Аннотация: Исторический очерк о Первой Мировой войне и революции.
Какая удивительная штука - земная слава. Как причудлива наша историческая память. Из персонажей эпохи Первой Мировой войны все помнят какого-нибудь пакостного Гришку Распутина, все наслышаны о его проделках. А кто помнит сейчас имя Алексея Алексеевича Маниковского - человека, сыгравшего в истории России великую и трагически противоречивую роль? Он забыт, забыты многие важнейшие события того времени. Но сказано давным-давно: тот, кто забывает прошлое, обречен повторить все прежние ошибки в будущем.
Заранее прошу прощения у тех читателей, которым покажется, что в очерке слишком много цифр. Что делать, никакое красноречие не способно так передать драматизм событий, как эти взятые из старых книг сухие цифры. Они беспристрастно рассказывают о причинах российской трагедии, о том, что предопределило судьбу страны в ХХ веке. Судьбу наших дедов, отцов и нас самих.
После проигранной японской войны России предстояло воссоздать армию и флот практически с нуля. Но где взять средства? Все прямые и косвенные расходы и потери за время войны на Дальнем Востоке достигли пяти миллиардов золотых рублей. А годовой бюджет Империи - в тех границах, с Польшей и Финляндией! - составил в 1908 году 2 миллиарда 600 миллионов. Денег на новое военное строительство не хватало... ну, прямо как сейчас.
Мыслящие политики и военные специалисты понимали: следующая война России возникнет в Европе и будет войной преимущественно сухопутной. Значит, надо укреплять армию, то есть деньги расходовать прежде всего на производство современных вооружений.
Но царь и имперская элита мечтали о создании гигантского флота, сравнимого с германским, даже английским. Это виделось необходимым условием восстановления России в роли великой державы. "Линейный флот нужен России вне всякой зависимости от забот по обороне наших берегов... для участия в разрешении предстоящих мировых вопросов, в которых Россия отсутствовать не может!" - заявлял министр иностранных дел Извольский. Тем более, что ближайшей целью Империи считалось овладение проливами из Черного моря в Средиземное - Босфором и Дарданеллами, принадлежавшими Турции. Убедительно доказывалось - видными политиками, экономистами, - что без этих проливов Империи никак не прожить. Завоевать их собирались путем грандиозной морской и десантной операции обоих главных флотов: Черноморского флота с востока и Балтийского - с запада, из Средиземного моря, с опорой на базы союзной Франции.
Поэтому из года в год на строительство флота уходили из скудного государственного бюджета громадные суммы. Естественно, в ущерб сухопутным вооружениям. В России складывалась уже парламентская система, расходы на оборону должны были получать одобрение Государственной Думы. И правительство прибегало к различным ухищрениям. В 1912 году, когда оно внесло в Думу законопроект об ассигновании сразу полумиллиарда рублей на военное судостроение, морской министр И.К.Григорович, беспокоясь за исход голосования, призвал на помощь профессора Морской академии Крылова. Алексей Николаевич Крылов не только был выдающимся ученым-кораблестроителем. Он блестяще владел пером, да и в психологии разбирался отменно. Крылов написал короткий доклад, в котором даже не упомянул о Босфоре и Дарданеллах, зато убедительно доказал, что без мощного флота Россия в войне с Германией потерпит молниеносное поражение. Григорович от своего имени прочитал этот доклад в Думе и ушел под аплодисменты. Думцы подавляющим большинством голосов приняли законопроект. Царь был очень доволен и щедро наградил обоих героев: произвел Григоровича в генерал-адъютанты, а Крылова - из генерал-майоров в генерал-лейтенанты.
Вскоре, однако, сочли, что полумиллиарда недостаточно, и в июне 1914-го правительство дополнительно "продавило" сквозь Думу 110 миллионов рублей на флот. А поскольку морское министерство (Григорович) и МИД (Сазонов) и после этого были не удовлетворены, они тут же принялись обрабатывать министерство финансов, требуя выделить на судостроение, ни много, ни мало, еще полмиллиарда. Эти средства решили провести уже в обход Думы, царским указом, в порядке так называемого "верховного управления страной".
Явно ненормальную для России вакханалию морских программ разжигало и то, что ее горячо поддерживал крупный российский капитал. На поставках для строительства большого флота, да бессовестно завышая цены, можно было получать огромные прибыли. Финансово-промышленные воротилы, олигархи того времени, стремились прибрать к своим рукам и поставки для армии. Немногочисленные казенные заводы, выпускавшие оружие и боеприпасы, были для них костью в горле. Совет съездов металлозаводчиков Северного и Прибалтийского районов в мае 1908 года прямо требовал от правительства: "Расширение оборудования казенных заводов должно быть запрещено Советом Министров!"
Опыт показывал: даже в условиях мирного времени частная промышленность справляется с изготовлением боеприпасов и деталей стрелкового оружия гораздо хуже казенной. Но дельцов это не могло смутить. Они продолжали упорную борьбу с казенными заводами и добивались, чтобы все военные заказы передавались исключительно заводам частным. Прикормленные журналисты внушали публике, что только свободное предпринимательство обеспечит могущество России. Это была, говоря современным языком, атака на остатки госсектора с целью окончательного раздела бюджетного пирога между олигархами.
К началу войны почти успели достроить 7 линкоров-дредноутов водоизмещением по 23-24 тысячи тонн - 4 линкора на Балтийском и 3 на Черном море. Каждый обошелся казне в 50 миллионов рублей. Чтобы представить себе эту сумму, достаточно сказать, что по тем временам это была стоимость 400 тысяч лошадей. Вместо каждого линкора можно было бы выстроить большой, первоклассно оборудованный оружейный завод, равный Тульскому или Ижевскому, или несколько более дешевых, но не менее важных военных заводов - по производству порохов, взрывчатых веществ, снаряжению боеприпасов. И в постройке находились еще один черноморский дредноут и 4 гигантских, крупнейших в мире сверхдредноута на Балтике - линейные крейсера типа "Измаил" полным водоизмещением по 36 тысяч тонн. Готовилась закладка новых кораблей.
А русская армия и, особенно, военная промышленность оказались в бедственном положении. Россия к началу войны имела сравнительно много легких полевых пушек (знаменитых трехдюймовок образца 1902 г.) - примерно шесть с половиной тысяч, но вот гаубиц и тяжелых пушек, игравших решающую роль в позиционной войне, было всего 750. Германия таких орудий изготовила 3500 - почти в 5 раз больше. Даже союзница Германии Австро-Венгрия, "лоскутная империя", над которой так любила потешаться российская элита, смогла выставить полторы тысячи тяжелых орудий - вдвое больше, чем Россия.
Еще хуже обстояло дело с боеприпасами. В России заготовили всего по 1000 снарядов на полевую трехдюймовую пушку и по 300-500 на тяжелое орудие. В военном министерстве и в генеральном штабе при составлении планов войны исходили из того, что она будет скоротечной - три-четыре месяца, самое большее, полгода, - и наличных запасов на такое время хватит. Даже пример японской войны, по масштабам несравнимой с предстоящей германской и тем не менее продлившейся полтора года, ни в чем не убеждал отечественных стратегов. Наоборот, считалось: война на Дальнем Востоке потому и тянулась так долго, что была периферийной и ограниченной. А вот при лобовом столкновении крупных европейских держав все должно решиться молниеносно. Хотя бы потому, что длительной войны, сопровождающейся разрывом взаимных экономических связей, ни одно из противоборствующих государств не выдержит.
На штабные умы успокоительно действовали и сведения о том, что Германия заготовила снарядов не намного больше, чем Россия: по 1500 на полевое орудие. То, что при этом военная промышленность Германии многократно превосходит российскую по мощности, во внимание как-то не принималось.
Из тех же соображений о скоротечности будущей войны определили и количество винтовок. К 1914 году их изготовили 4,5 миллиона - столько, чтобы хватило вооружить отмобилизованную армию, плюс 10% запаса. Считалось, что этого совершенно достаточно, и оружейные заводы вообще не получали новых заказов. Так, за первые семь месяцев 1914 года самый мощный Тульский оружейный завод изготовил всего 23 винтовки. Не 23 тысячи, а именно 23 штуки. То есть, просто-напросто завод простаивал, бедствовал без денег и утрачивал способность к мобилизационному развертыванию производства.
Сверхдредноуты из-за войны достроены не были. Если бы средства, истраченные впустую на создание этих гигантов и омертвленные в их ржавеющих корпусах, которые после революции пошли в лом, если бы ОДНИ ТОЛЬКО ЭТИ СРЕДСТВА были вовремя потрачены на строительство оружейных и боеприпасных заводов, то - вне всякого сомнения - ход и исход Мировой войны были бы для России совершенно иными.
Только 24 июня (7 июля) 1914 года Государственная Дума утвердила внесенную, наконец, правительством "Большую программу" развития армии. Общие расходы по ее осуществлению превышали 400 миллионов рублей, в том числе на усиление артиллерии и расширение производства боеприпасов выделялось 190 миллионов. Не так много, по сравнению с морскими программами, но все же... Выполнить "Большую программу" должны были к осени 1917-го, за три года. Война пришла через месяц.
В начале войны 7 линкоров-дредноутов вступили в строй. Но в боевых действиях они практически не участвовали. Черноморские дредноуты хотя бы выходили в море, и там в январе 1916-го, единственный раз, русский дредноут вел огонь по противнику ("Императрица Екатерина" по "Гебену"). А четыре балтийских дредноута всю войну отстаивались на тыловых базах, настолько боялось командование потерять эти чудовищно дорогие корабли. Воевали - и успешно - легкие силы флота, в основном, эсминцы, ставившие так называемые "активные минные заграждения" у вражеских берегов. Мины вообще оказались самым эффективным оружием в наших закрытых морях. И в любом случае, действия флота носили подчиненный характер по отношению к действиям армии.
Судьба войны решалась на сухопутном фронте в полторы тысячи верст и решалась, как показали первые же сражения, артиллерийским огнем. Превосходство немцев и австрийцев в тяжелых орудиях сказывалось самым жестоким образом, но даже это было еще полбеды. Настоящая беда пришла тогда, когда стали умолкать и легкие русские батареи: кончались запасы снарядов, накопленные в мирное время. Их расход оказался просто невероятным по сравнению с довоенными кабинетными выкладками. В иных напряженных боях скорострельные трехдюймовки, прозванные "мотовками снарядов", производили по 300-500 выстрелов в день. За два-три дня расходовался боезапас, рассчитанный на всю войну!
Сама устойчивость фронта обеспечивалась прежде всего огнем артиллерии. В окопах это понимали прекрасно. Участник событий, впоследствии военный историк, генерал Евгений Захарович Барсуков пишет, что как только "возимые запасы" снарядов начинали истощаться, а на пополнение их снаряды из тыла не прибывали, "наступало в войсках тревожное состояние, переходящее в паническое".
Опустели и оружейные склады. Все запасы винтовок, подчистую, были выданы в войска и ухнули, как в бездну. Тыловые генералы, ведавшие снабжением армии, были потрясены, обнаружив, что убыль винтовок в боях ничуть не меньше, чем потери самих бойцов. И если людей в России еще хватало (и, казалось, будет хватать всегда), то вооружать новые пополнения было просто нечем.
Осенью 1914-го стало очевидно: исход войны теперь зависит не столько от доблести солдат на фронте, сколько от производительности заводов в тылу. И для России это означало катастрофу.
Е.З.Барсуков пишет: "При первых же известиях о крайнем недостатке боевого снабжения на фронте и возможности вследствие этого хорошо заработать на предметах столь острой нужды русских промышленников охватил беспримерный ажиотаж. Именно трехдюймовый снаряд и был тем лакомым куском, на который оскалились зубы всех промышленных шакалов с единственной целью легкой наживы. К великому несчастью для России у этих людей оказывалось подчас немало сильных покровителей".
Для обсуждения вопроса о производстве снарядов 11 (24) сентября 1914 года на квартире у генерала Вернандера было собрано совещание заводчиков. Уже к концу ворвался исполняющий должность начальника Генерального штаба генерал Беляев и, размахивая телеграммой из Ставки, стал кричать о жутком кризисе с боеприпасами, о том, что снаряды нужны КАКОЙ УГОДНО ЦЕНОЙ.
Истерика генерала Беляева была не просто чудовищной глупостью, она была преступлением. Один из участников событий так оценивает ее последствия: "Вряд ли самый искусный шпион в то время мог оказать такую громадную услугу нашим противникам, как это сделало выступление начальника русского Генерального штаба... Полное раскрытие тайны генералом Беляевым поставило поставщиков в положение хозяев, диктующих условия". По всей России и в зарубежных фирмах, торгующих с Россией, мгновенно взлетели до небес цены на станки, металлы, химические продукты. Дельцы принялись рвать из казны громадные авансы на создание производства, обещая снаряды в неопределенном будущем.
А пока единственным реальным источником боевого снабжения были работавшие с полной нагрузкой, но безнадежно маломощные казенные заводы. Фронт требовал только для легких трехдюймовых пушек ежемесячно три миллиона снарядов, а в начале 1915 года их удавалось производить всего 400-500 тысяч. Фронт требовал - ежемесячно! - 200 тысяч винтовок, а все три оружейных завода - Тульский, Ижевский, Сестрорецкий - в конце 1914-го - начале 1915-го вместе производили 33-35 тысяч. Винтовок не хватало даже для восполнения их убыли в боях, не говоря о вооружении новых формирований. Если в конце 1914-го в запасных батальонах была одна винтовка на четверых, то после призыва ратников и новобранцев 1915 года одна винтовка приходилась уже на 10 человек. Маршевые роты в ноябре 1914-го отправляли в армию с половиной вооружения, несколько месяцев спустя - с четвертью, а весной 1915-го эти пополнения прибывали на фронт вообще невооруженными.
От безысходности в войсках формировали команды безоружных. Они рыли окопы и, по словам генерала Н.Н.Головина, "ждали смерти своего товарища", чтобы взять его винтовку, если она уцелеет. Сперва хотели ограничиться всего одной тысячей безоружных на каждый корпус. В действительности целые массы их образовались во всех частях и соединениях. Великий оружейник, создатель первого в мире автомата, историк и писатель Владимир Григорьевич Федоров свидетельствует: "В то время считалось отличным, если удавалось иметь в полках до 50% полагающегося по штату оружия... Громадное число дивизий по вооружению представляло собою полки".
И в таких условиях в мае 1915 года германское командование обрушило на русский фронт свои главные силы. Началась трагедия, названная современниками "Великим Отступлением". Все решала германская тяжелая артиллерия, которая вела ураганный огонь. Впереди наступавших немецких войск катился сплошной вал разрывов. Русским батареям отвечать было почти нечем, они получали всего по несколько снарядов на пушку в день.
За пять месяцев Великого Отступления русская армия оставила Галицию, значительную часть Прибалтики и Польши, потеряла полтора миллиона человек убитыми и ранеными, сотни тысяч оказались в плену.
Союзник, британский премьер-министр Ллойд Джордж писал: "Столь храбрую армию немцы гнали огнем, как стадо... В мучениях этих храбрецов виновата чиновная глупость, из-за нее оказались они лишены средств защиты себя и своей страны, за которую готовы были умереть".
Впрочем, и союзники в решающий момент не оказали России необходимой помощи. Тот же Ллойд Джордж признавал: "Горькие упреки удивленных английским равнодушием русских офицеров, солдаты которых погибали вследствие недостатка снаряжения, справедливы... На каждое предложение о поставке вооружений в Россию французские и британские генералы отвечали и в 1914-1915, и в 1916 годах, что им нечего дать, и что если они дают что-либо России, то лишь в ущерб себе... Англия и Франция так легко могли спасти русских. Если бы мы послали в Россию половину снарядов, израсходованных попусту на Западном фронте, и одну пятую орудий, из которых стреляли этими снарядами, то не только не было бы русского поражения, но немцы были бы отброшены на расстояние, по сравнению с которым захват нескольких окровавленных километров во Франции казался бы насмешкой... Мы предоставили Россию ее собственной судьбе".
И современникам эта судьба казалась Апокалипсисом. В.Г.Федоров так вспоминает о своей поездке на фронт летом 1915 года: "Все дороги были усеяны отступающими войсками. Боевой (вооруженный) состав дивизий насчитывал в это время всего около 800 тысяч штыков, раскинутых на громадном фронте. То была ничтожная по количеству армия величайшего военного государства со ста восьмьюдесятью миллионами населения... Помнится мне, как я смотрел на идущие мимо меня отступающие колонны. Впереди двигалась бригада артиллерии, ее вел седой генерал - седло, уздечка, все было новенькое, щегольское, конь играл и храпел под своим всадником. Лошади были в теле, амуниция - в порядке, офицеры - на местах, причем все это были кадровые, которых можно было узнать по их выправке. Потери в артиллерии были незначительные - офицерский состав сохранился; год войны, год боевой страды только сплотил и закалил часть. Солдаты в подавляющем числе также были все кадровые, хорошо обученные. Здесь был начальник - был хозяин, часть была в руках. Но не было самого главного - не было меча, которым можно было разить - в артиллерии не было снарядов... Сзади артиллерии двигался пехотный полк: брела скученная, унылая серая масса - медленно тащились усталые, запыленные, плохо одетые стрелки; кадровых офицеров почти совсем не было, попадались главным образом прапорщики - ведь состав полка, как офицеров, так и солдат за год войны, вследствие громадных потерь, менялся уже несколько раз. Кадровый состав давно полег на полях Восточной Пруссии, Западной Польши, Галиции и на Карпатах; офицеры и солдаты были мало обученные. Сзади на громадном протяжении тянулись отсталые, опираясь на палки, слабосильные с потертыми ногами, ехали телеги, нагруженные всяким скарбом, обсыпанные усевшимися усталыми людьми. Пехотный полк не был воинской частью - это был труп, живой разлагающийся труп... Исход Мировой войны в России уже определился".
Определилась и судьба самодержавия. Режим, который всего через десять лет после японской катастрофы привел страну к еще большей трагедии и еще большему позору Великого Отступления, был обречен. Убеждение в измене, идущей с самого верха, широко расходилось не только в солдатской и в офицерской среде, но и в политических кругах. Даже лидер кадетов П.Н.Милюков грозно вопрошал с думской трибуны: "Что это - глупость или измена?" Хотя умнейший Павел Николаевич, конечно, знал ответ: глупость, преступная глупость и преступная корысть, порождающие вместе такой хаос, который страшнее самой черной измены (в той подразумевается хоть какая-то логика). А настроения интеллигенции ясно отразились в строках Валерия Брюсова:
Мы пред врагом отступать
Будем теперь - почему же?
Брошена русская рать
Там, на полях, без оружий.
Нечем на залп отвечать,
Голые руки... О, Боже!
Многое можно прощать,
Многое, но ведь не все же!
Участник событий, крупнейший ученый в области боеприпасов Владимир Иосифович Рдултовский утверждает, что русская армия летом 1915 года смогла бы отразить германское наступление, если бы до войны удалось расширить хотя бы ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ казенный завод - Санкт-Петербургский Трубочный. Взрыватели и трубки, которые он выпускал, были самым "узким местом" в производстве снарядов. Расширение СПб Трубочного не представляло ничего особенного (его произвели потом во время войны). Только и нужно было прикупить для стесненного завода соседние участки земли, занятые лесными складами, выстроить там новые мастерские и приобрести для них станки. Вот и все. Инженеры на этом заводе служили прекрасные, рабочие были высочайшей квалификации. Им не хватало только производственных мощностей. К началу германского наступления в мае 1915-го русская армия успела бы получить на несколько миллионов трехдюймовых снарядов больше. "И потеря польского театра войны, - пишет Рдултовский, - не имела бы места". Потеря польского театра - это и есть Великое Отступление.
Иной современный читатель, пожалуй, возмутится: "Что получается, один-единственный завод мог спасти Империю? Сколько написано библиотек об особых исторических путях и судьбах России, сколько явлено миру философских откровений, мистических озарений! И против всего этого великолепия, на другой чаше весов, единственный небольшой завод, закопченный угольным дымом, - мог бы перевесить?!" - А почему бы ему не перевесить? В утверждениях Рдултовского как раз нет ничего мистического и сверхъестественного. Вполне представимо, что в критической ситуации спасителем огромной Империи мог бы оказаться и единственный завод. Условие здесь только одно: сама Империя должна быть такой, чтобы ее еще можно было спасти. Она должна, по крайней мере, не прогнить насквозь, сохранить хоть какие-то здоровые клетки, последние остатки вменяемости.
Расширение СПб Трубочного пытались осуществить еще в 1908-1909 годах, но проект совместными усилиями задушили частные предприниматели и министерство финансов. Предприниматели хотели сами получить заказы на трубки (получили и провалили, такая тонкая и точная работа им оказалась не по зубам). А министерство финансов боролось за экономию. Хотя вся реконструкция этого завода стоила бы, конечно, неизмеримо меньше, чем стоил один только гигантский ржавеющий корпус одного недостроенного сверхдредноута.
И вот, в обстановке военного краха, смятения, хаоса 27 мая (9 июня) 1915 года начальником Главного артиллерийского управления (ГАУ) был назначен пятидесятилетний генерал Алексей Алексеевич Маниковский. Он принял должность, которая, без преувеличения, стала судьбоносной для России. ГАУ ведало всем боевым снабжением русской армии. Ему подчинялись все казенные заводы, оно выдавало заказы на военную продукцию частным предпринимателям и осуществляло грандиозные заграничные закупки - в союзных и нейтральных государствах.
Казалось, опыта для такой работы у Маниковского не было. Все его знакомство с военным производством исчерпывалось двухлетней службой в молодости, после окончания Михайловской академии, на Ижевском оружейном заводе. Затем он служил в крепостной артиллерии, воевал на русско-японской войне и вновь служил в крепостях. Считался специалистом в области береговой артиллерии, написал ряд трудов по теории и практике ее стрельбы. На фронтах Мировой войны не побывал ни разу: до своего назначения в ГАУ был комендантом Кронштадтской крепости.
Но генерал Маниковский был хорошо известен в военных кругах своими техническими знаниями, энергией, безукоризненной честностью. (Славился он и острым языком, с которого слетали порой не самые пристойные выражения. А.Н.Крылов, сам большой любитель соленых шуточек, вспоминает нашумевшую историю: на довоенном совещании по прицелам береговой артиллерии некий генерал заявил, что "никак не может усмотреть", почему прицельная труба, от которой отказывался Маниковский, не дает нужной точности. Маниковский немедленно предложил туповатому генералу "для лучшего усмотрения" засунуть эту трубу окуляром себе в зад. После чего разразился скандал и совещание закрыли.)
Личные качества Маниковского могли преодолеть недостаток производственного и снабженческого опыта. Но, конечно, ни те, кто назначал его начальником ГАУ в страшные дни мая 1915 года, ни он сам, принимая эту должность, не догадывались, что в жесточайших кризисах России ему будет суждено проявить себя личностью поистине исторической.
Соратники из ГАУ и двадцать, и тридцать лет спустя, будучи уже стариками, вспоминали о нем с восхищением и гордились тем, что работали под его руководством. В.Г.Федоров пишет: "Маниковский обладал всеми - буквально всеми - качествами для идеального начальника, колоссальной кипучей энергией и исключительными способностями. Он брал все решения на одного себя, с маху разрубал все встречавшиеся препятствия своими быстрыми и энергичными приказами... Далекое предвидение, способность быстро разбираться во всяком запутанном деле, смелость в решениях и привлечение к себе всех сотрудников сердечностью и прямотой своего к ним отношения - были основными качествами этого выдающегося человека. Его любимыми словами было изречение: "Промедление смерти подобно!" Вообще, он говорил мало, хотя и был выдающимся оратором - его выступления отличались необыкновенным энтузиазмом и горячим призывом к присутствующим".
Новый начальник ГАУ решительно взялся за дело. Он хотел не просто улучшить боевое снабжение, он стремился, по словам Федорова, "в корне уничтожить всякую возможность повторения в будущем того кошмара, который пережила русская армия". Прежде всего он отозвал с фронта артиллерийских инженеров, заявив, что их служба в тылу принесет армии больше пользы. Действительно, для тех программ, которые он наметил, требовалось много специалистов. Расширялись существующие военные производства - оружейные, артиллерийские, снарядные, пороховые. Развернулось строительство новых мощных заводов. По прежним понятиям такое было немыслимо: начинать во время войны крупные стройки. Но Маниковский доказывал, что они необходимы, поскольку сама война приняла немыслимый прежде размах и грозит затянуться надолго. И пророчески добавлял, что строящиеся заводы призваны послужить России не только в нынешней, но и "в следующей войне".
Е.З.Барсуков рассказывает: "К началу 1916 года у Маниковского сосредоточены были все бесчисленные запутанные нити заготовления предметов вооружения; к этому заготовлению было привлечено до 90% всей русской металлургической и химической промышленности. Заграничным заводам на сотни миллионов даны были артиллерийские заказы, осложняемые всевозможными вопросами политического характера. Во всем этом лабиринте мог разобраться, и к тому времени уже разобрался, только генерал Маниковский". И результаты не замедлили сказаться. Быстро росли поставки в армию винтовок, патронов, снарядов, пушек. Знаменитый полководец А.А.Брусилов вспоминает, как благодаря этому зимой 1915/1916 г.г. "войска повеселели и стали говорить, что при таких условиях воевать можно".
Конечно, Маниковскому и его сотрудникам удалось бы скорее добиться успеха, если бы им не приходилось постоянно преодолевать сопротивление бюрократической системы, а главное - вести борьбу с наглым хищничеством предпринимателей, тех, кто, по словам Барсукова, "шел крестовым походом на казенный сундук". Дикий российский капитализм показал себя во всей красе. Громче всех вопя о своем патриотизме и подкупая чиновников вплоть до министерского ранга, предприниматели рвали из казны военные заказы на самых выгодных условиях, с огромными авансами, а потом срывали поставки. Даже наконец изготовленные, гораздо более дорогие изделия частных заводов оказывались намного хуже качеством таких же изделий казенных заводов. Это был в полном смысле слова бизнес на крови соотечественников.
Генерал Маниковский мешал уважаемым деловым людям. Подкупить его оказалось невозможно, следовательно, его необходимо было устранить. В наше время его бы попросту "заказали" и убили. Но в те годы российский капитализм еще не дошел до таких прогрессивных методов. Зато мастерство интриги всегда было на высоте. Развернулась настоящая травля ГАУ и его сотрудников, принявшая самый яростный характер после образования так называемого "Особого совещания по обороне государства".
В сей орган вошли видные представители Государственного Совета и Государственной Думы, в том числе Милюков, Гучков, Родзянко. Вот что пишет о них Барсуков (сделаем скидку на его пристрастность, хотя нельзя не подивиться, как много ассоциаций с недавней перестроечной историей, да и с современной действительностью, вызывают эти строки): "Все это были люди по преимуществу слова, кафедры и рисовки, привыкшие по каждому вопросу прежде всего "говорить" и говорить много, красиво, с надрывом. Причем каждый из них считал, что если он "хорошо сказал" и произвел на слушателей ожидаемое впечатление, то он свое дело сделал, - и глядел победителем. Каковы же будут дальнейшие результаты его говорения - это его мало озабочивало".
Критика государственных учреждений, прежде всего военных, была коньком думских политиков, и предприниматели играли на этом с неизменным успехом. Подрядчики, которым не удавалось получить у ГАУ выгодный заказ, спешили с жалобой в "Особое совещание", к общественным деятелям. Те охотно откликались, громили рутину, косность, предательство чинов ГАУ и требовали немедленной выдачи заказа обиженному, хотя бы и по несообразно высокой цене, с крупным авансом и без гарантий исполнения.
Маниковскому удавалось, ссылаясь на последнее обстоятельство, отвергать притязания хотя бы самых явных аферистов. И тогда "Особое совещание" ввело установление: впредь выдавать аванс подрядчикам только под гарантии банка. Наверное, отцы русской демократии были довольны своей придумкой: обеспечили интересы государства, и не административными, а экономическими методами! Но, как это часто бывает в России, лекарство оказалось хуже болезни. "Отсюда началось, - мрачно констатирует Барсуков, - закабаление нашей промышленности банками, которые, выдавая свои гарантии, конечно, не за маленькие проценты, преследовали исключительно свои ростовщические цели, нисколько не считаясь ни с состоянием попавших к ним в сети заводов, ни с интересами обороны... Выгодна была такая система только для дутых предприятий, которые заранее знали, на что шли, и которые изощрялись в подстраивании разных форс-мажоров".
В борьбе с Маниковским промышленники добрались до самого царя. Между Николаем Вторым и упрямым генералом состоялся следующий диалог:
НИКОЛАЙ II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.
МАНИКОВСКИЙ: Ваше величество, они и без того наживаются на поставке на триста процентов, а бывали случаи, что получали даже более тысячи процентов барыша.
НИКОЛАЙ II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.
МАНИКОВСКИЙ: Ваше величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.
НИКОЛАЙ II: Все-таки, не нужно раздражать общественное мнение.
Наконец, интрига почти достигла цели. В марте 1916 года начальник штаба Ставки генерал М.В.Алексеев внезапно направил военному министру А.А.Поливанову представление: вернуть Маниковского на прежнее место коменданта Кронштадтской крепости. Министр, так же молниеносно, без всякого разбирательства, дал согласие. Казалось, дело сделано. Уязвленный Маниковский заявил, что не хочет возвращаться в Кронштадт, который считался глубоким тылом, но готов пойти на любую должность в действующую армию. Он все понимал, он считал унизительным цепляться за свой высокий пост, и только добросовестность заставила его написать письмо Алексееву о тех проблемах, с которыми - он честно предупреждал - нелегко будет справиться другому начальнику ГАУ: "Такие вопросы, как расстройство транспорта по России, невозможность наладить как должно ремонт орудий и подачу тяжелых снарядов и взрывателей к ним... Все эти вопросы в общем сумбуре нашей жизни, когда еще связывают руки бесчисленным количеством комиссий, подкомиссий, совещаний и заседаний, не дают возможности делать прямое и важное для армии дело..."
И от него отступились. Испугались, что удаление Маниковского приведет к развалу военного производства и всего снабжения армии. Министр Поливанов, отменяя прежнее решение, телеграфировал Алексееву: "Я пришел к заключению о невозможности переменить лицо, стоящее во главе ГАУ".
Интриги не свалили бескомпромиссного генерала, но борьба между ним и дельцами продолжалась с еще большим взаимным ожесточением. Неудивительно поэтому, что идея "подавления частника" и максимального огосударствления экономики - в качестве единственной спасительной перспективы для России - все больше овладевала умами руководителей ГАУ. Опыт успешного перевода в ходе войны под казенное управление крупнейшего частного Путиловского завода мог только утвердить их в этой мысли.
Что делать, несовместимы в России люди, честно служащие своей стране, такие как Маниковский, с теми, кого сподвижник его Барсуков называл "финансовыми и промышленными шакалами". Где-то в других краях совместимы, даже на общую пользу, а у нас - нет. Никак не возникает между этими полюсами рабочий ток, всегда дело кончается вспышкой.
20 октября (2 ноября) 1916 года правительству был направлен подписанный Маниковским доклад ГАУ N 165392. Посвященный, казалось бы, сугубо специальному вопросу, "Программе строительства новых военных заводов", он в действительности представлял собой ультимативное требование немедленной перестройки всей экономической (а следовательно, и политической) жизни России.
ГАУ требовало решительно ограничить аппетиты буржуазии в интересах государства в целом. По замыслу составителей "Программы", мощная группировка казенных заводов должна была господствовать в промышленности в период войны, а в мирное время - служить надежным регулятором цен и авангардом технического прогресса. Предусматривалась обязательность выполнения частной промышленностью государственных заказов. На всех частных заводах должны были создаваться "ячейки военных производств", находящиеся под контролем ГАУ.
Тотального огосударствления экономики на сталинский манер авторы "Программы", конечно, не требовали. Они даже подчеркивали: "После войны частная промышленность должна заняться своим прямым делом - работать на великий русский рынок, который до войны заполнялся в значительной степени зарубежными фабриками... Вот поистине благородная задача для нашей частной промышленности - завоевать свой собственный рынок". Обогащаться же, бесконтрольно перекачивая в карман казенные деньги из бюджета, грабить государство предпринимателям больше никогда не позволят.
Фактически, это была программа сформирования государственно-монополистического капитализма, причем с ведущей ролью не политиков, а технократов, прежде всего из военно-промышленного комплекса.
С точки зрения нынешних экономических теорий, с опытом всего ХХ века за плечами, легко критиковать ту давнюю "Программу ГАУ", легко увидеть в ней спорные, даже наивные предпосылки. Но можно взглянуть по-другому - и поразиться, как остро и актуально звучит в ней многое на фоне нашей современной жизни.
Генерал Маниковский осенью 1916 года мог позволить себе самый жесткий тон в разговоре с правительством. Военная промышленность России достигла пика своего могущества. Винтовок выпускали по 120 тысяч в месяц. До заветных двухсот тысяч не дотягивали, но и такая производительность была громадным достижением. Вместе с закупками винтовок за рубежом (прежде всего у Японии, бывшей противницы, которая в Мировой войне оказалась союзницей) это позволило преодолеть оружейный кризис. Трехдюймовые снаряды - те самые, нескольких миллионов которых не хватило летом 1915-го, чтобы отразить германское наступление, - теперь производили в избытке. На складах их скопилось около двадцати миллионов. Сохранялся еще дефицит более сложных и дорогих тяжелых снарядов, но и его изживали последовательно и уверенно.
Сам Маниковский отмечал с гордостью, что к концу 1916 - началу 1917 г.г. "большая часть всех потребностей армии, возросших к тому времени до размеров необычайных, была близка к удовлетворению". И, ссылаясь на битву под Верденом, считавшуюся рекордной по силе огня, приводил пример: "Если взять расчет по той норме, сколько верденские орудия выпускали снарядов в сутки, и начать наступление по всему фронту, то есть от Балтийского моря до Персии, то мы могли на всем этом протяжении поддерживать из наших орудий верденский огонь в течение месяца".
Но не было больше прежней армии, которая могла бы использовать эту огневую мощь для победы. Армия третьего года войны уже не видела в затянувшейся войне ни смысла, ни перспективы. Ненависть и презрение к правящему режиму стали всеобщим настроением. Солдатская масса была заражена революционным брожением. Царское правительство утрачивало контроль над страной, Российская Империя рушилась. А в жизни нашего героя главные события были еще впереди.
В суматохе и чехарде перестановок после Февральской революции генерал Маниковский вначале стал во Временном правительстве помощником военного министра по снабжению, потом - управляющим военным министерством. Он боролся, как мог, с нарастающим хаосом, но республиканская Россия вслед за Империей уже катилась в пропасть. А тем временем дельцы, ошалевшие от вседозволенности, пировали во время чумы, празднуя свою победу. "Тотчас же после февральского переворота, - с горечью пишет Маниковский о судьбе своей "Программы", - гг. промышленники настояли на образовании особой комиссии с преобладанием их для уничтожения казенного строительства, что и было ими успешно выполнено".
В ночь на 25 октября (7 ноября) 1917 года управляющий военным министерством генерал Маниковский был арестован в Зимнем дворце вместе с министрами Временного правительства. Немедленно прошли собрания служащих военного министерства, принявшие резолюции протеста против новой власти с призывом остановить всякую работу. Заволновались рабочие петроградских военных заводов: Маниковского хорошо знали, уважали и любили даже в их среде. И через несколько дней генерала выпустили из Петропавловской крепости.
Конечно, не рабочее недовольство смутило большевистских вождей. Они осознали, что именно аппарат военного министерства обеспечивает снабжение десятимиллионной армии, в значительной части находящейся в окопах. И только генерал Маниковский, с его, как сказали бы теперь, компьютерным мозгом, в состоянии управлять всеми сложнейшими процессами жизнеобеспечения войск, разбросанных на громадных пространствах.
30 октября (12 ноября) 1917 года Маниковский вернулся к исполнению своих прежних обязанностей, и все учреждения военного министерства заработали вновь. Первым делом генерал направил всем командующим войсками и главным начальникам военных округов телеграмму, в которой объявлял, что он, Маниковский, согласился по-прежнему руководить делом снабжения армии на особых условиях, соблюдение которых обещано ему новой властью. Эти условия: работа военного министерства будет осуществляться "вне всякой политики, совершенно независимо от какой бы то ни было партийности и без всякой помехи кого бы то ни было". Телеграмма заканчивалась словами: "Никто не может быть отстранен от должности без моего ведома и согласия, в случае наличия подобных явлений прошу срочно мне донести".
Поведение Маниковского было понятно и абсолютно естественно. Он стремился любой ценой избежать хаоса. Прекращение регулярного снабжения армии - не только оружием и боеприпасами, но и продовольствием, одеждой, медикаментами, топливом, транспортом, да еще в условиях надвигавшейся зимы, - грозило катастрофой как самим войскам, так и населению тех местностей, где они стояли.
Однако телеграмма Маниковского обеспокоила большевистское правительство - Совнарком и его военный орган - Наркомвоен. Октябрьские победители хорошо знали историю Великой Французской революции, соотносили с ней многие текущие события и, по свидетельству Троцкого, изрядно побаивались явления "российского Бонапарта". В бонапартистских замашках подозревали многих военных, а уж Маниковского - сам бог велел: в руках у него оказались все рычаги управления армией, да и по специальности он, как и знаменитый корсиканец, был артиллеристом.
Совнарком объявил, что не допустит превращения военного министерства в такой же "очаг контрреволюции", каким оказалась Ставка. К Маниковскому явились Н.В.Крыленко с Н.И.Подвойским и предъявили свои требования: ответственным от Совнаркома за работу военного министерства становится Подвойский, во все управления министерства назначаются комиссары, без подписи которых теперь не может выйти ни один документ. И Маниковский согласился принять комиссаров, о чем объявил в своем приказе по министерству. Он шел на уступки, чтобы только сохранить снабжение армии, отвести страшные бедствия от миллионов солдат и мирных жителей.
Впрочем, готовность его к компромиссам имела предел. Разрушать свое дело собственными руками он не желал. Во многом уступая требованиям приставленных к нему комиссаров, он пытался воспрепятствовать хотя бы замене командного состава армии выбранными лицами (что и порождало хаос). И новая власть, все время относившаяся к его деятельности с подозрением, сочла такую непокорность достаточным поводом для карательных мер.
20 ноября (3 декабря) 1917 года Маниковский, по решению Совнаркома, вновь был арестован. Крыленко вспоминал с явным злорадством: "При первой же попытке самостоятельной и независимой работы Маниковский вторично сел в тюрьму и вся сеть армии служащих была принуждена сложить оружие".
Никакого оружия, кроме перьев и пишущих машинок, у служащих военного министерства, конечно, не было. Слова Крыленко надо понимать в образном смысле. Зато последствия нового ареста Маниковского и окончательного разгрома министерства были самые конкретные. Прекратилось снабжение армии. Дезертирство, и так нараставшее, стало массовым. Пошел стремительный всеобщий развал.
Дальнейшие события хорошо известны: исчезновение армии, исчезновение фронта ("пустые окопы", по выражению Троцкого), трагический Брестский мир, начало Гражданской войны.
И здесь происходит самый поразительный поворот в судьбе нашего героя. Освобожденный из тюрьмы в начале 1918 года, он вступает в создающуюся Красную армию, становится начальником ее ГАУ, начальником Управления снабжения и в дополнение к этому - постоянным членом Военного законодательного совета и Артиллерийского комитета.
Тому же сердитому читателю с современными взглядами такая перемена покажется невероятной. Кто-то даже обвинит Маниковского в предательстве: как мог заслуженный генерал после всего, что большевики сделали с Россией, с русской армией, наконец, с ним самим, пойти служить Ленину и Троцкому! Но не было ничего невероятного и, уж конечно, не было никакого предательства. Мы просто-напросто привыкли к однозначности. Семьдесят лет подряд считалось: все, что связано с красными, - хорошо, с белыми - плохо. Десять лет назад поменяли плюс на минус, и с тех пор считается наоборот. Но реальность - неизмеримо сложнее.
Не Ленину с Троцким пошел служить генерал Маниковский, а своей стране. Вряд ли он сочувствовал всей политической программе большевиков. Но, прекрасно знавший и косность царского бюрократизма, и хищничество отечественного капитала, и беспомощность либеральных ораторов, он, по-видимому, признал в большевиках именно ту силу, которая сможет обеспечить могущество и целостность России. Он ошибался? Возможно. Но он был не одинок: в Красную армию вступило множество бывших офицеров, в том числе генералов, и далеко не самых худших. А за самим Маниковским последовали многие его сотрудники, военно-технические специалисты, что в значительной степени предопределило судьбу революции.
Известно, что в Белых армиях служили примерно 40% от всего офицерского корпуса старой царской армии (около 100 тысяч человек), а в Красной армии - примерно 30% (70-75 тысяч человек), и Ленин признавал: "Только при помощи их Красная армия могла одержать те победы, которые она одержала". Здесь с Лениным нельзя не согласиться. Можно только уточнить: если без офицеров на фронте Красная армия не смогла бы победить, то без специалистов ГАУ в тылу она вообще не смогла бы воевать. Без них не удалось бы использовать даже запасы, оставшиеся на складах после выхода России из Мировой войны. В русской армии боеприпасы хранились в разобранном, точнее, в несобранном виде: отдельно - снаряды, отдельно - взрыватели, гильзы, порох и так далее. Чтобы подать в войска Красной армии готовые "выстрелы", как их называют артиллеристы, необходимо было запустить сборочные производства на арсеналах.
А использовали не только запасы, на всю Гражданскую войну их бы и не хватило. Под руководством специалистов ГАУ была организована работа военных заводов, которые оставались на окруженных фронтами территориях, подконтрольных советскому правительству. В 1918-1920 годах изготовили 1 миллион 300 тысяч винтовок, 15 тысяч пулеметов, около 900 миллионов патронов. Если вспомнить, в каких условиях эти результаты были достигнуты - распад страны, развал транспорта, острейший дефицит сырья, топлива, электроэнергии, наконец, просто голод, - их следует признать поразительными. Одним принуждением заставить русских военных инженеров работать с такой эффективностью вряд ли удалось бы. По добровольному выбору, исходя из собственного понимания блага России, ковали они оружие для той страшной, братоубийственной войны.
Алексей Алексеевич Маниковский погиб в январе 1920 года в железнодорожной катастрофе во время служебной поездки. Погиб, успев обеспечить (в прямом смысле этого слова) победу Красной армии в Гражданской войне и написать капитальный исторический труд "Боевое снабжение русской армии в Мировую войну". Возможно, судьба оказалась благосклонна к нему. Уцелей он тогда при крушении поезда, он, скорее всего, сгинул бы в кровавых чистках 30-х годов, как сгинули, будучи уже стариками, многие видные военные, принявшие сторону советской власти: Свечин, Верховский и другие. Правда, некоторых чисто технических старых специалистов, соратников Маниковского, не тронули даже в разгар Большого террора: тех же Барсукова, Рдултовского, Федорова. Но сам генерал Маниковский был уж слишком крупной фигурой, в том числе и политической, его товарищ Сталин вряд ли бы пропустил.
Генерал Маниковский погиб, но остались расширенные и построенные им заводы. Они сделались костяком уже советской военной промышленности и сыграли, как он и предвидел, свою спасительную роль "в следующей войне" - Великой Отечественной.
Мы - удивительная страна, с удивительной исторической памятью. Мы помним имена своих подонков и не помним людей поистине значительных. Мы снова и снова проваливаемся в одни и те же волчьи ямы - шовинизма, имперского великодержавия, бюрократии, разбойничьего капитализма. Пытаемся выкарабкаться - и срываемся опять.
Порой повторения доходят до абсурда. Накануне Великой Отечественной вместо того, чтобы делать автоматы и танки, мы снова строили никому не нужные, крупнейшие в мире линкоры. В конце восьмидесятых - начале девяностых, когда во многих областях голодали, проливалась первая кровь в Сумгаите, Карабахе, Баку, Фергане, Душанбе, когда уже разваливался Советский Союз, мы с таким упорством пытались достроить гигантские атомные авианосцы, словно в них заключалось все наше спасение.
И наконец, сейчас, когда даже за официальной, лукаво проведенной чертой бедности оказались сорок процентов населения, поголовье российских чиновников продолжает расти такими темпами, что уже намного превысило их количество во всем СССР. Олигархи делят между собою бюджетные деньги, природные богатства страны, остатки госпредприятий. Либеральные ораторы и либеральная пресса опять внушают нам, что иного пути к процветанию и общечеловеческим ценностям просто нет. А те, кто объявляет себя духовной оппозицией и народными заступниками, надрывают глотки, требуя новой империи с новыми авианосцами.
Мы проваливаемся в старые ямы, расплачиваясь за это все новыми человеческими жизнями. Страна уже обезлюдела, она обескровлена до синевы. Так может быть, нам стоит помнить хотя бы два урока той давней трагедии, случившейся в начале теперь уже прошлого века. Помнить, как опасны для России имперские химеры со всеми их Дарданеллами и сверхдредноутами. И как губителен для нашей страны разгул дикого капитализма. Того капитализма, что так не нравился начальнику Главного артиллерийского управления генералу Маниковскому.