- Руками в плен захваченных урартов, под свист плетей мгновенно обращенных в рабов и водоносов сбили пламя и бывшие владыки Коммагены безропотно царю повиновались. Они стояли ровными рядами и, безучастно опуская взгляды в землю, не ждали ни пощады, ни прощенья, лишь сожалея об одном, что не судилось достойно смерть принять на поле битвы.
Царь Тиглатпаласар вернул отряды, направленные было той же ночью в погоню за Евфрат за беглецами. В столице его было неспокойно. Схватились две враждующие клики. Затем чтоб сохранить свою корону, он вынужден был выехать не медля. Возглавив "царский полк" из наилучших, он бросился в обратный путь, затратив на сборы войска времени не больше, чем нужно, чтобы встать на колесницу.
А остальным царь повелел идти к Арпаду, чтобы начать его трехлетнюю осаду. Он вовсе не желал, чтобы сирийцы воспользовались смутой в государстве и снова обратили ему в спину мечей своих предательскую бронзу. Итак, он шел, карая непокорных, столица пребывавшая в тревоге о будущей судьбе своей покорно, навстречу ему выслала в колодках виновников недавних беспорядков, посмевших усомниться в его праве на троне, восседая править миром.
Но вряд ли это будет интересно. Вернемся к осажденному Арпаду. Хотя нет и о нем, давай, не будем. Скажу лишь, что царь все-таки принудил оружие сложить. Он выждал время и взял себе в союзники лишенья, спокойно наблюдая, как сирийцы напрасно истощают свои силы, от голода, страдая и от жажды, дивясь, однако, крепости их духа. Путь, избранный царем, привел к успеху: в конце-концов сирийцы покорились.
Вернув покой в пределы государства, ассириянин приготовился к охоте, на диких барсов в логове у Вана. Стянув войска в Ниневию, Арбелу, что к северу от праздного Ашшура, находятся на полпути до Тушпы - урартов неприступной цитадели. Попутно выбивая гарнизоны урартов в городах и укрепленьях, захваченных Сардури у маннейцев, он также поступал как в Коммагене. Плод ненависти, взращенный Урарту, сам лег в ладони Тиглатпаласара. Ассириянину не стоило усилий склонить царя маннейского к союзу. Благополучно было предано забвенью то, что их общая история пестрела подобными делами ассирийцев в виду взаимных выгод договора.
Итак, свернув от Тигра, ассирийцы, пройдя как нож сквозь масло, вплоть до Вана по землям приурмийским разорвали тугую цепь урартских укреплений, сковавших крайний север царства Манна. Никто не ожидал, что ассирийцы очутятся под Тушпою так скоро. Урарты пребывавшие в смятенье, имели все же время затвориться. Пути подхода к грозной цитадели все под охраной многочисленных отрядов, что спешно были собраны под Ванном, как только к ним дошли дурные вести о продвижении Ассирии на север.
Остатки войск вернувшихся из Манна усилил в столице гарнизоны. Собрав все свои силы воедино, Сардури отослал в Аргиштинхили казну царей Урарту под охраной, затребовав себе часть гарнизона для действий за стенами цитадели в тылу у осаждавших ассирийцев. Он также приказал дома в предместье, сравнять с землей, пустынными оставив всё прилежащие пространство к цитадели, а также весь обжитый берег Вана.
Урарты наносили ассирийцам на их пути по горным перевалам серьезные потери в живой силе, внезапно нападая из укрытий устроенных для них самой природой. Пещеры, гроты, щели и карманы служили нападающим защитой, а жертвы были их, как на ладони. Неуловимые летучие отряды метали: стрелы, дротики и камни и до конца опустошив свои запасы, терялись, словно тени среди ночи. Ассирияне же при этом замедлялись и щитоносцев выпускали перед строем. И построение походное меняли, поспешно создавая боевое. Так ощетиниваясь копьями, держали, сомкнувшись круговую оборону, а горная пехота забиралась на склоны для обхода нападавших, случалось и по несколько раз на день. Им не было покоя даже ночью. Измотанные бденьем постоянным, доспехов не снимали, выставляли усиленные конные дозоры. Урарты им мерещились повсюду. За каждым валуном и поворотом: ловушка, западня или засады. И среди воинов усилилось роптанье. Они, пока таясь от командиров, между собою собирались и шептались. Но если так продолжиться в дальнейшем в, огромном войске бунта не избегнуть. У всех во взглядах ненависть и злоба, на тех, кто их привел сюда на гибель без чести, словно жертвенных животных.
Но вскоре все вздохнули с облегченьем: ассирияне с боем вырвались в долину, туда, где Ван лениво гонит волны, обтачивая камни за столетья. Громада, башен, стен и укреплений, похожая на горные вершины, что ограждали ее девственную чашу, нависла над восточным побережьем. Обычно оживленная долина теперь была безлюдна и пустынна. Как горная лавина ассирийцы низвергнулись потоком живой лавы, заполнили ее в мгновенье ока и стали возводить походный лагерь.
Озерная вода была соленой и совершенно не годна к употребленью. Ассирияне утолили свою жажду, воспользовавшись горными ручьями. Для отдыха войскам царь дал лишь сутки. Запасы пищи были на исходе, и множество животных уже пало, к осаде же еще не приступали. Царь на закате отослал три конных сотни, усилить охранение отрядов, везущих пять разобранных таранов. Без них не подступиться к цитадели. Он приказал вести за Тушпой наблюденье и о любом перемещенье войск на стенах, докладывать ему в любое время.
В последующие дни ассирияне все время занимались возведеньем дуги высокой каменного вала на расстоянье половины перелета стрелы до стен урартской цитадели. Слой почвы плодородной был так тонок, что приходилось направлять обозы в скалы и доставлять оттуда щебень, горы камня. Но для урартов, находящихся на стенах, вся эта грандиозная картина, укрытая густой завесой пыли для обозренья оставалось недоступной. Пытаясь уяснить, что происходит, в кипящем жизнью стане ассирийцев, они сносились тайно с бианили, не пожелавшими укрыться за стенами.
Ассирияне в первый раз пошли на приступ, как раз когда прошла вторая стража, и небо на востоке розовело, запели сотни луков небу песни, как змеи зашипели искры-стрелы, впиваясь в тело грозной цитадели. По склонам вала двинулись тараны: огромные машины, разгоняясь, катились по наведенным проходам, все больше увеличивая скорость. Затем чтобы таран как можно ближе приблизился к стене, ассирияне вели их к тем местам, где ров засыпан горою щебня, хворостом, щитами, уложенными сверху на тот случай, когда бы не смогли проехать дальше, под собственною тяжестью увязнув и что намного хуже в ров сорваться. Вслед за таранами выходят щитоносцы и следуют работники с кирками, мотыгами, веревками, ножами. Большой плетеный щит несут по двое. Он будет закрывать места подкопов, достаточно велик с двойным плетеньем и верхний край его назад отогнут.
Ассирияне облепили основанья одновременно и ворот и каждой башни. На них тот час обрушили потоки воды кипящей и лавины камня. Лев в ярости царапал стены Тушпы. Он бешено рычал, впиваясь в блоки, пытаясь расшатать самое землю и вырвать из нее строптивый город, который все никак не поддавался, сражаясь с ним с утроенною силой, отбрасывая волны ассирийцев.
Урарты выпускали пехотинцев из тайных переходов под стенами и не давали подрывать ассириянам огромные подошвы своих башен. Кровопролитные короткие сраженья случались в это время постоянно. И после яростного натиска урартам на нет свести усилья удавалось. Оборонявшиеся вниз спускали цепи с крюками, перекинув через блоки и зацепив концы, окованные бронзой, таран срывали с внутренних креплений. И умудрялись поджигать вершину башни, чем постоянно вынуждали ассирийцев часть силы привлекать к ее тушенью. Запас воды при этом был исчерпан, а пополнять его урарты не давали, держа в кругу смертельного обстрела и башни ассирийцев и подходы.
По истечении трех дней, когда осада не принесла царю значительных успехов, ассириянин получил дурные вести: замечен был отряд из гарнизона урартов-северян Аргиштинхили. Хотя на западе у Тиглатпаласара союзники как будто появились из отколовшихся царей, но на востоке и севере урартам удавалось удерживать народы в подчиненье, из них, сформировав большое войско, которое все время угрожало ему в любой момент ударом с тыла.
В войсках распространялось недовольство. Урарты ликовали, наблюдая, как недруги готовятся к отходу. Сносились постоянно с тем отрядом, который был в тылу у ассирийцев, затем чтоб результаты общих действий урон им наибольший причинили.
Ассирияне отошли на юго-запад, таки сумев ввести урартов в заблужденье. Уловка старая как мир достигла цели: костры, разведенные ночью, удержали последних от того чтобы спуститься со стен и нанести удар им в спину. И к наступлению рассвета ассирийцы, сумели без последствий удалиться. Царь Тиглатпаласар в бессильном гневе прошелся смерчем огненным по землям, лежащих к юго-западу от Тушпы и превратил всю эту часть страны в пустыню
Глава 12
- Твое терпение воистину достойно какой-нибудь особенной награды.
Старейшина сидел не шелохнувшись, никак не реагируя на шутку. Он был еще во власти впечатлений, отдавшись им всецело без остатка. Темнело. Пламя весело пылало. Кочевье затихало ближе к ночи.
- Старейшина я вижу, ты доволен. Твой вид красноречиво подтверждает, что время мы потратили не даром и всходы этих знаний будут скоро заметны и в поступках и во взглядах, которые претерпят измененье, так словно бы ты заново родился. Ведь ты, не просто воин, как и Травник в тебе есть нечто больше чем у прочих. В тебе иная жажда: жажда знаний. Не просто любопытство движет мною. Я должен передать частицу знаний о славе и величии сколотов, затем чтобы она не растворилась и не была бы предана забвенью.
Старейшина как будто пробудился и, вслушиваясь в голос паралата, вперед подался, затаив дыханье. Во взгляде, устремленном на номада, читался интерес и пониманье. Когда номад замолк, он долго думал и лезвием ножа изящной формы играл, перебирая его в пальцах. Заточенная бронза отражала оранжевое трепетное пламя.
- Итак, ты сделал выбор, как я понял. И сделал за меня помимо воли, но я с тобой безропотно согласен. Меня прельщает путь тобой открытый.
Он оглянулся на бесчисленные станы кочевников: весь берег Борисфена усеяли они подобно звездам.
- Мы все еще значительная сила. Над нами не цари теперь, а - боги. Клянусь тебе мечом своим, что сердцем и разумом слова твои запомню, а позже будут сложены легенды о воинах не знавших себе равных. Веди меня номад дорогой знаний. Терпение увенчано вниманьем. Поведай мне о том, что было дальше и, чем закончилась история урартов.
- Так слушай же. Сардури сменил Руса. А после смерти Тиглатпаласара, на трон его взошли поочередно два сына, первым - Салманасар Пятый, однако он был вскорости низложен землевладельцами Ассирии, жрецами. Сменив на троне свергнутого брата, за ним Саргон Второй одел корону. И пока Руса, собирал осколки царства, готовясь дать отпор ассириянам, Саргону предстояло жить, сражаясь с халдеем в Вавилонии, Эламом, Египтом и сирийскими войсками. Сражаться до тех пор, пока не сможет не просто водворить в земле порядок, а сделать все, чтоб он остался прочным.
Как все победоносные народы во множестве имели ассирийцы врагов не только явных, как Урарту, а и таких, какими сделались фригийцы. Поскольку я вел речь о киммерийцах, покинувших в то время Понт Эвксинский под натиском воинственных сколотов, не устоявших перед войском массагетов. Я буду говорить лишь о тех странах, которые в то время пали жертвой нашествия свирепых киммерийцев и вскоре вслед за ними - наших предков.
Ко времени правления Саргона Сангарская долина процветала. Царь Мидас был одним из богатейших, славнейшим из правителей фригийских. При нем малоазийская держава значительно расширилась, достигнув на севере Вифинии Фракийской, на западе граничила с Мисией. На северо-восток от Галиса, гранича с Каппадокией, фригийцы торговлей, принуждая или силой, поставили в зависимость все страны, имея через земли побеждённых удобный безопасный выход к Понту. На западе - к колониям эллинов, питавших метрополии металлом. К возглавленному Мидасом союзу племен и государств имели склонность Лидийские цари. Когда царь Руса Урарту возродил в былых пределах, перенося свою столицу в Тонрах-Кале, из Тушпы с берегов родного Вана, он видимо готовил государство к возможности повторного удара со стороны ассириянина Саргона, в то время воевавшего на юге с союзом эламитов и халдеев. (Халдеи, воцарившись в Вавилоне, лишили ассирийцев средств и войска). И пользуясь ослабленным вниманьем Саргона к приурмийскому району царь Руса и правители Зикерта совместно захватили север Ману. Почти без боя взяв "священный город". Святыни Мусасира для Урарту, всегда были предметом поклоненья, хотя сам город был во власти Ману. Но царь не ограничился лишь этим, он покровительствовал новому союзу урмийских городов и малых княжеств. Правители Зикерту, Уишдиша, Андиа от Урарту получали тяжелую пехоту, колесницы для нанесения ударов по отрядам, еще хранившим преданность Иранзу. Тем временем урарты продолжали захваты городов на Закавказье, вступив в союз с фригийцами, царь Руса, опять создал владычеству Саргона столь явную угрозу, что последний стал стягивать войска и колесницы, намереваясь двинуться на Ману и помощь оказать царю Иранзу, который потерял уже не только на северо-востоке свои земли, а даже города где населенье наполовину состояло из маннейцев. Долина верхнего течения Евфрата враждебно относилась к ассирийцам, и после отложенья Каркемиша в Ниневии Саргону стало ясно: причина осложнений заключалась в воинственных стремлениях урартов расшириться, во что бы то ни стало, и бесконтрольно править в Междуречье. Урарту теперь зарится на земли, которые издревле населялись по Тигру племенами ассирийцев, куда они ушли от арамеев. Поэтому Саргон под руководством одних из самых верных командиров в наместничество Сирия направил, войска для подавления восстаний. Сирийцы по примеру финикиян, хотели сбросить иго ассирийцев. И пользуясь возможностью, пытались вернуть себе желанную свободу. Ассириянин подтянул к границе с Ману значительные воинские силы, хотя для нападенья на Урарту их было, безусловно, слишком мало. Он ограничился всего лишь усмиреньем правителей восточного Зикерту, где, лично возглавляя ассирийцев, рассеял небольшой отряд урартов, который был туда направлен Русой, тревожить нападением маннейцев. Он методично наносил свои удары, до основания, расшатывая Ману. Но, не смотря на все усилия урартов, Саргону удалось добиться мира внутри своих владений. Ассирийцы теперь уже могли себе позволить набеги совершать, не опасаясь внезапного удара себе в спину. Победа над мятежным Каркемишем, союзником урартов и фригийцев, хотя и после длительной осады была уже вполне закономерной.
Теперь ты можешь знать, какие земли предстали перед взором киммерийцев. Ворваться в эти земли им тот час же: орда должна была собраться с силой.
Глава 13
Был еще день и катиары оставались на том же месте где остановились, выменивая разные припасы на шкуры, мясо, войлоки, овчину. Старейшина уехал к Борисфену, узнать все о собратьях по несчастью. К полудню обещал уже вернуться, но в стане оказался лишь под вечер.
- Совет племен назначили на завтра. Здесь больше ста родов такая сила, а тысячи бойцов лежат без дела и спят весь день как старые собаки, жирея в сытой праздности как овцы, сколоты (то есть мне так показалось) о мести не желают даже слушать. И временный покой свой почитают не краткой передышкой перед бурей, им данной небом с силами собраться, скорей напротив -
данностью на веки?! Как будто нет в помине савроматов?! Как будто отойдя из дикой степи, они избегли грозового вала, надеясь, что он там растратит силу.
- Мне больно это слышать о сколотах, забывших свое главное призванье за столь короткий срок. Разочарован. Не думал что охвачено все царство гниением. Что ж, сетовать напрасно, тогда лишь не доищешься виновных, когда их просто нет или напротив, когда все поголовно виноваты. Неведенье беспечных, да и только. Не зная истинную цену обладанья свободой, жизнью, честью, чем угодно. Как удалось им сохранить ее столь долго? Я перебил тебя старейшина. Есть вести о том, что происходит? Как Неаполь?
- В кочевьях нет вестей свежее наших. Мы прибыли сюда в числе последних и вряд ли больше нас тут кто-то знает. Мы завтра же уходим.
- Одобряю. Куда решил направиться?
- На север.
- Совета я так понял, ждать не будешь?
- Мы сами выбираем: что нам делать. И все, что я хотел, уже увидел.
- Никто не пожелал идти с тобою?
- Еще три рода с юга - катиары. Здесь появились незадолго перед нами, но "насмотреться" уже видимо успели и даже отыскали меня сами. Хранитель я позволил себе смелость, не испросив на то заранее согласья. Я пригласил их разделить со мною ужин. Позволишь подтвердить им приглашенье?
- Старейший я - твой гость и я не в праве навязывать хозяину решенье. Но ты уверен в них? Давно ли знаешь?
- Мы связаны родством, но не по крови.
- Я больше не спрошу тебя ни слова. Не знаю крепче уз и благородней.
- Благодарю. Я извещу тебя тот час же, как только здесь появятся все трое.
Ждать долго не пришлось. Пока Старейший дал знать о скорых сборах членам рода, готовя их к скорейшему отъезду, к его шатру примчались катиары. Старейшины родов, заметно сразу. Оружие, одежда и осанка все вместе выдавало силу, знатность, но более всего конечно взгляды: ни робости, ни жалости, ни страха.
Недоуменно замерев, переглянулись.
- Вы видите, что вижу я?! - воскликнул ближайший к паралату конный воин.
- Ваш разум точно также помутился? - и плетью указал перед собою.
- Ни слова! Он мой гость и будь почтенным!
- С каких пор паралат стал катиару любезнее, чем брат?! Я не припомню, чтоб видел как лобзает волк - собаку!?
- Все верно от того, что слишком молод.
- Кто зажился на свете слишком долго, иных упреков юности не знает. Препроводить тебя в туманную долину? Папай тебя, по-моему, заждался.
- Остынь мой брат иначе вот свидетель (он вынул меч, приставив его к сердцу), что я тебе не лгу и грудь открою, чтоб ты мог убедиться: там - вы равны!
- Вложи трехгранник свой обратно в ножны. Неужто, ты позвал нас, чтоб мы были свидетелями смерти катиара?! Скажи мне: он достоин этой жертвы? Номад к тебе без рода приблудился. А ты ради него рискуешь жизнью? Чем он тебе так дорог я не знаю, но раз ты заломил такую цену, я вынужден с тобою согласиться, приняв, все, так как есть и, не торгуясь.
- Ты радуешь мне сердце и та рана, которую нанес мне, не поверив, теперь уже почти не кровоточит. Присядем на ковер под этим небом. Безоблачные ночи нынче редкость. Дыханье поздней осени кочевник несется с табунами легкононогих безмолвных серобрюхих туч над степью.
- Я принимаю приглашенье катиара. Твой друг мой друг, пускай "рассудит время".
- Слова бьют иногда сильнее плети, - сказал номад, ни мало не смущаясь последней оговоркой катиара.
- И зачастую прямота бывает к месту. Позволь я ему все-таки отвечу, чтобы меня потом никто не заподозрил ни в робости, ни слабости. Кочевник, твой череп может стать уже сегодня одной из чаш для пенного кумыса. Боюсь лишь огорчить своим подарком хозяина шатра кочевья Волка. Во всем же остальном я не колеблюсь.
- Не вижу никакой для себя чести сражаться с тем, кто ищет себе смерти. Как я уже сказал "рассудит время". Пока я гость, мой меч не обнажится.
- На том и порешим: мгновенья ночи не будем омрачать пустячной ссорой, - Старейшина заметно был встревожен, тем как бы его гости не схватились.
Ведь он прекрасно знал горячность Лиса, и то, как он относится к номадам. Его отец когда-то в поединке убит был, защищая свое право, пасти своих коней, где пожелает, а не таскаться в обезвоженной пустыне по прихоти какого-то номарха. За это был сражен в неравной битве. Один против пяти упал пронзенный, десятком длинных стрел, но славный воин успел таки забрать двоих с собою и сделал подношение Батрадзу. Сам Волк отлично помнил это время, когда они с мужчинами их рода возили тело Лиса по кочевьям, оплакивая горькую утрату, и чучела коней возле кургана, поток обильный жертвоприношений и воскурения пьянящим ароматом, но даже не подумал при всем этом, хоть что-то предпринять, чтобы избегнуть возможной ссоры между паралатом и братом своим Лисом этой ночью.
Старейшина велел забить барана и к угощению гостям добавил кратер, давно приобретенный у эллина: "вино нам всем сейчас не помешает, а дальше будет видно если нужно, то Лиса скрутит стража у палатки. Рассудок, затуманив, он, не вспомнит, о том, что приключилось с ним сегодня. Подобное бывало многократно и каждый раз всегда одно и тоже".
Уладив все дела старейший сразу, подсел к костру, где воины и братья под действием вина разговорились. Лис ясно громче прочих призывая, с сарматами сражаться, где возможно, набрав сорвиголов в свои отряды.
- Ударом на удар! А как иначе? И кто если не мы поднимет стяги?! Когда номархам нет иного дела, Чем прятаться за стенами их башен, то нам милей всего просторы степи. Пусть город защищает паралатов! Мы сами обойдемся своей силой, и я готов отряд возглавить тот час!
- Никто не сомневается, что можешь. Да будет ли хоть сколько-нибудь толку от этих начинаний для всех прочих? - сказал суровый воин, что постарше. На нем был боевой тяжелый пояс. Но сам он был одет довольно просто: обшитая орнаментом рубаха, широкие штаны с нашивкой кожи вот собственно и все что составляло нехитрое убранство катиара. Он даже в тороках оставил, горит (для воина знак высшего доверья), с собою только нож, чтоб резать мясо.
- Никто не сомневался, что ты сможешь, - он снова повторил то, с чего начал.
- Но вряд ли этим многого добьешься. Двух сотен предостаточно для мести. А чтобы победить - десятка тысяч. Но дело не в числе, а в их единстве. И нам его как видишь, не хватает.
- Я смелых увлеку своим примером, а робких об удаче скорой вестью!
- Нет, он тебя опять не понимает, - сказал номад, внимательно следивший за ходом разговора катиаров.
- Позволь я объясню ему: вот пламя. Ты видишь, как оно сжирает хворост? Но значит ли, что он предназначался для пламени быть пищей изначально? Надеюсь, понимаешь что нисколько. И то, что оказался здесь - случайность. Он снова стать живым уже не сможет. Сколотов омертвели ветви славы и освещают восхождение другого. Бывает время взлетов и падений. Вокруг нас происходят постоянно большие перемены и не очень, но мы их слишком поздно замечаем. Я думаю, Старейший, пришло время продолжить мой рассказ, а катиары пускай разделят знание со мною. Не будем больше тратить понапрасну мгновений этих - дар Тагимасада. Употребляя их на то чтобы расширить познания о днях "давно минувших" и с этим - представленье о грядущем. Я расскажу о столкновении урартов под предводительством воинственного Русы с объединенною ордою киммерийцев, а также чем все это завершилось.
- Постой, постой, номад, скажи, о чем ты?! Я никогда таких имен еще не слышал. И что за род ты называешь "киммерийцы"? Какой у них тотем и где их земли? Я не слыхал среди сколотов имя "Руса", а ты, брат, тоже нет? Так он же лжет нам!
- Щенок, ты не на шутку разошелся. Ты мог бы прекратить на время тявкать, иначе я воткну тебе шип в глотку, чтоб ты не досаждал мне своим лаем.
Номад, только вперёд едва подавшись (одно неуловимое движенье), направил руку к горлу катиара, а в ней блеснуло бронзовое жало. Лис замер побледнел, не шевельнулся и взгляд, не опуская, смотрел прямо. Старейший оттолкнул его подальше и грозно прорычал: "Ни звука больше". Тот встать не порывался, усмехнулся и руки запрокинув, лег на спину.
- Царь Руса повелитель бианили, народа армарили, туараци и прочих ты, конечно, это помнишь, давно хотел сразиться с ассирийцем. Правитель Нинивеи точно так же готов был снова в бок ему вцепиться, и вырвать кусок мяса пожирнее, как это удавалось сделать раньше отцу его еще в недавнем прошлом: победы царя Тиглатпаласара покоя днем и ночью не давали Саргону - его царственному сыну.
Однако царь урартов для тревоги имел еще один серьезный повод: на северных границах государства в движение приходят киммерийцы. Все чаще клинописные таблички - послания от северных шпионов содержат угрожающие вести: уже не просто крупные отряды выходят за границы Куриани, а целые селенья кочевые смещаются на юг, снимая станы и наводняя плодородные долины, подобно саранче все пожирают. К ним присоединились эабахи и беглые рабы из поселений, нашедшие убежища на скалах. Царь спешно собирает свои силы. Стянув войска к Аргиштихинили, сажает в боевые колесницы тяжелую пехоту и стремится достичь скорей такого поля битвы, где сможет возвести живую стену и с ходу без препятствий разместиться. Он потерял треть лошадей, волов и мулов в стремлении прорваться к киммерийцам, пока они не хлынули в нагорья...
Глава 14
- Хотя он время выиграл, и лагерь поставил с надлежащим охраненьем на склонах обращенных к Куриани, откуда ожидалось нападенье. Тревога в сердце смутная закралась. Лазутчики доносят отовсюду подходят к киммерийцам подкрепленья всё предкавказие приведено в движенье. Ближайшая с надежной цитаделью была твердыня города Шешети. Дорога между крепостью и станом войсками охранялась днем и ночью. Урарты укреплялись даже с тыла. Никто не знал, откуда нанесется удар внезапный, ибо киммерийцы дозорным их мерещились повсюду. Измученные ложною тревогой войска утратили свою боеспособность и превращались просто в шайки мародеров, терзавших население предгорий. И в свою очередь охоту на урартов, тот час же объявили эабахи. Сраженье началось уже задолго, до появления в нагорье киммерийцев.
Восстановив против себя кого возможно, урарты оказались в окруженье людей желавших им скорейшей смерти за причиненные обиды и жестокость. Еще немного и они бы взбунтовались. Сплотило - появленье киммерийцев. В отрядах воцарилось хоть на время какое-то подобие порядка.
Царь выставил две линии пехоты за сомкнутой фалангой щитоносцев. Урарты приготовились сражаться, но все произошло не так как прежде. Не строя пешего порядка, киммерийцы урартов сбили конными валами, но не врубались в их ряды, а засыпали огромным числом стрел и, рассыпаясь, освобождали путь для тех, кто шел за ними.
Атаку каждый вал провел трехкратно, сметя урартов пеших до двух третей. И не спасли их щитоносцы, колесницы. Кочевники почти не пострадали. От силы, может несколько десятков, осталось их лежать на голом склоне сраженными удачливой рукою. А остальные в отдаленье гарцевали, зажав в своих руках большие луки.
Не подбирая своих раненых урарты, ломали строй и пятились обратно, по склону, вверх до насыпи их стана, опасливо скрываясь за щитами.
За обескровленной фалангой армарили, расстрелянной в упор совсем недавно, шел, спотыкаясь о тела своих собратьев, строй сильно поредевший бианили. Сегодня не судилось слишком многим не только обагрить свое оружье, не все его успели даже вынуть, как дух их отлетел к далеким предкам. Длиной в два локтя стрелы пробивали плетеные щиты и даже шлемы преградой на пути у них не стали и бронза разлеталась надо лбами.
И в многотысячном резерве туараци недоставало много больше половины. Они несли огромные потери, а в живых и на ногах осталось сотни.
- Постой номад неужто они были, все спешены? А где же - колесницы, которые как ты сказал, царь Руса, вначале боя вывел перед строем? Ведь не могли же они сразу все погибнуть!? Конечно, если было их не много. Но ты сказал: "поставил перед строем", пускай всего лишь ряд, но это сила.
- Ты прав и я намеренно лукавил.
- Так что случилось там на самом деле?! Куда же подевались колесницы?! И как могли поднявшиеся снизу, принудить к бегству тех, кто были сверху? Я видел как десяток катиаров, застигнутых врасплох за Танаисом отбились от отряда иксаматов, хотя числом тех было вдвое больше. Забравшись на высокий холм с обрывом, стеной, смокнув щиты, уставив копья, под черным ливнем стрел они отбили все конные атаки савроматов. А после преспокойно удалились, причем забрав всех раненых с собою. Их было вдвое меньше, но держались! Или урарты не настолько тверды духом?! Быть может, в их рядах была измена? Не бросились в последнюю в атаку, покрыть себя немеркнущею славой? Так поделом! И если так они все - трусы! - Старейшина ударил рукой оземь
- Я сам там не был, ты об этом знаешь. Но вот что мне поведал наш наставник. Царь подал знак и грозная лавина, сверкающая пышностью убранства помчалась на отряды киммерийцев, подобно ослепительному рою. Стремительно летящие повозки, оскаленными демонами кони, слепящий блеск начищенных доспехов, могучие фигуры щитоносцев. И стрелы, сотни стрел, без остановки, торчащие с бортов мечи и копья и грозный клич народа бианили из сотен глоток знатных колесничих. А им навстречу прямо из лазури десятки тысяч смертоносных игол, как будто на невидимую стену, внезапно натолкнулась колесницы. Смешались, разорвались, сбились в кучу. Кому-то повезло немного больше: успели развернуться и помчались, в обратном направлении, сминая порядки своей собственной пехоты (урарты не успели расступиться) в стенах они проделали проходы и вымостили целые дороги из тех, кто не успел податься сразу. А конные отряды киммерийцев расширили стрелами эти бреши, ворвавшись на плечах у колесничих в расположение тяжелых пехотинцев, опешивших от мощного удара, не сразу совладавших и успевших достать мечи, чтоб справиться с прорывом.
Царь Руса положенье лишь ухудшил, когда ввел в бой пять тысяч туараци, не дав сомкнуться снова армарили сумятицу усилили, смешались, и атакованные с тыла, превратились в вооруженную толпу рабов и черни, от страха неспособные сражаться, а через головы последних киммерийцы стрелами засыпали бианили (на том же самом склоне только выше) и поражали их тем более успешно, чем ближе они к месту боя были. А в нескольких местах они вклинились настолько глубоко, что разделили, а конце-концов фалангу армарили на две неравных группы вверх по склону, обратно отходящих к укрепленьям, где в свой черед смешали бианили.
Царь тут же повелел закрыть ворота. Приказ исполнить, сразу не успели. Вполне могло дойти до ослушанья или прямого неповиновенья. И пользуясь смятением урартов кочевники погнали их как стадо.
Однако, окружив стан, киммерийцы, пойти на приступ все же не решились. Не прекращая посылать за насыпь стрелы, они не знали как вести осаду дальше. Став в круговую оборону, Руса медлил и выбирал, что для урартов будет лучше: прорваться этой ночью на Шешети или остаться под защитой укреплений. После недолгих, но горячих обсуждений военачальники решили: только драться! И проложить себе мечами путь к свободе, через бесчисленные варварские толпы. Дорога к цитадели охранялась отрядами, которым спешно Руса, приказ направил: выставить заслоны, на случай если это будет нужно сдержать напор погони киммерийцев, прикрыв отход до крепости урартов.
Назначив время общего прорыва, он выделил отряды добровольцев, отвлечь от места главного удара атаками из стана осажденных, надеясь, что ценою этой жертвы, повысит свои шансы на победу. При этом царь предпринял даже больше, чем прежде собирался сделать, взвесив и предложения и мысли командиров, отдал приказ сложить на возвышенье все ценное в сверкающие груды. Они послужат лучшею приманкой для варваров, пришедших за наживой. Чтоб видно было их как можно дальше зажечь костры и факелы повсюду. И если им удастся эта хитрость, возможно время выиграть позволит.
Исполнив все как велено, урарты до наступленья ночи затаились. Обмануты затишьем киммерийцы, от насыпей их стана отступили и в лагерь беззаботно удалились (он выглядел как три кольца повозок, для прочности скрепленных меж собою. Просветы между ними без охраны, чем позже и воспользовался Руса. По звездам он приметил направленье, заблаговременно расставив две колонны, как раз напротив каждого прохода, вокруг повозок бывших на дороге, Ведущей к шешетинской цитадели. А щит живой поставил против стана, стоявшего левее, в отдаленье)
Сигнал к атаке - вспыхнувшее пламя, внезапно озарило стан урартов. Удар железной сотни колесничих достиг желанной цели: киммерийцы, решив, что Руса бросил свои силы на левый край их стана устремились на помощь погибающим собратьям. В пылающем кругу своих повозок мелькали: копья, бронзовые шлемы, мечи звенели, сея смерть и раны, вонзались метко пущенные стрелы, урарты обращались вокруг стана, и все, что попадалось им навстречу, разили в беспощадном ослепленье. В какой-то миг казалось, что победа уже близка. Они сильнее смерти. Но тут из тьмы безмолвными волнами по ярко освещенным колесницам, в упор, пронзая воздух сотни сотен смели безумцев, вырвав за мгновенье десятки, сотни жизней благородных. Назначенное все же совершилось, а в это время с шумом распахнулись ворота в центре стана осажденных. Десятки тысяч воинов как тени, позвякивая бронзой, устремились в указанное место для прорыва, готовые смести преграду грудью. Над ними смертоносные колосья. Прилаженные стрелы на тетивах. Пращи гудят в руках порывом ветра. Мечи о щит не бьют, еще не время. Все ближе круг повозок: там все тихо. Еще шаг и еще. Команда: "К бою"! Железным кулаком пронзают воздух, встречая ... пустоту?! Удар! и снова?! Нигде и никого?! Глазам, не веря, урарты громыхающим потоком промчались мимо стана кочевого, передние ряды уже пропали в глубоком мраке длинного ущелья. У крайних за спиной всего лишь отзвук сражения идущего в долине, еще мгновенье слились две колонны. Всесильный Халди был к ним благосклонен. Урартам посчастливилось прорваться. А лагерь, опустевший и добыча, была заслуженной наградой киммерийцам.
Глава 15
- Удар нанесенный извне всегда опасен. Он нарушает тонкий мир взаимосвязей, достигнутый в пределах изменений, но он и явный стимул процветанья. Удар себе подобных милосерден, пульсирует, растянут на столетья. Удар природы слеп и беспощаден и совершается в какое-то мгновенье. Смятенье для устойчивой системы - полезный импульс к видоизмененьям. Чем своевременнее он, тем плодотворней. Она использует его себе на пользу. Пока есть связь и память поколений животворящее любое привнесенье. Хотя с позиций только одной жизни судьба почти всегда несправедлива.
- Когда это не вымысел, а, правда, то у истории должно быть продолженье. Молчание не следствие незнанья. Считаешь, наши уши недостойны?
- Ответь мне, ты наверно знаешь способ как воды Меотиды или Понта вместить за один раз вот в этот кубок? - и, осушив при этом бронзовую чашу, он опустил ее вверх дном перед собою.
- Конечно, нет! Но что все это значит?
- Что разум твой сосуд, а знанье воды. Нет смысла наполнять, что уже полно. Когда осушит чашу пониманье, в тебе проснется снова жажда знаний, она расширит кубок до размеров хотя бы вот эллинского кувшина. Ты будешь черпать жадно, только помни, тебе грозит опасность пресыщенья. Но главное, конечно же, не в этом. Копя без цели, взращиваешь алчность. Когда в тебе забьется осознанье, ты выйдешь на дорогу устремлений. Ты даже не росток, всего лишь семя.
Теперь решаешь сам. Я дело сделал. Отныне, что в тебе возобладает. Таков и будет твой дальнейший выбор.
Ответом было полное молчанье. Никто из катиаров не стремился теперь уже нарушить его снова. Завороженные рассказом паралата два старших катиара были немы и, не прислушиваясь к отповеди Лису, переживая едва узнанное снова. Один из них оперся подбородком на рукоять меча отделанную костью. Другой присев на скрещенные ноги, щипая тетиву большого лука, заботливо уложенного рядом, внимательно смотрел на паралата. Так если бы мучительно пытался, непрошено проникнуть в его мысли. Номад не обращал на них вниманья. Он снова как уже случалось раньше, застыл, не шевелясь как изваянье, как будто спал, не смеживая веки
В конце-концов Старейший незаметно знак подал катиарам возвращаться. Забыв неразрешенные вопросы, они легко вскочили, как подростки, не перекинувшись при этом даже словом и, тот час устремились вслед за братом к темневшим в отдалении повозкам, где ждали их стреноженные кони.
- Что скажете?
- Старик наверно сбредил, - оскалив зубы, Лис за всех ответил.
- А ты бы помолчал, - сказал Старейший, - я дрался с ним и лучше только боги, чем он мечом владеют, уж поверь мне.
- Всего - старик?!
- Нет! Он - великий воин! Я видел как один в мгновенье ока, одетого в доспехи катиара, который был к тому же еще молод, свалил номад и сам при том не дрогнул! В руках против копья (всего!?) две плети. Кнемиды на ногах порвал как войлок. Рассек бичом как лезвием на части его плетеный щит, покрытый кожей.
- Пока сам не увижу: не поверю!
- Сказал баран, заглядывая волку в разинутую пасть: "Неужто весь я войду в нее с копытами, рогами?". "Нет, будь покоен: их-то я оставлю": ответил волк, ломая ему шею. Тут оба старших брата рассмеялись. Один из них шутливо ткнул под ребра нахмуренного Лиса.
- Хватит детства. Ты хочешь драться? Так дерись со мною, и я тебя отделаю как прежде, да так что после этого ты долго наведаться не сможешь к катиаркам, к которым ты повадился таскаться. У нас и без тебя хлопот по горло. Забыл о том, что завтра выступаем?
- Нет, не забыл: все "псы" давно готовы.
- Я знаю эти ваши "подготовки". Пусть только хоть один к утру посмеет проспать или отстать - простится с жизнью. А ты мне головой за них ответишь.
Три брата стали друг напротив друга. Старейшины родов тотема Волка. Все трое от колена катиаров. Еще раз, перед тем как сделать выбор, задумались о том, что будет дальше. Сейчас от их решения зависит то, как изменится течение их жизни. На них лежит ответственность за судьбы.
- Так что? Решили все-таки на север? Ахваты говорили там нет пастбищ. Две тысячи голов это не шутки. Нам нужно подыскать себе зимовье. Мы будем голодать.
- Вполне возможно.
- Так может быть на юг пойти разумней? Ведь там скорей всего найдется место, где можно переждать мороз и стужу.
- И жаться к стенам полиса эллинов, как жалкие бесхвостые собаки?
- С тех пор, когда мы виделись с тобою в последний раз, ты сильно изменился. И кто причина этих изменений? Неужто, зачарованный номадом не можешь отличить где: роду польза, а где лишь трата времени и силы. Иначе говоришь и даже мыслишь, чем ровно год назад, когда мы вместе сражались рука об руку бесстрашно в степях за своенравным Танаисом. Поведай, что с тобою приключилось? Неужто только басни паралата победу в одночасье одержали над твердым духом волка-катиара!? Ты был всегда, прекрасно это помню, уверен в том, что делаешь и каждый, кто был с тобою в чем-то не согласен в содеянном раскаивался тот час. Твой меч не заржавел и горит полон, но что с рукой, которая держала всегда за горло волю непокорных?! Я помню, как ты дрался с "бесноватым", не ведающим боли псом Батрадза. И видел, как личина лишь однажды возобладала над тобою: на мгновенье ты волком стал в повадках и движеньях и в ярости своей был в силе равен безумцу, поклонявшемуся смерти.
- Вполне простительно твое недоуменье. Ведь в том, что я давно переменился, я должен был себе и вам сознаться. Но, веришь ли, никак не мог решиться.
- "Не мог решиться"?! Волк да ты ли это?!
- Всему виною давнее стремленье. Желанье знать и видеть много больше, чем может дать мне память одной жизни.
- Что проку в этом знанье катиару, живущему на свете ради славы?!
- Хотя бы для того чтоб о ней помнить.
- О чем ты говоришь?! Ты - вождь и воин! Тебе ль пристало думать о грядущем?! Жрецы о нем испрашивают кости, а верят им лишь женщины и дети! Сейчас ты здесь, а завтра будешь вечным! Так стоит ли терзать себя сегодня тем, что ты изменить, уже не властен!? Имей ты память хоть и сотни жизней!
- Стрела запущена и больше не вернется. Что прихоть отличает от желанья? Возможно как потребность от каприза: направленность и целеустремленность.
- И что: теперь?
- Война всего лишь прихоть.
-Оставим на потом. Так почему же ты предпочел всему движение на север? Неужто непонятно что тем самым ты просто отказался от всех выгод, которые кочевьям обещало зимовье в междуречье Гипаниса и нижнего теченья Борисфена, где мягкая зима и много корма? Совсем не обязательно к эллинам зачем-то обращаться катиарам. Хотя взаимовыгодным обменом пренебрегать бы лично я тогда не стал бы. Вчера здесь были ольвиополиты. Вернее не они, а полукровки. Так далеко от своих полисов на юге эллины никогда б не удалились. Так вот, они наслышаны о битве, в которой мы не приняли участья, из первых уст: нашествие номадов повергло в ужас клерухи и полис.
- Так Ольвия в осаде? Катиары! И мы при этом двинемся на север?! Волк, ты увел нас прочь от Танаиса и этим уберег три наших рода от гибели под знаменем номадов за их свободу, города и земли. И мы тебе за это благодарны, но объясни мне, почему я должен идти невесть куда, когда пожива сама плывет к нам руки, только нужно прийти и взять. При этом паралаты исполнят за нас грязную работу!
- Вы видели, как движется лавина?
- Довольно на сегодня с нас загадок! Ответь нам прямо: почему на север?!
- Сейчас вы всё узнаете, терпенье. Как капли дождевые точат склоны, срывая с места грязь и глыбы камня, мгновенно превращаются в потоки, которые в стремительном движенье сметают от вершины до подножья все, что им попадается случайно, скажите мне, вам не напоминает все это приближенье савроматов? Они сочатся каплями-родами, сквозь толщу разобщенного единства. Затем, низвергнув нас с вершины славы, мешают у подножья с жидкой грязью. Что паралаты перед Ольвией - удача. Но только совершенно в ином смысле. Не в том, который вас так увлекает.
Куда, по-вашему, ударят роксаланы, после того как восстановят свои силы? Куда помчатся, как не к югу иксаматы после того, когда залижут свои раны? Скилур возьмет дань с ольвиополитов, но долго ли продолжится все это? Насколько власть номадов будет прочной перед угрозой продвиженья савроматов? Теперь понятно: почему на север?
- Он совершенно прав, - раздался голос, донесшийся от юрта катиара. Номад стоял, там разминая ноги, а братья про него совсем забыли.
- Я слышал окончанье разговора и полностью согласен со Старейшим. Когда ты ищешь рабства или смерти, то можешь выступать сейчас же к югу.
- А если ищешь, все-таки свободу, то должен с нами двигаться на север.
- Итак, мы на рассвете выступаем. Вы с нами братья?
- "Ветер под уздою".
- "Что остается спящему на ветре?"
- "Тянуться к небу с дымом поселений".
Все трое с пониманьем улыбнулись.
* * *
Сбылось недавнее пророчество номада. Внезапно налетевший шквал заставил оставить еще на день катиаров все мысли о скорейшей переправе. Плоты поспешно вынесли на берег. Остерегаясь быть в грозу среди деревьев, сколоты заняли открытое пространство, заполнив берег сотнями повозок.
Кочевья шли пять дней вверх по теченью. Старейшин катиаров не устроил пока что ни один из речных бродов из тех, что на то время отыскали.
Чтоб в тайне сохранить передвиженье, они неоднократно высылали на каждый брод с повозками отряды, чтобы они туда обратно разъезжая, след оставляли так как будто переправа была именно здесь совсем недавно.
Они прошли по землям андрофагов, по счастью никого в пути не встретив
Глава 16
Едва утихло буйство непогоды, за рваным краем туч открылось солнце. В желтеющей листве осколки света, едва просохнув, по ветру трепещут. Река, обезображенная пеной, уже не разбивается о берег, а мирно вдаль уносит свои воды, не волнами покрытая, а рябью. На западе, куда им предстояло добраться темно-синий гребень леса. Он высился над глинистым обрывом, казавшимся отсюда темно желтым. Тот берег был пустынным, как и этот. Последнее жилье, что им попалось какое-то кочевье андрофагов всего из трех семей никак не больше. Ни дыма, ни огня на горизонте. Все катиары собрались к большому юрту. Пришли не только воины-мужчины, имея исключительное право советовать вождю или Старейшим, здесь были также те из числа женщин, которые себя не посвятили ведению хозяйства, а делили, участвуя в набегах и походах все тяготы с мужчинами на равных. Они стояли несколько поодаль, имея при себе вооруженье, которое ничем не отличалось по форме и размерам от мужского. Хотя их было вовсе не так много, они при этом все же выделялись из общей массы прочих катиаров и с вызовом смотрели на сколотов.
Жрецы свои творили ритуалы и бешено вращались, одурманив свой разум всевозможными парами, как звери, подвывая раз за разом, при этом часто падали на землю, пророчествуя пенистыми ртами о том, в чем по их мненью заключалась грядущее и промысел Табити.
Гремели боевые барабаны, сзывая тех, кто были в отдаленье. Старейшины, приветствуемые криком, плечом к плечу взошли на возвышенье. Номад-Хранитель в полном облаченье стоял во всеоружье у подножья. Все поголовно добивались этой чести, но там стояли лучшие из лучших -
единогласное решение старейшин. Оспаривать никто и не пытался. За время пребывания в кочевье Номада катиары полюбили. Он был: участлив, мудр, великодушен и не гнушался даже грязною работой. Чинил повозки и работал в кузне. И оказалось что он "мастер на все руки". Его боготворили все подростки, ведь он их обучал тому, как можно отбиться безоружным от десятка. Тому как наносить удар в доспехи, чтоб те остались целыми, при этом, все ребра и ключицы перебиты, так будто ты нанес удар секирой, а не пестом от заурядной зернотерки. В его руках под час простые вещи приобретали удивительные свойства, как, например, "крутящиеся стрелы". Он снял с них наконечник оперенье и расщепил их на две равных половины, затем скрепил смолой между собою, как меч и рукоять посередине, затем метнул одну перед собою, та взвилась в небо, бешено вращаясь, поднялась высоко на миг, зависнув и, будто сокол ринулась обратно. Детей восторгу не было предела. На следующем день по всему стану летали перекрещенные стрелы, а паралат при этом только усмехался.
Старейшина призвал совет к вниманью, подняв над головою резко руку, в которой он зажал свой символ власти: украшенную золотом секиру. Почти мгновенно всё вокруг затихло. Лишь ветер неприученный к порядку, играл листвой и обнажал деревья, которые кокетливо роняли на землю свои яркие одежды, при этом, издавая тихий шелест.
- Привет вам катиары. Мы собрались затем чтобы принять или отвергнуть и вместе обсудить одно решенье, которое я принял как Старейший. Исход номадов - следствие движенья за ними орд свирепых савроматов. Поверьте, нам эллины не помогут, и думать о себе должны мы сами. А впрочем, так всегда оно и было. И от того мы до сих пор и живы. И нам, хвала Табити удавалось всегда опережать немного время.
- Хвала тебе Старейший и Табити! Ты истый катиар и мудр как боги!
- Сейчас не обо мне речь: обо всех нас. Мы вместе принимаем здесь решенье, которое в последствии быть может, кому-то может, будет стоить жизни. Готовы вы пойти на эту жертву?
Нестройный возглас: "Да! Мы все готовы!"
- Ну что ж, тогда как нам велит обычай, узнаем сколько "за" и сколько "против". Когда вы, как и я за переправу, вот в это колесо повозки справа пускайте катиары ваши стрелы. Но если вы за то чтобы вернуться, тогда стреляйте в то, что стоит слева и вас никто за это не осудит. Но цель, себе однажды выбрав, знайте, отныне у нас разные дороги. Хотя вы и не станете врагами, но о доверии не может быть и речи. Вы остаетесь там, где недруг мы уходим. Вот эта горсть земли с могилы предков отныне будет рядом с моим сердцем. Советую вам сделать точно так же. (Старейший обращался к катиарам, из тех, что уже сделали свой выбор)
- На этот берег больше не вернемся, возьмите этот прах с собой как память.
Спустя немного времени три рода прошли в пути, минуя оба круга. Единогласное решенье подтвердилось: из двух пускали стрелы только в правый.
После вчерашнего дождя река раздулась. Она стремительно несла вниз по теченью на своих водах всевозможный мусор: листва, трава, изломанные ветви и целые кусты подмытых ливнем высоких берегов, пологих склонов. Качались среди ряби и кружились в воронках небольших водоворотов. Как видно ураганом зацепило не только земли среднего теченья. В верховьях Борисфена точно также весь день и ночь стихия бушевала.
Плоты спустили на воду вторично. При помощи арканов и веревок к хвостам своих коней их привязали и по наведенным заранее дорожкам из веток, тростника, коры и листьев везли на них груженые повозки. С плотами заходили вместе в воду и плыли через реку рядом с ними. К полудню переправа завершилась почти, что без потерь для катиаров. Три рода углубились сразу в дебри, чтобы с реки их не было заметно.
Старейшины собрались для совета в дозоры высылали следопытов. Не часто приходилось катиарам свой лагерь разбивать в таких чащобах. Спустя немного времени дозоры прислал в стан обратно вестового. Подросток, задыхавшийся от бега, сумел таки сказать, что: "Есть поляна, где можно будет на ночь задержаться, а там, когда старейшинам угодно, возможно, что и день и даже дольше".
- Там есть вода?
- Ручей неподалеку.
- Отсюда далеко?
- Пять перестрелов.
- Дорогу для повозок найти сможешь?
- Там несколько поваленных деревьев, но думаю, вы сможете пробраться. Я пнул ногой одно оно гнилое.
- Ступай вперед. По коням катиары!
Колеса, разгоняясь, заскрипели. Три сотни крытых войлоком повозок, скрывались в темной чаще друг за другом, и место их стоянки опустело. Подростки закрывали мхами мусор, забрасывая листьями колеи, оставленные множеством повозок, скрывая все следы их пребыванья.
Старейший отозвал людей с обрыва, следивших за любым передвиженьем. Речная гладь была совсем спокойна. Опасности ничто не предвещало.
Сколоты, то и дело озирались. В густой тени столетних великанов, рожденные и вскормленные степью, от непривычной тесноты все задыхались. Хранили напряженное молчанье мужчины рода, женщины и дети. Обычно непоседливое племя от страха по повозкам разбежалось. Сидели, не высовывая носа, и даже годовалые младенцы, которые обычно не считались ни с чем, когда их голод донимает, поскуливали тише, чем обычно. Как будто, в самом деле, понимали всю важность происшедшей перемены, которая для них отныне данность. Собаки не крутились под ногами, и, высунув язык, бежали молча: лавина новых запахов и звуков их по началу просто оглушала. Деревья перешептывались с ветром, пожухлою листвою посыпая, на головы загадочных пришельцев и спрашивали: "Кто они такие?"
- Степные люди я их видел раньше.
- Такие же, как те, что здесь лесные?
- Да, нет, не "те", они совсем другие. Отстаньте не мешайте, засыпайте.
Прислушиваясь, к выдуманной им же неспешной доверительной беседе сам Травник не заметил, как поверил в то, что все, так и есть на самом деле. Что кроны часто головы склоняя, друг другу шепчут на ухо легенды. И сравнивают их с людьми лесными. "Которых между тем нигде не видно. Наверно за стволами притаились. Глядят на нас безжалостно как рыси и, стоит нам на миг остановиться, как острые клыки вонзятся в шеи. Да что со мной?! - он резко встрепенулся, - Есть нечто, что меня пугает больше, чем глупый детский страх звероголовых: здесь нет тех трав, к которым я привычен. А сборов моих хватит не надолго. Жрецы все одинаковы: надежды на чары их во мне намного меньше, чем может на ладони у младенца повозок уместиться. Дым и песни, да кто поверит в то, что это может хоть чем-нибудь помочь!? Врачуя раны, я столько видел пленников "Долины, которая обратно не пускает" и стольких из них спас, что катиары охотнее ко мне теперь приходят, не связываясь больше с колдунами. Поеду я к Хранителю, он знает, какие травы тут произрастают".
Стегнул коня и, обогнав повозки, приблизился к Старейшинам и свите.
Глава 17
Над головами проезжавших катиаров в густой листве древесных исполинов порхая, беззаботно пели птицы. В ветвях сновало кто-то или что-то, мелькая ярко-рыжими хвостами. Весь лес был полон: шума и движенья. К нему надо привыкнуть и запомнить. И научиться отличать отныне звуки, таящие опасность и угрозу, от звуков повседневной жизни леса. Их безопасность и существованье зависят от того теперь, как скоро они забудут весь свой прежний опыт. Ведь навыки и старые привычки помехою им будет, не подспорьем. (Наверно проще: заново родиться). Под сводами ветвей переплетенных в мозаике ажурной светотени сколотам предстояло постоянно, бороться за свое существованье.
Возов намокший войлок одноосных не мог во влажном воздухе просохнуть. Сколоты в терпкой дымке испарений, в порывах ветра зябли с непривычки.
- Номад могу к тебе я обратиться?
- Твои слова желанный гость для слуха. Ты честен, как дитя и мудр, как боги. Всегда идешь дорогой равновесий. Что может быть для разума похвальней.
- К тебе я снова с просьбой, за советом.
- Когда я в силах, ты его получишь. Так что же тебя Травник так волнует?
- Скажи мне паралат, ты в этих землях бывал уже? Случалось ли однажды тебе в лесах подобных этой чаще встречать хоть раз людские поселенья?
- Ответь мне: что тебя так взволновало?
- С тобой Хранитель буду откровенен. Мне здешние растенья незнакомы. И я не знаю местные болезни, а, равно как и что их вызывает.
- В степи не так?
- В степи совсем иное. Я знал, когда приходит время сбора, когда коренья, листья и соцветья в какое время года в силу входят. Бывает, что они не помогают, но точно не вредят, а этот сумрак не может быть полезен для здоровья. Я знаю, что целебен чистый воздух, прозрачный как вода со дна колодцев, а тут одно лишь влажное зловонье.
- Ну, хорошо ты обратил уже вниманье на то, что здесь вокруг произрастает?
- Да я нашел четыре разных вида плода, десяток трав и все мне незнакомы.
- Животные из них хоть что-то ели?
- Насколько мог заметить: подбирали.
- Следи за ними пристальнее Травник. Запоминай, что настороженно обходят, а что, без страха нюхая, срывают. Насколько хватит всех твоих запасов?
- Ну, лишь от тех недугов что известны, при том при всем, что нас здесь втрое больше я думаю на месяц, при условье, что все мы будем, есть то, что и раньше.
- Но это сам ты знаешь невозможно! (Старейшина, который ехал молча и, вовсе их не слушал, как казалось, на самом деле был само вниманье, ведь снова речь зашла о выживанье, о том, о чем он думал постоянно).
- И ты прекрасно Травник это знаешь. Кормить такое стадо будет нечем. И вскоре нам придется жить охотой, пока не доберемся до селенья.
- Ты хочешь нас заставить врыться в землю?! - вспылил внезапно Лис, хлестая плетью деревья и кусты,
- Нет, Волк! Я - против! Чтоб я копался в пашне как ахваты!?
Он был готов, как видимо, продолжить, внезапно поднял руку провожатый, и замерло всеобщее движенье. Старейшина внимательно вгляделся, оправдывая собственное имя. На стену из стволов косился Беркут, вращая головой как кривоклювый, он поднял лук и вложенные стрелы служили продолженьем его взгляду.
Покрытый влагой острый наконечник в лучах заката тускло загорался, когда он луком вел перед собою. Старейшина, ступая еле слышно, приблизился к подростку-катиару, который им показывал дорогу и шепотом спросил его:
- Катиары! Идите смело, дальше путь свободен! Дичь вовсе не боится человека!
А сам при этом хищно изогнулся, измерив, расстоянье быстрым взглядом, нащупал наконечники из кости и выстрелил по замершим оленям. Ближайшая к ним самка подскочила и побежала заплетающимся шагом. Стрела вошла ей в грудь пониже шеи и кровь толчками вырвалась из раны.
Все стадо тут же кинулось в глубь леса, всполошено ломая сучья с треском. Тут Волк спустил собак: добыча рода! И он её хотел забрать по праву. Подобное знамение удача. Для рода всегда лучшим предсказаньем служило то, как сложится охота на новом месте после перехода.
- Сегодня благодарственная жертва Табити будет - эта антилопа. Пока ей не придумали названья, мы будем называть ее, как прежде.
Сколоты, увлеченные погоней, внезапно оказались на поляне. Открытое пространство оглушало. Они забыли тот час об оленях. Их встретили дозоры верховые. На самом деле: место то, что нужно. Здесь может разместиться целый лагерь и даже хватит места для загона. Повозки постепенно выезжали из чащи, заполняя возвышенье. Три рода стали на ночь общим кругом, собрав весь скот внутри за частоколом.
Старейший разрешил чадить кострами уже, после того как село солнце. По случаю удачного исхода забили сразу нескольких животных.
Глава 18
Уставшие с дороги катиары, особым торжествам не предавались. Рассевшись после ужина в повозках довольные и сытые уснули. Старейшина поставил в охраненье в ночной дозор одних из самых стойких. Так много ему было теперь внове, к примеру, своих лучников он спешил, велев им забираться на деревья. Сколоты, поначалу возмутились, однако очень быстро оценили все преимущества, которые давала подобная позиция для боя. Почти не различимые на кронах они могли пускать от туда стрелы, при этом, оставаясь невредимы, тогда как их враги как на ладони. Всех прочих Волк оставили внутри стана, где развалясь подле костров они болтали, борясь с неодолимою дремотой.
Старейшина шатра себе не ставил. Он просто постелив на землю войлок, лежал возле костра смотрел на пламя и глаза не смыкал как остальные. Кроме него тут еще были оба брата, Номад и Травник (что-то обсуждали), а остальные только молча им внимали, внимательно следя как эти двое коренья травы листья и соцветья в огонь бросали или растирали, а некоторые нюхали и мяли, откладывая в сторону на камень.
- Вот эти завтра высуши на солнце.
- А эти жги. От них не будет проку.
- Плоды тут есть и многие пригодны к тому, чтобы использовать их в пищу.
- Допустим, как ты в этом убедился?
- Свидетельство безвредности для плода хотя бы уже то, что он исклеван. Взгляни, на нём назойливые птицы оставили царапины и знаки.
- Конечно, означает очень много, что виден след от трапезы пернатых, но если речь идет о нашей жизни не мало ли для смелых утверждений того, что он зверьем предпочитаем? Чем больше и настойчивей ты ищешь любому из своих предположений какую-то реальную основу, чем больше ты находишь подтверждений среди тревог навеянных незнаньем, невежеством и глупостью рожденных, тем более выигрывает разум.
- Итак, Хранитель, что ты предлагаешь?
- Питаться, как и прежде точно также: зерном, кумысом и бараньим мясом. Лишенья будут плетью для желаний. Соблазны есть, несдержанность найдется.
- Но долго так не может продолжаться!
- Поверьте, ближе к полдню мы узнаем, что вредно катиарам, что полезно.
- И чем скорее будет так, тем лучше. Хранитель ты прервал повествованье, укрась своим рассказом наше и бденье и вновь поведай нам о славном прошлом.
Волк подал знак, смениться катиарам: ночь как никак уже за половину. Покуда лучники расталкивали смену, он с братьями отправился по кругу. В кочевье было вроде бы спокойно. Все спали: кто в палатках, кто в повозках. Повсюду воины привычные к лишеньям, лежат возле костров, пробросив войлок. Довольный всем увиденным Старейший вернулся через время к паралату. Который вместе с Травником закончил, раскладывать добытые коренья.
- Что слышно в нашем лагере Старейший?
- По счастью ничего. Вокруг все тихо.
- Когда спит разум сердце не тревожно. Ведь спящий недоступен для волнений. При свете дня и непроглядной ночью им бодрствующий чаще озабочен. Невежество подобно снам бесспорно. Чем больше спишь, тем менее ты знаешь, но пробудиться рано или поздно жизнь все-таки невежду заставляет.
- А может быть нам это только снится? - сказал Старейший тихо, глядя в пламя
- Твой разум очищается от скверны. Теперь ты ставишь верные вопросы. Но все-таки не стоит торопиться. В чужой стране заблудишься наверно, скорее, чем в местах знакомых с детства.
- Я вовсе и не думал быть поспешным. Ты сам меня привел к подобной мысли. А что если мы спим и, пробудившись, увидим что вокруг нас все иное.
- Есть вехи и ступени у познанья. Отведенное собственное время, когда ты приближаешься к вершине проходишь все: от первой до последней. При этом различаешь много больше, чем мог бы видеть стоя у подножья и глядя вниз назад на эту бездну, ты понимаешь: уже нет пути обратно.
Я приводил тебе пример про катиара, схватившего за руку ночью вора. Один считал, что он вернул утрату, второй напротив, что он обворован. Один кусок презренного металла. Два взгляда на него столкнуло судьбы. Ты думаешь, что спишь? Попробуй, сделай, чтоб этот сон был для тебя приятным. Суть в том, что независимо от мыслей о чем-либо, что-либо существует. Чем раньше примиришь себя и данность, тем легче будет двигаться по жизни. Границы допустимых изменений определяются, как правило, рожденьем. Бывают исключения, но судьбы о равенстве все мысли отметают. Старейший, в человеческой природе считать, что наше собственное благо единственный главнейший из законов и ясно: "от добра - добра не ищут". Ты видел, я могу быть милосердным, ты видел, я могу быть и жестоким. На самом деле я был справедливым, по мере сил и слабого рассудка. Во всем есть смысл, хотя и не всем ясный. Решенья в основном сиюминутны. Вот чем так важна память поколений: она всегда нас предостерегает, хранит от повторения ошибок. Допущенные кем-то и когда-то, они твердят нам: "Никогда не поздно унять строптивый бег своих желаний".
Вы ожидали продолжения рассказа о том, как орды гордых киммерийцев сколотами изверженных из Понта вошли в долины Тигра и Евфрата? О том, как они первыми столкнулись с урартами: народом бианили и выиграли битву в Куриани, когда туда явился с войском Руса? Об их судьбе дальнейшей и фригийцев, неистовых в сраженьях ассирийцев, урартов гордых духом и маннейцев, что стали жертвой алчности последних, я расскажу вам катиары все, что знаю, Старейший, прикажи разлить по чашам вина и белопенного кумыса! Так вот что приключилось с ними дальше.