Мир - весь, живёт содержанием. Как и любой человек.
Автор.
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Волна 1
В тёплой летом Киргизии вверху блестело прозрачнейшей голубизной без облаков, с отливами бирюзой по низу высочайшее, широчайшее небо.
Тянь-Шаньские высокие горы с белейшими вечными ледниками в самом небе тянулись за морем.
Зелёными свечами стояли пирамидальные, здесь, тополя.
Мама, прижав к себе тёплое тельце сына, шла к блескучей отражением неба широкой, широкой воде с золотыми блёстками разделённого тихими наплывами низких волн ярчайшего Солнца. За руку вела второго сына, на два года постарше.
Позади медленно шёл отец. На костылях, таким приехавшим сразу после окончания войны сорок пятого года.
Подошли на самый песок берега.
Сели.
- Вот, сыночки, наш Иссык-Куль, наше киргизское море. Море вашей Родины. Иди, маленький, потрогай море.
Младший пополз к тёплой воде, тонкой прозрачностью накатами на песок. Хотел подняться на ножки, плюхнулся на воду.
- Забери его, как бы не нахлебался, - громко сказал отец.
Сидели, вчетвером, на берегу.
- Сыночки, видите море плоское? До самых дальних гор оно... Так и жизнь, то же самое море. До далёко, до далёко... Трогать вам придётся саму жизнь, как вас вырастим. И кем вы станете?
- Людьми бы выросли, людьми, - сказал папа и задумался.
...Плоское холодное северное море на другой стороне света натягивалось на берег широкими, широкими медленными волнами. Под серым северным небом, просвеченным почти над водой дальнего горизонта бледными жёлтыми облаками.
По берегу проходили одетые в куртки люди, не торопились.
Молодой человек сказал жене, стоящей рядом.
- Хочу искупаться, когда сюда снова попадём?
- Август, а здесь холодно, простынешь.
- Не простыну. Когда-то маленькому мне мама сказала - иди, потрогай море...
Остался в трусах, пошёл в самый холод серой воды.
Нырнул. Бултыхался. Смотрел в холодное небо из самого моря. Трогал волны, трогал натекающие.
Иди, потрогай море. А сама жизнь вся - море...
Вспоминал и маму, и папу. На костылях после той войны, сорок пятого года.
С берега кричала жена, звала выходить на песок.
Прибалтики.
Пасмурной сегодня.
...Когда посмотришь на мир вокруг и вплотную без запятых, а через многоточия...
Он для кого?
Он зачем?
Он для чего?
Для жути?
Для радости?
Мир - что? Что же своим устройством и что же своей конкретностью?
Иди, потрогай море...
Иди, потрогай мир...
Волна 2
Огуречик-человечик,
Не ходи на тот конечик.
Там мышка живёт.
Тебе хвостик отгрызёт.
- У меня хвостика нет.
- Ты бойся на всякий случай, найдут и отгрызут хвостик, если захотят. Не знаешь ещё, люди какими бывают...
Тебе шесть лет. Ты слушаешь стишок и жалко огуречика. И самому не надо ходить на тот конечик, запоминаешь, там сделают плохое. Опасливо становится, ты ведь маленький, ты только-только начал ходить в школу, в первый класс.
Твоя школа называется Колбаса. Какая настоящая колбаса, съедобная, ты не знаешь, в столовой её не выдают, не бывает, и в посёловском магазине её нет. Колбасу показывают в кино, когда в Москве сидят гости и говорят: - колбасы я наелся в буфете на работе, зажарь мне котлеты .
Ты не понимаешь, как можно говорить кому-то его желания. Ты привык, а сначала научился съедать то, что дают в столовой. Ты живёшь в детдоме, вокруг тебя шестидесятые годы двадцатого века.
Школа Колбаса - твоя самая первая, сделана так. Выкопана длинная прямая яма, примерно на метр в глубину, чтобы ниже надо было стены класть. Стены сделаны из самана, поверх наложены горбыли, на них плетни из хвороста, дальше солома, на солому набросана земля. Окошки маленькие, их засыпает снегом, в классах горят керосиновые лампы. Полы земляные. В школе четыре комнаты - классы, и две печки. На перемене ты бежишь к печке, открываешь топку, достаёшь из кармана запрятанный на завтраке в столовой хлеб, кусочек сала, отламываешь от веника палочку, жаришь в топке сало и капаешь им на хлеб. Надо успеть, пока и перемена, и за тобой несколько пацанов, надо сделать быстро.
Ты вырастаешь и думаешь, все дети учатся в таких же школах.
Строем ведут в посёловский клуб. Показывают кино. Школа в Москве. Потолок в классе - двоим взрослым, вставшим друг на друга, не достать. Окна шириной в десять школьников и в высоту в четыре первоклассника. Они хором говорят спасибо товарищу Сталину за их счастливое детство. Ты не знаешь, кто такой товарищ Сталин. Ты понимаешь, - там, не на Пятом посёлке, совсем другая, сказочная жизнь. С волшебником Сталиным, делающим светлые, красивые классы в школах с книгами в шкафах позади парт и глобусами на шкафах.
Позади парт в школе Колбаса побеленная извёсткой стенка, низкая. Книг. И библиотеки, в школе нет. Картин на стенах тоже.
Ты вырастаешь, и начинаешь задавать всякие вопросы, возникающие от думанья.
- Почему есть город Москва, недалеко от нас город Караганда, ещё ближе станция Осакаровка, а наш посёлок называется без имени, Пятый посёлок? Почему рядом с нами есть посёлки с номерами Девятый, Шестой, Восьмой, Одиннадцатый? А где посёлки от Первый, Второй, Третий, Четвёртый, Седьмой, Десятый? Куда они пропали?
Интересно, многие взрослые и не задумывались, почему так разорвана, почему с дырами пустоты идёт нумерация посёлков здесь, в пустой степи возле Караганды.
- Те посёлки пропали, на их месте снова степь началась.
- Тогда расскажите, наш посёлок откуда взялся? Почему у него вместо названия - номер?
Мальчишка четвёртого класса, ты сидишь с другими мальчишками в столовой, вместе с работницей кухни чистите картошку, вы все сегодня дежурные по столовой. В детдоме двести сорок четыре мальчиков и девочек, на всех надо начистить большой ящик картошки, наверное, целый мешок.
Тётя Куля - как зовёте вы работницу столовой, - смотрит на вас грустноватыми глазами, молчит, вздыхает почему-то, как боясь возвращаться куда-то в очень плохое, и рассказывать начинает.
- Наш Пятый посёлок начался в тридцатый годах, арестанты его построили. Назывались все посёлки номерные. Пятый наш, седьмой, восьмой, девятый, одиннадцатый, другие вместе с людьми пропали, не знаю, может, люди где побольше посёлки в них и переселялись. Может поумирали многие, первую зиму в земляных норах зимовали.
- А печки?
- Да откуда печки? Друг от друга грелись, болели да умирали. Врач один с нами был, лечил как мог. За посёлком белый камень лежит, люди на его могилу положили. Чего мы пережили, чего мы натерпелись, и вспоминать, рассказывать до сих пор страшно.
Номерные посёлки Сталина появились в безлюдной степи Казахстана сразу после сорок пятого года, делами Берии. В скотских вагонах поездами привозили советских немцев с Волги, чеченов из Чечни, греков из Крыма, почему-то русских с Дона и Саратова, украинцев с Украины, татар из Татарии и с Кавказа ингушей.
Одинаково наказанных без всякого суда.
- За что?
- За что? Да ни за что. Всех не в лагеря привозили, а в пустую степь. Переселением. Сказали, кто попробует убежать застрелим, и паспорта у всех сразу отобрали, когда арестовывали. Отмечаться сказали каждую неделю по списку у старосты, мол, никто не убежал.
Нашу семью с Дона привезли, и ещё несколько семей с Дона, вместе с нами. Скот с собой брать запретили, одежду и на дорогу продукты сколько сможешь унести. И воду с собой.
- Кто привозил?
- Конвойные, с винтовками.
- Так вы и были враги народа?
- Какие мы враги народа? У нас семья жила зажиточно, потому что работали много, не ленились. Самых зажиточных арестовали, скот весь отобрали, одежду разрешили взять, что с собой унести можешь, и всё. За что нас понаказывали, обобрали до нитки, до сих пор сама не пойму. Вы только не передавайте никому, а то снова накажут за вредные разговоры, правду у нас вредной придумали называть, по ихним законам.
- По ихним - чьим законам?
- Конвойников, чьим же. Нас везли на поезде в скотских вагонах, там четыре стены и пол, и лавок не было, спали все на полу. Несколько дней и ночей везли, не говорили, куда.
- Вас раньше судили и приговорили?
- Никто не судил. Поарестовали, повезли. На станции Осакаровка сказали всем выходить, построили нас в колонну и погнали по степи. Люди идут семьями, детей маленьких на руках несут. По сторонам конвойные на бричках едут, с винтовками. Они власть, чего им двадцать километров по степи ногами топать, уставать. Пригнали нас в степь, сюда, здесь шест стоял, и наверху пучок травы привязан. Повезло нам, речка Ишим тут оказалась, воды напились за весь день. Конвойники сказали, стройте дома, жить тут будете. Из чего строить? Кирпичей, досок нет. Лопат, топоров. А не наше дело, они сказали, стройте, как хотите. Кто побежит отсюда - поймаем и расстреляем. Кто как мог, начали ямы копать в овраге, где обрывчик есть, по берегу реки люди ямы копали, в береге обрывистом. Тряпкой закрыли вход, вот и дверь. Посёлок раньше начинался немного в сторону, левее, там бугров много до сих пор. Такое кладбище получилось.
- Мы ходили, видели. А чей там памятник лежит, из белого камня?
- Врача с нами пригнали, не знаю, откуда. Он лечил многих людей, траву собирал по степи и травой лечил, лекарства не было никакого. Он и сам умер, ему памятник. В том месте много людей похоронено, в первую зиму тиф начался, от него и от голода люди умирали семьями. Одни умирают, другие хоронят. На том месте много людей захоронено. Кого пригнали конвойники, может, третья часть к первой весне осталась. Потом конвойники новые семьи пригнали. На могилах крестов, памятников не ставили, не из чего делать было.
- А почему вы не убегали? Пошли бы все на станцию Осакаровка и уехали.
- На станции строго следили, арестовывали сразу. Поди туда и не возвратишься.
- Куда делить другие посёлки? Почему начинаются они сразу с Пятого?
- На тех люди поумирали все, и посёлки прекратились. Давайте, дети, насчёт другого спрашивайте, с вами наплачешься...
Волна 3
Ты разглядываешь посёлок, гуляя по нему, потому что гулять больше негде. Посёлок, речка Ишим, степь, бесконечная во все стороны. Голубое красивое небо, по всей купольности облитое ярчайшим солнцем.
В посёлке пять улиц, они так и называются, тоже цифрами. Возле магазина, маленького, стоят женщины и быстро-быстро говорят на греческом языке. Ты уже знаешь, их сюда привезли из Крыма. Что они могли сделать против советской власти, ты никак не можешь понять, потому что дружишь с греками мальчишками и нет ни одного рассказа для основания их ненавидеть. Они такие же, как и ты, и их родители такие же, как и ты. Они не воевали против советской власти и бунты не устраивали.
Дома в посёлке саманные, небольшие, все одноэтажные. С земляными крышами, летом хозяева крыши обмазывают глиной, чтобы не протекали. Если за лето пройдут три дождя, все радуются, вырастет картошка на огородах возле домов. И капуста, и морковка. Возле каждого дома огород, любая семья кормит себя, с огорода.
На краю посёлка делают саманы. Папа, мама, две дочки. Они лопатами вскопали степь небольшим кругом, посыпали соломой, полили водой из речки, вёдрами натасканной, голыми ногами ходят по кругу и месят глину. Потом они будут накладывать лопатами сырую, густую глину в прямоугольные формы, сделанные из досок, и выкладывать глиняные кирпичи на сухую землю. За лето саманы высохнут, из них начнут строить дом. Вместо хибарочки, где живут сейчас.
Одна улица в посёлке чеченская. На неё почему-то никто старается не ходить. Чечены идут к своим малюсеньким домам. Мужчины и летом в высоких круглых каракулевых шапках, руки держат за спиной, на них гимнастёрки без погон, тонкие ремешки, штаны галифе, на ногах шерстяные носки и калоши. Летом. Чеченское кладбище рядом с посёлком отдельное. Там на могилах плоские камни, проходить близко нельзя, говорят взрослые, чечены обидятся. Им тоже запрещено уезжать с Пятого посёлка, тут до сих пор непонятно, все посёловские арестованные до сих пор? Гагарин в космос слетал, а тут то же самое, как от начала, от той травы, привязанной на шесте в пустой степи.
На краю посёлка станция МТС, машино-тракторная станция. Стоят трактора, комбайны, грузовики, есть слесарные и токарные мастерские, здесь работают многие отцы семей и повзрослевшие сыновья. В МТС по вечерам работает дизельная электростанция. Перед двенадцатью часами ночи свет в домах трижды мигает и гасится, дизельный двигатель станции останавливается. На ночь и радио выключается, в местном радиоузле.
Все люди по посёлку ходят в фуфайках, осенью и зимой, и весной. Одна рабочая, вторая для хождений в магазин, в гости, в кино. Его показывают в маленьком саманном клубе, ленты в коробках привозят из района один раз в неделю. Никаких пальто, шуб ни у кого нет, слишком дорогие.
Зимой посёлок буранами заметается до печных труб, вровень с крышами. Занятия в школах отменяются. Люди прокапывают траншеи от входной двери домика, по ним и ходят.
Детский дом - девять саманных домиков на самом краю посёлка. После бурана от домика к домику, и к столовой, прорыты траншеи, для хотьбы.
По ночам далеко в степи светятся огоньки, серебристые. Там станция Осакаровка, до неё двадцать километров. Там ездят поезда, свет выключать нельзя. Ты никогда не видел, что такое поезд снаружи и внутри вагонов. Ты начинаешь мечтать - сядешь в поезд и уедешь отсюда, потому что не хочешь жить в посёлке, где все взрослые и все дети как будто вольные люди, и как будто арестованные навсегда.
Неизвестно за что.
Вечерами снова и снова небо над посёлком становится полосатым от белых следов. Так тут все узнают, запустили какую-то ракету. По радио о запусках ракеты не сообщается, запуски все секретные. Всегда маленькая серебряная штучка, похожая на папиросу, летит впереди, а за ней по всей выпуклости неба расходятся полосатые следы, как на арбузе.
После того, как Гагарин слетал в космос на такой ракете, - вы не увидели его пролёт над посёлком под прежними космическими трассами, он промчался секретно, - в магазинчик из района начали привозить белый хлеб. Продавать по батону в одни руки.
Впервые, на посёлке.
Самые дешёвые фуфайки на людях, единственный телевизор на всё село в сельском клубе, с маленьким мутным экранчиком, самый дорогой в мире космический аппарат пролётом над Пятым, номерным со сталинских указов посёлком...
Волна 4
С тобой, уже в пятом классе, учится Олег Дик. Он англичанин, посёловский, его мать преподаёт вам английский язык. Она настоящая англичанка, никому не рассказывает, за что и как очутилась здесь. Вместо Англии. Её всегда сильнее жалко, ведь вы то русские...
На посёлке рассказывают, она работала в Москве в министерстве иностранных де переводчицей. Арестовали и сослали сюда. Была бы виновата, тише добавляют, расстреляли бы.
Олег приходит в школу в новых брюках. В светлых, присланных посылкой родственниками из Англии. Вы окружаете его на перемене и просите показать удивительное, замок молнию там, где расстёгивается ширинка. У вас у всех пуговицы, часто - деревянные, не пластмассовые.
Ты на улице посёлка разговариваешь со взрослым, он приехал сюда чего-то проверять из самого города, из Караганды.
- Правда, что наши лётчики воевали в Корее против американцев?
- Не твоё дело.
- Правда, что в Караганде шахта взорвалась и шахтёров из неё не достали, все сгорели?
- Не твоё дело.
- Правда, что Хрущёва в Москве с работы выгнали?
- Не твоё дело.
- А зачем тогда я в стране?
- Иди отсюда.
Идти некуда. Кругом Пятый посёлок, охраняемый степью. Пойдёшь, воду в ней не встретишь на пути, сам и погибнешь.
Зимой ты с мальчишками приходил к вашим пожилым одиноким учительницам. Помогали переносить уголь с улицы в маленькие углярки в сенях, откапывали проход от улицы до дверей. После работы учительницы поили чаем, выкладывали на стол конфетки, их называли подушечки. Липкие, маленькие. Дорогие, по зарплатам учительниц. Ты видел сделанные посёловским столяром простейшие столы, фанерные шкафчики, кровати с железными спинками с тонкими серыми одеялами. Как солдатские, в кино.
Ты и не знал, тогда, - вперёд, на всю жизнь, появилось презрение к любой бесполезной, глупой роскоши. К барахлу.
Те учительницы жили для другого.
У них учился.
Без слов. Без нотаций.
Тракторист посёловский рассказывает, оглядываясь на стороны.
- В Темир-Тау, возле Караганды, рабочие подняли восстание, только не говори никому.
- Почему они восстали?
- Туда болгар навезли из самой Болгарии и объявили братскую молодёжную стойку завода и города. Коммунистические бригады сделали, труда. Болгар в хорошие общежития поселили и им больше платили за такую же работу, наши рабочие жили в бараках и мало получали. Забастовали, весь город войсками с танками окружили и в забастовщиков стреляли.
- Разве можно стрелять в живых людей? Они ведь в военных не стреляли?
- Нет. Ну и что? Против власти забастовали, а им приказать в людей стрелять - да запросто.
Все вечера ты, пятиклассник, читаешь Тихий дон . Дочитывая последний том, белых ненавидишь и красных ненавидишь. Ни с теми хорошей жизни у простого человека нет, и не с этими. Грабят все, лишают жизни расстрелами все.
Люди сами по себе, по устройству бессовестности, жестокости хуже посёловских собак? Живущие в других местах страны и городам? И национальность русские не означает, что они обязательно честные и добрые?
И почему чёрное солнце Григорий Мелехов увидел в самом конце книги, ты понял.
Кто книгу сочинял просто назвал самым точным образом, чего видишь ты.
С самого детства.
Волна 5
Вам показывали кино про фашистский концлагерь. Ты сидел и удивлялся, - в тех лагерях - а фашистов надо ненавидеть, - были тоже отряды, как у вас. И старосты, как у вас, в детдоме. И строем заставляли ходить. И свободным человек не был, попавший в лагерь.
С самого детства надо ходить строем, приучили тебя. Вставать утром по расписанию, хочешь не хочешь, умываться быстро, строем в столовую, строем из столовой, строем в школу, строем назад из неё. Строем через весь посёлок в сельский клуб, там будет кино.
С самого детства уметь правой - левой , не выскакивать из шеренги, строем, одинаково со всем отрядом. Детдомовцы с самого детства - лагерники?
- Где сам собой станешь? Когда?
- Сильно умный, что ли? А по морде за такие слова не хочешь?
- Сам получишь.
Не стена ограничения.
Камера.
Тюремная камера, получившаяся в голове спросившего.
Учительница на уроке спрашивает, почему ты учился на пятёрке и перестал делать домашние задания.
- Зачем учиться? Всё равно война будет.
- Какая?
- Каждый день по радио говорят, карибский кризис, на нас Америка нападёт с атомными бомбами. Сгорим все, зачем учиться? Мы с мальчишками сидим по вечерам, договариваемся, где спасаться. Куда бежать? Везде степь ровная, надо землянки рыть, может, помогут спастись от Америки.
Директор в своём кабинете.
- Как ты посмел о войне всем в школе говорить? Я на фронте пять лет в артиллерии воевал, такое видал, такое... Я свою страну защищал, а ты войну придумал пропагандировать?
- Почему вы были на войне и защищали тех, кто сюда вас под конвоем отправил?
- Не твоё дело, не дорос ты ещё мне вопросы насчёт того задавать!
- Я бы за них не воевал, они сами враги народа, кто сюда без приговора людей отправлял. Насчёт войны я говорил потому, что по радио говорят, наши на Кубу завезли ракеты и американцы хотят начать войну против нас, называют по радио карибский кризис. Я сам ничего не придумывал.
- Иди и учись. И ни слова насчёт войны, понял?
- Ладно, пока не буду.
- Не пока - запомни, - а никогда!
- Война завтра если начнётся, нам всем чего делать? Куда бежать от американских атомных ракет?
- Сказал тебе - никогда!
Ладно. Можно повернуться и молча выйти из кабинета директора, и самому думать, что делать, как спасаться, когда начнётся... Ещё и над тем подумать, почему взрослые правду скрывают?
Тебе тринадцать лет. Ты с мальчишками в обрывистом склоне оврага за посёлком выкапываешь землянку. Тут наметили прятаться от атомной бомбы, когда американцы начнут войну.
Копаете, потому что взрослые одно говорят, а противоположное думают. И скрывают. Они все такому научены пятым посёлком.
Вместе с вами сын из немецкой семьи.
- Отто, твой отец в войну сорок первого где воевал?
- Нигде. Его забрали в трудармию.
- Чего-чего? Трудармии не бывает!
- Была во время войны. На нашем посёлке все немецкие семьи привезены с Поволжья, раньше там они жили. Когда война началась, с посёлка их забрали в трудармию, они бесплатно строили заводы и жили в специальном лагере.
- Их чего, судили, потому что немцы?
- Не судили, и не потому что немцы. С посёлка немцев в трудармию забрали, русских, греков, разных забирали. Одних в армию настоящую, а их в трудармию, до конца войны.
- Врёшь ты. Нельзя человека без суда в лагерь отправить.
- Я бы врал, да говорю, как было. Сами у моего отца спросите, только он рассказывать не любит. Не хочет, противно ему вспоминать.
Тринадцать лет. Тебе жалко и Отто, и его отца, вечного невольника, и всех пятовских мужчин, кого в любой день могут забрать в лагерь и заставить работать бесплатно просто так, потому что они сюда переселились не по собственному желанию, а по приказанию власти. Или переселение, или расстрел. Так им говорили те, кто приказывал.
Власть - не у умных. Власть - у кого винтовка, сабля, наган, пулемёт и автомат.
Запоминаешь, на всякий случай.
Волна 6
У тебя два директора, школы и детдома. Директор школы попроще, останавливает и ругает, когда по школьному коридору на перемене бегаешь. Со своим директором совсем другое, понятное вам двоим. В разговорах на двоих.
Синие большие, толстые тома книг стоят в его кабинете, на простых полках. Большая советская энциклопедия, написано на каждой. У вас одна на двоих энциклопедия, не написанная в книге.
- Мне сказали, ты опять не хочешь учиться. Смотри, загоню тебя туда, где Макар телят не пас. Подумай сам, как станешь жить без образования? Отправлю тебя в колхоз, будешь всю жизнь коровам хвосты крутить. Это наше поколение - тут раньше школы не было, потом война началась, вместо института. Ты должен учиться, после школы в институт поступать надо. Государство на тебя каждый день деньги тратит, кормит тебя, одевает, ну, и ты добром должен отплатить.
- Я никому не должен.
- Как не должен? Государство тебя...
- Вы верните мне моих родителей, я к ним уеду. Государство не живое, с ним встретиться нельзя. Я о родителях когда думаю, мне никакой школы не надо, пешком бы по степи к ним ушёл. Не знаю пока, идти куда, в какой город. Вместо государства родителей верните. Найдите мне моих родителей, папу и маму?
- Государство, государство...
Директор замолкает. Директор смотрит на тебя, молчит. Ты начинаешь понимать - попросил, сказал чего-то такое - нельзя было говорить. Директор хороший человек, он молчит и знает, чего сказать тебе сейчас не может.
Директор отходит от стола к окну. Смотрит в окно. Стоит, молчит.
Возвращается, останавливается рядом.
- Я прошу тебя, учись. Надо учиться, без образования тебе после детдома будет очень трудно. Ты способный, учись.
Гладит по плечу. И не говорит, чего знает, он пока не может.
Вы понимаете, что - в тишине. С разных сторон понимаете.
Тишина.
Как из неё выйти... в самое нужное... нужны родители, родители...
Таких, как ты, у директора...
Ты идёшь от директора в свой отряд. Отряд... тоже, как у запертых в лагере...
Ты хочешь идти несколько дней. Через степь, речки, сопки, и где-то искать родителей.
Не знаешь, где искать. Надо подрасти, догадываешься.
И никак не можешь догадаться - вот почему все семьи, живущие на посёлке, привезены сюда арестованными, наказанными без судов, - почему ты, привезённый сюда из городского дошкольного детдома, тоже невольник, не имеющий права уйти отсюда. В любую сторону уйти, уехать на попутной машине.
Милиция поймает и вернёт. Сюда. Других мальчишек уже возвращали.
За что вы все не свободные с самого раннего детства, с дошкольного, где и осознавать вокруг себя ничего ещё не могли? Так понадобилось этому государству, пригнавшему сюда, к пучку травы на шесте в голой степи, разных и одинаково наказанных людей?
А директор и некоторые взрослые из посёлка ещё ездили на войну защищать такое, жестокое государство?
Зачем, кому оно нужно? Столько людей - целыми посёлка - превративших хуже, чем в крепостных?
Полностью бесправных. Даже в областной город им ездить запрещено.
Волна 7
- Стройся! Смирно! Знамя поднять!
Начинать стучать пионерский барабан. Пионервожатые перед каждой группой держат салют, согнутыми в локтях перед лицами руками.
Ты государственный человек, и стоишь среди всех остальных государственных, выстроенных отрядами девочек и мальчиков. Девять отрядов. Лето. Утро.
Документ называется разнарядка. Его читает завуч.
- Государство вам не дойная корова, вы тоже можете обеспечить себя продуктами питания, на то у нас есть свои поля и сад. Первый отряд малыши, остаётесь на территории детдома с воспитательницей. Второй - полив малины и смородины, третий - полив яблонь, четвёртый и пятых отряды пасти коров и свиней, и уток, шестой на прополку свеклы, седьмой полоть картошку, восьмой...
Вы живёте в саманных домиках с глиняными крышами: короткие сени с угляркой, сами топите две печки. Одна в рабочей комнате, тут делаете домашние задания для школы, коридорчик с длинной вешалкой для пальто, спальня на двадцать пять человек. Мальчики и девочки отдельно, в девяти разных группах. Каждое лето накапываете глину, посыпаете соломой, поливаете водой, месите голыми ногами, таскаете на крышу и намазываете её, чтобы в дожди не протекала. Построили клуб, отдельно столовая, куда приходите строем, группами. Своя конюшня, коровник и свинарник, птичник, где сами выращиваете уток. С сеновала развозите сено лошадям и коровам, свиньям месите болтушку, подрастающим уткам насыпаете зерно. И всем приносите воду, поить надо и летом и зимой.
Завуч сказал, кто сегодня из мальчиков пасёт лошадей, кто коров, кто погонит свиней на близкое болото, им там кормиться нравится и в болотной тёплой грязи на боках лежать.
Для вас, детдомовцев, за полкилометра за посёлком есть питомник - огороды, перегороженные деревьями и арыками для поливов, и сад с яблонями, яблоки на них мелкие, ранетки. В вашу столовую для компотов сойдут и такие, зато их много. На питомники летом и работаете. Девочки поливают грядки, пропалывают где легче, капусту, мальчишки пропалывают и окучивают картошку, сами её и сажали.
В стороне поля, там горох растёт и овёс для лошадей. И свой тракторист работает на тракторе с плугом, посёловский, взрослый.
Мы должны сами себя обеспечивать чем может, всегда на общем собрании детдомовцев говорит директор.
После завтрака лезем в кузов своего грузовика, детдомовского, стоя и держась друг за друга едем работать на питомник.
Волна 8
Мальчик, ничего не бойся. Ты вырастишь, станешь способным купить билет на поезд в самую -самую Москву, ты там будешь спать на скамейках, не имея денег на гостиницы, спать на них за кустами, чтобы милиционеры не арестовали... ты купишь билет назад в Азию и слоняясь по Москве увидишь объявление, в какой-то Зелёной эстраде, прямо на улице, в маленьком парке, какая-то неизвестная певица Галина Ненашева начнёт выступать, петь, и ты услышишь песню Шум берёз... что-то рванёт в тебе... ты побежишь на электричку чтобы не опоздать на самолёт, самолёт помчит на взлёт мимо длинных километров белых берёз и ты с болью, с болью подумаешь - куда я улетаю? Зачем я улетаю, что я делаю? Мне нужен шум берёз, я хочу шум берёз, как страшно разрывать, как страшно улетать...
Свет берез...
В моем сердце всегда
Этот свет берез.
Свет берез
По дорогам земным,
Как любовь, пронес,
Как любовь
К нашей доброй земле,
Сквозь порывы гроз...
На ветру
Шум берез слышу.
Шум берез -
Для меня навсегда
Это песни звук.
Шум берез -
Сто зеленых ветвей,
Сто надежных рук!
Шум берез -
Это голос любви
Сквозь печаль разлук!..
Смолкло все,
Шум берез слышу.
Свет любви - Для меня навсегда
Это свет берез!
Свет любви,
На дорогах земных
Я его сберег.
Шум берез,
Среди гор и морей,
Среди всех дорог,
День и ночь
Шум берез слышу я!
И не знаешь, кто стихи написал... что стихи поэта Владимира Лазарева узнал позже.
Тебе просто больно... улетать в голые степи Азии...
Настало попозже...
...А сейчас вы, пацаны, собрались вечером, говорите.
- Пацаны, что мы будем делать? Каждый день по радио говорят настал какой-то карибский кризис. Он про чего?
- Американцы бросят на нашу страну атомную бомбу, наши на кораблях отвезли на Кубу ракеты.
- Нам чего делать? На каком-то космодроме близко от нас взлетают ракеты, мы часто видим ракета вечером летит по всему небу от неё белые полосы расходятся как на арбузе... Американцы бомбанут по космодрому и до нас достанет.
- Надо нам сухарями запасаться. Будем из столовой в карманах и за пазухами хлеб приносить, на печке сушить до сухарей.