Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Комментарии: 3, последний от 08/10/2011.
© Copyright Оськин Игорь Игоревич
(oskin70@yandex.ru)
Размещен: 29/09/2011, изменен: 19/12/2012. 110k. Статистика.
Рассказ: Проза
Скачать FB2
|
|
Аннотация: Одноклассники. Учительница литературы. Петь или не петь. Честь имею! Любовь с первого взгляда. В войну за такие вещи ставили к стенке. Я не пью. Побег из армии. Суд - сын против мамы. Позор! Сбылась мечта мечтателя . Разведка боем. Не корысти ради, а токмо...
|
Одноклассники
Ленинград, послевоенная мужская школа
Комсомольскую жизнь десятого класса оживил комсорг Рэд. Однажды он попросил всех остаться после уроков.
- Я, то есть комсомольская организация нашего класса и староста, решили собрать класс по вопросу о поведении на физике и на немецком языке. На физике, особенно сегодня, вели себя безобразно, - Рэд говорил мягко, не столько осуждая, сколько сожалея о случившемся, - пользуются тем, что учитель только посмотрит так, улыбнется и не скажет ничего, отвернется. Вот Гускин, где он? Нет его сейчас, хуже всех себя ведет, да и другие отличаются. Вот почему это так получается, что на уроках тех учителей, которых мы не любим, всегда тихо. Попробовали бы устроить такой шум на химии, так Анна Сергеевна и к директору пошла бы, и все что хотите... А физик просто хорошо к нам относится, может, некоторые недовольны тем, как он нам отметки ставит, у меня у самого там тройки, но дисциплину нужно установить такую, как, например, на математике. Не нужно, конечно, чтобы было слышно, как муха летит, но просто нормальный урок должен быть...
Он помолчал, переступая с ноги на ногу. Рядом молча, с нахмуренным лицом стоял староста, "академик" Володя.
- Ну, кто хочет сказать что-нибудь по этому вопросу? - спросил Рэд.
После небольшой паузы заговорили, поддержали комсорга. Шпринг, который на уроке шумел больше всех, деловито вносил предложения.
Рэд предложил проголосовать за то, чтобы исправить дисциплину.
Шпринг: Пусть каждый скажет, что он думает.
Выступили подряд по партам, повторялись, лишь Зиновий сказал:
- Присоединяюсь к группе предыдущих товарищей.
На следующем уроке дисциплина была неплохая. Сами удивились: "А ведь подействовало, черт возьми!" Но дальше опять стали нарушать.
В комсомольской жизни случались интересные события. Гускин - безалаберный и шумливый балбес, недалекий и нагловатый - захотел вступить в комсомол. На переменке завязался разговор. "Биолог" Юра, откинувшись на спинку парты, серьезно и негромко говорил комсоргу Рэду:
- Я против принятия в комсомол таких как Гускин, Гришан...
Рэд, "геолог" Лева и другие были за Гускина. Перед собранием "академик" спросил "инженера" Валю:
- Как насчет Гускина - он хочет в комсомол?
- Ну да, нужна строчка в анкете для поступления в вуз. Конечно, комсомол не бог весть что, но принимать в него всяких обалдуев...
- Давай выступим против.
- Давай.
На комсомольском собрании класса они поддержали "биолога". Приводили уклончивые доводы: "не дорос он пока - ни по учебе, ни по жизни". Народ засомневался и раскололся. Было бурное обсуждение. Большинство - за своего парня Гускина. На школьном собрании обсуждения не было, голосовавших "против" не заметили. В райкоме благодаря стараниям директора Вани и путанице в рекомендациях Гускина не приняли.
Бруно Гришан, также отмеченный "биологом", сам пренебрег комсомолом. Поэт, человек широких взглядов, готовый уверенно идти по жизни. Популярную чешскую песню "Десять лет мужа нет, а Марина родит сына" он дополнил своим стихом: "А я сам, а я сам, член имею с волосам", затем старается плюнуть вверх так, чтобы попасть себе на нос.
Фишман, Вильнер и Шпринг вытащили свои тетради из учительской и исправили контрольные. На перемене "парторг" Рэд, "биолог" Юра и "геолог" Лева поговорили с нарушителями. Фишман оправдывался: все так делают. После уроков Рэд объявил о проведении комсомольского собрания совместно с некомсомольцами.
- Ну, что, е.... мать, пошел он на х.., - сердито, но вполголоса ругался Фишман.
Рэд предложил каждому из нарушивших выступить и дать слово, что этого больше не повторится. Гускин, обращаясь к Рэду, попросил:
- Нужно отнестись по человечески к тому, кто получил уже две двойки.
Рэд: Повторяю еще раз, что я только комсорг, я считаю, что таких вещей не должно быть, это нужно прекратить, но решение выносит ячейка.
Фишман выступил первым, говорил с трудом. Вильнер нагловато оправдывался:
- Я хотел только проверить решение, иначе записать ответ, вот смотрите, моя бумажка с решением.
- Этого не повторится больше? - коротко спросил Рэд.
Вильнер сразу остыл, сказал, опустив глаза:
- Конечно, даю слово, больше этого не будет.
Шпринг что-то долго мямлил себе под нос, потом, отставив в сторону руку, сказал, что, в сущности, он мало что знал о предыдущих комсомольских постановлениях...
Рэд обратился к классу: Ну, теперь все слышали?
Встал Равдель, невозмутимый джентльмен из популярного фокстрота "С утра побрился, и галстук новый", строгий блюститель своих прав. Ровным, бесстрастным голосом он заявил:
- А если я плевать хотел на все ваши постановления, если я не захочу их признавать, то что же тогда вы сможете сделать?
- Мы побьем тебя, Равдель, - полетели шутки с мест.
"Геолог" Лева: Он же не от себя, а вообще...
Рэд стал объяснять тоже очень спокойно:
- Видишь ли, Равдель, нас много, мы - коллектив, а коллектив не позволит на себя плевать кому бы то ни было. Все равно, коллектив найдет в себе силы бороться с теми, кто ему не подчиняется, а нас, комсомольцев, в классе большинство, так неужели мы не сумеем справиться с какими-то семью некомсомольцами...
На очередном комсомольском собрании обсудили успеваемость, поговорили с двоечниками. Не выполняются принятые решения: на физике опять плохая дисциплина. Приняли решение сдать по одному чертежу в честь 70-летия Сталина.
Рэд: Если бы у нас был сплоченный коллектив, многое можно было бы сделать: у меня есть много предложений.
"Биолог" Юра: Да, у нас есть только отдельные компании, между которыми нет сплоченности. Вот доказательство того, что у нас нет коллектива: когда к нам приходил Боря Никольский с предложением организовать клуб старшеклассников совместно с женской школой, все были "за", никто не возражал, однако вступили в клуб пока только четыре человека. И сам комсорг не хочет вступать в этот клуб и даже относится к нему пренебрежительно.
- А как ты, Юра, агитировал ребят идти в этот клуб, говоря, что там хорошие девочки? Клуб - дело желания каждого, и меня не тянет к этому.
- Но ведь ты же увлекаешься литературой.
- Да, но меня не тянет обсуждать, спорить...
Рэд на год-два старше других. "Инженер" Валя уважал и даже был по мальчишески влюблен в него: Рэд - человек превосходный во всех отношениях: умный, талантливый, начитанный, скромный.
На праздничной демонстрации "инженер" оказался вместе с "академиком" и комсоргом. У Рэда папироса в углу рта.
- Под Маяковского работаешь?.
Рэд развеселился:
- Не трогайте моего любимого поэта! Договорился с отцом, что я не буду курить, а он прекратит "забегаловки" после работы, - огорченно добавил, - как жаль, что Ленин не дожил до лучших произведений Маяковского, он бы изменил свое отношение к нему.
- Да разве он плохо к нему относился? А "Прозаседавшиеся"?
- Ты вспомни, что он тогда сказал: я не принадлежу к почитателям его поэтического таланта...
На Аничковом мосту сидел нищий, около него разбитая бутылка.
- Не могу спокойно смотреть на нищих, - сказал Рэд, - вот там сзади какие-то иностранцы идут, увидят, нехорошо. Так хочется, чтобы у нас все хорошо жили...
На совместном собрании родителей и учеников выступила мать Рэда, взволнованно, немного сбиваясь. Она страстно, напористо стыдила учеников:
- Как вы можете так поступать, где ваша комсомольская совесть?!
Стало понятно, отчего ее сын стал такой, какой он есть. Наконец-то он услышал речь настоящей коммунистки, то, чего было много в кино и книгах, но чего он не видел в жизни. Правда, немного смутился: из-за чего сыр-бор? Вроде бы они, ученики, ничего страшного не натворили.
Комментарий.
Ученики названы своими будущими профессиями.
"Парторг" Рэд - руководитель отдела науки Ленинградского горкома партии.
"Академик" Володя - действительный член Академии наук, директор биологического института.
"Геолог" Лева - кандидат геологических наук.
"Инженер" Валя - кандидат технических наук.
"Биолог" Юра - доктор биологических наук, сын писательницы Веры Пановой.
Его старший брат Борис Вахтин, писатель, учился классом старше. Там же учился Борис Никольский, известный писатель, редактор журнала "Нева".
В классе было 22 человека, в том числе 8 евреев.
Учительница литературы
Учительница литературы Фатинья Васильевна - полнотелая женщина среднего возраста, с добрым русским лицом.
Она забавна, когда сидит над журналом, поджав губы, как ребенок, подложив одну ногу под себя, оживляется, когда читают вслух тексты, повторяет их с выражением.
Описание судей в романе "Мать":
"...ввалившаяся в рот верхняя губа..."
- Зубов нет, ввалившаяся губа, - поясняет она.
"...дряблая, красная шея, огромный живот, который он прикрывает поддевкой..."
- Ну вот, вы подумайте, это же эксплуататор, эксплуататор - дряблая шея, огромный живот, - она показывает обеими руками на свой живот.
Все, конечно, хохочут, у нее самой живот не маленький.
- Они отрицали всё старое, - рассказывает о футуристах, - и даже слова решили придумывать новые. Звуки. Вот они и говорили: Дррррр! Вррррр!
Взмахнула в воздухе рукой и заколыхалась в смехе: Хе, хе, хе...
Класс стонет от смеха.
- И вот, значит, публика собралась на футуристов, ждет полчаса, час, начинает волноваться, требует, чтобы, следовательно, начинали. И вот тогда на сцену выходят раскрашенные футуристы: Маяковский в желтой кофте, Бурлюк со звездой на лбу... Садятся за стол, пьют чай, публика удивляется, что же это такое...
Фатя наклоняется к ученикам, вытягивает вперед руку с указательным пальцем вверх:
- Вы понимаете, пьют чай, а?
Она выпрямляется и колыхается.
- Ну, наконец, Бурлюк выступает и излагает свои взгляды на искусство. Ну, тут публика вынимает все, что у нее есть, и бросает в них, хе, хе, хе! Назавтра в газетах: скандал. Им только это и надо. Публика к ним валом валит, как же, скандал.
Теперь уже смеются надо всем: и над футуристами, и над Фатей.
У нее легко и бездумно рождаются афоризмы.
Двое разболтались между собой, Фатя листает книгу, потом спокойно заявляет:
- Разве вы не видите, как у меня негодование против вас горит.
Как-то класс расшумелся, пока она рылась в тетрадках; не поднимая головы:
- Сядьте, то есть замолчите!
Шпрингу, который опоздал и оправдывается:
- Я пришла, вы пришли, идите вон!
Позднякову, плохо отвечавшему:
- Сядьте на место и говорите чушь!
- Никакого ничего, - кричала она, когда все подряд плохо отвечали.
На ее многократное объяснение "воинствующего гуманизма" ответили своим афоризмом: "Просто гуманизм - если любишь папу и маму, а если еще и бабушку, то это уже воинствующий!"
Обидчивый Колесов запоминал все нанесенные ему Фатей обиды.
На ответе по "Обломову" она спросила, какого цвета были у Захара панталоны и сюртук. Он озлобился и заупрямился. Она подытожила:
- Вот не знала, что ты такой ленивый да безалаберный.
Поставила единицу и обещала не спрашивать всю четверть.
Поставила двойку за биографию Горького: всё рассказал, но не привел дословно цитат. Поставила тройку за четверть. Хотел нагрубить после уроков, но не дождался, плюнул и ушел.
Фатя ведет еще и логику. Недавно поставила ему пять, а на другой день двойку: она пришла в класс без журнала, вызвала вне очереди. Результат ясен.
Он начал приспосабливаться: сочинение по "Делу Артамоновых" писал просто и ясно, использовал записанные мысли Фати. Она похвалила:
- Вот Колесов написал хорошее сочинение, чуть не на пять. Очень приятно.
Но поставила четыре.
Периодически она поднимается со своего места и, поглаживая и поправляя что-то на животе - ее характерный жест - начинает ругать класс за лень, ругать серьезно и в то же время удивленно улыбаясь и широко открыв глаза.
Иногда на него вдруг находило:
- Какого черта и сколько еще времени я буду сидеть здесь, слушать глупую болтовню глупой старухи - о, черт!
Однажды случилось страшное: Фатя обнаружила в журнале две большие кляксы против фамилий Терентьева и Герасименко, там, где стояли их двойки.
Она начала тихо:
- Какое отвращение вызвали у меня эти поступки, - обращаясь к подозреваемым, - кто это сделал?
- У меня стояла одна двойка, а не две, - сказал Герасименко.
Немного поспорили. Терентьев изобразил невинного младенца:
- Я ничего не делал.
Фатя заходила между партами, повысила голос на Терентьева:
- Вы нахал, мало того, вы наглый нахал, да, наглый нахал.
Гускин с места вставил недовольным голосом:
- Может быть, это кто-нибудь нечаянно сделал.
Началась душераздирающая сцена: Фатинья вспылила и кричала таким голосом, какого класс от нее раньше не слышал.
- Нечаянно! - орала она Гускину, - я вот вам по физиономии дам и скажу, что нечаянно!
Эти слова с вариациями она кричала минут пять.
В это время Зиновий шептал Гускину:
- Она тебе даст, ты отвернешься, я надбавлю, ты и не заметишь.
- Сегодня же собрать комсомольское собрание! - кричала Фатинья, сидя за столом и стуча по нему кулаками, - и обсудить! Комсомольцы!
Затем она закрыла лицо руками, на лице и за ушами выступили красные пятна. Так все долго сидели тихо. Наконец она обратилась к старосте слабеньким, даже умоляющим голосом:
- Пойдите, принесите мне холодной воды, пожалуйста.
Староста, "академик", побежал, вдогонку полетели советы:
- В столовой бери, да скорей, скорей.
Посидели еще, она сказала тем же слабеньким голосом Терентьеву и Герасименко:
- Останьтесь со мною после уроков, мы поговорим. Вы мне дадите слово, что это не повторится до окончания школы. Иначе я не смогу с вами работать. Ведь об этом только сказать директору или завроно, вас сразу же отчислят. Как ту девушку за поставленную ею четверку за три дня до экзаменов.
Появилась вода, она выпила.
- Употребим хоть остальное время на пользу. Ну, хорошо, на сей раз оставим это дело в классе, не передадим его дальнейшему обсуждению и голосованию.
Герасименко встал, бормотал что-то о том, что он дает комсомольское слово, что комсомольское-то слово ведь не нарушить и т.п. О Терентьеве позабыли, на том дело и кончилось.
Следующий спектакль был по поводу годовых сочинений. О, как она кричала! Оказывается, она страшно рассердилась на сочинения с "трескучими фразами". Разбросав сочинения по столу, она нашла то, что искала и, потрясая сочинением Фишмана в воздухе, стала кричать:
- Вы посмотрите, как он начинает: "Горький - основоположник пролетарской литературы", - она прочитал это, пародируя высокий, торжественный тон, растянуто и важно.
Так же она читала дальше.
- Вы подумайте, а, нет, вы только подумайте. Ну к чему все это? Ведь явно списано... списано... списано, - говорила она с чувством твердой уверенности, - и ведь ничего конкретного, ничего не знает, чего-то написал там, в эмпиреях витает.
Она показала рукой в воздухе, где это и как это - в эмпиреях.
- Ведь это же безмозглый дурак, безмозглый дурак, чтобы взять и написать этакое, чтобы наскрипеть там чего-то.
Показала пальцами щепотку, повела в воздухе, объясняя, как это - наскрипеть.
В тех же тонах она прочитала еще одно сочинение.
- Вот, мальчики, до чего доведете, вот взяла бы, откусила бы этому голову и выбросила бы в кусты... откусила бы и выбросила.
Повторила еще несколько раз, а потом и сама рассмеялась, заколыхалась животом, положила руки на живот, поправляя на нем пояс; все лицо изменилось от смеха.
- Ну, а вот сочинение, которое написано так, как следует писать сочинение. Это работа Гаврилова. Это не отличная работа, но вот сразу видно, что писал то, что он знает, писал, не мудрствуя лукаво.
Немного спотыкаясь в словах, прочитала полностью сочинение "артиста":
- Вот написано так, как надо, просто, ясно, не забираясь в эмпиреи.
Нашла на столе еще одно сочинение:
- Вот вам работа Колесова, - теперь она говорила спокойно, - это тоже так вот, не совсем... тут фразы не совсем гладкие, но ведь пишет то, что он знает. Вот, вот, - тыкает пальцем в сочинение, - вот видите, мысль и сразу доказательство на примере. Ну, вот дальше просто, ясно, понятно написано.
И она разводила руками, как бы удивляясь чему-то. Она не дочитала до конца, и он был рад, что не дошла до сравнения монолога Сатина с фортепьянным концертом Чайковского - опасался насмешек за высокопарность.
Перейдя к сочинениям на вольную тему, она опять с издевкой читала сочинение Шпринга. Он дал краткую историю страны за последние тридцать лет.
- Хы, вы подумайте: "когда Сталина отправляли в ссылку, он, не задумываясь, бежал оттуда". А? Вы подумайте, "не задумываясь", как только прислали его, он сразу, не задумываясь ни о чем, так таки и бежал... А почему Шпринг взял эту тему? Да потому, видите ли, что он поэт...
На перемене комсорг Рэд сказал ей, что Шпринга она, пожалуй, напрасно обидела, сочинение, конечно, плохое, но нужно было поберечь его самолюбие. Сказал вежливо, она уже успокоилась:
- А вы , мальчики, подумайте, как вы меня обидели своими сочинениями.
Похлопывая Рэда по плечу:
- Ничего, ничего, все будет хорошо.
Фатинья задала любопытную тему домашнего сочинения: что видит падающая снежинка? Зачитала лучшее: чувствительную сказку в духе Андерсена о том, сколько хорошего в природе и людях снежинка увидела. Написал "академик". У Колесова - белая зависть. У него и у других снежинка увидела в окнах дома только скучное и дурное.
Зунька, обычно иронически беззаботный, иногда сбивается на суровость:
- Фатинья должна учить не литературоведению, она должна научить Сережу Иванова и других любить литературу.
Колесов промолчал, но засомневался: разве этому можно научить? Не само ли по себе это приходит?
Петь или не петь
Кем быть? Один любит рисовать и мечтает стать художником. Другой любит читать и мечтает стать писателем. Колесов любил петь и решил стать певцом.
Правда, позволительно спросить: рисовать, писать, петь - всё это хорошо, но кто же будет просто работать? В дедовой деревне была одна мечта - пахать. Чтобы прокормиться.
Но Колесов жил в городе, где и певца могут прокормить. Если доберешься до сцены.
Когда в квартире не было соседей, он расходился во всю мочь: пел русские песни, шаляпинские арии, неаполитанские серенады. В восемнадцатиметровой комнате его голос звучал лучше слышанного в театре. За два часа пения с выражением и жестами он впадал в транс.
"У меня есть голос", - подумал он в свои 16 лет. Кино рисовало триумф: поет себе человек на природе, попадает случайно в театр, всеобщее восхищение и слава.
Потом он узнал, что голос есть у каждого человека, но не все любят петь. А он любил.
Так он пел два года. И уверовал: "Я пою хорошо. Да, не учился, но в кино какой-нибудь рыбак или шофер, тоже не учившийся, с первого кадра на экране покоряет своей энергией и голосом всех: и простых людей и знатоков".
Он пошел в Выборгский дворец культуры. Его приняли не в сольную группу, а в хор. Он стерпел, согласился. Терпенье и труд: через год его приняли в вокальную группу. Этой чести удостаивалась немногие хористы.
Педагог - Петр Петрович Гусев, бывший солист Мариинского театра. На фото в театре он князь Светозар в "Руслане и Людмиле". Бас на партиях второго плана. Теперь ему под шестьдесят. Высокий, плотный, немного горбится, лицо и весь облик шаляпинские. Голос его потерял силу, но вполне достаточен для показа техники пения.
Таинства техники пения открывались перед ним. Его пение дома было самообманом. Самолюбование звуком, который отражался от стен маленькой комнаты. Правильное пение - это уходящий в зал звук, слабо слышимый поющему, а на верхних нотах - почти не слышимый, нечто вроде писка. Но тогда-то зал слышит хорошо, вплоть до последнего ряда.
Пение как физический процесс - это непрерывная подача воздушного столба от диафрагмы на голосовые связки и наложение на этот поток резонатора - полости рта, горла, губ. Слова надо произносить так, чтобы поток не прерывался. Прижимать согласные звуки к гласным, не прерывать дыхание в течение музыкальной фразы. Тогда достигается правильная постановка голоса. Бельканто, кантилена.
На самом деле это возврат к младенческому возрасту. У каждого младенца - природная постановка голоса. Поэтому его крик пробивает все преграды, хотя у младенца совсем немного сил. Некоторые люди сохраняют младенческую постановку голоса, большинство теряет - как говорят, из-за неправильной одежды, осанки.
Самое же главное для правильного пения - снятие напряжения во всем теле: в ногах и руках, на лице (всегда улыбайся), и особенно в брюшном прессе. Может быть, это оказалось самым главным и тяжелым именно для него: не умел снимать напряжение, расслабляться.
Ему пришлось долго петь "Шуми, моя нива родная, осенняя радость моя". Неплохая мелодия, но петь два года тяжеловато. "Ночной зефир струит эфир, бежит, шумит Гвадалквивир" - Пушкин и Даргомыжский, это уже получше.
Чувства проявились на любимом романсе "Мне грустно, потому, что я тебя люблю". Пел с выражением.
Петр Петрович изредка перемежает уроки занятными комментариями:
- Для меня так и осталось загадкой: кто из двух оперных гениев выше - Шаляпин или Ершов? (Он бывал на сцене с обоими). Дело в том, что Федор Иванович много гастролировал за границей, получил мировое признание. Ершов был известен только в России. Но по многим данным он не уступал, а в чем-то и превосходил Шаляпина.
Драматический тенор Ершов в это время был уже мало известен и в России, только по немногочисленным записям.
О своей работе в художественной самодеятельности:
- Наша задача здесь не в том, чтобы научить петь, а в том, чтобы нести в народ культуру, прививать любовь к настоящему искусству.
В отсутствие концертмейстерши позволяет себе вольные шутки.
- Покойный Федор Иванович Шаляпин, как-то стоя на репетиции, а кругом кордебалет, хор, покрутил под носом, как будто у него усы есть, и говорит: "Кого бы нам сегодня подъеть".
О способной и сексапильной ученице:
- Наверно, какой-нибудь свой парень уже просверлил ей дырку.
Как-то посоветовал:
- Голос береги.
- А что значит беречь?
- Е.. поменьше.
- Так вы говорили, что это только на мышцы живота влияет.
- А гормоны? Это всё истощается.
- И это влияет на голос?
- Еще бы! Был у меня знакомый баритон, который перед выходом на сцену "делал" хористку. Сначала голос звучит хорошо, затем значительно ухудшается. И быстро снашивается. Этот баритон через несколько лет сошел со сцены, "Прое. я свой голос", - жаловался мне. Влияет не только на голос, на память, на все состояние человека. Умеренно нужно!
Петр Петрович дал ему арию Фигаро из оперы Моцарта "Свадьба Фигаро", вероятно, для обучения артикуляции. Для него это был праздник жизни: "Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный..."
У него плохо звучали отдельные согласные. Стал декламировать дома, сказал об этом Петру Петровичу. Он удовлетворенно одобрил:
- Вот это настойчивость! Настоящая работа, хорошее упрямство.
Хорошо заниматься с концертмейстером Ниной Васильевной. Милая, непосредственная женщина, которая, наверно, девочкой деловито и серьезно играла в куклы, теперь так же играет в жизни: "баритончики, тенорочки".
Занятия шли с переменным успехом.
- Всё себя послушать хочешь, - кричал Петр Петрович, - строишь звук, а нужно слово хорошее, забудь о звуке.
После пары куплетов:
- Опять звук строишь, голосом любуешься. Нет у тебя голоса и не будет.
Эти слова потрясли его. Как будто перевернули что-то внутри. Мол, с жиру бесишься, бездарность, а лезешь в искусство.
Но на следующем занятии оказался в голосе. Прошлый раз был вял и инертен. Петр Петрович занимался тщательнее, особенно упирал на то, что поет весь организм, даже ноги поют, какое-то другое ощущение от ног во время пения. Понял - в прошлый раз он применил педагогический прием.
- Певцу мало иметь голос, важен весь комплекс, - говорил Петр Петрович.
- В каком смысле?
- Кроме голоса нужно многое другое: ум, чувства, общая культура. Всё в комплексе.
После года обучения вокалисты проходят смотр в присутствии всего хора и педагогов. Могли отсеять.
На арии Фигаро он обнаружил, что верхнюю ноту "ми" берет с усилием. Тревожный сигнал. Попробовал "фа" - на полтона выше. Совсем не получается. А ведь это не самые высокие ноты для баритона, надо добраться хотя бы до "соль".
И он решился на самодеятельность. Чтобы на смотре не сфальшивить на верхнем "ми", сыграл Фигаро вживую. С жестами, улыбкой и даже смехом. Публика оживилась при виде нарушителя правил. Концертмейстер удивилась: "Да он же никогда так не делал". Один сосед по хору сказал, что вообще-то серьезные исполнители придерживаются концертых рамок. Для него был важен результат: ария прошла без сбоев, его не отсеяли.
- Подберу тебе неаполитанскую песню, - пообещал Петр Петрович.
Ах, как бы он спел неаполитанскую песню. Вложил бы всего себя, весь восторг, всю душу. Может быть, даже отставил бы ногу, приложил руку к груди...
Я видел солнце, светлей его,
Ты, дорогая, солнышко мое.
Но - шел уже третий год вокальной учебы, последний. По окончании вуза предстоял отъезд из Ленинграда. До неаполитанской песни дело не дошло.
Фигаро отрезвил его, он уразумел свой самообман. Когда раньше дома натыкался на неподдающиеся высокие ноты, переходил в другую тональность. У него нет двух верхних нот!
Крах мечты. Катастрофа.
Диапазон вроде бы можно расширить. Но это уже был не киношный вариант "Музыкальной истории": пришел, спел, победил. А если не удастся расширить? И как строить дальнейшую жизнь? Рисковать?
Через год он приехал в Ленинград в отпуск, зашел в дворец культуры. Встретили хорошо, Петр Петрович ласково улыбался, концертмейстер приятно удивила его своей фразой:
- Я больше всего любила заниматься с ним.
Честь имею!
Говорят, что мужики, то есть мужчины, морально неустойчивы. Готовы, мол, на каждую вагину бросаться.
Колесов всю молодость провел в мужских компаниях: в мужской школе, в военном вузе, пять лет в воинской части.
Насчет морали он припоминает несколько эпизодов, которые дают несколько иное представление о мужиках. Когда они имели право сказать: "Честь имею!"
В военном вузе комсомольские собрания обычно были скучными. Не о чем говорить. Но одно собрание было бурным: по поводу Дмитриева. Дмитриев - высокий и яснолицый - очень любил выступать. Он страстно и вдохновенно говорил о светлых идеалах служения Отечеству, о моральном долге каждого перед Родиной и т.п. Наверно, он когда-то почувствовал в себе ораторский талант и не мог скрывать его.