Аннотация: Это роман, по жанру волшебная "сказка-война". Действие происходит в наши дни.
Хороший роман получился, я им доволен.
ЧАСТЬ 1
У отца было три сына:
первый Адам, а третий Антихрист
Лехе было восемнадцать лет и три месяца. Заканчивался июнь 2000 года, а вместе с ним сессия. Только что он сдал последний экзамен, получил четверку по философии и в другое время был бы счастлив ею по уши, но сегодня и четверка не помогла: не в духе он чего-то, с самого утра. Теперь Лёха совершенно обоснованно считался студентом второго курса факультета социоѓлогии одного из университетов Санкт-Петерѓбурга. Большого Университета, как любили подчеркивать те, кто там учился и работал, так называемого ЛГУ, что носил в советские времена гордое имя сталинского сокола Андрея Андреевича Жданова. Можно было бы тяпнуть пивка с ребятами или просканировать взглядом окрестности в поисках задушевной и покладистой подруги типа Светки или Маринки, все можно теперь: гуляй, веселись... но Леха выбрал возвращение домой. Во-первых, маму надо порадовать, во-вторых, жрать очень хочется, а главное - настроение препоганое. Сессия сдана благополучно, а общее самочувствие, как говорится, на нуле. Сны тому причиной. Сны прошедшей ночи были настолько яркими и кошмарными, что Леха и теперь содрогался, вспоминая, как кричал дядя Петя, дальний родственник из псковской деревни, где дошкольник и школьник Леха проводил обычно летние и остальные каникулы. Кровь, черви, кости сквозь мясо мускулов... И не любил он дядю Петю, а тут - проняло.
Идти было недалеко, до Малого проспекта (бывший проспект Щорса); Леха пешком проделывал весь путь, из двери в дверь, за полчаса прогулочного шага: сначала по набережной Макарова, потом через Тучков мост, потом по Ждановской набережной... Не доходя полутора сотен метров до Тучкова, решил Леха освежиться шестьюстами граммами пепси, для этого достаточно было спуститься по гранитным ступенькам к Неве: там, внизу, у самой воды, расположились предприимчивые торговцы - и у них как раз пепси в требуемом формате!.. но также и пиво, и сигареты, и фисташки, и жвачка... Леха сбежал по ступенькам к стойке, заплатил тринаѓдцать рублей, взял бутылку и стакан и остановился в раздумье: все три столика заняты, а хотелось именно в пластмассовом кресле, с видом на Неву.
- Леша! Алексей!.. - Немолодой незнакомец за столиком заулыбался и энергично начал заѓгребать левой рукой в сторону Лехи - приглашать его к себе, на свободный стул. При этом незнакомец назвал Лехину фамилию, и сомнения отпали: незнакомец обрадовался именно ему и соответственно его же и пригласил.
- Здравствуйте, - ответил Леха, подсев к столу. - А откуда вы меня знаете? Я так вас припомнить не могу, вы уж извините ради бога, у меня вообще память на лица...
- Ради кого? А, это... Извиняю. Я тебя маленьким видел, и ты очень похож на маму, а значок у тебя наш, факультетский. Вот я тебя и признал. А зовут меня дядя Саша Честнов. На сколько сдал?
- Четыре шара, мне нормально.
Леха скосил взгляд на рубашку: точно стилизованная буква пси, старинная, серебряная, еле-еле у мамы выпросил... О чем дальше говорить с неведомым дядей Сашей - он не представлял. Был этот дядя Саша - что называется, крепыш: среднего роста, широкая грудь без живота, джинсы в обтяжку, длинные волосы до плеч, светлые, с седыми прядями. Глаза навыкате - пожалуй, были странноваты, словно бы прятали в себе легкое безумие, если, конечно, безумие может быть легким... Леха слеггонца надавил... Ноль отклика. Странно...
- Завидую! Ты в такой поре жизни, что ниѓкто не зовет тебя дяденькой, даже в шутку. Зато для тебя все взрослые - дядя Саша, дядя Степа, милиционер такой был, впрочем, ты его уже не застал... Дядя Петя...
- Почему это? Я дядю Степу знаю, мне мама стихи про него... К-какой дядя Петя, вы о чем?
- Да я совершенно случайно, стороной, узнал про дядю Петю, да случайно и тебя увидел. Дядя Петя из деревни Черной кем тебе доводится?
- Так, седьмая вода на киселе по маминой линии.
- Заболел он и видеть тебя желает. Срочно.
- А...
- Бэ, дружок. Вот тебе конверт для мамы, я ей обещал, это мой старинный должок перед нею. Вернешься - встретимся, поговорим, обсудим. Торопись, а то опоздаешь. Маме Лене - привет.
Леха встал, принял конверт, потряс пустой бутылкой (когда и выпить успел!..), поставил ее обратно на стол и пошел. Пошел, пошел... Да что за морок на него накатил! Он ведь даже ментально прощупать не успел... и не смог... этого странного дяденьку-хиппаря! Леха обернулся, но отошел уже достаточно далеко, за гранитом не видать, что он там делает, этот дядя Саша, если он не ушел еще...
- Лешенька, здравствуй, сыночка, ну как успехи?
- Нормально, четверка. Степуха - будет.
- Ну и ладно. Мой руки, обед почти что на столе, я накладываю, да и сама поем, что-то проголодалась...
- Угу. - Леха воровато поболтал пальцами под струей холодной воды, потом все же намылил основательно, протер и лицо. Пахло привычно, радостно, и жрать хотелось невтерпеж, и дрянь от сердца отступила.
- Ма, а кто такой дядя Саша Честнов? Странный такой мужичок, он тебе конверт прислал, меня попросил передать... Мама! Ма... Что с тобой!?..
Лехина мама где была, там и брякнулась попой на стул, и только пряди ее пышных волос взвились и повисли над мертвенно-бледным лицом, словно бы взбитые остановившимся ветром.
- Мама, да мама же! Что с тобой, что случилось?
- Где... конверт...
- Да вот же он, ты же его в руке держишь! Дай, дай я его открою... Ты хорошо себя чувствуешь? Мам, в чем дело?
Волосы опустились на плечи, взгляд стал осмысленным, только плечи женщины сгорбились да часто-часто закапали слезы на фартук.
- Все в порядке, Лешуня, не трожь, я сама... - Женщина хищно полоснула край конверта краем указательного пальца, сунула щепоть в разрез, одну за другой извлекла две бумажки: железнодорожный билет и крохотный лоскуток бумаги. Леха сконцентрировался - откуда только прыть взялась - и встроился в материнский взгляд: на бумажке единственное слово 'Пора'.
- Что это, мама?
- Это билет на твое имя, в Псковскую область, деревня Черная. Сегодня поедешь. Сейчас я тебе вещи соберу.
- Какие еще вещи и почему это я должен туда ехать? Мам, и вообще - что за чертовщина происходит? Ты мне можешь объяснить человеческим языком?
- Сейчас, сейчас, Лешенька, я... чтоб не забыть... Кладу костюм, вот этот, черный, брюки и пиджак на месте погладишь... Вот голова кругом, ничего не соображаю...
- Сядь, не суетись, мам... Сядь, ты обещала объяснить. - Леха привычным усилием потянулся к материнским эмоциям, чтобы прозвонить, перехватить управление, погладить - нет, словно на сейф наскочил, даже вроде как головой ушибся...
- Леша, оставь свои фокусы, ты вообще уже маму за дурочку держишь. Я твои хитрости еще с пяти лет раскрыла, да тебе не говорила, расстраивать не хотела. Черный костюм - на похороны, дядю Петю провожать будешь.
- Так он - что, уже?..
- Нет, сегодня к ночи, наверное, умрет. Вот горе-то... Ты не думай, мне его не особенно и жалко.
- А кого?
- Тебя, да себя, да дядю Сашу.
- Не понял?
- Поймешь. Почему не ешь, сколько тебе супу?
- Не хочу я никакого супу! Мама, что происходит? Черт возьми!
- Возьмет, теперь его сила. Ты зачем его зовешь? Торопишься?
Леха встал, решительно взял мать за плечи.
- Не, мам, я этот дурдом не приемлю. Давай так: ты сядь, успокойся, я же стану есть суп... Когда поезд? Ага, сто раз успеем. Я буду есть, а ты меня просвещать, чтобы я тоже все начал понимать. Дядя Саша, как я понимаю, мой неизвестный батюшка, да?
- Нет. Твой отец - дядя Петя, чтоб ему... Ой! Нет, нет, я не то хотела сказать... Земля ему пухом. Это твой биологический отец, и отчество у тебя верное, Петрович... Как суп?
- Вкусный, очень вкусный. Мам, давай глаза в глаза?
Мать слабо улыбнулась: это была их старинная с сыном игра и обычай - смотреть друг другу в глаза, когда кому-то из них горько и плохо; если смотреть не отрываясь и думать доброе - весь мир отодвигается вдаль, а все его невзгоды и боли не могут пробиться за ограду, сотворенную двумя любящими душами...
- Давай, ты хорошо придумал...
Посмотрели, помолчали...
Боль, страх, недоумение, предчувствия - улеглись, застыли по ту сторону барьера. Часы словно бы перестали тикать, мамины слова, одно за одним, вместе выстраивали живые картины, и Леха их видел...
Одна тысяча девятьсот семьдесят шестой год вполне удался, чтобы считаться годом Черного Дракона: тяжко было земле, исходила она болью и бедами. Террористы убивали спортсменов, горело все Подмосковье, профессор Горбацкий рассыпал неуды без счета и дуры-отличницы выли по ночам в тощие общажные подушки, прощаясь с мечтами о далеком красном дипломе. Ленка Гришина, окончательно осиротев в прошлом году, жила одна, в однокомнатной квартире, получая невесть откуда пятидесятирублевое пособие, сорокарублевую студенческую стипендию и семидесятирублевую зарплату ночной сторожихи - детский сад был тут же, под окном, в десяти метрах от парадной. Ей было девятнадцать лет, не красавица и не дурнушка, лицо очень уж круглое и, при скромных пятидесяти двух килограммах обѓщего веса, словно бы толстое, но - ленинѓградка, отдельная жилплощадь, приличный достаток, студентѓка, комсомолка - как тут без жениха? И все же не только жениха не было, но и даже любовника. Девятнадцатилетняя Ленка была, как говорится, девушкой и почему-то очень этого стеснялась. И фамилия у нее была как у члена Политбюро, и фамилия ее тяготила.
Все началось с Сашки Честнова, Чета, ее однокурсника. Сашка приехал из глухого Зауралья, жил неизвестно где, учился кое-как, но девицам нравился и этим пользовался предельно широко. Второкурсники сдали сессию и стали третьекурсниками. По этому поводу в общаге на Мытне, на Петроградской стороне, устроили грандиозную пьянку с танцами, впрочем, малозаметную на фоне всех остальных пьянок, которые полыхали у дипломников, юристов, студентов-спортсменов... В третьем часу ночи Лена, видимо обалдев от выпитого, собралась домой, а Чет, не без задней, естественно, мысли, взялся ее проводить. Для темноты и скорости шли дворами, Чет все время норовил притиснуть опекаемую, но она, сама не зная зачем, упрямо отпихивала наглого Чета.
- Далеко еще, Лен?
- Да рядом уже должны быть. Темно. Надо на свет выйти и ориентироваться. Но я тебя не приглашаю, учти.
- А я и не настаиваю. Только воды попью и уйду.
- Я тебе на лестницу вынесу.
- Там видно будет...
Вдруг они остановились возле полуподвала, и поняла Ленка, что должна она зайти в эту дверь, обязательно должна туда зайти.
- Подожди, Чет, я сейчас...
- Да разве ты здесь живешь? А я думал дальше...
- Здесь. Нет, но подожди, я на минутку.
- Ну давай, только быстро... - Чет уже успел отойти и помочиться в кусты, пройти взад-вперед по небольшому дворику - Ленки все не было. Вдруг Чет обратил внимание на то, что окна в полуподвале не горели, и вспомнил, что дверь была открыта, а за нею, внутри, также было темно. Чет глянул на название улицы и почувствовал, что с головы до пяток покрылся гусиной кожей, хмеля как не бывало. Он подошел к двери и как-то странно пнул ее пяткой. Дверь растворилась с мягким шорохом, и Чет вошел.
Дальнейшее Леха видел словно бы глазами всех участников попеременно. В огромной, метров на сорок, комнате с высоченными потолками происходили невероятные события: Ленка стояла посреди комнаты на ковре, со сложенными крест-накрест, ладони на плечах, руками, поодаль, возле небольшого дымящегося каганца, сидел старичок в пиджачной паре, при галстуке и в шляпе. Этот старичок тихонько постукивал в два маленьких барабана и монотонно пел на невнятном языке. Над Ленкой навис пятнистый столб, метра в два, увенчанный... да-да... змеиной головой чудовищных размеров. Внизу у пола столб не заканчивался, а изгибался и толстенным кольцом шел по периметру ковра. Все это тускло освещалось четырьмя свечами по углам комнаты в настенных подставках. Вот Ленка опустилась на колени, расплела руки и взяла в них... чашу. Чашу. Плоскую. С жидкостью.
- Не пей!!! - Скрежещущий визг Чета располосовал, разбил в осколки мерзостное очарование страшного ритуала. Чет с места прыгнул вперед ногами и кубарем отлетел назад, но и голова гигантской змеи мотнулась от страшного удара, столб шеи словно бы смялся, согнулся до самого ковра. Ленка, еще в остатках транса, выронила чащу, да так неловко, что несколько капель попали на тыльную сторону ладони...
- Не-е-ет!!! - Но было поздно, Ленка лизнула. Дальнейшее безнадежно спуталось в ее голове, Леха также не сумел разобраться в маминых видениях. Вроде бы она упала... Вот Чет весь спеленут змеей, вот он пытается разорвать ей пасть, вот старичок с ножом, вот голова старика лежит отдельно от туловища...
Утром она проснулась в своей кровати, раздетая до трусиков, как всегда, ни царапин, ни синяков, разве что горло чуть болит... Это был сон, просто страшный сон с перепою. Но страх внутри ожил, забился в ознобе: 'Нет, дорогуша, это не сон. Ушла и Чета бросила... на съедение'. - 'Чет! Надо идти в общагу и искать Чета. Но он ведь там не живет. А где он живет?' - 'А-аа!' - Ленка закричала от ужаса и с запозданием сообразила, что это затренькал дверной звонок. Стало легче... и перестало быть легче. - Кто там?
- Чет.
- Кто, кто там, я ничего не знаю, никого нет дома, а у меня ключей нет.
- Открывай Ленка, я это, слышишь, Саша. Чет я, голоса не отличаешь, алкоголик? - Голос действительно был похож на Чета, но как же остро Ленка ощутила досаду, что до сих пор поленилась вставить глазок в дверь. Тут ей послышался шум шагов на лестничной площадке, и она решилась отпереть. Чет мгновенно вдавился в щель, прихлопнул за собой дверь и повторил: - Я это, я, все ништяк, Ленка.
Но это был не совсем Чет, как успела убедиться Ленка, и ужас ее был так силен, что она потеряла голос и теперь судорожно вдыхала и выдыхала, в бесплодной попытке заорать. Она бы и уписалась со страху, но буквально за минуту до этого Ленка успела совершить полный туалет, даже вода все еще журчала, наполняя опустошенный бачок. Перед нею стоял мужчина в одежде Чета и даже похожий на него, но лет этому мужику было никак не менее сорока, был он наполовину сед, морщинистые лоб и лицо исполосованы кровавыми царапинами.
- Тихо, Лен, не кричи, это я. Видишь, как все обернулось. Что бы тебе удержаться и не лизать чикру эту ё... - Ленка постоянно слышала мат вокруг, но впервые от Чета и смутно этому удивилась, хотя для изумления и без того поводов было предостаточно.
- Ты где родилась?
- Под Челябинском, а что?
- Когда, в каком месяце?
- В мае. Слушай, что с тобой, почему ты старый стал?
- Да вышло так. Под Челябинском, говоришь? То-то жива до сих пор. В нужное время в нужном месте, как говорится. Другая бы от такого зелья давно бы преставилась. Ничего, Ленка, объяснять я тебе не буду, а жизнь моя - одна кончилась, да другая началась, кричи не кричи, моли не моли, поздно теперь плакать. И тебе тоже. Как мы на Сенной оказались, по Васильевскому ведь шли?.. Не чудо ли? Впрочем, об этом когда-нибудь после. Вот адрес, перепиши своей рукой и срочно туда езжай. Иначе помрешь. Да ты уже... почти... Ладно, и об этом не сегодня. У меня теперь все иначе: я буду занят некоторое время, если выживу, а тебе поберечься надо... Кто я такой? Это уже без разницы, Ленка. Может я - это уже и не я вовсе. В деревне Черная остановишься у бабушки Ирины, она типа ведьмы и тебя обережет, если что. Да не должно быть неприятностей, невелик ты гусь. Все, я пошел. Жаль, потрахаться не успели. Да, кстати: только ты видишь, во что я ныне превратился, для остальных я - прежний Чет, молодой, красивый. Эх, поплакать бы...
Тем же вечером Лена поехала, куда ей было сказано, и все это она проделывала словно в полусне...
- Ой-ой-ей, голубушка, ох и гирьку ты на шее носишь, ох и тяжелющу. - Бабка Ирина была высока, со всей своей старческой сутулостью - за метр восемьдесят, худа, болтлива и приветлива. Ленка приехала днем, а бабушка Ирина сразу же, не дожидаясь вечера, затопила баню, самолично выбрала три веника: березовый, дубовый да крапивный, набрала кринку - банного, как она пояснила - квасу, и пошли они париться вдвоем. Ленка все еще была оглушена шквалом событий и тупо делала, что говорят: на полок ложилась, квасом на камни плескала, а голова мягко кружилась... В Ленинграде белые ночи в разгаре, а здесь к полуночи - хоть глаз выколи. Тучами, словно матрасами внахлест, все небо заволокло, оттого и темень. Бабушка Ирина поехала к подруге в Псков, вроде бы та ее в гости ни с того ни с сего телеграммой позвала, а Ленке только того и надо, глаза слипаются, язык тяжел - никаких разговоров не надо, до подушки и спать. Необычная бабка, в красном углу - ни одной иконы, зато повсюду пучки трав, бутылочки, баночки...
- Ты, Лена, не беспокойся, голубушка, во дворе псинка лихих людей отгонит, а в доме Васька кот да Шишка, от нечисти сторожа. Постой-ка, я кружок нарисую. Где мел? Васька, хмырь болотный, а ну признавайся, куда мел закатил. Балован он у меня, проказлив, а кастрировать - рука не подымается, животную калечить. Вот он мел. Ох, опоздаю я к автобусу, как пить дать... - Бабка согнулась пополам, высоко оттопырив костлявую задницу в длинной полосатой юбке, принялась очерчивать мелом половицы вдоль стен, глухо и скоро бормоча невнятное. Ленка уж разделась, надела - поленилась спорить - бабкину ночную сорочку до пят и прыгнула в мягчайшую кровать. И провалилась в сон. - Проснись, проснись, - пищал над ухом комариный зуммер...
Ленка спрятала голову подальше под одеяло, но противный голос не унимался: 'Проснись, проснись, скорее проснись...' Ну не дадут поспать человеку!..
В избе было почти светло. Каким-то непостижимым образом неполная луна, отраженная в зеркале, освещала комнату не хуже уличного фонаря, во всяком случае, как успела заметить Ленка, тень от света зеркальной луны была гуще, чем от 'оригинальной'. В зеркале, словно за окном, стояла девочка лет восьми-девяти, одетая, видимо, по моде прошлого века: в сарафане, в лапоточках, в платке, повязанном под подбородок. Это она пищала, призывая Ленку проснуться.
- Просыпайся же, дылда, иди сюда, ближе к зеркалу!
- Ты кто, девочка? - Ленка не смогла выдумать вопроса поумнее, поскольку чудеса так плотно были облеплены обыденностью, что и сами переставали восприниматься как чудеса.
- Глупая, глупая, иди же сюда! Я Шиша, мои папа и мама сгинули сто лет назад, их забрала Черная Сова, а я у Ирки на хлебах живу, зеркальница я. Иди сюда.
Ленка не испугалась Шишу и подошла к зеркалу. Вдруг она спохватилась:
- Погоди, Шиша, я быстренько на двор сбегаю...
- Нет, этого нельзя, терпи.
- Почему нельзя, мне нужно...
- Нет, это зов Нечистого, воды в теле мало после бани, блазнится тебе. Потерпи, а то Иркину границу порушишь. Я чую, чую, ходят вокруг...
- Кто ходит??? - Ленку пробрал озноб, предвестник большого страха.
- Ты по сторонам не зыкай, на то Васька есть, ты в зеркало смотри, да не оборачивайся. Выстоим, Ленка, не впервой.
В зеркале почти все было как в реальности, только сама Ленка и Шиша не отражались, она была по одну сторону, а Шиша по другую.
- Ой, а почему так? - Ленка помахала рукой, приблизила лицо вплотную к гладкой?.. прозрачной?.. поверхности - нет, даже легкий налет пыли увидела, а себя в зеркале не обнаружила. Она взяла в руки пластмассовый гребешок - а за... стеклом... он уже в руках у Шиши...
- Ты чего, Лен, зачем расческу трогаешь, меня отвлекаешь? Накинь кофточку, а то простудишься, не ровен час, Ирка знаешь как меня чехвостить будет?
Лена послушно положила расческу на место, сняла со спинки стула кофточку - и впрямь теплее, и уже не страшно...
- Ку-ку... - Со скрипом открылась дверца на часах, и кукушка начала выкрикивать положенное. Однако с каждым новым ку-ку голос кукушки менялся, становился все более густым, сиплым и зловещим. Ленка видела в зеркале - не посмела обернуться, - как мертвые глаза механической птицы сверкнули грязно-красным светом, маленькая, почти незаметная лапка выросла до размеров куриной, вдруг отделилась от кукушки, упала на крашеные половицы и побежала-побежала к ней... к Шише, а значит, и к ней... Шиша! Сзади! Шиша резко повернулась, выставила скрюченные пальцы, царапнула им воздух...
- М-мау!!! - Васька слетел с лавки, как от пинка, в воздухе перевернулся, упал на лапы и сразу же на живот, сунув морду к сомкнутым передним лапам с выпущенными когтями.
- Ох ты, страсть какая! А я и проглядела лапу-то... В жисть бы на часы не подумала! Ленка, а ведь поддалась я на обман, старая дура, кабы не Васька... Жри ее Васенька, чтобы и коготка не осталось. Вот оне как в кукушку-то пристроились.
От таких кошмариков впасть бы Ленке в тихое безумие с непрерывными дефекациями, но нет - притерпелась за последние два дня; съели колдовскую лапу, и опять страх унялся. Даже смешно: девчонка ростом с обеденный стол, голос девчоночий, а речь как у старушки-блокадницы. Зачем она к часам подходит? А вдруг там...
- Пустые теперь, а заговор наложить не помешает, для порядку. Чой-ты хихикаешь, Лен, со страху поди? Теперь уже все, можно не бояться, до утр... Фортка открыта!
Ленка непонимающе вгляделась в отражение - чуть было не обернулась...
- Не смотри сюда!!! Не моги смотреть! Ма-ау-!!!
Шишиных криков и Васькиных мявов испугалась Ленка пуще непонятных приступов неведомых врагов, вытаращила глаза на форточку: что там?
Открыта, затянута сеткой от комаров и мух. А сетка порвана, а туда черной струйкой насекомые влетают... Шиша подпрыгнула не хуже мячика и влепила ладошкой по распахнутой раме окошечка, и то чавкнуло ударом, перерубило черный поток, Шиша тут же закрыла форточку на защелки. Мошкара выстроилась в прозрачное, словно бы черного тюля, покрывало и медленно поплыло к зеркалу, то есть опять к ней, к Ленке. Васька встал на задние лапы на столе, видимо счел позицию неудобной - перепрыгнул на плечо к девушке, а оттуда на спинку стула, так что она затылком ощутила волну тепла от его серого тельца.
- К зеркалу нагнись, - заверещала Шиша, я уже, я сейчас...
Испуг послышался Ленке в ее писклявом голоске... Шиша тем временем скакнула к печке, выхватила из-за стенки бутыль-четверть, в один присест вылила себе в рот, в горло литра полтора мутной жидкости и дунула на 'покрывало'. Струя огня как сплющилась о завесу из насекомых, но выжрала в ней две трети площади. Шиша дула еще и еще, выжигая отдельные лоскутки. Василий бешено молотил лапами пространство, убивая насекомых на лету, не давал тварям прикоснуться к Ленке.
- Ой-ей-ей! - Шиша аж захныкала от боли, одна шальная, уже последняя, муха все же достала - не Ленку, так Шишу. Она стерла со лба раздавленное насекомое, но там осталось черно-багровое пятно размером с трехкопеечную монету, из которого сочилась кровь.
- От зловредная тварь! Меня и то вон как профуфырила, а если б Ленку? Кровушку-то уйму, а порчугу Ирка уберет, мне невмоготу, устала как... Фу-ух... Шиша подошла к отражению окна, повозилась с защелками, и вдруг окна распахнулись по обе стороны зеркала, внутри и снаружи!
- Шиша, нельзя! Мама!!! - Испуганный ее криком Васька порскнул к открытому окну и пропал.
- Что кричишь? Утро на дворе, петухи - поют по всей деревне. Душно, смрадно, а энти комары да мошка много не накусают. Что нам каббальной вонью дышать, не масоны чай? Ой сердце болит, пойду я прилягу... - Шиша наклонилась к половицам и словно бы впиталась в них, пропала бесследно. И Васьки нет. Рассветный холодок существенно беспокоил нежную городскую плоть, Ленке было знобко и робко, петухи петухами, а она беззащитна, по сути дела... Как мучительно длилась эта ночь - и как быстро пролетела: только-только кукушка полночь откричала, а уж петух закукарекал...
- Во дела творились, екарный бабай! Не на смех, сталоть, они меня из дому выманили. Подруга-то моя, Фрося, и не знала ничего, я незваной к ней явилась, наглоталась страму!
- Баба Ира! Ура! Ой, наконец-то! Мы тут такого страху натерпелись! Вася с Шишей - просто ништяк, как они с ними управились! А можно я на двор сбегаю?
- Ну и сбегай, коль приспичило. А я пока приберу да пригляжусь - что да как тут быѓло... - А что это за дриштяк такой, Ленка? Вон, бери полотенце, прям у рукомойника.
- Какой дриштяк, баб Ира?
- Ну ты только что рассказывала, что у Васьки с Шишей простой дриштяк...
- А-а-а, ништяк! Ништяк - значит круто, мощно, синоним слов - ух ты, вот это да!
- А я думала ругательство городское, может, думаю, в наговор какой-нито вставить, на приворот либо от желудка. А это - тьфу, чепуха на постном масле. Городские все с приветом, а мнят о себе - куда там! Мы для них кто - скобари! А скобари, Ленка, если хочешь знать...
- Ирка, здорово, я бык, а ты корова! Никак, внучкой разжилась?
- И тебе день добрый, Петр Силыч. Внученька моя, Леночка, из города отдохнуть приехала. Ты бы зенки свои не пялил на девчонку, Петр Силыч, постыдился бы людей.
- Гы-ы, а что мне стыдиться, стыдно, когда видно.
Был из себя Петр Силыч видный мужчина: лет под шестьдесят, саженного роста, с толстенным брюхом, с огромными вислыми усами под перебитым красно-сизым носом, волосы в скобку, большие желтые глаза, полон рот металлических зубов. Белая рубашка с короткими рукавами, парашютных размеров нелиняющие джинсы московской фабрики 'Орбита', заправленные в короткие кирзовые сапоги, отлично дополняли ансамбль. И, несмотря на то, что на одежде и обуви незваного гостя не было ни пятнышка, ни пылинки, а толстые щеки были идеально выбриты, Петр Силыч производил малоприятное впечатление чего-то грязного, липучего, похожего на торт в пылесосе; с минимумом усилий - он за две минуты знакомства успел внушить Ленке отвращение.
Плетень опасно затрещал под напором его тугого живота.
- Петр Силыч, ты бы поаккуратнее, кто чинить будет-то? Ты ведь не придешь, а мужиков в доме нет, кроме Васьки. - Видно было, что бабушка Ирина опасается сердить этого Петра Силыча, ведет себя очень уж кротко. И Дуська - забилась в конуру и ни звука.
- А не похожа внучка на бабку, укатилось яблоко от яблоньки... Что это за дух у вас, аль сгорело что?
- Лен, ты вот что: на - деньги, купи маслица да конфеток к чаю, вчерашним завозом сливовые тянучки привезли, а очереди в сельмаге сейчас нет, почти все в Дубовку пошли, там концерт в 12 будет и обещали Хиля показать. Сходи, милая, что тебе со стариками воздух трясти, сходишь, позавтракаем, да и поспи до обеда. Устала, небось, от экзаменов... На, говорю! Свои деньги успеешь потратить, а здесь я дома, а ты в гостях.
Ленка с пониманием и радостью позволила от себя избавиться и пошла, куда было сказано, в центр деревни, в продмаг (в Черной было целых два магазина: продмаг и проммаг, чем деревенские очень гордились). И впрямь не было очереди возле продмага, только у самого прилавка, внутри, довольные спокойствием и прохладой, судачили о своем древние бабки, да уже брал две больших, общим объемом полтора литра, бутылки 72-го портвейна молодой парнишка, сверстник или на год помладше, чем Ленка. Через пятнадцать минут Ленка отоварилась маслом, полукилограммом конфет и вышла на солнышко. Оказывается, парнишка сидел в траве неподалеку и ждал, пока она выйдет. Он быстро вскочил, одной рукой отряхивая обтянутые на заднице красные клеши, а другой аккуратно держа на весу авоську с грузом.
- Привет городу от села! Как вас зовут, девушка? Уверен, что Оля... Аленка. Угадал?
- Нет, ошиблись. - Ленка попыталась пройти, но парень заступил дорогу.
- Жалко, значит Люся или Ира. Я на цике - он показал пальцем на мотоцикл, - покатаемся? Заодно и грани сотрем, только так! Ты чья, к кому приехала?
- Она из-за речки, бабки Иры внучка, - ехидным голосом встряла в процесс знакомства увесистая тетя-продавщица, высунув из окна голову с прической цвета спелой перекиси водорода. Паренек сразу осекся и поблек.
- Ну и что, нормальная внучка, симпампонистая. Приходи на танцы сегодня вечером. Слышала когда-нибудь 'Джулай монинг'? - Парень продолжал свои прельстительные речи, но - так... с явным холодком, дежурно.
- Слышала, - ответила Ленка. Парень уже не загораживал дороги, и Ленка прошла мимо, снисходительной улыбкой укрывая некоторую досаду: как же легко этот сельхозпролетарий от нее отцепился... А бабушка Ира, похоже, тут известный человек. Деревня была невелика, за пять минут Ленка дошла до дряхлого деревянного моста через речку Черную же. Буквально несколько домов поместились по ту сторону речки, а в основном вся деревня Черная - это левый берег. Господи, хоть бы этот Петр Силыч уже ушел...
- Ну как тебе наша деревня? Замуж еще не сосватали?
- Красиво у вас, баб Ира, спокойно так. Нет, не сосватали, один собрался было, да как сказали ему, что я ваша внучка, он так в обморок и свалился. Насилу портвейном откачали.
- В обморок? Постой, а кто это, как выглядел?
- Да я пошутила, никто никуда не падал. Длинный такой, мотоциклист в алых революционных штанах. Теть Аня, продавщица, сказала ему про вас, так он сразу и отстал от меня. А где...
- Ушел уже Петр Силыч. Ты, Лен, не брезгай, Силыч хоть и хам, а зело полезный мужчина... умнейшая голова. Не он, так я бы уже в Псков рысила, телефонограмма в сельсовет, срочно в горсобес вызывают, вплоть, ты понимаешь, до милиции! Я не поеду, пусть они подотрутся и утрутся повестками, а только Силыч заранее предупредил меня, что подобное будет. Нынче ночью я дома останусь да разберусь, кто еще с бабушкой Ириной Федоровной шутиться вздумал! У Шишки язву день сводила бы, кабы Силыч не помог... А который в красных штанах - так это Андрюха Ложкин, в клубе работает, в армию ему осенью. Пустой паренек, легкий, как сухой навоз. Весь их род Ложкиных - несолидный: мужики пьющие, бабы злющие, сами злобные, да не сдобные... Ну, вот и самоварчик подоспел...
- Слышь, Лен, я смотрю, ты все зеваешь, ляг да поспи. А то на речку пойди искупайся... Тьфу на меня, дуру старую! Сегодня тебе ни купаться нельзя, ни электричество трогать; ножей, кос, топоров, даже спиц - трогать не моги. Кому-то из чертолюбов ты, девонька, крепко понадобилась. Почему - не понимаю. Порча есть, да не в тебе, а на тебе. И что в городе было самим не разобраться, сюда посылать... Э-э-э, а ты уже спишь, я смотрю...
То ли переволновалась Лена, то ли чаек был с секретом, но сквозь сон чувствовала она, как бабка Ира подхватила ее на руки легко, словно младенчика, и унесла в дом, на кровать. Проснулась Ленка под вечер, когда остывшее солнце уже не в силах отгонять комаров и естественным путем поддерживать в доме свет. Одежда аккуратно сложена на табуретке, а на одежде свернулся кот Васька. На Ленке только наручные часы, трусики и бабкина ночная рубашка (лифчики она терпеть не могла), часы показывали начало десятого.
- Васенька, будь друг, слезь с платья, ладно? А почему ты серый, а не черный, тебе ведь положено быть темнее ночи?
Васька только мурлыкал довольно, подставляя под Ленкины пальцы лоб, спинку и бока, и человеческим языком заговаривать не желал. В горнице баба Ира с кем-то вела беседу и конечно же за самоваром. Ленка заглянула: в комнате была только бабка Ира, перед нею чашка с блюдцем, самовар, вазочки с конфетами и вареньем и зеркало. А из зеркала улыбалась живая и невредимая Шиша.
- Как спалось? - в два голоса спросили чаевѓницы Ленку, и не дожидаясь ответа на первый вопрос, бабка Ира высказала догадку: - Есть хочешь, небось?
- Нет, спасибо, - вежливо ответила Ленка, но если вспомнить - что она за сегодня съела? Пару тянучек да бутерброд с маслом...
- Воздухом сыта? Нет, голубушка, щи на перѓвое да курочка на второе. И я поем за компанию, и Шишка не откажется. А щи со свеженькой каѓпустой, да с говядинкой, да со сметанкой. А укропчик я порежу, петрушечкой присыплю... М-м-м... Разогреть - одна минута...
- Вот, Лен, картофь, предположим. Жили мы ее, не зная, и не тужили нисколечко: кисели, да лапша, да каши, да щи, да борщи хохляцкие, да вареники... Знать мы не знали такого слова. А потом раз отведали да второй, вот тебе и земляные яблоки! Без картофи теперь - и обед не в обед, да и праздник не в праздник. Вот как нас приучиѓли, что сами и выращиваем, и картофь, и табак...
Бабка Ира обличала иноземный овощ, но раскладывала его по тарелкам не скупясь. Ленка и не заметила, как съела первое с добавкой, второе с добавкой, молока пузатую кружищу да ситного кусок...
- Фу, не могу больше... Спасибо, баб Ира, наелась как хрюшка, теперь опять диета, худеть придется...
- Я вон всю жизнь худа, а ни в чем себе не отказываю. Ну ладно, давай посуду приберем да будем потихоньку к ночи-то готовиться. А ты погляди телевизор или погуляй возле дома, пока не стемнело. Часы мне Петр Силыч наладить обещался, да некогда ему. Я вызвала Лешку Чичигина, он мне и починил за бутылку. Сейчас наговором проверю да и заведу, по Москве точность проверю, посмотрим... Ты вот что, Лен, раз никуда не идешь, нарви в огороде веток черной смородины, собери из них метелочку, длиною на мой локоть. Да перевяжи не веревочкой, а лыком, лыко я тебе дам, сама уж надрала...
Начало темнеть, стемнело. До полуночи минут двадцать осталось, звезды с неба опять в тучи попрятались, но близкого дождя не ощущалось. Так свежо и радостно пахло в бабкином саду-огороде, так буднично вычесывалась и пыхтела возле своей будки белая громадина, собака Дуська, что и не верилось Ленке в страхи предстоящей ночи. Но вскочила вдруг Дуська, гремя цепью подбежала к девушке, потерлась головой в подмышку и словно стала оттеснять ее к дому: из лесу прилетел переливчатый, пока еще осторожный, но уже набирающий жадную злобу голос, за ним еще один и еще, - волки, - поежилась в догадке Ленка. Дуська молчала, не выдала себя ответным лаем и скулежом, только шерсть на холке вздыбилась.
- Лена, давай-ка домой, внученька, поздно на улице стоять, разве что татей ночных и дождешься. Идем, идем, здесь Дуська посторожит... - Но не испуг услышала Ленка в скрипучем тенорке бабки Иры, деревенской ведьмы и колдуньи, Ирины Федоровны Корюхиной, а нетерпение и азарт. По ночному времени и цепь с Дуськи была скоренько снята. Волки словно издалека услышали человечьи разговоры: так поддали голосов, что не выдержала Дуська, рявкнула коротко, стала перебирать лапами, приседать, задрала было голову - чтобы удобнее отвечать, но получила метлой по хребтине и дунула к воротам - подальше от метлы и от бдительной хозяйки - молча службу нести. ... - А самый первый Ложкин на бобах гадал, плясун был, сказывали - и конокрадством промышлял, непутевый. Порчу хорошо снимал, а сам же ее и наводил. Поехал однажды на заработки, в Карпаты, далеко, да и помер там на колу осиновом. У нас вся деревня толк знает в старинных свычаях; Анька из продмага, к примеру, животных понимает, что они говорят... А может и врет, как тут проверишь, но обращаться с ними умеет...
- А откуда эта... Анна узнала про меня, что я у вас?..
Бабка Ира и Шиша из зеркала с изумлением воззрились на Ленку:
- Да видно же!..
Ленка ничего не поняла из такого объяснения, но спрашивать дальше поленилась. Она вновь подсунула опустевшую чашку под самоварный носик, успела наполнить ее кипятком и заваркой, и тут часы стали бить полночь. Целая и невредимая выглянула кукушка и обычным голосом стала отсчитывать: два ку-ку, пять, шесть, восемь... Бабка Ирина разрешила ей смотреть и в зеркало, и без него, вокруг. И кукушка, и ее отражение глаза не засвечивали зловещей краснотой, голосом не чудили - что значит при хозяйке! Десять ку-ку, одиннадцать, двенадцать. Т-тринадцать...
- ...И француз, и фриц нас стороной обошли, даже партейные ни разу... Что такое?
- Пятнадцать, баб Ира...
Ведьма и зеркальница смолкли и повернулись смотреть - каждая в свою сторону: кукушка накуковала девятнадцать раз и смолкла, но обратно в домик не убралась, так и осталась торчать на приступочке с открытым клювом.
- Ну-ка, Васятка, сорви эту куклу, - велела бабка Ира.
Кот метнулся к комоду, и с него уже взвился свечой, когтистой лапой ударил механичеѓскую птицу. Кукушка надломилась, изнутри вылетела длинная металлическая лента-пружина, и кот Васька запутался в ней лапой и повис. В истошном мяве Васьки было столько ужаса, что бабка Ира очутилась возле часов едва ли не быстрее своего любимца. Одной рукой она подцепила его под задние лапы, чтобы снять нагрузку, другой ухватилась за ленту-пружину. Из-под кукушки с дзеньканьем выскочили еще две пружины, норовя захватить в плен бабкину десницу. Ленка успела кинуть взгляд в зеркало - Шиша не стала подражать хозяйке, а сидела, оборотясь, спиной к зеркалу и загораживала вид. Ленка перекинула взгляд: у бабки Иры вместо ногтей - глазом мигнуть - оказались длинные острые когти - и тоже с металлическим отливом: дзиньк, скрежет, дзиньк, скрежет, от лент одни обрубки на пол упали. Бабка выпустила из рук освобожденного кота, с маху воткнула когти в кукушкин домик и в циферблат. Оттуда сразу же повалил дым, запах которого Ленка запомнила с прошлой ночи.
- Надо было не полениться, Силыча уговорить - часы вылечить. Теперь их в печку или на помойку. Восемьдесят лет служили, я и горя не знала... - Бабка быстро и остро рыскала глазами по стенам, потолку, окнам - поняла вдруг, что ягодки впереди. - Шиша, тихонько пройдись вдоль очерченного, не стерся ли где мел... Близко к меже не подходи. Очень уж прытко они запрягают... Елена, внучка, смотришь - смотри, но сиди - где сидишь. И ни звука. Васька, на руки к Ленке и смотри в оба! - Ну где вы там, гости дорогие, зажда-ались мы вас, попотчевать будем рады...
Стучали сердца - одно в груди, другое, маленькое, часто-часто билось в Ленкину ногу: котяра все еще не мог оправиться от испуга. Девушка гладила его, успокаивала, чесала за ушком и сюсюкала всякую ерунду, лишь бы забыться, отвлечься от окружающего ужаса. Ведьма Ирина Федоровна бесшумно и не торопясь двигалась по избе, голос ее рокотал уверенно и мерно, но страх так и не отпускал Ленку, напротив, все беззастенчивее гнул, пригибал ее голову к коѓленям: она знала, что стоит ей поднять глаза и посмотреть вокруг, то она увидит!.. Нет! Только на Ваську, ох, какие у него серенькие ушки, а какие у него вибриссы, ах, как... Ленка машинально покосилась в зеркало - о-о-амамааа!!! Ваську, наверное, постиг кошачий обморок от Ленкиного крика: нет чтобы бежать - он заорал и изо всех кошачьих сил впился ей в ноги всеми когтями и мало сам не вплющился туда!
В зеркало с изнанки, там, где жила Шиша, смотрела на Ленку... она сама... Синее лицо почти улыбалось, мешал толстый всунутый на сторону язык. Широко открытые глаза были мертвы, Ленка сразу это поняла, ей не раз доводилось видеть покойницкие глаза и читать по этому поводу специальную литературу. Зазеркальная покойница-двойняшка словно в окошко обозревала реальность, потом повернулась и Ленка увидела испуганную Шишу: та заверещала и стала отступать к стене, все ближе к мелом проведенной черте, туда, куда бабка Ира не велела ей заходить. Удавленница проворно раскинула руки и пошла на Шишу. Самое страшное заключалось в том, что Ирина Федоровна продолжала осматривать потолок, стены и пол, словно не видя и не слыша происходящего.
- Что ты вопишь, как ненормальная, аж сердѓце зашлось. Молодая, а туд...
- Баб Ира, Шиша!!!
И словно морок соскочил со старой ведьмы: она вперилась в зеркало и зарычала; выскочили и вновь убрались под тонкие губы клыки, ведьма боком скакнула к шкафу, в один миг растворила его и сорвала с внутренней стенки большое, в половину человеческого роста зеркало. Полетели щепки, а бабка Ира уже приставила его под прямым углом к настольному зеркалу:
- Шишка, сигай сюда!
Спиной она загораживала Ленке обзор, и девушка, не в силах побороть шокового любопытства, отклонилась, чтобы видеть происходящее. И все равно мало что можно было рассмотреть: вроде как Шиша увернулась от удавленницы и впрыгнула в другое отражение, а бабка Ира вбила когтистые руки в первое зазеркалье и зацепила ими Ленкину копию-мертвячку. И опять повалил дым и лопнуло первое зеркало, а бабка Ира завалилась назад, потеряла равновесие и со всего маху стукнулась костлявой задницей о половицы...
- О-о-хо... Больно-то!.. Лен, помоги...
Ленка вскочила и подбежала к бабке. Взмявкнул забытый ею кот Васька, спрыгнул с ее коленей и уткнулся в хозяйкин бок - тереться. Ленка ухватилась за твердую старухину руку, помогла ей встать (ох и тяжела бабуся!) и только тогда заметила, что колготки и ноги ее все в крови и в глубоких царапинах.
- Ой, лихо мне! Ой, дура старая!. Правильно говорят: cтарость - не радость. Что это? Васька подрал поди. Постой-ка... - Ирина Федоровна наклонилась, дунула ей на колени и распрямилась, держась за поясницу и охая.
Ленка глянула на ноги: кровь на порванных колготках осталась, где и была, а ноги - вновь абсолютно чистые, ни царапинки, ни кровинки. Ленка для верности провела рукой - точно, даже волосинок не осталось. Вот бы так всегда уметь...
- ...Что ты, старая, совсем нюх потеряла! Я криѓчу-ору, а она... Ефузица, поганка, едва ведь меня не съела! Страху-то натерпелась!
- А сама на что? - виновато огрызнулась ведьма, понимая, впрочем, Шишину правоту. - Вот ведь - не слышала! Ох и морока тут! Два вопроса на повестке дня, первый: чего им от нас, то есть от тебя, внученька ненаглядная, надобно?.. Во-вторых: не дано бы тебе этакую чуть проявлять, ан ты вперед моего тварей унюхала. Странно это... - Старуха вдруг встрепенулась: - Лен, а сейчас - чуешь что, ай нет?
- А что я должна... чуять?
- Тебе было страшно нонче вечером?
- Ха, баб Ира!.. Еще бы!
- Сейчас - страх меньше? Или больше? Или такой же?
Ленка озадаченно прислушалась к себе: вроде бы отпустило, разбился ужас вместе с зеркалом, а... нет, что-то ужасное осталось, и сердце ноет и вся спина дрожит... и затылок...
- Не знаю, баб Ира, все равно страшно... Баб Ира, не отдавай меня!!! Бабушка Ира, пожалуйста-а!..
- Что голосишь! Видишь чего? Сейчас?
- Н-нет... Баб...
- Тих-хо! Я же тебя обещалась охранить, не отдам, не выдам. Шиша, Васька, Лена - ну-ка тихо все... Замерли... Ушки на макушке - до утра еще далеко... Глаза старой ведьмы светились желтым, вновь отогнулись краешки губ над остѓрыми клыками, сходство с тигрицей усугубляли кривые когти на руках, но теперь Ленка ясно видела, что грозная Ирина Федоровна озадачена и испугана...
- Всякое встречала, но такого наката - не припомню лет этак... Лен, тебя учил кто или ты сама в себе силу нашла?
- Какую силу, баб Ира? У меня нет ничего, то есть абсолютно!
- Есть, знать сама еще не поняла. Ты беду раньше чуешь, чем я, к примеру, и раньше, чем она начинается. Ты когда на кукушку крикнула - сколько насчитала?
- Пятнадцать.
- А по моему счету - на одиннадцатом заголосила. А всего было девятнадцать. Или сколько?
- Девятнадцать, баб Ира. А почему...
- Потом поболтаем, Давай, Лен, послушаем да подумаем, какая каверза нам еще предстоит... Стремно было ждать новых ужасов. Ленка добросовестно слушала и смотрела, но с непривычки отвлеклась, стала высчитывать время до рассвета. Вдруг во дворе забухала сигнальным лаем Дуська, стукнула наружная дверь в сенях, мужской голос выругался испуганно, и в комнату постучали:
- Эй, хозяева! Ира Федоровна, Лена у тебя все еще? Это я, Саша! Где у вас ручка, хрен откроешь в темноте, да еще и за жопу кусают!
- Ой, баб Ира! Чет приехал! Баб Ира!
'Какой еще Чет на ночь глядя, за тобой, что ли', - забурчала ведьма, но Ленка, счастливая уже тем, что кончились кошмары второй ночи, крикнула:
- Да толкай дверь и входи, она внутрь открывается!
Дверь открылась, и на пороге показался Сашка Чет, рот до ушей, нормальный, без седины и морщин.
- Тут черт ногу сломит: лужи, собаки, ни одного фонаря... Ой, а что тут такое... ноги запутаны, шагу не ступить...
Старуха хмуро покосилась на него:
- Заклятие для непрошеных гостей. Постой смирно чуток, сейчас распутаю...
Ирина Федоровна взяла пучок черносмородиновых веток в обе руки, направила их в сторону двери и нараспев стала выкрикивать непонятные слова... Она пела и притоптывала, словно бы плясала, но не было веселья в лице ее и голосе...
- Э-э-эээ! Так не распутывают. Ты что, ведьма старая, с глузду съехала! Остановись!!!
Чет побелел, оскалился, попытался сделать шаг, но у него ничего не вышло. Ленка в недоумении смотрела на них, и вдруг словно бы открылось в ней еще одно зрение, внутреннее: словно бы фиолетовый вихрь ударил от бабы Иры в Чета, снося его, выталкивая обратно в двери, однако Чет уперся и не поддавался вихрю. Но черты лица его странным образом деформировались: вот он уже и не Сашка Чет, а чужой, совсем уже незнакомый чел... нет, не человек! В дверях рычал и бесновался зверь на задних лапах, словно бы в цирке обряженный в штаны и рубашку - то ли огромный волк, то ли чудовищная крыса. Баба Ира продолжала петь и водить пучком веток, пот тонкой струйкой тек с костлявого подбородка, глаза выпучились так, что казалось - вот-вот выпадут, но руки не дрожали и наговор ее был громок, хрипл и грозен.
Ленка смотрела и видела, да она ощущала, она начинала понимать увиденное: с обеих сторон бились друг в друга две силы и очень большие: половицы под лжечетом и ведьмой покрылись инеем, пространство между - преобразовалось в прозрачную линзу, которая содрогалась, словно гигантское желе, шла волнами, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Вот линза протекла было в сторону бабки, кот Васька прыгнул к ней на спину, на плечо, прижался к бабкиному плечу и линза остановилась. И опять поползла...
Зачем она так сделала - Ленка саму себя и не поняла, но она ухватила новое зеркало, подвинула его так, чтобы Шише было бы рядом стоять в зазеркалье. И Шиша запищала что-то одобрительное, и линза двинулась в сторону непрошеного гостя. Тому тоже, видать, приходилось несладко: сила, что его подпирала, отступала и, похоже, существенно рвала пришельца: лопнула морда возле пасти, черная жидкость сгустками поперла на грудь, ниже на штаны и на заиндевевший пол, который сразу же задымился, или то был пар - рассматривать было некогда. Зеркало очень быстро заледенило руки, грудь, так что Ленка и шевельнуться не могла; видимо, оно требовало слишком много энергии... Но в Ленкино сознание проник новый страх, и она заплакала бы, если бы хоть что-нибудь могла, кроме как держать в онемевших руках проклятое зеркало, дышать и смотреть. И она смотрела...
На комоде стояла фарфоровая статуэтка: румяный купидон с полунатянутым луком в пухленьких ручках. Купидон ожил: медленно, украдкой он развернулся в сторону ведьмы Ирины Федоровны и стал целиться ей в спину. Ленка хотела крикнуть, но замерз крик, только тихий клекот шел изо рта, и руки свело, и шею не повернуть... Личико у купидона сохранило прежние черты, но странным образом выглядело теперь еще отвратительнее и более зловеще, чем у рычащего монстра на пороге. Купидон спустил тетиву, и Ленка услышала тишайший звук вы-стрела: т'к...
Дрогнула линза, заходила крупными волнами и размазалась в пространстве. Ведьма бухнулась коленями в половицы, выдавила из себя короткий стон и завалилась ничком. Чудовище у порога заревело, прыгнуло на середину комнаты. Верный кот с яростным мяуканьем вцепился ему в ногу. Ленка, откуда только силы взялись и храбрость, двумя руками подняла за бока зеркало и обрушила на врага. Эффект получился неожиданным, не по Ленкиным силенкам: чудовище кубарем отлетело почти на прежнюю позицию, на метр левее двери и стукнулось о стенку. Зеркало разлетелось в прах, не оставив после себя ни одного осколка.
Кот, видимо, не захотел лететь вместе с врагом, он уже сидел на спине у хозяйки и шоркал лапой, словно пытаясь выковырнуть предательѓскую стрелу. Тот, кто обманом назвался Четом, все же очухался от тяжелейшего удара и вновь был на ногах, но мешкал, видимо опять попал на спутывающее заклинание.
- Не уйдешь, сквернавочка, сейчас, сейчас... - Голос его был теперь гнусав, сер и высок. Ленка беспомощно оглянулась по сторонам... Купидон замер в прежней кукольной позе, Шиши нет... Все. Он уже выпутывается... Безразличие овладело Ленкой, покорность судьбе, даже не отчаяние... Он уже идет...
И... прокричал петух... Кот мерзко орал над самым ухом, каркали вороны на дворе, кто-то барабанил в окно... Ленка очнулась, спросонок не в силах сообразить, почему она лежит одетая и на полу. Потом пришло удивление: почему она до сих пор жива и по-прежнему в избе у бабы Иры. Голова болела, стоило пошевелиться - сразу свело шею... В комнате почти все выглядело как и до ночного вторжения, только зеркала исчезли, да шкаф полуоткрыт, да стул из-под Ленки упал... И Ирина Федоровна ничком на полу - там и лежала, где свалила ее предательская купидонова стрелка... Кот, видя, что девушка очнулась, орать не перестал, но характер его криков стал чуть иным: теперь Васька сидел на подоконнике и явно пытался привлечь ее внимание именно туда. В окно наперебой барабанили клювами три черных вороны. Ленка заколебалась, глядя на беспомощное тело бабы Иры, но все-таки решила прислушаться к ситуации и сначала выяснить, что это за странные вороны такие... Стоило ей только шагнуть к двери, как вороны исчезли из поля зрения. Лена потянула дверь на себя, и тотчас в сенях послышались женские голоса.
- Отворяй, отворяй, с рассвета топчемся... - В комнату гуськом просеменили три старушки, сплошь в черном, от нитяных чулок в черных же ботах до шерстяных платков, надвинутых по самые брови.
- Зина... Зоя... Уля... - представились они девушке.
- Лена...
- Что с Федоровной? Отрава?
- Вон тот, купидон... стрелой... Часа четыре назад это было...
Старухи дружно обернулись смотреть купидона, но подходить к нему или что-то еще активное творить со статуэткой - явно не собираѓлись. Ленке нестерпимо захотелось в туалет, она пробормотала извинения и побежала во двор. Слева от крыльца кроваво-грязным сугробом лежало то, что осталось от бедной Дуськи. Ленка поспешно отвела глаза, но... По двору словно прогулялся торнадо средних размеров; видимо, Дуська старалась продать свою жизнь подороже, да куда было ей, если уж саму хозяйку уходили неведомые Ленке враги...
За время, что она отсутствовала, старухи успели похозяйничать: раздели догола Ирину Федоровну, уложили животом на стол, сцепились руками в кольцо вокруг стола и теперь хором пели заунывный речитативный наговор. Васька сидел в головах у хозяйки и внимательно глядел на одну из старух, Зою, как запомнила девушка. Солнце вставало все выше, в комнате становилось душно даже с открытыми настежь окнами. Вдруг что-то блеснуло между ребрами у самого позвоночника... Ленка вгляделась повнимательнее: точно из худого, дряблого тела бабы Иры показался металлический кончик - та самая стрела. И опять Ленку без спросу подхватила внутренняя сила, она протянула пальцы поверх рукотворного кольца, большим и указательным ухватила кончик стрелы и легко вынула его из бабкиной спины. Ирина Федоровна глухо вскрикнула и закашлялась. Руки и ноги ее, до этого неподвижные, моментально ожили, зашевелились беспорядочно - ведьма все еще была без сознания. Старухи от неожиданности свершенного расцепились, песня-речитатив прервалась на полуслове, они стояли и ошеломленно смотрели на девушку, до предела распахнув свои круглые птичьи глазенки.
- Во как - по-городскому-то! Не Лена, а сорвиголова! Больно поди?
Ленка поглядела на трофей, для этого ей пришлось согнуть руку в локте и поднять повыше - скрюченные пальцы и вся кисть онемели и ничего не чувствовали. Стрелка была узенькая, маленькая, с мизинчик. Пальцы побелели, словно обмороженные, и не слушались...
- Не трогай, отраву не трогай, она все еще на спице на этой! Жива - и то ладно! - загомонили старухи. Но Ленка и сама вдруг 'увидела', что стрелу лучше не трогать лишний раз, не добавлять порчи...
- Девки, вы что ли? На помощь прилетели, подруженьки, не забыли милые... - Ирина Федоровна очнулась и заговорила слабеньким, с присвистом, басом. - Лен, как же ты устояла, голубушка. Да еще и меня, старуху, считай из могилы вытащила... Ну-ка, девоньки, спойте мне поддушную, чтобы на ноги мне встать... О-ох...
Девушку усадили на мягкий стул возле печки, где она и сидела, со скрюченной кистью на отлете, три часа, пока бабки-вороны приводили в чувство старшую свою подругу, пока баба Ира, едва встав на ноги, тут же взялась выяснять события предыдущей ночи и составлять реестр убытков и потерь. Материальный урон был минималенѓ: два зеркала, сломанный стул и поврежденный шкаф, не о чем говорить. А на дворе побольше наворочено, да все одно - пустяк. Но вторая ночь принесла беды куда горшие: погибла Шиша, это ее жизненной силой ночного оборотня в последний раз отбросило от добычи - Ленки. Дуська также погибла - чертов оборотень зарезал. Но собака была не простой - чудовище извело на нее изрядную толику своей мощи, и если бы Ленка не поддалась на обман и сама не впустила его в комнату... Но девушка, конечно же, не виновата в смерти Шиши: ведьма крикнула ей - не приглашать, но подлая нечисть очень уж сильна оказалась - заморочила Ленкины уши, извратила сказанное...
- Вот что, девоньки, магарыч с меня и благодарность по гроб жизни, а сейчас возвращайтесь домой, у нас с внучкой забот полон рот, да вот - сил немного осталось... нет-нет... благодарствую... Сегодня третья ночь будет, что мы, войско старушечье, сами сделаем?.. Нет, не миновать Петра Силыча в подмогу звать. Не хотелось бы его заступы; а все думалось - сама управлюсь... Куда там - таких делегатов подсылают, что... Идите, одним словом, а я за вас живота не пожалею, вы меня знаете.
- А ты, Лен, вот что... Сходи на Болотную, дом один, с краю, попроси Петра Силыча, мол, Ирина Федоровна зайти очень просит прямо сейчас или когда сможет, а заодно пусть дрянь с твоей руки снимет. Я-то потерплю, да и сама уж вполовину очистила, а тебе - срочно бы надо, мало ли чего... Скажи, челом бью, очень прошу зайти, не мешкая...
Ленка пошла без вопросов и пререканий, рука-коряга на весу, волосы растрепаны, в шаркающих тапочках... Не то что просить, а видеть этого Петра Силыча, наглое брюхо, свинячьи зенки, эти штанищи... Ничего не сказала Ирине Федоровне - обе натерпелись, и Шишу - она, Ленка, погубила, совесть не накормишь, как говаривал мальчик Вовочка... Свою жизнь - Шишиной выкупила, так что иди и не чирикай...
У Петра Силыча - не как у других: у него двор позади дома, что в нем - и не увидеть, а вход прямо с улицы Болотной.
На звяк дверного колокольца вышла женщина лет тридцати-пятидесяти, с тихим голосом и бесцветным нравом. Молча кивнула, молча впустила и провела в горницу, также молча растворилась в полутемках обширной избы.
Просторна была комната и не по-деревенски пуста: окна без занавесок - ставнями прикрыты, печной бок с заслонкой, крашеные коричневые половицы, оранжевый абажур на три лампочки, квадратный стол под простой белой скатертью, две табуретки и стул. Все. И две электрических розетки по стенам, и включатель для абажура. Ленка поискала глазами образа или хотя бы радиоточку - ни фига. Она мало смыслила в деревенской жизни, но и ее неискушенному взгляду ясно было, что камера в поселковом отделении милиции - для проживания гораздо уютнее, чем гостиная в доме Петра Силовича, на которого ведьма баба Ира возлагала такие надежды.
Хряснули по сторонам оконные ставни, резко и одновременно открылись без видимого вмешательства со стороны материальных сил, затряслись половицы, и зазвенели окна: похоже, Петр Силыч собственной персоной готовился вступить в горницу.
И он вошел, и органично вписался в кусочек своего жилища: головой под абажур, обширный и донельзя аскетично одетый: волосы горшком, усищи вниз и здоровенные синие сатиновые трусы.
- Здравствуйте, Петр Силович, меня баб Ира прислала, просила...