Вятка для иностранных писателей - что-то вроде Земли Санникова: то ли есть она в России, то ли отсутствует. Тем более, до сих пор исторически всегда бывшая Вятской землёй область называется Кировской, что даёт ненужное раздвоение, - одно в представлении людей и другое отмечено на любых картах, географических и прочих.
В литературной истории России Вятка известна тремя выдающимися писателями, - А.И.Герценом, М.Е.Салтыковым-Щедриным - оба жили тут в ссылке, и Александром Грином, вятским уроженцем. Все последующие, пробующие запрыгнуть на общий их пьедестал, смешны убогостью.
Пытаясь добраться до самого тайного в русском творчестве, здесь, на Вятке, со мной беседует немецкая писательница, и после множества её уточняющих вопросов говорю ей: - "Трагедия современного русского писателя в том, что он одновременно живёт и на небе, и на земле. Он знает, глядя с точки посторонней, как жить люди должны и видит вокруг себя совсем иное. Так и вынужден писать, рассматривая происходящее в жизни через идеальное."
Меня спросили, кого я процитировал. Никого, ответил, сам так знаю, понимаю и говорю. Попросили написать русскими печатными буквами и пообещали вставить в рамку, повесить на стену квартиры там, в Германии, для размышлений о нас дальнейших...
Как живут сегодня писатели, начинавшие заниматься творчеством в 70-80 годы? Те, кому сегодня вокруг пятидесяти и по возрасту они в самый раз для сотворения прозы? На какие деньги живут? И почему - в любых политических, экономических условиях, отвращающих от жизни даже физиологической, - пишут произведения?
Мало кто заметил, что наше поколение в истории и СССР, и России самостоятельной и проходило, и идёт через уничтожение. Там, в СССР, сначала нас учили писать. Что и противно, и раздражительно. Подсказывать в литературе можно, учить - птица сама знает, как летать. Природой заложено, как и способность к творчеству в художнике всяком, что сочинителе музыки, что живописце, - ну так понятно... Затем там, в СССР, отмечая самых даровитых, делали любые гадости для того, чтобы в печать не пропустить. Творилась политика уничтожения всех молодых для оставления какого-нибудь дерева в пустыне. На дерево навешивались литературные и государственные премии, издаваемые книги с фамилией дерева, творческие дачи, квартиры, санатории, поездки по стране и за границы любые за счёт государства, то есть денег народных. Дерево иногда вещало на тему заботы о молодых писателях, и как раз само это словосочетание, молодой писатель, означало то же, что заключенный лагеря. Умеющих унижаться, подхалимничать молодых писателей иногда всё-таки издавали общими книжками, для отчёта кабинетных деревьев. Такие книжки называли братскими могилами, - и много людей помещено, и читать никто не хочет. Закрыто навсегда. И цензура вместо пса цепного.
Вот в этих условиях наше поколение писателей и научилось писать не что указывают со съездов партийных и писательских, а как понимаешь и сказать хочешь. Свободно писать. Второй выбор был - замолчать. Но и замолчавшие, и продолжавшие путь свой в литературу обычно с отвращением говорили о тех, кто в литературе правил наверху. И в Москве, и в областных писательских организациях. Подлость везде подлость, деревья областные старались копировать московские дубы. Вся эта мерзавщина дуроплётная, занятая прижизненным построением монументов для себя лично, часто в самой литературе ничего не понимающая, Союз писателей СССР и развалила. Это мы потребовали их ухода из литературы. Это наше поколение глаза в глаза высказало им своё презрение. Конкретно - на последнем в СССР всесоюзном совещании молодых писателей. Перед началом совещания мы ещё надеялись, что нужны своей стране. Что отношение к нам будет честное, и многих из нас примут в творческую организацию, наши книги начнут печатать. Когда было? Года за два до развала всего СССР? Вот как первых указчиков бури замечать не умели, да ведь писатели - не кочегары и не плотники, в жизни всего общества скрытое понимают? Без интуиции не работают, выписывая страницы романов? И - без настоящего аналитического прогляда насквозь...
Тогдашний начальник кировских людей, называвших себя писателями, отчитывался в стихах: "Но зато я с детства знаю, с кем идти и бить кого." Так решались проблемы доброго отношения к живым людям, любви к человечеству, разделенного на приговорённых к битью и - на своих, с кем водки выпить можно и кто из родни, к блату причислен.
Когда руководивший Союзом писателей СССР В.Карпов начал торжественное закрытие того, оказавшегося последним в СССР совещания молодых писателей слащавым "подведением итогов замечательной работы", наше поколение, понявшее очередной обман, встало в зале и начало скандировать "Долой Союз писателей! Долой Союз писателей!" И начало зачитывать Письмо Семидесятидвух, подписавшихся под требованиями, нужными исполнением нам. Бунт случился, в самом-пресамом идеологическом органе КПСС, в Союзе писателей СССР. Как ответил В.Карпов, лауреат всего и всея? "Что вы раскричались? Тут у нас парни есть с крепкими плечами, сейчас они войдут и наведут порядок".
Писателям угрожать физической расправой? Собранию поэтов и прозаиков из всех тогдашних республик СССР? Сразу после того, как в Тбилиси при разгоне митинга погибли десятки людей?
Ума нет - считай калека. Народная мудрость.
Наше поколение и по Москве, и по своим городам знало, что такое ОМОН: в горбачёвские времена символ бесправия. Поэты из Тбилиси привезли на то совещание неизвестные по гостелевидению съемки избиений и убийств участников митинга, да и настроения были освещены надеждой на многое хорошее, на свободу - в творчестве.
Приехали. После того "события" многие из нашего поколения к Союзу писателей СССР начали относиться только с презрением.
Так обращались с нами, уничтожая презрением новое поколение поэтов, прозаиков, драматургов. Умных, талантливых, образованных, собравшихся со всего Советского Союза. Нам прямо показали, мы со своими произведениями в литературе не нужны.
В.Карпов мордоворот - это одно; В.Карпов фронтовой разведчик, Герой Советского Союза - другое. Мы понимали, за что можно уважать и за что - отвергать. Он и его подручные не понимали, что достоинство - не в унижении сразу всего нового поколения писателей.
Разве мы ненавидели свою страну, сплошь были антисоветчиками?
Мы любили своих родителей. Свои сёла и города. Свою природу. Свою историю. А ненавидели - ложь. А ненавидели - гнусность палачей от литературы, творивших тогда очередной, для нас теперь, не называемый вслух тридцать седьмой год. С главной целью: всех под замок умолчания. И мы уже знали рассказы честнейшего Варлаама Шаламова, и мы уже помнили, в России умеют складывать избушки из оледеневших тел погубленных...
Почему им, Карповым-Бондаревым, потребовалось настойчиво отрицать наше поколение? Потому что на встречах с нами они увидели: в литературе выросло поколение, умеющее писать иначе. До нас появлялись отдельные личности и литературные группы. Мы стали первым поколением в СССР, умеющим писать художественные произведения без цензуры. За весь двадцатый век - первым поколением.
Главным отличием стало безбоязненное написание правды. А она и отрицала их "выполняя решения прошедшего съезда КПСС", их многотомные словесные иллюстрации к сусловшине.
Бесславно заканчивается общество, уничтожающее ум, талант, правду писателей. Прыгай не прыгай, постановляй не постановляй, но тысяча сантехников, собранных вместе, одного рассказа написать не могут. Как и тысяча чиновников, "способных" руководить.
Надо было внимательно смотреть тогда политикам, если пошёл развал главной идеологической конторы по выполнению заданий ЦК КПСС - до развала страны два шага, это ведь простейший опыт разных стран...
Никакие революции и контрреволюции не способны уничтожить Чехова, Толстого, Бунина, Куприна, Лескова, Тургенева, Гоголя, Пушкина. Пробовали многие. Последними - чиновники КПСС. Не получалось, хотя до сих пор не понятно, почему они нам запрещали знать произведения многих и многих наших писателей: Зайцева, Шмелёва, Аверченко, Теффи, Газданова... Одно понимается, они пробовали остановить развитие мысли. Сделать то же самое, как, например, остановить развитие весны, или другого натурального природного явления.
В 1991 году рухнул, утонул в неизвестности целый семидесятилетний по возрасту склад советской литературы. Многое, многое из того, что печаталось в СССР, награждалось высшими государственными премиями, сейчас и за зарплату читать не каждого упросишь. Доказывай не доказывай "классикам" советской выдумки - не устроились произведения в литературу мировую, - их произведения, - не Шекспиры они и не Сервантесы. Открылось, когда дошло до настоящего: дырявая лодка в воде тонет сразу. Как это страшно для писателя, верить власти и "исполнять социальный заказ..."
Верить, оказалось, надо уму и душе, и интуиции, и народу, знающему жизнь в полной натуральности...
Иезуитству, цинизму совдеповщины приходится поражаться до сих пор. Они, коммунисты, уничтожили физически миллионы людей и среди миллионов - твоих прямых предков, они издевались над твоим отцом, сыном "врага народа", и они же и хотели, и требовали от тебя похвальбы для себя. И сумасшедшими себя не считали.
Куда после августа 91 года делись провинциальные литературные начальники, Митниковы и Дудкины, десятилетиями приученные обслуживать, "идеологически", обкомы КПСС? А никуда. Спрятали партбилеты и отправились к губернаторам выпрашивать деньги на свои книги за привычное "чего изволите." Пишут злое, проклиная новые условия жизни. Так бесталантливо пишут, что читать их - тошно. И руководят "творческими процессами". Совести нет. Стыда нет. В отставку - никак. Есть вой: я вот дожил до семидесятилетия, а где мне памятник при жизни? И почётный гражданин я, и определяю до сих пор, кого в литературу не пускать, и пишу толстые романы языком своей деревни, истинным, со стороны называемым недругами изуродованным и убогим, а никто праздновать в честь меня не хочет, меня не почитает.
За что уважать омерзительное и почитать - наверное, они сами себя не спрашивают. Страшно ведь спрашивать у собственной совести, почему-то окончательно никак не исчезающей, - у себя, самообожаемого, спрашивать без вранья...
И - честно отрицать себя прежнего, прежнюю ложь.
Да, жизнь сегодня во многом отвратительна. Потому Митниковым и Дудкиным благодарности не дождаться. За их поганую ложь, сработавшую не на укрепление, а на распад прежней страны.
Всякое возможное изменение они и в романтическую вначале перестройку горбачёвскую угнетали и тормозили любым способом. Умолчанием. Отрицанием. Лживыми рецензиями на хорошие произведения. Отказом в любой помощи, моральной - в первую очередь. А нас уже начинали замечать писатели иностранные и по прочитанным нашим произведениям приглашать в свои страны...
Чтобы впервые увидеть, как они говорили, не посланцев ЦК комсомола и партии, - просто нормальных писателей.
Начальники от литературы московские и областные, имевшие многие блага от власти прежней в виде квартир, санаториев, газет и журналов для опубликования и восхваления себя, а главное - издательств, где из себя и родственников выстроили очереди и получали крупные гонорары, нам, ещё советским тогда и нищим писателям, имевшим только зарплаты на пропитание, предложили издавать свои книги за свой счёт. Цена счёта - машину купить можно было. И нам - издавать без гонораров. Ты и напиши, и найди деньги, напечатай, ты и продавай. Подлость та ещё, и через неё мы прошли, в основном стороной, произведения не издав. Не Михалковыми были наши отцы...
Не литература им оказалась нужной, а прилитературное материальное корыто. С подливкой вроде бы славы навечной...
А куда после того же августа 91 года направилось наше поколение? Когда государство, отрекаясь от народа, отреклось и от писателей?
Жить продолжало вместе со своим народом. Часто в той же нищете, что и весь обворованный чиновничьей номенклатурой народ.
"Оставьте меня в покое. Я сам разберусь и напишу, как могу и как хочу. Если мне дано природой моей". Правило, жёсткое для современного поэта, прозаика. Честное.
Получилось, мужество для писателя в России оказалось на первом месте. Чтобы прочитать всю ту художественную и публицистическую нашу литературу, вернувшуюся из эмиграции замечательными книгами. "Окаянными днями" Бунина. "Опавшими листьями" Розанова. Полками, полками накапливались книги, через столько десятилетий после сталинских лагерей и кэпээсэсных запретов вернувшиеся на Родину. И показавшие: начинать продолжение хорошей русской литературы нужно отсюда. При желании и умении авторов новых. Не от "Вечных зовов" и "Касьянов Остудных".
На улице города - рюмочная. Вывеска над ней: "Вечный зов". Что оставил сообразительный народ от толстенного сочинения...
Мужество - на первом месте. Чтобы после осознания великости возвращённой на Родину правды, возвращённой на Родину русской литературы не испугаться и взять перо, пробовать создавать самому...
Зная, что литература, написанная до тебя, помогает своим строгим присутствием. Не губит страшным давлением ответственности, замечательности, - на то она и литература...
Пока первые неожиданно разбогатевшие на разграблении страны помнили о русской культуре, кто-то из нашего поколения успел издать свои произведения за счёт спонсорских денег. Кто-то совратился дедективщиной, разливухой о бандитах и проститутках. Уходя во временное, в пену желтушную вместо "ждите отстоя." Кто-то рванул назад, в "инда взопрели озимые." Свобода творчества живёт без подсказок...
Свободными оказались все. И пошедшие своей одинокой, как в творчестве и должно быть, тропой. И ринувшиеся на широкий проспект, заставленный по обочинам фуршетными столами. На пути к новым премиям. Имени авторитета Бори-Америки. Или имени себя. Заново стало только за зарплату возможным искать читателей для книг "лауреатов" новых премий.
Но и хорошо, при всех сопутствующих гадостях, что есть свобода. Она как раз и даёт возможность естественного развития литературы.
Свобода мышления и творческого поступка - нормальное и непременное условие для творчества. Как кислород в природе. Что и отсутствовало в Союзе писателей СССР...
В основном все писатели нашего поколения живут в провинциальной России. Здесь нет пустой трескотни букеров-анти-букеров-шор-листов и похорон русской литературы, устраиваемых самим министром культуры России Швыдким, должным, как понимается людьми нормальными, заниматься совсем обратным, - развитием русской литературе. Здесь помнится честное из литературы прежней. Здесь пишутся произведения. И не издаются.
Что мы написали? Где оно?
Писателями нашего поколения написаны книги стихов, рассказов, повестей, романов. Книги краеведческих исследований родных мест.
Мы - снова в самиздате. Это первый признак несчастного настоящего и несчастного будущего нашей страны. Писатели - те же барометры...
Самиздат сегодня появился не только по политическим причинам. Причины политические - да не нужны сегодня писатели государству, потому что политики, направленной на созидание государства, нет. Ни у одной из зарегистрированных партий, и команд руководящих. Причины экономические - в провинции нет настоящих издательств, типографиям выгоднее печатать упаковку для тортов и наклейки для алкоголя. Причины нравственные - сегодня нет в России деятелей, заботящихся о культурном будущем времени, о культурном будущем населении страны. А значит нужно работать над новыми произведениями и ждать времени своего. Когда появятся подлинные патриоты, когда появятся подлинные государственники. Когда пойдут по городам российским посланцы деятелей таких и начнут отыскивать, что же написано поколением писателей, вошедших, ворвавшихся в русскую литературу в семидесятых, восьмидесятых годах конца двадцатого века. Не может быть, чтобы сотни писателей нашего поколения либо все превратились в спекулянтов-предпринимателей, либо все оказались потерявшими талант.
Спокойными. Мы научились быть спокойными. Не орать на всю Россию о своём выдающемся таланте. Не губить талантливых рядом с собой. Не просить у президентов деньги для возможности творчески работать. Не кланяться Соросам, обещая оплевать свою страну.
..В России долгие, до обрыва терпения, долгие зимы. И яркие, нежные красками, живительные вёсны. Такой и будет литература художественная, написанная писателями нашего поколения. Потому что она уже началами сделана, она - есть.