Ночью женщина заплакала. Повизгивая, горячо утопая во влаге подушки глазами неоткрытыми, - да я ли повизгиваю? - спрашивала себя? - щенок спит возле кровати и повизгивает во сне, он и днём так повизгивает, - а слёзы, а почему под глазами подушка мокрая?
В мокрое, в горячее затягивало глубже и шире.
Женщина отодвинулась лицом, повернулась на бок и на спину. Серел потолок, перед приближающимся рассветом. Гудела постоянством автомобилей московская осенняя улица.
Я одна. Я одна, и не нужны ничьи успокаивания. Я одна, я свободно попробую вспомнить снившееся, затолкнувшее, когда беззащитность полнейшая, в слёзы.
Я давно, давно хотела заплакать. Горячими слезами, вычищающими горькое из собравшегося за года...
Всегда нельзя, всегда некогда. Сейчас можно.
Женщина прошла на кухню, выпила воды. Села возле стола, у окна. Одна, сейчас.
Поправила волосы, мокрые на лбу, не понимая, как жить сейчас.
Муж и продолжение жизни - дочь, уехали в Воронеж к его родственникам, на восьмые сутки одиночества - а как нравилось оно сначала! - одна, успокоение ото всего, тишина всегда, одна, - дошло до...
Что делать, что сделаешь...
С четвёртого генеральского посмотрела вниз. Машину во дворе сегодня не сожгли и не украли. Да, дорогая по деньгам жестянка на колёсах, прибавлявшая к настроению самозначительность в первые недели поездок за рулём по Москве, жестянками на колёсах залитой по всем даже переулкам, дворовым проездам - пустота...
Надо спать, и завтра в хорошем настроении, без головной боли после недосыпания...
Как, спать?
Не болело ничего.
Душа - жглась.
Концертные афиши по разным городам всей страны. Лауреатства премий. Свой популярный сайт в Интернете с отзывами народа. Незаметно начатые, давнишние узнавания на улицах и концертах. Семья. Квартира в выразительном доме на Фрунзенской набережной, в подъезде три семьи дипломатов. А - куда жить?
Женщина, почти протягивая ступнями по полу, прошла в спальню и настойчиво легла в постель.
Кто мимо прошёл по улице вчера возле Союза композиторов в Брюсовом переулке, оглянувшись и быстро посмотрев через плечо?
Глаза. Закрыть глаза, трудные...
2
- Ты кто?
- Твоя душа.
- А что ты здесь делаешь?
- Навожу порядок. Выбрасываю давние образы, старые фотографии.
- Они мне нужны.
- Ну, сразу бы так сказала... помочь тебе захотела.
- Спасибо, ты добрая.
- Твоя, ты отсюда и знаешь.
Женщина надеялась на засыпание и видела девочку, глядящую на неё через десятилетия. Девочка разглядывалась, воспринималась, понималась не дочерью, - собой, той, давней-давней, семилетней, когда папа и мама отзывались в детском осознавании самой главной защитой от плохих мальчишек, от холода, всегда знали, чем накормить и как уложить спать, и прижиматься к маме, обнимая её из-за желания не отрываться от её большого, тёплого, уютнейшего тела, перебираясь и к папе...
Там, в дальней, дальней от Москвы степи среди сопок погукивала тепловозами маленькая железнодорожная станция, застроенная одноэтажными, двухэтажными домами. В парке среди редких, низеньких деревьев стоял торжественный, с колоннами и похожий на греческие храмы Дворец культуры железнодорожников, в нём показывали кино и выступали приезжие настоящие артисты. Они всей семьёй ходили на эстрадные концерты и видели Эдиту Пьеху, одетую в небесные белые и розовые платья с розами ниже левого плеча, - живой принцессой.
Дворец снился по ночам перед завтрашними школьными уроками, он подсказывал: далеко, куда уезжают поезда, какая-то другая, очень красивая жизнь, в дальних красивых городах с высоченными домами, людьми, одетыми не в прошитые полосами фуфайки и чёрные шинели железнодорожников, в какой на работу уходил папа. От папы пахло соляркой и сосновыми нездешними лесами, за двое суток он помощником машиниста доезжал на тепловозе до самого неведомого Урала и возвращался назад.
Всегда добрая мама работала заведующей детского садика и при гостях, её подругах, довольно говорила: у нас есть всё, - двухкомнатная квартира, болгарский мебельный гарнитур, телевизор, радиола и три ковра, хочу ещё хрусталя подкупить, хрустальные салатницы сейчас в моде и венгерские женские сапоги.
Мама приходила от гостей в комнату с потушенным светом, поправляла тёплое толстое одеяло, спрашивала с широкой довольностью: заснёшь? Утром в школу разбужу, завтрак приготовлю, спи сладенько, спи.
И целовала. Три раза. Всегда.
На той станции небо, ближе к осени, становилось низким-низким, надкрышным, чёрным, блестящим, его кто-то протирал чистой мокрой тряпкой, в детстве казалось.
Днём девочке нравилось приходить на улицу, протянутую рядом со станцией, смотреть на укатывающиеся коричневые, зелёные, прямоугольные и круглые вагоны и представлять: я вырасту и тоже уеду. Не знаю, почему. Когда все поезда катятся, тянет уехать вместе с ними. Туда, где называется непонятным сейчас, - далеко.
Длинные поезда укатывались на восток, где Сибирь, и на запад, где Москва. Девочка играла, загадывала, на каком пассажирском поезде уедет в которую сторону. Хотелось - во все сразу и всегда оставаться дома.
3
Разноцветные лампочки электрических гирлянд, снежинки десятой школьной новогодней радости возле золотых окон Дворца культуры железнодорожников, куда приходила заниматься игрой на скрипке, музыка, ёлка, видимая нарядностью в высоких дворцовых окнах - мальчишка из прошлогодних выпускников, поздравляющий с праздником радующими глазами...
- Успешно тебе закончить школу!
- Постараюсь!
Снежинки спускались сверху, а тянуло лететь им навстречу, в неизведанное, холодноватое, настораживающее и нужное ощущение, требующее присутствие мальчика рядом, рядом и долго...
- У тебя получится, учишься на одни пятёрки.
- А ты почему не поступил в институт?
- Я не понимаю, в какой мне нужно. Здесь я не останусь, только курсы слесарей и машинистов, учиться мне негде. Я всё равно уеду, человеком хочу стать.
- А кем по профессии, по специальности?
- Я пока не понимаю. Зарабатывать деньги мне скучно, личность нужна для жизни, может, и непонятно говорю...
- Я понимаю, понимаю...
- Личности - конструкторы ракетной техники, композиторы, писатели, отдельные люди, способные изменить жизнь народа в лучшую сторону, а куда пойти учиться? Где на таких учат? Уеду, как догадаюсь. А ты здесь и останешься жить?
- Нет, я поеду учиться в институт культуры, мечтаю музыкой заниматься. Попробовать музыку сочинять...
- Желаю исполнения мечты в Новом году.
- Спасибо. А мы когда увидимся опять?
Удивился, поискал глазах противоположных, блестящих высказанным торопливо подтверждения не случайности слов и сказал:
- Завтра. Всегда, если ты так и будешь чувствовать, нам нужно встречаться.
Мама завыясняла через восемь дней:
- Мне рассказали, ты на новогоднем празднике весь вечер танцевала с сыном тёти Веры, по улицам с ним гуляла.
- Ты против? Мне - нельзя?
- Доченька, тёти Веры сын, она в столовой работает, живёт без мужа... Вырос он без отца, специальности никакой...
- Он хочет стать редким, великим человеком.
- Генералом?
- Генералы не великие личности, они просто генералы.
- В прошлое лето никуда не поступил, и не пытался. Не слишком ли большие запросы?
- Пока он пытается понять верное направление.
- Я не знаю, до серьёзных отношений дойдёт... Пара он тебе? Не пара?
- Мам, подождём, когда дойдёт?
- Поздно не окажется?
- Мам, сразу после школы я поступлю в институт и начну заниматься искусством. Вот увидишь.
- Не знаю я... Среди нашей родни искусством никто не занимался.
Поступила. Переехав с маленькой станции через степи и таёжные леса в большущий город, называемый столицей Сибири. Начались профессора в консерватории, занятия, студенческие концерты, жареная картошка и макароны в общежитии, чужие люди на улицах и интересные - где в окна на улицу и из-за дверей в коридор выигрывались мелодии выдающихся сочинителей, показавших светлое на века вперёд...
4
- Раньше мы купались в этой нашей речке, ты была такая стеблистая...
- Как мне понять - стеблистая?
- Тоненькая, вся извивалась... И танцевала когда, и на речке бегала по мелкоте...
- А-а-а, сейчас растолстела? Посмеешь настаивать? - схватила за руку, останавливая на шаге к воде.
- Сейчас... ближе к взрослой передвинулась. Оформилась, как в книгах неудобно пишут. Оформилась на работу, оформилась телом...
- И нравиться перестала?
- Нужна сильнее такой. Той нравилась, и такой - притяжнее. Груди настоящие появились, задом затяжелела, здесь уверенно расширилась - дотронулся краями рук до полукружьев самого верха бёдер, - а в талии тонкой осталась... Волосы засприралились, густые и длинные, ты их поливаешь, как траву? Накручиваешь на какие-нибудь бигуди?
- Ничего не делаю, сами такими получились. Раньше тоже кучерявились, ты плохо замечал.
- Какие укоры, какие укоры... Замечал и помню. Сразу и не верится, четыре года не виделись.
- Сейчас скажешь - забыл меня за четыре года?
- Я почему-то знал - встретимся. Зимой все года учился, летом зарабатывал в стройотрядах на одежду и остальное. Вместе с другими несколько домов построил и километры железной дороги, в тайге. Я видел в дальних городах разных девушек, они оставались для меня отстранёнными, чужими. Не моими. Моя всегда одна, ты, - упористыми глазами передал и в глаза, одновременно с голосом.
- Тебе там ещё долго учиться?
- Два года. Ты вперёд закончила, честное слово приятно ещё раз поздравить тебя с дипломом отличницы. Я два года самостоятельно занимался физикой, написал работу. С ней приехал в институт - почитали, спросили, какой институт заканчивал. Никакой. Говорю. Предложили без экзаменов сразу на второй курс, у вас, говорят, редкая самостоятельность мышления и явная способность заниматься теоретическими проблемами. Спасибо, говорю, мне нужно поступить в Московский университет совсем на другой факультет. Я занимался физикой, а вывернуло меня на другое направление, стало интереснее. Мне интересны психологические действия для изменения нравственности общества людей переходом на новый, следующий, более развитый уровень. Более гуманный, и человеческий. Коротко - освобождения от рабства и всего скотского, сохранённого в людях нашего времени. Дошло, что техника намного опережает развитием самого человека, как явление природы, как предмет природы.
- Обалдеваю я от твоей самостоятельности, и пугаюсь. С тобой как плыть на глубину, а плавать умею - не очень. Ты словно видишь чего-то, неразличимое для нас, для других.
Свёл и развёл брови.
- Ты талантливая, стала образованной, теперь начнёшь заниматься искусством. Ну и что, если у меня немного иное направление? Открытие нужно и действие, пока люди не уничтожили и себя, и всю планету. А, тут сложно... Пойдём лучше плавать в настоящей степной речке с чистой природной водой, зимой надоела хлорка в московском бассейне. И хочется наш станционный посёлок обойти по степи, со стороны посмотреть, подумать, откуда мы начинались. Сходим?
- С тобой - да, - сказала и о прогулке, и об отношении к нему.
И подходили к его дому - небо становилось чёрным, блестящим, низким-низким, тянуло руками дотронуться...
- Мама искать не будет?
- Насмешничаешь? Могу я быть самостоятельной теперь, после школы и консерватории? Чего засмеялся?
- Да не над тобой, не переживай. Как один мужичок сказал: на роялях там играют? А я думал, в консерваториях из рыбы консервы делают.
Обёрточно прибралась в обернувшие руки, коротко дотронулась губами до щеки, встретила, раскрылась губами, ветер шевельнул тяжёлые волосы и закрыл ими тайность, желанно найденную только что...
Где-то в животе захолодело, а затягивало за захолодевшее, и горячими руками в комнате сразу стянула платье, почему-то вспомнив, как снежинки спускались сверху, а тянуло лететь им навстречу, в неизведанное, холодноватое, настораживающее и нужное ощущение, требующее присутствие мальчика рядом, рядом и долго...
Повзрослевшего сильно...
А что будет? - не произнесла, глянув прощально на узкие трусики купальника, вывернуто отпавшие от неё... надвинувшись всею вертикальностью дозрелого тела на тело не мальчишеское, отвердевшее мускулами плеч, груди, плоского живота мужчины... не зная, как в стороны деть выпирающие созрелостью груди и обрывисто прижавшись ими через стыдное только что отстранение... нужностью крайней...
- Я не знаю, как... - отчаянно известила задребезжавшим странным голосом, полуутонувшим в стиснутом горле, - не была так...
- Каждую твою родинку поцеловать... ляжем здесь... они от ключицы и на груди одна, и под грудью, над... где они - там... тут и я...
Глянула, распахнувшись и запахнувшись веками глаз. Отозвалась полуулыбкой, затягиваясь ниже, ниже, в редчайшее наслаждение поцелуйное, бродящее по всему выгнутому навстречу телу, постороннему и необычно своему...
Полностью прикрытому тяжестью тела налёгшего, удивляющей лёгкостью, застёгивая его на себе руками изогнутыми, обнявшими...
- Хы-ы-ы!? - удивилась, пробуя взбрыкнуться, выкрикнуть запрет полнейший с одеванием немедленным и побегом, - о-ой, хы-ы-ы? - доудивилась непонятным для себя же вырывом звука, жалея о неповторимости взорвавшегося только что...
Сидели на постели. Не одеваясь. Закурили сигареты. Смотрели, не отводя глаз. Глаза в глаза. Понадобились и слова.
- Я не знаю, как жить буду, если с тобой у меня не сложится. Я всегда надеялась свою девственность отдать тому, с кем жить буду всегда. Как свидетельство верности, и надёжности, что от другого ребёнка не рожу. Как неповторимый подарок. Что мы натворили? Что мы натворили? Мы себе хотели такого? Мы правильно натворили?
- Да чего ты торопишься? Сразу в минуты жизнь наперёд решить нужно срочно?
- Чего мы натворили...
- Я не исчез? А ты - будто совратил, вскочил и убежал. Не путай настроение, обнимать тебя хочу, любить и любить, и снова...
- Снова больно будет? - острашилась.
- Я не девушка, откуда мне знать?
- Ужасно. И боюсь снова, и переживаю за что мы сделали, и нужно мне снова всю ночь, всю ночь только потому, что с тобой... Ну как ты родинки целуешь... тебя учили все твои курсы, там?
- От тебя почувствовал умение, музыку твою слышу, и тела, и души...
- Ой, неудобно сказать... кровь. И на тебе кровь. И на простыне. Кровные мы, как брат и сестра.
Ночью, почти близко к рассветности, не просыпаясь, в сереющем приближении утром мужчина увидел вошедшую женщину. Стоя в длинной, до пола одежде, она плакала, протягивала руки, она спрашивала, почему он остался в стороне и жизнь настоящую, взрослую, где и рождать детей вместе нужно было и самым настоящим заниматься... я с другим жила, я родила не от тебя... почему оставил её в стороне, посмел, посмел жить в стороне от неё, почему он...
Я не могу её вернуть, я не могу закрутить недавнее настоящее от тех дней на маленькой нашей станции, я виноват со всех сторон, а... ну как, ну как она может простить меня? За - не жизнь? За - не ту жизнь, нужную её - тогда, - началом и продолжением, продолжением?
И помнил вошедшую, проснувшись, и помнил, сомневаясь без объяснений для кого-либо, в ту ли сторону живёт?
6
Женщина знала, чей взгляд через плечо догнал её в Брюсовом переулке, возле Союза композиторов. Шедшего с композитором, приехавшим из Питера...
Самый центр столицы, семь минут от Центрального почтамта...
Были кадры в теленовостях: ему, с тем взглядом через плечо, ставшему на самом деле учёным и додумавшимся до открытия, вручалась серьёзная премия, его признали в остальных странах...
А как... жить?
Сама композитор, она взяла разлинованные листы - прислушиваясь к душе забаламученной, начала писать, записывать нотами несчастье и... соната, понимала, различая нотоносец через слёзы, соната...