Часть 1. Княжество Московское и Княжество Суздальское.
Глава 1. Князь Константин Васильевич Нижегородско-Суздальский.
Нижегородский князь, слабея, умирал. Природа, совершая ход извечный, осенним увяданием созвучна была закату угасающей в нем жизни. Тревожных мыслей череда не оставляла в преддверии Господнего престола. И перед взором его мысленным вставало, что ранее содеяно им было. Он правил мудро справедливою рукою: ослушников карал, вершил суд правый и Нижний Новгород покорный воле князя был стольным градом Суздальской державы. Теперь покоя он желал, не стало силы дела мирские, прежние тревоги толпились у одра его тенями, последний путь собою заслоняя.
Игумен Дионисий был невдолге. Вошел и подле стал, благословляя. И ведал Константин, о чем испросит его не усмиренная гордыня. "Достойно ли, - князь думал - его сана, деяний многотрудных и свершений и подвигов на поприще духовном желать себе ещё и мирской славы?"
Рёк Дионисий им речённое и прежде, пылая взглядом грозно вопрошая:
- Зачем Нижегородские пределы, для Северной Руси лишь пограничье?! Зачем не станет князь Нижегородский Великим князем, взяв себе Владимир?! Зачем не он глава Руси во славу Бога!?
- Зачем не ты ей пастырь православный? - ответил князь.
Умолкнул Дионисий.
- Равны Москва и Суздаль ратной силой, но на Москве престол митрополита. В ее руках мирской меч и духовный.
Князь вовсе ослабел. Игумен вышел, его, благословив не усмирённый. Настал черед детей отцовской воле, быть может, раз в последний покориться. Три сына. Три судьбы. Одна забота.
Андрей, Борис и Дмитрий. Ладно, ль будет их княжеством совместное правленье?
Ведь главное наследие - единство с собой во мрак могилы забираю. А по себе им, что могу оставить? Ведь над землею призрачно владенье. Не мы ей, а она владеет нами.
Святая Русь должна быть неделимой. Кому по силам? Кто сие возможет? Того не ведаю, а вам я завещаю: врага не помышляйте лишь друг в друге...
Глава 2. Князь Нижегородско-Суздальский Дмитрий Константинович
Летели годы. Божьим изволеньем вершилось преходящее земное. Людские судьбы, всё в Господней воле, меняет Он оплавленные свечи, дабы сияние не меркло в Храме Жизни однажды на земле им сотворенной. Рождение и смерть цивилизаций покорно мудрой воле Проведенья. Князья и люди: все под Богом ходим, но смерть земных правителей волнует гораздо больше чем простолюдина. Ведь путь земной их значимей и ярче. Они лишь стрелы, лук тугой - народы. Десница Божья ими управляет. Одно неотделимо от другого: их судьбы, назначение едино.
Свой путь земной во цвете лет закончил Великий Князь Московский Иван Красный. До срока призван к высшему престолу последний сын Ивана Калиты. Наследником остался юный Дмитрий. Девятилетний отрок несмышленый стал в одночасье князем и мужчиной. Такое было время. Так и жили.
Пророчил Константин на смертном ложе: князь Дмитрий за Великое Княженье вступил на путь с Москвой кровавой распри. Содеял князь, что Богу не угодно. Днесь и игумен рек ему: "Великий жребий земле Нижегородской был ниспослан Владимирской Руси и русских княжеств по лествичному праву быть главою. Древнее Суздаль, стало быть, правее. И Бог тебе подмога в правом деле..."
Лишь весть пришла, он в дальний путь пустился, искать в Орде Великого Княженья. Как сон дурной дорога: дни и ночи. Костры, привалы, тягостные думы: "Что уготовано, начертано в грядущем?" Безмолвно небо полное знамений. Искали многие, судилось одному. Пути Господни неисповедимы: князь Дмитрий был пожалован Неврусом ордынским ханом на Великое княженье.
Глава 3. Великий Стол Владимирский
Жестокость порождает лишь жестокость. Непротивление насилию удел возвышенных натур пребывших в боге. Людская боль слепа и беспощадна. Ведь сказано не зря: "Кто сеет ветер в конечном счете, пожинает бурю". У каждого есть свой предел лишений, которые без ропота выносят. Покорные на Бога уповают и молят ниспослать им свыше силы нести смиренно бремя испытаний, все, объясняя волей Провиденья. Иные же не видят в этом чести. Их гордый дух волнуется и ропщет, когда земля повержена и стонет. Они умрут, не станут на колени. Когда прядёт толпа, не веря в силы, они томимы удалью, бросают опасности нависшей грозный вызов. Став на пути страданий и лишений.
Ушкуйников набеги новгородских тревожили уже самих ордынцев. Внезапно появляясь среди ночи, чиня урон, бесчинствуя и грабя, они потом бесследно в ней скрывались, во мраке, ускользая от погони. Но долго не могло так продолжаться. Жукотинский погром принудил князя Найти управу на забавы удалые. Ох, и на славу погуляли новгородцы: шелками и мехами путь устлала лихая новгородская дружина. Что не могли с собою, брать огню предали. Ножами ощетиненная буря. Оскаленные пасти. Лики смерти и черные глазницы над кострами: теснились души тех, кто, не проснувшись, заснули вечным сном без покаянья на лезвии ножа, оставив тело, стеная и моля об отомщенье.
По жалобе заяицкого хана, Великий князь (иного не осталось) велел стеречь дружину новгородцев, чтобы суду законному предать их. Цена его Великого Княженья непрочного земного не от Бога, удел раба - Орде повиновенье и вечный страх утраты этой власти.
Покорный ее воле, скрепя сердце с собой в споре Дмитрий все же сдался. Возмездие должно было свершиться, иначе потерял бы он Владимир. "Что в этой власти мне как человеку? Когда достиг желанного предела, то понял, что не более чем призрак обманчивый неверный преходящий Великое княжение лишь титул сам по себе он силы не имеет. Избраннику Господнему пристало на острие быть воли Провиденья. Через него вершится воля Божья, и он ее разящее оружье. Ему и отпущение до срока, пусть также над собою он не властен по силам ему трудность устроений, он призван у истоков государства.
По всей земле Владимирской искали. Свозили в Кострому и во Владимир для выдачи ордынцам новгородских ушкуйников согласно княжьей воле. Негодовали люди: "Ведь зорили татар, не православных, как же можно на смерть отдать своих единоверцев?! Да будь они хоть трижды виноваты!"
Не ведал Дмитрий, силясь оправдаться, что гнев скрывал. Растущее смятенье в его душе давно пустило корни. Он был один. И с самого начала земля не приняла его как князя, а лишь смирилась с ним, как с неизбежным. Так было прежде. Так уже привычно. Теперь же, возмущенная роптала. Не ведаем того мы, совершая, чем обернется нам деяние в грядущем. И, что мы на себя им навлекаем. Тот прав всегда кто делает от сердца.
Глава 4 Князь Андрей Нижегородский (Старший брат).
Сгустился мрак над Волгою. Свинцовой тяжелою волною лижет берег. И хлопья грязной пены безобразят широкую бескрайнюю равнину. Не мирный дым кочевий тянет к небу, вбирая аромат цветущей степи. Тяжелый чад удушливый пожаров, беды грядущей знаком неизбежной от глаз скрывает царственное солнце. Кровавой смуты знак, как бледный призрак невидящее око устремляет на шаткие опоры земных тронов.
Подобно зверям, алчущие крови, презрев закон и родственные узы, забыв о должной верности и чести, захваченные смерчем жажды власти, вступили чингизиды, как прежде, в круговорот безумный, увлекая в свой жуткий хоровод игры со смертью многострадальные подвластные народы.
Великое Кочевие распалось. Бесправие и смута воцарились. Не стало Золотой Орды, и ханы вонзали свои сотни в ее тело. Как псы неслись, визжа на запах крови. Искуса власти, не превозмогая, и сами ее жертвой становились, безвольно и без славы умирая. Когда сильнейших принцев царской крови уводит Смерть с собою в свиту ночи, слабейшие становятся игрушкой для слуг своих. Возносят и низводят, тех перед кем бы прежде трепетали. Таков Мамай. Был темником, но силой, беспрекословно ему преданных туменов рассек Орду железом на две части. Не желая быть целью для ножа и воцаряться на зыбком троне золотоордынском, возвел Авдула. Правил своей волей, до срока чингизиду покоряясь.
Был правый берег Волги за Мамаем, в самой Орде, убив отца и брата,
Мурут в недолгосрочное владенье вступил, себе смерть вскоре предрекая.
Андрей и Дмитрий в самой круговерти ордынской распри были в это время. Решая трудно, князь Нижегородский с согласья брата выехал обратно. Великий Князь остался, выжидая, кого на этот раз Господь возвысит. Всецело отдаваясь Его воле, измученный бесплодным ожиданьем, гадая, кто из них пребудет в силе настолько долго и настолько прочно, чтоб подтвердить ему Великое Княженье. Не внемлет Князь Господнему уроку. За краткий срок свершилось слишком много, чтобы усвоил менее разумный: смирение - путь к истинным высотам, гордыня низвергает ослепленных.
Колени преклоня Андрей молитву читал во мраке сердцем, не губами: "Отец Всевышний все мы в Твоей воле. Тебе себя вверяю, Боже правый, будь слабым нам надеждой и опорой. Открой нам путь среди смертей к спасенью. Прими же покаянную молитву. Вот меч и крест: я их соединяю. Святая Богородица помилуй. Молю Тебя дай силы и уменье в лихое время выстоять и с честью принять нам неизбежное в дороге".
В Степи искали правды лишь безумцы. Война пылала. Хаос Безвременья сидел на троне, щедро раздавая фирманы на небесное правленье. Андрей со свитой тронулся в дорогу. А псы войны без "утреннего лая" подняли окровавленные морды. Железною лавиной устремились во след немногочисленной дружине. Орда Арат-Ходжи настигла князя. "Опасных грамот" истинная сила - бумага для железа не преграда. Андрей меч вынул. Крестное знаменье. Дуга и, указующее в небо, пылающее к русским благосклонно Господним светом, ослепив ордынцев короткое и твердое движенье. Вогнал по рукоять. Еще. И снова. Фонтаны крови. Бешеные крики. Стена щитов. Глухие звуки брани. И звон мечей дробящих, чьи то кости. Смешались и отпрянули. Остыли. Отхлынули, зализывая раны. Смердящие оскаленные пасти. В сражении все данники у смерти. Три дня, три ночи, позабыв про отдых, разя в оскал и сами, грозно скалясь, сумели оторваться от погони.
Уже потом, вернувшись невредимым, среди родных, знакомых стен и улиц он в совершённое и верил и не верил, так велика была стремительность событий. Когда так близко смерть к тебе подходит, все то, что прежде нам казалось важным, значение теряет, кроме жизни Кто жил безгрешно с достоинством смиренно принимает, не ищет смерти, но и не страшится ее возможного прихода, ибо знает, что обретает вечное блаженство. О вечном размышлять удел немногих, а князю суждено вершить правленье. За каждодневной суетою он не может плести узор высоких рассуждений. Но тем ценней подобные минуты, когда сама судьба тебя подводит к высокому обрыву, за которым: небытие, бессмертие и вечность.
Веселым звоном Нижний встретил князя. Не зря святым молились чудотворцам. Хотя уже живыми и не ждали Андрея встретить и его дружину. И радость от того была полнее:
"Вернулись! С Божьей помощью, с победой!" Навстречу им текли людские реки, сливались, и ликующее море неслось и увлекало за собою. Казалось, что согласно даже небо и счастье человека в нем открыло глубины чистой девственной лазури. Ничто не вечно: радости тревоги наследуют друг другу непреложно. За праздниками вновь наступят будни лишь это мы, наверное, и знаем.
Игумен Дионисий, как и прежде, твердит о том, что Нижний Богом избран и гневно обличительные речи к Москве и Алексию обращает. Не зрит духовный пастырь иль не хочет понять того, что в княжестве нет силы ступить с Москвой сейчас в единоборство. Ни денег, ни людей. Еще не время. Да и настанет ли оно когда? Кто знает, что предначертано нам каждому в грядущем? Какие испытания судьбою нам уготованы: и княжеству и людям? Сего не принимает во вниманье. И более того еще причины немалые для скорби и тревоги, ведь Дмитрий и Борис как не родные между собою спора не уладят. Наследия без брани не поделят. За кем пойдет земля, когда сложу я с себя нижегородское княженье? Судьба земли, людей - судьба и князя. Судьба Руси Святой заключена в нас каждом. И нет пути иного, лишь соборно. Угодно Богу наше единенье.
Глава 5. Великое княжение.
Как исподволь, но и закономерно случаются помимо нашей воли события от разума сокрыто. Присущая немногим прозорливость лишь чаянье того, что перемены есть следствие решений и поступков. Быть может и сама свобода воли - доступный хаос предопределенный. Деяниям людским соизмеримы и память и суждения потомков. Не ведомы тревоги и сомненья, не ведомы и не сопоставимы значение и следствие решений с причинами, принять их побудившим. И когда цель казалось бы, известна, то результат заведомо случаен.
До сей поры вниманьем обходили намеренно московские пределы: Москва была до срока третьей силой и пусть незримо, все же ощутимо влияла на развитие событий. Открыто не ведя единоборства, используя коварство, лесть и деньги, заметно свои силы, укрепляя, чтоб вскоре за Великое Княженье вступить в жестокий спор во всеоружье. И близок был тот час, когда столкнутся Москва и Нижний Новгород подобно двум ратаям умением и силой примерно равным случаю вверяясь.
Московский князь судьбою опекаем, мужал и рос, взрослея беззаботно. Премудростям земным, делам правленья законам устроения и праву наследия и многому другому учили, неустанно наставляя, сильнейшие московские бояре. Всем родом Вельяминовы от старших
до младших в услужении у князя: наставники, помощники и слуги. Охота ли, суды, мирские тяжбы: они во многом первое подспорье. Но тяготит его зависимость и зависть иной раз душу князя посещает к влиянию безмерному и силе. Незрелые пока еще обиды в грядущем Вельяминовым пророчат падение, забвенье и опалу. Пока же почитай, что всем мирволят. Что тысяцкий велит - то воля князя, должна беспрекословно исполняться земле на благо к вящей её славе.
Духовным становлением и ростом защитника, надежды православных, как виделся тогда он уже многим, владыка Алексий был Богом призван вседенно и всенощно, заниматься. Наставник и духовный попечитель был для души его неопытной опорой, предвидя то великое, что свыше судилось совершить невдолге князю. Всемерно опекал его, готовил, чтоб встретил он свое предназначенье как воин православный и раб божий достойно, с подобающим смиреньем. Свой сан и власть владыка, памятуя единство целей Церкви и земного княжения уже не разделяя на возвышение Москвы, употребил он. И среди прочих более достойных был выбран Дмитрий волей Провиденья. И с ним связал судьбу свою владыка.
Решалось трудно. Первый шаг излиха был страшен, но уже необходимым покуда двоевластье было нужно использовать Орду себе на пользу.
- Мурут сейчас в Орде в великой силе. За серебро добудем мы Владимир, но серебра потребуется много, - Алексий рек.
Василий Вельяминов внимал, но, опасаясь, соглашаться Великий тысяцкий под бременем сомнений, искал ответа, веря и не веря тому, что говорил ему Алексий.
- Великий Князь имеет русский выход. Он сможет заплатить скорей и больше.
- Князь Суздальский поддерживал Хидыря, - митрополит терзался, убеждая не столько Вельяминова, скорее с собою спорил. Тяжкое решенье, но медлить больше некогда: сегодня! Неведомо когда еще представит Господь подобный случай московитам. И было решено. И собирали. Собрали много. Важное посольство в великой тайне тронулось в дорогу. Благословив, напутствовав, устало митрополит задумался о прежнем: "Когда не сладит? Что если Мамаю удастся пересилить и Мурута низвергнет он? А паче, если Ольгерд Литовский на союз с ним согласиться? Однако нет. Митрополит литовский преемника не выбрал, не оставил и митрополии должны соединиться. Католики же большая угроза для Ольгерда теперь чем князь Московский. Что будет? На Тебя лишь уповаю. Все в Твоей воле дай нам силы грешным свершить, что предначертано Тобою. Ты видишь все и ведаешь, что благо земли многострадальной и народа
имею целью слабый я и грешный. То, что я мыслю, то, что совершаю, то не корысть, но ложью во спасенье Ты укоришь меня. Я чувствую и знаю. Но научи меня тогда пути иному. Как на Руси достигнуть единенья? Как пересилить зависть и гордыню? Тебе не внемлют в том князья земные. По мере слабых сил своих пытаюсь, но дело это слишком многотрудно. Владыка укрепи меня, и скорби прими мои как долю искупленья. Несу свой крест. Да будет Твоя воля. Что будет дальше, коль сие - начало?"
Князь Дмитрий Константинович Великий о том, что хан Мурут разбил Мамая и в степь отбросил темника тумены с немалым для последнего уроном узнал дорогой - ехал в Переяславль. И пуще прежнего сомнения былые им овладели: "Отчего Мурута так настоятельно судьба оберегает? И прав ли был, когда с Абдулом сладил? И милости его искал, поверив в его возможно скорую победу?
Великое Княжение... Весь выход был собран в срок и лишь не дали рати. Ссылались, кто на что: лихое время, бескормица. Да я тому не верю. Иное что-то. Что же происходит? Неведенье подчас страшнее смерти".
На Покрова приехал и Алексий. Князь Дмитрий получил благословенье на службе в Переяславском соборе. Митрополит там правил самочинно.
О ярлыке Мурута для Москвы узнал он по приезде во Владимир. Но главное почувствовал душою: Алексий знал тогда еще в соборе. Не только знал, возможно, что и делал, благословил неправо за спиною. Кому же верить?! Если сам владыка без чести поступает, и отринул его - законного Владимирского князя от право им добытого престола?! Гнев от бессилья, а негодованье, то крик души на ложь, несправедливость. "Да будет Бог судья тому, кто верит, что цель сама оправдывает средства: коль так, то сын не чтит отца, а князя - простолюдин не чтит. И коль сие порядок, то чтит ли Бога сам духовный пастырь? Ведь он в чертогах божьих ложь молчаньем облек, а я не ведал о подлоге. Иль я грешил превыше прочих? В чем же?!"
Имея на Великое княженье фирман Абдула Дмитрий подчиниться, не пожелал и вскоре во Владимир стал рати созывать, желая силой доказывать права на Стол Великий. И сразу стало многое понятным: уклончивая вежливость удельных, отказ в предоставленьи ратной силы от Костромы и вовсе, а от прочих князей Ростовских, Стародубских, Ярославских, а также Дмитровских прибыло слишком мало. А между тем и сами не явились. "Победы не сулит мне ослушанье. Столь малой силой нечего и думать о том, чтоб сокрушить Москву на рати. Так что же остается - примириться?!"
Опаздывала рать нижегородцев. Борис послал лишь малую дружину. Когда родные братья не спешили помочь ему чего же ждать от прочих? Достигнув Переяславля, князь Дмитрий при первых только стычках уже понял, что одному с Москвой ему не сладить.
Со всех сторон надвинулась угроза. Земля гудела, конные дружины в железе надвигались неуклонно. К ним примыкали те, кто отступились, оставили его и, тем, ослабив и без того немногочисленное войско. Когда земля уходит из-под ног, смятение душой овладевает, но твердый дух упорствует, не веря еще в неотвратимость пораженья. Хватаясь за последнюю возможность, в надежде тщетной силясь удержаться иллюзией возможных изменений. Не раз бывало так, что безнадежно и навсегда утраченное вскоре нежданно и счастливо обреталось. А часто покаянная молитва, скорей меча успех решает дела. И мужества подобное смиренье потребует от воина не меньше, чем ринуться на острое железо. То мудрость и владение собою, то взор, который видит сквозь столетья, то опыт, приобретенный с годами, то вера в Высший суд и справедливость.
Разъездами кроваво огрызаясь, размыслив, Дмитрий все же отступился. И медленно, с достоинством, не прячась, ушел назад под стольный, во Владимир. А между тем полки его редели и кмети уходили, опасаясь не княжеской опалы как ни странно. "Возможно, грозный призрак отреченья и церкви затворенные пугают сильней, чем смертоносное железо. Митрополит посмеет ли? Решиться?"
И позже отходя и за Владимир, уже соединившийся с Андреем князь Дмитрий замечал, как меркнут лица и больше принужденно, чем с охотой вступают его кмети в поединок.
"Отринут, обездвижен, обезволен. Своя земля - чужая, не встречает. Вчера был князь Владимирский, сегодня один из многих и как прочие удельный".
Андрей ушел на Нижний укрепляться. За ослушаньем следует возмездье. А Дмитрий отходил. Все ближе Суздаль. Встречает мрачно древняя столица. Недобрый вестник князь - осада будет. За мрачной деловитостью тревога. И вновь читает в лицах нежеланье, неверие в исход успешный дела. Ступая тяжко, он взошел на стены. "Се - миг решений. Должно покориться. Московская река днесь полноводна, но будут и засушливые годы. Быть может. Да свершится воля Божья".
С условьем: "Не зорить земель окрестных, урона не чинить посильно людям" отрекся от Великого княженья...
В канун Крещенья Князь Московский Дмитрий венчался во Владимирском соборе Успенья на Великое Княженье на Стол и Русь. И небо ликовало.
Глава 6. Отречение.
Сместилось. И как смена дня и ночи лишь следствие извечного движенья светила в соответствии с законом начертанным устройством мирозданья претерпевает на пути своем рассветы, высокий полдень, вечер и закаты, во всем ему подобны наши жизни
рассвет невинный детства, следом полдень сияющий, сверкающий, прекрасный, закат за ним уже по нисходящей, а после - ночь, забвение и холод. А, что за ним наверное не знает никто из живших прежде и живущих. Пока мы живы знанье недоступно. Небытие от нас до срока скрыто, упрятано под пологом Вселенной.
Земная власть, лишь взлетов и падений стремительно сменяющих друг друга судьбою прихотливой - вереница. Сверх меры привлекает возвышенье и ценится оно дороже жизни. Народы отдавались на закланье по прихоти властителей безумных, готовых заплатить любую цену за право воцарения на троне. Предательство убийство или подкуп, не брезгуя ничем, пятная Бога, себя провозглашали данным свыше земле благословением и людям.
После того как киличеи зачитали фирман Мурута на Великое княженье, Московский Дмитрий стал Великим Князем. Иной недальновидно бы ликуя, предался суете лишенной смысла, которою случайная победа дала ему возможность насладиться. Владыка мыслил так: "Иная битва исход войны решает, если только наносится врагу удар смертельный. Когда же враг повержен или ранен, то ненависть его питает силы. Желает одного лишь он - отмщенья и гневом ослепленная гордыня, его душа желает только мести. Еще не раз князь Дмитрий испытает свою судьбу. Возможно, с Нижним будет, а может и с Ордою? ... Нет не время. Не время о подобном даже мыслить. Сейчас иное: закрепить Владимир Московской вотчиной, чтоб стал он лишь уделом князей Московских. Только ожиданье. Содеяно мной все, что можно было".
Посол Абдула (стало быть, Мамая) уже в дверях. Решение созрело само собою в ходе разговора.
Как прежде вязь восточная железом зловещими узорами вплетает в угрозы лесть, сочувствие в лукавость и ищет только место, чтоб ужалить.
- Орда не та. Мурут в ней не хозяин. Мамай, Абдул невдолге воцаряться. Ты много серебра даешь Муруту, а он лишь кисть, Абдул его предплечье, плечо - Мамай. Ты, верно, это знаешь.
- Мечом вращает кисть, - Алексий бросил.
- Плечо же всей рукою. Будь с Абдулом, - посол отбросил прежнее смиренье.
- Возьми ярлык! Возьми, но от Абдула. Не верь Муруту степь его не примет! И псы его ему уже не служат, лишь ты один исправно ему платишь. Отдай Мамаю выход, будешь в силе.
- Велик тот выход "черная" уж близко. Кто даст?! - ему ответствовал владыка,
- Народ повымрет, как сие возможем?! Мурут нам обещал его уменьшить.
- Абдулл уменьшит!" (оба торговались),
- Уменьшить сможет... (спеси поубавил).
- Сие не все, - Алексий молвил строго,
- В фирмане на Великое Княженье, особо описать Владимир нужно как вотчину в удел князьям Московским, чтоб не было иных Князей Великих.
Потом, когда один уже остался наедине с раздумьями в покоях, где робким светом тающие свечи пытались приближение отсрочить вступление в права грядущей ночи, он видел их, как тщетности усилий бесплодных, символ перед Неизвестным и будущее мрачною одеждой его сокрыто от пытливых взглядов. Канва тревог и черное на черном: сомнения, терзающие душу, фальшивый блеск несбыточных желаний и отороч - дешевый мех греховный гордыни, честолюбия, тщеславья.
"Сие суть - мрак, который наполняет в преддверии свершений наши души. Доселе мы не были и не будем, мы после, ибо - прах вернется к праху. Так отчего же воплощенное смятенье не ищем в жизни главного - покоя, и суетой свой краткий век обременяем? Не внемлем зову разума и сердца. Что суть душа бессмертная? Бесценный дар каждому однажды Богом данный, а мы его не чтим, бесцельно тратим на жалкие поступки и стремленья и алчностью влекомые не ценим то малое, что сами постигаем и многие, порой ценою жизни. Молитва, согревающая сердце и вера, возжигающая пламя - свет истин указующих во мраке душе заблудшей путь к дневному свету - Его любви. Пребудем же все в Боге. Господь убереги нас от ошибок. И на путь истинный Господь наставь меня. Дай силы мне не бросить незавершённым дело единенья, завещанное скорбью земли русской".
Он очи в темноту сурово вперил. Взор мысленный его пронзал пространство, а может статься даже само время. Он видел нерекомое душою. Возможные прообразы событий.
Жестоко прерываемые судьбы и боль утраты жертв необходимых, и смутный облик будущих столетий.
Из проталин, в разрывах туч несущихся по небу проглядывало радостное солнце, и дух перерождения природы созвучен был людскому ликованью, которое питали те же соки. Несмелым робким током расправляясь, испытывая трепет пробужденья, вступала в пору бурного цветенья и счастье всему сущему сулила. Достойно удивления как, часто вручая нити воли Провиденья, судьба своим орудьем выбирает ничем не примечательные жизни. И сколь угодно есть тому примеров, когда небрежно брошенное слово причиной катаклизмов становилось. На первый взгляд так не соизмеримы значения причины и последствий. Идея единения и прежде была и будет и закономерно вслед за слиянием периоды распада и новые слияния и снова и так до бесконечности, возможно.
Реченное владыкой возымело, однако ж, действие свое чему событий дальнейших ход прямое подтвержденье. Мурут в Орде взбешенный ослушаньем Москвы, неподчиненьем его воле фирман отправил в Нижний на княженье. Князь Дмитрий получив его поддержку, немедля, только с малою дружиной помчался во Владимир, упреждая возможные Московские препоны. Его душа желала отомщенья: "Есть Бог на небе! Есть и справедливость! Река теряет после половодья пугающую силу и мелеет. Смиряется настолько, что запруды смести, непрочной даже не сумеет. Гонцы уже разосланы удельным. Ослушаться не смогут! Не посмеют!". Напрасною надеждой окрыленный не ведал, что набаты поднимали в земле Московской. Рати отовсюду стекались по призыву Алексия. Стальные реки ширились, мерцали металлом жидким грозно и змеились, сминая тишину покой и плавя решимостью своей чужую волю. Жестокий звук поющего железа. Холодная безжалостная песня. Граница между сущим и не сущим. Клинок рожден мучимый этой жаждой. В нем мир потусторонних отражений. Бездушный и безликий отторгает от тела душу и при этом тщится согреть себя дымящеюся кровью. Есть у всего свое предназначенье. Все может стать орудием убийства. Но кто, когда был первым и направил его, чтобы разить себе подобных? Безропотная преданность железа венчает человеческую волю. Клинок лишь средство, он не искушает, но и не искупает назначенья.
Владычный полк ушел одним из первых. Во след ему Коломенский и прочих Василий Вельяминов скорым шагом направил во Владимир. Порубежье с Литвою оставалось без охраны: все силы устремил на рать за стольный. Был отзвук тяжкой поступи похода,
подобен стуку человеческого сердца. Три юных князя тоже встали в стремя. Пришла пора им ратную науку постигнуть и крещение на брани до срока получить на поле битвы. По воле Вельяминова шли рати на Переяславль, Дмитров и Владимир. Ростов и Стародуб уже забрали и суздальские спешно отходили, повсюду не вступая в бой и рати, ввиду московской силы не давали. Возможные союзники в смятенье, упреждены, и помощи не дали. Когда бы и хотели, не успели: стремительно московские хоругви вступали во Владимирские земли, оружием и силой, убеждая того, кто не решался: "Покориться Москве мне или с Суздалем остаться?"
Великомученик Георгий возвещает Москвы победу в битве за Владимир. На этот раз чуть более недели князь Дмитрий снова был Великим Князем. И вновь, как прежде изгнан москвичами, ушел в нижегородские пределы и дальше в Суздаль. Где и затворился.
Четвертый день московская осада кольцом смертей объяла древний Суздаль. И подвигов не счесть, но все напрасно: не суждено быть княжеству Великим. Рискуя жизнью, князь на заборолах. А всадники багровые пожаров окрест ведут охоту на живое. И жадно вырывая друг у друга, добычу опаленную терзают. Земля скорбит заложницей гордыни. Она объята смертью и страдает. Безмолвно молит князя о покое. И князь, смирившись, внемлет: "Отрекаюсь..."
Глава 7. Княжество Московское и княжество Тверское
Московский и Тверской дома исстари соперниками были, друг, у друга оспаривая право быть главою и править на Руси единовластно. Святая Тверь великая столица, снискавшая себе почет и славу, по праву, возвышаясь среди равных, была достойна, чтобы ей гордились. Заслуженная честь вдвойне приятна. Когда судьба: что было и что будет, тогда судьбу имеет все на свете. И города как люди проживают свои особо собственные жизни. Они рождаются, стареют, умирают. Им свойственны рассветы и закаты. В них есть душа, которая страдает и счастлива. И вот что поражает, у них есть нрав радушный и чванливый, периоды уныния веселья, их лик несет следы переживаний. Они не чужды также и кокетства и жаждут, чтобы ими восхищались. Тверь такова степенна, горделива. Путей духовных и торговых средоточье великая и древняя столица,
Дотла не раз сгорала, возрождалась и радовала снова глаз, как прежде. Исконных и навеянных традиций переплелись рябящие узоры: и простодушие, и лихость, и лукавство, и широта души и благородство. Князья подстать народу, суесловье здесь не в чести: коль рек изволь содеять. Но вера в нерушимость договоров лишила силы их перед коварством. Хотя измены час еще не пробил.
Москва иная: злее и моложе. Подобно как в глуши лесной дорогу к живительному солнцу пробивают под кронами степенных великанов настойчиво и дерзко молодые, желая жить и требуя по праву всего живого для себя под солнцем и места, и простора, и свободы. Так и Москва, стремительно и бурно среди лесов росла и поднималась. Была непримечательной и серой, а стала златоглавой, утвердилась иная стать, иной народ и князи.
Князья тверские больше тяготели к Литве и с нею браки заключая, надеялись в последствии, что Ольгерд окажет им поддержку и поможет им ратной силой в споре за Владимир. Москва же, как и Нижний ближе к Степи. Она иначе мыслит, поступает и будущность ее жизнеспособней. Хотя пути ее во многом спорны, иначе поступать она не может. Скорбеть, но жить, надежды не теряя, осознавать возможность избавленья, как множество попыток и ошибок и трудность принимаемых решений - бесценный опыт, жизненная мудрость.
Наследники Святого Михаила, Тверского дома: Всеволод, Владимир, Андрей и Михаил княжна Мария (Московская княгиня овдовела, она была супругой Симеона), княжна Ульяна замужем за князем Литовским и Великая Княгиня.
Всем ведомо о том, что заключают на небе браки, сердца не неволя. Земные же прямое отраженье того, что в человеческой натуре: расчет, любовь, а что преобладает судить кому? Душа, когда потемки, когда и горний свет, а между ними все то, что есть мы. До скончанья века так было и, наверное, так будет. Мы люди значит, склонны заблуждаться. Нам свойственно идти путем ошибок, лишь тяжкий опыт нам дано усвоить как память пережитых испытаний. Не ранее мы сможем разбираться и различать: что истинно, что ложно.
Москва неоднократно доказала, что может и не менее, возможно, а даже более чем прочие имеет возможностей и силы стать Великой. И на Руси единой полноправно единовластно править своей волей. Тверь, также помня лествичное право наследия престола и уделов, считала, что ей княжеством Великим пристало быть и никому иному. Их скрытая борьба велась подспудно, до срока и до времени неявно. Москва была в ту пору не готова, Тверь медлила, момента выжидая.
Минуло времени еще доволе мало, как Дмитрий Константинович вторично Москве вернул престол, по принужденью став жертвой несчастливых обстоятельств, а паче дум своих недальновидных. О том же говорил с Андреем прежде и верно ведал сам, хотя гордыня мириться не давала с пораженьем. Он битву проиграл, ее не начав.
"Настойчивость похвальна, не упорство. Достоинство превыше, не гордыня и чествуется мудрость, не коварство. Владеть престолом, но не государством? Что власть над телом, если над душою ты власти не имеешь и не волен надеяться достичь её в грядущем? Престола хочешь? Алексий страною духовно правит, строит и земное. О двух ногах такое государство, а ты отринут, ибо ограничен и целями и средствами своими. Ты брат мой и я тщусь тебе посильно помочь, хотя в успехе сомневаюсь. Не подготовив прежде поля битвы, надеешься, на случай и отвагу. Всему же свое время и возможность для подвига всегда есть и не только в кипящей лаве ратного сраженья.
Воззри, предугадай, что будет после, предупреди возможное несчастье посильно, и потом проси у Бога дать силы. Яви милость побежденным. Ведь бывший враг стать может верным другом.
Понеже вы с Борисом, хоть родные, друг друга ненавидите, кому же, когда не вам примеры единенья являть земле своей и своим людям?! Меня не станет, кто будет наследник? Вы помните отцовские заветы? Имейте разум уступить один другому, иначе сгинет род наш! Усмирите свою гордыню и побойтесь Бога. Да не поднимет меч свой брат на брата! Подумай, Дмитрий, так ли мало горя земля Нижегородская узнала? И сколь еще пророчит ваша ссора? И что ей даст Великое Княженье, добытое ценою смерти многих? И что ты с ним один возможешь сделать? О том спроси себя не прежде прочих, когда ответишь, действуй без раздумий. И ради тех, кто следует с тобою, не должен ты испытывать сомнений..."
Тогда как Алексий ордынской волей (по воле Бога, ибо каждый знает, что может статься божьим попущеньем - возмездием за грешность упований) Владимир сделал вотчиной Московской и леном князя с правом передачи его своим наследникам и детям, Великий Князь Литовский в свою волю взял то, что было вотчиной ордынской: Подолию от края и до края, Сметя кочевья двух татарских ханов Кутлубугу, а с ним и Хаджибея.
Князь Запада осмелился впервые разбить вассалов княжества Востока. И это было значимо, доселе такое никому не удавалось. Иное время и ничто не вечно. Тому, кому дано Всевышним видеть закономерность, следствие событий достаточно дождаться только срока и силы прилагать лишь, чтоб приблизить его, затем следить за исполненьем заранее намеченного плана.
Князь Ольгерд мыслил многое, но сроком земного своего существованья был ограничен, как и все, однако тщился содеять так, чтоб дело его жило и после его смерти, чтоб потомкам досталась бы Великая держава и, будучи заложником, у власти наследия иного не желал он. Да и не признавал, считая сущим лишь то, что зримо или ощутимо. Избегнув благодати быть крещенным, предпочитал он царствие земное.
Глава 8.
Незримая беда разит внезапно. Нежданная для тех, кто не радеет посильно уберечься от напасти, предупредив развитие болезни. Быть может тщетно, но и, сложа руки сидеть меж тем, когда так очевидна ее неотвратимая угроза христианина, человека недостойно. Высокая душа черпает силы, всецело Провидению вверяясь. Безропотно скорбящая смиренно и высшей справедливости покорна, помочь стремится тем, кто призван раньше им облегчить последние страданья. Рассветы жизней, полдни и закаты: без жалости, без счета, без разбора. И кто из нас хоть в чем-нибудь уверен, быть может, когда все так преходяще? Такое множество грехов предполагает не меньшее число и наказаний. Возмездие бывает беспощадным и несоизмеримо с прегрешеньем. Не нам судить, на то есть воля Божья. Судьбу свою меж тем мы выбираем. Все наши помыслы деяния случайны, плетут узор грядущих воздаяний. Быть может человек чернее ночи, но жив и нам оставлен в назиданье, а душ невинных часты вознесенья. Всему найти, возможно, объясненье, но истина известна только Богу. Кто ропщет, кто смиряется, кто алчет,
кто отдает, в нужде последнее, лишая себя необходимого предстанут перед судом Его всевидящего ока. И по делам же мера благодати недостижимая, искомая при жизни, но жизнью всей заслуженная каждым.
Пути торговые посольские суть связи, мосты между культурами. Сквозь время и расстояния проложены незримо. Они нетленны и прочнее камня. Ибо нельзя разрушить человеку то, что есть воплощенная потребность общения присущая живому и жажда заглянуть за горизонты. Си речь пути несущие нам благо и русло этих вод благословенно, но берега вмещая воды жизни таят в себе опасность и угрозу: зловещих струй, живое леденящих вместилища смертей бездонно ложе. Преддверие лазури - мрак могилы, но жизнь всегда наследуется жизнью. Чума губила сонмы поселений и княжества безлюдели без меры. Что Тверь, что Нижний, что Москва: утрата одна для всей земли. По воле неба в небытие уходят поколенья. Ведь человек жемчужина на нити живого золота, и ожерелье жизни с его уходом рвется безвозвратно. Своим существованием мы вносим в мир череду конечных изменений и по себе рисунок оставляем совсем иной что был до нас Вселенной. Осиротели, и, казалось бы, смиренье должно наполнить души состраданьем. Излиха горя, скорби и печали, смертей излиха оскудели земли.
И в каждом есть особенная жажда не жажда жизни это всем присуще, один творит, другой уничтожает, один снедаем пылом приключений, другой поэт и паче созерцатель, есть ратай по призванию, есть пахарь. Порочны страсти и благословенны, но жажда власти отстоит особо:
По праву ли рождения, по праву сильнейшего правитель восседает на троне под личиной совершенства обычный человек, чья страсть довлеет над прочими, себя мня богоравным повелевает судьбами людскими и делает заложниками прочих своих желаний вздорных и капризов.
Судьба Тверского князя пощадила. Один из всей семьи в живых остался. Мать умерла и братья вслед за нею. Скорбя достойно, силы не жалея радели о скорейшем избавленье земли своей от напасти смертельной. Уныние и страх превозмогая, собственноручно помогали кметям, не брезгуя работой самой тяжкой среди бесчинства и разгула смерти. Но все под Богом, медленно сгорели и сами пали жертвою болезни.
Москва изнемогала, как и Тверь. Печальным звоном, стоном погребальным людского горя вестник полнил землю. И все живое, замерев, взирало на мрачную неспешную работу чумы и умирающих до сотни бывало в день, а может быть и боле, кто их считал? И до того ли было, когда непрошенную гостью ожидали в любое время. Сердце укрепляя молитвой, уповая лишь на Бога не складывали руки и смиренно Господний принимая гнев, творили для усмиренья мора все, что нужно. Брат младший князя Дмитрия скончался, и мать за ним последовала вскоре. Казалось ни одной семьи, в которой не умер кто-нибудь, и не осталось. Но жизнь не замирала хоть и скорбны
труды ее в виду такого горя. Она не утихала и кипела: торговля и ремесла, служба князю все шло и двигалось заведенным порядком, но более торжественно сурово. От прежней беззаботности отлично.
Андрей Нижегородский принял постриг, не вняв ему ни в чем, Борис и Дмитрий, недальновидно в спор опять вступили о том, кому всем княжеством, включая его две равноправные столицы единовластно править своей волей. Митрополит Алексий счел удобным
подобный случай самому вмешаться и быть судьёю княжеского спора. Он этим утверждал главенство церкви над властью князя и, если помыслить он мог содеять так, чтобы развеять
надежды навсегда нижегородцев Владимирский престол занять в дальнейшем. Борису в Нижний Новгород отправил он грамоту и звал на суд владычный. Тот отказался - это было внове и церкви ослушание и то, что князь церкви покушался на земное. Но все, что нам привычно тоже было.
Когда-нибудь впервые изумляло, но время проходило и свыкались настолько, что не мыслили иного.
На мор и оскуденье не взирая, Борис, велел готовиться к осаде и Нижний укреплял затем всемерно. И день, и ночь, работой надрываясь в грязи и холоде. Людская ненасытность поражает
имея жизнь саму как таковую сорят богатством истинным без счета и не колеблясь отдают ее за деньги, за власть и землю, падшие настолько, что не своею платят жизнью, а чужими. Греховно не орудие, а - воля. Творит она, что Богу не угодно.
Весна минула, наступило лето, наследуя законно и по праву, как до того она сменила зиму
и властвовала миром безраздельно. И нужен ли пример еще и сколько, кроме уже нам данного природой того, как непреложных изменений неотвратима череда и спорить с ними не мудро, того более опасно.
После того как умер старший брат, едва прознав об этом, оба младших стремясь, опередить один другого отправили в Орду послов на Нижний на общее наследие фирманы у хана, испросить который в силе. Борис опередил. Промешкал Дмитрий. И в Нижнем сожидая киличеев он чествовал приехавшего брата, угрозой брани с ратными на стенах, но укорённый матерью смирился для виду и до срока, чтобы время до возвращения посольства себе вырвать.
Боярам представил своим спорить о том, что почитал уже решенным. Не старшинство теперь в чести - фирман ордынский, а вести говорят, что уже скоро посол татарский в Новгород прибудет. Как думал он об этом, так и вышло: фирман на Нижний Новгород остался ему Борису, а не его брату. Плоды же необдуманных поступков пожал он неожиданно и скоро: Алексий Вельяминовых направил посольством к князю Дмитрию, условьем ему поставил: "Нижний - за Владимир". Тот долго не решался: "Согласиться? Или отринуть волю Алексия? Что сможет при союзниках неверных содеять он, когда бы и сам стольный сумел бы на копье воздеть. Что проку,
когда чума, безлюдье, ссора с братом лишила его паче ратной силы уверенности в том, что его дело Успешно завершится. Где взять воев? В Орду податься? Даже если будет от хана помощь - чем платить татарам? На землю наводить степные орды - урон и разорение без проку..."
Решился князь: "Москва. Добуду Нижний, а после может все перемениться. Никто не вечен нынче нужно время".
Владыка между тем ни дня мешкал. Обещанное Дмитрию представить еще не ведал как, фирман ордынский свободу ограничивал решений: "На южных рубежах Тагай кочует и угрожает княжеству набегом. С Литвой на порубежье неспокойно от туда также рати не прибудут. Духовный меч воздеть и затвореньем церквей нижегородских угрожать ли для принуждения Бориса покориться? Кого послать? Подобное свершенье не каждому под силу, это подвиг от лона церкви княжество отринуть. Для блага всей земли и пастырь должен, превыше прочих славен быть и ведом на поприще духовном достижений иметь премного, паче Дионисий. Когда не убедить заставить должно. Суть громогласен, праведен, но сеет он в людях смуту, значимость превыше
земель Нижегородских прежде ставит, земель Московских. Мне нужен Сергий. Он один достоин.
Содеет так как должно и отринет, когда необходимо, невозможно иначе будет и не вздохом раньше. Не ранее того и не позднее, чем суждено тому свершится Провиденьем. Он убедит, его послушают, он ведом смирением и святостью - порука, того, о чем радеет суть во благо, без умысла лихого и корысти".
В Печорский монастырь игумен прибыл. Рек просто, безыскусно обозначив необходимость усмирения и следствий его возможных, честно без лукавства, посулов не давая и напрасных
надежд и упований, вел беседу, склоняя, Дионисия к той мысли, что все предрешено, пора решений нечаянно, но все же наступила и княжеская ссора только повод, чтобы упрочить право на Владимир князей Московских, оставляя Нижний за Дмитрием. Тем самым, подтверждая исконный путь наследованья власти. И убедил. Хотя не просто и сразу, но истине внял все же Дионисий. И не кичясь одержанной победой, скорбя лишь о блуждающих во мраке смиренно делал все, чтобы исполнить Алексием назначенное прежде.
Борис был гневен, зол и непреклонен: "По воле ханский Новгород имею. Владычный суд на это не потребен. Мне не митрополит дает фирманы. Орда сама решает, кому княжить. Брат Дмитрий того права не имеет".
Бесплодны увещания игумнов. Достойно осуждения упрямство, являемое князем в этом споре. В гордыне ослепления не видит, как велика суровость наказанья, грозящая ему за ослушанье. На затворение церквей Нижегородских и Городецких волей Алексия он вынуждает пастырей духовных, владычный суд упрямо отвергая.
Не слышно благовестов. Церкви немы: ни служб, ни отпеваний, ни крещений. И силой не заставишь, воле князя духовной властью был предел положен. Смятение врага - залог успеха,
одна из составляющих победы. Вчера его ряды несокрушимы, сегодня обреченно отступают. Достаточно свидетельств свыше меры. Бескровная победа отлученья плоды свои приносит: у амвона князья решают споры - не у хана.
Глава 9. Княжество Рязанское.
Предел всему есть: миру притязаний - возможностей узда, а уязвимость противовес для силы, груз сомнений - граница веры, а судьба - для целей. И в равной мере: государи правят и правят государями. Зависят народы и правители. Их судьбы неотделимы друг от друга своей сутью. Когда взаимна жертвенность, то благо сулит земле такое единенье. Когда пути и чаянья разнятся, то этим обрекают на забвенье себя и своих предков. Ибо все, что наследье предстоятелей: законы, и вера, и предания уходят в небытие, когда неладно в людях.
Рязань. Судьба к ней более жестока, чем к княжествам на севере и первой она встречала дикий вал кочевий, упрямо восставая, поднимаясь из пепла разорения и смерти своею волей к жизни удивляя друзей врагов и верно само небо. Дух твердый - это признак испытаний, утрат перенесенных и волнений. Все это было свойственно рязанцам. Ценить умели краткое затишье, но рати между тем не избегали. Чужих пределов мудро не тревожа, своих врагов числа не умножали. Но княжеству уверенно на ноги встать не давали внутренние распри. Олег Рязанский князь си речь от Бога. Уладил ссоры с Пронскими: ведь лучше войны хорошей мир плохой считают. За сим Владимир Пронский был принужден самою жизнью с ним объединиться. Что впрочем, ему вовсе не мешало впоследствии Рязанского покинуть. Второй его союзник Тит Козельский, проверенный товарищ князь и ратай. (Козельск был наречен еще Батыем - "злым городом" за то, что неприступно стал на пути его бесчисленных туменов). На дальних порубежьях люди проще. Двуличие им чуждо только в этом их слабость заключается, коварства душа их не приемлет, благородна и по сему они скорее беззащитны. Чем ближе к смерти и чем чаще видишь её тем больше ценишь то, что значит всё то, что называют люди "жизнью".
Кочевья ход неспешный по степи подобен туче с рваными краями. Среди равнин, скитаясь в клубах пыли, как странники небесные по воле семи ветров несутся прихотливых, кочевье направляет воля князя и алчность человеческая - ветер, что в душах никогда не утихает. Тяжелый гул движения валами, блуждающий прибой в бескрайней степи. С небесным отдаленным громом сходен, недоброе сулит всему живому. Орда Тагая князя к порубежью Рязанскому приблизилась излиха. Не мирный дым, зловещая завеса белесой тьмы из Поля надвигалась. Изгоном шли, неслышно и по-волчьи десятки сотни тысячи, стальными мерцая полумесяцами хэлмэ, живущими своей отдельной жизнью: звук тонкий возбужденный леденящий, так будто бы железо предвкушает, что жажду утолит свою невдолге.
Не чаяли, не ведали рязане: стремительней вестей набег татарский. Взят с ходу беззащитный Переяславль. Разграблен и отдан на поруганье. Отяготив себя награбленным полоном превыше разумения и меры, орда свой бег все больше замедляла, для мести становилась уязвимой. Рязань пылала, павшие безмолвно взирали на свирепые пожары: рубили всех кто смел, сопротивляться и тех, кто не пригоден на продажу. Узорочье рязанское под корень свели мечи татарские, насытив невинной кровью землю обагряя. Не счесть следов пурпурных поцелуев. Их жертвы, распростертые повсюду, к возмездию взывают и отмщенью.
Волна смертей отхлынула, оставив пустынный берег и следы насилья, набегом учиненного свидетель безмолвный небо хмурилось и скорбью, казалась, переполнено до края. Лазурь его бездонная померкла.
Олег Рязанский был тогда в Солотче. Подобно как от брошенного камня волнение, кругами расширяясь, то место отмечает, где упал он, так у людей подчас событие любое суть камень, а волнение - известья. Нятьё Рязани болью отозвалось во всей земле Рязанской в каждом сердце. Олег не медлил: "Пусть Тагай не спешен, но сбор сей час! Тогда сама внезапность утроит наши силы паче злости, а для неё у нас есть поводов немало". В Козельск, на Проню вестников отправил, призвав князей стать силой триединой настигнуть и бить влет, не сожидая. "Дотоль вокруг Рязанские пределы земля сама за нас горит под ними. Пресыщен зверь: ленив, неосторожен. Нас ненависть сжигает, словно жажда и утолить ее возможно только местью!"
Святые воссияли на хоругвях. Надежда - солнце, дух воспламеняет. Решимость и согласное движенье: "Все за един!" влекло и увлекало. Рать множилась, в движении отставших не ждали. Это честь, а не повинность: за родину сражаться должен каждый, когда-нибудь приходит это время. Шли рысью споро, на коротких дневках коней не расседлав, не выпуская оружия из рук дремали чутко и наскоро поев, летели дальше. У самых рубежей земли Рязанской настигли. Заприметив стан походный у Шишевского леса на ночь отдых дал рати князь Олег перед сраженьем. На княжеском совете порешили: "Кто верит в безнаказанность - беспечен. И нас не ожидают, что к удаче. За нами первый шаг. Теперь измыслим, как бой вести: врагов намного больше. Пойдем стеной, одним числом осилят. Разъять их надо, бить поодиночке, а там, все в Божьей воле. Так и будет!"
За суетливостью скрывается волненье, уверенность умеет насладиться покоем кратким. Искренней молитвой очистив душу и воспоминаньем о тех, кто дорог, согревая сердце, всецело отдаваться ощущенью того, что полон жизни, слава Богу и представляя будущность прекрасной.
С рассветом острие рязанской рати пронзило спящий стан железным ливнем. Три лавы рассекли его на части и вырвали немало душ у жизни. Был первый бег стремительным настолько -
прошли насквозь. Коней поворотили, воздев мечи багровые от крови, рыча свирепо, ринулись повторно. Навстречу поднимался вал татарский: лес копий, источающая стрелы стена смертей, не верилось, что люди тому причина так невероятна была картина утреннего боя. Тяжелый гул несущихся навстречу друг другу ратей невообразимый. Отдельных звуков нет, ревущий грохот, сливался в ужасающую песню. Удар! Земля и небо содрогнулось! Треск копий. Скрежет стали. Вопли. Стоны. Фонтаны крови. Бешеные крики. А сбитые с коней мечей обломки вверх поднимают и разят уже в слепую. Татары подались, стена, редея, не устояла перед натиском рязанским. Щиты на спины, копья бунчуками к земле поникли и уже помеха для отступающих, не грозное оружье. Страх обуял. Минута перелома. Осилила отчаянная ярость в жестокой сече алчную жестокость. Могучие удары наносились и брони рассекали вместе с телом. Мечи сверкали - молнии, а стрелы, казалось, само небо посылало. Земли не стало под телами павших и задыхались и затоптанные дважды и трижды, умирая, убивали живые мертвецов, не различая того, кто перед ними и над ними. Повсюду даже жизнь грозила смертью. Уже не битва, просто избиенье. Засадный полк доканчивает дело. Бегущих безоглядно настигают. Кому аркан, кому стрела. Шум битвы все дальше отдаляется. Стихает. Усталость победителей сковала и где застигла там и опустились на землю даже рук поднять не в силах. Безрадостна картина поля боя: излиха дорога цена победы. Значенье до конца её неясно, но гордостью живых переполняет. Приходит время отдыха и скорби. Великое сегодня совершили: за веру постояли и за землю, не посрамили своей чести, устояли.
Глава 10. Дела Московские.
Пути Господни неисповедимы и тот, кто голосу знамений не внимает и ропщет на жестокую судьбу, тот сам себя возможности лишает несчастия избегнуть и посильно последствия его предупредить. Уроки высшей силы вразумляют, что есть нам неподвластное в природе. Встречая неизбежное смиренно, с достоинством уроки, извлекая, тем самым к испытаниям готовясь в грядущем отдаленном и не очень.
Действительно, нет, худа без добра. Пожар Всесвятский прозванный Великим за ту беду которую принес он: посад, Заречье, Кремник, Загородье извел на угли. Пламя бушевало стремительным разливом, словно бездны разверзлись ада, город поглощая. День Страшного Суда казался близок. Сдержать огонь напрасная надежда: в самой Гиене Огненной прохладней. Пылали терема кострами, церкви и не вздохнуть, так воздух раскалился. Столбами черный дым, горячий ветер повсюду носит тлеющие угли. Река огня со множеством притоков неудержимо мчится, обжигая по краю небо и себе поживу находит без труда, змеясь, свиваясь и снова распрямляясь, как живая цветенье обращая в пепелище.
Невероятно следствие пожара - Москвы как будто не было в помине. Один остов безжизненный и черный лежал на месте города, который вчера еще был полон сил и жизни,
Блистая златоглавыми церквями, незыблемо стоял оплотом веры, гордыней человека воплощенной, встречал приезжих звоном колокольным, людскою суетою и тем шумом,
Который каждый город отличает и выделяет среди прочих поселений. Рядов торговых гам не утихавший, до самой ночи говор смех и крики ремесел звуки и затей различных причудливой мелодией звучало. А нынче лишь безмолвие да ветер перебирает тлеющие угли. Унылая картина запустенья сама собою замысел рождает: "Из камня строить надобно и стены и Кремник. Тесом больше не годится. Искра да сушь - меч, вечно занесенный и паче при осаде, несравнимо прочнее камень. Внутренних пожаров к тому же будет менее чем прежде".
А между тем жизнь не стоит на месте: Борисово посольство к Алексию сын старший князя Дмитрия Василий без ведома отцовского пытался заставить воротить, да так неловко, что следом за его самоуправством вполне могла случиться рать Бориса и Дмитрия. Посол нижегородский успел уйти, а паче Уложенье увез с собой вне всякого сомненья. Весть о попытке нятия посольства
достигла Алексия и Бориса. Событий круговерть сама собою путями предрешенными стремила: Борис под Нижний рати созывает. Не внемлет ярость голосу рассудка. Не веря, что Василий самочинно худое учинил его боярам, ослушавшись отца, решил, что Дмитрий задумал без него с Москвою сладить. Неведеньем терзаясь от бессилья он гневал, никому не доверяя, являя слабость в бешенстве метался, желая предпринять, а что не ведал. Был злостью ослеплен и жаждал мести,
а в стане неуверенность и смута, да предстоящей ратью недовольство. От княжеского спора все устали. Недобрым взглядом, ропотом встречают да лязгают оружием с досады: "В том чести нет, что брат идет на брата". "То грех большой: мечи родною кровью жестоко обагрять. Иль нет их боле, куда направить как не на своих же?"
Князь Дмитрий собирал полки под Суздаль. Тянулись бесконечной вереницей, спеша прийти по княжескому зову. Стекались отовсюду к его стану. Обещанная помощь Алексия - коломенские ратные поспели. Полки во всеоружии и бронях пошли на Бережец где, доносили, Борис наметил брату дать сраженье, в суровом и решимом единенье.
Усилена московскими полками, рать Суздаля намного превышала одним своим числом нижегородцев, хотя была сильна не только этим: владыка дал свое благословенье и волею своею вверил князю духовный меч, тем самым его дело заранее назначил справедливым.
Ступая мерно, тяжкими шагами сходились лишь затем, чтобы обрушить, вложив всю мощь жестокие удары, две равных половины друг на друга. В сырую землю копья упирая, старались разглядеть, кто был напротив. Не начинали первыми сраженья, желая страстно мирного исхода. Когда Борис остывший сметил силы свои и брата все же отступился, с ним согласился на переговоры. Полки, ликуя, тут же побратались. Врагов недавних крепко обнимая, задорно усмехались: "Быть бы живу!" "И, слава Богу, рать не состоялась, а то еще не ведомо, что вышло".
Стояния исход: Москве - Владимир, как прежде Дмитрий в Нижнем, а Борису отдали снова Суздаль, и вернулось все вскоре на круги своя. Одно лишь для времени и места было внове: своей искали правды не ордынской и ссоры уряжали теперь сами. Но этого тогда никто не понял.
Зимой венчались Дмитрий с Евдокией: Московский князь с княжной нижегородской. Лишал владыка браком сим надежды на то, что может все перемениться. Оттоль нижегородское княженье
Москва взяла бескровно и Владимир забрала в свою волю и тем самым явила прочим скрытую в ней силу. Замыслил между тем владыка камнем отстраивать Московский новый Кремник и лично приложил немало силы, на то чтоб поднимать его всем миром. Сам жертвовал, ведь дело то благое. За ним и Вельяминовы, Зерновы, Кобылины вносили, пусть не сразу великие бояре свою лепту. Никто не отказал, давали разно: кто серебром, людьми мастеровыми, кто лошадьми, припасами, орудьем. Давали много, всё и пригодилось. И потянулись бесконечные обозы. По санному пути свозили камень, дабы весною к делу приступая, иметь его в достатке под рукою. Повсюду белокаменные груды росли и поднимались над землею.
В трудах зима минула незаметно. Весна в права вступала повсеместно. Почин был дан. На то, что предстояло, потребно будет время, люди, силы. Как впрочем, и всегда. Москва сильнела и взор теперь на север обращала: К Твери, Литве, о том и будет дальше.