о прошлых подвигах неотразимого
      донжуана, пускали в дело самые тонкие методы обольщения,
      но вежливый и спокойный капитан был неуязвим.
       Он оказался толковым специалистом, и начальник инфек-
      ционного отделения полковник Нюханов был очень доволен
      качеством инспекций, проведённых капитаном в соседних
      воинских частях осенью и весной. А в мае на базе столичного
      госпиталя проводилась научно-практическая конференция воен-
      ных медиков Дебрянии. К ней готовились особенно тщательно:
      госпиталь собирался посетить новый молодой военный министр.
      Полковник Нюханов, готовя почву для присвоения Хмелику
      очередного звания, поручил ему выступить на этой конференции
      
      216
      с докладом: "О путях ослабления эпидемического напряжения
      в воинских частях столичного округа".
       Министр приехал на конференцию, имея ещё целью пройти
      полное медицинское обследование: в последнее время он, веро-
      ятно в связи с большой психологической нагрузкой, стал плохо
      спать. Его всё чаще стал мучить один и тот же ночной кошмар:
      он видел себя в огромных готических апартаментах с полом,
      выложенным каменными плитами, с высоким сводчатым потол-
      ком, теряющимся во тьме, и с огромным пылающим камином. В
      глубоком кресле сидел Магог, в том ужасном обличье, в котором
      он явился своим верным содельникам, и смотрел на огонь. Но
      вот, слегка отвернув одно крыло, он медленно поворачивается и
      наводит на Генерала свои огненные глаза. И Генерал просыпается
      в холодном поту и с колотящимся сердцем.
       Вот и перед приездом в госпиталь ему привиделся этот
      же кошмар, и он был не в духе. Без особого интереса, скучая,
      слушал он доклады, уснащённые забористой медицинской тер-
      минологией, но выводы, завершающие выступление Хмелика,
      его взбодрили. Капитан в заключение сказал, что эпидемиоло-
      гическое благополучие в частях зависит от командиров, что им
      надо больше внимания уделять вопросам личной гигиены солдат,
      порядку на пищеблоках и так далее. И что наведение санитар-
      ного порядка обойдётся дешевле, чем лечение больных. То, что
      какой-то капитан даёт указания командирам воинских частей,
      что им надо делать, а что не надо, задело министра за живое, и
      он посчитал нужным вмешаться.
       - О здоровье личного состава, - сказал Генерал, - должны
      думать медики, а дело командиров - повышать боеспособность в
      своих частях. То, к чему призывает капитан, ведёт к ослаблению
      обороноспособности нашей армии. Военная прокуратура должна
      подумать, на кого работает капитан. И кто стоит у него за спиной.
       В июне уволенный из армии Хмелик, который, как оказалось
      на суде, не любил свой народ, был отправлен в район Нижние
      Малинки (Нижние Разлюли). А полковник Нюханов был пони-
      жен в звании и послан начальником госпиталя в тундру, вместо
      вышедшего из строя майора Браткова.
      
      217
       Подивились извилистой судьбе Хмелика бывшие его со-
      служивцы и задумались о неизвестности, ожидающей впереди
      каждого из них.
       - И у нас всякое было, - очнувшись, отвечал Дмитрий отцу
      на вопрос о возможности идиотизма в его службе.
       - Ничего, сынок, - заговорила мать, делая вид, что забыла о
      желании Дмитрия постажироваться в периферийной больнице,
      и надеясь, что он уже не помнит об этом или передумал, - отдо-
      хнёшь, отоспишься дома, а там уже и на работу... Может быть, в
      университете устроишься...
       - Ну, а твой товарищ из Медицинского министерства, -
      спросил отец, - с которым ты встречался у театра? Что он
      сказал тебе?
       - Он говорит, что самая большая нехватка врачей - в Лесной
      провинции, в Рыбном. И считает, что такое положение будет
      только ухудшаться: вон сколько народу туда гонят. Так что по-
      еду я в Рыбный.
       Мать опустилась в кресло.
       - Ну что ты всё заладил: уеду да уеду! Тебе что же, плохо
      здесь с нами жить? Ты видишь, какая жизнь наступила опасная?
      А теперь ещё и о тебе волнуйся!
       - Нет, мама, здесь не будет проку от меня ни вам, ни на
      службе. Мне нужно наработать опыт, чтобы стать настоящим
      врачом. Так что поеду я.
       - Дмитрий прав, - поддержал сына отец.
       И через три дня они распрощались, не подозревая, что не
      встретятся больше никогда.
      
      
      Продвигатель идей
       Тягучие, безрадостные мысли преследовали бывшего
      провизора Еремея Васильевича Волосатова; мысли о
      том, что, не будь его дед полянцем, жизнь сложилась
      бы совсем по-другому. Неприятности начались с подозритель-
      
      218
      ного отношения к нему управляющей озёрской аптекой - она
      оказалась патологической антиполянкой. Возможно, что и на
      решение суда по делу о смерти Невинного отчасти повлияло
      наличие в его крови инородного подмеса. И уж совершенно
      точно, что именно неприятный для главного врача Бекасовской
      больницы полянский запашок Еремея стал причиной того, что
      теперь он вынужден мотаться по бесконечным командировкам
      в качестве экспедитора железнодорожного депо.
       Но вялотекущая настороженность к иноплеменникам, быту-
      ющая испокон веков в народе, теперь стала поддерживаться и
      даже нагнетаться властями. Это было неприятно и опасно. Надо
      было брать судьбу в свои руки. Еремей перестал выражать не-
      довольство по какому-либо поводу, хотя такое за ним и раньше
      водилось не часто; он стал подчёрк нуто лояльным гражданином,
      а иногда даже (обычно при разговорах о злокозненных полян-
      цах) активно поддерживал власти.
       По-разному относились к этому окружающие его люди. Одни
      понимающе кивали головами: мол, всё понятно, человек хочет
      жить и вписывается в современную жизнь; другие ехидничали по
      поводу беспринципного слабого существа, прилаживающегося
      к сложившейся ситуации; а один из машинистов, вероятно тоже
      имевший полянские корни, прямо сказал ему:
       - Ты, Еремей, предаёшь свою полянскую кровь!
       Экспедитор обиделся:
       - Ты можешь мне сказать, что такое "кровь"? Если бы че-
      ловеку не говорили, какой национальности у него бабушка по
      матери или прадедушка по отцу, жил бы он спокойно. И окру-
      жающие отстали бы от него!
       - А я горжусь, что у меня есть предки из Полянии! - от-
      вечал машинист.
       - А предками из Дебрянии ты гордишься?
       - Само собой.
       Еремей нащупал твёрдую почву.
       - Видишь, - сказал он, - ты горд любыми своими предками.
      Значит, дело не в их национальности, а в том, где ты родился и
      
      219
      живёшь. Гордиться надо своей страной! Ты что же, не гордишься
      Дебрянией?
       - Само собой, - повторил машинист. - И всё равно ты
      предаёшь.
       Еремей обиделся на него, плюнул и пошёл домой.
       А дома так или иначе разговоры сворачивали в ту же сто-
      рону; антиполянские настроения, раздуваемые официальной
      пропагандой, держали всю семью в напряжении. В одном из
      таких разговоров Еремей выложил им свою теорию о том, что
      гордиться надо не кровью, а землёй, на которой живёшь.
       - Бедный мой папа! - откликнулась Ирина Юлианов-
      на. - Никому он ничего плохого не сделал. Такой был добрый
      и наивный человек, просто ребёнок.
       - Это правда, - подтвердил отец. - Еря, не раскачивайся
      на стуле!
       А Таня сказала:
       - Гордиться вообще не надо. Ни национальностью, ни стра-
      ной. Гордыня - это грех.
       - Как это - не гордиться?! - возопил Еремей. - Тебе что же,
      не дорога та страна, где ты живёшь? А воспоминания о детстве?
      А разве не хотела бы ты снова побывать в том дворе, где мы с
      тобой играли двадцать лет назад? Ты помнишь тот двор? Разве
      плохо нам с тобой было тогда?
       - Хорошо было, - согласилась Таня. - Мяч у нас был: одна
      половинка синяя, а другая - красная. Мы его как-то забыли
      во дворе на солнце, и он потом покрылся мелкими-мелкими
      трещинками.
       - Боже мой! Двадцать лет назад! - всплеснула руками
      Ирина Юлиановна. - Ты тогда, Вася, ещё лейтенантом был. И
      места там были чудные!
       - Нет, Ириша, тогда я уже получил третью звезду. А часть
      наша стояла на слиянии Лакримы и Течи. Да-а-а. Какие там леса!
      Сколько ягод, грибов, дичи! Славные были времена.
       - Места были там чудные! - повторила Ирина Юлианов-
      на. - И мы - такие молодые! Я как сейчас помню тот двор - там
      ещё за забором сразу лес начинался, и мы боялись, что вы, дети,
      
      220
      убежите и потеряетесь. Я часто вспоминаю о том времени, о
      нашей маленькой квартирке... Мы были так счастливы!
       - Вот видишь! - восторжествовал Еремей. - Без любви к
      тому месту, где ты родился, где рос, а значит, без любви к своей
      стране никак нельзя. Мне кажется, если человек не патриот, он
      просто неполноценен.
       - Вот верное слово! Любовь! - воскликнула Татьяна. -
      Люби двор, где ты в детстве играл, люби школьных друзей,
      люби летние купания в реке и зимние катания на санках, люби
      родителей своих и всю нашу прекрасную страну. Но не гордись.
      Ещё апостол Павел сказал, что любовь не завидует, не превоз-
      носит, не гордится. Не гордится!
       Еремей заскучал:
       - Ну-у-у, завела опять своё. Кто знает, что говорил апостол
      Павел? Да и был ли он вообще?
       Мать слегка заволновалась.
       - Ты, Еря, не прав. Апостол Павел на самом деле был.
       - Гордость, - продолжала Татьяна, - всё-таки имеет что-то
      от спеси, подразумевает некоторую надменность: смотрите, мол,
      какие мы! У нас самая интересная история, наши люди самые
      выносливые, учёные самые умные, писатели самые пишущие,
      а читатели самые читающие! Мы лучше вас! А где гордость
      одних, там зависть других. В гордости отражается эта зависть,
      как в зеркале. Недаром, перечисляя неприятные человеческие
      качества, и евангелист Марк, и тот же апостол Павел рядом с
      гордостью ставят зависть. А зависть - что может быть противнее
      и губительнее её?
       - Был у нас очень гордый капитан Орешкин, - начал отстав-
      ной подполковник, но тут зазвонил телефон и не дал послушать
      историю о гордом капитане. Еремей воспользовался этим и, со-
      славшись на завтрашнюю командировку, ушёл в свою комнату,
      бросив сестре на прощанье, что она его не убедила.
       Еремей выбрал правильную позицию, и вскоре жизнь его
      изменилась. Месяца два тому назад при городской управе был
      создан отдел по продвижению передовых идей - Пропердей.
      А недавно его представитель явился в депо для сбора денег на
      
      221
      открытие в городе бюста Билля, бывшего в своё время про-
      курором Бекасова, а ныне курирующего всю дебрянскую сеть
      "пропердеев".
       Сбор денег не совсем приятное дело, даже если они идут на
      возвеличивание верного содельника великого Магога. Да и жить
      стало в последнее время труднее. Поэтому один из машинистов
      депо (тот самый, который упрекал экспедитора в предательстве)
      отказался отдать часть своего заработка. Еремей, двигаясь в
      русле выработанной им тактики, при всех намекнул на жадность
      людей, не любящих свой народ. И тут же получил от жадного
      машиниста оглушительную затрещину.
       На следующий день побитый явился по вызову в Пропердей.
      Заведующий отделом был в превосходном настроении.
       - Ну как дела, пострадавший за идею? Да ты не стесняйся,
      я знаю, что там у вас произошло. Садись и слушай. К сожале-
      нию, в нашей стране таких, как этот машинист, оказалось не так
      уж мало. Они думают только о себе, а на судьбу всего народа
      им наплевать. Великий Магог считает, что это результат недо-
      статочного продвижения передовых идей в массы. И сейчас по
      всей Дебрянии идёт поиск молодых, грамотных и преданных
      этим идеям людей. Они должны будут помочь людям понять
      основные принципы, которые были изложены великим Магогом
      в первоапрельском Обращении к народу.
       - Это очень важно, - поддакнул Еремей.
       - Хорошо, что ты это понимаешь. А теперь ближе к делу. Нам
      выделено дополнительно несколько ставок продвигдеев...
       - Кого? - не понял провизор-экспедитор.
       - Должность называется "продвигатель идей", но все для
      удобства зовут их "продвигдеями". Заработная плата в четыре
      раза выше, чем сейчас у тебя. Даём служебную квартиру. Правда,
      небольшую. Вот так. Но ездить по городам и селениям придётся.
      Я думаю, ты подойдёшь на эту должность. Согласен?
       С первых слов заведующего отделом Еремей понял, куда
      тот клонит. И радость охватила его: наконец он распрощается
      с ненавистной, недостойной его должностью, не будет зависеть
      от всех этих недоумков. Теперь он будет получать достаточную,
      
      222
      чтобы быть самостоятельным, зарплату, уйдёт от надоевшей
      опеки родителей, и, главное, никто теперь не посмеет намекнуть
      на его дебрянскую неполноценность. Но гордость не позволила
      ему выразить словом или жестом внутреннее ликование.
       - Согласен, - с достоинством сказал он, - и надеюсь
      оправдать ваше доверие.
       "Ещё бы ты не оправдал, - подумал информированный за-
      ведующий отделом. - Такие не стопроцентные дебряне с особым
      рвением доказывают свою преданность властям, прикрывая ею
      свой страх перед ними". И сказал:
       - Ну и хорошо. Приказ на тебя уже подписан, так что можешь
      прямо сейчас пойти в хозяйственный отдел и получить ордер на
      квартиру. А в понедельник явишься сюда за инструктивными
      материалами и начнёшь работать.
       Задрав голову и стуча высокими каблуками, окрылённый
      Еремей продвигался домой, но что-то мешало полной радости.
      Что-то из сказанного ему в Пропердее почему-то было неприят-
      но, а что и почему - никак доискаться он не мог. И только дома,
      сообщив родителям о новой работе, поев и завалившись на диван
      в своей комнате, он понял: в отделе по продвижению передовых
      идей знали наперёд, что он согласится на них работать, были
      в этом уверены. Для них его желания не были секретом, они
      видели его насквозь. Поэтому и приказ был заранее подписан,
      и ордер подготовлен. Быть открытой книгой стало неприятно,
      и он тайком обиделся на них.
       У новоиспечённого продвигдея дела пошли вполне успешно.
      Он являлся в цех, на стройку, в школу, в ремонтные мастерские,
      и радостный руководитель, представляя его собравшемуся на-
      роду, думал: "Чёрт бы тебя побрал, недомерок! Дел невпроворот,
      а тут ты припёрся!" Потом играл духовой оркестр. Затем со-
      бравшийся народ молча слушал его пламенные речи и думал о
      своём. После выступления руководитель жал ему руку, выражал
      благодарность от лица всего коллектива, а затем в своём каби-
      нете отмечал командировку, по-прежнему приятно улыбаясь.
      И Еремей был доволен.
      
      223
       В ноябре его послали теоретически подковаться на недель-
      ные специальные курсы в Рыбный. В актовом зале химического
      техникума около ста новообращённых продвигдеев слушали
      лекции столичных специалистов пропаганды, и в первый день
      даже пытались их записывать.
       На третий день продвигдеи и все студенты химического
      техникума направились на цементный завод, где с показатель-
      ной речью выступил содельник великого Магога - сам Билль!
      В выступлении опытного оратора было всё: и постепенное на-
      растание самовозбуждения, и выразительная жестикуляция,
      и фанатично горящие глаза, и даже снятие пены с губ бело-
      снежным платком. Публика, разгорячённая предварительным
      выступлением великолепного заводского духового оркестра,
      ошарашенная лицезрением самого Билля, больше следя за его
      движениями, чем за аргументациями его формулировок и с
      трудом продираясь к смыслу сквозь тёмные слова, применяемые
      оратором, устроила ему овацию.
       В другой раз продвигдеев доставили на центральную пло-
      щадь имени Прессии на показательный молодёжный митинг
      в поддержку международной политики правителя. При после-
      дующем разборе митинга внимание курсантов было обращено
      на один из лозунгов, наскоро и вроде бы наспех начертанный
      на листе бумаги:
      
       МЫ ЗНАЕМ - НЕТ НА СВЕТЕ БОГА,
       НО ЕСТЬ УЧЕНИЕ МАГОГА!
      
       - Вы же понимаете, - толковали продвигдеям, - что такой
      лозунг без одобрения свыше появиться не мог. Потому что, хотя
      наш народ и не очень религиозен, мы всё равно должны ему
      разъяснять, что идеи, выдвинутые правителем, ясны, конкретны,
      достижимы и скоро приведут к счастью на этой земле. А суще-
      ствование Бога никто доказать не смог. Да и загробное блаженство
      - зачем оно нам, если загробности этой, вероятнее всего, нет?
       По вечерам после лекций курсанты, как и положено ко-
      мандированным, устраивали в общежитии техникума, где их
      
      224
      разместили, пьянки, которые с удовольствием посещали высо-
      копоставленные лекторы. Во время этих застолий, отмеченных
      обязательными тостами за вождей народа, продвигдеям мягко
      предложили сделать подарки преподавателям курсов и даже
      передали старосте конкретный список - кому что дарить.
       Получив наглядные примеры продвижения передовых идей,
      окрепнув теоретически и ещё чувствуя на себе тёплые лучи,
      источаемые на них властями, курсанты разъехались по домам.
      И вот под вечер Еремей, одним из последних покидая Рыбный,
      ожидал своего поезда на вокзале и скучал. На противоположной
      скамейке, вытянув длинные ноги почти до Еремеиного чемодана
      и склонив голову на грудь, дремал молодой мужчина. Он вдруг
      всхрапнул, вскинул голову, оглянулся по сторонам, подобрал
      ноги и пожевал губами. Что-то знакомое почудилось в нём Ере-
      мею. И незнакомец стал приглядываться к нему.
       - Еремей? - негромко спросил он и обнажил в неуверенной
      улыбке крупные, прямо-таки лошадиные зубы.
       Тут и продвигдей узнал его. Всё, всё ожило: и неровный, пля-
      шущий огонь костровый, и палатки, теряющиеся в темноте, и
      свитерок, подпирающий упругие щёчки, и гулкий стук молодого
      глупого сердца, и крупнозубый оскал смеющегося лохматого
      парня... Да, перед ним был тот самый Анатолий, химик-технолог,
      который шесть лет назад отбил у него в туристическом походе
      стройную девушку в белом свитере. И обида на Анатолия, которая,
      оказывается, никуда за эти годы не делась, всколыхнулась в нём.
       - Ты как здесь очутился? - спросил Анатолий, потерявший
      за прошедшие годы часть своей лохматости.
       - Вот - направлен я был сюда подучиться.
       - Всё по аптечному делу?
       - Да нет, - усмехнулся Еремей. - Теперь я занимаюсь про-
      движением передовых идей.
       - А-а-а! Так ты из тех, кто трезвонит о будущем счастье, кто
      объясняет, как хорошо всем нам будет, если мы туже подвяжем
      пояса, возгордимся и ощетинимся? А всех несогласных - на
      лесополосы и сортировку мусора?
      
      225
       - Эти несогласные, - пробовал возразить Еремей, - мешают
      нам строить хорошую жизнь...
       Но Анатолий, вероятно находящийся не в самом лучшем
      расположении духа, не слушал его.
       - Вы бы лучше действительно занялись облегчением жизни
      людей, чем сгонять народ в хоры да греметь духовыми оркестра-
      ми! Ты посмотри - хлеб стал с перебоями поступать! Рыба в реке
      погибла! А воздухом нашим можно дышать? Если уж вы так
      любите свою землю, прекратите гадить на ней! Ты видел, какой
      дым валит из трубы мусоросжигающей котельной?
       Еремей возмутился до глубины души.
       - Ты рассуждаешь как какой-нибудь подлый полянец, про-
      сти господи! - поднял он голос, позабыв о своей не совсем чи-
      стой крови. - Рыба, хлеб, воздух, дым - всё это решится потом,
      это не главное сейчас. Надо о стране думать! Надо гордиться ею!
      Надо все силы напрячь, чтобы охранять её от врагов!
       Анатолий вдруг успокоился, даже слегка улыбнулся, и сказал:
       - Что-то твои патроны забыли о словах нашего знаменитого
      поэта. Помнишь, ведь в школе учили: "...чтобы в мире без Дебря-
      ний и Поляний жить единым человечьим общежитием". Вот это
      - достойная мечта! А другой гениальный писатель и мыслитель
      сказал: "Гордиться тем, что ты родился в своей стране, - всё
      равно что гордиться, что ты родился во вторник".
       Еремей был не рад, что разговорился с этим неприятным
      типом, и решил больше с ним не спорить. Но хотелось сказать
      ему что-нибудь неприятное, и он спросил:
       - А ты что на своём родном вокзале делаешь на ночь глядя?
      Небось, выгнала жена из дома?
       Еремей был близок к истине. С женой, той самой девушкой
      в белом свитере, за последние годы пополневшей и утратив-
      шей румянец, Анатолию ругаться приходилось. Её раздражало
      равнодушие мужа к порядку в доме, а он еле сдерживался от её
      мелочных придирок. Сегодня её вывел из себя галстук, который
      Анатолий не повесил обратно в шкаф, а, переодевшись после ра-
      боты, бросил на кресло. Ругались они шёпотом, боясь разбудить
      спавшую в соседней комнате трёхлетнюю дочь.
      
      226
       - Так невозможно дальше жить! - выразительно шипел
      химик-технолог завода синтетического каучука, расчёсывая на
      руках россыпи гнойничков. - Ты из-за пустяка устраиваешь
      скандал! Хоть из дома уходи!
       - Нашёл чем испугать, кхе, кхе! - страстным шёпотом от-
      вечала жена. Во время ругни она начинала чаще покашливать
      - сказывалась работа на цементном заводе. - Да уходи на здо-
      ровье! Плакать не будем!
       Анатолий развернулся и ушёл. Хотел на прощанье хлопнуть
      дверью, но вспомнил о спящей дочери - и аккуратно её притво-
      рил. Задыхаясь от злости, спустился на улицу и пошёл. Но идти
      было некуда. И он поехал на вокзал, надеясь перебиться здесь
      как-нибудь до утра. А там видно будет. Через час он уже видел
      всю глупость сегодняшнего своего поведения и раскаивался в
      нём. Но что-то мешало ему вернуться домой, и он упрямо пы-
      тался задремать на холодной и жёсткой вокзальной скамье.
       Встреча с бывшим туристическим инструктором развлекла
      его, но уже через пять минут разговора он понял, что это за пти-
      ца, и лёгкое раздражение овладело им. А после того, как Еремей
      почти угадал причину его присутствия здесь, Анатолий захотел
      поддразнить его. И, не отвечая на вопрос, почему он вечером
      дремлет на вокзале, сказал:
       - Что ты! С женой мы, слава богу, душа в душу. Да ты её
      знаешь. Это та самая девушка, которая отфутболила тебя.
      Помнишь? Такая высокая, стройная, в свитере. Мы с ней ино-
      гда вспоминаем те времена, нашу туристскую группу... И тебя
      она помнит, как ты всё вздыхал возле неё. Тогда она смеётся и
      говорит: "На что он, дурак, надеялся?"
       - Было, было, - осевшим голосом и с натянутой улыбкой
      сказал Еремей, попрощался и ушёл на холодный ноябрьский
      перрон, хотя до прибытия бекасовского поезда оставалось ещё
      полчаса.
       А через десять минут, наплакавшаяся и наругавшая себя
      жена, со вздохом облегчения обнаружила на вокзале своего
      Анатолия.
       - Ты здесь? - просто спросила она. - Поехали домой.
      
      227
      
      
      Окунев в Нормальдии
       Ещё в апреле, предвидя грядущие тревожные времена,
      высокий дипломатический сановник Окунев сказался
      больным, а потом взял отпуск и благоразумно укрылся
      у своей старой тётки в родном Рыбном. Но гроза прошла мимо
      него, и он, как профессионал высокого класса, оказался востре-
      бован новой властью и был отправлен послом в Нормальдию.
       Через некоторое время отношения Дебрянии с соседями
      осложнились, и опытный Окунев, имеющий старые связи со
      многими политическими деятелями за рубежом, оказался очень
      кстати. Он почти не вылезал из командировок по столицам
      соседних государств, рассказывая о миролюбии своей страны.
      В декабре он снова оказался в столице Нормальдии и не мог не
      зайти к отставному министру Любочарскому, которому в своё
      время помог выехать из Дебрянии.
       Любочарский встретил его по-домашнему: в своей неизмен-
      ной дублёной безрукавке и в валенках.
       - Неплохо вы устроились, Василий Степанович, - заметил
      Окунев, разглядывая огромный, забитый книгами стеллаж,
      стол, картины на стенах и любимое кресло хозяина - напротив
      электрического камина.
       - Всё это мне необходимо. Без книг и стола, вы же понимаете,
      я работать не могу. И уже лет пять, как мёрзнуть стал, поэтому
      и камин, и это вот, - он показал на валенки. - А уж кресло и
      картины, извините старика, привык!
       И, ведя гостя на кухню, продолжал:
       - Без вашей помощи я не смог бы выбраться сюда так сво-
      евременно. Спасибо.
       - Ну и слава богу, Василий Степанович. Тогда ещё были
      люди, которых я мог об этом попросить. А сегодня уже не по-
      мог бы.
       - И ещё я благодарен Антону Антоновичу. Без его студентов
      мне бы так быстро не собраться. Вы, вероятно, не представляете
      себе, какая это морока - переезд!
      
      228
       - Вы знаете, наш Антон Антонович попал-таки в неми-
      лость, - Окунев умолчал, что причиной этой немилости послу-
      жила как раз помощь Любочарскому, - и отправлен на работы
      куда-то, то ли в Светлое, то ли в Нижние Малинки.
       - Господи, даже старика не пожалели! - сокрушался хо-
      зяин, готовя гостю холостяцкое угощение. - Вы как насчёт
      коньяка?
       - Немного выпью. А они никого не жалеют. Сложившуюся
      ситуацию очень хорошо иллюстрируют стихи одного знамени-
      того поэта. Дай бог вспомнить. "Опять та-та, та-та, та-та-та".
      Ну, допустим:
      
       Опять над нашею страною
       Взошла и расточилась мгла,
       И, словно (э... э... допустим) тучей грозовою,
       Грядущий день заволокла.
      
       - Я думаю, - продолжал Окунев, - всё делается для устра-
      шения. Как всякий диктатор, Магог хочет, чтобы все думали
      одинаково, так, как он захочет. Но ведь этого быть не может! А
      главное - основная часть людей, может быть, и будет, как им
      прикажут: бить в барабаны, гордиться своей силой и выносли-
      востью, подозревать в коварстве всех, кто живёт за границей,
      насмехаться над скромностью и смирением, но они будут делать
      всё это для галочки, потому, что так надо. Или чтобы не подвер-
      гнуться репрессиям. А в основном они будут озабочены обыч-
      ными житейскими проблемами. Так что вся эта мгла, которая
      "грядущий день заволокла", рано или поздно развеется.
       - Как приятно послушать сведущего и умного человека! - вос-
      кликнул Любочарский. - Я тут сижу, как замурованный, никаких
      известий до меня из дома не доходит. Дебрянцев, как правило, за
      рубеж не пускают; остаются только нормальдийские газеты, а из
      них ничего толком узнать нельзя. Ходят туманные слухи о под-
      готовке к войне с Полянией. Как вы думаете, это возможно?
       - Нет. Никакой войны не будет. Магог - умный человек и
      понимает, что ни к чему хорошему это не привело бы. Да и про-
      играла бы войну Дебряния. По объективным причинам.
      
      229
       Любочарский разлил по тоненьким рюмочкам коньяк, при-
      двинул поближе к гостю нарезанный лимон.
       - Хотелось бы в это верить. Но зачем тогда вся эта пропаган-
      да? - спросил он. - Зачем, как пишут в газетах, наращивание
      численности дебрянской армии? Может быть, если всё так об-
      стоит, как вы говорите, вся шумиха о подозрительных соседях,
      усилия по увеличению армии и прочее - может быть, всё это для
      внутреннего применения? Впрочем, давайте-ка выпьем.
       Они выпили и пожевали лимон.
       - Я понимаю, что армия - непременный атрибут государ-
      ства, - заговорил Окунев, - и, когда возникает угроза вражеской
      агрессии, необходимо принимать меры. Но ведь Магог прекрасно
      знает, что Дебрянии никто не угрожает. Значит, всё это нужно
      только для сворачивания мозгов в нужную Магогу сторону.
      А когда люди одеты в форму, ими командовать легче.
       - Жил-был некогда такой писатель - Жозеф Жубер. Так он
      сказал: "Стук барабанных палочек прогоняет мысль; вот почему
      барабан так любят в армии". - Любочарский вдруг сменил тему
      и спросил: - А как вообще живут в Дебрянии? Как на вашей
      родине? Вы, мне кажется, из Рыбного?
       - Хуже стали жить. Это, кстати, тоже следствие увеличения
      количества людей в форме. Но нам говорят, что в такое тревож-
      ное время все мы должны потерпеть ради счастья народного... и
      так далее. А в Рыбном... - Окунев задумался на минуту. - Моя
      тётка умерла месяц назад. Теперь там у меня никого родных нет...
      Есть ещё друг детства - тамошний главный врач. Тяжко ему:
      финансирование - просто из рук вон, а болезни в последнее
      время расцвели, как говорится, пышным цветом. А вообще, от
      прошлого Рыбного ничего не осталось. Всё запудрено цементной
      пылью, отравлено химическими сбросами, да тут ещё запусти-
      ли первую в стране мусоросжигающую котельную и пытаются
      строить бумажный комбинат.
       - Я в курсе, - заметил Любочарский, разливая по второй, -
      и помню, что на сортировку мусора были посланы несчастные
      "маразматики".
      
      230
       - Так вот. Подневольный труд сортировщиков, как и следо-
      вало ожидать, оказался непроизводительным и некачественным.
      Из-за этого котельная коптит как паровоз, но, слава богу, из-за
      этого же скоро вый дет из строя. До меня доходили слухи, что
      половина "маразматиков" уже в мире ином. Давайте выпьем за
      этих несчастных.
       - Да, за них. Закусывайте, дорогой. А я уж на этом останов-
      люсь - возраст! Что это мы всё о печальном? Давайте-ка я вам
      расскажу один весёлый случай. О нём недавно писали нормаль-
      дийские газеты. Оказывается, не так давно в Магограде (прости
      меня, господи!) проводились показательные выступления среди
      молодых ребят по надуванию грелок!
       - Грелок? - удивился Окунев. - Обыкновенных медицин-
      ских грелок? Что-то не слышал я об этом; всё по зарубежью
      мотаюсь - где тут уследить за всем?
       - Да, да. Обыкновенных грелок. Но самое главное - надо
      было так надуть грелку, чтобы она лопнула. И чем больше
      парень, надувая, порвёт грелок, тем больше он готов к отпору
      врагов, тем больше он их устрашит! Другими словами, это была
      демонстрация мощи и патриотизма.
       - Ну вот, - погрустнел Окунев, - разве это смешно? Глу-
      пость какая-то, если не сказать больше. Да и грелок, должно
      быть, порвали пропасть.
       - Это самое весёлое, что пишут местные газеты о Дебря-
      нии, - Любочарский стал расставлять на столе чашки, поставил
      сахарницу, чайник. - А как там мой старый знакомый Алёша
      Преображенский? Не в курсе?
       - Видел я его мельком. Постарел и похудел. Недавно его
      опять ругали в газетах.
       - Что так? Что вы будете: чай, кофе?
       Окунев остановился на чае и, пододвинув к себе своё люби-
      мое овсяное печенье, стал рассказывать:
       - Его обвинили в идеологической слепоте. У меня, как
      вы уже поняли, не очень хорошая память на стихи, но всё же
      попробую процитировать окончание этого подозрительного
      стихотворения:
      
      231
       Зачем же испокон заведено,
       Чтоб наши души плакали и пели?
       Наверное, для высшей светлой цели,
       Которую постичь нам не дано.
      
       - Хорошо! - негромко сказал Любочарский.
       - Согласен. Но в газете был поставлен вопрос: почему ува-
      жаемый поэт не может постичь ту цель, которую постигли все
      дебряне, а именно - достижение счастья народного, невзирая
      на происки врагов.
       - Боже мой! - застонал Любочарский. - Я ведь, помню, под-
      сунул, уезжая, Алёше Марка Аврелия: мол, ничему не удивляйся!
      Но тут уж сам в недоумении: неужели нет предела идиотизму?
       Под такие разговоры они допили чай, и Окунев стал соби-
      раться.
       - Чрезвычайно интересно было пообщаться с вами, Василий
      Степанович. Но надо идти - завтра я встречаюсь с высоким ру-
      ководством Нормальдии. Готовлю почву для успешного обмена
      дебрянского леса на технику для валки леса. До сих пор моя мис-
      сия была успешной. Всех наших соседей довольно легко убедить
      в том, что мы питаем к ним добрые чувства: им нужен дешёвый
      дебрянский лес. Но если такой обмен будет продолжаться долго,
      весь наш лес окажется за рубежом, а мы останемся на пустыре,
      заставленном лесоповальной техникой.
       - Но, дорогой мой, - возразил Любочарский, - чтобы этого
      не случилось, надо просто сажать на вырубках новые леса.
       - А в Рыбном, чтобы не убить реку и не душить цементной
      пылью людей, надо было построить очистные сооружения...
       - Да уж, - признал Любочарский, - видно, от наивности
      я так и не освобожусь. Но хоть какая-то польза может быть от
      этого обмена?
       - Может быть, пару десятков трелёвочных тракторов пере-
      делают в танки. Впрочем, я думаю, до этого не дойдёт. Только
      жаль, что за это время столько людей зря пострадает, столько
      душ будет сломано, столько понадобится терпения!
       Любочарский помолчал, подумал.
      
      232
       - Нет, - сказал он, - не зря. Видно, для чего-то всё это надо
      пережить.
       - Интересно, для чего же?
       - Кто разгадает Божий промысел? - задумчиво проговорил
      Любочарский. - Для чего-то надо. Для какой-то "высшей цели,
      которую постичь нам не дано".
      
      
      В Нижних Малинках
       Селение Нижние Малинки (бывшие Нижние Раз-
      люли) расположилось на берегу речки Журчалки,
      притоке великой Инфунды. От этих мест далеко на
      север простираются дремучие леса, в которых идет своя неви-
      димая лесная жизнь, мало потревоженная человеком. Здесь уже
      с августа начала накапливаться бесплатная рабочая сила для
      прокладки грандиозных просек на запад и на север. А с сентября
      в этом селении в избе Митрича поселился знаменитый на всю
      Дебрянию Актёр.
       Собственно, ни Митрич, ни его жена Настька не знали вели-
      кого Актёра, и в первый момент они приняли его уважительно,
      но настороженно: по манерам, по обличью, по разговору этот
      изящный, томный мужчина был сделан из совершенно другого
      теста, нежели жители Нижних Малинок. Но в первый же вечер,
      за бутылкой они рассказали ему о своём старшем сыне Федюне,
      который учился в Излучье на "фершала", повредился умом и
      потом по пьянке утонул в Инфунде, о младшеньком, которого
      Настька заспала двенадцать лет назад на Троицу, и насторожен-
      ность ушла.
       Два года назад, когда у них ночевал путешествующий по
      стране Магог, Митрич, неожиданно для самого себя, сформу-
      лировал своё жизненное кредо - "и себя не жалко, и никого
      не жалко", и с тех пор любил повторять эти слова, часто не к
      месту. Он стал охранником в лагере для заключённых и был у
      начальства на хорошем счету. Возможно, отсутствие жалости
      
      233
      и помогло Митричу в этом. Зарплату ему платили хорошую,
      выдавали продпаёк, а к зиме обещали тулуп, валенки и шапку.
      И Митрич и Настька были довольны.
       - Мы здесь просто живём, вольно. Никого и ничего нам не
      жаль, - философствовал подвыпивший, как всегда, Митрич.
      Потом посмотрел не сфокусированным взглядом на Актёра, по-
      думал и спросил: - А ты вот зачем к нам из столицы приехал?
       Так же, как в своё время Мануславой был задвинут в Дре-
      мучино всенародно любимый бас Михаил Иванович, так и
      теперь в Нижние Малинки она послала популярного Актёра.
      И с той же формулировкой: "поднимать культуру в глубинке".
      Но причины опал были разные. Наивный Михаил Иванович,
      даже не подозревая об этом, мешал возрастанию популярности
      молодой руководительницы хора; с Актёром же был совсем
      другой случай.
       Через некоторое время после возвращения секретаря Магога
      из Синеморска он при случае поведал Прессии о том, к чему
      привела несчастная любовь к известному Актёру массовички-
      затейницы из санатория имени Градацкого. И обещал передать
      ей предсмертную записку самоубийцы, в которой была ясно
      указана причина расставания с жизнью.
       Прессия недолюбливала Актёра ещё с первой встречи в Озё-
      рах, когда он, неумело гребя вёслами, катал её на лодке и при
      этом нараспев читал какие-то нудные стихи. Ей, конечно, было
      наплевать на неуравновешенную дуру-затейницу, но повод был
      прекрасный. И она решила завтра же вызвать Актёра, устроить
      ему разгон и сгноить его на просеках.
       А сегодня вечером она ждала к себе Магога. Надо сказать,
      что после того дня, когда он дал своим сподвижникам новые
      имена и явился перед ними в новом обличье, ночные встречи с
      Прессией стали более редкими. Он и вообще всё реже появлялся
      на людях, что породило в народе слухи о его свержении с по-
      ста, о заточении его в темницу, о его смерти, о том, что страной
      управляет двойник Магога, и прочий бред, о котором с таким
      интересом мелют языки в подобных случаях.
      
      234
       В окружении же правителя решили - если патрон применяет
      такой стиль руководства, значит, так надо. "И действитель-
      но, - говорили они между собой, - Магогу достаточно лишь
      изредка появляться среди людей и говорить с ними. Не должен
      его голос на воздухе теряться по-пустому".
       Прессии в те редкие ночи, когда Магог удостаивал её своим
      посещением, в минуты их сближения вдруг открывалась одна и
      та же картина. Она видела зелёную лужайку, на которой лежало,
      раскинувшись, её прекрасное бренное тело, а рядом - чешуй-
      чатую серо-зелёную спину Магога, полуприкрытую пурпурным
      плащом, и ощущала на своей груди леденящий холод его когти-
      стой конечности. И каждый раз её сотрясал восторг от близости
      к бессмертному и могучему существу.
       Следующие день-два она чувствовала своё тело совершенно
      разбитым, у неё раскалывалась голова, а главное - пропадала
      память. И чем ближе к прошедшей ночи были события, которые
      она тщилась вспомнить, тем напраснее были эти попытки.
       Это спасло Актёра. На следующий день, смутно припоминая
      о каком-то его романе на море и морщась от головной боли,
      Прессия отправила Артиста в Нижние Малинки, попутно от-
      ругав его за донжуанство. Он же, дрожа от страха и ежеминутно
      помня о предсмертной записке навязавшейся на его шею затей-
      ницы, выслушал спасительный для себя приговор с огромным
      облегчением. Он, конечно, понимал, что никакую культуру он
      поднимать в Малинках не будет, что это просто ссылка, но лучше
      быть ссыльным и живым, чем умирать на просеке.
       Культура на берегу Журчалки ограничивалась посиделками,
      на которых рассказывались страшные истории и пережёвыва-
      лись старые сплетни, и вечерними гуляниями под гармошку
      подвыпившей молодёжи. Надо признать, что народ в Нижних
      Малинках следил за политическими событиями в стране и ча-
      стушки сочинял злободневные.
       В первый же вечер своей сельской жизни Актёр услышал за
      окном девичье хихиканье и пьяный голос гармониста, старав-
      шегося чётко выговаривать слова:
      
      235
       С бодрой песней наш народ
       За околицу идёт.
       Наш правитель, наш Магог
       Даст полянцу прямо в рог!
      
       Актёр выглянул в окно. Три девушки сидели на лавочке и
      лузгали семечки. Гармонист допел, постоял перед ними, пока-
      чиваясь, а потом попытался ухватиться за ближайшую к нему
      девицу. Но они все с хохотом вскочили, и он, промахнувшись
      и потеряв равновесие, упал, ударившись довольно красивым
      лицом о лавочку. Актёр был человеком столичным, впервые
      видел провинциальную жизнь так близко, и глядел на неё пре-
      зрительно, брезгливо и растерянно. И было от чего растеряться:
      никакой должности для него здесь не было, ничего, кроме игры
      на сцене, он делать не умел, а жить было надо.
       Правда, пригласили его как-то в маленькую малинковскую
      школу на встречу со школьниками. В небольшом убогом заль-
      чике со свежевымытыми деревянными полами перед двумя де-
      сятками ребят он стал рассказывать о своих ролях в столичных
      спектаклях. Школьникам, загнанным после занятий "на меро-
      приятие", было скучно слушать о длинных паузах, которыми он
      мог держать зал в напряжении, о претендентах на его роли, об
      овациях, поклонниках и цветах. Дети ёрзали на стульях, толкали
      друг друга локтями, щипались, пинались ногами, шептались и
      хихикали. Учителя тихим шипом призывали их к порядку.
       Актёр был оскорблён таким невниманием и тем, что учителя
      не догадались преподнести ему цветы. Кроме того, за это вы-
      ступление он получил совсем небольшие деньги. Поэтому от
      следующего приглашения он гордо отказался.
       Актёр договорился столоваться у своих хозяев за сравни-
      тельно небольшую плату, но деньги, прихваченные им с собой,
      таяли быстро, и он не представлял себе, что будет делать, когда
      они закончатся. И ещё Актёра томила необходимость общаться
      с невежественными, грубыми людьми, имеющими узкий круг
      интересов и находящими радость только в пьянстве, драках и
      процедуре совокупления. Но делать было нечего, и он пытался
      
      236
      привыкать к новой жизни, стараясь, насколько возможно, не
      казаться среди них инородным телом.
       Однако для жителей Нижних Малинок Актёр всё равно
      был чужим и даже немного странным. Стоит только вспомнить,
      как он вызвался идти с Митричем и Настькой собирать грибы.
      В светлом столичном плаще, шляпе, хрустя новыми штиблетами
      по сухим веточкам, он аккуратно обходил мокрые места в сен-
      тябрьском лесу и пытался обнаружить грибы, переворачивая
      палые листья тростью (он и трость захватил с собой в ссылку!).
      От пристального усилия увидеть хоть один гриб у него заболели
      глаза; ноги устали, промокли, плащ измазался, набряк от вла-
      ги, отяжелел и пригибал слабое актёрское тело к земле... И он
      с тоской пытался вспомнить, есть ли в Малинках химчистка.
      Пустоту своей корзинки Актёр оправдывал тем, что бродит в
      лесу в основном чтобы полюбоваться природой.
       И всё-таки два гриба он нашёл. Смертельно устав от общения
      с природой, проклиная все на свете грибы, вернулся он со свои-
      ми хозяевами домой. Они сели за стол, и Актёр, не раздеваясь,
      волнуясь за свои холодные промокшие ноги и боясь заболеть,
      внял совету Настьки и выпил сразу полный стакан самогона. Не
      евший целый день, он быстро раскис и как сквозь туман видел
      своих хозяев, раскрасневшихся после выпитого и поющих:
      
       Приходи же, друг мой милый,
       Поцелуй меня в усы!
      
       - Не в усы, а в уста! - подправил пьяный Актёр и, спотыка-
      ясь, прочитал: "Как я желал тогда с волнами коснуться милых
      ног устами!"
       - Ишь ты, - сказали, ничего не поняв, Митрич и Насть-
      ка, - как его развезло!
       Они легко подняли субтильного пьяного Актёра и положили
      его на койку, в плаще и грязных штиблетах, - спать. Потом сели
      за стол и продолжили песню:
      
       Кто ты - тебя я не знаю,
       Но наша любовь спереди!
      
      237
       Медленно привыкал Актёр к новому месту, не спеша текли
      дни его обживания в Новых Малинках. А поскольку сослан он
      был на три года - впереди было ещё много-много таких дней, без-
      радостных, теряющихся в туманной, пугающей неизвестности.
       Недалеко от Митрича в маленьком домике жила с двумя
      детьми недавно овдовевшая Аня, или, как её называли соседи,
      Игнатовна. Муж её, запойный пьяница, колотивший жену и
      держащий в страхе детей - Ольку и Тольку, - упал, будучи мерт-
      вецки пьяным, лицом в лужу и задохнулся. И Игнатовна была
      благодарна судьбе за освобождение. Никто теперь не отнимал у
      неё деньги, никто не уносил из дома вещи, никто не бил её, и не
      надо было лечить синяки свинцовой примочкой и замазывать
      их пудрой из толчёного мела. И дети стали веселее.
       В школу, где Игнатовна работала гардеробщицей и убор-
      щицей, пришёл новый учитель биологии и химии - молодой
      мужчина, отбывший полугодовой срок в местном лагере для
      заключённых, а теперь ссыльный. Фамилия его была Хмелик.
      И его определили к Игнатовне на квартиру.
       По всем манерам: по чисто выбритому лицу, по умным гла-
      зам, по манере отвечать на приветствие новых своих знакомых,
      даже по его пальто, правда, не новому, потёртому, но имеющему
      все пуговицы, - Актёр сразу угадал в Хмелике интеллигентного
      человека.
       К удивлению Актёра, появившийся в Малинках новый
      интеллигент при встрече поздоровался с ним сдержанно, без
      восхищения от столь неожиданной встречи со знаменитостью и
      не попросил автограф (на что он втайне надеялся). "Возможно,
      он меня не знает", - подумал Актёр, и интеллигентность Хме-
      лика несколько приугасла в его глазах. Тогда он сам подошёл к
      ссыльному учителю и представился.
       - Я знаю вас, - спокойно сказал Хмелик. - И вас сюда за-
      бросило?
       - Да, знаете ли, надо и здесь культуру поднимать. Здешние
      учителя занимаются только своим хозяйством, курами-порося-
      тами, молодёжь брошена... Вот, приехал сюда на время.
      
      238
       Хмелик посмотрел на Актёра, на его запущенную эспаньолку
      (ему стало лень бриться каждый день), на ноги, обутые в под-
      шитые старые валенки, выпрошенные у Митрича по случаю
      случившихся в декабре морозов, на опухшие от пересыпу глаза
      и всё понял.
       - За что же вас осудили? - спросил Актёр.
       - Ни за что, - усмехнувшись, отвечал Хмелик. - Но не
      осудить было нельзя: требование шло с самого верха. Поэтому
      и дали такой маленький срок. И год ссылки.
       Теперь пришла очередь Актёру не поверить. Он вспомнил,
      как совсем недавно, придя с дежурства и разбирая полученный
      продовольственный паёк, Митрич говорил о заключённых:
       - Все они одного поля ягодки - мошенники, бандиты и про-
      хиндеи. Всё слюни пускают, всё о несправедливости какой-то...
      Слава богу, Укоротич вывел их всех на чистую воду. О народе
      думает, никому не даёт подачки! Пусть подольше живёт наш
      дорогой Укоротич!
       После обмена ничего не значащими фразами, испытывая
      взаимную лёгкую неприязнь, оба ссыльных разошлись по своим
      делам и положили впредь без особой нужды не встречаться.
       В доме Игнатовны Хмелик пришёлся ко двору. Дети льнули
      к нему: он был уравновешен, не сюсюкал с ними, не орал и не
      замахивался на них, а говорил серьёзно, как с большими. А если
      уж обещал, к примеру, пойти с ними кататься на санках, то обяза-
      тельно катался. И Олька, и Толька старались, чтобы дядя Хмелик
      был ими доволен, чтобы похвалил их. Игнатовна поймала себя
      на том, что по утрам, собираясь в школу, стала аккуратнее при-
      чёсываться, даже слегка подкрашивать губы; она вообще стала
      чаще глядеться в зеркало. И все увидели вдруг, что Игнатовна,
      может быть, и не красавица, но ещё совсем молодая женщина,
      что у неё блестят глаза и что она может звонко и зарази тельно
      смеяться.
       Хмелик понимал, что он может помочь Игнатовне в её труд-
      ной, одинокой жизни с Олькой и Толькой, и радовался этому.
      "Да, да! Я должен настрадавшимся облегчить жизнь, - думал
      Хмелик. - И это совсем не тяжело, это радостно - поддержать
      
      239
      людей в тяжёлое время. С любовью, не требуя и не ожидая ни-
      чего взамен".
       Он решил устроить им весёлый Новый год. Дней за десять
      до праздника в Нижних Малинках были снаряжены посыльные
      для закупки в центре провинции новогодних подарков местному
      начальству. Хмелик уговорил старшого купить кое-что и для
      него и отдал ему свои часы. Эти часы сохранились у него ещё
      со старой бездумной жизни, отличные "командирские" часы с
      секундной стрелкой, не боящиеся ни воды, ни ударов, показы-
      вающие кроме времени число, месяц и год.
       За три дня до Нового года он принёс в дом небольшую, гу-
      стую ёлочку, и сразу запахло хвоей и праздником. Игнатовна
      достала два старых, чудом сохранившихся ёлочных шарика,
      но этого для украшения было мало, и Хмелик стал научать де-
      тей, как самим делать игрушки. Он нашёл небольшие кусочки
      картона, вырезал из них, как мог, фигурки зайцев и предложил
      Оле раскрасить их. У неё было только два цветных карандаша,
      и у зайцев появились красные глаза и носы и синие уши. Потом
      бывший капитан взял два куриных яйца, проделал в них с двух
      концов маленькие дырочки, и дети выпили содержимое яиц.
      А на пустых яйцах Хмелик теми же карандашами нарисовал
      клоунские рожицы с выпученными глазами и растянутыми до
      ушей ртами. К зайцам и рожицам приклеили нитяные петельки
      и повесили на ёлку. Дети стали прыгать и смеяться, но умелый
      постоялец сказал, что это ещё не всё.
       На следующий день Игнатовна по его просьбе принесла из
      школы цветные обложки от старых тетрадей, из которых было
      очень легко вырезать разноцветные флажки - сиреневые, жёл-
      тые и зелёные. Флажки навесили на нитку и украсили ими ёлку.
      И всё вышло просто замечательно!
       31 декабря, когда короткий день клонился к ночи, Игнатовна
      уложила детей немного поспать и начала готовить немудрёный
      праздничный стол. Хмелик заглянул на минуту в свою комнат-
      ку и вышел оттуда с пакетом в одной руке, который положил
      под ёлку со словами: "Это подарки", и с четырьмя маленькими
      оранжевыми плодами в другой. Он выложил их на стол, и по
      
      240
      комнате разлился новогодний запах мандаринный. Игнатовна
      боялась показаться неблагодарной, но не знала, как надо вести
      себя в подобных случаях, и молчала.
       Проснулись Олька и Толька, подбежали к накрытому столу
      и остановились, восхищённо глядя на диковинные дары Пусты-
      нии, невесть как попавшие к ним на стол, и не решаясь взять их
      в руки.
       А тут незаметно и полночь подошла. Хмелик достал из-под
      ёлки пакет, развернул его, достал оттуда красную коробочку с
      недорогим парфюмерным набором и протянул её Игнатовне.
       - Это вам, Аня, - сказал он. - Пусть в новом году жить вам
      будет легче, чем в прошедшем.
       Игнатовна уже успела забыть, что она - Аня, забыла, когда
      ей в последний раз дарили подарки. У неё перехватило горло.
       - Спасибо, - только и сказала она, быстро отошла с подар-
      ком к комоду и, пока Хмелик одаривал детей, стояла, отвернув-
      шись от них, и тихо плакала.
       Оле досталась настоящая кукла, а Толику - игрушечная
      маленькая машина. Недавно оттаявшие, наивные и доверчивые
      дети завизжали от радости и бросились на шею доброму дяде
      Хмелику. И он испытал неведомую прежде нежную жалость от
      ощущения этих маленьких худеньких телец, прильнувших к
      нему с благодарностью.
      
      241
      
      
      
      Глава четвертая.
      
      Не все получается гладко
      
      Скворец размышляет
      "Сколько можно ворочаться с боку на бок? Пора
      бы уже и уснуть. Всё какие-то мысли лезут, не
      отвяжутся. Казалось бы, первый семестр за-
      кончен, экзамены сданы, вернулся домой, голова свободна. Чего
      бы не спать? Видно, мозгам обязательно нужно думать - вот
      они и вырабатывают разные мысли. Вот о чём я сейчас думаю?
      О том, что на кухне капает вода из крана. Ещё до моего отьезда в
      университет пилила Толика его жена: "Почини кран!" Неужели
      с тех пор вода всё капает и капает? Почти полгода прошло. Да
      нет, конечно, Толик прокладку заменил, но, видно, она опять
      истёрлась. Значит, снова жена будет пилить мужа. Почему го-
      ворят: "жена пилит мужа"? Пилят деревья. Говорят, недалеко от
      Светлого начали пробивать колоссальную просеку на столицу.
      Или на запад, на Озёра. Техники нагнали импортной. У Лёхи
      отличные импортные брюки. Ну, конечно, у него и отец есть,
      и мать, и оба работают. Хорошо, что нашлась мне подработка
      в библиотеке, хотя и временная. Весной, может быть, и куплю
      себе новые брюки, а пока придется в старых походить. Чтобы
      совсем не разлезлись, поставлю изнутри мотни латку да ещё раз
      обстригу бахрому на штанинах...
      
      242
       Чёрт возьми, опять жена Толика орёт! Мать с сестрой спят,
      как из пушки, ничего не слышат, а я уже отвык от такой слы-
      шимости. Ну да, Толик - само спокойствие, его особенно не
      попилишь. Почему же всё-таки говорят, что жена пилит? Пилят,
      наверное, быстро, особенно при наличии импортной техники,
      а жена мужа - понемногу и регулярно. Это скорее похоже на
      средневековую пытку - капанье на голову холодной водой.
      Интересно, а Катька, когда станет женой, будет капать на мозги?
      Будет капать или нет - вопрос, а уж женой станет быстро, не
      задержится. Весёлая девчонка, всё бы ей хохотать. А ребятам это
      нравится, крутятся вокруг неё. И Лёха, в своих новых штанах.
      И ещё у меня проблема - носки. Зашиваешь их, зашиваешь,
      скоро и зашивать нечего будет. Ладно, я немного подработал
      в библиотеке, должны заплатить. Вот тогда носки и куплю.
      Вообще, мне всё равно во что одеться - не было бы дыр, да не
      холодно было бы зимой. Нет, не всё равно, надо признаться, это
      я уже красуюсь сам перед собой. Хорошо помню, как в классе
      втором или третьем я просил маму купить мне брюки пошире,
      по тогдашней моде. Спрашивается, разве пацану в десять лет не
      всё равно, в каких брюках ходить? А в девятом классе как мне
      хотелось иметь такую же рубашку, что и у других ребят, - в
      крупную клетку и на кнопках. Впрочем, рубашки этой у меня
      так и не появилось. Конечно, мне хотелось бы выглядеть не хуже
      других. Вот и сейчас, если бы у меня были не такие протёртые
      штаны, я смог бы пойти на университетский новогодний вечер.
      И около Катьки мог бы потолкаться. Хотя там и без меня хватает
      толкающихся.
       Ого! Что-то на кухне загремело, должно быть, Шустрица по
      столам промышляет, свалила чью-то тарелку. Если бы мать не
      спала, небось, сразу побежала бы на кухню утешать или угова-
      ривать свою паршивую кошку. Или нашла бы, чем покормить.
      Мне кажется, она кошку любит больше, чем меня. Во всяком
      случае, она её и гладит, и жалеет, и думает всё время только о
      ней! Наверное, очень приятно, когда мать или отец похвалят или
      пожалеют, или просто похлопают по плечу. А Шустрица вряд ли
      
      243
      найдёт съестное на кухне, придётся ей спать голодной. А я бы
      с удовольствием заглотнул чего-нибудь. Допустим, жареного
      кролика. Можно бы и тарелку горячего борща потребить. Со
      сметанкой! Есть же места, где кормят от пуза! Димка с третьего
      курса рассказывал, как он был летом в университетском лагере в
      Озёрах. Две недели бесплатно кормят, как альпинистов! Хорошо
      бы летом туда попасть. Говорят, в лагерь посылают отличников и
      спортсменов. Какой я спортсмен с такой жратвой? Но с учёбой у
      меня всё нормально, так что - можно попробовать. И вообще, ин-
      тересно было бы посмотреть на горный курорт. Димка говорил,
      что там в центре города недавно поставили памятник народному
      герою Иннокентию Невинному. Вроде бы он склонился на одно
      колено, в правой руке держит пистолет, а левой зажимает рану
      в боку. И надпись: "До конца исполнившему свой долг". И по
      горам интересно бы походить, и у костра посидеть, хотя Димка
      говорил, что их предупреждали об опасности - довольно близко
      от Озёр проходит граница с Полянией.
       Нет, так я не засну. Подушку что-ли перевернуть? В общежи-
      тии и без переворачивания засыпаешь в любое время и в любом
      положении! И ребята заходят-выходят, и говорят в полный го-
      лос, и музыку слушают - ничего не мешает! Понятно - нервной
      энергии тратится много, надо восстанавливаться. Вообще, жизнь
      в столице бешеная, народу толчётся уйма. И все бегут, как на-
      перегонки. С непривычки можно потеряться. Заблудилась же
      та пожилая женщина с молоденькой девушкой, наверное внуч-
      кой, что спросила у меня, как проехать к Южному вокзалу. Уж
      так она меня благодарила за разъяснение! А потом добавила:
      "Сразу видно культурного жителя столицы". Это я-то, житель
      столицы! Смешно. А девушка была некрасивая. Испуганная
      какая-то. А может быть, мне так показалось. Ведь всё вокруг не
      такое, как видим мы. Вернее, мы видим и чувствуем не всё. Мы
      не ощущаем электромагнитные волны, хотя всё пространство
      ими заполнено. А радиоприёмник ловит их! Зато он ничего не
      увидит и не услышит, кроме этих волн. И Шустрица, например,
      видит мир только чёрно-белым. А для какой-нибудь акулы есть
      
      244
      только океан. Она и не подозревает, что есть леса, реки, горы,
      города. И ещё какие города! Если посмотреть на ночной Маго-
      град - ведь сотни тысяч окон горят в огромных домах. Сколько
      же там народу живёт! Сколько же только одного хлеба надо им
      каждый день! Что-то опять я свернул на еду.
       Как всё-таки громко капает из крана! А вот кто-то вышел на
      кухню и чиркнул спичкой. Всё слышно! Запахло куревом. Ну,
      если закричал ребёнок и Крузадо орёт: "Куда пошла, ребёнка
      своего иди унимать!", значит, на кухне курит крузадина дочь.
      Такая будет продолжать курить и даже не ворохнётся. Я угадал
      - бросила матери: "Пусть поразоряется, ему полезно" - и
      осталась дымить. Почему здесь никто не любит своих детей?
      Сын Толика брошен плыть по воле волн, эта вот куряка, мне ка-
      жется, просто ненавидит своего ребёнка. Правда, Ася с матерью
      над Сергуней - как наседки. Противно всё-таки пахнет, когда
      курят. Я попробовал курить - ничего интересного. И пользы
      нет, и денег стоит. Даже если и бесплатно, не стал бы курить.
      От сигарет в голове всё плывёт и слюна набегает. Как соберутся
      на улице двое-трое ребят в кружок, как покурят, так и обплюют
      весь тротуар под ногами. Как верблюды. Некоторые девчонки
      тоже курят. Но это для ломания. И руку с сигаретой отведут
      - демонстрируют длину ногтей, и взгляд делают загадочный.
      Какая там загадка, просто строят из себя. И Лёха курит. Но у
      него почему-то голова не плывёт, и не плюётся он.
       Стоп! Куда-то я ушёл в сторону. О курении стал рассуждать.
      Это потому, что крузадина дочка на кухне закурила. А до этого
      я о чём-то интересном думал. О большом населении столицы...
      О чёрно-белом мире Шустрицы... Да! Акулы не ведают ни о го-
      родах, ни о другой жизни на суше, потому что их органы чувств
      отражают только небольшую часть общего. Видно, и человек
      чувствует только краешек этого общего и не знает, каков мир на
      самом деле. А может быть, наоборот: только то, что я ощущаю, и
      есть окружающий меня мир. Ведь если я умру (вернее, когда я
      умру, потому что я умру наверняка), то мира для меня не будет.
      Меня не будет, и ничего не будет. Трудно себе представить всё
      
      245
      это. Это, кажется, называется субъективным идеализмом. По-
      моему, так нам говорили на занятиях по философии. Но ведь для
      других мир остаётся! Сколько людей воспринимали свой мир;
      все они, пришло время, умерли, но жизнь продолжается, мир
      по-прежнему существует, и люди его видят, слышат, осязают...
      Прошёл слух, что где-то в районе Светлого на вырубке просеки
      умер старый Антон Антонович, бывший декан юрфака. Какой
      огромный мир ушёл вместе с ним! Многие в университете лю-
      били его. Болтают, что его заложил нынешний декан.
       Ну вот, кажется, уснули все. В Толиной комнате тишина,
      слегка похрапывает Крузадо, у Аси тихо, а Одуванчиха, та во-
      обще мышка-норушка. И Шустрица спит. Где-то читал, что
      кошки могут продрыхнуть чуть ли не половину своей жизни.
      Скукота! Как-то Лёха позавидовал, что, мол, удав наестся один
      раз до отвала, а потом спит себе десять суток, переваривает!
      Чему завидовать? Эдак всё проспишь, и ничего нового в жизни
      не узнаешь. Когда я ему это сказал, он искренне удивился: "А
      тебе что же, не хотелось бы с недельку покемарить? Неужели
      интереснее учиться? Сушить свои мозги?" Мне в университете
      интереснее, чем в школе. Например, раньше книги не так при-
      влекали, а теперь читаю с удовольствием. Интересно, сколько
      книг может человек прочесть за жизнь? Если в среднем - по
      две книге в месяц, то в год получится примерно двадцать пять.
      Так. Теперь, с какого возраста человек уже может нормально
      переварить прочитанное? Наверное, лет с семнадцати. Хотелось
      бы узнать, а наша Катя-хохотушка много читает? И сколько из
      прочитанного усваивает? Ладно, бог с ней. А до какого возраста
      может интересовать книга? Ну, в сорок лет человек уже старый,
      вряд ли его что-нибудь всерьёз интересует. Хорошо, накинем
      ещё с десяток лет. Итого - тридцать три года умножаем на двад-
      цать пять, получается, если округлить, восемьсот книг. Всего! А
      остальные сотни тысяч, выходит, мимо меня пройдут?
       Мыши, что ли, скребутся в стене? Меньше надо кормить
      Шустрицу и её хахаля Мастурбанта. Такие наглые морды наели!
      Значит, надо мышей извести мышьяком. Бывали случаи, и люди
      
      246
      им травились. Говорят, одна наша студентка отравилась от безот-
      ветной любви к Биллю, когда тот был ещё студентом. Правда, не
      мышьяком, а сулемой. Вроде бы в него влюблялись все девчонки
      подряд. Всего лет десять, как Билль закончил наш факультет,
      а уже сподвижник самого Магога! Недаром о нём ходят леген-
      ды. А ещё под секретом рассказывают, что в то же самое время
      Антон Антонович назвал Билля недоношенным. Вообще-то, на
      портрете, что висит в вестибюле, он выглядит каким-то сует-
      ливым хиляком. И что особенного он нашёл в книгах, которые
      велел изъять из библиотек? Какой вред они могут причинить
      людям? Правда, именно за выборку этих нехороших книг мне
      и должны теперь заплатить на штаны и носки. Поскольку я, как
      завсегдатай, намозолил библиотекарям глаза, меня и взяли для
      этой работы. Несколько вредных книг я взял себе. Библиотекари
      в курсе, они и сами себе набрали. Правда, немного сложновата
      оказалась монография Любочарского о влиянии христианской
      религии на культуру, но освоить можно. Как я понял, религия в
      основном способствует смягчению нравов.
       Вот уже, кажется, готов был потихоньку задремать, так на
      же! - кто-то попёрся в туалет. И ещё так громко хлопнул две-
      рью! Неудобный у нас туалет: нет раковины. Зато унитаз ста-
      рый, это хорошо. Не то что в университетских сортирах - уже
      второй раз за семестр меняют новые унитазы. Новые-то они
      новые, да легко разваливаются. Опилки - они и есть опилки.
      Да, смягчение нравов. Что-то в нашей коммуналке я не наблю-
      даю никакого смягчения. Никак не смягчаются ни ругань, ни
      хамство, ни беспардонность! Правда, Одуванчиха не злобству-
      ет, она религиозна, да верит, мне кажется, как-то без понятия.
      Вот и Ася стала притуляться к религии. Любочарский пишет,
      что в основе христианской религии лежит любовь. Но как за-
      ставить крузадину дочь Лидку полюбить своё дитя? Не знаю,
      может быть, и нельзя. Заставить нельзя - надо, чтобы любовь
      сама пробудилась. Как же, пробудится она, держи карман. Она
      у Лидки беспробудна. А я вот никак не засну. Надо заснуть, и
      пусть мне опять приснится тот сон. Как хорошо мне было в том
      
      247
      сне! Никому о нём не скажу, а себе признаюсь: хорошо было.
      Себе признаюсь, ведь никто моих мыслей не прочитает. Это
      была мама, или Катя - я не пойму хорошенько. Она привлекает
      мою голову к себе на грудь, гладит по ней рукой и говорит: "Мой
      дорогой! Мой дорогой!" И рука такая тёплая-тёплая, и в груди
      моей становится тепло и сладко".
      
      
      Овладение профессией
       Когда в октябре Дмитрий Рыжов приехал в Рыбный,
      главный врач Сергей Сергеевич очень обрадовался
      появлению нового врача, молодого, не обременённого
      семьёй и имеющего опыт работы в небольшом военном госпи-
      тале. Дело в том, что в больнице катастрофически не хватало
      кадров. Кроме того, не было врача на вновь открытом участке
      в семи километрах от города, где за колючей проволокой вы-
      рос небольшой барачный посёлок. Правда, там работал старый
      фельдшер из заключённых, но этого было недостаточно.
       Сергей Сергеевич, однако, не очень понимал, как мог молодой
      врач уехать из столицы, где перед ним открывались прекрасные
      перспективы, в их пропылённый и перегруженный проблемами
      город. Но, как человек, долго занимающий руководящее кресло
      и умеющий видеть людей, поверил словам Дмитрия о желании
      по-настоящему освоить профессию, практикуясь среди про-
      винциальных медиков.
       - Похвально, похвально, - весело сказал он бывшему лей-
      тенанту. - Когда я оканчивал университет, среди нас тоже было
      такое поветрие - поработать года два в небольшой больничке,
      посмотреть на жизнь в глубинке и набить, так сказать, себе руку.
      На самом деле, только так и можно стать универсалом. И, вы
      знаете, такой опыт ни с чем сравнить нельзя. Вот увидите: тут
      вам встретятся и переломы, и роды, и фурункулы, и ножевые
      ранения, и коклюш, и всё, что хотите. Слава богу, больных у нас
      хватает. - И он сам рассмеялся своей шутке.
      
      248
       - Неувереннее всего я чувствую себя в травматологии, -
      признался Дмитрий, - ведь в госпитале я два года был терапев-
      том, да и теоретическая подготовка по травме слабая.
       Сергей Сергеевич покачал головой:
       - Видно, ничего не изменилось на родном факультете за
      двадцать пять лет. В наше время на травме был преподаватель -
      и на лекции приходил под мухой, и на экзамене у него руки
      дрожали. Ничего, здесь у нас все ваши теоретические пробелы
      восполнит практика. Ну и литературу, конечно, нужно будет
      подчитывать. Давайте с травмпункта мы и начнём. А с жильём
      у вас как - не нашли ещё?
       Дмитрий оставил свои немудрёные пожитки в ординатор-
      ской и отправился на поиски квартиры; впереди был почти
      целый день. Уже под вечер он нашёл жильё на правом берегу
      реки, куда его доставил, перебравшись через зыбкий понтонный
      мост, старенький автобус. Этот удалённый район города был
      заставлен одноэтажными домиками, окружёнными пустыми,
      запылёнными яблоневыми садами, - стоял октябрь, и урожай
      уже сняли.
       Дмитрий не придавал большого значения бытовым удоб-
      ствам, и его вполне устроила крошечная комнатка, дверной
      проём которой был задёрнут цветной занавеской. Хозяин, яз-
      вительного вида невысокий старик, внёс старую раскладную
      железную кровать, где вместо пружин были предусмотрены
      доски, поставил небольшой столик, табуретку и прибил к стене
      вешалку с четырьмя колышками.
       Дмитрий перенёс в комнатку свой чемодан, полученные в
      больнице матрац, подушку, постельное бельё, приладил к стене
      полочку, на которую собирался выставить уже высланные из
      дома книги, и стал обживать своё новоселье.
       Старый хозяин, относясь к медицине со злой иронией,
      первое время донимал Дмитрия своими саркастическими рас-
      суждениями:
       - Вон, у свояка моего случился рачок - зачем ему делали
      операцию? Если уж бог положил человеку помереть, так чего
      уж вам там делать... А он, страдалец, потом с какой-то трубкой
      
      249
      в боку мучился. Эх, врачи-палачи! Хотели помочь? Тогда сразу
      на этом своём столе и зарезали бы. Если я заболею, к врачам об-
      ращаться не стану. Это уж точно.
       Дмитрий отмалчивался. В следующий раз хозяин заговорил
      о другом.
       - Почему народ нынче такой мозглявый пошёл? Ты не
      думал? Вон, у моего отца с матерью было семь душ детей. Трое
      потом померли. Значит, что? Они были хилые - их Бог и при-
      брал. А сейчас всех дохляков врачи выхаживают, и они кой-как
      и живут дальше, кашляют да кособочатся. У них и дети такие
      пойдут. Значит, вы, медицина, что? Вы супротив природы идёте
      и делаете народ хилым. Зато мы, четверо оставшихся у отца-
      матери, не болеем. И нам врачи-палачи не нужны вовсе! И дети
      наши крепкими растут.
       В это время отворилась дверь, и вошла невысокая женщина
      с отпечатавшимся на лице застарелым страданием. Если бы
      здесь был Магог, то он сразу вспомнил бы февраль прошлого
      года, своё знакомство с Рыбным, он узнал бы и эту женщину,
      которая тащила на себе по пыльной улочке пьяного здоровенного
      мужика. Она и теперь из последних сил заволокла своего мужа в
      комнату и прислонила его к стене. Тот, не совсем ориентируясь в
      пространстве, с тупым стуком обрушился на пол и пробормотал
      коснеющим языком:
       - Ы-ы-ы ру-у-у г-а-а м-а-а, - что должно было означать:
      "Ты не ругайся, Маня".
       - Как тут не ругаться! - приучившись понимать своего
      благоверного с полуслова, возмутилась Маня. - Каждый день
      выискивать это сокровище в разных кабаках! Надоело! Заберите
      своего сыночка, сил моих больше нет!
       "Так уж и каждый день!" - хотел было сказать муж, но тут
      его стошнило, он почмокал губами и уснул мёртвым сном. Маня
      резко повернулась и вышла, крепко хлопнув дверью.
       Если старик посмеивался и даже издевался над медициной,
      то его жена, напротив, была ярой её почитательницей, любила
      говорить о болезнях, о лекарственных травах, знала немало ме-
      дицинских терминов, чутко прислушивалась к таинственным
      
      250
      процессам, совершавшимся в её организме, и уважительно об-
      ращалась к Дмитрию: "доктор", не иначе.
       - Вы знаете, доктор, - говорила она, - что-то стала я чихать
      по два раза кряду. Не один раз, не три, а именно два раза. И как
      только чихну (вы уж меня извините, вам, доктору, можно ска-
      зать), так сразу и пукну.
       - Ха-ха-ха, - смеялся её муж. - Меньше гороха надо тре-
      скать.
       - Если ничего не понимаешь в здоровье, то нечего и смеяться.
      Скажите, доктор, может быть, это ринит так вредно влияет на
      перистальтику? Я слышала, что при этом очень помогает водка
      с подсолнечным маслом.
       И Дмитрий, игнорируя замечания старика о том, что от её
      перистальтики он сам уже давно лечится водкой без подсолнеч-
      ного масла, убеждал хозяйку в беспочвенности её волнений.
       В больнице Дмитрий с удовольствием постигал секреты
      профессии. Коллеги заметили и его желание вникнуть во все
      нюансы сложного врачебного мастерства, и забвение своих
      нужд и своего времени ради выхаживания хворых, и присут-
      ствие такого необходимого для медика качества, как внимание
      к больному. Кроме каждодневного напряжённого постижения
      сложной специальности, в его становлении полноценным врачом
      определённую роль сыграли и два года работы в госпитале - они
      тоже были не зря.
       Через полгода Дмитрий стал на равных с остальными вра-
      чами. Некоторые больные даже отдавали ему предпочтение: в
      нём они угадывали милосердие, часто отсутствующее у медиков,
      привыкших к жалобам, стонам, страданиям и крови.
       Стоя с коллегами на одной доске, Дмитрий, тем не менее, не
      стал среди них своим в доску. Он не участвовал ни в каких интри-
      гах, случающихся в любом коллективе, не принимал игривый тон
      в общении с молоденькими медсёстрами и тем более не заводил
      с ними никаких шашней, не пил спирт после проведённой опе-
      рации - словом, был немного странен. Но ровный, спокойный и
      дружелюбный характер, готовность прийти на выручку, чёткая
      система взглядов на жизнь, которая сразу чувствовалась в нём, и
      
      251
      даже тайная, как всем казалась, причина его приезда из столицы
      в Рыбный - всё это вызывало к нему уважение.
       Сергей Сергеевич, ценя Дмитрия как серьёзного и надёжного
      работника, по доброте своей немного его и жалел. И действитель-
      но, что за жизнь устроил себе этот молодой ещё человек? Живёт
      на окраине в какой-то каморке, неизвестно как кормится... Вон
      отощал совсем. Ну и что дальше? Какого-нибудь определённого
      срока пребывания в Рыбном, кажется, у него нет. Ни семьи, ни
      перспективы...
       Однажды мартовским субботним утром, придя в больницу
      посмотреть прооперированного накануне тяжёлого больного,
      Сергей Сергеевич встретил только что отдежурившего Дмитрия
      и пригласил его к себе домой.
       - Да вы не чинитесь, коллега, - отвечал он Дмитрию на его
      отговорки, - посидим по-свойски, чайку попьём. Жена приго-
      товила прекрасный пудинг - небось сто лет не пробовали. И,
      кроме того, у меня к вам есть разговор.
       Вся небольшая семья главного врача была в сборе. Хозяйка
      пожала гостю руку и сказала, что рада встрече и что она много о
      нём слышала. С Еленой Сергеевной, дочерью хозяев, он молча
      раскланялся. Она была похожа на мать, и Дмитрий легко пред-
      ставил, каким опечаленным и увядшим будет её лицо лет через
      двадцать пять.
       - Ну, угощай гостя своим знаменитым пудингом, - говорил
      жене Сергей Сергеевич, подталкивая Дмитрия к столу, вокруг
      которого хлопотали его жена и дочь. - Грибочков достань, ещё
      чего-нибудь.
       И, обращаясь к гостю, добавил:
       - Я знаю - вы не пьёте, так что обойдёмся без рюмок.
       - А у Лены вон, в химическом техникуме, - сказала его
      жена, - отличница Тоня Иванова со своей подругой на вечер
      пришли пьяные.
       - Она была не отличница, а почти отличница, - быстро
      взглянув на Дмитрия, попыталась оправдать свою подопечную
      Елена Сергеевна, - и потом, это было в конце прошлого учеб-
      ного года. А в ноябре, когда мы были на митинге на цементном
      
      252
      заводе, всё было вполне прилично. (Это был тот самый митинг,
      на котором присутствовал продвигдей Еремей Волосатов.)
       - Ах, - спохватилась хозяйка, - может быть, вы хотите суп-
      чику попробовать? У меня есть вкусный супчик. А, Дмитрий?
      Вы, наверное, давно супа не ели.
       Дмитрий добродушно улыбнулся:
       - Вот пудинг, действительно, не помню, когда ел, а суп - что
      же? - почти регулярно. Когда в столовой, а когда и сам при-
      готовлю. Ну, "приготовлю" - это громко сказано. Я знаете как
      приловчился? Беру сразу два пакетика супового концентрата,
      а воды - как на один. Получается очень густой суп. Прямо-
      таки - студень. И вот я от него отбираю одну треть, развожу ки-
      пятком, и у меня получается нормальный суп. То, что остаётся в
      кастрюльке, я довожу до прежнего объёма, и на следующий день
      опять отбираю себе одну треть, и так далее. Дня на четыре хва-
      тает, хотя последняя порция получается немного жидковата.
       Осудить такой способ приготовления супа хозяйке было не-
      удобно, но и хвалить гостя тоже было не за что, и она промолчала.
      Лена почувствовала лёгкую жалость к одинокому человеку, а
      Сергей Сергеевич произнёс:
       - Как говорится, голь на выдумки хитра.
       А одинокий человек обратился к дочери главного врача:
       - Так вы были на этом знаменитом митинге? И как вам
      Билль?
       - Вы знаете, было холодно, я очень волновалась за девочек -
      как бы они не простыли; смотрела, как они себя ведут, и не очень
      внимательно слушала. Он говорил очень пафосно, с отработанны-
      ми интонациями и как-то мудрёно. Я попыталась было вникнуть
      в суть его речи, но не смогла. Наверное, потому что отвлекалась и
      было очень холодно. Но мне показалось, что он заикается.
       - Удивительно, - сказал Дмитрий, - как такой человек
      поднялся на самый верх. Удивительно.
       - Видите, он, несмотря на лёгкое заикание, хороший ора-
      тор, - откликнулся Сергей Сергеевич. - Может быть, у него и
      другие качества есть.
      
      253
       - Когда я только начинал учёбу на медицинском факультете,
      он заканчивал юридический. Был плохим поэтом, краснобаем, и
      совершенно безнравственным человеком. И ещё один человек,
      мой бывший знакомый, тоже обладатель весьма сомнительных
      качеств, вращается там же, вокруг нового правителя. Удиви-
      тельно, - в третий раз повторил он слово, которое, как ему по-
      казалось, больше всего подходило в данном случае, - как Магог
      подбирал своих соратников?
       "Интересно, - подумал главный врач, - год назад Окунева
      удивляло то же самое. Тогда он недоумевал ещё и по поводу
      назначения военного министра". Но ему не хотелось сейчас
      вступать в серьёзный разговор со своим гостем, и он решил не-
      много оживить застольную беседу.
       - Да, в нашей жизни есть чему удивляться, - начал
      он. - Я сейчас расскажу вам, чему удивился я, попав впервые в
      Рыбный. Я был в таком же возрасте, Дмитрий, что и вы теперь,
      успел жениться, и у нас уже была Леночка. Получив должность
      главного врача рыбинской больницы, я решил приехать сюда
      вначале один, чтобы разведать что и как. Прямо с утра явился я
      к местному начальству, решил с ними жилищный вопрос и был
      представлен коллективу больницы. И перед отъездом пошёл
      поужинать в местную столовую.
       - И вот представьте себе такую картину, - продолжал
      он, - дым, шум, ругань, пьянь. Я сижу себе в сторонке, жую
      свой шницель...
       - Папа, - перебила его Лена, - в прошлый раз ты говорил,
      что взял себе шашлык и пиво...
       - Да нет, Леночка, какой тогда в Рыбном мог быть шашлык!
      Шницель и пиво. Так вот, жую я свой шницель и, как говорится,
      никому не мешаю. И вдруг чувствую, как кто-то трогает меня
      за колено! Я заглядываю под скатерть и вижу пьяную рожу!
      И рожа эта говорит мне: "Не бойся, я твой главный бухгалтер!"
      Каково?
       - Неприятный такой был, - сказала хозяйка, - вот имен-
      но "рожа". Как сейчас его помню. И всегда от него чесноком
      пахло.
      
      254
       - Да-а-а, - продолжал Сергей Сергеевич, - тяжело мне
      пришлось с ним. Мне тогда нужно было вникать в финансовые
      дела, и я за разъяснениями, конечно, обращался к нему. Он же,
      не умея ничего толком объяснить, начинал сердиться и, тыча
      пальцем в бумагу, почти кричал:
       - Да ты поглянь, поглянь сюда (он со всеми был на "ты")!
      Это вот пошло в пеню, а это - в прибыля!
       - А что же дальше? - спросил Дмитрий.
       - Да просто уволил его и всё. Он уже совсем спиваться стал.
      И так потом и пропал.
       - Вот так, - раздумчиво протянул гость, - дана была ему
      жизнь, а он её, как говорится, профукал. Жалко.
       - А я бы сказала - глупо, - подала голос Лена. - Жал-
      ко, - это когда люди гибнут не по своей вине.
       - Бывает, и не по своей вине, - отозвался Сергей Сергее-
      вич. - Да! О чём я хотел поговорить с вами, Дмитрий. У нас есть
      один участок без врача.
       - Я знаю. Барачный посёлок для заключённых. К слову, я не
      смог до сих пор выяснить, но в нём должен быть мой дядя.
       - Вот и хорошо! - обрадовался главный врач, но тут же
      смутился: - Извините. Я хотел бы, чтобы вы взяли на себя
      этот участок. Там работает фельдшер, но в сложных случаях
      туда будут вызывать вас. В это поселение периодически ходит
      транспорт - доставляет продукты, возит специалистов, на-
      чальство. Поезжайте туда с первой же оказией, познакомьтесь
      с фельдшером, спросите, чего там недостаёт из медикаментов,
      инструментария. Может быть, надо будет посмотреть кого из
      больных. Кстати, и узнаете, есть ли там ваш дядя.
       - Хорошо, - просто ответил Дмитрий.
       Зазвонил телефон.
       - Да, да, - говорил в трубку Сергей Сергеевич. - Ничего,
      вы справитесь. Да, да, конечно, она идиотка. Не волнуйтесь, вы
      всё правильно сделали. Вызывайте Николая Степановича. Да,
      как дежурный врач вы имеете на это право. Я вечером приду.
      До свиданья.
      
      255
       Он положил трубку и сказал:
       - Вот ещё один случай, вызывающий удивление. Звонит
      дежурный врач. Она молодая, ещё не привыкла к таким вещам
      и волнуется. Поступил обваренный ребёнок.
       - Ах ты, господи! - в один голос вскричали женщины.
       - Из того, что она мне тараторила, я понял, как это случи-
      лось. Мамаша на газовой плите подогрела в тазике воду для
      купания ребёнка. Выключила газ, и, не снимая тазика, посадила
      туда девочку. Вода оказалась не совсем тёплой, и эта дура, не
      вынимая ребёнка, снова включила газ. А потом пошла болтать
      по телефону.
       - Этого просто невозможно понять, - сказала Лена.
       - Какой ужас! - воскликнула хозяйка.
       - Я, пожалуй, пойду в больницу, - сказал Дмитрий. Он встал,
      поблагодарил за приём и раскланялся.
       - Да, да, - согласился с ним главный врач, - помогите им
      там.
       - Приходите к нам, - пожимая Дмитрию руку, сказала
      Лена, - просто так, без церемоний.
       - На него можно положиться, - сказал Сергей Сергеевич,
      когда Дмитрий ушёл, - и вообще, он отличный парень!
       - Мне его почему-то жалко, - загорюнилась Лена.
       - О-о! С жалости всё и начинается! - проницательно за-
      метил отец.
       - Знаешь, Лена, - сказала мать, - он не станет хорошим
      мужем. Он всегда будет занят только делом.
      
      
      Приближается праздник
       Приближалась знаменательная дата - 1 апреля. В этот
      день, названный правителем Днём истины, ровно
      год назад началась новая эра - эра продвижения
      дебрянского народа к счастью и свободе. Вся страна готовилась
      к этому дню. Чтобы праздничный стол был не хуже, чем при
      
      256
      старой, не счастливой жизни, хозяйки решили почать скудные
      запасы провианта, накапливаемые в течение последних месяцев.
      Мужчины предвкушали крепкую выпивку. На предприятиях, в
      организациях и учебных заведениях готовили торжественные
      митинги и праздничные концерты с флагами, транспаранта-
      ми, духовыми оркестрами и громадными сводными хорами,
      славящими Магога и путь, по которому он ведёт счастливый
      дебрянский народ.
       Каждый начальник, начиная с самого маленького, должен
      был к празднику составить и отослать своему непосредствен-
      ному патрону отчёт о проделанной за последний год работе.
      А поскольку все начальники любили свой народ, достижения в
      этой работе были существенные, а кое в чём и грандиозные.
       Вот и заведующая клубом в селении Светлое Алевтина
      Никитична Портнова мучилась над своим отчётом, кусая губы,
      надувая пухлые щёки, пыхтя и потея. Начало отчёта складыва-
      лось гладко. "Культура в селении Светлом находится на крутом
      подъёме, - писала она, сверяясь время от времени с передо-
      вицей провинциальной газеты "Борясь и побеждая". - Наши
      люди, все как один, поддерживают..." и так далее. Но потом надо
      было переходить к конкретным фактам культурного подъёма,
      и Алевтина Никитична застопорилась. Она подошла к окну и
      стала смотреть на голые яблоневые деревья, на кое-где уже про-
      таявшую дорожку в угол сада, к туалету.
       По садовому забору эластичной походкой осторожно про-
      двигался соседский кот Шпунтик. Алевтинина овчарка Пальма
      заметила его и заметалась на своей цепи в попытке достать кота,
      захрипела, удушаемая ошейником. Кот прервал своё путешествие
      и уселся на забор, предусмотрительно подобрав хвост. Совсем
      немного оставалось от оскаленной пасти собаки до Шпунтика,
      но наглый кот преспокойно сидел на заборе, наблюдая жёлтыми
      глазами за беснующейся внизу собакой.
       Видимо, газетная передовица застряла в каких-то уголках
      памяти Алевтины Никитичны, потому что, наблюдая за Паль-
      мой, она подумала: "Бдительно охраняет собака свои границы
      от посягательств коварных соседей". Заведующая клубом вер-
      
      257
      нулась к столу и продолжила сочинение отчёта. "В репертуар
      светловского хора включены старинные народные песни, воз-
      вращающие нас к истокам, - писала она, - а также современные
      песни, поднимающие в душах слушателей чувства справедливого
      гнева и ненависти к коварным врагам".
       Написала Алевтина Никитична о хоре, и тут пришли к ней
      мысли о знаменитом певце Михаиле Ивановиче - невесёлые
      мысли. В слякотном ноябре заболело у него горло, и ни за-
      паренные сосновые иглы тётки Ульяны, ни старания местного
      фельдшера, ни даже организованная светловским начальством
      поездка певца к известному горловому врачу в Пресслучье - ни-
      чего не помогло. Он осип и петь больше не мог. Михаил Ива-
      нович опустил руки, впал в депрессию и уже не ограничивался
      одной рюмкой в день.
       И ещё одно тревожило Алевтину Никитичну: вскорости
      могла покинуть Светлое танцорка Людочка. Дело в том, что в
      связи с развёртыванием в окрестностях грандиозного лесопова-
      ла и строительством бараков для осуждённых жизнь в забытом
      всеми Светлом оживилась. Подвозились стройматериалы и
      техника, размещалось по домам лагерное начальство, появились
      командированные из центра. И вот, периодически наезжающий
      сюда из Пресслучья водитель Толик, тридцатилетний добро-
      душный весельчак, богатырь и холостяк (как он сам говорил),
      вскружил Людочке голову. Напрасно увещевала её Алевтина
      Никитична, обращая внимание на большую разницу в возрасте,
      напрасно подозревала тётка Ульяна Толика в том, что он может
      вдруг оказаться соседом её сестры Василисы по коммунальной
      квартире, имеющим жену и сына, - всё было напрасно. На всё
      у Людочки был один универсальный ответ:
       - Я его люблю! Вы можете это понять?
      Вздохнула руководительница местной культуры, отогнала
      печальные мысли и продолжала сочинять свою бумагу. "При-
      обретены инструменты для духового оркестра. Играют на них
      местные талантливые умельцы". Это было настоящее враньё.
      На самом деле были куплены только барабан и медные тарелки.
      Школьного учителя пения, рисования и физкультуры уговорили
      
      258
      стать тарелочником, а за барабан ухватился местный дурачок
      Антошка - длинный безобидный малый с вечно растянутым до
      ушей ртом, обнажающим все дёсны с гнилыми редкими зубами.
      Усилили оркестр балалаечником и гармонистом, роль которого,
      до отъезда на учёбу в Пресслучье, исполнял сын Ульяны Колька.
      Этот оригинальный оркестр разучил пару маршей и раза три их
      проиграл. Это было ужасно.
       - Да, это было ужасно, - вслух сказала заведующая клубом
      и написала в отчёте: "Своей игрой оркестр мобилизует наш на-
      род на...". Тут она помешкала немного, но ей на помощь пришла
      та же самая спасительная статья, и она закончила фразу: "...на
      борьбу, на подвиг и на труд!".
       - А как приедут с инспекцией и захотят послушать ор-
      кестр? - подумала Алевтина, и её бросило в жар, а потом в холод.
      Но она понимала и то, что проверка может быть, а может и не
      быть, а уж если она напишет правду - просеки ей не миновать,
      это уж точно. И отсюда совсем недалеко до места обитания про-
      кладчиков великой просеки. Всего лишь пять километров.
       "В учебные заведения Пресслучья направляются на учёбу
      наиболее талантливые работники культуры", - выводила далее
      Алевтина Никитична, вспоминая гармониста Колюшу. Заведу-
      ющая клубом посодействовала поступлению паренька в Прес-
      слученское училище культуры, которое сама некогда закончила.
      В преддверии праздника Колюша, как и другие студенты учили-
      ща, был отправлен домой, и теперь активно помогал достойно
      встретить День истины. Не совсем ладно начали складываться
      отношения Колюши с товарищами по курсу, когда ударили пер-
      вые холода. Простой сельский парень начал ходить на занятия
      в отцовской шинели и сразу был поднят на смех чванливыми
      городскими пижонами. Будучи характером мягкий, имея пре-
      вратное представление о товариществе и не желая быть изгоем
      в новом для себя окружении, Николай сбежал домой и вернулся
      к учёбе только после того, как мать обеспечила его небольшим
      ладненьким полушубком. В этом полушубке он был принят сту-
      денческим сообществом благосклонно и в дальнейшем старался
      уже от новых друзей не отставать.
      
      259
       В тот день, когда заведующая клубом приступила к сочине-
      нию отчёта, Ульяна накормила сына и Людочку жареной ры-
      бой, а затем послала Колюшу с этим же угощеньем к Михаилу
      Ивановичу.
       Певец, потерявший вместе с голосом смысл своего существо-
      вания, сидел на кровати, опустив на пол опутанные варикозными
      венами голые ноги и растирая небритые щёки. С отёкшими под-
      глазьями и со спутанными волосами, он равнодушно посмотрел
      на ульяниного посланца.
       - Здравствуй, дядь Миш! Тебе мать рыбы прислала. Садись,
      поешь, только смотри - очень уж она костлявая!
       Изменился Колюша! Раньше он называл певца по имени-от-
      честву и на "вы". Да и Ульяна для него была "мамой". Всё это
      заметил Михаил Иванович, но ничего не сказал. Покряхтел,
      поднялся, оделся и сел за стол, хранящий объедки вчерашнего
      ужина. Достал непочатую чекушку.
       - Я смотрю, ты совсем взрослый стал. Приобщился, стало
      быть, к разлагающей цивилизации. Что ж! Давай и тебе рюмочку
      налью.
       И хотя будущий дирижёр духового оркестра от рюмочки не
      отказался, он всё-таки оставался самим собой, поскольку задал
      очередной дурацкий вопрос:
       - И зачем это некоторым рыбам столько костей? Например,
      сомы почти совсем обходятся без них. Мне кажется, если так
      много костей, то рыбе очень колко плавать.
       Потом, растворив водкой остатки серьёзности и сделав глаза
      по детски удивлёнными, спросил:
       - Дядь Миш! А ты знаешь, что такое женская грудь?
       Михаил Иванович попытался восстановить в себе ощущения,
      по-учаемые им некогда от прикосновений к женской груди, но
      не смог. И Колюша восторженно рассказал певцу, какое в нём
      поднимается необыкновенное чувство, когда он трогает грудь
      девушки.
       - И почему это, - спрашивал он, - когда я глажу себя по
      груди, то ничего не испытываю, а если девушку, то это про-
      сто - не знаю что такое?
      
      260
       А в это время Алевтина Никитична Портнова продолжала
      трудиться над посланием. "В библиотеках школы и клуба, в
      соответствии с инструкцией пресслученского Пропердея, про-
      ведено изъятие вредной литературы", - писала она далее, и это
      была чистая правда. Действительно, по списку, предложенному
      структурой самого Билля, были отобраны для уничтожения все
      зловредные книги. В тёмные декабрьские вечера приходилось
      зажигать керосиновые лампы (всё никак не могли запустить не-
      большую электростанцию, работающую на сжигаемом мусоре);
      работа была нудная, кропотливая и неинтересная. Но, видимо,
      заранее зная об этой акции, в Светлое приехали несколько
      молодых преподавателей Пресслученского педагогического
      института. Они скрасили скучный труд библиотекарш, устроив
      им небольшое угощение с вином, а затем поменяли некоторые
      нехорошие книги на привезённую ими макулатуру.
       Видя, с каким интересом они перебирают сваленную в кучу
      приговорённую к казни литературу, как радуются, извлекая для
      жизни нужные им книги, Алевтина и сама, загоревшись, взяла
      для себя одну книжку.
       Отложив в сторону отчёт, Алевтина Никитична подошла к
      этажерке с книгами и нашла тот самый томик, с тех пор ею не
      раскрываемый. "Афоризмы" - прочитала она на обложке и
      перевернула несколько страниц.
       Уильям Блейк: "Человек, никогда не меняющий своих взгля-
      дов, подобен стоячей воде, в которой заводятся гады".
       - Господи! - сказала сама себе заведующая клубом. - Что за
      чушь! Если у меня уже сложилось представление о жизни, зачем
      мне его менять? А если я его не меняю, что же, во мне заводятся
      гады? Ерунда какая-то.
       Она стала листать дальше.
       Артур Шопенгауэр: "Ставить кому-нибудь памятник при
      жизни - значит объявить, что нет надежды на то, что потомство
      его не забудет".
       Прочитав несколько раз эту фразу и разобравшись во всех
      этих "значит" и "на то, что", Алевтина обрадовалась:
      
      261
       - Как правильно сказал Артур! Если человек заслуживает, то
      ему и после смерти памятник поставят. - Но тут же вспомнила
      об эпидемии водружения памятников ныне живущим дебрян-
      ским вождям и поняла, в чём вредность этой книги. И уже по
      инерции прочитала: "Бернард Шоу. "Патриотизм: убеждение,
      что твоя страна лучше других потому, что именно ты в ней ро-
      дился".
       - Ну-у-у! - протянула Алевтина. - Этот Бернард уж точно
      не любил свой народ. Интересно, там, где он жил, прорубали
      просеки или нет? - Она теперь ясно поняла, что не зря отби-
      рались такие книги для уничтожения, и, возможно, те молодые
      преподаватели такие же не патриоты, как и Бернард. Алевтина
      Никитична Портнова тут же, не мешкая, взяла "Афоризмы"
      (чтоб они сгорели!), накинула на плечи пальто, сунула ноги, по-
      крытые толстыми, домашней вязки носками, в галоши и пошла
      через двор к туалету. Она открыла дощатую дверь и, не заходя
      внутрь, бросила книгу в туалетное смрадное нутро.
       И даже не булькнуло.
      
      
      Такая у него служба
       Слоняется по оживлённым летним улицам столицы,
      толкается в очередях, заходит в столовые и кафе
      Филипп Филин - служилый человек. Отточенный
      слух помогает ему в работе, а служит он в организации "НКВ"
      ("Недреманно контролирующие везде"). В народе работников
      этой конторы называют энкавездешниками. Вот наш Филин на
      улицу вышел, и говор проходящих мимо окружил его.
      
       - ...Это самое хреновое отравление - колбасой. Два дня в
      животе такая резкость.
       - Да нет, это в тебе такая гена больная заложена; сидит, про-
      клятая, где-то внутри.
      
       - ...А он, короче, смотрит на меня, так, знаешь, всё смотрит,
      смотрит. А мне смешно ужасть как.
      
      262
       - И чего он говорит? Или только смотрит?
       - Говорит, короче, какая у тебя, говорит, конкретно, осиная
      талия!
       - А что, у осины разве есть талия?
      
       - Мам! Ну мам! Купи мне красный сарафан, как у Катьки.
      Ну мам!
       - Успокойся! Не хватало ещё, чтобы ты ударилась рёвать!
      - ...И вот берёт он тогда луч Лазаря...
      
       - Это какого Лазаря? Моисеевича что ли?
       - Не знаю! Только берёт он луч Лазаря и режет металл, как
      масло.
       - Да врёшь ты всё!
      
       - ...И за три дня до экзамена я из трёх колод вытащил три
      пиковых туза!
       - Ну, Лёха, ты монстр!
       - После этого - стал бы я готовиться к этому экзамену!
      
       - ...На море поехала. И что же ты думаешь? Она с собой на
      море взяла мешок картошки! Всё экономит.
       - Да ты что! Ведь у неё на книжке 28 тысяч! Я точно знаю!
      
       - ...И уже потом я в банку добавляю этот... как его...
       - Консервант?
       - Ну да, консерватор.
      
       - ...Тогда я так и говорю своему: "Ах ты, злободей! Напился
      как зюзя!"
       - А он чего?
       - Пьянё-о-он как зюзя. Молчит и идёт, как паук, - по стене
      
       - Оглянуться тебе надо, Серёга. У вас баб в коллекти-
      ве - полно.
       - Полно. А толку? Только одной Надьке - 21, а остальные
      все в возраст пошли.
      
      263
       - ...И после этого - зачем тебе такой муж сдался?
       - Да пусть пока побудет.
      
       - ...Она к нам пришла, фоткнулась с нами...
       - Что это за "фоткнулась"?
       - Ну, мамочка, ты что же, не знаешь? Фотиком фоткнулась.
       - А-а-а, сфотографировалась...
      
       - И ушла в кредит, и теперь у нас будет другая училка.
       - Видно, вы все так орали на радостях, что ты теперь весь
      день перхаешь.
      
       - Познакомься, говорит. Это Олег, а это Олега френд.
       - Олигофрен? И ты познакомилась с ним?
      
       - Давай, Мишка, куплю я тебе мороженое! Хочешь?
       - Давай, дядя Коля. А мы купили новый диван!
       - Вот здорово! А старый?
       - А старый был зассанный, так мы его тёте Зине подарили.
      
       - ...Аж голова гудит - она наверху цельный день роялит.
       - Ну, если вы хоть малость ей спустите оглобьи - она вас
      вусмерть зароялит!
       - А я думаю пойти с ней на контромисс...
      
       Энкавездешник озадачился: "Что же из всего этого выхо-
      дит? Ерунда какая-то. И ни слова о любви и сплочении вокруг
      Магога, ни даже намёка о ненависти к врагам. Пойти, что ль, в
      столовой послушать?"
       В столовой "Радость" на Филиппа навалился крепкий запах
      мышей, пережаренного жира и рисового отвара. Народу в этот
      час было не много, и он легко нашёл свободный стол, который
      только что обтёрла мокрой вонючей тряпкой недовольная
      женщина с маленьким ртом и большим, тяжело волнующимся
      задом. Филин принёс себе компот из сухофруктов, в котором,
      кажется, вымыли все ложки этой столовой, рисовую кашу и
      стал прислушиваться к разговору двух дам, насыщающих себя
      за соседним столом.
      
      264
       - Что ты, Верка, такая - никакая? Болеешь?
       - Аборт сделала - вот что!
       - Ну-у? Рожать тебе надо было бы.
       - Да нет, Нина, я шучу. Грипп у меня. А насчёт того самого
      я завтра пойду.
       - Это скоблиться, что ли?
       Филину стало неинтересно, и он повернул ухо к другому
      столу.
       - Ты не поверишь, - говорил своему собеседнику небольшой
      корявый мужичок, - у нас после этих дождей склизь теперя
      такая - страсть!
       Было видно, что они уже выпили малость, и теперь сотра-
      пезник корявого, симпатичный молодой мужчина с лошадиным
      лицом и папиросой в зубах, опять наполнял стаканы.
       - Вот я тебя не знаю, - продолжал корявый, - и не спра-
      шиваю, как твоё фамилие, но ты - человек!
       - Погодь, погодь, я человек... А моя жена... Она хочет им-
      портные туфли. А их выбросили вчера в обувном. Очередь, ну,
      ты знаешь, - винтом. Милиция... Так что она сделала...
       - Ну, баба, понятно, - мужичок терзал вилкой котлету, пах-
      нущую мясом, - им что-нибудь надо такое... Ты слушай дальше.
      Давеча увязла у нас в грязи лошадь - тащили трактором.
       Филин повернулся к женщинам.
       - Ты знаешь, - говорила Верка, - от моего верхнего соседа,
      ну, я тебе говорила - он всё со своими собаками гуляет, - жена
      ушла.
       - Да ты что! - ужаснулась Нина. - А ты откуда знаешь?
       - Я чувствую. Разве можно с ним жить? То с собаками, то
      пьёт. К матери своей ушла.
       - Да ты что! А ты откуда знаешь?
       - Нутром чувствую. Ей больше некуда идти. Ну а детей,
      конечно, в двенадцатую школу перевела, поближе к матери.
      А там такие учителя... Чувствую, эти несчастные дети все уже в
      двойках погрязли.
       Филин крякнул и повернул уши к выпивающим.
      
      265
       - Так что она сделала, - говорил тот, что с лошадиным
      лицом. - Я на работу, а она взяла пацанку на руки и пошла в
      очередь. Умру, говорит, а достоюсь!
       - И теперь мы привязываем лошади поперёк брюха доску,
      чтобы, значит, не потопла в грязи. Ну, будем!
       Они выпили и продолжали задушевный разговор.
       - Начальство, небось, по нашим дорогам не ездит. Забыло
      о нас думать.
       "Ага", - подумал Филипп Филин.
       - А вот жена моя не забыла думать об импортных туфлях.
      Что она, в наших не может, что ли, ходить?
       - За туфли не знаю. А Федя мне говорит, что есть импортные
      дороги... Автобанки называются. Эх, хороши!
       "Ага", - второй раз подумал Филин.
       - Не нужно нам никакого импортного. Дороги... Живём мы
      без них, и говорят - счастливо живём... Давай по последней!
       Запили водку компотом, и симпатичный мужчина говорит
      корявому мужичку:
       - Вот что я тебе скажу о счастливой жизни. У одного моего
      знакомого лет десять-двенадцать назад пропала жена.
       - Во как! И куда же она делась?
       - Ему сказали, что это он её убил, и он отсидел 10 лет. По
      косвенным уликам.
       - А у нас Володька повесился сам. Ну, выпили, понятно.
      Он, помню, всё жаловался на жизнь, плакал... Потом я домой за
      добавкой пошёл. Вертаюсь, а он висит. Тяжёлый такой мужик
      был...
       - Так вот, - продолжает симпатичный, - он отсидел, а
      потом, в другом городе встретил её на улице. Убил её, и его
      оправдали.
       Было интересно, но энкавездешник не упускал и первый
      стол.
       - Свекровья моя, - говорила предабортная Верка, - целый
      день ворчит и сварлит. Что ты, говорит, ходишь вся в чёрном,
      как анчутка!
      
      266
       - Ты видела Людку? - отозвалась её собеседница, прожевав
      макаронину в соусе. - Ну, такая, беленькая, со стрижкой. Вчера
      пришла в такой голубой кофточке, здесь приталено, а здесь - во-
      ланчики. Загляденье!
       - Знаешь, Нина, я давно уже думаю, а не сменить ли мне
      цвет? Верх розовый, а юбка - зелёная, расклешённая. Мужики
      все попадают.
       - Смотри, попадаешь вместе с мужиками - опять на аборт
      пойдёшь!
       - Ха-ха-ха! Ну ладно, хоть поболтали немного. Побегу до-
      мой, а то свекровья опять зудеть будет: "Всё шлюндраешь не-
      известно где!" Пока!
       Утомлённый длительным прислушиванием, Филин тоже вы-
      шел на улицу. Пахло вечереющим небом и семечками. "Пора бы
      и домой, - подумал он. - Разве что зайти ещё на переговорный
      пункт".
       В большой пустой комнате пункта была занята одна кабина,
      в которой потный, с большими залысинами мужчина орал в
      трубку:
       - Алё! Алё! Даша! Здравствуй, Даша! Что же это такое! Ни
      черта не слышно! Вот, теперь слышно. Даша! Это самое! Что
      ты там? У нас все живы-здоровы! Опять не слышно. Даша! Ты
      меня слышишь? Я тебя не слышу! Вот теперь слышу! Даша! Это
      самое - что я хотел тебя спросить? Как вы там? Ну, хорошо! Что
      я ещё хотел спросить? Это самое... Ну, всё! Оставайтесь живы-
      здоровы! Даша! Ну, это самое... До свидания!
       - Какая ерунда заботит этих людей? - думал Филин. -
      О каких пустяках они думают? Вот они, просчёты наших хва-
      лёных продвигдеев. Ни хрена не чешутся, только зря паёк по-
      лучают. Говорят, и зарплату им опять прибавили...
       Потроша вяленую рыбку и выпивая у себя дома дежурную
      бутылку пива, входящую в продовольственный паёк энкавез-
      дешника, Филин мысленно составлял донесение о своём сегод-
      няшнем дежурстве.
       "Отмечу политическую слепоту и отсутствие активной
      жизненной позиции у жителей столицы, - думал он. - Именно
      
      267
      так и напишу, ведь наш Плинтус так любит красивые фразы (и
      откуда только в НКВ знали, что у их начальника в школе было
      такое прозвище?). Дальше надо будет отметить, что население не
      в достаточной мере волнуют глобальные задачи, поставленные
      перед ним нашим прозорливым правителем. И встречается ещё
      некоторое недовольство местным начальством и тяга отдель-
      ных личностей ко всему иностранному". Филин допил пиво,
      аккуратным почерком написал донесение, вложил в конверт и
      крупными буквами начертал имя и должность адресата: "На-
      чальнику Магоградского НКВ Фёдору Кашкину".
      
      
      Промежуточные итоги
       Три года прошло с тех пор, как Магог появился в Де-
      брянии, и уже более года он безраздельно правил ею.
      Быстрота и лёгкость, с которой он достиг высшей вла-
      сти, говорили ему, что не за горами и окончательный успех всей
      его миссии. Казалось - не составит большого труда взрастить в
      её жителях чувства ненависти и высокомерия. Помешать этому
      могла только вера в основные принципы христианства - в сми-
      рение и любовь. Но Магог считал, что души дебрянцев плохо
      защищены от искушения, потому что вся их религиозность со-
      стояла в редких посещениях храмов, в отказе от мяса в опреде-
      лённые дни, в поклонах с приложением сложенных в щепотку
      трёх пальцев ко лбу, животу и плечам, в целовании холста с
      нарисованным на нём богом.
       Дебрянцы всерьёз считали, что таким образом они очищают
      свою душу и этим самым заслуживают себе жизнь вечную.
       Они молились заученно, без сердца, не особенно проникаясь
      сказанным, не совсем понимая значение некоторых слов, но с
      умилением внимали звону колоколов. Священного Писания
      они не читали; выполнение религиозных обрядов у них было
      обычным, рутинным делом, не цепляющим струн души, поэтому
      вся остальная их жизнь ничем не отличалась от жизни других
      дебрянцев - не верующих.
      
      268
       Они с первобытной простотой лгали, сплетничали, убивали,
      предавали, распутничали, воровали, важничали, угодничали и
      завидовали. Если же Магог, пытаясь до конца понять дебрян-
      скую душу, провокационно спрашивал их: "Но ведь это грех!
      Не страшно ли вам?", дебрянцы с обезоруживающей детской
      наивностью отвечали: "Ну что ты, мил человек, сегодня согре-
      шили, завтра покаемся. Это нам что два пальца обсосать, а Бог
      милостив - он простит всё".
       Мутный поток жизни нёс этих людей, не задумывающихся о
      его осветлении, как щепки, как сор, - выбрасывая на берег, топя
      и вертя в водоворотах.
       Магогу в его деле мог помочь и не выветренный до конца
      дух язычества, вера в гадалок, колдунов, приметы, чудным об-
      разом свитые с христианством и затемняющие его. Так, Магогу
      подробно объяснили, как можно защитить ребёнка от сглаза:
      нужно было, оказывается, вырезать из бумаги крест, сжечь его
      на церковной (!) свече, пепел размешать на святой (!) воде и этой
      водой брызнуть в лицо несчастному ребёнку.
       Однажды он сам наблюдал, как ещё не старая "бабка" загова-
      ривала больную женщину "от нервов". Вначале она молилась и
      просила у Бога разрешение на исцеление недужной. Затем стала
      что-то бормотать над больной. Она повторила заговор три раза,
      и Магогу запомнились некоторые слова. "Стану благословясь,
      пойду перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, на
      море, на восток. На море, на востоке лежит пленница, на той
      пленнице стоит соборная церковь, в той соборной церкви стоит
      Мать Пречистая Богородица..." Больная металась и резко вскри-
      кивала, как кликуша, и, казалось, ничего вокруг не видела и не
      слышала. А целительница продолжала бормотать своё. Что-то
      там было ещё о красной девице, собирающей по лесу лазоревые
      цветочки и наливающей чистую кровь в хворую рабу божью.
      И заканчивался заговор словами: "Отныне и до века, от земли
      до неба. Аминь".
       Конечно, это замутняло чистые ключи христианского учения,
      и Магог этому радовался.
      
      269
       Итак, по наблюдениям Магога, духовная скудость дебрянцев
      не могла противостоять его натиску.
       Успех всего дела во многом зависел и от помощников, и по-
      сланник Аполлиона подошёл к их подбору с большой тщатель-
      ностью. Прямолинейность и жестокость Генерала, отсутствие
      души у Прессии и её желание нравиться и повелевать, фанатизм
      и тщеславие ущербного Билля, прохиндейство и уверенность в
      своей учёности Градацкого - вот качества, приведшие избран-
      ников к стопам великого Магога.
       Чтобы до конца увериться в них, он открылся им, и причаст-
      ники тёмного дела не обманули его ожиданий. Они остались вер-
      ными прислужниками правителя, хотя лицезрение его, представ-
      шего перед ними преображённым, не прошло для них бесследно.
      Магог заметил, что Прессия временами стала терять память,
      что Градацкий незаметно превратился в банального выпивоху,
      больше уже не скалится по каждому поводу и часто пугливо
      озирается по сторонам, что храбрый Генерал боится смотреть
      ему в глаза, а Билль заикается и его поэтический дар постепенно
      сошёл на нет. Правитель знал, что для простых смертных, вдруг
      скованных мгновенным потусторонним ужасом, последствия
      могли быть и хуже, и относился к этому с пониманием.
       Верные содельники Магога уверенно и методично стали во-
      площать в действительность его предначертания. Выражавших
      своё несогласие изымали из общества и использовали как де-
      шёвую мускульную энергию. На не слишком устойчивые души
      остальных бедных дебрянцев обрушилась продуманная система
      воспитания, обучения и пропаганды, с лозунгами, барабанами,
      марширующими юными магоговцами, сводными хорами, бо-
      дрыми песнями и задуриванием голов посланцами всеохватной
      сети Пропердея.
       В каждой квартире, на каждом вокзале, в магазинах, на
      столбах у сельских управ из репродукторов с утра до вечера до-
      носились задорные марши, восхваления Магога, угрозы в адрес
      коварной заграницы и весёлые песни о счастливой дебрянской
      доле. Газеты, радио, учебники, продвигдеи без устали убежда-
      
      270
      ли, что наши соловьи самые звонкие, наше небо самое голубое,
      наши люди самые выносливые, наш учёный Перебейнос самый
      лучший, а наши больные самые здоровые.
       Каждая книга, каждая статья, брошюра или доклад должны
      были начинаться словами: "Наш великий Магог и его соратники
      Генерал, Билль, Градацкий и Прессия указали нам верный путь,
      по которому наш народ неудержимо идёт к светлому, счастли-
      вому будущему!" И только потом можно было переходить к
      существу сообщения: "Поэтому мы предприняли ряд мер по
      оздоровлению опороса свиноматок...".
       Всё шло как по маслу. Народ сплачивался, армия вооружа-
      лась, недруги трепетали, просеки прорубались, лес продавался,
      вооружение закупалось, народ опять сплачивался, ненавидел
      недругов и, затягивая пояса, беззаветно любил Магога. Но про-
      ницательный правитель во всей этой светлой, радужной картине
      усмотрел два маленьких тёмных пятнышка.
       Во-первых, из-за прекращения поставок угля из Полянии
      и отсутствия собственных энергоносителей стала ощущаться
      нехватка электроэнергии. Использование в этих целях мусора
      себя не оправдало: в спешке разработанные сжигающие устрой-
      ства часто выходили из строя, да и самого мусора скоро стало
      не хватать.
       Во-вторых, в число не любящих свой народ всё чаще стала
      попадать молодёжь. Некоторые молодые люди, не прошедшие
      в детские годы школу маршировки в рядах юных магоговцев,
      задумывались над происходящим вокруг и, в силу юношеской
      горячности, высказывали свои крамольные мысли вслух, и
      громко.
       Магог привлёк внимание своих причастников к этим пят-
      нышкам на июньской сходке. Так называл правитель ежеме-
      сячные встречи со своими верными помощниками (поскольку
      они проводились регулярно, Билль предложил называть их
      "регулами", но его не поддержали).
       Хрустя суставами пальцев, Градацкий доложил, что над
      изысканием новых источников энергии ломает голову целый
      
      271
      научный коллектив, и обещал для ускорения процесса лично
      его возглавить. Он сел и вдруг быстрым одичалым взглядом
      обежал углы комнаты, даже заглянул под стол, и только после
      этого, немного успокоившись, принялся грызть ногти.
       Прессия достала блокнот и прочитала (с некоторых пор
      она, не надеясь на угасающую память, стала всё записывать) о
      сенсационных сведениях, появившихся недавно в зарубежной
      печати. Оказывается, при прослушивании громкой ритмичной
      музыки, мелодия которой содержит не более трёх-четырёх нот,
      да ещё приправленной бесконечно повторяющимися словами,
      желательно не имеющими смысла, молодые люди впадают
      в транс. В дальнейшем, предполагают зарубежные учёные, у
      слушающих подобную музыку возможно сужение жизненных
      интересов и возникновение музыкальной зависимости, напо-
      минающей алкогольную или наркотическую.
       Информация обрадовала Магога, и он поделился своими
      мыслями с присутствующими:
       - В последнее время мы стали поддерживать развитие
      спорта, и это правильно. Спорт отвлекает от лишних мыслей,
      даёт выход излишней молодой энергии, приглушает гиперсек-
      суальность, - тут он мельком взглянул на Прессию и подумал:
      "Спортом, что ли, тебе заняться?", - но не снижает мыслитель-
      ных способностей. А мы с вами знаем, что при размышлении
      могут рождаться мысли, сбивающие молодых людей с истинного
      пути. Поэтому нам не помешает небольшая идиотизация части
      молодёжи.
       - И-и-и-идиотизация! - воскликнул Билль. - Кра-а-а-а-
      сивое слово!
       - Поэтому, - продолжал повелитель, - тебе, Градацкий,
      взять под контроль изготовление необходимой аппаратуры, а
      тебе, Прессия, привлечь композиторов и поэтов для сочинения
      "идиотических" песен.
       "Сделаю заказ параллельно и Роберту Верному, и Преоб-
      раженскому, - подумала Прессия, - и устрою конкурс. Пусть
      столкнутся, стихоплёты!"
      
      272
       "Ты моей была, а потом сплыла..." - в очередной раз попы-
      тался пришпорить Билль умирающего Пегаса, но тут же понял,
      что опять получается полная чушь. Знал бы он, что только такие
      стихи и требуются для новых песен!
       - К сожалению, этого мало, - продолжал свою мысль Ма-
      гог. - К сожалению, не все дебрянцы знают, что им надо для
      счастья.
       "А я знаю!" - подумала Прессия, блистающими глазами
      преследуя внеземного любовника.
       "Пора бы отменить все эти помилования", - думал Генерал,
      стараясь глядеть то в потолок, то на дверь, то в стену.
       "Хорошо бы поставить мне в столице памятник!" - с зами-
      ранием сердца помечтал Билль.
       "Где же это я видел что-то такое, что хорошо горело?" - ни-
      как не мог вспомнить Градацкий, грызя ногти и ставя под столом
      ногу на носок так, чтобы щёлкнуло в щиколотке.
       - А нам нужно добиться единомыслия, - говорил между тем
      Магог. - Что мы для этого делаем? Мы удаляем из общества всех
      выскочек, всех этих умников, демонстрирующих свои таланты,
      или свои особые взгляды на вещи. И народ нас поддерживает
      в этом. - Он с улыбкой вспомнил, что простые люди ласково
      называют его Укоротич. - Хорошо. Их мы убрали. Путём му-
      зыкальной дебилизации мы уберём и слишком прыткую моло-
      дёжь. Но ведь есть ещё и такие, которые не высовываются и в
      силу своего возраста не захотят терпеть пытку оглушительной
      музыкой. И вместе с тем, в своей душе они остаются поклонни-
      ками слюнтяйской всеобщей любви, отказываются гордиться и
      ненавидеть и, следовательно, тормозят движение всего народа к
      счастью. Задача: вычислить очаги скопления этих тайных про-
      тивников и каким-то образом изменить их мышление.
       - В моём подчинении таких нет! - отрапортовал Генерал,
      уводя от Магога взгляд.
       Остальные смолчали, зная, что правителю не соврёшь.
       - Я думаю, - продолжал Магог, - такие люди могут быть
      среди священнослужителей, деятелей культуры, студенческой
      
      273
      молодёжи, работников умственного труда и прочих читателей-
      писателей.
       - Надо найти способ воздействия на подсознание таких
      людей, - Градацкий с усилием отогнал желание выпить и начал
      размышлять. - Может быть, какими-нибудь электромагнит-
      ными волнами. Подобрать определённую частоту. Они даже не
      поймут, что это, откуда и зачем...
       - Вот и займись этим, Градацкий. Создай лабораторию,
      подбери учёных, всяких там физиков-химиков. Денег на обору-
      дование и зарплаты не жалей. И на каждой сходке докладывай
      мне о результатах.
       - Чтобы была репрезентативность, для опытов потребуется
      немалое количество людей. Боюсь, мы не найдём достаточно
      добровольцев, - засомневался Градацкий.
       - Какие там добровольцы? - вскинулся Генерал. - Брать
      кого надо и не спрашивать!
       - А пропа-а-а-жу людей списать на происки вра-а-а-агов,
      - добавил Билль.
       Прессия увидела удовольствие на лице своего несравненного
      любовника, решила немного подольститься и нежно произ-
      несла:
       - Ах, мой правитель, как, наверное, приятно иметь в подчи-
      нении таких решительных, находчивых и любящих вас людей!
       Магог ухмыльнулся и на этом закрыл сходку. А Градацкий
      предложил:
       - Может быть, пойдём, чекалдыкнем по стаканчику?
      
      274
      
      
      
      Глава пятая.
      
      Узлы развязываются
      
      Вседебрянское совещание в Синеморске
       Деятельность продвигателей идей была очень важна
      для дебрянских властей. Поэтому, невзирая на фи-
      нансовые трудности, в июне им была прибавлена
      зарплата, а в августе в Синеморске было устроено четырёх-
      дневное продвигдейское совещание - пусть и установки необ-
      ходимые получат, и заодно отдохнут на море на казённый счёт.
      В день заезда, после размещения прибывших в санатории имени
      Градацкого, командированные были собраны в холле четвёр-
      того этажа перед комнатой, на двери которой висела табличка:
      "Культурная комната".
       Загорелая молодая женщина (вероятно, санаторная про-
      двигдейка) рассказала собравшимся историю о двух работниках
      санатория, страстно любивших друг друга. Нина (так звали
      влюблённую) была затейницей, и в этой вот комнате готовила
      вечера для отдыхающих. Здесь же она встречалась с Васей,
      врачем-диетологом, - молодым, атлетического сложения кра-
      савцем. Но один из отдыхающих, как потом оказалось - рези-
      дент полянской разведки, воспылал к ней постыдной страстью,
      заявился прямо сюда (какие всё-таки наглые эти полянцы!) и
      силой овладел ею. Как раз в это время в комнату вошёл Вася и
      
      275
      увидел эту ужасную картину. Недолго думая, он тут же своими
      руками задушил мерзкого насильника. Нина, не перенеся позора,
      выбросилась из окна. А это всё-таки четвёртый этаж!
       - Вы представьте себе эту ситуацию, - продолжала заго-
      релая, оглядывая собравшихся вокруг неё и отмечая открытые
      рты нескольких женщин. - Что было делать Васе? По вине
      подлого шпиона рухнуло всё его счастье, вся жизнь! И вот он
      снимает свои крепкие пальцы с горла этого мерзавца, делает
      несколько шагов к окну и бросается вниз, к своей любимой!
      Вы согласитесь - нет истории печальнее доныне, чем история
      о Васе и о Нине!
       Приглушённые рыдания и всхлипывания прерывают яркую
      речь. А загорелая продолжает говорить уже привычным голосом
      экскурсовода:
       - Сейчас я открою дверь, и вы пройдёте мимо комнаты.
      Обратите внимание - на стенах висят портреты правителя, его
      соратников и флаг Дебрянии. А в углу стоит та самая злополуч-
      ная кушетка, на которой была разбита любовь. Под окном на
      газоне, где влюблённые соединились навеки, сам собой вырос
      розовый куст. К нему приходят юные магоговцы давать клятву
      верности нашему дорогому Магогу. Желающие могут купить у
      меня набор открыток: интерьер "Культурной комнаты", кушетка
      крупным планом, розовый куст, клятва на верность и общий вид
      санатория.
       Весь остальной день продвигдеи были свободны. Желающих
      выкупаться в вечернем тёплом море предупредили, чтобы они
      не задерживались на пляже после 20 часов: заберут погранич-
      ники.
       Еремей был в Синеморске года четыре назад, и ему было ин-
      тересно просто побродить по городу, вспомнить тогдашнее своё
      пребывание здесь, посмотреть, что изменилось на курорте за это
      время. В медленно утихающей жаре он прошёл по проспекту,
      который теперь назывался Генеральским, до знаменитого, ныне
      сожжённого рынка. Из-за забора, словно руки в вознесённой к
      небу молитве, воздымались обугленные фермы. Рядом примо-
      
      276
      стилось десятка два нагретых южным солнцем железных столов,
      покрытых облупленной масляной краской, - новый синемор-
      ский рынок. Три-четыре тётки торговали яблоками, грушами и
      крыжовником, ещё на двух-трёх столах можно было видеть со-
      лёные огурцы, семечки, квашеную капусту. Остальные торговые
      места были заняты разложенными старыми вещами.
       Среди столов бродили таинственные, дочерна загорелые
      личности и, если покупатель внушал им доверие, приманивали
      за собой в проделанные заборные дыры или в подъезд близле-
      жащего дома, где уже можно было приобрести контрабандные
      фрукты из Пустынии или вещи из Полянии и Нормальдии.
       Через площадь имени Билля Еремей простучал высокими
      каблуками до сквера, где с тёплым чувством узнавания обна-
      ружил старую, прошлого века чугунную корабельную пушку.
      Её старое, подслеповатое, наполовину забитое землёй жерло
      смотрело в море и по-прежнему сулило неприятности любому
      посягателю на родной берег. Метрах в двадцати от пушки на гра-
      нитном постаменте высился чугунный бюст Генерала, с тёмным
      решительным лицом, обращённым к морю.
       По-южному быстро наступили сумерки, и уставший, потный,
      с гудящими ногами Еремей вернулся в санаторий. На второй
      койке в его номере спал, отвернувшись к стене и похрапывая,
      неизвестный ему продвигдей. Еремей разделся, принял душ, лёг
      и быстро провалился в сон.
       Утром маленький, лысый, подвижный человек, сосед Ере-
      мея, назвался Степаном Николаевичем. Когда Еремей в свою
      очередь представился, сосед, похохатывая и поглаживая себя
      по круглому животу, сказал:
       - Еремей, Еремей, куда же гонишь ты своих коней?
       - Каких коней? - опешил Волосатов.
       - Да это я так... Знаешь, хоть я человек и старый, но люблю
      простые самодельные песни... Под гитару, да под стопарик... Вот
      они у меня в голове и крутятся. Впрочем, давай-ка поторопимся,
      как бы нам в столовую не опоздать.
       После завтрака продвигдеи собрались в конференц-зале
      санатория, где специально приехавший для этого сподвижник
      
      277
      правителя Билль выступил перед ними с программной речью.
      Как и на Рыбинском цементном заводе, где Еремей слышал его
      в первый раз, он заразил зал своим азартом, жестикуляцией и
      фанатично горящими глазами, хотя, в сущности, ничего нового
      за полтора часа не сказал. И если в прошлый раз Еремей, впер-
      вые увидев приближенца правителя, наблюдал за ним самим, за
      окружающей публикой и её реакцией на речь ближайшего со-
      ратника Магога, то теперь он обратил внимание на слова, фразы,
      обороты речи слегка заикающегося великого оратора.
       Например, всех тех, кто пытался поломать уже сложившееся
      отношение к политике нового правителя, Билль называл "па-
      ломниками", а характер людей, потакающих им в этом, сравнил
      с бескостным мягким куриным "дефиле".
       Безответственных членов общества, которые отвернулись
      от проблем родной страны и зажирели в своём маленьком вну-
      треннем мирке, он обозвал "жирондистами".
       Призывая продвигдеев к обязательности и пунктуальности,
      Билль сказал:
       - Если уж вы дого-о-оворились с трудовым коллективом,
      что начнёте ле-э-экцию в 18.00, то должны явиться туда в 17.50.
      Ка-а-а-к штырь!
       Но больше всего Еремею понравилось выражение Билля:
      "Поставить вопрос на ребро", и он решил использовать его в
      своих выступлениях.
       После обеда Степан Николаевич решил соснуть часок-дру-
      гой, а Еремей отправился на пляж - благо жара стала убывать.
      Когда он вернулся, стол в номере уже был застлан газетами,
      уставлен закусками, а его сосед резал хлеб.
       - Надо бы отметить нашу встречу, - сказал он, доставая
      бутылку отличного полянского вина и привезённые с собой
      стаканчики. - Ты не против?
       Еремей достал прихваченные для такого случая коньяк,
      коробку конфет, колбасу и кое-какие консервы, и они сели за
      стол. Всё-таки продовольственный паёк продвигдея позволял
      неплохо и выпить, и закусить.
      
      278
       - Люблю пропустить стаканчик-другой, - признался Степан
      Николаевич, разливая вино по стаканам. - А что ещё делать в
      командировке? Как хорошо, что мы с тобой сегодня собрались!
      За нас!
       Выпив и подобрев лицом, Степан Николаевич пустился в
      рассуждения:
       - Я часто думаю, как же непредсказуема человеческая жизнь!
      Думаешь, надеешься, строишь планы, и вдруг - бац! - непо-
      нятно, как и почему жизнь делает крутой поворот! Даже если не
      строишь никаких планов, просто - живёшь, никого не трогаешь,
      как говорится, примус починяешь... Всё равно - бац!
       Еремей вспомнил неожиданное решение суда в Озёрах, вы-
      нужденный переезд к родителям в Бекасов, странное превраще-
      ние его из провизора в продвигдея и, прожёвывая бутерброд с
      колбасой, согласно кивнул головой.
       - Мне жена рассказала как-то одну притчу из Библии, - про-
      должал Степан Николаевич, - где Бог говорит человеку: "Без-
      умный! Я ночью душу твою возьму, а ты радуешься хорошему
      урожаю и строишь радужные планы!"
       - Нет, радоваться хорошему урожаю всё равно надо, - вста-
      вил Еремей, всегда встречающий в штыки приводимые из Би-
      блии цитаты.
       - Безумный! - увлечённо продолжал собутыльник, не слу-
      шая Еремея, - ночью я возьму твою душу, - Степан Николаевич
      ткнул пальцем в потолок.
       Еремей был немного обижен невниманием соседа, но тот
      налил ещё, и они выпили.
       - Я ведь был небольшим начальником в столичном Про-
      пердее, - говорил, нюхая хлеб, собутыльник Еремея, - а по-
      том - бац! Нашёлся завистник (я даже знаю кто), и меня с
      начальников и турнули. И хотя я по-прежнему живу в столице,
      но всё время - в командировках. Причём посылают в самые
      дальние углы. А я ведь человек немолодой.
       - А ваше место занял завистник, - попытался угадать Ере-
      мей.
      
      279
       - В самую точку! Он настрочил донос, будто бы я пьяным
      выступал перед аудиторией. Накануне, правда, было крепко
      выпито. Коньяк с шампанским, скажу я тебе, - страшная вещь.
      Утром голова трещит - глаза нельзя повернуть. А надо идти
      в научный институт читать лекцию о воспитании молодёжи.
      Я думаю, от меня в аудитории разлился такой аромат запаха...
      Ну, давай ещё по одной.
       Получилось по полстакана, и Степан Николаевич долил
      коньяком. Еремей высказал опасение:
       - Вино с коньяком тоже страшная вещь. Так и свалиться с
      ног немудрено.
       - Всё путём! - возразил опытный командированный. - Не
      впервой. Треугольник будет выпит! - и, заметив мелькнувшее в
      глазах Еремея изумление, успокоил его: - Песня такая есть...
       Степан Николаевич немного задумался.
       - Времени не стало по театрам ходить. У меня ведь жена
      театралка. Говорит: "Театр - это жизнь". А я ей: "Жизнь - вот
      где настоящий театр". А? Как ты думаешь?
       - Я, знаете, не очень по театрам. Вам видней.
       Степан Николаевич оживился, хохотнул:
       - Громко крикнул Еремей: "Степан большой - ему видней!"
      Давай-ка ударим по коньячку.
       После очередного стаканчика Степан Николаевич вдруг
      как-то сразу опьянел. Он молча смотрел на Еремея, на стол с
      остатками трапезы, видимо, не понимая, где он, и вдруг тихонько
      запел: "А кони в сумерках колышут гривами..." Еремей, теряя
      ориентацию, дотащился до кровати, в несколько попыток содрал
      с ног обувь и окунулся в пьяный, обморочный сон.
       На следующее утро Еремей, не сумев разбудить соседа, с тя-
      жёлой головой отправился на совещание. На этот раз их развели
      по разным кабинетам группами по 10-15 человек, и с каждой
      такой группой был проведён серьёзный разговор о ситуации в
      стране.
       Продвигдеи узнали, что, назначив им хорошую зарплату, обе-
      спечив приличными продпайками и служебными квартирами,
      
      280
      правитель ожидал от них большего. Цели, поставленные перед
      ними, полностью не выполнены. Определённая часть населения,
      не воодушевлённая любовью к правителю и его соратникам, не
      мобилизованная на подвиг и на труд и не воспылавшая ненавис-
      тью к потенциальным захватчикам, продолжает свою мелочную
      приватную жизнь.
       Чтобы лучше знать, чем озабочены люди, участникам сове-
      щания для ознакомления были розданы копии писем и жалоб
      некоторых граждан в высокие инстанции.
       И, под конец всего разговора, продвигдеям сообщили (пред-
      упредив о строгой секретности), что уже больше месяца лучшие
      учёные Дебрянии ведут поиски способов психологического
      воздействия на людей.
       - Если некоторые наши соотечественники, - втолковывали
      продвигдеям, - по своей дурости, вредности или неразумению,
      не желают счастья себе и другим, то власти обязаны, хотя бы
      насильно, это счастье дать им. В этом и должны нам помочь от-
      ыскиваемые учёными средства.
       Участникам совещания сообщили, что все эксперименты, ра-
      зумеется, проводятся над добровольцами. Правда, добровольцев
      не хватает, поэтому ради великой цели иногда приходится ис-
      пользовать некоторых людей и против их воли.
       - Значит, их похищают насильно? - ужаснулась та самая
      женщина, что плакала позавчера, внимая печальной истории о
      Васе и о Нине. - И они никогда больше не вернутся домой? - Её
      глаза по дёрнулись слезами.
       Ведущий посуровел:
       - Мы с вами занимаемся серьёзным, даже можно сказать -
      очень серьёзным делом. Здесь не место жалости, нежности и
      прочему слюнтяйству. Для счастливого будущего Дебрянии нам
      ничего и никого не должно быть жалко.
       - Да, да, - согласилась чувствительная продвигдейка, про-
      мокая влажные глаза, - это я так...
       - Поэтому, - продолжал наставник, - если до вас будут до-
      ходить слухи о пропавших людях, не надо поддаваться панике
      или верить домыслам об инопланетянах. Что делать! В конце
      
      281
      концов, к этому нас принуждают наши враги. И я очень вас
      попрошу представить завтра по одной кандидатуре на такое
      исчезновение.
       В номере помятый Степан Николаевич посмотрел на Еремея
      заплывшими мутными глазами, налил полный стакан водки,
      проглотил его, похрустел традиционным огурцом и, пробормо-
      тав: "Да, я столичный муравей, и нет покоя мне!", завалился на
      кровать.
       Еремей стал бегло просматривать розданные письма.
       "Уважаемый Магог! Из последней возможности прошу... одна
      рыбалка на уме... третьего дня съел целую кастрюлю котлет... я
      уже не говорю о дарении цветов... храпит, как слон... на этом ве-
      чере танцевал с Танькой, а я сидела, как дура... если поможете...
      была бы рада до невероятности..."
       "Мы очин любим Магога нашива любимава аца".
       "...Нигде я не вижу этой пресловутой заботы о людях... уже
      третий месяц хожу... всё завтраками кормят... или живым в
      петлю лезть... а такого, как Иванов, близко нельзя подпускать
      в начальство..."
       "...Она работает в киоске ? 1 при бане... когда задумает, от-
      кроет, когда закроет... 23 мая в 13.00 в киоске у неё находился
      Сидоров, когда пришёл муж... на почве нервности... скандал,
      мат-перемат... перевести её в другой киоск..."
       Читать дальше Еремею стало скучно. Он положил письма об-
      ратно в папку, бросил взгляд на храпящего и причмокивающего
      Степана Николаевича и пошёл на пляж.
       В прошлое своё пребывание в Синеморске Еремей по своей
      глупости сильно обгорел, и теперь он очень осторожно дозиро-
      вал пляжное жаренье. Сидя под тентом, равнодушно обозревая
      потеющих и коптящихся на солнце курортников, он обратил
      внимание на высокого загорелого мужчину, который, сверкая
      крупными белыми зубами, дурачился на мелководье с радостно
      визжащей маленькой дочкой. Еремей увидел и его жену, сидя-
      щую под большим зонтом на разостланном полосатом полотенце.
       Она смотрела на мужа и дочь и счастливо улыбалась.
      
      282
       Это была семья Анатолия, химика-технолога из Рыбного.
      Они прошли через годы мучительного познания простой истины:
      счастливость совместной жизни мужчины и женщины зиждется
      на желании разделить боль родного человека, сопереживать ему,
      на желании делать добро друг другу и прощать. А ведь это и есть
      истинная любовь.
       Еремей узнал их. Ему вспомнилась тонкая девушка в свитере,
      белеющем в неровном пламени ночного костерка, и он подумал
      со мстительной радостью: "Теперь тот свитер на тебя не нале-
      зет!" Потом он вспомнил себя в холодном ноябрьском Рыбном,
      Анатолия, дремавшего на неприютных вокзальных креслах, их
      разговор, и какая-то едкая до слёз обида сначала тихо зашеве-
      лилась на дне его души, потом стала расти и, наконец, закрыла
      для него весь мир.
       Он вернулся к себе в номер и записал химика-технолога
      Анатолия кандидатом на исчезновение.
      
      
      Поэт и власть
       Старый поэт Алексей Преображенский выпил свой
      утренний кофе, встал, подошёл к окну. За окном
      полным ходом шла стройка грандиозного здания
      вседебрянского штаба Пропердея, но он ничего не видел: вос-
      поминанья перед ним разворачивали свой пёстрый свиток.
      Сколько событий произошло за последние полтора года! Как
      ему пришлось несладко! Когда пришёл к власти Магог и стая
      молодых поэтов унюхала требуемое направление в творчестве,
      Преображенский никак не мог сориентироваться и на какое-то
      время замолчал. Тогда его морально поддержал уезжающий из
      Дебрянии Любочарский, а материально - жена, относя время
      от времени свои драгоценности в ломбард.
       За окном натужно заскрипел кран, нависая плитой перекры-
      тия над принимающими её рабочими. Преображенский вспом-
      нил своего одноклассника Валерку Николаева, работающего
      
      283
      прорабом и раздавленного такой же плитой тридцать лет тому
      назад. Думал ли Валерка, что так быстро закончатся его дни?
      Уйма лет прошла с тех пор, и всё мимо него. Он так и не увидит
      и не узнает, как изменилась за это время жизнь, как живут теперь
      люди, какими стали его дети... Конечно, не узнает и не увидит:
      его нет в этом мире, и мира для него нет. А за окном сегодняшние
      рабочие, видимо совсем не думая, как и Валерка, о возможной
      опасности, неспешно передвигаются под страшным грузом.
      "Майнуй! Ещё примайнуй!" - кричит один из них крановщику,
      и плита, под скрип крана, медленно опускается. Преображенский
      отмечает про себя ловкое прилаживание иностранного слова к
      родному языку и продолжает вспоминать.
       К концу прошлого года он опубликовал одно, как казалось
      ему, очень удачное стихотворение. Он никак не ожидал, что оно
      вызовет такую яростную и даже злобную критику. В чём только
      не обвиняли автора! И в бесхребетности, и в отсутствии твёрдой
      позиции, и в мистицизме... Но самым страшным промахом по-
      эта считалось непонимание той цели, которую поставил перед
      народом Магог. И всё из-за слов: "...для высшей светлой цели,
      которую постичь нам не дано". Преображенский был уже готов
      к отправке на лесополосу, но всё, слава богу, обошлось.
       За окном старый поэт видит ловкие движения каменщиков,
      набрасывающих раствор и укладывающих очередной ряд кир-
      пичей, с деревянным, сухим постукиванием по ним рукояткой
      инструмента.
       "Как он называется?" - невольно начинает рыться в памяти
      Преображенский. - Кайло? Нет, кайло - это кирка. Кельма!
      Кельма! - обрадовался он, - значит, память ещё работает!"
       Его память продолжала работать. Он вспомнил, как корпел над
      стихотворением, способным подсушить его подмоченную репута-
      цию. Неизвестно откуда и как пришли первые две строчки:
      
       Хороша моя столица
       В свете утренних лучей!
      
       Ироничная жена посоветовала продолжить: "И в свете
      решений нашего правительства". Преображенский оценил её
      
      284
      горький юмор и продолжал вымучивать стихи, которые не дали
      бы никакой пищи зловредным критикам, не содержали бы ни-
      каких вторых планов, были бы просты и не цепляли ни за какие
      струны душ человеческих. Наконец ему удалось родить ещё две
      дистиллированные, кастрированные строки:
      
       Так давайте ж веселиться!
       Прочь сомненья прошлых дней!
      
       Правда, последние слова вроде бы намекали на то, что кое-
      какие сомнения были, но, с другой стороны, они говорили об
      авторе как о человеке, изжившем свои ошибки и раскаявшемся.
      Преображенский очень надеялся, что именно так его и поймут. И
      действительно, власти подобрели к нему, и он был принят в редкол-
      легию одного журнала, что давало возможность спокойно работать
      и даже вернуть из ломбарда кое-какие женины украшения.
       В начале июля Преображенскому поступило официальное
      предложение принять участие в конкурсе стихов для моло-
      дёжной песни. Он порылся в старых набросках и наткнулся
      на строчки, которые так и не были использованы и очень ему
      нравились:
      
       Прохладно утро вянущего лета,
       Не дрогнет ив зелёный водопад.
      
       Было ясно, что если песня молодёжная, то надо писать о
      любви. Старомодный Преображенский помудрил немного и
      выдал такую строфу (по условиям конкурса больше и не тре-
      бовалось):
      
       Прохладно утро вянущего лета,
       Не дрогнет ив зелёный абажур.
       Я влюблена, как юная Джульетта:
       Меня стрелою поразил Амур.
      
       К сентябрю, сквозь несколько туров конкурса протисну-
      лись, как и предполагала Прессия, только два автора: Алексей
      
      285
      Преображенский и Роберт Верный. Соперник старого поэта
      очень тонко чувствовал веяние времени. Продолжая писать о
      доблестях дебрянцев и о будущих подвигах, к которым нужно
      готовиться уже сейчас, и о растущей славе родной страны, он,
      имея знакомства на самом верху власти, понял, что для конкурса
      нужно совсем другое. И попал в самую точку.
       Его стихи положила на ритм молодёжная группа, в которую
      вошли Захар Муслик и Роза Пуслик. Вначале это была группа
      "Захар и Роза", но потом появилась мода на странные, ничего
      не говорящие названия. Тогда, изменив одну букву мужского
      имени, они стали называться "Сахароза". Особый привкус ис-
      полнению песен этой группой придавало то, что Захар, не имея
      никакого голоса, умел очень страстно придыхать в микрофон.
       Молодёжь восторженно, с рёвом и свистом принимала в их
      исполнении выверенные строки Роберта Верного, которому было
      наплевать на иронические хмыканья высоколобых эстетов.
      
       Я не могу без тебя,
       А ты ушла от меня.
       Приди ко мне, я молю,
       Я так безумно люблю!
       Все эти дни ты во мне,
       А я хочу быть в тебе.
      
       Преображенский стоял перед окном, барабанил пальцами
      по подоконнику и думал о том, что завтра, 1 октября, он должен
      быть в театре, где в связи с полуторалетним правлением Магога
      соберётся на торжественное собрание весь бомонд столицы.
      Идти не хотелось. Опять будут надоевшие парадные речи,
      будут награждения (ему, конечно, награды никакой не будет),
      будет знаменитый хор имени Мануйлы с неизменной "В гости
      к куму я пришла...". Будет обслуживающий власть ансамбль
      "Игра слов" и его руководитель Игорь Ослов, наконец, будет
      объявлен победитель конкурса стихов для молодёжной песни.
      Преображенский понимал, что в этом конкурсе он проиграл,
      что не смог попасть в нужную тональность, что на этом параде
      
      286
      опять шёл не в ногу. Хорошо бы не пойти в театр. Но, с другой
      стороны, неявка - это вызов.
       Существовала и ещё одна причина пессимистического на-
      строя поэта, не овладевшего шершавым языком плакатной
      агитации. А дело было вот в чём.
       В конце августа Градацкий нашёл выход из приближающе-
      гося энергетического кризиса. Он вспомнил, где он видел что-то
      хорошо горящее. И вспомнил - что именно горело. Два года
      назад он отдыхал дикарём, снимая угол окраинной саманной
      хибарки в небольшом удалённом поселении на берегу Сине-
      го моря. Хозяйка, пожилая дебелая женщина, готовила пищу
      для квартиранта во дворе на небольшой кирпичной печурке.
      А топила она эту печурку кизяком - высушенными на жарком
      южном солнце крупными кирпичами из навоза, смешанного с
      рубленой соломой.
       А если вместо навоза использовать человеческие испраж-
      нения? Градацкий возликовал: он нашёл-таки постоянный
      дешёвый источник энергии! Работа закипела. С Нормальдией
      заключили договор на поставку соломы, и был определён размер
      ежемесячного натурального налога на кало (так уклончиво стали
      называть сдаваемые жителями экскременты). Институт глобаль-
      ных проблем экономики стал работать над темой "Разработка
      оптимального рациона питания дебрян для получения кало с
      наибольшей теплотворной способностью". Промышленностью
      был налажен выпуск из опилок герметичных контейнеров для
      сбора неблаговонных отходов деятельности человеческого ор-
      ганизма.
       Дело было новое, необычное, странное и даже оскорбитель-
      ное, но покладистый народ покорился, и машина заработала.
      Однако вскоре обнаружились некоторые недостатки. Несмотря
      на мощные системы вентиляции, ни на пунктах сбора натураль-
      ного налога, ни в цехах, где огромные мешалки смешивали кало с
      соломой, ни в циклопических сушильных печах обслуга не могла
      работать без противогазов. Стоимость противогазов и доплата
      работникам за вредность увеличили стоимость почти бесплатно-`
      `
      287
      го топлива. Этому же способствовало и то, что сушильные печи
      для своей работы тоже съедали часть продукции.
       Кроме того, над страной расплылась одуряющая вонь, вы-
      брасываемая в атмосферу вентиляцией новых предприятий. Жи-
      тели Дебрянии не знали, что им делать: смеяться или плакать?!
      Сложившаяся ситуация не могла остаться без последствий.
      Вольномыслие стало поднимать голову. Появились анекдо-
      ты - вначале по поводу вновь введённого налога, потом про
      лесополосы, про духовые оркестры, про трёхместные унитазы,
      устанавливаемые в лагерях...
       Чтобы выправить положение, запустили мощную машину
      промывания дебрянских мозгов. Сначала была задействована
      система "Пропердей", а потом стали привлекать и работников
      литературы и искусства. Плодовитый Роберт Верный отклик-
      нулся на зов власти следующими строками:
      
       Кто в неделю сдал кило
       Первоклассного кало -
       Тот стране теплом помог,
       Как велел наш вождь Магог.
      
       Алексей Преображенский, когда ему предложили принять
      участие в этой кампании, возмутился (не очень сильно и про
      себя) и отказался, хотя понимал возможные последствия такой
      строптивости. Это-то и усугубляло уныние старого поэта. А тут
      ещё не решаемая проблема: идти или не идти в театр.
       К обеду заявился к ним Михаил, брат жены, такой же худень-
      кий и востроносенький, как и его сестра. Старый холостяк, он,
      возвращаясь из командировок, любил зайти к Преображенским
      позавтракать-пообедать и поболтать о том о сём. На этот раз
      Михаил вернулся из Нижних Малинок, где он контролировал
      отгрузку леса за рубеж.
       - Сними обувь. Вот тебе тапочки, - говорила жена Преоб-
      раженского брату. - Не ходи в грязных туфлях по ковру!
       - Я иду по ковру, - отвечал он, проходя в квартиру - ты
      идёшь, пока врёшь, они идут, пока врут...
      `
      288
      - Представьте себе, - говорил он позже Алексею и сестре,
      хлебая щи, - приехал я в эти самые Малинки, а мне говорят:
      "Ты знаешь? Ведь у нас проживает знаменитый Актёр". Ну, этот,
      такой, весь импозантный. Им позантный, вам позантный, нам
      позантный... Так и говорят: "Здесь живёт знаменитый Актёр.
      В ссылке". Вы представляете?
       - Кого только сейчас не ссылают! - отозвался Преображенский
      .- И чем же он там живёт?
       - Это вопрос! Театров там нет. Это ведь не столица. А что
      он ещё может делать? Только играть.
       - И ты видел там Актёра? - спросила Михаила сестра.
       - Да. Когда у него кончились деньги, чтобы платить хозяйке
      за стол, она, представьте себе, выгнала его работать в огород.
      Он говорит: "Это не актёрское дело!" А она: "А жрать каждый
      день - актёрское? Иди копать огород, шаромыга!" Теперь все
      его зовут "шаромыга". Показали мне его. Пьяный, старый, обо-
      рванный и оч-ч-чень злой!
       "А что я умею, кроме как стихи кропать? - подумал Преоб-
      раженский, - нет, всё-таки в театр лучше пойти!"
      
      
      Впереди - свободная жизнь
       Много воды утекло с тех пор, как учитель химии и
      биологии ссыльный Константин Хмелик поселил-
      ся в Нижних Малинках у Игнатовны и устроил её
      детям Тольке и Ольке сказочный Новый год. Весной неожиданно
      заболела воспалением лёгких и умерла Игнатовна, её старшая
      сестра забрала к себе в Орехов Тольку и Ольку, и Хмелик остался
      один в опустевшей лачужке.
       После окончания учебного года он за скромную плату под-
      рядился провести небольшой косметический ремонт в школе
      и взял себе в помощники нескольких старших школьников.
      Хмелик белил с ними потолки в классах, красил полы и парты,
      
      289
      а потом все они, как правило, шли на Журчалку и ловили там
      пескарей и плотвичек. После рыбалки Хмелик приводил ребят
      к себе, и они начинали жарить рыбу, а учитель спускался в
      подвал и набирал из закрома картошку (ещё из старых запасов
      Игнатовны), которая, почуя движение времени, уже выпустила
      из себя маленькие твёрдые росточки. На столе, кроме варёной
      картошки и жареной рыбы, появлялся хлеб, огурчики, лук, квас,
      и они устраивали пир.
       В конце августа школьный директор, как и всегда, поехал
      в Билль (Орехов) на совещание и пропал. Наводили справки,
      искали - всё без толку. На совещании был, в гостинице про-
      живал и уехал. Но в Нижние Малинки не приехал. Всё. Будто
      бы испарился человек. Поохали, попереживали, посудачили, да
      что ж поделаешь?
       Директором назначили учётчика вывозимого из Малинок
      леса ссыльного Александра Трофимова. В своё время он был
      инженером на Излученском лесоперерабатывающем комбинате,
      но как-то, в дружеской беседе, сознался, что от трубных звуков
      духового оркестра, играющего в обеденный перерыв, у него болит
      голова. Инженер Трофимов отделался трёхгодичной ссылкой в
      Нижние Малинки, но особенно не переживал. Он рос сиротой,
      сам прокладывал свой путь в жизни, скитался по чужим углам, и
      ему, по большому счёту, было всё равно где работать - была бы
      крыша над головой. Тихий и покладистый человек, он вскоре же-
      нился на одинокой продавщице малинковской лавки, женщине
      горластой, старше него на шесть лет. Впервые имея собственное
      пристанище, Трофимов с удовольствием стал заниматься хозяй-
      ством и терпеливо сносил сварливость стареющей жены.
       У Хмелика с новым директором школы сложились при-
      язненные отношения. Оба попавшие в ссылку ни за понюшку
      табаку, оба земляки (Хмелик тоже был из Излучья), они на
      многое имели схожий взгляд. Не имея в окружении достаточно
      интересных для себя людей, они иногда проводили часок-другой
      вместе, что вызывало недовольство жены Трофимова, недолю-
      бливающей Хмелика. Встречаясь, они говорили о школьных
      делах, вспоминали свой родной город, где у них нашлось не-
      
      290
      сколько общих шапочных знакомых, рассуждали на отвлечённые
      темы, но никогда не касались причин, по которым они попали в
      Нижние Малинки, и не обсуждали порядков, воцарившихся в
      Дебрянии в последнее время.
       В конце сентября дни стояли тёплые, тихие, сухие - на-
      стоящее бабье лето. Деревья были покрыты желто-красной,
      медленно умирающей листвой. Трофимов и Хмелик уже с час
      бродили по опушке леса, примыкающей к окраине Малинок.
      Они увидели лежащую поперёк небольшой полянки старую
      сосну и присели на неё.
       - Ты точно решил уехать отсюда? - спросил Трофимов.
       - Да, Саша. Срок истекает в середине декабря.
       - Жаль. Признаюсь, Костя, мне будет тебя недоставать. А то
      оставайся! Что тебе в этом Излучье-Пресслучье?
       - Да нет, у меня там мама одна. Ждёт не дождётся. Надо
      ехать.
       - Понятно. Тут ещё одна проблема возникает: кто будет деток
      химии и биологии учить?
       - Я думаю, Саша, этот вопрос ты разрешишь. С января по-
      явятся новые ссыльные, а среди них грамотных много, - Хмелик
      усмехнулся сам на себя. - Хотел было предложить тебе привлечь
      к преподаванию Актёра, да вовремя остановился. Видел его
      недавно. Шёл совершенно пьяный и ругался на чём свет стоит.
      И к тому же страшно самолюбив! Какой из него учитель?
       - Ты прав. И дело тут не только в его пьянстве: разве для
      детей это невидаль? И любить себя мы должны...
       Хмелик прервал его:
       - Но не себя одних.
       - Конечно, - продолжал Александр Трофимов, - но главное,
      он не только любит одного себя, он зол на весь мир. А злобных
      людей к детям подпускать нельзя: они их покалечат.
       - Слава богу, есть ещё и другие люди, я знаю, - заговорил
      с некоторым азартом Хмелик, - которые вопреки всем обсто-
      ятельствам не обижаются на весь мир, которые способны со-
      страдать другим и желать им добра.
      
      291
       Ему хотелось говорить о таких же людях, как он, которым
      вдруг открылась благотворность любви и всепрощения, говорить
      о разрушительной силе злобы, бездумных удовольствий, самолю-
      бования, но спохватился и перевёл разговор на другую тему:
       - Ты посмотри, Саша, какая кругом красота! Как дышится
      легко! Побудешь немного в таком лесу - и так спокойно и тихо
      становится на душе!
       Трофимов согласился с ним, они ещё посидели некоторое
      время молча, каждый в своих мыслях, и разошлись по домам.
       А в середине декабря Константин Хмелик уже свободным
      человеком добрался на попутках до города Билль и купил билет
      в общий вагон до Пресслучья. Поезд отходил часа через полто-
      ра, и бывший ссыльный, взяв в вокзальном буфете два стакана
      чаю, решил перекусить на дорогу. Только он разложил на своём
      побитом фанерном чемодане нехитрую снедь, как невысокий
      худой бородатый старик подсел к нему.
       - А не поделишься ли чайком со старым старичком? - спро-
      сил он.
       - Садись, дедушка. Чем богаты, тем и рады.
       - Спаси Христос! - сказал дед, перекрестившись, взял варё-
      ную картофелину, очистил её, посолил и стал жевать остатками
      зубов. - Домой едешь?
       - Домой.
       - Небось, срок закончил?
       - Было дело. А как ты узнал?
       - Аз не без обеих глаз, - сказал дед, зажёвывая картофелину
      луковицей и хлебом. - Согрешил или напраслину возвели?
       Сидя перед незнакомым старым человеком и думая, что от-
      ветить на его вопрос, он увидел вдруг всю свою жизнь и понял,
      что и страданиями на лесополосе, и годовой ссылкой он распла-
      чивался за прежнее своё бездумное существование. Он в первый
      и последний раз видел этого старика, но вдруг, неожиданно для
      самого себя, стал рассказывать ему о своей прошлой и, как он
      теперь понимал, грешной жизни.
       Дед внимательно выслушал сбивчивое повествование Хме-
      лика о его бесчисленных связях с женщинами, обмакнул в чай
      сухарь, пососал его и сказал:
      
      292
       - Грехи любезны доведут до бездны.
       Хмелик рассказал и о своей вине в смерти одной несчастной,
      глупой женщины, и о сломанной жизни её мужа (может быть, его
      уже и нет в живых), о заключении и о ссылке в Нижние Малинки.
      Старик обтёр рот, выбрал из бороды хлебные крошки.
       - Спасибо за угощение. Да, такая вот, значит, получилась у
      тебя жизнь. Как говорят, шутил Купряшка, да попал в тюряшку.
      Да ты не тужи, скоро всё у тебя наладится. Вот женишься...
       - Нет, нет, - запротестовал Хмелик, - не нужно мне никакой
      жены! Буду спокойно один жить-поживать да матери помогать.
      Одни мы с ней как-нибудь обойдёмся.
       - Конечно, нет такого дружка, как родная матушка, а всё же
      ты скоро женишься. Встретится тебе хорошая, работящая жен-
      щина. Тебе жена нужна. Жена мужу - пластырь. Она поможет
      твоей душе успокоиться.
       Дед помолчал, а потом строго сказал:
       - Жена мужу пластырь, а он ей - пастырь! Запомни.
       Хмелик удивился и даже немного хохотнул:
       - Откуда ты можешь знать, что будет?
       Старик хитро прищурился:
       - Ниоткуда. Знаю.
       - Ну хорошо, а тогда скажи, скоро закончится у нас эта новая
      страшная жизнь?
       - Скоро.
       Хмелик усомнился:
       - Что-то я не вижу изменений в лучшую сторону. Вон, теперь
      ещё и люди стали пропадать. И я уверен, это дело наших властей.
      Может быть, нам кто-нибудь поможет? С Луны прилетят?
       - Окромя Бога - откуда подмога?
       - А что будет с нашим правителем?
       Дед помолчал, пожевал губами.
       - Вот что я тебе скажу, - отвечал он, - Иуда удавился, а
      фараон утопился. А ты понимай как знаешь. Ну, спасибо тебе
      за угощение. Прощай!
       После ухода старика Хмелик некоторое время оцепенело си-
      дел над своим чемоданом, невидяще глядя на остатки скромной
      
      293
      трапезы, потом очнулся, собрал вещички и вышел на декабрь-
      ский вечерний перрон. А тут и поезд подошёл.
       Общий вагон заполнили самые разные люди. Некоторые
      женщины сразу улеглись спать, накрывшись платками, плю-
      шевыми жакетами и телогрейками. Молоденькие солдатики
      небольшого воинского подразделения расположились на третьих
      багажных полках. От их разбитых, усталых ног, освобождённых
      от сапог и портянок, липкий тошный запах разлился и запол-
      нил весь вагон. Через пятнадцать минут в вагоне уже слышался
      переливчатый храп и сонное бормотанье, то там, то здесь взлетал
      к потолку возмущённый тонкий женский голос и безутешно
      всплакивали дети.
       Перед самым отходом поезда в вагон вошла молодая, скромно
      одетая женщина с маленьким мальчиком, села напротив Хмели-
      ка и стала устраивать сыну место для сна. Мальчик улёгся, но
      не засыпал, а неотрывно рассматривал Хмелика.
       - Я, наверное, отвлекаю вашего сына, - обратился Хмелик
      к женщине. - Может быть, мне стоит выйти и постоять в ко-
      ридоре?
       - Нет, нет, - отвечала попутчица, - вы не мешаете. Он
      немного полежит и заснёт. А ты, сынок, закрывай глазки и за-
      сыпай.
       - А ты мне сказку расскажешь?
       - Давай-ка я тебе расскажу сказку, - сказал Хмелик. - Как
      тебя зовут?
       - Сергуня, - тихо ответил мальчик.
       - А меня - Константин. Дядя Костя. Вот и познакомились.
      Тогда уж и вы назовитесь, - обратился он к женщине.
       - Ася, - сказала Ася.
       - Ну, Сергуня, слушай.
       Невысокая, пьяная женщина со сбившейся причёской и
      нечётким взглядом ввалилась к ним, посмотрела по сторонам,
      нашарила глазами Хмелика.
       - Это ты, что ли, Пашка? - произнесла она с расстановкой
      и попыталась в вагонной полутьме получше его рассмотреть. -
      Или это не ты?
      
      294
       - Это не я. Ты ошиблась.
       - Ну, да всё равно - ты это или не ты. У тебя есть чего вы-
      пить?
       - Выпить у меня нет, а тебе бы надо пойти поспать.
       Обиженную женщину качнуло в сторону, она слегка уда-
      рилась головой о полку и, бормоча что-то себе под нос, стала
      продвигаться дальше в поисках своего Пашки.
       - Да, - задумчиво проговорил Константин Хмелик, - дей-
      ствительно, я - это не я. Я совсем другой.
       Он посмотрел на Сергуню, улыбнулся.
       - Ну, слушай. Жил был маленький мальчик.
       - Сергуня? - спросил Асин сын.
       - Пусть будет Сергуня. Только не ты, а другой. А ты закры-
      вай-ка глазки. И была у него мама.
       - Мама Ася?
       - Хорошо, была у него мама Ася.
       - Только другая Ася, - уяснил себе Сергуня.
       - И был у него папа.
       - Это, наверное, ты, только другой, - шептал мальчик, за-
      сыпая.
       Хмелик смутился и бросил быстрый взгляд на Асю. А она
      отвела глаза и стала смотреть в окно. Она видела, как сразу и
      близко принял Сергуня в своё маленькое сердечко этого на-
      страдавшегося (это она сразу поняла!) спокойного человека с
      серым усталым лицом, как не хватало её сыну такого вот ровного
      мужского общения. И вдруг остро почувствовала, что это обще-
      ние нужно и ей.
       Глубоко в её душе, казалось, умерло заскорлупленное желание
      спокойного семейного счастья, и вот скорлупа треснула, и она
      ощутила слабую надежду, мягко толкнувшуюся в её сердце.
       В дальнем конце вагона с кем-то вполголоса ругалась про-
      водница, в ночной тёмноте слышались всхрапыванья, прич-
      мокивания и постанывания спящих людей, стучали колёса, и
      слегка потряхивало на стрелках. Сергуня спал, раскинув руки.
      Хмелик и Ася сидели друг против друга у окна и тихонько раз-
      говаривали.
      
      295
       - Вы далеко едете? - спросил Хмелик.
       - В Пресслучье. Там нас ждёт мама.
       - Какое совпадение! Я тоже в Пресслучье, и тоже к маме.
      Вот, отбыл ссылку в Нижних Малинках...
       - А мы из гостей. У маминой сестры был юбилей, и она при-
      гласила всех нас к себе. Да мама приболела. Говорит: "Поезжай к
      тёте сама с Сергуней". Я вначале не хотела ехать, боялась - зима,
      да и ребёнок маленький. Но тётя очень уж хотела посмотреть на
      Сергуню. Слава богу, всё обошлось! Завтра будем дома.
       "Он едет к маме, значит, жены нет", - думала Ася. Она по-
      смотрела на его застиранную рубашку, на поношенный пиджак,
      на тонкие пальцы худых рук. "Настрадался, должно быть, - про-
      должала она думать. - Ему бы отдохнуть да отогреться после
      всего. Да успокоиться душой".
       "Её ждёт мама, значит, мужа нет, - думал Хмелик. - Видно,
      нелегко пришлось ей одной с мальчиком. Ну, мама, конечно... Но всё
      равно... Видно, что вся закрылась, вся в заботах... Ни разу не засме-
      ялась, не улыбнулась. Оттаять бы ей да немного повеселеть..."
       Глубокой ночью простояли с полчаса в Магограде и поехали
      дальше. В огромных тёмных громадах окраинных столичных
      домов то там, то здесь светились редкие окна.
       - Вот смотрю я на эти окна и думаю, - тихонько, довери-
      тельно, как со старым другом, делилась Ася своими мыслями с
      Константином, - почему там люди не спят? Может быть, по-
      могают больному ребёнку, или старому человеку. А может быть,
      человек вернулся домой с ночной смены, сидит, пьёт чай, смо-
      трит в окно и видит проходящий мимо поезд. За этими окнами
      течёт неведомая нам жизнь, со своими радостями и несчастьями,
      с растущими детками и умирающими стариками...
       - Все мы, как эти окна, - отвечал ей Хмелик. - У всех нас
      своя судьба, свои надежды, свои тайны, свои прекрасные и
      неприглядные стороны. И, как эти окна, мы одиноки. Даже в
      большой семье, даже с самыми близкими друзьями...
       - Я вас понимаю. Никто за нас не переживёт нашу боль,
      никто не ощутит так остро, как мы, нашу радость. Но всё-таки
      иметь семью и близких друзей - это счастье.
      
      296
       "Господи! Ведь есть же на свете оно? - думала Ася, глядя
      на еле различимое в темноте лицо Хмелика, казавшееся ей уже
      таким близким. - А может быть, и я узнаю счастье? Ах, как была
      бы рада мама!"
       "Какая милая и простая женщина! - думал между тем
      Хмелик. - Как было бы с ней спокойно! Как в воду смотрел
      дед-вещун - действительно, мне нужен "пластырь"".
       Утром проснулся Сергуня и стал радоваться скорому при-
      ближению к дому.
       - А ты тоже с нами выйдешь из поезда? - спросил он Хме-
      лика.
       - Да, выйду. Я тоже теперь буду здесь жить.
       - А куда пойдёшь с вокзала? - продолжал допытываться
      мальчик.
       - Пойду домой. К маме.
       - У тебя тоже мама есть?
       - Есть. Только у тебя мама молодая, а у меня старенькая.
       - Как Одуванчиха?
       Хмелик вопросительно посмотрел на Асю и, получив разъ-
      яснение, дал её сыну утвердительный ответ.
       - А ты к нам придёшь?
       - Я к вам приду? - спросил Хмелик у Аси и увидел, как по-
      хорошело её лицо от смущенно-счастливой улыбки.
      
      
      "...Умиранья подвиг неминучий"
       Морозным январским вечером в холле терапевтиче-
      ского отделения Рыбнинского стационара беседо-
      вали больные женской палаты.
       - Это ж невозможно здесь болеть! Такая холодрыга! - воз-
      мущалась невысокая худощавая Татьяна Фёдоровна, ёжась и
      запахивая халат, надетый поверх толстого свитера.
       - Наверное, опять мусорку чинят, - отвечала ей тётя Маша,
      пожилая, тучная и одышливая.
      
      297
       - Какую мусорку?
       В разговор вмешалась сердитая желудочница Люда:
       - Котельную. Года полтора всего-то и прошло, как постро-
      или, да ломается всё время. А может быть, эти сволочи, что
      мусор сортируют, специально что-то делают, чтобы сломалось.
      Это же настоящие враги! Здесь не то что больной - здоровый
      загнётся!
       - Нет, я не могу больше, - сказала Татьяна Фёдоровна. -
      Уже всё, что было, на себя напехтерила. Пойду одеяло возьму,
      наверну сверху. - Она поднялась и направилась в палату.
       - Я и говорю - они специально ломают котельную, - про-
      должала Люда, проводив Татьяну Фёдоровну долгим взгля-
      дом. - Враги, они и есть враги! Их сразу расстреливать надо, а
      не на работы посылать! А эта: "Пойду одеяло наверну сверху!"
      Знаете, тётя Маша, почему она ушла? Ей не понравился разговор
      о врагах. Она сама такая. Смотрю я на неё - точно, есть в ней
      полянская кровь! Знаю я их, все они против нас!
       - Послушай, Люда, что я тебе расскажу. Лет, наверное,
      двенадцать-тринадцать назад делали мне операцию. По-жен-
      ски. Лежала я в палате ещё с двумя женщинами. И одна из них
      была родом из Полянии. Было это всё в Бекасове, а там много
      живёт полянцев, и их зовут сахарянами (они из своей знаме-
      нитой брюквы сахар делают). Лежу я после операции, после
      наркоза - ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Молодая
      дебрянка, соседка по палате, уже к выписке готовилась - ничем
      мне не помогла. Лежит, книжки читает и почему-то злится на
      весь мир. А сахарянка сама еле двигается, однако и попить даст,
      и утку вынесет, и медсестру позовёт, и просто - хорошее слово
      скажет. Кто же из них был мне ближе? Не надо всех полянцев
      под одну гребёнку.
       В холл заглянул мужчина из соседней палаты, поступивший
      утром:
       - Извините меня, скажите, а то я не понял, был сегодня ужин
      или ещё будет?
       - Был, милый, был. Здесь ужин в пять часов.
      
      298
       - Ха-ха-ха! - отреагировала Люда. - А ты, наверное, думал,
      что это второй полдник! А это, чтоб ты знал, и был ужин! Терпи
      теперь до завтрака! Ха-ха-ха!
       - Спасибо, - сказал мужчина и пошёл, готовясь терпеть до
      далёкого утра.
       - Да здесь и чаю не положено! - кричала ему желудочница
      вдогонку. - Говорят, что денег не хватает!
       - Хорошо, если кто придёт проведать, - посочувствовала
      мужчине тётя Маша, - да принесёт чего попить. А к нему, может
      быть, никто не придёт...
       - А если никто не приходит? Что же теперь - подыхать?
       - Молиться надо... Слава богу, есть добрые люди.
       - Молись не молись, всё равно помирать придётся. Не ми-
      новать...
       Вернулась, закутанная в одеяло, Татьяна Фёдоровна, услы-
      шала разговор об отсутствии вечернего чая и стала рассказы-
      вать:
       - Я вчера ночью - не спится - пошла к медсестре, а они
      собрались все и гуляют! День рождения, что ли, у кого...
       - Они, считай, через день по ночам пьянствуют, - сказала
      Люда. - Да и дежурные врачи с ними.
       - Я и попросила у них кипяточку. Ну, у них как раз чайник
      поспел - не отказали.
       - Спасибо, есть ещё добрые люди, - проговорила тётя
      Маша.
       - Да, добрые. А утром дрожащей рукой в вену никак не
      попадут, - осторожно дотрагиваясь до огромной гематомы на
      локтевом сгибе, ответила Люда. - А то и просто - забудут какой-
      нибудь укол сделать. А врачи будто бы и не видят ничего.
       - А вы не знаете, что это за врач молодой нашу палату ве-
      дёт? - спросила только второй день пребывающая в больнице
      Татьяна Фёдоровна. - Мне кажется, он очень уверен в себе.
       - Кирилл Иванович? Он здесь недавно. Уж я не знаю, уверен
      он или не уверен. Говорю ему: "Кирилл Иванович, так сильно у
      меня здесь болит - сил моих нет. Что мне делать?" А он: "Чего
      же ты хотела? И будет болеть!" Я спрашиваю: "А что мне можно
      
      299
      есть? Я вот утром кашку поела и теперь не знаю. И никто ничего
      мне не говорит". А он отвечает: "Вот даёт! Кашку поела, а теперь
      спрашивает - можно ли!" Вот и весь ответ.
       - В нашей полуклинике (так тётя Маша произносила сло-
      во "поликлиника") есть врачиха, Елена Степановна. Вот уж
      добрый человек. И расспросит тебя, и посоветует. Только вот
      счастья ей нет. Без мужа растила дочку и сына. Так вот, дочь её
      сбежала с музыкантами. Приезжали сюда какие-то... Сахарозы,
      что ли... Такие... волосатые, с гитарой.
       - Ах ты, боже мой! - воскликнула Татьяна Фёдоровна.
       - Я бы этих волосатиков на месте расстреливала бы! - взор-
      валась Люда.
       - А сын недавно пропал. Вышел вечером из дома за сигаре-
      тами и пропал. Так и не нашли.
       - Ну, это понятно, - зыркнула на Татьяну Фёдоровну сер-
      дитыми глазами Люда. - Тут без Полянии не обошлось. Я об
      этом кое-что слышала.
       В холл вошёл дежурный врач и напомнил женщинам о ве-
      черних процедурах. Они поднялись и стали продвигаться в свою
      палату, где их ожидала ещё одна, не ходячая, больная.
       - А это кто? - спросила Татьяна Фёдоровна.
       - Это Дмитрий Петрович, - ответила, тяжело дыша и
      шаркая толстыми ногами по полу, тётя Маша. - Я его люблю.
      Настоящий врач, даром что молодой. Всё для больного сделает,
      что может.
       - Да, знающий, - поддержала однопалатницу Люда. - Тре-
      тьего дня на обходе щупает мне живот этот уверенный Кирилл
      Иванович и говорит: "Ничего у вас нет". А Дмитрий Петрович ему
      тихонько (а я ведь слышу!): "Попробуй чуть ниже и правей".
       - Слава богу, есть хорошие врачи, - перекрестилась на ходу
      тётя Маша.
       - А есть и кириллы ивановичи, - съязвила Люда.
       Новый врач Кирилл Кровопусков появился в больнице глу-
      бокой осенью. На учёбу в университете у него ушло десять лет: он
      был известным на всю страну прыгуном в длину и учился урыв-
      ками, месяцами пропадая на сборах и соревнованиях, завоёвывая
      
      300
      призы, получая кубки и медали. Университетскому начальству
      льстило присутствие в родных студенческих рядах такой знаме-
      нитости, и оно медленно, со скрипом всё же переводило с курса
      на курс прославленную, но плохо обученную спортивную звезду.
      Но пришло время, когда результаты Кирилла Кровопускова на
      секторе прыжков стали падать, и его вывели из состава сборной
      страны. Тогда знаменитому прыгуну вручили-таки диплом врача
      и выпихнули из университета. Несмотря на свою фамилию, он
      панически боялся крови и стал терапевтом.
       Главный врач Сергей Сергеевич присматривался к новому
      врачу, при коротких случайных встречах спрашивал о его делах,
      настроении, и всегда получал спокойный и оптимистичный от-
      вет. Спросил как-то он и Дмитрия Петровича Рыжова, помнит
      ли тот Кровопускова по совместной учёбе?
       - Я мало его знаю, - ответил Дмитрий. - Когда я поступил
      в университет, он уже перешёл на третий курс. Мы проучились
      вместе первый семестр четвёртого курса, а затем он уехал на
      сборы до следующего сентября - готовиться к Кубку Приси-
      неморья, и больше я его не видел.
       Он подумал немного и добавил:
       - Надо сказать, Кирилл никогда не важничал, был простым
      парнем, хотя, конечно, понимал, что он знаменитость. Я думаю,
      из него получился бы отличный тренер.
       Сергей Сергеевич решил посмотреть истории болезней
      пациентов, которых вёл новый врач. Он наткнулся на эпикриз,
      который оканчивался словами: "Завтра умрёт". В последующие
      дни сделаны были следующие записи: "Не умерла", "Опять не
      умерла" и, наконец, через неделю: "Выписана в удовлетвори-
      тельном состоянии".
       Заботы не оставляли в покое Сергея Сергеевича. Коек в
      стационаре не хватало, и больные лежали в коридорах, не было
      денег на ремонт отделений, на приобретение нового оборудо-
      вания, мягкого инвентаря и лекарств. Питание больных было
      скудным, и постоянно шли жалобы на равнодушие врачей, на
      пьянки по ночам медперсонала, на грязные, забитые туалеты...
      Но "закручивать гайки" Сергей Сергеевич не решался: врачей
      
      301
      можно было пересчитать по пальцам, и заработная плата сестёр
      была низка. Было от чего болеть голове главного врача.
       Но случались и события, вносящие разнообразие в моно-
      тонную и полную забот жизнь. В начале трескучего января к
      Сергею Сергеевичу приехал погостить Окунев - друг детства
      и высокопоставленный дипломат. У него наконец-то выдалась
      свободная неделька, и он решил, что дальше откладывать нель-
      зя - надо было посетить могилы родных ему людей. Стояли
      тихие, солнечные, морозные дни, но в конце декабря несколько
      дней над городом плясала дикая метель, и теперь всё кладбище
      было заметено сугробами. Потоптался Окунев на еле примятых
      дорожках, угадывая по торчащим кое-где из снега крестам да
      оградам привычные уже ему могилы родителей, а вот последнего
      приюта тётки так и не нашёл.
       Закоченевший и недовольный собой, вернулся он к Сергею
      Сергеевичу, но домашнее тепло, котлеты и прекрасное вино, хра-
      нимое у главного врача для редких дорогих гостей, вернули ему
      хорошее настроение. Оттаявший Окунев смотрел на радушного
      хозяина и думал о том, что этот уже далеко не молодой человек,
      всю свою жизнь бьющийся над разрешением неразрешимых про-
      блем, человек добрый и без претензий, что это - всё, что осталось
      у него от детства, от того прекрасного времени, помнить о кото-
      ром он будет до смерти. Да, и родных нет, и город стал чужим,
      даже дядина библиотека, в которой он так любил рыться, и та
      растащена дальними родственниками. А вот Сергей Сергеевич,
      постаревший Серый - рядом, хлопочет вместе со своей женой
      вокруг него, рад ему.
       - Я тебе одну интересную книжку привёз, - сказал другу
      Окунев. - Помнишь, был у нас такой министр культуры - Лю-
      бочарский?
       - Конечно! Он в своё время заведовал кафедрой философии
      в нашем университете. Его портрет висел в галерее знаменитых
      выпускников.
       - Ну, теперь уже не висит. При новой власти он впал в неми-
      лость, уехал в Нормальдию и полгода назад там умер. Но успел
      написать свою главную книгу "Путь к духовному возрождению".
      
      302
      Её издали в Нормальдии, и она потихоньку, полулегально про-
      сачивается к нам.
       - Она что же, запрещена?
       - Я бы сказал - полузапрещена. Видишь ли, хотя власти,
      мягко говоря, и не разделяют основную мысль книги, они смо-
      трят на неё сквозь пальцы. Так что в последнее время стало
      престижно иметь эту книгу на полке. И вообще, я наблюдаю
      среди интеллигенции некоторое фрондёрство по отношению к
      власти.
       - Что бы это значило?
       - Что-то происходит в обществе. У меня такое ощущение,
      что все свои действия высокое начальство проделывает будто
      бы в сом намбулическом сне; всё идёт по инерции, без большого
      желания, с ленцой. Даже прокладка просек замедлилась, и ни-
      кого, кажется, это не волнует.
       Сергей Сергеевич дорожил дружбой со своим знаменитым
      другом и, если даже не всегда до конца понимал всё, что гово-
      рил ему Окунев, всё равно получал от общения с ним большое
      удовольствие.
       Окунев уехал, а загруженный ежедневными проблемами
      главный врач Рыбнинской больницы так и не сумел выкроить
      время, да и не проявил достаточного волевого усилия для про-
      чтения книги Любочарского. Заметив интерес, проявленный к
      ней Рыжовым, он дал ему модную книгу на несколько дней.
       - Ну как, понравилась вам книга? - спросил Сергей Серге-
      евич Дмитрия, когда тот зашёл к нему в кабинет, чтобы вернуть
      внимательно прочитанный том.
       - Да. Книга замечательная, написана не скучно, даже, можно
      сказать, азартно. Видно, что автор не равнодушный человек. Вы,
      наверное, тоже это почувствовали?
       - Да, да, Любочарский был интересным человеком, - по-
      спешно согласился Сергей Сергеевич и перевёл разговор на
      другое. - Что-то морозы никак не спадают, котельные не справ-
      ляются. Вот машина наша сегодня вышла из строя, радиатор
      потёк. Кстати, Дмитрий Петрович, вам сказали, что машина не
      на ходу?
      
      303
       - Сказали.
       - Так что вашу поездку в бараки придётся отложить.
       - Да тут всего лишь семь километров. Я пешком дойду.
       - Нет, дорогой мой, это слишком серьёзное испытание. Вон
      какие морозы завернули! Так уж необходимо там ваше при-
      сутствие?
       - Там действительно тяжёлый больной. Я боюсь, фельдшер
      не справится. Дорога мне эта известна - ходил я туда пешком
      пару раз. Да и синоптики обещали на завтра ослабление моро-
      зов - всё-таки конец января.
       "Ничего, - думал следующим утром Дмитрий, поддевая под
      ватник дублёную безрукавку, оставшуюся у него ещё со времён
      госпитальной службы, натягивая на себя двойные перчатки,
      валенки и закрывая шарфом рот и нос, - в тундре и не такие
      морозы бывали - не помрём! Надо просто быстро идти".
       Он бодро зашагал по гладко укатанной, слегка сероватой, как
      и всё в Рыбном, снежной дороге, думая о прочитанной на про-
      шлой неделе книге. "Да, и я смотрю на христианское учение как
      на этический кодекс. Взять хотя бы Нагорную проповедь: вот так
      надо стараться жить. Это понятно, но мне не надо обещать за вы-
      полнение этих правил каких-то блаженств в будущей загробной
      жизни. Это детям обещают: "будешь хорошо себя вести - дам
      конфетку!" А я и без конфетки не убью и не украду. Я не верю
      ни в рай с птичками, ни в ад со сковородками. Если есть бог - он
      в душе моей. Он - моя совесть. И рай, и ад - в моей душе. Если
      я живу правильно - и на душе моей покой".
       Дмитрия отвлёк мороз, не на шутку подступивший к нему.
      Стали замерзать пальцы рук и ног. Он оглянулся кругом. Он
      был один на дороге. В ярко-синем чистом и высоком небе сияло
      холодное солнце. Стояла мёртвая тишина, нарушаемая только
      скрипом его валенок, слышимым за сотни метров вокруг, да
      изредка - треском лопнувшей от страшного мороза ветки.
      Дмитрий прибавил шагу, но мороз его не отпускал. И вдруг
      мысль, что он может здесь, на этой серой дороге замёрзнуть,
      умереть, - поразила его.
      
      304
       "Разве можно умереть среди ясного дня, в тишине, при ярком
      солнце? - думал Дмитрий. - Ведь нет ни бури, ни молний, ни
      падающих деревьев, ни тьмы ночной! Нет-нет, этого не может
      быть! Мне только надо не идти, а бежать, и я стану согреваться.
      И осталось-то мне всего километра три... А там уж я отогреюсь
      и помогу этому несчастному больному..."
       И он побежал. Бежать на коченеющих ногах было неудобно,
      но, главное, при усиленном дыхании шарф не защищал его, и мо-
      розный воздух обжигал лёгкие. Он попытался умерить дыхание,
      но так бежать было совсем невозможно. Дмитрий стал уставать,
      но упорно продолжал продвигаться вперёд. И, хотя он бежал по
      твёрдо накатанной дороге, ему казалось, что ноги, которые никак
      не отогревались и плохо слушали его, при каждом шаге он выта-
      скивает из вязкой трясины. У него уже почти не было сил, когда
      он споткнулся и упал. Он лежал на дороге и думал, что осталось
      совсем немного, что он всё равно не умрёт, что его сейчас найдут,
      что не зря ведь обещали сегодня небольшое потепление.
       А вот, как будто бы и вправду, - стало немного пригревать.
      И видится Дмитрию пустынная, без единого деревца или ку-
      стика местность, и ощущает он на себе жар полуденного солн-
      ца. Вокруг только красновато-бурые камни и скалы да чистое,
      бледное, выжженное небо над головой. Он медленно и плавно
      поднимается вверх от земли и тихо расплывается в жарком
      воздухе, подобно капле чернил в воде. "Не может быть! Так вот
      оно как!" - с удивлением думает Дмитрий, но вот уже тела у
      него нет, он поднимается всё выше, и, чем выше всплывает, тем
      ярче свет, встречающий его, тем полнее он погружается в волны
      любви, безотчётного счастья и ликования.
      
      
      Последние усилия
       Заканчивался февраль, и морозы, от которых совсем
      было закоченела в этом году Дебряния, отпустили.
      Полным ходом шла подготовка к празднованию двух-
      
      305
      летия правления Магога. Руководители всех рангов засели за
      сочинение бодрых, оптимистичных отчётов. Но правитель был
      недоволен - он видел, он знал, что эти отчёты лгут. Он чувство-
      вал, что не все люди, живущие в Дебрянии, полны, как пишут
      в отчётах, энтузиазма и решимости, ненавидят врагов и верят в
      святость вождей. Он ощущал в народе глубинную массу, если
      и не враждебную ему, то или несогласную с ним, или равно-
      душную.
       Враждебные ему люди были сосланы, но всех несогласных и
      тем более равнодушных не сошлёшь. Конечно, если бы это было
      необходимо, то можно было бы всех их просто убрать. Убить.
      Это так просто: наслать голод, или какую-нибудь чуму... Но за-
      дача перед ним была поставлена гораздо более сложная, и не в
      смертном теле заключалась вся закавыка - ему надо было по-
      казать Предвечному слабость и неустойчивость духа последнего
      и самого лучшего его творения.
       "Как ещё можно на них повлиять? - думал Магог, прокручи-
      вая в голове всё сделанное им за последние годы. - Что может
      окончательно повернуть их мозги в нужную сторону? Конечно,
      жаль, что у этого хитромудрого Градацкого до сих пор нет резуль-
      татов по воздействию на подсознание людей. Сколько ни мучат
      эти глубокомысленные учёные своих подопытных, сколько иди-
      отов из них не делают, а толку - никакого! А может быть, я так
      до конца и не понял душу этих загадочных дебрянцев? Что ещё
      можно сделать?" И он решил выпустить на свободу инициативу
      своих верных помощников, ведь все они - истинные дебрянцы.
      Но, правду сказать, не очень надеялся он на них и почти не верил,
      что они смогут хоть как-то выправить положение.
       На очередной сходке негромким, без выражения голосом,
      от которого мурашки бегали по спинам приближённых, Магог
      повелел им принять меры по скорейшему и окончательному
      решению поставленных перед ними задач. Формулировка была
      вполне суконная, по-канцелярски не конкретная, и магоговским
      клевретам трудно было понять, что же именно имеет в виду босс.
      Но веления шефа должны были выполняться беспрекословно,
      
      306
      и каждый из содельников правителя принялся действовать на
      свой страх и риск.
       Генерала, который после преображения Магога перестал
      выдерживать его взгляд, по-прежнему преследовал всё тот же
      ночной кошмар. Он стал вспыльчивым, ещё более резким, и по-
      чему-то никому уже не мог смотреть в глаза. Вызываемые к нему
      на ковёр офицеры бледнели и почти теряли сознание, когда он,
      как слепой, глядя мимо них, распекал их резкими отрывистыми
      фразами, сжимая свои крупные, опутанные жилами кулаки.
       Несмотря на невиданные строгости, введённые Генералом, в
      быстро выросшей армии порядка не было. Обучение воинским
      навыкам почти не проводилось: не хватало опытных, знающих
      офицеров, да и вооружения было недостаточно. Личный со-
      став подразделений занимали подсобными работами, рытьём
      траншей "отсюда и до обеда", мелким ремонтом казарм и квар-
      тир офицеров да стояниями на постах. Утомлённые бездельем
      бойцы, прозванные в народе "партизанами", за не всегда подо-
      гнанное по росту разрезервированное обмундирование, вечно
      голодный и небритый вид, рыскали по соседним с гарнизоном
      поселениям в поисках пищи и плотских утех. То и дело вспыхи-
      вали кровавые драки с местными парнями, и во все инстанции
      летели жалобы от обворованных, ограбленных, покалеченных
      и изнасилованных.
       Генерал подумал, что в свете повелений правителя ему следу-
      ет ещё выше поднять дисциплину в армии. Чтобы занять время
      бездельных толп молодых людей, одетых в форму, Генерал, не
      откладывая в дальний ящик, отдал приказ начать подготовку
      крупных учений на севере страны. Но понимая, что это уберёт
      проблему лишь на короткое время, решил обратиться к Градац-
      кому.
       У впавшего к этому времени в алкогольную зависимость
      главного экономиста и учёного Дебрянии были причины втайне
      презирать коротко-широкого прямолинейного Генерала, но он
      принял его радушно: появился повод выпить. Под балагурство
      Градацкого и каменное молчание Генерала, в глубине души пре-
      
      307
      зирающего, как и всех гражданских, своего визави, было выпито
      по две рюмки коньяка. Когда военный министр, внимательно
      рассматривая левое ухо собутыльника, разъяснил причину сво-
      его визита, Градацкий ещё больше обрадовался. Уже сколько
      времени он ломал голову над проклятым вопросом повышения
      качества сортировки мусора! А халтура на просеках! А кадровые
      проблемы на калоперерабатывающих предприятиях, где никто
      не выдерживал больше двух недель работы! С помощью военных
      он всё это легко разрешит, и, таким образом, будут выполнены
      задачи, поставленные перед ним правителем (при одной только
      мысли о Магоге Градацкий нервно хрустнул пальцами и быстро
      оглянулся по сторонам)!
       Он, конечно, поможет нашей доблестной армии... Пусть до-
      рогой Генерал нисколько не сомневается в его дружеском рас-
      положении... Всегда найдётся, чем занять молодых защитников...
      мы с вами быстренько разработаем график... И улыбающийся
      Градацкий не отпустил слегка оттаявшего Генерала, пока не до-
      пил с ним всю бутылку.
       Статная Прессия тоже обратила свои прекрасные глаза с
      поволокой в сторону армии. Она обнаружила на своём столе за-
      писку, которую сама и написала два дня назад, будучи в памяти.
      На блокнотном листочке она набросала мысль о недостаточном
      внимании песенников к военной теме. А память Прессии, ранее
      покидавшая её каждый раз после свидания с Магогом, теперь,
      несмотря на то, что правитель уже давно её не посещал, слабела с
      каждым днём, и приступы мигрени становились всё мучительнее.
      Сложность была уже не в том, чтобы с раскалывающейся голо-
      вой делать себе пометки, зная, что завтра ничего не останется в
      голове, - надо было ещё вспомнить, куда она все эти листочки
      положила. Поэтому два-три раза в неделю она проводила пере-
      смотр всех своих бумаг, сортировала их, нужным давала ход,
      остальные отбрасывала и составляла новые.
       Прессия отдала необходимые указания песенникам, и уже
      через две недели солдаты нестройно пели, шагая в такт гудящими
      от усталости ногами:
      
      308
       Мы на врага пойдём,
       И как один умрём.
       Зовёт нас доблести дорога!
       Дрожи, коварный враг:
       Несём в своих сердцах
       Мы имя славное Магога!
      
       Но для выполнения воли правителя этого было мало. Прес-
      сия, с известной долей осторожности информированная Марией
      Петровной о настроениях в коллективе министерства, чутко ловя
      подтексты в высказываниях крупных деятелей искусства, при-
      шла к выводу, что ей не мешало бы несколько изменить стиль
      руководства. Слегка помягчеть. Возможно, менее официальные
      отношения с подчинёнными поспособствуют большему их рве-
      нию в работе. И, не веря до конца во "все эти розовые слюни", как
      она говорила, Прессия всё же смогла заставить себя улыбаться
      при встрече с сотрудниками министерства или явившимися на
      приём творческими работниками. Правда, одной щекой.
       Кроме того, Марии Петровне, только что вернувшейся
      из командировки в Нижние Малинки, было дано поручение
      делиться с массами своими наблюдениями о мягком сердце
      начальницы.
       - Вы представляете, - рассказывала наушница в обеден-
      ный перерыв в столовой, - осенью в этих самых Малинках две
      женщины обнаружили на окраине, в кустах бездомную собаку с
      двумя маленькими щенками. Одна женщина - жена директора
      местной школы, а другая - как раз та, у которой жил покойный
      ныне Актёр.
       Действительно, в январе Актёр неожиданно умер от острого
      сепсиса, и отчасти командировка Марии Петровны была вызвана
      этим событием. Хотя, по получении Прессией известия о смерти
      Актёра, на лице её прекрасном не отразилось ничего, она все же
      послала туда своего клеврета - разведать, что там и как.
       - И вот, - продолжала Мария Петровна, - эти женщины,
      наверное, с неделю ходили к ощенившейся собаке и кормили
      её. А однажды пришли, но - ни собаки, ни щенков нет! Ходили,
      
      309
      звали - нет и всё! Только потом они узнали, в чём дело. Оказы-
      вается, в Малинки на какие-то работы присылали из лагеря про-
      сечников. Ну тех, которые лес рубят. Так они щенков и съели!
       - Ах ты, боже мой! - ужаснулась одна сотрудница.
       - Рассказала я это нашей Мануславе, - по-старому назвала
      Мария Петровна начальницу, - а она, смотрю, плачет. Так ей
      было жалко этих щеночков!
       - Лучше бы она этих несчастных людей пожалела, - не-
      осторожно заметила одна из слушательниц, - которые собак
      вынуждены есть!
       - А мне Актёра жаль - пропал ни за что! - с тоской сказал
      кто-то у окна.
       - Ничего не бывает ни за что, - философски и туманно
      возразили от дверей.
       - Да, да, - забормотала Мария Петровна и, избегая начавше-
      гося разговора об Актёре, направилась докладывать начальнице
      о результатах своей работы.
       - Я вам расскажу, какой сейчас вышел разговор, - фами-
      льярно улыбаясь, начала доносчица, - и мы с вами найдём на
      них управу.
       "Ишь ты, как взлетела, - подумала замигрененная и само-
      любивая Прессия, уязвлённая этой улыбкой. - Она со мной на
      них управу найдёт! Как-нибудь сама справлюсь! Забыла своё
      место, хористочка несчастная! Ну ничего, я его тебе напомню!"
      Она, ссылаясь на головную боль, перенесла разговор на завтра,
      а когда Мария Петровна вышла, придвинула к себе блокнот и
      написала: "Отослать хористочку в Нижние Малинки".
       А главный юрист Дебрянии, потерявший способность со-
      чинять стихи, видел свою задачу в совершенствовании работы
      системы "Пропердей". Маленький, казалось, ещё более криво-
      ногий, чем всегда, бегал Билль перед главным продвигдеем и,
      брызгая слюной, кричал, взвизгивая:
       - Вы, все там! Про-о-одвигатели! Так продвигайте как сле-
      дует наши и-и-идеи, чёрт бы вас по-о-обрал!
      Только он произнёс эти слова, как в его памяти всплыл ис-
      тинный облик Магога, явившийся им в мае позапрошлого года,
      и Билль поперхнулся.
      
      310
       - Я хочу тебе ска-а-азать, - понизил он тон, - я ведь не
      двуликий Анус*, чтобы во все мелочи вни-и-икать. Проникайте
      и у-у-убеждайте людей по всем всюдам. До-до-доставайте их
      везде, даже в серале*!
       - Виноват, не понял. Где?
       - В серале. Ну, в туалете.
       - А-а-а, в сортире, значит.
       Закончив накачку начальника Пропердея и отпустив его,
      Билль задумался. Недавно на очередном митинге он услышал
      брошенные из толпы какой-то крикливой женщиной слова: "Из
      грязи да в князи!" Что бы это значило? Кому это она крикнула?
      И вдруг он понял: эти слова были предназначены ему. В его из-
      вращённом мозгу стали завязываться логические связи: "Этими
      словами она выразила неуважение ко мне. Поскольку я провожу
      линию правителя, это неуважение может относиться и к нему, и
      ко всем его приближённым. Народ считает, что все мы неизвестно
      откуда взялись (из грязи) и занимаем неподобающее нам место (да
      в князи). Может быть, именно из-за неуважения к нам народа дела
      идут не так, как хотел бы Магог. Значит, надо просто найти способ
      поднять уважение народа к лидерам нации, ко всем нам".
       Так пришла Биллю идея облагородить имена руководителей
      страны. Он тут же сел и написал передовицу в главную газету
      Дебрянии, которая начиналась словами: "Славный народ нашей
      великой страны, под руководством ДЕ МАГОГА и его верных
      соратников: ДЕ ГЕНЕРАЛА, ДЕ БИЛЛЯ, ДЕ ГРАДАЦКОГО
      и ДЕ ПРЕССИИ - идёт вперёд семимильными шагами..." и
      так далее.
       Это был венец. Это был предел. По народу прошёл хохот -
      жуткий, неестественный, истерический, похожий на рыдание.
       Магогу стало окончательно ясно, что его миссия провале-
      на. Он проявил столько энергии, хитрости, изворотливости,
      ----------------------------------------------------------------------------------
      *Билль имел в виду Двуликого Януса - божество дверей, входов и выходов,
      затем - всякого начала.
      *Сераль - гарем в восточных странах.
      
      311
      коварства - и не выполнил задания Аполлиона. Делать ему в
      Дебрянии больше было нечего; надо было готовиться к ответу.
      Он старался не думать о каре, которая могла обрушиться на него,
      и только ждал сигнала. И хозяин не замедлил с призывом.
       Правитель Дебрянии Магог умер неожиданно. Приближён-
      ные были ошеломлены и растеряны. А народу оставалось рыдать
      по нему, как и по всем прежним правителям, и опять в испуге
      спрашивать себя: "Что же теперь с нами будет?"
      
      312
      
      
      
      
      Эпилог
       Аполлион принял Магога в тех же апартаментах, в
      которых напутствовал его перед отправлением в Де-
      брянию. Так же терялись в сгущающихся сумерках
      высокие сводчатые потолки просторной залы, так же трещали
      дрова в огромном камине, а в узких стрельчатых окнах вздраги-
      вал, околевая, закат.
       - Садись! - сказал Аполлион угрюмому Магогу, который
      стоял перед ним, потупившись. - В ногах правды нет - так,
      кажется, говорят в твоей Дебрянии.
       - О великий! - начал Магог, осторожно расположившись
      в кресле. - Ты, проникающий во всё, конечно, знаешь, к чему
      привели мои почти четырёхлетние труды.
       - Конечно. Я и отозвал тебя, поскольку большего уже не
      ожидал.
       Магог молчал. Оправдываться не было смысла, поскольку
      патрон видел всё.
       - Но ты зря винишь себя в каких-то ошибках и просчё-
      тах, - продолжал Аполлион. - Никто лучше тебя с этой задачей
      не справился бы. В качестве поощрения я перевожу тебя лет на
      сто пятьдесят на лёгкую и приятную работу: будешь обольщать
      людей радужными иллюзиями.
       Уж чего-чего, а такого поворота Магог не ожидал! Огромная
      тяжесть свалилась с его плеч, но он так до конца и не мог понять,
      
      313
      почему босс хвалит его, если он не довёл до конца своего дела?
      И зачем тогда было всё это затевать? А Аполлион продолжал:
       - Выполненная тобой работа - это только первая часть за-
      думанной мной комбинации.
       Магог, ещё не понимая, куда клонит патрон, молчал.
       - Чтобы заменить в сознании дебрян христианские чувства
      любви и смирения на ненависть и гордыню, ты, ссылаясь на
      мнимые опасности и сплачивая народ, должен был закручивать
      гайки. Ведь так? Явных своих противников ты изолировал от
      общества, да так, что многие из них вскоре погибли. Надо отдать
      тебе должное - сделал ты это вполне гуманно-лицемерно. Мы
      здесь все были в восторге!
       - Я старался, - скромно сказал Магог.
       - Кроме того, - медленно, как бы рассуждая вслух, продол-
      жал Аполлион, - люди обрабатывались мощной пропагандой,
      чтобы мыслили в нужном тебе направлении. Все остальные
      мысли преследовались. Это понятно - иначе ты не мог бы до-
      биться своего. Дальше. Вся культура и всё искусство дудели в
      ту же дуду. И, кроме того, перед лицом призрачной опасности
      ты принудил их затянуть пояса.
       Сумерки сгущались. Аполлион встал, покряхтывая и при-
      храмывая подошёл к камину, взял кочергу и стал шевелить
      затухающие дрова. В слабо пляшущем пламени высветилась
      его ужасная фигура. Он вернул своё тело в кресло и продолжал
      втолковывать Магогу, совсем потерявшемуся в темноте:
       - В ообщем, ты ограничил их свободу. И пусть часть людей
      радостно оболванились и, счастливые, маршировали по улицам,
      выкрикивая нужные тебе лозунги, - очень многие люди под-
      чинились тебе вынужденно, не меняя своих взглядов.
       - Это было так, великий, - признался Магог, ещё ничего
      не понимая.
       - Вот на них-то и была сделана моя ставка! Они сжимались
      под твоим прессом, как пружина, не изменяя самим себе. И вот,
      когда ты из Дебрянии исчез, - что они сделают?
       Аполлион, довольный, хохотнул и, не дожидаясь ответа со-
      беседника, стал рассуждать дальше:
      
      314
       - Свободная пружина притеснённых людей, недовольных
      твоим властвованием, развернётся со всей своей стальной упру-
      гостью. Маятник качнётся в другую сторону и увлечёт за собой
      и равнодушных, и испуганных, и ранее одураченных, у которых
      вдруг откроются глаза. А часть работавших на тебя будут пере-
      крашиваться, каяться, прикидываться обманутыми... И все на-
      перебой станут кричать "свобода"!
       - Мне кажется, это плохо, - неуверенно подал голос буду-
      щий обольститель иллюзиями.
       - Не спеши. Ты ведь знаешь, что, создавая человека, Адо-
      най очень многое в нём допустил. С одной стороны, есть люди
      святые, есть люди, которые, лелея каждый росточек любви, всю
      жизнь взращивают свою душу, есть терпеливые и прощающие.
       - Ты, конечно, прав. Но мне кажется, что таких, слава тебе,
      не очень уж много.
       - Ну, мы их не считали... Во всяком случае, Магог, будет
      хуже, если мы с тобой недооценим своего врага. Слушай дальше.
      С другой стороны, нет такого преступления, которого не смог бы
      совершить человек! Так вот, в природе существует закон сохране-
      ния духовно-плотского баланса. То есть - снижение в человеке
      количества духовного влечёт за собой увеличение плотского, и
      наоборот. Мы с тобой знаем, что люди в Дебрянии всегда были
      не очень религиозны, и они грешили, как все на Земле, даже
      не зная, что это грех. Если же человек не знает, что такое грех,
      если у него нет внутреннего духовного стержня и спокойной
      сдержанности, то такой человек считает, что свобода - это когда
      всё позволено. И освободившись от твоего пресса, они радостно
      кинутся именно в это "всё позволено". Духовное в них станет
      таять, и они будут молиться только своему животному началу,
      а значит - больше никому.
       - Ага! - прозрел Магог, удивляясь мудрости Аполлиона. -
      Значит, моя деятельность поможет людям забыть о добродетели,
      и они начнут потакать всем прихотям своего тела! Вот тогда мы
      и покажем Адонаю во всей красе его лучшее творение!
       - Конечно! В этом-то и заключается суть моего замысла!
      Я могу предсказать всё, что будут творить дебрянцы, - и хозяин
      преисподней радостно потёр свои передние конечности.
      
      315
       - Слава мудрости твоей, великий! - воскликнул Магог и,
      облизнув свою пасть, попросил: - Расскажи, что же они будут
      творить?
       - Самый мощный инстинкт, разлитый в живой природе -
      инстинкт продолжения рода. И первым делом они выпустят
      на свободу именно его. Разнузданное сладострастие будет по-
      читаться среди дебрян самым достойным качеством человека.
      На этой почве они окончательно сбрендят с ума. Слова: "Ты
      выглядишь сегодня очень сексуально!" - будут звучать в их
      устах как лучшая похвала. Самым популярным лозунгом станет:
      "Поддайся обольщению!" Их песни, мода, кинофильмы, лите-
      ратура, реклама - всё будет источать похоть. Женщины будут
      выставлять напоказ своё тело и гордиться им, как личным дости-
      жением, забывая, что оно досталось им от природы даром. Над
      пошлыми, сальными шутками остряков будут хохотать битком
      набитые залы отвыкнувших от тонкого юмора людей. Иметь
      любовницу или любовника будет считаться хорошим тоном.
       - Великолепно! - утёр слюни Магог. - Они что же, забудут
      Христову заповедь "не прелюбодействуй"?
       - Я думаю, если они и слышали об этой заповеди, то никогда
      не придавали ей особого значения. Но это ещё не всё. Все эти
      освобождённые люди будут охвачены страстью приобретения
      вещей. Вещи затмят им ум и небо, и по одёжке они будут теперь
      не только встречать, но и провожать. А пьянство примет такие
      угрожающие размеры, что поставит под вопрос само существо-
      вание народа.
       Магог посмел вмешаться:
       - Но ведь это в исламе запрещено пить вино, а не в христиан-
      стве. Известно, что сам Христос на одной свадьбе превратил воду
      в вино, когда оно кончилось. Так что здесь, наверное, никаких
      нарушений заповедей не будет.
       - Ты забыл, что и о вещах, и об одеждах, и о еде-питье было
      сказано буквально следующее: "Смотрите же за собою, чтобы
      сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами
      житейскими...". Так что и здесь они все промахнутся и будут
      наши.
      
      316
       С каждым словом Аполлиона радость всё больше охватывала
      Магога. Он уже не мог спокойно сидеть; он даже зачем-то встал,
      потоптался на месте, а потом снова сел в кресло, жадно внимая
      хозяину. А Аполлион продолжал:
       - Наконец, чтобы иметь много вещей и выпивки, чтобы
      "поддаваться обольщению", - надо иметь много денег. Поэтому
      в будущем дебрянском обществе больше всех будут почитать
      богатых людей. И никого не будет интересовать, каким путём
      добыты эти деньги: воровством, грабежом или убийством. Да и
      о чём может идти речь? Одним грехом больше, одним меньше...
      Согласись, отношение к богатству у Предвечного однозначное,
      как говорят в Дебрянии. Вспомним хотя бы о поклонении зо-
      лотому тельцу или о том, что трудно богатому войти в Царство
      Небесное.
       - Совершенно с тобой согласен, великий. Хотя некоторые
      толкователи считают, что не всякое богатство мешает туда по-
      пасть... Как бы они не вывернулись.
       - Толковать можно как угодно, - несколько раздражённо
      возра зил Аполлион. - Но мы, показывая Творцу всю низость
      падения его любимого творения, напомним слова Его Сына, ко-
      торый, говоря о блаженных, называл таковыми и нищих духом,
      ибо их есть Царство Небесное, и плачущих, ибо они утешатся, и
      чистых сердцем, ибо они Бога узрят, и так далее. Но Он не гово-
      рил: "Блаженны богатые, ибо поделятся богатством с бедными".
      А почему не говорил? Да потому, что не поделятся! Ха-ха-ха!
       Еле сдерживая радость, но на всякий случай осторожничая,
      Магог спросил:
       - А вдруг найдутся в Дебрянии люди, которые смогут пред-
      видеть всё это? Ведь они попытаются предотвратить разложение
      общества.
       Аполлион метнул в сторону Магога взгляд, в котором свер-
      кнуло злобное торжество.
       - Конечно, найдутся! Но этих редких поборников былых
      достоинств можно будет только пожалеть. Люди, из которых
      состоит так называемое общество, так натерпелись притеснений
      во времена твоего правления, что даже любые самые слабые по-
      
      317
      пытки ограничить их непотребства будут восприниматься ими
      как покушение на добытую наконец свободу. Они не потерпят
      никаких ограничений! Из всех слов самым неприятным, руга-
      тельным, стыдным, неприемлемым будет слово "цензура". Даже
      если она сможет остановить растление душ. Так что - ничего у
      них не получится! Они натворят столько, что Адонай будет вы-
      нужден со мною согласиться и наконец перестанет нянчиться
      с людьми!
       И Аполлион, предвкушая все те мерзости, которые умножат-
      ся на Земле среди людей, захохотал громовым голосом. Раскаты
      этого ужасного сатанинского хохота ещё долго раздавались во
      всех закоулках преисподней, вселяя в приспешников князя тьмы
      надежду на скорую победу.
      
      
      
      
      Содержание
      
      Пролог .... 3
      
      Часть первая. ПУТЬ ВО ВЛАСТЬ
      
      Глава первая. Первое знакомство с Дебрянией
      Начало путешествия .................................................................................................6
      Дмитрий и Гриша в Синеморске ............................................................................18
      Продолжение путешествия .....................................................................................24
      Жизнь в Больших Козлах ........................................................................................28
      Служба в госпитале .................................................................................................33
      
      Глава вторая. Начало карьеры
      Командировка в Излучье .........................................................................................42
      Нусля руководит хором ...........................................................................................49
      Бекасовский госпиталь ............................................................................................53
      Беседа у принципала ...............................................................................................58
      Отдых в Озёрах ........................................................................................................64
      Билирубин обвиняет ................................................................................................69
      
      Глава третья. Новая вершина
      На синеморском рынке .............................................................................................74
      Дмитрий в отпуске .....................................................................................................80
      Майор Козлов .............................................................................................................86
      Возвращение Еремея ................................................................................................92
      Старый селадон .......................................................................................................100
      Радикулит - серьёзная болезнь ...................................................................... .....104
      
      Глава четвертая. Неизбежное свершилось
      Принципал подбирает кадры .............................................................................. ..108
      В коммуналке ............................................................................................................114
      "Что же теперь с нами будет?" ........................................................................... ..118
      Разрешение проблемы ............................................................................................125
      Прекрасная Пассия ..................................................................................................130
      Четвёртый соратник .................................................................................................137
      
      Часть вторая. МАГОГ - ПРАВИТЕЛЬ
      
      Глава первая. Задачи поставлены
      Первые шаги .............................................................................................................142
      Город на притоке Ониса ......................................................................................... .147
      Главные вопросы ......................................................................................................155
      Прекрасная пассия наводит порядок ................................................................. 164
      Преображение Магога ............................................................................................. 168
      
      Глава вторая. Новым курсом
      В семье Волосатовых ................................................................................................172
      Начало перемен .........................................................................................................177
      Надо приспосабливаться ....................................................................................... .183
      Секретарь развлекается ........................................................................................... 191
      Изменения в коммуналке ....................................................................................... 203
      
      Глава третья. На пути к счастью
      Служба Дмитрия закончилась .............................................................................. 209
      Продвигатель идей ....................................................................................................217
      Окунев в Нормальдии ............................................................................................. 227
      В Нижних Малинках ............................................................................................... 232
      
      Глава четвертая. Не все получается гладко
      Скворец размышляет ...............................................................................................241
      Овладение профессией ...........................................................................................247
      Приближается праздник ......................................................................................... 255
      Такая у него служба ..................................................................................................261
      Промежуточные итоги ............................................................................................. 267
      
      Глава пятая. Узлы развязываются
      Вседебрянское совещание в Синеморске ......................................................... .274
      Поэт и власть ............................................................................................................282
      Впереди - свободная жизнь ............................................................................... ...288
      "...Умиранья подвиг неминучий" ......................................................................... 296
      Последние усилия .....................................................................................................304
      
      Эпилог ....................................................................................................................312
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никишин Владимир Владимирович (chud41@mail.ru)
  • Обновлено: 17/05/2009. 766k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.