Овсянкин Е.И.
Архангельск купеческий. Часть 2

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 6, последний от 16/10/2019.
  • © Copyright Овсянкин Е.И. (oei@atknet.ru)
  • Размещен: 29/02/2008, изменен: 17/02/2009. 620k. Статистика.
  • Монография: История
    • Оценка: 5.98*20  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На основании различных источников автор рассказывает о становлении и развитии купе-ческого сословия древнего поморского города Архангельска. Впервые в одной книге прослеживается судьба деловых людей Севера с конца XVIII века до 20-х годов XX столетия. Много внимания уде-лено показу жизни выходцев из Западной Евро-пы, создавших в городе Немецкую слободу.Труд существенно переработан и дополнен в сравнении с первым печатным изданием. Пред-назначается для широкого круга читателей.

    •   

    Рождение Немецкой слободы

       Сооружение в 1584 году нового города-порта в устье Северной Двины и постепенное сосредоточение здесь всего систематически возраставшего товарообмена поставило перед иноземными купцами ряд новых для них проблем, которые не возникали у них с такой остротой при торговле со своими соседями в Западной Европе.
       Иностранцам нужно было найти пути продвижения своих грузов в центр России, иметь склады для хранения товаров и пристанище для собственного достаточно длительного проживания. Последние обстоятельства являлись особенно важными, т.к. торговля возле Архангельска носила сезонный характер. Ярмарка происходила в сентябре и длилась до октября, а иногда продлевалась до декабря. Кроме того, порой не удавалось реализовать в течение торгового сезона все товары, требовалось оставлять их на хранение.
       Российские власти, централизуя торговлю возле Архангельского города и пытаясь навести порядок со сбором пошлин, хотели извлечь выгоду при помощи строительства складских помещений и взимания платы с купцов за хранение товаров. Так родились сначала наспех сооруженные деревянные сараи для складирования грузов “немецкими” и русскими купцами. А затем появился величественный каменный Гостиный двор (1668 1684 гг.) с многочисленными помещениями.
       Инициативу проявляли и предприимчивые иностранцы. Для проживания в Архангельске они покупали у местного населения дома и жили в них во время ярмарки. Тем более что российские законы того времени создавали благоприятные условия для поселения иностранцев.
       Первые льготы для купцов западных стран, в частности, для англичан, предоставил еще Иван Грозный. Продолжая эту традицию, Петр I в манифесте о вызове иностранцев в Россию, изданном 12 апреля 1702 года и широко распространенном во всей Западной Европе, поставил стратегическую цель  обогащение страны путем торговли. В манифесте говорилось о необходимости “всячески улучшить и распространить торговлю... Чего ради мы все наипаче к споспешествованию торговли с иностранцами необходимые приказания, распоряжения и учреждения всемилостивейше учинили и впредь чинить намерены”.
       Царь приглашал иноземцев в свое государство на льготных условиях: совершенно свободный въезд, содействие всякого рода в торговле и промышленности, свободное отправление веры и т.д. Преобразователь, продолжая сложившиеся к тому времени традиции, всемерно стремился к тому, чтобы русские люди учились у иностранцев быть искуснее “во всех торговых делах”.
       Эта же мысль была основной в указе Екатерины II о приглашении немцев к переселению в Россию. Она, как и ее великий предшественник, рассчитывала, что переселенцы с Запада “могут приобретенным своим искусством, рукодельством, промыслами и разными незнаемыми еще в России машинами открыть подданным легчайшие и кратчайшие средства к обрабатыванию земель, к распространению домового скота, к разведению лесов, к заведению собственных фабрик, к управлению всего крестьянского домоводства”.
       Первыми из иноземцев в Архангельске обосновались купцы, которые уже имели в тот момент свои дома и хозяйственные сооружения в Холмогорах и смогли быстро перебраться на новое место, а за ними постепенно потянулись и другие.
       Выяснение полных данных обо всех иностранцах, проживавших в архангельской Немецкой слободе, является непростой проблемой.
       Дело в том, что среди ее обитателей было несколько групп. Часть из иноземцев, особенно в первый период, проживала в слободе только во время торгового сезона. Другая  задерживалась на более продолжительный срок, пользуясь так называемыми срочными годовыми свидетельствами, часто продлевая их на новые сроки. Постепенно в городе появлялись и постоянные жильцы  купцы, записавшиеся в вечное российское подданство и привезшие сюда свои семьи. И все эти категории попадали иногда в общий обсчет жителей слободы.
       Более или менее четкий порядок появился в России после введения в жизнь Городового положения, изданного в 1785 году. Одна из частей этого документа предусматривала выделение графы “иностранные гости”. А иноземцы, принявшие российское подданство, естественно, считались уже отечественными российскими купцами, они отличались в этих списках лишь написанием фамилий.
       Однако эта простота была кажущейся. Иностранец, как правило, вступал в российское подданство формально, имея расчет получить льготы, положенные по закону русским купцам. Нередко дети такого российского гражданина, привезенные в Россию, оставались иностранными подданными. И только потребности бизнеса, накопленный капитал, необходимость получения льгот в его использовании и наследовании понуждали такого купца вводить и их в подданство России. Естественно, что все обитатели Немецкой слободы, в том числе и принявшие российское подданство, долгие годы вели замкнутый образ жизни, имели свои церкви, школы, свой тип поведения.
       Уже в начале XVII века зарубежные торговцы имели в Архангельске 7 своих дворов: 3  голландцы и по 2 англичане и московские немцы. Их дворы стояли в конце посада, недалеко от реки, а к середине века в Немецкой слободе насчитывалось 24 иностранных двора, при которых находились: 21 амбар, прядиленный и канатный заводы, 10 кузниц и две мельницы. Эти сооружения располагались компактно по направлению от будущих Гостиных дворов к Боровской церкви, за которой стоял густой лес вплоть до Черной Речки.
       Давний исследователь истории города О. Овсянников сделал вывод о том, что на рубеже XVII  XVIII вв. Немецкая слобода занимала территорию, раскинувшуюся от северного окончания Немецкого гостиного двора до Успенской-Боровской церкви, т.е. до современной улицы Логинова. Но постепенно “немецкие” застройщики получали места для сооружения своих домов уже за пределами этой территории, т.е. ближе к так называемой “моховой” стороне и на Бору, на Сальном берегу. Сведения, сохранившиеся в переписных книгах, позволяют частично проследить процесс становления Немецкой слободы.
       Как уже отмечалось, первоначально иностранцы, купив дом русского человека, проживали в городе лишь во время навигации и торговой ярмарки. В зимнее время в таком доме поселялись русские посадские люди, нанявшиеся на службу к приезжавшему купцу. Во всех документах той поры такие люди именовались “дворниками”.
       В первой четверти XVII века значительное число дворов иноземцев стояли на посаде и владельцы их, как и прежние собственники, платили положенные подати. А в конце на прежнем месте остался лишь один двор, а все остальные стояли компактно, севернее Немецкого гостиного двора. Обитатели слободы  в большинстве своем протестанты  на долгие годы стали олицетворять промышленную и торговую мощь города.
       В конце XVII века иноземное поселение с его церквями заметно выделялось среди других сооружений, расположенных по берегу Северной Двины. Голландский художник и писатель де Бруин, посетивший Архангельск в 1701 году, зафиксировал с реки, с одного из кораблей, наряду с собором, кремлем, гостиным двором, лютеранскую и реформатскую церкви и немецкое подворье. А в описании города он отметил, что эти церкви “отстоят недалеко друг от друга на берегу реки. Проповедник (пастор) живет тут же возле церкви”.
       В 1708 1714 гг. уже более 30 голландских купцов владели домами и жили в Архангельске . На первую четверть XVIII века, т.е. вплоть до ограничения торговых сделок в Архангельске, введенных Петром I после рождения Петербурга, и приходится наибольшее количество приобретений иностранцами земельных участков в Архангельске. К 1782 году в слободе насчитывалось 62 двора, принадлежавшего выходцам с Запада.
       Документы, характеризующие этот процесс, свидетельствуют о том, что иноземцы стремились покупать земельные участки севернее Гостиного двора. С этим и связано быстрое формирование в начале XVII века обособленной слободы иностранных поселенцев. Источником удовлетворения потребностей иноземцев в земле были дворы посадских людей, попавших в нужду, и “пустые порозжие места”, расположенные как на берегу Двины, так и по направлению к “моховой” стороне города.
       Пожалуй, наиболее характерной особенностью приобретаемых иностранцами земель был их большой размер. Если усадьбы рядовых посадских жителей составляли, переводя на современные язык и меру, от трех до десяти “соток”, то иностранцы, располагая денежными средствами, увеличивали размер дворов порой до нескольких гектаров.
       Так, в 1710 году торговый иноземец Андрей Бодышка приобрел под свои строения территорию размером в двести сажен в длину и пятьдесят - в ширину, т.е. около четырех гектаров земли. Не меньший участок имела и вдова Авдотья Балтысерева, жена Избранта, известного в прошлом приближенного Петра I. В 1711 году в ее владении на Сальном берегу, помимо двора, располагалось “дворовое пустое место”. На собственном дворе насчитывалось десять горниц, две поваренные и одна приворотная избы, баня, два “анбара”, сарай, пивоварня и “недостроенные каменные полаты”. В распоряжении вдовы, кроме этого, находились также купленный мужем у адмиралтейства канатный завод, возле которого располагались семь изб для работных людей, баня, сарай, восемь “смольных анбаров” и ряд других построек .
       А некоторые иноземцы годами распоряжались землей, которая вообще никогда не измерялась.
       И даже позднее, в XIX веке, один из жилых домов и необходимые постройки потомков известного купца В. Брандта занимали большую территорию, располагавшуюся на углу улиц Дворянской (позднее Троицкий проспект) и Захарьинской (ныне  Попова). Брандты купили этот участок у разорившихся купцов Беккера и Амбургера за 183 рубля .
       Поражают не только масштабы, но и количество приобретавшихся иноземцами земельных участков у посадских людей. В 1700-х гг. “галанской земли иноземец Иван Михайлов сын Янблуд”, например, одно за другим купил на Сальном берегу дворовые места у посадских людей Карпа Фокина, Ивана Ваганова и у кегостровца Ивана Каржавина. Бывшие горожане, владевшие некогда скромными участками размером от 4 до 8 “соток”, получали за них от 20 до 30 рублей. На проданных участках, как правило, стояли маленькие избы на подполье, бани, сараи и другие сооружения . Но иностранцам был нужен земельный участок, а не жалкие посадские постройки.
       Территория Немецкой слободы формировалась не только за счет покупки иностранцами русских дворов, но и освоения новых участков земли. В 1711 году, например, били челом о приобретении “порозжих мест” иноземцы Павел Елизарьев, Ананий Пель с братом, Н. Ромсвинкель, К. Иевлев и другие.
       Процесс создания обособленной иноземной слободы, очевидно, объяснялся тем, что русское правительство, проводя неуклонный курс на изоляцию иностранцев от населения, выделяло специальные территории для поселения и деятельности приезжих иностранцев.
       Это явление, в частности, наблюдалось в Москве. Немцы проживали компактно возле ручья Кукуй. А в селе Красном, расположенном в одной миле от города, жили агенты английских и некоторых голландских городов. Иностранцы были стеснены в своих передвижениях по городу и по стране.

    * * *

       Рождение и расширение Немецкой слободы протекали с немалыми осложнениями. Русских людей раздражал напористый захват иноземцами городских земель. Нередко они направляли свои челобитные на имя царя, жалуясь на утеснения посадских людей при сооружении выходцами с Запада дворов и хозяйственных сооружений.
       Любопытным документом с этой точки зрения явилась челобитная, направленная царю Алексею Михайловичу посадскими людьми Архангельского города. Жители города жаловались на то, что “поставились они иноземцы своими выставочными дворами на наши тяглые места, чем заперли нашу искони мирскую дорогу, нет ни нам, ни скотам нашим ходу, а прохожий мост они разломали и разбросали”. В жалобе сообщалось также, что каждый из восемнадцати владельцев дворов с амбарами, погребами и выносными поварнями занял чересчур большую “меру” в сравнении с сооружениями русских людей. Эту челобитную подписал священник Спасской церкви Иван Романов “за посадских людей Архангельского города, детей своих духовных”, а также сотский и несколько посадских. Государь повелел 12 марта 1664 года двинскому воеводе удовлетворить челобитчиков: иноземные дворы, поставленные на тяглых местах без государева указа, приказал снести, а владельцев остальных дворов заставить платить тягло в мир.
       Во второй половине XVIII века в городе поселились основатели династий, оставивших заметный след в жизни Архангельска. Среди них уроженец Гамбурга, пастор лютеранского прихода Иоганн-Генрих Линдес, портной Карл Люрс из Ганновера, саксонский хлебопек Август Пец и другие.
       Следует отметить, что, несмотря на понижение торгового значения Архангельска в XIX веке, приезд иностранцев не прекращался. В 20-е годы в состав городского купечества разных гильдий и в российское подданство вступили бывшие петербургские купцы Франц Амбургер, Абрам Руссатье, Соломон Фанбрин и Яков Гольбом.
       А во второй половине XIX века в городе появилась последняя волна иностранцев, главным образом норвежцев. В их числе оказался мастер-строитель, норвежец Адольф Виклюнд, соорудивший в городе добротный дом. Его сын Арнольд оставил заметный след в истории города. Он родился в Архангельске, но не принял российского подданства. Здесь он женился на русской женщине, долгое время был секретарем консульства, а с 1937 года исполнял обязанности норвежского консула, выехал из города в мае 1938 года. Именем этого человека воспользовались в 1937 году архангельские органы НКВД, состряпав так называемое "Дело норвежского консула Виклюнда", по которому, как это будет показано ниже, пострадало более 60 архангелогородцев, в том числе обитателей Немецкой слободы.
       В 70-х годах в город на Северной Двине прибыли норвежцы Мартин Ульсен и его друг Карл Стампе. Тот и другой стали крупными лесопромышленниками. На лесозаводе Ульсена  Стампе работал брат и сыновья Мартина Абрамовича. В те же годы в городе появились Я.И. Лейцингер, прусский подданный А.А. Сурков и ряд других.
       Долгое время четкого учета иностранцев в губернском городе не было и в XIX веке. Если сведения о купцах и их семьях, принявших российское подданство, собирались ежегодно, то иноземцы, проживавшие по так называемым “срочным билетам”, не всегда были в поле зрения властей.
       Манифест от 1 января 1807 года, определяя гражданские и торговые права иностранного купечества, ввел три новых положения. Они гласили, что отныне вписываться в гильдии российского купечества имели право только “одни верноподданные”. Это означало, что иностранец мог записаться в гильдию, только вступив “в вечное подданство России” и, в-третьих, иноземец, не вступивший в гильдии, не мог пользоваться никакими купеческими выгодами. Манифест провозгласил, что эти три правила будут “навсегда общими коренными и непоколебимыми”.
       С этого времени иностранец мог получить в России только права гостя или заезжего купца. Иностранный торговец, вступавший в права гостя, приобретал неполное гражданство приморского центра. Он должен был платить сверх положенных таможенных сборов процент с четвертью с капитала, объявленного свыше 50 000 рублей. А права заезжего купца закон ограничивал лишь возможностью торга в таможенный черте или на бирже, а не внутри города. Он также должен был платить кроме таможенного сбора определенный процент с суммы капитала свыше 25 000 рублей.
       При этом тем и другим под страхом строгого наказания запрещалось торговать друг с другом: они имели право продавать свои товары только русским купцам. Закон подтверждал право для иноземцев “заводить, приобретать и содержать фабрики, заводы и мануфактуры”, но каждый “товарищ” иностранного торгового дома обязывался платить особую пошлину с объявленного им капитала. Создается впечатление, что власти стремились этими ужесточениями правил побудить иностранцев быстрее вступать в российское подданство.
       Это намерение властей подтверждается и тем, что с того времени городские и губернские власти стали активнее наводить порядок с учетом всех иностранцев. Суть требований властей (чаще всего это были предписания министра финансов) по отношению к иноземцам состояла в том, чтобы они, в случае длительного их проживания в России, быстрее проясняли свое отношение к вступлению в российское подданство и четче определяли свое состояние, платили положенные в казну налоги. Указания сверху обязывали городские власти запретить иностранцам, не записавшимися в иностранные гости, заниматься в городе неположенными по закону промыслами.
       Архангельская казенная палата, в частности, требовала от губернского правления, что если кто-либо из иностранцев "пожелает пользоваться присвоенными российскому гражданству преимуществами" (по промыслам, торговле или мореплаванию), то таковые "вошли бы в вечное подданство России, и избрали бы свойственное промыслам состояние, дабы от противного казна не лишалась бы принадлежащего ей дохода".
       Вскоре после выхода упомянутого выше Манифеста городским властям стали регулярно поступать требования о регулярном составлении “именных списков” иностранцев, установления, кто из них, где проживает и “чем промышляет”, а также предписания всем им, чтобы в срок до 20 декабря они возобновляли свои годовые билеты.
       В ходе проверки выяснялась достаточно сложная ситуация, выхода из которой городские власти попросту не знали. Так, в 1818 году в Архангельске проживали иностранцы, носившие 38 фамилий. Девять из них были дети, родившиеся в городе, 19 человек работали по найму у купцов, в том числе пятеро в качестве мастеров сахарного дела трудились у русских купцов Попова, Амосова и Антуфьева. Бросается в глаза, что из 29 взрослых иностранцев лишь четверо заявили о своей готовности записаться в российское подданство. Среди них были и те, кто позднее сделал это и стал родоначальником династий в Архангельске (Е. Шергольд, И. Гувелякен). Чуть позже власти установили, что и те четверо, изъявившие желание вступить в российское подданство, не торопились это делать. И. Глазер работал сапожником, Е. Ротерс и Цехириус служили у купцов. Проследить дальнейшую судьбу этих иностранцев пока не удалось.
       Министр финансов и генерал-губернатор требовали от городской думы тщательно сверять данные об иностранцах, постоянно напоминая о том, что по российским законам дети, родившиеся от лиц, принявших вечное подданство России, являлись российскими подданными.
       Это предписание оказалось не лишним. Пользуясь слабым контролем городских властей, иностранцы прибегали к разным уловкам, чтобы избежать уплаты налогов.
       В 1825 году казенная палата выявила факт сокрытия И. Шольцем своего российского подданства в течение 38 лет. Родившись в 1786 году, год спустя после вступления его отца в российское подданство, он по закону разделял гражданство отца и был обязан нести все городские повинности. Однако при проверке оказалось, что Иоганн Шольц вплоть до 1824 года записывался в обывательскую книгу как иностранец. Последовало энергичное вмешательство городских властей. Шольц признал свою вину и уплатил положенные налоги. Тем более что отец его еще в 1807 году перешел из купцов в мещанское сословие, представители которого были обязаны платить многие городские подати.
       Городская дума, пытаясь навести законный порядок, немедленно потребовала от пасторов церквей иностранного исповедания регулярно сообщать сведения обо всех случаях рождения и смерти обитателей Немецкой слободы. Заметим кстати, что рождаемость в слободе была весьма высокой: в 1824 году, например, на свет появилось 16 новых граждан ее, примерно по столько же рождалось и в последующие годы.
       Наплыв иноземцев из-за рубежа, высокая рождаемость привела к увеличению численности обитателей Немецкой слободы. В 182425 гг. городе проживало 139 иностранцев, не принявших российского подданства. Среди них было 72 немца, 33 англичанина, 12 голландцев, 9 датчан, 6 шведов, представители других национальностей.
       Абсолютное большинство этих людей и их семьи жили в домах своих земляков, выходцев из западных стран: Штутцера, Брандта, Руссатье, Гернета и др. 12 из них работали в конторах, шестеро  на сахарном заводе Брандта и других заведениях. 12 человек занимались мелкой торговлей и ремеслами, трое были служителями церкви и четверо - учителями евангелической школы.
       Подведем итоги. Число жителей Немецкой слободы, учитывая небольшой масштаб города, было весьма ощутимым. Как уже отмечалось, спустя каких-то 30 лет после рождения города в нем значилось 2 двора английских купцов, 3  голландских и 2  немецких. Чуть позже число их увеличилось до 18, в 1693 году составило 29, а в 1782 - уже 62. В конце XVIII века в Архангельске жило 383 выходца из западноевропейских стран .
       Немало иноземцев было здесь накануне ХХ столетия. Первая всеобщая перепись населения Российской империи зарегистрировала 97 иностранных подданных, в том числе 42 мужчины и 55 женщин. 45 из них являлись уроженцами Архангельска. Еще более показательны данные о количестве русских подданных, принадлежавших к лютеранскому вероисповеданию. Таких в городе проживало 352 человека. Кроме того, 440 являлись прихожанами католической церкви. Численность тех и других резко увеличилась к 1916 году. 205 жителей города в 1897 году считали родным языком немецкий, шесть  норвежский. По подсчетам А. Пеца, в 1913 году в Архангельске жило 464 тех, кого называли “немцами”. Они и составляли основное население иноземной слободы на грани двух веков.
      
       Дела торговые. После основания Архангельска московские власти постепенно сосредоточили весь товарообмен с иностранцами в новом городе. С этой целью они, преодолевая сопротивление англичан и голландцев, запретили приход иноземных судов на Мурман и в Колу.
       Как уже отмечалось ранее, царь Федор Иоаннович заявил иноземцам: “в Коле волости есмя быть не велим; занеже в том месте торгу быти не пригоже: то место убогое”.
       Руководствуясь царским предписанием, кольские воеводы Григорий Васильчиков и Андриан Ярцев в июне 1585 года направили коменданту норвежской крепости Вардегус Лаврентию Крусу письмо, в котором известили его о том, что отныне по царскому указу в г. Коле будут торговать только трескою, палтусом, тресковым и китовым салом, а для прочих товаров открыта новая пристань, куда и должны приходить все иностранные торговые суда.
       Централизация торговых сделок упрощала русским властям взимание таможенных пошлин. Выгоды нового порта постепенно оценили и иностранцы. Скопление здесь русских торговцев со всех градов и весей Руси позволяло им быстрее осуществлять торговые сделки. Из года в год росло количество кораблей, приходивших в Архангельск. В 1658 году пристань на Северной Двине посетило 80 судов, в 1701 г. 106, в 1702 г  149, а в 1716 г. к причалам порта пришвартовалось 233 иностранных судна.
       Вместе с ростом грузооборота все щедрее пополнялась государева казна. В 60-е годы XVII века, например, таможенные сборы из поморских городов составляли до 100 тысяч рублей. 2/3 этой суммы давала архангельская таможня .
       Появление в Архангельске иностранных складов, жилых домов, а затем рождение слободы несколько смягчило острую конкуренцию между англичанами и голландцами. В новой слободе селились на равных все: английские, голландские и собственно немецкие гости.
       Богатые природные возможности края, отсутствие на первых порах российских конкурентов, льготы, которыми долго пользовались англичане  все это создавало благоприятный климат для торгового бизнеса на Севере.
       Общие проблемы развития внешней торговли через архангельский порт рассмотрены в главе “Первое окно в Европу”. Коснемся в этой части лишь тех моментов, которые связаны с вхождением в мир северного торгового бизнеса иностранных торговцев.

    * * *

       Анализ документов показывает, что в Архангельск приезжали иностранцы разного имущественного состояния. Исследователи XIX века не раз отмечали, что западноевропейские правительства бдительно следили за тем, чтобы в Россию не уезжали “действительно полезные личности”. Но как бы то ни было, после приезда они решали свою судьбу, исходя из имевшегося у них опыта и конкретной обстановки. Некоторые из них, не имея никаких средств и даже практики ведения какого-либо дела, нанимались на работу к своим богатым землякам, уже сумевшим завести на Севере торговлю или завод, а затем годами трудились, скапливая капитал для самостоятельной деятельности.
       Так, выходец из Амстердама Ф. И. Гувелякен, имея жену и двое детей, долгое время был конторщиком у купца Клефекера. Английский подданный Шергольд, вместе с 8 детьми, проживал в доме Брандта и длительный период “пропитание имел от разных рукоделий”. Многим из иностранцев требовалось немалое время, чтобы создать свое дело.
       Сошлюсь на весьма показательный в этом плане пример известной купеческой династии Фонтейнесов. Ее основатель И. Фонтейнес прибыл в город в 1787 году и начал служить рядовым конторщиком, а в 1797 году занял место биржевого маклера. Но сам он развернуть собственное хозяйство не сумел, скончался в 1805 году в возрасте 48 лет, оставив вдову и шестерых детей без средств к жизни.
       Крупных успехов в торговых делах смог добиться его младший сын Абрам Иванович, родившийся в 1802 году. Как и отец, он рано начал службу на самых простых должностях: сначала работал приказчиком в торговом доме своих земляков Франца Шольца и Феликса Кларка, а затем экспедитором иностранных кораблей.
       Последнее место службы позволило молодому предпринимателю установить связи с иностранными купцами и завести самостоятельное дело: торговать съестными припасами, снабжать ими приходившие в порт корабли.
       Достижения купца заметил видный никольский купец Илья Грибанов и убедил Абрама Ивановича открыть совместную заграничную торговлю. Переговоры завершились созданием торгового дома “Грибанов, Фонтейнес и К®”. Становлению и постепенному расширения фирмы способствовала женитьба сына Ильи Грибанова Владимира на старшей дочери Абрама дес Фонтейнеса Анне и принятие Абрамом Ивановичем в 1831 году российского подданства.
       От имени фирмы купец развернул активную торговую деятельность, проникнув даже в далекий от Архангельска Верховажский посад. Вельское уездное казначейство выдало ему временное свидетельство как купцу третьей гильдии этого посада. Вместе со своим приказчиком Дмитрием Извощиковым, который тоже стал позднее купцом, он привлекал на заготовку сырья и смолокурение сотни крестьян Кулое-Покровской волости. Он закупал у крестьян большие партии хлеба, льна, пакли и отправлял на рынок в Архангельск. С 1844 по 1857 год весной на Север из посада отправлялось от 33 до 315 плотов и от 3 до 15 полубарок. Все они везли для торговли с иностранцами и уже частично закупленный ими на месте пек, скипидар, деготь, сажу, лен, паклю и другие товары .
       Став гражданином России, Абрам Иванович получил широкий доступ к общественной деятельности и оставил добрый след в истории города. Долгие годы он возглавлял правление архангельского Государственного банка, шесть лет (1853-1859 гг.) занимал пост городского головы, присутствовал на коронации Александра II 26 августа 1856 года и был награжден большой серебряной коронационной медалью, встречал императора в Архангельске. В разное время он входил в попечительские советы реформаторского училища, Мариинской женской гимназии, детского приюта, открыл в последнем за свой счет отделение на восемь человек.
       За безупречную общественную службу Фонтейнес был удостоен званий коммерции советника, почетного потомственного гражданина города, получил ряд высоких наград: три золотые медали на Аннинской, Владимирской и Андреевской лентах, имел ордена Святого Станислава 2-й и 3-й степеней, Святой Анны 3-й степени и другие награды.
       Скупая на похвалы газета “Архангельские губернские ведомости” отметила в некрологе, посвященном памяти купца первой гильдии: “Абрам Иванович заслужил полнейшее уважение граждан не угодливостью и заискиванием, а бескорыстным соблюдением общественных интересов”. Автор публикации назвал покойного “достойнейшим гражданином” города”.
       Дело Абрама Ивановича достойно продолжил его сын Эдуард Абрамович. В пятнадцатилетнем возрасте он принял русское подданство, с 1874 года стал купцом первой гильдии, совладельцем торгового дома “Грибанов, Фонтейнес и КФ”.
       Как и его отец, Эдуард Абрамович участвовал в работе различных городских служб. В 1868 - 1870 годах был архангельским головой, а затем в течение 20 лет (1871 - 1891 гг.) - гласным городской думы.
       Эдуард Абрамович был удостоен ряда наград: орденов Святого Станислава второй степени и Святой Анны второй степени, знака “Красного Креста”.

    * * *

       Еще более ощутимых результатов в бизнесе на Севере достиг клан Брандтов. Его основатель Вильгельм впервые появился в Архангельске в 14-летнем возрасте, начав свою трудовую жизнь в фирме “Беккер и К®”. После получения наследства он создал фирмы “Брандт, Родде и К®”, “Беккер, Брандт и Родде”, а затем “Вильгельм Брандт” и “Вильгельм Брандт  сыновья”. В начале 1800-х годов он принял российское подданство. В годы континентальной блокады Брандт соорудил сахарный завод, который действовал до конца 1850-х гг., приобрел Маймаксанскую судоверфь, при которой в 1822 г. появился первый на Севере лесозавод с применением паровой машины. В 1827 году купец учредил торговый дом в столице России. В адрес этого коммерсанта в отдельные годы приходило от 100 до 233 кораблей в сезон. К 1832 году у Брандта насчитывалось 23 собственных судна, часть из которых впервые в истории города побывала даже в Америке.
       Успех ведения дела с подобным размахом обеспечивался рядом обстоятельств, прежде всего, наличием солидного капитала и знанием иностранных языков. Во-вторых, В. Брандт отлично знал потребности западного рынка, имел постоянные связи со своими партнерами. Приобретя российское подданство, Брандт в то же время, получив заграничный паспорт, на три года выезжал на жительство в родной Гамбург.
       В 1820 году, например, архангельский городовой магистрат настаивал на исследовании законности деятельности купца. Он, в частности, интересовался тем, как Брандт, будучи российским подданным, в то же время годами живет за границей, “нагружает и отправляет корабли в Россию”, по какому “злоупотреблению допущен до этого” и скрывает “противозаконный изворот”.
       На деле же все было сделано законно. Как пояснил в пространном послании в городовой магистрат его поверенный в делах Егор Классен, В. Брандт выехал по 3-х годичному паспорту, выданному российскими властями, он ведет дело за границей не как гамбургский, а как архангельский купец. Егор Иванович был прав. Понятно и то, что в Гамбурге Брандт мог легко заключать выгодные сделки. Он отлично знал о том, какие товары пользуются спросом в России, помогал иностранным купцам отправлять корабли, нередко на свое имя или в адрес своего компаньона Классена. Ни один русский бизнесмен не мог пользоваться столь благоприятными условиями для ведения своих коммерческих дел.
       Брандт, как и ряд выходцев из Западной Европы, в 1831 году избирался городским головой, с 1814 по 1817 гг. являлся бургомистром в городском магистрате, он был также попечителем одной из школ, ктитором церкви, в пользу которых он пожертвовал около 150 тыс. руб. На его средства была подготовлена экспедиция знаменитого исследователя Новой Земли П.К. Пахтусова. Дело Брандта достойно продолжили его потомки.
       Заметим кстати, потомки В.И. Брандта были весьма многочисленны. В 1831 году, например, у него было 8 сыновей (Вильгельм, Александр, Эдмунд, Карл, Густав, Ричард, Роберт, Юлиус (от второго брака) и дочь Беция). Причем Вильгельм Иоаннович, преследуя цель использовать все преимущества русского купечества, последовательно “вводил” своих детей в российское подданство. С этой точки зрения характерно его заявление в городскую думу от 2 мая 1827 года с просьбой о принятии в число российских поданных 17-летнего сына Эдмунда.
       “В 1809 году - писал он в заявлении,  имел я щастие быть принятым в вечное российское подданство. В то же время проживал я в иностранных городах и до принятия мною такового родился у меня в Гамбурге сын Эдмунд, который по причине отлучки моей не был прописан в моем семействе при объявлении капиталов. Я полагаю, что и он должен пользоваться щастием быть российским подданным”.
       В Архангельск на постоянное местожительство нередко перебирались иностранцы из других городов: из Москвы, Петербурга и др. С удивительной быстротой они угадывали экономически выгодное для них дело и спешно предпринимали соответствующие меры.
       Так, после предоставления в 1820 году Александром I ряда серьезных льгот архангельским купцам, о чем говорилось выше, в состав городского купечества и в подданство России немедленно записались бывшие петербургские купцы Франц Амбургер, Абрам Руссатье, Соломон Фанбрин, Яков Гольбом и другие.
       При этом ряд из них немедленно создавали в Архангельске свои торговые дома. В 20-е годы XIX века появились фирмы “Маккензи и К®”, “Клефекер и Молво”, “Морган и К®” и другие.
       Некоторая часть иностранцев приезжала в Архангельск, уже имея на руках реальные капиталы. Располагая определенными навыками в коммерческих делах, знанием российских законов, договорами, заключенными у себя на родине с торговцами, они добивались удивительных результатов.
       С первых шагов деятельности иностранцы демонстрировали свое превосходство в умении вести конкретное коммерческое дело. Главное преимущество иноземцев перед русскими торговцами наряду со знанием иностранных языков состояло в том, что они полагались на возможности торгового флота своих коллег, оставшихся в Англии, Германии и других странах, нередко покупали на Севере свои собственные морские и речные суда. Они хорошо знали о том, какие товары пользовались спросом на их родине. В соответствии с запросами русских торговцев они заказывали своим коллегам из других стран дефицитные для России товары. И, наконец, в отличие от русских купцов, иностранцы сразу же по приезде создавали свои торговые фирмы, т.е. объединяли капиталы для того, чтобы совершать более весомые сделки.

    * * *

       Документы позволяют проследить, как выходцы с Запада постепенно пополняли ряды архангельского купечества. В “Именной ведомости купцов и мещан города на 1775 год”, включавшей 114 человек, не было ни одного иностранца, принявшего российское подданство. Десять лет спустя, после того, как стало действовать Городовое положение 1785 года, среди наиболее состоятельных “первогильдийцев” все постоянные купцы также являлись русскими. Исключение составлял обрусевший голландец Антон Менсендейк, который был сыном пастора местной церкви Томаса Менсендейка, приехавшего из Амстердама в 1757 году. Вместе с ними в составе этой группы впервые значились “временно проживавшие в городе иностранцы”: К.К. Дорбекер, Ф.А. Ольдекоп и Я.В. Родде.
       Однако очень быстро положение существенным образом изменилось. Наиболее показательным с этой точки зрения явилось начало XIX века. В 1802 году в первой гильдии числилось 12 купеческих семей. В неё входили “временно вписавшиеся” иностранцы К. Дорбекер, К. Лофтус и А. Фанбрин. Двое иностранцев: А. Менсендейк и купеческая вдова Родде  считались уже русскими купцами.
       Заметные подвижки произошли во второй гильдии. Из 19 семей “временно вписавшимися” иностранцами были: К.Ф. Морган, И. Фонтейнес и И.М. Шундер. Значительным оказалось пополнение иностранцами 3-й гильдии, где семей подобной категории числилось 15.
       Таким образом, за короткий срок иностранные купцы значительно пополнили ряды архангельского купечества. Среди 128 семей они составляли одну шестую часть. Причем наибольшее число иностранцев (15 человек из 97) состояло в 3-й гильдии . Выходцы из Западной Европы как бы нащупывали пути к северному бизнесу, пробовали свои силы, накапливали необходимый опыт.
       В 1815 году общая картина не изменилась: в числе 87 купеческих семей выходцы из Западной Европы составляли 25 семей. Но произошли качественные перемены: в 1-й гильдии из 11 человек осталась одна русская семья, остальные все были иностранцы, принявшие русское подданство. Полностью русской по своему составу была 2-я гильдия, а среди 58 купцов 3-й гильдии иностранцы составляли четвертую часть (15 семей). Качественные изменения состояли и в том, что капитал 1-й гильдии составлял почти 553 тысячи, а общий около 1 388 тыс. рублей. Иначе говоря, бывшие иностранцы обладали примерно 40% всех внешнеторговых средств.
       Сильные позиции во внешней торговле выходцы из других стран сохраняли во все последующие годы XIX века. В 1823 году, например, в первой гильдии из русских остался только А.И. Амосов. Остальные семь являлись только что принявшие русское подданство иноземцы: К.Ф. Амбургер, С.А. Беккер, В.И. Брандт, Е.И. Классен, Ф.А. Клефекер, Г.Н. Молво и Ф.И. Шольц.
       А в 1852 году в числе “первогильдейцев” оказались одни иностранцы: К. Брандт, А. Фонтейнес, П. Люрс и В. Вишау. К этому времени иноземцы заметно пополнили ряды и остальных гильдий. В 1859 году, например, в составе купцов первой гильдии выходцами из стран Западной Европы были 6 из семи, во второй гильдии  4 из 14 и в третьей  19 из 66 человек. Таким образом, ровно треть архангельского купечества составляли выходцы из других стран.
       Ярким показателем возраставшего влияния иностранных предпринимателей являлся тот факт, что к середине века они составляли почти половину всех удостоенных звания потомственного почетного гражданина. Это звание носили 14 представителей клана Брандтов, 7  Классенов, 6  Молво и т.д.
       Преобладание купцов иностранного происхождения в архангельской торговле станет еще более очевидным, если сравнить количество российских и иностранных кораблей, которые прибывали в Архангельский порт. За 1797  1802 гг., например, из-за рубежа приходило в среднем от одного до семи русских судов, в то время как иностранных  от 100 до 230. В целом за это время, т.е. за шесть лет, в Архангельск пришли только 21 российский и 434 иностранных корабля.
       Столь поразительные результаты достигалось иностранцами с немалым риском, с большим трудом и значительными сложностями.
       Одной из таких сложностей было постоянное недовольство архангельских купцов теми привилегиями, которыми на первых порах пользовались англичане в продвижении своих товаров в России. Получив право торговать беспошлинно на всей территории России, устраивать свои гостиные дворы в Архангельске, Москве, Вологде и других городах, иностранные купцы, естественно, вызывали раздражение у набиравших силу русских торговцев. Нередко у архангельских корабельных пристаней по ночам или в пасмурную погоду, когда иноземные торговцы, во избежание пошлин, старались тайно сгружать или нагружать товары, случались ссоры и драки между ними и русскими, оканчивавшиеся даже убийствами.
       В челобитной, направленной царю Алексею Михайловичу, архангельские торговцы жаловались: “иноземцы ... разъезжают по волостям за покупкою у крестьян скота, рыбы и всякого харча, тем пошлину обходят, не платят ее, и на посаде ничего не покупают, а у нас никаких больших торгов нет, кроме мяса, рыбы и всякого харчу, и мы от иноземцев в конец погибаем”. Жалобы были услышаны.
       В 1649 году царь повелел английским купцам приезжать “токмо к Архангельску, за многие несправедливые и вредные их для торговли российской поступки, особенно ж за учиненное в Англии убийство короля Карла I”.
       Однако, как заметил историк В.Н. Захаров, “не только чувство монархической солидарности Алексея Михайловича было главной причиной изгнания англичан”. Царь лишь воспользовался этим событием как поводом для того, чтобы отреагировать на многочисленные жалобы русских купцов. Курс на поддержку своего торгового сословия был закреплен в 1667 году в известном Новоторговом уставе, разрешавшем иностранным купцам торговать оптом только в портовых городах. Для продвижения же в глубь России иностранным торговцам требовалось специальное разрешение  жалованная грамота.
       Громкие сетования архангельских купцов на засилье иностранцев и неприязненное отношение к ним продолжались и в более поздний период. Как уже отмечалось, они получили отражение в таком обобщенном документе, каким являлся “Наказ от жителей города Архангельска в Екатерининскую законодательную комиссию”, составленный известным купцом и общественным деятелем А. И. Фоминым в 1767 году.
       Северные купцы и сто лет спустя указывали на незаконную, по их мнению, торговлю иностранцев, которые вместо того, чтобы вести оптовые сделки, занимались розничной продажей своих товаров. В наказе отмечалось, что иностранцы торгуют в розницу тайно, используя наемных торговок, скупают у крестьян для “заморского отпуска холсты  салфеточные и гладкие полотна, сверх же того за долги обедневших граждан и вдов себе в службу покупают за самую малую плату”.
       Архангельская таможенная служба часто уличала иностранцев в нечестной торговле, нарушении законов страны. Так, начальник Таможенной экспедиции М.Н. Радищев (брат первого русского революционера) в 1784 году резко выступил против подобных дел, которые водились за купцом Б.Т. Тиме. В своем представлении в Архангельскую казенную палату он писал: “Иностранец Тиме, приехав из другого государства в Россию и не утвердив себя на вечное, ниже временное российское подданство, не только дерзнул производить скорняжное свое ремесло, но и отважился торговать, чем гражданству и причинил в торгах подрыв и убыток, в чем и сам чистосердечно признался; что же хотя и показывал якобы ему, Тиме, российские законы о запрещении торга и произведении промысла в России незнаемы, однако ж сумнительно, потому что врученной нации, возросшему и воспитанному человеку непременно знать надобно истинные правила, по коим иностранцы равных природных жителей, не утвердив себя по надлежащему, правом не пользуются в торговле”.
       М. Радищев решительно боролся против актов контрабанды, которой систематически занимались иностранные купцы. В частности, он затеял громкое дело против купца 1-й гильдии Абрама Фанбрина (сына Родиона  Рутгера), занимавшегося ввозом в Россию вина и водки. Этот человек, исполнявший к тому же обязанности голландского консула в Архангельске, пытался провозить водку тайно под видом провизии, которую можно было доставлять в порт беспошлинно. М.Н. Радищев приказал конфисковать партию вин. Завязалась тяжба, но начальник таможенной экспедиции проявил твердый характер. В другой раз он выявил крупную партию двойной французской водки, которую пытались выдать за обыкновенную (одинарную). И вновь Радищев вынудил иностранцев подчиниться закону  уплатить за ввезенный товар положенный двойной тариф.
       Но дело было не только в этом. Городские власти, где большинство постов занимали купцы, добивались того, чтобы все иностранцы, проживавшие в городе, несли повинности в его пользу. Характерным с этой точки зрения явилось письмо городской думы в Государственный совет от 26 ноября 1826 года с просьбой решить этот вопрос в пользу города.
       Заслуживает внимания мотивировка подхода думы к рассмотрению этой проблемы. В письме отмечалось, что многие иностранцы работают в купеческих конторах бухгалтерами, приказчиками и занимаются другими делами, получают высокие жалованья от 1000 до 5000 рублей, “приобрели хорошие себе состояния” и должны облагаться акцизами.
       Однако губернское правление и казенная палата, ссылаясь на приказ министра финансов, отказались удовлетворить эту просьбу. Еще в начале 1826 года министр разъяснил, что иностранцы могли по закону подвергаться только тем повинностям, которые сопряжены с торговыми и промышленными делами. Дума проиграла свое сражение с высшими органами власти: ей не удалось пополнить небогатую городскую казну за счет дополнительного обложения иностранцев.
       Русских деловых людей беспокоил крайний недостаток средств, вследствие чего торговцы, “не находя, где бы можно занять, хотя бы за немалый интерес, денег, принуждены, бывают от иностранных купцов забирать в годовой кредит товары с прибавкой против денежных цен не менее десяти процентов”. Русские торговцы, таким образом, становились на деле людьми, полностью зависевшими от иностранных купцов.
       Неровную политику по отношению к иностранцам проводили и столичные власти. Заметные перемены в жизни обитателей архангельской Немецкой слободы были связаны с решением Петра I перенести основные торговые операции в Петербург. Этот процесс протекал с большими сложностями. Вопреки ожиданиям, иноземные купцы, издавна устроившись в Архангельске, не хотели вести свою торговлю на новом месте. Особенно усердно выступали против решения царя голландские торговцы.
       Голландский резидент Деби во время неоднократных встреч с Петром I настаивал, чтобы не переводить торговлю из Архангельска в Петербург. Он выставлял при этом самые различные доводы: плохие помещения и дороговизну их на новом месте, недостаток рабочих для передвижения грузов, неизведанность морского пути к новому порту и т.п. Но Петр был неумолим. Сославшись на то, что “приложение принципов всегда трудно, но с течением времени все интересы примирятся”, он последовательно ограничивал деятельность архангельского порта.
       Запрет на ввоз в Архангельск многих товаров, пользовавшихся спросом иностранных купцов, изменил характер экспорта через Север. По данным В.Н. Захарова, в закупках иностранцев резко возросла доля местных товаров: леса, продуктов морского промысла, смолы и т.п. Примерно от 2% в 1710 году она увеличилась к 1725 г. до 62%.
       Сокращение торговли в Архангельске больно ударило по торговле иностранных купцов и деятельности обитателей архангельской Немецкой слободы. В 1719 году в Архангельске действовало 83 иностранных торговца, среди которых были 14 англичан, 38 голландцев, 20 гамбуржцев, 2 датчанина и 9 из разных мест. А к концу царствования Петра в Архангельске (после указа 1721 года об ограничении беломорской торговли) осталось всего 47 иностранных торговцев.
       Из 47 человек, обитавших в то время в городе, 26, или более половины, являлись голландцами. Сокращение количества купцов менее всего коснулось представителей этой национальности, т.к. они торговали более разнообразными товарами и, очевидно, имели основательные связи с русскими поставщиками. Несмотря на ухудшение торгового климата в Архангельске почти на полвека, голландская община в городе сохраняла высокую численность и продолжала пользоваться покровительством высших властей.
       Голландцы, не покинувшие Архангельск, установили в это время более тесные отношения с местными перекупщиками, производителями смолы в Поважье, на Каргопольщине и Поонежье. Они не переставали добиваться снятия всяких ограничений торговли в этом крае. Вскоре после смерти Петра I последовал ряд мер в этом направлении. Уже 9 января 1727 г. появился указ, разрешивший купцам торговать в Архангельске “невозбранно”. Этим же документом с целью “умножения архангельского пошлинного сбору и народной пользы” разрешалось отправлять хлеб из Вятской провинции и городов, расположенных по Двине, Вычегде и Сухоне. Петербургский порт получил лишь незначительные преимущества: купцы платили там несколько меньшую, чем в Архангельске, пошлину (ниже на 4%). Это преимущество новой столицы было отменено лишь в 1762 году.
       Указом от 2 декабря 1737 года императрица Анна Иоанновна “в целях умножения купечества” дала голландским торговцам, проживавшим в Архангельске, льготы, освободив от солдатских постоев в их домах  одной из самых обременительных повинностей горожан. Список лиц, приложенный к этому документу, насчитывал 35 человек. Очевидно, многие из них, если не все, являлись старожилами города (десять женщин поименованы как “вдовы” покойных купцов, умерших в Архангельске).
       Перенос Петром I торговли на Балтику имел государственный резон и был вполне оправдан. Значительно сократился путь в Западную Европу, сравнительно быстро сложился новый центр притяжения торгующего сословия России и стран Запада. И этот процесс был необратим. Но и Архангельский порт не потерял своего значения. Медленно, с колебаниями, но число кораблей, прибывавших в город на Северной Двине, постепенно росло. Если в 1724 году сюда пришло всего 22 корабля, то в 1727  уже 45, в 1735  60, в 1740  114, а, начиная с 1771 года, сюда являлось от 107 до 206 и даже 309 кораблей в 1810 году. Соответственно росли и таможенные сборы.

    * * *

       В течение всего XIX века купцам из Немецкой слободы пришлось решать в области торговли те же проблемы, что и в более ранний период.
       Во-первых, российские торговцы по-прежнему выражали недовольство засильем иностранных предпринимателей, настаивая на ограничении деятельности последних в России. В одном из посланий в Сенат, направленных в 1805 году, наиболее видные представители российского купечества, отметив, что “в настоящее время весьма немного осталось торговых домов, которые выписывали бы за свой счет иностранные товары”, просили правительство “высочайшим указом повелеть... записывающихся на время иностранных, а равномерно и иногородних гостей существование совсем уничтожить, а пользоваться в городах торговлею одному коренному... купечеству и мещанству, иностранным же товары свои продавать только у портов оптом, а не в розницу”. Как отмечалось выше, Манифест от 1 января 1807 года частично удовлетворил это требование.
       Во-вторых, Россия в течение более чем двух веков не смогла решить в Архангельском порту основной проблемы, связанной с внешней торговлей. Как и во время Петра I, она имела очень мало своих кораблей. Игра шла в одни ворота: иностранцы, располагая сильным флотом, сами привозили товар, диктовали цены и получали немалый доход.
       Российские экономисты не раз подсчитывали возможные убытки страны от подобной торговли с западными странами. Так, за время с 1824 по 1862 год, по данным М.А. Терентьева, из оборота внешней торговли в 6985 млн руб. серебром доля иностранных фирм составил 6 390 млн руб., а русских  всего лишь 595 млн руб., или 9 проц. к общему обороту. Предполагаемая прибыль иностранных торговцев составила не менее 550 млн. руб., или от 10 до 15 млн. руб. в год.
       Русское купечество отдавало себе отчет в том, что “от произведения в таком виде внешней торговли Россия безвозвратно теряет свое естественное богатство, народ не только не вознаграждается за свой труд, но и оскудевает”.
       Однако выйти из подобной ситуации Россия не могла. Торговый флот ее оставался малочисленным и слабым, экономика не позволяла собственными силами обрабатывать продукцию, которая, по выражению одного из документов того времени, шла на экспорт “в первозданном”, а, следовательно, в необработанном, дешевом виде.
       В течение XIX века архангельские купцы смогли решить лишь одну проблему, связанную с развитием морского флота: начиная с 70-х годов, они стали обходиться собственными капитанами и матросами, отказавшись от услуг иностранцев.
       Вопрос об усиленном развитии собственного флота не утратил актуальности и в ХХ веке. Несмотря на некоторые меры, предпринятые в конце XIX столетия, доля российских кораблей во внешней торговле Севера составляла менее 5 процентов от общего оборота. Оценивая столь печальную ситуацию, один из видных специалистов и предпринимателей города И. Данишевский отмечал в 1916 году: “Не владея своим собственным коммерческим флотом, мы вынуждены для нашей морской торговли прибегать к услугам заграничных соседей  арматоров и становимся в полную от них зависимость. Они диктуют нам не только цены на морские фрахты, но и условия перевозки... Единственный выход из этого создавать свой сильный коммерческий флот”.
       В-третьих, XIX век не внес ничего нового и в соотношение между обитателями Немецкой слободы и русскими купцами. Как уже отмечалось выше, к 1859 году численность выходцев с Запада составляла в Архангельске треть всего состава городского купечества (29 человек из 89).
       Лишь только к началу ХХ века в составе купцов 1 гильдии вновь появились местные предприниматели: А.В. Булычев, Я.А. Беляевский, А.И. Костогоров, Я.Е. Макаров и другие. Но по-прежнему как по количеству, так и по размерам капиталов первая скрипка в архангельской внешней торговле принадлежала бывшим иностранцам. Они занимали основательные позиции и в области местного производства.
      
       Внедрение в промышленность. В XIX веке, особенно в пореформенный период, иностранцы стали постепенно, не прекращая торговых сделок, внедряться в сферу производства. Наиболее доходными в то время на Севере оказались судостроение, производство сахара (на короткое время) и в особенности лесной бизнес. Северная древесина всегда пользовалась повышенным спросом за границей.
       Прежде чем хотя бы кратко рассмотреть проблему участия иностранцев в развитии экономики Севера, надо попытаться ответить на вопрос о том, что такое иностранный капитал, почему вокруг понимания его роли в истории России вот уже более ста лет кипят научные и политические страсти, отсутствует единое мнение среди исследователей и широкой общественности.
       Это следует сделать и потому, что только в последние годы российские историки и экономисты стали более четко подходить к определению самого понятия иностранного капитала.
       В юридическом смысле иностранным капиталом является любая собственность, которая принадлежит иноземным подданным, независимо от ее происхождения. Экономисты определяют ее как реальный капитал, импортированный из других стран. Однако эта сторона дела,  резонно заметил один из первых исследователей этой проблемы В.И. Бовыкин,  “не поддается даже приблизительному ретроспективному исчислению”.
       Более понятным и поддающимся подсчетам историков и экономистов параметром является номинальная стоимость размещенных за границей ценных российских бумаг, а также акций иностранных компаний, имевших предприятия в России.
       Вплоть до конца XIX века Россия прибегала к государственным займам, первый опыт которых появился еще в 1769 году. А во второй половине века и начале XX столетия заметно проявилась вторая особенность  приток иностранных вложений в учреждаемые иностранцами акционерные общества.
       Исследователи отмечают принципиальное различие между двумя видами упомянутых капиталов. В отличие от займов инвестиции являлись выражением предпринимательской деятельности. Обладатели акций, являясь совладельцами и даже владельцами предприятий, были кровно заинтересованы в успехе их деятельности. Но последние могли добиться реальных успехов лишь в случае, если иностранный капитал становился составной частью хозяйства страны, где действовало предприятие.
       Для большей ясности отметим, что к 1917 году доля прямых заграничных инвестиций в общей сумме внешнего долга России составляла 2 243 млн. рублей из 15 677 млн. рублей общего долга страны, или 1/8 часть последнего.
       Отсюда понятно, насколько важным является изучение роли иностранных вложений, реального поведения иностранных предприятий.
       Иностранцы начали действовать в России, в том числе и в Архангельске, еще в XVI веке. Они могли заниматься торговлей и заводить фабрики или заводы, записавшись в “иностранные гости”. Это право предоставлялось высшими властями.
       Но до начала XIX века иностранные предприниматели на Севере ограничивались почти исключительно сферой внешнеторговых связей. И перед таким предпринимателем было два пути. Пробыв некоторое время в России, он мог покинуть ее пределы. Но значительная часть промышленников и купцов, почувствовав выгоду от своей деятельности, вставала на второй путь: иностранные купцы принимали российское подданство, т.е. становились гражданами России со всеми вытекающими отсюда последствиями.
       Обстановка с возможностями применения иностранных капиталов обострилась, когда в стране появились законы о создании и правилах работы акционерных компаний. Поскольку российское правительство охраняло свою слабую еще промышленность системой пошлин, то иностранцам становилось выгоднее вывозить за пределы своих государств не товары, а технологические приемы, заводить свои предприятия в чужой стране. Это была новая проблема для иноземных капиталистов.
       Деятельность иностранных обществ определялась не столько законом о деятельности акционерных компаниях (1836 года), сколько так называемыми “условиями деятельности” подобных объединений. Долгое время эти условия были очень жесткими. В частности, заведование делами и управление недвижимой собственностью в России могли осуществлять только русские подданные, за исключением лиц иудейского вероисповедания. В “условиях” содержалась весьма одиозная статья, которая гласила: “Русское правительство оставляет за собой право во всякое время по усмотрению взять назад выдаваемое обществу разрешение на произведение операций в России и потребовать прекращения оных без всякого объяснения причин”.
       Эта статья исчезла лишь в конце XIX века, когда правительство проводило энергичную политику по привлечению иностранного капитала в Россию. Понятно, что предприниматели искали обходные пути для лучшего применения своих капиталов. Исследователями установлено, что масса иностранных предпринимателей шла в формально русские акционерные компании. Помощь русских капиталистов, знавших местные условия, являлась гарантией успешного функционирования иностранных вложений.
       Поэтому прав видный исследователь истории российского предпринимательства В.И. Бовыкин, заметивший, что мелькание в старых справочниках об экономике России немецких фамилий ничего не объясняет при попытках разобраться в подлинной принадлежности капиталов. Более того, это лишь только затрудняет суть дела, ибо в России немецкие фамилии могли носить давным-давно обрусевшие иноземцы.
       Следует подчеркнуть также, что российское правительство в ряде случаев применяло по отношению к иностранным предпринимателям чрезвычайные меры. Это с особой силой дало себя знать в годы первой мировой войны. Немецкие, австрийские, турецкие и венгерские подданные лишились права владения и приобретения в собственность недвижимости, не допускались к занятию ответственных должностей в акционерных компаниях. Более того, они обязывались продать недвижимую собственность русским подданным.
       Согласно подсчетам исследователей, из 611 акционерных обществ 96 подлежали ликвидации после начала войны. Значительная часть из них перешла в руки новых владельцев. Проблема воздействия на предпринимателей немецкого происхождения, как это будет показано ниже, имела громкий резонанс и в Архангельске.

    * * *

       Как же выходцы из Западной Европы создавали свои крупные заводы на Севере? Обратимся к анализу их практической работы.
       Еще в 1822 году купец В. Брандт совместно с Е. Классеном построил первый в крае паровой лесопильный завод в Маймаксе.
       В момент подачи своего прошения о сооружении завода Классен жил в столице России и имел почетное звание Советника коммерции. О значении его намерения заняться лесопилением свидетельствует тот факт, что решением этой проблемы занимался лично император Александр I.
       В своем письме министру финансов от 22 января 1820 года император, “желая ободрить сие общеполезное предприятие”, повелел разрешить купцу “из казенных дач Архангельской и Вологодской губерний... в продолжение 12 лет вырубать для распиловки в доски за обыкновенные деньги до 30 000 дерев”, а также отпускать 22 800 дюжин досок беспрепятственно из Архангельского порта за границу со взятием установленных тарифом пошлин”.
       Что же представлял из себя первый в губернии лесозавод с паровым двигателем? Владелец заведения Егор Классен в одной из ведомостей подробно описал его устройство и работу. Как уже отмечено выше, завод был пущен в строй в 1822 году. Он занял 13 десятин крестьянской земли на острове Бревенник. Строение длиною 12, шириной 11 сажен имело каменный подземный канал для подачи древесины. Возле завода располагалось два больших деревянных дома для проживания рабочих. Шесть сараев для поклажи досок занимали солидную площадь размером около 1000 кв. саженей.
       Впервые в истории лесопиления на Севере механизмы приводились в движение паровой машиной мощностью в 35 лошадиных сил. Машина использовались для привода в действие четырех основных и одной вспомогательной пилорам с циркульной пилой, а также токарный станок. На заводе был всего один мастер, два ученика, 100 человек рабочих и 30 лошадей.
       В течение 1824 года удалось распилить 35 000 деревьев, выработать и продать за границу 94 000 досок и других видов пилопродукции.
       Завод Классена положил начало сооружения в губернии лесозаводов с паровыми двигателями, которые быстро вытеснили слабосильные пильные водяные и ветряные мельницы.
      
       Позднее лесопилением стали заниматься гамбуржец Е. Линдес, британский подданный Ф. Кларк, англичанин Е. Шергольд, норвежцы М. Ульсен, К. Стампе и многие другие. Энергией этих людей создавались лесозаводы в Архангельске, Онеге и на Печоре. Документы позволяют проследить, как небольшие товарищества постепенно превращались в сильные акционерные компании.
       Ярким примером вхождения в северный лесной бизнес явилась энергичная деятельность на этом поприще выходца из Норвегии Мартина Ульсена. Приехав без гроша в кармане, он скопил небольшой капитал во время работы на лесозаводе Русановых и вместе со своим земляком Карлом Стампе, прибывшим в Россию в 1880 году, учредил в апреле 1884 году фирму “Ульсен, Стампе и К®”. В состав фирмы в 1892 году вступил архангельский купец 2-й гильдии Александр Починков, состоявший в ней до ноября 1901 года. Цель фирмы состояла в том, чтобы торговать “лесными и другими товарами”.
       С той поры начался долгий самостоятельный путь Мартина Ульсена в северной лесной промышленности. В 1889 году предприниматели увеличили число рам на заводе до трех. Еще через пять лет лесозавод имел, кроме пилорам, более 20 различных станков, общая стоимость его определялась в 73 385 рублей.
       Второй завод норвежцы соорудили в 1889 году в 12 километрах от губернского центра на острове Бревенник. Это было, в отличие от первого, крупное предприятие мощностью сначала в пять, а затем в девять рам. Став владельцем двух лесозаводов, фирма “Ульсен и Стампе” заняла видное место в лесном архангельском экспорте. В деле Ульсена участвовал его старший брат Алексей, а также два сына: Михаил и Конрад. В течение последующих 20 лет на редкость предприимчивый промышленник основал еще два лесозавода, в том числе соорудил в 1903 году знаменитый лесозавод в Заполярье “Стелла Поларе”, который действует и сейчас.
       Наряду с созданием торговых и лесных кампаний, иностранцы вкладывали свои капиталы в целлюлозное, пивоваренное и винодельческое производства. Они открывали также небольшие пекарни, сыроварни, фотографии и т.п. заведения.
       В. Брандт, например, почувствовав конъюнктуру, соорудил сахарный завод, на котором работало до 50 человек. Франц Амбургер, вступивший в 1825 году в архангельское купечество 3-й гильдии, сразу же попросил у городской думы разрешения заняться пивоварением.
       Швейцарский подданный И. Лейенбергер ежегодно в течение лета производил в селе Кехте 200 пудов сыра. Прусский поданный В. Швебке, привлекая на работу троих мужчин и двух мальчиков, выпекал по промышленному свидетельству 2-го разряда в своей булочной в Соломбале 2211 пудов различных кондитерских изделий на сумму 6220 рублей в год. Число подобных примеров можно умножить.
       Всего в течение XIX века жители Немецкой слободы организовали в Архангельске более 30 различных фирм.
       В отличие от русских купцов, выходцы с Запада нашли применение своим капиталам не только в Архангельске, но и в других губерниях России. Наиболее ярко это проявилось в деятельности купцов 1-й гильдии Э.В. Брандта, Э.Е. Линдеса и А.Ю. Суркова.
       В разделе “Купцы и промышленность” уже приводились данные о том, что в 1869 году Брандт и Линдес основали крупную фирму по изготовлению льняных изделий в селе Меленки Владимирской губернии на 6000 веретен. В 1873 году она была преобразована в паевое товарищество с основным капиталом 2 млн. руб. (400 паев по 5000 рублей), а в 1914 году товариществу принадлежали фабрики, которые производили продукции на 5 млн руб. в год.
       Известный архангельский купец Сурков в 1897 году учредил в Архангельске “Северное общество целлюлозного и писчебумажного производства”. Фирма создавалась “для устройства в Вологодской губернии Кадниковского уезда фабрики для производства химическим и механическим способами древесной массы (целлюлозы) и изделий из нее, а также торговли предметами означенного производства”. Позднее предприятие называли “Сокол” по деревне Соколово Вологодской губернии.
       Основной капитал в момент его учреждения составлял 1 125 000 рублей, разделенных на 4500 акций по 250 рублей каждая.
       Компаньоны добились весьма значительных успехов. Предприятие ежегодно выпускало 700 тыс. пудов целлюлозы и около 100  бумаги.
       Крупных результатов добился один из потомков рода Брандтов. Вместе с бароном Л. Гауфом, Г. Елисеевым, Р. Клеменцем и другими известными предпринимателями он создал в 1864 году первый в России крупный частный Петербургский коммерческий банк и стал его директором (сокращенное название “Брандт и К®”). В качестве корреспондентов нового банка выступили банкирские дома, находившиеся в Берлине, Лондоне, Амстердаме, Гамбурге, Париже и Вене.
       В целях получения дополнительных льгот для ведения своего дела почти все упомянутые выше иноземцы приняли российское подданство. В разное время гражданами России стали Шергольд, Сурков, Гувелякен, Ульсен, Брандт, Фонтейнес и многие другие выходцы из западноевропейских стран.

    * * *

       Возвращаясь к принципиальной оценке роли иностранного капитала на Севере, отмечу, что исследователи этой проблемы не раз указывали на трудности при подсчетах размеров прямых инвестиций подданных западноевропейских стран в российскую экономику. Главная из них заключалась “в крайней текучести и неуловимости самого объекта статистической фиксации  денежного капитала, в его газовидности”. Эта особенность очевидна при анализе материалов, характеризующих процесс проникновения иностранных капиталов в промышленность Севера.
       Северный экономист П.М. Трофимов один из первых привел сведения о том, что в 1912 году из 42 лесозаводов 24, или более 57%, принадлежали иностранным владельцам или компаниям со смешанным капиталом, который расширяли "сферу эксплуатации трудящихся и лесов Севера России". "“Лесная промышленность Севера,  добавлял он далее,  была сырьевым придатком, спутником западноевропейского капитала”.
       Эти же данные взял на вооружение молодой экономист А.Ю. Вертячих и многие другие исследователи.
       Подобную позицию занимал историк Л. Киселев: “Особенностью промышленного развития Европейского Севера было то, что почти все наиболее крупные лесопильные предприятия принадлежали иностранному капиталу и работали на внешний рынок.... Из 52 лесопильных заводов, имевшихся в 1913 году на территории Архангельской, Вологодской и Новгородской губерний, 26 наиболее крупных принадлежали иностранным фирмам - английским, немецким, шведским, голландским, норвежским и др.”.
       Более осторожную позицию, основанную на анализе банковских оборотов и прочих данных, заняла В.В. Тевлина, отметив, что “к 1913 году из 44 лесопильных заводов, действовавших в Архангельской губернии, 20 принадлежали иностранцам или обрусевшим иностранным подданным”. Она же попыталась подсчитать и сумму иностранного капитала, инвестированного в лесную промышленность Севера, определив ее в размере 16 18 млн руб..
       Существенная разница, как в количественных данных, так и в определении национальной принадлежности владельцев акций (“иностранцы” и “обрусевшие иностранные подданные”), приводимых историками, лишь подтверждает ту “газовидность” иностранного капитала, о которой упоминалось выше. Совершенно очевидно, что “чистые иностранцы” и “обрусевшие иностранные подданные”  это далеко не одно и то же. С юридической точки зрения, капиталы последних, т.е. купцов, принявших российское подданство, нельзя считать иностранными.
       Другое дело  конкретный анализ того, как накапливались средства, принадлежавшие этим людям, привлекались ли их соплеменники к реальным вложениям капиталов в дело. К сожалению, никто из историков не привел ни единого доказательства о засилье иностранных предпринимателей в лесной промышленности Севера, конкретном “раскладе сил” на этом поприще применения капиталов.
       Заметим, что и в ту пору, когда учреждались и действовали те или иные заведения губернские власти не имели обобщенных сведений о числе иностранцев и тем более размерах их вложений в промышленность региона.
       В обзоре Архангельской губернии на 1900 год губернатор А.П. Энгельгардт уверенно докладывал императору о том, что “вся лесная торговля находится пока в русских руках. Большинство заводов пользуется солидной репутацией, завоевали известное положение в международном лесном рынке”. Отмечая, что в последнее время “иностранные предприниматели и капиталисты стараются в той или иной форме ворваться в лесное дело на Севере и захватить его в свои руки”, он указал на нежелательность этого явления. И царь одобрил эту точку зрения.
       Кстати заметим, что, по данным исследователей, молодой император Николай II на какой-то период попал под влияние сил, боящихся конкуренции иностранцев. По воспоминаниям современников, примерно с середины 1898 года он стал на уставах иностранных компаний класть резолюции о нежелательности допущения в Россию иностранных капиталов. Следствием этого явилось сокращение прилива иностранных предпринимателей, ищущих дела в России.
       Министр финансов С.Ю. Витте немедленно подготовил для царя специальный доклад, в котором доказывал, что не следует “делать... никаких новых против существующих законоположений стеснений притоку иностранных капиталов”. Он убеждал царя, что, по крайней мере, до 1904 года ненужно ставить никаких преград притоку иностранных капиталов, не пугать западных капиталистов и “без того неохотно идущих в Россию”. По свидетельству очевидцев министр сумел переубедить царя.
       В связи с началом мировой войны губернские власти пытались внести какую-то ясность в проблему масштабов иностранных инвестиций в промышленность Севера. Так, в секретном предписании губернатора полицмейстеру города, направленном 16 августа 1916 года, говорилось: “Предлагаю Вам немедленно представить мне списки всех находящихся во вверенном Вам районе иностранных акционерных обществ с указанием на их деятельность, членов правлений и служащих (до войны и ныне), так и капиталов”. А общая цель этой акции административных органов состояла “в выяснении участия в них (в торгово-промышленных предприятиях  Е.О.) ...подданных враждебных нам держав, как в составе администрации, так и капиталами”.
       После тщательной проверки в городе проверяющие составили “Список находящихся в городе Архангельске иностранных акционерных обществ и К® с указанием капиталов, членов правлений и служащих в них, как до войны, так и в настоящее время”. В перечень предприятий вошли различные акционерные компании и отделения некоторых крупных объединений, правления которых находились в столице или других городах России, а также за границей: “Общество лесной торговли Альциус и К®”, “Лесопильное акционерное общество “Норд”, “Беломоро-Балтийское общество П. и И. Данишевские”, мелкие отделения “Гергард и Гей”, “Р. Мартенс и К®”, “Гельмсинг и Гримм”, “К® Зингер” и ряд других.
       Детальный анализ ситуации более четко вскрывал суть проблемы. Так, например, все было ясно с “Обществом лесной торговли Альциус и К®”, устав которой в размере 600 000 рублей был утвержден 14 февраля 1912 года. Все десять акционеров-учредителей в момент проверки (голландцы по национальности) проживали в Амстердаме. В их руках было 306 акций, 190 из них имел некий В.Корталос Альтес, 70  С.С. Клатте. В Амстердаме располагалось еще одно предприятие этой фирмы. Управляющим заводом являлся швед О.О. Вагер, а ответственным исполнителем  норвежский подданный И.И. Вульфсберг. Иначе говоря, это общество как по форме, так и по существу являлось иностранным. В тот момент на нем, кроме 750 рабочих, служило 53 служащих, в том числе шесть иноземных подданных.
       Буквально накануне войны, в 1913 году, учредил свою лесопромышленную фирму в Архангельске норвежский подданный Ф. Прютц. Общая сумма вкладов всех пайщиков, привлеченных им, равнялась 8 млн. норвежских крон. Свои средства в компанию вложили 599 иностранных вкладчиков. Контрольный пакет акций находился в руках 22 человек, сумма паев которых составляла 4 803 000 крон. Пакет стоимостью в 395 тысяч принадлежал основателю фирмы, на 20 000 крон приобрел акции даже известный полярный исследователь Ф. Нансен. Свои средства вложили также хорошо известные в Норвегии лица: Виг, Вагер, Брок, Гендрихсен, Т. Мувинкель и другие.
       Столь же ясной была картина с принадлежностью мелких транспортных посреднических фирм “Р. Мартенс и К®”, “Нанкивель Доусон и Каллаган”, “К® Зингер”. Все они появились в Архангельске в начале мировой войны. Первая являлась отделением английского акционерного общества, ее возглавлял великобританский подданный В.А. Хултон. Вторая также была отделением известного зарубежного торгового дома. Во главе его стоял англичанин Г. Дональд.
       Широко известная фирма “Зингер” занималась продажей швейных машин. Столичная пресса патриотического направления после начала войны подняла резкую кампанию против ее деятельности в империи. Многие публикации на эту тему перепечатывали архангельские газеты. Они сообщали о том, что все служащие фирмы и члены правления являются германскими подданными, что ее агенты, распространявшие машины с правом уплаты за них в рассрочку, обманывают “наиболее обездоленных крестьян и рабочих”, зарабатывая на них до 200-300% прибыли.
       Акционеры компании были вынуждены реагировать на эту критику. Во всей российской печати, в том числе и в архангельской, были напечатаны пространные обращения руководства правления этого объединения и сотрудников (607 подписей). Они разъяснили, что основной капитал компании в сумме 50 млн. руб. полностью принадлежит США и Англии, что все детали машин в Россию приходят из этих стран и собираются на заводе в Подольске под Москвой.
       Несколько сложнее обстояло дело с определением принадлежности других фирм. Так, например, устав наиболее заметного среди них акционерного общества “Норд” с капиталом в 500 062 рубля был зарегистрирован еще 2 июня 1900 года. Акционерами были прибалтийские немцы Отто фон Лилиенфельд и барон А.В. Резен. До 20 июля 1914 года им руководил немецкий подданный Р.Г. Линденблат, затем высланный из России. Правление фирмы располагалось сначала в Ревеле. 31 июля того же года предприятие “из-за полной потери капитала” перешло в руки новых акционеров. Директором-распорядителем объединения стал В.В. Гувелякен. Он, как и М.А. Ульсен, Д.И. Вальнев, приобрел 200 акций этого общества. Еще более крупный пакет акций поступил в распоряжение Л.А. Яритца, как представителя архангельского отделения Русского для внешней торговли банка (757 акций). 534 акции приобрел М. Ульсен от имени английской фирмы Бернер и Нильсен. По 20 акций купили также Э.Я. Клафтон, А.И. Костогоров, А.Я. Гусев из Петрограда и Э.К. Бройтигам. Вполне очевидно, что предприятие превратилось в русское, а капитал компании - в смешанный, и для определения размеров и роли его “иностранной” части требуются основательные уточнения.
       Подобным же образом обстояло дело с национальной принадлежностью акционеров на лесозаводе Стелла Поларе. В отчете на требование властей правление товарищества информировало о том, что по состоянию на 1 января 1916 года из 24 пайщиков, владевших 734 акциями, лишь трое являлись иностранцами. 48 акций имели шведские подданные (Т. Олрог и Г.Т. Несе) и 60  англичане Бернер и Нильсен. Обладая лишь седьмой частью акций, иностранные предприниматели не могли оказывать существенного влияния на дела предприятия. Решающую роль во всех делах играли российские подданные. Более 200 акций имел в своем распоряжении основатель фирмы М.А. Ульсен, 125  братья Вальневы, более 40  клан Кыркаловых.

    * * *

       Подведем некоторые итоги.
       В последний период удалось внести некоторую ясность в эту непростую проблему .
       О чем же говорят факты? В 1893 году, т. е. в конце ХIХ века, в Архангельской губернии лишь только два лесозавода из 20 принадлежало иностранным подданным. Причем сумма производства их составила всего 9,8% (424,3 тыс. руб. из 4393,6 тыс. руб.).
       Правда, в начале XX века приток иностранных капиталов в лесную промышленность Севера усилился. Как уже упоминалось в 1912 году был утвержден устав “Общества лесной торговли Альциус и К®”. В 1913 году учредил свою лесопромышленную фирму норвежский подданный Ф. Прютц.
       Однако и в этот период никакого засилья иностранцев в лесной промышленности Севера не произошло. В 1913 году, например, выходцам с Запада принадлежало в Архангельской губернии лишь только 9 заводов из 45, или 20%; на этих предприятиях было выработано 14,7% пиломатериалов (281,1 тыс. куб. из 1907,7 тыс. куб). А сумма продукции составила всего 14,2%.
       Подобными же данными характеризуются размеры иностранных вложений на территориях Архангельской, Вологодской и Новгородской губерниях. В 1913 году здесь действовало 103 лесозавода. Из них лишь 16, или 15,5% принадлежали иностранцам.
       В своей работе мы не ставили целью раскрыть все аспекты вливания иностранных инвестиций в северную промышленность. Эта сложная проблема требует специального рассмотрения и анализа.
       Совершенно ясно, однако, что лесной бизнес был прибыльным делом. Он позволял обходиться без всяких иностранных инвестиций. Так начинали и успешно вели дело все русские купцы: братья Кыркаловы, Рынины, Вальневы, пинежские Володины, Я. Е. Макаров, А.С. Чудинов и многие другие. Все они накопили средства благодаря торговле, частично  производству и продаже водки (братья Володины).
       Не привез никаких капиталов в Россию упоминавшийся выше норвежец Мартин Ульсен. Свой первый лесозавод в Соломбале он соорудил благодаря торговле и хорошему жалованью, а затем расширял производство путем крупных банковских кредитов. А. Сурков сумел соорудить свой небольшой лесозавод, разбогатев на производстве и продаже пива и водки.
       Вполне очевидно, что для адекватного применения термина “иностранный предприниматель” требуется конкретный анализ его практической деятельности, в частности выяснение данных о происхождении его исходного капитала, связях со своей родиной и сведениях о российском подданстве.
       Безусловно, что тот или иной торговец, приехавший некогда на Север без каких-либо средств и начавший здесь свое дело с нуля и тем более принявший российское подданство, не может считаться иностранным капиталистом. Юридически он был полноправным российским гражданином. Многие из иностранцев прибывали в Архангельск, не имея за душой не только средств, но даже элементарных коммерческих или технических знаний, которые они приобрели в России по мере развития своего бизнеса.
       Таким образом, по нашему мнению, до сего времени в исследованиях истории Севера господствовали некие суммарные данные, характеризующие присутствие заграничных инвестиций в общей массе капиталовложений. Порой для этой цели использовался простой подсчет лесозаводов, принадлежавших лицам, носившим иностранные фамилии, хотя абсолютное большинство из них являлись российскими подданными или потомками обрусевших иностранцев во втором и третьем поколении.
       Понятно, что ни фамилии акционеров или директоров-распорядителей предприятий, ни даже высокий удельный вес их заводов не могут служить доказательством принадлежности их иностранцам или подчинения ими экономики края.
       Все подобные положения, являясь отражением популярного в свое время тезиса о полуколониальном характере экономики России, мешают научному изучению вопроса о месте и роли иностранного капитала в экономике Севера.
       ...Опыт привлечения иностранного капитала советские власти пытались использовать в 20-е годы, в период НЭПа. В Архангельской губернии были созданы в тот период три смешанных общества: Руссанглолес, Руссголландлес и Русснорвеголес. Бывшие владельцы лесозаводов в Архангельске и в Онеге Ф. Прютц, семейство Вагеров активно сотрудничали с трестом Северолес, помогая восстанавливать лесозаводы, разрушенные во время гражданской войны, обновлять станочный парк, налаживать лесной экспорт.
       Однако тяжелое состояние лесной промышленности, сочетавшееся с политической нестабильностью, быстрое становление директивно-плановых методов руководства народным хозяйством, несовместимых с рыночной экономикой, делали Россию в то время крайне непривлекательным местом вложения иностранных капиталов. Все смешанные общества на Севере прекратили к 1930 году свое существование.
      
      
      
       На службе общества. Жители иноземного поселения, втянутые в торгово-промышленный процесс, становились составной частью его населения, вносили значительный вклад в общественную жизнь города. Более чем трехвековой опыт сотрудничества их с Северной Россией свидетельствует: выходцы с Запада пользовались высоким авторитетом в деловых кругах города, у всех его жителей.
       Пожалуй, наиболее заметным показателем их авторитета являлось избрание “архангельских иностранцев” на пост городского головы. С 1793 по 1910 год на этой должности побывало 32 человека, в том числе 9 жителей Немецкой слободы. Среди них А. Менсендейк, В. Брандт. Дважды доверяла городская дума этот пост А. Фонтейнесу, К. Мейеру, В. Гувелякену  даже трижды. Я. Лейцингер избирался четыре раза.
       К началу ХХ века потомки “немцев” входили почти во все сферы общественной и экономической жизни Архангельска. Приведем факты. Потомственный почетный гражданин Адольф Шольц являлся членом губернского по городским делам присутствия и возглавлял архангельский комитет торговли и мануфактур; Эдуард Фонтейнес исполнял обязанности гражданского заседателя в приказе общественного призрения. В работе последней городской думы из общего состава 21 гласных 9 являлись потомками иностранных предпринимателей. Среди них: Рудольф и Эдмунд Пец, Георг Линдес, Эмиль Бройтигам, Вильгельм Гувелякен, Яков Лейцингер, Егор Шергольд, Эрнст Шмидт и Мартин Ульсен .
       Много выходцев из иноземцев занимали заметные должности в финансовых сферах, в попечительских советах учебных заведений и благотворительных обществах. А женское попечительское общество о бедных наполовину состояло из жен с иностранными фамилиями. Среди них Мария Линдес, Мария Мейер, Эрнестина Шмидт.
       Показателем признания заслуг выходцев из западных стран перед городом являлись различные виды наград. Одним из первых купцов, удостоенных в XVIII веке звания именитого гражданина (вместе с А.И. Фоминым, Г.А. Ласкиным и А.И. Поповым), был 37-летний обрусевший голландец Антон Менсендейк.
       Напомню, что звание именитых граждан было введено Жалованной грамотой городам 1785 года. Этот документ определял семь групп обывателей, которые могли приобретать это почетное звание: лица, дважды выбиравшиеся в высшие городские сословные должности; ученые, художники; капиталисты, которые объявляли капитал свыше 50 000 руб.; банкиры с капиталом от 100 до 200 тыс. руб.; оптовые торговцы и судовладельцы, “отправляющие свои корабли за море”. Архангельские власти оказали бывшему голландцу Менсендейку столь высокую честь за успешное ведение “кораблехозяйства”.
       Попутно замечу, что А. Менсендейк, сын пастора местной церкви, родился в Архангельске и оставил добрый след в истории города. В 1803 году он вел торговлю под фирмой “Менсендейк, Гембри и К®”, имел собственный корабль и речные суда. В сезон 1801 и 1802 гг. в его адрес приходило из-за рубежа по 18 кораблей. По размаху своей торговли он уступал в тот момент лишь К. Дорбекеру, Артуру Кейли и купцам Фанбриным из Санкт-Петербурга, имевшим свою контору в Архангельске. Антон Томасович был авторитетным человеком в посаде. Как уже отмечалось, в 179699 гг. он избирался городским головой. В 1804 году Менсендейк, будучи сравнительно молодым, умер. Долгое время его именем называлась одна из центральных поперечных улиц Архангельска (ныне улица Свободы).
       По неполным данным, в Архангельске было около 80 архангельских предпринимателей, удостоенных с 1832 по 1917 гг. звания потомственного почетного гражданина. До 40 из них, т.е. половина, являлись жителями Немецкой слободы.
       Еще более высоким статусом пользовалось звание коммерции советник. Оно было введено императорским указом от 27 марта 1800 года. Им жаловались купцы 1-й гильдии, пробывшие в ней не менее 12 лет. Коммерции советник имел право на чин 8-го класса и титул “ваше высокоблагородие”, а также на ношение дворянского мундира, шпаги и определение детей на государственную службу. Носитель звания мог причисляться к высшему городскому сословному разряду  потомственных почетных граждан. В разное время почетного звания коммерции советник были удостоены, наряду с архангельским купцом Василием Поповым, А.И. Фонтейнес и В. Брандт.
       Есть еще один любопытный аспект, касающийся роли иностранцев в жизни города. В дореволюционное время потомки иностранцев, принявшие российское подданство, широко использовались “родными” государствами в качестве консулов. В 1860-е гг., например, консулами при Архангельском порте являлись жившие в городе, как правило, российские подданные, купцы: В.Х. Грель (бременский), И. И. Гернет (гамбургский), А.И.Фонтейнес (ольденбургский), Э.В. Брандт (нидерландский, датский, бременский, прусский и ганноверский), В.А. Руссатье (французский), Э.Е. Линдес (прусский), В.М. Клафтон (мекленбургский), П.П. Дрезен (датский) и т.д. Подобная практика назначения консулов существовала в ХХ веке и даже в первый период советской власти.
       Жизнь обитателей архангельской Немецкой слободы позволяет подтвердить правоту выводов русских исследователей о том, что Россия сумела на практике решить вопросы о правах иностранцев. В отличие от западных стран, где иностранца считали почти врагом, лишали его права наследования и свободы личного вероисповедания, здесь не допускалось насилия в делах веры, оставлялись в покое чужие религиозные вероисповедания.
       Как отметил в одном из своих писем английской королеве Елизавете царь Федор Иоаннович, “в государстве (в Московском - Е.О.) ... все живут в своих верах, и от веры их не отводят. Хто как захочет, тот так и живет в своей вере”. Подобное положение обусловливалось как политико-экономическими и культурными потребностями государства, так и органически проистекало из традиционной веротерпимости русских к иноверию.
       Яркой иллюстрацией этого являлось сосуществование в Архангельске различных конфессий. В 1916 году, например, в городе наряду с 30 православными соборами действовали евангелическая, англиканская, римско-католическая церкви. Если добавить сюда еврейскую синагогу и магометанскую мечеть, то станет ясно, насколько была богатой палитра разных верований граждан в сравнительно небольшом провинциальном городе. Из 65,5 тыс. верующих в тот момент 1671 прихожанин посещал римско-католический собор, 2836  лютеранскую церковь.
      
       Репрессии против жителей Немецкой слободы. Вторая родина не всегда обходилась со своими приемными детьми так, как они этого заслуживали. Став гражданами России, десятки бывших немцев, голландцев и их потомков  обитателей архангельской Немецкой слободы  вместе с русскими людьми испили горькую чашу ничем не оправданных страданий.
       Как уже отмечалось, определенные сложности, порой весьма существенные, в отношениях между “немцами” и русской общиной имели место еще в самые ранние времена существования архангельской Немецкой слободы. Источником напряженных, не всегда справедливых отношений являлись сначала привилегии, которыми жаловали иноземных купцов Иван Грозный, Борис Годунов, Петр I и другие самодержцы.
       Выше уже говорилось о многих челобитных архангельских купцов на имя царей с требованиями отмены привилегий, дарованных иноземцам, жалобами на утеснения посадских людей при сооружении выходцами с Запада своих дворов и хозяйственных сооружений.
       Власти удовлетворяли эти просьбы. Но в том случае, когда общегосударственный интерес расходился с выгодами местных торговцев, цари стесняли права родного купечества. Как резонно заметил Г. Минейко, “правительство шло впереди народа, сознавая, что без таких преимуществ трудно было бы заманить охотников искать счастья в страну столько отдаленную, неизвестную и о которой ходили даже запугивающие слухи в Западной Европе”.
       Естественно, что соответствующие органы всегда интересовались настроением иностранных подданных, проживавших на территории России. Типичным с этой точки зрения являлся запрос архангельского губернатора к полицейским властям Архангельска, направленный в начале января 1893 года. Губернатор требовал представить ему список всех иностранных подданных старше 19 лет с указанием их национальности, рода занятий, а также сведениями о том, кто из них может “по роду своей деятельности и роду жизни внушать подозрение в передаче различных сведений о России в случае усложнения политических обстоятельств”. Власти требовали также от полиции немедленно информировать их в случае “одновременной убыли иностранцев в более или менее значительном числе”.
       В полицейских сводках регулярно содержались подобные сведения. Так, по данным на 19 января 1893 года отмечалось, что 34-летний норвежский подданный Карл Стампе “в передаче каких-либо сведений о России замечен не был, поведения хорошего, а потому нет основания предполагать его как политически неблагонадежного”. Примерно такие же сведения содержались в донесениях о М. Ульсене, его брате Алексее и многих других иностранцах. Подобное наблюдение за иностранцами, очевидно, было естественной государственной нормой.

    * * *

       Документы свидетельствуют: наиболее острые недоразумения между обитателями Немецкой слободы и русской общиной возникали в период крупных общественных потрясений. Это с особой силой проявилось в ХХ веке. В течение четверти века (с 1914 по 1939 гг.) российские власти и торгово-промышленные круги предприняли против выходцев с Запада несколько репрессивных акций.
       Резко неприязненное отношение к людям с иностранными, в особенности с немецкими фамилиями, дало себя знать во время Первой мировой войны.
       В Архангельске получили широкую известность обращения Московского купеческого общества и наспех созданной в 1915 году организации “Самодеятельная Россия” во главе с редактором популярного журнала “Исторический вестник” Б.Б. Глинским. Тексты воззваний, констатировав, что “германцы... до войны наводнили нашу страну шпионами, покрыли сетью колоний и через свои торговые и фабричные предприятия переводили наши деньги к себе, обогащая Германию и разоряя Россию”, призывали русских людей “к всемерной борьбе с немецким торгово-промышленным засильем”, “к дружному бойкоту немецких товаров”, к принятию всех мер, содействующих переходу собственности “в русские руки”. Архангельское купеческое общество, обсудив этот документ на своих собраниях 5 апреля и 28 июля 1915 года, приветствовало “начинание” своих московских коллег.
       Руководитель купеческого общества Х.Н. Манаков высказался “за эвакуацию отсюда тех экспортеров, которые вскормлены на немецкие деньги. Разве им дороги интересы России, раз они только вчера приняли русское подданство...”
       Обсуждение этой проблемы на заседаниях общества вызвало резкие и в целом оправданные возражения со стороны купцов иностранного происхождения. Выступая от имени лютеран, В.К. Пец заявил, в частности: “Мы поселились здесь со времен Петра Великого и теперь, как истинно русские люди, желаем быть полезными. Только прикажите нам, что делать. Мы будем работать для того, чтобы зажать немецкую конкуренцию”.
       Вскоре после начала военных действий большая группа немцев, не имевших российского подданства, была депортирована из города. В Архангельске распространялись антинемецкие листовки. После того, как в Ледовитом океане подорвался на мине пароход, шедший из Англии в Архангельск, шовинистически настроенная толпа грозилась учинить погром в Немецкой слободе. Редактор архангельской газеты “Северное эхо” некто П.В. Сергеев, сообщая в Москву о намерении открыть в городе отделение общества “Самодеятельная Россия”, писал о том, что “предстоит энергичная борьба с немецким засильем в городе”, что в городе не должно быть немцев и их контор.
       На пивном заводе Суркова полиция произвела обыск. Поводом к этой акции послужил тот факт, что радиотелеграф, расположенный в районе станции Исакогорка, выявил присутствие в городе тайной радиостанции. Ротмистр жандармского корпуса, приехавший для расследования инцидента из Петрограда, произвел подобную акцию в ряде домов города.
       Обнаружив на заводе Суркова подозрительные провода, власти обвинили его владельца в установке подпольной радиостанции для передачи сигналов немецким судам. Как показал архангельский полицмейстер С.П. Пржисецкий, российский подданный Шмидт был выслан из города, а несколько лиц (немецкого происхождения)  Вульстер, Бройтигам и Пауль  заподозрены в нелояльности в отношении к России и даже в шпионаже.
       В ответ на запрос городского полицмейстера о существовании в городе обществ, состоящих из лиц немецкого происхождения, пристав 2-й части доносил 22 февраля 1916 года: “При местной кирхе существует общество под названием “Совет евангелического общества”. В числе его активистов-руководителей были: А.Ф. Шольц, Е.И. Шергольд, В.В. Гувелякен, Р.К. Пец и К.К. Стампе. В обществе значилось 138 членов, среди которых были также норвежские и датские подданные. До начала войны в него входили также 11 человек германских подданных, но все они были исключены из его состава.
       Сохранился любопытный анализ настроения обитателей Немецкой слободы, составленный в городском полицейском управлении в 1917 году: “Часть жителей Архангельска, населяющих так называемую “Немецкую слободу” и происходящих из выходцев и давно принявших русское подданство иностранцев, образует как бы особую колонию. Они имеют свой клуб, который официально именуется “коммерческим”, а неофициально “немецким”. Члены этого клуба почти исключительно состоят из лиц указанной категории. В конце прошлого, 1916 года, старшиной этого клуба на общем собрании был избран сосланный почти два года назад Г.Н.. Шмидт. И этот факт может служить указанием на нелояльность всех тех, кто участвовал в таком избрании, т.е. большинства самых видных жителей Немецкой слободы, а само избрание я считаю демонстративной выходкой”.
       По поводу этого события провели всестороннее расследование, рапорт о нем был представлен начальнику губернии. Коммерческий клуб закрыли. Замечу, что в состав его членов в тот момент входили 78 человек. В их числе были отец и сын Бройтигамы, Гильде, Шольцы, братья Шергольды, Ландманы, Линдесы, Люрсы, Пецы и многие другие.
       22 февраля 1917 года руководители клуба А. Шольц, Э. и Р. Пец, подали губернатору заявление с просьбой “о снятии тяготеющего над коммерческим собранием позорящего его обвинения в антигосударственной деятельности и о разрешении открытия этого собрания”. С заявлением о снятии с мужа обвинения “в германофильстве” и возвращении его из ссылки обращалась к властям Л.Ф. Шмидт. Однако прошения были оставлены без последствий.
       Можно допустить, что антинемецкая пропаганда существенно повлияла на выборы в состав городской думы. В 1910 году в числе ее гласных 9 человек  почти половина всего состава думы - являлись жителями Немецкой слободы. Среди них Э.Ф. Пец, Г.Ф. Линдес, Э. К. Бройтигам, В.В. Гувелякен, Я.И. Лейцингер и другие. Выборы, проводившиеся в 1917 и 1918 гг., (состав кандидатов определялся по партийным спискам, а не по размерам недвижимого имущества, как это было раньше), дали совершенно иные результаты.
       В августе 1917 года по пяти различным спискам были выдвинуты лишь три заметных промышленника с иностранными фамилиями: В.В. Гувелякен, М.А. Ульсен и К.Ю Спаде. Все эти люди имели широкую известность. В.В. Гувелякен был не только предпринимателем, но и городским головой, а после февральской революции исполнял обязанности губернатора. Но ни один из них не был избран гласным.
       Еще более поразительными оказались итоги выборов, проводившиеся осенью 1918 года, когда на Севере совершился антисоветский переворот и в городе существовал интервенционистский режим. В списке кандидатов по объединенному внепартийному списку “Национального возрождения“ значилось 12 представителей торгово-промышленного класса, по преимуществу русских по национальности. Вновь баллотировался В.В. Гувелякен. Но этот блок потерпел сокрушительное поражение: в состав думы был избран лишь один предприниматель  И.И. Данишевский.
       Особенно крупные моральные и материальные притеснения жителей Немецкой слободы начались после освобождения Архангельска в феврале 1920 года от власти белогвардейского правительства. Состоятельные люди лишились своих заводов, судов и значительной части домов. В тюрьме и лагерях оказались В. Пец, Б. Шергольд, М. Ульсен, Г. Мейер, А. Шольц и ряд других.
       Обвинения по отношению к “немцам“, как, впрочем, и к русским, применялись стандартные: служба в белой армии, контрреволюционная деятельность.
       Типичной была судьба семьи 65-летнего лесопромышленника, бывшего купца 1-й гильдии Рудольфа Карловича Пеца. На допросе в губЧК по делу о торгово-промышленном союзе (в 1921 году) он показал, что до революции 1917 года имел в Архангельске два дома, был членом правления созданного им товарищества “Рудольф Пец“. Долгие годы до этого Пец работал управляющим лесозавода П. Амосова, состоял компаньоном этого предприятия. В собственном акционерном обществе его товарищами были два брата: Август и Вальтер. В ходе гражданской войны, по его признанию, сын Вильгельм и брат Вальтер в 1920 году были расстреляны, а фирма после освобождения Архангельска прекратила существование. Сам старый лесопромышленник служил во Внешторге, помогал этому органу установить деловые связи со странами Западной Европы.
       Письмо бывшего жителя Архангельска А. Брауна, сумевшего в августе 1920 года выехать в Лондон, воспроизводит некоторые штрихи, которые характеризовали общую ситуацию в городе. Почти сразу после приезда за границу он сообщал своему родственнику А. Люрсу в Гамбург: “Незадолго до нашего отъезда репрессии стали особенно жестокими. Огласили имена расстрелянных”. Среди них он назвал имена В. Пеца, С. Александрова и других. Многие обитатели Немецкой слободы и просто общие знакомые были арестованы: В. Витт, А. Шольц, Е. Писляк, Б. Шергольд... Поведав своему адресату о неожиданной смерти Э.К. Пеца, автор письма философски заметил: “Эта чудная смерть избавила его от жалкого существования, которое и жизнью-то не назовешь”. Он сообщил также, что “никто из иностранцев не хочет здесь оставаться на зиму”.
       В последующие годы жителей Немецкой слободы ограничивали в переписке, стали отказывать им в визах на выезд за границу. В 1923 году, например, ОГПУ не разрешило выдать паспорта на выезд в другие страны А.А. Шольцу, А.Е. Горанской, А.Г. Магер и многим другим.
       Заметим кстати, что подобным же образом органы ОГПУ относились и к чисто русским по своему происхождению предпринимателям. Мотивируя отказ на выезд К. Перешневой к мужу М.В. Перешневу, покинувшему Архангельск по поручению городской думы для добывания городу продовольствия и угля еще в сентябре 1919 года, чекист заметил: "Перешнев М.В. проходил по делу архангельских кадетов... Состоит на учете как бежавший за границу при ликвидации Северной области. Поездка его жены кроме личного удовольствия не имеет для республики никакой пользы. По моему мнению просьбу надо отклонить". По сути дела власти относились одинаково как к русским людям, так и потомкам иностранных предпринимателей, ибо последние в то время являлись гражданами России.
       В конце 20-х годов был закрыт центр духовного общения бывших иноземцев  протестантская церковь, которую до революции посещало, включая значительное число русских, до 1000 человек.
       Но все эти утеснения не шли ни в какое сравнение с теми репрессиями, которые последовали по отношению к ним в 193739 гг. Крупным делом, затронувшим большую группу жителей Архангельска и области, явилось так называемое “дело норвежского консула А. Виклюнда”.
       “Дело Виклюнда” возникло по прямому приказу наркома НКВД СССР Н.И. Ежова за  00698 от 28 октября 1937 года. “В целях пресечения всей контрреволюционной, шпионской, террористической, диверсионной деятельности на территории СССР личным составом посольств и консульств” ряда стран нарком предписал своим подопечным: “Применением широких репрессий пресечь все связи посольств и консульств этих стран с советскими гражданами, подвергая немедленному аресту всех советских граждан, связанных с личным составом этих диппредставительств".
       Приказ наркома был исполнен. В телеграмме областного управления НКВД в Москву от 24 ноября 1937 года говорилось, что “в ночь на 23 ноября проведена операция по связям норвежского консульства...В ходе операции арестовано 54 человека”. А в целом в причастности к связям с норвежским консульством были обвинены более 60 архангелогородцев. Наряду с профессором лесотехнического института В.И. Лебедевым, работником облисполкома П.С. Пузыревым, Е.А. и И.В. Жилинскими, сыном предпринимателя М. Ульсена Михаилом Мартиновичем, известным судовладельцем И.И. Бурковым, по делу проходили Эльза Бруновна Пец, Лидия Николаевна Крамаренко, сын известного лесопромышленника Егора Шергольда Борис, а также Эдуард Гернет, Герман Гувелякен, Александр Мейер, братья Виктор и Анатолий Бройтигамы, Борис и Георгий Витты, Аркадий и Иван Кольметы, сыновья бывшего городского головы, известного фотографа Якова Ивановича Лейцингера Вячеслав и Аркадий и многие другие. Все они обвинялись в шпионаже, абсолютное большинство из них были расстреляны.
       Между тем, почти все эти люди пустили глубокие корни в местную среду, некоторые из них имели большие семьи. Типичной с этой точки зрения явилась судьба Бориса Шергольда, Он в момент ареста занимал должность бухгалтера, был женат на русской женщине Марии Александровне Пресняковой, имел шестеро братьев и сестер, взрослых сыновей: Георгия, Бориса, Сергея и Владимира. Еще в 1920 году Борис Егорович был арестован и отбыл почти 10 месяцев наказания в принудительных лагерях. В 1921 году, умер его отец, известный на Севере специалист лесного дела, Егор Иванович. В 1932 году Шергольд был вторично арестован и отсидел два месяца в тюрьме. И вот последовал новый арест. Арестованного вынудили признаться в том, что он был завербован норвежским консулом для шпионской работы, получал якобы секретные сведения от экономиста В.Я. Лейцингера, плановика П.В. Петрова, а также В.Э. Бройтигама и профессора В.И. Лебедева. 16 сентября 1938 года Борис Егорович был расстрелян. Лишь в 1956 году его сын Владимир Борисович узнал о напрасной гибели своего отца.
       Подобная участь постигла В.Э. Бройтигама. В момент ареста его 78-летние отец и мать находились в Германии, а жена осталась с тремя малолетними детьми. В письме к прокурору А. Вышинскому, написанному в середине февраля 1938 года, арестованный, отрицая вину, сообщил об ужасающих условиях ведения его дела. "С 4 по 11 декабря,  сообщал Бройтигам,  я находился на допросе без сна... Следователь 3 дня меня совершенно не кормил, мотивируя тем, что мое личное дело не поступило из тюрьмы  1... Он обращался со мной грубо, ругал матом, кричал, стращал разными угрозами вплоть до расстрела и довел меня до состояния невменяемости, добившись ложных показаний. Под его диктовку я механически написал о том, что состоял членом шпионской организации".
       В таком же положении оказались многие жители бывшей Немецкой слободы, попавшие в жернова репрессивной политики государства.
       Таковы лишь некоторые сведения об одной из наиболее драматичных страниц истории Немецкой слободы в Архангельске.
       Подведем итоги. Более трех веков иностранные предприниматели разной состоятельности занимались бизнесом на Севере России. Как вся внешняя торговля России в это время, так и деятельность иноземцев, поселившихся в архангельской Немецкой слободе, имела большое значение для государства, и тем более для развития Архангельска.
       Долгие годы Беломорский морской путь оставался единственным возможным для правильных экономических сношений с Западной Европой. Этот путь являлся подлинно интернациональной торговой дорогой. Вне всякого сомнения, самим фактом своей разнообразной деятельности в Московском царстве сначала англичане, а затем голландцы, немцы и представители других национальностей внесли в жизнь Севера живую струю.
       Русские цари, начиная от Ивана Грозного, получали от заморских стран значительное количество оружия и боевых припасов. Неслучайно польский король Сигизмунд неоднократно выражал крайнее недовольство тем, что его враг (Россия) “чрезвычайно преуспел в образовании и вооружении” благодаря торговле с англичанами. Германский император в свою очередь приписывал англичанам успехи русских над Тевтонским орденом.
       Уже с XVI века московские власти, давая привилегии иностранным купцам, стремились получить при их посредничестве различных специалистов: судоводителей, судостроителей, врачей, опытных мастеров по самым различным специальностям. Чего стоит только один факт: в 1698 четыре корабля доставили в Архангельск 672 человека, среди которых были офицеры, матросы, а также кораблестроители. Все эти мастера учили ремеслам русских людей, а офицеры помогали крепить русские вооруженные силы.
       Столь же многообразно было влияние на жизнь Архангельска обитателей Немецкой слободы. Иностранные купцы помогли быстрее набрать силы сметливым местным и восприимчивым торговцам. Создание общих торговых домов и акционерных компаний, общение с западными фирмами помогали русским купцам осваивать мировой опыт торговли, проникать на зарубежные рынки.
       Иностранцы, поселившиеся в Архангельске, принесли с собой образцы более высокой культуры строительства и содержания жилья, территории своей слободы. Судя по документам, русские купцы В. Попов, Н. Крылов и ряд других строили свои просторные дома и усадьбы, заимствуя многое от иностранцев.
       Одним словом, архангельские “немцы” постепенно вошли во все сферы жизни небольшого русского города, стали заметным явлением в его экономике, образовании и культуре.
       Религиозная автономия, связи со своими родственниками на Западе, собственные школы и клубы помогали жителям Немецкой слободы сохранять свой язык и самобытность.
       Очень долго иностранцы, проживавшие в Архангельске, держались особняком, жили своей отдельной от русских людей жизнью, особыми интересами.
       Показательны с этой точки зрения наблюдения известного путешественника и литератора С.В. Максимова, приведенные в его книге “Год на Севере”. Архангельский трактирщик в момент приезда Максимова в Архангельск зимой 1856 года так передал суть отношений между русскими и жителями Немецкой слободы: “А первое: всю коммерцию отбили. В старину наших кораблей от русских шло много за границу, а теперь ни одного, все от немецких контор. Второе: за русского они свою дочь не отдадут ни за что: образ сыму в поручительство. Третье: у них клуб свой, нашим дворянским брезгают... А затем они  опять  так скажу вам  русского духа не любят: из благодарности к тому, что мы им и место отвели и все сделали”. Даже в том случае, если Максимов придумал этот монолог, то все равно он отразил итог своих наблюдений над проблемами внутренней жизни горожан.
       Своеобразным свидетельством обособленной жизни русской и иноземной общин в городе являлось почти одновременное создание двух клубов: так называемого Коммерческого собрания, или Немецкого клуба (устав был утвержден в 1858 году) и Русского соединенного клуба (устав утвержден в 1868 году).
       Создатели Русского клуба считали главной его целью “сближение всех сословий и классов”, в том числе “с иногородними торговцами и промышленниками, прибывающими к здешнему порту во время навигации”. Устав его предусматривал, что все семь старшин, избиравшихся для управления клубом, должны были принадлежать “исключительно к русскому торговому сословию”. В числе 51 учредителя новой организации наряду с купцами были 7 крестьян, 10 мещан: С. Лемяхов, М. Двойников, М. Ершов, Д. Морозов, С. Тарасов и другие. В коллективном письме от 20 апреля 1868 года губернатору С.П. Гагарину учредители, отметив, что “это благое дело возникло благодаря Вашего сиятельства”, просили руководителя губернии “принять звание первого Почетного члена клуба” и “осчастливить председательством” беседы членов клуба “о пользах и нуждах близкого отеческому сердцу Вашему нашего края и нашей торговли и продолжать руководить нами на пути соединенной деятельности и сближения личных сословий и интересов”.
       Одна из первых исследовательниц отношений русских людей с иностранцами, в частности с англичанами, И. Любименко, на наш взгляд, справедливо заметила, что “весь уклад русской жизни был им настолько чужд, что должно было пройти много времени, прежде чем они могли обжиться в новых условиях”.
       Жизнь подтвердила это. Более тесное сотрудничество и сближение русской и иностранных общин, на наш взгляд, началось в ХХ веке. Чаще стали заключаться смешанные браки. На архангелогородках были женаты немец Э. Бройтигам, норвежцы А. Виклюнд, М. Ульсен, швед А.И. Андерсен и ряд других иноземцев. Для участия в процедуре составления духовных завещаний бывшие иностранцы все чаще и чаще приглашали в качестве поверенных лиц русских людей. Все подобные документы заверялись русскими нотариусами.
       Небезынтересен и такой факт: училище, существовавшее в Немецкой слободе, закончили известный архангельский купец А.В. Булычев и ряд других представителей северного предпринимательского мира.
       Естественный процесс постепенного сближения общин был прерван экстремальными обстоятельствами: мировой войной и революционным потрясениями.

    * * *

       В 20-е годы ХХ века понятие Немецкая слобода постепенно выходит из обращения. И это неудивительно: бывшая кирха превратилась в театр рабочей молодежи  ТРАМ, в национализированных советской властью особняках, расположенных на ее территории, поселились новые люди. Значительная часть состоятельных “немцев” выехала на родину. А потомки тех, кто остался в России, постепенно русифицировались и, как правило, забыли даже язык своих предков.
      
      
      

    На заре ХХ века

       Важным этапом развития архангельского предпринимательства явился конец ХIХ  начало ХХ века. На Севере наблюдались заметные признаки оживления экономической жизни: ускоренное развитие ведущих отраслей хозяйства, усиление их акционирования, активное вовлечение в промышленность иностранных капиталов, появление опытных руководителей бизнеса из числа поморских купцов и крестьян.
       Какие реальные процессы происходили в этот период в жизни архангельского купечества?
       Прежде всего, наблюдалось сокращение его численности. Если в 1907 году в городе числилось 55 купцов, то в 1912  лишь около сорока. За каких-то пять лет почти треть общего количества купцов или ушли из жизни, или перешли в другие сословия. Часть из них приобрела звание Потомственных почетных граждан. Как правило, это были люди преклонного возраста, многие из них уже не брали торговых свидетельств. Почти всем, наиболее заметным предпринимателям: М.А. Ульсену, Я. Е. Макарову и ряду других  давно перевалило за 50 и даже  за 60 лет. А новое поколение бизнесменов не стремилось вступать в купеческое сословие.
       Не спешили это делать и купеческие вдовы. В 1915 году формально женщины не значились в составе купеческого сословия, хотя среди владельцев крупных и мелких торговых заведений города они играли весьма заметную роль. Исторически сложилось так, что в коммерческие дела своего мужа на первых порах (в XIX веке) жена вступала вынужденно вследствие смерти мужа, когда купеческие дети были еще малы. А далее та или иная наследница действовала уже по обстоятельствам: иногда она владела заведением вместе с детьми, чаще передавала дело мужа в руки сыновей т.д. А нередко даже при взрослых сыновьях купеческие вдовы формально и фактически вели дела фирмы.
       В 1915 году архангельские предпринимательницы содержали более 20 процентов хлебно-бакалейных магазинов, половину галантерейных, они преобладали в мелкой рыбной торговле. Среди горожан были хорошо известны имена Ольги Кротовой (сестры братьев Мерзлютиных) с сыновьями, А.И. Жильцовой, купеческой вдовы, а также А.П. Корытовой, Е.А. Латрыгиной, владелицы типолитографии Е.М. Павловой, хозяек двух книжных магазинов  М.Г. Шашковской (сестры П.Г. Минейко) и А. П. Булычевой и др.
       Отказу от формального вступления в купеческое сословие в немалой мере способствовало принятие Положения о государственном промысловом налоге 1898 года. После его появления, заметил в своей книге “Москва купеческая” П. Бурышкин, “купеческое сословие было обречено на несомненное вымирание. И действительно, его существование почти сводилось на нет. В купцы записывались на основании соображений, совершенно посторонних торговой деятельности. Например, евреи записывались в купцы первой гильдии потому, что таким путем они получали право повсеместного жительства, вне зависимости от так называемой черты оседлости. В столицах записывались для участия в управлении и руководстве крупными благотворительными и просветительными учреждениями, созданными купеческими обществами за счет тех огромных капиталов, которые поступали зачастую этим обществам по завещаниям их бывших сочленов. И, в сущности, говоря, деятельность купеческих обществ постепенно утрачивала свой профессионально-представительный характер...”.
       Многое из этого описания отмечалось и в деятельности архангельского купечества. В этот отрезок времени значительно изменился национальный состав торгового сословия. Заметно выросла еврейская прослойка. В 1912 году, например, среди купцов значилось около десятка лиц этой национальности: братья Данишевские, Ульянские, Биндеры, а также А.Я. Бер и Г.М. Пейсахов  отец сказочника и художника Степана Писахова. Появление этой категории предпринимателей на Севере объяснялось тем, что евреи, приезжая в Архангельск из разных мест и, записываясь в состав купечества, получали право повсеместного жительства, вне зависимости от так называемой черты оседлости.
       Купеческое общество в Архангельске пока еще продолжало действовать: регулярно проводились его заседания, избирались руководящие органы, ежегодно издавался типографский отчет о его работе. Долгие годы руководителем общества был известный купец А.И. Вальнев. Его сменил на этом посту Х.Н. Манаков. На заседаниях общества регулярно обсуждались актуальные проблемы развития промышленности, торговли и транспорта на Севере. Общество активно поддерживало новые полезные начинания в этом деле, помогало учебным заведениям и т.д.
       Приведем перечень лишь некоторых экономических мероприятий, выдвинутых по инициативе общества в начале ХХ века.
       25 мая 1912 года участники общего собрания сочли целесообразным соорудить особый подъездной путь от основной железной дороги до складов на берегу Северной Двины и устроить в этом районе пристань Дамбу с развитой сетью пакгаузов и хороших причалов. Вскоре общество направило ходатайство с этой просьбой министру торговли и промышленности.
       Купцы на своих собраниях не раз ставили вопрос о понижении железнодорожных тарифов, взимавшихся с провозимых грузов на линии ВяткаКотлас. Столь же настойчиво они добивались введения добавочного поезда на железнодорожной линии АрхангельскВологда.
       Летом 1915 года купечество возбудило вопрос о сооружении грунтовой дороги от Архангельска до Мезени. В связи с военными обстоятельствами, с продовольственным кризисом, этот путь являлся жизненной необходимостью для жителей отдаленного северного уезда.
       По инициативе общества был поставлен в повестку дня вопрос о сооружении в Архангельске холодильника “между Пинежской и Оперной улицами на берегу Северной Двины”. Эта идея была очень быстро претворена в жизнь.
       Много проблем экономического значения общество обсуждало в годы мировой войны. Общество создало даже специальную комиссию по вопросу о формах развития промышленности на Севере. Лидеры купеческого мира обратили внимание на необходимость нового подхода к морскому и речному транспорту, лесному промыслу, лучшее использование минеральных богатств Мурмана и Печоры. Они ставили вопрос о том, что необходим ряд правительственных мер для обеспечения притока капиталов на Север. Для быстрого развития Севера “нужны предприимчивые энергичные люди и деньги”,  заявляло архангельское купеческое общество.
       Естественно, что многие из проблем, объективно стоявшим перед экономикой Севера, не был решен: мешала нехватка средств и необходимых кадров, затем военная обстановка и, наконец, революционные потрясения. Но последующие годы показали, что купцы  люди практического ума и деловой хватки  пытались решить именно то, что позднее вновь вставало в порядок дня перед властями.
       Торговопромышленное сословие проявило заботу о развитии коммерческого образования, о поддержке талантливых студентов из народа и т.д. Приведем несколько примеров.
       23 февраля 1895 года купеческое общество детально обсудило вопрос о создании в Архангельске коммерческого учебного заведения, выдвинутый в июне 1894 года во время посещения северного города министром финансов Российской империи С.Ю. Витте.
       Витте пообещал городу выделить для этой цели государственное пособие в размере 100 тысяч рублей, но поставил условие: архангельская городская дума и купеческое общество должны предоставить училищу соответствующее помещение и выделить для его содержания недостающую сумму.
       Дело сдвинулось с мертвой точки. А. Шольц предложил обществу передать здание бывшей церковной школы. Городская дума выделила 5 000 рублей при условии, что училище будет не 3-го, как предлагал министр, а 2-го разряда. Подобную же сумму выделило и купеческое общество.
       Характерно, что купеческое собрание также отвергло идею образования в Архангельске коммерческой трехлетней школы, как явно недостаточной для города. Оно сочло возможным создать “коммерческое училище такого типа, которое равнялось бы среднему образовательному заведению”.
       Решением Государственного Совета от 2 июня 1899 года в Архангельске было открыто торгово-мореходное училище, которое стало готовить специалистов по мореходному и торговому делу. Председателем попечительского совета нового заведения был единодушно избран городской голова В.В. Гувелякен.
       Училище разместилось в трехэтажном каменном доме. Рядом с ним стоял двухэтажный деревянный дом, в котором находилась квартира начальника, помещения для учеников. В числе первого набора, 48 учеников, было 3 лютеранина, 3 католика, 2 еврея, остальные православные.
       Купеческое общество не стояло в стороне от важных общественных событий. Так, 19 июля 1912 года оно единодушно избрало своего представителя для участия в торжествах по поводу столетия Бородинского сражения. Для поездки в Москву на торжества был избран А.И. Костогоров, для которого общество выделило 150 рублей на расходы и приобретение венка для возложения к памятнику героям Отечественной войны 1812 года.
       С истинно северным размахом общество отметило 200-летие со дня рождения великого северянина М.В. Ломоносова. В числе других мер было решено учредить в одном из вузов России стипендию имени М.В. Ломоносова. Средства для создания стипендиального фонда было решено собрать путем взимания средств со всех торговых документов, выбираемых торговцами в Архангельске.
       В решении собрания было отмечено, что “стипендию следует предоставлять одному из беднейших уроженцев Архангельской губернии по представлению учебного начальства и по учреждению общего собрания архангельского купеческого общества”.
       На собрании, состоявшемся 7 ноября 1911 года, решено было также просить соответствующие органы “о скорейшем открытии в Архангельске народного университета”, а старосте общества поручили возложить к памятнику Ломоносова венок с надписью: “Великому земляку Михаилу Васильевичу Ломоносову Архангельское купеческое общество. 17111911 г.”.
       Вместе с тем, нельзя не отметить снижения активности абсолютного большинства представителей купеческого сословия. На общие собрания, как правило, являлось менее 10 человек. Дело с их посещаемостью приняло столь катастрофические размеры, что на одном из заседаний было принято решение о штрафовании всех, кто не являлся на собрания, а из штрафных денег составлять особый фонд, из которого впоследствии выдавать пособие лицам купеческого общества, впавшим в бедность.
       Члены общества резко воспротивились этому решению. В своих объяснительных они, каждый по-своему, осудили это решение собрания. Причины неявки на собрания были разные, но все отказались платить положенный штраф.
       Правда, сдвиг в решении этого вопроса был: купцы с той поры заранее стали присылать старосте уведомления о причинах возможной неявки на предстоящее собрание, а посещение собраний значительно улучшилось.
       И, тем не менее, купечество играло важную роль как в решении экономических, так и общественных проблем. В начале века пост городского головы занимали почетный личный гражданин Я.И. Лейцингер и известный предприниматель В.В. Гувелякен. Купцы составляли до половины общего состава гласных городской думы.
       Архангельские предприниматели находили и другие формы защиты своих интересов. В январе 1906 года министр торговли и промышленности Российской империи утвердил устав архангельских лесопромышленников.
       Эта организация носила четко очерченный профессиональный характер. Целью союза была защита интересов лесопромышленников, как со стороны правительства, так и рабочих.
       На первом собрании, состоявшемся 13 февраля 1906 года, председателем совета избрали обрусевшего норвежца Мартина Абрамовича Ульсена, а его заместителем Егора Ивановича Шергольда. На следующий год они поменялись ролям, и в течение десяти лет союз возглавлял Е.И. Шергольд.
       Союз объединял 17 основных лесопромышленных фирм, действовавших на территории губернии: в Архангельске, Кеми, на Печоре, в Онеге. Среди них “Товарищество Кобылин-Лунд”, братьев Вальневых, Я.Е. Макарова, “Ульсена, Стампе и К®” и другие.
       В руководящем звене союза, состоявшем из 10 человек, только трое: Д.И. Вальнев, Н.О. Шарвин и Ю.Ф. Сусленников, т.е. менее одной трети,  были лесопромышленники с русскими фамилиями.

    * * *

       ХХ век принес заметное оживление в экономическую жизнь Севера.
       Важным стимулом к усилению интенсивности промышленного производства и торговли в этом регионе явились такие общегосударственные меры, как завершение в 1899 году сооружения железной дороги Котлас-Пермь, связавшей Архангельск с Сибирью, и железнодорожной линии МоскваАрхангельск (1897 год). В конце ХХ века вступило в строй пароходство “Котлас-Архангельск-Мурман”. Благодаря этим мерам архангельские товары получили выход на внутренний российский рынок, а в порт на Северной Двине стали в больших объемах, чем прежде, поступать товары из центральной России и из Сибири.
       Но это были лишь первые шаги. В начале ХХ века с особой остротой встали проблемы модернизации лесной промышленности и дальнейшего развития водного транспорта.
       Несмотря на некоторые меры, предпринятые в конце XIX века по развитию российского торгового флота, доля его во внешней торговле Севера составляла менее 5 процентов от общего оборота. Ситуация в этом деле оставалась такой же печальной, как и в предыдущие века. Оценивая ее, один из видных специалистов и предпринимателей в области северного коммерческого морского флота И. Данишевский справедливо отмечал: “Не владея своим собственным коммерческим флотом, мы вынуждены для нашей морской торговли прибегать к услугам заграничных соседей  арматоров и становимся в полную от них зависимость... Единственный выход из этого  создавать свой сильный коммерческий флот”.
       Значимость этой проблемы хорошо понимало правительство России. Оно приняло в начале ХХ века ряд законов, поощрявших развитие, как отечественного судостроения, так и мореплавания. Стали выплачиваться премии за каждое выстроенное в России морское судно в размере от 65 до 105 рублей за тонну. Но северные предприниматели, не удовлетворившись этим, предлагали правительству обеспечить более широкие возможности для становления отечественного морского флота: предоставлять русским судовладельцам долгосрочные кредиты под все морские суда, независимо от того, в каком государстве оно построено. С этой целью они вынашивали идею об учреждении специального “флотского банка” по примеру земельных банков. По мнению северных судовладельцев, в России по-прежнему слабо решались проблемы страхования пароходов, подготовки матросов и судовых механиков.
       Они считали увеличение русских кораблей на Севере перспективным делом, ибо в этом крае были богатые запасы сырья, веками использовавшиеся для экспорта, были специалисты, традиционно связанные с морским судоходством. Начало ХХ века полностью подтвердило верность понимания этих проблем северными предпринимателями.

    * * *

       Как уже отмечалось, на Севере с 1875 года действовало “Архангельско-Мурманское срочное пароходство”. Это был своего рода монополист, долго не имевший никаких конкурентов. В 1912 году основной капитал общества составлял 1 312 000 рублей. Пайщики получали неплохие дивиденды  по 6 процентов на находящийся в деле капитал.
       Правление общества находилось в столице, его возглавлял Г.А. Вейхардт, в состав руководящего органа входили представители от морского министерства, а также  финансов, торговли и промышленности, видные российские предприниматели. Членами правления пароходства были С.И. Мамонтов, барон М.Э. Нольде, Н.В. Терентьев и другие. Наличие большого числа чиновников правительственных учреждений в этом органе объяснялось тем, что общество пользовалось особым покровительством со стороны правительства, которое выступало важнейшим пайщиком этого общества. Только в 1896 году оно приобрело 775 новых паев на сумму 620 000 рублей.
       Всесильные столичные чиновники умело использовали связи с могущественными людьми столицы. Новые пароходы приобретали имена особ из царствующего дома. Сразу же после коронации нового царя в составе пароходства появилось судно “Император Николай II”. К нему добавились “Великий князь Владимир”, “Королева Ольга Константиновна” и др. Летом 1894 года Север посетил министр финансов С.Ю. Витте. Моряки не ударили лицом в грязь: они подготовили для его путешествия по Северу пароход “Ломоносов”.
       Как гласит отчет пароходства, “Его превосходительство вынес самое лучшее впечатление относительно состояния пароходов Товарищества, личного состава, команды и управления делами пароходства”. Министр признал особой заслугой то, что весь личный состав команды пароходов был исключительно из среды северных поморов. Весьма знаменательным было замечание о том, что “с тех пор Статс-секретарь Витте сделался покровителем нашего пароходства и ревностным поборником расширения этого предприятия  в зависимости от увеличившегося населения Мурмана и от возросших его потребностей”. А вскоре в пароходстве появился корабль “С. Витте”.
       В конце XIX века правление имело в своем распоряжении 10 пароходов, шхуну, 2 катера, 2 баржи и многое другое. Одной из причин сравнительно успешной деятельности пароходства являлись щедрые ассигнования правительства на его содержание. В первые годы существования ему выделялось 50-55 тысяч рублей в год казенных субсидий, в 1896  80 000, а в 1914  уже 289 711 рублей.
       В одном из отчетов правления компании в конце XIX века отмечалось, что “размер правительственной субсидии был увеличен с таким расчетом, чтобы обеспечить пайщикам не менее 5% на находящийся в деле капитал”. Как учредители, так и пайщики принадлежали, по выражению С.Ю. Витте, “к барам-промышленникам из дворцовой камарильи или к ней близким” людям, которые получали щедрые ассигнования из особых фондов казначейства.
       Это обстоятельство не давало покоя всем остальным судовладельцам, настаивавшим перед правительством о введении такого же положения для всех вновь создаваемых пароходных обществ.

    * * *

       Но ситуация постепенно изменялась: у монополиста появлялись конкуренты в перевозке как пассажиров, так и грузов.
       По-своему уникальным примером предпринимательства в области морского судоходства явилась деятельность рядового помора из села Патракеевки Игнатия Ивановича Буркова. Во второй части книги содержится обстоятельный очерк о судьбе этого незаурядного человека. Здесь лишь замечу, что, начав свой бизнес с нуля, Бурков сумел к 1915 году занять третье место по числу своих морских пароходов и был вне конкуренции в деле обслуживания пассажиров. Он смог к этому времени построить и приобрести пять парусников и 10 пароходов, имел свои склады и пристань на Северной Двине.
       Начальник Архангельского морского порта в декабре 1913 года так характеризовал деятельность пароходства Буркова: “И.И. Бурков начал свое, ныне очень крупное дело как каждый заурядный помор, владея только двумя парусными морскими судами. Постепенно благодаря знанию края и его местных условий, личной инициативе и неустанному труду он достиг того, что его пароходное предприятие сейчас заняло первое место после товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства. Являясь дополнением последнего, пароходство Буркова, вместе с тем, совершенно свободно от всяких обязательств, и все его благополучие зависит исключительно от личной инициативы и трудов единственного своего руководителя господина Буркова...
       Бурков благодаря своей инициативе не довольствоваться обслуживанием только давно известных и обследованных местностей пользуется всегда случаем развить свою деятельность в таких местах, где до него редко кто бывал... Польза пароходства Буркова для экономической жизни северного побережья громадна”.
       О размахе деятельности северного пароходовладельца свидетельствует тот факт, что на 1 января 1915 года в бассейне северных морей плавало 9 судов, а товарищество Архангельско-Мурманского пароходства имело в тот момент 16 пароходов. Так что Бурков не только дополнял своего напарника, но и составлял ему серьезную конкуренцию.
       Значительных успехов в развитии морского судоплавания добился торговый дом “А.И. Андерсон и Сын”. Небольшая фирма была зарегистрирована еще в 1876 году. Ее основателем был швед Андреас Юхан (Андрей Иванович) Андерсон из г. Кальмар. В Архангельске бывший моряк оказался благодаря случайности  кораблекрушению, происшедшему на Белом море. Будучи совсем молодым (родился в 1850 году), он завел дело  торговлю корабельными припасами. В 1874 году женился на русской женщине из торговой семьи и вскоре принял российское подданство. В 1884 году, ободренный ростом и успехами своего заведения, Андерсон приобрел два морских корабля для транспортировки леса за границу и организовал регулярные рейсы по маршруту: АрхангельскАнглияАмерика, а также и в другие страны.
       Годом позже он купил первый буксирный пароход и несколько барок для буксировки грузов между заводами. Далее бизнесмен стал владельцем самого мощного в Архангельске буксирного парохода “Рекорд”, затем по его заказу шведский завод построил еще один буксир, которому было присвоено имя “Губернатор Энгельгардт”.
       Сохранились сведения о том, что этим актом предприниматель отблагодарил бывшего начальника губернии за то, что последний убедил Андерсона принять российское подданство. К 1913 году Торговый дом имел уже пять морских пароходов. В 1906 году совладельцем фирмы стал сын бизнесмена Александр, и фирма была преобразована в торговый дом “А.И. Андерсон и Сын”. Младший Андерсон, также принявший российское подданство, изучал коммерческое дело и языки в Англии и Швеции. К тому времени фирма, кроме экспорта и импорта древесины, занималась торговлей корабельными припасами и углем, фрахтовкой пароходов и рядом других дел.
       О связях торгового дома свидетельствует тот факт, что фирма состояла агентом “Шведского пароходного страхового общества”, “Норвежской спасательной компании”, “Норденфельдского пароходного общества” и страхового общества “Россия”.
       В трудное военное время  в октябре 1916 года  учредил свой торговый дом Карл Юрьевич Спаде. Целью товарищества являлось “производство всякого рода торгово-промышленных операций как внутри империи, так и за границей”. Основной капитал составил 100 тыс. руб., 80 тыс. из которых внес К. Спаде, а 20  его жена Эльза Георгиевна. В момент учреждения товарищества фирма имела пять пароходов, склады, 2 пристани для разгрузки океанских судов и обоз 45 лошадей.
       Мировая война доказала слабость русского торгового флота. Основная масса грузов от стран  союзников России доставлялась иностранными кораблями. Это обстоятельство побудило северных предпринимателей еще раз обратиться к насущным проблемам развития морского судоходства.
       Архангельские бизнесмены наметили обширную программу развития северного торгового флота. Осенью 1916 года члены Архангельского общества изучения Русского Севера, заслушав доклад И.И. Данишевского “К вопросу об отечественном торговом флоте”, сформулировали концепцию создания крупной акционерной морской пароходной компании. Основной целью ее, по мнению комиссии, являлось “содействие всеми мерами установлению регулярных пароходных линий на отечественных кораблях между нашими и западноевропейскими портами, чтобы тем самым обеспечить выход на иностранный рынок товаров и избавиться от мелких экспортеров”.
       Дело не ограничилось словесными заверениями. С широким размахом создавалось “Северо-Океанское акционерное общество пароходства и торговли”, или сокращенно пароходство “Северо-Океан”. Общество ставило широкие цели: осуществлять перевозку грузов и пассажиров по внутренним и внешним водным путям, строить и содержать судостроительные заводы, приобретать и эксплуатировать леса, сооружать товарные склады и т.д..
       Уставной капитал определялся в размере 5 млн. руб. В число учредителей вошли известные архангельские предприниматели: почетный потомственный гражданин А.И. Костогоров, М.А. Криличевский, крестьяне Д.И. Вальнев и А.С. Чудинов. Все они приобрели крупные пакеты акций новой компании. Один из инициаторов “дела” И.И. Данишевский, например, имел пай на сумму 190 тыс. рублей.
       Часть учредителей компании после окончания интервенции на Севере попала в трудное положение, о чем будет рассказано ниже в очерке, посвященном Я.А. Беляевскому.
       Заметные изменения происходили на речном транспорте. К 1912 году окрепло “Северное пароходное общество Котлас-Архангельск-Мурман”. За 15 лет основной капитал увеличился до 800 тыс. руб. Общество давало устойчивый доход своим пайщикам. Доходность предприятия определялась в 10%, а стоимость имущества приближалась к 3 млн. руб. Руководителями правления являлись опытные северные бизнесмены: Я. Беляевский, М. Криличевский и Ф. Линдес.
       К 1915 году общество увеличило число акционеров: 5000 акций были распределены между 57 владельцами. По 310 акций имели А.И. Костогоров и М.А. Криличевский, 307  принадлежали клану Люрсов, до 500  семье Линдесов, 239 акций имели братья Хаминовы, 91  Э.Ф. Пец, 70  А. Сурков и его сын Арно. И в то же время были и мелкие держатели: одна акция, например, принадлежала И.И. Коржавину, 2  М.М. Рослякову и т.д..
       Наряду с этим в перевозке грузов по Северной Двине принимали участие много мелких пароходств: Ившина, Гурылева, братьев Володиных, Вальнева, Альциуса, Варакина, Чудинова, Хаминова, Постникова, “Товарищество пароходства по Ваге и Двине” и ряд других.
       В целом численность пароходов на Северной Двине с 1898 по 1916 годы возросла с 94 до 376, т.е. увеличилась в пять раз, а непаровых судов, т.е. в основном барж  в 8 раз (с 98 до 777). Резко поднялась за этот отрезок времени и грузоподъемность отдельных судов. В конце XIX века она составляла 25  50 тысяч пудов каждое, а в 1912  уже 100 150 тысяч. Общее число судовладельцев в этом бассейне достигло 120 человек.
       Однако и такого количества пароходов и барж явно не хватало. Особенно это почувствовалось в связи с начавшейся мировой войной.

    * * *

       Своеобразным символом обновления северного предпринимательства явился в начале ХХ века активный переход к более высокой ступени акционирования промышленных и торговых заведений. Семейные, сравнительно небольшие по своим капиталам торгово-промышленные фирмы, уступали место более мощной форме  акционерным компаниям.
       Достаточно отметить, что в целом в России к началу 1914 года действовало 2181 акционерное общество (без железнодорожных) с общей суммой капитала 4 538 млн. руб. Причем 663 из них с капиталом 1 718 млн. руб. были учреждены с начала 1910 года. Подобных темпов акционирования не знала мировая история. В это же время происходил небольшой рост числа иностранных обществ. К 1913 году их насчитывалось в стране 230, капитал вырос до 587 млн. рублей. Общая доля их составляла 10% по числу и около 13% по размерам капиталов.
       Подобное явление наблюдалось и на Севере. Наиболее характерные процессы происходили в лесопильной индустрии. В 1912 году в России насчитывалось 37 акционерных предприятий в этой отрасли хозяйства. 11 из них с общим объемом около 8 млн. рублей действовали на Севере. Они составляли треть общего числа лесозаводов России, концентрировали до четверти всех капиталов отрасли.
       Одно за другим возникают солидные объединения “Братья С. и М. Кыркаловы” (1891), “Кемские лесопильные заводы” (1900), “А. Чудинов и К®” (1915), “Стелла Поларе” (1903), “Е. М. А. Братья Володины” (1906), “Братья Пец”, “Братья В. и М. Чудиновы”, “Товарищество северных смолоторговцев” (1912) и др..
       Часть из них по-прежнему, как и в ХIХ веке, являлась семейными, но реорганизовывалась в более крупные, привлекая пайщиков со стороны.
       Известный бизнесмен Яков Ефимович Макаров стал пароходовладельцем еще в XIX веке. Увеличение масштабов перевозок побудило опытного купца, ставшего уже Потомственным почетным гражданином, 26 апреля 1907 года учредить акционерное общество “Архангельское речное легкое пароходство”. Устав общества определял основной капитал в сумме 100 тыс. руб., разделенного на 500 акций стоимостью по 200 рублей каждая. Учредителем нового объединения стал его владелец. В соответствии с уставом всеми делами общества стало руководить правление и три директора.
       Выше уже рассказывалось о создании и принципах формирования капиталов компании “Стелла Поларе”. Акционерами ее являлись как выходцы из западноевропейских стран, так и русские бизнесмены: Кыркаловы, Вальнев и др.
       На таких же основах образовалось в январе 1900 года товарищество “Кемские лесопильные заводы”. Основной капитал в сумме 500 000 рублей, разделенный на 500 паев, внесла небольшая группа архангельских предпринимателей, потомков западноевропейских купцов. 118 акций приобрела семья А.Ю. Суркова, 101  Гувелякенов, по 100  Э.В. Брандт и Э.Е. Линдес и другие. Дирекцию заводов возглавил В.В. Гувелякен.
       Эти и многие другие примеры свидетельствовали о том, что в Архангельске создавалась принципиально иная форма действия капиталов: кроме семейных торговых домов, принадлежавших, как правило, отцу и сыновьям, появились возможности для действия значительных по своим масштабам складочных капиталов видных промышленников и купцов Севера.
       В Архангельске в 1909 году насчитывалось 132 крупных промышленных и торговых предприятия. Сюда следует добавить 23 предприятия, располагавшиеся в Архангельском уезде и принадлежавшие в основном архангельским купцам и торгующим крестьянам: это лесозаводы братьев Вальневых, Кыркаловых, “Ульсена, Стампе и К®”, Фонтейнеса Э. и ряд других. 39 из них официально значились как торговые дома, товарищества или акционерные компании.

    * * *

       Наиболее заметные изменения произошли в этот отрезок времени в лесопильной промышленности. От кустарного промысла, ручной распиловки, применения только силы ветра и воды, от небольших лесозаводов она постепенно, преодолевая многие трудности, переходила к машинному лесопилению, применению пара, электричества, созданию более крупных лесозаводов.
       Напомним, что первые заведения с использованием приводов от паровой машины появились в Архангельске еще в ХIХ веке. В 1820 1822 гг. Е. Классен и В. Брандт соорудили такой лесозавод на острове Бревеннике.
       Четырех рамный завод имел паровой двигатель мощностью 35 лошадиных сил. В течение 1824 года он распилил 35 тыс. бревен. На предприятии работало более 100 человек и 30 лошадей. Заводской оборот составил 185 000 рублей, купцы получили 21 000 рублей чистого дохода.
       Чуть позднее, в 1856 1858 гг. там же появились паровые заводы, основанные купцами Кларком, Шольцем, Грибановым и Фонтейнесом.
       Вскоре возникли и другие лесозаводы. В 1863 и 1871 годах появились предприятия Онежского лесного торга. В 1870 году на острове Бревенник соорудил свое предприятие Э.Г. Брандт. В 1875 в Маймаксе появился завод Русанова, в 1881 году - на 6-й версте лесопилка Суркова и Шергольда, в 1883 г в Маймаксе установили первые пилорамы Амосов и Гернет, Ульсен и Стампе. Появились и другие заводы. Иначе говоря, в лесопилении произошел подлинный промышленный переворот.
       Этот переворот был заметен по числу быстро создававшихся и растущих лесозаводов. Попытаемся суммировать некоторые данные за XIX - начало XX вв.
      

    Годы

    Число заводов

    Численность рабочих

    1841

    2

    106

    1863

    11

    356

    1893

    15

    2 052

    1900

    32

    8 815

    1905

    34

    11 982

    1909

    36

    14 432

       Ист.: Памятные книжки Архангельской губернии на 1864, 1910,1911, Архангельск. 1910,1911. С.179; ГААО. Ф. 1. Оп. 12. Д. 30. Л. 64; Известия Архан. о-ва изучения Рус. Севера. 1913.  16. С. 743746.
      
       Столь быстрый рост числа заводов объяснялся и техническими нововведениями: они в несколько раз повышали производительность труда. В конце ХIХ века паровое лесопиление стало основным, что позволило создавать многорамные заводы.
       Если предприятие Суркова в момент создания (в 1881 году вместе с Шергольдом) насчитывало всего одну раму, то в конце века  уже 10. Подобный же процесс происходил на большинстве лесозаводов. К началу ХХ века все заводы имели электрическое освещение.
       Только в губернском центре и Архангельском уезде в 1914 году насчитывалось 26 лесозаводов, на которых насчитывалось 133 рамы, работало около 13 тысяч человек. На них распиливалось около 5 млн. штук бревен, вырабатывалось продукции на 18 млн. руб. Удельный вес Архангельских лесозаводов по выпуску продукции составлял 65% от общероссийского.
       Десять лесозаводов имели по шесть и более пилорам. Вот какими данными характеризовалась их работа в 1914 году:
      

    Фирма

    Число рам

    Число

    рабочих

    Изготовлено стандартов

    Стоимость продукции

       Норд

    6

    861

    16 900

    1 267 500

       Стюарт К.А.

    6

    460

    13 000

    1 000 000

       Арх. лесоп. завод

    6

    416

    9 500

    793 489

       Маймакс. Лес. Т.-во

    6

    873

    16 500

    1 200 000

       Н.Русанов - cын

    8

    500

    13 161

    652 225

       Э. Дес Фонтейнес

    8

    915

    21 234

    1 560 000

       Братья Вальневы

    9

    610

    18 000

    1 080 000

       Ульсен, Стампе и К®

    9

    384

    16 917

    1 200 000

       Удельное ведомство

    10

    800

    22 118

    1 636 000

       Сурков и Шергольд

    10

    865

    14 500

    1 030 000

      
       Всего накануне мировой войны в Архангельске действовало 45 предприятий, подведомственных фабричной инспекции. Стоимость выработанной ими продукции определялась в 19 281 496 рублей. В 1913 году был достигнут максимальный вывоз из Архангельска пиленого леса. Более 30 фирм экспортировали в тот сезон 287 823 стандарта этого вида продукции. В приложениях к нашей книге есть таблица ( 22), показывающая размеры вывоза древесины отдельными фирмами.
       Помимо упомянутых выше факторов, в частности внедрения механизации в лесное производство лесному буму на Севере способствовал ряд важных объективных обстоятельств.
       Во-первых, Архангельская губерния всегда была исключительно богата девственными, нетронутыми запасами древесины, необходимой для строительства жилья, а также различных сооружений, морских и речных судов. К тому же леса располагались, как правило, вблизи рек, по которым бревна можно было легко сплавлять к местам их переработки и употребления.
       Во-вторых, готовая продукция: доски, брусья, шпалы, мачты, круглый лес - издавна пользовалась огромным спросом не только в России, но и на иностранных рынках, с которыми Архангельск был связан морским путем. Более того, в связи с бурным ростом промышленности традиционный рынок малолесных государств Западной Европы рос более быстрыми темпами, чем производство пиломатериалов. Поэтому предпринимателям Русского Севера не приходилось изыскивать новые возможности сбыта своей продукции.
       К тому же в конце XIX века появились вместительные пароходы, приблизившие западноевропейский рынок.
       В-третьих, на Севере всегда существовала огромная резервная армия труда, т. к. землепашество, находясь в зоне рискованного земледелия, не могло прокормить крестьянские семьи. Поморские крестьяне издавна занимались различными промыслами, десятки тысяч их ежегодно уходили во многие города России на отхожие заработки. Многие из них знали толк в лесном деле, владели навыками мастерства по работе с деревом и объективно представляли, таким образом, резервную армию труда для лесопильного производства.
       В-четвертых, сооружение лесозаводов на первых порах не требовало крупных капиталовложений, так как они в то время оснащались сравнительно простым оборудованием. Не требовало солидных затрат и возведение простейших деревянных цехов, или “амбаров”, где оно устанавливалось.
       Несмотря на довольно примитивный внешний вид, лесозаводы конца XIX века оснащались паровыми двигателями, что значительно повысило их выработку на одну пилораму. А рост спроса на пилопродукцию давал устойчивый процент прибыли.
       Об этом убедительно свидетельствовал опыта работы большинства архангельских лесозаводов. В предвоенные годы почти все акционерные компании достигли заметного развития и получали достаточно высокие прибыли.
       Приведем некоторые примеры. Так, общество “Стелла Поларе” имело баланс 1 821 тысячу рублей. За 1909-1911 гг. прибыль составила 120 914 рублей. Лесозавод “Сурков и Шергольд” за 1909 1910 гг. получил прибыль 95 619 рублей, а баланс его хозяйства оставлял 2 841 626 рублей.
       Устойчивую работу лесного хозяйства города можно проследить на примере торгового дома завода "Братья Вальневы". Это был один из наиболее крупных маймаксанских лесозаводов. В среднем в разгар сезона на нем трудилось от 600 и более человек. В архиве сохранился именной список всех работников, нанимавшихся на работу в период с 1899 по 1915 гг. В нем зарегистрировано 7072 человека.
       Судя по этому документу, многие рабочие были жителями окружающих деревень, но большинство составляли приехавшие на сезонные заработки из Шенкурского, Холмогорского, Онежского и других уездов, а также из Вологодской губернии. Все они жили в заводских казармах.
       Сохранились данные о финансовой деятельности этого предприятия за 1896-1916 гг., т.е. за 21 год. Приведем некоторые выборочные сведения о сумме валютных поступлений за реализованный товар.
      

    Годы

    Сумма выручки в фунтах стерлингов

    1897

    1900

    1905

    1910

    1913

    1916

    21 610

    44 042

    72.888

    115.262

    170. 596

    279 724

       ГААО. Ф. 350. Оп. 1. Д. 1. Л. 3-40.
       Данные таблицы позволяют сделать некоторые выводы. Во-первых, с момента пуска в строй завода наблюдался неуклонный рост суммы валютной выручки. За 21 год она увеличилась в 11 раз (с 24 652 в 1897 году до 279 724 в 1916 г.). Во-вторых, военные годы не повлияли на объемы вывозимой продукции. Более того, в 1916 году фирма отгрузила рекордное количество своего товара - 14 624 стандарта, выручив за него в переводе на российские деньги 4 028 035 рублей. В 1912 и 1913 гг. они вывезли соответственно только 10 021 и 10746 стандартов. Таким образом, за три-четыре года произошел весьма существенный прирост выпуска продукции. Он достигалось за счет того, что Вальневы наряду с досками стали больше продавать иностранцам дров, шпал и круглого леса.
       А всего за 21 год на счета торгового дома "Братья Вальневы" поступило 2 221 339 фунтов стерлингов.
       Многие товарищества работали так же устойчиво, получали хорошие доходы, строили планы дальнейшего развития своих заведений.
       Стабильность работы лесной промышленности Севера была настолько очевидной, что она привлекла внимание крупнейших банкиров России братьев Рябушинских.
       Уже после начала мировой войны Рябушинские разработали программу приобретения в свои руки лесной промышленности и лесного экспорта. Банкиры исходили из того, что послевоенная Европа будет нуждаться в лесных материалах для восстановления пострадавших районов, для нового строительства. В октябре 1916 года братья скупили паи наиболее заметного товарищества “Н. Русанов и сын”, лесозаводы которого располагались в Архангельске, Мезени и Ковде (ими было приобретено 293 пая из 300 за 4 миллиона 834 тысячи рублей). Одновременно Рябушинские купили возле Котласа участок земли в несколько сот десятин для постройки писчебумажной фабрики, вели переговоры о получении в бассейне северных рек “концессии на лесные площади в несколько миллионов десятин”.
       Более того, в начале 1917 года банкиры зарегистрировали общество “Русский Север”, целью которого являлась разработка и эксплуатация лесных дач, месторождений торфа и производство писчебумажных материалов. В своих воспоминаниях “Смутные годы”, хранящихся в рукописном отделе Нью-Йоркской публичной библиотеки, М.П. Рябушинский писал: “Котлас соединен с Вяткой железной дорогой. От Вятки  с Россией. Три могучие реки обслуживают колоссальную неиспользованную площадь. С Архангельском связь через Северную Двину. Сухона снабдит нас лесом ... для Котласа для писчебумажной фабрики, крупный лес пойдет в Архангельск по Северной Двине для распиловки на наших заводах и экспорта. Решили привлечь друзей и постепенно на это дело вложить до ста миллионов рублей. Вот был наш план. Революция оборвала это”.
       Этот пример, как и ряд других, свидетельствовал о том, что Русский Север был привлекательным для вложения капиталов и развития перспективных отраслей хозяйства.

    * * *

       Существенные перемены в промышленную жизнь северного порта внесла первая мировая война.
       В этот период Архангельск, как это бывало в прошлом, стал главным портом, связывавшим Россию с ее союзниками. В 1914 году в Архангельск пришло 696 пароходов с грузами, около 700 покинуло морской порт, грузооборот которого составил в тот сезон около 104,5 млн. руб.
       Резко возросло поступление военных грузов морским путем. Центральные власти приняли ряд срочных мер для их отправки в центр. С этой целью железная дорога от Архангельска до Вологды была срочно перешита на широкую колею. По новой магистрали ежесуточно в центр страны из северного порта уходило до 300 вагонов. На левом берегу Северной Двины возник новый порт Бакарица, а в устье реки  сооружен аванпорт “Экономия”.
       Для обеспечения перевозок морским путем спешно создается ряд новых транспортных объединений или отделений акционерных обществ. Среди них “Гергард и Гей”, “Р.Мартенс и К®”, “Гельмсинг и Гримм”, “Книп и Вернер” и др. Часть из них принадлежала иностранцам.
       Объем перевозок грузов из Архангельска настолько возрос, что в навигацию 1915 года правительство привлекло на Северную Двину 16 пароходов с Волги из общества “Енисей”. Власти заключили контракт с этой фирмой на перевозку 4,5 млн. тонн угля. О масштабах перевозок по Северной Двине в том году свидетельствуют такие данные: всего в Архангельский порт по водной магистрали прибыло 567 пароходов, 923 баржи и более 2 200 различных мелких судов. Они доставили 107,8 млн. пудов грузов на сумму около 98 млн. рублей. А в навигацию 1915 года грузооборот речного флота бассейна превысил 136 миллионов пудов.
       Губернские газеты пестрели объявлениями с предложением о перевозке грузов до Вологды, Котласа и Шенкурска. Свои услуги предлагали все, начиная от общества “КотласАрхангельскМурман” и кончая маленьким Важским крестьянским коммерческим пароходством.
       Газеты той поры сохранили колоритные описания пароходного движения. “По Двине в нынешнем году,  сообщала газета “Архангельск”,  как на Волге большое движение. В каждый момент вы видите несколько буксиров, тянущих баржи, каюки и другие суда...Много судов с Волги типа до сих пор невиданного на Двине. Замечается также обилие винтовых буксиров из Петрограда. Бросаются в глаза грузы лесных пиленых материалов, которые раньше направлялись в Петроградский порт. Пассажирский контингент  дельцы. По третьему классу  рабочие”.
       Мировая война внесла перемены в привычные формы сотрудничества предпринимателей. Сложность обстановки, нарушение стабильного обращения финансов побуждала их объединять усилия для решения вопросов о займах и кредитах, продвижении своих товаров, о лучшем использовании капиталов и получении кредитов. В 19141916 гг. зарегистрировали свои уставы кооперативное общество в Соломбале, губернское кооперативное общество, съезд судовладельцев и ряд других объединений.
       Так, в положении “О съездах судовладельцев” подчеркивалось, что целью их является “объединение общих усилий судовладельцев, а также судовладельцев отдельных районов или их групп, быть представителем этих интересов перед правлениями и общественными учреждениями, содействовать установлению соглашений между судоходными предприятиями для улучшения и объединения условий перевозки пассажиров и грузов, хранение и их страхование разного рода...”.
       Конкретным выражением этого положения явилось учреждение в январе 1916 года только на одну навигацию “Товарищества Северо-Двинского пароходства”, составленное 8 пароходствами и судовладельцами. Цель его была предельно простой: “для общей работы по перевозке грузов и пассажиров по рекам Северо-Двинского бассейна”. Объединение располагало 14 пароходами и 20 баржами. 2 парохода и 4 баржи предоставил в распоряжение товарищества И.И. Бурков. Такой же вклад внесло товарищество Важского крестьянского коммерческого пароходства. Общий капитал его составлял 534 500 рублей, и руководить всеми делами новой фирмы пайщики поручили трем опытным судовладельцам: И.И. Буркову, Г.А. Исупову и К.Н. Оконишникову.
       Вследствие военной обстановки правительство приняло ряд мер для контроля над иностранными предпринимателями и в то же время проявило большую, чем раньше, заинтересованность в размерах иностранных инвестиций и деятельности предприятий, принадлежавших зарубежным владельцам. Материал об этом содержится в главе “Немецкая слобода”.

    * * *

      
       В разгар первой мировой войны Север, как и всю Россию, охватила волна мощных социальных потрясений.
       Февральская и Октябрьская революции 1917 года положили начало глубоким переменам в положении представителей делового мира, наступлению на их, казалось бы, незыблемую до той поры ценность  собственность на заводы и фабрики, банки и транспорт, землю, торговые заведения, жилые дома, гостиницы и многое другое.
       В основе этого сложного и противоречивого процесса лежали как объективные, так и субъективные факторы.
       Прежде всего, военная обстановка резко ухудшила состояние дел в основной отрасли хозяйства Севера - лесной промышленности: сокращением производства и даже остановкой ряда лесозаводов.
       Характеризуя сложность ситуации, лидер рабочих-лесопильщиков Архангельской губернии Н.В. Левачев с тревогой писал летом 1917 года об остановке работы на ряде лесозаводов: “Сегодня Ульсен, Беляев, Макаров и К®, завтра - Вальнев, Русанов и др., и мы станем перед фактом: все 40 лесопильных заводов прекратят распиловку, работа не будет производиться, промышленность, о которой так много кричат гг. лесопромышленники, упадет совсем, и 30-тысяная армия рабочих, занятых в этих предприятиях, будет вынуждена помереть с голоду... Удастся ли удержаться союзу в этой борьбе - трудно заранее угадать”.
       Автор статьи, как и рабочие в выступлениях на собраниях своих профсоюзов и завкомов, всю вину за сокращение производства и угрозу безработицы возлагали на предпринимателей, которые, мол, “недостаточно энергично работают”. Между тем дело обстояло несколько иначе, и острота ситуации обуславливалась рядом других причин.
       Первая и главная из них - резкое сокращение поставок древесины на лесозаводы. Объяснялось это тем, что северные деревни, заготовлявшие и доставлявшие заводам лес, из-за войны лишились рабочих рук. Кроме того, в губернии, как и во всей стране, не было денежных знаков для расчета с лесозаготовителями, да и сами деньги в то время настолько обесценились, что уже не являлись стимулом к труду.
       Во-вторых, революционные события оживили активность рабочего класса. На промышленных предприятиях Архангельска после февраля 1917 года начали создаваться профсоюзные организации и завкомы. Достаточно отметить, что к августу 1917 года Архангельский совет профсоюзов объединял 40 тысяч человек.
       С момента своего рождения профсоюзы города и губернии заняли жесткую классовую позицию. В частности, важнейшей целью первого руководящего профсоюзного органа - центрального бюро профсоюзов, появившегося еще 16 мая 1917 года, провозглашалось “содействие развитию профессионального движения архангельского пролетариата” и его классового самосознания. Бюро поставило своей задачей согласование деятельности всех профсоюзов, защиту их политических прав и усиление экономической борьбы рабочего класса.
       В-третьих, вполне естественно, что, отражая настроение большинства тружеников лесозаводов, новые организации пытались, прежде всего, улучшить положение трудовых масс. И им многое удавалось. Крупнейшим событием в жизни рабочего класса Севера явилось, в частности, введение 8-часового рабочего дня. Эта акция по сути дела осуществлялась сначала самими фабрично-заводскими комитетами явочным путем.
       Все началось с того, что 19 апреля 1917 года общее собрание 11 завкомов маймаксанских заводов вынесли решение установить 8-часовой рабочий день, а накануне праздничных и воскресных дней ограничить работу 7 часами. По этому примеру стали действовать и коллективы других лесозаводов. Под давлением снизу архангельский Совет вместе с предпринимателями и членами союза лесопромышленников ввели эту норму на всех лесозаводах с 24 апреля.
       Одновременно было принято решение о том, что проведение сверхурочных работ и перерывов на заводах должно согласовываться с рабочим комитетом. Принципиально важным явилось запрещение сверхурочных работ детям до 14 лет.
       В решении отмечалось также, что “плата не должна уменьшаться сравнительно с существующей ныне”. Понятно, что проведение в жизнь этой меры в сложнейшей экстремальной ситуации оказалось для предпринимателей делом весьма затруднительным.
       Однако рабочие не остановились на этом. Добившись удовлетворения своего важнейшего требования, рабочие настаивали перед работодателями решения таких проблем, как увеличение заработной платы, введение контроля над наймом и увольнением рабочей силы и за деятельностью заводской администрации.
       Летом 1917 года общее собрание завкомов архангельских лесозаводов, а затем и первая областная конференция профсоюзов лесопильщиков обязали местные комитеты расширить масштабы своего влияния на заводские дела и “ввести строгий контроль над действиями капиталистов”.
       Начавшееся наступление рабочих на предпринимателей сопровождалось откровенным нажимом и неприкрытыми угрозами в их адрес. В резолюции упомянутого выше собрания месткомов архангельских лесозаводов (состоялось в июне 1917 года) отмечалось, что всем, кто будет препятствовать их “борьбе с капиталом” и, в частности, с Союзом лесопромышленников, “объявляем заранее самую беспощадную борьбу”.
       Об остроте столкновения между профсоюзом рабочих лесопильных заводов и советом союза лесопромышленников свидетельствует состоявшийся летом 1917 года обмен письмами между лидером архангельского рабочего класса Н. Левачевым и руководителем Союза лесопромышленников Е. Шергольдом.
       От имени правления профсоюза Левачев требовал от лесопромышленников, чтобы ни один из них “не позволял проводить любые хозяйственные мероприятия без разрешения и ведома местного комитета”, а от заводоуправлений - посвящать рабочих во все свои дела. В письме также говорилось о том, что “без ведома завкома ни один рабочий не может быть принят или рассчитан”. Заканчивалось это письмо весьма категорично: “Наше требование вполне законно, и проводить его в жизнь мы будем всеми имеющимися требованиями”.
       Союз лесопромышленников, обсудив требования профсоюза на специальном совещании, признал их незаконными и в ответном письме заявил, что “руководство предприятием и все хозяйственные распорядки в нем всегда были и при правильном положении промышленности должны быть делом исключительно самих владельцев предприятий”. На это письмо Н.В. Левачев наложил резолюцию: необходимо заставить союз лесопромышленников безусловно выполнить требования рабочих.
       Резко выступили против притязаний профсоюзов и, в частности против введения рабочего контроля представители трех иностранных фирм: английская “Карл Стюарт”, норвежская “Прютц и К®” и голландская “Альциус и К®”. Согласившись с некоторыми просьбами профсоюзов, они заявили, что их предприятия, действующие на основании трактатов и договоров “между нашими правительствами и российским правительством никакому рабочему контролю не подлежат, и потому подчиняться такому контролю мы принципиально согласиться не можем”.
       Действия профсоюзов принимали все более самочинный характер. Их лидеры отвергли все попытки Временного правительства и местного совета ввести деятельность рабочих организаций в более цивилизованное русло. Понятно, что в таких условиях осуществлять управление тем или иным заводом становилось экономически невозможным делом.
       Старший фабричный инспектор Архангельской губернии В. Гарин в донесении министерству торговли и промышленности бесстрастно свидетельствовал: “Все владельцы предприятий заявили, что они, сведенные на положение приказчиков от рабочих, принуждены будут, если только настроение рабочих будет продолжаться, воздержаться от заготовки материалов для производства в будущем году”. Один из заводчиков, сообщал далее инспектор, заявил, что “завидует недавно умершему крупному предпринимателю, так как смерть освободила его от тяжелой совместной деятельности с революционными рабочими”.
       В этой сложной ситуации лесопромышленники были вынуждены или закрывать заводы, или сокращать производство. Об остановке своих четырех заводов заявил предприниматель Беляев. Замолкли лесорамы на предприятиях фирм “Норд” и “Прютц”. Тревожные вести поступали с многих заводов губернии.
       Положение владельцев промышленных заведений еще больше усложнилось после Октября 1917 года. Действия завкомов получили законодательную поддержку нового - Советского правительства. 14 ноября 1917 года ВЦИК и Совнарком утвердили “Положение о рабочем контроле”.
       Согласно этому документу контроль устанавливался над всеми предприятиями и охватывал отныне множество производственных вопросов. Не лишая пока предпринимателей права на собственность, новая власть требовала от них использования ее “в интересах трудящихся”.
       Профсоюз рабочих и служащих лесопромышленных предприятий губернии разработал специальную инструкцию по контролю над производством. Инструкция предусматривала, что заводские комитеты должны установить контроль “по всем отраслям производства” - от приемки сырья до сдачи готовой продукции. С этой целью им предписывалось войти “в тесный контакт с заводоуправлением и совместными усилиями предотвратить могущий быть упадок производительности предприятий”. В документе далее подчеркивалось, что завкомы “вправе требовать от заводоуправления все сведения: о заготовке, выкатке, продаже и распиловке леса”. На деле это означало, что всякое распоряжение администрации завода относительно тех или иных производственных процессов не могло вступить в силу без ведома специальной контрольной комиссии. Более того, без согласования с завкомом предприниматели не имели права распоряжаться и денежными средствами.
       Однако летом 1918 года лидеры профсоюза лесопромышленных предприятий пошли еще дальше: стали требовать перехода от контроля к национализации лесозаводов.
       Н.В. Левачев, выступая на первом делегатском съезде профсоюза (июль 1918 года), отметил, что предприниматели имеют возможность почти во всех случаях обойти все преграды, который ставят на пути “их преступной деятельности” контрольные органы. Чтобы покончить с таким положением дел в отрасли, Левачев предложил вырвать из рук капиталистов “все нити экономического влияния”, т.е. национализировать предприятия, ибо, по его мнению, “только национализация, переход в общенародное достояние всей промышленности может.. возродить промышленность и спасти страну от гибели и развала”.
       В целом советское государство не торопилось с национализацией лесной промышленности. В декрете Совнаркома от 28 июня 1918 года национализации подлежали лишь лесозаводы с основным капиталом не менее миллиона рублей.
       Однако обстановка на местах порой складывалась так, что рабочие вопреки декрета высшей власти по собственной инициативе брали управление заводами в свои руки.
       Так, еще 2 апреля на совместном заседании лесопильщиков и Маймаксанского Совета было решено отстранить от исполнения обязанностей руководство бывшего удельного завода, а управление делами передать в руки местного заводского комитета. Вслед за этим в ведение завкома перешел и Северо-Двинский завод удельного ведомства. Но в целом лесопильные предприятия губернии перешли в ведение государства только после окончания гражданской войны.
       Более широкий размах на Севере приняла национализация торгового флота. Во исполнение декрета Совнаркома от 26 января 1918 года о национализации торгового флота исполком Архангельского совета образовал специальную комиссию для разработки проекта по проведению в жизнь этого мероприятия.
       6 апреля был объявлен первый приказ, согласно которому “общенациональной неделимой собственностью Российской Федеративной Советской Республики объявлялись суда Беломорско-Балтийского акционерного общества Данишевских”. Затем в руки государства перешли пароходства Куликова и Шапарова, суда торговых домов Шмидта, Спаде, Могучего и многих других.
       Всего по Северо-Двинскому бассейну было национализировано 67 грузо-пассажирских и 175 буксирных пароходов, 707 барж и дебаркадеров. Кроме того, был национализирован Архангельский судоремонтный завод.
       Естественно, что национализация промышленных предприятий встречала бурный протест представителей делового мира.
       Однако органы советской власти, вооруженные марксистскими идеями об обобществлении средства производства, уничтожении эксплуатации человека человеком, действовали с неумолимой жесткостью.
       Сошлемся лишь на один пример. Еще в феврале 1918 года архангельские рыбопромышленники резко выступили против национализации флота, заявив на состоявшемся тогда съезде, что эта мера “нежизненна” и “недопустима”. В то же время они потребовали для себя права самостоятельного выхода в Норвегию за рыбой, передачи им для этой цели валюты и т.п. А три месяца спустя, на июньском съезде, рыбопромышленники присоединили к этим требованиям ряд новых и настаивали на проведении их в жизнь “в кратчайший срок”. (Примечательно, что каждое требование начиналось словами “немедленно и срочно”). Съезд постановил довести решение съезда “до сведения центральных и местных властей”, установив семидневный срок для ответа. “В случае неполучения ответа... отказа или отсрочки промышленники .. будут принуждены... просить защиты и помощи союзников”,  говорилось в резолюции съезда.
       Прозвучавшая в этой резолюции угроза действовать “помимо властей” и прибегнуть к помощи союзников, уже начавших в тот момент интервенцию против Советской Республики, была крайне резко расценена Совнаркомом. 27 июня 1918 года В.И. Ленин направил в архангельский губисполком телеграмму с указанием на то, что “местный рыбопромышленный съезд не имеет права ставить ультиматум Советской власти и вести переговоры с иностранными государствами, минуя Советское правительство”. Всякая попытка вести подобную политику, отмечалось в телеграмме, “будет рассматриваться правительством как государственная измена”.

    * * *

       Первые преобразования в области экономики подкреплялись советскими властями столь же жесткими мерами в отношении самой буржуазии.
       Ярким примером подобного отношения явилась мобилизация архангельских предпринимателей в июле 1918 года на оборонные работы.
       Решение губисполкома от 23 июля 1918 года гласило: “немедленно в самом срочном порядке провести общую мобилизацию буржуазии в возрасте от 18 до 50 лет в лице ее мужских представителей”. Всех мобилизованных рекомендовалось направить на работы, связанные с обороной города. В постановлении отмечалось, что “труд всех мобилизованных бесплатен, причем продовольствие выдается им по обычной норме, за их собственный счет”.
       Этот любопытнейший документ эпохи расшифровывал понятие “буржуазия”. “Под понятием буржуазии,  говорилось в нем,  надо понимать совокупность лиц, живущих на средства, добытые или эксплуатацией наемного труда, рентой, доходами с имущества, процентами с капитала и иными формами нетрудовых источников накопленных средств”. Уточняя это понятие, комитет по мобилизации буржуазии разъяснял, что представителями этого класса в условиях Архангельска следует считать “владельцев торговых и промышленных предприятий, в которых работает не менее трех наемных рабочих”, а также собственников недвижимого имущества стоимостью свыше 10 000 рублей и лиц, имеющих в банках вклады на сумму свыше 5 000 рублей.
       В соответствии с этим постановлением 58 наиболее заметных представителей архангельских предпринимателей оказались на острове Мудьюге на строительстве оборонительных сооружений.
       ...Потрясения в жизни архангельских предпринимателей, начавшиеся в 1917 году, продолжились в период господства на Севере иностранных интервентов и белогвардейцев.
      
      
      
      
      

    В период антисоветской власти

       2 августа 1918 года в Архангельске произошел антисоветский переворот. В этот день заявила о себе новая власть  Верховное управление Северной области, тайно созданное еще в июле 1918 года. В 4 часа дня это правительство приняло решение: “послать по радио извещения союзникам о смене правительственной власти и делегировать для встречи союзного десанта председателя Н.В. Чайковского, С.С. Маслова и Н.А. Старцева. Поручить командующему военными силами Г.Е. Чаплину назначить почетный караул”.
       Через короткое время “приглашенные” войска интервентов, заранее подошедшие на своих кораблях по Северной Двине, были уже в городе. Это событие круто изменило жизнь значительной части населения Европейского Севера, в том числе и торгово-промышленного сословия.
       Представители делового мира Архангельска попытались, прежде всего, ликвидировать все преобразования в области управления экономикой, проведенные в жизнь к лету 1918 года. Лидеры местной буржуазии, а затем и правительственные органы предприняли целый ряд мер, направленных на то, чтобы возвратить ситуацию весны 1917 года.
       Эти акции начались с того, что уже ранним утром 2 августа, т.е. еще до рождения нового правительства, бывшие офицеры, дети городских предпринимателей стали вершить суд над советскими активистами, руководителями заводских комитетов и профсоюзов. К полудню 2 августа, сообщала позднее одна из белогвардейских газет, “вся тюрьма и арестное помещение при Ломоносовской гимназии были переполнены арестованными”. За короткий срок, по официальным данным, в заключении оказалось 388 человек, в том числе руководители совета профессиональных союзов Н.В Левачев, А.П. Диатолович. Как заметил чуть позднее профсоюзный журнал "Рабочий Севера", аресты в то время "производили все, кому было только не лень".
       Печать той поры называла и наиболее активных исполнителей этой акции. Среди них В. Минейко, В. Бидо, Н. Кыркалов, братья Бурковы. Эти и другие, как правило, очень молодые люди, вооруженные винтовками, с раннего утра сводили наспех арестованных советских активистов к местам заключения. Через день эта же группа активистов белого движения явилась в помещение совета профсоюзов и потребовала снять со здания красное знамя.
       Новое правительство области сразу же объявило всех заключенных заложниками. Заявляя об этом решении, Верховное управление в специальной телеграмме, направленной в Совнарком, заявляло о том, что “в случае применения репрессивных мер против увезенных большевистской властью архангельских земских и городских деятелей и рабочих, такие же меры постигнут немедленно и большевиков, арестованных в Архангельске”.
       Во-вторых, самочинные действия представителей буржуазного мира были сразу же подкреплены авторитетом новой власти. Одно за другим на свет появились постановления Верховного управления Северной области об отмене рабочего контроля над производством, о возврате национализированного торгового флота прежним владельцам, о ликвидации губернского совета народного хозяйства.
       При этом проведенная советской властью национализация промышленных, транспортных и кредитных предприятий характеризовалась как мера, приведшая к “несказанному развалу всего народного хозяйства, массовой безработице, голоду и вымиранию рабочего класса”. А декрет советской власти о рабочем контроле определялся как акция, “дезорганизовавшая русскую промышленность и принесшая неисчислимые бедствия рабочему классу”.
       Наряду с этим новая власть постановлением от 13 сентября официально отменила на территории Северной области “все изданные Советской властью декреты, касающиеся различных видов страхования рабочих”. В Архангельске немедленно упразднили городскую больничную кассу, которая объединяла 16699 рабочих (без членов семей).
       В-третьих, руководители делового мира Архангельска, почувствовав поддержку властей, приняли ряд мер к возвращению своих попранных советской властью и профсоюзами прав.
       Буквально на следующий день после того, как было опубликовано решение властей о ликвидации рабочего контроля (14 августа), союз лесопромышленников единогласно постановил, что “управление заводами является целиком и полностью делом и правом предпринимателей со всеми вытекающими из этого последствиями”. Этим же решением лесопромышленники предложили управлениям заводов прекратить всякие выплаты в пользу рабочих, в том числе оплату работы председателей и секретарей заводских комитетов, а также командировочных расходов, связанных с нуждами профсоюзов.
       Председатель правления союза лесопромышленников Е. Шергольд в своем отношении в отдел труда ВУСО четко разъяснил позиции местной буржуазии. Он отметил, что профсоюзы в Архангельске не были профессиональными объединениями рабочих, а превратились “ в агентов большевистской власти, разжигающих классовую рознь и вносящих полную дезорганизацию в производство”.
       Особенно резко союз лесопромышленников высказался в отношении действий Маймаксанского совдепа, который, по его мнению, твердо встал “на ярко выраженную большевистскую платформу” и превратился в “административно-полицейский аппарат, через который проводились в жизнь большевистские декреты”. Все мероприятия, отмечалось в этом послании, были “насильственно вырваны у промышленников угрозами советской власти”. При этом профсоюз, облеченный полнотой власти, “предписывал лесопромышленникам только угодные ему мероприятия, подкрепляя свои требования угрозами арестов и чуть ли даже не расстрелов”.
       Позицию представителей делового мира можно понять: они отстаивали свои законные права. Но сложность ситуации состояла в том, что рабочий класс в своем большинство воспринимал их действия и постановления новой власти как наступление на “завоевания Октябрьской революции”. В обобщенном виде эта точка зрения была изложена на экстренном собрании представителей 17 профсоюзов, состоявшемся 2-3 августа.
       Посланцы рабочих большинством голосов приняли резолюцию, в которой заявили, что они твердо будут “стоять исключительно на классовой точке зрения пролетариата до того момента, пока власть не будет исключительно социалистической”. Совет профсоюзов, таким образом, отказал в доверии новому правительству.
       Еще резче высказывались по этому поводу рабочие лесозаводов. Труженики лесозавода Кыркалова, например, на своем собрании 7 августа единодушно заявили: “Мы будем держаться всех завоеваний Октябрьской революции, и держать в руках свое Красное знамя”. Они потребовали возвращения “всех завоеваний 1917 - 1918 гг., полной свободы слова, печати и собраний, социалистической власти”. Рабочие ответили категорическим отказом на призыв правительства записываться в ряды “народной армии”.
       Лидеры профсоюзного движения города выразили резкое недовольство ВУСО конфискацией помещения у совета профсоюзов. Военным языком подручные генерала Пуля объяснили лидерам рабочего класса, что командование союзных войск "рассчитывает на поддержку со стороны рабочих", так как эти войска прибыли в Архангельск для того, чтобы "освободить рабочих от большевистского и немецкого ига".
       Перечень подобных примеров можно продолжить. Ясно одно: в Архангельске с первых дней после вторжения в город иностранных войск сложилась крайне противоречивая ситуация, чреватая социальными потрясениями.
       Уже 6 августа Верховное управление на своем заседании вынуждено было рассматривать "рабочий вопрос". Управляющий отделом труда М.А. Лихач с тревогой говорил о том, что в городе производятся "произвольные аресты рабочих", выселение профсоюзов из своих помещений, расчет членов фабрично-заводских комитетов, закрытие примирительных камер. Все эти факты, отметил Лихач, "создают тревожную атмосферу в рабочих кругах".
       Пытаясь разрядить обстановку, ВУСО учредило особый смешанный комитет, состоявший из представителей отдела труда, предпринимателей и рабочих.
       В специальном воззвании "К рабочим" ВУСО призывало рабочие массы "пойти всемерно навстречу правительству в исполнении принятой им на себя огромной работы", оказать ему необходимую поддержку, без которой невозможна деятельность правительства.
       Однако меры, предпринятые Верховным управлением, не смогли сгладить остроту противоречий между рабочим классом, с одной стороны, и новой властью и предпринимательским миром - с другой. Труженики лесозаводов, пролетариат Соломбалы позднее не раз выступали против действий предпринимателей и властей. Выражая настроения трудовых масс, активную позицию заняли профсоюзные лидеры города.
       В яркую антиправительственную акцию вылились торжественное заседание городской думы и митинг рабочих в Соломбале, состоявшиеся 12 марта 1919 года в связи со второй годовщиной февральской революции. Организаторы мероприятий - М. Бечин, Ф. Наволочный, С. Цейтлин и К. Клюев - были приговорены к каторге на 15 лет каждый.
       Прокурор С. Добровольский, представивший по этому делу обвинительное заключение отметил в нем, что все торжества, посвященные второй годовщине февральской революции, превратились “в демонстрацию недоверия к Правительству“. А позднее, в своих мемуарах прокурор отметил, что в ходе судебного процесса он “осознал ту пропасть, которая лежала между классовым мировоззрением рабочей среды и национально-патриотическими кругами общества. Засыпать эту пропасть у нас было некому... Заранее можно было предвидеть, что внутренняя борьба при первом же удобном случае вспыхнет у нас ярким пламенем”.

    * * *

       Чем же характеризовалась деятельность новых правительственных органов по отношению к архангельской буржуазии, к экономической жизни края?
       Правительство Северной области оказалось в трудной ситуации. Вопреки ожиданиям, оно не могло немедленно претворить в жизнь свои постановления и в частности, наиболее важное из них - о денационализации и возвращении бывших предприятий их законным владельцам. Через две недели после прихода к власти Верховное управление создало специальную комиссию, целью которой являлось “урегулирование правовых взаимоотношений между судовладельцами и казною”. Эта комиссия должна была в кратчайший срок разработать порядок возвращения прежним хозяевам пароходов, правовые основания “пользования национализированными судами”, а также рассмотреть вопрос о размерах и порядке вознаграждения судовладельцам за временное пользование их собственностью после 2 августа 1918 года.
       Правительство признало возможным привлекать корабли на условиях “судовой повинности для военных и прочих государственных надобностей Северной области”. Более того, оно сочло необходимым “в силу надобности военного времени” часть национализированных советской властью судов обратить в собственность казны, т.е., попросту говоря, вообще не возвращать их владельцам.
       В целом руководители торгово-промышленного союза позднее осудили политику денационализации, заявив, что все ее недостатки и медлительность в исполнении решения явились результатом того, что “во главе ее стояли те же лица, которые ранее были во главе большевистского Совнархоза, из коих одно лицо находится на Иоканге, другие скрылись в Советской России”.
       Особенно затруднял предпринимательскую деятельность острый финансовый кризис - отсутствие денег. В одном из первых своих решений “О деятельности банков” Верховное управление ограничило выдачу средств в банках мизерной суммой  не свыше 300 рублей в неделю. Выдачи, превышавшие эту норму, разрешались только финансовым отделом правительства. Ограниченные финансовые возможности сужали фронт действий для бизнесменов всех уровней.
       Верховное управление в первые дни своего существования обратилось за помощью к предпринимательскому миру. С этой целью 6 августа состоялось общее собрание губернского торгово-промышленного союза, на которое явились члены биржевого комитета и ряда других организаций.
       В своих выступлениях перед собравшимися глава правительства Н.В. Чайковский и управляющий отделом финансов Г.А. Мартюшин призвали представителей делового мира поддержать идею выпуска Верховным управлением “Займа доверия” сроком на 6 месяцев на общую сумму 10 миллионов рублей. Собрание приняло решение: “Все свои свободные наличные денежные знаки обратить в краткосрочный пятипроцентный заем”. Предприниматели за короткий срок собрали полтора миллиона рублей наличными. Около двух миллионов предоставили в распоряжение властей кооперативные организации.
       Как уже отмечалось, 8 августа Верховное управление приняло специальное постановление “О краткосрочном займе”, на основании которого стали выпускаться “обязательства”, которые правительство обязывалось после нормализации денежного обращения и появления настоящих денег выкупить. На деле же этого не произошло  купюры огромного размера спустя полгода превратились в денежные знаки, получившие название “чайковки”.

    * * *

       Несмотря на сложную обстановку предприниматели пытались действовать.
       Прежде всего, они пытались ввести своих представителей в состав правительства Северной области. 5 октября 1918 года комитет союза торговли и промышленности выдвинул три кандидата для включения в Верховное управление: Н.В. Мефодиева, Т.Н. Городецкого и Ф.Ф. Ландмана. С помощью американского посла Фрэнсиса врач Мефодиев занял пост управляющего отделом торговли, промышленности и труда.
       Деловой мир пытался изменить состав правительства и позднее. Даже в период надвигавшегося краха белогвардейского режима, 10 февраля 1920 года, торгово-промышленный союз выдвигал в состав Временного правительства наиболее видных деятелей делового мира: М.А. Ульсена и А.А. Плюснина. Предложение союза не прошло: его ставленником в высшем органе власти Северной области в качестве “министра без портфеля” на короткий срок стал врач А. Попов.
       Более продуктивно деловые люди Архангельска действовали в привычной для них сфере - промышленной жизни города. В сложнейшей ситуации они сумели продолжить работу многих акционерных компаний и даже создать новые объединения.
       Так, например, группой видных промышленников была учреждена акционерная компания “Канат”. 29 ноября 1918 года торгующие крестьяне А.С. Чудинов, А.А. Плюснин, Г.Ф. Вальнев и купец Э.Я. Клафтон утвердили устав этого общества, основной капитал которого определялся в 5 млн. рублей. Общество создавалось “для продолжения и развития предприятий по пеньково-прядильному и канатному производству, для устройства, приобретения и эксплуатации канатных, прядильных и ткацких заводов и фабрик как в г. Архангельске, так и других местах Российского государства”.
       В городе появились и другие объединения. В частности, 6 марта 1919 года был утвержден устав Акционерного общества “Товароснабжение”, созданного “для эксплуатации богатств Русского севера, утилизации естественных сил природы и производства всякого рода, позволенной законом торговли”. Среди семи учредителей общества был начальник снабжения Северной области генерал от инфантерии С.С. Саввич, предприниматели С.В. Овчинников, А.Н. Терентьев и ряд других. Основной капитал в сумме 1 млн. руб. подразделялся на 4000 акций стоимостью по 250 рублей каждая.
       Вскоре после падения советской власти архангельские деловые люди предприняли попытку нормализовать и финансовое обращение в области или, по крайней мере, улучшить расчеты друг с другом и финансировать заграничные сделки. С этой целью уже в августе 1918 года они организовали новый Северный торговопромышленный банк. Среди его учредителей были 12 крупных предпринимателей города: Я.А. Беляевский, И.Е. Володин, Г.Ф. Линдес, М.К. Кыркалов, Е.В. Могучий, А.С. Чудинов, М.А. Ульсен, М.В. Перешнев и др.
       Новый банк преследовал цель “облегчить торговые сношения Северной области России с внутренними и заграничными рынками”. Он получил на основании своего устава право вести такие операции, как учет “русских и иностранных векселей, и всяких других торговых обязательств, назначенных к платежу не далее девяти месяцев”, а также “производство ссуд и открытие кредитов” на такой же срок, осуществлять другие операции.
       Весь капитал банка в сумме пяти миллионов рублей внесли его учредители. Он составился из 20 000 акций по 250 рублей каждая. Несмотря на военные условия, развитие инфляции, банк сумел в течение довольно продолжительного срока осуществлять функции, определенные его уставом.
       На путях реализации своих планов деловые люди Архангельска столкнулись с двумя серьезными и непреодолимыми трудностями: хозяйничаньем во внешней торговле союзных военных властей и непоследовательной политикой белогвардейского правительства.
       Общий и в некотором роде итоговый анализ ситуации, сложившейся в экономической жизни Северной области, содержался в обстоятельной записке руководителей торгово-промышленного союза, направленной правительству в начале 1920 года. В ней говорилось: “После изгнания из области большевиков началось господство союзников, или вернее, англичан, в экономической жизни”. Отметив, что британское адмиралтейство не разрешало судам иных держав и в особенности нейтральных стран посещать Беломорские морские порты, предприниматели указывали: “Расчет за снабжение принял характер безудержного вывоза отдельными миссиями запасов экспортного груза без сдачи валюты на счета ВУСО (Верховного управления Северной области”  Е.О.)”.
       Итоги подобной политики были неутешительны. В конце навигации 1918 года оказалось, что из общей суммы экспорта в 5 788 400 фунтов стерлингов было вывезено через союзных агентов на 4 294 700 фунтов стерлингов или, 74%, и только 26% падает на частный капитал. Руководители союза резонно спрашивали у правительства: “Что же мог делать торгово-промышленный класс при полном господстве на рынке англичан?”.
       Эта оценка ситуации полностью подтверждается содержанием докладной, которую представил правительству примерно в то же время управляющий отделом финансов, торговли и промышленности Н.И. Каменецкий. Приведя многочисленные данные о вывозе из Архангельска экспортной продукции, о попустительстве английским военным властям, он делал вывод: “Действия управления по делам внешней торговли, устраивавшего какую-то вакханалию вывоза по совершенно фиктивным компенсационным распискам, откладывавшим расчет на совершенно неопределенное время, причинили области неисчислимый вред, и нынешнее тяжелое финансовое положение области является прямым последствием таких действий управления по делам внешней торговли..., которое не только не приняло мер в защиту интересов области, но даже не довело до сведения правительства о том грабеже, который производился союзниками”.
       Не кто иной, как сам управляющий промышленно-торговым отделом Временного правительство Северной области Н.В. Мефодиев, характеризуя порядки во внешней торговле, признавал позднее, что многие товары из-за границы привозились “под военным флагом, большинство этих товаров таможня не учитывала”. Подобным же образом производился и вывоз товаров.
       Пожалуй, еще более горестное признание сделал в конце своего правления генерал Миллер. В своем пространном письме генералу Деникину от 11 января 1920 года он сообщал: “Имеющаяся в Северной области валюта близится к истощению. Новых источников ее получения не предвидится, за исключением леса. То, что имелось в Архангельске на складах и все, что могло интересовать иностранцев, было ими вывезено в минувшем году почти, что безвалютно примерно на сумму 4 млн. ф. ст.”.
       Недовольство торгово-промышленного сословия Архангельска действиями военного командования интервентов находило выражение и в других формах. Уже в самом начале военного вторжения в город главный инженер порта П.Г. Минейко с тревогой доложил правительству о том, что “союзники игнорировали указания администрации о принятом в порту порядке”. Без всякого разрешения они заняли помещения, не соблюдали правил обращения с огнем и т. д..
       По требованию союзного командования союзные войска частично или полностью заняли в городе дома и особняки, принадлежавшие И. Буркову, Я. Беляевскому, Х. Манакову, А. Чудинову М. Ульсену, Х. Манакову, а также Кыркалову, Аренсону, Шергольду, Мейеру, Шмидту, Пецу, Макарову, Вальневу и многим другим купцам и промышленникам.
       Кроме того, союзное командование использовало в своих целях помещения духовного училища и духовной семинарии, кафедрального собора, технического училища, всех гимназий, московского народного банка, Воскресенской и Рождественской церквей. По неполным данным, к началу 1919 года они заняли различные помещения у 200 владельцев.
       К делу поиска и изъятия квартир были подключены губернский правительственный комиссар, городская милиция, исполком квартальных комитетов, городская управа и многие другие органы.
       Тревожные вести о захвате помещений шли из поселков и деревень губернии. 17 октября 1918 года ВУСО поручило извещение из Двинского Березника о том, что местное училище заняли под клуб союзные войска. 75 детей остались без школы.
       Подобное сообщение пришло из села Емецкого, где военные хотели занять все школьные помещения для своих целей. Председатель учительского совета просил оставить хотя бы одно школьное здание для продолжения обучения детей.
       Распоряжения о быстрейшем предоставлении жилья и выселения различных учреждений военные союзных войск разного уровня, русские власти отдавали самым бесцеремонным тоном.
       Так, например, уполномоченный комиссии по расквартированию союзных войск некто Максвелл 20 сентября 1918 года потребовал от губернского правительственного комиссара: "В виду срочной необходимости в помещении для союзного лазарета прошу вас сделать распоряжение о выселении в 24 часа союза моряков из деревянного здания, принадлежащего торгово-мореходному училищу по Набережной" .
       В тот же день он, по сути дела, приказал срочно очистить и выселить всех лиц из здания Ольгинской гимназии, расположенной на углу набережной и Пермской улицы.
       Дело доходило до крайностей. Бывших русских жильцов буквально выбрасывали из занимаемых ими квартир и переселяли насильно в первые попавшие помещения. В сентябре 1918 года начальник городской милиции приказал выселить четыре семейства из казенной квартиры директора Ломоносовской гимназии в здание городского пожарного депо. Число подобных примеров можно продолжать.
       Жаркий спор разгорелся вокруг наиболее крупного особняка города, принадлежавшего фирме "П. и И. Данишевские". Первый и третий этаж братья, чувствуя необходимость покориться общей судьбе, сдали без боя. Но союзный офицер потребовал в самой решительной форме освободить и второй этаж, где были расположены правления семи различных фирм, в которых работало до ста человек служащих.
       На защиту Данишевских выступили архангельский биржевой комитет и правление торгово-промышленного союза. На своем соединенном заседании собравшиеся отметили, что подобная мера союзников "равносильна разрушению русских торгово-промышленных предприятий". Отметив далее, что это выселение производится без "всякого ведома и заключения торгово-промышленного класса", предприниматели приняли решение: "возбудить ходатайство перед правительственным комиссаром о реорганизации жилищной комиссии и допущении в ее состав с правом решающего голоса представителей от биржевого комитета и торгово-промышленного Союза и приостановить выселение фирмы Данишевских".
       Это решение за подписью известного лесопромышленника А. Чудинова было направлено генерал-губернатору, но тот уклонился от вмешательства в решение проблемы. Сославшись на компетентность комиссии и что, мол, он "не рискнет решать квартирные вопросы своим личным усмотрением", тем не менее, предупредил предпринимателей о том, что "мы ведем войну и, следовательно, насущные военные интересы не могут иметь ущерба ни в одном вопросе". Короче говоря, он поддержал притязания союзного командования.
       И в этом не было ничего удивительного: 8 декабря Марушевский получил предписание бригадного генерала Нидгама, который "просил" а на деле приказывал, чтобы в трехдневный срок "это помещение было очищено".
       Дело завершилось тем, что вопреки сопротивлению Данишевских милиция освободила нужный этаж конторы "принудительным путем" .
       В правительство непрерывным потоком поступали заявления от владельцев домов о нанесенном ущербе и их недовольстве поведением своих непрошеных постояльцев. Генерал-губернатор решительно отклонял все эти прошения. По его указанию оценочная комиссия, ссылаясь на обстоятельства военного времени и неясность будущего, прииняла такое постановление: “суждения об убытках, понесенных жителями города Архангельска, по обстоятельствам военного времени признать преждевременными”. Подобный подход к делу не удовлетворил хозяев домов.

    * * *

       Специалистов финансового дела Северной области раздражали постоянные требования союзников вести с ними расчет только денежными знаками, выпущенными в Лондоне, а также систематические напоминания о необходимости повышать курс фунта стерлингов по отношению к этому виду денег.
       И этот курс действительно повышался. Вот каким образом он менялся в течение только мая месяца 1919 года:

    Изменение курса на иностранную валюту (в рублях)

      

    Наименование

    валюты

    По состоянию на:

    16. 04.

    1919 г.

    1. 05.

    1919 г.

    21.05.

    1919 г.

        -- 06.

    1919 г.

       Фунт стерлингов

    56 = 00

    64 = 00

    72 = 00

    80 = 00

       Доллар США

    11 = 90

    13 = 60

    15 = 20

    17 = 07

       Франк французский

    2 = 00

    2 = 32

    2 = 48

    2 = 59

       Кроны шведские

    3 = 19

    3 = 64

    3 = 94

    4 = 35

       Кроны норвежские

    3 = 08

    3 = 51

    3 = 88

    4 = 35

       Кроны датские

    3 = 00

    3 = 40

      

    3 = 73

       4 = 04
       Гульдены голландские

    4 = 80

    5 = 50

    6 = 07

       6 = 74
       Лиры итальянские
      

    2 = 01

       1 = 07
       Составлено на основании постановлений Временного правительства
       Северной области. См. СУР ВПСО. Ст.397, 411, 429, 448 и т.д.
      
       Нетрудно заметить, что наиболее быстро поднимался в весе курс фунта стерлингов, т.е. валюта, которая чаще всего использовалась при расчетах между белым правительством и союзными властями.
       В своем письме правительству комиссия Архангельского госбанка по установлению твердого курса иностранной валюты информировала о том, что под давлением союзников правление банка согласилось на очередное изменение курса валюты, хотя оно “не вызвано ни экономическим положением России, в частности Северной области, ни стоимостью рубля за границей”. Комиссия выразила протест против обесценивания рубля, но это было гласом вопиющего в пустыне.

    * * *

       Попустительство союзным властям, а вернее хозяйничанье их на Севере, явилось лишь одной стороной медали. Представителей делового мира ожидала и другая беда, практически лишавшая их возможности вести свои коммерческие сделки.
       После того, как войска интервентов покинули Архангельск (в сентябре 1919 года), перед Временным правительством Северной области, фактическим руководителем которого был генерал Е.К. Миллер, с небывалой остротой встали экономические проблемы. Росли цены на продукты питания, опустела казна.
       “В отношении торговли и промышленности,  писал генерал В. Марушевский в записке правительству,  положение таково, что все промышленные предприятия стоят, а что-либо приобрести из вещей первой необходимости доступно лишь людям, нажившим огромные деньги спекуляцией”. Во внутренней и внешней политике, отметил он далее, “правительство фактически лишено возможностей вести какой-либо самостоятельный образ действий, иметь авторитет, заключать договоры, опираться на чью-либо помощь”.
       Сразу после ухода из Архангельска иностранных войск генерал Миллер регулярно и настойчиво просил русские дипломатические службы в Лондоне и Париже оказать Северной области помощь углем, продуктами питания, оружием и снаряжением. По минимальным меркам для нормального снабжения армии и населения требовалось 1250 тн. муки, 250 тн. галет, 600 тн. крупы, 250 тн. сахара, 1 млн. банок консервов, 200 тн. маргарина или масла, 1500 тн овса, 15 тыс. френчей, 15 тыс. шинелей, 50 тыс. рубах, 10 тыс. мотков колючей проволоки. Однако русские ходоки по зарубежным ведомствам оказались бессильными добиться удовлетворения хотя бы одной просьбы генерала. К тому же англичане требовали немедленной платы в иностранной валюте порой даже за мелочи.
       Обычно в конце своих прошений честолюбивый генерал добавлял, что “покупать нет средств”, или ссылался на общегосударственный кредит. И, наконец, Миллер уже незадолго до того, как покинуть Архангельск, получил полный отказ союзников оказывать малейшую помощь белогвардейской армии и населению области.
       “Несмотря на неоднократные просьбы в течение двух месяцев,  сообщал генералу русский представитель Саблин из Лондона,  не могу получить решительно никакого ответа. Снова вхожу с ходатайством, но заранее уверен, что в связи с новой политикой Англии, в частности, по отношению к большевизму, достать снаряжение не удастся”.
       В поисках выхода из сложившейся ситуации, власти прибегли к целому ряду мер, позволивших найти дополнительные средства. Важнейшим среди них явилось увеличение налогов. Повысилась плата за транспортные средства, за билеты на публичные зрелища, за перевоз через реку Кузнечиху и т.д. Но этой меры было явно недостаточно.
       Тогда генерал Миллер встал на путь конфискации буржуазной собственности, в частности такого источника ее доходов, как иностранная валюта. Представители делового мира в то время могли получить какие-либо доходы лишь от внешней торговли, т.е. от продажи товаров, имевшихся у них на складах. На эту часть средств и покусился начальник области.
       Миллер издал ряд приказов, которые обязывали всех предпринимателей, занимавшихся внешней торговлей, сдавать вырученную валюту в областной банк. Однако дело практически не сдвинулось с места. Бизнесмены тратили свои средства на закупку товаров за рубежом, а нередко оставляли их в иностранных банках, как они это делали и раньше, ибо без этого не было возможности проводить торговые операции.
       Тогда 29 октября появился знаменитый приказ генерал Миллера “О валюте”. В нем говорилось, что “в целях успеха ведения войны” он считает необходимым в порядке исключительных прав, предоставленных ему, как Главнокомандующему, подвергнуть лиц, не сдавших иностранную валюту банку Северной области, “лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от 4 до 6 лет и сверх того, отобранию всего принадлежащего им имущества в казну...” Дела виновных подлежали рассмотрению военного суда.
       В соответствии с этим приказом 19 декабря 1919 года был наложен арест на движимое имущество И.И. Данишевского. Одновременно известному на Севере купцу запрещалось пользоваться и недвижимым имуществом. Этот предприниматель был одним из состоятельных людей города. Он являлся владельцем пая в Северо-Океанском акционерном обществе стоимостью 190 тыс. рублей, совладельцем известного пароходства братьев Данишевских, а также имел двухэтажный дом и два флигеля, расположенные в центре города. Вина его состояла в том, что, получив разрешение на вывоз товаров (5700 пудов смолы и 25 764 пудов пеку) и, выручив за них свыше 316 100 лир, он не внес их в банк. Так же он поступил и с 24 638 долларами, вырученными за вывоз 7578 пудов анилинового и свекловичного семени. Опись имущества, произведенного соответствующими органами, представляла собой объемистый список ценностей, которыми располагал виновник. Ему грозило суровое уголовное наказание. Однако обнаружилось, что наказывать было некого, поскольку владелец всех валютных средств оставил их в зарубежных банках и сам давно выехал в Америку.
       Отдел финансов Временного правительства не раз обращался к начальнику милиции с требованием принять неотложные меры по отношению к лицам, не сдавшим валюту. Так, в одном из списков значились фамилии 18 предпринимателей, которые в общей сложности имели 683 971фунт стерлингов. Лишь только 8 человек из 18 внесли некоторые суммы. Крупными должниками, по данным банка, являлись фирмы Шалита, Э. Уллая, Х. Фрейнкель, К. Стюарта, К. Блумберга и ряда других.
       Начальник архангельской городской милиции в ответ на приказ правительства о принятии мер относительно передачи валюты в его распоряжение лишь констатировал, что большинство лиц, о коих шла речь, давно получили паспорта на выезд в разные страны, часть из них уже отправила в разные государства свои семьи, а некоторые выехали их Архангельска вместе с союзными войсками.
       Миллер пытался найти виновных даже за границей. Сообщая в Англию генералу Саблину о том, что лесопромышленник Б.С. Ульянский уклонился от выполнения валютных обязательств за лес, вывезенный в августе и сентябре 1919 года, и не внес в банк 5210 ф. ст., генерал рекомендовал “представить британскому правительству требование о выдаче Ульянского русским военно-судебным властям”. Понимая нереальность этого акта, Миллер добавил: “Хорошо было бы получить даже официальный отказ. Это дало бы возможность конфисковать имущество Ульянского”.
       Торгово-промышленный союз выразил решительный протест против приказа от 29 октября 1919 года, резонно заявив о том, что изъятие валюты не позволяет предпринимателям вести торговые дела. Правление союза высказалось “за свободу торговли и предоставления ему известной части валюты для необходимого оборота”.
       Этот протест нашел понимание со стороны зарубежных деловых кругов. Генерал Саблин в ответ на вышеупомянутую просьбу Миллера о выдаче Ульянского информировал архангельское правительство: “считаю своим долгом указать, что со стороны, как англичан, так и русских поступают многочисленные жалобы на меры, принимаемые правительством относительно экспроприации валюты. Жалобы эти носят характер, трудно совместимый с достоинством Российской власти... Эти правительственные меры приравниваются общественным мнением к методам советской власти, поддерживают желание коммерческих кругов завязать торговые сношения с большевистской Россией даже преимущественно перед сражающимися с большевиками окраинами”.

    * * *

       Между тем, дни существования самого белогвардейского режима на Севере были сочтены. В февральские дни 1920 году генерал Е.К. Миллер, большая часть состава его правительства покинули Архангельск.
       Несколько раньше за границей оказались многие купцы и бизнесмены, как коренные северяне, так и потомки выходцев из стран Западной Европы: А.С. Чудинов, Н.В. Грудистов, Е.В. Могучий, Б.С. Ульянский, В.В. Гувелякен, сыновья пароходовладельца И.И. Буркова  Илья и Виталий, основатель кооперативного движения в Важской области А.Е. Малахов и многие другие.
       В февральские дни 1920 года на ледоколе “Минин” в Норвегию прибыло около 800 человек, в том числе 50 бывших солдат, 320 офицеров, 66 чиновников, и около 50 представителей торгово-промышленного мира с семьями. Позднее на чужбине оказались такие видные фигуры предпринимательского мира города, как М.А. Ульсен, Я.А. Беляевский и многие другие.
       Можно лишь догадываться о том, с какими противоречивыми чувствами все эти люди покидали северный край. Здесь прошла основная часть их жизни, оставались результаты их многолетней деятельности: заводы, пароходы, жилые дома и торговые заведения.
       Вспоминая об обстановке, в которой проходила эвакуация осенью 1919 года, полковник С. Добровольский писал: “Мне довелось присутствовать при отъезде иностранных миссий, с которыми уезжали сливки архангельского буржуазного общества... Провожать их явилось полгорода, причем, если у провожавших настроение было невеселое, то отъезжающие чувствовали себя неважно, являя в своих глазах “крыс, бегущих с тонущего корабля”. Среди них было немало спекулянтов, связанных своей коммерческой деятельностью с союзниками и прибегавших к их могучему авторитету для разрешения покинуть город, т.к. к тому времени была объявлена широкая мобилизация в армию и национальную гвардию. Многие возмущались их бегством”.
       Как истинно русские предприниматели, так и потомки выходцев с Запада оставили своим бывшим работникам доверенности на право управления принадлежавшими им жилыми домами. Видимо, многие из них возлагали надежды на то, что со временем они смогут вернуться обратно. Этим надеждам не суждено было сбыться.
      
      
      

    “Обратить в достояние Республики”

       19 февраля 1920 года пала власть архангельского белогвардейского правительства. А еще через два дня в город вступили воинские подразделения 6-й армии. С установлением советской власти начался новый этап в жизни Архангельска.
       Вся полнота власти в губернии перешла в руки губернского революционного комитета, который возглавил С.К. Попов. Своими приказами этот чрезвычайный орган власти пытался навести порядок в области торговли, денежного обращения и промышленности.
       Сразу же после освобождения Севера развернулась социализация всех сторон жизни. Как из рога изобилия, посыпались постановления о национализации, муниципализации и конфискации заводов, пароходов, складов, гостиниц, бань, богаделен, церквей, крупных лавок и жилых домов.
       Серия этих акций началась с ареста имущества ряда фирм, владельцы которых, по сведениям губернского ревкома, совершили антинародные деяния. Первым в этой серии было решение “О привлечении к ответственности торговых фирм братьев Данишевских, Берденникова с сыновьями и капитана Шепетова и об аресте их имущества”.
       В вину упомянутым фирмам ставился увоз в навигацию 1919 года за границу “крайне необходимых для населения республики ценностей: кожи, кофе и яичного порошка”. Отметив, что “эти ценности не добывались здесь, а были получены из-за границы за добытые руками рабочих и крестьян лес, лен и другие ценности республики, считать этот вывоз изменническим актом по отношению к Советской республике”. Дело об отмеченных в постановлении фирмах было передано на срочное рассмотрение Революционного трибунала. А до решения этого органа имущество было описано и арестовано.
       Волна всевозможных реквизиций прокатилась по всей губернии. Для характеристики этого процесса приведу лишь один пример. 6 марта 1920 года Пинежский исполком реквизировал на складе И.В. Аладьинской кофе, принадлежавшего торговому дому “Х. Манаков и К®” в количестве 14 мешков. Руководители дома естественно дважды с перерывом через месяц потребовали от исполкома уплаты за отобранный товар в сумме 17 668 рублей. Однако не тут-то было. Ответ исполкома был четок: “Никакой платы ни в коем случае произведено не будет, т.к. кофе находилось на складе около полугода явно для спекуляции, т.е. в ожидании поднятия цен”. Число подобных примеров можно умножить.
       В апреле 1920 года в Архангельске была проведена беспрецедентная за всю историю города операция  массовый обыск частных квартир. Для проведения ее были привлечены красноармейцы, матросы, коммунисты города  около 3500 человек. Повальные обыски длились с 9 часов вечера 18 апреля и завершились лишь через два дня. М. Кедров, сообщая об итогах обысков, писал в губернской газете о том, что “особое внимание было обращено на буржуазные квартиры” и что в ходе их изъяты огромные ценности: более 100 различных царских орденов, свыше трех пудов серебряных монет, сотни тысяч царских денег и “чайковок”, много иностранной валюты. 50 представителей делового мира были арестованы.
       Эта акция вызвала массовое возмущение горожан. В органы власти поступали десятки заявлений от пострадавших. Вот одна из подобных жалоб. 23 апреля 1920 года бывший управляющий лесозаводом, отец трех дочерей и двух сыновей В.К. Гернет жаловался на то, что в ночь с 17 на 18 апреля "во время повальных обысков" у него в квартире опечатали все самые дорогие вещи. Среди них сервизы, один из которых был подарен дочери в качестве приданого, а второй - преподнесен хозяину дома в день его серебряной свадьбы.
       Василий Карлович, напоминая о том, что в настоящее время он служит в советском учреждении и "в полном смысле" является, как и все члены семьи "трудящимся", просил устранить вопиющую несправедливость.
       Еще более выразительным было заявление соломбальского фотографа П.Ф. Подрунина. В результате обыска у него, помимо изъятия 1650 рублей и продуктов, была произведена опись имущества: фотоаппаратов, остатков материалов, вследствие чего фотография прекратила свою работу.
       Петр Федорович писал: "Я причислен к категории предпринимателей, имеющих свое предприятие и эксплуатирующих чужой труд". Вследствие такой оценки имущество фотографа и сама фотография подлежали национализации.
       "Это величайшая несправедливость,  возмущался фотограф. - Эта фотография открыта в 1903 году на средства добрых людей. Они дали мне взаймы денег (у фотографов я служил с 12 до 28 лет). Все имущество я купил в кредит и выплачивал долги. А работал всегда сам, один".
       Большинство подобных обращений оставлялись без внимания. Более того, 7 мая 1920 года так называемая учетная комиссия приняла любопытное решение. Рассмотрев вопрос о результатах обысков в складах предпринимателей, она поручила "тройке в лице Бронштейна, Кедрова и С. Попова": "Принимая во внимание, что почти все владельцы этих товаров, равно и других, опечатанных после 30 апреля, весьма зажиточные люди, являвшиеся многолетними рассадниками самой злостной и бесчеловечной спекуляции и эксплуатации наиболее малоимущего класса, отобранное считать конфискованным с тем, чтобы товар передать соответствующим губернским органам".

    * * *

       С особым размахом проходил процесс муниципализации жилых домов. Первыми жертвами этой кампании стали семьи, главы которых успели уехать во время интервенции за границу. Приказ губернского ревкома от 23 марта 1920 года гласил: “Все оставшееся после бежавшей из Архангельска буржуазии имущество, как движимое, так и недвижимое, объявляется достоянием Республики и поступает в ведение отдела коммунального хозяйства города Архангельска”.
       Приказ давал определение и самого понятия “буржуазия”  это лица, выбывшие из города вследствие нежелания остаться в нем при Советской власти с 1 января 1919 года”.
       В случае бегства из города только главы семьи, остальным ее членам разрешалось пользоваться имуществом, но недвижимая его часть подлежала муниципализации.
       Местная печать публиковала длинные списки владельцев домов, отобранных в пользу Советской власти. Первый список содержал 35 фамилий, второй  26. В них попали домовладельцы с русскими фамилиями: А.С. Чудинов, Е.В. Могучий. М.В. Перешнев, А.А. Плюснин, Е.И. Федосов, Я.Е. Макаров и многие другие. А затем беда обрушилась на выходцев из других стран, жителей Немецкой слободы. Двух домов лишились Пецы, несколько строений было конфисковано у Фонтейнесов, четыре дома отобрали у наследников А.Ю. Суркова, два  у Шергольда, четыре  у Шольца и т.д.
       Общую картину хода национализации домов и разного рода строений давал президиум Архангельского губисполкома в специальной докладной, направленной в Москву в марте 1924 года.
       Губисполком откровенно сообщал о том, что долгое время “определенной системы в муниципализации не было”. Операция проводилась стихийно, на основе приказов губревкома и постановлений городского исполкома. Лишь после фактической конфискации домов они пытались упорядочить ход дела, стали собирать сведения о домовладельцах. Решающим показателем для конфискации служила принадлежность к “крупному буржуазно-капиталистическому элементу или враждебное отношение домовладельцев к рабоче-крестьянской власти”.
       В записке содержался еще один аргумент в пользу национализации домов. “Оставлять дома в руках частных владельцев, родственники которых, а зачастую и сами владельцы бежали за границу,  говорилось в документе,  значило передать регулирование жилищного вопроса в их руки и лишать губернский бюджет значительной прибыли”.
       Из документов явствует, что к 1922 году новые хозяева отобрали или намеревались отобрать 254 строения, принадлежавшие ранее 170 владельцам. Во всяком случае, списки домов и бывших их владельцев были утверждены президиумом архангельского губисполкома 16 июня 1922 года и срочно направлены на санкцию в НКВД.
       Однако процесс конфискации основного богатства, нажитого десятилетиями труда порой не одного поколения той или иной династии домовладельцев, оказался далеко не таким гладким, как это представлялось вдохновителям кампании. В центральные и местные органы власти посыпался поток заявлений и жалоб на незаконный характер действий властей. Последние изворачивались, отказываясь от рассмотрения просьб жалобщиков. Они ссылались при этом на то, что в результате конфискации и муниципализации 391 семья нуждающихся жителей города улучшила свои жилищные условия.
       ВЦИК и Наркомат внутренних дел действовали более гибко. Они, несмотря на категорические и неоднократные требования губисполкома, отказались утвердить списки, составленные в Архангельске. Тем более что начиналась новая экономическая политика, когда частная собственность на многие объекты стала поддерживаться властями
       После некоторых раздумий и указаний сверху была принята новая формула: “на одно лицо может быть оставлено во владении не более одного дома”.
       Руководствуясь этим положением, городские органы вынуждены были срочно возвратить обратно значительную часть домов. В числе других получили обратно свои дома Б. Пец, семья Лейцингеров, В. Патрушев и ряд других.
       Обобщенный документ о возврате строений сохранил колоритные подробности злоупотреблений во время массовых конфискаций.
       Так, например, против фамилии Чесноковой, дом которой стоял на улице Поморской, значилось: “Дом возвращен ввиду того, что муниципализирован единственный дом, и сыновья Чесноковой служат на различных фронтах Красной Армии”.
       Б. Пецу возвратили дом потому, что “в данном случае отобран единственный дом незначительной ценности и принят во внимание преклонный возраст владельцев”.
       Помимо жилых домов, в 1920 году были национализированы 32 церковных здания. Среди них оказались Троицкий кафедральный собор, Троицко-Кузнечевская церковь, четыре строения были отобраны у Евангелического общества. По одному-двум  у римско-католического, еврейского и магометанского обществ. По поводу этих помещений нередко разгорались жаркие споры.
       3 июня 1920 года отдел коммунального хозяйства исполкома получил прошение общины Сурского подворья. Под документом стояли подписи 50 сестер. Ссылаясь на то, что все они живут коммуной и служат в церкви, к которой примыкают до четырех тысяч верующих, сестры просили не выселять их из помещения.
       Исполком провел экстренное заседание. Отметив, что “пролетариат, стоящий у власти, не может допустить, чтобы его орган, коим является губернский Совет профсоюзов, помещался бы в здании, не соответствующем его нуждам и высокому положению”, постановил: “изъять здание Сурского подворья из ведения коллектива верующих”. Последним была оставлена в распоряжение лишь утварь, а помещение пришлось освободить.
       Но поистине удивительный акт был предпринят властями по отношению к зданиям богаделен.
       ...Еще в 1891 году известный архангельский купец, Потомственный почетный гражданин Павел Афанасьевич Булычев, сын основателя Северодвинского пароходства, подал прошение в городскую думу о разрешении построить при городском кладбище в Кузнечихе, в память о его покойной жене Вере Егоровне, каменное здание богадельни “для престарелых и убогих женщин всех сословий” на 50 мест с хозяйственными службами, огородом и садом.
       Городская дума выделила Булычеву пустопорожний участок земли площадью 5460 квадратных саженей “в вечное и бесплатное пользование исключительно под устройство им благотворительного заведения”. 25 лет престарелые и убогие женщины всех сословий пользовались этим помещением.
       Новая власть решила по-своему: 26 марта 1920 года исполком городского совета рассмотрел вопрос о передаче Булычевской богадельни в распоряжение лагеря принудительных работ. Предложение явилось столь неожиданным, что исполком отказал управлению лагерей, предложив ему, бараки у Соловецкого подворья. Но не тут-то было. Через три дня пришлось собираться снова: просьба управления была удовлетворена, а обитателей богадельни решили перевести в Соломбальское подворье Соловецкого монастыря. Правда, через сравнительно короткий срок бывшую богадельню передали под вновь созданный сельскохозяйственный техникум. А богадельня так и осталась в Соломбале.

    * * *

       Конфискация собственности, начатая еще в 1918 году, продолжалась в последующий период. Так, например, в сентябре 1929 года на основании постановления ВЦИК в городе были “муниципализированы” 28 частных домов, которые, как сообщила губернская газета “Правда Севера”, принадлежали “нетрудовому элементу” и были неправильно возвращены бывшим владельцам “вследствие злоупотребления отдельных должностных лиц”. Факты изъятия домов имели место и в 30-е годы.
       А те домовладельцы, которые сумели отстоять свои права на дома, попали в жестокую переделку. Большинство из них содержали жильцов, подселенных властями на излишнюю площадь, а, следовательно, получали плату за жилье, существуя, по понятиям той поры, на нетрудовые доходы. Эти домовладельцы автоматически лишались избирательных, а по существу и гражданских прав.
       Приведу лишь один пример. 13 марта 1936 года президиум Северного крайисполкома, рассмотрев просьбу 70-летней Анастасии Александровны Бурковой о восстановлении ее в избирательных правах, единогласно отклонил ее ходатайство. Мотивировка отказа состояла в том, что Буркова является “женой и иждивенкой лишенца, бывшего крупного судовладельца”, что она живет на нетрудовой доход от дома, который ежегодно составляет 7200 рублей. Далее констатировалось, что “решением Президиума ВЦИКа от 10 февраля 1935 года ходатайство Буркова И.И. (мужа Бурковой А.А.) о восстановлении в избирательных правах отклонено”. Таким же образом власти реагировали на просьбу А.М. Ульсен, муж которой находился на службе Внешторга и выполнял в Лондоне ответственное поручение по установлению деловых отношений Советской России с Англией.
       Подобным людям не выдавали продовольственных карточек, и домовладельцы должны были пользоваться черным рынком, т.е. платить втридорога за продукты питания. Таких “классово чуждых элементов”, учитывая административно-ссыльных, в Архангельске в 20-е годы жило более 3500 человек.
       Часть бывших владельцев, имевших иностранное подданство и выехавших за границу, пыталась позднее вступить в права наследования домами своих отцов и продать их. Так, в 1937 году норвежский консул А. Виклюнд возбудил перед исполкомом областного совета вопрос о введении в наследование домом потомков известного заводовладельца М.А. Ульсена. Однако эта попытка не увенчалась успехом: архангельские власти известили консульство о том, что покупателей дома с постройками не нашлось из-за высокой цены (владельцы просили за комплекс построек, расположенных по адресу П. Виноградова, дом 134, 50 тысяч рублей).

    Трагедия деловых людей Севера

       В архиве Регионального управления федеральной службы безопасности по Архангельской области сохранилось объемистое досье, которое касается судеб более 70 деловых людей Архангельска.
       Документы дела с безжалостной достоверностью воскрешают будни той поры, когда былая классовая принадлежность становилась основой для повального упрощения жизни и создания атмосферы карательного бытия ...
       Все началось с писем нетерпеливых людей, пораженных синдромом классовой борьбы. “Как же так?  спрашивал один из них у руководства губернской ЧК в начале 1921 года.  Прошел год после освобождения Архангельска, но по улицам свободно разгуливают буржуи! А ведь они все поддерживали правительство Чайковского, собирали деньги на содержание армии Миллера, служили в “Национальном ополчении”. Доноситель рекомендовал быстрее изолировать “буржуев”: посадить в тюрьму, а то и пустить “к генералу Духонину”. На крутом языке того времени последнее выражение означало расстрел.
       Следует отметить, что губЧК начала активную борьбу с “контрреволюционными” элементами сразу же после освобождения Архангельска. Был предпринят ряд мер для преобразования карательных органов.
       В частности, решением губисполкома архангельская губернская тюрьма была переименована в “Архангельский губернский исправительный дом”. Обосновывая эту акцию, постановление отмечало: “Слово “арестант”, как унижающее личность и достоинство человека, исключить из употребления, заменить его словом заключенный”. Постановление предписывало немедленно убрать из всех тюремных помещений икон, отменяло все прежние тюремные законы, вменяло в обязанность каждому заключенному работать по шесть часов в день.
       В первые недели после освобождения Архангельска все заключенные делились на три группы: заложники, осужденные на срок и подследственные. При этом последняя группа закреплялась за девятью различными органами. Очевидно, в зависимости от состава обвинений эти обвиняемые распределялись соответственно за комиссией Кедрова, за особым отделом губЧК, за губернской уголовной следственной комиссией, за революционным военным трибуналом Архангельской губернии и другими органами.
       В короткий срок 156 арестованных были направлены в Вологду и Москву.
       Только за время с 1 марта по 1 октября 1920 года чекисты арестовали в небольшом городе 1644 человека, 1312 из них томились в трех лагерях принудительных работ. Это означало, что в среднем ежемесячно в тюрьме или лагере оказывалось 235 человек. Согласно отчету губЧК за этот срок среди арестованных были 59 офицеров, 42 священнослужителя, 219 мещан, 642 крестьянина, 91 рабочий, 114 интеллигентов. Значительно пострадал и предпринимательский слой: среди арестованных значились 58 торговцев и “буржуа”. 148 из числа лишенных свободы, т.е. почти каждый десятый, был расстрелян. В их числе, по подсчетам губЧК, были 9 заводчиков и крупных собственников и 3 торговца.
       Для выполнения столь масштабной акции по выявлению виновных перед советской властью время от времени производились массовые обыски населения по заранее намеченному плану, был создан осведомительский аппарат численностью в 50 человек. Последние выявляли всех недовольных, доносили в губЧК, а далее уже предпринимались конкретные меры. ГубЧК прибрала в свои руки часть белогвардейского архива, откуда черпались сведения о людях, которые активно поддерживали антисоветское правительство. Широко использовались с этой целью и белогвардейские газеты.
       Летом 1920 среди других были обвинены в причастности к антисоветскому заговору и расстреляны 14 человек, среди них видные архангельские предприниматели братья В.И. и С.И. Коржавины, подрядчик Ф.А. Пермяков, пароходовладелец Д.Н. Бугаев, а также П.И. Митрофанов, братья М.В. и П.В. Починковы .
       Бывшие предприниматели лишались не только имущества и подвергались угрозе быть арестованными. Они лишались и права на работу. В отчете губЧК за период с 1 марта по 1 октября 1920 года отмечалось, что в это время главная работа губернских чекистов была направлена на “проверку и изъятие бывших владельцев и совладельцев торгово-промышленных предприятий во всех отделах губСНХ и ему подведомственных учреждений”. В ходе этого "исследования" было выявлено 66 человек, 8 из которых были немедленно отстранены от должности. Было принято решение о том, что все бывшие “буржуи”, которые не имеют согласия центральных органов власти, должны быть немедленно уволены с работы.
       Эта работа продолжалась и позднее. Так, в 1923 году в результате проверки служащих треста Северолес было выявлено 68 человек, подлежавших немедленному увольнению по “чистке”. Среди них Н.Г. Мерзлютин был уволен как “подозрительный”, А. дес Фонтейнес - как “контрреволюционер”, Н. Володин - как “выступавший против Советской власти” и т.д.
       Одним словом, репрессивный аппарат быстро набил руку на разоблачении различных врагов советской власти, появились люди, помогавшие чекистам разоблачать эту категорию лиц. Секретный сотрудник (“сексот”) по кличке Писарь собрал мнения бывших работников известного купца, потомственного почетного гражданина Я.А. Беляевского. Один из них задавал вопрос: “Скоро ли нашего бывшего хозяина  ярого белого гада заберут”? Другой, проявляя такое же нетерпение, показал, что у Беляевского хранится оружие.
       Последовала руководящая резолюция “собрать необходимые сведения”. Быстро распухало дело: в него подшивались документы о составе торгово-промышленного союза, о национальном ополчении, а также обо всех, кто жертвовал от фирмы или лично средства на содержание белой армии.
       Хорошо знакомые имена и фамилии в основном бывших лесопромышленников: М.А. Ульсен, Я.А. Беляевский, братья Перешневы, Макаровы, Мерзлютины...
       К этому времени торгово-промышленное сословие в Архангельске, как и во всей России, было уже уничтожено. Список, подшитый в деле, свидетельствует о горькой участи северных предпринимателей: купцов, заводчиков, содержателей гостиниц, лавок, ларьков и кухмистерских.
       ..Бушков Георгий Васильевич, бывший владелец магазина золотых и ювелирных изделий, чинил часы в мастерской коммунального хозяйства.
       Конюхов Григорий Борисович, имевший некогда кожевенную торговлю, работал рядовым закройщиком.
       Заворохин Никифор Павлович, держатель бакалейного магазина, трудился кладовщиком.
       Представитель известного купеческого рода Макаровых Фантин Васильевич, владевший раньше крупным магазином по продаже бакалейных и жестяных товаров и пятью домами, сидел у кассового аппарата.
       Ившин Николай Федорович, бывший владелец пароходства на Ваге и двух домов в Шенкурском уезде, работал в отделе снабжения губернского лесного комитета.
       Сереброкамень Авраам Александрович владел до революции ювелирным магазином, при котором имелись часовая и ювелирно-граверная мастерские. Постоянно публиковавшаяся им в архангельских газетах реклама извещала: “При магазине всегда большой выбор часов, золотых, серебряных и бриллиантовых вещей, граммофонов, патефонов и пластинок”. В момент вызова в губЧК бывший владелец магазина служил в конторе губметалла мастером по ремонту пишущих машинок.
       Этот список можно продолжать очень долго. В общей сложности было выявлено до 150 жертвователей на Заем Доверия и в 5-миллионный фонд командования белой армией. Напротив абсолютного большинства фамилий значится краткая фраза: “В настоящее время ничего не имеет”.

    * * *

       Что же представлял собой Архангельский торгово-промышленный союз до октября 1917 года, какие преступления совершили его члены в период пребывания на Севере интервентов?
       Архангельские деловые люди, как и торговопромышленное сословие всей России, довольно рано стали создавать объединения для защиты своих интересов. Первой попыткой организации подобного рода явилось образование в городе коммерческого общества. Устав его был утвержден еще в 1858 году. Это общество объединило в основном жителей Немецкой слободы. В 1868 году русские предприниматели создали свой “Русский соединенный клуб”. В составе 50 учредителей этой организации были купцы Е.А. Плотников, В.Ф. Браванов, мещане И.А. Филин, Н. Песошников, М. Соболев, крестьяне Д. Морозов, С. Тарасов и другие.
       В 1906 году в Архангельске возник союз лесопромышленников, который возглавляли М.А. Ульсен, а затем Е.И. Шергольд. И, наконец, в 1917 году родился “Архангельский губернский торгово-промышленный союз”. Он ставил своей целью “оказание взаимопомощи, охранение и защиту экономических интересов, а равно и правового положения торговцев и промышленников города Архангельска и Архангельской губернии”. Председателем Совета союза был избран видный предприниматель М.В. Перешнев, а управляющим делами  И.И. Данишевский.
       Постепенно союз объединил в своих рядах более 100 человек, причастных к бизнесу. Большинство из них и привлекались к ответственности по упомянутому “делу”.
       Первоначальный замысел руководства губЧК был, по-видимому, весьма масштабным. Во всяком случае, сеть расставлялась довольно широко: “дело” хранит краткие протоколы первичных допросов более 60 архангельских бизнесменов. Список привлеченных постепенно разрастался. В него были включены не только члены торгово-промышленного союза, но и те предприниматели, которые призывались во времена Миллера в национальное ополчение, жертвовали деньги на “Заем доверия” и в фонд белой армии. Собирая необходимые сведения, следователи широко использовали белогвардейскую прессу и частично архивные документы.
       На первый взгляд, вина допрашиваемых была несомненна. Они входили в число тех, кто собрал более 4 млн. рублей на “Заем доверия”, кто вносил деньги в 5-миллионный фонд командования белогвардейской армии.
       ...10 августа 1919 года на общем собрании торгово-промышленного союза, проходившего под председательством И.Е. Володина, было принято единогласное решение: “В течение недели собрать среди имущего населения и передать в распоряжение Главнокомандующего 5 миллионов рублей по возможности денежными знаками. Мобилизовать весь торгово-промышленный класс, независимо оттого состоит то или иное лицо в торгово-промышленном союзе, способное носить оружие”.
       В деле фигурирует и список лиц, оказавших помощь населению Пинежского уезда, который был освобожден на короткий срок от большевиков. Для этой цели, в частности, А.А. Плюснин внес 10, Володины  50, Я. Беляевский  5 тысяч рублей.
       Но следователи вскоре убедились в том, что это лишь видимая сторона “преступления” архангельских предпринимателей.
       Два момента привлекают внимание при анализе документов, проливающих свет на истинное положение дел.
       Все состоятельные люди выделяли средства из своих капиталов не по своей воле. Требуемая для властей сумма была разверстана сверху, и сбор средств производился под жестким давлением органов белогвардейской власти. Крупные фирмы сравнительно быстро нашли деньги. По 400 тысяч рублей выделили фирмы братьев Вальневых, Чудинова, Русанова  сына, по 250 тысяч  фирмы Шалита и Фонтейнеса. Многие владельцы заводов внесли по 50, 30 и 25 тысяч. В общей сложности на “Заем доверия” пожертвовали деньги 123 человека на сумму 4 254 500 рублей. 149 человек внесли средства в 5-миллионный фонд командования белой армией.
       Мелкие же бизнесмены, как правило, не смогли внести нужных средств. Некоторые из них ограничились половиной, а то и четвертью положенного им взноса. Во время следствия все они в один голос заявили о том, что деньги “взимались по обложению в приказном порядке”.
       “Жертвование было не добровольным, а принудительным”, сообщил следователю бывший купец А.М. Тердунов. Далее он поведал о том, что, получив извещение об уплате 10 тыс. руб., немедленно направил письмо об отказе от уплаты, и только после двукратного напоминания он внес три тысячи рублей. Он считал себя совершенно невиновным.
       Уместно отметить, что средства, собранные белыми властями, были лишь каплей в море. Содержание армии, быстро распухавшего аппарата чиновников требовало все новых и новых источников финансирования. И тогда генерал Миллер, опираясь на армейские штыки, встал на путь конфискации частной собственности  насильственного изъятия у всех бизнесменов иностранной валюты.
       В упоминавшемся выше приказе от 29 октября 1919 года генерал объявил о том, что лица, не сдавшие валюту в намеченные сроки, будут подвергнуты лишению всех прав состояния, конфискации имущества и ссылке на каторжные работы сроком от 4 до 6 лет. Дела подобных людей подлежали рассмотрению в военном суде.
       И это не были пустые угрозы. В разделе “В период интервенции” подробно освещены меры, которые предприняли власти для изъятия валюты у предпринимателей, а также о реакции последних на эту акцию.
       Губернское руководство торгово-промышленным союзом, наученное горьким опытом, решительно выступило против политики белогвардейского правительства и хозяйничанья иностранной военщины.
       Знакомясь с делом торгово-промышленного союза, невольно думаешь о трагической судьбе деловых людей Севера. В 1918 году советская власть отобрала у судовладельцев морские и речные суда, конфисковала десятки жилых домов. Этих же людей безжалостно грабил генерал Миллер.
       После установления советской власти в 1920 году многие бизнесмены Севера оказались в губернской тюрьме. Как уже отмечалось, более трех месяцев, в частности, томились в ней летом 1920 года наиболее крупные представители архангельского делового мира Яков Андреевич Беляевский и Мартин Абрамович Ульсен. И вот в начале 1921 года чекисты пытались по существу довести до конца дело, начатое охранкой Миллера, и вновь примерно наказать бизнесменов, но уже за то, что они помогали белогвардейскому режиму бороться с советской властью.

    * * *

       Масштабная акция, предпринятая губЧК против торгово-промышленного союза, была внезапно прекращена. Из документов, собранных в деле, неясны, однако, причины этого поспешного шага.
       Решающее значение, видимо, имел тот факт, что расследование началось в момент введения новой экономической политики, оживления частного и иностранного капитала, попыток создания на Севере зарубежных лесных концессий. И в этой ситуации масштабные репрессии против бывших деловых людей являлись делом попросту абсурдным. Следствие спустили на тормозах, ограничившись подпиской о временном невыезде из Архангельска. Некоторые из числа привлеченных к дознанию были немедленно мобилизованы на работу. Часть из них поступала на службу добровольно. Архангельские промышленники Я. Беляевский и М. Ульсен стали работать в архангельском отделении Внешторга и вскоре по специальным командировкам выехали в Лондон для налаживания торговых отношений с Англией.
       Многие из бывших купцов, оказавшись в непривычной для себя ситуации, испытывали острую нужду. Очень показательной с этой точки зрения была судьба совладельца известного на всем Севере торгового дома “Х. Манаков и К® с сыновьями” Христофора Николаевича Манакова. Некогда эта фирма имела большую кондитерскую фабрику, основной капитал которой составлял 150 тысяч рублей. На ней трудилось до 100 рабочих и служащих.
       Основатель фирмы родился в 1867 году в Великоустюжском уезде и до 1900 года был крестьянином. Окончив земскую начальную школу, Манаков с 12 лет служил мальчиком: 2 года бесплатно и один год за 5 рублей. Много лет потребовалось для того, чтобы бывший крестьянин стал купцом и завел большое дело. Во время антисоветского переворота в Архангельске Манаков оказался в Великом Устюге и был арестован там как заложник.
       После освобождения Архангельска он стал ведать коммерческой частью Северо-Беломорского отдела госторга в архангельском отделении Внешторга. Это был солидный пост, дававший возможность его главе заключать самостоятельные сделки. Между тем, заработная плата Манакова была слишком мала, чтобы обеспечивать семью, которая состояла из 10 человек. В архиве сохранилось заявление бывшего купца на имя заместителя наркома Внешней торговли М.И. Фрумкина с просьбой о повышении ставки и ходатайство об этом со стороны руководства отделения. Тот и другой документ, написанные в июле 1923 года, характеризуют не только материальную сторону дела, но и отражают понимание купцом своей роли в прошлом и настоящем Севера, а также и оценку его труда людьми, под руководством которых бывший купец стал работать в первые годы советской власти.
       Оглядываясь на свое прошлое, Христофор Николаевич писал: “Благодаря 40-летнего упорного самостоятельного труда на Севере я создал крупное торгово-промышленное дело и установил среди друзей и противников признанное имя честного делового человека”.
       Убеждая столичного чиновника повысить зарплату, он продолжал: “Я не имею ни малейшего желания откладывать на черный день, т.к. старость свою я вверяю своим любимым детям. Но теперь я хочу иметь такой заработок, чтобы они в числе семи человек, не заботясь о куске хлеба, спокойно могли отдаться делу своего образования. Моя единственная последняя мечта  видеть своих детей с законченным образованием, обладающими теоретическими и практическими знаниями, готовыми честно трудиться на благо народа и принести ему наивысшую пользу...
       Мне кажется, что, передав власти, продукт своего 40-летнего весьма продуктивного труда, выраженного в имуществе, домах, фабрике и товарах на очень значительную сумму и теперь отдавая ей последнее  долголетний опыт, я вправе получить за это такое вознаграждение, чтобы я мог существовать по-человечески, и чтобы мои дети могли закончить образование...”
       Манаков, учившийся только три года, гордился тем, что, будучи старостой Архангельского купеческого общества, смог добиться “устройства в Архангельске среднего политехникума”, считал это событие “венцом и концом своей деятельности в деле народного просвещения”.
       Руководство архангельского отделения Внешторга полностью поддержало просьбу Х.Н. Манакова, отметив, что он представляет “громадную ценность как работник, в полной мере отдает ... свой многолетний опыт”.
       Мне не удалось выявить сведений об итогах хлопот купца. Но письмо обнаруживает его внутреннее достоинство, убежденность в том, что он не напрасно прожил свою жизнь. Манаков по праву гордился своими прошлыми делами, превыше всего ценил долг перед отечеством, заботился о своих детях.
       Несмотря на заслуги перед советской властью, “грехи” членов торгово-промышленного союза не были забыты. Многие из предпринимателей испили горькую чашу возмездия со стороны советской власти чуть позже  в конце 20-х - начале 30-х годов. Семьи всех подследственных вплоть до 1936 года были лишены избирательных прав, а главы некоторых из них по тем или иным причинам подвергались аресту.
       Репрессивный аппарат губернии обрушил волну наказаний не только на бывших представителей буржуазии. Помимо губЧК действовал губернский революционный трибунал. О размахе его работ свидетельствует тот факт, что за 192021 гг. он рассмотрел 468 дел.
       И этот орган действовал по наводке стукачей. Одной из первых жертв трибунала явился известный капитан Мурманского пароходства, 57-летний Федор Михайлович Вальнев. Некий М. Ермилов со старанием, достойным лучшего применения, сообщал в “компетентные органы” о том, что надо “срочно произвести обыск” у Вальнева, т.к. у него хранятся вещи бывшего прокурора Северной области, бежавшего вместе с генералом Миллером.
       В результате обыска было установлено, что капитан располагал большим “богатством”: у него обнаружили 9 фунтов мыла и 25 пачек спичек. Вальнева арестовали. Доносчик, участвовавший в обыске понятым, не успокоился и требовал более тщательной проверки, т.к., по его мнению, “мыла должно быть больше”.
       В дело вмешался известный полярный исследователь Р. Самойлович, обратившийся в компетентные органы со срочным прошением. “Капитан Ф.М. Вальнев, писал он,  известный своей опытностью моряк и знаток Русского Севера, является заведующим всей морской частью Северной научно-промысловой экспедиции, имеющей общегосударственное значение”. Он просил немедленно отпустить Вальнева на свободу, чтобы “дать ему возможность закончить лежащую на нем работу”. Просьба возымела действие  капитан был выпущен из тюрьмы. А в конце года дело прекратили ввиду амнистии в связи с очередной годовщиной Октябрьской революции.
       Жертвами трибунала были все категории населения области: женщины, купцы, но главным образом крестьяне. Судили за невыполнение государственных гужевых нарядов, потом за незаконный убой скота и укрывательство хлеба, хищение муки и дезертирство, за неуплату налогов, за службу в белой армии и контрреволюционную деятельность.
       Наказывали тоже по-разному. Начинали с малого  с общественного порицания, затем последовали ужесточения: различные сроки общественных бесплатных работ, заключение в лагерь принудительных работ, ссылка в Соловецкий лагерь. За это время суд вынес два смертных приговора: крестьянину П.Я. Рочеву “за предательство красноармейцев и службу в белой армии” и А.П. Костромитиновой за участие в деятельности женского патриотического союза.
       ... Лишь 71 год спустя все проходившие по упомянутым “делам”, а также осужденные революционным губернским трибуналом, были реабилитированы “за отсутствием в их действиях состава преступления”. --> [Author:I.A.E.]
      
      

    Часть вторая

    Портреты

    северных негоциантов

       Купцы гостиной сотни Баженины.  Адмиралтейский комиссар Избрант.  Негоцианты Поповы.  Купец Ксенофонт Анфилатов.  Русский норвежец Ульсен.  Деловые люди уездов.  “Торговый дом Андрей и Яков Беляевские”.  У Макарова Якова дела было всякого.  Поморский лишенец.  Лесопромышленник Андрей Чудинов.  Основатель целлюлозного производства на Севере Альберт Сурков.  Первые кооператоры Севера. - Купеческие завещания.  Меценаты и благотворители.  Заключение.

    Купцы гостиной сотни Баженины

       Писать о прославленном роде холмогорских предпринимателей Бажениных почти дерзость. О них пишут уже 300 лет. Своеобразную лепту в его историю внес даже Петр I, подписав ряд пространных указов о даровании щедрых льгот создателям Вавчужской корабельной верфи. Имена купцов Бажениных вошли во многие энциклопедические справочники, они запечатлены на страницах трудов российских и архангельских историков: С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, В.В. Крестинина, С.Ф. Огородникова и многих других.
       Но писать книгу об архангельском купечестве и ничего не сказать о знаменитых поморах  непростительная ошибка. Постараемся хотя бы кратко напомнить читателям о жизни и деяниях некоторых представителей этой именитой фамилии.
       По преданию, род Бажениных вел свое происхождение от новгородца Симеона, бежавшего на Север в 1570 году после жестокого погрома Новгорода Иваном Грозным. Сын Симеона Федор и внук Кирилл посвятили себя служению церкви. Первый был даже одно время игуменом Архангельского монастыря (под именем Филарета), а Кирилл исполнял обязанности дьякона холмогорского Преображенского собора, некоторое время служил в Московской придворной церкви. На склоне лет он вернулся на родину, в Холмогоры.
       Предпринимательским делом в роду Бажениных первым занялся Андрей Кириллович (родился в 1640 году). Он достиг заметных успехов в своей деятельности. Удачному бизнесу его в немалой степени способствовала выгодная женитьба на дочери местного предпринимателя Григория Попова, отдавшего за ней в качестве приданого деревню Вавчугу, расположенную в 83 верстах от Архангельска и 13 - от Холмогор. Здесь издавна существовала мукомольная мельница, сооруженная стрельцами. Потомок новгородца занялся торговыми делами и стал известным на Севере купцом.
       Всероссийская слава удачливых предпринимателей связана с именами сыновей Андрея Кирилловича  Осипа и Федора. Эти люди явились подлинными новаторами, сумевшими решить две принципиально важные задачи общегосударственного значения: соорудить первое в России частное лесопильное заведение и основать свою судостроительную верфь.
       Как сообщали позднее в своей челобитной от 26 января 1700 года Осип и Федор Баженины, получив наследство, они силами местных крестьян “в родовой вотчине в деревне Вавчюге построили с немецкого образца водяную пильную мельницу”, на которой “тес раздирали, и к Архангельскому городу привозили и продавали и за море отпускали” .
       Решение этой проблемы происходило в сложной ситуации. Суть ее состояла не только в сложности сооружения мельниц, но и в появлении влиятельных конкурентов. В частности в 1692 году переводчик посольского приказа Андрей Крафт получил двадцати летние привилегии на устройство в России пильных заводов. Усмотрев в делах Бажениных своих конкурентов, он обратился к царю с жалобой о нарушении привилегии.
       Петр посмотрел на дело иначе. Выявив, что мельницы Бажениных существовали еще до 1692 года он 10 февраля 1693 года дал на имя Осипа Баженина жалованную грамоту, в которой указал: “мельницами в Двинском уезде, в старинной его деревне Вавчуге построенными и заводами владеть, а на тех мельницах хлебные запасы и лес растирать и продавать в Холмогорах и у Архангельска города русским людям и иноземцам, а с отпускаемых в море досок платить пошлины по 26 алтын по 4 деньги со 100 досок”
       Судя по дошедшим описаниям, баженинские пильные мельницы представляли собой сложное по тем временам техническое сооружение. На них имелись пилы с подъемными приспособлениями, семисаженные сани с железными полозьями для распиловки бревен на доски, ворот для подъема древесины и многое другое.
       Важным толчком для расширения начатого дела сыграло посещение Вавчуги Петром I в 1693 и 1694 гг. Как писала газета “Архангельские губернские ведомости”, царь во время первого посещения Вавчуги “в пылу увлечения к преднамеренному благу, забыв величие и важность царского сана, в беседе простой и откровенной со вниманием слушал разумных Бажениных, одобрял предположения и, со свойственным ему жаром, поощрял их на задуманное дело; при расставании же с ними дал им верное царское слово: “исполнить их просьбу неотложно и с лихвою”. Вскоре Петр I даровал предприимчивым братьям ряд льгот, в частности разрешил вырубать ежегодно до 4000 годных для кораблестроения деревьев.
       В течение короткого времени Баженины соорудили парусный завод, кузницы, наладили производство канатов. 26 января 1700 года, чувствуя поддержку царя, братья обратились к нему с новой челобитной, испрашивая разрешения “у того своего заводу строить из тех досок корабли и яхты, для отпуску тех досок и иных русских товаров за море, дабы в нашей Великого Государя Державе то корабельное строение множилось”. Свой замысел братья обосновывали тем, что “за дорогим корабельным наймом” их лесопильное производство остановилось: “от городских ярмарок того тертого лесу за продажею остается многое число”.
       Кроме того, Баженины обещали царю использовать свои корабли “для отвозу ...государевой казны хлебных запасов и вина в Кольский острог и для посылки на море китовых и моржовых и иных зверей промыслов”.
       2 февраля 1700 года в свет появилась “Жалованная грамота гостям Бажениным на заведение пильной мельницы и корабельного строения”. Документ этот чрезвычайно обстоятелен. В нем полностью изложено содержание челобитной Осипа и Федора Бажениных от 26 января 1700 года. Это была не только просьба, но по сути своей и обширный план действий холмогорских купцов. Эта программа “пришлась по душе царственному моряку”.
       Петр I, отметив “усердное и радетельное отношение” купцов “к корабельному строению”, удовлетворил все просьбы Бажениных. Своим Указом царь повелевал решить семь основных проблем, постановка которых свидетельствовала о широте понимания северянами своих задач, имевших в то время общероссийское значение.
       Во-первых, указ предписывал купцам “в вотчине своей у водяной пильной мельницы, для отпуску от города Архангельского и за море указных товаров, корабли и яхты строить иноземцами и Русскими мастерами повольным наймом из своих пожитков;
       во-вторых, Бажениным разрешалось “принимать и держать свободно шкиперов, штурманов и матросов как из иноземцев, так и из русских, которые “похотят у них на кораблях для науки морской службе быть”;
       в-третьих, людей любого звания, принятых Бажениными на свою верфь, воеводам и бургомистрам “к иным делам никуда отнюдь не имать”;
       в-четвертых, царь разрешал держать на готовых кораблях “для опасения от воровских людей пушки и зелье”;
       кроме того, Указ разрешал купцам ввозить беспошлинно из-за моря все нужные для корабельного дела припасы;
       поскольку Баженины в своей челобитной жаловались на то, что Осип Андреевич выбран гостиною сотней и послан в Кольский острог бургомистром, Петр I указал, чтобы впредь Бажениных в государевы службы не посылать.
       В документе содержалось еще одно важное положение: царь выразил надежду на то, что “усердному радению в корабельном строении за Бажениными последуют иные всяких чинов люди и будут также верно, как они радение свое обретать и служить”. Уместно подчеркнуть еще один момент: жалованная грамота давалась не только Осипу и Федору, но и их детям, которые могли пользоваться теми же льготами. Потомки Бажениных не раз ссылались на этот документ.
       Царское разрешение совпало со временем начала длительной войны со Швецией, когда возросла роль Архангельска, к которому потянулись иноземные корабли, когда в большом количестве потребовался строительный материал для укрепления торгового порта. Баженины в то время были первыми в лесопильном деле и не имели равных себе. В 1702 году, например, Осип Андреевич продал казне 3662 доски, или в 4,5 раза больше, чем его архангельский конкурент, иностранец Андрей Стейлс. Масштаб его сделок ярко характеризует сохранившаяся в приказных делах запись: “Гостиной сотни у Осипа Баженина тертого длинного и средней и меньшей меры отпущено на Двинку и в Мурманское устье и взято на постройку мостов и пристаней многое число; да его ж тес брали Преображенского полку солдаты днем и ночью на постройку судов многое ж число”.
       Торговля с иностранными государствами на собственных судах была связана с большим риском. Баженины не раз терпели неудачи: теряли свои корабли, из-за погодных условий нередко портился товар, в особенности хлеб. Большой ущерб нормальному развитию торговли первопроходцев русской заморской торговли наносили каперы  морские пираты.
       Так, первый корабль “Св. верховный апостол Андрей Первозванный”, сооруженный на верфи Бажениных, был захвачен и ограблен французами. Второй  “Святой и славный пророк и креститель Господен Иоанн”  пропал без вести по пути в Голландию. В 1707 году их вновь постигла беда: по пути из Лондона в Архангельск корабль холмогорцев был захвачен французской эскадрой, а команда высажена на остров Кильдин. За короткий срок, таким образом, два корабля погибли, а два стали жертвами пиратов.
       Федор Андреевич определил потери фирмы в 41 200 руб., справедливо отметив при этом, что братья “немалые свои пожитки истеряли”.
       Но купцы не бросали внешнюю торговлю, пытались даже организовать “мореходные компании”. В 1710 году, например, они отправляли хлеб вместе с Яковом Неклюдовым и каргопольским купцом Михаилом Марковым в “Дацкую землю”. В 1715 году из Архангельска вместе с другими вышло в дальнее плавание пять кораблей холмогорцев.
       Потомки Бажениных, несмотря на все превратности судьбы, сохраняли внешнеторговые связи до конца XVIII века. Можно лишь только удивляться жизнеспособности и энергии замечательных северян.
       Примеру предприимчивых поморов последовали другие архангельские и российские купцы. Устойчивые связи с европейскими странами имел выходец из холмогорской земли Никита Саввич Крылов, баженинский зять  создатель Быковской судостроительной верфи в Архангельске. В 60-е годы коммерческие связи с государствами Европы на своих кораблях поддерживали торговые дома Дениса Баженина, Антона Бармина, Семена Бусинова, Никиты Крылова, Алексея и Ивана Курочкиных. А в конце упомянутого века треть состава из 37 купеческих семей отправляла товары за границу на собственных кораблях.
       Что же представляли собой корабли, сооружавшиеся на баженинской верфи? В 1702 году со стапелей купеческой верфи сошли два упомянутых выше первенца: “Св. верховный апостол Андрей Первозванный” и “Святой и славный пророк и креститель Господен Иоанн”. Это были весьма внушительные торговые суда длиной более 130 футов и шириной 30 футов.
       О значении этого события в отечественном кораблестроении свидетельствует тот факт, что Петр Великий в июне 1702 года лично участвовал в спуске этих кораблей. А один из царских сподвижников выразил надежду на то, “чтоб лутче то строение ко обучению умножилось”.
       Яркое представление о размерах фрегатов, их оснащении и составе команд Баженины дали в прошениях на имя царя в 1712 году. На одном из них было 24 пушки и команда из 37 человек, на другом  34 орудия, 70 “корабельных служителей” и 20 “навигаторов”. Сооружение первого фрегата обошлось в 9 тыс. руб., а стоимость второго с грузом Баженин оценил в 22 тыс. руб. В прошении упоминался и такой важный и приятный для царя факт: в рейсе в Англию плавали 30 солдат “для науки морские службы”.
       Умение вавчужских корабелов скоро по достоинству оценили иностранные фирмы. И Баженины стали строить корабли не только для собственных потребностей, но и для продажи как русским, так и иностранным купцам. Английские коммерсанты Самуил Гарцын и Рафаил Робинзон отдавали предпочтение баженинским судам перед другими судопромышленниками Севера. В 1711 году для них Баженины построили три гукора для отправки в Англию с грузом пеньки.
       В 1725 году на Вавчугской верфи были выстроены три казенные китоловные судна (Валфиш, Груманд-Фордер, Грот-Фишер), которые в том же году ушли на промыслы.
       За время существования Вавчужской верфи предприимчивые поморы спустили на воду до 120 торговых и промысловых кораблей грузоподъемностью от 15 до 400 ластов: флейтов, галиотов, пинков, лихтеров и гукоров.
       Петр I, хорошо понимая важность для России начатого Бажениными дела, всячески отличал их и жаловал. Еще в 90-х годах царь, наряду с упомянутыми выше привилегиями, пожаловал зачинателя дела Осипа Андреевича званием корабельного мастера.
       Не меньшее царское внимание к себе чувствовал Федор Андреевич. В 1711 году он, очевидно, не без ведома царя, был назначен после смерти обрусевшего иностранца Е.Е. Избранта экипажмейстером Соломбальской верфи. С открытием в 1723 году городового магистрата царь утвердил выбор архангеолгородцев Федора Баженина в президенты.
       После смерти Федора Андреевича в 1726 году осталось четверо сыновей, младший из которых Никифор (родился в 1701 году) продолжил дело своих предков. Он, будучи искусным токарным мастером, состоял одно время даже при личной токарне царя.
       Одним из самых заметных продолжателей рода был Иван Никифорович (родился в 1733 году). Получив образование в Голландии, он владел иностранными языками, был не чужд литературных и художественных интересов. По семейным сведениям, от него остался альбом рисунков, писанных в 1755 году цветными карандашами, тушью и акварелью.
       Длительное время Иван Баженин, как и его дед, был президентом архангельского магистрата. Подпись его значится первой среди подписей 185 архангельских купцов, поставленных под знаменитым “Наказом жителей города Архангельска в Екатерининскую законодательную комиссию”. С его именем связано решение ряда важных общегородских и в особенности купеческих дел. В частности, он был один из инициаторов ликвидации монополии на торговлю звериным салом и рыбой. Ему пришлось претворять в жизнь грамоту 1775 года о разделении архангельского посада на купечество и мещанство.
       В 1861 году в Архангельске умер внук Ивана Никифоровича Никифор Степанович, последний представитель мужского рода Бажениных. За его смертью прекратился и род Бажениных.
       Многообразные сведения о деятельности Бажениных позволяют сделать некоторые выводы.
       Безусловно, что главной заслугой зачинателей большого отечественного бизнеса на архангельской земле Осипа и Федора Бажениных явилось создание первого в России заведения для лесопильного производства и собственной частной судоверфи. Им же принадлежит честь первооткрывателей торговли с заморскими странами на своих кораблях.
       Верно и то, что одной из основных причин их успешной предпринимательской деятельности, наряду с недюжинными организаторскими данными и энергией, явилась всемерная поддержка царя, пожалованные им щедрые льготы, которые позволяли купцам, несмотря на трудности и многие потери, безубыточно вести торговлю и сооружение морских судов.
       Потомки Федора Андреевича решительно отстаивали свои родовые привилегии, дарованные им Петром I. История сохранила любопытный документ  письмо в главный магистрат Кирилла Никифоровича Баженина, избранного в 1745 году бургомистром архангельского магистрата. Указывая на то, что архангельское купечество и немногочисленные люди совершили это избрание по злобе на дядю и на него, Баженин просил на основе грамоты царя, дарованной в 1700 году, отменить это решение. Кирилл Никифорович ссылался при этом на то, что он постоянно живет не в Архангельске, а в Вавчуге и что они с дядей “купечества кроме ... корабельного строения почти никакого не имеют” и что отлучаться “от строения кораблей” не могут. Просьба купца была удовлетворена. Царский Указ предписал “по силе означенной пожалованной грамоте от магистратского служения уволить” Кирилла Баженина и вместо него “в бургомистры выбрать другого из первостатейных и прожиточных людей достойного человека немедленно”.
       Вследствие этих привилегированных условий успешное предпринимательство рода Бажениных продолжалось почти два века (от Андрея Кирилловича, начавшего свой путь в бизнесе в 1670-е годы, до купца 3-й гильдии Никифора Степановича, умершего в 1861 году).
       На фоне общей истории как российского, так и архангельского купечества судьба рода Бажениных не является типичной. Обычно российская купеческая династия, как правило, продолжалась не более двух-трех поколений.
       И, тем не менее, в определенном смысле в деятельности холмогорских предпринимателей прослеживается появление и быстрый рост наиболее даровитых деловых людей Поморья. Документы позволяют проследить, как потомки неграмотных и полуграмотных крестьян постепенно приобщались к науке, знаниям в кораблестроении, иностранным языкам (по крайней мере, двое из Бажениных - Иван Никифорович и Никифор Степанович получили образование за границей) и к общественной деятельности.
      
      
      

    АДМИРАЛТЕЙСКИЙ КОМИССАР ИЗБРАНТ

       Среди поселенцев архангельской Немецкой слободы нередко появлялись “московские немцы”. Подобным образом назывались иноземцы, которые уже длительное время обитали в столице России, но, почувствовав возможность извлечь выгоду из торговли на Севере, временно переселялись в Архангельск.
       В эту категорию людей входили не только торговцы. Петр Великий привлекал некоторых иностранцев к управлению казенными заведениями в качестве комиссаров и управляющих, или, говоря современным языком, технических руководителей производства.
       Так, в 1699 году на должность комиссара от Адмиралтейства на судостроительной верфи был утвержден обрусевший датчанин Елизарий Елизарьевич Избрант (Эбергер (Эверт) Избрандт  Идес). Еще в 1677 году этот заморский купец стал торговать с Россией, затем переселился в Москву и принял русское подданство.
       Историки, изучавшие деятельность Петра I по использованию опыта иноземцев, установили, что выбор преобразователя не был случайным.
       Во-первых, прежде чем появиться в Архангельске, Е. Избрант в 16921695 году служил подрядчиком на сооружении судов в Воронеже. Расторопный купец сумел быстро построить три многопушечных корабля.
       Во-вторых, Избрант хорошо владел русским языком. Это обстоятельство имело большое значение для общения с русскими работниками, поставщиками строительных материалов. И в то же время такой администратор мог легко договариваться с иностранными мастерами, которых привлекали для строительства кораблей.
       Исследователи далее отмечают тот факт, что иноземцы, подобные Избранту, стали первыми из российских предпринимателей вывозить на западноевропейский рынок изделия своих производств. Для Избранта коммерция также играла весьма существенную роль.
       И, наконец, выдвижение иностранцев на посты администраторов русских казенных заведений во многом обусловливалось личным расположением к ним Петра I. Хорошо известно, что Избрант входил в привилегированную группу жителей московской Немецкой слободы, являлся участником придворных торжеств и праздников. Петр I был на свадьбах Е. Избранта и его сестры Елизаветы.
       1 июня 1699 года Петр I специальным указом повелел “у города Архангельского строить четыре корабля торговых иноземцу Елизарью Избранту добровольным наймом”.
       К лету 1701 года под руководством комиссара удалось построить 6 кораблей, у четырех из которых известны названия: “Св. Апостол Андрей”, Св. Апостол Павел”, “Св. Апостол Петр” и “Рычард Энжен”. Специальная комиссия высоко оценила первые флейты, сооруженные в Соломбале, отметив, что они “зделаны тверды и к водяному морскому хождению всем удобны против иных же их заморских торговых кораблей... которые строят за морем в разных государствах ...”.
       Адмиралтейский комиссар заботился о том, чтобы сооруженные суда использовались по назначению, пригласил для ввода их в строй из-за границы необходимое число шкиперов, матросов и штурманов.
       Избрант одновременно исполнял должность экипажмейстера на верфи. Эта должность обязывала его обеспечивать адмиралтейство всем необходимым: вооружением и снаряжением для кораблей, а также следить за работой мастеров и т.д. По свидетельству С. Огородникова, комиссар значительную часть зимнего времени проводил в Вологде, где закупал все необходимое для верфи и для отпуска за море.
       Однако русское купечество в начале XVIII века еще не было готово к самостоятельной торговле на кораблях. Поэтому замысел Петра I создать отечественный торговый флот не был претворен в жизнь. Часть сооруженных кораблей была отдана внаем на три года иностранным купцам В. Болему, Л. Гарланту, А. Стейлсу и З. Диксу. А одно судно продали за половинную стоимость самому Избранту. Вторую половину стоимости корабля царь подарил комиссару за “радетельную и верную службу”.
       Будучи управляющим государственной верфью, Избрант занялся и частным предпринимательством. Он создал в Холмогорах собственную верфь.
       Современные исследователи уточнили важный исторический факт. Вопреки ранее принятому мнению, знаменитые малые фрегаты “Святой Дух” (или “Сошествие Св. Духа”) и “Курьер” (или “Скорый гонец”) построили не на верфи Бажениных в Вавчуге, а в Соломбале под наблюдением адмиралтейского комиссара Е.Е Избранта. Как известно, эти фрегаты сыграли важную роль в истории русского флота. В 1702 году гвардейцы-преображенцы проволокли их сухопутным 170-верстным путем от поморской деревни Нюхча до Повенца, а затем под царским штандартом приняли участие в отвоевании в октябре 1702 года русской крепости Орешек, захваченной шведами в начале XVII века и переименованной в Нотебург. Царь гордился этой победой. Переименовав Нотебург в Шлиссельбург  Ключ-город, Петр писал позднее: “Сим замком много замков отперто”.
       Избрант работал на Соломбальской верфи несколько лет. Она в тот момент представляла собой казенное мануфактурное предприятие со сравнительно небольшим количеством постоянных работников. По данным П.А. Кротова, на 1 февраля 1705 года в судостроительном заведении числились корабельный мастер А. Лодормон, парусный  Клас Титхес, тиммерман Яков Пумор и более 70 русских матросов.
       По указу Великого государя от 19 марта 1702 года Е.Е. Избрант купил для нужд верфи ветряную пильную мельницу на Мосеевом острове. Мельница была построена голландцем Д. Артманом в 1696 году. На ней производились доски для вывоза за границу и кораблестроения. Часть материалов продавали местным жителям. Это было довольно внушительное сооружение, состоявшее из трех станов и 46 пил. У мельницы состоял на службе иноземный мастер П. Эндрин, 4 работника и 2 караульщика.
       Один за другим на Банном острове появились четыре новых эллинга, мастерская, кузница с 12 горнами, дом для кузнечного мастера.
       Избрант ведал не только строительством кораблей. Он же в 1705 году перенес из Соломбалы на городской берег напротив Мосеева острова казенный канатный завод для производства такелажа. Завод включал целый комплекс сооружений: длинный сарай (389 м.) для прядения канатов, амбар для складирования продукции, котлы для смоления канатов и баню для их просушивания, избы для проживания рабочих. Основную массу рабочих на заводе составляли русские, а мастерами и подмастерьями были иноземцы. Всего работало 106 человек.
       Канатный завод в декабре 1706 года был передан в частное владение Е. Избранту. По указанию Ф.М. Апраксина завод снабжал верфь канатами и веревками. Через два месяца после получения в свое пользование канатного заведения Избрант просил Апраксина выдать ему указ о том, чтобы его жена и дети владели канатным заводом “безоброчно”.
       В течение последующих пяти лет Избрант поддерживал канатный завод в рабочем состоянии. К моменту его смерти в 1708 году на просторном дворе завода стояли три горницы, поваренная изба, семь изб для рабочих, баня, сарай и восемь смольных амбаров. После кончины Избранта архангелогородский канатный завод был вновь возвращен государству. Дело в том, что на Избранте оказались большие недоимки в сумме 6000 рублей. На уплату их пошло его имущество и канатный завод.
       Уместно отметить, что комиссар верфи за десятилетний срок пребывания в Архангельске обстоятельно обустроил и свой личный двор. После его кончины у комиссара было “хоромного строения... десять горниц, две поваренные избы, приворотная изба да недостроенные каменные полаты, баня, два анбара, сарай, пивоварня...”.
       Таким образом, на примере деятельности Избранта можно проследить, как умело русский царь использовал опыт иноземных специалистов для решения практических задач и “для образования русских людей”.
       Среди других иноземцев, которых Петр I привлекал к северному судостроению, были голландские мастера Питер Бас и Гербрант Янсен, Никлас Вилим и Ян Ранс, Выбе Геренс и его сын Питер, англичане Андрей Бакар, Альберт Лодорман и некоторые другие.
       Русский историк В.О. Ключевский, оценивая эту сторону деятельности Петра, справедливо заметил: “К иностранцам ...Петр относился разборчиво и без увлечения. В первые годы деятельности, заводя новые дела военные и промышленные, он не мог обойтись без них как инструкторов, сведущих людей, коих не находил между своими, но при первой возможности старался заменять их русскими. Уже в манифесте 1705 г. он прямо признается, что дорого стоившими наемными офицерами “желаемого не возмогли достигнуть”, и предписывает более строгие условия приема их на русскую службу”.
       Подобную мысль высказывал и С.М. Соловьев. Отметив хорошее знание Петром Европы, историк подчеркнул, что царь никогда не обольщался ею, а то хорошее, что удалось перенять оттуда, не считал ее благосклонным даром.
       В собственноручной программе празднования годовщины Ништадтского мира он предписал сильнее выразить мысль о том, что иностранцы всячески стремились “нас не допускать до света разума во всех делах, а наипаче в воинских; но то в дело не произвели”. Он признал это чудом Божиим, содеянным для русского народа. “Сие пространно развести надлежит,  гласила программа,  и чтоб сенсу (смысла) было довольно”.
      
      

    НЕГОЦИАНТЫ ПОПОВЫ

       Самой крупной русской фирмой, созданной в Архангельске в конце XVIII  начале XIX века, являлся торговый дом “Алексей Попов с сыновьями”.
       Основатель дела Алексей Иванович Попов родился в 1743 году вблизи Архангельска, в Заостровской волости. В 17 лет расторопный юноша поступил на службу к купцам Пругавину и Неледину, успешно ведшими внешнюю торговлю. 15 долгих лет бывший крестьянин привыкал к новому для себя делу. Основное время он проводил на закупках хлеба, доставлявшегося торговцами к Никольской и Ношульской пристаням.
       Будущий купец заключал по поручению своих хозяев торговые сделки, организовывал заготовку, погрузку и отправку хлебных припасов в Архангельск. Масштабность работы, нередко требовавшей риска и связанной не только с закупкой, но и с изготовлением специальных большегрузных барж, увлекла Попова, и с 1774 года, накопив минимум средств, он смело вступил на самостоятельный путь, записавшись в купеческое сословие.
       Молодой купец не ограничился закупкой хлеба и перепродажей его в Архангельске иностранцам. Он в год записи в купечество взял в аренду у известных предпринимателей Крыловых Быковскую верфь и стал строить корабли. Первым из них было собственное судно “Amore patria”. Попов отправился на нем в Амстердам. Знакомство с западноевропейским деловым миром оказалось удачным: Попов не только выгодно реализовал свой товар, но и принял заказ от голландских торговцев на сооружение в Архангельске двух кораблей вместимостью 300 и 400 ластов. Опытный корабел С. Негодяев (по прозвищу Кочнев) быстро и качественно выполнил заказ иностранцев. С того времени А. Попов ежегодно строил и выгодно продавал на Запад свои корабли. Дело стремительно приумножалось: с 1790 года дом Поповых вел сделки под фирмою “Алексей Попов с сыном”. А в 1802 году фирма приобрела новое имя  “Алексей Попов с сыновьями”.
       За три десятилетия Попов сумел добиться серьезных результатов. Он вел регулярную торговлю с Англией, Голландией и Гамбургом. Иностранные купцы сделали архангелогородца своим уполномоченным в России.
       Алексей Иванович в 1778 году был городским старостой, в 17801783, 1799-1802  бургомистром Архангельского городового магистрата, затем гласным городской думы. Купец был удостоен высших в тот период сословных наград: “За успешное прохождение общественных служб и кораблехозяйство” он получил звание именитого гражданина. В 1799 году Павел I назначил его членом Государственной коммерц-коллегии. В 1805 году “за успехи в кораблестроении” Алексея Ивановича наградили золотой медалью “За усердие” на Александровской ленте для ношения на шее.
       После смерти Попова  старшего в 1805 году в наследство вступил 38-летний сын Василий Алексеевич. Ни один из архангельских русских купцов не смог в XIX веке добиться столь крупных успехов в области бизнеса, как Василий Попов.
       Азы торгово-промышленной жизни будущий предприниматель прошел вместе с отцом на Никольской пристани, что располагалась на реке Юг в Вологодской губернии. Начиная с 12-летнено возраста, он четыре года приобретал здесь навыки хлебной торговли. Уже в 1789 году архангельская казенная палата дала разрешение совсем еще юному сына купца “вести все его коммерческие дела, заключать подряды на поставку материалов и припасов, заключать контакты и договоры и подписывать их общей фирмою”. А практически он управлял всеми делами фирмы с 1784 года, т.е. с 17-летнего возраста.
       В отличие от своего отца, Василий Алексеевич овладел немецким языком и при первой же оказии в 1802 году выехал за границу. Посетив Англию, Голландию и Гамбург, он установил деловые контакты с будущими торговыми партнерами и договорился с ними о возможных сделках.
       34 гамбургских страховых общества уполномочили Попова быть их поверенным по страховым и аварийным делам в Архангельске, а норвежские купцы избрали его консулом своего государства.
       Расширение связей с русскими и иностранными купцами, широкие контакты с властями губернии позволили Попову успешно вести дела в течение двух десятилетий. Немалую роль в осуществлении торговых акций играло и отличное знание местных условий.
       Любопытный случай произошел осенью 1805 года. Попов, нагрузив свой корабль рожью, упустил благоприятные сроки и сумел выйти в море лишь в конце сентября. За ним следовали 20 гамбургских судов. Сильный встречный ветер задержал их выход за Двинской бар на две недели, что еще более усугубило обстановку. Однако, умело рассчитав действия экипажа и возможности корабля, Попов сумел с большой осторожностью преодолеть мелкие места. Затем, догрузив судно товаром с заранее отправленных барж, отплыл в Гамбург. А все гамбургские корабли вынуждены были остаться на зимовку у Маймаксанского селения.
       Обстановка в Гамбурге оказалась очень благоприятной для торговой сделки: из-за присутствия возле города французских войск немцы испытывали большую нужду в хлебных припасах. Вследствие этого Попов продал свой товар по 218 талеров за ласт. Гамбургские суда, возвратившиеся домой через несколько месяцев, понесли крупные убытки, продав свой товар лишь за половину этой цены.
       Предпринимательская деятельность Попова развертывалась в обстановке континентальной блокады, когда доступ в Архангельск английских кораблей был невозможен. Трезво рассчитав свои возможности, купец за 18091818 гг. построил 30 крупных кораблей и два брига на общую сумму, превышающую 920 тысяч рублей. 25 из них он продал иностранным торговцам. Цена одного корабля составляла от 15 до 40 тысяч рублей. В документе о сооружении кораблей остались их названия. Наряду с сугубо иностранными, суда получили такие имена, как “Америка”, “Москва”, “Мезень”, “Слава России” и т.п. В то время Попов имел 26 собственных судов, на которых он успешно вел внешнюю торговлю.
       Экономическая блокада России Англией резко ухудшила снабжение страны сахаром. Василий Попов вслед за иностранным купцом Брандтом быстро соорудил в Архангельске два завода, на которых в качестве сырья использовал сахарный песок, доставлявшийся из Америки.
       В сложной экономической ситуации Попов умел находить общий язык с государственными органами и получать солидные казенные заказы. Так, в 1806 году, по случаю войны с Францией, был наложен запрет на вывоз из России хлеба. Попов, располагавший большими запасами хлеба, закупленного еще до запрещения, представил правительству проект доставки его для русских войск, находившихся в Пруссии. В результате сделки он на своих шести кораблях направил в Мемель 30 000 пудов муки и получил значительную выгоду.
       В 1808 и 1809 гг. Попов по рекомендации бывшего министра коммерции графа Н.П. Румянцева доставил на 55 кораблях в Норвегию 68 тыс. четвертей ржи. Английские каперы, крейсировавшие вдоль Мурманского берега, захватили при этом три судна, но основная масса русских моряков смогла довести дело до конца.
       Эти и многие другие факты свидетельствовали о том, что к началу XIX века в Архангельске появился новый тип разностороннего предпринимателя, который не только торговал, но и вкладывал средства в производство, умело выходил на внешний рынок.
       Приведем некоторые сведения. В первой четверти ХIХ века Попов имел в распоряжении 26 кораблей, сооруженных по собственному заказу, четыре завода: два сахарных, один канатный и завод для обработки сукна. Сахарные заводы были довольно внушительными сооружениями. Трехэтажное здание одного из них имело размеры 16 на 7 саженей, т.е. примерно 33 на 14 метров.
       В собственности Попова имелось также пять жилых домов с большими участками земли. Купеческая усадьба, располагавшаяся на берегу Северной Двины, имела представительный вид. На огромной площади размером 164 на 27 саженей возвышался солидный двухэтажный дом, располагались три флигеля, сад, теплицы, парники, конюшня, баня и другие сооружения. Иначе говоря, только одна усадьба торговца занимала без малого два гектара земли. Чуть меньшего размера были и все остальные..
       Однако судьба этого крупного предпринимателя оказалась трудной. Сахарное производство в Архангельске процветало очень короткий срок  около десяти лет. По настоянию правительства, купцы Архангельска быстро соорудили шесть заводов, сырьем для которых служил сахарный песок, поставлявшийся из Америки. В первые годы на Север его привозилось от 100 до 120 тыс. пудов. Продукцию, производимую в Архангельске, отправляли в Москву, на Макарьевскую и Ирбитскую ярмарки. Но вскоре завоз песка на север почти прекратился, так как открылись для торговли балтийские порты, куда стал доставляться иностранный “головной” сахар. Архангельские сахарные заводы остановились.
       Военный губернатор А.Ф. Клокачев, пытаясь вдохнуть жизнь в угаснувшее производство, добился в 1820, во время посещения города императором Александром I, сокращения в два раза ввозной пошлины на песок, но дело поправить не удалось. К середине века на плаву смог удержаться лишь один завод предприимчивого В. Брандта, где работало около 50 человек.
       Неудачно сложилась для В. Попова и оптовая хлебная торговля. Взяв казенный кредит в размере 188 тыс. руб., он обязался поставить в архангельский хлебный магазин 10 523 четверти муки, 523 четверти овса и много другой продукции на общую сумму свыше 206 тыс. руб. Однако, по мнению властей, Попов проявил себя “неисправным поставщиком”, заказ не выполнил. В конце концов, он объявил себя банкротом, или, как тогда говорили, “упавшим”. В 1818 году торговый дом Попова прекратил свою деятельность.
       Дома и заводы купца были проданы за 45 205 рублей, а сам купец перебрался в Петербург, где более десятка лет работал в порту старшиной по браку сала и семенного масла. Деятельность архангелогородца получила высокую оценку со стороны столичного купечества. В их представлении городской думе, написанном в 1824 году, отмечалось: “Попов при благосостоятельности своей был одним из тех редких российских купцов, которым прилично название негоцианта”.
       Подобная оценка практической деятельности Василия Попова имела под собой реальную основу. Выходец из крестьянского сословия, Василий Алексеевич вслед за отцом проявил себя не только опытным негоциантом, но и умелым общественным деятелем. Он избирался архангельским городским головой. В начале века купец представил в городские органы ряд важных проектов, осуществление которых имело жизненно важное значение для горожан. В их числе  планы создания в городе общественного запасного хлебного магазина (1802 год), постройки моста через Кузнечиху, организации городского общественного банка. В 1809 году, в целях предохранения архангельского порта от неприятельских кораблей, Попов по поручению военного губернатора М.П. фон-Дезина затопил 15 барок, загруженных камнями в Мурманском Двинском устье. В 1812 году Попов пожертвовал 5 000 рублей на ополчение, во время нахождения на посту городского головы выделил более 30 000 рублей личных средств в пользу городских церквей. По признанию прессы того времени, имя Попова было хорошо известно в Норвегии, жители которой “признавали его своим кормильцем и благодетелем”.
       Будучи в солидном возрасте, Попов подготовил и издал в столице три работы, посвященных развитию российской торговли, мореплаванию и кораблестроению.
       За его деяния Василия Алексеевича удостоили звания Коммерции Советника, золотых медалей на Андреевской и Владимирской лентах для ношения на шее и других наград.
       Заслуги Василия Попова перед Архангельском были высоко оценены на собраниях решением мещанского и купеческого сословий: ему была установлена пенсия в размере 800 рублей в год.
       Пример выходцев из северной крестьянской семьи Поповых служит блестящим доказательством того, что русские люди, имея минимальное образование или, получив его, как говорили в старину, “на медные деньги”, упорным трудом и дарованием были способны создать масштабное самостоятельное дело. В своей практической деятельности они ничуть не уступали иностранцам, обосновавшимся в Архангельске, и сравнительно быстро занимали почетное место в северной торгово-промышленной и общественной среде.
      

    КУПЕЦ КСЕНОФОНТ АНФИЛАТОВ

    Первооткрыватель российской торговли с Америкой

       В конце XVIII - начале XIX вв. в Архангельске широкой известностью пользовалось имя выходца из города Слободского Вятской губернии купца Ксенофонта Алексеевича Анфилатова.
       К.А. Анфилатов родился в 1761 году в семье черносошного крестьянина деревни Вагинской Слободского уезда Алексея Ивановича Анфилатова. В 12 лет он был записан в купечество вместе со своим отцом Алексеем Ивановичем и дядей Лукой Ивановичем, о чем свидетельствует запись в Слободском магистрате от 18 ноября 1773 года.
       В 1775 году Анфилатовы числились в купцах II гильдии, имели собственный дом в г. Слободском и располагали, по их собственным словам, "капиталом в 3000 рублей". В январе 1778 года Ксенофонту Анфилатову был выдан паспорт "В Российские малороссийские и сибирские города для купечества". В 1787 г. Анфилатовы записались уже в I гильдию, объявив капитал в 11 тысяч рублей.
       Львиная доля денежных оборотов Анфилатова падала на торговлю с Архангельском. Значительная часть товаров в северный порт шла через Вятку и Слободское. Из этих городов товары везли зимним путем к Ношульской пристани по реке Лузе. Здесь товары грузили на речные баржи. В Архангельск Анфилатов поставлял вятскую рожь, ржаную и овсяную муку, казенное вино (водку), толокно, пеньку, льноволокно, льносемя, льняное масло, кожи, сало говяжье.
    Об оборотах фирмы свидетельствует тот факт, что в 1799 году для доставки к Архангельску товаров им потребовалось 20 барок от 16 до 20 тыс. пудов вместимостью, при том, что этот год был не самым удачным для фирмы, их оборот в Архангельске составил всего 50 тыс. рублей, в то время, как в лучшие годы (например, в 1797) достигал 117 тыс. рублей.
       Набравшись опыта в коммерческих делах на своей родине, он перебрался в Архангельск, где в 1790 году приобрел первое морское судно и начал упорно заниматься торговлей со странами Западной Европы, из года в год, увеличивая ее масштабы. В 1801 году в его адрес пришло из-за границы четыре судна с товарами, а в 1802 - уже одиннадцать.
       Обороты Анфилатова в Архангельске достигали огромных размеров: в 1801 году - более 250 тыс. рублей, в 1802 почти 400 тыс. рублей. Подобные масштабы торговли потребовали завести свою контору в Архангельске. Эта контора наряду с тремя другими (Алексея Попова, Степана Митрополова, Павла Пудина), "ни в чем не уступала иностранным". Еще через некоторое время в компании с вологодскими купцами Николаем и Степаном Митрополовыми, Ксенофонт Алексеевич учредил в Лондоне собственнкую купеческую контору в Лондоне.
    В 1803 году Ксенофонт Анфилатов с Алексеем Поповым и купцом Дорбеккером основали "Беломорскую компанию" для китобойного и рыболовного промыслов. Несмотря на покровительство царя (вступившего в число акционеров), дела компании с самого начала пошли неудачно. И в 1813 году компания была ликвидирована
       Развороту дела на новом месте во многом способствовала женитьба Анфилатова на дочери упоминавшегося выше крупного архангельского купца Алексея Попова.
       Наиболее заметной заслугой предприимчивого негоцианта в начале XIX века явилась организация первых прямых плаваний русских торговых судов в Соединенные Штаты Америки.
    Как же купец осуществил свой смелый замысел?
       Добиваясь осуществления своего дерзкого по тем временам намерения, купец обратился в 1805 году с пространным письмом к министру коммерции Российской империи Н. Румянцеву. В нем говорилось:
       “Сиятельнейший Граф Милостивый Государь Николай Петрович!
       Поощряем будучи неусыпным Вашего Сиятельства о распространении Российской внешней торговли и кораблеплавания попечением, построил я в Архангельске собственно мне принадлежащих пять кораблей, которые ныне продолжают плавание только в Европейские порты.
       Мое желание стремиться начать торговлю непосредственно в Северо-Американские области и доставить туда наши продукты и товары, и на против того приводить оттоле наличные произведения на собственных Российских кораблях, куды и намерен отправить от Санкт-Петербургского и Архангельского портов из оных три корабля. Но как первый опыт сопряжен со многим излишними расходами, сверх того статься может по новости, что наши товары там, а тамошние здесь продать по необходимости должно будет в убыток, в вознаграждение чего осмеливаюсь Ваше Сиятельство покорнейше просить исходатайствовать у Его Императорского Величества Высокомонаршию милость, какую. Высочайшей Воле даровать будет благоугодно.
       С глубочайшим высокопочитанием им преданностью имею счастье быть Вашего Сиятельства Милостивого Государя всепокорнейший слуга Ксенафонт Анфилатов”.
       Граф Воронцов поддержал начинание предпринимателя. В своем докладе императору “О пользе непосредственных торговых отношений с Соединенными Американскими Штатами” он обратил его внимание на значительные размеры ввоза сахара (на 5 млн. рублей) и хлопчатой бумаги (до 1,5 млн. рублей) из заморской страны. Однако этот подвоз производили на своих судах иностранные торговцы. Министр справедливо полагал, что эти дефицитные для России товары можно было приобретать в США по более низким ценам непосредственно российским купцам. В этой связи, “дабы решительно подвинуть наших торгующих к открытию американского торга”, Румянцев предложил, чтобы “первые три корабля, в России построенные и россиянам принадлежащие, и которые из С.-Петербурга и Архангельского порта отправятся прямо в Соединенные Штаты, отпущены были без пошлин”, а равно освободить от пошлин и товары, привезенные из Штатов на этих судах.
       Император специальным указом от 29 декабря 1805 года повелел Н. Румянцеву объявить архангельскому купцу свое “благоволение”, полностью согласился с предложениями своего министра.
       В частности, император писал графу Воронцову: “Усматривая из поданного вам письма от слободского купца Ксенофонта Анфилатова, что виды российского торгующего сословия начинают распространяться, и, примечая с особенным удовольствием, что сей купец первый предпринял отправить на своих кораблях российские товары в порты Американских Соединенных Штатов, я поручаю вам объявить ему мое благоволение и принять меры, чтобы первые три корабля, в России построенные и ему, Анфилатову, принадлежащие и отправленные от него из здешнего или Архангельского порта с российскими товарами в Соединенные Штаты, отпущены были без взимания тарифных пошлин”.
       На следующий день после получения императорского указа Румянцев сообщил купцу о монаршей милости. Анфилатов добился, таким образом, не только освобождения грузов от налогов и пошлин, но и выделения ему весьма щедрой по тому времени ссуды в размере 200 тысяч рублей “без всякого залога и поручительства”.

    * * *

       Ряд причин побудили смелого северянина пойти на рискованное дело. Европейская торговля в то время крайне усложнилась из-за войны между Францией и Англией. Традиционные экономические связи оказались нарушенными. Русские купцы терпели постоянные убытки от нападений морских пиратов, из-за многочисленных таможенных барьеров. Архангельский купец, имея богатый опыт торговли, хорошо знал о том, откуда поступают в Англию так называемые колониальные товары. В частности, ему было ведомо, что от перепродажи последних английские торговцы получали баснословные барыши.
       К тому же американская дипломатия стремилась, в то время как можно быстрее, заключить выгодный торговый договор между двумя странами. И для этого были все предпосылки.
       Молодое государство, возникшее в результате борьбы американских колонистов против английского господства в 1776 году, нуждалась в союзниках. Некоторый период Соединенные Штаты воспользовались сильной поддержкой европейских стран, заключивших по инициативе России, соглашение о “вооруженном нейтралитете”. Этот документ поддержали Португалия, Швеция, Дания, Пруссия и германские государства. Суть его состояла в том, что упомянутые государства провозгласили свободу торговли нейтральных стран с воюющими сторонами. Иначе говоря, европейские страны потребовали от основного противника США в тот момент - Англии, прекратить блокаду нового государства - США. И Великобритания была вынуждена примириться с этим.
       Но положение существенно изменилось в начале XIX века. Англия вновь захватила владычество в морях, ее войска стояли в Канаде, что угрожало независимости Соединенным Штатам. В этой ситуации правительство США искало союзников в Европе. Оно не забыло и о выдающейся роли России, которую она сыграла в рождении пакта о “вооруженном нейтралитете”.
       В частности, американский посланник в Париже Р. Ливингстон в своем письме поверенному в делах России в Париже П. Убри откровенно добивался того, чтобы американцы незамедлительно были допущены “к участию в торговле с Россией”. Он доказывал при этом, что Британия, не имея конкурентов на рынках России, “пользуется преимуществом продавать дорого, а покупать дешево, причиняя двойной убыток России”, что, мол, она “способна помешать России превратиться за несколько лет в превосходящую по силе конкурирующую державу на Балтийском и Средиземном морях”.
       Цель торгового договора, по мысли Ливингстона, должна состоять в том, чтобы “взаимно предоставить условия наибольшего благоприятствования в портах обеих стран”. Остается лишь удивляться тому, что архангельский купец, верно, понимал международную конъюнктуру, проявив при этом смелость и готовность к риску. И объективно его намерения совпали с общегосударственными интересами России.
       Анфилатов, добившись поддержки властей, в 1806 году отправил в Америку два корабля. Один из них - “Архистратиг Михаил” - ушел из Петербурга в Бостон, а второй - “Иоанн Креститель” - из Архангельска в Нью-Йорк. Грузы сопровождал компаньон Анфилатова Иосиф Смолин, которому надлежало выгодно продать российские товары и закупить американские.
       Оба анфилатовских корабля в октябре месяце, преодолев немало препятствий на своем пути, благополучно возвратились в Россию.
       Одно из них прибыло в Кронштадт с грузом рома, кофе, красного и красильного дерева. Другое судно подстерегла беда. Возвращаясь из Бостона, оно село на мель при проходе через Зунд и потеряло часть закупленного товара, но в ноябре все-таки добралось до Ревеля, доставив пряности, шоколад, сахар, ликеры и красильное дерево.
       По подсчетам таможенной службы, коммерческий итог первой русской торговой экспедиции в Соединенные Штаты составлял почти миллион рублей. В частности, на первом корабле стоимость груза определялась в 480 550 рублей, а на втором - 276 673. Сам купец определял прибыль более скромно, полагая, что она составила всего около 150 тысяч рублей.
       Но как бы то ни было, выгода от торговли с новой заморской державой была налицо.
       Первый успех вселил надежду на новый успех: в сентябре 1809 года архангельский предприниматель отправил в Америку корабль “Ксенофонт”. Но на сей раз купца, подстерегла неудача: судно было задержано в Англии и в Россию не вернулось, причинив тем самым хозяину убыток от потери корабля и товаров на сумму около 450 тысяч рублей.

    * * *

       Смелая инициатива северного торговца оставила заметный след в истории росийско-американских отношений.
       Пожалуй, наиболее точно определил ее значение сам Ксенофонт Алексеевич. Оценивая результаты торговых рейсов своих судов, он писал, что плавание их, “во-первых, доказало мореходству, противу всех мнений иностранцев, возможность употреблять и в дальние морские вояжи корабли сосновые, прочной токмо постройки..., а во-вторых, американцы сами стали посылать в Архангельск свои корабли и завели там конторы, чего до предприятия сего не было. Таким образом, и в Архангельске к существенной для нас пользе товары американцев идет теперь из первых рук, как и наши, доходят к ним через другие руки”.
       И в самом деле, Анфилатов оказался прав: его примеру последовали деловые американские предприниматели. К 1811 году они завели в Архангельске две торговые конторы.
       Успешно развивавшиеся экономические отношения между Россией и США имели и более крупные последствия.
       В 1809 году между США и Россией были установлены дипломатические отношения, а в 1832 году подписан первый торговый договор. Последний высоко оценил президент США той поры Э. Джексон.
       “Благодаря либеральным условиям этого договора, отметил он в 1833 году, между Россией и США развивается, процветает и увеличивается торговля, что, в свою очередь, придает новые мотивы той взаимной дружбе, которую обе стороны до сих пор питали в отношении друг друга”.
       Остается добавить, что в 1811 году 50-летний купец потерпел банкротство и лишился части своего имущества. В последние годы жизни он проживал в доме жены Анны Алексеевны.
      
       Тем не менее, Ксенофонт Алексеевич проявлял заметную общественную активность. В частности, по его инициативе в 1810 году был создан Слободской общественный городской банк, оказывавший финансовую поддержку его землякам - местным купцам и ремесленникам. Анфилатовский банк получил право выдавать ссуды под залог недвижимости и товаров, а также производить учет векселей. Устав этого банка стал типовым для всех городских кредитных учреждений России до 1857 года.
       Анфилатов всячески поддержал инициативу своего родственника по жене Василия Алексеевича Попова открыть подобный банк в Архангельске. Благодаря их энергии первый архангельский городской общественный начал свою деятельность в 1848 году и успешно действовал более 70 лет (вплоть до национализации его в 1920 году).
       Ксенофонт Алексеевич умер 19 апреля 1820 года. Родные похоронили его на новом архангельском кладбище, рядом с его сыном Ираклием.
      

      
      
      
      

    РУССКИЙ НОРВЕЖЕЦ УЛЬСЕН

      
       Мартин Август Абрамович Ульсен (Ольсен), как он значился по норвежскому паспорту, родился в городе Тронгейме в 1850 году. Окончив реальное училище, Ульсен занялся торговлей, а весной 1868 года, покинув родной город, перебрался в Варде, где его старший брат торговал рыбой. Мартин сначала помогал брату, а затем завел собственное дело.
       В августе 1876 года 26-летний предприниматель появился в Архангельске. Русские стали называть его по-своему: Мартин Абрамович. Начинающий бизнесмен приехал в Россию, ставя перед собой скромную задачу,  овладеть русским языком.
       Обстоятельства, однако, сложились таким образом, что, окунувшись в российскую жизнь, Ульсен навсегда остался в Архангельске, принял русское подданство, стал специалистом лесного дела мирового уровня, всю жизнь верно служил своей второй родине.
       Вскоре после приезда в Архангельск Ульсен начал работать на известном в тот момент лесозаводе, принадлежавшем фирме Русанова. Немногословный деловитый норвежец быстро покорил владельцев предприятия  уже через год он сделался управляющим заводом.
       Прослужив пять лет у Русановых, Ульсен решил построить собственный завод. В архангельском архиве до сих пор хранится его заявление, написанное в феврале 1883 года. Четкий почерк, хорошее знание русского языка. “Предполагая сделать опыт в новой отрасли  лесной промышленности...,  писал Ульсен,  прошу в аренду место на 12 лет... для устройства завода в небольших размерах..., склада сырых и обработанных материалов”.
       Место для своего завода размером 8685 квадратных саженей заявитель получил очень выгодное: в черте города, в устье реки Соломбалки на берегу Северной Двины, и за небольшую арендную плату  в первый период всего за 200 рублей в год.
       Уже осенью 1883 года более чем скромная по своим масштабам лесопилка в одну раму начала действовать. Новое оборудование позволяло молодому хозяину распиливать за год 15 тысяч бревен, изготовлять до 60 тысяч досок на экспорт.
       Скопив небольшой капитал во время работы на лесозаводе Русановых, Ульсен вместе со своим земляком Карлом Стампе, прибывшим в Россию в 1880 году, учредил в апреле1884 года фирму “Ульсен, Стампе и К®”. В состав фирмы в 1892 году вступил архангельский купец 2-й гильдии Александр Починков, состоявший в ней до ноября 1901 года. Цель фирмы состояла в том, чтобы торговать “лесными и другими товарами”.
       Так начался долгий самостоятельный путь энергичного Мартина Ульсена в северной лесной промышленности. В 1889 году предприниматели увеличили число рам на заводе до трех. Еще через пять лет лесозавод имел, кроме пилорам, более 20 станков, общая стоимость его определялась в 73 385 рублей.
       В течение последующих 20 лет на редкость энергичный промышленник основал еще два лесозавода, один из которых действует и сейчас.
       Второй завод норвежцы соорудили в 1889 году в 12 километрах от губернского центра на острове Бревенник. Это было, в отличие от первого, крупное предприятие мощностью сначала в пять, а затем в девять рам. Став владельцем двух лесозаводов, фирма “Ульсен, Стампе и К®” заняла видное место в архангельском лесном экспорте. В деле Ульсена участвовал его старший брат Алексей, а также два сына: Михаил и Конрад.
       Бизнесмены не ограничились сбытом леса. По поручению иностранных фирм они наладили торговлю импортными товарами: лесопильными станками, паровыми машинами, точильными кругами, пилами. Широким спросом у покупателей пользовались каменный уголь, вино, соль, краски и многие другие товары.
       Дело лесной фирмы быстро расширялось. Этому в немалой степени способствовала энергия ее основателя, который к 40 годам установил прочные деловые связи со многими российскими и западными бизнесменами. Мартин Абрамович свободно владел семью языками. Помимо родного норвежского и русского, он знал шведский и датский языки, легко объяснялся на немецком, английском и французском.
       Летом 1901 года бизнесмены понесли тяжелый урон: сгорел первый лесозавод. Трезво оценив возможности, норвежцы не стали восстанавливать свое лесопильное хозяйство. Используя сохранившиеся котлы и машины, они на месте бывшего заведения построили чугунолитейный и механический заводы.
       Переломным для Ульсена явился 1903 год. Мартин Абрамович принял два смелых решения: на далекой реке Печоре основал товарищество “Стелла Поларе” (Полярная звезда) и стал русским подданным. Последний шаг Ульсена был, видимо, продиктован одной целью  прочнее обосноваться в лесном бизнесе России, получив ряд льгот.
       Дело в том, что в конце ХIХ века архангельские губернаторы резко выступили против проникновения в лесную отрасль хозяйства иностранного капитала. Так, в отчете за 1898 год на имя Николая II губернатор А.П. Энгельгардт писал: “В последнее время иностранные предприниматели и капиталисты стараются в той или иной форме ворваться в лесное дело на Севере и захватить его в свои руки”. Он отметил далее, что “отдать такое чисто русское, прочно установившееся, затрагивающее массу местных интересов дело в руки иностранцев было бы нежелательно”. В то же время губернатор счел “целесообразным допустить иностранцев к эксплуатации лесов в таких отдаленных местностях, как Печорский край, куда до сих пор еще не проникала русская промышленность”. “Опыт эксплуатации печорских лесов иностранцами,  сделал вывод губернатор,  откроет сбыт этому лесу и послужит примером для русских”. Император согласился с мнением губернатора.
       “Стелла Поларе” явилась первой лесной фирмой, основанной в устье Печоры. Ульсена не испугали трудности: суровые климатические условия, отдаленность от Архангельска, недостаток опытных рабочих рук на месте основания завода, слабая изученность морского пути на подступах к устью Печоры.
       Лесопромышленник привлек к делам новой фирмы несколько крупных предпринимателей: Д.И. Вальнева, А.Ф. Шольца, К.К. Стампе и Р.К. Пеца. Основной капитал составил сначала 564 тысячи рублей, а затем был увеличен до 750 тыс., разделенных на 750 паев. Вдохновитель дела Ульсен вместе с сыном Михаилом имел 116 паев, 100 паев приобрел Д. Вальнев, 60  В. Мейер, 50  А. Шольц, 40  отец и сын Пецы. Эти известные в Архангельске бизнесмены и составили ядро фирмы. Число их паев после увеличения суммы основного капитала увеличилось на треть.
       На удивление лесопромышленникам, дела нового объединения пошли хорошо. Основав завод всего лишь на три рамы, Ульсен с согласия правления купил завод шведской кампании на 10 рам. 14 лет вплоть до осени 1917 года Ульсен возглавлял правление товарищества. В 1906 году он вместе с Д. Вальневым, А. Шольцем и Р. Пецем приобрел паи известной на Севере фирмы “Товарищество архангельского лесопильного завода”. Все четыре бизнесмена вошли в состав ее правления.
       К 1914 году Ульсен превратился в ведущего производителя пиленых лесных материалов. Три фирмы, в которых он имел крупные паи и решающее влияние, изготовляли около 40 тысяч стандартов досок на сумму более 2 200 тысяч рублей.
       Несмотря на солидный возраст, Ульсен жил напряженной жизнью делового человека. Он часто выезжал за границу на лесные торги, умело поддерживал связи с брокерскими конторами, бывал на своем предприятии на Печоре. Ульсен хлопотал о внедрении новшеств в свое производство. Дело Ульсена росло, как снежный ком, покоя не было. Позднее в одном из документов лесопромышленник писал: “Во время экспортной торговли мне приходилось часто ездить за границу. Я провел более 10 продажных сезонов в Лондоне, где вполне ознакомился с техникой продажи лесных материалов и приобрел много личных знакомых между импортерами. Поездки за границу дали мне возможность несколько изменить по желанию покупателей спецификацию лесных материалов, что намного облегчило продажу и дало возможность получать наивысшие цены. Кроме того, я часто лично заключал сделки с покупателями в Голландии, Бельгии и во Франции”.
       Как и другие бизнесмены того времени, неугомонный норвежец был всегда в гуще общественной жизни города. Он не раз избирался членом городской думы, стал создателем и первым председателем союза лесопромышленников губернии, много внимания уделял попечительскому делу. “За усердие и особые труды” на службе в губернском попечительском совете детских приютов, за работу в государственном банке и другие формы общественной деятельности Ульсен был пожалован четырьмя золотыми медалями для ношения на шее.
       Между тем годы брали свое. С осени 1915 года Мартин Абрамович начал сворачивать дело. Сначала он продал казне механический завод. Через два года, когда умер его друг Карл Стампе, Ульсен ликвидировал фирму “Ульсен и Стампе”. Покупателем его детища на острове Бревенник явился союз трудовых промышленных артелей. К 1918 году бизнесмен продал свои паи и в других фирмах. Он выручил около 2 050 тыс. руб., 30 тысяч получил в иностранной валюте. Это был значительный капитал. Пора было уходить на покой. Тем более, что сыновья давно стали взрослыми. Один из них, Конрад, еще в 1906 году уехал на родину отца, в Норвегию, и остался там. Второй сын, Михаил, жил с родителями. Одно время он возглавлял лесозавод, имел паи в отцовских фирмах.
       Однако на склоне лет Ульсен попал, пожалуй, в наиболее сложную ситуацию. В августе 1918 года в Архангельске произошел антисоветский переворот. К власти пришло правительство Н. Чайковского, пригласившее вступить в город иностранные войска. На север высадились английские, французские и американские воинские подразделения.
       Попав в крутой водоворот событий, архангельские бизнесмены пытались поддерживать в городе и Северной области нормальную экономическую жизнь. Ульсен явился одним из создателей нового Северного торгово-промышленного банка, в основной капитал которого он внес 500 тыс. рублей.
       Вместе с другими представителями торгово-промышленного сословия Ульсен выразил резкий протест против засилья в торговле Северной области англичан. Северные бизнесмены резко критиковали Временное правительство области, отмечая, что все действия его “ведут к неуклонному умерщвлению торгово-промышленной жизни и в связи с этим к катастрофе в положении дел со снабжением области... Расчет за снабжение принял характер безудержного вывоза отдельными миссиями запасов экспортного груза без сдачи валюты на счета Верховного управления Северной области”. Подчеркнув, что доля российских предпринимателей составляла лишь четвертую часть всего экспорта, архангельские промышленники резонно задавали вопрос правительству: “...что же мог сделать торгово-промышленный класс при полном господстве на рынке англичан?”.
       Своим поведением купец умело защищал интересы своей второй родины. Авторитет “старины Ольсена”, как называли Мартина Абрамовича друзья, был исключительно высок. Недаром его кандидатура выдвигалась торгово-промышленным союзом города в состав архангельского правительства.
       После восстановления советской власти в феврале 1920 года началась полоса неведомых до той поры испытаний для большинства архангельских предпринимателей. Одним из первых в нее попал Мартин Ульсен вместе со своим товарищем по акционерному обществу “Северо-Океан” Яковом Беляевским. Осенью 1919 года акционерное общество направило в Англию большую партию пиленого леса в обмен на каменный уголь. 6 марта 1920 года в Архангельск поступила тревожная телеграмма. В ней власти извещались о том, что пароход “Кильдин”, шедший из Англии, задержан в Норвегии. “На уход “Кильдина”,  говорилось в телеграмме из Норвегии,  наложен арест норвежским правительством в размере 100 тыс. крон за долг бывшего Северного правительства Бергенскому пароходному обществу”.
       Не разобравшись в сути дела, советские власти обвинили М. Ульсена и Я. Беляевского  директоров “СевероОкеана”, в сознательном саботаже, который якобы нанес “серьезный вред Советской республике, грозя остановке успешной доставки хлеба из Мурманска, замиранию рыбозвериных промыслов”. На основании этого обвинения бывшие купцы были арестованы и “дело” их передано Архангельской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
       Более трех месяцев длилось разбирательство этого “дела”.В июне 1920 года предприниматели вышли на свободу.
       Казалось, всякая служба для 70-летнего Ульсена заказана. Но и в этой ситуации он поступил на работу в архангельское отделение Внешторга. “Имею честь заявить о своем желании поступить на службе экспертом-специалистом по лесному делу”,  с достоинством писал Мартин Абрамович в своему заявлении руководству конторы Внешторга.
       Надо ли говорить о том, какую нужду испытывала тогда советская Россия в подобных специалистах? Можно смело сказать о том, что в мире было мало фирм, которые могли бы похвастаться знатоками такого уровня, каким был в то время выдающийся специалист лесного дела Ульсен.
       Неудивительно, что в мае 1921 года он ездил в составе советской торговой делегации за границу для проведения деловых переговоров, а в январе 1922 года вместе с известным архангельским купцом Яковом Беляевским выехал в Лондон для расширения экспортных сделок Российской Федерации.
       В удостоверении, выданном руководством Северо-Беломорского областного управления внешней торговли, отмечалось, что Ульсен командируется “для выяснения вопросов о покупке и продаже разного рода товаров и участия в качестве представителя управления при заключении всякого рода сделок, касающихся Северо-беломорского областного района и выполнения поручений областного управления. Гражданин Ульсен уполномочивается также сноситься с делегацией и заграничными представителями РСФСР и с Всероссийским кооперативным обществом (Аркос)”.
       Более двух лет верой и правдой продолжал трудиться Ульсен в Англии. В архиве сохранилось любопытное письмо М. Ульсена, направленное вскоре после прибытия его и Я.А. Беляевского в Лондон. Сетуя на неопределенность функций, обусловленных мандатом, он просил управляющего архангельским отделением Внешторга А.П. Попова более четко определить их обязанности и дать больше полномочий для того, чтобы они “смогли выступать более смело, чем сейчас”.
       Во время работы в Лондоне в мае 1924 года Ульсен умер. Многие газеты и специальные журналы Великобритании откликнулись на кончину Мартина Абрамовича.
       Высокую оценку заслуг этого труженика дала российская печать. В некрологе, посвященном его памяти, журнал “Лесопромышленное дело” писал: “М. А. Ульсен, весьма энергичный, неутомимый и способный работник, заслуженно считался на Севере одним из крупнейших специалистов по распиловке и экспорту лесных материалов. Он не только был исключительным знатоком заготовочного и распиловочного дела с чисто практической стороны, но и умело пользовался новейшими достижениями науки. Покойный, где бы он ни был, всегда лично входил во все мелочи лесопильного дела, и нет такого уголка на русском Севере, так или иначе связанного с Архангельском и Печорой, которого бы не посетил Ульсен. Он хорошо знал Север и любил его... После революции он работал в качестве специалиста в архангельском отделе Внешторга по лесному делу и был командирован с представителем Архгублескома за границу для реализации пиленых лесных материалов гублескома, где оказывал всяческое содействие успешному сбыту и завязыванию торговых сношений с Россией”.
       Вторая родина, к сожалению, не проявила должного уважения к семье Ульсена. В то время как глава семейства выполнял поручение России, в Архангельске осталась его 74-летняя жена Анисья Михайловна. На ее руках был тяжелобольной 50-летний сын Михаил. Трагедия этой маленькой семьи состояла в том, что, будучи владелицей жилого дома, Анисья Михайловна по советским инструкциям той поры была лишена избирательных прав, как жившая “на нетрудовые доходы от дома” и не занимавшаяся никаким общественно-полезным делом . Подобная ситуация в те дни означала, что такой человек не только не мог избирать депутатов в органы местной власти, но одновременно лишался продовольственных карточек и был вынужден приобретать все продукты по коммерческим ценам.
       В 1930 году 74-летняя Анисья Михайловна в заявлении в комиссию по восстановлению избирательных прав, ссылаясь на 4-летний срок служения своего мужа советской власти, просила устранения этой несправедливости. Но тщетно! Решение комиссии было однозначным: “В восстановлении избирательных прав отказать”.
       Каким же трудом могла заниматься старуха с душевнобольным сыном на руках? Не дождалась жена бывшего бизнесмена благоприятного решения, и вскоре после получения упомянутого ответа на свое заявление она умерла.
       А в 1937 году органами НКВД был арестован и сын Мартина Абрамовича Михаил. Ему вменили в вину “близкие связи с норвежским консулом в Архангельске” и передачу шпионских сведений. После медицинской экспертизы, установившей давнюю тяжелую душевную болезнь арестованного, Ульсена выпустили на свободу. Он умер глубоким стариком в Архангельске.
       А в это время в Архангельске на острове Бревенник, на далекой Печоре успешно работали лесопильные заводы, созданные благодаря энергии русского норвежца Мартина Абрамовича Ульсена.
      
      

    ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ УЕЗДОВ

      
       Деятельность уездного купечества является пока почти неизвестной страницей истории северного предпринимательства. Имена пинежан Володиных, мезенцев Ружниковых и Шевкуненко, ряда других бизнесменов более мелкого масштаба упоминались в трудах историков крайне редко. Причем эта многогранная проблема до сего времени освещалась весьма однобоко, как правило, с точки зрения “жестокой эксплуатации купцами населения Севера”. Настало время для более объективного рассказа о судьбах уездных предпринимателей.
       Это был особый пласт российский жизни. Деловые люди уездных центров, крупных селений Севера веками развивали различные виды промыслов, закупали разнообразные товары в Москве, Архангельске и других городах, на свой страх и риск доставляли их на родину, продавали местному населению. Многие из них, несмотря на ограниченные возможности, помогали строить школы, церкви, занимались благотворительной деятельностью. Они были важным посредническим звеном между местными производителями-крестьянами и крупными потребителями товаров, охотно приобретавшихся иностранными и архангельскими купцами.
       По-разному складывалась жизнь этого слоя предприимчивых людей. Наиболее удачливые из них, скопив капиталы и набрав вес в торговом мире, перебирались в губернский центр и со временем успешно приумножали свое дело.
       Как уже отмечалось ранее, заметный след в истории архангельского бизнеса оставили выходцы из Нижнепуйского общества Шенкурского уезда отец и сын Беляевские, холмогорец Андрей Чудинов  основатель знаменитого лесозавода в Цигломени, житель поморской Патракеевки Игнатий Бурков и другие.
       Все эти люди, в особенности представители первого поколения предпринимателей, не порывали связей с родными местами. Зная местных крестьян, они легко вербовали из их числа скупщиков смолы, пека, нанимали матросами для плавания на своих судах и т.д. Выходцы из Шенкурского уезда Беляевские, например, переселившись в Архангельск, содержали в Шенкурске богатый дом и большой склад соли, которую они доставляли из Котласа. А для охраны склада и отпуска соли местным перекупщикам они имели в уездном центре специального агента, который постоянно жил в их доме. Беляевские являлись монополистами среди торговцев этим дефицитным товаром.
       Некоторая часть бывших крестьян добивалась весомых успехов далеко за пределами своей губернии. Приведу лишь один пример. Член большой семьи Леванидовых, проживавшей в одной из деревушек Паденьгской волости Шенкурского уезда, Иван Степанович стал крупным купцом и заметным общественным деятелем на юге России.
       Скопив небольшие средства на службе при управлении Ладожского канала, он уехал в Ростов-на-Дону. Некоторое время работал нотариусом, а затем занялся бизнесом: приобрел в городе кирпичный завод. Ростов в то время быстро рос, и Леванидов имел немалые доходы. Будучи бездетным, он значительную часть средств тратил на благотворительные цели: построил в Ростове за свой счет дом трудолюбия и здание для среднего учебного заведения. За заслуги перед ростовчанами Иван Степанович на четыре года (1889-1892 гг.) избирался городским головой Ростова-на-Дону, удостоен звания потомственного почетного гражданина, многих государственных наград России.
       В начале XX века И.С. Леванидов с женой посетил свою родину. Он пожертвовал крупную сумму (30 тыс. рублей) на сооружение здесь каменный церкви.
       Так в Паденьге появилась красивая церковь. По сведениям старожилов, в ней благодаря особой системе отопления всегда был теплый пол. К сожалению, судьба храма, как и десятков ему подобных, сложилась трагически. В свое время в нем разместилась мастерская по ремонту сельскохозяйственной техники. Жалкие полуразрушенные останки церкви сохранились и сейчас, напоминая о крутых временах борьбы с религией.
       Дело предприимчивого северянина продолжил его племянник Александр Александрович. Он родился в 1860 году, а в 1874 году в возрасте 14 лет поступил на службу к дяде, став вскоре управляющим кирпичным заводом. В краткой исторической справке, изданной в 1913 году, отмечено, что Александр Александрович "много способствовал развитию и совершенствованию этой отрасли, а в 1906 году, после смерти дяди, кирпичный завод перешел в собственность А.А., который приобрел известковый завод и довел производительность таковых до 3 млн. кирпичей в год при 100 рабочих". В этом документе далее отмечалось, что Леванидов "принимает участие в общественной жизни, жертвует в пользу благотворительных и просветительных учреждений, и имя его, как трудолюбивого и отзывчивого человека, пользуется уважением среди знающих его лиц". Одним словом, даровитые люди Севера не терялись даже среди бойких южан, находили достойное применение своим силам.
       Вторая, сравнительно небольшая группа уездных деловых людей достигала весомых результатов на своей родине и, проживая дома, ни в чем не уступала купцам и промышленникам губернского центра.
       Так, например, пинежане Володины, о коих пойдет речь ниже, в течение полувека сумели построить на своей родине лесозавод, основать крепкое пароходство, монополизировать торговлю во всем уезде.
       С размахом вели дело мезенские предприниматели Ружниковы, соорудившие крупный лесозавод. Долгие десятилетия успешно строили корабли в Вавчуге Холмогорского уезда знаменитые купцы Баженины.
       Все упомянутые выше деловые люди умело использовали как благоприятную конъюнктуру, так и удобное расположение своего постоянного местожительства.
       Основная же масса торговых людей, действовавших на местах, занималась мелким торгом, скупкой и перепродажей товаров местного производства. Их торговые обороты, в сравнении с архангельскими купцами даже среднего достатка, были невелики.
       По масштабам Севера, эта категория торгово-промышленного сословия была малочисленной. Согласно ревизской сказке 1850 года, в губернии, кроме Архангельска, насчитывалось всего 37 купеческих семей.
       Только два купца: братья Ф.В. и М.В. Коковины из Ненокского посада - входили в состав 1-й гильдии. Их богатство обеспечивалось участием в солеварении и продажей всегда дефицитной на Севере соли. Считанные представители уездного торгового мира (не более пяти) являлись купцами второй гильдии. В их числе А.И. Беданов из Холмогор, П.Н. Лагунов из Шенкурска, Е.И. Шевкуненко из Мезени. Все остальные торговцы имели свидетельства купцов 3-й гильдии.
       Правда, к концу XIX столетия резко возросло число торгующих крестьян. В Шенкурском уезде, например, в 1892 году сельские жители взяли 445 торговых документов. Только Благовещенское волостное правление выдало около 40 таких свидетельств, причем более половины из них приобрели женщины. В 1910 году торговые свидетельства в губернии купили почти шесть тысяч человек.
       Наиболее предприимчивые сельские торговцы, действуя в духе времени, создавали небольшие торговые и транспортные компании. Так, 17 июля 1901 года Шенкурское городское общественное управление учредило полное товарищество под фирмой “Товарищество пароходства по Ваге и Двине” с капиталом 18 тысяч рублей. Среди учредителей фирмы были крестьяне Григорий Исупов, его жена Лариса Ивановна, а также А.В. Чухин и В. Ф. Ившин.
       31 декабря 1911 года архангельский губернатор утвердил устав “Товарищества Важского крестьянско-коммерческого пароходства”. Товарищество учреждалось в селе Шеговары Шенкурского уезда и ставило весьма широкие цели: осуществлять “перевозку пассажиров, разного рода тяжестей кладей и товаров на протяжении водных путей от г. Вельска и до г. Архангельска”. Оно имело право “приобретать в собственность или арендовать пароходы, баржи и иные суда и вообще движимое и недвижимое имущество, устраивать речные пристани и товарные хранилища, заводить конторы и агентства, заключать займы, вступать во всякого рода дозволенные законом договоры и обязательства...”.
       Инициатором создания этой весьма значительной фирмы был шеговарский крестьянин Федор Васильевич Ившин. О масштабах его деятельности свидетельствует тот факт, что ко времени своей кончины, последовавшей в 1908 году, Ившин имел в собственности пять пароходов, девять барж, каменные склады на берегу Ваги, лавки, крендельную пекарню, перерабатывавшую до 30 пудов муки в сутки. Торговый оборот наследников предпринимателя к 1917 году составил около 400 тысяч рублей. Число подобных примеров можно умножить.
       Покажем более конкретно роль местного торгово-промышленного сословия на примере пинежских предпринимателей Володиных и шенкурского купца Федора Пластинина.

    * * *

      
       Пинежские купцы Володины. История возникновения и развития дела Володиных еще не была предметом исследований историков. До сих пор на Пинежье бытуют предания о тайне рождения первоначального капитала этой семьи.
       Напомню одно из них. В 1968 году уроженец деревни Шардонемь А.П. Никулин в книге “Это было на Пинеге” рассказал: “Братья Володины начинали свои накопления ...весьма сомнительным способом: Иван Афанасьевич Лемехов служил в товариществе по строительству в С.-Петербурге. Служил преданно, считался скромным и скоро выдвинулся в казначеи. И вот однажды казначей исчез, а вместе с ним  большая сумма денег из сейфа товарищества... Вскоре на Пинеге объявился Иван Афанасьевич Володин: деньги сделали свое дело. Он открыл лавочку в с. Вонга. Подросли сыновья. Всех вывел отец на путь предпринимательства. “Товарищество братьев Володиных” стало настоящим спрутом, опутавшим кабалой не только сотни пинежских крестьян, но и себе подобных наживал. Свои щупальца протянул он на Мезень и Печору, в Архангельск и другие города Севера. В 1903 году Володины обладали капиталом в 13 миллионов рублей. Двадцать шесть володинских пароходов держали судоходство на Пинеге. Кроме того, было у Володиных до 70 барж. Володины диктовали плату за проезд пассажиров и плату за провоз грузов...”. Вывод автора книги таков: “С именами этих капиталистов связаны мрачные десятилетия кабальной жизни пинежских лесорубов, смолокуров, охотников и рыбаков”.
       Слов нет, рождение стартового капитала того или иного бизнесмена всегда окутано тайной, и подтверждение тому  события наших дней. Но некоторые данные, приведенные автором упомянутого издания, мягко выражаясь, явно не точны.
       Документы свидетельствуют о том, что основатель семейного “дела” купец второй гильдии Иван Афанасьевич Володин вступил в купечество из крестьян в 1841 году. Первоначально, как и многие русские купцы, скопив капитал на торговле, в 1872 году соорудил винокуренный завод, на котором в качестве сырья использовался мох. Завод имел 7 дрожжевых чанов по 55 ведер каждый. Спиртоприемник вмещал 75 ведер спирта. Но предпринимателя постигла неудача: в декабре 1874 года завод сгорел. Тем не менее, заведение, очевидно, принесло за два года немалый доход хозяину.
       К началу XX века Володины имели весьма солидные средства, что позволило им в 1899 году соорудить небольшой лесозавод и основать торговый дом “Братья Володины”. В 1906 году дом был преобразован в “Торгово-промышленное товарищество Е.М.А. Братья Володины”. Устав объединения, утвержденный Николаем II 11 апреля 1906 года, дает обстоятельный перечень дел, которыми занимались в то время пинежские купцы. В их числе значились хлебная, мануфактурная, бакалейная и прочая торговля. Володины имели также буксирно-пассажирское речное пароходство на Пинеге и лесопильный завод. Учредителями товарищества, ставившего своей целью “продолжение и развитие” всех основных видов деятельности торгово-промышленного дома, были сыновья Ивана Афанасьевича: потомственный почетный гражданин Михаил Иванович Володин, его брат, купец первой гильдии Алексей Иванович, и их племянник, личный почетный гражданин Иван Егорович Володин. Основной капитал товарищества составил 1 млн. руб., разделенный на 500 паев по 2000 руб. каждый.
       Устав товарищества был выработан в традициях предпринимательского дела в России. Он включал 87 правил, детально расписывал всю хозяйственную и управленческую деятельность объединения. В частности, устав давал право на голос во время собрания человеку, имевшему не менее пяти паев. А пайщики, располагавшие меньшим количеством паев, могли объединять свои паи во время голосования.
       Володины действовали как рачительные хозяева. По итогам работы на 1 апреля 1912 года стоимость имущества товарищества составляла более 1 742 тысяч руб. В его распоряжении был лесопильный завод рядом с Пинегой (в Костополе), жилые дома в Архангельске, Пинеге и Карпогорах, а также паровая мельница и электростанция в Пинеге. Весьма внушительным было пароходство Володиных, в состав которого входили 11 пароходов, 50 деревянных судов, строения на пристанях и т.д. Только в 1911 году товарищество закупило три парохода: “Лев Толстой”, “Удалец” и “Кулой”, три деревянных баржи и многое другое.
       Володины поддерживали ежедневные рейсы пароходов между Архангельском и Пинегой.
       Ежегодно на трех пилорамах лесозавода распиливалось до 90 тыс. бревен на сумму более двухсот тысяч рублей. Общий объем продукции составлял 4,5 тыс. стандартов досок. На лесозаводе трудилось более 200 рабочих, которым выплачивали около 60 тысяч рублей в год.
       Общее собрание пайщиков, состоявшееся в конце августа 1912 года, утвердив отчет товарищества, констатировало получение за год прибыли на сумму 82 384 руб. 40 тыс. рублей из этой суммы ушли на выдачу дивидендов (по 80 рублей на пай). 7240 рублей были определены на запасной капитал, и почти 21 тысяча рублей использована на дальнейшее расширение предприятия. Уместно заметить, что, в соответствии с уставом товарищества, к годовым собраниям пайщиков тщательно готовились отчеты о его деятельности. Этот отчет включал, как правило, все сведения о состоянии капитала товарищества, его долгах, доходах и убытках, а также “счет чистой прибыли и примерное распределение ее”. Отчеты о собраниях пайщиков и результатах общей деятельности товарищества публиковались в губернской печати, издавались отдельными брошюрами.
       Учитывая сложность условий работы пароходства и лесозавода, их оторванность от Архангельска  основного места сбыта лесоматериалов, упомянутые выше результаты деятельности товарищества за 1912 год следует признать высокими.
       Одной из особенностей товарищества являлся его семейный характер. Как уже отмечалось, учредителями его в 1906 году являлись два брата и их родной племянник. Позднее в числе директоров продолжал оставаться Алексей Иванович, Иван Егорович и сестра последнего Мария Егоровна Володины. Ближайшими родственниками учредителей были и все члены ревизионной комиссии: О.Е. Кокина, А.А. Володина, А.А. Кыркалова (дочь Алексея Ивановича, жена одного из известных лесопромышленников, выходца с Пинеги, М. Кыркалова), Е.С. Валькова и П.В. Губкина. Даже на складах Володиных в Архангельске работали братья С.А. и Г.А. Кокины, один из которых был мужем Ольги Егоровны. Володины имели родственные связи с известными архангельскими предпринимателями Мерзлютиными: Анна Егоровна являлась женой купца 2-й гильдии В.М. Мерзлютина.
       В работе товарищества существовала династическая преемственность. В 1912 году во главе обширного хозяйства стояло третье поколение Володиных. Иван Афанасьевич умер в 1876 году, будучи купцом второй гильдии. Его сыновья Михаил и Алексей стали уже купцами первой гильдии. А внук Ивана Афанасьевича Иван Егорович управлял заводом вплоть до установления советской власти. В январе 1920 года он получил паспорт для поездки в Англию и Италию. Судьба его пока для автора остается неизвестной. Вполне очевидно, что при стабильном развитии общества преемственность дела Володиных сохранилась бы и в последующий период.
       Как и абсолютное большинство русских купцов, купец первой гильдии, потомственный почетный гражданин купец Михаил Иванович Володин тщательно составил свое духовное завещание. Следуя сложившейся традиции, предприимчивый пинежанин умело распорядился нажитым богатством. Он проявил заботу о своих земляках, об увековечении памяти своей покойной супруги и своего собственного имени..
       Каменный дом в Пинеге стоимостью 20 тыс. руб. с землей он передавал “в полную собственность Министерства народного просвещения с тем, чтобы в этом доме навсегда помещалось училище этого ведомства”. Все недвижимимые ценности и денежные средства в сумме более 100 тысяч рублей он оставлял в наследство брату Алексею Ивановичу и племяннику Ивану Егоровичу. При этом Михаил Иванович обязал своего брата Алексея построить в Пинеге каменную богадельню под названием “Богадельня имени Евгении и Михаила Володиных” на 12 человек для престарелых и бесприютных лиц.
       Завещатель предусматривал сооружение при заведении специальных комнат для заведующего и сторожа. Причем в комнате заведующего следовало поставить иконостас с образами святых Михаила Архангела и преподобной мученицы Евгении. Для обеспечения достойного содержания богадельни М.И. Володин выделял 25 тысяч рублей капитала, который следовало положить в Пинежское казначейство. Значительные суммы предназначались для Пинежского собора, а также Вонгской, Пильегорской, Валдакурской церквям. Часть выделенных средств поступала “на поминовение и служение панихид ...за рабов божиих Михаила и Евгению”.
       Михаил Иванович умер 12 октября 1917 года в возрасте 75 лет. И воля завещателя, естественно, не была исполнена: помешали революционные потрясения.
       Таковы некоторые штрихи деяний династии пинежских купцов Володиных. Автор уверен в том, что со временем удастся найти и предать гласности и другие документы об их плодотворной деятельности.

    * * *

      
       Шенкурский купец Федор Пластинин. В центре Шенкурска сохранился старинный двухэтажный дом, принадлежавший некогда местному купцу второй гильдии Федору Григорьевичу Пластинину.
       Солидное, по уездным меркам, сооружение выстроено еще в XIX веке, но до сих пор верно служит людям. На первом этаже дома, как и при жизни его первого владельца, размещается магазин, а на втором  районные суд и прокуратура.
       По сведениям, собранным в свое время местным краеведом П.И. Едемским, два брата Александр и Федор Пластинины, выбившиеся в купцы второй гильдии, были сыновьями местного шенкурского торговца с лотка.
       Старший брат Александр долгое время служил мальчиком у местного предпринимателя М.Н. Карманова, а затем набирался делового опыта в Петербурге.
       После смерти отца Александр получил небольшое наследство и купил ветхое строение с усадьбой, на месте которой быстро соорудил новый двухэтажный дом с магазином и хорошей кладовой. В том же доме начинающий торговец разместил трактир с биллиардом. Младший брат Федор сидел за кассой и исполнял роль маклера.
       В поисках торговой выгоды Пластинин вошел в состав первой в Шенкурске фирмы на вере под названием “В. А. Осипов и К®”. В числе компаньонов состояли известные в городе торговцы: Захар и Василий Осиповы, Федор Шишкин, по инициативе которых в городе был построен солидный винный склад и налажена торговля вином во всем уезде.
       Но компаньоны не поладили между собой. Пластинин, порвав с фирмой, решил действовать самостоятельно. Он основал магазин в Устьважском селении, часть помещений в своих шенкурских домах сдавал в аренду мелким торговцам, впервые в истории города стал ездить за товаром в Москву. Основной доход купцу приносила торговля вином. По свидетельствам современников, торговец сам изготовлял дешевые фальсифицированные вина и настойки. В конце 70-х годов XIX века старший Пластинин считался преуспевающим дельцом. Согласно описи городских властей, к тому времени он имел “магазин и лавки с разными товарами, оптовый склад вина и спирта, ренсковый погреб и трактирное заведение”.
       Однако успешно начатое дело потерпело полный крах. Купца подстерегли две беды: он превратился в беспробудного пьяницу и “прославившегося” на весь уездный центр дебошира. А летом 1882 года во время крупного пожара сгорели его дом и винный склад. Пластинин полностью разорился и спустя полтора года умер.
       Тем временем младший брат Александра, Федор, набравшись опыта и используя небольшое отцовское наследство, начал свой длительный путь в торговле. Молодой предприниматель основал небольшую лавку в доме жены, чтобы продавать горожанам и жителям ближних деревень мануфактуру, бакалейные и другие товары. Федор Григорьевич, наученный горьким опытом старшего брата, всю жизнь вел трезвый образ жизни, вершил свои дела с большой осторожностью. К тому же он после серьезной болезни рано оглох и общался с людьми, имея при себе записную книжку и карандаш для собеседника.
       В делах шенкурской городской управы за 1884 год сохранилось заявление 38-летнего торговца с просьбой зачислить его вместе с женой Евдокией Федоровной и детьми в состав купечества второй гильдии и выдать ему соответствующее свидетельство и билет на торговое заведение, “находящееся в доме жены по Петербургской улице”.
       Как свидетельствуют воспоминания потомков, Федор Григорьевич не раз в течение года сам ездил за товарами в Москву. Это помогало ему бороться с конкурентами: он умело подбирал нужную для жителей города и уезда мануфактуру, которая быстро находила сбыт. Большинство же его конкурентов действовали по старинке: все необходимое для продажи они закупали только один раз в году, как правило, на Евдокиевской или местной уездной ярмарках. Понятно, что такой товар быстро терял внешний вид, сбывать его было трудно.
       Кроме того, купец торговал по-новому: первым в городе он стал предоставлять кредит своим покупателям. Это привлекало к магазину широкий круг клиентов: местных чиновников, обывателей и политических ссыльных. В лавке всегда продавались ситцы, сукна, платки, бакалея, соленая рыба и многое другое. Позднее купец завел в доме крендельную пекарню и торговал свежими булочными изделиями.
       Экономное ведение дела, открытие в городе и в уезде новых лавок с наемными приказчиками позволили Федору Григорьевичу иметь доход, соорудить упоминавшийся выше дом, рядом с которым располагался просторный кирпичный склад.
       Как свидетельствуют воспоминания современников, торговая деятельность купца была лишена элементов хищничества. Среди потомков сохранилось семейное предание: после установления Советской власти Пластинина вызвали в городской совет, где якобы состоялся такой разговор:
        Ну, Пластинин, мы тебе разрешаем торговать, но уж больше тридцати процентов прибыли брать не дадим!
        Вот как! А я никогда не брал больше трех!
       По условиям отдаленного уездного города, каким был в то время Шенкурск, Пластинин имел приличный доход. К началу революции 1917 года торговый оборот его магазинов и лавок составлял около 60 тысяч рублей.
       Многие документы позволяют подробнее рассказать о быте рядовой купеческой семьи, судьба которой, по нашему мнению, была во многом типичной для торгового российского сословия, втянутого волной событий в крутой водоворот революционных перемен.

    * * *

    В начале ХХ века Федор Григорьевич был кряжистым человеком с высоким лбом, русыми волосами и большой рыжей бородой, несколько чудаковатым и вспыльчивым, что объяснялось его глухотой, существенно затруднявшей контакты с окружающими. В городе за купцом прочно утвердилось прозвище “Федька глухой”.

       Рабочий день главы семьи и его жены Евдокии Федоровны начинался очень рано. Они наскоро пили чай и спускались на первый этаж в свою лавку, где были заняты целый день. В торговле купцу помогали девушки-приказчицы.
       Днем Федор Григорьевич любил иногда поиграть в шашки со знакомыми покупателями. Семья жила скромно. О бережливости, как черте домашнего быта, свидетельствует, например, такой факт: в доме никогда не разрезали упаковочные веревки, их тщательно развязывали, чтобы снова употребить в дело.
       Купеческая семья быстро росла: у Евдокии Федоровны и Федора Григорьевича было пятеро детей. Сыновья и дочери воспитывались в строгости: им никогда не разрешалось брать для себя что-либо из товаров, находящихся в лавке. Исключение составляли дни ангела, когда имениннику позволялось выбрать в ней подарок по своему вкусу.
       Глава семьи, ограниченный в общении с людьми, рано пристрастился к чтению и собрал большую библиотеку, выписывал толстые журналы, и прежде всего самое популярное в то время издание  журнал “Нива”. Нередко книги покупались у политических ссыльных или чиновников, покидавших Шенкурск. В большом зале, где сейчас проходят заседания суда, стояли высокие книжные стеллажи.
       Вопреки хрестоматийным представлениям о купеческой среде как “темном царстве”, все дети Пластинина получили хорошее образование. Исключение составил старший сын Александр, который, окончив начальную школу, остался в городе помогать отцу в торговле.
       Сын Никандр учился в университете. Все дочери - Мария, Вера и Анна - окончили архангельскую гимназию, а позднее завершили образование на высших женских курсах. Анна сдала выпускные экзамены при Петербургском университете.
       Значительное влияние на формирование мировоззрения детей купца оказали политические ссыльные, со многими из которых был знаком сам глава семьи. Дочери Вера и Мария хорошо знали семью политического ссыльного А. Мейера. Мария Федоровна вышла замуж за Александра Цыкарева, привлекавшегося властями к ответственности за участие в выступлениях крестьян в 1906 году. Анна Федоровна некоторое время сидела в шенкурской тюрьме по подозрению в связях со ссыльными.
       Очень рано вступил на революционный путь сын купца Никандр Федорович. За участие в студенческих волнениях в 1902 году он был исключен из Петербургского университета и выслан на родину. Здесь он дождался призыва в армию, где вновь подвергся репрессии: за участие в Свеаборгском восстании его заключили в крепость.
       Будущая жена Никандра Ревекка Майзель помогла молодому революционеру бежать из заключения. А год спустя после этого супруги Пластинины оказались в эмиграции, которая продлилась десять лет.
       Не был в стороне от событий и сам Федор Григорьевич. Знакомые политссыльные давали ему московские адреса, и он, совершая поездки за товарами, привозил в Шенкурск нелегальную литературу.
       Сохранились сведения о том, что в период, когда повзрослевшие дети разъехались на учебу, ссыльных принимали в дом в качестве постояльцев с полным пансионом.
       Нет ничего удивительного в том, что дети состоятельного человека оказались в лагере радикально настроенной молодежи: настроения выходцев из довольно состоятельной семьи вполне “вписывались” в общую картину исканий демократически настроенной молодежи той поры.
       Сын купца Никандр оказался в партии большевиков, а Вера Федоровна стала женой лидера шенкурских правых эсеров Леванидова Якова Петровича. И это повлияло самым непосредственным образом на их дальнейшую судьбу.

    * * *

       Революционные события 1917 года, гражданская война потрясли до основания уклад купеческой семьи.
       Вскоре после февральской революции в родной город возвратился Никандр Федорович с женой Ревеккой Акибовной. Это были интеллигенты-революционеры, значительная часть сознательной жизни которых прошла в эмиграции. Первую скрипку в семейном дуэте играла жена, обладавшая сильным напористым характером. Пристроившись на педагогическую работу, Пластинина уже летом 1917 года создала в городе женский социалистический союз.
       Постепенно дом купца превратился в штаб шенкурских большевиков. Сюда нашли путь 24-летний житель Афаносовской волости Степан Кузьмич Попов, затем рабочий местного лесозавода Павел Едемский. Сын и невестка купца скоро стали ведущими фигурами в уездном совете и его исполкоме.
       По их инициативе были проведены: обложение чрезвычайным налогом всех имущих, национализация кооперативной типографии, осуществлены разгон земских органов власти и арест членов правления союза смолокуренных артелей Важской области А.Е. Малахова, Г.А. Дегтева и С.П. Костылева.
       Можно лишь только догадываться о том, что творилось в купеческом доме, какие чувства испытывал его хозяин.
       Сложность обстановки в семье обострялась тем, что одна из дочерей Федора Григорьевича Вера Федоровна была женой директора Шенкурского коммерческого училища Якова Петровича Леванидова. Это был авторитетный и известный во всей губернии человек. Вскоре после февральской революции он был избран председателем нового органа власти - уездной народной управы, а затем уездным правительственным комиссаром. В конце 1917 года Яков Петрович возглавил губернскую земскую управу.
       В отличие от своих родственников - большевиков, Яков Петрович, будучи руководителем местной организации правых эсеров, последовательно выступал в поддержку Учредительного собрания, против мобилизации в Красную Армию, проводившейся в уезде летом 1918 года.
       Противостояние между родственниками закончилось трагически. В середине июля 1918 года, в разгар работы 6-го Шенкурского уездного съезда Советов, Яков Петрович был арестован и немедленно увезен в Архангельск. В сентябре того же года по приговору губЧК его расстреляли недалеко от Верхней Тоймы.
       Федор Пластинин, пережив сложнейшие перипетии революционных и военных событий, умер в декабре 1919 года. Сыновья и дочери вскоре после окончания гражданской войны на Севере навсегда покинули родной край.
       Старший сын купца Александр пытался торговать в Шенкурске по законам НЭПа, но неудачно. За неуплату налогов у него описали имущество, и он также уехал из родного города. Некоторое время работал коммерческим директором на одном из лесозаводов в Кеми. Трое его сыновей погибли на фронте в период Великой Отечественной войны. Сын и дочь посвятили жизнь педагогическому труду в московских учебных заведениях.
       ...Имя предпринимателя-самоучки, добившегося собственным трудом заметных результатов в своей деятельности, на долгие годы кануло в Лету. Известность на родине обрел только его сын Никандр Федорович, активный участник борьбы за установление советской власти на Севере. Его имя всегда упоминалось в краеведческих изданиях, оно увековечено в названии одной из шенкурских улиц. Но история со временем каждому воздает свое - выходят из небытия и деяния деловитого северянина - купца Федора Пластинина.
      
      
      
      
      

    ТОРГОВЫЙ ДОМ

    “АНДРЕЙ И ЯКОВ БЕЛЯЕВСКИЕ”

       На углу набережной Северной Двины и архангельской улицы имени Выучейского сохранился старинный особняк. Долгое время в нем размещалась контора архангельского отделения Внешторга. Затем тут была обычная коммунальная квартира, в которой некоторое время, в период работы в газете “Волна”, жил писатель Аркадий Гайдар. Об этом событии в жизни писателя напоминает сейчас мемориальная доска.
       Но лишь узкий круг краеведов знает, что этот дом принадлежал купцу Якову Андреевичу Беляевскому, с именем которого связана одна из ярких страниц в истории северного предпринимательства.

    * * *

       В 1865 году в Архангельске поселился вместе с женой и 8-летним сыном Яковом шенкурский крестьянин Андрей Филиппович Беляевский. Судьба этого человека типична для бизнесмена того времени. Занимаясь вместе с братом Петром извозом и продажей смолы, Андрей Филиппович скопил небольшой капитал и стремился расширить свое дело. Сразу после переезда в губернский центр он купил дом, расположенный на одном из самых бойких мест.
       Беляевский облюбовал жилье на углу нынешнего проспекта Ломоносова и улицы Выучейского. Здесь в XIX веке располагалась Сенная площадь, на которой во время зимних торгов скапливались десятки подвод: шла оживленная торговля сеном, овсом и другими припасами. Шенкурянин, наделенный деловой хваткой, быстро соорудил здесь конюшню и постоялый двор, которые стали приносить хозяину немалый доход.
       Затем Беляевские купили усадьбу разорившегося пароходчика Кондакова на Набережной Северной Двины и постепенно скупили всю территорию по одной из сторон нынешней улицы Выучейского вплоть до набережной. Они возвели здесь дома и хозяйственные постройки. Так на углу набережной и появилось здание, сохранившееся до наших дней.
       Андрей Филиппович, обосновавшись в городе, занимался закупкой смолы и поставкой ее на экспорт, завел небольшую торговлю. В 1885 году он взял в аренду у городской думы два участка земли: на Льняном буяне и на городском выгоне, чтобы построить склады для хранения смолы, пека, скипидара, льна и овса. И все-таки усердному, но малограмотному торговцу явно не хватало размаха. К тому же он всегда испытывал нужду в средствах.
       Понимая свои ограниченные возможности, купец сделал ставку на единственного наследника  сына Якова. С этой целью Андрей Филиппович сделал решительный шаг: направил 17-летнего юношу в Англию.
       Пять лет с 1876 по 1881 гг. Яков жил на чужбине, набирался умения вести торговые дела. В первое время он служил рядовым конторщиком. Овладев английским языком, стал ведать оптовыми сделками. Естественно, что Беляевский поддерживал тесные связи с родиной. Архангельские купцы поручали Якову Андреевичу заключать предварительные сделки в европейских странах. Пользуясь связями, молодой бизнесмен установил близкое знакомство со всемирно известной фирмой “Ротшильд и сын”. Эта банковская контора предоставила способному русскому парню неограниченный кредит, что позволило Беляевскому заранее закупать нужные товары, стоимость которых покрывалась с началом навигации и поступлением грузов из России. “Попутно,  вспоминал позднее Беляевский,  я по поручению отца и архангельских торговцев продавал в Англию, Германию, Голландию и Францию пек, скипидар, звериное сало, тюленьи кожи и замшу”. Нетрудно заметить, что на внешнем рынке купец успешно продавал те же товары , какие реализовывались его предшественниками сразу после основания Архангельска. Но как изменилась ситуация! 20-летний человек, выходец из далекого Шенкурска, владевший английским языком и обучившийся навыкам коммерческого дела, успешно заключал крупные сделки.
       Беляевский во время пребывания в Англии взял на себя представительство от ряда фирм по сбыту в России чая, соли, фруктов, цемента и других товаров, имел полное доверие своих бывших патронов.
       После возвращения Якова из Англии Беляевские быстро расширили масштабы своего дела. Вспоминая об этом времени, Яков Андреевич писал позже: “Мой отец был малограмотным. Один делом руководить не мог. И тогда, в 1885 году, мы основали фирму “Торговый дом Андрей и Яков Беляевские”. С этого времени мы с отцом торговали смолой, пеком, скипидаром, тюленьим жиром и кожами, льном, куделей, овсом, льняными семенами, рогожей и куриными яйцами”. У нас была своя паровая мукомольная мельница. На внутреннем рынке мы широко торговали мукой и хлебом”. Кроме того, Беляевские приумножили свое богатство благодаря женитьбе Якова на дочери известного в Архангельске пароходовладельца Афанасия Булычева  Анне Афанасьевне. Словом, к началу ХХ века фирма сумела сколотить весьма приличный капитал.
       Беляевские почти монопольно владели хлебной торговлей в Архангельске. В конце XIX века отец с сыном были крупными экспортерами с Севера смоляных продуктов. Так, в 1890 году они вывезли за границу 580 пудов скипидара, 33 648 бочек смолы и 4600  пека. В 1893 году, сохранив те же объемы экспорта смолы и пека вывоз скипидара увеличили до 2500 пудов, т.е. более, чем в 4 раза. Это были весьма существенные масштабы, если учесть, что общий вывоз этих продуктов в том году составлял соответственно 3311 пудов скипидара, 76 663 бочек смолы и 16285  пека.
       Отец и сын стали купцами первой гильдии. Андрей Филиппович, получивший домашнее образование, пользовался значительным авторитетом в городе. Они трижды избирался гласным в городскую думу, имел медали на Аннинской и Станиславской лентах. На специальном заседании городской думы 30 ноября 1895 года Беляевский вместе с А.М. Починковым был избран ассистентами, удостоенным чести сопровождать городского голову В.В. Гувелякена на торжественный акт коронации Николая II.
       После смерти Андрея Филипповича (это случилось в 1906 году) Яков Андреевич не изменил названия фирмы, зато увеличил объемы торговли. К тому же он стал наследником своего дяди Петра. К 1916 году Беляевский имел во владении девять жилых домов, содержал пароходную пристань, расположенную недалеко от его дома на набережной Северной Двины. А на пятой версте по Почтовому тракту был его пековаренный завод. Общий оборот фирмы составлял около 2 миллионов рублей, в том числе свыше полумиллиона рублей достигал оборот экспортной торговли.
       Пятнадцать лет Беляевский возглавлял правление компании Северного речного пароходства. Он входил в состав учетного комитета русского для внешней торговли торгового банка, правления биржевого комитета, был попечителем совета фельдшерской школы, директором местной тюрьмы, церковным старостой при архиерейской церкви, не раз избирался гласным городской думы.
       Действуя в традициях российского предпринимательства, Беляевские вносили значительные суммы на благотворительные цели. Одной из первых значительных акций купцов явилось сооружение здания для Благовещенской церковно-приходской школы в Архангельске. В “Архангельских епархиальных ведомостях” за 1906 год появился некролог, посвященный памяти основателя купеческой династии. Этот орган публиковал некрологи о людях, проявивших заботу о церкви и сделавших что-то весомое в благотворительном деле.
       “22 мая 1906 года,  говорилось в этой любопытной публикации,  умер купец 1 гильдии, прихожанин Н. - Пуйской церкви Андрей Филиппович Беляевский... Ежегодно зимой во время поездок в Москву посещал он свою родину и делал для нее много доброго. Он подарил церкви 6 висячих лампад, колокол весом в 82 пуда... Он вложил на имя церкви 2000 рублей. На проценты с вклада будет ремонтироваться церковь” Далее приводились сведения о том, что до проведения железной дороги АрхангельскВологда Беляевский помогал крестьянам, давал им возможность возить свои грузы, обеспечивал работой в зимнее время. Андрей Филиппович основал на родине церковно  приходскую школу, выстроил для нее здание.
       “Выйдя из простого сословия и испытав в молодости все тяготы крестьянской жизни,  отмечалось в некрологе,  Андрей Филиппович уделил внимание несчастным и устроил на родине богадельню своего имени”.
       В уставе богадельни, утвержденном в феврале 1903 года, отмечалось: “Андреевская богадельня учреждается в деревне Левковской Нижнепуйского общества Ровдинской волости Шенкурского уезда близ Нижнепуйской приходской церкви, архангельской первой гильдии купцом Андреем Филипповичем Белявским с сыном Яковом Андреевичем Беляевским в память о погребенных при этой церкви рабах Божиих: Филиппа, Петра, Марфы, Елены и их сродников”.
       Для устройства заведения купец пожертвовал собственный дом в деревне Левковской и более 26 десятин земли “в полную и неотъемлемую собственность богадельни на вечные времена”. Для содержания 20 призреваемых купцы пожертвовали также 40 тысяч рублей, проценты с которых должны были покрывать все расходы. Андрей Филиппович завещал совету богадельни “открыть на средства богадельни школу для малолетних детей имени Государя Императора Александра II в воспоминание проезда его Императорского Величества через эту местность в 1858 году”. Устав закрепил в качестве пожизненного попечителя Якова Беляевского. А выборные попечители в количестве двух человек “из самых уважаемых крестьян” должны были избираться Нижнепуйским сельским обществом.
       Продолжая дело отца, Яков Андреевич регулярно жертвовал крупные суммы в пользу города, особенно много на содержание больниц. В 1906 году, например, он пожертвовал 10 тыс. рублей на устройство инфекционного отделения при больнице приказа общественного призрения. Заслуги его были высоко оценены: в 1905 году Беляевский стал потомственным почетным гражданином. В феврале 1913 года он в числе самых известных представителей города выезжал в столицу  для участия в торжествах, посвященных 300-летию дома Романовых. В честь этого события он был удостоен серебряной медали на Аннинской ленте и особым памятным знаком.
       Между тем Россия подошла к периоду новых социальных потрясений, до основания разрушивших весь уклад прежней жизни и изменивших судьбы всех людей.
       После освобождения Архангельска от власти белогвардейского правительства Яков Беляевский был арестован. Ему предъявили обвинение в том, что он якобы вместе с М. Ульсеном приказал капитану парохода, шедшего из Англии и груженного углем, остаться в Норвегии и проявил, таким образом, “явный саботаж”, который наносит серьезный вред Советской республике, “грозя остановкой ... доставке хлеба из Мурманска, замиранию рыбо-звериных промыслов”. Ни Беляевский, ни арестованный по этому же делу лесопромышленник Мартин Ульсен не имели к акции никакого отношения: пароход вместе с грузом был арестован норвежскими властями за долги правительства Н.В. Чайковского Бергенскому пароходству. Но в суть дела вникать никто не хотел.
       В “деле” бывшего купца хранится отчет об обыске в его доме, подписанный уполномоченным губЧК. Обыск был произведен с целью “выемки необходимых документов”. Судя по отчету, никаких документов найти не удалось, но зато чекистам удалось выявить кладовую с продуктами. Семья Белявского лишилась двух ящиков портвейна, ящика мыла, ящика соли, бочки соленого мяса, ящика консервов. Чекисты забрали с собой также телефонный аппарат, морской бинокль, компас, 4 больших золотых медали, серебряные и золотые монеты и т.п.
       Заключение уполномоченного гласило: “поскольку Беляевский принадлежит к зажиточному классу, а также и то, что все взятые продукты являются излишками... и приобретены спекулятивным образом”, то их следует конфисковать. Все конфискованные вещи были доставлены в губЧК, чуть позднее Беляевскому возвратили лишь шесть деловых печатей и знак архангельского городского самоуправления.
       Нетрудно понять масштабы личной трагедии Якова Андреевича. Новая власть сделала ненужным все то, чему он служил с неиссякаемой энергией и полной самоотдачей: все предприятия и дома были национализированы. Три месяца он безвинно просидел в губернской тюрьме, подвергся небывалому унижению и оскорблению человеческого достоинства.
       В “деле” купца хранится любопытное прошение верующих Крестовой церкви, подписанное несколькими десятками прихожан. Ввиду храмового праздника 16 апреля, они просили губЧК “освободить из-под ареста старосту храма гражданина Я. А. Беляевского, который более 20 лет состоит в этой должности”. Они брали поручительство о невыезде Якова Андреевича из Архангельска. Просьба была отклонена.
       Но 63 - летний купец не был сломлен. Вскоре после выхода из тюрьмы он решил служить новой России своими знаниями и огромным практическим опытом. В заявлении в контору Внешторга он писал: “Имея 45-летнюю практику по делу заготовки в России и экспорту смолы, пека, скипидара и канифоли..., считаю себя обязанным предложить свои услуги в сотрудники Вашего учреждения, как практика своего дела”.
       Характерно, что еще во время пребывания в тюрьме руководители архангельской конторы Внешторга регулярно ходили на свидания к Беляевскому для консультаций по проблемам заготовки продукции для экспорта. Руководители губЧК вынуждены были по просьбе наркомата внешней торговли содержать арестанта “в привилегированном положении: давать возможность питаться из дому и разрешать деловые свидания”.
       Архив сохранил многие свидетельства того, как бывший купец первой гильдии, потомственный почетный гражданин со знанием дела налаживал связи с поставщиками товаров, восстанавливал контакты с зарубежными фирмами.
       Однако служба в советском учреждении не спасла Беляевского от новых гонений. В апреле 1921 года он опять предстал перед следователем губернской чрезвычайки. На этот раз ему, как и шестидесяти его коллегам по бизнесу, было инкриминировано новое “преступление”: служба во времена интервенции в составе национального ополчения и подписка на заем белогвардейскому правительству в размере 100 тысяч рублей.
       Вызов Якова Андреевича в ЧК ускорил анонимный доноситель. В небольшой записке этот человек утверждал: “Яков Беляевский был одним из главных организаторов добровольного ополчения. Он заставил записаться в него своего кучера, работников, дворника...Затем, почуяв беду, ушел из национального ополчения”. Заканчивая депешу в ЧК, доноситель сетовал на то, что совсем напрасно “этому белому гаду дали должность во Внешторге”.
       Вызов в ЧК ограничился на этот раз допросом и подпиской о невыезде из города. Беляевский остался на своей службе. А в январе 1922 года он вместе с лесопромышленником Ульсеном отправился в Лондон для налаживания и расширения экспортных сделок Советской России.
       На этом, к сожалению, след купца обрывается. Пока удалось лишь выяснить, что сподвижник Беляевского Ульсен умер в Лондоне в 1924 году. А к Якову Андреевичу выехала его жена Анна Афанасьевна с племянницей Марией Гурылевой.. Есть сведения о том, что Беляевский определил Гурылеву в лондонскую балетную школу, после окончания которой она стала известной балериной, с успехом выступала на сценах многих европейских театров.
       Остается добавить, что в конце 1992 года Яков Беляевский реабилитирован по делу 1921 года, ибо, как отмечается в документе комиссии по реабилитации, “выдвинутое против него обвинение является несостоятельным, дело на него подлежит прекращению за отсутствием состава преступления”.
      
      

    У МАКАРОВА ЯКОВА ДЕЛА БЫЛО ВСЯКОГО

       Архангельские старожилы еще недавно при случае припоминали хорошо известную когда-то в городе байку. Якобы купец Макаров, стремясь побить своих конкурентов на пригородных речных перевозках, не только не взимал платы с пассажиров своих пароходов, но настрого наказал командам угощать всех во время рейсов стаканом сладкого чая с сушкой.
       Трудно установить сейчас подлинность факта, лежавшего в основе этой легенды. Но, изучив десятки документов о жизни и трудах Якова Макарова, вполне допускаю, что этот человек мог иногда выкинуть такое коленце.
       По общероссийским критериям Макаров был бизнесменом средней руки. Он уступал размерами своего капитала даже многим архангельским торговцам. Но, пожалуй, никто из них не оставил столь приметного следа в жизни города, как Яков Ефимович. Хозяйственная и общественная деятельность этого человека длилась более сорока лет.

    * * *

       Основателем купеческой династии стал бывший солдат Парфентий Макаров, который занялся галантерейной торговлей. Дело предпринимателя продолжили его сыновья: Василий и Ефим.
       Первый из братьев, успешно торгуя хлебом и другими товарами, стал в конце ХIХ века купцом второй гильдии. А Ефим Парфентьевич прославился тем, что основал на берегу Северной Двины известные в Архангельске бани, расположенные между улицами Театральной и Пинежской. Чуть позже он соорудил чугунолитейную мастерскую в Соломбале.
       Оба брата имели многочисленное потомство. У Василия Парфентьевича было трое сыновей: Николай, Александр и Фантин, основавшие в 1900 году полное товарищество “Торговый дом В.П. Макаров”.
       Троих сыновей  Якова, Григория и Василия  имел Ефим Парфентьевич. Самым известным представителем макаровской династии стал Яков Ефимович Макаров, родившийся в 1851 году.

    * * *

       Яков Макаров, в отличие от полуграмотного отца, получил блестящее по тем временам образование: он в 1871 году окончил Петербургский технологический институт.
       Свою трудовую жизнь Макаров начал мастером в отцовских мастерских, где производил ремонт местных военных судов и пароходов только что созданного Мурманского пароходства.
       Его отец Ефим Парфентьевич с чувством гордости известил своих клиентов через газету “Архангельские губернские ведомости”: “Сын мой, Яков Макаров, кончив курс учения в С. Петербургском технологическом институте по мастерствам: литейному, слесарному, кузнечному, механико-токарному и пр., прибыл в Архангельск и в принадлежащих мне мастерских под личным своим наблюдением приспособил мастеровых к более удобной выделке изделий по новому способу и с применением новых усовершенствованных инструментов производит теперь отливку медных и чугунных вещей, требующихся на иностранные и русские суда и другие поделки... Надеюсь, что публика не оставит своим вниманием к заказам”.
       Молодой Макаров стал быстро расширять дело. Сначала он построил три небольших пароходика, или “паровых барказа”, для перевозки людей на левый берег и для пригородного сообщения. Документы сохранили названия макаровских судов. Это были “Перевозчик”, “Соломбала” и “Первенец”. По преданию, пароходик “Первенец” совершал рейсы по реке Пинеге, на нем не раз ездил на родину знаменитый Иоанн Кронштадтский. Предпринимательский нюх молодого бизнесмена оказался безупречным: не за горами было время, когда к левому берегу подошла железная дорога и поток пассажиров из города устремился с речного на железнодорожный вокзал и обратно.
       Вскоре в макаровской флотилии появились еще три парохода. Яков Ефимович не мудрил с их названиями. Они рождались естественно, сами собой: “Четвертый”, “Пятый” и “Родина”. А затем купец стал приобретать не только пассажирские, но и буксирные пароходы.
       В конце XIX века предприниматель имел свой большой жилой дом, механический и лесопильный заводы, шесть пароходов, успешно вел заграничную торговлю. Уголь для нужд своих заведений и пароходов он выписывал из-за границы, чугун и железо приобретал на Усть-Сысольском и Кажимском заводах, лес покупал у частных лиц или с торгов в управлении государственного имущества. Общая стоимость имущества к тому времени составляла около 300, а годовой оборот капитала  500 тыс. рублей.
       Из года в год росло доверие кредиторов к делам купца. Если в момент вступления в свое дело он робко просил у банка открыть ему кредит 2 000 рублей, то на грани веков он увеличил его до 13 тыс. рублей в год. А в 1901 году члены учетного комитета А. Беляевский и А. Шольц дали для банковской конторы такое заключение о делах Я. Макарова: “Ввиду достаточного имущественного положения, деловитости, хорошей репутации в торгово-промышленной сфере, правильного роста дела, для развития которого г. Макарову нужны увеличенные оборотные средства, комитет полагает вполне возможным, без риска для интересов Госбанка, увеличить просителю кредит до 50 тыс. рублей”. В 1912 году ежегодный кредит Макарова составлял уже 150 тыс. рублей.
       В начале ХХ века Макаров учредил акционерное общество “Архангельское речное легкое пароходство” с уставным капиталом в 100 тыс. руб. По уставу общества, подписанному Николаем II 26 апреля 1907 года, правлению разрешалось “приобретать в собственность, устраивать и арендовать строения, пароходы, суда, пристани, доки, верфи и другие сооружения”.
       К этому времени Яков Ефимович вступил в права хозяина мастерских в Соломбале. Тогда же он перевел на свое имя и “банное хозяйство” своего отца, постепенно отходившего от дел.
       Соперничая со своим конкурентом Тимофеевым, Яков Ефимович вслед за центральными построил Успенские, или Садовские, а также Соломбальские, или Островские, бани.
       Читаешь документы и с трудом представляешь себе, чтобы человек совершенно добровольно избрал такой беспокойный удел.
       Солидное пароходство, механический завод, бани... Хлопот хватало. Но не таков было Яков Ефимович, чтобы довольствоваться этим. В довершение всего он соорудил в Соломбале лесопильный завод и открыл самостоятельную лесную торговлю с заграничными клиентами.
       Как уже отмечалось, на грани XIX и XX веков годовой оборот макаровских заведений составлял около полумиллиона рублей. Если учесть стоимость имущества, то Яков Ефимович уверенно приближался к разряду бизнесменов с миллионным состоянием.
       Наиболее весомый доход Макарову приносил лесозавод. В 1914 году, например, на нем трудилось свыше 270 человек рабочих, которые распиливали до 150 тысяч бревен стоимостью около 520 тыс. рублей.
       В отличие от многих своих коллег, Макаров был предприниматель-универсал: он одновременно занимался многими делами. Говоря современным языком, он являлся и директором лесозавода, и начальником пароходства, и заведующим коммунальным хозяйством. Отражением этой стороны его деятельности был фирменный бланк купца. Надпись на одном из его вариантов гласила: “Потомственный почетный гражданин Яков Ефимович Макаров. Пароходство: пассажирско-почтовое, буксирное. Заводы: механический и лесопильный. Торговые бани в г. Архангельске и Соломбале”.
       Правда, по мере расширения своего обширного хозяйства, Макаров, по примеру других предпринимателей, стал использовать на своих заведениях специальных управляющих. Так, с 1905 года заведующим лесозаводом купца на долгий срок стал Василий Семенович Ваганов.
       Вступив на стезю бизнеса, Макаров постоянно искал новые сферы применения своей энергии. Еще будучи студентом, он предложил городской думе оригинальный проект сооружения моста через Кузнечиху. Макаров активно боролся за право участия в строительстве городского трамвая, в исследовании Шпицбергена.
       Была еще одна подкупающая особенность в стиле Макарова как предпринимателя: коллеги высоко ценили его за верность слову, за честность в ведении дел. Архив сохранил десятки характеристик купца, без которых он не мог получить банковский кредит. Еще в 1890 году самые уважаемые предприниматели города дали такой отзыв о нем: “Якову Ефимовичу Макарову присущи энергичная деятельность, заботливость, честность и аккуратность в ведении дел, обязательность. Он нам всем известен с хорошей стороны”.
       Человек необычайной энергии, Яков Ефимович сразу же окунулся в общественную жизнь города. Он не раз избирался гласным городской думы, стал известен многими делами. В 1913 году в одном из солидных изданий, увидевших свет в дни 300-летия дома Романовых, отмечалось: “Радея о нуждах родного города и будучи председателем пожарного общества, Макаров построил летний театр, доход с которого поступает на нужды пожарного общества, а теперь занимается устройством Народного дома”.
       “Яков Ефимович,  говорилось далее в этой книге,  состоит директором Константиновского детского приюта, председателем Народного дома имени Петра Великого, вице-президентом бегового общества в Архангельске, директором местной тюрьмы, церковным старостой собора, членом попечительства о народном образовании при приходских училищах, казначеем Архангельского общества спасения на водах, членом портового присутствия от купеческого сословия, был председателем Сиротского суда и состоял беспрерывно в течение 16 лет гласным городской думы... Яков Ефимович  кавалер орденов включительно до Владимира 4-й степени, имеет пожизненный знак Великого князя Владимира Александровича, знак общества спасения на водах, знак императрицы Марии Федоровны, медали от церковного ведомства, медаль за русско-японскую войну и в память Отечественной войны”.
       Разумеется, всякое бывало в долгой жизни купца. Жители Соломбалы не раз жаловались в городскую думу на то, что Макаров огородил слишком большой участок суши и реки во время сооружения лесозавода, что, по их мнению, создало трудности для сообщения жителей Банного острова с городом. Не щадили Макарова и местные журналисты, резко критикуя непорядки в бане и на лесозаводе.
       Крупная беда постигла купца в июле 1914 года: на бирже лесозавода почти полностью сгорел запас древесины. Получив страховку в размере 127 тыс. рублей, 63-летний заводчик сумел ликвидировать последствия пожара, не отошел от дел.
       Испытания особого рода выпали на долю деловых людей России в 1917 году. Сразу же после февральской революции Яков Ефимович вкусил “прелести” новой власти.
       Очевидец свидетельствует о том, что после получения вести о свержении царя рабочие-судоремонтники остановили работу макаровской лесопилки и отправились в город на демонстрацию. “При этом владельца завода, старика Макарова,  пишет он,  захватили с собой, предложив ему нести красное знамя. Наспех сделанный флаг был очень тяжел, так как полотнище его было прикреплено к длинной сырой рейке. Старик Макаров, протащив немного флаг, устал и взмолился, чтобы его освободили. Решили освободить, и флаг понесли другие”.
       Но это были только невинные цветочки. Подлинная катастрофа разразилась позднее. В июле 1918 года горсовет принял решение о муниципализации всего имущества Макарова. Среди 45 строений, подлежавших конфискации, значились все жилые дома, принадлежавшие Макарову. Но молодая советская власть не смогла в тот момент реализовать свое решение: дни ее существования на Севере были сочтены, близилась интервенция.
       Окончательное крушение мира деловых людей произошло в марте-мае 1920 года. По приказу губернского революционного комитета Яков Макаров, как и все бизнесмены, в одночасье лишился всего: заводов, пароходов, жилых домов. Казалось, общественные потрясения унесли все, созданное архангельским бизнесменом за 45 лет неустанного труда. Но, оказывается, ничто в мире не исчезает бесследно. Долго еще архангелогородцы называли все пароходы пригородного сообщения “макарками”. Другой топоним города  Макаровские бани  жив и сейчас.
       Деяния людей, подобных Якову Ефимовичу Макарову, движимых усердием к пользе общества,  это живая страница истории Архангельска.
       Остается добавить, что согласно данным Первой Всероссийской переписи населения империи в 1897 году, Яков Ефимович и его 23-летняя жена имели трех дочерей: Марию, Анну и Елизавету, позднее у них родился сын Алексей.
       В конце иностранной интервенции на Севере бывший купец, потомственный почетный гражданин Архангельска Яков Макаров оказался в эмиграции. Он умер в Брюсселе в августе 1927 года.
      
      
      

    ПОМОРСКИЙ ЛИШЕНЕЦ

       Игнатий Иванович Бурков был сыном простого крестьянина Архангельского уезда. А накануне 1917 года он входил в число самых богатых и влиятельных судовладельцев Севера, владел “Пароходством по Белому морю и Северному океану”. Одна из архангельских пристаней называлась Бурковской.
       Феномен Буркова, сумевшего достичь столь выдающихся результатов в бизнесе, поразителен. Долгое время в книгах о Севере имя этого незаурядного предпринимателя совершенно не упоминалось. Судьба его сложилась трагически: 13 января 1938 года по приговору так называемой “тройки” НКВД по Архангельской области Игнатий Бурков был расстрелян.
       Почему был уничтожен человек, которого, без преувеличения, можно назвать выдающимся представителем поморского племени?
       Из следственного “Дела И.И. Буркова”: “Бурков Игнатий Иванович, 1871 года рождения, уроженец деревни Верховье Патракеевской волости Архангельской области, гражданин СССР, беспартийный, из крестьян, по профессии судовой капитан, со средним образованием, женатый, перед арестом не работавший. Проживал в городе Архангельске, ул. Вологодская, дом 5, кв. 2. Арестован 24 октября 1937 года”.
       В этой стандартной справке все верно, за исключением двух весьма существенных деталей. Как удалось выявить позднее по документам областного государственного архива, Бурков родился в 1862 году. То ли по небрежности, то ли с умыслом кто-то из ведущих “дело” омолодил подследственного почти на десять лет. Люди, осуществлявшие контроль за ходом следствия, не раз ставили знаки вопроса против разноречивых дат, встречавшихся в документах. Но следователь явно спешил: так никто окончательно и не выяснил дату рождения Буркова.
       Что же касается гражданства СССР, то оно у людей, подобных Буркову, было неполным, урезанным. В течение 16 лет Игнатий Иванович и его жена значились лишенцами, т.е. не имели права голоса. В разряд лишенцев включались лица, применявшие наемный труд или жившие на так называемый нетрудовой доход, вследствие чего их лишали не только избирательных прав, но и существовавших в то время продовольственных карточек, полагая, что эти люди могут кормиться продуктами с черного рынка. В конце 20-х годов только в Архангельске их насчитывалось до трех с половиной тысяч человек. Право участвовать в выборах эти люди получили лишь по конституции 1936 года. Но эта же конституция не стала препятствием для незаконного ареста Игнатия Ивановича и его расстрела.

    * * *

       В “деле Буркова” сохранилась подробная автобиография бывшего предпринимателя. “Я с детства,  писал он,  начал плавать на судах торгового флота... Окончив курс мореходной школы, где я приобрел теоретические знания по судостроению, начал самостоятельно строить небольшие парусные суда. Строя эти суда, я незаметно в течение нескольких лет превратился в судовладельца”.
       Яркое представление о постепенном росте влияния бурковского пароходства в Поморье дает представление архангельская пресса. С первых лет ХХ века на ее страницах регулярно появлялись обширные публикации о деятельности северного крестьянина, рискнувшего стать опасным конкурентом уже давно сложившегося АрхангельскоМурманского срочного пароходства. Большая статья о предпринимателе была помещена в 1903 году в солидном столичном издании  “Санкт-Петербургских ведомостях”.
       “В начале нынешней навигации,  сообщалось в ней,  И.И. Бурков, наш помор, купил в Дании пароход, переименовал его “Зосимой” и пустил его рейсировать между Архангельском, селением Кандалакшей и другими, расположенными по обеим берегам этого залива. Рейсы “Зосимы”  это первый опыт конкуренции частного лица всесильному Товариществу Архангельско-Мурманского срочного пароходства, получающему 180 000 рублей ежегодно казенной субсидии. Мурманское товарищество имеет больше десятка пароходов, и хотя оно пока единственное пароходство на Белом море и русском побережье Ледовитого океана, а кроме того, получает громадную правительственную субсидию, но исполняет свои обязанности очень плохо”.
       Газета детально поведала о тех мытарствах, которые приходилось преодолевать пассажирам. Последних нередко высаживали на шлюпки в море. Весьма трудно приходилось и тем, кто отправлял грузы. “От любого отправителя,  сообщал корреспондент,  вы услышите целый поток жалоб: мешки и кули рвутся, мука и крупа пудами сыплются, бочки ломаются; масло, жир, керосин и пр. льются и погибают; мебель и пр. громоздкие предметы приходят в неузнаваемом, изуродованном виде. Несколько раз пробовали жаловаться и в архангельскую контору, и повыше, в Петербург, но толку пока нет. И вот, нынче, И.И. Бурков решился выступить с небольшим пароходиком, без всякой поддержки, на кандалакшской линии Белого моря. И только он пустил свой пароход, пассажиры и грузы хлынули к нему с мурманских пароходов: берет Бурков за провоз пассажиров в полтора раза дешевле (груз на 3-4 копейки с пуда дешевле), доставляет гораздо добросовестнее и, главное, скорее... Слышно, что Мурманское Товарищество уже ходатайствует, где следует, о воспрещении “Зосиме” ходить по Белому морю. К большому счастью поморов, это дикое ходатайство осталось пока без результатов”.
       К середине 1913 года Бурков имел уже 10 пароходов и пять парусников. В основном это были морские суда малой вместимости  от 100 до 700 тонн. Среди них были суда: “Николай II”, “Алексей”, “Зосима”, “Савватий”, “Виталий”, “Вассиан”. Лишь “Иоанн Богослов” принимал на борт 1 100 тонн. В 1913 году Игнатий Иванович приобрел в Швеции пароход “Густав Адольф”, переименованный в “Василия Великого”. Это был самый крупный пароход его компании грузоподъемностью в 1414 тонн.
       Архангельская пресса, внимательно следившая за деятельностью Буркова и его соперничеством с Мурманским пароходством, сообщила в 1913 году: “Пароходовладельцем И.И Бурковым недавно приобретен за границей большой двухтрубный пароход “Василий Великий”, обладающий редкой скоростью. Пароход, как мы слышали, будет поставлен Бурковым на Мурманскую линию. С одной стороны, пароход даст возможность скорее объехать Мурман и притом сразу большому числу пассажиров (на пароходе очень вместительны пассажирские помещения), а с другой  будет перевозить грузы, с наплывом которых Мурманское пароходство не всегда успевает справиться”.
       Преуспевание Буркова в морском бизнесе объяснялось личными качествами предпринимателя, а также исключительно благоприятными условиями для судовладельца, который мог в то время получить льготный кредит, чтобы купить или соорудить судно.
       Яркое представление о причинах успеха деятельности бурковского пароходства дает письмо начальника Архангельского порта от 17 декабря 1913 года, направленное губернатору: “И.И. Бурков начал свое, ныне очень крупное дело, как каждый заурядный помор, владея только двумя парусными морскими судами.
       Постепенно, благодаря знанию края и его местных условий, личной инициативе, опыту и неустанному труду, достиг того, что его пароходное предприятие сейчас заняло первое место после такого же предприятия и товарищества АрхангельскоМурманского срочного пароходства.
       Являясь дополнением последнего, пароходство И.И. Буркова, вместе с тем, совершенно свободно от всяких обязательств, и все его благополучие зависит исключительно от личной инициативы и трудов единственного своего руководителя господина Буркова...
       Бурков живее и более чутко относится к вновь назревающим потребностям и нуждам прибрежных жителей Белого моря и Мурмана, чем Мурманское пароходство. И хотя по качеству инвентаря он уступает Мурманскому пароходству, его пароходство до сего времени вполне удовлетворяло скромные требования местных поморов  своих главных потребителей...
       Бурков благодаря своей инициативе не довольствовался обслуживанием только давно известных и обследованных местностей, пользуется всегда случаем развить свою деятельность в таких местах, где до него редко кто бывал. Самому Буркову и его капитанам настолько знакомы условия плавания на восток от Канина Носа и Новой Земли, как, я полагаю, редко кому-либо другому...
       Польза пароходства И.И. Буркова для экономической жизни Северного побережья громадна...”.
       Документ, как говорится, не требует комментариев.

    * * *

       Деловые качества Буркова: стремление к поиску масштабного дела, к риску ярко проявились в 1916 году. В сложное военное время он сумел сколотить силы 8 небольших пароходств и судовладельцев, создать “Товарищество Северодвинского пароходства”. Объединение создавалось по уставу на короткий срок  всего лишь на один год. Оно ставило своей целью “общую работу по перевозке грузов и пассажиров по рекам Северо-Двинского бассейна”.
       Общий капитал товарищества достигал 534 500 рублей, составленных из стоимости 14 пароходов и 21 баржи. Наиболее весомый вклад в товарищество внес Бурков, передав в его распоряжение два парохода и 4 баржи стоимостью в 64 000 рублей.
       Созданное по условиям договора лишь на один сезон, объединение выполнило большой объем перевозок по рекам Севера. Бурков был одним из директоров этого мощного пароходства. Несмотря на житейские неурядицы, бурные общественные потрясения, Бурков уверенно вел свое большое хозяйство, флот его успешно действовал в течение всего 1917 года.

    * * *

       С весны 1918 года в Архангельске на основании декретов Совнаркома начался процесс национализации и муниципализации жилых домов, производственных помещений, а также конфискация и реквизиция различных вещей для нужд Красной Армии и советских учреждений. В полной мере этот процесс развернуть не удалось: не хватило времени, т.к. началась гражданская война и военная интервенция.
       “Красногвардейская атака на капитал” поразила только одну отрасль хозяйства  торговый флот.
       ...24 мая 1918 года открылось заседание комиссии по национализации торгового флота. Комиссар Лаврентьев заявил: “Нам надлежит сегодня определить, что из имущества и капиталов предприятия Буркова подлежит национализации согласно декрету и что не подлежит...”
       Представитель пароходства Буркова, в соответствии с требованием декрета Совнаркома, представил комиссии бухгалтерские книги, баланс на 1 января 1918 года, ознакомил всех с положением дел.
       Общая стоимость имущества Игнатия Буркова составляла в то время 1 095 тысяч рублей. Морское и речное пароходства, механический завод были национализированы в 1918 году, а остальное отобрано уже после восстановления Советской власти в 1920 году.
       ...После освобождения Севера Бурков не сидел сложа руки. Поступив на службу в управление торгового флота, он исполнял сначала обязанности директора-распорядителя пароходства, затем заведующего отделом парусного флота и угольного склада. А на старости лет оказался рядовым плотником.
       Униженный и оскорбленный Игнатий Иванович особенно болезненно переживал поражение его в избирательных правах.
       Он несколько раз писал в местные органы власти, во ВЦИК, пытаясь убедить советских чиновников в бесмысслености меры, предпринятой против его семьи.
       “Единственным обстоятельством, могущим компрометировать меня, является мое прошлое,  писал он во ВЦИК.  Но это прошлое давно стерто революцией, из котла которой вышел пролетарием, не имеющим никакого имущества...
       А по декрету о национализации частного флота я беспрекословно и немедленно сдал свое имущество государству. Десятилетней беспорочной работой я доказал и свою лояльность и свою преданность новому строю...”
       С чувством гордости он писал: “Под моим руководством на Севере созданы такие выдающиеся силы нашего советского флота, как Воронин и Печуро, ныне плавающие на известных не только в Советском Союзе, но и во всем мире ледоколах “Сибиряков” и “Ленин”.Я готов работать на пользу трудящихся нашей страны Советов до тех пор, пока позволяют силы”.
       Все напрасно! Ходатайство двух стариков о восстановлении их избирательных прав было отклонено. Отказ мотивирован тем, что Бурков якобы не доказал своей лояльности советской власти и к тому же не имел общественно-полезного стажа, а 70-летняя Анастасия Алексеевна была “женой и иждивенкой лишенца, жила на нетрудовые доходы”.

    * * *

       После революции Игнатий Бурков шесть раз подвергался различным мерам наказания. В 1918 году он был арестован за сокрытие товаров, в 1920  осужден на пять лет принудительных работ за оскорбление работников Советской власти при национализации флота, а в 1932 году  привлечен как валютчик.
       Но настоящая беда ждала Игнатия Иванович 24 октября 1937 года. Это были дни, когда в Архангельской области, как и во всей стране, людей хватали пачками. В тюрьмы везли советских и партийных работников, хозяйственных руководителей, бывших правых и левых эсеров, меньшевиков, купцов, лиц, подозреваемых в шпионаже, в принадлежности к контрреволюционным центрам и т.п.
       Бурков был арестован по так называемому “делу норвежского консула А. Виклюнда”.
       “Дело Виклюнда” возникло по прямому приказу наркома НКВД СССР Н.И. Ежова за  00698 от 28 октября 1937 года. “В целях пресечения всей контрреволюционной, шпионской, террористической, диверсионной деятельности на территории СССР личным составом посольств и консульств” ряда стран нарком предписал своим подопечным: “Применением широких репрессий пресечь все связи посольств и консульств этих стран с советскими гражданами, подвергая немедленному аресту всех советских граждан, связанных с личным составом этих диппредставительств".
       Приказ наркома был исполнен. В телеграмме областного управления НКВД в Москву от 24 ноября 1937 года докладывалось, что “в ночь на 23 ноября проведена операция по связям норвежского консульства...В ходе операции арестовано 54 человека”. А в целом в причастности к связям с норвежским консульством были обвинены более 60 архангелогородцев. Среди них профессор лесотехнического института В.И. Лебедев, работник облисполкома П.С. Пузырев, Е.А. и И.В. Жилинские, сын выходца из Норвегии, известного предпринимателя М. Ульсена Михаил Мартинович. Жертвой этого “дела” стал и Игнатий Иванович Бурков.
       Буркову предъявили обвинение в том, что он “являлся агентом разведки одного из иностранных государств и занимался шпионажем в пользу последнего”, что он “поддерживал подозрительную по шпионажу связь с норвежским консульством в городе Архангельске”.
       Игнатий Иванович категорически отверг обвинения. “Виновным себя не признаю,  заявил он на следствии.  Никогда никакой шпионской деятельностью я не занимался. В иностранных консульствах никогда не бывал...”
       Элементарная проверка, проведенная позже военным прокурором в порядке надзора, выявила полную беспочвенность этих нелепых обвинений. Оказалось, что все они основывались на домыслах и предположениях, на свидетельствах людей, вообще не знавших обвиняемого.
       Один из свидетелей когда-то слышал о том, что Бурков в прошлом был крупным судовладельцем, что он имеет сыновей в Норвегии, с которыми ведет переписку, получает от них денежные переводы, а следовательно, связан с норвежским консульством. Понятно, что подобное предположение не могло быть доказательством преступной деятельности Буркова.
       Второй свидетель показал: “Бурков  антисоветская личность, так как говорит о том, что Советская власть их обобрала, пароходы отняла, налогами душит”. На деле эти слова, как явствуют материалы дела, произнесла когда-то жена Игнатия Ивановича. Но с этим никто не считался.
       Следствие шло быстро по накатанной колее: его результаты были переданы на рассмотрение тройки при управлении НКВД по Архангельской области, по постановлению которой 76-летнего Игнатия Ивановича Буркова расстреляли 13 января 1938 года.
       “Дело Буркова” было прекращено “за отсутствием события преступления” в 1967 году. Сообщить об итогах пересмотра приговора в Архангельске было некому: родственников у Игнатия Буркова на родной земле в тот момент не оказалось. Двое сыновей его навсегда покинули отчий край.
       Документы поведали о том, что один из Бурковых, Виталий Игнатьевич, еще в 1919 году уехал в Норвегию. Он закончил архангельскую гимназию, учился в Петроградском университете. Поселившись в Норвегии, Виталий Бурков стал заметным деловым человеком этого государства. Во время путины молодой бизнесмен арендовал причал в городе Варде, закупал рыбу для засолки и сушки, зарабатывал за сезон до 40 тысяч крон.
       Один из земляков, знавший младшего Буркова в 20-е годы, оставил о нем такое свидетельство: “Бурков  очень интеллигентный молодой человек, весьма образованный, начитанный и замечательный политик во всех делах. Очень выдержанный, в полном смысле европеец и не чета архангельской молодежи. Два года был в Германии, хорошо говорит по-немецки, великолепно знает норвежский и прилично объясняется по-французски. Все старые капитаны и поморы при встречах относятся к Буркову с уважением и почтением, всегда говорят о том, что батюшка Ваш шлет поклон и что родители живы и здоровы...”
       Позднее к Виталию перебрался и Илья, второй сын Игнатия Ивановича. В “Деле Буркова” сохранилась крошечная открытка из Норвегии, написанная нетвердой детской рукой. В ней простые и дорогие для стариков слова: “Будь здоров, милый дедушка. Ваша внучка Нюра”.
       Крепкие корни, пущенные в северную землю Игнатием Бурковым, оказались в России, к сожалению, обрублены...

    * * *

       Шесть лет спустя после публикации в “Правде Севера” моего краткого очерка о Буркове я неожиданно получил письмо из Норвегии. Его автор, господин Андерс Йоханнессен, правнук Буркова. Оказывается, у Игнатия Ивановича был третий сын, который умер в 1924 году в Швейцарии, а дочь его Анна воспитывалась у своих дядей Ильи и Виталия и навсегда осталась в Норвегии. Она владеет русским языком, изредка навещает своих родственников в Москве, а сын ее Андерс работает в фирме Квэрнэр, которая имеет свое отделение в Архангельске.
       Из письма я узнал о том, что сыновья архангельского пароходовладельца Илья и Виталий основали в Норвегии небольшую пароходную компанию. Они прожили долгую жизнь, умерли в 60-е годы. У Виталия Игнатьевича была дочь. Четверо детей имеет господин Йоханнессен, пошедший по стопам своего русского прадеда. И хотя “имя Бурковых,  говорится в письме правнука архангельского помора,  погасло в Норвегии, поскольку внуков по мужской линии у Игнатия Ивановича не было”, но деловая сметка, энергия этого северного предпринимателя передались его норвежским потомкам.

    ЛЕСОПРОМЫШЛЕННИК АНДРЕЙ ЧУДИНОВ

      
       23 января 1919 года от архангельской городской пристани отчалил большой ледокольный пароход. Зябко кутаясь в просторные шубы, на палубе стояли два осанистых бородатых человека. Один из них  70-летний глава правительства Северной области Николай Чайковский  ехал в Париж на срочное заседание Русского политического совещания, ставившего своей целью “спасение русской демократии и революции”. Вместе с ним в качестве экономического советника город покидал известный лесопромышленник Севера Андрей Степанович Чудинов.
       Посылая многолюдной толпе провожающих прощальный привет, Чайковский и Чудинов надеялись на скорое возвращение. Судьба распорядилась по-своему: тот и другой навсегда расставались с родиной...
       Н. Чайковский и А. Чудинов оставили заметный след в истории Архангельска. Если о главе правительства Северной области историки написали немало статей, то имя и дела второго незаслуженно забыты. Постараемся хотя бы кратко восполнить этот пробел.

    * * *

       В декабре 1923 года заместитель председателя Архангельского губисполкома Иван Боговой опубликовал на страницах губернской газеты “Волна” любопытную статью “Благодетель Андрей Степанович Чудинов и наш ответ ему”.
       Повод для публикации был необычен. Один из работников Ракульского кооператива Емецкого уезда (родины Чудинова) попросил Андрея Степановича в письме во Францию выделить средства “на постановку культурно-воспитательной работы” и создать в Ракуле смешанное общество для переработки древесины. Одним словом, советский избач просил бывшего предпринимателяэмигранта помочь своей обнищавшей родине.
       Андрей Степанович не замедлил ответить своему земляку. Как водилось в то время, письмо оказалось в органах губернской власти. Даже краткие выдержки из его послания позволяют судить о мере возмущения этого человека нанесенным ему ущербом и унижением гражданского достоинства.
       “Неужели вы думаете,  писал бывший лесопромышленник,  что я буду строить школу для тех, кто нахально отобрал мои дома и мой имущество... Вы не создаете ничего своего, а разрушаете то, что отняли у меня. Такой поступок мной никогда не будет забыт...
       Предложение о смешанном обществе  грубое нахальство. Все мои капиталы и имущество были в Архангельске. Они там и остались. Все пропало, и получу я что-либо обратно  один бог знает.
       Имейте в виду, что я с советским строем ни на какие комбинации не пойду. Довольно ему того, как он меня наказал. Пока мне не будет возвращена собственность, какую я имел в России, и не будет полной неприкосновенности личности, свободы слова и печати, я не вернусь домой, хотя мне и скучно без родины...”.
       Острое перо Ивана Богового было беспощадным. Статья дышала классовой ненавистью, бескомпромиссностью.
       Как просто, по Боговому, было создать Чудинову в Архангельске свой крупнейший на севере лесозавод!
       Вот как это выглядело в его изложении: “В селе Ракуле Емецкого уезда лет так 20-50 тому назад жил мелкий торговец Чудинов Степан. Поторговывал Степан, обвешивал (старики рассказывают), обмеривал, но широко поставить дело не мог. Был у Степана сынок, Андреем звали. Этот папаши своего выше поднялся и, начав с мелкой торговли, скоро построил в Цигломени свой лесозавод (теперь завод имени Пустошного).
       Как огромный паук опутал Андрей Чудинов несколько районов с трудовым крестьянским населением и тянул из него все жизненные соки. Тысячи рабочих и крестьян сделались неоплатными должниками Андрея Чудинова. И чем больше работали они, тем больше богател Чудинов и тем крепче затягивалась петля на шее емецкого крестьянина и архангельского рабочего”.
       “В 1919 году,  продолжал Боговой, явно передергивая факты,  Андрей Чудинов уехал за границу с поручением от архангельских лесопромышленников продать лесные материалы. Но и тут сжульничал. Свои материалы продал, а материалы коллег так и остались на биржах”.
       Приговор Ивана Васильевича суров и однозначен. “Сидите себе во Франции,  заканчивал он статью,  пока там еще у власти буржуазия, и твердо себе запомните, что тех “свобод”, о которых вы твердите как дурак попугай, вам не дождаться. У нас никогда не будет свободы слова и печати для врагов трудящихся. У нас никогда не будет того, чтобы Вы, Андрей Степанович, сделались хозяином завода, снова смогли жиреть за счет бедности рабочих и крестьян. Запомните  никогда. И своим приятелям это передайте”.

    * * *

       Горькие раздумья вызывает эта статья. Кем же был на самом деле Андрей Чудинов: жадным пауком, сосавшим кровь северян во имя собственного обогащения, или же тружеником, пытавшимся что-то сделать для развития промышленности России? Каким путем ему, в прошлом простому крестьянину, удалось стать в ряды крупных предпринимателей лесного дела?
       Тайна первоначального накопления капитала всегда привлекала внимание людей. Откуда у того или иного человека, не получившего солидного наследства, взялись средства на покупку пароходов, магазинов, лесозаводов, оплату труда рабочих? Ответить на эти вопросы, к сожалению, удается не всегда. Вокруг имен некоторых предпринимателей Севера и по сей день легенды и догадки.
       Путь Андрея Чудинова в мир большого бизнеса прослеживается легко. Далеко не сразу он достиг высоких вершин.
       Долгие годы будущий лесопромышленник жил в деревне Осередской Ракульской волости. Оборот лавок, которые содержал отец, был невелик. Некоторый доход Чудинову старшему приносил откуп почтовой станции и перевоза. С помощью сына дело пошло лучше, но главным источником дохода Андрея Степановича стала его работа. Он записался в разряд “торгующих крестьян” и, наряду с торговлей, по поручению архангельских лесопромышленников стал заниматься заготовкой древесины. Содержание уполномоченных на местах тем или иным торговым домом или товариществом являлось обычной практикой той поры. Эти люди имели достаточно широкие права: “нанимать рабочих, заключать с ними договоры, уплачивать им деньги и увольнять с работы; получать от лесничих лесорубческие и сплавные билеты, документы на право перевозки и сплава древесины”.
       Одним словом, такой уполномоченный должен был сделать все, чтобы заготовить и доставить к заводу плитки леса. Естественно, что он получал высокое жалованье. А кроме того, скопив определенные средства и освоив дело, заведя нужные знакомства, мог и сам рискнуть.
       Так и поступил Андрей Чудинов. В 1899 году, заготовив древесину на собственные средства, он доставил плот в Архангельск. Арендовав у купца Александра Корельского плавучий лесозавод, Чудинов обработал древесину и с выгодой продал.
       В ноябре 1900 года Андрей Степанович вместе с известным архангельским купцом Андреем Ивановичем Костогоровым учредили полное товарищество под фирмой “Чудинов и Костогоров” “для внутренней и заграничной торговли лесом и лесными изделиями” со складочным капиталом в 20 тысяч рублей”.
       Свой пай Чудинов внес “товаром”, т.е. древесиной, доставленной в Архангельск, а его компаньон вложил наличные. Предприниматели быстро соорудили лесозавод возле реки Цигломенки и начали успешно работать, закупив сразу же два буксира.
       По ряду причин фирма, просуществовав пять лет, распалась. Чудинов сразу же нашел нового компаньона. Им оказался торгующий крестьянин из Карпогор Григорий Степанович Щепоткин. В ноябре 1905 года новое товарищество, созданное “для внутренней и заграничной торговли лесом и другими товарами”, приступило к работе. Правда, на сей раз, оно стало именоваться по-другому: “А. Чудинов и К®”. Основной капитал составил уже 50 тысяч рублей. В качестве своего пая Чудинов внес лесозавод в Цигломени со всем инвентарем, лесными материалами на бирже, а также тремя пароходами; Григорий Щепоткин вложил 25 тысяч рублей.
       Своеобразным было и разделение обязанностей между владельцами фирмы. Чудинов стал ведать вопросами производства, найма рабочей силы и продажей продукции, а Щепоткин занялся заготовкой и доставкой леса.
       Андрею Степановичу явно не везло с компаньонами. Через короткий срок Щепоткин умер. В 1915 году в управление делами вступил зять Г.С. Щепоткина А.А. Плюснин. Основной капитал фирмы составил в том году 100 тыс. рублей. В то же время Чудинов приобрел еще один лесозавод  в Кегострове. В это же время в состав товарищества вступил торгующий крестьянин А.М. Глебов из Вологодской губернии. Он тоже внес крупный пай в дела компании.
       Постоянный упорный труд позволил Чудинову стать крупным лесопромышленником. В 1915 году на пятирамном лесозаводе в Цигломени трудилось до пятисот рабочих. Они распиливали около трехсот тысяч бревен, изготовляли почти восемнадцать тысяч стандартов древесины на общую сумму свыше 1 млн. 236 тыс. рублей. Чудинов имел в то время восемь собственных пароходов. По масштабам своего производства и товарооборота фирма Чудинова входила в первую пятерку экспортеров древесины. После надлежащей обработки материалы отправлялись не только в Европу, но даже в Африку и Австралию.
       Начиная с 1910 года, Чудинов стал искать компаньонов для сооружения бумажной фабрики, но этот проект осуществить в жизнь не удалось.
       Как и другие предприниматели, Андрей Степанович активно занимался общественной и благотворительной деятельностью. Он регулярно избирался гласным в городскую думу. Еще 1893 году он подарил собственный дом на своей родине для Ракульской церковно-приходской школы.
       После выхода в свет моей книги "Архангельск купеческий" меня разыскали дальние родственники Андрея Степановича. Они побывали во Франции на могиле нашего земляка. Там, вдали от родных мест под богатым, хорошо сохранившимся надгробием, покоится прах северного лесопромышленника и его жены.
      

    ОСНОВАТЕЛЬ ЦЕЛЛЮЛОЗНОГО ПРОИЗВОДСТВА

      

    НА СЕВЕРЕ АЛЬБЕРТ СУРКОВ

      
       В государственном архиве Архангельской области хранится объемистый фолиант - кассовая книга купца Альберта Суркова за 1871-1874 гг. На первой странице этого уникального документа красивым каллиграфическим почерком выведена краткая запись на немецком языке: “Налагаю на себя ношу: отец завещал после смерти продолжать его дело”.
       Эту своеобразную клятву 23-летний Альберт Юльевич сделал сразу же после кончины своего родителя - архангельского купца Юлия Карловича, смерть которого последовала в октябре 1871 года.
       Забегая вперед, отметим: наследник весьма скромного по своим масштабам “дела” с честью сдержал свое слово. В конце XIX - начале XX вв. ни один предприниматель Русского Севера не мог сравниться по размаху торговых оборотов и количеству созданных промышленных заведений с архангельским купцом 1-й гильдии Сурковым.
       Как же складывалась судьба основателя минимальной по своим масштабам однорамной лесопилки - предшественницы нынешнего открытого акционерного общества “Лесозавод  3” Альберта Юльевича Суркова? До сего времени в печати приводилось сравнительно немного, порой весьма неточных, сведений об этом человеке. Расскажем о нем подробнее.
       Даровитый бизнесмен родился 23 марта 1848 году на западе Российской империи в местечке Ретове Ковенской губернии в семье аптекаря. До 1875 года он считался прусским подданным.
       По свидетельству самого Альберта Юльевича и его младшего брата Густава, их предки являлись русскими людьми, уроженцами Московской губернии. По семейным преданиям, прадед предпринимателя, будучи генералом российской армии, был откомандирован ко двору прусского короля, женился на немке и остался в Пруссии. Однако его потомки сравнительно быстро возвратились в Россию. Причем во время вступления в Русское подданство братья не имели никаких документов о том, “что Прусское королевство признает их своими подданными”. Они не могли ничего достоверно сказать и о том, кто именно из их предков и когда возвратился из Пруссии обратно в Россию.
       Как бы то ни было, братья Сурковы воспитывались как русские люди. Свое образование Альберт Сурков получил в Рижской гимназии, а в 1867 году он окончил Санкт-Петербургскую Медико-хирургическую академию и получил диплом аптекарского помощника. Эту же академию через четыре года окончил брат Альберта Юльевича Густав.
       В 60-е годы Юлий Сурков, отец будущего купца, оказался в Архангельске и занялся коммерцией. Он имел небольшой магазин, коптильню и жилой дом на набережной Северной Двины.
       Альберт Юльевич, так и не приступив к работе фармаколога, сначала помогал отцу. В течение более трех лет он накопил немалый опыт в бизнесе. Внезапная смерть отца в 1871 году не вызвала ни малейшей растерянности у молодого предпринимателя. Об этом свидетельствовала упомянутая выше его запись в собственной кассовой книге.
       Двадцатитрехлетний Альберт Юльевич получил в качестве наследства от покойного отца немалый по тому времени первоначальный капитал. Начиная свою собственную кассовую книгу, он сделал первую памятную помету, согласной которой в октябре 1871 года в его ведении имелось наличного капитала 13431 рубль 85 копеек, в том числе 2046 рублей денег, 10 000 - на счете в банке и небольшие долги клиентов.
       Кроме того, в собственность Суркова-младшего перешли коптильня, лавки и склады с товарами в Архангельске и Великом Устюге, кузница, три дома в губернском центре. Общая сумма всех средств, включая стоимость недвижимого имущества, составляла, по подсчетам С. Новикова, в тот момент свыше 40906 рублей.
       Несколько лет Альберт Сурков, верный сыновнему долгу, занимался торговлей самыми ходовыми товарами: мясом, пухом, солью, мукой, рыбой, копчеными оленьими языками, зеленым луком, тесом, вином, домкратами, швейными машинами и другими товарами. За короткие сроки бизнесмен добился поразительных успехов.
       Уже в конце первого года своего упорного труда он отложил на хранение тринадцать тысяч рублей, десять тысяч из которых он положил на текущий счет купцу Кларку и три тысячи на хранение своему будущему тестю Ивану Егоровичу Шергольду.
       Через 30 месяцев его деятельности оборот товаров составил 656482 рубля, в том числе доход - 407862 рубля. За вычетом необходимых расходов купец получил чистую прибыль 159242 рубля.
       По мере развития своего дела Сурков сблизился с владельцами ряда самых крупных архангельских фирм. Он имел дело с пинежскими бизнесменами братьями Володиными, мезенскими предпринимателями Ружниковыми, с большинством крупных архангельских купцов, потомками выходцев из Западной Европы: Пецем, Шмидтом, Кларком, Брандтом, Ренни и многими другими.
       Торговые сделки купца становились все крупнее. Он продавал уже не единичные швейные машины и домкраты, а тысячи пудов мяса, муки и многих других товаров. Создается впечатление, что Сурков тщательно искал пути наиболее выгодного приложения своих сил и капитала.
       В 1872 и 1873 гг. он купил с этой целью шхуну “Святой Иоанн” и лодью “Святой Яков”, занялся перевозкой различных грузов. В это же время он собрал артель стивидоров, или, как их тогда именовали “шкивидоров”, которых он использовал для работы на российских и иностранных судах, получая при этом немалый доход.
       Путь, пройденный предпринимателем с 1871 по 1900 год, поражает и сейчас своей стремительностью. Он ярко демонстрирует то, как купеческий капитал на Севере быстро переливался в промышленность, свидетельствуя в то же время и о незаурядных организаторских способностях Суркова.
       В 1875 году 27-летний бизнесмен, стремясь воспользоваться льготами, которые предоставлялись русским купцам, принял российское подданство .
       Надо отдать должное той решительности, с какой Альберт Юльевич и его брат Густав предприняли этот шаг. Многие выходцы из Западной Европы долгие десятилетия не изменяли свой статус. Братья Сурковы не медлили, став гражданами Российской империи почти в юном возрасте.
       Специальное свидетельство от 23 апреля 1875 года за подписью губернатора Н.П. Игнатьева гласило: “Дано... сыну прусского подданного Альберту Суркову в том, что он, Сурков, с разрешения господина Министра Внутренних дел, принят в Русское подданство и принял присягу на оное в присутствии Архангельского губернского правления 2 апреля 1875 года”.
       В соответствии с правилами того времени Сурков дал подписку о том, что он “к сектам скопцов, духоборцев, молокан, иудействующих и других, признанных особенно вредными, не состоит”.
       В начале 1870-х годов, Альберт Сурков стал сначала временным, а затем, после вступления в русское подданство, архангельским купцом 2-й, а немного позднее и 1-й гильдии.
       Как и многие русские предприниматели той поры, Сурков приумножил свой капитал благодаря производству и продаже вино-водочных товаров. В начале 70-х годов он был всего-навсего владельцем мелочной лавки. Затем он один за другим построил в 1876 году - водочный, в 1877 - деревоперегонный, в 1879 - пивоваренный, в 1881 - винокуренный и лесопильный заводы. Позднее появились еще три лесопильных и кирпичный заводы, а также целлюлозно-бумажная фабрика в Вологодской губернии.

    * * *

      
       Во все времена в России вино и водка были самыми ходовыми товарами, позволявшими извлекать владельцам винокуренных заведений баснословные прибыли. Так начинали свое дело пинежские купцы Володины. Так приращивал свои доходы и Альберт Сурков.
       Достаточно отметить, что уже в 1885 году оборот на принадлежавших ему винокуренном и пивоваренном заводах, а также в его собственных лавках и погребах составил 295 200 рублей. 26 160 рублей составляли чистый доход главы фирмы.
       Приумножению состояния предпринимателя, а, главное, повышению его общественного статуса в городе в немалой степени помогла женитьба в 1878 году 30-летнего Альберта Юльевича на дочери служащего торгового дома “Кларк-сыновья”, исполнявшего обязанности бельгийского и английского консула в Архангельске, Ивана Егоровича (Джона-Георга) Шергольда - Лидии Ивановне.
       Благодаря этому браку молодой человек вошел в высший круг архангельского коммерческого мира. После смерти своего тестя (в 1879 году) Альберт Юльевич стал обладателем и распорядителем капитала двух, уже весьма состоятельных к тому времени, семейств.
       Семья покойного тестя не имела подходящего для развития большого дела наследника. 50-летняя теща В.М. Шергольд осталась с пятерыми детьми: девятнадцатилетним Егором (Георгом), шестнадцатилетней Матильдой, двенадцатилетним Робертом и десятилетней Алисой. Старшей дочери Дженни-Доротее в то время исполнилось уже 25 лет.
       Альберт Юльевич постепенно втянул в свои дела еще совсем молодого шурина Егора Ивановича и сделал его своей правой рукой.
       Егор Иванович, несмотря на молодость, имел некоторый опыт предпринимательства, полученный в конторе своего покойного отца. Как свидетельствуют документы, Иван Шергольд успешно вел заграничную торговлю. А в 1873 году он вместе с архангельскими купцами Линдесом и Э. Фонтейнесом был удостоен на Венской всемирной выставке “диплома одобрения” “за промышленные экспонаты паклю и кудель”.
       ... Без малого сорок лет Сурков и Шергольд вместе решали многие крупные проблемы совместного бизнеса. При этом Альберт Юльевич во все времена играл первую скрипку в этом производственном дуэте.
      

    * * *

      
       Лаконичным было сообщение А.Ю. Суркова и Е.И. Шергольда, известивших 26 марта 1881 года городскую управу о том, что ими “учреждено между собою полное товарищество для производства винокурения под фирмою “Сурков и Шергольд”.
       Однако этому акту предшествовала весьма обстоятельная подготовка.
       Во-первых, Альберт Сурков к тому времени купил, очевидно, с дальним прицелом, на 6-й версте от Архангельска территорию лесной биржи, принадлежавшей некогда известному в городе купцу Брандту. Биржевое хозяйство располагалась рядом с моховинокуренным заводом архангельского купца Костылева.
       Расчетливый предприниматель не раз сдавал свою биржу в наем. В начале 80-х годов, например, торгующий крестьянин А.М. Починков разместил на ней за соответствующую плату 6532 бревна.
       А во-вторых, Сурков, начиная с 1876 года, подступался к владельцу упомянутого винокуренного завода, русскому купцу Давиду Петровичу Костылеву с просьбой продать ему предприятие, прекратившее свою деятельность в апреле 1875 года. Дело разрешилось лишь в 1881 году, когда Костылев умер, и его вдова уступила завод за 25 125 рублей.
       В момент создания своего, пока еще “винокуренного” товарищества, Сурков и Шергольд обратили свой взор к набиравшей темп становления - лесопильной промышленности Севера.
       Так на 6-й версте при упомянутом выше заводе Костылева сразу же, то есть в момент запуска винокуренного завода, появилась однорамная лесопильная установка. Первоначальный замысел был предельно прост и по-хозяйски расчетлив: распиливать наиболее добротную часть бревен, поступавших в качестве топлива для совершения процесса производства водки.
       С 16 июля 1881 года - даты приобретения купцами патента - и ведет по традиции свою историю прославленный лесозавод  3.
       На первых порах Сурков и Шергольд указывали в своих отчетах в контору госбанка и другие ведомства, что они занимались только винокурением и пивоварением. На эти цели они ежегодно брали банковский кредит до 30 тысяч рублей и вывозили за границу только виноводочные изделия на сумму свыше 12 тысяч рублей.
       Главным компаньоном и совладельцем нового заведения стал Егор Иванович Шергольд. А несколько позднее к делам заведения был привлечен и младший брат Егора Роберт, ставший собственником небольшой части акций завода и его бессменным (до 1914 года) управляющим.
       Таким образом, создалась сильная корпорация молодых, полных сил и смелых замыслов управленцев, связанных узами близкого родства. Эта, говоря современным языком, “команда” умело направляла на 6-й версте два дела: винокурение и лесопиление.
      

    * * *

      
      
       Что касается понятия “иностранный предприниматель”, употреблявшееся в нашей литературе по отношению к основателям вышеупомянутой фирмы, то его, по нашему мнению, можно использовать со значительной долей условности. Строго говоря, тот и другой основатели лесопилки были иностранцами лишь по своему происхождению.
       Альберт Сурков уже с 27-летнего возраста был полноправным гражданином Российского государства. К тому же он, как это отмечалось выше, имел русские корни.
       Что касается Егора Шергольда, то он, как и его отец, родился и вырос в Архангельске, здесь же получил образование. Он тоже принял российское подданство, совершив, правда, этот акт несколько позднее, чем его компаньон. И что еще более важно, тот и другой вкладывали в свое дело средства, нажитые в России путем торговли. Никаких иностранных капиталов у них за душой не было.
       ...Основательная работа на сурковской лесопилке началась с 1 января 1885 года. В середине декабря 1884 года купцы известили городскую управу и Архангельскую контору государственного банка: “Рядом с винокуренным заводом мы устроили лесопильный завод и с 1885 года (выделено нами - Е.О.) начинаем распиловку всех родов леса и отправку его за границу под тою же фирмою “Сурков и Шергольд”.
       При этом купцы еще раз разъясняли властям, что лесорамы будут приводиться в движение “от машины винокуренного завода”. И они не раз в своих прошениях в казенную палату и городскую управу настаивали на том, что два завода следует рассматривать как единый комплекс.
       Между тем с 1888 года Сурков стал владельцем второго лесозавода, а с 1889 - уже трех подобных предприятий. Причем Архангельский завод стал к тому времени десятирамным, а в Кемском уезде появились пяти- и двухрамные заведения.
       После ряда преобразований бизнесмены 12 февраля 1904 года утвердили устав “Северного лесопромышленного Товарищества Сурков и Шергольд”.
       В ходе создания Товарищества его правлению был передан пакет акций лесозавода, а винокуренное заведение, расположенное на той же территории, осталось в собственности прежних владельцев.
       Анализ документов свидетельствует, что в начале XX века Сурков и Шергольд имели на 6-й версте даже не два, а три самостоятельных завода: лесопильный, винокуренный и ректификационный. На них соответственно было занято более 800, 22 и 4 рабочих.
       Строго говоря, лишь только с 12 февраля 1904 года лесозавод на 6-й версте стал самостоятельным лесопильным предприятием, выделившись из состава винокуренного заведения, созданного в 1881 году под фирмою “Сурков и Шергольд”.
      

    * * *

       Заслуга А.Ю. Суркова состояла в том, что он одним из первых в России соорудил на Севере России крупный целлюлозный завод.
       Многочисленные документы свидетельствуют о том, что Альберт Юльевич начал хлопоты об этом деле еще в начале 80-х годов XIX века. Нам уже доводилось писать об этой стороне деятельности предприимчивого купца. Напомним о ней еще раз.
       Первую попытку “устроить паровой завод по переработке древесины в древесную массу для производства писчей бумаги” Сурков предпринял в 1884 году. Он пытался сделать это на первом этаже бывшего сахарного завода купца Брандта “во второй части 3 околотка на берегу Северной Двины”, т.е. в здании нынешнего ЦНИИМОДа. Дело не состоялось, но Сурков не сдался.
       Кстати заметим: хлопоты купца об открытии целлюлозного завода в Архангельске, а затем в районе Плесецкой всячески поддерживал губернатор А.П. Энгельгардт.
       Он направлял в различные ведомства прошения Суркова. Сохранилась весьма лестная характеристика купца, которую губернатор дал в одном из своих писем, посланных в столицу. В документе, в частности, отмечалось, что “Архангельский купец I гильдии Альберт Юльевич Сурков пользуется хорошей репутацией в торговом мире, человек предприимчивый и деятельный и в имущественном отношении, по-видимому, довольно состоятельный”.
       Однако правитель губернии не получил поддержки сверху.
       Несколько позднее он не без горечи писал в одном из ежегодных докладов царю о том, что “в Архангельской губернии ... земля по ее физическим свойствам почти ничего не стоит”, но она не продавалась, ибо принадлежала казне и царской семье. Ссылаясь на пример Суркова, Александр Платонович отметил в своем послании: “Не имея возможности приобрести в Архангельской губернии необходимый участок земли для завода, сооружение коего обошлось в слишком миллион рублей и обеспечения завода древесной массой из казенных дач, он приобрел землю и лесную дачу в Вологодской губернии у частных лиц и построил завод близ станции Сухона”.
       В 1897 году Сурков учредил в Архангельске “Северное общество целлюлозного и писчебумажного производства”.
       Фирма создавалась “для устройства в Вологодской губернии, в Кадниковском уезде, фабрики для производства химическим и механическим способами древесной массы (целлюлозы) и изделий из нее, а также торговли предметами означенного производства”. Позднее предприятие называли “Сокол” по деревне Соколово Вологодской губернии. В состав учредителей, кроме А.Ю. Суркова, вошел известный на Севере торговый дом “А.Н. Беляев и К®”. Это было уже крупное акционерное общество.
       О масштабах начатого дела ярко свидетельствует тот факт, что общество, созданное Сурковым, приобрело в собственность у обедневшего вологодского помещика С.Ф. Ошмана по весьма выгодной цене 3 участка земли в количестве 7193 десяти недалеко Вологодско-Архангельской железной дороги. А основной капитал в момент его учреждения составлял 1 125 000 рублей, разделенных на 4500 акций по 250 рублей каждая.
       9 (22) мая 1897 года был заложен первый камень фундамента здания целлюлозного производства. Под руководством бельгийских специалистов фабрика строилась быстро и уже в декабре 1899 года стали работать первая бумагоделательная машина производительностью около десяти тонн бумаги в сутки и шесть варочных котлов. В 1903 году установлена вторая бумагоделательная машина и пущена турбина мощностью 500 киловатт. С этой фабрики началась история города Сокола Вологодской области.
       Первым распорядительным директором фабрики стал Шпильмас (1899-конец 1900 года), приглашенный Сурковым с Троицкой фабрики Калужской губернии. По его приглашению приехало много квалифицированных рабочих и служащих. Но первые руководители не устраивали компаньонов из-за незнания приезжими русского языка, неумения наладить отношения с рабочими. Дело изменилось коренным образом, когда в 1903 году после окончания Киевского политехнического института на фабрику приехал сын А.Ю. Суркова - Арно Альбертович. Он стал сначала работать под руководством директора В.В.Гувелякена (1904 - 1914), а в 1914-1917 гг. - распорядительным директором.
       К этому времени Альберт Сурков, скупив большую часть акций, становится единственным владельцем фабрики. Под руководством Арно Суркова предприятие и рабочий поселок быстро развивались. На фабрике среднее число рабочих с 1910 по 1912 год возросло с 856 до 1030 человек, доходы выросли в 1,5 раза. Рабочая сила, прежде всего, была из жителей многочисленных близлежащих деревень. Нанимались на работу и из дальних деревень, из других волостей и уездов. Приезжали специалисты из других городов. На фабрике строились общежития, бараки для сезонников и, естественно, в первую очередь, собственные хозяйские дома и для инженерно-технических работников.
       Принятые меры позволили компаньонам сравнительно быстро наращивать темпы производства нового предприятия. Фабрика вскоре стала ежегодно выпускать 700 тыс. пудов целлюлозы и около 100  бумаги. Общество (сокращенно “Сокол”) занимало третье место в России по размеру выпускаемой продукции (после известных целлюлозных фабрик “Вальдгоф” и “Вискоза”).
       Правление настойчиво стремилось к расширению своего дела. В 1912 году оно, в частности, возбудило вопрос о выделении ему без торгов для сплошной вырубки от 600 до 1000 десятин леса в год и разрешении ввоза машин без пошлин. Правление мотивировало свои предложения тем, что оно должно быть “конкурентоспособным с заграничными и финскими заведениями”.
      

    * * *

      
       Занимаясь производственными делами, Сурков в то же время стремительно и весьма основательно устраивал свои дела и в центре Архангельска. В момент принятия российского подданства он проживал в доме купца Вальнева.
       А тем временем молодой купец переделывал полученный в наследство ветхий дом на углу набережной и Финляндской улицы (ныне ул. Попова) дом. Из одноэтажного он превращает его в двухэтажный с кирпичной пристройкой во дворе.
       Через 11-12 лет он имел на набережной Северной Двины два обустроенных дома. Один из них имел хороший сад и оранжерею. Купцу принадлежали также дома, расположенные по улицам Успенской и Олонецкой (ныне ул. Логинова и Гайдара), на Троицком проспекте.
       К этому надо добавить, что он владел также современным пивоваренным заводом, каменным зданием бывшего сахарного завода с магазином, сушилкой, кузницей и деревянными флигелями.
       Занимаясь расширением лесопильного производства, Сурков не забывал о своем первоначальном ремесле - выкурке вина и торговле разными товарами.
       К 1896 году он имел в своем распоряжении 22 лавки и винных погреба, часть из которых была расположена в Холмогорах и Онеге. Годовой оборот этих заведений составлял более 340 тысяч рублей, прибыль 25600 рублей.
       Дважды на грани веков (13 сентября 1899 и 12 марта 1902 года) Сурков обращался в финансовые органы с просьбой “разрешить заводу (на 6-й версте - Е.О.) увеличить норму выкурки спирта до размеров действительного потребления спирта в Архангельской губернии”.
       Дело в том, что в связи с введением винной монополии и регулированием государством цен на водку Суркову резко урезали норму производства продукции с 200 тысяч ведер в год до 65 085 ведер. Купец настаивал на том, чтобы увеличить реализацию своей продукции на коммерческой, т.е. выгодной для его завода, основе.
       Для доказательства своей правоты Сурков приводил такой аргумент: необходимость завода для местного населения, которое, мол, в массовом порядке (в округе до 60 верст) использовало остатки винокурения (барду) для кормления скота.
       К своему прошению на имя губернатора Сурков приложил даже решения крестьянских сходов Пустошинско-Амосовской и Вознесенской волостей, в которых содержались просьбы об увеличении производства вина. Эта просьба фирмы не была удовлетворена.
       Свое особое внимание Сурков всегда обращал на пивоваренный завод, находившийся почти в центре города. В 1913 году он удвоил основной капитал этого заведения с 300 до 600 тысяч рублей. Причем Сурков являлся, по сути дела единственным держателем акций. Из 600 паев его семье принадлежало 580, или более 96 процентов всего количества акций. Опытные пивовары варили в год до 200 тысяч ведер отменного напитка нескольких сортов: баварского, мартовского, портера и других.
       Таким образом, основатель минимального по размерам лесопильного заведения на 6-й версте превратился к началу Первой мировой войны в ведущего предпринимателя Русского Севера. Общая стоимость продукции его предприятий в 1913 году составила, по подсчетам С.И. Новикова, 7 805 тыс. рублей.
       Одним из передовых предприятий в своей отрасли всегда являлся лесозавод  3, позднее лесопильно-деревообрабатывающий комбинат имени В.И. Ленина, ныне открытое акционерное общество “Лесозавод  3”,созданный на основе предприятия "Сурков и Шергольд".

    * * *

      
       На протяжении всего советского периода из одной книги в другую переходила версия о том, что архангельские лесозаводы до Октября 1917 года были оснащены примитивной техникой, крайне тихоходными и малопроизводительными рамами.
       Доставалось, прежде всего, самому крупному из них - лесозаводу, основанному Альбертом Сурковым.
       Сошлемся на некоторые примеры. Знатоки лесопильного производства, бывший в свое время главным инженером комбината имени Ленина Д. Кратиров и известный журналист А. Семаков в своей книге заметили: “Этот лесопильный завод действовал на базе примитивной отсталой техники... Оборудование того времени и лесопильные рамы, разумеется, имели низкую техническую характеристику.... На заводе отсутствовала элементарная механизация. Лес в раму подавался вручную пикой; доски, горбы и рейки переносились вручную”. Число подобных суждений можно продолжить.
      
       Разумеется, всякое было на старых лесозаводах: и дощатые холодные амбары, и тяжелый ручной труд, и долгий рабочий день. Но мы полагаем, что следует исходить в оценке технического состояния завода и отрасли в целом не из возможностей и понятий наших дней, а с точки зрения реалий того времени, когда заводы начали действовать, т.е. конца XIX века.
       По единодушной оценке современников, лесозавод Суркова был одним из самых передовых заведений отрасли. Поэтому все упомянутые выше характеристики завода Суркова не выдерживают критики.
       На этой технике, может быть, несколько подновленной, лесозаводы Севера долгие годы работали после установления советской власти. Во всяком случае, говорить о техническом вооружении лесопильных предприятий Архангельской губернии в конце XIX - начале XX вв. в пренебрежительном тоне, по меньшей мере, несправедливо.
      

    * * *

       Предоставим слово документам. История сохранила описание заведения Суркова, составленное год спустя после его приобретения, т.е. в самом начале его практической деятельности. Вот выдержки из этого свидетеля времени:
       “1. Винокуренный завод помещается в трехэтажном здании, нижний этаж каменный, а верхних два этажа деревянные, при заводе устроен дощатый навес, в котором производится распиловка леса на одной раме, действие которой производится приводом от паровой машины винокуренного завода;
       2. При заводе есть деревянный одноэтажный дом, в котором живут рабочие, подвал земляной для склада спирта и два досчатых амбара;
       3. Завод имеет 2 паровых котла и машину в 12 лошадиных сил. Котлы, машина и вообще принадлежности механизма для винокурения стоят 25 125 рублей, а привод для лесопильной рамы 4800 рублей, итого 29 925 рублей;
       4. Вообще винокуренный завод с пристройками и лесопильным приводом стоит 42019 рублей...”
       Сохранился любопытный документ, датированный 7 ноября 1882 года - прошение Суркова и Шергольда в архангельский губернский распорядительный комитет о снижении непомерно высокого, по их мнению, налога, каким было обложено в тот момент их предприятие. Доказывая, что они имели по итогам года не доход, а убытки, предприниматели писали: “Наш винокуренный завод, только что возродившийся и имевший сильную конкуренцию с привозом спирта, нельзя сравнить с другими заводами, как, например, лесопильные, которые существуют много лет и сбывают производство за границу. Здесь доходность и промышленность совсем другая. Наш завод еще требует много усилий и затрат, чтобы дойти до равенства по доходности с лесопильными заводами; да едва ли этого можно будет достигнуть (выделено нами - Е.О.)”.
       Предприниматели явно скромничали: через короткое время они не только достигли уровня производства других архангельских предпринимателей, но и значительно превзошли их не только в винокурении (тут им не было равных!), но и в лесопилении.
       А пока предприимчивые купцы не теряли времени даром, они быстро расширяли масштабы лесопильного дела: уже через два года заводик стал двух, а еще через три - трехрамным. В дальнейшем дело пошло еще быстрее.
       В 1886 году завод “Сурков и Шергольд” представлял собой двухэтажное кирпичное здание с железной крышей. И с этой точки зрения ему не было равных на всем Севере. На большинстве лесозаводов той поры рамы размещались в больших деревянных строениях, издавна называвшихся амбарами, покрытых тесом.
       Передовым по тому времени было и техническое оборудование предприятия. Завод располагал быстроходными рамами, дававшими 280-320 оборотов в минуту с автоматической подачей бревен.
       Из года в год модернизировалось силовое оборудование. В 1899 году на предприятии было 9 паровых котлов, а слабая 75-сильная паровая установка, служившая основным двигателем, в то время была заменена 240-сильной. 17 лет заводские службы освещались при помощи газовых светильников. В 1898 году началось устройство электроосвещения внутри заводских помещений и биржи. В 1910 году на территории заведения насчитывалось до 800 различных электросветильников.
       Вода в бассейне, а также основные помещения завода обогревались. Накануне Первой мировой войны на заводской территории действовало 44 обрезных, торцовочных, сортовых, дроворезных и других станков.
       Немало механизмов применялось для того, чтобы доставить бревна к пилорамам. Древесина выкатывалась на берег при помощи паровых лесокаток, каждая производительностью 200 бревен в час. В лесопильные рамы бревна продвигались по шлюзам с помощью цепных элеваторов. После распиловки в развал доски и горбыли от рам по транспортерам подавались на второй этаж, где располагались обрезные, клепочные, сортовые и ребровые станки.
       Далее путь самого ценного товара - обрезных досок - при помощи вагонеток лежал на биржу пиломатериалов, где они укладывались в специальные штабеля. После длительной сушки доски тщательно сортировались, торцевались и доставлялись на причал.
       В дело шли также рейки и горбыли: из них вырабатывались багет и клепка. А все, негодное к делу, распиливалось и вместе с опилками на транспортерах шло в котельную, где использовалось как топливо.
       Старший фабричный инспектор В.П. Гарин, в своих записях о посещении завода неизменно констатировал высокий уровень производства и предохранительных мер на этом предприятии. Так, после посещения завода Суркова 27 июня 1902 года он записал: “Произвел осмотр пильных станков, и при этом оказалось, что все станки снабжены мерами предосторожности, а предохранительные ножи при круглых пилах установлены правильно. Лесопильный амбар содержится в полной чистоте”.
       Общую картину состояния дел на лесозаводах губернии дал в одном из своих отчетов архангельский губернатор А.П. Энгельрадт. “Сама техника на заводах, - заметил он, - доведена в последние годы до значительного совершенства, заводы стараются использовать всю лесную массу: после распиловки бревен на доски, из обрезков и закрайков выделываются фанеры, плинтуса, бруски всяких размеров и прочее; опилки и негодные отбросы идут на топливо”.
       Весьма значительными были и масштабы производства. К 1914 году, времени продажи завода удельному ведомству, на предприятии действовало 10 рам, которые выработали более 70 тыс. кубометров пиломатериалов.
       Непрерывно возрастала и численность рабочих, занятых на заводе. В начальный момент, в 1883 году, их насчитывалось всего 23 человека, в 1886 - 36, в 1889 - 56, в 1893 - 156, а в 1903 - 1913 гг. на заводе в целом было занято 835 человек, 195 из них - на непосредственном производстве.
       В сезон 1912 года товарищество вывезло на экспорт 12 760, а в 1913 году - 18 880 стандартов пиломатериалов (1 стандарт равен 4,672 кубометров досок или других товаров).
       Одним словом, сурковский лесозавод уверенно завоевал свою нишу и твердо занял ведущее место среди подобных себе предприятий.
       Приведем основные показатели, зафиксированные в официальном справочнике, изданном в 1914 году. Завод, являясь акционерным обществом, имел основной капитал в 1 200 000, и запасной - 9781 рублей. Основная часть акций распределялась между тремя владельцами: А.Ю. Сурковым, Е.И. Шергольдом и В.В. Гувелякеном.
       Завод имел на вооружении 5 локомобилей общей мощностью в 320 лошадиных сил. Годовое производство определялось в 1 140 тыс. рублей. Как уже отмечалось, из 14 установленных рам, к 1914 году на нем действовало 10, которые выработали до 80 тыс. кубометров пиломатериалов. Завод работал в том году 237 дней.
       До конца XIX века погрузка пиломатериалов на заводе Суркова производилась только в баржи, на которых доски перевозились в Маймаксу, где перегружались на корабль. После того, как дно реки у завода углубили, доски стали грузиться непосредственно у заводской биржи.
       Сурков непрерывно заботился о расширении биржи. В 1890 году после сооружения арочного моста через Петербургский, или Почтовый тракт она была значительно увеличена за счет вновь приобретенного участка земли, расположенного у заводского поселка.
       Подводя итоги деятельности лесозавода “Сурков и Шергольд” за время с 1897 по 1914 гг., отметим, что в первые три года на предприятии трудилось 450 человек, а в начале мировой войны 850. Среднегодовая численность работавших составила за этот отрезок времени 768 человек, которые выработали в общей сложности за этот период свыше 992 тысяч кубометров пиломатериалов. Стоимость продукции составила 20 828 тысяч рублей (среднегодовая прибыль более 1 157 тысяч рублей). Лесопилка принесла компаньонам свыше 1 077 тысяч общего дохода при средней ежегодной доходности около 60 тысяч рублей.
       В период расцвета деятельности товарищества “Сурков и Шергольд” его акции распределялись следующим образом: 130 паев имел Егор Шергольд, 20 - его брат Роберт, 214 - Василий Гувелякен с женой, 1 - Эмиль Бройтигам. Основным же собственником предприятия являлась семья Суркова. Ее глава - Альберт Юльевич - имел 407 акций, его сын Арно - 105, а 100 акций принадлежали товариществу пивоваренного завода Суркова. Таким образом, купец Сурков в общей сложности имел 612 акций из 1000.
       Даже в военное время компаньоны предприятия имели хороший доход. По итогам 1914/1915 хозяйственного, или, как тогда говорили, “операционного” года, собрание пайщиков отчислило в свой дивиденд 96 000 рублей. При доходности 96 рублей на один пай семья основателя завода получила за год 58 752 рубля чистого дохода.
       Однако в ноябре 1914 года компаньоны неожиданно продали свое детище удельному ведомству, выручив за него 657 402 рубля. Причем, Сурков сразу же полученные средства вложил в расширение целлюлозно-бумажного производства, после чего семья Сурковых почти вдвое увеличила число акций этого предприятия (она имела в собственности 5325 акций вместо 2936, которые имела ранее).
       А вскоре сам предприниматель перебрался из беспокойного пограничного Архангельска поближе к своему любимцу - Сокольскому целлюлозному заведению, дававшему неизменно высокий доход. Постепенно он передавал это в высшей степени рентабельное предприятие своему сыну Арно Альбертовичу, практически отдав ему основной пакет акций и сделав его директором-распорядителем, т.е. фактическим хозяином мощного комплекса.
      

    * * *

       Заметим, что в начале XX века Альберт Юльевич был не только известным предпринимателем, но и видным общественным деятелем. Он дважды избирался в городскую думу, был почетным мировым судьей по Архангельской губернии. За успешную деятельность он имел высокие награды: 2 золотых медалей на Аннинской и Станиславской лентах, одну серебряную в петлице. “За содействие арктической экспедиции профессора Биркеланда” он получил норвежский орден святого Олафа.
       Остается добавить, что, как показывает содержание духовного завещания, сам Сурков, как это ни странно, по документам не был первостатейным богачом.
       А. Ю. Сурков, после его смерти, последовавшей весной 1917 года, оставил в наследство своему сыну Арно, который являлся директором-распорядителем Северного акционерного общества “Сокол”, собственность в виде жилого дома и акций различных акционерных обществ всего стоимостью свыше миллиона двухсот тысяч рублей. Наиболее весомый пакет акций он имел в созданном им лично пивном заводе (568 паев на сумму 568 000 рублей). Акции акционерного общества “Сокол” также составляли внушительную сумму  454 500 рублей. Купец имел также 46 акций Северного пароходного общества, 400  общества “Норд” и 74 пая в товариществе кемских лесозаводов.
       Следует иметь, однако, ввиду, что, как уже отмечалось выше, львиную долю акций наиболее доходного акционерного общества “Сокол” (более 1100) Альберт Юльевич уже передал своему сыну Арно Альбертовичу, который был в то время директором-распорядителем этого общества. Он же являлся и единственным наследником Альберта Юльевича.
       При кажущемся, на первый взгляд, успешном ведении своих дел купец 1-й гильдии Сурков, фактический владелец пивоваренного и лесопильного заводов в Архангельске, совладелец Сокольского целлюлозного завода, пайщик ряда крупных фирм, оставил своему наследнику, помимо значительного богатства, существенный долг  454 000 рублей.
       Таковы некоторые данные о жизни одного из самых известных архангельских купцов, крепкого хозяина  предпринимателя. Можно по-разному подходить к оценке деятельности Суркова, созданному им движимому и недвижимому капиталу, нажитому в течение длительной и упорной работы. Несомненно одно: почти за полвека своей разносторонней деятельности на Русском Севере он проявил незаурядные организаторские способности и огромную энергию, сумев добиться выдающихся практических результатов.
       В речи активиста общества изучения русского Севера В. Ленгауэра, посвященной памяти Альберта Юльевича, дано яркое представление о том, как понимали современники роль Суркова в развитии производительных сил северного края.
       “В лице почившего почетного члена нашего Общества Альберта Юльевича Суркова,  заявил Ленгауэр,  мы утратили крупного деятеля на Севере, отдавшего ему 50 лет неутомимой разнообразной деятельности. Он не был уроженцем Русского Севера, но предоставил на пользу его все силы своей глубоко одаренной натуры”.
       Одним из первых шагов на этом пути была одно-рамная лесопилка, положившая начало крупнейшему архангельскому предприятию, которое, несмотря на все превратности политических и экономических потрясений, выпавших на долю многострадального XX века, дожило до наших дней.
      
      

    ПЕРВЫЕ КООПЕРАТОРЫ СЕВЕРА

      
       Конец XIX  начало XX вв. ознаменовалось на Севере появлением новой формы торгово-промышленной деятельности - кооперативного движения.
       Из разных источников мне удалось выявить сведения о нелегкой судьбе семьи одного из зачинателей кооперативного движения на Севере  создателя Союза смолокуренных артелей Важской области, умелого предпринимателя Александра Егоровича Малахова, вынужденного доживать свой век вдали от родины.
       Участь этого незаурядного человека и его большой семьи является в какой-то мере типичной для значительной части русских эмигрантов.

    * * *

       В личном архиве председателя белогвардейского правительства Северной области Николая Чайковского хранится немало писем выходцев из архангельской земли. Эти человеческие документы, написанные в экстремальных условиях, помогают глубже представить трагедию людей, которых судьба заставила покинуть свою родину.
       Среди других я выявил два письма основателя Важского союза кооперативов смолокуренных артелей Александра Егоровича Малахова. Это был один из одаренных предпринимателей, сумевший еще в начале XX века создать первые кооперативы среди шенкурских смолокуров.
       Смолокурение являлось самым древним видом промысла в Шенкурском уезде. Жители Важской земли регулярно занимались им со времен Ивана Грозного. Доступность сырья, простота технологии и огромная потребность в продукции поддерживали веками эту наиболее распространенную форму переработки древесины.
       Смола шла на экспорт, употреблялась для осмолки купеческих судов и военных кораблей, каюков, паузков, карбасов, канатов, свай и т.д.
       Статистика свидетельствует о том, что до 60 процентов крестьянства уезда имели доходы от этого занятия. В 1912 году, например, они получили от смолокурения 120 тысяч рублей в ценах того времени.
       Примитивным и тяжелым был труд смолокуров. Сошлюсь на описание этого промысла технологом М. А. Токарским (1895 г.), обследовавшим его по заданию министра земледелия и государственных имуществ России.
       “Неприглядна работа смолокура у печи при процессе курки,  писал М. Токарский.  Настолько неудовлетворительна в гигиеническом отношении, что граничит прямо-таки с расстройством здоровья, особенно у тех промышленников, которые забираются вовнутрь далеко отстоящих от деревень лесосек...”
       Чуть позже технолог А.С. Семенов так описывал самую сложную часть труда смолокура: “Загрузив печь, кустарь скидывает с себя тулуп, обвязывает платком лицо и лезет в печь с веником, чтобы выгрести оттуда остатки угля и очистить отверстие, ведущее из печи в колоду. Температура печи при этом бывает настолько высока, что стоит ему поднять лицо выше верхней линии топочного отверстия, как кожа с лица моментально слезает наподобие перчатки. Не окончив еще работы, он вылезает из печи и начинает обтирать разгоряченное потное лицо снегом. Остыв немного, он опять отправляется в печь заканчивать свою работу”.
       “Когда въезжаешь в пристанище смолокуров,  отмечал далее М. Токарский,  то издали виднеются как бы землянки, кое-где занесенные снегом, кой же где оттаявшие, причем из последних идет густой дым; первые представляют из себя жилище, вторые печи, помещенные в небольших сарайчиках или навесах.
       Подобное собрание печей (от 5 до 20) называется “майданом”; если майдан большой, принадлежит крестьянам одной деревни и расположен в лесу далеко от поселений, то положительно все более или менее здоровые работники, женщины и дети перебираются на житье в лес и в деревне остаются только старики да младенцы. После полутора или двух недель работы при печах, обыкновенно около какого-нибудь праздника, которых, к слову говоря, в этой местности чествуют довольно-таки много, вся эта ватага, черная и закопченная, возвращается в деревню, приводит свой наружный вид в некоторое подобие обычного обитателя деревни и, отдохнув денекдругой, опять принимается за ту же работу”.
       Читаешь эти строки и с трудом веришь в то, что в подобных условиях около 1500 смолокуренных печей, действовавших в то время в уезде, производили в среднем за год от 50 до 70 тыс. бочек 8-пудовой меры смолы и пека, до 300 пудов канифоли. Кроме этого, крестьяне продавали около 7000 пудов скипидара. Общая стоимость реализуемой продукции составляла в отдельные годы почти полмиллиона рублей. В конце XIX  начале XX в. по количеству вывозимой (прежде всего в Лондон) смолы Важская область занимала одно из первых мест на мировом рынке.
       За долгие десятилетия и даже века этот вид промысла не подвергся какой-либо существенной модернизации. От примитивного ямного способа перешли к печному производству. В конце XIX века смолокуры стали снабжать печи колпаком, патрубком и холодильным устройством (конусной медной трубой) для улавливания скипидара. Этим дело ограничилось, хотя разговоры в печати о модернизации производства смолы, о том, чтобы “взяться за дело по-заграничному”, велись с середины XIX столетия.
       Богатство, добытое в убогих печках, крестьяне частично привозили на ярмарки в Шенкурск и село Благовещенское, а большую часть его сплавляли весной на специальных плотах в Архангельск, где смола реализовывалась крупным купцам. А нередко скупщики, представители крупных архангельских фирм, покупали смолу на местах, навязывая производителям свои кабальные цены. Они объявляли цены на продукты смолокурения в конце сезона - 1 марта, перед началом сплава. Но к этому времени кустари, забирая деньги и товары в счет будущих поставок, становились должниками скупщиков и соглашались на любые цены.
       В начале XX века шенкурские смолокуры под руководством А. Малахова попытались создать собственную организацию для сбыта продуктов смолокурения, чтобы вырваться из цепких лап скупщиков. С 1901 года в Важской области началось создание артелей, у которых к 1906 году сосредоточилось до половины архангельского экспорта смолы. Благодаря этой мере, поддержанной земледельческим ведомством, значительно увеличились заработки смолокуровартельщиков: они стали получать за бочку смолы 3 руб. 33 коп. вместо 2 руб. 225 коп. в 1901 году. Артельная выработка смолы увеличилась за это время с 1784 до 21 521 бочки.
       Однако революционные события 1906 года прервали первый этап артельного движения. Оно возобновилось сразу же после прекращения народных выступлений. Во главе его вновь встал выходец из Верхосуландского общества, умелый организатор Александр Егорович Малахов. Преодолевая сопротивление чиновничества, а затем и мощное противостояние экспортных фирм Беляевского, Линдеса и Данишевских, он сумел утвердить устав Союза смолокуренных артелей Важской области и наладить самостоятельный вывоз артельной продукции.
       Устав нового объединения кустарей-смолокуров, утвержденный 12 июня 1913 года, предусматривал содействие “смолокуренным артелям в приобретении необходимых им продуктов потребления и всех вообще требующихся в кустарной смолокуренной промышленности предметов, а также в выгодном сбыте продуктов их промысла в сыром или обработанном виде, устраивая, в случае надобности, с этой целью промышленно-технические производства для переработки сырых продуктов местного кустарного смолокуренного промысла”. Второй важнейшей целью своей работы союз считал выдачу “ссуды под обеспечение товарами, принятыми союзом на комиссию для продажи, а также получение ссуды под те же товары за счет и по поручению товаровладельцев из разного рода кредитных учреждений” и исполнение всякого рода поручений своих членов, относящихся до их промысла.
       Размах деятельности Союза смолокуренных артелей Важской области, распространившего свое влияние не только на Шенкурский, но и на Вельский и Сольвычегодский уезды Вологодской губернии, достоин удивления. К началу 1918 года в сферу его деятельности входило свыше 50 тысяч человек. На балансе Союза к тому времени имелись пароход, 6 барж, 24 различных обрабатывающих предприятия, в том числе собственный лесопильный завод в Шенкурске, а также коммерческое училище и типография, созданная в начале 1917 года. Правление Союза наладило выпуск собственного журнала “Важская область”. А всего в Шенкурском уезде к 1918 году было 214 различных кооперативов, в том числе 137 потребительских обществ, 34 смолокуренных и 14 лесных артелей. В них объединялось 11156 пайщиков.
       Результаты работы важских кооператоров были настолько весомы, что даже в 1924 году журнал “Лесопромышленное дело” отмечал: “еще с 1900 года, когда шенкурские смолокуры додумались организовать артели и одним этим подняли заработки смолокуров на 50-70% и на протяжении 12 лет создали мощную организацию “Важский союз”, которая вплотную подошла и занялась промыслом, организовав самостоятельный сбыт за границей. Это было время действительного поднятия и развития промышленности (5-6 лет)”.
       Практические результаты работы Союза смолокуров можно считать самым значительным достижением в экономическом развитии Шенкурского уезда в предреволюционное время. Однако после установления советской власти кооператорам пришлось пережить тяжелые дни. Нормальное развитие начатого дела почти прекратилось. Его руководители А.Е. Малахов, Г.А. Дегтев и С.П. Костылев были обвинены в контрреволюционной деятельности и арестованы. Арестантам удалось бежать из тюрьмы, покинуть родные места, и, в конце концов А. Малахов оказался за границей.
       ...Для того, чтобы понять смысл двух писем Малахова, напомню, что Н.В. Чайковский в январе 1919 года выехал из Архангельска в Париж и стал одним из руководителей антибольшевистского движения за рубежом, хотя формально он вплоть до падения Северного фронта (февраль 1920 года) оставался главой Временного Правительства Северной области. Поэтому все представители русской эмиграции обращались к нему с просьбами как к официальному лицу.
       Первое краткое письмо Александр Малахов написал Чайковскому 3 сентября 1919 года из Варшавы. Это было тревожное для Севера время. Английские и другие оккупационные войска уже оставляли пределы Севера, бросив белогвардейскую армию на произвол судьбы. В письме Малахов рассказывал о своих блужданиях: “В апреле прошлого года я бежал из Шенкурской тюрьмы вместе с двумя кооператорами. Одного из нашей кампании Дегтева Кедров расстрелял в Вологде. Я же оказался в Москве, стал даже председателем правления нового центра промысловой кооперации... Большевики не ждали такого нахальства  я жил в Москве под своим именем...”
       Почувствовав угрозу, Малахов бежал под именем поляка Иосифа Антоновича Лаздовского. А потом, перейдя границу, он оказался в плену.
       Александр Егорович просил Чайковского вызволить его из неволи и помочь добраться до Архангельска. “Меня волнует эвакуация англичан, растерзание и потеря семьи и родного края. Неприятно жить без смысла и дела, когда моя семья в Архангельске томится неизвестностью и неопределенностью”,  завершал свое письмо шенкурский кооператор.
       Судя по содержанию второго письма, Чайковский помог Малахову выйти на волю. “Я свободен, даже получил пропуск в Англию”,  сообщил он в октябре того же года.
       Между тем, семья кооператора переживала в это время трудные дни. В январе 1919 года жена Александра Егоровича Евдокия Андреевна вместе с пятерыми детьми бежала из Шенкурска в Архангельск. Летом 1920 года она оказалась в архангельской тюрьме, как “заложница за мужа” и “жена антисоветского деятеля”.
       По свидетельству Г.А. Малахова, дети, старшему из которых не исполнилось и 15 лет, находились в это время в Кеми. Чтобы выжить, они поселились в пустующем бараке на Поповом острове и занялись ловлей рыбы. С небольшим хлебным пайком и благодаря помощи добрых людей они избежали голода. А осенью перебрались в Архангельск.
       В архиве ФСБ сохранилось несколько писем детей в губЧК с просьбой об освобождении их матери. “Просим освободить нашу маму из лагеря принудительных работ, - говорилось в письме от 14 января 1921 года. - Она уже достаточно понесла наказание и отвечать за действия бежавшего мужа не должна” . “Мы думаем,  говорилось в другом детском письме,  что на свободе мама будет в 10 раз полезнее для народа, чем на принудительных работах. Покорнейше просим выпустить ее на свободу... Мама против советской власти ничего контрреволюционного не сделала и не сделает. За это мы ручаемся”.
       Под каждым из этих заявлений пять подписей: Георгий  15 лет, Александр  14 лет, Вячеслав 13, Лев 11 и Галя  8 лет. Лишь поздней осенью 1921 года Евдокия Малахова обрела свободу. Переехав в Москву, семья стала хлопотать о выезде к отцу. Но документов для этой цели ей не выдавали. Тогда Александр Егорович организовал тайный переход эстонской границы всем шестерым членам семьи . Из Эстонии Малаховы перебрались в Чехословакию. Дети учились в школах.
       А их неутомимый отец пытался и на чужбине заняться кооперативной деятельностью: организовал объединение крестьян по сбыту фруктов в Прикарпатье, пытался создать кооператив для производства смолы, но потерпел неудачу. Чехи, а позднее и югославы не поверили “бородатым русам”.
       В конце концов Малахов стал единоличным смолокуром. Возле деревни Требовль в Югославии он своими руками соорудил из глины типичную северную печь “кожуховку”. Возле нее Малаховы построили небольшой дом.
       Несмотря на постоянную заботу о насущном хлебе для большой семьи, Александр Егорович занимался общественной деятельностью и литературным трудом. Во второй половине 1921 года он возглавил “Бюро русского кооперативного объединения для помощи голодающим в России”, которое действовало в Ревеле. Сохранились многочисленные ходатайства за подписью Малахова об оказании помощи России.
       В газете “Дни”, которая издавалась в Берлине, Александр Егорович поместил серию статей о кооперации. Таковы, например, публикации “О крестьянском большевизме”, “Этапы кооперативного движения в России” и другие. К одной из статей содержалась любопытная редакционная приписка: “А.Е. Малахов - многолетний культурный и общественный работник деревни, организатор мощного кооперативного движения Севера России. Близкое знание А.Е. Малаховым крестьянской психологии делает особенно ценным правильное его мнение о невозможности в России крестьянского большевизма”.
       Находясь за границей, Малахов написал две книги: “Великая русская революция и роль в ней коммунистов” и “Кооперация и коммунисты”. Обе книги были изданы в Лондоне в 1921 году, а потом напечатаны славянским издательством в Праге.
       Отлично понимая невероятные экономические и политические трудности, которые испытывала в то время Россия, Александр Егорович завершил свой основной труд оптимистическим призывом М. Бакунина: “А мы, друзья, верующие в русский народ,  говорилось в нем,  пойдем вперед дружно и смело, верные ему до конца, и не остановимся ни перед какими угрозами, ни перед какими препятствиями, ни даже перед все подавляющим равнодушием”.
       ...В день нападения фашистской Германии на Советский Союз старого кооператора арестовали гестаповцы. Почти три месяца Александр Егорович пробыл в тюрьме. А после выхода из нее Малахов помогал отрядам Сопротивления. Связь с партизанами имели и его сыновья.
       По окончании войны Малахов стал хлопотать о возвращении на Родину и 13 мая 1947 года получил советский паспорт. В расчете на быстрое оформление визы Александр Егорович вместе с женой переехал в Чехословакию, где проживала дочь Галина. Мечта кооператора не сбылась  в октябре 1950 года он умер. Еще раньше ушла из жизни его супруга Евдокия Андреевна.
       По-разному сложилась судьба детей Малахова. Дочь Галина, вышедшая замуж, осталась в Чехословакии. Лев Александрович, всю жизнь проработавший в Иране в строительных фирмах, уехал к сыну в США. Шенкурский американец  пенсионер близко принял к сердцу перемены, происшедшие за последние годы в России. Он поддержал словом и делом идею шенкурского журналиста и предпринимателя Александра Чеснокова воссоздать журнал “Важская область”, основанный в 1918 году его отцом А.Е. Малаховым, помогал добрым советом, прислал в его распоряжение еще крайне редкий в то время в нашей стране, тем более в Шенкурске, ксерокс, следил за всеми публикациями в журнале. В 1996 году из США пришла печальная весть о кончине Льва Александровича.
       Я храню несколько писем от сыновей Александра Егоровича  Александра и Георгия, которые возвратились в Россию, также от дочери Гали Александровны, оставшейся в Чехии.
       Александр Малахов стал на родине профессором, автором ряда научных трудов. Его письма свидетельствуют об отличном знании истории Севера. Он сообщил мне ряд интересных сведений по истории северной интервенции. У нас выявился общий интерес  коллекционирование северных бон. К сожалению, Александр Александрович в 1992 ушел из жизни.
       Старший из братьев Малаховых Георгий Александрович после возвращения из эмиграции поселился в городе Канске Красноярского края. Своеобразным подвигом жизни этого человека явилась подготовка им своих мемуаров. Георгий Александрович подробно рассказал о событиях в Шенкурском уезде, положении русских эмигрантов в европейских странах.
       Г.А .Малахов был хорошо знаком с А.Ф. Керенским, вместе с которым он проводил в последний путь “бабушку русской революции” Е.К. Брешко-Брешковскую. Прах этой легендарной русской женщины, умершей 12 сентября 1934 года, покоится на одном из сельских кладбищ в Чехословакии.
       В архиве Н.В. Чайковского мне довелось ознакомиться с письмами не только А.Е. Малахова, но и Ильи Николаевича Ракитина, брата руководителя Шенкурского восстания Максима Ракитина, тайно бежавшего в Англию вместе с женой, видного северного предпринимателя Е. Могучего, членов правительства Северной области А. Иванова., П. Зубова, а также с письмами в Архангельск А.Ф. Керенского.
      
      

    КУПЕЧЕСКИЕ ЗАВЕЩАНИЯ

       Вплоть до недавнего времени проблема наследования, видимо, мало беспокоила рядового жителя России. Вклад на сберегательной книжке через шесть месяцев автоматически становился собственностью прямого наследника усопшего  жены или детей. Порой престарелые деревенские жители, умирая, не оставляли даже никаких документов о своей последней воле относительно единственного их богатства  жилого дома. У абсолютного же большинства жителей страны не было в собственности ни квартир, ни домов, ни тем более заводов, мастерских, того, что мы называем в наши дни недвижимостью. Да и само понятие “наследство” нередко использовалось в нашей жизни только в ироническом смысле.
       Между тем в России существовал веками отработанный механизм передачи наследства. На первый взгляд, все было очень просто: человек в присутствии трех свидетелей составлял духовное завещание, нотариус заверял этот документ, вносил его в свою регистрационную книгу. После кончины завещателя этот же поверенный помогал наследникам подготовить все необходимые документы для внесения их в окружной суд. И только после решения суда наследники получали возможность реализовать волю усопшего.
       Владимир Даль определил духовное завещание как “письменное, законно составленное распоряженье о добре, имуществе своем, на случай смерти; последняя воля”. Очень простое и емкое определение!
       В России духовные завещания составлялись по единому образцу и включали опись недвижимого и движимого имущества, ценные бумаги, деньги, размещенные в банках, а также и долги завещателя.
       Знакомясь с духовными завещаниями конкретных лиц, понимаешь, что в этом акте проявлялась важная общечеловеческая ценность: забота человека, уходящего в небытие, о своем деле, о выборе продолжателя его, о своей душе, о справедливом разделе между близкими накопленного добра.
       Интерес современных историков к этим документам, которые практически пока еще никто не изучал и не вводил в научный оборот, не является праздным. Каковы же главные особенности завещаний?
       Прежде всего, духовные завещания являются наиболее правдивыми документами о богатстве того или иного предпринимателя. Все остальные сведения, которые поступали от купцов или торговых людей при жизни, явно преуменьшали эти данные. Как уже отмечалось ранее, любой житель при записи его в купеческую гильдию обычно называл минимальную сумму, которая официально требовалась для этой цели. В результате зафиксированный в подобных документах капитал не отражал реального богатства купеческого сословия.
       Во-вторых, состояния архангельских купцов в целом были сравнительно невелики. Во всяком случае, они несравнимы с капиталами московских и петербургских предпринимателей. Достаточно отметить, что московские деловые люди только на благотворительные цели жертвовали сотни тысяч и даже миллионы рублей. В 1916 году, например, сумма пожертвований знаменитой династии Бахрушиных составила 3,4 млн. руб., Третьяковых  3,1 млн., Г.Г. Солодовникова  свыше 10 млн. руб..
       И тем не менее, многие архангельские купцы и крестьяне оставляли после себя солидные состояния, которые оценивались в десятки, сотни тысяч и даже миллионы рублей..
       Приведем некоторые сведения о капиталах части архангельских купцов и торгующих крестьян, отмеченные в их завещаниях, составленных в конце XIX-начале XX вв.:
      

    Фамилия, имя отчество завещателя

       Дата смерти

    Общая сумма капитала

       Наследователи
       Ананьин Степан Васильевич
       5 февраля 1900 года

    184. 395 рублей

       Жена Дарья Петровна
       Гувелякен Вильгельм Иванович

    2 ноября 1904 года

    66.406 рублей

    Жена Дарья Андреевна

       Клафтон Джемс Моисеевич
       15 июня 1898 года

    83. 380 рублей

       Жена, пятеро детей
       Кривоногов Степан Николаевич
       25 марта 1901 года

    125 147 рублей

       Дочь А.С. Перова
       Линдес Роберт Егорович

    3 декабря 1904 г.

    17.000 рублей

       Жена.
       Линдес Фердинанд Егорович

    2 августа 1900 г.

    2.945.269 рублей

       Жена и 13 детей.
       Макаров Василий Парфентьевич
       5 января 1900 года

    63.178 рублей

       Жена, пять сыновей и три дочери
       Мерзлютин Яков Максимович

    2 января 1904 г.

    87.318 рублей

       Жена и дети
       Починков Александр Михайлович
       16 марта 1909 г.

    66.766 рублей

       Жена
       Ружников Иван Ефремович

    2 декабря 1901 г.

    868.039 рублей

       Жена, урожденная Володина
       Чесноков Дмитрий Арефьевич
       7 января 1911 г.

    42. 530 рублей

       Жена
       Шергольд Венделина Михайловна

    20 декабря 1902 г.

    38.640 рублей

       Пятеро детей.
       Шингарева Павла Михайловна
       23 марта 1898 года

    334. 867 рубля

       Дочь Е.К. Плотникова
       Шмидт Гепп
       15 сентября 1897 г.

    106.897 рублей

       Жена Шмидт Эрнестина
       Штоп Франц Логинович
       29 октября 1901 г.

    6.506 рублей

       Жена
       Источники: ГААО.Ф. 69. Оп.1т. 1. д.483.Л. 177. Плотникова; Л. 1, 26; Ф. 69. Оп.1. т. 1. д. 940. Л. 1, 5. Ананьин; Ф. 69. Оп.1т. 1. д.539. Л. 1, 5. Клафтон; Ф. 69. Оп.1т. 1. д. 349. Л.1, 5. Шмидт; Ф. 69. Оп.1т. 1. д. 910. Л. 1, 7. В. Макаров; Ф. 69 Оп. 1. Т. 1. Д. 1205.Л. 1, 5. Кривоногов С.Н.; Ф. 69 Оп. 1. Т. 1. Д. 1427. Л. 1,7; Штоп Ф.Л. Ф. 69 Оп. 1. Т. 1. Д. 1722.Л. 1-19.Шергольд В.М.- теща А.Ю. Суркова; Ф. 69 Оп. 1. Т. 1. Д. 1463. Л. 1- 36. Ружников И.А.; Ф. 69 Оп. 1. Т. 1. Д. 1129. Л.1-47. Линдес Ф.Е.; ГААО. Ф. 69. Оп. 1. Т. 1. Д. 2089. Л.1-22. Мерзлютин Я.М.; АО. Ф. 69. Оп. 1. Т. 1. Д. 2320. Л. 2-18. Линдес Р.Е.; Ф. 69. Оп. 1. Т. 1. Д. 4470. Л. 1-34. Чесноков Д.А.; ГААО. Ф. 69. Оп. 1. Т. 1. Д. 3893. Л. 1-37; Починков Алек-др Михайлович; ГААО. Ф. 69. Оп. 1. Т. 1. Д. 2335; Гувелякен В.И.
      
       В завещаниях дан подробный перечень всего движимого и недвижимого имущества, каким располагал тот или иной предприниматель, указана его стоимость.
       ...23 июня 1918 года в возрасте 62 лет умер потомственный почетный гражданин, почетный попечитель евангелического общества Адольф Францевич Шольц. Он завещал “в полную собственность” своей жене Фаине Эдуардовне ценности на общую сумму более 808 тысяч рублей. К моменту своей кончины купец имел 4 дома и флигель общей стоимостью 169,5 тыс. рублей. Цена пяти пакетов акций составила в тот момент 671 472 рубля. Кроме этого, Шольц располагал также ценными бумагами на 125 000 рублей и денежными вкладами в двух банках на сумму 8 475 рублей.
       Известный предприниматель, российский подданный с 1875 года А. Ю. Сурков оставил в наследство своему сыну Арно, который являлся директором-распорядителем Северного акционерного общества “Сокол”, собственность в виде жилого дома и акций различных акционерных обществ общей стоимостью свыше миллиона двухсот тысяч рублей. Наиболее весомый пакет акций он имел в созданном им лично пивном заводе (568 паев на сумму 568 000 рублей). Акции акционерного общества “Сокол” также составляли внушительную сумму  454 500 рублей. Купец имел также 46 акций Северного пароходного общества, 400  общества “Норд” и 74 пая в товариществе кемских лесозаводов.
       Обрусевший норвежец М. Ульсен в момент завершения своей предпринимательской деятельности, по его собственному признанию, имел 2 050 тыс. руб. и около 30 000 фунтов стерлингов.
       Солидные накопления имели в конце своей жизни ряд выходцев из глубинных мест губернии. Так, бывшие пинежане, владельцы известного в Архангельске торгового дома “Братья С. и М. Кыркаловы”, в момент кончины старшего из них Северьяна Козьмича (в апреле 1912 года), имели состояние общей стоимостью 1 271 663 рубля. Имущество известного предпринимателя М.И. Вальнева определялось в 548 162 рубля, а карпогорца Щепоткина Григория Степановича (без учета долгов)  в 197 840 рублей. Весьма солидным было состояние К.В. Шингарева, оставившего семье 135 тысяч рублей. Его жена, приумножив дело, завещала дочери в 1898 году уже 334 867 рублей.
       167 572 рубля оставил своим наследникам мезенский лесопромышленник Афанасий Ефремович Ружников. Около 118 тысяч рублей из этой суммы составляли процентные бумаги, 31 597 рублей значилось на банковском счете купца. 18 000 пай он имел в Мезенском лесопромышленном обществе. Кроме этого Афанасий Ефремович имел в Мезени два двухэтажных дома и вместительные каменные амбары.
       Весьма приличное богатство скопил к концу жизни крестьянин П.П. Амосов. Свой дом в Соломбале и имущество в нем он оценивал в 14 000 рублей. На паях с купцом второй гильдии Г.Н. Шмидтом Амосов владел пароходом “Молодец” (пай крестьянина составлял 3000 рублей). Кроме того, в Соломбале на собственной земле располагался лесозавод Амосова, которым он владел вкупе с наследниками купца Гернета. Вместе с ценностями (в виде денег, различных бумаг), находившимися в банке, общая стоимость богатства доходила почти до 700 тысяч рублей.
       Более скромное наследство оставил своей жене Матильде Ивановне выходец из Норвегии Карл Стампе. Оно включало стоимость дома (19 000 рублей), долю в товариществе “Ульсен, Стампе и К®” (292 тыс. руб.) и 16 паев в товариществе “Стелла Поларе” (16 000 рублей).
       Бросается в глаза одна любопытная особенность купеческих капиталов. Денежные суммы, оставшиеся наследникам и находившиеся в банках, были относительно невелики, но зато акции различных заводов и фирм  многочисленны и очень весомы по их стоимости. Так, например, из духовного завещания Ф. Шольца следует, что он имел 51 пай в Маймаксанском лесном товариществе на сумму 255 тыс. рублей. Ему принадлежало столько же паев архангельского лесопильного завода, 75  завода Стелла Поларе, 150  целлюлозного завода “Сокол” и акции Онежского лесного порта стоимостью 80 тыс. рублей. После смерти купеческой вдовы Алисы Фонтейнес осталось: 10 акций ВолжскоКамского коммерческого банка стоимостью 8550 рублей, 10 паев страхового общества “Саламандра” на сумму 5450 рублей, а также солидные пакеты акций в торговых домах “Э. Дес-Фонтейнес”, “Амосов, Гернет и К®” и целлюлозного завода “Сокол”, стоившие свыше 280 тыс. рублей. Примерно так же обстояло дело и у предпринимателей А.Суркова, М. Ульсена и К. Стампе, упомянутых выше.
       Почти все деловые люди Севера, связанные с внешней торговлей, имели вклады в иностранных банках. Общая сумма этих вкладов в апреле 1918 года составляла около 60 тысяч фунтов стерлингов. 17 тыс. фунтов имел на своем счету в Лондоне Яков Беляевский, 20 тыс.  Я.Е. Макаров, около 5300  М. Ульсен и т.д. И это естественно: без валютного запаса, находившегося на Западе, невозможно было вести торговлю с зарубежными странами.
       В ряде духовных завещаний отмечен долг завещателя. При кажущемся, на первый взгляд, успешном ведении своих дел купец 1-й гильдии А.Ю. Сурков, фактический владелец пивоваренного и лесопильного заводов в Архангельске, совладелец Сокольского целлюлозного завода, пайщик ряда крупных фирм, оставил своему сыну Арно, помимо значительного богатства, существенный долг  454 000 рублей. Солидный долг  около 80 000 рублей - имел к моменту кончины карпогорец Г.С. Щепоткин.
       Таковы некоторые данные о богатстве крепких хозяев  северян. Можно по-разному подходить к оценке их капиталов, нажитых людьми порой в течение всего лишь одного поколения.. Безусловно, требуется вдумчивое изучение всех факторов, которые помогали тому или иному купцу, бизнесмену добиваться столь поразительных успехов. В истории этого накопления были свои теневые и сильные стороны. Но несомненно и другое: это важнейшее свидетельство незаурядных организаторских способностей деловых людей, их огромной энергии, которую они развивали, как правило, на ранних этапах своей жизни.
      
      

    МЕЦЕНАТЫ И БЛАГОТВОРИТЕЛИ

      
       Значительный интерес представляет вопрос о судьбе капиталов, оставшихся после смерти того или иного предпринимателя. Каким образом расходовали свои средства сами обладатели крупных средств, как сумели распорядиться ими наследники  эти и другие вопросы тесно связаны с развитием экономики Севера.
       Главной заботой завещателя являлось стремление продолжить свое дело. И это естественно. Каждый из них хотел дальнейшего процветания созданной им фирмы, усиления ее деловой активности. Многие наследники успешно справлялись с приобретенным наследством. Продолжил и значительно приумножил дело отца, бывшего крестьянина Андрея Филипповича Беляевского его сын Яков Андреевич. В знак уважения к своему родителю он оставил прежнее название фирмы  “Торговый дом А. и Я. Беляевских”.. Три брата Мерзлютиных в 1887 году на базе отцовских капиталов создали торговый дом “Братья Мерзлютины”. Несколько десятилетий держались на плаву потомки вавчужских судостроителей Бажениных. Число подобных примеров можно увеличить.
       Крупные предприниматели, думая о судьбе своих капиталов, серьезно относились к выбору продолжателей своего дела. В случае своей бездетности они усыновляли близкого родственника, передавая ему все свое богатство. Такой выбор, например, сделал в ХХ веке известный архангельский купец А.И. Костогоров. Еще более показателен поступок пинежского крестьянина Г.С. Щепоткина, который, не имея сына, усыновил своего зятя, предпринимателя А.А. Плюснина. Факты усыновления имели место и в более ранние времена.
       Попытаемся подробнее осветить одну из сторон распоряжения своим наследством  благотворительность северных деловых людей.
       Пожертвования купцов и промышленников на развитие образования, нужды церквей и монастырей, проявление заботы о больных, сиротах, престарелых, одним словом, стремление творить “благие дела” являлось одной из наиболее характерных особенностей жизни российского предпринимательского мира.
       Исследователи не раз отмечали, что это явление вплоть до последнего времени почти не изучалось, а если и упоминалось, то “единственно для критики “фарисейской личины” господствующих классов дооктябрьской России”, в том числе в работах историков Севера. Не остались в стороне от этой темы и русские писатели. “Приблизится смертный час,  писал П.И. Мельников-Печерский в своем известном романе “В лесах”,  толстосум сробеет, просит, молит наследников: “Устройте душу мою грешную, не быть бы ей во тьме кромешной, не кипеть бы мне в смоле горючей, не мучиться бы в жупеле огненном”. И начнут поминать христолюбца наследники: сгромоздят колокольню в семь ярусов, выльют в тысячу пудов колокол, чтобы до третиего небеси слышно было, как тот колокол будет вызванивать из ада душу христолюбца-мошенника”. Подобное изображение русского купца встречаем у А.Н. Островского, М. Горького и др. Однако далеко не все богатые люди России соответствовали этим образам.
       Отличный знаток купеческого мира Москвы, выходец из этого сословия П.А. Бурышкин в своих мемуарах заметил, что “в старой Москве богатство решающей роли не играло. Почти все семьи, которые надлежит поставить на первое место в смысле их значения и влияния, были не из тех, которые славились своим богатством. Иногда это совпадало, но лишь в тех случаях, когда богатство служило источником для дел широкого благотворения, или создания музеев, клиник, или развития театральной деятельности”. Из огромного числа московских купцов своего времени П. Бурышкин выделил семьи Морозовых, Бахрушиных, Найденовых, Третьяковых и Щукиных, которые, по его мнению, “своей жертвенностью или созданием культурно-просветительных учреждений обессмертили свое имя”.
       Лучшими примерами предпринимательской деятельности считались лишь такие, которые основывались на пользе для всего общества, для всех людей: иначе говоря, купцы понимали, что в основе их деятельности должны лежать нравственные принципы.
       Благотворительность являлась характерной особенностью и провинциального купечества. Исследователи истории предпринимательства отдельных регионов привели в своих работах яркие примеры этого, можно сказать, типичного явления российской общественной жизни.
       Документы свидетельствуют о том, что предприниматели Севера не отставали от своих собратьев и систематически делали различные по размерам и форме пожертвования на различные нужды Архангельска и всей губернии.
       В числе крупных архангельских меценатов были П.К. Куйкин, А.В. Булычев, Я.А. Беляевский, П.П. Амосов, пинежские купцы Володины и многие другие.
       С некоторой долей условности можно выделить три основных направления благотворительных деяний архангельских купцов: поддержка народного образования: (сооружение школ, училищ, выделение специальных стипендий для нуждающихся), создание богаделен и всемерная помощь церквям и монастырям.
       Уже архангельские купцы первого поколения, которые являлись, как правило, выходцами из крестьян, совершали многие акты благотворения. Так, например, бывший карбасник, т.е. человек, перевозивший на своих небольших карбасах грузы и товары из Холмогор в Архангельск и обратно и постепенно выбившийся в мир большого бизнеса, Н.С. Крылов участвовал своими средствами в закладке фундамента каменной Боровской-Успенской церкви. В 1761 году он на свои деньги вылил для нее колокол весом более 117 пудов. В это же время купец соорудил придел к кафедральному собору и пожертвовал для него золотой крест весом в 3 фунта.
       Систематически выделял деньги для всех упомянутых целей Петр Кузьмич Куйкин. Только в 50-е годы XIX века он пожертвовал 10 000 рублей на устройство богадельни в губернском центре, в которой содержалось 70 человек. 12 человек в этой богадельне он взял на свое содержание, внеся в городской банк 10 000 рублей, проценты с которых шли в бюджет заведения. В 1858 году Петр Кузьмич приобрел за 12 000 рублей дом для создания женского училища. В эти же годы купец построил на свои средства ( пожертвовал 10 000 рублей) придел во имя апостолов Петра и Павла в Михайловской церкви Архангельска, выделил 3000 рублей на устройство церкви при архангельской тюрьме, 500 рублей  на учреждение женского училища в г. Онеге. И это лишь несколько примеров из многолетней благотворительной деятельности известного и уважаемого в городе человека.
       Уникальным в своем роде явился дар Архангельску, который предоставил городу торгующий крестьянин из Заостровья П.П. Амосов. Он завещал 100 000 рублей на устройство дома трудолюбия. Причем 20 000 он положил на сооружение дома, а 80 тысяч, согласно его воле, должны были оставаться неприкосновенными и проценты с них  идти на содержание дома. Выполняя волю усопшего, городская дума приобрела каменный дом на набережной (бывший дом полковника А.Я. Карцева).
       Вскоре после передачи здания в распоряжение городской думы было создано попечительское общество о доме трудолюбия, и 14 февраля 1898 года утвердили его устав. Общество ставило своей целью “оказывать срочную, по возможности недолговременную помощь бездомным, выброшенным из больниц и не имеющим еще заработка, освобожденным из мест заключения по отбытии наказания, всякому вообще, впавшему в крайнюю бедность, посредством предоставления им труда и приюта впредь до более прочного устройства их судьбы”.
       Такую же сумму П. Амосов предоставил в распоряжение архангельского епархиального ведомства. Эти средства были распределены между 82 храмами губернии. Наиболее значительные суммы  по 5000 рублей  предприниматель определил церквям родных ему приходов: Вознесенской, Чубонаволоцкой и Островляно-Введенской. При этом завещатель оговорил обязанность последней церкви использовать часть средств в целях “вечного поминовения родного семейства моего по записанному в тех церквях синодику и служить каждую неделю заупокойную обедню и особую обедню 25 июня” (видимо, в день рождения завещателя). Проявляя заботу о своих земляках, П. Амосов передал “в вечное время” 1000 рублей в государственное кредитное учреждение, проценты же должны были выдаваться Вознесенскому волостному правлению для оказания помощи крестьянам в неурожайные годы.
       Особенно крупные пожертвования сделал в пользу церкви Афанасий Васильевич Булычев. Он появился в Архангельске в 1861 году в возрасте 34 лет и стал сначала купцом 3-й гильдии, объявив капитал 2400 рублей, вел на первых порах небольшую торговлю, открыв также свечное и мыловаренное заведение. Постепенно из скромного торговца Афанасий Васильевич превратился в крупнейшего торговца хлебом. Большой заслугой Булычева перед северным краем явилось основание в 1858 году Северодвинского речного пароходства, вдохнувшего новую жизнь в водный транспорт на Северной Двине, Вычегде, Сухоне и Ваге. Будучи человеком религиозным, он назвал один из первых своих пароходов “Десятинный”, так как десятую часть доходов от пароходства купец отдавал на церкви и Соловецкий монастырь.
       Замечательным памятником благотворительности Афанасия Васильевича явилась устроенная на его средства богадельня для престарелых и убогих женщин всех сословий при Кузнечевском кладбище. В ответ на ходатайство семьи Булычевых городская Дума 7 февраля 1892 года предоставила “городской пустопорожний участок земли в количестве 5460 кв. саженей в вечное бесплатное пользование исключительно под устройство Благотворительного заведения”. Строительство и оборудование заведения было обеспечено капиталом в сумме более 200 тыс. рублей. Не менее щедрым даром Булычев почтил Вологодскую епархию, основав в Яренском уезде Крестовоздвиженский женский монастырь. Для его существования и благоустройства купец передал солидный капитал и закрепил за ним огромный участок земли в размере 2500 десятин, на которых рос прекрасный строевой лес. Крупные суммы из своего капитала Афанасий Васильевич выделил также на строительство церквей при Шенкурском монастыре, в г. Орлове - на родине купца, а также Крестового храма в Архангельске. Особенно много он сделал для Соловецкого монастыря, где провел последние три года своей жизни и умер там же 8 апреля 1902 года.
       200 000 рублей оставил в распоряжение Соловецкого монастыря купец А.В. Ананьин, завещав похоронить себя на его территории.
       В завещаниях дан подробный перечень всего движимого и недвижимого имущества, каким располагал тот или иной предприниматель, указана его стоимость.
       Интересные сведения о благотворительной деятельности известной купеческой вдовы Павлы Михайловны Шингаревой и ее дочери Екатерины Кирилловны Плотниковой выявила музейный работник Татьяна Владимировна Зеленина.
       Газета "Архангельские епархиальные ведомости" за 1889 год подвели своеобразный отчет их деяниям на этом поприще за 10 лет.
       Особенно много было сделано двумя женщинами для обновления ка­федрального собора. Значительная часть, наиболее важных заказов, размещалась в Москве. Автор публикации отметил: "...у собора средств своих на это не было, и других благодетелей в городе Архангельске и во всей бедной се­верной окраине не оказалось по громадности требовавшихся затрат (в Архангельске самые большие капиталисты из немцев, поляков и норвежцев). Из русских православных только одна Павла Ми­хайловна и могла взяться за такое великое дело, и она взялась и исполнила его с достойными своему имени успехом и честию". На собор было пожертвовано свыше 30 000 рублей.
       В городе не было почти ни одной церкви, где бы мать и дочь что-то не обновили, не отремонтировали, не купили для нужд храма. Не оставлены были ими без внимания и церкви Холмогорского уезда, откуда родом Шингаревы и Плотниковы. (О своих корнях помнили все Плотниковы. Так, Андрей Ильич еще в 1815 году на свои деньги построил придельный престол в честь св. пророка Ильи в церкви Сергия Радонежского в Курейско-Сретенском приходе).
       На средства матери и дочери городское кладбище "украсилось новым храмом во имя святых Первоверховного Апостола Петра и Кирилла патриарха Александрийского. Храм этот построен на могилах, в которых покоятся тела усопших рабов Божьих: Кирилла Васильевича, супруга Павлы Михайлов­ны, и Петра Егоровича, супруга его дочери Екатерины Кирил­ловны". Храм этот производил сильное впечатление. В "Ведомостях" мы читаем: "2-х-ярусный иконостас в церкви составляет первое и пока единственное явление не только в церквах Архангельской епархии, но и на всем севере от Норвегии до Иркутска, - сообщалось в упомянутой статье "Епархиальных ведомостей". - Он сделан в Москве лучшими мастерами, весь устроен из белого мрамора, царские врата в нем литые медные с яркой и прочной позолотой. Иконы, в нем находящиеся, писаны на кипарисовых досках с золотым чеканным фоном в строгом Византийском стиле".
       На устройство этого храма и его обзаведение было израсхо­довано 12 000 рублей. А всего этой семьей было пожертвовано более 80 000 рублей, но, как писали те же "Епархиальные ведо­мости", "... на основании некоторых данных мы позволяем себе думать, что действительность всех пожертвований... далеко пре­вышает такую цифру. Достоверно известно, что в течение года в некоторых церквах совершаются церковные пения, что в учеб­ных заведениях города: в женской гимназии, в женском епархиальном училище открыты стипендии, в богадельне Великого князя Алексея Александровича имеются пенсионерки, что есть помещения, в которых бедные бесплатно пользуются квартирами, и прочее, и прочее. Есть такие пожертвования, которые делались и делаются негласно и неофициально...".
       История сохранила и курьезные факты пожертвований состоятельных людей на нужды церковного дела. Так, например, прихожанин Емецкого прихода Иван Перевозников вылил за свой счет колокол весом в 169 пудов. При этом, как выяснилось позднее, Перевозников “по щедрости душевной” употребил на изготовление колокола большое количество медной монеты, за что привлекался к судебной ответственности...
       Выше рассказывалось о духовном завещании пинежского купца первой гильдии Михаила Ивановича Володина.
       Каменный дом в Пинеге купец завещал в “полную собственность Министерства народного просвещения с тем, чтобы в этом доме навсегда помещалось училище этого ведомства”. Всю недвижимость и денежные средства в сумме более 100 тысяч рублей он оставлял брату Алексею Ивановичу и племяннику Ивану Егоровичу, обязав их построить в Пинеге каменную богадельню под названием “Богадельня имени Евгении и Михаила Володиных” на 12 престарелых и бесприютных лиц.
       Значительные суммы передавались также для Пинежского собора, а также Вонгской, Пильегорской, Валдакурской церквей.
       Подобным же образом поступил выходец из Шенкурского уезда Андрей Филиппович Беляевский, завещавший крупные суммы церкви на своей родине и учредив там же богадельню своего имени. О благотворительных деяниях отца и сына Беляевских рассказано в очерке об этой купеческой династии.
       Документы позволяют проследить, как постепенно высшие и местные органы власти, духовенство начали проявлять внимание к благотворительной деятельности деловых людей, совершенствовали ее формы.
       По решению городской думы, в частности, все, так называемые “вечные вклады” вносились в городской общественный банк, правление которого расходовало их согласно воле завещателей. В 1900 году Архангельская городская управа имела в распоряжении процентные бумаги на благотворительные цели на общую сумму 163 976 рублей, пожертвованные в разное время частными лицами.
       Наиболее крупные вклады в этот фонд внесли купцы: П.К. Куйкин (14 000 рублей), А.Я Казаков и его жена В.И. Казакова (20 900 рублей), С.Д. Лемяхов (21 000 рублей), крестьянин П.П. Амосов (90 500 рублей), В.Н. Костров (9700 руб.), В.Н. Кривоногов (9800 руб.) и многие другие горожане. С целью поощрения подобной деятельности богатых людей, а также в знак благодарности городская дума нередко принимала решение о присвоении стипендиям, выделяемым на содержание призреваемых, имен их жертвователей. В 1910 году в Елизаветинской мужской богадельне было три, а в Николаевской - 13 именных стипендий. В их числе были стипендии имени П.Куйкина, Т. Рыниной, С. Лемяхова, В. Кривоногова, Н. Дудина, И. Быкова и других.
       В соответствии с духовными завещаниями упомянутых архангелогородцев проценты с этих средств использовались на оказание помощи учащимся мужской и женской гимназий, на содержание призреваемых в женской Николаевской и мужской Елизаветинской богадельнях, для раздачи нищим к праздникам Рождества Христова и Святой Пасхи, на устройство городских кладбищ и содержание дома трудолюбия. Реальный расход средств в 1900 году составил 3821 рубль .
       Судьба капиталов ряда купцов складывалась нелегко: порой наследники не могли мирно поделить нажитое их предками или родственниками богатство. Длительный спор со своими сыновьями вела купеческая вдова Татьяна Ивановна Мерзлютина, обвинив их в незаконном захвате капиталов и “выправку ими гильдейских купеческих прав”, в уничтожении ее документов на право собственности. Многолетняя тяжба завязалась между потомками именитых фамилий холмогорских купцов Крыловых и Бажениных.
       В государственном архиве Архангельской области хранится объемистое дело, в котором содержатся документы о взаимных претензиях, появившихся в 1810 году между дочерью Андрея Баженина Екатериной и ее дядей Иваном Кирилловичем, а также двоюродными братьями Василием и Никифором Степановичем.
       В случае спора при вступлении во владение имуществом умершего купца правление купеческого общества учреждало над ним опеку. Так случилось, например, с наследством известного купца Кузьмы (Козьмы) Минаева. После его смерти в феврале 1906 года 8 наследникам остались 4 дома, лесопильный завод в компании с купцом Патрушевым, пароход “Лапоминка”, солидный участок земли в селе того же названия. Решение спорных проблем, возникших между 6 сыновьями и 2 дочерями покойного, было возложено на усмотрение родственников покойного  крестьян Федосовых. Окончательное решение принимал губернатор .
       Нельзя не отметить существенную разницу в подходе к распоряжению своим богатством между чисто русскими купцами и жителями так называемой Немецкой слободы. При анализе завещаний жителей этого поселения мне удалось выявить лишь один случай пожертвования: А.М. Фонтейнес из своих 106 036 рублей одну тысячу передала в распоряжение евангелической церкви. Все имущество обычно отходило родственникам: женам, дочерям, сыновьям и т.д. И в то же время банковские лицевые счета жителей Немецкой слободы свидетельствуют о том, что часть своих средств они регулярно переводили в западные страны. Так, Алиса Фонтейнес в течение 1913 года регулярно перечисляла через банк в Берлин от 278 до 500 рублей ежемесячно.

    * * *

       Каковы же побудительные мотивы благотворительности деловых людей Севера, что заставляло их отдавать свои немалые средства не на практические дела, связанные с бизнесом, а для помощи неимущим, из сострадания к ближним и т.п.?
       К сожалению, ни духовные завещания, ни прошения купцов в городскую думу, ни другие документы не позволяют с достаточной убедительностью раскрыть эту сторону их деятельности.
       Исследования историков, мемуарная литература, на наш взгляд, справедливо выделяют несколько причин благотворительности.
       Одним из наиболее важных побудительных мотивов этого явления русской жизни исследователи считают повышенную религиозность купеческого сословия, в особенности первого поколения той или иной династии.
       Русская православная натура стыдилась богатства, ибо оно от бога, и ты должен поделиться с теми, кто обделен его щедротами. И это рассматривалось не только как веление сердца, но и как долг и обязанность. “На свою деятельность,  пишет в своей книге “Москва купеческая” П.А. Бурышкин,  смотрели не только или не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного долга. Нужно сказать вообще, что в России не было того “культа” богатых людей, который наблюдается в западных странах. Не только в революционной среде, но и в городской интеллигенции к богатым людям было не то что неприязненное, а мало доброжелательное отношение” .
       С таким пониманием своего долга было связано стремление состоятельных людей помочь и церкви: соорудить на свои средства храм, отлить и подарить ему особый колокол и т.д. Подобным добродетельным актом в земной жизни купец хотел обрести благодать в загробном мире. В сознании русского человека, таким образом, отражалась идея искупления вины за богатство, которое всегда связано с грехом. Завещатель не забывал при этом почтить память своих родителей и ближайших родственников, а также подать своими делами пример своим наследникам. Именно поэтому купцы совершали наиболее крупные благотворительные пожертвования, находясь в преклонном возрасте, и часто завещали соорудить храм на месте своего рождения или захоронения предков. Таким образом поступили известные в Архангельске бизнесмены А.В. Булычев и Беляевские. Как уже отмечалось, первый соорудил несколько церквей, оказывал помощь Кузнечевской кладбищенской церкви, около которой покоился прах его родных. Отец и сын Беляевские выделили щедрые ассигнования на сооружение богадельни на своей родине в Шенкурском уезде в честь похороненных там предков.
       В суммированном виде все упомянутые выше идеи нашли отражение в духовном завещании крестьянина Петра Петровича Амосова, написанном в 1895 году. Это единственный документ подобного рода из числа выявленных мной, который написан нестандартным языком и содержит тщательную роспись не только всего имущества своим завещателям, но и своеобразное родительское наставление сыну. Позволю себе привести вступительную, наиболее интересную часть изъявления “последней воли” известного бизнесмена.
       “Не тяжкая болезнь, не предчувствие близкой смерти,  говорится в этом пространном документе,  побудили меня составить настоящее духовное завещание, а здравый разум и каждодневный жизненный опыт, говорящий о непрочности и внезапности жизни нашей, и те горькие и плачевные обстоятельства, какие бывают после смерти между родными, если не будет оставлено им завещание. Руководствуясь такими мотивами, я, находясь в здравом уме и твердой памяти, заблагорассудил сделать следующие распоряжения...
       ...Прошу любезную супругу мою Александру Кирилловну всегда помнить, что дети наши ничем столько не убеждаются, как христианскими и добрыми примерами своих родителей и иным любовным и ласковым и сердечным обращением, а потому пусть супруга моя избегает при воспитании и раннем развитии сына нашего Петра строгих и принудительных мер, которые только ожесточают характер малолетних, а также не насиловать в развитии тех стремлений и наклонностей, какие будут проявляться от природы, имея всегдашнею и единственною притом целью направлять их к добру, честности и пользе, основывая на христианских началах, единственно верных и надежных. Такое здравое воспитание и поставит сына нашего по возможности на прямую дорогу, а нас будет радовать в жизни загробной”.
       Нравственные мотивы этих деяний усматриваются и в том, что тот или иной предприниматель благодарил своим пожертвованием в пользу города его жителей за доверие к нему, его практическим общественным делам. В 1895 году купец С.Д. Лемяхов выделил средства на пристройку к зданию городской Николаевской богадельни с полной отделкой “на 10 призреваемых”, содержание которых он обеспечил капиталом в размере 14 800 рублей. В своем заявлении по этому поводу бывший пинежский крестьянин писал: “Будучи глубоко проникнут вниманием Архангельского городского общества, которое в продолжение 32 лет беспрерывно удостаивало меня выбором на различные должности по ведомству городского общественного управления, и вместе с тем, желая оказать со своей стороны посильную помощь бедным гражданам Архангельска, я счел своим нравственным долгом учредить в городской Николаевской женской богадельне десять стипендий для призреваемых”.
       Примерно таким же образом объяснял свое желание передать в дар городу дом для призрения бедных купец П.К. Куйкин. В своем письме от 4 ноября 1859 года на имя начальника Архангельской губернии он, сообщив о приобретении дома у коллежского асессора А.Ф. Черепанова, писал, что передает это сооружение в распоряжение архангельского попечительского общества с тем, чтобы “по возможности оказать помощь бедным и нищим, нередко скитающимся по домам и улицам и переносящим голод и холод”. Поскольку подобный поступок был одним из первых в Архангельске, то по предложению губернатора общее собрание купеческого и мещанского обществ решило поддержать “благое дело” и жертвовать ежегодно от объявленного капитала по 1/8% и полученные от этого средства в сумме 450 рублей ежегодно вносить в женское попечительское общество. Документ сохранил подписи более 70 горожан, первая из которых сделана рукой городского головы Егора Плотникова. Всего же купцы и мещане собрали 544 рубля. Затем для принятии дара Куйкина потребовалось специальное разрешение министра внутренних дел.
       Безусловно, благотворительность подогревалась и честолюбием предпринимателей. Как правило, обязательным условием завещателя (после его кончины) являлись регулярные поминания во время церковных служб его имени, присвоение его тому или иному заведению: богадельне, приюту, а позднее библиотеке, картинной галерее, музею, больнице и т.д. Так в Москве появились знаменитые Третьяковская галерея, Бахрушинская, Алексеевская, Солодовниковская и другие больницы, а в Архангельской губернии Булычевская и Беляевская богадельни, женское училище имени Петра Куйкина и мн. др.
       А “в память Петра Амосова, много способствовавшего упрочению благосостояния крестьян”, была названа новая волость, выделившаяся в 1900 году из Вознесенской. Она получила название Пустошенско-Амосовская .
       Благотворительность купцов всячески поддерживалась светскими и духовными властями, учитывалась при награждении их орденами и медалями, а также присвоении званий почетных потомственных или почетных личных граждан, коммерции советника и т.д.
       Нет возможности рассказать обо всех случаях пожертвований, совершенных архангельскими предпринимателями. Частично этот пробел восполняет приложенная в конце книги таблица, характеризующая разнообразные по сферам вложений и по объемам пожертвований их благотворительные деяния.
       ...Отлаженный механизм наследования действовал исправно вплоть до революционных потрясений 1917 года. Декреты Совнаркома, которые предусматривали национализацию всех богатств, объявлявшихся так называемыми нетрудовыми доходами, до основания разрушили эту систему. В результате наследники не получили практически ничего из созданного многолетним трудом имущества. Покажу это на примере архангельского купца второй гильдии Григория Михайловича Писахова - отца знаменитого сказочника и художника Степана Писахова.
       Пользуясь случаем, хочу прежде всего сказать немного о родословной Степана Григорьевича. Отец сказочника Год Пейсах, мещанин Шкловского общества Могилевской губернии, крестился, стал Григорием Пейсаховым, получил отчество Михайлович от крестного отца архангельского мещанина Михаила Прохорова. В молодом возрасте он оказался в нашем городе. Здесь он женился, записался в купеческую гильдию.
       Согласно материалам Первой Всероссийской переписи населения 1897 года, в семье 49-летнего купца были жена Ирина Ивановна, 45 лет, сын Степан 17 лет и дочери Таисья, Серафима и Евпраксия, соответственно 18, 13 и 11 лет.
       Свое основное занятие купец определил как “золотых и серебряных дел мастерство”, а побочное  “торговля разными хозяйственными принадлежностями”. На деле это означало, что Григорий Михайлович имел ювелирную мастерскую и небольшой магазин. В семье купца работали три человека прислуги: экономка, кучер и кухарка. Кроме того, Писахов содержал подмастерья и одного ученика.
       Ирина Ивановна, жена купца, была дочерью писаря конторы над архангельским портом Ивана Романовича Милюкова и его жены Хионии Васильевны. Дед Ирины Ивановны Роман Степанович был архангельским чиновником 14-го класса.
       Переписной лист свидетельствует о том, что все члены семьи носили фамилию Пейсаховы. В различных документах, выявленных в архиве, просматривается настойчивое стремление главы семьи во что бы то ни стало изменить написание своей чисто еврейской фамилии. Примечательный факт: даже такой важный документ, как переписной лист 1897 года, Григорий Михайлович подписал фамилией Писахов, хотя все шесть членов семьи поименованы в нем как Пейсаховы. Городские власти, в частности городская управа, и в 1918 году выписывала все официальные документы на последнюю фамилию.
       Григорий Пейсахов умер 17 декабря 1917 года. А 3(16) Февраля 1918 года купеческая вдова Ирина Ивановна предъявила в окружной суд необходимые документы и просила “духовное завещание утвердить к исполнению”.
       Свое завещание Григорий Михайлович составил довольно рано  7 июля 1900 года. Оно было переделано вновь и внесено в реестр уже в марте 1914 года. Вот выдержка из этого любопытного документа: “Я, Григорий Михайлович Писахов, находясь в здравом уме и твердой памяти, принадлежащее мне дворовое место с двухэтажным деревянным домом и прочими строениями, находящимися в городе Архангельске по Троицкому проспекту, завещаю в пожизненное пользование жене моей Ирине Ивановне Писаховой, а после смерти ее имущество это завещаю в собственность детям моим: Татьяне Григорьевне Кошелевой, Александре Григорьевне Мошковой, Татьяне Григорьевне Быковой, Серафиме Григорьевне Писаховой и Степану Григорьевичу Писахову в равной части каждому”.
       Второй свой дом, расположенный на улице Поморской, а также деньги и все, что в день смерти окажется, Писахов завещал в полную собственность своей жене.
       Если переводить собственность в цены той поры, то она, по условиям северного города, была немалой. Дом на Троицком проспекте наследники оценили в 30 тысяч рублей, строения на Поморской  в 10 тысяч рублей, квартирную обстановку и утварь  в 400 рублей. Покойный располагал вкладами в банках и сберкассах на сумму более 23 тысяч рублей , а также имел 40 листов займов Временного правительства на сумму 34 тысячи рублей.
       История вхождения наследников в свои законные права оказалась очень сложной. 8 июля 1918 года Ирина Ивановна получила из суда справку о том, что “На основании декрета Совнаркома “Об отмене наследования” дело о наследстве Г.М. Писахова прекращено”.
       12 ноября 1918 года, т.е. в то время, когда у власти в Архангельске оказалось белогвардейское правительство Н.В. Чайковского, окружной суд слушал дело о наследстве Г. Писахова второй раз и утвердил духовное завещание купца к исполнению.
       Однако пользование наследников добром, нажитым золотых дел мастером, оказалось недолгим. В 1920 году постановлением губернского ревкома домовладельцам разрешалось иметь в личном пользовании только один дом, все остальные переходили в собственность города. А вкладчикам банков оставлялось в собственность только по 10 тысяч рублей и то лишь в том случае, если владелец счета смог доказать, что деньги нажиты личным трудом. Иначе говоря, у наследников Григория Писахова было отнято все, за исключением дома по Поморской улице, в котором и жил сказочник Степан Писахов со своей сестрой Серафимой Григорьевной до своей кончины 3 мая 1960 года.
       Этот дом хорошо знали многие писатели нашей страны. В нем бывали Л. Леонов, В. Лидин, И. Эренбург и ряд других мастеров слова...
       В заключение этого раздела нашей книги заметим, что купеческие дети сберегли традицию составления духовных завещаний даже в советское время. В этих документах уже не шла речь о распоряжении нажитым богатством. Духовное завещание в новой обстановке превратилось в своеобразный наказ потомкам.
       Приведем лишь один пример - выдержку из подобного документа, составленном Анной Гавриловной Варфоломеевой, дочерью устьважского купца Г.Ф. Кузнецова.
       На исходе ХIХ века Анна Гавриловна соединила свою судьбу со священнослужителем Н.В. Варфоломеевым. Долгое время отец Николай служил в Унском приходе. У Варфоломеевых появилось пятеро детей. В 30-е годы старый священник был сослан в республику Коми. Почти сразу же после возвращения с Севера (в октябре 1944 года) он умер. А вслед за ним ушла из жизни и его супруга.
       Обращаясь к своим детям, Анна Гавриловна писала в своем завещании: "меня по смерти сразу отпойте церковью, и к тебе, Клавдий, обращаюсь, закажи сразу Сорокоуст на Кузнечевском кладбище, там каждый день служба, поминать иерея Николая и Анну. И поминайте нас в дни нашего Ангела и дни смерти. Папа помер 21 октября.
       Во что меня одеть, у меня все приготовлено. 2 свечки сожгите у гроба, они наши - венчальные. Венчик который-нибудь положите мне на лоб, а разрешительную молитву вложите в руку, иконку положите на грудь. Думаю, что исполните все, о чем прошу.
       Спасибо, что не оставляли меня при жизни, за что и Вас Господь не оставит, а меня - прошу всех - простите, кого и чем обидела. Живите, мои дорогие, между собой дружно, согласно, и если с кем несчастье из вас случится, по возможности помогайте все. При похоронах мне не нужно ни музыки, ни бумажных сделанных венков, а лучше соберите небольшой поминальный обед, но только без вина. Позовите моих знакомых старушек, помяните меня. Да сохранит вас Господь и будет мое благословение на всех вас!".
       Таким образом, духовное завещание, утратив былую роль распорядительного документа о судьбе нажитого добра, становилось в новое время явлением нравственным для потомков усопших.
      
      

    ЗАКЛЮЧЕНИЕ

       Время не властно по отношению к явлениям, отраженным в данной книге. К ним обращались когда-то уже давно ушедшие из жизни историки. На долгие годы страницы летописи жизни и деятельности купеческого сословия были почти забыты или преподносились читателю в урезанном, а нередко и в искаженном виде.
       Между тем наши поиски в архивах, ценные сведения, добытые моими предшественниками, убедительно свидетельствуют о том, что более трех столетий основной фигурой архангельской городской жизни являлись купцы, определявшие экономическую и общественную жизнь Архангельска. Из их среды избирались почти все городские головы, большинство представителей городской думы. На средства торговых людей возводились первые корабли, заводы и мастерские, церкви и богадельни.
       Приобщение к предпринимательской деятельности выявило среди потомственных северян десятки волевых, незаурядных людей, имена которых навсегда вошли в историю Севера и всей России. Биографии целого ряда купцов города ждут своего пытливого исследователя. Будем надеяться, что продолжение работы над темой позволит со временем уточнить и дополнить приведенные данные.
       Разнообразный и во многом впервые представленный в этом издании материал позволяет сделать некоторые выводы.
       Во-первых, в обстоятельных трудах российских исследователей начала ХХ века высказано немало суждений об искусственном создании властями многих русских городов, о том, что русский город в XVIII веке “представлял собой хрупкий, экономически слабый организм, не имевший под собой питательной почвы” и т.п. Нам представляется, что по отношению к Архангельску более справедливым является замечание академика М.Н. Тихомирова о том, что наиболее существенным признаком социально-экономического положения города является развитие его посадской общины, а в особенности последующая судьба самого городского поселения.
       Архангельск, возведенный в 1584 году, несмотря на все взлеты и падения, успешно играл роль всероссийской корабельной пристани для торговли с иноземцами. Активная деловая жизнь в городе развертывалась в городе во время летней торговой ярмарки, к началу работы которой по Северной Двине устремлялся поток российских товаров, приходили из дальних стран иностранные корабли.
       В течение XVI  XVII веков Архангельск, являясь единственным морским портовым городом России по торговле с Западом, сыграл значительную роль в складывании единого всероссийского рынка. После возвращения Петром I Балтийского моря привилегированное положение Архангельска пало. Некоторое время иноземные купцы по традиции стремились попасть сюда, но постепенно они поняли экономическую выгодность торговли через Петербург. В немалой степени быстрому падению роли северного порта способствовали указы царя, затруднившие торговлю в Архангельске и ставившие Петербург в особое положение.
       Результаты появления новой пристани на Балтике и действий правительства не замедлили сказаться. За короткое время, с 1718 по 1726 год, оборот Петербурга вырос с 487 тыс. руб. до 3 953 тыс., т.е. более чем в 8 раз. В это же время оборот Архангельска соответственно сократился с 2941 тыс. руб. до 321 тыс., т.е. более чем в девять раз.
       Купеческий капитал, создаваемый в Архангельске, готовил условия для развития промышленного капитализма во всей России: он способствовал концентрации денежных средств в отдельных руках, расшатывал натуральный характер старого общества и помогал созданию единого всероссийского рынка.
       Во-вторых, северный порт на первых порах являлся средоточием военно-служилого населения и священнослужителей, так как в состав его вошел Архангельский монастырь. Собственная торгово-ремесленная группа создавалась и росла медленно, но фактическое влияние ее было определяющим, ибо ремеслом и торговлей занимались и люди военного чина  стрельцы и отставные служилые. Формирование местного купечества представляло собой сложный и длительный процесс, в ходе которого властями применялись как принудительные меры, так и предоставление различных государственных льгот и поощрений. Как и во всей России, оно окончательно завершилось в последней четверти XVIII века.
       В-третьих, архангельское купечество пополнялось различными путями: за счет разбогатевших жителей посада, иногородних торговцев, иностранцев, но главным образом  местных крестьян. В книге дан анализ этих процессов, приведены статистические данные и списки купцов 1-й и 2-й гильдий за некоторые наиболее характерные периоды развития города.
       Архангельское купечество очень рано осознало необходимость защиты его интересов со стороны государства. Это четко проявилось в “Наказе жителей города Архангельска в Екатерининскую законодательную комиссию”, анализу которого посвящена в нашей книге отдельная глава.
       Идя навстречу торговому и промышленному люду, российские власти, начиная с XVII века проводили протекционистскую экономическую политику.
       Архангельский морской порт явился тем центром, где государство непрестанно упорядочивало таможенную службу, подчинив ее интересам сбора денег в казну. Здесь ограничивались сделки иностранных купцов с русскими торговцами: им запрещалась розничная торговля, взимались повышенные пошлины. Эти и другие меры защищали отечественных купцов и производителей от иностранного капитала.
       Протекционистские действия центральных властей вызывали и сейчас вызывают противоречивые оценки, как исследователей, так и практических деятелей. Резонно предположить, что система разумного поощрения собственной промышленности и торговли была и остается важной задачей любого национального правительства.
       В-четвертых, вследствие особенностей Севера архангельское купечество сравнительно медленно создавало крупные состояния.
       Ряд купеческих семей накопили первоначальный капитал благодаря сооружению винных заводов (Володины, Сурков и др.).
       Большинство же из них приобретало капиталы в результате торговых операций с иностранными государствами. Как правило, все состоятельные промышленники Севера получали значительные прибыли, продавая корабли, смолу, сало и шкуры морских зверей, а затем и древесину. Лесоматериалы являлись для них самым доходным и постоянным предметом бизнеса. Все купцы, как выходцы из Западных стран, так и русские, начиная со второй половины XIX века строили лесозаводы, вывозили производимую на них продукцию на русских, а чаще на иностранных кораблях в зарубежные страны.
       Весомых результатов на этом поприще добились В. Брандт, кланы Фонтейнесов, Пецов, М. Ульсен, К. Стампе, Е. Шергольд и др.
       Среди русских предпринимателей выделялись А. Чудинов, А. и Я. Беляевские, Володины, Кыркаловы, Вальневы, Я. Макаров и ряд других.
       Почти все упомянутые выше промышленники являлись предпринимателями-универсалами. Наряду с продажей древесины они осуществляли посреднические функции и вывозили на Запад смолу, хлеб, юфть, пушнину, звериные шкуры, сало. Все это ими закупалось у промысловиков Поморья, а также крестьян Поважья, Пинежья и Подвинья.
       В-пятых, особенности торговли и производства диктовали свои законы в области их организации. Долгое время преобладающей формой объединения купеческих капиталов на Севере были небольшие семейные фирмы и торговые дома. Последняя форма оказалась при сравнительно небольших оборотах весьма живучей на Севере, так как она открывала ряд преимуществ для привлечения дополнительных капиталов и в то же время снижала степень государственного надзора, достаточно ощутимого по российскому законодательству в случае создания акционерного общества.
       Полновесные акционерные компании впервые возникли в XIX веке на речном и морском транспорте, а позднее (в основном в ХХ веке)  в лесопилении.
       На всем протяжении XVIII и XIX веков в Архангельске господствовал торговый капитал. Наиболее состоятельными людьми были купцы, имевшие собственные корабли, на короткое время выделилась группа владельцев сахарных заводов, а потом постепенно первенство перешло к собственникам лесопильных заведений.
       Пример многих выходцев из северных деревень служит ярким доказательством, что русские люди, имея подчас минимальное образование или, получив его, как говорили в старину, “на медные деньги”, своим упорным трудом и дарованием оказались способными создать в трудных условиях Севера масштабное самостоятельное дело. В своей практической деятельности они не уступали иностранцам, обосновавшимся в Архангельске, и сравнительно быстро занимали почетное место в архангельской торгово-промышленной и общественной среде.
       Такими, например, были знаменитые создатели первой в России пильной мануфактуры и судостроительной верфи Баженины, купцы Крыловы, Поповы, Беляевские, Володины, Кыркаловы, Вальневы, крестьяне Щепоткины, А. Чудинов, И. Бурков и ряд других.
       Опыт деятельности упомянутых выше северных купцов и промышленников разоблачает существующие и в наши дни версии о слабой, ни на что не способной русской буржуазии.
       И как тут не вспомнить замечательные слова из книги П.А. Бурышкина “Москва купеческая” об известной семье Боткиных, давших России выдающихся деятелей на самых разных поприщах. Говоря о знаменитом враче, лейб-медике Сергее Петровиче, он заметил: “С.П. Боткин происходил из чистокровной великорусской семьи, без малейшей примеси иноземной крови и тем самым служит блестящим доказательством, что если к даровитости славянского племени присоединяют обширные и солидные познания, вместе с любовью к настойчивому труду, то племя это способно выставлять самых передовых деятелей в области общеевропейской науки и мысли”.
       В-шестых, в архангельском предпринимательском мире, как и во всем российском купечестве, не сложилось династий, представители которых владели бы своим капиталом более двух-трех поколений. Для выяснения причин этого явления требуется конкретный анализ деятельности каждой купеческой семьи.
       Особой страницей в истории торгово-промышленной жизни Архангельска является создание иностранцами отдельной поселенческой структуры  Немецкой слободы, где жили выходцы из западноевропейских стран.
       Анализ жизни иноземцев, их взаимодействие с русской общиной показывает, что основным мотивом обоснования торговцев из западноевропейских стран на Севере являлся поиск экономической выгоды. Обладая навыками коммерческого дела, связями с родиной, необходимыми капиталами, многие иностранные купцы быстро приспособились к условиям России, успешно вели свои торгово-промышленные дела, оттеснив на долгое время своих русских коллег.
       Деятельность поселенцев Немецкой слободы, участие их своим трудом и капиталами в торговле и развитии промышленности региона и города заслуживают положительной оценки. Они способствовали становлению производительных сил края, обучению местного купечества навыкам в коммерческих делах, а позднее и созданию совместных акционерных компаний и т.д. Часть русских купцов получила свое образование в немецкой школе.
       Некоторые разбогатевшие иностранцы нашли применение своим капиталам за пределами Архангельской губернии. Наиболее ярко это проявилось в деятельности купцов 1-й гильдии Э.В. Брандта, Э.Е. Линдеса (во Владимирской губернии) и А.Ю. Суркова (в Вологодской губернии).
       Таким образом, иностранные купцы и промышленники сыграли существенную роль в экономическом прогрессе Севера, как и всей России в целом.
       Вместе с тем, по нашему мнению, нельзя считать, что иностранные инвестиции имели определяющее значение в экономическом развитии Севера. Получив первоначальный толчок от выходцев с Запада, северные предприниматели сравнительно быстро развернули бизнес в области внешней торговли и промышленности. Опираясь на собственные средства и банковские кредиты, архангельские купцы и крестьяне (Баженины, Крыловы, А. Чудинов, Беляевские, Володины, Макаровы, А.И. Костогоров, И.И. Бурков и многие другие) добивались поразительных результатов в своей деятельности. Можно сказать о том, что приток иностранцев, в особенности во второй половине XIX века, застал на Севере не целинное поле, а достаточно взрыхленную почву.
       Обобщенные нами материалы свидетельствуют о том, что иностранные предприниматели постепенно интегрировались в окружающую экономическую и общественную среду. На грани XIX и XX вв. заметно усилилась тенденция к созданию акционерных компаний, где концентрировались средства русских предпринимателей и выходцев из Западной Европы или их потомков. Среди таких компаний можно указать на северодвинское пароходное общество, “Стелла Поларе” и ряд других.
       При этом надо иметь в виду, что бывшие иностранцы вкладывали во вновь создаваемые или расширявшие свою деятельность заведения капиталы, созданные в России. Безусловно, подобная форма сотрудничества способствовала внедрению российских промышленников в мировую торговлю.
       В своей книге мы впервые попытались осветить такую пока еще слабо изученную в отечественной литературе проблему, как благотворительность северных деловых людей.
       Пожертвования купцов и промышленников на развитие образования, нужды церквей и монастырей, проявление заботы о больных, сиротах, престарелых, одним словом, стремление творить “благие дела” являлось одной из наиболее характерных особенностей жизни российского предпринимательского мира, в том числе и провинциального купечества.
       Судя по документам, предприниматели Севера не отставали от своих собратьев и систематически делали различные по размерам и форме пожертвования на нужды Архангельска и всей губернии.
       В числе крупных архангельских меценатов были П.К. Куйкин, А.В. Булычев, Я.А. Беляевский, П.П. Амосов, А.И. Костогоров, пинежские купцы Володины и многие другие.
       С некоторой долей условности можно выделить три основных направления благотворительных деяний архангельских купцов: поддержка народного образования (сооружение школ, училищ, выделение специальных стипендий для нуждающихся), создание богаделен и разнообразная помощь церквям и монастырям.
       Автор полагает, что одной из наиболее важных причин этого явления была повышенная религиозность купеческого сословия, в особенности первого поколения той или иной династии.
       Благотворительность подогревалась также и честолюбием предпринимателей. Как правило, обязательным условием завещателя (после его кончины) являлись регулярные поминания во время церковных служб его имени, присвоение его тому или иному заведению: богадельне, приюту, а позднее библиотеке, картинной галерее, музею, больнице и т.д. Таковы в Архангельской губернии Булычевская и Андреевская богадельни, женское училище имени Петра Куйкина и мн. др.
       Эта сторона деятельности купцов всячески поддерживалась светскими и духовными властями, учитывалась при награждении их орденами и медалями, а также присвоении званий почетных потомственных или почетных личных граждан, коммерции советника и т.д.
       Попутно заметим, что российские историки, и в особенности публицисты и журналисты, в начальный период изучения истории купечества видели его главную заслугу в меценатстве и благотворительности. Они менее всего обращали внимание на профессиональную деятельность и деловые качества предпринимателей. Ясно, что требуется четкий и взвешенный подход к освещению той и другой стороны их реальных дел.
       Читатель имел возможность убедиться в том, насколько тернистым был путь северного предпринимателя и как трагически он завершился в первые годы советской власти.
       Разумеется, купеческое сословие России имело немалые слабости, объясняемые условиями своего времени. О них ярко поведали в своих произведениях А.Н. Островский, Максим Горький и многие другие художники слова. Но в деятельности того или иного человека или целого сословия нас привлекают прежде всего реальные дела во имя процветания своего родного края и всего Отечества. И в этом смысле позитивная роль архангельского купечества не вызывает никаких сомнений.
       Трезвое осмысление этого богатого и далеко не однозначного, противоречивого исторического опыта поможет глубже понять природу и уроки деловой жизни прошлого, определить приемлемость минувшего в сегодняшней и грядущей хозяйственной практике.
      
      

    СОДЕРЖАНИЕ

       Введение................................................................................................
       Часть первая
       Деловой Архангельск в истории России..............................................
       Из истории российского купечества.............................................
       Рождение и становление архангельского купечества........................
       Сколько было в Архангельске торговых людей?..............................
       Наказ города Архангельска................................................................
       Для пользы делового мира Поморья.................................................
       Из истории архангельских банков................................................
       Первое окно в Европу.........................................................................
       Внешняя торговля..........................................................................
       Торговые пути-дороги.................................................................
       Торговля на русских морских судах...........................................
       От торговли — к производству........................................................
       Купцы и промышленность..........................................................
       Семейные фирмы, торговые дома, акционерные компании.....
       Ярмарки.............................................................................................
       Немецкая слобода.............................................................................
       У истоков иноземного поселения...............................................
       Рождение Немецкой слободы.....................................................
       Дела торговые..............................................................................
       Внедрение в промышленность....................................................
       На службе обществу....................................................................
       Репрессии против жителей Немецкой слободы.........................
       На заре XX века................................................................................
       В период интервенции.......................................................................
       "Обратить в достояние Республики" ..............................................
       Трагедия деловых людей Севера......................................................

    Часть вторая

       Портреты северных негоциантов....................................................
       Купцы гостиной сотни Баженины....................................................
       Адмиралтейский комиссар Избрант................................................
       Негоцианты Поповы.........................................................................
       Купец Ксенофонт Анфилатов
       Русский норвежец Ульсен.................................................................
       Деловые люди уездов........................................................................
       Торговый дом "Андрей и Яков Беляевские"...................................
       У Макарова Якова дела было всякого.............................................
       Поморский лишенец
       Лесопромышленник Андрей Чудинов
       Основатель целлюлозного производства на Севере Альберт Сурков.
       Первые кооператоры Севера.
       Купеческие завещания
       Меценаты и благотворители
       Заключение
      
       144
      
      
       199
      
      
       208
      
      
      
       Естиве экспертов для налаживания торговли с Англией.
      
      
      

    Рождение Немецкой слободы

      
       См. Соловьев С.М. Соч.: В 18 кн. Кн. VIII: История России с древнейших времен М., 1993. Т.15 - 16. С. 73 74.
       Вопросы истории. 1997.  12. С. 102.
       Архангельск в ХVIII в. С. 112.
       Россия ХVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 41.
       Архангельск в ХVIII веке. С. 126 127.
       Там же. С.150.
       Там же. С. 169170.
       АГВ. 1853. 28 марта .
       Архангельск в XVIII веке. С. 157 159.
       Ясински М.Э., Овсянников О.В. Взгляд на Европейскую Арктику. Архангельский Север и история. Т. I. СПб, 1998. С. 315—316.
       Смолицкая Г.П., Горбаневский М.В. Топонимия Москвы. М., 1982. С. 38.
       См. Цветаев Дм. Указ. соч. С. 261 262.
       ПСЗ. T. XXIX.  22418. 1 янв.1807 г.
       ГАОО. Ф. 4. Оп.3. Д. 574. Л. 12.
       Там же. Ф. 4. Оп.3. Д. 574. Л. 40.
       Там же. Д. 2450. Л.5052.
       Там же. Д. 2450. Л. 6262об.
       Там же. Ф. 49. Оп. 1.Д. 2450. Л. 18.
       Там же. Д. 2643. Л. 61.
       АГВ. 1902. 27 нояб.
       Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Тетрадь I. СПб., 1899.
       См. ГААО. Ф. 37. Оп. 3.Д. 12. Л. 34.
       Пец А. “Немецкая слобода” в Архангельске // Красная пристань. 1998.  2. С. 214.
      

    Дела торговые

      
       См. Платонов С.Ф. Указ. соч. С.55.
       Нидерланды и Русский Север в XVI - XX вв.: Сб. тез. и докл. междунар. науч. конф. Архангельск, 1999. С. 18.
       ГААО. Ф. 50. Оп.2. Д.1643. Л. 8.
       Кильбургер И. Ф. Краткое известие о русской торговле... в 1674 году / Пер. с нем. СПб., 1820. С. 145.
       См., например, Цветаев Дм. Указ. соч. С. 9; В.О. Ключевский заметил, что в Московской Немецкой слободе русские люди, в том числе и Петр I, "знались с отбросами" западноевропейского мира/См. Ключевский В.О. Сочинения. Т. IV. М., 1958. С. 26.
       ГААО. Ф. 49. Оп. 1. Д. 2450. Л. 3-9.
       Там же. Ф. 49. Оп. 1. Д. 2698. Л. 2.
       См. Филипповский В.Н. Посад Верховажье: Зап. краеведа. Вологда, 1994. С. 13, 33.
       АГВ. 1873. 3 окт.
       ГААО. Ф. 47. Оп. 1.Д. 153. Л. 28.
       См. Огородников С.Ф. Очерк истории Архангельска... С.285287;
       ГААО. Ф. 49. Оп. 1. Т. 3. Д. 2574. Л. 1.
       Там же. Ф. 49. Оп. 1. Т. 2. Д. 2285. Л. 12; Д. 2264. Л. 1об.
       Там же. Ф. 47. Оп. 1. Д. 23. Л. 1 12.
       Там же. Ф. 47. Оп. 1. Д. 127.
       Там же. Ф. 49. Оп. 1. Т.2. Д.2354, Л.7.
       Справочная книжка Архангельской губернии на 1852 год. Архангельск, 1852. С. 271.
       ГААО. Ф. 49. Оп.1. Т. 2.Д. 3252. Л. 4,5, 42,
       Пошман А. Указ. соч. T. II. С. 105.
       Цветаев Дм. Указ. соч. С. 34.
       Там же. С. 261262.
       ПСЗ. . Т.V.  1830. С. 167.
       Захаров В.Н. Западноевропейское купечество... С. 25.
       Историк Севера Г.И. Минейко усматривал в жалобах архангельских купцов их несправедливые сословные притязания в ущерб общегосударственным интересам. См. Минейко Г.И. Указ. соч. С.6.
       ГААО. Ф. 1. Оп. 1. Т. 4. Д. 7251..Л. 8.
       См. Ориентир: Информ. бюл. адм. Арханг. обл. и обл. Собр. депутатов. 1997.  9. С.151.
       Там же. С. 152 153.
       ГААО. Ф. 49. Оп. 1.. Д. 2641..Лл. 6163об.
       Там же. Ф. 1. Оп. 1. Т. 4. Д. 7251..Л. 9.
       Соловьев С.М. Соч. :В 18 кн. Кн. VIII: История России с древнейших времен. М., 1993. Т.15-16. С.451.
       Захаров В.Н. Западноевропейские купцы в Россиии... С. 135.
       Архангельск в ХVIII веке. С. 200 202.
       АГВ. 1875. 30 апр.
       ГААО. Ф. 2. Оп. 1. Д.844. Л. 186,187.
       Яковцевский В.Н. Указ. соч. С. 121,123.
       Терентьев М.А. Россия и Англия в борьбе за рынки. СПб., 1876. С. 195196.
       Яковцевский В.Н. Указ. соч. С. 124.
       Известия АОИРС. 1916.  7 8. С. 314 325.
       ГААО. Ф.1. Оп. 1. Т. 2. Д. 3252. Л. 42-44.
      

    Внедрение в промышленность

      
       Иностранное предпринимательство... С. 4.
       Там же. С. 15. Табл.
       Там же. С. 28.
       Там же. С. 307.
       Там же. С. 3031.
       ГААО. Ф. 16. Оп. 2. Д. 65. Лл.1, 39; Ф. 4. Оп. 3. Д. 606. Л.13.
       Архангельский Север в документах истории (с древнейших времен до 1917 года). Архангельск. 2004. - С. 204-205; Согласно данным Н.А. Шумилова род Классенов происходил из города Бобруй в Гольдшейне. Его родоначальник - Иоганн Георг (Егор Иванович) прибывл в Архангельск в 1797 г. В 1820 году записался в архангельское купечество, являлся компаньоном и представителем В.И. Брандта. Его средний сын - Егор Егорович стал почетным потомственным гражданином, коммерции советником (в 1838 г.), в 1840-х гг. переписался в ярославское купечество / Н.А. Шумилов. Выходцы из Германии в Немецкой слободе Архангельска в XVII-XX вв. В кн.: Немцы и русский Север. М., 2000. С. 209.
       Там же. Д. 555. Лл.14.
       Там же. Ф.50. Оп.1. Д.827. Л.6.
       Там же. Ф.49. Оп.1. Д.2422. Л.13.
       Там же. Ф. 6. Оп. 4. Д. 62. Л. 6,16 и др.
       Выражаю благодарность научному сотруднику Госархива Архангельской области Н.А. Шумилову за предоставление мне составленного им перечня более 170 фирм, действовавших в XIXXX вв. в Архангельске.
       ГААО. Ф.1.Оп. 5. Д. 127. Л. 65.
       Ананьич Б.В. Банкирские дома в России, 18601914 гг. Л., 1991. С.132133.
       Там же.
       Трофимов П.М. Очерки по истории лесной промышленности Севера. Архангельск. 1947. С. 22.
       См. Трофимов П. Указ. соч. 131. ; Вертячих А.Ю Указ. соч. С. 68.
       Киселев Л. К. Север раскрывает богатства. М., 1964. С. 4.
       См. Тевлина В.В. Иностранное предпринимательство на Европейском Севере России во второй половине ХIX - начале ХХ вв: (1861-1917 гг.): Автореф. канд. дис. Петрозаводск, 1994. С.12,17.
       Обзор Архангельской губернии на 1900 год. Архангельск, 1901. С. 1920.
       Из дневника А.А. Половцева // Красный архив. 1931. Т. 3(46). С. 119121.
       См.: Шепелев Л.Е. Акционерные компании в России. Л., 1973. С 183.
       ГААО.Ф. 37. Оп. 1. Т.2. Д. 4192. Л. 335; Подобные предписания властей получили все акционерные компании. (См.: ГААО. Ф. 357. Оп 1. Д. 537. Л. 1.  Стелла Поларе).
       ГААО.Ф. 37. Оп. 1. Т.2. Д. 4192. Л. Л. 380383.
       Репневский А.В. СССР - Норвегия: экономические отношения межвоенного двадцатилетия. Архангельск, 1998. С.28.
       Архангельск. 1915. 11, 28 апр.
       Архангельск. 1915. 2 сент.; Современные исследования подтверждают эти данные. С 1901 по 1913 гг. АО “Зингер” увеличило свой капитал в России с 5 до 50 млн. руб. А продажа швейных машин выросла за это время с 68 до 680 тысяч штук в год. // Иностранное предпринимательство... С. 256, 279.
       ГААО. Ф. 37. Оп. 1. Т. 2. Д. 4192. Л. 380 383.
       Там же. Ф. 357. Оп. 1. Д. 557. Л. 14; Приведенные данные свидетельствуют о несостоятельности утверждения экономиста П.М. Трофимова о существовании лесозавода на шведские капиталы // П.М. Трофимов. Указ. соч. С. 130.
       См. Овсянкин Е.И. Завод на Северной Двине. Изд.-во “Архконсалт”. Архангельск, 2001. С. 10-14.
       См. Новиков С.И. На передовых рубежах. Рукопись. Архангельск . 1981. С. 18.
       Подсчеты Новикова С.И. Указ. соч. С. 18-19.
       Там же; Фабрично-заводские предприятия Российской империи. СП б, 1914. С. 156-168, 727-769.
       См.: Овсянкин Е. Из истории треста “Северолес”: (19211925) // Историко-краеведческий сборник / Вологод. гос. пед. ин -т. Вологда, 1973. С. 314.
      

    На службе общества

      
       Наличие в городской думе купцов с иностранными фамилиями не дает основания считать их “иностранцами”, как это сделал П. Трофимов (Указ. соч. С. 119). Многие из них к тому времени являлись архангелогородцами во втором и даже в третьем поколениях, все они были полноправными гражданами Российской империи.
       ГААО. Ф. 49. Оп. 4. Д. 9. Книга городовых обывателей за 1796 год.
       ПСЗ.. Т. ХХII,  16188. Ст. 132.
       См. сведения Поморской энциклопедии. Т. “История”. Ст. “Почетные звания горожан”.
       Цветаев Дм. Указ. соч. С. 138.
       ГААО. Ф. 37. Оп. 3. Д.12. Л. 34,31об.
      

    Репрессии против жителей немецкой слободы

      
       Минейко Г.И. Указ. соч. С. 6.
       ГААО. Ф. 39. Оп. 1. Д. 716. Л. 6,8,9 и др.
       Там же. Ф. 1323. Оп. 7. Д. 33. Л. 15.
       Там же. Ф. 97. Оп. 1. Д. 9. Лл.21, 26; АГВ. 1915. 29 июля..
       Там же. Ф. 1323. Оп. 7. Д. 33. Л. 2124.
       Там же. Ф. 37. Оп. 3. Д. 12. Л. 57, 222.
       Там же. Ф. 37. Оп. 1.Т.2. Д.4192. Л. 1517.
       Там же. Ф. 37. Оп. 3.Д.12. Л. 57об.
       Там же. Ф.1866. Оп. 4. Д. 231. Л. 461.
       Там же. Ф. 97. Оп. 1. Д. 9. Л. 114.
       Там же. Оп. 1. Д. 62. Л.199.
       Данные составлены на основании списков кандидатов и гласных городской думы. См. ГААО. Ф.50. Оп. 110. Д. 4. Л. 181.
       Копию письма А. Брауна мне любезно предоставил научный сотрудник Госархива Архангельской области Н.А. Шумилов, за что выражаю сердечную благодарность ему и исследователю родословных немецких семей А.П. Пецу.
       ГААО. Ф. 4097. Оп. 4. Д. 49. Л. 578.
       Там же. Ф. 4097. Оп. 4. Д. 380. 1 - 3.
       Архив Регионального управления ФСБ по Архангельской области. Следственное дело В.И. Лебедева. П6014.
       Там же. Следственные дела  7117. Т. 13; П3750, П  7401,П3748, П6014.
       История “Дела Виклюнда” освещена в статьях Е. Овсянкина: “Дело норвежского консула Виклюнда”, “За что расстреляли Игнатия Буркова” // Правда Севера. 1993. 19 марта, 2 апр.; 1994. 13 июля.
       Архив Регионального управления ФСБ по Архангельской области. Следственное дело П - 6006.
       Там же. Следственное дело П - 6006. Л. 1, 10, 102.
       См. Любименко И. История торговых отношений России с Англией. Юрьев, 1912. Вып. XVI в. С. 128.
       См. Кондрескул А.М. Архангельск в русско-голландских отношениях в XVII - XVIII века/Нидерланды и Русский Север XVI - XX вв. Архангельск. 1999. С. 68.
       Максимов С.В. Год на Севере. Архангельск, 1984. С. 527.
       ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 1052. Л. 89.
       Любименко И. Указ соч. С. 131.
      

    На заре ХХ века

      
       ГААО. Ф. 97. Оп. 1. Д. 6. Л. 110.
       Бурышкин П. А. Указ. соч. С. 103.
       ГАОО. Ф. 97. Оп. 1. Д. 4,6,11. Из этих дел почерпнуты сведения о работе архангельского купеческого общества.
       Архангельск. 1915. 22 июля.
       Олонецкая неделя. 1916. 20 марта.
       ГААО. Ф. 97. Оп. 1. Д. 11. Л. 90.
       Известия АОИРС. 1916.  7-8. С. 314325.
       Акционерно-паевые предприятия России. СПб., 1912. С.9.
       Отчет правления “Товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства” за 1896 год. СПб., 1897. С. 76.
       Там же С. 74.
       Там же. С. 70.
       Витте С.Ю. Воспоминания. М., 1960. Т.2. С. 505.
       ГААО. Ф. 48,Оп.1. Д.602. Л.1.
       Там же. Ф. 48.Оп.1. Д.602. Л. 24 .
       Под флагом России: История зарождения и развития морского торгового флота. М., 1995. С. 215.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1591.
       Архангельск. 1916. 3 нояб.
       См. Устав Северо-Океанского акционерного общества пароходства и торговли. Архангельск, 1917. С.1; Архангельск. 1917. 29 янв.
       Акционерно-паевые предприятия России. СПб., 1912. С.103.
       ГААО. Ф.323. Оп. 1.Д.24. Л. 11об.
       Там же. Ф.97. Оп.1. Д.6. Л. 114 об.; Известия АОИРС. 1916.  78. С. 328.
       Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия в 1904  1914 г. Л., 1987. С. 230232.
       Лесопромышленный вестник. 1914.  9. С. 126.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1247.
       Там же. Ф. 37. Оп. 1. Т. 2. Д. 4192. Л.311316; Акционерно-паевые предприятия России. С.8.
       См. Памятная книжка Архангельской губернии на 1909 г. Архангельск, 1909. С.9398.
       ГААО. Ф. 4. Оп. 9. Д. 174. Л. 114, 114 об.
       См. Трофимов П.М. Указ. соч., С. 123127; Лесопромышленное дело 1924,  3-4. С. 19.
       Составлена автором на основании данных “Коммерческой справочной книжки Архангельской губернии”. Архангельск, 1915. С.6869.
       Лесопромышленный вестник. 1914.  9. С. 125
       ГААО. Ф. 350. оп. 1. Д. 114 Л. 199об.
       Там же. Ф. 350. Оп. 1. Д. 1. Л. 40.
       ГААО. Ф. 350. Оп. 1. Д. 1. Л. 3-40. Подсчитано нами.
      
       Ананьич Б.В. Банкирские дома в России, 1860-1914 гг. С. 122123.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д.2. Л. 149155.
       Известия АОИРС. 1916.  3. С. 124
       Обзор Архангельской губернии за 1915 г. Архангельск, 1916. С. 9.
       Архангельск. 1915. 1 июля
       Архангельск. 1915. 25 дек.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1557.
       Известия Архангельского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 7 авг.
       Там же. 1917. 31 авг.
       Там же. 1917. 24 июня.
       ГААО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 11. Л. 2.
       Там же. Ф. 272. Оп. 1. Д. 7а Л. 16.
       Борьба за установление и упрочение Советской власти на Севере: Сб. док. и материалов: (март 1917 - июль 1918 гг.). Архангельск, 1959. С.82.
       Там же. С. 83.
       ГААО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 69. Л. 33. Письмо от 9 августа 1917 г.
       Там же. Л. 41.
       Борьба за установление ...С. 212 - 213.
       Там же. С. 80.
       Там же. С. 96.
       Там же. С. 214-215.
       ГААО. Ф. 2956. Оп. 1. Д. 16. Л. 2об.
       Борьба за установление... С. 256.
       См.: Шумилов М.И. Октябрьская революция на Севере России. Петрозаводск. 1973. С. 233; Голубые дороги Поморья. Речной флот Севера от древности до наших дней. Архангельск: Поморский гос. универоситет. 2003. С. 58. Сведения в различных источниках несколько расходятся.
       Известия АОИРС. 1918.  5—7. С. 142; ГААО. Ф. 272. Оп. 1. Д. 70. Л. 87, 90, 90об.
       Владимир Ильич Ленин: Биогр. хроника: В 12 т. М.: Политиздат. 1970—1982. Т. 5. С. 574.
       Борьба за установление ... С. 274—275; Северный день. 1918. 26(13) июля.
       Русский Север. 1919. 28 июля.
      

    В период интервенции

      
       ГАРФ. Ф.1. Оп. 1. Д.2.Л. 122.
       Рабочий Севера. 1918. 25 авг.
       Там же. 1918. 15 сентября.
       Русский Север. 1919. 2 августа.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 39. Л.3.
       Возрождение Севера. 1918. 11 авг.; ГАРФ. Ф.16. Оп. 1. Д.1. Л. 12.
       Вестник Верховного Управления Северной Области (Далее: Вестник ВУСО). 1918. 10, 11 авг.
       ГААО. Ф. 110. Оп. 1. Д. 331. Л. 27об.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 67. Л. 1.
       Там же. Ф. 110. Оп. 3. Д. 331. Л. 8 - 20. Вестник ВУСО. 1918. 23 авг.
       Там же. Ф. 110. Оп. 3. Д. 331. Л. 7 - 8об.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 67. Л. 1.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 67. Л. 1об.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д.23. Л. 210 об.
       Там же. Ф. 218. Оп. ". Д. 39. Л.91.
       ГАРФ. Ф. 16.Оп. 1. Д. 1. Л.9, 20.
       Подробности этого процесса детально освещены в работе Е. Овсянкина “Архангельск: годы революции и военной интервенции 1917 - 1920. Архангельск, 1987. С.186 - 193.
       См.: Белый Север, 1918 - 1920 гг.: Мемуары и док. / Сост. В.И. Голдин. - Архангельск, 1993. Вып. II. С. 47 - 48.
       Вестник ВУСО. 1918. 16 авг.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1.Д. 25. Л.107.
       Вестник ВУСО. 1918. 15 авг.
       Там же. 1918. 11 авг.
       Минц И. Указ соч. С. 130—131; Интервенция на Севере в документах. М., 1933. С. 46—47.
       Устав акционерного общества “Канат”. Архангельск, 1918. С.1.
       Устав акционерного общества “Товароснабжение”. Архангельск, 1919.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 118120.
       Северный фронт: Борьба совет. народа против иностр. воен. интервенции и белогвардейщины на совет. Севере (19181920). М, 1961. С. 79-81.
       ГААО. Ф.50. Оп. 110. Д. 5. Л. 328.
       Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 64. Л. 89.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 62. Л. 99.
       ГААО. Ф. 2104. Оп.1.Д. 310. Л.1-7.
      
       Там же. Ф. 2104. Оп.1.Д. 263. Л. 155, 158.
      
       ГААО. Ф. 2104. Оп.1.Д. 263. Л. 91.
      
       ГААО. Ф. 2104. Оп.1.Д. 263. Л. 171.
       ГААО. Ф. 2104. Оп.1.Д. 263. Л. 182.
       ГААО. Ф. 2179. Оп. 1. Д. 322. Л. 25; Д. 310  Список помещений, занятых английским командованием в г. Архангельске.
       Там же. Ф. 13. Оп. 7. Д. 1. Л. 18.
       Из истории гражданской войны в СССР. М.: Советская Россия, 1961. Т. 2. С. 272.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 17.
       Там же. Д. 84. Л. 40.
       Там же. Д. 84. Л. 4950.
       Приказ Главнокомандующего русскими вооруженными силами на Северном фронте.  340. 29 октября 1919 г. Вестник Временного правительства Северной области. (Далее: Вестник ВПСО) 1919. 2 нояб.
       ГААО. Ф. 1866. Оп. 4. Д. 8. Л. 389.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 42.
       Русский Север. 1920. 4 янв.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 50.
       Там же. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 99. Л. 1,2,28 и др.; Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере, 19181920 гг. М., 1993. С. 220.
       Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области // Белый Север. 1918 - 1920гг.: Мемуары и документы. Вып. II. Архангельск, 1993. С.86 - 87.
      

    “Обратить в достояние республики”

      
       Известия Архангельского губернского революционного комитета. 1920. 14 марта.
       ГААО. Ф. 2097. Оп. 1. Д. 322. Л.48-50.
       См. Известия архангельского губернского революционного комитета. 1920. 25 апр.
       ГААО. Ф. 352. Оп. 3. Д. 36. Л.210.
       Там же. Д. 36. Л. 65.
       Там же. Д. 36. Л. 26об.
       Там же. Ф. 374. Оп. 1. Д. 2. Л. 11,12, 16.
       Там же. Ф. 352. Оп.1. Д. 273. Л. 12.
       Там же. Ф. 352. Оп.1. Д. 273. Л. 1.
       Там же. Ф. 352. Оп.1. Д. 273. Л. 51об.
       Там же. Ф. 352. Оп.1. Д. 273. Л.4849.
       Там же. Ф. 352. Оп.1. Д. 273. Л.49об.
       Там же. Ф. 352. Оп.1. Д. 273. Л.38.
       Там же. Ф.50. Оп. 3. Д. 545. Постановление городской Думы от 7.02. 1892
       Там же. Ф.374. Оп. 1. Д. 2.Л.5.
       Правда Севера. 1929. 1314 сент.
       Архив РУФСБ по Архангельской области. Следственное дело И.И. Буркова  П  11803.
       ГААО. Ф. 215. Оп. 3. Д. 6. Л. 4.
       Там же. Д. 37. Л. 14, 14об, 15.
      

    Трагедия деловых людей Севера

      
       ГААО. Ф. 215. Оп. 3. Д. 38. Л. 1-1об.
       Государственный архив общественно-политических движений и формирований Архангельской области (ГАОПДФАО). Ф.1. Оп. 1. Д.67. Л. 85об.
       В 1921 г. один из главных руководителей репрессивной политики в Архангельске М. Кедров издал пьесу : “Три года: (опыт социальной драмы): Из эпохи гражд. войны, 19181920: В 5 д. М.: Госиздат, 1921”. Брошюра является апологией террора против буржуазии Севера. Один из ее героев, некто Г. Твердов, член ревкома, обращаясь с балкона к народу, среди которых была группа арестованных, в том числе и его отец, огласил смертный приговор осужденным, приказав немедленно привести его в исполнение.
       ГАОПДФАО. Ф.1. Оп. 1. Д. 66. Л. 37.
       Там же. Ф. 1. Оп. 1 Д. 67. Л. 88.
       Там же. Ф. 1.Оп. 1. Д. 67. Л. 90.
       Архив РУФСБРФ. Д. 1629. Л. 174.
       ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т.1. Д. 1052. Л. 8,9,12 и др.
       Устав Архангельского губернского торгово-промышленного союза. Архангельск, 1917. С. 3.
       Русский Север. 1919. 13 авг.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Д. 1629. Л. 24.
       Там же. Л.295.
       Вестник ВПСО. 1919. 2 нояб.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 113118.
       ГААО. Ф. 567. Оп. 2. Д. 398. 120.
       Там же. Л. 20.
       Там же. Ф. 2071. Оп. 1а, Д. 23. Л. 325.
       Там же. Ф. 2071. Оп. 1а, Д. 73.
      

    Купцы гостиной сотни Баженины

      
       ПСЗ. Т.IV.  1749.
       Там же.
       См. Заозерская Е.И. Осип Андреевич Баженин // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. М.,1961. С. 103.
       АГВ. 1861. 28 янв.
       ПСЗ. Т. IV.  1749.
       Заозерская Е.И. Указ. соч. С. 104.
       Репин Н.Н. Торговля России с европейскими странами на отечественных судах... С. 163, 209.
       Репин Н.Н. Там же. С. 159.
       Огородников С.Ф. Очерк истории Архангельска... С. 206, 244.
       См. Кротов П.А. Соломбальская верфь в начале XVIII // Архангельск в XVIII веке...С.74.
       Там же.
       Заозерская Е.И. Указ. соч. С. 105.
       Там же.
       См. Архангельск, 15841984: фрагменты истории. Архангельск, 1984. С.59.
       Даты жизни Бажениных: Осип Андреевич (16551723); Федор Андреевич (16631726); Никифор Федорович (170123.03.1733); Иван Никифорович (17331786); Никифор Степанович (179010.06.1861).
       АГВ. 1875. 26 нояб. ( 95).
      

    Адмиралтейский комиссар Избрант

      
       Торговля и предпринимательство в феодальной России. С. 194207.
       Кротов П.А. Соломбальская верфь в начале ХVIII столетия // Архангельск в ХVIII веке. СПб., 1997. С. 65.
       Там же. С. 70.
       Там же. С.72.
       Там же. С.77; См. также в этом сборнике статью Беспятых Ю.Н. “Третье пришествие Петра I на Белое море”. С.36.
       Там же. С.82.
       Быховский И.А. Архангелогородские корабелы. Архангельск, 1988. С. 29.
       Кротов П.А. Указ. соч. С.84.
       Архангельск в ХVIII веке. С. 170.
       Любомиров П.Г. Очерки по истории русской промышленности. М., 1947. С. 535.
       Там же. С.169170.
       См.: Брызгалов В.В. Первенец Соломбальской верфи // Соломбальская верфь, 1693  1862. Архангельск, 1993. С. 7, 19 и др.
       Ключевский В.О. Соч. М., 1959. Т. VIII. С.336337.
       См. Соловьев С.М. Соч. М., 1993. Т. 13-14. С. 536.
      

    Негоцианты Поповы

      
       ГААО. Ф. 51. Оп. 1. Т. 2. Д. 863. Л.2.
       Там же. Ф. 47. Оп. 1.Д. 63. Л.117.
       АГВ. 1852. 8 марта ( 10).
       ГААО. Ф. 1. Оп. 12. Д. 23. Л.2-16; Ф. 49. Оп. 1. Т.2. Д.2997. Л.25
       Памятная книжка Архангельской губернии на 1909 г. Архангельск, 1909. С. 4245.
       ГААО. Ф. 49. Оп. 1. Т.2. Д.2997. Л.25.
       АГВ. 1852. 8 13 марта
       ГААО. Ф. 49. Оп. 1. Т.2. Д.2997. Л.72.
       "Кировская правда".-1973 .-27декабря.; "Информационный бюллетень Слободского водочного завода" - 2 - 2004 - 4 ноября.
       Россия и США: Становление отношений (1765-1815). М., 1980. С. 358.
       Там же. 277.
       Там же. С. 258.
       Там же. С. 278.
       Там же. С. 358.
      

    Русский норвежец Ульсен

      
       ГААО. Ф.50. Оп.2. Д.616. Л.1.
       Там же. Ф. 50. Оп. 1. Д. 537. Л. 56.
       Там же. Д. 555. Лл.14.
       Там же. Ф.50. Оп.1. Д.827. Л.6.
       Там же. Ф. 1.Оп. 9. Д. 560. Л. 1515об. ; Д. 587. Л. 2829.
       См. Там же. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1058. Л. 1.
       Там же. Ф. 567.Оп. 2. Д. 556. Л.л. 67.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 113118.
       Там же. Л. 76.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Следственное дело М.А. Ульсена  П  7474.
       ГААО. Ф. 567. Оп. 2. Д. 556. Л. 1.
       Там же. Ф. 567. Оп.1. Д. 78. Л. 3.
       Там же. Л. 1.
       Лесопромышленное дело. 1924.  910. С. 45.
       ГААО. Ф. 1936.Оп. 5. Д.22. Л.23.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Следственное дело М. М. Ульсена  П  7474. Л.1 - 5.

    Деловые люди уездов

      
       Жизни и деятельности И.С. Леванидова и А.А. Леванидова посвящена обстоятельная монография профессора В.И. Поташева “Град Ростов и его голова Леванидов”. Ростов н/Д.: NB, 2004 - 316 c. c ил.
       ГААО. Ф. 51. Оп. 11. Т.23. Д. 297. Л. 3223.
       Там же Ф. 340. Оп. 1. Д. 502. Л. 51, 70.
       Памятная книжка Архангельской губернии на 1912 год. Архангельск, 1912. С. 208.
       ГААО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 390. Л. 1.
       Устав товарищества Важского крестьянско-коммерческого пароходства”. Архангельск, 1912. С. 3.
       6Никулин А.П. Это было на Пинеге. Архангельск, 1968. С. 4 - 5.
       ГААО. Ф. 51. Оп.11.Т. 23. Д. 297. Л. 158.
       Там же. Ф. 52. Оп.1. Д. 63, л. 1; Д. 83. Л. 6,13.
       Устав торгово-промышленного товарищества “Е.М.А. Братья Володины”. (Далее Ус тав...Братья Володины). Архангельск, 1906. С. 1.
       См. Отчет торгово-промышленного товарищества “Е.М.А. Братья Володины” за шестой (1911-1912) операционный год. Архангельск, 1912. С. 2,3,!5 и др.
       Устав...Братья Володины С.2425.
       ГААО. Ф. 69. Оп. 2. Д. 309. Л. 16.
       В старых документах и справочниках постоянно встречается понятие “ренский погреб”. Правильное написание  “ренсковый погреб”. Происходит от слова рейнвейн - вино с Рейна, или виноградное вино. Поэтому р.п. - погреб для виноградных вин.
       ГААО. Ф. 340. Оп. 1 Д. 177. Л. 26-27.
       Там же. Д. 274. Л. 1.
       Сведения почерпнуты из воспоминаний внучки купца М. Раковой. См.: Ракова М. Купец Федор Пластинин // Важский край. 1992. 19 дек.
      

    “Торговый дом Андрей и Яков Беляевские”

      
       ГААО. Ф. 567. Оп.2. Д. 163. Л. 5.
       Там же.
       Токарский М.А. Кустарное смолокурение в России. СПб., 1895. С. 89.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 825. Л. 7.
       Там же. Ф. 187. Оп. 1. Д.540.
       Архангельские епархиальные ведомости. 1911. 1 окт. ( 19). С. 780.
       Там же. 1906. 30 июля. С. 419422.
       Архив РУФСБРФ. Д.6247. Л. 41.
       Там же. Л. 84.
       8Там же. Л. 85.
       ГААО. Ф. 557. Оп. 2.Д.169. Л.1.
       Архив РУФСБРФ. Д.6247. Л. 14.
       Там же. Л. 172 .
       Советская мысль (В. Устюг.) 1992. 28 авг.
      

    У Макарова Якова дела было всякого

      
       АГВ. 1873. 1(13) сент.
       ГААО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 148. Л. 1  6.
       Там же.
       Там же. Л. 10.; Оп.4. Д.493. Л. 12.
       Там же. Ф. 13. Оп. 5. Д. 127. Л. 37, 40.
       Там же. Ф. 111. Оп. 1. Д. 21. Л. 2.
       Там же. Ф. 13. Оп. 1. Д. 148. Л. 12.
       Трехсотлетие царствования дома Романовых. М., 1914. ; См. также АГВ. 1900. 16 июня.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 4. Д. 134. Л. 1.
       ГААО. Оп. 5. Д. 88. Л. 127.
       Октябрьская революция и интервенция на Севере / Истпартотдел Архангельского губкома ВКП(б). Архангельск, 1927. Сб.  4. С. 23.
       ГААО. Ф. 6. Оп. 18. Д. 29. Л. 1314.
       Некоторые сведения о жизни Я. Макарова за рубежом иногда сообщали моряки Северного морского пароходства; О своей встрече с потомками купца поведал В. Панов (см. газету “ГАНДВИК TV”. 1994. 7  13 нояб. С.14).
       Волна. - 1927. - 17 августа.
      

    Предприниматель из села Патракеевки

      
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Следственное дело И. И. Буркова  П  11 803. Л. 1  5, 47.
       ГААО. Ф. 29. Оп. 10. Д. 13. Л. 908909об. Автор выражает сердечную благодарность сотруднику Госархива Архангельской области Ольге Ивановне Корнеевой за выявление подлинной даты рождения И.И. Буркова.
       Там же.
       АГВ. 1903. 29 авг.
       ГААО. Ф. 48. Оп.1. Д.602. Л. 1.
       Архангельск. 1913. 5 июля.
       ГААО. Ф. 48. Оп.1. Д.602. Л. 1.
       Там же. Л.94.
       См. Борьба за установление и упрочение Советской власти на Севере. Сб. док. и материалов, (март 1917июль 1918 гг.). Архангельск, 1959. С.230231.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Следственное дело И. И. Буркова  П 11 803.
       Там же. Следственное дело В.И. Лебедева .  П  6014.
       Там же. Следственные дела  7117. Тт. 13; П  3750, П7401, П  3748, П6004.
       История “Дела Виклюнда” освещена в статьях Е. Овсянкина: “Дело норвежского консула Виклюнда”, “За что расстреляли Игнатия Буркова”// Правда Севера. 1993. 19 марта, 2 апр.; 1994. 13 июля.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Следственное дело И. И. Буркова  П11 803.
       Сведения из письма г.-на Андерса Йоханнессена от 24 августа 1998 года, хранящегося в архиве автора.
       Овсянкин Е. Письмо из Норвегии // Правда Севера. 1999. 7 июля.
      

    Лесопромышленник Андрей Чудинов

      
       Волна. 1923. 2 дек.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 984. Л. 2,3.
       Там же. Ф. 50. Оп. 1. Д. 984. Л. 6.
       Там же. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1247.
       Там же. Ф. 8. Оп. 1. Д. 126. Л.37.
       Коммерческая справочная книжка Архангельской губернии. Архангельск, 1915. С. 68 - 70.
       ГААО. Ф. 1715. Оп. 1. Д.5. Л. 1. Перевод с немецкого.
       ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 1449. Л. 8, 20; См. Ленгауэр В.А. Альберт Юльевич Сурков. Архангельск. 1917. С. 3;
       ГААО. Ф. 1715. Оп. 1.Д. 5. Л. 1об. Общий подсчет С. Новикова. Дорога длиною в сто лет. (Рукопись). С. 20.
       Там же.
       ГААО. Ф. 51. Оп. 12. Т. 6. Л. 10.
       Там же. Ф. 51. Оп. 12. Т. 6. Д. 183. Л. 10; Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 1449. Л.25. Отметим любопытную деталь: в документах того времени иностранцев принимали не в Российское, а в Русское подданство.
       Там же. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 1449. Л.16.
       Новиков С.И. Дорога длиною в сто лет. С. 38, 39.
       ГААО. Ф. 50. Оп. I. Д. 455. Л. 4. ГААО. Ф. 13. Оп. 5. Д. 127. Л. 5255.
       Там же. Ф. 13. Оп. 4. Д. 150. Л. 64.
       Там же. Ф. 13. Оп. 4. Д. 150. Л. 3, 7, 10, 40.
       Там же. Ф. 13. Оп. 4. Д. 150. Л. 106-107.
       См. 1905 год. Революционное движение в Архангельской губернии. Очерки и воспоминания. Архангельск. 1925. С. 17.
       ГААО. Ф. 75. Оп.1. Д. 1327. Л. 8-9.
       Там же. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 2181. Л. 2.
       Там же. Ф.1.Оп. 5. Д. 127. Л. 65; Обзор Архангельской губернии за 1900 год. С. 9.
       Лесопромышленный вестник. 1914.  9. С. 126.
       ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т. 2. Д. 588. Л. 1,5,8.
       Там же. Ф. 6. Оп. 4. Д. 58. Л. 53.
       Новиков С.И. Указ соч. С. 29.
      

    Купеческая лесопилка: мифы и действительность

      
       Кратиров Д., Семаков А. Указ соч. С. 3, 9.
       ГААО.. Ф. 112. Оп. 1. Д. 278. Л. 22, 23.
       Там же. Ф. 112. Оп. 1. Д. 290. Л. 20.
       Там же. Ф. 1. Оп. 9. Д. 587. Л. 29.
       Рабочие на заводе занимались подачей сырья в раму, распиловкой, сортировкой, обрезкой кромок и отвозкой пиломатериалов. См. Н. А. Шумилов. Вступительная статья к описи  1 фонда “Северодвинский государственный лесопильный завод” ( 215). С.2.
       См. Овсянкин Е. Архангельск купеческий. Архангельск. 2000. С. 442.
       Фабрично-заводские предприятия Российской империи. Ред. Ф.А. Шобер. Изд. 2-е. Птрг. 1914.  37 (ж).
       Данные позаимствованы нами из рукописи С. Новикова “Дорога длиною в сто лет”. С. 90.
       См. Яковлев С. Золотые кольца. С. 68.
       Там же. Ф. 51. Оп. 17. Т. 38. Д. 1155. Л. 9.
       Там же. Ф. 69. Оп. 1. Т. 7. Д. 203.
      

    Первые поколения мастеров лесопиления

       ГААО. Ф. 383. Оп. 1. Д. 25. Л. 7 об.
       Токарский М.А. Кустарное смолокурение в России...СПб, 1895. С. 15.
       Там же. С. 56.
       См. Тарновский К.Н. Мелкая промышленность России в конце Х1Хначале ХХ в. М., 1995 . С. 190.
       Там же.
       Там же. С. 196.
       Важская область. 1992.  2(18). С.1314.
       Лесопромышленное дело. 1924.  13-14. Июль. С. 33.
       Судьба соратников А. Малахова сложилась трагически: Г.А. Дегтев 3 сент. 1918 г. был расстрелян в Вологде. См.: Овсянкин Е. Дело Григория Дегтева // Правда Севера. 1998. 24 сент.; С.П. Костылев, изобретатель знаменитой смолокуренной установки, получившей имя “костылевки”, отсидел два года в лагере в начале 20-х гг., на пять лет был осужден в 1929 году и репрессирован в декабре 1937 года.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1д. 261. Л. 12.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Сл. дело  112/57. Л. 519534.
       Сведения сообщены автору дочерью А.Е. Малахова Г.А. Малаховой-Вална, живущей в Чехии.

    Купеческие завещания

      
       Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т.1. С. 504.
       См. Бурышкин П.А. Указ. соч. С.23.
       ГААО. Ф. 69. Оп. 2. Д. 369.
       Там же. Ф. 69. Оп. 1. Т. 7. Д. 203.
       Архив РУФСБРФ. Следственное дело М. Ульсена.
       ГААО. Ф. 68. Оп. 1. Т. 6. Д. 329/423.Лл. 6077; Д. 30а. Лл.15; Т.4. Д. 423. Л. 5273;
       Зеленина Т.В. История семьи Плотниковых  Шингаревых // Научно-исследовательские работы в художественном музее: Сб. ст. Архангельск, 1998. Вып. I. С.154, 156.
       ГААО. Ф. 69. Оп. 2. Д. 347. Л. 6об.
       Там же. Ф. 29. Оп. 5. Т. 6. Д. 2109. Л. 11об.
       Там же. Д. 293.
       Там же. Ф. 69. Оп. 1. Т. 4. Д. 165. Л. 122.
       Там же. Ф. 221. Оп. 5. Д. 24. Л. 19.
      

    Меценаты и благотворители

      
       См. Бурышкин П.А. Указ.соч. С. 23.
       См., например: “Правда Севера” за 6 окт. 1987 года, где отмечалось, что А. Булычев, “замаливая грехи перед земляками, из которых долгие годы выжимал пот и кровь, отдал... значительную часть своего состояния” церквям и монастырям.
       Бурышкин П.А. Указ. соч. С. 122.
       См., например: Бойко В.П. Томское купечество в конце XVIII-XIX вв.: Из истории формирования сибирской буржуазии. Томск, 1996. С. 240-254.
       Подводя итоги благотворительной деятельности П.К. Куйкина, редактор газеты “Архангельские губернские ведомости” отметил, что часть своего состояния Петр Кузьмич “употребляет на украшение храмов Божиих, на созидание учебных и благотворительных заведений, заботится об участи несчастных собратий, дает приют престарелым и убогим и облегчает положение бедных вдов и сирот”. Газета называла это “образцом христианской любви и сочувствия к ближнему”, образцом, достойным подражания // АГВ. 1861. 4 февр. С. 35.
       АГВ. 1853. 1 авг.
       АГВ. 1861. 4 февр.
       ГААО. Ф. 50. Оп.1. Д. 959.
       Устав попечительского общества дома трудолюбия в г. Архангельске. Архангельск, 1898.С.1.
       ГААО. Ф. 29. Оп. 5. Т.6. Д. 2109. Л. 5.
       Там же. Ф. 49. Оп. 1. Т. 2. Д. 3337. Л. 2, 18.
       Там же. Ф. 50. Оп.3. Д. 545. Постановление от 7.02. 1892 г.
       Архангельские епархиальные ведомости. 1902. 30 июня-15 июля ( 12-13). С. 407-411.
       Там же. С. 411.
       Архангельск. 1916. 28 июня.
       Зеленина Т.В. История семьи Плотниковых - Шингаревых /Научно-исследовательская работа в художественном музее. Сб. ст. Вып. 1. Архангельск: 1998. С.148-168.
       Зеленина Т.В. Указ соч., с. 156.
       АЕВ. 1889.  8-9. С. 159.
       См. ГААО. Ф. 50. Оп.3. Д. 612е. Л.223; Ф. 8. Оп. 1. Д. 29. Л. 29об.; Справочная книга по Архангельскому городскому общественному самоуправлению. 18701910. С. 272—275.
       Справочная книга..., С. 272; ГААО. Ф. 7. оп. 1. д. 508. Л. 189об., 192, 207об.
       АГВ. 1887. 1, 4, 8 июля ( 5254).
       ГААО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 87.
       Там же. Ф. 97. Оп. 1.Д. Л. 18.
       Там же. Т. 7. Д. 247. Л. 1117.
       Там же. Т. 4. Д. 165. Л. 2230.
       Бурышкин П.А. Указ. соч. С.113.
       ГААО. Ф. 29. Оп.5. Т. 6. Д. 2109. Л. 2.
       Там же. Ф. 50. Оп.3. Д. 612е. Л. 131, 155.
       Там же. Ф. 49. Оп.1. Т. 2 Д. 3282. Л.120.
       АГВ. 1900. 9 января.
       Там же. Ф.6. Оп.18. Д.17. Л. 2527.
       Там же. Ф. 69. Оп. 2. Д. 342. Л. 12.
       Там же. Л. 18.
       Захаров В. О святости духовного завещания//Приходский вестник Покровской православной церкви Новодвинска (приложение к газете "Бумажник"). 199. 1 мая.
      

    Заключение

      
       См. Дитятин И. Устройство и управление городов России. Т. 1. Города России в XVIII столетии. СПб., 1875; Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII ст. М., 1903; Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1. СПб. 1909.
       Бурышкин П.А. Указ. соч. С. 163.
      
      
      
      
      
  • Комментарии: 6, последний от 16/10/2019.
  • © Copyright Овсянкин Е.И. (oei@atknet.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 620k. Статистика.
  • Монография: История
    • Оценка: 5.98*20  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.