Овсянкин Е.И.
На Изломе Истории. Глава 4-6

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 17/01/2021.
  • © Copyright Овсянкин Е.И. (oei@atknet.ru)
  • Размещен: 20/03/2008, изменен: 17/02/2009. 651k. Статистика.
  • Монография: История
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В книге почётного доктора Поморского университета им. М.В. Ломоносова Е.И. Овсянкина на до-кументальной основе впервые воссоздаётся сложная картина политической и социально-экономической жизни Архангельского Севера в наиболее драматичный период его истории - время революции 1917 го-да и гражданской войны.

    • Часть четвертая

    СЕВЕРНАЯ ОБЛАСТЬ

    ПОД ВЛАСТЬЮ АНТИСОВЕТСКИХ СИЛ

      
       Этапы антисоветского управления. Историки и руководители антисоветского движения не раз пытались в своих трудах разработать периодизацию господства антибольшевистских сил на Русском Севере. Большинство авторов делили девятнадцать месяцев правления интервентов и белогвардейцев на два этапа.
       Первый включал период пребывания у власти иностранного, в основном английского военного командования. А второй они именовали временем военной диктатуры, установленной после вывода из Архангельска осенью 1919 года войск иноземных оккупантов.
       Наиболее четко заявил об этой периодизации генерал Е.К. Миллер. В своей рукописи он заметил: "До ухода английского командования, т.е. до конца сентября (1919 г. - Е.О.) режим был английский, и лишь с конца сентября военное командование перешло в мои руки со всеми правами главного командования и над гражданским населением" .
       Вторая точка зрения представителей антисоветского движения состояла в том, что ряд деятелей, и прежде всего лидер правительства области Н. В. Чайковский, не раз указывали на возможность и даже частичное осуществление на Севере так называемого "третьего пути". Объективно это означало отрицание как леворадикальной, так и военной, правой диктатуры и проведение в жизнь среднего, чисто демократического курса.
       В гражданской войне умеренные социалис­ты видели три социальных потока: буржуазию и помещиков, пролетариат, руководимый большевиками, и "демо­кратию", к которой они относили трудовых крестьян, ремеслен­ников, мелких торговцев и интеллигенцию. Из такого понимания расстановки сил вытекала и задача, поставленная меньшевиками и эсерами, - вести одновременно борьбу на два фронта: и против большевиков, и против бур­жуазно-помещичьей коалиции. Во имя осуществления подобного пути обещали вести политику эсеровские правительства, сформиро­вавшиеся в 1918 г. в Сибири, на Дальнем Востоке, в Поволжье и на Севере.
       Однако сам глава Верховного управления Северной области признал крах попыток проводить эту политику. В одном из писем, направленных генералу Миллеру в 1919 году из Парижа, Н. Чайковский откровенно признался: "Для меня стало ясно, что средний курс (выделено мной - Е.О.), намеченный нами на последних заседаниях Временного правительства в январе 1919 года перед моим отъездом из Архангельска, был правительством оставлен. На сцену были выдвинуты определенно враждебные ему элементы, как капитан Чаплин, генерал Саввич, Вукилевич, Мурузи и тому подобные участники преступного переворота в 1918 году против правительства первого состава".
       Однако, по признанию проправительственной газеты "Возрождение Севера", на путь осуществления "среднего курса" удалось встать лишь в феврале 1920 года. После сформирования последнего правительства Северной области в передовице газеты объявлялось: "Мы стоим теперь на правильном пути. В первый раз (выделено мной - Е. О.) за все время самостоятельного существования Северной области осуществляется наш лозунг: ни вправо, ни влево - ни власть буржуазии, ни большевики".
       Но все дело в том, что так называемый "средний путь" оказался на Севере чересчур кратким. Передовица увидела свет 18 февраля, а 19 утром правительство, призванное осуществлять этот путь, покинуло Архангельск.
       Нам представляется, что более прав и по-военному четок в своей оценке этапов господства антисоветских сил генерал Миллер. В условиях войны и прифронтового положения как города Архангельска, так и значительной территории всей губернии, ничего иного, кроме сильной военной, или генерал-губернаторской власти, здесь и не могло быть.
       Что касается оценок этой проблемы Чайковским, то он явно выдавал желаемое за действительное. Он, очевидно, полагал, что в то время, пока он был в Архангельске, возглавляя короткий срок просоциалистическое по своему составу правительство - Верховное управление Северной области, и осуществлялся в жизнь средний курс.
       Пласты документов убедительно свидетельствуют о том, что "политика чистой демократии" в той обстановке не оправдала себя, поскольку ситуация исключала даже малейшие шансы парламентских методов на успех. Если и были какие-то попытки со стороны правительства и военных властей опереться на демократические элементы, то делалось это или под влиянием западного общественного мнения, или же к этому вынуждала внутренняя обстановка в Архангельске и на фронте, и требовалась видимая для общественности, в основном словесная, поддержка власти народом.
       На деле все забастовки архангельских рабочих, радикальные по форме решения губернского Земско-городского совещания и другие меры, предпринимавшиеся оппозицией, заканчивались полной победой курса генерала Миллера и в конце концов призывами оппозиционеров к населению Севера всеми средствами встать на защиту области от большевиков.
       И тем не менее периодизация Миллера, будучи верной по существу, не позволяет отразить сложность политической жизни в Северной области. Эта схема упрощает ее, не учитывает многих факторов.
       Прежде всего, она не считается с ролью рабочего класса и его руководителя - Совета профсоюзов (СПС), заводских комитетов, оказывавших, значительное, временами решающее влияние на жизнь города. Рабочий класс был самой серьезной и, пожалуй, единственной силой, с которой приходилось постоянно считаться антисоветским элементам. В острые моменты труженики города, и в первую очередь рабочие лесозаводов, поднимали свой голос, боролись за свои права и влияли на ход событий.
       Во-вторых, нельзя сбрасывать со счета активную оппозиционную роль умеренных социалистов - меньшевиков и в особенности эсеров. Последние имели весомые позиции среди крестьянства, части рабочих лесозаводов, в кооперативном движении. Блок социалистических партий непродолжительное время имел большинство в городской думе. И он дал не один бой правым элементам, входившим в ее состав.
       Поэтому временами отношения между правительством и военной властью, с одной стороны, и оппозиционно настроенными элементами - с другой, напоминали перетягивание каната. В этом поединке победу неизменно одерживал правящий антисоветский блок.
       Верно и то, что как бы далеко ни заходила оппозиция в своих требованиях, все группировки в Архангельске, в конце концов, примиряла единая составляющая - ненависть к большевизму и советской власти.
       По нашему мнению, более основательно подошел к разработке этой проблемы член Временного правительства Северной области Б.Ф. Соколов. С некоторой долей условности и при уточнениях можно согласиться с мнением бывшего министра. Он разделил историю Северной Области на три, по его мнению, "отчетливо заметных периода".
       Первый, весьма короткий промежуток времени, возникший под лозунгом "Во имя спасения Родины и Революции", продолжался со 2 августа до середины октября 1918 года. Примерно месяц у власти находились эсеры и кадеты во главе с народным социалистом Чайковским. Правые силы и офицеры, раздраженные полной немощностью этого правительства, свергли его, отправив большинство его членов в ссылку на Соловки.
       Попытка установления военной диктатуры провалилась, и после некоторого времени междувластия в истории белой власти начался второй этап, который длился с октября 1918 до середины января 1919 года.
       Это было время увеличения оккупационных сил на Севере, усиления власти иноземного командования, увеличения рядов белой армии и, по выражению Б. Соколова, "постепенной кристаллизации военной диктатуры".
       Этот этап начался удалением из правительства социалистов, за исключением Чайковского, приходом к власти правых кадетских элементов и представителей торгово-промышленных кругов. Он завершился отъездом Чайковского в январе 1919 года в Париж и включением в состав правительства Е.К. Миллера и превращением его в военного диктатора.
       И, наконец, время с января 1919 года до падения власти антисоветских сил можно определить как этап белогвардейской военной диктатуры, опиравшейся на силу армии, национального ополчения и часть антисоветски настроенных кругов. Тот факт, что ряд попыток формально передать всю полноту власти в руки "начальника края" генерала Миллера происходила по приказу адмирала Колчака летом и осенью, не меняет сути характера его правления, установленного в начале 1919 года.
       Это были месяцы борьбы белогвардейских военных и гражданских властей со всеми инакомыслящими, бывшими советскими, а также профсоюзными активистами, в особенности с большевиками.
       Вычленяя эти этапы господства антисоветских сил на Севере, не следует забывать главного: здесь, как ни в какой иной части России, с особой откровенностью проявился союз внутренних и иностранных антибольшевистских элементов. Первые нуждались в постоянной поддержке военных сил союзников. Без помощи последних они не были способны свергнуть советскую власть в Архангельске и установить свои порядки.
       "Наша война... - писал в 1919 году общественный деятель, кадет В. Бартенев, - при­няла с самого начала затяжной характер. Большевики настолько укрепились здесь, что отделаться от них своими собственными силами, путем восстания - нечего было и думать. Нас постигла бы судьба Ярославля и многих других городов. Помощь должна была прийти извне, и она пришла. Несмотря на помощь союзников, война, сверх ожидания, сильно затянулась и идет очень долго с переменным успехом".
       Иностранные вооруженные силы, дипломатические представители стран Антанты, обосновавшиеся в Архангельске, играя главную роль в решении политических и военных проблем области, нуждались в формальном "приглашении" их вступить в пределы России и "демократическом" фасаде прикрытия своей власти. А их общие цели - борьба с Советской Республикой, с большевиками - совпадали.
       Что же касается "третьего пути", то он оказался кратковременным явлением и был повсеместно упразднен установлением власти или "белых", или "красных". Эти силы имели армии и необходимые матери­альные ресурсы. Эсеровские правительства на Севере, в Поволжье и в Сибири не устраивали буржуазию, она везде требовала установления твердой власти. Стать всероссийской властью "третьей силе" не удалось. А десятки её видных представителей стали жертвами репрессий белогвардейских правителей. К этой проблеме мы еще вернемся в нашей книге.
       Попытаемся дать краткий анализ каждого из трех этапов господства антисоветских сил на Русском Севере.

    * * *

       Рождение социалистического правительства. 2 августа 1918 года в Архангельске произошло событие, получившее международный резо­нанс: в этот день здесь заявила о себе новая власть - Вер­ховное управление Северной области. В четыре часа дня было принято решение послать по радио извещение союзникам о смене власти и делегировать для встречи союзного десанта трех представителей управления во главе с его председа­телем Н.В. Чайковским.
       Правительство поручило Г.А. Мартюшину "срочно подготовить вопрос об осведомлении населения о происходящих событиях в крае", А.И. Гуковскому - "выработать текст воззвания к населению с выяснением значения переворота и смены власти в Северной области".
       Вечером того дня "приглашенные" иностранные войска были в городе. К торжественной встрече союзников Верховное управление распорядилось всюду поднять обязательно два флага: русский национальный и красный. В сочетании они должны были знаменовать верность Родине и революции, а точнее тем свободам, которые революция дала народу.
       На видных местах, на перекрестках улиц, тумбах театральных афиш, на стенах многих домов появились воззвания и обращения. Это и были первые документы новой власти. Один из них был краток - он объявлял "во всеобщее сведение", что "во имя спасения Родины и завоеваний Революции" сформировано Верховное управление Се­верной области, предавал гласности имена лиц, вошедших в состав этого органа.
       Среди них были представители самых различных территорий России. Это объяснялось тем, что правительство сформиро­валось в основном из бывших членов Учредительного собрания от северных и северо-западных губерний - Архангельской, Вологодской, Новгородской, а также Казанской и Самарской. Вошел в его состав и представитель бывшего Северного фронта М. Лихач. Членами Верховного управления оказались также бывший товарищ городского головы г. Вологды П.Ю. Зубов и бывший заместитель (товарищ) председателя Архангель­ской городской думы Н.А. Старцев.
       В опубликованном 3 августа извещении о распределении обязанностей в Верховном управлении не оказалось Старцева - лидера архангельских кадетов. Он получил пост правительственного комиссара Северной области. Его место в составе ВУСО занял председатель Архангельской городской продовольственной управы Н.И. Филимонов. В окончательном виде в состав ВУСО, как имено­вался новый орган власти, вошли шесть эсеров и один кадет - П. Ю. Зубов.
       Председателем нового правительства стал народный социалист Н.В. Чайковский. Он же занял пост управляющего отделом иностранных дел. А всего в составе Верховного управления было создано одиннадцать отделов. Три управляющих возглавили по два отдела.
       По поводу создания множества отделов современники говорили, что в них не было надобности. Отделы были рассчитаны как будто на какую-то обширную область, тогда как власть простиралась только на часть небольшой по численности населения Архангельской губернии. Посол Франции Ж. Нуланс по этому поводу резонно заметил, что "такая территория не требовала дюжины министров. Вполне хватило бы одного-двух делегатов".
       Механизм создания и прихода к власти Верховного управления в трудах историков освещался по-разному. Принципиальное значение имеют время рождения этого органа, силы, приведшие его к власти, и политическое лицо тех деятелей, которые вошли в состав правительства.
       Подчеркнем, что Верховное управление родилось на свет отнюдь не "внезапно" в 1918 году, как оно само об этом заявило, а значительно раньше. Мысль о создании такого органа зародилась сразу после Октября 1917 года. Князь С. Гагарин писал, что "задолго до прибытия на Север "союзников" сюда стали стекаться представители белых организаций: одни прибывали в Архангельск и Мурманск при содействии английской контрразведки в Петрограде, другие по собственному почину вступали в советские войска и учреж­дения, в лесорубочные и сельскохозяйственные артели".
       В воззвании Верховного управления к населению говорилось, что это правительство "образовалось по почину "Союза возрожде­ния России", объединявшего народных со­циалистов, правых эсеров и кадетов.
       "Тайну" создания Верховного управления приоткрыл в своих воспоминаниях один из членов "Союза возрождения России", позд­нее правительственный комиссар Северной области В. Игнатьев. Он отметил, что в июле 1918 года в политический центр "Союза воз­рождения" в Петрограде приехал представитель вологодского отде­ления и заявил, что "в Вологде подготовка к перевороту почти закончена, всё готово, ждут только высадки союзнического десан­та в Архангельске". В Архангельске "политический центр решил ... строить правительство временное, без титула министров...". Основные черты его, как признал позже Н. Чайковский, были выработаны в Вологде, примерно за месяц до его провозглашения. Причем вопрос о его формировании обсуждался с союзными дипломатами, находившимися тогда в Вологде, и был одобрен ими. Что касается дальнейших планов, то речь шла "о строительстве центральной власти на Урале или в Сибири".
       Как вспоминал член белогвардейского правительства С.Н. Городецкий, в Вологде обсуждались далеко идущие планы. "Союз возрожде­ния", отмечал он, вступил в переговоры с находившимися уже в Во­логде представителями союзных держав. Представители союза утверждали, что советская власть - незаконная, что она не может гово­рить от имени России. Законная же власть - Временное правительство - до конца оставалось верным союзникам. Поэтому члены союза настаивали, чтобы союзники дали небольшой заслон в 25 000 регулярных войск, при помо­щи которого было бы возможно произвести восстания в ряде северных городов, создать военные кадры с вре­менным управлением и быстрым темпом двинуться на Москву. Восстания, по проекту союза, должны были быть приурочены к моменту высадки десанта в Архан­гельске и произойти одновременно - в Архангельске, Вологде, Вятке, Ярославле и ряде других приволжских городов.
       Таким образом, если в августовские дни 1918 года и произошло какое-то распределение портфелей, то вопрос о создании органа власти на северной окраине России и его планах возник значительно рань­ше.

    * * *

       Для того чтобы проанализировать деятельность Верховного управления, следует ска­зать о политической "физиономии" тех, кто вошел в его состав.
       Правительственная газета "Возрождение Севера" в первых номерах ( 1 увидел свет 11 августа 1918 года) опубликовала биографии почти всех членов Верховного управления.
       Самой колоритной фигурой нового правительства был его председатель, народный социалист Чай­ковский. К моменту занятия поста премьеру прави­тельства исполнилось 68 лет. В газетных публи­кациях той поры мелькала его портретная характеристика: "высокий старик с окладистой седой бородой".
       Белогвардейская пресса не скупилась на то, чтобы подать Чайковского как старейшего участника русского революционного движения и одного из ор­ганизаторов "Союза освобождения России". Это соответствовало истине.
       Некогда Чайковский был револю­ционером-народником. В 1869-1871 годах он груп­пировал вокруг себя кружок революционной петербургской молодежи (члены кружка стали именоваться "чайковцами"). Они занимались самообразованием, готовили пропагандистов для "хождения в народ". В 1874 году Чай­ковский эмигрировал за границу, был в Америке, жил вместе с семьей в Лондоне и вернулся в Россию после Февральской революции.
       Биография главы правительства дала повод его сподвижнику по антисоветской деятельности в Архангельске Г. Чаплину сделать в своих воспоминаниях ядовитое и, пожалуй, верное замечание: "Прожив чуть ли не полвека за границей, Чайковский совершенно не разбирался в обстановке..., а та польза, которую он, несомненно, старался принести, была сведена на нет влиянием на него таких людей, как Лихач, Дедусенко и Маслов, типичных революционных подпольных деятелей, специалистов в области разрушения и разложения, но не в созидательной работе".
       Подобная оценка членов первого правительства полностью расходилась с мнением его главы. Сергея Маслова и Якова Дедусенко он называл "самыми сведущими и опытными людьми". Чайковский хорошо знал того и другого по кооперативному движению и по деятельности союза городов. Позднее в своих воспоминаниях он поведал о том, что еще весной 1918 года "во время наездов в Москву по делам становящегося на ноги Союза Возрождения России эти деятели вели разговор об архангельском правительстве".
       С оценкой ВУСО Чаплиным солидарен современный исследователь гражданской войны В.Е. Шамбаров. Он отметил: "Эсеровское правительство хотя и восстановило судебную власть и устраненные большевиками органы самоуправления, но начало деятельность с того, чем уже печально кончил Керенский, - с "углубления завоеваний революции". И администрация, и армия, только создающиеся, уже разваливались "демократической" демагогией. Офицеров и представителей старой администрации подозревали в "контрреволюционности". Рушилась дисциплина, возникал тот же бардак, который привел к власти большевиков".
       Кроме Чаплина, нелицеприятные характеристики членов ВУСО содержались в памятной записке Посольства России во Франции от 23 сентября 1918 года. Отметив, что члены Учредительного собрания собрались в Архангельске случайно, спасаясь от большевиков, посольство заявило: "Правительство Северного региона... незаконно объявило себя таковым для всего Русского Севера, включая Архангельскую, Вологодскую и Вятскую губернии".
       Поистине цинично оценивали личные качества Чайковского и возглавлявшегося им правительства некоторые представители иностранных посольств. Секретарь посольства Франции в России Л. Робиен в своем дневнике не нашел иных слов в адрес главы ВУСО, кроме как "старая свинья", "банда Чайковского" и т.п. Приведу лишь один пример. Характеризуя работу Верховного управления после возвращения из Соловецкого заключения (об этом эпизоде речь будет идти впереди), он 11 сентября 1918 года записал: "Правительство этой старой свиньи Чайковского было полностью восстановлено в своих правах, и теперь мы проводим время в словоблудии с этой кликой, обсуждая, может ли она "легально" сделать что-либо или поставить такое-то слово в одно из своих воззваний". И это далеко не самое "яркое" высказывание представителей иностранной дипломатии.
       Неприязненно к новому правительству относились правые круги Архангельска, часть военных и обывателей. В частности, С. Добровольский в своих воспоминаниях заметил: "Деятельность ВУСО показала, что члены его далеки от понимания жестокой действительности, не изжили еще своих утопических теорий и склонны продолжать ту линию поведения, которая была взята в Учредительном собрании конкурирующим с большевиками в демагогии Черновым, заслужившим за это название "большевика второго сорта". Дело управления областью совершенно не спорилось в их неопытных руках".
       В то же время многие современники оставили самые теплые воспоминания о Чайковском. Генерал Марушевский, например, в своих мемуарах отметил: "Николай Васильевич олицетворял собою левую по­ловину правительства, а еще вернее его центр - и был чрезвычайно популярен в широких слоях населения. Его знали все, его уважали и чтили его огромный жизненный опыт и его красивую, сказал бы я, седину. Я сам, монархист по своим убеждениям, не мог не от­давать справедливости его опыту, его честнейшей пря­моте, крутому характеру и - большой силе. Много раз мне приходилось расходиться с ним в точках зрения, иногда горячо спорить, но сейчас же сходиться в част­ной жизни, причем именно в эту частную жизнь он ни­когда не вносил элементы политической борьбы, оста­ваясь в ней добрым, глубоко искренним человеком".

    * * *

       В Архангельске Чайковский оказался почти слу­чайно. Он ехал на совещание в Уфу, где ему было предназначено одно из пяти мест в составе "общерос­сийского правительства", так называемой Директории. Но "Союз возрождения России" перехватил его в Во­логде.
       В своих воспоминаниях Чайковский рассказал о том, что он приехал в Вологду 30 июня, и с этого времени сторонники стали настойчиво привлекать его к выполнению "архангельского плана". Аргументы использовали самые разные. Одним из них было то обстоятельство, что в создаваемую Северную область будет включена Вятская губерния - родина Чайковского. Решающий же довод состоял в том, что в Архангельске вот-вот должен был появиться союзный десант, а среди будущих министров не было ни одного человека, знающего иностранные языки. Чайковский, в конце концов, дал согласие. Среди тех, кто убедил Чайковского ехать в Архангельск, была "бабушка" русской революции Е.К. Брешко-Брешковская, оказавшаяся в Вологде.
       В начале июля на пароходе "Учредитель" буду­щий премьер северного правительства выехал в Архангельск. В Великом Устюге к Чайковскому присое­динился член Учредительного собра­ния от Вологодской губернии правый эсер Питирим Сорокин. "Наш путь в Архангельск - писал он, - был опасным предприятием. Если бы коммунисты узнали, кто мы, нам при­шлось бы по-настоящему туго". Сорокин вскоре возвратился обратно.
       В середине августа Чайковский сообщал из Архангельска в Англию дочерям: "Я приехал сюда в середине июля. Более трех недель мне пришлось здесь жить под фальшивым паспортом с измененной внешностью. Это было трудное и рискованное приключение, которое могло бы легко закончиться фатально". Чуть раньше Чайковского в Ар­хангельске оказались эсеры С.С. Маслов, Я.Т. Дедусенко, М.А. Лихач и кадет П. Ю. Зубов.
       В письме своим дочерям в Лондон от 14 августа 1918 года Чайковский с чувством гордости и некоего самолюбования сообщал о планах возглавляемого им правительства и своей ролью в судьбе России. "Государство в Архангельске - только один кирпич в серии строительных усилий, предпринятых Союзом Возрождения России по всей стране... Теперь... союзники и наши вооруженные силы двигаются к Вологде, Вятке с тем, чтобы соединиться с нашим уральским центром... Я останусь здесь на месяц или два, а потом отправлюсь, чтобы устроить объединение с другими краевыми правительствами... События принудили меня к активной жизни... Потому что такое имя, как мое... важно для внушения доверия к новой формации, как здания для объединения разложившейся на куски страны. Поэтому мой святой долг не воздерживаться от этой работы, а употребить все влияние, на которое я способен... Я не мог бы надеяться на...более высокое предназначение..." .
       Что касается остальных членов Верховного управ­ления, то все они без исключения отбывали в свое время ссылку в Архангельской губернии и считались "знатоками Севера", а вологодцы Маслов, Зубов и Старцев служили гарантией "тесных связей" но­вой власти с местным населением.
       Газета не скрывала в своих публикациях сведений о том, что будущие члены ВУСО прибывали в Архангельск специально для борьбы с советской властью. В биографии М. Лихача говорилось: "В Архангельск Лихач поехал по поручению ЦК своей партии (эсеров - Е.О.) и бюро фракции Учредительного собрания в качестве их уполномоченного, т.к. в ЦК было известно, что члены партии принимают здесь... участие в подготовке переворота".
       Почти все руководители Северной области в недавнем прошлом были депутатами Учредительного собрания, которое призна­вали "единственным носителем законного права уп­равления Россией". И поэтому они, как им казалось, вполне легитимно претендовали на власть в регионе так называемой Северной области, в которой предпола­галось объединить Архангельскую, Олонецкую, Во­логодскую, Новгородскую и Вятскую губернии.
       Это положение обосновывалось Верховным управлением в своем первом воззвании "Гражданам г. Архангельска и Архангельской губернии". Отметив, что в стране отсутствует "законная всероссийская власть", они, как члены Учредительного собрания, избранные всеобщим голосованием, являются отныне "носителями Верховной государственном власти в Северном крае".
       Пытаясь оправдать стремление именовать себя высшим, Верховным органом власти в регионе, член ВУСО Михаил Лихач четыре года спустя, во время известного суда над эсеровской партией, дал такое объяснение поведению членов архангельского правительства: "Для того, чтобы иностранный десант не принял характера военной оккупации, не вылился в форму захвата окраин, мы решили попытаться создать на Севере государственную власть, чтобы заставить союзников считаться с этой властью".
     Жизнь показала несостоятельность правовых притязаний на власть новых деятелей. Многие общественные деятели не придавали ника­кого значения Учредительному собранию. Организатор антисоветского переворота в Архангельске Чаплин в своих мемуарах заметил, что на первом же заседании Верховного управления он отверг "авторитетность звания члена "учредилки", созданной "в период смуты под явным давлением большевиков" и что с несуществующей конституцией он считаться не намерен. Словом, на управление областью претендовала никем не признанная самозванная власть.
       И все же представители левой ориентации на первых порах пришли к управлению Северной областью. Как же это случилось?
       Во-первых, этот блок объединяла идея вооруженного вторжения в Россию интервентов. При их помощи он намеревался ликвидировать советскую власть и ненавистный им большевизм. Бывший лидер Временного правительства А.Ф. Керенский даже гордился тем, что именно среди левых сил зародились планы этой акции. В письме Н. Чайковскому из Парижа, отправленном в сентябре 1918 года, он утверждал: "Совершенно правильно, что русская инициатива интервенции принадлежит либеральному демократическому блоку".
       Керенский знал, о чем писал. В мае 1918 года VIII Совет партии эсеров, определяя курс политики и тактики партии, указал в своих решениях, что "допускается вступление союзных войск на русскую территорию". Это решение было сродни заявлению Всероссийского партийного совещания меньшевиков, состоявшегося в Москве в конце мая 1918 года. Меньшевики также поддержали курс на вмешательство в русские дела иноземных сил. Подобные постановления руководящих органов меньшевиков и эсеров приветствовало большинство ЦК кадетской партии. Член ЦК этой партии Астров, выступая на упомянутом совещании меньшевиков, предложил обратиться к союзникам за помощью в борьбе против Советской Республики.
       С таким подходом к использованию иноземных войск солидаризировались антисоветские силы на местах. В одной из передовых статей Архангельской правой газеты "Русский Север" читаем: "Ликвидация большевизма началась с окраин. Это обстоятельство объясняется, видимо, тем, что только на окраинах могла быть оказана помощь со стороны союзников. Возникшая в Москве в начале 1918 года организация "Союз возрождения России" была своевременно осведомлена о планах союзников".
       Не менее откровенно о целях своей высадки на Севере заявляли и представители союзников. В одной из бесед с русскими офицерами и чиновниками в Архангельске генерал Айронсайд разъяснял: "Причина высадки десанта - дать опору местному правительству в борьбе с большевизмом в России". Цель союзников, отметил он далее, "ввести порядок в России, которая, в большей своей части, находится еще в руках бандитов и разбойников, преступная деятельность которых довела страну до голода и почти до гибели".
       Во-вторых, в заговоре против советской власти в Архангельске объединились разнообразные силы. Среди них - промонархистски настроенное офицерство, один из представителей которого, капитан второго ранга Чаплин получил после переворота назначение на пост главнокомандующего вооруженными силами Северной области.
       В этот союз входили кадеты, представителем которых был Н.А. Старцев. Чаплин тепло отзывался о лидере архангельских кадетов как "человеке исключительного ума и энергии". "Н.А. Старцеву, - заметил он, - я во многом обязан успехом и в течение полуторагодичного моего пребывания в области меня связывало с ним чувство глубокого уважения и дружбы".
       Кадеты играли важную роль в составе архангельской правящей элиты. Весь период существования Временного правительства области ключевые посты занимали Зубов и Старцев.
       И, наконец, в блок антисоветских сил вошли социалисты - правые эсеры, занявшие почти все посты заведующих отделами в первом составе ВУСО. Можно сразу отметить, что объединение разнородных сил было непрочным. Опыт показал, что этот блок подвергался непрерывным внутренним раздорам и сопровождался даже военным переворотом.

    * * *

       Начальные шаги деятельности Верховного упралени. В огне гражданской войны возник чисто человеческий протест против кровавой бойни. Средние слои города и деревни, выразителями интересов которых были умеренные социалистические партии меньшевиков и эсеров, выступили против "белой" и "красной" диктатуры. Они намеревались вести одновременно борьбу на два фронта: и против большевиков, и против "бур­жуазно-помещичьей орды". Как уже отмечалось выше, во имя осуществления "третьего пути" обещали вести политику эсеровские правительства, сформиро­вавшиеся в 1918 г. в Сибири, на Дальнем Востоке, в Поволжье и на Севере.
       Депутаты эсеровского большинства Учредительного собра­ния считали его "хозяином земли русской", а после его роспуска ЦК эсеров начал переброску депутатов в Сибирь, Поволжье и другие регионы для организации власти. Так группа упомянутых выше депутатов оказалась и в Архангельске.
       В первом обращении Верховного управления Северной области "К гражданам Архангельска и Архангельской губернии" говорилось: "Настоящим объявляется во всеобщее сведение, что отныне носителями Верховной государственной власти в Северном крае является Верховное Управление Северной Области в составе: членов Учредительного Собрания, а также представителей земств и городов этой области. Считая себя учреждением временным, Верховное Управление полностью и немедленно сложит свои полномочия, как только в России образуется демократическая обще­государственная Верховная Власть и как только установится возможность беспрепятственных сношений с нею".
       В этом документе объявлялась программа деятельности ВУСО. Своими целями Верховное уп­равление определяло: организацию местного управления в Север­ной области и "воссоздание ... единой всероссийской государст­венной власти"; оборону Северной области и всей страны от по­сягательств на ее территорию со стороны Германии, Финляндии и других неприятельских стран; воссоединение с Россией отторгну­тых от нее областей; "восстановление попранных свобод и органов истинного народовластия: Учредительного собрания, земств и городских дум"; установление прочного правопорядка; "действительное обеспечение прав трудящихся на землю"; охрану интере­сов труда "в согласии с экономическими и политическими интересами как Северного края, так и всей России"; "устранение голо­да среди населения".
       Таковы были программные заявления новых правителей. Один из первых исследователей деятельности Верховного управления И. Минц, оценивая его программу, не без иронии заметил: "Нельзя сказать, чтобы ... она... отличалась особой членораздельностью. Под ее туманной и расплывчатой формой могло бы подписаться любое правительство всех времен и народов".
       Таким же образом оценивают этот документ и современные историки. Эта "программа, § отметила Л.Г. Новикова, § ограничивалась заявлениями о необходимости свержения большевизма и абстрактным лозунгом борьбы за "свободную великую единую Россию", в то время как основные политические вопросы отдавались на усмотрение будущей всероссийской власти".
       Чем же ознаменовало свое правление в Архангельске эсеро-кадетское Верховное управление?
       Среди других выделим три направления работы правительства Чайковского. Первой проблемой была реконструкция власти в областном центре и на местах. Много внимания потребовала вторая неотложная задача - формирование собственных вооруженных сил. Особый блок составлял комплекс экономических проблем. В той или иной мере все эти направления своей деятельности, наряду с рядом других, ВУСО определило в своих первых документах, о которых говорилось выше.

    * * *

       Реконструкция органов власти. Организация органов управления, а также распределение постов были продуманы заранее. Председателем правительства стал народный социалист Чайковский, занявший также должность управляющего отделом иностранных дел. Остальные отделы возглавили: С.С. Маслов - военный, А.И. Гуковский - юстиции, П.Ю. Зубов - внутренних дел, почт и телеграфов, Г.А. Мартюшин - финансов, Я.Т. Дедусенко - продовольствия, промышленности и торговли, М.А. Лихач - труда.
       Центральной целью реорганизации местных органов власти была борьба правительства с Советами. Как гласило одно из первых постановлений ВУСО, "все органы советской правительственной власти: губернские, уездные и волостные Советы (совдепы) с их исполнительными комитетами (исполкомами), комиссарами и т.д. упраздняются". Более того, постановление провозгласило: "члены губернских и уездных исполнительных комитетов РСиКД и их комиссары арестуются, а также арестуются и те члены волостных комитетов и комиссары, арест коих будет признан необходимым местной властью". ВУСО объявило также о восстановлении "во всех губерниях, уездах и волостях Северной области" городских и земских самоуправлений "в прежнем составе", т.е. избранных в 1917 году.
       Правительственный комиссар Старцев, реализуя в жизнь по­становления ВУСО, создал или восста­новил временные губернские и уездные органы власти. 2 августа он сформировал губернский правительственный комитет, включив в него А.П. Постникова, И.Ф. Едемского и Е.Е. Карасова. В последующие дни началось выстраивание губернской вертикали власти. Быстро были утверждены уездные правительствен­ные комиссары: И. Загребин § в Архангельском, Д. Рогачев § в Пинежском, М. Орлов § в Мезенском, В. Величкин § в Онежском и А. Исупов § в Шенкурском уезде.
       Постановление ВУСО вменяло в обязанность каждому комиссару: "1) общее наблюдение за точным и быстрым приведением в исполнение постановлений Верховного управления на местах; 2) созыв восстанавливаемых и вновь учреждаемых органов управления; 3) наблюдение за законностью действий органов местного самоуправления; 4) назначение временных заместителей должностных лиц впредь до избрания или возвращения последних к исполнению своих обязанностей". Ввиду чрезвычайной обстановки в подчинение правительственного комиссара уезда передавались органы милиции.
       В ряду лиц, упомянутых выше, видное место занимали кадеты, соратники Старцева. Отметим среди них бывших депутатов Государственных дум Н. Мефодиева и А. Исупова. 3 августа Н. Старцев восстановил Архангельскую городскую управу в составе О.И. Антушевича, М.Ф. Макарова, К.Г. Кузовлева и Н.В. Мефодиева; Н.И. Патрушева утвердил начальником милиции.
       7 августа решением правительственного комитета была восстановлена временная губернская земская управа. В ее состав вошли М.М. Федоров, П.Н. Плешанов и Ф.Н. Ильин. Члены управы получили предписание "немедленно вступить в должность". В уездах начали возрождать земство. Для этой цели создавались временные земские управы, перед которыми ставилась задача немедленно созвать гласных прежних уездных земских собраний.
       Сразу после переворота новая власть стала создавать и судебные органы. В постановлении от 3 августа Верховное управление Северной области объявило "О сформировании следственных комиссий" при Архангельском губернском правительственном комитете в губернском, уездных городах "для предварительного рассмотрения дел об арестованных".
       15 августа 1918 г. была учреждена Особая временная следственная комиссия в городе Архангельске при управляющем отделом юстиции ВУСО "для расследования злоупотреблений и противозаконных действий агентов советской власти". Предыдущие органы упразднялись с передачей дел Особой комиссии, а в уездах § временным уездным следственным комиссиям.
       Сразу после сформирования комиссии приступили к рассмотрению оснований задержания всех арестованных в связи со свержением советской власти. В их обязанность входило: "...принять все меры к сбору полных сведений в порядке дознания о противозаконных действиях агентов советской власти и их соучастников". Они имели право опрашивать нужных ей лиц, давать поручения городской и уездной милиции, должностным лицам всех учреждений и получать все необходимые сведения. Члены комиссий получили право "единолично подписывать ордера о заключении под стражу".
       В этом же постановлении ВУСО предупреждало о том, что "все граждане, имеющие сведения о совершившемся или готовящемся преступлении, обязаны довести об этом до сведения подлежащих властей".
       Следственные комиссии появились в Мезенском, Онежском, Пинежском, Холмогорском и Шенкурском уездах, а в Архангельске возникла особая временная следственная комиссия.
       Основными врагами новой власти комиссии считали большевиков, сторонников советской власти. По признанию очевидцев, А. Постников, один членов Особой следственной комиссии, говорил обвиняемому: "Я отлично знаю, что ты был большевик, а потому сознайся и скажи правду, будешь оправдан, но если будешь отпираться - прикажу застрелить, как собаку".
       К руководству тюрьмами, милицией, следственными органами были возвращены старые специалисты, занимавшие эти должности до октяб­ря 1917 года. Так, приказом Н. Старцева бывший начальник губернской тюрьмы В.П. Гумберт занял старую должность "с сохранением за ним права на получение содержания за все время вынужденного отсутствия". А затем он был повышен в должности и утвержден заведующим тюремным отделом при правительственном комитете. Должность начальника тюрьмы занял И.Г. Брагин.
       Таким образом, все эти и другие меры по установлению новой власти в областном центре и на местах были пронизаны неприязнью к органам советской власти и ее активистам.

    * * *

       Необходимое отступление. Антисоветское выступление в Архангельске, вторжение в губернский центр иноземных сил произошло в тот момент, когда V Всероссийский съезд Советов 10 июля 1918 года принял первую в истории России конституцию. Конституция РСФСР ввела новые институты власти - систему Советов, провозгласила республиканскую форму правления, федеративное государственное устройство, порядок формирования представительных органов власти через избирательную систему и т.д.
       Несмотря на существенные недостатки этого документа, он имел все признаки основного закона страны и был утвержден избранниками народа. Это позволяет сделать некоторые выводы.
       Во-первых, в документах Верховного управления Советская республика и Совнарком РСФСР назывались "преступным сообществом". Между тем все органы советской власти, сформированные на основе нового закона, имели легитимный характер. И наоборот, Верховное управление являлось самозванным правительством. Даже царское посольство России во Франции объявило в 1918 году это правительство "незаконным". А ближайший сподвижник Чайковского спустя месяц после антисоветского переворота охарактеризовал Верховное управление как правительство "...никем не избранное, никому в Северной области не известное".
       Точно таким же образом самозванное правительство в Сибири произвело морского министра А.В. Колчака в адмиралы и присвоило ему 18 ноября 1918 года наименование Верховного Правителя, передав в его руки осуществление Верховной государственной власти. Разумеется, в обстановке, когда власть захватывалась при помощи вооруженной силы, когда производились верхушечные перевороты, не приходится говорить о легитимности подобной власти. Газета "Возрождение Севера" в одном из номеров резонно писала в те дни: "...теперь всякий проходимец пытается захватить власть путем обещания доставить голодному народу хлеб". Она ругала офицеров, которые "позволили себе в пьяном виде свергнуть Директорию".
       Понятно, что органы советской власти имели перед подобными властителями явное превосходство.
       Во-вторых, ясно (и это было признано большинством современников самых разных убеждений): без вооруженной поддержки войсками союзных России стран Верховное управление не сумело бы захватить власть на Севере.
       В письме эсерам юга России один из видных руководителей этой партии Н. Авксентьев признавал: "...переворот подготовили некоторые из союзников, которые имели в Сибири "переворотчика" Нокса, как в Архангельске они имели "переворотчика" Пуля..." Говоря о причинах, которые мешают успешной пропагандистской деятельности умеренных социалистов за рубежом, Авксентьев называл среди других "агитацию русских правых элементов" (к ним он причислял и "совершенно сбившегося с толку Чайковского"). Правые кричат, что эсеры "не русские патриоты", ибо "зовут вмешаться во внутренние дела": "Конечно, это отвратительная ложь и лицемерие, ибо все они сами только и делают, что просят об этом вмешательстве... только не в пользу демократии. В самом деле, просьба помогать антибольшевикам оружием, даже блокировать большевиков, разве это не вмешательство во внутренние дела?". Ясно, что антисоветские силы явились главными виновниками разжигания гражданской войны в Архангельском крае.
       В-третьих, Верховное управление, опираясь на штыки иноземных войск, выступило силой антипатриотичной, враждебной населению Архангельского Севера. С помощью иностранных вооруженных сил оно беспощадно уничтожало защитников законной советской власти, профсоюзных и советских активистов, в особенности большевиков, и за малейшее неповиновение расстреливало белогвардейских солдат. Закономерным ответом на эти действия, как будет показано нами, явились восстания в белой армии, переход отдельных рот, батальонов и полков на сторону Красной армии, что обернулось, в конце концов, полным крахом белого движения на Севере.
       Это хорошо понимали грамотные иностранные офицеры. Британский подполковник Д. Шервуд писал в редакцию газеты "Daily Herald": "Я пришел к убеждению, что игрушечное правительство, посаженное нами в Архангельске, не пользуется ни доверием, ни симпатией со стороны населения и без поддержки английских штыков не могло бы просуществовать и часа".
       В-четвертых, иностранные войска вступили на северную землю под флагом "невмешательства" во внутренние дела России. Это пространно объясняли заявления ВУСО и иноземных генералов. Опубликовав свою программу, Верховное управление заявляло, что выполнение своих задач оно пола­гало при опоре "на все слои населения" и при помощи "союзных с Россией правительств и народов Англии, Америки, Франции и других".
       К "русскому народу" с заявлением обратились от имени британского правительства и вступившие в Архангельск интервенты. Они пытались убедить население в том, что они пришли в Россию не для того, чтобы захватить хо­тя бы одну пядь русской земли, "а для того, чтобы помочь противодействовать Германии". Оккупанты обещали "принести экономическую помощь ... разоренной и страдающей стране ... помочь развитию промышленности и естественных богатств" и заверяли, что не намерены эксплуатировать эти богатства в свою пользу.
       Таким же образом объявило о целях своего вторжения на Север России правительство США: "Единственной целью американских войск будет охрана военных запасов, которые могут понадобиться русским силам, и оказание такой помощи в организации самозащиты, какая будет принята самими русскими... Главной и единственной целью является оказание такой помощи, какая будет принята самим русским народом в его усилиях воссоздать власть над его собственными делами на его собственной территории".
       Подобное заявление не было убедительным даже для международной общественности. Газета "Манчестер Гардиан" в передовой статье от 5 августа "Вторжение в Россию", проанализировав декларацию США, писала: "Было бы смешно заявлять, что мы не будем вмешиваться во внутренние дела России. Всеми нашими действиями мы вмешиваемся в них, и весьма возможно, что в силу самих событий наше вмешательство будет идти все глубже и глубже... Мы совершаем вещь, бессмысленную с политической точки зрения". Попутно заметим, что "охрана военных запасов", о которой говорилось в заявлении американцев как "единственной цели" их войск, уже не требовалась. Главная часть этих запасов была вывезена в глубь России.
       Примерно так же оценивала эту проблему французская газета "Эко де Пари". В номере от 9 сентября 1918 года читаем: "Союзники заявили о своем твердом намерении не вмешиваться во внутренне дела России. Абсурдное заявление. Мы идем в Россию, чтобы сломить власть большевиков. Хотят они этого или нет, но это означает вмешательство во внутренние дела России. Утверждать обратное - значит хотеть перейти море посуху".
       Газета оказалась права в предвидении развития событий. Сразу же после высадки в Архангельске американских войск генерал Пуль бросил их в бой против отрядов Советской республики. А затем иностранные войска и их командование втягивались буквально во все проявления здесь политической, военной и экономической жизни. С их одобрения и при их прямой помощи подавлялись выступления солдат белой армии против посылки их на фронт, производились аресты всех инакомыслящих, расстрелы сторонников советской власти, создавались концентрационный лагерь на Мудьюге и каторжная тюрьма на пустынной Иоканьге.
       "Несмотря на ряд заявлений всего дипломатического корпуса о невмешательстве во внутренние дела области, - отметил в своих воспоминаниях генерал Марушевский, - фактически вся политика области была в тисках иностранного представительства, при явном перевесе даже в мелочах английского влияния".
       В свете приведенных выше документов совершенно неуместными и даже наивными выглядят попытки представить вторжение иностранных войск на Севере России, как некое "приглашение" их ими же посаженного марионеточного правительства.
       Этот сюжет заслуживает более пристального внимания. В обращениях ВУСО уверяло народ, что иностранцы пришли "по приглашению" и что они не помышляют о вмешательстве во внутренние дела России.
       Британский консул в Архангельске Дуглас Янг, говоря о факте "приглашения" союзных войск, писал: "После того как боль­шевики покинули Архангельск, был разыгран спектакль "приглашения" союзников вступить в город. Приглаше­ние было послано от каждого из соперничающих претендентов на власть: одно - от Н. Чайковского, "народного социалиста", другое - от банды офицеров из пресловутой "дикой дивизии", которая сразу же после ухода большевиков быстро захватила сейф военно­го штаба и начала делить между собой несколько миллионов рублей"..
       Откровенное признание факта национальной измены дорого обойдется белой власти. Это обстоятельство умело использовала большевистская пропаганда. Она подняла на знамена святую для каждого русского воина идею национальной независимости родины, неустанно напоминая народу, что руководство белой армии Севера, предав интересы Отечества, действовало против собственных рабочих и крестьян вместе с иноземцами: англичанами, американцами и французами.
       Спустя три надели после втор­жения интервентов в нескольких номерах подряд крупным шрифтом на первых полосах белогвардейские газеты опубликовали правительствен­ное сообщение "Всем, Всем, Всем". В нем можно обна­ружить более или менее вразумительную попытку обосновать "законность" высадки иностранно­го десанта. Обращение утверждало, что союзники "были при­глашены высадиться здесь законным революционным прави­тельством при полном и единодушном согласии местного населе­ния".
       Необходимость этого "объяснения" с народом следует рас­сматривать как противодействие мощному наступлению боль­шевистской пропаганды, в частности, как попытку дать ответ на воззвания Советского правительства, в которых разоблача­лись причины иностранного вторжения на Север.
       Однако большевистские доводы были сильнее и убедительнее. Они сыграли, в конце концов, немаловажную роль в разложении белогвардейской и союзнической армий на Севере, привлечении народа на сторону советской власти, способствовали притоку старого офицерства в Красную армию.
       На деле решение о захвате Мурманска и Архангельска было принято Межсоюзническим Военно-морским советом еще 23 марта 1918 года. А 3 июня Союзный Верховный военный совет утвердил план этой акции, указав на необходимость отправить в эти города до 6 батальонов британских, французских, американских или итальянских войск. Приглашение войск союзников имело место, но это было жалким фарсом, призванным обмануть народ Севера, который этот шаг ВУСО серьезно не воспринимал.
       Что касается помощи союзных стран Северной области продовольствием, их участия в формировании и оснащении белой армии, то все это делалось в недостаточной мере и за деньги, о выплате которых непрестанно напоминали английские власти.
       Последующий опыт XX века показал, что подобное вмешательство вооруженных сил того или иного государства в дела других стран, будь то вмешательство СССР в дела Венгрии, Чехословакии и Афганистана "по приглашению" или США - в жизнь Вьетнама и Ирака как средство навести некий демократический "порядок", приводило к далеко идущим последствиям. Итогом подобных акций было отравление на долгие годы сознания оккупированных народов духом неприязни по отношению к оккупантам. Таким, на наш взгляд, остался в истории Архангельского Севера и опыт вмешательства в его дела соединенных иноземных войск. Недаром самые опытные и осведомленные деятели Севера того времени (Марушевский, Добровольский и др.) называли этот опыт выразительным словом "оккупация". Они имели в виду участие иностранного военного командования в карательных мероприятиях, направленных против народа, снисходительное отношение к местным властям, полное презрение его к русским обычаям и порядкам, отсутствие каких-либо знаний о Северном крае и его людях.

    * * *

       Первые шаги рабочей политики. На первых порах Верховное управление добивалось, прежде всего, признания его рабочим классом.
       6 августа ВУСО на своем заседании утвердило текст обраще­ния "К рабочим". В этом документе, подписанном управляю­щим отделом труда М. Лихачом, говорилось, что Верховное управление "не посягает и не посягнет на независимость и свободу классовых пролетарских организаций", выражалась уверенность в том, что рабочий класс даст этому управлению поддержку и силу, "без которых невозможна его плодотворная работа".
       Сразу же после рождения ВУСО состоялась пятая конференция архангельских эсеров. После доклада их лидера М.Н. Мартынова делегаты заявили о том, что они считают "...необходимостью приступить к организационной работе среди демократических слоев населения с целью сплочения демократии города и деревни вокруг ВУСО". Конференция высказалась за развертывание пропаганды по вступлению населения в ряды народной армии.
       Чтобы привлечь рабочий класс к сотрудничеству с Верховным управлением, отдел труда приглашал представителей совета профессиональных союзов на свои официальные заседания, различ­ные совещания, включал их во всевозможные комиссии, запрашивал мнение совета о "выработке срочных мер по поднятию производительности труда" и т.д.
       От эсеров не отставали архангельские меньшевики, формально не вошедшие в состав Временного управления. "Пролетариат должен всемерно поддержать Верховное управление Северной области. Поддержка же эта не должна выражаться лишь в резолюциях, а должна быть действительной. Пролетариат должен идти в добровольную народную армию, ибо армия - это та сила, на которую опирается всякое правительство",- призыва­ла рабочих меньшевистская газета "Северный луч".
       Однако рабочий класс города игнорировал новую власть или, в лучшем случае, отнесся к ней нейтрально. Это проявилось в том, что, несмотря на призывы руководителей самопрозглашенной Северной области встретить союзные войска, архангельские рабочие не приняли участия в этой акции.
       Состав встречавшей публики "был очень разнообразным, но преобладала интеллигенция и буржуазная публика", - заметил очевидец этого события. Один из служащих американского посольства докладывал в госдепартамент о том, что толпа, приветствовавшая иностранные войска, со­стояла лишь из буржуазии. "Рабочий класс, § отмечал он, § яв­но отсутствовал ... Когда офицеры союзных войск проходили по улицам по направлению к правительственному зданию, отсутствие рабочих было еще заметней". "В рабочих кварталах царила мертвая тишина", § так харак­теризовал настроения основной массы населения профсоюзный вестник "Рабочий Севера".
       Чуть позже газета меньшевиков "Северный луч" признала, что "отношение рабочего класса к происшедшему выжидательно-неопре­деленное, настроение же ... растерянное. Мы думаем, это объясняется тем, § и мы должны это откровенно сказать, § что благо­даря особым условиям здесь на Севере ... большевизм не был ра­бочей массой изжит".
       Классовая интуиция рабочих была безошибочной. Даже профсоюзные лидеры из числа "правительственной" партии эсеров чувствовали зыбкость положения Верховного управления и его политическую немощность.
       Бес­силие правительства можно подтвердить многими примерами. Приведем один из них. Пытаясь доказать, что они остаются на страже интересов революции, новые правители, как уже отмечалось выше, отдали распоряжение: всюду вывесить по два флага: старый царский и рядом красный. Военное командование интер­вентов, только что обещавшее не вмешиваться во внутренние дела, тут же "одернуло" новоиспеченную власть, категорично потребо­вав, чтобы, "кроме военного андреевского и национального (белый, синий, красный), другие флаги не поднимались".
       Впрочем, и действия самого Верховного управления вскоре доказали, что недоверие к ним со стороны рабочих было обоснованным. Вслед за перечисленными выше появились приказы об отмене рабочего контроля над производством, о вос­становлении военных трибуналов и введении смертной казни, о возврате национализированного торгового флота прежним владельцам, об от­мене всех советских декретов, касающихся социального страхования, об упразднении губернского совета народного хозяйства. При этом проведенная советской властью нацио­нализация промышленных, транспортных и кредитных предприятий характеризовалась как мера, приведшая к "несказанному развалу всего народного хозяйства, массовой безработице, голоду и вы­миранию рабочего класса".
       Декрет Советской власти о рабочем контроле отменялся "немедленно" и определялся так же, как мера, "дезорганизовавшая русскую промышленность и принесшая неисчислимые бедствия рабочему классу".
       Верховное управление организовало комитет внешней торговли Северной области, сосредоточив в его руках все нити этого вида деятельности и передав, таким образом, местным буржуа управление од­ним из важнейших механизмов экономики края. И это было не слу­чайно: дав буржуазии возможность использовать северные богатства, "верховники", как им казалось, заручились ее поддержкой. За этой поддержкой Временное управление обратилось уже на чет­вертый день своего существования. В этот день состоялось общее собрание Архангельского губернского торгово-промышленного сою­за.
       Перед собравшимися предстали глава правительства Н.В. Чайковский, а также управляющий отделом финансов Г.А. Мартюшин и его помощник Ф.И. Шмелев. На собрании обсуждался вопрос о "займе дове­рия". Эту идею выдвинул в своем выступлении Г.А. Мартюшин, призы­вая архангельских бизнесменов "быть Миниными, спасать Россию". В ответ на это торгово-промышленный союз постановил: "Все свои свободные наличные денежные знаки обратить в краткосрочный пя­типроцентный заем". Он собрал полтора миллиона рублей наличными. Более щедрыми оказались кооперативные организа­ции, давшие до двух миллионов рублей. Уже к 14 августа подписка на заем доверия составила 3,5 миллиона рублей. Архангельская буржуазия, таким образом, на первых порах оказала определенный кредит доверия новой власти. Верховное управление, подсчитав возможности местной буржуазии, намеревалось получить от займа 10 миллионов рублей.
       Тем временем механизм государственной власти приходил в движение. Постановления нового правительства активизировали антисоветские силы, крупных предпринимателей и просто обозленных обывателей. Уже в первые дни оккупации, согласно официальным данным, было арестовано 388 человек, в том числе руководители совета профессиональных союзов Н.В Левачев и А.П. Диатолович, 9 профсоюзных активистов профсоюза транспортных рабочих и другие. Как заметил чуть позднее профсоюзный журнал "Рабочий Севера", аресты в то время "производили все, кому было только не лень".
       Печать той поры называла наиболее активных исполнителей этой акции. Среди них офицер В. Минейко, назначенный военным комендантом 2-го района, а также В. Бидо, Н. Кыркалов, братья Бурковы. Эти и другие, как правило, молодые люди, сыновья архангельских предпринимателей сводили арестованных к местам заключения. Они, очевидно, действовали по каким-то заранее составленным спискам, и в момент ареста о предъявлении обвинительных документов об "уголовно-наказуемых деяниях" не могло быть и речи. Через день эта же группа активистов белого движения явилась в помещение совета профсоюзов и потребовала снять со здания красное знамя.
       Верховное управление, обсудив специально вопрос об арестованных и увезенных в Москву городских и земских деятелей, объявило всех заключенных советских активистов заложниками. Сообщая об этом решении, оно в телеграмме, направленной в Совнарком, заявляло о том, что "в случае применения репрессивных мер против увезенных большевистской властью архангельских земских и городских деятелей и рабочих, такие же меры постигнут немедленно и большевиков, арестованных в Архангельске".
       Волна репрессий прокатилась и по уездам. В Архангельск со всех концов губернии поступали вести об арестах советских активистов. Ко­мендант Пинежского уезда, сообщив о взятии под стражу нескольких жителей, сделал вывод: "...этих лиц нисколько не жаль... их надо убрать совсем, сырой земли много. Иначе они опять собьют народ на советскую власть".
       Пинежский уездный комиссар доносил, что среди 18 арестованных много "ярых большевиков". Среди них будущий организатор Архангельского лесотехнического института, известный лесовод Василий Горохов и его жена Надежда, Яков Мягконосов, Андрей Блохин, Павел Панкратов, Федор Абрамов. Все они выступали против записи в белую армию или занимали при советской власти определенные должности. В начале августа в этом же уезде оказались в заключении члены уездного исполкома и волисполкомов, комитетов бедноты Н.А. Антонов, Г.Т. Визжачий, Е.Я. Мерзлый, А.Н. Никулин, П.И. Полонский, И.Д. Рубцов, В.О. Щепоткин и другие лица как "советские комиссары, главные проводники системы контрибуций и террора".
       Аресты советских активистов во многих местах проходили не гладко. Значительная часть крестьян не поддерживала действия властей. Комиссар Пинежского уезда Д. Рогачев первоначально не справлялся с выполнением закона об аресте членов исполкомов волостных советов, ибо не имел в распоряжении реальной силы - воинского отряда. В деревне Остров, например, он не сумел арестовать бывшего члена волостного совета, так как крестьяне заявили: "Он был во время советской власти избранником народа, и потому только сам народ может судить его". В селе Верколе он не мог по той же причине арестовать братьев Ставровых. И таких примеров было много.
       Анализ документов, сохранившихся в фондах комиссий, свидетельствует о том, что среди других рассматривались такие категории преступлений, как принудительные взыскания денежных контрибуций с частных лиц и торговых предприятий, реквизиции товаров и иного частного имущества, помещений, аресты лиц, обвиняемых в агитации против союзников и др.
       Любое неосторожное слово в то время могло быть истолковано как недовольство новой властью. Так, в начале августа в Соломбале был аресто­ван куплетист Л. А. Сокольский за исполнение куплетов, "порочащих честь и доброе имя наших союзников", вместе с ним оказался в тюрьме и владелец ресторана "Вулкан" § за то, что допустил петь такие куплеты. Брали за все § "за соучастие", "за недоносительство", "за укрывательство" и т.п.
       Первая волна арестов продолжались до конца 1918 года. Как отметил в одном из своих приказов генерал Марушевский, в тюрьму поступали люди без документов либо с указанием вины "за принадлежность к большевизму", а у большинства арестантов, присланных из уездов, не было никаких указаний, кроме того, что задержан комендантом.
       Сразу же в Северной области начала складываться широкая сеть репрессивных органов. Право арестовывать и разбирать дела с течением времени получили несколько ведомств. Среди них союз­ная разведка (т.н. союзный контроль), военно-регистрационный отдел, военная канцелярия генерал-губернатора, следственные ко­миссии, главный военный прокурор области и начальник губернии. Позже специальная комиссия отметит, что во всех этих ведомствах "без всякой определенной системы, соблюдения законного сро­ка разбираются дела об арестованных".
       Особое усердие проявляла союзная контрразведка, которая, по свидетельству правительственного комиссара В. Игнатьева, "арестовывала и сажала кого угодно". Так, уже в сентябре на основании приказов генерала Пуля от 6 августа на рассмотрение военного были переданы дела о гражданах Иване Каулине, Михаиле Прокопьеве, Николае Панове, Александре и Евгении Михайловских, Максиме Рябко, Николае Семенчикове, Иване Кузнецове, Иване Позднякове, Александре Морозове и других. Часть из них обвинялась в незаконном хранении оружия, другая - в пропаганде большевизма.
       Очевидно, никогда не удастся полностью установить потери, которые нанес самозванный режим трудовому народу Севера. Каждый уезд терял лучших активистов. Приведем лишь один пример. В таком малолюдном уезде, каким был Устьвашский, из 18 членов исполкома девять, ровно половина были расстреляны или погибли в каторжных тюрьмах. Семь из них нашли свой конец на Иоканьге: А.Е. Андреев, Т.И. Бельков, П.Я. Задорин, В.Н. Малышев, Ф.П. Уткин, С.Р. Смородин. М.И. Ляпунов умер в Архангельской тюрьме, В.П. Парфенов - на Мудьюге.
       В первый день своего правления правительство Северной облас­ти распорядилось о восстановлении "попранных большевиками" сво­бод: совести, слова, печати, собраний и союзов, а также "о вос­становлении деятельности кооперативных, профессиональных и дру­гих организаций".
       Антисоветские силы смели эти обещания. Правительственный ко­миссар губернии Старцев издал постановление, гла­сящее: "...всем типографиям воспрещается без моего разрешения печатать какие-либо воззвания к населению как от имени политических партий, так и от имени организаций и частных лиц". Еще более грозен был приказ генерала Пуля, который объявил: "Всякие... митинги и прочие собрания как на улицах, так и в общественных местах и частных квартирах - запрещаю. Неисполнение или нарушение сего приказа влечет за собой предание виновных военно-полевому суду". И все эти предписания не были пустой угрозой. Так, 25 августа одновременно были оштрафованы редакторы четырех газет: "Северного утра" М.Л. Леонов, "Возрождения Севера" Г.А. Кашин, "Вестника Верховного управления Северной области" Е.Д. Дацкевич и "Северного луча" А.Н. Вечеславов "за помещение заметки в отделе хроники и объявление о собрании социал-демократов и строительных рабочих без разрешения союзного контрольного отдела".
       Разрешение генерала Пуля потребова­лось даже для проведения конференции "правительствен­ной" партии эсеров, цензуре подвергались докла­ды членов Верховного управления.
       Кадетская команда Старцева, позволив проведение собраний в рабочих коллективах, ввела правило, согласно кото­рому на каждое собрание требовалось особое разре­шение, которое следовало получить не менее чем за 48 часов до заседания. При этом цензуре подверга­лись тексты всех докладов. На собраниях запрещалось касаться текущего момента. На каждом из них должен был присутствовать милиционер. За нарушение этого правила полагался штраф до 3000 рублей или арест организатора собрания на срок до 1 месяца. Протоколы профсоюзных собраний сохранили десятки примеров, свидетельствующих о том, как представители власти останавливали ход собрания, прерывали выступавших, обвиняя их в антиправительственных выступлениях, в нарушении запретов и т. п..
       Особенно жестоким гонениям подверглись проф­союзы. Наступление на них велось буквально со всех сторон. Старцев пот­ребовал предоставить ему списки всех профсоюзных активистов города.
       Предприниматели, крупные и мелкие, включая владельцев небольших закусочных, лавок, бань и тому подобных заведений, категорически отказались признавать законными какие-либо требования проф­союзов. Так, профсоюз официантов в письме в совет проф­союзов сообщал, что "предприниматели трактирного промысла в буквальном смысле чувствуют себя вне зависимости от профессиональных союзов и не желают выполнять тех или иных постановлений союза". Со­держательница столовой, некая Акулова, сократив штат с пяти до двух человек, заявила профсоюзу: "Власть теперь совсем другая, и я ваших союзов не признаю, а служащих из союза [на работу] не возьму. Возьму со стороны, и буду платить не 320, а 200 рублей".
       Подобные примеры приводили другие проф­союзы, умоляя совет профсоюзов "прийти на помощь в борьбе с очевидным злом со стороны предприни­мателей".
       Сразу после издания решения о ликвидации рабо­чего контроля союз архангельских лесопромышленни­ков заявил о том, что "управление заводами является целиком и полностью делом и правом предпринима­телей со всеми вытекающими из этого последствиями". Этим же решением владельцы заводов освобождались от выплаты средств на содержание председателей и секретарей заводских комитетов. Лесопромышленники направили отношение всем профсоюзным комитетам, заявив о том, что с 17 августа выплата жалованья профсоюзным активистам прекращается. Союз лесопромышленников предупредил, что "собрания рабочих для обсуждения... вопросов должны отныне производиться исключительно в свободное от работ время".
       Председатель союза лесопромышленников Е. Шергольд в своем отношении в отдел труда пояснял, что, мол, профсоюзы в Архангельске не были професси­ональными объединениями рабочих, а превратились "в агентов большевистской власти, разжигающих классовую рознь и вносящих полную дезорганизацию в производство", и поэтому в новых условиях они "не имеют никаких прав вмешиваться в увольнение и наем рабочих и служащих".
       Буржуазия при поддержке союзного командования изгоняла профсоюзы из занятых ими помещений. Заводы и прочие пред­приятия, а также дома возвращались их прежним владельцам. И при этом генерал Пуль заявил, что "горячо при­нимает к сердцу интересы рабочего класса и надеется на поддержку со стороны рабочих".
       С первых дней прихода к власти Верховного уп­равления буржуазия саботировала установленный Со­ветской властью закон о социальном страховании, отказалась от внесения средств на медицинскую по­мощь рабочим. Постановлением от 13 сентября "все изданные Советской властью декреты, касающиеся различных видов страхования рабочих" на территории Северной области, были официально отменены. В Архангельске была упразднена городская больничная кас­са, которая объединяла 16699 рабочих (без членов семей), предприняты и другие меры, направленные на ликвидацию социальных завоеваний, претворенных в жизнь после Октября 1917 года.
       Объясняя причины ликвидации кассы, союз лесопромышленников заявил о том, что это учреждение, введенное большевистской властью 22 декабря 1917 года, "потеряло всякое значение, как незаконное учреждение". Это заявление поддержал старший фабричный инспектор губернии В. Гарин, подчеркнув, что касса была организована "на основании мало продуманного и нарушающего экономические условия промышленности декрета".
       В ответ на прекращение союзом лесопромышленников выплаты на содержание председателей и секретарей заводских комитетов заведующий отделом труда М. Лихач заверил, что он "вполне разделяет общие положения, выраженные в резолюции лесопромышленников". Одновременно он напомнил о том, что "эта оплата явилась не в результате распоряжения какого-либо органа власти, а вследствие добровольного соглашения между представителями союза лесопильных рабочих и союза лесопромышленников. Результатом точно такого же согласия происходил сбор процентов отчислений с заработков в пользу профсоюзов". "Ввиду этого, § полагал Лихач, § является справедливым и целесообразным, чтобы отмена настоящего порядка была проведена тем же путем".
       Лихач довел до сведения промышленников намерение правительства о том, что изменения о взаимоотношениях между предпринимателями и рабочими в непродолжительном времени будут разработаны и опубликованы отделом труда. И вскоре постановление правительства появилось в печати. По докладу Лихача правительство приняло решение об учреждении смешанного комитета из предста­вителей отдела труда, предпринимателей и рабочих "для разрешения спор­ных взаимоотношений работодателей и рабочих". Комитету вменялось в обязанность не только решение спорных вопросов между работодателями и рабочими, но и пересмотр существующих постановлений об охране труда и составление новых норм в той же области.
       В состав коми­тета входило по 6 представителей от рабочих и предпринимателей, по 1 представителю от отделов Верховного управления: торговли и промышлен­ности, финансов и труда. Таким образом, большинство в этом комитете при­ходилось на долю буржуазии. Понятно одно: правительство не смогло вмешиваться во взаимоотношения между предпринимателями и рабочими. Оно не выступило защитником интересов рабочего класса, получившего при советской власти значительные права. Следует признать, что некоторые из них были осуществлены в то время поспешно, порой без анализа реальных возможностей предпринимателей. Но как бы то ни было, рабочий класс, профсоюзы обрели в то время шансы влиять на лесопромышленников, добиваться улучшения условий труда. И разовое лишение того, что они имели, вызывало их недовольство, создавало напряжение в рабочей среде.
       Понятно, что меры, проводимые буржуазией, ставили тружеников лесозаводов в бесправное положение. А рост цен и начавшаяся безработица оборачивались голодом. В этой ситуации рабочие пытались отстаивать свои позиции, завоевания, добытые в результате революции.

    * * *

       "Наша сила - в единстве". Единственной силой, способной защитить свои интересы, национальное достоинство и попранные новой властью права профсоюзов выступил архангельский рабочий класс.
       Позиция архангельских профсоюзов нашла свое выражение в документах собрания представителей правлений 17 профсоюзов, состоявшегося 2 и 3 августа. В архивных фондах сохранился протокол собрания от 3 августа. Кроме 54 активистов, на нем присутствовал также управляющий отделом труда Верховного управления Северной области Лихач.
       Даже сухая протокольная запись свидетельствует о накале страстей, отразивших недовольство рабочих, их возмущение действиями антисоветских сил. Это нашло отражение даже в порядке дня собрания, точнее - в очередности рассмотрения вопросов повестки дня. Протокол гласит: "Порядок принимается следующий: 1. Об аресте председателя совета профессиональных союзов. 2. О вооружении рабочих. 3. Об отношении к новой власти".
       Казалось, что главной в тот момент должна быть проблема отношения к власти. Но уже первые сутки существования Верховного управления убедили рабочих в том, что обстановка в городе далека от обещаний правительства.
       Несколько человек приняло участие в обсуждении первого вопроса. Докладчик - председатель Совета профсоюза Ф. И. Наволочный - сообщил о том, что утром 3 августа, готовясь к совещанию, он распорядился вывесить над зданием совета красный флаг. Через короткое время в помещение ворвался инженер Деребизо и, угрожая револьвером, ударил Наволочного, потребовав снять флаг.
       Представитель Верховного управления Лихач сразу же сделал заявление: "Этот инцидент явился просто недоразумением и недопустимой выходкой неизвестного правительству лица, которое будет арестовано и привлечено за это к ответственности". Он заверил собравшихся в том, что "в дальнейшем все аресты будут производиться только по ордеру Верховного управления".
       Профсоюзные активисты на основании этого заявления решили немедленно вывесить красный флаг и приняли умеренную резолюцию. Собравшиеся сочли объяснения Лихача удовлетворительными, но настаивали на немедленном задержании лиц, производивших аресты, и предании их суду.
       Лихач не забыл этого инцидента и 4 августа поставил его на обсуждение Верховного управления. Правительство приняло решение: "Граждане вольны вывешивать любые флаги, любых комбинаций цветов, кроме флагов враждебных государств". Указывая на конкретный случай, происшедший в совете профсоюзов, правительство постановило: "Направить офицера в совет профсоюзов и заявить, что он имеет право вывешивать красный флаг".
       Между тем, пока обсуждался первый вопрос, на собрание явились Левачев и секретарь Архангельского совета профсоюзов Диатолович, только что выпущенные из тюрьмы по просьбе совета профсоюзов. Им было немедленно предоставлено слово. Тот и другой потребовали освободить из заключения профессиональных активистов, заверили собравшихся в том, что они будут выступать за интересы рабочих, что они "в настоящее время сочувствуют идее большевизма и будут проводить ее и в дальнейшем".
       Эти заявления знаменательны: ни тот, ни другой оратор никогда не были большевиками. И можно представить себе тот резонанс, который вызвали выступления двух хорошо известных в городе профсоюзных лидеров, уже вкусивших плоды эсеровской демократии.
       На собрании не раз подавал свой голос представитель Верховного управления Лихач. Напирая на необходимость установления порядка и законности, он потребовал от собрания прежде всего "выявить свое политическое лицо". После горячих выступлений по вопросу "об отношении к власти" были внесены две резолюции: Гальперина и Бечина.
       Первый предложил "оказать должную поддержку в перевороте, совершенном во имя торжества народовластия", и призвал "рабочих к сплочению вокруг своих классовых организаций в целях борьбы за направление политики власти в интересах рабочего класса".
       Более энергичной являлась резолюция Бечина: "Совет профессиональных союзов... будет стоять исключительно на классовой точке пролетариата до того момента, пока власть не будет исключительно социалистической".
       Большинством голосов (32-за при 16 против и одном воздержавшемся) собрание приняло резолюцию М. Бечина. За нее голосовали пять членов руководящего органа Совета профсоюзов: Наволочный, Скрылев, Диатолович, Шестаков и Березин, а также лидеры крупных профсоюзов: рабочих и служащих лесопильных предприятий, работников водного транспорта, архитектурных рабочих, электромонтеров, транспортных рабочих, печатников и др.
       Острой была полемика по вопросу о вооружении рабочих. Цейтлин настаивал на том, чтобы организовать через профсоюзы распределение оружия среди рабочих и "образовать отдельную дисциплинированную рабочую организацию". Климович заявил о необходимости новому правительству осуществить "всеобщее вооружение" рабочих, если оно хочет держать опору на трудовой народ. Если же оно не может соблюдать эти интересы, то следует порвать с ним и перейти к подпольной борьбе.
       Пытаясь примирить крайние точки зрения, Диатолович внес предложение: "ввиду отсутствия в руках пролетариата оружия потребовать от власти немедленного разоружения тех элементов, на которые рабочий класс положиться не может". Ни одно из предложений не было принято: первая резолюция получила 9 голосов, вторая - пять, предложение Диатоловича - 16. На настроение собравшихся повлияло выступление Лихача, заявившего, что "вооружение рабочих без всякого порядка не принесет никакой пользы".
       В целом же можно сказать, что главный выразитель настроения рабочих - совет профессиональных союзов - отказал в доверии правительству.

    * * *

       Анализ решений, принятых по этому вопросу, показывает, что совет профсоюзов хорошо чувствовал обстановку в городе и настроение рабочего класса. Труженики не только заводов и мастерских, но и мелких заведений - сферы обслуживания, типографского дела и т.п. проводили собрания, на которых выражали свое отношение к "текущему моменту".
       С этой точки зрения показательна резолюция, принятая профсоюзным собранием официантов 6 августа. Работники сферы питания заявили о возможности поддержки новой власти лишь при условии, если она "будет только социалистической, будет опираться на пролетариат и трудовое крестьянство и поддержит наши завоевания за 1917-1918 гг.".
       Днем раньше профсоюз печатников резко и резонно заявил: "Выносить авансом доверие или недоверие к власти нельзя. Необходимо увидеть, насколько она будет проводить те лозунги, которые будут провозглашены во время вступления в управление областью".
       Профсоюз металлистов на своем собрании, обещая поддержку новой власти, "пока она будет стоять на страже политических и экономических интересов пролетариата", в то же время предупредил ее: "Малейшее уклонение от задач, предназначенных к проведению в жизнь в скорейшем времени, повлечет за собой отказ в поддержке и доверии к таковой".
       Несмотря на запрет властей обсуждать текущий момент, рабочие находили способ выражать свое отношение к событиям. Рабочие лесозавода Кыркалова 7 августа пришли к мнению: "Мы будем держаться всех завоеваний Октябрьской революции и держать в руках свое красное знамя". Они потребовали возвращения "завоеваний 1917-1918 гг., свободы слова, печати и собраний, социалистической власти". Собрание ответило категорическим отказом на призыв правительства записываться в ряды народной армии.
       В ответ на упразднение всех органов советской власти в решении общего собрания союза металлистов подчеркивалось: "Профсоюз считает необходимым создать Совет рабочих депутатов, как выявителя воли пролетариата и его политической платформы, а поэтому предлагает всем союзам составить комиссию для создания такового в самый ближайший срок".
       "Настаиваем на организации Совета рабочих депутатов, контролирующих настоящую власть", - поддержали их активисты профсоюза рабочих и служащих лесопромышленных предприятий. Резолюцию такого же содержания приняло 5 августа общее собрание профсоюза строительных рабочих.
       В резолюции упомянутого выше собрания содержалось категоричное требование об освобождении членов профсоюзов, которые были арестованы как сторонники советской власти. Собрание считало, что судить их должны сами рабочие, "которые выделят своих представителей в суд", а также нужно "предоставить пропорциональное число мест профсоюзам в следственной комиссии по этому делу". Рабочие требовали создания вооруженных отрядов для "немедленного разоружения белогвардейцев, бывших полицейских чинов". Строители заявили о недопустимости вмешательства в дела профсоюзов и хозяйственно-экономических органов, созданных при советской власти.
       Множество подобных документов поступало в совет профессиональных союзов, непосредственно в Верховное управление, некоторые из них проникали на страницы печати. Содержание их свидетельствовало о том, что рабочий класс твердо отстаивал свои интересы и практически отвергал одно из главных постановлений Верховного управления "Об упразднении всех органов советской власти" и аресте их активистов.

    * * *

       В архивных делах сохранился яркий документ - обращение Н.В Левачева, адресованное "всем товарищам рабочим лесозаводов города Архангельска и его районов". В воззвании проявился талант организатора, наметившего программу действий профсоюзов в новой обстановке.
       Отметив, что в дни переворота профсоюзам был нанесен тяжелый удар, Левачев констатировал, что на многих заводах в результате "получился хаос", комитеты фактически не существуют, а это привело к тому, что "все темные силы пытаются удушить рабочий класс, отнять у него все революционные завоевания, добытые в 1917-1918 гг.".
       Предупреждая о том, что капиталисты попытаются и дальше "идти на рабочий класс", сделать его таким же бесправным, как до 1917 года, Левачев призывал: "Товарищи! Медлить невозможно, промедление смерти подобно. Необходимо как можно скорее опомниться от нанесенного нам удара, как можно скорее сплотиться и взять на себя работу по организации рабочего класса... дать должный отпор зарвавшимся капиталистам". При этом он подчеркнул, что только в единстве состоит сила рабочих.
       Идеи, сформулированные Левачевым, нашли выражение в решении многолюдного собрания рабочих и служащих 18 лесозаводов Маймаксы, состоявшегося 7 августа 1918 года. Выступая на этом собрании, Левачев говорил о том, что "не успели просохнуть афиши", в которых новое правительство оставляло за рабочими право свободы слова, печати, собраний и союзов, как появился приказ, по сути, отменяющий все свободы.
       В резолюции о текущем моменте собрание отметило, что "физиономия правительства, несмотря на все его заявления, остается неясной". Оно утвердило программу действий рабочих, которая состояла из 12 пунктов. В них, в частности, содержались такие требования к рабочим: "Оставаться на своих классовых позициях борьбы с капиталом до полной победы социализма.... Ни в коем случае не отступать и не отдавать обратно завоеванных в тяжелой и упорной борьбе прав и улучшений.... Не оказывать никакой поддержки власти, в составе которой находятся капиталисты - наши вечные враги".
       "Со всякой властью, которая будет посягать на нашу свободу и права, - заявляли далее участники собрания, - будем бороться всеми имеющимися у нас средствами.... Ни один гражданин не может быть арестован за принадлежность к той или иной политической партии... Работники профсоюзного движения, независимо от принадлежности к политической партии, а также члены исполкома Маймаксанского Совета рабочих депутатов, арестованные по распоряжению ВУСО, должны быть освобождены".
       Резолюцию приняли ( лишь двое воздержались), но инициатор проведения собрания Левачев был арестован при всех собравшихся и уведен в городскую тюрьму.
       Подобные резолюции принимались многими профсоюзами. 10 августа совет профсоюзов, выражая настроение рабочих города, направил дипломатическому корпусу официальный протест, в котором содержалось предупреждение, что аресты создают "глухое, стихийное брожение масс, готовое каждую минуту вылиться наружу грозным потоком". "Мы считаем необходимым, - говорилось в документе, - обратить внимание дипломатического корпуса на недопустимость вмешательства в наши внутренние дела..., производства каких-либо арестов граждан, стеснять свободу печати и т.д., ибо этим затрагивается не только личность, но и наша национальная честь".
       Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы в дни, когда шли массовые аресты бывших советских и профсоюзных работников, выступать с такими заявлениями.
       Профсоюзы резко противились всем ограничениям, касавшимся проведения собраний, организации лекций и т.п. мероприятий. Так, предписывалось заранее предоставлять сведения о повестке дня собраний, времени их проведения. Совет профсоюзов не без иронии ответствовал правительственному комиссару, что будет сообщать все это "только лишь явочным порядком для сведения, так как представлять повестку дня... крайне затруднительно, а иногда и невозможно". Подобный же ответ исполком совета профсоюзов дал на запрос начальника первой части милиции города: "дать немедленно справку о составе правления профсоюзов с указанием звания, имени и возраста". Исполком ограничился присылкой списка людей, добавив к нему приписку: "Что же касается звания, то по понятиям исполкома все люди ныне граждане и только. Других сведений об их звании не имеется. Точно так же нет сведений о летах".
       Профсоюзы пытались использовать в своей борьбе легальные возможности, свободы, обещанные в постановлениях Верховного управления. Совет профсоюзов искал у последнего поддержки в своей борьбе.
       Приведу лишь два примера. Сразу же после совещаний профсоюзных активистов, которые состоялись 2 и 3 августа, совет профессиональных союзов потребовал от Верховного управления выполнять свои обещания, т.е. прекратить аресты невинных рабочих, не стеснять профсоюзную деятельность, использовать без всяких ограничений красный флаг, не ограничивать завоеванную ранее свободу и т.д.
       Второе требование руководителей рабочего класса состояло в том, чтобы правительство приняло меры против надвигавшегося на рабочие массы голода. Указывая на непомерный рост цен на предметы первой необходимости, председатель совета профсоюзов сообщал Верховному управлению о том, что надо немедленно повысить тарифные ставки, и указывал на то, что предприниматели всячески уклоняются от решения этой проблемы.
       Совет профсоюзов конкретизировал свои требования в октябре 1918 года в письме Чайковскому за подписью председателя Наволочного. "Непомерный рост цен на предметы первой необходимости давно уже поставил на очередь вопрос о необходимости пересмотра прожиточного минимума и основанной на нем таблицы окладов жалованья... Мы исчерпали все попытки войти в соглашение с предпринимателями, уклонившимися от участия в работе согласительной комиссии, которая мирно и безболезненно разрешила бы конфликт между интересами рабочих и работодателей...." Отметив далее, что "полуголодное существование рабочих масс порождает тягостную атмосферу", совет профсоюзов просил Верховное управление выступить в качестве беспристрастного посредника в разрешении вопроса о повышении ставок. При этом совет добавлял: "Мы учитываем финансовый кризис, мы принимаем во внимание положение промышленности и сокращаем свои притязания до пределов возможного...".
       Как же прореагировали новые власти на эти требования?
       Руководство области, отвечая на первую группу требований, по сути дела повторило пышные слова своей первой декларации. В одном из пунктов своего пространного ответа оно объявляло "полную свободу рабочих и профессиональных организаций", заверяло в том, что "принимает на себя заботу по охране прав и интересов трудящихся". В ответ на требование рабочих прекратить аресты и выпустить на свободу невинно арестованных профсоюзных работников говорилось: "Так как задачей Верховного управления является восстановление свободы и права, попранных большевистской властью, то лишение свободы какого-либо гражданина Верховное управление рассматривает как меру, которую могут применять надлежащие власти лишь в случае предъявления данному лицу конкретного обвинения, но отнюдь не за самый факт принадлежности его к той или иной партии, группе, союзу и т.д." Аресты проводились, сообщалось далее в ответе Верховного управления, "лишь в случае, если против известного лица имелись веские конкретные подозрения или оно застигнуто на месте преступления...".
       В обстановке, когда в городе и уездах шли повальные аресты советских активистов, и в особенности большевиков, подобная риторика не могла убедить руководителей рабочего класса губернии. Издевательством над смыслом событий являлись слова о том, что обвинения не предъявлялись за факты принадлежности граждан к партии или какому - либо союзу.
       Не больше ясности вносили ответы руководителей губернии и города о повышении тарифных ставок и борьбе с надвигающимся голодом. Управа городской думы разъясняла, что многократные обращения к Верховному управлению и союзному командованию об увеличении хлебных поставок наталкивались на сопротивление и указание на малые ресурсы, имевшиеся в запасе. Свою лепту в разъяснение сути проблемы и путей ликвидации голода внес Пуль. Генерал назвал главными виновниками голода на Севере большевиков, которые преградили путь доставки хлеба из Сибири. Поэтому он призвал рабочих вступать в ряды формируемой армии, чтобы быстрее пробиваться на железную дорогу и привезти хлеб из Сибири.
       Таким образом, вразумительного ответа на свои законные просьбы и реальной помощи рабочие города не получали.
       Верховное управление знало о настроении рабочих и так или иначе пыталось на первых порах решать рабочий вопрос.
       Уже 6 августа М. Лихач доложил на заседании правительства о том, что "производятся произвольные аресты рабочих, выселение профсоюзов из помещений, расчет членов фабрично-заводских комитетов, закрытие примирительных камер". Все эти факты, отмечал он, создают "тревожную атмосферу в рабочих кругах". Лихач внес ряд предложений по урегулированию острых вопросов. Он предложил провести переговоры с предпринимателями, учредить особый смешанный комитет из представителей отдела труда ВУСО, предпринимателей и рабочих "для разрешения спорных отношений между работодателями и рабочими", принять другие меры.
       Члены правительства поддержали предложения, ибо они, по сути, ни к чему не обязывали: прав предпринимателей не ущемляли, в то же время и рабочих в их законных требованиях как будто не ограничивали.
       На следующий день Верховное управление утвердило текст воззвания отдела труда ко всем рабочим города и Северной области. Напомнив, что "ВУСО ставит своей задачей восстановление единства России, утверждение народовластия и спасение революционных завоеваний народа", оно выразило уверенность в том, что "рабочие массы, кровно заинтересованные в спасении и единстве революционной родины, пойдут всемерно навстречу правительству в исполнении принятой им на себя огромной работы".
       На деле рабочий класс города не встретил действенной поддержки со стороны Верховного управления. Вследствие этого рабочие пытались самостоятельно решить некоторые проблемы. Так, в целях оказания помощи семьям арестованных профсоюзных работников совет профсоюзов создал денежный фонд помощи остро нуждающимся, но этот фонд был крайне мал и мог удовлетворить нужды немногих. Кроме того, из-за усиливавшейся безработицы он практически не пополнялся.

    * * *

       Таким образом, с первых дней своего существования Верховного управления в городе сложилась крайне противоречивая ситуация. Актив рабочего класса отказался признать авансом новую власть, заявив о поддержке завоеваний, осуществленных в течение 1917-1918 гг.
       Шатким и неуверенным было положение самого правительства. Михаил Лихач, обещая профсоюзным активистам арестовать белогвардейца Деребизо, разрешив им немедленно вывесить красный флаг во время совещания, еще не предполагал, что это уже не являлось компетенцией местной власти. Вскоре последовал приказ генерала Пуля о снятии красных флагов.
       Столь же жалкими были обещания от имени управления выпустить на свободу арестованных профсоюзных активистов. Как уже было отмечено выше, спустя всего четыре дня после проведения совещания, о котором речь шла выше, Н. Левачев вновь был брошен за решетку. Все попытки рабочих воздействовать на власти, новая волна их требований об освобождении своего руководителя были тщетными. Группа профсоюзных активистов после долгих мучений в тюремном заключении и в концентрационном лагере на Мудьюге была расстреляна.

    * * *

       ВУСО и настроение крестьян. Как же реагировали крестьяне губернии на переворот и очередную перестройку органов местной власти?
       Процесс признания Верховного управления Северной области, а также создания новых органов власти на местах происходил трудно. Сразу же после рождения ВУСО заведующий военным отделом С. Маслов совершил длительный рейд по Северной Двине и Ваге. После возвращения в Архангельск Маслов рассказал корреспонденту одной из газет: "Местные деятели решительно отказывались от всяких постов в структуре новой власти. Каждое назначение производилось с трудом... Причина - в непрочности нового строя. Чем ближе к линии фронта, тем меньше устойчивость в настроении. В Шенкурске к нам обратились с просьбой дать надежную охрану по возможности из союзников".
       Легко понять людей, с которыми вел речь военный министр: они отдавали себе отчет в том, что в дальнейшем их могут ожидать неприятности. Так оно и случилось : за службу белым многие из них заплатили жизнью.
       В течение августа в уездах состоялись крестьянские собрания и сходы, на которых в качестве основного обсуждался "текущий момент". На них речь шла об отношении к Верховному управлению Северной области и о предстоящих переменах в жизни губернии. Резолюции этих собраний, донесения из волостей и уездов, на первый взгляд, дают одноцветную картину § одобрение власти ВУСО и прихода на Север иноземных войск. Исследователи подсчитали, что 90 волостей из 119 Архангельской губернии продемонстрировали поддержку правительства Н.В. Чайков­ского и его политики.
       Этот подсчет не вызывает сомнения. Но анализ подобных резолюций, принимавшихся в то время по рекомендациям представителей той и другой стороны, показывает, что этот процесс происходил по одинаковой схеме. И "белые", и "красные", чаще всего военные люди или пропагандисты, собирали крестьянский сход, предлагали текст резолюции, и крестьяне, попав в подобное положение, голосовали за ее принятие. Какова была их подлинная позиция - об этом можно судить лишь только по догадкам.
       Реакция крестьян на события была не однозначной. Покажем это на примере Шенкурского уезда, где в основном и разворачивались события.
       Резолюции собраний в двинских волостях уезда отличались политизированностью. Так, волостной сход Власьевской волости этого уезда в своей резолюции заявил, что он приветствует и поддерживает "Верховное управление, союзников, пришедших для наведения порядка, объединения распадающейся России и освобождения от германского засилья, наложенного Брестским миром, через германских агентов-большевиков". Этот документ включил в себя весь набор штампов белогвардейской прессы тех дней. Понятно, что такой текст был завезен в деревню заезжим эмиссаром новой власти.
       Резолюции собраний в волостях, расположенных вокруг Шенкурска, были более краткими и взвешенными по содержанию. 18 августа жители Устьпаденьгской волости Шенкурского уезда постановили: "ВУСО признать до воссоздания единой Всероссийской Государственной демократической власти". Часть крестьянства выразила "условную поддержку" новой власти. Крестьяне Смотроковской волости того же уезда, признав Верховное управление, внесли в резолюцию оговорку о том, что этому правительству крестьяне будут оказывать доверие лишь "постольку, поскольку оно является выразителем и исполнителем интересов и воли трудящихся".
       С оговорками признал новую власть шенкурский земский уездный съезд, состоявшийся в конце сентября 1918 года. После прений гласные решили приветствовать Верховное управление, выразив надежду на то, что его первейшей задачей будет "установление народоправства и охрана его со всех сторон" и что этот орган позаботится о поддержке его системой демократических управлений, избранных после 1 августа. В ходе обсуждения резолюции была сделана важная поправка. "Приветствуем, § говорилось в ней, § армию союзных с нами народов, прибывших на территорию Северной области не с целью вмешательства во внутренние дела, а для борьбы против Германии и Бреста". Поправку приняли, но голосовавшие разделились поровну: 20 - за, 9 - против и 10 воздержались.
       Осмотрительно действовали те крестьяне и органы местной власти, которые откладывали проведение подобных собраний, а собравшись, находили повод затянуть дело с ответом. Жители Ямскогорской волости, например, собрались на свой сход лишь 8 сентября 1918 года. Решение же, принятое ими, гласило: "Вопрос о признании ВУСО оставить до решения его на уездном земском собрании и прибытия оттуда наших представителей".
       Особенно неуютно чувствовали себя жители прифронтовых деревень. Пожалуй, наиболее ярким примером оценки ситуации явилось решение крестьян Суландской волости. Отметив, что волость находится посреди боевой линии, крестьяне единогласно постановили: "Остаемся нейтральными, не будем примыкать ни в ту, ни в другую сторону, ни к земству, ни к Совету. Наш же волостной орган должен впредь именоваться волостной управой".
       Примерно так же реагировали крестьяне Нижнепуйского общества. На общем собрании 23 августа они решили резолюции о власти пока не выносить, а ждать ее дальнейшего закрепления. В ответ на вопрос об их мнении о названии будущего органа местной власти они заявили: "Для нас, небольшого общества, безразлично § Совет или земство. Были бы истинно народные, справедливые, честные, не попирающие права трудового народа органы".
       Для более ясного понимания сложности ситуации сошлемся на деятельность в эти тревожные дни самого крупного в Шенкурском уезде Ровдинского волостного Совета. Общее собрание, состоявшееся 18 августа, обсудив вопрос о "занятии англичанами Севера", единогласно постановило: "оставить вопрос открытым ввиду неясности положения".
       На собрании разгорелись нешуточные страсти, убедительно подтверждающие вывод члена Верховного управления Маслова после его поездки по уездам губернии. Председатель волисполкома настойчиво просил уволить его от должности. Собрание пыталось избрать председателя из числа членов Совета, но все присутствовавшие отказались от такой чести. Отказался от должности и секретарь волисполкома, но после упорного упрашивания односельчан он согласился работать до 25 августа. А на заседании 25 августа обстановка еще более накалилась. Первым члены Совета обсудили предписание уездных властей об аресте бывшего председателя Совета И. А. Шилова. Решили при 12 голосах за, 9 против и 3 воздержавшихся создать комиссию из 3 человек "для расследования причин ареста". После прений по вопросу "О текущем моменте" члены Совета опять, как и раньше, решили "никакой резолюции пока не принимать". Стремление людей, оказавшихся в таком положении и попытавшихся остаться в стороне, уберечь свои семьи, имущество, по-человечески понятно.
       По наблюдениям свидетелей тех событий, нейтральную позицию заняла значительная часть крестьянства. Гласный А.И. Коржавин, выступая 11 сентября 1919 года на губернском земском съезде, поделился своими впечатлениями о настроениях шенкурских крестьян: "Уезд разбился на отдельные части. Одни волости держат сторону большевиков. Другие же, наиболее пострадавшие, проявляют ярую оппозицию, большая же часть населения все-таки пока держится нейтрально".
       Каковы причины разброса мнений среди крестьян самого населенного уезда, в состав которого в то время входила значительная часть двинских волостей, а также нынешнего Вельского района?
       Подобное состояние умов можно объяснить рядом обстоятельств. Нейтральное отношение к советской власти обусловливалась тем, что она к августу 1918 года не пустила глубоких корней. Просуществовав около полугода, она ничего не дала крестьянам. Земельный и продовольственный вопросы не были решены. Более того, "черный передел", который намеревалась устроить советская власть, во многом не устраивал крестьян, вызвал недовольство значительной части деревенского населения.
       Крестьяне уезда не обрели желанного покоя и мира. Далеко не все солдаты возвратились к своим семьям, часть из них томилась в плену. А воины, пришедшие с фронта, тоже не получили передышки. Уже с ранней весны 1918 года их стали пугать новой войной, а потом началась внезапная и совершенно непонятная большинству населения мобилизация в Красную армию, что вылилось в вооруженное столкновение бывших солдат с органами советской власти. И, что еще хуже, с февраля 1918 года над уездом витал призрак гражданского противостояния. Нарастала волна предписаний центральных и местных властей о конфискациях, введении чрезвычайных налогов, начались первые аресты. Полуграмотная деревня, за исключением тонкого слоя крестьян, в основном молодых солдат, противодействовала этим решениям властей. А после объявления мобилизации в Красную армию в оппозицию к советской власти встали и бывшие солдаты.
       Таким образом, чем ближе к линии фронта находилась та или иная волость, тем более осторожно оценивали ее жители обстановку. И наоборот, волости около Архангельска, та часть Шенкурского уезда, которая примыкала к Северной Двине, занимали по отношению к советской власти отрицательную позицию.

    * * *

       Неустойчивое состояние крестьянских умов проявилось и при формировании новых органов власти. Мы уже приводили выше высказывание по этому поводу военного "министра" С. Маслова после его поездки по Северной Двине и Ваге. Всякое назначение, по его наблюдениям, на ту или иную должность удавалось производить с большим трудом.
       Исполнением постановления ВУСО о ликвидации Советов на местах занялись правительственные комиссары. Шенкурский комиссар Исупов направил во все волости директиву, которая предписывала распустить исполкомы Советов и восстановить временные земские управы. Он считал возможным, в случае отсутствия на месте членов прежних управ, исполнение их обязанностей исполкомами Советов, при условии строгого соблюдения постановлений новых властей и смены своего названия.
       Земские временные управы удалось создать во всех волостях. Исключение составила Воскресенская волость, где 2 сентября исполком совета принял решение: "Оставить в качестве органа местного самоуправления волостной Совет крестьянских депутатов в прежнем его составе. Земства не восстанавливать, распоряжений от вновь образованной Шенкурской уездной власти, а равно и губернской § не исполнять, сняв за это всякую ответственность с волостного исполнительного комитета". Принятие такого решения объяснялось близостью фронта. Благовещенская и Воскресенская волости являлись конечным пунктом, до которого дошли в августе-сентябре 1918 года подразделения белогвардейской и союзной армий и где они пробыли около месяца.
       Сложным оказался процесс восстановления земства и в других волостях. Трагедией завершилось расставание с советской властью в Тарне: первый председатель исполкома волостного совета П.В. Кукин был расстрелян местными белогвардейцами. Аресту подверглись четыре советских активиста в Афаносовской волости: П.Г. Жданов, В.Я. Мелкий, И.П. и П.А. Патракеевы, двое § Н. Кочетов и С. Шошин § в Шеговарах.
       Заметные колебания при выборах власти проявили жители Шеговарской волости. За восстановление управы отдали голоса 73 человек, 34 § голосовали против, а 32 § воздержались. Иначе говоря, голоса разделились пополам.
       Но как бы то ни было, земские органы власти постепенно вступили в свои права в той части уезда, которую захватили антисоветские силы. А временная земская комиссия подготовила созыв уездного собрания, которое избрало новый состав управы. Но в целом земство в Северной области, вернее в той части, которая считалась Архангельской губернией, не проявляло рвения при выполнении заданий военного командования, проведении мобилизаций и т.д.
       Один из обозревателей той поры резонно отметил, что авторитет среди народа в государстве, вступившем на путь демократического управления, могли приобрести только органы, действительно избран­ные самим населением. Однако случилось так, что все власти в тот момент носили самочинный и неопределенный характер. Даже само Верховное управление являлось таким учреждением. Правда, оно состояло из членов Учредительного Собрания, но их выбирали в депутаты парламента, а не в архангельские министры.
       В условиях военного времени слабо проявляли себя земские органы. Сказывались такие факторы, как новизна земского дела в губернии, его мо­лодость, темнота и общественно-политическая неподготовленность крестьянского населения, огромные пространства, бездорожье, слабое проникновение в деревню газет и вообще всякого культурно-осведомительного материала.
       Кроме того, во многих местностях земские учреждения были, в сущности, теми же большевистскими совдепами и коми­тетами, только переменившими свои наименования. "Порядка было мало, - отмечал современник. - Каждая де­ревня жила своей самостоятельной жизнью. Налогов крестьяне не платили, казенные имущества расхищались. Суда не было. Где были хлебные припасы, то свободно производилось приготовление и продажа спиртных напитков". Достоверным являлось только то, что вся земская деятельность держалась казенными субсидиями да случайными и произвольными поборами, т. к. масса населения была не готова деятельно помогать местному самоуправлению. Содержание земства при его сомнитель­ной полезности стоило так дорого, что областная власть с самых первых шагов вполне оправданно стала вводить упрощенное управление из трех лиц: правительственного уездного комиссара, одного представителя от города и одного представителя от земства.
       Такова была общая картина, характерная для важнейших ветвей власти в губернском городе и на местах.

    * * *

       Итак, можно сделать вывод о том, что северное крестьянство колебалось в своем отношении к силам той и другой стороны. Оно, как правило, пыталось занять нейтральную позицию, что было делом нереальным в обстановке военных действий и непрерывных мобилизаций в белую армию. В конце концов дело завершалось тем, что крестьяне становились на сторону победителей. Нередко они проявляли полное равнодушие к политике правительства. В своих воспоминаниях генерал Марушевский заметил: "Импровизация всюду была полная. Более зажиточная часть населения относилась к властям с недоверием и пренебрежением, рабочие были настроены скорее оппозиционно, а крестьянство на необъятной шири края - безразлично".
       Следует согласиться с выводами современных исследователей о том, что авторитет Северного правительства постепенно снижался: "Если в августе 1918 г. установление антибольшевистской власти на большей части Архангельской губернии произошло мирным путем, то последовавшее затем насильственное смещение местных Советов и замена их земствами, широкие аресты местных лидеров, сотрудничавших с большевиками, и, наконец, объявление мобилизации в белую армию, продолжение надоевшей всему народу войны вызвали острое недовольство политикой ВУСО/ВПСО".
       Забегая вперед, заметим, что это недовольство крестьянства Севера быстро перекинулось затем и в белую армию.

    * * *

       Верховное управление и союзное командование. Важнейшей проблемой, вставшей перед Верховным управлением, являлись его отношения с союзным командованием.
       Формально архангельский антисоветский переворот, как отмечалось выше, был произведен внутренними элементами, заранее стянутыми в город. Тем не менее эта акция была проведена с ведома и поощрения иностранных сил, которые в качестве главного условия высадки своего десанта (для придания видимости его "законности") считали формальное приглашение его местным органом власти. В одном из первых интервью генерал Пуль подчеркнул, что сразу же после взятия власти Верховное управление "попросило союзников войти в город". Он не преминул воспользоваться своим высказыванием в печати для широких обещаний помочь жителям города продуктами питания. "Первый шаг, сделанный союзниками после вступления в город, - заявил генерал, - был посвящен подсчету продовольственных запасов. Узнав, что запасы муки и продовольствия очень ограничены, они сейчас же начали принимать меры, чтобы улучшить дело снабжения населения".
       Мы полагаем, что без заранее собранных в Архангельске офицерских антисоветских сил, без поддержки их иностранными силами утверждение Верховного управления, равно как и рождение Северной области, возникновение гражданской войны в этом регионе было бы делом невозможным.
       Это отлично понимали свидетели и участники тех событий. Например, уже упоминавшийся нами кадет В. Бартенев так оценил суть этой проблемы: "Большевики настолько укрепились здесь, что отделаться от них своими собственными силами, путем восстания - нечего было и думать. Нас постигла бы судьба Ярославля и многих других городов. Помощь должна была прийти извне, и она пришла".
       Однако новая власть, по сути дела марионеточное правительство, наивно рассчитывала на реальное, вполне самостоятельное управление временно подвластной ей территорией, пыталась выступать с этих позиций.
       Международная деятельность Верховного управления началась с того, что Н.В. Чайковский 2 августа письмом за  1 оповестил иностранных послов и консулов, находившихся в Архангельске, о создании нового правительстве на Севере России. Он просил их сообщить об этом факте в свои государства и выразил пожелание о том, чтобы все посланники по вопросам, касавшимся интересов их стран, обращались в Верховное управление.
       Н. Чайковский вызвал рядом решений правительства недовольство иностранных военных властей. Дело в том, что приказом генерала Пуля французский полковник Доноп был назначен военным губернатором Архангельска. Одно из первых предписаний начальника города гласило, что без его подписи ни один заключенный не может быть освобожден. Доноп потребовал от начальника тюрьмы списки всех арестованных с обозначением причин их ареста. Причем под каждым его приказом стояла и подпись русского коменданта, полковника Чарковского, роль которого ограничивалась тем, что он доводил приказы иноземца до населения города.
       Чайковский, проявив строптивость, не поспешил осведомить население города и области о появлении военного губернатора города, а поставил сначала этот вопрос на обсуждение заседания Верховного управления. После этого в меморандуме Чайковский потребовал от союзного командования: "Сделайте так, чтобы союзная военная власть отменила этот приказ, или мы вынуждены отменить его своею Верховной властью. Мы принуждены заявить публично, что мы не назначали иностранного военного офицера Донопа военным губернатором с гражданскими функциями, не передавали ему, таким образом, своей гражданской власти над населением губернии... Считаем его назначение главнокомандующим союзными силами по русским законам незаконным и отменяем это назначение. Для того же, чтобы сделать возможным издание таких, необходимых по условиям военного времени приказов, ограничивающих права населения, мы учреждаем должность русского генерал-губернатора, на которого возлагаем обязанность согласовывать требования союзного командования с предписаниями русского закона".
       Это столкновение двух властей можно считать, пожалуй, самым показательным с точки зрения понимания той и другой стороной своих подлинных функций. Союзное военное командование проявило себя той силой, каковой оно было на самом деле. Это была военная диктатура иностранных генералов, которые и не думали считаться с местной властью. Более того, союзное командование даже раздражал тот факт, что в Архангельске появился орган, претендующий на власть. В частности, адмирал Кемп во время встречи с Чайковским откровенно заявил ему, что английское командование недовольно созданием Верховного управления, так как "это... неудобно для успеха нашей экспедиции в советскую Россию".
       Как резонно высказался несколько позднее по этому поводу генерал В.В. Марушевский, "чтобы охарактеризовать создавшееся положение, проще всего считать его "оккупацией". Исходя из этого термина, все отношения с иностранцами делаются понятными и объяснимыми".
       Подобным же образом оценивал отношение иностранцев к Северу прокурор Добровольский, отметив, что английское командование проявляло "полное непонимание русской жизни". Впрочем, не отрицал этого и сам английский генерал Айронсайд, признавшись в своих мемуарах, что он "совершенно ничего не знал о северном регионе": "Архангельск был для меня просто легендой о Петре Великом и Ричарде Ченслере".
       Полную неприязнь к России проявлял французский посол Ж. Нуланс. По свидетельству известного журналиста Рене Маршана, он заявил: "Мнение русских не имеет для нас никакого значения, мы решили интервенцию, и она будет иметь место независимо от того, нравится им это или нет... Он смотрел на русских как на орду варваров, по отношению к которым он мог вести себя, как ему заблагорассудится".
       Подобные деятели властно вмешивались не только в дела, связанные с формированием русской армии и ее обучением и снабжением, но и в решение всех политических проблем обширного края.
       А белогвардейское правительство - Верховное управление было на деле лишь марионеткой в руках союзного командования. Оно могло делать лишь то, что было ему позволено иностранцами. С такой же откровенной беззастенчивостью вслед за назначением иностранца Донопа военным губернатором союзное командование ввело цензуру на официальный орган Верховного управления - газету "Вестник Верховного управления Северной области".
       И архангельское правительство не могло воздействовать на этот акт. Чайковский лично униженно просил американского посла Д. Френсиса отменить цензуру. Верховное управление, - жаловался глава правительства, - "в особенности горячо протестует против распространения политической цензуры на официальный орган правительства".
       Союзное командование установило контроль даже на все правительственные телеграммы. По правилам Российского государства в период военных действий устанавливалась следующая очередность подачи сообщений: в район военных действий, от главы государства и правительства, служебные и срочные частные телеграммы. Начальник союзной военной цензуры ввел свой порядок. Он потребовал, чтобы телеграммы английского посольства передавались ранее сообщений военного штаба и разведки, а также посольств других государств. Депешам Верховного управления он отвел место после сообщений всех посольств наравне с частными телеграммами.
       Очевидно, Верховное управление не вняло на первых порах такому нововведению и стремилось посылать свои депеши в первую очередь. Тогда в дело властно вмешался посол США Фрэнсис. 27 августа он поучал главу правительства: "Разрешите мне еще раз напомнить Вам Ваше обещание: не только узнать, почему мои телеграммы задерживаются, но и ускорить их отправку". Получив сведения о том, что ежедневно в Мурманск посылается с архангельского телеграфа 9 тысяч слов, он потребовал: "Не можете ли Вы узнать для меня, кто посылает эти 9 тысяч слов. Я не менее Вас жду с нетерпением ответа на мои пожелания об отправке продовольствия из Америки в Архангельск и о возможности быстрой его доставки".
       Глава Северной области сетовал на ограничения со стороны иностранного командования. В телеграмме, посланной в Омск правительству Колчака, он сообщал о трудностях в отношениях с союзниками, о положении области, о цензуре, введенной военным командованием даже над правительственной прессой. Он откровенно информировал омские власти о том, что цензура союзников не позволяет ему сообщать достоверную информацию.
       Союзники не признали официально новое правительство как власть политическую, рассматривая его, как только муниципальный орган. Кроме того, французский посол, не без основания заявил о том, что его страна будет избегать такого признания, ибо оно "может неблагоприятно отразиться на самом правительстве, которое могло бы быть заподозрено в том, что оно является ставленником союзников". Подобные же заявления сделали и другие послы. Пожалуй, пространнее всех высказался по этому поводу американский представитель: "Рад Вас уведомить в том, что мною уже сообщено американскому правительству... о счастливом восстановлении законного народовластия в значительной части вверенного мне консульского округа, о надеждах на распространение этой власти на всю Архангельскую губернию, а впоследствии и на всю Северную Россию, о составе Верховного управления и о благородных задачах, поставленных себе Верховным управлением".
       Члены Верховного управления понимали, что вступление оккупантов в Архангельск означает превращение их в агентов иностранных держав. Поэтому вполне естественно, что требовались какие-то хотя бы внешние атрибуты "самостоятельности" правительства. На своем заседании 9 августа, т.е. спустя всего неделю после своего существования, Верховное управление подвергло этот вопрос обсуждению, в результате которого было принято неутешительное решение. Оно гласило, что надо "стремиться получить хотя бы словесное заверение послов, что сноситься с населением и предъявлять свои требования к нему они будут только через Верховное управление".
       Позднее, в апреле 1919 года, в письме к А.И. Деникину из Парижа Н. Чайковский пытался даже теоретически обосновать суть отношений между командованием иностранных войск и местной властью. Развивая мысль о том, что местное правительство "должно сохранить за собой самостоятельность в глазах населения", он наивно рассуждал: "Доверие населения к чужеземному войску может быть приобретено... через доверие к правительству, которое ручается перед населением за отсутствие у иностранного командования захватных стремлений. Поэтому-то в задачи союзного командования и должны входить не только победа..., но укрепление, а не дискредитация авторитета местной власти". Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Но в те августовские дни 1918 года Чайковский не смог ничего добиться от союзного командования, а в письмах генералу Пулю не был так смел.
       Важные свидетельства об отношениях северного правительства с союзниками оставил консул Великобритании в Архангельске Д. Янг. 16 августа 1918 года, в день своего отъезда с Севера, он встречался с Чайковским, который откровенно сетовал на то, что "генерал Пуль считает себя верховной властью в Архангельске", что в ответ на письменную просьбу принять его и обсудить некоторые вопросы Пуль даже не назначил аудиенцию.
       "Военное командование союзников, - говорил далее глава правительства своему собеседнику, - не упускает случая либо проявить пренебрежение к русской гражданской власти, либо подорвать ее престиж".
       Все свои приказы генерал Пуль, как правило, отдавал грубым, чисто военным языком. Первый раз Пуль решительно одернул Верховное управление, когда оно отдало приказ вывесить красные флаги. Тут же последовал приказ о "недопущении" этого акта, ибо красный флаг, по его мнению, "недавно был связан с бывшим правительством". Более категоричным было указание генерала по поводу состава особой следственной комиссии. В изданное положение о военных судах Пуль приказал внести изменение: "Срочно в законодательном порядке включить в состав военного суда... трех членов - представителей союзных армий: британской, французской и американской".
       Зависимость Верховного управления особенно проявилась при решении вопросов, касавшихся требований рабочего класса. Получив просьбы о создании Совета рабочих депутатов в Архангельске, управление оставило их рассмотрение "до прибытия союзных послов и разрешения вопроса о взаимодействии Верховного управления и союзного командования". При этом оно заявило о том, что "самый факт военного положения влечет неизбежно и многие тяготы ограничения свободы всех граждан, рабочих в частности".
       Эти документы - свидетельство не только полной зависимости эсеровских правителей от интервентов, но и недовольства союзного командования Верховным управлением, раздражавшим его непониманием своей роли.
       Верховное управление не устраивало и внутренние антисоветские силы: правую часть офицерства, местных обывателей и буржуазию.
       В одной из статей, опубликованных в "Известиях Архангельского общества изучения Русского Севера", содержался анализ причин, породивших "оппозицию в буржуазных и обывательских кругах" по отношению к власти. В числе других автор публикации назвал партийно-социалистический характер правительства. А основные обвинения в адрес управления состояли в том, что оно проявило "мягкость и нерешительность в борьбе с завоеваниями советской власти". Правительству вменялось в вину санкционирование большевистских декретов в области рабочего законодательства, "за исключением только рабочего контроля", "сохранение многих учреждений большевистского типа", указывалось на вялый ход денационализации предприятий.
       Автор попенял Верховному управлению на то, что оно проявило строптивость при решении вопросов о красном флаге, о митингах, собраниях, и т.д. В целом он отразил настроение буржуазии, стремившейся поставить рабочий класс на прежнее место. Профсоюзный печатный орган "Рабочий Севера" отметил, что, стремясь разгромить рабочие организации, "патриоты - заводчики... постарались отнять у рабочих все завоевания революции".
       Непримиримое отношение к Верховному управлению проявляла часть офицерства. Позднее, уже за рубежом, в ответ на предложение написать воспоминания о судьбах Северной области, бывший начальник штаба белой армии В. Жилинский называл правительство "получиновничьим учреждением для творения глупостей", которое "существовало постольку, поскольку существовала военная сила". По его мнению, управление своим законотворчеством "толкло воду в ступе" и не могло вести... созидательную работу".
       Отъезд лидера правительства Н. Чайковского за границу в январе 1919 года Жилинский именовал "распиской в несостоятельности", доказательством того, что "всякая революционная морда, ударившись о государственность, сворачивает вправо, а, не желая показать это, уезжает за границу". Жилинский с грубоватой прямотой свидетельствовал в своих заметках, что со стороны офицеров постоянно слышались выпады в адрес правительства.
       Одним словом, очень скоро Верховное управление исчерпало свой управленческий ресурс и более в этом органе никто не нуждался.
       С подобными сторонниками "третьего пути" произошло то, что случилось с их собратьями по Учредительному собранию в Самаре, Уфе и Сибири. По приказу Колчака на депутатов Учредительного собрания, заседавших в Екатеринбурге, на членов ЦК партии эсеров, размещавшегося в этом же городе, на правительство КОМУЧа, бежавшее из Самары, началась настоящая охота. Всех социалистических активистов, сторонников "третьего пути", как скот, погрузили в товарные вагоны и отправили в Омск на расправу. Чешские офицеры пощадили только В. Чернова, позволив ему бежать. Остальных ожидала кара. Арестованных зверски растерзали и утопили в водах Иртыша. Если большевики ограничились роспуском Учредительного собрания, то Колчак физически уничтожил значительную часть его депутатов.
       "Государственный" переворот. Буря в Архангельске разразилась внезапно. В ночь с 5 на 6 сентября в дом, где проживали члены Верховного управления, ворвались вооруженные люди. На месте оказались пять человек: Н.В. Чайковский, П.Ю. Зубов, С.С. Маслов, М.А. Лихач и А.И. Гуковский. Несмотря на протесты, все они были арестованы. Особенно гневно возмущался глава правительства.
       - Я добром не пойду, - заявил он офицеру. - То, что вы делаете, противозаконно. По чьему приказу совершается арест?
       - По приказу командующего вооруженными силами Чаплина...
       - Но ведь командующий назначен Верховным управлением, и то, что вы делаете, незаконно? - восклицал Чайковский.
       - Нет, командующий назначен властью генерала Пуля, - раздалось в ответ.
       Арестантов водворили на пароход "Архангел Михаил" и отправили на Соловецкие острова. В течение суток по приказу Старцева были арестованы также член правительственной партии М.Н. Мартынов, меньшевики А.Н. Вечеславов и С.С. Гальперин. На квартире "министра" А. Иванова произвели обыск. Военные патрули разыскивали по городу Я. Дедусенко.
       Утром в Архангельске распространялся приказ Чаплина, в котором доводилось до всеобщего сведения, что Верховное управление Северной области низложено и в городе военное положение. Причину переворота Чаплин объяснил тем, что "только мощная армия и организованная военная сила смогут дать... свободу от германского ига и надежду на светлое будущее России". Верховное управление, утверждал он в своем воззвании, "никем не избранное, никому в Северной области неизвестное... взялось за восстановление страны, сохранив старые рамки партийности..., его усилия ни к чему не привели, и оно ушло от власти".
       Этим приказом в области вводилась новая система управления. Главой области Чаплин объявил себя, а начальником "по гражданской части" кадета Старцева. Приказ гласил, что до отмены военного положения гражданские власти находятся в полном подчинении военным властям.
       Идея установления "твердой власти" была не нова. Чаплин в воспоминаниях отметил: "местная интеллигенция и промышленный класс относились к правительству иронически, а офицерство и добровольцы открыто его порицали". Во второй половине августа, писал Чаплин, он "неоднократно совещался со Старцевым и старшими офицерами штаба по вопросу о замене правительства". И, подготовив необходимое, произвел переворот.
       Эта акция была предпринята с ведома союзного командования. Один из сторонников Чаплина признавался: "Переворот произошел если не по приказу английского штаба, то с его благословения и при его поддержке".
       Чайковский в воспоминаниях отмечал, что Чаплин "систематически настраивал генерала Пуля против правительства". При этом он дал любопытную версию причин переворота. "Истинной причиной, - заметил глава правительства, - было то, что штаб Чаплина разросся до 50 человек при армии в 1000 человек. Когда же было принято решение о переводе их на фронт, тогда и произошел переворот". Думается, что подобное толкование подоплеки события было упрощенным и носило отголосок взаимных упреков, характерных для отношений лидеров группировок в эмиграции.
       Реальностью же было то, что "свержение" правительства Чайковского произошло на следующий день после того, как в Архангельске высадилась крупная группа союзных войск - 4700 человек, что придало уверенность в успехе переворота. Д. Фрэнсис отметил в мемуарах, что переворот был "приурочен ко времени этой высадки, чтобы произвести на людей впечатление, будто он одобрен или даже спровоцирован американским послом".
       Чаплин заявил в тот день послу США Френсису и генералу Пулю: "Я выгнал отсюда большевиков, я посадил это правительство. Министры мешали генералу Пулю и стесняли полковника Донопа. Я не вижу вообще тут надобности в правительстве".
       Арестом и высылкой на Соловки инициаторы заговора пытались заведомо поставить правительство "в столь смешное положение, чтобы его возвращение было бы делом невозможным". И этот расчет, как показало время, полностью подтвердился. Однако быстрый переход к военной диктатуре был поспешным, и потому затея провалилась. Установление нового режима вызвало протест со стороны рабочих города, которые объявили общую политическую стачку. Прекратилась работа электростанции, не вышла ни одна газета, остановился городской трамвай.
       Заколебалась мелкая буржуазия, круги обывателей. Избежавшие ареста члены Верховного управления А. Иванов и Я. Дедусенко сумели ночью отпечатать прокламацию о перевороте. Свои обращения к населению выпустили совет кооперативов Севера и архангельский комитет меньшевиков. Несмотря на различия в текстах обращений, у них было много общего.
       Все они заявили о том, что военный переворот представляет "угрозу делу демократии", выступали за восстановление "народоправства", создание общероссийской власти и Учредительного собрания. Наибольшую изобретательность проявили Иванов и Дедусенко. В листовке они заявили, что Романовы и их сторонники объявили военную диктатуру и стремятся задушить завоевания рабочего класса и восстановить царство кнута и нагайки". Переворот, говорилось далее в листовке, совершила "кучка штабных офицеров, руководимых сановниками старого режима во главе с тайно проживающим в Архангельске бывшим великим князем Михаилом Александровичем".
       Листовки и профсоюзные агитаторы призвали рабочих бросать работу и встать на защиту свободы. Решительную позицию занял Совет профсоюзов. "В ночь с 5 на 6 сентября, - заявил он в листовке, - кучка черносотенцев предательски захватила Верховное управление Северной области и объявила военную диктатуру. Власть народа низвергнута, и грозит восторжествовать черная реакция... Совет профессиональных союзов объявляет всеобщую забастовку... Рабочие и все трудящиеся! Немедленно бросайте работу и ждите указаний стачечного комитета... Вставайте все, как один"!"
       В это время лишь кадеты хранили молчание, а затем отмежевались от участия в перевороте, заявив, что сами заговоры - это "следствие зажженной социалистами классовой розни и гражданской войны". Кадеты осудили Верховное управление за то, что оно "с первых же дней стало на почву партийности", в то время как "национальные задачи момента могут быть достигнуты только властью, опирающейся не на отдельные классы или группы, а на все государственно-настроенные слои населения". Они как будто не знали о том, что во главе заговора стоял лидер архангельских кадетов Старцев.
       Нетрудно заметить, что кадетская аргументация сущности власти, которую они считали единственно приемлемой для России, была похожа на основные положения воззвания "переворотчика" Чаплина. Те же призывы отбросить "угар узко партийных разговоров" во имя "великой неделимой России", те же пожелания сильного "беспартийного" правительства, тот же лозунг установления твердого порядка.
       Для успокоения народа потребовался обходной маневр. И тогда на сцену вышел дипломатический корпус. 7 сентября послы опубликовали воззвание "К населению Северной области". Они заявили, что снимают с себя "всякую ответственность за происшедшее". Отметив, что вообще не следовало бы вмешиваться в эти дела, когда "выступают русские против самих же русских", послы пообещали "принять меры к освобождению арестованных членов правительства и их возвращению в Архангельск".
       В заключение выражалась надежда на то, что со временем между правительством Северной области и союзниками будет достигнуто соглашение и вместе с тем будут приняты меры, которые "сплотят всех русских в борьбе за воссоединение России". Это был намек на изменение состава правительства". Союзники сдержали обещание: возвратили Верховное управление из ссылки, направив для этой цели на Соловки своей военный корабль.
       Уже упомянутый выше секретарь французского посольства Л. Робиен с презрением отозвался в дневнике об этой акции. Запись от 9 сентября 1918 года гласила: "Сегодня мне посчастливилось увидеть банду Чайковского, вернувшуюся с Соловецких островов, и с жалким видом, опустив головы, сходящую с парохода. Г-н Нуланс взял на себя инициативу и расставил охрану перед правительственным дворцом, чтобы помешать им вернуть себе свои функции, прежде, чем они получат от глав миссий предложение сформировать правительство..." Робиен сожалел о том, что послы вступили в переговоры с правительством. По его мнению, "с этими господами не следует разговаривать,... потому что спор с русскими невозможно выиграть".
       9 сентября Верховное управление приступило к работе. Иностранные военные власти вмешались и в ход рабочей забастовки. Генерал Пуль запретил подобные выступления, предупредив, что забастовщики "будут немедленно арестовываться, и предаваться военно-полевому суду согласно правилам военного положения в городе". В Архангельске воцарился порядок. Члены правительства выразили населению "признательность за оказанную нравственную поддержку, основанную на взаимном доверии", призвали всех работать во имя "восстановления единой "целой и свободной России".
       Они не забыли метнуть стрелы в адрес политических недругов. "Демократия победила, - писала одна из газет. - Заговорщики, совершив темной ночью свое позорное дело, ушли с политического горизонта".
       Верховное управление предало гласности документы о строгом наказании виновников переворота. Решением от 14 сентября была создана "Чрезвычайная следственная комиссия для расследования дела о попытке переворота в Северной области в ночь на 6 сентября 1918 г.". В ее состав вошли шесть человек. Председателем был назначен бывший товарищ прокурора Петроградского окружного суда Н.К. де Боккар.
       К ответственности привлекались Г. Чаплин, бывший губернский правительственный комиссар Н. Старцев, член губернского правительственного комитета А. Постников, несколько армейских офицеров.
       Казалось, все вернулось на круги своя. Но властная рука союзного командования остановила механизм расследования. В печати появилось решение правительства "О прекращении дел, связанных с переворотом 6 сентября 1918 года и с последующими событиями". Попытка переворота, еще недавно именуемая "государственным преступлением", была признана "плодом легкомысленного увлечения" офицерского состава "политической борьбой". Правительство призвало "офицерство к неуклонному исполнению воинского долга" и постановило: "все дела, связанные с переворотом и с последующими событиями, прекратить навсегда".
       Публикация этого короткого постановления сопровождалась разъяснением: дескать, при прекращении дела были приняты во внимание заслуги виновников переворота в свержении большевистской власти.
       Вместе с тем правительство признало, что дело прекращено по просьбе генерала Пуля, который, как отметил в мемуарах посол США Фрэнсис, "проявил... настойчивость при защите заговорщиков, утверждая, что любая попытка наказать их вызовет больший разлад, чем, что бы то ни было".
       Генерал опубликовал во всех газетах обращение, в котором он информировал граждан области о том, что, памятуя о заслугах этих офицеров, Чайковский "согласился предать забвению насилие, совершенное над ним и остальными членами правительства". Американский консул Феликс Коул писал, что после этого события правительство осталось, но "презираемое всеми и бессильное. Жалкий фиговый листок нашей оккупации".

    * * *

       Понимая сложность своего положения, а, также ощущая давление правых кругов города, лидер ВУСО искал выход из положения. Фрэнсис вспоминал позднее о том, что в тот момент "Чайковский находился в полном унынии". Ему грезились новые заговоры. Союзники предлагали Чайковскому различные посты, в том числе должность военного губернатора, но он отказался, заявив, что хотел бы вообще уехать из Архангельска.
       Складывается впечатление, что Чайковский был рад внезапно появившемуся в это время сообщению о рождении Самарского эсеровского правительства, претендовавшего на всероссийскую власть. В обращении "К населению Северной области" объявлялось, что "ВУСО признает необходимым сложить свои полномочия и передать их новой всероссийской власти".
       В черновике этого документа вычеркнута важная по смыслу фраза: "Не существует больше Северной области России как самостоятельной государственной единицы, нет больше, и не может быть ВУСО, есть единая и великая Россия и единое Всероссийское правительство". В заключение Верховное управление заявило, что на "столь важный и решительный шаг" оно решилось после всестороннего обсуждения... положения и, конечно, "с ведома и согласия полномочных представителей союзных России стран".
       12 сентября появилось решение об утверждении поста генерал-губернатора и передаче ему полномочий правительства. В постановлении отмечалось: "Генерал-губернатор есть высший представитель государственной власти", и ему "подчиняются в пределах Северной области все правительственные учреждения, за исключением судебного ведомства и государственного контроля". Эта должность совмещалась с постом командующего русскими войсками. Одновременно учреждались должности двух помощников - по военной и гражданской части. Первым генерал-губернатором Северной области стал полковник Б.А. Дуров, помощником по военной части - генерал-майор С.Н. Самарин и по гражданской - Н.К. де Боккар".
       А упомянутое выше обращение не увидело свет. Союзное командование, очевидно, не хотело нового варианта русской военной диктатуры. Требовался некий демократический антураж для того, чтобы не портить отношения с народом. После назначения генерал-губернатора было решено правительство сохранить, но изменить его состав. Четко выявила к тому времени свои притязания буржуазия города. Собрание торгово-промышленного союза потребовало от Чайковского ввести в состав правительства трех человек - С.Н. Городецкого, Н.В. Мефодиева и Ф.Ф. Ландмана, а также удалить из него социалистов. Лично главу правительства доверия не лишали.
       Чайковский пытался маневрировать. Он неожиданно выдвинул идею сохранить старый состав управления, наделив его законодательными правами, и создать еще новую исполнительную власть, подчиненную старому Верховному управлению. Но тут вновь вмешались иностранные дипломаты.
       Английский поверенный в делах господин Линдлей в своем письме высмеял идею о том, что полдюжины членов Учредительного собрания "должны составлять законодательный орган". При этом он заметил, что такой орган "до смешного неуместен при существующей неуравновешенности и ограниченности власти в Северной области", где вполне достаточно иметь лишь "исполнительную власть, способную издавать декреты".
       28 сентября члены Верховного управления сложили свои полномочия. В кабинете остался лишь председатель Верховного управления. Через короткое время в ход событий еще раз вмешался американский посол Френсис. Он направил Чаковскому письмо, в котором известил адресата, что 5 октября его посетили члены комитета торгово-промышленного союза и изложили свои требования относительно состава правительства.
       Френсис разделял мнение торгово-промышленных кругов города о том, что надо усилить правительство за счет представителей буржуазии. Предвидя желание Чайковского высказать при решении этого вопроса свое мнение, посол заметил: "Я бы Вас навестил или пригласил к себе, но погода настолько плоха, что нам обоим не следует выходить". После этого главе правительства ничего не оставалось делать, как сформировать кабинет из предложенных лиц. Фрэнсис в донесении в Госдепартамент от 4 октября 1918 года сообщал, что Чайковский отныне "не назначит на должность министра того, против кого мы будем возражать".
       С издевательскими комментариями выступила по поводу событий правая печать. В частности, газета "Отечество" отметила: "Верховное управление, появившись назад из тьмы, сажает на свое место полковника Дурова и господина де Бокара и, в свою очередь, уходит с политического горизонта".
       В газетах появилось сообщение о создании теперь уже не Верховного управления, а Временного правительства Северной области. В состав его по требованию архангельской буржуазии и прямой указке иностранных послов были введены кадеты С.Н. Городецкий, Н.В. Мефодиев и П.Ю. Зубов.
       Первый, бывший председатель окружного суда, занял пост заведующего отделом юстиции. Второй, врач по профессии, стал заведующим отделом торговли, промышленности и продовольствия. Зубов, перешедший из состава прежнего ВУСО, остался секретарем правительства и одновременно стал заведовать отделом образования. Кроме упомянутых лиц, в правительство вошли также полковник Б.А. Дуров и князь И.А. Куракин. Оба числились беспартийными. Дурову поручили ведать отделами: военным, внутренних дел, путей сообщения, почт и телеграфа. И.А. Куракин получил пост заведующего отделом финансов.
       Временное правительство опубликовало программное заявление. В этом документе в порядок дня на первый план вы­двигалась задача "воссоздания армии и продвижения ее вперед во что бы то ни стало". Значимость проблемы, согласно заявлению, про­истекала из того, что в крае "общесоюзнические задачи и интересы" преобладают над местными, а значит все силы - "союзники, русские офицеры и солдаты, торгово-промышленные круги и вся демократия... должны сплотиться и работать... во исполнение своего... долга перед родиной, воспользовавшись присутствием вооруженных сил союзников для восстановления... национальной боеспособности".
       Мимоходом сообщив о том, что наряду с главной задачей пра­вительству предстоит провести "работу по водворению правопорядка..., наладить заграничный товарообмен, организовать механизм распреде­ления продовольствия в области, обновить систему денежного обра­щения", документ извещал о привлечении к деятельности "организованных групп общественности".
       Эволюция правительства Северной области от эсеровского состава к кадетскому, правому по своему составу, не была случайностью. Это был процесс, характерный для антисоветского движения, развернувшегося по всей России. Свидетельство этому мы находим в письме А.Ф. Керенского Чайковскому, направленному осенью 1918 года из Парижа.
       "С начала августа, - писал он в Архангельск, - курс Англии и Франции в русских делах решительно направляется в сторону консервативно-монархическую". С этой позиции Керенский оценил и переворот, совершенный Чаплиным. "Эпизод, который случился с Вами в Архангельске, при первом удобном случае повторится в Омске и Самаре - это я категорически утверждаю.... Оповестите обо всем Самару и всех наших. Пусть будут они осторожны, и каждый день готовы к неожиданностям". "Плохо будет, - добавлял Керенский, - если, благодаря своей неосведомленности, доверчивости, Вы сыграете роль лесенки, по которой на спину русскому народу вновь взгромоздится европейский подмалеванный режим".
       Предсказание Керенского вскоре сбылось: в Омске в ночь на 18 ноября произошел переворот - на смену эсерам к власти пришел адмирал Колчак, провозглашенный Верховным Правителем и Верховным Главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами России. По злой иронии судьбы в момент, когда офицеры проводили аресты сибирских эсеров, в гостях у них были их братья по партии, три члена Верховного управления Северной области - Маслов, Лихач и Дедусенко. Правая архангельская газета "Отечество" не преминула воспользоваться этим фактом для травли бывших членов Верховного управления. "Оказывается, - отмечалось в одной из ее публикаций, - герои национальной розни и демагогии Лихач, Маслов и Дедусенко добрались до Омска, где и были арестованы. Но так как там они не успели ничего натворить, а о здешней (архангельской - Е.О.) деятельности их там не было ничего неизвестно, то их выпустили на свободу".
       Омские события вызвали острую реакцию архангельского правительства. А Н. Чайковский составил для отправки в Омск пространную телеграмму, осуждавшую переворот, как антидемократический и антизаконный акт.
       "Как член Всероссийского Временного Правительства и Предсе­датель Временного Правительства Северной Области, протестую про­тив правонарушения, совершенного в Омске над Верховной властью в лице членов Директории, - заявлял Чайковский. - Отказы­ваюсь подчиняться диктаторской власти. Человечество торжествует победу права над силой. В ос­нову воссоздания русской армии кладется строгая дисциплина и не­вмешательство армии в политику. Вы, командиры сибирских войск, назначенные верховной властью, и члены областного сибирского пра­вительства, осмеливаетесь захватить власть в свои руки, вы убивае­те принцип преемственности законной власти единственного носите­ля его Учредительного Собрания, вы нарушаете государственную дис­циплину, вы мараете русское оружие политическим насилием. Таким образом, вы препятствуете воссозданию Россию, вы лишаете Россию возможности участвовать в Международном Конгрессе Мира, вы поднимаете большевицкое знамя гражданской войны. Заклинаю вас: опомнитесь, немедленно сложите власть, восстановите Директорию, спасите Россию от позора, клятвопреступности, политического мла­денчества. Сила, не освященная правом, обречена на гибель".
       Опасения Чайковского не были напрасными. Сразу же после прихода к власти Колчак заявил, что будущее устройство России должно быть определено волей Учредительного собрания или Земского собора. При этом последовал приказ об аресте 20 членов Учредительного собрания. Из них в декабре были расстреляны 9 человек. Вместе с ними подобной участи подверглись более 40 советских активистов и большевиков.
       Профессор С.Г. Кара-Мурза по этому поводу уместно заметил: "Еще родителям наших нынешних "колчаковцев" и в страшном сне в голову бы не пришло ставить памятник Колчаку в Иркутске - ведь знали о его зверствах".
       В воспоминаниях Марушевского содержатся сведения о дебатах, которые произошли в архангельском правительстве по поводу переворота. Первым высказался против Колчака Чайковский. Он увидел в перевороте "попрание уже народившейся законности и преемственности власти". Свою речь он закончил словами: "Тогда, что же это, господа?" и ответил сам себе тут же определением: "гражданская война".
       Против речи Н. В. я выступал не только в первый же день возникновения этих дебатов, но и во все последующие дни, пока не удалось добиться примири­тельного решения... В результате наших споров правительство "поделилось", по выражению самого Чайковского. Если мне тогда не удалось добиться слияния наших действий с сибирским правительством, что, впрочем, и физически было невыполнимо, то, во всяком случае, мне удалось, подготовить почву для этого слияния настолько, что фактически сибирское правительство нами было призна­но... а затем уже последовало и постановление Север­ного Правительства 30 апреля 1919 г.... Наступила эпоха самых радужных надежд и упований на скорое заверше­ние борьбы победой принципов законности и права".
       Чайковский, уяснив обстановку, позднее спокойнее отнесся к совершившемуся факту. Он полагал, что обществен­ность должна примириться с датой "18 ноября" и общими усилиями спасать положение. С этой точки зрения показательным является его письмо в Омск генералу В.Г. Болдыреву, бывшему главнокомандующему войсками Уфимской Директории.
       "Жизнь сильнее наших переживаний, - признавался архангельский премьер. - А она говорит ясно и очевидно, что при настоящих условиях гражданской войны возможна только одна форма власти, только власть военного командования..." Рассуждая далее об установлении этой формы правления на Севере, на Юге России, в Сибири он писал: "А если это так, ей нужно идти навстречу, стремясь к своей главной задаче - прямой и открытой борьбе с большевизмом. Вот почему я Вам прямо говорю - идите и боритесь, хотя бы в рядах той же сибирской армии... Пример единства устремлений и воли к борьбе с врагом - есть самый высокий этический мотив, перед которым умолкают все групповые, партийные и товарищеские императивы. Я говорю: "Слушай команду!". Кто бы мы ни были, дишь бы во главе стоял вождь, способный довести нас до нашей общей цели. В прошлом же будет разбираться по окончании борьбы".
       Подобная эволюция взглядов Чайковского объяснялась, по нашему мнению, обстоятельствами троякого рода. Во-первых, абсолютным неприятием им теории и практики большевизма. Во-вторых, жизнь убедительно развеяла абстрактные суждения Чайковского о соотношении военной и гражданской власти в государственном строительстве. Как справедливо заметила В.Д. Зимина, эти суждения обуславливались "архаичностью его народнических убеждений". И, наконец, военные обстоятельства показали полную иллюзорность представлений Чайковского о так называемом "среднем курсе" в период гражданской войны. В упомянутом письме Болдыреву он признавал: "Если в такую минуту есть какой-нибудь выбор, то только между большевизмом и единственной реальной силой (имеется в виду военная диктатура - Е.О.), которая провозгласит демократическое государство и Учредительное собрание... Третьего выбора нет".
       Эти выводы полностью подтверждаются опытом Северной области. Здесь в сентябре 1918 года период надежд на установление демократического, "третьего пути" в условиях гражданской войны завершился. Правда, в течение 1919 и даже в начале 1920 попытки возвратиться к этому со стороны левых сил предпринимались не раз. Но любая акция, предпринятая ими, завершалась поддержкой действий военных властей по борьбе с советской властью, воззваниями к населению всемерно поддерживать этот курс руководителей Северной области.

    * * *

       Таким образом, отметим еще раз: "третий путь" в государственном строитель­стве России явился кратковременным явлением и был повсеместно уничтожен установлением власти или "белых", или "красных". И такой результат вполне объясним: эти силы имели необходимое вооружение, матери­альные ресурсы, более авторитетных и умелых лидеров. Их противоборство, в конце концов, и определяло обстановку. Эсеровские правительства на Севере, в Поволжье и в Сибири не устраивали буржуазию, она требовала установления твердой власти и добивалась этого. Стать всероссийской властью "третьей силе" не удалось.

    * * *

       Начало создания вооружённых сил. Неотложной проблемой для новой власти являлось формирование армии. Исследователи выделяют три этапа становления Российской армии Северной области.
       Первый из них (со 2 по 20 августа 1918 г.) можно назвать добровольческим. Понятие "добровольческий" следует, однако, на наш взгляд, считать условным, т.к. добровольно в ряды армии записались единицы лиц призывного возраста. Офицеры в возрасте до 35 лет обязывались явиться на призывные пункты в обязательном порядке, начиная с 4 августа 1918 года.
       Во второй период (с 20 августа примерно до середины декабря 1918 г.) набор в армию производился генералами с "демократической" репутацией на основе всеобщей мобилизации. Декабрьский бунт (1918 г.) Архангелогородского стрелкового полка подвел итог этому эксперименту.
       Третий этап формирования регулярной армии области (11 декабря 1918 г. - февраль 1920 г.) проводился на основе воинской повинности и был связан с деятельностью двух боевых и компетентных в своем деле генералов - сначала Марушевского, а затем Миллера.

    * * *

       Не касаясь всей сложности многогранной проблемы создания армии Северной Области, обратим внимание на начальный период этого процесса. За время со 2 августа - момента своего рождения - до 20 августа, когда был принят закон о всеобщей воинской повинности, Верховное управление несколько раз на своих заседаниях обсуждало как общие проблемы создания армии, так и практические вопросы ее становления.
       Объективная обстановка, сложившаяся в области, была сложной. Формирование армии - непопулярной среди народа задачи - приходилось начинать с нуля. Во-первых, на памяти защитников "белого дела" был полный провал мобилизации в Красную армию.
       Во-вторых, армия создавалась в условиях засилья левых элементов в политическом и военном руководстве Северной области.
       В-третьих, Север был единственным местом, где присутствие союзных войск оказывало и положительное, и отрицательное воздействие на все события, в том числе и на формирование русских воинских подразделений.
       Первые, наспех созданные небольшие отряды были почти целиком офицерскими. Их сразу же направили на фронт, вслед за ушедшими по Двине советскими пароходами.
       Что же сумело сделать новое правительство за первый период создания армии?
       Как уже отмечалось, 2 августа Чаплин был назначен командующим вооруженным силами Верховного управления Северной области.
       На заседании 6 августа заведующий военным отделом С. Маслов доложил правительству о том, что "специальное совещание временно остановилось на принципе добровольного набора в армию на договорных началах". Правительство, одобрив это предложение, присвоило армии наименование Российской и решило выпустить воззвания о наборе в армию.
       В газетах и листовках содержались призывы к крестьянам и рабочим быстрее вступать в ряды русской народной армии. "Верховным управлением Северной Области, впредь до объявления мобилизации, : говорилось в одном из таких обращений правительства, : открыт набор добровольцев в Российскую армию. Во имя спасения Родины и прав народа Верховное Управление призывает матросов, солдат, офицеров дружно и широко откликнуться на его призыв.
       Для помощи России в деле создания русской армии на Север пришли союзные войска. Теперь они бьются с большевиками, потом будут биться с войсками враждебных России народов. Стыд и позор, если мы, русские, останемся безучастными свидетелями борьбы чужестранцев в нашей стране, за наши интересы. Русское дело должны делать русские. Все, способные носить оружие, в Российскую Армию!".
       Добровольцам гарантировалось денежное вознаграждение. Солдатам власти обещали хорошее снабжение и денежное довольствие: рядовым § 100, а унтер-офицерам § 125 рублей в месяц. 3 августа Чаплин издал приказ о явке 4 августа "всех офицеров армии и флота в возрасте до 35 лет... в помещение комендатуры города Архангельска".
       Первый период призыва в армию был самым коротким § добровольческим. Хронологически он охватил время со 2 по 20 августа 1918 г. За это время правительство пыталось выработать как формы организации русской армии, так и нормы взаимоотношений между русским и союзным командованием. 6 августа Верховное управление признало необходимым, чтобы "все отдельные части русских вооруженных сил подчинялись только русскому военному командованию, назначенному Верховным управлением".
       Что касалось русских войск, расположенных в прифронтовой полосе, то они должны были, по мнению Верховного управления, через русских командиров подчиняться высшему союзному командованию.
       Вырабатывая принципы взаимоотношений между союзными и русскими войсками, Верховное управление пыталось достигнуть компромисса, чтобы не потерять своего лица. Пункт четвертый гласил: "Вне фронтовой полосы для подавления беспорядков и охраны спокойствия приказания русским военным исходят от Верховного управления по соглашению с союзными войсками". Об этом же речь шла в следующем положении: "не вмешиваясь во внутренние дела..., союзное командование по соглашению с ВУСО примет меры для охраны войск и обеспечения успеха...".
       Верховное управление далее подчеркивало, что "обучение и подготовка кадров производится при содействии союзников. Иностранные инструкторы помогают обучать, но командные должности должны замещаться по назначению русского командования".
       Не имея возможности снабдить армию русской форменной одеждой одинакового образца и покроя, Верховное управление установило временные знаки Российской армии Северной Области: на фуражки вокруг тульи и на рукавах кругом обшлага - цветная тесьма по цвету прибора, а у генералов - галунная. На фуражки - кокарда русского образца; на шинелях, рубахах и кителях всем чинам иметь одинаковые наплечные знаки из того же материала, как и одежда, с пуговицей около воротника; отличия чинов устанавливаются на правом рукаве - углами из тесьмы, а для генералов-из галуна.
       Решающее значение на ход дискуссии имело мнение генерала Пуля, изложенное на заседании 6 августа Н. Чайковским. "По мнению генерала Пуля, - доложил своим коллегам Чайковский, - для создания боеспособной русской армии есть только один путь, а именно - путь полного и безусловного предоставления русского запаса живой силы в рас­поряжение союзного командования, которое снарядит эти части, обмундирует, вооружит, обучит при помощи своих инструкторов и только после прохождения сформированными отрядами известного служебного и боевого стажа в составе союзных частей предоставит их русскому командованию для образования рус­ской армии. Иного выхода при необходимости иметь дело с налич­ным материалом, рядовым, зараженным большевизмом, и офицер­ским, с надломленной неудачной войной и революционной психикой, генерал Пуль не видит". В ходе обсуждения возобладали рекомендации генерала Пуля.
       18 августа 1918 года Верховное управление постановило сформировать на первых порах армию численностью до 15 тыс. человек.
       Мобилизацию на принципах добровольчества постиг полный провал. На заводских собраниях, волостных сходах рабочие и крестьяне отказывались идти в белую армию. Поэтому 20 августа управление ввело в пределах Северной Области в действие всеоб­щую воинскую повинность. Постановление гласило: "призвать на действительную военную службу в сроки, имеющие быть установленными Управляющим Военным Отделом Верховного Управления Северной Области, по соглашению с Управляющим Отделом Внутренних Дел, всех проживающих в пределах Северной Области граждан, родив­шихся в 1897, 1896, 1895, 1894 и 1898 годах, ко­торые подлежали явке к исполнению воинской по­винности в мирное время на общем основании в призывы 1918, 1917, 1916, 1915 и 1914 годов и призывались во время войны с Германией, Австро-Венгрией и Турцией на особых основаниях, а затем ... были распущены советской властью".
       Мобилизация шла медленно. Подобное состояние дела объяснялось рядом факторов. Во-первых, значительная часть крестьян области выступила против этой меры. Каких-то полтора месяца назад немалая часть призывников Пинежского, Холмогорского и Шенкурского уездов на митингах, а иногда с оружием в руках (в Шенкурском уезде, в селе Емецке) выступила против мобилизации в Красную армию. А теперь вновь призыв, и цель его, в отличие от лета 1918 года, очевидная: идти на войну, стрелять в своих же братьев - русских, делать это вместе с чужеземцами - английскими и американскими солдатами.
       Собрание крестьян Смотроковской волости Шенкурского уезда заявило 27 сентября: "Всеобщей воинской повинности и мобилизации не желаем: в демократической стране мы признаем возможность существования армии только на добровольных началах". Крестьяне села Наум-Болото Новоникольской волости на общем собрании 15 сентября 1918 года постановили: "Мы на предстоящий призыв и мобилизацию не согласны. Мы измучены предыдущей 4-летней войной..., ждем справедливой власти, которая бы обратила внимание на наше... житье, дала мир и свободу, не лишив нас чувства гражданства". Число подобных решений можно умножить.
       Во-вторых, ход мобилизации приостановил антиправительственный путч, о котором рассказывалось выше. Арестовав правительство и выслав его на Соловки, Чаплин поставил руководство государственного объединения в трудное положение. Члены Верховного управления испытывали полную растерянность. Дело завершилось созданием поста генерал-губернатора, назначением на этот пост генерала Дурова.
       На первый взгляд, Дуров проявлял активность. В первом приказе он наметил пути формирования армии, указал на необходимость соблюдения "железной дисциплины". "Назначенный Верховным управлением командующим войсками области, § обращался Дуров к населению, § я принял этот пост с сознанием ложащейся на меня ответственности перед Родиной и с решением положить все свои силы на воссоздание русской боевой мощи...
       Призываю всех приступить к исполнению своего долга. Предупреждаю, что основой воссоздаваемой армии я считаю железную дисциплину, и эту дисциплину я буду неумолимо требовать от генерала до солдата. Военному управлению области приказываю принять необходимые меры к восстановлению правильного хода начатых формирований".
       Однако на деле оказалось, что одно дело заявлять о создании армии на основе железной дисциплины, другое - сама действительность. Харак­терной чертой второго этапа стала попытка создания армии, построен­ной на мобилизационном начале, но в своей внутренней жизни ру­ководствовавшейся "демократическими" принципами февраля 1917 г. Вскоре и правительство, и военные убеди­лись, что создание частей из мобилизованных на "демократической основе", то есть без уставов и дисциплины, невозможно.
       Дуров пробыл в должности с 18 сентября по 31 октября 1918 года. Ему приходилось на ходу создавать комиссии для пересмотра всех уставов, дополнения их новыми положениями. Для наведения порядка среди офицеров 27 сентября Верховное управление назначило военно-окружной суд.
       Требовалось огромное количество новых кадров: переводчиков, командиров среднего звена. Вопреки требованиям союзного командования всем командирам русских частей пройти подготовку в английских школах Дуров потребовал "всех кадровых офицеров русской армии, т. е. произведенных в первый офицерский чии до 1 сентября 1914 года, а равно и кавалеров ордена офицерского Георгиевского креста, как призванных, так и добровольно вступившим в ряды нашей армии, назначать на должности в части войск, управлений, учреждений и заведений военного ведомства без предварительного прохождения повторительного кур­са в английской офицерской школе".
       Дело с кадрами приняло столь острый характер, что уже 4 октября 1918 года Дуров повторил приказ Чаплина о явке офицеров до 35-летнего возраста на призывные пункты и "приступить к исполнению своего долга перед родиной. Через трое суток после опубликования этого приказа, § повелевал командующий армией, § я буду всех уклонившихся предавать суду".
       Медленно решались вопросы о назначении командующих крупными подразделениями, как на месте, так и в штабе. Так, например, на важнейшие должности в управлении командующего войсками начальник канцелярии, подполковник Костанди, начальником штаба, полковник Жилинский, начальником снабжения Газенко и начальник инженерного отделения, полковник Марецкий были назначены лишь 31 октября 1918 года.
       Несмотря на все меры, военным деятелям похвастаться было нечем. Генерал Дуров, докладывая 14 октября 1918 года Верховному управлению о проведении мобилизации, ничего утешительного сказать не мог. По его данным, спустя три месяца после объявления призыва в казармах архангелогородского полка находилось всего 200 офицеров и 100 унтер-офицеров. А мобилизация в Архангельском и Мезенском районах, начатая только 10 октября, по заверению Дурова, могла дать до 1000 солдат.

    * * *

       Свою оценку первых воинских частей, настроения их воинов дал сразу после приезда в Архангельск английский генерал Айронсайд. Айронсайд, как опытный военный, посвятил первые беседы со своим предшественником, генералом Пулем, проблемам формирования Русской армии. До этой встречи он уже расспросил английских офице­ров, которые единодушно утверждали, что де­лается очень мало. Айронсайд решил лично проверить состояние дела с проведением мобилизации.
       Что же удалось выяснить генералу, и какова была его оценка состояния дела с формированием русской армии?
       Ему показали два воинских соединения, на которые генерал Пуль возлагал особые надежды. Первым был Славяно-британский объединенный легион. Он был образован через несколько дней после вы­садки интервентов с целью призыва на военную службу всех офицеров, которые по той или иной причине не признавали Временное правитель­ство. Легион насчитывал около пятисот человек. Вначале наплыв желающих вступить в легион был очень велик, но затем он начал уменьшаться.
       Вследствие социалистического характера первого правительства Северной области, призываемые им русские офицеры предпочитали идти рядовыми в это формирование, чем служить на командных должностях в русских частях с нездоровыми моральными условиями режима образца лета 1917 года, получившего наименование "керенщины". К тому же часть офицеров прельщало лучшее обеспечение солдат легиона в питании, обмундировании и т.д. А офицеры, прибывшие с юга, вообще не признавали Верховное управление, и не подчинялись призывам являться на мобилизацию.
       "Я разговаривал с одним из них, князем Мурузи, полковником Генерального штаба, - писал Айронсайд. - Он отказался служить социалистам-революционерам, которые... были виноваты в хаосе после революции. Многие годы они готовили ее и позволили бандитам захватить власть".
       Другим воинским соединением был Польский легион, насчитывавший около трехсот человек, под коман­дованием графа Соллогуба. Поляки понравились генералу. Они, по его мнению, упорно работали над боевой выучкой. Солдаты были исполнены патриотизма и выглядели весьма неплохо в своей небесно-голубой форме и свое­образных польских фуражках. Ими управляли францу­зы через военного атташе.
       Во-вторых, Айронсайда удивила встреча с Чайковским. Из беседы с ним генерал понял: "старик... совершенно не понимал, что для разгрома большевиков нужна армия. ... У него не оказалось никакого плана решительных действий". Он дал понять, что не является специалистом военного дела, а полковник Дуров "уже серьезно занялся планами на будущее".
       В-третьих, особенно глубокое разочарование доставила Айронсайду беседа с генералами Дуровым и Самариным. Их суждения о создании армии, офицерском и солдатском составе вызвали у него раздражение.
       Дуров и Самарин явились на свидание не в форме русских офицеров с эполетами и знаками отличия. На них были надеты темные шерстяные мундиры. Создавалось впечатление, что Дуров и Самарин пытались скрыть принадлежность к высшему командованию русской армией.
       После ознакомления с послужными списками генералов Айронсайд пришел к выводу о том, что в них не было ничего выдающегося, ни один из них не имел опыта командования в старой русской армии и авторитета у бывших царских офицеров. Айронсайд вынес убеждение в том, что Дуров и Самарин ничего не де­лали в течение двух с половиной месяцев.
       Сразу же после этой встречи Айронсайд продиктовал теле­грамму в английское военное министерство с просьбой подыскать двух старших рус­ских офицеров для замены Дурова и Самарина. Судьба генералов Дурова и Самарина после такой беседы была предрешена.
       Как заметил С. Добровольский, Дуров оказался не в состоянии справиться с задачей формирования армии. "Все распоряжения, приказы и уставы полковника Дурова, - написал он позднее в своих воспоминаниях, - носили на себе отпечаток того, что получило в армии меткое название керенщины и что характеризовало собою отсутствие твердости, демагогическую болтовню и бессилие... власти командного состава".
       Дуров и Самарин пробыли в роли командующего и начальника штаба короткий срок. 20 ноября к исполнению должности генерал-губернатора и командующего войсками Северной области приступил последний начальник генштаба русской армии при Временном правительстве Марушевский. Некоторое время этот пост на правах временно исполняющего должность командующего (с 3 ноября 1918 года) занимал контр-адмирал Н. Викорст.
       Правительство Чайковского, союзное командование возлагало особые надежды на приезд генерала Марушевского.

    * * *

       Общую картину хода мобилизации и в какой-то мере состояния всей Северной области отразил Н. В. Чайковский в послании от 28 декабря 1918 года, направленном втайне от союзников со специальным курьером в Омск генералу Колчаку. "Русские войска формируются, § докладывал он. § Пока готов один полк. В ноябре началось серьезное партизанское движение крестьян ряда волостей при деятельной помощи союзных и русских войск... Продовольственное положение тяжелое, урожай убит морозами... Население живет исключительно нищенским пайком союзников - 15 фунтов муки [в месяц]. Работать на таком пайке рабочие не могут. Положение унизительное, невыносимое. Необходимы меры по заготовке снабжения области русским хлебом... 9 октября мной образовано новое правительство, в котором шесть лиц: 3 кадета, один трудовик и два беспартийных... Генерал Дуров временно заменен Марушевским. Ожидается генерал Миллер на ту же должность".
       Отмечая далее, что прямой телеграфной связи через северный город Березов пока нет, Чайковский откровенно указывал на свое жалкое подчиненное положение: "Телеграфировать прямо в Омск безрезультатно. О военном положении, отношениях с союзниками сообщать мешает цензура".
       Думается, что нет особой необходимости комментировать откровенный документ главы правительства. Он свидетельствует о трудности положения области, о фактическом голоде, царившем среди значительной части населения. Глава государства находился в тисках союзной военной цензуры и не мог сообщить соратнику по общему делу о положении области.
       Все надежды на будущее Н.В. Чайковский связывал с приездом на Север нового руководителя военного ведомства генерала Миллера, до прибытия которого значительную работу по созданию армии провел генерал Марушевский. Он приступил к исполнению обязанностей генерал-губернатора и командующего войсками Северной области 20 ноября
       Уже в первые дни своего пребывания на посту Марушевский посетил пехотный полк. В приказе от 30 ноября он сделал неутешительные выводы. "Огромная масса солдат не имеет никакой выправки и представляет из себя совершенно сырой материал, § отмечал он позднее. § Лишь единичные офицеры имели положенную форму, остальные были без кокард и без погон установленного образца. Хотя кокарды были высланы в полк, солдаты ходили в папахах и фуражках без кокард. В казармах грязь совершенно недопустимая. Дал неделю сроку, чтобы исправить положение. Пища выдается в разное время и некачественная. Люди спали в казармах без белья, надежд на снабжение им не было. Шинели носились, как попало, фуражки тоже набекрень или на затылке". Что и говорить: подобное положение для опытного специалиста было удручающим.
       Газета "Возрождение Севера", обобщая сведения о ходе мобилизации, о настроениях первого призыва солдат писала 3 сентября 1918 года: "Трудно передать настроение солдат. Тут и злоба на богачей, которые остаются в деревне, и зависть ко всякому, кто может спокойно сидеть дома, и над всем этим - упорное нежелание воевать. Жутко становится, когда послушаешь их речи. Одни ни за что не пойдут на войну, пусть лучше их убьют в деревне, другие пойдут, но при первом же случае перейдут к большевикам, чтобы опять восстановить "власть народа", власть бедноты".
       С целью смотра готовности боевых сил и поднятия духа первых воинов Марушевский провел в день кавалерского праздника ордена Георгия Победоносца 26 ноября (по ст. ст.) после молебствия в Кафедральном собора парад войскам гарнизона. В параде участвовали взвод от офицерских школ, сводный батальон в составе 4 рот от первого Архангелогородского полка, взводы от артиллерийского дивизиона Архангелогородской артиллерийской бригады, от морских команд флотилии Северного Ледовитого океана. Для придания значимости парада Марушевский приказал сформировать роты или взводы из состава Георгиевских кавалеров, прибытие которых войска встречали отданием чести.
       Кроме того, в параде заняли свое место представители союзных войск; взводы от английской пехоты, от 339-го американского полка, от итальянской пехоты и по взводу от польского и русско-французского легионов.
       Парад, или, как он именовался, праздник Георгиевских кавалеров, произвел на генерала гнетущее впечатление. Марушевский убедился в плохом состоянии новобранцев. "Лица солдат, - написал он в своих мемуарах, - были озлоблены, болезненны и неопрятны. Длинные волосы, небрежно одетые головные уборы, не вычищенная обувь. Все это бросалось в глаза старому офицеру, и видна была громадная работа, которую надо было сделать, чтобы взять солдат в руки".
       Внешний вид белых воинов, первое выступление новобранцев против отправки на фронт Марушевский полностью приписал воздействию на солдат знаменитого приказа  1, как он выразился, "умело и ловко пущенного в свое время в войска, чтобы уничтожить их как опору власти".
       Марушевский смело вступил на путь преобразований в армии, которых не понимали бывшие "демократические" генералы. Отметим некоторые из них. Решениями правительства он провел такие меры, как введение, насколько это было возможно, единообразия военной формы, ношение погон старого образца, старых орденов и медалей, отличий за ранения, возвращение старинной награды Российской армии - Георгиевского креста, особого почитания кавалеров этой награды. Командный состав армии получил права на награждение военнослужащих орденом св. Георгия, Георгиевским оружием и Георгиевским медалью.
    Особое внимание Марушевский обратил на развертывание партизанского движения. Так называемые белые партизаны составляли особый род вооруженных сил белогвардейского правительства.
       В отчете о численности войск белой армии отмечено, что в партизанских отрядах состояло более 1000 человек. Раз­нообразные документы свидетельствуют о том, что на территории каждого уезда, захваченно­го белыми, удавалось создавать до 2 - 3 и даже более таких отрядов.
       Так, в 1919 году в Онежском уезде было три таких отряда Калгачихинский, Нюхчезерский и Клещевский. В них насчитывалось 187 человек, на вооруже­нии которых было 237 винтовок, 2 пулемета, около 80 тысяч патронов. Все отряды воевали против Красной Армии. Один из командиров отря­да докладывал, в частности, что за короткий срок партизаны взяли в плен З9 красноармей­цев, пулемет и склад.
       17 декабря 1918 года Марушевский издал приказ о помощи партизанам Пинежского и Холмогорского уездов. Отметив начало создания крестьянами уездов "добровольческих отрядов для защиты своих домов, жен и детей от "красноармейцев", генерал заявил, что он "...с полным напряжением... сил и предоставленных... средств будет поддерживать его".
       Марушевский приказал направить на поддержку добровольцам пехотные и артиллерийские части. Для руководства пинежскими добровольцами он назначил капитана Анютина и дал в его распоряжение 10 младших офицеров. Для снабжения добровольцев оружием было отправлено 500 винтовок, 4 пулемета, запасы патронов и ручных гранат. А для оказания медицинской помощи партизанам двух волостей были командированы также врач и фельдшер с необходимыми материалами.
       Правительство приняло постановление, которое предусматривало удовлетворять денежным довольствием партизан, находящихся на фронте, наравне с солдатами. Правительственному комиссару вменялось в обязанность обеспечивать семьи партизан в случае смерти кормильца семьи.
       По некоторым данным, общая численность белогвардейских войск на Севере составляла к декабрю 1918 г. всего 1700 штыков. На довольствии находилось несколько больше - 2715 человек.
       Забегая вперед, отметим, что сформированные в 1918 году и позднее части были ненадежны, их боеспособность зависела от общего положения на фронте. Среди белогвардейцев было широко распространено дезертирство, которое усиливалось в моменты большевистских побед.
       По свидетельству современников, большей прочностью отличались партизанские формирования. Но, как отмечалось современниками "...движение партизан возникло, ко­нечно, не на почве каких-нибудь патриотических и общегосударственных стремлений... Крестьяне ополчились на большевиков, как раньше они ополчались на волков, медведей, конокрадов". Такие отряды сражались хорошо вблизи своих деревень, но не желали выполнять задания вдали от родных мест.
       Подобное настроение крестьян ярко отражали донесения с мест. Так, полковник де Граве докладывал из деревни Порог Онежского уезда о том, что настроение крестьян на позициях тревожное. "Из 200 человек только около 65 из них готовы идти в наступление, и то при условии, если сзади будет поддержка. Остальные отказались наступать совершенно, мотивируя тем, что они пришли только для защиты деревни Порог. Если бы не английский монитор и английский пулеметный взвод, то крестьяне разошлись бы. А 70 человек кяндцев заявили о том, что будут выполнять указания офицеров, если распоряжения будут одобрены Онежским народным советом..." Полковник в конце донесения дополнял: обеспечение стабильного положения в уезде возможно достигнуть только скорейшим присутствием достаточного количества союзных войск".
       Тем не менее, на основе партизанских отрядов позднее формировались отдельные боевые единицы белой армии. Кроме того, партизаны, зная местность, предупреждали обходы и прорывы красноармейцев.

    * * *

       Общее положение губернского центра и Северной области в конце 1918 года. Ситуация в конце первых пяти месяцев оккупации Севера иностранцами была противоречивой.
       С одной стороны, чувствовались значительные экономические трудности. Война задержала развитие внешней торговли. Присутствие в городе крупных контингентов иностранцев обострили и без того трудную квартирную проблему. Все приличные дома, особняки бизнесменов были заняты иностранными офицерами, вызывая этим массовое недовольство богатых мира сего. Первыми постановлениями ВУСО предусматривалась отмена установленного советской властью нормированного отпуска продуктов питания и сня­тие ограничений по ценам на них.
       Высказав на страницах "Вест­ника" в адрес Советской власти - "врага свободной торговли" различные обвине­ния, новое правительство опуб­ликовало в нем следующее ре­шение: "Всякие таксы (ограничитель­ные цены) и стеснения на моло­ко, творог, сметану, яйца и карто­фель отменяются. Отныне допус­кается свободная торговля этими продуктами по вольным ценам..." Путем свободной торговли правительство намеревалось улучшить продовольственное положение горожан.
       Но "шоковая терапия" образца 1918 года продолжалась недол­го - всего неделю. Уже 16 авгус­та "Вестник" сообщал: "Архан­гельская Губернская продоволь­ственная управа, констатируя, что отмена такс на молочные и другие продукты и разрешение свободной торговли ими привели к безумной алчности и преступ­ной спекуляции со стороны по­ставщиков, и, стремясь прекра­тить подобные явления, вынуж­дена вновь установить таксу на все молочные продукты. Все пароходовладельцы обязываются принимать для доставки в Архан­гельск молоко, творог, сметану и сыр исключительно в адрес гу­бернской продовольственной уп­равы и выдавать их с разреше­ния молочного склада..."
       Аналогичные меры по восста­новлению ограничения цен, а за­тем и по нормированию отпуска были приняты и по другим наи­менованиям продуктов. Контроль за соблюдением мер возложили на милицию. О том, как она выполняла свои обя­занности, рассказывалось 27 сентября в заметке: "Во время поездки 23 сентяб­ря из Холмогор в Архангельск на пароходе все пассажиры были подвергнуты обыску. Причем ми­лицией было конфисковано не только масло (в количестве 80 фунтов), но также и два каравая хлеба. У одной дамы было задержано около одного пуда картошки. Другая дама смогла отстоять полпуда мяса только своим решительным заявлением что, если милиция не даст расписки, то она выкинет его за борт". Это нововведение не изменило общей картины.
       Знаток жизни города В. Бартенев в начале 1919 года привел такие данные об этой стороне дела: "Сказы­валось истощение населения на почве недостаточного питания. Продовольственная норма по карточкам составляла: хлеба - по 3/4 ф. в день, сахару - по 1 ф. в месяц, соленой рыбы было довольно, около 1 р. 25 коп. - 1 р. 50 коп. за фунт трески, мяса иногда не хватало - 5-6 руб. за фунт. Многие питались кониной - по 3 р. 50 к. за фунт. Картофеля и других овощей вовсе не стало. Не было в продаже почти никаких круп. Масло было редко и доходило до 30-40 р. за фунт. Чувство­вался недостаток в хорошем мыле. Его стали приготовлять здесь из тюленьей ворвани... В этом мыле недостатка не было, но качество его было невысокое. Очень сильно нуждались в табаке; в продаже его совсем не стало. Продажа его производилась из-под полы... Молока было достаточно, но оно было дорого: дешевле 1 р. 50 к. за бутылку достать его было трудно, на рынке оно дохо­дило до трех рублей за бутылку. Дрова стоили около 100 р. за погонную сажень с доставкой. Без доставки городская управа продавала по 62 р., а доставка сажени обходилась около 40 руб. Базарная цена дров дошла до 130-150 руб. за сажень.
       До­роговизна жизни заставляла искать побочных заработков, а это отвлекало от общественных обязанностей и еще более подрывало энергию. В конце 1918 года, продолжал он далее, голодная, истощенная, во всем разуверившаяся толпа, молча и вяло прочитывает транспаранты, выставленные на стеклах Информационного Бюро и угрюмо расходилась по домам. Только кинематографы, да концерты, да разные танцульки были полны. Искали развлечений, хотели забыться. Собрания более серьезные и деловые часто не могли состояться из-за от­сутствия кворума".
       Не лучше обстояло дело и в глубинке, в деревнях и уездных центрах. Народные массы мало интересовали политические события. Они думали о житейских проблемах: наличии хлеба, трески, табака и ситца.
       Немалые сложности наблюдались и в управлении крестьянством. После падения советской власти стали восстанавливать земство. Но во многих местах, как уже отмечалось выше, дело свелось к одной перемене названия, а люди оставались те же, что и при большевиках. Во всяком случае, порядка было мало. Каждая де­ревня жила своей самостоятельной жизнью. Налогов крестьяне не платили, казенное имущество расхищалось. Единственная связь с центром замечалась на почве снабжения продовольствием через волостные комитеты и коопе­ративы.
       Но, с другой стороны, по свидетельству современников, в конце 1918 года удалось положить начало недолгому политическому умиротворению среди народа и в правящих верхах. Это было достигнуто за счет того, что новое правительство, сформированное после путча, сумело найти компромисс с офицерством, привлечь к сотрудничеству с властью различные политические силы. С отъездом в Англию генерала Пуля правительство наладило приемлемые отношения с союзным командованием.
       К положительным моментам внутреннего положения области следует отнести мобилизацию в армию. Как писал современник, к народу как будто вернулось сознание необходимости порядка. Среди призываемых солдат начала возрождаться воинская дисциплина.
       В это же время появляется ряд общественных объединений. 29 октября состоялось заседание по вопросу об организации в Архангельске областного отдела "Союза Возрождения России". Несколько раньше в начале октября стал образовываться на почве выборов в городскую Думу Союз Национального Возрождения. В конце декабря возник Объединенный комитет обществен­ных организаций. Все эти союзы и комитеты объединялись на антисоветской основе. Специалисты того времени оценивали это явление, как "стремление к общенациональному объединению на почве широко понимаемых государственных, или, по крайней мере, областных интересов". О практической деятельности их мы расскажем ниже.
      
      

    Глава пятая

    1919 ГОД: ВРЕМЯ НАДЕЖД И СТРАТЕГИЯ ОТЧАЯНИЯ

       Смена власти. В январе 1919 года в составе Временного правительства Северной области произошли перемены. Н.В. Чайковский в сопровождении советников, представителей делового мира Н.В. Грудистова и А. С. Чудинова, 23 января отбыл в Париж для участия в "Совещании русских дипломатических представителей", которое называли также Русским политическим совещанием.
       Принципиальная задача этого Совещания заключа­лась в том, чтобы добиться от союзных стран признания антисоветских сил в качестве законных представителей российского государства и обеспечить им финансовую и во­енную помощь. Совещание исходило из того, что намеченные им цели требуют объединения всех армий под единым командованием, которое станет но­сителем российского суверенитета.
       Кроме того, Совеща­ние хотело, чтобы объединенное "белое движение" вы­двинуло политическую и социальную программу, прием­лемую для западного общественного мнения. 5 марта 1919 года оно выступило с программным заявле­нием, в котором на освобожденных территориях России гарантировались демократические выборы, равенство всех граждан перед законом, децентрализация управле­ния, социальная защита трудящихся, а также признание аграрной револю­ции, совершившейся в стране.
       Для большей представи­тельности участники Совещания приглашали к сотруд­ничеству и некоммунистические социалистические пар­тии, хотя эти начинания не увенчались успехом. Русские левые политики относились к "белому делу" с подозрением и предпочитали отси­живаться в стороне - в соответствии с принципом "ни Ленина, ни Деникина", т.е. тяготели к так называемому "третьему пути".
       Совещание возглавляли первый премьер-министр Временного правительства Г.Е. Львов, являвшийся в тот момент представителем Колчака и бывший министр иностранных дел С.Д. Сазонов, выполнявший подобные же функции при генерале Деникине, и другие.

    * * *

       Тем временем ряды правительства Северной области пополнил приехавший в Архангельск генерал-лейтенант Е.К. Миллер.
       Еще 2 ноября 1918 года Чайковский направил телеграмму русскому послу в Риме для передачи ее Миллеру. В ней говорилось: "Предлагаю Вам должность генерал-губернатора Северной области и командующего формируемыми русскими частями, для чего прошу немедленно прибыть в Архангельск. Вашим помощником полагаю назначить генерала Марушевского".
       13 января состоялось заседание правительства, на котором Чайковский представил кабинету нового генерал-губернатора. В прощальной речи глава правительства указал на "распад власти в стране и вызванный этим позор России". Отметив, что "идет волна на объединение всех патриотических сил", он заявил: "Главная цель Временного правительства Северной области состоит в том, чтобы ускорить процесс воссоединения России и освободить ее от большевиков". Чайковский просил Миллера и Марушевского "скорее создавать сильную армию".
       Эти же идеи Чайковский высказал на собрании общественных сил города. Информируя о целях отъезда в Париж, он отметил: "Покуда большевизм не задушен, не уничтожен, до тех пор полный мир невозможен. И я верю, что мне удастся устроить это положение. И пусть союзники не думают, что они могут устраивать свои дома при пожаре в нашем доме... Уезжая, я ясно осознаю, что здешние задачи заключаются в том, чтобы создать живое дело, которое бы воплотило здешние силы... При решении всех вопросов - устремляйтесь вперед!"
       В кратком ответном слове Миллер заверил правительство в том, что он отдаст все силы служению России.
       18 января появился приказ  1 за подписью нового генерал-губернатора, гласивший: "С 15 января я вступил в должность Генерал-губернатора Северной области... Согласно постановлению председателя Временного правительства Северной области, мне предоставлены в отношении Северной области и... русских войск права командующего отдельной армией и сверх того права применительно положения о полевом управлении войск в военное время".
       Решением правительства права Миллера распространялись на территорию всей Северной Области. Для сношения с союзным командованием по военным вопросам при штабе Миллера был назначен лейтенант граф Гамильтон, а для сношения между ними по гражданским делам утвержден русский офицер капитан I ранга Игнатьев. Генерал-майор В.В. Марушевский назначался командующим русскими войсками Северной области с предоставлением ему в отношении русских войск прав командующего армией.
       Таким образом, в начале 1919 года все ключевые рычаги правительственной власти оказались у военного человека. Он занял пост не только генерал-губернатора, но и главнокомандующего войсками области, возглавил также отдел иностранных дел.
       Перемена лиц, происшедшая в правительстве, была встречена с радостью правыми силами. Газета "Отечество", публикуя отчет о встрече Чайковского с общественностью, заметила: "Вопрос о положении правительства Северной области стал ясен и прост... Такие имена, как Миллер и Марушевский, говорят сами за себя: их компетентность и авторитет доказаны на деле всей их боевой и административной деятельностью и на родине, и на союзных фронтах".
       Подобную оценку ситуации поддерживало союзное командование. "Английское командование, - отметил архангельский представитель американских войск, - отстаивало ту точку зрения, что в области нужна твердая власть. Эту власть англичане представляли себе не иначе, как военной. Они считали, что сговориться с населением невозможно, да и не к чему..." Поэтому их усилия были направлены к тому, "чтобы свести на нет правительство, сделать его наиболее бесцветным и безличным. И в то же время искали подходящее русское воен­ное командование. Присутствие Н.В. Чайковского меша­ло этому. Когда он в начале 1919 года уехал - положение изменилось, и военная диктатура становится совершившимся фактом... Марушевский не под­ходил к роли военного диктатора. Только с приездом генера­ла Миллера оказалось возможным наладить административный ап­парат".
       Формально в Архангельске осталось Временное правительство. Чайковский весь последующий период, до окончания гражданской войны на Севере, числился его главой, но функции председателя были переданы кадету Зубову. А фактически делами вершил Миллер. С этого времени управляющие ведомствами являлись с докладами не к Зубову, а к Миллеру. "Все делалось по указанию и воле последнего", - свидетельствовал один из министров. Причем важные вопросы он решал, не ставя в известность о них правительство".
       Миллер начал действовать: он провел через правительство ряд важных решений, которые усиливали его власть. По его требованию уже в январе-феврале 1919 года были приняты такие постановления, как о распространении власти генерал-губернатора не только на военных, но и на все население Северной области. Он добился того, чтобы в его ведение было передано также право производить политические аресты, что ранее делала только союзная контрразведка. Миллер получил право подвергать во внесудебном порядке аресту и высылке на срок от 6 до 12 месяцев как военных, так и гражданских лиц.
       Эти и другие акты воспринимались членами правительства как реальное усиление его власти. Зубов, информируя Чайковского о ходе дел в Архангельске в от 1 апреля 1919 года, с удовлетворением подчеркнул, что наметился "сдвиг в отношениях с союзниками". "Союзная контрразведка перестала свирепствовать, - писал Зубов, - и действует совместно с нашей. Без наших ордеров аресты не производятся". Горькое признание руководителя правительства о своей полной зависимости от власти интервентов!

    * * *

       Прежде чем характеризовать особенности пребывания у власти Миллера, сделаем предварительно три замечания.
       Во-первых, утверждение Миллера на высокие государственной посты Северной области являлось в то же время становлением власти сильной руки, т.е. военной диктатуры.
       Обобщая ситуацию, сложившуюся после вхождения в правительство Миллера, Б. Соколов писал: "Правительство, по своей слабости и безличности, находилось в руках генерала Миллера как члена правительства, а гражданская часть подчинялась ему как генерал-губернатору. Все это создавало в крае власть военных, то, что называется "военная диктатура" и что, конечно, весьма определенно... сознавалось различными кругами населения. Одни были недовольны и считали, что "такую власть надо убрать", другие... были рады и полагали, что "диктатура военная и может удержать область в руках у белых".
       Можно считать, что установление диктатуры Миллера имело под собой объективное основание. Такие настроения вызывались среди правых антисоветских сил углублением в стране революционных процессов, сопровождавшихся разрушением государственности и армии. Потребность в такой организации управления диктовали условия гражданской войны. К этому подталкивал и опыт большевиков, укреплявших единоначалие на всех уровнях власти, подчинивших военные силы политическому руководству и добивавшихся весомых успехов.
       Правда, в начальный период честолюбивый военный был вынужден мириться с вмешательством во все дела союзного командования. Иного и быть не могло: все снабжение армии, начиная от портянок и, кончая оружием, осуществлялось союзниками. От привоза продовольствия зависело и снабжение мирного населения.
       Во-вторых, в течение всего периода нахождения на своем посту Миллер был вынужден вести конституционную игру, т.е. считаться с мнением кругов, возглавляемых лидерами губернского земства, эсеровской организацией и частью либерально настроенных военных.
       О фактах столкновения генерала с оппозицией мы расскажем по ходу нашего анализа событий. Пока лишь отметим, что некоторые "демократические отступления" диктатора были обусловлены влиянием двух факторов: международного давления и стремления показать демократический фасад своего режима. А выступления оппозиции являлись следствием недовольства населения непрерывно ухудшавшимся экономическим положением области.
       Но главным итогом этого противостояния являлось то, что антиправительственные выступления обычно заканчивались обращением к населению и солдатам белой армии сражаться до конца против советских войск. Генеральская диктатура и либеральная оппозиция приходили к единому решению. Чаще игра шла в одни ворота: генерал, пообещав что-то в угоду демократам, отказывался от его выполнения.
       Примером подобного отношения к конституционной игре явился, например, срыв решения Временного правительства от 26 марта 1919 года "О созыве представителей земств и городов для обсуждения вопросов особой государственной важности".
       Это постановление появилось в свет после телеграммы Чайковского из Парижа. Номинальный глава правительства советовал "в спешном порядке" принять меры "к тесному привлечению демократических слоев общественности к государственной работе и подведению под... власть демократической базы, основанной на выборах".
       Правительство отнесло к числу вопросов особой важности проблемы налоговой политики, расширения бюджетных прав земского и городского самоуправлений, безработицы и мер по ее ослаблению, организации продовольственного дела и другие. Кроме того, правительство обещало, что каждый его отдел должен был доложить совещанию о своей текущей работе.
       Совещание предполагалась созвать сроком на две недели в первых числах мая 1919 года. Оно имело право избрать комиссии "для детального обсуждения вопросов". Членами совещания могли быть избраны только гласные земских и городских самоуправлений, в том числе 15 - от городов и 35 - от уездов, то есть всего 50 человек. Они должны были избираться уездными земскими собраниями и городскими думами из числа земских и городских гласных.
       Идея созыва совещания вызвала смятение в умах чиновников области. Зубов в письме Чайковскому просил совета о том, как создавать представительный орган, надо ли реконструировать правительство и т.д. Таким образом, успокаивая общественное мнение надеждой на созыв совещания, которое будет решать вопросы "государственной важности", Миллер готовил почву для укрепления своей власти.
       Принципиальное значение для достижения этой цели имели два события. Во-первых, Миллер принял срочные меры для установления контакта с адмиралом А. Колчаком. С этой целью 8 марта 1919 года из Архангельска для связи с Сибирскими вой­сками выступил "Сибирский экспедиционный отряд" в составе 2-х русских и 1 британского офицеров, а также 17 русских и 2 британских солдат. На оленях, лошадях и пешком отряд добрался до Омска. Часть отряда осталась в Омске, а другая во главе с поручиком Жилинским с документами для Временного правительства Северной области, русского и союзного командования 22 июня возвратилась в Архангельск. На Север прибыл посланец из Сибири. Так была установлена связь с Колчаком.
       Тем временем Русское политическое совещание в Париже приняло решение содействовать "объединению всей русской государственности в одном централизованном правительстве". В апреле 1919 г. оно выпустило обращение ко всем местным правительствам с призывом официально признать власть "верховного правителя", т.е. Колчака.
       В соответствии с этим призывом 30 апреля 1919 года Временное правительство Северной области признало "объединяющей и главенствующей властью ныне действующее правительство в Омске как временное всероссийское национальное правительство, сохраняя за собой требуемую обстоятельствами самостоятельность в области практических действий впредь до непосредственного соединения".
       Колчак приветствовал "мудрое патриотическое решение Севера", признал за правительством Северной области "вызываемую чрезвычайными обстоятельствами самостоятельность в конкретных практических мероприятиях". Между Архангельском и Омском была установлена радиосвязь, которая осуществлялась через представителя правительства Северной области при Колчаке князя И.А. Куракина.
       Руководители Севера признали необходимым "впредь все приговоры и решения Северной области объявлять от имени Всероссийского Временного Правительства в следующей форме: "По указу Всероссийского Временного Правительства".
       Признание омской власти оживило правые силы города. Со страниц их прессы не сходили статьи о "верховном вожде России". "Патриотическую радость" по поводу признания Колчака областными правительствами выразила городская дума, заявив в своей телеграмме на имя "верховного правителя" о том, что приход его к власти "означает конец распада нашей великой Родины и начало ее не только объединения, но и возрождения к новой здоровой государственной жизни".
       Во-вторых, в это же время предпринимается ряд мер для юридического оформления военной диктатуры генерала Миллера. Смысл этой процедуры формально состоял в том, что с появлением Всероссийского правительства в Омске отпадала необходимость в местных белогвардейских правительствах. Они должны были утратить законодательные функции и ограничить роль исполнением постановлений Омского правительства.
       В соответствии с этим менялась и роль руководителя области. Он должен был стать "начальником края", назначаемым "верховным правителем". Подобная реорганизация окраинных белогвардейских правительств преследовала одну важную цель - создать в глазах мировой общественности видимость складывания общероссийской государственности и тем самым быстрее добиться международного признания правительства Колчака. Как справедливо отметил в своей работе профессор В.И. Голдин, в целом "происходил этот процесс небезболезненно и результаты его были далеки от ожидаемых".
       Во-первых, обсуждение этой проблемы в Северной области растянулось на длительный срок: оно продолжалось с апреля 1919 года и до конца существования самого "государства", т.е. Северной области.
       Во-вторых, такой же непоследовательностью характеризовался и процесс принятия ряда правительственных решений по претворению в жизнь предписаний Омского правительства.

    * * *

       Военная диктатура: проекты и реальность. Расскажем кратко об обстановке, в которой решался этот по сути дела формальный, но в обстановке того времени немаловажный вопрос.
       10 июня в Архангельск пришел указ Верховного правителя о назначении генерал-лейтенанта Миллера главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами на Северном фронте. На первый взгляд, все обстояло как будто бы очень просто: появилась центральная власть, и местные белогвардейские правительства становились частью его вертикальной структуры.
       12 июля Временное правительство постановило сложить полномочия и передать полноту власти генерал-губернатору, возложив на него организацию управления областью. Для решения вопроса требовалось согласие верховного правителя. А до этого времени все члены правительства должны были исполнять свои обязанности.
       Таким образом, эти решения можно считать важной вехой на пути к юридическому оформлению военной диктатуры, которая была фактически установлена в январе 1919 года.
       Однако время для осуществления и тем более для публичного оповещения населения об этом акте оказалось неподходящим: в Архангельске распространилась весть о скором уходе с Севера иностранных войск. Передавая атмосферу тех дней, лидер эсеров Иванов в письме Чайковскому писал: "В России все и вся так запуганы и забиты, что посторонняя помощь совершенно необходима. Пусть она не будет количественно великой, но надо, чтобы она была. Слухи об уходе отсюда англичан создают страшную панику, а общее недовольство неумелой властью создает более чем благоприятную обстановку для работы большевистских агентов" .
       Временное правительство, взвесив ситуацию, отменило свое решение от 12 июля и высказалось за самосохранение в прежнем виде. Зубов, объясняя смысл этого шага правительства, в письме Чайковскому 20 сентября доложил: "Решение от 12 июля о передаче власти в руки главнокомандующего не приведено в исполнение, т.к. по этому поводу запрошен был Омск и ответа не получено". А в связи с уходом английских войск, добавлял он, "такая передача власти была признана нецелесообразной". Более резко оценил эту акцию Иванов: "Я опасаюсь, что это будет последним шагом, выбивающим какую-либо идеологическую основу из сознания крестьянских масс в борьбе их с большевиками". Он был по-своему прав: становление военной диктатуры Миллера, а также и Колчака обнаружили отрицательные последствия этого явления. Большевики получили основания для обвинения своих противников в намерении реставрировать монархию.
       Перед военными диктаторами встала проблема легитимности их режима. Если уфимская Директория и Верховное управление могли выводить свое происхождение из Всероссийского Учредительного собрания, то власть Колчака и Миллера не имела никакого легального источника власти. Поэтому она квалифицировалась как незаконная. И этот факт умело использовалось большевистской пропагандой.
       На этом решение вопроса о введении диктатуры не завершилось. 10 сентября из Сибири пришло извещение об упразднении Временного правительства и назначении Миллера главным начальником Северного края. На этот раз управление Всероссийского правительства прислало в Архангельск "Положение об управлении Северным краем". В документе содержалось 12 пунктов. Один из них гласил: "Местным высшим представителем Верховной власти в Северном крае является главный начальник Северного края, подчиненный Верховной власти и назначаемый указом Верховного правителя".
       Для изучения положения Миллер создал комиссию, в состав которой вошли полевой военный прокурор полковник Добровольский, управляющий государственным банком Репман и юрисконсульт гражданской канцелярии Главнокомандующего Пландовский. Главной обязанностью органа было установить, возможно ли "введение положения в действие в настоящем виде или к нему требуются дополнения в смысле расширения прав начальника края".
       По свидетельству С. Добровольского, после обсуждения доклада комиссии правительство пришло "к единодушному решению, что временное положение..., предоставлявшее начальнику края лишь права генерал-губернатора, представляется абсолютно неприемлемым, так как область, ввиду отсутствия...связи с Сибирью, попала бы в безвыходное положение при разрешении важнейших вопросов административного, законодательного и особенно финансового характера".
       Острые дебаты по поводу введения новой должности происходили в усложнившейся ситуации. Сибирский фронт в этот момент катился на восток, положение Омского правительства становилось критическим. Не лучшим было положение в Северной области. В сентябре ее покинули войска интервентов. Миллер остался наедине со своими силами против усиливавших удары частей Красной армии.
       Кроме того, к новому проекту реорганизации управления областью отрицательно относилась демократическая оппозиция, усматривая в этом новый государственный переворот. Поэтому во время голосования по вопросу о принятии проекта голоса в правительстве разделились. Федоров воздержался, а за принятие проекта проголосовали Миллер и Цапенко, Зубов и Багриновский высказались против.
       Обоснование позиции Временного правительства содержалось в телеграмме, направленной Зубовым в Омск. Отметив, что "острый момент ухода английских войск убедил в необходимости сохранения существования власти Временного правительства", Зубов информировал омские власти: "Обсудив... Положение об учреждении должности Начальника Северного края, правительство опасается, что эта перемена власти в момент высшего напряжения на фронте может отразиться неблагоприятно на продолжении борьбы; кроме того, при оторванности области такая перемена не дает выхода для правильного течения жизни. Власть будет лишена законодательной и верховной власти, не будет иметь функций высших государственных установлений и прав министров, не будет в состоянии реагировать на выдвигаемые жизнью области насущнейшие вопросы: издание законов, утверждение штатов, бюджетов, мобилизации и демобилизации, помилования, награждения, установления дополнительных единиц, назначения пенсий и множество других мелких, но необходимых действий".
       "Эти соображения - сообщал Зубов, - диктуются положением области, принужденной жить самостоятельной жизнью и, как только наше соприкосновение с... территорией антисоветской России будет ощутимо, надобность в особом правительстве отпадет".
       Ввести новый пост для генерала Миллера не удалось. Этому помешали общая обстановка и давление либеральной оппозиции. Остается дополнить: проект положения о начальнике края предоставлял ему значительно меньше прав, чем он имел, находясь в должности генерал-губернатора. Это еще раз подтверждает положение о том, что военная диктатура не нуждалась в дополнительных полномочиях. Она предпринималась верховным правителем лишь во имя введения однообразия форм управления во всех областях и более тесного объединения их с центром. Но в октябре-ноябре 1919 года такой центр прекратил свое существование. Надежды антисоветских сил на создание единого Всероссийского государства не оправдались.
       В деятельности правительства, когда его возглавил генерал Миллер, можно выделить три основных направления. Главные усилия власти были направлены к тому, чтобы увеличить численность и укрепить вооруженные силы белой армии; требовалось решить неотложные проблемы, связанные со снабжением армии и населения города и области предметами первой необходимости; и, наконец, добиться укрепления морального духа армии и всего населения.

    * * *

       Создать боевую армию... Выше уже детально анализировался первый этап создания белой армии, который длился со 2 августа по 6 сентября 1918 года. Принципиальным моментом этого краткого периода явился переход от добровольческого принципа набора в армию к введению 20 августа всеобщей воинской повинности.
       В начале 1919 года Временное правительство опубликовало заявление "К населению области". Обращение провозглашало: "Цель, ради которой Временное правительство Северной области встало у власти - освобождение нашей Родины от большевиков, воссоздание свободной великой единой России - близка к осуществлению".
       Восемь членов правительства, среди которых были генерал-лейтенант Миллер и генерал-майор Марушевский, объявляли, что все силы народа должны быть направлены "на создание боевой армии, строго дисциплинированной, стоящей вне всякой политики".
       К началу 1919 года численность вооруженных сил, сражавшихся против советских войск, характеризовалась такими данными:
      

    Национальность

    Мурманская группировка

    Архангельская группировка

    штыков

    на довольствии

    штыков

    на довольствии

    Англичане

    3005

    6832

    3121

    6283

    Французы

    250

    731

    1400

    1686

    Американцы

    -

    -

    4200

    5203

    Итальянцы

    1200

    1251

    -

    -

    Сербы

    958

    1200

    -

    -

    Всего союзников

    6313

    10334

    8721

    13182

    Белогвардейцы

    3500

    4441

    1700

    2715

    Общая численность

    9813

    14775

    10421

    15897

       Ист.: Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере 1918-1920. МГУ. - 1993. - С. 120.
       Приведенные выше сведения свидетельствуют о том, что количество солдат и офицеров союзников в это время в три раза превышало воинский контингент белогвардейцев, а в архангельской группировке - почти в пять раз. Обстановка на фронте в тот момент складывалась не в пользу белой армии. К началу 1919 года части 6-й армии, сформированной в сентябре 1918 года, успешно провели наступательную операцию на шенкурском направлении. 25 января Шенкурск был освобожден. В это же время Красная армия нанесла интервентам ощутимые удары на Мезени, Пинеге и других участках фронта.
       Это вынудило Миллера форсировать работу по увеличению численности вооруженных сил. В каких направлениях велась эта работа?
       Прежде всего, в течение всего периода формирования и существования белой армии принимались меры по укреплению офицерского состава и увеличению его численности. Наиболее заметным в этом смысле явилось постановление правительства от 5 февраля 1919 года. На основании его в армию призывались все офицеры в возрасте до 45 лет включительно и унтер-офицеры десяти возрастов. Объявленная в Архангельске регистрация "лиц офицерского звания" позволила выявить и направить на фронт тысячу человек.
       В феврале, как отметил в своих мемуарах Марушевский, "все зарегистрированное офицерство уже было разбито по частям. В Архангельске оставались лишь те элементы, которые нельзя было использовать по болезни, по неспособности к строю, наконец, за нахождением под следствием или судом". Быстро удалось собрать энергичную группу штабных и боевых офицеров, которые оставили заметный след в антисоветской борьбе. Среди них генерал-майор Данилов, полковник кн. Мурузи, подполковники Костанди и Жилинский.
       Миллер разослал телеграммы всем русским послам, аккредитованным в европейских странах, с предложением направлять в Архангельск офицеров, которые освобождались из германского плена.
       Подобные телеграммы отправил еще Чайковский. Так, в депеше в Копенгаген глава правительства просил российскую миссию "оказать содействие в организации возвращения русских офицеров, чтобы принять участие в формировании новой русской армии, на которую выпадает великая задача очистить страну от враждебных элементов и восстановить ее разрозненные части". В этих телеграммах указывалось, что на Севере некем замещать должности батальонных командиров, не хватало интендантов, офицеров генерального штаба, артиллеристов.
       Миллер изменил тон этих документов, они скорее походили на жесткие приказы. Так, в телеграмме в Лондон генералу Ермолову говорилось: "Прошу регистрировать всех военнообязанных офицеров, отказывающихся ехать в Россию теперь, чтобы потом (после победы - Е.О.) лишить их права гражданства в России".
       Однако все было тщетно, отклик был едва заметен. Лишь в мае прибыло небольшое число офицеров, завербованных в Стокгольме, и в конце июля пришел эшелон около 350 офицеров и чиновников, сорганизованных в Лондоне. 143 офицера, в том числе два генерала, 8 полковников, 5 подполковников прибыли на Север с юга России.
       Вскоре начальник штаба белой армии Севера сообщил в воинские части о том, что "весь запас офицеров исчерпан, и рассчитывать на прибытие из-за границы не приходится. Единственный источник - производство из местных солдат".
       Оценивая итоги работы по мобилизации офицеров, Марушевский отметил, что пополнение поступило слишком поздно, когда армия начала буквально на глазах распадаться, переходить на сторону советской власти. С горечью боевой генерал писал в мемуарах, что бывшие офицеры уже не подчинялись единой воле и с недоверием относились к каждому выступлению. "До Сибири было "слишком далеко", Деникин был недостаточно "монархистом", Чайковский-де "убийца Александра II", Юденич - пожалуй, уже чересчур близко, одним словом, причин не ехать было сколько угодно. Я никогда не позволю себе, - подчеркнул генерал, - делать упрек тем доблестным офицерам (слава богу, их подавляющее большинство), которые хотя сколько-нибудь работали в одной из белых армий, но я горячо порицаю тех, которые с 1918 по 1920 год просидели за границей, "не найдя" для себя места ни на одной из окраин России".
       Многие офицеры, прибыв в Архангельск, уклонялись от отправки на передовую, укрывались в непомерно раздутых штатах тыловых учреждений. А вечерами они заполняли залы архангельских ресторанов, напивались, нередко устраивали скандалы. То и дело появлялись приказы Миллера о строгом наказании военных. В приказе от 8 апреля 1919 года говорилось: "Участились снова случаи злоупотребления спиртным военными и появления их в нетрезвом виде на улице и в иных публичных местах. Добрая слава офицеров-подвижников, отдающих все силы на борьбу с врагом, омрачается преступным легкомыслием отдельных лиц, не желающих понять, что почетное право носить офицерские погоны налагает на них... обязанность блюсти честь погон и бережно охранять их от малейшего пятна".
       Генерал предложил "всем офицерам и военным чиновникам проникнуться сознанием долга и ответственностью перед Родиной за каждый проступок, влекущий уменьшение престижа офицера в глазах его подчиненных и всей массы населения к явному ущербу обаяния молодой, еще не окрепшей, воссоздающейся русской армии... Всем же бессознательным, слабовольным, забывающим долг свой перед тяжко больной Родиной, я объявляю: всякого офицера или военного чиновника, который позволит привести себя в состояние опьянения, независимо от чина и служебного положения, я буду представлять Временному Правительству для разжалования в рядовые".
       Этот приказ стал претворяться в жизнь. Приведем лишь один пример. 31 августа 1919 года Миллер разжаловал в рядовые штабс-капитана Зверолевлева, прапорщиков Дронова, Троицкого и Колесова "за пьянство, сопровождавшееся бесчинством и совершением поступков, несовместимых в достоинством офицерского звания". В те же дни за подобный проступок был наказан заведующий телефонной сетью штаба командующего, а также чиновник Канев. И таких приказов были десятки. А местная пресса была наполнена сообщениями под заголовками "Пьяный угар", "Спекуляция" и т.п. Понятно, что заживо гниющий офицерский корпус не мог сколько-нибудь успешно влиять на настроение солдат.

    * * *

       Главным для создания армии являлось привлечение в ее ряды основной массы народа, т.е. рабочих и в особенности крестьян. Как же использовался этот источник пополнения белой армии?
       Прежде всего, последовал ряд постановлений правительства о призыве на военную службу жителей области. Решением от 5 февраля в армию призывались все граждане, родившиеся в 1878-1892 гг., т.е. пятнадцати возрастов. На действительную службу, были призваны юноши, родившиеся в 1899 и 1900 годы. В те же дни производилась мобилизация учащихся средних школ, родившихся в 1898-99 гг.
       Призывы в армию в течение всего года сопровождалась патриотической пропагандой. 4 октября педагогический совет мужской гимназии выразил "общие чувства восторга всем своим воспитанникам, находящимся в рядах действующей армии и принимающим непосредственное участие в борьбе с большевиками на Севере России. Глубокая память обо всех подвигах, совершаемых воспитанниками гимназии, вечно останутся на скрижалях истории родной гимназии и явятся законной и постоянной гордостью всех настоящих и будущих ее питомцев". Это обращение за подписью директора гимназии А. Суровцева не раз публиковала архангельская пресса.
       Правительство отменило отсрочки по семейному положению, сузило круг ограничений, освобождавших мужчин от призыва в армию по семейным обстоятельствам и состоянию здоровья. Всего за 1919 год мобилизация в войска охватила 22 возраста (с 1880 по 1901 год рождения). В ряде уездов призывали даже 16-летних юношей.
       Труды военных деятелей принесли свои результаты. Только январская мобилизация 1919 года дала 4000 штыков, а к весне 1919 года армия выросла до 15 тысяч человек. Быстро формировались стрелковые пехотные полки. Начиная с марта 1919 года по май на территории области появились 1, 2, 5, 6, 7 и 8 полки. 30 мая вышел приказ о сведении 3 и 4 полков во 2-ю, а 5 и 6 в 3 северные бригады. Благодаря всем мерам белая армия достигла общей численности свыше 20 тысяч человек, т.е. предела мобилизационных возможностей области.
       Вторым источником роста белой армии явились военнопленные красноармейцы. Представители командования белой армии, в частности генерал Миллер, называли разные цифры, характеризующие эту категорию белогвардейцев. В телеграммах, мемуарной литературе назывались цифры от 8 до 14 и даже 25 тысяч человек.
       В одной из телеграмм в Лондон от 5 января 1920 года, например, Миллер привел такие данные: "С начала наступательных действий с 10 августа до конца ноября [1919 года - Е.О.] нашими войсками взято в плен до 14 тысяч человек, из которых более 95 процентов по собственному желанию поступили в наши войска". Часть из них, сообщал он далее, зачислена в строевые части и отлично дерется на фронте. Лишь несколько сот человек не допущено в войска и содержатся в концентрационном лагере.
       Эти цифры очевидно, преувеличены. Но, безусловно, руководители белой армии вели работу по привлечению пленных красноармейцев для борьбы против советской власти. Значительная часть красноармейцев оказалась ненадежной и в сложной ситуации, возникшей в 1919 году, переходила на сторону Красной Армии.
       Специфику этого пополнения армии хорошо понял английский подполковник Шервуд, который в сентябре 1919 года писал: "...хваленая "лояльная русская армия" в значительной степени состоит из взятых в плен большевиков, переодетых в английскую форму, готовых каждую минуту восстать и представлявших для нас не меньшую опасность, чем сражавшиеся против нас большевистские войска".
       Особый род вооруженных сил белогвардейских властей составляли белые партизаны, о чем уже говорилось выше. В ноябре-декабре 1918 года Чайковский в телеграммах в Омск сообщал: "В ноябре началось серьезное партизанское движение крестьян ряда волостей при деятельной помощи союзных и русских войск". Разнообразные документы свидетельствуют о том, что на территории каждого уезда, захваченного антисоветскими силами, действовали по два-три и более подобных отрядов. Согласно сведениям командования Онежского военного района, в 1919 году в Онежском уезде, например, было три таких отряда: Калгачихинский, Нюхчезерский и Клещевский. В них насчитывалось 187 человек, на вооружении которых было 237 винтовок, 2 пулемета, около 80 тысяч патронов. Каждым отрядом командовал опытный офицер.
       Как уже отмечалось выше, 17 декабря 1918 года Марушевский издал приказ о помощи партизанам Пинежского и Холмогорского уездов. В конце 1918 года "на различных участках фронта действовали около 1000 человек партизан, руководимых русскими офицерами".
       Значительной военной силой явилось созданное в 1919 году национальное ополчение. В разработанном и утвержденном командующим русскими вооруженными силами Северной области положении о национальном ополчении четко определялись его цели. Они состояли в том, чтобы, во-первых, бороться "с открытыми выступлениями большевистских и других антигосударственных элементов" и, во-вторых, нести в городе патрульную, сторожевую и караульную службу, чтобы освободить от нее солдат и отправить их на фронт.
       Положение о формировании этого подразделения было опубликовано в печати 29 июня. Предполагалось, что ополчение будет создано не только в Архангельске, но и во всех уездных городах области, также "каждый раз по особому распоряжению генерал-губернатора, в отдельных крупных селениях, посадах и безуездных городах".
       В состав ополчения принимались только хорошо проверенные лица, получившие документ о "нравственной и политической благонадежности" от квартальных комитетов или от руководителей своих учреждений. Документы о вступлении в ряды ополчения рассматривала мобилизационная комиссия, но и ее решение не было окончательным - на последнем этапе дело представлялось военно-регистрационному отделу и он решал вопрос о пригодности того или иного лица к службе. Все делалось для того, чтобы путем фильтрации исключить проникновение в ополчение неблагонадежных элементов.
       В пестром по составу воинстве преобладали торговцы, домовладельцы, приказчики, чиновники, учащаяся молодежь, как правило, дети местной буржуазии. По свидетельству Марушевского, существовала даже молодая рота, набранная из воспитанников учебных заведений 17-18 летнего возраста.
       Ополчение создавалось как военная организация. На роту, помимо винтовок, выделялось два пулемета, командовали ополченцами офицеры. Начальником ополчения считался генерал-губернатор, приказами которого регламентировалась жизнь этой организации.
       Власти стремились всячески поднять боевой дух ополченцев. Местные поэты сложили даже "Песню ополченцев", своего рода гимн этого воинства. Вот ее начало:
       Полно жить в домах-покоях!
       Вот ваш дом - шатер небес.
       Ну, скорей патроны в пояс
       И ружье наперевес!
       27 апреля 1919 года на центральной площади города состоялся парад ополченцев. На нем присутствовали представители союзного и белого командования: генералы Айронсайд, Миллер, Марушевский. Газеты описывали это событие. "В среде проходивших на параде, - отмечала газета "За Родину", - люди всех возрастов, всех поколений. Шли люди, убеленные сединами, средних лет, кончая безусыми юнцами. Шли люди, занимающие видное положение, чиновники разных ведомств, студенты, приказчики, торговцы..." Во главе парадной колонны шли архангельские купцы Е. Шергольд и Я. Беляевский.
       Потом состоялся торжественный банкет. Раздавались речи Миллера, Игнатьева, полковника Витукевича. Произносились тосты за союзников, за пополнение ополченцев и т.д. Самой любопытной явилась речь Семенова. Предложив тост за Миллера, он заявил: "Я пью за наше правительство не потому, что в нем находятся вожди нашей армии генералы Миллер и Марушевский, а потому, что наше правительство, наконец, русское. Оно мыслит, говорит и действует по-русски... Я пью за первое русское правительство в лице нашего дорогого генерала Миллера!" Все, как один, сообщала газета, провожали генерала Миллера громкими криками ура!.
       После парада Миллер издал приказ о смотре. Он отметил: "Роты ополченцев отлично прошли церемониальным маршем. За время своего существования народное ополчение сорганизовалось, является ныне внушительной надежной силой. Уже полтора месяца народное ополчение изо дня в день несет тяжкую служ­бу по охране города, наряжая караулы, патрули и охранные команды.
       Архангельск может с гордостью взирать на свое детище... В ряды народного ополчения собрались и стар и млад, движимые одним чувством - сознанием долга перед Родиной и непреодолимым желанием внести свою посильную лепту в общее дело борьбы с большевистской разрухой; и эту, добровольно взятую на себя, тяготу ополченцы несут честно и добросовестно, с готовностью подчинившись всем подчас суровым требованиям военной дисциплины... Первый и большой шаг сделан; уверен, что ряды ополченцев будут непрестанно расти, и Народное ополчение явится непоколебимой опорой и щитом всего мирного населения города Архангельска".
       Забегая вперед, отметим: Национальное ополчение претерпело много изменений. Первоначально оно формировалось "из граждан, добровольно изъявивших желание вступить в таковое". Однако уже 9 июля Миллер в приказе сетовал на то, что "некоторые начальники не одобряют поступления людей в национальное ополчение", а горожане неохотно шли в ряды защитников области. В приказе от 18 августа Миллер, подчеркнув, что "до сих пор многие жители города не явились для регистрации в национальное ополчение", отдал распоряжение: "не выдавать этим мужчинам продовольственные карточки, если они не предъявят соответствующих документов".
       Власти отказались от принципа добровольного вступления в ряды ополчения. Приказ от 23 августа обязывал призвать "на службу в национальное ополчение всех граждан от 17 до 50 лет, проживающих в Архангельске и пригородных и заводских районах Бакарица, Маймакса, Исакогорка и т.д." Жесткие меры возымели действие. К 3 октября удалось сформировать в Архангельске и в уездах 16 подразделений ополчения, в том числе Холмогорскую, Пинежскую, Емецкую и Онежскую. Бакарицкая дружина насчитывала 4 роты.
       В целом боевой контингент военных частей Северной области, по данным на конец августа 1919 года, был внушительным. Он состоял из девяти северных стрелковых полков, польского легиона, национального ополчения, двух драгунских эскадронов, трех артиллерийских дивизионов, двух бронепоездов, двух полевых инженерных рот, рабочего моторно-понтонного и железнодорожного батальонов.
       По данным сводного отчета, на 1 февраля 1920 года в рядах белогвардейской армии, включая части Мурманского района и все роды войск, состояло 39822 солдата строевой службы, 13456 - нестроевой, 1492 офицера, 668 врачей и чиновников. Это значит, что силам Красной армии на севере Советской республики противостояло более 54,7 тысяч человек. На вооружении белой армии насчитывалось 161 орудие, более 1600 пулеметов, около 45 тысяч винтовок, большое количество военного снаряжения и боеприпасов.
       В ряды белой армии вливалось и национальное ополчение. Как уже отмечалось выше, в его составе к концу войны было около 10 тысяч ополченцев, в том числе 75 офицеров, 7670 из них несли охранную службу в Архангельске и его окрестностях.

    * * *

       Создание армии, постепенно разраставшийся государственный аппарат, ряд других факторов требовали огромных по масштабам Северной области финансовых ресурсов. Эта проблема постоянно преследовала правительство. В декабре 1918 года Н. В. Чайковский телеграфировал в Омск: "Финансовое положение области тяжелое. Стратегические расходы общегосударственного значения: железная дорога, пароходство, порты, создание войска, мурманские учреждения непосильны для одной губернии. Союзники готовы помогать за счет общего долга казны..., но не могут без готовых русских знаков. Выпуск 35 млн "Займа доверия" не разрешил задачи".
       По сведениям финансового отдела, на 21 февраля 1919 года доходы составили всего лишь 2 984 776 рублей. Притом в этот обсчет попали предполагаемые средства, которые должны были поступить от союзников за использование подвижного состава на железных дорогах. Для сравнения отметим, что только на содержание пока еще небольшой армии в марте правительство выделило 4 млн. рублей.
       Катастрофически рос дефицит общего бюджета. В мае он составлял уже 69%. Приведем для наглядности таблицу, которая показывает состояние баланса расходов и доходов области по состоянию на май месяц 1919 года:

    Ведомства

    Расход в тыс. руб.

    В % к сумме

    Доход в тыс.руб.

       Центральные правит. учреждения

    1 250

    16

    -

       Учреждения общегосуд. характера

    53 000

    61

    19 000

       Губернские учреждения

    5 000

    5,8

    8 000

       Учреждения общегос. самоуправления

    7 000

    8,7

    -

       Военное и морское ведомство

    20 000

    22,3

    -

    ИТОГО

    86 250

    100

    27 000 (31%)

      
       Положение не улучшалось и в последующее время. Об этом свидетельствует доклад отдела финансов, направленный Зубовым 27 июля 1919 года на имя омского совета министров. В нем приводились сравнительные данные о состоянии бюджета за пять месяцев конца 1918 и начала 1919 года. Приведем основные данные.

    Наименование показателей

    Доход (рублей)

    Расход (рублей)

       Заем доверия

    70 000 000

       Государственные доходы

    39 969 196

       Английская субсидия

    38 600 000

       Английские расходы на Мурманск

    35 882 896

       Занято в эмиссионной кассе 29 млн северных рублей

    58 000 000

       Расход за пять месяцев 1918 г.

    87 679 555

       Расход за пять месяцев 1919 г.

    112 937 755

       Расходы Англии на содержание Мурманска в 1918 г.

    13 800 000

       Расходы Англии на содержание Мурманска в 1919 г.

    22 882 096

    ИТОГО

    242 452 196

    237 299 406

      
       Таким образом, сравнивая пассив и актив области, мы видим, что ресурсы на 1 июня 1919 года составляли 6 731 441 рубль. О быстром росте расходов правительства, в особенности военного в период до ухода английских войск с Севера, свидетельствуют такие сведения:
      
      

    Учреждения и ведомства

    Требуется ассигновать в рублях

      
       Январь - март
       Апрель - июнь
       Июль - сентябрь
       Учреждения: общегосударственные, правительственные, губернские, а также образование и духовное ведомство
      

    39 111 187

      

    36 235 585

      

    42 249 200

       Управление мурманским краем, управление торгового мореплавания и портов

    12 570 000

    34 044 290

    18 232 000

       Военное ведомство, госбанк, губернское земство

    12 645 058

    33 000 000

    51 000 000

    ИТОГО

    64 326 245

    103 279 805

    111 481 000

      
       Тяжкое бремя расходов было непосильным для такой небольшой территории, как Северная область. Поэтому правительству удавалось сводить концы с концами благодаря тому, что 50% бюджета составляли английские субсидии. И это без учета содержания воинских подразделений, которые находились в непосредственном подчинении союзного командования: славяно-британского легиона, части охранки и т.д.
       Катастрофически рос внешний долг правительства. Английские покровители генерала, предоставив заем 30 млн рублей, напоминали ему 7 апреля 1919 года о том, что "он должен быть погашен из расчета на фунты стерлингов". Конкретизируя свое послание, руководители Англии сообщали: "Правительство его Величества рассчитывает, что Ваше правительство не откажет прислать официальную ноту, подтверждающую принятие на себя ... ответственности за уплату со временем суммы 750 000 ф. ст., соответствующих 30 млн новых рублей, как за себя, так и за будущее Русское правительство".

    * * *

       Консолидация антисоветских сил. Наряду с мерами по умножению рядов и укреплению армии, Временное правительство стремилось сплотить внутренние антисоветские силы. В пе­риод с октября 1918 года по апрель 1919-го в Архан­гельске появились различные союзы, которые объединились на основе неприятия советской власти и ставили целью "борьбу против большевиков" во имя "освобождения и восстановления территориальной целостности вели­кой, единой... России".
       Среди этих организаций были областной отдел "Союза Возрождения России", Союз Национального Возрождения и Объединенный Комитет обществен­ных организаций. Пальма первенства в хоре антисоветских сил на Севере принадлежала двум группировкам - централь­ному комитету торгово-промышленных организаций и объединенному комитету архангельских общественных организаций. Первый включал в себя представителей более десятка союзов и комитетов - союза лесопромышленников, биржевого комитета и т. д. Он объявил, что соби­рается бороться с "вредными для государственной жизни России направлениями" путем печатного и устного слова, а также "путем... материальной по­мощи".
       Четко выражал свои цели объединенный комитет архангельских обществен­ных организаций, куда входили правые по­литические партии - кадеты, правые эсеры, народные социа­листы и др. Первый параграф устава гласил, что комитет, "чуждый партийных и классовых интере­сов, имеет своей целью слить воедино и организовать все усилия государственномыслящих и национально настроенных кругов населения Северной области в борьбе против большевиков". Комитет стал из­давать газету "За Родину", поставив пе­ред ней цель "содействовать возрождению русской армии" и антисоветских органи­заций.
       Несколько особняком стояла еще одна организация, возникшая в апреле, - союз интелли­генции, название которого говорило само за себя. Союз интеллигенции провозглашал в уставе, что он "... имеет своей задачей объединение всех образованных людей в целях скорейшего возрождения Родины, установления государственности и развития... в сознании общества и народа идей государства, отечества, права и культуры".
       Особую роль в жизни города стали играть квартальные комитеты. Использовав форму домовых комитетов бедноты, созданных еще в дни советской власти, белая власть приспособила эту форму в своих интересах. Комитеты были объеди­нены в районные и городскую организации, которую возглавил кадет С.Н. Городецкий. Деятельность комитетов не регламентировалась никакими правилами. Им, в отличие от профсоюзов, не требовалось разрешения на проведение собраний и заседаний.
       Особое внимание этой форме объединения уделял генерал Миллер. В приказе от 8 февраля 1919 года он "обязал население города, где квартальные комитеты еще не образованы, создать их в недельный срок".
       Создание всех этих объединений было лишь началом сплочения антисоветских сил. Власти позаботились и о более существенном - создании специальных вооруженных сил, на которые можно было бы опереться в минуты опасности. С этой целью была организована так называемая охранная дружина, а затем - национальное ополчение.
       Национальное ополчение наряду с квартальными комитетами, помогало буржуазии "наводить порядок в городе". Так на языке власть имущих именовался поход против рабочего класса, по отношению, к кото­рому стал проводиться более жест­кий, чем прежде, курс.

    * * *

       Рабочий вопрос. Правительство Северной области понимало, что самой опасной силой, угрожавшей антисоветскому строю, являлся рабочий класс. Марушевский пи­сал: "Имея рабочую Соломбалу с одной стороны и фабричную и портовую Бакарицу с другой, Архан­гельск был, как бы в большевистско-демократических тисках, которые могли раздавить и правительство, и микроскопические силы союзников".
       Ужесточение курса нового правительства началось с того, что в нем был уничтожен отдел труда. Этот орган существовал столько времени, сколько дей­ствовало эсеровское Верховное управление. Если от­дел труда в силу своего существования был вынужден как-то реагировать на поток требований рабочих, отвечать на претензии предпринимателей, регулиро­вать конфликты, то упразднение его свидетельствовало о том, что буржуазия не находила нужным считаться с требованиями рабочих.
       Правая печать издевалась над самой идеей существования в области отдела труда. "Говорить о министерстве или отделе труда для 5-6 тысяч рабочих Архангельска, - рассуждал обозреватель газеты "Отечество", - с точки зрения истинно государственной - детский лепет".
       Подобный тон правых сил по отношению к рабочему классу и Совету профсоюзов проявился в связи с попыткой последнего воздействовать на правительство Области при помощи омских руководителей. В телеграмме в Омск отмечалось, что "...в области отсутствует орган, регулирующий взаимоотношения капитала и труда". "Авторы этой телеграммы, - писала газета "Отечество", - конечно, должны ненавидеть нынешнюю власть... Но неужели они вообразили, что телеграмму они посылают еще директорам из господ Авксентьева, Зензинова, Роговского и их приспешников". Газета намекала на то, что власть в Омске переменилась и на смену эсеровских правителей к власти пришло правительство сильной руки во главе с адмиралом Колчаком.
       Газета обвинила Совет профсоюзов в антиправительственной деятельности. Она отмечала, что СПС фигурирует исключительно во всех проявлениях "углубления революции" и ни в одном из проявлений тяжелой работы по воссозданию Родины, русской армии, русского государства, по борьбе с большевиками, по созданию такого республиканского учреждения, как национальное ополчение, и т.п.".
       Был отменен 8-часовой рабочий день, ибо, ссылаясь на военное положение, генерал-губер­натор распорядился систематически привлекать рабочих и служащих к сверхурочной работе. В первую очередь это касалось предприятий, обслу­живающих военные нужды области. Приказ воспрещал "уклоняться от сверхурочной работы, под каким бы то ни было предлогом". Отменялось право перехода с одного предприятия на другое. Давление Временного правительства на рабочих соединялось с натиском предпринимателей. Заводчики, стремясь интенсифицировать труд, не только удлиняли рабочий день, но и вводили сдельщину, пытаясь при мизерных тарифных ставках выжать из рабочих все возможное.
       Новое правительство еще резче, чем эсеры, ограничило сферу деятельности профсоюзов. В обращении "К населению области" оно заявило, что признает за трудящимися "право на организованную защиту своих интересов через профессиональные союзы, но, не допуская их вмешательства в управле­ние предприятиями". Профсоюзы, таким образом, те­ряли завоеванную ими возможность влиять на найм и увольнение рабо­чих, решать вопросы, связанные с оплатой труда и другие.
       Жестче становились требования властей и к профсоюзным формам работы. Власти, ссылаясь на обстоятельства "военного характера", не разрешали или оттягивали сроки проведения рабочих собраний. На всех просьбах завко­мов о разрешении совещания или заседания значилась неизменная резолюция: "...при условии присутствия на собрании чинов милиции". А сам язык распоряжений белогвардейской милиции становился все категоричнее. В каждом из таких документов фигурировали слова: "немедленно", "сейчас же" и т. д. Так, в ответ на просьбу совета профсоюзов раз­решить обсуждение вопроса "О мерах по оживлению профсоюзного движения" начальник городской мили­ции А. Розин потребовал "сейчас же прислать... про­ект доклада", предупредив, что "до представления его собрание разрешено не будет". Губернский комиссар запретил профсоюзное собрание с докладом на тему "История русского рабочего движения". На собраниях рабочих не мог обсуждаться "текущий момент" или проблемы политического характера.
       Предметом гонений стала рабочая печать. Несмотря на рогатки, ряд профсоюзов издавал листовки, а совет профсоюзов наладил вы­пуск газеты "Рабочий Севера". В августе-декабре 1918 года вышло шесть номеров. В отличие от меньшевистского органа "Северный луч", провозгла­сившего лозунг "классового мира" и ратовавшего за поддержку новой власти, "Рабочий Севера" призывал рабочих к сплочению вокруг профсоюзов, указывая, что они являются "классовыми организациями - органами политического действия". В газету проникали сведения о положении рабочих, протесты против арестов профсоюзных активистов и т. д.
       Однако в начале 1919 года стал невозможен вы­пуск и этого издания. "В последнем номере газеты "Рабочий Севера",- говорилось в докладе на общем собрании членов комитета профсоюзов города,- цен­зура не разрешила к печатанию даже протоколов ис­полнительной комиссии и правления союза металлис­тов, а поэтому выпускать газету даже в виде профес­сионального вестника нет никакого смысла".
       В городе продолжались аресты, росла безработи­ца, свирепствовали голод и болезни. Продовольственные нормы понижались. В октябре 1918 года по карточкам выдавали по 300 граммов хлеба на человека в день и по 400 саха­ру - на месяц. Не стало картофеля, овощей, круп и масла. Подскочили цены на дрова. Исчезли из продажи папиросы и махорка.
       Тяжесть продовольственного положения в области признавалась правительственными органами. В доверительной телеграмме Омскому правительству, которую Чайковский сумел отправить, минуя союзническую цензуру, говорилось: "Население живет нищенским пайком союзников - 15 фунтов муки. Положение унизительное, невыносимое. Необходимы меры по заготовке и снабжению области русским хлебом".
       Совет профсоюзов, начиная с августа 1918 года, получал от завкомов сообщения о том, что заработок рабочих "далеко не соответствует дорого­визне", что он значительно ниже норм прожиточного минимума, что среди рабочих "на почве недоедания происходят массовые заболевания цингой и сыпным тифом". Общее собрание рабочих завода Кыркалова 5 ноября 1918 года потребовало от Временно­го правительства "прибавки хлебного пайка", угрожая в противном случае "бросить работу".
       Совет профсоюзов, обобщая подобные заявления рабочих собраний, в своих посланиях в продовольственный отдел правительства настаивал на срочном решении продовольственной проблемы, "ибо от недоедания происходят разного рода заболевания. Это отражается на саму промышленность ввиду упадка интенсивности труда, так как на пайке в один фунт работать невыносимо". В городе процветал черный рынок. Архивные доку­менты изобилуют сведениями о том, что спекуляцией активно занимались иностранные солдаты, втридорога продававшие сигареты, галеты, шоколад и другие продукты. Член Временного правительства, управляющий его промышленно-торговым отделом Н. Мефодиев признавал позднее, что многие ходовые товары из-за границы привозили "под военным флагом, большинство этих товаров таможня не учитывала". Такие товары и становились объектом спекуляции.

    * * *

       В этой обстановке Временное правительство призывало народ к "дружной работе всех классов населения": "...будучи выше классовых и партийных интересов, Временное правительство, будет беспристрастно защищать все население области, строить государственную жизнь на демократических началах". Оно признавало "за трудящимися право на организованную защиту своих интересов через профессиональные союзы..." "Все должны помнить, - обращалось правительство, - что вне победы над большевиками - ужас, смерть и разрушение государства".
       Однако подобные документы мало трогали рабочий класс. Труженики Архангельска не собирались терпеть произвол властей и предпринимателей. Протест рабочих находил самые разнообразные выражения.
       Защитниками их интересов выступали профсоюзы. Антисоветский переворот усилил просоветские настроения в крупных профсоюзах. Перевыборы в них, проведенные по требованию властей, дали результат, обратный тому, которого добивалось правительство Северной области.
       Председателем правления профсоюзов строителей в середине августа 1918 года был избран большевик Д.А. Прокушев. С 12 августа профсоюз транспортных рабочих возглавил один из наиболее последовательных большевиков К.И. Теснанов. В ноябре 1918 года Теснанов был избран сначала в совет профсоюзов, а затем и в состав его руководящего органа - исполкома, где он работал до второй половины марта 1919 года.
       При обсуждении вопросов, касающихся защиты прав рабочих, Прокушев и Теснанов за­нимали решительные позиции. В ответ на запрещение белогвардейских властей затрагивать на профсоюзных собраниях политические проблемы Прокушев смело заявил: "Не для того делали революцию, чтобы не заниматься вопросами политики".
       Популярными вожаками рабочих были Н. Левачев, Ф. Лесуков, многие другие активисты. Надо иметь в виду, что сохранить мужество в той обстановке было непросто. Многие приходили к просоветским убеждениям, преодолевая растерянность, сомнения, заблуждения.
       Это ярко прослеживается на судьбе председателя совета профсоюзов Ф. Наволочного. В прошлом столяр, по партийной принадлежности эсер, он сразу после переворота решительно выска­зался против доверия новой власти. Но эсеры, стояв­шие во главе правительства, видимо, "намекнули" ему на недопустимость такой позиции. Архангельский комитет эсеров принял решение отозвать Ф. Наволоч­ного с поста председателя совета профсоюзов. Под влиянием товарищей по партии он стал призывать ра­бочих к "благоразумию" и к поддержке прави­тельства. Однако чуть позже он вновь вы­ступил против политики прави­тельства, был привлечен к ответственно­сти, осужден белогвардейским судом на 15 лет катор­ги.
       В этой ситуации заводские комитеты, совет профсоюзов, его исполком проявили максимум упорства, добиваясь улучшения положе­ния рабочих. В ход были пущены все средства - от устных и письменных обращений в адрес правительства до забастовок. Поначалу профсоюзы, несмотря на перемены и действия правительства по отношению к рабочему классу, надеялись добиться желаемого легальными средствами.
       В своих письмах в правительство совет профсою­зов настойчиво выдвигал идею восстановления отдела труда, который помогал бы рабочим регулировать от­ношения с предпринимателями. Одновременно шли письма с требованием "ограничить аппетиты предпри­нимателей, гарантировать трудящимся прожиточный минимум".
       "Полуголодное существование рабочих масс, - говорилось в одном из писем, - порождает тягостную атмосферу, и было бы в высшей степени полезно, если бы правительство в качестве... посред­ника пришло на помощь в разрешении вопроса неиз­бежности повышения ставок".
       Вместе с этим профсоюзные активисты настойчиво защищали свои требования. Совет профсоюзов резко выступил против введения сверхурочных работ. Исполнительная комиссия совета ука­зала правительству на отрицательное отношение профсоюзов к сверхурочным работам "ввиду их вред­ного влияния на здоровье... рабочих". Она потребова­ла увеличения штата рабочих и служащих на предприятиях, выдачи дополнительных пайков привлеченным к сверхурочным работам, ограничения про­должительности таких работ тремя часами и предо­ставления за них дополнительного дня отдыха. Чтобы занять безработных, совет профсоюзов пред­ложил правительству организовать общест­венные работы.
       Но все эти и многие другие требования совета профсоюзов власти оставляли без внима­ния. На профсоюзных собраниях отмечалось, что правительство не дает ответа на письма исполкома, отказывается принимать его представителей "для решения вопросов профсоюзного движения". А если ответ и был, то чиновники, ссылаясь на "исключительное" положение Архангельска, советовали рабочим отказаться от экономических и политических требований "до воссоединения со всей Россией".
       Подобное отношение к нуждам рабочих вызывало протест профсоюзных органов и в результате привело профсоюзных активистов к полному освобож­дению от иллюзий относительно использования ле­гальных путей борьбы за права трудящихся. Совет профсоюзов, первоначально пытавшийся даже сотруд­ничать с органами власти, стал бойкотировать работу всех общественных и "государственных" комитетов и комиссий, созданных Временным правительством. Заметим, что профсоюзы Архангельска пред­ставляли собой значительную силу: в конце 1918 года только в девяти профсоюзах состояло свыше 9180 человек, в том числе более 4100 объединял профсоюз транспортных рабочих, свыше 2000 - проф­союз лесопильщиков, 1185 человек - профсоюз метал­листов. А всего в городе действовало более 20 профсоюзов.
       Убедившись, что правительство ничем не поможет рабочему классу, профсоюзы продолжали решать не­которые задачи собственными силами. Создали ста­чечный фонд, наладили выдачу разовых пособий без­работным. Но этих мер было недоста­точно для того, чтобы рабочие могли побороть нужду, охватившую население Архан­гельска, да и суммы пособий сокращались, поскольку заработки рабочих падали, цены росли, число чле­нов профсоюзов, на взносы которых создавались эти фонды, непрерывно уменьшалось. Многие рабочие семьи бедствовали.
       И, тем не менее, в противоборстве с бур­жуазией рабочий класс не отступал. Свой протест против существующего порядка пролетариат выражал уже открыто - стачками, которые, несмотря на стро­жайшие запреты, не прекращались. Долго боролись за свои права типографские рабочие. Бастовали тран­спортники и металлисты.
       Недовольство рабочих проникало в формировав­шиеся на Севере отряды белой армии. Один из членов белого правительства Борис Соколов писал, что "рабочие Архангельска принадлежали к элементам, наиболее неудовлетворенным политическим бытом в области... Постепенно все более росло их недовольство". Солдаты из архангельских рабочих, отмечал он, "послужили бродильным элементом для восстаний" в ряде полков.
       Уже в сентябре-октябре 1918 года было отмечено несколько случаев массового неповиновения солдат. Так, 29 октября новобранцы, размещенные в казармах им. Александра Невского, отказались выйти на парад, заявив, что не желают воевать за английского короля. Крупное выступление произошло 11 декабря в первом Архангелогородском полку. Солдаты не хотели идти на фронт. На подавление восстания были брошены английская морская пехота, пулеметная команда и бомбометная школа. По признанию посла Франции Нуланса генерал Айронсайд лично "...отправился к казарме и отдал приказ бомбардировать ее".
       Тринадцать организаторов выступления были немедленно расстреляны. Марушевский, оправдывая необходимость в армии самых жестких мер, так излагал свой взгляд на этот вопрос правительству: "Я глубоко убежден, что если удалось заставить население драться, то успех этого дела был достигнут только силой и крутыми мерами. Наше население настолько серо и политически неразумно, что какая бы то ни было работа с ним "языком" и бюрократическими приемами не только не допустима в данное время, но и преступна перед Россией" .
       ...На следующий день после восстания в печати появились два обращения к населению города, узнавшему о случившемся. Одно из них, подписанное генералом Марушевским, объявило выступление солдат "небольшим недоразумением". Однако второе, носившее характер заявления, принадлежало генералу Пулю. Оно гласило: "Союзное военное командование не может допустить нарушения общественного порядка на находящейся под охраной союзных войск территории". И потому "всякие попытки незаконных действий: государственные перевороты или политические перемены... запрещаются и будут подавляться со всей строгостью".
       Волнения в войсках было наиболее серьезным симптомом кризиса власти. Генерал Пуль признал: "Настроение населения Архангельска и деревень убедило меня , что большинство сочувствуют большевикам... Для меня ясно, что русские не хотят воевать с большевиками".

    * * *

       Активизация антисоветских сил, продолжавшиеся репрессии советских и профсоюзных активистов, продовольственный кризис способствовали полевению сознания жителей города. Перемены в настроениях горожан проявились во время выборов в городскую думу.
       Этому акту (выборы состоялись 13 октября 1918 года) власти придавали большое значение. Один из обозревателей рассуждал: "Благодаря десанту союзников Архангельск оказался единственным городом Европей­ской России, освободившимся от советской власти, в нем образова­лось самостоятельное Верховное Управление Северной Области, которое явилось как бы основной ячейкой, от которой должна развиться будущая всероссийская государственность. В виду этого явилась потребность в организации здесь таких органов, которые в глазах местного населения, всей России и союзников обладали бы достаточным авторитетом... Вследствие... этого выборам в Архангельскую думу стали при­давать значение политического акта, тогда как вообще такие выборы должны иметь характер только культурно-хозяйственный".
       Выборы, в отличие от 1917 года, проводились с рядом ограничений: к ним не допускались во­енные, был введен ряд цензов. В ходе подготовки к ним сложилось несколько блоков. Социалистический блок выдвинул в состав гласных 60 кандидатов. Среди них было много профсоюзных активистов: Ф. На­волочный - председатель Совета профсоюзов, М. Бечин - заведующий биржей труда, член Совета профсоюзов, Ф. Семаков - секретарь проф­союза пищевиков и другие. Этому блоку противостоял "внепартийный список национального возрождения". По сути дела этот блок включал все правые силы от кадетов до мо­нархистов и офицеров. В нем значились такие деятели из кадетов, как С. Городецкий, Н. Мефодиев, А. Постников, представители архангельской буржуазии И. Данишевский, В. Гувелякен, священнослужитель И. Лелюхин и др.
       Предвыборная агитация носила острый политический характер. "На митингах преобладали речи политического харак­тера, - засвидетельствовал очевидец. - Здесь впервые со времени революции выступали совершенно сво­бодно ораторы умеренно-прогрессивных партий и кадеты. Против них сражались социалисты всех толков. Кадетские ораторы обвиняли своих противников в разрухе и гибели России, разложении армии и проч. Что касается до социалистов, то из них имели наибольший успех те ораторы, которые сводили спор на почву классовых интересов. Выступали и рабочие, имевшие большой успех у своих то­варищей, когда они твердили, что демократия должна объе­диняться для защиты профессиональных и вообще экономических интересов против буржуазии".
       Победа досталась социалистическому блоку, получившему 32 места из 60. Это был серьезный симп­том недоверия правительству, состоявшему из кадетов и предпринимателей. Итоги выборов вызвали гнев правых сил. Газеты "Отечество", "Северное утро" поместили ядовитые статьи. "Социалисты, - отмечала газета "Северное утро", - становятся первыми гражданами Архангельска... Позор на ваши головы, вы, до сих пор спящие мертвым сном российские обыватели". У нас в Архангельске "вновь будет партийная грызня и национальное разъединение", - вторила этому газета "Отечество".
       Недовольство мелкобуржуазных слоев населения вызывал непо­мерный рост цен и постоянно возраставшие налоги. Заколебалась даже такая опора власти, как квартальные комитеты. Часть из них объединяла мелких домовладельцев Кузнечихи, Соломбалы. На общем собрании жителей трех кварталов Кузнечихи, обсудив­шем вопрос о повышении налогов в 5 раз, было принято решение обра­титься к правительству с просьбой о "сложении с домо­владельцев непосильных налогов, т.к. подобный налог грозит окон­чательным расстройством хозяйства бедных жителей Кузнечихи". Но­вый налог назывался в этом решении "непосильным ярмом" для домо­владельцев этой части города, которые состоят из трудящегося эле­мента и еле перебиваются на заработанные деньги. Все эти обстоятельства способствовали победе левых сил.
       В думе сразу обнаружилась непримири­мость обеих партий: по вопросу о выборах в президиум никакого соглашения не могло состояться, и социалисты, как большинство, про­вели своих на все должности.
       Не было достигнуто согласия по вопросу об устройстве торжественного заседания в честь открытия работы думы, с участием иностранных послов и членов правительства. Блок буржуазного списка, не желая дать возможность социалистам праздновать свою по­беду перед иностранцами, не допустил этой акции.
       Пробуждению политического сознания рабочих Архангельска, бе­логвардейских войск, широких масс народа способ­ствовал ряд громких акций, связанных с выступлениями профсоюзных активистов города, гласных городской думы. Одним из них было так называемое "Дело Бечина". Достаточно активно действовала и подпольная организация большевиков, внесшая свой вклад в разоблачение планов антисоветских сил.

    * * *

       "Дело Бечина". Отражением недовольства рабочих явилось "дела Бечина". Оно не раз освещалась в исследова­ниях, мемуарах и документальных очерках. Однако события, происшедшие в феврале - марте 1919 года в Архангельске, анализи­ровались слабо и односторонне. При этом допускалась масса существенных неточностей, что искажало суть дела. Более того, это событие в жизни города нередко рассматривалось лишь как "крупное происшествие" и даже "затея меньшевиков". Оно почти не анали­зировалось с точки зрения участия в нем профсоюзов и, что более важно, с позиции общественного настроения рабочих.
       Попытаемся полнее восстановить картину. Всё началось с довольно безобидного, на пер­вый взгляд, запроса социалистического блока город­ской думы в адрес городской управы на заседании думы 14 февраля 1919 года. 0Этот запрос был признан срочным и подлежал немедленному обсуждению. Думцы били тревогу: "В расположенных в черте города местах заключения происходят заболевания сыпным и брюшным тифом и цингой". Они требовали от управы ответа на вопросы: "Известно ли ей о фактах заболеваний и что предпринимается для борьбы с ними?".
       Позднее в "Обвинительном заключении" по делу Бечина и его товарищей прокурор Добровольский отметил: "Мысль об использовании в качестве повода для устройства публичной противоправительственной демонстрации возникла в среде исполкома Совета профсоюзов, причем была предложена Бечиным и встречена полным сочувствием остальных членов. Из соображений тактических решено было для предполагаемого выступления использовать городскую думу, причем инициативу взял на себя состоявший в социал-демократической фракции Думы - Бечин".
       Отметив далее, что эти же лица выработали программу митинга на судоремонтном заводе, прокурор не без основания отметил, что "выступления Бечина, Цейтлина, Успенского и др. были согласованы с деятельностью архангельских большевиков, как раз к тому времени установивших связь с центром и получивших определенную организацию".
       ...Ответ управы вскрыл ужасающую картину. В губернской тюрьме и в городе, начи­ная с конца 1918 года было выявлено 447 больных цингой, из них полови­на - в тюрьме, 147 больных тифом, в том числе 130 - среди заключенных. Выяснилось также, что тю­ремные власти пытались скрыть факты заболеваний. Когда же болезни достигли "угрожающих размеров", весть о них распространилась по всему городу. К тому времени, как гласил ответ управы, "число заболевших было так велико, что лечебные заведения Архангельска не могли их разместить".
       Управа объяснила причины заболеваний, как результат "отсутствия достаточного количества хлеба, овощей и свежей животной пищи". "Борьба с болезнями при неудовлетворительном питании, - отвечала управа в ответ на запрос, - задача очень трудная и даже совсем невозможная". Пытаясь снять с себя всякую вину, управа заявляла о том, что она много раз обращалась с просьбами в правительство об увеличе­нии пайка, но всякий раз в ответ на ходатайство следовала "еще одна канцелярская отписка помощника правительственного комиссара".
       Обсуждение запроса вылилось в перепалку между пред­ставителями социалистического блока и блока национального объединения и возрождения России.
       Городской голова Гуковский пытался свести дело к обсуж­дению запроса "по существу, а затем об организации мероприятий по борьбе с эпидемией". Однако Успенский, Антушевич и в особенности Бечин в своих выступлениях и в декларации заявили о том, что эпидемию нельзя рассматривать "вне связи с общественными условиями, в которых находится Северная об­ласть", что она является производной от главного - от общест­венной болезни. Эпидемии болезни предшествовала своего рода "эпи­демия арестов". "Арестовывали направо и налево не только без достаточного, но и без всякого к этому основания". Единственный виновник этого бедствия, гласил вывод декларации, "правительство и установленный им режим... для борьбы с эпидемией требуется радикальное лечение, нужно вырвать болезнь с корнем". Далее в декларации говорилось о пре­ступной и безрассудной тюремной политике правительства, о не­вероятных мучениях, которым "без всякого зазрения совести, с полным сознанием своей безнаказанности" подвергают заключенных в этих "средневековых застенках". Указывалось, что это на­правлено против людей, "которым предъявлено обвинение в большевизме, т.е. таком преступлении, которое не поддается точной юридической квалификации".
       Бечин, заявив о том, что нельзя удовлетвориться только дан­ными, которые были приведены городской управой, потребовал глас­ного расследования причин эпидемии. Представители правого блока - А.П. Постников, С.Н. Городецкий, Е.П. Семенов дважды вносили предло­жение о прекращении прений, пытались реабилитировать правительство, говоря, что мол, оно "ни при чем". Несмотря на это, дума большинством голосов (20 против 13) создала комиссию для расследования в составе трех человек - Пейсина, Капустина и Бечина.
       Результаты работы комиссии показали, что эпидемия тифа была связана с переполненностью тюрем, полным невниманием к здоровью заключенных, переводом их из одного места в другое (болезнь была завезена в городскую тюрьму с Мудьюга, от нее умерло 69 человек). И это неудивительно. Управляющий отделом внутренних дел Игнатьев, посетив Мудьюг, писал: "Арестованные имели изможденный вид..., шагах в пятидесяти от бараков я насчитал 78 могильных крестов, что для общего количества арестованных в 200-300 человек дает хороший процент смертей. Карцеры холодные, в простых погребах. "Больница" была такова, что член Онежской земской управы Душин лежа в ней в тифу отморозил пальцы на ногах... Общее впечатление было потрясающе: живые мертвецы, ждущие своей очереди". ...Настоящий "лагерь смерти".
       Пока шло выяснение и доказательство истинных причин неблагополучия в городе, приблизилась вторая годовщина февральской революции. 1 марта совет профессиональных союзов принял решение отметить праздник митингами в рабочих коллективах и собранием совета, "на которое пригласить правления всех профессиональных союзов и представителей от социалистических пар­тий". Бечин внес предложение устроить в день юбилея торжественное заседание думы.
       В архивных фондах правлений почти всех проф­союзов города сохранилось уведомление совета проф­союзов с пометкой "экстренно". В нем все правления из­вещались о том, что 12 марта в день годовщины революции в помещении столовой "Труд" при судоремонтном заводе в 12 часов состоится тор­жественное заседание Архангельского губернского совета профессиональных союзов. В повестке дня сто­ял доклад исполкома совета на тему: "Значение рус­ской революции для рабочего класса".
       Программа заседания была разработана президи­умом совета в составе трех лиц: председателя совета Бечина, его заместителя Теснанова и секретаря совета Клюева. Эти же лица составили президиум собрания, на которое в полдень 12 марта собралось около тысячи рабочих. А в пять часов вечера в здании городской думы состоялось заседание ее гласных. Заседание было открытым, в нем участвовало много тружеников раз­личных предприятий города. К 12 марта готовились не только рабочие, но и представители власти. Городская милиция направила на собрание в Соломбалу пять ра­ботников, переодетых в гражданскую одежду. Их по­казания фигурировали позднее на следствии и на суде по "делу Бечина".
       Оба собрания превратились, в антиправи­тельственные митинги. Подобный характер им при­дали резкие по тону выступления нескольких представителей профсоюзных активистов. С речами выступали одни и те же лица: Бечин, Наволочный, Клюев, Цейтлин и другие. Все они говорили о том, что с правительством Северной области установился старый режим, поправший все свободы, которые надо вернуть.
       Бечин подчеркнул, что "правительство Северной об­ласти держится лишь при помощи штыков заморских гостей", что "сознание пролетариата прояснилось", его первоначальное преклонение перед союзниками сменилось ненавистью к ним. Он открыто призвал "к борьбе против правительства и союзников", заявил о единстве интересов рабочих и солдат, о том, что "солдаты всегда пойдут с рабочими в защите их ин­тересов", и в качестве подтверждения зачитал сол­датское письмо, в котором говорилось: "Мы себя за банку консервов и табак союзникам не продадим". Все ораторы заявляли, что "естественной и единственной союзницей рабочего класса является лишь советская власть" .
       Выступления проф­союзных активистов падали на благодатную почву. Реакция рабочих на эти вы­ступления позволяет достоверно выявить их настро­ения. Все свидетели, начиная от переодетых шпиков и кончая журналистами, в один голос говорили о том, что речи ораторов сопровождались громкими апло­дисментами рабочих. Свидетель Симановский, на­пример, показывал на суде, что во время выступления Бечина в думе выделялась группа рабочих, которая "горячо аплодировала каждой хлесткой фразе оратора, направленной против союзников и прави­тельства".
       На митинге в Соломбале пытался выступить некто Симонов, видимо, подготовленный властями для этой цели. Ссылаясь на то, что он недавно приехал "из Советской России", Симонов произнес несколько фраз о чинимых там Советами репрес­сиях, притеснениях крестьян. Зал роптал. Когда же Симонов стал защищать и хвалить войска союзников, раздались возгласы: "Союзников нам не надо!" В конце концов, оратора прогнали с трибуны громким свистом и дружными криками: "На Мудьюг его!"
       Гласные думы, представители национального объединения и возрождения России выступили с заявлением, осуждавшим выступление членов социалистического блока. В этом документе подчеркивалось, что представители правого блока отвергают организацию "безобразной, преступной манифестации 12 марта и протестуют против того злоупотребления, какое себе позволили, ничему не научившиеся демагоги, устроившие свое антигосударственное выступление под флагом городской думы". После ареста, последовавшего после громкого заседания думы, социалистический блок остался в меньшинстве. Пользуясь этим обстоятельством, правые добились смещения председателя думы и замены ее управы. Место председателя занял сначала Н.К. Комяков, а затем И.В. Багриновский.
       Документы, связанные с организацией рабочего митинга в Соломбале, позволяют сделать вывод об активном участии в его подготовке и проведении архангельских большевиков. Меньшевики, научен­ные опытом господства антисоветских сил, на данном этапе искали сближения с большеви­ками. Очевидцы свидетельствуют, что в начале 1919 года меньшевики предложили подпольной боль­шевистской организации свои услуги в составлении текстов прокламаций, в организации митингов и дру­гих выступлений. Архангельские большевики от помощи не отказывались. Клюев позднее вспоминал: "Зная мои убеждения, Теснанов посвятил меня в дей­ствия подпольной организации... Ее работа шла в тесном контакте с президиумом губсовета профсо­юза...".
       Как свидетельствует участник события, в ходе подготовки митинга в Соломбале большевики провели совещание с меньшевиками, которые признались в том, что совершена ошибка, когда они не шли с большевиками, а примкнули к эсерам. Они высказались за активное участие в митинге.
       Решающее воздействие большевиков на эти события откровенно признал заместитель Чайковского в правительстве Северной области Зубов. В письме в Париж, написанном 1 апреля 1919 года, по живым следам происшедшего, он сообщал: "В думе и Соломбале в годовщину революции тайная большевистская организация подготовила выступление с призывом против правительства и союзников... Пришлось прибегнуть к репрессиям и принять меры к очищению войск от большевистских элементов".
       Наличие координации в действиях большевиков и представителей социалистических партий признал сам генерал Миллер. В письме Чайковскому 20 июня 1919 года он также писал о том, что "...часть социалистов-революционеров от начала февраля действует сообща с большевиками против областного правительства... Господа Бечин, Успенский вошли в сношения со своими друзьями в Вологде".
       Участие большевиков в подготовке к митингу до­казывает и характер выступлений ораторов, исполь­зовавших свежие сведения о положении в стране (эти сведения были доставлены из Вологды М. Боевым).
       Дело о мартовских выступлениях по­лучило широкий резонанс в рабочей среде. Через два дня после ареста ораторов начальник милиции докладывал правительству: "По полученным мною секретным сведениям, вчера, 15 марта, в час дня во дворе судоремонтного завода собралась летучая сходка человек 25. Оратором вы­ступил некий Арсений Попов... Он призывал рабочих заступиться за арестованных в связи с событиями 12 марта и добиться их освобождения". Поступали и другие подобные сведения. Все это насторожило буржуазию и интервентов. Белогвардейские власти решили, что повод для расправы над недовольными властью найден. И если после первого выступления Бечина об "общественной болезни" и ее симптомах прави­тельственный комиссар в срочном порядке потребовал представления протоколов думского заседания за 20 февраля, но этим и ограничился, то на сей раз последовали более решительные меры. 13 февраля были арестованы все выступавшие, за исключением Бечина, которому на время удалось скрыться. Но в ночь на 28 марта он также был арестован.
       В ночь на 13 марта по предписанию контрразведки был прочесан участок Петро­градского (ныне Ломоносова) проспекта, между ули­цами Благовещенской (ныне Р. Люксембург) и Сен­ной площадью (ныне ул. Выучейского). Здесь в доме  68 размещался совет профессиональных союзов. Охранка нашла на чердаке здания восемь трехлинейных винтовок со штыками и один револьвер. Сразу родилась версия о "складе ору­жия", которое, дескать, готовилось "для ниспровер­жения правительства Северной области". В помещении совета были изъяты документы...
       Разбору дела "по обвинению в произнесении про­тивоправительственных речей" председателем совета профсоюзов было придано "государственное" значение. В номерах газет за 14 марта публико­валось "Правительственное сообщение", в котором говорилось, что виновные в демагогических высту­плениях против власти и союзников, а также виновные в организации этих выступлений арестованы..., что "наряжено расследование для вы­яснения всех обстоятельств дела".
       Миллер предписанием с пометкой "весьма срочно" распоря­дился передать дело "о произнесении речей престу­пного содержания" военному прокурору "для осуждения преступников в ближайшей сессии".
       Обвиняемым вменялись в вину три основных "пре­ступления". Это восхваление советской власти как единственной защитницы рабочего класса; критика правительства Северной области как угне­тателя трудящихся и выпады в адрес союзни­ков.
       Карательные органы провели показательный процесс. Обвине­ние представлял прокурор Добровольский. Газеты детально освещали ход процесса, мно­гие опубликовали полностью или частично об­винительное заключение, документы переводились на иностранные языки.
       В обвинительном заключении пространно из­лагался ход событий. В нем фигуриро­вало утверждение о том, что все мартовские высту­пления профсоюзных активистов "были согласованы с деятельностью архангельских большевиков, как раз к тому времени установивших связь с центром и по­лучивших определенную организацию". Поводом для этого вывода послужил обнаруженный сыщиками дневник технического секретаря большевистского ко­митета А. Матисон. Ссылаясь на записи этого днев­ника, следствие сделало вывод, что большевики не только были заинтересованы в организации митинга, но и приняли в нем активное участие.
       Однако во время окончательного судебного раз­бирательства Матисон отказалась от записей (чем вызвала ярость прокурора Добро­вольского), и руководящую роль большевиков суду доказать не удалось.
       Подсудимые - Бечин, Наволочный, Цейтлин, Клюев - были приговорены к каторге сроком на 15 лет каждый. Казалось бы, правительственная коалиция торжествовала победу. Однако мартов­ские события 1919 года, убежденность в своей правоте профсоюзных лидеров, от­стаивавших интересы рабочих, подейст­вовали на тех, кто творил рас­праву.
       В своих воспоминаниях С. Добровольский пи­сал: "На меня процесс произвел тяжелое впечатление. Я осознал ту пропасть, которая лежала между клас­совым мировоззрением рабочей среды и национально-патриотическими кругами общества. Засыпать эту пропасть у нас было некому... Заранее можно было предви­деть, что внутренняя борьба при первом же удобном случае всполохнет у нас ярким пламенем".
       Точно к таким же выводам пришел в те дни лидер архангельских эсеров Иванов. В письме к Чайковскому 1 апреля 1919 года он признавался: "Отношения между властью и народом - непонимание и даже вражда. 12 марта это прорвалось у части ораторов. Мое положение и положение моих товарищей очень тяжелое. Нам не верят..., я с болью ощущаю, что масса уходит к большевикам..., невозможно с ней разговаривать. Переживать подобную вещь социалисту крайне обидно. Деревня настроена лучше города, но и туда проникает городская гниль".
       Вскоре после окончания судебного процесса про­курор Добровольский подготовил доклад по "делу Бечина". В нем говорилось: "Дело Бечина показало, что упомянутое выше общество (РСФСР - Е. О.), имея в Северной области своих резидентов, напрягает все силы не только к подрыву авторитета Временного правитель­ства, указывая на его контрреволюционность и на то, что оно опирается на союзнические штыки, но высту­пает в лице этих агентов с призывом к уходу союзни­ков и свержению власти, с восхвалением РСФСР, как лучшей выразительницы воли рабочих и кресть­ян".
       И далее прокурор делал резонный вывод: "Нельзя не признать, что проведение в резкой форме такой классовой точки зрения в тылу с ненавистниче­скими выпадами по адресу союзников и ссылкой при этом на солидарность во взглядах с солдатской мас­сой, как это сделал Бечин на митинге на судоремонт­ном заводе, прочитав полученное письмо от солдата с фронта, заключающее фразу: "Мы себя за банку консервов и табак союзникам не продадим", - может вызвать самые нежелательные эксцессы, как в тылу, так и на фронте, особенно в тех случаях, когда такие призывы исходят от правителей профессиональных союзов". Этот доклад прокурора был напечатан и распространен в армии в виде приложения к приказу Миллера за  227 от 14 августа 1919 года.
       Добровольский оказался глубоко прав в своем предвидении! Антисоветское движение внутри Северной области, прежде всего в Архангельске, объединяло в своих рядах неоднородные по составу элементы, куда входили социалистические и либеральные политики и даже монархическое офицерство. Это способствовало ослаблению антибольшевистского движения, так как противоборство внутри общества и самого белого лагеря приводило к регулярным кризисам власти. Лозунги о надклассовом характере власти, надпартийном правительстве и т.п. дефиниции, занимавшие основное место во всех официальных документах и прессе Временного правительства области, были непонятны народу.

    * * *

       Судьба большевистского подполья. В разное время тема деятельности архангельских большевиков-подпольщиков привлекала пристальное внимание историков, а также участников событий. Не исключено, что в наши дни в связи с переоценкой ценностей, по этой теме могут появиться разные суждения. Но, как говорится, что было, то было. И историк не вправе проходить мимо этого сюжета наиболее резкого протестного выступления северных активистов против иностранных оккупантов.
       Антиправительственные выступления 12 марта и последовавшие затем обы­ски и дознания, добытые в ходе их сведения, дали властям повод перейти в наступление на большевистское подполье. Распространение "про­тивозаконных" листовок в городе, недоволь­ство рабочих показало охранке, что она имеет дело не с силами, расположенными за линией фронта, а с нелегальной организацией архангельских большевиков.
       Зубов, исполнявший обязанности главы правительства, в письме Чайковскому апреля 1919 года писал о "печальном событии": "В думе в годовщину революции тайная большевистская организация подготовила открытое выступление с призывом против правительства и союзников... Вслед за этим произошло восстание в Архангельске в связи с наступлением большевиков на фронте. Пришлось прибегнуть к репрессиям, принять меры к очищению войск от большевистских элементов. В думе по этому поводу произошел раскол...".
       Уничтожить подполье, с корнем вырвать больше­визм - стало главной задачей власти весной 1919 года. Газета "Русский Север" в те дни писала о том, что "народная толща про­питана большевистскими настроениями", что, "большевизм мы наблюдаем всюду и везде", и в ка­честве "первой задачи" она считала "беспощадную борьбу с большевизмом".
       ...Напомню, что в последнем обра­щении к жителям города горком РКП(б) известил горожан о том, что вынужден уйти в подполье. Несмотря на срочность эвакуации, комитет сумел предпри­нять некоторые меры для перехода остававшихся в городе членов партии на нелегальную работу. В письме секретаря Архангельского горкома партии Суздальцевой в ЦК РКП (б), написанном через 10 дней после вторжения в город интервентов, есть такие строки: "В начале августа мои функции как секретаря прекратились, т.к. партия осталась в Архангельске. Деньги, которые получил Метелев от ЦК 5000 рублей распределили так: 500 рублей оставлены в Архангельске у товарища Петрова, 1000 израсходована на литературу и часть денег осталась на конспиративной квартире".
       Позднее, уже в 30-е годы, Суздальцева под­твердила факт подготовки большевиков к переходу на нелегальное положение: "Перед отъ­ездом на областную конференцию мною были пе­реданы дела тов. Виноградову, который ос­тался за меня секретарем по решению комитета. Ему оставила шифр, конспиративный адрес Северного об­ластного комитета, договорились о паспортах, о том, чтобы в случае нужды был выделен человек для связи с Северным областным комитетом, о деньгах и т. п.".
       Можно предположить, что бланки паспортов были заранее заготовлены М.А. Валявкиным. В архиве сохранилось представление начальника милиции прокурору Архангельского окружного суда и начальнику уголовного розыска, в котором говорилось, что, будучи комиссаром милиции, Валявкин брал бланки "паспортных книжек", что указывает на возможность "снабжения паспортами большевиков". Один из подпольщиков, Г. С. Юрченков, в своих воспоминаниях отмечал, что все участни­ки подполья жили во время интервенции по подлож­ным паспортам.
       Однако организовать подпольную деятельность удалось не сразу. Во-первых, единой организации не осталось, большинство членов партии покинули город. Во-вторых, ни у кого из большевиков не было опы­та конспиративной работы. К тому же с первых часов пребывания у власти антисоветских сил в городе на­чались массовые аресты. Белогвардейцы арестовывали всех - руко­водителей советских учреждений и крупных профсо­юзов, но главным образом - большевиков, объявлен­ных вне закона.
       Для того, чтобы выявить большевиков прокурор архан­гельского окружного суда потребовал от начальника городской милиции срочно дать ему све­дения о том, когда и при каких обстоятельствах то или иное учреждение было захвачено большевиками, какие лица участвовали в захвате; какие действия и кем были допущены. Прокурор также потребовал назвать имена "всех комиссаров, их помощников" и других сотруд­ников, работавших в советских учреждениях.
       Примерно в конце августа начала создаваться под­польная большевистская группа во главе с председа­телем профсоюза транспортных рабочих Карлом Иоганновичем Теснановым. В эту группу входили Я. Розенберг, Ф. Антынь, Р. Турко, работав­шие в порту грузчиками, старый большевик А. К. Пет­ров и его дочь Екатерина. Затем в нее вошли С. Закемовский, А. Матисон, работавшая официанткой в офицерской столовой, рабочие-транспортники А. Индриксон, И. Ильин и другие товарищи.
       Лидеру этой группы Теснанову приходилось быть особенно ос­торожным. Как профсоюзный руководитель, он пос­тоянно был на виду и находился под наблюдением белогвардейской контрразведки.
       Как свидетельствует в своих воспоминаниях Ро­берт Турко, первое собрание большевиков состоялось в момент, когда по городу пронесся слух о на­мерении белогвардейцев разрыть могилу и выбросить из нее тело Романа Куликова. Чтобы пре­дотвратить надругательство, подпольщики отпе­чатали на машинке несколько экземпляров листовки с предупреждением о том, что если кто-либо посмеет осквернить могилу, то поплатится за это своей жизнью. Прокламация была распространена в городе и наделала много шуму. Осуществить свое намерение власти не ре­шились.
       На первом же собрании подпольщики решили вы­явить оставшихся в городе членов партии и оказать помощь семьям арестованных больше­виков и советских работников. Часть средств для это­го выделил профсоюз транспортников. Был органи­зован также сбор денег по подписным листам.
       Тем временем в городе сложилась еще одна под­польная группа большевиков, сгруппировавшихся вокруг председателя профсоюза архитектурно-строительных рабочих Дмитрия Прокушева. В нее вошли Г. Юрченков, Н. Рязанов, С Грудин, А. Дорогобузов и В. Чуев. В январе 1919 года все группы удалось объе­динить. Представители подполья, собравшиеся на квартире Теснанова в Соломбале, решили, что необходимо усилить агитацию среди рабочих и солдат, ин­формировать их о положении на фронте. Больше­вики избрали подпольный комитет, в состав которого вошли Теснанов, Рязанов и Боев.
       На этом же заседании было решено выпустить прокламацию, в которой ос­вещалось бы истинное положение на фронте. Пятьсот экземпляров листовки были отпечатаны и распространены среди рабочих. Текст листовки составили Боев и Сапрыгин. В ней говорилось о положении трудя­щихся, о расправах с арестованными. Листовка за­канчивалась призывом бороться против оккупан­тов, уклоняться от мобилизации в белую армию.
       Выступая на собрании, М. Боев говорил о необходимости установить связь с Архангельским комитетом партии и губисполкомом, находившимися в Вологде, а также с командованием Красной армии. По поручению подпольного комитета он выполнил это задание. В архиве сохранился подлинный мандат от 8 февраля 1919 года, с которым Боев отправился в Вологду. Он гласил: "Товарищ М. Боев направлен Архангельским исполнительным комитетом коммунистической партии России по делам организации. Все дела с ним". Под документом печать комитета.
       Под видом рабочих, еду­щих ремонтировать мост в прифронтовой полосе, Боев и военный моряк И. Никифоров перешли линию фронта. 14 февраля 1919 года в Вологде на заседании Архангельского комитета партии и боль­шевистской фракции губисполкома Боев подробно информировал собравшихся о положении в Архан­гельске и о первых шагах подпольной организации. В это время на нелегальном положении, согласно его отчету, действовали 15 членов партии, а всего подполье насчитывало до полусотни активистов. Боев отметил, что большевики работают в тесном контакте с меньшевиками. Никифоров, прибывший в штаб Северо-Двинской флотилии, доложил о вооружении враже­ских сил, сосредоточенных в различных районах Архангельска.
       Ценность сведений, доставленных из Архангельска, была так важна, что С. К. Попов и Я. А. Тимме направили в Москву секретное донесение с информацией об установлении связей с архангельским подпольем. "После детального обсуждения вопроса совместно с Реввоенсоветом 6-й армии,- говорилось в этом пись­ме,- был выработан план действий, распадающийся на две части: 1) усиленное распространение иностран­ной и русской литературы в тылу и на фронте войск противника, для чего привлечены лучшие местные работники; 2) восстановление связи с архангельской организацией, снабжение ее денежными средствами, литературой, взрывчатыми веществами и т. п. Под­готовительные работы уже ведутся...".
       Фракция коммунистов губисполкома приняла ре­шение о выделении Архангельскому горкому партии 50 тысяч рублей для оказания помощи под­польщикам, об установлении связи с не­легальной организацией.
       С возвращением Боева в Архангельск работа под­польной организации оживилась. Его информация об­суждалась на общем собрании большевиков, где, по сведениям Г. Юрченкова, присутствовало несколько человек беспартийных,- всех участников было более двух десятков человек. На собрании распределили привезенные Боевым деньги. Они пошли на приобре­тение оборудования подпольной типографии и агитационную работу, помощь арестованным и их семьям, на материальную поддержку членам орга­низации, находившимся на нелегальном положении, В конце заседания переизбрали подпольный комитет, в состав которого вошли Теснанов, Боев, Закемовский, Рязанов, военный моряк С. Иванов. Техническим сек­ретарем комитета была избрана Матисон.
       Вскоре на квартире Закемовского оборудовали подпольную типографию. В ней удалось выпустить три печатных воззвания - два в феврале и третье в начале марта. Печатались они тиражом от двух до трех тысяч экземпляров каждое. В листов­ках разоблачалась политика правитель­ства, содержался призыв к борьбе с интервентами и белогвардейцами.
       20 февраля 1919 года белогвардейским правитель­ством была объявлена мобилизация пяти возрастов населения. И на улицах города появилась листовка "Ко всем мобилизуемым!". В ней говорилось: "Товарищи! ...Сотни нас, призванных, будут оторваны от мирного труда, от своих семей, заперты в казармы, а потом брошены в братоубийственную борьбу... Мы явимся на призыв, возьмем винтовки в руки, но не для того, чтобы воевать с братьями из Советской Рос­сии, а для того, чтобы в нужный момент по­мочь им в борьбе с общим врагом! Долой братоубийственную бойню!" Прокламации распространялись в городе и в ближайших деревнях.
       Подпольщикам удалось проникнуть на службу в белогвардейскую контрразведку, а точнее в ее военно-морской контроль. Там они создали свою организацию. По воспоминаниям участников подполья, активно среди военных действовала группа Григория Пухова. С ее помощью многим морякам, бывшим работникам советских учреждений, за которыми охотилась контрразведка, удалось выр­ваться из оккупированного Архангельска и перебрать­ся через линию фронта. При малейшей возможности архангельские под­польщики передавали сведения военного характера командованию 6-й армии. Так, через радистов И. Ромуля с гидрографического судна "Таймыр" и С. Ива­нова с тральщика  26 было передано об отправке интервентами на фронт подкреплений и вооружения. Подпольщики держали связь с военными разведчи­ками, пробиравшимися в город из-за линии фронта, помогали им укрываться, собирать нужные сведения.
       Словом, архангельские большевики, несмотря на их малочисленность, активно дейст­вовали. Их действия побуждали белогвардейскую охранку решительнее искать как самих участ­ников подполья, так и повод для массовой расправы с ними и всеми, кто их поддерживал.
       Таким образом, время пребывания у власти кадет­ского Временного правительства характеризовалось обострением обстановки. Эту особенность ситуации, сложившейся на рубеже 1918- 1919 годов подметил участник тех событий кадет Бартенев, писавший, что при Времен­ном правительстве более решительный характер "при­обрела борьба с большевиками". Но вместе с тем, отмечал он, "победа буржуазных элементов в пра­вительстве привела к большому сплочению и объеди­нению всех социалистических элементов. Многие стали сочувствовать большевикам".
       Белогвардейские власти, окрыленные победой Колчака на востоке страны, настроились на более решительную борь­бу против республики Советов. После рождения "дела Бечина" появился ве­сомый повод для того, чтобы уничтожить большевистскую организацию.
       * * *
       Первой жертвой белогвардей­ской охранки стал замести­тель председателя совета профсоюзов К. И. Теснанов. Члены подполья предполагали, что поводом для его ареста послужило найденное в здании совета проф­союзов оружие. Теснанов привлекался поначалу лишь за участие в подготовке митингов, поскольку сам он на них не выступал.
       На первом же допросе Теснанов показал себя опытным конспиратором: он тщательно выгораживал всех выступавших на рабочем митинге и в думе. Но следователь пришел к выводу о необходимости лишения его свободы, распо­рядившись препроводить арестованного в Архангель­скую губернскую тюрьму, ибо "оставление его на сво­боде может вредно отразиться на дальнейшем ходе предварительного следствия".
       И на последующих допросах следствию не удалось получить от Теснанова никаких имен и фактов. В частности, он заявил, что на собрание в Соломбалу явился "с некоторым опозданием" и потому первой речи Бечина не слышал. Содержание речей других ораторов "не помнит". Тот факт, что Бечин произносил на митинге слова: "Долой правительство, долой союзников!", подследственный отрицал, как отвергал обвинение в том, что о содержании речи знал заранее. Каких-либо улик против Теснанова у следствия не было. Однако через несколько дней обстоятельства изменились.
       Дело Теснанова было передано в ведение окруж­ного военного суда. Это было вызвано тем, что вслед за Теснановым были арестованы актив­ные большевики-подпольщики.
       Начальник Соломбальской части милиции в марте доносил прокурору окружного суда: "Ночью в Соломбале... производились массовые обыски по ордерам контрразведки. Обыски производились чинами контрразведки при содействии... вверенной мне части и союзных войск...".
       На следующий день после митингов, 13 марта, по городу прокатилась новая волна облав, обысков, аре­стов. Платным агентам и милицейским чинам в эти дни было строжайше наказано "бдить". В архиве сохра­нился документ, содержащий служебное порицание в адрес участкового милиционера Мозальского, на участке которого находился дом, где в течение ночи скрывался Бечин. Мозальский порицался за то, что "как ответственное лицо... недостаточно ясно пред­ставляет свои обязанности".
       Белогвардейской разведке вскоре удалось напасть на след не только городского подполья, но и неле­гальной военной организации. 22 и 23 марта были арестованы солдаты-большевики Г. Пухов, П. Шере­метьев, Г. Сывороткин и С. Глазков. Дела арестованных рассматривались на скорую руку, по одной и той же схеме: допрос - суд - расстрел. О сроках прохождения подобных дел пред­ставление дает хотя бы такой пример. Жена Сергея Глазкова в письме от 27 марта 1919 года на имя главы правительства писала о том, что в ночь с 22 на 23 марта 1919 года ее муж, "имею­щий увольнительную записку до 11 часов утра 23 марта... был подвергнут обыску и затем арестован в своей квартире...". Не имея сведений о судьбе мужа, она просила уведомить ее о причинах ареста, о месте его нахождения и сути предъявленных обвинений.
       Исполняющий обязанности начальника военной канцелярии генерал-губернатора поручил одному из подчиненных на словах передать просительнице о том, что ее муж, стрелок 1-го Северного полка Глазков, "изобличенный в участии в сообществе, содействую­щем неприятелю и имевшем с неприятелем сношения, по приговору особого военного суда расстрелян 24 марта сего года". Таким образом, с момента аре­ста до расстрела прошли лишь одни сутки. Вместе с Глазковым расстреляли и трех других арестован­ных вместе с ним солдат.
       В те же дни по обвинению в "шпионаже" были арестованы И. Склепин, П. Каминский, Н. Поздеев, А. Прудов. Меньше чем за две недели подверглись аресту С. Закемовский, Д. Анисимов, Я. Розенберг, Д. Прокушев, К. Близнина, Ф. Антынь и другие то­варищи, составляющие руководящее ядро больше­вистской организации, ее зрелую часть. В марте- апреле 1919 года охранке удалось обезглавить партийную организацию города.
       Один из подпольщиков признавал, что апрель явился для них самым тяжелым месяцем. По каким-то неизвестным причинам белогвардейцы напали на след организации, велась слежка за каждой квартирой, не было возможности встречаться. В начале апреля было арестовано около 200 человек, значительное число матросов. Среди погибших было 25 членов подпольной организации. Руководитель ее М. Боев 10 апреля был арестован, но сумел сбежать, и явился на квартиру одного товарища, чтобы передать 17 тысяч рублей. Во время облавы он застрелился. К началу мая организация была разрушена, на воле осталось всего 6 человек.
       Исследователи истории большевистского подполья в Архангельске выявили ряд причин провала больше­вистской организации. Оказалось, что в нее проникли два провокатора - студент П. Зыков и некто П. Пташник. Последний, по словам А. Ф. Глазковой, будучи членом подполья, "не нравился" ее мужу, и это интуитивное неприятие впоследствии оправдалось: после провала организации Пташник "надел белогвардейскую форму и стал открыто служить у белых. А когда Красная Армия подходила к Архангельску, вместе с Миллером бежал за границу".
       Сказалось и отсутствие у подпольщиков опыта нелегальной работы. Взять хотя бы, к примеру, тот факт, что, находясь на не­легальном положении, А. Матисон вела дневник, где упоминала фамилии всех своих товарищей. Не­подготовленность, неумение конспиративно действо­вать в экстремальной ситуации погубили большевика Н. М. Рязанова. Неосторожность привела к аресту К. Н. Близниной, работавшей в больнице Кегостровской тюрьмы...
       Каждую ночь на окраинных Мхах звучали выстре­лы. Сохранившиеся документы о выдаче из тюрьмы арестованных для приведения в исполнение смертного приговора поражают, как часто в течение 1919 года производилась эта процедура. Как правило, жертвы группами уводились на Мхи. 23 марта вечером ушли в последний путь упомянутые выше Г. Пухов, Г. Сывороткин, П. Шереметьев, С. Глазков. 1 мая такая же судьба постигла большеиков К. И. Теснанова, Ф. Э. Антыня, Я. Ю. Ро­зенберга, К. Н. Близнину, Д. П. Анисимова, С. А. За­кемовского, Д. А. Прокушева. Позднее ночью на расстрел увели Никифора Левачева, Павла Заплатина, Гавриила Корчагина и многих других. Даже в январе-феврале 1920 года только в Архангельске расстреляли десятки солдат. Это лишь малая часть мартиролога людей, павших за дело советской власти.
       Антикоммунистический террор про­должался в течение всего периода последующего периода. Миллер обязал воен­ные власти распространять эту политику и на плен­ных. Приказ гласил, что из числа пленных следует выделять "...комиссаров и коммунистов и других злостных большевиков для содержания под строжай­шим надзором как преступников".
       В апреле 1919 года был издан приказ генерала Марушевского, объявлявший запись желающих ехать "в Совдепию". Официально он означал: очистить территорию Северной области от большевистских эле­ментов. Записываться разрешалось не только гражданским лицам, но и военнослужащим и заключенным в тюрь­мах. На удочку Марушевского попались многие люди. Записалось свыше трех тысяч чело­век. Но из них только 350 после соответствующей про­верки под усиленным конвоем специальным эшелоном были отправлены из Архангельска и пропущены через фронт. В их числе сумел выбраться из города боль­шевик Р. Турко. Перебравшись через линию фронта, он явился в губком партии и сде­лал подробный доклад о положении на занятой ин­тервентами территории.
       Большинство записавшихся, но не отправленных через линию фронта, оказались в трудном положении. Их, как людей политически неблагонадежных, бело­гвардейские власти подвергали всяческим преследо­ваниям: лишали работы, продовольственных пайков. Многих арестовали, бросили в губернскую тюрьму, отправили на Мудьюг, на Иоканьгу. В этих акци­ях активно участвовали "герои" национального опол­чения. Восхваляя их "подвиги", правая печать писала, что "большевики попрятались в норы, почувствовав силу национального ополчения". Эта про­паганда сопровождалась выпадами в адрес рабочего класса. Белогвардейская пресса пыталась представить про­летариат как массу, которая "слабо разбирается во всем", и этим якобы пользуются "самозваные вожаки архангельского пролетариата", подбивая его на то или иное выступление.
       После гибели членов исполни­тельного комитета нелегальной большевистской орга­низации подполье хотя и свернулось, но не прекрати­ло своей деятельности. В частности, подпольная груп­па на "Таймыре" действовала вплоть до освобожде­ния города. В белогвардейский тыл по­ступала нелегальная литература. Начальник 3-й час­ти городской милиции доносил 31 мая 1919 года коменданту района Соломбала, что гражданка Т. Ф. Раснаг "уличена в том, что проявляла и проявляет сочувст­вие Советской власти и изобличается в распростране­нии прокламаций большевистского характера. Про­кламации эти доставлялись с фронта неизвестными матросами..."
       Доказательством того, что большевики не прекра­тили борьбы, являлись слова листовки, проникшей в оккупированный город из-за линии фронта. В ней говорилось: "Товарищи! Недалек уже тот день, когда над Архангельском взовьется красное знамя Совет­ской Республики. Архангельский комитет РКП (б) вместе с Архангельским губернским исполнительным комитетом Совета рабочих, крестьянских и красноар­мейских депутатов обращаются ко всем товарищам, оставшимся в Архангельске, с призывом быть готовы­ми в нужный момент выступить с оружием в руках против власти иностранных и местных капиталистов". Эта листовка, подписанная председателем Архангель­ского комитета РКП (б) Я. Тимме и председателем Архангельского губисполкома С. Поповым, при­зывая к борьбе, предостерегала от необдуман­ных действий. "Прислушивайтесь чутко к голосу на­шей партийной организации, которая всегда находит­ся на своем сторожевом посту и во всякое время даст руководящие указания. Ни шагу без организации! Организованность, дисциплина, конспирация в ваших рядах - верная гарантия нашей общей победы...".

    * * *

       Как же повлияла новая волна репрессий властей на жизнь рабочего класса и профсоюзного движения?
       После ареста Бечина и расстрела лидеров боль­шевистского подполья архангель­ские профсоюзы оказались в трудном положении. Многие рабочие, в том числе и члены правлений профессиональных союзов, пере­стали посещать профсоюзные собрания, не являлись на заседания правлений. Численность профсоюзных рядов заметно сокращалась...
       20 марта состоялось общее собрание совета проф­союзов, на котором был избран временный исполком совета во главе с И. Ф. Ильиным. Совет создал комиссию для того, чтобы ходатайствовать перед прави­тельством об освобождении из заключения Теснанова, Цейтлина, Наволочного и других профсоюзных руко­водителей. Члены комиссии побывали на приеме у Зубова и управляющего отделом внутренних дел Игнатьева.
       Высшие правительственные чины, принимавшие проф­союзных посланцев, "внесли ясность" в поднимаемый ими вопрос, - дескать, люди, о которых они ходатай­ствуют, арестованы не за профсоюзную работу, а за принадлежность к партии большевиков или связь с ними, а профсоюзам "разрушение" не угрожает. Расчет властей был прост: противопоставить аресто­ванных руководителей остальным членам проф­союзов, успокоить их "благополучными" пер­спективами и тем самым "при­смирить".
       На данном этапе это удалось - профсоюзы и впрямь присмирели. Но положение рабочих было таково, что не ходатайствовать об улучшении его было просто невозможно. Так, 28 мая совет профсоюзов обратился к правительству с письмом, в котором сообщал: "Получаемая в насто­ящее время зарплата, установленная согласно прожи­точному минимуму в 400 рублей, не отвечает дейст­вительной потребности. Даже высшей категории ра­бочих она не дает возможности приобретать продук­ты питания для одного человека, не говоря о семье". Совет профсоюзов отмечал, что в результате такого положения падает производительность труда, рабочие болеют, и смертность среди них может резко увели­читься. Указывая на то, что рабочим запрещено ис­пользовать стачки, "послушный" совет просил прави­тельство "ограничить аппетит предпринимателей, га­рантировать трудящимся прожиточный минимум".
       Власти не реагировали на эти просьбы. А правые газеты открыто издевались над рабочим людом. Например, в ответ на просьбу о повышении прожи­точного минимума и увеличении зарплаты рабочим газета "Русский Север" "усовестила" просителей: "Тариф совета профсоюзов, который он требует для рабочих,- тяжкий грех эгоистической части тыла, так как требовать себе лучшего питания, чем то, ко­торое имеет и которым довольствуется сражающаяся армия, тыл не имеет права...".
       Совет профсоюзов по-прежнему настаивал на создании отдела труда. По мнению профсоюз­ных руководителей, этот отдел, если бы таковой су­ществовал, непременно взял бы на себя "работу по урегулированию взаимоотношений рабочих и предпри­нимателей и разработке предложений об охране тру­да". Летом 1919 года Миллер, ожидая ухода с Севера иностранных войск, пошел на "уступку рабочим", создав в правительстве такой отдел, во главе которого поставил инженера В. Цапенко.
       Со­вет, не удовлетворенный действиями правительства, начал "поднимать голос". В одном из обращений к властям он попенял на то, что на протяжении того времени, какое правительство управляет краем, "на­блюдались только потуги" к восстановлению порядка, а тем временем экономике города да и всей Северной области "грозит анархия". Такие заявления были лишь слабыми отголосками на­родного недовольства. Однако и они не оставались незамеченными репрессивными органами. Так, В. Ф. Петров, сменивший Ильина на посту пред­седателя совета профсоюзов, был арестован за то, "что где-то на собрании что-то сказал". То же произошло с председателем профсоюза офици­антов П. Верезиным.
       После очередных репрессий встал вопрос о целе­сообразности существования совета профсоюзов: ра­бочие не хотели позволить новых бессмыс­ленных жертв. На каждом собрании выдвигались по­литические требования, в выступлениях сквози­ла мысль о том, что пора объявить бойкот требова­ниям правительства, прекратить отношения с ним, а представительство буржуазных элементов "от имени рабочих" на каких бы то ни было совеща­ниях "считать недопустимым".
       На собрании совета профсоюзов, состоявшемся 21 сентября, присутствовал глава только что создан­ного отдела труда Цапенко. Он настойчиво призывал рабочих отказаться от требований политического ха­рактера и ни в коем случае не распускать совет проф­союзов, который "нужен для поддержки государствен­ных законов". Собрание постановило ликвиди­ровать совет профсоюзов, "принимая во внимание... систематические, без предварительных, гласных обви­нений аресты ответственных работников профсоюзно­го движения" и отсутствие каких-либо гарантий для дальнейшего "нормального существования совета".
       По той же причине распались и многие профсою­зы. Выстояли до конца только наиболее многочислен­ные из них и сплоченные - профсоюз транс­портных рабочих и профсоюз строителей, первый к концу интервенции насчитывал 643, а второй 400 рабочих и служащих. Казалось бы, возмутители порядка были утихоми­рены... Но как бы ни меняло свой состав белогвардейское правительст­во, ни поддержки, ни полного признания оно не получило. Основная цель, во имя которой была провозглашена интервенция против Советской Республики, не была достигнута. РСФСР продолжала жить, перетягивая на свою сторону солдат белой армии.

    * * *

       Временное правительство Северной области и аграрный вопрос. Большое внимание Временное правительство Северной области уделило аграрному вопросу. Особое значение среди мер, принятых для решения этой проблемы, были два постановления: "О расчистках в Архангельской губернии" от 13 января 1919 года и "О передаче монастырских, архиерейских и церковно-причтовых земель в ведение земства" от 4 апреля того же года. Историки антисоветского движения на Севере И. Минц, В. Голдин и др. оценили стремление северного правительства решить аграрный вопрос, как "радикальную" меру и серьезную "уступку" северному крестьянству, желанием подобным путем привлечь его на сторону "белого дела".
       Вместе с этим следует отметить, что пока почти ни один из исследователей не анализировал реальные шаги местных органов власти по проведению намеченных планов в жизнь, а также отношение к земельным преобразованиям со стороны крестьянства, церковнослужителей и результаты этих преобразований. Привлечение материалов, осевших в органах уездного и волостного уровня, дает возможность полнее и объемнее представить действительную, крайне противоречивую картину процессов, происходивших в то время в северной деревне.

    * * *

       Верховное управление Северной области начало разрабатывать аграрное законодательство в самом начале своего существования. Вскоре после прихода к власти оно рекомендовало всем земельным управам "руководствоваться в своей деятельности основными положениями земельного закона, принятого Учредительным собранием", а также материалами земельного законопроекта, внесенными его депутатами.
       Правительство предлагало уездным властям восстановить деятельность уездных земельных комитетов. Работа волостных комитетов пока была невозможна из-за отсутствия средств на их содержание. Затем вышли постановления от 14 и 21 сентября, на основании которых все земли, леса и прочие угодья, находящиеся в пользовании населения, передавались в ведение земства. Земельные комитеты, созданные по постановлению Временного Правительства от 21 апреля 1917 года, упразднялись.
       22 ноября 1918 г. при отделе земле­делия было учреждено совещание по вопросам землепользования и земле­владения. В его состав вошли управляющий отделом земледелия и его заместитель, представитель губернской земской управы и губернской агро­номической организации, губернский комиссар, представитель управле­ния государственных имуществ, представитель юрисконсультской части при генерал-губернаторе и другие сведущие лица по назначению управляющего отделом земледелия. Постановления совещания утверждались управляющим отделом земледелия или представлялись им на утверждение правительства.
       Работа над аграрным законодательством была в значительной мере подстегнута событиями, разыгравшимися в формируемой армии. Восстание мобилизованных в Архангелогородском полку 11 де­кабря 1918 г. явилось серьезным предупре­ждением властям. Убедившись, что без решительных шагов в интересах крестьянства, выражавшего недовольство призывами в белую армию, они окажутся по другую сторону баррикады, власти форсировали издание документов по земельной реформе.

    * * *

       После длительных дискуссий и обсуждений 13 января 1919 года появился закон "О расчистках в Архангельской губернии".
       Расчистки всегда играли важную роль в жизни северного крестьянина. Суть их состояла в том, что еще в 1826 году царское правительство разрешило крестьянам расчищать казенные леса под пашни. Иного пути увеличить свой надел у крестьян Севера не было. По закону участок, полученный крестья­нином, полагалось расчистить и удобрить в течение 6 лет, после чего он поступал в пользованье крестьянина на 40 лет.
       О масштабах этой проблемы свидетельствует тот факт, что в 1917 г. площадь расчисток в Архан­гельской губернии составляла 107 704 десятин, или 27% от площади земель, находившихся в пользовании крестьян. Расчистки имели 33% крестьянских хозяйств. Средняя площадь расчисток, приходящаяся на одного владельца, более чем в 2,5 раза превышала средние размеры наделов на 1 душу - соответственно 3,5 и 1,3 десятин. Понятно, что к расчисткам могло прибегнуть сильное хозяйство, располагавшее рабочими руками или денежными средствами.
       Соотношение расчисток в сравнении с площадью надельной земли по отдельным уездам губернии выражалась следующим образом:
      
       Названия уедов

    Площадь земли

    В том числе

    расчисток

    Процентное отношение

       Александровский

    3 916, 1

    1 287,3

    33

       Архангельский

    29 175,3

    10 105.2

    35

       Кемский

    34 523,2

    6 706,2

    19

       Мезенский

    39 133,7

    18 341, 1

    47

       Онежский

    46 068,7

    11623.3

    25

       Печорский

    45 227,0

    7 181,0

    16

       Пинежский

    35 165,4

    11 660.3

    33

       Холмогорский

    40 244,5

    13 798.1

    84

       Шенкурский

    131 474.1

    26 998.2

    21

       Итого

    404 28,0

    107 704,0

    27

       Источник: Минц И. Указ. соч., с. 207.
       Представляет значительный интерес и общее число крестьянских хозяйств, прибегавших к расчисткам. Вот каковы данные по отдельным уездам:
      

    Названия уездов

    Общее число хозяйств

    Количество владельцев расчисток

    Процентное отношение

    Александровский

    1161

    62

    5

    Архангельский

    9323

    2030

    22

    Кемский

    6030

    1455

    24

    Мезенский

    5046

    2370

    47

    Онежский

    8210

    3488

    42

    Печорский

    6915

    1857

    27

    Пинежский

    6948

    2500

    36

    Холмогорский

    8532

    3300

    39

    По губернии

    52165

    17062

    33

       Источник: Минц И. Указ. соч., с. 207.
       Законодательство о расчистках и путях его использования неоднократно менялось, но, как справедливо заметил профессор В.И. Голдин, оно не проясняло определенности о порядке использования ими, не давало окончательного ответа на вопрос: будут ли они общественной или частной собственностью. Ясно, что расчистки существенно отличались от общенадельной земли: они не подлежали периодическому переделу, а находились длительное время (40 лет) у одного хозяина.
       После социальных потрясений 1917 года этот вопрос неоднократно вызывал острые споры и неоднозначные решения. Так, I губернский съезд крестьянских депутатов, со­стоявшийся в июле 1917 г., потребовал от Временного прави­тельства проведения радикальной меры - отчуждения всех казенных, монастырских и т. п. земель, в том числе и расчисток, и передачи их без выкупа в общенародное достояние.
       Эта позиция нашла поддержку в уездах. Первый шенкурский крестьянский съезд, состоявшийся летом 1917 года, дал негативную оценку столыпинских переделов и решения проблемы в интересах крестьян. В резолюции о земельном вопросе подчеркивалось: "крестьяне уезда ...за скорейшее уничтожение злейшего врага крестьянина - столыпинского землеустройства". Съезд высказал горячее пожелание, чтобы "вновь избранные земельные комитеты вели свою работу исключительно в интересах трудового крестьянства - основы государства русского".
       Заслушав доклады лидеров архангельских эсеров А. Иванова и Я. Леванидова "О частной собственности на землю", делегаты съезда высказались "за переход всех земель в общенародное достояние для уравнительно-трудового пользования без всякого выкупа". Съезд поддержал решение Всероссийского съезда крестьянских депутатов о том, чтобы "раскрепостить землю от уз частной собственности".
       Уездные земельные комитеты, созданные в губернии в 1917 году, вносили новые положения о расчистках, уточняли их применительно к местным условиям. Так, земельный комитет Холмогорского уезда считал необходимым, чтобы "расчистки, которым исполнилось 40 лет, должны перейти к тем обществам, которые их обрабатывали". А те, "которым не истек срок, должны поступить в общее достояние народа, владельцы их должны получить вознаграждение за разработку их от государства". Комитет полагал, что "увеличение земельного фонда должно производиться путем расчисток и мелиоративных предприятий на средства государства". Вопрос о расчистках всплывал в ходе обсуждения этой проблемы.
       4-я сессия губернского земельного комитета (февраль 1918 г.) стала на путь сохранения расчисток, не превышающих трудовую норму, в руках прежних владельцев. Подобное решение принял и I съезд Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Архангельской губернии, состоявшийся в феврале 1918 г. И, наконец, II съезд Советов в июне 1918 г. принял более радикальное решение - передать расчистки, как и другие земли, в общенародное до­стояние, "без всякого выкупа".
       Таковы вкратце были наметки путей решения вопроса о расчистках и мнение вокруг них ко времени прихода к власти Верховного управления. Что же предложили новые власти северному крестьянству?
       * * *
       Во-первых, по закону от 13 января 1919 года все расчистки Архангельской губернии на казенных землях были переданы из ведения Управления государственных имуществ в распоряжение земства. Они оставлялись в пользовании прежних владельцев, при условии, если не превышали норму в 11 га на домохозяина и имели сельскохозяйственное значение. Волостному земству предоставлялось право облагать особым сбором те расчистки, которым истек срок пользования, но в размере не свыше средних арендных цен. Часть расчисток, превышающая предельную норму, поступала в земельный фонд волостного земства. Закон был направлен на создание в северной деревне крестьянских хозяйств, основанных на применении для обработки земли сил владельца участка и членов его семьи.
       Во-вторых, закрепление трудовой нормы поль­зования землей и ограничение сосредоточения ее в одних руках отвечало пожеланиям широких крестьянских масс. Вместе с тем отчуждение части земель у прежних владельцев должно было неизбежно обострить противоречия в дерев­не, ибо оно являлось ударом по крепким хозяевам, имевшим большие земельные угодья, а также и по части церковнослужителей. По-прежнему оставался открытым вопрос о част­ной собственности.
       Радикальный характер основного документа был дополнен в течение короткого времени рядом новых, не менее решительных мер. В частности, 19 февраля 1919 г. правительство приняло постановление, по которому в виде временной меры в земство пе­редавались все казенные и бывшие удельные оброчные статьи на тех же условиях, что и расчистки, т. е. для распределения между крестья­нами не свыше 11 га на хозяйство.
       Наконец, 4 апреля 1919 г. Временное правительство приняло постановление: "О передаче монастырских, архиерейских и церковно-причтовых земель в ведение земства". Земство получало в свое распоряжение в общей сложности около 84 тыс. гектаров. За прежними владельцами - монастырями и т. п. - предполагалось сохранить количество земли, потребное для них как самостоятельных земельных общин. Церковнослужители ставились в одинаковое положение с крестьянами.
       Таким образом, все законы, принятые правительством Северной области, носили по форме радикальный характер. Они наметили меры по ущемлению прав священнослужителей и крупных землевладельцев. Предполагалось также наделить землей малоимущих, т.к. в основу законов была положена трудовая, т.е. фактически одинаковая для всех норма земли.
       Кратко говоря, правительство на словах пыталось провести в жизнь принцип уравнительности перераспределения земли, провозглашенный еще советской властью. Как справедливо отметил один из западных историков, этот принцип был "хорошо рассчитанным шагом, направленным на умиротворение крестьянской общественности".
       * * *
       В ходе обсуждения предстоящих преобразований появилось немало оговорок, которые снижали радикализм намеченных мероприятий.
       Прежде всего, инициаторы аграрной перестройки в области оговаривались, что окончательно этот вопрос "Может быть разрешен только общегосударственной законной властью - новым Учредительным собранием, - и предпринимать какие-либо изменения в данное время в отношении землевладения и землепользования для одной Северной области совершенно не представляется возможным". Эта точка зрения встретила отпор большинства членов правительства, но за ним стояла попытка отгородиться от обвинений богатой части крестьянства в посягательстве на незыблемый закон собственности.
       Во-вторых, в содержание законов вкладывались положения, которые фактически задерживали проведение их в жизнь. В частности, инструк­ции о проведении закона издавались на 2-3 месяца позже закона. Так, закон о церковной и монастырской земле был опубликован 4 апреля, а инструкция о порядке изъятия земли появилась только 11 июля, когда крестьяне уже завершили посевные работы. В самих законах в одной и той же формули­ровке - была оставлена оговорка: волостному земству в каждом отдельном случае разрешалось оставлять расчистки и другие оброчные статьи, церковные земли в руках прежних владельцев.
       Кроме этого, особым постановлением разрешалось управляющему Отделом земледелия "не применять в отдельных случаях постановления Временного правительства Северной области от 13 января 1919 года о расчистках с тем, чтобы интересы действительных владельцев были обеспечены".
       В-третьих, одной из проблем северной деревни была острая нехватка пахотных и сенокосных угодий, т.е. уравнение наделов между отдельными категориями крестьян не давало жителям деревни возможности получить реальную прибавку земли. С такой проблемой столкнулись еще весной 1918 года советские органы власти. Приведем примеры.
       Характерной с этой точки зрения явилась работа Шенкурского 4-го уездного съезда Советов. Он происходил с 31 марта по 3 апреля 1918 года. Одним из вопросов повестки дня являлось распределение конфискованных земель. Страсти разгорелись вокруг учета пахотных площадей и справедливого их распределения, и в особенности - передела церковных земель.
       Последняя проблема была попросту бурей в стакане воды. Церковные и монастырские земли в уезде составляли всего 726 десятин пашни и 1 154 десятин сенокоса. Дележ этой земли на 17 тысяч крестьянских хозяйств был каплей в море, он ничего не мог дать основной массе земледельцев.
       Часть делегатов поднимала и более сложные проблемы: малоземелье, невозможность претворения в жизнь уравнительного наделения землей в пределах всего уезда. Некоторые из них высказывались за то, чтобы весной провести лишь частичное "поравнение" между землевладельцами, а коренное изменение в формах землепользования перенести на более позднее время, когда из армии возвратится основная масса солдат.
       В конце концов, резолюция съезда обязывала исполкомы волостных советов лишь произвести учет земель, не наделять ею церковнослужителей, решать вопросы землепользования на местах. Решение и без того запутанного вопроса представлялась советским активистам делом будущего.
       Таково было положение в самом земледельческом уезде. В других - положение было еще хуже, ибо той же весной 1918 декрет о земле, о поравнении ее между крестьянами находил слабое применение: делить было нечего, возделанной земли не хватало.
       Сошлемся на пример Холмогорского уезда. Исполком уездного Совета весной и летом 1918 года предписывал всем волостным Советам "определить согласно закону о социализации земли, велика ли потребительская норма, т.е. какое количество земли как пахотной, так и сенокосной потребуется на одного трудового человека, чтобы своим личным трудом он мог существовать до нового урожая. Сколько земли человек может обработать своим трудом". Он просил доставить сведения о том, "какое примерно количество десятин остается в волости излишков; или какое примерно количество десятин земли недостает в волости для удовлетворения местного трудового населения потребительско-трудовой нормой".
       Ответы с мест были обескураживающими. Так, исполком Ракульской волости ответил следующим образом: потребительская норма определена в 2 десятины на человека. В наличии имеется всего 816 десятин, в том числе 412 десятин пашни и 413 сенокоса. Реальных же потребителей земельных угодий насчитывалось в волости 1550 человек. Таким образом, для претворения в жизнь закона о социализации земли недоставало 2284 десятин. Иначе говоря, для решения аграрного вопроса в волости требовалось примерно еще три таких же земельных массива, какой имелся в наличии. Подобная же ситуация была в Архангельском и других, более отдаленных от губернского центра уездах.
       * * *
       Каковы же были причины вопиющего малоземелья на огромных просторах губернии? Это явление объяснялось рядом объективных причин.
       Оно обуславливалось сложностью и запутанностью системы землевладения в Архангельской губернии. Вот каким образом распределялись земельные массивы в 1905 году:
      

    Владельцы земли

    Количество десятин

       Казна

    69 938 938

       Удел

    1 533 777

       Помещики (дворяне)

    140

       Церкви

    12 213

       Монастыри

    71 112

       Купцы

    1 674

       Крестьяне (надельные)

    396 732

       Города

    41 149

       В 1905 году вся земельная площадь Архангельской губернии составляла 71 996 158 десятин, которые распределялись так: частные владения - 64 121 дес., надельные - земли - 334 848дес., земли, принадлежавшие казне, уделу, церкви, монастырям, городам и проч., - всего 71 597 189 дес (Статистика землевладения. 1905 г. Вып. XV. Архангельская губерния. СПб., 1907. С. 26, 27.
       Во-вторых, отдаленность от центра, суровость климата, отсутствие необходимости укреплять границы привели к тому, что здесь не сложилось дворянского сословия и частного дворянского землевладения. По данным на 1905 год, на долю дворянского приходилось только 140 десятин.
       Все уезды находились в зоне рискованного земледелия. За относительно нормальным годом, когда крестьянин снимал приличный урожай, позволявший прокормить семью, могла следовать полоса неурожайных лет.
       К тому же крестьянское хозяйство в губернии носило не чисто земледельческий, а земледельческо-промысловый характер. В нем далеко не последнюю роль всегда играли подсобные заработки: лесной, охотничий промысел, смолокурение, сезонная работа на лесозаводах и т.п. Эти промыслы отнимали у крестьян самое лучшее время, пригодное для сельскохозяйственных работ. Весной крестьяне уходили на сплав, погрузочные работы на лесозаводах, осенью часть из них занималась охотой.
       Земля, таким образом, не представляла для крестьянина большой ценности. Поэтому он не стремился приобрести ее в собственность, считая надел ненужной кабалой. В результате на Севере полностью провалилась столыпинская реформа. Достаточно отметить, что, по неполным данным, во всей губернии на хутора выделилось всего 204 двора. "Частная собственность на землю, - отмечала газета "Воля Севера", - оказалась кабалой". За время проведения в жизнь реформы, т.е. с 1907 года по 1913 гг., в единоличное владение перешло всего лишь 996 десятин 159 хозяевам.
       Такова была объективная действительность в области землевладения, с которой пришлось считаться Временному правительству Северной области и местным органам власти. Пожалуй, наиболее важным моментом предполагавшегося передела явилась передача всех земельных дел в ведение земства, т.е. местным органам власти. Понятно, что решение конкретных вопросов о земле во многом зависело от состава той или иной волостной земской управы.
       Рассмотрим теперь вопрос о том, как же претворялись в жизнь намеченные правительством меры и как удалось реализовать принятые законы.
       * * *
       Крестьянские общества, земские управы на местах, опираясь на решения ВПСО, продолжили то, что было начато еще при советской власти.
       Особая комиссия, в состав которой входил председатель губернской земской управы П. Скоморохов, 11 июля 1919 года рассмотрела вопрос о передаче церковных земель в распоряжение земства. Земельные угодья должны были передаваться по акту. Причем, причты наделялись землей по норме и на равных условиях с местным населением данной волости.
       Сразу же после начала передела земли с мест в епархиальное ведомство постоянно поступали сообщения об отобрании земель у монастырей и служителей причта. О масштабах изъятия церковных земель свидетельствует такой конкретный пример. 19 августа 1919 года у Сретенской церкви Заостровского прихода было изъято и передано жителям волости 152 десятины 1141 кв. сажень угодий. Церковному хозяйству осталось в пользовании 32 дес. 780 кв. саж. В его распоряжении остались также земли в оградах под кладбищами и под усадебными участками причта.
       Подобным же образом произошел передел церковных угодий Воскресенской церкви Ракульского прихода Холмогорского уезда. До проведения в жизнь постановления правительства в распоряжении священнослужителей было около 27 десятин. После передачи земли крестьянам в их распоряжении осталось всего пять десятин 1663 кв. сажени пахотных и сенокосных угодий. В распоряжение церквей передавалась также земля в оградах, под кладбищами - 1414 кв. сажени и 240 кв. саженей под усадьбами причта. Таким образом, ущемление земельных прав церковников было существенным, их угодья сократились в пять раз. За причтовую землю, разделенную между крестьянами, была установлена плата: за пахоту 100 рублей, а с сенокосной - 200 рублей с десятины.
       Скудость статистических сведений о ходе реализации постановлений ВПСО, не позволяет подвести полный итог решения этой проблемы. Можно сказать о том, что постановления ВПСО претворялись в жизнь и что церковнослужители всех рангов выражали недовольство этой мерой.
       Так, в отчете Онежского благочиния за 1919 год "обнародованное Временным Правительством Северной области постановление, известное под названием постановления о церковно-причтовых, монастырских и архиерейских землях от 4 апреля 1919года" называлось "непродуманным, несправедливым и незаконным актом".
       Подобные соображения высказывались в ежегодных отчетах настоятелей всех монастырей области. Настоятельница Холмогорского Успенского женского монастыря, игуменья Ангелина в отчете за 1919 год с горечью отметила: "Минувший год (1919 г. - Е.О.) был очень тяжелым. Пахотная и сенокосная земля была отнята крестьянами. Это лишило монастырь дохода". Кроме земельных трудностей, у обители были и другие беды, вызванные войной.
       * * *
       Сложнее происходил процесс передела земли между сельскими жителями. Как уже отмечено выше, столыпинская реформа на Севере, потерпела крах. Одна из основных причин неудачи земельных преобразований состояла в том, что в стране не было ресурсов, чтобы поддержать крестьян, выделявшихся на хутора или переселявшихся в Сибирь.
       В условиях Севера горсточка новых хозяев, при отсутствии рынка сбыта, сети дорог, современного транспорта, разбросанности селений, оставалась владельцами натуральных хозяйств, обеспечивавших и то не всегда лишь нужды своей семьи. После прихода к власти Временное правительство, признав крах реформы Столыпина, не решалось на земельную реформу, связанную с ущемлением помещичьего землевладения. Министр земледелия В. Чернов сумел в составе коалиционного правительства в июле 1917 года провести решение "о приостановлении землеустроительных работ", при помощи которых проводилась столыпинская реформа.
       Таким образом, еще раз подчеркнем: земельные декреты правительства Северной области были навеяны ситуацией, сложившейся в стране и в крае, недовольством крестьян мобилизациями в белую армию. В основу земельных законов белогвардейского правительства была положена эсеровская программа об уравнительном землепользовании.

    * * *

       Сразу же после создания земельные уездные и волостные комитеты стали получать от крестьян жалобы на несправедливый передел земли осенью 1918 года. Граждане ряда деревень Ракульской волости жаловались, например, на то, что их обделили, выделив неравные пахотные и сенокосные наделы в сравнении с другими деревнями. Уездная земская управа ограничивалась тем, что предлагала волостной управе принять меры "к правильному и справедливому переделу".
       Реализация в жизнь реформы встретила сопротивление со стороны зажиточной части населения. Характерно с этой точки зрения отношение А.С. Чудинова в Холмогорскую земскую управу. Постоянно проживая в Архангельске и являясь совладельцем Цигломенского лесозавода, он пользовался расчистками, сдавая сенокосные площади на родине в аренду. Радикализм решения правительства от 13 января не на шутку испугал его. Он пытался добиваться упрочения своих прав на землю в Архангельске.
       4 октября 1918 года Чудинов отправил на родину письмо, в котором писал о том, что он вместе с членами делегации волости посетил председателя губернской земской управы и что они обсудили несправедливые, по его мнению, постановления собраний крестьян от 12 и 15 сентября относительно раздела земли. "Высказались единогласно, - сообщал Чудинов, - что расчистки, которым не истек 40-летний срок, ни в коем случае не могут быть отобраны от владельцев. В Архангельской губернии никаких потребительских норм нет и не было". "Ваши постановления будут рассмотрены на заседании управы, - добавлял он при этом. - Предлагаю населению до получения разъяснения управы в жизнь раздел расчисток, у которых не истек положенный срок, не проводить, обождать".
       Односельчане не оставили без внимания жалобу своего именитого земляка. В докладной в уездную земскую управу 12 декабря 1918 года отмечалось: "Жалобу Чудинова считаем неосновательной. При разделе земли никаких новых законов не вносится. Переделы делаются так же, как и раньше. За исключением того, что расчистки, коим истек срок 40 лет, на основании положения, принятого 4-й сессией Архангельского губернского земельного комитета, поделены между всеми гражданами".

    * * *

       Итак, можно заключить, что в целом аграрная политика белогвардейского правительства не была претворена в жизнь. Попытки некоторых уездных и волостных земских управ произвести частичный передел земель вызвали лишь недовольство крестьян и священнослужителей.
       Особые противоречия среди земледельцев и сельских активистов вызвала проблема расчисток. Неслучайно, подводя некоторые итоги претворения в жизнь этой программы, земельно-лесная комиссия губернской земской управы отметила, что инструкция губернского Земского собрания о расчистках вызывает серьезные разногласия, и проведение ее в жизнь является преждевременной. Комиссия приняла такое решение: "вопрос о расчистках оставить впредь до ликвидации военных действий в том положении, в каком он находится в настоящее время на местах".
       Таким образом, намеченная программа аграрной реформы оказалась в основном лишь перечнем благих намерений Временного правительства Северной области.
      
      

    Глава шестая

    ЛИКВИДАЦИЯ СЕВЕРНОЙ ОБЛАСТИ

       В поисках спасения. Начиналось лето 1919 года. 27 мая и 10 ию­ня архангелогородцы встретили два больших отряда английских солдат и офицеров под командованием генералов Грогана и Джексона.
       Город украсился союзными флагами. На Соборной улице вблизи речного спуска, недалеко от памятника Петру Великому, была воздвигнута высокая арка с надписью "Welkom" (добро пожаловать!).
       Высадка иностранных войск сопровождалась шумной пропагандистской кампанией. Во встречах "гостей" принимали участие члены правительства. Городская дума в полном составе преподнесла командованию хлеб и соль и специальный адрес, подписанный 39 гласными.
       В адресе были такие слова: "Пример британских добровольцев, явившихся в Россию на помощь союзному русскому народу, перейдет золотым сказанием из века в век и будет одним из лучших свидетельств высокой культурности и доблести вашей славной Родины".
       В Лондон королю Георгу V шли телеграммы с благодарностью за оказание помощи. Иностранные офицеры делали громкие заявления. Генерал Джексон обещал, что "английские добровольцы идут против большевиков, которых они признают более вредными, чем даже Германия", и уверял, что "новые силы на северном фронте быстро добьются успеха".
       Айронсайд поделился ближайшими планами с корреспондентами газет: "Теперь с местными русскими и с прибывшими из Великобри­тании войсками у меня имеется в руках все для выполнения наме­ченного плана. А план этот простой и сводится к тому, чтобы использовать летнее время для перенесения базы русской нацио­нальной армии из Сибири в Архангельск. Из Англии в Архангельск теперь морем нужно всего 8 дней для перевозки людей, снаряжения, грузов и т. д... И теперь... я двинусь по реке на Котлас, который я непременно возьму, - я в этом уверен".
       Прокурор Добровольский в воспоминаниях заметил: "В наших военных кругах это заявление находили неосторожным и открывающим планы врагу, но в обывательской среде оно вызвало... подъем настроения".
       Подобные заявления являлись отражением планов, разработанных в более высоких инстанциях - в Лондоне и в ставке Колчака. Не кто иной, как У. Черчилль, в палате общин 29 мая 1919 года гово­рил о том, что увеличение сил в районе Севера позволит "разрешить проблемы гораздо успешнее", чем можно было "надеяться раньше". "Мы, - заметил он, - питаем надежду, что в ближайшем будущем произойдет соединение армий Колчака с русскими войсками архангельской группировки".
       Перед Колчаком стоял выбор: ид­ти на соединение с деникинской армией или же двигаться через Вятку и Котлас на север. Победил второй вариант, ибо в Архан­гельске имелись запасы снаряжения. К тому же вырисовывалась перспектива создания фронта на Северо-Западе, в Финляндии и Прибалтике. Однако эти планы не осуществились. Летом 1919 года антисоветские силы начали разлагаться - отказывались воевать не только русские солдаты, но и иностранные воинские части.

    * * *

       Первые признаки нежелания иностранных солдат воевать выявились в конце 1918 года. В депеше Омскому правительству Чайковский отметил: "Союзные войска после перемирия неохотно остаются в России. Англия вызывает своих волонтеров, во французских войсках были случаи неповиновения. Американцы хорошие демократы, но посредственные солдаты".
       Весной, во время переброски с Мурмана на Онегу, англичане устроили митинг и вынесли решение об отказе воевать. Американские и французские части самовольно оставляли позиции, а восстания белых полков приобрели массовый характер.
       Все это побудило рабочее движение в Западной Европе решительнее требовать вывода войск из Советской Республики. Правительствам стран Антанты удавалось некоторое время оставлять общественность своих стран в неведении. В официальных выступле­ниях, начиная с марта 1919 года, они не раз заявляли о готовности вывести войска с Се­вера, "как только позволит погода". Но лишь, после того как белая армия и иностранные полки начали разлагаться из­нутри, на Западе было принято решение "удовлетворить требования народа".
       Первыми покинули Север французские и амери­канские войска. За ними последовала очередь англичан. В Архангельск прибыл английский генерал лорд Роулинсон, на которого Черчилль возложил эвакуацию войск. Чтобы обеспечить эту акцию и создать види­мость укрепления фронта английское командование предприняло действия против Красной армии. В начале наступления иностранным войскам удалось добиться успеха: красноармейские части бы­ли отброшены до селения Пучега.
       Печать раздувала вести о победе. "Дорога на Котлас очищена,- извещала газета "Возрождение Севера".- В войсках царит... твердая уверенность в скорой и решающей победе... Мы перед скорым кон­цом большевизма". Но англичане не верили в успехи на фронте и готовили пла­н эвакуации своих войск. Айронсайд в мемуарах, изданных в 1953 году, отметил, что уже в апреле 1919 года он знал о выводе английских войск. "Моя главная цель - мирная эвакуация союзнических войск до наступления зимы - не изменилась, - писал он. - Состоится или нет соединение с Колчаком, мои оперативные планы по эвакуации оставались прежними, измениться могли лишь сроки проведения их в жизнь".
       В июле 1919 года Айронсайд докладывал в британское военное министерство: "Состояние русских войск таково, что все мои усилия создать русскую... армию обречены на неудачу. Необходимо теперь же эвакуироваться как можно скорее, если только численность британских сил здесь не будет увеличена". Эта же мысль подчеркивалась в меморандуме начальника Генерального штаба, составленном на основе донесений с мест: "Положение в Архангельске радикально изменила... Мы не сумели создать... русскую армию... Мы ничего не выиграем, задержав... войска в Архангельске хотя бы на день дольше, чем это необходимо".
       Русские генералы догадывались о замыслах союзного командования. Марушевский в воспоминаниях заметил: "Ряд признаков давали повод к самым мрачным предположениям. К этому времени город покинули все более или менее значительные дипломатические представители. Военные власти союзников концентрировали силы для наступления по Северной Двине. Но было очевидно, что их операция предполагала временный характер лишь для организации вывода своих войск..." По свидетельству генерала, один его знакомый иностранец без обиняков спросил: "Неужели вы не чувствуете, что за вашей спиной устраивается предательство?".
       Летом 1919 года в белом стане началась паника. 2 и 3 июля состоялись встречи Айронсайда с Миллером. К этому времени английский генерал, побывав на фронте, убедился в том, "о наступлении на Котлас не приходится помышлять". Миллер согласился с этим мнением. Айронсайд известил о скором выводе иностранных войск. Миллер мужественно встретил плохие новости. Английский генерал отметил: "Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда я сообщил ему дурную весть. Лишь по его... глазам я мог догадаться, как ужасно он устал".
       Во время второй встречи, отметил далее Айронсайд, "Миллер спросил меня: "Неужели Верховный совет предал Белое дело в России?" Смогу ли я оставить некоторое количество бри­танцев и после отвода войск? Могу ли я пообещать ему разрешить добровольцам из наших войск остаться в России? Я мог лишь ответить ему, что приказ недву­смысленно требует отвода всех войск до закрытия пор­та... Я уве­рил его, что мы снабдим русских всем необходимым. Мы оба согласились, что нужно продолжать борьбу в Северной области".
       12 августа состоялось совещание русских военачальников для обсуждения сложившейся ситуации. Они уже знали о том, что Айронсайд предложил тоннаж на 14 тысяч человек для эвакуации их вместе с союзными войсками. Доводов в пользу этой акции было много: командиры полков открыто сомневались в надежности белой армии, предвиделось ухудшение ситуации с ее снабжением. Поэтому фронтовое офицерство во главе с Марушевским, трезво оценивая обстановку, голосовало за принятие предложения английского командования.
       Другая группа воен­ных во главе с Мил­лером высказалась за продолжение борьбы своими силами. Доводы штаба главнокомандующего объяснялись предписаниями омского руководства, успехами на белых фронтах, в том числе и на Северной Двине, опасность разрыва кольца белого фронта вокруг Советской Республики и т.д. Эта точка зрения победила, было принято решение бороться с Красной армией своими силами.
       Позднее Миллер в весьма нелицеприятном духе охарактеризовал поведение союзного командования перед началом эвакуации. Он, в частности, писал: "Англичане всеми сред­ствами старались убедить... русское командование, что без них поддержание порядка в области и вооруженная борьба с большевиками нам не под силу, что во избежание на­прасного кровопролития нужно демобилизовать армию, распустить солдат по деревням, а офицеров и наи­более скомпрометированных жителей английское коман­дование предлагало вывезти из области.
       Все было пущено в ход для того, чтобы создать паническое настроение в войсках... На улицах города вывешивались объявления, что с уходом английских войск население будет безза­щитно против внутренних и внешних большевиков... Но "бог помог, - заметил генерал, - Северная область не запятнала себя дезер­тирством, изменой святому делу борьбы за освобожде­ние России; она нашла в себе силы молчанием ответить на... шкурные зазывания английского командования. Слабые духом под разными предлогами уехали, а оставшиеся сомкнули ряды и в энергичном наступлении нашли выход своим сомнениям... Свыше 25 тысяч пленных и немало оружия явились трофеями этого наступления".
       Миллер тем не менее понимал, что после ухода иностранных войск положение его армии на фронте будет тяже­лым. Телеграммой он высказал это опасение Колчаку, уверяя его, что на обеспечение обороны "изолирован­ной области в течение зимы одними рус­скими, недостаточно прочными войсками, рассчитывать нельзя".
       В ответ же получил пред­писание адмирала о том, что "по стратегическим сооб­ражениям... повелеваю удерживать архангельский район до последней крайности и напряжения". При этом Колчак заверил Миллера в том, что восточный фронт скоро перейдет в наступление.

    * * *

       Вопрос о последствиях ухода иностранных войск с Севера появился в повестке дня правительства еще в октябре 1918 года в связи с сообщениями о скором окончании мировой войны.
       На заседании 14 октября 1918 года правительство Чайковского обсудило доклад "О политической ситуации в связи с переговорами о мире". Вот некоторые выдержки из этого документа: "Если союзные войска покинут пределы области, то у нас не окажется достаточного количества сил для борьбы с большевиками. Если они останутся в России, то будущее правительство сможет оказаться не вполне свободным в своих решениях и действиях. Отсюда вывод: необходимо оставить пребывание союзников на территории России после окончания войны известными условиями..."
       Правительство, отметив "желательность помощи союзников в деле борьбы с советской властью и по окончании войны с Германией", поручило Чайковскому выяснить "...те условия, при которых они считали бы возможным оставление в России войск представляемых ими держав после заключения мира с Германией". В тот период вопрос о выводе войск ставился теоретически. Теперь же он встал в чисто практической плоскости.
       Разные слои общества реагировали на уход союзников по-своему. Активизировались и правые и левые силы. Свое отношение к этому событию высказали командиры белых полков. С целью выработки общего плана действий правительство области решило собрать 10 августа Земско-городское совещание. В преддверии к этому событию 4 августа состоялось заседание губернской и архангельской уездной земских управ. На нем присутствовали гласные городской думы, Миллер, полный состав Временного правительства - всего более 60 человек.
       Сложность ситуации в тот момент состояла в том, что: во-первых, людские ресурсы области для пополнения рядов армии были исчерпаны. Надежды на снабжение области союзниками становились призрачными. Деятели области и города понимали, что близок конец белой армии.
       Во-вторых, как уже отмечалось, в среде военных и правительства не было единства относительно перспектив существования Северной области и ее зашиты от наступавшей Красной армии. В то время как Миллер считал необходимым продолжать борьбу, большинство фронтовых офицеров выступало за то, чтобы покинуть пределы области.
       В-третьих, особую позицию занимали профсоюзы. Под влиянием ухудшавшегося материального положения населения, продолжавшихся арестов совет профсоюзов подготовил к совещанию критическую докладную записку "О состоянии Северной области", которая была утверждена советом за шесть дней до открытия земско-городского совеща­ния, а до того обсуждена на заседаниях правлений всех профсоюзов.
       Документ гласил о том, что совет профсоюзов выступает против записи доброволь­цев в белую армию и заявляет об отказе "поддержать реакционную политику правительства". Постоян­ные аресты рабочих совет свя­зывал с властью иностранного военного командования. Поэтому записка обращала внимание диплома­тического корпуса на то, что вмешательство во внут­ренние дела страны противозаконно.
       Взывало к помощи земско-городского совещания и северное крестьянство, жаловавшееся на "издевательства над народом". Крестьяне надеялись открыть земским властям глаза на то, что по Северной области "открыто разгуливает чер­ная реакция". Они призывали земцев "устранить без­ответственную власть, не понимающую народных ин­тересов", и разработать положение "о представительном органе населения".
       В-четвертых, активизировала свои действия эсеровская оппозиция, во главе которой стоял председатель губернской земской управы П.П. Скоморохов. В ходе дебатов во время проведения земско-городского совещания выявились группа левых делегатов, склонявшихся к пораженческой позиции. Выявилось правое крыло, выступавшее за необходимость укрепления армии и обороне области. Между ними колебались центристы или нейтралы, не зная толком к какому крылу присоединить свой голос. Решительная позиция Скоморохова воздействовала на нерешительность центра.
       Какие пути выхода из ситуации предлагали военные и гражданские власти, общественные организации?
       Во-первых, все упомянутые силы, несмотря на противоречия между ними, принимали решения о необходимости защищать область. После распространения вести об уходе войск союзников в городе начались совещания, решения которых сводились к тому, чтобы мобилизовать всех, кого можно, на борьбу против советских сил.
       Уже в начале августа состоялись общие собрания представителей квартальных комитетов, торгово-промышленного и женского патриотического союзов и других объединений. Все они били тревогу, сочиняли воззвания к жителям союзных стран, смысл которых сводился к тому, чтобы воздействовать на парламенты Англии и Франции, на иностранную прессу и добиться оставления войск в России и увеличения их состава.
       Наиболее ярко эта мысль была выражена в вы­ступлении С. Городецкого, кото­рый на заседании председателей квартальных коми­тетов 7 августа говорил: "Мы должны обратиться к союзникам [с просьбой] не только не уводить отсюда войска и оставить нас на погибель от большевизма, а, напротив, удесятерить их, дабы мы могли идти вперед".
       Самый трезвый подход к делу проявили "деловые люди" - представители торгово-промышленных кру­гов. Устами одного из них, X. Манакова, был брошен призыв - самим защищать себя. "Нам надо говорить не о том, чтобы нас союзни­ки не покидали, ибо это будут крокодиловы слезы - решение об уходе факт свершившийся, а о том, что нам делать, если уйдут союзные войска",- говорил он, обращаясь к собравшимся.
       Собрание буржуазии города приняло резолюцию, которая гласила, что в течение недели необходимо собрать и пере­дать в распоряжение главнокомандующего пять мил­лионов рублей, а также мобилизовать торгово-промышленный класс, каждого из них, способ­ного владеть оружием.
       После длительных дебатов северные политики на заседании земско-городского совещания 21 августа также приняли резо­люцию, поддерживавшую линию Миллера, направленную на защиту области. "Заслушав заявление Временного правительства Северной области, - говорилось в резолюции, - и, принимая во внимание важность и серьезность переживаемого момента, требующего напряжения всех сил, быстроты и решительности в деле организа­ции обороны области и ее внутреннего устроения, земско-городское совещание почитает своим долгом оказать всяческое содействие и поддержку вновь образованной власти в ее работе, в соответствии с началами, указанными земско-городским совещанием. В этих целях земско-городское совещание выделяет из своей среды комиссии по обороне и по внутреннему управлению краем и признает необходимым сессию земско-городского совещания прервать, с тем, чтобы члены его, возвратившись на места, продолжали работу по организации обороны области".
       Участники совещания в воззвании к армии призывали солдат сохранять дис­циплину и крепче держать в руках винтовку. Приведем выдержки из этого документа. "Братья - воины! В решительный час борьбы за мирный труд и волю народную обращается Земско-городское совещание Северной области с братским приветом и с поклоном.
       Мы, представители Земств и городов Северного края, избранные всем населением Севера, просим прислушаться к голосу Ваших братьев и отцов... Теперь союзные силы уходят домой. Они много помогли нам в нашей борьбе. За их заслоном мы создали свою славную армию, которая сумеет постоять за себя и не отдаст область на разграбление... коммунистам. Земско-городское совещание верит в Вашу стойкость, братья воины, и постановило от лица всей области, от лица Ваших матерей, жен, братьев, отцов и сыновей бороться с комиссарами".
       Совеща­ние обратилось с призывом к населению Северной области, агитируя его вступать в ряды белой армии, браться за оружие и бороться до победного конца. Под этим воззванием стояли подписи председателя собрания П. Скоморохова, его заместителей С.Ф. Гренкова и Е. В. Едовина, секретарей С. Мелехова и О. Антушевича.
       Объявляя этот документ специальной листовкой, Миллер приказал: "прочесть его перед строем всех рот, эскадронов", призвал всех проникнуться сознанием долга "к нашей страдающей Родине".
       Во-вторых, заседание городской думы признало необходимым срочно "обратиться к правительствам союзных держав" призывом о помощи, без которой Северная область в случае отозвания английских войск обречена на гибель".
       С этой целью городская дума уполномочила двух гласных - С.Н. Мацкевича и А. Р. Петрова - немедленно выехать на 45 дней на Запад с целью добиться отмены эвакуации англичан. Однако работа этой комиссии не увенчалась успехом. Телеграммой из Лондона комиссия вскоре проинформировала правительство о том, что англий­ская демократия "не симпатизирует русским делам".
       В-третьих, 13 августа делегация деятелей земского совещания, пытаясь задержать английские войска, встретилась с генералом - "эвакуатором" Роулинстоном. На заседании совещания П. Скоморохов подробно изложил собравшимся те положения, которые они сообщили английскому командованию. Делегация обратилась к англичанам с двумя просьбами: задержать временно уход британских войск и оставить русской армии военное снаряжение и продовольствие. Одновременно она известила иностранное командование о мерах, которые правительство области начало проводить в жизнь. Среди них - вербовка добровольцев в армию, улучшение обеспечения солдатских семейств. Предполагалось двинуть на фронт 800 человек из состава бойцов национального ополчения.
       Генерал выразил понимание положения, но отверг просьбы земцев. Он подтвердил, что отъезд войск начнется 1 сентября и что "это решение не может быть изменено". Указав на "низкий дух" населения Северной области, генерал сослался на горький опыт пребывания иностранных войск на Севере. "В течение почти года, - заявил он, - генерал Айронсайд старался при помощи инструкторов и технических специалистов создать из населения боевую силу. Но результатом явились бунты среди войск и переход на сторону большевиков даже в момент победы". Он резюмировал: "Оставлять в таких условиях войска на Севере является немыслимым".
       Примерно таким же тоном Роулинсон вел переговоры с генералами Миллером и Марушевским, которые возглавили группу командиров полков, приехавших в Архангельск с фронта. А присутствовавший на встрече Айронсайд "оставление в области английских войск считал чистейшей авантюрой". Он заявил о ненадежности русской армии и настаивал на ее быстрой эвакуации из Архангельска.
       Марушевский, вспоминая позднее об этом свидании, заметил: "Роулинстон принял нас как какой-нибудь вице-король принял бы негритянскую депутацию. В его приеме была и снисходительная приветливость, и благоговейная твердость в отношении приказаний, полученных им от британского правительства". Можно лишь только догадываться о том, какое унижение испытывали русские офицеры, сознавая полное бессилие перед представителями союзной державы.
       В-четвертых, под давлением настроения народных масс совещание проявило твердость в отстаивании ряда своих требований. Оно создало ряд комиссий: по обороне области во главе с А.А. Ивановым, по внутреннему управлению, в которую вошли М.Я. Едемский, С.Ф. Гренков и другие.
       Комиссия по управлению неожиданно для правительства потребовала поли­тической амнистии для лиц, как осужденных по суду, так и административно заключенных. Согласно ее предложению амнистии подлежали все осужденные проступки по делам печати. Она требовала распустить все следственные комиссии, их дела пере­дать обычным органам судебных властей. Эти требования означали вторжение в деятельность правительства, ибо ограничивали его следственно-карательную практику.
       Совещание пошло дальше. Провозгласив в воззваниях к населению и ар­мии о борьбе с большевиками, оно в то же время выступило с требованием полити­ческой амнистии для лиц, осужденных за большевизм. В проекте указывалось, что большевизм столь неуловимое для юридической квалификации явление, что подведение его под статьи закона представляется невозможным. Исходя из этого, со­вещание считало, что лица, осужденные за подобное "преступление", также подлежат полной амнистии.
       Требования совещания встревожило прави­тельство, оно хотело успокоить земцев, но успеха не имело. Совещание постановило настаивать на амнистии и не расходиться, пока она не будет дана. Требование было от­вергнуто с пояснением, что освобождать заклю­ченных будут персонально.
       Решение, принятое правительством относительно амнистии заключенных, не удовлетворило рабочих. Как позднее заметил в своих воспоминаниях Добровольский, "рабочие не склонны были к таким половинчатым ре­шениям" и 1 сентября 1919 года объявили забастовку, которой руководил стачечный комитет, куда вошли предсе­датель и члены совета профессиональных союзов. Комитет выпустил листовку с лозунгами: "Долой смертную казнь!" "Долой военно-полевые суды!". Он ­требовал амнистии политическим заключенным и пре­кращения гражданской войны.
       Дело принимало серьезный оборот еще и потому, что на фронте начались активные действия белогвар­дейских войск, а забастовавшие портовые рабочие от­казались грузить снаряды, предназначенные к отправ­ке на фронт. Для подавления рабочего выступления были приняты все доступные правительству меры. До сведения рабочих коллективов было доведено постановление, в котором говорилось, что правительству "желательна скорейшая ликвидация забастовки". Двум членам правительства было пору­чено вступить в переговоры со стачечным комитетом. Однако этим дело не кончилось. Вслед за мирными действиями были предприняты и репрессивные: приказом Миллера "виновные" были мобилизованы и отправле­ны на фронт, где им предстояло кровью смыть свою вину, а зачинщики "бунта" - таковыми были призна­ны четыре человека - высланы на Пе­чору. Добровольский позднее сетовал, что с "бунтарями" обошлись крайне мягко, призна­вался, что настаивал на предании их военно-полевому суду.
       Эсеровские представители, которым было поручено ра­зобраться в "происшествии", обратились к правительст­ву "с указанием на желательность прекращения репрессий". При этом просили издать объявление, в котором забастовка нашла бы "соответствующее освещение и оценку".
       В-пятых, в ходе всего совещания эсеры резко критиковали политику правительства. "Население Северной области,- говорил эсер Ско­морохов,- находится на краю гибели... Финансовая политика правительства такова, что мы не знаем, как просуществовать завтрашний день". А, говоря о поло­жении в деревне, об упадке сельского хозяйства, де­лал вывод: "Можно определенно и безошибочно ска­зать, что нам угрожает не только продовольственный кризис, но и экономический кризис вообще". Вы­ступавшие критиковали крупную буржуазию, резон­но заявляя о том, что "торгово-промышленный класс, как, впрочем, и следовало ожидать, не оправдал тех надежд, которые на него возлагали".
       Многие выступления почти дословно повторя­ли содержание официальных документов, которые в ту пору, естественно, не предавались гласности, но должностным лицам были известны. Приведу в доказательст­во выдержки лишь из одного такого документа - до­кладной записки генерала Марушевского в адрес правительства.
       "В финансовом отноше­нии,- писал он,- политика правительства заслужила полное недоверие населения... В отношении торговли и промышленности положение таково, что все про­мышленные предприятия стоят, а что-либо приобрести из вещей первой необходимости доступно лишь лю­дям, нажившим огромные деньги спекуляцией... Зем­ство бездействует, и власти на местах фактически нет..." Во внутренней и внешней политике, отмечал он, "правительство фактически лишено возможности вести какой-либо самостоятельный образ действий, иметь авторитет, заключать договоры, опираться на чью-либо помощь..." Считая положение критичес­ким, Марушевский агитировал за усиление власти воен­ного диктатора.
       В отличие от генерала эсеры хлопотали за "пред­ставительный орган власти", до создания которого вопросы управления краем будет решать совещание и доводить "...мнение... до сведения правительства".
       Миллер решил действовать: он оборвал бесконечные прения и, поставив делегатов на свои места, по­требовал заканчивать совещание, которое быстро разработало и приняло резолюцию. Оно заявило о том, что "почитает своим долгом оказать всяческое содействие и под­держку вновь созданной власти". Чтобы потешить свое самолюбие, добавило: "...в соответствии с началами, указанными земско-городским совещанием".
       Тем не менее, правительство было вынуждено уступить. Во-первых, оно произвело реконструкцию власти. Постановлением правитель­ства от 21 августа 1919 г. в его составе произошли изменения. Наиболее заметное из них состояло в том, что вместо инспек­туры труда ввели отдел труда, который возглавил инженер Цапенко. Появились три "министра" от общественности: два без портфелей от земства - П. П. Скоморохов и Е. В. Едовин и одно место от городского самоуправления.
       Во-вторых, 13 октября оно учредило комиссию по выработке положения о представительном органе Северной области. В состав этого органа были включены член правительства И.В. Багриновский (председатель), а также А.А. Иванов, Л.М. Старокадомский, А.Г. Пресняков, А.П. Постников. Комиссия получила материальную поддержку: в распоряжение председателя было выделено 5000 рублей. Она обязывалась через месяц представить правительству для утверждения проект положения.
       Вместе с этим совещание решило "мобилизовать наличные силы края для активной борьбы с врагами, с какой целью немедленно обратиться к обывателям города с усердным призывом вступить в ряды народного ополчения, а тех, кто по болезни или старости не может состоять в ополчении - принять участие материальной помощью".

    * * *

       Августовские события 1919 года позволяют сделать ряд выводов.
       Во-первых, земская оппозиция несомненно проявила решительность, требуя демократизации общественно-политической жизни области, устранения крайностей военной диктатуры. Резкой критике и откровенным нападкам подверглись все стороны деятельности правительства.
       Во-вторых, поведение оппозиционеров обуславливалось реальной обстановкой, сложившейся в области. Бесконечные мобилизации в белую армию, бесплатные реквизиции зерна, сена, лошадей для перевозки военных грузов, продолжавшиеся аресты и расстрелы советских активистов, многие другие факторы вызывали недоверие к политике правительства, стремление крестьян и рабочих быстрее закончить войну.
       В-третьих, несмотря на массовое недовольство народа, земские оппозиционеры в конце концов поддержали курс военного командования на продолжение борьбы с Красной армией.
       В-четвертых, подобная двойственность поведения земских деятелей являлась отражением глубокого кризиса всей системы власти, существовавшей в области, крушения их наивных иллюзий о возможности осуществления "третьего курса" в условиях военных действий, краха идеи о сохранении самостоятельного, независимого правительства в условиях Севера.
       Неслучайно итоги работы земско-городского совещания не удовлетворили ни рабочие массы, ни правые силы.
       Оценивая его итоги, рабочие судоремонтного завода и военного порта заявили, что совещание, руководимое "реакционерами, не смогло и не сумело гарантировать народу политические свободы, амнистию политическим заключенным, приостановить приведение в исполнение смертные приговоры... Мы категорически против объявленного призыва в национальное ополчение, прежде чем будут удовлетворены основные требования демократии".
       С противоположных позиций оценивала итоги работы совещания правая печать. Газета "Отечество" заметила, что совещание "ничего не может, кроме одних деклариро­ванных формул гнева и критики". А потому его лучше не созывать, чтобы не наносить удара по престижу совещания.

    * * *

       Несмотря на противоречивость ситуации и двойственность итогов работы всех совещаний, проведенных в августе, правительство и военные власти стремились организовать население и вооруженные силы на продолжение войны.
       Для проведения в жизнь решения о защите Северной области была соз­дана комиссия, в состав которой вошли генерал Ю. Саввич, Е. Семенов, заводовладельцы и купцы X. Манаков, М. Перешнев, А. Плюснин. Буржуазия собрала средства. Фирма Русанов-сын пожертвовала 200 тысяч рублей. По 100 тысяч перечислили на счет главного командования фирмы Шалита, братьев Пец, Плюснина, остальные дали по 50 и 25 тысяч.
       Каких только шагов не было предпринято в авгус­товские и последующие дни 1919 года в Архангельске! Прежде всего, власти пытались превратить город в военный лагерь, увеличить состав соединений, сражавшихся на фронте. С этой целью постановлением от 18 августа 1919 года, "ввиду необходимости усилить численный состав национального ополчения Северной области", в его ряды призывалось все "пригодное к службе мужское население от 17 до 50-летнего возраста".
       Главнокомандующему предоставлялось право в экстренных случаях использовать части национального ополчения для военных действий на фронте. Приказ по этому поводу появился за три дня до краха Северного фронта. 16 февраля 1920 года Миллер приказал призвать "на действительную военную службу в городе Архангельске и пригородных районах всех ополченцев в возрасте от 17 до 36 лет включительно для укомплектования 3,4,6,7 Северных полков и архангелогородского стрелкового полка".
       Чувствуя ненадежность белой армии, правительство в то же время приняло решение "О мерах в целях пресечения случаев побега военнослужащих на сторону большевиков". Постановление предусматривало "прекратить выдачу денежного пособия семействам тех военнослужащих, которые перешли на сторону большевиков", а в случае надобности "по усмотрению гражданских или военных властей, высылать семейства этих перебежчиков из пределов Северной области".
       Во-вторых, было решено очистить Архангельск и его окрестности от "опасных и неблагонадежных элементов". Речь шла о 4400 заключенных, которые томились в городских и загородных тюрьмах и лагерях. 876 из них находились в губернской и кегостровской тюрьмах. Многочисленную группу составляли военнопленные в Кегостровском лагере - 2000 человек. 270 "опасных" лиц содержалось на Бакарице и 220 на Смольном Буяне.
       Совещание, состоявшееся в августе 1919 года под председательством Марушевского, при­няло решение вывезти "заведомо опасных и не­благонадежных... на острова Белого моря, где... они могли бы оставаться под малочисленной охраной и не погибнуть, будучи предоставленными сами себе, при условии снабжения их запасом продовольствия, рабочим инструментом и необходимым материалом, за исключением леса".
       Неблагонадежные разделялись на четыре категории. Самые жесткие меры были определены по отношению к политическим, отнесенным к категории "вожди-коммунисты", в которой значились Левачев, Валявкин и другие. Они предавались военному суду или становились заложниками.
       Большинство заключенных предполагалось выселить на острова Анзерск и Кондо. Побег заключенных с острова Мудьюг, про­исшедший в сентябре 1919 года, заставил авторов проекта изменить решение. Новая тюрьма появилась в конце сентября 1919 го­да в становище Иоканьга. Сюда были высланы 1200 человек "инакомыслящих", сте­пень неблагонадежности которых определялась мате­риалом, собранным контрразведкой "в порядке внутреннего розыска", т.е., как правило, лишь по подозре­нию.
       "Режим Иоканьгской каторги представлял собой..., изощренный метод истребления людей медленной, мучительной смертью",- писал каторжанин Иоканьги В.П. Чуев. Бывший член правительства Соколов признал, что "такого кошмара не знало самодержав­ное правительство".
       Из тысячи двухсот арестантов 23 были расстреляны за предполагаемый побег и открытое непослушание, 310 умерли от цинги и тифа и только около 100 через восемь месяцев заклю­чения остались более или менее здоровыми. Иокангьская каторга превратила арестантов в полужи­вых людей. Все они были больны цингой, с почерневшими руками и ногами, с по­терянными зубами. Это были не люди, а жалкое подобие их.
       И это неудивительно. Заведующий тюремным отделом ВПСО В.П. Гумберт, побывавший на Иоканьге с проверкой содержания заключенных в конце 1919 года, установил, что арестанты жили в невыносимых условиях. В бывшем погребе с кубатурой 9 кв. саж. обитало 56 человек. Анкета, произведенная Иоканьгским Советом после падения Области, показала, что только 20 из них принадлежало или считало себя коммунистами. Из 1200 человек, 446 считались подследственными, а 557 являлись солдатами.
       Уместно отметить, что антисоветские деятели, опираясь на силу иностранных штыков, за 18 месяцев пребывания у власти в Архангельске успели применить весь набор средств насилия по отношению к жителям Севера: организовали концентрационный лагерь на острове Мудьюге и каторжную тюрьму на Иоканьге, предали суду и различным наказаниям сотни людей. Немало северян было расстреляно. Как уже отмечалось ранее, среди них большевики-подпольщики во главе с К.И. Теснановым, военные моряки А.А. Терехин, Н. А. Дрейер, профсоюзные активисты во главе с авторитетным руководителем рабочих Н.В. Левачевым и многие другие.
       Белогвардейские власти широко применяли массовые расстрелы. 11 человек заключенных пали от пуль 19 сентября 1919 года на острове Мудьюге. В те же дни белогвардейский отряд захватил в полном составе совет Тамицкой волости Онежского уезда. Карандашная заметка на клочке бумажки донесла до нашего времени весть о страшной трагедии. "Во время ареста, - написано в этом незамысловатом документе, - члены совета позволили себе оскорбительный отзыв о русской армии. Некоторые сделали попытку к сопротивлению, за что и были расстреляны".
       Наряду с этим военные власти беспощадно расстреливали зачинщиков солдатского недовольства. Как уже отмечалось выше, первый расстрел 13 человек произошел в декабре 1918 года после отказа солдат 1-го Архангельского полка выехать на фронт. 14 мая 1919 года за отказ солдат 8-го полка погружаться в баржи для отправки вверх по Северной Двине было расстреляно 15 человек. 22 июля 1919 года такая же участь постигла четырех воинов 6-го Северного полка. Смертные приговоры белогвардейским солдатам выносились вплоть до последних дней пребывания белого правительства у власти.
       ...Прах более 50 жертв террора интервентов и белогвардейцев покоится с 1 мая 1920 года на мысе Пур-Наволок, где сооружен обелиск "Жертвам интервенции. 1918-1920".

    * * *

       Пока совещание вело дебаты о положении в крае и разрабатывало призывы к борьбе "до победного конца", Миллер предпринял ряд попыток задержать союзников на Севере до ноября. В августовские дни белое командование просило интервентов о помощи, за­дабривало их наградами: раздавали до пятидесяти орденов и медалей в день.
       Представляют интерес те формулировки, которые содержались в приказах о награждении военных иностранцев от имени правительства Северной области. Приведем для примера одну из них.
       В постановлении от 20 августа правительство известило: "...наградить орденом Великомученика Победоносца Георгия 4-й степени Британской армии бригадного генерала Л. В. Сэдлер Джэксона за то, что 10-го августа сего года, командуя отрядом из всех родов оружия и детально разработав план наступления на сильно укрепленные позиции противника, предпринял операцию, увенчавшуюся полным успехом. Лично управляя отрядом и находясь, все время на передовых линиях под сильным артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем противника, с отменным спокойствием, выдающейся храбростью и распорядительностью управлял вверенными ему войсками. Предпринятый им глубокий обход неприятельских позиций внес полное расстройство и панику в большевистских рядах и повлек за собою занятие нами сильно укрепленных позиций: сел Борок, Сельцо и целого ряда других селений по обоим берегам Северной Двины". Число подобных описаний "подвигов" иноземцев, уничтожавших русских солдат, можно увеличить.
       Составной частью идеологической акции, рассчитанной на повышение духа воинов белой и союзной армий, явилось решение правительства Северной области от 18 мая 1919 г. о выпуске специальной медали "В память освобождения Северной области от большевиков".
       "В ознаменование освобождения Северной области от большевиков,  говорилось в нем,  устанавливается бронзовая медаль для ношения на груди на ленте белого и голубого цветов". На лицевой стороне ее в центре изображена Победа в виде крылатой женщины, с поднятым мечом в правой руке и со щитом в левой. С левой ее стороны  русский солдат, заряжающий винтовку, а вокруг него солдаты союзных войск, стреляющие с колена: английский, американский, французский, итальянский и сербский.
    На обороте медали надпись: "Медаль в память освобождения Северной области от большевиков"; над надписью - двуглавый орел без короны, крылья его распущены, в лапах венок и меч, а на груди щит со св. Георгием Победоносцем. Ниже надписи - погрудные изображения солдат.
       Право ношения будущей награды предоставлялось шести категориям участников "борьбы с большевизмом". Среди них: воинские чины, входившие в состав союзной и русской армий, участники партизанских и добровольческих отрядов, гражданские и духовные лица, находившиеся на службе в правительственных учреждениях после 2 августа 1918 года, а также чины национального ополчения области, отцы и старшие сыновья лиц, павших в боях с большевиками.
       Правительство учредило образец свидетельства на право ношения награды, отдало распоряжение о немедленной присылке списков лиц, "имеющих право на ношение означенной медали". За границей был размещен заказ на изготовление медали в количестве 500 тыс. экземпляров.
       В госархиве Архангельской области сохранилось немало документов о тех, кто хотел получить этот знак воинского отличия. Списки включали не только солдат и офицеров. Среди претендентов на медаль были служащие госбанка области, 88 чиновников тюремного ведомства, 116 человек из корпуса лесничих, 17 работников отдела внутренних дел, включая курьеров и рассыльных, и т.д. Неожиданную заинтересованность в этом деле проявили иностранные посольства и консульства. Так, например, исполняющий обязанности бельгийского королевского консула М. Никеза прислал список, включавший более 10 человек, среди которых был ряд служащих как из местного населения, так и бельгийских подданных.
       Пока не удалось найти документов о реальном существовании медали. Косвенным подтверждением сложностей, возникших при награждении ею, является резолюция Зубова от 1 декабря 1919 года на одном из ходатайств. Она гласила: "пока награждение откладывается до получения заказа из Франции". Не исключено, что зарубежные исполнители не смогли изготовить медаль к положенному сроку и тем более доставить на Север. Претенденты остались, видимо, без этой наспех придуманной награды...

    * * *

       Между тем Миллер посылал теле­граммы в адрес русского посла в Лондоне Набокова. "Не считая возможным без сопротивления отдать Се­верную область большевикам, что вызвало бы силь­ный подъем духа у большевиков и совершенное раз­ложение наших солдат,- писал он 24 августа,- ...де­лаю попытку удержаться независимо от ухода англи­чан. Дабы принятые меры усиления войск возымели действие, необходима отсрочка отвода английских войск с фронта, назначенного на 1 сен­тября, до половины сентября... Эва­куация потребует один месяц, порт открыт до конца октября, следовательно, времени достаточно. Убеди­тельно прошу настоять срочно на соответствующих распоряжениях генералу Роулинсону..."
       "Прошу убедить анг­лийское правительство в необходимости оставить [в Архангельске] хотя бы небольшой отряд в одну-две тысячи человек на октябрь, преимущественно для обеспечения тыла..." - умолял Миллер недели спустя. Однако союзники были не­преклонны. 27 сентября из Архангельска ушел пос­ледний транспорт английских войск.
       Уместно отметить, что всего за период с 1 июня по 12 октября 1919 года Архангельск покинули 39285 иностранных солдат и 3047 офицеров. В это же время за границу уехали 6535 жителей Севера. В качестве заложников иностранцы вывезли более 100 военнопленных красноармейцев и советских активистов.
       Уход союзников вызывал резко отрицательное отношение у русских офицеров, обвинявших англичан в предательстве. Айронсайд оставил выразительное свидетельство об этом в воспоминаниях: "До отъезда со мной произошел один непри­ятный случай. Выдающийся русский полковник, добле­стно сражавшийся под началом союзников и хорошо мне знакомый, попросил разрешения встретиться со мной. Он был награжден британским орденом, которым очень гордился. И вот этот офицер (это был начальник оперативного отдела Генерального штаба полковник Л.В. Костанди) вошел в мой каби­нет и отдал мне честь. Затем он положил на стол орден, которым был награжден за выдающиеся заслуги в весеннем наступлении на Мурмане... За две минуты он высказал все, что думает о союзниках, отдал честь и вышел. Долго я сидел в полном молчании, глядя на отвергнутый орден, которым в свое время была отмечена его беспримерная доблесть".
       Костанди свой поступок объяснил в сопроводительном письме: "...считаю ниже достоинства русского гражданина и офицера носить орден страны, представители которой вынуждаются своим правительством изменить данному ими слову и своим союзникам".
       Белогвардейцы остались один на один с крепнувшими силами Красной армии. В этой ситуации Миллер 17 сентября объявил, что старики, женщины и дети могут покинуть область, чтобы не подвергать себя лишениям, которые связаны с предстоящей зимой. Указав на то, что "задача удерживать Северную область до крайней возможности остается в силе и будет выполняться с привлечением жителей населения", Миллер подчеркнул, что, в случае отхода войск из Архангельска, "борьба с большевиками будет продолжаться, базируясь на Мурманский и Печорский районы". Он сообщил о том, какие шаги намерено предпринять правительство и военное командование в новой обстановке. В частности, в приказе предусматривалось выселить из города преступные элементы, отправить запасы продовольствия и снаряжения в Мурманск.
       Как показали дальнейшие события, план, намеченный Главнокомандующим, был теоретически возможен, но на деле являлся нереальным. Для исполнения его не было ни материальных возможностей, ни времени.
       Миллер заметил, что призывы большевиков, обращенные "к солдатской массе, к крестьянству, перевернули психологию местного населения". По его оценке, окончательная перемена в настроении белой армии произошла в начале 1920 года. В ночь с 7 на 8 января 1920 года часть солдат 3-го стрелкового полка перешла к большевикам. "С этой минуты моральное разложение пошло неудержимо быстрыми шагами". Союзники, покидая север осенью 1919 года, предупредили белые власти о том, что английское командование снимает с себя всякую ответственность за безопасность остающихся.

    * * *

       Последние правительственные акты. В дни ухода союзников Архангельск был объявлен на военном положении. Миллер, считавший, что "очищение рейда и города от посторонней воору­женной силы может иметь самое неблагоприятное влияние на настроение жителей города" приказал установить на видных местах пулеметы, а их расчетам быть готовыми к стрельбе в случае вы­ступления рабочих.
       Среди населения была усилена пропаганда: генерал уверял жителей области в силе белой армии и неизбежной ее победе. Но истинное положе­ние дел было совершенно иным.
       После ухода союзных войск перед правительством остро встали экономические пробле­мы. Положение края катастрофически ухудшалось. Безудержно росли цены на продукты питания и падали нормы выдачи продуктов по карточкам. Самая большая норма - 22 фунта муки на месяц - была установлена для лиц, занятых физическим тру­дом, остальным - значительно меньше. Но эти нормы, как правило, не выдерживались, т.е. продовольственные карточки попросту не отоваривались. Миллер не переставал обращаться к союзникам о помощи продовольствием. В телеграмме русскому поверенному в делах в Лон­доне Саблину и русскому агенту Ермолину, отправленной 7 ноября 1919 года, он жаловался: "Продовольственное положение Северной области является трагическим". Сообщая о том, что запасы муки, переданные союзным комитетом снабжения в количестве около 170 000 пудов, недостаточны, Миллер делал вывод: "Население Северной области будет обречено на все ужасы голодной смерти".
       Далее он добавлял: "При эвакуации английские войсковые части и младшие начальствующие лица, возможно, что и без ведома главнокомандования, уничтожили громадное количество предметов снабжения и специального иму­щества, предназначенного к передаче нам...".
       Свидетельство об этом необычном явлении зафиксировал в своих мемуарах Добровольский. "Снятие с фронта английских частей, - отметил он, - сопровождалось порчей и уничтожением военного имущества. На глазах русских солдат и офицеров началось сожжение аэропланов, утопление в реке снарядов, патронов, муки и консервов... Подобная акция английским командованием объяснялась просто: мол, русские войска снабжены всем необходимым, а уничтожается лишь излишнее имущество для того, чтобы оно не попало в руки большевиков. Англичане не верили в то, что русские войска смогут удержаться без союзников на Севере" .
       Между тем по минимальным меркам для нормального снабжения армии и населения требовалось 1250 тонн муки, 250 тонн галет, 600 тонн крупы, 250 тонн сахара, 1 миллион банок мясных консервов, 200 тонн маргарина или масла, 15 тысяч шинелей и многое другое.
       Однако русские "ходоки" за рубежом не смогли выхлопотать удовлетворения хотя бы одной просьбы Миллера. В начале 1920 года Саблин сообщил из Лондона: "Несмотря на неоднократные просьбы в течение двух месяцев, я не могу получить решительно никакого ответа, снова вхожу с ходатайством, но заранее уверен, что в связи с новой политикой Англии... достать снаряжения не удастся". Союзники, пользуясь ситуацией, занимали торгашескую позицию.
       Министр иностранных дел Великобритании ответствовал главе Временного правительства: "Всякое увеличение [снабжения] будет зависеть от ряда соображений, в том числе от возможности... правительства изыскать необходимые средства" (выделено мной.- Е. О.). Он заканчивал свое послание жестким тоном, требуя, чтобы Миллер сообщил ему, каким образом правительст­во "предполагает изыскать необходимые средства". Английские власти сообщали о том, что "все ассигнованные для Деникина запасы уже отправлены и потребные вам заказы придется купить".
       Союзники требовали платы за все поставки, в том числе и за хлеб. Характерно высказывание члена союзного комитета снабжения г. Гаррисона на совещании по вопросу о снабжении продовольствием местностей, сделанное еще во время пребывания союзников на Севере. В присутствии Миллера, губернского комиссара Игнатьева и других ответственных лиц он заявил о том, что северное правительство может получить 100 000 пудов хлеба только "под отчет и гарантию правительства". Он при этом заметил: "необходимо обратить внимание на финансовую сторону этого дела. Чрезвычайно важно вселить в население мысль, что хлеб поступает от союзников и что за это следует платить деньги..." Если же снабжать хлебом будет правительство области, то Гаррисон выразил опасение "как бы население не стало проявлять склонности к бесплатному получению хлеба". Решение совещания предусматривало, что раздача хлеба должна производиться после получения гарантии правительства о "платеже денег за отпускаемый хлеб".
       Но платить было нечем. В конце своих просительных депеш честолюбивый генерал добавлял слова о том, что "...покупать не имеем средств".

    * * *

       В поисках выхода из сложившейся ситуации влас­ти прибегли к целому ряду мер, позволивших пополнить доходы казны. В первую очередь были увеличены налоги. С 15 до 75 копеек за тонну возрос корабельный сбор, на четверть повысилась плата за билеты на публичные зрелища.
       Даже правая газета "Отечество" сетовала, что за перевоз через Кузнечиху человек вынужден платить по 4-5 рублей. При этом она не без ехидства замечала, что "даже при большеви­ках... дело обстояло лучше. Существовало регулярное пароходное движение с платой около 30 копеек в оба конца". Тя­желым бременем все налоги ложились на плечи трудящихся.
       Буржуазия, воспользовавшись ситуацией, начала усиленно сбывать "чайковки" - местные деньги, вы­пущенные правительством Чайковского. Ску­пая за "бумажки" ценности, мест­ные торговцы продавали их за границу на валюту, причем оставляли ее в банках иностранных госу­дарств.
       Казна пустела. Пять миллионов рублей, которые собрали архан­гельские "Минины", были каплей в море. В этой ситу­ации генерал Миллер встал на путь конфискации священной частной собст­венности.
       Начиная с августа 1919 года стали появляться приказы о конфискации имущества лиц, выбы­вших за пределы Северной области. Особенно суровым был приказ от 29 октября. В нем говорилось, что лица, обязанные подпиской сдавать иностранную валюту, вырученную за вывоз товара за границу, Северному областному банку и не сдавшие ее в указанный срок, будут подвергнуты ли­шению всех прав состояния, конфискации имущества и ссылке на каторжные работы сроком от четырех до шести лет.
       Согласно этому приказу 19 декабря 1919 года был наложен арест на движимое имущество И. И. Данишевского. Данишевский был вла­дельцем крупного пакета акций в Североокеанском акцио­нерном обществе, владел двухэтажным домом и двумя флигелями. Вина его состояла в том, что он, по­лучив разрешение на вывоз товара (5700 пудов смо­лы и 25 764 пуда пеку) и, выручив за них свыше 316100 лир, не внес их в Северный банк. Кроме того, Данишевский вывез за границу 7578 пудов ани­сового и свекловичного семени, выручив при этом 24 638 долларов, которые также оставил за границей. Виновному грозило уголовное наказание. Однако ока­залось, что наказывать некого: владелец этих средств не только перевел деньги в зарубежные банки, но и сам успел выехать в Аме­рику.
       При проверке выяснилось, что многие должники поступили таким же образом. Когда правительство обратилось к начальнику городской милиции с просьбой принять к ним меры относительно пере­дачи валюты и передало список, в котором значились фамилии 18 предпринимателей, начальник констатировал, что многие, о ком шла речь, уже получили из его канцелярии за­граничные паспорта на выезд в разные страны.
       Миллер пытался достать непокорных даже за границей. В телеграмме генералу Саблину он, отметив, что лесопромышленник Б.С. Ульянский выехал из Архангельска, уклонившись от уплаты в казну 5210 фунтов стерлингов, ходатайствовал о выдаче его русским военно-судебным властям. Саблин уклонился от выполнения этой просьбы, стремясь, как он выразился в ответной телеграмме "избегнуть открытого отказа" со стороны британского правительства. Одновременно он сообщил Миллеру о том, что "со стороны как англичан, так и русских поступают жалобы на меры, предпринимаемые правительством относительно экспроприации валюты". Более того, Саблин отметил, что эти меры "приравниваются общественным мнением к методам советской власти, поддерживают желание коммерческих кругов завязать торговые отношения с большевистской Россией даже преимущественно перед сражающимися с большевиками окраинами".
       Но Миллер был непреклонен. В телеграмме, направленной Саблину уже 18 января 1920 года, он настаивал на том, чтобы "подобные меры были применены в равной степени, как к русским, так и иностранцам". В частности, он просил содействия в получении валюты от фирмы "Карл Стюарт".
       Применение принудительных мер вызвало рост недовольства в среде предпринимателей. Архангельские представители торгово-промышленного мира доказывали, что изъятие валю­ты не позволит им вести свои дела. Они требовали от­мены приказа от 29 октября. Торгово-про­мышленный союз, выражая протест, заявил, что он стоит "за свободу торговли и предоставление ему из­вестной части валюты для необходимого оборота".
       Недовольство торгово-промышленного сословия вызывали постоянные реквизиции. У предпринимателей изымались лошади, сани, упряжь, экипажи, медикаменты, полушубки, рукавицы и многое другое. Летом 1919 года были изъяты двухколесные экипажи, в том числе у видного лесопромышленника Чудинова. У Титова реквизировали 162 ящика стекла. Как правило, эти акции производились на бесплатной основе.
       Недовольство действиями военных органов выражали кооператоры. Сохранилось письмо руководителей кооперативных органов с жалобой на то, что у их союза было бесплатно реквизировано 66,6 тысячи аршин ткани "на нужды армии". Авторы письма с сарказмом замечали, что им совершенно неясна "потребность армии в таких тканях, как вуаль и фуляр, каковые, по нашему глубокому разумению, идут лишь для женских нарядов".
       Пришли в движение народные массы. Миллер, извещая население о предстоящем уходе с Севера союзных войск, 31 августа 1919 года обратился к населению с предупреждением о том, чтобы все, кто имеет к ним претензии, поспешили предъявить их в "Союзную комиссию по расследованию претензий граждан". В ответ на это в уездные органы власти, в Архангельск хлынул поток жалоб от всех категорий населения.
       Вот несколько конкретных жалоб, поступивших только от жителей Пинежского уезда. Е. Ушаков, Ф. Кобылин, Я. Старков и другие крестьяне требовали оплаты им за убитых во время военных действий лошадей. (Лошадь в то время стоила от 2400 до 3500 рублей, что являлось немалой суммой для крестьянского хозяйства.) В архиве сохранилось коллективное письмо жителей Пинеги с просьбой возместить им убытки в размере 27 тыс. рублей за оборудование англичанами аэродрома на их сенокосной площади. Николай Шапкин жаловался на то, что его баня была приспособлена для военных целей. В ее стене были проделаны три отверстия для установки пулеметов, внутреннее оборудование бани было уничтожено, а заготовленный заранее лес ушел на укрепление огневых точек.
       Настоятель Пинежского собора высказал претензии: разместившийся в его доме английский штаб нанес ущерб внутреннему убранству помещений, израсходовал бесплатно запас дров. Он требовал, как минимум, возмещения ему 1250 рублей. К многочисленным жалобам крестьян присоединились пинежские купцы Володины. Они доложили в уездную комиссию о том, что в течение 80 суток англичане использовали их лесозавод, нанеся ущерб более 60 тыс. рублей. Американские солдаты сожгли в Пинеге их двухэтажный дом стоимостью в 45 000 рублей. Для военных целей союзные войска реквизировали пароходы и баржи.
       Уездные власти, рассматривая жалобы крестьян, часто отказывали в возмещении убытков, нередко урезывали их как минимум на треть, иногда и вдвое. А генерал П. Петренко, командующий войсками Пинежско-Мезенского района, обвинял крестьян в отсутствии патриотизма и непомерных аппетитах. Поэтому неслучайно в 1919 году основная масса крестьян стала проявлять симпатии к советской власти. "Они были убеждены,- писал эсер Соколов,- что с падением Северного фрон­та ликвидируется гражданская война, вернутся из армии их сыновья и братья. Большевики в их представлении рисовались как "свои". В обстановке всеобщего недовольства "еди­ный антибольшевистский фронт" вскоре распался. Покладистые архангельские "демократы" сочли необ­ходимым снова "встать в оппозицию" и через месяц после обновления правительства отозвали из его состава своих представителей. Скоморохов и Едовин, покидая правительство, заявили о том, что теперь оно "...стало еще более контрре­волюционным, чем было до сих пор". Эсеры не хотели брать на себя ответственность за все то, что было со­вершено в Северной области.
       Но на этом борьба оппозиции против Миллера не закончилась.

    * * *

       В конце 1919 - начале 1920 года обстановка в области накалилась. Среди рабочих, крестьян, в армии началось массовое движение против существующих порядков. Уездные земства били тревогу по поводу того, что "экономическое благосостояние находится в агонии беспрерывного разложения", что "промышленная жизнь прекратилась", а военные повинности стали невыносимыми. Жаловались на непосильные военные тяготы все, начиная от крестьян, обремененных наборами в армию, конской повинностью и другими поборами и кончая такой лояльной силой по отношению к правительству и союзническим войскам, как служители церковного культа.
       Выше уже приводилась жалоба настоятельницы Холмогорского Успенского женского монастыря игуменья Ангелины. В отчете за 1919 год отметила: "Две мобилизации лошадей отняли три самых лучших лошади, две телеги на железном ходу. Монастырь нес непосильную конскую повинность, ежедневно поставляя 3-5 лошадей, что изнурило как лошадей, так и сестер. Занятые помещения союзными и русскими войсками приведены в такое печальное положение, что приведение их в пригодное состояние потребует значительных расходов".
       В решительной форме высказывали недовольство профсоюзные организации области. Один из лидеров профсоюза железнодорожников Лошманов передал в 1920 году руководителям губернского земского совещания декларацию. Приведем некоторые положения из этого документа.
       "Политика ВПСО, - отмечалось в нем, - в течение полутора лет поставила Северную область в положение почти безвыходное: уничтожены все завоевания Февральской революции, народное хозяйство разрушено, люди без всякой вины томятся и погибают медленной смертью в тюрьмах и на Иоканьге, происходят расстрелы по ночам людей, большей частью ни в чем не повинных, происходит преследование печати, царит подлый шпионаж, жестоко преследуются рабочие организации...- все эти преступления существующей власти давно уже оттолкнули от нее народ, который начинает предпочитать большевистскую власть нынешней".
       Декларация требовала создания нового правительства, ответственного перед представительным органом, восстановления всех свобод, амнистии заключенных, уничтожения военно-полевых судов и отмены смертной казни, "восстановления нормальной народно-хозяйственной жизни вплоть до национализации фабрик и заводов". В конце документа говорилось: "...дальше ждать нельзя. Промедление смерти подобно".
       Обобщая ситуацию, лидер оппозиции Скоморохов в одном из выступлений заявил: "Правительство создало такое положение, что мы не знаем, как просуществуем завтрашний день. Можно определенно и безошибочно сказать, что нам угрожает не только продовольственный, но и экономический кризис".

    * * *

       Решающее значение для исхода гражданской войны на Севере имело настроение армии, превратившейся в самостоятельный социальный феномен. В ней концентрировалось общее недовольство населения губернии.
       Восстания в белой армии в 1919 - начале 1920 гг. явились подлинной катастрофой для Временного правительства Северной области. За время военных действий в Архангельске, на Онеге и Пинеге, на железнодорожном направлении произошло до двадцати различных по своему масштабу антиправительственных выступлений белогвардейских солдат, большинство которых заканчивались переходом их на сторону Красной армии.
       Особенно показательна в этом отношении была вторая половина 1919 года. Как заметил в воспоминаниях полковник Зеленов, "все лето 1919 г. прошло в том, что ожидали восстания, или подавляли уже прорвавшееся".
       Недовольство проникло в ряды русских офицеров. Это проявлялось с первых дней оккупации Архангельска. Так, уже 13 сентября 1918 года группа офицеров из Шенкурского уезда жаловалась своему командованию на неравноправные отношения в офицерской школе на Бакарице. В декабре 1919 года командир Шенкурского батальона С. Воробьев послал Миллеру телеграмму с требованием "переменить власть". А в начале 1920 года батальон направил в Архангельск двух представителей - А. Серикова и П. Максимова с наказом поддержать требование губернского земского собрания о реконструкции власти.
       7 июля 1919 года восстал Дайеровский батальон, состоящий из 1200 человек. В документах он именуется как полк. Батальон был сформирован генералом Айронсайдом весной 1919 г. из пленных красноармейцев, находившихся в архангельской губернской тюрьме, и назван по фамилии погибшего на Севере иностранного офицера Дайера.
       1 июня в торжественной обстановке полку вручили знамя, выполненное архангельским художником С.Г. Писаховым. На фоне трехцветного русского национального флага художник изобразил меч, обвитый лаврами. На трехцветных лентах алели надписи: "Полк имени Дайера. Архангельск 1919 год". На конце древка красивое копье с орлом, раскинувшим крылья. В лапах орла меч и бомба. На голове орла крест - символ победы и надпись "сим победиши". 2 июля батальон отправили на фронт в район деревни Топсы для замены войсковых частей интервентов. Накануне наступ­ления, в ночь на 7 июля, солдаты батальона окружили штаб полка, убили шесть английских и четырех белогвардейских офицеров. Они пытались захватить штаб Двинского района, где в это время находился генерал Айронсайд. Нападение было отбито охраной штаба. Тогда батальон частями стал переходить на сторону Красной армии. Айронсайд, отменив наступление, немедленно выехал в Архангельск. По его приказу 13 солдат, участвовавших в восстании, были сразу же расстреляны на глазах у 400 только что мобилизованных местных крестьян.
       Наиболее значительной из всех солдатских акций, направленных против антисоветских сил, было восстание солдат 5-го Северного полка. Двенадцать русских офицеров, окруженных в одном из помещений, покончили жизнь самоубийством. Английских офицеров восставшие взяли в заложники. В целом же около 4000 пехотинцев перешли к большевикам. В результате этого восстания Онежский фронт полностью развалился.
       Марушевский незадолго до выступления посетил полк, нашел его в отличном состоянии, о чем доложил правительству и даже издал приказ. Поэтому, как он признался в воспоминаниях: "...катастрофа с 5-м полком произвела впечатление ошеломляющее. С полной искренностью скажу, что и для меня лично это был удар, поразивший остатки моих надежд на возможность сопротивления после ухода союзников".
       Свой приказ о восстании в 5-м полку издал генерал Айронсайд. Он угрожал: "Если русские солдаты будут столь легко поддаваться изменнической пропаганде большевиков, продающих Россию и разоривших все ее население, то я тоже приму такие меры, что всякая попытка измены будет немедленно подавлена".
       На деле неприятности для белого командования на Онежском участке начались еще весной 1919 года. По приговорам военных судов в апреле -мае были расстреляны стрелки А. Гулин, П. Григорьев, М. Кузнецов и И. Гладышев. Всем солдатам вменялось в вину "стремление перейти на сторону большевиков". Причем военные не щадили никого. 6 апреля того года они арестовали 53-летнюю Ефимью Агапитову за то, что якобы она ходила на свидание к сыну, который служил у красных. Во время обыска в ее доме нашли листовки и брошюры большевистского содержания. Настроение населения в пользу советской власти было таково, что командующий русскими войсками Онежского района полковник Михеев издал объявление, в котором предупредил всех о том, что он будет "...беспощадно карать по законам военного времени всех тех граждан, которые своим поведением будут способствовать большевикам".
       Вести о неприятностях в войсках шли со всех сторон. Командование белой армии принимало меры для ликвидации последствий подобных выступлений солдат. После восстания солдат 5-го полка в Онежском уезде распространялась листовка, в которой звучала угроза: "Бывшие солдаты 5-го стрелкового полка! Пока не поздно, одумайтесь и возвращайтесь обратно. В случае неповиновения ваши семьи будут выселены из пределов области. Ваши наделы будут переданы тем гражданам, которые честно защищают свою родную землю от насильников-большевиков".
       А полк был не только расформирован: ему сменили название. Приказ Миллера от 26 сентября 1919 года извещал: "ввиду того, что восстанавливаемый ныне 5 стрелковый полк у войск и населения связаны с воспоминаниями о предательстве..., назвать его 13 Северный стрелковый полк".
       Все это - восстания солдат, массовое дезертирство, введение пыток и порки, расстрелов солдат - подрывало веру у солдат белогвардейской армии в успех "белого" дела. Не добавило бодрости в настроение русских войск, поспешно предпринятое в августе 1919 г. наступление на Северной Двине. В разгар наступления они узнали, что вся операция нужна была союзникам лишь для того, чтобы можно было спокойно отойти к Архангельску и эвакуироваться оттуда. Это обстоятельство сыграло важную роль в дальнейшем разложении и без того ненадежных белогвардейских частей.

    * * *

       В условиях нарастания недовольства населения архангельские оппозиционеры оживили свою деятельность и даже попытались создать свое теневое правительство. 26 января 1920 года они провели в Архангельске собрание демократических организаций. Среди его участников были члены городской думы, активисты совета кооперативов, ряда профсоюзов, Шенкурской и Архангельской уездных земских управ, издательства "Воля Севера", Двинского и Железнодорожного фронтов.
       Собрание открыл и вел председатель губернской земской управы Скоморохов. "Благодаря преступной политике, Северная область находится на краю экономического краха, § заявил он. - Время уже упущено, но еще можно круто повернуть государственный руль: должно быть немедленно создано демократическое правительство..."
       Начались оживленные прения. Выступили А.А. Иванов, Б.Ф. Соколов, А.И. Жилкин, Н.Г. Иконников, Д.Я. Дружинин. Была принята резолюция, наметившая пути демократизации власти. Она требовала созыва земско-городского совещания и создания на нем "областного представительного органа", перед которым будет нести ответственность исполнительная власть; полной отмены смертной казни, политической амнистии, изъятия из рук военных гражданских дел, уменьшения армии и т.п.
       Собрание наметило и состав будущего правительства. На пост его председателя выдвигалась кандидатура П. Скоморохова. Миллеру предлагались, помимо поста главнокомандующего, должность начальника отдела торговли и промышленности. На другие отделы определялись кандидатуры Соколова, Петрова, Лошманова и Бечина, который в тот момент находился на каторге на Иоканьге. Собравшиеся поручили Скоморохову вступить в переговоры с членами будущего правительства.
       Временное правительство области пошло на уступки: в начале февраля открылось областное земское собрание. 5 февраля собрание приняло резкую антиправительственную резолюцию. Оно акцентировало внимание на том, что в области "наблюдается безостановочное падение экономического благосостояния, близкое к полному экономическому банкротству". Основной причиной этого, по мнению собравшихся, явилось "бесконтрольное управление лиц, не сумевших выполнить свои обязанности перед населением". Отметив далее, что "существующая в области система управления неизбежно ведет к голоду и долгому обнищанию края, с одной стороны, и чревато последовательной анархией - с другой стороны", совещание постановило, что отныне:
       "1. Временное правительство Северной области в своих действиях является подотчетным перед народом в лице представительного областного органа, а до его созыва - перед губернским земским собранием".
       2. Настоящий состав правительства, в силу указанных выше причин, немедленно передает власть вновь образуемому губернским земским собранием правительству".
       Это был открытый вызов диктатуре. Военный прокурор области Добровольский позднее назвал это решение собрания "наглой выходкой", учиненной в то время, когда на Двинском фронте положение с часу на час становилось все хуже и хуже, когда войска продолжали свое отступление.
       Но нельзя упрощать общую картину. Миллер хорошо понимал сложность ситуации. 11 февраля 1920 года в телеграмме в Лондон дипломату Ермолову он сообщал: "В связи с неудачами Колчака и Деникина и невозможностью сношения с ними местные круги склонны считать целесообразным более самостоятельный политический курс, а также необходимым выдвижение к власти местных демократических элементов: земских, кооперативных и тому подобных. Нынешнее правительство уполномочило меня на переговоры с этими организациями.... Во всяком случае, тенденция везде оборонческая и вопросы обороны на первом месте".
       В целом решение земского собрания, колебания Миллера явились наиболее ярким отражением резкого недовольства народа своим положением. В то же время оно вызвало бурю протеста со стороны правых сил.
       Кадеты, союз интеллигенции, деловые круги, поправевшая после ареста гласных - социалистов городская дума, ряд других организаций и влиятельных лиц в посланиях Миллеру осудили решение земского собрания. В них говорилось о том, что "население Архангельска "с ужасом относится к революционному поведению большинства гласных земского собрания", которое обнаружило "свое ничтожество и неделовитость". Выход предлагался следующий: нужно всю власть нужно отдать в руки главнокомандующего, а правительство "в лице своих членов должно быть лишь пособником в его огромной ответственной работе". К этой позиции присоединилась городская дума. 6 февраля она приняла резолюцию: "Путь к победе один: совместная работа органов самоуправления, общественных организаций, под общим руководством главнокомандующего".
       Дело дошло до крайних мер. Миллер, приказав комендантской роте быть наготове, "для ликвидации возникшего конфликта" явился на заседание собрания. Он категорически отверг монопольное право собравшихся на представительство интересов края. По свидетельству Добровольского, генерал потребовал от собрания "более ясно определить свое отношение к вооруженной борьбе". "Слова эти, - заметил Добровольский, - возымели свое действие, декларация была положена под сукно, а Земское Собрание обратилось к войскам с воззванием, призывая... продолжать борьбу".
       Но в этот момент с фронта пришло известие о восстании в 3-м Северном полку. Неудержимо продолжалось разложение фронта... Миллер, не согласившись на подотчетность правительства, пошел на его реконструкцию. Земское собрание, оставив за собой право делать ему запросы, добилось включения в орган областного управления четырех своих представителей: Э. П. Тизенгаузена, А.А. Репмана, Б.Ф. Соколова и А.А. Иванова.
       Обстановка в стране к этому времени изме­нилась. Армия Колчака была разгромлена. Де­никин катился на юг. Сдавались Красной армии войска Юденича. А Миллер все еще пытался удержать власть в своих руках.
       На афишных тумбах вновь запестрели призывы "Ко всем гражданам..." составить отряды добровольцев для продолжения борьбы с большевиками. На фронт "для поднятия боевого духа солдат" были направлены делегации, составленные из глас­ных городской думы. Оживилась работа отрядов, созданных по приказу главкома еще в начале 1919 года "из наиболее твердых и решительных офицеров". Перед ними были поставлены задачи: бороться с большевистской пропагандой, прекращать силой оружия всякую попытку к восстанию, к уклонению от боя или дезертирству, поддерживать такие же организации соседних частей словом и оружием в достиже­нии ими тех же целей, служить командному составу опорой, создать в войсковой части такое ядро, которое дало бы почувствовать колеблю­щимся элементам, что каждая попытка к предательству или уклонению от своего долга поведет к немедленной и беспощадной расправе".
       Приказ был разработан тщательно: каждый из начальствую­щих лиц и каждый офицер или даже солдат мог иметь не менее трех надежных заместителей, а все офицеры, должны были уметь обращаться с пулеметами и снабжены ручными гранатами". По сути, это были заградительные части, призванные удержать солдат на передовой.

    * * *

       Нельзя не отметить еще одно важное обстоятельство. Восстания в белой армии заставили белогвардейские власти серьезно заняться расширением идеологической работы среди населения и в армии.
       До поры до времени власти не придавали этому делу большого значения, вследствие чего крестьяне - основная масса населения - были плохо осведомлены о смысле происходивших событий. Свидетельство об этом явлении оставил в своих мемуарах Айронсайд. Во время поездки по войскам он беседовал с крестьянами. "В каждой деревне, которую я посетил, - заметил генерал, - разговаривал со старостами и некоторыми из наиболее уважаемых жителей. Странными были они людьми... Они совершенно запутались в происходящих событиях. Не подозревая о существовании Временного правительства в Архангельске, они полагали, что помогают союзникам в их ссоре с большевиками. Им не приходила в голову идея, что они помогают себе. Я взял это на заметку и решил поговорить с министрами Временного правительства..., которое, похоже, не соприкасалось с людьми, которыми управляло".
       Под влиянием роста масштабов большевистской пропаганды белогвардейские власти пересмотрели свои позиции. В приказах Марушевского и Миллера, в мемуарах сохранилось чувство их удивления размерами этой пропаганды и степенью ее влияния на население города и солдат. Порой они преувеличивали ее значение: все стачки рабочих, выступления в городской думе по поводу двухлетия Февральской революции, даже драки между русскими и иностранными солдатами они объясняли народу влиянием большевистской агитации. Об этом мы узнаем, например, из мемуаров Марушевского. Он, прибыв на Онежский фронт, отметил: "Уже в первые три-четыре дня я был поражен, до каких размеров возросла пропаганда большевиков, главным образом на фронте. Особенно внушало опасения то, что происходило на направлении Обозерская - Чекуево - Онега. На этом тракте... валялись пачками большевистские прокламации, воззвания, журналы, деньги, пропагандные афиши..."
       Большевики достигли заметных успехов в расширении пропаганды и в губернском центре. "Большевистские агенты, - говорится в мемуарах генерала, - приезжали в Архангельск под видом крестьян, извозчиков, перевозчиков тяжестей и установили прочную связь с рабочими центрами и демократическими кругами крайнего направления".
       Все большее внимание пропагандистской работе в армии уделял сам Миллер. В письме председателю губернской земской управы Скоморохову от 15 февраля 1920 года он просил: "прийти... на помощь в смысле поднятия бодрости духа среди населения города Архангельска, путем устройства ряда агитационных собраний и выступлений, призывающих к одному - спасению во что бы то ни стало Северной области и обороны ее от большевистского нашествия". В ответ на просьбу Скоморохов резонно отвечал, что "агитационные собрания и застенок - несовместимы". В письме он писал: "Раздевание донага и порка - порка до остервенения, до сладострастия. Неистовый крик и хихиканье истязателей. Окровавленных и истерзанных, одних выводят, других вытаскивают. Сильнее и стремительнее электрического тока весть разносится по всему фронту. Среди солдат, утопающих в неизвестности, страхе и сомнениях, живущих вследст­вие этого не сознанием, а только нервами, власть раз­растается и ширится и претворяется в форму озлоблен­ности - стихийной ненависти...
       Какими средствами можно более успешно разрушить фронт, чем теми, какие применяют люди, кощунственно заявляющие о том, что они делают это во имя обороны области...? При нашей застеночной агитации, направленной... к гибели фронта..., собраниями области не спасти".
       Своими методами пытался противодействовать пропаганде большевиков Марушевский, заметив, что он "начал бороться с этою пропагандой, прежде всего, репрессивными мерами, введением полевых судов". "С помощью печати мною был организован отдел пропаганды в войсках. Мер этих, однако, далеко было недостаточно, и с каждым днем неспокойное настроение населения росло, порождая панические слухи и ложные известия. Большевики всемерно поддерживали эти настроения..."
       Миллер действовал решительнее. Летом 1919 года он издал приказ о том, чтобы "...при взятии пленных сейчас же путем опросов самих пленных выявлять комиссаров и коммунистов и других злостных большевиков для содержания их под строжайшим надзором как преступников". Особенно резко он выступил после восстания в 5-м полку. В приказе, прочитанном во всех воинских подразделениях, отмечалось, что "...усилия низкой пропаганды большевиков и все нити изменнических заговоров направляются главным образом против... доблестного корпуса офицеров ... Я пришел к убеждению, что с низкими изменниками правила обычного правосудия неприменимы". Он объявил, что военнопленные, замешанные "...в грязном деле большевистской пропаганды", которым смертная казнь в свое время была заменена каторгой и тюрьмой, отныне будут своей жизнью отвечать "за каждое покушение на офицерскую жизнь или свободу". "Каждый волос с головы погибшего при исполнении служебного долга офи­цера, - гласил приказ, - будет оплачен жизнью большевистских предателей".
       Приказы военного командования говорили о его бессилии в борьбе с большевистской пропагандой. Успехи и результативность последней обуславливалась, в конце концов, не количеством листовок и агентов, а в неясности белогвардейской пропаганды, ее отвлеченности от реалий жизни простого народа. Это понимал и сам Марушевский. "Слабость Северного правительства, - писал он, - была в неясности его политической программы. Если и вывешивались периодически декларации правительства, они встречались с недоверием". Понятно, что на основе "неясной" программы нельзя было построить ясную пропагандистскую кампанию.
       Характерно и то, что пропагандистская работа белогвардейских идеологов становится все более грубой, откровенно антисемитской. Вот один из образчиков их труда. "Солдаты Бронштейна-Троцкого! - говорилось в одной из листовок. - Как кончить войну? Да очень просто: если каждые 333 человека не коммуниста пристукнут хоть одного из этой шайки убийц и преступников, то некому будет и братскую кровь проливать!"
       Элементы антисемитизма наблюдались в воззваниях и официальных документах союзного командования. "Взгляните на Россию в данный момент, - говорилось в одной из листовок, подписанной генералом Айронсайдом. - Власть находится в руках небольшой кучки людей, по большей части евреев (выделено мной - Е.О.), которые довели страну до полного хаоса. Вся страна находится во власти авантюристов и проходимцев".
       Таким образом, вопреки заверениям командования белой армии ни ее успехи на отдельных участках фронта, ни усиление антисоветской агитации не приносили желаемых результатов. С каждым днем сокращались сроки существования белой власти на Севере, приближался конец и самого образования - Северной области. 18 февраля 1920 года в печати появилось последнее "Воззвание Временного Правительства Северной области к населению Северной области". В этом документе говорилось: "Яд большевистского разложения проник в умы нашей армии, и она, не подкрепленная тылом, потеряла свою стойкость.
       На призыв Главнокомандующего о немедленной поддержке свежими силами населения для поднятия настроения - откликнулись лишь единицы. Такие условия при нежелании населения продолжать столь удачно начатое дело борьбы с большевиками ставят перед правительством вопрос о возможности в дальнейшем борьбы и необходимости увода из Северной области войск, верных идее демократии и верящих в окончательную победу народоправства над большевиками... Только всеобщий, единодушный подъем городского и сельского населения может изменить это решение Временного правительства". Но... подъема не последовало.
       Газета "Наша война", орган политотдела 6-й армии, публикуя это воззвание, снабдила его ядовитым примечанием: "Таков последний вздох Миллера и его шайки.... Спрашивается: где же народовластие, если на призыв "народного" правительства Миллера откликнулись (по его собственному признанию) только единицы, а все население пошло к Советам".
       Тем не менее, власть пыталась еще и еще раз повлиять на народ, дезинформируя его об истинном положении дел. 16 февраля(!) 1920 года, за сутки до падения области, выступая перед гласными городской думы, представителями земства, квартальных комитетов и других организаций Миллер все еще говорил о том, что "действительной, серьезной опасности нет... Большевики серьезно наступать не думают, так как не могут". Понятно, что это был заведомый обман общественности города.

    * * *

       В целом состав белогвардейской армии к моменту падения правительства Северной области был значителен. Выше уже приводились данные о численности и вооружении белой армии.
       Однако агони­зирующая диктатура была обречена. 3 февраля 54 дивизия под командованием В.Д. Цветаева перешла в наступление и овладела рядом укрепленных позиций на Северной Двине. Это поколебало настроение белых частей в возможности сопротивления. 8 февраля на сторону Красной армии перешел 3 стрелковый полк. Этим воспользовались части 18 дивизии и также двинулись в наступление. Эти дни стали полной катастрофой для белых войск: фронт рухнул, войска бросали позиции.
       17 февраля белогвардейское правительство, уже готовое покинуть Архангельск, обсудило вопрос о том, что же делать дальше. После обмена мнениями пять членов "кабинета" во главе с Миллером приняли краткое постановление, главным пункт которого было: "При создавшихся условиях развала Северной области и при отсутствии поддержки верных частей со стороны населения Северной области дальнейшая ее оборона представляется невыполнимой". Правительство утвердило также текст обращения к населению, которое цитировалось выше, предусмотрело ряд мер, связанных с выводом из области солдат, уничтожением военного имущества.
       Один из пунктов постановления предусматривал выдачу 6-месячного оклада всем служащим. Для выдачи содержания всем, кто окажется за границей, правительство перевело в зарубежные банки всю имевшуюся в наличии валюту на имя Н.В. Чайковского, Н.С. Ермолова, С.Н. Потоцкого, Е.К. Миллера (в общей сложности 230 тысяч фунтов стерлингов).
       Правительство обсудило также вопрос о преемниках власти. Ни земство, ни городская дума не рискнули взять управление городской и губернской жизнью в свои руки. Все они боялись возмездия, ибо "были замешаны в антибольшевистском движе­нии".
       По иронии судьбы 18 февраля в газете "Возрождение Севера" появилась статья, решительно одобрившая создание нового эсеровского правительства. "Мы стоим теперь на правильном пути, - утверждалось в ней. - В первый раз за время самостоятельного су­ществования Северной области осуществляется наш лозунг: ни вправо, ни влево - ни власть буржуазии, ни большевики". Оппозиционерам казалось, что наконец-то они встали на так называемый "средний", или "третий путь", под лозунгом которого пришли в свое время к власти социалисты, сформировавшие Верховное управление Северной области. Но жизнь этого пути оказалась краткой: история отвела ему ровно сутки.
       Именно в этот день перед правительством встал вопрос о прекращении своего существования и преемниках власти. Поскольку не рискнул взять ее в свои руки, решили прибегнуть к помощи совета профессиональ­ных союзов. 18 февраля собрали последний его состав. Состоялось совместное заседание совета профсоюзов, генералитета и правительства Северной области. На нем присутствовали 17 человек: пять членов правительства, двое - от земст­ва, трое - от городской думы во главе с городским головой С. Александровым и семь представителей совета профсоюзов: В.Ф. Петров, И.Д. Преловский, А.Ф. Селянинов, А.М. Королев, Н.Л. Пота­пов, А.П. Бабошин и Д.Н. Шнеер.
       Правительство в последние часы своего пребывания у власти проявило некий акт "высшей" воли. В его постановлении указывалось, что "в целях обеспечения безопасности жителей от грабежей и насилий после эвакуации правительства из города наиболее це­лесообразным является передать полномочия по охране города явившимся на заседание семи представителям Архангельских проф­союзных организаций".
       Этим же решением правительство наделило совет профсоюзов правом проводить митинги, издавать воззвания к жителям города. Им предоставили оружие и солдат для охраны складов продовольствия, в их руки были переданы средства связи "для сношений с большевиками".
       Совет профсоюзов под руководством В. Петрова согласился взять власть в свои руки с условием, что аресты в городе прекратятся. Подписав документ о передаче своих функций, Временное правительство сложило свои полномочия. 19 февраля оно в спешке грузилось на ледокол "Минин". Фрон­товые части были брошены штабным офицерством на произвол судьбы. А о раненых забыли, как забыли и об отряде датчан, составлявших личную охрану Миллера. Те и другие погрузились лишь на отходе.
       Ранним утром 19 февраля Север покидали около 650 человек офицеров и их семей. В их числе были 220 сухопутных и около 100 морских офицеров, до 50 солдат, 40 матросов, 66 гражданских и военных чиновников, 7 врачей, 100 женщин, большей частью жен офицеров, и 65 детей.
       С судов, рассекавших толстый лед, русские офицеры стреляли по городу из орудий, а рабочая Соломбала отвечала им пулеметной дробью.
       В тот день со станции Плесецкая в адрес главы Советского правительства ушла телеграмма с пометкой "срочно". Командование 18-й дивизии сообщило весть: "Архангельск в руках рабочих. Поздравляем".
       21 февраля 1920 года войска Красной армии вошли в Архангельск. В приказе войскам VI армии ее командующий А. Самойло, приветствуя воинов, сообщил: "В течение всего 18 дней ликвидирована большая часть армии северного правитель­ства. Кроме уничтожения живой силы, с 4 по 21 февраля захвачено пленных 3876, орудий 31, пулеметов и ав­томатов 233, снарядов 12 842, винтовок свыше 18000, 3 бронепоезда, 2 танка, 43 автомобиля, 7 ледоколов, речная флотилия, как боевая, так и транспортная, портовые средства, доки, линейный корабль "Чесма", артиллерий­ский склад, в коем свыше 75 000 000 патронов, 40 сортов разных гранат, интендантский склад с запасами консервов и всяких дру­гих продуктов до миллиона пудов, инженерный склад, склад обмундирования, мастерские инженерные и артиллерийские..., база всякого сырья и продовольствия, провианта и обмундирования, медикаментов и хирургических инструментов".
       Сообщая о том, что он, как командующий армией, приказом Революционного военного совета Республики от 21 февраля награжден высшей почетной наградой для красного воина - орденом Крас­ного Знамени, Самойло отметил, что это награждение "...является в то же время оценкой Республи­кой боевой доблести славных орлов Севера, победивших не только упорного врага, но и суровую природу".
       Завершилась девятнадцатимесячная эпопея борьбы за утверждение власти Советов на архангельском Севере. Газета "Известия ВЦИК" в стиле той поры известила об этой победе читателей Советской Республики: "Пал последний оплот контрреволюции на почве Великороссии. Архангельск в руках рабочего класса... Усилиями Красной армии и доблестью героического пролетариата прорублено новое окно в Европу. Врагам русского народа не захлопнуть его никогда".

    * * *

       ... С высоты прошедших лет трудно понять ло­гику поведения действующих лиц исторической драмы, разыграв­шейся на Севере в начале 1920 года. На что надеялись архангельские эсеры, настойчиво ратуя за изменение структуры власти, когда было ясно, что вот-вот всё кончится крахом?
       Давно известно: ныне жи­вущим легко судить прошлое - значительно труднее его объяснить. По недавним меркам все эти люди - классовые враги трудового народа. Судьба жестоко обошлась со многими из тех, кто оказался в числе защитников "белого дела" на Севере. События гражданской войны и иностранной интервенции обернулись кровавой драмой. Пули и снаряды, болезни и голод, унесли тысячи жизней северян.
       С сожалением приходится отмечать, что после победы советская власть стала мстить бывшим защитникам "белого дела". Сразу же после освобождения Архангельска губЧК начала борьбу с "контрреволюционными" элементами.
       В первые недели заключенные делились на три группы: заложники, осужденные на срок и подследственные. При этом последняя группа закреплялась за девятью различными органами. В зависимости от состава обвинений заключенные распределялись за комиссией Кедрова, за особым отделом губЧК, за губернской следственной комиссией, за революционным военным трибуналом Архангельской губернии и другими органами.
       В короткий срок 156 арестованных были направлены в Вологду и Москву. Только за время с 1 марта по 1 октября 1920 года чекисты арестовали в небольшом городе 1644 человека, 1312 из них томились в трех лагерях принудительных работ. И это, не считая тех лиц, которые были привлечены комиссией Кедрова. Это означало, что в среднем ежемесячно в тюрьме или лагере оказывалось 235 человек. Согласно отчету губЧК за этот срок были арестованы 59 офицеров, 42 священнослужителя, 219 мещан, 642 крестьянина, 91 рабочий, 114 интеллигентов. Значительно пострадал предпринимательский слой: в заключении оказались 58 торговцев и "буржуа". 148 из числа лишенных свободы были расстреляны. В их числе, по подсчетам губЧК, были 9 заводчиков и крупных собственников, 3 торговца.
       Для выполнения столь масштабной акции по выявлению виновных перед советской властью время от времени производились обыски населения по заранее намеченному плану, был создан осведомительский аппарат численностью в 50 человек. Спустя короткий срок после освобождения Архангельска по решению коллегии губернской чрезвычайной комиссии были репрессированы председатель губернской земской управы П.П. Скоморохов, шенкурские земские деятели Е.В. Едовин и А.А. Ельцов, а также О.И. Антушевич и ряд других активистов земского движения.
       Для содержания арестованных складывалась система лагерей для принудительных работ. В мае 1920 года в губернии появились Архангельский, Холмогорский и Пертоминский лагеря. К концу 1920 года сентября в них томилось 1312 человек. Учитывая граждан, содержавшихся в тюрьме, численность заключенных достигала 1800 человек. После восстановления советской власти появились заключенные на Соловецких островах.
       Ввиду разбросанности лагерей в 3-х пунктах было сочтено удобным соединить их в одном пункте, переведя туда всех заключенных. Подходящим местом для организации лагерей были намечены Соловецкие острова ввиду удобного географического положения (расположены на море). Забегая вперед, отметим, что постановлением СНК СССР от 2 ноября 1923 г. организован Соловецкий лагерь принудительных работ Особого назначения и два пересыльно-распределительных пункта в Архангельске и Кеми. Все угодья, здания живой и мертвый инвентарь, ранее принадлежавшие бывшему Соловецкому монастырю передавались безвозмездно ОГПУ, которое обязано было приступить к организации заключенных для использования на сельскохозяйственных, рыбных, лесных и прочих промыслах.
       Постепенно в состав Соловецких лагерей вошли пять отделений, расположенных непосредственно на Соловках, а также в Кеми и других населенных пунктах. Для представления о масштабах деятельности Соловецких лагерей укажем, что к 1930 году во всех отделениях находилось 57 325 заключенных, в том числе 54 973 мужчины и 2 352 женщины. Непосредственно на Соловках на различных работах было занято 15 834 человека.
       ...Трагичной оказалась участь самого генерал-губернатора Северной области. 22 сентября 1937 года Евгения Карловича Миллера, бывшего в ту пору руководителем Российского общевоинского союза, похитили в Париже органы НКВД и вывезли в Советский Союз, Миллер был расстрелян и кремирован 11 мая 1939 года на основании закона от 1 декабря 1934 года.
       Уместно напомнить слова генерала, сказанные им в одном из выступлений в 1928 году. "Были ли напрасны наши жертвы, принесенные на алтарь любви к родине. Не судят лишь победителя, а "горе побежденным": история произнесет свой приговор; но печальна история народов, которые не знают геройских подвигов во имя любви к Родине, и ничтожна та страна, которая не сумела воспитать самоотверженных сынов". "Нам же, участникам этой борьбы, - заметил он далее, - судьба определила... помнить и молиться за тех, кто смертью своей запечатлел свою любовь к родине..."
       Тяжкая участь ожидала многих архангельских предпринимателей. Летом 1920 среди других были обвинены в причастности к антисоветскому заговору и расстреляны 14 человек, среди них видные архангельские предприниматели братья В.И. и С.И. Коржавины, подрядчик Ф.А. Пермяков, пароходовладелец Д.Н. Бугаев, а также П.И. Митрофанов, братья М.В. и П.В. Починковы . Длительный срок отбыли в заключении представители торгово-промышленного мира М.А. Ульсен и Я.А. Беляевский.
       Бывшие предприниматели лишались не только имущества и подвергались угрозе быть арестованными. Они теряли права на работу. В отчете губЧК за период с 1 марта по 1 октября 1920 года отмечалось, что в это время главная работа губернских чекистов была направлена на "проверку и изъятие бывших владельцев и совладельцев торгово-промышленных предприятий во всех отделах губСНХ и ему подведомственных учреждений". В ходе этого "исследования" было выявлено 66 человек, 8 из которых были отстранены от должности. Было принято решение о том, что все бывшие "буржуи", которые не имеют согласия центральных органов власти, должны быть немедленно уволены с работы. Эта работа продолжалась и позднее.

    * * *

       Если попытаться, в конце концов, перешагнуть через нетерпимость, то следует признать, что на самом деле наши земляки, в особенности рядовые рабочие и крестьяне, оказавшиеся в белогвардейском стане, не были врагами Отечества. Более того, для всех их не было ничего дороже Родины. Возможно, они ошиба­лись в поисках истины, но в большинстве это были честные и искренние люди, и, видимо, давно пора сделать шаг к примирению между "красными" и "белыми", подумать об их деяниях не только с ненавистью и раздражением, отражать эти деяния правдиво и с должным тактом.
       В наши дни происходит возвращение на родину праха ряда военных деятелей белого движения. И это демонстрирует "примирение" старых противников, белых и красных. Но этот процесс идет противоречиво и трудно. По прошествии стольких лет после гражданской войны против этого можно было бы не возражать, если бы одновременно не толковалось в превратном свете все то, что связано с победой советской власти, если бы не искажались события тех лет. Наряду с рассказами о подвигах белых офицеров незаслуженно замалчиваются имена тех командиров старой царской армии, которые выбрали иной путь. Так, например, совсем забыто имя генерала А.А. Брусилова, так как он после Октября 1917 года стал на сторону советской власти. Это он призвал бывших офицеров идти в Красную армию, и служить, не жалея жизни, дорогой России. В рядах Красной армии сражалось до 80 тысяч бывших офицеров - почти столько же, сколько в Белой армии.
       Сегодня модно поднимать на щит генералов - Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля и других, умалчивая о том, что именно они в значительной мере виновны в развязывании гражданской войны.
       Видимо, глубоко прав был русский писатель М. А. Осоргин. Размышляя на эту тему, он еще в далекие 20-е годы XX века писал: "Стена против стены стояли две братские армии, и у каждой была своя правда и своя честь. Правда тех, кто считал и родину и революцию поруганными новым деспотизмом и новым, лишь в иной свет перекрашенным насилием, - правда тех, кто иначе понимал родину и иначе ценил революцию и кто видел их поругание не в похабном мире с немцами, а в обмане народных надежд... Были герои и тут и там; и чистые сердца тоже, и жертвы, и подвиги, и ожесточение, и высокая, внекнижная человечность, и животное зверство, и страх, и разочарование, и сила, и слабость, и тупое отчаяние. Было бы слишком просто и для живых людей, и для истории, если бы правда была лишь одна и билась лишь с кривдой, но были и бились между собой две правды и две чести, - поле битвы усеяли трупами лучших и честнейших".
       С подобным суждением вполне согласны современные российские историки. Один из них справедливо отметил: "Примерно семь десятков лет мы героизиро­вали и прославляли красных и проклинали бе­лых. Похоже, сегодня они меняются местами. Значит, по-прежнему мы видим в истории одну лишь полити­ку. Подлинной истории не нужны иконы - ни в красных, ни в белых обрамлениях. Да, крас­ные победили. Белые были разбиты. Вполне очевидно, могло быть и наоборот. Как писал А. Герцен, история сту­чится во многие двери. Поставим же в своих душах общий памят­ник - красным и белым, всем убиенным в годы Смуты".

    * * *

       Причинны поражения "Белого дела" на Севере. В ходе военного соревнования "белое дело" на Севере России, несмотря на помощь иностранных государств, потерпело сокрушительное поражение.
       Вплоть до недавнего времени в историографии гражданской войны, как в России в целом, так и на Севере, основное внимание уделялось только анализу победоносного опыта сил революции. Историки почти не пытались выявлять причины поражения антисоветских сил.
       Больше внимания этой проблеме уделили бывшие защитники "белого дела": военные и общественные лидеры. Известный историк и государственный деятель П.Н. Милюков, осмысливая в эмиграции происшедшее, указал на три фактора неудачи бе­лого движения: "1) недостаточная и несвоевре­менная, руководимая узкокорыстными сообра­жениями, помощь союзников; 2) постепенное усиление реакционных элементов в составе движения и 3) как следствие второй, разоча­рование народных масс в белом движении".
       Подобный анализ не был признан многими эмигрантами. Бывшие военачальники сводили дело к неравенству сил, недостаткам оружия, военных кадров и т.д. "Единственной при­чиной нашего поражения, - отмечал генерал П. Врангель, - являются причины военного характера - неравенство сил, исто­щение нашей живой силы, наших технических и боевых средств".
       Руководители государственных органов белой власти, в свою очередь, ссылались на неумелое руководство движением. Так, один из создателей кадетской партии Н.И. Астров писал: "Ни одно из правительств (антисоветских - Е.О.) не сумело создать гибкий и силь­ный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большеви­ки... бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энер­гии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой пси­хологией, старыми пороками военной и граж­данской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними".
       Подали свой голос и сторонники "третьего пути". Глава архангельского правительства Чайковский, так и не сумевший извлечь выводов из своего полугодичного правления на Севере, в статье "Грехи белого режима" писал: "Борьбу с большевиками превратили в борьбу с революцией, прежде чем революция окончилась в умах народа... Войну с большевиками вели как войну с внешним врагом, а не как гражданс­кую войну, опираясь на силу оружия, а не сочув­ствие народных масс... Деятелей революции с широкой популярностью устраняли и преследо­вали. На ответственные посты назначали лю­дей старого режима... Предоставили полный про­стор и свободу черной прессе Шульгина и Суво­рина, а левую серьезную печать преследовали. Тем самым подготовляли господство черного шовинизма... Проводили реак­ционные меры по землевладению и националь­ному вопросу... и тем давали оружие для боль­шевистской агитации и местных самостийников".
       Отповедь подобным рассуждениям дал упомянутый выше Н. Астров. В своих замечаниях на руко­пись П. Милюкова "При свете двух рево­люций" он не без оснований писал: "Вы не можете представить себе, какая глубо­кая печаль охватывает меня, когда я вижу, что еще до сих пор серьезно говорят, что какой-то "левый курс" мог бы спасти положение тогда. Левого пути тогда не было. Тогда была револю­ция или сопротивление этой стихии... Трагедия белой борьбы была в том, что она не могла не быть, и в то же время она была обречена. Обви­нять же в том, что политика была недостаточно левая, что лозунг "единая и неделимая" погубил дело - это значит упрощать чрезмерно всю ир­рациональность положения того времени...".
       Таким образом, разброс мнений о причинах краха "белого дела" в России среди тех, кто стоял по ту сторону фронта, был велик. Это объяснялось субъективными факторами: личной и партийной заинтересованностью того или иного автора, стремлением приукрасить свою роль в истории, свалить вину за поражение на своих идейных противников и так далее. К тому же авторы чаще всего руководствовались в подходе к оценкам минувшего эмоциями, игнорируя реальность и не считаясь с документами.
       Столь же неоднозначна оценка причин поражения белого движения на Севере, которую давали активные участники антисоветского движения в этом регионе, а также зарубежные исследователи этой проблемы. Более основательно подходят к этой проблеме современные ученые. Соглашаясь в принципе с их анализом, хочется четче вычленить некоторые объективные и субъективные причины поражения антисоветских сил на Севере.

    * * *

       Собственно говоря, причины поражения антисоветских сил на архангельском Севере те же самые, что и в целом в России. Об этом заявил генерал Миллер в одном из послевоенных документов. "В общих чертах, - отметил он, - картина разру­шения армии и развала тыла была примерно та же, что и в Сибири, и на юге: главную роль сыграли неудачи на этих фронтах".
       Важным объективным фактором слабости белой армии являлось, во-первых, то, что правительство Северной Области располагало по существу возможностями лишь одной, слабо населенной Архангельской губернии. Численность населения территории, ее экономика не позволяли самостоятельно содержать и снабжать собственные вооруженные силы. Этот фактор отлично понимал генерал Миллер. Выше отмечалось, что в июле 1919 года он в одной из телеграмм адмиралу Колчаку высказал справедливое опасение, что на обеспечение обороны "изолирован­ной области в течение зимы одними рус­скими недостаточно прочными войсками рассчитывать нельзя".
       Антисоветским силам, разбросанным по окраинам бывшей империи, слабо связанными друг с другом, противостояла мощь центральной России с ее крупными промышленными возможностями, развитой сетью железных дорог, позволявших быстро передвигать воинские контингенты.
       Во-вторых, Временное правительство Северной области, открыто связав себя с иностранными оккупантами, способствовало национальному унижению России. Военные власти союзников, как это показано в нашей книге, грабили Север, мешали развитию торговли, что признавали, как генерал Миллер, так и представители торгово-промышленного сословия Архангельска. Эти факторы большевики умело использовали в своей пропаганде, внедряя в головы не только солдат, но и офицеров мысль о без­надежности вооруженной борьбы силами одной Северной области, и на этой основе они фактически разложили неустойчивую белую армию, как во время присутствия на Севере союзных войск, так и в особенности после их ухода.
       Настроение белой армии в 1919 году имело решающее значение для исхода противостояния на Севере. Солдаты, уставшие от бесконечной войны, сделали выбор в пользу мира, и это предопределило ее окончание.
       В-третьих, население Архангельского Севера не поддержало идей и дел белого дела. Как отметило Временное правительство области в своем последнем обращении к населению, "на призыв Главнокомандующего о немедленной поддержке свежими силами населения для поднятия настроения - откликнулись лишь единицы". Достаточно трезвое понимание этой непростой проблемы хорошо выразил генерал Миллер. Осмысливая итоги своей деятельности на Севере, он писал: "Апатия сельского населения, утомленного войной, ни результатов, ни цели которой оно не видело, себялюбивое безразличие город­ского населения, преимущественно старавшегося как-нибудь уклониться от военной службы на фронте, одним словом, общее нежелание продолжать вооруженную борьбу приводили к курьезной картине, будто бы единственно желающими воевать с большевиками являются приехавшие откуда-то генералы и офицеры. Отсюда вывод, внушаемый массам, ясен - нужно устранить эти волнения, для чего предать их большевикам или, по край­ней мере, бросить их, перейдя на сторону противника, обещавшего всякие блага, прекращение войны, возмож­ность всем вернуться домой к мирному труду и т. д. или просто массами дезертируя ".
       С этим утверждением генерала вполне солидаризировались коренные жители Архангельска. Как писал журнал общества изучения Русского Севера постепенно "...у солдат и офицеров пропадала надежда на скорую победу. Ко всему этому надо еще добавить известное равнодушие массы населения к делам внутренней политики. Масса, не прошедшая ни­какой политической и общественной школы, полуграмотная и даже во­все безграмотная, не отдавала себе отчета в происходившем. Полити­ческое просвещение шло главным образом от солдат, вернувшихся с фрон­та, а они были в значительной степени заражены большевизмом, который еще не успел выветриться".
       Что касается военной стороны дела, то слабость белой армии на Севере объяснялась громадной протяженностью фронта, который простирался от Кемского уезда и уходил в глубь Печоры. Такая его растянутость мешала координации военных действий. Вследствие этого была посто­янная опасность обхода войск. Сопротивление Красной армии не позволило антисоветским силам осуществить наступление по Северной Двине и железной дороге.
       Очевидны и субъективные факторы слабости белого движения на Севере.
       Во-первых, любой активист земского движения, всякий красноармеец, белые офицеры отлично понимали марионеточный характер правительства Чайковского. Все категории населения знали, что оно оказалось у власти благодаря штыкам иностранных войск, что только при помощи их держалось у власти и поэтому ассоциировалось с изменниками своему народу, с главными виновниками гражданской войны на Севере. Эти положения составляли сильнейший козырь большевистской пропаганды, которой ничего не могла противопоставить антисоветская идеологическая машина.
       Во-вторых, одна из причин слабости северного правительства состояла в неясности его политической программы. Набор абстрактных идей о самоуправлении, народоправстве и т.п. дефиниций был непонятен народу. Земские органы, возникшие после февраля 1917 года, не пустили глубоких корней, крестьяне в своем большинстве выступили против земства. А в годы войны часть мест в земских органах заняли бывшие советские активисты.
       Как отметил в своих воспоминаниях Марушевский, " декларации правительства встречались с недоверием". Для рабочих и демократии правительство, было, пожалуй, слишком "правым", для зажиточных классов и для главной массы офицерства мы были определенно "левыми" и "социалистами". Признание Сибирского правительства также не внесло ясности в этот острый вопрос". Он сделал вывод: "Мне кажется, что именно в этом отсутствии определенной яркой идеи в правительственной работе лежала и большая слабость власти, и задаток разложения армии".
       В третьих, слабость северного антисоветского фронта проявлялась в отсутствии сильного лидера, признанного большинством жителей области. Социалист Чайковский, известный в прошлом революционер, не был принят правыми кругами. Миллер, прибывший в Архангельск в начале 1919 года, воспринимался как военный диктатор. Им были довольны лишь правые контрреволюционеры, в то время как левые земские и профсоюзные лидеры выступали против его правления. Однако ни Чайковский, ни Миллер не оказались способными объединить сильную коалицию внутренних сил.
       Слабость военного руководства была характерна в целом для белогвардейского лагеря всей России. Так, например, В. Шульгин высказался по этому поводу следующим образом: "Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Кор­нилов и др. - все они были отмечены уже старым режимом... Еще в большей степени это касается невоенных... В этом и была наша тра­гедия".
       И, наоборот, советский лагерь имел ярких и признанных лидеров, что явилось веским аргументом в пользу победы большевиков. Сила последних была в том, что в Советской республике военные власти были поставлены в жесткое подчинение политическому руководству. И этот опыт оказался в условиях гражданской войны более эффективным.
       Среди многих причин военных неудач белого движения немаловажное значение имело то, что вместе с народом против них выступила значительная часть старой русской армии, включая бывших офицеров. Они играли большую роль в руководстве войсками Советской республики, в организации и проведении боевых операций.
       На Севере 6-я армия имела в своем составе значительно больше талантливых военных специалистов, чем белогвардейские вооруженные силы. Среди военных руководителей Северного фронта были такие царские генералы, как А.А. Самойло, Д.Н. Надежный, Д.П. Парский, полковники В.М. Гитис, Н.Н. Петин, капитан Н.В. Лисовский, поручик В.Д. Цветаев, подпоручик И.П. Уборевич, прапорщик К.И. Пронский и ряд других. Все упомянутые военачальники командовали в разное время Северным фронтом, 6-й армией, дивизиями и Северо-Двинской речной флотилией. Позднее они стали видными советскими военачальниками.
       Другие офицеры предпочли опереться на силы контрреволюции и иностранных интервентов, потерпели поражение и, в конце концов, оказались в чужих странах, откуда сегодня возвращаются их останки. В частности, в белой армии Северной области заметными и влиятельными фигурами были генералы Е.К. Миллер, В.В. Марушевский, полковники Л.В. Костанди, А.А. Мурузи и В.А. Жилинский. Что касается ряда других военачальников, то многим из них представители иностранного командования, да и сам генерал Миллер дали нелицеприятную оценку их деятельности.
       Важнейшим фактором слабости антисоветского движения на Севере была неоднородность его состава. Оно объединяло в своих рядах социалистических и либеральных политиков, полумонархическое офицерство. Правительство, возникшее как социалистическое, постепенно эволюционировало к военной диктатуре. Противоборство внутри тонкого слоя архангельской элиты приводило к постоянной борьбе внутри него и регулярным кризисам власти.
       Генерал Деникин, анализируя позднее опыт Северной области, письма, обращенные к нему Н. Чайковским, очень точно, на наш взгляд, подметил эту особенность внутреннего положения области. Он писал: "Северная область являла пример пол­ного раскола в среде демократии и интеллигенции, неизжитый психоз большевизма в массах и отсутствие в них всякого доверия к своему демократическому правительству. Не привлекши на свою сторону буржуазных кругов, это правительство вместе с тем встретило проти­водействие в широком фронте революционной демократии, в членах Учредительного собрания, в партийных организациях социал-демок­ратов, социалистов-революционеров, в земско-городском объедине­нии, кооперативах и т.д. Все они вели с правительством длительную борьбу, имевшую главной целью достижение власти. Наряду с этим в начале девятнадцатого года вспыхивали одно за другим кровавые восстания в войсках...". "Очевидно, - заметил Деникин в заключение своего пространного суждения, - формы государственной власти были далеко не основными причинами неуспеха противобольшевистской борьбы...".
       Отметим еще один важный фактор. Всякая диктатура, а тем более военная, прежде всего, сильна ясностью и определенностью своих задач и целей. Между тем уязвимым местом почти всех антисоветских режимов периода гражданской войны в России была позиция непредрешенчества в важнейших социальных и политических вопросах.
       Программа Временного правительства Северной области после прихода Миллера в этом отношении не составляла исключения. В ней ясно формулировались только три задачи: во-первых, необходимость вооруженной борьбы с советской властью и, во-вторых, по-своему понимаемое, установление "народоправства" и порядка. К ним порой добавлялась третья проблема общероссийского значения - борьба за создание единой России, воссоздание русской государственности. Решение жизненно важных проблем откладывалось до полной победы над большевиками и связывалось с созывом Учредительного собрания России. В одном из обращений к народу, подписанном членами ВПСО, откровенно говорилось о том, что оно "не считает себя вправе коренным образом разрешать вопросы общегосударственного значения".
       В принципе позиция непредрешенчества свидетельствовала о том, что лидеры "белого дела" на Севере плохо понимали специфику гражданской войны, в которой наличие конструктивных идей, способных привлечь на их сторону широкие слои населения, имело огромное значение. Этот недостаток программы правительства был использован большевиками. Они восполнили пробел противоборствующей стороны. Листовки большевиков сразу же начали заострять внимание на таких реалиях, как вовлечение иноземцев для борьбы с русским народом, т.е. измена своему Отечеству, реставрация монархии, восстановление дореволюционных порядков и т.д.
       В целом рабочий класс, крестьянство Севера относилось первоначально к новой власти в лучшем случае нейтрально, а спустя короткое время, устав от бесконечной войны, от различных поборов, от немощности нового правительства, не сумевшего решить ни продовольственной, ни земельной, ни других социальных проблем, выступило против нее. Наиболее яркое выражение все это нашло в полном разложении белой армии, массовом переходе ее солдат на сторону Красной армии, и, в конце концов, в крушении "белого дела" на Архангельском Севере.

    ЗАКЛЮЧЕНИЕ

       Подведем итоги нашего повествования. В книге "На изломе истории" отражены события, происходившие на древней поморской земле в 1917-1920 гг. По мнению автора, этот отрезок времени представляет собой одну из самых драматичных страниц истории Архангельского Севера. Больше трех лет регион потрясали революционные перемены, рождение новых органов власти - Советов и земства, вооруженное восстание мобилизованных в Шенкурском уезде в 1918 году, вторжение иноземных войск и образование некоего подобия государства - Северной области, бои подразделений Красной армии с антисоветскими силами, разгул белого и красного террора. Некоторые из этих событий получили всероссийскую и международную известность.
       Автор не ставил своей целью дать общий очерк истории края того времени в связном и последовательном изложении. Он стремился привести в систему сложные события, наполнить издание полузабытыми и вовсе не известными сведениями, объективно раскрыть роль отдельных политических, государственных и военных работников. Не автору судить о том, насколько ему удалось решить эти непростые задачи.

    * * *

       Крупнейшей вехой в истории России анализируемого нами периода явилась Февральская революция. В результате ее рухнула многовековая русская монархия. Это событие было с подлинным воодушевлением и даже с восторгом встречено на Севере, и, прежде всего, в губернском центре.
       На первых порах казалось, что здесь, как и во всей Рос­сии, наступила пора всеобщего единения и согласия. Городская дума, не давая себе отчета о ха­рактере будущей организации, по­могла рабочим создать в Архан­гельске городской Совет. За считанные дни в городе поя­вилось 70 партийных и общественных организаций.
       Апофеозом торжеств по поводу "вступления России на новый ис­торический путь" явился "празд­ник революции", состоявшийся в городе 10 марта. За всю свою историю Архан­гельск не видел столь массовой манифестации, как в тот день.
       Революция, разбудив народ, диктовала свои законы. Рабочий Совет сразу же принял решение "...взять в свои руки уп­равление всеми местными дела­ми". Он вместе с завкомами явочным путем ввел с 24 апреля 1917 года 8-часовой рабо­чий день, при помощи вооружен­ных матросов произвел реквизи­цию продуктов питания у имущих сословий, установил кон­троль за распре­делением продовольствия, провел ряд других мер. Словом, он действо­вал как реальная власть.
       К осени 1917 года основная масса жителей Архангельска и гу­бернии, не дождавшись от действий слабого Временного правительства, от рево­люции удовлетворения своих же­ланий, отдала свои симпатии партиям, защищавшим идеи социализма.
       Сенсационными результатами закончились выборы в Учредитель­ное собрание и городскую думу. 42 места в архангельской думе получили меньшевики и эсеры, кадеты - лишь только 10. Более 60 процен­тов населения губернии отдали свои голоса во время выборов в Учредительное собрание лидерам губернской организации правых эсеров - А. А. Ивано­ву и М. Ф. Квятковскому, выступав­шим за ликвидацию частной со­бственности на землю и бесплат­ную передачу ее крестьянству.
       За время с февраля по октябрь 1917 года на Архангельском Севере, как и во всей стране, Советы почти мирно взяли власть в свои руки. Временное правительство, разрушив основы государственности бывшей империи, оказалось не в состоянии решить насущных проблем, стоящих перед Россией, и проиграло натиску власти, рожденной народными массами. Это был период, когда "низы" сами решали свою судьбу.
       Переход власти в руки советов под руководством большевиков означал крах буржуазно-либеральной альтернативы, которую пыталось реализовать Временное правительство.

    * * *

       ...Еще сравнительно недавно советские историки восхваляли Октябрьскую революцию, доказывали истину о том, что "все мы родом из Октября". В наше время любой вправе иметь о минувшем свое суждение. Но до сего времени не прекратились дискуссии вокруг этого события. Одни считают, что Россия в то время сорвалась с истинного пути. В революции они видят причину всех бед, поразивших позднее нашу родину.
       Другие историки, напротив, доказывают, что только благодаря революции Россия превратилась в могущественное государство, сумела отстоять свою независимость в годы Великой Отечественной войны, создала передовую науку и культуру.
       Нам представляется, что, несмотря на полярность мнений, существующих сейчас по этой проблеме, можно сделать, по крайней мере, три важных вывода. Прежде всего, Октябрь 1917 года был и остается крупнейшим событием мировой истории, оказавшим влияние на судьбы народов многих стран. Российский эксперимент  попытка создать новое, более справедливое общество на земле  всегда учитывали политические деятели крупных стран мира. И это происходило независимо от того, оценивали ли они это явление со знаком "плюс" или "минус".
       Столь же однозначно напрашивается вывод о том, что российская революция 1917 года, начиная с февраля, развивалась по классическим канонам, которые проявились еще в XVIIIXIX вв. во Франции. За жирондой неизбежно следуют якобинцы, в ходе развития событий властями навязываются белый и красный террор, возникают гражданская война, хаос, разруха и диктатура, пожирающая, в конце концов, и самих детей революции.
       Несмотря на разнообразие подходов и суждений, сторонники любых политических взглядов согласны с мнением о том, что двигателем прогресса должна выступать не крутая ломка или перестройка всего и вся, а более "дешевый", щадящий народные массы, эволюционный путь развития хозяйственных, общественных и государственных структур.
       Отражением этих положений являются материалы нашей книги. В небольшом регионе нашли свое выражение все упомянутые нами особенности революционного потока 1917 года. Участники тех событий еще не подозревали о том, что впереди их ждут не менее сложные проблемы. События не заставили себя ждать - вслед за революционными потрясениями последовали иностранная интервенция и гражданская война.

    * * *

       По мнению современных исследователей, Россия в целом и ее отдельные регионы вступали в гражданскую войну постепенно. Уже с начала XX века в империи развернулось крестьянское движение против помещиков и власти за "землю и волю". В конце концов, оно влилось в общую войну. Своеобразными актами ее проявления явились Февральская революция, июльские события 1917 года, выступление генерала Корнилова и свержение левыми радикальными силами Временного правительства.
       В дальнейшем ситуация усугубилась роспуском Учредительного собрания и заключением Брестского мира. Однако в целом до конца весны 1918 года столкновения противоборствующих сил носили очаговый характер. Рождение антисоветских вооруженных сил на окраинах империи, вмешательство в дела России иностранных государств постепенно расширяли масштабы борьбы. Большевики и, как правило, возглавляемые ими Советы стремились путем оружия отстоять завоеванные позиции. Антисоветские силы, в свою очередь, использовали вооруженную силу для возвращения утраченной ими власти.
       Современные историки справедливо полагают, что гражданская война была порождена глубоким социально-классовым, национально-религиозным, идейно-политическим и морально-нравственным расколом общества и довела этот раскол до крайней степени, когда он затронул личность, семью, коллектив, нации и народности, общество.
       В ходе исследований и дискуссий высказано любопытное определение российской революции 1917 года как комплекса революций, различных по своей классовой и социальной природе, целям и задачам, составу участников, и вместе с тем уникально слившихся воедино и придавших огромную силу революционному процессу: пролетарская, крестьянская, солдатская, национальная и региональная. В определенном смысле "каждая социальная группа, каждая национальность, каждый регион, каждый город, каждая деревня имели свою собственную революцию".
       В этом потоке противоречивых событий преобладало разрушительное, радикальное начало. Соединение разных революционных потоков в Октябре 1917 г. явилось источником противоречий и известной слабости, предопределяя будущие проблемы, с которыми столкнулись большевики.
       Широкие демократические лозунги и популистские обещания быстро обнаружили свою несостоятельность во многих сферах жизнедеятельности государства. Как верно заметил архангельский историк В. Голдин, феномен "демократизации" в период гражданской войны и в конце 80-х - начале 90-х годов играл скорее роль тарана, разрушавшего старые структуры власти, нежели выполнял конструктивные функции. Политическим лидерам недоставало опыта управления и ответственности перед народом.
       Вместе с тем, следует отметить, что в начале гражданской войны и военной интервенции обозначился важный рубеж российской государственности - в июле 1918 года была принята первая в истории России Конституция РСФСР. Она закрепила систему государственного управления, основой которой объявлялись Советы рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. В ней провозглашались и законодательно закреплялись основы национальной политики, принципы Советской Федерации. С той поры все силы, выступавшие против Советской республики, действовали вне рамок конституционного поля. И, наоборот, Советы и правящая партия - коммунисты боролись за всемерное укрепление российской государственности на основе новой законности.
       Нельзя не согласиться с мнением русского философа Н.А. Бердяева, который, подводя итоги революции, писал: "России грозила полная анархия, анархический распад. Он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться" . Легитимность Советской власти, провозглашенная Конституцией 1918 года, противостояла расплывчатой и неясной позиции непредрешенчества, которую защищали антисоветские силы (сначала победа, потом Учредительное собрание, а затем определение формы государственного устройства).
       Наш анализ социально-политический ситуации, сложившейся на Севере, подтверждает вышеупомянутые положения. Этот регион на полтора года превратился в полигон военного противостояния антисоветских сил с молодыми частями Красной армии. Север являлся в то время аре­ной острейшей борьбы не только рос­сийского, но и международного масш­таба. В Архангельске нашел приста­нище почти весь дипломатический корпус во главе со своим дуайеном - послом США Д. Френсисом. Быстро увеличивались в своей численности воинские части той и другой стороны. Всего на Севере по­бывало до пятидесяти тысяч иност­ранных солдат и офицеров.
       Строго говоря, белые "втянулись" в гражданскую войну вслед за иностранной интервенцией, как ее "второй эшелон". В. Ленин, говоря об этом, отмечал: "Всемирный империализм, который вызвал у нас, в сущности говоря, гражданскую войну и виновен в ее затягивании...". Искусственный характер гражданской войны в России признавали и сами организаторы интервенции, утверждавшие, что без них белое движение быстро потерпело бы неминуемо немедленное поражение. Так, У. Черчилль предвидел, что вывод войск интервентов приведет к гибели всех небольшевистских войск в России: "подобная политика была бы равнозначна выдергиванию чеки из взрывного устройства. В России будет покончено с сопротивлением большевикам". Американский президент В. Вильсон, в свою очередь, предупреждал, что последует возмездие, наступит расплата, когда союзническим войскам придется уйти. В конце 1919 года около 50 тысяч насчитыва­ла в своих рядах белогвардейская армия, оставшаяся в сентябре 1919 года в одиночестве, против крепнувших сил Красной армии.
       Соединенным силам союзных войск и белогвардейцам противосто­яли войсковые части 6-й армии, а так­же Мурманского, Петрозаводского и Олонецкого участков общей числен­ностью около тридцати тысяч чело­век.
       История сохранила многие сви­детельства о боях, происхо­дивших под Шенкурском, на Северо­двинском и железнодорожном на­правлениях. Поняв бессмысленность своей борьбы, неся значительные потери, иностранные солдаты отказывались быть послушным орудием в руках политиков. Под давлением общественного мнения своих стран и ударов Красной армии союзные войска покинули Север в сентябре 1919 года.
       Белогвардейское правительство и военное командование во главе с опытным генералом Миллером сумели после ухода союзных войск создать крупную по местным масштабам армию и укрепить тыл, подавив внутренние беспорядки. Однако они оказались неспособны найти эффективный политический выход для нормализации ситуации: решить сложные военные, фи­нансовые и продовольственные про­блемы, обеспечить занятость рабо­чих. В обстановке поражения белогвардейских сил на других фронтах решение подобных задач являлось для них утопической иллюзией.
       Голод и моральные унижения, испытанные русскими людьми всех классов от пребывания ок­купантов на северной земле, вызвали массовое недовольство не только ра­бочих, но и буржуазии.
       В одной из записок руководителей торгово-промышленного союза, на­правленной белогвардейскому пра­вительству, читаем: "После из­гнания из области большевиков нача­лось господство союзников, или, вер­нее, англичан, в экономической жиз­ни". Предприниматели протестовали против того, что британское адми­ралтейство не разрешало судам иных держав, и в особенности нейт­ральных стран, посещать беломорс­кие морские порты.
       Начиная с сентября 1918 года, в Архангельске несколько раз вспыхи­вали забастовки рабочих лесозаво­дов. Резко высказывались против за­силья иноземного командования городс­кая дума, профсоюзы и земство.
       Подлинной катастрофой для Вре­менного правительства Северной об­ласти явились массовые восстания в армии. В Архангельске, на Онеге и Пинеге, на железнодорожном направлении и на Северной Двине в общей сложности за время гражданской войны про­изошло более двадцати различных по своему масштабу антиправитель­ственных выступлений белогвардейских солдат, большинство которых заканчивалось переходом их на сторону Красной армии. Настроения белой армии, являвшейся в тот момент важнейшим средоточением наиболее зрелых сил области, имели решающее значение для всего исхода гражданской войны на Севере.
       Глубокий экономический и политический кризис, усиливавшийся с каждым днем, привел белое правитель­ство к единственно возможному ре­шению - бежать из Архангельска. Одним словом, в ходе открытого противоборства антисоветские силы полностью проиграли свое дело новой модели российской государственности.

    * * *

       В нашей книге детально проанализированы причины поражения Белого движения на Севере. Напомним здесь главное: антисоветские силы могли противопоставить большевистской пропаганде и мерам, проводимым в жизнь советской властью, только набор идей, как правило, непонятных простому народу. Как российские, так и иностранные исследователи отмечают, что из множества документов и воспоминаний лидеров белого движения даже в наши дни невозможно реконструировать его программу. В них нет ничего кроме мечты об Учредительном собрании и призывов бороться "За свободу и Россию".
       Что касается Учредительного собрания, то один из современных исследователей не без основания заметил: "...вряд ли из данного Учредительного собрания вышло бы что-нибудь путное. Слишком уж много было в нем общего с предыдущими "Государственными" и "Демократическими" совещаниями, с беспомощным "предпарламентом". Не обладая ни реальной силой, ни единством, ни практической хваткой, вряд ли оно могло дать России что-то, кроме очередного потока говорильни".
       К этому можно добавить постоянный своего рода надклассовый стержень программы белого движения - "борьба с советской властью", которая должна была стать стимулом к сплочению в единый фронт различных политических группировок. Поэтому с самого начала принципом этого движения стало "непредрешение" проблем государственного устройства и внутренней жизни России до "победы над большевизмом" и созыва национального собрания. Отсутствие четких "предрешающих" лозунгов, подобных большевистским - "Мир - народам", "Власть - Советам", "Земля - крестьянам" считалось, по мнению многих участников белого движения, одной из важнейших причин его поражения.
       Нами уже отмечалось, что генерал В. Марушевский в своем анализе причин краха белого дела на Севере также пришел к подобным выводам. "Слабость Северного правительства , - отметил он, - была в неясности его политической программы... Именно в этом лежала слабость власти и задаток разложения армии". Земские органы, возникшие после февраля 1917 года, не пустили глубоких корней, крестьяне в своем большинстве выступили против земства.
       К этому можно добавить положение о том, что падение Северной области было вызвано не только наступательными действиями Красной армии. Не в меньшей мере оно явилось результатом внутренних процессов, следствием не прекращавшегося политического размежевания между различными социальными силами и классами, порождавшими постоянные политические кризисы и перемены во властных структурах.
       В целом со­бытия гражданской войны на Севере обернулись кровавой драмой. Никогда, видимо, не удастся опреде­лить масштабы людских потерь, по­несенных Россией в то время. Пули и снаряды, болезни и голод унесли ты­сячи жизней наших земляков. В ходе военных действий в северном крае бессмысленно погибли 327 английских и 244 американских солдат и офицеров.

    * * *

       Острая военно-политическая борьба с противниками оказала сильное влияние на правящую силу - большевистскую партию: постепенно происходил процесс ее милитаризации. Война породила агрессивность людей, стремление решать сложные проблемы простым путем. Это касалось как политических деятелей, так и обычных людей. Вследствие этого большевики, молодые советские активисты, как правило, не имевшие большой культуры, оказались морально подготовлены к применению жестоких мер. Постепенно в стране складывалась бюрократическая система. Советы, а также вся политическая и экономическая жизнь оказались подчиненными руководству единственной большевистской партии.
       Подобное поведение новых руководителей прослеживается во всей стране, в том числе и на Архангельском Севере. Эту сторону деятельности всех органов власти, в частности, усиление мер репрессивного характера, мы частично затронули в шестой части нашей книги.
       Таким образом, гражданская война явилась событием, предопределившим дальнейшее развитие советского общества, и стала связующим звеном с последующей эпохой. Но события, имевшие место в более позднее время - это уже следующая глава в истории России и ее северного региона.
      
      

    Содержание

       От автора ...................................................

    Глава первая

       К вопросу о проблемах историографии Архангельского Севера в 1917-1920 гг
      

    Глава вторая

       От Февраля к Октябрю
       В преддверии революции ...........................
       Время перемен .......................................................
       Пестрота политических партий .................................
       Февральская революция..............................
       Первые дни после краха империи..............................
       С верой в свободу....................................................
       Советизация Архангельской губернии............
       Рождение Архангельского Совета ................................
       Первые Советы в уездах.............................................
       Становление Архангельского земства.........................
       Первые земские съезды..............................................
       Советы начинают действовать ....................................
       Создание общественных организаций ...........................
       В интересах народа ..................................................
       Отношения советов с местной властью .........................
       Борьба рабочих за свои права ......................................
       Жаркое лето 1917 года .......................................
       После июльских событий............................................
       Работа политических партий .....................................
       Осень 1917 года......................................................
      

    Глава третья

       Победа Октября, установление советской власти
       "Настроение масс... решительное"..................................
       Земство и Октябрь 1917 года.........................................
       Горячие страсти в Архангельском Совете.........................
       Решающее сражение за власть советов...... .....................
       РКП(б) становится правящей партией .............................
       Новый расклад партийных сил ......................................
       Трудности нового этапа.................................................
       Губисполком, горсовет и земство.....................................
       "Маймаксанская республика" ..........................................
       Советы и экономика .....................................................
       На путях к национализации ...........................................
       Продовольственная и финансовая проблемы .......................
       Укрепление обороны Архангельска...................................
       "Мы временно отступаем, но мы придем"............................
       Северный фронт был особенно опасным
       Когда Родина в опасности
       Советы: сила и слабость.

    Глава четвертая

       Северная область под властью антисоветских сил
       Этапы антисоветского управления ....................................
       Рождение социалистического правительства.
       Начальные шаги деятельности Верховного управления...........................
       Реконструкция органов власти .........................................
       Необходимое отступление
       Первые шаги рабочей политики ........................................
       "Наша сила - в единстве"................................................
       ВУСО и настроение крестьян ...........................................
       Верховное управление и союзное командование ...................
       "Государственный" переворот ............ ............................
       Начало создания вооруженных сил ....................... ............
       Общее положение губернского центра и Северной области в конце 1918 года
      

    Глава пятая

       1919 год: время надежд и стратегия отчаяния
       Смена власти .................................................................
       Военная диктатура: проекты и реальность.............................
       Создать боевую армию... .................................................
       Консолидация антисоветских сил .......................................
       Рабочий вопрос...............................................................
       "Дело Бечина" .................................................................
       Судьба большевистского подполья
       Временное правительство и аграрный вопрос.........................
      

    Глава шестая

       Ликвидация Северной области
       В поисках спасения ..........................................................
       Последние правительственные акты .....................................
       Причины поражения "белого дела" на Севере ........................
       Заключение
      
      
      
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 99. Л. 1.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 514. Л. 3.
       Возрождение Севера. 1920. 18 февраля.
       См. Белый Север. Вып. II. С. 318.
       Этой характерной фразой начинались все первые 12 постановлений и воззваний Верховного управления Северной области, увидевшие свет в августе 1918 г Позднее она исчезла из всех документов.
       Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. (Далее: ИАОИРС). 1919.  1-2. С. 30.
       Северный фронт. 1961. С. 28.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 1. Протокол  1.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 5.
       Заброшенные в небытие... С. 129.
       Северный фронт... . С.27.
       Игнатьев В.И. Некоторые факты и итоги четырехлетней гражданской войны. С. 19.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 30. Л. 6-10; Белый Север... Вып. 1. С. 109-110.
       Белый Север. Вып. 1. С. 33.
       В 2002 году архангельский историк Н.А. Макаров издал монографию "Николай Васильевич Чайковский. Исторический портрет". В ней автор уделил значительное место пребыванию Чайковского на посту главы Верховного управления Северной области.
       Белый Север.... Вып. 1.. С.56.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 30. Л. 6.
       Шамбаров В.Е. Белогвардейщина. Интернетверсия.
       Заброшенные в небытие. Интервенция на русском Севере глазами ее участников. (1918-1919). Архангельск. . 1997. С. 450
       Там же. С.196.
       Добровольский С.Ц. Борьба за возрождение России в Северной области. / Белый Север. Вып. II. С. 25.
       Белый Север. Вып. I. С. 241.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1 Д. 400. Л. 1-9об. Письмо получено в Англии 17.09.1918 г.
       Возрождение Севера. 1918. 14 августа
       Цит. по: Голдин В.И., Журавлев П.С., Соколова Ф. Русский Север в историческом пространстве российской гражданской войны. Архангельск: Изд-во "Солти". 2005. С.84.
       Белый Север.. Вып. 1. С. 65.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 531. Л. 8.
       См. Непролетарские партии России. Урок истории. М.: Мысль. 1964. С.302, 305.
       Русский Север. 1919. 4 июня.
       ГААО. Отдел ДСПИ. 8660. Оп. 3 Д 901. Л. 62; Вестник ВУСО. 1919. 16 нояб.
       Чаплин Г.Е. Указ соч. С. 51.
       Минц И. Английская интервенция и северная контрреволюция.. М.-Л. Госиздат. 1931. С. 67.
       Новикова Л.Г Власть и общество на антибольшевистском Севере (1918-1920 гг.). Автореф. дисс... канд. ист. наук. М. 2004.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 2.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 2,5.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 1. Л. 1, 8.
       СУР ВУСО И ВПСО.  1. Ст. 3.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 25. Л. 1,3,8.
       СУР ВУСО и ВПСО. Постановления от 3, 15 августа и 4 сентября 1918 г. Ст. 11, 33, ГААО. Ф.1317, Оп.1. Д.75. Л.40-41.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 35. Л. 9.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 1. Л.4.
       Заброшенные в небытие...С. 450.
       Белый север... Вып. 1. С. 346.
       Письмо эсера Н. Авксентьева к эсерам Юга России //Пролетарская революция. 1921.  1. С.118-121.
       Заброшенные в в небытие... С.457.
       СУР ВУСО и ВПСО. С. 6-7.
       Интервенция на Севере в документах. С. 7.
       Левидов М. К истории союзной интервенции в России. Т. 1. Дипломатическая подготовка. Л., 1925. С. 177-178.
       Там же. С. 179-180.
       Газета "III Интернационал". 1918. 20 октября.
       См. М. Левидов. К истории союзной интервенции в России. Лю, 1925. С. 115.
       Белый Север. Вып. 1. С. 339.
       Ротштейн Э. Указ. соч. С. 113.
       Вестник ВУСО. 1918. 21-30 августа.
       Заброшенные в в небытие... С. 444-445.
       Там же. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 1. Л. 20.
       Возрождение Севера. 1918. 15 августа.
       Северный луч. 1918. 4 сентября.
       ИАОИРС. 1919.  10-11-12. С. 236.
       Цит. по: Ротштейн А. Когда Англия вторглась в Советскую Россию. М., 1982. С. 114.
       Рабочий Севера. 1918.  1.
       Северный луч. 1918. 30 авг.
       Интервенция на Севере... С. 17.
       СУР ВУСО и ВПСО. 1918. Ст. 10.
       Там же. Ст. 29.
       Возрождение Севера. 1918. 17 авг.
       Рабочий Севера. 1918. 25 авг.
       Вестник ВУСО. 1918. 18 августа.
       Там же. 1918. 15 сентября.
       Русский Север. 1919. 2 августа.
       ГААО.Ф. 218. Оп. 2. Д. 39. Л.3.
       ГАРФ. Ф.16. Оп. 1. Д.1. Л. 12; Возрождение Севера. 1918. 11 авг.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 25. Л. 7,8..
       РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 295. Л. 6; ГААО Ф. 1317. Оп. 1. Д. 75. Л. 4, 105.
       ГААО. Ф.1317 Оп.1 Д.75 Лл.4, 105.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 42. Л. 7.
       ГААО. Ф.1317 Оп.1 Д.49, 70 Лл.8-9, 13-14, ДД.17, 39, 57, 70 Лл.25-25об., ДД.19, 22, 25-30, 32-35, 37-38, 41, 43, 47-48, 51-52, Д.1.Л.10, Д.5. Л. 21, 40, 45.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 95. Л. 3.
       ГААО Отдел ДСПИ .ф. 8660. Оп. 3. Д. 901. Л. 79.
       ГААО. Отдел ДСПИ .Ф. 8660. Д. 901. Оп. 3. Л. 21,60.
       Поташев Ф.И. Мадонна Беломорья. Ростов-на-Дону. 2007. С. 54.
       Интервенция на Севере... С. 17.
       ГААО..Ф. 5915. Оп. 1. Д. 1. Л.18.
       Голос отечества. 1918. 28 августа.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 39, Л. 60,61, 76 и др.
       Там же. Ф. 110. Оп. 3. Д. 331, Л. 20; Северное утро. 1918. 18 августа.
       Там же. Ф. 110. Оп. 1. Д. 331, Л. 7,8.об; Северное утро. 1918. 18 августа..
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 39, Л. 91.
       Вестник ВУСО. 1918. 15 сент.
       ГААО. Ф. 110. Оп. 1. Д. 331. Л. 27 об.
       Там же. Ф. 110. Оп. 1. Д. 331. Л. 35.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 39. Л. 45.
       ГААО.. 218. Оп. 2. Д. 39. Л. 71; СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 20 .
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 67. Л. 1об.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп.1. Д.2. Л.3об.
       ГААО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 67. Л. 2.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 67. Л. 2, 3.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 9. Л. 83.
       Северный луч. 1918. 11 августа.
       Вестник ВУСО. 1918. 17 августа.
       ГААО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 23. Л. 210 об.
       Вестник ВУСО. 1918. 17 августа.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2.Д. 33. Л. 166 об.
       Отечество. 1919. 11 марта.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 33. Л. 115.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 33. Л. 166-166об.
       Там же. Л. 46.
       Там ГАОО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 33. Л. 112.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 37. Л. 60.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 39. Л. 112, 115.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 39. Л. 40-41.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 2. Л. 9.
       Там же. Ф.16. Оп. 1. Д. 1. Л. 20.
       Возрождение Севера. 1918. 31 августа.
       Данные приведены в книге Н.А. Макарова "Николай Васильевич Чайковский". Архангельск. 2002. С. 149.
       За народ. (Шенкурская газета). 1918. 1 октября.
       Овсянкин Е. Огненная межа. Архангельск. 1997. С. 113.
       ГААО. Ф. 1869. Оп.1. Д. 107. Л. 52.
       ГААО. Ф. 1999. Оп. 1. Д.10. Л.3об., 4, 5.
       Возрождение Севера. 1918. 21 сентября.
       ГААО. Ф. 1869. Оп. 1. Д. 10. Л. 379.
       ИАОИРС. 1919.  1-2, 1919. С. 30;  10 - 11 - 12. С. 236.
       Белый Север. Вып. 1. Архангельск, 1993. С. 193.
       См. Новикова Л.Г Власть и общество на антибольшевистском Севере (1918-1920 гг.) Автореферат дисс.... Канд. ист. наук. М. 2004.
       ГААО. Ф. 5915. Оп. 1. Д. 1. Л. 117.
       ИАОИРС. 1919.  1-2. С. 30.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 1. Л. 10.
       Белый Север. Вып. 1. С. 81.
       Белый Север. Вып. I. С. 340.
       Белый Север. Вып. 2. С 22.
       Заброшенные в небытие... С.217.
       М. Левидов . указ. соч. С117-118.
       Интервенция на Севере С. 21.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 20. Л.46, 50.
       Там же. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 488. Л. 6.
       Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 3. Л. 7.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 204. Л. 2.
       Ротштейн Э. Указ. соч. С. 119
       Интервенция на Севере. С. 97.
       Там же. С. 30.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л.18об.
       ИАОИРС. 1919.  1-2. С. 28-29.
       Рабочий Севера. 1918. 1 сентября.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 1. Л. 48,49, 49об.
       Вестник ВУСО. 1918. 17 сентября.
       Вестник ВУСО. 1918. 14 сентября.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 1. Л. 71.
       Там же. Д. 132. Л. 5.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 17. Л. 1, 1 об,
       ГАРФ. Ф. 5915. Оп. 1. Д. 4. Л. 35.
       Отечество. 1918. 20 сентября.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 1. Л. 71.
       Заброшенные в небытие... С. 194-195.
       Вестник ВУСО. 1918. 9 сентября.
       Отечество. 1918. 17 сентября.
       Отечество. 1918. 14 сентября.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 132..
       Заброшенные в небытие. С. 63.
       Отечество. 1918. 2 октября.
       Ротштейн Э. Указ. соч. С. 125.
       Заброшенные в небытие. С. 61.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 20. Л. 66.
       Там же. Л. 66 об.
       Там же. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 79
       Там же. Л. 81.
       Отечество. 1918. 6 октября.
       Интервенция на Севере . С. 45.
       Там же. С. 46-47.
       Заброшенные в небытие... С.64.
       Отечество. 1918. 17 сентября.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 531. Л. 8.
       Отечество. 1918. 4 мая.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 489.Л. 8. Подлинник. На бланке помета; "25.12. 1918. Не послана". Следовательно, телеграмма Колчаку не была отправлена. Впервые опубликована С.П. Мельгуновым в его материале "Н.В. Чайковский на "белом" фронте. См. Белый Север. Вып. I. С. 94.
       Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и ее крах. М.: 1983. С.161-165.
       Завтра. 2007. 24 января.
       Белый Север. Вып. I. С. 229-230.
       Болдырев В.Г. Директория, Колчак, интервенты. Воспоминания. Новониколаевск, 1925. С. 544-545.
       См. Зимина В.Д. Белое движение и российская государственность. Волгоград. 1997. С. 332.
       Болдырев В.Г. Указ. соч. С. 545.
       В документах ВУСО вооруженные силы Северной области первоначально именовались Русской армией. ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д.1. Л. 6
       Тучков А.И. Вооруженные силы Северной области в гражданской войне (1918-1920 гг.): Автореф. дисс... канд. ист. наук. Мурманск, 2002. С. 19-22.
       ГАРФ. Ф. 1. Оп. 1.Д. 1 Л. 122
       Там же. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 12.
       Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере . 1918 - 1920. М.: Изд.-во МГУ. 1993. С 120.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1.Д. 122. Л. 2.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1.Д. 1. Л. 6.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп.1. Д.1. Л.6..
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 17; Вестник ВУСО 1918 14 августа.
       ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 2, л. 4об.-5, копия. Опубл. в сб. "Интервенция на Севере... ". С.. 25-26.
       На деле союзное военное командование в целях укрепления своего влияния на русские вооруженные силы взяло в свои руки дело формирования и управления белогвардейской армией. В июне 1918 г. нача­лось формирование славяно-британского легиона, в августе - мурманской армии во главе с английскими офицерами с подчинением правилам дисциплины, установленным для английской армии, Подобная система комплектования, по мнению интервентов, должна была оградить солдат от большевистского влияния.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1.Д. 1. Л. 52.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 40. от 20 августа 1918.
       За народ. 1918. 1 октября.
       ГААО. Ф. 1999. Оп. 1. д.6.Л. 15.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 2.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф.. 8660. Оп. 3. Д. 901. Л. 14, 15.
       Там же. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 901. Л. 49.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 3. Л. 42.
       Заброшенные в небытие.... С. 237.
       Там же С. 239-240.
       Добровольский С.Ц. Борьба за возрождение России в Северной области. / Белый Север. 1918-1920 гг. Мемуары и документы. Вып. II. С. 28.
       ГААО. Отдел ДСПИ. ф. 8660. Д. 901. Оп. 3. л.. 68.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. .Д. 10. Сообщение от 28 декабря 1918 г.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 8660. Д. 901. Оп. 3. Л. 77.
       Белый Север. Вып. I. С. 217-219.
       ГААО. Отдел ДСПИ. ф. 8660. Оп. 3. Д. 901.. Л.. 72.
       Там же. Ф. 8660. Оп. 1. Д. 901. Оп. 3. Л. 95.
       Там же. Ф. 8660. Оп 3. Д 901. Л. 113об.
       Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере . 1918 - 1920. М.: Изд.-во МГУ. 1993. С 120.
       РГВА. Ф. 39453. Оп. 1. Д. 2. Л. 1.
      
       См. Пайпс Р. Струве: правый либерал 1905- 1944. Пер. с англ. М. 2001. С. 346-347.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 492. Л.1.
       За Родину. 1919. 20 февраля.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 9. Заседание 13 января.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л. 2. Печатный экземпляр.
       Отечество. 1919. 24 января.
       ГАРФ. Ф.16. Оп. 1. Д. 9. Л. 52, 101, 126 и др.
       Там же. Ф. 16. Оп. 1. Д. 9. Л. 52, 53, 101, 126, 127 и др.
       Там же. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 218. Л. 1.
       Белый Север. Вып. II. С. 354-355.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 487. Л. 55.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 8. Л. 36; Вестник ВПСО. 1919. 6 апреля.
       СУР ВУСО И ВПСО. Ст. 386.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. л. 133.
       Белый Север. Вып. I. С. 32.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 8. Л. 45.
       Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере С. 167.
       Минц И. Указ. соч. С. 218-219; Голдин В.И. Указ соч. С. 154-155.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 219. Л. 3об.
       Там же. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 18. Л. 13.
       Там же. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 219. Л. 3об. Письмо от 27 июля 1919 г.; Голдин В.И. Указ соч. С. 155.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 4. Л. 86-86 об.
       Белый Север. Вып. II. С. 145.
       Белый Север. Вып. II. С. 146-147.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 4. Л. 114 -116.
       СУР ВУСО и ВПСО.  7. С. 2.
       СУР ВУСО И ВПСО. Ст. 310.
       Белый Север. Вып. I. С. 237.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 9. Л. 98
       Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 16.
       Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 64. Л. 30-31.
       Белый Север. Вып. I. С. 237.
       СУР ВУСО И ВПСО. Ст. 310.
       СУР ВУСО И ВПСО. Ст. 236, 384.
       За Родину. 1919. 18 февраля.
       За Родину. 1919. 9 октября.
       Тучков А.И.Указ. соч. С.27.
       ГААО. Отдел ДСПИ. 8660. Оп. 3. Д. 901. Л. 36,90, 92, 117 и др.
       Тучков А.И. Указ. соч. С. 24. В литературе встречается утверждение о численности белой армии около 25 тысяч человек.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп.1. Д. 84. Л. 3; Белый Север. Вып. I. С. 25 и др.
       Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 3.
       Заброшенные в небытие...С. 456.
       ГАРФ. Ф 5805. Оп. 1. Д. 488. Л. 6.
       РГВА Ф. 39450. Оп. 1. Д. 152. Л. 195..
       СУР ВУСО И ВПСО. Ст. 489.
       За Родину! 1919. 1 мая.
       ГААО, Отдел ДСПИ. Ф.. 8660. Оп. 3. Д. 901. Л. 66.
       Там же. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л. 248- 270.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 32. Л. 61-66.
       Там же. Оп. 1. Д. 32. Л. 71; Д. 41. Л. 7
       Там же. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 488. Л. 6.
       Минц И. Указ. соч. С. 229.
       РГВА Ф. 39450. Оп. 1. Д. 20а. Л.1-2; Минц И. Указ. соч. С. 229.
       Минц И. Указ. соч. С. 230.
       Минц И. Указ соч. Там же.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 7. Л. 19.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 45. Л. 28.
       Вестник ВПСО. 1919. 16 марта.
       ИАОИРС. 1919.  1-2. С. 31.
       Там же. 1919.  3-4. С. 83.
       Марушевский В. Белые в Архангельске. 1930. С. 89.
       Отечество. 1919. 9 мая.
       Отечество. 1919. 27-28 июня.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 57. Л. 3. 16, 21, 30, 35 и др.
       Рабочий Севера. 1918. 25 августа.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 1. Д. 52. Л. 7.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 10. Телеграмма от 28 декабря 1918 г.
       ГААО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 61. Л. 27, 39.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 23. Л. 235.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 23. Л. 235,237.
       ГААО. Ф.50. Оп. 110. Д. 5. Л. 328.
       СУР ВУСО и ВПСО.  7. 1919 г., 15 февраля. С.3-4.
       Фомин Н. Союз строителей на Севере. 1917-1920. Архангельск, 1939. С. 21.
       ГААО. Ф.218. Оп. 2. Д. 55. Д. 59. Л. 33.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 39. Л. 112.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 11. Л. 37.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 53. Л. 59.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 55. Л.2,4; Фомин Н. Указ. соч. С. 23.
       Белый Север.. Вып. II. С. 348.
       Ротштейн Э. Когда Англия вторглась в Советскую Россию... С. 147.
       Заброешнные в небытие... С. 148.
       Белый север. Вып. I. С. 323, 324, 359.
       Вестник ВПСО. 1918. 12 дек.
       ИАОИРС. 1919.  10-11-12. С. 236.
       Там же.
       История большевистского подполья в Архангельске в период интервенции достаточно подробно освещена в воспоминаниях В.П. Чуева. Архангельское подполье. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-ао. 1968; См. также: Сбойчаков М. В бой роковой. М., Госполитиздат, 1982..
       Мурманские историки А. В. Воронин и П.В. Федоров высказали суждение о том, что в моей книге "Архангельск: годы революции и военной интервенции" (Архангельск, 1987 г.) "Дело Бечина" "разрекламировано" в качестве примера репрессивной политики Северной области". Подобное заявление является некорректным. Мы анализировали это дело, прежде всего, с позиции общественного настроения рабочего класса города и его профсоюзных лидеров. Заметим попутно, что "Дело Бечина" явилось толчком к началу второго тура разгула репрессивной политики белых властей. Вслед за сторонниками Бечина были наказаны, в большинстве случаев расстреляны, большевики-подпольщики, группы военных, профсоюзных активистов, солдаты белой армии, уличенные в стремлении перейти на сторону Красной армии. Эта политика расстрелов, выселения непокорных на Иоканьгу продолжалась вплоть до февраля 1920 года.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 5. Л. 123.
       Там же. Л. 125.
       Там же. Л. 129.
       Там же.
       Там же. Л. 130 об.
       92 Белый Север. Вып. 1. С.152-153.
       . ГААО. Ф. 334. Оп. 2. Д. 8. Л. 9.
       ГААО. Отдел ДСПИ..Ф. 296. Оп. 2 . Д. 20. Л. 3,4 и др.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 8. Л. 26.
       Там же. Оп. 2 . Д. 20. Л. 124.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф.1. Оп.1. Д. 10. Л. 11.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 218. Л. 1.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 272. Л.3,4.
       ГААО. Отдел ДСПИ. .Ф. 296. Оп. 2. Д. 20. Л. 67.
       Вестник ВПСО. 1919. 14 марта.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 296. Оп. 2. Д. 20. Л. 78.
       Там же Л.7.
       Белый Север. Вып. II. 47-48.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 219. Л. 1 об.
       Сбойчаков М.И. В бой роковой. М.: Политиздат. 1982; Чуев В.П. Архангельское подполье. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во. 1968.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 218. Л. 1-14.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 52. Л. 4,5; Ученые записки. Петрозаводск. Гос. ун.-та. 1960. Т. 13. Вып. 4. С. 70.
       ГААО. Ф. 1866. Оп. 4. Д.5а. Л.271.
       Там же. Оп. 2. Д. 77. Л. 1; А также ГААО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 2 Л. 1.
       Северное утро. 1918. 3 сент.
       Чуев В.П. Архангельское подполье. С. 39.
       ГАОО. Отдел ДСПИ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 2. Л. 6. Подлинник.
       Северный фронт... С. 166-168.
       Военные моряки в борьбе за власть Советов на Севере. С. 243; Северный фронт... С.168
       ИАОИРС. 1918.  12. С. 30.
       Чуев В.П. Указ. соч. С. 83.
       ГААО. Ф. 1866. Оп. 2. Д. 86а, донесение от 8 марта 1919 года
       Там же. Ф. 1866. Оп. 4. Д. 8. Л. 242.
       Там же. Л. 242об.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф.1. Оп.1. Д. 35. Л. 10.
       Чуев В.П. Указ. соч. С. 85.
       ГААО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 2. Л. 5,11, 45, 46, 68,89, 99, 163 и др.
       За Россию. 1919. 4 сент.
       Отечество. 1919. 29 апреля.
       Русский Север. 1919. 15 марта.
       Военные моряки в борьбе за власть Советов на Севере. С. 271.
       Борьба за торжество... С. 116.
       ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 53. Л. 50.
       Там же. Л.44, 44 об.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 59. Л. 33
       Русский Север. 1919. 4 июня.
       Там же. Ф. 218. Оп. 2. Д. 60. Л. 7
       Там же. Д. 61. Л. 57.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 55. Л. 42.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 53. Л. 59.
       Там же. Ф.218. Оп. 2. Д. 68. Л. 36-37.
       СУР ВУСО И ВПСО. Ст. 279 и 398. То и другое постановления были опубликованы в "Вестнике ВПСО".
       Минц И. Указ. соч. С. 205; Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере 1918-1920. Изд-во МГУ. 1993. С.110.
       ГААО. Ф. 1876. Оп. 3. Д. 10. Л. 37.
       СУР ВУСО и ВПСО. 1918. Ст. 81, 115.
       СУР ВУСО и ВПСО. 1918 г. Ст. 211.
       ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 219. Л. 12 об. -13; Минц И. Указ. соч. С. 207; Голдин В.И. Указ соч. С. 110.
       Голдин В.И. Указ соч. С. 110.
       ГААО. Ф. 383. Оп. 1. Д. 1. Л. 21.
       Воля Севера. 1917. 12 июля.
       Борьба за установление и упрочение советской власти на Севере. Сб. документов и материалов (март 1917 - июль 1918 гг.) Арх. книжн изд-во, 1959. С.161-163.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 279.
       СУР ВУ и ВПСО. Ст. 361.
       Там же. Ст. 398.
       Карр Э. История Советской России. Кн. I. Том 1 и 2. Большевистская революция.
       1917-1923. Пер. с англ.. М.: Прогресс. 1990. - С. 430.
       См. Минц. Указ. Соч., С. 206.
       Там же. С. 210.
       См. Минц. Указ соч. С.56, 61; Овсянкин Е.И. Огненная межа. Архангельск: изд.
       Архконсалт, 1997. С. 43-44.
       ГААО. Ф. 1876. Оп. 3. Д. 16. Л. 5, 10.
       Там же. Л. 6.
       Каждый уезд по-своему определял потребительскую норму. Так, например, пинежские органы власти определяли ее следующим образом: Для обеспечения хозяйств землей, по их мнению, необходимо иметь на каждого едока 2 десятины пашни, 6 десятин сенокоса и 7 десятин леса. ГААО. Ф. 1703. Оп.1.Д.4. л.215.
       Статистика землевладения. 1905 г. Вып. XV. Архангельская губерния. СПб., 1907. С. 26.
       Воля Севера. 1917. 6 июля.
       Воля Севера. 1917. 14 октября.
       ГААО. Ф. 1876. Оп. 3.. Дело ВПСО о расчистках. Л. 14.
       Там же. Ф.1876. Оп. 3 Д.22. Л. 18, 18об, 19.
       ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т. 2. Д. 2278. Л. 198.
       Там же. Ф. 29. Оп. 1.Т. 2. Д. 2278. Л.66-70.
       ГААО. Ф.1876. Оп. 3. Д. 10. Л. 47.
       Там же. Ф. 1876. Оп. 3. Д. 16. Л. 29.
       Там же. Ф. 1876. Оп. 2. Л. 18 об.
      
       Цит. по: Голдин В.И. Россия в гражданской войне. Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х - 90-е годы). Архангельск. Изд. "Боргес". 2000. С.42.
       Там же. С. 43-44.
       Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука. 1990. С.109.
       Ленин В.И. Полн собр. соч. Т. 39. С. 342..
       Цит. по: Интернет версия "За правду до смерти. Или кто и за что сражался на фронтах гражданской войны". 2006.
       См. Кара-Мурза С. Гражданская война (1918-1921) - урок для XXI века. М.: изд-во Эксмо, 2003. С. 352-353.
       Шамбаров В.Е. Белогвардейщина. Интернетверсия.
       Белый Север. Вып. 1. С.341.
       Голдин В.И .Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918-1920.МГУ, 1993. С. 161.
      
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 8. Л. 57.
       ИАОИРС. 1919.  5-9. С. 132.
       Отечество. 1919. 6 июня.
       Белый Север. Вып. II. С.41.
       Из истории гражданской войны в СССР. Т. 2. С. 714.
       Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и ее крах. М.: Мысль. 1983. С. 127-128.
       ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 488. Л. 6.
       Возрождение Севера, 1919, 15 августа.
       Заброшенные в небытие...:. С. 323.
       Ротштейн Эндрю. Указ. соч. С.150.
       Белый Север. Вып. 1.С. 279.
       Заброшенные в небытие. С. 346-347.
       Миллер Е.К. Борьба за Россию на Севере. 1918-1920 гг./Белый Север. Вып. 1. С.24-25.
       Из истории гражданской войны в СССР. Т. 2. С. 725.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. л. 296; Северный фронт... С. 71.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1.Д. 4. Л. 2
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 9. Л. 67.
       Там же. Ф. 50. Оп. 110. Д. 9. Л. 94.
       Там же. Ф. 336. Оп. 1. Д. 9. Л. 94.
      
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 9. Л. 78.
       Русский Север, 1919, 8 августа
       Русский Север, 1919, 10 августа
       Вестник ВПСО. 1919. 23 августа
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л.281.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 9. Л.81.
       Там же. Л. 85.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1 Д. 1 Л. 5.
       Белый Север. Вып. II. С. 65-66.
       Белый Север. Вып. 1. С.337.
       Белый Север. Вып. II. С. 82.
       Там же. С. 83.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 9. Л. 123
       Там же. Д. 9. Л. 127-129
       Из истории гражданской войны в СССР. Т.2. С. 722
       Вестник ВПСО, 1919, 24 августа.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 9. Л. 50.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 581. От 13 октября 1919 г.
       ГААО. Ф.50. Оп. 110.Д. 9. Л.79.
       Отечество. 1919. 30 сент.
       Русский Север. 1919. 16 сентября
       РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 275. Л. 100.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп.1. Д. 539.Л.4.
       Там же Л. 3.
       В.Чуев. Указ. соч. С.117.
       ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д.597. Л. 92; Среди расстрелянных Д. Хабаров, К. Наумов, А. Гурьев, Ф. Опарин, И. Комашко, С. Овсянников и др.
       РГВА. Ф. 39453. Оп. 1. Д 61. Л. 18.
       Ротштейн Э. Указ. соч. С.147-149.
       ГААО. ОДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л. 266.
       СУР ВУСО и ВПСО. Ст. 479.
       Интервенция на Севере в документах. С. 76.
       Там же. С 78.
       Из истории гражданской войны в СССР, Т. 3. С. 729.
       Заброшенные в небытие. С.365.
       ГААО. Ф. 5915. Оп. 1. Д. 14а. Л. 2, 3.
       Белый Север.. Вып. I. С. 26-27.
       Интервенция на Севере в документах. С. 83
       Добровольский С.Ц. Борьба за возрождение России в Северной области. / Белый Север. Вып. 2. С. 90.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 17.
       Там же. Л. 49.
       ГААО. Ф. 50. Оп. 110. Д. 32. Л. 19.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 12. Л. 6-9.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 40.
       Вестник ВПСО. 1919. 2 ноября.
       ГААО. Ф. 69. Оп. 14. Д. 895. Л. 2-3.
       ГААО. Ф. 1866. Оп. 4. Д. 8. Л. 383-389.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 50.
       ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 12. Л. 42.
       Русский Север. 1920. 4 янв.
       ГААО. Ф. 228. Оп. 1. Д.2,3,4, 7, 10, 13 и др.
       ГААО. Ф. 336. Оп. 5. Д. 32. Л. 1.
       ГААО. Ф. 2069. Оп. 1. Д. 58. Л.42.
       Сведения заимствованы из журналов и постановлений Пинежской оценочной комиссии. См. ГААО. Ф. 2069. Оп. 1. Д. 58. Л. 1,18, 30,42, 83, 98, 106 и др.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 82.
       ГААО. Ф. 29. Оп. 1.Т. 2. Д. 2278. Л.66-70.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 70; ГААО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 4. Л. 60 об.
       Ротштейн Э. Когда Англия вторглась в Советскую Россию. С. 147-149.
       ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 91.
       ВЕСТНИК ВПСО. 1919. 12 июня.
       Марушевский В.В. Год на Севере (август 1918 - август 1919 г.)/Белый север. Вып.II. C/ 329.
       ГААО. ОДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л. 215.
       РГВА. Ф. 39453. Оп. 1. Д. 5. Л.10, 20; Д. 6. Л. 9;Д. 15. Л. 8.
       ГААО. Ф. 5915. Оп. 1. Д. 6а. Л. 33.
       ГААО. ОДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л. 264. Приказы за 1919 год.  298
       Белый Север. Вып. II. С. 211-213; Ротштейн Э. Когда Англия вторглась в Советскую Россию... С. 147-149.
       Архив РУФСБРФ по Архангельской области. Следственное дело на Мартынова Я.А. и др. Подлинник.
       ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 82; ГААО. Ф. 336. Оп. 1 Д. 53. Л. 50..
       Белый Север. Вып. II. С.267.
       ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 84. Л. 46.
       ГАРФ. Ф. Оп. 1. Д. 25. Л. 52, 57, 76.
       Белый Север... Вып. II. С.169-170.
       Минц И. Указ. соч. С. 183.
       Белый Север... Вып. I. С. 258,326.
       Белый север. Вып. II. C. 434-435.
       Белый Север. Вып. I. С. 259.
       ГАРФ. Ф. 5915. Оп. 1. Д. 6а.. Л. 47.
       ГААО. ОДСПИ. Ф. 8660. Оп. 3. Д. 903. Л. 215. Приказ от 26 июля 1919 г.
       Там же. Л. 22.
       Интервенция на Севере в документах... С. 84; Белый Север... Вып. .2 . С. 435-436.
       Наша война. 1920. 21 февраля.
       Русский Север, 1920,18 февраля.
       ГАРФ. Ф.5867. Оп. 1. Д. 25. Л. 147.
       Там же. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 25. Л.147.
       Возрождение Севера. 1920. 18 февраля.
       Там же.
       ГАРФ. Ф.5867. Оп. 1. Д 99. Л. 2; Белый Север... Вып. 2. С. 437.
       ГАРФ. Ф.5867. Оп. 1. Д. 63. Л. 28.
       Интервенция на Севере в документах. С. 93.
       Северный фронт... 253-254.
       ГААО. Ф. 215. Оп. 3. Д. 37. Л. 14, 14об, 15.
       ГААО. Ф. 215. Оп. 3. Д. 38. Л. 1-1об.
       ГААО. ОДСПИ. Ф.1. Оп. 1. Д.67. Л. 85об.
       В 1921 г. один из главных руководителей репрессивной политики в Архангельске М. Кедров издал пьесу "Три года: (опыт социальной драмы): Из эпохи гражд. Войны. 19181920: В 5 д. М.: Госиздат. 1921". Брошюра является апологией террора против буржуазии Севера. Один из ее героев, некто Г. Твердов, член ревкома, обращаясь с балкона к людям, среди которых была группа арестованных, в том числе и его отец, огласил смертный приговор осужденным, приказав немедленно привести его в исполнение.
       ГААО. Отдел ДСПИ. Ф.1. Оп. 1. Д. 66. Л. 37.
       102 Архивная справка ФСБ РФ. Хранится в архиве автора.
       Белый Север. Вып. I. С.28-29.
       ГААО ОДСПИ . Ф. 1. Оп. 1 Д. 67. Л. 88.
       Там же. Ф. 1.Оп. 1. Д. 67. Л. 90.
       Осоргин М.А. Ситцев Вражек//Урал. 1989.  7. С. 86.
       "Наука и жизнь". 2005.  4, С. 84.
       "Наука и жизнь". 2005.  4. С. 84; С первым фактором П.Н. Милюкова вполне солидарен А.И. Солженицын. Он заметил по этому поводу:" Сквозь всю гражданскую войну поведение недавних союзников России поражает корыстью и слепым равнодушием к Белому движению - наследнику союзной императорской России... За всякую помощь свою белым войскам союзники драли вознаграждение - золотом от Колчака,, а на юге России черноморскими судами... И даже до позорности: англичане, уезжая с архангельского Севера, часть царской амуниции вывезли,... остальное утопили в море, только бы не досталось белым". / Солженицын А.И. Двести лет вместе. Ч 2. Гл. 16.
       Там же.
       Там же. С. 85.
       Там же. С. 84-85.
       Там же.. С. 84-85.
       См., например, Новикова Л.Г. Указ. соч. М., 2004.
       Белый север... Вып.. 2. С.438.
       Из истории гражданской войны в СССР. Т. 2. С. 725.
       Белый север. Вып.. . 2. С.438.
       Известия АОИРС. 1919.  1-2.
       Белый север. Вып.. 1. С.341.
       Там же.
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 17/01/2021.
  • © Copyright Овсянкин Е.И. (oei@atknet.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 651k. Статистика.
  • Монография: История
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.