О'Санчес
Перепутье Первое

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 08/02/2007.
  • © Copyright О'Санчес (hvak@yandex.ru)
  • Обновлено: 18/07/2012. 45k. Статистика.
  • Рассказ: Фантастика
  • ХВАК
    • Оценка: 4.71*19  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перепутье - это мостик между двумя смежными романами, а поскольку в эпопее "ХВАК" у меня будет пять романов, то мостиков-перепутий между ними - четыре. Это первый мостик, ПЕРЕПУТЬЕ ПЕРВОЕ. В нем главные герои романа "Воспитан Рыцарем" уступают место главным героям второго романа, у которого пока только и есть, что рабочее название: "Маркизы Короны" Это не значит, что герои первого романа уходят навсегда, нет, они просто отступают чуток и становятся персонажами. Второй роман уже почти весь в моей голове, и на первый бы взгляд - только записать осталось. Но не все так просто. Я хочу написать его немного иначе, другим слогом, нежели первый роман цикла... А третий - еще иным, и четвертый - отличным от трех предыдущих... И чтобы все они были интересны читателю, один пуще другого. Быть может, я лопну, пытаясь это воплотить, а может быть и справлюсь. Посмотрим...
    •    ПЕРЕПУТЬЕ ПЕРВОЕ
      
      Объединенное посольство из двух вольных городов, Соруга и Лофу, насчитывало более четырехсот человек, включая двух послов, двадцать посольских помощников, по десятку на каждого посла, две дюжины 'гостей', то есть купцов, добившихся чести быть включенными в посольство, а кроме того, входили в него слуги, охрана, проводники, носильщики, знахари по людским болезням, знахари по хворям лошадей и гужевых ящеров...
      Далеко отстоят два вольных города от столицы Империи, гордой Океании, оба они - портовые города, раскинувшиеся на двух сторонах громадной бухты одного из западных морей, оба они дороже всего на свете ценят свои вольности и выгоды, от этих вольностей проистекающие, однако... Империя, бывшая некогда сильным, но сугубо сухопутным государством, набрала столько могущества, что в последние век-два стала пробовать свои силы и на морях. Да так резво и успешно взялась осваивать новые рубежи, пусть пока и без глубоких выходов в море, что купеческим кораблям из обоих вольных городов стало небезопасным осуществлять каботажное плавание вдоль западного и юго-западного побережья. Вот и снарядили вольные города общее посольство, чтобы добраться через сопредельные земли до Океании и во что бы то ни стало договориться с Императором, или теми, кто управляет Империей вместо Императора, если тот, как это нередко бывает в монархиях, царствует, а не правит. Всякое говорят, Империя далека и темна для посторонних, но чем ближе к ее границам, тем яснее становится из разговоров и слухов: Император правит сам, вдобавок, любит управлять и умеет это делать. Войти в пределы Империи оказалось на удивление легко: в приграничном городе Бая отметились в управе, получили все до единого, в зависимости от ступени и чина, пайзы различного достоинства - и скатертью дорога!
      Путь посольству имперские чиновники проложили на карте строгий, но никаких угроз и наказаний за отступление от пути не сулили... И мзды от гостей не брали, разве что по мелочи: свиток с картинками, кувшин вина. От золота отказались недвусмысленно резко и откровенно: от своих - по обстоятельствам, а от чужих накладно... Да, судари, за такие прибытки от чужих - у нас на кол сажают, четвертуют, из особого милосердия головы секут. Так что езжайте, просто благословляя наших и ваших богов... Ах, они общие у вас и у нас? Тем более. Вы езжайте себе, если вернетесь невредимыми и той же дорогою - тогда и помыслим совместно об общей будущей выгоде. А так - нет, не навлекайте гнев человеческий и божеский на вас и на нас...
      - Странные люди здесь живут. - Один посол, из города Соруга, пригласил к себе в крытую повозку другого посла, уроженца города Лофу, чтобы можно было ехать, беседуя с равным себе, разгонять таким образом дорожную скуку, не роняя высокого посольского достоинства. Он же и задал направление беседы.
      - И не говори. Как это они чужаков не боятся? Все-таки несколько сот людей, почти все вооружены, углубились в самое чрево страны, без догляда, без клятв богам даже...
      - Что значит - чрево? Империя обширна: мы уже третьи сутки едем - и все еще у нее на краю. Однако ты прав, имперцы неосмотрительны, разболтаны и безалаберны предельно. Об этом следует крепко и не спеша поразмыслить.
      Как бы в подтверждение их наблюдений, процессия вынуждена была обогнуть лежащее поперек дороги человеческое тело, голое по пояс, которое можно было бы принять за мертвеца, если бы не оглушительный храп, прущий в небо из жирной груди. Все крики, топоты и скрипы большого каравана не могли полностью заглушить это отвратительное хрюканье. Помощник посла города Лофу обследовал лежащего и сунулся в окно повозки с докладом:
      - Жив, ран и повреждений не видно. Однако, судя по запаху - мертвецки пьян. Карманы вывернуты, сапоги сняты, кошелек срезан или снят, если только у него был кошелек.
      - Оружие?
      - Секира на поясе, это единственное его имущество, не считая порток. Ни доспехов, ни меча... Шапки нет, но и ошейника нет. Росту огромного, четыре локтя с половиной примерно, очень жирный, довольно молодой...
      - Оставьте его как есть, авось успеет прочухаться, не замерзнув... Нет, вы видели?
      - Вот такая вот и вся их Империя, благородный Мисико. И мы их испугались, и мы им везем дань! О, нет, я не вступаю в спор, ибо решение принято людьми поважнее нас, но надобно, надобно осмыслить... А этот - пусть лежит, нам не помеха.
      - Ваша правда. И во всяком случае - трижды, четырежды взвесить - не слишком ли щедры наши предложения по обеспечению мира с ними?
      - Воистину... Чего этот купчишка хочет от нас?
      - Откуда же мне знать, благородный Имар? Это ваш купчишка, вот вы и спросите.
      Посол Суруги кивком разрешил приблизиться к повозке купцу из своего города и тот смиренно попросил разрешения отделиться от основного отряда, с тем, чтобы проехать напрямик через плоскогорье и воссоединиться с основным отрядом в Марубо, городишке, указанном властями для посольства, для остановки и отметки: 'Такое-то посольство, тогда-то прибыло и тогда-то убыло'. В предложении купца наличествовали здравый смысл и возможность получить ответ на естественный вопрос: почему надобно объезжать по кривой и тратить лишний день пути там, где можно взять прямо, тем более, что карта указывает наличие ездовой дороги, хорошей дороги! Впрочем, похоже, что в Империи все ездовые дороги хороши: ровные, широкие, удобные для лошадиных и человеческих ног, а также для повозок и, вероятно, саней, если ехать зимой. Ходят слухи, что в Империи, высоко на севере, и зим-то нет... Может, и правда...
      - Езжай. Если что - ты поступил самовольно.
      - Да, конечно, ваша милость! Все будет только моя вина!
      - Ну и... гм... глаза пошире, уши повыше, понял, да?
      - Все запомню до мельчайшего, ничего не упущу!
      - Скачи тогда. Итоги будешь докладывать в Марубо, и лично мне... Во-от. А что прикажете делать, благородный Мисико, зевать нельзя и лениться нельзя...
      - Да нет, ты все верно делаешь. У меня в этом одна лишь досада, а именно: ваши-то догадались, а мои спят.
      Имар из Суруги довольно колыхнул чревом, но ответил также на ты, вполне дружелюбно, без усмешки в голосе:
      - Я тебе все расскажу. А еще того лучше: приглашаю вместе послушать моего купчишку. Убрал я этим твою горечь?
      Мисико из Лофу лишь вздохнул в ответ, но благодарно пожал руку Имару из Суруги...
       Купец Бирам из Суруги с двумя доверенными людьми (оба племянники, сыновья сестер) и воинским десятком в охране - вот и весь маленький отряд, что пустился напрямик по дороге сквозь Плоские Пригорья - так по карте назывались эти пустынные места.
      Купец чувствовал себя вполне уверенно: он еще не стар, вооружен, равно как и его рослые племянники, да и охрана более чем надежна.
      Воительницы - это вам не шутки!
      Два города не поскупились для своих посольств и наняли им в охрану самое лучшее, что можно было найти в тех краях: отряд из трехсот воительниц, наемниц, для которых смысл жизни и заработок - военное искусство. Всю свою молодость проводят они в ратных делах, чтобы к зрелости, годам к восьмидесяти, уйти в отставку обеспеченными людьми, выйти замуж, успеть нарожать детей, вволю пожить мирной жизнью и тихо встретить старость, вспоминая о ярком и героическом былом. Смерть и увечья в клане воительниц тоже совершенно обычное дело, но не такова ли вся жизнь на земле? Настигнет судьба - и за щитом у бога не убережешься от беды и бесчестья... Во всяком случае, недобора в их ряды не наблюдалось уже долгие и долгие годы, напротив: всегда было кого отбирать и отсеивать в пользу самых лучших.
      Женщина изначально рождена быть слабее мужчины, однако с помощью упражнений и секретных приемов эту разницу можно уменьшить, если не вовсе устранить... Зато женщины гибче, хитрее, коварнее, проворнее... Любая из воительниц запросто управится в рукопашной схватке с двумя хорошо вооруженными городѓскими стражами из Лофу или Суруги...
      Варвары иногда смеются, впервые увидев женщин в доспехах, но если этот смех задирист и неуместен - весельчак, как правило, живет недолго...
      - Бей!..
      Бирам в испуге обернулся: в нескольких шагах от него развернулась странная битва: прямо посреди дороги, плохо видимый в густой пыли, мечется странный клубок из лошадей, всадниц и... еще чего-то такого... Но битва внезапно закончилась, пыль осела, клубок распался... У одной из воительниц из плеча, сквозь разодранный тегиляй, лилась кровь, глубокая царапина пробороздила шею лошади другой воительницы, а на окровавленной земле осталось лежать бездыханным какое-то странное чудище...
      - Боги! Это цераптор, но к-какой-то странный цераптор...
      Старшая над десятком кивнула Бираму, полностью согласная с его наблюдением:
      - Странный, да. И крупный, и... Надо же, не побоялся напасть на людской караван... Это нам великая честь, что мы управились с ним так быстро и почти без потерь. Впрочем, их двое было, да который другой - или другая - от первого же удара упрыгнул в кусты и исчез. А этот... - он мертв. Бирам, нам нужно сделать привал. Промыть раны, наложить повязку. Потом пришпорим коней и нагоним отставание.
      - Конечно, конечно! Тем более что когти у этой твари выглядят отвратно...
      - Я только что хотела сказать то же самое...
      Жизнь есть жизнь: коли привал, так тогда и обед не грех сварить, одних лечат, а другие голодны. Да и отдохнуть у костра - также не последнее дело, потому что осеннее солнышко не торопится по утрам прогревать землю и воздух.
      Десятница, по имени Гадюка, выставила в дозор двух опытных воительниц, Нож и Быструю, в походе любая предусмотрительность лишнею не бывает... Эх, если бы знали они заранее, что в этих краях встречается подобное... Однако, в любом случае, десять воительниц - надежный заслон против любых угрожающих неожиданностей. Нож и Быстрая встали в дозор. А все же, несмотря на опыт и выучку, пропустили они появление всадника на вороной кобыле...
      Ни топота копыт не услышали, ни пыли не увидели: бесшумно раскрылись заросли папоротника - и вот он здесь, на придорожной поляне. Худощавый, дорого и ладно одетый, очень молодой, меч и секира при нем, по местному обычаю...
      - Прошу прощения за проявленную неучтивость, судари и сударыни, я без угрозы, но был бы рад помочь. Если это в моих силах?
       Юноша, благородных кровей и воспитания, это совершенно явно, однако достоинство сие - вовсе не препона бесцеремонности воинов, проводящих большую часть своей жизни в очень грубых и суровых условиях, и не удивительно, что воительница Нож, раздосадованная собственной оплошностью, поспешила исправить ее насмешкой:
      - Без угрозы? В твоих ли силах нам угрожать? И не опасно ли в таком возрасте путешествовать по пустынным местам без папы и мамы?
      Юноша замешкался с ответом и даже слегка покраснел, но поглядел в упор на воительницу Нож:
      - Опасно в незнакомых местах по любым надобностям отлучаться в одиночку, подставляя случайностям незащищенную спину и иные места, включая филейные.
      Нож, багровая от стыда и ярости, зарычала в ответ как можно более грозно:
      - Слезай с коня, маленький подглядчик, и стой смирно, отвечая на вопросы, которые тебе могут задать. - И видя, что юноша не торопится исполнить ее приказ, сложила руки крест-накрест на поясе - вжик! И вот они уже - в левой кинжал, а в правой сабля - направлены в его сторону, готовые рассечь грудь и шею вороной кобыле.
       Но кобыла, послушная чуть заметному движению руки всадника, развернулась, и юноша, почти не нагибаясь, взмахнул правой рукой, внезапно ставшею очень длинной... Меч в его деснице свистнул вкрадчиво, сталь лязгнула о сталь.
      Гадюка видела все, от первого движения до последнего, и огромный опыт ее обрел новые, неизведанные ранее, сильные впечатления: кинжал одной из лучших воительниц отряда выскочил из ее руки с коротким испуганным звяком, а клинок сабли переломился у самой рукоятки и улетел в кусты, никого, по счастью, не задев.
       Юноша уже стоял на земле, деликатно перехватив рукоять меча на церемониальный манер - вперед саком, навершием рукоятки, мизинцем к гарде. Впрочем, Гадюка знала, что меч настоящего воина и в таком положении ничуть не менее смертоносен. Юноша оказался высок, почти четырех локтей ростом, и хорошо сложен.
      - Сударыня, - с легким поклоном обратился он в сторону окаменевшей Нож, - мы скрестили клинки, и оба устояли на ногах, невредимые. Стало быть, поединок был равный, а предмет спора исчерпан... Ничья.
      Нож продолжала молчать. Замерли на месте и остальные свидетели происшедшего...
      - Но я готов смиренно признать и собственное поражение, поскольку все, что я хотел, - это помочь во врачевании одной из ваших спутниц... И помочь срочно, ибо рана скверная...
      Первый опомнился Бирам, но он был слишком хитер и мудр, чтобы брать на себя бразды правления в этом непростом деле, которое по всем статьям - военное, а не торговое. Пусть вперед Гадюка начнет выпутываться, а уже он тогда подсобит. Купец оказался прав, как и обычно, иначе бы он не был удачливым купцом, но и Гадюка, также по горло набитая опытом и умом, не сплоховала:
      - Рана выглядит пакостно, это да, сударь. Мы же идем налегке и знахаря не взяли. Сама я только и умею, что грамотно перевязать. Но тут этого мало, судя по всему, да? Мы рады вашей помощи.
      - Да. Чистые тряпки мне надобны и чистая горячая вода, а нужные травы у меня всегда с собой. У рапторов на когтях нечто вроде отравы, от них плоть гниет и стремительный смертельный жар по телу. Есть ли у вас...
      - Да, сударь, - перебил его купец. Вот чистейшее полотно, вполне годное на тряпки, а вода уже согрета на костре. Помогите, и я заплачу, сколько скажете.
      Юноша коротко взглянул на него, и купец даже поежился внутренне - столько высокомерного недоумения отразилось в этих синих глазах...
      - Сие лишнее. Итак... - Вдруг юноша усилил голос и возвестил: - Прошу всех не волноваться, ибо сейчас появится мой зверь, он никого не тронет!
      И пусть слова этого громкого приказа внешне походили на просьбу, они возымели необходимое действие, переполоха не случилось... хотя... при других бы обстоятельствах...
      Затрещали кусты, и на полянку тяжело выѓпрыгнул здоровенный зверь, да из таких, о которых уроженцы Суруги и Лофу только в сказках слыхивали: в два локтя высотой, но длинный, с огромной зубастой пастью, с длинным хвостом, на конце которого также торчала оскаленная пасть, только маленькая, на сильных толстых лапах когти - еще побольше, чем у церапторов... Боги, это же охи-охи! А клыки!.. Ой... А в пасти-то, в пасти...
      В зубах у охи-охи болталась добыча: мертвый цераптор, чуть поменьше, быть может, только что убитого, но - тоже весь такой страшный... А вокруг могучей шеи охи-охи свободно обернута ленточка, по виду шелковая, в знак того, что эта кошмарная тварюга - ручная, вроде домашнего песика.
      - Гвоздик, спасибо, дорогой. Выпусти его, он сейчас несъедобный. Вот так... Ляг или сядь, но не балуйся, ладно? Нет, ты все хорошо понял!?
      Охи-охи зарычал обиженно, испустил тяжелый вздох и, отойдя на несколько локтей от выплюнутой добычи, брякнулся на примятую траву. Хозяин недвусмысленно дал понять, что не расположен шутить и играть, поэтому пропади все остальное пропадом, съедобное и несъедобное, а он, Гвоздик, хорошенько поспит среди этого дурацкого гвалта. Еще вспомните, еще сами играть позовете, да поздно будет, он нарочно не проснется, раз так!
      - По следам судя, эта парочка давно за вами следовала, неужто вы не видели?
      Воительницы переглянулись.
      - Нет.
      - Тем не менее. Сейчас мы взболтаем отварчик и на рану польем. Это даже хорошо, что она без сознания, жидкость довольно едкая... Но зато - действенная... И сразу же повязку, поплотнее.
      Кто-то тронул юношу за локоть. Он обернулся - это была Нож, с виноватой улыбкой на обычно свирепом лице, а чуть сзади, за ее плечом, стояла Гадюка.
      - Сударь... Гадюка... наша старшая, говорит... и я с нею полностью согласная, и прошу меня извинить... До сегодняшнего утра я не видывала такого удара. Вот.
      По мнению Гадюки, извинительная речь могла бы звучать и более связно, а с другой стороны - что еще ждать от простой воительницы.
      - Сударыня, моей заслуги в этом немного, просто мечевая сталь оказалась хороша. А вот ваш клинок был чуточку перекален... Однако, сударыни, - юноша перевел взгляд на Гадюку, понимая, что она здесь старшая воительница, - раненой лучше всего было бы поспать, но я настоятельно советую свернуть бивак и поспешить. Солнце почти в зените, до заката пока далеко, но и до безопасных мест путь не близкий.
      Он перевел взгляд на тихо подошедшего Бирама:
      - Велите собираться, сударь, это будет хорошее решение. Не стоит мешкать.
      Купец немедля подал рукой сигнал своим племянникам, однако решился спросить:
      - Но, сударь, если вы следуете тою же дорогой и в том же направлении - быть может, нам следует объединить силы на этом отрезке, и дорога перестанет быть опасной? И мы сможем тогда, не торопясь, отдохнуть, подкрепиться... Раненая поспит, опять же...
      - Во-первых, я очень и очень спешу. А во-вторых, ночью, которая непременно воспоследует за днем, объединение наших сил не на много уменьшит риск. Повторяю, днем здесь вполне спокойно, как и всюду в Империи, а ночью Плоские Пригорья - опасные края.
      Вдруг, не дожидаясь ответа, юноша поднял голову: вдали по дороге, навстречу им клубилась густая пыль...
      - Трое, всадники. Но это не тревожно, не бойтесь, просто встречные путники.
      Всадники - действительно, их было трое - мчались по дороге бешеным галопом, но внезапно они сбавили ход, потом развернулись, поперек прежнему пути, и рысцой направились к стоянке.
      Все лошади были вороной масти, как и лошадь юноши, но у каждой белое пятно во лбу, и размерами они ее превосходили: так, по сравнению с конем главного из троих воинов, рослая Черника (кобылу звали Черника) выглядела щупленьким тонконогим жеребенком.
      Да и всадники были под стать лошадям: когда главный из них спрыгнул с коня и подошел поближе, стало видно, что это человек богатырского роста и сложения: четыре локтя с пядью, так прикинул на взгляд купец Бирам. Крупная голова сидела на крутых плечищах, из-под шлема выбивались во все стороны жесткие прямые волосы, еще более светлые, чем у юноши, пришедшего на помощь раненой воительнице. Подошедший был очень молод, немногим старше юноши, но держался куда более сурово и резко. И гораздо более громогласно.
      - С ума вы тут, что ли, посходили, стоянки устраивать? До ночи ведь, если головой подумать, а не задницей, не так уж и далеко!..
      Тут взор его упал на юношу, на его меч, переместился на лошадиную сбрую, на небольшой щит с гербом у седла, на лениво подошедшего охи-охи... И, по-прежнему громогласный, слегка сбавил тон:
      - Прошу прощения, сударь. Кстати, я вас узнал, хотя и не видел до этого.
      Юноша улыбнулся в ответ:
      - И я вас до этого не видел и, конечно же, тоже узнал. Вы...
      Незнакомец сделал предостерегающий жест рукой и следом же еще один, приглашающий отойти в сторонку и побеседовать наедине. Юноша тотчас же последовал за ним, а любознательный охи-охи за юношей.
      - Лучше бы вам, сударь, для вас же лучше, не называть имен. Сегодня это крайне было бы неуместным. Кстати, насколько я понял, вас ждут во Дворце, ибо на днях государь венчает вас в рыцари? Я прав?
      Юноша счастливо улыбнулся и кивнул:
      - Совершенно верно, и я волнуюсь, но надеюсь вовремя успеть.
      - Да уж постарайтесь, государь ждать не будет. Милости прошу в наш круг. - Незнакомец весело звякнул золотой шпорой. А я еду и думаю - боги, что ли, расположились тут, костер, понимаешь, разожгли? Свихнулись, не иначе! Ладно - они, чужестранцы, если я правильно их увидел, но вы-то должны понимать?
      - Чужестранцы. Я-то как раз понимаю, и точно такими же словами объяснял им сущее, вот только что. Я ведь и сам недавно их нагнал, помог раненую перевязать. Но вы, сударь... мне показалось... и сами чем-то обеспокоены?
      - Обеспокоен??? Горбатые боги, кривые ноги! Я в большой тревоге, сударь, вот так будет сказать вернее всего! Государь на меня гневается. Ну и зверь у вас! Мне бы такого.
      - Да вы что? На вас гневается???
      - Да. И главное - полумесяца в столице не пробыл... Но это бы четверть беды, а вся-то беда в том, что он гневается по делу! Таким образом, вовремя узнав об этом, я драпаю со всех ног, чтобы имперский курьер меня не догнал, не сунул указ под нос и не вернул под пресветлые очи. Догонять через Пригорья-то он не рискнет, а я напрямик... Хоть бы дождя какого осенние боги прислали, не то я вскорости лопну от проглоченной пыли!.. Но могут перехватить через птеровую почту в Бая, вот и спешу. Предпочитаю пересидеть его гнев у себя дома, оттуда уж не выковырнут. А там поход до весны и все такое прочее... Государь милостив.
      - Удачи вам. Тогда я понял, зачем вы меня предуѓпредили не называть имен. Вы уберегли меня от возможной лжи при возможных вопросах, но ради вас, сударь, мне кажется, я бы солгал без зазрения совести.
      Рыцарь захохотал в ответ, и смех его был похож на рев молодого дракона.
      - Недаром мой дед был дружен с вашим батюшкой! Короче говоря, я помчался дальше, а вы предупреждены. Там, впереди, я слегка подчистил путь, но это случайность. Счастливо, сударь. - Незнакомец стянул перчатку и как равному протянул руку юноше.
      Тот с готовностью пожал ладонь, размерами более похожую на медвежью лапу, и они расстались.
      Юноша терпеливо подождал, пока купцы и воительницы свернут бивак, впрочем, они, встревоженные услышанным, старались действовать как можно быстрее, и вот уже небольшой караван, умноженный тремя присоединившимися путниками, одним человеком и двумя животными, резво пустился вперед. Долго ли, коротко, но наткнулись они и на кусочек 'расчищенного' встреченным рыцарем пути, даже остановились на осмотр и короткую передышку.
      На обочине дороги валялось разрубленное на две отдельные части огромное тело страховидного чудовища, очертаниями слегка напоминающего человека: две толстенные короткие ноги, длинные ручищи с загнутыми когтями, вытянутая зубастая морда с маленькими глазками и небольшими острыми ушами по бокам черепа, бугристая по всему телу безволосая кожа, объемистое брюхо, необъятной ширины спина. Росту в разрубленном наискось чудовище, пока он еще существовал единым целым, было не менее пяти локтей, и чем-то неуловимым напомнил он купцу Бираму лежачего пьяного, встреченного караваном посольства на дороге.
      Это был цуцырь, демон юго-западных холмов и предгорий. Цуцырь - естественный враг горного, или, как еще его называют, пещерного, медведя, единственный его соперник за право владычества на плоскогорьях, ибо еще более грозные существа - огнедышащие драконы и тургуны - очень не любят холодной осени и дождей, не терпят трескучих морозов и снегов. Цуцырю же все нипочем, голод может выгнать его из пещеры даже днем, как это и случилось ныне, хотя цуцырь - ночной демон. Размерами он весьма уступает горному медведю, но уравновешиѓвает силы безрассудной лютостью в схватках, невероятной крепостью безволосой шкуры и плоти под нею, недаром легенды считают, что цуцыри были рождены из камня.
      Попадись он живым на дороге маленькому отряду - Гадюке даже страшно стало представить себе итог столкновения, цуцыри ведь не редкость в окрестностях Суруги и Лофу, пусть и не такие огромные... Секи его саблей во весь замах - он и не заметит царапины, но сам ударом передней лапы... или руки?.. легко убьет и лошадь, и ящерную корову... Это тебе не цераптор, и даже не два цераптора, и даже не охи-охи. Но вот он лежит мертвый на дороге, вывалив наружу требуху и содержимое кишок, и ни малейший лоскуток кожи не соединяет одну его часть с другой.
      - Да-а... За что я всегда люблю цуцырей, так это за то, что они единственные во всем белом свете не брезгуют питаться нафами.
      - Что? Что? - Бирам и Гадюка хором переспросили юношу, ибо он произнес непонятное.
      - Я говорю, немножко исказив слова одной из ваших воительниц, что до сегодняшнего дня никогда не видывал такого удара. По правде сказать, я был совершенно уверен, что на всей земле только два воина могут делать столь изящные надрезы...
      - Один из них - вы?
      Юноше польстили вытаращенные глаза Гадюки, но он вздохнул и ответил честно:
      - Куда мне. Я, конечно, не мальчик, мне довелось участвовать в двух битвах... и в двух дуэлях... и так, в случайных столкновениях... но этот удар не по моему плечу. Я бы не знаю, что отдал, чтобы научиться такому же! А ведь мне было у кого учиться. Ах... Увы, Гвоздик, увы тебе, и эта падаль несъедобна сегодня... По коням, судари и сударыни, у нас с вами очень и очень мало времени. Чем быстрее вы воссоѓединитесь с основным отрядом, тем будет спокойнее. В Марубо я оставлю вас и во всю возможную прыть поспешу вперед, ибо в Океании меня ждут неотложные и чрезвычайно важные дела... Вперед, вперед!
      - Вперед, вперед, клячи!
      Кони мчались как бешеные и без понуканий громкоголосого рыцаря, ибо им очень не нравились полные жути пространства, которые им приходилось преодолевать. Вдобавок молодой рыцарь, видимо опасаясь императорских посланий, передумал следовать через города Баю и двинулся напрямик, сквозь Пригорья.
      - Ваша светлость не там боится, где следовало бы... - пробурчал один из его спутников, воин с проседью в бороде.
      Другой, помладше, попытался поддакнуть, но рыцарь гаркнул, в зародыше пресекая их попытки спорить:
      - Оба молчать! Вперед!
      И они мчались дальше, оставляя под копытами один долгий шаг за другим. Им очень и очень везло весь путь, и не было почти никаких неприятностей, если не считать, что ближе к ночи, возле урочища Безымянное, увязалась за ними стая гигантских оборотней в дюжину морд. Однако после того как воины прервали скачку и встретили атаку оборотней в мечи, стая уполовинилась и погоня прекратилась.
      Над всем миром воцарилась ночь, мрачная и затаенная, освещаемая лишь луною да звездами, собранными в середине мрака в Белое веретено... При этом, звезды ничего не освещают, сие всем известно, хорошо хоть - сами светятся в безоблачную ночь, сбиться с пути не дают...
      - Похоже, заканчиваются Пригорья... Чего молчите? Я разрешаю говорить.
      - Похоже. - Это младший поторопился откликнуться первым. Как-то так ощущалось, что между двумя спутниками рыцаря, которые также отнюдь не выглядели простыми ратниками, существует некое соперничество, никакими заметными словами и поступками не проявляемое... - Да только четкой границы нет у Пригорий, а так бы все хорошо. Проехали - и с души долой.
      - Ан есть.
      Рыцарь и младший спутник обернулись к седобородому, чтобы слушать его речь лицом к лицу, как это и положено в спокойное время среди воинов.
      - Есть такая граница. Видите... вон там... впереди... Словно волк-великан глазами лупает? Это же трактир 'Ручеек', я эти места знаю. У него как раз окна выходят на дорогу, оба окна, чтобы издалека было видно. А мы как раз на тракт выбрались. Ваша светлость словно по карте путь прокладывали: куда нам надобно, туда и выскочили. Хорошо бы коням чуток передохнуть? Но пусть будет как вы скажете, а не как я скажу.
      - Годится. Трапезничать не станем на ночь глядя, и спать не будем, лучше мы ночным ходом по безопасным местам еще расстояние до дому сократим. А вот пыль с лица стереть, да задницу размять, да горло промочить... В самый раз и кони чуть отдохнут. Рокари... ну-ка, щелкни стрелою вон туда... тихо... тихо... во-он в тот кустик, на уровне груди, как если пешим стоишь... стальную накладывай, простую каленую...
      Младший воин выслушал указание и мгновенно выхватил из седельного мешка собранный уже, с тетивой, короткий лук. Д-зиннь!
      В ответ раздался душераздирающий вой, очень высокий, даже пронзительный, как у рога, сигналящего атаку. Воины дружно покатились со смеху.
      - Вот же дурак, а? Ваша светлость, ну почему горули такие тупые! А как вы узнали, что он на задних лапах стоял, а не пригнулся?
      - Случайно. Глаза и клыки у него блеснули. Ты ему как надо влепил, в брюхо. Если он один караулил - значит, старый был, одиночка. Все, брат, теперь тебя самого съедят, к утру и стрелы от тебя не останется... Да, судари мои, вот вам граница обозначена, вернее всякого трактира: уж коли старые горули не боятся ночью в одиночку охотиться - кончились Пригорья.
      Оба спутника дружно кивнули, соглашаясь с бесспорным доводом.
      - Но все равно - уши востро держать. Не то один такой рыцарь ехал-ехал среди бела дня по ровной безопасной дороге, да и чихни вдруг! А конь его был молодой, пугливый... Встрепенулся и понес, да как раз мимо дерева, а в дереве сук поперек, на уровне головы... Конь-то дальше скачет, всадника несет, а голова, слышь, на суку в шлеме качается, как в люльке!
      Все трое опять негромко засмеялись, продолжая на рысях двигаться в сторону двух желтых огней... Верно: это и был придорожный трактир 'Ручеек', так и на вывеске изображено и написано.
      Сладостно бывает - поменять, сделав единственный шаг, чистые и влажные, с горчинкой, запахи ночной осенней прохлады на удушливый и теплый, весь пропитанный уродливым человеческим духом, трактирный чад. Там, под звездами, ты слаб и одинок, даже если под тобою горячий конь, а бок о бок верные люди, с мечами наготове... Сладко дышится, но с каждым вздохом в грудь все теснее набивается... печаль... неизвестно для чего... И все кажется таким мелким, ненужным, бесполезным... Ночь, глубокая ночь тому причиной, и богиня Ночи, коварная Сулу. Прочь, отвяжись, не пристало воину кручиниться да грустить и загружать себе голову пустопорожним, словно звездочету какому-нибудь!
      Трактир не мал размерами, столов с десяток, да кабацкая стойка, да невысокая оградка, отделяющая три 'господских' стола от семи 'прохожих'. Господские столы все пустуют, а за 'прохожими' - четверо человек, двое мужчин да две красотки в дорожных нарядах, не иначе - веселые девки путешествуют. Ночь, все остальные постояльцы спят, чей-то храп сверху даже сюда доносится. Одна красотка, похоже, не теряла времени даром и вытрясла из одинокого полупьяного ратника-верзилы кружку белогоѓ вина под лакомство, яблоки в меду. А другая повертелась, наверное, так и сяк возле другого странника, да и отлипла не солоно хлебавши. Первый странник - истинный вояка, из так называемых 'черных рубашек', здоровенный малый со странными, вроде как заморскими, наручами на предплечьях, второй же - мирный простолюдин, среднего роста и возраста, из-под простой кожаной шапки - седые волосы до плеч, в одной руке свиток, в другой стило, взгляд отсутствующий. Не иначе - знахарь, либо книгочий, с таких никакого прибытку быть не может... Зато вновь зашедшие путники - явно богатые люди, владетельные господа, наверняка при золоте...
      Сели за 'прохожий' стол, спросили вина получше, балыку пожирнее, слуга с подносом тут как тут! Свободная девка, пользуясь вольностями дороги, священными во всей Империи, немедленно подсела к вновь прибывшим, поближе к самому молодому и главному из них.
      - Ах, что мне больше всего на свете, всегда нравилось в мужчинах, так это могучая стать и при этом - милые конопушки вокруг носа. Вот как у тебя, милый!
      Тот, к кому она обратилась, мог бы одним взмахом руки отослать ее прочь, или даже обозначить грубыми словами ее принадлежность к малопочтенной гильдии, но он не сделал ни того, ни другого, а даже кивнул трактирному слуге, чтобы тот поднес девушке такую же кружку с вином.
      - Чем это я вдруг мил тебе стал?
      - Сама не знаю, влюбилась. - Девка надула губы и пропела эти слова самым низким тоном, что у нее был. - Я хочу быть только твоей, и чтобы ты был только моим! Зайчик...
      Двое спутников рыцаря ели и пили, не произнося ни единого слова, вероятно, подобное почтительное молчание было у них в обычае.
      - Зайчик уже год как женат, милая дева, и разводиться ради тебя не возжелает. Если ты расстроена этим - выпей вина, а то оно у тебя нетронутым бултыхается.
      Девка заморгала, и в ее больших глазах появились настоящие слезы.
      - Ты мне совсем не веришь. Ты думаешь, что я такая... как все эти... - Она изящно махнула ручкой в сторону своей соратницы по ремеслу. - Но я вовсе не такая, и если ты позволишь мне побыть наедине с тобою хотя бы...
      - Погоди, погоди. Да ты не из замка ли? - перебил ее рыцарь. - Ну-ка встань сюда, повернись...
      Девица, недоумевая, послушно отставила кружку и встала в проходе между столами, в двух локтях от рыцаря. Рыцарь неуловимо быстрым и мягким, словно бархатным, движением правой руки вынул секиру и наискось рассек девку, от правого плеча, до левого бедра. Та без звука повалилась на ветки папоротника, для чистоты и аромата раскиданные по земляному полу... Кровь жутким выплеском окрасила землю и ветви на локоть вокруг...
      Вдруг кровь из багрово-черной стала желтой, лужа обернувшись пятном, мгновенно высохла, потрескалась и исчезла. Тело же убитой до неузнаваемости изменило очертания: теперь это были гадостные мохнатые когтистые ошметки посреди гниющего тряпья.
      - Пусть сначала научится тень отбрасывать. - Рыцарь левым кулаком в бок несильно ткнул того, кого он называл Роки, и засмеялся, довольный.
      - Боги! Она была сахира, демон! - Вторая девица в ужасе завизжала, глядя безумным взором на остатки бывшей своей подруги. - Она же могла меня съесть! Спасите!
      Третьим опомнился ратник, сидящий двумя столами дальше, рядом со второй девкой. Он также выхватил секиру и ловким ударом снес той голову. Оказалось, что вторая девка совершенно даже напрасно боялась подругу-демона, ибо она оказалась точно такою же сахирой, разновидностью оборотня и кровоеда. И ратник же, единственный в трактирном зале, поддержал смех рыцаря, тоже расхохотался во все горло, тряся черной, длинной, по грудь, бородой. Посетитель у стены даже и головы не поднял, все что-то царапал в своем свитке, двое спутников рыцаря вопросительно ждали, что тот решит и скажет, а трактирщик и слуга стояли бледные, почти без памяти от ужаса: их запросто могли проверить мечами и секирами на принадлежность к нечистой силе, и никто бы ни с кого не взыскал за ошибку.
      - Ну вот... Я ее на целый кругель напоил, накормил! Это грабеж с ее стороны. Хозяин, принеси кувшинчик покрепче, дабы мне успокоиться...
      Тем временем и ошметки нечистой плоти на полу растаяли бесследно.
      Присевший, было, на прежнее место рыцарь обернулся на веселого ратника, бросил кусок и встал.
      - Эй, черная рубашка, поди сюда.
      Ратник оборвал смех и ворчание, послушно подошел к их столу. Когда он остановился напротив рыцаря, стало видно, что это настоящий богатырь, широченный, очень крепко сбитый мужчина, постарше рыцаря, но еще вполне молодой; в длинной черной бороде его не было ни единого седого волоса, непокрытая голова чисто выбрита. Росту он был точно того же, четыре локтя с пядью, разве что не столь кряжистый, да и в плечах чуть посуше молодого рыцаря.
      - Ты весьма громок. Недоволен чем-то? Огорчен?
      - Нет, ваша светлость. Живу легко, без огорчений, почти без огорчений. Обрадовался вот, нежданно увидев отличный удар.
      Рыцарь без улыбки выслушал похвалу и продолжил вопросы:
      - Почему почти?
      - Потому, ваша светлость, что не берете к себе в дружину таких, как я. Вот и вся причина огорчения. Самую малость, но все-таки...
      - А, так ты знаешь, кто я?
      Воин кивнул:
      - Нетрудно узнать, ваша светлость!
      - А почему - самую малость?
      - Почему огорчен самую малость? Потому, что мне и так, в сущности, неплохо. Руки-ноги, меч-секира - есть, спрос на мои услуги - есть. Живу, не тужу. Но у вас, как говорят, любопытнее жить.
      Рыцарь совершенно по-мальчишески вытер нос рукавом и слегка расслабился.
      - Да, наемников не берем, это точно, и для черных рубашек исключений не делаем. Но кто тебе мешает дать полную вассальную присягу? Воин ты, похоже, что не из робких, смекалист, и меч у тебя непростой, как я чую... Люди с простором нам всегда нужны.
      Воин в ответ поклонился, и в этом неглубоком поклоне чувствовалось неподдельное уважение.
      - Почти то же самое однажды сказал мне ваш батюшка... Но, увы, я, хотя и не паладин, однако связан некими обетами, запрещающими мне приносить полную присягу кому бы то ни было. Только на время, только за деньги - вот мой девиз.
      Рыцарь кивнул.
      - Стало быть, и говорить тут не о чем. Откуда такие диковины?
      Он указал на серебряные наручи ратника, и тот опять заухмылялся:
      - За морем достал. Снял на пустынном берегу с одного мертвого пирата. Нет, сначала-то он был живой...
      - Понятно. Ладно, иди, отдыхай.
      Воин поклонился, на этот раз чуть поглубже, и отошел, а рыцарь продолжал вертеть головой, осматривать слегка опустевшие пространства трактирного зала. На это раз взгляд его упал на странника, в плаще и со свитком, и рыцарь сам подошел к нему.
      - Здорово, отец. Э-э... на всякий случай... не из дворян ли?
      Странник оторвался от своего мирного занятия и поднял голову вверх, под потолок, откуда на него пролился громыхающий бас.
      - Нет, я простолюдин, если для вас это важно. Итак?
      Рыцарь опешил от несоответствия слов и поведения этого странного человечка в сером плаще, который даже не удосужился встать перед ним. Нормальные люди ведь как друг для друга: либо ты пентюх и клади поклоны, словно в храме, либо представься равным... А тут... чуть ли не насмешка в этих серых глазках навыкате.
      - Ну и... чем ты так увлечен? Чем занят-то?
      - В данные мгновения, сударь, я безуспешно подыскиваю рифму, сиречь складную строку, к слову 'камни'.
      Рыцарь ухмыльнулся, точь-в-точь, как до этого ухмылялся ратник 'черная рубашка': все спокойно, тут никаким непочтением или угрозой не пахнет, блаженные и юродивые - они даже при Дворе такие... чего уж с них требовать...
      - А поэт, ну-ну. Трубадуры - они полезные. И что за рифма? Вслух можешь сказать? Мало ли, я помогу чем?
      - Да, сударь, отчего же нет? 'Сидеть на берегу, Бросать в болото камни... И осушать могу... Но...' И - затык, полный затык дальше. Думаю, думаю, все никак не придумаю, как складно обозначить свое равнодушие к судьбе болота... Может, вы что присоветуете?
      Рыцарь продолжал ухмыляться, но разговор с бродячим трубадуром успел ему надоесть.
      - Извини, отец, это выше моих сил. Хотя я вполне грамотен и даже романы читал... Хозяин! С поэта ничего не брать, я плачу.
      С этими словами рыцарь швырнул, в знак расчета, золотой червонец на трактирную стойку, а сам вернулся к своим спутникам, которые так ни разу и не вставали из-за стола, но зато ели и пили от души, то и дело посылая слугу за добавками.
      - Ну что, судари, поели, попили? А ведь не собирались трапезничать. Ну да ладно, пора и честь знать. В дорогу, в дорогу, дома отдохнем! Марони, ты что, ослеп, старый? Я уже расплатился. Вперед! Стоять...
      И уже стоя в дверях погрозил кулаком трактирщику:
      - Будь ты на моей земле - сидел бы уже на колу, раз не умеешь своих постояльцев обезопасить от нечисти. Но я тебя и своей властью на ломти порублю, ежели еще раз увижу или услышу про подобные безобразия. И ничего мне за тебя не будет, кроме дойки от имперского сыска, и то навряд ли.
      Дверь захлопнулась, а хозяин - в поту, хоть выжми! - все еще кланялся в нее, не в силах поверить, что так дешево отделался. Тем временем ратник уже сидел за столом у поэта и, похоже, пытался уговорить его распить с ним новый кувшин вина, в обмен на рифму...
      Как ни понукал рыцарь коней и спутников, но, увы, приходилось им еще не раз и не два останавливаться и отдыхать, ибо сказано мудро кем-то и когда-то: лучше десять раз расседлывать живую лошадь, чем один раз павшую.
      И однажды, на закате, все трое остановились у огромного плоского камня на перекрестке трех дорог. Одна дорога вела еще ниже на юг, в дикие хладные земли, другая, по которой они прибыли, на шумный и обжитой восток, в имперские провинции, а третья, берущая свое начало от камня на перепутье, гордо лежала между ними, открывая путь на юго-восток, и была она широка, вдвое шире необходимого для имперских дорог, ибо принадлежала местным владетелям и строилась по их, а не имперской надобности, и на собственный счет.
      - На. - Рыцарь спешился и передал поводья молодому спутнику, затем не спеша снял с себя шлем, кольчугу, отстегнул секиру вместе со скрипучим поясом, из основного вооружения оставив только двуручный меч на перевязи за спиной. Посопел недовольно, однако наклонился и отстегнул большие золоченые шпоры. И счел нужным оправдаться за это перед спутниками: - А иначе поскользнусь и всю задницу ими порежу, как это однажды и случилось. Ну, ты помнишь. Причем сам виноват, отец меня предуѓпреждал... Эх...
      Молодой рыцарь горестно вздохнул и начал взбираться на камень по влажному мшистому боку. Подошвы сапог то и дело срывались на скользкой крутизне, но рыцарь был очень упрям и очень силен: на одних пальцах подтягивался, если только удавалось ими зацепиться за ямку или трещинку в гранитном боку. Наконец он выпрямился на плоской вершине и, наскоро отряхнувшись от грязи и зеленой прикаменной слизи, обратил раскрасневшееся лицо на темный, в багровых осенних всполохах юго-восток, туда, где всего в полудне пути - к раннему утру должны добраться - ждал его родной дом, ждали родные и близкие, ждала жена и крохотный сын-наследник.
      - Э-э-эй!!! - Рыцарь в этот миг был очень похож на мальчишку, стоящего на крыше и круговыми взмахами тряпки нагоняющего кутерьму в порхающих над домом почтовых птеров, только вместо белой тряпки у него в руке грозно гудел сверкающий двуручный меч, а мглистое небо было пустынно, если не считать уставших от осени облаков, совершенно равнодушных к выходкам смертных.
      Вот это получился крик так крик! Все три лошади попытались было испуганно взбунтоваться против всадников, но те - двое на трое - довольно скоро одержали победу и сумели успокоить бедных животных. Несмотря на всю его густоту и силу, крик очень быстро и без следа испарился на бескрайнем просторе, но вослед ему летели, так же легко растворяясь в холодном сумраке, ликующие слова:
      - Э-гей! Слушайте меня, леса и долы, дороги и горы, пастбища и реки! Слушайте меня, олени лесные, карпы речные, ящеры луговые и озерные, птеры небесные! Слышите меня??? Это мои земли и луга, мои пещеры и реки, мои поля, пашни и запруды. Испокон веку принадлежат они мне, благородным предкам моим, из коих ближе всего я почитаю покойного отца моего, Ведди Малого, и вовеки будут принадлежать потомкам моим, а из них я знаю лишь сынишку моего, которому я имя привез! Это я, по древнему обычаю, в конце пути оповещаю вас о своем прибытии и здороваюсь с вами! Низкий вам поклон! - Рыцарь поклонился в пояс. - Я, властелин и охранитель этого края, верный слуга Империи и Государя, я Хоггроги Солнышко, маркиз Короны! Я вернулся!
  • Комментарии: 1, последний от 08/02/2007.
  • © Copyright О'Санчес (hvak@yandex.ru)
  • Обновлено: 18/07/2012. 45k. Статистика.
  • Рассказ: Фантастика
    • Оценка: 4.71*19  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.