О'Санчес
Малая родина белого света

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 11, последний от 24/02/2024.
  • © Copyright О'Санчес (hvak@yandex.ru)
  • Размещен: 14/12/2023, изменен: 06/02/2024. 632k. Статистика.
  • Статья: Сказки
  • ГОРОД
  • Скачать FB2
    • Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Выкладываю новую сказку-роман: "МАЛАЯ РОДИНА БЕЛОГО СВЕТА (Сказка-заря)" Малая родина, в данном случае, это Атлантида.- Почему "сказка-заря"? - спросит любопытный читатель.- Потому что все мои сказки из цикла "Город", имеют своего рода дефиницию в скобках: "сказка-война", "сказка-ларец", "сказка-феникс"...- А какая заря - утренняя, вечерняя? - спросит очень уж любопытный читатель.- Обе подходят.Особенность романа в том, что он представляет собою "разделенное целое". То есть, к роману очень уж вплотную примыкает рассказ "Как дядя Петя выручал дядю Ёси (сказка-былинка)", он своего рода вставка в роман.Многие вещи, написанные мною, как бы перекликаются... иногда персонажами, иногда местом и временем действия.Эта вещь входит в довольно условный фэнтези-цикл "Город", где наиболее тесно связаны общей сюжетной тканью романы и рассказы (в настоятельно рекомендуемом, но, все же, не обязательном порядке прочтения):НЕЧИСТИ (сказка-война) романЯ ЛЮБЛЮ ВРЕМЯ (сказка-ларец) романОСЕННЯЯ ОХОТА С МУРМАНОМ И АЛЕНУШКОЙ (сказка-росток) - рассказЯ КИРПИЧ (сказка-феникс) романКАК ДЯДЯ ПЕТЯ ВЫРУЧАЛ ДЯДЮ ЁСИ (сказка-былинка) рассказМУРМАН ОСТАЛСЯ ДОМА (сказка-любовь) рассказМАЛАЯ РОДИНА БЕЛОГО СВЕТА (сказка-заря) романПриветствую всех любопытствующих и читающих.
    •   
      О'Санчес
      
      МАЛАЯ РОДИНА БЕЛОГО СВЕТА (сказка-заря)
      
      В слове разлука два корня: печаль и надежда.
      П Р О Л О Г
      
      Вещи я люблю, а любовь к вещам - нет.
      À propos, кто-нибудь когда-нибудь встречал вещи, которыми владеют животные?
      В немедленной попытке возразить, вы непременно упомянете игрушки, ошейники, миски, туалетные лотки, дезодоранты... Угу. Еще клетку и намордник забыли перечислить. Сие - отнюдь не вещи, а предметы, которыми так или иначе пользуются люди, обихаживающие птиц, рыб, насекомых, животных, на правах волонтеров-слуг и, по-совместительству, их же всевластных повелителей. Предметам и живности всех вышеперечисленных сортов - именно они хозяева, а не братья и сестры наши по планете, младшие родичи... да, младшие и неравноправные, поскольку фауна. Улей принадлежит человеку, и соты в нем тоже, и мед в сотах так же, а пользуется всем этим пчелиный рой, но в пределах, указанных млекопитающим прямоходящим владельцем, да и сам рой принадлежит ему же, на правах движимого имущества, что, как вы понимаете, еще полнее по пчелиному бесправию, нежели рабовладение.
       Когда я говорю - вещи, я имею в виду тот материальный быт, мозаику из множества мелких и крупных побрякушек, обладающих размером, цветом, запахом, вкусом и массой покоя, без которых человечество уже не в силах обойтись. Но много ли среди них обязательных, неизбывных? Таких, которые необходимы каждому из нас на уровне руки, ноги, ушей, рта? Или паче того: на уровне безусловных рефлексов? Если продолжать говорить о вещах, то весьма даже мало, пожалуй, еще меньше, чем этих самых безусловных рефлексов.
       В левой руке у меня очень красивая, я бы даже сказал, элегантная вещь, мой раритетный любимец, старинный пистолет, маузер 'Боло' со снаряженным магазином на десять патронов, и указательный палец левой ладони прямо-таки чешется от желания понажимать на спусковой крючок, попробовать его в быту и в деле!.. Пара-тройка выстрелов по выбранным мишеням - глядишь и успокоюсь, верну себе ровное безмятежное настроение, с которого начиналось далекое нынешнее утро. К дому идти не более ста метров... уже пятьдесят... и лучше бы почесать этот самый палец до того, как я войду в свое по-холостяцки уютное жилище. Ну, в самом-то деле, не в спальне же и не на кухне пальбу устраивать, стены и посуду портить, что я - дурак, что ли?! Нет, я себя дураком отнюдь не... Ба-ба-ба-бах!..
      - Пай-ехалиии!
      Неподалеку от входа в хижину мою, на открытом дворе-площади, метров в пяти от домашней кузницы, чуть правее нее, растет могучее дерево дуб, породы 'Quercus leucotrichophora', но я про себя зову его дядя Банджи, впрочем, это не важно, как там я его зову, поскольку он упрямо отказывается от моих попыток диалога с ним. Он молчит, а я его все равно люблю. Я вообще ценю молчунов, да и сам такой.
      Стоит дуб, сто с лишним лет ему, а на правой стороне его, еще чуть в сторону от строений, на нижней горизонтально торчащей ветви, которая сама по себе толщиной во взрослую сосну, четырьмя веревками-лианами привязана детская качелька. На самодельном сиденьице из чего-то матерчатого, девочка устроилась, лет пяти на вид, в легком зеленом платьишке, с воздушным шариком в смуглой ручке, а саму качельку мальчик в коротких штанишках и в зеленой же маечке за веревку раскачивает, он постарше девочки на пару-тройку лет, и лицами они весьма схожи. Девочка в сандалетках, мальчик босиком. Все трое оживленно щебечут о чем-то своем, дружно в мою сторону глядят. Да, их трое: братик с сестричкой и с ними нянюшка, дебелая матрона в узком цветастом платье по колено, материя под шелк, розовое с желтым, выгодно подчеркивающем непомерно обвислые живот и груди; длинные черные волосы ее собраны в косу на затылке, плюс простодушное пухленькое личико.
      Девочка увидела, что я приближаюсь, засмеялась, взвизгнула радостно, выпрыгнула с качелей и побежала навстречу, растопырив ручонки!.. Но мальчик, братик ее, оказался еще расторопнее, не дал себя обогнать: гоп-хоп-топ - уже впереди сестры мчится, тоже меня встречать-обнимать, и тоже счастливо хохочет.
       Первой же пулей я снес ему левую половину маленькой башки, вместе с левой половиной улыбки, и добавил еще одну для верности, а следующие три достались маленькой смешливой проказнице и ее розовому шарику. В шарик я стрелять не хотел, просто получилось второпях.
       Драка демократична: в ней побеждают не только умные и честные, поэтому всегда, перед любым противником, следует держать ухо востро. В магазине оставалось еще пять патронов, и четыре из них, почти в упор, я с весьма неплохой кучностью погрузил в рыхлую тушку нянечки-якшини, аккурат в неглубокий вырез между вислых грудей. Сказать, что она при этом ничего не почувствовала - означало бы нагло соврать: и взревела, словно великанская выдра, иной паровозный гудок позавидует, и клочья из тела в разные стороны далеко брызнули, но убить взрослую демоницу, бутанскую сильфиду, почти что ракшаса, пусть даже и с поправкой на слабый пол, пусть даже серией из четырех серебряных пуль калибра 7.63. Я говорю серией, а не очередью, потому что маузер 'Боло', в отличие от поздней модификации начала тридцатых годов прошлого века, очередями не стреляет. Но даже и очередь в полный магазин - для якшини, для особи взрослой, наверняка была бы еще не летальный исход. О, нет, надеяться на подобное чудо - непростительная наивность для человека моих лет и моих познаний.
      Обычно я правша, но тут стрелял с левой руки, а правую приберег для банчика (так я фамильярно именую холодное оружие бянгянь, в форме псевдодеревянной палки), поэтому в нужный миг я выхватил из-за пояса мой верный банчик и, презрев немалое богатство фехтовальных приемов, бяньганю посвященных, тупо, но со всей силы вогнал его толстым навершием в отворенную, всю в слякоти слюнной, пасть воющей демоницы. Правильно гласит старинная подиумная мудрость: 'Слюнявый рот - и ты уже урод!' Как раз про нее получилось, а ведь еще две минуты назад была такая няшечка-пампушечка!
      Подохла на месте, прямо с палкой в широко, по-акульи, разинутом ротике: потому как я загодя постарался 'унавозить' банчик боевыми заклинаниями и сильнейшим аура-ядом, мною же приготовленным по собственным рецептам.
      Оба мелких демона-ветала, изобразивших из себя сестренку с братиком, отправились на встречу с Шивой еще раньше 'нянечки': мелкие гнусные худосочные демоночки, ишь, человеческого мяска им отведать вздумалось. А как насчет серебряных пуль?
      Им хватило, по самые уши.
      Насчет встречи с Шивой... Вполне возможно, что это так... художественный домысел с моей стороны: сколько лет на свете живу - я ведь только здесь, в окрестностях Гангкхар-Пуенсум, почти три столетия (частями, правда) разменял - нигде и никогда не встречал ни Шиву, ни Вишну, и вообще никого из Тримурти, и даже локапал ни разу не видел. Нынче в этих краях одна только невысокая нечисть роится, зато ее много и вся преглупая!
      Я по происхождению, по менталитету, внешнему виду - обычный земной человек. Но сам себя считаю очень умным человеком... и в меру проницательным, в довольно скромную меру, поскольку дедуктивными способностями если и обладаю, то так... на уровне старика Ватсона: до грандиозных способностей литературного мистера Холмса из Викторианской Англии мне, как говорится, десять тысяч ли, и все тайгой. А сколько раз на своем веку... на своих веках-столетиях, я позорно ошибался в людях, в событиях, даже в самом себе. Волос на груди не хватит, все сосчитать! Но здесь, сегодня, в данной ситуации, мне с запасом хватило моих незаурядных умственных способностей, помноженных на привычку логически мыслить.
      Живу я на склоне горы Гангкхар-Пуенсум, на территории княжества Бутан, а всем иностранным знакомым говорю, что обитаю на Тибете - ну, чтобы мне было проще объяснять, а им понимать, тем более что все это почти рядом, почти в двух шагах.
      Живу один, на отшибе, то есть вдалеке от больших и малых населенных пунктов, монастырей и туристических баз: в мои края даже дикие альпинисты лет двадцать уже не заглядывают! И правильно делают: не люблю, когда вокруг шныряют всякие шаромыги да бездельники, вне зависимости от того - людишки это или просто незваные демоны. Весьма не люблю и серчаю на виновников! Подобное одиночество тоже не без изъянов, но оно мне гораздо больше нравится, нежели не нравится. Ну... да, когда и ежели припрет - спускаюсь в долины, к людишкам: за новостями, жратвой запастись, молоком или простоквашей губы смочить, к гостеприимным женщинам, и просто языки впустую почесать с мужиками-аборигенами...
      А тут вдруг качелька! Полуночный загар на лыжном курорте! Мамма миа!
      Я здесь, в горах под вечными снегами, не шибко высоко обосновался, с таким расчетом, чтобы климат был не те экваториальные тропики, что внизу, а поближе к субтропическому, с изрядной примесью умеренного, поэтому зима в пределах моих угодий - мягкая и волглая, но все-таки зима, а не унылая осень и не вечное лето.
      Итак, на десятки ли окрест полное безлюдье, время - три часа пополуночи, если по местному определять меридиану, температура плюс минус ноль градусов по Цельсию, снег с дождем так сыплют наперегонки из невидимого неба, тьма - хоть глаза выколи, ветер мокр и сердит, а они на качельках, блин, развлекаются! В маечках и босиком, понимаешь! Тут даже доктор Ватсон догадается, рано или поздно, что дело-то не вполне чисто! Кроме всех этих красноречивых деталей, как бы в довесок основным аргументам... но сие уже почти и не важно для постижения истины: вокруг моей скромной хибарки, на крыше, на ветвях дуба, сидят, висят и на ледяном ветру в промозглом воздухе ночном трепыхаются-кувыркаются представители другой кровососущей нечисти: топыри (это я их так для себя называю, а как по-научному - лень выведывать), они по 'нечистому' рангу еще ниже веталов, почти нежить, обликом похожи на клыкастых красноглазых летучих мышей, но изрядно покрупнее. Их много, все они шипят и квакают, все смердят падалью: даже ночью не заметить эту нечистую во всех смыслах гопоту, хотя бы на слух и на нюх, невозможно в принципе! А наша, дескать, безмятежная троица ничего опасного поблизости не видит, не слышит, не обоняет, знай себе щебечут-воркуют-смеются невинно, втроем, в ожидании меня любимого!.. Угу, мастера маскировки! Это все от беспримерной тупости местного сакрального отребья! А ведь меня они издалека учуяли-заметили, как и я их, сквозь непроглядную темень! Уж насчет такого чутья мы все, сущие в нечисти, вполне себе профи-сканеры, потому как здесь большого ума и больших магических способностей не надобно.
      Зачем они нагрянули, кто их прислал? Тут даже незачем загадки городить, признания пытками выбивать: никто их не присылал, а я заранее знал, что они мне возле дома устроят засаду, более того, я их сам же на это и спровоцировал! Да: намедни в очередной раз захандрил, заскучал, дай, думаю, развеюсь! Ну, и сделал себе маленький подарок: устроил опустошительно-развлекательный набег на их гнездовье, где эти симбионты, сиречь веталы с топырями, совместно обитают - примерно сорок морских миль к западу от меня, или сорок шесть с небольшим, если на сухопутные мили считать. В переводе на километры, а также в китайские ли - где-то семьдесят пять и, соответственно, сто пятьдесят. Это если прокладывать 'полетный' курс, по прямой - добираться же тропами, через скалы и ущелья, чуточку побольше. Мне по фигу, в каких единицах измерения путь-дороге подсчет вести, я в суперэкстренных случаях летаю на верном банчике, подобно Гингеме и Гарри Поттеру, хотя летать очень не люблю, по некоторым сугубо моральным соображениям, и делаю это предельно редко.
       Долгими дождливыми вечерами в гималайской глухомани - так иной раз меланхолия припрет!.. Вот и развлекаешь себя бесплодными вычислениями да умствованиями, да просветлениями духовными, в стиле битник-дзен, да потехами ратными.
      Разорил я на скорую руку их центр обитания, прикончил-развоплотил рыл, этак, с пару дюжин, а они почему-то возьми, да и рассердись! Да еще якшиню призвали в подмогу - для солидности, вероятно, и для расширения собственных, довольно скудных, боевых возможностей! Интересно, чем они собирались с нею рассчитываться за оказанное содействие? - не иначе, натурой: скорее всего, частью (львиной долей) ошметков моего поверженного Я!
      Таким образом, все вместе решили нанести ответный удар: с помощью инстинктов и обрывков мыслей из коллективного недоразума скроили против меня операцию-засаду, которую мне было весьма легко провидеть, вплоть до примерной даты. Но, по правде говоря, я колебался слегка, пребывал в сомнениях: думал, что или сегодня припожалуют, или завтра... А выпало сегодня. Оно и к лучшему.
      'Высокой' нечисти на сотни ли вокруг, и даже километров, здесь не бывает, ни адовой, ни дикой, вроде меня. Я здесь, в Гималаях, вплоть до Западного Гиндукуша, самый крутой по мастерству и возможностям, да, пожалуй, и по возрасту немножечко древнее всех окрестных долгожителей. Для меня все эта мышиная возня с топырями да веталами не более чем развлечение, а для них вековая вендетта, чуть ли не Сталинградская битва, или, там, Дюнкерк... Какая вонь! Пора, пора кормить топырей, а то я задохнусь от всего этого смрада! О мои бедные чуткие ноздри!
      Нянечку-якшиню, тушу ее, в знак уважения к ярости 'еённой' атаки, я, предварительно извлеча... извлекя... извлекнув... предварительно выдернув изгаженный банчик, человеческими пинками подогнал к левому краю маленькой площади, она же двор, что скромно возлежит перед хижиной моей, и таким же пинком же спихнул в пропасть. Этому я еще в ранней юности научился, у одного своего знакомого. Тельца веталов и кровавые сгустки с ошметками и латунными гильзами смахнул заклинанием туда же, по той же траектории, в непролазные и непроглядные низины. Весь топыриный гвалт, вместе с их телесной вонью, обрадованно ринулся вниз, за смердящей падалью нечистой. Долгожданный ужин, переходящий в завтрак! Меню чуть поменялось против их первоначального ожидания, но это не беда, голодные топыри в еде весьма неприхотливы. А сытыми я их не видел. Десяток секунд - мир преобразился: по-прежнему ни зги не видать обычным зрением, но сердцу моему, носу моему и настроению вновь стало уютно и свежо! Это если не считать дурацкого дождя со снегом на поганом ветру! Январь, что тут поделаешь. Ладно, всё, забыли, успокоились, улыбнулись: мир прекрасен. Так... И кобуру не забыть отстегнуть.
      Пропасть под моим жильем глубока и почти вертикальна склонами, я нарочно такую выбирал для домашнего ландшафта, долго блуждал от каньона к каньону, от одной вершины к другой... Наконец, нашел то, что удовлетворяло меня по большинству параметров, и вот уже сто лет с хвостиком подряд я никуда не кочую, в этой хижине живу, на этой площади, возле этого дуба. Но регулярно отлучаюсь на долгие путешествия по остальной части Земного шара... И неизменно возвращаюсь сюда, то есть, домой. У каждого человека должно быть место, которое он считает домом своим, а я человек. Вздумается мне, поменяю место жительство - в другие края, в другой дом буду возвращаться. Как это уже не раз случалось: то долина Царей в Древнем Египте, которая именовалась тогда несколько иначе, то в Месопотамии, то еще где, среди льдов и фиордов.
      Дуб. Сей корявый кряжистый сученыш на моих глазах, можно сказать, вырос, из моих ладоней желудем выпрыгнул и впрыгнул в местную скудную почву, и выжил только лишь потому, что я этого конкретно восхотел! Поил, удобрял, от невзгод и пожирателей защищал... А он не желает, колода неблагодарная, со мною беседы вести! Коли рта нет - листьями шелести, ментально общайся! Ладно, ладно, я не сержусь.
      Маузер мой 'Боло' - приятная штука! Я его так и зову, как сто лет назад людишки нарекли: 'Большевик'! Увесистый, прихотливого внешнего вида, с эбонитовыми накладками вместо деревянных, с кобурой-прикладом. В качестве серьезного стрелкового оружия он давно отстал от жизни, всё так, но я им играю, а не воюю.
      Ну-с, отстегиваем деревянную кобуру - ах, хороша! - это тебе не дуб, не ольха и не береза: всегда только орех, в смысле, ореховое дерево, очень высокого качества, со специальными пропитками-промазками! Первым моим побуждением было маузер вложить в кобуру, но я передумал. Размахнулся лениво, на согнутом локте, в четверть силы, и швырнул ее, голубушку, вниз, на головы топырям. Однако, вряд ли в кого-нибудь попал - глубоко, далеко... да и ветер.
      Я люблю вещи, тот же и маузер, и кобуру к нему... Но лишь только начинаю замечать, что завелась у меня любимая чашка-ложка-плошка, посуда ли, постельная принадлежность, которая ну абсолютно ничем не лучше другой моей утвари того же назначения - то верная примета, даже две:
      - во-первых, я, согласно симптому 'вещей-любимцев', постепенно превращаюсь в закоренелого холостяка, брюзгу с причудами,
      - во-вторых, я скоро избавлюсь от любимца-любимицы - это уже чисто в духе самодержца-параноика!
      Сегодня ночью пришла пора моему десятизарядному фавориту. Жаль, искренне жаль! Я его добыл лет с тридцать тому назад, в знаменитой коллекции одного наркобарона из тогдашнего Золотого Треугольника. В честном бою. Попросту говоря, выследил и ограбил этого негодяя, и даже убил. Толстый такой был китаец, и кстати сказать, закоренелый опиумный наркоман. Торговал 'герычем', а сам увлекался 'всего лишь' опиумным дымком, у него даже была оборудована личная опиумная курильня. Укурок - добровольная судьба, вредные привычки - всегда самонапасти, но порочная зависимость от маковой 'смолы' не мешала ему довольно долго стоять во главе банды подонков помельче. С ними воевать мне было некогда, уж не помню почему, а его я допросил, выведал нужное и зарезал, прямо на дому, кобуру и маузер забрал.
       Принес добычу домой, сам собой довольный, но потом вдруг отвлекся на иные раздражители... вспоминать лень... вроде бы, на срочную поездку в Европу... А добытое сбросил куда-то на чердак и забыл на годы, на долгие четверть века! Потом вспомнил, по новой загорелся, узрев премилую игрушку-развлечение, самолично отлил, нарочно для 'Боло', несколько сотен серебряных пуль, прикупил гильзы, капсюли, всё в должном количестве, аккуратно и бережно закатал в патроны. Весь патронный запас погрузил в гнезда лент, по образцу пулеметных... только не вставляемых в маузер. И в кладовку при кузнице, на почетное 'хранительное' место. И ни одной осечки не было за все эти десятилетия! А все потому, что ни в коем случае, никогда не следует скупиться в поступках на внимательное усердие! Иначе получится пшик-фук вместо развлечения или праздника.
      Главное, не забыть снять с предохранителя. Ага, снял уже, оказывается.
      В маузере оставался последний патрон из десяти, его надобно опять дослать в патронник.
      Теперь уже в полный замах я запустил пистолет во тьму, в надежде, что там, внизу, когда он долетит до камней и топырей, спусковой механизм сработает от удара, и оружие очнется напоследок, и, глядишь, прикончит какого-нибудь топыря-неудачника. Но нет, выстрела последнего так и не прозвучало. А и не беда, просто обманутое ожидание, одно из мелких и досужих в моей повседневности. Прощай, братец Боло! Отныне дело за Временем и ржавчиной: они сомкнутся над ним и повлекут в никуда.
      Эпохи - тоже птички-невелички. Самое первое в моей жизни обманутое ожидание случилось очень давно, задолго до череды крестовых походов... раньше, чем народился на свет Гай Юлий Цезарь... до вереницы долгостроя знаменитых египетских пирамид... А я по-прежнему хорошо помню горечь ту!
       И не здесь, в Южной Азии, это случилось, и не там, в Западной Европе, и даже не в египетской Северной Африке. А гораздо, гораздо раньше, на малой родине моей, на континенте со многими именами. Во времена детства и юности моей континент звался Атлантидою. Имя это, почти без изменений, перекочевало в античные письменные источники, потом, тысячелетия спустя, пространство стало называться Бавилон... потом, гораздо позже и доныне - Бабилон... Но я никогда не бываю в Бабилоне-Бавилоне-Атлантиде: вспоминаю - да, грущу и тоскую изредка - да, но... Ни ногой! Судьба запретила мне это. Согласно черному предсказанию, в данном случае не важно, кем и когда изреченному, неминучая смерть будет ждать меня именно там, на малой родине моей, и я этому предсказанию верю. Нет, ну конечно, я ведь взрослый и вменяемый человек, я отлично понимаю, что Смерть-тетушка обладает полной свободой воли, и в этом смысле ей глубоко плевать на измышлизмы некоего Мартина Лютера: может прийти за мной хоть в Эрмитаж, хоть на Гангкхар-Пуенсум, если ей вздумается, вопреки любым пророчествам. Но зачем провоцировать и дразнить, если можно попытаться отсрочить?
      Ах, бессмертие... Мне бы его надолго хватило!
      А Смерть я видел однажды в истинном ее обличье, довелось-посчастливилось - некоторым образом в гости принимать - и этот экспириенс, почти встреча, меня впечатлил, да так глубоко пробрал, что на многие столетия вперед, если я их проживу! Недозавершенное рандеву прошло в Ленинграде, недавно сравнительно, в тридцать четвертом году двадцатого века. Но это я совершенно отвлекся от первородной горечи моего детского бытия. Отвлекся, да не забыл!
      Вот, скажем, детишки малые. Настоящие, человеческие, а не фальшивые сегодняшние эти... Так хорошо смотреть на них, на их детские игры и страсти... Вот они смеются, вот плачут у мамочек на руках... Сплошная милота! Но ежели всмотреться, если самому припомнить изнутри: легче ли, проще ли детское сю-сю-бытие - сурового взрослого? Не уверен.
      Дети человеческие - те еще шкатулки Пандоры.
      
      Г Л А В А 1
      Гроза и дождь - это тучи россыпью. Мальчик Ёси сделал открытие сам: взял, вдруг, и постиг, что не просто дождь и ливень из тучи накрапывают-льются, а это ползущая по небу туча истекает накопленной в брюхе водою, подобно тому, как истекает кровью раненый зверь, или, к примеру, как сыплется зерно из порванного мешка, или ты сам... когда ходишь по малой нужде! А гром - это она вскрикивает от боли! Одна туча, потом другая! Они кричат вместе и порознь, тучи! А, вот, молнии, которые в грозе полыхают - это... это... это Великие Боги хлещут небесное стадо огненными бичами, чтобы слушались и бежали, куда сказано! Вот им и больно, тучам, вот они и кричат, и кровь-воду проливают на землю. А иногда огненный бич промахнется и мимо хлестанет, да по земле! Если подвернется под удар человек, зверь или дерево - тут им и конец!
      Эх... Рассказы про богов с огненными бичами ребята в их ватаге еще стерпели, выслушали выдумщика Ёси, а, вот, когда о том, что такое дождь для тучи... Только и знают, что сразу насмешничать! Безголовые какие-то!
      - Ёси, а, Ёси! Слышишь меня?! Ты как дурачок какой-то, с этими своими дурацкими тучами! Веревку лучше проверь, чтобы вся целая была, чтобы прочная! Потерял - не спрячешь!
      - Вот, моток при мне.
      - Размотай и осмотри. Нож взял?
      - Взял.
      - Наточил?
      - Да.
      - Как следует наточил, с обеих сторон ровно, или абы как?
      - Наточил. Вот, на, сам проверь! Остренный!
      - Это ты и проверяй. И не отставай от ватаги, а то спишь на ходу и сопли роняешь! Охотничек! Коли уж тебя взяли в первый поход, на мужское дело, так и веди себя охотником, а не бабой с открытым ртом! Тучи ему понравились!
       Ёси кивнул, хотел с покорностью это сделать, но дерзкий язык вдруг сам выскочил - и ну шевелиться в открытом рту:
      - Так туч-то и нет сегодня! - Эх, не выдержал, огрызнулся Ёси на старшего братца несогласием и тут же по шее схлопотал, несмотря на правоту своих слов: чужой аршин не ласков. Не перечь старшим охотникам, делай, что говорят!
       Вышли рано, еще до света, а ныне уже утро в полную силу, даже почти полдень, судя по приметам окрестным, пусть и без солнышка. Тучи сегодня по небу не плывут, это чистая правда, но и солнца не видать: между землей и небесами раскинулся на все стороны, до самого окоема - дым не дым, туман не туман... - белый пасмурок, хмурый зимний безветренный день. Взрослые охотники утверждают, что такой - самый удобный для охоты. А почему?
       Хороший ответ порождает новые вопросы. Но старшие только отмахиваются от глупых Ёсиных 'почему' - не мешай, дескать, думать. Мальчику Ёси не привыкать к затрещинам, да только нет в них ничего хорошего, хоть в первой, хоть в десятой, хоть в какой.
      Месяц Макта в разгаре: сегодня первый день охоты, он под стать важным праздникам, день этот, поэтому все мужчины племени особо ценят его и любят!
      Макта - значит, прошло владычество осени грязной и унылой, велено ей богами убираться восвояси, а, вот, зиме и снегу - низкий поклон от всех племен! Первый снег выпал нынешней ночью, он как бы приказал-разрешил вождям и шаманам племени: пора! Охотники, вперед!
      Это когда-нибудь потом, еще очень и очень нескоро, через множество дней и ночей - луны встречать-провожать устанешь - прискучат людям и холода, и зима... А ныне: милости просим, сударик снег-мороз!
      Откуда берется снег? - все об этом знают, даже дети малые: его боги сверху насылают, так же, как и дождь, и лед с градом, и ветер. Самое противное - это вода каплями из тучи дождевой, приносящая вместе с дождем промозглую сырость и всем надоевшую слякоть. Но ушли дожди куда-то прочь, свалились на земную грязищу заморозки, да поверх им долгожданный первый снег нападал - то-то чисто вокруг, насквозь прозрачно, а вдобавок и сухо! Еще бы и солнышка для веселья! Но оно охотникам помеха. А может быть, дожди никуда и не уходили, а взяли, да и обернулись снегом!? А под снегом-то притаилось другое время года! Почему бы и нет?
      Мальчик Ёси опять наморщил лоб под шапкой: почему так получается, что сухо?! Если снег - вода, а он и есть вода, он сколько раз проверял, и на руке и огнем, то почему на снегу ни у кого из охотников ноги не промокают? В оттепель бывает сыро, а когда мороз - всегда сухо. Надо попробовать у шамана Корня спросить, подстеречь нужный миг, когда шаман подобрее будет... после сытной трапезы, к примеру. Снег - это белый и пушистый лед, вот!
      Взрослые охотники где-то там, в иной стороне, они своею ватагой по следу бегут, все на важного зверя нацелились, на лося или кабана, а то и на целое стадо; да, они отдельно от детей охотятся, впереди и в буреломной пуще, там у каждого из них свое место и свой наказ от старшего охотника. А мальчишеская стайка, под водительством подростка, старшего Ёсиного брата, по прозвищу Карп, к воде поближе приладилась, к озеру и мелким болотцам вокруг озера, туда, где им старшие охотники место на промысел определили.
      Все рады первому снегу: вон как звереныши разыгрались, да и птицы от зверей не отстают - на снегу-то всё видно: кто большой, кто маленький, кто где валялся, куда побежал... Только это давно уже было: всю ночь звери с птицами веселились-куражились, а ныне, когда рассвело, будто бы и нет никого, умчались прочь по своим звериным делам, подальше от человеков-охотников! Волк на зайца охотится, а заяц на траву с корнями, которую теперь не видно под снежным настом, и ее приходится вынюхивать. Люди же охотятся и на зайцев, и на волков, и на лосей. На все, что в пищу годятся, на ту же и траву в голодный год, а также и на шкуры-одежды звериные целятся, чтобы себе, на собственную пользу, содрать-отнять.
      Дело у охотников всегда непростое: ни волк, ни заяц на одном и том же месте не жируют, ждать никого не будут, особенно тех, которые с копьем и луком; хочешь пожрать, добыть - знай гоняйся за ними без устали! А то и в засаде подстерегай, копьем или капканом.
      - Способность ждать - ничто, без умения дожидаться. Это главное умение каждого толкового охотника. - Так их дядя Гусак перед охотой напутствовал. А второе важное умение - читать следы. Спросит тебя кто из старших - поспеши внятно ответить: здесь утка топталась, здесь ласка мышку-норушку из-под снега добывала! А здесь заяц в снегу кувыркался, по снегу петлял-хитрил, следы обманные оставлял. Только очень умный увидит очень хитрого. Настоящий охотник добывает с умом, его не обманешь.
      Ручьи вместе с озером и болотами еще не успели промерзнуть, только по краям ледочком прозрачным схвачены, а в воде-то следов не остается: мырк в темную глубину - и все разгладилось, будто не было, поэтому смотри на снег да на песок прибрежный: кто из воды вылезал, ну-ка?.. Правильно ответил, что выдра, а все равно: будешь зевать да раззявничать - опять получишь по шее.
      Принимая - понимай, за что получил. Старшие кормят Ёси тумаками не чаще, пожалуй, нежели сверстников его, но мальчик Ёси, понимая причину этих тычков, переживает гораздо сильнее остальных и помнит обиду намного дольше. Почему так? Да, вот, такой уж он уродился.
       Мамка умерла, когда Ёси было пять лет, он ее почти и не помнит... так, иногда, смутно, как во сне... а сейчас ему восемь. Считать он умеет до... до... И до декады, и до двух десятков, и целую луну сочтет, до трех декад, и дальше может... но вроде как нечего дальше считать, разве что деревья в тайге. Или звезды... Считает он даже лучше Карпа и других старших подростков. За что ему также перепадает, потому что не по росту вперед всех лезет. Отец у Ёси тоже охотник, но не такой как все, и добыча иная у него, и далеко-далеко на отшибе живет, а в стойбище бывает несколько раз в году, поэтому сына отдал в семью младшего брата, приемышем. Там он пятый из детей - у него один старший брат и три старшие сестры: Ручеек, Синичка и Уголек. Когда Ёси вырастет, станет таким же большим и сильным, как отец, он тоже уйдет прочь из племени, сам по себе жить будет и охотиться... в неведомых краях... И затрещинами кормить он никого из родных и близких не будет, и себя не позволит, даже вождю. А... а... если он будет один жить - откуда родственники возьмутся, и кто ему будет вождь?
      Приемная мамка Ёсина, дядина жена, по племенному прозвищу Гуся, обоим братьям выдала поутру настоящие охотничьи 'голены', вроде как сапоги, но уже зимние, как раз для того, чтобы ногам в них по самое колено тепло было и не мокро, даже если в неглубокую лужу провалишься. Потому они голены, что сделаны из шкур, мехом наружу, нарочно для сапог, снятых с голени лося или оленя. Лосиные голены особо теплые, тяжелее оленьих будут, они для взрослых охотников. И у женщин такие голены есть, но они покороче, зато изузорены вышивкой и бисером, для красоты. А мужчинам, таким как Ёси, Карп - все эти дурацкие кружочки-завиточки даром не нужны! Тепло, надежно? Вот главное! А все что выше колен - согревают охотничьи шубы из звериных шкур и меховые шапки. Ну, это когда морозы уже совсем невмоготу, а в обычные дни, когда...
      - Ёси!!! Не спи, крысёна! Ёси-и!
      А Ёси и не думает спать: вот, нож в левой руке, а вот, дубинка в правой, чтобы бить ею в самой близи или швырять по добыче... и попадать. Все правильно: если попал, тогда и добыча, а если промазал... Промазал. Ускакал заяц. На охоте никто его не стукнет за это, нет, не принято, от старших охотников строжайший запрет! А когда вернутся - ну, тогда... когда как, зависит от добычи: хороша добыча, обильна - так и забудут, подобревшие и сытые, а если худа охота вышла... всякое бывает. Ёси нынче впервые на общую охоту взят, но порядки знает, наслушался рассказов, малые дети по ним и учатся, охотники будущие.
      Была тесная стайка, ан уже рассыпались, словно муравьи по окрестностям муравейника, но не кто куда, не вразброд, а чтобы всегда видеть остальных охотников, пусть не всех сразу, но кого-то из них - обязательно! Закон войны и охоты: ватага вместе - сильнее вдвое!
      Но уж так получилось-оказалось...
      Случайность - любимая забава Судьбы. Но судьба - всегда мачеха. И не ко всем добра. Ёси сам не знает, как оно так вышло... просто задумался. Шел он по правому краешку мальчишечьего войска, да оступился и чуть не попал в проталину ручья. Проталинка была не такая уж и широкая, два взрослых шага... Решил обойти, не надеясь, что перепрыгнет, глянь, а по пути еще проталина, и опять свернул... Глазом моргнуть, а он уже на отшибе от остальных, голоса издалека слышит, где кто находится - ушами чует, но глазами никого не видать... Лягушка! На краю льдинки прибрежной лениво-лениво шевелится... потому что на холоде еще с осени спать хочет, а тут зима, озябла. Дрянь добыча, но лучше взять - в стойбище собакам скормить, им нынче тоже голодно.
      И вдруг вой сзади-сбоку! Тонкий такой, но страшный! Мельк сзади-слева - напал! Кто-то на Ёси напал, он даже вздрогнуть не успел! Напала! Ёси махнул ножом второпях, промазал, скакнул-отпрыгнул вперед, прочь от напасти, повернулся - выдра! Здоровенная такая, немногим меньше по длине, чем сажень маховая! По правде-то сказать, сажень-то своим размером - Ёсина маховая, не взрослого человека, но все равно - Ёси и сам пока не велик в высоту. Это выдра лягуху выследила, для себя выследила, а тут посторонний пришел отобрать законную добычу! Выдра мало кого боится в своих озерных владениях, разве что забредшую случайно росомаху, но уж в голодную пору - и перед людьми не струсит!
      Ёси махнул дубинкой - попал по спине! Где она?! Вот она! Аж на задние лапы привстала, на хвост оперлась! Ой! Ой-ой! Только, вот, кто из них двоих добычей будет?! Выдра-то почти с Ёси ростом, разве что телом поуже! Огромная выдра ничуть не убоялась удара детской дубинкой, опять припала в мелкий снег на все четыре лапы, отряхнулась и вновь прыгнула, рвать и кусать чужака, врага! Тут и Ёси ей помог, поскользнулся - бряк на задницу! - хорошо, что оружие из рук не выпустил! А у выдры глаза горят, злобная пасть широко разинута! Укусит - голен прокусит!
      Завязалась битва один на один: человеческое дитя Ёси против взрослой поречихи, против самой выдры! Оступился, поскользнулся и тотчас воды набрал полные голены! Вода зябкая - жидкий лед, но драка жаркая, не до холода тут!
      Выдра на озере и на мелкоречье окрестном - вождь среди всех остальных животных да птиц, все ее боятся, всех она может себе на пищу пустить - и щуку, и цаплю, и куницу - а не только лягушку!
      Первый раз такое с Ёси приключилось - боевая опасность! - он и струсил, аж до самого ужаса, но, при этом, и разъярился не хуже выдры: помоги ему его кто из богов или взрослых, спаси-отнеси прочь от поля битвы - Ёси вывернется из уберегающих объятий и помчится назад, драку продолжать! Упрямого не согнуть, упорного не сломать - так старейшины любят говорить, когда молодежь поучают. Стало быть, упрямство - не упорство, но как их заранее отличить?
      У выдры сильный хвост, которым она умудрилась лупануть упавшего Ёси прямо в лоб, у выдры лапы, с пятью короткими когтями на каждой, у выдры клыки - мелкие, но острые! Выдра - опасный противник! Однако и мальчик Ёси в бою оказался не лыком шит: хвать дубинкой, вжик ножом! Правильно старшие учат: не топчи врага босиком! С оружием-то оно в любой схватке повадливее! И еще раз ее ножом! И еще!
      Всё вокруг для Ёси словно в тумане кровавом... кто-то его держит... дубинку с ножом отняли... выдра мертвая валяется... Это свои набежали, на истошный Ёсин крик: оказывается он не молча дрался, а кричал и визжал! - Это ему Карп уже дома, после охоты, рассказал! 'Как баба'!
       Угу. И ничего не как баба! Это, небось, выдра выла, а он, Ёси... он рычал! Да рычал, как волк или медведь!
       Девчонки, сестры Ёсины, захихикали на слово медведь, так непохожее обликом на их младшего братика, но Гуся приструнила дочерей, а младшенькому дала горячего отвару на сладких травах - охотник заслужил! Ёси пьет, сидя на теплой лежанке, спиной к теплой стене прислонясь, а все равно озноб по всему телу - вот как напереживался!
       На дворе уже темно, зимой ночь скорехонько в гости приходит, но и людям спать еще рано - только и дела, что по дому заботы мелкие править, да на теплой лежанке вчетвером тесниться, благо она просторная, почти в пол избы! Да сказки рассказывать, да друг против друга перешептываться... Но это для девчонок забава, хихикать и сплетничать, а Ёси мужчина, он теперь настоящий воин, у него сегодня первая охотная добыча случилась!
       Добыча-то добычей, да только, вот, кому эта добыча на пояс пристегнулась?! Нет, ну, понятное дело, что такую тяжеленную поречищу, тем более самца, к поясу даже взрослого человека не навесить, просто охотничья поговорка такая, Ёси же теперь самый настоящий охотник!
       В том бою примчались мальчишки на вой да на крик, выдру прикончили в десяток ярых дубинок - спрашивается теперь, кто ее победил? Конопатый утверждает, что он! Конопатый злой и здоровый парнишка, зовут его Лещ, Конопатым его только Ёси называет, и то не вслух, а молча, мыслями; этот Лещ одного Карпа побаивается, а остальных сам задирает, кто же с ним захочет спорить? Пока Ёси с выдрой воевал, Карп дальше всех был на охотничьем просторе, и на выручку, на крики прибежал, когда уже все закончилось. Но по свежему азарту, раскаленные победной битвой, другие охотнички взялись, все же, спорить с Лещом, -- так и переругивались на обратном пути до самого стойбища!
      Чья там победа оказалась, кто себя в основные добытчики назначил - Ёси так и не услышал, уши от обиды себе заткнул... Главное, что почему-то не он...
       Уходили на охоту еще затемно, возвращались - все вместе, все целы-невредимы! - еще засветло: мальчишеская ватага впереди, взрослые охотники за ними следом; у взрослых неплохой прибыток для зимнего почина - молодой, но очень увесистый кабанчик, и у детей - пара лягух да выдра! Вот, как раз потому, что взрослые охотятся на больших зверей, которые намного больше выдры, слова про пояс и добычу так и остаются словами-бусинками, бесполезными украшениями. А на самом деле, привязанную к шесту выдру по очереди несли, парами, чтобы всем воздалось по охотничьей справедливости, чтобы каждому славная ноша досталась, хотя бы и ненадолго... И взрослые также свое добытое на шесте несут, и тоже парами, где один впереди, а второй сзади. Который впереди - тому чуть полегче. Но тяжесть и там все равно нешуточная, пары часто меняются, чтобы из сил не выбиться. И Ёси выдру нес... Но добычу-то все равно посчитали чужой, а не его, не Ёсиной! Любопытно, зачем тот обычай словесный о кабане, пристегнутом к поясу, существует? Прямо потеха! Кому нужна такая поговорка? Женщинам надобны вышивки да бусы - это понятно, им для красоты, чтобы ярче всех других подружек, а мужчинам, воинам и охотникам зачем? Спросить бы - да не у кого, как раз по шее огребешь, а еще дураком обзовут!
       По запахам дымным - это дом уже чуется, скоро отдых и рассказы про охоту. А тоже любопытно сказывается: для Ёси и Карпа с дядей Гусаком дом - это их хижина, а для всего племени дом - это все стойбище. Которое все зовут просто, без затей: Лесное. Там дом - и там тоже считается, что дом, но это разные... разные... понимания одного и того же слова-имени. Почему так? И тоже не у кого спросить, засмеют.
      Взрослые с добычей, и дети с добычей - все довольны! Впрочем, когда уже в стойбище вступили, выдру вместе с палкой-шестом старшие сразу же забрали, на свои взрослые нужды!
      Первым делом - выдровую шкуру ободрать, потому что на ней ценный мех! На спине он бурый, иногда с просивью, а снизу, на животе, сплошь светлая шерстка, почти как снег или иней. Если поверху гладить - шерстинки толстые, даже колючие, а на брюхе - как пух. Выдра кому-то на зимнюю шапку пойдет, такой шапке ни вода, ни холод не страшны! А мясо люди съедят! И не вдруг слопают, но только на следующий день, потому что мясо выдры надобно вымочить как следует, чтобы из него, из мяса выдриного, вся вонь и тина вышли. Потом отожмут, отварят - вот тогда уже еда! Впрок мясо выдры не готовят, не сушат и не вялят, очень уж непрочное оно, и скисает быстро, и протухнуть норовит.
      Дети на лежанке слушают, как Гуся про выдру им объясняет, и у каждого в животе урчит ??- поесть бы! Мама-Гуся обязательно их покормит, но не сейчас, попозже, когда старший брат Карп из взрослой охотничьей хижины придет, да 'ихние' новости расскажет. До еды вечерней будет все равно еще далеко, но мама Гуся обязательно достанет со стены узкий кожаный мешок, насыплет оттуда в глубокую деревянную миску сухих мелко-мелко толченых корней, зеленоватую муку сдобрит топленым овечьим жиром, кусочками старого таежного меда, пропитает водой, в две руки замесит круто - и на очаг, в сторонке от долгого главного варева, на плоский противень! А противень-то не простой, почти волшебный: в огне не горит! И не ломается, если ударить по нему или уронить! Это Бирюк, Ёсин отец, когда-то издалека принес, Гусакам в подарок. Называется - железный!
      Облизнуться не успеешь - каждому из детей по вкуснейшей лепешке, с пылу, с жару! Карпу две лепешки, потому что он старший и ему надобно скорее вырастать во взрослого воина, охотника, добытчика! Но Карп добрый парнишка, он обязательно от второй лепешки отщипнет и кого-то из сестер угостит, бывало, что и всех троих. А однажды и для Ёси кусочек остался!
      Ёсин дядя, приемный отец, по взрослому прозвищу Гусак, придет сегодня поздно из охотничьей хижины, досыта сытый и развеселый от выпитой браги! Будет смеяться, песни петь, но быстро свалится на свое ложе и уснет. Так по обычаю, все привыкли.
      Гусак - неплохое прозвище, достойное взрослого охотника, но Ёси больше нравится отцовское: Бирюк! Вот он вырастет и тоже станет Бирюком, или еще как-то так... Чтобы все в стойбище боялись, уважали и завидовали. Жалко, что сейчас он еще маленький, у него даже детского 'рыбьего' прозвища нет - Ёси и Ёси... Но уже следующей весной... Только, чур, пусть будет не Гольян! Ёси даже поморщился, так ему не нравятся гольяны - что видом, что вкусом... Поморщился, чихнул, зевнул - и вот он уже спит, зная, что мама Гуся и сестры к лепешкам его непременно разбудят.
      - Ёси, Ёси! Вставай скорее, мама лепешек напекла!
       Это Синичка-сестричка его будит, плечо и затылок ладошкой теребит. Ёси любит Синичку больше всех остальных сестренок, она очень добрая... Надо вставать...
      Ёси приподнялся на руках, но не весь, а только головой и туловищем... - и вновь повалился, лицом на жесткую кошму. Он ничего не хочет... он только пить хочет... и чтобы голова не кружилась...
       Карп, и сестры уже уплетают свои лепешки, смеются, довольные, а Ёсина доля остывает, одинокая, на противне.
      Тут подхватилась Гуся, отбежала от очага, сунулась к племяннику, ощупала руки, лоб...
      - Да у него горячка!
       Дети знают, что такое горячка, сами болели, и у других видели... Горячка - она опасная, она очень подлая: кто поболеет, поболеет, да и на поправку пойдет, а другие умирают, что дети, что взрослые. И часто умирают.
       Дети притихли, было, но с лепешками разве будешь долго скорбеть-горевать... Ёси отказывается от своей доли, значит, следует поделить между остальными, не пропадать же ей? Лепешка не виновата, и горячки в ней нет.
       А Гуся прикрыла вытяжку на очаг, сбила прогоревшие древесные угли в тесную кучку посреди очага, чтобы огненное тепло до ее возвращения надежно хранили, в хижине вместо себя вслух назначила, по заведенному обычаю, старшего сына, Карпа, да и побежала шамана искать - если кто болеет, таких шаман лечит.
      Ёси почти ничего не запомнил из тех начальных зимних дней, больше стонал и бредил. Ни мяса, ни кореньев, ни лепешек не ел, только воду жадно хлебал. И лежал, не вставая, и потел... и вообще... Это ему гораздо потом уже наперебой рассказывали, в самых завиральных и противных подробностях.
      Шаман в тот первый вечер пришел в хижину вслед за Гусей, потрогал ему дряблыми пальцами лоб, щеки, осмотрел ступни ног и понюхал подмышки... Снял с пояса и налил из рога в принесенную плошку из бересты какого-то вонючего варева, чуть ли не насильно влил в Ёсин рот: 'пей!' И поначалу отказался взять его с собой, в свою лечебную хижину, ушел восвояси. Но через день, вечер и ночь, наутро, пришлось все-таки забрать: лежанка общая для всех детей, и рядом с больным и лежачим, бредящим Ёси - им никак. Но ведь и отдельно положить его некуда, разве что у порога, чтобы умер... Нет! Пусть он живет! А шаман без подарков не останется, главное, чтобы вылечил! За сыночка своего малого щедро заплатим!
      Гусак на руках нес больного племянника, сына-приемыша, аж в другой конец стойбища, к шаману, а Карп и все трое сестричек, вся семейная ватажка, рядом вились-провожали.
      У шамана Когтя две хижины рядом стоят на склоне каменистого пригорка: в одной сам живет, в другой больных лечит. И жены у него тоже две: она постарше, а другая совсем молодая. Шаманы - особые люди, им так можно, чтобы всего было вдвое больше, нежели у простых людей.У вождя племени аж три жены, однако все вместе живут в одном доме. Но жилище вождя самое обширное и высокое во всем стойбище, стоит недалеко от шаманских хижин, еще вверх по склону. Это тоже обычай, издавна так повелось.
      Лечебная хижина не очень большая, меньше простой-обычной, в какой люди семьями живут. Есть еще и для женщин отдельное лечебное и рожальное место, по виду шатер из шкур, когда они заболевают или детей рожают, но это совсем другая жизнь, на другом краю стойбища, на восточном, у самой низины, возле ручья. Там колдунья и живет, и лечит, и роды принимает, а как она это делает и что внутри - мужчинам знать не положено и даже почти зазорно, если, конечно, ты не вождь, не шаман и не один из старейшин.
      Кроме Ёси, в хижине той исцелительной, было трое больных: один совсем старик, он быстро, через день умер, даже и поболеть не успел, и еще двое: охотник со сломанными ногами и совсем уже ветхий старик, из ума выживший, тот был на веревке привязан к топчану, чтобы наружу не выходил, здоровым людям не докучал.
       Долго, тяжело болел Ёси, плохо ему было и очень горько. Маме Гусе нельзя к мужской хижине близко подходить-заглядывать, потому что женщина, и детям нельзя, потому что дети, а Гусак наведывался несколько раз... потом перестал. И Ёси слышал, что шаман Гусаку про него говорил, что почти наверняка мальчишка умрет, время нынче такое.
      Ёси поначалу очень боялся смерти, а потом... как-то так... сам собой, постепенно... день за днем, ночь за ночью... страх его иссяк... очень уж он устал болеть и мучиться. За все время его горячечного недуга, в хижине, кроме Ёси, так и не скопилось много народу - когда трое лежало, когда двое больных... Один, который с ногами увечными, вскоре ушел, уковылял, в свой дом, дальше болеть, остальные умерли один за другим, и выживший из ума старик тоже помер.
       Вот и его, Ёси, так же, однажды утром - положат на санки и на ту сторону речки, на погребальное кострище свезут, где все племя своих родичей к предкам провожает.
      А потом случилась радость, великая и нечаянная!
      Лежит Ёси на своем топчане, на тощей, вонючей подстилке, в корявую оленью шкуру укутанный, а сам привычно думает - какая она смерть, как она будет выглядеть, когда за ним явится? Люди разное рассказывают, дескать, мол, для каждого Она свой особый облик выбирает.
      Лишь бы не выдра!
      Ёсина лежанка у стены расположена, как раз напротив входа: Ёси думает, сам себя пугает мыслями, а полог вдруг и распахнись! Сердечко сразу - бубух, куда-то под топчан! В первый миг его ужас пронял, а потом... а потом... удивление... сначала робкое, с недоверием... и тут уже - когда Бирюк улыбнулся, рассмотрев сына в полутьме, - изумление, на счастье похожее! Это никакая ни смерть, это отец проведать его пришел, на больного сына посмотреть! А за ним шаман в хижину просунулся.
      Оказалось, что отец здесь не только, чтобы смотреть и проведывать:
      - Эй, Коготь! Я его забираю.
      Коготь качнул сверху вниз волчьим шаманским треухом на кудлатой голове:
      - Как скажешь.
       Коготь очень не любит, когда жители стойбища без спросу в его владения вторгаются, но здесь он ни словом, ни желтым своим оскалом щербатого рта Бирюку не возразил. Похоже, что даже шаман Ёсиного отца побаивается... не то, чтобы совсем уж боится, но как бы остерегается лишний раз голос на него повышать... А ведь Бирюк - не старейшина и не вождь. Но ведь и они, старейшины и шаман, вместе с вождем - к Бирюку всегда уважительны. Только это холодное уважение, без приязни, без дружбы, не как к Гусаку, например. Гусака в стойбище многие любят-привечают, а Бирюка нет.
      - Да, тебе - вот. За сына признательность.
       Увесистый мешок-бурдюк из козьей шкуры перешел от отца шаману, тот принял с благодарственным кивком, даже не заглядывая в недра его. Но многоопытному Когтю и так понятно, что Бирюк чепухой не отдарится, Бирюк по-своему честен и щедр.
       От домашней хижины в лечебную Гусак мальчика нес, а обратно - Бирюк, он же старший брат Гусака и Ёсин отец. У Ёси голова чуть набок свешена, он вприщур поглядывает по сторонам, всюду белым-бело от сугробов, на верхушках елок снег и на небе тоже, значит, вокруг все еще зима, зимний день. На елке ворона каркает, сердится на кого-то. Месяц он проболел: был Макта, а теперь Букат. Это уже потом Ёси узнал насчет Буката, и очень удивился: месяц - оказывается, это так долго! А он думал, что уже целый год прошел! В году много месяцев. Раньше Ёси помнил - сколько, да горячка всю память из него выдула.
      Когда Бирюк в стойбище наведывается, он всегда у Гусака с Гусей на постое живет, своей хижины у него в этом стойбище нет. По скупым обмолвкам взрослых, дети знают, что у Бирюка стоит дом в другом селении, которое все называют городом. Город - это тоже вроде стойбища, но очень большое! Взрослые говорят, что пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать, насколько больше. Может и врут, а может и... В другое время, пользуясь нечастой близостью к отцу, Ёси обязательно его спросил бы, но сейчас он лежит-покачивается у него на руках, и весь белый свет вслед за ним, и даже улыбнуться нет никаких сил, только бледный пар клочьями изо рта наружу, и тихое счастье копится внутри: его не забыли, значит, его, наверное, любят. И еще хорошо: отец хоть и не толстый статью своей, но видно, что крепкий, к тому же выше ростом и Гусака, и Когтя. Он, Ёси, таким же вырастет!
      А в хижину мальчика не сразу занесли: отец помывку затеял.
      - Погоди, ты, Гуся! Куда его в дом?! Воняет от него, как я не знаю... Шаман-то, видать, притерпелся там из-за лени своей, а нам всем... Воды нагрела, как я просил?
      За Гусю ответил муж ее, Гусак, Бирюков младший брат.
      - Нагрела. Уже горячую в два бурдюка налила, а в котел чистого, свежего снега набросала, вот-вот вскипит. Слышь, брат, давай-ка и одежонку его сожжем, потому как ни порток, ни прочего уже не отмыть. Одна короста, вся в дерьме. А голены оставим, с ними ничего не сделалось. А? Я Карпову старую куртку ему приготовил, из которой он уже вырос, шапку, штаны, пока ты там с вождем да старейшинами тары-бары точил-разводил. Пока ты там дела улаживал, мы тут все сделали, как ты заранее нам сказал.
       Бирюк - вот ведь чудо дивное, сто лет невиданное! - подмигнул зеленым глазом своим, опять улыбнулся, второй раз за день, на этот раз уже в сторону брата, кивнул:
      - Дело придумал, жги, во славу всех богов, пусть на небе вволю понюхают.
      Гусака и Гусю слегка покоробило от этих богохульственных слов, а дети, наоборот, рассмеялись, все четверо, и тут же затрещали в четыре руки подзатыльники от отца и матери: взрослым так шутить можно, а вам нет!
       Наверное, и Ёси бы посмеялся словам отца, но он опять впал в легкое забытье: голова все еще кружится, во всем теле слабость, но ему теперь не страшно. Он теперь никого и ничего не боится - отец рядом!
       В огромное постирочное корыто, где обычно одежду стирают и свежие шкуры отмачивают, налили чистой горячей воды, подбавили снежку, в осторожную меру, чтобы тело и руки терпели, а не кричали, потом началась помывка. Мыли мальчика не в хижине, а во дворе, за тыном и сараем, по возможности подальше от чужих досужих взоров, но все равно ходят мимо туда-сюда, глазеют.
       День тихий, ни ветерка, поэтому и холод не в холод, даже для голого тела, да и почти нет мороза в сегодняшнем дне: еще чуток подождать, и таять начнет. К тому же Бирюк нарочно развел для пущего тепла два узких длинных костерка, вдоль по обе стороны горячего корыта - откуда тут холоду взяться?!
       Воды извели на маленького Ёси - почти целое озеро, зато вымыли дочиста, аж беленький весь... И немножко синенький - очень уж худыш! Отовсюду, из-под кожи, куда не глянь, кости торчат - ребра, лопатки, суставы, ключицы... Отощал за голодный месяц, как и жив-то остался? Бирюк поначалу один мыть взялся, но Гуся упросила взять ее в помощь - и правда: вдвоем куда-как легче мыть-тереть полоскать.
       Потом... Потом Ёси в глубокий сон провалился, но перед сном успел выпить чашку густого мясного отвара с кореньями и с мелкими кусочками постной оленины: Бирюк сказал, что жирного ему пока нельзя, животу вредно - пронесет.
      Впервые за месяц Ёси подумал: вкусно! Допил отвар, облизнулся, с мечтой о добавке, и уснул мгновенно.
       Бирюк тем временем все свои привычные дела переделал, с которыми он вождя и старейшин стойбища навещал, перед которыми привычный ответ держал - всё хорошо вышло, все довольны. Уже Бирюку и уходить бы пора настала, но задержался еще на пять дней и ночей: сына выхаживал.
      - Пусть сил и крови в тело пока наберет, а то, ведь, живым не донесу.
       Но и Ёси тоже отцу помогает, старается, в ответ на родительскую заботу: на второй день уже сам до нужного места доковылял, на третий с братьями и сестрами то и дело болтал-говорил, почти целый день сидя, а не лежа. Ел все эти дни - отъедался-отдувался: сколько Гуся в чашку ни положит, все подметет!
      - ...Почему хватит? Потому, что со мной пойдет, здесь не оставлю. Он мужчина, он уже достаточно вырос, чтобы и без мамки при мне быть-обывать. Восемь весен, скоро уже и девять! Ты, Гуся, была ему хорошей матерью, уважительный поклон тебе и брату. В следующий мой приход сюда - отдельный вам, за все хорошее, подарок! А это - Бирюк показал подбородком на полусплетеную корзину из веток и разрезанные особым образом шкуры - это для нашего щенка Ёси: слабоват он еще весь путь ногами промерять, в корзине понесу.
      На четвертый день, заранее, чтобы на пятый не метаться попусту, Бирюк все свое имущество собрал, основательно и придирчиво проверил сыну и себе: куртку, шапку, голены, топор, нож, огниво, шкуры спальные... всё, что потребно для каждодневного бытия и долгого пути. Запас мяса вяленого и высушенных ягод, кореньев - обязательно. Лепешки - пригодятся, их только разогреть. К ним старый мед в сотах. Но ни воды, ни веселящей браги, что Гусак хотел в дорогу старшему брату подарить, брать не стал: брага - коварный зверек, самый неподходящий миг подстережет и предаст! А воду с собой брать - просто глупость, потому что вокруг зима и снег! Зима в самом разгаре, снегопады частые, снежинки чистые, умытые, все одна к одной!
      Ёси засмеялся, услышав про чистые и умытые снежинки, а отец нахмурился на то, что мальчишка во взрослый разговор вмешивается, пусть даже не словами, а смехом. Но Ёси хорошо видно, что отец хмурится притворно, просто по обычаю, а у самого улыбка в бороде под усами притаилась; он, Ёси, настроение отца теперь чутко понимает! И еще он хотел сказать, что он про облака придумал: облака - снежинки неба! Потому что белые и летят... Пусть это огромные снежинки, но небо-то еще больше! И совсем уже, было, решился проговорить вслух свою придуманную сказку, но отец его мысли решительно пресек:
      - А ну-ка... Вместо того, чтобы ушами трясти, носом шмыгать да взрослых подслушивать - в корзину полезай, опять примеримся, вместе, дружно, чтобы все было как надо, а не как у этого... у Когтя, у вашего...
      И что, спрашивается, отец так на шамана взъелся? - Лечил ведь он Ёси, выхаживал, как умел, не дал ему умереть.
      - Брат, зачем Когтя ругаешь? Он - хороший шаман! Позапрошлой осенью ногу мне раненую лечил. Рана была ого-го, ты же помнишь, а я теперь даже не хромаю!
      - Да это я так... Коготь неглупый шаман, тут я не спорю, но грязи у себя развел! А где грязь, там и болезни прячутся, не все, но многие. Так... Гус, помоги чуток, пока я корзину к спине прикрепляю. Посмотри сзади, поправь... Надо, чтобы все было удобно и под руку: в тайге-то нам с Ёси никто не поможет корзину прилаживать, разве что медведь.
       И опять на его слова засмеялся Ёси, не выдержал молчания, но вместе с ним и Гусак весело фыркнул, и Гуся закудахтала куропаткой, и сестрички захихикали: представили, как медведь помогает корзину к спине прилаживать. Старшего брата Карпа с ними нет, он вместе с остальными подростками на реку пошел, на рыбную охоту, учиться у взрослых охотников пользоваться острогой и сачком.
      У корзины задняя стенка плоская, сверху донизу мягкой овечьей шкурой проложена, жилками простегана, крепко к стенке притянута, причем, как внутри, так и снаружи, чтобы обоим путникам, большому и маленькому, спины при ходьбе не натирать. И две просторные, в подходящий размер, дырки для Ёсиных ног приготовлены, чтобы их наружу свесить можно было, а не в тесной корзине согнутыми держать.
      - Э, э... сынок! Ты ногами-то поменьше болтай, а то мне пятками своими все бока и поясницу намнешь!
      Вот так и пойдут они завтра с утречка, спиной к спине: отец Бирюк путь прокладывает, сын Ёси пройденные окрестности за отцовской спиной бдительно озирает-досматривает - мало ли чего, мало ли кто подкрадываться затеет?
       Из всего населения стойбища провожать вышли только Гусаки, все шестеро: довели до околицы, погалдели, прощаясь, да и домой, в стойбище воротились, а Бирюк с сыном по дороге сквозь тайгу, далеко-далеко...
      - Что? Город? Сам вскоре увидишь, какой он. Да, вот еще что: отучайся говорить 'стойбище'. Постарайся, сын, чтобы я этого больше от тебя не слышал. В городе такого слова нет, а все говорят вместо этого: 'деревня'. Там, где люди жить заселяются, получается селение. Есть большое селение - город. Есть селение поменьше - деревня. А совсем небольшое и недавнее - заимка. Стойбище же, заруби себе на носу, там, за лесом осталось. Скоро привал и обед. Есть хочешь?
      - Еще как!
       Так и шли они целую вечность, семь дней и шесть ночей, по зимним лесам, по зимним полям, обходя озера, посуху переходя ручьи и реки... Отец всегда знал, где можно поперек озера двигаться, или даже по самой реке, вдоль по руслу, а где нельзя - там проталины и промоины.
      - Попадешь в такую водяную западню - считай помер, и простудиться не успеешь. Если охотник умелый, сильный и опытный - даже и в такой мороз, как сегодня, даже и в одиночку, то он выдюжит... если повезет... Если из полыньи тотчас выберется, пока во льду не сомлел: сразу же, ни одного мига не медля, - огниво, береста, костерчик... Если рядом нет пищи для огня - пропал. Если есть - можно потрепыхаться. Вот, он уже и сам жив, и одежонку у огня сушит.
      - А у тебя так было?
      - Случалось пару раз, по глупости по юной. И вот, значит... Уцелел такой охотничек - целый день на это зря ушел - так он еще за счастье считает, потому как сам себя спас. Но чаще достается на обед рыбам и росомахам.
      - А выдрам?
      - Бывает, что и выдрам перепадет. Поэтому я и говорю: лучше заранее крюка дать и лишний шаг сделать, нежели впопыхах утратить здоровье и жизнь. Ежели, к примеру, тебя взять: откуда в тебе горячка взялась? Не знаешь? И я не знаю, и никто не знает, кроме богов, разумеется, но зато я сразу понял, когда наших родичей расспрашивал, Гусаков, где та калиточка отворилась, в которую горячка твоя прокралась-пробралась! Ты ведь по колена в воду провалился, пока с выдрой воевал. Было дело? Было. Теперь внимательно слушай! Я хоть и не шаман Коготь, но, кое-что, по мелочи, из науки врачебной в себя вобрал, пока в городе жил: вполне возможно, что эта горячка во всех вас притаилась по зимнему времени, во всей семье Гусаков, да и во мне, и в Когте с женами, но ты ногами в мокрый холод угодил, тем самым тело свое ослабил, и, тем самым отворил ту самую калиточку - для подлой горячки. Понял, к чему я это говорю?
      - Понял. А что такое калиточка?
      - Гм... понял он... Калитка - это небольшие воротца в домашней ограде, которая вокруг жилища поставлена, туда только пешком заходят и без крупной скотины. Телега в те воротца не пролезет. Знаешь, что такое ворота?
      - Конечно.
      - И то радость. Ну, а слова мои остальные ты хоть понял? К чему я их произнес?
      - Не знаю.
      - Не беда, что не знаешь, и молодец, что сознался. Где возгорается пламя ума? В словах 'Я не знаю!' Погоди, я тебе остатки отварчика подолью, ешь-пей, наедайся. Во-от. Сам чавкай, а сам отвечай, главное, чтобы не с набитым ртом. Говори. Так, при чем тут калитка?
      - Ну... Мы все - вроде хижины, вокруг которой и дождь, и холод... Если у хижины дверь надежно закрыта, то и волку в нее ходу нет.
      - Какому еще волку?
      - Ой... я это... ну...
      - Не нукай и не пугайся, ты же видишь, что я не сердитый. Откуда тут волк?
      - Это я словами заблудился, что про волка заговорил. Я хотел сказать, что в и закрытую дверь, и под крышу дождь не войдет, и холод тоже, и даже волк. Вот, так и мы укрыты от горячки, когда тепло одеты. А если где-то недосмотреть, то в маленькую дверь... и в калитку горячка-то волком и прошмыгнет.
      - От дождя... Угу. Если крыша не течет. Да, все верно ты понял. И про волка правильно сказал. Какой умный у меня сын, оказывается! Мухи с комарами, гоняй их, не гоняй, сторожись, не сторожись, все одно прокрадутся в дом, когда их теплое время придет, а человек все равно болеет и стареет, и умирает, чем ты ни берегись. Вон, как наша мамка дорогая... Вдруг, раз - и сгорела как перышко, за один месяц... Нет, не по той тропинке разговор пошел. Так! Покамест костер не прогорит - мы отдыхаем, потом дальше пойдем, покуда светло на дворе. Если, конечно, хотим к завтрашнему вечеру до места добраться. Хотим?
      - Да, скорее бы.
      - Теперь, пока на лежку устраиваемся, давай-ка проверим, как ты месяцы по именам знаешь. Ты обещал их вспомнить. И ты должен их все знать, ты ведь теперь городской. Первый месяц года - Макта, по-вашему. Пусть Макта, а вообще - Мактион, вот его полное имя, данное богами. Дальше?
      - Э-э... Букат.
      - Он же Посидеон. Правильно, дальше.
      - Лин.
      - Гм... пусть Лин. Дальше.
      - Терон, Фебон, Мухин... А дальше забыл!
      - Хватит. Уже лучше, чем вчера. Назову всю дюжину вслух, а ты за мною тихонечко повторяй, а лучше про себя, молча. Вечером опять напомню поименно, а с утречка спрошу. Слушай же: год начинается с зимы и ею же заканчивается. Первый месяц - для зимы и года - Макта, Мактион, здесь ты правильно сказал. Второй - зимний - Букат, или же Посидеон, тоже правильно.
      Дальше идет третий зимний: Гамилон, который ты по-дикарски Лином обозвал, потом весенние: Антион, Фебион, Мехион, дальше летние:
      Тарлион, Скирфион, Гектион, и осенние: Метион, Бедрион...
      - И Пипион!
      - Да. Последний, двенадцатый - Пипион. Какой ты крикливый стал. Оживаешь прямо на глазах. Пипион, все верно, а дальше опять зима, и опять начало года: Макта, Мектион... Повторяй, делай это неустанно, забыл - переспроси, я рядом. А вечером спрошу. Вполне возможно, что не сразу все сказанное правильно запомнишь, это как раз не беда. Но если ты не лодырь, то наверняка прибыток будет в знаниях твоих. И не забудь руки после еды об сугроб очистить, вот, прямо сейчас же, да сразу же у огня согреть-просушить, скоро в путь.
      - А что такое лодырь?
      - Лодырь - это выносливый бездельник.
       Все заканчивается в этом мире, в том числе и долгий зимний переход из стойбища в город.
      В последний день похода Ёси из корзины почти не вылезал: путникам пришлось идти больше и быстрее обычного, чтобы успеть в город войти до вечерних литавров.
       Ёси уже знал, что каждый город окружен защитной крепостной стеной от врагов, и ночью туда ходу нет. Во всех больших городах так, а в самом большом, в столице, куда они путь держат, крепостные стены отсутствуют, кроме как вокруг императорского дворца, потому что столица - гордый город и стенами пренебрегает. Но имеется естественная преграда, в виде каналов и речек, как в самом городе, так и вокруг него. А через речки-то мосты переброшены, и возле мостов стража, которые на ночь мосты наглухо перекрывают.
      - А что такое столица?
      - Э-э... Это город-вождь - для всех остальных городов. Там живет император, вождь всех людей во всех городах и деревнях. И даже для этих... стойбищ. Но отныне правильно - для деревень, помни.
      - А что такое каналы?
      - Ну... Это, примерно, такие же ручьи, небольшие речки, только не природные, а людьми нарочно прорытые, чтобы вода по ним протекала. Зовется город наш, где все эти люди живут, в том числе и мы с тобой - Атлантида. Этому городу много лет, больше, чем всех пальцев на руках и ногах у нас с тобой, и даже если считать вместе со всеми Гусаками, с Когтем и вообще со всеми вместе жителями вашего стойбища.
      - Ого!
      - Вот тебе и ого. И никто не знает - сколько сотен или тысяч лет ему еще стоять?
      - И даже ты не знаешь?
      - Нет. Сколько боги позволят. Покуда Оно не проголодается.
      - А кто - оно?
      - Время. Время - опытный едок.
      
      Г Л А В А 2
      
      
       Не всякий мозг фригиден. По-моему, это еще Аристотель сказал. Аристотеля я помню, особенно его регулярные свары-споры с Платоном и Ксенократом. Впрочем, вполне возможно, что я ошибаюсь насчет авторства Аристотеля, но рыться в Сети и в манускриптах, а также в завалах собственной памяти - временно ленюсь, главное, что сказано со знанием дела. И Сенеку помню, еще одного властителя античного пиара. В теле, такой, складки на загривке, нижняя губа надменная, как у Габсбургов, повадки властные, движения рук и шеи плавные... Может быть позже, ближе к старости, он исхудал, оброс, утратил плешь, природнился к простому народу, но наше с ним знакомство пришлось на ту пору, когда он был всесильным временщиком, с животом и при Нероне, изрядным мультимиллионером. Те мраморы-бюсты, которые изваяны якобы с Сенеки - мною таковыми не признаются, ибо я его помню иным, гораздо менее волосатым. Наговорил он много, дельных мыслей и лозунгов не меньше, чем у Аристотеля: 'Через тернии к звездам' - это его. 'Жизнь -борьба!' - тоже его. Но слова - это всего лишь упорядоченные цепочки букв, и далеко не всегда хорошо осмысленные окружающими. Как учитель он не состоялся, в отличие от того же Аристотеля, может быть, именно потому, что, проповедуя скромность, призывал заучивать проповеди, а не осмысливать прочитанное, сказанное и услышанное? Зато снискал овации и славу, что сиюминутно гораздо выгоднее, пусть и ненадежнее! Пиарные властители дум четко знают сию истину по сетевым лайкам и комментам (а это их золотой хлебушек!): если аудитория, наличная и сетевая, испытывает радость, вплоть до экстаза, значит, они, пиардыши, успешно ее протестировали. Несогласных же и равнодушных - в бан, в шлак: они донатово бесплодны и фригидны. В этом смысле и детинушка Нерон оказался хорошим подражателем: чик! - и вычеркнул своего учителя, из сердца, из жизни... предварительно ограбив.
      Про Сеть я не случайно упомянул. Слегка утомившись намедни от встречи с незваными визитерами ко мне в хижину, я побрел на кухню, делать прямо посреди ночи свой любимый напиток, один из любимых - я его называю 'кофе'. Готовится он просто: достаю из холодильника 'пойло варваров', сиречь молоко, граммов триста, с неполную кружку, довожу до бурного кипения, специальной ложечкой снимаю образовавшуюся пенку... С пенкой - когда как: иногда съедаю, чаще выбрасываю в мусор. Окунаю в горячее молоко 'Бусщидо' в гранулах, растворимый сублимированный, чайную ложечку 'с горкой', перемешиваю, добавляю 'на глазок' сгущенного молока, для услады... Опять перемешиваю - мой кофе готов. Молоко чаще всего коровье, иногда козье. В Атлантиде моего детства животное молоко было хорошо известно, однако в качестве питьевой субстанции почти никогда не употреблялось, и эта традиция просуществовала много тысяч античных лет: сквозь критскую цивилизацию, сквозь древнегреческую, римскую... Сгущенка - хрен знает, из чего ее производят, я не в курсе.
      Нет, в данном случае - правильнее сказать: мое кофе готово. Когда мой кофе - я его варю при помощи кофеварки и кофемолки, либо заказываю уже готовый в специально отведенных для этого местах: в кофейнях и ресторанах. Иногда в театральных буфетах.
      И, вот, доковылял я на кухню, что привольно раскинулась в углу моей гостиной (она же спальня и кабинет), однако готовить кофе взялся не сразу: стоп! Кто-то, ведь, должен и маузер чистить! Блин-н! Какой еще, к хренам собачьим, маузер, когда я его буквально только что выбросил в пропасть вместе с нагаром и драгоценной кобурой орехового дерева! Придется обслужить 'вальтер', коли аксессуары для чистки пистолета уже на столике приготовлены.
      Коллекция стрелкового оружия у меня весьма невелика, но она есть. И даже холодного чуток имеется. Книг-инкунабул несколько полок (недлинных деревянных), плюс мелкие магические прибамбасы из разных эпох - я вообще по жизни скопидом.
      Разберу, протру, сугубо для профилактики, чтобы не ржавел и не старел он душой своей пистолетной. Полное имя у него 'Пиахтундрайсикка', но я с ним запанибрата и зову попросту: 'P38.K'. А калибром пожадничал, ради экономии серебра для пуль: вместо обычных 9 мм - взял разновидность 7.65, как у парабеллума.
      Сначала неполная разборка. Спроворить это магией, при помощи заклинания, вместо ершика, шомпола и тряпочки, тоже мне по силам - хоть черную могу применить, хоть белую, но это была бы уж совсем профанация, вроде растворимого кофе на молоке!
      Для приема пищи и для чистки оружия у меня приспособлен специальный столик, узенький, черненький, когда-то лакированный, шириной и ростом с табуретку. Длиною в три с половиной. Но мне большего не надобно.
      Молоко в железный эмалированный ковшик - и на плиту, а сам, усевшись поудобнее, обихаживаю инструмент, чищу, протираю, при этом взглядываю на монитор моего верного ноутбука: читаю, смотрю и слушаю всяческую хрень, из которой чаще всего предпочитаю 'документалку', то есть, свежие новости, слухи-сплетни, всякие-разные познавательные передачи, глубокомысленные суждения-рассуждения.
      Ага! Ныне предо мною выкладки ученых мужей насчет уровня жизни американцев, в сравнении беднейших слоев с богатейшими. Бьют в набат ежегодно, в течение десятилетий, рефреном: де, мол, еще никогда разрыв между бедными и богатыми не был там столь катастрофичен. Ну, это я еще в газетах регулярно читывал, в доинтернетовскую пору. Может и так, но, скорее всего, просто имеет место быть - с их ученой стороны, отнюдь не с моей! - неспособность здраво осмысливать сухую статистику. Я не спорю насчет факта самой разницы, вполне возможно, что она и впрямь опять увеличилась, и дальше себе растет. Там ли, в Штатах, в Китае, или в остальной Европе... Ну, так и что с того, если основная доля этого разрыва всасывается в пузомерные пустяки?!
      Поясню примером поярче: некто из богатейшего слоя, предположим, Илон Маск, или Джеф Безос, или Уильям Гейтс, или... этот... кто раньше на слуху и на моей памяти был... еще до Рокфеллера... Корнелиус Вандербильд... Мейер Ротшильд... - купил кто-то из них на каком-нибудь Сотби-Кристи картину 'Черный Лапоть' кисти Энди Уорхола, или, там, Джакометти, Гогена - да не суть важно, кто, когда и чью - за 100 млн. долларов, в масштабах нынешних цен, а я - здоровенными портновскими ножницами вырезал цветную репродукцию этой же картины из журнала 'Добрый пейзанин'. Он застраховал свое сокровище и держит в сейфе, в надежно охраняемом банке, время от времени тихо наведываясь к нему, дабы полюбоваться сохранностью шедевра, а заодно и насытиться духовно, я же наклеил вырезанную репродукцию на стену, закрепил скотчем по уголкам, и просто так смотрю, совершенно бесплатно (и тоже недоумеваю вслед за мультимиллионером-коллекционером - что человечество нашло в этой псевдофотографической мазне???). Разница между нашими доходами - того богача и моими - налицо, и довольно заметная, однако, он одним махом сгладил ее на сотню миллионов. Это - не считая затрат на содержание и охрану шедевра.
      Или другой пример: старая толстуха Мо знать не знает, что такое смартфон, она вполне обходится кнопочной нокией 33-10 чуть ли не из прошлого столетия, а какая-нибудь супермодель, светская львица Делла Хабиба, тоже знать не знает про сенсорные телефоны, потому что у нее кнопочно-алмазный 'верту' с однодюймовым экраном из полированной крокодиловой кожи, стоимостью в шестнадцать тысяч евро. Налицо и здесь небольшое фактическое сглаживание разницы в уровне жизни обеих вышеупомянутых особ.
      Или кто-то купит себе на Оксфорд-стрит винилово-прокруточный гроб с дорогущими винилами, с настоящим эквалайзером вместо копеечного цифрового наушника для телефона, дабы скрип иглы послушать пару раз в год, плюс гостям похвастаться. И так далее, подобных примеров - сотни вокруг нас. Вроде бы и разрыв в доходах налицо, а вроде бы и фигня на постном масле, если непредвзято всмотреться.
      Ой, блин! Молоко убежало! Сто раз себе говорил: мультизадачность, Ёси - не твоя стезя! По очереди, Ёси, делай все поочередно, и будет тогда тебе адекватное симультанирование сукцессионного ряда - как вторичных перцептивных образов, так и непосредственных философских когнитивов!.. Ладно, учту, попробую отныне.
      Собрал, протер - и в запасную кобуру! Кожаную. Кобуру с вальтером повесил на бывшее место бедняги маузера! И только теперь вытираем пролитое, наливаем, смешиваем, взбалтываем... Пьем. Ух, хорошо! То есть, что я хочу сказать сам себе по поводу социально-финансовой несправедливости: да, и разница есть, и несправедливость есть, и разрыв растет - ну и хрен бы с ними! Ничего страшного, всегда так было, и еще будет. Не голод ведь, не гетто и не рабство. Истина же неумолима: правда и справедливость среди людей - как правило, угнетены. Либо узурпаторы.
      Никому не возбраняется пить кофе и читать, читать и пить кофе, и думать... И рассуждать, бормоча вслух. Я, будучи застарелым перипатетиком, так и делаю во время длительных прогулок в одиночестве, вроде бы, поочередно бормочу и думаю, а вроде бы и одновременно... Кружку и ковшик немедленно вымыть теплой водой. Грязную остывшую воду немедленно выплескиваем в отхожее место, весьма похожее на унитаз начала двадцатого века. Всё.
      Да, увы, как ни тяни резину - а не увильнуть мне от повседневности! Эти дурацкие топыри-нетопыри, с веталами и якшиней, словно в оба уха проорали мне: Ёси, морда ленивая, не расходуй себя на тупые духовные практики и прочие никчемные развлечения-перестрелки! Ау, Ёси, не спи душой своей, чреслами своими и разумом своим! Бытом займись, в дорогу пора!
      М-мда... пожалуй... Если говорить обо мне, о жизни моей, бесконечные приключения - тоже быт и повседневность. К тому же, и одиноко вдвоем с либидо. Решено: проветримся в Европе.
      Утро следующего дня: то есть, чуть больше пяти часов спустя. На всякий случай, в тысячный раз, наверное, проверил я наличие телефонной связи - глухо! Интернет есть, спутниковый, довольно быстрый, все мессенджеры под ним работают исправно, а простым телефонным способом куда-нибудь дозвониться - никак. Дождусь ли когда-нибудь пришествия прогресса в эту глухомань?..
      Ну и ладно, это я так ропщу-стенаю, по приколу, изображаю из себя простого смертного, хотя, по факту, я не простой смертный, а волшебный. Волшебный! Это значит, что на правах смертного, я в любой момент могу отдать концы по результатам очередной, но уже фатальной невезухи, а могу прожить еще, ну, хотя бы, пару тысяч лет, вдобавок к ранее накопленным. Да хоть пять тысяч и больше, если правильно и вкусно питаться, однако, при этом, успешно избегать роковых опасностей. Да, но и неправильно питаясь, можно прожить намного дольше, чем не питаясь вообще. Поесть перед уходом.
      Молчит телефон, а я его все равно заряженным держу, благо, для электричества в жилище моем я завел относительно скромный дизель-электрогенератор на полтысячи киловатт, с некоторыми колдовскими приспособами-усовершенствованиями. Холодильник, телефон, электроплита, ноут, планшет, да та же кофеварка - все электричества требуют! Симку на месте куплю.
      Итак, где мой походный рюкзачило? А ведь когда-то ведь был сундук... потом кофр, потом просто чемодан. Вот он, рюкзак. Смешной парадокс: прототипы 'рюкзачные' встречались мне в Европе и в Африке еще задолго, за тысячелетия до эпохи Нефертити, не из синтетика, правда, как нынешние, из натуральной кожи, на деревянных рамках вдоль спины, однако тогда носить подобные мне было 'в падлу', я ведь был щеголь с потугами на аристократа, высшее социальное существо. А потом и это мне надоело, я имею в виду распальцовку, древность рода, толщину кошелька и всякое иное привилегированное общественное положение. Рюкзак же нынче из моды превратился в повседневный обычай, и я им пользуюсь. Он волшебный, драконьей кожи, то есть, почти непроницаемый и почти безразмерный.
      Набиваем его всем необходимым: кое-какие шмотки, деньги, тот же вальтер, с 'цинком' на сто серебряных патронов. Недолго же ты на гвоздике провисел! А кобура - здесь тебя подождет, поскольку я не женщина, чтобы лишние тяжести на горбу таскать.
      Согласно строгим правилам опытного путешественника, вынимаю все уже сложенное - и вновь поочередно кладу в рюкзак, никуда не спеша, вещь за вещью. Носки, трусы, футболки, предметы личной гигиены, включая опасную бритву, безопасную бритву, зубную нитку и зубную щетку - все это обязательно. Очень несвежее белье перестает быть личной и семейной тайной, так что... А чистое белье всегда должно быть при тебе и наготове, в то время как грязное... хотя... тоже кому-то не лишнее. Как говорится: свое нечистое - для грязнуль, чужое - для фетишистов и блогосферы.
      Джинсы голубые, линялые, запасные, к тем, что на мне, универсальный полутеплый свитерок-худи... Этого пока хватит, на месте необходимое прикуплю, если что. Куртка-плащевка - вот она, только надеть, кепка-лондонка тоже рядом.
      Нет, с моими ведическими ухватками, я, конечно же, способен соблюдать аккуратность, чистоту, без бритья и стирки, но очень уж глупо и запарно - то и дело колдовать на освежение трусов, на очистку зубов и задницы, на удаление щетины, на имитацию верхней одежды... А, вот, деньги, разнокалиберные фунты, евро и доллары, пистолет с патронами, кинжал (в ножнах), телефон, планшет и зарядные устройства - это уже чистая блажь: вся вышеперечисленная хрень, общим весом почти полпуда, нужна мне исключительно для того, чтобы легче осознавать себя своим среди остального человечества, простым представителем простого народа. Экономия веса на кожаной кобуре для вальтера - из той же серии про логику простецов.
      Паспорт. Паспорт обязательно! Он у меня по-настоящему колдовской! Я в него магии, заклинаний загнал немеряно, маны извел на это дело - без малого океан. Заклинания все штучные, ручной выделки, не типовые: сам каждое выдумывал, сам тщательно составлял, перерыл бездну соответствующей информации о содержимом соответствующего документа... Но и результат того стоил: в любой стране мира, где на пунктах контроля еще не отвыкли требовать и проверять документы у приезжих иностранцев и прочих подозрительных незнакомцев, паспорт мой работает только на хорошо и отлично. Никаких досмотров, никаких вопросов по поводу холодного и горячего оружия, никаких требований заплатить за перегруз.
      - Цель приезда?
      - Да фиг его знает! Личные надобности. Рестораны, красотки, то, сё...
      - Мольто бене, О'Кей, Олл райт, Вери гуд, Зер гут, Маш сайн... В некоторых странах, как правило африканских, нужны взятки, чтобы 'хорошо' превратилось в 'отлично', однако здесь я никому ничего не даю, чисто из вредности, а на вымогателей насылаю какие-либо мелкие пакости, блошек за шиворот, потерю голоса, беспричинный смех, приступ энуреза... ну... под настроение.
      Дело сделано, я готов. Остается мелочь: решить, куда мы с тобой рванем, братишка вальтер?! Разум говорит: в Вену! Давненько я не хаживал по 'климтовским' и 'фройдовским' местам. Да и вменяемой информации для моих нужд там немало надыбать можно, при усердном поиске. Где и что я предполагаю искать? Перспективнее всего для поисков и находок - музеи... Но и там не гарантия, однако, вероятность везения выше. Музеи в Вене отменные. А инстинкты говорят: в Париж! Или в Рим. А еще лучше в Палермо! В Риме знакомиться проще, но в Палермо с музеями похлипче, но зато климат приятнее, теплее! В Палермо почти весна, в Палермо ждет меня моя любимая пастситерия 'Шляпа'! Это, типа, кондитерская.
      Что ж, разумные резоны. Хорошо, пусть будет Париж. Резонно будет спросить у самого себя - и тут же вынуть ответ из багажа головного мозга, и тут же проверить, прочистить и положить обратно в 'рюкзак' с извилинами - что я там, в Европе, собираюсь искать, помимо чревоугодия, артефактов эпохи кватроченто, любовных приключений и прочих духовных потребностей?
      Хм... Сам не знаю. В какой области - тут понятно, тут без вопросов: назовем это эзотерикой. У меня под рукой собрана коллекция не только предметов 'зарежь-расстреляй', но еще и магические штучки-дрючки. Такие... не сказать, чтобы они очень уж усиливали мое природное и благоприобретенное могущество, но... Забавляют. До сих пор вспоминаю, как непросто мне далась коллекция буддистских манускриптов! Добыл. И я в них за прошедшие почти сто лет хоть раз заглядывал?.. Ну, да, дважды, а то и трижды... Однако, есть в мире артефакты покруче. 'Пояс Ипполиты', например. Это совсем другой размах, это грозная и надежная магическая реальность! Вот, мне бы его!
      Когда я был помоложе тысячелетий, этак, на десять-двенадцать, я тоже искал всяческие побрякушки 'с секретом', и делал сие без особых причин, просто это меня увлекало и развлекало, но с недавних пор я всерьез заинтересовался 'божественными' атрибутами на просторах Земли, которые способны меня... меня... укрепить, что ли... усилить мое могущество до... ну... скажем так: до необходимых пределов самообороны. Дело в том, что я, будучи весьма крепким орешком для своих всевозможных недругов в мире нечисти, долгое время воображал, что личностей, примерно равных мне по силе и колдовским умениям, в этом подлунном мире не так уж и много, максимум сотня... Боги, понятное дело, не в счет, у них отдельный мирок. До сих пор самонадеянно полагаю, что да: состою в первой сотне. А чтобы так, чтобы реально, заведомо, безусловно превосходящих меня... За много сотен и даже тысяч лет я (до поры) встречал такого лишь однажды, на своей малой родине, в Атлантиде.
      Годы текут и превращаются в века, а те дальше, в десятки столетий сцепляются... Все идет более или менее хорошо, к собственной уникальности привыкаешь. Но, лет ...дцать тому назад, я наскочил!.. В русском городе Санкт-Петербурге дело было! И в доску охренел, ибо на окружающие события, в которых я зачем-то решил поучаствовать, навалились с разных сторон сразу трое, даже, пожалуй, четверо деятелей, каждый из которых меня ПОБОЛЬШЕ будет!
      Первый - тот старинный знакомец по Атлантиде... и не только... и по некоторым другим сравнительно недавним временам века двадцатого... в которых он отзывался на имя Петр Силыч, дядя Петя.
      Второй - его сынок, Алексей Петрович Гришин. С Петровичем я неизменно в хороших, друзья, типа, он меня уважает, всегда привечает и деликатно зовет 'дядя Ёси'.
      Но, что самое тревожное для меня, теперь и отныне, и надолго: вдруг еще объявилась парочка - сын-отец, но я сынка того только по отзывам знал, в то время как с его... папашей... блин-н!.. С его папашей мы брокерами служили в фондовом центре на Невском проспекте, в одной и той же конторе! Оба инкогнито. Он меня, разумеется, расколол достаточно быстро, а я его учуял не сразу, и когда сообразил в полном объеме(!), что к чему, то есть, как только я уразумел, с кем меня столкнула судьба - тут же трусливо рванул к себе в горы, сюда, в свое жилище, предоставив Лехе Гришину самому разбираться с проблемами. Бросил высокооплачиваемую работу, временную возлюбленную из числа земных красавиц, собственные потуги искоренять силы зла... Не то, чтобы я рассчитывал спрятаться или отсидеться - ха! - пожалуй, спрячешься от самого Князя Тьмы!.. Но... Дядя Петя погиб, в бою с отпрыском Самого, отпрыск сей погиб в бою один на один с Лешей Гришиным. Я же затихарился в Гималаях, на склонах Гангкхар-Пуенсум...
      А сам этот... Чернейший... куда-то делся. И надолго ли?.. Не знаю, не имею представления - почему, куда и насколько? Он ведь ни перед кем не отчитывается. Может, даже, улетел путешествовать к Эпсилон Эридана. Эпсилон Эридана - это звезда неподалеку от нашего Солнца, в ста триллионах километров, с недавних пор принявшая, по повелению земных астрономов, имя Ран, в честь одной моей знакомой великанши из земного древнего мира. Почему туда? Да это я наобум брякнул, просто по первой попавшейся ассоциации название вспомнил, ибо эту самую Ран я однажды крепко отметелил на северном берегу Северного моря... ныне там прозябает норвежская коммуна... коммуна... Хёугесунн... гм-гм... в губернии Ругаланн... Да мне плевать, куда он делся, пусть к Большой Медведице в задницу, лишь бы подальше от меня и родной планеты... Вот, только, я подозреваю, что остальная Вселенная - хоть шаром покати - пуста на живность, и он обязательно вновь объявится в нашем мире. Она, остальная Вселенная, для гуманоидов точно пуста! Я, к примеру, со всеми своими талантами, заклинаниями, прожитыми тысячелетиями, прочей колдовской мощью, не способен существовать вне земной атмосферы; и водою дышать - также не могу, отнюдь не Ихтиандр. Час, два, ну, три под водой - без жабр и человеческих приспособлений - это мой максимум. То есть, гипотетически и практически, мне заказаны пути на дальние полеты в вакууме, если только не в космическом корабле. И другие нечисти, насколько я понимаю, в этом вопросе бессильны. Кроме... вполне вероятно... гм... того самого... сотканного из Тьмы... То микроскопически малое, что я успел о нем достоверно узнать-ощутить за время личного знакомства - его некоторое сходство с нами, грешными, сущими в мире нечисти: любит тусоваться среди людей. В этом немногом я его понимаю, ибо долгая пустота никого надолго не развлечет.
      Однако же, вне зависимости от того - проявится он, не проявится, вспомнит меня или поленится это делать, - надобно что-то предпринимать, а именно всё, что в моих скромных силах, дабы усилить степень своей возможной защиты... на всякий случай... Вполне возможно, что я, со своими страхами и домыслами, брежу наяву, вместо того чтобы здраво размышлять, сопоставлять реальное... не исключаю этого... Но один хрен - ведь надо же куда-то девать свое время и свои желания? О, белль Франс!
      Где-то с последней четверти двадцатого века, мой путь в Париж почти окончательно устоялся: из любой точки мира, самолетом, через аэропорт Шарль Де Голль, оттуда на электричке или рейсовым автобусом, реже на такси, до кольца Триумфальной арки, а там уже один из многочисленных отелей, куда моя левая нога вздумает. Чаще всего она приводила меня в отель Мак Магон, на проспекте Мак Магон, дом 3, что напротив моей любимой парижской кофейни Латерал. Потом этот отель перекупила некая корпорация, и он стал частью 'сетки', превратился из трехзвездочного в пятизвездочный, утратил первоначальный шарм... Ну, а что мне уровень в пять звезд, или, там, три звезды, когда мое логово в Гималаях на однозвездочный с трудом дотягивает. Главное достоинство моего бывшего любимого отеля - умеренная цена, местоположение, опять же и балкон, с которого мне видна эта самая Триумфальная арка.
      Иногда, в знак уважения к недавнему прошлому, поселяюсь на три-четыре дня и в пятизвездочный Мак-Магон, но чаще, все же, к тем или иным соседям, чуть на отшибе: в 'Алессандра', или в 'Лорд Байрон', или в 'Бальзак' ... Все они - одной звездой меньше пяти, так называемые четырехзвездочные.
      Аэропорт Шарль Де Голль, такси, окрестности площади Шарль Де Голль, отель... предположим, 'Вилла Алессандра'.
      Воздушная гавань и временное жилище - две первые, начальные, эмоционально опорные точки моего визита. А на третье что?
      А третье... Тем нечастым посторонним, с кем когда-либо доводилось мне обсуждать Париж, я говорил, что прежде всего иду, благодушно зевача, по Елисейским полям - к Лувру. Но на самом деле - без проволочек, без пауз, без перерывов на обед и кофе, - мчусь на улицу Монж, там есть один неяркий проход сквозь дом... не точно помню номер ? - то он 47, а потом вдруг стал 49. И вот я на месте. Почему туда? Потому что первое знакомство с Парижем состоялось как раз здесь, в этой точке пространства, лет, этак... ну, короче говоря, около двух тысяч лет назад, когда он еще и Лютецией-то не был.
      Между прочим, по моему глубокому убеждению и вопреки мнению историков, Лютецией нарек этот город я, и никто другой! Никакой не Цезарь! Юлий Цезарь, кстати сказать, это место грязным болотом обозвал. Да, именно я, в честь очередной моей возлюбленной, по имени Лютеция, которая, вообразив однажды, что я ее разлюбил, изменил и бросил, прокляла меня, гордо вышла замуж за соплеменника, из числа мелких вождишек, и года через три скончалась во время третьих родов.
       Ревновала она меня почти напрасно, любил я ее прочно, всей душой, настолько сильно, что лет двадцать-тридцать потом в никого не влюблялся, а тот поселок военный именовал, во всех разговорах, Лютецией, в память о ней, Лютецией, и никак иначе. Прижилось.
      И вот, я стою на руинах древнеримского амфитеатра, кое-как отреставрированного современными парижским властями, а воображение и память (она у меня до сих пор неплохая, когда в полную силу напрягусь) дорисовывает мне реальность далеких 'парижских' будней... одного из тех, что поярче.
      Амфитеатр был огромен по тем временам, тысяч пятнадцать народу в него запросто умещалось. Но такая, как сегодня утром, плотная наполняемость - редкость: прибыли из дальнего похода римские легионы, остановились на двухнедельный привал: майские календы - майские иды... А где войска, там, рядом с ними, всякие разные походные приживалы: торговцы, шлюхи, лекари, портные, бродяги шакальего толка... Да еще местные жители праздновать норовят по каждому удобному поводу!
      День выдался жарким, во всех смыслах, а утро - очень даже ничего! Северо-западный ветерок трепещет вдоль прохладной реки Секваны, которую потом нарекут Сеной, трется об нее и нас всех приятно освежает.
      Главные развлечения землян - война и погода.
      Представление назначено устроителями на утро, поэтому все местные и пришлые, свободные от ремесла и службы, уже расселись на трибунах, в предвкушении, дабы ничего из зрелищного не пропустить, начиная с так называемого совместного марша участников и гладиаторов. Началось.
      Впереди шагают дюжие мужики с фасциями, это ликторы; по-моему, двое их было в тот день, за ними четверо трубачей, потом еще какой-то вспомогательный народец... Мы, гладиаторы, в шествии не участвуем, в своем крытом загончике отдыхаем-готовимся, но мне хорошо слышны эмоции громадной толпы, ее нечленораздельный, однако, явно, что недовольный ропот: на фасциях-то, на ликторских, прикреплены секирки! Сами фасции - просто пучки ровных прутьев, каждый в палец толщиной. Общепринято считать, что фасции - это оружие, но в реальности - хоть с секиркными головками, хоть без оных, это просто бесполезные в битве или драке пучки палок, устаревшая дань сложившейся когда-то традиции. Так вот, смысл недовольства 'гражданской' части толпы в том, что в пределах городов - на празднествах фасции всегда пустые носят, просто пучки палок, а вне городов, в походных условиях, например, к фасциям декоративные секиры крепят. Но они-то, местные жители, себя городом видят, не худшим, нежели далекий Рим, в котором почти никто из них никогда не бывал. А для прибывших на краткий постой легионов - они всего лишь сельская местность с сельскими жителями, провинция с провинциалами.
      Торжественный марш замыкает пожилой мужик, явно, что военная косточка, хоть и одетый горожанином, а в руке у него длинная ветка с каштановым листом - это вместо положенной по ритуалу пальмовой ветви. Она - обязательный знак почета для будущего главного победителя, но где ее, пальму, здесь, в северной провинции, взять, разве что с собой в кадке возить? И каштан сойдет, все всё понимают.
      Как обычно, во время очередного визита в мой любимый античный Париж, пробую мысленно перенестись на места для зрителей, прочувствовать атмосферу того кровавого праздника именно с трибун, а не из гладиаторского загончика. Там, у нас, тоже возбуждены все, не по-хорошему веселы, взвинчены, однако же возбуждение это чуточку другого рода.
      Наконец, все прелюдии завершены, действо начинается. Я все это наизусть знаю, сколько раз выступал... и с трибун смотрел... Первое отделение: человек против хищника.
      В римских амфитеатрах (Колизея тогда еще не было, но сие не важно, других сценических площадок в древнеримском государстве было полно, и преогромных) на арену выталкивали самых разных животных: и тигров, и львов, и медведей, и леопардов... Все звери голоднющие и озлобленные, потому что служители цирковые нарочно их шпыняли и дразнили, приводили в боевое, так сказать, настроение.
      И здесь была задумка спроворить нечто подобное, в подражание столичным нравам и модам. Но... дым пожиже... Сначала выпустили на окончательный убой старую полудохлую львицу против одного из наших, молодого парня, бывшего венатора, а ныне бестиария, по прозвищу Марципор, или Марс, для краткости. Он был раб, и у него была цель: получить волную, сиречь, пробиться в вольноотпущенники, перестать быть рабом.
      Никто не ожидал чудес от этой затравочной части представления, их и не случилось: бедная львиная кляча, с обвисшей шкурой, честно рычала и визжала, пыталась поочередно отбиться лапами от ненавистного дротика. Была бы чуть помоложе и посильнее - прыгнула бы на своего обидчика, в обоюдную смерть, порадовалась бы напоследок свершенной мести! Не успел наш ланиста перевернуть малые песочные часы с иссякшим временем в них: минут пятнадцать, не больше, прошло, если по хроносу нынешнему считать, слышим - забил Марсик несчастное животное, получив откровенно скудные рукоплескания трибун. А ведь раньше венатором был: дрессировал животных, учил прыгать сквозь огонь, ходить на задних лапах... Но в ту пору он, по его словам, ненавидел своих подопечных зверей еще больше - дескать, сейчас он просто работает, как виноградарь или землепашец, и ненависти к убитым зверям не испытывает. Если бы он перешел в дуэлянты-гладиаторы, я бы обязательно подстроил наш с ним поединок, и тоже бы его убил безо всякой ненависти. Но с чувством глубокого удовлетворения! Сволочь он по всем статьям, и мерзавец - и для животных, и для соратников по кровавому ремеслу. Друзей у него нет. У меня, впрочем, тоже нет. Но зато есть возлюбленная, которая меня с некоторых пор... Пора! Мой выход!
      К зрителям выходим мы - гладиаторы, всей шайкой, но, как говорится, стройными рядами, а точнее - в колонну по одному. О-о, как завыли, заголосили... ладонями об ладони бьют! Из оружия у нас в руках - лишь маленькие круглые щиты и деревянные гладиусы, которыми гладиаторы будут якобы сражаться. Но это 'понарошку', для разминки. Погибнуть в этом разминочном бою никто не погибнет, но от шишек и синяков мы, бойцы, не застрахованы. Кроме одного меня, разумеется. Не без оснований полагаю, что мне по силам даже и своим деревянным уделать до смерти любого из коллег, впрочем, сегодня в общей свалке этого не случится: я в настроении. Сначала мы ходим по кругу, словно цирковые пони из грядущих веков, чего-то там восклицаем, потрясаем, скалим рожи, дарим женщинам с первых рядов улыбки...
      Ланиста представляет публике поочередно каждого из нас, разбивают по заранее условленным парам.
      Схватки на этой части представления сугубо постановочные, заранее отрепетированные, моя очередь - четвертая. На каждую схватку дается строго ограниченное время, это четыре-пять, изредка шесть скрупул, что в переводе на современный циферблат - примерно десять-двенадцать минут, или чуть больше. Возле трибун, там, где кучкуются устроители, установлена для общего зрительского пользования огромная клепсидра - водяные часы, массивные такие, с медными вместительными тазами... Устройство древнее, лет под двести ему, явно греческого происхождения.
      Я в своей схватке победил, это само собой. Отсалютовал деревянным мечом в сторону молоденькой матроны Лютеции... моей Лютеции... которая к тому времени уже была не моя, и, вдобавок, с большим животом, месяцев на восемь. Отсалютовал - четко, лихо, как положено, а она, ревнивица этакая, даже не заметила: остренький носик вздернула и якобы смотрит в сторону. Но самым уголком зрения... как мне показалось...
      И вот уже полдень давно прокричали, время к 'хора октава'. Осталось еще четыре боя, но уже с боевым оружием, всерьез. Дело, конечно живое, хотя и накатанное: да, и здесь сплошь и рядом не обойтись без отрепетированных боев, но сегодня решено устроителями, что гладиаторы будут биться, желательно чтобы не до смерти, но по-настоящему. Оно и понятно: там, на трибунах, в большинстве своем, сидит наш брат воитель, этих парней не проведешь, они и сами горазды щитами да мечами размахивать! Так что... Люди ведь сюда пришли отдохнуть, и они хотят как следует развлечься!
      И вновь прозвучал рог: мне выходить. Вернее, нам выходить. На сей раз наша очередь была третья, против меня должен сражаться некий Крикс. Но я подколдовал чуток, и ланиста поменял порядок: мы с Крисом завершающие, четвертая пара. Крикс это прозвище, которое он назначил самому себе, в честь какого-то сомнительного типа, сподвижника знаменитого в прошлом Спартака, настоящее имя - тщательно скрывает. Похоже, что Крикс этот свободный гражданин, решивший подзаработать гладиаторским ремеслом. Глупость, казалось бы, но... У мужика - ему по виду где-то под тридцатник - весьма неплохие бойцовские данные, очень хорошая фехтовальная и физическая подготовка, и при этом, не дурак. О-хо-хо-нюшки-хо-хо... Убить его, все-таки? Да, придется. В нашей гладиаторской бригаде все парни - обычные человеки, людишки, ежели попросту, магии никто не знает, колдовать никто не умеет... В отличие от меня. Но и я творю магию да волшбу сугубо анонимно, перед другими свои способности не выпячиваю.
      Короче говоря, по-колдовски подслушал я разговор нашего 'пионервожатого', сиречь, ланисты, с этим крутышом Криксом. Угу: согласно их тайному уговору, этот бой для меня должен стать последним - в самом крайнем, счастливом для меня, случае, оставят живым, но безнадежным калекой. Оптимальный же итог - окончательно выпустить мне кишки под восхищенный рев болельщиков на трибунах. Почему они так решили-затеяли? Полагаю, что за мой неудобный для ланисты нрав: замкнут, независим, дисциплина из рук вон, поступки, речи и взгляды наглые... Перечит почем зря, на зуботычины от старших неподатлив, сам готов раздать кому угодно. Такой запросто может захотеть слепить себе карьеру повыше... например, в ланисты подняться... по чужим телам...
      А со мною Крикс иначе договорился-обшушукался: де, мол, бьемся по шестому ритуальному разряду, как разучено, потом он, Крикс, оступится, получит сиком по шлему и, вдобавок, обретет от меня легкий надрез на левом предплечье, брякнется на колено, или даже на два, поднимет вверх, прося пощады, три пальца, подогнув в ладонь мизинец и безымянный. И порядок! Можно отдыхать.
      - А вдруг трибуны потребуют тебя забить? А, Крикс?
      - Да ну! Меня любят, к тому же знают, что у меня должок перед Горбатым, все только и ждут нашего боя в ближайший раз, в конце майских ид. Помилуют. Ёси, договорились? Ты же у нас победишь, не я?
      - Договорились.
       Вот такой у нас был тайный уговор с Криксом, после которого, то есть, после моего согласия на договорной бой, они с ланистой, за моей спиной, еще раз все утрясли-обмозговали: идет шестой ритуальный, с надсадными криками, с эффектными выпадами и разворотами, но в середине его, после моего замаха сверху-вниз-влево, Крикс, вместо того, чтобы подставить шлем и руку, а потом отпрыгнуть строго назад, совершает пируэт, неполный оборот, и бьет своей бронзовой железякой мне по горлу. Кровь фонтаном, бой окончен, все довольны.
      Почему этот удар должен был стать неожиданным для меня, опытного бойца? Если бой как бы настоящий? Да в любом случае, хоть подставной, хоть настоящий - все просто: клинки гладиаторские, равно как и боевые, больше предназначены колоть, нежели рубить, они даже заточены из рук вон плохо, как и любая древняя бронза, поэтому умелый воин подобные удары презирает и противника не сечет, тем более в договорном разученном бою. Однако, чтобы застать врасплох тобою же обманутого напарника и смертельно вдарить по незащищенной шее, в любую часть ее, даже хреновой заточки вполне хватит, тем более что мечишко у него старинной бронзы, почти без олова, почти медь, чуть мягковатый, но острый.
      Смотрю на физиономию Крикса сквозь два забрала двух наших шлемов, вижу его вполне понятное волнение, здоровый румянец на щеках, адреналин в крови так и бурлит - шутка ли, сейчас лопоухого соперника жизни лишит. Меня как такового, в смысле, товарища по обеденному столу, коллеги - для него уже нет. Мне бы вскипеть на врага благородной яростью, и тут же обуздать ее усилием воли, чтобы никто ничего до поры не заподозрил... Но - ничего такого у меня на душе и в сердце нет, мне Крикс не враг. Враг - это злодей, за которым вы, все же, признаете причины и основания вас ненавидеть. А здесь просто корысть и желание потрафить своему хозяину.
      Салютуем зрителям, салютуем друг другу, начали! Быть хорошим гладиатором - наука, не сказать, чтобы очень уж сложная, но и не простая. Гладиатор должен уметь быть разным: на одном представлении он ретиарий-рыбак, с сетью и трезубцем, а завтра наоборот, мурмиллон - охотник на рыбака, со своими атрибутами в вооружении.
      В нашем ремесле не так уж и много незыблемых установок, но они есть. Те, кто хорошо сражался и сохранил здоровье, из действующих бойцов могут перейти в судьи, в так называемые 'сумма рудис'. Они строго следят за исполнением установленных правил в гладиаторских боях - в единоборствах и общих свалках.
      Исходя из этого, нечасто бывает, чтобы гопломах сражался против гопломаха, а ретиарий против ретиария. Но сегодня именно мы с Криксом представляем собою довольно редкое исключение: оба - димахериусы.
      Мы с Криксом до поры, вот уже секунд сорок, деремся строго по правилам, словно и не подозревая о возможных мошенничествах и прочих недостойных уловках, потому что каждый из нас четко знает наперед ближайшее грядущее. Но оно, знание это, у нас с Криксом разное, не совпадающее.
      Побежденный гладиатор, снискавший ранее всеобщее уважение своими подвигами на арене, искусством сражаться, почти всегда может рассчитывать на милость зрителей, но в случае отказа он должен пройти через последнее испытание - умереть с гордо поднятой головой, глаза в глаза с победителем, быть может, даже и улыбаясь.
      Честно говоря, была у меня мыслишка именно так закончить эту предательскую интригу. - В смысле, не самому умереть под чужим мечом, а Крикса, поганца этакого, к последнему подвигу принудить.
      Но, коротко поразмыслив, отказался я от этой идеи. Гладиаторское ремесло - дело зыбкое, сплошь и рядом опасное для рядовых членов ватаги, порою даже и для самого ланисты: озверелая толпа может всех порвать, а капризный властитель, недовольный зрелищем, казнить. Опять же и расходы бывают весьма велики: на оружие, амуницию, на зверей, на жратву, на обучение, на переезды - это же все немалые деньги, неизбежные и постоянные траты. А смерть человека или животного - еще бОльшие расходы: если в каждом выступлении покойников плодить, то никаких прибылей не хватит. Поэтому и в ланисты, в успешные ланисты, продвигаются люди опытные и ушлые! Вроде бы толпа на трибунах настроилась 'добить!', а уже подговоренные заранее голосистые люди перекрикивают 'кровожадышей' и требуют пощады!
      Останется Крикс в живых - хлопот не оберешься: грызня, лай, и с Криксом, и с ланистой. Хотя... я ведь все равно решил сойти с гладиаторской стези, временно либо навсегда, поэтому по фигу мне были бы их взвизги да претензии!
      Ну, что, Нумерий Каниус, подлючий повелитель гладиаторов, по прозвищу Страбо, то есть, Косой! Ну, что, ланиста, собака ты этакая... ждешь, да, эффектного завершения боевого празднества? Потерпи, дружок, недолго осталось.
      Димахериус, или, в гладиаторском просторечье, димус - это боец, выступающий без щита, либо с двумя искривленными 'греческими' клинками в обеих руках, махайрами, по типу современного мачете, либо с двумя длинными кинжалами, совсем уже кривыми. Прямые гладиусы димусу противопоказаны, потому что, выступая против бойца с щитом, димус норовит обходным манером пырнуть его в бок или в спину, используя как раз кривизну своего оружия. А тут мы оба димахериусы! И как прикажете воевать?
      Бумс! Это Крикс ударил меня сверху вниз своим махайром - удар пришелся по шлему, но не по макушке, а по широкому защитному полю, бронза коротко скрежетнула о медь... Но тут бой и закончился: я долго ждал от Крикса этот рубящий удар... Ему бы потребовалось не менее двух ударов пульса в разгоряченном теле, чтобы вернуть себе равновесие, но я поскупился и этого времени противнику просто не дал: широко шагнул вперед, пригнувшись, и своим кинжалом-сиком пырнул его, снизу вверх в то место, где нижняя челюсть смыкается с горлом. Этот, своего рода античный аперкот, в гладиаторской потехе под силу только мастерам. Бить следовало точно, чтобы не в забрало попасть и не в кольчугу. Я и попал.
      Крикс, чисто на рефлексах, успел резко отшатнуться, и фонтан крови из его горла не задел меня даже капелькой. Не то, чтобы я такой брезгливый, или, там, эстет, но крохотному везению этому все же обрадовался.
      Предовольные зрители жадно смотрят на последние судороги павшего гладиатора, а я с доброй улыбкой взираю на Лютецию, которая сидит прямо передо мною, в двух, примерно, шестах-пертициях (около шести метров, - прим. авт.), это очень близко. По крайней мере, вполне достаточно, чтобы даже сквозь решетку моего забрала наши взгляды соприкоснулись. Нет, смотрит на лужицу крови, на покойного Крикса, а на меня ноль внимания. Так тому и быть.
      А на арене, тем временем, все шло по накатанной колее: наш Косоглазый, согласно праздничному ритуалу, прикоснулся раскаленным железным прутом к открытым участкам Криксова тела: раз, и другой, и третий... Нет, не воскрес гладиатор. Выбежали двое служек, наряженные в античных богов: один за руки взялся, другой за ноги - понесли в специальную мертвецкую, в компанию к ранее убитой львице. Львица лежит себе и лежит, что с нее взять, даже чахлой шкурой людишки побрезгуют, а вот с гладиатора снимут все, что еще может пойти в дело, от оружия до украшающих побрякушек.
      Ланиста попытался, было, учинить мне разнос за нарушение договоренностей, но я дождался удобной минуты, и шипящим от наигранной ярости голосом, напомнил ему о случайно подслушанном... Короче говоря, получил я лавровый венчик (который выбросил в отхожее место, когда никто не видел), призовые монеты в должном количестве и сообщил ланисте, что ухожу.
      Куда? На Кудыкину гору. Ланисте сболтнул, что якобы пойду к морю, вдоль реки Секваны, будущей Сены, а сам просто поменял личину и остался здесь, в Лютеции, на какое-то время. Город, с тех пор, за последующие столетия-тысячелетия, здорово изменился, но сейчас я здесь, в современном Париже, и он по-прежнему мне по душе. Теперь уже и не вспомнить толком, но года полтора-два я в том древнем Париже проболтался, в поисках легких приключений и легкого куска хлеба. И от всего этого остались только я, руины амфитеатра и Сена-река.
      И рукава текучего Времени - Лета и Стикс. Да, а ланиста Нумерий Каниус был только рад, что вся неудобная ситуация разрешилась для него почти пустяком, поэтому он, конечно же, не наказывал меня и не удерживал. Почему поэтому? - Возможность немедленно схлопотать сдачи - неплохая замена смирительной рубашке.
      
      Г Л А В А 3
      
      - Любой очаг мечтает стать пожаром. Конечно, ты знаешь и помнишь об этом?
      Ёси даже и не заметил, как его разморило в тепле, и мягкая невесомая дрема вкрадчиво превратилась в настоящий сон!
      - Ой! Я - это... - Смолистые поленья, поставленные шалашиком, уже прогорели насквозь в пасти домашнего очага, и багровые древесные огрызки от огненной трапезы, почти угли, вот-вот выпадут за безопасные каменные пределы, на деревянные половицы. А ведь Ёси недавно еще, в начале сумерек, был горд тем, как он ловко и даже красиво построил сосновый шалашик из поленьев, как споро выбил кремнем зажигательные искры из кресала, чтобы в доме было тепло к приходу отца. Пригрелся, сладко загрезил о чем-то своем, теперь уж не вспомнить, о чем, и, вот, на тебе! От спокойных и негромких слов отца, прозвучавших над самым ухом, сон как рукой сняло, через пару мгновений остался только стыд на обе щеки. Вот же раззява... А если бы отец позже вернулся? Вот, как сейчас треснет глупого сына по башке! - Отец, я нечаянно!
      - Мда. Ты это... Угу. Впредь помни: с огнем шутки одинаково плохи - в лесу ли, дома ли... - Отец действительно протянул растопыренную руку к Ёсиной голове, но не ударил, не схватил за ухо, а легко и мягко потрепал по затылку. - Ты накрепко в грудь и в голову прикрути правило сие, чтобы предметно, чтобы навсегда. Понял ли сказанное?
      - Ага. Да. Я понял, я... я... Никогда больше не засну и не забуду!
      - То, что с очагом умеешь управляться, это уже хорошо. Остальное пока не вызрело. Поди умойся, ужинать пора. А потом и спать. Чегой-то умаялся я за сегодня, да и ночь давно уже на дворе.
      Несмотря на позднее время, ужинали вдоволь, от пуза, хотя и скромно по выбранной еде: сыр, простокваша, узенькие полоски вяленого мяса, длиною в Ёсину ладонь - все козье, у соседей куплено. И еще, нарочно для Ёси, отец добавил к ужину маленькую плошку с засахаренным медом, чтобы мед в простоквашу подмешивать. А хлеба не было вовсе, потому что Бирюк, отец Ёсин, почему-то хлеба не признавал. Однако, лепешки, рисовые или пшеничные, время от времени ел, Ёси сам это видел, хотя они, лепешки печеные, без малого тот же хлеб, почти из такой же муки сделаны. Почему он так?
      Ёси все еще стеснялся любопытствовать в полную меру, Бирюк же объяснять свои повседневные привычки не пожелал, либо просто не догадался. Но этим вечером к ужину даже лепешек не случилось. Зато вяленого мяса вволю: целая вязанка полосок-хворостинок на столе, знай себе выдергивай из нее прутик за прутиком, помягче и посветлее, чтобы с жиринками... Но и здесь Ёси уже опыта поднабрался: если в вечернюю трапезу, перед ночеванием, с мясом перебрать, пусть оно даже и малосоленое, то ночью жажда замучит, устанешь просыпаться то и дело, за питьем бегать, а также в отхожее место. Ух, сыр вкусный! И простокваша очень вкусная! А уж мед!
      - Смотри, сын, и слушай вдругорядь про то же самое! Почему я тебе про опасность огня для сонной головы человеческой речь завел? Мы с тобою живем не просто в городе, но в столице, которая именуется... Как?
      - Атлантида!
      - Верно запомнил. В столице, по имени Атлантида! Где Его Величество Император с семейством проживать изволят! Если бы Его Величество перебрался жить в другую какую местность, например, в город Фаум, большой такой, хотя и поменьше Атлантиды, то, вполне возможно, и столица перебралась бы туда, вслед за августейшей семьей, то есть, Фаум стал бы главным городом. Что-что? Нет, августейший месяц Гектион тут ни при чем. Августейшая - значит, главная, то есть царская, монаршая, императорская. Раньше, в незапамятные времена, у нас царство было, ныне Империя. В чем разница? Ну, во-первых, Империя Атлантида больше царства Атлантиды и могущественнее. Потому что состоит, в основном из бывших царств, что соседствовали с нашим царством, сиречь будущей Империей. Что?.. Да вот так и получилось. Уговорили мы эти царства присоединиться к Атлантиде на правах покорности и полного согласия со всем назначенным, от общих законов до общего языка. На языке силы можно договориться даже с дураками, если ты сильнее. Город же Атлантида издавна, с незапамятных времен был столицей царства, и по сию пору сохранился главным городом страны, столицею, но уже в Империи. Тут наименование совпадает: вся Империя зовется Атлантида, и наш город, в котором сейчас мы с тобой сидим, ужинаем и лясы точим, тоже Атлантида. Почему я об этом речь завел? А вот почему. Столица - это означает, помимо всего прочего, что мазанкам из глины да из грязи в главном городе нашем отнюдь не место: дворец Его Величества - это тебе не лачуга-конура посреди пустыря, и, стало быть, окрестные дома-домишки должны верно служить своим внешним видом величию императорскому. А не пачкать сие величие неказистостью своею! Я к чему клоню: дом наш, хотя и на отшибе от остальных окрестных, но из добротного дерева собран, из сосны. В одно жилье, но с чердаком, высокий, прочный, опрятный и не беднее других. Всем сосна хороша: и легкая, и тепло хорошо держит, но... Ну-ка... Мы - какими дровами печку топим, отвечай?
      - Ёси не ожидал нового проверочного вопроса и смешался на миг, хотя ответ знал преотлично, ибо отец уже упоминал о стенах дома, и не раз.
      - Э... из сосны.
      - Верно, дом из сосны и печное да очаговое отопление из нее же. Зимой нас и печка, и очаг будут согревать усердно, а по нынешнему времени довольно и очага. Очаг наш не только тепло, но и свет, и тихую радость в дом дает. Хорошо сосна горит? Не подтверждай, верю, что знаешь: всем известно, что сосна - замечательное топливо. Вот и стены дома нашего - также преотлично сгорят, в случае чего! Вместе с неосторожными обитателями и прочим содержимым. Понял ли суть притчи моей?
      - Понял. Я больше не буду... Я больше ни за что и никогда не засну перед горящим очагом, дабы очаг в пожар не обратился... не обернулся. Я теперь навсегда запом...
      - Всегда... никогда... Всегда не вечно, сынок, запомни лучше эту мудрую истину. А никогда - это слишком долго для смертного... для таких, как мы с тобой. Но твоим дважды повторенным клятвам я поверил, и я их в свою очередь запомню. Ну... И еще на сон грядущий...
      Что-то в отцовском голосе заставило Ёси насторожить уши... что-то такое... важное! Однако Ёси успел за эти недолгие дни-недели, что они с отцом прожили под одной крышей, узнать многие повадки Бирюка и основные порядки в их маленькой семье: сдержанность, основательность, внимание! Он молча смотрел на отца, молча покивал, показывая, что готов слушать со всем тщанием, но рта не раскрыл.
      - Помнится, ты любопытствовал - для чего твой отец миру, обществу нужен, на какие средства живет-существует, чем на пропитание зарабатывает?
       Как тут ответить?! Конечно же, и сам Ёси, и семейство Гусаков, и все стойбище очень хотело бы такое знать, но Бирюк даже старейшинам сего не разъяснял: однажды бормотнул что-то на ухо вождю, вождь кивнул, в знак того, что примет надлежащие меры, и с тех пор в стойбище никто больше лишних вопросов ему не задавал, пустою любознательностью не маялся.
      - Д... да... Я любопытствовал, но ни у кого ни разу не спрашивал! Честно-честно не спрашивал!
      - Верю. Тогда так... Стар я уже в загадки-отгадки играть с собственным сыном, поэтому без спросу положу ответ на твое молчаливое любопытство. А за сдержанность предварительно похвалю. Молодец! Так и надо: почуял некий секрет, некую тайну - не спеши с досужими вопросами. Гм... Короче говоря, я служу при дворе Его Императорского Величества.
      - Ух ты!!! Вот это да!!!
      - А вот орать во все горло не надо: ты своими криками сейчас всех соседей разбудишь, ближних и дальних. Хотя, как раз с соседями у нас поблизости не густо. Не важно. Сдержанность, помни о ней. Служу при дворе. Только ты не думай, что я герцог, там, барон или вельможа, отнюдь нет. Я, а, стало быть, и ты - мы с тобой - свободные люди по уложению всеимперскому, не рабы, не холопы и не крестьяне, к землице прикрепленные... Но и не принцы. Чин у меня очень малый, да весьма важный: я - один из смотрителей по императорским дворцам и дворам. Говоря подробнее, моя работа - обходить дозором домашние владения Их Величеств, то есть, Его Императорского Величества с семейством, жилые дворцы, гостевые, молельни, бани, оранжереи... и вычищать эти владения от мелкой магической пакости: шишимор всех видов, домовых, мелких нежитей, оборотней, буде таковые объявятся в вышеуказанных приделах... Слушаешь?
       Ёси - рот на замке, обе руки тесно сжаты в один кулак! - мелко-мелко затряс головой, сверху вниз, показывая, что да, слушает!
      - Правильно уроки усваиваешь. Мелких, стало быть, нежитей избываю-выслеживаю, а также всякие там вредные колдовские и магические травки-листочки-побеги, которые то и дело норовят, в досаду царскому бытию, прорасти в императорских владениях или залететь туда, случайно, либо по чьему-то злонравному помышлению. Если речь идет о каких-либо крупных колдовских и магических злоумыслах, то на сей случай-другой-третий иные люди поставлены, до которых мне дела нет, и о которых мне знать не положено. Но если даже и знаю что-либо, то никогда не вмешиваюсь, ни с помощью, ни с советами, покуда меня не спросят, ни такоже с просьбами. А я свой участок обязанностей усердно обрабатываю и ни на кого другого в своей повседневности не рассчитываю. Там есть еще разные тонкости, большие и малые, о них я тебе тоже расскажу, но не вдруг, а постепенно, в свой обусловленный час. Теперь можешь задавать вопросы. Вслух. Но вполголоса, а не в истошный взвизг на весь мир, как ты только что. Что молчишь?
      - Ой, сразу все мысли куда-то разбежались... Да и я растерялся. А... Вот... Можно спросить?
      - Да, я же сказал. Спрашивай. - В ответной полуулыбке отца как бы не чувствовалось ни малейшего раздражения на тугодумство сына, однако и затягивать с вопросами не стоило, Ёси это чувствовал и понимал.
      - А... зачем ты в стойбище к нам... к ним, в Лесное, наведываешься? То есть, в деревню, правильно говорить - в деревню! Ты же в столице живешь и промышляешь? Просто в гости приходишь, или...
      - Я не промышляю, а служу, ибо не сам по себе, не своим уделом живу, а на службе. В гости. Каждому человеку в жизни евонной положен полноценный отдых - ночной, чтобы поспать, и вообще, чтобы голова, душа и тело усталость избыли, новых сил набрались, для новых трудов. Слово 'евонной', что я ошибочно брякнул два мига назад, навеки забудь, в столице не принято говорить по-деревенски. Это я от вас... от них, от стойбищенских-деревенских заразу сию подцепил, как раз здесь пример с меня брать не надобно, а я постараюсь впредь ошибку не повторять. Да, и я перед собою уже повинился, сам себя простил. Ты прав: не стойбище, а деревня, его, а не 'евонной'.
      Ёси явственно увидел, что полуулыбка на отцовском лице раздвинулась в полную, и негромко засмеялся: ему понравилась отцовская шутка - сам себе повинился, сам себя простил.
      - Да, продолжаю. Таким, вот, образом, навещаю родные края время от времени, для отдыха и прочего разного... Теперь гораздо реже буду.
      - А почему? - Ёси не собирался вслух спрашивать, слово само с языка слетело. Но отец не обратил на это внимания, видимо посчитал вопрос оправданным.
      - Почему реже? Да потому, что мой родной сын со мной теперь живет, а не в той глухомани. Вот главная причина. Кроме того, что я родственников посещал, брата с семьей, капища предков... а иногда и впредь посещать буду, еще причина есть: там, в наших болотах да урочищах, всякие разные полезные травки нахожу-собираю, они здесь, в моей службе весьма полезными бывают. Я еще и травник, и очень неплохой, по общему, из тех, кто меня знает, людскому приговору. На сегодня заканчиваем наши беседы, готовимся ко сну. А для чего я тебе все это рассказал - объясню завтра утром, когда позавтракаем. Почему не сейчас? - потому что всему должна быть правильная мера. Но перед тем, как лечь по своим постелям и уснуть, мы... ты и я, вместе, подойдем к очагу и внимательно, в четыре ока, поглядим-доглядим - все ли угли дровяные на своем месте лежат, правильно ли горка, тепло сберегающая, из углей тех собрана, и есть ли, оставлен ли наружу ход свободному огненному дыму-воздуху, чтобы нам с тобою не угореть во сне...
      - Я готов!
      И пришло утро, и принесло новую жизнь для мальчика Ёси: отец объяснил причину своей скупой исповеди: сегодня они вместе пойдут на дозор в императорские владения. Бирюк об этом заранее договорился с начальством из дворцовой охраны. Бирюк, пусть и на особицу, без дворцового артикула, наряда и оружия, но состоит в дворцовой охране, в особой одежде и со своим, отныне личным, оружием, и подчиняется всем вышестоящим начальникам оной. Он заранее подал просьбу в письменном виде, ту просьбу рассмотрели в установленные сроки, кивнули - да, можно, мол, а в подтверждение согласию закрепили в письменном виде на крохотном лоскутке пергамента. Зачем нужны все эти челобитные и разрешения, не проще ли запретить? Ан нет: дворцовая служба - особая служба, там нужны и ценятся только проверенные люди, которым можно доверять. Не всегда и не все доверять, но... Отсюда и поручительства друг за друга, отсюда и династии служебные. Династии? Ну... Это когда... Скажем, отец бортник - и сыновья, когда подрастут, пчелиным царством ведают, медом торгуют. Отец кожемяка - и сыновья туда же, к пахучему делу своему сызмальства приучаются-принюхиваются... А за ними их сыновья, а потом следующие. То же и у знати, и у самого Императора. Но Бирюку и его сыну Ёси до бортников и князей дела нет, потому что у них своя жизнь, своя служба. То есть, отец будет досматривать, а сын рядом ходить, по большей части молчать, и кратко отвечать на вопросы посторонних людей, если подобное случится, но не вдруг, не по собственному разумению, а только с разрешения отца. Все понятно? Все понятно.
      Бирюк, прежде чем умыться и одеться, посетил нужный чулан в 'северных' сенях, потом сполоснул лицо и руки, потом собрал в три аккуратные стопки кожаную подушку, шерстяное одеяло, кошму-подстилку, обшитую поверху гладким сукном, чтобы голому телу на ней было не колко спать, положил это в длинный сундук у северной же стены. Потом взял бритву, частый гребень, а затем уже пошел умываться как следует, основательно, с головы до пояса.
      Ёси старательно, движение за движением, повторял за отцом весь порядок утреннего подъема: сбегал в чулан, собрал свою постель, в три стопки, точно так же, как и отец, и уложил свои постельные принадлежности в тот же сундук, рядом с отцовскими. Подушка и подстилка с одеялом у обоих были, если по размеру сравнивать, для взрослых людей, 'тебе на вырост', как высказался Бирюк, наделяя своего сына постельными принадлежностями перед первой домашней ночевкой. Гребешок Ёси не надобен, потому что он только позавчера отцом наголо стрижен, брить-подбривать бороду ему еще рано, да у него и бороды-то нет. Вот он вырастет до полных двенадцати лет, вот тогда и волосы можно будет носить, как и положено подростку... будет что зачесывать да расчесывать, а уж когда совсем взрослым станет, то и усы с бородою появятся. Ёси во время умывания даже фыркать попытался по-отцовски... но как-то так не получалось.
      На вырост подушка с одеялом... Ёси, увидев хмурую улыбку на отцовском лице, сразу догадался, что тот в хорошем настроении и говорит шутливо, но ему даже в голову не пришло возразить, отшутиться, поспорить. На самом-то деле ему и взрослые подушка с одеялом хороши, еще и теплее будет на холоде заворачиваться, если, конечно, холод обманом вдруг проберется в натопленную хижину! У отца тюк с постелью темно-серый, а у Ёси все выкрашено светло-серым, не перепутать.
      - Повернем за угол, выйдем на Морской проспект и там уже все прямо, до самого дворца. Вон - он, позади площади! Из далекого далека виден!
       На дальнем расстоянии императорский дворец выглядел... ну, так... вроде бы и красиво, но... Ёси думал, что дворец будет ростом с гору Вьюжную, саму высокую в таежных краях, откуда он родом, а на самом-то деле... Однако же, чем ближе подходили они к центральной площади, тем больше наростало удивление мальчика... и восхищение, а также и сам дворец, словно бы соревнуясь с ними, рос им навстречу: может, и не с гору он высотой, но гораздо выше, крупнее всего рукотворного, что довелось увидеть Ёси на своем веку! Впрочем, невелик век - восемь прожитых лет. Или зим... или весен... какая разница? Матушка говорила, что он родился весною. Тогда почему восемь? Сейчас весна, стало быть... Надо посчитать... Все верно: как только подснежники первые пойдут, так ему девять! А никаких не восемь!
      - Старайся молчать, с вопросами погоди, пока я разрешу их задавать. Спросят если - отвечай по возможности коротко: 'да' или 'нет'. И ничего не бойся, я рядом.
       Ёси молча кивнул. Пока они просто шли по городским улицам, Бирюк время от времени брал Ёси за руку, и когда они перебирались по узеньким мосткам без перил, перекинутым через многочисленные каналы и ручейки, и когда шли сквозь шумные людские толпы, то и дело по разным причинам возникающие по пути, но перед самым дворцом, перед проходом в караульные ворота, Ёси должен был идти самостоятельно, от отца не отставая, почти вплотную к нему и, разумеется, молча. Все вопросы к отцу отложить на потом!
       Говорить нельзя, но смотреть-то можно! От Ёсиного взора не укрылось, как отец достал из-за пазухи своего черного служебного камзола нечто вроде красноватой монеты, которую так же молчком протянул караульному. Для Ёси было совершенно очевидно, что отец и караульный - давние знакомцы, они даже почти улыбнулись друг другу при встрече, но... Караульный звякнул в колоколец, навстречу вышел еще один караульный, чуть постарше и поважнее первого, первый караульный передал, предварительно сам оглядев, другому, старшему, полученнвй от Бирюка металлический красноватый кружок, на монетку похожий, второй осмотрел, кивнул, вернул 'монетку' первому караульному, а тот Ёсиному отцу.
      - Привет, Бирюк! Ты сегодня даже чуть раньше назначенного часа прибыл. Кто это с тобой? Новик, если я правильно понимаю?
      - Добрый день, господин капрал! Сынишка мой, зовут Ёси, девятый год ему, на исходе. Тот самый, о котором я намедни в прошении написал. С просьбой пропустить.
      - Помню. Докладывал по ступенькам, наверх, оттуда получил добро на вас обоих. Проходите. НО! В дальнейшем и до особого распоряжения пропуск ему только совместный, то есть, всегда в твоем сопровождении.
      - Да, конечно. Только так, господин капрал!
      - Это же не мои строгости, Бирь! Служба - есть служба, ну, ты понимаешь.
      - Да. Всецело разделяю, сам бы так делал. О! Колокол звякнул. Что, в обход уже нам пора?!
      - Ага! Вам на службу, вперед, мне со службы, домой. Там, слышь, Бирь, говорят, в северной кордегардии по ночам опять какие-то... зашмыгали по щелям да норам... крысообразные какие-то. Подбавь им жару!
      - Постараюсь. Они давно у меня на заметке, и я их на черезследующую ночь наметил. Заклинания кое-какие подготовил, травки насобирал. Они, заразы, всегда под это время года норовят в жилища да в служебные помещения из пещер прорваться, половодье пережить. Выведем.
       На служебно-хозяйственном дворе, в прямой видимости от донжона, в одной из караульных кордегардий, стоящей в тесном соседстве с кузней, хлебопекарней, каретной мастерской, есть служебная каморка, принадлежащая смотрителю Бирюку. Жить в такой полноценно нельзя, но отдохнуть, переодеться, от непогоды спрятаться - самое то. Ну, и кое-какой скарб служебный хранить, сие дозволяется.
      Ключ еле слышно щелкнул в огромном замке: раз, и два, и три - дескать, заходи, хозяин, всё на своем на месте, всё, как было, всё в полной сохранности.
      - Умоемся с дороги, время до второго колокола у нас есть. Не шибко много, но нам с тобой вполне достаточно будет. Чулан вон там, вода для умывания в том баке, должна быть. Твои вещи здесь, мои здесь, надеюсь не перепутаешь. Что молчишь? А! Спрашивай.
       Ёси, освобожденный от обязанности молчать, выдохнул счастливо и стал спрашивать, стараясь не тараторить:
      - а что там такое было, что люди на площади пели и плясали?
      - а почему такие узкие мостики через воду без перил стоят?
      - а почему пекарня радом с конюшней и кузней расположены, это же неправильно?
      - а почему...
      - Стой! Хватит! У меня от твоих почему сейчас дым из ушей пойдет. - Бирюк ухмыльнулся, привычно показывая, что он понарошку сердится и шумит на сына, и, покуда они устраивались в своей караульной хижине, в ожидании сигнального колокола, чтобы им в дозор выходить, постарался на вопросы ответить, сейчас очень коротко, но с обещанием сделать это подробнее, потом, в свое время.
       Пели и плясали городские ремесленники из цеха мостильщиков, которые мостовые по всей столице булыжниками да плитками выкладывают. Это их обязанность и привилегия в труде, а площадь, на которой праздник бушевал, нарочно для них выделена, и раз в году принадлежит только им. То есть, мимо проходить, или поперек, сквозь саму площадь, можно всем, даже простолюдинам, а если кому другому повеселиться захочется - фонарщикам, там, купцам-прасолам, то - шалишь! Нельзя! И мостильщики с дракою набросятся на таких посмевших, и городская стража очень больно и крепко мостильщикам подсобит. А в другой какой день вовсе наоборот может выйти, и опять городская стража выступит на той стороне, которая право имеет, государем и государством дарованное. Дворянского сословия эти запреты не касаются впрямую, но дворяне и сами не пожелают веселиться заодно с простонародьем.
       Отсутствие перил на маленьких мостиках - дань обычаю древних еще времен, когда Атлантиде могли угрожать захватчики, и угрожали, и даже врывались внутрь, сквозь городские стены, когда они еще были. Если же перил нет, то, во время уличных сражений, нападающим от этого намного труднее воевать врукопашную, а тем, кто обороняется - легче. Ныне, вот уже много десятилетий на столицу никто из посторонних напасть не дерзает... но внутренние смуты внутренних врагов случаются иногда. Короче говоря, узкие городские мостики без перил - почитание древних городских воинских обычаев.
      - А почему теперь захватчики нам не угрожают, мы их всех перебили, да?
      - Кого и перебили, а кого разбили и рассеяли. Не всегда выгодно убивать противников, порою лучше оставить врага в живых.
      - Как это?
      - Понимаешь... Один из наших императоров, дело было в глубокой древности, изрек важную для благополучия Империи истину в кругу своих приближенных, и наследники трона до сих пор эту мудрость о двух головах свято берегут, и пользуются ею во славу Империи и трона. Я ее тебе скажу и продолжу отвечать на предыдущее.
      - Как это - о двух головах?!
      - Не спеши, торопыга. Пока просто запомни, а потом, когда подрастешь, когда вырастешь, сможешь ее обмозговать, самостоятельно измерить и сосчитать головы на просторах своего разума. Вот она: 'Обращать врагов в бегство - проверенный способ обращать их в друзей. Если все вокруг враги - главный спрятался в тебе'. По поводу пекарен и конюшен, что столпились вперемешку. Этот беспорядок кажущийся, сиречь намеренно оборудованный. Нет времени пояснять, почему так, но весь этот распорядок-беспорядок тоже служит делу защиты города, страны и престола, и тщательно соблюдается, из года в год, из века в век.
       Ёси внимательно слушал пояснения отца, довольный по самую макушку стриженой головы: у них в стойбище... ой! у них в деревне Лесное, никто, никогда и ничего не пояснял столь подробно и, вдобавок, терпеливо! Там все просто было: что услышал, понял, влет перенял - то твое. В противном случае, переспроси, но будь готов получить пинка или пару-тройку подзатыльников от наставников - от взрослых ли, от сверстников - порядок обучения всюду почти одинаков. Зато у Бирюка не так! Вот что значит родной отец!
       Ёси с гордостью, почти с ликованием сунул руки в рукава черной суконной куртки с серебристой прошвой на груди и по рукавам: отказывается, отец и это продумал, и о служебном камзоле для сына позаботился - вот, значит, для какой-такой нужды он мерку с Ёси снимал! И узкий нагрудный карман на куртке, с той стороны, где сердце - точно такой же, как у отца, только поменьше, и стилет в том кармане тоже меньшего размера. Ёси вооружен!
       Отвечая на невысказанный вопрос, Бирюк буркнул:
      - В нашей караульной службе даже портняжки наличествуют. Но мерку действительно я снимал, пока ты спал. А ты, оказывается, все приметил! Если куртка 'с походом', то есть, чуть великовата в плечах, то это даже лучше, хватит на дольше.
      - Нет, нет в самый раз! Здорово!
      - Тогда ладно. Держаться рядом, побольше молчать, резких движений не делать, ничего не бояться! Пойдем, пора выступать в полный дозор, до второго утреннего колокола.
       И они пошли в дозор, первый для восьмилетнего мальчика Ёси.
       Первая часть дворцового дозора - как следовало из скупых сопровождающих объяснений Бирюка - ознакомительный обход охраняемых мест. Но и перед первой частью была самая-самая первая - так называемая 'вступительная': старший по предыдущей смене, караульный капрал, по служебному прозвищу Глазастый, докладывал Бирюку все события и происшествия прошлой ночи, которые выпали на долю караульного обходчика Толстопуза. У дозорного Толстопуза были те же самые задачи, полномочия, возможности и места обхода, что и у Бирюка, но лично им общаться между собой, разговаривать, обмениваться наблюдениями - запрещалось чуть ли не под страхом смерти! Да, могло и до казни дойти, даже такое случалось иногда, очень изредка, на дворцовой службе! Почему запрещалось? Обманывать - накладно, доверять - вдвойне! Служба безопасности Императора давала на сей счет строгие и недвусмысленные установки: служащие во дворце люди, обладающие магическими возможностями, сами по себе представляют повышенную опасность для окружающих, а будучи в союзе или в сговоре с такими же как они колдунами, чародеями или магами, даже с одним из них, - становятся опасными и более того, чем вдвойне и втройне! Представляют опасность! И всем сущим в обеспечении дворцовой защиты понятно, для кого могут они ее представлять!
       Передача из рук в руки охраняемого пространства проходит по четко установленному, веками отработанному ритуалу!
       Капрал Глазастый - ему по долгу службы доступно и положено с обходчиками знаться, он испытанный вояка, умный и лихой боец на всех видах оружия, дальнего и ближнего боя, зато в магическом и колдовском ремесле ни бум-бум. Изложить, передать от сменщика сменщику, рассказать и объяснить все случившееся, он может и должен, словами ли караульного артикула, движениями глаз, губ, рук, или иначе как-то передать от одного дозорного другому - караульный капрал все это умеет, но что-либо запретное, явным или тайным образом составленное - нет, таким умением не обладает, просто не способен.
       И закончился обход первого обходного кольца, довольно быстро, по молчаливому мнению новобранца Ёси, а затем, двух мерных частей времени полностью не прошло, сделали и второй круг, гораздо более протяжный по расстоянию, нежели первый. Сейчас они с отцом коротко передохнут в очередной караульной будке без окон, проверят и поправят, если понадобится, походное снаряжение, попьют водицы из личных фляжек, также входящих в походно-караульную оснастку, потом будет еще кое-что... отцом обещанное... что-то связанное с подручными. И уже полный обход дворца, почти без остановок, от третьего наружного круга - к первому внутреннему, заключительному.
       Особых трудностей от сегодняшней караульной службы дозорный Бирюк не ждал, по всему своему долгому опыту чувствовал так, но сыну об этом говорить не стал, не счел нужным: пусть воспитывает в себе постоянную бдительность и осторожность. Однако вопросы задавать во время короткого привала разрешил. Один вопрос, один. И Ёси немедленно этим воспользовался.
      - А... почему только из своих фляг можно воду пить? Вон же кувшины с питьевой водой стоят?
      - Те кувшины для буднего дня, для простых людей, для солдат, для челяди, для уборщиков. Им можно, а дозорным в походе - то есть, нам с тобой, нельзя, Уставом строго запрещено. Во избежание возможных вражеских коварств и умыслов в нашу сторону. Теперь у меня вопрос к тебе, даже два: почему ты не спросил о помощниках? Ну, о подручных, о которых я давеча намекнул?
      - Так ты же только один вопрос разрешил.
      - Угу. И почему ты столь пристально смотрел на облака, пока я привал обустраивал? Непогоду пытаешься почуять? - так ее не ожидается по всем признакам и приметам. Что ты там выцелил?
      - Нет, я не целился, а просто... просто подумал... на облака подумал...
      - А, просто отвлекся. Что именно подумал?
      - Ну... Облака похожи... ну... на огромные снежинки, что по небу летают... Вот.
      - Облака - снежинки неба? Хм...
       Бирюк ухмыльнулся... несколько задумчиво... покрутил большой своей головой... словно бы в нерешительности... и, вроде бы, ответами сына удовлетворился.
      - Есть в тебе что-то такое... Гм... отцовское, сиречь, мое... Так мне кажется. С моими помощницами ты сейчас познакомишься. Не дергаться, не вскрикивать, сохранять невозмутимость. Что? Что уставился? Ну, опять спроси.
      - Что такое невозмутимость?
      - Хладнокровие, спокойствие. Всё, умолк, я заклинания буду творить, помощниц вызывать.
       Заклинания отцовские длились не то, чтобы долго, но и не мгновенно: Ёси за это время успел бы неспешным порядком от одного до десяти досчитать, и обратно, и ни разу не сбиться! Ёси хорошо умеет считать, он уже хвастался отцу на днях, и тот его хвалил.
      Отец перестал бубнить, хватать воздух растопыренными ладонями, подошел к кирпичной стене, подцепил клямку-крючок на двери - а ведь только что не было никакой ни дверцы, ни щеколды! - толкнул тихонечко... В неширокую щель выскользнули бесшумно две бестелесные тени, одна за другой... два больших серых комка... И вот уже загустели, вытянулись, обрели головы и конечности - две львицы, каждая цветом с грозовую тучу, увиваются вокруг того, кто их вызвал... И мурлычат, совсем как настоящие кошки, только громче и басовитее, и скалят пасти, показывают мальчику Ёси, какие у них огромные страшные клыки!
      Но маленький Ёси всю свою прежнюю жизнь провел в таких краях, где ни дети, ни взрослые не только не видели, но и слыхом не слыхивали ни о каких львах и львицах! Ёси узрел двух чудовищ звериного образа: клыкастые, гладкошерстые, уши на голове у каждой не как у собак и волков, а полукруглые, глаза красные, хвосты длинные, то крючком изогнутся, то по своим звериным бокам хлещут!
      - Это кошки такие, да?! Волшебные?
       Бирюк принял вопрос от сына как должное, даже и не подумал его ругать за самостоятельность, самоволие и открытый рот.
      - Нет. У кошки лапы были бы заметно тоньше, будь она ростом с настоящую львицу или тифиду, не такие мощные. Они волшебные зверюги, тифиды, своего рода нечистая сила в облике львиц. Львы - это такие звери, мощные, хищные. Чем-то слегка похожи на рысей, что водятся в наших с тобой лесах, но гораздо крупнее... и длиннее, как ты видишь. Львицы - самки, а львы - самцы, что у нечистей, что у живых, у настоящих зверей. Эти две тифиды - самки, родные сестры, если это человеческое слово способно обозначить степень их близости, родства. Они очень и очень сходны с настоящими львицами, отличаются только цветом и магическими возможностями. Почему так придумано и решено - я не ведаю, сие лишь богам известно, они так задумали. И они же позволили с помощью заклинаний вызывать к себе на службу именно таких тифид, очень похожих на львиное племя. Поэтому ты, а также я - можем считать их между собою львицами. Всему остальному поднебесному пространству, включая людей, рыб и ворон, знать об этом из твоих и моих рассказов не обязательно. Ну, ты понял мой намек насчет болтовни. А жратва у них несколько иная, колдовская, однако в голодный миг не брезгуют и обычной, особенно если у добычи горячая кровь. Но обо всем этом ты постепенно узнаешь. Пока же усвой: вон, та, с черным пятном на ухе, зовется Тюхе, а другая, которая без пятна - Тихе.
       Ёси мелко-мелко покивал, весь захваченный волшебным зрелищем и вдруг позвал голосом, тихо, словно выдохнул:
      - Тюхе!
       Одна из тифид, отныне - для Ёси - львица Тюхе, шевельнула черным пятном на ухе, обманчиво плавно, как бы нехотя, изогнула свое длинное тело, так, чтобы в упор взглянуть на маленького человека, так же плавно пригнулась к земле, словно бы для прыжка... Ни малейшей резкости в движениях, но она была невероятно стремительна, эта волшебная львица, и бесшумна... Ёси даже вдохнуть не успел, после произнесенного имени... наверное, и шевельнуться бы не смог, в попытке убежать или защититься... уж, да... уж защититься... голым кулачком... Стилет не успеть достать...
      - Тюхе! Зуги-зуги! Назад. Свои.
       Львица мотнула головой, словно бы промурлыкнула что-то такое... невнятное... - и вот уже она стоит боком вплотную к Бирюку, пытается поймать его взгляд, лениво потягивается, а хвост так и ходит туда-сюда... Еще один миг - и Тихе к Бирюку подоспела, тоже урчит в четверть шепота, тоже требует доброго внимания своего хозяина... 'Никто ни на кого не собирался нападать! Не-е-ет! Просто... пусть хозяин погладит свою Тюхе, за ушком почешет... И Тихе, и Тихе тоже хочет, чтобы ее за ушком, и по животику... И еще они проголодались. Пора на охоту!'
       Бирюк кивнул сыну, сделал плавный, медленный знак рукой, и Ёси, послушный отцовскому приглашению, стараясь не выказывать внезапную робость, шажок за шажком, подошел поближе.
      - Видишь, где мои руки лежат, на той и на другой, на Тюхе с Тихе? Положи свои ладони совсем рядом с моими, старайся не дрожать. Во-от, та-ак... Тюхе! Тихе! Это Ёси, он хороший, он наш!
       Каждая из львиц словно бы искоса взглянула на мальчика, теперь почему-то избегая смотреть на него прямо, чтобы глаза в глаза, и тут же каждая из них вновь перенесла свое внимание на Бирюка, требовательно мурлыча: 'погладь, покорми, похвали!'
      - Да хорошие, хорошие, Тиха с Тюхе, обе очень хорошие. Пора, пора на охоту, о-очень верно мурлычете. Ско-оро уже!
       Всего лишь несколько мгновений Ёсины пальцы прикасались к спинам волшебных зверей, но и этих мгновений мальчику хватило, чтобы... чтобы... ощутить, почувствовать дух, ауру каждой из них. И еще: они, послушные хозяйскому приказу, терпят его, но не более того, он им пока еще не свой... но как бы уже и не чужой.
      - Далее - нас ждет настоящий поход, до конца караула. Начинаем с каменной гряды, с холмов. Там в норах любят прятаться пасолы.... Привалы я буду назначать, в промежутках между остановками для отдыха и прочего - терпи, если что. Если совсем припрет - скажешь. Задавать вопросы не запрещаю на дальнейшем пути, но - знай меру. О! Уже невмоготу нашим девочкам, видишь, пляшут! Потерпят. Задавай вопрос, вижу, что созрел он у тебя. Только быстро.
      - А почему стилет на левой стороне груди прикреплен? Ни на боку, ни на руке?
      - Хм... Весь в меня. Я тоже когда-то любопытствовал, но толкового ответа ни от кого так и не дождался. Самое приемлемое для моего разума - это когда-то сложившийся и до сих пор не отмененный обычай, дань древним временам. Считается некоторыми жрецами-былинниками, что в рукопашной схватке подобное расположение стилета - сверху вниз, на левой стороне груди, там, где сердце прячется, способно предохранить от мечевых ударов поперек туловища. Может, оно и так... В одном случае из десяти - глядишь, и впрямь выручит. Но я воспринимаю сие просто как устоявшийся обычай покроя одежды. Такой меч, как у меня, тебе еще рано иметь, а стилет - да, имеешь право. И меч, и стилеты - наши, это не казенное оружие, такова привилегия дозорных.
       Бирюк двигался ровным неспешным шагом, поэтому Ёси легко было держаться не отставая, рядом-слева, а львицы трусили впереди, обманчиво-ленивой трусцой...
      - Й-йяу!
       Львица Тихе первая взвизгнула-рыкнула и первая скакнула в разлом скальной породы, что вдруг раскрылся перед Бирюком и Ёси. Но это 'вдруг' не было неожиданностью ни для Бирюка, ни для Ёси, которого отец заранее предупредил о повороте и о разломе в скале, потому что именно там частенько прячутся, дожидаясь ночи, всякие мелкие темные магические твари... Тюхе отстала от сестры едва ли на четверть мгновения... И вот они уже обе скрылись в утробе каменного, почти непокрытого зеленью, холма!
      - Великие духи! Как они орут! Запоминай их вопли, сын мой, учись различать. Вот эти, вот, истошные взвизги да завывания гласят, что все у них в полном порядке: добыча есть, добыча легка. Там обычно прячутся так называемые 'желтые обезьяны', пасолы, слабосильная подлая нечисть, которая, согласно легендам... Погоди! Загляну туда, на всякий случай, а ты стой здесь и жди! Стилет наизготовку!
       Ёси с готовностью выхватил стилет из нагрудного кармана, сначала ухватил его клинком 'от себя', как столовый нож держат, потом вспомнил взрослых на охоте и переменил хват, чтобы рукоять клинка вперед, чтобы можно было со всей силы сверху вниз... Но - не пригодилось.
       До ста не сосчитать - отец уже из расщелины выпятился, спиной вперед. Спокойный, руки пустые, без оружия - просто пятился и продолжал вглядываться вглубь холма.
      - Пусть полакомятся, коли завладели в бою. Там всего-то и было добычи, что три твари. Каждая на один укус девчонкам нашим. Последнюю поделить никак на могут... сестры, называется! Жажда владеть - нет без нее ни войны, ни любви, ни жадности, ни науки. Вот они и жадничают, но друг другу не в обиду.
       Отец улыбается - и Ёси за ним!
      - А что за пасолы? И что такое желтые обезьяны? Я про обезьян только в сказках слышал? Правда, что они на людей похожи? Они волшебные?
      - Желтые обезьяны? Это я так сказал? А... иначе говоря, пасолы... Простые обезьяны - да, чем-то смахивают на людей повадками, кривляются как скоморохи, но обезьяны - обыкновенные звери. Я как-нибудь улучу возможность и свожу тебя в императорский зверинец, он, зверинец, иногда и простым людям доступен. Сам посмотришь на обезьян. А желтые - их, поганцев этих вот, раньше так называли, древнее было прозвище. Настоящие обезьяны, как я уже говорил, похожи чем-то на людей, а эти желтые нет, и, вдобавок, не звери они, а шишгаль нечистая. Нынче же их почти всегда так и называют - шишигами. Они худосочные, шишиги, волосенки бурые, всклоченные, головенки у них мохнатые, размером они, шишиги, с голубя каждая: маленькие такие, но зловредные! Как поселятся в человеческих жилищах, так их добрым словом оттуда не выковырнуть! Пакостят, домашнюю скотину постоянно донимают, то паршу нашлют, то еще что... Пьяниц очень любят. Но любят-то на свой лад: присосались-прижились в таком дому, где горькие пьяницы живут, так и до самой смерти их изводят. Пьяница свое зелье пьет, а они пьяницу! Я там, в пещере, осмотрел наскоро, что успел, что от них еще оставалось - так и есть: лишились жилища и жертв своих, то есть, другая нечисть, кто посильнее, их изгнали в бездомные, и они решили подобраться туда, где народу гуще, где аура слаще... Ну, что, Тихе да Тюхе?! Заморили червячка?
       Морды у львиц ничем на человеческие не похожи, слова и голоса тоже, но Ёси видит и слышит правильно: да, Тюхе и Тихе довольны ранним ужином, улыбаются во все свои клыкастые пасти... Еще, хозяин, еще давай! Мы с Тихе только-только во вкус вошли!
      - Ишь, зарыкали-замурлыкали! А сами толком поделить меж собою ничего не можете! Как там, чисто уже в пещере? А? Ладно, я и сам чувствую, что подмели досуха. Однако, еще разок проверю, на всякий случай, собственными глазами, и дальше пойдем, у нас впереди трудов тяжелых - ого-го!
       Бирюк, что называется, солгал насчет тяжести труда в том, первом для мальчика Ёси, походе-обходе, и сделал это сознательно: как оно там, в будущем, дальше все пойдет - не провидеть заранее, дворцовая служба отнюдь не сытое безделье, но первый опыт знакомства должен быть щадящим для родного сына, или, по крайней мере, не отталкивающим. Так все и случилось, как Бирюк рассчитывал: да, нашагались вдоволь, в поисках служебных приключений на свою голову, и туда заглянули, и то проверили, и там все обследовали, все вместе, дружною ватагой: два человека и две львицы-демоницы, Тюхе и Тихе!
       Императорский яблоневый сад - уютное местечко. Яблок в саду, понятное дело, нет, яблоням еще далеко не время плодоносить, они даже яблоневый цвет не дали миру, только-только почки набухли - но отец прав: здесь красиво и уютно.
      Тихе и Тюхе на красоту сада никакого внимания не обращали, они рыскали по влажным тропинкам, покрытыми неубранной почему-то листвой, принюхивались, вглядывались, прядали круглыми ушками... Все тихо. Вдруг! Мелькнуло! В кустах! Что-то такое маленькое, но жуткое, с красными глазом. Ёси понял, что и отец, и Тихе с Тюхе опасность проглядели... Отец много раз объяснял: красные глаза - признак демона! Ёси выхватил стилет - теперь уже как положено, верхним хватом, чтобы клинком вниз, и бросился вперед, в кусты! И тут же упал, больно получив жесткими ветками по лицу! Львицы метнулись вправо, влево! Замерли недоуменно, ожидая приказа или пояснения от главного дозорного, от своего хозяина Бирюка...
       Бирюк и сам не вдруг сообразил, что к чему: бросился к сыну, наскоро глянул в оцарапанное лицо... Ф-фыр-р-рь! - взлетела из кустов маленькая стайка красноголовых птиц!
      - Ёси! Ты как?.. Глаза целы?.. Что ты там увидел?
       Самое бы время заплакать: и левая щека как огнем горит, и птицы улетели, которых он за демонов принял.
      - Я думал, что это красноглазые прячутся, а это птицы.
       Бирюк фыркнул вполголоса, но смеяться над сыном не стал. С каждым подобное случиться может.
      - Сын. Ты поступил храбро, однако же необдуманно. Ишь ты, хват! Я ничего не заметил, тифиды проглядели, а он высмотрел! Так редко бывает... Кроме того, если враг сумел обхитрить меня и Тихе с Тюхе, то сей враг весьма опасен, наверняка опаснее твоего стилета и твоей отваги. Понимаешь?
      - Да. - Ёси нестерпимо стыдно. И львицы на него смотрят с презрением, как на этого... особенно Тюхе... И вдруг, сквозь стыд и боль, родилось недоумение в Ёсиной голове: а любопытно бы узнать, где заканчивается жизнь, человеческая или звериная? Вот, он, Ёси, встал, потер ушибленное колено, потрогал жгучую царапину... Где - он, а где - уже нет? Ёси хочется понять, где заканчивается он сам, а где уже начинается окружающее пространство - Ёсина шапка, например, которая уже не он? Голова - это, конечно, он. А царапина на голове? Ноготь на пальце? А воздух, который Ёси вдохнул, но еще не выдохнул?
      - ...увидел опасность - дай мне знак, а не то, что сам, с открытой грудью попер... Спокойствие, выдержка, терпение. Это важно, потому как в битве твое нетерпение способно уравновесить чужую глупость. Птицы же, которых ты принял за красноглазых демонов - всего лишь щеглы. Я думал, ты знаешь о них.
      - Да, отец, щеглов, конечно, знаю, но я обманулся, я виноват.
       Плата за эту вину твою, и вообще за сегодняшнее приключение - невелика: царапина мелкая на лице, которая скоро пройдет, причем бесследно, в отличие от приобретенного опыта. Ты понял?
      - Я понял.
      - Кстати, знаешь, что такое приключение, знакомо тебе это слово?
      - Да, ты говорил намедни... вчера еще.
      - Повтори.
      - Приключение - это поход с возвратом.
      
      
      Г Л А В А 4
      
      В слезах восторга слишком много сахара. Помню, довелось мне увидеть, как одна белокурая дамочка, весьма средних лет, причитала на немецком, что, вот, де, мол, она в Неаполе, и теперь, после того как ее заветная мечта сбылась, она может спокойно умереть. И довольно твердо повторила на латыни звучную фразу-иллюстрацию этому экзальтированному восторгу.
      Итальянский город 'Наполи', он же Неаполь, порт, набережная, гвалт, солнце, грузовые ослики в грязно-алых шорах-наглазниках, запах морепродуктов и ослиной же мочи... Это было сотню с небольшим лет назад, да-да, около того, еще когда Муссолини только-только пришел к власти. Почему я запомнил тот случай, и при чем тут слезы восторга? Какой-то бедовый парнишка в блинообразной кепке, редкозубый подросток лет тринадцати-четырнадцати, воспользовался удобной секундой и подытожил дамочкину мелодекламацию, вырвав у нее сумочку прямо из рук: полоснул чем-то острым поперек наплечного ремешка, дернул на себя - скок в ближайший переулок и был таков! Что характерно, за ним никто не погнался, включая двух полицейских, что лениво бродили по площади неподалеку. Мода тех лет подразумевала чаще всего металлические ремни-цепочки, но у этой дамочки ремешок был ультрамодный кожаный, сама сумочка с набивным рисунком, явно, что дорогая, вот и спровоцирован хапок прямо посреди улицы! Что же вы хотите - Неаполь! Он всегда таким был. И с тех пор мало изменился в этом отношении.
      Я хорошо разбираюсь в немецком языке, впрочем, как и в паре дюжин других популярных мировых наречий, так что сумел отличить поток грязных физиологических ругательств - из уст почтенной фрау постбальзаковского возраста! - от постного дамского негодования, которое, казалось бы, гораздо более пристало ее полу и благообразной внешности. Не знаю, от громкого визжания ли, от тепла багровых щек, но слезы у дамочки тотчас высохли. И пена с губ - тоже, но это уже несколько позже. Короче говоря, увидев и прочувствовав Неаполь еще в одной его ипостаси, умирать она не захотела, предпочла кричать и звать полицию. Что там было дальше, я не запомнил, скорее всего, просто поленился наблюдать-досматривать.
      'Увидеть Неаполь и умереть!'
      Презабавна этимология данной фразы, постепенно ставшею крылатой. Я ее помню в изначальном виде: древние латиняне, будучи пламенными патриотами Рима, тогдашней столицы ближайших 'всех миров', не чурались и других, провинциальных, достопримечательностей, наполняющих дальние пределы великой империи. Один из советов соотечественникам-путешественникам звучал так: "Videre Napoli et Mori". Иными словами, (примерный перевод таков): странникам есть смысл посетить соседние городишки - Неаполь и Мори.
      Я, между прочим, этот совет и в свою сторону не однажды слышал, но в ту античную эпоху так и не удосужился воспользоваться, отложил лет на тысячу с гаком.
      Большую букву в названии города Мори устным образом не выделить, поэтому слиплись воедино два значения одного звучания: 'Мори' (город) и 'умереть'.
      Европа новый смысл приняла, и даже приписала его земляку той визгливой дамочки, некоему Иоганну Гете, немецкому поэту. Самого Гете я почти не читал, разве что слышал в разных операх мира куски из Фауста, но никоим образом не против присвоенного этим самозванцем копирайта.
      Можно было бы сказать, что при мне происходила вся эта эволюция смыслов, типа, на моих глазах, однако это было бы ложью, хвастливым преувеличением, ибо я помню только изначальные напутствия, а потом уже, столетия спустя, случайно встретил в беседе готовый новый результат. Знаю довольно редкий вариант-перелицовку этой поговорки и на русском языке: 'Увидеть Париж и умереть!', но почему-то нигде, кроме советской и постсоветской России, он не попадался мне.
      Париж! В отличие от знойного и пропахшего рыбой Неаполя, там для меня все хорошо и приятно, всегда или почти всегда, и когда он Лютецией был, и потом, и еще потом, и позже! Даже средневековому Парижу, и даже гнездовью кровавому якобинской диктатуры, я тоже радовался при встрече, но гораздо меньше: полно трущоб, много дерьма и грязи, много бессмысленных публичных казней, пустых, благодаря усердию Конвента, много подозрительности всех ко всему и вся... Так легко пресытиться любовью к человечеству! Грязь и бардак слишком быстро перестают восприниматься романтической экзотикой, и устаканиваются в быту на обыденных и постылых правах бардака и грязи. В большинстве случаев мне это не очень мешало жить, но...
       Градостроительное цунами от господина барона Османа понравилось моему сердцу в тысячу раз больше! Глазом моргнуть - двух десятков лет не минуло! - преобразился стольный град Париж, стал все больше и больше походить на великолепный нынешний, на тот, по которому я сейчас иду... Пока еще бесцельно передвигаюсь, ибо до ночи еще очень далеко. Ага! Сегодня же среда, стало быть, путь мой немедленно обрел тактический, попутный смысл, он же цель, сиречь, некоторую точку Б, в которую я движусь из точки А. Точка А - 'Вилла Алессандра', что на площади Бульнуа, гостиница, в которой я поселился, точка Б - мороженица Бертильон, которая уже лет семьдесят (с перерывами, правда) скромно раскинулась на одном и том же кусочке парижской вселенной: в обычном доме, по-моему, под номером 31, улицы святого Луи, на одноименном острове того же святого. Дело в том, что развесное мороженое Бертильон, которое там продается, лучшее в мире! Я предпочитаю оптом брать сразу три колобка: шоколад, кокос, фисташка, все умещаются в одном вафельном кулечке...
      На том же острове, в трех или четырех приспособленных для этого местах, негромкая реклама уверяет меня, что и у них тоже есть мороженое Бертильон... Да, разумеется, есть, только оно у них поддельное, а в доме 31 - настоящее! Я ведь пробовал, причем, неоднократно, и там, и там... Если с закрытыми глазами дегустировать - ни за что их не отличу, ни в одном вкусовом нюансе, да и не пытаюсь это делать, но я зряч, и адрес-то вижу! Широко открытыми глазами! А к адресу и справочную информацию дополнительно читаю-проверяю во всяких там бумажных и сетевых энциклопедиях! Только в одном месте, остальное - подделка, фальшак, даже если все они черпают из одного источника! Так что меня лживой рекламой ложных кулинарных ценностей не проведешь!
      Иду, к заветной промежуточной цели все ближе, о делах пока не думаю, поскольку до рабочей цели - как и до ночи, почти так же далеко...
      Увы, подтверждается фактами широко распространенная версия, что есть во мне, в личности моей, и в таких, как я, личностях, принадлежащих миру магии, колдовства и прочей эзотерики, нечто такое... похожее на клейкую ленту для мух, притягивающее всякую социальную дрянь, агрессию и неудобицу! Ш-шур, дззинннь!.. Ой!.. Вот те и Париж, столица мира!.. Ведь, только что немецкую тетку с ее восторгами по Неаполю вспоминал!
      Ночью, видимо, дождь прошелся по Парижу, и кое-где лужицы на мостовых оставил, - сохранились, хитрюги, пристроились мимо сточных желобков, редкие, мелкие, но они здесь!
      И вот, я себе иду, такой, благостный, сам почти святой, по улице Луи, что на острове Луи, машин нет, поэтому, не заморачиваясь узкими тротуарами, топчу проезжую часть, огибая полувысохшие карликовые озерца с накопленными окурками. И вдруг, прямо напротив какого-то магазинчика, тоже имени святого Луи Девятого, обгоняет меня электросамокат с двумя парнями-аборигенами: один из туземцев белый, плюс блондин, другой, который руль держит, мулат. И эти двое не просто меня обгоняют, а сделали крен чуть влево, подбавили скорости и р-р-раз! П-а-а л-л-луже! Брызги от которой, общим объемом до полуведра, налипли поверх одежды на мое ни в чем не повинное расслабленное тело. Ну... может, я и присочинил насчет полуведра, но грязную воду, точнехонько в меня попавшую, смело можно мерить стаканами. Нарочно облили, именно меня, как я посчитал, потому что на чистоту и на эмоции остальных разоравшихся прохожих, рядом шедших и вместе со мною пострадавших, мне глубоко чихать! Вдобавок эти двое смеялись-насмехались, очень задорно, падлы, радовались своему социальному чувству юмора. Облили и дальше помчались, юные, ловкие, полные удали и задора!
      Я оценил навскидку, что им лет по двадцать полных, то есть, 18+, то есть, совершеннолетние, и поэтому я им, вослед моим же ругательствам, с чистой совестью присовокупил поднятый вертикально средний палец правой руки. Я бы, конечно же, не стал щеголять-ругаться в людном месте неприличными жестами, поленился бы, но один из этих шантрапупов, который задним пассажиром на самокате стоял, обернулся за миг до этого, дабы насладиться результатами содеянного. Ну, как тут было не воспользоваться?! Я показал.
      Скажу откровенно: да! Децл магии, притягивающей взгляд, и голос, проникающий сквозь шумовой фон в 'ихние' уши, был мною подбавлен к жесту, но самую-пресамую крошечку, ибо эти два идиота веселились напропалую, были, что называется, в хамском кураже, и к обратной связи с одним из терпил приезжих были вполне готовы. Такие недоноски - весьма податливый материал для конфликта. Плюс ощущение безнаказанности, плюс остаточные явления прошлой вечерней подкурки... Иными словами, я все рассчитал правильно и легко, да и вполне возможно, что они сами бы оглянулись, без моей подсказки, но подстраховка не повредит. Ага! Тот, который сзади, прокартавил что-то водителю, для убедительности тряхнул его за плечо. Остановились. Подчеркнуто не спеша слезли со своего буцефала, передний замешкался на мгновение, но не из-за нерешительности, а подпорку заботливо поставил, чтобы самокат не упал, покуда они выясняют отношения с каким-то невежливым, и, вдобавок, грязно-мокрым придурком туристической внешности. У одного хулигана, который потемнее, нечто вроде металлической цепочки на кулак намотано, другой, светлячок-блондинчик, так просто кулаки в ладони расправляет... и обратно, в кулаки. Они местные обитатели, с опытом, и четко понимают, что пара-тройка минут без вмешательства полицейских зануд у них есть. Вокруг одни туристы, пока кто-то захочет пожаловаться по телефону, да пока сообразит, куда и как звонить...
      Да. Да, да, да! Именно этой малости, этой ситуации не хватало мне, чтобы окончательно прочувствовать любимый мой Париж, беззаботное солнце, теплый ветерок, ласковый запах кофе и круассанов... И пронимать всей душою, всем своим взволнованным сердцем радость сиюминутного энергичного бытия. Но, все-таки, прямо сейчас, горлопанов лучше бы, наверное, не убивать, не валить насмерть: беспричинная агрессия, пусть даже собственная - это не всегда хорошо.
      Мулатик шел на полкорпуса впереди, поэтому именно он, на правах ведущего, выкинул в мою сторону растопыренную ладонь и прогундосил по-французски, нечто вроде 'тамер ла пют, жё вэ тё нике та гёль'... Нет смысла дословно переводить, но, поскольку я, годами и десятилетиями, довольно бегло болтал по-французски, на выбор: с марсельским, с бретонским или даже с корсиканским акцентом, еще задолго до того, как на свет появились его дедушки и бабушки, то моментально сообразил, что оскорбления касаются моей матери, а угроза расквасить морду обращена ко мне. Я очень даже ловко среагировал на его жест: чуть подогнул колени, закрыл голову растопыренными наружу ладонями, а до этого втянул ее в сгорбленные плечи... И как тут после этого не ударить грязного приезжего лоховика?! Численный перевес перед дракой - неплохой допинг для чувства гордости. Я вполне допускаю, что парнишка, почувствовав себя Майти Маусом, мог польститься и на попутное ограбление, но заглядывать в его мысли почему-то поленился... или побрезговал...
      Чваккк!.. Парень-то промахнулся с ударом, в то время как я был точен: нос у него большой и мягкий, отнюдь не римский, а кулак у меня твердый, мелкими заклинаниями от мелких травм защищенный, и гораздо крупнее, чем у него нос. Был нос картошкой, а стал свеклой.
      Блондинчик, который сзади шел, тоже разразился нехорошим парижским сленгом, но я вылущил из него только ру-пет, этого мне вполне хватило, чтобы с маху справа, пыром, пнуть его именно туда. Первый-то остался на ногах, ошеломленный ударом, озадаченный неожиданным поворотом событий, весь из себя приторможенный, однако устоял, кровь из носа в горсти держит, второй замолк и упал, с тихим сипением, а упав - свернулся в позу эмбриона... Ну... это я, будем самокритичны, немножко перестарался с пинком по ру-пет... Нет, в данном раскладе это неправильный удар! Хочу, чтобы до поры оба пребывали в адекватном сознании! Возвращайся-ка в социум, братан!
      Ну, что тут поделать, когда колдуешь наспех: где одни камлания прошли, там и другие бормотать приходится - очухался второй в ту же секунду, как заклинание завершилось, ему больно по-прежнему, но он уже на колени приподнялся.
      Я смотрю поочередно - то на первого, то на второго, объект для диалога выбираю... Выбрал: пусть это будет наш темнокожий кудрявый брюнетик. Выбирал я наугад, не включая ни внутреннее зрение, ни магическое чутье, полагаясь сугубо на жизненный опыт, самоуверенно посчитав, что все равно с выбором не ошибусь. И не ошибся.
      Блондинчика я опять пнул, на сей раз просто в живот, больно, и даже очень, хотя, без азарта и злобы, но с умыслом, с холодным расчетом, чтобы тот не вырубился, а просто силы потерял. И чуточку заклинаний сплел на слабость в ногах: он мне здесь, на месте, в качестве аудитории надобен. А сам взялся за первого смельчака-хулигана. В голос я подбавил рычащего баску, а к голосу - удары в ухо, в печень и - весьма аккуратно! - в эти самые ру-пет, чтобы туда по-справедливости досталось, чтобы не только одному из юношей, но и другому. Дальше все покатилось буднично и просто: я пообещал ему выбить поочередно остальные зубы, а потом выдавить глаза, и стал допрашивать на предмет: как зовут его друга-самокатчика белокурого? Как полностью зовут, где живет? Первую минуту чернявый гордо огрызался в ответ, потом закричал, ощутив, что передние зубы закачались и выскочили на булыжную мостовую, вместе с кровью и слюнями, при этом пальцы у этого итальянского урода (я проводил беседу с сильным итальянским прононсом) вот-вот родной глаз начнут выковыривать... На середине второй минуты стал он врать, гнать какую-то чешую... В начале третьей сдал своего френда-амиго с потрохами! В отчаянной надежде выиграть время и дождаться, когда эти чертовы блюстители порядка нагрянут, наконец, и приструнят до полусмерти этого итальянского мерзавца-мучителя!
      Все, что я делал в данной ситуации, было более или менее четко придумано еще задолго до меня, и, в результате скитаний по миру, отшлифовано долгими десятилетиями, веками собственной практики моей, но даже и в этом случае пришлось попотеть! Во-первых, сделать так, чтобы второй 'не убёг', но при этом слышал и слушал нас, мои диалоги с черненьким Франсуа, без отключки сознания, то есть, не до конца отвлекаясь на боль во внутренних органах тела... Во-вторых, бить Франсуа приходилось попеременно: словом, руками и колдовским мороком - чтобы страшнее и эффективнее! А в-третьих - толпа очевидцев вокруг! О них чуть позже, но всю мобильную связь на ближайшем гектаре городского пространства я погасил, и, хотя заклинание само по себе было очень даже мощным, энергозатратным, его приходилось неустанно поддерживать собственной ментальностью. Той ее частью, что не занималась допросом и побоями. Полиция здесь пока еще абсолютно лишняя! Вот, закончу - тогда милости просим, а до той недалекой поры...
      - Олл райт и о'кей, как говорит наша младшая англосаксонская братва по европейской цивилизации. Ты, Франсуа, за свое ответил, мне на тебя, если честно, отныне глубоко плевать, и в лицо, и на спину, и даже в уцелевшие глаза, но, вот, тебя, месье Этьен Мюрай, я полюбил всей душой, за твою наглость подлую, надолго полюбил, и просто двумя выбитыми зубами, как твой разговорчивый друг, ты от меня не отделаешься!
       Я театрально откашлялся на всю маленькую округу, еще более театрально, по-оперному, хохотнул и продолжил во всеуслышанье:
      - Типичные французские, я бы даже сказал хрестоматийные, имена у вас: Этьен и Франсуа. Сейчас полиция может нагрянуть, и мне будет некоторое время просто не до тебя, Этьен, но твое имя, а главное, твой адрес я теперь знаю... Ох, я злопамятный! Знаешь, что такое злопамятность? Это консервы мести, и однажды я их вскрою в твоем присутствии, дабы накормить тебя ими досыта! За себя и за всю сицилийскую вечерню тринадцатого века! Это будет мое сицилийское алаверды от моих предков и меня - к вашим предкам и к вам лично! Всё, порыл я воду искать, дабы руки очистить от прикосновений к таким ублюдкам, как вы! Чао, кара мио, аривидерчи, Франсуа и Этьен! Да, а ты, смуглик, ты послушный, честный и правдивый мальчик, тебе отдельное мерси за правду об Этьене! Этьен, жди!
       Я дал прощального пинка Франсуа, чтобы хоть как-то отвлечь парня от грустных завываний сквозь жалобные всхлипы и выбитые зубы, да и пошел себе прочь, мне даже не пришлось распихивать руками-ногами толпу зевак, что сгустилась вокруг нас: людишки сами расступались передо мною и весьма поспешно... Кстати, о толпе.
       Телефоны, планшеты, прочие девайсы ни у кого не работали, вернее, люди с их помощью не могли прозвониться во всякие там спасательные, силовые и фискальные структуры. Я знал, что так будет лучше для всех нас, кто здесь скопился в качестве зрителей и участников, и поэтому сил магических на блокировку не пожалел. Так вот, о толпе... Вмешиваться в конфликт на чьей-либо стороне, в сам процесс избиения - вообще никто не пожелал, ибо толпа, как правило, состоит из трусоватых и осторожных, но свое отношение к происходящему скрывали далеко не все. Большая часть свидетелей-очевидцев - внимание! - жалели парней и осуждали меня. Да, да, именно так, я ведь слов и мысли слышал и слушал, на всех доступных мне языках! Даже те, кто, вместе со мною грязью был облит, сопереживали, в основном отнюдь, не мне, борцу за уличную справедливость и чистоту городских нравов, кипели злобой в мою сторону! Однако же недаром сказано древними: нехорошее, неправильное занятие - хранить и накапливать в себе злобу, поэтому не стесняйтесь, срывайте её, но только на тех, кто посмирнее и ответить не сможет. В противном случае она хотя и ослабнет, вплоть до полного бессилия, но прирастет. Тем не менее, и это еще пустяк пустяковый, если говорить о парадоксах общественного сознания! Празднуя труса перед свирепым и жестоким незнакомцем, большинство зрителей удивительным образом, одновременно, даже нимало не смущаясь противоречивостью собственных эмоций, жалели всей душой обоих юношей, которых так жестоко избили, после того как - те! - ныне избитые! - их! - ныне сочувствующих! - обрызгали всяким уличным дерьмом: обидчики превратились в жертв, а обиженные-загаженные ими - в милосердцев! И! При этом! - злобы в себе подкопив! - были внутренне абсолютно готовы наказать безжалостного негодяя, сиречь, меня, жестоко покарать, вплоть до инвалидности или даже смертельного исхода! С помощью посторонних сил добра, или своими силами, на правах добровольных палачей-волонтеров, если, конечно, за это им ничего плохого не будет, и в условиях личной безопасности. Я уж не говорю об узилище на долгие годы - потребовали бы минимум пожизненное, для таких как я.
      Да, да, да, да, да! Проявить милосердие к бедным избиваемым юношам - и запросто обречь на муки, вплоть до летального исхода, меня, постороннего для них, пусть не самого доброго, но тоже человека... Не разбирая истоков и причин случившегося... А зачем разбирать, если сердце и душа ему так подсказывает, этому случайному очевидцу из толпы! Ему и его соседу, и той, другой, которая грязно (однако, вполголоса) ругается по-английски в мою сторону. Угу. Предвзятый разум так похож на глупость. Ну, а если бы те двое молодцов, к примеру, на их глазах сбили бы насмерть ветхую старушку-инвалидку, а этот гориллообразный погромщик, как две капли воды похожий на меня, решил за нее отомстить, будучи в состоянии праведного аффекта? А? О! Тогда совсем другое дело! Тогда можно и нужно... это... ну...того... этого громилу понять и простить, а тех двоих на гильотину, запросто... Или четвертовать за проявленную жестокость.
      Гуманисты.
       Иногда я себя оправдываю за склонность называть людей людишками... Не всегда, но, вот, например, после экспириенсов, вроде этого, только что имевшего место быть.
      Нисколько не сомневаюсь, что через считанные минуты на месте происшествия окажутся представители полиции и начнут собирать показания, чтобы оперативно задержать бесчинствующего молодчика-избивателя... Но им вряд ли повезет в этом начинании, поскольку магов и колдунов в штате полицейского департамента Парижа не предусмотрено, а простые дознаватели замучаются сопоставлять столь противоречивые показания окружающих свидетелей, на которых я, уходя, мороком немножечко плеснул: он, де и молодой, и не очень, и вроде бы латинос, хотя рыжеватый и больше скандинав, а то и темнокожий... Худощавый такой, похоже, у него проблемы с лишним весом... И акцент-то у него немецкий, вернее, итальянский, но вроде бы на русский смахивает... или на американский... типичный сицилиец... Визуальный рост для поездки в Париж я выбрал среднеевропейский, всего лишь метр семьдесят пять, хотя, в домашних условиях, либо в Скандинавии предпочитаю свой обычный, около двух метров. Поэтому с позиции бывших очевидцев, далее свидетелей, я буду выглядеть и на метр семьдесят, и на метр восемьдесят... и выше.
       Так что маскировка не подвела: буквально через пару минут, пока я сделал отвлекающую петлю пешеходную и добрался, наконец, до вожделенного Бертильона, в доме номер тридцать один, меня в упор никто не признавал и не узнавал... Даже кулаки мои без царапин, даже джинсы на мне сами собой высохли и очистились от лужевой грязи, соплей и крови...
      - Труа: шоколад, кокос, фисташ, в вафельную трубочку. Лё одисьон, силь ву пле? Данке, граци, мерси, спасибоу, сэнкс.
       На остров Сен Луи, в погоне за настоящим мороженым Бертильон, я взошел по мосту Святого Луи, а покинул его по мосту Сюлли, по той его части, что ведет на север, к площади Бастилии. Почему именно туда? А просто... Куда левая нога повела. Времени до трудовой полуночи у меня полно: там с полчасика поболтаюсь, потом вернусь к набережной и сяду на прогулочный кораблик, потом нагряну в Латинский квартал, выберу кафешку, почти наугад, и поужинаю... О! И в Лувр можно сходить, перед посещением Латинского квартала, для аппетита... Нет, Лувр и допрос местной 'нечистой' шантрапы - это на ночь. В конце концов, я не трудоголик какой-нибудь!
       Брожу я, брожу по знакомым и полузнакомым улицам и весям, а сам возвращаюсь мыслями о мелком недавнем приключении с мордобоем. Зачем, спрашивается, я корчил из себя клоуна, с этими дурацкими, лично мне абсолютно не нужными, 'допросами'? Они же не колдуны, а я не парижанин: сегодня-завтра я здесь, а потом в Румынию подамся, или в Египет, или еще куда... Земной шар такой длинный!
      О, нет, мои поступки только на первый взгляд кажутся глупыми и бессмысленно жестокими! Здесь самое важное - вопрос самодисциплины! Я тысячу раз повторял это близким людям, бесформенным камням и бездушному пространству: самодисциплина! Без нее пропадешь! Мне ведь не нужно добывать в поте лица хлеб насущный, и нет никаких перспектив и стимулов, чтобы шагать куда-то вверх по служебной лестнице, дабы иметь под рукой солидный запасец 'бабла' на черный день, на случай болезни или еще чего-то такого... Семьи у меня нет, а самого себя я уж как-нибудь обеспечу, вместе с любыми потребностями духа и тела... Вот! Вот именно! Любыми! В переводе на реальность, это означает, что человек, а паче того колдун, лишенный контроля извне, а также посторонних стимулов, типа кнута и пряника, склонен оскотиниваться по самое не могу! А что самое страшное - делать это постепенно, для самого себя совершенно незаметно! Постепенно, однако же, довольно быстро и внятно! Повидал я таких, стаями и стадами! Свобода коварна: делай все, что захочешь - и станешь рабом своих желаний.
       Не успел оглянуться, а ты уже опростился до уровня пожрать-поспать, на помойке живешь, довольствуясь тем, что тебе приносят в зубах заколдованные крысы, которых тоже можно сожрать, не вставая с лежанки, не подавившись дерьмом и шерстью... Соответствующие заклинания, в общем-то, несложные, любой шишиморе-кикиморе под силу...
       Поэтому любой, сущий в колдовстве и магии, кто устоял, в течение хотя бы трех-пяти столетий, против искусов пофигизма и лени, раньше или позже, неминуемо приходит к необходимости взращивать и соблюдать в себе самодисциплину... Сие закон, который никому не обойти, если на достаточно большой временной дистанции его применять. Вот и в случае с нашими шалунишками на самокате... Вполне возможно, что я никогда их больше не увижу, и очень даже допускаю, что, повстречавшись со мною, они равнодушно скользнут взглядами, не узнав своего обидчика... Да я сам их могу не узнать, лет через десять-пятнадцать, при случайной встрече. Но! Они мне враги? Да, отныне - да, а почему бы и нет? И я им враг! Всю оставшуюся жизнь будут они помнить боль и унижение того дня, который начинался так озорно и весело... Бессильные боль и унижение, которые суть жирнющий гумус для вечной бессильной ненависти. И если они мне враги, и если, при этом, я не собираюсь их физически уничтожать, поскольку по фигу они милосердию моему и злопамятности моей, то следует... следует... из чистой профилактики, в порядке той самой... самодисциплины, врагов этих ослабить... эти самым чувством бессилия... Безысходная ненависть похожа на безысходный онанизм. Пользуйтесь, мачушки!
      Мое беспримерное мягкосердечие нашептывает мне в подобных случаях: да, в живых оставить по приколу, но расщепить, разъединить, натравить друг на друга! Этой мудрости я научился у представителей британской разведки, которые поколение за поколением входили в сферу моего досужего интереса. И оформляться эта мудрость начала в мозгу моем задолго до того, как я познакомился со стариком Каммингом...
      Камминг? Ну, был такой на заре позапрошлого века... офицер, глава британской разведки. В кинематографической 'бондиане' его должность обозначалась инициалом М, а в натуре он подписывался зелеными чернилами инициалом С (си). Изрядно закладывал за воротник, как и все флотские тех времен, однако разум у него был светлый, и родословная тоже карьерному делу помогла. Предки его были купцами и банкирами, одновременно строителями и опорами великой Британской империи, и кое-какие ухватки достославных предков этого Камминга передались ему самому, а также и мне послужили учебным пособием - как я уже говорил - еще задолго до сэра Камминга.
      Что такое Британская Империя на пике расцвета своего? Это, во-первых, пространство, площадью в сорок с лишним миллионов(!) квадратных километров, что составляет примерно треть от общей территории суши Земной, а во-вторых население... разношерстное... тоже похожее размерами на контрольный пакет акций в общедемографическом масштабе... Кстати говоря, густонаселенный Китай формально в Британскую империю не входил, но был здорово от нее зависим... и покалечен ею же... если вспомнить опиумные войны... а я их помню... Сама же Британия-остров, матка Империи-Британии, была по площади раз в двести меньше, соответственно и население метрополии было незначительным, в сравнении с колониями. А ведь надобно управлять! Необходимо собирать налоги, обеспечивать беспрепятственную торговлю, контролировать исправное послушание туземцев белым сагибам... Сильны британские войска, но не настолько, чтобы справиться при помощи военной техники с одной третью обитаемой вселенной! Отсюда и тактика: военная, дипломатическая, подрывная. Если противника в лоб нельзя победить, используя грубую силу, значит, его можно обхитрить, обмануть, зайти с фланга или с тыла. Поссорил британский лорд, он же посол Британии, двух туземных князьков из двух туземных княжеств, размером в полторы Британии каждое - они повелись, окрысились, они друг на друга наскакивают... галльскими петухами!.. А лорд именем короля или королевы их разнимает, увещевает, мирит... а до этого поочередно помогает тому и другому... и постепенно, исподволь, подтаптывает оба княжества под себя... сиречь, под Империю. И если правильно, гуманно и гуманистически вести эти международные, междуплеменные дела, то можно быть уверенным: эти двое никогда друг друга не простят, а если и помирятся, то сквозь зубы, да и то, покуда британский лорд вниманием на что-то иное не отвлекся.
      То же самое и с двумя нашими самокатчиками: они друг друга никогда не простят, по крайней мере, в глубине души каждого из них. А мне того и надо! Пусть не в данном пустяковом случае, но в принципе - КОНЦЕПТУАЛЬНО! Или, как одно время было модно говорить: экзистенциально!
      Кому-то подобный геополитический подход покажется безнравственным, но я тут пырну встречным кинжальным вопросом, на который не так-то просто найти защиту в виде исчерпывающего ответа... И тут же предложу свой вариант формулы, которую опровергнуть еще сложнее:
      - Что есть нравственность? Это способность прочно держаться внутренней правоты, вкупе с умением признавать свои ошибки, даже при отсутствии выгоды. А что такое внутренняя правота? - это готовность полною мерой, без потачки внутренней, отвечать за все свои поступки.
      Во мне такая готовность имеется. Взросла постепенно.
       Что такое три шарика мороженого, даже если это хваленый Бертильон? - Пустячок, гастрономическое развлечение, особенно если принять во внимание дальний, во многие тысячи километров перелет, со сменой климатических и временных поясов, плюс активные физические упражнения, которым я только что предавался, нагуливая аппетит... Обед, непременно обед, где-нибудь в хорошем месте, с хорошей кухней... благо, Латинский квартал неподалеку. С луковым супом! Лё суп оленьйон, милая гарсонка! Силь - ву - пле!
      Раньше, в былые годы, я коллекционировал данное первое блюдо, пробовал его там и сям, включая кошмарные забегаловки на Монмартре, потом остыл к этому желудочному виду спорта, выбрал ресторан на пересечении набережной Монтебелло с улицей Лагранж, там готовили замечательный и недорогой луковый суп! Но потом... то ли повар там сменился, то ли владельцы окончательно оборзели на бойком месте от наплыва непритязательных туристов... так что с некоторых пор я лакомлюсь этим супом в другом месте, в другой кафешке, чика в чику у одного из входов на станцию метро имени Святого Михаила... А потом уже пойду в Лувр. Поскольку сегодня среда, можно с обедом не спешить, музей работает почти до десяти часов вечера местного времени... А там уже и до полуночи недалеко...
       Где-то около восьми вечера я, наконец, проник в Лувр, честно посетил, уплатив что-то около двух десятков евро... Мог бы и бесплатно, и в другой раз непременно бы так и сделал, но.... Не захотел даже на маленький крохоточек задействовать для этого магические способности, дабы не всколыхнуть возможное внимание местной парижской нечисти. Вру! Не парижской, поскольку и ее до хрена, и среди гостей Парижа магов с колдунов не меньше, а именно луврской... Есть одно призрачное существо, до сих пор не пойму, какого оно пола, которое лет сто или больше уже шляется по Лувру и даже там верховодит... Я предпочитаю думать, что это он, а не она и не оно. Так мне морально проще с ним общаться. У падких на эзотерику людишек почему-то принято считать этого призрака древним египетским духом, призраком, с библейским именем Бельфегор, но он такой же Бельфегор, как я Гаргантюа из романа местного писателя, старика Рабле. Дух этот самый сильный среди нечисти Лувра и, одновременно, пленник Дворца. Главная цель его, на уровне мечты, если мечты как таковые могут быть у духов, это освободиться от своего цугундера, сиречь, заклятия, неизвестно кем и когда наложенного, подобно каленому клейму, на сущность его. Освободиться, но при этом, желательно, чтобы не развоплотиться окончательно.
       Это я так понял из некоторых наших прошлых с ним бесед.
       Искусство - розовые очки унылой повседневности. Четыре часа хождений и бродилок! Я даже слегка притомился, но отнюдь не телом, а... а... как бы это поточнее обозначить... Вот, это подойдет! Хотелкою, желанием своим, чтобы не выжидать долее ни часу, ни мига, но - р-раз! -и двинуться дальше по задуманному плану! Но самодисциплина помогла прокрасться незамеченным и ждать... и терпеливо дождаться заранее отмерянного.
       Полночь. Лувр тих и пуст, хотя и не мертв. Звуки то и дело врываются сюда, к картинам, орнаментам и скульптурам: это люди шумят на внутренних и внешних площадях-пространствах окрестностей музея, это автомобильные моторы гудят-мычат по улице Риволи и вдоль набережной имени какого-то французского социалиста-президента... Служащие Лувра топочут регулярными обходами по бесконечным залам и коридорам: в огромных залах получается гулко, в узеньких лабиринтах коридоров - почти неслышно...
       Мне вдруг опять захотелось двигаться бесшумно, почти крадучись, и я легко уступаю этому рудиментарно-детскому желанию: спешу изо всех своих сил, но стараюсь, чтобы даже рукава и штанины одежды моей не шуршали друг о друга, чтобы кеды мои не стучали по дворцовому паркету, выложенному, в основном, узором-елочкой, не скрипели бы и не вынуждали его скрипеть... Звучащие маятники-ходики этого часового пояса Земли уже отстучали положенные двенадцать ударов, но у меня есть крохотная фора, ибо начало моей встречи с Бельфегором должно укладываться в первые пять минут после полуночи.
      - Почему именно в первые пять минут, Ёси?
      - А так принято!
      - Кем принято, с какой целью?
      - Да мною и принято! И цель есть, Ёси, но об этом чуть позже, а пока не зуди.
       Если смотреть сверху на Лувр, или просто на рисунок-схему его, можно заметить, что формою он немножечко похож на огромную распахнутую бельевую прищепку, чересчур прямоугольную, правда: концы ее на запад смотрят, вдоль 'длинных' сторон сада Тюильри, а тупое основание на восток, почти прямо на храм Сен-Жермен л'Оксерруа, на ее колокол Мария, где однажды вот такой вот ночью, только не весною, а в конце лета... некие веселые и благочестивые людишки, вошедшие в праведный раж... Брек! Времени осталось меньше минуты, не фиг отвлекаться воспоминаниями и дурацкими монолог-диалогами с самим собой. Да, а две несмыкаемые прихватки прищепки этой симметрично расположились друг над другом: выше-севернее крыло Ришелье, ниже-южнее крыло Денон.
       Я наддал ходу и уже максимально резво поспешаю из южного музейного крыла Денон в тупое 'прищепочное' основание Сюлли, в египетские залы, в вернее в конкретный один из них.
       Там, возле крохотной скульптурки-экспоната 'Девушка и утка' встреча моя и состоится, должна состояться.
       Скорее всего, никчемная, как всегда, но...
       Полминуты форы все еще в моем распоряжении, а я уже здесь - и старина Бельфегор тоже здесь, выплыл дряблым туманчиком из-под стеклянной загородки.
      - Привет, Бельведор! Я уж подумал грешным делом, что ты опаздываешь.
      - Я Бельфегор, и я не опаздываю в пределах своих.
      - Ой, запамятовал и ошибся в именовании правильном, прошу извинить.
       Бельфегор же в ответ ни слова! Висит предо мною в заунывной темноте, колышется неспешно мутным клубком, словно бы в ожидании того, что я перестану паясничать перед ним и продолжу общение. Ну... Я так и сделал.
      - Давно не виделись, братишка, не соскучился по мне?
      - Понятие давности слишком туманно, чтобы согласиться с ним, либо опровергнуть его. Слово же скука не из моего мира, оно принадлежит суетливым и надоедливым смертным вроде тебя. Сегодня ночь со среды на четверг, стало быть, встреча наша была возможна, и она состоялась. С чем пришел?
      - Погоди, Бельфегор, ты уж сразу быка за рога... Ты не помнишь, когда в последний раз мы с тобою проводили здесь рандеву?
      - Мне помнить что-либо нет никакой надобности, потому что я не забываю испытанное, изведанное...
      - Счастливчик! По-моему, это было... было... Как звали того твоего хозяина? Вспомнил: Пьер Розенберг! Я прав?
      - Нет и нет, дважды солгал ты в реплике одной. Он не хозяин мне. Пьер Розенберг всего лишь бывший директор Лувра, один из многих служивых людишек, всего лишь. А встретились мы в ночь с 10 на 11 августа 2016 года по одному из человеческих летоисчислений.
      - То есть, при некоем Жанлюке Маринезе, да? Впрочем, одна фигня.
      Бельфегор опять замолк - и ни гу-гу от него, ни единого клочка эмпатии, в ответ на мои крючки-подначки, я уж молчу про слова и мысли.
      - Загадочный молчун, ты, Бельфегор, и - одновременно! - зануда! А такое сочетание - превеликая редкость. Что ж, продолжим нашу задушевную беседу.
      - Нет.
      - Не понял?
      - Ничего нового я не выяснил из того, что тебя предметно интересует.
      - Ок. Тогда я пошел, будь здоров.
       Я на прощание мазнул взглядом по моей любимице, жреческой мерной ложке в виде обнаженной девицы, которая вот уже три с половиной тысячи лет плывет вслед за уткой, держа ее лапы... Но не успел дойти до выхода из зала, как этот мутный клубок обогнал меня и засипел:
      - Стой, не уходи.
      - А чего так?
      - Перерывы между нашими встречами велики, а сами встречи слишком коротки.
      - И бесплодны, добавлю. Что толку попусту месить языками время и пространство? Не преграждай мне путь, ведущий меня на свежий ночной воздух, молю тебя, дружочек.
      - Я не преграждаю, а пытаюсь продолжить беседу нашу. Дай, дай мне хоть чуточку маны, которая так целительна для меня!
      - Ха! Ловко! Ты мне хрен на блюдечке, а я тебе ману! Я тебе что сказал: искать и найти. А ты? 'Ничего нового я не выяснил'... Не выяснил он! А я расплачивайся!
       Все идет по плану. Я конечно же, огорчен насчет 'ничего нового', ибо, все-таки, в самой глубине души надеялся, что... ну... мало ли... Да, огорчен, однако же не настолько, чтобы вот так вот просто уйти из Лувра, не попытавшись хоть что-нибудь полезное выдоить-выцедить из этого Бельфегора... Все идет по намеченному плану, который включает в себя развилку поведения на оба варианта информации от Бельфегора: на 'да' и на 'нет'.
      - Я пытался.
      - Да, но попытка твоя оказалась не зачтена. Ладно, я добряк сегодня. Ты это... того... Давай, ты не будешь целиться голодным клыкастым взглядом на мою сонную артерию, а лучше напряги свои извилины и постарайся удовлетворить мое когнитивное любопытство в полную меру своих стараний. Подплыви поближе, я ткну в белесую сущность твою указательным пальцем правой руки своей, и ты обретешь первую половину обещанной мною маны. После полученного аванса ты волен меня попросту напарить: взять-усвоить ману и раствориться на музейных просторах, ибо я за тобою сквозь стены и экспонаты не побегу. Но, по данному итогу, это будет последняя наша встреча.
      - Дай, дай! Я не обману, я ни разу тебя не обманывал.
      - Подплыви поближе... еще на полфута... Тьфу, пардон, на полметра, мы же по эту сторону Ла Манша! Н-на!.. Минута тебе на приход, и продолжим беседу.
       Бельфегор вздрогнул всей своей туманностью, то ли от тычка чужого пальца в предполагаемое пузо, то ли наслаждясь поглощаемой маной... Вроде бы очухался, продолжим.
      - Ни разу не обманывал... Откуда я знаю - обманывал ты меня, плетя коварные интриги, или честно выкладывал всяческую накопленную хрень... Предпочитаю верить тебе, Бельфегор, я очень доверчив. Рассказывай все, что сочтешь важным и нужным. Чем полнее и быстрее оттараторишь, тем скорее обретешь вторую половину допинга...
       Мана - отнюдь не допинг, тем более для нежити, по кличке Бельфегор, мана для него - некое подобие живой воды, которая помогает ему существовать на границе двух миров, обычного и потустороннего. Пользуясь своим привилегированном положении в местном 'нечистом' бомонде, старина Белфегор наверняка обирает в свою пользу сакральную гопоту помельче себя, но ее слишком мало, и опять же, конфликтов не избежать... Там, за кордоном реальности, конфликты несколько иные, нежели у нас, но, тем не менее, тоже на вкус не похожи на мед и патоку...
      - ...И что, так-таки вернули артефакты в Каир? Чудеса, да и только! А что шумерский след, эй, Бельфегор? Ты его упоминал, но отвлекся...
       На каком языке мы с Бельфегором общаемся? Поскольку он дух Лувра, то логично предположить, что... Но - нет! Не на французском, не на древнееврейском, ни на каком ином. Обмен информацией протекает бессловесно, как бы на уровне одинаково принимаемых и понимаемых образов и понятий. Можно именовать это сверхязыком, а можно квази... мета... По фигу - как! Всяко можно. Себя я развлекаю тем, что воспринимаю сказанное Бельфегором на самых разных наречиях, вплоть до корейского и зулу... Не обманывает он... Обманул бы, кабы мог, попытался бы, равно как и всякая потусторонняя оторва, вступившая в контакт с человеком... В случае с Бельфегором, я это знаю доподлинно. Ведь как наше общение проходит? - мы обмениваемся информацией, репликами, иногда это похоже на спор или дискуссии. Но споря со мною, реагируя на мои слова и поступки, ловя меня на... неоднозначности сказанного... я все же стараюсь не врать без надобности впрямую, даже Бельфегору. Этот туманный тип неопределенного облика и пола, ни разу не попытался предупредить те или иные мои действия, по типу: 'Так и знал, что ты так скажешь', 'О, как ты предсказуем!', 'Помню, помню, что ты обязательно об этом спросишь', ну, и так далее...
      А ведь мог бы, поскольку все наши встречи с Бельфегором я провожу по одному и тому же сценарию: с теми же шуточками, угрозами, с одним и тем же порядком вопросов и претензий...
       Бельфегор отдолдонил свое, и я ушел, словно бы и пустой, ибо никакого прямого результата я так и не получил, кроме некоей ниточки, еще более призрачной, чем в мифе об Ариадне греческой, но... Но! Зато я сделал открытие! Открытие!!! - сожри меня клопы и тараканы, дебила этакого! Ну, ладно, пусть я не дебил, не буду сам с собой спорить и в драку лезть, упорствуя, однако же и открытие великолепное, и досада велика!
      Досада - на то, что эту эврику я должен был бы прокричать лет сто назад, или еще раньше!
      Суть же открытия, на которое невольным образом натолкнул меня старина Бельфегор, состоит в том, что не только Лувр, но именно музеи, размерами и богатством подобные Лувру - наиболее перспективные места для поиска вещичек, необходимых мне, или, хотя бы, следов, ведущих к этим вещичкам, конкретно к так называемому 'Поясу Ипполиты' и шлему Аида! Не исчерпывающие в поиске места, но - самые перспективные. Сначала они, все остальное потом!
       Я довольно крепенький чувачок-колдунок, в первую мировую сотню по могуществу вхожу наверняка. А в первую десятку - вряд ли. Поэтому пытаюсь-стараюсь быть осторожным против возможных врагов: из Лувра вышел, пешочком прошел сквозь спящий Тюильри, сквозь никогда не спящие Елисейские поля, по проспекту Мак-Магона, туда, вниз, к вилле Алессандра. Выписался оттуда, как порядочный, не оставив за собою магических следов и разрухи, и только после этого взял курс на Лондон... Нет, на Вену, вот! Не, пусть сначала будет Рим, а потом уже Неаполь! А в Париж я еще вернусь.
      
      Париж забудет...
      И опять меня вспомнит...
      Всё, как я привык.
      
      Г Л А В А 5
      
      Мечты - игрушечное счастье. Игрушечное. Которое же всамделишное, а не грёзовое - оно где-то там живет, за семью морями, за семью лесами, обычных людей редко навещает, да и не надолго. Нет и нет - мальчику Ёси отнюдь не плохо живется в отцовском доме: и сытно ему, и уютно, и не страшно, и... Раньше, в прошлой, деревенской еще жизни, там, где стойбище Лесное, Ёси в любой миг своего детского бытия мог огрести от многочисленных старших - тычок, подзатыльник, окрик... По заслугам ли, беспричинно - почти каждый день, а здесь, дома, нет! Даже если отец недоволен Ёси - и такое случается! - он его, разве что, словом укорит, в голосе громче обычного, да и то без ругани, без унижений! А чтобы за ухо, или за вихры, или пинка под спину - вообще не происходит подобного. Быть может, поэтому, а также и по целому вороху иных жизненных причин, Ёси очень быстро приучился, хоть на словах, хоть в мыслях, называть свое теперешнее жилище домом. Да, да, отныне это его дом родной, где живут они вдвоем: Ёси и его отец, по прозвищу Бирюк. Все нынче в Ёсином житье-бытье так, или почти так выглядит, как оно мечталось когда-то... кроме родительницы Ёсиной... Эх, вот, если бы еще и мамка нашлась... Дескать, не умерла она в те далекие годы его раннего детства, а просто... почему-то оказалась на далекой-предалекой чужбине, а тут, вдруг, нашлась! Нет. Сколько ни мечтай - она уже не появится, потому что оттуда, из мира богов, смертные не возвращаются никогда. Но даже если и об этой несбыточной мечте не вспоминать, самой яркой, самой отчаянной, которая про маму... все равно выходит так, что до нового счастья дошагать - по-прежнему не ближний путь. Почему? Что ему еще не хватает? Всего хватает, все у него есть. Он уже год в столичном городе Атлантиде живет, привык и обжился, и освоился. На что ни глянь вокруг, вроде бы, все благополучно, устойчиво, ан и в нынешнем существовании - то ушиб, то неудачная и утомительная смена в очередном дозоре, то еще какая неприятность, а то и вовсе беда. Нет, как раз у них с отцом дело до беды ни разу не доходило, зато у других людей...
      Только-только познакомился Ёси с одним из сотоварищей отца, тоже дозорным, и уже прохладно подружились, несмотря на десять лет разницы в возрасте. Поболтать, посмеяться, наблюдения по обходам сообщить... Немоль его звали: самый молодой из полноправных дозорных, сильный, ловкий, языкастый, в меру смешливый. Взял, вдруг, и лишил себя жизни, вонзил в сердце кинжал! Знающие люди говорят, что из-за несчастной любви к какой-то замужней дворянке! Своим острым и тяжелым кинжалом, со всей силы, в свое несчастное сердце! Красиво... но, уж, наверняка больно, очень больно! А если яд вместо кинжала? Тоже радости никакой: у них в стойбище помощник деревенского колдуна, младший шаман, со смешным прозвищем Черепок, выпил отраву по ошибке - ой!.. дескать... А колдун тем временем в дальней чащобе на лечебные травы охотился! Вернулся колдун в стойбище через день и утро, и опоздал с ведовством и противоядиями: спасти юношу не успели! А ведь младший шаман Черепок от этого яда столько предсмертных мучений принял, что... И тошнило его, и слезы из ослепших глаз... И, вдобавок, столько всякой вонючей дряни из несчастного тела вытекло.
      - Что носом шмыгаешь? О чем задумался, сын?
      - Да-а-а... тут... это... не знаю... Только ты не смейся, ладно?!
      - Ладно. Не буду смеяться.
      Отец, по своему обыкновению, как бы насупился в ответ, брови нахмурил, нижнюю губу выдвинул под верхней, глаза полуприкрыл, веки подрагивают... А все равно видно, что понарошку хмурится. Но раз уж пообещал - насмехаться не станет. У него вообще нет такой привычки - над сыном попусту смеяться. Пошутить изредка - это Бирюк может, когда сам в духе, и когда обстановка позволяет, да и то... С родным сыном здесь, и с родичами, в деревне Лесное - да, бывает, а с посторонними людьми почти всегда избегает общаться - и по пустякам, и с шутками. Все один, да один... Если сына не считать. Ни друзей, ни подруг... Ёси набрался смелости однажды и спросил отца насчет возможной женитьбы. Дескать, ты недавно сам рассказывал о городе, о всех людях, о мужчинах и женщинах, что они как вода и воздух, не равны между собою, но для жизни одинаково потребны и желанны. А сам одиноким живешь, а все остальные дозорные и капралы ?- все с семьями. Отец, отвечая, по-настоящему прихмурился тогда, голос недовольный, резкий, но как бы не в сторону сына, а вообще... Нет, никакой женитьбы не предвидится, так что мачехи у Ёси не будет. Но он все правильно сыну рассказывал, так и есть на самом деле, просто бывают особые случаи в человеческой жизни.
      И очень даже хорошо, Ёси только рад этому! Не хочет он никакой мачехи: там, в деревне, он видел, какие они в других семьях бывают.
      Отец смотрит на Ёси и вопрос ждет.
      - Вот, кто-нибудь из людей смог бы застрелиться из лука? Нарочно, либо нечаянно? Хоть когда-нибудь? Вот, чтобы насмерть застрелиться?!
       Отец еще дальше выпятил нижнюю губу, а брови, наоборот, задрал, в удивлении, и сразу весь лоб в глубоких морщинах! Отцу уже много лет. Отец молчит, вроде бы как с мыслями собирается, чтобы сыну ответить, а Ёси тоже притих, но сам внутри себя вроде как поеживается: а ну, как он, все же, рассердил отца своим дурацким любопытством? Иногда, изредка, но бывает и такое, особенно если Ёси вдруг начинает дознаваться насчет жизни коронованных особ в императорских дворцах, вокруг которых они дозором ходят.
      - Гм... Отвечу, и тут же навстречу вопрос, от меня к тебе! Нет, такого странного темного чуда, чтобы человек из лука застрелился, я и сам не видел, и от других слышать не доводилось. Из арбалета короткого - тут, вроде, бы вспоминается нечто подобное... н-нет, не вспомню, когда и от кого... Вроде бы по чьей-то неосторожности. Но чьей именно, и когда это было... Теперь мой вопрос: что тебя сподвигло такие странности спрашивать?
       Ёси, изучив на опыте их быт и прежние беседы, понимает, что отец, раз уж пообещал и разрешил спрашивать, постарается с ответом, но потом непременно полюбопытствует и сам вопросом выстрелит в Ёсину сторону. Заранее знал Ёси, что так будет, а почему-то растерялся! Но все же сделал попытку собрать в единое целое, пусть и рыхлое, неуверенное, мысли и слова. Нет, ну, недаром же целый год Бирюк терпеливо учил его всем премудростям?
      - Не знаю, почему я так спросил, но просто от других слышал и сам видел, что иными способами - да: люди иногда сами себя жизни лишают. Но не как Черепок, который случайно и по нечаянной ошибке... Помнишь, я рассказывал про Черепка... а чтобы нарочно!
      - То есть, чтобы намеренно, по своей воле на себя руки наложить? Ты это имеешь в виду?
      - Угу, намеренно. И кинжал в грудь втыкают, и со скалы бросаются, и... и... ну, по-разному всякому... Это-то я и сам знаю, что так бывает на свете, что люди сами себя... А чтобы из лука? Ты сказал, что не слышал, и я тоже подумал, что такое очень... ну... вряд ли может быть.
      - Согласен. Да я и сам это высказал, тебе, только что. Такого способа не было, и вряд ли он в обычай войдет. И даже, если, когда и будет... или когда-нибудь было, то раз в тысячу лет и даже в сто раз реже. Но в чем твой вопрос, я не уразумел пока?
      - А почему так редко, против того же кинжала, яда или удавки, вот что я не могу понять? Ведь лук всегда под рукой у людей, хоть в городе, хоть на заимках. Так же, как и нож, и сабля, там, топор... Да, ведь и топором тоже никто себя не рубит! И из лука нет! Почему?
       Бирюк смотрит на сына, такого же, как он сам, зеленоглазого, со светлыми вихрами... Ёси мастью и обликом весь в отца, казалось бы, значит, и во всяком другом сходство должно быть-проявляться, но Бирюку в Ёсины годы такие вопросы в голову ни разу не приходили. Странный вопрос.
      - Почему, почему... Да потому! Одно дело из веревки петлю свить и голову туда засунуть, да затянуть потуже, или ножом себя ткнуть-полоснуть от любой руки, а другое - с боевым луком в самого себя кажилиться! Из походного малого лука, на птиц который сделан, себя не застрелишь, так ведь? Так, потому что слаб он для этой дичи нелетучей, для человека, и стрелы его слабые... Ты чего это? Нашел время и повод смеяться! А тетиву боевого лука натянуть, да еще, при этом, и против себя направить... Вельми неудобно, даже взрослому охотнику не с руки, я уж молчу про женщин и стариков. Я, так, прикинул воображением на себя... Ну, очень неудобно. Я ответил тебе на твой вопрос?
      Ёси навесил голову к одному плечу, потом к другому... Приступ веселья от отцовской шутки, насчет дичи нелетучей, которая как раз и есть человек, прошел, и Ёси помотал ушами направо и налево, в знак несогласия.
      - У-у... Нет. Я не понял ответ. Отец, но ты обещал не сердиться!
      - Я только обещал не насмехаться. Однако же и не сержусь. Так и почему ответ мой для тебя полноценным ответом не является? Объясни?
       Ёси с готовностью затараторил еще ранее накопленные в мыслях слова:
      - Когда мы ужинаем, к примеру, кашу едим, или похлебку, вот, как только что было, то я держу ложку правой рукой. Теперь и левой не хуже, потому что ты заставлял учиться так делать, чтобы руки одинаково умели делать все, что руки должны уметь. А раньше правая у меня намного лучше все умела: и иголкой штопать, и мясо резать, и лучину колоть...
      - Да, все верно говоришь, но ты не отвлекайся длинными посторонними словесами от моего прямого вопроса.
      - А я и не это... это было нужно, чтобы... Ну... Если мне, предположим, как раньше, способнее правой рукой, нежели чем левой, лучину щепить, или когда я подушку под голову кладу, то мне понятно, почему я так делаю, потому что мне так удобнее. И нынче, и завтра, и через год... Ну... я ведь живу себе, и хочу, чтобы мне всегда было удобно, пока я живой. Не там, конечно, где я, несмотря ни на какие опаски да удобства, обязан, по долгу, пусть без всякой для себя выгоды, вместе с тобой обход делать, или с врагами, с нечистью сражаться, а на каждый день, когда для себя живу.
      - Так, и что? Быстрее словами шевели, сын мой, почти ночь уже на дворе.
      - А то. С этим удобством для моей жизни все мне понятно. А когда человек навсегда прощается с этой собственной жизнью, то какая разница ему - топором себе живот разрезать, или лук в неудобном положении натягивать? Это ведь ему, который решил себя убить, не важно, все заканчивается навсегда?
      - Хм... Гм... Погоди... погоди... О! Так, я тебе на это сразу отвечу: это чтобы не мучиться лишнего в последние секунды своей жизни, вот зачем. Да, кинжалом больно, однако сравнительно быстро! А с боевым луком - семь потов сойдет! Да и менее надежно, промахнуться можно с точкой верной смерти.
      - Но тогда почему получается такое странное уместье в одном и том же человеке: испытывать неудобства боится, а смерть принять из своих же рук не боится! Причем, навечно! И еще: ведь ты сам не раз говорил, что боги не одобряют тех, кто руки на себя накладывает?
      - Я говорил, да. Но, сын... твое рассуждение об удобстве и, главное, о последнем неудобстве в жизни, которое как бы и нет уже смысла избегать... Хэ... Оно мне кажется не менее странным, чем твое первое 'почему' в нашей сегодняшней беседе. Это материнская кровь оживает в тебе, она тоже всегда и на все почемучки свои бросала. И никогда они мне, вопросы ее, не надоедали, никогда! Никогда, я бы на них вечно... Вот, и ты в нее этим удался. Понимаешь, мамин сын почемучка... И мой сын тоже... Я только рот разинул, чтобы тебя перебить и пригасить вопросы твои детские взрослой мудростью своей... Но осекся, ибо сам задумался. Да, задумался, и очень похоже, что в ближайшее время, а именно сегодня вечером, я тебе толкового ответа на вопрос сей дать не сумею. Или у тебя собственное понимание с ответом во рту притаилось?
       Ёси опять отрицательно помотал головой, уже в который раз за время беседы с отцом:
      - Нет. Я тоже не понимаю, потому и спросил. Люди такие... такие... странные, не очень понятные... Я вообще про людей так считаю... иногда... Про других, а не про нас с тобой! Ты вообще самый умный из всех людей, умнее всех наших старейшин, что у нас в Лесном живут! В деревне.
       Бирюку захотелось повторить-возразить сыну шутливыми словами, что, дескать, сын Ёси и мать покойная - сами неимоверно странные человечки, со всеми своими вопросами-почемуками, но вовремя спохватился, уцепился разумом за язык, остановил себя. Хватит про жену и мать, незачем память почем зря бередить. И шутить хватит. Сын ему верит, а начни его кормить насмешками да тычками - и вновь останешься один на один со всем этим косным и глупым человеческим обыванием.
      - Это точно, тут я согласен: люди - не без странностей. Но вот что я хочу тебе сказать... Не в острастку, не в запрет, а для жизненного опыта. Мы с тобою год уже вместе живем, да больше, нежели год. Так... Я когда тебя из Лесного забрал, в Букат?
      - Да.
      - А ныне Мехион. Стало быть, год и три месяца, четвертый. Если бы я все это время считал за тобою все 'почему', которыми ты голову мою и разум мой тузишь, то я бы и со счета сбился! Звезд на небе столько не бывает.
      - Отец, но я...
      - Помолчи! Я теперь говорю, а ты уже вдоволь языком намолол, а теперь и меня с мысли сбиваешь. Да и я ведь без укора говорю, не для твоих оправданий, а для твоего неспешного понимания-обучения. Слово "почему" - хорошее слово, полезное, почти всегда оно выдает в человеке огонек высокого разума, однако человек, с детства им, этим словом, заболевший, проживет неспокойную жизнь, и неблагодарную, если только не вылечится от него, окончательно повзрослев... Или!.. Слушай внимательно дальнейшее: или, ежели он не исцелится от 'почемукания', то пусть тогда большую часть своих вопросов он таит в себе, чтобы вынашивать их, и попытаться ответить на них самостоятельно... либо в доверительном общении с такими же любопытниками... а не сеет свои вопросы почемучные в скудную почву тупости чужой. Понял, что я пытался тебе сказать-втолковать?
      - Угу.
      - Как-то нерешительно ты угукаешь. Обдумай на досуге. Я же, со своей стороны - себе и тебе слово в том даю! - постараюсь всегда отвечать на твои вопросы в полную силу своего понимания, не отмахиваясь от них. Согласен на такое?
      - Ага!!!
      - Ишь, расцвел, как багульник мехионский! Но я, взамен, тоже буду с тебя спрашивать, нимало не стесняясь! Без пощады! Ну-ка! Отвечай! Как еще багульник зовут? Здесь, в городах, и там, в захолустье? Например, в вашем-нашем Лесном? Которое деревня, как ты правильно заметил.
      - Багун душистый! Он как раз сейчас и цветет. Это в Атлантиде его так зовут, а не только багуном мехионским! А у нас... э-э-ээ... А в Лесном - болотником еще кличут.
      - Верно сказал. Значит так. Поговорили, ответили друг другу на вопросы. Спать пора. Но, до этого... Обход окрестностей домашних беру на себя я, дозорный Бирюк, а самое важное и ответственное дело - мытье посуды и дробление углей в очаге, с последующим подтыканим оных, уже освобожденных от синих всполохов и возможного угара, в утреннюю кучку-розжиг - возлагаю на моего старшего и единственного сына Ёси-Бирючонка! Меч, шлем и обход окрестностей мне - щетки-мочалки с кочережками тебе. Вопросы?
      - Вопросов нет!
      - По местам! Выполняем!
      Так был прожит еще один день в этой маленькой неполной семье, не самый безмятежный в череде обыденных других, но отнюдь и не самый бесполезный из них.
      
       Ёси упругой и безмятежной трусцой бежит по южному полукругу большого дозорного кольца, его задача: как можно более тщательно и, при этом скрытно для посторонних взглядов, осмотреть саму дорогу, левую сторону ее, примыкающую к наружной ограде, но не всю, разумеется, а доверенный ему отрезок: от одного межевого столба до другого. Первый межевой столб имеет прозвище 'Олень', а второй 'Крыса'. Почему они так названы - ни Ёси не ведает, ни его многоопытный многознающий отец Бирюк, ни все остальные дозорные Дворцовых Пространств. Вполне возможно, что происхождение кличек для этих тесаных камней известно двум львицам-демоницам, Тихе и Тюхе, но те не умеют разговаривать на человеческом языке: между собою перемурлыкиваются о чем-то, а с людьми - люди пусть своим разумом догадывают львиные слова и заботы.
       Главный в дозорной ватаге - Бирюк - занят очень важным и сложным делом: вяжет-освежает защитные заклятия на 'Дальнем углу', до которого Ёси должен добраться к полному наступлению сумерек. Там будет короткий совместный привал, перекус для львиц, и обход продолжится, теперь и до конца смены тоже совместный: дальше службу нести они будут бок о бок вчетвером: Бирюк, Ёси, Тихи и Тюхе. А пока, и до самого назначенного по времени привала в сторожке, Ёси действует самостоятельно. Ну... в сопровождении двух опытных львиц-охотниц, правда... Но он, Ёси, все равно старший! Из них троих - он вожак!
       Вожак и вожак, львицы-демоницы не возражают против этого. Вполне возможно, что, по мнению обеих львиц, человеческий ребенок Ёси - всего лишь живая приманка для мелких нечистых тварей, так называемых 'плуней', но малоразговорчивые львицы-демоницы вслух своего мнения не высказывают, своими поступками человеческого мнения не оспаривают. А почему бы и нет, почему бы всей тройке и не думать на особицу, между собой не совпадая пониманием - кто вожак, кто пристяжь, а кто приманка! - если такое положение вещей всех устраивает и ничему не мешает?
       Бесполые демоночки 'плуни' - очень гнусные, подлые твари! Здесь, в этом определении, все дозорные - и люди, и демоны - понимают совершенно одинаково, ни у кого насчет этого иных мнений нет! Размерами и видимым (для людей) обликом они - плуни - что-то среднее между крысами и кошками: скорее всего, людям так проще усваивать зримую для них сущность этого нечистого отребья. Тихе и Тюхе наверняка видят, осязают и ощущают плуней как-то по-своему, отлично от людей, но и по этому малосущественному поводу они также предпочитают помалкивать, разница в восприятии тоже никого не смущает и тоже никому не мешает.
       Плуни живут в городах: чем больше город, тем он для них лучше; реже в поселках, деревнях и стойбищах, но всегда и непременно, и только - если рядом, в пределах досягаемости, обитают люди-человеки! Люди - вот главная добыча и пища для подлых плуней! Люди, да не обычные, коих большинство расселились по городам и стойбищам, а беззащитные!
      Предположим, сидит мужик на лавке за столом, дома у себя, гусиную лапу обгрызает, хлебом заедает. А тут шайка оголодавших плуней, в шесть морд, выпрыгнули из прогрызенной под печкой дыры, и на того мужика набросились! А мужик тот трезв, не спит, при ногах и при руках! - как начнет он их топтать, да кочергой либо топором умащивать!.. Они его навряд ли победят, и, если не спасутся бегством, не убрызнут прочь врассыпную, то помрут голодными, раздавленные и посеченные прямо здесь, в избе! Потому что плуни - слабосильная нечисть, гораздо слабее даже среднего человека, не знающего магии. Но, вот, если тот же мужик пьян до бессознательного состояния, или стар уже, так, что ноги не держат, а руки не слушаются... То здесь угадали 'плуни' с поживою: и крови изопьют, и человечиной вволю полакомятся. По той же причине, по слабосильности добычной, к беззащитным младенцам человеческим они очень повадливы!
      Зато и пощады от человеков плуням - никогда и нигде не бывает! Ни в зверинец не отловят, ни на жертвенный подарок жрецам не возьмут живьем! В грязь, в слякоть нечистую разорвать и растоптать, всех до единого - другого отношения плуням от людей не дождаться!
       Тихе и Тюхе - львицы-демоницы - существа свирепые, мощные, быстрые, весьма осторожные... и умные! Очень умные, оттого и бегут крадучись, чуть поодаль от Ёси, при этом держат волшебную суть свою так, что услышать их, почуять сходу - непросто даже знающим людям-колдунам! Что уж тут говорить о злобных и глупых плунях?! Бирюк, понятное дело, непременно вычислит ауру обеих львиц и месторасположение, как бы они от него ни прятались, ему сие по плечу, но и то - не сходу, не с налету, а вдумчиво и неспешно. Однако же, ни львицы, ни Бирюк охоту друг на друга не ведут, они общее дело делают, вычищают свое дозорное пространство от всех возможных опасностей, из числа тех, предотвратить которые им вполне по силам. От плуней? - Запросто, хоть от целой стаи!
       Десятилетний ребенок бежит себе, напевая веселую детскую песенку, по дороге, вдоль охранных заград, а под заградами земля, а в земле дыры, ходы, которые там и сям прогрызают самые разные существа: и кроты, и черви... и плуни!.. Маленький человечек слаб и одинок, беззаботен, а значит и глуп, коли пустился бежать один в опасных местах, стало быть - добыча, еда и питье, кровь и плоть!.. Ну и что, что у него в руке железка острая... она этого глупаря не спасет!
       Правда, на счету у этого мальчика Ёси и у этой сабельки его... на личном счету - уже скопилось около двух десятков зарубленных плуней. Правда, все тело этого маленького человека, от макушки до пят, плотно и тайно окутывает человеческая магия, способная защитить от укусов плуней и другой не шибко могучей нечисти. Правда, сбоку-сзади от маленького человечка неслышными скачущими тенями движутся две львицы-демоницы, также укрытые заклинаниями невидимости. Но эти неприятные истины вспыхнут перед плунями чуть позже, когда они всей шайкой выпрыгнут из засадных нор, прорытых под магической наружной оградой.
       А надобно сказать, что и магическая ограда в чем-то имеет сходство с беззаботным человеческим малышом, который бежит мимо них по узкой дороге: стоит, себе, до поры, ограда, глухая и слепая к норным хитростям подлых демонов плуней, легко позволяет пробраться по низу, под землей, туда, на внутренние просторы. Но когда вражеской нечисти нужда припрет убегать - тут шалишь!.. - все норы намертво законопачены зловещей для пришельцев магией человеческой!
      - И-и-и-йеххх!!!
       Выскочили на дорогу плуни, всем десятком накинулись на глупого человечка - они впереди-справа, сзади-справа... А Ёси-то, был готов, оказывается, к подлому нападению: вертится, уворачивается, подпрыгивает и саблей отчаянно размахивает во все стороны! Метко машет, редко мажет! Ну и что, что ты в коконе магическом? - будешь стоять столбом, так и слабосильные плуни защиту прогрызут, вдесятером - очень даже запросто! Так что, шевелись!
       Ёси даже испугаться толком не успел, как его подхватил круговорот смертельного боя с нечистью!.. И отпустил. Двух плуней он успел зарубить, одну тварь сапогом притопнул, почти до смерти.... А... ага!! У-у-у-х!.. Остальных-то плуней уже и нет ни на том, ни на этом свете - развоплотились бесследно в желудках у Тихи и Тюхи! Тихи четверых растерзала, да одну разрубленную плуни проглотила, Тюхе тоже не зевала: троих сама убила, четвертую за Ёси подобрала, обе половинки.
      Последняя плуни под Ёсиным каблуком со стальной подковкой вяло трепыхается, красные глазенки еще не погасли: ненавистью полыхают ко всему живому! А кто здесь живые души? Только Ёси, коли уж строго оценивать. Но плуни и львиц-демониц ненавидит ничуть не меньше, ишь, изгибается тварь, тоненькие клыки трясутся в черной пасти, так бы и загрызла всех!
       А львицы притиснулись боками почти вплотную к Ёси, как два живых щита, а сами по сторонам равнодушно взглядывают, свои охотничьи угодья озирают, в поисках чего-нибудь съедобного! А сами обе исподволь на Ёсин сапог косятся.
      Ну, да: умяли они по несколько плуней каждая, но разве эта мелочь может насытить двух взрослых, рослых, вечно голодных демониц?! Нет, конечно, каждая из них по паре десятков плуни в один присест схрумкает, и выводком волков закусит, если такая счастливая оказия им выйдет! Но на сегодняшний дозор иной добычи не предвидится, об этом Бирюк еще загодя предупреждал, а ему предыдущие дозорные через капрала обстановку доложили, которые до Бирюка границы отслеживали.
      - Тюхе, подойди сюда! На, дорогая, полакомись!
       Амм! - и нету больше последней плуни, которую почему-то лакомством Ёси назвал. Проглоченное в один миг лакомство из себя не самое вкусное, маны в этой нечисти гнилой очень уж мало, но Тюхе и оно в тук пошло! Стоит перед Ёси и благодарно облизывается.
       Ёси перед самим собою чуточку стыдно: из двух демониц - он почему-то выбрал и угостил одну. У Ёси, конечно же, тотчас нашлось оправдание: он ведь успел посчитать, что Тихе на одну плуню больше сожрала, чем Тюхе, так что всем поровну по итогу. А в глубине души все равно совесть ворочается и покусывает: он обеих львиц любит и привечает, но Тюхе ближе Ёсиному сердцу! Почему, казалось бы? Ведь обе львицы как бы сестрами друг другу приходятся, рост и стать у них одинаковые, и масть на двоих почти одна: Тюхе чуть-чуть-чуть потемнее, нежели Тихе, смутной полосочкой на загривке, пятнышком на ухе... И клыки одинаковы, и когти на лапах, и сами лапы... И в длину одинаковы, Ёси лично вымерял, когда на привале играли-отдыхали.
       Если бы львицам добыча по иному разделу досталась - пять плуни для Тюхе, а четыре для Тихе, то Ёси, конечно же, все равно разделил бы последнюю плуни как бы по справедливости... То есть Тюхе половинку и Тихе половинку... Хитро, да? Но ведь опять обман бы вышел в пользу Тюхе, ежели на самом-то деле поглубже вдуматься! Хорошо, что львицы человеческие мысли читать не могут, и не узнают, что Тюхе - Ёсина любимица. Ну и быть по сему, раз уж так сверсталось по судьбе. Зато Ёси небезосновательно подозревает, что Тихе - к отцовскому сердцу поближе угнездилась внутренней сутью своей... которая у демонов - почти то же самое, что душа у человеков. Как бы то ни было, и Тихе, и Тюхе остались довольны тем, как поделена добыча, а ведь это главное для справедливости!
       Почти целый год львицы-демоницы относились к новичку в их маленькой дозорной ватаге, к мальчику Ёси, не то, чтобы с пренебрежением, но так... прохладца чувствовалась, на уровне равнодушия, если по человеческим меркам чувства их мерить.
       Первой начала оттаивать - как ни странно - Тихе! Однажды, на исходе месяца макты, взяла, да и лизнула мальчика в щеку! Это было в первой сторожке, во время скоротечного отдыха. Когда демоницы не в служебном походе, а на привале, просто рядом с людьми из свой ватаги обретаются, то, не всегда, но часто, на это время плоть у них утрачивает свирепую и грозную жесткость, становится похожей на очень плотный дым-туман! Поэтому и язык у Тихе оказался в тот миг не мокрым и не шершавым - просто кусочек-лоскуток очень тугого порыва ветра! А ведь Ёси ничего такого и не сделал, чтобы ее благодарность заслужить: увидел, что Тихе места на полу сторожки чуть-чуть, на четверть лапы, не хватает, чтобы вольно, во весь рост раскинуться, взял свою лежанку в руки, перенес и подвинулся под самую стену: давай сюда, Тихе, здесь свободно!
       Тихе гукнула что-то по-своему словно бы сама себе, потом сестричке Тюхе мурлыкнула (а та откликнулась тем же), и следом в сторону людей негромко заурчала, негромко, по-доброму...
       Тюхе возле другой стенки угнездилась, лежит на спине, подогнутые лапы кверху, а голова в сторону Бирюка повернута, ушами в такт Бирюковской руке подрагивает: Бирюк обушком топора стальные подковки на сапогах подправляет: тук-тук, тук-тук!.. Себе и Ёси! И не потому, что неисправности на подошвах, а ровно наоборот, чтобы никакие неполадки в дальнейшем походе не высунулись, когда их не ждут! Сейчас, на привале, все четверо, после скромного львиного перекуса, отдыхают, каждый по-своему; у Бирюка тоже привал, но он старший, он главный, потому и за все в ответе. А это значит, что и отдых у него особый: надобно все додумать, все проверить, все подправить, все возможное предусмотреть. Макта коварный месяц: то холодный, то с проталинами, людям без подбитой стальными подковками обуви легко поскользнуться в самый неподходящий для этого миг. Тихе на животе растянулась, лапы раскинув по сторонам - ей теперь места хватает. То ли урчит, то ли уже мяукает - напевает-нежится, одним словом. А Ёси, в самый угол на войлочной подстилке уерзал, потому что лежать надоело, сидит, себе, босые ноги калачиком свернул, локтями в колени уперся, подбородок на ладони поставил - смотрит на всю остальную ватагу и тихо мечтает о чем-то. А сам улыбается несмело. Схвати его отец за плечо, да тряхни вопросом резким: 'Чем это ты грезишь, сын мой?!' - Растеряется Ёси и даже ответить толком не сумеет: брысь мечты во все стороны - и уже не вспомнить, о чем они были только что!
       Стук прекратился, в это значит, что вот-вот Бирюк зычно-привычно объявит 'подъем!'. Всё. Пора. Первым Бирюк из сторожки в сумерки вышел, повертел головой, подал знак остальным, за ним Тюхе вымахнула, почти мгновенно, в прыжке, обретя привычную грозную плоть, с клыками, с когтями, с лютой свирепостью к возможным врагам. Вслед за нею, обутыми сапогами притопнув, стал выходить Ёси, но тут его Тихи обогнала и мимоходом... в одно касание... по правой щеке, да по уху, призрачным языком...
       Конечно же, ну, еще бы! - Ёси несказанно этому обрадовался! И даже немножко удивился, хотя отец задолго заранее предупреждал его о том, что так, или примерно так будет: постепенно добром сладятся меж собою люди и львицы-демоницы, сплоченные одною ватагой.
       И вдруг мальчику Ёси показалось... послышалось... причудилось... что львица Тюхе, ждущая их во дворе, словно бы пожаловалась кому-то... и не пожаловалась, а мяукнула что-то такое грустное в сторону Тихе, а та ответила... не разбери что...
       Ёси внезапно очень захотелось догнать Тюхе и погладить ее по голове, между круглых пушистых ушек, по щетинистому загривку... Ему так давно этого хочется! Но - нельзя! Они в походе, тут не до нежностей и мурлыканий, и кроме того... Он ведь не спрашивал Тюхе - можно ли ему так сделать? - А ну, как Тюхе огрызнется в ответ?! Нет, конечно же, не укусит, потому что они в одной ватаге! - но проявит недовольство чужой развязностью!.. Так и не решился тогда. Правильно отец шутит, в ответ на разные нетерпения сына: пытка желанием не хуже любой другой! Эх...
       А через два дозора на третий Ёси осмелился: в тот раз уже Тюхе ближе к нему на половицах деревянных ерзала, словно бы вычерпывала спиной остатки маны из сухой древесины. Ёси медленно, как во сне, выпрямил левую руку, дотянулся и дрожащими пальцами туманный бочок погладил. И сразу же словно бы крохотные белые искорки заскакали от Ёсиных пальцев в Тюхин бочок... и обратно. Мальчику Ёси одновременно страшно и щекотно от этих искорок. Пальцы мелко трепещут, но Ёси не поддается сладкому ужасу, охватившему сердце, продолжает водить ими вдоль бочка, словно бы почесывая... Тюхе зевнула во всю свою туманную пасть, изогнулась, вытянув шею - и облизала Ёсину голову, сначала крест накрест, от правой щеки до левого уха, от левой до правого, потом лоб и глаза. Словно горячий ветер, весь полный таких же щекочущих искорок, окружил со всех сторон Ёсину голову - и страх вдруг прошел, оставив в Ёсином сердце только горячий восторг! Древние предупреждают: радость - чувство, свободное от умных мыслей. Да, Ёси слышал мудрость сию, но как раз в этот миг ему не до размышлений - он ликует! Тихонечко так...
       Тихе, лежа поодаль у ног сидящего за столом Бирюка, словно бы засмеялась на них негромким своим урчанием, и Бирюк вслед за нею:
      - Ишь ты! Признала тебя Тюхе! И еще как признала: уж меня так облизывать, небось, не станет! Да, Тихе? Небось, ко мне-то вы с Тюхе поленитесь так подлизываться?
       А Тихе только того и надо было, чтобы хозяин внимание на нее обратил: тут же села на задние лапы и сунула оскаленную башку прямо под бороду Бирюку, на грудь. И ну тереться об нее дымным затылком и ушами! И замяукала по-львиному, рокочущим баском. Тюхе подхватила, мяукнула почти голос в голос с сестрой, но получилось у нее как бы виновато: вторая львица не прильнула к хозяину Бирюку, осталась на месте, подставляя то бочок, то загривок под искорки от Ёсиных пальцев.
       Так и повелось с тех пор: главные и единственные в их сторожевом дозоре люди, Бирюк и сын его Ёси, а львицы - верные помощницы людей - как бы распределили их внутри ватаги по своим демоническим сердечным предпочтениям - для Тихе Бирюк поближе к сердцу, а Тюхе больше на Ёси поглядывает, он для Тюхе теплее и ближе!
       На привале вся ватага почти безмятежно отдыхает, почти вольно держится: там и поурчать, и погладить, и пошутить - все доброе и светлое допустимо, ежели в меру. Но добро без чувства меры - это уже зло, поэтому, когда приходит время дозора вдоль ограды... Нет, нет, нет, во время обхода никаких нежностей, прочь шутки, долой веселье! В походе львицы становятся осязаемыми, лапы у них тяжеленные, клыки да когти беспощадные, морды свирепые!.. Не тронь! Не подходи! Стремглав беги прочь вся нежить и нечисть!
      Но Тюхе нет-нет, а притиснется бочком невзначай, на одно мгновение, к идущему рядом Ёси, а тот, совершенно случайно, споткнувшись, обопрется рукой на загривок Тюхе, просто, чтобы не упасть... а рука сама колючую шерсть погладила.
       Бирюк, когда в подобный миг рядом движется, а не где-нибудь впереди-позади, замечает, конечно же, все эти нехитрые ловкости, но до поры молчит, но только если всякие там львицы да мальчики во всем остальном соблюдают строгую меру, до нахальства не доходят в нарушениях дозорного устава.
       Иногда и выбранит, тоже случается, но всегда спокойным голосом, без грязных и оскорбительных слов! Но грязи и мерзостей за этот год Ёси наслушался вдоволь, проживая в столице, битком набитой людьми самого разного сословия и воспитания! У них в деревне, это когда еще в прежней Ёсиной жизни, ругательства намного помягче были, всяко не такие гнусные, а уж в их маленькой семье подобного и близко не водится! Брань всегда цвета грязи.
       Есть у Бирюка маленький, с рукавицу величиной, магический мешок драконьей кожи, очень старинный и очень уж волшебный! Самому такой изготовить, либо приколдовать, или у торговцев магическими предметами купить - нет, невозможно, такое Бирюку не по силам. А ведь Бирюк разбирается в заклинаниях, в колдовстве и в магии, он с волшбою на ты! Но - не по его размеру подобную чудь создавать.
      Мешочек ему выдан по дозорной надобности и принадлежит службе охраны Императорского дворца! А в мешочке том львицы-демоницы умещаются. Не живут, не спят, не обывают - хранятся!
      Мешочек должен быть всегда при Бирюке, полон ли пуст... чтобы в бою, в походе, на привале, да хоть во сне - всегда был в пределах досягаемости руки! Под его личную ответственность, ценою жизни запрещено утерять его или отдать в чужие руки! Ёси припоминает... смутно, правда... но готов поклясться, что и в стойбище мешочек тот был при Бирюке, Ёси его мельком видел, когда отец укладывал пожитки свои и Ёсины в большой заплечный мешок.
      Вот, закончился суточный или иной какой дозор - иногда короче он бывает, хоть и редко, а случается, совсем уж изредка, что и по двое суток подряд, если какая заминка с очередностью возникла. Дозор завершен, Тихе и Тюхе прыг в мешок двумя туманными сущностями, ужались и притихли, там, внутри, во тьме кромешной. Мешок тут же смыкается сам собою по краешку в морщинистое горло-замок, схваченное для надежности магической веревкой, и людям дозорным теперь можно выходить в мир, возвращаться к себе домой. Раньше, до того, как Ёси в дозорные приняли, все было иначе: Бирюк не брал домой львиц-демониц, права такого не имел. А еще раньше было у него такое право, но он его лишился, когда привел из деревенской глуши сюда, в городской дом, своего сынишку Ёси. Сразу же запретили демониц домой носить - вот здесь, в служебном ящике обитайте, ждите следующего дозора.
      Может быть, поэтому в первый год совместной дозорной жизни львицы-демоницы нового ватажного сторонились?.. Может быть, что и да, как этим двум сестричкам-демоничкам в зубастые головы заглянуть? - Никак. До этого прошлого никому и дела нет, нынче все иначе. Теперь, когда их ватага из четверых дозорных состоит, волшебный мешок понадобился как раз для этого сегодняшнего настоящего. Домой с мешком и львицами, из дома в дозор с мешком и львицами.
      А, вот, пришло время очередного дозора для Бирюка и Ёси: дверь в передовую сторожку Дворца перед ними открылась, за ними захлопнулась, Бирюк заклинание шепчет, веревку развязывает, мешок раскрывает... Фыррь! Фыррь! - из мешка двумя ураганчиками! Вот они обе, красавицы, два грозовых облака в обличье львином! Подвывают, мяукают, рычат, урчат... замурлыкали! Внимания требуют! Ну, тут уж только руки подставляй под сущности туманные: и одну погладить надобно, и другую за ушки потрепать, чтобы искорки снопами во все стороны! Отцу надобно произнести положенные слова, одно сдать, другое принять, по всему порядку выслушать предостережения, советы и приказы, и только потом он полностью к остальной ватаге присоединится. Поэтому Ёси один за двоих старается, львиц-демониц привечает.
      ...Львица Тихе тоже очень и очень хорошая, ну, просто очень! И умница, и красивая! Тихе, ближе давай, не стесняйся! Мальчику Ёси в особенное удовольствие - обе руки растопырить и одновременно обеих львиц утешать-приглаживать: соскучились, крошечки, намаялись, бедные, в темноте да в тесноте! По львицам не скажешь, что они там намаялись, но людскую заботу принимают на ур-р-р-р-р! В оба львиных горла! А еще, с тех недавних пор, как снизошел в ватагу долгожданный миг, что львицы признали Ёси за своего, Бирюк стал давать всем четверым, себя включая, крохотное послабление: люди вышли из пограничной сторожки на дозор, львицы-демоницы выпрыгнули из косматых туч в плотские сущности, и сразу после этого, всего лишь несколько разрешенных мгновений, десяток-другой, люди похлопывают по мускулистым загривкам и почесывают между шерстистыми ушками воплощенных в живое демонов, а уж те, обе, счастливы по самые кончики змеящихся хвостов!
      Однажды Ёси спросил отца про мешок, что, дескать, не слишком ли жестоко там держать бедненьких Тихе и Тюхе? И почему бы им в телесном обличье у них дома не пожить? Ну, или, хотя бы, в демоническом, как на привалах?
      Бирюк в ответ коротко мотнул головой вправо-влево и подкрепил единственным словом:
      - Запрещено! Пока запрещено. А там видно будет.
       Ёси понадеялся, было, что отец объяснит, почему запрещено, кем и почему так принято? Не дождался, и, вдобавок, отец ясно дал понять: больше насчет этого разговоров и вопросов быть не должно! НЕ ДОЛЖНО! Особенно при посторонних. Когда, и если нужно будет, Бирюк сыну сам все подскажет и расскажет. На том и поладили.
      А ведь львиц-демониц нельзя ни голодом морить, ни впроголодь все время держать! Охота на добычу и поедание добычи - это главный смысл их существования, неизвестно кем, когда и зачем львицам определенный, смысл, а также и величайшая из радостей! Потомства они давать не могут, и свободы, вольной жизни, для них не предусмотрено вовеки. Но почему людям можно быть свободными, а демонам нет? Отец однажды обмолвился как бы ответом на сей счет, только Ёси этих слов не понял, а переспрашивать постеснялся, ну, чтобы отец его в совсем уж глупые не записал: 'Свобода - клетка-невидимка.' Как это так? Почему так? - Непонятная мысль. Ладно, как-нибудь он улучит удобный миг и обязательно спросит. Но ведь львицы - они такие хорошие! И Ёси придумал, как сделать, чтобы, правил и обычаев не нарушая, Тихе и Тюхе подкармливать, мелкими лакомствами радовать. Ими грозных демониц не насытить, конечно же, обе все равно остаются полуголодными, такая уж им участь выпала демоническая, но... хоть крошечку малую...
      У дозорных людей даже поговорка есть на сей счет: сытый демон плохо служит! Это они так переиначили на свой лад проповеди дворцовых жрецов: 'Сытая душа нехороша'. Отец говорит несколько иначе, и Ёси эта мысль понятна, он с ней полностью согласен: Ожиревшие волки - те же овцы для голодных соседей'. Да, так и есть, наверное, а только Ёси не припомнит за Тихе и Тюхе такого случая, чтобы они от пищи отказывались, но, при этом, ожиревшими и досыта сытыми он их ни разу не видел. И чтобы кто-то из них остатки неусвоенные в природу отдавал, подобно людям и обычным животным, Ёси тоже такого не наблюдал ни разу. Отец подтвердил Ёсины заметы, что дескать, да, так оно и есть, все в них уходит, обратно не выходит, разве что с аурой демонической, но почему так - с ответом затруднился. Уж такими они на тьму и свет рождены, а самому Бирюку на сей счет спросить не у кого, ибо тонки и липки паутинки запретов: почти все, что касается дворцовых правил и обычаев, неумолимая государственная тайна! Любопытных в службе дворцовой охраны - ох, как не привечают!
      Львицы-демоницы всеядны: волка прошлой осенью поймали - и тут же в две глотки слопали подчистую всю живую плоть, клока шерсти в траве не оставили! И тех же демоночков плуней Тихе с Тюхе запросто усваивают, только успевай подавай! Маны в плунях мало, гораздо меньше, нежели в звериной плоти и крови, а львицам как раз мана-то и нужна! То же касается и другой нечисти, что норовит проникнуть в охраняемое пространство: гнили, ужаса и беды в них много, а съедобной маны - только язык да клыки помазать!
      И тогда Ёси придумал! Даже отец Бирюк выдумке сына весьма удивился, но хмыкнул, проверил выдумку своим осязанием дозорно-магическим и возражать не стал. Дело в том, что Ёси, за превращением львиц наблюдая, а также и за тем, как его отец колдует, заклинания выстраивает, научился свое заклинание делать явью! Даром, что ли, отец его учит знаниям, колдовским и человеческим! И вот он сам! Заклинание не из сложных и не из сильных, но до Ёси никто и никогда из людей ничего подобного не выдумывал! Тут, главное, все соразмерить в словах и в движениях рук, а также и в особом настроении быть, чтобы в бодром, чтобы не больным и не спросонок. И приветливость! Без нее толкового подарочка не выйдет!
      Нечасто, вернее, очень изредка подобное случается и во время обхода, но чаще на привале. Вот и сейчас, в сторожке... Ёси улыбается во весь рот, и подмигивает обеим львицам-демоницам! А те уже догадались, что их ждет: встрепенулись, когти, языки и клыки наружу, подползают к Ёси, словно бы подкрадываются к нему двумя туманами! Но маленький мальчик Ёси почему-то не боится грозных этих воительниц, он колдует, свое заветное заклинание вслух произносит! Бирюку вроде бы как и не солидно взирать-любопытствовать на шалости своих подчиненных, однако исподволь - наблюдает. Вполне возможно, что в кудлатой его бороде по грудь и случайная улыбка запуталась...
      Заклинание произнесено, Ёси заканчивает его одним хлопком ладоней, и, почти тотчас же, еще одним!
      Из ладоней дважды, после каждого хлопка, вылетает по клубочку маны, каждый в сосновую шишку величиной: один клубочек на лету - хумк! ?- глотает Тюхе, а другой, точно такой же, Тихе. И если сегодня первый подарочек достается Тюхе, то в следующий раз впереди будет Тихе, а уже второй Тюхе - все по справедливости!
      Но юному волшебнику Ёси кажется... и он боится, что это не блазь, а на самом деле так... что каждый раз клубочек маны для Тюхе - чуть теплее и чуть ярче на искорки, нежели тот, который Тихе достается. Однако чутьистые львицы сего неравновесия не замечают, так же, как и отец его Бирюк. Все стоят горой друг за друга, все друг на друга с приязнью поглядывают.
      Ответная радость - самый солнечный зайчик в мире!
      
      
      
      Г Л А В А 6
      
      Прогулки по городу - это, как правило, диалоги с ним. Вне зависимости от того, идет ли речь о современном мегаполисе, или о древнем поселении по имени Лютеция, которое за две тысячи прожитых лет переродилось (выродилось?) в известнейший город мира по имени Париж: обитаешь в нем, час или всю жизнь, в тюрьме ли безвылазно, в офисе, на пятой точке, или наматывая усердно мили-километры - вы с ним собеседники.
      Так я считаю, и так происходит со мною всегда и везде - в Париже, в Сан-Франциско, в Москве, в Стамбуле... Я хочу заехать на днях в Палермо, но сначала в Рим! Палермо - это мне как отдых, беззаботная болтовня со старинным приятелем, зато в Риме предстоит поработать. То же и в Париже, который намедни я покинул, весьма резво, при помощи человеческой авиации, однако с охами, вздохами и прочим сожалением. Париж... Не договорили мы с ним, расстались на полуслове, со вздохами. В этом 'итожном' смысле мне, при деловом общении со стариком Бельфегором, было куда проще, нежели беседовать с мегаполисом. Почему? Потому что, когда я общаюсь с Парижем и Лондоном, то знаю: на стороне моего миллионоликого собеседника притаилась вся несметная мощь и многовековая круть местной цивилизации, поэтому держаться на равных с каждым из них весьма непросто, хотя я стараюсь. В то время как в случае с Бельфегором, против меня бьется и хитрит какой-то там чуть ли не доморощенный дух-интриган, демонок Бельфегор! И это - со мною тягаться умом и силою - данному демону, мягко говоря, не по плечу. Да, поскольку он демон, дух, нежить, то, стало быть, давным-давно застыл в своем интеллектуальном и магическом развитии, а я, будучи по возрасту своему столь же древним, до сих пор остался человеком, и, соответственно, стараюсь сохранять и развивать в себе козыри человеческого бытия, человеческих возможностей: я любопытен, довольно хитер, пожалуй, коварен, надеюсь, что умен. И вообще - я еще нравлюсь страстям и страстишкам. Они - эти дурацкие человеческие страсти, при всех издержках и накладках, им присущих - необходимый ингредиент способности мыслить, хотеть, дерзать... ну, и развиваться куда-то. Поэтому беседу с Бельфегором я прервал почти на полуслове, когда счел это нужным, и отчалил по своим делам, нимало не интересуясь его ничтожными ощущениями и желаниями.
      Там, в Париже, Бельфегор, скорее всего, сам того не ведая, вручил мне в руки некую путеводную нить. С вероятностью, вплотную приближенной к 99%, эта нить гнила и бесплодна, как и прежние ниточки со следочками, которых накопился бы немалый клубок за прошедшие столетия, размером с зеркальный шар в парижском парке Ла Виль, вздумай я их все помнить, овеществлять и коллекционировать. Но ниточка для нынешних моих потуг есть - и она ведет в Рим.
      В моем ночном рандеву с Бельфегором присутствуют обязательные особенности, своеобразные нюансы поведения, с его и моей стороны. Вот, начал я допрашивать, угрозами и приманками сподобил его мне помочь... вернее, сделать попытку помочь. Все идет, как всегда, при наших с ним эпизодических встречах, на протяжении множества лет. Другой бы дух, что поглупее, выучив наизусть все мои примочки, наверняка съязвил бы по данному поводу, особенно если, при жестком общении, возникает между нами нечто вроде спора или конфликта, но Бельфегор - никогда! Каждое мое обещание уйти, либо, наоборот дать аванс в виде маны, он воспринимает словно впервые! Почему? Потому что вместе с остатками демонического разума живет в нем древняя, имеющая многотысячелетнюю историю, хитрость демоническая: познать своего визави из людишек, свою потенциальную жертву... Авось, и поработить, если повезет, а то и выпить жизненную силу чужака, чтобы своей сущности на пользу.
       Ну, я и организовал Бельфедору нечто вроде познавательного полигона в своем лице. Он изучил все мои шутки, привычки, повадки, вопросы, ругательства - и думает своей туманообразной башкой, что он все обо мне знает! A propos: я считаю и уверен, что нежить, духи, способны мыслить. Думать и знать. Пусть не так, как люди или боги, но - да.
       Между прочим, фокус-покус этот, с общением, я принял на вооружение сравнительно недавно и, что забавно, также не без влияния хитровертких великобританцев, коллег ранее упомянутого сэра-мистера Камминга. А если точнее, то, не обинуясь святостью копирайта, снял кальку с вербовочной методы одного британского контрразведчика. Тот с нужными и регулярными контактерами выстраивал нечто вроде ритуалов: одно и то же время встречи, одни и те же напитки, одни и те же 'мантры' инструкций, один и тот же порядок действий... Вплоть до поговорок, привычных телодвижений и мимики в беседах. Это, как он докладывал в рапортах, помогает контакту увериться, что тот, будучи на самом деле в полном неведении, знает своего куратора-визави наизусть, насквозь, наперед, типа знает, как тот шевельнется, спросит, захочет или скажет. Действенная маскировка, своего рода завеса оперативно-дымовая. Чуть ли не в кукловода агент-помощник превращается для самого себя, в манипулятора, у которого 'все под контролем'. Далее, сей контакт, довольный собою и своими когнитивными способностями, расслабляется, теряет часть осторожности, ту или иную степень ее, и... перестает замечать в ладонях куратора-манипулятора веревочки, к которым привязаны его руки-ноги-мысли. Даже мысли, да, а что?! Чисто по учению бихевиористов.
       Бельфегор в ту ночь, усердно зарабатывая на порцию маны, докладывал мне обо всем, что, по его мнению, могло показаться мне интересным, задел в том числе и мои любимые древнеримские додекаэдры... Это он как бы офтопик болтал, чтобы над людишками в очередной раз посмеяться заодно со мною, ибо, за долгие годы знакомства, я зачем-то внушил демону, что людей, людишек, презираю не меньше, чем он, а додекаэдры ценю. Зачем я так сделал? А... просто, сам не знаю зачем, ну, вполне возможно, чтобы настроиться еще на одну волну с моим демоническим контактом-информатором. Впрочем, не помню причины, да и лень вспоминать.
       Додекаэдры эти античные - презабавная штука! Люди-людишки откопали их штук двести на просторах планеты, а конкретнее - в северо-западных районах бывшей Римской империи. Парочка таких имеется и в Париже, в музее Гиме, что на улице Буасьер... Кстати говоря, в ту последнюю по времени парижскую ночь, пришлось мне заглянуть, сугубо для очистки совести, и туда, в Гиме, проверить... Нет, командировки в Рим все одно не избежать, хотя и там, как я полагаю... Ну... решил, значит, решил.
       Каких только теорий не наплодили горе-археологи по поводу додекаэдров: это и дальномеры, и подсобное устройство для вязания, и подсвечники, и аксессуары для знамен в римских легионах, и даже кости игральные!
      Стандартный римский додекаэдр как правило невелик и сделан из бронзы, чуть позже стали появляться додекаэдры из железа, а поскольку он додекаэдр по определению, то похож на шар со срезанными горбушками, общим числом двенадцать таких плоскостей, каждая в виде пятиугольника. Есть каменные додекаэдры, они мне так же понятны, однако вовсе неинтересны, поскольку это простые жертвенные камни. Бронзовые же похитрее будут: они все полые, в каждой грани круглая дырка особого, не повторяющегося размера, и каждую дырку обрамляют ребристые круги. Ну и непременная для всех додекаэдров римских деталь: в каждом углу, образуемом тремя гранями, впаян небольшой шарик одинакового размера.
       Ни для Бельфегора, ни для меня основное предназначение додекаэдров секретом не является, в отличие от яйцеголовых представителей племени людского, но мы с Бельфегором даже и не пытаемся их просветить - Бельфегору это и в голову его, тупую и демоническую, не придет, а мне забавно ждать, покуда ученые люди прозреют и прикоснутся разумом к элементарно верному выводу. Помнится, однажды, на заре новых веков, я в один из додекаэдров следы воска добавил, с намеком, типа: воск-свечи-светильник! Хрена с два! Все, чего я добился, со своими альтруистическими подсказками, так это версия 'подсвечник', одна из многих... Истина же проста, хотя и самую чуточку сложнее, чем теория подсвечника.
      Додекаэдры выполняли, в основном, функцию отсчета времени в условиях скудного освещения, ночью, например, когда пользоваться клепсидрами и песочными часами затруднительно.
       Скажем, возлежит в ночи некий Марк Аврелий у себя на ложе, где-то на краю своих владений, примерно там, где сейчас находится австрийский город Вена, весь в поту и в язвах, лежит и мучается, бедняга, от оспы, то и дело смотрит на хорошо освещенные факелами водяные часы, дожидается, покуда подействует лекарство, выписанное очередным придворным шарлатаном, и ждет, покуда ночь шестнадцатого марта перетечет в утро семнадцатого... Последнее в его жизни утро, но бедняга Марк об этом не знает. А где-то в полусотне двойных шагов от него, в неглубокой ночи, несут свою службу императорские телохранители... Им тоже нужно замерять ход времени, но там песочные либо водяные часы неудобны, попросту не видны... Однако, стоит на открытом пространстве (от ветра защищенном) широкая плоская чаша с водой, в чашу погружен почти по маковку один из додекаэдров, а в одно из отверстий, которое на самом верху, вставлена древнеримская свеча - не обязательно из воска, ибо почти так же хорошо служат и светят жгуты из папируса, толсто обмазанные твердыми жирами... Маканые свечи в топленом жиру - так это ныне именуется в науке археологии. В зависимости от того, какой толщины жгут вставлен в соответствующие отверстие на самом верху додекаэдра, и скорость прогорания свечи-жгута-фитиля меняется, а, значит, и пройденное время вычислить опытному пользователю очень даже легко. Вот и вся сокровенная суть древнеримского додекаэдра: разного размера дыры в нем - для отсчета разных промежутков времени.
       Бельфегор воображает, что ему известна цель моих поисков... Надо же, умница какой... В то время, как я и сам толком этого... не в полной мере... Впрочем, для меня одна из конкретных, почти невыполнимых, задач - поиск шлема Аида, который в свое время нашивала сама богиня Афина. Я предпочитаю называть ее по старинке: Атхейна. Шлем этот, согласно преданиям, дарит обладателю определенную, то есть, не сплошную, не абсолютную, но невидимость, это по желанию обладателя, и определенную же, то есть, также не всеобъемлющую, неуязвимость против врагов. Да, не абсолютную, однако надежную, нейтрализующую удары очень могущественных вражин, вплоть до уровня античных божеств. И еще дает власть над большим количеством нечисти, но, опять же, не всей, а пребывающей в состоянии нежити... Где тут правда, где ложь? - Надеюсь найти и лично проверить. Но как его искать, шлем этот? Знать не знаю, однако убежден, что, он есть или был, ибо я хорошо помню, как тогда, в Атлантиде, будучи еще подростком, увидел этот знаменитый шлем, небрежно посаженный поверх вот такого додекаэдра, только не древнеримского, а нашего, родом из Атлантиды... Но тогда мне было не до шлемов и додекаэдров... Шли тысячелетия, менялись и смешивались эпохи, теперь уже никто не различит древнеримские додекаэдры от атлантидских прообразов... кроме меня. Кроме меня! Который знает, что шлем Аида, однажды коснувшись холодного светильника, навсегда запечатлел на нем свой магический, 'аурный' след... Я даже себя пытаюсь обмануть, представляя дело таким образом, что ищу артефакт просто ради ностальгического развлечения, дабы изузорить яркими впечатлениями тысячи настоящих и будущих лет своего бытия... До поры, до времени так и было, изузоривал, почти беспечно. Только, вот, однажды, в Санкт-Петербурге, несколько недавних десятилетий тому назад, нарвался я: лично познакомился - оба инкогнито - с самим Князем Тьмы, и, по-моему, чем-то вызвал его неудовольствие... Может, тем, что не в моих планах и правилах подчиняться кому бы то ни было, включая его самого... Не то чтобы я такой уж бесшабашно отчаянный, что никого над собою не признаю и ничего на свете не боюсь, но...
       Гм... Одно дело абстрактно бояться смерти и врага, который заведомо сильнее, а другое - ощутить это нос к носу. Да, и с тех пор поселилась в сердце моем трусливая мыслишка: пошарить руками и разумом по белу свету, найти и запастись парой-тройкой артефактов, из таких, что смогут придать мне дополнительные мощности, которые, вкупе с теми, что уже есть, помогут мне... ну, я не знаю... пусть не победить, и даже не брать на игнор... да просто... хотя бы покрепче на ногах стоять, в случае чего... Поэтому из глубин давно забытых времен и деяний всплыл тот самый шлем, который я увидел однажды, и потом забыл почти навсегда...
      - Кто?
      - Что - кто?
      - Кто ты?
      - Я.
       Да, ббблиннн же! Ну, вот, за что мне такое?! Хожу по кладбищу, никого не трогаю, скромный, тихий, не агрессивный!
       В Рим я попал еще на исходе утра, и до сумерек все шло достаточно неплохо, ибо я решил в первый день приезда по музеям не шнырять-вынюхивать сведения, подобно сбиру античных времен, а просто зевачил по улицам и площадям, как обыкновенный турист. Но Рим - это Рим, Вечный город с вечными проблемами. Уличная преступность, в данном случае кладбищенская, одна из них.
       Я готов с кем угодно биться о любой заклад, что у обычного человека, у простого среднестатистического людишка, всяких проблем, осложняющих его ничтожную повседневность, тоже бывает полно, однако же, все-таки, на порядок меньше, нежели у ТЕХ, мать их за ногу, кто СПОДОБИЛСЯ - ятить их и ячмить! - ПОЗНАТЬ - сек их век! - ПОТАЕННОЕ! - драть их веником! Иными словами, у колдунов, у магов и прочих волшебников, типа меня, осложнения в быту бывают на порядок-другой чаще, чем у обывателей. Не просто больше, что очевидно, из-за гигантской разницы в продолжительности бытия, но гораздо чаще. Разумеется, я был бы весьма не против жить на правах чародея, - но с уровнем проблем рядового людишка, ан, увы, так не бывает. Многое дано - многое спросится! Или иначе, как говорят иные мудрецы: много нахапал - береги карманы!
       Итак, брожу я по римскому кладбищу Тестаччо, один-одинешенек, если не считать кладбищенских служек, которые не обращают на меня ни малейшего внимания, остановился возле приметного такого памятника, именуемого 'Angelo del dolore', 'Ангел боли', самого красивого, по мнению многих, местного кладбищенского надгробия... Мрак вокруг, ибо ночная темь на юге ранняя и плотная, почти как у нас на Тибете, а фонари почему-то не горят, но мне лично тьма не мешает любоваться живописными окрестностями. И вдруг!.. Ппокк, пок, пок! - Возникают возле меня три фигуры с неясными лицами. О своих намерениях они пока тоже ничего сказать не успели, но, к сожалению, совсем неясными эти намерения не назовешь. Злоумышленники, пень им в голову, тут и к папе римскому не ходи! Как и следовало ожидать, штопорилы сии похожи на людей только внешне, здесь даже и колдовать на ауру ни к чему: она и так багрянцем гнилым сочится сквозь все щели их квазиодежды.
       Итого, нас четверо, ибо человечки-служители довольно далеко отогнаны прочь перекрестными заклинаниями и долгим опытом работы в местных условиях.
      - ...Ты сказал 'я'. Ты самонадеян, человечек. И глуп, но представляешь собою некоторую энергетическую и пищевую ценность...
       Даже нечисть бывает поверхностно эрудированной и несносно болтливой! Нет, чтобы просто напасть, не рассусоливая и без велеречивых вступлений! Вещают на современном итальянском, разумеется, наречии, коль скоро мы в современном Риме обретаемся. Но им скучно здесь, они почти наверняка привязаны-прикованы чем-то таким сакральным к землице местной. Или просто прощупывают мои внечеловеческие возможности. Я ведь засветил, вынужден был, хотя бы частично, проявить свою колдовскую ипостась, заставив людей не обращать внимания на мое внеурочное присутствие. Самую малость, в децл силы, но, тем не менее...
       При общении магических и колдовских адептов, словесный поток собеседников сам собой принимает форму того языка, на котором перципиенту легче его понимать, или того, который ему хочется слышать. Я в Риме, поэтому решил, что вежливее по отношению к Вечному Городу слушать современный итальянский.
       Жизнь учит мыслить коротко и плоско. Да и тетушка смерть тоже не ахти какой философ, я уж молчу о промежуточном состоянии Лимба для всяких там призраков, привидений и духов, и примкнувших к ним оборотней. Пришел к ним, на кладбище, по собственной воле, на досуге, а не по служилой надобности, явился в ночи некий бурдюк с человечиной, сам на них не нападает с крестом и молитвами, всем ветрам открыт - значит, глупец, значит, слабак, а значит - законная добыча.
      Вот и местный оборотень в трех экземплярах - пусть пока и не подданный Лимба, но, будучи как бы телесным в обеих своих ипостасях, ментальной сущностью своей все равно принадлежит нечисти, и, по большому счету, присягнул силам Тьмы на перспективу нежити.
       Думая, что я тщедушный глупец-чародейчик, из числа случайных приобщившихся, эти тупорезы особо не заморачивались со способами нападения: отгнусавили в мою сторону насмешливые угрозы и прыгнули с трех сторон вплотную, клыки и когти наружу! Были только что невнятно одетые человекообразные, а вдруг уже волки на задних лапах, каждый с меня ростом, двухметровые. Красными глазенками сверкают, призрачные слюни выбулькивают, и запах от них земляной могильный... Фу!
      Охотно допускаю, что таким образом они организовали себе нечто вроде квест-игры: кто первый распотрошит мешок с маной и аурой, так, чтобы и кровь текла, и крик стоял, но - чтобы не сразу насмерть! Победителю, типа, первый гастрономический укус - что там у них по временному распорядку, обед ли, ужин?!
      В экстремальных ситуациях я стараюсь соображать быстро, иногда это получается, особенно когда события развиваются по предугаданному сценарию. На миг трепыхнулся во мне соблазн - вынуть из-за пазухи мой вальтер с серебряными пулями, калибра 7.65 да и покоцать всех троих, не утомляясь руганью, ответными телодвижениями и победными выкриками 'ага' над каждым поверженным телом! Но осторожность взяла верх: я ведь заклинания самые слабенькие запустил, вряд ли они на сотню метров звуки выстрелов погасят, поэтому нежелательные последствия могут не заставить себя ждать. В Риме-городе еще с античных времен разлюли-раздолье для всех видов нечисти, да им и в средневековье не хуже приходилось, а в сытой и толерантной современности - так и вообще... Вполне вероятно, что и сильненькие нечисти объявятся, на звуки, на всполохи магические примчатся: Рим - злачное место для существ сакральных. Запеленгуют меня, беспечного парнишку, вместе с аурой, и будут всякие колдовские угрожающие препятствия чинить, мне и поискам моим...
      Короче говоря, пистолет мой так и остался в кобуре за пазухой: пятьдесят лет спал безгрешно, после того как я изъял его, на добрую память, из личного имущества руководителя некоей полузабытой организации, по имени Штази, и еще поспит. А кинжал - другое дело. Клинок у моего Оккама (так я свой кинжал для забавы нарек) серебряный, и я его дополнительными заклятиями укрепил-усилил.
      Пырь одного! - и нет одного! Навеки!
      Пырь второго! - и второй навсегда развоплотился! Лопнул, вслед за первым, как воздушный шарик.
      А с третьим, вероятно главарем 'ихним', пришлось повозиться чуть ли не с полминуты: очень уж увертлив оказался, и магическими силами покрепче остальных. Я к нему вплотную - а он понял, шельмец, что не на того нарвались, и задергался: увернулся от меня, бряк на четыре лапы, рыск, рыск по сторонам - и вдруг взлетел! Ну, не взлетел, конечно, оборотни этого сортамента по-птичьи летать не умеют, но прыгнул изо всех сил - получилось очень высоко! Это он решил через меня перепрыгнуть, потому что я с трех сторон ристалище наше магическим бредешком огородил, дабы не сбежали они с поля битвы неразвоплощенными.
      Хвост у этого оборотня был, вероятно поджат, снизу не рассмотреть, но я все равно справился, не сплоховал: разворачиваюсь влево, и хвать его за правую заднюю лапу, и тут же, мелко-мелко переступая, продолжаю пируэт. Это моя фирменная фишка для некоторых драк, по типу 'нос к носу'. И получилось, причем, весьма изящно, зрелищно, ведь недаром я ее сотни лет оттачивал! То есть, я равновесия не потерял, лапу из руки не выпустил, тут же другую руку добавил для надежности. Оборотень думал, небось, что я его раскручу, как спортивный молот и запущу в ночной кладбищенский космос, и на этом мы расстанемся по-доброму! Шалишь! Я его приложил, в стремительном раскруте, головой об угол каменного надгробия, так что полчерепа в крошку осыпались-разлетелись, но лапу не отпустил, одной рукой все равно придержал!
       Оборотень трепыхается, стучит серым туловищем по земле, вроде как бьется в предсмертных конвульсиях, но это всё цирковое представление для дурачков: отпусти его - через две ночи на третью будет как новенький доллар, восстановится! Нечисть. Поэтому я одной рукой заднюю лапу ему пожимаю, крепко, по-дружески, а другой рукой тем временем - кинжал из ножен достаю! Оказывается, в этой предельно скоротечной суматохе я, сугубо 'на автомате', успел не только два 'шарика' проткнуть, сиречь развоплотить подручных этого оборотня, но и кинжал обратно в ножны спрятать! Во, я какой ловкий бываю, когда нужда или блажь припрет!
       В конечном итоге, прикончил я и ментальную суть последнего оборотня, а поскольку он был заметно сильнее остальных двух, понадобилось аж три тычка в... тело... корпус... брюхо... пузо... хрен его разберет, что это было уже: нечто такое наполовину волчье, но с антропоморфными деталями.
       Особенностей в этой схватке было две, по крайней мере, для себя я именно две оценил и отметил.
      - Первая: когда ознакомительная перебранка прошла, и мы взялись воевать, вся битва прошла молчком, все четверо соблюдали тишину, почти полную. Разве, что я пыхтел от натуги, вращая вокруг себя довольно внушительную материализованную массу.
      - Вторая особенность, абсолютно бессмысленная и никчемная, но меня почему-то она эмоционально задела-зацепила: все трое оборотней подохли безымянными. Оно, как бы, и не удивительно, еще бы им другу друга по именам окликать в предсмертных корчах! Но почему задела? Сам не знаю, может, потому что на свою возможную судьбу примерил. Умереть безымянным, подобно трилобиту или мамонту - это как-то не по-человечески. А ведь я все еще человек.
       Третий час ночи по местному календарю, если точнее - половина третьего. А это значит, что у меня есть еще немножко времени, чтобы навестить место, где по ночам трется-пасется один мой знакомый призрак, дух римского папы Александра VI, который в миру, то есть, до интронизации, откликался на имя Родриго Борджиа. В три часа одну минуту после полуночи по всем сакральным правилам и обычаям начинается утро, и любой призрак исчезает куда-то в неведомый мне астрал, сей Родриго не исключение. До нужного места примерно два с половиной километра по прямой. Плюс извивы древних улочек... Пришлось опять применить магию, но на сей раз предельно аккуратно, даже точечно: распаковал я ближайший самокат электрический и без всякого зазрения совести, то есть, бесплатно, помчал на Петушиную аллею 13, в расчете застать призрака. Да, конечно, я бы мог перелететь с места на место, подобно орлу или нетопырю, либо заставить ближайшего автонаездника отвезти меня по указанному адресу. Но это все равно, что кричать истошным голосом: 'ВОТ ОН Я, МАГ-ПРИШЕЛЕЦ ЁСИ! АЛЁ! КТО НА МЕНЯ, ТИПА, КОТОРЫЙ ТУТ?!'. Достаточно того, что я в самокат вогнал крохотную, но видимую сакральным взором соринку заклинания, и того, что на кладбище Тестаччо порезвился, три летальных исхода оборотням организовал. Ну... засветиться с кладбищенским эпизодом риск невелик, там почти каждую ночь небольшие аурные зарницы полыхают, местная кладбищенская нечисть перманентно меж собой воюет, в пределах свой замкнутой территории, а я и там был весьма умерен! Заклинания с самокатом - вообще почти по нулям, так что быть по сему.
       Призрак на месте. Да и где ему еще быть, бедняге? Покуда не развоплотят его в окончательную пустоту милосердные обстоятельства или беспощадные враги - так и будет нарезать еженощно круги возле дома одной из своих возлюбленных. Понятное дело, что не сам он так аурой своей посмертной распорядился, а кто-то гораздо более мощный и сведущий в колдовских делах ему назначил сие, но выяснять, кто именно и для чего - в наказание, там, или в награду - я не собираюсь. Мне достаточно понимания, что сил у этого римского некто, пожалуй, не меньше, чем у меня. Но проверять на практике - жив он или уже растворился в небытии, а также тягаться с ним шириной плеч и морды, у меня нет ни малейшего стимула.
       Ваноцца деи Катанеи - вот как ее звали, вспомнил! Я лично ее не знал, ни разу не видел, поэтому не могу оценить должным образом ни красоты, ни привлекательности этой дамы в ее лучшие годы. Я и Родриго-Александра, отца четырех ее детей, в живых не застал, и, будучи современником, даже если и слышал о таком религиозно-государственном деятеле, то лишь самым краем-краем-краем уха, ибо в те далекие годы путешествовал и жил на моем любимом Востоке: Япония, Корея, Китай... реже Индия... Познакомился с призраком папы случайно, пару-тройку столетий тому назад. Случайность - это беспорядочная случка, свальный грех малых вероятностей.
      Призрак этот, как я уже упоминал, крепко-накрепко привязан к месту, но я-то вольный бродяга, вполне мог в ту далекую ночь восемнадцатого века и рядом пройти, и на двести-триста миль-километров левее или правее. Однако же - встретились и познакомились, уже после того, как я ему слегка по щщам надавал, за попытку меня, человека, пугать собой, призраком. Тем не менее, разошлись добром: я ему пару бусинок маны сбросил от щедрот своих, а он меня потешил некоторыми подробностями из политической жизни тех времен, в которых он человеком жил. Подробности сии весьма отличались от сохранившихся на бумаге свидетельств современников, что меня и позабавило. А мана в подарок ему весьма желанна: с ее помощью он приобретает возможность недалеко и ненадолго покидать пределы очерченного ему ареала, правильного круга диаметром в двести футов. И только в дневное время! Мана помогает ему не впадать днем в магический анабиоз, но ощущать себя, думать о чем-то, пересекать еще на сотню футов в разные стороны очерченную ему границу. Не знаю точно - что еще ему ценно в призрачном мире? Поначалу он принял меня за кого-то другого, кем я не являюсь, адовым демоном, понимаешь ли... Родриго-Александр, хоть и призрак, а при жизни и сам папа римский, но все равно людишок, со всеми людскими свойствами, недостатками и заблуждениями. Помню, для начала нашего мирного разговора щегольнул он важными познаниями об адовом царстве, об иерархии бесовской внутриадовой, дескать, в великой инкунабуле Grimorium Verum, все четко расписано:
      Люцифер - царь
      Вельзевул - великий князь
      Астарот - князь...
      Ну, и так далее - Небирос, Сатанахия, Рофокалус, еще кто-то пониже, вроде Асмодея. Я не стал его разубеждать, просто сказал, что все они и прочие другие - не по моей линии. Помню, что я так и не разобрался в призрачных эмоциях этого Родриго: то ли его разочаровало мое сообщение, то ли обрадовало.
       Сейчас, то есть, нынешней ночью, времени у меня было в обрез, поэтому на досужую болтовню я почти не разменивался: авансом клубочек маны, размером с шарик от пинг-понга, потом уже взаимные прохладные приветствия, потом вопрос в туманный лоб: есть чего свежего? Есть.
      О! Фигак, он же неожиданность! Редкая золотая соринка блеснула в скучной породе. Или врет-хитрит?
      - Не томи, Александр! Чего там?
       Призрак знает, по опыту прошлых контактов, что я его не обману. Точнее верит в это, но потому лишь, что иных вариантов у него нет, я ведь вперед только мелкие авансы проплачиваю.
      У него появилась достоверная информация, что в стране Германии, в городишке Бонне, в местном музеечке...
      - Это который Рейнский Лансмузей?
      - Вот-вот, он самый. Там хранятся два или три древнеримских додекаэдра.
      - Так, два или три?
      - Не ведаю. Что уяснил, то и говорю: два или три. Третий век от рождества Христова - время явления миру сих предметов. Один из них икосаэдр.
      - О, как высокопарно ты излагаешь. Ладно, это уже я сам уточню. Все у нас? Кроме оплаты? Если да, то, вот, держи!
       Обычно я вызываю клубок с маной при помощи одного хлопка ладоней, однако на сей раз просто прищелкиваю пальцами правой руки: шёлк! - и на ладони моей мана искрит, размером с апельсин. Это очень даже солидный размер для нашего с призраком гонорара... Прыг! ?- и нету апельсина! Я все жду, что в очередной раз Родриго не выдержит искушения и вцепится в него когтями, а то и зубами, жадно так... Но - увы... Махнул призрачной рукой над моей ладонью и усвоил ману.
      - Порядок, Александр?
      - О, да! Еще хочу!
      - Верю. Но, хватит, Родриго, а то лопнешь. Ну, я пошел.
      - А поговорить?
       Поговорить... А чем мы с ним только что занимались? Испорченный многовековым общением с представителями рода людского (к коему я и сам принадлежу), я порою подозреваю в призраках и прочей нечисти-нежити наличие рудиментов человеческого бытия и сознания, например, чувство юмора. А хорошо бы надлежащим образом проверить это подозрение, чтобы четко, чтобы однозначно! Ну, когда-нибудь... может быть... и попробую. Надо только способ адекватный придумать.
      - Некогда сегодня, родное сердце. В другой раз непременно поболтаем на отвлеченные темы.
       Всё. Римская командировка моя, вчера мне мною же выписанная, как бы закончена. Я, конечно, могу немедленно двинуться на север, в город Бонн, который ныне столица одного из европейских государств. Отсюда примерно тысяча километров по прямой. Стоп! Это раньше он был столицей! А мне минус, что я обдернулся знанием. Но и сам виноват: пропадаю чуть ли не веками у себя на Тибете, да на Филиппинах, и за новостями не присматриваю на регулярной основе, отсюда и устарелость меня и познаний моих. Бонн подождет. Сначала - минуя соседний Неаполь, а также Палермо, они тоже подождут! - заскочу в Геркуланум, просто на всякий случай: вдруг, за время длительного отсутствия моего, не только в этой... в Германии накопились изменения и новости. Там же на постоянной основе раскопки идут, среди артефактов и останков, авось... Мда... Геркуланум и Помпеи - кому-то музей под открытым небом, а кому-то общая судьба.
       Почищу совесть коротеньким визитом, потом в Бонн, потом еще на север, в музеи города Лондон. Я бы еще всласть побродил по музеям Ватикана, только это был бы классический самообман зеваки-бездельника, ибо эпоха Кватроченто (и плюс минус век-другой) никакого отношения к пресловутым додекаэдрам не имеет.
       А может, все-таки, навестить?
      - Так! Ёси! Встал на лыжи, сиречь на самокат, и побежал-покатил куда-нибудь на север города, до выхода из Прати, окраины его. Пронто, кара миа!
      - Есть! А там - по обстоятельствам: либо такси найму, либо настигну скоростной поезд и в него запрыгну, либо еще чего придумаю, с применением волшбы, поскольку там, за пределами городскими, вероятность засветки с последующими нежелательными столкновениями относительно мала. Ею можно легко пренебречь, в погоне за личными удобствами. Да, кстати, дорогой мой Ёси! Там, на пути в Бонн, по маршруту - Флоренция впереди, так мы и ее по боку! Пока есть настрой на трудолюбие - надо этим пользоваться, а медитации и созерцания оставить до возвращения домой, на Тибет.
       Я уже который день - все один, да один, не с кем словом перемолвится, кроме нежити туманной, поэтому приходится подтрунивать и глумиться над самим собой, в диалоге на два внутренних голоса. И размышлять, вновь и вновь перебирая стимулы и позывы действовать так, а не иначе. Рефлексия, называется. И подчиняясь ей, се аз многогрешный, перебираю аргументы, какого хрена и что именно я ищу в этих додекаэдрах?!
       Частично я уже объяснял сам себе по данной теме, но изволь, дорогой мой Ёси, двойник моего расщепленного разума, я повторю и дополню.
       Однажды, будучи еще совсем юным атлантидцем, я видел, как шлем Аида брякнулся поверх одного из додекаэдров, погасив папирусную свечу в жиру, отмеряющую время.
      Колдун из меня был тогда никаковский, ну напрочь слабосильный, однако определенным чутьем на магические и волшебные ауры я уже тогда обладал в достаточной степени, чтобы, например, отличить результаты бормотания захолустного жреца от обычных всплесков ауры его прихожан.
       Додекаэдр тот впитал в себя частичку ауры из шлема, ауры угрюмой и могучей, а я навсегда запомнил свой трепет от внезапного ощущения этого... запаха... образа... А самый образ и запах - забыл! Короче говоря, когда и если я найду этот самый додекаэдр, на который, в виде побочного эффекта, наверняка перепрыгнула от шлема частичка неуязвимости, долговечности, сохранности и тому подобных консервирующих свойств, то я узнаю этот свой трепет, и я уже надежно, навсегда запомню запах-образ-ауру артефакта, по имени Шлем Аида! И в мире для меня, поисковика-охотника, станет одной ниточкой-тропиночкой больше, пребудет следом, встав на который, я смогу с куда большей эффективностью продолжить свои поиски, досужие и не очень.
      - Ой, спасибо!
      - Да не за что. У меня однажды подобная досада случилась, а бортпроводник пообещал вызвать подмогу через час. Ну, я и сам разобрался, что к чему.
       Я в поезде, Милан-Лондон, поезд скоростной, но десять часов пути - вынь да положь! Правда, больше часа приходится на трансфер между парижскими вокзалами, Лионским и Северным, однако и девять часов без малого - тоже не карамелька. Ох, уж этот Париж - никуда мне без него! Между вокзалами расстояние - всего ничего, но сама перевалка уныла. И раздражает.
      Две причины, тем не менее, побудили меня выбрать железную дорогу, а не летающую птицу:
      - желание подновить в себе общечеловеческие черты, которые изрядно обветшали за время тибетских моих медитаций в полном одиночестве
      - я почуял Нечто.
       Из чего оно состоит? - А хрен его знает! Но вторая причина все равно показалась мне более весомой. Что именно я почуял? - Нечто вроде слежки. Одна дамочка, еще на миланском вокзале, обратила на меня прицельное внимание: скользкое такое, исподволь, в мимолетные касания, но, тем не менее... Я как раз там, на месте, выбирал для себя: в аэропорт двинуть, или не заморачиваться и здесь осесть в подходящий поезд, благо рейс на носу. Места сидячие, по типу самолетных. Зато дешево, порядка двухсот евриков.
      Ощупал дамочку наскоро... ментально, разумеется, взглядом, аурой и разумом, а не руками - барышня оказалась с некоторыми 'свойствами', навскидку не оценить, насколько эти свойства сильны. Ок, садимся в поезд. И я был ничуть не удивлен, обнаружив прелестную незнакомку в том же вагоне. Однако же, поскольку инициатива в моих собственных поступках все-таки принадлежала мне, то я, почти без магических усилий, ну, разве что в самую чуточку, еще перед посадкой, спроворил так, что соседкой по креслу оказалась другая леди, увесистая бельгийка пятидесяти двух лет. На всякий случай я и ее прозвонил-проверил, включая паспортные данные - нет, обычная людишок, простодушная и в меру предприимчивая: когда я починил ей откидной столик-поднос, вправил одним движением металлический сустав, она попыталась развить успех нечаянного знакомства, но... Общаться, тратя свое время, чтобы отнимать чужое? Иногда я бываю настолько туп, что не понимаю даже очевидных намеков, зовущих к сближению, хотя бы на словах, ну, и она от меня... не то, чтобы отстала, но отступила, оставив для себя возможность сделать еще одну попытку подкрепить знакомство... когда я проснусь...
      А я вовсе не спал. Во-первых, я время от времени трогал ауру той, первой дамочки, поскольку чувствовал, как она притрагивается к моей... Но я сильнее, а, значит, и броня у меня толще. Простой людишок, обеспеченный, экстраверт. Явно, что любитель женщин, судя по хитрым взглядам, но не таких старых, как эта его дура-соседка.
      Угу. Барышне, которая зачем-то нацелилась на меня, по виду лет двадцать пять, а то и двадцать три. Брюнетка, пожалуй, что натуральная, высокая - сто семьдесят четыре, красивая, если на мой вкус мерять, весит пятьдесят восемь килограммов, плюс-минус туда-сюда метаболизм... В Лондоне посмотрим, что она задумала, у нее тоже билет до Лондона.
      Есть смысл отдохнуть, хотя я и не устал, отдав дань искусству, но - чур, на сытый желудок, да, да, сначала обед. Мне достались скромные порции салата и риса, слегка сдобренного кусочками коричневой плоти, ранее принадлежавшей корове... а может и бычку... моему желудку безразлична гендерная разница поглощенной пищи, плюс кофе с молоком. Вот теперь можно достать наушники (старые, проводные) воткнуть шнур от них в мой смартфон, производства одной из общечеловеческих мегакорпораций и - послушать. С прикрытыми веками, рассеянно посматривая сквозь ресницы куда-то туда...
       Разбираться в искусстве? Это как учиться напевать - и так все умеют! Поэтому я уверенно располагаю по полочкам моего эстетического Эго все свои впечатления от услышанного, которое, в свою очередь, подкреплено ранее прочитанным и увиденным, но в довольно скромных количествах, дабы не затрагивать основы моего невежества, которым я дорожу.
      Господин Би Би Кинг, концертный альбом, ныне музейный экспонат, 'Live At The Regal'. О чем я думаю, глядя на музейные экспонаты? Им об этом лучше не знать.
      Видимо, название связано каким-то образом с проживанием в отеле. Впрочем, по текстам альбома догадаться об этой связи не так-то легко. А ведь я помню времена более чем полувековой давности, когда сей альбом был новинкой... э-э-э... одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года.
       Почему я выбрал для вагонного времяпрепровождения именно его? Дело в том, что у этого раритета забавная судьба! В шестьдесят пятом человеческое стадо любителей поп-музыки ломанулось бежать несколько в ином направлении, нежели в предыдущие годы: битлы, роллинги, мерси-бит и прочая трехаккордная хрень. Поэтому альбом Би-Би-Кинга, признанного муз-апостола тех времен, прокатился почти фоном, был принят на ура только испытанными фанатами, поголовье которых уже изрядно сократилось к моменту выхода альбома. Но, вот поди ж ты! Спустя полвека, альбом пережив своего создателя, перешел в разряд культурных икон свободного мира, лег на бриллиантовую полку признания. Искусство живет, пока его жуют. И ты живи, блюзмен, хотя бы в непрочной памяти потомков!
       А в год выхода альбом не дотянулся даже до золотого статуса. Что я могу сказать - и в тот далекий год я послушал его с интересом, и сейчас с любопытством примерно того же накала. То есть, мне умеренно понравилось, особенно последняя вещь, которая 'Помоги бедолаге', я потом часто слышал ее отголоски у других исполнителей разных стран и эпох.
      Всему приходит конец, в том числе и железнодорожной суете, замешанной на скуке. Зато вышло так, совершенно случайно, что на второй половине пути произошли утруски-пересадки, я свел-таки знакомство с молодой леди, еще в Милане проявившей ко мне интерес при помощи неких, не совсем обычных для простого человека свойств. Теперь мы рядом сидим: она у окна, мое место ближе к проходу. Ее зовут Линда, ей двадцать четыре года, она родом из Ниццы, она стажер-социолог... где-то там... в каком-то из европейских университетов.
      Я, переполненный милосердием и доверчивостью, не стал расспрашивать малышку ни об университете, ни о программе прошлой и грядущей стажировки... Главное, что мне, вроде как, под тридцать, я вольный селфмейдмен, сколотивший небольшое состояние на всяких там околобиржевых делах, включающих операции с криптовалютой. В Лондон по делам, сам из Цюриха. Да, счастливо женат, один ребенок, сынишка пяти лет...
      - У вас, Линда очень симпатичный недостаток!
      - Какой же?
      - В вашем итальянском чувствуется легкий французский привкус, а в вашем французском - слышится едва заметный неаполитанский акцент!
      - О, я не знала, постараюсь исправиться!
      - Ни в коем случае! Это так... няшно, я бы даже сказал, гламурно. Зато ваш английский, который я подслушал во время вашей беседы с персоналом - безупречен!
       Барышня смущается, но видно, что ей приятны мои лингвистические комплименты. А сама, тихонечко так, торк... торк мою ауру... Все в норме, крошка, я полон искренности, и твои вспомогательные чары уже действуют на меня! Ого-го, еще как действуют! А почему бы и нет, собственно - посторонних крутышей поблизости я не ощущаю, барышня весьма худосочна в магических искусствах, действует в одиночку, стало быть, нет никаких препятствий к тому, чтобы нам познакомиться поближе, или, там, еще как... ну, по обстоятельствам... Короче говоря, выяснить, какого хрена эта Линда прицелилась именно в мою сторону?! Сама, либо по наущению посторонних рыл? Да и вообще... Она фигуриста, привлекательна, а я, признаться, несколько одичал на Тибете среди снегов и отзывчивых, но увядающих плясуний в стиле бхаратнатьям.
       Счастлив попутчик Осси в браке своем или врет, но жена и ребенок нисколько не помешали ему попасть под женские чары ниццеанки Линды, и вот они, то есть, мы с Линдой, сняли четырехзвездный номер на двоих, неподалеку от вокзала Сан Панкрас, сдружились телами, наскоро предавшись любви на роскошной двуспальной кровати и побежали в город, осматривать те или иные достопримечательности. Обед в хорошем ресторане - это безусловно, я все-таки, скоробогач, не то чтобы очень-очень, но составил о себе представление, как о владельце двух-трех-четырех миллионов, типа стерлингов... а может и евро... Этот Осси такой скрытный, все намеками, все недомолвками хвастается!
       Короче говоря, за пару дней (а номер я снял на трое суток и, стало быть, угадал) я управился со всеми додекаэдрами, которыми владели музеи Лондона, отсек ложные следы и вполне готов навестить город Бонн. Лучше бы, конечно, было заехать туда по дороге из Милана, да вот... отвлекся.
       Линда оказалась суккубом, в своих кругах отзывается на имя Всшапсфс, родилась в Берлине, в послевоенном сорок шестом году, лет пятнадцать ходила в Аннах, познакомилась с инкубом Жильбером из Марселя... Тот девицу-дурочку пощадил, имя ей поменял, но сохранил жизнь и взял в постоянные подруги, а также в подельницы. Всшапсфс - не самое красивое имя на свете, но зато появилась перспектива очень долгой молодости, главное - ману вовремя из дурачков выкачивать и в себя усваивать.
      Жиля этого, на правах вендетты, сожрали заживо неприятели из Трансильвании, в начале семидесятых. И пошла-поехала самостоятельная жизнь, когда хуже, когда лучше... В Европе довольно много конкурентов и конкуренток по выкачиванию жизненных сил из доверчивых людишек. Благо, их, людишков, пока еще заметно больше, чем суккубов и инкубов, так что жить можно. Все это она вывалила мне во сне исповедальном, в который я ее аккуратно и бережно вогнал, не пожалев маны, дабы поближе познакомиться с ее прошлым и настоящим. Да, мог бы и наяву, запугать, сломить, допросить... но... Гораздо вернее действовать лукавым добром и равнодушным скрадом: она спит и верит мне, я ей. А на допросах верят только Богу.
      
      
      Г Л А В А 7
      
      - Тайгу не бояться - лес не уважать.
      Ёси слышал эту поговорку множество раз, еще с самого раннего таежного детства своего, и воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся, как слова 'дождь' или 'вечер', не особо вдумываясь в полноту смысла, но когда ее вдруг произносит отец, оборотив лицо в Ёсину сторону... Понятно, что речь идет вовсе не о лесных чащобах, и не о матушке тайге, в которую легко умещаются и деревья, и дороги, и болота, и реки, и всхолмления, и пещеры, и...
      - А чего я, а разве я...
      - Разве ты. Клинок не наточен, обувь не проверена, ремни поясные и заплечные не прощупаны...
       Ёси чувствует свою вину за нерасторопность в подготовке завтрашнего дозора, отец все правильно говорит, но...
      - Но ты же сам сказал, что завтра поход будет наполовинку против обычного времени, к тому же и лесничие дворцовые целой ватагой по всей дороге рассыплются. Нам и дела-то никакого почти не останется! Сам ведь сказал, что легкая служба предстоит!
      - О том и речь, сын мой дорогой, ленью умытый! Да, завтра праздник, выход в поля Его Величества императора с семейством, и все такое прочее, да, после сплошной облавы дворцовой охраны и дворцовых лесничих нам по дозору мало что останется, да, и сам дозор будет вдвое короче противу обычного. Все так. Однако же, сын мой дорогой, ленью вытертый, эти и любые другие посторонние обстоятельства отнюдь не причина для нас с тобой забывать о долге, о деле и о собственной безопасности. Жизнь за пределами домашнего очага - всегда бескрайний лес посреди бескрайних болот, и ты, и я, и мы с тобой должны неотлучно придерживаться простой и вечной истины: мы кормим лень собою. Не забудешь опасаться тайги - и в нужный миг уже она убоится тебя. А ты останешься жив. Всегда уши торчком, как у рыси, как у волка! Понял ли?
       Ёси запыхтел, утвердительно затряс головой, весь багровый от стыда, и немедленно потянул кинжал из рыжеватых от времени ножен - проверить заточку и обязательно подновить ее, даже если чуть-чуть сие надобно, сами ножны проверить - не собирается ли лопнуть кожа по шву... А потом одежды и ремни...
      - Хорошо, коли так. И впредь никогда не забывай сам о себе заботиться, даже во сне, за пазухой у богов или богинь. Ты чего, Ёси?! То рыдать собрался от мелкой выволочки, а то хихикать ни с того, ни с его!..
       Ёси по отцовскому 'коли так' мгновенно понял, что выговор закончился, в тут еще и представил, как сама богиня Атхейна нянчит его за пазухой, как тут не расхохочешься?!
      - Представил, как я за пазухой сижу.
      - А-а... Но я тебя перебил, а ты спрашивал?..
       Все отлично! Выговор прошел, отец не сердится, спать пока рано. Ёси очень любил эти вечера, когда в желудке сытость, в доме тепло и уют, древесные угли в очаге все еще полны огня и синевы, рано их дробить. А отец рассказывает и объясняет. Сегодня вечером он отвечает на Ёсин вопрос, в чем разница между кроликами и зайцами. Зайцев Ёси и сам навидался за свою жизнь в стойбище Лесном, а кроликов тайга не привечает, кролики больше на открытых пространствах живут, как раз ближе к Атлантиде.
      И отец, по своему обыкновению, сначала помолчал, сначала разложил свои знания по внутренним полочкам, чтобы внушительно и постепенно рассказывать, в мелочах не путаясь.
      Оказывается, разница между ушастыми сия столь велика, что представители этих долгоухих короткохвостых племен не могут произвести совместное потомство. Отец говорит насчет совокуплений и потомства совершенно свободно, и Ёси ничуть этому не удивлен: это в городе тайны так называемой любви, к зачатию ведущей, местными жрецами выдаются за нечто постыдное, а у них, в таежном селении, все всё знают и понимают, и наблюдают с самого детства. Так вот, потомство. Волк и собака могут спариваться, конь и ослица могут, а заяц и крольчиха, либо кролик и зайчиха - нет. Это самое что ни на есть важное различие. Но не единственное.
      Кролики норные зверьки, нора для каждого из них и убежище, и дом, и спальня. Зайцы же - перекати поле, живут, где придется, ничего не роют для жилья. Прилег под кустом - вот тебе и логово, и гнездо, и жилище. Заяц только-только родился, а уже бегает, нюхает, осваивает окрестности, а кролик родился - без маминого догляда непременно пропадет. Зайчиха встретит чужого зайчонка - позаботится как о своем, не отличая, крольчиха же - за свой приплод на медведя нападет, а чужим кроличьим и сама полакомится! Зайца человеку ни за что не приручить по добру, только если магией как следует оглушить, а кролики покорны... пока ты их кормишь и в страхе держишь.
      - И еще у кролика уши короче. А почему, любопытно бы знать?
      - Ты прав, сын мой. У зайца уши длиннее, а у кролика они короче. Почему? Этого я не знаю, так природой и богами устроено.
       Ёси кивнул - он был полностью удовлетворен объяснениями отца.
       И прошел еще год, Ёси заметно подрос, Бирюку по плечо, по прежнему худой и быстрый, способный все схватывать на лету. Все было хорошо на свете... почти всё.
       Колдовство не давалось Ёси, никак не давалось. Бирюк проявлял недюжинное терпение, пытаясь обучить сына заклинаниям, работе с теми или иными предметами, требующими знания магии, давал ему читать древние манускрипты, полные сокровенных тайн бытия и волхования. Читать и писать Ёси выучился на диво стремительно, но колдовать... Все было бесполезно. Год с лишним назад Ёси овладел заклинанием, надежно овладел - спросонок оттараторит и ни единой буквой с правильного не собьется - но, увы, одним единственным: исторгнуть из пальцев своих кусочек маны, в подарок львицам-демоницам, Тюхе и Тихе, он мог и умел, и часто хотел, чтобы побаловать подарком своих воинственных подружек по ватаге, но и только. И если Бирюк переживал по этому поводу, хотя старался и не показывать виду, что огорчен и раздосадован, то можно понять, что творилось на сердце у Ёси!.. Да, мальчик Ёси скрывал, как умел, душевные муки свои, но время шло, день за днем, год за годом, а это значит, что через четыре года перед ним станет развилка-выбор на жизненном пути: или он овладеет в нужном объеме азами дозорного волшебства, для самостоятельного несения дозора, или вон пошел! Никому не нужны слабосильные маги-неумехи, и заступничества отца здесь не поможет: Бирюк на очень хорошем счету в дворцовой службе охраны и порядка, но и только! Не ему решать и определять главное!
       Во всем остальном жизнь крохотной семьи и маленькой ватаги катилась своим чередом, относительно безмятежные дни перемежались бурями и грозами, иногда очень опасными, иногда попроще. И так все продолжалось до исхода пресветлого летнего дня, в канун самого высокого солнечного стояния.
       Дозор опять ожидался простым и легким, в сравнении с повседневными - обещали сие и рапорты дворцовой службы, передаваемые через капралов от уходящей ватаги дозорных к пришедшей, Бирюковой, заступившей им на смену, и природные приметы то же гласили, и опыт прежних лет. Поэтому Бирюк взял на себя северную и серединную часть дозорного простора, а южную, вполовину меньшую, более безопасную, поручил Ёси. Львица Тихе пошла с Бирюком, а львица Тюхе осталась сопровождать Ёси! Похоже, все остались довольны этим распределением обязанностей, даже Бирюк, который иногда, вот, как сегодня, вдруг предпочитал одиночество общению не только с приятелями по службе, но даже и с собственным сыном. А ведь сына своего Бирюк очень любил и оберегал!
       Ёси быстрым походным шагом передвигается по самому краешку лесочка, так, чтобы ему видны были и дорога, и ограда вдоль нее, но, чтобы сам он был укрыт от посторонних взоров травами по пояс и листвой на ветках, ну, также и легоньким заклинанием невидимости, что набросил на него отец. Это не совсем невидимость, а просто способность смешиваться внешностью с окружающими предметами: здесь он похож на ствол дерева, а здесь на листву в солнечных пятнах... Тюхе бежит поодаль от Ёси, на несколько шагов глубже в чащу, то чуть впереди, то чуть отстанет... Тихая, ловкая, грозная... И увидеть ее досужему взору тоже не так-то просто!
       Вдруг - прыжок! Единым махом скакнула Тюхе из чащобы - и на тропу, как раз перед Ёси! И замерла на месте, с правой согнутой лапой! Неподвижно стоит, молча, морда влево! Ёси понимает свою дорогую напарницу с полувздоха, с одного движения! Внимание! Тревога! Возможная опасность!
       Ёси бережно и чутко, и очень медленно отвел левой рукой ветку самшитовую, удачно: цепкому дозорному взгляду открылся для правого глаза узенький простор. Хм!.. Как странно! Огромный черный камень в полосе обзора, а плоская поверхность у этой покатой глыбыщи, словно спина дюжего кита из одного отцовского свитка с рисунками, где люди стоят на китовой туше. Даже больше камень этот, гораздо больше. Но не помнит Ёси такого камня в местных пределах! Не было его раньше! А на камне том, китообразном, поперек спины его, друг напротив друга две девы полулежат, одна в белой тунике до пят, а другая словно в кафтане из цветов и листьев. У каждой прозрачная чаша в руке. Ведь, только что лесная тишина стояла вокруг... Лесная - значит, привычная, негромкая, безмолвная, сотканная из шелеста листвы и трав, щебета птичьего, а тут, вдруг, стоило взглядом на девиц этих попасть, вдруг и смех, и голоса послышались: девы меж собою говорят о чем-то, беззаботно смеются!
       Плохо, что ватага разделилась, и что отца здесь нет, но девы, на первый погляд, вроде бы, тоже одни, и явно без оружия. Что ж, Ёси и сам знает, что делать в таких случаях.
      - Тюхе! Рядом! Лежать! Девы любезные! Кто вы такие и что делаете в месте этом?!
       Львице Тюхе от мальчика Ёси поступил приказ, даже два приказа подряд: 'лежать' и 'рядом'. Это значит, что помимо прямого смысла выкрикнутых повелений, для Тюхе направлен еще один знак, тайный, обусловленный заранее, на учебных занятиях и дозорах. Поэтому Тюхе припала на брюхо, как приказано, а сама во всю свою демоническую мочь посылает свой демонице-напарнице Тихе неслышный и невидимый зов: 'на помощь!', который не ощутим - не то, что посторонним, но даже и Ёси с Бирюком! Но услышит львица-демоница Тихе, и даст знать об этом главному ватажному Бирюку. А уж тот знает, как поступать дальше! Ёси не сомневается, что глас о поддержке и помощи ушел куда надо, но покамест он должен действовать самостоятельно, как учили. Твердо, решительно и с превеликой (но отнюдь не напоказ!) осторожностью.
      - Я не слышу ответа, милые девы.
       Обе девицы перестали щебетать и хихикать, молча, и словно бы с превеликим удивлением взирают на мальчика, стоящего у подножия каменной глыбы: камень высок, а тот, кто заговорил с девами, еще явный ребенок, лицо хмурое, одет как лесник или охотник.
      - Ой, ой, ой! Я его ужас как боюсь! - заговорила звонким голосом та, что в белой тунике, - сейчас он начнет колоть меня своим заколдованным кинжалом, спрятанным в правом рукаве этой глупой кацавейки!
       И обе расхохотались, высокие их голоса зазвенели как два серебряных колокольчика, один чуть повыше звучит, а другой чуть погуще.
      - Не бойся, Геми, он слишком мал, чтобы допрыгнуть до нас и пырнуть оружием человеческим, то есть, тщетным, по крайней мере тебя! Ведь я ближе к нему. И это не кацавейка, кацавейки у женщин, а у него куртка охотничья. Так это называется.
       Ёси попытался сделать шаг к той, чья пестрая одежда похожа на цветочную вазу из императорского дворца, но вдруг понял, что не в силах шевельнуться. Глаза, рот и шея слушаются его, а руки и ноги...
      - И еще! Скажи, добрый мальчик, зачем ты приказал мне возлечь с тобою рядом? Это ведь ты же только что произнес непререкаемым басом: Тюхе! Рядом! Лежать! - Геми подтвердит! Ты внезапно влюбился в меня, верно? О, я взволнована!
       Ёси осознал, да и мудрено было бы ошибиться: эти две красотки, по-прежнему растянувшиеся перед ним на обширной каменной спине, лениво так... без опаски... вовсе не люди, а демоны... и они явно дразнят его, задирают... и ничуть не боятся. Надо что-то делать, и немедля!
      - Тюхе... - И уже не шепотом, а в голос - Тюхе! Ко мне!
       Дева в пестром наряде выкатила на него глаза в притворном испуге и выкрикнула дрожащим голосом:
      - Не кричи на меня так громко, добрый мальчик! Я слышу, я здесь, ты зачем-то меня кличешь, а сам даже и не намерен обниматься со мною, ведь я чувствую, что не намерен! Скажи честно: Геми тебе нравится больше, чем я, да? Скажи, я не рассержусь!
       Ёси весь скован неведомыми чарами, кинжал из рукава не вынуть, даже голову не повернуть, только глаза, но их уже дальше не скосить... Где Тюхе? Почему она... где... Но рот, язык и губы, вроде бы слушаются по-прежнему...
      - Я спросил, кто вы? И жду ответа. Я дозорный Его Величества и вправе задавать вопросы всем, кто внеурочно вторгся во владения императорского дворца, а также в его окрестности!
      - Ну, надо же! Грозный муж! Он - нас - допрашивает! Ты жалкий человечишко, всего лишь! Геми, хочешь его съесть? Если да - действуй, я даже уступаю тебе свою долю! - Дева в разноцветных одеждах вновь расхохоталась, а сама лукаво заглянула Ёси прямо в глаза. И перестала смеяться, словно что-то осознав.
      - Я, в обиходе моем, никогда не ем человечины, равно как и ты, между прочим, и шутки твои меня сердят, милая Тюхе! Сама у него спроси, зачем он тебя звал, и что от тебя хотел. Накажи его на свое усмотрение и уходим, ибо я не люблю, когда все вокруг человечиной пропахло! Людишки такие вонючие.
      - Да? А только что не возражала возлечь рядом с ним и ласкала его огненным взором!
      - Это ты не возражала, отнюдь не я! Но теперь человечек совсем рядом, и он успел мне надоесть... Но... Тюхе... Если ты не очень против, конечно... пощади его, он... он, ведь... по некоторым признакам... вроде бы человечек дневного света, сиречь почти мой подданный...
       Дева в цветных одеждах досадливо оглянулась на подругу и опять повернулась к Ёси, внимательно - зрачки в зрачки - вглядываясь.
      - Вот теперь все понятно, я разобралась, что к чему. Слушаешь меня, Геми? Так, вот слушай: по чьей-то странной причуде кого-то одного из наших, лень мне искать и спрашивать, чья именно была причуда сия, одну из созданных мною тифид нарекли моим именем, вытравив из ее памяти прежнее, мною данное этой тифиде! Представляешь? Моим именем - какую-то жалкую тифиду! Н-ну, я однажды узнаю, кто таков мерзавец сей! Или мерзавка. Ох, я узнаю!.. Подозреваю, что это Ереда повеселилась. Впрочем... Видишь вон тот сугроб дрожащего тумана? Это и есть тифида Тюхе! Ладно, тифида не виновата, мальчишка не виноват... Ты точно кушать не хочешь? Ну, не сердись, я для забавы так спросила. Значит, придется мне его прощать. Геми, но ты только взгляни! Ну, подползи поближе, ленивица, загляни в суть его сокровенную!.. Обещаю забавное.
       Дева в белой тунике послушалась подругу, вытянула шею в сторону Ёси...
      - Ого! На мальчишке-то проклятие висит. Бедный малыш!
      - Проклятие не из сильных, но вреднючее и малозаметное. Болотные нечисти подвесили. Погоди-ка. Добрый мальчик, ты, хоть, понял, кто мы?
       Ёси попытался кивнуть - получилось. То есть, он освобожден от пут сковывающих заклятий. А голос и раньше был при нем и остался с ним. Голову повернуть к ним лицом - получилось.
      - Да, понял, вы богини.
       Девы дружно расхохотались, но вскоре, смех прервав, слово взяла опять та, что в лесном 'наряде', видимо, она старшая среди них двоих.
      - Ой, какой смышленый малыш, а Геми?! Да, мальчик, насчет нас ты верно понял, но в остальном не прав. Мне лень узнавать и помнить имя твое, но по-настоящему старшая среди нас всех - только ОНА... Мать всего сущего. Впрочем, сие не твои заботы, и не для твоего они понимания. Мы почти всегда равны меж собою, божественными правами и силою. Да, ты угадал, в том смысле, что мы богини, обе: я Тюхе, богиня случайностей и судьбы, а она Геммри, богиня пресветлого дня. Поскольку ты позабавил меня, с помощью случайности встретив нас с Геми, то и судьба твоя также коснулась великих перемен. Перемены же воспоследуют благодаря мне. Заклятие тотчас снимаю... не люблю чужих заклятий возле себя. Опять ей неймется... Что тебе, Геми, погоди, дай мне завершить. Снимаю напрочь проклятие магическое, что на тебе висело, которое полностью запрещало тебе... не подпускало тебя к магии. Оно, повторяю, не из сильных, однако же более чем действенное для того, чтобы навеки оставить тебя человечком-простецом, обычным бессильным двуногим подобием богов. Но что удивило даже меня, богиню Тюхе, так это сохраненное умение твое пузыри выдувать, сиречь исторгать из ауры своей облачка маны, чтобы одаривать ею других людей и демонов. Это необычайно редкая способность среди смертных. Ведь эта мана часть тебя, твоей ауры, ее выдыхая и выталкивая - ты лишаешься части собственной жизненной силы, и, будучи неспособным ее восполнять. Упадок же ауры ощущается простыми смертными далеко не вдруг. Жить тебе при таких условиях остается примерно два человеческих года... где-то так. Ну, что, Геми, ну, что тебе?! Нетерпеливая такая! Что ты хочешь сказать, говори же?!
      - Я также удивлена умением, которое в нем осталось вопреки гнилому болотному проклятию, и я тоже хочу сделать мальчишке подарок, уж если он сумел нас с тобою обнаружить и сквозь страх угадать, кто мы такие. А ведь недаром почудился мне зайчик светлого дня в ауре этого людишочка! Коли он оказался способен от себя, от сущности своей других одаривать! Я сохраню и укреплю в нем эту возможность - превращать ауру свою в ману для других! Да будет так! И, при этом, позволяю сущности человечка сего черпать ману и восстанавливать ауру свою из окружающего тепла и света, ночью ли, днем! Дневной свет будет насыщать его гораздо быстрее любого иного, в нашем мире сущего, но и свет костра, но и свет свечи, но и бледный лунный свет, но и тепло, излучаемое живыми существами - смогут также подпитывать ауру его, тщедушную силу его, по человеческой воле его. И даже свет далеких звезд!.. - Тут богиня Геммри прервала свою речь звонким смехом, и богиня Тюхе смех этот поддержала... - Даже светом далеких звезд сможет подпитывать ауру свою, но тут, при помощи звездного света, ему придется ждать восстановления столько времени... почти бесконечность. Я не доживу, покуда он один свой клубочек восстановит, впитывая звездные лучики!
      - Вот, Геми! А ты все жалуешься, что я тебе слова не позволяю вставить! А если позволить, не прерывая - так и я тоже не доживу, покуда ты речь свою закончишь. Уходим, пора.
      - Ладно, уходим, раз ты просишь, я кроткая и покладистая, покуда в настроении. А с этой что будешь делать, которая тоже Тюхе?
       Богиня Геммри подперла щеку ладонью, по-прежнему продолжая лежать и смотреть на Ёси, богиня Тюхе перекатилась на спину, села, потом встала в полный рост и повернула голову влево, в сторону серого облачка, дрожащего в глубокой траве в трех шагах от Ёси. Надменный взгляд ее был полон ледяного хлада, прекрасное лицо исказила брезгливая гримаса... Ёси готов был броситься к своей Тюхе, чтобы закрыть ее собой, заслонить своим щитом, своей аурой, но тело вновь не слушалось его. Он попытался открыть рот, чтобы вслух взмолиться о пощаде для своей любимицы, но уста его были скованы запретом богини.
      - Пусть живет, ладно уж. Глупые людишки посчитали почему-то, что эта поляна, этот лес, этот воздух принадлежит исключительно им!.. Но... Щадить - так щадить, награждать - так поголовно! Демоница сия не виновата, что надоела мне однажды, и что потом какая-то жалкая злобная Эреда, сугубо из вредности... Если бы я сейчас наказала ни в чем не повинную безмозглую тварь, то, тем самым, я принесла бы желанную жертву на алтарь все той же неумной дряни, единственная мощь и услада которой - сеять раздор между людьми... между богами и демонами. В путь!
       Богиня Тюхе повалилась на камень, на прежнее место, напротив лежащей богини Геммри: Ёси сморгнуть не успел, ан вместо двух дев на черной глыбе - две змеи, одна белая, другая бирюзовая, каждая с Ёси длиною. Шх... шх... - соскользнули с камня в траву - и как не было их! А сам камень вдруг поваленным гнилым кедром обернулся! И ужался размером: кедры тоже бывают огромными, но этот даже в четверть от камня черного далеко не так толст! И как теперь быть? И что он теперь будет докладывать Бирюку? Что случилось, зачем он через львиц тревогу давал? Утаить ли, все честно объяснить? И поверит ли отец его чудному рассказу о богинях Геммри и Тюхе, каждая из которых удостоила его, мальчишку Ёси, беседою? И проклятие какое-то сняли они с него, и одарили способностью ману откуда-то вычерпывать...
       Только успел Ёси обеспокоить себя этими вопросами, как тут же забыл о них, словно бы и не было чудесной встречи на полянке, посреди чащи лесной, с двумя богинями! Он смотрит на туманное облачко у ног своих - а там уже грозная львица, вся вновь во плоти боевой! Когти навыпуск, клыки дрожат в оскаленной пасти... и сама Тюхе тоже дрожит!
      - Тюхе, крошечка моя, что с тобой?! Что ты почуяла, что тебя напугало?
       Крошка встала на прямые лапы, на все четыре, вытянулась, потянулась - она в холке, в этом положении, почти по грудь Ёси, ничего себе крошечка! Высунула черный язык, лизнула ватажника своего старшего раз, другой - обе щеки сразу мокрые, скользкие... Это она во плоти, потому что в походе. А Ёси, щек не вытирая, все гладит и гладит львицу-демоницу.
      - На, Тюхе, кушай, дорогая!.. На еще! И пойдем, нам идти пора, обход не ждет.
       Четыре клубочка маны скормил на ходу Ёси встревоженной львице, и та постепенно успокоилась. Чего она испугалась, зачем в демоническое облако ныряла? - все тихо вокруг и безмятежно. И светло... Очень светло!
       Ёси идет рядом с львицей, нарушив все правила и наказы, пальцами почесывает спину и загривок Тюхе, и между ушками обязательно!.. А у самого словно весна в сердце распустилась! Ёси снял походную перчатку с левой руки, цап за сосновую веточку, чтобы старую шишку с нее стряхнуть, оттуда в Ёсину ладонь и на пальцы словно невидимые иголочки просыпались! Или искорки. И щекотно от них, и радостно! Не совсем так, когда он львиц почесывает, да поглаживает, но не менее приятно! И сил прибавилось, в и в теле, и на душе! Ёси вдруг напружинил взгляд, всмотрелся в пальцы - вроде бы точно тогда от сосновой веточки искорки вскочили. И свет! Солнечный зайчик прыг мальчику Ёси в глаза, прыг другой на грудь - и словно бы погас тут же. Но Ёси успел заметить и почувствовать, что зайчик этот, сквозь листву и хвою с неба к нему пробившийся, вроде бы как в Ёсину грудь проник... и точно! Он радостную силу туда принес! А Ёси в последнее время так ее не хватало! А теперь ему хорошо! Эх, если бы ему еще и заклинания как следует выучить, чтобы как отец, чтобы точно все выговаривать и все движения правильно выводить!.. Вот было бы здорово! Ёси идет, улыбается львице, а та ему, во всю пасть - дружная веселая парочка. Если бы их в этот миг увидел Бирюк, главный по ватаге, грозной выволочки обоим не миновать! Особенно Ёси досталось бы. Хоть и без рукоприкладства, но все равно полные щеки стыда! К счастью, обошлось. А еще вдруг, откуда ни возьмись, пришло к Ёси очень странное и очень важное знание-понимание! Такое важное, что он теперь обязан его хранить и помнить постоянно! А знание вот какое: время не стоит на месте, и когда он, Ёси, вырастет, когда он встретит свою первую любовь... И... и... когда он потеряет ее... Вот тогда придет миг, обретя который, вдруг вспомнит Ёси нечто удивительное, вспомнит случайное событие, которое навсегда перевернуло его судьбу. Пусть и не сразу переворот этот станет заметен...
       И прошел еще один год. За это время Ёси подрос пуще прежнего: добавить пару диккетов, сиречь измерительных пальцев, и он отца догонит! Конечно же, плечи у Ёси не такие широкие, как у отца, шея и руки все еще по-мальчишески тонкие, но кое-какая сила в руках уже имеется: и кинжал швырнуть, и мечом махнуть, и даже взрослый лук натянуть, если со всем упорством. А главное из того, что случилось - у Ёси теперь заклинания и заклятия стали получаться! Раньше - ну, вот, никак! А теперь - пожалуйста! Простые заклинания и учить почти не надо, сами в память заходят, а над заклинаниями тяжелыми, которые помощнее - там, да, иной раз хватает мучений, покуда все верно сойдется и в словах, и положении рук. Заклинание молнии, к примеру, оно так выматывало на первых порах, что... Но зато полезное и очень сильное: тех же плуней убивает на раз, причем с пяти-шести двойных шагов! Если они кучкой держатся, то чуть ли ни всю шайку одним махом. Отец утверждает, что такая молния даже взрослого вражеского воина замертво свалит, и здесь Ёси полностью верит отцу, хотя сам убивать ею не пробовал. А в другом отцовском утверждении он усомнился, но говорить о своих сомнениях не стал.
       По словам отца, Ёсины возможности духа и тела были заморожены возрастом его: пока он совсем мальчишкой рос-подрастал, его магические способности крепко спали, а как только Ёсин голос стал ломаться, как только волосы по всему телу пошли, а не только на голове, то и способности проснулись.
      - И ведь я уже совсем, было собирался, челобитную подавать, чтобы пробиться к императорским лекарям и знахарям насчет тебя. Но они, там, во дворце и около, очень не любят, когда простолюдины суются к ним со своими сермяжными заботами.
      - А у тебя как было, точно так же? Ну, что ты всё не мог, не мог колдовать, а потом вдруг - ха!.. И стало получаться?
       Бирюк, по обыкновению своему, не стал сразу отвечать, похмыкал, повспоминал, уставив куда-то в сторону отрешенный лик, с задранными кустистыми бровями...
      - У меня-то? Нет, пожалуй. Меня моя мама, а твоя бабка, ее Аргута звали, если ты помнишь мои рассказы.
      - Помню, конечно, только их маловато было, этих рассказов.
      - Дойдет черед и до предков твоих, не утаю. Но пока слушай по вопросу ответ: сколько себя помню, столько меня мама Аргута учила всяким-разным колдовским мелочам: где дунуть, где скороговорку сказать, ладонями прихлопывая. Поэтому я, когда еще, примерно, с Тихе ростом был, тебе почти по грудь, уже умел приколдовывать воду из воздуха, костер заклинанием разводить. Видимо, у всех людей на особицу возможность сия проявляется, у тебя так, а у меня этак. Отец мой, из купцов, мехами торговал, колдовства почти не ведал, рано из жизни ушел, и его я, считай, что не помню. Главное же в магической сути твоей, это то, что она в тебе, наконец, пробудилась. Остальное - наживное. И еще: бабка твоя, которая мне матушка родная, Аргута, умела делать то, что мне так и не далось в должной мере, а тебе почему-то без всякой учебы передалось через поколение: свою ауру в ману превращать и окружающих ею одаривать. Кроме нее и тебя, я никого в этом мире не знаю, кто бы обладал этим знанием. У матушки моей было большое доброе сердце, и я думаю, что через него она и угасла так рано. Всем раздала - себе не оставила. Я к чему свою речь веду: ты хороший сын, и, видимо, вырастешь хорошим человеком, но! - твердость в себе взращивай. Всех окружающих своей душой не нажалеешь, всем на свете людям и демонам подарков своих сердечных не напасешься.
      - А я же не всем! Но, ведь, и Тихе, и Тюхе очень даже нечужие нам!
      - Не чужие, согласен. О, о, глянь, как засуетились! Это они твои слова почуяли, за обещание приняли. Ну... одари. Но в меру.
      - Тихе, Тюхе, идите сюда, малышки! Можете на перекус вынырнуть из облака-тумана. Тихе, тебе клубочек! Тюхе, тебе клубочек! Отец, они смеются! Предовольные! Правда-правда смеются!
       Если бы кто из посторонних видел эту семейную сцену, тот вряд ли бы услышал смех в этих зловещих на вид демоницах с оскаленными пастями, но отец и сын все понимали правильно и без страха.
      - Угу. Разбаловал, понимаешь, боевых дозорных львиц-демониц, и сам сидит, такой, предоволен. Скоро прям в дозоре они верхом на тебе кататься будут.
       Отец роняет слова с каменным лицом, но раздражения в нем не чувствуется, более того, Ёси чуть не сшиб со стола плошку из-под каши, а сама каша едва-едва не брызнула из надутых щек в разные стороны - от Ёсиного хохота! Уж такие у Бирюка смешные шутки, что на всем белом свете ни у кого таких нет! Ёси вновь представил, как львицы-демоницы, обе в боевой плоти, пытаются вскарабкаться к нему на плечи, чтобы в дозоре путешествовать, и опять чуть не подавился от смеха. Отец Бирюк подергал недоуменно бровями вверх-вниз - непонятны ему сыновьи причуды: что он смешного в отцовских словах нашел?..
       Ёси быстро управился со своей кашей, уже сполоснул посуду чистой водой над кадкой в углу, а Бирюк все еще продолжает ужинать, медленно, раздумчиво, ложку за ложкой... Иногда Ёси думает, что отец нарочно так трапезу вечернюю растягивает, потому что по окончании её маленький праздник для обеих демониц завершается: как только Бирюк отмыл свою плошку от остатков ужина - это все равно что приказ для Тюхе и Тихе, чтобы им до следующего дозора пребывать в мешке, в туманном обличии. На завтрак и на обед, если это в домашних условиях, их к воплощению звериному не подпускают, только на ужин. Бирюк молча подъедает остатки своей вечерней трапезы, а львицы-демоницы времени зря не теряют: и та, и другая урчат, каждая клыками о клыки себе постукивают, хвосты по бокам так и хлещут, а сами увиваются вокруг Ёси, норовят поближе к нему боками прижаться! Ёси старается обеих одинаково приласкать, и за ушками, и по спинке... Чтобы Тихе ни в чем перед Тюхе завидно не было! Глаза у львиц горят, пасти так широко разинуты, что, кажется, дракон сказочный туда вместе с крыльями влезет, рык с двух сторон идет, но Ёси ничуть не боится, он видит, что львицы ему улыбаются, они ликуют, и что клыки да когти свои страшенные очень осторожно держат, чтобы даже случайно мальчика Ёси, старшего дозорного по ватаге, не царапнуть.
       Но не всегда они столь нежны и добродушны. Совсем недавно, полного месяца не прошло, как была у ватаги Бирюковой страшная схватка, почти в самом начале дозора.
       Против обыкновения, Бирюк начал обход с восточной стороны, как бы по ходу солнца, и на сей раз двигались они вчетвером, по парам не разделяясь. Бирюк потом сам не сумел внятно объяснить ни дознатчикам в дворцовом дозоре, ни даже родному сыну - что это ему втемяшилось поменять вдруг привычный распорядок дозора. Скорее всего, дальним-предальним чутьем своим ткнулся в предстоящее неладное. Идут они вдоль каменной гряды, вот уже и плуньи норы, много лет тому назад от плуней очищенные и всеми заброшенные... Это только говорится так, что норы, а на самом деле - давно уже пещеры, в которые и дрессированный слон протиснется, если его люди заставят. Но вдруг Тихе, а тотчас за нею Тюхе замерли... и ощетинились короткими узкими гривами, и выпустили наружу клыки и когти... обе молча оскалились... Хвосты у львиц в две дрожащие струны вытянуты!.. Ох, и толстоваты струны!.. Люди это видят, переглянулись коротко - и каждый, вслед за львицами, тоже рот на замок!.. Ни шепота!.. Это значит, что там, в пещере, таится не простая, не привычная, но весьма ощутимая опасность, предвещающая смертельную схватку, и опасность эта медленно-медленно к ним приближается. Ёси в подобных переделках пока не участвовал, а Бирюк и обе львицы преотлично понимают причину такого медленного приближения: к ним подкрадываются, боятся их спугнуть! Некто боится спугнуть двух боевых демонов и двух вооруженных людей из дворцового дозора - свою будущую добычу! Ого-го.
      - В бой! Взять его!
       В руках у Ёси легкий меч, не больше сабли, в руках у Бирюка тоже меч, но уже изрядно побольше, клинок прямой, от дола до острия обоюдоострый, и так же, как у Ёси, досыта напичканный жалящими и разрушающими заклинаниями. Однако люди первыми ввязываться в схватку не спешат, на это есть свирепые и отчаянные львицы-демоницы, Тихе и Тюхе. У людей задача посложнее: в стремительном столкновении, а лучше бы до него, успеть разобраться с природой врага, в чем состоят его сила и слабость, и - сообща победить! До начала битвы не успели понять и оценить крадущегося врага, не было такой возможности, но зато теперь, уже на второй миг после первого!..
      Церпор! Трехглавое чудище, изрядно похожее обликом на волка или собаку, только масть у него багрово-красная, а размером церпор с крупного тигра, а то и с таежного медведя! Да больше, еще больше! И чудище сие - отнюдь не простое животное из плоти и крови, о, нет! Церпоры - это подземные демоны, злобные, безмозглые, всегда голодные и очень мощные! Шкура у церпора столь прочна, что мечом или копьем, заклятиями не подкрепленными, даже в руках умелого бойца - ее разве что поцарапать. Главный церпор, вождь всего племени подземных демонов, живет, согласно преданиям, в глубочайшей пади земной, в самом Аиде, ростом он с добрую сосну, а на плечах у него полсотни голов! У выскочившего из пещеры церпора всего три головы, и ростом он не настолько велик: выше Ёсиного отца Бирюка на локоть, если в холке мерять, когда он на всех четырех лапах стоит, но даже и обычный церпор - для всех живых существ, обитающих на поверхности земной - это настоящее чудовище, он предельно опасен, он беспощаден и всеяден! Более всего церпор, как это и положено слугам Аида, любит горячую животную плоть, омываемую горячей же кровью, однако и неосторожного демона запросто схарчит и не подавится.
      Церпор багровой клокастой тучей вымахнул из горного укрывища, на лету превращаясь в чудовище о трех головах, и стремительно бросился в сторону Бирюка, безошибочно распознав в нем самое большое лакомство из будущей добычи! Когтистые лапы растопырены, раззявленные пасти сочатся огнем и дымом, заранее извергают тройной победный рык! Подстерег, дождался! Чуть позже можно и остальных пожрать, но сначала - вожделенную человечину!
      Однако, прыжок у церпора вышел тяжелым и недлинным, и вообще неуклюжим: это две бесстрашные дозорные демоницы скакнули с боков навстречу и в прыжке повисли у церпора на двух его шеях: Тихе на правой, Тюхе на левой. Львицы гораздо мельче церпора, но тоже весьма увесистые, а главное, зубастые создания: с таким ожерельем не очень-то попрыгаешь! Тихе и Тюхе не просто отважные демоницы, но и весьма умелые воительницы, к тому же и осторожность всегда при них: они так ловко вцепились в шеи клыками своими, каждая в свою, что ответного укуса в этот миг никак не нанести, досягаемости нет! Церпору надобно сначала остановиться, встряхнуться во всю свою богатырскую мощь, дабы смахнуть с себя эту зубастую мелочь, а если не поможет - кувыркнуться по земле, чтобы раздавить, чтобы разорвать, чтобы в клочья размести зубами и лапами! Змеиный хвост церпора хлещет по бокам, но до Тюхе и Тихе дотянуться никак не может ядовитым жалом своим - львицы знают, куда кусать и где висеть! Хвосты у них к животу прижаты, туда же передние и задние лапы подогнуты - два огромных комка зацепились клыками за прочные шеи, только пасти у них и шевелятся, все глубже впиваются в багровую вражескую сущность!
      'Бей стоя, стой прямо!' Ёси накрепко заучил отцовский совет, и теперь, озаренный боевой догадкой, во всю свою прыть перебежал чуть вбок и оказался слева-сзади от подземного гостя, почти вплотную к церпору: со всей силы, да еще и в потяг, рубанул куда-то туда, вперед... глаза при этом сами зажмурились... Болью тряхнуло руку так, что Ёси понял с ужасом: откушена рука! Ойййй!.. Все-таки, глаза удалось открыть. Нет! Цела рука, а хвост церпора почти перерублен на самом конце! От тройного взвизга и воя уши закладывает! В поднявшемся урагане из рук, лап, хвостов, камней и комков земли - чем-то попало Ёси прямо в грудь, и он, кувыркаясь, полетел в канаву на обочине дороги. Глаза вроде бы открыты, но темновато как-то... и еще пыль столбом...
       Панцирь его спас. Обморок или не обморок, но в течение нескольких вздохов-хрипов Ёси не мог ни думать, ни шевелиться... И, конечно же, не в состоянии был осознавать все, что происходило вокруг в эти мгновения.
       Да, церпору не понравилось, что, вдобавок к остальным вражеским атакам, какой-то жалкий мелкий человечишко покусился на его боевой ядовитый хлыст-хвост, и в любое другое время он бы его...
       Только судьба не дала времени церпору ни для ответа, ни для мести, ни для победы, ни для дальнейшего бытия. Бирюк был прирожденный воин, при том, что не любил солдатское ремесло и воинскую службу; вот и в этой битве он сохранил ясную голову и решительность, вкупе с холодной осмотрительностью опытного поединщика: два быстрых шага вперед - и меч, еще и еще подкрепленный, в смертельной сути своей, добавочными заклятиями, вбежал по рукоять в верхнюю часть груди церпора, на две пяди ниже того места, откуда одна общая шея растопыривается на три отдельных отростка, увенчанных воющими головами!
      Что там у демона церпора таилось под демонической броней - сердце ли, душа ли?.. Хотя, откуда бы у демона душе взяться? Ученые давно, столетиями, спорят-рассуждают на сей предмет, и все никак не могут прийти к единому выводу: одни считают, что, все-таки, есть у демонов нечто подобное, другие аж в крик! - не соглашаются, насмерть стоят против такого допуска.
      Если у Ёси спросить - он безоговорочно верит, что и у Тюхе, и у Тихе - у каждой есть душа! Да, да, да!.. Но кто его будет спрашивать? Кто допустит несмышленыша, родом из глухомани, до высокоученых рассуждений в среде императорских мудрецов!
      И меч у Бирюка был непрост, и сам Бирюк - малый не промах, и удар пришелся в самую важную точку демонического бытия!..
      Только что ревел и визжал церпор в три свои глотки, но вдруг словно подавился... смолк...
      В окружающей тишине хорошо слышно, как громко и надсадно дышат в два тела человеческие существа, как заскрипела, разбрасывая по сторонам травяные клочья, каменистая земля - это все четыре лапы у демона церпора разъезжаются, не в силах удержать на себе тяжесть трех огромных демонов... хозяина... с двумя довесками... Демон был повержен, и тут же началось развоплощение: где-то еще морды, шеи, лапы, но вместо груди, спины и брюха уже клубится багровый, с густой прочернью, туман.
       Ох, и бедовые эти львицы-демоницы, Тихе и Тюхе: обе еще не отошли от боевой ярости, у обеих круглые маленькие ушки все еще утянуты к затылку, а они уже торопятся, глотают наперебой багровую ауру церпора!
       Но сейчас, в этот сладкий миг победы, никто не будет отнимать у них добытое, никто не погонит дальше в дозор. Бирюк творит заклинания, накидывая их в разведенный костер, и вот уже столб черно-зеленого дыма, толщиною в два взрослых обхвата, подпирает хмурые небеса: 'Тревога! Пришлите подмогу!' Нет, на самом-то деле подмога уже не надобна, сами управились с нежданною грозой, но - порядок есть порядок! Бирюк действует строго по уставу сторожевой службы, и никто его за это не пожурит. Нет и нет! Ровно противоположное: примчится отряд в три десятка стражников, ан уже и всё! Была тревога - и нет её! Ни предстоящей драки, ни боевого страха, ни возможных потерь!.. Хороший был вызов от Бирюка, почаще бы такие!
      Сегодня Ёси впервые увидел, когда уже все закончилось, как у его несокрушимого отца дрожат руки. Не дрожали они, а ходуном ходили!.. Потом встал, такой, широко ноги расставив, меч опять в обеих руках, сам не дышит, а хрипит с присвистом, но руки вновь тверды, без малейшего трепета!.. Он все еще переживает за только что испытанное, на нем главная ответственность - за службу и за ватагу! Примчит подмога, узнают друг друга - можно и меч в ножны. А вся битва, если на время ее определять, молниеносно прошла: до тридцати не успеть досчитать мерным голосом. Ёси все это осознает, рассудок его почти холоден, почти спокоен... Только, вот, руки и ноги словно ватные, и в груди мороз. И, оказывается, он, Ёси, тоже дышит с хрипами и всхлипами, да еще погромче отца! Вот такие они бывают - битвы с врагами!
       Как бы и не положено пребывать демоницам в земной плоти, когда все закончилось, но Бирюк даже и не думает унять своих помощниц: ешьте, миленькие, отдыхайте, заслужили! Появятся посторонние - извольте в туман, а пока радуйтесь от пуза!
      - Ты в порядке, Ёси? Все на месте, не ранен?
      - Нет. Не ранен. Все на месте.
      - Тогда вставай, что расселся? А хочешь, до сторожки на закорках тебя понесу? Сомлел, небось?
       Бирюк еще до вопроса своего успел обмахнуть сына аурой и короткими заклинаниями, быстро, но со всех сторон - а спросил, чтобы Ёси поскорее справился со своей слабостью. Слабость - понятная, у самого Бирюка почти такая же по всему телу, но в разговоре легче за себя, за свое Я уцепиться и в порядок вернуться.
      - Не-а... Сейчас... Просто мне страшно было.
      - Ха! Страшно ему!.. Мне тоже, между прочим, до самых печенок! Думаю, что и двум этим вечно голодным обормоткам несладко пришлось. Церпоры - очень черные демоны, хоть и красные, они своих жертв для начала ужасом глушат, чтобы поменьше сопротивлялись до того, как сожрану быть... Ты чего?.. Опять ему смешинка в рот попала! Видите, какой мне сынок достался, а, Тюхе с Тихе?
       Ёси и рад бы улыбку с лица согнать, не ко времени смех, но не получается: руки и щеки с головой совсем его не слушаются, то дрожат, то хихикают... Черные, при том, что красные... Как отцу удается выдумывать каверзы эти словесные? - такие смешные!
       А Тихе и Тюхе уже закончили трапезу: развоплотился церпор и растаял в воздухе длинного летнего дня, что успели демоницы - то и усвоили! Но они ммно-ого успееели! А вечером их еще покормят, и чуется по ауре Бирюка, главного их ватажного, что сытным и веселым выйдет домашний ужин. И сын его, старший ватажный, тоже очень хороший! Очень хороший! Ёси до-о-обрый!
      - Так! Что это за шайка лодырей и оборванцев тут скопилась?! Надо же, почесывает он их! Он их маной, понимаешь, кормит! Они сейчас лопнут от уже съеденного, а он... Сколько раз я тебе говорил: без меры нет радости. Стало быть, мы все должны... Так! Скачут! Тихе-Тюхе, брысь в туман! Ёси! Шапку надел, руку на саблю!..
       Примчался дозорный отряд. Старший видит, что дело сделано, что их поджидает ватага дозорная, а не вражеская подделка под нее, однако требований устава еще никто не отменял! Послушные коротким приказам, рассыпались по недалеким окрестностям дозорные, все в полной боевой готовности, Ёси встал, как полагается по службе, в двух шагах слева от Бирюка (оба сейчас не отец и сын, а двое дозорных воинов), а тот четко и коротко докладывает о случившемся. Пойдут и подробности, но об этом позаботятся дворцовые дознатчики, и они будут очень внимательны, очень въедливы!
       Будут и награды. Вряд ли они просыплются на мальчика Ёси и двух львиц-демониц, но вся иерархическая цепочка императорского дозора, от Бирюка и выше, познают вкус очередной благодарности от Его Величества. И Бирюку своя толика перепадет, небольшая, но... тоже ведь старался!
       Случай с проникновением церпора в земные владения Императора будет тщательно изучен и почти одинаково записан в дворцовые папирусы, в самые разные: для историков, для магов, для дозора, для обогащения воинского опыта... Чаще всего, такой порядок изучения прошлых вражеских угроз себя оправдывает. Однако, увы, не избавляет от тех, что пока еще не случились, не нагрянули. Ибо правильно гласит мудрость старинная: Враги - препятствие устранимое, но вечное.
      
      
      Г Л А В А 8
      
      Врожденная интуиция и накопленный опыт - самые честные обманщики в мире. Если же не доверять им всецело, то пользоваться вполне можно. Иными словами, в случае когнитивной деятельности индивида Ёси, непостоянного тибетского затворника, сиречь меня, дополнительный козырный туз в рукаве (я имею в виду мои способности к магии) положительному результату не помешает, а даже напротив. Кромсая с помощью интуиции и опыта мои личные впечатления от суккуба Линды Шефер (она же Анна Лауфер, она же Всшапсфс), в сочетании с тем, что погруженная в сон девица выболтала под моим жестким колдовским воздействием, я, аскетически лишив себя лишних подробностей, составил примерную картину ее 'нечистого' суккубного бытия. К моменту встречи нашей, она в очередной раз оказалась 'на мели', что, кстати сказать, одинаково некомфортно для повседневности человеческой и демонической. Причина проблемы оказалась также универсальна и проста: лень. Но, по итогу, без разницы - лень это, всемирный ли заговор масонов, проклятие майянских жрецов - на мели, значит, ни денег, ни маны... Зябко, одиноко, скучно, голодно... Вдобавок, без надлежащих и освежающих на регулярной основе порцаек маны, ей маячит перспектива быстрого общечеловеческого старения, что, в свою очередь, влечет за собою потерю товарного вида и прогрессирующие сложности с поиском очередного донора. Общеизвестно, что событийный замкнутый круг, если его не разорвать вовремя, имеет губительную тенденцию закручиваться в тугую спираль. Вверх ли, на небеса она ведет, спираль эта смерчеообразная, или просто воронка, засасывающая на дно - результат все одно весьма нехорош. И уж тут лениться себе дороже. Короче говоря, к тому моменту, когда мы с Линдой задружились, она спохватилась и была 'в активном поиске'; инициатива знакомства также исходила от нее, а приманчивое 'благоухание' ауры, навстречу ее инициативе, невольно источал я.
       И в постели, и в обычном общении досталась мне, на правах герл-френдицы, в облике суккуба Линды Всшапсфс, та еще жеманница:
      - Ресторан 'Андромеда'?! Вау! Ой!.. Может, не стоит нам туда заходить, милый, это, наверное, очень дорого!
      - Зато рядом!
      - Хи-хи-хи! Дэнни, лапушка, ты такой смешной!.. И такой щедрый!
       Кто бы спорил. Мною, на тот момент ученым-этнографом Дэниэлем Дефо, специалистом по изучению коренных обитателей архипелага Хуан-Фернандес, Линда собиралась лакомиться месяц-другой, применив классический суккубовский 'катамаран': выдоить из меня, лоховичка-сластолюбца, ходока женатого, не только ману, вплоть до критического истощения, но и фунтоевриков побольше, в кошельковый запас человеческой своей ипостаси. Готовилась ли она просто попользоваться мною, дабы потом отшвырнуть, как пресловутый выжатый лимон, или истратить тело дотла, до смертельного исхода? - Она пока сама этого не знала, намеревалась действовать по обстоятельствам. Угу, тут я ей верю: обстоятельства в данном случае - это ее левая нога, позволяющая легкомысленной красотке Линде-суккуб за одну секунду поменять предыдущее намерение на последующее, прямо противоположное.
      Кстати, о диалектическом сходстве противоположностей: какая, все-таки, сокрушительная разница между фразами 'ты смешной' и 'ты смешон'! Но, по большому счету, мне безразлично, в какой из этих филологически сходных сущностей она меня воспринимает на самом деле, главное и основное, что я не вижу себя ни тем, ни другим.
       Что же теперь мне с нею делать? Дальше простачка удойного изображать? Не желаю. Раскрыться перед нею во всей своей удали и красоте, и завербовать в спутницы-помощницы? А что, а почему бы и нет? В бесконечном потоке фильмов от Голливуда и Болливуда главные герои только так и поступают: хвать когтями наобум! - ан там уже верная помощница трепыхается, будущая любовь на всю оставшуюся жизнь! Не хочу, даже еще больше не хочу, нежели изображать разводного дебилоида. Убить? - Можно бы, конечно, дело нехитрое, но... Нет. Эх... Я, в неизбывном милосердии своем, жалостлив стал: за последние пару тысяч лет дошел до того, что и таракана лишний раз не раздавлю. Почти как в детстве. Разве что для забавы, либо по прихоти случайной. Пусть и Всшапсфс дальше живет. Как знать, быть может мне это зачтется, куда-нибудь в личную карму, и давно забытая другими землянами госпожа Тюхе, богиня случайностей и судьбы, родом из Атлантиды, занесет мне это в послужной список со знаком плюс. Хотя, какая мне разн... Всё! Первое слово дороже второго: пусть живет. Живи, Линда.
       Ах, Лондон! Люблю тебя, славный город, с приятностью вспоминаю практически по всей твоей временной шкале, на которой уместились мои визиты сюда. Ну, разве что чумные и военные годы не стоит засчитывать. Йес, Лондон мне по душе, с его парками, желто-мутными водами Батюшки-Темза, что льются, никуда не спеша, под мостами всех видов, возрастов и расцветок, с веселой суетой Ковент Гардена и тихими улочками Ричмонда... Я вообще на редкость любвеобилен по отношению к мегаполисам этого мира, и конкретно бы затупил, когда бы мне предложили назвать пятерку самых желанных и привлекательных городов для моих эпизодических вояжей.
      Санкт-Петербург - однозначно, Париж - однозначно, а вот дальше... Рим, Нью-Йорк, Москва, Сан Франциско, Лондон, Осака, Вена, Будапешт?.. Как тут выбрать, чтобы не оцарапать обидою остальные урбанистические привязанности мои. Мумбай? - да, иногда люблю там буйно развлечься-поразвеяться, но он, Мумбай, еще со времен Бомбея, предельно грязен и неуютен. Флоренция? - О, да! - но она уже лет пятьсот, как не мегаполис. Шанхай? Амстердам? Угу, тут размышлений и колебаний перед окончательным выбором - на век вперед, однако, пришла пора и на землю спуститься: от несуетных философских дум о жратве и иных плотских развлечениях, к пыльной реальности.
       Линда крепко спит, и продолжит спать до тех пор, пока я не съеду отсюда, и из гостиницы четырехзвездной, и даже из самого Лондона, обратно, в континентальную Европу. Но перед отъездом я должен провести капитальную уборку: все 'документарные' следы от моего пребывания в отеле - изъять, всё, включая память персонала о моей персоне, транзакции по банковской карте и записей в отельной книге, абсолютно все очистить добела. Все мои аурные, амурные и прочие людишковые следы из номера извлечь и обнулить, равно как и в коридоре, и в лифте, и на рецепции, и на входной-выходной двери. Мое выдуманное имя из памяти барышни Анны Линды Всшапсфс Лауфер вытравить, но мой голос, внешний вид и прочие приятные воспоминания оставить. Ауру мою, которую она успела превратить в ману, а ману в собственную ауру, я вернул, почти всю. Подарил ей с барского плеча пару искорок... сам не пойму - то ли из жалости, то ли по приколу. И, из тех же, мне самому неясных побуждений, оставил за ней оплаченный номер еще на сутки. Ах, да, деньги!.. Зачем, разве я должен ей что-то? Нет, но надо уметь заботиться о малых сих. Я, в принципе, любитель всяческой экзотики, довольно умеренный любитель, как и во всем остальном, иногда коллекционер, и тоже без фанатизма. Была при мне одна денежка бумажная, купюра, вот, я ее и оставил на прикроватной тумбочке нашего с Линдой двуспального ложа. Красивая такая, вся из себя фиолетовая с зеленым, с портретом усатого молодца в шапке. Двадцать тысяч монгольских тугриков одной купюрой! Это, примерно, четыре фунта стерлингов местными деньгами. Но обменник подходящий ей придется поискать, и с нешуточным усердием!
       Ищи и меня, подруга, если вздумается, ищи хоть вечность и столько же размышляй: что это с тобой такое приключилось, кто это был, как его найти... и вообще... Надеюсь, непонятки не снесут тебе крышу, зайчонок мой ненаглядный. И радуйся, швабра, что не развоплощена осталась после своих вампирских перформансов и помыслов насчет меня, грешного.
       Наконец, побывал и в Бонне. Чем он славен в мире этом, город этот? Я почти не в курсе, знаю, что лет сорок подряд ходил он в столицах одного европейского государства. Столица потом переместилась в Берлин, но мне сии трансформации по барабану, для меня, в моей теперешней обыденности, существовал только Рейнский земельный музей, в котором содержатся некоторые экспонаты, а именно: два додекаэдра и примкнувший к ним икосаэдр. Икосаэдр я, конечно, осмотрел, но так... чисто из праздного любопытства. Хлопоты оказались пустыми: оба додекаэдра - не подделки, настоящие артефакты, каждому почти две тысячи лет, но для моих запросов они, увы, сугубые новоделы, а мне надобен оригинал из Атлантиды, который в десяток раз их старше. Я почему-то предположил, что икосаэдр будет выглядеть иначе, нежели на самом деле, но ошибся. Классический икосаэдр - это шарокубообразный правильный многогранник, где каждая из двадцати его граней представляет собою равносторонний треугольник. Были времена, когда с помощью икосаэдра людишки благородного происхождения погружались в азартные игры, ну, как потом, в другие времена, в кости играли; только раньше, в Атлантиде, были в ходу не шестигранники, а двадцатигранники. Нет, этот икосаэдр, с шишечками по всем углам, оказался именно тем, чем он и должен был быть: подсобным предметом для отсчета времени. Подсобным и для додекаэдров-светильников, и для песочных часов, и для клепсидр. Скажем, охранной службе какого-то правителя во время дежурства следует отсчитать для своих нужд изрядный промежуток времени, и нарезать промежуток сей на равные доли, в том числе и для того, чтобы охрана сменяла друг друга через одинаковые промежутки несения службы. Клепсидра истекла запасом воды, ее тотчас переворачивают на новый виток, а на верхней грани икосаэдра ставят отметку, краской, например, и смещают помеченную грань чуть в сторону, либо вниз, ну, где как принято. Клепсидру перевернули - икосаэдр повернули, чистой гранью кверху. А там дальше уже - кто где как себе время отсчитывают, главное, чтобы равными промежутками. В отсутствие песочных и водяных часов, особенно в ночное время, используют додекаэдры со вставленными в них свечами. Если у додекаэдра дырки равные, то икосаэдр вполне уместен для дополнительного контроля. Если дырки разного диаметра - расчет сложнее, но зато считать часы да мгновения легко и без икосаэдра, согласно заранее установленному времени горения свечи каждого диаметра.
       С тех пор человечество изрядно продвинулось во всяких разных механизмах и приспособлениях, созданных для удобства жизни и осложняющих ее понимание. С их помощью человечество поработило, или, как минимум, 'загнало под шконку' всех остальных землян, разве только вирусы иногда бунтуют. А домашние животные? Это уже стопроцентное рабство, да, да, и, вдобавок, с отягчающими обстоятельствами. Какими? Например, антрекот.
      Если представить, что у коров была бы своя культура, включающая в себя живопись, литературу, кинематограф, историю - как бы в ней выглядел человек, и узнал бы он себя в этом художественном отражении?
      - Антрекот, пожалуйста! Зелени побольше. И такой, знаете, чтобы хорошо прожаренный! Что? А! Нет, лучше безалкогольный чай, черный с бергамотом.
       Этот наглый тип из бизнес-класса явно перепутал самолет с рестораном, но вышколенная стюардесса отвечает на мои пожелания очаровательной улыбкой и кивает: все равно у них на разогреве только среднепрожаренная говядина, что толку спорить? Прочавкает то, что есть.
       Я не всегда, но часто летаю в бизнес-классе, и отнюдь не из-за выпендрежа и даже не из-за любви к убогому авиакомфорту - просто рядом людей меньше, потенциальных досужих говорунов. Мой рейс - Кёльн - Палермо, проходит через Бонн, где я и пристроился к полету. Через кассу, разумеется! - фонить магией почем зря, да еще на магистралях с многомиллионной пропускной способностью - не в моих интересах и правилах.
      Музеи Палермо не обладают ни одним известным человечеству додекаэдров, но зато есть другие достопримечательности, которые я давно уже обещал сам себе посетить-пощупать-осмотреть.
       Середина лета в Палермо очень уж лютое на тепло и солнце, на соленый ветер с моря, но я не боюсь ни того, ни другого, ни третьего, и никогда не боялся. Иду, такой, в белой панаме, в черных очках, черные джинсы, черная футболка, поверх футболки очень легкая белая куртка, между ними надежно и скрытно упакованы пистолет и кинжал. Ножны и кобура кирпичного цвета, с потертостями. На ногах кеды-конверсы, тоже черные, но с белой окантовкой. Не иду - вышагиваю, щеголяю выправкой, прикидом, белозубой улыбкой... Оружие сугубо для экзотики и в знак уважения к аборигенам, я, все-таки, на Сицилии нахожусь, в гнездовье мировой мафии!.. В гостях следует чтить хозяйские традиции и мифы, тем более что мне это нетрудно и ни к чему не обязывает. Ствол со снаряженным магазином на мне, но я не собираюсь им пользоваться в ближайшее время, да и врагов у меня в Палермо нет. В куртку, помимо ножен и кобуры, невидимо встроен мягкий, также магический, кондиционер, поэтому жара не особенно меня и донимает.
      Полдень, самый центр Палермо, пора ворваться в патиссерию Шляпа, что на улице Колонна Ротта, и полакомиться там кондитерскими изделиями, конкретно - моим любимым шоколадным тортом по прозвищу 'Семь вуалей'. Там, на Тибете, я неделями и месяцами живу без мучного и сладкого, однако на фигуре это никак не сказывается: живота я себе не позволяю, мог бы, но не люблю. Между прочим, я считаю себя самым первым экспертом-ценителем на всем белом свете, кто здесь, в кондитерской 'Шляпе', распробовал сей шедевр кулинарного искусства, с пылу, с жару, когда он только что возник в меню вновь открывшейся кондитерской, то есть, еще во второй половине последнего десятилетия двадцатого века!
       Лакомлюсь под кофе, разумеется, чаю в пакетиках я во время полета вдоволь напился. И только потом уже, после кофе и щедрых чаевых, довольный и почти сытый, с чувством исполненного долга, я двинулся в сторону западного Палермо, дабы спуститься в катакомбы Капуцинов. Там у меня встреча, которая, хоть и не назначена заранее, но, скорее всего, состоится.
      И все же следует заранее прозвонить возможные варианты, мало ли... Только сначала проверю само наличие моего конфидента, дело минутное.
       Катакомбы довольно просты по топографии своей, в основном - это здоровенный подземный прямоугольник, состоящий из коридоров, которые, в свою очередь разделяют этот большой почти правильный прямоугольник на несколько прямоугольников поменьше. Некоторые из них, а также тупички, так называемые кубикулы, перекрыты решетками, закрыты для посетителей, коих великое множество здесь, набегают со всех концов света. Осматривают темные стены и мумифицированные тела жителей минувших эпох.
      - Тури, ты здесь?
      - Да, - прошелестело в ответ.
      - Ок, в полночь жди, покалякаем. - С этими словами я и покинул катакомбы. Отлично, есть контакт. До ночи я совершенно свободен, буду просто шляться по городу и тупо медитировать с открытыми глазами, как всегда. Плюс еда - обед и два легких ужина, плюс кафедральный собор. Любопытно проверить, девицы местные все также не клюют на ухмылки, причмокивания, огненные взгляды и прочие попытки уличного флирта с незнакомыми мужчинами?.. Увы, так же. Строгие!
       Пешочком решил прогуляться до Монделло, до его морских купален. Там есть один рыбный ресторан, в котором я намереваюсь первый раз поужинать, почти безгрешно, по-вегетариански. Название помню хорошо: 'Antico Stabilimento Balneare di Mondello' - если бы не обильная аллитерация на 'л' - язык можно сломать. А всего-то и перевода, что 'Старинные бани'.
      Шел себе, шел, и вот уже передвигаюсь по тротуарам и площадям задрипанного райончика, под восточным, тибетским почти, названием Дзен. Зловещей сицилийской мафии там тоже не увидеть, но ее вполне заменяет собою всяческая борзая шантрапа.
      Я же говорю: в обмен на свои способности и возможности, я, тяжестью ауры своей, продавливаю кусочек окружающего меня времени и пространства, так, что в эту нишу то и дело скатываются ко мне проблемы, норовящие обернуться разнокалиберными неприятностями. Этот феномен как бы универсален для всех обладателей сакральных возможностей, колдунов, магов и прочих волшебников, всем известен, кто не дурак. Бороться с подобным побочным эффектом собственной силы можно, если очень уж припрет, надо всего лишь поглубже упрятать в себе собственную мощь, оставив себя незащищенным. В самолете, например, чтобы не накликать на него чего-нибудь фатального, терактов и сломанных крыльев... а иногда на Тибете... Но в подавляющем большинстве случаев, пока я в силе - я не против от этого притягивающего эффекта, иначе жить станет скучновато. Стараюсь не наглеть, стараюсь быть скромным, и в быту, и в колдовстве - иногда мне это удается.
      - Синьор не желает 'попастись на травке'?
      - Не курю, гран мерси.
      - А девочку?.. Или мальчика?
      - Ноу, диэр бой. До конца жизни дал обет целомудрия. Есть такое слово - целибат.
      - Пожертвовать пару центов приюту сирот... А лучше пару евро...
       Небольшая шайка-стайка назойливых парней полуподростков почувствовали в этом туристе-одиночке возможную добычу: что-либо ему впарить, или обворовать лошка, а то и... С этой корыстной целью они так и крутятся в непосредственной близости от меня, все ближе и ближе... как можно ближе... акулы тигровые! Барсетки нет у меня, и рюкзак не надет, и дорогой фотоаппарат на тонком слабом ремешке тоже отсутствует. Но разиня, видно по всему, иначе бы не забредал куда не надо... плутая среди скудоумных желтых малоэтажек и узкогрудых спортивных площадок.
      - Золотая цепочка, синьор, с освященным крестиком, всего пять евро... наша семейная реликвия...
       Не теряя терпения, иду себе дальше, с трусливой улыбкой на челе, жду очередных придумок, вдруг свежие обнаружатся? Нет, все по классике:
      - Ой, синьор, не вы ли бумажник обронили? - И панибратски, так, своим боком к моему боку притусовался. Это уже весьма похоже на предстоящий гоп-стоп. Ну, нахалы! Вместо того, чтобы учиться или работать, норовят жить проще, с помощью обмана и условных рефлексов. А в случае чего - их просто не так поняли, они только хотели бескорыстно, по-христиански, помочь мне в поиске местных достопримечательностей. Тут как раз стадион неподалеку, синьор интересовался насчет него.
       В Париже тоже хватает бедовой молодежи: перед доверчивыми туристами то и дело обнаруживаются, прямо на мостовой, потерянные предметы, как правило, золотые кулоны и прочая драгоценная мелочь, и обрадованные аборигены предлагают, от щедрости своей, разделить с туземцем радость находки. Но здесь иное: отчаявшись нагреть меня по-доброму, юные палермитанцы настроены решительно, ждут, когда я, в ответ на оклик, машинально шлепну-проверю себя по карману и обозначу, тем самым, заветное место, где у меня хранятся финансовые ценности - деньги, кредитки... А там уже - чик! И на старт-внимание-марш! Или бесхитростно ограбят, предварительно обозначив пару угрожающих жестов, с намеком на применение чего-нибудь колющего или режущего.
      Куда деваться, когда события вплотную к телу - ну, я действительно повелся: куртку распахнул, и ненароком обнажил, вместе с кобурой, пистолетную рукоять, из кобуры торчащую, а сам, пробормотав нечто вроде 'хурли-мурли, никс нема' на неведомом мне языке, в знак благодарности похлопал заботливого парнишку по спине и плечу. И по загривку, но уже сильнее. И плеснул освежающей аурой на них всех, чтобы вдруг резко забоялись, даже если не все обратили внимание на кобуру и ствол.
       Как ветром всех сдуло, пусть и недалеко, под кипарисы, так что дальше я следовал один. Прохожих на улице немного в такую жару, и никто из них нас в упор не видит, ни меня, ни гопстоп-неудачников. Я и магия моя здесь ни при чем, просто здесь жители такие... не очень любопытные к чужим драмам.
      Кратчайшее будущее для самого назойливого пацана, по имени и прозвищу Манкузо, я наметил четко, иду и даже сокрушаюсь слегка, что не своими глазами вижу, а только с помощью воображения. Сейчас они осядут на привычном тусовочном месте, у перекрестка, отдышатся, отсмеются... Площадь, где все это происходит, невелика, им меня хорошо видно, я даже и шаг замедлил, чтобы парням легче за мною наблюдать.
       И вот тут-то наш Манкузо обнаружит, что потерялась его любимая опасная бритва, с вульгарно-алой рукоятью, при помощи которой сподручнее подрезать сумочки и карманы, или, там, кому-то пригрозить, в случае чего... Исчезла бритва, нет ее! И сигареты пропали, и зажигалка одноразовая, и телефон, дряхлый, еще кнопочный, и карманные деньги словно испарились, бумажные и монетами... пусты карманы у парня, абсолютно пусты! Нет, нет, какая-то картонка-бумажка затесалась, размером с визитку. Манкузо достает ее и читает, отвесив слюнявую губу, а там, на чистейшем сицилийском диалекте начертано: 'Ciao ragazzi!'. Чао рагацци! Ну, нечто вроде: 'Привет кирюхам!' Я это затылком чую-вижу.
      Манкузо на автомате проговаривает прочитанное вслух, и они все вместе, с остатками испуга в глазах, смотрят мне в спину. А я, точнехонько в этот самый миг, так уж удалось подгадать, останавливаюсь возле урны и с подчеркнуто неторопливыми жестами, демонстративно, бросаю туда - бритву опасную, раскрытую, жиденький бумажничек опорожненный, пачку сигарет, почти полную, телефон, зажигалку, носовой платок, почти свежий. А сверху, на все украденное и теперь великодушно возвращаемое мною, смачно в эту урну плюю. Плевок густой и большой, издалека виден. Денег в бумажнике уже нет, экспроприированы, ими я разбогател на полтора десятка евро, но наш Манкузо еще не знает об этом, стало быть, существует дополнительный шанс на то, что он, все-таки в урну полезет, не заморачиваясь отсутствием гигиенических перчаток. За имуществом личным и за последующим, но непременным негласным презрением в свою сторону от коллег по шайке. Это, все-таки, Сицилия, и ценности ЛГБТ сообщества пока еще сюда не дотянулись в полном объеме.
       Мне, как режиссеру-импровизатору этого маленького спектакля, пожалуй, было бы любопытно обернуться и досмотреть до конца, как сей Манкузо будет обосновывать свое дальнейшее решение по возвращению или отрицанию утраченного имущества. Но - нет. В каждой жизни тоже должны быть маленькие нераскрытые тайны, тем более такие, которые меня самого не касаются, но зато скрашивают суровые будни мои невинными загадками и романтикой неизвестности. А завтра я вообще о нем, о них забуду. И больше не вспомню.
       Полночь по местному времени. В Лондоне еще час до полуночи, но какое дело местной нечисти и нежити до Лондонских традиций и даже до Гринвичского меридиана?! Здесь, как и во всех часовых поясах, у мира демонов свои узколобые местнические порядки. И вот я вновь в одной из кубикул городских катакомб. Тишина просто кладбищенская. Освещение дежурное, то есть, в эконом-режиме, но людей, кроме одного меня, пока не наблюдается, видимо, до обхода еще далеко. И хорошо, мне же лучше. И им тоже.
      - Тури! Я здесь.
      - И я здесь. Наконец-то. Угости же!
      Негромкий человеческий голос - это мой, а тихий, почти зловещий, почти завывающий шелест - моего визаваи, местной нежити, некоего духа, обреченного, за грехи свои, неопределенно долгое время скитаться среди камней и мумий. Когда-нибудь и он развоплотится окончательно, станет полноправной частью 'того света', но пока он завис... ни там, ни сям, что называется... неупокоенный дух. И, как все они, стремится быть-обывать в этом качестве как можно дольше. Почему? Грядущее страшит. У всех так: живые и неупокоенные почти одинаково страшатся последней грядущей неизвестности.
      В свое время у призрака было имя, фамилия, человеческое тело, профессия... Звали его Сальваторе Ла Барбера. Профессия - бандит. Громкое когда-то имя, весьма известное в пределах центрального Палермо и в криминальных сицилийских сводках пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века. Со своим младшим братом Анджело Ла Барбера они представляли собою дуэт бандитских главарей из так называемой ла мафиа нуова. Примерно в это же время, в Лондоне действовала гангстерская шайка братьев Крэй, но одни братовья про других братишек в упор не слыхивали: в Лондоне и масштабы помельче, и либерал-толерантные понятия, по которым они жили, тоже абсолютно иные, даже, я бы сказал, несочетаемые с ветхозаветными сицилийскими.
       Братья Ла Барбера, если уж честно, тоже не шибко обременяли себя мафиозным кодексом чести, как о нем в книгах всякие идиоты пишут, но с помощью ума, хватки, одержимости деньгами и властью, а также готовности убивать ради этого всех неугодных, им удалось на некоторое войти в сицилийский бомонд 'уважаемых людей', так называемых amici. Amici - это жаргонизм, распространенный в сельской части западной Сицилии, типа, 'друзья друзей'.
       Братья Ла Барбера кончили плохо, как и близнецы Крэй, но те еще долго небо коптили на тюремных нарах, почти до конца века, в то время как братишки Ла Барбера оказались на сей счет более решительными и динамичными: младшего, Анджело, зарезали в Перудже, в октябре семьдесят пятого, тоже, кстати, в тюрьме, а, вот моего посмертного приятеля Сальваторе...
       В начале шестьдесят третьего года он бесследно исчез, и больше никто (из посторонних и непричастных) никогда и нигде его не видел, ничего о нем не слышал. Более осведомленные синьоры, которые были в теме, четко знали, что Сальваторе мертв, что его захватили в плен и почти тут же сожгли в печи на одной стекольной фабрике. Но. Одни уверяли, что 'Малышок' Греко велел сжечь его заживо, в назидание мерзавцам-конкурентам, а другие, тряся щеками и пальцами на сходках, клялись-божились, что в раскаленную печь засунули уже мертвый труп погибшего покойника.
      Я бы, вероятно, мог бы склонить к консенсусу все дискутирующие стороны, ибо у меня инсайт от самого невольного участника событий, синьора Сальваторе. Именно что к консенсусу, к компромиссу в данном споре. Дело в том, что, когда Сальваторе запихивали в печь, он был все еще жив: функционировали и кровеносная система, и легкие, и где-то даже центральная нервная система, с обрубленными эфферентными связями... Это да. Однако, после перенесенных пыток он впал в кому, и в данном состоянии довольно слабо отличался от мертвеца, вряд ли он даже саму смерть толком прочувствовал. Но остатками души своей, конечно же, переживал, испытывал остатки эмоций.
      Поэтому я в курсе происшедшего, только, вот, кому нужны показания человека знающего, но постороннего, и вдобавок, не подлежащего ни официальному правосудию, ни так называемому мафиозному. Никто не обопрется на такого, ни в качестве очевидца, ни в качестве свидетеля. А отсюда и последующая судьба для Сальваторе Ла Барбера: померло его бренное тело как бы не по всем сакральным правилам, так что он, по промежуточному итогу, завис в неупокоенных душах. И оказался по каким-то, никому не ведомым причинам, в катакомбах Палермо, среди мумий, одиноким, всеми брошенным и забытым призраком. Так уж было ему положено судьбой: влачить призрачное существование и поддерживать его клочками бесхозной маны, витающей в пределах катакомб, но не всякой маной мог он закидываться, а лишь той, которую исторгали плачущие-рыдающие по каким-то причинам посетители подземелий - туристы и их малые дети, служители, священники...
       Я его случайно обнаружил в начале восьмидесятых здесь, когда он уже был на грани полного развоплощения, и сжалился над ним, и сунул ему пару клубочков маны своей. И она зашла! И призрак временно воспрял! При другом раскладе, в подобной ситуации, будучи в своем привычном обыкновении, хрена с два бы я его пожалел, но... Чисто на автомате, я спросил, проходя мимо ауры его:
      - Кто таков, какая эпоха?
       Спрошено волшбой, существом, обладающим силой, надобно отвечать, даже если не хочется.
      - Сальваторе Ла Барбера, шестьдесят третий. Одна тысяча девятьсот шестьдесят третий.
      - А-а... понят... ЧТО?! Алё, я не понял: какой Ла Барбера?! Анджело Ла Барбера - это твой младший брат?
      - Да.
      - Ого. Тогда поговорим. На, держи! И еще один, усваивай давай!
       Ну... Конечно же, такой случай кое-что узнать из мафиозно-сицилийской истории!.. Я тут же скормил призраку вожделенную порцию маны, потом другую, для поощрения, чтобы инфа из него лилась более внятной струйкой. Не совсем понимаю, почему дух убиенного попал именно сюда, в катакомбы... нет, он тоже не знает причины этому любопытному феномену. Обитает здесь, выйти за пределы не способен, наложенных обязательств никаких, желаний - никаких, кроме как высасывать клочки маны из плачущих, дабы отодвинуть окончательное развоплощение. Любопытства - ни малейшего, ни к прошлому, ни к будущему, ни к настоящему, которое осталось там, на поверхности. Даже о смерти своего младшего брата, а его он, по рассказам очевидцев, любил и ценил, Сальваторе узнал от меня. Узнал - и ни одного вопроса! Типа, к сведению принял - и только! Ни вздоха, ни слезинки. Но как раз в этом призрак Ла Барберы старшего ничуть не удивил меня: поведение нежити можно считать классическим, я подобное десятки раз видел и слышал. Неупокоенный дух, квазисознанием своим, всегда словно бы застывает навечно в том состоянии, в котором он когда-то. в один фатальный миг, покинул бренную оболочку. И даже объяснил сам себе, при помощи логики и разума, почему так происходит, что служит причиной этому. Предположим, родился младенец, здоровый, без всяких там онтогенетических патологий, обыкновенный человеческий младенец. Этот новорожденный человечек вполне готов приспособиться к окружающему социуму, причем к любому: он мог бы родиться египтянином при Аменхотепе Третьем, цыганом в Румынии двадцатых годов двадцатого века, турком в современной Германии, папуасом в Новой Гвинее, французом во Франции, наследным принцем в Великобритании, потомственным композитором... Ребенку не повезло - и он родился и вырос рабом в древнем Вавилоне, но с равным успехом он мог бы служить в московском офисе и покорно расписывать розовыми цветочками сайт для любителей онлайновых знакомств. Мог бы верить в Будду, а мог бы огнем и мечом ниспровергать кровавого майянского бога Ах Пача в угоду кроткому Христу. Сие означает, в первую очередь, недюжинный парадокс: все накопленные цивилизацией изменения и различия в любом из социальных сообществ, включая любое из человеческих наречий, заведомо короче и мельче одного единственного детства! Да, легко умещаются в первые несколько лет его жизни - и более того: его же усилиями начинают накапливаться дальше. Или разрушаться. А это, в свою очередь, означает, что границы между ныне устоявшимся миром и тем, который нагрянет к нам в ближайшие завтра - очень непрочны, в пределах мимолетной жизни отдельного человека.
      Но теперь представим себе некоего сверхдолгожителя, вроде меня. Или вроде призрака Сальваторе в катакомбах Палермо. Со мною дело обстоит чуть сложнее, ибо я могу помнить или забывать людей и события, могу периодически влюбляться и жениться, жить отшельником или на профессиональной основе плясать в каком-нибудь ансамбле. Живу, знания коплю. Мне, из накопленного ранее, и то может пригодиться, и это, а как только что-либо надоест из жизненных услад - я себе новую погремушку спроворю. А Сальваторе? На хрена ему новые знания? Он заперт навеки в предельно тесном пространстве своем и в предельно узких возможностях. Из всех потребностей - маны срубить и чуть дальше продержаться в призраках. И всё! Да, что-то он слышит, что-то видит и узнает, но... Зачем ему эти знания, которые даже во многия печали вогнать его неспособны?! Отсюда и полнейшее равнодушие к чему бы то ни было, кроме удовлетворения потребности - маны добыть. В некотором когнитивно-эмоциональном смысле и я такой же, как призрак Тури, но у меня возможности куда как шире, а, стало быть, и запас неутоленных желаний и хотелок несравнимо больше, надеюсь, что на многие века вперед. Тоже парадокс, еще один, в бесконечной череде ему подобных, среди логических неурядиц человеческого сознания. Мыслить парадоксами способны все обычные люди. Но они такая редкость!
      - Стоп, Тури. Это я уже слышал, поисковик ты мой ненаглядный офлайновый. Ты мне всяческую байду на уши вешаешь, а я и внимаю, рот раззявя. Мне от тебя нужна четкая информация на интересующие меня темы, накопленная ушами твоими за то время, что мы с тобой не пересекались, не совершали натуральный обмен: инфа против маны. Ты мне ясно скажи по нынешним ключевым словам, сегодня вот эти меня интересуют: додекаэдры, пентакли, маканые свечи... Вру, отставить, про пентакли больше не надо. Итак?
      - Маканые свечи слышал. Додекаэдры слышал.
      - Во, пошло добро по трубам! Что и когда ты слышал про маканые свечи? Потом с тою же подробностью расскажешь, что ты слышал про додекаэдры: кто, где, когда.
      - Всё здесь звучало, началось в пяти метрах от того места, где мы с тобой разговариваем - и далее по коридору, в течение примерно одной минуты и нескольких секунд.
      - Что - всё? Про свечи или про додекаэдр.
      - И то, и это. Почти одновременно. Из одних и тех же уст.
      - Как это... Ого! Ну-ка, ну-ка?..
       Призрак монотонно бубнит, вливает инфу прямо в извилины мои, ибо мы общаемся не вслух и не на каком-то конкретном языке, а... как бы это сказать... из ауры в ауру. Главное, что мы вполне понимаем друг друга. В подобном общении, кстати говоря, тоже есть понятийные нюансы: когда я 'говорю' Тури, призрак воспринимает это обращение именно как фамильярное Тури, вместо более 'анкетного' Сальваторе. Впрочем, не важно. Гораздо любопытнее для меня, что некто Артур, непоймиоткудародом, просвещал свою спутницу насчет додекаэдров, что один из них ему пытались втюхать в городке Чентурипе, что на другом краю Сицилии, километрах в тридцати от восточного побережья. Со скидкой, типа, и бесплатным бонусом вроде маканой свечи. С последним термином я, при помощи своей ауры, конкретно поднапрягся, и так, и этак покатал по языку, по серому веществу головного мозга. Да: насколько это возможно, перевод со всех видов информационных носителей на мой собственный аутентичен: 'маканые свечи'.
      - Держи сувенир, Тури.
       Призрак чуть ли не из пальцев моих вырывает шарик маны и мгновенно всасывает его. Изголодался парнишка Ла Барбера. Пообносился аурой своею...
      - Мало. Еще.
      - Ишь ты! С одного закида не раскумарился, что ли?
      - Мне мало. Еще.
      - Ну, ладно. Вот тебе еще один, поскольку имел место быть конкретный результат. И бонусом дополнительная половина порции. Сколько тебе было лет к моменту печной инициации в нежить?
      - Сорок лет и почти девять месяцев.
      - И, навскидку, плюс шестьдесят с хвостом в нынешней сущности. Ну... Так держать, пичотто. Авось, мы еще друг другу пригодимся. В течение веков. Си видьямо, амико.
       С этими словами я стронулся с места, и, не дожидаясь благодарности и прочих ответных реплик, быстрым шагом двинулся к выходу. Спешить мне особо некуда в эту летнюю ночь, а просто я уже порядком утомился аурой этой подземной, словно сотканной из мрака, норы, пропитанной, вдобавок, букетом противных ароматов от мощей и туристов.
      Значит, мой путь на восток, сквозь ночь и духоту. В принципе, я и раньше, еще на Тибете, собирая вещи в поход, был готов к тому, что мне придется прыгать туда-сюда по миру, этаким шариком от пинг-понга. Ну и ладно, я давно к этому привык. Главное поймать мотор с кондиционером и с неразговорчивым водителем. И то, и другое достижимо с весьма небольшими затратами колдовства и маны. Два часа умеренной езды, интернет всегда при мне, так что будем предварительно познавать. На Сицилии есть город Чентурипе. Бывал я там однажды, но так давно, что уже ни хрена не помню из той, по-моему, античной еще действительности. Глянем... Если снимать с помощью аэрофотосъемки, то хорошо заметно, что город имеет довольно потешные очертания человеческой фигуры. Но не в виде градостроительного перформанса, всего лишь отстраивался с учетом ландшафта и освоения новых земель. Чентурипе изначально специализировался на сельском хозяйстве, но в дальнейшем, как утверждают интернет-справочники, здесь стали добывать серу и соль. Сельское хозяйство помню, вроде бы, серу и соль - не очень.
      Город, по общечеловеческим понятиям, довольно древний, еще старик Цицерон описывал его, как самый большой город на Сицилии с населением в 10 тысяч человек. Угу. За две с лишним тысячи лет естественная убыль городского населения составила процентов пятьдесят. Иными словами, город уполовинился своими горожанами до пяти тысяч человек. Ну, что, мне же лучше: проще будет отыскивать след. Кроме имени Артур, призрак наболтал мне монотонным шипением еще кое-какие опорные точки.
       Вот незадача: пинг-понг пошел очень уж интенсивный.
      Я нашел этого продавца, что с Артуром общался, даже утра не дожидаясь, ночью из кровати выдернул, заставив его поверить, что с ним все это приключилось во сне. И этого сомнамбулу тоже звали Сальваторе. Много их живет в Италии. Но выяснилось, что теперь мне предстоит на остров Крит перебираться, дальше следы вынюхивать. А что, если уже проданы эти артефакты, или вообще подделка? Утешает, как ни странно, термин 'маканые', которые свидетельствуют, что сей неведомый Артур на самом деле оказался хоть как-то в теме.
       Я сам себе побуркиваю, такой, насчет пинг-понга и незадачи, а сам, по большому счету вполне доволен: какая разница, куда мне путешествовать, я, ведь, теперь как бы при делах, а не лодырь тупорылый! Я занятой человек!
       От Чентурипе до Ираклиона, приблизительно, чуть меньше тысячи километров, это если по прямой. В переводе на конкретный план действий: нет смысла заморачиваться авиасообщением, дольше выйдет. Значит, так! До Сиракуз около часа автомобильной езды, пожалуй, даже меньше, такси домчит. От Сиракуз до Ираклиона - морем: найму в добровольном или приказном порядке яхту, катер, да хоть моторную лодку - и ближе к вечеру нынешнего дня буду на месте. С точки зрения сакральности, Средиземное море почти пустыня, сторожиться от возможных врагов и противников не надо. Сциллы и Харибды неактуальны, в морских русалок я не верю. Вперед!
       Парнишке, владельцу катера, двадцать с небольшим лет - худенький и невысокий, но характером настоящий сицилийский пацан: резкий, упрямый, жадный до денег. Главное, что не дурак: мне даже и прогибать его магией почти не пришлось. Проезд оплачивается и топливо моторное также, плюс компенсация за два рабочих дня.
      - Алё! Хватит тут мямлить, Пепе! Тысяча евро, наличными. Хватит?.. Что вперед? Деньги вперед? Ты уверен?.. А не лопнешь?
       Он уверен, видите ли... Ну-ну. После того, как я, порывшись в его памяти, настряпал себе удобоваримых аргументов, для его сущности значимых, парень заметно помягчал, даже где-то хвост поджал, не столько от страха, но с уважением. С надеждой на аванс, пусть небольшой.
      - Вот, теперь другое дело. Ну, раз топливом, документами, питьем и жратвой мы запаслись, жми на полную. Чуть не забыл: на тебе тысячу, плачу вперед, как ты и просил. Спрячь понадежнее от лихих людей. Будешь ныть или выкручивать добавку - выкину за борт вместе с евриками, сам встану за штурвал и до места доеду, тут недалеко и почти по прямой.
       Джузеппе Рандаццо машинально лезет в курточку под мышку, но не за стволом, а котлетку с 'еврами' пощупать, он не боится моих угроз, потому что ощущает: дядя шутит! Ну, и, вдобавок, я немножко присыпал его сердце аурой олимпийского спокойствия, чтобы не дергался лишнего.
      - А я и не ною, все нормально. Тем более, что вода спокойна, как по асфальту домчим.
      - Вот, дело говоришь. Будет все нормально, глядишь - и добавлю пару сотен премии.
      Ишь, как глазенки распахнулись в предвкушении... Путь неблизок, спать никто из нас двоих не хочет, болтаем. О чем? О ценах, об Америке, об улице Малберри-стрит в городе Нью-Йорке, откуда я сам родом, о дураках европейцах, о глобальном потеплении... Он в него верит, я нет.
      - Представь на секунду, Джузеппе, что Мировое Правительство запретило землянам бросаться камнями в Луну, дабы не повредить это небесное тело...
      - Луну?! Бред какой! Как так может быть, если она раз в двадцать дальше, чем этот Крит! И вообще в небе висит!
      - О! Правильно фишку сечешь. Теперь ты знаешь, что я думаю о "Парижском соглашении по климату".
      - Ага, понял! А... Что за соглашение такое?
      - Вижу, что тебя было бы уместнее называть по-нашему, по-американски: Джо. Очень уж образованный.
       Разговор наш продолжается, иногда прерывается на некоторое время взаимным молчанием. Я засекал: самый долгий перерыв в беседе составил около получаса. Джузеппе этот сер, в смысле образования, как Средиземное море в раннем рассвете, но парень отнюдь не дурак. Просто не видит смысла 'забивать себе бОшку' всяческой ненужной ему хренью, особенно политикой. Ну и философиями разными тоже. Не по природе они! Самые сволочи - полиция и налоговая, кусок хлеба у ребенка отнимут, с веселой песенкой на устах, еще и по шеям надают! Конечно! Депутаты за них, адвокаты, мэрия за них - вконец обнаглели темно-синие!
      Что ж, временами я склонен соглашаться с мировоззрением, подобным этому, особенно под лирическое настроение... когда ночь, луна и волны... Бывает, задумываюсь о тайнах мироздания, о законах природы, об объективности бытия и небытия, и, вслед за Джузеппе Рандаццо, не могу не поражаться глупой самонадеянности всех этих жрецов науки - философов, геологов, астрономов, физиков, математиков, историков, экономистов. Ведь для того, чтобы доказать любую из своих безумных идей, им бы достаточно обратиться к хорошему адвокату! Нет, сами кажилятся...
      Невежество - терпимый недостаток, ближе к общечеловеческому пороку, а вот глупость... Тоже вроде бы не козырь, по всеобщему мнению, но на самом-то деле... Глупость - она словно воздух, которым мы так неблагодарно дышим: всяк, обладающий ею, не замечает и не ценит ее, но - отнимите у человечества этот великий дар небес, хотя бы изредка, выборочно сделайте его умным... И вздрогнет избранник, и замечется, и закричит леденящим душу криком, не в силах смириться с внезапной утратой собственной мудрости, накопленного опыта, строгого и исчерпывающего понимания всех подспудных механизмов, на которых стоит и вращается наше с вами бытие...
      - Пепе, не глупи, оставь скорость как есть. Дуй к борту, а лучше бы на корму, и облегчайся с легкою душой, а я покуда порулю. Я умею управлять легкомоторными посудинами, даже такими незамысловатыми и дешевыми, как твоя. Не разобью.
      За те минуты, что Пепе стоял на корме, мы разок попали - откуда ни возьмись! - на боковую волну, и оба дружно убедились, что я - умею. Поэтому Джузеппе легко дал себя уговорить сойти с вахты и отдохнуть. Он тут же закемарил, а я остался один посреди моря со своими думами. Кстати сказать, это и были рекордные полчаса молчания.
      О чем я думал? О себе, естественно. И о своих нелогичных стимулах - бросить накатанный быт, включая Тибет и остальной Земной шар, чтобы пуститься в авантюру с поиском артефакта и кому-то там бросить какой-то там вызов. Ну, предположим, найду и обрету. И? Что дальше?! Не знаю, что там дальше. Привилегия дерзких - первыми заглядывать в Неведомое разбитыми мордами!
      
      Г Л А В А 9
      
      'ВРАГА СЛЕЗАМИ НЕ УКУСИШЬ!' - Всякий раз, проходя под кирпичные своды учебного ристалища, Ёси видит на стене эту надпись кроваво-черного цвета, сделанную нарочито небрежными, крупными рунами, с багровыми потеками почти до пола... Будучи здесь впервые, он поначалу затруднился ее понять, а спрашивать постеснялся... но со временем проникся этой воинской мудростью до самого нутра.
       Когда ему стукнуло четырнадцать, обнаружилось, что домашней подготовки не хватает, дабы стать полноправным дозорным дворцовой стражи: требуется принятая уставными положениями учеба, рассчитанная на два года. Но Ёсиному отцу, дозорному Бирюку, одному из лучших дозорных дворцовой охраны, удалось добиться поправок, выгородить исключение в незыблемые порядки: его сын вполне достаточно подготовлен, чтобы два года занятий ужать в один.
       Были устроены приемные испытания, на котором въедливые судьи приценивались, приглядывались, придирались - и так, и этак, и вдоль, и поперек - к способностям мальчика Ёси...
      Да, пожалуй, годится. Но как бы он не надорвался за этот год. Что думает на этот счет дозорный Бирюк? Еще не поздно бы ему открутить обратно, просто направить сына в обычную ученическую колею...
      - Не надорвется.
      - Да будет так.
       Что греха таить - плакал иногда Ёси, когда никто не видел его, не слышал и магическим чутьем не дотягивался... Только Тихе и Тюхе были в эти горькие мгновения очевидицами его слез.
       Рукопашный бой. Это понятно, что здесь весьма усердно учиться надобно. Также и бой на расстоянии - стрельба из лука, метание легкого копья пеллума, стрельба из арбалета... Войсковой требушет - каждый дозорный должен уметь заряжать и применять, даже в одиночку... Но, скажите на милость, боги великодушные, зачем простому дозорному знать тонкости обращения с огромным стенобитным требушетом??? А ты поменьше умничай, послушник Ёси, и побольше упражняйся.
      Рукопашный бой - это дело совсем другого толка, здесь Ёси безропотно понимает: там, в близкой телесной стычке, и нож уместен, и кинжал, и сабля, и меч, и шестопер, и клевец... и... и... и... Все надобно уметь дозорному: швырять, рубить, колоть, душить... Как следует уметь, а не абы как! Ёси старается изо всех сил, но, то и дело, запинки в мастерстве. Только, вроде бы, начал одноручным мечом порядочно вертеть в ближней схватке - клевец вдруг неуклюжим стал! Кинжал точно швыряет, а поясные ножи разлетаются как испуганные птицы... чуть ли ни на два локтя от цели. Паршивый из тебя дозорный получится, послушник Ёси, с меткостью такою. Дальше трудись, упражняйся.
      Зато с магией дела чуть получше обстоят: в те годы детские, когда никакие заклинания и колдовские умения даваться не хотели, родилось в Ёсиной душе превеликое упрямство: ради простейшего заклинания, например, 'пыль', он готов хоть сутки подряд повторять одни и те же взмахи руками, одни и те же подвывания в нужных местах произносимых словес. У него явно получается не хуже, чем у других, кто уже по второму году успешно учится. И все равно тяжко - разве что дым из ушей не валит после каждого учебного дня, который только именуется днем, а длится-тянется от раннего утра до позднего вечера!
      Да, были, были горькие слезы, очень похожие по ощущениям на кровавый пот... А вытрешь их кулаком, утрешь нос рукавом, глянешь на мокрый след - обычный прозрачный, почти как у плаксы-девчонки. Вот, например, те же девчонки. И слабые они, слабее мальчишек, и куксятся очень уж часто, и трещат без умолку, и галдят, и хихикают... Так у них в стойбище было, наверняка и в городе то же самое, но в Атлантиде Ёси редко с девочками сталкивается, разве что мимоходом, по дороге на дозорную службу, или на базаре где-то. О, идет навстречу! Только глянул на нее попристальнее, а она уж мимо прощебетала! Девчонки по всем статьям слабее мальчишек, но... Ёси стыдится своих чувств, никому их не выдает, а сам про себя понимает, что без девчонок жизнь скучнее, чем могла бы быть... гораздо скучнее.
      - Тихе и Тюхе, крошечки мои косматые! Только, чур, вы меня не выдавайте, что я опять разнюнился! Чтобы никому-никому!
       Львицы-демоницы утешают своего старшего, урчат, Ёсины щеки облизывают, еще мокрее их делают, боками об него трутся:
      - Не-е-ет... Никому не скажем... Ёси хоро-о-оший...
       Из-за учебы, весь этот год почти пропал для Ёсиных дозоров: только раз в неделю разрешено, в паре со взрослым дозорным, конечно же, с отцом Бирюком, дабы службу дозорного подмастерья не забывал, но чтобы чаще - нет, ни под каким видом! Поэтому дозоры ныне для Ёси - как отдых душе и телу! Даже на один день заболеть, занятия пропускать - нет, нельзя! Собрал волю в кулак, пробубнил заклинания лечебные - и вперед! Помогло целительство - очень хорошо, не помогло - так перетерпи, на прямых ногах! Да хоть на подогнутых, главное преодолеть, превозмочь, превзойти, постичь! Учиться надобно, испытания выпускные пройти, да и чтобы живым после них остаться, в итоге обучения! Поэтому, раз в неделю, во время походных 'свиданок', Тихе и Тюхе стараются от своего старшего дозорного не отходить дальше, чем на один прыжок, И Ёси полностью их в этом поддерживает - очень уж соскучились все друг по другу! Да и Бирюк особо не возражает, если этому не препятствует дозорная обстановка.
      - Еще раз увижу, что ты их маной закармливаешь почем зря - уши оборву всем троим! Ишь, устроили мне тут обжираловку на боевом посту! Сытые - значит, добрые. Добрые - в битве никудышные! Кыш по местам!
       Доброта и сытость - близкие приятели, угу, в этих словах кроется боевая правда, она же дозорная. Все трое тут же разбегаются, каждый на свой предусмотренный уставом караульный пост, а потом... незаметно так... пока тихо и безопасно вокруг... опять все трое в стайку сбились!
       Ёси готов поклясться всеми богами Атлантиды, что никак и ничем в поведении своем не выделяет внешне Тюхе перед названой сестрицей Тихе. Но ведь сердцу не прикажешь! Главное, чтобы Тихе этой разницы в чувствах не заметила... Тихе у нас хорошая! Очень хорошая!
      - И старший дозорный Ёси о-очень хороший! О-очень! Так ведь, сестричка Тюхе?
      - Ммму-у-уррр!
      Однажды, будучи в дозоре, во время короткого отдыха, Ёси спросил у отца, почему у львиц-демониц такие странные имена, особенно у Тюхе? Отец ответил, как сумел, что, мол, этого никто не знает точно, он ведь в молодости сам любопытствовал у начальства, когда получал в свое распоряжение мешок с демоницами. Одни одно говорят, другие другое, столь же маловразумительное, но если верить сведениям, в дворцовые свитки собранным, то... Твердого знания и там нет. Согласно зыбким преданиям, обе тифиды надоели своей прежней хозяйке, богине судьбы и случайностей Тюхе, не потрафили ей чем-то, и она прогнала их прочь из свиты своей, несмотря на то что у одной было имя, как у нее.
      - Поэтому, сам не знаю, потому что не различаю толком, где тут правда, а где вымыслы.
      Отец, отвечая на Ёсино неизбывное любопытство, не так уж и редко сознается в своем незнании чего-либо, да только Ёси все равно почитает отца своего за умнейшего человека на свете! Мало кто может вот так вот, прямо, объявить: я сего не знаю! Большинство Ёсиных знакомых пытаются врать в ответ, изворачиваться... Ёси еще с самых ранних лет помнит подобные примеры, еще когда он жил в деревне Лесное, но ведь и ныне почти то же самое. Уклониться, извернуться, лишь бы избежать и не признаваться: 'не знаю'! А отец постиг очень многое, в сравнении даже со старейшинами стойбища, в сравнении со всеми другими дозорными, кто рядом служит, и кто в их училище преподает, однако от Ёси никогда ничего не скрывает, в том числе и своего незнания.
      - А зачем нам тайный ход из дома в подземелье? И куда он ведет?
      - Чтобы о нем никто не знал. В подземелье ведет.
      - Но мы ведь не вражеские лазутчики? И почему он тайный, и ковром, и магией от постороннего взгляда сокрыт?
      - Мы не вражеские лазутчики, согласен полностью. Но всегда у тебя за пазухой должен быть... должно быть некое дополнительное преимущество, о котором окружающие до поры не подозревают. Самое лучшее из всего возможного, когда преимущество такого рода ни разу не пригодится за всю твою жизнь! Именно для этого оно и нужно более всего. Есть такое слова: 'неожиданность', 'вдруг!', 'на всякий случай'.
      - Ой!.. Что-то я не... как это - лучшее, потому что не пригодилось?
      - Сам подумаешь на досуге. А когда надумаешь - непременно обсудим, что и как ты понял. Пора нам выдвигаться в училище, опаздывать никак нельзя. Готов? Вперед, сын. Здесь, на испытании, законы войны - как на истинной войне: боевая оборона безопаснее и выгоднее безрассудной атаки. Опасайся, но не бойся. Но на рожон не лезь. Но не спасайся бегством, все одно не спасешься. По пути - больше молчи, вопросов не задавай, дыхание береги, а главное - ровным держи, мощным и нечастым.
       Первые два испытания прошли сравнительно легко. В первом, на скорость смычки магии и колющего-режущего оружия, Ёси выбрал в главное оружие легкую саблю - и не прогадал! Против полудюжины заранее пойманных плуней оказалось самое то: заклинаниями сбил их в тесный гурток, чтобы не рассредоточились и не окружили, а саблей вжик!.. И опять, как можно быстрее... вжик, вжик, вжик! Перебежал на три полушага вбок, согласно воинской науке против невысокой нечисти, и еще раз принял в три удара всю оставшуюся шайку.
      Один раз промахнулся в выпаде. Шесть плуней за семь ударов - совсем даже неплох этот ученик-послушник Ёси. Это правда, что он Бирюков сын? Похож, да.
      Короткий роздых - в один переворот песчаных часов - второе испытание: зайти в учебную пещеру и магическими средствами... да хоть гаданием на рыбной чешуе! - но вылущить место, где спрятался кровожадный пещерный червь сугль! Убивать сугля без особой нужды отнюдь не следует, это очень ценный трофей в местном 'зверинце', довольно редкий, так что лучше бы его невредимым сберечь, но должно выяснить место, где он спрятался, и четко его указать, с точностью до мужской пяди в поперечнике. Если погибнет сугль в схватке - это не ошибка и не промах со стороны испытуемого, но лучше бы не убивать.
       А Ёси хорошо запомнил отцовские рассказы об этих кровососущих тварях! - Им на прокорм что угодно подавай: свежую кровь, тухлое мясо - лишь бы маною живой пахло! Жадные, глупые, летучие, беспощадные! Главное, что глупые! Наставники часто им всем твердят: глупость верно служит тем, кому не принадлежит! Ну, Ёси взял, да и пустил по клубочку маны вдоль обеих стен, а один под потолок и вдоль него. Ме-е-едленно шарики плывут... И тут же, в одном полном шаге от входа, в правой стене заворочалось, завозилось, зазвенело магическое пространство, волею проверяющих судей наполнявшее всю пещеру - сугль изготовился прыгнуть за легкой добычей! Прыг-скок сугль за клубочком! - а сам уже спеленат заклинанием прямого взгляда! При этом цел и невредим! Проще простого! У Ёси рот до ушей, пойманный сугль шипит, да прегромко - заходится, аж в дребезжащий свист переходит, от которого у всех вокруг уши закладывает! Аж камешки и прочий сор с потолка падают. Поздно шипеть! Ох, и сильна ты, бессильная злоба!
       Выбежали младшие служки, стряхнули сугля в магической мешок и в хранилище понесли - не однажды еще пригодится!
       Те дозорные наставники, что за испытаниями следили, только кряхтят да головами крутят - как-то так не по-каковски, эдак так никто никогда не действовал! Но! Сказано же заранее: хоть хлебные крошки на клейкую ленту рассыпай, хоть словами цып-цып-цып подманивай - главное, чтобы дело сделал! Вода из мерной клепсидры еще на четверть не пролилась, даже на восмьушку накапать не успела - а сугль найден, выманен и надежно пойман, и уже посажен в мешок! Ну и Бирюк, ну и востер у тебя сыночек! Ладно-ладно, мы еще посмотрим, как сей хитрован в настоящем единоборстве себя проявит. Ставим песочные часы на два переворота, пусть за это время отдохнет, снаряжение проверит, защитные заклинания перетряхнет. Эй, там!.. Клепсидры приготовьте, обе!
       Выставили против Ёси некрупного для своей породы демонического зверя гекимеру. Времени дано вволю, два истечения мерных, да не песочных часов, которые для измерения отдыха служат, а больших полных клепсидр! Никто и никогда, за всю историю испытаний, на третьей ступени полностью не использовал и одной меры клепсидровой, с успехом или без оного. А только таков древний обычай: испытание последнее и очень ответственное, и никакого утеснения в нем быть не должно: времени вдоволь, так что действуй, новик, сражайся, побеждай!
      Чудовище известно людям еще по древним легендам: там, в сказках, оно огромно и бесполо, ростом под небеса. Голова льва на гривастой шее, пузатое туловище, словно бы у преогромнейшего дракона одолжено, только без чешуи, позади имеется длинный и толстый хвост в образе ядовитой змеи. Способно сожрать одним глотком три дозорные ватаги, вместе с людьми и демонами, и слоном закусить! В действительности, в отличие от устных и письменных выдумок, зверодемоны гекимеры куда как более скромны и в размерах, и в возможностях своих. Да, опасные звери, встречаются иногда весьма большие, почти с тифиду ростом, при удаче могут и небольшого тигра заломать в одиночку, и свору плуней, и пламя изрыгать способны, когда разъярятся в битве, и когти у них медвежьим под стать, и шкура прочнейшая. Хвост - все верно - похож на змеиный, только на конце хвоста словно бы сосновая шишка вместо головы, ядовитыми иголками утыканная.
       Опасный, весьма опасный противник, тем более, для одинокого человека! Но и юноша-дозорный, с двумя годами обучения за спиной - это вам тоже не сахар с медом: вооружен, коварен, знающ... Справиться с таким - ой-ёй-ёй как непросто, ни вражескому зверю, ни демону тупорылому! Вдобавок, с трех сторон ристалища стоят наготове взрослые мужчины, опытные и умелые воины-дозорные, дабы вступиться в случае чего за одного из своих! Поэтому даже третье, самое опасное, испытание почти никогда не оканчивается смертью соискателя в дозорные, за всю историю дворцовой службы - такое лишь дважды случалось. Но покалечить - это судьбою не исключено, в прошлом году такая же гекимера юноше глаз хвостом выстегала, а другому выпускнику-соискателю демоница-противник с морозящим взглядом руку почти по локоть откусила! Одним словом, убить на последних испытаниях человека не дадут, да и по-настоящему опасные ранения и проклятия не так уж часты, но... Не справился должным образом в оговоренное время - забудь о дозорной службе в императорской страже, повторного испытания для тебя Уставом не предусмотрено! Ищи себе другое счастье, любезный, а у нас - увы.
      Нет, конечно же, без куска хлеба неудачный соискатель по любому не останется: молодые воины, подготовленные в таком важном училище, всюду нарасхват: караваны богатых купцов сопровождать, храмовое имущество оберегать от татей и иных злоумышленников, к знатным людям в личную гвардию, или в сторожа - это всегда пожалуйста. Но, вот, чтобы...
      - Начали!
       Ёси плюнул заклинанием 'двойника' влево, а сам помчался вправо-вперед, и если гекимера польстится на обманный Ёсин образ, заклинанием сотканный, то у Ёси будет возможность рубануть гекимеру по левому боку!
       Но гекимера только чуть дрогнула в сторону 'двойника' и в обман не далась! Побежала на Ёси рысцою, на полусогнутых лапищах! К-куда, тварь!.. Двуручный меч Ёсин тут как тут: взмах влево-вверх и сразу же вправо, ближе к лапам. Отпрыгнула гекимера, тоже хитрость не удалась. Хитрость же ее в том, что она почти ползком атаковала, а не так, как обычно гекимеры нападают, длинным прыжком сверху. И опять Ёси плеснул заклинанием 'двойника', на сей вправо, чтобы демона отвлечь, а самому слева напасть. И на этот раз не удалась глупому человечку глупая хитрость: Ёси влево шагнул, а там его уже гекимера поджидает с оскаленной мордой! Хвост с отравленными иглами на конце так и стучит по бокам - и справа, и слева... А хвост предлинный: захочет гекимера - вытянется он почти вдвое, как раз по человечку хлестануть, в лицо или в грудь. Главное, миг нужный выбрать, накопленный в иглах яд попусту не пролить.
       И в третий раз безмозглый человечишка бросил в гекимеру все тем же заклинанием, опять влево вбросил призрачного себя, чтобы попытаться вправо забежать.
       Но хитрая гекимера уже была начеку, и скакнула туда, навстречу, где сейчас окажется будущая пища!.. Пищщща-а-а! А-А-А!!! ТРИЖДЫ ПРОКЛЯТЫЙ ЛЮДИШОК!!!!
       Ёси прыгнул не то, чтобы вослед обманному образу своему, а как бы одновременно с ним, вместе с ним, так, что в прыжке и не разъединить, где человек, а где призрак его.
       Вот он, подставленный под удар меча бок гекимеры! Удар! Еще раз!.. И отпрыгнуть!
       Гекимера себя привыкла считать воплощением хитрости и коварства, а тут какой-то жалкий человечишко, вооруженный лишь куском железа и тщедушными заклятиями, сумел обмануть ее, гекимеру! Две широкие раны, вспоровшие демоническое туловище почти по всей его поперечной высоте, от брюха до хребта - это еще не смерть, о, это еще не смерть... и не окончательное развоплощение. Надо только собрать в единое пламя всю ненависть, всю оставшуюся мощь... пусть только враг придвинется поближе...
       Но Ёси не поддался боевой горячке и предвкушению близкой победы! - Взмах мечом, крест-накрест - не подползай, мерзость! Не подползай, сказано же! Не то сразу на отдельные клочья разойдешься!.. Н-на!
       Третий удар пришелся по оскаленной морде гекимеры, заскрежетал на клыках и располосовал пасть. Еще бы! Конечно, раскроил через ноздри, от пасти до лба, ибо меч острый, заклинаниями поддержанный! Рана пусть и неглубока, но выглядит приятно, обещающе. А Ёси предупреждал: не ползи никуда, дружок-гекимера... Да, отдохни, полежи... и подохни!
       Еси грозится мечом: вот-вот впрыгнет в окончательную сечу!.. Но и это очередной человеческий обман! Угроза немедленного нападения нужна для того только, чтобы не дать гекимере собраться с остатками телесной и магической мощи своей, не позволить ей залатать кровоточащие раны! Жидкость, истекающая из брюха гекимеры, не похожа на кровь, ни цветом бирюзовым, ни телесной сутью, но она, жидкость эта - неотъемлемая часть живительной силы демонического зверя гекимеры. Некоторые ученые жрецы так и пишут в свитках своих: демоническая кровь.
       Наконец, гекимера припала мокрым брюхом на каменный пол, рык из пасти ее стал глуше, невнятнее.
      - Хорошо, хорошо, детка! Я пока тебя не побеспокою, подожду еще. А хочешь - сама подползай, я угощаю сегодня! - Ёси куражится, перехватывает тяжелый меч из руки в руку, почти как перышко. А перебрасывать влет, подобно взрослым рыцарям - силенок пока маловато. Ёси выкрикивает хвастливые слова в сторону гекимеры, но сам сторожится: продолжает держать между ними расстояние, которое считает безопасным. 'Ухи торчком!' - этой охотничьей заповеди его еще дядя Гусь из стойбища 'Лесное' научил. Из деревни! Это он от волнения обмолвился, да и то не вслух.
       Судьи и зрители вокруг ристалища взирают на учебную битву в полной тишине, даже Бирюк словно в рот воды набрал! Все, кому дозволено, скажут все, что захотят сказать и должны это сделать - но это потом, когда битва будет окончена, по общему признанию, в ту или иную победу.
      - Победа гекимеры только одна: в живых остаться.
      - Победа Ёси чуть более сложна: во-первых, гекимеру убить, во-вторых, самому остаться в живых, и не просто в живых, а целым и невредимым, чтобы сохранить пригодность к несению дальнейшей службы, полноправным дозорным императорского дворца!
       Вдруг Ёси замолк на полуслове - и что-то фырк из-под его правой руки! В левой меч наизготовку... а правой-то Ёси кинжал метнул! И прямо гекимере в пасть! А в кинжале тоже заклятие притаилось!
       И тут же, покуда гекимера делала глотательные движения, чтобы хоть как-то избавиться от ненавистного заколдованного железа, Ёси мелкими шажками просеменил к лежащему на брюхе зверю-демону - б-бей, Ёси!!!
      Два резвых удара-укола в единое намеченное место, туда, где сердечная сумка под шкурой трепыхается, и сразу же назад, чтобы даже удвоенный в длину хвост тебя не достал!
      Спросят его потом знающие проверяющие: 'а почему ты, послушник-ученик Ёси, подсеменил к поверженной гекимере, вместо того чтобы стремительно ударить ее в прыжке?!
       Но у Ёси заранее ответ готов на каверзу сию, поскольку на этот случай отец надежно выучил его некоторым хитростям: на таком ходу, задержка по времени в ударе крохотная, почти и нет ее, а точность в движениях туловища и рук, меч наизготовку держащих, куда как более надежная, чем после прыжка лихого!
      - Н-ну, допустим. А ерунду всякую кричал зачем? Языком воздух взбалтывал почем зря?
       Однако, и тут Ёси готов к ответу, главное - от счастливой улыбки удержаться! В единоборстве всякая мелочь может пригодиться: когда он выкрикивает всякую пустую чепуховину, он противника запутывает, внимание рассеивает ему. Ну, да, демон речи людской не разумеет, но все одно может просто на звуки отвлечься. А кроме того, когда он, Ёси, вслух что-то кричит - ему легче за своим дыханием следить, чтобы невовремя не запыхаться в движении, а без достаточного свежего и ровного вдоха в груди - толку в единоборстве не будет. Иными словами, это полезная боевая привычка.
      - Н-да. Бирюк-то наш недаром мальчишку пестовал! Хитрый получился.
       Недостатков и оплошностей воины-судьи нашли в трех Ёсиных испытаниях столько, что, кажется, вот-вот на лобное место отправят, дабы избавиться навеки от этакого беспросветного лодыря и безнадежного неумехи! Ёси в ответ лишь вздыхает горестно, взгляд потупив долу, а у самого смешинки по всему телу так и скачут, вот-вот его на части разорвут! Прошел он испытания, успешно прошел все три! - вон, и отец успел ему взглядом дать знак, подсказать сие! А что ругательски ругают - это незыблемый древний воинский ритуал после успешно пройденного испытания: каждый настоящий дозорный в свой час испытал это на себе. Понимай - и никогда не зазнавайся!
       И самое что ни на есть распоследнее испытание: пир горой на сто мечей, вернее, на сто глоток, за счет юного победителя. Нынешний пир дворцовая служба оплачивает, она же список приглашенных придирчиво составляет, чтобы все было по разуму и обычаю. А потом, постепенно, из Ёсиного жалования все истраченное до грошика вычтут. Никто, никогда и ни разу не против такого порядка вещей, это неписаный закон, который крепче железа и камня. На пиру виновник торжества должен устоять против разных хмельных искусов: и голову на стол не уронить, и лица не потерять. Не у всех получается, по неопытной молодости лет, но Ёси справился с этим очень легко:
      - Нет! При всем уважении к обществу и дворцу - нет! Зарок дал самой богине Атхейне! До двадцати полных лет - ни глотка хмельного! Что?.. Тут спорить не берусь: богиня милостива, это верно, да только я сам себя не прощу, если твердое слово, данное любимой богине, матери всего сущего на белом свете, я вдруг не сдержал! Но я сдержу!
      - Будь по-твоему, коли так. А мы с боевыми товарищами приникнем устами к веселому роднику, согласно дозорному и воинскому обыкновению. И закусим.
      Ёсина жизнь отныне резко поворачивается - знать бы заранее, в какую сторону! Теперь он полноправный дозорный Охраны Дворца, и, начиная со следующего месяца Тарлиона у него будут иные обязанности. Но тут, прямо к пиршественному столу, подоспела от начальства еще одна срочная важная служебная новость!.. Сходу и не понять - к худу ли, к добру... По общему мнению - конечно же, к добру! Ведь это явное повышение! Поздравляют, и, дескать, завидуют! Ватага Бирюка теперь иную службу нести будет, иначе и в ином месте! Почет ярче, жалованье выше, но и груза на плечи - куда как больше! Хотя, на первый погляд, кажется, что наоборот, полегче. Но сие только так кажется.
      Бирюк, и сын его Ёси, дозорное прозвище пока не получивший, а также две боевые львицы-демоницы, Тихе и Тюхе, переводятся в полном ватажном составе на внутренний обходной дозор! Если считать по установленному для нового места службы расстоянию, новый дозор чуть меньше прежнего, который называется внешним, и охраняет он другую, внутреннюю сплошную ограду, которая еще одним оцеплением отделяет угодья дворца от внешнего мира! Гораздо более важную! Двое полноправных дозорных воинов в одной ватаге - это веская сила, заметно большая, чем та, что ранее была! Выданное заново оружие всех видов и предназначений дороже и смертоноснее, заклятия на нем крепче и опаснее, гораздо надежнее будет броня, да и жалование, как уже отмечалось, заметно повыше!.. Насколько повыше? Ого! Стало быть, одна выгода уже наклюнулась: выплачивать за пир получится куда как быстрее.
      Ни от Ёси, ни от Бирюка новое назначение не зависит, в том смысле, что не по их уровню решать - соглашаться им или отказываться, ибо это приказ. Можно и отвергнуть предложенное: клади голову на плаху - и откажись. В добрый путь!
      Однако же, и Бирюк не против перехода во внутренний дозор, и сын его Ёси вслед за ним так же считает. И - да, верно понял: с пиршественными долгами быстрее расквитается!
      А львицам-демоницам вообще никто вопросы не задает! - Главный ватажный и старший ватажный - с ними? С ними. Демоницы те же? Да. И достаточно!
      - Но, сын! Прежних вольностей отныне - с подкормкой, там, с мур-мур-нежностями - ни в коем случае! Мы с тобой за своим новым полем-урожаем присматриваем, согласно Уставу, а и за нами, за нашей службой также дозор имеется, согласно их Уставу, вчетверо глазастее, нежели раньше. Понял?
      - Угу, я понимаю, я не нарушу. Гм... А вот мне любопытно...
      - Опять у него вопрос. Давай, выкладывай свои почемучки, что тут с тобой поделаешь. - Отец тяжело вздыхает, весь из себя такой нахмуренный, притворно морщится, но Ёси не обманешь: отцу нравится отвечать на его 'почему'. Бирюк не стыдится и поспорить с сыном, и признать иной раз, что не прав... да только очень редко получается, чтобы Ёсина правота - отцовской выше: почти всегда наоборот.
      - А почему ты сказал - урожаем?
      - Я сказал?!
      - Да. Присматриваем отныне за новым полем-урожаем.
      - Это просто образ. Просто я пошутил. Все? Нет? Ну, спрашивай, но постарайся не допекать меня пустяковинами вроде этого дурацкого урожая!
       Ёси хоть и не был знаком лично с Чирчиком, учеником-послушником из предыдущего выпуска, но знал и помнил, что именно тот, в последнем испытании, в бою с гекимерой, левого глаза лишился после удара ядовитым хвостом. Почти сразу же, два или три мгновения спустя, он этого зверодемона подлого напополам рассек ударом двуручного меча - очень уж был силен и яростен Чирчик в бою, зверюгу демона победил, но - не прошел в дозорные. Почему, спрашивается? Выбитый глаз, конечно же, не вернуть, а залечить рану, тем более, дворцовым жрецам-лекарям, ничуть не труднее, чем другие колотые, резаные и рваные ущербы? Шрамы от которых тоже на всю жизнь остаются, но службе не мешают. Объяснения отца его удивили своей простотой и ясностью, но заставили задуматься.
      - Согласен?
      - Угу.
      - Ну, и, тогда о чем же мой сын задумался, коли уже согласился с доводами?
      - О том, что я иногда совсем даже зря считаю себя умным.
       Отец расхохотался и дал Ёси легкого подзатыльника. Не наказал, а скорее, напротив, поощрил его слова. Сколько лет прошло с тех пор, как они с отцом совместно живут? Три, четвертый. Множество раз отец шумел и сердился на него за разные детские шалости и бытовые оплошности, но, чтобы ударить?! - Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже намека на подобное не представить! В других же семьях все совсем иначе устроено, это Ёси знает хорошо, знакомые послушники в ярких красках друг другу рассказывают, там иной раз и от матери по лбу и по спине получишь!.. Но зато у них в семье живут и мать, и отец.
      - И да, и нет. Ты вовсе не глуп, а то, что усомнился в себе, в количестве своего ума - это как раз полезно для дальнейшего постижения нового сущего. Даже добродетель не украсит репутацию дурака, но, к счастью моему, отцовскому, ты далеко не дурак. В чем именно проявились твои нынешние сомнения о наличии разума твоего?
       Ёси потом долго проверял на себе отцовские объяснения: то один глаз прижмуривал, то другой. Если оба одновременно захлопнуть - вообще ничего не видать! А поочередно - да, отец прав! Когда Ёси, а также любой другой человек смотрит на некий предмет обоими глазами. Вот, например, упражняясь на точность мечевого удара, поставил он пустую тыкву на деревянную колоду и хочет ее разрубить, вдоль или поперек. Запросто, прижмурив один глаз. или вытаращив оба. Вышел он на привычное ристалище и пустил привычную стрелу в такую же тыкву на такой же колоде у задней стены. Легко, и очень легко, и один глазом целясь, и двумя. Если как следует приноровиться к месту и к тетиве на луке, то и вслепую можно попасть. Но отец говорит... и правду говорит, Ёси на себе с дотошностью проверил!..
       Даже слепой, не то, что одноглазый, способен разумом своим понимать окружающее пространство, изучать его по запаху, походкой, руками и на слух. И в знакомом месте, тот же слепой, пройдет, нигде не споткнувшись, безошибочно возьмет со знакомого стола нож за рукоять или за 'ухо' кувшин с водою. То же и зрячий проделает в полной темноте обжитого исхоженного пространства, если все вокруг, до самой малой соринки, заранее изучил - и глазами, и руками, и ногами. А в незнакомом месте, не опробованном ранее, оба - и зрячий, и незрячий - сразу же затруднятся вслепую действовать. Почти то же иногда происходит при свете дня, когда зряч только один глаз. Намного легче, нежели у слепца, но сходно.
      Вон колода, на ней тыква. Если воин с луком в руках все это впервые увидел одним только глазом и стоит на месте неподвижно, а обстановка незнакомая, то есть, измерить расстояние до тыквы нечем, кроме как взглядом, то здесь стрелок почти непременно ошибется, глазомер его подведет! Поскольку не полон такой глазомер! Или ты в два ока расстояние ощупай, слева и справа, либо туда-сюда пройди, глазомеру помогая. Иначе промах! То же и в мечевом бою: противник все время шевелится напротив тебя, сам смещается с угрозою - и меч в его руках тоже отнюдь не висит на одном месте. То есть, надобно вовремя и точно парировать чужой выпад: свои удары наносить, а чужие отражать. В былинах и сказках, ежели им верить, одноокий богатырь будет сражаться никого не хуже, а если вдруг в будничную действительность провалится, от сказки далече, то этакий богатырь почти наверняка ошибется и в защите, и в ударе, падет на землю изрубленным и мертвым, если, конечно, богиня судьбы и случайности, взбалмошная Тюхе, не поможет одноглазому рубаке внезапной прихотью своей.
      Дудеть в охотничий рог и слепой может не хуже глазастого, но тако же и песни слагать, и упряжь с посудою мастерить, и вывихи лечить, и грамоте учить, и обеды готовить, и женщи... э-э-э... и свитки письменами заполнять наощупь. А постигать издалека и безошибочно пространство - нет. Жизни без ошибочных шагов и решений ни у кого из смертных не бывает, даже двоезоркий человек оступиться в таком деле способен, но слепой или одноглазый - паче того!
      Ёси был заранее согласен с услышанным, но, все же, еще и еще лично проверил и теперь полностью согласен, а ругает себя глупцом за то, что сам до всего этого не додумался, но только из отцовских уст постижение принял.
      - Недаром древние говорят, по совсем иному, правда, поводу: 'Слепая доброта орудует впотьмах!' Что сие значит, Ёси?
      - Гм... Полагаю, что так: если некто хочет творить добро, то не худо бы ему для начала оглядеться попристальнее: под кого он старается, и вовремя ли, и уместно ли?.. Не то обретет огромную вероятность в расчетах ошибиться и пролить вокруг зло, нежели посеять добро.
       Отец опять расхохотался на Ёсины слова.
      - Все верно ты понял и сказал, да уж больно речь твоя вычурна, заковыриста по-книжному, ты, часом, не в придворные ли готовишься?
      - Не-е.
      - Умник тем и отличается от обычного человека, что чужими знаниями не брезгует, но и свои бережно в себе взращивает. Такое сочетание именуется высоким разумом.
       И потекла день за днем новая служба. Первый месяц Ёси ощущал себя счастливым бездельником: один проходит дозор, второй, а за ними и третий - ни одного врага, ни одной схватки с нечистью, которая бы уже проникла за внешний рубеж и теперь пробирается ко внутреннему, дабы скрадом войти в пределы дворцовые, что за внутренней оградой привольно расположились. Месяц прошел благополучно и смиренно, а следующий за ним показал вдруг, что такое новая служба и в чем тяжесть ее!
       Бирюку и Ёси самое время в дозор выступать из крайней сторожки, где коротали они всею ватагой последние мгновения отдыха, как вдруг - топот, караульное проверочное слово снаружи, Бирюков ответ изнутри. Посыльный вбегает: всем сидеть и ждать, когда позовут!
      - Куда позовут, кто позовет и зачем?
      - Всему свое время, новый юный дозорный, ты видишь, что главный ваш ватажный лишних вопросов не задает и делает, что велено? И ты с него учись.
       Довольно долго ждала в сторожке ватага Бирюкова, не менее трех переворотов часов песочных.
      - Выходите. А демоницы ваши пусть пока в мешке побудут. Ничего, ничего, потерпят, верхний приказ выполняючи!
       А выяснилось вот что.
       Предыдущий дозор, ватага, которую Бирюк, Ёси и демоницы должны были сменить, ее старшие дозорные допустили оплошность: не заметили, как из-под внешней ограды через внутреннюю прошмыгнула нечисть, да не какая-нибудь мелкопакостная зура или плуня, а сам препоганый сугль! Два дозора сугль проскочил, но уже непосредственно внутри, там, 'на дворах', где иной раз прогуливаются среди цветов и трав особи дворцовой свиты, или даже лица императорской крови, сугль был изобличен придворными волхвами-колдунами и на месте же уничтожен. Пошло дознание, стремительное и резкое. Внешнюю охрану трогать не стали, ибо уже ничем и никак не определить, на чей дозор близорукость выпала, а внутренний... Сделали внушение грозное внешнему дозору, в таком же раньше и ватага Бирюка состояла, и - ступайте прочь, удвойте рвение!
      Внутренний же дозор... Испытанные воины, чутьистые надежные демоны... А пропустили! - Двух дозорных демонов развоплотить! Мешки, в которых они содержались, сжечь за дальнейшей ненадобностью! Самих же дозорных... Имен и служебно-боевых прозвищ лишить! По двести ударов палок тому и этому, по спине и животу, а буде кто выживет - в темницу, на пять лет того и другого. После темницы, буде кто выживет - в рабство, навечно. Куда именно? А кто его знает... никто не знает. Кто надо, тот и знает.
       Целую четверть времени от нынешнего дозора своего Бирюк и Ёси почти бездельничали: наблюдали само дознание, с пристрастной попыткой службы дворцовых покоев выяснить - кто из двоих дозорных стражей большую беспечность допустил?! Бедные дозорные и рады бы признаться, либо друг на друга взвалить основную вину, только чтобы от этих мук невыносимых избавиться и к следующим перейти, чтобы, поскорее, чтобы поближе хоть к какому-нибудь итогу... вплоть до смертного... но они сами не знают, чья именно вина.
      А все это время Тихе и Тюхе томились в магическом мешке... счастливицы. Ох, Ёси бы с удовольствием с ними поменялся! О, нет, нет, он врет, он глупость сболтнул: не поменялся бы, а лучше бы с ними в мешке отсидел, в тесноте, да не в обиде.
      Весь остаток дозорного времени ватага Бирюка провела почти в полном молчании: Бирюк сопит, вздыхает, отдает короткие приказы своим ватажным, а и те нынче болтать не расположены: разве что Тихе фыркнет иной раз, подражая бирюковым сопениям, да Тюхе буруркнет тихонечко, в ответ на Ёсины вздохи. Демоницы всегда очень точно чувствуют настроение своих старших ватажных, нынче на вольности не пускаются... Ох, какие они чуткие, у-у-у! Ни за что, никакой опасности не пропустят, не-е-ет!
      На предпоследнем отдыхе, в сторожке, Ёси не выдержал и, все-таки, решился на вопрос: а вчера и сегодня, во время дознания и кары - кто внутреннюю службу нес, вместо них, дозорных?
      Отец нехотя кивнул, в знак того, что понимает своевременность подобного любопытства. Его объяснения свелись, в основном, к повторению вызубренных наизусть служебных уложений, посвященных внутреннему распорядку дворцовых правил. Уставом караульной службы предусмотрены, в том числе, и подобные чрезвычайные события: императорские домочадцы, включая родственников императора и челядь - свиту, личную охрану, домашних слуг, переходят на время дознания под защиту столичной храмовой охраны, служителей самой богини Атхейны, Великой Атхейны, 'сероокой и русоволосой', и находятся на огороженных землях этого храма, которые земли, в свою очередь - часть так называемого внутреннего пространства императорского дворца. Где находится в это время Его Величество Император - в данный миг, в любой другой миг бессмертного своего бытия, никому неизвестно, кроме тех, кому об этом положено знать.
      - А кому об этом положено знать? И Его Величество - что, и впрямь бессмертен?!
      - Ну, начинается!..
       Отец пеняет Ёси, что, мол, в его полные пятнадцать лет, пора бы и собственную голову подпрягать в ответ на собственные вопросы! Но, подталкивая сына к размышлениям, Бирюк и здесь не уклоняется от ответов, однако, даже находясь почти наедине, львицы-демоницы не в счет, Бирюк предельно тщательно подбирает слова объяснений, когда они касаются очень высоких и очень опасных сфер. Его Величество действительно бессмертен, если мерять солнцеподобную сущность Его Величества в вековечных пределах служения богам. Тело, как и всякая иная оболочка человеческая, в свой миг погребения огненного растворяется в Вечном Небе, а духовная суть Его Величества становится к причислена к сонму бессмертных богов и приближенным к ним высших существ, населяющих гору Олинтс. Но пока Его Величество изволит пребывать на тверди земной, среди нас, среди малых сих, он, человеческой сутью своею, может восхотеть утолить жажду, голод, либо распотешить себя музыкою придворных музыкантов, либо приказать застелить ложе, во дворце, под сенью платанов, или на лугу. Тем, в чьи обязанности входит исполнение любых пожеланий Его Величества, положено услышать и постичь повеления, от Его Величества исходящие? Положено. Тако же и глава дворцовой охраны обязан знать... дабы все вовремя предусмотреть и предупредить... Ему все положено, что помогает заботиться о драгоценной жизни Его Величества, о его драгоценном здоровье. Глава дворцовой охраны с мечом вдоль ограды не бегает, ладонями друг о друга не бьет, и пальцами не прищелкивает, порождая те или иные защитные заклинания - у него другие задачи! Он должен так распределить людей своих и обязанности между ними, чтобы все исполняось безупречно, чтобы защита стояла днем и ночью, без малейшего изъяна! Но так, чтобы Его Величество даже близко не ощущал усилий своего начальника охраны и всей охраны своей!
       Понятно. Следующий, за 'неполным', чрезвычайным дозор полною мерою показал Ёси, за что на них просыпались монаршьи милости, в виде денежного вещевого, оружейного и всякого иного довольствия. Бирюк следует впереди, в двадцати полных шагах от Ёси, между ними, а также чуть впереди и чуть позади, внимательно и деловито рыскают львицы-демоницы, Тихе и Тюхе, а Ёси замыкает дозор, то и дело переходит с бега на шаг и обратно, чтобы досмотреть, чтобы постичь, ничего хоть сколько-нибудь важного не упустить!.. Ничего не происходит вокруг, ни одного тревожного знака - ни от Бирюка, ни от настороженных демониц. Но почему так тяжело дышится, почему пот заливает глаза - то жаркий, то ледяной?!
       Потому что. Раньше, ведь, как было: дозор по внешнему кругу, вдруг: Ммбурррау!.. Тюхе почуяла! Там, в горе, где нора, кто-то прячется! Убегает!.. Или, наоборот, как в случае с церпором, который сам охотится на дозорную ватагу!..
      Церпор враг не из последних, о, да, могучий и очень опасный, однако же, он - вот он! Враг, который перед тобой, с котором предстоит сражаться!.. А здесь? Уже четверть всего дозора пройдена, если по отпущенному времени считать, а везде тишина. Только эта самая тишина страшнее Великана Церпора, с полусотнею глав на плечах, ибо чревата неизвестностью... гибельной неизвестностью.
      И второй дозор без происшествий обошелся, почти столь же напряженный и тихий, а все же чуть полегче. Ко всему человек старается привыкнуть - и привыкает постепенно.
      Пришел черед третьему дозору... И Бирюк, и Ёси, даже не сговариваясь, повели отсчет службе своей в новом дозоре не от того первого раза, когда поменяли место службы, а после того, как их пригласили понаблюдать за ходом допроса с пристрастием и за наказанием нерадивых.
      Все идет заведенным порядком, на сей раз впереди всех Ёси, замыкающим Бирюк, Тихе и Тюхе в вольном забеге - скачут и впереди, и позади, но никаких игрищ, ушки на макушке!
      От Бирюка вдруг знак всем троим: приготовиться!
      Львицы нюхают воздух и ману, реденькую, скудно разлитую по окружающей местности... нет, ничего пока не учуяли.
      Ёси встал столбом, лихорадочно перебирая в памяти все подходящие случаю заклятия. Знать бы только, что именно здесь подойдет?
      Львицы дрожат, в боевом предвкушении, ждут приказа главного ватажного - он-то знает, что делать!.. Пусть только прикажет!..
      Бирюк начал короткий военный совет со своим вторым ватажным, сыном Ёси: разговор безмолвный - только указующий взгляд, едва заметные, заранее обусловленные движения рук и пальцев. Ёси молча смотрит на камень, на один, среди точно таких же гранитных булыг, что свалены Природою в беспорядочную гряду на обочине дозорного пути. Этих камней вокруг больше, чем звезд на небе. Но сейчас день, и звезд не видно... зато камни...
      Ёси видит, что Бирюк не просто молча стоит, а обдумывает дальнейшие действия свои. И сомневается... Испытующе смотрит на сына: тот, ведь, уже взрослый, пятнадцатилетний воин в дозоре, может он что дельное подскажет?
      Ёси взглядом же испросил разрешения главного своего, тот кивнул. П-пок! - в сторону камня синеватым клубочком своей маны!.. Камень ману впитал... и вздрогнул!
      Ёси опять послал точно такой клубочек в точно такой же камень по соседству... Мана впиталась, а камень неподвижен.
      Бирюк поймал взгляд сына и подал знак: повторить. Быть настороже.
      Ёси вновь послал по клубочку в оба камня - с тем де ответам от обоих: один вздрогнул, а другой просто ману впитал, но чуть медленнее.
      Ёси тут же, повинуясь безмолвному приказу отца и вслед за ним, обернул себя защитным заклятием, в обеих руках двуручный меч наизготовку! Львицы-демоницы припали на согнутые лапы к сухой земле - они тоже готовы к бою, и ничего на свете не боятся!
      Бирюк медленно развел руки, оставив меч в левой руке, а правой взмахнул, завершая громкое, незнакомое для Ёси заклинание!
      Камень треснул, словно бы нехотя, и также нехотя осыпался в кучку серой пыли... в которой что-то сверкнуло-блеснуло-проглянуло... чем-то зеленым.
      Львицы по-прежнему готовы к бою, но противника не видят, и Ёси тоже. А Бирюк выдохнул громко, сунул меч за спину и пошел туда, на зеленый отсвет. Н-нет, отец туда своею волей идет, не вражеской. Ёси осторожно, стараясь держаться за отцовской спиной, подошел поближе.
      В серой пыли торчит бронзовый глаз с покрашенным в зеленое зрачком - титульный знак Дворцовой Охраны.
      - Ватага! Всем всё понятно? - Проверка бдительности, называется. Да минует нас чаша не наша!
      
      
      Г Л А В А 10
      
      Романтик, лжец и меланхолик - туман. Белый день все еще на дворе, но из-за тумана весь горизонт съежился для нас с Джузеппе Рандаццо, местным извозчиком-судовладельцем, в некрупный белесый окоем, пара сотен метров в диаметре, не больше. Ну, и туман, подумаешь, облако в воду свалилось... Навигационные приборы на местной посудинке с претенциозным названием ALBA ROSSA предельно просты, но в двадцать первом веке даже и с их помощью заблудиться способен только безнадежный тупица. Впрочем, не отрицая достижений цивилизации людишков, я и так, 'на глазок', вполне способен ориентироваться в окрестных водах. Нам направо - и через десяток километров точка Б, Ираклион, конец обусловленного маршрута. О, как давно я не был в этих краях... А... давай-ка, я передумаю!
      - Пепе, ты, часом, не коммунист?
      - Нет, а что?
      - Да посудина твоя... имя такое, знаешь, революционное, почти как у Фридриха Энгельса.
      - Э-э... Как у кого?
      - Не важно. Ты, вот что. Нам бы сейчас направо, к Ираклиону, осталось всего ничего до цели, но мы двинемся прямо, и ты меня высадишь на островочке Стандия, он же остров Диа, до которого нам примерно столько же прямым курсом, по времени и расстоянию. Вопросы? А потом уже можешь зайти в Ираклион, пополнить для своего экипажа запасы пищи и пресной воды.
      - Название мама придумала, а я и спорить с ней не стал. Нет, я никуда больше заходить не буду, потому как воды и жратвы у меня почти недельный запас, и заморачиваться с местными чиновниками неохота, еще начнут 'на лапу' вымогать. Так что я сразу же обратно, и утром домой приползу, в Ченту. Мама с братом ейным насчет лодки помогли: скинулись мне на моторку с парусом, поэтому я и не стал насчет названия спорить. Эх, денежки отдавать им долго еще придется, хорошо, хоть, кредитовали беспроцентно - родичи все-таки. А тут еще жениться предстоит. Ох, и времена пошли!..
      Дар красноречия пробил вдруг нашего жениха-контрабандиста Джузеппе, любо-дорого послушать. Не в том смысле, что он умные истины взялся источать, нет, конечно! Просто, в свои неполные двадцать пять, или, там, двадцать три, он принялся обличать современность, пришедшую в упадок почти по всем параметрам человеческого бытия. 'Вот раньше было!..' Ну, да, ведь я, в отличие от юного птенчика Пепе Рандаццо, не знал паровозов и дилижансов, не ходил в конные набеги на древних римлян... Уж раньше-то было хорошо, лучше не бывает!
      Эти вечные стенания по безвозвратной прелести ушедших лет, особенно из уст тех, кто даже близко их не застал собственным жизненным опытом, иной раз способны рассмешить даже проктолога. Сижу-возлежу однажды в каком-то домике для чайных церемоний, негромко, целомудренно и доверительно переговариваюсь с гейшей, рассеянно вглядываюсь в иероглифический текст. Один японский чувак по фамилии Кэнко-хоси, живший почти только что, в начале 14 века, сетует в письменном виде: " Раньше, прежде чем виновного высечь розгами, его подводили к станку для порки и привязывали. В наше время уже никто не разбирается ни в этих станках, ни в том, как привязывать к ним". Да... Полный упадок красивых обычаев и нравов.
      - Ты прав, друг Джузеппе, но твоя правота не должна отвлекать нас от конечной цели, пусть и слегка измененной, в сравнении с предыдущей.
      Джузеппе в легком недоумении от моих слов и намерений сменить конечную точку маршрута, но успокоительные заклятия все еще действуют, так что ему по барабану чудачества соплеменника из Нью-Йорка: ну, нравится богатому чуваку по островам шнырять. Лишь бы о премиальных не забыл. Как бы ему поделикатнее об этом напомнить... Вон он, остров. Ха! И причалить легко! Все, словно в сказке! Приехали.
      - Ты, что, жениться надумал? На днях, что ли?
      - Ну, не так чтобы скоро. На Агату, в феврале. Но ведь готовиться надо. Траты будь здоров!
      - Понял. И с названием, и со свадьбой, и с намеками твоими. За жалобную интонацию, недостойную мужика и будущего кормильца, надо бы вычесть из обещанной премии с десяток евро, но уж ладно... Путешествие было приятным, умеренно комфортным, ты, как посмотрю, парнище толковый. Держи. Это ничего, что я наличными, а не чеком?
       Пепе с воодушевлением засмеялся в ответ на дурацкую шутку, торопливо принял премию, состоящую из двух сотенных евровых бумажек, пожал мне руку на прощание - и отчалил восвояси! Руки мозолистые, то есть, очевидно, что жизненный упор у Пепе на них, а не на голову. Удачи тебе, Пепе Рандаццо.
       Манородящей ауры во мне раза в три или четыре больше, чем до фига, но попусту даже излишки на ветер пускать - это... по-фанфаронски, то есть, неправильно, поэтому я дождался, покуда 'Красная заря' в тумане растворится, и выдохнул. И тотчас деревянный причал, вернее, образ его, мною для Джузеппе наколдованный, бесследно растаял в пространстве, вместе с реальными катером и туманом, а я почапал к берегу прямо по водной глади, подобно библейским персонажам. Тоже изрядный расход маны и ауры, как ни крути, но здесь это необходимые накладные расходы - неохота вплавь, лениво. Тем более, что волна некрупная, не спотыкаюсь.
       Зато, переборов маленький мускул лени, дотянулся и потрогал мысли Джузеппе, благо вокруг безлюдье, никакого ментального шурум-бурум, все далеко и хорошо 'слышно'. Кстати говоря, не в каждую голову заглянуть одинаково легко, тут дело настроения и случая, а также и личности, которую исследуешь. Иной раз такие попадаются крепкие орешки - и среди умников, и у тупорезов... Проще всего с жадинами, там, зачастую, даже магии никакой не надо, чтобы требуемое постичь - жадность прятаться не умеет. Джузеппе жадноват. Итоговое ментальное мое резюме гласит, что доносить на меня он не собирается, но причал - удобный-деревянный - взял на заметку: может быть, повезет, и он впарит сей уютный причальный адресок на совершенно безлюдном острове шапочно знакомым контрабандистам. Если ему удастся это сделать - доверчивых ждет облом. А нашего Джузеппе - вполне возможно - всякие разные неприятности.
       Островок безлюден. Я принюхался, ушами попрядал, головой покрутил, руками по-колдовски помахал... Примерно, с полгода не ступала сюда нога человека, да и тот, последний по времени, визит был мимолетным, минут на двадцать. Видимо, плановая рутинная инспекция из Ираклиона.
      - Зачем я здесь?
      - Да просто по пути забежал. Скоро стемнеет, разведу костерок, сделаю его невидимым для посторонних глаз, попью водички из припрятанных в рюкзаке запасов. Ничего съедобного нет, увы, не удосужился озаботиться. Последний раз я принимал пищу, типа, ужинал, на борту: Пепе-морячок, окрыленный гонораром в тысячу евро и посулом премиальных, не зажмотничал, поделился со мною бутербродами с козьим сыром (себе выбрал тот, который побольше, мне тот, что поменьше от сердца оторвал) и чашечкой довольно дрянного кофе из термоса. В недрах катера его имелось нечто вроде походной кухоньки - вскипятить, разогреть. Но, после короткой дискуссии, оба посчитали сие за излишество.
      - Так я не понял, зачем я здесь? Голодать чтобы или поститься?
      - Ёси! Ты иногда очень бываешь... гм... я иногда очень ехидным бываю на голодный желудок! А надо бы смирение в себе взращивать.
      - Зачем?
      - Смирение помогает голод превращать в обычный аппетит. И тупое созерцание дается куда как легче.
      Но спорил я сам с собою совсем недолго, да и неглубоко: отвлекался на сбор горючего мусора для костерка, на плеск волн, на звездное небо. Что толку себя созерцать? Самопознание через самосозерцание - это самообман, одна из форм самоудовлетворения. Мне было куда важнее просто повспоминать всякое-разное, таращась невидящим взором в язычки несмелого огня.
      Где-то неподалеку, примерно километрах в пяти от островка, по направлению к Ираклиону, лежат на дне морском разнообразные археологические сокровища: обломки древнегреческих кораблей, амфоры, монеты, проржавевшие орудия труда и убийства. Как знать, быть может, именно там и есть нужный мне додекаэдр. А того паче - вожделенный шлем Аида... Вдруг Афина потеряла его именно там?..
      Афина самая странная богиня античного Олимпа. Например, согласно общепринятой древнегреческой мифологии, у нее не было матери. Кое-кто считает, что Афина - одна из ипостасей богини Земли, Великой Матери всего сущего. Что-то вроде аватарки более древнего существа для обитания в последующих античных временах. Может быть, и так, достоверно об этом никто ничего не ведает. Я ее помню еще по далеким прежним временам как Великую сероокую богиню Атхейну! Помню культ Атхейны, но не ее саму, разумеется, ибо вряд ли она снизошла бы до знакомства с неким недорослем Ёси из Атлантиды! Хотя... удалось же мне - в этом незавидном качестве, но - спознаться мимолетно с той же Гемерой, богиней Зари и Дня, которая пожалела меня однажды и сбросила с барского плеча божественный дар. И с ее сволочной подружкой Тихе... или, если точнее, то бишь, изначальнее по имени, взбалмошной Тюхе, богиней случайности и судьбы. Надо же - сожрать меня предлагала во время оно! Зараза! До сих пор возмущаюсь, когда вспоминаю. Ее саму, отнюдь не имя. Эх...
      Только, вот, если бы она имела в виду не меня, такого славного и трогательного мальчишку, а другого смертного, незнакомого и мне абсолютно чуждого, то степень моего негодования, чего уж тут лицемерить, была бы, скорее всего, гораздо ниже теперешней. Лицемерие - неотъемлемая часть цивилизации... эволюции... Чтобы это обнаружить в самом себе, любому смертному понадобится не очень много времени и ума, хватит обыкновенного здравомыслия. Поясню. Пусть он... мы... я... вы... Представьте себя частью рабовладельческого общества, и не простой - а владетельной его частью, привилегированной, облеченной возможностью решать и выбирать. Вы вольны не иметь рабов, сиречь, особей, всецело зависящих от вашего образа жизни и мыслей, от уровня благосостояния, и, вдобавок, от ваших капризов и прочих эмоциональных вспышек... Или иметь таковых в полной имущественной собственности, включая стариков и детей, а также половозрелых особей обоего пола, способных к воспроизводству себе подобных. Ну, и? - В вашей системе ценностей - эстетических, моральных, материальных - благонравно будет, к примеру, кастрировать рабов? Не из каприза, не для забавы, но, чтобы держать под контролем демографическую ситуацию в собственных владениях. Или отрезать им губы, уши - без прямой выгоды, из эстетических побуждений, либо просто для досужего развлечения? Или язык отрезать, как это сделал благородный граф Монте-Кристо своему верному нубийцу Али? Нет? Гм... Понятно. А если это будут не человеки, а домашние животные, питомцы ваши? Кошечки, собачки... поросенок Борька? В этом случае - да? Можно с ними так поступать по усмотрению своему? Или тоже нет? И если нет - то категорически нет, для абсолютно всех и вся, в пределах ноосферной оболочки планеты Земля, или на усмотрение каждого владельца?
      Так, и кто из нас с вами лицемер?
       Если продолжить сопоставления между членами пищевой цепочки, в пределах планеты нашей, то легко увидеть, что мы - для так называемых братьев и сестер наших меньших - те же боги, могущественные и смертельно опасные в своем олимпийском высокородии. На мой объективный и антропоморфный погляд, морепродукты промысловых пород убеждены, что все люди - серийные убийцы, а вегетарианцы еще и маньяки. Причем тут маньяки? А при том: в массовых убийствах участвуют, но выгоды пищевой 'с этого' не имеют. Маньяки и есть.
      Костерок мал и почти догорел, в я так и не успел додумать что-то такое важное, эпохальное, мировоззренческое... Отвлекся! Мысли - это рефлексы, заплутавшие в коре головного мозга. Вот... Мелькнуло... напрягся в одно из мгновений на прочерк в небе - ан нет, просто метеорит упал, но мысли, засранки такие, по подкорке головного мозга разбежались. Всего лишь мазнул взглядом, и тут же отбежал от мыслительной деятельности, поскольку привык к суете. Да и аппетит норовит притвориться голодом. Сказано же - нет, до завтра натощак! В Ираклионе пообедаю! Ровно в полдень по местному времени. Дикси! Ступай лучше за хворостом, или как он тут называется... Хм... травы поблизости имеются, и вполне съедобные, но... Я бы предпочел мясное или рыбное. Стоп! Брек! В Ираклионе так и сделаю, а пока продолжай развлекать себя неспешными думами. О чем я? - о мясе. Хорошо, пусть о нем. Что-то давненько я не подбирался к вегетарианству с нападками. Исправим! Вот, например, всемирно известный музыкант, сэр Пол Маккартни. Я его наугад выбрал для примера. Помнится, случайно пересеклись с ним в случайном месте: я его цап за рукав, дескать, давно хочу познакомиться и спросить о важном. А ему, видите ли, некогда, он куда-то очень спешит!.. Ну, и ветер ему попутный, не очень-то и хотелось. Он, Маккартни, волен писать песни, выступать с концертами, разводить овец, или цветы на рассаду, есть мясо или не есть мясо, избивать ли не избивать жен-калек и подруг, благо он мужчина о двух руках и ногах, и даже будучи зрелым, солидным господином, в драке способен легко справиться с каждой из них... При его достатках, любые поступки сэра Пола будут приняты судом как естественные английские чудачества.
      Впрочем, он выбрал разводить овец не на мясо, разумеется, на молоко и шерсть. В добрый час. Однако, мне бы хотелось знать - что происходит на его ферме с животными, утратившими способность молодо блеять, а также совокупляться, давать народу шерсть и овечий сыр? Пристраивает ли он их в кошару для престарелых, подвергает ли многочисленные свои стада гуманной и абсолютно безболезненной массовой эвтаназии, или просто и безгрешно передоверяет их судьбу джентльменам из соседней живодерни?
      Вопрос, хотя и с подковыркой, отнюдь не праздный: если судить человека по форме зубов - любой Кювье подтвердит: хищник, мясоед. Так? Так. Но цивилизовались и решили личной безгреховностью исправить природу? Хорошо, но зачем? Переход на безубойное питание, насколько я могу судить по общению с вегетарианцами, чаще всего обусловлен именно моральными соображениями, хотя и какие-то медицинские доводы непременно подтягиваются. Но если вегетарианец трудится, к примеру, мясником в соседней лавке - что толку в его вегетарианском образе мыслей и в его духовных ценностях касаемо личного безубойного питания? Увы, ни воспитуемым на родительских примерах детям, ни тем более животным - пользы от этого никакой. Стало быть, нравственная позиция конкретного человека должна быть если не активна, то хотя бы последовательна. Когда сэр Пол разводит цветы, или пишет музыку, и при этом вегетарианец, - все нормально, все хорошо, нигде не противоречиво. Но если он разводит овец у себя на ферме - то пусть тотчас и немедленно объяснит мне одно из двух, на выбор, а лучше то и другое:
      1. Каков жизненный путь выращиваемых вами животных?
      2. Как вы совмещаете свое вегетарианство и регулярную утилизацию старого, но еще дышащего имущества? А, сэр Пол?
       Молчит сэр Пол, и вряд ли уже когда-нибудь выскажется насчет всего этого. Сэр Пол Маккартни, выдающийся музыкант и крутой бизнесмен от музыки, вовсе не глуп, но он не дурак, чтобы подвергать свою репутацию и деловую активность урону, ибо ввязываться в дискуссию, по определению провокационную, да еще хрен знает с кем - это риск, тупой и бесполезный. Ныне царящие порядки в тех или иных странах существенно разнятся, но всех объединяет одно: гражданские права не распространяются ни на флору, ни на фауну. Да и хрен с ними со всеми.
      Кстати, о разнице: я знаю страны и сообщества, где главный принцип гражданского права: все, что не разрешено, то запрещено. Есть и такие, где власть уверяет жителей в обратном: дескать, все, что не запрещено, то разрешено. Угу. Но вы только попробуйте, подобно вольно порхающим херувимам, в полную силу воспользоваться не запрещенными правами - крякнуть вслух против феминисток... или сказать вслух слово 'негр'. Попытайтесь? В странах, где миропорядок устроен по противоположному принципу, тоже далеко не рай: ну-ка, попробуйте там прожить без мохнатой лапы на плече, никого не подкупая и ничего не нарушая.
      Правила-разрешения кошмарнее и мрачнее правил-запретов. Но они, увы, человечнее. Такой вот парадокс бытия.
      Что объединяет пессимистов и оптимистов, делает их похожими на братьев-близнецов или на равнораспиленные сосновые чурки? И те, и другие воображают себя реалистами. А я кто? Куда бы мне примкнуть, чтобы поудобнее было - мыслям моим, чреслам моим, стремлениям и желудку? Не знаю, мне нравится перебегать из одного лагеря в другой, то воодушевляясь на ровном месте, то поникая всей душой от пустячных досад. В свое время, уже весьма в зрелом возрасте, где-то в двадцатом веке, я понял про себя, что у меня МДП, маниакально-депрессивный психоз, но прогрессивная шарлатано-медицинская общественность стала меня поправлять: де, мол, не МДП, а БАР, биполярно-аффективное расстройство. Та же хрень, только в иных терминах. В конце концов и эта погремушка мне наскучила, я решил бояться неведомо чего... Ведомо кого... Да и не решил, я просто пересекся однажды и просто боюсь, без всякой бравады... и хочу искать защитные артефакты, в виде шлема Аида. На сегодняшний день - именно это моя реальность с повседневностью.
       Костерчик прогорел, до рассвета еще далеко, поддерживать лень, спать не хочется, а чувство голода слегка притупилось. Другой человек на моем месте залез бы в телефон, за интернетом, но я-то не другой! Мне скучно болтаться по Сети, меня это не развлекает. Разве что, на удачу, спросить насчет додекаэдров? Спрашивал, полезной инфы самый минимум. Вдобавок, и покрытие здесь, на краю деревни, весьма хреновое: Сеть молчит, и телефон молчит. Могу попробовать своими силами протянуть связь к этому забытому всеми богами кусочку греческой земли, но такого отвлечения - на четверть часа максимум. Лучше просто погулять по островку, сначала вдоль, потом поперек. Песочек одной ногой потоптать, волну другой попинать... Люди (почти все люди, иначе говоря - человечество), выходя к границам большой воды и суши, привычно говорят: 'океанское побережье', 'морское побережье', и свято убеждены при этом, что объективны и непредвзяты. И я такой же! Да, мы честно говорим. Но не спешите никому из нас верить, ибо общечеловеческие и личностные ценности зиждутся на порочной системе координат, в которой побережье Земли для большинства землян - это, условно говоря, берег озера. В то время как оно - берег острова. Вот, как сейчас: Средиземное море модель Мирового Океана, островок Диа - модель Мировой Суши.
      Оп!..
      Предчувствие... Точнее, дар предчувствия. Не люблю его в себе! Нет, безусловно, любой козе понятно, что дар полезен, а для долгой жизни так и просто необходим! Но... иной раз отравляет, торпедирует чувство беззаботности. Которое, кстати сказать, благостно по ощущениям, но отнюдь не помогает, а крепко мешает намерению жить долго и невредимо. Общеизвестно в наших кругах - колдовских, магических и, к ним приравненным ведьмаческих, шаманских - что сакральная сила, аура, которая содержится в 'человеке осененном', служит своего рода магнитом, воронкой, манком... для других носителей этой ауры, особенно для разнообразной нежити и демонов. Притерпеться к данному феномену своего бытия можно, а привыкнуть - нет. По крайней мере, мне, за многие тысячи лет жизни, привыкнуть так и не удалось. Но притерпелся. Вот и здесь, ныне, когда я гуляю по бережку, по кромке Средиземного моря, это самое предчувствие услужливо подсказывает мне: щ-щас!
      Выползает... один... одна... одно... Один! И даже два. Один слева от меня метрах в трех, другой справа. Обоих кличут кересами. Узнал. Нечто вроде европейских вампиров на древнемикенский лад. Черные души погибших в глубокой древности негодяев, которые и по ту сторону земного бытия наглотались всяческой скверны. Теперь, вот, меня почуяли и хотят убить, голодного одинокого беднягу. И на какое-то время насытить свою утробу, мною насытить, за мной они пришли. Им бы, тупицам, задуматься на мгновение: какого хрена их вдруг потянуло на пустынный берег ночного моря?.. Окажись на моем месте тот же Пепе-Джузеппе, так они бы его даже не почуяли сквозь толщу вод. А все потому, что, увы, работает та самая воронка-приманка из ауры моей. Поскольку я древний и опытный колдун, то большую часть своей ауры мне, с помощью разных ухищрений, удается прятать от постороннего чутья, каковой подход имеет свои плюсовые и минусовые стороны. Они думают, что к ним на ужин пришел слабосильный придурок, на уровне доморощенного экстрасенса, но и сами при этом слабоваты. Иными словами, хиляки - мне по колено будут могуществом жалким своим. А покажись я им в полную силу - то не сюда, а назад, в пучину моря брызнули бы из насиженных подводных гнезд. Это было бы хорошо. Но, в таком случае, на запах полномасштабной ауры моей, могли бы подтянуться как раз те, кто в могуществе колдовском или нечистом, вполне способны быть мне вровень, или повыше. Таких на свете немного, около сотни, как я полагаю, но они есть. И могут припожаловать за обильнейшим ужином, в моем лице широкомордом. Не факт, что одолеют, но и не факт, что окажутся слабее. Это было бы плохо. Вот и приходится искать ту самую золотую середину, именуемую чувством меры.
      Все-таки, я каким-то шебутным стал в последние столетия, легкомысленным... Только что собирался подпрячь темную парочку на поиски придонных артефактов, тех же додекаэдров... А потом опять передумал, похерил задуманное!
      - Алё! Вы двое! Как вас звать-величать, кересы хреновы? Не подходить, сучьи твари, по-хорошему прошу!
       Темные сущности мертвых душ, очень злобные, ауры насквозь вонючие. А еще когтистые такие! К моим попыткам завязать мирный диалог не прислушались, напротив, взяли меня в клещи с флангов, как при Сталинградской битве, и нападают... со скоростью, примерно, полтора метра в секунду. Я ничего такого театрального даже выдумывать не стал, подобрал с песка гнилуху-корягу, одним своим, навеки вызубренным, заветным заклинанием превратил ее в секиру. В реальном рукопашном боестолкновении вооруженных противников, а не в фильмах 'про кунфу' и мушкетеров, событие происходит очень быстро, от начала и до победного конца одной из сторон - куда больше времени понадобится, чтобы вслух прочитать стишок про Шалтая-Болтая. Два удара направо, столько же налево - нет больше этих двух кересов, ни на белом свете, ни на том, призрачном - так и развоплотились безымянными. Вопрос в пространство, самому себе: ну, а если бы не эти маги-дистрофики сейчас клюнули на ауру мою, а крепыши-колдуны, ранга уроженцев одной хитрой деревеньки, что стоит на далеком отсюда севере? Что тогда? Тоже корягой бы махался?
      - Тогда, ехидина Ёси, я бы не корягу, а разум свой с пола бы поднял, башку бы им, наконец, наполнил и быстро-быстро начал бы соображать насчет дальнейшего. Ясно?
      - Ладно, ответ принят. Ясно. Кстати, и на горизонте ясно. Пора бы дергать с этого островка в лоно цивилизации. До полудня далеко, но жрать уже конкретно захотелось. По воде побежишь, или как?
       По воде я, конечно же не побежал, слишком затратно для ауры моей, утомительно и глупо. Но раскинул пошире ментальные 'радары', стал зигзагами постигать пространство моря и неба. В основном, моря, ибо ни дельтапланов, ни вертолетов, ни дирижаблей в округе не водится, это я знаю достоверно, прощупал еще с борта яхты моторной. А, вот, случайную рыбацкую лодку - тоже моторную, не на веслах же, нащупал! Для этого мне пришлось полтора раза обойти по периметру весь остров, посылая разведсигналы в открытое море. Зато по суше! Километров пятнадцать нашагал, покуда нащупал и зачалил, колдовским же образом, транспортное средство, а с ним водилу, рыболова по-совместительству. Странный такой человечек, из породы нелюдимых чудиков. Ну, мне же лучше: я его зомбанул... в легкую довольно меру, так, чтобы все рыбацкие и моряцкие рефлексы в нем остались живы-здоровы, но чтобы любопытство в нем иссякло до нуля. Ну, сел какой-то человек в лодку, сидит и сидит себе на раскладном стульчике... и молчит... есть не просит. И хорошо, что молчит, хозяину это ничуть не в тягость. Медленно к Ираклиону шли, часа три.
       Деньги я ему совать не стал, ни в руки, ни в карман, ни в ведерко с уловом, и скаредность тут ни при чем, просто пожадничал общаться на отвлеченные темы, но зато попутный улов со спиннинга я ему обеспечил очень неплохой - безымянный извозчик мой аж завыл в конце пути какую-то веселую песенку без слов!
      Собирался к полудню в Ираклион войти, но опоздал почти на час. Однако же, я и тут совсем не против: родной аппетит только вырос от небольшой задержки!
      Так думал я, в нескольких шагах от какой-то едальни, даже не подозревая, что пройдет еще час, а я по-прежнему буду голоден, зол и очень доволен. Зол на себя, на свои эмоциональные взбрыки, которые суть гремучие коктейль-гранаты из моих человеческих и колдовских элементов сознания... А доволен... тоже собой.
      Сижу на скамеечке, в самом центре города, в каком-то парке, поглядывая из недалекого далека на ресторан Эль Сур, с мексиканской и японской кухней, и медленно разгораюсь лютой яростью голодного волка: вот, ворвусь сейчас - и все съедобное дотла сожру, японское и мексиканское!
      Только сначала приведу личность в надлежащий порядок. Сегодня я буду богат, рассеян, небрежно-ироничен и якобы еще не переварил утренний завтрак. Вот какой у меня имидж нынче: одинокий денди. Еда - развлечение сытых, стало быть, я буду развлекаться обедом напоказ, но, при этом, втайне от окружающих, бесстыдно обжираясь... с урчанием... А потом уже в музей, за культурными ценностями и возможными аурными шлейфами от вожделенных артефактов.
      Но до музея в тот день я так и не добрался, вмешались обстоятельства.
      Сидел на самом солнышке, ерзал, вздыхал. Скамейка сама уже не вытерпела и ну меня подталкивать: беги, заказывай, жри! Пора! Но я, чисто из упрямства, решил посидеть еще минуту, другую. Смотрю - шествует мимо меня девица, реальная калека, фиг разберешь, сколько ей лет - четырнадцать или двадцать пять?.. На лицо некрасива, точнее уродлива: мокрый рот перекошен и полураззявлен, правый глаз косит, но не конкретно в мою сторону, а просто... Руки, ноги, туловище - явные жертвы мощного церебрального паралича. Не идет, а бредет, загребает утоптанный грунт свернутой поперек ступней, попутно дергаясь в стиле пляски святого Витта. Смотреть в ее сторону - и то больно! Шкандыбает, на голове панамка, на туловище дешевая клетчатая рубашка навыпуск, ниже туловища нечто вроде задницы и ног, на них простецкие джинсы мешком. Обута в кеды. При этом подруга сия улыбается. По крайней мере, так я воспринял движение-растяжку перекошенных губ ее слюнявых. Мне одного взгляда было достаточно бросить в ее сторону, чтобы понять: дебилоид. А второй взгляд понадобился, чтобы понять: дебилоид - это я.
      У девицы на вздернутом плече полупрозрачная, плетеная из веревки, сумка, а в сумке притаилась книжка в мягкой обложке: Джек Лондон, 'The People of the Abyss', 'Люди бездны'. О, да. Умственно неполноценным ее в самый раз и читать. На чужом языке. Я девчонке заглянул в самый краешек сознания - местная, гречанка, звать Фотини. Вспоминает некоторые отрывки из прочитанного и горько улыбается. Жалеет кого-то. Книга, повторюсь, на английском.
      Сам я не люблю творчество Джека Лондона, потому что у него даже в трагических и драматических вещах присутствует, на мой цинический взгляд, липкий привкус сахарина и патоки - чика в чику для гламурного женского журнала 'Арфа Востока'. Попадись мне подобные истории раньше, на заре моих времен, ну... тогда... вполне возможно, я бы ими увлекся, услышав: несомненный сюжетный драйв - и в северных снегах, и на южных морях, отважные первопроходцы, сильные, ловкие, небритые, остроумные, верные в любви и дружбе. Хотя, как раз 'Люди бездны' - о несчастных обитателях лондонского дна в начале двадцатого века, там патоки почти нет. Но дело-то в другом: красная девица, охваченная с ног до головы церебральным параличом, находит в себе силы и знания - читать о здоровых людях на чужом языке... и сопереживать, и сочувствовать кому-то.
      - Девушка! Да, да, Вы! Прошу прощения за вопрос?..
       Девица не сразу, но останавливается, замерев в немыслимой позе, смотрит на меня полуторным взглядом.
      - Это вы мне?
      - Да!
      - Какой у вас вопрос?
      -Ну... Не могли бы Вы для начала присесть рядышком, а то так неудобно разговаривать, на расстоянии?
       Девица фырк вместо ответа и зашевелила поочередно всеми своими суставами: прочь шагать. Я, даже никуда не заглядывая, все правильно вижу, мне ее реакция вполне понятна: очередной придурок с душеспасительными лекциями на религиозные темы, или продавец вселечащей панацеи.
       Скорее всего, мы вели диалог на греческом языке, но никто из редких прохожих, шастающих туда-сюда по дорожке, на нас с девицей ноль внимания. Это в обычае среднеевропейском, да и я чуть-чуть помог приватности своими заклинаниями.
      - Фотини, ну, что же Вы! Ну, куда же Вы?
       Оп! Имя она услышала и вновь остановилась, несколько удивленная.
      - Откуда вы знаете, как меня зовут. Я вас не знаю.
      - Верю, что не знаете. Но я, собственно говоря, нахожусь здесь сугубо ради Вас! И не для того, чтобы совместно молиться о том и о сем, и, тем более не для того, чтобы рассказывать Вам о чудодейственных снадобьях.
       Конкретно притормозила разумом подруга от слов моих. Подумала мгновение и среагировала на мой приглашающий взмах рукой: заковыляла к моей скамейке.
      - И кто же вас прислал, и зачем?
       Девица не сразу, кряхтя, с натужными боями против "дефектов" своих, но кое-как устроилась на нашей общей скамейке, в метре от меня. И любопытство явно в ней пробудилось. Оба фактора надежно говорят: готова! Уже не сбежит, даже и без моих колдовских капканов.
      - А вопрос вот какой: чем Вас привлекла книга, которую Вы читаете? Сюжетом, красотою стиля, философскими проблемами, поднятыми в ней? Прошу ответить, ибо вопрос мой не праздный, не досужий, я его потом готов объяснить.
       На самом-то деле, вопрос мой почти пустой, мне ровным счетом безразлично, какой вариант из подсказанных ответов она выберет. Моя задача: запустить более или менее непринужденный диалог на любопытные для нее темы, и в это время потрогать ее личностное Я, измерить его, а также ауру, чтобы способнее, эффективнее на нее воздействовать.
      - Ни то, ни другое и ни третье. Это публицистические очерки, не вполне художественная литература. Сюжет прост, но не банален, и тоже с малой художественной ценностью. Философия там по-американски примитивна, вся на теориях Спенсера замешана. А социальные проблемы интересны. Описанных там людей мне по-человечески жалко... - И, предвосхищая мой закономерный вопрос о причинах жалости, - Потому жалко, что почти все они, приняв от автора по глоточку помощи, в виде тепла, денег или пищи, вновь уйдут с головой в свою беспросветную грязь. Почти все, а может быть и абсолютно все, ему повстречавшиеся.
       Воооттт ттак вотт! Девчонка нашла в себе силы уклониться от предложенных ей тропинок ответа, и, в то же время, удовлетворить мое фальшивое любопытство! Ну, крута! Ей, кстати говоря, восемнадцать лет месяц назад исполнилось.
      - А сколько Вам лет?
      - Все вопросы задали? До свидания, мне пора. - И опять заворочалась, чтобы встать.
      - Дело в том, уважаемая Фотини, что меня абсолютно не устраивает внешний вид, в котором поселилась и вынуждена жить Ваша личность. Настолько не устраивает, что я намерен ее исправить вплоть до неузнаваемости. Разум у Вас и сейчас имеется, под стать ему будет и красота.
       Девушка пару мгновений молча дергала мокрыми губами, но вслух только повторила, явно опасаясь, что перед ней нечто вроде серийного маньяка убийцы... каким-то образом узнавшим ее имя:
      - До свидания, мне пора.
       Я не стал ждать, покуда она полностью прошевелится до относительно вертикального стояния своего организма.
      - Да сколько угодно! Только у меня крохотная просьба: пошевелите на прощанье указательным пальцем правой руки.
       Правая ладонь у девушки согнута в неподвижный крюк, но я уже успел кое-что мысленно подшептать. Короче говоря, повинуясь моим желаниям, а большей частью собственному любопытству, девушка подняла скрюченную ладонь до уровня лица и... пошевелила указательным пальцем. Я даже подумал на мгновение, что она и от косоглазия избавилась - настолько далеко ей удалось выпучить оба глаза, взирающих на указательный палец правой руки.
      - Согни его... разогни... о... получается, молодец. Вот и ладушки. Не смею больше задерживать, а этот вылеченный пальчик оставляю тебе на память. Ступай.
       Фотини стоит передо мной кривым столбом, оба глаза ее, вместе с косоглазием правого, на место вернулись, пристально смотрит на меня... рот еще более мокрый.
      - А... как это... ну... у вас получилось... что это значит?
      - Это значит, что я не враль и не мошенник, не охотник за легкой добычей. Присаживайся по новой, Фотини, а то у меня шея разболелась, снизу вверх тебя рассматривать. Мы поговорим, сделаем общее дело и расстанемся навсегда. Скорее всего, ты никогда меня больше не увидишь. Но мой подарок останется с тобой, вполне возможно, что на всю оставшуюся жизнь.
       Фотини послушалась и села, уже чуть ближе, чем на метр. Я смотрю на нее и вижу, как под клетчатой ковбойской рубашкой, трепыхается ее сердце. Еще бы, девица-то в шоке! Вот, не удержалась: опять подняла руку к глазам, пошевелила пальцем.
       Я откашлялся и па-ашел заводить рака за камень своими объяснениями. Кстати говоря, не шибко-то и наврал. Смысл речей сводился к тому, что я, обладая непростыми способностями, далеко не всегда жил и живу праведными поступками, поэтом иногда накатывает на меня что-то вроде раскаяния и жажды приносить пользу незнакомым людям. Почти всегда, я вовремя справляюсь с этими дурацкими позывами, но иногда так нахлынет-прихлынет...
      - Вы... дьявол, да? Нечто вроде Люцифера?
      - Нет, конечно, что ты! Я не из этой епархии. Видишь ли, дружище Фотини, обычных земных людей тоже иногда волнуют и терзают вопросы Добра и Зла, Тьмы и Света. Это простительные закидоны для малых сих, вроде меня.
       Я перемежаю наполовину лживые объяснения легковесною чепухой, которую подсаливаю щепотками нигилизма и цинизма - так легче добиться доверия у молодежи. Фотини внимательно слушает, сердечко ее бешено стучит, в предчувствии чего-то немыслимо важного, она уже не замечает, что я перешел на одностороннее ты, у нее голова кружится, она хочет пить.
      - Если очень уж жажда замучила, я попробую сходить, чего-нибудь поблизости найти и купить...
      - Нет-нет, все норм. Я Вас слушаю.
       Угу, безличное вы превратилось в адресное Вы. Ну, да, на ее месте, в ее возрасте, я бы вообще на части лопнул от любопытства и нетерпения. Чтобы темп речи этой Фотини меня не раздражал, я речевой аппарат ее авансом исправил, незаметно для нее, потом все на место верну.
      - Хорошо, я бы тоже попил, но потерпим вместе. На чем я остановился?
      - На процентных пунктах. Я знаю, чем они отличаются от процентов.
      - Тем лучше. Но я частично повторю, с твоего разрешения, дело-то важное. Итак, в течение первых ста дней, твой организм, если его принять за условную расчетную единицу, будет излечиваться примерно по одному проценту в день, от достигнутого. Таким образом, через сто дней... Что будет?
      - Излечение составит 50 процентов... э-э-э и пятьдесят процентных пунктов.
      - Теперь вижу, что отличаешь. Хорошо. Далее начнутся финишные сто дней. Если все оставшееся принять за единицу, то за сто этих самых оставшихся дней, лечение составит сто процентов, или одну расчетную единицу. То есть за каждый из этой сотни дней здоровье будет прирастать...
      - На один процентный пункт.
      - От начального промежуточного. Точно. Блин-н! Оказывается, гораздо приятнее творить добро для умников, нежели... Пошевели-ка средним пальцем правой руки. Покажи ладонь... средний, я сказал... согни, выпрями, не бойся, я не обижусь. Хорошо. Это я для того, чтобы авансом подхлестнуть твой будущий энтузиазм. Сей дополнительный бонус никак не отменяет предстоящих двухсот дней постепенного исцеления. Теперь повтори своими словами смысл именно постепенного исцеления, а не мгновенного?
       Фотини вдохнула глубоко, выдохнула, раззявила мокрые губы, чтобы отвечать, а сама уже обоими глазами в ладонь свою косит, налюбоваться не может. Но спохватилась и отвечает. Я слушаю.
       Если верить этому странному дяденьке, за двести дней она станет совершенно здоровой и на лицо красивой. Хотя... в последний пункт ей не очень верится. Ну, если и фигура исправится, это вообще выше любых мечтаний. Но если все разом сотворить, то ни мама, ни бабушка - ее просто не узнают. Предположим, узнают, она докажет всем свою подлинность, но поднявшаяся суматоха, неминуемы вопросы-допросы-обследования, медицинские, полицейские, масс-медийные... отравят всю радость от исцеления. Молодец, четко усвоила и воспроизвела.
      - Ну, и еще Вы сами сказали, что я... никогда и никому...
      - Верно. Предупреждаю, не шутя! Если ты, когда-нибудь и кому-нибудь, хоть своему возлюбленному... А они появятся на горизонте, непременно появятся. Короче! Сболтнешь кому о добром дяде на скамейке - в течение часа, примерно, вернутся к тебе все твои нынешние телесные атрибуты! Плюс поправка на возраст. Никакие мольбы кому бы то ни было - не помогут. Вникла?
      - О, да! Я не подведу.
      - Я-то ладно, ты себя не подведи. Продолжим. А если не вдруг, но за двести дней? Как будешь пояснять-объяснять?
       Двести дней - это большой промежуток времени, и она, Фотини, следуя рекомендациям, прямо сегодня, начнет операцию прикрытия. Станет делать всякие дурацкие упражнения у стенки, на полу, руки-ноги-спина-шея... Где-то дня через три-четыре покажет успехи: с теми же пальцами. Упражнения, обязательная ходьба, непременно всяческие брошюрки. Да-да, да, она понимает: не от сектантов, а сугубо официальные, которые в аптеках и больницах. А когда пойдут реальные резалты, она вдруг станет суеверной и мнительной: никаких консультаций и обследований, никаких исповедей. В церковь ходить можно, и даже желательно, это она как раз понимает хорошо, но никаких интервью, исповедей, обменов опытом: нет! Ей так свыше пришло: будешь хвастаться, гордиться и возноситься над другими людьми - все пропадет!
      - О, нет, не стану! Если, конечно, это все, Вами обещанное, вообще сбудется.
      - Сбудется. И не парься возрастом, Фотини, на время твоего исцеления ты тормознешься в своем нынешнем восемнадцатилетии. Да, ты все верно понимаешь, и настроена, вроде бы, неплохо. Кстати, пока не забыл... У тебя зубные протезы поставлены? Есть вставные зубы?
      - Н-нет, все свои. А что?
      - Это хорошо, что нет, мороки меньше. Зубы у тебя дрянь: неровные, желтовато-синие. Не сердись и не куксись, мы же серьезное дело обсуждаем. По зубам так: сегодня, ближе к вечеру, а то и раньше, у тебя зашатается первый зуб... четверка, верхний справа. Который сразу за клыком. Можешь расшатать, если неймется, к утру выпадет. Взамен вырастет новый. Ну, как в детстве. И со всеми то же самое, их у тебя... ага, двадцать восемь. Для экономии времени и сил, так и оставим, зубы мудрости не вырастут. Перебиваешь... Ну, что?
      - А как я объясню этот феномен? Людям, родственникам?
      - Никак, сама удивишься. Смотри: первые шестнадцать, сплошь под щеками, боковые, вообще вопросов не вызовут, если нарочно показывать не станешь. А потом, это уже начнется вторая половина пути, общие изменения во внешности твоей станут столь заметны, что на сей пустяк отдельного внимания никто не обратит. Новые будут расти чуть быстрее обычного, дабы к дате 'двести' всем успеть. Еще. Я смотрю, у тебя ступни ног чуть разные: 36 и 37. Спасибо, я вообще догадливый. Надсадно сокращать, лучше одну вырастим чуток, обе станут 37. Далее, насчет красоты. У тебя будут правильные черты лица, без перекосов, как сейчас, и диспропорций.
      Тэкс... Носом шмыгай, плакать не надо! Хорошо? На вкус и на цвет, как говорится, но большинство людей, особенно мужчин, сочтут тебя красивой. Придет пора, и ты выйдешь в свет взрослою принцессой. Заранее подумай о работе. Что?.. Какая?.. Переводишь с английского? Молодчина! Тогда начинай копить деньги! Всеми силами! Потому что абсолютно весь гардероб и разное прочее тебе придется менять. Вот тебе небольшая 'стремянная', 'стиррап кап', здесь три тысячи налом, я тебе в кармашек джинсов... во-от... Этого будет мало, подкапливай сама, усердно, время пока есть, но... Что еще... Ага! С сегодняшнего дня! Ты вдруг! Помимо физических нагрузок, начинаешь делать на людях логопедические упражнения: чтение вслух, проговаривание скороговорок. Далее. Уточни, с кем из родственников ты проживаешь, чтобы мне лишнего не шаманить в разуме твоем?
      - С мамой и бабушкой. Есть старший брат, но он в Шотландии живет.
      - Обе вменяемые?.. Хорошо. В этот период времени, пожалуйста, поменьше конфликтов, побольше уступчивости, чтобы дело до психиатров не дошло. Просто ребенок поверил в себя и в свои силы. Напоминаю еще раз: никакого пиара, даже через сто лет! Ни детям, ни мужу - ни звука, ни намека, тотчас все рухнет. Подружки есть?
      - Ну... так...
      - Увы, отпадут, и так, и этак. Обрастешь новыми. Пошатай зуб. Справа, справа. Вот видишь! Это мелкий бонус, чтобы поверила в происходящее, а главное - в саму себя! Вроде бы все учли. Если что-то упущено в рекомендациях - доходи своим разумом, он у тебя есть. Никаких вредных привычек, типа узо, травки, хмурого. Иначе скатишься примерно в прежнее состояние. А?.. Спрашивай, конечно. Теперь можно.
      - А что я Вам должна взамен?
      - Ах, вон ты о чем. Никаких клятв, никаких присяг. Мы расстанемся через какие-то минуты, и навсегда. Более того, если, вдруг, случится чудо, и ты меня увидишь в этом мире - мы незнакомы, до тех пор, пока я не разрешу иное. Понимэ?
      - Угу.
      - Но кое-что, взамен, ты все-таки должна. Точнее, можешь. А именно: будешь жить своей жизнью, без самопожертвования, никакой самоотдачи в духе матери Терезы, просто живешь. Но если подвернется случай - от себя, от всей своей души, разово, а не потоком, бескорыстно помоги тому, кто в этом нуждается. Не ошибись в этом, не выходи за алкоголика, не подавай ханыгам, не продавай с себя вещи на дозняк для бродяги. Просто живи, для себя и близких своих, для мамы и бабушки, для мужа и детишек. И храни в себе милосердие. Ну, вот... А обещала не нюниться! Все, я пошел. Деньги не потеряй, зуб посреди улицы не расшатывай, пальцы прохожим не показывай. Адыо!
       Пообедал я не скоро, все шел и шел, примеряясь, привереда этакий. Но, на проспекте какого-то из Софоклов, меня славно покормили, в 'Морском коне'.
       В городе из артефактов не нашлось ничего. Условно полезная информация, которую удалось стрясти, позвала на север, в Голландию. Что ж, поехал, проверю, поищу.
      Фотини настроена решительно, и я в нею верю, поэтому и маны в нее загнал за время беседы - мама не горюй! - сам едва в голодный аурный обморок не грянулся. Но, благо, музей и лабиринт по маковку маною напичканы, восстановился быстро. Напоследок пришлось еще один клубочек закинуть в девушку, чтобы надежнее воздержалась от эффектных рассказов и публичных подозрений насчет нежданного сантаклауса. Да, подстраховался, ибо мир таков: эгоисты напрягают, альтруисты настораживают.
      
      
      Г Л А В А 11
      
      Часы песочные - образ старости. Мраморная пыль тихонечко льется, себе, из верхнего сосуда в нижний. Р-раз - и песок в верхнем сосуде иссяк. Но часы можно перевернуть, поменять низ и верх, и, тем самым, их омолодить, а человеческая жизнь однократна: был песок-человек - и иссяк навсегда. Раньше во всех часах такого рода был настоящий мелко просеянный песок, но он горловину растирает, расцарапывает, и время года на точность таких часов влияет: на холоде они спешат. А у клепсидры замучаешься деления на боках вымерять, потому что чем воды больше в верхнем сосуде, тем напор больше, неравномерно вода течет. Но все одно: воду можно перелить наверх, чтобы сызнова лилась, время отсчитывая, а жизнь человеческую - не получается. Так Бирюк ответил на вопрос сына, почему тот не любит песочные часы и клепсидры, предпочитая им солнечные часы днем и маканые мерные свечи ночью. На дозорной службе - ну, там деваться некуда: положено соблюдать и содержать - поступай согласно Уставу, а привередничать можешь дома, в свободное от службы время.
       Ёси смотрит на отца и втихомолку надеется, что до старости тому далеко, но волосы седые уже есть, и на голове, и в усах с бородой... и немало. И морщин полно, по щекам и на лбу. Седина - туманная разновидность грядущего мрака. Так иногда повторяет отец, и Ёси всей душой не желает вдумываться в это угрюмое высказывание, но все равно его понимает. Сколько лет отцу - Ёси не знает, как-то не пришлось к случаю спросить, и вообще такие вопросы очень невежливы в обществе, уместно только у детей насчет прожитых зим, лет и весен любопытствовать. Но он смелости наберется и обязательно спросит, а отец обязательно ответит, как всегда честно. Только однажды отец уклонился от подробного ответа, и Ёси видел, как тяжело отцу отвечать. Почему он не женится второй раз? Потому что... Он обещал быть с нею... с Ливи, раз и навсегда... Они поклялись друг другу, Ливи и... он, отныне он Бирюк. Всё!.. Ёси помнит, как у него сжалось сердце, когда он увидел в тот миг отцовские глаза, и с тех пор опасается задавать некоторые вопросы. Но здесь же другое. Он прямо сейчас перебьет отцовские рассказы об Атлантиде и задаст вопрос. Лишь бы отец не догадался, почему Ёси о возрасте спрашивает, и чего он, в связи с этим, боится.
      - Вижу твой открытый рот, спрашивай.
      - А... Почему Тохсидэйн? Почему храм ему посвящен, почему не Атхейне?
       Отец кивнул и продолжил. Благодаря отцу, его неустанному вниманию, Ёси бойко выучился читать, писать и считать, как обыденной грамотностью, так и на древнем жреческом языке. Ёси в магии прилежен, не меньше в истории империи, и, конечно же, в Уставе караульной службе - а всё благодаря отцу, который заменил ему прежнюю семью, что была там, в Лесном.
      Юному Ёси, для полезного обучения основам, никаких жрецов-наставников не надобно, отец все знает не хуже их. Главное, пореже отвлекаться на всякие дурацкие пустяки, а слушать. Но не всегда получается.
      Когда боги устали воевать между собою, то они, согласно жребию, разделили между собою все земные владения. Богине Атхейне достались в удел дальние земли за бескрайними водами, там, где-то на Севере, где немногие из людей побывали, Атлантида же выпала Тохсидэйну. Кое-кто из наиболее дерзких жрецов-ученых, считает, что это Великая Верховная Богиня Земля, укрытая под личиною Атхейны, подстроила так, по воле своей, ибо умеет повелевать даже случайностью. Нет, пусть Ёси сам не путается и его, Бирюка, не запутывает каверзами своими. Тюхе - которая наша Тюхе - даже говорить не умеет, в то время как богиня случайностей Тюхе в полном праве своем управляет ими, судьбой и случайностями... - пока ей это позволено. Так же, как Тохсидэйн всевластно повелевает морями, но! - с милостивого позволения Верховной. Но повелевает. Поэтому и Атлантида, широко раскинувшись посреди бескрайнего океана, установила главный храм именно ему. Атхейна же до тех пор только одна из богинь, пока ей этого хочется. Ёси слушает эти рассказы отца, как волшебную сказку, затаив дыхание.
      - Если ты удовлетворен ответом, я продолжу? Да, или...
      - Да! Я все понял! Еще расскажи!
      Земли Атлантиды обширны, ее угодья столь велики, что неутомимому всаднику, едущему налегке, не обскакать Атлантиду ни за один день, ни за десять. Атлантида огромна, а все же не столь необъятна, как море-океан, облегающий сушу со всех сторон! Ученые люди много лет спорят о размерах Атлантиды, и все никак не могут прийти к единому мнению, ибо границы ее неровные, и не все земли открыты жителям ее. Общеизвестно одно: в ширину остров Атлантида простирается на тысячи стадий, каждая из которых равна тысяче полных шагов, и в длину тоже, только еще дальше! Давным-давно, в самом начале времен человеческих, бог морей Тохсидэйн и жена его Хлейя, дочь человека, могучего вождя могучего племени, произвели на свет множество детей, старшему из которых, богоравному Отланто, бог морей Тохсидэйн назначил самую лучшую и самую большую часть заселенной земли, отдав ему свой дом и окрестный удел; и поставил этого старшего сына царём над остальными сыновьями, остальных же сыновей назвал ахтолами. Сам же, с женою Хлейей, по нежной просьбе ее, удалился в пучины вод своих, дабы не мешать людям самостоятельно избывать настоящее, в ожидании будущего. Люди, оставшись одни, без премудрого божественного присмотра, немедленно взялись воевать с себе подобными, дабы завладеть большим против первоначального данного им, друг против друга, брат на брата, из года в год, из века в век. Атлантида в те далекие времена состояла чуть ли не из сотни отдельных городов-государств, но самым большим и сильным, самым несокрушимым из них стоял град на холме, подаренный Тохсиэйном старшему сыну Отланто. От Отланто произошёл многочисленный и воинственный род, старший в котором назывался царём и передавал царский сан старшему из своих сыновей, из поколения в поколение сохраняя власть старшего в роду. Время шло и войны продолжались. Постепенно, сквозь многие поколения царей и воинов, род Отланто взял верх над другими родами и отпрысками Тохсидэйна, и ныне большая и лучшая часть всех обитаемых земель принадлежит государству, которое, в честь основателя рода, приняло на веки вечные громкое и славное название свое: Атлантида. Так именуется государство, так же именуется вся суша, омываемая океаном, так же зовется столица государства: Атлантида.
      Бирюк, получив законный отпуск по службе, выправил такой же сыну своему Ёси, только что, в полные пятнадцать лет, получившему за свой изворотливый ум взрослое служебное прозвище Енот, и вместо того, чтобы навестить родину предков, стойбище Лесное, решил показать сыну берег океана, который в Атлантиде, испокон веку, привыкли называть морем. Шли недолго, меньше половины дня, хотя и никуда не спеша, выбирали кружные пути по живописным окрестностям, останавливались в харчевнях, дабы утолить голод и жажду, пускались в разговоры с местными крестьянами. И вот он, океан! Ничего более величественного Ёси в жизни своей просто не видел, не встречал. И влюбился в него навсегда! А отцовские рассказы все продолжались, а Ёси слушал и никак не мог ими насытиться.
      Считается, что духовным и государственным центром Атлантиды-острова являлся холм, на котором расположен императорский дворец. Рассказывают, что сам бог Тохсидэйн построил первый дворец на холме, а для защиты обнёс его тремя водными преградами и тремя крепостными кольцами. Сам дворец строился и перестраивался, множество раз за все предыдущие тысячелетия, но всегда на центральной площади перед дворцом возвышался, в первозданном величии своем, храм Тохсидэйна, внутри которого стояла незыблемо статуя бога на колеснице, запряженной шестью крылатыми конями. Водные преграды состояли, понятное дело, из воды, текущей по прорытым кольцам-каналам, а те, что на суше... Из горной гряды, из громадных каменных кирпичей, а третья, окружающая самый дворец, там, внутри, куда простым смертным путь строго-настрого заказан под страхом смерти, сделана... вылеплена... отлита... из орихалка!
      - Ого-го! Вот это да! А какой из металлов самый дорогой - золото, серебро или орихалк?
      - Золото. Притворяешься, что ли? Ёси? Золото намного дороже серебра, и ты сие отлично знаешь. А между ними, по врожденному богатству своему, разместился орихалк, и стоит он куда ближе к золоту, нежели к серебру. Дороже золота лишь некоторые целебные снадобья для императорского двора и драгоценные камни, вроде изумрудов, алмазов, рубинов. Тот слон, памятник, который ты видел с другой стороны дворца, на площади Дальней, построен из меди, не из золота, но лишь позолочен, однако и на него потрачены были весьма большие деньги, как я достоверно знаю от осведомленных людей.
      - А слон... Я настоящих слонов только на рисунках видел. Слон - он от рождения такой, ушастый и клыкастый? Или все это приколдовано жрецами, либо преувеличено?
      - Гм... Пожалуй, ты прав: уши, нос и клыки у слона действительно велики, а вот тельце подкачало, всего лишь полтора человеческих роста в холке... Ну, что ты опять хохочешь?! Боги, боги! Зачем вы послали мне такого легкомысленного сына! Все? Я удовлетворил твое любопытство?
      - Почти!
      - Ну, и? Завершай?
      - А почему дети Его Императорского величества именуются как царевичи и царевны, он же не царь?
      - Ишь ты! Откуда ты знаешь, что у него есть дети?
      - Ты мне сам говорил! А больше никто, я только от тебя знаю!
      - О-хо-хо...То, что я становлюсь рассеян, неловок и забывчив - это плохо. То, что я, пусть и с досадой, пока еще засекаю за собой неловкость и рассеянность - это хорошо. Будем считать, что сейчас засек. Дети. В древности на просторах Атлантиды было много царей, вождей. Потомки божественного царя Отланто победили почти всех врагов, присоединили к своему царству многие иные. Таким образом, царь Отланто стал и другими царствами-государствами повелевать, помимо изначального своего, воздвигся царем царей, императором. Царь - это врожденная сущность обладателя высшей власти, в то время как император - это царь, сам или по наследству, приобретший еще большую власть, еще при своей жизни взошедший, волею богов, на ступеньку выше остальных царей, ныне живущих в едином государстве. Поэтому дети Его Императорского величества имеют только царские титульные признаки своего высокого рода: цари и царевичи. Пришло время - взошел царевич на императорский трон - и вот он уже Император, сиречь царь над другими царями.
      - Угу, теперь понятно.
       Краток миг утоленного любопытства. Только что Ёси был доволен полученными от отца ответами на свои бесконечные 'почему', и вот уже опять ему неймется. Но отдых в сторожке закончен, впереди еще длинный путь, почти треть от всего обхода. Поэтому сунь свои вопросы поглубже за пазуху, дозорный воин Енот, и неси службу ровно и тщательно, чтобы ни единой капли от нее попусту не пролилось! Там за оградой, самое оберегаемое место на всем белом свете, императорский дворец, который чуть ли ни до последнего гвоздика отлит из орихалка!.. Так уверяет молва, и вряд ли сие совпадает с действительностью, но...
      Дозорный Бирюк мерно шагает впереди, дозорный Енот, как это и положено уставом дозорной службы, движется позади, в приличном отдалении, но так, чтобы спина первого дозорного всегда была на виду... или почти всегда, изредка бывают исключения-особенности. А между ними, дозорными, то обгоняя, то чуть отставая, мечутся на мягких бесшумных лапах две львицы-демоницы, Тихе и Тюхе, да только никакого беспорядка в их метаниях даже близко нету: львицы знают службу, любое движение каждой из них отточено и рассчитано, им обеим не до беззаботных игрищ - они чуют, они слышат, они готовы нападать и отражать нападения, готовы исполнить любой приказ, отданный вовремя главным по ватаге и старшим по ватаге!
       И месяц новой службы прошел, и два месяца миновало - ничего, хоть сколько-нибудь, важного в дозоре не происходит, не то, что в прежние времена, там, в первом внешнем круге! Но, пусть и с происшествиями, а прежде куда легче служилось, здесь же - ни на кратчайший миг нельзя терять бдительности, возможный неведомый враг хитер и опасен, почти столь же опасен, как оплошность или безалаберность, чреватые потерей бдительности! Опаснее врага, только служба внутреннего дворцового дозора, которая доглядывает за порядком среди остальных дозорных: эти оплошностей не прощают! Ну... и в случае чего... не доведи боги до этого - сами пощады ни от кого не ждут за свои возможные оплошности и огрехи. А кара для внутреннего дворцового дозора одна: смерть. Впрочем, у Бирюка и Енота, и у других сотоварищей по дозорам тоже выбор наказаний невелик. Вдобавок, от постоянной готовности к битве устаешь больше, чем от нее самой.
       Дозор сдан следующей смене, и, наконец, они уже дома. Близится ужин, а за ужином сон, а после пробуждения свободное время дневного отдыха, потому что следующий дозор, согласно расписанию главной дворцовой стражи, назначен на завтрашний вечер. Бирюк смотрит на сына, видит его вздернутые брови, сморщенный, почти как при детском хныканье, нос, умоляющие глаза... и еле заметно кивает: выпускай.
       Три торопливых шага к мешку, в котором бесшумно и безропотно томятся Тихе и Тюхе - и вот уже оба косматых облачка покинули колдовскую темницу и выпрыгнули друг за другом на просторы избы. Еще два раза моргнуть - а это уже львицы-демоницы во всей своей хищной плоти!..
       Первое, что сделали демоницы, обретя и выпустив наружу смертоносные клыки и когти - скакнули с двух сторон к беззащитному юноше Ёси!.. - и ну облизывать ему щеки, уши, лоб, затылок... Ёси ловок и быстр, и гибок, но ему не дано увернуться от еще более гибких и ловких Тихе и Тюхе! Ёси хохочет и завывает жалобно, призывает богов и пространство на помощь, но никто не спешит выручать-избавлять его от нападения! Бирюк сидит за столом, подшивает дратвой и шилом подметки на сапоги к будущей зиме, до которой, если как следует подумать, не так уж и далеко, ровно сто дней.
      - Угу. Будешь знать в следующей жизни, каково оно - разбаловывать боевых демониц своими сюсюканиями! Они львицы-воины, а, значит, и ты должен быть воином! А не этим... не... - Бирюк не успевает закончить воспитательную речь, ибо Тихе и Тюхе отвлеклись на несколько недлинных мгновений от Ёси, и теперь притиснулись к Бирюку. Но перед ним они обе куда как тише себя ведут, и не столь развязны: подступили, крадучись, к главному ватажному дозорному с двух сторон, прижали ушки к затылку, и ткнулись оскаленными мордами под мышки: М-м-муур, Бир-рю-укк! Кроткие такие!..
      Куда Бирюку от них деваться, приходится чесать и почесывать, за ушком, бока, спинки. Ёси тем временем успевает утереться от львиных нежностей, умыться, высушить полотенцем руки-щеки-нос-уши - и уже наполняет две глубокие миски мясом, свежей олениной из императорских угодий. Все это пищевое довольствие им положено получать из дворцовых кладовых по договору службы. Самим-то некогда охотиться, им в дозорах маяты хватает до краев. Демоницы способны по многу дней и даже месяцев обходиться без обычной пищи, они умеют питательную ману втягивать из окружающей среды, но тоже отнюдь не по-дикарски, абы где, а лишь в положенных для этого угодьях, в положенное службой время. Ах, мясо они очень любят! Особенно мозговые кости, да только этого лакомства им перепадает о-о-очень редко... му-у-уррр как редко... В мисках всегда мясо без костей. Люди не жадные существа, особенно главные люди на свете, Бирюк и Ёси-Енот, но костей не дают: они считают, что львицы очень уж лихо с ними расправляются - костяные брызги от разгрызенного едва не до луны долетают, замучаешься за ними убирать избу, потолок, пол и стены!.. А и по без костей совсем даже неплохо, да, Тихе?!.. А люди пусть себе бу-бу-бу меж собою, они сегодня добрые, почти как всегда.
       Набор свитков для чтения небогат в избе, два десятка их: пусть они и толстые, но все равно, ведь, не бесконечные - все, хотя бы по разу, читанные. Да и как-то так не читается сегодня.
      - А... вот как это так может быть?.. Я не совсем понимаю, то есть, вообще понять не в силах!
      - Ты о чем, сын?
      - Да вот... 'О бесконечности', трактат. Я его прочел весь, до последней руны, а... не пойму... Что значит, бесконечность времени и пространства? Ну, как так может быть! У дня есть начало и конец, у зимы есть начало и конец... у Тюхе нашей хвост длинный, а я его цап!.. - и вот уже кончик его у меня в руках! Да, здесь, у меня в пальцах, заканчивается львица Тюхе! Хор-р-рошая Тюхе! Ну, вот, куда же ты!.. А тут бесконечность! Я ее не понимаю! Я просто не могу ее представить! У всего должно быть начало и конец!
      - Разве? - Бирюк ухмыляется, сегодня он совсем не против сыновьих почемучек, они его развлекают. И не только: Бирюк чувствует, что вопросы эти как бы... как бы... освежают его самого, Бирюка, словно бы делают чуточку моложе, напоминают ему о собственной юности.
      - А разве нет?
      - Считаю, что нет. Но рад, что ты нынче, наконец-то, не только о девицах вопрошаешь, не в сказки играешь, а задумываешься о вечном. Вот, ты говоришь, что не в силах себе представить бесконечность пространства. Сложно отвечать просто. Но я помогу и тебе, и силам твоим, прямо сейчас, не выпуская подметки из рук. Готов?
       Ёси насторожен: от отца в подобных беседах только и жди коварства и подвоха!
      - Готов.
      - Хорошо, коли так. Предлагаю тебе подумать и представить не бесконечность, а совсем напротив: конечность пространства. Представь, что ты идешь, идешь, и идешь... за облака, за Луну и звезды... и пришел: перед тобой пространство закончилось! Представил?
      - Погоди... Сейчас, надо сообразить... Как это - закончилось?..
      - Подумай.
       Ёси честно пытается представить себе тот предел, который венчает пространство... А... а... тогда что за ним? Во-первых, как оно выглядит окончание всего... и что там дальше? А если дальше ничего нет - то как это себе представить? Что значит - ничего нет?! А... И тут для Ёси наступает ясность насчет каверзы в ответе Бирюка: а ведь верно! Представить предел пространства еще труднее, чем его бесконечность! Ёси пытается улыбнуться, видя едва заметный намек на ухмылку отца, но вместо улыбки его разбирает смех! И Ёси заливисто хохочет!
      - А ведь и правда! Бесконечность пространства представить легче! Но ведь и с бесконечностью Времени то же самое? Да?
       Отец кивает:
      - Теперь я вижу, что кое в чем ты способен отличаться от Тихе и Тюхе. Посуду моешь ты, львиц в мешок загоняю я.
       Ёси вздыхает тяжко-претяжко, но спорить не осмеливается. Конечно, загонять в мешок Тюхе и Тихе куда как веселее, нежели посуду мыть-протирать, но - сам виноват: в прошлые разы львицы так поняли Ёсину обязанность прятать их в мешок, что это очень веселая игра в догонялки и прятки. Посуду помяли, борозды от когтей до сих пор на стенах видны... и по потолку...
      - Крошки, пока! Пошел я в сени, кто-то ведь должен и посуду мыть! И вашу в том числе!
      - Вот, опять слышу разумную речь, которая более пристала мужу зрелому, нежели отроку беспечному. И, заканчивая твой вопрос моим ответом: да, представить себе конечность пространства еще труднее, нежели его бесконечность. Тако же и Времени. Однако, и то, и это можно, при полном отсутствии воображения в невеликом разуме.
      - Ага! - Ёси с важностью наклоняет голову, постепенно втягивая в сознание отцовские слова - и опять зафыркал, чуть не выронив из рук на пол чашки, ложки да плошки - ну, как тут от смеха удержаться?! Нет, нет и нет, он больше не будет представлять конечность пространства и времени, потому что воображение у него есть.
       А служба дозорного тоже напоминает иногда ту самую бесконечность - и времени, и пространства: служба идет, и идет, и сегодня то же самое, что позавчера... и вчера... и завтра с послезавтра, согласно заранее утвержденному расписанию. Но так не бывает в жизни, чтобы никогда и ничего не происходило, иначе подобное незыблемое положение вещей, времен и событий именовалось бы Вечностью. Люди рождаются, живут и умирают, им на смену приходят другие, то же самое происходит с обязанностями, временами года, стихийными бедствиями, волей богов... Слышишь меня, Ёси?
       Ой! Это отец не просто рассуждает о круговороте жизней и времен, а к нему с вопросом обращается!
      - Само собой. Слышу и внимательно слушаю.
      - Не похоже что-то. Ну... Вот уже много-много лет мне хочется посмотреть на человека (в лоне семьи или хотя бы одинокого) кто живет себе и живет припеваючи, не напрягаясь, не обременяя себя - страшными болезнями, неудобными в быту пороками, безденежьем, скандалами с родными и близкими и прочая, и прочая... Хочется, да не получается: откроешь дверцу, заглянешь в душу, а там семеро проблем по полкам, да восьмая на сносях!
      - Ага! А у нас с тобой, и с нашими крошками?! У нас какие беды?! У нас их нет!
      - Типун теб... Ай-й!.. Ёси! Они непременно будут, беды с невзгодами, но нам с тобою не след призывать их заранее неуместным открытием рта! Ты понимаешь? Не понимаешь. Но когда-нибудь поймешь.
       Люди дозора, меча и магии тоже старятся и болеют, и умирают, все, даже те, кто службу несут в Императорском Дворце, им также иногда замены потребны. Ёси-Енот очень молод, но прыток... но скромен - и с хорошей родословной, если считать ее по отцу, заслуженному дозорному Бирюку. Так, что, надобно присматриваться к этому юноше, пробовать, насколько он подходит к нынешнему дозорному поприщу и достоин ли нового... Вроде бы... да.
       Вызвали с утра обоих, сына и отца, на самый верх, что называется, к главе имперской охраны, знатному вельможе, второму сыну из старшей ветви баронов Вен Раудов, у которого боевое и дозорное прозвище Саранча. Тот, суховатый и седой, но все еще крепыш на вид, несколько мгновений молча вглядывался в стоящих перед ним дозорных, встал, чтобы все трое на ногах, чтобы вровень, и заговорил. Обошелся почти без предисловий, только важное: следующий дозор для их ватаги отменяется, главный по ватаге Бирюк отдыхает двое суток подряд, но в пределах города, никуда не уезжая, старший ватаги Енот назначен в пробный дозор по императорскому парку: сегодня ознакомительный проход, завтра самостоятельный обход по тому же пути. Смотреть, слушать, вдыхать, чуять... Дабы возможная новая служба и возможный новый дозорный - друг к другу приноровились. В одиночку. Львицы остаются с Бирюком, ибо, по соображениям высочайшей безопасности, демонам и демоницам, даже сторожевым, путь в эти пределы заказан, то есть, напрочь запрещен. Все наущения по несению новой службы дозорный Енот получит сегодня же, от проводника, тот уже назначен и ждет в караульной. Буде он, дозорный Енот, покажет себя годным к новой службе, его переведут на иное кормовое, оружейное и денежное довольствие. Повышенное и улучшенное. Место проживания, в этом случае, дозорный Енот может оставить за собою прежним, или может его сменить, это уже по собственному хотению и по согласованию с теми, кто ведает бытом по долгу своей службы. Вопросы. Вопросов нет. По местам.
       Первый ознакомительный дозор прошел довольно быстро, хотя и не наспех, и, пока Ёси знакомился с новым местом службы, дозорный Бирюк дожидался сына там же, в караульной, этому никто не препятствовал - все всё понимали, да и нарушения Устава в подобной вольности нет ни малейшего.
       Вернулись домой еще засветло, по пути оба молчали. Ёси первый не выдержал:
      - Отец... Я бы...Ну... Я бы хотел остаться жить здесь, с вами: с тобой и... этими двумя...
      - Уставом сие не запрещено. Службами Дворца не запрещено. А я... я буду очень рад такому твоему решению.
      - Ур-р-р-ааа! А можно я наших крошек-демоничек выпущу из мешка? Все равно их сейчас ужином кормить?!
      - Выпускай, чего уж тут. Посуду ты моешь, я их в мешок загоняю.
      - Ну, это понятно, это как всегда. Тихе... Тюхе... где вы там спрятались, ну-ка, вытряхивайтесь наружу!.. Кушаньки пора!..
       Для Ёси жизнь вновь меняется, но и для Бирюка тоже, пусть и не столь круто: он мог бы сохранить за собой уже заново 'согретое' место службы, но для этого надобно взять в подмогу старшего дозорного, взамен Ёси-Енота, и Бирюк только вздыхает тяжко. Нет... Нет. Лучше он, вместе с Тихе и Тюхе, попросится туда, на первый внешний рубеж, на старое место, где для несения дозорной службы вполне достаточно его, Бирюка, и двух неразлучных львиц-демониц. Такими опытными и знающими дозорными, как Бирюк, не разбрасываются, и наверняка его просьбу удовлетворят. Денежное и иное довольствие станет чуть скромнее, однако это обстоятельство ничуть не смущает никого из четверых: зато все вместе!
       Самый первый обход, тот, который ознакомительный, вел проводник, дозорный Булыга, он же все пояснял и показывал, а Ёси-Енот молча шел рядом и внимал. Второй обход, через двое суток на третьи, тоже проводили вдвоем, Ёси-Енот с Булыгой, но, до начала обхода, для Ёси нарочно было выделено время, чтобы вопросы по будущей службе дежурному капралу и Булыге задавать, и Ёси этим временем воспользовался, что называется, по самое темечко - Булыга только успевал отдуваться, и капрал то и дело пот платком утирал с короткой шеи. А во время самого обхода уже Ёси объяснял Булыге подробности всего происходящего, а тот внимательно слушал и тщательно запоминал. Чтобы потом, сразу же после второго обхода, в присутствии начальника смены, вылить на новичка ушат ледяной водички с замечаниями!.. Но прыткий сметливый Енот недаром свое прозвище получил: он все объяснения и пояснения едва ли не наизусть выучил, знай, тараторит по-уставному, словно бы целый месяц службы оттрубил, а не два прохода проверочных! Так что, от вполне традиционного ушата остался только малый ковшик с умеренными льдинками-бурчаниями.
      Три прохода миновало под бдительным присмотром нового начальства, а на четвертый Ёси отправился один, как это и положено Уставом и порядками новой службы: никаких помощниц-демониц, никакого главного над тобой: идешь один, все внимательно смотришь, за все сам отвечаешь. Еще одно важнейшее отличие прежних дозоров от нынешнего: после окончания дозора, перед тем как умываться-переодеваться, дозорный составляет на отдельном свитке отчет - в самом что ни на есть произвольном виде! Может просто написать одною фразой: 'Происшествий не было', а можешь упаковать свой отчет в стихотворение, либо в нуднейшее описание всех мыслимых и бесполезных подробностей - имеешь такое право. Но кто-то там наверху... не положено знать - кто и где именно - эти отчеты должен читать, и по итогам прочитанного делать выводы, которые, до поры до времени, сокрыты от глаз и ушей тех, кого эти выводы касаются. Ёси, разумеется, не пытался писать отчеты стихами, своим разумением понимал пределы невысказанного допустимого, и отец особо предупредил его о возможных проверочных коварствах: как можно меньше сведений о себе, о своем внутреннем мире, еще меньше всех этих 'и я подумал...', 'я испугался...', 'я не понял...', 'я сразу же сообразил...'. Кто этим злоупотребляет, тот почти наверняка вздорник и пустомеля. Самое разумное слово в отчетах: 'я принял решение'. Никаких восклицаний, никаких оправданий, никаких жалоб и просьб!.. А еще предельно важное - никаких подобострастных восхищений вышестоящими, никаких самолюбовательных оценок собственной удали, своего ума. Чем суше, тем надежнее.
      - Всегда помни: самая глупая и смешная разновидность льстеца - хвастун. Вот они в нашем ремесле - точно долго не живут. Во всяком случае, на службе не держатся долго.
      Отец давал ему напутствие совсем для иной разновидности служебной писанины, однако, Ёси понимал, что они, советы отцовские, очень даже сгодятся и для его отчетных свитков. Предложения по улучшению того и этого? Да, сие допустимо, но не в отчетах, и не на заре службы: вольется дозорный человек в новую общую ватагу, перестанет быть инородным телом - говори, выслушают, вполне возможно, что и примут к сведению. Но все это - чуть позже, через полгодика, год...
      Никто ни единого словечка не высказал ему, даже не намекнул о том, насколько сделанные отчеты пришлись ко двору неизвестным вышестоящим читателям, однако, в следующие дни и недели дозоры продолжились, вошли в привычную колею. Стало быть, все в порядке. И Бирюк, и Ёси понимали, что в домашнем общении за ними нет слежки - ни догляда, ни подслушивания, слишком уж много потребовалось бы дворцовой магии, чтобы преодолеть защитную домашнюю в ее собственном логове, но Бирюк никогда не спрашивал сына о подробностях новой службы, он, скорее всего, и так, на основе собственного жизненного и служебного опыта, представлял ее течение и суть в самых общих чертах, а Ёси, со своей стороны, тоже не откровенничал, и оба в этом очень хорошо понимали друг друга: случайность врасплох не застанешь, всего не предусмотреть, и, все-таки, надежнее молчать, не подставляя лишний раз бока Судьбе и Случаю, ни с какой возможной стороны. Львица Тюхе - это одно, а коварная богиня Тюхе - совсем-совсем другое.
       Но однажды... Ох, уж это однажды... Как его избежать, как перед ним устоять?
       Ёси медленно движется по садовым дорожкам, внимательно вглядывается в окружающее пространство - все вокруг дышит уютом и тишиной: низенькие кусты черной смородины, от них исходит чистый и яркий, но тонкий аромат; сами песчаные дорожки, ровные, светлые и, при этом, утрамбованы так плотно, что даже подковки на сапогах следов почти не оставляют.
      Уют - волшебное болото, бдительность притупляет, поэтому дозорный воин Енот не намерен любоваться окрестными красотами, да и аромат всех этих низкорослых растений - всего лишь запах, способный помочь либо помешать службе. Дорожки огибают стену, оберегающую дворцовые сооружения, бегут вдоль нее, также замыкаясь в неровное кольцо. Стена хоть и не из орихалка, но отнюдь не из камня, а из меди, в которую добавлен еще какой-то металл, придающий жесткость и прочность сплошной ограде... Вдруг... мельк... отсверк... нет, показалось! Ёси, сугубо на всякий случай, пускает клубочек маны в то место ограды-стены, где ему почудился некое световое пятнышко. Все чисто, все тихо, разве что клубочек впитался в стену чуть медленнее обычного. Показалось. Или, все же, упомянуть в отчете о блази?
       Весь оставшийся дозор, помимо прямых обязанностей, разумеется, Ёси размышлял, весь в мучительных колебаниях, - сообщить? Или, на всякий случай, промолчать?.. Довольно боязно высказываться зыбкими словесами в таком деле. Но дозорный Енот бестрепетно, сухо и коротко сообщил: '...далее, у северного участка стены, что почти напротив подсохшего куста черной смородины, возникло подозрение на постороннее вмешательство в ауру данного места. Подозрение не подтвердилось, происшествий не было.'
       Никакого отклика на его донесение не последовало, дознаватели к нему не приступали, вопросов уточняющих не задавали. Да и сам повод очень уж мелкий. Дома Ёси решился и об этом полуслучае... четвертьслучае... рассказал в самых общих чертах отцу. Отец, подтвердил то и другое: пустые видения и ощущения случаются у каждого дозорного, Ёси правильно поступил, составив об этом донесение. Человек - он разный, как вода: снег одно, океан другое. Сегодня думается лучше, а завтра мысли ленивее, но чутье обострено. В службе надобно полагаться в равной мере и на чутье, и на разум, и на опыт со знаниями. От себя же добавил: в данном месте дополнительно держать ушки на макушке, по крайней мере, на протяжении пяти-шести дозоров подряд!
       Два следующих дозора прошли без происшествий, а на третий...
       Тот же северный участок стены, та же песчаная дорожка, здесь торчали сохнущие ветки смородинового куста, их уже убрали, сам куст заменили вновь высаженным. Тот же отсвет, промельк... Ёси уже почти взмахнул ладонью, чтобы заслать туда проверочный клубок с маной, но сдержал руку: в сплошной металлической ограде вдруг образовался светящийся мутноватый овал в человеческий рост, овал этот замерцал и прояснился в открывающуюся дверцу... Из-за которой появилась фигура... невысокая... в неясном же сиянии...
       Дозорный Енот в таких случаях обязан был выдернуть из-за пояса короткий, в полторы пяди, прямоугольный деревянный брусочек, бросить его вверх и прошептать (прокричать, пробормотать - это безразлично для магического воздействия) заклинание: густой и плотный столб черного дыма под самое небо послужил бы знаком тревоги и требованием немедленной подмоги.
      - Юноша, молю тебя, не зови стражу, я не враг, я царевна Касситея!
       Впоследствии, вспоминая тот миг, Ёси так и не смог понять - что его остановило действовать по Уставу - то ли неслышимая для него сила магии царевны, то ли красота ее облика?
       Правая рука дозорного Енота уже вцепилась в ровные, чуть шероховатые бока дубового брусочка, легкие вдохнули во всю мощь, набирая воздуха и объема для заклинания, но туман в облике той, что назвала себя царевной, растаял, и он, дозорный Енот, увидел ее лицо... и сам словно бы растаял, превратившись в ошеломленного юношу Ёси! Она... она... она прекрасна! Правая рука дозорного Енота замерла, не в силах шевельнуться дальше, а левая рука юноши Ёси устояла против непонятной магии царевны и послала в нее клубочек маны! Проверить на морок.
       Та, что назвала себя царевной Касситеей, звонко рассмеялась и выставила вперед трепетную ладошку левой руки, - клубочек маны послушно застыл перед ладонью царевны и полетел обратно, к Ёси. И опять Ёси заставил клубочек его собственной маны подчиниться ему, а не юной красавице, стоящей у стены, возле полуоткрытой дверцы, и вновь она подчинила клубочек аурой своей и отправила лететь обратно, к своему хозяину.
      - Ты такой упорный! И такой сильный... Я готова принять твой дар, только, чур, ты больше не швыряйся им в меня, хорошо?
       Ёси то ли кивнул в ответ... то ли не очень... не вспомнить. Однако, все получилось так, как девушка сказала: клубочек маны возвратился к нему, и впитался в него, превратился в ауру, откуда был исторгну за сотню мгновений до этого... Сердце Ёси едва не взорвалось от восторга и глубинного понимания, без обмана и фальши: да, это подлинная царевна Касситея, вторая, младшая дочь Его Величества императора, и ее магия ничуть не слабее той, что принадлежит Ёси Еноту, и что она отнюдь не желает пользоваться ею во вред тому, с кем она заговорила - просто обменялась с ним частичками ауры: она приняла его клубочек, а он вобрал в себя частичку ее ауры.
      - Замечательно! Твоя аура, добрый юноша, нашептала мне, что тебе скоро шестнадцать лет. А мне позавчера исполнилось пятнадцать. Но я представилась тебе, назвала свое имя, а твое никак в ауре не отражается. Как тебя зовут... Погоди! У тебя же два имени, ведь ты дозорный воин?!
      - Д-да.
      - Почему ты так смутился? Почти как я. Мне тоже совсем не часто доводится говорить о чем-то с простыми смертными, не из числа моих слуг и нянюшек, и прочей свиты. Погоди, не называй пока своего имени, а я постараюсь угадать твое боевое прозвище. Ты Дракон?
       Ёси чувствовал, что краснеть ему больше некуда... а все-таки попробовал. Но и нашел в себе силы на ответ:
      - Нет, не Дракон. Всего лишь Енот.
      - Енот?! О, как забавно! У моего старшего брата есть в домашнем зверинце Енот, это очень умный зверек. И пальчики у него, как у... как у здорового человека, подвижные... Только маленькие. А теперь я хотела бы услышать твое имя? Напомню: я - царевна Касситея.
      - А я... мое имя Ёси. Я простолюдин.
      - Простолюдин? Как любопытно! Я столь редко вижу в своем окружении... Впрочем, мой батюшка считает, что простолюдины бывают ничем не хуже дворян самых высоких кровей, и я с ним полностью согласна. Я, ведь, такая... не то, чтобы умная, однако, наблюдательная, и я вижу, по глазам и лицам, что ни братец мой, ни ближний круг придворных... что они все, или почти все, не сказать, чтобы очень горячо согласны с мнением своего государя, но вслух оспаривать не решаются - собственные-то головы на плечах им всем дороги. Что с тобой? Ты маешься какою-то тревогой?
      - Н-нет... - Ёси с ужасом почувствовал, что все его дозорные обязанности летят кувырком, и он, тем самым, совершает государственное преступление!
      - Ах, да! Ты же у нас дозорный внутреннего круга! Ты сейчас пойдешь дальше, дозорный простолюдин Ёси-Енот, чтобы нести свою нелегкую важную службу, но я очень прошу тебя уделить мне еще несколько мгновений, чтобы выслушать то, что я хочу тебе сказать. Можно?
      - О, да!
      - Мне бывает так скучно порою, в моем царственном заточении, что я... Я тоже учусь колдовать, благо у меня от батюшки и покойной матушки хорошие природные задатки, так, по крайней мере, уверяют придворные жрецы и мои мамки с няньками. Впрочем, нянюшки - это далекое прошлое, ибо я вышла из этого возраста. Опять я какую-то чушь молочу!.. Эту дверцу я приколдовала сама, и у меня получилось. Я не знаю, когда сие случится в следующий раз, но знай: каждую неделю, ровно в это время, я буду гулять возле этой дверцы, там у себя. И если ты, вдруг того пожелаешь, когда придет час твоего очередного дозора. Кинь свой шарик с маною сюда, в эту дверь, и я выйду навстречу, и поболтаем. Пусть даже на самое чуть-чуть крохотное мгновение!.. Ты такой славный. И, ты знаешь, я совершенно не чувствую в тебе темноты и зла!.. Это так... это так... так необычно в мире окружающих взрослых, и так приятно. Что скажешь, рыцарь? Я могу, надеяться, Ёси?
      - О, да!
      - Тогда прощай, и до встречи. Я не хочу быть причиною твоих возможных неприятностей. И ты, молю тебя, никому ни слова! Иначе на меня просыплется град из целой тучи неприятностей, и я никогда уже не смогу... побывать здесь... чтобы встретиться с кем-нибудь... из простолюдинов дозорных... Обещаешь, Ёси?
       Затрепетавший во рту язык попытался в третий раз вытолкнуть 'О, да!', но Ёси перемог звон в ушах и ураган в голове и пылко ответил:
      - Обещаю. Клянусь!
       Крохотный розовый шарик выскочил из белых пальчиков царевны Касситеи, долетел до Ёси и огненным вихрем растаял у него в груди! Ушла. Дверца закрылась... дверца исчезла.
       Оглушенный всем, только что происшедшим, Ёси на дрожащих ногах продолжил свой обход, в то время как дозорный Енот попытался исполнять свою дозорную службу как ни в чем не бывало: разбрасывать свои клубочки с маной по сторонам, шептать заклинания, зорко смотреть на небо, под ноги, в кусты и на поверхность стены.
       Что же теперь делать?! Как ему теперь быть?! Он ведь дал две клятвы: одну дворцовой службе, другую царевне Касситее... Одновременно обе соблюсти невозможно. Если только эта самая царевна Касситея - не очередная изощренная проверка его, Енота, его способности исправно нести службу, всецело соблюдать присягу, данную Императору и Атлантиде, докладывая по службе обо всем необычном замеченном в дозоре. Но сердце, душа, магическое чутье и какая-то часть разума уверенно подсказывали Ёси: нет! Не ложь, там все правда! Он познакомился с царевной, по имени Касситея, и он ею... и она такая... Касситея прекрасна! И царевна сама явно рада была с ним познакомиться! Будь что будет: слово, данное царевне, пусть перевесит все остальное! Он не даст ее в обиду! Он даже отцу ничего не скажет!
       И не сказал. Отец, разумеется, вскоре обратил внимание, что сын в последние дни словно бы сам не свой... нет, не так: словно бы чем-то растревожен... чем-то таким, не связанным с дозорной службой... Что ж... Парню скоро шестнадцать, вполне возможно, что повстречал где-нибудь на рынке или на площади городской девицу своего поколения. А где еще знакомиться молодым людям, помимо родственных связей? В таком возрасте достаточно увидеть завитую прядку под чепчиком, огненный взор из-под пушистых ресниц... В стойбище захолустном с этим проще, да и обычным горожанам в своем муравейнике тоже, в то время как юноше-дозорному, живущему на отшибе, в неполной семье, гораздо труднее, но, в то же время, легче найти предмет сердечной привязанности. Ближе к весне, где-нибудь в Антионе месяце, надобно будет крепко все обдумать и с сыном поговорить.
      - Как здоровье, сын? Ничего не болит, не беспокоит?
      - Нет, все хорошо. Привыкаю постепенно. Единственно, что без Тихе и Тюхе скучаю, я их только за ужином и вижу.
      - Верю, но уж тут... сам понимаешь... Ладно, попробуем чуть больше воли им давать, но сугубо в пределах избы! Не против?
      - Ха-ха! Еще как не против! Спасибо!
       Тихе и Тюхе пользуются каждой возможностью, чтобы подольститься к бывшему старшему ватажному, они явно уверены, что чем сильнее они прижмутся к нему жесткими боками, чем старательнее оближут ему лицо и шею, и уши, и затылок мокрыми языками, тем счастливее будет чувствовать себя человек Ёси. Пожалуй, сие не так уж далеко от истины: подумаешь, слюни! Умылся как следует, полотенцем обтерся - и снова они все вместе: маленькая, но дружная семья! Ёси хоро-о-оший!
       Миновал один дозор, и второй, и третий. Все без происшествий, увы. Клубочек с маной покорно ударяется об стену в том самом, заветном, месте стены-ограды, тут же впитывается в нее. Дальше, пора следовать дальше. На исходе второй недели, вдруг... Клубочек словно бы вызвал всплеск очень слабенького сияния... Вот оно! Да, о, да!
       Узеньким овалом обозначилась дверца в стене, словно бы задрожала мелко-мелко... и приоткрылась!
      - Наконец-то! - Эти слова Ёси одновременно произнес, прокричал мысленно - и услышал, произнесенные тонким серебристым девчачьим голоском. Это она! - Ёси, это ты?
      - Да!
      - А это я, Касситея. Честно сказать, я уже боялась, что ты никогда не придешь. Можешь не верить, но после единственной встречи и нашего с тобою знакомства, я соскучилась по тебе.
      - О, я верю. И я тоже! Твоя аура! Она такая... божественная!
       Овальная дверца в стене чуть возвышалась над песчаной дорожкой, на две пяди, примерно, как оценил на глаз дозорный Енот, и юноша Ёси мысленно с этой оценкой согласился: если царевна захочет сойти к нему, ей надо помочь.
      - Ничего не надо помогать, я сама! - Царевна Касситея ловко спрыгнула на дорожку, а длинная, в кружевных оборках, юбка до пят, почти не колыхнулась. - Но мне приятна твоя готовность помочь. И ничего не божественная, я всего лишь царевна. А ты заметил, что я сегодня иначе одета, нежели в первую нашу встречу?
       У Ёси предельно маленький опыт общения с дамами и девицами, но предсказуемая обыденность вопроса лишила его немоты и слабости: царевна, да, но при этом очень красивая и обаятельная девчонка!
      - Да. В прошлый раз кружавчики отсутствовали, перчаток на руках не было, а юбка и накидка были бледно-розовые, нынче же темно зеленые, под цвет твоих глаз, а чепчик темно-серый, тогда и сейчас. По-моему, один и тот же.
       Касситея рассмеялась и подошла к Ёси почти вплотную.
      - Оборочки, а не кружавчики. Повседневные прогулочные одеяния. Вот. Ёси, а я тебя нисколько не боюсь! И ты все-все правильно заметил! Ты такой глазастый, ну, просто как богиня Атхейна, только без флейты! Я удивлена! И восхищена. Пойдем - вон туда, только недалеко! А потом обратно.
      - Я тоже!
      Юноша, почти мальчик, и девушка, почти девчонка, смотрели друг на друга, стоя вплотную, и стороннему наблюдателю, случись такой рядом, было бы трудно оценить, чьи глаза распахнуты больше, и чья улыбка сияет ярче! Восторгом зовут удивленное счастье.
      
      
      
      Г Л А В А 12
      
      В Амстердаме даже от кокаина пахнет грибами и коноплей. Не люблю Амстердам. Нет, ну... когда нагрянешь сюда ненадолго и внезапно, вот, как я сейчас - то все хорошо: велосипедные дорожки с дисциплинированными наездниками, повсеместная чистота на улицах и площадях, в отличие от того же Рима, тишина и уют многочисленных набережных, почти безмятежные лица горожан и гостей этого города, но... Не уверен, что лишь я один чувствую некую давящую подспудность во всем окружающем, хотя, не уверен и в обратном. Что я для себя лично я ощущаю в этом городе, так это скрытую раздражительность аборигенов к приезжим, приезжих, по отношению друг к другу и к местным жителям, кажущуюся мягкость законодательства, особенно по поводу всяких разных социальных штучек, табуированных для большей части остального развитого мира, по типу наркопритонов, района красных фонарей, велосипедных привилегий, прочих порочных излишеств, и вполне конкретный произвол при толковании этих законов власть предержащими. Нарушителей, из числа гостей города, сажают не так уж и часто, однако, штрафуют охотно и большими дозами. Я не моралист, отнюдь нет, но, когда речь о склонностях и привязанностях, разум и логика в императивном порядке шикают на меня: прочь, Ёси, держись от таких оазисов подальше! И я послушно держусь подальше, ибо понимаю: в излишествах и пороках все прекрасно, кроме причин и последствий. В район 'красных фонарей' я даже глазеть не захаживаю, равно и в японский райончик Ёсивара, как когда-то, в древнем Эдо. При этом к женщинам, к лучшей и красивейшей половине человечества, я отношусь очень хорошо и нежно, иногда с нахрапом. И всегда без предательства в пользу извратов. И горячо, и заинтересованно, и с увлечением! Ну, как нам без них, таких прелестных и волнующих! Вселенная без женщин - не более, чем космос!
      Амстердам - своего рода Мекка для любителей 'расширять сознание' без риска огрести за это уголовную статью. Горожане стараются воспринимать сие любезно, с умеренной европейской толерантностью, а куда им деваться? - туристы, наряду с проституцией и фондовым рынком, обеспечивают городу заметную прибавку в бюджете. Процент же восторженных придурков среди посетителей 'кофешопов' (гашиш-ларьков), зашкаливает, это есть, увы. Что ж, идиоты подарили нам не только тяжелую женскую атлетику. Знавал, и до сих пор знаю, немало колоритных личностей, сведущих в колдовстве, магии и волшбе, которые во время оно подсели на алкоголь и наркоту - кое у кого наркоманский стаж насчитывает многие столетия. Ну и что, казалось бы, чего бы им, долгожителям, не гужеваться во всем этом, коли здоровьишко позволяет? Кому это может помешать? А мне лично как раз и мешает! С ними, с убежденными сторонниками закидываться, ширяться, пыхать, закладывать за воротник и нюхать, общаться просто не о чем, это еще менее интересно, чем смотреть на проституток пенсионного возраста, подпирающих пресловутые красные фонари. Унылы радости убогих. Пересечемся, бывало, в очередном мегаполисе, хлоп рука в руку, сто буквальных лет не виделись!
      - Привет!
      - Здорово!
      - Как жизнь?
      - Ништяк! А у тебя?
      - Аналогично!
       Пообщались 'по-английски', то есть, на голимых пустяках, и разбежались по разным углам Земного шара, со всем взаимным радушием-равнодушием, поскольку я для них скучный сомнительный чудак, и напрочь не втыкаюсь в прельстительные особенности их растаманско-гедонистического бытия, но, соответственно, и они мне совершенно не интересны, ибо напоминают своими речами и образом мыслей один и тот же, двести раз виденный и осмотренный, артефакт или сувенир. Закуклились и скуклились, живые какашки-окаменелости.
      Блин! Нидерланды Нидерландами, но я же сюда за артефактами приехал, а не за коноплей и здоровым образом мыслей! Трезвую жизнь я могу и на Тибете вести, проповедуя бездельникам-альпинистам и невкусным зобастым газелям!
      - Где вы, родимые додекаэдры?!..
      А ведь неплохой круиз получается: Рим, Палермо, Париж, Вена, Лондон, еще что-то там немецкое... И вряд ли меня ждет здесь, в Амстердаме, успешный финал. Опять же, Америки, Северная и Южная, давненько не удостаивали меня своим провинциальным вниманием... Александр Македонский, Атилла, и особенно Чингисхан, каким он мне запомнился, всю свою сознательную жизнь боролись с ксенофобами, и теперь я, по мере сил и хотений, им подражаю некоторое время, а потом, когда надоест выполнять задуманное - фырь! - и опять у себя, в Гангкхар-Пуенсум, на пятилетку-другую спрятался от общества. Взбрендилось мне искать 'шлем Аида' - и вот я здесь, среди множества незнакомых мне людей! Теперь главное - итог: найти искомое! Вполне возможно, что, с ним под рукою, мне будет чуть спокойнее избывать оставшиеся эпохи и думать о затаившихся врагах.
      Утро постепенно превращается в день, я иду искать. Первая жертва моих кладоискательских потуг - музей некоего Алларда Пирсона - археологический музей в Амстердаме, находящийся в собственности Амстердамского университета. В основном, там представлены скульптуры и изделия из стекла. Для меня - пусто-пусто, как и ожидалось.
      Hash Marihuana & Hemp Museum - музей дурерасширяющих веществ для гашишистов - к чертовой матери, там, даже обкурившись, нужных мне додекаэдров не найдешь.
      Музей NEMO - образовательный музей наук и технологий. Еще один голяк, в нем вообще ни артефактов, ни травы. И не то, чтобы я надеялся на технологии далекого прошлого...
      Музей Амстердамского подземелья - ничего там нет, я даже не пошел. Хватит с меня Рима.
      Эрмитаж на Амстеле - филиал главного российского музея. Там тоже ничего, но!.. Но! Похоже, что не миновать мне поездки в Санкт-Петербург, где я не был около двух десятков лет... с хвостиком... лень вспоминать его длину. Если надо будет - вспомню. Если надо будет - съезжу. А пока - продолжим перебирать по списку.
       Примчавшись на берега реки Амстел, я, вслед за именем, на всякий случай, поменял черты лица и возраст: здесь я сорокалетний узкоплечий белобрысый блондин под два метра ростом, то есть, на фоне шныряющих мимо меня амстердамцев, не очень-то и выделяюсь: тут полно долговязиков.
      - Wow! Мамма миа! Екарный бабай! Коварная штука - возраст! Начинает ускользать от внимания-понимания то, что, казалось бы, раскаленным клеймом нестираемо впечаталось в память, долгосрочную и краткосрочную! Это уже тревожный звоночек, надо бы впредь не расслабляться, веря априори в собственную молодость. Хотя... попробую утешить себя тем, что вспомнил про филиал Эрмитажа не просто так, но обрабатывая сигналы, в фоновом режиме поступающее из окружающей среды мне в подсознание. Да, получилось, утешился.
      Иду, такой, верчу головой вправо-влево, рассеянно скользя взглядом по всяким разным каракулям, начерканным на стенах, на тротуаре, на парапетах, магазинных шторах. Ага, это я уже очутился на Водопроводной улице, где окопалась всякая улично-творческая шпана. Местные уроженцы нарекли эту улицу Спейстрат, а я по старинке, Водопроводною зову. И вдруг я восклицаю мысленно, причем на разных доступных мне языках, с примесью ненормативной лексики! Медленно дошло - называется! Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и развинченной, расхлябанной походкой движусь туда, к источнику сигнала, исподволь поступившему ко мне в мозг. Просто зевака просто сменил направление бесцельной прогулки. А сигнал этот - сложнопереплетенная ерунда из разноцветных буковок, так называемый 'дикий стиль' с сопутствующим теггингом, сиречь с подписью. Таггера этого, стены марающего, я никогда вживую не видел, я даже не представляю, откуда он родом и где живет, но отношусь к его деятельности с уважением и любопытством. Для нас, для сведущих в волшбе и в прочем сакральном быту, этот таинственный таггер, по прозвищу Мерк, колдовской аналог некоего общечеловеческого анонимного стрит-арт художника Бэнкси, зарабатывает на жизнь тем, что разносит сообщения по миру, причем очень странным, весьма экстравагантным способом. Способ сей - нечто вроде настенной и анонимной почты специально для волшебников и колдунов, с той или иной целью игнорирующих бумажную почту, радиосвязь, телефон и интернет. Его письма адресатам - всегда на стенах и иных к ним приравненных поверхностях. Почему анонимной, если она адресуется конкретному существу? Потому что я иду сейчас по этому самому Спейстрату, и в перепутаннице разноцветных букв вижу сообщение, направленное лично мне! Для всех остальных - это всего лишь тупое графическое самовыражение от одного из снобов 'дикого стайла', а для меня - письмо в личку. Откуда пришло? Из Санкт-Петербурга, от моего крестника Алексея Петровича Гришина. Сообщение не то, чтобы срочное, но конкретное приглашение: когда и если я увижу 'письмецо', то должен буду, как минимум, отреагировать: приеду - не приеду. Приеду, Лёша зря приглашать не будет. Обратная связь - смс-ку сброшу, либо каким-нибудь из мессенждеров дам знать: что, типа, ок. В отличие от тупорезов, погрязших в своем колдовском невежественном величии, я не брезгую и человеческими средствами связи, разве что 'аську' и 'азбуку морзе' подзабросил. И телеграммы.
      Да, мог бы для симметричного ответа и Мерка нанять анонимным способом, с оплатой через криптовалюту, но дорого встало бы, да и смысла нет, ибо Леха Гришин никого на этом свете не боится, в конспирацию почти не играет, я ему и позвонить могу, и емэйлом ответ заслать. Он разве что ради меня, в мою сторону делает одолжение, в виде Мерковых посланий, секретится, наверное, и для других своих, мне подобных, знакомцев, которые предпочитают не информировать окружающую Вселенную о своей повседневности.
      А как же Мерк? Откуда он мог знать, что я окажусь на этой улице этого города и прочту предназначенное мне?! В том и особенность этого Мерка, тайный атрибут! Способ заработка и самореализации. Вполне возможно, что его всеведение не абсолютно, и что сейчас данное послание адресату Ёси нарисовано-отпринтовано в десятке, или в сотне, или в тысяче мест, где, по его предположению, некий Ёси мог оказаться. Не знаю, мозг проще сломать, нежели выстроить непротиворечивую рабочую гипотезу всего этого странного явления. Тот же Леха Гришин решил для себя сию задачу запросто: он в полушутку предположил, что это сам древний посыльный бог Геремез из Атлантиды. Предположил, и больше этим не заморачивается. Кстати говоря, про Геремеза я ему рассказал, до меня он только об античных аналогах слыхивал. А я... Все ленюсь досужим разумом своим, все откладываю поиск объяснения на более поздние эпохи. Но факт в том, что мне, дабы заказать для себя услугу Мерка, понадобилось бы начертать свою просьбу на бумаге (язык любой), поджечь ее солнечным светом (при помощи увеличительного стекла, например) и проговорить короткое заклинание на старомикенском, как я понимаю, наречии. Однажды я проэкспериментировал, решил самому себе послать инфу через Мерка: написал заявку, отправил денежку, возопил заклинание, а сжигать ничего не стал. Не дошло сообщение почему-то, и деньги не вернулись. Да, в этом мире полно дурацких загадок, не имеющих толковых отгадок. Но я совсем не против от этого. Итак, сквозь разноцветье этой медузы-многоножки, пробилось ко мне приглашение посетить Россию, Санкт-Петербург, а если вернее - деревеньку Черную в Псковской области, лежащую не очень далеко от Петербурга. Там меня примет и сообщит нечто важное мой крестник и визави. Что меня с ним связывает? Не так уж и многое. Но главное - старинное знакомство, умеренная дружба с его отцом, дядей Петей, Петром Силычем, как он привык себя именовать последние несколько столетий. Первый раз я его повстречал у себя на древней родине, в Атлантиде, и помню об этой встрече до сих пор, ну, оно и понятно. А он... Матушка Земля ему пухом... Эх...
       Леха, Леша, Алексей Петрович, унаследовал от отца могучую колдовскую стать, рядом с которой я лично всегда испытываю некие двойственные ощущения: с одной стороны, в его присутствии я словно бы оказываюсь под зонтиком, способным защитить меня от всевозможных вражеских происков, лютых магических бурь невиданной силы, ураганов и цунами, а с другой - он мне сам, как и его батя до этого, внушает некий сакральный полуужас: если я себя, по мировому рейтингу коллунов-крутышей, числю в первой сотне, то Леша Гришин - безусловно в первой тройке, и выше меня головы на три. Как минимум. Я подозреваю и убежден, что даже в первой двойке. На равных или почти на равных с самим князем тьмы, которого я однажды сподобился повстречать инкогнито на своем жизненном пути, на весьма короткой дистанции, там же, в Санкт-Петербурге, кстати говоря. Обошлось без последствий, мирно разбежались, почти как приятели. Но, с той поры, очень боюсь новых встреч с ним, и отныне живу-витаю в робких мечтах - о шлеме Авида, о поясе Ипполиты, о еще какой-нибудь волшебной хрени, которая позволит мне силы уравнять... или, хотя бы, сократить разницу в оных.
       Я тупо уставился на стену, в сообщение, для меня оставленное, а мысли мои далеко. Но - не век же мне так стоять - выныриваю из забот и воспоминаний, глядь! - а рядом уже маленькая толпа собралась: смотрят на этот пук водорослей, по имени стрит-арт, эпистолярное творение Мерка, и почти все на телефоны фотографируют. Ну, а почему нет: вон тот белобрысый хмурый типчик не зря здесь смотрит, в знаки с умным видом вглядывается! Наверняка он постигает искусство дикого стиля, надо не отставать!
      Я отлип невидящим взглядом от куска настенной живописи, и через минуту остальные ценители рассеялись в разные стороны вселенной. Иероглифы те же, а интерес к ним иссяк. Так всегда и бывает: слепое признание безмозглым большинством, без него любой шедевр - всего лишь спорное произведение искусства. Тот же и Энди Уорхол... Но я не унываю, ибо знаю по опыту очень долгой жизни своей: дураки и мошенники друг без друга - тупики Эволюции. А я бы не хотел оказаться живым современником такого тупика. Да, осознаю, что, разно или поздно, он, тупик этот, подстережет землян и обнаружится перед ними во всей своей окончательной простоте, но, вот, когда? Лишь бы не при мне. Я не то, чтобы со скепсисом воспринимаю будущее человечества на ближайшую пару миллионов лет, я вообще его не вижу.
      Причину этому я объясняю сам себе в аллегорической форме, чтобы я мог легче в него вдумываться - на пустом маленьком примере, не касаясь ни речи, ни границ, ни рас, ни даже кулинарных предпочтений папуасов: оно выйдет короче и доходчивее, понятно будет даже современникам, а не только одному мне.
      Вот, в нынешней земной истории, нам, землянам, где-то как-то, едва-едва, знакомы имена людей, когда-то живших: Гомер, Тутанхамон, Чингисхан, Талейран, Лю Шаоцы, Ломоносов, Чавес, Рабле, Толстой, Фарадей... Если брать именно меня, то я кого-то из них знавал непосредственно, в личном общении, о ком-то слышал, кого-то читал. Хорошо ли, худо ли, но какое-то представление о них, мнение той или иной степени смутности, я имею, как и остальные люди, мои однопланетяне.
       Заглянул я нынче - очень коротко, почти на бегу - в один из амстердамских музеев. Смотрю: Египет. Дай, думаю, сравню с египетскими залами Лувра. Ну... не Лувр, конечно же, но достойно по современным меркам, тут тебе и статуэтки, и наскальные иероглифы... и эпохи-то какие! '3000 лет до н. э.', '3000-2650 лет до н. э.', 'Древнее Царство (2650-2200 до н. э.', '2200-2000 лет до н. э.', 'Среднее царство 2000-1800 лет до н. э.', 'Среднее царство 1800-1550 лет до н. э.', 'Новое Царство 1550-1100 лет до н. э.', 'Новое Царство 1100-650 лет до н. э.'... Тутанхамон, Аменхотеп, Хеджу-Хор... Анубис, Осирис...
      Но если мы возьмем период будущей истории не в две тысячи лет, не в пять тысяч лет, а, хотя бы, в двадцать... тысяч... лет... Ну, и?! Хоть кого-нибудь из знаменитостей Атлантиды, родины моего бурного детства, человечество запомнило? Вопрос риторический, поскольку, даже боги той, древней, Атлантиды утратили свои аватарки и поменяли на более свежие, сначала на микенские, потом древнегреческие, потом римские.
      А давайте возьмем, и волевым порядком расширим масштаб аллегорических рассуждений раз в сто! Берем два миллиона лет! И представим, каким должен быть учебник истории (я уж молчу о музеях с экспонатами!), чтобы в него уместились деятели примерно того же масштаба, ну, вроде тех, кого я упомянул выше?! Вопрос чуть сложнее, чем он кажется на первый взгляд. Потому что он, при попытке на него ответить, порождает целую серию вопросов-следствий:
      - конкретно эти фигуранты - останутся?
      - или их затмят прожившие позднее, а Гомер с Чингисханом забудутся, бесследно затеряются в складках затхлых морщин минувших миллионолетий?
      - забывать будем только иноплеменников или всех подряд?
      - или наоборот: всех подряд помнить и заучивать, своих и чужих, просто сделать единые учебники истории тысячетомными?
      - А вы, там, не чокнетесь - историю учить, потомки дорогие, в году два миллиона сто две тысячи сто сорок девятом от... ну, от одной из систем летоисчисления, запамятовал какой?
      - Алё! Вы меня слышите, земляки-земляне, или уже нет никого?!
       Подозреваю, что именно последнее. Нет, ну, конечно же, Пространство, а также примкнувшее к нему Время, и без нас, без человечества, останутся объективной реальностью. Но ценность - утратят полностью. Некоторые, особенно дураки-уфологи, как раз в этом вопросе со мною не...
      - Ох, ты-ы! С-стой, сука!..
       Закон магической воронки неприятностей и конфликтов продолжает действовать даже в Амстердаме, среди укурков и бюргеров-велосипедистов: налетел на меня мелкий птах, с крупного воробья ростом, по виду зимородок-эйсфогель, вырвал клок моих волос и полетел куда-то прочь! Я ему-что - лягушка?! Ну, сволочь! Естественно, я помчался-погнался вслед за этим пернатым! Спина синяя, живот оранжевый, клюв длинный и острый - точно, зимородок, или магическая подделка под него. Но вряд ли подделка - это очень долго и затратно придется колдовать, мимикрию заклинать, а зачем? Проще настоящего зимородка зомбануть зоомагией, чтобы выполнил порученное.
      Будь на мне парик, я бы даже и дергаться не стал, погрозил бы кулаком вслед пернатому хулигану, выплюнул бы в небо пару ненормативных эпитетов и забыл бы... Но волосы были мои, хотя и наведенные на другой цвет, на иную длину и толщину. Стало быть, кто-то овладел кусочком моей телесной сущности и... Для хороших-то умыслов и прочих благодеяний образцы плоти не берут! Тут вопрос тонкий, хотя и нетрудный в толковании: предположим, плюнул я на асфальт и удалился восвояси. А некий злодейчик-волхв увидел плевок и подобрал его для своих нужд. И фиг ему с маслом, хоть ешь ее, слюну чужую, хоть колдовством обрабатывай - конкретной привязки к хозяину-то нет! Стало быть, без толку этак надрываться, в попытке овладеть чужой сущностью или повлиять не нее. Чтобы магия возымела нужную эффективность, требуется четко знать - чей это кусочек ауры, в данном случае клочка волос? А-а, вон того удочкообразного типа, незнакомого колдунишки! В работу его, в оборот!
      Я и побежал не просто так, а словно бы подчиняясь невидимой уздечке, а заданном направлении, а пернатая пигалица впереди - чтобы не сбился ненароком с маршрута! Ну-ну...
      Всегда есть вероятность нарваться своей крутизной на чужую, не меньшую, но вряд ли здесь это так, у меня в рукаве дополнительный козырь, да и чутье с опытом осторожно подсказывают: не похоже на что-либо очень уж опасное. Проверим, а пока поверим.
       Угу. Так и есть: зимородок крылышками по воздуху молотит, что всяко позволяет ему запросто обогнать бегущего по земле двуногого, но он этого не делает, летит все время у меня в пределах прямой видимости. Да я и так не собьюсь, верхним чутьем понимаю, где меня ждут. Ладно, упрямиться не будем, а побежим в ловушку дальше, все равно делать мне в Амстердаме особо нечего, посмотрим, кто там такой шустрый выискался, на меня наезжать... Или такая... Да, да, да, получить в засаду против себя мага-богатыря - есть такая вероятность, но современная Европа на подобные штуки не очень уж и горазда, подувяла, состарилась. Хотя... Тот же Леха Гришин, и вся их деревня Черная - это же Европа. Но, по-своему, то есть, они все - азиатская Европа, а в Азии с угрюмыми и сильными колдунами все как раз неплохо обстоит.
      Бежал я недалеко и недолго, километра с полтора, покуда не очутился в каком-то вондельпарке, если верить надписям. Впереди эстакада, по которой легковые и грузовые автомобили шуруют в обоих направлениях, а перед нею, полусотни метров не доходя, чуть справа от велосипедной дорожки, по которой я бежал под неодобрительными взглядами прохожих и проезжих, разместилась моя точка прибытия: круглая такая площадка, вся сплошь каменная, окольцована псевдолабиринтом из зеленых насаждений-кустарников и дорожек между ними - тех четыре и тех четыре. На самой площадке две стандартные садовые скамейки со спинками: одна пустая, а на другой расположилась парочка. На первый погляд - обыкновенная, гетеросексуальная. На второй же - так и просится на язык нехорошее ругательство, как раз по части неправильной ориентации по мужскому типу. Впрочем, женщина такого оскорбления, пожалуй, не поймет и на свой счет не примет, даже в сияющей всеми цветами радуги Европе.
      - Отдышитесь, господин хороший. Вам дальше никуда бежать не надо, вы на месте. - Да, это женщина ко мне обращается, голос женский, внешний вид женский и аура соответствующая. Она первая начала говорить, так что, скорее всего, в этой паре она ведущая. А может и он, всякое случается, но мне равно безразличны оба варианта их взаимоотношений. Я не успел отреагировать словами на первую реплику, как уже мужичок встрял:
      - Судя по некоторым данным, ты что-то в магии сечешь. Я правильно понимаю? Да, нет?
      - Да. - Иногда я очень люблю быть в беседах лаконичным, как спартанец. Ответил на вопрос, губы сомкнул, пыхчу-посапываю немного интенсивнее, чем это на самом деле нужно для моего организма, перевожу тревожный взгляд с него на нее и обратно. Опять заговорил он, стало быть, я ошибся, и он ведущий партнер, а не она.
      - Умник, раз так. Приступим к делу. Твой образец ауры у меня в руках, птичка подарила. Могу вернуть, но не задаром, как ты, вероятно, уже догадался. Короче говоря, заплатишь и отработаешь. Не или-или, чтобы сразу тебе понимать и не устраивать нытье да торговлю, но именно так, как я сказал: аванс аурой и деньгами, потом отработка моего милосердия в течение, примерно, года. Не обязательно все время находиться при мне, так что определенная автономность у тебя будет. Потом подумаем детальнее. Скорее всего, я тебя отпущу, но ты должен не ерепениться, а быть послушным парнем. Согласен? Если согласен - скажи вслух: да, я согласен с тобой.
      Угу, понял. Дать согласие - и, по среднеевропейскому сакральному канону, принять тем самым кабалу: вековечную колдовскую клятву верности. Согласиться проще, чем понять. Понять - не значит согласиться.
      - Не-а, не согласен.
      К этому моменту я уже успел прозвонить-простучать обоих гопстоперов моих, на физическую и духовную силу, на магические возможности: ничего особенного, шваль шелудивая. Они потому и клюнули на меня, как раз из-за того, что я, не имея возможности стопроцентно скрывать от вселенной свою колдовскую суть (ибо это чревато полной утратой ее, причем навсегда, своего рода самоуничтожение), зачастую высовываю только самый краешек от истинного моего масштаба, - вот, на него они, грабители разбойники колдовских дел, чаще всего и ведутся. И ошибаются.
      Оба из местной голландской нечисти: он Фрейшютц, она Некса - это их сущности и, одновременно, имена, прозвища, клички. Он заведомо сильнее, нежели она, он здесь главный, однако и Некса - та еще тварь подколодная, кровососка. Я по-прежнему держусь перед ними лилипут-волшебником, но частичку сути своей, клочок белых волос на ладони Фрейшютса, на всякий случай обезвредил, незаметно высосал из него всю идентификацию, вместе с аурой. Предусмотрительность в предстоящей драке - почти что пистолет с серебряными пулями.
      - Ого! Не согласен он! Откуда ты такой борзый взялся? Не с Утрехта ли?
       Актером стать я не мечтал никогда в жизни, однако же, повалять дурака иногда люблю.
      - Гм... А... Ой! Это... а как ты... а как вы догадались??? Вы меня уже знаете, да?
      - Мы много чего знаем, проживая в этом рассаднике грехов и дряни. И тебя знаем, в том числе. И ты меня скоро узнаешь. И поймешь, как надобно себя держать в присутствии высших сил, снизошедших то общения тобою, чурбан тупорылый. На колени, раб! Нет! На четвереньки! Похоже, одним годом рабства ты, наглый кретин, явно, что не отделаешься! Погоди падать на четвереньки. Встань на колени, вынь все деньги, налом, в кредитках, и положи сюда.
       Фрейшютс вещает, а сам ухмыляется во все свое поганое рыло, надувшись от собственной важности и предстоящих легких прибытков, ментальных, моральных и финансовых, а Некса, его подружка-потаскушка, поддерживает его слова хихиканьем. Я прислушался к умыслам обоих - нет, увы и ах, не собираются они меня в рабство брать, оба перекати-поле, содержать меня весь этот год им негде, да и незачем. Ограбить, высосать кровь и ману с аурой, тем самым развоплотить, а останки, буде таковые обнаружатся, выбросить в ближайшие кусты. Логично рассуждают. Любопытно бы достоверно узнать, почему у всех человекоподобных кровососов, у вампироподобных антропоморфов, такие дрянные зубы: длинные, кривые, желто-черные, словно кариесом побиты? Но нет таких справочников на свете. А жаль, я бы по ним выяснил статистику: вампиры-нежити вставляли себе, хотя бы однажды в истории, вставные человеческие зубы? Нет, наверное, зачем? Создать видимость здоровых и белых они могут, несомненно, однако даже этого никогда не делают, если в истинном обличье. Но если для маскировки - то конечно, морок наводят.
      Предстоит им пожива и забава, потому и смеются. Эх... все как всегда. И в мире людей, и в сакральном.Наши собственные забавы развлекают нас на сугубо добровольной основе. А, вот, принудительные развлечения... - все равно забавы, но уже не для нас. Это касается меня, которого хотят дотла обобрать, предварительно поставив на карачки, это касается и моих новых знакомых, с которыми решил слеггонца позабавиться я.
       Круглая площадка, на которой мы ведем относительно мирную беседу, почти пуста - кроме нас троих - и таковою пребудет: этот парнишка Фрей поставил вокруг магический барьер против людишков, дабы не мешали своею суетой непринужденному общению высших сил. Ну, и я исподволь добавил крепости в колдовскую ограду, чтобы никто через нее не перебрался, ни внутрь, ни наружу.
       Сукин сын демонок Фрейшютс хлопнул в ладоши, прищелкнул пальцами - а я все стою, колен не подгибая, и за бумажником лезть не тороплюсь. Он вдругорядь ладошами постучал друг от друга, дополнительной маной как бы подгоняя свои заклинания к быстрейшему исполнению. Вот, другое дело, молодец, трудяга, пора и мне пошевелиться! Я сделал три широких шага, максимально укоротив расстояние, нас разделяющее, растопырил пошире пятерню, захватил в кулак длинные сальные черные кудряшки девицы Нексы (руки потом тщательно помою, уж не забуду!), и приподнял над землею почти на полметра - она пигалица ростом, но теперь наши головы вровень.
      Нексе такое обращение, конечно же, не понравилось, она бы и рада брыкаться да кусаться, но - увы! - спелената заклинанием существа посильнее, нежели она и ее друг-супруг, вместе взятые. Сам Фрейшютс остолбенел от неожиданности, но совсем ненадолго замер: ауры, а, значит, и физической силы во мне до хрена, Милон Кротонский бы обзавидовался, поэтому я стал размахивать этой демоницей-вампирицей, как кистенем, где ее волосы послужили мне одновременно рукоятью и цепью. Размахиваю, а сам стараюсь, чтобы она своими нижними конечностями, в ботинки обутыми, попадала по голове бедняге Фрейшютсу! Хряп раза! И еще разок! И поточнее! Маленькая эта Некса, но достаточно увесистая: Фрейшютсу явно больно от ударов по лбу и темечку, даром что демон! Так ведь и мы - я, с Нексой наперевес, тоже не лепестки орхидеи! Надобно ему, Фрею этому, отдать должное: в драку со мной он не полез, ибо адекватно сообразил, что к чему, а стал метаться по каменной площадке, подозреваю, что в поисках выхода из оной. Только она теперь не лабиринт из камня и зеленых насаждений, но ближе к гладиаторской арене с прочною оградой. Метался он недолго, ибо я, размышляя на ходу (гоняясь за ним по 'арене'), уже все окончательно решил, насчет них обоих: заветное энергичное финальное заклинание - и удар в лобешник девичьими ногами, обутыми в ботинки!
      Боевой летальной ауры в спуртовый замах я не пожалел, от души вложился!.. Но, на самом-то деле, даже сэкономил силы на этом: Фрейшютс хныкнул на прощание и развоплотился с одного удара, добивать не пришлось! То есть напрочь и навсегда! - как это он для меня исподтишка задумал.
      А Некса жива осталась, по моему же велению, по моему хотению, но - дуреха эдакая! - не понимает своего счастья и верещит, дополняя свои же взвизги завываниями - нижние конечности у нее переломаны, видите ли! Неженка, тоже мне! После наших с нею совместных упражнений на свежем воздухе, она еще и облысела наполовину.
      Когда-нибудь переломы зарастут, а пока, в течение полугода, примерно, или подольше, будет на костылях передвигаться, либо ползком. Есть вероятность, что и коляской инвалидной сумеет разжиться, где-нибудь у волонтеров-доброхотов в 'армии спасения'. Лишить-искоренить полностью, безвозвратно магическую сущность в ней - при этом оставив живой - мне было бы не под силу, по крайней мере, нахрапом, без артподготовки, но парализовать на время способность распоряжаться маной и аурой - могу. Что я и сделал. Теперь будет чувствовать себя человеком, лишенным паранормальных 'свойств', если раньше не убьют в очередном конфликте соотечественники, живущие (существующие) по обе стороны ментального магического барьера - очень уж паскудный нрав у этик нексинь, хоть с магией, хоть без.
      - Значит, так... Заткнись на несколько секунд и послушай. Ну, как знаешь... - Ткнул я ей кляпзаклятие в гнилую пасть, перевел на себя внимание волевым порядком. Угу, видит, слушает, внимает. Для проверки мягко попросил:
      - Кивни.
      Кивнула.
      - Ок. Я пошел, ты остаешься. Вряд ли ты умнее, чем ты думаешь. Но это не должно тебе помешать прислушаться к моему совету. Как заклятие сойдет, можешь дальше завывать, но! Попробуешь стукнуть на меня - в любой форме и в любом варианте: полиции, прохожим, коллегам по промыслу - найду и... позавидуешь Фрейшютсу своему. А покуда побудешь человеком. Енджой, бейба!
       И я ушел прочь, прогулочным шагом уже вернулся в центр города. Кстати говоря, едва не забыл снять барьер с круглой каменной площадочки, где мы с Фрейшютсом и Нексой обсуждали в дискуссионном порядке проблему доверия, правоты и свободы воли. Небрежность? Возраст? Слабый самоконтроль?.. В любом случае, надо будет обдумать и принять меры.
      Внешность я сразу же поменял, чтобы не привлекать внимания прохожих к двухметровому блондину, который носится вскачь туда-сюда по улицам Амстердама. Росту во мне теперь метр девяносто, я бородатый пузан сорока лет, тоже светлый, но ближе к шатену.
      Шел я, вообще-то говоря, в местный чайнатаун, дабы насытиться на китайский манер, отдать крохотную желудочную дань ностальгии по моему тибетскому обиталищу, но по пути не миновал и пресловутый Де Валлен, квартал с проститутками. Вот уж по кому я точно никогда не скучал - это по жрицам профессиональной любви, которых я чаще именую шлюхами. Европейцы, с которыми иногда мне доводилось общаться по данной тематике, не одобряют моей категоричности, чего-то там лопочут об уважении к любому труду. Особенно, разрешенному в законодательном порядке. Однажды, в компании взрослых, трезвых и образованных бельгийцев я попытался срезать такого вот гуманиста вопросом: что же мне теперь - и профессию палача уважать? Как он на меня посмотрел!.. Как шумно и глубоко набирал он воздуху в грудь, чтобы ответить мне достойным образом! Внушительно, веско, непростыми, но медленными словами, с полной уверенностью в своей неоспоримой правоте. Как будто это он, а не я, добровольно и вынужденно присутствовал, в разные эпохи, на сотнях казней человечков различной степени вины, вплоть до абсолютно невиноватых - в разных концах белого света!.. Гуманист. Меня тогда никто не понял, а его рассуждения поддержали практически единодушно. Апломб - вот что отличает тупого человека от тупого животного. Но если бы я заменил слово палач вполне синонимичным словом киллер. Позиция бы наверняка шелохнулась у кого-то из них, однако, умнее они все равно бы не стали.
      Но, возвращаясь к любви и к женщинам... Иногда, где-то, с середины двадцатого века начиная, окружающие говорят мне, что я сексист и мужской шовинист. Уж, не знаю, откуда они взяли подобную чушь, только я до сих пор не воспринимаю это как наезд. Может, и от времени отстал. Как бы то ни было - ни одна из этих барышень в витринах, подсвеченных красными лампами, не привлекла моего мужского внимания. Кстати сказать, Некса тоже без малейшего либидо на харе. Я, наверное, зря в живых ее оставил... обленился в корень.
      Сейчас я пообедаю на размер души, буду рыбку вкушать, пожаренную и разделанную внешне под виноградную гроздь, запью все это дело чайком, Цзинь Сюанем, попробую вечерком познакомиться с какой-нибудь одинокой барышней, от двадцати до сорока, лучше с туристкой... с некурящей туристкой... с трезвой и замужней туристкой. Глядишь, что и получится. А утром уже, достойно попрощавшись, двинусь дальше. Никто меня особо не торопит, если верить сообщению на стене, поэтому выберу поезд, предпочту его автомобильному и воздушному транспорту. Кстати говоря, а почему обязательно замужнюю, Ёси?!
      - Да потому. Женщины, в большинстве своем, практичный народ: если свободна, здорова и гетеросексуальна - значит, в поиске, той или иной степени активности: не только мужика или сердечного друга ищет, но также и спутника жизни. А я никудышний спутник жизни: растапливать в горах Гангкхар-Пуенсум снег для стирки в корыте нашего с нею белья и порток, причем вручную, не всякая прельстится. В то время как замужние довольно часто предпочитают совмещать домашний уют с романтическими приключениями на стороне. Женатые мужчины, как я слышал, в этом вопросе еще податливее. Мир несовершенен, то есть все время норовит отличиться от общепринятого идеала. Взять, хотя бы, так называемые 'романтические отношения' между мужчинами и женщинами. Бывает и однополая 'романтика', но я ее не признаю как норму и за все тысячелетия ни разу не сподобился. Ни разу! Некрофилия, скотоложество, мазохизм, педофилия, фетишизм - тоже как-то так... категорически мимо меня прошли. Садистические и групповые утехи - каюсь, случались. Особенно в античные времена, когда я участвовал, в качестве удалого ратника, в разбойных либо освободительных набегах. Скажем, ворвался наш контуберниум в побежденный городок, и нам, как воинам-передовикам, сугубо по справедливости, выделяют аж трех захваченных тут же неподалеку профессиональных жриц любви. Три, а то и две на восьмерых. В очереди ждать, под фальшивые крики дам и пыхтение коллег, бывает довольно томно, вот и начинают мужчины изобретать для бедных женщин некую работу по совместительству! Да, несколько по-канцелярски сие звучит, но... Но отношения полов - это вообще крайне изменчивая и деликатная сфера для философского постижения действительности. То и дело настигают твой разум искажения незыблемых, казалось бы, истин и ценностей. По-братски делиться куском хлеба и глотком воды с соратником - это хорошо, это достойно? Угу. А женой, подругой, случайно захваченной пленницей?.. У? Стоит лишь вдуматься, и придет весьма странное осознание вечных и незыблемых понятий. Ну, к примеру: жалость, снисходительность, утешение в хосписе, милостыня, помощь доброхотов - да, трогательно, иногда прекрасно! А в мире сексуальных утех это весьма порочные добродетели. Вдумайтесь. Да? Нет?
       И был вечер, и был ужин в одном из ресторанов Амстердама, Некий 'Морланк', или что-то в этом роде. Вкусно, сытно, и даже парочка мимолетных взглядов-намеков на многообещающий флирт.
      И целомудренная ночь в одиночестве на сытый желудок. Почему я так выбрал?
      Ведь я могу запросто купить или околдовать довольно большой процент из числа привлекательных для меня дамочек. Если честно - процент этот близок к ста. Если денег жалко - могу взять да принудить. Или мозги магией запудрить. Не одно десятилетие прошло со времен детства моего, прежде чем я отвердел душой и сердцем, и стал способен, для достижения собственных целей - по фигу, 'стратегических' или сиюминутных - на обман и насилие, вплоть до разбоев и убийств... Но вряд ли три. И не одно столетие, даже тысячелетие, миновало до той поры, когда я впервые подверг сомнению право свое на подобное времяпрепровождение. Нет, я так и не стал ангелом во плоти, нимало, точняк не стал, но... Я люблю это слово: 'но'. Слово-запинка заставляет меня заранее думать и предварительно взвешивать. Итак, но. Однажды я дал совет крестнику моему, Лехе Гришину: жить и не искать бесперечь всемогущества, ибо оно не просто размагничивает обладателя своего, оно развращает, зовет его в грязь, во мрак, в адовую нечисть. Образно говоря, в лапы того, кого мы так дружно не любим и так боимся. Совет этот был, что называется, выстрадан сполна моим собственным жизненным опытом, но Леха сначала не понял меня, плечами стал дергать, фыркать в мою сторону левой половинкой рта, и все же я-таки придумал эффектный аргумент, и он на Леху повлиял.
       Некий английский беллетрист Толкиен в свое время написал забавную сказочную эпопею 'Властелин колец', которая хоть и не имеет почти ничего общего с магической реальностью, но многих впечатлила. Я ее читал, и Леха тоже. Ему гораздо больше понравилось, нежели мне. Потому и выбрал для притчи-аргумента именно ее.
      Средиземье, как и реальный мир нечистей, живет в постоянных межрасовых войнах, там полно предателей и перебежчиков - среди людей и хоббитов, а также эльфов и гномов, и даже среди светлых магов, вспомнить того же Сарумана. Однако, на просторах Средиземья и книги 'Властелин колец', включая 'Сильмариллион', плюс другие истории помельче, нет ни одного... - НИ ОДНОГО! - предателя среди подданных Мордора, даже среди орков. Факт, который, как я уверен, проскочил мимо сознания самого автора, добряка и мудреца Толкиена. Даже Горлум в финале, в последнем прыжке, служит Свету случайно, оступившись. Иначе говоря, и у нас, на этой тропе, ведущей к адовым подданным, обратного хода не предусмотрено. Ощущение же всемогущества и безраздельной власти над людишками - прямой путь туда. Никаких клятв верности, ни устных, ни письменных для окончательного исхода не понадобится, они лишние. Поэтому, чем больше ты похож своей обыденностью на простого человека - тем медленнее ведет тебя твоя тропинка... туда...
      - Дядя Ёси, а ты-то сам далеко по тропке той ушагал?
      - Гм... Не знаю, Леша. Время покажет. Стараюсь, чтобы нога за ногу, помедленнее. Я долгожитель, но смертный. Мой организм - это пазл, причудливый узор из не стареющих миллионы лет подряд, практически вечных атомов (ну, изредка, понятное дело, как и в любой семье, встречаются изотопы). Спрашивается, почему бы им и дальше... так сказать, единым сложившимся коллективом?.. Непоседы.
      - И не говори! Но надо стараться выжимать максимум из возможного, согласен?
      - Спрашиваешь!
      Как бы то ни было, я очень во многом вынужден сдерживать всю полноту своих магических возможностей: летать себе запретил, кроме самых крайних и неотложных случаев... гипотетически они возможны. Делать карьеру я себе запретил, причем, не только в горних пределах царств и государств, но даже и на 'районном', что называется, уровне: бургомистром нельзя, сельским старостой нельзя, председателем совета директоров чего-либо - нельзя, чемпионом мира по гимнастике или пулевой стрельбе - нельзя! Лауреатом нобелевской премии - нельзя, даже в сфере теоретической физики, в которой все равно никто ничего не понимает, включая уже имеющихся лауреатов. Технически все это могу - но нельзя. Потому что здесь, в этих жалких людишковых пузомерках, меня, и таких как я, сразу две опасности подстерегают:
      - подтягиваются на запашок силы агрессивные экземпляры, из тех, кто готов потягаться возможностями. Ты столкнулся и победил в бою - и раз, и второй, и третий... А на четвертый!? Могут победить и развоплотить, что, конечно, получше, нежели участь адовой нечисти, но не на много. Халява приятна, вот что противно! И ты, сильномогучий молодец, обретая запросто, на кажущуюся халяву, разные жизненные ништяки, сам себя потихонечку убеждаешь, и побеждаешь, и погрязаешь в той самой сущности, которая, в приближающемся горизонте, потихонечку, полегонечку темнеет... Хоп однажды! - А ты уже там!.. Откуда обратного хода нет, поздно просветляться и раскаиваться.
       Мне совсем этого не хочется. А дамочек залучить хочется. А я от них отказался. Итак: почему? Потому что заметил за собою: очень уж запросто я стал пускать в ход оружие и магию, и не в виде баловства, но с летальным исходом для окружающей нечисти! Что на Тибете, дома у себя, где я развоплотил кучку местных сущностей, что в Европе. Они совсем плохие, темные, без спору. Но я-то, если уж быть до конца честным с самим собой, на живца ловил, практически всех сам спровоцировал на нападение! Кроме хулиганчиков парижских, те первые начали. Да, да, они сами на меня нацелились, сами задирались. К тому же, я их обоих оставил в живых. Это мне в плюс!
      - Ёси, хмырь ты болотный! Отмазы в мемуары можешь поместить, все равно их никто ни читать, ни проверять не будет!
      - Плевать. Я себя спросил, я себе и отвечаю: коли на меня, на человека, никто из человеческих самочек не клюнул, значит, не заслужил. Вот почему отказался. Надобно и дальше не забывать работать над собой. Тогда и без магии дадут.
      - Всё сказал?
      - Всё.
      - Ладно, ответ принят. Спи, давай, а утром на поезд. И руки держи поверх одеяла!
       Угу. Иногда я, со своим чувством юмора, ощущаю себя, во внутренних монологах-диалогах, таким придурком!..
       И пришло утро, а за ним день, который я уже встретил в отдельном купе какого-то поезда, везущего меня куда-то на восток. Там, пожалуй, в Варшаве, а может и в Гомеле, а может, и раньше, я сменю повозку, документы, облик, чтобы, до поры неузнанным, проникнуть туда, куда меня позвали, в Россию, в Псковскую область, неподалеку от Петербурга, в деревеньку с многообещающим именем Черная. Хоть и зовется она Черною, адовой нечисти там нет, там своя живет, самостоятельная, но, по ухваткам и возможностям, тоже не вполне белая и пушистая.
      Знать бы, зачем меня там ждут? Но я и так это скоро узнаю. Нет, но хорошо бы заранее узнать?! Хм... Не уверен, насчет хорошо. Неизвестность - благо. Без нее будущее утратит пыл и захлебнется в грядущем настоящем.
      
      Г Л А В А 13
      
      Мечты похожи на пустые клятвы. Ёси грезит наяву, мгновение за мгновением вспоминая каждую из двух встреч с царевной, и мечтая о немыслимом. Касситея - какое нежное и прекрасное имя, под стать самой царевне! Но - да, одних лишь воспоминаний очень и очень мало для полного счастья! А так невыносимо хочется и мечтается... Вот, он подходит к ней... близко... и она тоже... не уклоняется от простолюдина Ёси-Енота, напротив: наклонила голову, пряча румянец на ланитах и смущенье во взгляде... и... прижалась к его груди! Все, как в том сказочном свитке было рассказано. Касситея худенькая, невысокая, но... такая восхитительная! Она шепчет Ёси на ушко... едва слышно... Она во всем призналась отцу, и он не разгневался, нет! Его Величество приглашает Ёси во дворец, чтобы взглянуть на него лично. Нет, нет, не так! Приглашать во дворец - так за что-то очень важное!.. Они стоят там, у стены, он и Касситея, и просто о чем-то разговаривают. Вдруг, откуда-то из-под небес, на них нападает... дракон!.. Нет, не дракон, слишком он велик, да и вонюч, как утверждают ученые жрецы... А нападают летучие твари с женскими головами - харпии! Тоже, между прочим, смердят.
      Еси запинается на несколько мгновений, обдумывая, как бы половчее выбросить зловоние напавших врагов из своих мечтаний. То, что все кольца внешней охраны, предназначенные отражать происки злоумышленников, напоенные до краев мощнейшими защитными заклинаниями, просто не позволят летучим нечистям, вроде харпий, пробиться сквозь воздушные заслоны - это все ладно, для мечты сойдет, ну, это здесь вообще не важно, в отличие от гадостных запахов, могущих коснуться носика царевны. Харпии роняют с крыльев бронзовые перья-ножи, и вот-вот эти ножи вонзятся в них, с Касситеей... в обоих. А у него, у Ёси, есть заколдованный плащ, который невозможно пробить ни бронзой, ни медью, ни серебром, ни орихалком... и он стремительно срывает с себя плащ, накрывает им царевну Касситею!
      - Все понятно, дозорный Енот?
      - Так точно!
      - Повтори. Не все повторяй, а только последние два напутствия.
      - Предпоследнее: запрещается пить и есть на все время пребывания в служебном дозоре, включая кратковременную передышку в сторожках. Самое возможное - два небольших глотка заранее запасенной воды в каждую передышку. Последнее: в течение всего несения службы в служебном дозоре, удовлетворять естественные надобности, включая даже плевки, только в местах кратковременной передышки, сиречь в сторожках.
      - Отхаркивания и плевки. Рвота, как ты должен знать-понимать и помнить, подпадает в определение отхаркивания. Мелкая небрежность в ответе, дозорный Ёси, малозначащая, но она есть. Сунул бы тебе подзатыльник за нее, да уж ладно, простого замечания в этот раз достаточно будет. На раздачу подзатыльников у тебя отец Бирюк есть. Вот, он и малую небрежность никогда и ни в чем не допустит. С него пример бери. А я ему намекну при случае.
      - Рад стараться!
      - То-то же. Теперь обнажи поочередно саблю... кинжал... Предъяви обереги. Довольно. Проваливай на пост, и бдительности не теряй! Если что - если дело до драки дойдет, или проявится непредвиденная опасность... а равно предвиденная... сразу вспоминай наш девиз! Помнишь его?
      - Так точно!
      - Но я еще разок напомню. - У главного дозорного сегодняшнего дня явно, что приподнятое настроение, ему хочется еще поговорить, да особо-то не с кем. - Гм! 'В бою не горячись, помни: теплую пищу усваивать легче!' Что сие означает, ну-ка объясни? Вслух, как будто я полнейший несмышленыш, а ты мне поясняешь, что к чему в этих словах.
       Па-адумаешь, вопрос!.. Еще до службы в дозорах, отец говорил ему, и не раз: 'Перед каждой поножовщиной помни: одному из противников выгодно, когда один из вас горячится.'
      - Слушаюсь! Если воин в бою горячится, вместо того, чтобы сражаться, надежно и умело сохраняя в себе отвагу, осмотрительность и хладный разум, то, как раз, он и может стать для врагов той самой теплой пищей, которую легче и вкуснее пожрать-сожрать!
      - Хы! Язык у тебя подвешен не хуже сабли, все правильно расположил. Ступай, пора!
      - Слушаюсь!
       Ёси всегда волнуется, когда приходит миг заступать в дозор - и раньше так было, на двух предыдущих службах, где они совместно с отцом в дозор шли, и сейчас, когда он в одиночку службу несет. А уж сегодня!.. Сердце бухает изнутри так, что, кажется, вот-вот кольчуга на груди лопнет. День такой! Какой?! Такой!.. Договоренный! А вдруг?! После месяцев невыносимой разлуки!.. Что ты разнюнился, Ёси, ты кисель чуть теплый жиденький, раз так, а не удалец-дозорный, по заслуженному прозвищу Енот! Выносимой, Ёси, очень даже выносимой, раз до сих пор не умер от разрыва любящего сердца! Да, видел свою любовь всего лишь дважды, влюбился с первого раза. Навеки. Так случилось.
       Изначальный дозорный круг прошел без происшествий, как обычно. Поздняя осень редко смеется, но сегодня сделала исключение для всех живущих: солнышку нынче привольно по синему небу катиться, не спотыкаясь лучами о тучи и облака. Одна досада, что день короток: полдень только что миновал, но еще до окончания второго круга обхода сумерки нагрянут, с дозора Ёси вообще в ночи вернется. И второй круг пошел по своему тихому обыкновению... все как всегда.
       Ёси, уже ни на что не надеясь, тихонечко метнул клубочек маны в стену, в заветное место - а клубочек взял, да и сверкнул-подмигнул, прежде чем растаять!.. Ну, точно сейчас сердце лопнет!
       Словно сбывшиеся грезы перед горящим Ёсиным взором: обозначилась овальная дверца в стене, засияла тихим молочным светом, приоткрылась...
      - Ёси, это ты? - Из-за края дверцы робко высунулся чей-то носик, глаз, светлая кудряшка под серой шапочкой с меховой опушкой.
      - Я... Да, да!
      - Это я... Касситея.
       Девушка, не дожидаясь, покуда Ёси подбежит к ней и подаст руку, легко спрыгнула на подмерзшую землю, чуть было не споткнулась, но тут же выправилась и сделала в сторону Ёси низкий шутливый поклон.
      - А я подумала, что ты про меня забыл... навсегда...
      - О, нет, царевна! Не забыл, это невозможно!
      - И я тоже все время о тебе помнила. Ты, наверное, меня приколдовал магией неведомой, а иначе не знаю, как это объяснить. Вспоминала тебя, причем постоянно, каждый день и вечер. Но все обстоятельства были против меня, словно бы сговорились: то батюшка с собой в поездки дальние берет, на северное море, вместе с братьями, то приболела, то еще всякие досадные препятствия. Но самое главное препятствие - знаешь в чем?.. Нет, не хочу, не буду об этом говорить. Давай, лучше просто поболтаем, побродим, погуляем, от дверцы далеко не отходя. Я перед прогулкой, там, дома... у себя в покоях, выбрала такое объяснение на сегодня, что сейчас не должны бы хватиться меня, но, все-таки... Чем ты сегодня завтракал? И почему на ножнах кинжала у тебя такие мрачные руны?.. Тебе нравятся сапожки, что на мне сейчас?.. В прошлый раз туфельки были, но теперь холодновато для них, совсем даже не по погоде. Нравятся? - Касситея чуть-чуть, за самый краешек приподняла подол роскошного зеленого платья, только чтобы виден был меховой сапожок на правой ноге.
      Без памяти влюбленному Ёси, конечно же, все в царевне Касситее нравится, но едва лишь он соберется ответить, а Касситея уже новыми вопросами так и сыплет, и, при этом, о себе рассказывать успевает всякие бытовые пустяки! Это для нее пустяки, а Ёси насмотреться и наслушаться не может! Ёси раз вдохнул и выдохнул полной грудью вместо ответа, и второй... А потом - ничего так, вдруг наладилось: оба ходят, близко-близко друг к другу, почти до прикосновений доходит, вот как близко! - дружно ступают по крохотному овалу пространства, невидимо очерченному межу новыми кустами и дверцей, топчут тяжелое тусклое золото опавшей листвы и перебивают друг друга, и смеются, как равные!.. И очевидно, что оба увлечены друг другом и по уши довольны.
      - А знаешь... Нет, все, я решилась! Пусть мне будет хуже, раз я такая неискренняя! Мне вот-вот убегать, потому что времени у нас... что у тебя, что у меня... Я расскажу тебе, почему я несколько раз стояла у дверцы, там, внутри ограды, и все не решалась ответить на твой клубочек-колобочек маны... Очень, очень хотела... А потом думала: нет, надо забыть его навсегда! И тогда пусть он тоже меня забудет навсегда! Но у меня не получалось. Нет, надо быть честной. Я знаю, что, после признания моего, ты сразу от меня отвернешься, но я все равно решилась. Столько счастья от общения с посторонними людьми, то есть, до тебя, до нашего с тобою знакомства, у меня еще никогда не было!.. Потому что ты такой... Нет, Ёси, пожалуйста, помолчи! А то я сейчас окончательно струшу, и разревусь и... и... вообще!.. Всё! Решено! Ёси... взгляни на мою правую руку! Нет, только сначала обещай не очень смеяться надо мною! Обещаешь?
      - Клянусь!
      - Вот, погляди. Я уродка, да? Нет, молчи, я сама это знаю!
       Касситея покраснела, потупилась было, закусив губу... потом гордо вздернула голову повыше, чтобы глаза в глаза! Невысокая, решительная, отважная! Пальцами левой руки она сдернула черную шелковую перчатку с правой и протянула вперед и вверх правую ладонь: вот!
       Что там такое? Еси наклонил голову, вгляделся: правая ладошка - такая же как левая, узенькая, беленькая с почти прозрачными пальчи... Вот оно что! Три пальца у Касситеи - мизинец, безымянный и средний - словно бы срослись в единое целое, чем-то похоже на плавничок.
      - Ужасно, да?!
      - Н-нет. - Ёси устремил робкий взор на царевну. - Можно?.. - сдернул рукавицу и протянул навстречу свою руку, толстую, широкую, красную и грубую, в сравнении с ее...
       Царевна Касситея не возразила ни словом, ни жестом, и Ёси бережно взял ее трепещущие пальчики в свою ладонь. Ладошка прохладная и такая нежная. Подумаешь, пальчики вместе!.. Ёси глубоко вдохнул и осторожно подул! Целая вереница клубочков маны вылетела у него изо рта, беззвучно растаяла в бело-розовых пальчиках царевны.
      - Ойй!.. Щекотно! Ёси! - Царевна часто-часто заморгала, шмыгнула носом и вдруг прыснула, коротко хихикнула... со слезами в темно-зеленых глазах. - Ёси! Ты, наверное, захотел вылечить меня своим колдовством, да? Но только лучшие маги и жрецы Империи оказались не в силах сие содеять!.. Увы и ах! А... знаешь!.. Я вроде бы... как-то, что-то такое... ощутила. Честно-честно! Мне как бы сразу стало легче, привольнее пальчикам... А... ты меня не презираешь за это? За то, что я оказалась такая... не пойми какая калека?
       Еси подавился ответными словами и негодующе затряс головой: нет! Он совершенно, он напрочь не согласен со словами царевны! Еще раз вдохнул и выдохнул, как перед нырянием в воду.
      - Ты лучше всех на свете, царевна! А пальчики... с ними все будет в порядке! Подумаешь!.. Да! Касситея! Если тебе... если ты... я найду такие заклинания... Вот увидишь!.. Ты даже и не почувствуешь, как все... эта безделица исправится! Я не пожалею сил и самой жизни!
      - Ёси... Нет, это не я, а ты лучше всех на всем белом свете! А у нас с тобою глаза одинаково зеленые! Погоди, я, все-таки, надену перчатку, чтобы... И мы с тобою дальше пройдемся, а то перетопчем здесь все листья под ногами. А они такие красивые! Можно, мы с тобой еще немножко поболтаем? Самую-самую чуточку?! Вон, до того куста дойдем и обратно! И всё, и тебе на дозор, а мне... ах-х... Еще целую неделю ждать!.. Придешь?
      - О, да, царевна!
      - Ура-а-а!..
       Касситея прижала пальчики в обеих перчатках к губам - и словно бы что-то бросила в сторону юноши. Но это был не клубочек маны, а воздушный поцелуй, как у взрослых придворных! Касситея вновь покраснела, смущенная собственной смелостью, отвернулась и побежала к полуоткрытой дверце-калитке, на ходу подпрыгнула, но зацепилась левым сапожком о порог и кувыркнулась туда, в замкнутое дворцовое пространство. Взметнулся зеленый подол, под ним, вроде бы, что-то белое кружевное мелькнуло... Дверца закрылась и растаяла в стене, однако выпустила из себя маленький летучий шарик - это была мана царевны Касситеи. Клубочек тихо подплыл к замершему Ёси, смиренно постучался в кольчугу напротив груди и был немедленно туда впущен! Так прошло их третье свидание.
      Бирюк всю следующую неделю явственно чувствовал, что сын словно бы немножечко не в себе, даже осведомился осторожно - в чем дело, может, болит что, не нужна ли помощь? Но в ответ получал некие сбивчивые, не очень вразумительные, извинения и отговорки. Спрашивал о разных видах целительных заклинаний. Бирюк настаивать не захотел: сын почти взрослый, сам разберется в волнениях своих, а в случае чего - он, отец, всегда рядом. И только одна львица-демоница Тюхе словно бы почуяла нечто необычное, происходящее в самой глубине сердца старшего дозорного Ёси-Енота: прижмется с левой стороны к боку его, а сама еле-еле - одному только лишь Ёси слышно - жалобно подскуливает, вроде как переживает о чем-то...
      Прошла еще одна бесконечно томительная неделя. Зима уже вплотную подобралась к улицам и площадям Атлантиды. Накануне ночью выпал снег, но за день весь сошел под порывами теплого северного ветра. А к утру опять подмерзло.
      - Дозорный Енот! Готов к несению службы?
      - Так точно!
      - Случится очень уж обильный снегопад - подай соответствующий дозорному уставу дымовой знак, пришлем еще одного дозорного в усиление. Шагом марш на первый обходный!..
      - Слушаюсь!
       Первый обходный круг - он для Ёси-Енота наиболее мучительный в последнее время, потому что пролегает по тому самому кусочку дозора вдоль северной стены, где они с царевной Касситеей познакомились, однако сейчас в заветную дверцу маною своей не постучаться - и думать нельзя! Сначала следует завершить первый, самый важный, обход, тут уж, хоть весь мир пополам лопни, вместе с бешено стучащим сердцем! Сначала - дело, Ёси! Выкинь все мечты из башки, немедленно! Ум горячий редко зрячий! Ты понял? Да, не спорю, но... Никаких но! Уйми огонь, вспомни свои обязанности! Ты, ведь, не только их исполняешь, дозорный Ёси-Енот, но ты еще и царевну Касситею оберегаешь от возможных бед и напастей! В тебя верят, на тебя надеются! Не подведи - её, дворец и себя! Не подведу!
      Первый обход миновал, а за ним и изнуряющее ожидание в сторожке, где у него якобы короткая передышка. Уж такая передышка, что аж пар из ушей, но - терпи, будь воин! Все, отдых закончен, дозорный Енот, вперед, Ёси!
      Клубочек маны мигнул и растаял... Вот она, дверца!.. Ну же!..
      - Ёси, это ты?
      - Да!
      - А это я! - На сей раз на царевне Касситее одеяния темно-серые, а шапочка зеленая, под цвет ее глаз... и Ёсиных! В шапочку воткнуто длинное белое перо какой-то неведомой для Ёси птицы. Перо в головном уборе явно что-то означает, Ёси что-то такое слышал... но забыл, что именно... что-то важное, хорошее. Настроение или нечто большее?.. На руках черные, по локоть, перчатки, такие же как в прошлый раз, значит, шелковые.
       На сей раз Ёси не сплоховал: подбежал к дверце раньше, чем царевна выпрыгнула из нее, подал руку. И Касситея охотно вложила свою ладошку в Ёсину, оперлась на нее - и вот она уже рядом стоит! И ладошку убрала. Не сразу, но почти сразу. Ну, это понятно - кто он такой, чтобы царевну за руку держать?!
      - Царевна!..
      - Да, это я, не сомневайся, пожалуйста! Собственной персоной, и жива, и не заколдована, и не оборотень! Ты рад?
      - Еще как рад, я счастлив тебя видеть! В прошлый раз, когда мы уже попрощались... мне показалось... что ты... ну... споткнулась... и... чуть ли не упала? Ты не ушиблась?
      - Ой, оказывается, ты все видел! Мне стыдно. Нет, ни капельки не ушиблась, вот, нисколечки! Разве что перчатку землей перемазала и юбку на коленке! Меня раньше, в детстве, наша главная нянюшка часто укоряла, что я бегаю и скачу без важности, как мальчишка-простолюдин, и по лужам, и вообще!.. 'Вам, ваше высочество, совершенно не пристало так себя вести!..' А когда я подросла, уже не осмеливается укорять, только тяжело вздохнет иной раз... вот так... - Касситея взмахнула руками и глубоко, с пристаныванием, вдохнула-выдохнула, покачивая из стороны в сторону пером на серой пушистой шапочке. - Она уже старенькая стала, но все равно осталась при мне, там во дворце, а я ее люблю, берегу и стараюсь не огорчать. Ах, ты бы только знал, как я тебе рада! Чур, я больше рада, чем ты мне!
      - Сие невозможно, царевна! Я настолько рад, что вообще счастлив!
      - И я! Ну, что, как всегда? Пойдем? Только я боюсь опять навернуться, потому что вчера ночью все растаяло, а сегодня с утра вновь подморозило, а у меня подошвы на сапожках такие скользкие, что... Можно, я тебя под ручку возьму?
       Первая влюбленность - нечто среднее между сумасшествием, жадностью и восторгом. Еще бы Ёси был против такого поистине царственного подарка, о котором он и мечтал-то самым дальним краешком раскаленного разума своего!
       И вот они уже идут по очищенной с утра, но уже присыпанной мелким снегом дорожке, делают первый небольшой круг. Ёси напоминает себе не забыть, и с помощью заклинаний убрать потом следы, которые они с царевной Касситеей оставляют за собой. Нет, конечно же, он не забудет!
      - Царевна!
      - Да, царевна. Но пожалуйста, Ёси, назови меня по имени! Мне это будет... словно музыка! Меня зовут Касситея. Ну, Ёси! Ну, пожалуйста!
      - Касситея!
      - Это я! А ты Ёси!
      - Касситея, прошу тебя, покажи мне еще разок твою правую ручку... с... пальчиками...
       Касситея замешкалась на один кратенький миг и послушно сдернула с правой руки перчатку. Ёси сунул за пояс рукавицы, потом, испросив позволения взглядом, взял ее ладонь в свои, как в прошлый раз, и опять подул на сросшиеся пальчики. Изо всех сил вогнал он в узенькую ладошку поток маны, исторгнутый аурой, даже коленки задрожали от внезапной слабости.
      - Оййй!.. Я чувствую! Ёси, я правда что-то чувствую... немножко щекотно, и ничего плохого! Всё! Всё, не надо больше, ты ослаб, я чувствую! На, вот, возьми от меня, чуточку, я возвращаю!
       Ответный клубочек маны действительно вернул Ёси часть потраченных сил. Он вдруг решился и прикоснулся губами к ладошке, что все еще была в его руках!
      - Царевна! Ой... Касситея! Прости, что я посмел...
      - Прощаю! - Касситея - глаза у нее опять на мокром месте! - жалобно улыбнулась, приподнялась на цыпочки - и вдруг чмокнула Ёси в щеку!
      - А мне действительно стало легче от твоих клубочков. И особенно от прикосновения твоих ручищ... Они такие добрые, надежные! Идем же скорее гулять, а то я сейчас сгорю от стыда за свою... за свои... Идем?
      - Идем!
       Невдомек человечеству завтра. Двадцати шагов не прошло, как прогулка закончилась, не успев толком начаться. Касситея вздрогнула, подняла глаза к небу, словно к чему-то прислушиваясь...
      - Оё-оёййй!.. Ёси!.. Меня хватились во дворце, мне надо бежать!.. - Касситея помчалась в сторону стены, где ее ждала полуоткрытая дверца, потом остановилась и повернулась к Ёси... даже сделала шажочек назад. - Нет! Всё! Прости, пожалуйста, я бегу! Встретимся, как всегда, через неделю!..
       Дверца погасла, и Ёси даже не решился послать во след царевне клубочек маны своей. На душе вдруг стало смутно, вплоть до черной жути, похожей на мрачное предчувствие, и очень, очень тревожно. Нет! Все страхи и мысли оставь на потом, вперед, дозорный Ёси-Енот, службу неси! До смены еще не рукой подать!
       Весь на чувстве внезапно возникшей тревоги, Ёси завершил последний обход, как всегда, без происшествий, но ему показалось, почуялось, что в недрах дворцовой внутренней службы разгорается какой-то, пока неявный, переполох.
      - Неужели из-за меня?
      - Да, Ёси, почти наверняка! Думай, думай быстро, что дальше-то делать...
       Все время по дороге домой, Ёси пребывал в смятении от обуревающих его мыслей и сомнений. Как тут быть, что придумать? Решение пришло само собой, не очень, чтобы деланное, однако единственно возможное, кроме как зажмуриться, заткнуть уши, упать на землю и тихо дрожать, ожидая, что за тебя все решат и во всем разберутся.
      Нечему учиться у богов.
      - Отец.
      - Да, сын мой. Сам вижу: что-то случилось. На тебе лица нет.
      - Да. - Ёси даже умываться с дороги не счел нужным: остановился перед отцом посреди горницы, руки скрестил на груди, взор устремил в пол, а не на отца, чтобы окончательно не сгореть от стыда. - Во время несения дозора, я познакомился с царевной Касситеей, младшей дочерью Его Императорского величества, и мы с нею несколько раз беседовали наедине, прогуливаясь вдоль северного участка стены, вместо того чтобы мне продолжать нести дозорную службу. Более того, я никому и ни разу не доложил об этом, совершив, тем самым, воинское и дозорное преступление.
      Бирюк кивнул, в знак того, что все услышал и усвоил.
      - Продолжай.
      - Сегодня мы снова встречались, но очень коротко. Я не уверен точно, однако полагаю, что каким-то образом сведения о происшедшем отклонении от существующего порядка, возле северного участка внутренней ограды, стали известны в службе охраны дворца... и во дворце. Просто, покидая дозор нынче вечером, я ощутил нечто происходящее там... не такое, как всегда. Вот.
      - Ты закончил, все рассказал? Я имею в виду не подробности, но основную суть происшедшего?
      - Думаю, да.
       Бирюк помолчал несколько мгновений, губы у него задрожали.
      - Что ж, времени у нас очень и очень мало, сын мой, и нам остается лишь использовать его с толком.
       Только сейчас, увидев отца столь... не то, чтобы растерянным, но словно бы осунувшимся, постаревшим в один миг, Ёси осознал, что его предчувствия и впрямь были очень нехороши и оправданны. Львицы, выпрыгнувшие из мешка, вместо того чтобы с привычным восторгом приветствовать Бирюка и Ёси, вдруг ощетинились, выпустили наружу клыки и когти, дружно прыгнули к дверям. И тихо зарычали... дрожа от ярости и тревоги.
      - Отец, прости, пожалуйста, если сможешь.
      - За что простить?
      - За то, что я натворил.
      - Угу. Ну... Попроси еще раз, повтори.
      - Отец, прости, пожалуйста, если сможешь.
      - Ёси. Помогла нам твоя удвоенная просьба о прощении, как считаешь?
      - Нет. Думаю, нет. Судя по Тихе и Тюхе - нет, не помогла.
      - Тогда хватить пороть пустую чушь. За дело, сын мой! Я пока тут... насчет черного хода... А ты начинай защитные заклинания на избу накладывать: 'паутину' и 'кольчугу'! Скорее!
       Ёси начал, как приказано, и через короткое время к нему присоединился отец, всей своей немалой мощью опытного колдуна взялся усиливать уже поставленные сыном заклятия.
       В дверь постучали. Многоопытный Бирюк, в силу каких-то своих соображений, не ответил и сыну дал знак молчать. Львицы урчали все громче. За стуком последовал мощный удар в дверь.
      - Бирюк, ты здесь? Отвечай.
       Молчание в ответ.
      - Бирюк, мы знаем, что ты и Енот находитесь здесь. Именем императора, открывайте! Ты должен выдать нам Енота. К тебе вопросов нет.
       Бирюк кивнул, но не голосу за дверью, а своему сыну.
      - Покуда я им не отвечу на вопрос - они нас не слышат, уж я постарался. Итак, сын мой дорогой и единственный. Пришла пора нам проститься. Возможно, что навсегда. Лаз, черный ход, я сузил до предела, чтобы только ползком тебе туда пробраться. Дальше, прочь из города и еще дальше - по обстоятельствам. Вот сверток, в нем деньги. Вот обереги... Вот эти. Надень их немедленно. И долгое время не снимай. Хорошо. Теперь беги.
      - А ты, а вы?
      - Останемся здесь, гостей встречать. Слышишь, как колотятся, защиту ломают, поторопись.
      - Нет! Отец! Я останусь с вами - и будь что будет! Я не убегу!
      - Ты уползешь. Ибо сейчас имеется ничтожная вероятность выжить хоть кому-нибудь из нас, а ежели ты останешься, плечом к плечу, бок о бок, и прочая песенная чушь - эта ничтожная вероятность исчезнет вовсе. И ты, напоследок, смертью своей, разобьешь мое отцовское сердце, пусть и ненадолго. Обними меня, а я тебя. Со львицами прощаться некогда, еще и ауру от них на след себе подцепишь. Беги! Я буду за тебя молиться всем богам! Вперед, Ёси, вперед, преврати вероятность в действительность! И не вздумай возвращаться в Лесное! А если чудо случится - мы с тобою друг друга найдем. Вперед же!..
       Ёси еще раз глянул на отца - глаза в глаза! - и, уже не раздумывая больше, нырнул с разбегу в узкую круглую нору, в черный ход, придуманный когда-то Бирюком на случай крайней опасности. Ёси, когда вспоминал об этом лазе, всегда надеялся, что такой опасности не случится, а если вдруг... то они убегут вчетвером: два человека и две львицы-демоницы, тем даже и ползти не придется, в мешке уместятся...
       Грудь нешуточно сдавило - очень уж нора сузилась, но... рывок, еще рывок... и он кубарем скатился вниз, в гулкую кромешную пещерную тьму. Ноги на какую-то липкую грязь угодили... Отец ничего такого запретительного не говорил насчет огня или фиала. Да и бессмысленно бежать наощупь, куда бы то ни было. Ёси зацепил указательным пальцем за ноготь большого, как бы щелкнул - клубочек маны прилип к ногтю указательного и превратился в маленький источник света, вроде слабой свечи. Туда какой-то ход идет и туда идет... Оба наклонные, поэтому лучше бы выбрать тот, который вверх нацелен.
       Ёси, почти до беспамятства оглушенный бедой, которая на него свалилась, подчинился ошметкам уцелевшего сознания и побежал в правый пещерный зев, потому что он... вроде бы как... ведет туда, наверх, прочь из подземелья. Вокруг тьма, если не считать слабенького огонька рукотворного фиала, а на душе совсем уже полный мрак, гуще и не бывает. Но, оказалось, что бывает. Откуда-то издалека... и не так уж издалека... полыхнуло в сторону Ёси таким черным ужасом, что... Упасть бы и умереть от разрыва сердца! И отдохнуть, наконец!.. Нет! Покой пока подождет! Ёси, пришпоренный дополнительным дуновением кромешной тьмы, наддал ходу и помчался во весь дух, не боясь уже, что споткнется и грянется вниз, в тонкую липкую грязь, чавкающую под сапогами. Мрак обрел голос: тонкое и вкрадчивое подвывание на два... нет, на три голоса... отнюдь не человеческие... И на звериные, из тех, что Ёси известны - также совсем не похожи.
       Ёси хлопнул ладонью об ладонь и обернулся на бегу. Клубок маны из его рук взорвался короткой, но очень яркой вспышкой: Ёси увидел!
       Это был, совершенно явно, что демон, какой-то неведомой ему породы. Чем-то немногим на росомаху похож... и на медведя... но так... слегка.
       Ростом - верзила, голова под пещерный потолок, лохматый, темный, морда почти звериная, клыкастая, лоб покатый. Ёси не пожалел маны и ауры, взорвал над собой еще один клубок маны. Да, огромный зверище, много выше, чем Ёси! Шесть конечностей: четыре ноги и две лапы, на руки похожие. А там, за ним, во тьме, в глубине бокового пещерного отвода, еще кто-то угадывается... Бежать!
       Ёси опять побежал, напрягая все свои силы, но при этом понял, прочувствовал, что чудовище позади только на миг или два было остановлено внезапной вспышкой света!.. Погоня продолжается!.. Не было времени соображать в испуге и на бегу, но потребность это сделать оказалась сильнее ужаса и недостатка этого самого времени! Еси сцепил пальцы обеих рук в единый кулак и проорал заклинание, которое в прошлом году разучил под руководством Бирюка. Долго учил, все оно никак ему не давалось в твердое умение, но - однажды получилось и закрепилось навсегда. А ныне - пригодилось, и еще как пригодилось!
       Высокий пещерный свод позади Ёси вдруг просел почти на четверть, и, пару мгновений спустя, обрушился, чуть было Ёсины задницу и пятки не отдавив каменным водопадом! Заклинание родилось на диво мощным, разрушительным, и Ёси вскачь заторопился дальше, вжав голову в плечи - вот-вот и здесь рухнет. Но пещера, что над ним и перед ним, устояла. А липкая кашица грязи полностью сошла на нет, и каменный пол очевидно теперь, что пошел туда, наверх, вон из подземелья. Скорее бы!
       Ёси бы и хотелось остановиться, хотя бы на короткий передых, подумать, что-то решить... Но чутье и ноги несли его дальше. Демонический вой, угасший, было, под напором пещерного обвала, проклюнулся вновь... похоже, что голосок тот же самый... выжили, нечисти, и отступать от погони за добычей даже не собираются. Добыча - это он, Ёси. Что это мигнуло на потолке?.. И воздух лицо холодом обжег. Он выбрался наружу!.. Вокруг ночь, зима и лес!
       То ли бежал он очень долго, то ли пещеры и заклинания выкрутасы проделывали с Ёсиным сознанием, но городом здесь даже и не пахнет. Нет, дым... откуда здесь дым?.. Люди! Они будут его искать!.. Кругом теперь враги!..
       Ёси закашлялся на морозном воздухе, остановился, чтобы вытолкнуть из горла этот кашель, мешающий дышать. Способность думать о чем-то постепенно и вкрадчиво, но стала возвращаться в Ёсину голову.
       Погоня пока отстала, но вряд ли прекратилась. А когда они догонят... Судя по тому, что он увидел, его телесных и магических силенок явно маловато, чтобы справиться с этаким демоном-зверюгой, даже с одним!.. Были бы рядом Тихе с Тюхе... Сердце опять обдало горечью пережитой беды. Пропади все пропадом: он будет действовать, будет шевелиться так долго, насколько у него достанет сил. Вперед.
       Неглубокая полутропинка из неизвестно кем примятого снега вела-извивалась вдоль крутого обрыва, стало быть, надо идти туда, по ней, покуда обрыв не сменится чем-нибудь более подходящим. Почему? А потому, Ёси, что слева очень глубокий обрыв, в него только прыгать, руки-ноги-голову об камни сломав, а справа чаща непролазная, он такие по детству своему хорошо помнит, там он увязнет, как муха в смоле. А сзади выход из пещеры, и пусть вой пока далек, но он его уже слышит даже своим слабым человеческим ухом. Это они сквозь завалы продираются.
       Нет, Ёси правильно взял верхним своим чутьем: дымом тянет, впереди что-то горит, на костер похожее, дым-то смолистый, сосновый или еловый... Выбирать особо не приходилось, и Ёси пошел туда, против слабого ветерка, пахнущего смолой и дымом.
      Распахнулись два заснеженных холма, до этого заслонявших обзор, а за ними, на самом краю скалистого обрыва, вылупилась из тьмы крохотная полянка-проплешинка, а на полянке разведен костер, а у костра кто-то сидит. Нет, уже встал этот кто-то, Ёси навстречу. Мужик, здоровенный, толстый, одетый как-то так несуразно, как бы не по зимней погоде. Всматривается в темноту сквозь всполохи костра, на Ёси уставился...
      - Эй! Кто это тут ломится?! Ну-ка, стой!..
       Явно человек, видно, что не из городских, и на стражника отнюдь не похож. Надо предупредить его насчет демонов, мужик ведь на врага пока не выглядит.
      - Это я, зовут Ёси.
       'Вот же дурачок, - мелькнуло в голове - зачем имя свое раскрыл?!' А, ладно, все равно уже прахом всё накрылось в этой жизни, и сама жизнь.
      - А чего дышишь так тяжело? Магией и страхом почему от тебя разит? Гонишься за кем?
      - Нет. За мною гонятся, демоны какие-то пещерные. Надо отсюда бежать, они явные людоеды и огня совсем не боятся.
      - Бежать?! Чегой-то я буду бежать, на ночь глядя, да еще на сытый желудок? Ого! Вон они! Вона кто!.. Эй, ты, Ёси, который! Костер вот отсюда обойди и стой пока здесь!
       Мужик, такой грузный и нелепый на вид, оказался смел и проворен: подхватил какую-то железяку, лежащую тут же, у костра и вперевалку бросился навстречу демонам, двое из которых уже выскочили на самую полянку. Сшиблись. Ёси даже и моргнуть не успел, а двое косматых демонов на утоптанной земле валяются, у обоих черепа всмятку разбиты. Третий демон, что следом подбежал, вильнул в сторону, явно пытаясь уклониться от удара, но мужик в два прыжка настиг демона - и вот уже третий грянулся мертвым.
      - От же твари! А я их знаю, да! - Мужик повозил утолщением на железяке по снегу, пытаясь счистить с нее сгустки крови и того, что разбрызгалось из разбитых черепов. - Меня давеча... Ну, как давеча, давненько уже... одна такая... один такой едва не покусал! Ух, вреднючий! Булула его звали. Так, я с тех пор их всех булулой зову, каждого, кто попадется той породы: мужик ли ихний, баба ли - булула, и всё тут! Всех их не терплю! В этой местности они... ну... не сказать, чтобы часто бывают... но встречаются. А еще в них всех такая пакость сидит, что они, хотя и демоны, все же звери, и когда их приголубишь как положено, так они вовсе даже не развоплощаются, как бы надобно демону, а так и гниют звериными тушами. Вот почему я люблю привалы-то устраивать возле обрывов, оно чище получается!
       Мужик объяснял все это остолбеневшему от бешеной круговерти событий своему собеседнику, Ёси, а сам, тем временем, делом доказывал свою склонность устраивать стоянки возле крутых скалистых обрывов: хвать за ногу, либо за руку мертвое тело булулы, подтащил к краю обрыва, толк ногой... за следующим пошел.
      - Подметать уж не будем: сейчас я меленький снегопадик приколдую, оно и покроет следы. Есть хочешь, Ёси? Погоди, руки в снегу вымою, похлебки налью. Тебе и себе, я тоже вроде как проголодался на холодке.
       Голода Ёси совершенно не чувствовал, есть не хотелось, но сказать 'нет' своему случайному спасителю постеснялся. Еще подумал, что кусок в горло не полезет, но - до дна съел-вычерпал предложенное. У этого Хвака, мужик сей Хваком назвался, даже миска запасная оказалась, деревянная. А у самого - медная.
       Поели, разговорились. Сначала рассказывал Ёси, потом Хвак. Ёси словно бы прорвало после многих лет скрытности и молчания: без подробностей, но объяснил этому Хваку, откуда он и что случилось с ним в этой ночи. Хвак понимающе кивал и вздыхал, но Ёси очевидно было, что Хвак гораздо охотнее сам готов пуститься в рассказы. И Ёси, конечно же, не возразил, с готовностью уступил своему спасителю-собеседнику.
      Говорил Хвак много и довольно отрывисто, одно сказанное - в отрыве от соседнего сказанного: то о зиме, а то об охоте... Заикнулся, было, о женщинах, но взглянул на безусого собеседника, и осекся. Еси, опять же из вежливой благодарности, пытался поддержать беседу, про железяку спросил.
      - Да... видишь... Когда-то секира при мне была, да в этих краях простолюдинам-то заказано секиру носить... ты ведь, судя по виду, тоже из простых? Ну, вот... Смотрю однова... дело возле кузницы было... А я кузнецов смерть как не люблю, и неважно за что... В кузню побрезговал заходить, а смотрю - валяется без надзору! Стало быть, ничейная штуковина. Я и поднял ее, рассмотрел, да и взял себе, вместо посоха. А потом, при случае, сам на огне сработал, заместо кузнеца, молотило к палке огнем приклеил. Увесистая получилась - на-ка, взвесь на руке!
       Ёси послушался, взял в две руки, стараясь не касаться мокрых пятен на железной палке. Чуть не выронил - настолько тяжеленным показался ему этот молоток с толстой железной рукоятью.
      - Вот, и я о том же! Удобная, говорю, штука-дрюка! А с ней однажды у меня такой случай вышел!.. Ходил я по разным всяким местам, захоронениям заброшенным, иду, никого не трогаю, как вдруг напал на меня один... вроде кровососа, тоже демон, и тоже не дух, а в теле. Здоровенный был! Не то слово, не этим булулишка чета! Дело ночью было, из света - одно полнолуние на небе. Ох, он меня и мял, и гонял!.. Но я извернулся, да как хрястну ему по башке! А я, забыл сказать, еще заклятиями слегка молотило укрепил! Одним словом, демонок тот бряк на камни и растаял! И еще бы ему нет, от такого-то удара! - Я уж так разгорячился, так его хряпнул, что ручка-то, которая от молотка, аж согнулась!.. Руки мои - думал отпадут, в кости отдача немилосердная была! Но все сохранились, кроме демона, а главное-то - вот что, к чему я вспомнил! Шлем на нем был, оказалось, что не простой: от моего удара на шлеме том - ни вмятинки, ни царапинки! Я потом... Ну, не в тот раз, а после, на камень подходящий положил тот шлем - и ну молотком охаживать в две руки! Скачет шлем как лягуха, прыгает туда-сюда, а все одно цел - ну ни единого вреда! Эх... я его попробовал надеть - и аж на сапоги присел!.. Впору-то он мне в пору, но!.. Сил прибавляет просто немеряно, противу того, что обычно есть, да только сила та очень уж нехорошая! Мрак в душу накапливает, вот что. Мамочка моя... так, знаешь... исподволь, но грозно, так... не велит с такими вещами вплотную знаться!.. Вот. И что делать мне? Выбрасывать - жадность душит, использовать - значит, мамочку ослушаться. Но уж только не это! Однова ослушался - хватит! Дак я его, шлем этот под другое приспособил. Сейчас укладываться начнем - покажу.
       Хвак быстро повытаскивал из своей торбы и раскатал одну подстилку, другую, две укрывные шкуры, вместо одеял, какой-то странный предмет с торчащими в нем свечами, обещанный шлем. Похоже, торба его, - подумал Ёси, - вроде волшебного мешка для львиц-демониц, очень уж вместительная.
      - Нынче без мороза, по одной подстилке на каждого - в самый раз будет. Всё. Ты с этого боку от костра спишь, я с этого. Заклинаний защитных ставить не буду, лень, да и так услышу, да и шлем предупредит, он такой. А еще - смотри. Я свечу поджег, в этот медный кубык сунул, в соразмерную дырку, чтобы свеча вверх торчала, а сам сверху шлемом-то и накрою. Долго пояснять остатнее, но важно то, что свеча не погаснет, не прогорит, а в нужное время разбудит... как бы голосом неслышным. Так и проснемся.
       Хвак лег на свою подстилку, накрылся шкурой, поерзал спиной и боком - и уже храпит! А Ёси его храп не в досаду, но даже как бы и в помощь - хотя бы одна живая душа рядом. Сам-то Ёси теперь месяц спать не сможет, после всего, что случилось. Ёси едва успел продумать эту горестную мысль - и провалился в черную тьму забытья и видений. Плачущая навзрыд Касситея - вот что всю ночь напролет снилось ему, царевна рыдает - и ни одного внятного словечка из ее искаженных страданием уст. Незадолго до утреннего пробуждения пришел и еще один сон, из числа вещих, как с невыносимой сердечной болью понял потом Ёси: к его груди из тьмы протянулись четыре нити: две серебряные, одна золотая и одна из орихалка. Дотянулись до сердца, зацепились... и дрожат-звенят... И лопнули одна за другой: две серебряные и золотая. А которая из орихалка - дрожит-звенит, но держится из последних сил. Вот-вот она... И Ёси проснулся, все лицо в слезах.
      - Ты чего там стонешь, Ёси? Болит чего? Нет? Вставать пора, мне в дорогу. Хочешь - вместе пойдем... куда глаза глядят, потому что цели у меня вовсе нет: знай себе хожу да брожу... Скучно жить кучно.
       Ёси поблагодарил от души и отказался. Он и сам не знал, куда ему путь держать, но - очень хотелось остаться наедине с собой, без никого, столько, сколько потребуется. На душе черно и смутно. Придумать бы - что делать дальше, и как разведать - что там... дома и... и... во дворце... Он не пожалеет времени и самой жизни, чтобы выяснить само происшедшее и причины ему. И... попытаться найти... вдруг, хотя бы кто-нибудь... Он до конца будет верить и надеяться!..
      Хвак бывал и ранее в этих местах, поэтому до ближайшего тракта вывел без затруднений, да и приключений никаких не было.
      - Ну, Ёси... Коли уж ты так решил, то и добрый тебе путь. Авось, и свидимся когда?.. Что?.. Дак и я тоже буду рад. Однажды, очень давно, я услышал мудрость от одного очень умного человека: 'Из тысячи дорог я выберу свою.' Услышал, но долго в толк не мог взять - как это? А теперь постиг: вот, расстанемся мы сейчас, я налево пойду, а может и напрямки, чтобы тебе не мешать, раз ты направо решил. Но как ни выберу - а все она моя будет, дорога-то, и то, что встретится мне на ней - тоже мое. Не в том смысле, что враз все себе возьму, а...
      - Да, я понимаю. И ты прав, почтенный Хвак. И я очень надеюсь, что мы когда-нибудь встретимся.
       И они расстались, не подозревая, что встречаться им на просторах белого света предстоит не раз, и не два.
      
      * * *
       Выживи усталость из ума, Ёси! Ты еще очень и очень юн, и поэтому не знаешь, что неумолимая мельница Времени способна перемолоть любое горе, даже в пределах одной маленькой человеческой жизни, а ведь твоя может оказаться не так уж и коротка: богиня Геммри однажды одарила тебя не только возможностью ауру в ману претворять, но также и ауру в жизненные силы! И отец Бирюк кое-что полезное втиснул в этот дар! Пройдут тысячелетия, а ты все-так же способен будешь поддерживать в себе мощь и желаемый возраст! И встречу с богинями ты непременно вспомнишь, но не вдруг, а когда исполнится предначертанное.
      Твоя влюбленность в царевну Касситею очень прочна по меркам человеческим, она будет жить в тебе, не угасая, несколько десятилетий!.. А сердечная боль от потери сохранится навсегда. Или, по крайней мере, на долгие тысячелетия! Если, конечно, они тебе суждены. Впрочем, слово 'если' здесь излишне, да, суждены: я ведь сам иногда видел-наблюдал некоторые страницы жизни мальчика Ёси из древней Атлантиды, и матерого и циничного мага Ёси из третьего тысячелетия нынешнего летоисчисления.
       Кстати говоря, богиньки Тюхе и Геми однажды попытались, было, вмешаться в дальнейшее бытие одинокого юноши Ёси... Зачем? Да так просто, вздумалось им! Но я их жестко приструнил, и они отвяли от этой мимолетной прихоти своей. Жалобная челобитная в адрес той, которая приняла на просторах Атлантиды облик богини Атхейны, им не помогла: Старая лишь кивнула, согласившись с моими резонами.
       Несмотря на клятву, данную самому себе мальчиком Ёси, узнать-разыскать судьбы, постигшие львиц-демониц, Бирюка и Касситею, не получилось у него, за все грядущие тысячелетия, здесь я вынужден был согласиться с общим мнением трех богинь: Тюхе, Геммри и, что важнее всего, Атхейны: вовеки не узнает сего. Так они все обозначили для Ёси милосердие.
       А было вот что: когда защитные заклинания Бирюка и Ёси пали под напором имперской стражи, Бирюк, надеясь, что сын успел убежать далеко, смертным заклятием своим, вложив туда все, что в нем было, наколдовал нечто вроде взрыва: вспышку солнечного света, и под нею испарился даже дым, в который мгновенно превратились демоны, люди, кастрюли, свитки, аурные следы... Имперские дознаватели доложили наверх, что погибли в той вспышке, помимо полудюжины атакующих, все четверо: отец с сыном и обе дозорные демоницы.
       Но еще ранее, имперский розыск доложил также его Величеству, что царевна Касситея... совершила... престу... проступок: нарушила целостность ограды, якшалась с кем-то... С кем и когда - неизвестно, следы она замела.
      - Не проступок, а преступление. Да, она моя любимая дочь. Но судьба Империи важнее. Допросить!
       Допрос ничего не дал, Касситея не сдавалась даже под напором очень могучих волхований и нешуточных угроз. Наконец, вмешался сам император: ему, обладающему величайшей на свете мощью, удалось сломить волю царевны, и, когда она впала в беспамятство, Император узнал то, что хотел.
      - Зловредную ватагу-семейство дозорных окончательно покарать, царевну Касситею пробудить, излечить, пристыдить и простить. Об исполнении доложить.
       Но принцесса умерла на третий день, так и не пожелав прийти в сознание.
      Ну... вполне вероятно, что я, поднапрягшись как следует, смог бы разрулить возникшую ситуацию в менее драматическое русло. Но разве я нянька всему сущему на белом свете? Да, припоминаю, что мне тоже было грустно... Только я не кукловод миру сему, а простой созерцатель. Иногда, под настроение, - сочувствующий и помогающий кому-то и чему-то...
      Все боги с богинями такие же, и сам Ёси когда-нибудь пойдет по той же тропинке.
      Плачь, мальчик Ёси, плачь во всю силу своих слез и душевных сил, предначертанное уже свершилось, но ты его не знаешь. И я лично действительно считаю, что мир потускнеет без слез и печали. И вины моей в том нет.
      Эх... Перед самим-то собой я легко оправдаюсь, всегда и за что угодно! Вот, только, поверю ли я в эти оправдания?
      
      
      Г Л А В А 14
      
      Лучше быть белой вороной, чем черной овцой: сохраняются повадки хищника и способность летать. Но, вообще говоря, зооморфные превращения - и в прямом, и в переносном значении - отнюдь не мой конек: предпочитаю быть оригинал-консерватором. Да, я равно отличаюсь и от собратьев по колдовскому ремеслу, и от простых человецев, так называемых 'людишков'. Чем отличаюсь-выделяюсь? Да тем, хотя бы, что большую и лучшую часть своей жизни провожу один-одинешенек, вне социума простого, вне социума колдовского. Люблю и умею летать, но - делаю сие только в переносном смысле, типа, гордо воспаряю в просторах собственного Я, высоко над себе подобными, на восходящих потоках одиночества и разума. А если проголодаюсь, либо из прихоти, то всегда готов нырнуть вниз, к малым сим, дабы любую съедобную фауну плотоядно скогтить, подвернуть тепловой обработке, добавить чутка эстетики, при помощи столовых приборов, и все это без риска подавиться перьями, чешуей, шелухой, скорлупой, и прочей подножной флорой. Природа поскупилась для человека, она не дает ему при рождении ни орлиного клюва, ни волчьих клыков, ни львиных когтей, ни слоновьего хобота, ни змеиного яда, ничего, что помогло бы ему в беспощадной битве за жизнь среди тех, кто способен жалить, клевать, душить в объятьях, разрывать противника когтями и зубами...
       Но человек, награжденный разумом и вдохновленный огнем Прометея, сам изобрел и выковал себе вилку и ножик, и с тех пор титул Царя Зверей - по праву его, человека.
      Сам рассуждаю о горних высотах, а сам обед к себе в купе заказал, хотя и не шибко-то голоден - но сытых пища развлекает. Обед из двух с половиной блюда получился не вполне обычным: греческий салат-самозванец, в котором нет ничего от Эллады, кроме определяющего названия, полупрожаренное индюк-плечо, с полупрожаренной картошкой на гарнир, плюс псевдокофе с псевдомолоком. Вот, как раз тот самый случай: выделяюсь из толпы магов, из толпы людишков - тем, хотя бы, что все сожрал безропотно, без фырканий, мести, претензий, и скандалов, так, словно бы меня устроили качество, вкус и цена заказанного. Благообразие, благопристойность и благонравие - скучные блага. Это если ими пользоваться без передышки, в режиме 24/7, но, если иногда потешить себя смирением и благообразием в поведении - почему бы и нет? Да. А так, теоретически и технически, я вполне был бы способен, в виде ответки-возмездия, прибить к полу вагона стюарда вагона, большими такими гвоздями... его и проводника... безнаказанно... Только это был бы уже не я, но какой-то мелкий гнусный, прогнивший насквозь, штымп из колдовского мира. Справедливости ради, соглашусь: таких у нас тоже полно, больше, чем в аду, и не только среди адовых. Нет, я далеко не всегда такой безвольный страстотерпец, просто в тот раз я подумал, по итогам обеда, что сам частично виноват в случившемся: не фиг было выдрыгиваться, изображая из себя тихого и скромного человекопутешественника: нагнал бы жути на обслугу - поел бы вкусно, вплоть до бесплатного. Но передоз денег и власти лишает их радости. Пусть я лучше побуду в дороге простецом.
      От Витебска до деревни Черной я уже добирался попутным автомобильным транспортом, и, в основном, задействовал частников, промышляющих официальным и 'диким' извозом. Но пришлось сделать преизрядный крюк во времени и пространстве: сначала я посетил Санкт-Петербург, снял номер в самом центре, в гостинице 'Астурия', люксовый номер, в котором, по преданию, гостил кто-то из 'Роллинг Стоунз' - то ли Чарли Уоттс, то ли сам Кит Ричардс. Я на скорую руку порылся в головах у сотрудников отеля - всяк по-разному помнит, а проводить более глубокие, в том числе документальные, изыскания мне показалось лениво.
      Гостиничный телефон, скорее всего, прослушивается и, 'в целях лучшего обслуживания клиента', записывается. Мне безразличен подобный сервис заботы обо мне и моих удобствах, на самом-то деле, но, сугубо для порядка, в течение моего звонка служба сервиса прослушки и записи временно оглохла.
      - Алё! Федоровна! Ирина Федоровна, ты?.. А это я. Узнаешь, кто звонил?.. Ну, так уж сразу и балбес!.. Изволь уважать старость: я, между прочим, древнее тебя возрастом на тысчонку-другую лет! А если уж точно взяться за хронологические промеры, то и... еще на три-четыре раза по столько же... Что значит, ума? Какого ума?.. А!.. Кто знает, может быть, и нажил как раз, а не выжил их него... Ну, угадала, угадала, признаю, несмотря на мой классически надтреснутый старческий голос... Непосредственно перед встречей, я себе новый у кузнеца закажу, или сам скую. Ты в курсе, что Алексей Петрович прислал мне давеча весточку, приглашение на офлайновое рандеву?.. Что?.. Нет, нет, я еще в Петербурге. Я сначала в Питер заскочил, по кое-каким делам, а к вам на днях нагряну. Когда вам удобно, ему, тебе? В какой день, лучше утром или вечером?.. Ок, послезавтра к полудню, понял, меня вполне устраивает. Леша, как я посмотрю, по-прежнему предпочитает живое общение телефонному?.. Нет, нет, нисколько, я просто полюбопытствовал! Поболтать с такой миленькой секретаршей - значит, обеспечить себе хорошее настроение надолго... Ну, Федоровна!.. Не ругайся ты так грозно!.. Изволь терпеть чужие глупости, Земля ведь терпит твои? Все, чао, до послезавтра!
       Времени свободного полно, можно было бы продолжить поиски моих вожделенных артефактов где-нибудь в музее, к Эрмитажу поближе. Но - нет. До тех пор, пока я не выясню, с какой целью Леха Гришин меня по всей Европе разыскивал - никаких инициатив с моей стороны, как прямых, так и побочных. По итогам будущей встречи, ничего тревожащего меня бы ждать не должно, иначе приглашение сопровождал бы, согласно давнему взаимному уговору, сопутствующий соответствующий знак-сигнал, а его не было. И все равно, мое любопытство довольно велико: не припомню за несколько десятилетий знакомства с ним, со всеми нашими теплыми встречами, чтобы он проявил бы такую... обширную по масштабам и внятную инициативу. А к телефону все равно подойти не захотел, по телефонной связи он только с бабкой своей общается. Ну, может еще и односельчанами, я не проверял. Почему так - не ведаю. Может, происков Искусственного Интеллекта на стороне врагов боится? Более умных обоснований мне придумать не удалось, а Леха всегда отмалчивается. Зато старая ведьма Ирина Федоровна явно рада была поговорить со мною, так скоро откликнувшегося на зов ее названного внука. С одной стороны - а кто из обладателей силы колдовской, из числа ближних и дальних знакомцев Лехи Гришина, включая и меня, грешного, осмелился бы мешкать в подобной ситуации? Я лично таковых не знаю. А с другой стороны, Федоровна меня практически всегда бескорыстно и тепло привечает, обычная воркотня и обзывания балбесом в счет не идут. Ирина Федоровна и на самом деле возрастом не совсем ровня мне - лет с тысячу ей, вряд ли более того, но колдовских силенок в достатке. И, опять же, не как у меня, малость поменее, послабее, я уж молчу о ее любимом сверхмогучем внуке Лешеньке, но, все же, надобно признать, колдунья она не из последних. А выглядеть предпочитает на семьдесят-восемьдесят, и редко, очень редко иначе.
      Леха! От уж в ком она души не чает! Бывало, я только чуть подковырну его словечком ехидным, на наших полусемейных посиделках... - все хорошо, все безмятежны, сыты, веселы и довольны, все друг друга любят и чтят... Но Федоровна чует, что я подтруниваю - р-раз, а уже когти стальные, остроты бритвенной, из пальцев выросли... чуть-чуть... на пару сантиметров буквально... пока без намерений... Но я-то их замечаю.
       А Леха, это очевидно и несомненно, бабушку свою очень любит и во всем опекает, и оберегает, это при том, что никаким боком она ему не родная.
      Что ж... День длинный, лениться не след, ох, ах и эх, придется по городу побродить, гостинцев поискать - Федоровне, псу Мурману... Хотя, для Мурмана у меня уже все, что нужно, есть, а для остальных я даже и заморачиваться не стану, ибо Леха к подаркам напрочь равнодушен, сие общеизвестно, змеиному же демону, анаконде Аленушке, и я сам не готов дары преподносить: бояться - не боюсь, много чести будет, но вековечным холодком от нее веет - будь здоров! По слухам она очень уж древняя нечисть, чуть ли не диплодокам современница.
      Насчет Федоровны я быстро смикитил, какой подарок ей лучше преподнести, чтобы точно уж угодить, оставалось только выбрать. Пазлы! Старуха (ага, старуха! - в десяток раз моложе меня!) полюбила пазлы собирать, как я неоднократно от Лехи слышал (сам не видел ни процесса, ни результата), так что... Главное подобрать то, чего у нее до этого не было. Подберем. И здесь, у нее, наличествует точно такая же человеческая 'фишечка', общая для очень и очень широкого круга 'сакральных эзотериков', вроде меня с Лехой: стоит лишь Федоровне когтями взмахнуть, да заклинание прокаркать - все элементы картины-пазла сами собой промаршируют и утиснутся в предназначенные гнездышки!.. Так ведь, нет: будет ночи напролет сидеть и злиться, подобно простецу-людишку, что пазлы не хотят находиться в нужных местах и количествах! Странноватый народ эти колдуны, разве что один я нормален. Да и то, по поводу моего последнего замечания в собственный адрес, все мои знакомцы сей факт признавать категорически не хотят, наоборот психом считают. Из зависти, я полагаю.
      Оригинальный набор пазлов именовался 'Подсолнухи'. Но не по картине Ван Гога, а просто пейзаж-фотография: огромное желтое цветущее поле с будущими семечками лузгательными, а над ними солнце в облаках с просветами. Ровно одна тысяча элементов, именно то, что Федоровне подойдет! Но, дабы избежать случайного совпадения с подарком (вдруг у нее такой уже есть?!), стер я н-на фиг все подсолнухи с пазлов и с образца, а взамен поместил другое изображение, с также измененным на пазлах рисунком и названием: 'Столовый натюрморт: ЛУЧОК, СЕЛЕДОЧКА И ШАМПАНСКОЕ'.
      Подарок же милому песику Мурману всегда при мне. Я и здесь мог бы подсуетиться 'по-взрослому': привезти в колдовском мешке из драконьей кожи голодного тигра или не менее голодного крокодила - пусть, дескать, Мурман поразвлечется на досуге, разомнет зубки да коготочки... Но... У него хозяева есть, которые не одобряют, когда кто-то посторонний, пусть даже друг их семьи, дядя Ёси, кормит из своих рук чужую домашнюю живность. Ругаться вслух и укорять, конечно же, не станут, однако, не стоит лишний раз... на ровном месте... Готовы подарки? - Готовы. Ну, и все, довольно рефлексий, ступай ужинать, и потом спать. А разные внезапные романтические знакомства, на петербургскую ночь глядя, и даже платонические поползновения к оным, придется отложить до той поры, покуда я покину живым и невредимым сельские владения Алексея Петровича Гришина и саблезубой бабушки его, Ирины Федоровны Корюхиной. Так я для себя строго положил на ближайшую перспективу. Нет, нет... Это просто фигура речи, насчет 'живым и невредимым': никогда и ни в чем я беды и подвоха от своего крестника не жду, как и от батюшки его, покойного Петра Силыча не видел, и даже от его бабушки Ирины Федоровны, которая, прямо скажем, личность мрачноватая, но никаким боком не вздорная. Просто в нашем колдовском виварии все привыкли друг друга подозревать, развоплощать, осаживать, критиковать, заживо поедом есть... К этому привыкаешь почти на уровне безусловных рефлексов. Кстати говоря, любопытно бы определить: если одна нечисть сожрет другую нечисть, но иной, чуждой '...проморфности', к примеру, волк-оборотень сожрет ту же булулу, либо наоборот, это можно считать каннибализмом? Или вампир в человеческой ипостаси нападет и сожрет другого вампира, также человекоподобного, по ночному времени суток, это будет считаться людоедством? Ученых-эзотериков, что ли, нанять, чтобы в долгих научных битвах прояснили бы мне сей животрепещущий когнитивный вопрос?
      Утро. Дорогой, но легкий, почти без калорий, завтрак. На стойке регистрации вызовут к 10-30 такси, и я поеду. Предварительно расплатившись за постой, разумеется, теперь уже безналом! Да я и гоу-гоу предварительно оплачу кредиткой, настоящей, не фальшивой, у меня и такая имеется. Оплачу, и, можно считать, оплатил уже, коли заказ принят. Мои новокупеческие повадки, почти как из российских девяностых - а я-то сейчас как раз в России! - вызывают закономерно повышенный интерес у обслуги: хорошо бы срубить баблеца с этого надутого прыща в старомодном шелковом костюме, если даже не чаевыми, так в общекорпоративную кассу. Гнутся, улыбаются, лебезят... Не сразу согнулись, ибо марку держат, их отель весьма высокого звена, тут они всяких видели... Но, когда я, сугубо из дешевых понтов, сунул двухтысячную купюру горничной, такую же коридорному, за ответ на мимолетный вопрос, такую же портье, в награду за приветливую улыбку. Завтрак вообще обошелся мне в две пятитысячных. Ух, как они все рады меня привечать и видеть, оказывается!.. Готовы письма писать и семьями дружить! Да, деньги - третья по могуществу сила, выше только власть и глупость. Э-э... Цвет автомобиля, черный, остальное на Ваше усмотрение, сударыня Астурия. Да, за город... да кроссовер подойдет. Какой номер у БМВ?.. Все, выхожу через пару минут.
      На стойке регистрации скупиться не стали: БМВ причалил почти под дверь, X5 30d, двадцать второго года выпуска, шофер в ливрее, сиречь в униформе. А я и не против, поехали. Да, да, деревня Черная, там, на месте, покажу дом и улицу.
      Я бы и совсем точный адрес назвал, мне пустая конспирация ни к чему, но в деревне Черной навигаторы начинают шалить-хулиганить, автомобилистов раздражать.
      Вот и улица Подгорная, вот и ворота перед домом, уже открыты. Ну, это как раз понятно, здесь чужака чуют издалека.
      - Нет. В ворота заезжать не надо. А это вам, небольшой доп. паек за труды и теплую компанию. Не за что. До свидания.
       Для онлайновых таксомоторных сервисов чаевые наличными как бы не приняты, но я решил соблюдать единообразие: горничной дал, портье вручил, официанту оставил - и шоферу подкину! Кстати, об изменчивом времени: похоже, что в пределах Петербурга и вообще России, слово шофер употребляю я один, нынче в ходу водитель, водила.
       Пасмурно, ветер совсем ослаб, тепло. Дождь, вроде как, собирается постепенно... В ворота я пешком зашел, потому что мне так приятнее. Давненько я не бывал в этих местах, годков, этак... да, тут все изменилось. И улица вполне современная, и сортира во дворе больше нет... Петр Силыч тешил себя спартанскою простотой в быту и гигиене, Леха же предпочитает комфортную современность.
      На крыльце уже выстроились все четверо - меня встречать: два человека и двое Лехиных клевретов: пес Мурман и анаконда Аленушка. Алексей Петрович стоит, ухмыляется, простоволосый, в футболке и драных джинсах, в шлепанцах, рукой балясину подпирает. Рядышком, чуть сзади, почти с улыбкой на темном лице, Ирина Федоровна в темно-синем деревенском сарафане, по моде чуть ли не девятнадцатого века, волосы под платок убраны, руки на животе сложены, когтей на пальцах пока не видно. Это хорошо: она мне рада, но и я ей рад! Зато у третьего встречающего с клыками и когтями все в полнейшем порядке - все напоказ! - здравствуйте, дорогие гости! Вьется за спинами хозяев, аж приплясывает! Но ему сейчас не велено прыть проявлять! Строго не велено! Четвертую встречающую отсюда не рассмотреть, она угнездилась где-то под мышкой у Лехи, в свернутом и карликовом варианте. Но как раз здесь я не испытываю ни малейшей досады: чем реже я вижу это чудовище в змеином образе, тем настроение лучше. Ну, и я им навстречу распахнул физиономию в радушной улыбке: шелковый костюм-двойка песочного цвета, черная рубашка без галстука, немного не в тон костюму, простоволосый, но зато в ботинках 'челси', которые аккурат в рифму кобуре моей, рыжей, в темных пятнах. Разумеется, кобуру под пиджаком не видать, пистолет здесь всех бы только насмешил.
       Поздоровались за руку с Лешей, Алексеем Петровичем, приобнял я за плечи Ирину Федоровну, вежливо и в меру почтительно - стерпела. Змею Аленку я так и не увидел (покажется еще, увы), а пес Мурман от прикосновений уклонился, но не по злобе, а в виде игры: весь веселый из себя, как обычно, в улыбчивую пасть любая рука по локоть влезет!
      - Можно я ему?..
      - Да, и сразу в дом пойдем, пока не остыло, бабушка уже все накрыла-приготовила! Она тебя издалека почуяла, еще быстрее, чем я.
       Соорудил я клубочек маны милому песику, но послал подарок не прямо в него, а, с одобряющего позволения Лехи, как бы вверх и в сторону открытого пространства двора. Мурман умный пес, все правильно понял: помешкал пару секунд, покуда клубочек, подобно крохотному воздушному шарику, чуть повыше поднимется - и й-й-й-эххх! В чудовищно высоком прыжке настиг свой подарок и схамкал на лету! Брямс на дорожку своей тушей с когтями! - все любуйтесь на меня! - Вот такой традиционный перфоманс от Мурмана.
      - Лешенька, ты бы плитку на дорожке дополнительно укрепил, а? Разворотит ведь все, хмырь болотный, рано или поздно! Всю уже расцарапал когтищами своими! Балбес, одно слово! Мурман, ты слышишь? - ты балбесина! Марш в дом, там тебя миска ждет! Мужчины, давайте умывайтесь, кто с дороги, или еще что, и сразу проходите в горницу, а я пока на кухню, проверю, что там и как... Не по руке мне здесь, хоть что с этим делай!
      - Дядя Ёси, предваряя твой вопрос: я знаю, что у бабушки дом уютнее, нежели здесь, у меня, но уж сегодня так пусть будет. Что это?.. Пазл?.. А, понял. '...селедочка и шампанское'?.. Ха-ха. Неплохо придумано! Сейчас она прибежит с кухни - сразу и вручишь. С меня аплодисменты.
       Федоровне подарок явно понравился, даже улыбка тронула серые губы. Но не преминула буркнуть, в довесок к словам благодарности:
      - Коли я деревенская, так будто бы и не знаю, чем шампанское закусывают.
      - Кстати, а чем, а, бабушка?
      - Кто чем. Батюшка твой, покойный Петр Силыч, рукавом занюхивал.
       И все четверо, включая Мурмана рассмеялись немудрящей шутке. Аленка, по своему змеиному обыкновению, промолчала.
      - Федоровна, а твоя гвардия где, что-то я их не вижу?
      - Мулька с Прокопычем, что ли? Дома оставила, теперь, небось, из дома вывернулись, без моего догляда, и Ряшку на дворе развлекают. За Ваську не волнуюсь, он порядок знает, на печке смирно мурлычет, меня дожидаючись. Не любят они со двора уходить, им дома спокойнее. Вот, сейчас пообедаем, как положено, да и я восвояси нацелюсь, а вы тут без меня свои разговоры ведите.
       Мулька и Прокопыч - соответственно, кикимора и домовой - домашняя нечисть Ирины Федоровны, ее любимцы, наряду с дворовой собакой Ряшкой и домашним котом Василием. Они действительно предпочитают родную избу и родной двор не покидать, а сюда, к Лехе, даже и побаиваются лишний раз заглядывать, аура местная как-то не по ним.
       Пока я умываться ходил - рассмотрел и нововведения: туалет, душ и умывальник давно уже видел, а небольшой шестигранный бассейн, по типу джакузи - впервые. Леха для этого даже и дом не перестраивал, он умеет с пространством обращаться - сворачивать, разворачивать...
       Ирина Федоровна вкусно готовит! Сегодня борщ украинский с говядиной, гусь жареный, зелень всякая - укроп, редис, лук зеленый, лук репчатый, морковь, огурчики, помидорчики... Вместо хлеба лепешки ржаные. Всяк свое излюбленное берет, и на своей тарелке, если надо с чем-нибудь смешивает, из дополнительных приправ. Бабушка с внуком предпочитают свежую сметану, я - покупной майонез-провансаль, который, небось, специально для меня и куплен. Мурман в углу развлекается со здоровенной мозговой костью. Он мог бы перекусить ее и вообще размолоть в щепу зубками своими, не хуже львиц-демониц из счастливого детства моего, но предпочитает подкрадываться к мозговому содержимому не спеша: облизнет, что-то там с поверхности сгрызет, опять оближет... удовольствие растягивает.
       Пару раз и Аленка перемещалась из Лехиной подмышки к нему на шею: крохотная, меньше метра, что-то в ухо нашепчет своему повелителю трепещущим жалом и опять под футболку ныряет. Просить жратву не осмеливается, вырастать даже в четверть длины - тоже, явно, что Леха не расположен сегодня с нею тетешкаться... Потерпит Аленка, ей не привыкать... При нужде, она годами способна без пищи обходиться, но если уж дорвалась!..
       Леха намекнул, что вся деловая часть разговора откладывается на 'послеобеда', и никто против этого не возражает, даже я, поскольку почувствовал, что ничего особо напряжно-драматического для меня в том разговоре не предвидится. Стало быть, сначала светская беседа. Леха стародавним задним числом поймал меня за язык и попросил рассказать, каким это образом и при каких обстоятельствах мы пересеклись здесь же, в Питере, тогда еще в Ленинграде, зимой 1934 года, с Петром Силычем, в просторечии местном деревенском - с дядей Петей. Это когда он из большой беды меня выручил, спас одновременно и от развоплощения, и от куда более горькой участи.
      - Дядя Ёси, так ты и тогда еще на это имя откликался?
      - Н-ну... Я не помню... У меня этих имен, знаешь... Вон, и Федоровна, тоже, небось, не всю свою жизнь Ириной звалась?
      - Это не имеет значения. - Ирина Федоровна почему-то не любит, когда в разговоре касаются ее имен. Нет, она не сердита, но, обыкновению своему, пытается осадить, приструнить собеседника, поставить его на место. - А вот как ты-то сумел забыть свою первую любовь!.. Не стыдно?..
      - Федоровна, хорош меня корить моими же исповедями. Может, и не забыл, а просто память в сердце лишний раз не пускаю... Положи-ка мне лучше еще твоего замечательного холодца!
       Сам говорю, сам нацелился на новую порцию студня, который они холодцом называют, а самого инсайт пробил!.. Боковое такое, совершенно пустое озарение, но, тем не менее... По случайной ассоциативной связи с моим рассказом, я вдруг вспомнил, как там, в Атлантиде, мой новый знакомый и спаситель от шайки демонов булула, тогда еще Хвак, здоровенный такой лбяра! - пожаловался... или посетовал... что мамочка ему не позволяет совершать те или иные поступки... Ежели на русский лад вспомнить ту беседу - а мы-то сейчас в России, разговариваем по-русски! - то не мамочкой он называл неведомую родственницу, а матушкой! Да, так оно точнее звучит, и с моей только что прозвучавшей историей гораздо лучше сопрягается!.. А вот я своего отца с той поры так и не видел. И ничего о нем не узнал, несмотря на все мои старания, и ничего не слышал... Иногда мне кажется, что до сих пор я надеюсь встретить... и... и... не только отца...
       Все хорошее когда-то заканчивается, в том числе и вкусный, по-варварски простой и обильный обед. Ели вволю, запивали квасом и чаем: Алексей Петрович, в отличие от Петра Силыча, алкоголь не признает. Говорит, что может, при случае, опрокинуть рюмаху, но лично я такого случая за ним не припомню. Да я и сам равнодушен ко всем этим дурерасширяющим веществам. Ирина Петровна также трезвенница, И Аленка с Мурманом с нею заодно.
      - Ёси, ты окну поближе. Что там, на дворе, солнце проглядывает?
      - Ни зайчика.
      - Ин ладно, к вечеру все одно дождь соберется. Благодарствую этому дому, пора собираться к своЁму! Лешенька, я посуду помою.
      - Еще не хватало, посуду, ага! Бабушка, мне ничуть не тяжелее, чем тебе, пробормотать пару посудомоечных заклинаний! Посиди ты спокойно, отдохни, хочешь - поприсутствуй: мне, нам ты ничем не помеха. Наоборот, может, к месту присоветуешь чего?
      - Нет уж, пойду. Боюсь, как бы мои там не расшалились от скуки, а я как раз грибные да травяные отвары настаиваю. Порушат, разметут все, бегаючи... Да и телевизор ждет. Всё, ушла.
      - Ок. Но, бабушка, если что - попозже все равно приходи на огонек, что одной-то сидеть-скучать.
      - Ну, это может быть. Ёси, попрощаюсь с тобой на всякий случай, а ежели опять нагряну сегодня - то не взыщи.
      - Федоровна, дорогая! Да я только рад буду! А пока - сам ведь не знаю: надолго ли я здесь и по какому поводу приглашен?
       Леха краешком губ усмехнулся на мою шпильку, пошел бабушку провожать. Проводил до ворот, я видел в окно, как старая ведьма протянула костлявые пальцы к Мурману, бок ему почесать, а тот не уклонился, не то, что со мною: на месте застыл, обрубки ушей к черепу прижал, обрубком хвоста пытается вилять, а у самого пасть почти до затылка разъехалась - довольный!..
       Заклинание на посуду прозвучало мне совсем даже незнакомое, но оно сработало: вся утварь выстроилась друг за другом в тандем, сиречь в вереницу по одному, и улетела куда-то в избяную даль: судя по грохоту и плеску воды - на кухню.
      - Ну, вот. Чайку или кофейку чуть попозже навернем, а пока - к делу. - Леха жестом пригласил меня переместиться на широченный кожаный диван, сам ушел в соседнюю комнату, похожую на кладовку, выходит оттуда - правая рука за спиной, а на лице ухмылка! - Дядя Ёси, мы люди взрослые, нет смысла играть в угадайку... Вот!
       'Дядя Ёси'... Я в данную минуту выгляжу лет на пятьдесят: пузико небольшое, седая плешь на полголовы, русая бороденка, рост - нечто среднее между Ириной Федоровной и почти двухметровым Лехой - под метр девяносто, и довольно крепенький на стать. Лёха уже много лет предпочитает выглядеть на тридцатник или под'тридцатник: рост повыше моего, глаза светлые, волосы темно-русые, стройный плечистый атлет - это его стандартный облик. И я, и, тем более, он, свет Алексей Петрович - вольны придавать себе любые узоры и параметры внешности, но, в данном случае, на вид все логично: общаются два мужика с возрастной разницей в поколение. Леша и дядя Ёси. Ирина Федоровна тоже способна возрастные облики менять, но ей, в силу особенности ее колдовской ауры, это делать намного тяжелее... да и ауры, по ее словам, очень много отнимает, так что она разнообразие 'масок' и 'переодеваний' не жалует.
      - Что это... Ого!!! Леша! Алексей Пет... Я сплю?! Погоди, это совпадение?.. Или ты на самом деле... Но откуда ты узнал??? Мадонна миа!
       В руках у Лехи шлем! По виду - как раз такой, как на старинных изображениях богини Атхейны, более того, он - брат-близнец тому шлему, который я... когда-то... у костра, где мы познакомились с бродягой по имени Хвак. Я четко помню ту ночь, и до, и после того.
      - Узнаешь, судя по сумбурным выкрикам? А, дядя Ёси?
      - Д-дааа... вроде бы. Но как ты узнал, что я именно его ищу... если это он?
      - Полагаю, что он. Тут мне в пинкертона играть не понадобилось: то одни, то другие болтают, между делом, что некий колдун, мне очень хорошо известный, как друг моего отца, с а-ля японским прозвищем Ёси, вдруг опять объявился на просторах Европы и Америки, а сам ищет некие додекаэдры, от которых должно пахнуть неким древним нафталин-артефактом в виде шлема. Вот, я и догадался. Не сразу допер, скрывать не стану, тем не менее, похоже, что мои догадки в точку.
      - Похоже на то.
      - Погоди вертеть в руках, дядь Ёси, успеешь еще: я его тебе ответным подарком вручу, если ты не против. Но сначала надобно совместно кое в чем разобраться.
       По словам Лехи, шлем этот с особенностями... с такими... с не шибко хорошими. Типа, создан силами зла, либо завербован ими, и пытается работать на них. Грубо говоря, будь ты хоть ангел - если постоянно шлем носить, превратишься в адового подданного. Но сил добавляет будь здоров! И Леха предложил мне ходовые, так сказать, испытания: однажды, несколько лет тому назад, где-то там, в глуши, неподалеку от эстонской границы, он обнаружил места гнездования горгон. О горгонах я, разумеется, читал, и отзывы о них слышал, но самому сталкиваться не доводилось. Как они там размножаются и живут, Леха не доискался, просто принял за факт. Часть из них он пошинковал на мелкий мусор, а одну отловил, целой и невредимой, нарек Горгоною, не изобретая других имен. Сейчас мы с ним спустимся в подвал, где он оборудовал, специально для сегодняшнего дня, что-то вроде арены или ринга. Предстоит бой в два раунда: первый раунд - две минуты: я сражаюсь с Горгоной без оружия, только силой мышц, мыслей и магии. За этот раунд я должен на практике определить степень сходства или разницы наших с нею боевых возможностей. Убивать ее в эти две минуты нежелательно, также и наносить широкие рваные раны, или, там, разрезы, гм... укусы... - она должна пригодиться на второй раунд. Если же она окажется сильнее, или возникнет какая-то непредвиденная опасность для моей жизни - Леша на подстраховке.
      А второй раунд - до финала, и я провожу его, напялив на себя шлем. Шлем будет впору, это одно из его свойств. Ок, я, более или менее, усвоил предстоящее.
      - Ну, что, Леш? Мне все ясно. Поехали?
      - Хорошо. Остальное в перерыве договорим. Готов?.. Бой!
       Есть такое слово: омерзение. Вот, оно мгновенно меня пробрало, это как любовь с первого взгляда, только со знаком минус! - Даже гм... через струю не хотел бы к ней, к Горгоне, прикасаться. Но придется. Сшиблись мы стремительно, без прелюдий, изучая друг друга на ходу и в спешке. Личное знакомство - это щупальце о двух головах: я Горгону лучше начинаю видеть и понимать, нежели в теории, с ее слабыми и сильными сторонами, а она меня. Сама же Горгона, кстати сказать, выглядит совсем наоборот: голова у нее одна, а щупалец на ней полно, и все отвратительны. Правильнее - отвратительно сильны: так и норовит меня ими спеленать и отправить в ротовое отверстие, на вид еще более гнусное, нежели щупальца и пузо, тоже грязно-розовое, как и вся она! Только отобьешь заклинанием пару щупалец от горла своего, а она уже обниматься вплотную лезет, десятком таких же поганых отростков. Попытался плюнуть-кинуть в нее парой клубочков - ни фига! Содрогнулась, замерла на миг - и дальше лезет целоваться, разинув зубастое хайло! А, может, и не целоваться вовсе, а откусывать от меня части моего собственного Я - руки, уши, плечи... Угу! Не-ет, я так не согласен. Дальше себе воюю, магией и руками, весь на рефлексах, пытаюсь также и головной мозг по ходу подключить, но последнее получается с задержкой.
      - Брек!
       Елки-палки! Уже две минуты миновало?! А я только-только успел разогреться и устать. Леха отогнал горгону в ее угол, бросил ей что-то шевелящееся, похоже, съедобное (чету мелких нетопырей-вампиров, Леха специально заранее отловил - Прим. авт.) - стоит, чавкает, щупальцами шевелит... Отмываться от ее поганых прикосновений - не меньше недели, наверное. Но, на что не пойдешь ради торжества науки.
      - Дядь Ёси! Выслушай, пожалуйста, это весьма важно! Когда я скажу: 'сними шлем', ты должен снять шлем сразу же, не мешкая. Хорошо?
      - Хорошо.
      - Поясню еще раз: в шлеме том зловредность, о которой я говорил, и она хочет влиять. Я ведь сам экспериментировал и помню кое-какие позывы насчет постоянной носки. Это не приказы от шлема и не компульсивное влечение, но... на всякий случай. Скажу: 'сними шлем' - ты снимаешь шлем. Ок?
      - Договорились, сказано же. Я врубился в твои опасения и вполне готов исполнять твои инструкции в данном деле, ибо ты лучше знаешь реалии. Ну, а с этой что?..
      - На твое усмотрение. Она больше не нужна ни в каком качестве, но ты уж особо не зверствуй. Готов?
      - Да. Я надеваю шлем.
      - Бой!
       Второй раунд продлился недолго, по внутренним часам - где-то секунд двадцать. В меня хлынула, неслабым таким потоком, холодная и мрачная мощь: до этого момента Горгона была мне просто омерзительна, а сейчас я ее возненавидел! Она ко мне прыгнула, как в прошлом раунде, а я к ней. Р-раз, и д-два-с! И т-триссс! И нету больше в подлунном мире горгоны Горгоны, разорвана один раз вдоль и один раз поперек. Хорошо бы ее притоптать ее малость, прежде чем она развоплотится, но слышу:
      - Дядя Ёси! Шлем сними!
      Какого хрена я должен на полдороге снимать... Так!.. Я выдохнул, вдохнул и шлем с головы стащил. Да он упирается, похоже, чуть ли не за уши цепляется... И вроде бы как морок с меня слетел, не весь, но большая и худшая его часть. А ярчайшее ощущение-воспоминание прилива сил осталось со мною. Леша молодец, все правильно просекает, и меня вовремя предостерег!
      - Забавная вещичка!
      - Ты этого ждал от артефакта сего, дядя Ёси?
      - Н-не знаю, сразу не сообразить. Примерно да. Погоди, дай отдышаться.
      - Отдышись, пять минут перерыв и еще два раунда предстоит. Сходи умойся, вон умывальник и мыло жидкое. А хочешь - магией тебя умою и почищу?
      - Не, я сам, попросту. А полотенце где?.. Спасибо. Стоп! Еще два раунда?.. Ох, ни хрена себе новости! С кем это?
       Лёха ухмыляется в ответ, но веселого юмора не чувствуется - ни во взоре его, ни словах.
      - Не переживай, дядь Ёси, все трудности позади. Это я еще кое-что проверить хочу. Раунды условные и очень быстрые. Армрестлинг - знаешь такую забаву?
      - Да. У кого рука сильнее.
      - Ну, вот. Первый раунд мы с тобою меряемся - рука на руку. Ты ведь правша, как и я? Очхор. А второй раунд то же самое, но ты в шлеме. Готов?
       Странное Леха придумал, но я ничуть не против, ибо верю разуму его и способностям применять его по делу. Да мне и самому любопытно.
      - Готов.
      - Тогда к столу - и начнем.
       Сели напротив друг друга, оговорили правила - локтями не ерзать и локти же от стола не отрывать, свободными руками за столешницу можно цепляться, корпусом наваливаться тоже можно. Секунд пять нам хватило, чтобы понять то, что мы оба и априори знали: сильнее оказался Леха. С минуту отдохнули, мышцы рук протрясли... Я шлем надел - бой!
       И опять хлынула в меня исполинская мощь, а с нею жажда повергать и крушить! Кого угодно, того же и Леху! Через десять секунд слышу:
      - Дядя Ёси, шлем сними! - Черно-красная пелена сходит с моих глаз... Рука моя к столу крепко припечатана Лехиной рукой. А как же я... А левая на что?.. Я обещал! Шуйцей своею стаскиваю с головы шлем.
       Отдышались. Леха, тем временем, разливает вновь заваренный чай по чашкам, ставит корзиночку с домашним печеньем.
      - У меня черный, с бергамотом. Пьешь такой?
      - Легко!
      - Дядь Ёси, я, не сказать, чтобы крутой математик, но прикинул - твою мощь этот шлем увеличивает примерно втрое. И у меня прибавка довольно заметная. Короче говоря, отныне шлем твой. Берешь?
      - Даже не знаю. За подарок гран мерси, но... Беру, конечно! Шлем Аида! Еще бы я не взял! Столько за ним гонялся! Хотя и вижу минусы.
      Леха кивает.
      - И какие именно, если не секрет? Мы, ведь, с тобою сейчас, как двое ученых, обсуждаем результаты эксперимента, если ты не против?
      - Конечно, не против! Тут и спорить не о чем! Первый минус: мощь-то возросла, и я ее - ох, как прочувствовал! Но мне она против тебя в армрестлинге не помогла. То есть, мощь не абсолютна. А во-вторых - тут ты прав на все триста процентов! - багровая чернота в шлеме том сидит. Ну... короче говоря, хорошему не научит, при постоянном ношении.
      - Угу. Бабушка мне рассказывала... Когда я барахло в доме разбирал. Ну... когда отца не стало... Она видела тот шлем, и отец упомянул, почти вскользь, что штучка древняя, из Атлантиды с собой захватил. Выбрасывать он пожадничал, а и пользоваться не пожелал, потому что... хрен его знает, почему... Мы с ним не обсуждали, да я и вообще не знал о его существовании.
      - Я знаю - почему. Как раз именно то, о чем ты и предупреждал, насчет Тьмы. Я тот шлем помню, и ту ночь помню. Петр Силыч... его тогда иначе звали... сказал, что матушка не велит им пользоваться. Я уже спрашивал тебя, Леша, но еще разок рискну - кто была его матушка? Она же тебе родная бабушка?
       Леха сморщился, словно чихнуть собрался... Помолчал.
      - Не знаю. Догадки у меня имеются, но о них когда-нибудь позже. Ты не проголодался по новой? А то давай, поедим, восстановимся после физических упражнений?
      - Можно.
       Сидим, едим, беседуем. Леха сообщает о свойствах шлема, в которых ему удалось разобраться. Кстати, по поводу ауры и силы: шлем дает как бы абсолютную прибавку в колдовской и физической мощи, не относительную. Я в три раза усиливаюсь, Леха гораздо меньше, но сама по себе прибавка - равная по объему, у него и у меня.
       Даже утроив свои силы, я вряд ли смогу справиться с повелителем Тьмы. Точно не смогу, разница чересчур велика, даже если предположить, что шлем не будет подыгрывать Тьме. Разница между 'ним' и Лехой тоже имеется, пусть и не столь большая, как у меня, но, опять же, разница сия не в пользу Лехи. Леха это понимает, от шапкозакидательства далек. Поэтому и он, равно как и я, на постоянной основе задумывается о том, как бы понадежнее себя и других обезопасить, эту разницу убрать вовсе, или, хотя бы, сократить до приемлемого уровня. Пока, на сегодняшний день, в подлунном мире все относительно тихо. Уже много лет, ни 'самого', ни его отродья сатанинского, не было ни слышно, ни видно, однако... время от времени... изредка... те или иные информационные всполохи бывают... не важно какие, но Леха их чует. Будущее ничем и никем не побрезгует, поэтому расслабляться на его счет нельзя.
      - Ты будущее имеешь в виду, по поводу расслабляться на его счет?
      ?- Да. Мурман!.. Ну, блин, ты у меня сейчас получишь! Допрыгаешься! Тоже мне, змееед!..
       Песику Мурману, вероятно, обрыдло лежать под столом: выбрался, с потягушечками, взвыл жалобно-прежалобно... и вдруг! - прыг у Лехи за спиной!.. А в это время как раз проснулась и Аленушка, демон, анаконда змеиная, подросла чуток у Лехи на плечах, и опять шепчет безмолвно повелителю на ушко... а может и просто ухо ему лижет, ласкается. Ну, и Мурман решил, похоже, на зубки попробовать демоническую плоть. Понарошку, разумеется, не до крови и не до смерти. Но Аленка немедленно взбесилась: глаза багровым налились, стала расти, уже на плечах не помещается... Леха выдал по примиряющей затрещине обоим - успокоились, вновь вошли в берега. Аленка молча нырнула в Лехину футболку, под мышку, вероятно, а Мурман, вдрызг избитый подзатыльником, с жалобными стонами, приволакивая задние лапы, залез опять под стол... умирать... по рассеянности, вероятно, совершенно случайно, успев слизнуть со стола хлебную горбушку с ломтиком пахучего сыра.
      - Ты правильно делаешь, дядя Ёси, что не ждешь у моря погоды и предпринимаешь все возможное, то, что в твоих силах... Другой вопрос - помогут ли нам все эти шевеления, в случае... гм... в случае конкретного столкновения интересов. Но я сдаваться без драки не собираюсь, и ты, по всему видать, тоже. Такое вот резюме по итогам нашего с тобою совещания. А пока... Если захочешь у нас погостить, тут, в деревне, я подыщу тебе гостевую жилплощадь, да хоть и у меня остановиться можешь, места много.
      - Нет. Дело сделано, причем, нежданно-негаданно, я от всей души тебе благодарен за подарок! И восхищен твоим чутьем: ты ведь явно, что не следил за мною, но, тем не менее, шлем я искал, и шлем вдруг сам меня нашел, почти сам, при твоем решающем посредничестве. Как тебе удалось?
      - Не следил, ты прав. Ну, я же объяснял, повторю еще разок. Дядя Ёси - фигура в нашем мире весьма заметная, вдобавок, ты чел достаточно шебутной: туда поехал, с тем поговорил, этих опросил - вот, инфа волнами и расходится по белу свету. Вдобавок, я тебе не чужой: при твоем, ведь, чутком руководстве инициацию проходил, даже дважды, если считать случай с крысиным королем.
      - О, напомнил! Леша, Алексей Петрович! Не настаиваю, но! Ты мне, хотя бы издалека, не покажешь еще разок жезл этот? Любопытно же!
       Леха вновь поморщился, кривее прежнего, но отмалчиваться не стал:
      - Когда-нибудь объясню, хоть и тяжело вспоминать. Жезл исчез, сломался, во время одной дуэли. Не хочу, не могу вспоминать, когда-нибудь после. Не сердись, ладно?
       Куда тут мне на Леху сердиться! Вижу, что даже эта невнятица пояснений ему тяжело дается. Но он преодолел свое 'не хочу', вероятно, в знак уважения ко мне.
      - Никаких обид! Спешить нам некуда. За приглашение огромное спасибо, но - не останусь. Надобно в Питер заскочить на денек-другой. А потом на Тибет, в родное гнездо. Ты говоришь, что в Петербурге безопасно?
       Леха правильно понял мой невысказанный вопрос.
      - Думаю, да. Я чую иногда некие ментальные всплески, но в Питере его нет. Я и сам не люблю в городе появляться, по другим, правда, причинам. Иногда бываю, впрочем. А так - совсем деревенским стал. За событиями в мире слежу, это само собой, и в нашем мирочке, и у людей, но жить-обитать комфортнее мне здесь, среди природы. И сама по себе деревенька наша дает мне дополнительную уверенность в себе. Да и как я бабушку одну оставлю? Короче, в Питере сейчас тихо, уже много лет.
      - Ну, и ладушки! Еще по глоточку - чай у тебя неплох! - и я погнал! И не сочти за бестактность: не проводишь меня к Федоровне, хочу с нею попрощаться-поручкаться - когда еще свидимся?..
      - Без вопросов. Хорошая мысль. Мурман, вылезай, прогулка у нас.
       Только что ведь чаевничали, а у Федоровны еще раз пришлось: пригласила - как откажешь? Попили, покушали очередной раз, попрощались, расстались. Мурман так и не дал мне себя за ушами почесать - все присматривается, принюхивается, уже которое десятилетие... Леха как-то намекнул, что Мурман такой древней породы, что в сравнении с нею, даже Аленка новодел!
      - Ой ли?! Включая Атлантиду?
      - Включая Атлантиду, которая, как это принято нынче говорить, 'малая родина Белого света'. Я у отца много чего любопытного сыскал, в том числе письмена и свидетельства... История человечества - она вообще вечность-однодневка. Эти двое куда древнее породою. Древнее всего на свете.
      Хм... И, вроде бы, не шутит.
      Мешочек мой волшебный заполнен всякой всячиной, включая земляничный пирог от Ирины Федоровны и вожделенный Шлем Аида. Шлем я вложил в еще один волшебный мешочек, поменьше, чтобы не соприкасался с остальным моим барахлом. Если доведется применить - буду предельно аккуратен, Леха мне раза четыре об этом напомнил, как маленькому! Это при том, что я постарше его в сотни раз! Но - да, осторожность необходима.
      Цель достигнута. Куда мне дальше? Сделаю, как сказал: поболтаюсь в Питере пару-тройку дней, оттянусь, уже без забот на плечах, а потом, полный романтических воспоминаний, вернусь на склоны Гангкхар-Пуенсум, мирным философом буду, как все эти предыдущие столетия да тысячелетия. Сам бормочу себе под нос, а сам себя тут же разоблачаю! Чего ты врешь, Ёси, дорогой! Мирным философом он... Ты лучше вспомни, сколько лет, какую часть из этих тысячелетий ты мирным обывателем прожил? Ну, посчитай, не поленись! То, понимаешь, среди австралийских аборигенов в междуусобицах воюешь, то пирамиду Хеопса помогаешь строить советами и бичом из гиппопотамовой кожи... То вызываешь на дуэли всяких там шалопаев, рискуя вызвать гнев старика Ришелье... А манускрипты в уединении тибетских гор... ну, да... тоже читаешь бывает, но только в коротеньких промежутках между метаниями. Леха правильно отметил, что тебя многие помнят и знают, в разных странах, на разных континентах. На фига ты все это делаешь, столетия напролет колобродишь и сумасбродничаешь?
      - Как это - на фига?! Для развлечения. Счастья ищу.
      - Так, счастья, или для развлечения, Ёси?
      - Сам ты Ёси!
      - А я - что, спорю?! Но все-таки?
      - Изрекаю для непонятливых: счастье - самое желанное развлечение в жизни. А погоня за ним - самое главное из них.
      И только я разинул рот, чтобы возразить, чтобы парировать, чтобы пригвоздить контраргументом самого себя в вековечном споре, как споткнулся и осекся. Потому что вдруг поймал за хвост истину, которая не то, чтобы вполне устраивает нас: меня и мое второе я, но - примиряет их... нас... И подталкивает жить дальше. Насколько долго? Не знаю. 'Долго'. И чем сие слово промерить?
      Жизнь короче полосы препятствий. Жизнь длиннее полосы везения. О чем я... А! Истина. Здесь она, голубушка:
      Штиль! - Вот моя непогода!
      
      Э П И Л О Г
      
      Скучно счастью в сердце моем.
      
      К О Н Е Ц
      
  • Комментарии: 11, последний от 24/02/2024.
  • © Copyright О'Санчес (hvak@yandex.ru)
  • Обновлено: 06/02/2024. 632k. Статистика.
  • Статья: Сказки
    • Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.