Имя Александра Егоровича Малахова хорошо известно историкам Севера. Его заслугой явилось создание союза смолокуренных артелей Важской области, устав которого был утвержден 12 июня 1913 года. За короткий срок правление союза, размещавшееся в Шенкурске, добилось разительных успехов в своей деятельности. В 1917 году союз имел лесозавод, четыре парохода, шесть барж, 23 перерабатывающих заведения, типографию и 8-классное коммерческое училище - первое в Шенкурском уезде среднее учебное заведение.
В годы Гражданской войны северный кооператор оказался в эмиграции, куда перебралась и его многочисленная семья. Сейчас из пятерых детей Малахова осталась в живых лишь его младшая дочь Гали Александровна, которая давно переступила 90-летний рубеж.
Вот уже более 10 лет я переписываюсь с этой удивительной женщиной, посылаю ей книги, пишу о нашей общей родине. Она не остается в долгу: прислала мне из Чехии - ее второй родины - много фотоснимков, писем, документов. А недавно я получил новый подарок: книгу ее отца Александра Малахова "Русская кооперация и коммунисты", изданную в 1921 году в Лондоне. Наряду с общими вопросами, которые волновали в то время автора, он рассказал о судьбе своего детища - Шенкурского союза смолокуров в период после февраля 1917 года. Некоторые моменты ситуации, сложившейся вокруг союза в то необычное время, представляют интерес для познания противоречивых событий революции. Ниже приводятся в сокращении выдержки из книги Александра Малахова.
Ко времени русской революции у союза уже не было ни одного сколько-нибудь значительного конкурента в районе. Он представлял из себя крепкий здоровый хозяйственный центр для всего нашего района, и мужики считали его "своим хозяйством"... Союз постепенно рос и укреплял свою мощь. Влияние его теперь сказывалось не только в деревне, но и в Шенкурске. Потребительный отдел союза развернул свои склады и занял все лучшие помещения города.
Все начинали, казалось, примиряться с тем, что кооперация сметает старый порядок и имеет право на существование.
Наши союзные неприятности и разные трения начались после революции. До нее у нас не было врагов, которые бы сколько-нибудь, существенно, в той или иной форме, могли вредить развитию деятельности союза и его правлению - органу, выявлявшему волю населения округа. Теперь, с революцией, стало поднимать голову прежде всего городское население, бывшее купечество, чиновники и городское управление под их напором.
Здесь только обнаружилось, что союз, полезный для деревенского населения, оказался вредным для городского. Союз убил, принизил город, сделал его слугой деревни, а деревню поставил на небывалое в русской истории положение. Деревня командовала городом. Поэтому был очень популярен лозунг - долой союз, как источник всяких бед и несчастий.
Частная торговля в городе фактически была уничтожена. Торговое сословие заволновалось, с революцией им захотелось вернуть свое утраченное влияние. Мещане, которые при царском режиме мирились с союзом, как учреждением, разрешенным правительством, теперь тоже стремились его уничтожить. Без союза им жилось лучше. Раньше в город приезжали со всего уезда крестьяне закупать у купцов необходимые товары. Эти крестьяне останавливались у них, привозили продукты из деревни, а они, в свою очередь, продавали им сено и овес для лошадей, брали плату за постой и этим жили. Теперь крестьянину ездить в город было не за чем. Союз развозил товары на места и, таким образом, у бедного городского сословия не стало обычной подкормки, и ему пришлось искать заработка. Поэтому мещане объединились с купечеством в борьбе с союзом. Им сочувствовали пригородные крестьяне.
Горожане уверяли, что во всем виноват союз и вместе с пригородными крестьянами говорили: пока союза не было, в городе все было, и было дешевле. Война вызвала повышение цен на товары, но для жителей нашего города получался оптический обман, что виной всех бед только союз и никто другой. Так накапливалась вражда к союзу. Его главное управление было в городе окружено неприязненным населением, хозяева же союза, крестьяне, были разбросаны на сотни верст вдали от него.
Не то мещаночки нашептали солдатам местного гарнизона, не то торговцы, но казарма определенно заняла враждебную позицию к союзу и его правлению. Был даже пущен слух, что правление союза просило высшее начальство сменить гарнизон и выслать в Шенкурск более надежный. Мне, как председателю правления, приходилось быть козлом отпущения за все вольные и невольные грехи союза. Солдаты, официально, прислали мне свое постановление, обвиняя в том, что я позорю их честное имя солдата, и грозили со мной расправиться. Все это оказалось чьей-то провокацией, и инцидент кое-как рассосали, но враждебное отношение казармы к союзу по-прежнему кем-то подогревалось. Солдаты приняли под свою защиту горожан и им казалось, что они делают доброе дело. В мое отсутствие они сделали налет на союз, арестовали членов правления и увели в казарму. Правда, держали их там недолго, всего несколько часов, и выпустили. Потом вторично пришли с обыском, перерыли все склады и произвели какую-то ревизию.
Когда я вернулся, пришлось прибегнуть к обычному средству защиты, самому действенному и радикальному. Немедленно было созвано наше общее собрание, которое для горожан всегда представляло из себя внушительную силу, невиданную им раньше до учреждения союза. Из каждого медвежьего угла съезжались делегаты, так как у союза всюду были кооперативы и артели.
Съезд потребовал солдат на заседание для предъявления обвинений к правлению союза. Солдатские депутаты сначала храбрились, пробовали обвинять, путались, потом грозили, но дело кончилось забавно. На следующий день все защитники городских жителей разбежались из казармы, поделив все то, что там имелось, а уполномоченные союза разъехались по домам.
В период Временного Правительства, благодаря оппозиции горожан, жилось не сладко. Все недовольные элементы при смене правительства мечтали осуществить свои идеалы, сделать новую лучшую для себя карьеру, чем раньше. Вводилось земство, которого у нас не было до мартовского переворота, устраивались советы крестьянских и рабочих депутатов, кому-то надо было добиться комиссарских постов, кому-то пройти в члены Учредительного Собрания и т. д. Шла борьба за места, за деятельность в новых учреждениях.
Земству, только что появившемуся на свет Божий, хотелось работать. В его распоряжении было много людей, и еще больше всяких инструкций и приказов от правительства относительно работы. Самое важное, продовольственное дело оказалось у союза. Вопрос чести и достоинства требовал отнять его у союза и взять в свои руки. Начались трения с земством.
Началась ожесточенная травля правления союза, особенно, когда дело коснулось выборов в Учредительное Собрание, так как союз в политику не вмешивался, но на население мог оказать огромное влияние и выставить своих кандидатов. Общее собрание союза решило поддержать эсеров, и эсеры прошли. Но, тем не менее, грязь, которую вылили кадеты и эсеры на союз, должна была быть смыта ими самими. Авторы статей не были анонимны и вот, на одном из съездов делегатов союза, ставятся все эти вопросы на повестку, вызываются авторы на собрание, и идет суд и расправа.
Мне всегда очень нравились эти народные судилища. Они как-то разрежали атмосферу, и даже клеветники уходили с собрания после такой процедуры чище и примиренные. Мне, обвиняемому, обыкновенно приходилось их выпутывать, тут же на собрании из неловкого положения. Дело кончалось обыкновенно мировой.
Несмотря на то, что правление союза помещалось в городе, и было окружено явными и тайными недоброжелателями, не было ни одного нарушения прав союза или похищения его собственности. Чиновники были на стороне горожан и не благоволили союзу. За кооперацию они ухватились позднее всех, как и пригородные жители. Старые порядки с приятелями торговцами, в лавках которых они всегда встречали почет и уважение, казались им лучше новых. В потребительской лавке с ними обходились совершенно так же, как со всеми остальными покупателями, не делая им никаких преимуществ. Учительский персонал поделился.
Несмотря на обнаружившееся недовольство союзом, период Временного Правительства прошел сравнительно спокойно, черносотенцы, каковых у нас было очень мало, мещане, торговцы и чиновники вскоре убедились, что Временное Правительство демократично, что оно на их сторону не встанет, и, в конце концов, присмирели. Началась почти нормальная жизнь, и только легкие шероховатости с новыми учреждениями давали себя чувствовать. Шла притирка частей организма с новыми учреждениями. Конец был, вне сомнения, лучше и глаже, чем начало, но, увы, вся эта работа была напрасной, - пришли большевики, и все полетело кувырком".
О причинах революции писатель говорит, в частности, следующее:
"... не сама по себе война определила революцию. Её определял издавний страстный конфликт общества и власти, на который война наложилась. Все назревание революции было не в военных, не в экономических затруднениях как таковых, но - в интеллигентском ожесточении многих десятилетий, никогда не пересиленном властью.
Очевидно, у власти было два пути, совершенно исключавших революцию. Или - подавление, сколько-нибудь последовательное и жестокое (как мы его теперь узнали), - на это царская власть была не способна прежде всего морально, она не могла поставить себе такой задачи. Или - деятельное, неутомимое реформирование всего устаревшего и не соответственного. На это власть тоже была неспособна - по дремоте, по неосознанию, по боязни. И она потекла средним, самим губительным путем: при крайнем ненавистном ожесточении общества - и не давить, и не разрешать, но лежать поперек косным препятствием".
Евгений ОВСЯНКИН. Почетный доктор Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова. 08/03/2007