Панченко Юрий Васильевич
Пространство времени

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Панченко Юрий Васильевич (panproza5@mail.ru)
  • Размещен: 07/01/2009, изменен: 17/02/2009. 441k. Статистика.
  • Роман: Проза
  • Размыслительная литература
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

    Напоминание. Роман ПРОСТРАНСТВО ВРЕМЕНИ является вторым в трилогии

    КНИГА ВРЕМЕНИ.

    Юрий Панченко

    ПРОСТРАНСТВО ВРЕМЕНИ

    Роман

       Содержание
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    часть первая

    глава I

      
       Ну, правильно, дно нужно.
       Для упора.
       Когда тебя додавит самопонимание темой "ты никто", быть захочешь. Кем - твоё желание. В сторону иную - пустота. Тяжесть отсутствия тебя в деле.
       Ночью тебе снится перо авторучки, в движении. Крупный чёрный грифель с прорезями для протекания чернил, выгнутая боковина золотого по цвету пера, видом слева. С серебристым блестящим ромбом поверх, по рисунку, на зауженном до точки окончания, оставляющей чернильную тонкую линию, закрученную в буквы.
       И золото, и серебро, и день, и ночь с размыслительностью во сне, и глупость, и ум, - всё жизнь.
       Насколько не интересна, насколько глупа и бестолкова жизнь человека многочисленного... Начиная с себя, в неповторимости единственного...
       Она нужна?
       Предполагаешь, предполагаешь...
       Отрицание сказать трудно?
       Жизнь может быть. Жизнь может быть. Хорошая там, где душа и ум присутствуют.
       Только бы другие близко не подходили. И рот не открывали бы, сидя перед телекамерой или в радиостудии. Когда сидят рядом - можно не давать говорить. А лучше - не подходили бы и во сне.
       Что, так от людей устал?
       От глупых и дураков. Люди не снегопад лирический, и не дождь, превращающийся в нежное настроение, и не тёплый после морозов мартовский ветерок. Отшельники не по собственному капризу появились в стране твоей за сколько веков наперёд...
       Не припоминались бы многие и во сне.
       Перо пишет, что и при умеющих подглядывать объясняется одному тебе. Из пустоты появление смысла узнавать интересно - до придержки дыхания. Каждая написанная буква исчезает сразу за обрывом пера от белоснежного места. Запомнилось? Успел определить, о чём думать надо?
       Тебе некогда врать. Ты не чиновник в частном, в государственном кабинете. Не бандит и не президент разграбляемой страны. Ты человек в пространстве времени, и знаешь, в две тысячи втором году не повторить первой среды любого месяца тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года...
       Твоё, показанное тебе...
       Ты не знаешь, кем. И в мистику, в шарлатанство самоодуривания не прячешься. Пишут во сне перед глазами твоими - и пишут. Мало ли кто буквы русские знает...
       Ты разглядываешь...
       Холст высокий и широкий. Нравится просторностью. Успокаивает, что пространства много. Белое, ровное, чистое поле. Тянет дотрагиваться до него прибросами, настроением, содержанием и пожеланием души. Тишиной своей. Дотрагиваться утром и осенью, днём и летом. Даже во сне думая и чувствуя, - прислаиваешься к холсту, пока не увидишь, в себе, изображение. Что наносить на ровное, безглубинное, пока, пространство времени?
       Двенадцатый век. Вчерашний день двадцать первого века.
       Юность. Свою.
       Отрочество. Сочинённое. Чужое.
       Ой... Чужого для тебя, художника, не получается: происходящее вокруг твоё...
       Да, не пространство само по себе и не время отдельно, жизнь -пространство времени. Кроме как в нём, далее не происходит, для участников. И вот как раз здесь, в полётности, для одних, и в тупиковом стоянии, для других, одни и прорываются на века, в будущее, а других никто не знает...
       Чистый холст придуман для действия, и правильно его, действие неизвестности, съинтуицировать...
       Каким нюхом?
       Тебе не подскажут. Работать надо, если получится работать. Да, зависимо и от электрической лампочки, и от погоды, и от съеденного, да, в зависимости от телефонного жданного звонка, от телефонного звонка ненужного, - ты помнишь, как лётчик удерживает в пространстве на скорости сумашедшей реактивный истребитель? Держи...
       Есть придурки, наслаждающиеся скулиловкой на тему страха от вида чистого холста. Чистого белого листа. Скудные на дела настоящие, лгущие о себе придурки. Лгущие и себе, что они способны на преображение мира вокруг себя, в ближайшей плотности воздушной, ведь когда через творчество созидается - и дышать трудно...
       Лгать себе - отрицать себя. А они не знают...
       Кто бы знал точно, из творцов умных, талантом наполненных по судьбе своей, кто бы знал точно, как надо работать в творчестве...
       И чего только из вчерашнего не застревает восстанавливающейся картинкой... Уродливо длинные и без вертикальных прогибов ноги. Выструганные от поясницы до пяток. Лицо не запоминается после впечатления промазаности природы. Лицо не нужно в стороне от изящности...
       Трудно жить и видеть как есть.
       Ты хочешь видеть как есть. Перед тобой и вокруг. И изображать - точно.
       Ты помнишь, в России жить деятельно и одновременно в стороне от предательства, обмана, хамства, грубости, подлости не получается и - надо, быть надо от пакостного в стороне, когда в человеке брезгливость природна...
       Творчество - единственное пространство времени на территории России, где в отношении и к обществу, и к человеку любимому, и к плохому, - где к человеку любому получается быть честным. Не все умеют, не все способны из художников. Но - можно. А вокруг - и внизу и вверху, и позавчера и завтра, - ложь выгодности. Подлость торгашества. Требование от творца самоунижения и, через это, самоуничтожения. Творчество потому свободно от необходимости лжи, - оно над людьми. Надо всем, когда настоящее. Там оно, в пространстве времени...
       И ты смотришь на чистый холст, убеждаясь: не можешь. Погода не та, спал не на твёрдом. Пакостную харю американского мерзавца увидел в телике. Не прочитал нужное. Не обдумал. Не можешь, тупик, дно.
       Ты начинаешь...
      

    Глава 2

       Доценты, член-корреспонденты, академики, генерал-майоры, генерал-лейтенанты, учёные редких занятий лабораторий наземных, лабораторий в аппаратах, летающих по космической бездонности, художники с почётными званиями, писатели портретные, дирижёры с орденами нашейными, висящими на ленточках, заслуженные артисты страны, народные артисты страны, депутаты, известные и в других странах речами в парламенте, лётчики, испытавшие редкие самолёты, министры вчерашние и кандидаты в министры, чиновники, бывающие в кабинете президента страны, хирурги, любящие фотографироваться с иностранными орденами на пиджаках, будто бы показывающими их всемирную известность, редакторы самых известных газет, атаманы казачьих обществ, напоминающие театральных артистов, одетых и за-гримированых для спектакля...
       Ты помнишь того мальчика? Себя? Любопытного? Прежнего?
       Любопытного... И насколько же обрыгло... когда и поэзию от словесной бурды научился отличать по одному стиху, когда считающими себя поэтами дожался до удивления, - они не знают, стихом принято называть не написанное двумя, тремя четверостишьями, а написанное одной строкой...
       Совесть не сходится. Концами. И причём профессора, губернаторы, генералы сразу ротами...
       Никто за тебя сделать не сможет. Присланиваться к чужой звёздной пыли и пыльце... живи сам, мужчина.
       Помнишь мальчика? Хорошо он себя вёл. Независимо. Не знал генералов-адми-ралов. Не отвечал за дела взрослых людей. Слушался учителей, авторитетных для него. И думал: стану взрослым - узнаю всю-всю страну, поеду во все-все города, любые моря и корабли увижу.
       Переделаю страну. Переделать нужно просто: убрать, запретить плохое и оставить хорошее. Потому что плохое не нравится людям.
       Некоторым нравится. Наоборот, да, некоторым нравится плохое.
       Ты помнишь, тот мальчик не знал, куда девать некоторых...
       Эти, некоторые под золотыми погонами с гербами страны, могли взорвать атомную бомбу над землёй твоей страны и приказать солдатам твоей страны бежать в атаку, учебную, бежать подопытными людьми через самый центр взрыва. Потом читать в секретных документах, сколько твоей страны солдат и офицеров поумирали от облучения радиацией в первую неделю после той атаки, сколько в первый месяц, в первый год, и какими болезнями мучаются живые, пока.
       Эти, некоторые и под звёздами на фуражках, и под мягкими шляпами, умели миллионы людей твоей страны в пять минут превратить в рабов, голодом и стужей заставить десятилетиями трудиться бесплатно, прежде им же пообещав создать прекрасную страну вольного труда и их, рабов для вождей кабинетных, сделать правителями твоей страны.
       Эти, некоторые, и в чине бригадира заводского цеха умеющие издеваться над другими, эти, умеющие не трудиться а воровать, грабить и убивать из-за трёх рублей, тоже из жизни куда-то должны деться, как всякая гниль, иная мерзость и сволочь.
       Куда - тот мальчик не знал...
       Тот мальчик, честный, потому что не жил тогда среди жизни взрослых, возвращаясь в дни человека взрослого становился, из-за честности, не телом тяжелее любых чугунных цепей, кандалов, колодок наплечных, и загонял честность в угол безвыходный, - удивляясь, - честностью угол и становился безвыходный, мученический, и сама жизнь дышалась такою, дыханием приостанавливаемым из-за тяжести ума, - совесть во взрослой жизни мальчика осталась, для взрослой жизни, - а она, светлая, убийственна почти, среди жизни людей...
       Мальчик вырос, вошёл в возраст вокруг пятидесяти, и заштормило: закачал себя ситуацией переоценки всего, начиная с себя, и переоценки такой - откуда или возвращайся в честность, или "был бы пистолет - застрелился бы", или в безразличие через прощание с самим собой, а ты - вся предыдущая история страны, ты не мог стать новонарожденцем, посторонним от народа, ты со звезды на землю не упал, первоначальным, потому что у тебя в веках всех прежних предки были, и на тебе вся та совесть прежних, все те и ошибки, и преступления, о коих знать не узнаешь, если утонули они в веке одиннадцатом предком тем...
       Свидетелей нет, решил он, подло сородича убивая, а передалось воо-оон куда, через века, так же как и цвет волос, и разрез глаз. Знает кто? Не знает?
       Опасно жить и думать, опасно. И сильно-то никуда в сторону не денешься, ты не деревом родился, не камнем, - ты человек...

    Глава 3

       Как учит нас Аллах, я постарался не написать ничего лишнего, прочитал ты из письма своего друга, мусульманина.
       Историческое начинается без предварительного объявления, - подумал, отложив лист. - Позже станет понятно, - взял лист письма, держал, положил осторожнее,- происходит редкое, историческое передвижение. Что в письме - назовётся потерей для России азиатские республик бывшего государства. Не на уровне юридическом, а на человеческом, на поле отношений между людьми. Узбек возненавидит русского, украинец киргиза...
       А облака над городом обычные, безразличные к людям. Как и вчера ярко-белые изнутри и дыбятся громадными кучами...
       Отойдя от окна, ты оглянулся на то - в каком русском городе живёшь. До конца двадцатого, космического века пять лет с остатка этого года, а вокруг и вдоль по улицам - деревенские бревенчатые чёрные избы, поставленные при царях, с сараями и поросятами во дворах, с козами, их возле тротуаров пасёт бедно одетая деревенская содержания старуха. Носит с собой скамеечку и клубок шерстяных толстых ниток. Козы жуют лебеду, она вяжет варежки.
       Город областного значения, что-то вроде Лейпцига или Марселя. Но - российский...
       Весь город - архитектурные наслоения страниц политической истории. Пятиэтажные серые сундуки хрущёвок. Сталинского времени псевдодоампир, псевдоклассика древних греков, и типовая, точь в точь в других городах, областных, и по Уралу, и по Сибири до океана, здание областного чиновничества, театра, милиции, - бывшего управление лагерей сталинского уморения народа, вокруг этого города погибшего на зимних лесоповалах в тайге буреломной... И ни город, ни деревня по населению: у большинства тут квартира и дом в деревне, или огород прямо в городе, за домом. Одна из настойчивых просьб недотянутых до культуры ложных горожан - чтобы разрешили им утеплять балконы и на них поселять поросят, выкармливать до кабаньего толстого сала за тонкой дверью, отделяющей кухню от балкона. А что к канализации свинью не приучить и квартирные окна соседям открыть невозможно... Пожрать все любят, так что терпите, услышишь грубое и тупое, по настырности чужих для культуры городской.
       Ты живёшь в коммуналке, в комнате деревенского на городской улице сто двадцати двухлетнего дома. На общей кухне соседка каждое лето каждый день в двухведёрной кастрюле варит вонючий комбикорм, свинье, хрюкающей в сарае во дворе. И только матерщиной уменьшительно-ласкательной разговаривает с любимым трёхлетним внуком. Обычная на ней одежда - застиранный чёрный халат уборщицы. Дорогие соседи, тоскуйте по Будапешту, по зелёной патине на памятниках его и куполе здания Парламента...
       Ты вызываешь у соседей злобу обращением к ним на "вы". И - своими гостями, художниками. Или артистами двух городских театров. Или - приезжими иностранцами.
       Воду нужно приносить от колонки на улице, как, по рассказам стариков, и было после войны сорок пятого года. На общей кухне у тебя свой рукомойник, по образцу прошлого века. Когда один иностранец разглядывал его и сказал, не знает, как "включается вода", ты показал, толкнув штырёк кверху. Такую простоту с их никелированной сантехникой им, европейцам заграничным - ну не понять. Давно примитивное забыли...
       Всю осень и всю зиму, с сентября до самого мая по вечерам ты должен находиться дома. Топить дровами печку. Уйдёшь по делу, в гости, на спектакль театра - оконные рамы старые, сами бревенчатые стены старые, и при не протопленной печке оставленный в стакане чай делается ледяным.
       Ты художник. Тебе нравится твоё жильё в древнем доме. Он и запахом рассказывает о пространстве времени, раздвинутым на век, на сто с лишним разных лет России.
      

    Глава 4

       Звуками напоминая протапливание сосновыми дровами зимней печки, над окнами и над крышей сочно трещали толстыми ветвями прошловековые толстенные тополя. Бабушка, одиноко живущая в комнате на первом этаже деревенского в городе дома, помнила, как поливали саженцы сто семнадцать лет назад, до всех революций, когда её отец до большевиков построил дом, посадил тополя, и весь был для одной семьи дом, её родовой. Тут она вырастала от рождения, тут, как дочь "врага народа", замуж не понадобилась. "Жених мой наметившийся, из местных, расчётливо сказал: из-за тебя, богачка, домовладелица бывшая, и меня в тюрьму отведут", - рассказывала, не соглашаясь с отказом давним и семьдесят шесть лет живя, помня...
       Отпаренная самым началом мая девяносто четвёртого года, земля русского, близкого к северным местам города начинала отзываться самым начальным теплом, - получалось открывать окна, пока соседи в сарай не завезли нового поросёнка следующим за хряком, съеденным ими зимой.
       Сергей Владимирович - и живописец, и график, положил на тарелку что осталось на неизвестное количество дней - сухую пшённую кашу, и ел, разглядывая глубокие, в палец шириной кривые канавки морщин на толстой кожуре стволов тополей. Придавлено уставший с самого момента утреннего просыпания размышлениями о стране, тонущей в бардаке, пробовал вообразить раму для картины, полукруглую в поперечном разрезе, оклеенную таким природным материалом, умбристым по цвету, мягким, тёплым для души сразу от восприятия глаз...
       Душа? А что - душа? Тот мальчик, семилетним торопящийся за одну ночь преобразиться во взрослого, узнать все-все города и переменить жизнь, честный мальчик, предполагающий твёрдо, - честным он будет жить всегда...
       Сергей Владимирович оттолкнулся от дня реального, затих и передвинулся в жизнь внутреннюю, жизнь памяти и души. Сны часто срезались с просыпанием, исчезали и для припомнятости. Сегодняшний получилось вернуть, в цвете, запахах, объёме и звуках.
       Пахло там искристым вечерним снегом, дотягивающим с небес надоблачную свежесть. Не морозило, и снег не скрипел. Внимательная, боящая не понравиться малейшей оплошностью, девочка, остановившись под фонарём, ловила на белые пуховые варежки светящиеся искристостью крестики, звёздочки, треугольнички снежинок. Разглядывала. Протягивала навстречу, прося не сдувать дыханием...
       - Ты кем станешь, когда вырастешь?
       - Трактористом.
       - Почему?
       - Мощно. Нравится, как мощно они рокочут на пашне. Трактора. А трактористы занимаются преобразованием природы, созиданием урожая.
       - Ты не сможешь остаться трактористом надолго. Моя мама, педагог, говорит, что у тебя задатки для другого.
       - Увидим...
       - Я увидела, уже... Трактористы снежинки не разглядывают. Они по снежинкам страшными гусеницами гремят.
       Промах чем-то серым во сне, как волной полупрозрачной по круглому иллюминатору корабля, обрушенного в штормовую качку, - настанет ли продолжение? - тревога во сне, - а возвратится ли судный сон? Я привык видеть не существующее для других, я не испугаюсь...
       Запахло угаром, как от печи, если слишком рано перекрыли трубу, вытягивающую газ отравы... Стул, посреди комнаты. Прошла и на него, на место главное, села она, значительная. И ты не уходи, присутствуй свидетельницей, я правду не скрываю, - указала подруге. А ты стой поодаль, передо мной. Сиди поодаль, пожалела, трудно приподняв веки, любимые там, тогда, в тёмном автобусе, на солнечной улице, в рыбном магазине, пахнущим холодом витрин и поржавевшей плоской камбалой...
       - Да, я подсудимый...
       - Не торопись, - остановила вертикальной ладонью, - я ждала встречи двадцать с лишним лет. Ты моего горя не познал. Почему ты не взял меня в свою жизнь?
       Говорит, а лицо... хотя бы во сне разглядеть лицо, вплыть в красоту... немного повзрослела, за двадцать с лишним, а красивая, а та же остро-твёрдая глазами, упорная знанием, что ненужно и как - хорошо...
       Во сне поцеловаться можно?
       - Поцеловать меня? - перехватила подуманное, глянула на подругу, шевельнула губами отставочно. - Я тогда уехала учиться в дальний город, свою неприкасаемость долго хранила для тебя, и писем не получала, и не видела четыре года, чем занимаешься ты, кем взлетел из детства в юность. Я стала редкой по таланту пианисткой, прозанимавшись за года массу часов, достигшей редкости в исполнении концертов, и - где ты?
       Объясняй или молчи, во сне себя не слышишь, но как точно понимает она? Посматривая после объяснений, извинений и прямо, в глаза, и на подругу, будто подруга что-то придумает и перекрутит назад в пространстве времени всё, как ленту кино. Но как тепло, как нежно и не паскудно, а честно во сне, и из него в день - нет, не надо. Получалось бы внутренним, душевным жить месяцами...
       - Тот мальчик жил никому не нужным!
       - Кроме меня. Я знала, я знала и того мальчика, и его же, ставшим юношей в возрасте жениха. Не определившим, правда, и тогда, чем заниматься станет во времена взрослости!
       Сон - возвращение, и стыдно, и горько, и счастливо запризнавался себе, - когда девочка тростиночная вытянулась в высокую, укрупнилась, рассветно розовела лицом, стыдно и счастливо глядя вместе с ним на твёрдые розовые груди, спрятанные в противоположные его ладони, на дугистые обводы бёдер, возведённых в образец красоты, в горечь недостигаемости совершенства ещё древними скульпторами, угадавшими навсегда вперёд...
       - Да я никто, я ниже козявки, ползающей в траве...
       - Да, да, да. Ты стал редким художником...
       - Я не возгордился...
       - Знаю...
       А дым потянулся, сожжённой честности своей. Совесть удушающе не пахнет...
       Страшно, насколько честные навстречу глаза, и имя сидящей на стуле произнести просто так - в рот уже камней натолкали. Не въехать заново в тот возраст, не соединиться с ней во времени том, и - надо...
       - Ты такого там, тогда хотел? - раздвинув ноги коленями резко в стороны и не вставая со стула, оказалась без юбки. - Ты не мог предложить, слишком стеснялся? - показала себя в тёмно-коричневых трусах с прямыми обрезами над ногами, и любопытно рассматривал тёмно-коричневые, пытаясь дорисовать знанием, как видится и что за ними, и зная невозможность достижения, - подойди, дотронься до меня, я должна была быть во взрослой жизни с тобой и для тебя, охраницельницей твоей. Да, - настойчиво согласилась, трудно для себя, - я по лицу уступаю тебе, - совсем неожидаемо! - я не настолько, как ты, красивая...
       - Я никакой! Я никакой!
       - Замолчи, бывший рожденный для меня. И - не для меня. Никогда не прошу, в городе, в стране любой без спроса в твою жизнь ворвусь. Я одна знала, как закрыть, защитить в мире тебя, и вынуждена укорять, судить, пугать тебя...
       - Ты - та? Ты девчонка, ставшая девушкой, или совесть?
       От вздоха с редких стеблей герани улетели зелёные, крепкие листья. От глаз её - ни вправо, ни влево.
       - Ты имя моё, потерянный, помнишь?
       - Точно произнесу.
       - Я забочусь о тебе все годы, никогда не видя тебя. Я знаю, что заносит тебя - не пожелаешь врагу. Душа я, близкая к тебе, или совесть... Где не живу, чем не занята, вот, подруга знает, душой удерживаю тебя. Как я жалею о тебе, и как радуюсь, что не разочаровалась через обиды... Через глупости и мои, и твои... Иди? Живи?
       - Такой приговор?
       - Ты понял, да.
       - Как жить?
       Тишина...
      

    Глава 5

       Отрез. Пелена замутнения. Вздыхай, переживай невозможность быть постоянно в мире интимном, ирреальным, а собой там, в мире ирреальном, тайном для остальных, и с противоположным, видимым всем не соприкасаться и сознанием, - ты художник, ты определён для понимания редкого...
       Ты встал у окна, ты подумал, ты, ты...
       Почему такая, грубая форма обращения? Где уважающее человека вы встали у окна, вы подумали, вы, вы? И весь город вокруг, и в стороне от города, в сёлах и деревнях за лесами люди грубо, к тыканью прибавляя матерщину, между собой, между подобиями своими общаются?
       Город такой, не культурный. Страна такая. Вежливое обращение человека к человеку давно переведено в признак самоунижения и подхалимства. С девятьсот семнадцатого года культура уничтожалась подозревавшими, что именно в культуре живёт точная сила сопротивления уничтожению человеческого. "Интеллигент паршивый, интеллигент проклятый" давно стало государственным уничтожением ума. Сразу после пароходов, по указанию "гениального" умника Ленина вывезших из страны философов, писателей, умных, думающих людей. А оставлять тело без ума - растения ума не имеют...
       Теперь, перед окончанием двадцатого века, в России вежливых людей и не осталось? Есть они, когда и после многократного повторения ленинского примера иные ботаникой становиться не хотят и сама вежливость - протест против быдлизма...
       Да, такие темы перевлекли Сергея Владимировича, нагревшего электроутюг и гладившего рубашки после стирки и сушки. Отглаживая манжеты, через видимые памятью картины европейских живописцев середины своего века и скульптуры греков древних он пробовал разделить разрушительное и созидательное, проложенное через искусство. И понять не мог, почему греки современные в творчестве выше сородичей древних подняться не способны. Через скульптуру, архитектуру...
       А все эти человеческие тела, палачески изорванные Пикассо на треугольники, разрубленные сущностью его на лоскутики лиц изображаемых людей...
       И дырявые насквозь, уничтожающие идею жизни подобия скульптур...
       Там, в общем коридоре, хлобыстнула не запираемая днями толстая дверь. Постучали. Вошёл, в белом длинном распашистом дорогом банковском плаще, совсем тут неожиданный и мысленно отыскиваемый давно Антон Ильич Оринов. Обрадовано, как достигнувший цели, но и насторожено глянул в глаза, здороваясь, протянул руку, угадывая, пожмут ли, а Сергей Владимирович обнял его, не зная, чем наполнен человек ко дню этому, - верил ему прежде, - обнял и сказал, что ждал все три года. Встречи. Получалось, вместе, и на жизнь зарабатывать с помощью дел культурных, устройства выставок-продаж, и почеловечески дружить, беседовать на темы серьёзнейшие...
       - Я тоже, и говорю без вранья, я тоже рад, что отыскал вас и вы в городе, на месте, а то иные художники уже и в Америке очутились, и чёрт знает куда из России рванули, - оглядел Оринов четыре стены комнаты, поверх обоев закрытых картинами. - Чем живёте? Чем занимались вы, когда мы не виделись?
       - Понимаю так, каждый должен заниматься своим делом. Я писал картины. Работал маслом, акварелью, рисую цветными карандашами. Внизу комната освободилась, старушка умерла. А дом записан на снос, сюда не прописывают, у меня внизу образовалась бесплатная мастерская. Согреть самовар? Попьём чаю?
       - Нет-нет, я... спасибо. Если подходит и вам, прогуляемся по городу и поговорим? На что живёте материально, Сергей Владимирович?
       - Сам не знаю. Назад оглянусь - не помню, на что. Жизнь как на болоте, с кочки на кочку. Успею заработать, а получить... То завод развалится, заплатить за работу купленную не может, а картина у них, то фирма - ворьё очередное, вчера была, сегодня ни одного человека. Как-то хлипко, в городе. Похоже, по всей России так, - надел настоящее кожаное пальто, лёгкое, привезённое кем-то из Германии после войны сорок пятого года. Не порвалось за пятьдесят лет...
       Вышли. Антон Ильич широким размахом достал, прикурил длинную коричневую дорогую сигарету, пачка стоила двадцать пять тысяч рублей, - сразу восемь буханок хлеба, одному на половину месяца хватит.
       На улице, узкой, стояла белая, округлая, новейшей модели "Волга", светящаяся новым лаком: все подгубернаторские чиновники на подобных ездили, казённых.
       - Поедем?
       - Это ваша машина?
       - Моя.
       - Престижная. Психическое настроение меняет?
       - Купил специально белую, как у губернатора. Я здесь, в городе, появляться начал после марта. Сам не вожу, нанял водителя. Хотел сюда на новой иномарке прибыть из Москвы, да в городе их мало, вылезать слишком вперёд не стоит. Знаю я тутошние нравы, у многих зависть на первом месте стоит, первее совести. За город, - сказал водителю. - Лес за домом отдыха, где я жил.
       На заднем сиденье валялась газета "Спид-инфо", приманистая цветной первой страницей: предельно коленками раздвинутые девичьи ноги на весь лист, поднятая юбка, края попочки, и снизу вверх впереди смотрят, судят в завитых париках мужчина и женщина, в креслах с резными спинками. На последней странице - хрипучая страшноватая певица, задирающая ноги, тем и делающая популярность, если голос улетел куда-то...
       А каким вернулся, как стал выглядеть Оринов? Ставший москвичом недавний здешний житель...
       Белый распашистый плащ с крылаткой за плечами, темно-бордовый торжественный костюм, дорогая белая рубашка, широкий поблескиваюший галстук, - Антон Ильич переменился, замосковился и прииностранился от него и пахло иностранно, густо иностранно. Духами? Дезодорантом? И три года назад - типовой по одежде серого тона директор районного завода...
       Обходя не просохшую грязь и коричневые мутные лужи, по песчаной дороге пошли вдвоём в лес. Художник внимал неожидаемой сегодня природе. Окруженные прозрачными облаками свежести, темнели ветвями медово-ствольные прямые сосны. Едва отогретая земля начинала отзываться теплом. Лиственные деревья только-только начинали зеленеть, а общее поле цвета ещё оставалось серо-коричневым, и под ёлками плоско дотаивали серые оладьи ненужного снега, жданного душой и настроениями там, далеко позади, в тоже голом ветками осин октябре.
       - Вы художник, а художники непонятно каким образом чувствуют смысл протекающей жизни, знают происходящее хорошо... Что наш город? - спросил Антон Ильич, прислонив поднятые ладони к стволу сосны. - Я побывал у некоторых директоров - ребята резкие на заводах, себя защищают, заводы свои, наполовину государственные. Три года я работал в Москве, там собственность государственная шла нарасхват, а в провинции, смотрю, жизнь устойчивее и консервативней, неспешность преобладает, настороженность... У вас в деле творческом и синтез, и анализ, читал я из теории искусств... Вы, как художник, какой сегодня жизнь здесь видите?
       - Не спешнее, да, с оглядкой, а не вернутся ли коммунисты к власти, и не начнутся ли лагеря с расстрелами. Собственно и присматривающиеся, и разграбившие прежнюю страну - обе стороны из одной партии, коммунистической, а какая её часть верх возьмёт, грабители или идейные товарищи... Красиво в природе, а мы... Как о людях - так о жестокости. В городе вот что. Время такое подошло, каждый показывает себя открыто. Кто из жадности, кто из тщеславия, но немногие окажутся белыми лебедями, если и хотят - все. Сложное время. Вроде появилась возможность по-настоящему в жизни сделать мощное дело... А соблазна сколько? Присваиваются, через договорённости, взаимные интересы с чиновниками, через взятки...
       - Да, понятно...
       - Присваиваются крупные, самые доходные магазины, гостиницы, бывшие государственные рестораны переделываются под казино, номера с проститутками, частными стали совхозы, пригородные, лесные участки, хитро оформление. Делёж идёт, грабиловка.
       - А вы себе ничего не присвоили за три рубля?
       - Понимаете, в чём дело... Творчество заставляет приподниматься над денежной суетой, в творчестве совсем иные ценности, определяемые не счётом в банке, а сделанным в жизни, и определяемые не счётной машинкой механической или электронной, а категорией бессмертности...
       - Питаться, одеваться всё равно надо?
       - Нет смысла, когда отсутствует жизнь духовная. И дикая, и домашняя скотина тоже питается, пока её не съедят другие...
       - Я понял. У вас были связи с чиновниками областного уровня. Остались?
       - Да, все, и новые появились. Я у них почти не бываю, мне незачем. Появляется нужность - прихожу. Да что они для людей...
       - Понятно. Среди артистов, художников, музыкантов какие настроения?
       - Они все затолканы в нищету. Такие и настроения.
       - Я буду неделю в городе, неделю в Москве. У меня там коммерческие дела. И здесь, в городе, я открыл свои дела. Мы с вами начинали три года назад делать что-то вроде общества культуры, не официальное, и ни опыта, ни денег серьёзных тогда не хватало. Деньгами я подстрахую. Продолжим? То есть снова с нуля начнём? Я - финансовая сторона, вы - распорядительный директор общества, центральный мотор дела. Людей культуры знаете, вас в городе знают, к вам пойдут. Какая вам нужна зарплата? Сколько вы хотите?
       - Сколько нужно для нормальной, просто нормальной жизни. Продукты, немного на быт в смысле одежды, на краски, холсты, рамы для картин - столяру заплатить...
       - Двести пятьдесят тысяч хватит?
       - Да, - удивился сумме, - скорее всего хватит. Я не представляю сколько продуктов на них можно купить. После девяносто первого года здесь тоже пошёл обвал цен, в отличии от Москвы начали останавливаться и разваливаться предприятия, разные другие организации, пришлось узнать звериное рыло капитализма, - безработицу и полуголодную жизнь. Противно, знаете, омерзительно просыпаться по утрам в своей стране и знать: власть в стране делает так, чтобы ты погиб.
       - В городе есть мой частный магазин, я туда позвоню. Поедите с моим водителем, наберёте продукты, какие хотите под запись, в счёт зарплаты. Цены в магазине нормальные. Недели через две будут наличные. Погуляем по поляне? Она сухая... Юридические документы по нашему обществу, или центру, как надо, так и назовём, проработает мой юрист. Подышите и оформите договором на аренду комнату или две, для офиса, в старой, ухоженной части города, в красивом историческом доме. Сами подбирайте людей для работы, сколько потребуется. Я точно не знаю количество человек нужных и чем им заниматься, доверяю вам.
       - Людей собирать начну по потребности. Для начала найду толкового администратора.
       По лесу протянулся крик, и из чаши ответило эхо.
       - В древние времена, Антон Ильич, русские люди эхо почему-то называли раем.
       - Рай, рай... Сколько в городе застрелено поторопившихся, слишком активных?
       - Примерно человек семь, восемь... Все они были бандитами, делили город на участки, кто, где режим свой установит, рэкетом займётся. Не нравятся мне иностранные слова, привлекательным делают бандитизм за счёт неясности. Грабили они. Киллер, киллер... Убийца, на русском языке.
       - Посмотрим по течению дел, как организовать безопасность...
       - Свою? Нам надо будет уберегаться?
       - Точно, свою. У нас с одного бока во врагах могут обнаружиться бандиты, а со второго чиновники, вытягивающие взятки. Так-так, тут я должен подумать заранее... С той жестокостью, как московские чиновники, с тем цинизмом мой отец меня не наказывал, - остановился Антон Ильич и сквозь многие иглы высокой сосны посмотрел на небо, - они не отцы для России, не отцы. Что станет со всеми нами, со страной? Нас завоёвывают без танков, без солдат. Долларовая интервенция в стране, уничтожение экономической мощности до срытия фундаментов заводов. Что вы, художник, думаете?
       - Нам, Антон Ильич, в августе девяносто первого дали вздохнуть. Поманили надеждой. Помните, перед тем сколько критики прошло по истории предыдущей? И сразу, - свободно прилагайте свои способности создавайте новую Россию... Лживые, пустые слова. Какую Россию? Для кого? Для ворья кремлёвского? Местного? Нас перевели из одного лагеря в следующий, как суровый товарищ Сталин в сорок пятом наших военнопленных переводил из немецких лагерей в сибирские. Нас перевели из страны политических запретов в запреты экономические, прежнее рабство заменили иной формой кабалы. И попутно разворовали, присвоили созданное народом при рабстве политическом. Я могу понимать фактическое, только то, что вижу. И не верю телевизионному, газетному вранью.
       - Попробуем постоять, Сергей Владимирович, за сохранение русской культуры. Не отшатнитесь, когда не сможете понять меня сразу, придётся мне иногда ужом изворачиваться. Стоять придётся нам спина к спине, я вам верю.
       - Спина к спине - честнее не бывает. Спасибо...
      

    Глава 6

       Хорошо не думать о старой французской сказке, где мальчик засыпает голодный, в котелке булькает кипяток, и в нём мачеха помешивает камни. Жестокие французские сказки: то суп из камней, то суп и кипятка и одной луковицы. Бредом казалось при прежней жизни, до девяносто первого года, а стало...
       Хорошо спать. Хорошо растянуться на свежей простыне, высушенной на солнечной улице после стирки, упрятаться в подушку, укрыться одеялом, вдетым в чистый пододеяльник, и незаметно переправиться в отбытие ото дня всякого. И не просыпаться долго. Просыпаешься - нет работы, ходи не ходи, ищи не ищи. Нет денег, надо снова занимать самые дешёвые продукты. Просыпаешься - есть тоска от своей ненужности никому здесь, в своей стране. И начинается зависть к тем, кто жил, кто теперь не живёт. Что за страна такая, мученическая?
       С такой тоской заставлять себя надо подниматься, кипятить воду, в четвёртый раз заливать её в одну и ту же чайную заварку. С такой тоской берёшь сигарету и закуриваешь на пустой желудок, понимая, что так курить вредно, а вреднее - жить. В России конца двадцатого века.
       Хорошо не думать. Хорошо засыпать, вспоминая какой-то вкуснейший английский чай, им угостил Антон Ильич. Чай в полупрозрачных маленьких пакетиках...
       Не вспоминать телевизионное раздутое лицо Ельцина, злые сжатые подковой губы под кабаньими глазками. Опасливые зырканья Бурбулиса, учащего спекулировать любыми товарами, только что купленными в магазине. То ли чмокающего, то ли чавкающего на каждом слове мордатого Гайдара. Шибзоидного росточком усатого Шахрая, изображающего готовность стараться-перестараться, лишь бы не выбросили сверху, из московских политиков, опять в областную неизвестность. Бегающие, показывающие и плута, и лжеца, и предателя клятвы любой глаза Горбачёва. Почему предатели и физически уродливые, почему предательство, воровство, подлость на самом деле обезображивает лица? Разве нормальное выражением сущности лицо у Чубайса?
       Охранитель государства расстрелял бы их без суда. Быстро, и без суда. И не допустил бы уничтожения государства. Но для того нужна честная по отношению к народу история государства предыдущая...
       Нет, лучше не думать о мрази. В России что ни политик с постоянным пропуском в Кремль московский - то мразь.
       Хорошо чувствовать природную приятность постели, благости тепла, уюта редкого, и наслаждаться появляющейся лёгкостью тела, перетеканием к собственной душе...
       Палачи должны быть, для преступников. Палачей ненавидят всегда. А когда палачи объявляются для порядочных, честных, уважения достойных людей, к тому же они ещё и воры, и мародёры, - да какой разумной головой можно их уважать?
       Дня всемирной истории культурного развития они не нужны, так что можно в мусор отослать из памяти... И из размышлений.
       Рыба плывёт. Хорошая рыба, толстая и длинною под метр. Чешуя по округлому боку золотисто-перламутровая, плавники и хвост оранжевые.
       - Рыба-рыба, поймайся в мои руки, я тебя съем.
       - Не ешь меня, заболеешь. Я не варёная и не жареная, не копчёная и не вяленая.
       - Рыба-рыба, ты вкусная. Я давно рыбу не ел, уху сварю.
       - У, какой ты недобрый. Я людям не предлагаю их жарить и варить, и съедать их.
       - Да видишь ли, рыба-рыба, люди несчастные, и траву всякую едят, и животное всякое, и птиц, и вас, рыб, из рек и морей на столы тащат, из озёр и океанов. Голодно мне, принеси морской капусты? Я видел, консервами она в гастрономе продаётся...
       - Я в реке плаваю, тут морская капуста не встречается. Ты спи, тогда голод не почувствуешь...
       - Я итак сплю...
       - Утром я на твой стол поставлю тарелку с ранней черешней.
       - Она невозможна для покупки, слишком дорогая.
       - Цена тебя не касается, наешься.
       - Рыба-рыба, а давай черешню кушать романтично, и с любовью?
       - Это как?
       - Из губ в губы. Берёшь ягоду в губы и в губы отдаёшь.
       - Ну, с твоими помыслами, с твоими прихотями...
       - Они не мои, они всего человечества. Мало кто может жить с любовью к другому...
       - Я то - рыба...
       - А я - человек. Рядом с тобою плыву, но мне ещё и думать надо.
       - Исполняй назначенное тебе, исполняй...
       Думал, и рыба нарядная уплыла куда-то вместе с привлекательностью и желанием голод переменить на сытость, и серое, скучное вокруг, как жизнь человеческая в России для трезвого, для понимающего...
       Жить далее? Не жить?
       Вытошнит узнанным, ненужным выворотит из души и во сне...
       Рыба-рыба, куда ты уплыла в этой мути надводно-подводной? Лучше бы я не отставал от тебя, не смотрел бы, чего там по сторонам...
       Ниоткуда воссоздалась, чуть укрупнённая и чертами лица, статная станом после девичества тонкоствольного, прожитого, хлопотливо, вставлено во взрослую жизнь вздохнула, сопереживая без объяснений, поправила, взбила перемятую подушку, не доставая её из-под головы, как во сне просто делается, - осталась, ладонями остужая и остерегая, берегиней из века языческого...
       - Ты - что по сущности? Человек? Женщина? Ты - прозрачное при желании дотронуться, и ты же видима как та, настоящая, заблудившаяся в пространстве времени.
       - Я мысль. Я совесть. Я забота. Я для сбережения тебя. И вся я - в образе женщины. Девушки той самой, от кого ты во времени назад отвернулся.
       - Всё жизнь упрёки... Я был никем и ничем тогда, я не знал, стоит ли жить...
       - Мы были одинаковы перед будущим, и я не боялась ошибиться, пойдя в будущее с тобой...
       - Но почему что-то меня оттаскивает от женского в тебе?
       - Совесть - женского рода. Целомудрие - так же. И забота, и честь, и нежность. Женского рода, происходящее от женщины. Помимо телесного есть чем жить, и смотри, смотри точнее при поступках, - жить надо и высоким, передурившись в похоти, в дурных желаниях обманчивых. Ты живи, не бойся, оберегу...
       И - бесполезно. Понятно и во сне, просить бесполезно. Останься, тоскливо, больно станет одному, останься, ты можешь быть голосом ниоткуда, ласковым отношением ко мне ниоткуда, и замена тебе не ищется, ты... муж-чи-на, ос-та-но-вись. Зачем повторять ерунду, пошлятину, повторять имеющее какое-то значение для глупых? Постарайся обыкновенно выспаться, настроиться двигать...
       Самого себя успокаивать и во сне? А на самом деле нужна...
       - Я в тебе, - понялась безголосо, беззвучно.
      

    Глава 7

       Опять просыпаться? Опять жить?
       Кто-то не по своему желанию просыпается. С сигналом команды в казарме, в тюрьме. Не в то время, когда привык, и потому либо злым, либо дурным от недосыпания. Кто больным в мучениях, кто инвалидом с напоминанием себе пожизненной ограниченности, кто - бездомным и тащим. У тебя есть руки и ноги, глаза и ничего не болит.
       Кроме души. Кроме понимания душой и совестью, что вытворяют на твоей Родине, и противостоять ты не знаешь как, а жить бездеятельной скотиной тоже не хочешь.
       Где своя тропинка? Надо искать... А пока можно поблагодарить судьбу, что день, похожий тоской на остальные, скученные позади, всё равно начался, и ты, человек, всё равно действуй, свободы от ворья начальствующего и потопной мерзости, свободы от лжи добиваясь, - выпрашивать бесполезно.
       Да, давно не надевал белую чистую рубашку. Надевай. Пришей по- терянную на манжете пуговицу, застегни остальное. Надевай брюки, отглаженные. Вычищенные полуботинки. Повязывай галстук. Перевяжи, чтобы рисунок под воротником выявился точнее. И пиджак на плечи, и доволен стань - чисто с утра выбрился...
       Ты человек, живи, уважая себя и людям видом своим показывая, - надо выглядеть достойно, надо удерживаться на линии уважения...
       Ишь ты, белая новая "Волга" Антона Ильича - без него, с водителем, ждёт близко от дома у тротуара. "Здравствуйте" водителю, на сиденье рядом с ним, автомобиль зафорсажил, быстро убирая бег деревьев назад, - "поехали в магазин Антона Ильича, привезём ко мне домой кое-что." "Насчёт вас шеф звонил вчера в магазин, сказал им выдать в счёт зарплаты продуктами и вещами, какие себе взять захотите." "Да, я знаю. Подождёте у магазина?" "С вами зайду, нести помогу," - сказал водитель, показывая, что и он для него - власть.
       Сказка протянулась действием. Большая картонная коробка, в неё блок сигарет, какие прежде только видел на витринах, чай, кофе настоящий, сахар, сыр, консервы рыбные, колбасу, ветчину, печенье, и - пшёнку, чтобы прошедшее, почти прошедшее не забывать, - сало солёное, огурцы маринование, пакеты молока, пару копчёных куриц, не пробованных больше года из-за нищеты, в большой пакет новый костюм, куртку - да не нужно ничего, подумал раздражаясь возможной собственной жадностью, и с шофёром понёс коробки, расписавшись где показали. "Перед тем, как расписаться в любом документе, прочитайте все знаки и буквы, к цифрам особенно будьте внимательны в договорах", - вспомнил инструкцию Антона Ильича. А сам хотел и сейчас, и до утра этого, чтобы люди перестали обманывать, в документах - тем более...
       Поехали. На другом крае города - водитель сказал, подстрахует за охранника, - прошли через торговый зал к бухгалтеру, получили, пересчитали миллион рублей, отвезли и сдали, кому указал Антон Ильич вчера вечером. И до полдня Сергей Владимирович побыл в кабинетах нескольких директоров, не забыв остановить "Волгу" возле самого нужного магазина, посмотреть, насколько резко изменились цены на художественные краски, теперь намеченные к покупке. Требовались израсходование в мастерской до выжимки плоскогубцами английская коричневая, тоиндиго розовая, умбра, суровый ультрамарин, пылающая киноварь, жёлтая средняя, тёплого тона и настроения, пинен тоже и лак пихтовый... Приятно краски пахли и из-под витринного стекла, работой, творчеством...
       Зная, при договорённости надо быть точным, в два часа без трёх минут вошёл в трёхкомнатный номер гостиницы, - услышанное "к Оринову" дежурная на этаже приняла почитательно, как "к господину министру", уважение и приподнятием из-за конторки изобразив. Наверное, много шальных денег заимела от жительства его здесь, подумал Столбов. - А я почему злюсь? Смотри на жизнь не через свои "я хочу так", пока ты не созидатель, пока ты зритель беспрерывного спектакля всеобщего, натурального, без пьес, написанных заранее...
       На столе освещались солнцем остатки долгого завтрака, в чашечках шоколадилось цветом кофе. Вздрагивающее, тонко.
       Одетый в банковский широкий плащ с крылаткой на спине, в серо-зелёный костюм, с длинной коричневой сигаретой в пальцах Антон Ильич сидел верхом на стуле и показал рукой, - не перебивай говорящую, не обламывай образовавшееся здесь, в самой большой комнате номера с инкрустированной деревянной, не пластмассовой штампованной, мебелью.
       Опрокинувшись лопатками в широкое, толстое боковинами кожаное кресло, говорила, положив розовые пятки на край стола, длинная худощавая девушка, предупредившая набежавшей розоватостью щёк об откровенности ничем не одетого тела. Стараясь произносить слова внушающе, медленно объясняла, что "вода, в трёхлитровой банке, как положено по инструкции, заряженная через телевизор Аланом Чумаком, сделала её кожу гладкой как бельгийский шёлк по семьдесят две тысячи в магазине "Элита", и что "одна моя подруга, с мужем у неё забеременеть не получалось, во время телесеанса Кашпировского голая села вплотную к телеэкрану, раздвинула ноги, высидела всю передачу внушителя отличного здоровья, он же ото всего умеет лечить, и забеременела без всякого мужа."
       Идиотизм, - не произнося, отметил Сергей Владимирович. - Ну и времена, любая дура профессорским тоном идиотизм утверждает. В массы несёт, как говорили на собраниях коммунисты. И губы между медленными словами её приоткрыты, словно она то и дело берёт в рот рекламируемый кривой банан, "заряженный" Чумаком. Лет семнадцать ей, школу не закончила, переросла, зарабатывает проституцией по наводке дежурной по этажу, и пока не дёшево оценена.
       Перепроверил позже, сошлось один к одному.
       Наглаживая переброшенные из-за островатого плеча длинные крашеные волосы, она, изображая изменяемым голосом и лицом себя и своего жениха, взялась рассказывать окончание ранее, до Столбова начатого, - "жених сам-то из деревни, туповатый, пускай и в сельхозинституте на четвёрки учится. В жизни всамделишной не понимает, рассуждает, как с печки позавчера слез и толком не огляделся. Сын он председателя колхоза, богатый, две машины у отца, "Волга" и "Нива", замуж за него деревенские студентки хотят. У него на первом курсе две девушки были, и давали ему, замуж рассчитывали после выйти, три на втором курсе, и он мне говорит это не считается, ошибался с чувствами, а я ему говорю пока по количеству с мужчинами в постели не догоню, за тебя не выйду. Злится он, ругается, а я ему говорю жертвую ради тебя, страдаю ради тебя. Я ради тебя опыта должна набраться, ну этого, сексуального, я для тебя лучше делаю, в постели жена должна быть самой ых какой, всю замужнюю жизнь на себе тащить, собой в постели сторожить, чтоб к другим на сторону не потянуло. Заранее семью укрепляю, а дурак он и не современный, не понимает, насколько трудно мне опыта набираться, практику проходить ради него. На рынке купил рисунки, семьдесят поз разных половых, давай учить, говорит, а я говорю раз тебе не нравится, что мне нормально голой дома ходить, ты сначала..."
       - А, ладно, оденься, нам по делам ехать нужно, - засмеялся Оринов, запахивая плащ.
       - Мне вечером приходить во сколько?
       - Сейчас не знаю. Позвони, вечером. Вы её, - кивнул на закрывшуюся в спальню дверь, - натурщицей к себе взяли бы? Мне ей заранее заплатить?
       - Подождите, Антон Ильич. Натурщицы для живописцев появляются не по присутствию свободных денег, там через дважды два не объяснить... Из никаких отношений что вылепишь?
       - Я понял, Сергей Владимирович, у вас по восприятию иной уровень. С суммой, должны были забрать, порядок? Хорошо. Вы, Сергей Владимирович, не обращайте внимания на это, что мы вынуждены заниматься техническими деталями сами, помощники появятся. Надёжные нужны, на подбор людей в штатное количество смотрите внимательно, я вам тоже помогу. Вы должны быстро освободить себя для остального, главного, вам надо стать идеологом, мотором нашего задуманного дела. Где сегодня ум, честь и совесть нашей эпохи? Помните, плакат такой на всех крышах заводских торчал, на домах жилых? Разворовывание государственной собственности ещё при первых кооперативах, при Горбачёве начиналось партийными чиновниками верхнего слоя, знали бы вы, какими суммами бюджетные деньги растаскивали... Куда переместился партийный местный бывший вождь, гроза парторгов и секретарей райкомов? Она номер сама запрёт и ключ отдаст, пойдёмте, здесь все они каждая своё дело делает. Пойдёмте к лифту, погуляем по городу.
       - Он устроил для себя фирму. Деньги со многих предприятий в виде оплаты услуг переходят к нему, и товары, бартером. Кровосос. Ничего не производит и имеет - много, много. На днях один мой знакомый сел в его машину- ум и честь, совесть эпохи и говорит: вот, купил новую иномарку. Работал бы в прежнем партийном кабинете - написали бы на меня жалобы, в партконтроль, в прокуратуру позвали бы спрашивать, откуда деньги взял. А так - замечательное время, с лишними вопросами не лезут.
       - Ворует?
       - Ворует так, что сами ему несут. Он торгует своими связями. Не принесут ему - через своих в системе чиновников любому и предприятию государственному, и частнику работать не даст. Для сына начал особняк строить, а сын, говорят, после учёбы в Москве не сюда думает возвращаться, а перескочить в Германию или Америку. Вождь этот свой для вас? Вы тоже на заводе парторгом работали...
       - Был, парторгом был, потому он и будет говорить со мной. Но к нему поедем вместе, может, за три года он подзабыл меня? Это я помню: пришёл к нему в кабинет в джинсах, и он так на меня орал из-за джинс, так орал - дела не выслушал и выгнал из кабинета, потребовал в джинсах не приходить и подстричься коротко, проклятый диктатор. Деньги у него большие, слышал я и от других. Его и надо подстричь, вернуть украденное народу и потратить на поддержку культуры. Передать вашим обокраденным художникам.
      

    Глава 8

       Серебристо-серое солнце в майском небе не грело, и небо над северным русским городом - светло серое, скучноватое оловянной одинаковостью цвета, без облаков и туч дождевых, не меняло настроения. Светло-серое с утра и на весь день, без дождя переменчивого...
       Начинала замечаться первая зелень травы, обещающая близкое то, и от сыроватой земли тянуло влажноватым теплом. Художник понимал настроение природное и тоже немного грустил, а Антон Ильич радовался, с ним идя по тротуару с ямами, кое-где почему-то исчезшим асфальтом. Коричневели лужи и подсыхающая городская грязь.
       Отлично получилось, Сергей Владимирович, - торопливо, бодро обдумывал вслух Антон Ильич, - сейчас связи - важнее остального, вы уже заработали свою первую зарплату. Вы меня состыковали с бывшим партийным вождём, я убедил его и с ним подписал договор. Мои люди, один из них бывший офицер, получат товар и переведут в наличные деньги, а через банк в Москве переведём в валюту, прокрутим на одной из операций банковских и сумму существенно умножим. Мы сегодня сумели заработать большие деньги, благодаря вашим прежним связям. Вы и не подозреваете, мы миллионы заработали, достаточно, чтобы и фирму свою открыть. Я думаю, может свой банк устроить? Продумать вероятные последствия нужно. Время не надёжное, везде воровстство, инфляция, законы меняются каждую неделю по предпринимательству, честный ноги быстро переломает в таком жульническом государстве... Сергей Владимирович, давайте с вами проще, на "ты", а?
       - Ради бога, но при других я буду только по имени-отчеству, чтобы они чувствовали дистанцию. Мне чужое хамство противно, а в нашем городе с бытовой культурой - культура заменена страхом перед начальством, страхом зависимости. Когда от тебя не зависит зарплата кого-то, на оскорбление натыкаешься сразу. Это я хорошо узнал, были у меня совместные работы по разовым договорам с другими художниками.
       - Наступило такое время, Сергей, жизнь таким разворотом подалась - делай, что хочешь. Мы сами теперь начальство, сами организаторы жизни. Свобода, делай как хочешь, законы не работают, ответственности нет. В Москве специально разрушили ответственность перед законом, потому что они сами должны наворовать для себя и с помощью бандюганов разрушить остатки прежнего строя. И политического, и экономического. На втором этапе бандюганов отстреляют, мелкоту пересажают, а награбленное ими перейдёт к тем, кто наверху. Первая задача выполняется, развратить народ по всем направлениям, а особенно безнаказанностью.
       - Я вижу. Даже по признакам вроде бы незначительным. Кто бы при коммунистах у нас в городе торговал штучками-дрючками для секса?
       - А есть секс-товары? Они и сюда добрались, западные капиталисты со своими нравами? - остановился, возмутившись, Антон. - Где? Пойдём, посмотрим?
       - Магазин впереди на этой улице, открыт постоянно и до позднего времени, без выходных.
       Налюбовались: белые, розово-белые, коричневые, чёрные, изогнутые и прямые, тонкие и средние, и толстые, напоминающие протезы заменители мужской способности, плёточки, наручники, кожаные шорты и лифчики, хлысты, возбуждающие таблетки, пара надувных девушек с пальчиками указательными загнутыми, подманивающими...
       Почему-то на Оринова плохо подействовало, - задумался, напрягся лицом, идя дальше. А художнику повстречавшийся знакомый с детьми своими рассказал: - "у меня открылись чакры, космические силы мне сообщили, моя дочка, ей семь лет исполнилось, в прежней жизни бы царицей Екатериной, а сынок был адмиралом Нахимовым. Кем будут взрослыми в жизни сейчас, пока из космоса мне не указали."
       - Он сам себя назначил гуру, - объяснил художник Оринову, - дурдом ходячий, крыша поехала. Начитался дряни, полно её продают везде. У нас плохое общее психическое поле, много уныния в народе, поисков, в какую бы бредятинку засунуться, спрятаться от реальной жизни. Мы находимся среди ненормальности, среди обломков и бывшего государства, и бывших нравов, и бывших людей, а многие из них и в убийц превратились, когда почувствовали, что можно всё, что хочешь... Девушка отказалась зарабатывать проституцией - сутенёр вывез её в лес, зимой привязал к дереву - через полгода труп нашли. Так вот иными понимается свобода...
       - Ох, художники, художники, - вынул Оринов длинную дорогую сигарету, - с вами, с тобой, Сергей, мне любопытно разговаривать! Вы, художники, иначе о жизни судите! Вы и видите насквозь, - от тебя, Сергей, и за фанеру я спрячусь - ты разглядишь. Завтра поеду в Москву, а поговорить с тобой тянет, и там, в дороге, подумаю. Что произошло в обществе? Какою жизнь после Советского Союза будет?
       - Произошло обрушение прежней жизни со всеми прежними достоинствами, нравственными, моральными нормами, со всеми прежними почитаниями и запретами, - попробую говорить по порядку. Обрушение прежней внешней политики, внутренней, и финансовой политики, и смысла деятельности. И тогда, при коммунистах нам местами жизнь в стране не подходила для желаемого её использования, - сейчас она будет страшнее, хуже, для многих тысяч людей бессмысленной. Похоже, нам не повезло местом присутствия, временем для жизни. А выбирать мамы нам не позволили, и выбирать место и времена мы не можем даже отъездом в другую страну. Было плохо - стало хуже, вот моё ощущение. Те, кто пристроились солистами официальной пропаганды, как всегда врут. Причём первыми пристроились как раз коммунистические бывшие пропагандисты, а предатели преданное ох как ненавидят... Хуже и для думающих, для творческих людей: как заниматься созиданием среди распада размерами во весь Советский Союз? Жёстким стать и не обращать внимания ни на что? С жестокостью в душе тонкое не понять, не выразить словом, кистью, резцом...
       - Да, настоящие родники чистые...
       - И о чём мы беседуем, Сергей Ильич? О постороннем, или о главном? Циолковский, когда здесь в избушке рисовал свою первую ракету и хотел лететь в космические просторы, о постороннем думал или о главном? Понимаете, да? Если бы мы могли сейчас послушать, о чём люди в России говорят... Деньги - основная по количеству тема. В любой деревне, в любом городе - деньги, - купить дом, квартиру, дорогой автомобиль, самолёт, и так для некоторых вырваться из нищеты, а для других некоторых обшоколадить личное тщеславие, - я был никто а теперь и без высшего образования распоряжаюсь чужими жизнями, большими деньгами, - так себя почувствовать человеком, через нищету духовную, а мы - мы говорим почти об ирреальном, о противоположном, для многих просто неизвестном. О творчестве, а оно по сути противоположно реальности, жвачно-животной скудности бытия...
       - Мы с тобой люди, люди, Сергей! - настоял Оринов.
       - Люди и могут достигать своими действиями образа жизни, отличающей их от жизни животной, жвачно-жевательной. Людей российских жалко, их: грабили, над ними издевались все последние сто лет, они из мучены паскудством любой власти. Но в человеке от рождения заложено человеческое, ищущее своего развития и применения. Когда не хотят такого, чем они от животных отличаются? Видом? Одеждой? Способностью изобретать протезные заменители для секса? Не для любви, - протезной она невозможна...
       - С тобой думать пригодится, - сказал спутник, тоном сопротивляясь. И понимая, знать надо...
       - Произошёл, Антон Ильич, разлом. Исторический разлом. Сейчас начали издавать книги деятелей Белой гвардии, изгнанных из России Лениным философов, писателей, - в чём-то они были по-своему правы, защищая прежнюю Россию. Может быть, среди всеобщего испуга, уныния и глупой радости мало ещё кто догадывается, - возврата не будет, прежние запреты и правила жизни рухнули. Новые - не объявлены. Выродилась прежняя власть, исторически. А рынок как явление, государство образующее, о нём бурчит совершенно бессовестный Гайдар, внук большевистского писателя, предавший идеалы и деда, и отца-политра-ботника, - бред: рынок не существует, вместо него обычная спекуляция и немыслимое прежде мародёрство, спрятанное под названием приватизация. Грабиловка, организованная высшей на сегодня властью. Что же делать нам? Отойти в сторону, в нищету? Соглашаться с личной погибелью? Государству, которого, собственно, для человека в плане создания нормальной жизни нет, мы не нужны.
       - Сергей, мы можем работать как врачи в заразной больнице. Участвовать в спекуляции, в мародёрстве, а души свои сохранять честными.
       - Гулять по краю бритвочки и не резаться?
       - Примерно так. Сохранять свои души, сохранять правоты силу, и силу нравственности.
       - Нравственность, когда людей ударило по психике, когда они себя согласились отдать на продажу... Мой знакомый, называющий себя драматургом, втемяшивает другим новый способ написания современной пьесы. Гнусное, настаивает он, это самый ходовой и самый требуемый товар. Он предлагает посадить перед телекамерой мужа, любовника жены, и пусть они во всех подробностях на всю страну рассказывают, кто с кем и как изменял.
       - Люди не согласятся, ты что... Утопить такого извращенца мало.
       - А помнишь из недавнего прошлого, мальчишки при горбачёвшине зарабатывали мытьём окон машин? И родители их не остановили... Согласятся за деньги, утверждает он. И в самом деле желающие отыщутся, хотя бы подставные, из неизвестных актёров. Но ведь в результате - развращение психики населения, тот же самый Павлик Морозов в изменённой упаковке...
       - Да, продажа чести дьяволу...
       - Ага, тут кто к чему идёт. Этот самоназваний драматург любит подробненько разговаривать о том, что в гнусности скрыта настоящая красота, он хочет собрать партию сообщников и добиваться в России регистрации браков педиков, и стонет, как отвратительны люди, не понимающие любви мужчины к мужчине. Есть и другой знакомый. Хочет стать помещиком, - не фермером, а помещиком с условием возвращения крепостного права. Смотри, как пел Игорь Тальков... как же у него? Ладно, своими словами, если точно не вспомню... "разверзлись небеса, и с визгом ринулись оттуда новоявленные иуды."
       - За это его и убили?
       - Да, за это. За правду в его стихах и песнях. И мы видим так время, покажет оно подлинную сущность всякого, когда крепежа нет. Много полезло противоположного тому, что в России в века прежние проповедовали писатели, философы. Умение учёбой, трудом добивать успехов для юношей - нет, не надо. Скромность для девушек - у нас уже наоборот, если в семье родители без нужных понятий. Вчера сидел я в пятом ряду театра на "Весёлой вдове", в третьем кресле от прохода. Девушке, лет ей семнадцать, надо пройти мимо меня по ряду к своему месту. Я встать не успел - идёт, что называется другим словом, ломится. Вынуждено приподняв локти рук и короткую майку, проходя передом мимо меня, девушка показала широковатый, скатами уходящий в джинсы голый живот, серовато-коричневый, и срезы пояса джинсовых штанов так прогнуты были модельером - начальные редкие закрученные волоски тёщиной дорожки напомнили, что в них, в джинсах, что так предельно выперто, обтянуто для показа саморекламного, продажного не в виде проституции, а в виде невесты. А та, что у тебя в гостинице беседовала голой?
       - Та хвалилась, нравится ей самой красота своя и скрывать фигуру не хочет. Она эмоционально пьянеет, если смотрят. В голове, говорит, пузырьки появляются, как в раскупоренном шампанском.
       - Не умом жить, так голой попой. А как говорят в народе, в голове не хватает - из попы не добавишь. Они, Антон, и придурошные, и педики - мелочь перед тем, что народ до скотского состояния в России быстро доведут. И через уничтожение русских народных устоев, обрядов, привычек, напрямую через развращение человека с изменением мечтаний, идеалов...
       - Жёстко предсказываешь.
       - Но - честно.
       Антон Ильич вечером читал неизвестно как попавшую в гостиничный номер газету со странным названием "Аль-Кодс", названием непонятные и свежестью - всего за апрель девятый номер, и года этого, девяносто четвёртого, - внимание притянувшую. Тема страницы была наверху, - письма. И начало, выделенное шрифтом...
       "Письмо, которое помещено ниже, - реакция на брошюру А.Феоктистова "Русские, казахи и Алтай", изданную монархической организацией "Альфа и Омега", возглавляемой И.Л.Деминым. Брошюра убедительно вскрывает фальсификации казахских историков, "укореняющих" казахов на территориях, где сменилось множество племён и народов. Письмо давно уже ходит по рукам, и первая реакция большинства прочитавших его - откуда такая ненависть к народу, главной психологической чертой которого давно признана "всесветная" отзывчивость? Между тем, письмо тем и ценно, что проявляет природу русофобии, вроде бы беспричинно нагнетаемую в мире в течении этого столетия.
       Две причины названы автором прямо: это соблазняющие "цивилизованных" хищников сырьевые ресурсы и земли, облюбованные для переселения "избранных" из зон, превращающихся в пустыню, /о таком плане у нас, действительно, не догадывались/.Но главная причина не названа, хотя именно она пронизывает от начала до конца всё письмо: это идея равенства всех народов, идея социальной справедливости. Именно этой идеей тысячелетиями держался крестьянский мир, а в двадцатом веке она вышла и на всесветский уровень.
       Достаточно ясно, что лишь приняв эту идею, человечество способно выжить, избежав экологической или технологической катастрофы. Но ясно так же и то, что транснациональные корпорации, организованные в структуры мафиозного типа, скорее согласятся уничтожить жизнь на земле, чем откажутся от возможности грабить и угнетать народы мира.
       Письмо до сих пор публиковалось лишь в малотиражной брошюре И.Л. Демина "Русское дело сегодня" /1993г./ Многие патриотические издания оказались неготовыми к восприятию обнародованного в нём материала. Поэтому, кстати, и не сумели предусмотреть появления "третьей силы" у "Белого дома" в сентябре-октябре, снайперов, палившим и по журналистам, и по омоновцам, по "своим" и "чужим", провоцируя возможно более масштабное кровавое побоище. "Бейтаровцев" там многие видели. Но были там и какие-то иные, ещё более конспиративные силы, в том числе, как отмечалось в прессе, прибывшие из-за кордона и туда же немедленно вернувшиеся.
       Сам изложенный в письме план, год назад казавшийся невероятным нашим депутатам, последовательно реализуется на наших глазах. Даже отнюдь не прорусская "Независимая газета" /25.02.94./ констатирует этот факт. Указав, что в Вашингтоне фокус внимания перемещается на Киев и Алма-Ату, газета напоминает о содержании "переговоров Леонида Кравчука в Литве, его встрече с Нурсултаном Назарбаевым", а также о "воинственных заявлениях последнего во время недавнего визита в Вашингтон"? Верно отмечается, что "начался активный розыгрыш варианта создания по периметру границ России так называемого "Балтийско-Черноморского сообщества". Газета ошибается, полагая, что впервые эта идея была выдвинута Згибневым Бжезинским в начале 1992 года. Ей не менее сотни лет. Другое дело, что сын З.Бжезинского, десять лет назад призывавший к физическому уничтожению русского народа путём ядерных бомбардировок, ныне советник Кравчука.
       Нетрудно увидеть, как осуществляются и другие изложенные в письме "задачи". Образование разрушается, высшая школа и наука уничтожаются. И даже идея восстановления монархии теперь открыто проповедуется "демократами". "Московские новости" /Ш за 1994г./ опубликовали сообщение о письме Беллы Денисенко Борису Ельцину с предложением восстановления монархии. "При таком повороте событий, - соглашается газета, - демократы и национал-патриоты обретут наконец почву для единения".
       И, конечно, ценно указание на "гамельских крысоловов", уводящих просыпающееся национальное и социальное сознание всё в новые и новые тупики. Выявление и обезвреживание этих идей - одна из неотложных задач, без решения которой разговоры о "возрожении России" будут по-прежнему сопровождаться всё более необратимым её развалом. Аполлон Кузьмин, профессор."
       Далее после заголовка "Исповедь русофоба: что уготовано России" начиналось письмо, о нём, видимо и говорилось в предисловии профессора Кузьмина.
       "Г.Демин! Мы внимательно прочитали книгу Феоктистова "Русские, казахи и Алтай". И сделали по Феоктистову определённые выводы. Мы признаём, что эта книга - одна из крайне опасных книг, выпущенных до начала событий. То есть выпустили-то вы её на удивление вовремя, что бывает у русских ленивых свиней крайне редко. Только вы не обижайтесь. Просто - вы действительно должны принять это и проникнуться этим. Тогда эта страна избежит лишнего количества жертв, что предопределены вам. И вас останется не 45млн. ед., а 65-70 млн.ед. "
       Спасибо, пожалели. Притом после гадкого оскорбления, - отметил Антон Ильич, пока не задумываясь, кто сумел дойти до прочитанного зверства, наметив уничтожение людей - миллионами. Тут, в России. Включил и люстру верхнюю, и прикроватную лампу, нашёл продолжение.
       "Мы боремся с красно-коричневыми /а все русские - красно-коричневые/ своими специальными методами, хотя и некоторые из нас состоят в ваших официальных организациях /то есть осуществляют связь/.
       Вы обречены. И пока вы не поймёте этой простой истины, пока будете дёргаться, до тех пор вас будут бить больнее, чем полагается. Мы, наша организация, в силу своей замкнутости, не знаем всего комплекса Великих Тайн, но мы догадываемся, так как кое в чём помогаем."
       Кому? - подумал читающий.- И кто установил, до какой степени боли человека бить "полагается"? Что за изверги?
       "Повторим, на 100% мы не знаем, но, судя по всему, то, что мы изложим, является Тайным Знанием и промежуточной целью.
       Так приятно объяснить приговорённым всё, без недомолвок."
       Спасибо, дорогие ребята, - через омерзение поблагодарил Антон Ильич и достал длинную дорогую сигарету из кармана белого плаща.
       "В этой стране есть две вещи - на одну обращают внимание, о другой никто не говорит.
       I. 75-80% неоткрытых запасов нефти и газа сосредоточено в Сибири и на шельфе Северного Ледовитого океана. А на 85% шельф оказался у вас. /Дуракам всегда везёт/.
       Объяснение для особо тупых.
       Для установления чёткого контроля над этими ресурсами, принадлежащими всему цивилизованному человечеству, - с какого дня? - удивился читающий, - будут проведены следующие мероприятия:
       а/ Создана конфедерация свободных народов "Итиль-Урал", отсекающая Урал и Сибирь от Центра и Юга /Коми, Коми-Пермяцкая республика, Удмуртия, Великий Татарстан, Башкортостан и создаваемая по договорённости с Колем Республика Немцев Поволжья, которая и соединит Башкортостан с Казахстаном. Затем она превратится в Великую Поволжскую Германию и длинным своим концом прорежет три области, объединившись с Калмыкией, Дагестаном и Турцией /Азербайджаном/. То есть отсекающая конфедерация будет опираться на две ноги - Великий Татарстан и Поволжскую Германию. /Но это, конечно, в перспективе - 25-30 лет, а может, и раньше/. Роль Казахстана и лично Назарбаева неизмеримо высока. Он должен предотвратить опускание земель этой страны на юг от Полярного круга, контроль /жёсткий/ над производящим быдлом и всемерную интеграцию через Великий Туран в мировой интеграционный процесс.
       Забудьте об Алтае. Он, как и Крым, больше вам никогда не достанется. Не обрекайте женщин и детей на нищету и смерть. Они, конечно, умрут, но когда будет нужно. И Назарбаев сделает всё, так как гарантии ему даны. Именно потому, что своей книгой вы можете дать толчок структурированию славянского быдла в Казахстане - именно поэтому вы так опасны. Но вы одновременно жалки. Так как: I/ всё у Назарбаева под контролем; 2/.есть крысоловы, которые уведут русское быдло куда надо; 3/ русское быдло всё равно уже спилось и деградировало и на структурирование не способно. Главное удержать 2, максимум 2,5-3 года. А там у вас здесь мы организуем вам столько проблем, что вы навсегда забудете про свои 8 областей в Казахстане, 3 области в Белоруссии, 5 областей в Украине и плюс Крым. Затем всё очень просто. Суверенные Саха, Чукотка и так далее сами просят защитить их от кровавых русских колонизаторов.
       Есть ещё одна вещь, которую просто приятно сообщить вам: идёт интенсивное потепление климата /Сомали, Эфиопия, Мексика, Юж.Европа и т.д./ Пустыня продвигается на север со скоростью 10 км. в год, опустынивание - 25 км. в год. Уже сейчас древние центры мира /Рим, Афины и, главное, Иерусалим/ попадают в зону только искусственного орошения, то есть через 20 лет надо будет думать о переселении громадных масс цивилизованных народов. Куда?
       На Кубани и в Ростовской области будет через 20-25 лет изумительный субтропический климат.
       А если вспомнить историю, то нужно признать, что эти земли - исконные земли Хазарии, то есть Израиля. Вы, русское быдло, временные гости на этих землях.
       Да, здесь - пока - вы сильны. Но уже сейчас на этих землях живёт 1,5 млн. армян - великой нации, которая имеет тоже права на эти земли. Мы структурируем их, вооружим и бросим на пьяных бандитов-казаков. Они пьяны постоянно, любят власть и готовы резать друг друга на этой почве. Их мало!
       Если суметь заменить у них элиту с красно-коричневой на нашу, то всё будет нормально. А крысоловы гамельские уже готовятся.
       Казачья шваль крайне опасна, так как это /почти/ единственная структурированная организация быдла.
       Ещё есть православный клир. Но он ленив, глуп и алчен. Мы его купим. А если нет, то уничтожим.
       Больше структур в русском быдле нет. Предприниматели уже все под контролем. Армия руководится дебилом Грачёвым. Что у вас ещё??? Всё. Вам конец!
       Мы на первом этапе создадим Армянскую республику на Кубани и заставим выгнать из горских республик всё русское быдло куда-нибудь посевернее, желательно в вонючие деревни /так как среди них много инженеров и рабочих/.
       На втором этапе мы создадим Великую Хазарию. Тогда заберём очищенные равнинные территории у горских дебилов. Горцы при нас будут жить там, где им полагается жить - в горах. Но это, конечно, дело далёкого будущего /а, может, и не очень/. А чтобы вы не очень дёргались, мы создадим Балто-Черноморскую конфедерацию /с опорой на Литву и Украину плюс Грузия/. Она железным кольцом будет удерживать быдло от опрометчивых шагов /400 км. от границы до Москвы/.Шушкевича придётся скинуть, так как он не хочет союза с Украиной.
       Крым уже ушёл навсегда. Командору Мальтийского ордена приказано поднимать этот вопрос как пропагандистский, а не как реальный, так как разрешено пошуметь."
       Это Ельцину, - понял читающий.
       "Один Руцкой что-то вякает, но мы ему уже организовали окружение, которое будет его контролировать. Немного импульсивный, но эта книга, я думаю, до Руцкого не дойдёт.
       Кстати, порадую вас, уже сейчас, за ваш счёт, свозятся корейцы со всей Средней Азии /часть, правда, на Кубань/ в район Хабаровска и Владивостока, чтобы затем создать суверенную республику корейцев, отрезающую вас от Тихого океана.
       В Усть-Луге постараемся восстановить попранные вами права ингерманландцев. То есть отрежем Балтику.
       А в районе Сочи будет греческая автономия и шапсутская, то есть: I/ отрежем от Чёрного моря, 2/ выход горского союза к морю. Немцы под нашим руководством уже проводят колоссальную работу, за что им будет возвращена Пруссия. Вы вернёте всё: остров Врангеля - США, Курилы - Японии, Бурятию - Монголии, Даурию - Китаю, Сев.Кавказ /горы/ - Турции /Союз Горских народов/ и будет там Хазария. Часть украденных земель /Белгород, Воронеж, Курск/ вернёте Украине, Кенигсберг - Германии, Выборг - Финляндии.
       Вы всегда плохо управлялись из-за своих больших пространств. Теперь этому придёт конец. Вы будете иметь маленькую северную территорию с компактным населением.
       Мы дадим вам патриотизм балалайки и пьяных слёз. Мы обязательно дадим вам монархию. Это очень важно. Кстати, нам очень нравится Николай второй. Мы его сделаем, заставим сделать святым. Если бы не он, то всё было бы очень, очень плохо. В перспективе только монархизм для этой страны. И побольше блеска, флагов, красивых названий. Монархизм хорош тем, что всю энергию направляет в свисток, отвлекает от тайной активной работы по структурированию населения и предотвращает неконтролируемый сценарий событий из-за подчинённости всех процессов центру - Царю-батюшке. То есть, кто стоит за ним, тот и управляет.
       Поэтому мы и добились введения поста Президента. Я имею ввиду "мы" - это цивилизованные люди вне зависимости от национальности.
       Главное, дурачки, - Деньги, Элита, массовость, Информация.
       Деньги наши. У вас их нет и не будет, не дадим.
       Элита - да, она у вас есть. Но, как всякая элита, она грызётся между собой и ваша элита не связана с народом. Она боится этого быдла. /Кстати, правильно делает/. То есть, может руководить теоретически, гласно, без системы Тайных Знаний, без многоуровневой структурированности. Надо признать, элита у вас - не все идиоты, но все - наивные. Они готовы перерезать друг друга по идейным соображениям. Это ценно.
       Массовость. Молодёжи у вас не будет. Тальковых больше не будет, а на остальных они не клюнут. Они - наши. С пассионарными людьми вы работать не умеете, да их и очень мало. Например, родители, у которых украли ребёнка. Или идейный патриот - таких 0,05/, то есть достаточно 5-6 Жириновских, чтобы оттянуть половину пассионариса.
       Здесь хорошо идут шайки с развитыми внешними формами - монархисты, фашисты.
       Вы, тупой сброд, не понимаете, что самые страшные фашисты и монархисты - это те, которые никогда, нигде вслух об этом не заикнутся, те, кто организовывает всё /якобы/ по самым демократическим нормам. Но здесь надо иметь традиции, структурное мышление, глубокий опыт и постоянную, всепоглощающую ненависть. Только тогда уходят от внешний форм оппозиции и переходят к эффективным высшим, многообразным формам оппозиции, то есть практического воплощения ненависти и мести. Мы говорим это открыто, так как вы ещё настолько неразвиты, и развиваться вам уже не дадут.
       Да, вас многие поддерживают. Но все сидят по домам, не зная своей истории и направлений. Мы дадим им свой вариант вашей истории. Очень важно сейчас предотвратить любыми способами нагнетание, обострение межнациональных отношений в областях чисто русских, так как это может резко снизить управляемость быдла. Ведь перед тем, как зарезать свинью, её ведь гладят. А вы, свиньи, фашистский народ, у которого хоть, правда, можно подобрать элиту более-менее.
       Информация. Информация внешняя - у вас нет фондов, аналитиков такого класса, как Дм.Янов и т.д. Кроме Шафаревича, у вас нет вообще мозгов. А этот ублюдок обречён, как и Власов Ю.
       Кстати, мы очень думаем о Солженицыне.
       Информация внутренняя - сейчас облегчена, хотя мы серьёзно занимается вами, одновременно мы, где можно и нужно, тоже работаем. Говорю открыто. Опыт дело наживное.
       Как любят здесь говорить - мы вас опустим. Сейчас будет проведена гуманизация образования, в результате чего предметы, структурирующие мышление правого и левого полушария мозга, будут уменьшены и деструктурированы - а/ язык и литература, б/ физика и математика. О истории - говорить нечего. Пусть учат экологию, монстров ВПК, танцы, приучаются к сфере обслуживания /и чем раньше, тем лучше/.
       Никакой высокой технологии. Через 5 лет мы закроем половину ваших институтов, а в другой половине будем учиться мы. Пустим туда цыган, армян, чечню...
       Я очень разнервничался от вашей книжонки и после обсуждения решил показать вам, что всё равно вы ничего не сделаете. Всё, что будет - всё известно, контролируемо и тайно управляемо. Пока, конечно, не всё.
       Мы ненавидим вас безмерно. Эта ненависть даёт силы улыбаться вам, внедряться к вам в доверие и руководить вами, показывая "заботу" о вас и ваших детях и будущих внуках и правнуках. Ненавижу Россию".
       Антон Ильич посмотрел на жужжащую между светильниками люстры муху и жалея подумал, - плохо знает русский язык не подписавшийся под злыми угрозами. И русских сказок внимательно не читал, о воде живой, о воде мёртвой, о пойди туда - не знаю куда... Фальшивка? Провокация? Да чем бы ни было прочитанное - брезгливостью отзывается, а не страхом.
       Прикурил другую сигарету и начал читал следующее на той же странице, под обшим заголовком "Три письма из Вашингтона". Чтение начало напоминать ему один из перестроечных московских митингов, где разные рвущиеся шут знает куда орали что попало, лишь бы отметиться.
       Но и для себя отмечал кое-что...
       "Они располагаются в порядке их поступления, но все три являют следствием расстрела наёмниками Ельцина российского парламента и провокационными действиями против защитников Конституции РСФСР агентов ЦРУ и террористов из "Бейтара" - штурмового отряда еврейских фашистов-сионистов.
       I. Призыв к единству и координации действий всем народам и отдельным лицам во всём мире, вынужденным мужественно сражаться против сионистско-американского диктата, неоколониализма, насилования экономики, политики и культуры их стран грязным, проклятым Небом сионистско-американским "новым мировым порядком". Поскольку:
       - события последних лет и дней ясно показали неисправимую некомпетентность существующих мировых институтов коллективной безопасности и ведущихся под их эгидой переговоров, хотя изначально эти институты были созданы для сохранения и поддержания мира, зашиты прав человека, обеспечения уважения неделимости и нерушимости /полного суверенитета каждой нации и каждого её государства, то есть и в том числе адекватной зашиты наций и отдельных лиц от агрессии международного капитала /действующего в первую очередь оружием высоких технологий, силой вооружённых до зубов наёмных американских жандармских сил, но так же и путём долларовой колонизации стран и народов, долгового рабства и через империалистические средства массовой информации/;
       - Соединённые Штаты благодаря своему железному кулаку, высокомерию, жадности и абсолютному отсутствию подлинной культуры и понимания истинных человеческих ценностей неизбежно коррумпируют и разрушают любое предприятие и даже общество, на которые они положили свой грязный взгляд;
       - архилицемерные сионо-американские софизмы, касающиеся "прав человека" и "общечеловеческих ценностей" - любимые в его болтовне словосочетания Горбачёва, отметил читающий, - используют хотя и часто, но исключительно в ходе различных компаний, проводимых в целях подрыва непокорных стран и агрессии против свободолюбивых народов всего мира;
       - распространение сионистко-американской массовой псевдокультуры извращает и губит истинные ценности и культуры разных народов мира;
       - отсутствие у народов подлинного самоуважения вновь и вновь позволяет Императору Клинтону спускать с цепи его банды вооружённых дегенератов-наёмников, гомосексуалистов, терроризирующих и свою собственную страну, и посылать их для разрушения святая святых других государств и обществ;
       - и, несмотря на то, что многие свободолюбивые народы и бесчисленное число уважающих себя людей всего мира сейчас объединяются для того, чтобы противостоять /и сорвать их/ усилиям международного капитала установить повсеместно господство диктаторского мирового сверхправительства, их поодиночке захватывает в свои кольца и заглатывает чудовищный Великий удав, имя которому сионистско-американская плутократия.
       И ещё: каждый свободолюбивый народ и честный человек во всём мире сегодня имеют все основания ненавидеть сионистско-американскую гегемонию в мире, в том числе /но не только они/:
       - Сомали, где американцы стремятся осуществить свой давний и долгосрочный стратегический план оккупировать зону стратегического вакуума на Африканском Роге, создавшегося в результате развала Советского Союза, под прикрытием вкрадчивых и лживых заверений в том, что "лишь бескорыстное стремление обеспечить доставку и раздачу гуманитарной помощи" заставило Вашингтон послать американских дегенератов в эту страну;
       - Никарагуа, где в 1980-х годах /в полном согласии с давней традицией вмешательства во внутренние дела любого своего латиноамериканского "соседа"/ архилицемерный американский мировой жандарм, узурпировавший право защиты повсюду "законности", проводил через свою агентуру долголетнюю террористическую кампанию против народа и экономики Никарагуа;
       - Китайская Народная Республика, которую американские лицемеры пытались свернуть с её пути и разрушить посредством той же самой подлой "защиты прав человека", которой они долго донимали своего давнего суперврага - Советский Союз;
       - Народы Советского Союза и Российской Федерации, чья политическая и экономическая система была бессовестно подорвана и разрушена сионистско-американскими агентами влияния, а население планируется медленно, но верно уничтожать до полного его исчезновения с лица Земли;
       - Ирак, сотни тысяч героических граждан которого были погублены сионистско-американскими палачами в недавней агрессивной войне против этого народа, войны вызывающей, наглой, имевшей единственной целью обеспечить долговременную стратегическую безопасность цитадели Сиона;
       - Куба, которая слишком давно ведёт борьбу с империализмом янки под невыносимым прессом преступной американской экономической блокады, под постоянной угрозой вооружённой интервенции и терроризма со стороны своего континентального соседа, непрекращающихся гнусных покушений на кубинских государственных деятелей, на самый суверенитет Кубинской республики с помощью продажных, руководимых полностью сионистами американских средств массовой информации;
       - Ливия, вся вина которой в том, что сионо-американцы никогда не терпят, чтобы любой свободный народ осуществлял полный контроль над своими национальными ресурсами и распоряжался своей судьбой и охраной жизни тех своих граждан, которые задействованы в авиатранспортных международных операциях;
       - Югославия /включая Сербию, Черногорию и сербскую Боснию/, которая стала традиционной жертвой возрождённого сионо-американцами великодержавного германского империализма. Американцы, кстати, до сих пор не рискуют вводить туда свои наземные войска, потому что в конфликт вовлечены белые народы, умеющие воевать за свою свободу и независимость, а со времён второй мировой войны США рисковали расправляться только со странами, население которых - по их классификации - относится к категории "цветных". Как ни обнаглели сионо-американцы, сделавшие там ставку на мусульман /ФРГ и Франция - на католиков-хорватов/, они дают себе отчёт в том, что сербы с помощью своих исторических союзников /а предают сербов не их русские братья по крови, языку и вере, а продавшиеся Сиону и поэтому временные их правители/ дадут достойный отпор дегенеративным американским интервентам;
       - Судан - государство, чьи руководители проводят независимую внешнюю и прогрессивную внутреннюю политику, с которой не могут "мириться" сионо-американцы;
       - Сирия - которую продажные сионо-американские средства массовой информации уже представляют миру как "новый Ирак", подгатавливая тем самым мировое общественное мнение к следующему варианту операции "Буря в пустыне";
       - Народно-демократическая республика Корея, которую сионо-американские гегемоны мечтают лишить возможности обзавестись собственным стратегическим оружием / тогда как американцы нашли способ потенциально обеспечить незаконный террористический режим Израиля сотнями термоядерных боеголовок, складированных на территории США/;
       - Вьетнам - героическая страна, которой французские и американские колонизаторы и каратели нанесли такой большой урон и разрушения в период кровавой войны за национальное освобождение;
       - Иран, который с полным на то правом восстал и стремится освободиться от сионо-американской псевдокультуры и других мерзостей и тем самым отстаивает свои национальные традиции и интересы;
       - а так же все отдельные граждане нашего земного мира, независимо от их национальности, совесть и честь которых зовут их в бой против сионо-американского диктата, его агрессии, эксплуатации и морального разложения;
       - все мы должны дать себе отчёт, что пришло время создания альтернативной ООН организации коллективной безопасности, имеющей в своём распоряжении достаточные средства - военные /обычные и стратегические/, СМИ и финансы - для коллективного сопротивления и будущего разгрома дьявольской, губительной для человечества американского мирового господства.
       Леонард Д. /Сэнфорд-младший,/американский диссидент, проживающий в настоящее время в дегенеративном, кошмарном, продажном "свободном мире" императора Клинтона.
       2. Открытое письмо советскому и русскому народам. 31 октября 1993г. Вашингтон, округ Колумбия, США.
       Примите некоторые замечания, которые я сделал с искренней надеждой, что они будут полезны советскому и русскому народу, который оказался под губительным гнётом ельцинского оккупационного режима.
       Ваш корреспондент был шокирован и прямо-таки напуган тем, что мафиозно-копрадорско-квислинговская банда, называющая себя "Выбор России", приняла в качестве своего символа рисунок знаменитой конной статуи Петра Великого, стоящей в Ленинграде - Санкт-Петербурге. Обычно "демократы" пытаются спекулировать на полумифе о том, что этот император России сыграл только положительную роль в историческом развитии вашей великой державы. В годы длительного правления этого "первого работника молодой России" /М.В.Ломоносов/ были проведены очень многие полезные социально-экономические преобразования. Но ведь нельзя забывать ту колоссальную цену, которой оплатил создание нового класса русской буржуазии русский народ: как и всегда и везде в период буржуазных экономических революций привилегированное, наполовину иностранное подавляющее меньшинство паразитирующих эксплуататоров бессовестно обогащалось за счёт - порой загоняя как коня насмерть - подавляющего большинства народа.
       Эта точка зрения /намёком/ высказана и А.С.Пушкиным в его бессмертной поэме "Медный всадник". Но единственная черта, которая роднит Ельцина с "хозяином половины мира" - это его неизлечимый аллоголизм. Пётр первый, надо это помнить, не был абстинентом. Но его главной целью было неустанное продвижение России по пути её национальных: интересов. Да, он был железным человеком, а Борис - всего лишь простой краснобай, безвольный раб своих хозяев и пороков, который распродаёт "свою" страну безнаказанно и подешевле.
       Есть и особо гнусный смысл в том, что "доктора" из сионо-амери-канских спецслужб, которые руководят компрадорским ельцинским режимом, избрали для своей организации этот символ: основной народ России, который составляет главную массу электората режима в центре и на периферии, будет беспощадно бороться за свои права, за свою судьбу. И вот ельцинские фокусники-пропагандисты вновь /как они в прошлом уже подсунули русским людям псевдорусскую власовскую половую тряпку в качестве национального флага/ сейчас очень активно и красноречиво проявляют свою озабоченность русским историческим наследием.
       До самого последнего времени казалось, что средства массовой информации насквозь проституированных политических и культурных "лидеров" из преступной клики Горбачёва-Шеварднадзе-Ельцина безнадёжно обманули, деморализовали и навсегда лишили человеческого достоинства советский этнос и политику его государственных образований. Это и было главной составной частью рассчитанного на длительный период плана ЦРУ по разрушению СССР и уничтожению его народов. /Это звучит с особой иронией, когда начинаешь понимать, что "демократические" софисты и предатели на деле оказываются эпигонами троцкистско-синистского толка, которые выступают якобы от имени нескольких поколений благородных советских людей, вынесших на своих плечах тяжкий труд созидания социализма, спасения мира от фашизма, первыми штурмовавшими небо и впервые в истории человечества выставившими на битву с традиционным империализмом таких честных и порядочных людей как Жуков, Гагарин, Андропов, Лигачёв и Ахромеев. Поскольку нынешние "демократы" в потенции не имеют ни смекалки, ни единства или хотя бы чувства здравого смысла, который был присущ Сталину и лидерам эпохи "застоя", ваш корреспондент осторожно воздерживается от классификации патетических, но скорее патологических словоизлияний Яковлева, Горбачёва, Шеварднадзе, Сахарова, Ельцина, Бурбулиса и Гайдара/.
       Напротив, вашего корреспондента до глубины души потрясла подлинно гражданская, мужественная позиция, занятая тысячами и тысячам советских и русских патриотов во время ельцинского кровавого переворота в сентябре- начале октября прошлого года. Действия этих самых благородных сыновей и дочерей России показали, что надежда на светлое будущее русского этноса не расстреляна. Напротив, в противоположность информации злопыхателей на советской земле нынешнее поколение советских людей воспитало политически зрелое младое племя, за которым - будущее. И нет сомнения, что среди советских людей найдутся политические лидеры, которым народ поверит, которыми будет гордиться и за которыми пойдёт.
       Конечно, достойно сожаления, что то же поколение советских людей, которое спасло человечество от фашизма, вынуждено снова бороться счастье своих детей, тогда как многие из этих детей оказались настолько бездарными, глупыми или близорукими, что не сумели предотврати захват власти ельцинскими преступниками, бессовестно продают страну в экономическое и духовное рабство международному капиталу. Но всё более активное участие молодёжи в акциях в защиту социальной справедливости и национальных интересов не может не вдохновлять друзей России. Возрождение русской нации является наиболее волнующим событием, за которым с сочувствием наблюдают порядочные политические наблюдатели. Все честные люди в мире желают советскому народу победы и срыва козней сионо-американского империализма." Американский диссидент.
       Имя и фамилию диссидента кто-то закапал кофе, и еле-еле полупрочитывалось, похожее на Лев Дрофман.
      

    Глава 10

       - Я недавно служил офицером в Советской армии, сказал, называв себя, Владимир Стариков.- Армии, настоящей, больше нет. Служить, не зная, на какие деньги будешь кормить семью, стало унизительно. Так что начал заниматься одним из направлений предпринимательства Антона Ильича, за полгода работы с ним купил машину, сами видите какую. Завтра я привезу из района, недалеко отсюда, запрошенное Антоном Ильичём и вместе едем в Москву. По дороге один из нас обязан всегда находиться в купе и не вставать с полки нижней, запрошенное будет находиться в рундуке под ней и билет на это место купим.
       - Возьмите в дорогу не слишком заметную, староватую сумку.
       - У меня такая есть. Знали бы вы, кто Антон Ильич! Он гений, финансовый гений!
       Сергей Владимирович знал нужное для себя и посмотрел спокойно на дождь, текущий по переднему стеклу автомобиля. Верить в кого-то слишком всегда означает ослабление себя...
       В день следующий встретились на вокзале. Словами о домашних пирожках, вставленными в обычный преддорожный разговор, Стариков обозначил, что запрошенное - в сумке.
       Поезд на Москву отправился вовремя, что-то ещё удерживалось, из прежних государственных порядков. Из нового обнаружилось - в поездах попутчики напаивали химической отравой, подмешанной в вино, и грабили заснувшего. Забирали деньги, багаж, одежду, выходи полуголым на своей станции... Проводники по радио пре дали каждый час, повторяя, в каком вагоне едет милиция, как вызвать.
       Жителем конвейерным, замученным нищетой личной и уничтожением разной жизни страны его и не его, Столбовым Сергеем Владимиров чувствовалось... скучно бытовым заниматься, чем и сотни паса в поезде; художника Столбова интересовало подлинное и разумное, прошедшее через творчество. Знал, сколько двуногих скотов только самонасыщением и занимаются, всю свою биологическую жизнь, успокоением желудка, - чего-то, что бывает вместо совести и тщеславия.
       Людей ненавидеть он не умел, - понимать их через глупость предварительной восторженности быстро разучился.
       Он открыл взятую с собой книгу Анатолия Михайловича Иванова "Логика кошмара", подаренную автором, и анализирующую русскую историю первой половины века, от семнадцатого года до смерти Сталина. Читал и думал. Взял сигареты, пошёл в тамбур и оставил книгу Володе, лежащему на полке со спрятанной под ней в рундуке сумкой. Многое из книги он знал до выхода её в девяносто третьем году из печати, - автор рассказывал.
       Он думал о человеческом недочеловечении. Вспомнил восемнадцатилетнюю работницу почты, красивую девушку с синяком, под глазом прикрытым пудрой. Кого-то не остановила красота лица, кто-то не знает, красивое для самоуважения людей, не для мордобоя... А подросток, неделю назад вышедший за хлебом в ларёк и пропавший - все столбы в городе разксеренной фотокопией оклеены. Найдут ли живым, если того же возраста находили изуродованными перед убийством? Люди с людьми так обращаться не могут. Только скоты, вырожденцы. А как избавляться от власти, куда вырожденцы набираются тоже? Не имея никакой возможности влиять на власть...
       - Вы знаете, чью читаете книгу? - в купе спросил Володя. - Он, кто написал, гений. Писательский гений. Историю прошлую знает, как мы с вами места в вагоне.
       - Я знаю и текст, и автора. За рукопись этой книги при правлении Брежнева он получил вместо тюремного срока принудительное лечение в психбольнице и затем ссылку в отсталый и тоскливый город. В театре того города тогда на самом главном спектакле местного обкома партии выводил к краю сцены пузатый Киров, призывал товарищей ярче жить и больше трудиться, и пузатый актёр получил за такую пошлую роль звание почётное, заслуженного артиста, а коммунисты обалдевали от гордости, - у них в театре ходит по сцене Мироныч, "любимец партии", в газете своей им нравилось без объяснений, почему "любимец", так Кирова называть. Рукопись этой книги, Володя, - рассказывал Столбов отложившему, но не закрывшему книгу, - мне показала и другое, совсем неожиданное. Родители автора жили в Москве, и осенью восемьдесят второго года я поехал в Москву, жить остановился в квартире его родителей, - он им позвонил, сообщил прежде, что приеду, попросил меня устроить.
       Родители его жили в возрасте престарелом, отец почти ничего не видел. Сидели мы, пили чай. Они дали телефон мастерской Ильи Глазунова, попросили меня позвонить ему, попросить, чтобы всесоюзно известный художник заступился за их сына и вытащил бы его из ссылки. Мне Анатолий Михайлович рассказывал, как много умными советами помогал Глазунову устраивать его шумные выставки в Москве, оттого что верил и в творчество Глазунова, и - как порядочному человеку. Старики-родители называли "Ильюшу" другом сына, припоминали их совместные хорошие дела. Они боялись, что умрут и сына не увидят перед кончиной. Я им пообещал помочь. Крутился по Москве по своим делам и звонил Глазунову, откуда получалось. Не домой, в мастерскую. Дозвонился, Глазунов сам трубку взял. Я ему: - Когда-то друзья просили за Герцена, и Герцена царь отпустил из ссылки. Вы пишите портреты членов политбюро, высших советских чиновников, заграничных президентов, премьер-министров, генсеков компартий. У Иванова родители очень старые, передают вам привет и боятся умереть, не попрощавшись с единственным сыном. Они скромные, сами звонить не могут, по своей скромности. Помогите своему другу и его родителям, попросите, чтобы ссылку прекратили, ведь вы знаете, в нашей стране что угодно будет сделано по звонку сверху.
       Что я услышал от Глазунова о себе? Что я - провокатор из КГБ, что подослан специально и должен прекратить провоцировать, и никакого Иванова выручать он, Глазунов, не станет, а Герцена с друзьями приводить в пример добропорядочности нельзя, пример фактами не подтверждается, и звонок в мастерскую сделан специально врагом великого художника Глазунова...
       Чёрт, думаю, с тобой, великий-то ты может быть, как художник, но как человек...
       Через день выхожу утром из метро в центре Москвы, иду по Охотному ряду, - на здании Совета министров СССР вывешивают рабочие траурные флаги. Ребята, спрашиваю, кто у вас умер, что за министр? Это не у нас, говорят, это у всех. Брежнев. Да вы что, говорю, он же вечный. Правда, что умер? Да не видите, траур приказали оформлять, флаги вешаем с чёрными лентами? Сейчас портрет крепить на фасаде начнём, к Колонному залу переместимся...
       Я ходил по затрауреной Москве и думал, - что-то закончилось навсегда, старые правила прекратятся, и впереди неизвестность. По инерции страна протащится на безыдейности, на блате, на отсутствии у народа идеалов, и туман впереди - туман-туманище. А Иванова после похорон Брежнева отпустили из ссылки без помощи придворного живописца, во времени том он остался, каким там был.
       - Вы видели похороны Брежнева?
       - Подготовку видел. Был запрет на свободу передвижения по городу, весь центр Москвы для народа закрыли. На станциях метро в центре - наверх вывода нет, улицы по много раз перекрыты шеренгами военных, майоры и полковники в оцеплениях стояли, курсанты военных институтов и академий. Проезжали грузовики с кузовами, полными вертикально поставленных красных флагов с чёрными траурными лентами. Рабочие с грузовиков крепили флаги на зданиях, на столбах, чёрными лентами отмечали портреты Брежнева, их много было на улицах по центру Москвы, и тоскливо стало тогда, - что за отношение к нам, к людям страны? Нас нужно унизить, нам запретить свободно проходить по улицам своей столицы, и унижением нашим возвысить одного и после смерти, при жизни занагражденного, уже и не знали, какую новую награду вручить, а прежде выдали существующие все, даже и золотое оружие.
       Траур объявили: закрыли театры, картинные галереи, выставочные залы, отменили все концерты и спектакли музыкальные. Я и уехал из Москвы. Запомнилась тоска понимания, - мы не сможем жить как жили вчера, при власти Брежнева. Мы непонятно во что переходили, и частью оно, неизвестное, страшно опасностью, а частью неизвестностью как раз и манит, затягивает. Не рухнуло государство и не рухнет завтра, но бывшее оторвалось, уходит навсегда...
       Запомнилось и двуличие придворного живописца, борца за правду Е русском искусстве и русской истории, диссидента и цекушного подхалима одновременно. Коснувшись людей того уровня, там я понял, как человек ради эгоизма, из-за страха о своём благополучии и неизменности устроенного удобного вокруг себя оплюёт любого и предаст любого, а потом с телеэкрана говорит о себе как о честном и добродеятельном, да ещё как о пострадавшем при режиме Брежнева за правду. И врать ему выгодно...
      

    Глава 11

       Конечно поезд остановился у столичного перрона, устроенного редко, для России, вровень с полом вагонного тамбура. Улыбаясь удаче, встретили четверо крупных парней, выстроенные коротким коридорчиком, и встретили точно, будто знали Столбова и Старикова по фотографиям. Самый широкотелый сразу взял сумку с доставленным, трое пошли рядом с ним внимательнейшей охраной. Столбов отметил, сейчас могут начать стрелять в упор, прямо среди прибывшей, суетящейся и торопящейся в сторону метро толпы - близко за перроном уместились в две вымытые, элегантные контурами иномарки. Помчались. Заотпадывали налево и направо повороты, площади, улицы,- показалось, громадный город закружился за окнами автомобиля.
       Столица,- обращался Сергей Владимирович душой к душе, - почему для всякого русского человека при власти всякой, и гадкой даже хочется, чтобы ты жила? Чтобы ты не пропала? Если и мне плохо...
       Москва воскресная перед полднем оказалась пустоватой, ветром носило по тротуарам обрывки газет, какой-то мусор, удививший, что и в столице бардак а за него, за вертящиеся на асфальте пустые пивные банки стыдно, здесь ведь люди со всего мира, и что о России подумают... Но народ на улицах отсутствовал и здесь, в центре: наверное, отсыпался.
       Примчались в Китай-город, в узковатый тупичок, к староватому, два-три этажа с вывеской какого-то министерства дому.
       В кабинете ждали, встретили. Заперев дверь на ключ, все вместе пересчитали, распечатывая пачки денег. Сошлось. Ровно двадцать пять миллионов, русскими, ельцинками. Сергей Владимирович отключено почувствовал чувствовал себя спокойным, закончившим короткое, опасное дело. В России уже убивали за бутылку водки, за кошелёк с неизвестностью в нём суммы.
       С длинной дорогой коричневой сигаретой в руке, дымящейся, быстро вошёл Антон Ильич.
       - Привет. С приездом. Сумма в порядке?
       - Пересчитали, сводится до рубля.
       - Обменщика вызвали? - спросил московских.
       - Звоню, он наготове.
       - Давайте его сюда.
       Сдвоено постучали в дверь, видимо знаком договорённым. Отперли.Вошёл и сразу всех моментально осмотрел то ли вьетнамец, то ли китаец, наверное ограбленный раньше, - он сумку, висящую на плече, держал и рукой, и встал в отдалении, видом лица, стойкой показывал что готов отбиваться приёмами каратэ, защищая сумку с долларами. Переговорили, решили условия обмена.
       - Я пойду, пока прогуляюсь, - отстранился художник Столбов.
       - В четыре будь здесь, - попросил Оринов. - Заприте за ним.
       Послать бы всех и всё... одним словом, - в коридоре свалился в тоску Столбов, - навсегда послать одним словом, одним движением! Нет, не волшебник. И - нельзя. На какие шиши заниматься сохранением современной русской культуры?
       Он медленно пошёл по тесноватым улицам в сторону Красной площади, мимо золото-зеркальных входов в рестораны, иномарок, налезших задами на тротуары, каких-то министерств.
       Сидеть бы сейчас на кухне у Евгения Дмитриевича Доги тут, в Москве, сочинившего много запоминающихся, нужных мелодий, пить с ним чёрный кофе, с ним, знающим жизнь на совершенно другом, творческом течении...
       Кто был позади? Бандиты? Не бандиты?Не наследники русского благородного общества, - подхватчики, вынужденные, уничтожений России той, подлинной, оборванной в развитии эволюционном проклятым семнадцатым годом. Вот и портрет Игоря Талькова, почему-то выставлений за стеклом витрины магазина, приложением к размышлениям, как раз. Игорь в белоснежном мундире царской армии, золотые погоны... Как он писал, "и река приняла ордена и кресты, и накрыла волна золотые погоны". В городке своём по одной улице с ним ходил в последний его год, а не встретились... Говорил на всю страну о том, кто за народную власть "воевал со своим же народом", а твои, Игорь, золотые погоны земля могильная и накрыла потому, что пел и кричал: русский народ не заслужил скотской жизни. Так и буду праведников убивать в пространстве времени, убивать всех понимающих ложь, натаскиваемую для погубления нашей страны, России?
       В девяносто третьем году руки у танкистов, расстрелявших людей, собравшихся стихийным восстанием против режима ельцинистов в Верховном Совете, не отсохли. Почему преступники так часто в России побеждают?
       Вспомнят тебя, Игорь Тальков, ещё многие требующие свободы и человеческого достоинства. Ты - для нашей памяти, для выверения честности, а нам хлебать и расхлёбывать...
      

    Глава 12

       По улице мимо громадного магазина с несколькими улицами, с фонтаном внутри он вышел на Красную площадь. Почему-то она серела состоянием ободранности, настроение государственности отсюда исчезло.
       На гранитной бордюрине возле Исторического музея сидела, с рюкзачком модным на спине, курила девушка. Курить, вспомнил художник Столбов, при власти, убедительно сделавшей эту площадь главной в стране и символом гордости советского народа, здесь запрещалось. Он прошёл, сел тоже на бордюрину как раз перед центральным входом в музей, и вся площадь, кочковатой брусчаткой отсвечивающая солнечный бликующий цвет, выгнутой холмистотью расстелилась перед глазами.
       Смотрел, думал.
       Наряженные в красные и жёлтые длиннополые театральные кафтаны вроде бы стрелецкие, таскающие на длинных черенках фанерные, что ли, подобия старорусских секир зазывалы старались уговорами затянуть прохожие в ресторан и на автобусную прогулку по столице, заработать для хозяев, их нанявших, и для себя.
       Толстый, с пузом от самого горла и шириной похожий на бетонный готовый памятник, на широком кресле у стены музея в чёрном, привычном по портретам костюме сидел человек, сильной своей природной по чёрных брюкам навыпуск, военном мундире с поддельными медалями и орденами, с голубой широкой Андреевской лентой через правое плечо, к аксельбантам из-под погон, то и дело снимал военную фуражку и расчёской поправлял волосы изображающий царя Николая второго, добренького, сладенького. Зеркало перед ним держал ужасно суетливый, в штаны поймавший репейник, что ли, изображающий Ленина, - гримом, костюмом, фуражкой. На них показывали руками иностранцы, от троицы сходки необычной смеющиеся, и иностранцы за валюту фотографировались с ряжеными на фоне Красной площади, желая иметь ещё одно подтверждение победы над бывшей страной той, советской, и выдавая на пропитание нарядившимся в чужое достоинство. Позоря страну Россию, историю народа, ряженый в паря сразу, тут же делил и раздавал валюту и вертлявому, и монументальному соучастникам надсмехательства.
       Царь, зарабатывающий подаянием... Торгующий унижением чести истории русской...
       Это откуда? Знакомое желание, знакомое исторически...
       Из истории намерений, "и цари ваши будут прислуживать нам..."
       Какая ты грустная, Красная площадь, - понял Сергей Столбов, - когда нет новых героев, когда нет новых побед, и за кремлёвской стеной в традиционно жёлто-золотистой покраски зданиях сидят не собиратели новых земель, не сплотители сил государственных, а мародёры, продолжающие растаскивать богатства прежнего государства, общенародные богатства. Коммунисты, недостроившие коммунизм, предавшие партию, народ, и с августа девяносто первого года из строителей коммунизма открыто ставшие строителями капитализма, восстановителями рабства в России. Мне многое не подходило для жизни свободной в прежнем государстве, - думал художник, - вы как раз через свою па-ртию и угнетали меня, не допуская свободы для творчества, но я своей страны не предавал, я коммунистом не был и не стану капиталистом, - противно для совести и душе омерзительно. А кто бы сегодня не был при власти - подлое в истории всегда проявится. Об истории вы забыли, предавая себя, товарищи руководители, предавая и народ, и страну, - об истории, - а она будет рассуждать и судить судом своим, когда вы ничем, во времени будущем, на неё повлиять не сможете. Когда вас просто не будет в природе живой. Вечны не вы, а пространство времени, попросту называемое историей...
       Вот здесь на трибуне мавзолея стоял Юрий Алексеевич Гагарин, доставленный в Москву после своего знаменитого первого полёта человека в космическое неизвестное пространство. Смелый был человек. От одного взгляда на необъятность космического пространства мог лишиться разума. Удержался, показав дорогу всем остальным...
       Вот здесь обычно десятилетиями темнела длинная, широкая очередь хотящих побыть в мавзолее, увидеть Ленина в саркофаге. Теперь ни одного человека, и мавзолей заперт. И нет часовых у входа в мавзолей, умевших исполнять красивый ритуал смены караула... Сколько их - символом государства, - фотографировали, снимали на кино иностранцы...
       Была и такая традиция. Перед полётом в Космос приходили на площадь двое, трое неизвестных, записанных в экипаж, а через несколько суток - известность на весь мир, и фамилии их - строкой в развитие цивилизации...
       Уже и исследование космического пространства провалилось в ноль оно не нефть и не газ, не продать за границу так, чтобы кабинетным ворам и мародёрам в иностранных банках на личные секретные, счета большие деньги положили. Им сейчас платят за уничтожение бывшей сильной страны...
       Здесь получился знаменитый военный парад в ноябре сорок первого года, секретный, в тот день. Через несколько лет - торжественный парад Победы со швырянием фашистских знамён побеждённой Германии. И здесь каким-то невероятно-натуральным финтом тайной политики при генсеке Горбачёве приземлил спортивный самолёт немецкий юноша Руст, опозорив всю оборонную систему, армию Советского Союза. Может быть, последней деталью заговора был его прилёт сквозь все ракетные пояса воздушной обороны, или деталью одной из первых заговора и предательства Горбачёва, когда у него, уже президента СССР, из под носа в Беловежской пуще украли всю страну, и он никого не арестовал, не расстрелял на месте невероятного, до того, преступления.
       Попробовали бы украсть страну у Сталина...
       Или у Хрущёва. Брежнева. Андропова. На выбор. На выбор по фамилиям и без выбора для себя, - расстреляли бы на месте действия и без расследования. Они умели знать до того, а не после. Они, какими бы ни были как люди, со всеми глупостями и ошибками работали на убережение государства.
       Так понимал не молодой художник, сидя на самом начале Красной площади, и немного зная, что происходило в стране и на этом пространстве времени, историческом.
       Он посмотрел на надгробия, в ряд находящиеся сразу за мавзолеем, - одинаковые пьедесталы, почти одинаковые бюсты похороненных... Посмотрел на братскую могилу революционеров, возле стены, отгородившей правителей от площади и народа. Посмотрел на длинный, длинный ряд чёрных плит на самой стене, забравшей в себя урны с прахом и героев немногих, и вышинских с мехлисами, палачами по природе своей и по убеждению, и - кем в жизни были Воровский и Воровская Дора Моисеевна, Ларин с настоящей фамилией Лурье, какой-то Стопани Александр Митрофанович, Куйбышев и Товстуха, Стасова и Рудаков, за неисчеслимые, вроде бы, заслуги похороненные в кремлёвской стене, - узнать можно только в спецсправочнике, а лет десять назад партия требовала верности для продолжения их дела... А выдающимися объявлялись, и не выдались-то ничем, трава и трава...
       Но другое оскорбительно для себя обдумал художник, человек нормальный: здесь, в центре Москвы, находится самое центральное кладбище, а ни на самом деревенском, ни на самом центральном порядочные люди танцы не устраивают и песни не поют. - кто бы ни был похоронен.
       Сказали бы при жизни академику Курчатову,- "мы вас как выдающегося учёного, очень много создавшего для обороны страны, похороним, тут-то, и тут-то будет разеваться рот с заячьей верхней губой и шепелявить под гитару, а звезда весны девяносто третьего года рядом с вашим захоронением с показом по телевидению начнёт вращать голой широкой попой и наружу вываливать груди, а то, поймите, голоса у неё никакого, хрипота, одна наглость и не пением, так надутыми арбуза-ми грудей и развальными окороками зада зрителя удержать должна, деньги-то за неё заплачены тысячные, и не рублями, долларами, долла-рами..."
       Может быть, Игорь Васильевич Курчатов запросился бы на тихое, зарос нее луговой травой, кустами и деревьями деревенское кладбище, подальше от погани.
       Но порядок при жизни его был, строгий и уважительный, на кладбище высшего государственного ранга, бывшим посмертной исторической почестью страны, не пели и не танцевали, а гнусности начались тут при Горбачёве, когда объявились показы нарядов для жён чиновнического ворья, придуманных каким-то Карденом из Франции, и изломано завихляли коленями и бёдрами селёдочные показчицы платьев, лифчиков, трусов, унижая и опоганивая историю страны, отвергая гордость за недавнее прошлое. А концертами продолжилось при Ельцине, - растроповичи, трухаревичи, аллы, гали, коли, нины, - выскочить изображением звезда хотя бы раз здесь, куда в праздники настоящие их не пускали. И почему вши, блохи моментально появляются даже на больном котёнке, не то, что на пространстве страны времени вчерашнего и дня нового? Почему предавший преданное ненавидит с лютостью ожесточённой? Почему не предавший преданное другим, не самим, - жалеет?...
       Суди, народ, рассуждай и суди, - посоветовал художник, человек созидающий. - Эго тебе попы подловато врут, "не суди, и не судим будешь". Суди, народ, чтобы от жизни точной не отпасть, не отстраниться, - желание понять приводит к размышлению, а далее к пониманию. Суди и не пугайся узнавать, где над тобой страною правит вождь созидающий, о тебе настоящий заботчик, а где козёл-провокатор, приводящий государство целиком к погибели.
       И я буду судить. И оставаться с тобой, народ, хотя прежде от тебя тоже не отделялся и не отказывался.
       Он поднялся и медленно пошёл через самую середину площади. Заметил, наблюдавший за ним офицер кремлёвской охраны за цепным ограждением тоже запередвигался в сторону мавзолея, теперь прогулочно, спокойно.
       Такая площадь, такая ладонь страны. Здесь за всеми следят скрытыми камерами наблюдения, прицелами снайперов, глазами офицеров охраны военной, глазами охраны милицейской, подозрениями штатских только по одежде. Одному здесь хочется залезть с виолончелью на мавзолей и попиливать сверху, для саморекламы повесив боевой автомат на шею, другому захватить в заложники автобус с иностранцами-туристами, потребовать миллион долларов и самолёт для улёта из страны проклинаемой, той - перед телекамерой встать на четвереньки на фоне Спасской башни и оглядываться назад, на толкающего в неё не показываемое на народе, тому - вынуть из сумки гранатомёт и выстрелить по окнам ельцинской президентской конторы, а кому-то - облить себя бензином и вспыхнуть, требуя возвращения украденных государством сбережений денежных...
       Все подозреваются в плохом. Такая страна, такая история войны начальников государства с народом, продолженная и при объявивших себя демократами, настоящими друзьями народа. Врущих в очередной раз, уже показавших рыло своё и ограблением людей от имени нового государства, и расстрелом избранного народом Верховного Совета с показом американским, дружеским для них телевидением, на весь мир. И пасмурностью натекающей нищеты для миллионов тружеников, не ворующих. А что в природе существует человеческое достоинство - волк во всём видит своё, волчье.
       Издалека, у отгородки, не пропускающей людей России с своим настоящим героям, художник Столбов постоял против захоронения праха Юрия Гагарина, помянул его светлой благодарностью души своей. И Сергея Павловича Королёва. Из реальности понимая, - той страны, их мощно открывшей человечеству Космос, на самом деле больше нет. Нет гордого, героического. Какая ты грустная, Красная площадь, без настоящих героев... Волчье - и за кирпичной красной кремлёвской стеной, где после царей, отвечавших за Россию перед богом, как они понимали, и вместо государственников, страну удерживающих в силе, теперь сидит по кабинетам шушера, лгущая и мародёрствующая, сверяющая и кремлёвские куранты, и личные действия, решения не с пожеланиями людей страны, - с личной жадностью, жестокостью, подлостью, - и с чьей-то тайной пока, для России гадостью.
      

    Глава 13

       Низкий столик, четыре кожаных больших кресла, цветы в напольных керамические вазах. Стеклянные стены, отгородившие кабинет для индивидуальных встреч в просторном помещении второго этажа посольства, спокойная тишина в доме посреди Москвы суетной. Вежливый охранник, уточнивший, кто пригласил, - перед этим. Вежливая секретарь-референт, сошедшая встретить внизу и проводить сюда. Тишина. Вежливая обстановкой, спокойная тишина. Хотя и в их европейской стран многое обрушилось, после советской запутанности горбачёвской конца восьмидесятых годов.
       Отмахнув от себя стеклянную дверь, широким шагом вошёл высокий, седоголовый советник посольства. Протянул руку.
       - Добрый день, Сергей!
       - Добрый день, Милан! Я правильно к вам обращаюсь? Мне не нравиться говорить господин, у нас в господа лезут воры. Так что простите мне нарушение этикета...
       - Ничего, ничего, мы с вами, я помню, приятно сблизились на памятной мне вечеринке и договорились общаться без церемоний... Вино? Нашу водку? Наше пиво? Кофе? Чай? Минеральную воду? Что заказать для вас?
       - Минеральную воду.
       - Вы не стесняйтесь, вы у меня в гостях, у нас принято угостить для приятной беседы, такая работа дипломата...
       - Я в самом деле не хочу никакого алкоголя, в эти дни приходится много думать.
       Советник распорядился, принесли две маленькие чашечки кофе и минеральную воду, предварительно попросив разрешения войти сюда.
       - Мой статус, Сергей, состоит в том, что если наш посол уезжает из Москвы, я остаюсь за него. И недавно у меня получился смешной для моего статуса случай. Меня пригласили в ваш Совет Федерации на одно мероприятие, когда посол находился в нашей стране. Я в автомобиле посла с флажком государства, как полагается по протоколу, прибыл к парадному подъезду Совета Федерации и попросил водителя приехать за мной часа через полтора. Водитель отбыл в посольство. Мне в Совете Федерации говорят: извините, вы ошиблись, у вас приглашение на завтрашний день. Я не стал звонить в посольство, ждать автомобиль не захотел. Поехал троллейбусом. И вижу - у меня с собой нет денег! Так я и доехал зайцем, спасибо, штраф не потребовали, контролёры мне не встретились.
       - Весело! Сегодня я тоже был среди законодательной высшей власти, в Государственной Думе.
       - Да? Какие ваши впечатления?
       - Психическая больница.
       - Ох! Почему?
       - Там депутаты не могут разговаривать о человеческом, обычном и понятном. Они говорят на диком буквоедском языке о пунктах и подпунктах, поправках и куда-то внесённых предложениях. У них глаза не понимающих, если говоришь о постороннем для их бюрократического варева. Но много в выражениях лиц самодовольства, воспалённого тщеславия. Когда я просто по скромности не подал руку незнакомому со мной Зюганову, чтобы не навязываться - тут же он обидился, глазами. Дурдом. Нормальных человеческих отношений не видно, треск в воздухе от их просчётов, кто с кем и кто за кого, как сейчас голосовать будут. В коридоре возле зала заседаний известный скандалами один из депутатов питерских завалил в кресло Гайдара, засовывает ему в рот женский гигиенический вкладыш, и прокладкой для... их без конца по телику рекламируют, старается поверх залепить ему рот, а тот орёт свиньёй, машет толстыми руками и ногами в бессилии, - знаете, противно. Такие придурки наверху, во власти... Они придумывают хорошую жизнь для народов России, как врут по телику и в газетах. Только в результате ни на царапинку не изменяется самое главное.
       - Что вы считаете самым главным? У нас в стране тоже идут большие изменения общественной жизни, опыт российский нам особенно интересен близкими результатами...Я помню нашу прошлую встречу в мастерской художника, накрасившего многие лесные полянки, вы - человек думающий, и говорить способны как думаете...
       - Врать - время тратить попусту. И потом, мне интересно ваше мнение о происходящем в России тоже, потому что вы на нас смотрите со стороны, принадлежность к стране другой вам помогает видеть объективнее, точнее... Не изменяется самое главное, проблема связи между гражданами государства и самим государством, в реальности представляемым чиновниками от московского Кремля до любого дальнего районного управления. То, что должно быть единым в государстве сильном - граждане и государство, - остаётся на разных концах пространства современной истории, пространства времени. Государство не заинтересовано течением жизни народа. Народ исторически, психологически видит в государстве отца и мать, верховное руководящее начало своё, - ищет, хочет видеть, но найти не может. Из-за действий президента Ельцина, правительства, губернаторов, начальников районов. Кроме паспорта, платежей налогов и милицейского мордобоя человек от государства а сегодня не имеет уже почти ничего.
       Рухнула бесплатная медицина и санаторный отдых, рушится бесплатное образование и воспитание детей в детских садиках, разваливается финансовое содержание армии и флотов, стало невозможно получить, бесплатно, квартиру. Хотя и в СССР бесплатными квартиры были условно, на пути к ним требовалось отработать за небольшие деньги лет по двадцать, а кому не повезло - я знаю семью, она стоит в очереди на квартиру с шестьдесят первого года и до сих пор. Сейчас и то разрушено Ельциным Гайдаром, его новыми политбюрошниками. И на фоне резкого обнищания миллионов людей идёт мародёрское присвоение бывшей общенародной собственности, в основном теми, кто устроился наверху ещё при коммунистах и находится близко к новой власти. Началось и будет нарастать раздвоение населения на нищих и богатых.
       - Богатые разве не дадут работу бедным? Не обеспечат развитие общества за счёт организации среднего класса и экономических успехов? Не сделают всю вашу Россию сильной и богатой, как заявил однажды Ельцин?
       - История на эту тему в России уже была. До революции семнадцатого года. Итоги известны из истории, так что пропагандируемое из Кремля - рынок всё поставит на своё место, цитирую их, - лживая бредятинка. Частые капиталисты будут из рабочих за копейки выкручивать наибольшую прибыль. Народ заново остался рабом, без экономической доли обеспечения своей жизни - не в виде зарплаты, она - подачка господина, - а в виде принадлежащей части сырья, производственного оборудования. Почему российский газ сегодня становится принадлежащим какому-то Вяхиреву, другу Черномырдина? Чем он отличен, этот кто-то, от других граждан? Он - гений? Нет. Он способен жестоко обкрадывать всех других. И он нужен сегодня потому, что другие страны хотят знать Россию слабой, гибнущей. Чтобы явиться сюда, попозже, когда русские богатые уничтожат очень много русских бедных через скотские условия жизни, через вымирание из-за плохого питания, из-за спаивания, самоубийств, отсутствия медицины и нормального усилья, - тогда явиться сюда и овладеть природными ресурсами, как всегда было в общемировой истории перед войнами. И пока получается: сверху - грабящие червяки, уничтожающие бывшую экономическую систему бывшей страны СССР, и снизу - ошалевший от наглости демократов, коммунистическими тюрьмами отученный от сопротивления народ, не верящий ни во что и никому. Ведь демократы не из-за границы к нам прибыли, они - бывшие коммунисты, и Ельцин многим помнится своими подхалимскими речами, когда он в роли первого секретаря одного из обкомов КПСС выступал перед Брежневым. Произошло предательство такого масштаба, что многие не верят до сего дня.
       - Вы ищете, вы желаете восстановления коммунистического режима?
       - Что его искать? Ельцин - это продолжение коммунистического режима в самой гнилостной его части. Я хочу, чтобы моя страна принадлежала моему народу. Политически, материально, нравственно. Народ, к сожалению, в России всегда оставался рабом любого государства, и царского, и коммунистического. Он умел только подчиняться власти, ненавидя саму власть. Понимая власть петлёй на шее.
       Прося внимания, в стеклянные двери тихо постучали. Принёсший какие-то бумаги дипломат переговорил с советником на родном языке, извинился на русском и вышел.
       - Тут местный народ такой глухонький, - вслух вспомнил художник Столбов.
       - Тут? Как? - дотронулся до подбородка, задумываясь, советник посольства. - Извините, мне не понятно, к чему отнести сказанное вами любопытное определение.
       - У меня пространство жизни - от столетней избы в русской глухомани до столицы, до места, где беседуем.
       - Да, да, понятно.
       - Недавно я ходил по деревушке, заговорил с пожилой женщиной о людях, там находящихся всю жизнь. Без школы, без библиотеки, без больницы и почты.
       - Да, да.
       - Она и сказала в одной фразе всю характеристику, весь итог жизни тамошних людей, жизни тупиковой: - "тут местный народ такой глухонький..." Не имеющий развития, понимаете?
       - Понимаю, - кивнул секретарше, принёсшей после лёгкого стука в дверь свежий кофе, кивнул и Столбову советник посольства.
       - Вот так... Не было устроено условий для развития образования, культуры, науки, производства, и "народ глухонький". Примерно такое ближайшее будущее делается сейчас для всей страны России, отсюда, из Москвы. Может быть по заказу их американских кредиторов, - я не знаю, документов не видел. Я помню, Ельцин перед своим президентством ездил в Америку, как когда-то, учили нас, русские князья ездили за правом княжить в Золотую Орду. И можно посмотреть на общеизвестное: международный валютный фонд со своими деньгами и экономическими рекомендациями по разгрому нашей промышленности, - он ни одну страну богатой не сделал, - американские советники вокруг Ельцина, такой добрый-добрый дяденька Сорос и масса Фондов американских вослед за ним, как хвори вокруг слабого человека, - что они принесли, видно из телевидения: кровь, секс, трупы, злоба, уничтожить любого конкурента, за лишний доллар прибыли убей родного брата, знай, твоя страна самая плохая в мире... Их пятая колонна работает вовсю, может быть с расчётом набрать побольше денег и в случае чего удрать туда, в Америку. При всём плохом, что было в Советском Союзе, сохранялся элемент государственности, - защиты, хотя бы в городах развитие общества, и сохранения территориального. Теперь плохо, а будет ещё хуже, потому что государство управляется предателями и в их лице оно отказалось от заботы о народе. Армия ослабляется, войска министерства внутренних дел усиливаются, а против кого они предназначены воевать? И созданы зачем? Для усмирения народа недовольного, удерживании его в рабском состоянии. Вот и не нужны сейчас никакие Солженицыны для объяснения дел в России, деревенская честная женщина мудро черту подвела: - "тут местный народ такой глухонький..." Черта размером на всю Россию, на пространство времени от начала распада страны, от тысяча девятьсот семнадцатого года, из рабства - в рабство.
       - Вы такое говорите после того, как народы в разных странах мира - имею ввиду тридцатые годы двадцатого века, - с энтузиазмом верили в создание на территории СССР передового и справедливого строя...
       - Знаете, о чём я думаю очень много? Как ошиблись теоретики марксисты? Как ошибся Ленин? Весь этот марксизм-ленинизм... Или они нас обманывали ради собственного исторического величия? Нас учили, что за капитализмом в общество приходит империализм, затем социализм и следом - коммунизм. Что это единственный путь развития любой страны, и где раньше, где позже капитализм обязательно сменится социализмом. У нас за социализмом появился капитализм в дичайшем варианте, на наших глазах коммунистические начальники первыми становились частными владельцами заводов и крупных капиталов, капиталистами. Кому верить, каким теоретикам? Каким практикам построения коммунизма? Социалистическое государство под названием СССР предали не диссиденты, не трудящиеся и крестьяне-пахари, и не творческие люди, - коммунистические начальники, сами, первыми тайно ставшими владельцами крупных капиталов, украденных у партии, и у государства прямиком из казны.
       А остальным, рядовым коммунистам, осталось обомлеть, с горя напиться водки и уйти из партии, где вожди оказались предателями. Куда же теперь выбросить учение теоретиков марксизма-ленинизма? Кто ошибся, - теоретики? Ленин? Маркс и Энгельс? Спутники их? Понимаете, закон Ньютона не переменить никому: как не кидай предмет вверх, он упадёт на землю даже из космического пространства, и никакие заранее договорившиеся стырить воры не украдут по дороге, закон притяжения не нарушат. А тут? Кто ошибся, теоретики? Цитирую ранее написанное на многих площадях: учение Маркса, Энгельса, Ленина всесильно, потому что оно верно. Правда, причины верности нам не объяснялись. Верно, и привет, проходи далее, но для понимающих - пахнет авантюризмом... Видим - нас обманули. Целую страну. И страны, притянутые к СССР. Тогда в которой стороне - точное, безошибочное развитие общества? Только ли через болото удовлетворения скотских потребностей, - вкуснее, извините, пожрать и пожить в комнатах пороскошнее? Тогда начальное перепутывается с конечным, конечные цели с методами достижений, развитие общества исчезает, и где нет оздоровления через развитие - начинается застой, болото, гниение, всеобщее психологическое отравление, "народ у нас глухонький..."
       - Посмотрите иначе, мимо политиков. Кроме марксистов, у нас в цивилизации остаются иные философы, а так же писатели, мыслящие самостоятельно, художники, композиторы. Они люди, как знаю я, находятся от политики подальше, и они о жизни человечества размышляют...
       - Художник по своему явлению - сущность надмирная. Он принадлежит одной нации и культуре - изначально, и всем нациям, всем культурам - в пространстве дальнейшем. Ему нельзя примыкать к уверованиям чужим, ни к религии ни к политике, истина в нём замутится, переменится на тину лжи.
       - Истину есть кому ненавидеть, уважаемый мой гость... Властители политические знают, художники опасны. Самостоятельностью.
       - Не опасны для хотящих жить в стороне ото лжи. Для старающихся найти точный путь развития цивилизации. Сколько человечество не мается отыскиваниями, как жить хорошо и правильно - не знает никто. Ни разум, ни религия абстрактно-управленческая, ни опыт не дают чувства точности действия человека в каждодневной жизни. Интуиция, талант ведут художника и туда, где он сам боится, сможет сделать или делаемое раздавит его? Он созидатель по смыслу деятельности, он всё время, со всеми хочет сделать одно и то же, - чтобы всё стало хорошим, чтобы всем стало хорошо. Талант, созидатель вреда не делает. И часто получается: ты сделал хорошо, а в ответ тебе - плохо. По горькой, нелепой русской примете: - "не хочешь себе зла - не делай другому добра." Но художника нельзя остановить так же, как кровь в человеке. Созидателя остановить - тупик, распад человеческого вокруг и надолго. Тут ещё проблема судьи и постороннего. Созидая, не судить художник не может. А судя, он обязан оставаться посторонним. И в деле участвовать сущностью своей, и оставаться посторонним. Как искусственный спутник в космическом пространстве, - сделан тут, на земле, а живёт объектом посторонним, и судит через набор информации оттуда, с орбиты постороннего, где в ближайшее время какая будет погода. Получается, из ирреального судит о реальном. И художник работает, из ирреального создавая реальное... Красивое и истинное. В отличие от политиков. У созидателя всегда единственное условие для удачной работы, - быть независимым от любой партии, любой власти, и правду тогда можно творить. Работа его слишком тяжкая, и потому разменивать своё время на чепуху - а зачем? Ещё бы для всей моей страны были бы такие условия, точности действий...
       Молчали. Дипломат курил прямую трубку, художник сигарету. Почему-то среди них притихла усталость, такая, как будто они вынуждены были подниматься быстро, быстро на высокую гору, ближе и ближе к вечным, надмирным, редко достигаемым скопищам загадочной вечности...

    конец первой части

      

    часть вторая

    Глава 1

       Человек, чувствующий себя на месте своём, шёл по дороге, извитой по низу долины между близкими, крутосклонными холмами. И голубело, и серело низкими клочьями рвущимися резким ветром облаков октябрьское небо, придавливая к самой земле запах снежной студёности, желание уже близкой зимы.
       На верхах холмов по сторонам песчаной подмёрзшей дороги грибочками крыш серели домики деревень, деревянные, в серое выглаженные дождями и ветрами, шуршащими здесь и в марте полосами метелей. Близко за ними пограничили поляны леса: прозрачные верхами веток светлые стволами берёзы, узкие, тёмно-зелёные высокие ели, вечные, роде, заводяшие устойчивостью в задумчивость.
       Устойчивостью и в ветродуйные быстрые по времени бури, и в солнцепёки недельные, иссохлые...
       Вместившемуся настроением в природу человеку нравилось отсутствие посторонних. И зверей диких - тоже.
       Сейчас он знал себя самым обеспеченны на земле, и не такой смешной дрянью, как деньги, - он стоял, он шёл в мире своём. Любое видимое, услышанное и принятое настроением желанности природности личной сразу становилось и оставалось только его.
       Призабытый за полгода запах нового снега, студёно хрустящего на дороге и отбелившего землю тонким, могущим ещё стаять началом зимней чистоты, звал жить в морозах и метелях почти до середины апреля, здесь, в северной лесной России, и жить хотелось, вот так же, как сейчас, чувствуя сквозь одежду тепло овчинной шубы, шерстинки её и островатый холод - лицом и руками без перчаток.
       Широкая, настоящая быстрым массивным течением, внизу дороги шумела шорохами, похрустываниями русская, известная в старой истории страны река. Такою, как сейчас, подходящему к берегу человеку она виделась впервые. На всей ширине текущей неровной воды начался ледоход, но не тот взломный, весенний, а напайный, непременный по всей реке морозной заковкой.
       Не слишком толстые и прочные, но длинные, на четверть, даже на треть закрывающие ширину бурой бугрящейся вода льдины крутились на скорости постоянного сплыва по течению, с треском вбивались в соседние, притыкивали их к себе и трещинами разделялись сами, - натыкивались на берег, закрытый льдинами топорщащимися, налезших на те, приплывшие ранее, и стояли, и отчаливали, поймав медленное вращение.
       Шорохи, шуршанья, трески, хлопки, бурчанья озвучивали реку, тихую звуками и летом, и зимой, и звучания оставались в берегах постоянными. Переплетённая многозвучность заголосившей реки заставляла стоять бесшумно, едва дышать, как на концерте громадного симфонического оркестра различных инструментов и различных желаний сочинителя, стоять и слушать вдогон льдинам скрипящим, утекающим за широкий поворот, и встречно - начинающим выплыв из-за коричноты берега слева, посылающим кручение, ускорительное на самой ширине, под комками туч, чернеющих низко и тоже вращаемых ветром рвущимся, вплетающимся в близкие леса продолжением себя, полосами как выстрелянных, мчащихся пучками снежинок, и с большую пуговицу, и меленьких, крупяных, неслышных над всеми новыми звуками реки...
       На высоком берегу, втягиваемым в самые облака и тучи узкими шпилистыми елями, над самым обрывом стояла женщина, наверное подошедшая из деревни. Хорошая, понимающая, что видит. Наклонившись на ветер, поддерживала под головой платок, живя тем же, чем сделалась река и природа рядом и над нею.
       Свобода. Что хотелось природе, она то и делала, не спрашивая посторонних, - не известных ей президентов, директоров, начальников, погань тщеславную, хотящую жизнью управлять.
       Свобода. Роскошность действия без лжи "осознанной необходимости ограничений." Тут и река столбом начинала бы подниматься в небо, - ну что же, значит - так надо.
       На белых холстах тонкого снега природа творчествовала: и картинами постоянными а рядом изменчивыми в создаваемой живописи, и музыкой многоголосой льдов, воды плывущей, ветвей кустов, стволов высоченных деревьев гудящих, ветров прижатых к берегам и срывчатых, рушившихся из-под рваности туч, - творился и смысл, как в романах русских, и вид и настроение и мысль, а всё - одновременно. Кучей, как ни в одном театре мира, придуманным людьми. Кучей, но без непонятностей.
       Человек замерзал. Повернулся спиной к ветру, удерживая глазами вращение широченных ледяных серых пластин, вслушиваясь в хрусты и шуршания постоянные. Замерзал. Пошёл от холода в тишину долины.
       Его развернуло и привело назад, к самым льдам, налезшим на песок берега, и косо торчащим, и вздыблено. Всё перед глазное, перед ушное, перед чувствуемое рвалось и трещало, менялось и показывалось уже известным, и новым, и напоминающим нечто не вспомнившееся тут же, - история моей страны, - думал человек, - жизнь моей страны, такой же, иногда и часто...
       Человек стоял в начале октября, а перед тем дорога сюда шла не в одиночестве...
      

    Глава 2

       Прозрачной золотой оранжевостью майское солнце влилось в голубое законное небо, заставляя и в поезде забыть о куртке, не надевать пиджак. Недавно полунищий, прожёвывающий сухомятную пшённую кашу, художник Сергей Столбов не раздражался тоскливой ерундой для зарабатывания рублей на кусок хлеба, а начинал понимать в себе возвращение к серьёзному, к перемене пустоты на смысл. И деньги имеющиеся самого смысла не меняли, - приближали к нему... настроением уверенности.
       С деньгами, личной твёрдой устроенностью и паршивая общая жизнь в России девяносто пятого года показалась нужной, почти весёлой,
       В тонкой пластиковой папке лежал документ, всего один белый лист с двумя строчками, в Москве продиктованными серьёзным юристом, с печатью и подписью Оринова: со вчерашнего дня везущий документ назначен директором фирмы с правом подписи под любыми основными договорами, распоряжениями, приказами... С обязанностью принимать на работу людей и отвечать за их жизни обеспечением деньгами...
       Вчера Антон Ильич, чёткий, резкий короткими решениями, в Москве проработавший несколько лет и сотрудниками фирмы своей московской называемый обязательно с уважением без принуждения их, собой учил директорству.
       И Столбов задумался.
       В пространстве времени прошлого, оттолкнувшись возрастом от неуёмности детства первоначального, ты с животной потребностью примыкания к прочному начал искать знающего мир учителя. Умеющего объяснить, чего в нём как устроено и зачем.
       Учителя школьные появлялись сами, они знали, сколько им полагалось по своему предмету. Размером с четыре четверти учебного года. А ты в пятом классе листал учебники за седьмой...
       И задверно начиналась ширина мира - от чтения книг, от раздумывания подробного, зачем пишутся живописные картины, вырубаются, шлифуются скульптурные повторения людей, и узнавания нахлёстывались долбёжными водопадными бесконечностями... догоризонтными сливания низкого и высокого...
       Плыть куда?
       Худые ноги. Худые руки. Худой живот. Такой же пятнадцатилетний мальчишка в напарниках, рядом. Надо лопатами насыпать песок в большой ящик с низкими бортами, из мешка насыпать бьющий мельчайшей пылью в ноздри цемент, перемешивать лопатами сухой раствор, заливать вёдрами воды, перемешивать жижу, и готовый раствор носить в тяжёлых носилках, вытряхивать на земляную площадку, выровняную лопатами заранее. Надо зарабатывать на пропитание: утром рожки на постном масле, в обед суп из чего-то и рожки на постном масле, вечером каша. И мечтать в какой-то день навсегда уехать с этого прожаренного солнцем полевого стана, заработав на узнавание больших, культурных городов с электрическим светом в домах и даже на улицах. Учитель - высокий, здоровенный цыган Алёша. Физического туповатого труда...
       Носилки, лопаты, а уже Юрий Гагарин на какой-то мошной ракете по космической пустоте вокруг всей земли облетел...
       Великому где учат? Почему одному человеку лопата, а другому -изобретение ракеты, проталкивающей человечество в неизвестное, но громадное познанием мира будущее? Кто распределяет, кого чему учить?
       В пятнадцать лет загнанность в угол, безкандальная каторга, а до неё счастливился день - учитель рассказывал, кто с какими отметками закончил год школьный, и впереди, счастливил он объяснением, для каждого ученика неимоверной радости свободные пути в жизнь. Тогда вышел после собрания в куцеватый майский сад, и ворочалось, прорезывалось изнутри - шмели, липкие листочки акации, разлитое на любую ветку солнце, - ах! ах нарисовать бы сейчас, прямо сейчас всю, всю картину радости цветения, солнечности, торопливости в счастливое будущее!
       Как кисточки держать? Кто покажет? Кто учитель живописи, научить умеющий немедленно? Я ведь всему миру передать ощущение счастья хочу...
       - Ты в художники придумал пойти? А где твой талант, кто скажет? А знаешь, сколько надо трудиться художнику? Ты решил быть выше других, выше всех нас? Гордый слишком? Твои родители быкам хвосты крутили и ты в пастухи иди и не высовывайся, а то потянуло, стать главнее нас выдумал, заморыш чёртов!
       ..Тоже учитель...
      

    Глава 3

       С Антоном Ильичём художник в работе, имеющей в себе смысл не напрасной жизни, начал заход второй. Первый, пробным ставший, сам по себе образовался до девяносто первого года, когда едва-едва в стране прежней хоть что-нибудь начало дозволяться высшей властью, бюрократической, кремлёвской. Называющей себя государственной.
       В августе девяносто первого года Сергей Владимирович Столбов сразу и не понял, как по-бытовому, просто-просто начинается личная трагедия. Перевитая с трагедией государства. Навсегда. И что в трагедии той исчезнут из жизни друзья, дорогие для души люди.
       Как сам он едва не окажется расстрелянным в те три дня, обрушивших прежнюю страну. Не посаженым в концлагерь лет на двадцать за свой, личный бунт. За свою, личную революцию.
       "Это тебе не пастернаковские растянутые на десятилетия сопли-вопли по поводу шнобелевской премии, не полученной из-за трусости," скажет один из друзей. На той, августовской смелой площади девяносто первого года.
       Площади мужества, личного, и позора, тоже своего. Как и каждого взрослого, тогда, гражданина той страны, - пропавшей.
       До августа того года страна корчилась от издевательств над народом и над собственной историей. Влезшая на место руководить всеми без должности официальной капризногубая, жестокая ледяной рожей провинциальной бывшей скотницы жена болтливого генсека, лгущего напропалую, меняла на государственных должностях генералов и министров, не забывая обижаться на то - ей вчера в шикарнейшем дворце для отдыха, выстроенном на море за деньги народа для их семьи, забыли с утра положить в спальне новые импортные трусы, а стираные хоть раз она надеть больше не согласна. Среди страны, стоящей в очередях за хлебом, молоком, картошкой, за самыми дешёвыми сигаретами и за носками, любыми.
       В Москву с последней надеждой на восстановление мира и справедливости привозили из Средней Азии и показывали фотографии жуткой реальности: тракторная тележка, с бугром посередине наполненная оторванными, отрубленными человеческими ногами. В Нагорном Карабахе две самособранные армии убивали ежесуточно; армяне - азербайджанцев, азербайджанцы - армян. Из автоматов и пушек. На фронте, нелепом внутри братского вчера государства, начинали появляться танки, утверждающие умело подсунутые стране войной неразрешимые национальные драки, бесконечные, ломающие саму страну. Грузины на московских кухнях крутили видеозаписи ночного разгрома многотысячного митинга, шедшего в Тбилиси бесконечно, требовали суда над Советской Армией. После того, как солдаты сапёрными лопатками калечили и убивали требовавших переменить жизнь, перестроить отношения народа с властью и жить "по ленинским нормам".
       Отдавшего преступный приказ, уничтожающий авторитет Советской Армии, рушивший государство, невозможно было найти, а бывший начальник Грузии, ставший при Горбачёве министром иностранных дел Советского Союза Шеварднадзе, быстро выводил советские войска из Германии, не требуя от бывших преступников расплаты за июнь сорок первого года, за уничтоженью русские города и деревни, погубленные миллионы людей, и отдавал бесплатно американцам советские рыболовные территории, сразу полсотни тысяч квадратных километров шельфа Берингово моря. Кавказцы начинали в квартирах городских устанавливать первые, пока, печки-буржуйки, вспомнив и голод, и холод войны сорок пятого года.
       Там же националистами взрывались бетонные мосты. Через окна квартир выбрасывались люди иной национальности, тоже руками националистов, но исполнением тайных приказов московских кукловодов-горбачёвцев. Строились виселицы для коммунистов, среди очаговой гражданской войны пытающихся устроить честный, мирный, прежде другого мирный порядок.
       И в Баку, Душанбе, Риге, Киеве, Фрунзе, Кишиневе, Вильнюсе, Ереване, Ташкенте, Тбилиси, Ашхабаде, Таллинне, Алма-Ате, Минске, Вильнюсе, - по всем столицам республик, по всей стране СССР рвался один и тот же страшный заряд национализма, используемый через Горбачёва международными мерзавцами, передельшиками мира на войну, и по всем городам, превратившимся из столиц республик в уличные, площадные национальные фронты, на митинги собирались тысячи и сотни тысяч людей, искавших мира и справедливости. И по всем моргам бывших мирных столиц лежали убитые результатом московских предательств горбачёвых-яковлевых-шеварнадзе-бакатиных и тайных за ними, - убитые молодые девушки, парни, дети, пенсионеры, бабушки, матери, отцы, - убитые люди.
       А по Москве с телекамерой, его снимающей, гулял свердловский Боря Ельцин, изображающий подло новый обман: борьбу с привилегиями партийных чиновников. Езда в переполненном троллейбусе на работу - гляди! сам первый секретарь московского горкома! - стояние в очереди в районной поликлинике, - за ложью - ложь.
       Дошло. Рвануло и в России.
      

    Глава 4

       В восемь утра во дворе появилась машина, частник примчал, зарабатывающий на его фирме. Как директор, художник Столбов должен был ехать в главную контору, в соседний городок километров за сорок.
       По телевизору вместо утреннего пустого трёпа телеведущих рябило по всем каналам, отключенным от вещания, а по самому официальному девушки-балерины показывали танец маленьких лебедей, почему-то прокручиваемый раз за разом. Появился диктор, строгий, как вышедший из какого-то большого кабинета власти. Вместе с водителем Столбов выслушал: в стране сложное политическое положение, президент Горбачёв то ли в отпуске на Чёрном море, то ли неизвестно где, и чтобы срочно выправить ситуации политическую и экономическую, создан, для руководства Советским Союзом, круг людей под названием ГКЧП, комитет по чрезвычайному положению, государственный. Все его указания обязательны для исполнения. В комитете самые значительные чиновники - министр обороны СССР, председатель КГБ СССР, министр МВД СССР - далее штатские, какие-то чиновники из профсоюзов и руководства компартии СССР.
       - Переворот, - сказал понятое Столбов водителю. - Я возьму с собой паспорт и удостоверение директора, чёрт его знает, может на вы езде из города уже дежурят армейские броневики и солдатам отданы какие-нибудь приказы вроде "всем стоять на месте и не двигаться."
       - Чего ж мы делать будем? - растерялся водитель. - Президента страны куда-то дели, хрен знает кто страной рулить взялся... Да сплошняком военные министры, хунта на наши головы...
       - Пока попробуем работать, как и вчера. Поехали. Какое сегодня августа? Девятнадцатое? Ну вот, увидим новый разворот в истории СССР в роли очевидцев. А может, и прямых участников, посмотрим... По крайней мере по телевизору рабочий день они не отменили, заниматься делами имеем право.
       Сейфообразные тётеньки в центре города приучено шли к своим стойлам под названием рабочие места, - секретарши облисполкома и обкома партии, замзамши, третьи помощницы пятых заместителей... И так же, как в любой скучный день, в чёрных, ими понимаемых престижными "Волгах" к девяти утра ехали в кабинеты чиновники, не возмущаясь московским переворотом. Им, говорил в машине водитель, всё по барабану: как скажут из Москвы, тем и начнут подчиняться, а отстаивать согласие на идеи личные - идеи одни, только кресла в кабинетах с передвижкой на должность с зарплатой побольше.
       За городом военные и милицейские посты отсутствовали. Леса стояли красивые, привлекающие нежностью, в отличии от людей.
       Бронзовеющие на солнце высоченные сосны опять напомнили, что в пространстве природного времени настоящее постоянностью, и как бестолковы людские дела, мельтешащие внизу и мимо...
       Антон Ильич Оринов, сказала секретарь, и она же бухгалтер частной фирмы, уехал позавчера по леспромхозам заключать договора на покупку-продажу леса. Его заместитель в кабинете с включенным телевизором - диктор заново читал первые документы ГКЧП - сидел с поразительно серым лицом - ну бывает же на самом деле! - удивился Столбов, - и опущенными в перепутанность глазами.
       "Вы меня посадили! - без приветствия заистерил злым голосом. - Вы придумали сделать культурные связи с эмигрантами во Франции и Австралии! КГБ знает всё! Видите, кто пришёл к власти? Среди них главный начальник КГБ Крючков! Вам - конец! И мне из-за вас блестит лагерь лет на пятнадцать! Мне! Мне! А я работал в горкоме комсомола, я настоящий советский человек, но ваш друг Оринов затянул меня в первые кооперативы, в проклятую частную собственность, против чего я в комсомоле обязан был бороться! Я скрывать не собираюсь, всё объясню с фамилиями, где следует! Я настоящий, честный, благонамеренный советский гражданин Советского Союза, а вы - антисоветчик! Вы затягивали меня в дурное антисоветское влияние, вы хотели наладить культурные связи с врагами советской власти, с провокаторами-эмигрантами из Франции и Аргентины! Сюда их пригласить, провокаторов-антисоветчиков! Доигрались, и меня хотели туда, в антисоветчики? Не получится, меня передовая общественность нашего города не даст посадить вместе с вами, всегда охарактеризует как положительного советского человека, не выйдет!"
       Столбов дослушал, выдохнул воздух глупости и исторической трусости. Дел не будет никаких, - подумал. - Пока никаких.
       - Поехали по домам, - сказал водителю, с завистью глядя на кленовый листок, свободно летевший по воздуху и приставший к лобовому стеклу автомобиля. - Если у нас в городе спокойно, солдат на улицы не вывели, покрутишься сегодня со случайными пассажирами, подработаешь на свой карман.
       В своём городе серела обыденная бытовщина: по инерции люди ходили по магазинам, стояли на автобусных остановках... Знакомый рассказал доверчиво, - в четыре после обеда на главной площади города дол жен пройти митинг протеста. Против ГКЧП. И не запрещённый горкомом КПСС, и не разрешённый. Назвал шепотком место сбора.
       Глушились все иностранные радиостанции. Московские гнали нудную, как при недавней череде похорон генсеков КПСС, классическую музыку, не объясняя даже короткими информациями, что происходит в стране и главное - в столице. И солнце, как в русских старинных летописях, даже солнце исчезло за серым всеобщим воздушным покровом, серостью одинаковым, похожим на солдатские одеяло. Скучно, тоскливо и бестолково становилось в городе, где люди затуркано приучились подчиняться партийным чиновникам, а чиновники обкома КПСС - указаниям из Москвы. Сегодня и Москва для серопиджачных пропала, город повис в шут знает где.
       Государство рушится, - понимал Столбов. - Какое? С самого девятьсот семнадцатого года человеческую личность превратившее в тротуарный плевок? Выстроившее свой славный путь на крови миллионов, и саму революцию начавшее с "грабь награбленое"?
       Государство, где, едва родившись, младенец должен: иностранным государствам тысячи долларов, и - долг интернациональный, когда полоумные старики из Кремля посылают погибать во Вьетнам, в Афганистан, и - долг напряжённого обязательного труда до старости "на благо" неизвестно чьё, и - долг любить свою страну заранее, а в ней руководят коммунисты, и ты люби, попутно узнавая не из учебников, а от родственников, от разных людей, как коммунисты топили в баржах на Волге несогласных с ними белогвардейских офицеров, и тысячами их расстреливали после объявленного красного террор, с белогвардейцев быстро переключились на согласных с ними, коммунистами, крестьян и рабочих, организовав ограбления самых трудолюбивых, обозванных кулаками, организовав и голод, и концлагеря следом, всестороннее угнетение личности продолжением, - ребята, я что вам дол жен? А не вы ли мне должны такое и столько, что всем вашим великого вроде бы ума вождям по грабиловке многолетней не рассчитаться?
       И не придумана ли ваша новая заваруха в Москве затем, чтобы в суете от расплаты исторической смыться? Ведь слишком много о бесчеловечности вашей стало известно за эти годы гласности...
       Как это делают подлецы в карточной игре, развернувшейся не в их пользу: неожиданно карты перепутать, вскочить, заорать, убежать по возможности со всеми деньгами...
       Но Родина-мать - не слова из песен для партийных съездов начальников-коммунис-тов, не бетонная громадных размеров скульптура над Волгой, женщина с мечом, разглядываемая только из окна вертолёта, - Родина здесь, иной нет, и уезжать отсюда незачем: деды уже уезжали, в эмиграцию. Тогда, после гражданской войны. Хорошего для Родины они не добились, оттуда.
       Да, моё государство - каким бы ни было в прошлом и вчера - рушится. И что делать? За кого я? Советоваться не с кем. Выбирать надо - прямо сейчас. Самому.
      

    Глава 5

       Во дворе дома - адрес шепнули на улице, - художник Столбов увидел человек двенадцать, собирающихся устроить и не разрешённый, и не запрещённый митинг протеста против государственного московского переворота. Люди, понимающие, зачем пришли и насколько задуманное опасно, здоровались с теплотой, даже не знакомые до часа этого, и глаза у них оставались растерянные, обиженные болью, сразу и спрашивающие: - "а вы - надёжны? Вы - не предадите?"
       Хотя заговора среди собирающихся выйти на площадь вместе не было.
       Передавали друг другу новость страшную: в Москве коммунисты в очередной раз пошли танками - на свой, на русский народ. Катались в танках по немецким, венгерским, чехословацким, афганским городам, военным насилием вколачивая несогласным свои "гуманные" идеи, - докатились до Москвы.
       Надоело.
       Среди знакомых двух учителей художник Столбов увидел чиновника областного управления культуры, курящего сигарету неспокойно и подтверждающего, - с утра по центру Москвы пошли танки, по приказу комитета, объявившего Президента страны и не свергнутым, и к делам не допускаемым. "Чёрт с ним, с Горбачёвым, не всем нам он нравится, но согласно Конституции он должен руководить страной!" Чиновник занимался руководством в культуре, с ним не раз Столбов ссорился на художественных советах, отвергая примитивность социалистического реализма, доведённого при Брежневе до пустоты предельной, - здесь они поздоровались обострённо, близкие неизвестной опасностью и личной решимостью стоять, как решили, на черте непокорности.
       Да как же больно за страну свою, изуродованную...
       Впервые при власти коммунистов во дворе, в этом затурканном городе появился развёрнутый, сделанный и принесённый кем-то трёхцветный один из исторических флагов России. Той, чистой от ужаснейшей политической дури марксизма-ленинизма, бывшей просто собой до семнадцатого года.
       На втором этаже старого, ещё дореволюционного дома распахнулось створками окно и совдеповская баба в застиранном гераниевом халате закричала:
       - Убирайтесь отседова! В Москве наши победили и тута победят! Тряпку вашу рвите, убирайтесь! Милицию вызову, быстро морды вам понахлешут! Убирайтесь, милиция сейчас приедет!
       Хамью не отвечали.
       - Тридцать два человека со всего полумиллионного города, - пересчитав глазами людей своих, кто пойдёт рядом, сказал Столбов чиновнику.
       - Дааа, не самостоятельный у нас народ...
       - Перекакавшийся.
       - Тупым команда из Москвы не подана, отсидеться надеются...
       - Дааа, - снова протянул чиновник. - Ну что, друзья? Пойдёмте, сколько нас собралось? Ждать не будем. По городу слушок гуляет - митинг в четыре. Вдруг народ кой-какой на площади собрался, а нас нет и митинг начать некому?
       - Под российским флагом пойдём, как наши предки.
       Пошли. С трёхцветным российским флагом, поднятым высоко. Через пять минут солдаты, милиция не остановили. Проезжали машины, на широкий асфальт выйти не получалось, и короткая, в тридцать два человека демонстрация шла прямо по тротуару. Прохожие торопились в стороны и разбегались, наверное боясь оказаться сфотографированными с демонстрантами и получить, с ними, по тюремному сроку.
       Идя за флагом российским, хорошо знающий историю СССР ту, не описанную в учебниках школьных и студенческих, художник пробовал высчитать, догадаться, на каком метре пути на них набросятся, начнут избивать и тащить насильственно в омоновские автобусы, по действиям за горбачёвскую перестройку приравненные к бандитским. И кого с кем расшвыряют по тюремным камерам.
       Их не тронули. Они прошли ровно два квартала, через пустую главную площадь города и встали возле летней концертной площадки у драмтеатра. Микрофона с динамиком и даже простого милицейского матюгальника не было, а говорить требовалось на всю площадь.
       Требовали вернуть Горбачёва на пост Президента СССР и не нарушать Конституцию. Требовали не подчиняться любым распоряжениям не избранного народом комитета. Не соглашаться с введением в стране военного режима.
       Кто-то рассказал, в Москву из города уже отправлена телеграмма поддержки ГКЧП.
       Редкие люди подходили, недолго слушали и, отмахиваясь, чего-то бурча сами себе, торопливо исчезали. От них оставалось - "вас посадят по лагерям-каталажкам и меня к вам поддёрнут." Страх, безразличие и туповатое "я сам за себя" полоскались под скучным небом города, наверное, навсегда под властью коммунистов забывшем простое словосочетание: человеческое достоинство.
       Из стоящего на краю площади тёмного штукатуркой и окнами изнутри здания управления областью чиновники не появлялись. Тоже, наверное, пробовали выяснить, чья власть в государстве "законнее" и к кому вовремя примыкать для сохранения зарплат, возможности и дальше богатеть на взятках и воровстве из государственной кормушки. Помалкивал и громадный дом, занятый обкомом партии коммунистов.
       Неожиданно до художника дошло, власть в городе и области полностью отсутствует. Жизнь катиться далее по инерции, бытовая и остальная, а... вчера руководили обкомовцы, горкомовцы - сегодня в Москве одни коммунисты, имеющие власть во всесоюзных министерствах сильнейших, - обороны, госбезопасности, внутренних дел, - набросились на других, имеющих власть в центральном комитете партии, и в Кремле, официально занятом Президентом, неизвестно где находящимся сейчас, то ли на отдыхе, то ли под арестом. Но может быть как раз Президент Горбачёв и есть подлец из подлецов, и власть, которой он обязан укреплять государство, применил провокаторски, через других подлецов людей, переживающих за государство, организовав ГКЧП? Зачем? Чтобы их убрать от власти, чтобы разрушить армию, госбезопасность, внутренние войска, а следом - само государство обрушить окончательно, уничтожив и саму компартию, обвинённую в государственном перевороте? Похоже, так и получается, и если объявившие себя новой власть в первые часы своего правления не расстреляют Горбачёва - у них будет полный провал. Прежние политические перевороты давно последствия показали, первых часов смены власти, первого дня, первой недели...
       А в Москве находится и третья власть, Верховный Совет России во главе с Ельциным, его тоже надо сразу арестовывать и расстреливать без суда, по классической схеме переворота... но тут, в провинции, сейчас никто не знал, как идут события в Москве и где Ельцин, арестован или нет, и где сейчас депутаты Верховного Совета России, и будут ли они свою долю власти отбирать и у Горбачёва, и у неожиданного комитета ГКЧП...
       Коммунисты слишком много лет выступали против народа и в мелочах, и в главном, обрубая человеческие жизни расстрелами, - теми тайными заговорщиками, - не ГКЧП, а более тайными, - протест народа и задуман использовать теперь в качестве взрыва, должного разрушить вчерашнюю систему управления? Само прежнее государство?
       Да, для того драка среди высшего руководства компартии, для уничтожения самой компартии. Тогда со стороны новых комитетчиков должны появиться преступления, новые расстрелы людей протестующих, например. Чтобы было, за что запрещать партию.
       И надо смотреть, а кто лезет новым хомутом на шею народа?
       Когда понятно, день сегодняшний специально спровоцирован для обрушения государства Горбачёвым и его передельшиками мира, американцами. Ну и ситуация... без бутылки не разобраться...
       Надо помогать министрам, рванувшимся к власти верховной, - чтобы страна удержалась от развала полного, - но ведь и эти товарищи уже двинули танки против народа, для устрашения народа...
       Все черти московские из одного котла. Не пора ли уходить в леса, в партизаны... партизанщиной московских не победить... в леса и жить отдельно от государства, очищая душу и мысли среди природы, но не среди людей, к светлому не предназначенных?
       Жизнь во вчерашней стране показалась окончательно напрасной, тоскливостью каменного тупика высотой до пролетающего за серой низостью неба самолётом.
       Нет свободы...
       Оглядываясь на здание обкома партии, остановился, заговорил с вышедшими на площадь пожилой, одетый в плащ шестидесятых годов горожанин.
       - Я с гагаринского полёта стою в очереди на квартиру, с октября шестьдесят первого года проживаю с семьёй в коммуналке, одна комната у нас с печным отоплением. Горбачёв пообещал за двадцать лет каждую семью отдельной квартирой наделить, мы ему поверили. Сейчас Горбачёва от власти отстранили или что там, а мне на кого надеяться? Сорок лет в очереди на квартиру стою, верите? У меня все документы есть, сорок лет в очереди. Где Горбачёв, вы не знаете? Надо бы его поддержать, он квартиры всем нуждающемся пообещал.
       - Предлагаю из числа пришедших на митинг первыми образовать Совет сопротивления, прямо тут, сейчас. И послать телеграмму в Москву, в Верховный Совет, от нами образованного Совета сопротивления. Пускай обкомовцы нам власть передают.
       - Рано! Разузнать надо, чего в Москве танкисты делают...
       - Говорят, Ельцин с броневика выступал, как Ленин. Кто-то слышал по радио забугорному...
       - Ха-ха, идиотская страна! Революция заново, Ельцин на броневике!
       - По талонам сахар сегодня выдадут, или чего?
       - Дошли сведения, командующий нашим военным округом приказал выбросить на наш город десант и захватить телецентр, за отказ передавать распоряжения и указы ГКЧП. Ночью выбросят... полк!
       - Мотострелковая дивизия из Вороновки и без десантуры город к рукам приберёт, некому сопротивляться, разве не видите?
       - Игоря Талькова сейчас провожали на вокзале. Отменил все свои концерты, скорым поездом в Москву рванул протестовать!
       - Я ему позавчера помогал в гостиницу устроиться, звонил, просил найти свободный номер, - вспомнил чиновник, - а насколько жизнь была другой позавчера... Верно, друзья мои?
       - По факсу получено из Москвы обращение Ельцина к народу. Почему-то подписано в Париже. Он чего, уже эмигрировал в Париж?
       - Ты что? С броневика в Москве выступал Ельцин! Читай обращение вслух! Так! Мы должны найти доступ к множительной технике и изготовить сотни копий! Раздавать копии людям, клеить на стены домов. Новости из Москвы - наше единственное оружие!
       - А мы не спровоцируем людей на невольные страдания?
       - Страдают с выстрела "Авроры"! Пожалуй - хватит.
       - Упаси вас всех судьба от расправы, вы не знаете из воспоминаний наших дедов, что такое красный террор... Ох, почитали бы Мельгунова!
       - Мы - читали. Потому и пришли сюда.
      

    Глава 6

       В дверь постучали. Доброглазый, весёлый Оринов уже вошёл и спросил:
       - Можно потревожить? Здравствуй. Я вовремя, или нет?
       - Антон!? - обрадовано удивился Столбов. - Здравствуй, - сильно пожал руку, щурясь на свет. - Как хорошо, как хорошо что ты появился из этих лесхозов! Тут такое творилось, - обговорить бы! Твою компартию Ельцин запретил, ты больше не бывший партийный секретарь!
       - Знаю. Но не торопись с компартией... Приехал я в лесхоз - какие договора подписывать, мне говорят, - ГКЧП в Москве, подождать нужно, чем закончится заваруха. Со мной, директором частной фирмы, говорить и хотят те директора, и пугаются: а вдруг их под следствие за договора со мной отправят начальники новой власти? Пришлось ждать четверо суток, в лесах пожить. Убедились, в Москве победа Ельцина, сразу и договора со мной подписали. А так сидели - и хочется им, и колется, а пугаются.
       - Твой заместитель одним из первых в том городке перепугался до посеревших ушей. Я в комсомоле примерным был, орал, а вы меня в преступную частную собственность насильно затянули... Зарплата ему в три раза больше прежней нравилась!
       - Да знаю, знаю... Чаю попьём?
       - Смотри, подведёт он тебя под монастырь... Сейчас чай будет, сначала умоюсь. Я отсыпаюсь за те три дня, за те трое суток. Информации из Москвы не приходило никакой, особенно в первый день. По ночам я ложился на голый пол, чтобы не заснуть, слушал радио, иностранные станции. И то после того, как мы группой сопротивления на пишущих машинках размножали новости, и с утра приходили на площадь, раздавали людям. В первый день в городе жители перепугались, мы вышли протестовать малой группой. На второй народ закрутился, мы на площади вели бесконечный митинг, объясняли преступность государственного переворота.
       - А я там, в лесхозе, со своим шофёром у ребят приёмник нашёл, слушали немцев... Ох, Сергей, и времена лихие вокруг нас, в перекрут мы попали! Делёж государственного имущества сейчас в открытую начнётся, драка пойдёт кровавая. Пока партийные деньги делят, и то остатки. Многое страшное впереди...
       - Главного партийного казначея уже в Москве с высокого этажа в окно выбросили и объявили самоубийцей...
       - О чём и говорю, людей понагрохают... Маршала Ахромеева прямо в Кремле повесили, не постеснялись. Придумали враньё, вроде он сам присел на корточки и на батарее отопительной задушился, сказки для несмышлёнышей-малышей...
       - Представляешь, Антон, на второй день переворота на митинге выступала Татьяна, юрист она, разгорячила народ и проклясть партию призвала, немедленно запретить коммунистов в России. Начиная с нашего города. Мы толпой человек под тысячу с площади пошли к обкому партии и скандировали хором: - "до-лой КП-СС! до-лой КП-СС!" Жуть! Сила! Народное требование! Милиционеры в стороны отбегали. Мы подошли к тому, широкому крыльцу обкома и продолжали скандировать, в здание не врывались. На крыльцо вышел секретарь обкома, первый, и с ним заместитель начальника областного КГБ. Первый секретарь обкома начал говорить - "партия здесь ни при чём, в перевороте участия не принимает," - ярость в ответ, хором "долой, КПСС под запрет," но вешать коммунистов на столбах не требовали и обком разгромить не призывали, и провокаторов там не оказалось. Мне позже сказали, что при попытке погрома в нас из обкома партии готовы были стрелять.
       - Да ну, они трусили и не знали, чем закончится в Москве, Сергей, - мне две ложки сахара, - а под суд кому охота? Но если бы в Москве пошло в сторону ГКЧП - могли бы...
       - Нервы, Антон, нервы. И потом, разве коммунисты в нашей стране в людей стрелять не умеют? Ты забыл разгон митинга в Баку? А первый расстрел рабочего сопротивления в Новочеркасске, при Хрущёве? Они стреляют в народ запросто и без предупреждения, народ для них - быдло, рабы.
       - Потому я и состоял в партии, что подчиняться кому-то не хотел. Но я в партии надеялся сделать хорошее для людей, до дня, когда убедился в бесполезности своих мечтаний. Раненых, избитых в эти три дня в городе нет? Там имею ввиду, на площади?
       - Обошлось, мы сами за порядком следили. В третий день объявили митинг победителей, по приказу из Москвы, у нас ведь к самостоятельности чиновники не приучены? Мы три дня голоса надрывали в спорах на площади, ни мегафонов-матюгальников у нас не было, ни микрофонов. А чиновники - автомобили с громкоговорителями, громадными динамиками на площадь пригнали, сами все явились, как на субботник, рабочих с заводов в автобусах привезли - забава! К микрофону митингом руководить вылез мерзавчик, тут и не бывший, и себя - в первые демократы, а нам, кто первым там был и не знал, до площади дойдёт ли - он решил-постановил слова не давать, мерзавец. Забава! Но наши вышли. Наши сказали. И на здании облисполкома спустили красный флаг и подняли российский, трёхцветный. Под приветствие всей площади. Хотя мало кто понял, что произошло. Там было... К микрофону вышел выступать Володя Степанов и говорит: - "я - полковник КГБ Степанов." Предатель, кричат из толпы, каратель, долой! Он побледнел, остался и говорил. Он со второго дня с нами на площади людям объяснял, - надо сопротивляться ГКЧП. Я подошёл к нему после выступления - "Володя, пошли ко мне, врежем по стакану коньяка за нашу победу, у меня дома коньяк есть." Он пришёл, посидели. Нервы так перевертелись за трое суток без сна, веришь - после бутылки коньяка на двоих заснуть не мог. Но теперь сутки дрыхну и проснуться толком не получается. Так что я себе чай покрепче...
       - Сергей, ты художник. У вас, творческих людей, видение событий своеобразное, не такое, как у людей обычных занятий. Какие у тебя первые вывода после ГКЧП и что страну ожидает?
       - Распад СССР. Сдерживающей силой была компартия - её и рванули изнутри, сверху, точно рассчитали, кто задумывал ГКЧП. Она запрещена, распущена. Азиатские баи отхватят себе по куску страны, в Прибалтике появятся какие-нибудь бароны, из эмиграции, и уведут в сторону Литву, Эстонию, Латвию. В Америке потомки баронов найдутся, приедут возвращать свою бывшую собственность. Хохлы рванут в сторону, а у них может развалиться ещё и на западную хохляндию, тайных бендеровцев во Львове наверное достаточно. Кавказ постарается оторваться, вспомнят сталинские выселения кавказских народов. Баку - само собой, Алиев нефть под себя прихватит. Россия останется сама по себе. Развал будет очень больным, русских полно во всех республиках. Но Россия может наконец-то пожить сама для себя, а не для братских республик. Если американцы дадут. Я уверен, Горбачёв работал в их интересах. Помнишь его тайные переговоры на Мальте, встречи с американским президентом один на один? И Ельцин летал в Америку, как русский князь перед княжением в ставку хана Батыя.
       - Где же Россия, перспективно? В плане политическом?
       - А нигде. Ленин прибыл делать революцию - знал, чего хотел. Он готовился к революции много лет, сам знаешь. Нравится нам, не нравится - он был с политической программой. Сравни две речи с двух броневиков, Ленина и Ельцина. У Ленина - революция назрела и необходима, если упрощённо. У Ельцина - править должен я. Зачем ты? Как править будешь ты? Для чего? Где программа твоя? Нет. Пустота впереди. И что на деле, сегодня? Планы КПСС улетели в архивы истории, Горбачёва ельцинцы потихоньку дожуют и он от власти уйдёт. Ельцин взял власть, а какие у него идеи и планы политические, экономические - одни общие слова. Пустые общие слова. И партии другой нет, с программой толковой. Похоже, страну начнут разворовывать и грабить по-крупному. За власть Ельцин кому-то обязан? Возможно, американцам, не покурить к ним летал. И грабить начнут с помощью иностранцев. Это легко при народе не самостоятельном, привыкшем подчиняться барам в любом виде: что помещики, что партийные секретари обкомов и райкомов. Вот когда сталинское приучение народа быть безгласным быдлом, запуганным, сыграет на полную катушку в сторону отрицательную...
       Вывод мой - неожиданно рухнула на Россию свобода. Но в свободе многие, многие потеряются и психически, и физически... На что она колхозникам, рабочим, инженерам заводов? На что приученным к подчинению, с уничтоженной сталинизмом самостоятельностью? Эго творчество подлинное идёт через свободу, а им нового не открывать... России придётся вернуться к забытому, к истории, бывшей до семнадцатого года. Чтобы опираться на свою настоящую истории, сначала приткнувшись к ней. На ту свою культуру, не партийную, а естественную, на ту, народную нравственность, а не выдуманную партийными чиновниками. Восстанавливаться придётся по всем направлениям. Начиная с личности человека.
       - Понятно. Я тоже предполагаю - примерно так... Сергей, я только тебе расскажу. Я на днях уеду в Москву, буду работать там, а здесь появляться время от времени. Тебе зарплату привёз, оставлю. Дальше наша фирма здесь может развалиться, ты продержись какими-нибудь подработками. Я тебя найду, когда получится выйти на новый уровень, более серьёзный. Я тебя прошу, ты продолжай заниматься творчеством, а я тебя поддержу, но когда наступит наше время. Грустно, но так нужно. Ну, до встречи?
       - Ты вернёшься через несколько месяцев?
       - Я не знаю. Зависит не от меня. Сам понимаешь, сегодня основное решается в Москве, и я должен быть там. Здесь мы хорошо начинали, хорошо ты работал. Я переживал в лесах за тебя, не влетел бы ты в дела кровавые со своим прямым характером. Ну, ничего, обошлось. Они победить не могли, я понял, потому что с арестов и стрельбы не начали, какой-то сбой у них пошёл. Так перевороты настоящие не делаются. Ну ладно, Сергей, прощай. Я тебя найду.
      

    Глава 7

       Надоедало сидеть в кабинете за столом с двумя телефонами. Столбов оставлял своего помощника "посмотреть, что как," засовывал руки в карманы брюк - сосредотачивался, - и гулял по длинным коридорам, залам дворца, думая, как делать многое, нужное.
       Дворец культуры стоял с видом на бывший обком партии коммунистов, в самом центре города. Здесь он взял в аренду кабинеты, в престижном месте и здании, как попросил там, в Москве, Оринов: "хватит нам по полуподвальным каморкам сидеть, наша власть сегодня настала, наша, моя и твоя."
       Потемневший сороковых годов паркет на полах, закругленные наверху окна в четыре человеческих роста, колонны на длинном крыльце главного входа и по залу второго этажа, шторы, волнистые горизонтально, бронзового отлива, пустота, тишина... Иногда в зрительном зале проводились на большой сцене репетиции балета, концертов оркестра то духового, то струнного, с осени намечались спектакли артистов драматического театра, закрытого на ремонт.
       Звонил Оринов. С Урала, из-под Киева, из Москвы, с какой-то станции под Тюменью. Люди, принятые в экономический отдел, получали и перепродавали машинами, вагонами чеснок, мебельные гарнитуры, арбузы, кирпичи, одежду, картофель, телефоны, водопроводные трубы, сантехнику, телевизоры.
       Деньги, пока никак не получались наличные деньги. Торговля шла товар на товар, деньги в стране отсасывались в неизвестность. Кем- то там, в правительстве, в Москве. Что-то ими готовилось, подлое.
       Вчера разговаривал со своим заместителем, тоже из слоя подлых.
       - Я нормальной головой не могу понять. В городе безработица, зарплата во многих организациях не выплачивается ни деньгами, ни продуктами. Мы - выплачиваем. Я вас принял на работу, и через неделю вы захотели уволить меня. Вы можете остаться без работы у нас.
       - Да, я вас увольняю. Я - распорядительный директор, увольняю вас приказом.
       - Вы подумайте, может, что-то не понимаете из-за уличной жары? Здесь я принимаю людей на работу.
       - Нет, я.
       - Подождите.
       Набрал цифры разных телефонов, от Молдавии до Новосибирска, сумел найти Оринова, объяснил и услышал короткое: - "немедленно подпиши приказ на увольнение. Скоро увидимся."
       Подписал приказ и уволил. А человека жалел до сих пор.
       Начинали названивать чиновники, важные в городе позавчера. Бывшие обкомовские и горкомовские коммунистические начальники, поводыри для народа "в светлое будущее", за пару лет они всплыли на другом берегу, в коммунизме личном, разделённом по доле на каждого: дорогие автомобили, загородние дома в два, три этажа, тупорылая охрана, похожая на бандитов неумно-пустыми лицами, секретные зарплаты количеством ой-ё-ёй, личные фирмы с любовницами в кабинетах, частные - первые, - цеха и заводы, и - приглядывание к новичку со стороны... Кто этот Столбов? Откуда у него деньги? И кто стоит за ним, в тени? Местные? Московские?
       Шур-шур-шурные разговоры по их шайке-лейке начались, в городе возникла крепкая, неясно пока чья фирма... И разыскивать надо им, чья она, какие деньги имеются, признавать или ограбить?
       - Нужно дать объявление и найти частника с машиной для работы у нас, - сказал Столбов помощнику в кабинете.
       - Частника с новой иномаркой?
       - Наоборот. Скромную, обычную машину. Только в хорошем техническом состоянии. С хорошим двигателем и хозяином, умеющим гонять на большой скорости.
       - Сделаю. Завтра подпишем с частником договор, найду, знаю где. Из пятерых выберу одного. Вам звонила неизвестная мне Лариса, на листке, - вынул из кармана и отдал, - номер телефона, её.
       Столбов посмотрел, опустил листок в свой карман. Подумал.
       - Я вернусь часа... через два-три.
       - Мне дежурить здесь?
       - Конечно. Сами знаете, что крутить-вертеть.
       С такой работой станешь не художником, - подумал Столбов в троллейбусе, - а новым Штирлицем. Откуда она взялась на той квартире, не известной никому из наших? Телефон - точно той квартиры...
       Входную дверь открыл ключом, переданным ему Антоном Ильичём. На полгода квартиру снял для себя Оринов, и адрес попросил не называть лучше бы никому, чужим.
       Чужие, уже понял Столбов, получались все вокруг, непуганые резко возникшим бандитизмом бытовым со стрельбой в городе, нищетой и разворовыванием заводов, аэрофлотских лайнеров, армейских танков, ракетных установок и океанских крейсеров, авианосцев...
       -Добрый день, я Столбов. Звонили?
       - Звонила. Я - Лариса.
       Не москвичка, - отметил Столбов, - из местных. Культуры мало, поздороваться забыла. Не жестокая, - прочитал по виду губ, не перекрашенные волосы - по бровям, признака вырождения нет - по зубам, чего-то здесь насмотрелась и сексуально приодурела - по уплывности глаз и нервности движений тела... Возраст - всего двадцать три... Нет. Да, ближе к двадцати, просто в зашторенной квартире серовато...
       - Почему ты быстро приехал?
       Точно, она местная. В этом городе вежливость бытовая реже цветов на клумбах закрапивленых.
       Столбов закурил, придвинув пепельницу. Лариса закурила не дешёвую сигарету. Передвинул пепельницу ближе к ней.
       - Ты спешил увидеть меня? Ты заинтригован? Прижало нетерпение познакомиться с таинственной девушкой, ищущей тебя?
       - Я приехал узнать, откуда у тебя ключ от этой квартиры. Номер телефона, установленного здесь, знаю в городе я, один.
       - Мне оставил ключ Антон Ильич. Он попросил приходить, чтобы жилым пахло духом, прибирать, стирать пыль, отдыхать, сказал, здесь можно, когда желаю. Я отдыхаю. Кофе варю, настоящий, из зёрен. Антон Ильич разрешил брать любые продукты. Сейчас принесу нам.
       Балетно, выпрыгом взлетела из широкого толстого кресла. Оранжевые блестящие плавки - пошла на кухню, - как впились обрезами краёв, влепились эластичностью в высокую розоватую двушарость зада, малостью ткани показывая предельное обнажение. И полосочки лифчика на торчащих грудях больше показывали, чем скрывали.
       Принесла чашки, мелкие, с кофе, и печенье. Села. Подтянула ноги в кресло, под себя.
       - Почему ты в купальнике? Современный стиль?
       - А современно выгляжу? Загорала на лоджии, ну, и жара... и нравится мне так. Тебе нравится?
       - Красивое нужно разглядывать, - тоже придавил жестковато, провокационно.
       - Да, ты ведь художник, я знаю. Нарисуй меня на картине? Как правильно... ну, художники говорят...
       - Напиши, если - маслом по холсту.
       - Правильно, да, напиши. Пей кофе, - дымнула, наклонилась за чашкой, близко показав родинку над правой грудью. - Мы взрослые, нам всё можно, я включу, - пошла к видеомагнитофону, взяла пульт и вложила кассету. - Жуть, жуть. Мне родители рассказывали, что в Советском Союзе за такие кино в тюрьму сажали. В газете прочитала, в жёлтой какой-то, и не поверила, а они подтвердили.
       На экране женщина в строгом полумужском костюме что-то заобъясняла на немецком языке.
       - Я переведу, - с выпяченным самоуважением предупредила. - Она детально растолковывает, как много радости для мужчины и женщины в разнообразном сексе и надо от ложной стыдливости переходить к исполнению любых фантазий, сексуальных.
       - Как, скажи, попала сюда в первый раз?
       - В компании познакомилась с Антоном Ориновым, он попросил без отчества называть. Привёз сюда, рухнул одетым и уснул, когда из Питера прилетал на два дня.
       - Знаю.
       - Я с ним не спала, - приоткрыв рот, с минуту отпаузила, молчанием и прямым взглядом подтверждая. - По-честному? Он напился, а утром уехал на поезд. Был бы трезвый - тогда не знаю... Честно. Так что ему я ничего соблюдать не обязана.
       Другая немка, её одногодка в телике, жадно смотрела на голову парня, приутонувшую пониже вдавленного пупка, и округло одной рукой гладила свою грудь, придавливая тот, внизу, затылок. Лариса полуглянула на них, провела и по своей груди зарозовевшими нервными пальцами, вздрагивая сигаретой в пальцах второй руки.
       - Ой, с ума соскакиваю... На меня сразу влияет... У меня красивые груди?
       - Я не видел, не знаю.
       - Ха, ну правильно... Ты художник, я хочу тебе позировать, - дёрнула шнурок и положила лифчик на толстую боковину кресла.
       Они не сдвинулись вниз, полукруглые, нежнокожие. С бугринками розоватых сосковых кружков.
       Не находясь здесь и присутствуя напрягающимся воздухом, девушка в телевизоре отлётно пристанывала, толчково поддёргивая головой, зацепив поднятыми согнутыми ногами темноголового за спину.
       - Кайфово им. Я насмотрелась и назавидовалась, живут свободно, выделывают, что хотят. У нас среди моих одногодков - козлы да придурки, целоваться с чувством не умеют. Не вежливые, грубые, фу...
       - Я тебе для чего нужен?
       - Скучно тут, и тебя запомнила... Острый ты, острый... А и я не из тупиц!
       Девушка встала, подняла руки от боков вверх, вытянутые, на цыпочках подтянулась ладонями наверх, выдыхая сильное, страстное, нагнулась и выпрямилась без оранжевой блёстковости под животом. Села в кресло, подняв ноги и уперевшись пятками в сиденье по сторонам от себя, заставляя изприродной любопытностью смотреть и в глаза её, и в перламутровую раскрытость под каштановым коротковато-густым воротничком.
       - Напиши меня в такой позе? Я придумывала, я так хочу, пускай от картины глаз не отрывают. Сюда, - шевельнула перламутровые губки пальчиком, - любой смотреть захочет. Так и груди видно, и фигуру, и самое интересное, - правильно я понимаю?
       - Перед зеркалом репетировала?
       - Да, а как ты догадался?
       - Не знаю...
       Та, в строгом полумужском костюме, экскурсовод-инструкторша заобъясняла таинственней и кокетливее.
       - Она говорит, особое и редкое удовольствие бывает, когда разрешает девушка войти в попочку. Видишь, ложится девушка на живот? О как рот разинула! Начал, начал, - смотрела на экран, краснея от соудовольствия взорвавшейся страсти тех и своей, от них заогненой.
       Глаза Ларисы прикрылись, ноздри утоньшились горячим сорванным дыханием.
       - Закричат, - выпихнула из себя, - по наст... - и сбилась в звуке, найдя в себе затягивающее в полулепет, полустон от прикосновения пальцев, в отлёт секундный за сознание...
       - Дррр, - встряхнулась тонкими ключицами, плечами, - дррр, где я была? - посмотрела зрачками, подкатанными под верхние веки, - о, о... где... я была? Ах, хорошо, сладко... Неужели ты не хочешь меня? Ты голубой? Ты импотент?
       На экране девушка сосала грудь другой, обнимающей руками вытянутыми. Их заменила инструкторша с объяснениями.
       На жёлтую кожу сиденья кресла капнуло. Уммм, протянула Лариса, извиняя себя улыбкой прощающей, и его попросив видеть, как есть, и принимать как есть, извиняя. Если так...
       Не пластилиновый, понял, лучше плыть сейчас куда ведёт по течению.
       Увидела, чего искала. Забрала в пальчики, впритык разглядывая, соглашаясь. Попробовала, повторяя инструкции, показанные подробно, длинным язычком, подняв лицо и просяще попробовав вплотную доверчивыми глазами. Балетно метнулась ногами наверх, раскрылась, села, резко и глухо рокотнув глубоким звуком изгорловым, помчалась, помчалась, влажнея гладкостью тонких ляжек и шарами зада - до обрушения, до прижатости тишины. До тиканья часов в соседней комнате.
       - Похорошело? - шепнула в ухо.
       - Легко сделалось.
       - Так долго не хотел... Я подумала, я сказала... ха-ха, голубой, импотент. Дурочка... я дурочка? Ха-ха... Не согласна, не дурочка...
       - Зачем мы с тобой...
       - Посижу тут, на тебе? Ты не устал, ничего? Такая близость, отделяться... терять не хочу... И ты сможешь ещё раз страсть вернуть, отдохнув немножко...
       - Зачем мы с тобой... - шевельнулся, объясняя без слов.
       - Я хочу быть нужной, хочу быть любовницей... Мне двадцать лет, возраст такой, требуется... да? Гляжу по телику на других, мечтаю. И точу без всякого телика, ха-ха, хочу, понимаешь? И мне нравятся взрослые, толковые мужчины.
       - А Оринов?
       - Честно? Я рассказала. Ему не повезло, а ты пришёл трезвым. Я не то чтобы влюбилась, страдаю... Взрослые, толковые нравятся. Ты по моим запросам как раз подходишь.
       - Забыла спросить, нужна ли мне любовница... Ты чем в жизни занята?
       - На иностранном в институте, на четвёртый курс перешла.
       - А кто был в той компании, где Оринова напоили? Из мужчин?
       Перечислила. Припомнила и ожидаемую фамилию.
       - Он пообещал дать мне пятьдесят тысяч, если я начну спать с Ориновым и рассказывать, чего он говорит. Про его поездки, про заключаемые договора.
       - Шпионить.
       - Да.
       - Тебе нужны деньги?
       - Сам видишь, какая жизнь. Мой отец конструктор-ракетчик, зарплату на заводе не дают шестой месяц. Тошно видеть, как мама - она врач, варит суп из трёх прошлогодних картошин. Я здесь впервые в жизни попробовала мясной паштет, взяла у Оринова из холодильника и остановиться не могла, всю банку съела.
       - Зарабатывать шпионством лучше?
       - По-честному? Противно. Про-тив-но.
       - Замученная честная девушка, можно же сразу разговаривать по-человечески... Я тебя возьму на работу к нам, завтра. На сто пятьдесят тысяч, до осени. Переводчицей. С теми, кто сюда послал, общаться больше не будешь. Осенью придумаем, как учиться тебе и у нас продолжать зарабатывать хорошие деньги.
       - Правда?
       - Тебя часто обманывали?
       - У меня отец примерно столько зарабатывает... Ну, насчёт часто... Пытаются прожевать и выплюнуть, жизнь такая. А и люди такие, во всей подлоте... поразвернулись. Почему ты добрый?
       - Чем больше подлости кругом, тем жёстче хочу противостоять. Честным противостоять, нормальным для человека.
       - И твоей любовницей мне работать, за деньги?
       - Ха-ха, за те же или за премиальные? Я в проститутках не нуждаюсь, за деньги страсть не сохранишь... За деньги - нет. Если возник нет чувство, желание... Мы насчёт этого пока не знаем.
       - Ты умный, ты знаешь. Возникнет.
       - Сейчас, по инструкциям этой немки в телике.
       - Я их расшевелю, растуркаю, - сказала с музыкой, легчайшей, надежды для себя.
       - Тебе просто сейчас слишком тепло, и терять не хочется...
       - Правда...
       Погладил. По короткой стрижке, мягкой, густой. Выдохнул столько сожалеющего, столько неудач из прежнего, из пространства, траченного не на тех...
       - А ты меня нарисуешь? Напишешь картину? Я ведь на самом деле тонкая, изящная? Мне очень нравится обнаженная Маха, на той картине не голая женщина, а знаешь что написано, художник? Знаешь что? Тоска вокруг неё. Мечтания о радости вокруг неё. Воздушная тонкость надежды на счастье вокруг неё. Там главное вокруг неё написано, ты видел, художник?
       Столбов посмотрел за то, чем она виделась физически, контурно.
       - Я попробую написать картину. С тебя.
      

    Глава 8

       По бурому скрипучему паркету дворцового зала вдвоём начали прохаживаться, обдумывать.
       - Ты почему кашляешь? - спросил Столбов Оринова.
       - Поезда, самолёты, мотаюсь по стране, всюду погода разная. Сквозняки, где-то простыл. Может в Омске, там дождь холодный лил.
       - Скипидарной мазью горло снаружи натри, она не дорогая и греет постепенно, а - долго.
       - Запомню, спасибо. Рассказывай.
       - Вовремя ты примчался. Есть возможность выходить на европейский уровень, по бизнесу. В город приехали иностранные дипломаты, их двое. Один из них директор торгового дома при посольстве в Москве. У меня с ним заранее была договорённость о встрече здесь. Он обещал из своего посольского компьютера дать адреса, телефоны, фамилии
       директоров всех фирм своей страны, с указаниями, какая фирма честная, с кем можно работать.
       - Хорошо. Молодец.
       - Условие для нас - работа с иностранцами, с фирмами его страны должна быть только честной, иначе его авторитет в посольстве идёт к нулю и следом - отправка домой, с потерей работы в посольстве.
       - Ясно. Давай здесь покурим, на сквер полюбуемся.
       - Официально они приехали к Ермолаеву, бывшему секретарю райкома партии, у него фирма по торговле и переработке леса.Я позвонил Ермолаеву, сказал, гость из посольства, директор торгового дома, мес-яц назад захотел здесь встретиться со мной. Условия Ермолаева, продиктованные: с нас сауна, два ящика дорогого австрийского пива, пять бутылок самой дорогой русской водки, какую я и не пробовал, шашлыки и осётр холодного копчения, пятьсот тысяч наличными лично ему в карман и разговор с дипломатами только в его присутствии. Ты из компании для сауны исключаешься, по его требованию, тебя он боится. По городу я попробовал поездить за ними и как-то встретиться - охрана во все стороны, подойти невозможно. У нас получается полный пролёт в пустоту.
       Оринов вздохнул, глазами забираясь в себя, в раздумчивость.
       - Жара на улице, - посмотрел за бронзоватую цветом штору. - Хорошо, жара.
       Закашлял. Прошли по паркету весь зал, наискосок.
       - Обойдётся миллиона в два, денег таких нет. Проще съездить в Москву, в посольстве с ними переговорить.
       Оринов посмотрел веселее и хитрее.
       - Вцепился ты в работу, вцепился! Москва, туда и сюда сто тысяч. Такие наличные сейчас не найду. Ехать, ехать... Сколько времени на переговоры? От силы час, полтора? Ехать. Ты понял?
       - Да, до ближайшей крупной станции, где фирменный поезд останавливается, час пятьдесят две минуты. Нам хватит. Они едут сегодня, в вагоне самом дорогом, где места - на двоих в купе.
       - Правильно понял.
       - Берём билеты в соседний вагон...
       - Нет. Мою "Волгу" отправляем на ту станцию, назад нас привезёт. Берём с собой переводчицу, ты говорил, разговорный переводит быстро? Едем втроём. Билеты покупаем в самый дешёвый общий вагон до той станции. С собой бутылку коньяка, среднего, чтобы не позориться, шоколадки. Обойдётся всё про всё в копейки. Пошли, прогуляемся до аптеки? Поработали мозгами, надо и таблетки от кашля купить. Мы этих райкомовских жлобов обыграем в дважды два, они грабить способны, а не думать.
       - Пойдём-пойдём, а то я тут сижу на телефоне - столько разговаривать приходится, что ухо от трубки ныть начинает. Помощнику скажу, мы на часок в сторону... И запомни вот что... Я точно узнал, клявшийся тебе в вечной дружбе Шарыгин попробовал подставить к тебе человека с заданием передавать каждое твоё слово ему.
       - Ты не ошибся!
       - Хотел бы, но...
       - Ясно, спасибо.
       С началом посадки они в дальней стороне перрона вошли в общий вагон, староватый, приобшарпаный. Лариса молчала, надкусывая сорванный горьковатый листочек. Антон Ильич и Столбов, не сдвигая оконную занавеску, смотрели в середину состава, на перрон. "Выразительные на Ларисе новые джинсы, на улице вослед шею свернёшь", - пробовал отключиться на иное Столбов.
       На перрон, точно к самому входу в вагон, въехали три автомобиля,- куда другие машины не пускали. "Двое, - сказал тихо Столбов, - прощаются. Шампанское им дарят. Жмут руки. Мафия выстроилась вдоль вагона." "Закрой плотнее занавеску", - посоветовал Оринов.
       Лариса разглядывала почти пустой вагон. Метров через десять сидела полная, навсегда уставшая баба, измученная крестьянской вечной работой и вечными обманами жизни. Лариса про себя пожалела её и внука, крутящегося у ног той, и жизни повторительной, такой для себя - не захотела.
       Поехали. Мафия на перроне макала правыми руками, как не так давно трудящимся с трибун на первомайских демонстрациях."Идёмте, - тихо сказал Оринов, - у них восьмой вагон." "Работаем," - показал глазами Столбов Ларисе.
       - Добрый день, - взволновано сказал Столбов, надеясь на удачу, войдя в купе первым. - Пожалуйста, познакомьтесь с моими коллегами. Мы работаем все вместе. Лариса, пожалуйста, переведи.
       - О, Сергей! - прижал его к себе дипломат, - я искал вас, Сергей!
       - Ну что, увидели методы большевистской мафии? Они сделали всё, чтобы не дать нам увидится!
       Антон Ильич поставил на столик коньяк, положил шоколад, с дипломатами поздоровался за руки, показывая искреннюю радость, называя свою должность и полномочия. Руки Ларисы дипломаты поцеловали.
       - Нас водили в бань-ю! Бань-я жаркая, шашлык и водка, ох! Вы тоже едете в Москву?
       - Мы до первой станции. Успеем побеседовать?
       - А как вы поедете назад?
       - У нас на станции автомобиль.
       - Вы - умные люди. Говорим о делах?
       - Да, - сказал Оринов, садясь и раскрывая папку с документами.
       Лариса поправила волосы над левой бровью, сосредоточилась.
       Налили по рюмочкам коньяк, за встречу и знакомство. За окнами плыли и счастливили удачу приземлённые белые облака цветущих черёмух, яблонь, каких-то ярких майской зеленью, сочной, кустов.
       Беседовали. Бизнесмен иностранец обсчитывал предлагаемое на калькуляторе, звонил по мобильному, в России невиданному ещё телефон переспрашивал переводчицу. Минут за двадцать до остановки обрешили все начальные дела, перешли на лирические приятности, разговорные.
       На станции ждала "Волга", её показали из окна дипломатам. "Вы умеете победить коммунистическую мафию, вы умные люди," - с уважением попрощался дипломат, и бизнесмен, догадываясь и слушая переводчицу, с выразительной приятностью кивал головой.
       Последний вагон уплыл вдаль.
       - Молодцы, - сказал Оринов Ларисе и Столбову. - Ух, ребята, наработались. С большущим толком! Поехали домой?
       По поднятому высоко шоссе машина неслась над Россией, - над утопленными в яблоневых облаках деревнями, над чёрными оврагами, яркими полями с прямыми рядами тонких всходов пшеницы, пролетала под придорожными широченными верхами тополями, свеже-яркими на блеск голубизны, опрокинутой громадной чашей над страной. Лариса сидела рядом - тонкая белая блузка навыпуск, глаза сдавшей экзамен удачницы, узкие коленки, обтянутые джинсами фигуристыми - шея на повороте за ней отпадёт. И Столбов, пытаясь зацепиться за красивое, радостное, непонятно поплыл. Он сам не понимал, что делается. Голубизна неба частями превращалась в черноту, земля навстречная дыбилась, задираясь до горизонта и падая навстречу машине близко к ветровому стеклу, отравительно курил впереди Оринов...
       - Стойте, шепнул он.
       - Стой! - крикнула Лариса вперёд, шофёру.
       Столбов рухнул в обрывистый кювет, скатился, его рвало на кручении вниз, из него вылетало горькое, стыдное перед Ларисой, перед Ориновым и шофёром, он блевал и темнел глазами, помня, как стыдно блевать на виду у всех и понимая, не с рюмки коньяка такое, и тепла, и тишины хотелось сейчас же, с секунды любой...
       - Миленькиииий, - заорала русская баба над Россией, над всеми черёмуховыми, свежепенными яблоневыми облаками, - не умирай, миленький! Ай-ой! Ой-ой! Не умирай, я боюсяяяя! Я без тебя тут боюсяяя - вытаращила глазами долевой страх свой извечный, в них вместив весь и за предков своих, - здеся я! здеся! Не бросай меня! - трясла и плакала, держа на руках облеванные мужские щёки.
       Шофёр тёр икры его ног. Оринов массировал грудь, пробовал сделать искусственное дыхание, заводя руки от пояса за голову и наз. Столбову не нравилось, что коленками Лариса упирается в непросохшую весеннюю грязь, он жалел её новые джинсы.
       - Сильнейшая нервная перегрузка, - сказал в ближайшей районной больнице врач. - Приедете за ним примерно через неделю.
       Столбов смотрел на Ларису.
       - Я и сама не уеду, - сказала она, сопротивляясь заранее.
       - Ну, ребята, вы даёте, - с выдохом растерялся Оринов и достал из карманов все имеющееся здесь деньги, отдал ей. - Покупай ему у крестьян свежее молоко, у врача лекарство. Я приеду через неделю. Домой тебе позвоню, родителям. Сиди тут. Выхаживай.
      

    Глава 9

       - Тебе трудно смотреть на чистый, белый холст? Боишься?
       - Опасно, и не боюсь. Люблю чистое, белое. Показывает, как много можно сделать... творчество впереди, показывает. Мне белый холст - труба бойцу перед сражением, в бой, вперёд.
       - Ты нервничаешь почему?
       - Хвостик потерял. Что-то видел, интуицией, ассоциативно видел, и потерял, не знаю, как писать. Остановился вот, дурак дураком...
       - А ничего, что ты сам двумя внутренними голосами разговариваешь? С ума не сбрендил?
       - Можно и тремя... не сбрендил. Обычное, для художника. Когда я писал картину "Радио сорок первого года" - у меня в ушах от грохота танков туговато становилось и левитановский голос перебивался разными голосами пыльных, измученных отступлением наших дедов и отцов, солдат, офицеров сорок первого...
       - Ты вообще-то спишь или в окно смотришь?
       - Да шут его знает... Хорошо мне, а остальное не главное. Вроде я плечом одеяло чувствую, тёплое, а может быть это тёплая, мутноватая на глубине вода?
       - Рыба-рыба, здравствуй...
       - Привет! - шевельнула изгибчивым золотистым телом, и плавника ми. - Ты меня жрать не собрался?
       - Почему мне... грубишь обижено?
       - Так вы, люди, жестоки. Поймаете рыбу, - то солить, то жарить, и чешуя да кости остаются. Как в прошлый раз ты сказал: рыба-рыба, давай я тебя съем? Я запомнила.
       - Ты - рыба из сказки, у тебя за щекой волшебное колечко, и кому его доверишь - добротой человек расцветится неожиданно и сразу для всего мира...
       - Ой-уж, ой-уж, не слишком ли много узнал? Другим-то не выбалтывай?
       - Рыба-рыба, а если я пронырну сквозь твоё спрятанное колечко, я стану кем?
       - Президентом России. Ельциным.
       - Разве я так много украл у государства? У своего народа?
       - Да я пошутила.
       - А ты можешь всю мою страну Россию сделать обильной и богатой?
       - Она итак обильна и богата, с самой древности.
       - А ещё богаче? Чтобы хватило на всех и ничего бы уже не хотели?
       - Зачем? Всё равно разворуют и вдобавок передерутся насмерть.
       Вы, люди, дышите, как вам природа устроила, и то шустряки некоторые хотят дышать в четыре ноздри. Вы смешные. Живёте, будто весь мир от вас зависит, а на самом деле от природы зависите вы. Постоянное пространство времени у природы, не у вас, а вы, люди, в пространстве времени от границы до границы. А природу жжёте, взрываете, отравляете, словно она - ближний вам, и себя тщеславием потешаете. Добром бы оставались для потомков, а у вас - тьма самоудавшиков совести своей: тот грабит, тот лжёт, тот ворует, тот человека всякого презирает.
       - Рыба-рыба, а твоя, сказочная доброта на земле есть?
       - Редко. Доброта - в ней и честность, и желание пожалеть... Плыви за мной? Видишь, там, выше, солнце над водой верхний слой золотит? Плыви рядом, порадуемся красивому. Только бы военные с корабля ракетами долбить не начали...
       - Они близко? Ты слышишь?
       - Чувствую.
       - Ты от них волшебное колечко сохраняй... Где оно, я им не скажу.
       - А-га...
       - Рыба-рыба, как не хочется, как не нужно от тебя к этим... к людям...
       - Да знаю, сама от них, а не к ним всю жизнь плыву, - ответ во сне ожидался, но она посмотрела без слов, пожалела круглыми глазами умными, зная и понимая, как друг давнишний...
       Большая, издавняя рыба-рыба шевельнула золотистым предхвостьем горизонтально, миллионы лет прежде разного, остального судьбой определённая носить на себе всю землю и в русских сказках провидчески появляться...
       - Мужик, зачем ловил? Что надо тебе от меня?
       - Сделай мне море водки и добавь ещё рюмку, сто грамм!
       - Тьфу!!! Меня - из сказки да в анекдот? Ой дураки...
       Глаза открылись. Зеленоватая вода заменилась стеной, от низа и до середины выкрашенной зелёной масляной краской. Районная больница. Палата та же, какой была ещё до войны сорок первого года: лампочка в патроне на электропроводе, фанерная тумбочка и герань, а возле герани графин для вода, гранёный, такие стояли в советских кино на столах президиумов собраний и у партсекретарей. Тут что-то остановилось и выглядывало лет через шестьдесят, приятно выглядывало доброватым, смешным, устойчивым...
       В графине, в крашеной тумбочке самой дешёвой, в зелёной настенной краске от пола до середины стены осталось и выглядывало настроение то, из ранней юности, из просвеченного золотом солнца майского сада, где широко и вольно впервые в жизни захотел создать красивое и обязательно нужное, счастливое для всех, для всего и загоризонтного, ещё неизвестного мира, счастья ждущего и от подростка Столбова, как чувствовалось тогда...
       И вокруг, от фанерной тумбочки крашеной до края берега возле Владивостока, до Тихого всемирного океана страна, где нормально слушается беседа:
       - Сколько ему лет?
       - Да он уже отсидел.
       Своя, обиженная многой мерзостью страна... как мать, обиженная мерзавцами, и надо дорасти до силы и отомстить, и мамочку родную, страну свою погладить утешением...
       И он внимательно запоминал палату районной больницы, представляя наперёд, как дома по памяти начнёт проводить кистями по белому холсту, выписывая постоянное для своей Родины, - скудность, ободранность народа, показываемую не кремлёвскими раззолоченными высоченными залами, не барскими живописями москвича Шилова, - время, остановленное здесь убогостью, определённой для народа генсеками, президентами, секретарями обкомов коммунистов, губернаторами, всеми ими страдальцами за народ, жирующими на страданиях человеческих, всеми ими, отсутствовавшими здесь всегда и существующими в пространстве, и лживостью своей проступающими пятнистыми лысинами в выкрашенной дешёвой краской стене - они наслаивались ложью на ложь, - в истории,- бедой на беду,- для людей простых, работящих.
       Наслаивались водянистыми лицами, как знаки, водянисто утверждающие точную стоимость денежной бумажки напрасной, всегда временной ценности, всегда важной ценности для тех, временных на пространстве земли не только годами, как и все, - временным тем, что другими людьми, честными, не продающимися, воспринимается с протестом к омерзительности делаемого ими.
       А выше высвечивалась, белела чистотой стена - как подготовленный холст для большой картины.
       Размерами и смыслом.
      

    Глава 10

       Прохладная узкая ладонь листиком длинным легла на лоб. Подождала. Перелетела на плечо, заставляя открыть глаза и начинать жить в этом дне, додумывая вослед светлости земной: каким день ни есть - пусть будет, чем судьбой наполнен заранее.
       Обмотанная белой простынёй, возле кровати стояла Лариса, пахнущая утюгом, и лежать больным стало стыдно, притворительно.
       - Спасибо.
       - За что, Серёжа?
       - За нужность мою для тебя. И заботу.
       - Я сделала самое обычное, проверила, нет ли у тебя температуры.
       - В обычном и таится дорогое. Главное.
       - Ну умный какой! Слушай, в тебя врач уколов понавтыкивал! Снотворное, витамины, какой-то укол под названием сложный. Я ему денег выделила, он взять отказался, вот скромный! А я отдала бабушкам, сказала, в райбольнице вашей пригодятся, раз медицина началась - за всё плати, как у нас в городе. Новые наволочки купят, простыни. Ты спал ночь, день и ночь. Врач вчера говорил - это очень хорошо. Гулять велел на свежем воздухе, сельский воздух лечит, успокаивает, он объяснял. Я тебя напою молоком настоящим, вчера во дворе недалёко у хозяйки купила, после вечерней дойки. И гулять отправимся, - закончила раздвоительно, не спрашивая и не утверждая.- Сейчас ходила в ихний душ. Труба без лейки наверху, а вода без хлорки, речная. Травой пахнет.
       - Где ты ночевала?
       - Тут, на второй койке. Мне врач разрешил ухаживать за тобой, куда ему деваться? Я потребовала, да и больница у них полупустая. Зимой, говорит, народу сельскому лечиться нравится, а сейчас огороды сажать надо, природа лечит, лопатой на грядке, - разливно улыбнулась, бросив простынь на ту кровать и влезая ногами в джинсы, зовя жить красотой, изящностью тонкого тела, легкого надземной полётностью.
       Зелёная, ковровая земля широко красивила одноэтажный районный городок, протянувшись по улице вдоль где асфальтовой дороги, где так, если не лужа подсыхающая то блестящая округлостью камней мостовая прошлого века, где ещё писатель Салтыков-Щедрин проезжал в тележке по делам чиновничьим, в губернском управлении служа. Дома попадались кирпичные, дореволюционные, на известковой белой кладке, а между ними стояли серые, бревенчатые, или крашеные охрой. От города настоящего райцентр и отличался огородами сразу за домами, бредущими вдоль штакетников и жердяных оград коровами, редкостью прохожих, любопытством на лицах их и напоминанием приятным, лиричным для Столбова, - своего сельского детства. На земляной, почему-то безтравной площади в середине села стояла дощатая трибуна и почти за ней старая краснокирпичная церковь с окнами, заколоченными ржавыми кусками погнутого железа, но без дверей в широком проёме с фронтончиком наверху.
       На какой-то местной конторе висели сразу два флага, советский красный и трёхполосник, показывая местное вынужденное и привычное разновластие. Под зелёным бугорчатым берегом земля резко обрывалась, и внизу, метров на двадцать туда опущенная природой, текла солнечными проблесками река, а луг за ней показывал наклонностью ковровость травную, добрую для взора и настроения.
       Здесь хотелось сидеть на земле. Здесь хотелось валяться на траве. Быть просто в природе, вместившись в неё её же умеющей разное сущностью.
       Пошли, увидели дорожку ленточную, наискось опущенную к деревянному мосту, побыли над шевелящейся водой, коровьими натоптанными тропками брели в сторону от крайних домов, сараев, повторяя повороты низкого берега. Здесь дышалось. Здесь замечались и вдохи и выдохи, и пролёты низкие птичек и шевеления травные, меняющие цвета земли.
       - Забавный конец мая в этом году: и черёмуха цветёт, - показал рукой Лариса на близкое пышноватое дерево белое, - и тепло, загорать можно. Сколько помню, при черемуховом цветении похолодание обычно происходит. Ты умеешь на холсте изобразить летний воздух? Он ведь от зимнего отличается, по нему, кажется, полететь можно. Лечь на слой воздуха и полететь, как бабочки летают. От полёта в человеке радость начинается, я знаю.
       - Летний воздух... вопросики у тебя... трудно воздушность показать. Многие художники пишут предмет - он как ободранный, воздуха на холсте нет. У нас в городе художница такая, пишет без слоя воздуха, и предметы жёсткие, каменными смотрятся букеты, розы глиняные... Видишь, природа мягкая, воздух между нами и деревом черёмухи, воздухом тот лес смягчается...
       - Пей, - протянула литровую банку, отпив сама и улыбаясь слепящей солнечностью в солнечности окружной.
       - Лариса, у тебя усы молочные получились - такой и будь. С ними ты вплотную своя, настоящая.
       - Наладился, - облизнула под носиком слева, и справа, - подсмеиваться хочешь? Сам усами украшайся, - подтолкнула под локоть, и молоко скобкой плеснулось с подбородка его на песок. - Жарко, Сергей, жарко. Майский загар, говорят, самый полезный? Давай по берегу, по мелкой воде бродить? Мы дееетиии, мы - дети природы родимой, и ты, шалопай, чего-то сделал не правильное, и природа тебя от себя предупреждением отринула на дольку, - ты понимаешь слова, Столбов? Пред-уп-ре-ждением, - крутнула пальцами в песке приречном, точку рисуя а и переместившись от нотации в другое, в то, чего без грубости в себя, в природное затягивало. - Фууу, мне париться надоело. Извините, культурный-разкультурный друг мой художник, аристократ по восприятию мира, я не в купальнике, загорать мы заранее не думали, и не предполагайте, я не завожу вас специально, - потянула с себя джинсы, лёгким парусиком отлетела на куст белая блузка, кружевной лифчик за ней, - и ты раздевайся, друг мой выздоравливающий, посторонних близко нет, мы не в Сочи на толкотне, здесь роскошно, потому что просто свободно...
       Задвигались над ногами обтяжные белые трусики, Лариса пошла ближе к воде. Стеблем лилии извивался направо и налево вертикальный пролёт между лопаток, - полей, вода желобково сольётся здесь, - и она выделенной волной вертикальной становилась выше земности.
       Выше всей той половины жизни, бывшей, пока.
       Солнечная узкая спина, солнечная нагнутая лицом вниз голова, солнечные ноги, любопытно шевелящие тяжёло-серебристую на мелкоте воду, и вертикальные камышинки дрожаще, в правой стороне... Для такого нужно жить? В России такое можно, и без жадности смотришь на нежное гладкостью, нежное нарождённостью, нежное поспелостью, не противное душе, нежное душе глазами теми, глазами предков своих...
       Пройдёт несколько шагов по воде, остановится, нагнёт голову лицом вниз, стоит на одной ноге, второй пробуя погладить вьющуюся на течении струйном стебли подводной темноватой травы, разглядывает...
       Знать не знает, сколько жизненного, сколько будущного от вида её, от присутствия в пространстве России и времени дня неба бездонно-голубого, вызолоченного солнечной разбросанностью, растопленностью...
       Беготня, брызги серебра взлётно-шлёпательного, обтяжные влипшие мокротой трусики, пинок по воде, хохотание над ровностью реки...
       Второй раз входить в воду?
       Да. Нарушай стылый бетон поговорки вековой: дважды в одну реку не входят. Река, тем более, совершенно другая, с именем иным, с затягиванием, от тебя не зависящим.
       И он изнутренне ногами, руками, телом почувствовал неотвратимость горячительного счастья, он понял желание в свои ноги, руки, в своё тело жизненное вместить тело жизненное её, не понимая, как такое бывает и получается. "Я сейчас разревусь? - осторожно отвернул от страха пропажи обнаруженного в себе, от страха пропажи Ларисы из дня, и из будущего, - удерживайся , - выдохнул длинно, - удерживайся на нитке невидимой..."
       Музыка игралась солнечными неспешными каплями.
       - Серёжа. - шлёпнулась навзничь животом на песок и зрачки подведя пристально под верхние веки, между прочим и точно спросила: -тебя чего сошвырнуло под откос там, когда со станции ехали? Не по глупому любопытству знать хочу, сам чувствуешь, - приоткрыла доверчиво себя там, в душевности не нарисованной...
       - Тебе больно станет.
       - Постараюсь вытерпеть, - не отвела точные зрачки.
       - Скажу, как есть. Лариса, проводница в том дорогом вагоне с дипломатами... чай нам приносила... оказалась поразительно похожа на мою прежнюю жену. Я с ней вынуждено развёлся из-за мерзости, её устроенной, а прежде жил для неё, сделал её символом веры своей в добропорядочность...
       - Надёжный человек. Не на ту молился, - и помолчала, точечно оставаясь на месте но и впихиваясь, подождав, в душу его. - Не на ту. Если ты, и мужики вообще, на женщину молиться умеют. Вам бы попользоваться слабостью бабьей, и сбежать, не за себя не отвечая.
       - Ты не знаешь, с кем говоришь.
       - Узнаю, не сильно придурошная. Я по капельке тебя переберу, расшуруплю, узнаю и склею заново.
       - Я жил до тебя, я намного по возрасту...
       - Мы обувь примериваем? Не тесно? С пятки давит?
       - Почему-то мне стыдно, что я жил до тебя с женщиной, другой. Была семья, были хорошие желание те, прежние...
       - Слушай, Серёжа. Извини, ты, само собой, друг мой товарищ умный и в подсказках не нуждаешься, - отличай яблоки на дереве от того, что осталось после их употребления? Я тебе не сказала, это тенью, упавшей от облака, принесло.
       Он разглядывал редкие короткие изогнутые волоски, прижатые к пупырышкам кожи над самым копчиком. Нравящиеся, почему-то.
       - Понимаем, в каком железе расплавленном мы утонули? - почти отчаялась.
       - Понимаем, - закрепился с ней на краю.
      

    Глава 11

       Почему тебя зашвырнуло под откос перенапряжением, скачком такой энергии уставания, отчего и приборы физические перегорают, дымятся любые предохранители...
       Тот самый Ельцин... в августе девяносто первого трое суток переживал, жив он или застрелен, арестован или не посмели те, пригнавшие в Москву танки, - тот самый, пообещавший всей России сразу после выдворения танков из столицы, - не погибнет больше ни один россиянин, трое, в те три дня погибшие, жертвы последние а дальше будет мир, покой всеобщий и демократия, - тот алкоголик свердловский, поставив премьер-министром Гайдара и заявив, трудно месяца два-три будет, потерпите, дорогие россияне, затем расцвет страны России начнётся и всеобщее благоденствие, - тот безжалостный мужик уральский влепил по всем сразу, и старым и малым.
       И вот эти тоскливые, проклятые времена пространства сразу за распадом прежней страны, и чёрт с ними, мечтавших от России рвануть в сторону, но по стране своей влепить душегубством, лживо названым "шоковой терапией..."
       Чёрт с ними тогда завтракал, ездил в автомобилях с большой охраной, - так же, как бандитские паханы, - пил водку самую дорогую в кремлевских, почитаемых русскими людьми кабинетах, чёрт с ними ущипывал за попы секретарш прямо перед телекамерами, с показом в новостях, врал журналистам любых газет, любых стран, ночевал с ними в одних постелях, с пьяными и трезвыми. С Ельциным, Гайдаром, Бурбулисов, Шахраем, Черномырдиным, подпрыгивающими, болтающими полумальчиками-полуворами, тогда полностью пока неизвестными подлостью своей, жестокостью своей, циничностью своей.
       По отношению к России.
       К людям её.
       И то проклятое навсегда утро обмана всей России, когда проснувшийся доверчивый народ увидел в продуктовых магазинах цены на хлеб - вчера булка стоила копейки, сегодня три тысячи рублей, и молоко, и мясо, и пшёнка, и продукты любые, все, то есть, и одежда, домашняя техника - через цены нормальная человеческая жизнь переломилась в мечтания, для кого-то, в инфаркты, для кого-то, в сумасшествие неизлечимое, для кого-то, в последний шаг с балкона девятого этажа... Государство, присвоенное и управляемое бандой ворья сытомордого, отвернулось от граждан своих, затягивая на судьбах их петлю финансовой удавки: выживет кто - пусть бултыхается с нищете и убогости, а нет - не наша беда.
       После очередного обещания всеобщего счастья для народа...
       То утро, когда умный приятель объяснял отношение кремлёвской власти к любому населённому месту России: - "Они о нас не помнят, как мы об Афанасьево, Где Афанасьево? Как они там живут? Может, они умерли? Может, живые? Нам от них ничего не надо, мы на них внимания и не обращаем."
       Твоя страна, и другой честный уточняет: - "Я в тот год во Франции не был, я в тарнинском дурдоме с сильным нервным срывом был, понял когда, мне вешаться пора подошла."
       Юная-лёгкая, зачем тебе то, недавнее жуткое для взрослых, крепких вроде бы, знать? Зачем чувствовать, - просыпаешься утром, и изо дня в день, месяц, второй, год, второй мгновенно с просыпанием мысль приказывающая: - "засни! ты никому в жизни не нужен! ты никто! ты ни для кого в жизни не нужен! ни для чего! засни! спи день, месяц, год, жизнь, спи - единственный есть смысл, спать,"
       После потери своей прежней страны...
       Не перебороть, чувствовалось часто там, недавно, по утрам мутным.
       Созревшая для жизни солнечной, на кой фиг тебе сумеречное? Смотри внимательными глазами, смотри умными глазами, смотри глазами, не предающими сейчас. Немного дольше я присутствую во времени, побывший в пространстве государства того, исчезнувшего, и в преклонении перед одновременными, исчезнувшими с глаз моих из века...
       И потому, энергичная и умеющая радоваться разглядыванию водорослей в воде речки, созревшая и рвущая любознательно прежние для себя невозможности, потому, Лариса, моё дело сегодня - от невысказанного тебя закрыть. Хотя то, сказанное тебе, тоже честное. Совместилось общее с личным - ничего, остаётся сказать не вслух себе, - перелопатится. Не придавливая вырастающее в тебе...
       Хорошо изображать из себя провидца, вперёд способного разузнавать заранее. По пространству времени передвигаясь, увидишь ещё толсторожего Гайдара, толстым телом уваленного в широкое дорогое кресло в коридоре Госдумы, визжащего, отбивающегося короткими толстыми ногами и руками, и депутата Марычева, захватившего свинёнка за рубашку, заталкивающего в рот его визглявый длинную белую влагалищную затычку.
       Но - потом...
      

    Глава 12

       Праздник.
       Тревожный праздник.
       Сердце задрожало.
       Посмотришь назад - ни с какой стороны не проходило, и вывильнулось, куда требовалось, как хотел и мечтал.
       Антон Ильич - чёрный строгий пиджак моднейший, косые ряды пуговиц под золото вразлёт, - "ну-ка, займёмся серьёзно, помчали-ка на "Волге" к тому капризному идиоту", - строгими шагами через приёмную с ожидающими сразу в кабинет, к столу директорскому с подхалимскими глазами райисполкомовского холуя по ту сторону бумаг и телефонов...
       - Мы готовы заказать вашему издательскому комбинату альбом цветных иллюстраций художника Сергея Столбова, вот он сидит. Мы готовы заплатить двадцать четыре миллиона наличными, сегодня.
       - Очень кстати. У меня задерживается зарплата печатникам, я должен покупать бумагу, долги имеются за электричество. Договор нами подготовлен.
       - Знаю. Договор читал. В таком варианте подписывать не хочу.
       - Я альбом иллюстраций дорогого Сергея Владимировича запущу в производство сегодня, изготовлю в ускоренном... Сергей Владимирович известнейший в нашем городе, в Москве известнейший художник...
       Столбов молчал. Обрезал лакейское уговаривание Оринов:
       - Почему в договоре с нас шесть пунктов штрафа, с вас ни одного? Ставьте и себе шесть штрафов, и договор подпишу.
       - В моём кабинете мне условия не диктуют.
       - Подумайте, вы ведь работали в Советском райкоме партии секретарём по идеологии, работать с народом тогда учили...
       - Сейчас меня вы намерены учить? Я - генеральный директор, а вы рядовые заказчики с улицы...
       - Столбов, идёмте. Этот человек не хочет зарабатывать деньги, - встал Оринов.
       На глазах рухнуло желанное из желанных дел. Столбов заледенел от живота до...
       Просить Оринова вернуться к началу разговора? Упрашивать подписать в этом варианте? Нет.
       - А деньги? Деееньгиии!!! - закричал вослед дурак холуйский.
       - Ищи другую возможность, Серёжа, - спокойно сказал Оринов в зеркальном лифте бывшего обкомовского комбината, - качественная печать нам нужна, твои картины книгой делаем. Этот-то не понял, наша власть наступила, пусть посидит без заказов - скорее по-людски научится разговаривать. Сам в парторгах был, натерпелся от таких, им в удовольствие на свою власть полюбоваться, власть изобразить. Пускай без денег поизображает, рабочие долго терпеть не будут.
       Нашёл типографию с новым и современным оборудованием. С согласием на взаимную ответственность и по деньгам - на восемь миллионов дешевле, за то же самое. И без сволочного хамства директора.
       Арендовали большой выставочный зал, лучший, в центре города. Со всеми свободными сотрудниками своей конторы одевали картины, графику в рамы, перевозили, меняли на стенах, заплатил искусствоведам за составление экспозиции как положено, по договору. Вывезли альбомы из типографии, - впервые о художнике здешнем изготовление в этом городе, да ещё безо всякой цензуры: ни обкомовской, ни выставкомовской. Не напрасны были те три дня в августе девяносто первого, свобода - она и есть свобода. Не нуждающаяся в объяснениях.
       Взлёт, открытие выставки - в четыре часа дня. Первой в жизни, авторской. Сразу - большой. "А день? Какой был день тогда? Ах да, среда," - как пел Высоцкий во времена, тоскливые беспросветностью, с райкомовскими всесторонними запретами "не партийного" искусства.
       Студенты местного художественного училища, иностранцы, директора фирм, чиновники департамента культуры, помощники губернатора, писатели, мысль невысказанная - "я заставлю вас увидеть сделанное много в творчестве, вас, двадцать один год умевших гнобить моё творчество, за спиной пускать гаденькие сплетни," - обыкновенные люди города, пришедшие на бесплатное открытие выставки, чванливые люди местного Союза художников, признающие только самих себя, останавливающие любое новое, не похожее на их берёзки-рябинки...
       Почему и добрые, и мерзавцы - все называются одним словом, люди? Крайняя мысль перед тревожностью, а чем творчество созданное в душах человеческих отразится? Работал не зря?
       Профессор Чернов, всегда уважаемый за умные, честные беседы...
       Лариса. Молчаливое пожелание в глазах: удержаться.
       На первых минутах после многолетнего ожидания взлёта... если получится уйти со старта, как говорят ракетчики.
       Видел: требовали снять некоторые картины сразу после открытия выставки. И - не показывать никогда.
       Друг-прозаик в юности читал из своего рассказа: "каждый настоящий человек должен запустить свою звезду, собой засветить факт своего присутствия в жизни..."
       А пальцы подрагивают, горло сдавливается вкруговую...
       Оринов. Уверенность. Косые ряды пуговиц под золото. В руке альбом, пахнущий типографией. Строго - глазами вдоль зала с развешенными картинами, пальцы левого кулака сдавлены, и ему подают ножницы...
       Отсчёт последней минуты. Четыре ноль-ноль.
       - Я благодарен тем, с кем трое суток стоял на площади в августе девяносто четвёртого года. Выставка "Россия - Родина моя" первая в нашем крае, не изуродованная цензурой официальной и злой завистью мозгокрутов из выставкомов, то есть личной пошлостью почему-то считающих себя судьями для всего и для каждого художника. Выставка посвящается другу моему Антону Ильичу Оринову, без многолетней моральной помощи его здесь этого не было бы. Главное - моральной. Кому непонятно - попробуйте заниматься творчеством не то чтобы в неизвестности, а под давлением лжи. Я благодарен профессору Чернову за наши долгие, беспредельно честные беседа о сущности творчества. Спасибо директору той школы, где впервые появилось желание подняться с колен, стать человеком. Мы сегодня живём среди обрушенной на нашу страну нищеты и убогости, во тьме. Через созидание Россию сможем сохранить, а в лучшее время - преобразовать. Спасибо всем за соучастие, за доверие к моей первой крупной выставке.
       Оринов дважды сверкнул ножницами, под телекамерами отрезая кусок ленты на память - народ двинулся в длинный, широкий, светлый зал. Подаренные букеты остались на рояле, за ним сидел и играл мелодии композитора Евгения Доги - светлые, - лучший пианист города. Люди шли к картинам. К картинам, из своих, личных, сейчас делающихся созданными не для себя...
       - Не бойся, - тихо-тихо подсказал Оринов, - у нас и крокодил куда скажем санки потянет. У нас должно получиться.
       - Сейчас нам не поправить...
       - А и не нужно поправлять, не переживай. Пойду в народ. Ох, затеяли мы с тобой!..
       Лариса - чёрное туго-обтяжное короткое платье, тёмно-шоколадные колготки, завышающие резко рост чёрные туфли, Лариса - белая длинная кисть руки на высоком, полочно выделенном бедре, достойность, строгость побледневшего лица, тонкого общим рисунком, Лариса - крепко упёртые в сероватый пол расциркуленые, тонко-изяшные ноги, очёркнутые тёмностью колготок по выпуклостям-впадинкам подколенным, по вертикальным контурам - такою её в парадном портрете изобразить? Запомнил. А иностранцев, и слушающих переводы, и глазеющих на неё как на живой товар, в картине ставить рядом не нужно. Одну написать. Неповторимо. И - неповторимой.
       Позже, позже... Что народ у картин думает, говорит что?
       Изба изнутри, русская мать, лежащая на деревянной скамье. Кровь горловая. Сынок, держащий перед матерью ковшик. С маминой кровью. Полусильная рука, пробующая успокоить испуг ребёнка. Моя Россия...
       Впалые щёки пожилого рабочего. В пальцах талоны на продукты. На груди Фуфайки фанерка с надписью "раб КПСС". Предрасстрельные глаза...
       Полтора на два метра, рама. Мальчик, сидящий на высоком береге реки, обхвативший свои коленки. Перед ним внизу река, сосновые леса, ковровые поляны, сероватые деревни, облака, ласкающие Родину большую его...
       Украшенная шарами, серпантином ёлка. Снежинки, остановленные в воздухе. Колокольные шубы до снега, девушек, тёплый русский снег. Праздник новогодний, подпрыгнувший белый пудель...
       - Дай пять, - протянул руку художник Николай Жолобов. - Ты умеешь. Ты показал этим приученным писать заказуху, как работать можно от души и ни под кого, ни под какие решения пленумов КПСС не подстраиваться. Ты сделал хорошую выставку, молодец.
       - Извините, - к Жолобову повернулась лицом Лариса, - гости из Берлина спрашивают, Сергей Владимирович, цену картины "Какая великая моя Родина". Ту, где мальчик на берегу сидит. Сколько, в долларах? Предлагают и марками заплатить,
       - Не продаётся, переведи.
       - Хорошо, спасибо.
       - Кто она, такая вежливая? - посмотрел вослед Жолобов.
       - Нужная.
       - Дааа? Хорошо ты сказал. Им, - показал на художников, - завидно. Зря, говорят, одни пейзажи писали, по их работам нашу жизнь не определить. В цвете смел ты, правильно делаешь. Не привычно для местных традиций, но...
       - Профессор Чернов отзывается хорошо...
       - Студенты училища говорят, что, наконец появился у нас современный автор, не повторяющий других...
       - Деревенский натюрморт намечен для приобретения в музей художественный, в Вологду хотят музейщики увезти...
       - Поставьте мне автограф на вашем альбоме?
       - Мне тоже...
       - Мне автограф...
       - Друзья! Наливайте шампанское! Проведём фуршет и небольшой концерт наших певцов в честь открытия выставки! Нашим гостям из Германии рекомендую налить русскую водку!
       - Вместе с тем обязан указать на некоторые ошибки автора, приводящие к откровенной антисоветчине прозападного, следует отметить, подрывного толка, именуемого...
       - Га-га-га-га... Го-го-го...
       - А кто вон та, с пухлыми губами, с Пестовым разговаривает?
       - Нелли, правильно. Взрыв и прорыв. Без взрыва творчества не получается.
       - И не бывает.
       - Верно, и не бывает. У тебя в твоих гобеленах...
       - Дорогие гости! - счастливился Оринов с бокалом шампанского перед телекамерами и людьми, - мы ставили себе целью сохранять культуру своего края. Сегодня получилось наше первое дело, придуманное для развития культуры, для истории современной культуры, для тех, кто из художников отчаялся и не верит, что вы кому-то нужны. Поверьте, деньги всё не могут. Могут талантливые натуры. Наш культурный центр намерен постепенно...
       - Ребята, откровенно скажу, - блеснуло очками бывшее горкомовское лицо, - большое дело начинаете, я вас зауважал. Считаться с собой вы заставили, выпью с вами с гордостью за наше давнее знакомство
       - Лена, бутерброд достать? С рыбкой, да? Наливай.
       - Да-ра-гой, армянская диаспора выделит деньги на сотрудничество. В сентябре везу тебя к нам в Армению, говорю как другу: рисуй мою улицу, мой детский сад, мою школу, мою маму.
       Капелька. Музыка началась солнечной капелькой. От глаз к глазам, отыскавшимся. Не для всех...
       - Ты красивая. Высокая. Не телом, имею ввиду.
       - Погоди. Серёжа, господин Шнайдэр спрашивает, почему в конце зала висит чистый белый холст в серебристой багетной раме.
       - Лариса, на нём я напишу тебя.
       - Правда?

    конец второй части

      

    часть третья

    Глава I

       И какое отвращение от жизни...
       Да почему в России жить-то не хочется человеку думающему?
       Талант, умное понимание жизни, - оно для мучения? И не для созидания редкого, людей остальных произведениями творчества вытягивающего наверх из бытового болота ежедневного, из жизни бессмысленной, животной?
       Талант в стране, где традиционно на кухне обречённым на пустоту, на провал голосом уточняется невозможное: - "Кто напишет статью о правде? Ну ты же подписываться не будешь, что в ней правда жизни?"
       В стране, где как человек творческий, редкий для мира человек государству ты не нужен для помощи ему и от него, и им разыщешься всегда для ограбления им, государством придуманными налогами, и им унизится человеческое достоинство твоё, в мире неповторимого, - опора крайняя - самоуважение, попробует сокрушится, но можешь им, чиновничьим скопищем представляемым, уничтожиться и физически ты, человек, созидательное торжество матери-природы...
       В городе, где вчера зашёл в многоэтажную контору местных правителей народного блага, в буфете поздоровался с кушающим холодец чиновником - в ответ вежливого, культурного "здравствуйте" нет, и нет ни слова другого приветного, - в ответ угрюмое разглядывание тебя и на таре угрюмой читаемое: "чего он со мной поздоровался? чего надо от меня? чего же просить будет? кем подослан поздороваться со мной? меня им в кабинете не заменят ли с понедельника, меня на пенсию наконец-то выбросив против желания моего? Культурные всегда опаснее дураков, знаю..."
       И дожёвывает угрюмая харя хрен с холодцом, холодец с хреном, жизни не радуясь, жизни боясь, а первее первого - лучшего в ней: преобразование через культурных, талантливых, умных и решительных.
       Ооо, страшнее умные раненого кабана на охоте, стаи волчьей, против ума пули нет, одного застрелить - семеро продолжателей объявятся... Против умных и думать нельзя перед ними, с лица всё тайное вычитают...
       Страна погибания... Да как здесь трава каждую весну нарождается, листвою свежей в обновлении продолжаются леса?
       Сначала. Только в творчестве и можно, - сначала.
       Вот есть отстранённое ото всякой пустоши шевелящейся счастливое прямоугольное поле, чистое пространство белого холста. Натянутого на подрамник, упруго-отзывчатого для прикосновений кончика кисти с набранным цветным продолжением души и мысли.
       Пишется, и девайся оно, остальное, мимо и дальше...
       Июль. Открытые окна. Чёрт с ним, обманом, лезущим изо лжи предыдущей, и четырнадцать лет невозможно получить от власти нормальную квартиру, не в коммуналке, - пахнет теплом пролитого по тополям, по липам дворовым дождя, а на холсте пишется бывшая зима. Может - будущая зима. Счастливое пишется, живущее в зиме. В России надо перебрасываться в будущее, в прошлое, в России опасно жить настоящим, оно не для художника, не способного рушить, убивать, уродовать, уничтожать живое.
       Вьюжное расширяющееся вздымание метельного вздутия над сугробом... Белым по белому в России умеет творить природа. И в неё бы попасть, в согласии побыть слаженном, не ступая поперёк...
       Пять дней назад в городе возле мусорного железного ящика нашли только-только родившегося ребёнка. Не успевшего умереть среди мусора. Люди развивались столько веков для того, чтобы так сделала двуногая жестокая сука? И после этого ещё жила бы, как все остальные люди, ещё и требуя, требуя уважения к себе? К тупости своей и напрасности в жизни?
       Обзор позора за неделю. А кто-то думал, будет плавное, скучное, кто за кого замуж вышел и чья жена с кем позабавнее повела себя?
       Пищи белым по белому, чистым наслоением по чистому цвету. Пиши лирику. Не заступая поперёк... Ты не в России сейчас, ты - в творчестве. Оно надмирно...
       И ты - в своей стране. Единственной, без отступлений от неё. Ни в сторону, ни в Галиполи, ни в Париж. То прошли другие, поранее...
       Белый на холсте город, русский, и с хрущёвками, и с плоскотой брежневских высокоэтажек, и с колоннами здания театра сталинского времени, и деревянные дома в один, два этажа, и краснокирпичные дворцы жилые дореволюционные, и дощатые тротуары тоже прежней истории в две, в три широкие доски, расчищенные от глубокого по сторонам, мягкого, чистого в негромком городе снега. Белые крыши...
       Россия, переданная тебе.
       Белый город душевной торжественности, залеплены снегом белые стволы деревьев, узорчатые белые, тонкие крайние по овалу высоких берёз ветки, прозвончатая тишина хорошего, нашедшего на город, сугробы дальние, наснеженные белые колпачки на высохших с осени природных цветах, и на каждом листочке засушенном, на стебельках выгнутых, - берёзовые горьковато-нужные дымы, из труб домов старинных сваливаемые мягким ветром на тротуары, на женщин в шубах до самого подножного снега...
       Те деревянные дома с приманивающими теплотой мандариновыми, рядом золотистыми привлекающими вечерними окнами, светящимися изнутри, со стенами дощатыми и бревенчатыми, за неторопливый век постоянного времени ветрами, дождями, солнцем, морозами отглаженные снаружи и выкрашенные природно, без сделанной людьми краски, в тёплое голубоватое почернение, мягкое для глаз, для настроения и рассерженного, и раздумчивого...
       С белыми полосками снега, протяжно набитого в закругление соприкасания стеновых брёвен, с чистейшими напушениями поверх карнизов, по выступам оконных рам, и здешнее зимнее по стёклам, закрытым широкими полупрозрачными пальмовыми изгибами морозных нарисовок, - и почему наоборотно среди зимы промороженной на окнах русских северных домов появляются пальмовые ветви? И почему сама природа, не знающая училищ и академий, и рисовальщик лучший, и живописец цветнейший? Не выкрашивающая тупую трафаретность чёрного квадрата, жестоко диктующего пустоту провала в разрушение?
       Творчество в городе, где из новостей главная - вчера пианино перенесли из первого здания института во второе...
      

    Глава 2

       Проклятое время, - понимал художник Столбов. - Нас приучали к подхалимству, к быдлячеству, к рабству, - ты не человек, ты полностью зависишь от нас, руководящих, - было в стране прежней позади трибунных речей на тему заботы о нас, о народе, и теперь они, бывшие поводыри народные на пути к светлому будущему, открыто разворовывают заводы, Фабрики, рудники, колхозы, универмаги и гастрономы, детские садики, санатории той, бывшей страны, а народ втискивается в нищету, и всё мрачнее делается общее психическое настроение людей, тоской серой собираясь над землями России...
       После многомесячной повторяемой пшённой каши, сухой, у меня появилась и колбаса, и ветчина, сливочное масло, сгущенное молоко, шоколад могу есть, нормальные сигареты покупать и самое главное, - масляные художественные краски нужных цветов, на сильно подорожавший грунтованный холст для живописи денег достаточно, но ведь у народа денег нет на продукты, как не было недавно у меня, на медикаменты, на воспитание детей, а их прежде родить и выкормить надо, а впереди вместо обучения со стипендией от государства обучение платное... и накапливается в народе понимание обмана, злость по отношению ко всей ельцинской сволоте, к самому президенту Ельцину, многолетнему секретарю обкома КПСС, сегодня на съездах в Москве воюющим с коммунистами, от убеждений партийных не отошедших, партию, как он, не предавших... Я никогда в той партии не был, но я никогда уважать предательство и не смогу, не так воспитан... И как жить? Когда разваливается страна, разваливается человеческое в людях, самому разве спастись?
       Горько и без спасения при переживаниях за других... Без утверждения прочного: у тебя во все стороны жизни будет хорошее...
       Столбов думал так здесь, в старинном русском городе, известном в истории страны и старинностью, и местом рождения председателей прежних, присталинских правительств, присталинских некоторых маршалов, - думал так в Москве, несколько дней назад одиноко ожидая кого нужно и из окон квартиры там, на Кутузовском проспекте, разглядывая тёмно-серый громадный дом, где недавно жили управляющие страной Брежнев, Черненко, Андропов, и власть сегодняшняя, ельцинская, содрала со стены того дома мемориальные доски в их память и честь, за что-то мстя им и через десятилетие после похорон.
       Предатели, понимал художник по картинам реальной жизни, почему-то особенно жестоки, особенно мстительны к тем, кому служили.
       Пишущий своё пространство времени хотел видеть, как есть, и видел, как есть.
       В стране прежней квартиры высших сотрудников центрального комитета компартии, членов самого центрального комитете никогда не показывали в кинохронике, по телевидению. В такой квартире он находился. Тут больше остального удивила раковина для мытья посуды на кухне, чуть больше чем в поездах пассажирских, чуть не игрушечная. Остальное - узковатый коридор, две небольшие раздельные комнаты, мебель как везде и у всех, конца шестидесятых годов, книги, доставаемые тогда в основном по блату или по должности, старый холодильник "ЗИЛ" - хозяин ничего не хотел менять, - московского изготовления, не заморский, и сама кухня немного больше кухни в любой хрущёвке, на метр пошире и в длину так же, с метр добавлено. Ваз, дорогих картин, скульптур мраморных итальянских, мебели карельской берёзы тут не висело и не стояло.
       Точно такие же, как в любой русской деревне, на стене в одной комнате висели портреты, подретуширование, фотографические, родителей хозяина квартиры. Серые фотографии в овальных картонных накладках, деревянных простейших рамах, покрашенных охрой, как полы в крестьянском доме, как деревянные крестьянские лавки. Наверное, перевёз от родителей, из деревни, неизменными...
       Может, другие вожди жили богатыми, может у них портреты родителей живописные, висели в рамах вызолоченных. Как это умещается в одном стакане - и горькое и сладкое, - в одном Кремле московском, страной руководившим, и воры и честные, и тупые и умные, и стойкие и предатели, и оставившие после жизни своей немного одежды, обуви, но страну мощную, и грабившие народ ещё до августа девяносто первого года, ещё числясь в партии, показываемой для мира честной и передовой...
       Товарищ Сталин подводил под расстрел подозреваемых в измене государству и маршалов, и чиновников партийных, и стал бы он преступником, расстреляв с судом или без суда предателя партии товарища Ельцина, секретаря партии сначала свердловского обкома, попозже московского? И стал ли Ельцин преступником, через разграбление товарищами цэкушниками, товарищами секретарями обкомов и горкомов - платой им такой, - обрушив до пыли прежнюю страну, где диктаторски всеми-всеми, и нянечками детских садиков полуграмотными, и даже людьми беспартийными руководила партия коммунистов?
       Тут белое а тут чёрное - в России не получается никак. Ни в Москве при разглядывании Кутузовского проспекта из квартиры бывшего партийного вождя, ни в деревне Чуевка, если думать умеешь.
       Перемешано, а местами ворьё, мразь всё равно кучкуется. Вчера какая паскуда приехала во дворец со скрипучим паркетом забирать пять миллионов, - вступительный взнос в масонский клуб Ротари, в русской провинции американский филиал, их подлоты запущенный коготь.
       Бухгалтерша лет тридцати с необразованным лицом жирной секретарши областного управления. На десяти толстых пальцах - как в придуманном кино, - два зачем-то широких золотых обручальных кольца, толстых, и два перстня, золотых, с камнями, пускающими изнутри искорки. Золотые серьги над серыми жирными щеками. Кучу бумаги, пять миллионов не поленилась пересчитать. И считала - как лично ей должны, а год не отдавали.
       А перед тем старался отвернуть Юринова...
       - Нет у нас в старинном русском городе масонов, не было и во времена Льва Николаевича Толстого, не Москва здесь и не Петербург с продажными князьями, идиотствующими от безделья, обманывающихся через воспалённое тщеславие. Через тех самолюбивых иностранцы проталкивали в Россию свои интересы, нам такое нужно? Тебя затягивают в обман. Смотри, кто полез в местный клуб Ротари, собранный месяц назад? Бывшие коммунистические начальники из горкома партии, из обкома. Что они знают о масонах? В партшколах им такие темы не преподавали. Выдвинули для масонского клуба цель: объединить усилия и сделать для народа хорошую жизнь. Уже водили в светлое будущее нас эти козлы, коммунизм построить через двадцать лет обещали. И что конкретно они придумали сделать для хорошей жизни народа первым делом? Открыть больницу для умирающих, неизлечимых, чтобы люди не дома умирали, а в той их больнице. Замечательная цель для хорошей жизни, молодцы, предатели своей страны! Когда их вешать начнут на берёзах?
       - Сергей, в Ротари собираются известные люди, высшие руководите ли областного города, самой области, и быть среди них мне надо... Я и не уверен полностью, и надо попробовать из их компании, с их помощью вырвать хорошие деньги...
       - Да ты что? Они зубасты, жестоки, а тот, кто через американское посольство в Москве сделал себя местным президентом масонов, отсидел за воровство в особо крупных размерах в воркутинских лагерях ещё при Брежневе. Вот увидишь, он соберёт деньги со всей компании и смоется за границу, купит себе дом в штатах. В тебе растравливают самолюбие их глупостью: вот, мы здесь первейшие люди, высшие-умнейшие, и приблизили тебя, на тайной ресторанной посиделки вместе пили... Не сможешь обыграть сразу всю звериную стаю, деньги тратим зря. У нас самые опасные бандиты - кабинетные чиновники.
       - Я их переиграю, я не из зажиревших...
       - Антон, не будь рядом с поганью? Ты должен знать, масоны в истории прежней втихую, тайно творили заговоры, подвигов во славу России за ними не записано, в сорок первом под Москвой они насмерть не стояли. И клуб Ротари появился с помощью американцев, лучших наших друзей. Спят и видят, как нашу страну дотла уничтожить. Сейчас на Россию опять набросилась всякая погань, как вши на больную собаку. Все предатели из местной пятой колонны собрались в этой куче, а тебя зовут, чтобы деньги вырвать из нашей фирмы себе на особняки, плевать им на людей. А вдруг переменится власть? С тебя спросят на всю катушку.
       - Власть перемениться не может, в девяносто первом году предательство шло из самого Кремля...
       - У нас - Россия. У нас утром проснёшься - и погода переменилась, и власть. И зачем с поганью в одних делах быть? Ох, тоска...
       - В том-то и дело...
       - Только бы тоска от такой жизни, а то и противно разуму. Вчера зашёл к одному из замов губернатора с деловым нашим письмом, он сидит, разглядывает принесённые секретаршей разные пирожные на одной большой тарелке, выбирает глазами, что сожрать и мне жалуется: - "я был слесарем на фабрике и не виноват, что стал высоким начальством." Уже во фразе умственная убогость, страх перед действительностью, а лицо его по интеллектуальной наполнености - голенище женского сапога с ним рядом выразительнее проработкой эстетической. И такие правят русской областью размерами с европейскую страну, такие - над нами: как захочу - туда и поворочу.
       - Ничего-ничего. Пока смутное время, пока государственной чёткой политики нет. Мы сами себе хозяева, без чиновников и без губернатора. Я в Москву на "Волге" сгоняю туда-сюда, за сутки обернусь, а ты дела веди.
       Повёл.
       Пришёл в кабинет осторожный в движениях, вежливый актёр драматического театра, скромно узнал, можно ли и ему чашечку кофе, - "я не помню вкус кофе, верите?" - посмотрел в сторону блюдца, - "у вас и печенье есть, и мне взять можно?" - погладил принесённую папку бумаг...
       - Я к вам как к деятелям, занятым сохранением искусства. Точно, точно вы сказали, театр разваливается изнутри. Я не знаю, на что жить, какими внутренними силами изображать на сцене радостные нюансы, что зрителям передавать, когда сам в провале и нахожусь по настроению пониже нуля. За квартиру я не плачу второй год, мне - нечем. Не знаю, как со мной поступят, наверное электричество отрежут и воду перекроют. Моей зарплаты хватает на пропитание, только на скудное пропитание, и я не жалуюсь, я рассказываю, как есть. Я не знаю, что будет впереди. Может, меня за долги из квартиры на улицу выгонят? У власти сегодня люди бессердечные, я понимаю по их действиям. Некоторые у нас из театра ушли в коммерцию, одна актриса вернулась в медицину, но я - актёр, я ничего в жизни не могу и не хочу помимо театра. Вы ради бога не подумайте, дорогие мои, я пришёл не деньги просить. Присутствующий ваш референт, или помощник - ну, я не знаю, - объяснял, вы помогаете выживать культуре. Да, унизительное слово, выживать, извините, но что говорить? Мне нравится называть события точно. Тут, в папке, дорогие мои, стопа листов, они переданы мне вдовой нашего старейшего актёра, недавно похороненного. Тут страницы дореволюционного издания сонетов самого Шекспира, я не знаю, из какого издания они взяты.
       - Но до семнадцатого года Маршак и Пастернак Шекспира не переводили?
       - Точно, точно. Нам в Советском Союзе не рекомендовалось, запрещалось, правильнее если сказать, знать Шекспира помимо их переводов. Смотрите. Листы зачерненные, копии сделаны на самом первом копировальном аппарате, при Хрущёве ещё, может быть. А переводы? Кто переводил? Лихачёв В. Случевский К. Фёдоров А. Мазуркевич В. Граф Мамуна.Червинский Ф. Щепкина-Куперник. И, извините меня за такое выражение, авторы другие. Штампованное, газетное выражение. Имён я не знаю, но- слушайте. Вы можете найти знающего профессора филологии, восстановить имена переводчиков и сделать прекрасное издание, семьдесят лет скрытое от нашего народа. Я обещал старому актёру перед его кончиной, беру папку именно затем, чтобы сонеты до народа донести.
       - Давайте вам заплатим за участие в подготовке издания?
       - А я тут причём? Я не переводил, не редактировал. Я пообещал, и сохранил.
      

    Глава 3

       В городе останавливались, сваливались в безработицу самые крупные, надёжные прежде оборонные заводы: зарплата высокая, санатории, детские садики свои, летние лагеря отдыха детей, квартире выделялись по очереди лет через десять, бесплатно. Теперь детские садики продавались под магазины, ресторанчики кабинетному ворью, строительство квартир застыло на разных этажах, а рабочие требовали зарплату за пять проработанных месяцев перед проходными.
       На окнах магазинов и гостиниц, на окнах первых этажей жилых домов, и этажей третьих, седьмых, - любых, кто где боялся бандитов, - повисли металлические решётки, как на здании городской тюрьмы, раньше. Их по ночам срывали грузовиками и выносили ценные вещи. Начали появляться невиданные прежде металлические двери, запори на входе в подъезды жилых домов, кодовые и электронные замки. И в газетах - телефоны проституток, в открытую.
       Город затягивался во всеобщее обнищание, в грабежи на улицах и убийства в квартирах конкурентов по спекуляции, в растерянность людей честных, привыкших жить для блага своей общей ещё вчера страны. Прежней, распавшейся.
       От подлости людской в стране новой со всей гадостью, вывороченной наверх московскими и местными устройщиками нерассказанного ими иного светлого пути жить не хотелось.
       Жить получалось - по-человечески, с сохранением совести, - в варианте отстранённом, спутниковом: я летаю по своей орбите, а что вы там, на земной поверхности вытворяете - не достаёт до меня. Никак.
       Кабинет с давнишней мебелью во дворце с дубовым настоящим паркетом, сохраняющим и собой историю страны, рассохшимся с пятидесятых годов заканчивающегося века, с утра и дирижёр оркестра, пришедший искать денежную помощь музыкантам, и артистка, певица с почётным званием, с мыслями, как ей организовать концерт и заработать, художники - ремонтируемую церковь намерены расписывать а деньги за работу получить здесь, Лариса, дозванивающаяся до Ярославля, немцы должны оттуда приехать на переговоры - в дверь приоткрытую заглянул фотографно, посмотрел в глаза внимательно, без слов вызывая в пустой коридор, - Столбов понял, что видит давно жданного, и вышел для разговора не для всех других.
       - Я Борис Ка, - обозначил себя незнакомец, интуитивно понятный художнику Столбову.
       - Киря?
       - Я - Борис Кирилов, - ограждая себя достоинством, поправил, предлагая и требуя называть, воспринимать культурно, не по-блатному.
       - Не обижайтесь, обидеть я не хочу. Говорили мне, есть авторитет такой, как я переспросил.
       - Да, я авторитет, я в законе, - посмотрел Борис в глаза, вычитывая впечатление. - Я контролирую весь центральный район города, мне платят все, кто тут держит фирмы, торговые точки. Ваша фирма чего делает?
       - Да вот сидел сейчас с певицей, с дирижёром оркестра, и вместе придумывали, как заработать на жизнь деятелям культуры с нашей помощью. Мы устраиваем концерты, начинаем издавать книги современных местных авторов, помогаем студентам училища искусств, стипендиями, кто из деревень и вытягивает на родительской картошке. Люди живут на пределе нищеты, те, кто не бросил заниматься творчеством, русской культурой.
       - Вы не сумасшедшие, часом? Я обидеть не стараюсь, но говорю напрямую...
       - Так получается... судьба, предназначение, кому что предопределено...
       - Я понимаю, я читать люблю изотерическую литературу, - выложил неожидаемое Кирилов. - Говорят обо мне за спиной: авторитет, вор в законе, коронованный, ну и что? Нравится мне другие способы жизни, другие миры искать, там, - махнул, - где Шамбала, где отчаянья от тоскливой бытовой жизни нет. Ты правда тот художник, чья выставка в центральном выставочном зале недавно открывалась?
       - Правда. Моя выставка, полностью авторская.
       - Ты можешь мне подарить картину? Подаришь? Мечтательную? Мальчишка на ней смотрит на радугу, и вокруг него васильки мелкие, луговые? Как в детстве я видел. Я купить могу, ты не думай, не отбираю, а кому-нибудь сказать - мне художник сам подарил, ты знаешь как шары выкатят? Если уважаешь, само собой, подари?
       - Подумать нужно и подождать, выставка ещё не закончилась.
       - Подаришь? Меня ты не опасайся, я не отбираю, базара нет, не гнусный я, и понимаю, без души не подарок. Я на открытии твоей выставки ходил - ни фига себе, думаю! Кругом страну грабят, чиновники втихую заводы делят, воры, стрельба, менты за всё баксы требуют, козлы разные что ни попадя в свои норки тащат, а этот художник сидит на своём месте, картины пишет. С ума сошёл, что ли? Нет, думаю, знает что-то тайное. Или святой, или сильно умный. С ума сошли те, кто козлы, кто собственную страну уродует, как маму свою родную за то, что родила. Они друг друга стреляют, подставляют под тюрягу друзей запросто, а кто и выживет - чего они от жизни добились? чего они думали, пока в силе были и до старческой хилости головами не дотянули? Ты - пиши. Ты не переставай писать, Шамбала в душе тоже, в правилах жизни духа, Шамбала тому открывается, кто живёт через душу, я знаю, я читаю много книг изотерических, мне в сторону ту раздумывать - милое занятие, дорогое. К вам приходил кто? Ну, - призамялся на развилке между Шамбалой и улицей, - из нашей братвы?
       - Нет. Сам удивляюсь, ведь находимся на виду, в центре города...
       - Подтверждаю, судьба тебя стережёт. Придёт кто другой из братвы, потребует платить, раз тут находитесь, скажи любому: меня крыщует дядя Боря, передавал обращаться к нему. Отлипнут в момент. А мы с тобой, будет у тебя желание, посидим в тишке, пивка попьём, я тебе о Шамбале порасказываю, о деревне моей, детство там было, ты свойский, ты чего происходит понимаешь изнутри...
      

    Глава 4.

       Вообще и потому ещё - сны всегда разглядывались цветные и понимались разумностью, - творческому человеку Столбову нравилось по ночам жить и во снах, в пространстве времени уплывая и в неизвестное, могущее быть когда-то, и в недавнее, легко соглашаясь переплывать назад.
       Когда звали предлагавшие и чувствовать во сне, и запахи различать там же...
       Он помнил, во сне хотел плавать, разговаривать с мудрой рыбой-рыбой, обсуждать с ней, чего разумом не разобрать на части составные до понятливости, обсуждать противоположное рациональному, противопоставление четвёрке после умножения два на два, обыденному, скучному, - задул летний слабый ветерок, показал автобус, едущий через лес за городом, и его в автобусе, сгружаемо говорящего Ларисе: наконец мы в стороне от людей, со всеми просьбами, и короткими и побратимыми рассказами о жутком в жизни, в стороне от проклятого телевидения, глупостями пакостящего хорошее настроение, и радио здесь нам не расскажет, в какой стране сегодня взрывом уничтожили единственные жизни ста двадцати семи человек. Мы смылись ото всех в родное, в природу... В не отдельное от нас.
       Показываемое во сне одновременно изображалось живописной картиной в плоской струганной раме, и во сне обдумывалось, может рама нужна золотистая, багетная, а может смешать несколько красок и раму выкрасить, багетную, в буровато-зеленовато-коричневую мягкость, бархатистую, желаемую для мягкости душевной, цвет улавливающей за видением глаз?
       Видимая со стороны и чувствуемое одновременно, нормально для сна и человеческой жизни, там, в обыкновенном обшарпанном автобусе, Лариса в ответ на слова его двигалась щекой по плечу, пробуя не просыпаться от дремоты среди соснового усыпления другим воздухом и соглашаться, так, двигаясь щекой и рукой одной удерживаясь за него, проведя её за спиной до плеча с той его стороны.
       Без людей остальных они вышли на остановке за лесом, без людей они шли, более и более возвышаясь над дорогой внизу, над кустарниками приречной низины, над синевато-зеленоватым сосняком, над запрудой, и там, выше, на длинно-раскидистом бугре, на высоте той стояли рядами дачи, однотипные, советских проектов, маленькие размерами и высокие двускатными треугольниками чердаков, внутри превращённых в комнаты. Тогда, лет десять назад, в Союзе дачи разрешали строить только одинаковые, в стороне от столичных...
       Без людей начинался тёплый вечер среди зелёных деревьев дачных, среди малиновых пышностей и пахучих круглых кустов смородины, без людей, в городе оставшихся, голоногая Лариса расплывчато переходила между зелёными пахучими грядками, засаженными весной её родителями, и без людей нужно, спокойно лежалось на деревянной скамье возле теневой стены домика, - полудремалось, думалось, как мягко тонется в тишине, в стороне от ужаса современной разрушительной истории страны, и то во сне, то не до конца отчётливо зажигалась радуга над брызжущей водой, - загорающая Лариса поливала кусты, грядки, солнечный тёплый летний воздух, солнечно прогретую себя, задирая резиновый шланг с душевой лейкой на краю вверх, фонтаня воду над собой...
       Двигались изнутри себя серо-белые вздутые облака, двигались широтой зелёные полосы разросшейся малины, перемещалась между грядками Лариса, шевелились обрызгиваемые круглые кусты смородины, малюсенькой серебряной сигаретой как по струне скользил по пространству космическому аппарат с космонавтами, двигалась по верхам дощатого штакетника дымчатая пушистая кошка, подпрыгнувшая из цветов той, соседней дачи и ставшая нужной в картине ласковой приятностью - пусть мир в меня входит, - чувствовалось и размышлялось и во сне, и при разглядывании предвечерней солнечности, и грустно тревожилось об отсутствии сейчас белого холста, красок и кистей. Тем более, на сине-зелёные пространства дачных растений начинала разливаться малиновая солнечная предзакатность.
       Прилетели брызги воды.
       - Не спи, творец, красивый закат сегодня! - подпрыгнула, взмахнув руками на стороны, обязательная здесь.
       Зародив в себе состояние, он вдогонку догадался, напишет картину... легчайшая взлетевшая обязательно нужная в живописи должна светиться, пахнущая нарожденными ягодами малины, густотой самых серединок ромашек, полевой сурепки, торжественных георгинов... и шёл за ней в дачный домик вплотную, чувствуя природные запахи, вместо платья обернувшие её.
       - Здесь кухонька, есть электроплитка, духовка, тут у нас комната, родители обычно в ней живут, а - подняла лицо на малиновый свет, натекающий через открытый люк на узкую лестницу и заподнималась по ней в малиновое, - видишь, комната на чердаке побольше и как палатка, с косыми стенками, матрасник набит сеном с близкого луга, травой прогретой пахнет... тебе так, по-простому здесь спать понравится? - запуталась в слогах последнего простого слова, прикрываясь веками над резковатым дыханием. И ему, знающему, что за этими полукруглыми обтягами загорального лифчика, что за тонкой плотной тканью загоральных плавочек, ему, надоевшему себе плутать в желаниях-размечтаниях, знающему невозможность обиды её, своей, своей нужной, осталось... он опять удивился, как красиво тело почему-то смутившейся, обледеневшей щеками вокруг горячего рта, толкающего губами в губы и отвечающего закрепом крепчайшим, - пятерня раскрылась, врезалась в тёплость волос снизу к затылку, приструнила, привытянула струночно в воздух над полом, развернула и заставила оторваться ото всего и сразу, сделаться природой древнейшей, с горячим воздухом, бросаемым из ноздрей, с натискиваниями отпорными, будто, победительными, словно бы, и простительными, и пустившими края мизинцев желтоватых ступней в дрожь...
       - Даааа, - вернулась глазами к глазам сюда, в малиновый треугольник чердака, - а переживала - не любишь меня...
       - Когда любят - так дела делают.
       - Сам придумал?
       - В деревне один человек мне сказал, с год назад.
       - Память хорошая, всегда запоминай народную мудрость, - сказала губами в губы, припечатав услышанное и обняв руками, не нервными теперь. - Ооой, - потянулась сразу во все стороны, скрипя сеном под узким телом, - жить-то как хорошо стало в радости на тебя, и не нагляжусь...
       И как быть человеком, достойным самоуважения и следствия от самоуважения - желания жить распахнуто, и жить в такой твоей, но чужой для тебя стране?
       Так-то вот, пешком передвигаясь в сторону работы, задумаешься, - ты здесь родился, здесь живёшь, ты чего, кроме паспорта, имеешь от своей страны? При Хрущёве в Кремле крестьянам и паспорта не выдавали, утверждая коммунистическое рабство, для - удивительнее всего, - строителей замечательнейшего человеческого общества, по теории, для строителей самого коммунизма... Рабы способны построить самое свободное в цивилизации общество? Под руководством палачей, в тридцатые годы умертвивших миллионы живых людей, родившихся свободными?
       Твоя страна...
       Страна, где прежде чем жить, надо прочитать честную жуть воспоминаний побывавших в лубянской подвальной тюрьме, в издевательствах русских над русскими в лефортовской, в сухановской тюрьме, поверить рассказам выживших в карагандинских, тайшетских, вятских, норильских, магаданских лагерях, припомнить, кто из родственников там погиб, помянуть честного Варлама Шаламова, не попросившего в унижениях нобелевскую премию за великие рассказы свои, надо запомнить из книги Николая Краснова суть, высказанную начальником госбезопасности Меркуловым: - "нам рабочие руки, бесплатные руки нужны." И подумать, а почему коммунист-палач стеснялся слов прямых, не сказал "рабы нужны"?
       Страна, где недавно передовой из передовых начальник местных коммунистов между матерщиной в своём кабинете орал: - "Мы научим вас не думать и не лезть со своими предложениями, психушки у нас вовсю работают!"
       Горькая твоя страна, на всём историческом пространстве времени пробующая и не умеющая освободить народ от рабства...
       Где мать пожаловалась на невозможность одной прокормить, одеть, обучить троих своих детей после гибели их отца, а ей, вместо помощи от страны, предложили детей родных отдать на сторону, в детский дом...
       Да кто же ребёнку нальёт тарелку супа, оставив его при родной матери, и положит его спать на выглаженную, выстиранную простынь, а укроет тёплым одеялом посреди домашнего запаха, в стороне от детдомовской тяжкой казармы?
       В такой стране...
       Да кто же честные слова скажет трудящемуся и заплатит ему вовремя, день в день, и не отберёт через выдуманные налоги девяносто восемь копеек с заработанного рубля, если само то, что называется государством, грабит самым первым, первее уличного бандита? И что же является видимым признаком государства кроме своры гражданских и военных чиновников, за счёт угнетаемого народа имеющих лучшие квартиры, отделанные дорогим деревом, паркетом и коврами поверх кабинеты, автомобили с шоферами, компьютеры на любом столе, без надобности, из-за моды, зарплаты, премии, дешёвые путёвки в дорогие санатории, бесплатные поездки поездами, самолётами, бесплатные банкеты, взятки сразу суммой на банковский счёт, - а умы, а совести где?
       Художник, творец, знающий создавание мира с чистоты изначальной, знающий пересоздавание мира человеческого при уводе в сторону, при ошибках, просматривал и вчерашнее, и накопленное людьми начальными, людьми пространства времени нескольких прошедших веков...
       Вчера после разговора с Москвой по телефонам столичным, разным, смотрел в окно - на скамейке под толстыми столетними липами целуется с женихом юная секретарша, печатающая всегда с дикими ошибками. Заменить её на грамотную - объяви, и очередь выстроится, а чем она будет зарабатывать на пропитание? На что ей одежду покупать?
       Гражданская война может начаться в любой день, коммунисты злобного Ельцина в Москве жмут по всякому, а юная девушка целуется... Правильно делает, надо в живое идти, надо в сторону от гнили сумасшедших стариков-алкоголиков, гниющих заживо с совести, пусть они и президенты...
       И психика, как быстро психика у иных рушится, будто они и в тюрьме, и в голоде, и казнить начнут завтра... То же самое полнейшее отсутствие уверенности, что и завтра жизнь продлится нормальной...
       Высокая, узкотелая, красивая холодными глазами студентка, весной закончившая институт, экономистка, взятая сюда по просьбе кого-то там, нужного для подписей договоров в коридорах чиновничьих, - куда-то все разошлись, разъехались по делам, - заходила по кабинету в раздражении, перебрасывая состояние своё на Столбова, психованное - на спокойного:
       - Сергей Владимирович, вы директор, я боюсь с другими говорить, послушайте меня. Я боюсь, боюсь, сутками боюсь!
       - Кого?
       - Мирное время рушится, в разных странах начались войны. У нас страна обрушилась. Я много лет училась - зачем? Кому нужны мои знания? Заводы, научные институты закрываются. В городе бандиты стреляют людей, насилуют девушек. Вечером на улицу выйти нельзя. Я живу со своей бабушкой, ей семьдесят три года. Не принесу деньги - будем существовать на её скудную пенсию. Мы жили на хлебе и воде, я боюсь, я не хочу. Вдруг меня изнасилуют? Погибну, не стерплю. Вдруг застрелят бандиты, что станет с моей родной бабушкой? Она держится за меня...
       - Да с чего ты взорвалась? Мы зарплату выдаём ежемесячно, ты получала и будешь получать, да? Бандитам не до тебя, успокойся, их деньги интересуют. Почти всем сегодня жить плохо, а когда закончится дурное время - никто не знает.
       - Я и хотела повторить, никакого будущего впереди, никакой надёжности! - заходила, засуетилась, то прижимаясь телом к стене, выглядывая в окна на деревья, то садясь и резко взвинчиваясь из кресла узкой рыбиной, выдернутой из нужного для жизни нормальной. Может в тюремной камере становятся люди такими, разыскивая выход фарфоровыми голубовато-серыми глазами, остановлено-безразличными даже по цвету, до сорваности, до выгибаний маятного тела, взвинченного изнутри, - то бедро выделяемо на сторону, то спину дугой и груди отчётливо вверх...
       - Меня воспитывали в школе, в институте - вы, молодые, призваны созидать, вы будете строить светлое будущее. Институт закончила - со всех сторон облом. На перспективную работу по специальности не устроиться, кандидатская диссертация нужна вместо туалетной бумаги, квартиру по месту работы бесплатно, как раньше, совсем не давно, не получить, цены на продукты, на одежду прыгают и прыгают с самой горбачёвской трепотни. Сергей Владимирович, почему нас уничтожают развалом более-менее устроенной прежней жизни?
       - Я не Чубайс, в Америку на консультации не езжу, но вижу вот как: нашу страну грабят, уничтожают по всем направлениям. А мы - лишние, мы мешаем грабить только тем, что живём тут, в своей стране. Ещё и пробуем сопротивляться, сохранять современную русскую культуру вокруг себя, где живём. Видела, договор подписали со студентом консерватории, начали ему хорошую стипендию платить от на шей фирмы? В зажравшейся Москве нашему земляку помогать отказались соровские Фонды... Переживём эту войну нового типа, войну против нашей культуры, против народа, умно придуманную, а там посмотрим, кто в будущем человеческой цивилизации нужнее, Гайдары с Чубайсами или мы, остающиеся на своём месте.
       - Вы - мой директор, я согласна и понимаю, - завернула она - почувствовал и интуицией, - странновато, - да, в вашем поведении много надёжности, вы умеете помалкивать и своё дело делать, добиваться умеете. Я понимаю. Мне, чтобы не оказаться неожиданно уво-леной, пока мы вдвоём, скажите, когда ночь провести с вами? Мы взрослые люди, я рассчитаюсь за своё устройство на работу и оплачу собой наперёд.
       - А откуда уверенность, что так нужно сделать?
       - Мне объяснили, такая жизнь, платить нужно собой, - остановилась на полушаге.
       - Такая жизнь, такая скрытая форма рабовладения, современного крепостного права, да? Я не могу сидеть здесь для сохранения культуры и одновременно уничтожать ваше личное достоинство. Мы не говорили насчёт ночи вдвоём.
      

    Глава 5

       Нет, ну хорошо тебе, когда деньги есть. Совесть приглушается, сухая пшённая каша позабыта, и что на улицах, в домах города - не дотрагивается до настроения твоего. С деньгами и грустный утренний дождик видится за радость.
       Помощник рассказал Столбову, кто ему звонил за утро пять раз, "я почти губернатор, один из основных заместителей, генеральный ведущий специалист". По разным телефонам Столбов разыскал в городе Оринова и приехавшую сюда с московского Кутузовского проспекта к другу-директору Ингу, молодую женщину, внучку одного из бывших сотрудников самого центрального комитета, управлявшим прежней, недавней страной. "Обязательно поедем, он нам потом подпишет документики нужные, - сказал Антон Ильич, - тем более, его день рождения, забыть ему не получится, кто материально помог отпраздновать, ну ты понял?"
       В две машины Столбов собрал московскую гостью и обнимающего её беспрестанно Оринова, Ларису, - в дальний район на реку поедем, предупредил, и в час дня поджидали у подъезда жилого дома в обозначенном искавшим с утра квартале города, где жили бывшие обкомовцы. "Суки поганые!" - написал кто-то красной краской на белой стене лучшего дома, а кто-то покрасил белым поверх, но прочитывалось мнение, обнародованное не в газете и без цензуры. "Не любит их народ" - показал дымящейся сигаретой Антон Ильич, улыбаясь на прочитанное. "Вы, Антон, на глупости внимания не тратьте", - за подбородок двумя пальцами повернула Инга его лицо к себе.
       - Взял! Главный документ взял! - махнул водителям красными корочками чиновник. - Я почти губернатор, проезд по области без проблем. Должен напомнить, проводится декада безопасного движения, а нас ожидают друзья на районном посту автоинспекции в два часа, туда - стошестьдесят, так что жмите до упора, ребята, с гаишниками разговаривать буду я, если что. Поехали, друзья? В добрый путь?!
       Он толсто прошёл и сел в первой "Волге" уверенно на первое сиденье, и в машине той поехали Оринов с Ингой, обнятой на заднем сиденье.
       - А почему мы не заехали за ним прямо в областное управление? - не поняла Лариса. - В управление губернаторское?
       - Да вы что! - не отвернулся от дороги водитель. - Чиновники следят друг за другом, губернатору доносят. Он среди рабочего дня уехал куда-то с кем-то - нашепчат, и с должности выпихнут в два счёта. Я прежде одного секретаря райкома возил, видел... Его на семейный праздник пригласили, напоили здорово, на выходе встретили менты - в вытрезвитель, а с утра он уже не начальник района, привет, и не пишите жалобы, а то из партии исключим. Между прочим, подлянка при Горбачёве была. Кругом первые кооперативы, те ещё, под видом комсомольских и партийных, воруй да без оглядки, свои кругом, а его выкинули, с кем-то не поделился. Глядите, мчат они... у меня сто десять - и едва не отстаю. Видать, шеф этот любую милицию в момент скрутит, не тронут нас. Сергей Владимирович, мы в район зачем едем?
       - Сам не знаю. Про каких-то районных артистов он говорил, районных предпринимателей, вместе просил увидеть их проблемы...
       В открытые окна передних дверок врывался гудящий горячий ветер, смазанные в полотно сочной зрелой летней зеленью леса по сторонам асфальта пахли стволами и листьями, сосновая воздушность лёгкого воздуха воздушила и настроение, отбрасывая трудное, и никаких, никаких забот знать не хотелось, понимал Столбов, отслоено ото всего покачиваясь вместе со всеми на неровностях дороги.
       У знака въезда в районный городок возле поста милиции их на самом деле ожидала компания возле автобуса, и сразу после радости районных людей, дождавшихся "дорогого гостя", поехали за их автобусом по мосту, по берегу направо, в сторону от городка, от народа, в тишину и вольность природную: белые облака по голубоватому небу, пахучие сосняки, песчаная полузабытая людьми дорога, поле попоясной голубоватой ржи, берег неширокой, неспешной реки...
       - Вот наше место, давно его мы приглядели, - остановились районщики на поляне, на низком берегу реки, травянистом и песчаном у воды. - И кострище наше здесь, и река чистая, спокойная. А рыбу ловить не надо, - вынесли из автобуса ведро, набитое влажными широкими шевелящимися карасями, - вслед за ящиком водки. - Рады мы встрече, рады мы отпраздновать день рождения нашего любимого начальника, любимого помощника в областной власти!
       И мужчин, и женщин из районного начальства прибыло человек под пятнадцать, ох и активных, - мужчины выносили ящики с продуктами из автобуса, рубили сушняк для костра, сельские широкотелые женщины крошили редис, зелёный лук, петрушку в большой эмалированный таз, подсаливали, поливали сметаной, - на всей коврово-зелёной поляне кто чистил рыбу, кто нарезал буженину, копчёную колбасу, солёное заперечное сало, хлеб, а ближе к растленным скатертям протирали стопки, откупоривали бутылки с красным вином, разливали водку в гранёные стаканы, усаживались на пушистую траву...
       - Какие они у вас приветливые, - говорила довольно внучка кремлёвского чиновника и Оринову, и Ларисе, и Столбову, - поразительно приветливые, не непорченые важностью люди. Я отдыхаю внутренней распахнутостью, и мне навстречу от них идёт живая сила, раздельность!
       - Смотрите, какой здоровенный костёр развели! И шашлыки будут? - переспросила чиновника. - И уха, и шашлыки? Да съедим ли? - выгибала брови и поясницу удивлением.
       - А как же, а как же...
       - Под водочку да на поляночке, да на бережочке после купания...
       - На природе легко, за приезд выпили и не заметили, да же?
       - Между первой и второй перерывчик небольшой, - зазывал наливать заново в стаканы здоровенный по плечам и росту баянист, отставивший на пока баян под берёзу, в сторону от жаркого костра. И заново в речах зарассказывали, с перебивами, насколько человек замечательный примчавшийся чиновник, как "с восторгом ваши "Волги" мы угадали издалека!"
       На солнце, на мягком тепле серединного лета народ пораздевался, требовали и купаться, и "сначала хорошенько посидеть", - в ведро кипящей ухи выбулькали полную бутылку водки, от костра отгребали угли, складывали в железный короб, для шашлыков на потом, стукались стаканами и закусывали, говорили торжественнее, подходя к широкому, толстому белому телу чиновника, бесплечному, физически, по-мужицки не работавшему никогда. Он, бедный, вынуждаемый пить за каждый тост, косел глазами быстро, как в придуманном кино, и ноги расставлял пошире, раскачиваясь над муравистой травой без удерживаний одеждой вылезшим на стороны и повисшим над трусами выдутым белым пузом с рыжей редкой шерстью. "Я почти губернатор, выпьем, мои сельские друзья, я вам благодарен за ваши подарки, за праздник на природе, сделанный вами, взаимно буду пробивать в областном руководстве ваши интересы под пять процентов личного интереса, для вас всего под пять процентов, учтите, а где наша уха? Караси сварились? Зелёным луком посыпали? А перчиком? Наливайте всем, выпьем под ушицу!"
       Съедаемая уха, сваренная с влитой водкой, растягивала его глаза в китайские щелочки и деревянила лицо.
       - Не засыпайте, - просили сельские, - песни сейчас попоём, а вы сюда, в тенёчек под берёзу, а вы зайдите на мель в речку и пообливаем вас, освежим водичкой!
       - Друзья, а я не утону? Так, кто? Показывайте, где мелко.
       Река здесь оказалась с чистым песчаным дном, глубеющая постепенно, до большой воды на середине доступная по грудь и по плечи протяжной ровностью, не сильно разлитая до того коврово-зелёного берега, тоже с отдельными красивыми берёзами. С тёплой прозрачной водой.
       - Дееевушкаааа плаааачиииит над быстрааай рееекоооой, - многоголосо тянулось с берега под дёрганую музыку баяна.
       В медленной реке девушки не плакали. Здешние с разбегу шлёпались на воду, и молодые и пожившие их растолстевшие предшественницы, барахтались на мелкоте, выдразнивая мужчин зазывами в реку. Московская внучка с Кутузовского проспекта, из дома с кремлёвскими квартирами, свободно-весёлая после бетонной Москвы на траве-мураве, грудастая, с широким задом, рвущимся из плавок выгнутостями бёдер, среди берёз и солнечности естественной наверное переменилась на роскошь свободы полнейшей. Прыгая по плечи в воде, обнимала "своего" руками, вдавливалась грудями в навстречное, запрыгивала, обнимала его ногами, взмахивая пятками, блескучими, отпадывала на спину, подгребала, раскидывая возвращённую свободу смешинками, крутилась, нарошно уворачиваясь от присватывающих рук и их телом в воде разыскивая, в них вжимаясь самыми нетерпеливыми местами, громко отказываясь уплывать на тот берег.
       Загорающая стоя девушка Лариса нагнула голову, погладила плосковатый живот вокруг вдавленного кнопочного пупка, и по-бабьи, по-деревенски откровенно вспомнила: - "ой, хоть проверить надо, может кого зародил ты мне, Сергей? Нет, что ли? А пошли на поле ржи зародим, как делали древние греки? И силу земную детёнышу сразу из солнечного дня наберём..."
       - Сегодня для взрослого невозможно жить и порядочным человеком остаться, не вором и не подлецом...
       - Да ну насколько ты серьёзный! На природе мы, в весёлой компании! Айда! - потянула резким рывком в реку. - Ты в воде успеешь за мной? Поплыли против течения, насколько вытянем? Гляди, вода чистая... Плыви, плыви, побудь в стороне от лабуды серьёзной!
       Они плыли. Лариса весело показала глазами, бормотнула губами в воде. В стороне от костра и ухи толстый, белотелый чиновник, "почти губернатор", за кустами шиповника возился на широком теле прихваченной местными для него тётки.
       Над вольной природой медленно, медленно кружилась вольная длиннокрылая птица.
       На вольной природе они лежали среди длинного поля голубоватой на середине лета высокой ржи, не друг на друге, не "делая любовь" жадно и пошло, - птица видела их сверху, - они лежали голова к голове, раскинув ноги и руки, уплывая лицами в синее, купольное и особенно синее в купольности небо, они молчали, оторвавшись от людей и стаканов с винами-водками, от редисок и сваренных рыб, от скучности жратвы, от напрасности жратвы, от тусклого в жизни, потому что свет небесный, обливший их теперь вместо воды, отрывал от постороннего и время другое показывал, - бездонное наверху пространство жизни, пространство времени в чистоте...
       - Говорят, свиньи видят небо только один раз, когда их заваливают на бок и режут.
       - Фу, как страшно.
       - Страшно, зато точно. Подумать есть над чем. Сколько народа у нас живёт ради добычи квартиры, покупки машины, какой-то бытовой ерунды вроде холодильника, ради зажать в кустах и поиметь чужую женщину, а где главное? Где большая цель жизни? У многих - в пустоту, и мне их жалко...
       - Что им делать? Не все же такие, как ты.
       - Не знаю. Не знаю. Всем не объяснишь, что делать. Догадываюсь - человек должен быть человеком, человек должен жить не ради пустых, для меня, вспомогательных для быта вещей. Умно, умно надо жить, в небо смотреть, в далёкое и светлое. И стремиться к светлому, тебе ведь нравится радость... Оно - одно и то же, в радости всегда светлое, а светлое продолжено радостью.
       - Сергей, ты сегодня не радостный. Тебе и река, и мягкая природа не помогают.
       - Не говори никому, у Оринова семьи больше нет. Жил как принято у людей: жена, три сына, четырёхкомнатная квартира, книги, машина. Я не жму на него с расспросами, но печально за него. Теперь - женщина из Москвы, ого, обалденно для провинциала, и будет она, чувствую, пока мы живём с деньгами. Побыла, и отбыла с хорошей суммой к себе на Кутузовский проспект в дом напротив, где раньше Брежнев жил. Рухнула позади Оринова основательность, у него в личной жизни, и нашедшая его личным финансовым карманом на серьёзное к нему отношение не пойдёт. И рушится наша финансовая прежняя... ну, не будем дальше?
      

    Глава 6

       Лопухи по пояс, крапива по грудь, сурепка на газонах, вода, широко текущая, вспучиваемая из-под люка колодца канализации, красно-кирпичные старинные дома с дощатыми под окнами тротуарами, черноствольные липы, протянутые вдоль улицы давнего провинциального русского города, затолканного в тупиковое полунищее прозябание во всех своих столетиях...
       И одинокий кто-то идёт навстречу, в плаще горчишного цвета, традиционного для военных.
       - Добрый день, товарищ генерал.
       - Здравствуй, Сергей, - ответил генерал приравнено положением теперешним и показывая настроением глаз, ему доверяет, как раньше, до августа девяносто первого года, надломившего Советский Союз.
       Тогда обыкновенное, человеческое доверие генерала комитета государственной безопасности, в городе стоявшего и в высшей областной власти членом бюро обкома партии было - скажи любому знакомому, что товарищ генерал позвал к себе в служебный кабинет чай пить, и в тайные кэгэбэшники сплетнями запишут сразу. А товарищ генерал и человек, помимо службы в доме, секретном от крыльца до антенн на крыше.
       Высокий рост, прямой просмотр честными глазами настроением навсегда оскорблённого человека, выброшенного из власти одним из разных действий по уничтожению государства прежнего.
       - Куда вы, товарищ генерал? Не торопитесь?
       - А ты поговорить хочешь? Давай поговорим. На дачу я собрался, видишь, ливерную колбасу купил. Котёнок у нас на даче прижился, сам привёл, кормить нужно. Приезжай ко мне на дачу? Она маленькая, как у всех, участок по нашим нормам, советским. Помнишь, Сергей, в горбачёвскую перестройку нас, начальников областных укоряли, что хапаем себе, живём роскошно? Я тогда дачу строил, любому мог показать, она - как у всех.
       - Вы чем в сегодняшнем бардаке на жизнь зарабатываете? Вас ведь Ельцин сразу после исторического августа уволил...
       - Выгнал, подлец, выгнал. За то, что я занял позицию за сохранение Советского Союза и поддержал ГКЧП. Ребята помогли устроиться в штатском областном управлении, зарабатывать надо, у меня сын студент и самому всего чуть больше пятидесяти, сил хватает для работы. Ты-то где зарабатываешь?
       - В фирме. Взаимозачётами занимаемся, спекуляцией, как все, на культуру деньги переводим, чтобы сохранить, чего ещё можно. Не знаю, что зарабатываю, зарплату или лагерный срок. Вдруг власть переменится и начнут государственный порядок восстанавливать - любого с любой фирмы на лесоповал отправлять можно. Для восстановления государственной экономики.
       - Честно соображаешь...
       - Так а зачем врать себе? Среди повального воровства живём, и кто ближе к власти - ворует больше, не зря все связи ищут, связи с чиновниками. Знаете, товарищ генерал, многое мне не нравилось в Советском Союзе, но не думал, до какого жестокого обращения с людьми доживём и до какого всеобщего воровства. Воруют сразу завода ми, крупнейшими комбинатами. Не там ваш комитет врагов государства искал.
       - Ты всего не знаешь, ты из тех лет всего не знаешь. Как через комсомольские кооперативы деньги начинали уводить из бюджета страны, как партийные руководители к тому подключались...
       - Да, пускай тогда не знал. Я знаю, по историческим примерам государственных переворотов, чтобы сохранить власть, страну прежнюю - в первые часы переворота того августа надо было арестовать и уничтожить и Горбачёва, и Ельцина. Говорю при том, что тогда был на другой стороне. Министр ваш Крючков слабаком оказался.
       - Наши товарищи крови не хотели...
       - Товарищ генерал, без крови и человек новый народиться не может. А развал Советского Союза в день подписания документов Ельциным, Шушкевичем и третьим этим, хохлом, в Беловежской пуще? Горбачёв как президент обязан был их арестовать и документы объявить не действительными для роспуска СССР и антигосударственными, свидетельствующими о их совместном преступлении. Вы можете себе представить, чтобы такое произошло в гитлеровской Германии? Сейчас в Америке? Предательство. У меня такое впечатление от нашей близкой истории - всё прогнило. И предательство пошло с самого верха, из Кремля, от Горбачёва. Не видели прежде ваши, московские? Не там ваши московские генералы искали предателей.
       - Погоди, Сергей, с обвинениями. Офицеры люди военные, они обязаны подчиняться приказам.
       - Офицеры - да, военные, и обязаны подчиняться главному своему обязательству, воинской присяге. Они присягали защищать СССР? Да. Горбачёв присягал как президент сохранять СССР? Да. Что мы увидели? Все присяги - пустые слова? Вот вы присягали, вы и отстаивали. Вас наказали, но исторически правы остались вы, предателем не ставший.
       - Ты удивляешь разговором, ведь в девяносто первом году был на той стороне, против нас?
       - Я против плохого, но я с ума не сошёл, я - не за худшее. Если посмотреть разумом - и та страна была не сахаром, и в нынешней как в азиатском анекдоте: а соли нет, одно дерьмо, верблюды другое не испражняют. Скажите, а в августе девяносто первого в нас, когда мы перед обкомом партии требовали "долой КПСС", могли начать стрелять?
       - По-твоему выходит - надо было. Нет, Сергей. Здесь зависело полностью от меня, я крови не хотел. Нет. Кто бы мне не приказал. Я был за тот неудавшийся переворот, на стороне организовавших его товарищей, и я же был против войны со своим народом.
       - Помните, товарищ генерал, с какими хорошими надеждами начиналась горбачёвская перестройка? И с каким недоверием, когда он объявил в стране гласность? Тогда стихи появились, знаменитые на всю страну:
       Товарищ - верь, пройдёт она,
       Так называемая гласность,
       И вот тогда госбезопасность
       Припомнит наши имена.
       Я в те времена часто бывал в Москве, в Моссовете. Мы заседали в большом кабинете парткома, на стене висел портрет Горбачёва и под ним призыв: долой цензуру и парткомы. Виски на столе, юристы бумаги пишут, в моссоветовский буфет ходим за сосисками...
       - Ты там зачем был?
       - В парткоме работала редакция одной из новых газет, и мы хотели на правах её филиала здесь заниматься выставками, творческими фестивалями в стороне от партийной официальшины. Мне тогда обкомовские зажимы надоели, свобода требовалась, а все их сталинистские угнетения, дотянувшиеся до наших дней - то Хрущёв объяснял художникам, как картины писать, то ваш товарищ Андропов...
       - Не нравилось тебе руководство СССР, партийное?
       - Почему должно нравиться угнетение? Наверное очень хорошо, что сегодня мы можем разговаривать как два равноправных человека... У нас в стране и прежней, и нынешней одна и та же ужасающая ситуация: полное расхождение интересов общества, народа, то есть, и государства. У государства вечная проблема угнетать, наживаться на каждом гражданине, а у гражданина, понимающего себя личностью, не быдлом, вечное желание оставаться свободным. История нашего самого передового государства СССР так складывалась - Пушкин оказался свободнее любого поэта советского периода, а нас учили - царизм его угнетал.
       Тяжело такое понимать, товарищ генерал. Тяжело. Как будто всё время, поколение за поколением, мы в России живём напрасно.
       - Сергей, я жил не напрасно. Я защищал страну. Я понимаю, ты правильно говоришь, свободы всем не хватало, у каждого своё понимание, своё требование свободы. Я защищал, а раньше, в молодости, вот этими руками, смотри, вот этими руками строил цеха, уголь добывал. Я для страны работал, для народа служил и в идеи партии нашей верил. Ты посмотри, до чего дошли? Государственные заводы за дешёвку продаются в частные лавочки, армия развалена, лётчикам летать не на чем, флот военный продают на металлолом. Так жить лучше стало, когда мы не знаем, где сегодня наши границы и кем они охраняются?
       - Товарищ генерал, и я думаю, что не сделали бы прежние поколения наше ядерное, ракетное вооружение - нас уже завоевали бы. - Россия по самому краю ходит. Вы партии верили, а партийная верхушка у нас в городе сейчас вся - богатая, она и наворовала из государственной, общенародной собственности у нас да и по всей России, и только дурак может говорить, мы так разговариваем из-за зависти к ним. Вот кого вам в госбезопасности брать за хобот надо было, начинать с Горбачёва и Ельцина, с первых секретарей обкомов-горкомов. То-то они вой во время перестройки подняли, "не надо нам нового тридцать седьмого года..."
       - Легко говорить так после свершившегося поворота истории, мы сейчас посторонние... Там были другие условия.
       - Больно, товарищ генерал, нам одинаково тошно. И сегодня, когда официально проклинают коммунистов, вам - большое спасибо.
       - За что?
       - Вы не могли помочь мне жить иначе, при прежней власти, но вы мне плохого не сделали. Вы не отправили в лагерь или в ссылку ни одного творческого человека нашего города.
      

    Глава 7

       Два творческих человека, актёр и художник, сидели рядом в прохладном, торжественном по архитектуре советской той, при сталинской, зрительном зале театра: колонны, балясины, ложи по обеим сторонам, вылепленные картуши государственного смысла над сценой, переплетающие фанфары ленты, хлебные колосья, лавровые ветви, бугрящиеся знамёна, симметрично окружившие герб Советского Союза, здесь и до Тихого океана недавно бывшей страны.
       Верхнюю парадную большую люстру не включили, в свете от сцены, внизу, на первых рядах сидели танцовщицы и впереди них ходила с микрофоном постановщица полубалетных, полугимнастических вроде бы танцев, почему-то придумавшая сейчас стать режиссёром драматического спектакля, вторым, не главным, как говорили артисты. Сорежиссёром, как настойчиво говорила она, для самовеличия прибавившая к своей фамилии ещё и вторую.
       Близко к краю сцены стоял прожекторами верхними и боковыми выярченный розовый настоящий унитаз.
       - Слушай сюда, - тихо объяснял актёр художнику, - она уговорила нашего главрежа вставить в спектакль танцевальные сцены группы, ею придуманной, они сами по себе на стороне работали, в основном в ресторанах. Ну, не совсем танцевальные, а значительные, видишь ли? Со значением, понятным редким ценителям, умеющим читать значение предметов, движений, звуков, и переводить на содержание.
       - Собираемое унитазом в любом туалете?
       - Ну, ты не умничай, друг мой, театр наш обвиняют в отсталости, в застывших русских традициях, может мы и не готовы к прочтению наиболее передового творчества, авангардного... Тут, видишь ли? Тут Европа, тут сцены из рассказа венгерского автора, из прозы её переосмыслением переведенные в танец, вроде бы. Как бы в танец. Сейчас где обмануть намерены, всегда говорят мусорное, непрозрачное как бы. Мы сидим как бы в зале. Как бы на репетиции. Мы слышим как бы музыку.
       - Да, такой скрежет музыкой быть не может, нам оставлено - как бы...
       - Некая условность, мы же понимаем...
       А под хрустение, скрежетание высокая, машущая поверх головы ругами и как бы танцующая девушка вышла из-за правой второй кулисы, наворачивая негнущиеся ноги носками наружу, угнетая красоту фигуры и ног достигла унитаза, посклонялась направо и налево, назад и на зал, внезапно рухнула за унитаз на колени, извиваясь телом и руками и извивы ни с того ни с сего заменяя дёрганиями, делающими её общий рисунок тела переменчивыми треугольниками.
       Вращаясь вертикально, по локоть и выше высунулась из унитаза - обнажённая рука. Достала до склонённого лица девушки, изображающей тоску Алёнушки над омутом на васнецовской картине, ощупала, стараясь изобразить нежность, гладила лоб, щёки, шею, прижималась к губам при вскриках среди шорохов-шелестов-скрежетов "тайна! тайна! знают двое! знают двое!"
       - Как в эстрадных песнях, - шепнул художник актёру, - всякую чушь и глупость обязательно повторяют много раз.
       Актёр кивнул и знаком показал - пока помолчим.
       Полукругом появились пять танцовщиц в чёрных до пола монашеских балахонистых платьях-рясах, вдоль ног разрезанных до верёвочных поясков. Выбросно расширяя ноги до невозможности, они вышагивали как на не сгибаемых в коленях, сужая полукруг, делая собой живую чёрную ширму позади склонённой над унитазом. "До конца! - дрессировочным ударом крикнула в микрофон постановщица как бы танцев. - Вика! Сегодня впервые прогон даём полностью, даём до конца!"
       Похожие на монахинь нагнулись к ней, страдающей непонятной пока по причине тоской, прикрыли, сгрудились, отшагнули восстанавливаемой ширмой. Раскачиваясь телом под уничтожившее мелодию тарахтенье, девушка на их чёрном фоне поднялась из-за унитаза неожиданно белым телом, неожиданно голым телом, изобразила отчаянье запрокинутой головой, решимость вскидом и бессильным упадом рук, подшагнула воротами раскрытыми, расставленными в полуприседании ногами, остановилась над самым унитазом, и рука из него выдлинилась, захватила её живот, скользила на обритый самый низ живота, страсть рывками, придержками изображая, сдавливала пальцами между ногами расставленными, прижимами и совместными дёрганиями верхней показывая неразрывность, требуемую сейчас и навсегда...
       Наволновавшаяся над розовым унитазом встала, сжав ноги, сдавив ими стебель живой розы, появившейся тоже из стока в канализацию и прикрывший выбритую вспухлость. Напоминающие монахинь приподняли над полом, понесли за кулисы. Страдалица вырвалась из их кольца, подбежала, погоревала над унитазом с исчезнувшей рукой, лицо ладонями закрывая, и пошла сама со сцены, выделяемо виляя оттопыриваемой голой попой.
       Актёр молчал.
       Сосредоточенная лицом до предельной сдвинутости бровей к переносице, внизу, возле сцены, постановщица страданий вокруг унитаза излагала в камеру телевизионщиков с местных новостей: - "Моя надзадача, понимаете? Моя надзадача, открытый мною для зрительской массы рассказ венгерского писателя, дающий миру истину, проиллюстрированный в танце, вобравшем в себя элементы сценического содействия. Мою надзадачу сегодня мы не довели до понимания, заложенного в чувственном взрыве эмоций, в сцене полного значения актриса должна испустить струю на ласкающую руку символом благодарности, и её надзадача... вы видели, она символизирует свободу наших дней, подлинную свободу полёта истинного чувства..."
       - Всё понятно, - вздохнул актёр, - освободил мочевой пузырь от напрягаловки - тут тебе и решение великой проблемы свободы. Пойдём отсюда? Нет, ты видел? Наш главреж при мне сказал ей просто: люди стали плохо ходить на спектакли, ну, ясно, денег у людей мало, ты сделай мне в спектакль вставку эротического плана, девчонок выпусти на сцену подраздетых, попрыгают, потанцуют для завлекаловки зрителей, поднимем цены на спектакль, заработаем. Нет, ты видел? Она лесбиянка, ну ладно, её личное дело, да зачем она личное сексуальное увлечение, развлечение, извращение, не знаю, как там вернее, у сексологов, зачем она вытаскивает на сцену и пробует выдать за искусство? Извините, меня театральные мастера учили играть жестом, движением внутреннего смысла, играть лицом. И, извините, играть голой задницей и половыми принадлежностями в русском традиционном театре - сумасшествие. Разрушение, уничтожение самого творчества.
       - Цензура с самой революции давила свободу творчества, - может показанное для нас слишком неожиданное? Не понимаем, как рецензенты лживые говорят?
       - В голой заднице какой эстетический смысл искать? Задница и есть задница. Лесбиянка и есть лесбиянка. Что они хотят сказать? Есть вы, традиционные в сексе, и есть мы, лесбиянки? Я и без театра знал и знаю, вот в чём дело, друг мой. Нам физиологию выдали за искусство, понял? Как она говорила? Моя надзадача? Ложь, ложь. Нет надзадачи в том, когда нам показывают: девушка сливает из себя мочу в унитаз и её за надзадачу исполненную по письке гладят. Я сколько раз в театре замечал, если не способен некто поставить умную, образную, смысловую сцену - начинаются лживые рассуждения вдогонку насчёт подтекста, сверхзадачи, надзадачи - ложь. Нам сексуальность, психически или не знаю как находящуюся в стороне от нормальной, нам бессмыслицу пытаются выдать за содержание, и гляди - за содержание глубокомысленное, вот как! И во мне сопротивляется, бунтует переданная моими учителями история культуры поколений прежних! Да, я хочу смотреть на голую девушку, чем не красота женское тело? И - да, я не хочу глупость, пошлость воспринимать в духовной разноплановости мира линией достижения культуры, нашим общим достижением, друг мой! Я, друг мой, - придвинулся актёр интимным, извинительным лицом, - к тому же более приземлён сегодня, извини, голоден неимоверно, я жрать хочу. У тебя есть деньги? Нам снова не выдали заработанное... Должен я тебе, помню, рассчитаюсь как выдадут...
       - Забудь, не должен ты, - как от пустяка отмахнулся Столбов, - пойдём в буфет, пожрём.
       В полуподвальном буфете он взял два борща, себе вермишель с котлетой и актёру вермишель с тремя котлетами, хлеб, чай.
       - Я не съем столько, эта порция второго мне на неделю!
       - Рубай, с твоей работой тебе хорошо кушать надо. Видишь, недавно проклятые худсоветы до отмены цензуры могли запретить вывешивать на выставке картину, где на девчонке короткая юбка, я это проходил на своей шкуре. Цензуру сняли, идёт потоком любое, и пусть люди показывают свою сущность.
       - Старик, отмена цензуры не содержит в себе отмену стыда. Мы за творчество, созидающее красивое в человеке или за разрушение самого творчества? Мы жили среди различных ограничений, теперь давайте жить через наплевательство на нравственность людей? Выносом туалета на авансцену означивать культурную сущность русского народа, подсказывать пути развития светлого, созидающего в душах красоту? Народ не вчера в мире появился, у него позади - история. Работающая через память, как скелет в человеке. История прежняя своей инерцией, традиционностью не даёт переломиться русской культуре. А запомни, друг мой, а запомни: переломить стоит культуру народную - исчезнет сам народ. Варанами разбредётся без поводыря, без пастуха. Культура оружие посильнее атомной бомбы. После бомбы в Японии вся нация не исчезла, а после уничтожения культуры любой нации прямиком наступает варварство, с дальнейшим уничтожением варварства соседними культурными нациями.
       - Запиши, буду цитировать. Тебе надо голодать - умные мысли являются.
       - Да, ты прав, ты прав, но сегодня я даже не завтракал, жрать хочу. На сытое брюхо спать тянет, не до мыслей. Передай мне горчицу. Я думал, я убедился, разглядывая близко историю нашей страны. Попы своими театрализованными представлениями нравственность, духовное содержание не создают, им нужны рабы, приносящие деньги, их службы построены на унижении человеческого достоинства, рабы им нужны, вкалывающие на них взамен на бормотания себе под нос текстов на отжившем, не понятном людям языке. Бывшие политработники коммунистов нравственность пробовали регулировать, и уродливо получалось, запретом свободы мышления, свободы творчества. Умные творческие личности у них отзывались страхом по поводу сохранения их власти. Кто личностями остался? Экономисты? Тем культура народа до фени. Сами культурные деятели сохраняли духовность народа в СССР, - честные художники, честные писатели, актёры, поэты, режиссёры, композиторы, умеющие в творчестве работать свободно, в стороне от политических держиморд. Помнишь, как душили Володю Высоцкого? Народное искреннее признание, самостоятельное, самослучившееся, песни люди друг у друга магнитофонами переписывали, и ни одного сборника стихов при его жизни, ни государственной премии, хотя на фиг - ему она при признании высшем, народном? И всё равно - наша, мой друг, история - талант в СССР был под запретом, независимый от чиновников талант. Спасибо повороту истории, дожили до свободы творчества. Правда, жрать стало не на что, но, - но, - кто же историю культуры, историю страны продвинул вперёд не созиданием в творчестве, а возможностью много и досыта жрать?
       Актёр задумался, разглядывая котлеты, толстые, поджаристые, и грустной честностью сказал:
       - Две я заберу с собой, на ужин.
       - Нет. Съедай.
       - Почему съедай? Как мы говорили в школе, завидно стало?
       - Завтра я тебя оформлю у нас на фирме консультантом по изданию сонетов Шекспира, тех, что ты принёс, в переводах авторов, специально задвинутых подальше товарищами советскими писателями Маршаками-Пастернаками. Получишь аванс, будет на нормальное питание.
       - А, вот так? Я ничего не понимаю в ваших делах... И почему ты против переводов Маршака, Пастернака?
       - Я не против них. Я против того, что, себя изображая мастерами переводов Шекспира, они, наверное, приложились к уничтожению конкурентов, тех авторов переводы в СССР не издавались. В фирме у нас будешь числиться, и получать на жизнь, остальное сделаем сами. Талантам надо помогать, воры наворсуют без спроса у нас. Ты не со всеми откровенно разговаривай.
       - Почему не со всеми?
       - Времена переживаем подлые, гадкие. Что-то часто в России начали погибать умные, талантливые люди, в разных городах и местах, то на Волге, то в Сибири, в Москве, Воронеже... Такое впечатление, знаешь, умные кем-то специально уничтожаются, и учёные, и певцы, и всё вроде бы случайно происходит... Осторожнее, ладно?
       - Да, какие-то гады меня избили возле подъезда, где живу. Возвращался я после спектакля, поздно. Знаешь, пока грим с себя уберёшь, пока с тем-этим о прошедшем спектакле переговоришь - после спектаклей вечерних в час ночи, в два прихожу. Ни за что избили, гады, жлобы пьяные.
      

    Глава 8

       В минуты спокойные, в минуты посторонние от чепухи, - ясные, - задумаешься внимательно - о чём этот город? Чем люди, делающие устройство его живым, делающие и продолжение города в пространстве следующем, дома и улицы наполняют, и районам сельским чего передают из созидательного? О чём эта часть России, лежащая на земле, на лесах и реках размерами с любое государство европейское? Всякое растение живёт, двигаясь к результату главному, к семенам из себя, умеющим его продолжить, - что общество человеков делает, зачем? Где умные вожди его, умеющие написать правила действий и сказать правильно, что хорошо и что плохо? В любой русской церкви молятся на писателей, названых там евангелистами и нарисованных стоящими с книгами, с листами в руках, - Лермонтовы, Герцены здесь есть? А видящие и человека, и время напросвет и умно, без вранья, без принуждения понравиться? Собранность остальная во времени зачем? Бездумно повторяет себя приблизительным копированием через детей своих? Цель имеет точную, обдуманную и понятую умом? Искусства создаёт выдающееся над скучной многоповторностью? Выкрикнуть старается в мир остальной - не деревянные мы! не дрова! умеем! могём!
       Зачем умеем? Чего могём? И для чего в гордости - не способные?
       Врать о себе и хвалить себя проще, а вот по правде пройти - не по коврам и не по полам струганным, шлифованным, выкрашенным.
       О чём этот город?
       Так вот выйдешь на улицу, спросишь у соседа. Посмотрит он на низкое сероватое облако, на кобальтового оттенка цветы цикория и скажет: - "Да кто его знает? В газете вчера читал, на празднике тонну шашлыков и котлет мясных съели. Это ж с какой тугостью канализация на следующий день работала, поди, сломалась частями до аварии, на улице позатой, третьей отсюда, вонючая лужа широко течёт."
       Так и не спрашивать научишься...
       Тротуар разбитый, на газоне крапива и лопухи выше человеческого роста, по самой улице остатки асфальта, как после какой-то войны, лужи в ямах, в домике полусгнившем деревянном окно распахнуто, ругань из него матерщинная женская в сторону мужика, матершинное его оправдание с хрястским ударом в лицо, наверное, женское, бывшее милое, и от русской бабы неокультуренной выкрик шекспировский: - "Я в гневе!" Точнейший выкрик не наученной искать верное слово специально, что специалисты требуют от поэтов...
       Тут век какой, на улице не окраинной? Сразу на три - назад?
       За городом посмотришь, и за посёлками дачными, за лесами, где деревни начинаются настоящие и сёла районные, - кто носится там по дорогам протяжным? кто суетится в коридорах перед кабинетами местных начальников, ожидая приезда губернатора, верхнего в новой власти, как лет пять назад ожидал приезда первого секретаря обкома партии, пальто и шапку его на вешалку относя пригнувшись, в дождь и солнце с зонтом прикрывающим рядом торопясь? Вот он в сенях, сразу за дверями входа музыкантов выстраивает вплотную к стене, идти чтобы не мешали губернатору и свите баянист, скрипач, барабанщик, кларнетист, - вот двери распахиваются перед восшествием сюда начальника главного и он, суетливый, в микрофон объявляет "гимн земли, сочинил я," и рукой отмашку музыкантам и петь начинает закатисто "наша земля красивая самая, наша земля трудами цветёт!"
       - Кто его сюда пустил! - кричит губернатор оторопело, - кто привёз? Уберите от меня этого идиота! Куда не приеду - везде гимн его! Какими трудами земля цветёт, когда в пожаре две фермы с телятами сгорели и убытков на миллионы!?"
       А гимнописец в рюмочной уже за столиком с мухами и со слезой баянисту: - "думал, меня в помощники губернатор за особое внимание в городе устроит, я и лично про него гимн заранее сочинил. Послушай, слова какие долго отыскивал, отборные слова, золото к золоту:
       Недремлющим оком пасёт губернатор
       Своих избирателей, славный народ.
       И деды и бабы, любуясь на трактор
       Себе ожидают его в огород,
       а дальше барабан с тарелками звучными переход даёт на припев: ис-та-та, ис-та-та, и резче, звончее - ис-та, ис-та...
       - С ритмом понял. А кого деды и бабы ждут-то? Губернатора или трактор в огород свой ждут-то?
       - Ты в стихах не понимаешь. Кто ты по гороскопу? Не понимаешь. Губернатор подарил сельчанам трактор...
       - Так не бывает!
       - Представлять надо уметь, представь - трактор им подарил и они ждут в стихе как трактор начнёт огород пахать а губернатор посмотреть приедет на итоги заботы, труда своего, во втором куплете губернатор уже приехал, я сочинил.
       - А-а, ну тады...
       Тады да растады, да вернуться пора от рванувшегося показать подхалимскую преданность к губернатору, не умеющему ясные стихи сочинять в сторону, где на пространстве столетий город, и, мысленно, не на самом деле приподнимая крыши и отодвигая плоскости стен, посмотреть, послушать игрой и детской и взрослой, в звуках, в речах о чём этот город?
       Людей-то как жалко, когда послушаешь такое...
       Кабинет в правлении губернаторском на этаже высоком, большой кабинет с сейфом, мебелью официальной, часами неполными, ковром толстым на паркете, картиной с видом города над рекой, и беседуют двое, горячатся, и один другому "тише-тише" говорит, "вы забыли", говорит, "все кабинеты насквозь прослушиваются" говорит, "наш разговор записывается и возможны губительные последствия", говорит.
       - Мне без разницы, - первый отвечает, - вы переживаете, по стране промышленность за копейки передаётся в частные руки, общенародная собственность делается частной. А вы подумали, куда делись деньги всей России? Вся денежная масса, когда в 1992 году бывшие советские денежные знаки заменяли на новые, российские деньги?
       - Как куда? Что значит куда? Прежние сожгли, уничтожили, как положено, я умом, доверием к государству так понимаю.
       - Государство в реальности не абстрактно, мы его, власть реальную представляем мы, руководители. Вы подумали о действии по обмену денежной массы таким образом, - собирается вся масса прежних денег, подлежащих, как предполагают все честные люди, уничтожению. Они не уничтожаются. На них покупаются самые большие, самые лучшие предприятия, ценные бумаги, золото, любые иные ценности, и только после оплаты купленной недвижимости и другого товара деньги уничтожаются, использование всей громадной суммой в последний раз и не законно.
       - Деньги, украденные у всей России? Сразу у всей России?
       - Видите, вы и представить такое воровство не могли? Да, деньги всей России укрались и сработали против государства, общенародное незаконной оплатой превратив в частную собственность.
       - Какой же власти люди могли сделать сильнейшее воровство, сильнейший обман... Дела, дела... На те деньги, ох, на те деньги купить... хочешь - все аэропорты с самолётами, хочешь - шахты высокопроизводительные, нефтяные промыслы, заводы по переработке в бензин, весь российский газ, и Москву, и любой город в собственность, все города по Волге от начала до моря Каспийского на деньги со всей России. Я и не подумал, я и не предполагал. Насколько достоверны сведения?
       - Мне рассказали, я вам доверил. Сами знаете, у нас вся правда узнаётся лет через...
       - Понятно, понятно, это мы ещё быстро узнали. Люди, какого порядка люда могли, какой силы по власти?
       - Чиновники могли исключительно верхнего ряда.
       - Кто? Министры?
       - Чего там министры? Я думаю так. Руководитель центрального банка. Премьер-министр. Президент, само собой. Меньше круг - меньше разговоров. Обеспечили себя выше макушек, своих родственников. Часть украденного перевели за границу. Погодите, увидим мы ещё их дворцы, острова, купленные в других странах.
       - Страшно. Мне соглашаться жить в стране с ворами на самом верху?
       - А кто спрашивает нашего согласия? Когда у вас четвёртая, к примеру, четвёртая часть всех российских денег, вы нуждаетесь в знании пожеланий обворованных вами?
       - Погодите, они - не люди? Совести не боятся?
       - Не имеющейся совести боятся невозможно.
       - Тогда боль, боль за свою страну...
       - У них её, значит, и близко не было. Народ в один день загнал в нищету ужасно задранными ценами буквально на всё и одновременно, - откуда боль за свою страну? Вы подумайте, для защиты чего Ельцин укрепляет внутренние войска, мордобойных омоновцев? Для защиты своих личных интересов, я думаю.
       - Рассказали вы мне, душа сейчас и заболела, заныла. Нам-то в которую сторону жить, к честности приученным, на правде воспитанным с самого детства? Нам-то на которое государство, правительство трудиться? Чего ради?
       - Тут-то и собака зарыта...
       - Спасибо судьбе - не военный я. Был бы пистолет, с такой новости стреляться осталось.
       - Вам? Вы не украли деньги всей России, вы металлургические, химкомбинаты и корабли не скупили. У вас на даче огурцы хорошие выросли? Кабачки как, удались? Крупные? На облепиху, говорят, год урожайный, а чёрная смородина подвела. Ольга Ивановна ваша поди раз в неделю урожай собирает, малосольными огурцами угощает?
       - Да-да, огурцы срывает через трое суток на четвёртые и перцы сладкие не в теплице у нас в этом году, в открытом грунте...
       Политики местные говорят, и через тыквы, через рассолы понятно становится быстро, почему так живём, - "рассола с утра выпью вместо опохмела и сюда, в кабинет, сами знаете, от рассола запаха водочного нет, в пьянстве не обвинят товарищ по работе, общественность не осудит."
       А чёрная смородина подвела...
       Мощные в решительности действий политики за страну свою, за город свой переживают, мокрые, вроде бы и честные сначала люди...
       И лето всякое похоже в городе на лето любое в пространстве времени что на век, что на два, и зима тоскливой бесконечностью повторяет зиму позапрошлую, - ладно, то природа, то погода с дождями, снегопадами, - поел, пошёл на работу, отходил на распроклятую месяц чего ради? Ты человек, ты и должен жить в городе своём, на родной земле своей как в тюрьме не огороженной? Чем ты продвинешь себя, чем ты продвинешь детей своих в развитии жизни? Чем - всё человечество?
       Ты, человек, жил, работал ради хлеба и хлеб ел ради прибытия рабочей силы, а дальше, а дальше что? И я, человек, бессмысленность понимая, могу разве осмеять издёвкой, унижать тебя правдой горькой? Могу промолчать, понимая, но молчанием в подлости пребывая?
       Человек здесь и там человек, на улице следующей, и по всему городу люди собранностью в сотни тысяч, за половину миллиона числом, но где люди выдающиеся результатом, достижением даже общим? Где свобода для всех, стоящая первее зависти и угнетения собственного духа? Где свобода наипервее прочего? Где "я так хочу для преобразования жизни" вместо покорнейшего "я как все?" И - в какую сторону всегда правильнее жить, в рабство или же в свободу?
       Не поднять головы, не засмеяться летнему лёгкому дождю...
       А чёрная смородина подвела. И бабий крик над кислостью жизни, шекспировский неожиданно, - "Я в гневе!"
       О чём этот город?
      

    Глава 9

       День с утра перепутанный, - ни солнца ни ветра, ни пасмурности ни дождя, и покоя в природе - как в жизни.
       Как в жизни всей России.
       Кроваво-скрученные, оторванные от безмятежности на ветвях своих прежних листья полосой, струёй пушечных крупнокалиберных снарядов промчались по полосе тротуара, взвихриваясь к живому прохожему.
       Настроение подоткосное и духота, для октября странная, прочерками редкие снежинки на зелёную траву вместо дождя, и тоска до неба в крутиловке людской...
       По всей полураспадшейся стране...
       И по личной жизни, вроде и находящейся в стороне от бандитов, всему миру известных и официально называемых президентами, министрами, генералами...
       Спать. Глаза и при ходьбе сами прикрываются, с утра, в такой твоей стране. Московское официальное радио то врёт, то частичками излагает похожее на правду, может быть - на всякий случай и пытаясь по-проститутски подстроиться под сношения любой власти.
       Как и телевидение.
       Больше десяти суток приходится слушать прямые репортажи из Москвы западных радиостанций, до трёх, четырёх ночи.
       И с утра работать, улетая в какой-то неясный провал вместе со всей страной...
       Нормальной она быть не может?
       Художник Столбов, и он же директор Фирмы, знающий ответственность за трудящихся с ним людей, шел в областное главное управление, в бывший обком коммунистов узнать, какая здесь на сегодня власть: Ельциным назначенный губернатор в кабинете или чего? Как нарошно обычно уверенного Оринова не было, уехал в сторону Урала выворачивать товарами давние денежные долги. Затурканной, невыспавшейся снова головой Столбов пробовал разобраться, где живёт он и страна.
       В конце сентября Ельцин, до того ездивший в армейские части и прителевизионно пивший водку с генералами ещё теми, советскими, присягавшими стране прежней защищать её, указом отменил парламент страны, Верховный Совет. В ответ президиум Верховного Совета, его председатель Хасбулатов отменил президентство Ельцина, обвинил в государственном перевороте. Исполняющим дела президентские стал Руцкой, а у Ельцина впереди наметилась тюрьма навсегда, похоже, за государственный переворот, помимо многого остального.
       Из Москвы знакомый привёз сорванное со стены дома Обращение: - "Граждане России! Соотечественники! Президент пошёл на крайние, заранее запланированные действия по свержению конституционного строя и свёртыванию демократии. В России совершён государственный переворот, введён режим личной власти президента, диктатуры мафиозных кланов и его проворовавшегося окружения. Мы являемся свидетелями преступных действий, открывающих путь к гражданской войне, в которой не будет победителей и побеждённых. Может стать реальностью кровавая трагедия миллионов людей."
       Далее издавшие такой текст депутаты парламента ничего не обещали народу, призывая встать народ на свою сторону, и Столбов не согласился, что в гражданской войне не будет победителей. Кто-то кого-то всегда застрелит, взорвёт первым, но из-за драки за власть погибнуть на самом деле могут тысячи и тысячи, знал он, для власти посторонних...
       В Москве созвали внеочередной съезд народных депутатов, Верховный Совет заменил министра обороны России вместе с министром госбезопасности и министром внутренних дел, власть на свою сторону начал перетягивать серьёзно. Появились его обращения к мировому сообществу, воинам российской армии, министерства безопасности, милиции, появились призывы разных комитетов к народам России. Прочти, размножь, распространи и - в Москву скорее, на защиту Белого дома, сразу ставшего штабом сопротивления Ельцину.
       Армия затихла.
       Здесь, в областном городе России, ждали, чиновники, кому служить завтра, изображая уважение и верность. Народ молчал.
       В Москве бывшие советские офицеры избивали бывших советских офицеров, противников режима Ельцина. Рванувшегося на автомобиле из Подмосковья к Белому дому убили на дороге свои же, вчерашние свои же. Вчерашняя народная, советская милиция на улицах, возле станций метро и в самих станциях избивала, калечила вчерашний советский народ, деньги и даровая водка действовали впереди политических убеждений. Мэр Москвы окружил Белый дом рядами колючей проволоки, автоматчиками, отключил свет, воду, тепло, запретил подвоз продуктов, сделав из здания законного парламента тюрьму в самом центре столицы,
       Назначенью Верховным Советом министры обороны, госбезопасности, внутренних дел в своих кабинетах командовали... никем, реальных полков, дивизий у них не оказалось. Ельцинские на тех же должностях собирали оперативную информацию, подкупали солдат и офицеров деньгами, чинами, квартирами, везли в Москву омоновцев из других городов, секретили переговоры о появлении в столице России неизвестной национальности, неизвестного гражданства снайперов, готовых стрелять в обе задравшиеся стороны и должных прилететь неизвестно из какой страны.
       Телевидение неожиданно вырвало пустой сериал и показало с московских улиц правду: громадная толпа народа, текущая на Крымский мост, дерущаяся с милиционерами, с солдатами на выходе с моста, шиты омоновцев на дне Москвы-реки, видные сквозь воду, захваченные воинские грузовики, мчащиеся с восставшими к Белому дому, автоматная стрельба возле мэрии, рядом с Белым домом, генерал Макашов, кричащий "не будет больше ни мэров, ни пэров, ни херов," призывы мчаться в машинах на захват телецентра в Останкино, освобождаемый от рядов колючей проволоки Верховный Совет...
       Вчерашние советские солдаты и офицеры в Останкино расстреливали из пулемётов вчерашних советских граждан, восставших против вчерашнего секретаря Свердловского обкома партии коммунистов Ельцина, слушал ночью по иностранному радио в прямом репортаже художник Столбов. И включил телевизор, проснувшись поздним утром - на мосту против здания Верховного Совета, беззащитного бесконечными стеклянными окнами, стояли танки и, дёргаясь тяжёлыми корпусами, расстреливали высокий дом парламента страны в упор. С показом бесстыдства, жестокости, преступности Ельцина по телевидению на весь мир.
       На площади перед серым зданием облисполкома художник сошёлся с генералом госбезопасности, выгнанным Ельциным в отставку после августа 91-го года, торопливым, сегодня, мрачным, растревоженным.
       - Сергей, пойдём скорее, мне нужно быть на заседании местной власти.
       - Как вы думаете, чем закончится в Москве? Ведь несколько танков в условиях городского боя можно и сжечь...
       - По- военному они победят, ельцинисты. Политически они проиграю навсегда, народ сегодняшний расстрел запомнит. Народ замолчит, но ужасную жестокость запомнит. Помнишь, как Пиночет дворец президентский дворец раздолбал танками, самолётами? Вот и у нас свой Пиночет, свой диктатор кровавый.
       В коридоре облисполкома стоял включений для чиновников телевизор. При попаданий в Белый дом российского парламента танковых снарядов какая-то московская толпа орала и свистела, как на стадионе. Мелькнули омоновцы, тащившие человека в штатском, не передвигающего ноги и не поднимающего обвисшую голову. Каски военных, прицеливаемые автоматы, трубы гранатомётов, выстрелы танков, автоматная суховатая трескотня, дым, огонь из окон парламента, блеск багрового солнца на стекле окон, тело большого мужчины в фуфайке, лежащей на спине. Не понятное сразу. Без головы. Тело, лежащее без головы.
       - У церковников шли переговоры врагов, - спорил кто-то и возмущался возле смотрящих расстрел по телевизору, - сам патриарх пообещал предать анафеме, страшному проклятью того, кто откроет огонь первым! Вашего Ельцина церковь проклянёт!
       - Ждите, как же! Знать надо, чего в газетах наших не пишут! Церковь подписала с Ельциным тайный договор о беспошлинной торговле водкой и куревом по всей России, с чего она пойдёт на миллиардные убытки? Продалась она Ельцину скопом, спекулянты они, Россию водкой опаивают, табаком травят, а вы - анафема. Вор с вором всегда договорится, может и Ельцин от спекулянтства церковного свою долю имеет, а вы надеетесь... Для отвода глаз переговоры церковники устроили, ему втихую помогли, Ельцину дали возможность войска подтянуть, палачей подкупить.
       В большом зале заседаний сидели чиновники, чего-то негромко говорил один из находящихся за длинным столом президиума. Из-за кулисы с бумажкой заторопился на полусогнутых ногах бородатый, сутулый, закричал на ходу: - "получена телеграмма из Москвы! Из Кремля! От дорогого Бориса Ельцина! Срочная! Бандитствующий Верховный Совет разгромлен и побеждён! Мы обязаны выявить здесь сторонников Хасбулатова и Руцкого!"
       Губернатор тяжело повернул плечи в его сторону и посмотрел молча. Не прося телеграмму в свои руки.
       Пространство времени обеззвучило зал заседания. Остались глаза генерала, много лет защищавшего безопасность недавней громадной страны, глаза, убедившиеся в массовом предательстве бывших государственных руководителей страны московских и местных, в предательстве прицепов советских, генералов советских, солдат советских. Глаза не знающего, как жить в стране палачей. Среди разламывающих прежнюю страну и нравственно, и политически, и на месте прежнего международного её авторитета оставляющих откровенную насмешку.
       День распутывался через весь октябрь. В здании парламента, из белого ставшего чёрным, обгоревшим, омоновцы без посторонних глаз достреливали не сдавшихся. По ночам вывозили трупы, уничтожали, не отдавая для захоронения родственникам.
       Власть в России опять устраивалась не на согласии и одобрении народа, очередным расстрелом запуганного, - на убийствах людей без всякого суда и преступном сломе для власти неподходящих законов. В угоду самой власти, опять оторванной от народа, опять продолжающей дикое, опаснейшее для сохранения самого государства расхождение интересов общества, состоящего из народа, и государства, состоящего из чиновников, основанного в таком варианте на зле, воровстве, убийствах и уничтожении развития жизни.
       Да, с кем иногда за одним столом сидеть приходится, сначала и радуясь, сначала не увидев подлинного содержания фигуры...
       Фигуры тихонькой власти тихонькой страны в стране...
       Надломленной бесконечными, повторяющимися восхвалениями, унижениями перед ним, то и дело появляющейся на народе в короне вызолоченной, блистающей драгоценными камнями, в короне почти царской, а перед лицом его и по сторонам люди по-рабски на колени, на колени...
       Имеют ли упавшие на колени честь? Достоинство человеческое? Имеет ли поблескивающий раззолоченным подобием халата украшенный совесть, смущение перед униженными людьми?
       Власть, человеческое в человеке прекращающее власть...
       Золотился выскакивающим из-за хмарности облаков солнцем день, на огороженном литыми решётками дворе ждал народ. Оринов в распашистом белом праздничном плаще шёл рядом со Столбовым в настроении - да чего хочешь готов отдать нуждающемуся, попроси только. И едва Столбов познакомил его со знакомым чернорясником, сразу забравшем от старушек обцелованную руку, - чернорясник захвалил Оринова, оплёл подкупом - молится за него ночь и день, день и ночь, за него, прежде не знакомого лично но известного добрыми делами, попросит за него и в святом месте, в Иерусалиме, и тут же на поездку в Израиль попросил полмиллиона денег, не стесняясь и надеясь на получку. Помощники сидели в машине за оградой. Привезли толстую пачку и выдали, отказавшись от расписки.
       По всему двору забегала охрана в дорогих костюмах, одинаковых тёмных очках и одинаковых галстуках, оттесняя в стороны старушек, остальной улыбчивый народ. В открывшиеся ворота въехала иномарка губернатора и за ней длинный чёрный парадный лимузин правительственного варианта. Выглаженный охранник открыл заднюю дверь. На асфальт вышел гражданин с иностранной фамилией, с подобием короны на голове. Униженные по жёсткому асфальту ползли к нему на коленях, стараясь не поднимать лиц и запутываясь в ногах охраны.
       Вместе с временно работающим в должности достигшего высшей власти - попутной президентской но тихой,- с называемым по-царски именем и числом, вместе с губернатором, мэром города и имеющим особые именные приглашения Оринов и Столбов, по особому знаку пропущенные охраной, вошли в банкетный зал и сели за общий стол. Перед особым - широким и высоким, резным креслом для коронованного гостя на столе стоял широкий букет самых дорогих роз в толстой хрустальной вазе и минеральная вода, а по обе стороны на столах тарелки, приборы, севрюга и балыки, стерляди, селёдки в соусах горчичном и майонезном, салаты, паштеты мясные, помидоры и огурцы, ветчина, сервелаты, буженина, салями, мясные копчёности, ветчина, варёные, языковые и копчёные нарезанные колбасы, грибы солёные, рыжики, грибы запеченные в сметане, пироги рыбные нарезанные, пироги капустные, стояли привезенные из Москвы самые дорогие водки и вина, наливаемые в хрустальные рюмки и выпиваемые, запиваемые брусничной водой, заедаемы и принесёнными жареными курами, и болгарскими сладкими нафаршированными перцами, и перед всякой речью, связывающей власть государственную с властью попутной, давался знак, кому говорить, и после всякой речи хором выпевалось "многая лета, многая лета," и все певшие видом своим прилежно показывали, много лет жизни они желают главному своему начальнику, устроившему им такую жизнь, снявшему корону и оказавшемуся усталым лысым толстым стариком, не умеющим уже выпить рюмку слабого вина, рюмку бодрящей водки, не умеющим есть и напитываться силами от еды, смотрящего на цветы, в основном на цветы и на цветы блеклыми тайными глазами, многое потопившими в хитрости, в навсегдашнем молчании.
       Тайные переговоры с Ельциным, открытые театральные, спектаклевые переговоры с врагами Ельцина, приготовительные для убийства их, для смерти сотен восставших против рабства насаждаемого, обещание анафемы убийце первому и пропажа её, обернувшаяся ещё большими выгодами для собравшихся в его необозначенной стране... Верил ли он в тот день, и в кресле банкетном в непременный и неподкупный суд над собой, в наказание необойдимое? Знал ли, что наказывать его - некому?
       Уставший, пить и есть старик неспособный, непривычно лысый, с тайными глазами, со словами, идущими в стороне от содержательного смысла...
       А день расстрела законной власти страны продолжал раскручиваться через дни октября, точными знаками выверяя настоящее в жизни и предельное, - правду.
       Неожиданно прижатый к безвыходности, Столбов без приглашения вошёл в гарнизонный Дом офицеров. Сразу за входом с фотопортрета в глаза, прямо в глаза посмотрели грустноватой честностью хорошо знакомые глаза и над косой чёрной лентой сказали без слов: - "Сергей, вот видишь как... Оставил и тебе, что мог..."
       Встретившая, почувствованная душа генерала повела его в небольшую комнату. Молчали люди в штатском, его сослуживцы. Вместо красных, багряных недавних гербовых воинских знамён склонились два красных флажка, похожие на флажки регулировщиков.
       Генерал, занятый всю жизнь сохранением государства, безопасности для населения всей области, под золотыми погонами лежал в гробу. Сердце, бунтующее против вытворяемого в его стране, разорвалось.
       Ни длинных речей, ни большого зала в центре города, ни бесконечных венков от заводов, институтов, воинских частей, районов области как было бы в стране прежней. Перепуганной, притихшей после расстрела с прямым показом по телевидению. Только родственники, редкие друзья, губернатор, не испугавшийся приехать, проститься. И чиновники, к нему позвонить считавшие за большой почёт, где-то в стороне, как клопы в мороз, напущенный в избу.
       Солдаты трижды выстрелили в небо. На генеральскую фуражку на опущенном в могилу гробе полетела земля. И душа генерала произнесла душе Столбова: - "правильно ты не постеснялся, его обнял в гробу и шепнул "простите такую жизнь за всё..."
       Столбов долго стоял над могилой. Оглянулся, сорвал с дерева. Поверх садовых цветов положил ветку лесной рябины с красными, как следами автоматной очереди на теле человека, круглыми ягодами.
       Родными его. Российскими.
      

    Глава 10

       О чём твоя страна?
       Единственная. Родины второй не бывает.
       Ты начинаешь вырастать, читать прежнее пространство времени своей страны - воины Батыя победили в сражении, на зарубленных русских положили доски, сели поверх и начали пировать. Душа твоя заболевает горько: ты не хочешь победы над русскими на земле русской, ты не хочешь варваров в жизни, едящих прямо на убитых, и ты никак не можешь через столетия вернуться назад и помочь своим на том горьком поле сражения за свободу русскую, свободу от пришедших сделать их, хозяев земли, рабами.
       Ты подрастаешь, среди весёлых игр сверстников сидишь отлётным, утопленным в задумчивость, и в метельные промороженные чёрные вечера жалеешь, что не находишься рядом с отцом во времени близком в ледяном окопе перед самой Москвой, в той дивизии генерала Панфилова, в сорок первом стоящей насмерть и у разъезда Дубосеково. Ты подавал бы отцу патроны, гранаты, подсказывал, из-за каких деревьев накатываются враги в фашистских танках...
       Родина твоя о сражениях разгромных, о сражениях победных, и ты переживаешь, - героическое, трудное не досталось тебе, оно в прошлом и позапрошлом, а сейчас - только на работу ходить...
       Воспитывают тебя, выросшего, приводят на встречу с писателями, называющий себя поэтом складное, рифмованное пересказывает в большом зале библиотеки, рассказывает, как он предано выполняет решения партии и правительства по воспитанию передового в мире советского человека, вспоминает о своём отце, выдающимся большевике местного значения. А ты чем-то чувствуешь, рифмованное похоже на одинаковость реек штакетника, на самолёт, не отрывающийся от земли. И какую-то тень лжи воспитателя, прославляющего своего отца.
       Называющий себя поэтом ругает не согласных с властью каких-то студентов, без его разрешения пишущих стихи, угрожает своим противникам вызовом в обком партии коммунистов, наказаниями жёсткими, и через время, когда сам обком зашатался и обрушился - в газете местной прежде запрещённое честное воспоминание об отце того поэта-жандарма, - перед революцией 1917 года его отец ножом зарезал кассира железнодорожного вокзала, был пойман и осужден по правде жизненной, как бандит, как убийца.
       А ты много думал, почему развалился Советский Союз...
       Много сошлось тогда дробительных действий и причин, и та ещё: у поэта, подлинного поэта Лермонтова отец людей не убивал. И сам Михаил Юрьевич литературу в муштру дуболомную не превращал.
       Взрослый, ты ищешь физически не обозначенного бога, возможной опорой. Тебе объясняется путём размыслительным: существует общее поле человеческого разума, поле мысли, и кому надобно - наделён пониманием будет.
       Не нечто аморфное, не нечто не обозначаемое правит жизнью, а совсем иное... и не показывается нечто иное людям до конца, при глупости и жадности их, при жестокости они давно бы саму жизнь общую уничтожили.
       Гагарин облетел впервые Земной шар посланцем посторонним и обозначил навсегда: пространство времени ограничено, как бы мы не рвались за себя. Или сохраним мы сами себя, или уничтожим.
       И о чём страна твоя?
       Ты стоишь с приятелем во дворе его, из кустов подлаивает собака, "Ей почти год, она никогда не выходит к людям, а за мной, когда мы 'двое, по пятам бегает. Её не били ни разу. Мать били, когда мой пёс щеночком в её утробе зародился."
       Ты слушаешь подлаивание собаки, помнящей людей, избивавших мать, и в ушах "за что? за что мне дали двадцать пять лет лагерей? за что жизнь человеческую у меня отобрали?" Четверо сразу бывших концлагерников наперебой рассказывают о сталинских концлагерях в прибалхашских пустынях, об избиении их железными ломами в руднике Коунрада, о ненависти навсегдашней к советской проклинаемой власти, - они не сумасшедшие, любить за такое... и тебе стыдно за своё государство, передовое в мире, как пишут в газетах, за то уважение к Молотову, Ворошилову, Микояну, Хрущёву и Сталину невоспитанное, детское, тогда неосознанное. Будьте вы прокляты, устроившие мне такую страну, будьте вы прокляты навсегда, вместо радости труда на всеобщее братство народов устроившие всеобщее рабство.
       И собака, при всём желании выйти из кустов, приласкаться к новому человеку, подлаивает, пытаясь объяснить себя, предков своих и
       За страдания их извиниться...
       Милый мой, о чём твоя Родина?
       Кого любить в просторах её нужно, - тебя, родного? Чужака иностранного? Для тебя твоя Родина? Для швали сбродной, в её пределы поналезшей?
       Не о национальном говорю, о делаемом. Палач Молотов был рождён вот-вот, рядышком, в национальности твоей же...
       Железными ломами избивать человека, железными пулями простреливать головы и сердца живых людей, и лет через тридцать поколение следующее ни в одном городе, ни в одном посёлке Советского Союзе в день поворотный не выйдет ни одним гражданином на демонстрации: на защиту "родной коммунистической партии". Откуда она - родная?
       Ложь изначальная... Ты помнишь из пространства времени близкого, какая туча швали съехалась в страну предков твоих, в твою страну в девятьсот семнадцатом году? На деньги чужие разграблением занявшиеся, гражданскую войну воспалившие иные даже русского языка не знали, и тем стыднее за русских, убивавших офицеров своих ещё на фронтах первой войны мировой...
       Боль твоя и обязанность думать с требованием правды - пространство времени.
       Ищешь, ищешь по всей земле своей. В Смоленске смотришь с высокого противобережного холма на неширокий начинающийся Днепр - вот, говорят тебе, на береге том, перед глазами нашими, убили братья братьев своих Бориса и Глеба, ставших стыдом для истории нашей, укором неизбывным, ставших первыми русскими святыми.
       Зелёная травяная земля. Куда упасть здесь, прижавшись распластано руками и ногами, лицом вдавившись в кровь братоубийственную, попросить у Бориса и Глеба "да остановите вы убийства человеческие человеками..."
       Два светлых, навсегда светлых свечения, не каждому видные, болеть сердце заставляющие не насилием и не принуждением, сущим своим...
       Донебесные - над зелёным травянистым берегом Днепра и донынешние в пространстве, в противостыке любви и ненависти злобнейшей, живущей во власти...
       И иди, и не отвергай от себя.
       Шагом стопятьдесят в длину, пятнадцать в ширину. Общий памятник. Общая могила. "Немцы в сорок втором расстреляли три тысячи евреев, арестовывали их по всему городу." За что - евреев? За то, что родились евреями. За что Ельцин расстрелял русских в Москве в девяносто третьем? За то, что родились русскими. Быдлом становиться не соглашались. А он сам русский? Да, русский. Лучше бы был..."
       Никакой нации убийцу не передать, зачем обижать не заслуживших презрения неотмываемого? И - не в нации сволочизм...
       И ты идёшь рядом с адыгом, рядом с калмыком, рядом с татарином, рядом с белорусом, рядом с евреем, рядом с русским, рядом с тувинцем, рядом с чувашом, рядом с осетином, - с кем же ходить, когда всем вам Родина одна? - ты идёшь, глаза не запахивая при тяжести всей, - все идут, отодвинутые в молчание, в побледнение лиц, - куда зубы сжать дальше? - тут в самом деле, как в песне Высоцкого, во всём лесу могильное молчание, птицы молчат.
       Над выдыханием смерти травами, соснами, берёзами, черёмухами, над дотащенном в ваше пространство времени крике о справедливости людской тысячами, родившимися людьми, здесь убитыми.
       Широкие, длинные, закругленные бугры. Общие могилы. Ногами по лесной почве ходить нельзя. Везде могилы, весь лес - общая могила. Катынь. Над землёй, специально, вынуждено сделаны длинные мосты. В разные стороны. Веночки на буграх могил, букеты цветов. И, с привычной российской безоглядкой, ни одной фамилии, ни одного имени, ни даты рождения, ни даты расстрела.
       Убитые от имени твоей Родины, в земле закопаны адыги, калмыки, татары, белорусы, евреи, русские, тувинцы, чуваши, осетины, - "за что вас, неизвестные мне, дорогие мне люди?"
       Плиты на могилах польских генералов. Крест высоченный общим памятником. Тысячи, тысячи плиток на стенах с фамилиями, именами, годом рождения, годом расстрела каждому польскому офицеру.
       Что же, в стране твоей так нужно, своих убить и забыть?
       Собака, не выходи из кустов. Люди били тебя зародыша, в утробе матери.
       А людям не убийцам, людям праведникам в стране такой куда?
       Тебе - куда?
       И чего же тебе, человеку взрослому, показывать делами своими во времени ежедневном? Прошлое страны твоей местами выворачивает тебя наизнанку, и не ты его сотворял, а как переменить страну свою сейчас и для времени будущего? И поколения будущие отстранить от стыда за время твоё?
       Человек, в чём правда твоя?
       И миленький, родившийся от мамы не избитой, не униженной, знай, знай главное. Живое мамино молоко. Папины честные руки. Знай, страна твоя о том, что она - твоя. Вся. Разная, но - вся. Даже украденная сегодня - твоя.
       Возвращать в доброе страну ещё придётся...
       Миленький, у тебя будет щеночек. Ты нальёшь ему молоко в чашку. Отдашь, увидев внимательные, просящие глаза, любимое печенье. Вынешь изо рта своего и отдашь. И твоя собачка подрастающая лизнёт тебя в нос, а вечером, не обращая внимания на бурчания мамы, залезет на твою постель огранять тебя, лучшего друга своего.
       Твоя собака никогда не спрячется в кустах.
      

    Глава 11

       Осень перетягивалась на зиму мокрыми снегами, стаивающими среди времени дневного. Столбов смотрел на большой портрет Ларисы, написанной в платье нежной женщины конца девятнадцатого века. Зачем портрет, когда жить некуда...
       Обвязав голову платком, как ходят деревенские бабы, Лариса ехала с ним из города в попутном грузовике. В резиновых сапогах шла через скошенное поле, заброшенную деревню с серыми полуразваленными домами, через лес, и полем вторым, лесом густым с елями вышиной под низкие тучи...
       В глухоте, в чащобе на берегу лесного озера они разыскали Антона Ильича Оринова. Белый распашистый плащ пропал. Староватая крестьянская фуфайка, кирзовые сапоги, наросшая борода, лодчонка на берегу.
       - Ну, здравствуйте, гости редкие. В землянку мою проходите, сам выкопал, печурку сложил. Тесно здесь, а нравится.
       - Антон, сколько ты в лесу отсиживаться будешь?
       - Сам не знаю. Может, годиков несколько поживу. Не хочу к людям.
       - Антон, да, у нас обрушилось всё. Помогали театру, певцам даже из Большого театра, писателям, музыкантам, художникам. Удерживали культуру. Наша фирма рухнула - никого не осталось на той линии. Вернись, возьмёмся за дело заново, губернатор на нашей стороне.
       - Дорогие мои, мы ошибочно почувствовали себя хозяевами жизни. Мы выдерживали рэкет, угрозы бандитов нас уничтожить... Мы не распознали основного, - сегодняшнее то, что называется государством, хочет от нас единственного. От нас избавиться. Нас уничтожить. Мы не распознали, на какую страшную силу натолкнулись. На власть, действующую против своего же народа. На сплошное предательство тех, кто говорит от имени власти.
       - Антон Ильич, - зажалобилась Лариса, - поехали в город, зима скоро, вы здесь простынете.
       - Ой, милая... Мои предки от жизни постыдной в леса уходили и я - по их примеру, по их пути, не бойся. Здесь свобода. Погуляли, попировали. И машины были роскошные, и деньги возили чемоданами, а девки? В Москве, в гостинице дорогущей трёх проституток сразу в мой номер с банкета доставили, ой, чего они со мной выделывали... Отринул я. Вовремя понял, очиститься надо от скопища, срама людского. А от него, - показал на Столбова пальцем указывающим, - ты не уходи. От него освобождение для России пойдёт, с нашей земли.
       - От меня?
       - Да, от тебя, - твёрдо сказал Оринов.
       Столбов подумал, что друг его сошёл с ума.
       - Каким образом?
       - Я пока не знаю. Время подскажет. Давайте суп варить. Нож у меня куда-то завалился, не знаю, чем картошку чистить. Снова топором разве?
       Столбов разбил пустую бутылку и осколком стекла соскребал с картофелин кожуру. Мыл картофелины в чистой, чёрной воде озера, гасящего собой снежинки.
       - Чувствую я, ребята, и работы у вас нет, и жить вам не на что. Вы продержитесь, зато вам бандиты больше не будут обещать пристегнуть наручниками к рельсам перед идущим поездом. Пересильтесь как-нибудь...
       Ели, макая горячие картофелины в соль.
       Уходили. Обернулись, долго махали стоящему под берёзой облетевшей, ясной без листьев...
       Дно, чувствовал Столбов. Упереться в дно, а куда от него?
       Дома Лариса варила пшённую кашу. Дешевую. Собирали на половинку буханки чёрного, самого дешёвого хлеба...

    конец третьей части

      

    часть четвертая

      
       Моление первое
       Тишина во мне. Ти-ши-на. Я - не хочу. Я не боюсь поля чистой белой бумаги, я не боюсь набегающих с кончика пера слов. Тишина во мне. И оставьте меня в покое.
       Судьба моя, ты такая мне? Да я не Герцен и не Плеханов, не Маркс и не Ленин, да я не хочу влезать в ответственность, если ошибусь! Оставьте меня в стороне, люди, оставь меня в стороне, судьба моя! Я посторонний для диктуемого мне, я художник! Я услышал и забыл, и...
       Если мне, если на самом деле мне присуждено - придётся стоять до конца. Удержи меня, Бородино моё, от ошибки. От отворота. Дай сказать точно, честно, додонно. Я понимаю, за тему такую, только за тему такую убить могут в России и убийство подстроить под бандитское. Я понимаю, в сторону не отойти. Помоги мне, пространство времени страны моей, России прежней...
       И будущей...
      
      
      
       Моление второе
      
       ................ ........... ............. ................ .................... ........... ...... ................... ............................. ......спасти... .............. и я тогда........... ... ................... ..................... и
       народ............. ...... ........... ........ ................. ...... ............... .....................
      
       Понятое
       И когда двадцать столетий жизни человечества пытаются тяжестью раздавить разум, я понимаю, жаловаться некому. Надо работу делать, самому, если всё-таки приоткрывается...
      
      

    ГРАЖДАНИН И ГОСУДАРСТВО

    идея государства иного типа

       Концептуальная власть.
       Концептуальная власть - это провидческая точность мысли, выраженная сознанием человека и содержащая в себе идею, нужную материальным применением в обществе для блага общества.
       Когда говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад, таким цинизмом оставляют возможность сказать зеркально: дурными намерениями вымощена дорога в рай. Но кто же согласится, чтобы с ним поступали дурно? Чтобы над ним без конца издевались ради чего? Ради вероятных удовольствий, не могущих быть обозначенный конкретно? А дурные намерения, придумываемые для людей, - обманы, издевательства, убийства, - конкретны...
       Хотя поговорки, пословицы взаимоисключаемы и основываться логически на них нельзя. Морочить головы - можно.
       Концептуальная власть редка в природе, по причине редкости самих людей, умеюших мыслить самостоятельно, авторски, первоначально, именно открывая новое, только не повторяя скучно и пошло кого-то, сказавшего первым, что огонь горячий, а снег холодный.
       Она является изначальным зерном, первая данность на ней. Все остальные власти - последующие.
       Она то, что невозможно увидеть, измерить приборами. Она - мысль. Движитель действия, заложенный в мысли.
       Механически устроенный движитель любого физического агрегата - автомобиля, космической ракеты, - является обществу материализованной продукцией концептуальной власти, выраженной мыслительной идеи. Уберите из жизни мысль - на простейшем бытовом уровне хаос обеспечен.
       Любая последующая власть способна появиться без изначальной концептуальной, но не будет утверждена и закреплена предварительностью. Например, власть финансовая, пришедшая по неожиданному наследству наследнику необразованному и не имеющему интереса к развитию, даже к сохранению финансов.
       При рождении нормального человека некоторые кости скелета отсутствуют. Они заложены в программе роста и появляются в нужный срок. Например, некоторые кости стопы. Нагляднее и понятнее - зубы. Или - волосы ресниц, усов, бороды. Так концептуальная власть проявляется в анатомии человека.
       Она ничто в неприменимости.
       Как зерно, лежащее в стеклянной колбе. В отсутствии почвы, влаги, нужной температуры и биологического времени невозможное для роста и конечной своей возможности.
       Она громадна по силе способности если не сразу, то постепенно, на разных стадиях своего возникновения поэтапно становясь требуемой, исторически переменить жизнь общества, государства на уровне формации.
       Концептуальная власть не уничтожаема, она духовна и выражает потребность души через материальную силу. В России духовность путают с поповщиной, - духовность настоящая есть проявление жизни души человеческой, возможность, данная человеку жизнью отличаться от скота, - от коровы, барана, свиньи...
       Уничтожение концептуальной власти возможно в единственном варианте: кроме-шностью, уничтожением самой разумной жизни на планете,
       А может быть, концептуальная власть присутствует и в образовании околоземной космической системы. Никем пока не открыто.
       Обычно в любом государстве концептуальная власть припрятана за действиями других властей: официальной, финансовой, бюрократической, политической и прочими.
       Об этой власти люди, граждане государства слышат меньше всего. И власти официальные о ней не говорят, но не по причине секретности, а по причине - иногда, - отсутствия концептуальной основы власти официальной, что выражается русской поговоркой "чего творю - не ведаю". В истории государств бывало и такое: бралась власть группой людей, а затем начинался поиск, что делать.
       Идея и претворение - два колеса, два движителя нормальной государственной власти. Когда одно из колёс отсутствует, правители вынуждены делать хоть что-нибудь, в итоге у граждан такого кривобокого государства - тоже хоть что-нибудь, но хорошего - почти ноль
       Концептуальная власть обычно расплывчата во времени.Она становится вынуждено открытой в конфликтных точках истории: партийные конференции, дворцовые малые и государственные большие политические перевороты, революции.
       Концептуальная власть для того и существует, чтобы менять поли тику государства, приводить отношения "государство - гражданин" в гармоничное, безопасное, бесконфликтное и взаимовыгодное состояли
       Иногда именно ею, объявленной и напоминаемой часто и слишком часто, как это было в политической системе СССР, удерживаются все другие виды власти государства. Концептуальная власть, выраженная в "Манифесте коммунистической партии" К.Маркса и Ф.Энгельса, десятилетиями насильно вдалбливалась населению СССР, хотя история показала - в качестве отвлекающего фонаря, когда на самом деле вместо строительства коммунистического общества политическим руководством страны население велось совсем в другую сторону. Как при всякой лжи, в итоге рухнуло само государство, разделившись на несколько независимых друг от друга государственных образований, с совершенно разными целями, задачами, образами жизни.
       В истории общественного развития концептуальная власть материализуется, становится конкретным предметом иногда в длительном отрезке времени. Схему вертолёта Леонардо да Винчи нарисовал в 15 веке, первый вертолёт взлетел в начале века двадцатого. От идеи К.Э.Циолковского создать ракету, от его самодельной ракеты, технически неспособной к движению, до первой ракеты, взлетевшей в космическое пространство, прошло всего несколько десятилетий. Идея, выражающая собой концептуальную власть, никуда не исчезла.
       То же самое в политике, общественном устройстве государства разноэтапного по времени.
       От пугачёвских бунтов до революции 1917 года, пропадая на время и возникая, жила одна и та же идея среди народа: освобождение от проклинаемого экономического рабства. Как народную идею, концессию свободы использовали различные власти в истории, - Александр второй с отменой крепостного права, Столыпин с конкретными экономическими реформами, Ленин с обманом "землю крестьянам, фабрики рабочим, мир народам", - исторически остаётся на совести либо реальных благодетелей, либо лжецов, посылавших людей на смерть - тысячами, разумейся "во имя народного счастья".
       При отсутствии концептуальной власти в действиях, связанных с жизнью большого общества людей, всё предпринимаемое, всё последующее остаётся без результата. У Белого движения в России была и власть военная, и финансовая, и политическая, и бюрократическая. На занятых Белым движением территориях. Вожди Белого движения не могли обь-яснить народу чего они хотят, планируют сделать в России, какую общественную жизнь построить. Проиграли полностью, хотя тайное сочувствие их делу сохранялось в СССР среди какой-то части населения, а сейчас оно сохраняется не тайно. Но - сохраняется до сих пор, а на фоне ужасов и кошмаров большевистского, затем и коммунистического режимов начала выглядеть вариантом неиспользованной надежды на лучшее.
       Концептуальная власть, выраженная понятными народу идеями, оказалась на стороне большевиков и вытянула на себе все остальные исполтельные и руководящие идеологически власти.
       Концептуальной властью выверяется любая остальная власть, - политическая, финансовая, и так далее. Она - задача, курс, направление. Она - стратегия. Все остальные власти - для исполнения её.
       Даже чтобы власть личной силы подняла человека со стула, изначально должен появиться импульс мысли: я хочу встать. Проявлением концептуальной власти.
       Откуда мы ушли.
       Рядом с настоящей наукой в СССР буйствовала чертополошная псевдонаука. Она происходила от псевдоучёных. А псевдоучёные появлялись вот каким образом.
       Ученик в средней школе прочитывал материал на какую-либо тему в учебнике, и, дополнительно, в какой-либо книге. Из прочитанного он сочинял собственную контрольную работу. Поступив в институт, он делал то же самое, только количество "использованной литературы" увеличивалось. В результате такой студент объявлялся способным к самостоятельной научной работе. Схема повторялась при защите степени кандидата наук, доктора наук, но из неё было извлечено самое главное: потребность открытия. Доказав с использованием написанного до него, что буква "в" занимает в русском алфавите третье место, человек объявлялся учёным.
       Не читая не имеющейся тогда "использованной литературы" по аэродинамике, Леонардо да Винчи нарисовал точную схему современного вертолёта.
       Таким образом, профанация всегда начинается там, где нет своего индивидуального открытия.
       "Использованной литературы" в данной работе не будет, автор и должен быть автором, но не эпигоном-повторяльщиком.
       Учение Маркса-Ленина преподавалось в СССР с утверждением, и сомневаться запрещалось: "всесильно, потому что верно". Но почему оно верно, почему подавалось для людей неоспоримой истиной, не объяснялось и не доказывалось никак. Пробующих в нём засомневаться объявляли врагами советской власти и подвергали различным наказаниям: выгоняли с работы, насильно помещали в психбольницы, судили и отправляли в тюрьмы.
       Время показало - напрасно. Когда вместо логических разъяснений начинаются репрессии - пахнет обманом и начинается распад системы. От брачного союза двух людей до государственного устройства.
       По марксизму-ленинизму, любое общество граждан независимо от национальных особенностей, религий, и даже личных на то желаний развивается строго по следующей схеме, считавшейся единой и обязательной для всякой страны, с уровнем развития папуасов или же с уровнем развития французов, с любым экономическим, политическим устройством: рабовладельческий строй - феодализм - капитализм - социализм - коммунизм.
       Что последует за коммунизмом, никто в СССР объяснить не мог. Как и то, почему, например, та же Америка, капиталистическая, застряла на стадии капитализма и в социализм переходить не хочет. Объявлять Италию страной дураков, или любую другую страну, не меняющую общественно-политическую формацию, становилось смешно и бесполезно. Как и монголов отучать от исконного, исторического их скотоводства и делать их картофелеводами, ударниками коммунистического труда. Постепенно из новейшей истории возникла проблема: если в 20-30 годах строительство социализма в СССР было воспринято с энтузиазмом и поддержкой во многих странах Европы - позже, к 50-тым годам, появилось разочарование. Кому из думающих могла нравиться общественно-политическая система, при рассмотрении близком, при анализе жизни народа оказавшейся закамуфлировано -рабовладельческой, где рабство, полная принадлежность гражданина государству скрывалась под социальными имеющимися условиями, где гражданин не имел экономических прав?
       Равных или хотя бы приближенных по части равенства к правам государства.
       В 1991 году мы увидели удивительное историческое событие, полностью перечеркнувшее правило развития любого общества по марксизму-ленинизму: в СССР вместо коммунизма, должного последовать по планам правящей партии КПСС как раз приблизительно в это время, - за социализмом наступил капитализм.
       Да, оставшиеся в ленинцах могут говорить о временном успехе контрреволюции, временных неудачах - поповщина, в общем, у попов тоже на что угодно тут же находится удобное для них объяснение, взятое из книг с уводом от правды, но факт исторический - 1991 год в России.
       Всесильное учение марксизма-ленинизма оказалось великим обманом. Это не то, что "Волга впадает в Каспийское море". Не сходится, не получается следующей формации согласно марксизму-ленинизму.
       Печально и горько, что для отстаивания, утверждения и устройства марксизма-ленинизма в СССР и других странах Европы, Азии были погублены жизни - неповторимые, - миллионов людей. Начиная с революции 1917 года. В прямом смысле, физическом. А жизни остальных, оставшихся в живых миллионов людей уродовались умственно, психически, морально, нравственно.
       Какая-нибудь жена царствующего Ленина могла сочинить список запрещённой в СССР художественной, философской литературы на 50-70 последующих лет, и, по существу обворованное таким запретом, общество объявлялось "высокоразвитым". Какой-нибудь чиновник правящей партии КПСС мог объявлять направление моды в одежде, музыке, живописи, даже в причёсках. Людей в одежде иной, с причёсками иными милиция ловила на улицах, рвала на инакодумающих одежду, остригала налысо. Насилие самое прямое. Не читай того и того, не смотри фильмов тех, так не стригись, "у нас в СССР секса нет", как объявил на весь мир в телепередаче какая-то "передовица труда", ну - и прочее.
       Главное, думать самостоятельно не смей. Рабство со всех сторон
       Но в первую очередь - рабство экономическое.
       Работодатель - только государство. С работой было напрямую связано всё остальное: получение от государства квартиры по "положен нормам", путёвки в санаторий для лечения, поступление на учёбу в институт, и так далее, до орденов и медалей.
       По существу в СССР получался государственный капитализм, так как держателем всех денег, находящихся в стране, было государство, частные банки были просто запрещены, а ответственность государства перед гражданином, связка экономическая взаимовыгодная - может близко у нуля, а может и пониже нуля. Государственный капитализм держался на принуждении к труду с диктаторскими условиями труда, иногда и напрямую рабскими, как было в сталинских лагерях, где миллионы людей, их жизни использовались в качестве топлива для тогдашней экономической системы.
       Сытый человек тем и отличается от голодного, что у него появляется свобода мышления, обоснованная продуктами питания. Размыслительная же деятельность человека приводит к выводам. Соответственно, зависит и от того, какой человек думает, о чём размышляет.
       В конце 80-тых годов с началом гласности и сильным ослаблением цензуры государственной - другой при власти КПСС не было, - в газетах появились фотографии рабочих с плакатами на груди. Надпись на плакатах - "Раб КПСС". Так начали обнаруживаться подлинные понимания людей о происходящем с ними в стране СССР.
       По Конституции СССР, написанной для всех граждан страны коммунистами без участия в написании граждан, КПСС в СССР была правящей партией. При том - единственной политической партией в стране, остальные создавать не разрешалось.
       На этом основании деньги в СССР делились на государственные, и партийные. И практически в мизерных долях по сравнению с бюджетом - были накопления граждан на сберегательных книжках в государственных сберкассах, что давало возможность государству пользоваться деньгами граждан.
       Как гражданин относился к государству, экономически?
       Только так, как предписала поведение граждан правящая партия. Экономически гражданин имел право на труд - на самом деле хорошее право. Но не имел права на орудия труда, на сырьё, на распределение прибыли между участниками производственного процесса. Частное производство - любое, - было строго запрещено. Плюс обязанность трубиться, то есть отсутствие свободного выбора, - работать человеку, или нет. Когда человек не работал больше трёх дней, после увольнения с прежнего места работы, к нему имел право явиться участковый милиционер и объявить его тунеядцем.
       Далее могла начаться юридическая ответственность не желающего трудиться вплоть до наказания его через суд. И получалось, например, что человек получил большое наследство, ему есть на что жить, - но обязан трудиться.
       Полная диктатура государства по отношению к гражданину.
       Вся произведённая на заводах, фабриках, в колхозах и совхозах продукция с момента её готовности и в ходе самого производства принадлежало государству, гражданин не мог участвовать в её распределении, в назначении пены и продаже по своему усмотрению. Трудящийся от произведённой продукции получал примерно от 11% в сельском хозяйстве до 21% в качестве заработной платы, в восьмидесятые годы, прежде, при Сталине и Хрущёве, ещё меньше, и здесь не важно, сколько, а важно другое: государство было единственным хозяином и сырья, и производства, и размеров оплаты труда, и прибыли. Как и распределения квартир, мест в детских садиках, путёвок в санатории и прочем.
       Получается - то ли государственный капитализм, то ли военный коммунизм, то ли капитализм с признаками социализма, но по сути гражданин экономически, политически, юридически, бюрократически был зависим от государства, и в первую очередь через систему труда, не слишком отличающуюся от крепостного труда начала 19 века.
       Никакой своей доли в экономическом обогащении государства советского советский гражданин не имел.
       Одновременно в любом городе, на любом заводе и в любом колхозе мог прочитать лозунг: "Труд в СССР - дело чести". Возможно, этим лозунгом КПСС и определяло место гражданина в государстве, рассчитываясь моральным успокоением за взятое от гражданина материальное: его время, знания, труд. Не путаница, - обман.
       На каждом производстве находился парторг. Кроме того, обеспечением таких условий труда - рабских, - занимались тысячи и тысячи комсомольских, партийных работников райкомов, горкомов, обкомов КПСС, писатели, композиторы, художники, скульпторы, деятели кино. В театрах на первом месте стояли спектакли "на тему труда."
       Разобравшись в сути происходящего, народ на весь этот шум-гам "идеологической работы" ответил песенкой всего в четыре строки:
       Слева молот, справа серп,
       Это наш советский герб.
       Хочешь жни, а хочешь - куй,
       Всё равно получишь...
       что-нибудь, знающему русский язык и так понятно.
       При всём при том государственная собственность в пропаганде называлась народной собственностью. Народной она и была со стороны "сделать", но не со стороны "иметь".
       Вот так и разошлась концептуальная власть - "государство для народа, землю крестьянам, фабрики рабочим" с реальностью.
       Экономика СССР работала по плановой схеме, в чём проявлялась положительная сторона для государства, сосредотачивая богатства страны в одних руках: в руках правителей страны. Гражданин тоже имел возможность планировать экономику личную, исходя из зарплаты и, покупая веши в кредит. Но изменить личный экономический доход мог только переводом на работу, оплачиваемую выше. Или воровством.
       Стойло, одним словом.
       Экономическое рабство граждан стало одной из основных причин развала государства СССР. В 1991 году ни в одном городе на всей территории СССР не прошла демонстрация в защиту КПСС.
      
       Психологический итог.
       Повторение нищеты в каждом поколении: "я в пятнадцать лет уже пошёл работать" стало фразой не гордости, а тяжёлой обиды на условия жизни.
       Тут норма для вхождение в идиотизм, в исключение развития личности на протяжении всего советского 20 века и до него. В пятнадцать лет очень трудно и работать, и учиться, то есть развиваться, чего и требуется от каждого последующего поколения, - развиваться. Нет развития поколений - нет наращивания государственного развития.
       Но в СССР в пятнадцать лет можно было ещё и учиться, и работать. Далее, с развалом СССР, настал полный тупик. Для развития человека. Следственно, и государства.
      
       Близкое вчера.
       Экономические последствия политических событий августа 91-го сода оказались - для народа, - ужасными. Полностью через рабочие места зависимые от государства, миллионы населения России из более-менее достаточного для бытовых оплат существования стали выброшенными в нищету. Государство отказалось от ответственности за социальную, экономическую жизнь граждан.
       В очередной раз в истории на улицах городов России появились нищие, роющиеся в мусорных баках. Судя по одежде, они были вчерашними рабочими, инженерами. Одновременно резко возросла преступность.
       Нищета населения была подготовлена и устроена верхушкой КПСС и управленческой, чиновничьей корпорацией, ещё в СССР превратившейся в отдельный класс со своими специфическими признаками.
       Господа отказались от своих рабов. Полностью зависимые от государства - экономически, - трудящиеся оказались никому не нужными и потому, что работа заводов, колхозов господ не интересовала.
       В 91 году завершился первый после распада СССР этап разграбления государственной, то есть общенародной собственности, сделанный КПСС и армией чиновников. Этап, начатый секретно и проявлениями обнаруживший себя в конце 80-тых годов.
       Психологически граждане отторгнулись от государства. Насильно, не по своей воле. Привычно надеющиеся на заботу хотя бы минимальную со стороны государства своего - другого у них не было, - миллионы трудящихся со стороны представляющих государство физически, со стороны чиновников увидели цинизм, жестокость, безразличие к жизни граждан.
       Предательство и политическое, и экономическое произошло колоссальное. Грабили, присваивали нажитое общим трудом государственное имущество те, кто управлял им, юридически распоряжался. Вчерашние руководители райкомов, горкомов и обкомов КПСС, сплошь партийные директора заводов, самых разных производств моментально стали богатыми частными собственниками и принялись за строительство капитализма, - это руководители строительства коммунизма. Поразительно, весь мир вместо преданности коммунистическим идеям увидел показанное ими предательство, личная корысть, личная жадность в тысячах и тысячах оказалась первее, инстинкт животный - первее "передового в мире учения" и личной честности. "Наш капитализм в России перестанет быть жестоким, когда народ станет богатым", - заявил один из них, прежде окончивший Высшую школу коммунистов-руководителей и руководивший коммунистами почти миллионного города.
       Что народ при всеобщем разворовывании, предательстве чиновников, строителей теперь капитализма, богатым не станет - понятно и без бывших коммунистических начальников, предавших и себя, и страну. Узнав предательство такое откровенное, поневоле начинаешь соглашаться со Сталиным, ради чистоты рядов партии отправлявшим коммунистов в тюрьмы и под расстрелы, но что же это за политическая партия, способная держаться только репрессиями? Созданная и удерживаемая не на искренней вере, а на лжи...
       Прямое предательство прежних клятв, обязанностей прошло через управленческие системы КПСС и СССР, при понимании предварительном: нам достанется вся страна. Не для руководства страной, а в частную собственность.
       В СССР была государственная собственность, и частная, принадлежавшая не отдельным гражданам, а правящей партии КПСС. Для гражданина существовала собственность личная, купленная рубашка, например.
       КПСС в частной собственности имела административные здания, транспорт, типографии, дома отдыха, счета в банках. Количество частной собственности КПСС было секретным и до сих пор не известно. Как и то, куда она делась после августа 91-го года.
       Церковная, кооперативная собственность оставалась условной и в любой день могла стать государственной, способом волевого отторжения, ограбления, проще говоря.
       Заранее, до 1991 года на счета специально образованных фирм переводились деньги КПСС, затем и бюджетные. Бывшим, а тогда работающим на руководящих должностях коммунистам, от заводских парторгов до чиновников из ЦК КПСС. И из коммунистов складывалась новая российская буржуазия, - не на основе личных деловых способностей, не на основе заработанных крупных денег, а на основе принадлежности к клановой системе управления разных направлений государства.
       Казну разграбили должные беречь её. Личное, частное победило общее, когда работа на общее благо без лишних заявлений начала пониматься делом абсурдным и ненужным. Распад системы начался через вождей, до того пряниками обманов и кнутами репрессий тащивших страну к коммунизму, где общее должно было преобладать над частным.
       Видимо, устали быть возле колбасы и не жрать её.
       Предательство номенклатуры оказалось пострашнее Гитлера. Страну разрушили изнутри. Сначала СССР, затем распад перешёл на Россию.
       Разрушили производство до сноса заводов до фундаментов, сельское хозяйство, медицину, образование, социальную систему, армию, флот.
       По какому же праву газ России начал принадлежать малой группе чиновников, электроэнергия, транспорт, заводы, рудники, добыча нефти - любой промышленный объект, прежде общенародный условно и государственный по существу, стал чей-то, частный? Чиновники нажили, создали?
       Украли. Через бюрократическую ерунду, написанную под личные интересы и названую "обоснованием". Или "основанием", "законом".
       У народов России согласия не спрашивалось. Вор согласия на обворовывание не ищет, он - ворует.
       По этой причине европейская буржуазия, собирающая личные состояния через наследственные капиталы, российскую буржуазию законной не признаёт, наворованное хорошо отличая от наработанного.
       Коммунисты как пришли к власти через ограбление богатых и зажиточных, так и ушли от власти, - ограбив сразу всю страну и порушив её территориально. Обрушив выстраиваемое веками. Подарив народу вместо обещанного ими коммунизма - общества всеобщего благоденствия, по их учению, ровно наоборот: капитализм, общество всеобщего страдания. С многочисленными убийствами самих созидателей капитализма на территории России. Капитализма, против которого они боролись. В такое поверить трудно до сих пор.
       "Экспроприация экспроприаторов". Под этой программой коммунисты кинулись брать власть в 1917 году. В переводе на русский язык - грабь награбивших. Грабить - понятнее и проще, чем создавать. Отсюда у них была первоначальная популярность, поддержка населения, в 1917 году и почти неграмотного, и нищего. Никто не думал, что организатор грабежа постепенно ограбит всех участников действия, самих исполнителей, А это получалось постепенно, в истории СССР закабалением народа, и окончательно, в открытую, произошло в 1991 году.
       Кстати, во многом повторив историю ВЧК-НКВД, где сначала одни уничтожали других, а затем уничтожались палачи.
       "Учение Маркса-Энгельса всесильно, потому что оно верно..."
      
      
       Государство иного типа.
       Нормальная жизнь государства - жизнь в развитии, в созидании. Развивающаяся жизнь экономики, науки, образования, медицины, культуры, промышленности, сельского хозяйства, армии. Жизнь любой отдельной страны, уверенной не пропагандой, а условиями жизни: государство стоит на стороне граждан, а не в противопоставлении. Сможет помочь найти экономические условия для обеспечения семьи - молекулы государства, - финансами, защитит от врага внутреннего и внешнего, - тогда сможет без навязываемой и лживой пропаганды показать всесторонним развитием направлений жизненных: жить в государстве - хорошо. Есть уверенность в дне сегодняшнем. Есть уверенность и в дне завтрашнем, и - в будущем. Есть прибыльность, развитие как условие для уверенности в лучшем. Есть все причины для зашиты такого государства.
       Когда каждая семья экономически связана с государством и заинтересована, экономически, в развитии государства.
       В настоящее время, как показало государство через действия - особенно с 1991 года, - президентов, правительств, губернаторов и чиновников пониже, оно выглядит бандитом с большой дороги. Граждане постоянно вынуждены искать защиты от самого государства, что и является самой первой причиной для распада и уничтожения такого государства.
       Что напрягло Россию и не отпускает в нормальную жизнь? В развитие, в сохранение уже приобретённого и в семье, и в государстве? Что не даёт приумножать богатство страны России?
       Воровство. Грабёж. Ежесекундное ограбление любого гражданина, независимо от того, 500 рублей у него в кармане или 50 000.
       Кем?
       Частью граждан, действующих от имени государства. И через выборы вроде бы нанятых на службу для народа. Частью. Другой частью назначенных. И ответственности перед гражданами не имеющих, как не имеют её и выбранные, что хорошо показано на примере Ельцина, на примере любого губернатора.
       Избранными президентами, губернаторами, мэрами в свои подчиненные назначаются то специалисты, а то, по признакам личной преданности, нужные люди. Нужные люди должны работать, в основном, в качестве финансовых насосов на личные интересы тех, кто их назначил, гниль, в общем, не система. Для граждан - не система обеспечение нормальной жизни каждой семьи и каждого гражданина, как и самого государства. Взаимопотребность, взаимоинтересы между гражданином и государством в такой системе отсутствуют. Следствие - хилая жизнеспособность, отсутствие условий для развития, прибыли всесторонней.
       Как должна быть устроена нормальная система?
       Исторически вместе с образованием самой первичной государственной системы - территориально не суть важно где, в Киевской Руси тли Московии, - порочным элементом, вирусом загнивания, напрямую действующим в бытовой жизни, в жизни обществоведческой, вложилось фактически прямое, позже завуалированное "гражданскими свободами" - фактическое рабство гражданина как молекулы, как мельчайшей единицы государства по отношению к государству.
       И, само собой, рабоуправление по отношению от гражданина, представлявшего власть государственную, от государства к гражданину.
       Рабство - извечное проклятье для истории России, для жизни поколений её народов. И прежде, и особенно в СССР никак не получалось создать идеологическую основу, систему, где гражданин защищал бы Родину не по мифическим необъяснимым мотивам, абстрактным, не по за уши притянутому "долгу" от патриотического до интернационального, не под расстрельными пулемётами заградительных отрядов, не под страхом наказания и себя, и семьи своей полностью, а по естественному и обоснованному желанию, по пониманию: "Мне есть чего защищать. Здесь моё государство, здесь мой дом, моё правительство, здесь - моё". Но именно "моё" отсутствовало и при царях, и при коммунистах. 'Мой" дом мог в любой день разориться властью в случае неугодности хозяина для власти, "моё" имущество пропасть от грабежа со стороны власти. Или при посредстве бандитов, особенно быстро расплодившихся после 1991 года в России, что тоже характеризует сущность современной власти.
       "Моё" отсутствует в России и сегодня в понимании вышеуказанном, недоступности для всех, кроме хозяина.
       Князь - государство. От него и власть, и законодательство. Князь во времени заменяется царём, председателем совнаркома, генсеком правящей партии, президентом, тоже представляющим интересы небольшой партии, необязательно юридически оформленной.
       Единоуправителем, то есть. Народ в истории был и остался в подчинении князю, царю и так далее, с уменьшением или временным увеличением давления на народ. Критическая разность давлений встречных - верха и низа, - иногда становилась предельной. В любом историческом пределе при критических точках власть могла погибнуть. Весь народ - нет.
       Случалось, власть погибала. Народ выживал даже из-за своей численности. Более великой числом массы в государстве нет.
       Как и более отстранённой от управления жизнью государства, в прежней и ближайшей истории.
       В аналитике важна не вежливость, а точность. Как в хирургии.
       Идеология удержать государство в сохранительном состоянии не помогала. Ни религиозная, ни монархическая, ни коммунистическая. Вот почему. Идеология, оторванная от экономической фундаментальности, становится пустой по причине отсутствия содержания.
       Идеология в одиночестве не способна быть силой, удерживающей государство в мощном состоянии, в ней отсутствует прямой интерес гражданина по отношению к государству, отсутствует "моё".
       Вся история крестьянских протестов, бунтов, войн внутренних, история восстания отдельных умов просвещённых - Радищев, Фонвизин, Герцен, - история восстания декабристов, борьба за освобождение от крепостного права, народники, Некрасовы и Чернышевские проявленные авторстве и оставшиеся неизвестными, революции 1905 и 1917 годов, крестьянские восстания при Сталине - тема просматривается фактической повторяющейся попыткой выхода гражданина из рабского состояние по отношению его к государству. Причина движения к свободе - поиск ухода от критической точки взрыва, уничтожающего непосредственно государство в виде его на день А, на день Б и так далее.
       Эти движения, попытки возникали от кризисного, тупикового состояния государственности, от прекращения развития самого государства, они возникали как необходимые для спасения самого государства через перемены, могущие дать рост, развитие.
       Само развитие - необходимое условие для жизни государства. И -развитие постоянное, если нет желания устроить загнивание и гибель системы..
       Спасение происходит через выравнивание взаимных давлений, через устанавливание сбалансированной схемы отношений между гражданином основой государства, и государством - основой для объединения и сплочения производного, но массового числа граждан.
       Все они становились вынужденными для жизни государства в новом политическом, но и экономическом - главное, - экономическом пространстве истории.
       Человек для государства, а не государство для человека, вот что протянулось в истории России до конца двадцатого века, напрямую грез всю историю СССР.
       СССР представляло собой по существу систему государственного капитализма с единственным капиталистом-хозяином: самим государством, по отношению к своей стране пол названием СССР оставался во многом бесправным, - и пушечным мясом, по приказу государственных чиновников должным беспрекословно погибать за интересы их, чиновников, и производящей государственный капитал производительной силой в качестве приложения к станку, прибору, научной разработке и так далее. Принимать участие в распределении благ он не имел права, отношения к прибыли государственной - никакого. Права на собственность он по сравнению с государством имел минимальные, в основном на купленную одежду, некоторые бытовые веши и приборы, продукты питания, изредка на жильё.
       Приватизация по Ельцину-Чубайсу на деле обернулась разворовыванием и безоснованым присвоением государственного имущества, организованном ещё при Горбачёве верхушкой КПСС и госноменклатурой. Кто ближе стоял к имуществу, тот и присвоил, украв. Нам всё - народу ничего, вот суть её, воровской приватизации. В результате, кроме предпосылок к гражданской войне, сегодня идущей на бытовой уровне разрозеными случаями, начало разрушаться само государство, не ставшее добровольным объединением граждан, а в таком виде не пригодное для не скотской жизни народа. Подтверждать это примерами здесь излишне, они в новостях каждый день.
       Основная причина дальнейшего ослабления и разрушения государства та, что наворовавшим его стабильность, крепость не нужна, тут они интернациональны, и наворованное предпочитают вывозить за границы государства вместо того, чтобы государство укреплять. Воруй пока можно - их концептуальная власть, их точка опоры.
       Гражданское общество в таком государстве возникнуть не может, оно - регулирующей и решающей силой, - нажившимся на воровстве и на обмане народа просто не нужно. В таком государстве гражданское общество подменено бюрократическими кланами, сочиняющими законы, то есть правила жизни, выгодные для себя, но не для всего общества народного и самого государства.
       Русский человек по психологическому устройству никогда со всей душой и силой не будет заниматься трудом, не приносящим и ему, в том числе, пользы. Русская национальная идея - идея подлинного хозяина своей семьи, своего дома, своей деревни, своего города, своей страны. "Моё - оно моё, а не моё - оно чужое", - говорят русские со всей нажитой мудростью и откровенностью. При наличии цинизма со стороны государства, при наличии обмана, закабаления через финансы и гражданин русский в ответ ищет ухода в сторону от системы, что хорошо показало и старообрядчество, сохранившееся не напрасно до наших дней формой жизни, и современное отношение к труду, для миллионов ставшим бесполезным по причине невозможности заработка на прокормление личное и семьи, на экономическую устойчивость.
       В сегодняшнем государстве российском независимо от должностного и материального положения гражданин является экономическим рабом государства, просто богатый и чиновный могут больше украсть, а бедные крадут даже провода под электрическим током.
       Гражданин в государстве после развала СССР не имеет ничего, экономически дающего ему устойчивость, надёжность и перспективы развития, а часто даже сам смысл существования. Все частные "владения" способны просуществовать только до очередного политического переворота, мгновенно перейти в государственную собственность. Как и в 1917 году, сегодня ни один богатый от этого не застрахован, и дело даже не в том, что к власти могут вернуться коммунисты - они номенклатурщики профессиональные, от неё никуда и не уходили, - а в том, что вдруг создавшаяся крайняя ситуация критической точки напряжения внутреннего или внешнего такой вариант продиктует. Как например, продиктовался со стороны государства дефолт, а в результате - многочисленные разорения и самоубийства. Богатых, бедные и без дефолта ничего не имели и его, по сути, не заметили.
       Государство не хочет тратить деньги на создание семьи через материальную помощь при рождении ребёнка, на приобретение квартиры молодожёнами, на обучение детей и молодёжи, на культуру, на медицинское сохранение своего народа, на обеспечение народа жильём, работой, теплом, электричеством, санаторным и другим видом отдыха, а для желающих и имеющих природные возможности - на обеспечение свободным творческим трудом. То есть на самое необходимое, самое элементарное для обеспечения нормальной, хотя бы нормальной жизни граждан. Не предоставляя возможность работы, чиновники одновременно через налоги, через инфляцию утяжеляют отбираемое у населения, разрушая само государство действиями намеренными, так как не видеть и не знать последствий своих бюрократических репрессий они не могут. Государство не хочет тратить деньги на граждан, одновременно продавая национальное, общегражданское имущество: газ, нефть, металлы, готовые изделия в виде танков, самолётов, кораблей, и многое, многое другое. То есть без согласия граждан продажей обкрадывается и настоящий, и будущий народ России.
       Вот в какой форме сегодня в России существует рабство. Обворовывая граждан и через безработицу, через беззарплатную работу не давая возможности жить экономически через честный труд - а другой способ только воровство, - государство одновременно заставляет граждан быть всегдашним его должником по законам, созданным государством, но не гражданами, заставляя платить налоги, поднимая цены на всё по кругу - тепло, электричество, горючее, лекарства, продукты питания, - репрессивными действиями не отличаясь от обыкновенного бандита, наводящего способ своего пропитания не трудом, а грабежом. Государство становится в этой ситуации основным и главным преступником, без основания - оно здесь невозможно никакое, кроме преступности, - покушаясь на единственное, оставшееся у гражданина: на сам факт его существования как живой единицы.
       Для подтверждения достаточно посмотреть статистику рождаемости и вымирания граждан России за последние десять лет, рождаемость после 1991 года всегда ниже, смертность - выше.
       Такая вот страшная итоговая картина ненависти чиновников, работающих от имени государства, к народам России.
       Гражданин обязан государству, государство не обязано гражданину, - вот ситуация экономическая, правовая, имеющаяся сегодня реально и закреплённая законодательно законами, которые гражданин старается не соблюдать потому, что они - против него, потому что такие законы не дают возможности созидательной жизни. Весь мир узнал, что современное российское государство может оставить на всю зиму без тепла целые города, и никто за страдания, болезни и смерти тысяч людей - результат действий государства, - не ответит. Лишний раз продемонстрирована рабская зависимость гражданина от государства, как и полное отсутствие зависимости государства от граждан.
       Расхождение между интересами граждан и интересами чиновников, представляющих государство, продолжает становится всё более далёким и способно привести к точке взрыва, отрицания одних другими: сегодня чиновники отрицают народ, завтра положение непременно переменится. Не завтра, так после завтра. В любой день.
       В итоге очередного ограбления, продолжающегося рабства громадная масса населения России живёт в бедности, слыша регулярно, что она находится в одной из самых богатых стран мира. И, одним из продолжения итогов, накапливается отрицательная энергия общего психического поля с вектором в сторону гражданской войны, которую могут не допустить внешние силы в обмен на полную оккупацию России, открытую, под предлогом спасения мира от ядерной катастрофы, например. И, одним из продолжения итогов, - ни одна из политических партий не может сказать народу, что способна дать ему для нормальной, для созидательной жизни, - одни общие, пустые слова: коммунисты наиздевались над народом за 73 года своего открытого правления и на прощание обокрали страну, - остальные партии недомыслили и целью работать для народа себя не утрудили. Да и поверить коммунистам прошлым, ныне ставшим самой настоящей буржуазией, способен только недоумок, а партии остальные занимаются раскрашиванием листочков государственного дерева, не переходя ни к проблемам корневым, ни к проблемам распределения плодов.
       Президент России тоже предпочитает не объяснять населению, что он хочет делать в стране, какое устройство жизни. Прошедшие года правления Путина показали, дожидаться от него обнародования планов устройства жизни в России бесполезно, планов не было, и нет.
       Возврат капитализма на территорию России - после социализма, - оказался такой же дикостью, как и большевики образца 1917 года: суть - погубление государства через грабёж, воровство имущества чужого, через разлад хозяйства, управления, через отторжение народа от власти и разнополюсное разделение народа. Мечтания, что новые хозяева - наворовавшие, возьмутся за создание какого-то государства, где всем вроде бы будет жить хорошо, пусты: в жизни не бывает, чтобы грабители становились бы альтруистами и начинали бы жить, трудясь зарабатыванием для других. Товарищи большевики быстро от рабочих и крестьян перекинулись к производству мировой революции, на что и угрохали десятилетия времени и массу средств, добытых трудами советских рабочих и крестьян, И после грабительской "приватизации" гражданин в очередной исторический раз отвернулся от государства, да ведь от хорошего не бегут...
       Но если Ленин идеологически объяснял, что намерен делать с Россией, - мир народам, фабрики рабочим и прочее, - и внедрял госкапитализм под видом социализма а гражданина перевёл в имущество, в раба государственного, - сегодня партии, умеющей выдвинуть идеологию, потребную для наибольшего числа населения России, нет.
       Искомая идеологическая линия должна принципиально идти мимо политических систем, мимо капитализма и социализма. Человек не может родиться коммунистическим или социалистическим, или капиталистическим, человек рождается только политически свободным.
       Но человек рождается с Фактами личной исторической памяти, с моральными национальными фактами памяти. Они природны и не уничтожаемы.
       Сохранение свободы личности и является главным условием сохранения свободного развития государства, без прохождения через критические точки гражданских войн в любом виде: в виде фронтов или же лагерей смерти, войны в Чечне или же постоянных расстрелов богатых в подъездах, или же в виде отказа громадного числа граждан от созидательного труда по причине бессмысленности самого труда без наличия справедливых условий оплаты, труда рабского.
       По причине, устроенной государством.
       Рабство видоизменяется, но никак не может оставить Россию, и в рабстве, как и на протяжении веков прежних, сохраняется основное торможение любых экономических и политических, культурных и социальных, - любых процессов. Рабство - основной тупик России.
       Уход от рабства - один из стержней русского национального характера: работать на общее и одновременно на себя, то есть работать с осмысленной пользой русский умеет с энтузиазмом, а работать на Ларина, на вора в любом обличье - нет.
       Изначальная, опорная суть не в том, что русские - нация рабов, а в том, что русские - нация, ненавидящая рабство. И когда русские не смеют протестовать открыто, это не означает их покорность, согласие с навязанный условиями. Сопротивление нации осуществляется постоянно и в разном виде. Например, отказом участвовать в выборах власти. Или в отказе признавать власть, избранную малым количеством голосов. Или - находиться в стороне от власти любым способом. И - безмолвный тупик, точка. Молчаливый и постоянный протест, приводящий не к укреплению, а к ослаблению самого государства, потому что чиновники одни, как каста, устроить жизнь нормальную не способны.
       В любом из перечисленное вариантов расхождение между народом и властью увеличивается, вместе с увеличением интересов разных сторон.
      
       Обманы русских революций.
       Все русские революции проводились под флагом одной и той же надежды: "Мы все станем жить хорошо". Что получалось на самом деле?
       После изменения государственной власти "мы" довольно быстро отделялось от "все". Хорошо становилось жить тем, кто попадал в "мы". "Все" заново превращались властью в живое топливо для двигателей истории, а такими двигателями на территории России часто становились цинизм и жестокость. Годами бесплатно работать при крепостном праве, годами бесплатно - в лагерях смерти, создавая индустриальную мощь страны - тут человек становится не просто рабом, а живым топливом, - для государственных систем производства, управления, образования экономических прибылей, Сталиным показано на практике.
       Никто не стал бы поддерживать товарищей большевиков в 1917 году, когда бы они объявили, что будут делать в России после своей революции. Что устроят гражданскую войну с гибелью миллионов людей, населявших Россию. Устроят уничтожение, физическое, казачества. Уничтожение уклада крестьянской жизни и самого крестьянства. Рабский труд в концлагерях СССР, Секретное финансирование "братских" коммунистических партий других стран. Устроят государственный капитализм.
       Хрен, получается, редьки не слаще. Куда деться бедному крестьянину, бедному гражданину, на что жить? И - с каким смыслом, для чего жить, если жизнь бессмысленна, когда в любой день государственная власть может ограбить и лишить жизни?
       А жизнь всякого следующего поколения должна быть следующей ступенькой в развитии цивилизации и общенациональной, и общеевропейской, и общемировой, в том-то и смысл поступательного и непрерывного развития человеческого общества...
       Но что же такое в СССР - государственная власть, почему она содержала в себе фактор самоуничтожения?
       Государственная власть в СССР - это власть гражданских и военных чиновников, причём часто не выбранных во власть народом, а преемственно назначенных: одни чиновники назначали других по признакам вторых, подходящим первым, вперёд назначенным и выше стоящим. Таким образом, умное, самостоятельное во власть попадало редко, власть ослаблялась, из года в год вымывалась изнутри, превращаясь в пустоту безумную. С народом эта власть связывала себя репрессивной системой, системой страха перед наказанием. И - отсутствовала экономическая заинтересованность гражданина в существовании государства. Поэтому такая власть, работающая большей частью на обслуживание своих, личных интересов, содержала в себе фактор самоуничтожения.
       Есть ли фактор самоуничтожения в государстве Ельцина-Путина?
       Да, есть. Он вот каков.
       Обворованный в очередной революции 1991 года партийной и управленческой номенклатурой, то есть системой управления от московское Кремля до последнего района сельского, народ остался в нищете. Только в более сильной, чем в СССР. Государство, представленное чиновниками нового образца - более жестокими и циничными, - от своего долга по части содержания, защиты, образования, и прочих направлений заботы о гражданах отказалось. На прощанье обвинив русский народ в лени, неумении работать, и прочей мерзости. Сделав вид, будто бы до 1991 года государство и содержало граждан, и они не работали, а теперь отпустило их на самостоятельные действия по части добывания средств на жизнь. Вторично освободило от крепостного права, так сказать. Одновременно уничтожая и заводы, и колхозы, и бесстыдно познакомив народ с невыплатами заработанного.
       Фактор самоуничтожения здесь в том, что государство в открытую отказалось от государственной заботы о гражданах. Тогда зачем гражданам такое государство, постороннее для них?
       От существования государства Ельцина-Путина гражданину проку мало. Если он не вор, не спекулянт, не олигарх, не директор частной фирмы и не вор скрытого образца, государственный чиновник, например, имеющий возможность брать крупные и мелкие, но часто, взятки.
       В этом государстве возникло не слыханное в мире: оно начало приучать граждан работать бесплатно, одновременно граждан обложив всевозможными налогами.
       Это государство не хочет тратить средства на культуру, образование, медицину, жильё, производство, - что необходимо для жизни граждан, для жизни самого государства, для развития всего общества в пространстве современности и пространстве будущего, - на армию, на флот, на авиацию, что нужно для зашиты и граждан, и государства.
       Поневоле задумаешься либо о самоубийственной политике чиновников, представляющих государство, либо о невероятном предательстве.
       Это государство уничтожило сельское и промышленное производство прежнего государства и не создаёт производство нового образца, не занимается развитием науки, здравоохранения, спорта, воспитанием подрастающего и даже детского слоя граждан. Появилось массовое количество беспризорников, как после первой большевистской гражданской войны. Культура заменилась на бытовое, пропагандируемое телевидением, радио, газетами, книгами и журналами хамство. Остаточное работающее производство, пока не разрушенное через удушение экономическое, саморазрушается через выработку технологического оборудования, так как любой механизм имеет заложенный конструкцией срок действия. Продовольственная безопасность страны осталась в прошлом. Ну и вроде бы народ смирился с тем, что несколько человек, укравших государственную, общенародную собственность, вывозят из России национальное богатство, торгую природными ресурсами, нефтью, газом, прочим товаром, и прибыли присваивая себе.
       1. Национальная принадлежность.
       2. Культурная принадлежность.
       3. Физиологическая принадлежность.
       4. Экономическая принадлежность.
       5. Правовая принадлежность.
       Пять таких принадлежностей и есть прочная основа для потребности гражданина в своём, именно в своём государстве. Поясняю некоторые из них. Физиологическая, - африканцу трудно жить на земле северной России. Правовая - гражданство есть или отсутствует. Под национальной принадлежностью я понимаю все те нации, которые исторически живут в России.
       Так вот, при отсутствии одной из составляющих устойчивости, крепости общества уже нет.
       В государстве Ельцина-Путина у очень большого количества граждан - может быть у девяносто пяти процентов, - отсутствуют: культурная экономическая, правовая принадлежности к государству. Государство не устойчиво по этим причинам, оно может удерживаться страхом, что уже не раз происходило в истории России, - рухнет такое государство в любой день и час, как и завоёвано может быть иноземцами, - а что защищать гражданину? Какую собственность, личную? Её нет. Собственность общественная тоже абстрактна. Тогда - чужую? А зачем?
       Причём в ближайшей истории позади - предательство именно системы управления: без специальных действий кремлёвских начальников Советский Союз не развалился бы, государственная собственность не оказалась бы разворованной и присвоенной.
       Исключая культурную принадлежность и правовую, остальные три есть у наворовавшей номенклатуры. Допустить, что в национальной культуре русских воровство, незаконное присвоение чужого - национально, тогда надо согласиться с полной бесперспективностью России для жизни в мире честном и цивилизованном, культурном. И исторически это не подтверждается.
       В государстве образца Ельцина-Путина ни со стороны управителей богатых, ни со стороны не желающих подчинения наворовавшим полной гражданской принадлежности гражданина к государству нет. Полного примыкания. Полной заинтересованности во всех делах государства, плотной. От руки обижающей удалиться хочет всякий нормальный чело-век, как и от государства - безразличного к гражданину либо грабящего его, гражданина.
       Богатым такое государство нравится, они имеют на что жить: на обворовывании нищих через цены на любые товары, на прокручивании зарплат для нищих через банки, на принуждении к бессмысленному труду. Нищим - не нравится. Отсюда скрытая гражданская война в виде уголовной преступности, отсюда перспектива на развал государства.
       Нищему несколько месяцев не выдавали зарплату. Он взял ружьё и выстрелил в богатого начальника. Миром ситуацию не назвать, как и созидательной для государства.
       Богатыми, то есть наворовавшими из общего государственного имущества, написаны законы для управления таким государством, и по ним нищие управлять государством не придут никогда, какого бы ума ни были, а жить в достатке и благополучии тоже не смогут никогда.
       В одной из систем для управления государства, Государственной Думе, места для депутатов перед выборами продаются, цены можно прочитать в газетах. Какой же гражданин способен поверить в честность таких депутатов? Только сумасшедший.
       В СССР среди управляющей номенклатуры были претензии в виде вопроса: сколько можно напряжённо трудиться ради уравнительного распределения материальных благ? В конце концов номенклатура открыто украла общенародные государственные средства путём бюрократического присвоения через "приватизацию". Через правила, ею же придуманными. Сказка про новых хозяев, через частное владение производством созидающих сильное государство, не получилась. Одна из причин - само государство как система оказалось ненужным ни богатым ворам, ни нищим обворованным.
       При частичной правоте недовольных государственным капитализмом в результате его разгрома после 1991 года Россия оказалась резко ослабленной и беззащитной в мировом пространстве. Если бы не ядерное вооружение, созданное в СССР предшествующими поколениями, возможно, Россия уже оказалась бы оккупированной через открытую войну. Но это вооружение через различные договора время от времени уничтожается правящей верхушкой. Уже через 10 лет после развала СССР на территории бывшей той страны СССР оказались иностранные войска, без войны, - что в СССР и близко не допускалось, а многие бывшие эсээровские экономические объекты стали принадлежать иностранным капиталистам. По всем экономическим показателям Россия, как и все бывшие республики СССР, продолжает проваливаться в нищету, в отрицание заботы государства о своих гражданах. Зачем нужна такая Россия, такие бывшие республики СССР гражданам? Гражданам - пустота. Нужна для использования природных богатств другими странами, сильными во всех аспектах: экономическом, военном, политическом, культурном.
       Культура - это не только Большой театр в Москве. Это основа экономического пространства, так как без культуры невозможна философия любого дела, невозможна концептуальная власть. Культура - это и космическая станция на околоземной орбите, запускаемая туда не киркой и лопатой, а громадной окультуренной работой мыслительной.
       Революция 1991года оказалась очередным в истории обманом народа.
      
       Суть идеи. Реактор и топливо.
       Как же выстроить гармоничную систему отношений гражданина и государства?
       Топливо - не сам человек, его мышечная и умственная энергия, как примитивно было веками, а созидательная энергия, созидательная потребность психики человека и сила человека, свободного от рабства, уничтожающего потребность созидания. Топливо - свобода человека, гражданина не на словах, а по обоснованной ситуации. То есть не начальный, а конечный продукт деятельности человека, - созидание.
       Тогда топливо - для какого аппарата, реактора, устройства?
       В основе любого российского РАО, ОАО, 000 и прочих частных образований сегодня криминальный, то есть украденный капитал. Настоящая экономика на этом изначально гнилом корне долго продержаться не способна ещё и потому, что она не идеологична по сути, что она оторвана от основного населения страны в плане численном, что она не объединяет интересы гражданина и государства, векторно находится в стороне от силы созидающей и не направлена на созидание государства с российской общенациональной идеологией, происходящей от идеи, объединяющей наибольшее число граждан.
       В государстве сегодняшнем, криминальном в основе, гражданин непосредственными интересами, конкретными интересами не связан с самим государством.
       Надежда на самосознание класса собственников с передачей им частей власти экономической - собственников на основе не заработанного, не легитимного капитала, - тупикова по причине ненависти обманутых и обречённых на нищету, управленческая система и система созидающая наглухо разделены экономическим противопоставлением друг другу. Здесь прямой путь к вынужденному переделу собственности либо в мягком варианте, либо через гражданскую войну. Возможен и полный распад государства через захват его территории иностранными войсками под предлогом спасения мира от страны, имеющей ядерные объекты, - те же атомные электростанции, и наводнённой социальными беспорядками. Это не 1918 год, где конница Будённого могла носиться по пустым полям, не беспокоя даже артиллерийскими снарядами Францию, Италию, - Чернобыль показал совершенно другие итоги, влияющие на безопасность других стран. И войска иностранных легионов на территории России в случае массовых беспорядков будут морально оправданы.
       Роль народа в текущей истории ничтожна, - до критической точки общего психического поля. При достижении критической точки общего психического поля роль народа разрушительна для государства уже в фазе мгновенной бесконтрольной активности. Для изменения вектора и качества взрывной силы в имеющие я пока отрезке времени надо создать народу условие для созидательной работы с целью образования новой модели самого государства, освободив народ от рабства переводом его в настоящего хозяина страны, что и есть жёсткая основа российской общенациональной идеи: народ-хозяин-созидатель.
       Гражданин, имеющий в частной собственности часть своей страны, разрушать государство не будет за неимением причин к разрушению.
       Надо перестать отбирать у гражданина и начать наделять гражданина материально. Позиция силы репрессии со стороны государства - репрессии экономической, - должна замениться позицией права такого, которое государство не сможет не уважать: экономическое право гражданина, собственника страны. Собственника государства.
       Равный вынужден считаться с равным.
       Сегодня только абстрактно, условно государство для гражданина "моё", со всеми недоступными для гражданина богатствами территории. Когда газ, вооружение, нефть, электричество, другие виды природного сырья и готовой продукции продаются за границу или внутри России одной компанией наворовавших другой - для гражданина это никак не выражается в части прибыли его, но выражается через понимание: "Моё продаётся кому-то без моего на то согласия и без пользы для меня." Для гражданина из всех богатств его территориальной, фактической и юридической Родины остаётся конкретное "моё" - личные веши: одежда, книги, мебель, посуда, другое нажитое. Государство сегодня - тюрьма для гражданина. Расхождение условного и конкретного вплотную напоминает положение бесправного заключённого в тюрьме.
       Психологически действия наворовавших после распада СССР строились на личной жадности, корысти, жестокости. На отрицании общинного и на выпирании личного. Вынужден повторить, что продолжение этого сохраняемого распада экономики государства, учитывая не заинтересованность наворовавших в самом государстве, способно привести к катастрофе, к уничтожению самого государства.
       Психологическая сторона данной идеи строится на корысти с положительным знаком, ведь граждане, имеющие общее государство на экономическом основании, на их прямом участии в экономике государства, самой ситуацией будут вынуждены "защищать свои интересы, слившиеся с интересами государства. Психологически российская общенациональная идея, идеология состоит в том, что при любой репрессивной власти гражданин защищал свою землю и выстраивал жизнь независимо и от своего государства, его и не его, такой вот парадокс, - и от иностранных государств, стремясь к самостоятельности, но не к подражанию загранице. К сожалению, и от своего государства, когда само государство становилось поперёк дороги, поперёк развитию нормальной жизни.
       Подражанию загранице в разные века в России противостоят потому, что слишком часто оно переходит в погубление национального. Один из примеров - телевидение времён Ельцина-Путина: почти по всем каналам идёт американщина, вкладывая в психику, что культурой, чужой, Россия уже оккупирована. Так, возможно, подготавливается интервенция, агрессия военного плана. Другой пример глубокого подражания загранице с уничтожением своего, русского, - христианство, чужое по своему возникновению.
       Человек, являющийся гражданином государства, обладает естесствен-ным правом на природные и все иные богатства государства. Это право резко отличается от тех "естественных монополий", под видом которых укравшие государственной имущество лживо пытаются оправдать своё воровство.
       Создав массового частника объёмом во всё натуральное число граждан - равнодольно, - государство уйдёт от проблемы отрицания своей политики, минус тут меняется на плюс. При использовании такой идеи более великой размерами и мощью партии быть не может, как и более массовой поддержки граждан. Что это партия не раскрашивания прошлогодней травы с целью удержать у власти такого-то президента, а партия, на самом деле выражающая интересы всего населения страны - наверное, люди способны понять очень быстро.
       Если государство, практически постоянно "на основании законов" обворовывая любого своего гражданина, не несёт перед гражданином ответственности за его плохую жизнь и погибель результатом такой жизни, - не самостоятельную жизнь, не свободную, выбранную гражданином, а навязанную "законами" государства, - не граждане придумали для себя "законы", - любой гражданин должен иметь право, равное праву государства.
       Отказ от гражданских прав в России и при царях, и при коммунистах использовался мерой наказания. Например, лишённый прав гражданин не имел возможности участвовать в выборах власти, или проживать в столице, в ином городе по своему выбору. Или просто вышвыривался за границу, как писатель А.Солженицын и другие.
       Отказ от гражданских прав как мера наказания использовался для высылки неугодных власти граждан из страны моментально и без материального обеспечения высылаемого: человек, собственно, выбрасывался я в нищету, в том же СССР при разных историях с диссидентами.
       Но то же самое наличие гражданских прав может использоваться как способ создания иного - экономически, - государства, как способ, идущий во благо и гражданину, и государству через самую плотную обоюдную заинтересованность обеих сторон.
       Концептуальная власть государства иного типа такова.
       Государство состоит из граждан, территории, природных и любых других, музейных, например, материальных ценностей, произведенных из природных материалов, и из живой природы: леса, воды, неба, зверей, рыбы и так далее. Из полезных ископаемых, само собой.
       На том основании, что человек является гражданином России, для образования права равенства с государством, скрепления естественного народа и государства каждый гражданин должен наделяться своей частью материальной доли национальных богатств, сегодня находящихся либо у государства, либо у разворовывающих общенациональные при- родные и другие богатства государства. Надел должен выразиться в материальном или денежном варианте. Это: все существующие на территории России полезные ископаемые, добываемые угли, газы, нефть, металлы, электроэнергия, теплоэнергия, фабрики, заводы, транспорт любой включая космический, вооружение, лес, земля, водная территория река, озеро, море, океан, - звери, птицы, производственная продукция, предметы искусства, здания жилые, административные, школы, больницы, библиотеки, заграничная собственность, - всё, из чего состоит государство в своей материальной части. Всё, что принадлежит сегодня государству и что у него украдено в результате различных революций и государственных переворотов, приватизации.
       Может быть не надо улыбаться упомянутым насекомым, птицам, зверям: некоторые из них очень немало стоят. Как и рыбы.
       Доля собственности остаётся для постоянного государственного резерва и для государственной собственности.
       Из полученного надела гражданин половину должен передать в управление государству, иначе государство просто распадётся, а второй половиной надела управлять по своему усмотрению, вкладывая капитал в государственные акционерные общества, - создать их недолго.
       Когда гражданин получит надел от общего, равнодольность образует равноправие. И между гражданами, и между их общим числом и государством. Раб становится хозяином своей страны, рабство исчезает.
       Используя равнодольный, честно начатый капитал, гражданин не имеет права перепродать его ни государству, ни кому бы то ни было. При таком варианте экономического состояния гражданин станет настолько материально независимым и одновременно накрепко связанным с государством, что ему потребуется государственный порядок. Но такое преобразование, по существу настоящая реформа, потребует и иного управления самим государством.
       Государство станет вынуждено уважительно относиться к материально свободной гражданской личности, став с ним в равноправные условия.
       Одно из явных последствий - а они произойдут во всех сферах общественной жизни, - в результате явится эволюционное, а не революционное преобразование государства. Из репрессивного оно превратится в общегражданское, в гуманистическое.
       Тогда и возможен следующий качественный шаг как индивидуального сознавания своей личности, так и общества полностью.
      
       Конструкция.
       Суть устроения государства иного типа - умножение через разделение.
       Только неожиданные решения задач способны выводить на новое. Особенно когда они - неожиданные, - в глубине своей от начала всеобщей жизни на планете существуют нормальными явлениями. Например, в обыкновенном лесу каждое дерево, куст, каждая травинка имеют свою часть земли, света, тепла, влаги, питания, почему живые процессы в природе и не останавливаются. Разделение на индивидуальное в итоге и даёт общее, влияющее на жизненные процессы уже всей планеты.
       Фонарь Диогена до сих пор перетягивает все достижения техники, философии, эшелоны книг...
       И когда-то человека надо найти. В каждом гражданине.
       В данном случае разделение работает на умножение, и - умножение сразу многих сторон и гражданина, и государства.
       Что государство с нищим население не способно быть мощным - об этом и говорить скучно. Что нищее население не способно защищать государство даже под страхом террора - тоже. Не хочет, за неимением причин. Чем погибать за "не моё", нищему выгоднее сказать "да пропади оно всё пропадом", и много у него не пропадёт. И сделать, чтобы пропало. Ничего не деланием. Примеры в истории были и есть.
       Государство гражданину нужно тогда, когда оно его, гражданина. Когда не случайные чиновники любого уровня, а гражданин через экономическую взаимосвязь, взаимную заинтересованность может управлять государством. Но не потому, что так написано в Конституции, или в другом сочинённом чиновниками "законе", а на основании естесственной потребности.
       Утверждённой на конкретном экономическом интересе. На жёстком фундаменте материальной выгодной сущности.
       В ядре устроения государства иного типа - взаимная заинтересованность каждого отдельного гражданина в существовании государства, самая прямая экономическая и связь гражданина с государством, и зависимость дел гражданина, благосостояния его от общего благосостояния государства.
       Таким образом прекращается многовековая война государства с народом, выраженная то через гражданскую войну, то через ложь вместо реформ, то через обворовывание населения государством путём инфляции, дефолта, замены денежных знаков и прочей гадости. Прекращается рабовладельческое отношение государства к гражданину, ко всему народу страны.
       Каждый гражданин экономически состоит во взаимовыгодных отношениях с государством, экономически связан с государством. И не в роли раба по отношению к капиталисту-государству или к капиталисту-частнику, а в роли совместного хозяина, совместного со всеми жителями государства и самим государством. В итоге более прочного, более заинтересованного союза гражданина и государства придумать на сегодня невозможно, как и более сильного государства, построенного на прямой заинтересованности самих граждан и ею, заинтересованностью обшей, живущего в развитии. Это главное, - в развитии. Идущее от гармоничного и честного начала.
       Прекращается обман государством народа, что сегодня кажется недостижимым идеалом. Прекращается обман политическими партиями народа. Прекращается обман народа президентами страны, правительствами страны.
       Прекращается извечное в России, - воровство государственного. Воровство принадлежащего гражданину. Прекращается взяточничество. И трудно сегодня сказать, что же важнее будет для гражданина: карьера чиновника как способ для жирного пропитания либо творческий труд в своём профессиональном деле, полное раскрытие личности. По крайней мере в государстве иного типа появляются возможности и для хорошего образования, и для профессионального, но - творческого, а не вынужденного, для заработков на пропитания направленного труд уничтожающего личность.
       Отмена рабства. В России нужна отмена рабства.
       Многие векторы жизни общества с окончательной отменой рабства перейдут на новое положение.
       Как в Россию вернулся капитализм, так и от крепостничества она не избавилась, - от крепостничества, рабства в завуалированной форме. Двадцать первый век на дворе, двадцать первый век на дворе, господа-товарищи-господа, двадцать первый...
       Положение гражданина переменится в том числе и потому, что есть деньги. Не отягощенные воровством, прочей мерзостью. Честные деньги. Переменится и потому, что изначально гражданин имеет настоящую возможность выбирать, какое образование ему получить и чем в жизни по настоящему, по своему желанию, возможности, но не из нужды заниматься.
       Вернёмся к конструкции. Итак, часть государственного имущества - 50% ото всего имущества, находящегося в собственности государства на территории его и за рубежами, - поделена равнодольно между гражданами государства. Сразу возникает вероятность по поводу распада государства, "я взял свою долю и ухожу в сторону, а вы живите как хотите".
       Но при условии, что каждый гражданин половину от своей полученной доли передаёт не в собственность, - зачем делить и возвращать? - а передаёт в управление государству, само государство сразу уходит от распада в сторону, наоборот, наиболее сильного скрепления.
       При том переданная в управление государству 50% часть полученной доли гражданина юридически остаётся собственностью гражданина, -для заинтересованности государства в гражданине.
       И для материальной обеспеченности гражданина, во времени. Для его сильной заинтересованности в успешных делах государства.
       Резервная доля собственности государства существует для вновь нарождающихся граждан, сюда же переходят доли граждан в случае их отказа от гражданства, в случае смерти, осуждения на пожизненное заключение преступников.
       Точка перехода собственности от государства к гражданам по времени секундна, как переход с одной денежной единицы на иную.
       Государственная монополия становится общегражданской, переданной - частично, - гражданами в управление государству с обязанностью государства отчётности и ответственности перед гражданами. Это: монополия на все природные ресурсы, производство энергоносителей, военно-промышленный комплекс, армия, флот, образование, медицина, алкоголь, табак.
       Нахождение в обороте иностранной валюты запрещается, для сохранения государственной денежной единицы.
       В государстве работают параллельно государственные предприятия и организации, и частные предприятия и организации. Могут работать и предприятия, организации смешанного типа: государственно-частные на принципе взаимных обязательств и взаимной ответственности, возможны и частные предприятия.
       Государство иного типа это, в сущности, единое акционерное общество для граждан государства, состоящие из различных ячеек.
       Создаются государственные Акционерные Общества, куда любой гражданин может помещать своё имущество, свою долю экономического государственного соучастия.
       Базовой экономической основой государства иного типа является Государственная доля гражданина, часть от общегосударственного материального богатства.
       Долей наделяется каждый гражданин от рождения и всё взрослое население, независимо от национальности, возраста, вероисповедования, образования, пола, рода занятий, умственных способностей и иных признаков. Над умственно больными гражданами устанавливается опекунство, контролируемое государством.
       Участие каждого гражданина - экономическое, - пронизывает все структуры, все устроения государства иного типа. Доля имущества, переданная в управление государству, тратится на содержание армии, флота, на образование, здравоохранение, культуру, строительство жилья, заводов, фабрик, - на необходимое для общего числа граждан Государство отвечает перед гражданами за экономику страны, гражданин отвечает перед государством участием своей доли - экономической, в экономике страны. Плюс - своим трудом.
       Необходимое повторение: более плотную заинтересованность граждан в сохранении и успешном развитии государства вряд ли можно придумать, сегодня.
       Государство иного типа конструрируется не на основе политических направлений, возводимых в степень законов, не на основе террора и репрессий государства по отношению к гражданам, не на основе материальных интересов наворовавших в перестройку и после неё, не на основе рабского принудительного труда, не на основе воровства одних и нищеты других, не на основе угнетения человека государством социалистическим или капиталистическим, а на основе экономической обеспеченности граждан и их прямом экономическом участии в жизедеятельности государства.
       Чего никогда не было в истории государства российского и в истории других государств. Хотя признаки, наметки такого устройства появлялись в России и в 19, и в 18 веках, и они присутствуют в любой нормальной семье.
       Деньги - работающие деньги, - являются жизнетворной системой экономики. В данной организации, конструкции государства сам гражданин становится элементом жизнетворным системы экономической.
       Вместо пассивного элемента, используемого государством и частными капиталистами принудительно приложением для изготовления продукции с отстранением от финансового результата труда.
       Образуется государство совершенно новой формации с заложенной в его системе возможностью быстрого экономического развития, быстрого перехода в качественно новое значение.
       Главное в конструкции государства иного типа не то, что оно делится частью имущества с гражданами, а то, что граждане впервые обеспечиваются мощной экономической заинтересованностью в жизнеутверждении, существовании такого государства, и становятся носителями ответственности за своё, за конкретное государство, фактически ставшее их собственностью, общегражданской собственностью.
       Юридически полученную долю гражданин не имеет права продать, подарить, сдать в аренду, передать в управление любому другому липу. При отказе от своей доли он может вернуть её только государству.
       Участие иностранцев в экономическом образовании такого государства и в экономической работе с помощью долей граждан исключается.
       Гражданин государства, проживающий за границей, не имеет права вывозить и работать своей долей за границей, в чужой экономической системе, а только на территории своей страны. Замкнутая система не даст утечки капиталов в иностранные экономики.
       Доля гражданина по наследству передаваться не может. В случае невозможности гражданина управлять своей долей она возвращается резервный фонд государства.
       С развитием, обогащением государства граждане могут нести меньше затрат на общегосударственные нужды и больше - на личные.
       Если государство тратит общенародные средства не в согласии с гражданами и во вред общей ситуации - граждане имеют право забрать свою долю от государства и жить исключительно частным образом, вкладывая Финансы в частный сектор, на основании чего и способен образоваться реальный контроль за деятельностью государства.
       Исторический итог - перевод сознания граждан от рабского, от веками зависимого на новый, полностью новый уровень сознания, сознания свободной личности.
      
       Некоторые расчёты на сегодня.
       Количество человек в стране - 150 миллионов.
       Валовой национальный продукт, - без государственного имущества - 2 триллиона рублей.
       Доля доходов государства и гражданина составляет 50/50 - сумма 555,5 тысяч рублей на каждого.
       И насколько же обворовывают сегодня - каждого...
       Защита государства иного типа - общегражданского государства.
       Никакие клятвы президентов СССР, президентов России не гарантируют и хорошей жизни для народа, и их личной ответственности перед народом. Вся ближайшая история СССР, России - тому пример.
       Президента страны можно подкупить, заставить идти против народа, можно поставить в зависимость от политики другой страны. Весь народ России в зависимость не поставить. Весь народ не подкупить, всем народом управлять марионеточное - невозможно.
       Отсюда - лучшая защита государства в его зависимости от всего населения. Всех не подкупишь. Со всеми не проведёшь секретной беседы один на один. Все не продадут, технически невозможно, Смысла нет в предательстве, для граждан такого государства: сам себе врагом не будешь.

    Осень 2001 - лето 2004 годов. Вятка.

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       2
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Панченко Юрий Васильевич (panproza5@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 441k. Статистика.
  • Роман: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.